Lib.ru/Классика: Ремезов Митрофан Нилович. Ли-Хун-Чанг

Ли-Хунъ-Чангъ.

*) Будущность Китая имѣетъ огромное значеніе для Европы и нашего отечества. Для ознакомленія съ Небесною имперіей у насъ сдѣлано еще немного, и потому читателямъ будутъ интересны эти двѣ статьи, изъ которыхъ первая принадлежитъ англичанину-купцу, а вторая французу-миссіонеру. Первая изъ нихъ The Future of China (By Z.) напечатана въ августовскомъ No журнала The Fortnightly Review за 1896 г. Ред.

Ли-Хунъ-Чангъ -- крѣпкій и бодрый старикъ высокаго роста, съ продолговатымъ лицомъ цвѣта потемнѣвшей отъ времени слоновой кости, съ широкимъ лбомъ, изборожденнымъ морщинами мыслителя, съ тонкими губами, прикрытыми густыми, прямыми усами, съ нѣсколько приплюснутымъ, но довольно крупнымъ носомъ. Рѣзкая проницательность его глазъ смягчается чисто-восточною неопредѣленностью взгляда, придающею всей физіономіи выраженіе гордаго и холоднаго лукавства. Такое лицо, короткая и сильная шея, сухое мускулистое тѣло обличаютъ въ немъ человѣка дѣятельнаго, энергичнаго, упорнаго и рѣшительнаго. Съ перваго взгляда на него не трудно угадать его огромное честолюбіе, поддерживаемое выдающимися способностями. По рѣзкости нѣкоторыхъ движеній въ немъ виденъ человѣкъ военный,-- отъ боевой и лагерной жизни онъ сохранилъ до сихъ поръ нѣкоторую грубость языка,-- но непроницаемость ловко скрывающагося взгляда, медленная и разсчитанная рѣчь, утонченная вѣжливость даютъ ясно знать, что передъ вами государственный человѣкъ Востока и дипломатъ, держащій въ своихъ рукахъ судьбы громадной имперіи.

Въ нынѣшнемъ году, на торжествахъ коронаціи въ Москвѣ, этотъ представитель Небесной имперіи встрѣтился съ маршаломъ Ямагатой, генералиссимусомъ японскихъ войскъ, чрезвычайнымъ посланникомъ государя страны Восходящаго Солнца. Контрастъ былъ поразительный и крайне любопытный. Достаточно было взглянуть на маршала Ямагату и на министра Ли-Хунъ-Чанга для того, чтобы понять, насколько различно отражается вліяніе Запада на этихъ двухъ восточныхъ націяхъ. Оба сановника представляютъ собой, на самомъ дѣлѣ, характернѣйшія національныя черты двухъ народовъ, послами которыхъ они являлись. Блестящій, подвижной, обворожительный, одѣтый но послѣдней военной модѣ Европы, надушенный, говорящій изящнѣйшимъ французскимъ языкомъ, молодой японскій маршалъ оказывался превосходнѣйшимъ образцомъ своего удивительнаго народа, готоваго, кажется, сразу выбросить въ сосѣднее море свои національныя одежды, свои обычаи, свои традиціи и свою религію,-- народа, съ поразительною быстротой и легкостью схватывающаго и усвоивающаго себѣ результаты европейскаго прогресса, какъ въ мирной индустріи, такъ и въ военномъ дѣлѣ. Невозмутимый, угрюмый, закутанный въ длинный и широкій костюмъ мандарина, пахнущій мускусомъ, подобный древней фигурѣ временъ Конфуція, маститый китайскій министръ явился совершенно типическимъ представителемъ народа, глубоко преданнаго традиціямъ, непоколебимо увѣреннаго въ своемъ превосходствѣ, въ своей незыблемой вѣчности, крайне тугого на пониманіе чего-либо иноземнаго, но народа практическаго, соглашающагося заимствовать у Европы лишь то, что онъ способенъ усвоить себѣ въ данное время, не подвергаясь опасности попасть въ подчиненное положеніе, могущее причинить какой-либо ущербъ его благосостоянію или національнымъ особенностямъ.

Человѣкъ большого, очень гибкаго ума, далеко не лишенный извѣстной широты взглядовъ, Ли-Хунъ-Чангъ давно понялъ превосходство Европы въ области наукъ, промышленности и военнаго искусства. Но, закоренѣлый азіатецъ, онъ относится къ обычаямъ, къ философіи, къ религіямъ, къ политическимъ установленіямъ народовъ Запада съ глубочайшимъ презрѣніемъ, которое тщательно скрываетъ за гиперболическими формулами восточной вѣжливости. Фаталистъ и скептикъ, упорно идущій къ цѣли и не задумывающійся надъ выборомъ средствъ, не признающій ни нравственныхъ принциповъ, ни предразсудковъ, онъ устранялъ изъ своей жизни все, что могло послужить препятствіемъ къ достиженію власти. Простота и скромность его стола вошли въ пословицу. Увлеченій и тревогъ любви онъ никогда не зналъ. Въ тѣхъ любовныхъ связяхъ, которыя приписываютъ ему въ императорскомъ дворцѣ, онъ, по всей вѣроятности, пользовался женщинами, какъ средствомъ для своего возвышенія.

Ли-Хунъ-Чангъ достигъ высшей власти и богатства своими военными подвигами, необыкновенными способностями, неустаннымъ трудомъ и ловкими интригами. Въ исторіи Китая онъ оставитъ славное имя, потому что, въ неизбѣжной эволюціи, переживаемой этою страной, онъ былъ неизмѣннымъ борцомъ за ея территоріальную, соціальную и торговую неприкосновенность, потому что онъ одушевленъ непоколебимымъ убѣжденіемъ, что Китай долженъ принадлежать только китайцамъ,-- да, пожалуй, и весь міръ тоже,-- потому что для него, какъ и для всѣхъ его соотечественниковъ, Китай стоитъ на недосягаемой высотѣ и, хотя можетъ пользоваться нѣкоторыми чужеземными изобрѣтеніями, долженъ, все-таки, оставаться незыблемымъ въ своей древней цивилизаціи, представляющей собою идеальный плодъ великой мудрости предковъ.

Таковъ, въ короткихъ словахъ, человѣкъ, привлекающій къ себѣ въ настоящее время общественное вниманіе всей Европы, исторію и характеристику котораго мы передаемъ со словъ аббата Луд Кольдра, апостолическаго миссіонера въ Китаѣ {La Revue de Paris 1896, No 15.}.

Ли-Хунъ-Чатъ родился въ шестой день луны третьяго года царствованія императора Тао-Коанга, т.-е. 16 февраля 1823 г. Послѣ ряда блистательно выдержанныхъ экзаменовъ, онъ получилъ въ 1847 г. въ Пекинѣ высшую ученую степень и уже въ 1850 г. занялъ весьма почетную должность: ему поручено было редактированіе законовъ и императорскихъ указовъ для всей имперіи. Въ это время для Китая и царствующей династіи наступили очень тяжелые годы огромнаго возстанія Тайпинговъ, длившагося около семнадцати лѣтъ и стоившаго болѣе двадцати милліоновъ человѣческихъ жизней.

Возстаніе приняло такіе угрожающіе размѣры, что главнокомандующій императорскими войсками Тзенъ-Куэ-Фанъ нашелся вынужденнымъ просить императора Хангъ-Фонга о присылкѣ новыхъ войскъ и способныхъ генераловъ. Вспомогательныя войска были посланы и съ ними два молодыхъ вождя: Тзо-Тзонгъ-Тангъ и Ли-Хунъ-Чангъ, покинувшій министерскую канцелярію и свою писательскую кисть. Китай, подобно древнему Риму, не знаетъ различія между гражданскими и военными чинами. Въ рукахъ губернатора китайской провинціи, какъ у римскаго претора, сосредоточены всѣ власти: административная, судебная, фискальная и военная. Ученый, не покидая своей тоги, препоясывается мечомъ и отправляется командовать арміей.

Ли-Хунъ-Чангу выпало на долю пройти суровую и долгую школу. Ему пришлось организовать разбитое и упавшее духомъ войско, приходившее въ смятеніе при одномъ видѣ приближающагося непріятеля. Ничто не могло поколебать энергію и ослабить ловкость молодого вождя, поддерживаемаго и руководимаго его начальникомъ и учителемъ Тзенъ-Куэ-Фаномъ. Онъ сформировалъ небольшую армію, которой нѣкоторыя удачи придали бодрость и самоувѣренность. Въ то же время хитрый политикъ успѣлъ, при помощи денегъ и обѣщаній, войти въ сношенія съ нѣкоторыми изъ инсургентовъ и поселить между ними взаимное недовѣріе и недовольство. Въ 1856 г. возстаніе было уже значительно ослаблено распрею, возникшею между его главными вождями, а затѣмъ междуусобіемъ, закончившимся пожаромъ фарфоровой башни въ Намъ-Кинѣ и страшнымъ избіеніемъ однихъ инсургентовъ другими.

Какъ разъ въ это время Китаю, уже ослабленному этою внутреннею борьбой, пришлось выдержать нападеніе европейцевъ. Англо-французскія войска бомбардировали Кантонъ (въ декабрѣ 1857 года), овладѣли Тіенъ-Дзиномъ, потомъ Пекиномъ, изъ котораго бѣжалъ императоръ Ханъ-Фонгъ, спасаясь отъ позорнаго плѣна. Въ эти мрачные дни (1860 г.) Ли-Хунъ*)

Русская Мысль.

Чангъ прославился необычайно тѣмъ, что прислалъ въ Пекинъ донесеніе о большой побѣдѣ надъ мятежниками, и сталъ такимъ образомъ единственнымъ утѣшителемъ "Сына Неба". Увѣренный въ своихъ войскахъ, онъ рѣшилъ отрѣзать инсургентамъ дорогу въ юго-западныя гористыя провинціи, откуда къ нимъ приходили лучшіе ихъ бойцы. Смѣлымъ обходнымъ движеніемъ Ли-Хунъ-Чангъ подошелъ къ Ланъ-Чану, главному городу Кіангъ-См, взялъ его приступомъ, очистилъ весь край отъ инсургентовъ и овладѣлъ дорогами на Западъ. Въ награду за это онъ получилъ бѣлый шарикъ и павлинье перо генерала, командующаго отдѣльнымъ корпусомъ.

Въ слѣдующемъ году умеръ императоръ Ханъ-Фонгъ, на престолъ вступилъ Тонгъ-Че, и сильно разстроились дѣла Тайпинговъ, тѣснимыхъ съ сѣвера Тзо-Тзонгъ-Тангомъ и блокированныхъ съ юга Ли-Хунъ-Чангомъ. Этотъ послѣдній все болѣе и болѣе пріобрѣталъ довѣріе главнокомандующаго Тзенъ-Куэ-Фана, и когда умеръ отецъ Ли-Хунъ-Чанга, императоръ оказалъ ему исключительную милость: по просьбѣ Тзена, освободивъ его отъ двадцати семи мѣсячнаго траура и пребыванія въ полномъ уединеніи, обязательнаго въ такомъ случаѣ для каждаго мандарина. Въ концѣ того же 1862 г., по желанію главнокомандующаго, онъ былъ назначенъ губернаторомъ Кіангъ-См. Еще черезъ два года умеръ предводитель возстанія, провозглашенный тайпингами императоромъ. Ли-Хунъ-Чангъ одержалъ еще нѣсколько побѣдъ и получилъ титулъ второго императорскаго наставника.

Со смертью вождя не прекратилось, однако, возстаніе: одинъ изъ его ближайшихъ сообщниковъ, храбрый Мо-Уангъ, продолжалъ борьбу съ энергіей отчаянія, предпочитая смерть въ бою ужаснѣйшей казни, которая ждала его въ случаѣ плѣна. Ли-Хунъ-Чангъ сломилъ и это послѣднее сопротивленіе, обратившись къ содѣйствію весьма необыкновеннаго помощника.

Въ маѣ 1865 года Ли-Хунъ-Чангъ занялъ мѣсто Тзенъ-Куэ-Фана, призваннаго на высшій постъ въ Пекинъ принцемъ Конгомъ, регентомъ имперіи. Ли-Хунъ-Чангъ сдѣлался правителемъ обѣихъ провинцій Кіанга и командующимъ всѣми войсками, боровшимися съ инсургентами, получилъ желтую кофту и павлинье перо о трехъ глазкахъ, знакъ высшей власти, ввѣренной ему императорскимъ правительствомъ. Онъ тотчасъ же занялся реорганизаціей корпуса европейскихъ волонтеровъ. Съ 1860 г. и въ самый разгаръ войны Англіи и Франціи съ Китаемъ два отряда добровольцевъ помогали, китайцамъ защищать Шанхай отъ инсургентовъ. Двое французскихъ вождей, Проте и Тардифъ, были убиты въ этой войнѣ. Ли-ХунъЧангъ сумѣлъ отличить въ командирѣ англичанъ человѣка, способнаго набрать, сгруппировать и вести въ бой такихъ наемниковъ разныхъ національностей. То былъ Гордонъ, кондотьери знатнаго рода, извѣстный своею холодною храбростью, отличнымъ знаніемъ военнаго дѣда, искусствомъ организовать сбродъ наемниковъ и управляться съ нимъ. Ли-Хунъ-Чангъ вошелъ въ соглашеніе съ Гордономъ, щедро заплатилъ набраннымъ имъ людямъ, не жалѣлъ денегъ на оружіе и боевые снаряды. Въ 1866 году онъ выхлопоталъ себѣ полномочія вступить въ прямые, но не гласные переговоры съ Англіей, разрѣшившею Гордону принять званіе китайскаго генерала.

Дружбы между этими двумя сотоварищами не было, но установилось полное согласіе, хотя ихъ цѣли были весьма различны: Ли-Хунъ-Чангу нужно было совершенное истребленіе мятежниковъ, чтобы самому занять первое мѣсто въ своемъ отечествѣ, умиротворенномъ, единомъ и сильномъ. Гордонъ, какъ настоящій авантюристъ, искалъ бурной дѣятельности и въ то же время желалъ возстановить порядокъ въ краю, гдѣ англичанамъ представлялась возможность завести торговлю и получать крупные барыши. Результаты соглашенія оказались блестящими: взятіе Нанкина, умиротвореніе береговъ Голубой рѣки и озера По-Янга, возстановленіе правильной администраціи въ провинціяхъ, подвергавшихся долгое время безпощаднымъ грабежамъ мятежниковъ и императорскихъ войскъ. Борьба была, однако же, упорною и кровопролитною. Старый Мо-Уатъ отступалъ лишь шагъ за шагомъ, и побѣдою пекинское правительство было обязано исключительно европейскимъ наемникамъ, лучше вооруженнымъ, лучше дисциплинированнымъ, состоящимъ подъ начальствомъ лучшихъ офицеровъ. Ли-Хунъ-Чангъ принималъ самое близкое участіе въ этой борьбѣ и топилъ возстаніе въ крови, не давая никому пощады.

Въ 1867 г. Мо-Уангъ былъ, наконецъ, оттѣсненъ къ Фу-Чеу, на сѣверѣ Кіангъ-См. Онъ хотѣлъ биться до послѣдней капли крови. Но подчиненные ему командиры войска, послѣ нѣсколькихъ отчанныхъ приступовъ Гордона, предательски убили своего доблестнаго вождя и сдались на капитуляцію Гордону, обѣщавшему имъ полную пощаду. Ли-Хунъ-Чангъ, въ качествѣ главнокомандующаго, подтвердилъ данное Гордономъ слово, но, какъ правитель двухъ провинцій, какъ представитель "Сына Неба", разгнѣваннаго возстаніемъ, онъ не считалъ себя связаннымъ этимъ словомъ. На разсвѣтѣ слѣдующаго дня всѣ плѣнные были обезглавлены, а Ли-Хунъ-Чангъ предусмотрительно скрылся изъ своей резиденціи, и хорошо сдѣлалъ. Нѣсколько часовъ спустя, Гордонъ, узнавшій объ этой рѣзнѣ и возмущенный такимъ предательствомъ, ворвался съ револьверомъ въ рукѣ въ резиденцію мандарина, обшарилъ тамъ всѣ закоулки и, навѣрное, убилъ бы опозорившаго его китайца, еслибъ разыскалъ. А Ли-Хуyъ-Чангъ тѣмъ временемъ, въ полной безопасности, спокойно сочинялъ свое донесеніе, выставлявшее его умиротворителемъ имперіи и спасителемъ трона.

За прекращеніе возстанія Ли-Хунъ-Чангъ былъ награжденъ титуломъ вице-канцлера, дѣлавшимъ его третьимъ лицомъ въ государствѣ. Такимъ образомъ онъ уже прямо вступилъ на дипломатическое поприще.

II.

Изъ личныхъ сношеній съ Гордономъ и другими европейцами Ли-Хунъ-Чангъ убѣдился въ томъ, что, помимо Китая, существуетъ иной міръ съ совершенно отличною отъ Китая организаціей, но это отнюдь не поколебало увѣренности мандарина въ превосходствѣ Китая надъ Европой. Для него, какъ и для всякаго китайца, ничего не можетъ быть выше китайскихъ порядковъ и традиціонныхъ учрежденій, созданныхъ мудростью предковъ. Все соціальное, вѣрнѣе -- государственное, устройство Китая зиждется снизу до верху на отеческихъ отношеніяхъ высшихъ къ низшимъ и на сыновнихъ отношеніяхъ почтенія и покорности низшихъ къ высшимъ на всѣхъ ступеняхъ общества. На практикѣ въ такой соціальной теоріи оказывается, разумѣется, много чисто-механической рутины. Тѣмъ не менѣе весь китайскій міръ такъ крѣпко охваченъ этой сѣтью, равно для всѣхъ обязательною, одинаково всѣхъ связывающею, что такая система придаетъ всему государству необычайную сплоченность и поддерживаетъ его незыблемость, несмотря на глубокую испорченность множества составляющихъ его элементовъ.

Твердо вѣрящій въ превосходство китайской цивилизаціи, Ли-Хунъ-Чангъ рѣшилъ заимствовать у Европы ея промышленныя и военныя усовершенствованія, дабы сдѣлать имперію болѣе богатою, болѣе независимою, болѣе сильною, отнюдь при этомъ не касаясь ни одной изъ ея національныхъ особенностей. Къ этой цѣли Ли-Хунъ-Чангъ и стремится съ тѣхъ поръ, какъ въ 1868 г. открылось новое поле для его дѣятельности.

Дѣятельность эта прошла, впрочемъ, не безъ серьезныхъ треволненій. Обвиненный въ государственной измѣнѣ, Ли-Хунъ-Чангъ былъ лишенъ желтой куртки и вызванъ на судъ въ Пекинъ. Онъ, по-китайски, безпрекословно повиновался и явился въ столицу въ сопровожденіи десяти тысячъ хорошо дисциплинированныхъ и преданныхъ ему солдатъ. Регентъ, принцъ Конгъ, поспѣшилъ уладить дѣло, смягченный сыновнею покорностью обвиняемаго и внушительнымъ видомъ еіо спутниковъ.

Вторично, въ 1868 г., онъ былъ обвиненъ въ томъ, что обманулъ правительство донесеніемъ, будто возстаніе окончательно подавлено, тогда какъ отъ времени до времени продолжали появляться шайки мятежниковъ. Въ сущности же пекинскій дворъ просто боялся той полунезависимости, которою Ли-Хунъ-Чангъ пользовался во главѣ своей арміи. Сначала его перемѣстили на должность правителя двухъ другихъ провинцій, потомъ назначили императорскимъ коммиссаромъ и главнымъ экзаменаторомъ въ Се-Чуанѣ,-- постъ, приносящій очень большіе доходы, законные и негласные, ставшіе съ незапамятныхъ временъ обычными. Въ этой отдаленной провинціи Ли-Хунъ-Чангъ продолжалъ уничтожать остававшихся еще инсургентовъ и въ то же время успѣлъ округлить свое состояніе нѣсколькими милліонами франковъ, заполученными съ проворовавшихся мандариновъ,-- а проворовываются они всѣ,-- и съ молодыхъ людей, держащихъ экзамены и ищущихъ ученыхъ степеней безъ большихъ надеждъ на собственныя знанія. Чтобы получить основательный доходъ съ этихъ огромныхъ суммъ, знаменитый китайскій сановникъ черезъ вѣрныхъ подставныхъ людей тайно захватилъ въ свои руки всѣ ссудныя кассы (Monts-de-Piété) провинціи и получаетъ съ нихъ въ настоящее время по двадцати процентовъ на капиталъ въ тридцать или сорокъ милліоновъ.

При своемъ возвращеніи въ Пекинъ (въ 1870 г.) Ли-Хунъ-Чангъ нашелъ столицу въ большой тревогѣ. Въ іюнѣ этого года произошла страшная рѣзня въ Тіенъ-Дзинѣ, и Китаю вновь грозила война съ Европой. Принцъ Конгъ не любилъ Ли-Хунъ-Чанга, но, въ виду опасности, согласился на его назначеніе правителемъ провинціи Не-Че-Ли и императорскимъ коммиссаромъ по тіенъ-дзинскому дѣлу. Ли-Хунъ-Чатъ искусно воспользовался франко-прусскою войной, уладилъ дѣло съ европейскими державами и пріобрѣлъ преобладающее вліяніе при пекинскомъ дворѣ.

Какъ добился онъ этого? Злые языки китайской столицы разсказываютъ, будто онъ сумѣлъ войти въ особенную милость у одной изъ двухъ императрицъ-регентшъ, а именно у Анъ, императрицы Запада, хотя имѣвшей лишь титулъ соправительницы, но женщины умной, энергичной и властолюбивой, вполнѣ подчинившей себѣ регентшу, императрицу Востока, мать несовершеннолѣтняго императора Тонгъ-Че. Какъ бы то ни было, старикъ принцъ Конгъ удалился отъ дѣлъ, и его мѣсто занялъ Ли-Хунъ-Чангъ, сдѣлавшійся великимъ канцлеромъ имперіи, оставаясь въ то же время правителемъ Пе-Че-Ли.

Въ январѣ 1875 г. умеръ императоръ Татъ-Че, едва достигши совершеннолѣтія и не оставивши прямого наслѣдника. Общественное мнѣніе, основанное единственно на разсказахъ евнуховъ и дворцовыхъ мандариновъ, приписало смерть юнаго императора отравленію. Увѣряли даже, будто обѣ императрицы и Ли-Хунъ-Чангъ въ теченіе нѣсколькихъ дней скрывали смерть императора и затѣмъ, съ общаго согласія, объявили народу, что умирающій государь назначаетъ наслѣдникомъ престола своего двоюроднаго брата, трехъ-лѣтняго Коангъ-Су. Такое назначеніе обезпечивало продолжительное регенство двумъ императрицамъ и Ли-Хунъ-Чангу въ должности перваго министра.

При новомъ царствованіи вся политика Китая оказалась, разумѣется, въ рукахъ Ли-Хунъ-Чанга. Но изъ этого отнюдь не слѣдуетъ заключать, что онъ можетъ распоряжаться всѣмъ по своему усмотрѣнію и вводить какія-либо желательныя ему новшества. У него есть много приверженцевъ среди высшихъ сановниковъ, но многочисленны также и его личные враги, завистники и закоренѣлые противники его политики, люди старой партіи. Эта партія допускаетъ только традиціонную систему борьбы съ Европой: запереться. какъ можно крѣпче, у себя дома, закрыть доступъ иноземцамъ, сторониться отъ нихъ до послѣдней крайности. Мандарины стараго закала безпрерывно обвиняютъ перваго министра въ томъ, что онъ передался европейцамъ и измѣняетъ отечеству. Эти ученые, враги Ли-Хунъ-Чанга, упорно противятся ему, поддерживаемые народными массами, надежно прикрытые свято чтимыми обычаями.

III.

Всего болѣе Ли-Хунъ-Чангъ встрѣтилъ препятствій и потерпѣлъ неудачъ въ дѣлѣ организаціи сухопутныхъ и морскихъ вооруженныхъ силъ. Послѣ роспуска арміи Гордона, побѣдившей Тайпинговъ, онъ успѣлъ удержать въ войскѣ, состоящемъ подъ его личною командой, нѣсколько авантюристовъ, болѣе или менѣе способныхъ, но во всякомъ случаѣ умѣющихъ превратить новобранцевъ въ настоящихъ солдатъ. Подъ начальствомъ такихъ офицеровъ десяти-тысячный корпусъ старыхъ служакъ, бившихся съ инсургентами, составилъ кадры арміи, которую регентъ, увеличивая постепенно, довелъ до тридцати тысячъ человѣкъ, представляющихъ собою преторіанцевъ перваго министра, содержащаго ихъ на свои собственныя средства и подъ своимъ личнымъ начальствомъ. Для усовершенствованія этой арміи Ли-Хунъ-Чангъ посылаетъ молодыхъ китайцевъ учиться въ военныя школы Европы, основалъ такую же школу въ Тьенъ-Дзинъ, выписываетъ иностранцевъ-инструкторовъ, щедро платитъ имъ жалованье, наполняетъ арсеналы оружіемъ и снарядами. Такъ же заботливо увеличиваетъ онъ и морскія силы государства.

Но какъ ни тверда рука, какъ ни упорна воля Ли-Хунъ-Чанга, онъ, все-таки, не можетъ одолѣть традиціонную рутину и справиться съ безстыднымъ грабительствомъ мандариновъ. И, быть можетъ, не очень невѣроятнымъ окажется предположеніе, что, изъ желанія хорошенько встряхнуть неподатливыхъ противниковъ, Ли-Хунъ-Чангъ умышленно довелъ столкновеніе съ Японіей до войны,-- исходъ которой онъ предвидѣлъ и считалъ полезнымъ урокомъ для китайцевъ, не представляющимъ особенно большой опасности въ политическомъ отношеніи. На самомъ дѣлѣ, споръ изъ-за Кореи не заключалъ въ себѣ достаточныхъ мотивовъ для войны, и въ теченіе своей политической карьеры первый министръ не разъ выходилъ благополучно изъ болѣе щекотливыхъ положеній. Это мнѣніе подтверждается до нѣкоторой степени и тѣмъ, что единственная китайская армія, способная оказать серьезное сопротивленіе, армія Ли-Хунъ-Чанга, билась хорошо, но очень мало. Послѣ первыхъ успѣховъ японцевъ, въ высшей степени забавно было видѣть прибытіе въ Пекинъ воинства стараго стиля, ополченія, вооруженнаго кремневыми ружьями и всякимъ негоднымъ дреколіемъ. При первомъ же столкновеніи эти толпы доисторическаго характера обратились, разумѣется, въ постыднѣйшее бѣгство.

Сравненіе съ дисциплинированною и храброю арміей перваго министра лучше всякихъ доводовъ и многолѣтнихъ споровъ доказало необходимость прогресса въ военномъ дѣлѣ. Съ тѣхъ поръ Ли-Хунъ-Чангъ не встрѣчаетъ уже противодѣйствія своимъ реформамъ со стороны высшихъ сановниковъ, а тѣмъ менѣе со стороны императора. Въ настоящее время Ли-Хунъ-Чангъ, объѣзжая Европу, старается набрать значительное число офицеровъ-инструкторовъ и, несомнѣнно, употребитъ всѣ усилія на то, чтобы завершить начатое имъ дѣло созданія національной арміи, способной сдѣлать Китай полнымъ хозяиномъ у себя дома, имѣющимъ рѣшающій голосъ въ вопросахъ, касающихся дальняго Востока.

Упорная косность и безсмысленный консерватизмъ старо-китайской партіи до сихъ поръ не давали Ли-Хунъ-Чангу возможности совершить задуманное имъ преобразованіе вооруженныхъ силъ, тѣмъ не менѣе внѣшнюю политику Китая онъ велъ мастерски. Вся его программа заключается въ двухъ пунктахъ: въ самомъ Китаѣ не давать воли европейцамъ, держать ихъ на почтительномъ разстояніи, ограждать китайскую самобытность отъ всякаго посторонняго вліянія; на окраинахъ бороться всѣми средствами, силой и хитростью, противъ всякаго нарушенія неприкосновенности территоріи какъ прямымъ ея занятіемъ, такъ и захватомъ вассальныхъ странъ.

Чтобы держать европейцевъ на извѣстной дистанціи, Ли-Хунъ-Чангъ энергически охраняетъ различіе, существующее въ сношеніяхъ императора съ своимъ народомъ и съ своими мандаринами, съ одной стороны, и съ чужими націями и ихъ представителями, съ другой стороны. Въ Пекинѣ имѣетъ важное значеніе вопросъ о печати и о личномъ свиданіи съ императоромъ. По китайскимъ понятіямъ настоящая императорская печать должна прикладываться только къ эдиктамъ, съ которыми онъ обращается къ своимъ подданнымъ. На такихъ указахъ она блещетъ яркою киноварью, расписанною золотомъ. На договорахъ съ иностранцами министръ прикладываетъ печать меньшихъ размѣровъ, красную безъ золота, служащую для второстепенныхъ актовъ, непредставляющихъ собою прямого выраженія императорской воли. Выводъ для китайцевъ вполнѣ ясенъ: императоръ относится къ иноземнымъ государямъ не какъ равный къ равнымъ. При обнародованіи такихъ указовъ и договоровъ по всему Китаю, различіе это подтверждаетъ убѣжденіе народа въ томъ, что "Сынъ Неба" -- единственный властитель всей Поднебесной и вступаетъ въ сношенія съ иноземцами лишь въ видѣ милости и благожелательнаго снисхожденія.

Это странное, но, по существу своему, весьма серьезное, различіе было долго неизвѣстно европейскимъ дипломатамъ, и они довольствовались, при ратификаціи договоровъ, приложеніемъ малой печати. Нѣсколько лѣтъ назадъ, узнавши объ этой китайской уловкѣ, они стали протестовать. Ли-Хунъ-Чангъ сыпалъ изысканнѣйшія восточныя любезности, затягивалъ дѣло, уклоняясь отъ какихъ бы ни было уступокъ, и до сихъ поръ стоитъ на томъ, что для внѣшнихъ сношеній должна быть употребляема только эта печать, по степени своей, пятая въ оффиціальной серіи.

Той же тактики держатся китайцы въ вопросѣ о пріемѣ императоромъ пословъ европейскихъ державъ. Императоръ принимаетъ только высшихъ мандариновъ, которые одни только могутъ лицезрѣть его особу, не теряя зрѣнія и жизни, и воздавать божескія почести идеальному существу, воплотившему собой союзъ божества съ душою націи. Происходитъ это во дворцѣ, куда допускаются только китайцы, недоступномъ для людей, не преклоняющихся передъ Единственнымъ. А потому всѣ послы, выражавшіе желанія представить императору лично свои вѣрительныя грамоты, наталкивались на непреодолимыя препятствія. Но времена настали иныя, и упорнымъ китайцамъ пришлось уступить требованіямъ представителей европейскихъ державъ. И теперь пекинское министерство иностранныхъ дѣлъ и первый министръ пускаютъ въ ходъ всю свою дипломатическую изворотливость ради того, чтобы представленіе пословъ происходило не въ императорскомъ дворцѣ.

Китайскому министерству удалось добиться согласія австро-венгерскаго посланника представиться императору въ Чемъ-Коангъ-Тьенѣ, во дворцѣ, служащемъ для пріема принцевъ, вассаловъ Китая, пріѣзжающихъ въ Пекинъ съ дарами, выраженіемъ ихъ подданства. Представители другихъ державъ протестовали противъ такого китайскаго ухищренія. Ли-Хунъ-Чангъ далъ самыя запутанныя объясненія, затягивая дѣло, по возможности, надолго и ловко пользуясь соперничествомъ державъ между собой. Въ февралѣ 1892 г. дипломатическій корпусъ категорически потребовалъ нотой отъ китайскаго правительства такого же пріема, какимъ пользуются во дворцахъ европейскихъ государей иноземные посланники. Ли-Хунъ-Чангъ не смутился въ полной увѣренности, что, по милости несогласія между собой державъ, дѣло не будетъ доведено до разрыва дипломатическихъ сношеній.

Бдительность Ли-Хунъ-Чанга, отдаляющаго всѣми средствами европейцевъ отъ главы китайской націи, не ограничивается одними посланниками. Императоръ относится, повидимому, съ большимъ любопытствомъ къ европейскимъ знаніямъ. Имѣя въ своемъ распоряженіи органъ стариннаго собора, онъ пожелалъ выучиться играть на этомъ инструментѣ, издающемъ столь пріятные звуки. Аббатъ Фавье, одинъ изъ замѣчательнѣйшихъ миссіонеровъ, когда-либо посланныхъ Франціей въ Пекинъ, умудрился какимъ-то образомъ, черезъ посредство отца императора, поднести этому послѣднему въ подарокъ великолѣпный французскій гармоніумъ. Восхищенный императоръ едва не назначилъ дарителя своимъ преподавателемъ музыки. Ли-Хунъ-Чангъ тотчасъ же обратился къ содѣйствію великаго совѣта императорскихъ цензоровъ, обязанныхъ слѣдить за поведеніемъ монарха и за точнымъ соблюденіемъ имъ обрядовъ и обычаевъ. Суровые мандарины формально воспротивились такому намѣренію государя. Тѣмъ не менѣе, желаніе властителя необходимо было исполнить, и одинъ изъ китайскихъ учениковъ патера Фавье получилъ коралловый шарикъ и степень мандарина перваго класса, что открыло ему доступъ къ особѣ императора въ качествѣ преподавателя музыки.

Подобныя же исторіи происходили по поводу маленькой желѣзной дороги, устроенной въ саду лѣтняго дворца, и по поводу паровой яхточки, спущенной на озеро. Великій совѣтъ распорядился прибрать локомотивъ въ роскошный сарай, приказалъ евнухамъ катать на себѣ вагоны императорскаго поѣзда и не дозволяетъ государю кататься на его хорошенькой яхтѣ. Можно завѣрить читателя, что въ дѣлахъ объ органѣ, о гармоніумѣ, о желѣзной дорогѣ и объ яхтѣ императорскій дворецъ, его сады и берегъ озера были свидѣтелями прехорошенькихъ сценъ, которыя съ успѣхомъ могли бы быть включены въ оперетку.

Болѣе серьезное политическое значеніе имѣетъ упорство Ли-Хунъ-Чанга, съ которымъ онъ, вопреки трактатамъ, отклоняетъ заступничество представителей Франціи за китайскихъ христіанъ и даже за миссіонеровъ.

Все это представляетъ собой, такъ сказать, мелкую политику, и мы переходимъ къ большой, внѣшней политикѣ Ли-Хунъ-Чанга. Поле ея слишкомъ обширно, и мы ограничимся лишь четырьмя важнѣйшими вопросами: борьбою съ Франціей въ Тонгъ-Кинѣ, съ Россіей въ Кульджѣ, съ Англіей въ См-Кимѣ, съ Японіей въ Кореѣ.

Съ 1876 до 1880 г. Ли-Хунъ-Чангъ отказываетъ аннамитскимъ посламъ въ какой-либо поддержкѣ противъ Франціи. Но убѣдившись, что Франція рѣшилась наказать аннамитовъ за ихъ предательства, намѣрена овладѣть берегами Красной рѣки и грозитъ утвердиться на границѣ Китая, Ли-Хунъ-Чангъ побуждаетъ Аннамъ къ войнѣ. Послѣ неудачной экспедиціи капитана Ривьера, убитаго въ маѣ 1883 г., Ли-Хупъ-Чангъ выступаетъ уже съ прямымъ вмѣшательствомъ и настаиваетъ на исключительномъ правѣ китайскаго императора наказывать своего вассала. Разными лживыми обѣщаніями онъ затягиваетъ переговоры и тѣмъ временемъ успѣваетъ ввести свои войска въ верхній Тонгъ-Кингъ и поддерживаетъ сопротивленіе аннамитовъ. Въ слѣдующемъ году, несмотря на заключенную въ Тьенъ-Дзинѣ конвенцію, дѣло дошло до войны между Франціей и Китаемъ. Побитые на сушѣ и на морѣ, китайцы вынуждены были заключить миръ. Но Ли-ХунъЧангъ продолжалъ все-таки поддерживать смуты на границѣ, оказывая помощь такъ называемымъ "Чернымъ флагамъ", снабжая ихъ оружіемъ и снарядами и дозволяя, при случаѣ, укрываться на китайской территоріи. А затѣмъ всѣми возможными хитростями, несмотря на побѣды Франціи, онъ продолжаетъ держать закрытыми пути, ведущіе черезъ Юнъ-Панъ въ богатыя провинціи западнаго Китая.

На плоской возвышенности центральной Азіи, какъ на всей сѣверной границѣ, Китай ведетъ вѣковую борьбу съ Россіей изъ-за обладанія недостаточно опредѣленными территоріями, по которымъ бродятъ кочевники, очень неохотно подчиняющіеся какой-либо государственной власти. Въ 1882 г. двѣ спорныхъ страны, Кульджа и область Или, оказались занятыми русскими войсками. Это едва не послужило поводомъ къ войнѣ между Россіей и Китаемъ. Между отрядами обѣихъ державъ происходили уже неоднократныя стычки. Весьма критическимъ было положеніе Китая, лучшіе войска котораго направлялись тогда въ Тонгъ-Кинъ. Въ такой моментъ столкновеніе съ русскимъ колоссомъ представлялось крайне опаснымъ; съ другой стороны, уступка этихъ территорій была бы попятнымъ шагомъ. Первый министръ обратился къ Гордону. Англичанинъ не попомнилъ зла за предательское избіеніе сдавшихся ему военно-плѣнныхъ и, изъ ненависти къ Россіи, но замедлилъ явиться на помощь къ старому товарищу по оружію въ эпическихъ бояхъ съ Тайпингами. Свиданіе въ Тьенъ-Дзинѣ было задушевнымъ и даже трогательнымъ, по словамъ очевидцевъ, заслуживающихъ довѣрія: Ли-Хунъ-Чангъ,-- дѣло совершенно несбыточное для китайца,-- бросился въ объятія знаменитаго авантюриста. Пользуясь совѣтами Гордона, Ли-Хунъ-Чангъ съ поразительною ловкостью достигъ полнаго дипломатическаго успѣха путемъ нѣкоторыхъ уступокъ на окраинахъ Манджуріи. Русскіе отдали китайцамъ Кульджу и Или, быть-можетъ въ разсчетѣ вернуть ихъ впослѣдствіи, при возникновеніи вновь затруднительныхъ для Китая обстоятельствъ. По правитель Китая съ необычайною быстротой превратилъ эти страны императорскимъ декретомъ въ провинцію имперіи и тотчасъ же направилъ туда всѣхъ, осужденныхъ на ссылку, съ ихъ семействами, и образовалъ изъ нихъ прочное, осѣдлое китайское населеніе. Такимъ образомъ онъ отнялъ у Россіи всякій поводъ заявлять какія-либо претензіи на край, заселенный самыми подлинными китайцами, замѣнившими собою кочевниковъ недостаточно опредѣленной національности.

На сѣверѣ Индіи, уже около ста лѣтъ, англичане стараются открыть себѣ путь въ Тибетъ, пользуясь для этого всякими подходящими случаями съ большою быстротой и такою же беззастѣнчивостью. Въ недавніе годы Ли-Хунъ-Чангъ помѣшалъ всезахватывающей Англіи перешагнуть черезъ Гималаи. Лучшая и удобнѣйшая дорога изъ Индіи въ Тибетъ лежитъ черезъ См-Кимъ. Чтобы захватить этотъ путь, англичане начали наступать на владѣтеля Си-Кима, котораго они называютъ сикимскимъ раджей, а китайцы -- Ту-Се Си-Кима, т.-е. вассаломъ. Узнавши о затѣѣ англичанъ, Ли-Хунъ-Чангъ послалъ приказъ губернатору Се-Чуана, правящему за Китай всѣми вассальными племенами Тибета, приказъ отправить нѣсколько отрядовъ регулярныхъ войскъ на помощь угрожаемому вассалу. Плохо вооруженные и недисциплинированные полки разбѣжались дорогой, а англичане тѣмъ временемъ взяли Кіа-Тангъ и безъ всякихъ церемоній свергли съ престола сикимскаго князька.

Ли-Хунъ-Чангъ ловко воспользовался затрудненіями своего противника въ Бирманіи и одержалъ опять дипломатическую побѣду, принудивъ вице-короля Индіи заключить договоръ (въ 1893 г.), по которому Китаю возвращалась вся верхняя часть Сикима. Для пекинскаго кабинета это было оффиціальнымъ признаніемъ его тибетскихъ границъ, отдававшихъ въ его руки всѣ пути черезъ Гималаи отъ Непала до Иравадди. Съ этой стороны опасенія далеко, впрочемъ, не разсѣялись, такъ какъ англичане отъ своего плана не откажутся и въ данномъ случаѣ уступили, быть-можетъ, лишь для того, чтобы сосредоточить свои усилія въ верхней Бирманіи.

Японцы расколотили китайцевъ на всѣхъ пунктахъ и, когда рѣчь зашла о мирѣ, гордые своими побѣдами показали неимовѣрной длины зубы, такіе же, какъ у самого Джона Буля. Побѣдители потребовали денегъ, очень много денегъ, и, кромѣ того, уступки имъ Кореи, Формозы и даже Ліао-Танга, большой провинціи, родины манджурской династіи. Китай былъ въ такомъ безпомощномъ положеніи, что ему, повидимому, оставалось только подчиниться волѣ непріятеля. Но Ли-Хунъ-Чангъ не упалъ духомъ, энергично работалъ, хлопоталъ, интриговалъ. Въ концѣ 1894 г. пекинскимъ кабинетомъ были отправлены въ Японію для заключенія мира послы съ очень сомнительными полномочіями, изложенными въ вѣрительныхъ грамотахъ, представляющихъ собой диковинный образецъ восточнаго лукавства: вставленная въ текстъ одна китайская буква, которой можно было дать различное толкованіе, давала возможность китайцамъ, при случаѣ, отречься отъ значенія такихъ полномочій. Японцы усмотрѣли это и отказались отъ переговоровъ, но все-таки они съ достаточною опредѣленностью выразили свои требованія. Хитрому министру Китая только это и было нужно, и онъ тотчасъ же обратился къ дипломатическому корпусу въ Пекинѣ съ настояніями о посредничествѣ державъ, направленномъ къ ограниченію требованій побѣдителя.

Этимъ Ли-Хунъ-Чангъ не ограничился. Онъ хорошо знаетъ пользу и вліяніе журналистики и самъ даетъ направленіе газетѣ, издающейся въ Шанъ-Хаѣ на англійскомъ и китайскомъ языкахъ. Въ европейскихъ столицахъ, еще въ то время, когда китайскій посолъ Чемъ-Ки-Татъ очаровывалъ парижанъ, пекинскій кабинетъ деньгами, лестью, пріятельскими отношеніями и всякими ухищреніями пріобрѣлъ возможность помѣщать въ газетахъ статьи, поддерживающія его политику. Съ января начали появляться статьи противъ Японіи, сначала въ Шанъ-Хаѣ, потомъ во Франціи, въ Англіи, въ Германіи, даже въ Россіи. Съ удивительнымъ единодушіемъ въ органахъ самыхъ различныхъ направленій печатались обличенія Японіи въ опасныхъ проискахъ, угрожающихъ самой Европѣ, и въ стремленіи къ чрезмѣрнымъ захватамъ. Не подлежитъ сомнѣнію, что большинство авторовъ такихъ статей никогда въ глаза не видали ни одного японца, ни одного китайца и не думали о дѣлахъ Востока до этой войны. Но всѣ газетные даватели дипломатическихъ совѣтовъ усердно занялись этнографіей, всѣ были увлечены одною заботой: помѣшать Японіи воспользоваться своими побѣдами для захвата китайской провинціи. Въ особенности интересны разсужденія нѣмцевъ и англичанъ на темы о нравственности въ политикѣ.

"Концертъ" прессы настаивалъ на двухъ главныхъ доводахъ, побуждающихъ сдержать японцевъ. Первый доводъ чисто-политическій: допустить большое территоріальное увеличеніе Японіи -- значило бы усилить слишкомъ предпріимчивыхъ островитянъ, способныхъ вышвырнуть съ Востока всѣхъ европейцевъ. Второй доводъ экономическій: дозволеніе японцамъ утвердиться по сосѣдству съ Китаемъ дастъ имъ возможность съ такою же неимовѣрною быстротой, какъ у себя дома, ввести у китайцевъ всѣ новѣйшія усовершенствованія индустріи и тѣмъ создать для европейской промышленности страшную конкурренцію, могущую повергнуть въ нищету европейскихъ рабочихъ и довести до послѣдней крайности соціальный кризисъ, дающій себя знать уже и теперь.

Оба эти довода нельзя признать основательными. Присоединеніе къ Японіи провинціи Ліао-Тангъ послужило бы на пользу Европѣ, оно создало бы жестокій и непримиримый антагонизмъ двухъ восточныхъ націй, который заставилъ бы ихъ тратить силы на борьбу между собой и помѣшалъ бы имъ соединить эти силы противъ Европы. Что же касается экономическаго толчка, который Японія могла бы дать Китаю, то подобный толчокъ не можетъ быть ни отсроченъ, ни ускоренъ территоріальнымъ сосѣдствомъ. Теперь онъ уже неотвратимъ, какъ слѣдствіе самой войны. Къ тому же Китай, какъ мы это увидимъ, и не нуждается въ воздѣйствіи Японіи въ этомъ направленіи.

Ли-Хунъ-Чангъ и на этотъ разъ, благодаря вмѣшательству и поддержкѣ великихъ державъ, вышелъ съ большою честью изъ безнадежно критическаго положенія. Отправившись въ Японію съ неограниченными полномочіями, онъ явился передъ побѣдителемъ не въ качествѣ покорнаго просителя, а человѣкомъ сильнымъ, хорошо знающимъ, что онъ хочетъ уступить и что онъ можетъ получить. Онъ заплатилъ контрибуцію, это уже было неизбѣжно. Онъ уступилъ Формозу, но ее надо было завоевать, чтобы получить. Онъ отступился отъ протектората надъ Кореей, но Китай достаточно хитеръ и терпѣливъ для того, чтобы, при удобномъ случаѣ, вернуть его себѣ. Ли-Хунъ-Чангъ сдѣлалъ много уступокъ, но всѣ онѣ второстепенныя,-- территорія имперіи, китайская громада, осталась неприкосновенною. Мы не можемъ восхищаться характеромъ Ли-Хунъ-Чанга, въ которомъ тонкость ума проявляется въ лукавствѣ и плутовствѣ, а энергія переходитъ въ азіатское звѣрство. Но нельзя не удивляться его ни передъ чѣмъ не останавливающейся смѣлости, его быстрой находчивости, неутомимой дѣятельности, суровой стойкости человѣка идеи, упорнаго китайца, готоваго скорѣе стерѣть съ лица земли тысячи людей и цѣлыя націи, чѣмъ допустить колебаніе традиціонныхъ устоевъ своего народа.

IV.

Свирѣпо отстаивая все свое, китайское, отъ вліянія европейцевъ, ЛиХунъ-Чангъ неуклонно стремится къ захвату всего, что можетъ служить къ промышленному и коммерческому прогрессу его отечества. На это онъ употребляетъ всю свою власть, свой авторитетъ и свои громадные капиталы, неустанно заботится о томъ, чтобы противупоставить китайскую конкурренцію ввозу иностранныхъ произведеній. Онъ заводитъ фабрики и техническія школы, поощряетъ разработку минеральныхъ богатствъ, по стройку желѣзныхъ дорогъ, телеграфовъ, судовъ торговаго флота и т. д.

Китайскій языкъ, неподвижный въ своихъ вѣковыхъ формахъ и письменахъ, представлялъ непреодолимое препятствіе преподаванію наукъ въ европейскомъ значеніи этого слова. Ли-Хунъ-Чангъ, закоренѣлый въ китайскомъ консерватизмѣ, не могъ понять этого, да еслибъ и понялъ, то не допустилъ бы кощунственнаго прикосновенія къ священному языку Конфуція. Подчиняясь, однако, настоятельной необходимости, министръ рѣшилъ сразу обогатить родной языкъ недостающими въ немъ терминами и соотвѣтствующимъ количествомъ буквъ для ихъ начертанія. Онъ созвалъ коллегію ученыхъ, которая, послѣ громаднаго труда, создала пять тысячъ новыхъ словъ и столько же соотвѣтствующихъ имъ письменныхъ знаковъ.

Едва ли нужно добавлять, что Ли-Хунъ-Чангъ протекціонистъ,-- ничѣмъ инымъ китаецъ и быть не можетъ. Первый министръ держится этой системы во всѣхъ видахъ, облагаетъ ввозные товары таможенными пошлинами, устанавливаетъ монопольную продажу нѣкоторыхъ произведеній, запрещаетъ европейскимъ судамъ доступъ далѣе опредѣленныхъ пунктовъ. Мы приведемъ примѣръ тому, какъ онъ пользуется этимъ. На Голубой рѣкѣ доступъ иностраннымъ судамъ дозволенъ только до Ичанга, большого города въ Фу-Пе. Посредствомъ нѣкоторыхъ незначительныхъ работъ рѣка можетъ быть сдѣлана судоходною до Чангъ-Кина, огромнаго города въ Се-Чуанѣ. Англичане болѣе десяти лѣтъ добиваются разрѣшенія плаванія до этого важнаго торговаго пункта. Вся политика китайца выразилась въ слѣдующемъ категорическомъ отвѣтѣ: "Всѣмъ иностраннымъ судамъ будетъ разрѣшено подниматься до Чангъ-Кина, какъ только китайской кампаніи удастся довести одно изъ ея судовъ до этого безпокойнаго города, благополучно миновавши пороги и не вызвавши безпорядковъ среди населенія". Очень вѣжливо, опредѣленно и ловко.

Въ качествѣ капиталиста Ли-Хунъ-Чангъ подаетъ примѣръ, съ большою выгодой для себя лично, затраты огромныхъ суммъ на новыя предпріятія. Онъ главный акціонеръ общества разработки минеральныхъ богатствъ и общества китайскаго пароходства. Это послѣднее отличается хорошею администраціей, умѣренностью цѣнъ, имѣетъ около сорока прекрасныхъ судовъ, великолѣпные доки и большія мастерскія. Оно занимаетъ первое мѣсто въ дѣлѣ перевозки товаровъ между низовьями Голубой рѣки и главными портами Китая и Японіи. Громадная филатура близъ Шанъ-Хая, оконченная въ 1890 г., принадлежитъ, кажется, одному Ли-Хунъ-Чангу. Надо ожидать, что въ близкомъ будущемъ ввозъ бумажныхъ издѣлій изъ Европы и Америки, достигавшій суммы 300 милліоновъ въ 1892 г., понизится до нѣсколькихъ десятковъ милліоновъ.

Никто не можетъ съ точностью опредѣлить состояніе Ли-Хунъ-Чанга, считать его можно въ 300 милліоновъ франковъ, и большая его часть вложена въ дѣло конкурренціи Китая съ иноземцами.

Для Китая Ли-Хунъ-Чангъ, несомнѣнно, великій человѣкъ, оказавшій много услугъ своему отечеству и не разъ спасавшій его. Но не слѣдуетъ забывать того, что для насъ онъ злѣйшій врагъ, что всѣ его предпріятія грозятъ намъ серьезною опасностью, что опасность эту надо предвидѣть, что необходимо пріискать средства противъ нея и энергически ими пользоваться.

Несмотря на упорныя старанія Ли-Хунъ-Чанга и его партіи, Китай едва затронутъ прогрессомъ въ своихъ приморскихъ областяхъ. Вся же масса громадной имперіи остается неподвижною, и населеніе обширнѣйшихъ странъ остается на томъ же уровнѣ, на какомъ стояли китайцы временъ троянской войны. Инертность эта обусловливается соціальнымъ строемъ Китая и общею его политическою организаціей. Центральное правительство деспотически управляетъ черезъ своихъ мандариновъ, но въ администрацію не вмѣшивается, весьма мало входитъ въ частности областной жизни. Даже французы во многихъ отношеніяхъ могутъ позавидовать китайцамъ, ихъ общественной свободѣ и областной независимости, во Франціи чрезмѣрно стѣсняемой администраціей. Китайская система, дающая полную свободу общиннымъ, коммерческимъ и промышленнымъ ассоціаціямъ, представляется идеально-совершенною для движенія впередъ народа, способнаго къ иниціативѣ. Но дѣло въ томъ, что китайцы -- закоренѣлые рутинеры, упорно держатся своихъ обычаевъ, не склонны идти къ отдаленнымъ цѣлямъ, враждебны всякому новшеству, хотя бы въ чемъ-нибудь затрогивающему ихъ старину. Повидимому, ничто не въ состояніи провести въ народную массу общія идеи, которыя однѣ расчищаютъ путь прогрессу.

Вторымъ препятствіемъ является языкъ, въ особенности письменность, представляющая собой почти неодолимыя трудности, дѣлающія чтеніе не возможнымъ для народной массы, чѣмъ прочно обусловлена ея интеллектуальная неподвижность и полная отчужденность отъ всего міра. Выше, въ средѣ мандариновъ, планы Ли-Хунъ-Чанга натолкнулись на страшное препятствіе -- на поголовное лихоимство, съ незапамятныхъ временъ царящее въ всѣхъ отрасляхъ управленія, расхищающее средства государства, грабящее народъ и обворовывающее казну. Мандарины боятся, что введеніе порядковъ, заимствованныхъ у европейцевъ, лишитъ ихъ возможности красть и грабить, вотъ почему многіе ученые оказываются ожесточенными ненавистниками всякой политики прогресса.

Финансовъ, въ европейскомъ смыслѣ слова, Китай не имѣетъ. Его финансовая система слишкомъ первобытна и не въ состояніи вынести огромные расходы, необходимые для преобразованій, вызываемыхъ требованіями настоящаго времени. До сихъ поръ всѣ расходы производятся изъ единственной существующей тамъ казны императора, которая часто не въ состояніи удовлетворить самыя неотложныя потребности, несмотря на чистовосточные способы ея пополненія взносами, называемыми добровольными.

Такъ было въ прошломъ, такъ же, въ сущности, остается это и теперь. Но Китай, при всей своей многовѣковой апатіи, все-таки почувствовалъ нанесенную ему рану. Возможно ли предполагать, что онъ не научится владѣть тѣмъ самымъ оружіемъ, которымъ его ранили? И что же будетъ, когда онъ обучится? Тогда измѣнится не внѣшность только, а произойдетъ громаднѣйшее перемѣщеніе силъ во всемъ мірѣ.

Китай можетъ сдѣлаться самою сильною военною державой Востока, вернуть себѣ преобладаніе надъ всѣми прилегающими къ нему странами и властно рѣшать всѣ вопросы, касающіеся дѣлъ индо-китайскихъ. Овладѣвши всѣми европейскими усовершенствованіями, имѣя необычайно дешевыхъ рабочихъ, китайцы могутъ въ не очень далекомъ будущемъ закрыть для насъ всѣ свои рынки простою конкурренціей, какъ закрывали ихъ прежде запрещеніями. Они могутъ даже явиться въ Европу съ своими произведеніями, сфабрикованными за ничтожную цѣну, и нанести смертельный ударъ нашей промышленности и нашимъ рабочимъ. Такъ же точно, на своихъ корабляхъ, довольствующихся перевозною платой, на половину меньшею противъ нашихъ, они захватятъ въ свои руки торговлю Востока и завалятъ наши рынки продуктами сельскаго хозяйства невообразимой дешевизны.

Для нашего стараго европейскаго міра, изнуреннаго непосильнымъ трудомъ, истощеннаго тяжестью налоговъ, разрозненнаго, удрученнаго всепоглощающими вооруженіями, будущее представляется полнымъ грозныхъ опасностей. Правда, наступленіе этого опаснаго будущаго можетъ быть отсрочено и совершенно устранено революціями въ Китаѣ. Растревоженная напоромъ всякихъ новшествъ, останется ли китайская масса покорно связанною своими традиціонными путами? Не утратятъ ли китайцы установленнаго предками многовѣковаго единства, составляющаго основу силы ихъ имперіи? На такіе вопросы столь же трудно отвѣтить, сколь мудрено предугадать, явится ли когда-либо въ Китаѣ человѣкъ такой мощной иниціативы, каковъ Ли-Хунъ-Чангъ.

Все предвидѣть и предугадать нельзя, но одно слѣдуетъ помнить очень твердо; необходимо, чтобы вліятельные люди нашихъ странъ, руководители политики и общественнаго мнѣнія, съ большимъ вниманіемъ относились къ дѣламъ дальняго Востока. Ихъ не достаточно изучаютъ. Всякій разъ, какъ только возникаютъ экономическіе, промышленные или коммерческіе вопросы, въ ихъ обсужденіи и рѣшеніи слишкомъ мало мѣста отводится столь необходимымъ соображеніямъ о предстоящихъ вскорѣ измѣненіяхъ въ міровомъ равновѣсіи. Мы продолжаемъ держаться рутины экономическихъ законовъ, отжившихъ свое время. Мы такъ же держимся рутины въ международной политикѣ, которая была пригодна въ то время, когда намъ не грозило вторженіе Востока. Теперь надо внимательно слѣдить, зорко наблюдать за Востокомъ, дабы каждый его шагъ, каждое сколько-нибудь существенное измѣненіе, каждая экономическая угроза съ его стороны были отмѣчены, изучены, оцѣнены и тотчасъ же приняты были мѣры противодѣйствія имъ.

Ли-Хунъ-Чангъ, упорный китаецъ, презирающій нашу цивилизацію, пріѣхалъ къ намъ изучать средства, дѣлающія насъ сильными,-- пріѣхалъ за тѣмъ, чтобы похитить ихъ у насъ. Пусть смотритъ, мы сами показываемъ ихъ ему. Но для отраженія ударовъ, которые нанесутъ намъ, быть можетъ, когда-нибудь его ученики и послѣдователи, не будемъ, по крайней мѣрѣ, безпечно ждать того дня, когда преобразованный Востокъ постучится въ наши двери съ высокомѣрною вѣжливостью обладателя громадныхъ капиталовъ, баснословно дешевыхъ продуктовъ, вооруженнаго притомъ не хуже, чѣмъ мы.

М. Р.

"Русская Мысль", кн.XI, 1896

Оставить комментарий Ремезов Митрофан Нилович (bmn@lib.ru) Год: 1896 Обновлено: 01/04/2025. 51k. Статистика. Статья: Переводы, Публицистика Переводы	Скачать FB2 Ваша оценка:

Ремезов Митрофан Нилович Ли-Хун-Чанг

Ли-Хунъ-Чангъ.

Ремезов Митрофан Нилович
Ли-Хун-Чанг