Рёскин Джон
Антверпенский ковач

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    The smith of Antwerp.
    Исторический рассказ.
    Текст издания: журнал "Исторический вестник", 1901.

   

АНТВЕРПЕНСКІЙ КОВАЧЪ

(The smith of Antverp)

ИСТОРИЧЕСКІЙ РАЗСКАЗЪ
ДЖОНА РЁСКИНА

ПЕРЕВОДЪ СЪ АНГЛІЙСКАГО

Приложеніе къ журналу "ИСТОРИЧЕСКІЙ ВѢСТНИКЪ"

С.-ПЕТЕРБУРІЪ
ТИПОГРАФІЯ А. С. СУВОРИНА. ЭРТЕЛЕВЪ ПЕР., Д. 13
1901

I.
Квинтинъ въ мастерской.

   Въ жаркій полдень 1486 года, въ просторной, но невысокой мастерской, на одной изъ узкихъ улицъ, составляющихъ кварталъ Антверпена, занятый различными корпораціями желѣзодѣлателей, ученики и подмастерья дѣятельно работали. Пламя горна дрожало на солнцѣ, которое проникало черезъ громадныя оконныя рамы безъ стеколъ, пересѣкая широкими лучами воздухъ, наполненный пылью.
   На скамейкѣ, помѣщавшейся подъ однимъ изъ такихъ отверстій, сидѣлъ, съ карандашемъ въ рукахъ, рисуя съ кропотливой тщательностью модель,-- Іаковъ ванъ-Изендикъ, свободный мастеръ корпораціи ковачей. Это было одно изъ богатыхъ ажурныхъ желѣзныхъ издѣлій, какими мы можемъ любоваться еще теперь во всѣхъ маленькихъ городахъ Нидерландовъ, и самыя скромныя изъ нихъ недоступны таланту новѣйшихъ мастеровъ. Онъ былъ такъ поглощенъ этой тонкой работой, что его ухо казалось нечувствительнымъ къ шуму раздувальныхъ мѣховъ, къ веселымъ соразмѣрнымъ ударамъ молотовъ и скрежету напилковъ, приводимыхъ въ движеніе вокругъ него полдюжиною сильныхъ рукъ. Съ своей стороны рабочіе, казалось, ничуть не стѣснялись присутствіемъ ихъ хозяина, такъ какъ они смѣялись и размѣнивались, безъ малѣйшаго стѣсненія, грубыми шутками. Отъ времени до времени, ихъ голоса соединялись въ одинъ хоръ, увлекаясь пѣніемъ одного ихъ народныхъ припѣвовъ эпохи, припѣва, подъ который работалъ въ тактъ одинъ изъ ихъ товарищей, молодой человѣкъ, двадцати двухъ лѣтъ, съ развитымъ торсомъ, мягкими движеніями и широкимъ лбомъ. Въ манерѣ, съ которой онъ владѣлъ молотомъ и вырѣзалъ фантастическіе листья въ граціозную спираль изъ куска невыдѣланнаго желѣза, покраснѣвшаго на огнѣ, было столько же силы, сколько ловкости. Это было не что иное, какъ скрѣпа, и, однако, сколько воображенія и изобрѣтательности выказалъ онъ, работая надъ этимъ упорнымъ металломъ.
   -- Это слишкомъ хорошо для пяти грошей, Квинтинъ,-- сказалъ одинъ сѣдоватый рабочій молодому человѣку, когда тотъ опустилъ горячій металлъ въ сосудъ для отливки желѣза, стоявшій около его наковальни.
   -- Не безпокойся объ этомъ, Ливіенъ, это для двери церковной рѣшетки, и, быть можетъ, моя работа избавитъ тебя отъ года чистилища. Впрочемъ, хозяинъ Изендикъ развѣ не говоритъ всегда, что фунтъ металла стоитъ унціи таланта, кромѣ того, изобрѣтательность ничего не стоитъ.
   -- Для тебя, быть можетъ, господинъ Квинтинъ, но посмотри туда, на хозяина, какъ онъ ломаетъ себѣ голову надъ рисункомъ покрышки для колодца, которую хочетъ соорудить корпорація въ честь Богородицы, и не говори мнѣ больше, что изобрѣтательность ничего не стоитъ.
   Квинтинъ Мессисъ разсмѣялся и, положивъ свой молотъ, направился къ столу, за которымъ сидѣлъ мастеръ Изендикъ, внимательно разсматривая свой рисунокъ. Молодой человѣкъ почтительно снялъ шапку, приблизясь къ старому ковачу.
   -- Достойный учитель!-- сказалъ онъ, наконецъ, видя, что старикъ былъ слишкомъ поглощенъ, чтобы замѣтить его присутствіе.
   Іаковъ Изендикъ поднялъ глаза съ мрачнымъ видомъ, но, когда онъ замѣтилъ откровенное и открытое лице своего молодого товарища, его лобъ прояснился.
   -- Ну, Квинтинъ,-- сказалъ онъ,-- что тебѣ нужно?
   -- Вы знаете, что въ будущемъ мѣсяцѣ меня должны принять мастеромъ въ корпорацію, а прежде, чѣмъ быть принятымъ, мнѣ надо представить мое образцовое произведеніе.
   Старикъ сдѣлалъ утвердительный знакъ.
   -- Я хочу попросить у васъ одолженія. Довѣрьте мнѣ работу покрышки на колодезь. Это случай для меня показать, что я сумѣлъ воспользоваться уроками мастера Изендика, и я не хотѣлъ бы его пропустить.
   Старикъ былъ польщенъ.
   -- Клянусь святымъ Элоидіемъ,-- сказалъ онъ послѣ нѣкотораго молчанія,-- я думаю, что ты, Квинтинъ, исполнишь это такъ же хорошо, какъ лучшій ковачъ Антверпена. Откровенно говоря, мои проекты не стоятъ уже того, что прежде. Да вотъ, посмотри: для утренней работы, мнѣ кажется, это не очень-то важно.-- Сказавъ эти слова, онъ оттолкнулъ рисунокъ.-- Возьми карандашъ, и посмотримъ, какъ-то ты справишься, мой мальчикъ.
   Квинтинъ не ожидалъ второго приглашенія, но, приблизивъ скамейку къ столу, онъ взялъ хорошій листъ веленевой бумаги изъ тѣхъ, которые были тамъ разложены, и послѣ нѣсколькихъ неопредѣленныхъ и легкихъ штриховъ онъ быстро и рѣшительно началъ рисовать. По мѣрѣ того, какъ карандашъ двигался подъ его пальцами, его лицо покрывалось румянцемъ, а глаза оживлялись.
   Слѣдя за успѣхомъ рисунка, старикъ одобрительно улыбался. Сначала это была простая остроконечная арматура, состоящая изъ четырехъ группъ колоннъ. Отъ капители этихъ колоннъ начинались желѣзныя связки, переплетавшіяся съ уступами, направлявшимися сверху внизъ, чтобы дать упоръ колоннамъ, вмѣстѣ съ тѣмъ образуя бесѣдку изъ желѣзныхъ вѣтвей. Еще другія связки, но противоположнаго изгиба, уравновѣшивали внутреннее размѣщеніе. Затѣмъ желѣзное дерево раскрывало свои листья въ острую пирамидальную спираль, насколько это допускало расположеніе частей постройки, и съ каждой угольной колонны, уступовъ и остроконечныхъ арокъ подымались хрупкіе шпицы, покрытые желѣзными листьями, въ свободномъ и фантастическомъ изобиліи, которые увѣнчивали каждую оконечность. Наконецъ на лиственныхъ завиткахъ было помѣщено изображеніе легендарнаго, вооруженнаго великана города, въ тотъ моментъ, когда онъ бросаетъ вызовъ своимъ противникамъ.
   Пріятно было видѣть, съ какой искренной радостью любовался старикъ на быструю способность пониманія и на увѣренность руки своего любимаго ученика.
   -- Посмотрите на это!-- закричалъ онъ ученикамъ и подмастерьямъ, приблизившимся, мало-по-малу, къ столу,-- Сколько времени потребовалось бы упражняться съ молотомъ и клещами тебѣ, Ліевинъ, Грасбекъ, или тебѣ, Гриль Скуаптеръ, прежде чѣмъ такія мысли появились бы въ одной изъ вашихъ тупыхъ головъ.
   Ліевинъ, пожавъ плечами, отвѣтилъ:
   -- Я могу владѣть молотомъ съ большей смѣлостью, чѣмъ лучшій изъ присутствующихъ, мастеръ Изендикъ, и я не уступлю ни въ какой желѣзной работѣ даже рабочему корпораціи, естественно, исключая завзятаго мастера, но я не могу не уступить Квинтину въ такихъ мелочахъ: я это знаю и безъ того, чтобы мнѣ говорили объ этомъ. Но смотрите, вотъ заказчики.-- И безъ малѣйшей злобы онъ отошелъ отъ стола въ тотъ моментъ, какъ пожилой горожанинъ, съ важнымъ видомъ, одѣтый въ длинную, коричневую, суконную, подбитую горностаемъ одежду, уже вошелъ въ мастерскую подъ руку съ граціозной молодой дѣвушкой.
   -- Добрый день вамъ, господинъ ванъ-Твильтъ, и вамъ тоже, дѣвица Алита,-- сказалъ старый ковачъ, спѣша на встрѣчу прибывшимъ.-- Чему обязана моя бѣдная мастерская, что вы ее осчастливили своимъ посѣщеніемъ?
   При имени Алиты Квинтинъ Мессисъ поднялъ глаза, предварительно покраснѣвъ, потомъ внезапная блѣдность покрыла его щеки. Но какъ ни было велико его волненіе, онъ быстро овладѣлъ имъ и казался совершенно погруженнымъ въ свой рисунокъ.
   -- Я пришелъ подвергнуть твой талантъ испытанію, мастеръ Изендикъ. Моя Алита, какъ всегда своевольная, пожелала имѣть желѣзную застежку къ молитвеннику, который Мартинъ ванъ-деръ-Гоезъ разрисовалъ для нея. Я хотѣлъ сдѣлать золоченую застежку, такъ какъ книга заслуживаетъ таковой.
   Алита, не говоря ни слова, вынула молитвенникъ, крытый бархатомъ, изъ мѣшечка, висящаго на ея поясѣ.
   -- Вся цѣна состоитъ въ работѣ, а не въ металлѣ,-- сказалъ ковачъ, взявъ книгу. Сначала онъ набожно перекрестился и затѣмъ открылъ ее съ предосторожностью, безъ сомнѣнья, опасаясь, чтобы его почернѣвшія руки не загрязнили пергамента.
   -- Это -- рѣдкій молитвенникъ, очень хорошо написанный и дивно разрисованный, но у меня есть подмастерье, который украситъ его застежками, столь прекрасными, что изображенія на нихъ будутъ сдѣланы, какъ бы рукою самого мастера, Іоганна ванъ-Эйка. И онъ указалъ головою на столъ, за которымъ работалъ Квинтинъ.
   Теперь пришла очередь краснѣть Алитѣ.
   -- Не правда ли, Алита, это тотъ самый молодой человѣкъ, который выковалъ замокъ для нашего бѣльеваго шкафа?-- спросилъ ванъ-Твильтъ, послѣ того какъ окинулъ взглядомъ Квинтина.
   -- Я думаю, отецъ, что это онъ,-- отвѣчала Алита голосомъ, который она силилась сдѣлать безразличнымъ.
   -- Иди сюда, Квинтинъ,-- закричалъ ему старый мастеръ,-- и скажи, хочешь ли ты взять эту работу. А если онъ не захочетъ,-- продолжалъ мастеръ, оборачиваясь къ ванъ-Твильту,-- то вамъ придется отправиться въ другую мастерскую въ этой же улицѣ, такъ какъ мои пальцы слишкомъ грубы для такой филиграной работы.
   Прежде чѣмъ мастеръ окончилъ говорить, Квинтинъ былъ уже возлѣ Алиты, и такъ какъ она протянула молитвенникъ, то ихъ руки встрѣтились. Лицо Квинтина снова покрылось краской въ то время, какъ блѣдныя щеки Алиты окрасились живымъ румянцемъ.
   -- Я сдѣлаю, какъ могу лучше,-- сказалъ онъ,-- чтобы украсить книгу застежкой, достойной руки, которая будетъ ею владѣть.
   Послѣднія слова онъ прибавилъ такимъ тихимъ голосомъ, что одна Алита могла ихъ слышать.
   -- Остерегись, чтобы съ нимъ не случилось чего нибудь въ твоихъ рукахъ, молодой человѣкъ,-- сказалъ живо ванъ-Твильтъ, когда увидѣлъ, что Квинтинъ положилъ книгу въ карманъ своей куртки.
   -- Ничего не бойтесь, господинъ ванъ-Твильтъ,-- возразилъ онъ, и послѣ долгаго взгляда на Алиту онъ вернулся къ своему рисунку.
   -- Принеси это ко мнѣ, на набережную близъ двора Англійской Ганзы, въ домъ подъ изображеніемъ Лисицы.
   -- Я знаю домъ,-- отвѣтилъ Квинтинъ,-- дѣвица Алита не долго будетъ ожидать своей книги.
   Граціозная молодая дѣвушка спокойно улыбнулась; но быстрый взглядъ, брошенный изъ-подъ ея длинныхъ черныхъ рѣсницъ, встрѣтилъ взглядъ Квинтина, который тоже улыбался, снова взявъ въ руки свой карандашъ.
   Ванъ-Твильтъ и его дочь вышли. Ученики и подмастерья возвратились къ прерванной работѣ. Старый мастеръ снова занялъ мѣсто около Квинтина, и солнечные лучи, падая на его плѣшивый лобъ и согрѣвъ его кровь, которую годы начали леденить, навели на него сонъ. Квинтинъ поднялъ глаза отъ рисунка и видя, что старикъ спитъ, вынулъ книгу Алиты со своей груди и принялся цѣловать ее тысячу и тысячу разъ. Весь день онъ не работалъ болѣе надъ рисункомъ покрышки для колодца. Въ его умѣ былъ только единственный, неизмѣнный образъ ангела съ сѣрыми глазами, окаймленными синевато-черными рѣсницами, съ нѣжными округленными щеками, съ прекрасными золотисто-каштановыми волосами, и хорошенькимъ ртомъ, выказывающимъ большее расположеніе къ веселью и упрямству молодыхъ дѣвушекъ, чѣмъ стремленіе къ небесному идеалу. И какъ онъ ни силился, работая, прогнать эту сладкую мечту, непослушный карандашъ изображалъ лишь образъ, который былъ въ его сердцѣ, чему онъ не могъ сопротивляться. Наконецъ онъ сдался и принялся рисовать ангеловъ въ различныхъ положеніяхъ, но всѣ они были съ лицомъ Алиты ванъ-Твильтъ.
   

II.
Пріемъ въ мастера.

   Мѣсяцъ, протекшій между только что разсказаннымъ событіемъ и представленіемъ Квинтина, какъ кандидата на званіе мастера, прошелъ очень быстро. Ежедневно и въ продолженіе цѣлаго дня Квинтинъ работалъ въ мастерской Изендика надъ покрышкой колодца, которую онъ разсчитывалъ сдѣлать своей образцовой работой и доказать, что онъ достоинъ быть принятымъ въ качествѣ свободнаго мастера корпораціи великихъ ковачей. Каждый день, когда горнъ для кованія гасилъ свой огонь въ опредѣленный статутомъ корпораціи часъ для прекращенія работы, Квинтинъ возвращался въ свое жилище, подъ изображеніемъ обезьяны, въ улицѣ Дубильщиковъ. Это помѣщеніе онъ раздѣлялъ съ своей старой матерью, оставшейся вдовою, и обыкновенно посвящалъ свои вечера чтенію ей какихъ нибудь отрывковъ изъ рукописей, составлявшихъ ихъ маленькую библіотеку. Печатныя книги были еще слишкомъ дороги для средствъ труженика. Правда, что рукописи были еще дороже, но Іоганнъ Мессисъ, отецъ Квинтина, такъ же, какъ и онъ, обработывавшій желѣзо, былъ до такой степени страстнымъ любителемъ литературы, что съ помощью экономіи и сбереженій онъ сдѣлался обладателемъ нѣсколькихъ томовъ. У него были "Рейнеке-Лисъ" (старый Лисъ фламандскаго происхожденія) съ продолженіемъ Вильгельма ванъ-Утенгова; фламандское изложеніе: "Флоры и бѣлаго цвѣтка", самаго утонченнаго и превосходнаго романа XII вѣка; одна или двѣ стихотворныя хроники; нѣкоторыя изъ компиляцій по естественной исторіи Мерлантаи "Золотая легенда". Но теперь эти пріятные вечера, посвященные чтенію, окончились, и старая мать должна была вертѣть свою прялку въ безмолвіи, въ то время, какъ Квинтинъ работалъ на маленькомъ горнѣ, который онъ помѣстилъ въ своей комнатѣ. Если днемъ онъ работалъ для славы, то вечерняя работа посвящалась любви. Онъ рѣшилъ окончить застежку для молитвенника Алиты достаточно во время, чтобы имѣть возможность представить ее молодой дѣвушкѣ въ тотъ день, когда онъ будетъ принятъ вольнымъ мастеромъ въ корпорацію. Затѣмъ къ любимому труду онъ прибавилъ отъ себя легкую шкатулку рѣдкой работы, предназначенную для храненія книги его дамы сердца.
   Можно подумать, что онъ обнаружилъ весь свой талантъ, все свое самое граціозное воображеніе въ этихъ двухъ работахъ, которыя обѣщали быть чудомъ ловкости и изобрѣтательности. Каждая застежка представляла ангела въ гнѣздѣ, окруженномъ листьями и цвѣтами, а вокругъ шкатулки вилась гирлянда рельефныхъ листьевъ, изгибавшаяся внутри и снаружи сводовъ маленькихъ готическихъ нишъ, украшенныхъ густолиственными уступами и цвѣточками. Чудно было видѣть, что такая совершенная отдѣлка дана такимъ мелочнымъ подробностямъ и такому упорному металлу. Самъ Челлини не отрекся бы отъ этой работы, хотя критиковалъ бы, безъ сомнѣнія, матеріалъ. Но желѣзо лучше подходило къ природѣ болѣе грубыхъ фламандцевъ, какъ золото, серебро, драгоцѣнные камни и блестящія эмали -- къ флорентинцамъ, предававшимся роскоши. Этой работы Квинтинъ никому не показывалъ, даже своей матери. Онъ хранилъ ее въ тайнѣ, какъ и свою любовь; никто объ этомъ ничего не зналъ, кромѣ него и Алиты, двухъ лицъ, наиболѣе заинтересованыхъ вещью. Но успѣхи покрышки колодца не были тайной, по крайней мѣрѣ, мастерской Изендика. Хозяинъ, подмастерьи и ученики смотрѣли на эти успѣхи съ одинаковымъ любопытствомъ, одинаковымъ интересомъ и съ меньшей ревностью, какую можно было бы ожидать отъ общества различнаго состава. Но въ то время, когда каждая корпорація управлялась сама собою, современная лихорадочная и почти жестокая конкуренція, требующая большого искусства, при пониженіи цѣны, возстановляющая въ наши дни рабочаго противъ рабочаго, едва была извѣстна, по крайней мѣрѣ, среди членовъ одной и той же корпораціи, хотя въ средѣ низшихъ обществъ того же самаго ремесла часто поднимались ссоры и тяжбы по случаю нарушеній, производимыхъ каждой изъ другихъ отдѣльныхъ вѣтвей.
   Пока мы слѣдимъ за переходомъ Квинтина Мессиса отъ второстепеннаго положенія къ болѣе высшему, будетъ не безполезно сдѣлать здѣсь нѣкоторыя общія замѣтки относительно системы корпораціи.
   Во всѣхъ странахъ Европы, съ перваго возрожденія работы въ нашемъ современномъ обществѣ, искусство, торговля и промышленность были раздѣлены на корпораціи, извѣстныя у англо-саксонцевъ подъ названіемъ Guilds, у итальянцевъ Mestiere, у французевъ Mйtiers, у фламандцевъ Nehringen и Ombachten, у англичанъ Grafts, или Mysteries (отъ итальянскаго Mestiere), и въ Шотландіи также Guilds. Корпораціи лондонскаго Сити представляютъ послѣдніе признаки этихъ ассоціаціи, прежде столь могущественныхъ. Повсюду онѣ рушились подъ тяжестью прогресса торговли и отъ легкости сообщеній между различными частями государства и даже между различными государствами. Но въ ту эпоху, когда происходила наша исторія и даже уже полутора вѣка ранѣе, система ассоціаціи была въ полной силѣ. Это было обдуманное усиліе, организованное для того, чтобы сдѣлать правильной промышленность, чтобы соразмѣрить произведеніе съ потребленіемъ, чтобы уменьшить зло конкуренціи и быть насторожѣ противъ пагубныхъ послѣдствій отъ превратности торговли. Слѣдовательно теорія тѣхъ временъ была совершенно противоположна нашей настоящей политической экономіи. "Не позволять дѣлать, кто что хочетъ", было правиломъ той эпохи, тогда какъ "позволять дѣлать" -- правило нашей экономической школы.
   Каждая вѣтвь торговли была отдѣлена, каждый родъ производства, каждое искусство и ремесло имѣли свою корпорацію. Они были всѣ управляемы по одному образцу, и изумительно, насколько мало они отличались въ подробностяхъ во Франціи, Англіи, Германіи и Нидерландахъ, съ эпохи Филиппа-Августа, когда Этьенъ Нуало сосоставилъ "Книгу ремеслъ", до революціи. Каждая корпорація имѣла своего начальника, называемаго капитаномъ, старшиною или хранителемъ, свой совѣтъ присяжныхъ, своихъ инспекторовъ, своего казначея, своего капеллана, своихъ подчиненныхъ агентовъ, свой большой залъ для собраній, свои періодическія празднества, свои процессіи въ часовню своего святого покровителя, свои книги статутовъ, съ правилами дисциплины для учениковъ (число которыхъ было строго опредѣлено, для рабочихъ часовъ, для способа производства, постановленій, относящихся къ торговлѣ), наконецъ свою кассу для стариковъ, вдовъ и сиротъ и свои особыя украшенія для похоронъ.
   Каждая корпорація охраняла интересы своихъ членовъ; она приходила къ нимъ на помощь, со дня рожденія ихъ дѣтей до собственной ихъ смерти. Пришло время, когда способъ ограниченій этой системы сдѣлался несоотвѣтственнымъ съ соціальными отношеніями, когда неудобства его чувствовались болѣе, чѣмъ выгоды. Но въ продолженіе долгаго времени онъ имѣлъ очевидное превосходство, и волею или неволею всѣ усилія соціалистовъ нашихъ дней стремятся лишь воскресить эту старинную систему. Всѣ торговые союзы, всѣ ассоціаціи только попытки со стороны рабочихъ возстановить ее. Они терпятъ и должны терпѣть неудачу, потому что условія задачи измѣнились. Въ то время корпораціи дѣйствовали согласно и плодотворно, не было, какъ теперь, между хозяиномъ и рабочими преграды, ни накопленія капитала въ однѣхъ рукахъ, ни сложныхъ всемірныхъ торговыхъ развѣтвленій, и даже сравнительно не было дѣлъ между городами.
   Фландрія и Брабантъ были твердыней этой системы. Во Фландріи, главнымъ образомъ, дѣйствовали корпораціи Брюгге, Гента, Ипра, которыя первыя добились свободы своихъ городовъ и старались ее удержать противъ враждебныхъ дѣйствій двора. Цѣлыя царствованія Филиппа Добраго и его сына Карла Смѣлаго -- государей Фландріи и Брабанта, именно передъ эпохой нашего разсказа, были постоянной борьбой съ этимъ смѣлымъ, неугомоннымъ и хорошо вооруженнымъ сословіемъ упорныхъ гражданъ. Въ Брабантѣ ихъ политика была менѣе дѣятельна, но ихъ общественное значеніе тѣмъ болѣе увеличилось, и финансы пріобрѣли болѣе цвѣтущее положеніе.
   Корпорація ковачей была самой главной, или величайшей корпораціей Антверпена, и подѣ ихъ зависимостью состояли многочисленныя низшія общины, занимающіяся тѣми же металлическими работами, къ нимъ принадлежали сословія оружейниковъ, какъ, напримѣръ, производители панцырей, кольчугъ, шлемовъ, щитовъ, пряжекъ, а также сословія ноженщиковъ и многихъ другихъ. Всѣ должны были являться на періодическія празднества общины, чтобы выслушать приказаніе старшины ковачей и итти за нимъ въ процессіяхъ, въ которыхъ принимали участіе ремесленныя корпораціи, присутствовать съ нимъ у обѣдни, на похоронахъ и на другихъ религіозныхъ службахъ въ часовнѣ св. Элоидія, покровителя ковачей.
   Наконецъ наступилъ день принятія Квинтина въ корпорацію. Главные ея члены собрались въ большой залѣ. Старшина занялъ мѣсто подъ балдахиномъ, которое было ему предназначено. Вокругъ его помѣстились присяжные, или совѣтники, затѣмъ инспекторы, обязанность которыхъ состояла наблюдать за мастерскими различныхъ мастеровъ, чтобы убѣдиться въ ихъ повиновеніи статуту и недопущеніи никакихъ обмановъ и мошенничествъ въ работѣ. Потомъ стояли знаменоносецъ, держащій флагъ съ гербомъ корпораціи, наконецъ трубачи, виночерпій и шутъ.
   Еще теперь можно видѣть въ Нидерландахъ много такихъ высокихъ и обширныхъ залъ, могущихъ легко дать намъ понятіе о той залѣ, въ которую былъ введенъ сильно взволнованный Квинтинъ Мессисъ. Балки потолка упираются на боковые столбы, съ рельефной рѣзьбою, окна украшены гербами, громадный дубовый каминъ украшенъ рѣзьбою, изображающей сцены изъ какой нибудь легенды или изъ библіи. Тамъ же можно видѣть мѣсто подъ балдахиномъ для старшины, длинныя тяжелыя скамьи со столами, широкій шкафъ корпораціи, наполненный парадной посудой, наслѣдствомъ длиннаго ряда умершихъ членовъ, или подарками, данными въ дни свадебъ и крестинъ, или въ память похоронъ, наконецъ приношеніями, насильственно взятыми съ нѣкоторыхъ знаменитостей по ремеслу. Кромѣ того, виднѣются на стѣнахъ кордуанскія кожи тисненныя и золоченыя. Все это составляло живописное цѣлое, гармонирующее съ богатствомъ суровыхъ костюмовъ служащихъ и членовъ корпораціи, съ массивными головами и строгими лицами, какія намъ передали, какъ типы старинныхъ горожанъ сѣвера, ванъ-Эйкъ и самъ Мессисъ, Мемлингъ Гольбейнъ, Рембрандтъ и ванъ-деръ-Гельстъ. Можно ли удивляться, что искусство живописи такъ быстро достигло процвѣтанія въ подобной средѣ, даже если бы внѣ ея оно не нашло болѣе обильной и возбуждающей пищи?
   Наступилъ моментъ, когда Квинтинъ былъ позванъ; онъ приблизился въ сопровожденіи своихъ двухъ поручителей, стараго Изендика и одного изъ его сотоварищей по ремеслу, Мартина Іонселя. Первый засвидѣтельствовалъ его принятіе къ себѣ, какъ ученика, его доброе и честное поведеніе въ продолженіе шести лѣтъ, которыя онъ провелъ въ домѣ и на глазахъ хозяина. Реестръ корпораціи подтвердилъ его принятіе въ качествѣ рабочаго, слѣдовательно, ему оставалось лишь представить образцовую работу для того, чтобы попасть въ мастера.
   -- Она слишкомъ велика, чтобы принести ее въ этотъ залъ,-- сказалъ Изендикъ, когда услышалъ, что ее торжественно требовали.-- но если почтенный старшина, присяжные и инспектора пожелаютъ пройти въ мою мастерскую, они могутъ тамъ ее видѣть. Всѣ же, кто захотятъ, могутъ слѣдовать,-- прибавилъ онъ,-- такъ какъ св. Элоидій хорошо знаетъ, что Квинтинъ, не краснѣя, можетъ показывать свое произведеніе всѣмъ, даже брабантскимъ ковачамъ, хотя послѣдніе, признаюсь, могутъ съ нимъ потягаться относительно работы молотомъ.
   Тогда толпа бородатыхъ и одѣтыхъ въ длинныя одежды членовъ корпораціи двинулась длинной вереницей. Служащіе въ корпораціи шли впереди, потому что въ это счастливое время наблюдали еще чинопочитаніе. Они направились въ мастерскую ванъ-Изендика, гдѣ блестящее и доведенное до совершенства произведеніе Квинтина выставляло свою фантастическую, запутанную и, вмѣстѣ съ тѣмъ, гармоничную работу. Долгія, горячія восклицанія привѣтствовали молодого, гордаго своимъ успѣхомъ, ковача. Старшина Доркъ ванъ-деръ-Даль поклялся святымъ Элоидіемъ, что онъ никогда не видѣлъ прекраснѣе образцоваго произведенія, и его воспоминанія о корпораціи и ея работахъ относились до временъ добраго герцога Филиппа. Инспектора попробовали каждую заклепку и каждое гнѣздо и объявили работу настолько солидной, насколько оригинальной по рисунку. Шутъ подбросилъ свою дурацкую шапку и объявилъ, что было бы удовольствіемъ повѣситься на такой прекрасной висѣлицѣ. Корпорація рѣшила признать работу Квинтина достойной ихъ обѣта въ честь Богородицы и опредѣлила, что торжественная процессія ремесленной корпораціи будетъ присутствовать при установленіи работы Квинтина, въ день праздника Благовѣщенія.
   Потомъ, подъ звуки трубъ, при развѣвающихся флагахъ, корпорація вернулась въ залу засѣданія, и тамъ старшиною были громко прочитаны статуты. Затѣмъ Квинтинъ Мессисъ, положивъ одну руку на Евангеліе, а другую -- на книгу статутовъ корпораціи, произнесъ слѣдующую клятву:
   "Во имя Отца, Сына и Святаго Духа, Единаго Бога въ трехъ лицахъ, этотъ уставъ наша община постановила и сохраняетъ для руководства своего поведенія. Съ Божіей милостью, мы клянемся посвятить наши сердца, нашу жизнь и наше имущество на службу нашему благородному принцу, герцогу Бургундіи, Мекленбурга и Брабанта, чтобы онъ сохранилъ уваженіе и расположеніе къ намъ самимъ и доброму городу Антверпену".
   Произнеся эту клятву, Квинтинъ Мессисъ сдѣлался мастеромъ.
   

III.
У Алиты.

   Домъ Керюина ванъ-Твильта былъ расположенъ напротивъ Шельды, въ самомъ центрѣ движенія и суматохи набережной. Ванъ-Твильтъ былъ одинъ изъ значительныхъ членовъ корпораціи купцовъ, которые занимали первое мѣсто среди торговыхъ товариществъ старинной части города. Съ каждымъ годомъ богатство и значеніе этой корпораціи увеличивалось пропорціонально росту торговли города. Повышеніе Антверпена соразмѣрялось шагъ за шагомъ съ упадкомъ Брюгге. Не болѣе полувѣка послѣ эпохи нашего разсказа, дѣла послѣдняго получили смертельный ударъ, и первый достигъ апогея своей дѣятельности и своего торговаго значенія, потокъ благоденствія началъ приближаться къ Шельдѣ и удаляться отъ Шлюиза. Послѣдовательныя занесенія топкой грязью дѣлали постепенно доступъ въ гавань Даммъ опаснымъ для тяжело нагруженныхъ кораблей. Но песокъ, естественный врагъ Брюгге, былъ менѣе пагубенъ, чѣмъ буйство и наглость его собственныхъ сыновъ, оттолкнувшихъ отъ себя своимъ вымогательствомъ корпораціи иностранныхъ купцовъ, черезъ которыхъ производилась вся внѣшняя торговля этой эпохи, чѣмъ вызвали окончательную немилость въ сердцѣ герцога Карла. Послѣдній никогда не былъ такъ счастливъ, какъ тогда, когда жаловалъ Антверпену свое благоволеніе въ ущербъ его фламандской соперницѣ. Гвичарденъ, посѣтившій въ XVI столѣтіи Нидерланды, разсказывалъ, какое удивленіе и восхищеніе вызвали въ немъ, обитателѣ самаго пышнаго и цвѣтущаго города Италіи, промышленность, великолѣпіе, богатство и веселая, свободная и утонченная жизнь Антверпена.
   Уже въ эпоху нашего разсказа Шельда отвлекала множество кораблей изъ Шлюиза, и такъ какъ Квинтинъ проходилъ по набережной, чтобы попасть къ дому ванъ-Твильта, то его глазъ, уже глазъ художника, былъ очарованъ оживленной и разнообразной картиной, какую представляла рѣка. Позади селеній и шпалеръ изъ тополей противоположнаго берега медленно садилось солнце, и его лучи купали въ горячемъ свѣтѣ высокіе шпицы горделивыхъ жилищъ, расположенныхъ вдоль рѣки, прорѣзанные многочисленными окнами съ возвышавшимися журавлями. Эти дома были окрашены въ различныя краски, согласно фантазіи ихъ владѣльцевъ. На нѣкоторыхъ окнахъ висѣли дорогія драпировки, аррасскія и ипрскія вышивки, турецкіе или персидскіе ковры, другіе были украшены ползучими растеніями, образовывавшими рамку изъ зелени и блестящихъ цвѣтовъ для какой нибудь прекрасной головки фламандки въ кружевномъ чепцѣ съ висящими въ ушахъ длинными золотыми серьгами. Надъ большей частью дверей качались изображенія животныхъ, иноземныхъ птицъ, святыхъ или геральдическихъ чудовищъ, привѣшенныхъ на желѣзныхъ крючкахъ фантастической работы. На краю крышъ выступали оригинальные желоба и забавной формы металлическія рыльца сточныхъ трубъ. Линіи домовъ преломлялись широкими выступами сложной формы. Тутъ и тамъ гербъ указывалъ на мѣстопребыванія какой нибудь Ганзы, генуэзской, венеціанской, флорентійской, англійской или восточной. На широкой, тихой рѣкѣ стояли на якорѣ въ нѣсколько рядовъ голландскія суда, съ приподнятымъ килемъ и округленной кормой; длинныя, тонкія генуэзскія галеры, испанскія каравеллы, нормандскіе шюиты, венеціанскія карраки и бракоцци, съ раскрашенными парусами, которые дѣлали ихъ похожими на чудовищныхъ ястребовъ; тяжелые англійскіе галіоты изъ Равенсбурга и Сандвича, или изъ другихъ южныхъ или восточныхъ гаваней, засыпанныхъ нынче, которыя не служатъ болѣе стоянкой судамъ. На корабляхъ раздавались хриплые крики и грубое пѣніе матросовъ, тянувшихъ канаты или маневрировавшихъ со шпилемъ; большая толпа наполняла палубу, такелажъ былъ украшенъ вымпелами яркихъ цвѣтовъ, мачты, реи и снасти выдѣлялись опредѣленными и затѣйливыми линіями на горизонтѣ, покраснѣвшемъ отъ заходящаго солнца. Вдоль набережныхъ волновалась нестройная толпа праздныхъ матросовъ, носильщиковъ, согнувшихся подъ ношей, тяжело нагруженныхъ возовъ, мелкихъ продавцовъ, выкрикивавшихъ сосиски, пироги, пиво и можжевеловую водку. Все это двигалось среди дѣйствовавшихъ крановъ, тюковъ и ящиковъ, которые серіозные купцы съ реестромъ въ рукахъ пересчитывали и нумеровали. Эта сцена представляла разнообразное и постоянно мѣняющееся цѣлое, въ родѣ калейдоскопа костюмовъ различныхъ національностей: армянъ, мавровъ, грековъ, итальянцевъ, голландцевъ, англичанъ и т. д., сновавшихъ, въ полномъ смыслѣ слова, по морю въ это время рискованныхъ предпріятій.
   Нѣтъ ничего удивительнаго, что, при видѣ этого, артистическая натура Квинтина почувствовала себя въ высшей степени возбужденной, но, какъ ни было интересно зрѣлище, онъ не остановился полюбоваться имъ. Напротивъ, онъ ускорилъ шаги, держа подъ рукою шкатулку, давая обѣты, чтобы счастливый случай помогъ ему вручить ее лично молодой дѣвушкѣ и насладиться ея восторгомъ, чувствовать на себѣ отблескъ ея удовольствія, причиненнаго произведеніемъ. Наконецъ онъ достигъ дома. Художникъ, составлявшій вывѣску Лисы, висящую надъ дверью, заимствовалъ изъ великой фламандской поэмы видъ и положеніе фигуры Лиса, когда онъ съ глубокимъ поклономъ и съ шапкой въ рукѣ представляется его величеству Льву. Можетъ быть, это былъ хитрый намекъ на достоинства купца. Самый нижній этажъ былъ предназначенъ для дѣлъ. Онъ былъ переполненъ приказчиками, тюками съ товарами, капитанами дальнихъ плаваній различныхъ національностей. Посреди всего этого ходилъ взадъ и впередъ обремененный дѣлами самъ Керюинъ ванъ-Твильтъ, истинное воплощеніе богатства и торговой важности.
   Квинтинъ доложилъ о себѣ самъ такъ же, какъ и о своемъ порученіи, но его отослали отрывистымъ тономъ къ младшему приказчику, который получилъ распоряженіе отвести его къ дѣвицѣ Алитѣ. Фортуна была къ нему милостива, и онъ могъ видѣть Алиту одну.
   Алита была въ одной изъ комнатъ перваго этажа, выходившихъ на рѣку. Около нея лежало вышиванье, а у ея ногъ -- лютня, но ея мысли были далеко отъ шелка и отъ сандала, отъ пьесы, которую она только что играла, и старинныхъ романсовъ. Убранство комнаты носило отпечатокъ вкуса владѣльца дома. Художество и спекуляція раздѣляли умъ ванъ-Твильта. Его торговыя сдѣлки съ Италіей позволяли ему вполнѣ удовлетворять свой вкусъ. Стѣны были завѣшены ипрскими цвѣтными вышивками, представлявшими исторію Давида. Богатый восточный коверъ покрывалъ середину комнаты. Вокругъ высокаго камина, рѣзнаго дуба, былъ повѣшенъ рядъ живописныхъ картинъ на деревѣ, школы ванъ-Эйка, представлявшихъ искушеніе и побѣду цѣломудренной Сусанны. Въ одномъ альковѣ, служащемъ часовней, виднѣлся открытый складень. На одной изъ его половинокъ было изображено Благовѣщеніе, а на другой св. Іоаннъ Креститель, проповѣдывающій въ пустынѣ. Въ серединѣ же Рождество Христово, божественной красоты и ясности, которое было не иначе, какъ кисти блаженнаго монаха изъ Фьезоле. Посрединѣ комнаты, надъ каминомъ, висѣло пано, изображающее улыбающуюся, спокойную, граціозную фигуру Богородицы, написанную Беллини старшимъ, предоставляя, такъ сказать, угадывать въ его пылкой мысли строгую красоту и полное сіяніе Джіоргоне и Тиціана. Около Алиты на столѣ съ инкрустаціей, на манеръ Веронеза, находился складень, украшенный живописью, взятой изъ исторіи св. Маріи Египетской. Были тамъ еще другія картины, размѣщенныя понемногу вездѣ, какъ на потолкѣ, такъ и на дверяхъ шкафовъ, дѣйствительно украшавшія каждую часть мебели, представлявшуюся приноровленнымъ мѣстомъ для подобныхъ украшеній -- фламандской и итальянской школы. Лютня, на которой играла Алита, была отдѣлана на манеръ Гоццоли. На рѣзныхъ полкахъ дубоваго шкафа, стоящаго противъ окна, блестѣли золотыя и серебряныя блюда, флорентійскіе и генуэзскіе черненные кубки, перемѣшанные съ вазами и тарелками для фруктовъ знаменитыхъ фабрикъ Губбіо и Файенца, а также великолѣпные бокалы изъ Муранскаго хрусталя и вазы во фламандскомъ вкусѣ, оригинальной формы, расположенныя по угламъ. Онѣ вмѣщали въ себѣ рѣдкіе цвѣты, благоуханіе которыхъ распространялось по всей комнатѣ. Но Квинтинъ едва замѣтилъ всѣ эти художественныя богатства. Его глаза видѣли лишь нѣжное лицо королевы этого прелестнаго жилища.
   Лишь только Алитѣ доложили о Квинтинѣ, она вскочила, но затѣмъ опять быстро сѣла. Квинтинъ застѣнчиво держалъ себя передъ нею; онъ потупилъ глаза и едва былъ способенъ прошептать нѣсколько словъ строгой вѣжливости, которыя повторялъ всю дорогу. Алита не истощалась въ похвалахъ насчетъ шкатулки, но когда Квинтинъ смиренно представилъ ее Алитѣ, какъ знакъ личнаго его благоговѣнія, облако пронеслось по бѣлому лбу дѣвушки. Должна ли она принять его? Что подумаетъ отецъ о наглости молодого ковача, осмѣливающагося предложить ей, дочери купца, судьи корпораціи, болѣе чѣмъ это, можетъ быть, старшины, если толки, распространившіеся на набережной, говорятъ правду?
   Квинтинъ дрожалъ, тогда какъ эти размышленія остановили благодарность, которая сначала готова была брызнуть ключемъ. Но женщина взяла верхъ надъ дочерью купца, и она сказала колеблясь:
   -- Я не могу отказаться, сударь, отъ подарка, такъ граціозно предложеннаго, и поистинѣ, когда мой отецъ увидитъ эту шкатулку, я увѣрена, что у него не хватитъ духу порицать меня за то, что я приняла такое совершенство тонкой работы. Никогда наши генуэзскіе или венеціанскіе капитаны не привозили ничего подобнаго.
   И съ движеніемъ дѣтской радости она поставила шкатулку къ самому свѣту, при каждомъ осмотрѣ оборачивая и переворачивая ее, открывая въ ней различныя новыя красоты. Въ это время, съ своей стороны Квинтинъ не переставалъ любоваться ею, упиваясь каждой ея улыбкой, блескомъ ея глазъ, каждымъ восклицаніемъ радостнаго удивленія и чувствуя себя такимъ счастливымъ, какимъ не былъ во всю жизнь.
   -- Но какая я противная дѣвушка!-- внезапно воскликнула она:-- я даже васъ не поблагодарила, а вы дѣлали это для меня въ то время, какъ работали съ такимъ пыломъ ваше образцовое произведеніе. Я видѣла его сегодня. Какъ оно прекрасно! О, я увѣрена, что вы сдѣлаетесь первымъ въ вашемъ искусствѣ.
   Такъ она думала о немъ и о томъ, что его касалось. Поистинѣ Квинтинъ не испытывалъ надобности въ иной благодарности.
   -- Вы еще не открыли шкатулки,-- сказалъ онъ съ улыбкой.-- Здѣсь есть пружина; подождите, я сейчасъ вамъ ее покажу.
   Когда онъ бралъ шкатулку, ихъ руки соприкоснулись: внезапная дрожь потрясла обоихъ, а такъ какъ она нагнулась, чтобы видѣть вблизи тонкую работу замка, то прядь ея золотистыхъ волосъ коснулась щеки Квинтина, и его тѣломъ овладѣла лихорадочная дрожь.
   -- Какая прелестная застежка! Ангелы -- одинъ молящійся, а другой держащій въ рукѣ мечъ! А это что? гирлянда цвѣтовъ и, ахъ! да,-- вѣтка моего любимаго дерева. Почему вы знаете, что я люблю боярышникъ?-- спросила она внезапно и повернула свое сіяющее лицо къ нему.
   -- Я видѣлъ у васъ въ корсажѣ, за обѣдней, вѣточку его,-- пробормоталъ Квинтинъ.
   Сколько разъ у него являлась зависть къ счастливому цвѣтку!
   -- Я буду любить теперь этотъ молитвенникъ изъ-за его красивыхъ застежекъ,-- сказала она послѣ короткаго молчанія, въ теченіе котораго она немного покраснѣла.-- Сначала я ненавидѣла его. Мартинъ ванъ-деръ-Гоесъ старается польстить вкусу моего отца въ живописи, чтобы имѣть возможность ухаживать за мною, но онъ не такой артистъ, какъ былъ его дядя, Гуго, и онъ имъ никогда не будетъ, если даже сдѣлается старшиною братства св. Луки. Что вы объ этомъ скажете, господинъ Квинтинъ?
   Такимъ образомъ Квинтинъ узналъ, что у него былъ соперникъ, но не въ сердцѣ Алиты. Естественно, онъ согласился съ молодой дѣвушкой, что Мартинъ ванъ-деръ-Гоесъ не былъ настоящимъ артистомъ. Какъ доказательство, Алита представила раскрашенные рисунки бѣдняка. Она принялась ихъ разбирать по косточкамъ, критиковать съ веселостью и съ необыкновенной насмѣшливостью, которая, однако, не переходила границъ приличія. Взрывы ея серебристаго смѣха перемѣшивались съ ея живыми словами, какъ прозрачный ручеекъ, протекающій по цвѣточному саду.
   Но Квинтинъ, безумно влюбленный, могъ только ее слушать. Въ его ушахъ звенѣло, какъ звонилъ большой колоколъ на колокольнѣ св. Іакова. Онъ чувствовалъ, что въ его сердцѣ горѣло пламя, которое такъ стремилось распространиться въ страстное объясненіе, что онъ почти впалъ въ обморокъ отъ усилій, которыя дѣлалъ, чтобы сдержаться.
   Они сѣли рядомъ и оставались въ такомъ положеніи въ продолженіе почти часа, смотря другъ на друга, слушая звуки ихъ голосовъ, читая одинъ у другого въ глубинѣ сердецъ ихъ взаимное расположеніе. Когда пришелъ ванъ-Твильтъ, съ нимъ былъ Мартинъ ванъ-деръ-Гоесъ, обращавшійся съ Алитой съ увѣренностью признаннаго претендента. Но теперь Квинтина мало озабочивалъ художникъ. Хотя Алита и онъ не обмѣнялись никакими клятвами въ любви, однако протекло менѣе часа, какъ магнетическій токъ былъ установленъ. Искра устремилась отъ одного сердца къ другому, и чудное посланіе: "я васъ люблю", понеслось къ своему двойному мѣсту назначенія въ одной изъ тѣхъ загадочныхъ пульсацій, которыя не требуютъ словъ, чтобы быть понятыми.
   

IV.
Какъ Квинтинъ сдѣлался живописцемъ.

   Прошло много мѣсяцевъ, въ продолженіе которыхъ Алита и Квинтинъ встрѣчались часто. Это случалось у обѣдни, когда Квинтинъ ожидалъ Алиту на паперти собора, или церкви св. Іакова, гдѣ находилась часовня корпораціи купцевъ, чтобы подать ей святую воду, а иногда въ процессіи, такъ какъ не проходило недѣли безъ того, чтобы одна изъ корпорацій не явилась въ часовню, по случаю праздника своего святого покровителя. Они видѣлись также въ палатѣ риториковъ, при входѣ въ городъ, на одномъ изъ конкурсовъ поэзіи и мысли, т. е. собраніи, какое имѣли обычай устраивать для соперничества одна противъ другой корпораціи, или городъ противъ города, а также на состязаніяхъ на самострѣлахъ, гдѣ предавались два общества арбалетчиковъ испытаніямъ ихъ ловкости. Квинтинъ не разъ была, провозглашенъ побѣдителемъ, какъ на конкурсѣ поэзіи, такъ и на состязаніяхъ въ метаніи стрѣлъ. Эти дни были счастливыми днями для молодыхъ людей.
   Ухаживанье Мартина ванъ-деръ-Гоеса было благопріятно принято ванъ-Твильтомъ, но со стороны Алиты обращеніе было иное. Чѣмъ больше онъ увеличивалъ свою предупредительность, тѣмъ холоднѣе становилась Алита, или нападала на него со всевозможнымъ оружіемъ, изобрѣтеннымъ капризомъ женщины: различными мелкими непріятностями, поддразниваніемъ, какіе только могла вообразить въ своемъ сумасбродномъ настроеніи какая нибудь бывшая красавица. Не разъ Мартинъ былъ готовъ отказаться отъ своего намѣренія, но очаровательное личико Алиты, а, можетъ быть, также привлекательность флориновъ ея отца удерживали его.
   Какъ присяжный мастеръ, Квинтинъ могъ теперь взять двухъ учениковъ и работать въ своей собственной мастерской. Заказы сыпались на него въ изобиліи, такъ какъ покрышка надъ колодцемъ сдѣлала его извѣстнымъ. Каноники св. Петра въ Лувенѣ поручили ему сдѣлать престольное украшеніе изъ вьющейся виноградной лозы съ ящерицами, жуками и птицами, играющими между листьями или клюющими плоды. Эта работа распространила его славу за предѣлами его собственнаго города, и изъ Малиня, Оденарда, Гента и даже Брюгге стали обращаться къ нему съ заказами. Мало того, управляющій работами во дворцахъ англійскаго короля, увидавъ образцы его произведеній, привезенныхъ въ Лондонъ англійскими моряками, довѣрилъ его ловкости исполненіе самыхъ красивыхъ произведеній изъ желѣза въ часовнѣ св. Георгія въ Виндзорѣ. Еще теперь можно тамъ видѣть остатки нѣкоторыхъ изъ нихъ.
   Онъ работалъ одинъ, какъ нѣсколько соединившихся вмѣстѣ рабочихъ, потому что любовь побуждала его къ труду. Онъ хотѣлъ нажить славу и богатство, чтобы чувствовать себя въ правѣ просить руки Алиты у ванъ-Твильта.
   Правда, что корпорація ковачей была ниже купеческой, но разстояніе, существующее между простымъ рабочимъ и художникомъ, было хорошо опредѣлено въ эту эпоху, и его надежда не была безумна. Самъ ванъ-Твильтъ заказывалъ ему многія работы, потому что произведенія Квинтина носили художественный отпечатокъ, что такъ любилъ старикъ. Въ то время какъ Квинтинъ исполнялъ эти работы, онъ проводилъ счастливые часы около своей возлюбленной, разсчитывая вмѣстѣ шансы соединиться съ нею въ одинъ прекрасный день, и наяву имъ грезились самые блестящіе сны.
   Но, предаваясь чрезмѣрной работѣ, онъ кончилъ тѣмъ, что изнурилъ свои силы. Онъ впалъ въ безсиліе и лишился сна. Съ каждымъ днемъ молотъ ковача казался все тяжелѣе его ослабѣвшей рукѣ. Наконецъ силы совершенно покинули его, и съ самымъ горькимъ отчаяніемъ онъ увидѣлъ себя прикованнымъ къ постелѣ горячкою. Старая мать нѣжно ухаживала за нимъ. Ему была оказана самая большая помощь, какую могла предоставить медицина того времени. Старый мастеръ Язендикъ не переставалъ посѣщать его и осыпать услугами, какихъ отъ него ожидали. Но горячка усиливалась, и въ продолженіе нѣсколькихъ дней онъ находился между жизнью и смертью. Даже однажды, послѣ долгаго приступа бреда, онъ, придя въ себя, позвалъ свою мать и угасающимъ голосомъ умирающаго разсказалъ ей исторію своей любви и просилъ передать Алитѣ его послѣднее прости. Мать заплакала и отправилась со своимъ печальнымъ порученіемъ. Тогда Алита, отложивъ въ сторону всю скромность и осторожность, пошла къ нему, и одинъ ея видъ возвратилъ его къ жизни, прикосновеніе ея нѣжной руки изгнало горячку, а любимый имъ голосъ дѣйствовалъ на него могущественнѣе всѣхъ лекарствъ. Послѣ перваго посѣщенія Алитой больного, докторъ началъ разсчитывать на выздоровленіе, что онъ съ большой гордостью приписывалъ извѣстному лѣкарству, сдѣланному изъ головы ехидны и розмарина, собраннаго въ новолуніе, смѣшанныхъ съ жиромъ семи ласточекъ, взятыхъ съ церковной крыши. Онъ думалъ, что это средство такъ быстро возвратило больному силу и здоровье. Но тѣ сбереженія, которыя Квинтинъ откладывалъ, изсякли во время злосчастной болѣзни, и все заставляло думать, что пройдетъ много времени, прежде чѣмъ возвратятся силы для работы молотомъ ковача.
   Кончился годъ; наступилъ карнавалъ, и корпораціи выставили свои балаганы на Меирской площади и подъ стѣнами собора, какъ былъ обычай. Онѣ принялись играть свои speien van sinne и ихъ веселыя фарсы -- sotternien, доставлявшія брабантцамъ и фламандцамъ столько удовольствія. Скоморохи на улицахъ плясали свой танецъ мертвецевъ, а замаскированные ходили изъ дома въ домъ. Братства Ладзаритовъ, Страстей и Искупленія устраивали, торжественныя процессіи съ распущенными флагами, съ мощами и освященными восковыми свѣчами. Въ продолженіе этого времени Квинтинъ, еще слабый, лежалъ въ постели. Слыша ихъ музыку и пѣніе онъ проклиналъ свою звѣзду, мѣшавшую ему выйти изъ дома и принять участіе въ увеселеніяхъ карнавала, какъ обыкновенно онъ это дѣлалъ.
   Въ томъ же домѣ, гдѣ жилъ Квинтинъ съ своей матерью, обиталъ также честный мастеръ корпораціи карточниковъ, который во время карнавала зарабатывалъ хорошія деньги, продавая маленькія изображенія святыхъ и легендарные сюжеты, которые онъ вырѣзалъ съ помощью кусочка отвердѣвшаго дерева и затѣмъ грубо раскрашивалъ. Различные ордена лазаритовъ и другихъ религіозныхъ обществъ раздавали затѣмъ эти изображенія во время ихъ процессій всѣмъ, кто желалъ ихъ принять.
   У почтеннаго Іакова Вильта, карточника, было тогда работы болѣе, чѣмъ онъ могъ сдѣлать. Видя Квинтина больнымъ и нетерпѣливымъ отъ своего бездѣйствія, тѣмъ болѣе, что зналъ его талантъ къ рисованію, онъ вздумалъ, въ одинъ прекрасный день, попросить его помочь въ раскрашиваніи карнавальныхъ картъ. Квинтинъ ухватился за этотъ случай, чтобы разсѣять свой умъ отъ безпокоившихъ его мыслей и въ то же время, такимъ образомъ, отблагодарить за доброту карточника, которую послѣдній оказывалъ ему въ продолженіе всей его долгой болѣзни, поэтому согласился на предложеніе. Но онъ нашелъ болѣе занимательнымъ рисовать новыя фигуры, чѣмъ воспроизводить старые сюжеты, вышедшіе изъ моды, которые Іаковъ Вильтъ ему принесъ. Ему оставалось научиться приготовлять водяныя краски, такъ какъ уже давно онъ прослылъ мастеромъ въ искусствѣ рисованія, имѣя привычку чертить свои работы изъ желѣза: ангеловъ, святыхъ, дѣтей, животныхъ, цвѣты и причудливыя геральдическія комбинаціи, составленныя изо всѣхъ этихъ, соединенныхъ вмѣстѣ предметовъ.
   Можетъ быть, не безполезно напомнить здѣсь, что въ эту эпоху не было собственно "рисовальщиковъ". Каждый рабочій былъ рисовальщикомъ въ своемъ ремеслѣ. Плотникъ былъ скульпторомъ на деревѣ, каменщикъ высѣкалъ изъ камня камень, кузнецъ былъ лѣпщикомъ изъ желѣза. Въ наше время, если ковачъ сдѣлается живописцемъ, то это произведетъ полную перемѣну въ умѣ, манерахъ, во всей внутренней и внѣшней его жизни. Въ XV вѣкѣ это было для художника не болѣе, какъ переходъ съ одной ступени на другую.
   Іаковъ живо нашелъ пріобрѣтателей, алчныхъ до новыхъ граціозныхъ рисунковъ Квинтина. По правдѣ, послѣдніе почти совершенно уничтожали торговлю его собственной мазней. Братство св. Луки, большая корпорація художниковъ, узнало о производствѣ Іакова и призвало его къ суду передъ муниципальными властями города, чтобы они сдѣлали ему выговоръ за нарушеніе ихъ правилъ, "такъ какъ подобныя карты, говорили они, были настоящія акварели, а не шаблонные рисунки, какіе карточникъ только имѣлъ право и умѣлъ дѣлать".
   Тогда Іаковъ, защищаясь на судѣ, былъ доведенъ до признанія, что онъ обязанъ этими рисунками Квинтину Мессису. Мартинъ ванъ-деръ-Гоесъ не упустилъ случая разсказать ванъ-Твильту подробности ссоры своей корпораціи и принесъ ему нѣсколько вмѣняемыхъ въ преступленіе карточекъ. Легко повѣрить, что Алита заперла ихъ въ самую красивую изъ своихъ шкатулокъ. Власти отказали въ искѣ братству св. Луки, и Квинтину было позволено продолжать свои рисунки. Вскорѣ онъ нашелъ чрезвычайное удовольствіе въ этомъ занятіи и въ короткое время нажилъ много денегъ.
   Его расположеніе къ живописи, долго скрывавшееся въ немъ, наконецъ нашло свое проявленіе, правда, сначала неудовлетворительное. Вскорѣ рисованіе, которому онъ предался по бездѣятельности и чтобы обмануть скуку, перешло въ страсть. Онъ просилъ Іакова доставить ему тайно (такъ какъ это было бы доказаннымъ присвоеніемъ признанныхъ правъ художниковъ) масло, краски, кисти, пано и лакъ, необходимый для рисованія масляными красками.
   Онъ уже поддерживалъ связи съ нѣкоторыми членами братства св. Луки, которые часто дѣлали ему дружескіе визиты, по поводу ссоры Іакова съ корпораціей художниковъ. Отъ нихъ онъ собралъ необходимыя свѣдѣнія относительно ихъ искусства, и съ быстрой сообразительностью генія онъ воспользовался каждой идеей, и всякій шагъ, какой онъ дѣлалъ на этомъ пути, былъ исходной точкой для новаго знанія.
   Его выздоровленіе длилось медленно, но когда, наконецъ, доктора позволили ему приняться за молотъ ковача, онъ нашелъ пріятнѣе взяться за кисть. Впрочемъ, въ продолженіе этого времени, хотя онъ еще едва мечталъ перемѣнить ремесло, что-то въ родѣ тайнаго соперничества поднялось въ немъ. "Если бы только я могъ превзойти ванъ-деръ-Гоеса,-- думалъ онъ,-- если бы я только могъ, сдѣлавшись художникомъ, заслужить Алиту". Любовь къ искусству и любовь къ Алитѣ дѣйствовали заодно, и когда однажды молодая дѣвушка пришла къ нему тайно, онъ показалъ ей, дрожа всѣмъ тѣломъ, сдѣланный имъ ея портретъ, подъ синей мантіей и бѣлымъ вуалемъ Мадонны. Алита заплакала отъ радости, гордясь своимъ Квинтиномъ.
   Еще можно видѣть и теперь этотъ портретъ въ Антверпенскомъ музеѣ. Это -- граціозная фигура, нарисованная любящей и твердой рукою. Носъ, ротъ, подбородокъ -- очаровательно изящны. Брови едва замѣтныя, но восхитительнаго изгиба, а сѣрые глаза нѣжно глядятъ изъ-подъ длинныхъ черныхъ рѣсницъ. Волосы того каштановаго оттѣнка, который лучше, чѣмъ другіе цвѣта, выдѣляетъ красивый оттѣнокъ кожи. Выраженіе лица полусерьезное, полухитрое. Веселость вырывается изъ ямокъ, сопровождающихъ ротъ, и наполовину уменьшается суровостью спокойнаго лба. Ни одинъ фламандскій художникъ не рисовалъ болѣе очаровательнаго лица.
   -- Мой Квинтинъ,-- сказала Алита послѣ долгаго и гордаго разсматриванія картины,-- вы художникъ и въ тысячу разъ лучшій художникъ, чѣмъ Мартинъ ванъ-деръ-Гоесъ. Ковачемъ вы желали моей руки,-- художникомъ вы добьетесь ея.
   

V.
Рынокъ картинъ.

   Въ эту эпоху Фландрія и Брабантъ были большими центрами производства картинъ и торговли ими. Корпораціи художниковъ различныхъ городовъ имѣли частыя тяжбы, по поводу правъ каждой изъ нихъ на отправку картинъ въ торговыя мѣстности другихъ корпорацій. Только корпораціи города могли отправлять свои картины на обыкновенныя продажи, но на большихъ ярмаркахъ всѣ корпораціи имѣли право выставлять свои картины.
   Болѣе всего посѣщали въ Нидерландахъ Pand (это слово, вѣроятно, испорченное нѣмецкое Bahn (прогулка), которое перешло въ "Pacon", имя старинной биржи или рынка картинъ Антверпена). Въ названную эпоху это была уже обширная прекрасная аркада, хотя еще не достигшая стиля и размѣра, которые позже заставили Гвичардена считать ее великолѣпнымъ зданіемъ. Братство св. Луки, т. е. ассоціація художниковъ живописцевъ, съ низшими корпораціями скульпторовъ, карточниковъ, иллюстраторовъ, живописцевъ на стеклѣ, печатниковъ и остальныхъ зависящихъ отъ нея тружениковъ, существовало почти съ начала вѣка и пользовалось почестью одинаково, какъ отъ различныхъ корпорацій города, такъ и отъ другихъ братство, художниковъ Брабанта и Фландріи. Въ 1420 г. Іоганнъ ванъ-Эйкъ написалъ для корпораціи картину, которую теперешніе члены показываютъ съ гордостью. Дѣйствительно Pand былъ мѣстомъ выставки этой академіи Антверпена, но которому, согласно простымъ нравамъ этого времени, дали названіе, соотвѣтствующее своему истинному характеру, рынокъ. Картины покупались тамъ заграничными купцами, какъ предметы экспорта, а также жителями Нидерландовъ для украшенія ихъ жилищъ, церквей, залъ для собранія корпорацій.
   Ванъ-Твильтъ былъ постояннымъ посѣтителемъ этихъ выставокъ Pand'а, и Алита съ Квинтиномъ долго искали средства помѣстить туда первую картину Квинтина. Не будучи членомъ академіи св. Луки, онъ не могъ выставить свое произведеніе среди другихъ художниковъ въ день обыкновенной продажи. Приходилось обождать большой ярмарки св. Варѳоломея, когда всѣ художники имѣли право выставлять свои картины.
   Наконецъ, наступилъ день ярмарки. Алита устроила такъ, что отецъ увидѣлъ картину Квинтина. Старикъ былъ пораженъ красотою этого произведенія, хотя не узналъ въ немъ чертъ лица своей дочери. Онъ съ любезностью разсуждалъ о мягкости и блескѣ красокъ и объ увѣренности и тонкости рисунка. Алита разсматривала его съ безстрастнымъ видомъ, но ея сердце билось отъ радости, надежды и гордости. Мартинъ ванъ-деръ-Гоесъ, произведенія котораго были помѣщены рядомъ съ картиною Квинтина, приблизившись, сдѣлалъ досадное открытіе, что не его произведенія вызвали восторгъ ванъ-Твильта, а рядомъ помѣщенный анонимный портретъ. Квинтинъ, близко стоявшій, облокотясь на колонну, могъ видѣть и слышать все.
   Наконецъ ванъ-Твильтъ окончилъ свои похвалы и началъ допытываться у сторожа объ имени художника и о цѣнѣ картины. Сторожъ не могъ снабдить его никакими свѣдѣніями. Онъ полагалъ, что картина была повѣшена самимъ живописцемъ, но никакое имя, никакая цѣна не были даны ему для внесенія въ его входную книгу. Недовольный ванъ-Твильтъ хотѣлъ удалиться, когда Квинтинъ, приблизившись къ нему, признался, что онъ авторъ картины.
   Старикъ недовѣрчиво попятился.
   -- Вы, господинъ Квинтинъ, мастеръ ковачъ, вы -- живописецъ? Вы насмѣхаетесь надо мною?
   Квинтинъ, ничего не отвѣчая, указалъ ему надпись, начерченную на краю вуаля Мадонны, такую тонкую, что ее едва можно было разобрать простымъ глазомъ. Она гласила:

Quinte Metsys Sereef Dit. 1486.

   -- Что же до цѣны,-- сказалъ Мессисъ послѣ того, какъ изумленіе старика перешло въ восторгъ: -- вы пріобрѣтете ее за ничто... но съ однимъ условіемъ...
   Ванъ-Твильтъ горѣлъ нетерпѣніемъ знать, какое могло быть это условіе.
   -- Чтобы я могъ отнынѣ считать себя признаннымъ претендентомъ руки вашей красавицы дочери.
   Намъ не хватаетъ мѣста, чтобы разсказать, какъ эта смѣлая просьба была наконецъ принята, какимъ образомъ, ранѣе чѣмъ протекло два года, Квинтинъ сдѣлался счастливымъ мужемъ своей возлюбленной Алиты; какъ академія св. Луки бѣсилась и отказала ему въ званіи "Shilter"'а и въ правѣ выставлять свои произведенія въ "Pand" и даже рисовать, прежде чѣмъ онъ пройдетъ степени въ корпораціи сначала ученика, затѣмъ свободнаго мастера. Первый разъ его имя появилось на Liggere или реестрѣ товарищества какъ свободнаго мастера, въ 1491 г., а четыре года спустя послѣ этого появляются имена его учениковъ: Аріэна въ 1495 г., Вильгельма Меленброка въ 1501 г., Эдуарда Портюгалейса въ 1504 г. и Генне Гёкмакера въ 1510 г.
   Равно безполезно именовать его различныя картины. Его образцовое произведеніе еще теперь сохраняется въ Антверпенскомъ музеѣ. Оно было исполнено въ 1511 г. для алтаря часовни скульпторовъ на деревѣ, или корпораціи столяровъ, и контрактъ на заказъ этой картины еще находится въ книгахъ товарищества. Въ немъ Говорится: "Даніэль Госсенсъ и Іаковъ Когооръ старшины; Андрей, Іаковъ и Гоммэръ ванъ-деръ-Беке присяжные; Имбрехтъ и Лука ванъ-Гуэльтъ прежніе старшины корпораціи столяровъ отъ своего имени и имени товарищей обязуются 26 августа 1511 г. уплачивать безпрерывную ренту въ тридцать брабантскихъ большихъ шиллинговъ Квинтину и Катеринѣ Мессисъ, законнымъ дѣтямъ Квинтина Мессисъ, художника, и Алиты ванъ-Твильтъ, его жены; гарантіей этой уплаты послужитъ движимое и недвижимое имущество упомянутой корпораціи".
   По этой картинѣ мы можемъ теперь судить объ его талантѣ. Она состоитъ изъ центральнаго панно и двухъ затворовъ. На среднемъ панно представленъ Никодимъ и Іосифъ Аримаеейскій, поддерживающіе съ любовью священное тѣло Спасителя, со слѣдами бичеванія, пронзенное копьями, изможденное отъ пытокъ, агоніи и страстей. Іосифъ Аримаеейскій приподнимаетъ багровую голову окровавленную терновникомъ, тогда какъ Саломія держитъ лѣвую руку. Вблизи этой группы стоитъ, ломая себѣ руки, плачущая Богородица, поддерживаемая любимымъ ученикомъ. Но самая замѣчательная во всей картинѣ фигура Магдалины, съ лицомъ, искаженнымъ горемъ, чрезмѣрность котораго изсушила источникъ слезъ. Она вытираетъ своими длинными, разметавшимися волосами благословенныя ноги Того, Кто принесъ ей радостную вѣсть, и Котораго теперь она можетъ лишь орошать слезами и драгоцѣннымъ миромъ. Мы ничего не знаемъ равнаго этой Магдалинѣ по силѣ выразительности. Это -- затаенное горе, доведенное до высшей степени. Всѣ мускулы, всѣ нервы кажутся трепещущими подъ эпидермой, хотя ни одна слеза не течетъ изъ ея глазъ и не кажется готовой течь. Въ глубинѣ виднѣется приготовленная гробница, открытая и выдѣлившаяся при полномъ свѣтѣ, а еще далѣе, совсѣмъ на заднемъ планѣ,-- узкая горная возвышенность, на которой виднѣются три креста: разбойники еще пригвождены къ своимъ позорнымъ столбамъ, двѣ женщины стоятъ на колѣняхъ передъ крестомъ, на которомъ умеръ Спаситель. Одинъ изъ палачей уноситъ лѣстницу, а двое изъ его товарищей сидятъ, одинъ ѣстъ, а другой вытряхиваетъ изъ обуви камень. На одномъ изъ затворовъ представлены танцы Иродіады, а на другомъ -- св. евангелистъ Іоаннъ въ большомъ котлѣ съ кипящимъ масломъ, претерпѣвающій мученическія истязанія въ присутствіи Домиціана. Кромѣ этого значительнаго произведенія, можно видѣть въ той же коллекціи голову Іисуса Христа и портретъ Алиты, подъ чертами Мадонны, который мы описывали выше. Наши читатели знаютъ уже, безъ сомнѣнія, по репутаціи картину Квинтина, которая находится въ Виндзорѣ: "Скупые, вѣсящіе свое золото"; эта сцена изъ дѣйствительной жизни мало привлекательна. Не позировалъ ли Керюинъ ванъ-Твильтъ для одной изъ этихъ морщинистыхъ и хитрыхъ фигуръ?
   Но довольно перечисленій. Квинтинъ былъ счастливый мужъ и великій художникъ. Алита подарила ему пятерыхъ дѣтей: Петра, Іакова и Іоанна, которые всѣ трое, какъ и онъ, были живописцами, и Квинтинъ-Павелъ и Екатерина.
   Въ 1608 г. онъ потерялъ свою возлюбленную жену. Не удивимся, что онъ женился вторично -- на Екатеринѣ Хіемсъ. Его первый бракъ былъ очень счастливъ, и его дѣти еще слишкомъ нуждались въ материнскихъ заботахъ, чтобы позволить себѣ остаться вдовцомъ. Его вторая жена подарила ему шестерыхъ дѣтей, и въ 1629 г. онъ уснулъ послѣднимъ сномъ, отягченный болѣе славою, чѣмъ годами. Онъ былъ погребенъ на кладбищѣ монастыря Шартрезъ, и на камнѣ его могилы выгравирована по-фламандски слѣдующая надпись:
   "Здѣсь покоится Квинтинъ Мессисъ, онъ былъ сначала ковачъ и сдѣлался позже знаменитымъ художникомъ. Онъ умеръ въ 1523 г.".
   Сто лѣтъ позже, когда увеличили монастырское кладбище, гробъ былъ вырытъ, и Корнелій ванъ-деръ-Гестъ, серьезный любитель живописи, положилъ останки Мессиса въ нѣсколькихъ шагахъ отъ соборной башни. На каменной плитѣ выгравировано:

M. Q. M.
Obiit 1529.

   Напротивъ, на соборной стѣнѣ, виднѣется медальонъ, представляющій живописца, подъ которымъ находятся эмблемы его двухъ профессій, и на черной мраморной доскѣ написано:

Quintin Metsys
Incomparabilis artis pictori
Admiratrix grataque posteritas
Anno post obitum
Seculari
Cio DC XXIX posuit
Connubialis amor de mulgibre
Fecit Apellem.

   Эта доска была позже перенесена въ музей, гдѣ и помѣщена подъ его образцовымъ произведеніемъ, для славы котораго она излишня.

КОНЕЦЪ.

"Историческій Вѣстникъ", т. 86, 1901

   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru