Рейснер Лариса Михайловна
Лесной человек

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Лариса Рейснер.
Лесной человек

   Цыганская шинель как будто перешита из старой палатки. Только палатку так берегут бродяги, только на палатке бывает столько аккуратных заплат, швов, нашивок. На кусок холста изливается вся его домовитость, продолжающая жить в душе, как смутный инстинкт. Мохнатые черные волосы надвинуты низко, прикреплены к смуглым белым скулам. Немного мозга может под ними поместиться, он кажется стиснутым между черепом и волосами, как солдатское письмо, спрятанное в подкладку картуза. Вся посадка худого, маленького тела необычайно прямая, плечи стоят ровно.
   Но вдруг что-нибудь его обеспокоит: одна лопатка скривится, выступает вперед; вместо исправного городового -- вдруг стоит конокрад с выдвинутым по привычке плечом.
   Городовой и цыган вместе.
   Много часов подряд председатель суда, обвинители, защитники, караульные, корреспонденты, три тысячи человек слушателей требуют от этого человека, чтобы он говорил, как всегда, внятно, членораздельно. Но цыганенок придумал штуку: он лепечет темными губами быстро, много, как дерево листьями. Этот крикун ярый, этот мордобойца тает сам у себя под носом, даже ничего не остается от моросящего голоса, только испуг: серьезная опасность снимает крышку этого голоса, кипящего внутри, как котелок в огне. Выскочив на минуту, Овсянников опять таится, не то городовой на посту, не то конокрад за деревом. Обсчитывает судей на каждом шагу, но все на три копейки, на две, одну -- точно перед ним не прокурор, а старая жирховская старуха, которой он продает слепого петуха да пяток яиц.
   Здание его лжи построено, как самогонный аппарат, оно состоит из кривых, примитивных частей. На всякий случай Овсянников не прочь немного пошаманить, обвести себя, например, кругом, зачураться, плюнуть через левое плечо. Поколдовав немного, уверенный, что помогло, цыганенок пробует выкрасть у суда, стащить в карман своей видавшей виды шинельки большой, светлый, с Двумя самоварами, с двумя крыльцами, построенный из краденого леса и краденым трудом в 1923 году дом, ему самому обошедшийся в сто пудов ржи и проданный затем за шестьсот.
   Правда, шестьсот пудов он роздал беднякам, но в рост, под страшные проценты, зажав всю деревню в грязный кулачок, теперь только тихо трепещущий в длинном рукаве. Таким образом он заставил молчать самых бедных, пока кулачье за их счет возило на себе сухостойный лес на выселки, мерило и делило жирную землю.
   Пограничник-цыган, чандала,-- он не может жить без того, чтобы без закона не избить человека до потери сознания, а, сделав из него бифштекс, потом сказать, что это мужу наказание за жестокое обращение с женой; без того, чтобы не хлестать кнутом старых крестьянок, сажать их в яму, водить на допрос в дождь и холод за семь верст, а потом говорить: "Избивать женщину, она же не скотина!"
   Всякий цыган думает, что полмира, все чужое существует для того, чтобы быть украденным, отнятым и присвоенным, как свое. Для него священны его корова, его жена, вся его собственность, -- на чем он спит, к чему он прикасается. Весь мир для него, все ему дозволено, -- лишь бы уцелел и преуспевал Овсянников.
   Советская власть и Овсянников -- это одно и то же. Кто против Овсянникова -- тот против Советской власти, того в яму, в участок, на тот свет. "Кто идет против землеустройства", то есть кто не хочет за свой счет наращивать ему землю, построить дом, купить еще две, пять, сто коров, -- тот контрреволюционер.
   Дикарь любит буквы, бумагу, регистрацию, любит заполнять анкету, любит номер своего билета, любит чистый протоиерейский почерк, толстую книгу, в которой поп записывает новорожденных, вообще культобряд. Дикарь уязвлен, если он не может совершать церемонии, и поэтому Овсянников так обожает председательствовать, что со страстью крестит ребят, учреждает мопры и химы, деньги которых присваивает себе, никогда ни перед кем не отчитываясь, ценит высоко почет и торжественность, которыми окружена колыбель каждого новорожденного и общества.
   Цыган любит власть, любит повелевать, но еще больше любит подслушивать. Он -- лесной человек, ему сладко собирать шумы, слухи, шепоты человечьего стада. Спина его не устанет гнуться под чужим окном, ухо -- целую ночь ловить шаги чужой мысли, заглушенные бревенчатой стеной. Это -- следопыт, слухач, соглядатай. Селом он властвует, как табором, и лучший кусок полагается атаману.
   По его закону, который древен, как древнейшие навыки кочевников, газету имеет право выписывать только колдун и предводитель племени. Колдуна в Жирховке не было, значит, читал "Правду" один -- Овсянников и ревниво оберегал от крестьянских глаз эту газету, по которой он сам фабриковал свои политические заклинания, наговоры и запреты. Он один знал тайну "слова" никому не известного советского закона, орудовал им, как хотел, клеймил серпом и молотом отобранный им от других скот, лучшие незаконно присвоенные бревна, все, чего могли пожелать завидущие глаза и грязные, жадные, ненасытные воровские руки.
   Если бы Овсянников убил Лапицкого (как-то нельзя об этом не подумать), то непременно вернулся бы, чтобы снять с убитого сапоги. Но этот мародер, по существу, страшен лишь во власти, но совершенно жалок со своей голой хитростью, как только пропадает страх перед ним, как только исчезает атмосфера бесконечной нищеты и забитости, в которой он только и может жить.
   
   [1925]

----------------------------------------------------------------------------

   Источник текста: Рейснер Л. М. Избранное / [Вступ. статья И. Крамова, с. 3--18; Сост. и подготовка текстов А. Наумовой Коммент. Наумовой и др.]. -- Москва: Худож. лит., 1965. -- 575 с., 1 л. портр.: ил.; 21 см.
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru