Рейтер Габриэль
Перемудрил

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Der Lebenskünstler.
    Перевод Марии Чепинской.
    Текст издания: журнал "Міръ Божій", No 6, 1898.

   

ПЕРЕМУДРИЛЪ.

Повѣсть Габріэли Рейтеръ.

Переводъ съ нѣмецкаго М. Чепинской.

   Бернгардъ Альтгаусъ поцѣловалъ въ щеку госпожу Гервинъ. И почему бы хорошему пріятелю не поцѣловать своей хорошей пріятельницы, разставаясь съ нею на три мѣсяца? Къ тому же, оба они, послѣ достаточно продолжительнаго знакомства другъ съ другомъ, только что заключили между собою новый союзъ съ цѣлью способствовать взаимному развитію, такъ какъ общеніе съ лицами другого пола несомнѣнно дѣйствуютъ развивающимъ образомъ.
   Докторъ Альтгаусъ былъ нѣсколько растроганъ прощаніемъ со своимъ новымъ другомъ. Но онъ ничего не имѣлъ противъ этого прилива чувства, потому что -- да просто потому, что его отношенія къ молодой, чрезвычайно симпатичной ему женщинѣ были ужъ слишкомъ однообразны, ровны.
   Г-жа Гервинъ не стала къ нему теплѣе послѣ той торжественной минуты, когда они заключили дружбу. Даже, напротивъ, Бернгарду постоянно казалось, что она словно ускользаетъ отъ него и понемногу возвращается въ свое, ничѣмъ не нарушаемое, вдовье одиночество, нисколько не поступаясь своей вдовьей свободой. Онъ вовсе не хотѣлъ этого.
   Этому духовному союзу онъ отвелъ въ своей жизни опредѣленное мѣсто, котораго ничѣмъ другимъ заполнить не могъ. Онъ вообще съ трудомъ привязывался къ женщинѣ и рѣдко испытывалъ къ ней дружбу или уваженіе. Въ г-жѣ Гервинъ онъ цѣнилъ то, что она обнаружила, интересъ къ того рода явленіямъ, о которыхъ въ настоящее время мужчины обмѣниваются мнѣніями лишь между собой. Обнаруженная, въ этой области наблюденій, г-жей Гервинъ чуткость навела Альтгауса на мысль, что въ женской душѣ все воспринятое, познанное должно отражаться иначе, чѣмъ въ душѣ мужчины, и что для него, какъ писателя, выясненіе этого различія представляетъ задачу, заслуживающую вниманія.
   Онъ не хотѣлъ влюблять въ себя г-жу Гервинъ, такъ какъ самъ намѣревался оставаться равнодушнымъ. Этого онъ не простилъ бы мужчинѣ, руководящемуся въ жизни серьезными идеалами. Къ тому же, это не входило къ его цѣли. Подобныя вещи доставляютъ удовольствіе свѣтскимъ людямъ, но Бернгардъ Альтгаусъ не былъ свѣтскимъ человѣкомъ. Онъ даже старался держаться старинныхъ обычаевъ. Ему нравилось, когда молодыя дѣвушки обращались съ нимъ по товарищески, позволяли себѣ съ нимъ больше вольностей, чѣмъ съ другими, въ томъ убѣжденіи, что онъ "не опасенъ". Онъ вмѣнялъ себѣ въ честь не обманывать ихъ довѣрія. Онъ умѣлъ владѣть собою.
   Сидя рядомъ съ г-жею Гервинъ и спокойно бесѣдуя съ нею, онъ съ эстетическимъ удовольствіемъ разсматривалъ нѣжную линію щеки на этой женской рыжевато-бѣлокурой головкѣ, любовался гармоническимъ сочетаніемъ темнаго, изсиня зеленаго, зимняго платья, падавшаго тяжелыми складками, и пушистой отдѣлки изъ перьевъ, съ бѣлизною ея лица. Полоска темныхъ веснушекъ, проходившая черезъ переносье къ вискамъ, напоминала ему изящный рисунокъ на лепесткахъ орхидей. Красивое очертаніе вѣкъ на профилѣ опущенной головы,-- золотистыя пряди волосъ, подергиванье между бровями -- признакъ впечатлительной натуры, -- все это онъ внимательно изучалъ, желая сохранить въ памяти ея образъ. Этотъ образъ долженъ былъ послужить ему ободреніемъ, утѣшеніемъ, успокоеніемъ въ томъ случаѣ, если онъ когда-нибудь утратитъ уваженіе къ женщинамъ. Во время этого созерцанія имъ незамѣтно овладѣло пріятное нервное возбужденіе, чувство восхищенія. Но онъ не поддался бы ему, не уступилъ бы влеченію прикоснуться губами къ этой нѣжной щекѣ. Нѣтъ, здѣсь было нѣчто, кромѣ чувственнаго влеченія. Что-то головное, разсудочное подсказало ему: "Сдѣлай это теперь, это будетъ умно, благоразумно и въ то же время -- сердечно, по-дружески и -- интересно". Онъ всталъ и въ глазахъ его ясно выражалось, чего онъ желалъ. Но г-жа Гервинъ не поняла его. Когда она вдругъ почувствовала, что онъ обнялъ ее и коснулся губами ея щеки, она такъ испугалась, что вмѣстѣ съ нею и Бернгардъ испугался ея испуга и того страстнаго волненія, которое появилось на ея лицѣ. Удивленный и потрясенный, онъ еще разъ серьезно, пристально посмотрѣлъ на нее и молча удалился.

* * *

   Изъ Англіи докторъ Альтгаусъ еженедѣльно обмѣнивался со своею пріятельницей открытыми письмами, а иногда и длинными посланіями. Его письма заключали въ себѣ обстоятельный отчетъ о различіи между характеромъ англичанъ и нѣмцевъ и составляли какъ бы дополненія къ статьямъ, которыя онъ присылалъ для берлинскихъ газетъ и о которыхъ г-жа Гервинъ, послѣ появленія ихъ въ печати, письменно высказывала ему свое мнѣніе.
   Вернувшись, онъ съ любопытствомъ ждалъ, какъ встрѣтитъ его г-жа Гервинъ. Съ тайнымъ удовольствіемъ замѣтилъ онъ ея смущеніе, когда явился къ ней. Она вся затрепетала, губы ея задрожали, и казалось, что она собирается плакать, тогда какъ на самомъ дѣлѣ она хотѣла улыбнуться. При видѣ этого Альтгаусъ даже остановился ея полусловѣ. Г-жа Гервинъ вопросительно подняла на него глаза, во смутилась еще больше, а потомъ вдругъ стала очень веселой.
   Въ теченіе послѣднихъ трехъ мѣсяцевъ она всякій вечеръ и всякое утро по нѣскольку разъ задавала себѣ вопросъ, поцѣлуетъ ли ее Бернгардъ Альтгаусъ еще разъ, вернувшись изъ путешествія, и что тогда произойдетъ съ ихъ дружбой? Или не поцѣлуетъ?
   Онъ не могъ знать, что этотъ спокойный поцѣлуй былъ для нея чѣмъ то совершенно новымъ и страшнымъ, такъ какъ она, эта молодая и привлекательная замужняя женщина, никогда не испытывала мужской ласки. Она была замужемъ, но для чего женятся нѣкоторые мужчины, для чего женился на ней ея мужъ, -- такъ и осталось для нея загадкой.
   Віола была компаньонкой матери г-на Гервина и всегда вспоминала объ этомъ, глядя на свою собственную компаньонку, фрейлейнъ Ломанъ, которой поэтому предоставляла полную свободу мучить ее, сколько той было угодно.
   Гервинъ нигдѣ не служилъ, ничѣмъ не занимался и жилъ у матери; они постоянно ссорились съ матерью, но и часа не могли прожить въ раэлукѣ. Ему было за сорокъ лѣтъ, и всѣ старые друзья дома подшучивали надъ сожительствомъ его съ прелестной дѣвушкой, поселившейся въ ихъ домѣ. Онъ не находилъ ее прелестной, и ея нѣжная молодость не была опасной для его спокойствія. Но всѣ, рѣшительно всѣ думали объ этомъ иначе. Наконецъ, старуха Гервинъ, собравъ все свое благородство и вооружившись сознаніемъ материнскаго долга, стала просить сына жениться на молодой дѣвушкѣ, если онъ этого желаетъ. Гервину показалось, что объ этомъ, въ самомъ дѣлѣ, стоитъ подумать. Онъ спросилъ Віолу, хочетъ ли она быть его женой. Она отвѣчала отказомъ. Это возмутило старуху. Она направила всѣ свои усилія на то, чтобы союзъ, котораго не желала ни та, ни другая сторона, все-таки состоялся. Такъ какъ ей самой было очень тяжело, что сынъ ея не дѣлаетъ блестящей партіи, то она думала, что за принесенную ею жертву небо должно наградить сына большимъ счастьемъ. Віола нѣкоторое время смущенно и робко защищалась, потомъ уступила. Тайная совѣтница Гервинъ умѣла заставлять окружающихъ поступать такъ, какъ ей было угодно.
   До свадьбы время прошло печально и непріятно и было, главнымъ образомъ, наполнено мелкими препирательствами о приданомъ. Віола уступала во всемъ, но то, что покупалось противъ ея желанія, не доставляло ей удовольствія. Гервинъ, разговорчивый, но сухой человѣкъ, каждое утро цѣловалъ ее, выходя пить кофе. Этотъ поцѣлуй уже вызывалъ страшную ревность его матери. Она цѣлый день колола и дразнила Віолу той нѣжностью, какую оказываетъ ей женихъ и которой на самомъ дѣлѣ вовсе не было; часто при этомъ у старухи навертывались на глаза слезы и голосъ ея прерывался отъ рыданій. Поэтому Віола думала, что Гервинъ относится къ ней внѣшнимъ образомъ такъ равнодушно изъ вниманія къ матери. Когда мысль о замужествѣ пугала ее, она утѣшала себя, тѣмъ, что брачный союзъ принесетъ съ собой мистическое откровеніе любви и вѣрности.
   Послѣ свадьбы молодые думали совершить путешествіе. Г-жа Гервинъ поѣхала ихъ провожать до мѣста перваго ночлега, но непремѣнно пожелала остановиться отдѣльно въ другой гостинницѣ.
   -- Боже сохрани, чтобы я стала мѣшать вамъ,-- сказала она.
   Они поужинали втроемъ.
   -- Я только провожу маму,-- сказалъ Гервинъ женѣ:-- а ты пока пойди наверхъ въ вашу комнату.
   Она такъ и сдѣлала. Сѣла у окна въ этомъ чужомъ городѣ и стала ждать чужого человѣка (такъ какъ Гервинъ за то время, что былъ женихомъ, нисколько не сблизился съ нею); она спрашивала себя, глотаю слезы, такъ же ли тяжело бываетъ другимъ дѣвушкамъ хоронить своя идеалы.
   А потомъ она поглядѣла на часы и съ ужасомъ замѣтила, что прошелъ уже цѣлый часъ съ тѣхъ поръ, какъ Гервинъ покинулъ ее. Она начала безпокоиться, не случилось ли чего съ нимъ или съ свекровью, но ей стыдно было позвонить и послать прислугу узнать, въ чемъ дѣло. Пройти же самой по улицамъ незнакомаго города -- она не рѣшалась. Да и могла ли она идти искать его? Теперь? Сегодня? Если что-нибудь случилось, то вѣдь онъ долженъ былъ извѣстить ее.
   И она просидѣла въ такомъ ожиданіи всю ночь напролетъ.
   Было предположено ѣхать дальше утромъ, въ семь часовъ. Въ шесть часовъ явился Гервинъ.
   Віола дошла до той степени нервнаго возбужденія, когда уже утрачивается способность говорить, когда всякій звукъ, срывающійся съ губъ, обращается въ крикъ. Поэтому она молчала.
   -- Я не могъ оставить мамашу одну,-- сказалъ Гервинъ недовольнымъ и усталымъ голосомъ, зѣвая.-- У нея сдѣлалась истерика, и они была такъ взволнована. Она совсѣмъ больна. Я долженъ былъ пойти за врачомъ и бѣгать въ аптеку. Ѣхать ли намъ дальше?
   -- Вѣдь ничто не мѣшаетъ намъ вернуться,-- отвѣчала Віола равнодушно, помолчавъ немного.
   -- Это будетъ самое лучшее, -- сказалъ ея мужъ, вздохнувъ съ облегченіемъ.-- Мы и потомъ можемъ совершить маленькую прогулку.
   Такъ окончилось свадебное путешествіе Віолы.
   Въ домѣ свекрови Віола продолжала жить въ той же комнаткѣ, которую занимала прежде въ качествѣ компаньонки.
   Очень скоро у Гервина обнаружились первые признаки болѣзни, которая годъ спустя свела его въ могилу. Когда Віола начала сознавать, что мужъ ея безпомощный больной, она вышла изъ того оцѣпенѣнія, въ которомъ находилась. Теперь она могла съ самоотверженіемъ ухаживать за Гервиномъ. При этомъ она часто спрашивала себя, не погибаетъ ли преждевременно этотъ несчастный чудакъ, привыкшій ходить на помочахъ, отъ того, что не можетъ разрѣшить дилемму своихъ старыхъ и новыхъ обязанностей? Никогда не замѣчала она въ немъ ни малѣйшаго пониманія ея собственнаго страннаго положенія. Въ послѣдніе дни своей жизни онъ, однако, потребовалъ нотаріуса и завѣщалъ ей небольшое состояніе, полученное имъ отъ отца. Это сдѣлало ее независимой и дало ей возможность уйти отъ свекрови и устроиться самостоятельно.
   Віола держала себя далеко отъ общества мужчинъ: съ своей стороны, и мужчины поэтому не обращали на нее никакого вниманія. Досугъ свой она употребляла на знакомство съ естественными науками, живописью, литературой. Послѣднимъ предметомъ ея изученія было чувство дружбы. Для изслѣдованія его ей должны были послужить всѣ ранѣе пріобрѣтенныя знанія.
   Эту точку зрѣнія внушилъ ей мало-по-малу Альтгаусъ. Ему не легко было заслужить ея довѣріе и убѣдить ее въ томъ, что она представляетъ собою исключительное явленіе. Она нерѣшительно и медленно выходила изъ узкаго круга устарѣлыхъ чувствъ и воззрѣній, съ которыми выросла и сжилась.
   Бернгардъ Альтгаусъ гордился тѣмъ, что нашелъ въ Берлинѣ такую женщину, какъ Віола. Для разысканія такихъ скрытыхъ драгоцѣнностей, надо было имѣть особенное чутье.
   Онъ вовсе не принадлежалъ къ тѣмъ людямъ, которые считаютъ Берлинъ мѣстомъ всѣхъ высшихъ и рѣдкихъ наслажденій. Онъ мечталъ и съ удовольствіемъ говорилъ о маленькихъ городкахъ съ тихими садиками-особняками, о жизни, исполненной простыхъ радостей, о вечернихъ прогулкахъ и бесѣдахъ съ возвращающимися съ работъ крестьянами.
   Теперь онъ долженъ былъ провести всю весну и лѣто въ Берлинѣ. Онъ намѣревался писать книгу о впечатлѣніяхъ, вынесенныхъ имъ изъ Лондона. Это будетъ не объективное изображеніе тамошнихъ условій жизни, какъ это ужъ дѣлалось сотню разъ; нѣтъ, а изображеніе этихъ условій, разсматриваемыхъ сквозь призму личнаго темперамента. Впрочемъ, онъ еще не привелъ въ ясность, какого рода будетъ этотъ личный темпераментъ -- опредѣлится ли тонъ его произведеній тою частью его существа, которая жадно упивалась современной берлинской жизнью, или же тою стороной его "я", которая любила маленькіе города и тихіе сады. Наконецъ, онъ остановился на томъ, что сопоставить оба большихъ города, какъ два культурныхъ центра, и это побудило его остаться въ Берлинѣ. Онъ трудился усидчиво и добросовѣстно надъ выработкой легкаго и изящнаго слога.
   Въ то же время онъ ежедневно навѣщалъ г-жу Гервинъ въ ея хорошенькой комнатѣ, гдѣ майское послѣобѣденное солнце просвѣчивало сквозь красно-бурые листья огромной бегоніи, скользило по рѣзнымъ японскимъ бездѣлушкамъ изъ слоновой кости и играло въ зеленыхъ вазахъ на ея письменномъ столѣ. Шерстяныя эанавѣси въ эту пору дня принимали пурпуровую окраску, и небольшая комната съ ея блѣдно-голубыми, старомодными, скромными обоями совершенно преображалась и сіяла такой красотой, какой не съумѣлъ бы придать ей ни одинъ обойщикъ.
   Но возбуждающихъ разговоровъ съ Віолой, какъ сначала предполагалъ Бернгардъ, не завязывалось. Едва г-жа Гервинъ успѣвала преодолѣть смущеніе, въ которое всегда повергало ее появленіе Бернгарда, онъ уже спѣшилъ домой. Въ разговоры ихъ то и дѣло вкрадывались недоразумѣнія и непріятныя столкновенія.
   Однажды они не на шутку поссорились изъ-за пустяка, и на другое утро д-ру Альтгаусу сказали, что у г-жи Гервинъ болитъ голова. Онъ не былъ принять и на слѣдующій день.
   На третій день утромъ звонокъ раздался такъ рано, что Віола не могла ожидать посѣщенія и спокойно продолжала читать, какъ вдругъ сзади нея появился Бернгардъ. Онъ держалъ въ рукахъ пучекъ желтыхъ цвѣтовъ, между которыми выглядывалъ прелестный экземпляръ темно-синей вороники -- эмблемы мужской вѣрности -- растеніе, которое весною цвѣтетъ во всѣхъ садахъ.
   Віола вскрикнула, и голосъ ея оборвался словно отъ сдавившаго горло рыданія. Она вскочила.
   -- Ахъ, какимъ образомъ вы здѣсь!-- воскликнула она, звонко смѣясь.
   -- Неужели вы думаете, что я не съумѣю найти къ вамъ дорога? Можно было не шутя испугаться того, что вы больше не желаете меня видѣть!
   -- У меня, правда, болѣла голова.
   Она дрожала, густо покраснѣвъ, и вдругъ, увидавъ синій цвѣтокъ, расплакалась.
   -- Не обращайте на меня вниманія,-- всхлипывала она.-- Ахъ, это ужасно, что у меня такъ мало самообладанія.
   -- Такъ значитъ -- миръ, все между нами по старому?-- спросилъ молодой человѣкъ, взялъ холодныя руки г-жи Гервинъ и старался согрѣть ихъ, гладя и пожимая ихъ. Онъ говорилъ такимъ нѣжнымъ голосомъ, какого еще не слышала Віола.
   У нея явилась какая-то безумная надежда, и она сказала, запинаясь
   -- Я знаю, что это глупо. Потерпите немного, я опять буду благоразумна. Вѣдь я всю жизнь была благоразумна.
   -- Да, это правда,-- задумчиво сказалъ онъ.
   Онъ всегда считалъ эту женщину неприступной. А теперь надо было призвать къ себѣ всю силу воли, такъ какъ въ слѣдующіе четверть часа всѣ его планы могли рушиться. Онъ взялся за шляпу.
   -- Поставьте эти цвѣты въ воду,-- сказалъ онъ, чтобы прервать это настроеніе. Онъ чувствовалъ, что нельзя медлить ни одной секунды, иначе онъ сдѣлается жертвой страстнаго порыва, -- той страстности, которую онъ въ ранней молодости расточалъ на всѣхъ перекресткахъ и потому презиралъ.
   -- Зачѣмъ же вы уходите?-- спросила она и положительно сконфузила его тѣмъ невиннымъ выраженіемъ глазъ, какими она на него доглядѣла.-- Я васъ выживаю! Нѣтъ, ужъ я совсѣмъ спокойна, видите.
   Она сѣла въ кресло противъ него, сложивъ руки на колѣняхъ, и въ глазахъ ея можно было прочесть, что она любуется имъ.
   Бернгардъ считалъ себя некрасивымъ, и такъ какъ онъ былъ эстетикомъ въ душѣ и художественнымъ критикомъ, то страдалъ отъ этого. Его пріятно волновало сознаніе, что Віола смотритъ на него съ тѣмъ же чувствомъ, съ какимъ смотрятъ на Аполлона Бельведерскаго.
   -- Отчего вы всегда такъ скоро убѣгаете?-- спросила г-жа Гервинъ.-- Это мнѣ обидно, а потомъ я всегда волнуюсь. Вы должны оставаться подольше и развивать меня серьезной бесѣдой!-- добавила она, лукаво улыбнувшись.
   -- Да, да, это легко говорить,-- пробормоталъ онъ.-- Вѣдь я созданъ изъ плоти и крови.
   Она удивленно раскрыла глаза,
   -- Развѣ вы не замѣчаете, что я долженъ бѣжать, чтобъ не надѣлать глупостей? Неужели вы думаете, что я камень, котораго близость существа, подобнаго вамъ, не можетъ тронуть?
   Она все больше краснѣла и слушала его, поднявъ голову и полуоткрывъ губы.
   Онъ медленно, торжественно нагнулся, прильнулъ къ ея губамъ и утолилъ жажду ихъ долгимъ поцѣлуемъ.
   Віола вся притихла отъ глубокой радости.
   Онъ еще посидѣлъ у нея, крѣпко держа ея руку въ своей.
   -- Если бы я только могъ точно выразить, что я къ тебѣ чувствую,-- тихо проговорилъ онъ.
   -- Не надо... не говори... вѣдь я же знаю,-- сказала она.
   Онъ еще разъ обнялъ ее и тихонько притянулъ къ себѣ, не со страстью, а съ нѣжной сердечностью, и неизвѣданное еще чувство -- любовь -- открылось Віолѣ невыразимо прекраснымъ.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

   Они вмѣстѣ позавтракали, разговаривая между собою на "вы" въ присутствіи компаньонки, но при этомъ постоянно смотрѣли другъ другу въ глаза и смѣялись и дразнили другъ друга, какъ дѣти.
   Потомъ Бернгардъ часа два бродилъ по самымъ отдаленнымъ, дорожкамъ Тиргартена. Счастье его было скорѣе грустное, чѣмъ радостное, и онъ глубоко чувствовалъ, какой цѣнный даръ представляетъ для него любовь Віолы.
   -- Это что то похожее на полное чувство! Онъ ужъ не считалъ себя способнымъ на такое всецѣлое проникновеніе имъ. Віола доказала противное, и за это онъ всегда сохранитъ къ ней благодарность.
   Но теперь ничего не надо портить неистовыми порывами. Такое сокровище слѣдуетъ беречь.
   Онъ сталъ мечтать о будущемъ. Какъ оно могло быть прекрасно.
   Чистое наслажденіе, при которомъ будетъ мѣсто только нѣжнымъ возвышеннымъ движеніямъ души!.. И притомъ свобода... время отъ времени "un bain de crapule et d'encanaillement"... ничѣмъ непрерываемый трудъ, никакихъ хозяйственныхъ и брачныхъ заботь...
   Великіе боги! да теперь у него было все, что нужно, для того, чтобы развить свой писательскій талантъ, чтобы, быть можетъ, стать поэтомъ, достигнуть высшихъ предѣловъ творчества.
   Какъ знать, можетъ быть, вліяніе Віолы будетъ такъ сильно, что нервы его перестанутъ нуждаться въ наемныхъ удовольствіяхъ и услугахъ разврата! Онъ никогда не умѣлъ веселиться, какъ другіе молодые люди, а всегда испытывалъ потомъ самыя жестокія душевныя муки.
   Конечно, немного женщинъ, отъ которыхъ можно ожидать чего-нибудь подобнаго -- но другое дѣло она! Она изъ тѣхъ, кто много даетъ, изъ тѣхъ немногихъ, которые способны на безкорыстную чистую любовь... И имъ овладѣло по отношенію къ ней чувство искренняго уваженія, болѣе того -- онъ преклонялся предъ ней.

* * *

   Г-жа Гервинъ знала, что положеніе доктора Альтгауса не позволяло ему жениться. У нея самой было средствъ не больше, чѣмъ необходимо было для ея собственнаго существованія. Кромѣ того, она постоянно повторяла себѣ, что она на три года старше своего друга, и это казалось ей непреодолимымъ препятствіемъ для брака. Уже по этой причинѣ она должна была отказаться отъ союза съ нимъ. Но это не особенно заботило ее. Она была счастлива, потому что онъ любилъ ее, и въ этомъ находила полное удовлетвореніе. Потомъ -- если и должно случиться что-нибудь радостное или убійственно-тяжелое -- объ этомъ она теперь не хотѣла думать! Завтра вѣдь опять придетъ Бернгардъ.
   Альтгаусъ былъ удивленъ, какъ непринужденно и весело встрѣтила его пріятельница на другой день. Это сняло у него съ души большую тяжесть. Значитъ, и послѣ грозы она будетъ относиться къ нему спокойно и сердечно, какъ прежде.
   При этомъ онъ подумалъ, что долженъ чѣмъ-нибудь вознаградить Віолу за то, чего онъ -- по здравому размышленію -- не хотѣлъ давать ей. И потому онъ предложилъ ей перевести съ его помощью на нѣмецкій языкъ книгу объ англійской живописи, предсказывая этой книгѣ большой успѣхъ въ Германіи.
   Эта задача, по правдѣ сказать, превышала силы Віолы. Но ей совѣстно было признаться Бернгарду, что она не такая выдающаяся и не такая серьезная женщина, какъ онъ, повидимому, предполагалъ. Она принялась за дѣло и всякое утро съ трудомъ преодолѣвала свою неохоту къ работѣ. Маленькій кружокъ ея знакомыхъ, состоявшій изъ почтенныхъ семействъ, съ какими обыкновенно поддерживаютъ отношенія одинокія порядочныя женщины средняго класса,-- изумлялся ея возвышеннымъ стремленіямъ. Къ тому же, никогда еще не чувствовала она такой горячей, томительной потребности въ мечтательной праздности, такого сильнаго желанія беззаботно пожить, побродить въ какомъ-нибудь красивомъ, незнакомомъ уголкѣ, какъ въ эту весну. Но объ этомъ она не говорила, изъ боязни потерять уваженіе своего друга.
   Въ то время, какъ она мучительно трудилась надъ передачей хорошимъ нѣмецкимъ языкомъ стиля англійскаго ученаго, который съ своей стороны старался подражать Карлейлю и выражался еще гораздо темнѣе и запутаннѣе, чѣмъ его образецъ,-- мысли ея постоянно заняты были вопросомъ, какое платье ей надѣть послѣ обѣда, или тѣмъ, что ей сказать или сдѣлать, чтобы понравиться Бернгарду,
   То, что не представило бы никакой трудности для свѣтской женщины, повергало ея бѣдную душу, привыкшую къ уединенію, въ мучительныя сомнѣнія и въ нестерпимую тревогу. Она постоянно боялась, какъ бы наряды ея не были сочтены за желаніе молодиться, а между тѣмъ зеркало говорило ей, что свѣтлые цвѣта гораздо болѣе идутъ къ характеру ея наружности.
   Компаньонка тоже сильно стѣсняла ее, такъ какъ могла догадаться по ея тщательному вниманію къ туалету, что она старается завлечь мужчину. Это было для нея безпрерывнымъ униженіемъ, лишало ее непринужденности и заставляло при фрейлейнъ Ломанъ впадать въ аффектированный тонъ, какой она изъ робости принимала съ чужими. Она сама не сознавала этого и не подозрѣвала, что это сердитъ Бернгарда.
   Гдѣ же дружба, какая она для него подруга, если она не впускаетъ его въ тѣ завѣтные уголки своей души, куда другіе не имѣютъ доступа? Именно того, чего онъ болѣе всего желалъ, и что, какъ онъ надѣялся, должно измѣнить его міросозерцаніе, именно того онъ и не получаетъ отъ нея. Да, но могло ли это быть, когда онъ совершенно игнорировалъ то, что всецѣло наполняло ея душу?
   Бернгардъ иногда задавалъ себѣ вопросъ, слѣдуетъ ли ему посвящать Віолу въ свои мечты, желанія, мнѣнія и чувства? Ей онъ часто говорилъ о необходимости одиночества и независимости для плодотворнаго художественнаго творчества. На это она улыбалась, качала головой и говорила: "желаю вамъ все же когда-нибудь -- впослѣдствіи -- найти женщину, безъ которой жизнь для васъ будетъ невозможной
   Но глаза его отвѣчали ей, что никогда не найдетъ онъ такой женщины.
   Какой-то страхъ, нѣчто подобное трусости мѣшало ему откровенно высказать то, что у него на душѣ. Вѣдь никогда нельзя знать заранѣе, чѣмъ могутъ окончиться такія изліянія, хотя бы и начатыя въ полномъ самообладаніи. Любовныя исторіи -- онъ ихъ зналъ -- всѣ похожи одна на другую. Здѣсь же онъ имѣлъ передъ собою нѣчтоболѣе тонкое, болѣе возвышенное. Слѣдить за нервной игрой смѣняющихся мучительныхъ и пріятныхъ ощущеній на лицѣ Віолы представляло для него величайшій интересъ и наслажденіе... Онъ уже не хотѣлъ писать книги объ лондонской народной и артистической жизни. Онъ мечталъ о психологическомъ романѣ, который не могъ быть созданъ одной фантазіей. Для этого необходимо было терпѣливо запасаться впечатлѣніями. Такъ работали братья Гонкуры... Можетъ быть, такимъ образомъ удастся ему обогатить нѣмецкую литературу такимъ произведеніемъ, какого она теперь ждетъ съ потерпѣніемъ, а она, нѣмецкая литература, вознаградитъ его, Бернгарда Альтгауса, высшимъ счастіемъ,-- даруетъ ему славу!
   Чтобы успокоить свою чуткую совѣсть, Альтгаусъ, отправляясь къ своей пріятельницѣ, честно и объективно соображалъ, какимъ путемъ, сообщить ей новый и болѣе свободный взглядъ на борьбу разнорѣчивыхъ стремленій и теченій современной жизни.
   Но когда они вдвоемъ съ нею сидѣли за столомъ и вмѣстѣ глядѣли на рукопись Віолы, причемъ головы и плечи ихъ -- такъ какъ оба были близоруки -- почти соприкасались, а волосы Бернгарда щекотали щеку Віолы, и щека эта все больше и больше краснѣла и разгоралась -- ему стоило большого усилія надъ собою, не обнять, не привлечь къ себѣ милую женщину, а она все спрашивала себя, неслучится ли этого теперь и почему онъ этого не дѣлаетъ... И работа шла у нихъ не особенно успѣшно. Къ тому же, палящее послѣобѣденное солнце ярко свѣтило въ окна, а растенія съ большими листьями жадно простирали навстрѣчу горячимъ лучамъ свои пышные пунцовые цвѣты. Стояли чудесные лѣтніе дни, но было душно.
   Віола часто плакала по цѣлымъ часамъ о томъ, что присутствіе Бернгарда не даетъ ей радости и удовлетворенія.

* * *

   Однажды, г-жа Гервинъ предложила Альтгаусу пройтись вмѣстѣ по Тиргартену. Она много гуляла одна, но такъ какъ Альтгаусъ, какъ она думала, такъ же искренно любилъ природу, какъ и она сама, она надѣялась здѣсь среди природы вернуть гармонію, которую съ каждымъ днемъ утрачивали ихъ отношенія.
   Дѣло было подъ вечеръ. Равномѣрное движеніе нравилось ей, спокойно идти рядомъ съ нимъ было пріятнѣе, чѣмъ сидѣть взаперти въ ея двухъ маленькихъ комнаткахъ. Бернгардъ также говорилъ и держалъ себя свободнѣе. Но они не подумали о томъ, что въ такую хорошую погоду, да еще въ воскресенье, въ паркѣ будетъ много народа. Альтгаусу нѣсколько разъ приходилось раскланиваться. Потомъ они встрѣтили семью родственниковъ Віолы. У нихъ въ домѣ на вечерѣ Віола и познакомилась съ Альтгаусомъ.
   -- Замѣтили ли вы, какъ злобно поглядѣла на насъ эта женщина,-- сказалъ Альтгаусъ, когда вся семья прошла мимо.-- Вотъ вамъ образецъ нѣмецкой буржуазки съ ея страстью къ сплетнямъ и клеветѣ.
   И хорошее настроеніе Альтгауса мигомъ пропало.
   Нѣсколько дней спустя Віола спросила его, не прогуляться ли имъ опять вмѣстѣ; онъ отказался.
   -- Чего онъ боится?-- спрашивала себя Віола, и презрѣніе къ этому человѣку охватывало ея душу.-- Онъ вѣдь знаетъ, что мнѣ дѣла нѣтъ до того, что будутъ говорить.
   Бернгардъ принесъ ей орхидею, нѣжный бѣлый цвѣтокъ съ опьяняющимъ запахомъ. Она знала, что означаетъ этотъ подарокъ, но не въ силахъ была превозмочь своей грусти и какъ-то вяло поблагодарила его.
   -- Она такъ впечатлительна,-- думалъ Бернгардъ.-- Отчего бы ей со смѣхомъ не обнять меня и отъ души не поцѣловать?
   Въ минуты наибольшаго душевнаго напряженія у Віолы онъ такъ старательно выдерживалъ тонъ, соотвѣтствовавшій его идеалу, что самъ удивлялся своему сильному характеру. Съ Віолой ему было не легко, онъ сознавалъ, что слишкомъ много тратить на нее времени.
   Онъ сталъ приходить черезъ день.
   Віола приступила къ перепискѣ первыхъ главъ своего перевода. Работать дальше она не могла. Духовныя силы вдругъ точно покинули ее. Каждое сколько-нибудь ясное предложеніе стоило ей величайшаго труда. Бернгардъ смѣялся надъ тѣми несообразностями, которыя встрѣчались въ ея переводѣ; она плакала, онъ становился саркастичнымъ, даже безцеремонно-грубымъ. Это окончательно отшибло у нея охоту къ работѣ.

* * *

   Фрейлейнъ Ломанъ нѣсколько разъ повторяла г-жѣ Гервинъ, что необходимо вымыть занавѣси, выкрасить полы и вообще произвести лѣтнюю чистку квартиры. Віола сначала не хотѣла объ этомъ и слышать. Теперь ей показалось глупымъ, что она позволяетъ приходамъ Бернгарда нарушать заведенный порядокъ, и она объявила ему, что проситъ цѣлую недѣлю не навѣщать ея.
   -- Ого,-- сказалъ онъ,-- но могу ли я хоть у дверей освѣдомиться о вашемъ здоровьи?
   -- Нѣтъ, и этого нельзя.
   -- Такъ, вѣроятно, здѣсь будетъ совершаться нѣчто ужасное! Я не могу допустить, чтобы меня такъ выгоняли.
   -- Нѣтъ, пожалуйста, не приходите!
   -- Но вѣдь вы этого сами не выдержите.
   Она улыбнулась и покраснѣла.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, ужъ я-то выдержу.
   Она тихонько положила свою руку на его рукавъ; онъ нѣкоторое время безмолвно глядѣлъ на нее, потомъ задумчиво сталъ перебирать ея пальцы. У двери онъ еще два раза оглянулся и улыбнулся ей.
   Уже на другой день, когда выносили мебель, и Віола въ большомъ передникѣ, съ бѣлымъ платочкомъ на своихъ рыжевато-бѣлокурыхъ волосахъ, стояла въ корридорѣ, вдругъ раздался звонокъ доктора Альтгауса. Она увидѣла его чрезъ желѣзную рѣшетку окна, смѣясь пріотворила дверь и крикнула: "Никого дома нѣтъ".
   Онъ просунулъ ногу въ дверную щель и, такимъ образомъ, заставилъ пустить себя.
   -- Только поздороваться,-- просилъ онъ. Она очень нравилась ему въ бѣломъ платочкѣ на умномъ, высокомъ лбу.
   -- Какъ это вамъ къ лицу,-- сказалъ онъ задумчиво.
   -- Посмотрите, что я нашелъ!-- онъ вытащилъ изъ боковаго кармана фотографію и протянулъ ее Віолѣ. Это было ея собственное изображеніе въ профиль и въ мѣховой шапочкѣ. Она снималась такъ нѣсколько лѣтъ тому назадъ и давно уже раздала всѣ эти карточки.
   -- Откуда это у васъ?-- съ удивленіемъ спросила она.
   -- Я нашелъ ее сегодня въ альбомѣ одного фотографа. И -- дорого заплатилъ за нее.
   -- Но какъ же онъ смѣетъ продавать мои карточки!-- испуганно воскликнула она.
   -- Господи Боже мой, да чего не достанешь за деньги, -- юмористически замѣтилъ Альтгаусъ.-- Вотъ, наконецъ, хорошая ваша карточка. Видна женщина въ полномъ расцвѣтѣ, а вмѣстѣ съ тѣмъ столько юношескаго... Теперь мнѣ пора уходить.
   Они, однако, постояли еще нѣсколько минутъ среди хаоса нагроможденныхъ другъ на друга столовъ, стульевъ, дивановъ и картинъ; присѣсть было негдѣ, а между тѣмъ имъ такъ много надо было сказать другъ другу. Въ пустой гостиной, на лѣстницѣ стояла компаньонка и подавала горничной занавѣси. Віола и не подумала о томъ, чтобы закрыть дверь,-- вѣдь тайнъ у нихъ не было.
   Въ слѣдующіе дни, пока Віола не видѣла Бернгарда, она впервые при мысли о дружбѣ ихъ испытывала радость. Когда приближался часъ? въ который она обыкновенно прислушивалась къ его звонку, и его не было, она чувствовала разочарованіе. Она говорила себѣ, что онъ любитъ изящество, уютность и что лучше, чтобы онъ не видѣлъ ее среди этой хозяйственной провинціальной суматохи. Подъ конецъ она съ трудомъ выносила разлуку и съ лихорадочною поспѣшностью приводила въ порядокъ свою маленькую квартирку.
   Въ жаркія лѣтнія ночи, съ ихъ частыми грозами, она лежала въ изнеможеніи, на своей постели, но спать не могла; она ломала руки, стараясь быть "благоразумной", но не знала, какъ этого достигнуть. Ей не давалъ ни минуты покоя и мучилъ ее до безумія вопросъ: "Любитъ ли онъ меня?-- Неужели это любовь?-- Развѣ мужчины, которые любятъ, могутъ такъ владѣть собою?"
   Она знала, что въ настоящее время Бернгардъ не любилъ никакой другой женщины. Онъ ей сказалъ это, и она ему вѣрила. Неужели ей принадлежало все, что способно было дать его сердце? Неужели это сердце, которое было для нея дороже своего собственнаго, было такъ бѣдно?-- А въ себѣ она сознавала такую силу чувства, что ей становилось страшно. Развѣ это не противоестественно, не постыдно и позорно противоестественно?!
   А потомъ она думала о своей прошлой жизни, о томъ, какъ она грустно протекла безъ всякаго удовлетворенія, о своемъ бракѣ, который въ сущности не былъ бракомъ...
   Когда она погружалась мысленно въ прошлое, переживала вновь всѣ особенности своей не совсѣмъ обыкновенной судьбы, ее вдругъ охватывало возмущеніе, она сжимала кулаки и гнѣвно грозила невидимому врагу. Затѣмъ она припадала къ холодной стѣнѣ горячимъ лицомъ, орошеннымъ слезами, и тихо рыдая, молила: "Бернгардъ, только бы ты любилъ меня -- ахъ, только бы ты любилъ меня!"

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

   Маленькая квартирка въ третьемъ этажѣ одной изъ небольшихъ берлинскихъ улицъ теперь по истинѣ блистала чистотой, и дышалось въ ней свѣжимъ, чистымъ воздухомъ. Бездѣлушки на письменномъ столѣ г-жи Гервинъ, ея красивыя пестрыя вазы, которыя она такъ любила, сіяли и сверкали на солнцѣ. Растенія радостно простирали во всѣ стороны разросшіеся зеленые листья. Віола написала своему другу записку, разрѣшая ему придти къ ней. Ей такъ нравилось ея маленькое царство, оно должно было и ему придтись по вкусу. Она купила его любимый пирогъ, надѣла его любимое платье. На всѣхъ столахъ стояли живые цвѣты.
   Какъ большинство одинокихъ, замкнутыхъ въ себѣ женщинъ, Віола какъ-то особенно любила цвѣты. Они не были для нея только предметами для украшенія, они были живыя существа, и въ благоуханіи ихъ ей чувствовалось что-то таинственное, родственное тому, что совершалось въ ея душѣ и чего она не умѣла выразить словами.
   На Бернгарда цвѣты дѣйствовали подобнымъ же образомъ. Въ немъ было что-то женственное, до нельзя утонченное и онъ испытывалъ особое наслажденіе отъ прикосновенія вѣнчика розы къ губамъ и вѣкамъ. И насколько противенъ былъ ему у женщинъ запахъ искусственныхъ духовъ, настолько же былъ ему пріятенъ ароматъ живыхъ цвѣтовъ. Віола давно это поняла.
   Дни проходили, розы отцвѣли, и все покрылось обычнымъ легкимъ налетомъ пыли, а докторъ Альтгаусъ не показывался. Наконецъ онъ пришелъ какъ-то вечеромъ, когда Віола ужъ не могла ждать его. Онъ выглядѣлъ усталымъ, жаловался на головную боль и казался разстроеннымъ.
   Онъ бросился въ уголъ дивана, она приготовила ему чаю, нѣжно ухаживала за нимъ, не позволяла ему говорить.
   Онъ однако сталъ довольно горячо говорить объ извѣстныхъ литературныхъ вопросахъ, всегда раздражившихъ его. Віолу поразило въ немъ, что-то жесткое, непріятное. Она боялась, чтобы онъ не слишкомъ взволновался, и хотѣла перевести разговоръ на другую тему. Но онъ сказалъ ей, что ему пріятно высказаться, и что его головная боль утихла.
   -- Вотъ видите,-- возразила Віола съ счастливой, но грустной улыбкой:-- вѣдь вы могли же знать, что можете приходить ко мнѣ не только здоровый и веселый, но и тогда, когда вамъ не по себѣ, когда вамъ нуженъ уходъ и забота.
   -- Да, да,-- пробормоталъ онъ, подперевъ рукой голову.-- Иногда мучительно не говорить правды въ отвѣть на вопросы, задаваемые съ такой любовью. Съ другими, безразличными людьми говорить не трудно, но съ вами... Оставимъ это... Я жалкій человѣкъ.
   -- Вы больны. На васъ дѣйствуетъ гроза. Если бы вы довѣрились мнѣ! Иногда мнѣ кажется, что вы какъ-то странно осторожны, я не понимаю почему, Бернгардъ?
   -- Прощайте,-- вдругъ холодно сказалъ Бернгардъ, взялъ шляпу, грустно посмотрѣлъ на Віолу и удалился.
   Она не понимала его.
   Онъ сталъ опять приходить чаще, но не такъ часто, какъ въ началѣ лѣта. Искренняя, взволнованная нота исчезла изъ его сношеній съ молодой женщиной. Онъ многое порицалъ въ ней, она съ трепетомъ старалась понравиться ему, но была не въ силахъ принудить себя къ веселости, предчувствуя близкую разлуку,
   Работа ея была окончена и послана издателю, который прислалъ ее обратно.
   -- Вотъ какъ,-- замѣтилъ Альтгаусъ, когда она сказала ему объ этомъ.-- Да, это слишкомъ хорошо для публики. Дѣлать нечего! Положите рукопись въ столъ и, забудьте о ней.
   Этотъ отвѣть показался Віолѣ чрезмѣрно равнодушнымъ. Но она объясняла это себѣ тѣмъ, что Альтгаусъ, въ настоящую минуту слишкомъ погруженъ въ свои дѣла, и что многаго отъ него нельзя требовать. Онъ сначала изучалъ юридическія науки, потомъ перешелъ къ журналистикѣ, испытывалъ свой талантъ во всевозможныхъ областяхъ ея, и въ двадцать шесть лѣтъ не зналъ, что больше привлекаетъ его -- политика или беллетристика, и какая отрасль писательской дѣятельности можетъ дать ему наиболѣе вѣрный заработокъ. Онъ былъ добросовѣстенъ, обладалъ достаточнымъ запасомъ вѣрныхъ мыслей, но извѣстное умѣнье приспособиться и легкость изложенія были бы ему, пожалуй, полезнѣе. Недостатокъ техники часто раздражалъ его, такъ какъ самъ онъ понималъ въ ней толкъ, обладалъ вѣрнымъ критическимъ чутьемъ.
   Онъ любилъ копаться въ себѣ, и часто Віола не знала, какъ лучше назвать его -- педантомъ или фантазеромъ. При этомъ онъ предъявлялъ, къ жизни большія претензіи, и наслажденіе доставляла ему только кажущаяся простота, созданная въ сущности искусственными средствами. Въ нѣмецкой литературѣ онъ восхищался дѣланными, неестественными романами, которые, по его совѣту, прочла и Віола; и, читая ихъ, она почувствовала, что всѣ ея старанія сдѣлать этого человѣка сколько-нибудь счастливымъ принесутъ ей мало радости.
   Она все больше привыкала къ мысли, что конецъ лѣта и отъѣздъ Бернгарда положатъ конецъ ихъ отношеніямъ. А затѣмъ все для нея было покрыто мракомъ.
   Онъ хотѣлъ ѣхать въ Испанію, а, можетъ быть, въ Алжиръ или въ Египетъ; ему все казалось, что образованіе его недостаточно разносторонне. Дальнѣйшіе планы его были еще неопредѣленны. Во всякомъ случаѣ предстояло разстаться на нѣсколько лѣтъ.
   -- Les absents ont toujours tort,-- такъ всегда бываетъ, такъ должно быть,-- постоянно повторяла себѣ Віола.
   За это время она получила нѣсколько писемъ отъ своей свекрови, которыя удивили ее. Старушка жаловалась, что ей очень трудно уживаться со своими компаньонками и, несмотря на то, что въ теченіе нѣсколькихъ послѣднихъ лѣтъ отношенія между ней и Віолой были весьма холодныя, выражала желаніе видѣть ее, Віолу, поговорить съ ней о покойномъ сынѣ.
   Эта перспектива не особенно улыбалась г-жѣ Гервинъ. Но все-таки она чувствовала, что должна исполнить желаніе своей свекрови и хоть ненадолго поѣхать къ ней.
   Віола сообщила Бернгарду о своемъ намѣреніи. Онъ принялъ изумленный, негодующій видъ, заговорилъ о глупой фанатической маніи женщинъ, заставляющей ихъ приносить себя въ жертву, но серьезно не старался удержать ее въ Берлинѣ на послѣднія двѣ недѣли, которыя они могли провести вмѣстѣ.
   Она все-таки надѣялась на это. И въ душѣ у нея поднялось холодное, недоброе чувство.
   Ей было пріятно, что она уѣзжала первая, что такимъ образомъ, она могла причинить ему боль. Нѣжная и слабая, во чуткая, она понимала особенность любви человѣка, который былъ всецѣло порожденіемъ нервнаго, безкровнаго времени, переполженнаго идеалами, наслажденіями, воспоминаніями цѣлыхъ тысячелѣтій.

* * *

   Едва пріѣхавъ къ свекрови, Віола увидѣла, что посѣщеніе ея должно имѣть цѣлью серьезный уходъ за больной. Віола положительно испугалась при видѣ старушки, которая, съ безпомощностью больного человѣка, силилась исполнять по прежнему обязанности рачительной властолюбивой хозяйки. Вмѣсто прежняго рѣзкаго, настойчиваго и упрямаго характера, у старушки Гервинъ проявилась необыкновенная мягкость, которою мать-природа надѣляетъ иногда своихъ утомленныхъ жизнью дѣтей передъ тѣмъ, какъ послать ихъ на вѣчный покой -- та благословенная мягкость, которая дѣлаетъ возможными столько примиреній больныхъ и умирающихъ.
   Старушка, казалось, совершенно забыла, что долго сердилась на свою невѣстку за то, что та покинула ее. Она съ грустью говорила о томъ прекрасномъ времени, когда сынъ ея былъ еще живъ, и напоминала Віолѣ обо всѣхъ проявленіяхъ его любви къ ней, молодой его женѣ, о томъ, какъ онъ однажды купилъ ей кружева для отдѣлки платья, а въ другой разъ принесъ имъ обѣимъ винограда. Онъ вѣдь былъ такъ добръ!
   Да, Віола помнила его доброту.
   Съ тѣхъ поръ, какъ она вернулась въ шумный, но скучный провинціальный городъ и поселилась въ той самой квартирѣ, гдѣ вышла замужъ и гдѣ мужъ ея умеръ, воспоминанія, о которыхъ она всячески старалась забыть, начали положительно преслѣдовать ее. Они выглядывали изъ-за каждой двери, ютились въ каждомъ ящикѣ, который она выдвигала, связаны были съ каждымъ предметомъ окружающей обстановки. Вездѣ наталкивалась она на платья и на вещи покойнаго, съ которыми мать его не могла разстаться. Видъ этихъ вещей не причинялъ ей горя, но она чувствовала себя словно униженной, и ей было не по себѣ. Вмѣсто того, чтобы спокойно обсудить свои отношенія къ Бернгарду, съ которымъ она была разлучена, она все больше и больше запутывалась въ сѣтяхъ неясныхъ мечтаній. Она съ удовольствіемъ переговорила бы объ этомъ съ третьимъ лицомъ, съ радостью спросила бы посторонняго человѣка, всегда ли отношенія между мужчиной и женщиной бываютъ такъ загадочны, или это все ей только представляется такимъ страннымъ и непонятнымъ? Но, разумѣется, нечего было и думать о томъ, чтобы кому-нибудь довѣриться, да никого такого близкаго у нея и не было. Дружба съ Бернгардомъ незамѣтно отдалила отъ нея прочихъ знакомыхъ: такъ какъ ежедневно она ждала его, то въ обычные часы для посѣщенія знакомыхъ она никогда не выходила.
   Въ теченіе многихъ лѣтъ она думала, что принадлежитъ къ тѣмъ женщинамъ, которымъ не трудно вести жизнь, полную спокойнаго, благороднаго самоотреченія. Такого мнѣнія были о ней и другіе. Теперь она задавала себѣ вопросъ, не ввели ли ихъ въ заблужденіе строгія черты ея лица или то обстоятельство, что она не носила на лбу завитковъ. Она все еще не могла освободиться отъ прежняго идеала для самой себя и потому постоянно старалась себѣ представить, какъ она отнеслась бы къ заявленію Бернгарда, что онъ любитъ другую женщину той любовью, которой она не съумѣла возбудить въ немъ. Въ самомъ началѣ ихъ дружбы онъ обѣщалъ ей, что если когда-нибудь страстно влюбится, то она первая узнаетъ объ этомъ.
   Онъ прибавилъ, впрочемъ, что въ ближайшіе годы надѣется избѣгнуть этой участи. Но съ тѣхъ поръ вѣдь такъ многое произошло между ними; онъ же сказалъ ей, что его чувство къ ней измѣнилось... Исполненіе стараго обѣщанія врядъ ли было возможно.

* * *

   Віолѣ пришлось много возиться со старухой, которую иногда по ночамъ цѣлыми часами душилъ страшный кашель, такъ что она не могла больше лежать въ постели и требовала, чтобы ее усадили въ кресло; но, сидя въ креслѣ, она боялась простудиться, и надо было опять укладывать ее въ постель.
   Нѣсколько дней ее трепала лихорадка. Врачъ сказалъ Віолѣ, что медленное воспаленіе легкихъ, вѣроятно, скоро освободитъ больную отъ всѣхъ страданій.
   Однажды ночью, послѣ особенно сильнаго приступа кашля, старуха такъ ослабѣла, что Віола должна была вливать ей въ ротъ крѣпкаго вина, чтобы вернуть ее къ жизни. Старуха ласково гладила руку Віолы, повторяя: "Милое дитя мое, милое дитя мое -- вотъ увидишь -- я о тебѣ позаботилась -- ты получишь все, что мнѣ принадлежало. Тогда ты будешь богатая женщина... Ахъ, пришла мнѣ пора умереть! Какъ ты думаешь, не умру ли я сегодня ночью?"
   Віола старалась ласками успокоить больную, и такъ прошли длинные темные часы до утра.
   Когда старуха послѣ утренняго завтрака задремала, Віола спустилась на нѣсколько минутъ въ маленькій садикъ, находившійся за домомъ. Ярко-красный осенній уборъ листвы красовался на солнцѣ. Дижонскія розы выглядывали изъ зелени, опустивъ головки подъ тяжестью блестящихъ капель росы. Дикій виноградъ, украшавшій стѣну, горѣлъ пышными пунцовыми оттѣнками. Віола стояла усталая, измученная безсонной ночью среди всѣхъ этихъ яркихъ красокъ, и вдругъ она подумала, что если сегодня старуха умретъ, то она станетъ богатой женщиной, и жизнь еще можетъ быть для нея прекрасной! Бернгардъ можетъ жениться на ней,-- любовь его можетъ возродиться вновь, если счастіе окажется возможнымъ.-- Какъ все могло быть, хорошо!
   Бѣдной умирающей Віола готова была помочь и скрасить дни до приближающагося конца... Но потомъ,-- но потомъ!.. Страшное нетерпѣніе охватило ее, и все въ ней заликовало. Она почувствовала странное волненіе, ей стало легко, свободно, она ощущала даже какую-то беззаботность, легкомысліе. Ей, какъ ребенку, хотѣлось пѣть, смѣяться, плясать, бѣгать по дорожкамъ, рвать чудесные цвѣты, озаренные солнцемъ, и прижать къ груди большой букетъ душистыхъ розъ.
   Но вдругъ она услышала тонкій, жалобный звукъ серебрянаго колокольчика, раздававшійся сверху изъ-за завѣшаннаго окна, и поспѣшила войти въ домъ.
   -- Гдѣ это ты такъ долго пропадала!-- воскликнула старушка, какъ только Віола вошла къ ней.-- Развѣ газеты еще нѣтъ? Принеси же ее мнѣ, дай мнѣ очки и отдерни занавѣсъ!
   У больной былъ ея естественный, немного сварливый голосъ. Въ то короткое время, пока Віола была въ саду, очевидно, наступила внезапная перемѣна къ лучшему, какъ это иногда бываетъ при долгихъ старческихъ болѣзняхъ.
   А для Віолы старуха была уже умершей. Ей стало стыдно и противно за только что пережитый счастливыя мгновенія. Ей казалось, что этимъ она запачкала свою любовь, и что никогда не удастся ей очистить свое чувство отъ этого пятна.
   Терпѣливо выносила она капризы старухи, приподняла ея кресло и подвинула его къ окну, освѣщенному солнцемъ; ухаживая за ней съ особымъ самоотверженіемъ, она какъ бы искупала то чувство, которое недавно испытала.
   Около полудня Віола получила письмо отъ Бернгарда -- три листа, крупно и быстро исписанныхъ карандашомъ. Цѣлые часы носила она это письмо въ карманѣ, не имѣя времени его прочесть. При этомъ ей все казалось, что въ письмѣ заключается что-то чрезвычайно важное, рѣшительное. Нервы ея дошли до послѣдней степени напряженія, когда, наконецъ, ей удалось приняться въ своей комнаткѣ за чтеніе письма.
   Альтгаусъ сообщалъ, что уѣхалъ изъ Берлина въ маленькое лѣсное мѣстечко съ цѣлью провести тамъ чудные осенніе дни. Онъ описывалъ домикъ лѣсничаго, гдѣ поселился. Ему прислуживали тамъ три дѣвушки, добродушныя, веселыя, цвѣтущія созданія, здоровыя и естественныя, съ пухлыми, круглыми, дѣтскими лицами и съ мягкими, полными фигурами, не обезображенными корсетомъ. Онѣ кормятъ и ласкаютъ его, какъ баловня-ребенка. Когда онъ уходитъ съ лѣсничимъ въ лѣсъ, онѣ всегда спѣшатъ выйти къ нему навстрѣчу, а потомъ всѣ вмѣстѣ еще долго бродятъ по лѣсу. Одна изъ нихъ не глупа и остроумна, и если она не невѣста, то...
   Мучительная боль стянула Віолѣ горло.
   То... Она все смотрѣла на это слово, ей и въ голову не приходило, что это могла быть только шутка. Она знала, конечно, что въ данномъ случаѣ Бернгардъ шутитъ, но за этой шуткой скрывалась злая, жестокая, безпощадная, трагическая правда.
   Онъ писалъ такъ весело, такъ откровенно. Да, это такъ! Онъ чувствовалъ себя свободнымъ отъ неестественности ихъ отношеній. Но развѣ она виновата въ томъ, что они стали такими? Въ одномъ только заключалось ея прегрѣшеніе, -- въ томъ, что она не была холодною, умною, безстрастною, а также не была веселой кокеткой; въ томъ, что не походила ни на одинъ, ни на другой типъ женщинъ, управляющихъ міромъ и мужчинами. Для Бернгарда, этой сложной, утонченной натуры, она должна была соединять въ себѣ свойства обоихъ этихъ женскихъ типовъ, теперь же чувство къ ней не имѣло никакого прочнаго основанія, такъ что даже совѣсть его не могла настаивать на союзѣ съ нею въ будущемъ. Быть можетъ, это возможно еще теперь?
   Мысли ея опять спутались. Можетъ быть, онъ вовсе не хотѣлъ этого соединенія, не хотѣлъ сложности, а искалъ полной простоты. Эти дочки лѣсничаго,-- Віола видѣла ихъ передъ собою,-- эти фигуры изъ глупыхъ и наивныхъ деревенскихъ разсказовъ -- вотъ для Бернгарда олицетвореніе настоящей женщины. И это для него, котораго она считала гораздо выше прочихъ мужчинъ и для котораго всячески старалась взвинтить себя, чтобы достигнуть его высоты! Его высоты,-- она нервно расхохоталась, но къ смѣху примѣшивалась ѣдкая горечь. А побѣдить его она могла, но надо было иначе взяться за дѣло.
   Смѣхъ перешелъ въ надрывающій душу плачъ. Віола перечитала письмо еще разъ и рѣшила предоставить Бернгарда дочерямъ лѣсничаго. Это рѣшеніе вызвало такія страданія, которыя заставляли желать смерти. Затѣмъ вдругъ нашло на нее равнодушіе и спокойствіе. Такъ было лучше. Она представила себѣ, что должна была бы почувствовать, если бы свекровь ей умерла, и письмо пришло послѣ ея смерти, когда счастье было такъ возможно, по крайней мѣрѣ, съ внѣшней стороны! Нѣтъ, тогда было бы гораздо хуже.
   Черезъ пять дней, въ теченіе которыхъ старушка, повидимому, поправлялась, Віола вечеромъ застала ее въ креслѣ мертвой.
   На нее пали всѣ хлопоты, связанныя съ похоронами. На другой день послѣ того, какъ все было кончено, Віола сидѣла еще за утреннимъ кофе, собираясь читать пришедшія на ея имя письма, когда ей доложили, что пришелъ докторъ Альтгаусъ. Онъ не писалъ ей и явился для того, чтобы помочь привести въ порядокъ дѣла.
   Она часто спрашивала себя, какъ ей держаться при встрѣчѣ съ нимъ, и почти надѣялась, что не увидитъ его. Онъ обнялъ и поцѣловалъ ее, и она при этомъ испытала какое-то ощущеніе холода, словно страсть умерла въ ней такъ же внезапно, какъ умерла старуха-свекровь.
   Альтгаусъ былъ нѣженъ, предупредителенъ и относился къ Віолѣ по братски. Онъ нашелъ, что она измучена и поблекла, но утѣшалъ, ее, говоря, что она скоро поправится и опять расцвѣтетъ. Онъ зналъ, что смерть старухи не причинила ей горя, и потому нѣсколько удивился, увидѣвъ, какъ грустно и утомленно глядятъ за него ея глаза.
   Однажды вечеромъ Альтгаусъ пришелъ къ ней прямо отъ ея адвоката. Адвокатъ съ готовностью сообщилъ ему о положеніи денежныхъ дѣлъ Віолы и при этомъ далъ ему почувствовать, что считаетъ Альтгауса въ правѣ требовать у него отчета. На прощанье адвокатъ довольно откровенно пожелалъ ему счастья, увѣренный въ томъ, что г-нъ Альтгаусъ скоро вступитъ въ бракъ съ г-жой Гервинъ.
   Это сильно разсердило Альтгауса. Онъ жалѣлъ о томъ, что пріѣхалъ и далъ основаніе другимъ дѣлать подобныя предположенія. Въ послѣднее время мысли его вовсе не были заняты Віолой. Онъ радовался тому, что будетъ путешествовать. Желанія его шли гораздо дальше брака съ довольно состоятельной вдовушкой. За нее же онъ искренно радовался наслѣдству. Ему пріятнѣе будетъ вспоминать оней, зная, что она поглощена устройствомъ болѣе удобнаго и роскошнаго образа жизни.
   -- Вы теперь богатая женщина,-- весело воскликнулъ онъ, входя къ ней:-- Вѣдь это очень пріятно. Поздравляю васъ. Что вы за это скажете?
   Віола махнула рукой, отстраняя разговоръ объ этомъ и прибавила.
   -- Оставимъ это.
   -- Послушайте, это непростительное сентиментальничанье. Я думалъ, что вы стоите выше этого вздора. Что такое была для васъ старуха? Теперь вы должны пользоваться жизнью. Подумайте только: вы можете путешествовать, покупать книги -- развѣ это не пріятно?
   Онъ видѣлъ, что, слушая его, она все блѣднѣла, и что выраженіе затаенной душевной муки буквально состарило ее на его же глазахъ.
   -- Послушайте, за этимъ скрывается что-то другое. Ну, говорите же, что съ вами?
   Она молчала.
   -- Будьте благоразумны. Знаете, я этого просто выносить не могу. Господи, да что жъ это такое? Говорите же!.. Ужъ не касается ли это насъ обоихъ?
   Глаза ея наполнились слезами. Она встала и хотѣла выйти изъ комнаты.
   Онъ крѣпко схватилъ ее за руку.
   -- Нѣтъ, такъ нельзя. Я чѣмъ-нибудь огорчилъ васъ, Віола?
   Онъ все еще стоялъ, притянувъ ее къ себѣ. У нея закружилась голова; воля, налагающая узду на инстинктивные порывы, была ослаблена ночными бдѣніями, физическою усталостью и душевными волненіями,-- она вдругъ зарыдала и безпомощно склонила голову на плечо Бернгарда.
   -- Письмо...-- пробормотала она и съ ужасомъ отстранилась отъ него. Письмо...
   -- Какое письмо?
   -- Письмо оттуда... Ахъ, да вѣдь это все равно... Неужели... Нѣтъ!
   Она внезапно овладѣла собою и, повидимому, совершенно спокойно спросила:-- Въ которую изъ дѣвушекъ вы влюбились?
   -- Я? Ахъ!-- онъ громко расхохотался.-- Вы ревнуете меня къ дочерямъ лѣсничаго? Да, это прелестныя дѣвушки. Боже ты мой, мнѣ съ ними было очень весело. Нѣтъ, не шутя, я думалъ, что вы стоите выше этого!
   -- Вы видите, что это не такъ,-- сказала она холодно и недружелюбно.
   -- Да, къ сожалѣнію, я это вижу. Но къ такимъ явленіямъ вамъ надо привыкнуть. Тутъ вѣдь ничего серьезнаго не было. Одна изъ нихъ подарила мнѣ прелестную прядь своихъ темныхъ волосъ, и я ношу ее при себѣ. Хотите, покажу вамъ?
   -- Нѣтъ.
   -- Есть еще много другого, къ чему вы должны привыкнуть.
   -- А если не привыкну?
   Онъ пожалъ плечами. Наступила длинная пауза. Альтгаусъ зашагалъ взадъ и впередъ по комнатѣ.
   -- Я поступилъ безтактно, -- наконецъ, промолвилъ онъ, остановившись передъ г-жею Гервинъ.-- Никогда нельзя говорить съ женщинами о другихъ женщинахъ. Я сдѣлалъ это потому, что былъ о васъ такого высокаго мнѣнія. У меня на душѣ есть грѣхи много хуже.
   -- Не желаю я знать вашихъ грѣховъ,-- со страхомъ сказала Віола. Онъ грустно улыбнулся.
   -- Мое чувство къ вамъ нисколько не страдаетъ отъ моихъ отношеній къ другимъ женщинамъ. Это чувство не мѣняется и остается такимъ, какимъ было всегда.
   -- Этого я не понимаю,-- нерѣшительно сказала Віола.
   Онъ нетерпѣливо провелъ рукою по волосамъ.
   -- Боже мой, да неужели же вы такъ мало знаете жизнь? Вѣдь вы же были замужемъ.
   Віола густо покраснѣла и отвернулась отъ него.
   Ей казалось, что она стоитъ надъ пропастью на узкой доскѣ, что доску вытаскиваютъ у нея изъ-подъ ногъ, вытаскиваютъ осторожно и заботливо, и при этомъ она испытывала захватывающій дыханіе безумный страхъ передъ паденіемъ въ бездну еще невѣдомаго несчастія. И она не знала, какъ ей спастись. Она не знала, что лучше: открыть-ли Бернгарду душу или молчать, убѣжать или остаться, быть нѣжной или суровой, проявить гордость или смиреніе?
   Она готова была на все, ей въ сущности все было безразлично -- только бы онъ любилъ ее!
   -- Вы внесли много прекраснаго въ мою жизнь, Віола, -- сказаль Альтгаусъ.-- Я не хочу лишаться этого,-- я хочу беречь и холить этотъ цвѣтокъ, хочу дать ему расцвѣсти еще пышнѣе. Повѣрьте, въ нашемъ будущемъ еще можетъ быть много чудесныхъ часовъ и радостей, о которыхъ мы теперь и не подозрѣваемъ, такъ какъ намъ надо еще дорости до нихъ. Не отравляйте же себѣ настоящаго нелѣпыми фантазіями!
   Віола отерла слезы. Онъ обнялъ ее и съ любовью поглядѣлъ ей въ глаза.
   -- Впереди еще много хорошаго, дорогая Віола,-- прошепталъ онъ ей на ухо.-- Ты еще много неожиданнаго увидишь во мнѣ.
   Онъ не переставалъ нѣжно цѣловать ее. Она поддалась опьяненію, возбуждаемому въ ней его тихими ласками. Она лежала у него за груди, крѣпко прижимаясь къ нему, наслаждалась его поцѣлуями, которые становились все жарче и искреннѣе, и жадно ловила ихъ. На нее нашло какое-то безуміе, волосы ея распустились, и она, словно вакхаива, смѣясь, глядѣла на него сіяющими глазами.
   -- Ахъ, какъ хорошо,-- промолвила она, склонившись на его плечо,-- ахъ, не отпускай меня!.. Вѣдь ты скоро уѣдешь!
   Это былъ крикъ глубокаго страданія, который потрясъ его.
   -- Бѣдное дитя мое,-- прошепталъ онъ, цѣлуя и гладя ея волисы?-- вѣдь я вернусь. Бѣдное дитя, какая ты страстная! Какая юная!
   -- Да вѣдь я же еще молода,-- тихо прошептала она.-- Я еще такъ молода, ты даже не подозрѣваешь, какъ я молода.-- Я это вижу,-- сказалъ онъ, улыбаясь.-- Тебѣ, пожалуй, шестнадцать лѣтъ, да? Неужели ты дѣйствительно была когда-нибудь замужемъ?
   -- Нѣтъ,-- еле слышно и робко произнесла она,-- никогда.
   Онъ долго молча Глядѣлъ на нее, потомъ тихонько опустилъ ее на кресло, какъ милую больную, которую надо беречь. И вдругъ онъ отрывисто, холодно и грубо сказалъ:
   -- Не обманывайся, пожалуйста! Мнѣ нужна совсѣмъ молодая жена. Слышишь? Совсѣмъ молодое, глупенькое созданіе! Я еще долго не женюсь.-- Онъ смущенно засмѣялся.-- Ты знаешь, что я ненавижу бракъ. Но возможно, что я и женюсь, но только черезъ много лѣтъ, а потомъ -- вѣдь ты же сама должна понимать... Ты знаешь, что-я очень люблю тебя,-- но не такъ.
   Віола больше не плакала. Взоры ея безпомощно и дико блуждали по комнатѣ. Но въ нарядной, буржуазной гостиной старухи Гервинъ не было ни кинжаловъ, ни пистолетовъ.
   -- Надѣюсь, что завтра, когда я приду, все будетъ опятъ по старому,-- любезно сказалъ Альтгаусъ нѣсколько хриплымъ голосомъ.-- Или тебѣ пріятнѣе, чтобы я не приходилъ? Ужъ поздно -- не можетъ ли дѣвушка посвѣтить мнѣ на лѣстницѣ?
   -- Я позову ее,-- сказала Віола, но вмѣсто того взяла серебряный подсвѣчникъ, стоявшій на столѣ съ зажженной свѣчей, и вышла впередъ въ сосѣднюю комнату. Изъ кухни появилась дѣвушка и открыла дверь на улицу.
   Альтгаусъ поклонился г-жѣ Гервинъ.
   Віола вернулась въ гостиную и затворила за собой дверь. Подсвѣчникъ выскользнулъ изъ ея рукъ. Свѣча погасла, она очутилась въ темнотѣ. Она долго простояла на одномъ мѣстѣ, не двигаясь. Теперь она знала и жизнь, и любовь.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

   Альтгаусъ шелъ тихо, опустивъ голову. Глаза его были влажны, То, что онъ сейчасъ пережилъ, не было пустякомъ.
   -- Я долженъ былъ поберечь ее. Вѣдь она даже не знаетъ... Къ тому же, это и не было бы желательно. Такая женщина, да еще способная на экзальтацію -- какія она предъявила бы ко мнѣ требованія!..

* * *

   Черезъ полтора года, раньше, чѣмъ онъ ожидалъ, докторъ Альтгаусъ вернулся въ Берлинъ изъ своего путешествія, предпринятаго съ цѣлью самоусовершенствованія. Ему предложили взять на себя редакцію только что основаннаго журнала. Тутъ онъ понялъ, что ему грозитъ опасность изъ-за безконечной подготовки къ дѣлу никогда не приступить къ самому дѣлу. Вмѣсто того, чтобы носиться по чужимъ краямъ, которые, къ тому же, всегда разочаровывали его и гдѣ ему плохо спалось въ гостинницахъ, гораздо умнѣе вернуться въ Берлинъ и тутъ медленно, но вѣрно завоевать себѣ извѣстное положеніе въ литературномъ мірѣ. Тогда сочиненія его обратятъ на себя гораздо больше вниманія, чѣмъ если онъ, не составивъ себѣ никакого имени, станетъ посылать ихъ на переполненный книжный рынокъ.
   Воспитать публику до пониманія своихъ идей, а потомъ, какъ бы въ награду ей, выразить эти идеи въ сильномъ и глубокомъ художественномъ произведеніи... вотъ какова была задача его ближайшаго будущаго.
   Вмѣстѣ съ тѣмъ, Альтгаусъ серьезно рѣшилъ устроитъ свою жизнь сообразно своимъ стремленіямъ и притомъ такъ, чтобы всесторонне и гармонически дать развиться своему я. Многое было ему доступно,-- какъ умному, образованному человѣку, человѣку изъ хорошей семьи, но онъ хотѣлъ обставить свою жизнь съ особой строгой цѣлесообразностью. Объ этомъ уже давала понятіе обстановка его холостой квартиры: въ ней мало было дорогихъ, красивыхъ вещей, но все было удобно и приспособлено къ ежедневному употребленію, а, главное, не было ничего шаблоннаго, ничего такого, что можно встрѣтить вездѣ у всѣхъ.
   Мысли его вернулись къ г-жѣ Гервинъ. Онъ одинъ разъ писалъ ей, но не получилъ отвѣта. Ему становилось грустно, когда онъ думалъ, что она не пожелаетъ поддерживать отношеній съ нимъ. Хотя онъ не чувствовалъ страстнаго влеченія къ Віолѣ, но что-то въ его сердцѣ требовало именно той любви, какую онъ находилъ въ ней и которую онъ такъ грубо отвергъ. Онъ мысленно возмущался и волновался при малѣйшемъ сомнѣніи въ глубинѣ, постоянствѣ, готовности къ самопожертвованію и безкорыстіи этой любящей женщины и воображалъ, что всю жизнь зналъ, какія качества скрываются въ ней подъ цѣломудренной и спокойной личиной дружбы.
   Бернгардъ Альтгаусъ чувствовалъ особенную симпатію къ тѣмъ дорожкамъ на опушкѣ темныхъ, непроходимыхъ лѣсныхъ дебрей, откуда открывается видъ на равнину и гдѣ можно одновременно вдыхать влажный лѣсной воздухъ и ощущать прохладу полей.
   Оставивъ свои карточки въ различныхъ вліятельныхъ домахъ, которые, какъ онъ надѣялся, могутъ быть ему полезны, Альтгаусъ отправился къ г-жѣ Гервинъ. Она жила въ своей прежней квартирѣ.
   Бернгардъ зашелъ къ ней послѣ обѣда, въ то время, когда въ нѣмецкихъ семьяхъ обыкновенно пьютъ чай или кофе. Уже въ передней онъ услышалъ живой и непринужденный споръ и засталъ у Віолы нѣсколько мужчинъ и дамъ.
   Віола весело встрѣтила его. Она представила его своимъ гостямъ, какъ своего стараго друга. Видъ у нея былъ, пожалуй, даже болѣе моложавый, чѣмъ въ то время, когда Альтгаусъ разстался съ ней. Онъ не могъ оторвать отъ нея глазъ, и его тонкое эстетическое чувство наслаждалось ея блѣдною, стройною и спокойною фигурой Въ ней произошла какая-то перемѣна, не сразу бросавшаяся въ глаза? но онъ уже чувствовалъ, что многое въ ней ему чуждо, что онъ больше не знаетъ ея такъ, какъ зналъ раньше. Это раздражало и оскорбляло его. Она, очевидно, освободилась изъ-подъ его вліянія и пошла своей дорогой.
   Поговоривъ съ нимъ немного, она опять приняла участіе въ общемъ разговорѣ. Бесѣда шла объ одномъ психологическомъ вопросѣ -- объ одномъ изъ тѣхъ вопросовъ, о которыхъ образованный человѣкъ думаетъ наединѣ, но которые рѣдко обсуждаются въ обществѣ. Каждый изъ присутствующихъ очень свободно высказывалъ свое мнѣніе. Молодой человѣкъ въ потертомъ сюртукѣ, но съ лицомъ, озареннымъ воодушевленіемъ, высказывался горячо, съ полной искренностью, не стѣсняясь въ выраженіяхъ. Если бы разговоръ происходилъ не въ домѣ его пріятельницы, докторъ Альтгаусъ заинтересовался бы имъ и принялъ бы въ немъ живое участіе. Но его смущали воспоминанія, связанныя съ этой комнатой, воспоминанія эти не вязались съ тѣмъ, что онъ здѣсь теперь видѣлъ и слышалъ. Онъ съ нѣкоторымъ умиленіемъ поглядѣлъ на фрейлейнъ Ломанъ и на ея вязанье -- по крайней мѣрѣ, она, повидимому, продолжала вязать все тотъ же узоръ? за которымъ онъ столько разъ видѣлъ ее.
   Изъ другихъ дамъ никто не работалъ. Одна дама курила, мужчины тоже курили. Папиросы и сигары стояли на столикѣ около цвѣтного граненаго графинчика съ ликеромъ, который иные гости предпочитали чаю. Одна молодая дама, облокотившись на оба локтя, углубилась въ чтеніе журнала, совершенно не обращая вниманія на общій разговоръ.
   Многіе изъ мужчинъ были знакомы Альтгаусу. Между ними былъ извѣстный драматургъ и два художника, приватъ-доцентъ философіи и издательница женскаго журнала,-- все зрѣлые, но еще молодые, стремящіеся, волнующіеся люди. Альтгаусъ, наконецъ, вступилъ въ разговоръ и провелъ время чрезвычайно пріятно, хотя еще очень мало говорилъ съ г-жей Гервинъ. Она пригласила его придти черезъ недѣлю на ея собраніе, онъ съ удовольствіемъ согласился.
   Этотъ визитъ подѣйствовалъ на него, какъ неожиданное происшествіе. Онъ невольно задавалъ себѣ вопросъ, какъ будетъ держать себя Віола наединѣ съ нимъ. Онъ хотѣлъ очень осторожно и постепенно вновь завязать съ ней дружескія отношенія, однако не долѣе, какъ черезъ три дня, опять очутился на лѣстницѣ, ведущей къ квартирѣ г-жи Гервинъ,
   На его звонокъ она сама открыла ему дверь; на ней была шляпа мантилья -- она собиралась уходить.
   -- Ахъ!-- воскликнула она съ изумленіемъ и даже съ испугомъ.
   -- Вы уходите?-- спросилъ онъ прежнимъ тономъ, какимъ раньше обыкновенно говорилъ съ ней.-- Я бы такъ желалъ видѣть васъ наединѣ. Въ прошлый разъ мнѣ было у васъ очень пріятно -- я даже изумился, но -- вѣдь намъ многое еще надо разсказать другъ другу...
   Она отвернулась и положила зонтикъ и нерчатки на стулъ.
   -- Такъ какъ вы встрѣтили меня, то я не могу сказать, что меня дома нѣтъ,-- замѣтила она, слегка улыбнувшись.
   -- Развѣ вы сдѣлали бы это, если бы не встрѣтились?
   -- Да!
   -- Это не хорошо съ вашей стороны, Віола.
   -- Вѣдь могу же я принимать или не принимать, кого хочу!
   -- Конечно, но отчего вы не хотѣли принять меня?
   Они вошли въ ея маленькую гостиную. Віола подошла къ окну и раздвинула спущенныя занавѣси.
   -- Пожалуйста, не приходите ко мнѣ,-- сказала она, съ трудомъ выговаривая слова.-- Прошу васъ, не приходите. Я думаю, что не отвѣтивъ на ваше письмо, я уже доказала вамъ, что не желаю имѣть съ вами никакого общенія.
   Альтгаусъ съ испугомъ поглядѣлъ на нее, потомъ растерянно обвелъ глазами комнату, разсѣянно взялъ въ руки книгу, лежавшую на кушеткѣ. Это былъ французскій натуралистическій романъ, и даже въ эту непріятную минуту онъ удивился, что Віола, съ ея утонченной впечатлительностью, можетъ читать такія грубыя вещи.
   -- Если я чѣмъ-нибудь мѣшаю вамъ и вашимъ новымъ друзьямъ? то зачѣмъ же вы пригласили меня въ среду опять придти къ вамъ?-- мягко спросилъ онъ; если бы онъ не принудилъ себя къ этой мягкости то, пожалуй, сильно раздражился бы. А это вышло бы крайне-смѣшно.
   -- О, нѣтъ,-- сказала она и начала улыбаться;-- вы ничѣмъ не мѣшаете. Но мнѣ кажется, что вамъ достаточно бывать у меня разъ, въ недѣлю.
   -- А если мнѣ этого кажется недостаточно?
   -- Зачѣмъ вамъ утруждать себя, оставьте меня, пожалуйста,-- сказала она усталымъ голосомъ, и лицо ея приняло жесткое, угрюмое выраженіе.
   -- Зачѣмъ? Потому что я васъ люблю. Къ тому же, мнѣ думается? что, если мы будемъ благоразумнѣе, мы можемъ очень много дать другъ другу.
   -- А если вы женитесь?
   -- Ахъ, до этого еще далеко. О женитьбѣ я думаю теперь меньше, чѣмъ когда-либо.
   Г-жа Гервинъ въ упоръ посмотрѣла на Альтгауса.
   -- Хорошо, если хотите, я согласна, -- тихо сказала она.-- Лучше было бы, если бы мы не свидѣлись, -- прибавила она своимъ прежнимъ мягкимъ, задумчивымъ голосомъ:-- Было бы лучше!-- глаза ея наполнились слезами.
   Но это нисколько не тронуло его: онъ ощущалъ въ эту минуту только удовольствіе отъ сознанія одержанной надъ Віолой побѣды. Онъ крѣпко потрясъ ей руку, сѣлъ на диванъ и сталъ разсказывать ей о своихъ путешествіяхъ. Никто не умѣлъ его слушать такъ, какъ она.
   Съ этихъ поръ Альтгаусъ находилъ у г-жи Гервинъ все, чего онъ ожидалъ, и даже больше, гораздо больше,-- что, впрочемъ, онъ также ждалъ. Привѣтливая квартира въ тихой западной части Берлина сдѣлалась роднымъ пріютомъ для его умственной и душевной жизни, сюда приходилъ онъ изливать свои волненія, радости, печали, здѣсь въ отвѣтъ на каждое свое настроеніе онъ находилъ именно то, что было ему нужно -- ласковое слово, молчаніе, взглядъ, рукопожатіе, смѣхъ или участіе.
   Въ отсутствіе его, г-жа Гервинъ многому научилась. Часто она прямо поражала его. Иногда она даже кокетничала съ нимъ и притомъ холодно, насмѣшливо, что раздражало и увлекало его. Къ тому же, онъ не могъ рѣшить, любить ли его еще Віола; во всякомъ случаѣ, она привыкла очень хорошо скрывать свои чувства, и часто, когда въ немъ обнаруживалось волненіе, вызванное ея близостью, она затрогивала какую-нибудь тему и развивала ее такъ оживленно и интересно, что, слушая ее, онъ совершенно успокаивался. Віола дѣлала удивительно быстрые успѣхи на пути своего развитія, такъ что ему трудно было услѣдить за нею, и онъ не могъ не изумляться той легкости, съ какою она освоивалась съ основами новаго своего міросозерцанія. Въ минуты сентиментальнаго настроенія ему даже казалось, что она можетъ зайти слишкомъ далеко впередъ и такимъ образомъ утратить часть той трогательной поэтичности, которая ему такъ необходима была въ ней. Тогда онъ начиналъ даже горевать объ этой особенности, какъ о чемъ-то уже исчезнувшемъ.
   Итакъ, въ жизни Віолы Бернгардъ опять занялъ прежнее мѣсто. Онъ же ясно ощущалъ на своей творческой работѣ благотворность общенія съ нею. Нерѣдко, однако, приходилось ему замѣчать, что душевное содержаніе ея ему болѣе чуждо, чѣмъ въ первый тягостный періодъ ихъ дружбы, когда Віола не рѣшалась высказываться изъ боязни ему не понравиться, и когда въ то же время самые затаенные уголки ея сердца были для него открытою книгой. Теперь онъ безъ всякаго опасенія могъ говорить ей о другихъ женщинахъ и дѣвушкахъ. Она сама разспрашивала его о знакомыхъ ему женщинахъ и дразнила его тѣмъ, что онъ интересуется тою или другою. Когда онъ на нѣкоторое время испытывалъ болѣе серьезное чувство къ кому-нибудь, то, не свѣсвяясь, въ бесѣдѣ съ Віолой подробно сравнивалъ различные типы женщинъ и это, повидимому, нисколько не раздражало ея. Онъ находилъ это чрезвычайно благоразумнымъ и въ то же время подобными разговорами онъ испытывалъ ея терпѣніе.
   Они давно уже обсудили до мелочей вопросы о томъ, какая будетъ у него жена, каковы будутъ ея внѣшнія и внутреннія достоинства, изъ какой среды будетъ она происходить, каковы будутъ ея отношенія къ мужу и отношенія обоихъ къ дѣтямъ. Но эта женщина еще не была найдена.
   -- Одно меня смущаетъ,-- замѣтилъ однажды Альтгаусъ,-- что въ концѣ концовъ мнѣ станетъ невыносимо скучно съ этимъ прелестнымъ существомъ.
   -- Вотъ какъ! Неужели вы этого дѣйствительно боитесь?-- спросила Віола равнодушно.
   -- А что, если онъ все-таки женится...-- подумала она, и сердце ея охватилъ смертельный холодъ,-- неужели все -- было напрасно?

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

   У Бернгарда сдѣлалось воспаленіе глазъ, не позволявшее ему выходить изъ дому. Г-жа Гервинъ аккуратно посѣщала его, читала ему вслухъ, писала за него письма, нисколько не смущаясь тѣмъ, что думала объ этихъ посѣщеніяхъ его квартирная хозяйка.
   Наконецъ, ему стало лучше, нужно было только еще нѣсколько дней остерегаться солнечнаго свѣта. Г-жа Гервинъ сидѣла у него, болтая о томъ, о семъ. Бернгардъ молчалъ, подперевъ голову рукою. Она подумала, что онъ усталъ, и перестала говорить. Нѣкоторое время они сидѣли такъ, и Віола, откинувшаяся на спинку кресла, чуть не уснула, поддаваясь вліянію тишины и полумрака, но вдругъ, открывъ глаза, увидѣла, что Бернгардъ стоялъ около ея кресла, голова его тихо приближалась къ ея лицу. Сердце ея испуганно и сильно забилось. "Нѣтъ, нѣтъ!-- заговорило что-то въ ея душѣ.-- Не такъ..."
   Она встала и объявила, что ей пора идти. Альтгаусъ принесъ ея вещи, помогъ ей надѣть пальто. И" этомъ онъ былъ нѣженъ и ласковъ и точно просилъ о чемъ-то. Она же чувствовала только холодное отчужденіе и презрѣніе.
   Выйдя на улицу, пройдя нѣкоторое разстояніе, она остановилась. Взоръ ея устремился вдаль.
   -- Развѣ я больше не люблю его?-- съ изумленіемъ спросила она себя.-- Какъ бы это хорошо было? Можетъ быть, это теперь прошло?
   И вслѣдъ затѣмъ подумала:
   -- А что, если оно именно теперь наступило?.. И чего же мнѣ въ сущности нужно было всѣ эти годы?

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

   -- Нѣтъ -- нѣтъ, -- съ волненіемъ и досадой говорилъ себѣ Альтгаусъ,-- это было бы слишкомъ глупо, слишкомъ ребячливо, это быль бы конецъ всему прекрасному, всему, что меня такъ глубоко удовлетворяетъ! Жениться? Вѣдь ей теперь лѣтъ тридцать пять. Если я не сдѣлалъ этого тотчасъ послѣ знакомства съ нею, то зачѣмъ дѣлать это теперь? Это значило бы погубить оное будущее -- черезъ десять лѣтъ я буду знаменитымъ человѣкомъ -- и вдругъ старая жена... И развѣ я не даю ей всего лучшаго -- всего хорошаго, что только во мнѣ есть? Она можетъ быть этимъ удовлетворена, да и дѣйствительно удовлетворена вполнѣ. Въ сущности, лучше нашихъ отношеній ничего нельзя себѣ представить -- это единственно желательныя и единственно искреннія отношенія между образованнымъ мужчиной образованной женщиной!

* * *

   Мѣсяца черезъ три Альтгаусъ познакомился на морскихъ купаньяхъ съ молодой дѣвушкой, въ которую сильно влюбился. У нея были каштановые волосы, по дѣтски зачесанные, она играла на берегу моря съ пріѣзжими дѣтьми и очаровательнымъ, звонкимъ смѣхомъ сзывала взрослыхъ посмотрѣть на свои сооруженія изъ песку.
   Она была дѣйствительно очень наивна, постоянно разсказывала себѣ, о своихъ маленькихъ радостяхъ и горестяхъ, но такъ забавно, что весело было ее слушать. Очень скоро Альтгаусъ былъ посвященъ во всѣ ея интересы: зналъ объ ея музыкальныхъ упражненіяхъ и кулинарныхъ опытахъ, зналъ, что она разводила цыплятъ, и что у нея былъ экипажъ для пони. Она обращалась съ писателемъ и знаменитымъ человѣкомъ, почти какъ со старикомъ, съ которымъ можно быть очень откровенной. Они постоянно дразнили другъ друга и пикировались, держали пари и дѣлали другъ другу сюрпризы, и Альтгаусу было несказанно весело съ нею; онъ открылъ въ себѣ неизсякаемый запасъ юношеской веселости и дѣтскаго наслажденія жизнью. Вотъ что было ему нужно! Его влекло къ себѣ это непосредственное, существо, которое надо всѣмъ смѣялось, которому жизнь не казалась ни тяжелой, ни загадочной, и которое при всемъ томъ не было лишено ума. Напротивъ! Рѣчь ея была порой совсѣмъ особенная и напоминала Альтгаусу отрывки изъ народныхъ пѣсенъ. Къ тому же, она была такъ здорова! Она постоянно разсказывала о томъ, какая у нея сила, какія штуки она можетъ предѣлы ватъ и смѣялась надъ слабостью своихъ подругъ. Несмотря на свѣжій морской воздухъ, она носила только легкую блузку съ открытымъ воротомъ, обнажая свою бѣлую шею; никогда не надѣвала она платка или теплой кофточки.
   Взгляды ея на нравственность также были здоровы, самобытны, хотя отличались нѣкоторю ограниченностью. Сна судила обо всемъ съ суровой строгостью неиспорченной натуры. Альтгаусъ пришелъ къ заключенію, что съ терпимостью, извиняющей все, далеко не уйдешь. Терпимость встрѣчается въ сущности въ людяхъ, которымъ нужно многое прощать самимъ себѣ. И сомнительно, чтобы такая точка зрѣнія была желательна при воспитаніи дѣтей.
   Зрѣлый духъ въ совсѣмъ еще молодомъ тѣлѣ -- такого совмѣщенія даже нелѣпо было бы искать. Онъ и такъ потратилъ много времени на безплодные поиски. У Лулу было одно преимущество передъ другими знакомыми ему дѣвушками и женщинами, это ея наивное невѣдѣніе,-- невинность. Къ тому же, она была изъ хорошей семьи -- отецъ ея былъ дворянинъ, помѣщикъ и человѣкъ съ состояніемъ. Все деревенское имѣло для Альтгауса, какъ для кабинетнаго человѣка съ усталыми, возбужденными нервами, особую привлекательность. Здѣсь, кромѣ того, передъ нимъ было нѣчто свѣжее и въ то же время изящное -- полевой цвѣтокъ, выросшій на лужайкѣ выхоленнаго англійскаго парка.
   Онъ быстро принялъ рѣшеніе и, находясь однажды вдвоемъ съ Лулу на берегу моря, спросилъ ее, хочетъ ли она быть его женой?
   Она покраснѣла, лукаво взглянула на него искоса и спросила:
   -- Нѣтъ, вы серьезно?
   А потомъ, звонко расхохотавшись, она воскликнула:
   -- Какъ забавно! Какъ забавно! Что скажетъ мама!
   -- Но вы-то что скажете?-- спросилъ Альтгаусъ.
   -- Я? Да неужели же вы, правда, хотите жениться на такомъ глупомъ созданьѣ?
   Докторъ Альтгаусъ притянулъ ее къ себѣ, она подняла головку и прошептала ему на ухо: "Я твое дитя и твоя жена!"
   Въ это мгновеніе доктору Альтгаусу казалось, что никогда съ тѣхъ поръ, какъ существуетъ міръ, ни одинъ человѣкъ не былъ такъ счастливъ.
   Онъ письменно извѣстилъ г-жу Гервинъ о своей помолвкѣ и, вернувшись въ Берлинъ, хотѣлъ тотчасъ же побывать у нея. Но у него набралось столько разныхъ дѣлъ, что цѣлыхъ двѣ недѣли онъ не могъ къ ней собраться. Въ сущности она не могла и требовать, чтобы у него, какъ у жениха, было много свободнаго времени для визитовъ. Потомъ, когда онъ, наконецъ, отправился къ ней и не засталъ ея дома, то пожалѣлъ объ этомъ, хотя пришелъ въ такой часъ, когда она, обыкновенно, уходила за покупками.
   Затѣмъ пріѣхала его невѣста съ матерью, чтобы хлопотать о приданомъ. Пока она была въ Берлинѣ, всѣ друзья Альтгауса наперерывъ, приглашали молодую парочку. Такимъ образомъ, онъ въ первый разъ встрѣтился съ г-жею Гервинъ у общихъ знакомыхъ. Она подошла къ нему и протянула ему руку.
   -- Желаю вамъ счастья,-- сказала она холодно и спокойно.
   Онъ представилъ ей Лулу, Віола пожелала счастья и молодой дѣвушкѣ"
   Альтгаусъ сіялъ, глядя на свою невѣсту. Отъ ея легкой фигуры, отъ ея распущенныхъ волосъ, смѣющихся глазъ, бѣлыхъ плечъ и розовыхъ, обнаженныхъ рукъ, исходилъ какой-то свѣтъ, озарявшій" его. Всѣ восхищались ею, всѣ старались доставить ей удовольствіе. Альтгаусъ съ чувствомъ полнаго удовлетворенія сравнивалъ свое "милое дитя", какъ онъ называлъ невѣсту, съ г-жей Гервинъ, сидѣвшей въ углу залы съ нѣсколькими дамами. Она имѣла измученный видъ, показалась ему постарѣвшей и даже больной. Его охватила жалость. Онъ съ радостью что-нибудь для нея сдѣлалъ бы. Пока Лулу танцовала съ его пріятелемъ, онъ подошелъ къ г-жѣ Гервинъ и сталъ говорить ей о своемъ счастьѣ. О чемъ же другомъ могъ онъ говорить? Віола терпѣливо слушала его. Онъ нашелъ, что съ ея стороны очень любезно не бранить его за долгое отсутствіе. "Я привезу вамъ мою невѣсту,-- обѣщалъ онъ.-- Вы ее полюбите!"
   Но до этого дѣло не дошло. Было множество всякихъ хлопотъ, и среди суеты и треволненій Альтгаусъ забылъ о своемъ обѣщаніи.

* * *

   Альтгаусъ отправился съ молодой женой въ Италію. Тамъ они жили совсѣмъ иначе, чѣмъ всѣ другіе новобрачные,-- гораздо умнѣе и оригинальнѣе. Они не осматривали ни одного музея, ни одной церкви? и классическое искусство нисколько не мѣшало имъ наслаждаться жизнью. Въ Венеціи Лулу выучилась пѣть ритурнели у гондольера, къ которому Альтгаусъ чуть не приревновалъ ее. Въ Римѣ они поѣхали въ виллу Адріана и тамъ собирали фіалки. Въ Неаполѣ Лулу купила себѣ итальянскій костюмъ, коралловыя булавки и черепаховый гребень. Италія ей ужасно понравилась. Она была очень нѣжна, очень ласкова, очень несамостоятельна, очень задорна и весела, какъ и подобаетъ молодой женщинѣ въ медовый мѣсяцъ. Если Альтгаусъ бывалъ усталымъ, разсѣяннымъ, недовольнымъ, она умѣла всегда оживить его, и въ сущности вся жизнь ихъ сводилась къ поцѣлуямъ, смѣху и разнымъ милымъ пустякамъ.
   Въ послѣднее время ихъ путешествія Альтгаусъ началъ поговаривать о томъ, что радуется возвращенію въ Берлинъ и предстоящей работѣ, и что будетъ доволенъ, когда это безалаберное существованіе кончится. У него часто болѣла голова, и онъ старался скрывать это отъ жены. Къ тому же, онъ начиналъ бояться наступленія знакомаго ему періода пресыщенія, когда онъ чувствовалъ тупое, глухое равнодушіе ко всему окружающему, и того состоянія духа, отъ котораго онъ искалъ, спасенія въ суровой работѣ и напряженномъ процессѣ мышленія.
   Съ какою-то боязливою поспѣшностью онъ сталъ торопитъ съ отъѣздомъ. Не могъ же онъ, въ самомъ дѣлѣ, имѣя жену, показать ей, что съ радостью освободился бы отъ нея на нѣсколько мѣсяцевъ? Надо было какъ-нибудь поскорѣе устроиться въ Берлинѣ. Обязательныя занятія въ редакціи, онъ надѣялся, поглотятъ его и разгонятъ тоску и апатію.
   Со страхомъ думая о будущемъ, онъ начиналъ сердиться, видя постоянную веселость Лулу. Онъ достигъ уже того, что она часто бывала обижена, недовольна или просто спокойна. Но все-таки она, большею частью, смѣялась, острила и шутила. Этому она научилась у отца, а мать всегда говорила ей, что этимъ она приводитъ въ восхищеніе мужчинъ. Альтгаусъ умѣлъ теперь отлично различать -- чего никогда не распознавалъ старый помѣщикъ -- искреннюю веселость Лулу отъ дѣланной. И дѣланная ея веселость не производила на него больше никакого впечатлѣнія.
   Къ счастью, теща, желая получше убрать ихъ квартиру, наняла ее съ 1-го января, и потому они могли уже въ мартѣ смѣло ѣхать въ Берлинъ.
   У Альтгауса былъ въ головѣ планъ новаго романа, и онъ надѣялся создать на этотъ разъ нѣчто дѣйствительно выдающееся. Каждое новое задуманное произведеніе казалось ему единственнымъ достойнымъ вниманія, единственнымъ серьезнымъ дѣломъ его жизни, предъидущимъ же своимъ трудамъ онъ не придавалъ такого значенія.
   Лулу, разумѣется, читала его сочиненія, но о нихъ онъ не любилъ говорить съ нею. Она выражала очень банальныя мнѣнія и притомъ весьма самодовольнымъ тономъ. Она гдѣ-то читала, что жена писателя должна своимъ вліяніемъ оберегать мужа отъ всего грубаго и пошлаго. Она признавала эту возвышенную задачу въ жизни. Но только ея понятія о томъ, что грубо и пошло, сильно расходились съ понятіями Бернгарда. То, что она называла грубымъ и пошлымъ, казалось ему сильнымъ и смѣлымъ, а то, что она считала поэтичнымъ и прекраснымъ, представлялось ему ничтожнымъ.
   Онъ сталъ развивать передъ ней задуманное, она какъ будто бы заинтересовалась его планами и радовалась тому, что будетъ работать вмѣстѣ съ нимъ. Съ тою непосредственностью, которую онъ прежде такъ любилъ въ ней, она предлагала ему различныя измѣненія въ планѣ его сочиненія. Онъ поднялъ ее на смѣхъ. Она обнаружила удивительное тщеславіе, разсказала ему о томъ, что она еще подросткомъ уже сочиняла стихи, и особенно утверждала, что она вовсе не такая неспособная, какъ онъ, повидимому, предполагаетъ.
   Альтгаусъ сказалъ себѣ, что ее необходимо держать подальше отъ своей работы; но она уже успѣла въ конецъ испортить ему настроеніе.
   Удалить ее, однако, было труднѣе, чѣмъ онъ воображалъ. Когда вечеромъ онъ уходилъ къ себѣ въ комнату, ея темная головка черезъ каждыя пять минутъ высовылась изъ-за портьеры, она влетала къ нему и спрашивала:
   -- Много ли ты написалъ, мой милый! Дай я посмотрю, что ты настрочилъ!
   Онъ серьезно потребовалъ, чтобы она оставила его въ покоѣ. Тогда въ сосѣдней комнатѣ раздался жалобный плачъ. Это было невыносимо.
   Онъ началъ урезонивать ее. Она нѣжно поглядѣла на него своими влажными лукавыми глазками, состроила гримаску милаго, виноватаго ребенка, выслушавшаго наставленіе, и сказала:
   -- Если ты весь вечеръ будешь работать, такъ я останусь безъ мужа.
   Подобныя сцены повторялись ежедневно. Однажды она объявила, что ляжетъ спать, но скоро вспорхнула къ мужу въ коротенькой розовой фланелевой юбочкѣ, чтобы пожелать ему спокойной ночи, и начала такъ мило прыгать вокругъ него, подражая разнымъ па балетной танцовщицы, которую они недавно вмѣстѣ видѣли, и при этомъ была такъ обворожительна, что онъ бросилъ перо, притянулъ ее къ себѣ на колѣни и весь отдался ея ласкамъ и шалостямъ. Она лукаво подмигнула ему и засмѣялась:
   -- Вотъ я и достигла, чего хотѣла!
   Ея слова, ея взглядъ поразили его, и его сталъ мучить вопросъ: такъ ли она на самомъ дѣлѣ ребячлива и наивна, какъ кажется.
   Онъ почувствовалъ глубокое отвращеніе къ самому себѣ...

* * *

   На другой день подъ вечеръ, возвращаясь изъ редакціи, Альтгаусъ задумался и, пройдя немного, вдругъ остановился, посмотрѣлъ кругомъ и тихо разсмѣялся. По старой привычкѣ, онъ пошелъ по направленію къ квартирѣ г-жи Гервинъ.
   Его охватило желаніе ее видѣть, поговорить съ ней. Онъ искренно радовался свиданію. Такое же влеченіе поскорѣе увидѣть Віолу онъ испытывалъ и прежде, когда шелъ къ ней послѣ бурныхъ и обыкновенно безобразно кончавшихся развлеченій, зная, что ея спокойная, умная улыбка, ея ясный взглядъ освѣжатъ его душу, смоютъ съ нея грязь.
   Ему такъ много хотѣлось сказать ей, безконечно много. Вѣдь онъ еще не говорилъ ей ничего о своемъ новомъ романѣ, основная мысль котораго навѣрное понравится ей. Быть одинъ чудный вечеръ въ его путешествіи, когда онъ выѣхалъ на лодкѣ въ заливъ одинъ съ лодочникомъ... Многое разъяснили ему мысли и мечтанія, навѣянныя ему въ тотъ вечеръ однообразнымъ плескомъ волнъ и голубовато-пурпурнымъ ночнымъ освѣщеніемъ; онъ зналъ, что и Віолу занимали эти вопросы, и ему хотѣлось обмѣняться съ нею мыслями о нихъ.
   Онъ ускорялъ шагъ, торопясь къ ней, и на ходу размахивалъ палкой.
   Подойдя къ хорошо знакомому дому, онъ остановился, не рѣшаясь войти. Ему вдругъ стало стыдно, точно онъ пришелъ сюда для того, чтобы жаловаться на Лулу, точно онъ ищетъ какого-то запретнаго удовольствія. Своего рода супружеская честность заговорила въ немъ и заставила его вернуться домой.
   -- Да, да, бракъ, -- думалъ онъ: -- это такое странное, своеобразное, мистическое отношеніе между двумя людьми...
   Онъ ужъ такъ безконечно много размышлялъ объ этой загадкѣ, достойной сфинкса. Онъ наблюдалъ это явленіе вездѣ, гдѣ только представлялась на то возможность, и цѣлыми часами толковалъ объ этомъ вопросѣ съ умнѣйшими людьми. Онъ все старался рѣшить, какіе элементы безусловно необходимы для осуществленія счастливаго брака. Вотъ какая серьезная подготовка предшествовала его рѣшенію остановить свой выборъ на Лулу. Была ли она та женщина, какая нужна ему? И былъ ли онъ тотъ мужчина, который можетъ сдѣлать ее счастливой?
   Утверждать обратное было бы во всякомъ случаѣ преждевременно. Лулу переживала еще первый кризисъ. По словамъ всѣхъ опытныхъ людей, хорошій бракъ не можетъ обойтись безъ цѣлаго ряда большихъ и малыхъ кризисовъ, и только послѣ этого стороны могутъ считать себя внѣ опасности. Лулу -- ребе вокъ, котораго еще нужно воспитать. Развѣ Віола не положила нѣсколькихъ лѣтъ труда и терпѣнія на то, чтобы выработать изъ себя друга, могущаго отвѣчать возвышеннымъ требованіямъ его "я"? Лулу тоже предстояло научиться быть не только его женою, но и его другомъ, чтобы замѣнить ему Віолу.
   Отчего онъ до сихъ поръ не побывалъ у г-жи Гервинъ, со своей милой молоденькой женою?
   Онъ весело прибѣжалъ домой, съ улыбкой выслушалъ докладъ Лулу объ ужасной неисправности ея горничной, о платьяхъ, какія она сошьетъ себѣ на лѣто, о любовныхъ похожденіяхъ одной знакомой, и сказалъ:
   -- Пожалуйста, милочка, когда я завтра приду домой, въ двѣнадцать часовъ, будь уже одѣта. Мнѣ необходимо сдѣлать съ тобой одинъ визитъ.
   -- Къ кому же мы поѣдемъ?-- спросила она съ любопытствомъ.
   -- Къ г-жѣ Гервинъ. Я, кажется, уже не разъ говорилъ тебѣ о ней...
   -- Еще бы! Но къ этой особѣ я ѣхать не намѣрена!
   -- Лулу, не дурачься. Я обѣщалъ ей привезти тебя къ ней, когда мы еще были женихомъ и невѣстой.
   -- Я не поѣду къ г-жѣ Гервинъ. Ни за что на свѣтѣ.
   -- Я не понимаю...
   -- Я не понимаю, какъ ты могъ ожидать этого отъ меня.
   -- Не настроилъ ли тебя кто-нибудь противъ г-жи Гервинъ? Пожалуйста, скажи мнѣ правду!
   Лулу откинулась на спинку дивана, гдѣ они сидѣли, и устремила глаза вверхъ.
   -- Она эмансипированная женщина.
   -- Что ты понимаешь подъ этимъ словомъ?
   -- То, что представляетъ собою г-жа Гервинъ.
   -- Вѣдь ты же ея совсѣмъ не знаешь.
   -- Я достаточно слышала о ней. И къ такой личности ты хочешь везти свою жену? Иногда вы, мужчины, бываете просто безподобны!
   Круглыя плечи презрительно подергивались, очаровательный ротикъ презрительно улыбался, ножки, обутыя въ узкіе, остроконечные башмачки, нетерпѣливо и негодуя постукивали по ковру.
   Бернгардъ всталъ.
   -- Ты сильно заблуждаешься, милая Лулу,-- сказалъ онъ серьезно.-- Ты очень несправедлива къ г-жѣ Гервинъ. Она не такая женщина, къ которой можно прикладывать обыкновенную мѣрку.
   -- Я нахожу, что съ твоей стороны очень великодушно защищать ее. Но не можешь же ты запретить мнѣ имѣть о ней свое мнѣніе!
   -- Ты вообще не имѣешь права судить о ней, пока ты ее не узнаешь! Я очень радъ, что мы съ тобой заговорили о г-жѣ Гервинъ. Я вижу, что въ твоей маленькой головкѣ сложились совершенно неправильныя представленія.
   -- Развѣ она не была твоимъ другомъ? Вѣдь ты же самъ говорилъ это мнѣ!
   -- Да, конечно. На я долженъ тебѣ объяснить теперь, что я понималъ подъ этимъ словомъ.
   -- Можешь не объяснять. Я вовсе не такъ глупа, какъ ты иногда думаешь. Мама тоже всегда говоритъ, что молодая вдова, поддерживающая съ молодымъ человѣкомъ такъ называемую дружбу, всегда особа, внушающая подозрѣнія.
   Бернгардъ нервно крутилъ бороду. Если Лулу усвоила себѣ такую мудрую житейскую философію, то она станетъ ему невыносима. Онъ съ ужасомъ припоминалъ, что она все болѣе и болѣе усваиваетъ себѣ банальные взгляды за вещи. Она воображала, что этими взглядами можетъ ему импонировать. Она разъигрывала добродѣтельную нѣмку -- не совсѣмъ еще удачно, такъ какъ не привыкла еще къ этой новой роли. Бернгардъ спрашивалъ себя съ отчаяніемъ, неужели она всегда только играла комедію, и что же, наконецъ, свое -- неподдѣльное, искреннее?
   -- Лулу,-- сказалъ онъ, и въ голосѣ его уже прозвучала усталая, безнадежная нотка,-- вѣдь, можешь же ты повѣрить мнѣ, твоему мужу! И я говорю тебѣ, что изъ всѣхъ женщинъ, какихъ я только зналъ въ жизни, я больше всѣхъ уважаю и цѣню г-жу Гервинъ. Понимаешь?
   Губы Лулу задрожали, но вмѣсто того, чтобы расплакаться, она посмотрѣла на него широко раскрытыми, злыми глазами и сказала:
   -- Отчего же ты женился на мнѣ, а не на г-жѣ Гервинъ?
   Этотъ вопросъ смутилъ Альтгауса и больно кольнулъ его въ сердце, хотя онъ сейчасъ же сказалъ себѣ, что долженъ былъ его ожидать.
   -- Изъ этого ты видишь, что я все-таки люблю тебя больше, чѣмъ г-жу Гервинъ,-- сказалъ онъ, но слова эти не были сказаны отъ души. Ему и въ голову не пришло взять ее за руки или погладить ей волосы, какъ онъ это дѣлалъ въ другое время.
   Она страстно обвила руками его шею, прижалась къ нему и прошептала:
   -- Правда ли это? Правда ли, что ты любишь меня больше всего на свѣтѣ?
   -- Да, правда, дитя мое,-- тихо сказалъ онъ, во глаза его не наполнились слезами, а выразили безконечную грусть; онъ подумалъ о той глубокой, беззавѣтной любви, какую въ теченіе многихъ лѣтъ питала къ нему Віола. И онъ не могъ поцѣловать въ эту минуту Лулу, просто не въ силахъ былъ этого сдѣлать. Какое-то могущественное чувство стянуло ему горло; онъ спросилъ себя, какъ вынесла Віола душевную муку, и зачѣмъ онъ заставилъ ее страдать.
   Онъ отошелъ отъ жены, отворилъ дверь на балконъ и вышелъ. Ему хотѣлось воздуха, свободы, избавленія... "Только бы оставила меня въ покоѣ, только бы освободиться отъ ея присутствія!" съ неподдѣльнымъ ужасомъ думалъ онъ о Лулу.
   -- Послушай, муженекъ, -- вдругъ раздался звонкій и веселый голосъ изъ комнаты; онъ прозвучалъ для него звономъ серебрянаго колокольчика, -- не пообѣдать ли намъ завтра въ ресторанѣ? Закажемъ себѣ устрицъ. Пожалуйста! И бутылку шампанскаго -- маленькую, совсѣмъ маленькую! Мнѣ такъ хочется!
   -- Она хочетъ насладиться своимъ торжествомъ,-- подумалъ онъ съ горечью и непріязнью.
   Въ сущности ему теперь вовсе не хотѣлось ѣхать съ женой къ Віолѣ, ему даже непріятно было бы сводить этихъ двухъ женщинъ другъ съ другомъ. Но онъ сказалъ твердо и сухо:
   -- Послѣ визита г-жѣ Гервинъ мы съ тобой можемъ пойти въ ресторанъ.
   Лулу вдругъ поблѣднѣла, какъ полотно, около носа и въ, уголкахъ ртл у нея положительно выступили желтыя пятна.
   -- Я у нея не буду, -- пронзительно крикнула она.-- Развѣ ты не слышалъ, -- я этого не хочу! Не стану посѣщать прежнихъ предметовъ твоей страсти!
   -- Но я тебѣ только что говорилъ...-- съ ужасомъ началъ Бернгардъ.
   -- Это мнѣ совершенно безразлично,-- всхлипывала Лулу.-- Вѣдь ты же все-таки ухаживалъ за ней!
   -- Развѣ ты не можешь себѣ представить отношеній между мужчиной и женщиной безъ ухаживанья?
   -- Нѣтъ. Да о чемъ же вы могли говорить между собою?
   -- Твои слова свидѣтельствуютъ о весьма низкомъ уровнѣ развитія, Лулу. Неужели ты неспособна смотрѣть на вещи съ болѣе высокой точки зрѣнія?
   -- Я смотрю на вещи такъ, какъ смотритъ на нихъ моя мать,-- промолвила Лулу, и что-то жесткое, упрямое промелькнуло въ ея чертахъ.-- Можешь ли ты утверждать, что никогда не любилъ г-жи Гервинъ?
   -- Въ твоемъ смыслѣ -- очень недолго, -- сказалъ Бернгардъ. Въ эту минуту онъ ни за что не покривилъ бы душою.-- А затѣмъ дружба наша состояла въ чистомъ и прекрасномъ обмѣнѣ духовныхъ интересовъ. Знаешь, это должно бы было служить цѣлью и нашего брака.
   -- Ты совсѣмъ не даешъ мнѣ работать съ тобою! Ты отъ всего меня отстраняешь. Ты сказалъ мнѣ, что я для этого слишкомъ глупа? что у меня низменныя воззрѣнія.
   -- Но вѣдь ты можешь внутренно расти и развиваться!
   -- Этого я вовсе не желаю,-- возразила Лулу. Она въ буквальномъ смыслѣ слова пыхтѣла.-- Если я тебѣ не нравлюсь такою, какъ я есть? то ступай опять къ своей г-жѣ Гервинъ! Я тебя не держу. Мои родители примутъ меня, если я вернусь къ нимъ!
   -- Теперь ты говоришь глупости, милая Лулу.
   -- Я и хочу говорить глупости,-- кричала она, не помня себя, и бросилась на кушетку.
   -- Успокойся! Въ такомъ состояніи ярости ты просто отвратительна.
   -- Я такъ и хочу. Я такъ и хочу,-- кричала она совершенно безсвязно.
   -- Ради самого Создателя, поѣзжай ты къ своимъ родителямъ!-- сказалъ Альтгаусъ и вышелъ изъ комнаты.
   -- Ей непремѣнно, непремѣнно надо уѣхать,-- пробормоталъ онъ,-- я этого не вынесу! Такъ вотъ какова она на самомъ дѣлѣ!
   Онъ стоялъ въ спальнѣ у окна и глядѣлъ на узкій берлинскій дворъ, еле пропускающій свѣтъ, и личная жизнь его въ будущемъ представилась ему такою же буржуазно-опрятной, но лишенной свѣта, простора, убійственно-затхлой.
   Молодая женщина вошла, пошатываясь, вымыла себѣ заплаканное лицо и причесала растрепанные волоса.
   -- Какъ ты можешь такъ огорчать меня въ моемъ положеніи,-- замѣтила она, приводя въ порядокъ свою прическу.
   Бернгардъ повернулъ голову и посмотрѣлъ на жену. Онъ только что соображалъ о возможности развестись. Онъ забылъ о томъ, что у нихъ будетъ ребенокъ,-- ребенокъ, котораго будетъ воспитывать эта женщина съ ея мелкими, банальными воззрѣніями! Нѣтъ, это невозможно. Онъ долженъ былъ остаться съ нею и продолжать съ нею борьбу. Борьбу? Нѣтъ, не борьбу, а нескончаемыя препирательства изъ-за безчисленнаго множества мелочей и пустяковъ...
   -- Мнѣ кажется, что если мы другъ друга такъ раздражаемъ, то лучше всего было бы тебѣ на нѣсколько недѣль поѣхать къ твоимъ родителямъ,-- началъ онъ равнодушно.-- Можетъ быть, и я изнервничался отъ работы -- ужъ не знаю, право. Подобныя сцены не должны больше повторяться между нами.
   Лулу было бы пріятнѣе, если бы Бернгардъ сталъ просить у нея прощенія и постарался загладить ласками и баловствомъ перенесенную ею непріятность. Понявъ, что этого онъ не сдѣлаетъ, она рѣшила наказать его и дѣйствительно уѣхать. Она извѣстила родителей о своемъ пріѣздѣ и въ тотъ же вечеръ уложила свои вещи. Она была твердо убѣждена, что Бернгардътолетитъ вслѣдъ за нею съ слѣдующимъ же поѣздомъ. Разумѣется, она рѣшила ничего не говорить родителямъ о ссорѣ съ мужемъ, но сказать имъ, что соскучилась по нихъ и потому пріѣхала.
   Когда поданъ былъ экипажъ, который долженъ былъ отвезти ее на вокзалъ, ей стало страшно. Бернгардъ молчалъ и имѣлъ страдальческій видъ. Пока онъ, нагнувшись, стягивалъ ремнями ея вещи, она сказала ему:
   -- Ты пріѣдешь за мной?
   -- Разумѣется!
   -- Не правда ли, можно поссориться, а потомъ все опять наладится и пойдетъ по прежнему?
   Онъ вздохнулъ; она потянулась къ нему проститься; онъ слегка коснулся губами ея лба, покрытаго вуалью.
   -- Отчего ты выглядишь такимъ огорченнымъ? Вѣдь я имѣла бы полное основаніе разсердиться еще больше! И какъ знать, -- шутливо-жеманно прибавила она, грозя пальцемъ:-- ты, гадкій, еще, пожалуй, станешь навѣщать г-жу Гервинъ!
   -- Это я навѣрно сдѣлаю,-- сказалъ онъ холодно и отрывисто.-- Я вовсе не намѣренъ порывать лучшихъ моихъ отношеній изъ-за твоихъ капризовъ.
   -- Бернгардъ, неужели ты говоришь серьезно? Тогда ужъ не лучше ли мнѣ остаться?
   -- Дѣлай, какъ знаешь. Но только пойми, что ты можешь быть для твоего мужа хорошей хозяйкой, вѣрной спутницей жизни, словомъ, можешь составить для него очень много, но еще далеко не все.
   Кухарка и швейцаръ понесли внизъ сундукъ Лулу, Бернгардъ взялъ пледъ, перетянутый ремнями, и зонтикъ жены, и они вмѣстѣ спустились съ лѣстницы и поѣхали на вокзалъ. Дорогой онъ далъ ей нѣсколько указаній относительно поѣздовъ и поручилъ кланяться отъ него родителямъ.
   Она не отвѣчала. Усаживая ее въ вагонъ, онъ прошепталъ ей:
   -- Будь же благоразумна, Лулу!
   -- Ужъ не воображаешь ли ты, что я когда-нибудь прощу тебѣ?-- шопотомъ возразила она, откинулась на спинку дивана и задернула занавѣску окошка. Онъ затворилъ дверь и пошелъ по платформѣ, не оглядываясь назадъ.
   -- Нѣтъ, такого рода женщины не прощаютъ. Да и къ чему ей прощать -- я вѣдь тоже не смогу простить, что обманулся въ ней и испортилъ себѣ жизнь, -- думалъ Бернгардъ.
   Выйдя изъ вокзала, онъ подозвалъ извозчика и крикнулъ ему адресъ Віолы.
   По дорогѣ въ отдаленную западную часть Берлина онъ мысленно переживалъ весь тотъ длинный періодъ времени, который протекъ отъ первыхъ дней знакомства съ Віолой. Все это пережитое было имъ давно забыто. И только ребячливые вопросы Лулу опять оживили въ немъ старое. Да, когда-то онъ почти что по настоящему любилъ Віолу.
   Живо припомнился ему день, когда онъ не могъ пойти къ Віолѣ, такъ какъ она приводила въ порядокъ свою квартиру и вмѣсто этого обычнаго посѣщенія -- отправился въ кафе. Тамъ онъ завязалъ знакомство съ продавщицей моднаго магазина и отъ скуки увезъ ее на прогулку за городъ.
   Этотъ случай доказалъ ему, что любовь къ Віолѣ не была святымъ, истиннымъ, единымъ, нераздѣльнымъ чувствомъ, -- иначе это чувство охранило бы его отъ такого банальнаго развлеченія.
   Онъ сталъ припоминать всѣ подробности.
   Онъ былъ, помнится, въ прескверномъ настроеніи, сердился на Віолу за то, что она не умѣла привязать его къ себѣ сильнѣе, и за то, что высокое благородное, самоотверженное чувство къ ней съ его стороны такъ быстро изсякло. Впрочемъ, онъ тогда же сказалъ себѣ, что безнадежная страсть -- крайне непроизводительная трата силъ, вспомнилъ по этому случаю объ одномъ своемъ юношескомъ увлеченіи, гораздо сильнѣе затронувшемъ его, нежели любовь къ г-жѣ Гервинъ. Ею успокоился, наконецъ, процессъ сравненія, какъ это часто бываетъ съ людьми въ трудныхъ обстоятельствахъ жизни. Привыкнувъ мудрить надъ жизнью при созданіи своихъ произведеній, онъ рѣшилъ довести до конца противопоставленіе одного чувства другому.
   Если бы онъ тогда остановился, да, если бы!
   Но въ сущности, что же было потеряно, разсуждая хладнокровно и разумно? жену, въ виду ея молодости, можно было обуздать, а Віола была тутъ и оставалась для него тѣмъ же, чѣмъ всегда была.
   Все еще было поправимо и вовсе не такъ ужасно, какъ онъ опасался въ послѣдніе дни и ночи.
   У доктора Альтгауса стало легче на душѣ, когда онъ поднимался по лѣстницѣ къ своему другу. Онъ позвонилъ и, стоя у двери, пока о немъ докладывали, съ удивленіемъ замѣтилъ нѣсколько большихъ ящиковъ съ сѣномъ, загромождавшихъ прихожую.
   Его провели въ маленькую гостиную, гдѣ сотни разъ принимала его Віола. Тутъ осталась только мебель, изъ оконъ безъ драпировокъ вливался въ комнату яркій, трезвый свѣтъ -- картины и бездѣлушки исчезли,-- вѣроятно, уже попали въ большіе ящики въ прихожей, красивыя растенія съ широкими листьями стояли на поду, упакованныя въ корзину.
   -- Что это значитъ?-- воскликнулъ Альтгаусъ при видѣ г-жи Гервинъ, вошедшей въ гостиную нѣсколько минуть спустя; прежде, чѣмъ выйти къ гостю, она сняла передникъ и бѣлый платочекъ, которымъ повязаны были ея волосы для предохраненія отъ пыли.
   -- Это значитъ, что черезъ два дня я отсылаю свои вещи въ Мюнхенъ.
   -- Вы уѣзжаете изъ Берлина?-- Альтгаусъ съ трудомъ и нерѣшительно произнесъ эту фразу.
   -- Отчего же мнѣ не пожить въ другомъ городѣ?-- отвѣчала г-жа Гервинъ вѣжливымъ тономъ свѣтскаго разговора.-- Мюнхенъ находится такъ близко къ горамъ, оттуда недалеко до Швейцаріи и Италіи. Можетъ быть, я когда-нибудь побываю и тамъ. Вѣдь міръ такъ великъ!
   Продолжая говорить, она опустилась на кушетку и знакомъ пригласила Альтгауса сѣсть противъ нея на стулъ. При этомъ взглядъ ея былъ устремленъ или выше него, или же скользилъ мимо его лица. Онъ не сѣлъ. Сознаніе, что эти комнатки, гдѣ онъ пережилъ столько пріятныхъ и счастливыхъ часовъ, будутъ опустошены и отданы чужимъ, что Віолы здѣсь уже не будетъ, переполнило душу его мучительною болью. Ему хотѣлось плакать, какъ маленькому ребенку.
   -- Это рѣшено безповоротно?-- спросилъ онъ.-- Отчего вы не предупредили о вашемъ намѣреніи?
   Ему вдругъ стало ясно, что она вовсе не обязана была сообщать о своихъ планахъ человѣку, цѣлые полгода не вспоминавшему о ея существованіи. Онъ чувствовалъ, что говоритъ глупости.
   -- Неужели вы думаете, что такъ легко обходиться безъ васъ?-- пробормоталъ онъ.-- Я только что вернулся изъ моего свадебнаго путешествія. Моя жена.... мы давно собирались сдѣлать вамъ визитъ. Лулу въ настоящее время уѣхала....
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   -- Неужели ничего нельзя измѣнить?-- вдругъ громко и быстро спросилъ онъ.
   -- Видимо, невозможно,-- холодно отвѣтила г-жа Гервинъ.
   -- Я упрекаю себя,-- сказалъ Альгаусъ...-- Было бы лучше, если бы я... я думалъ, что....
   Віола покачала головой.
   -- Вѣдь я вамъ больше не нужна.
   Онъ пристально посмотрѣлъ на нее. Ея всегда одухотворенное, оживленное лицо теперь поблекло и стало безучастнымъ. Глаза были тусклы и глядѣли вдаль, на невѣдомое будущее, словно глаза умирающей. Этотъ тупой, равнодушный взглядъ, эты втянутыя отъ непрестанной внутренней боли губы онъ уже видѣлъ разъ на лицѣ женщины, стоявшей у гроба мужа.
   Сердце у него вдругъ упало -- зачѣмъ онъ пришелъ сюда, чтобы ее мучить?;
   -- Віола, я не нашелъ счастья,-- тихо сказалъ онъ.
   Она встрепенулась.
   -- А -- вы поссорились съ женой?-- иронически замѣтила она.
   Онъ молчалъ.
   -- Однако, скоро же!-- сказала она.
   -- Да, скоро. Вы виноваты въ этомъ, Віола. Вы слишкомъ много давали мнѣ.
   -- Да. Я это знала -- я этого хотѣла!
   Она встала и глубоко вздохнула, какъ вздыхаютъ люди, окончивъ долгую, трудную работу.
   -- Вы хотѣли, Віола, чтобы я былъ несчастливъ?
   -- Чтобы вы ни въ какомъ бракѣ не нашли удовлетворенія... Да, я знала, что это будетъ, я желала этого! Это служило мнѣ утѣшеніемъ.
   Они посмотрѣли другъ другу въ глаза. Въ ея глазахъ опять пробудилась жизнь, и онъ прочелъ въ нихъ затаенную, глубокую вражду.
   Г-жа Гервинъ тихо прошла мимо него.
   Онъ опустилъ голову, старался найти слово, найти что-нибудь, чѣмъ можно было бы измѣнить все совершившееся, вернуть Лулу, удержать Віолу. Но -- ничего не нашелъ.
   Когда онъ поднялъ глаза, онъ увидѣлъ, что остался одинъ среди голыхъ стѣнъ комнаты, изъ которой исчезло все, съ чѣмъ у него была связано столько дорогихъ воспоминаній.

"Міръ Божій", No 6, 1898

   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru