Рид Чарльз
Ненавистник женщин
Lib.ru/Классика:
[
Регистрация
] [
Найти
] [
Рейтинги
] [
Обсуждения
] [
Новинки
] [
Обзоры
] [
Помощь
]
Оставить комментарий
Рид Чарльз
(перевод: Без указания переводчика) (
yes@lib.ru
)
Год: 1877
Обновлено: 12/12/2025. 808k.
Статистика.
Роман
:
Проза
,
Переводы
Романы и повести
Скачать
FB2
Ваша оценка:
шедевр
замечательно
очень хорошо
хорошо
нормально
Не читал
терпимо
посредственно
плохо
очень плохо
не читать
Аннотация:
A Woman-Hater
Текст издания: журнал "Отечественныя Записки", NoNo 6-12, 1877
.
НЕНАВИСТНИКЪ ЖЕНЩИНЪ.
РОМАНЪ
Чарльза Рида.
I.
"Золотая Звѣзда", скромный отель въ Гомбургѣ, посѣщался не веселыми игроками, а скромными путешественниками.
Въ одинъ прекрасный іюньскій день, въ 2 часа по полудни, двое чужестранцевъ, мужчина и женщина, сидѣли въ столовой за маленькими столами, каждый особо, и всецѣло были поглощены своими занятіями.
Женщина, лѣтъ двадцати четырехъ, въ настоящую спокойную минуту, имѣла видъ красивой, женственной и степенной, но съ перваго взгляда никто не призналъ бы въ ней той, рѣдко-замѣчательной красавицы, какою она дѣйствительно была. Ея высокій, бѣлый лобъ былъ немного шире, образцоваго лба скульптуры. Ея длинные волосы, заплетенные въ нѣсколько гладкихъ косъ, были почти льняные, но густыя брови и рѣсницы -- красновато рыжи. Большіе сѣрые глаза ея поражали своею глубиною; ротъ, не маленькій, но прекрасно очерченный, выразительный, несмотря на свое добродушіе, отличался твердой рѣшимостью; подбородокъ довольно широкій; шея и руки удивительно бѣлыя, атласныя. Она была англо датчанка, то-есть отецъ ея былъ англичанинъ, а мать -- датчанка.
Если вы меня спросите, чѣмъ она занималась, то я вамъ отвѣчу: изученіемъ книги путешественниковъ. Уже нѣсколько дней провела она въ этомъ занятіи во всѣхъ отеляхъ Гомбурга, перебирая за цѣлый годъ всѣ имена путешественниковъ и стараясь отгадать, были ли они настоящія или вымышленныя. Нѣкоторыя записи сопровождались изреченіями или стихами, возбуждавшими невольный смѣхъ или презрительную улыбку, но женщина, пересматривавшая книгу, не обращала на нихъ никакого вниманія; спокойный блескъ ея глазъ, художественно-стиснутыя губы и гордая поза головы доказывали, что ея душу нельзя было отвлечь отъ однажды принятой цѣли.
Путешественникъ, сидѣвшій съ нею, былъ углубленъ въ карту; время отъ времени дѣлалъ надписи на телеграфныхъ бланкахъ, и, вмѣстѣ съ тѣмъ, писалъ письма по различнымъ адресамъ. Это былъ сметливый, дѣловой человѣкъ среднихъ лѣтъ, Джозефъ Ашмидъ оперный и театральный агентъ. Онъ былъ поставленъ втупикъ порученіемъ найти въ двадцать четыре часа пѣвицу для гомбургскаго театра, гдѣ вдругъ занемогла примадонна. Итакъ, онъ искалъ пѣвицу. Кого искала путешественница, никто кромѣ нея самой не могъ бы сказать.
Кельнеръ Карлъ считалъ своей обязанностью возбудить аппетитъ этихъ задумчивыхъ посѣтителей и, предполагая, что они еще не завтракали, подалъ мистеру Апшиду довольно скудный прейсъ-курантъ.
Англичанинъ, какъ бы онъ ни былъ занятъ, можетъ всегда ѣсть, и потому Ашмидъ былъ не прочь позавтракать. Онъ заказалъ себѣ блюдо, объясняясь на нѣмецкомъ языкѣ съ англійскимъ акцентомъ. Но дама, на вопросъ слуги отвѣчала мягкимъ, чистымъ, нѣмецкимъ языкомъ:
-- Я подожду табльдота.
-- Табльдота! Вамъ придется ждать четыре часа.
Дама взглянула прямо въ лицо Карлу и сказала тихо, медленно:
-- Такъ я... подожду... четыре... часа.
Эти простыя слова, твердо произнесенныя удивительно-богатымъ контральтомъ, обратили въ бѣгство Карла, но на мистера Ашмида подѣйствовали еще сильнѣе. Онъ вскрикнулъ, вскочилъ со стула и впился глазами въ путешественницу, которая обладала такимъ мелодичнымъ голосомъ. Онъ видѣлъ только ея фигуру и затылокъ, но вѣроятно онъ отличался такимъ проницательнымъ взглядомъ, какъ и чуткимъ ухомъ, потому что вслухъ сказалъ по-англійски:
-- Ея волосы... должно быть, она.
И онъ поспѣшно подошелъ къ своей сосѣдкѣ. Услыхавъ англійскую рѣчь, она обернулась и промолвила, также вставая съ мѣста.
-- Ахъ!
-- Это -- она! воскликнулъ Ашмидъ:-- это -- она!
-- Да, мистеръ Ашмидъ, это -- Ина Класкингъ, отвѣчала путешественница, слегка покраснѣвъ, но съ непоколебимымъ спокойствіемъ и совершенно чистымъ, англійскимъ языкомъ.
-- Какое счастье! воскликнулъ Ашмидъ:-- какой сюрпризъ! Я никогда не надѣялся васъ болѣе увидать. Услыхавъ, что вы такъ неожиданно покинули мюнхенскую оперу, я сказалъ: "еще померкла одна блестящая звѣзда". Какъ могли вы покинуть театръ, вы, восходящее свѣтило германской оперы?
-- Мистеръ Ашмидъ!
-- Вы не можете этого отрицать. Вы хорошо знаете, что я говорю правду.
Молодая дѣвушка задумалась прежде, чѣмъ произнести сужденіе надъ собой, и черезъ минуту сказала:
-- Благодаря моимъ родителямъ, я получила основательное музыкальное образованіе, много работала и въ началѣ моей карьеры, какъ театральной пѣвицы, пользовалась совѣтами хорошаго знатока музыки, который, какъ директоръ театра, вывелъ меня впервые на сцену, а впослѣдствіи, какъ оперный агентъ, составилъ мнѣ славу среди другихъ импресаріевъ.
-- О! сударыня, воскликнулъ Ашмидъ нѣжно:-- отрадно слышать ваши слова, особенно, когда вы произносите ихъ своимъ мелодичнымъ голосомъ, который очаровалъ бы змѣю. Но, что могли бы сдѣлать мое рвеніе и преданность, еслибъ вы не родились великой пѣвицей?
-- Да, конечно, я была пѣвица, промолвила Ина, задумавшись.
Она произнесла эти слова не съ гордостью, а просто, потому что это была правда. Вообще она всегда говорила медленно, обдумывая сначала каждое слово и произнося его только, когда убѣждалась въ справедливости своего мнѣнія о себѣ и о другихъ. Отъ этого самыя простыя и обыкновенныя слова получали въ ея устахъ особую силу, благодаря этой правдивости и музыкальному, звонкому голосу.
-- Ага, вы со мной согласны, сказалъ Ашмидъ съ улыбкой: -- такъ зачѣмъ же вы соскочили съ лѣстницы, когда уже были близки къ верхней ступени? Я знаю, все эта старая исторія -- любовь; но вы могли бы отдать любви хоть двадцать два часа въ сутки; на музыку все же осталось бы два.
-- Это распредѣленіе очень благоразумно, отвѣчала наивно Ина:-- но онъ былъ ревнивъ.
-- Ревнивъ! тѣмъ стыднѣе для него. Ни одна женщина, кажется, не вела себя такъ скромно, какъ вы.
-- Нѣтъ, онъ меня ревновалъ къ публикѣ.
-- Чѣмъ же виновата бѣдная публика?
-- Онъ увѣрялъ, что она меня совершенно поглощала.
-- Онъ могъ провожать васъ въ театръ, слушать, какъ вы пѣли, хлопать болѣе всѣхъ и уходить съ вами домой -- чего же ему было еще?
-- Его мучили репетиціи... поцѣлуи тенора.
-- Да, вѣдь, вы цѣловались съ теноромъ только на сценѣ?
-- А гдѣ еще можно цѣловаться съ теноромъ, мистеръ Ашмидъ?
-- Все это -- вздоръ. Я цѣловалъ бы пятьдесятъ теноровъ, еслибъ только мнѣ за это платили.
-- Да, но онъ увѣрялъ, что я цѣловала бѣднаго тенора пламенно, страстно. Вѣроятно, такъ и было, потому что еслибъ на сценѣ поставили палку и въ пьесѣ я обязана была бы ее цѣловать, то я честно исполнила бы свою роль, не ради палки, а ради моего любимаго искуства. Но, все же, послѣ его ревнивой вспышки, я, цѣлуя, въ слѣдующій разъ тенора, едва удерживалась, чтобъ не укусить его.
-- Жаль что не укусили, онъ тогда не пѣлъ бы, а визжалъ свою партію.
Ина Класкингъ улыбнулась впервые во время разговора съ Ашмидомъ, а послѣдній сталъ глубокомысленно разсуждать, что великой пѣвицѣ не слѣдовало любить внѣ театра и что посторонніе люди не понимали и не могли оцѣнить истинной артистки. Потомъ, догадываясь, что его слова не должны быть пріятны Инѣ, онъ поспѣшно прибавилъ:
-- Но, что сдѣлано, то сдѣлано, и не думайте, чтобъ я хотѣлъ унизить его въ вашемъ мнѣніи. Онъ по своему любитъ васъ и долженъ быть хорошій, благородный человѣкъ, иначе онъ не овладѣлъ бы такимъ сердцемъ, какъ ваше. Онъ, конечно, не станетъ ревновать меня, хотя я васъ также люблю и всегда любилъ, какъ искренній другъ. Вы должны меня тотчасъ познакомить съ нимъ.
Ина съ удивленіемъ взглянула на него, но ничего не сказала.
-- До вечера я буду занятъ, продолжалъ Ашмидъ: -- но я имѣю честь пригласить васъ и его къ обѣду въ курзалѣ, а потомъ въ театръ. Вы -- царица пѣнія, и я вамъ предоставлю королевскую ложу.
Ина Класкингъ слушала его въ смущеніи и то краснѣла, то блѣднѣла.
-- Добрый старый другъ, промолвила она съ грустной благодарностью:-- но мы не можемъ обѣдать съ вами и ѣхать въ оперу.
-- Дѣлать нечего, отвѣчалъ Ашмидъ сухо:-- по крайней мѣрѣ познакомьте меня съ нимъ, и я постараюсь разсѣять его предубѣжденія.
-- И этого я не могу сдѣлать.
-- А! вы полагаете, что я недостоинъ его знакомства, произнесъ Ашмидъ съ горькой улыбкой.
-- Вы несправедливы къ себѣ и къ нему.
-- Такъ въ чемъ же дѣло?
-- Его здѣсь нѣтъ, произнесла мрачно Ина.
-- Нѣтъ. Это -- странно. Такъ вамъ безъ него скучно и тѣмъ болѣе причинъ обѣдать со мной. Во всякомъ случаѣ, поѣзжайте въ оперу.
-- Мнѣ не до театра, промолвила она, опуская голову.
-- Что съ вами? воскликнулъ Ашмидъ, пристально смотря на нее:-- вы дрожите, а на глазахъ выступаютъ слёзы. Что съ вами, скажите ради Бога?
-- Тише, не такъ громко, произнесла Ина и, покраснѣвъ, замолчала, но черезъ минуту, схватившись рукою за сердце, сказала тихо, но съ грустнымъ достоинствомъ:-- онъ меня бросилъ.
Ашмидъ посмотрѣлъ на нее съ изумленіемъ и недовѣріемъ.
-- Бросилъ! повторилъ онъ едва слышно:-- васъ бросилъ?
-- Да, бросилъ, но, можетъ быть, не навсегда, отвѣчала Ина, и двѣ крупныя слезы выступили на ея глазахъ.
-- Да онъ -- идіотъ! воскликнулъ Ашмидъ.
-- Шш! слуга насъ слышитъ. Я лучше присяду за вашъ столъ.
Она встала и помѣстилась противъ Ашмида. Впродолженіе нѣсколькихъ минутъ они, молча, смотрѣли другъ на друга. Онъ ждалъ, чтобъ она первая заговорила, но, несмотря на всю ея твердость, голосъ измѣнялъ ей.
-- Вы -- мой добрый, старый другъ, произнесла она:-- и я вамъ разскажу все, если смогу.
Но это было не легко. Слезы, долго дрожавшія на ея рѣсницахъ, покатились по щекамъ.
-- Подлецъ! подлецъ! воскликнулъ Ашмидъ.
-- Нѣтъ, не браните его, сказала Ина: -- повѣрьте, онъ -- не подлецъ. Если вы желаете услышать мою грустную повѣсть, рѣшительно прибавила она, обтирая слезы: -- то не браните его, иначе я замолчу и сердце мое отвернется отъ васъ.
-- Я не скажу ни слова, только разскажите мнѣ все.
Ина задумалась на нѣсколько минутъ и потомъ начала:
-- Я долго въ послѣднее время была одна и думала болѣе чѣмъ когда либо въ жизни, такъ что мнѣ теперь многое стало понятно, чего прежде я не постигала. Человѣкъ, любимый мною и для кого я бросила свое искуство, въ которомъ, съ вашей помощью, я дѣлала такіе успѣхи -- натура пламенная, непостоянная. Онъ такъ рожденъ, а я -- совершенная ему противоположность. Его любовь была слишкомъ пламенна и не могла бы долго продлиться въ самомъ постоянномъ, преданномъ человѣкѣ, а при его характерѣ онъ скоро охладѣлъ. Онъ ревновалъ меня къ публикѣ, онъ требовалъ, чтобъ все мое сердце, все мое время принадлежали исключительно ему, и его страсть, наконецъ, истощилась сама собою. Тогда онъ сталъ жаждать перемѣны, и наша счастливая жизнь порвалась. Странно сказать, я -- актриса, люблю спокойную, семейную жизнь, а онъ -- джентльмэнъ и ученый, по происхожденію и воспитанію вполнѣ достойный украшать лучшее общество -- въ душѣ цыганъ.
-- Одинъ вопросъ: есть другая женщина?
-- Нѣтъ, Боже избави! по крайней мѣрѣ, я не знаю, отвѣчала Ина:-- но есть нѣчто другое, очень страшное: страсть къ игрѣ. Онъ возилъ меня изъ одного игорнаго города въ другой; сначала я его останавливала, но потомъ боялась, что онъ станетъ играть одинъ, если я буду протестовать. Онъ проигралъ цѣлое состояніе, пока мы были вмѣстѣ, а теперь, вѣроятно, бѣдный, совершенно раззорился.
-- У васъ была ссора? спросилъ Ашмидъ мрачно.
-- Нѣтъ, онъ никогда не сказалъ мнѣ ни одного недобраго слова, хотя я не всегда умѣла себя сдерживать. Мѣсяцъ за мѣсяцемъ я видѣла, что его любовь постепенно уменьшается и хотя я очень терпѣлива, но иногда эта мучительная агонія была слишкомъ тяжела и я громко жаловалась. Теперь я бы все отдала, чтобъ снова переносить эту агонію.
-- Бѣдная! Какъ у него хватило сердца васъ бросить? Какъ онъ не постыдился самого себя!
-- О! онъ сдѣлалъ это очень прилично. Онъ уѣхалъ на недѣлю въ Англію по дѣламъ и оставилъ меня въ Берлинѣ. Изъ Лондона онъ написалъ, что не хотѣлъ меня огорчить и потому скрылъ, что не вернется ранѣе шести недѣль, до его же возвращенія онъ просилъ меня поѣхать въ Данію къ моей матери, куда онъ и будетъ писать. Все это было устроено очень обдуманно, ибо онъ зналъ, что второе его письмо могло бы меня убить, еслибъ я не была подлѣ моей милой, дорогой матери. Это письмо было прекрасно написано, но поразило смертельнымъ ударомъ мое сердце. Онъ говорилъ прямо, что раззорился и былъ слишкомъ гордъ, чтобъ жить на мой счетъ, просилъ прощенья за свою любовь, за бѣгство, за то, что онъ омрачилъ, какъ чернымъ облакомъ, мою блестящую сценическую карьеру. Онъ восхвалялъ меня, благодарилъ, благословлялъ, но все же бросилъ.
Ашмидъ всталъ и скорыми шагами, какъ бы по важному дѣлу, отправился на противоположный конецъ залы, гдѣ, остановившись передъ большимъ канделябромъ, сказалъ въ полголоса, чтобъ Ина не слыхала:
-- Проклятый, бездушный, сантиментальный подлецъ! Чортъ бы его побралъ!
Эта вспышка его успокоила и, возвратясь къ Инѣ, онъ уже былъ въ состояніи сказать весело:
-- Позвольте мнѣ взглянуть на ваше положеніе съ дѣловой точки зрѣнія. Онъ убѣжалъ отъ васъ добровольно, пошлите ему свое благословеніе, я уже его благословилъ и забудьте, что онъ на свѣтѣ.
-- Его забыть? Никогда. И это вашъ совѣтъ, мистеръ Ашмидъ? А я, увидавъ ваше доброе лицо, сказала себѣ: "я теперь не одна, онъ мнѣ поможетъ".
-- Въ моей помощи вы можете быть увѣрены, отвѣчалъ съ жаромъ Ашмидъ. Но въ чемъ дѣло?
-- Прежде всего его надо отыскать.
-- Да онъ въ Англіи.
-- Нѣтъ. Онъ былъ тамъ восемь мѣсяцевъ тому назадъ, а онъ нигдѣ не можетъ такъ долго оставаться, къ тому же въ Англіи нѣтъ игорныхъ домовъ.
-- Неужели вы восемь мѣсяцевъ отыскивали по всей Европѣ этого съумасшедшаго.
-- Нѣтъ, сначала гордость и гнѣвъ удерживали меня и я говорила себѣ: "я останусь здѣсь, пока онъ опомнится и пріѣдетъ ко мнѣ".
-- Прекрасно.
-- Но современемъ исчезли гордость и гнѣвъ, а любовь осталась та же. Наконецъ, я не.могла болѣе выносить этихъ страданій, такъ какъ онъ не хотѣлъ образумиться...
-- Такъ вы сами сошли съ ума и начали эту скачку съ препятствіями, сказалъ Ашмидъ такимъ сочувственнымъ тономъ, что въ его словахъ не было ничего обиднаго.
-- Вы правы, отвѣчала Ина:-- моя погоня за нимъ безумна, но теперь вы мнѣ поможете. Я увѣрена, что вы его найдете для меня.
Всякая женщина, какъ бы добра она ни была, отличается тактомъ, а тактъ, по самой этимологіи этого слова, означаетъ тонкую сметливость и необыкновенную ловкость; такъ, женщина ласкаетъ лошадь прежде, чѣмъ сѣсть на нее, и мужчину прежде, чѣмъ запречь его.
Послѣднія слова Ины польстили самолюбію Ашмида, и онъ пламенно воскликнулъ:
-- Вы правы, вы не можете этого сдѣлать однѣ; вамъ нуженъ хорошій помощникъ.
-- Конечно.
-- Ну, вы нашли такого во мнѣ. Прежде всего я полагаю, что онъ не въ Гомбургѣ. Всего вѣрнѣе его искать въ Франкфуртѣ. Онъ -- франтъ?
-- Франтъ! повторила Ина:-- нѣтъ, я не знаю.
Она никакъ не хотѣла признать какой бы то ни было унизительной черты въ своемъ возлюбленномъ.
-- Конечно, онъ -- франтъ, продолжалъ Ашмидъ:-- и не станетъ жить въ Гомбургѣ. Но если онъ и здѣсь, то не выходитъ изъ игорной залы. Вы были тамъ?
-- Нѣтъ.
-- Такъ пойдите.
-- Какъ, одна?
-- Нѣтъ, со мною.
-- О, другъ мой! я увѣрена, что вы мнѣ его найдете.
-- А еслибъ мы его и нашли, но ваше появленіе было бы для него непріятно?
-- Нѣтъ, я знаю, что ему всякая перемѣна пріятна.
-- Хотите, я васъ научу, какъ его привлечь въ Гомбургъ, гдѣ бы онъ ни былъ? спросилъ Ашмидъ съ хитрой улыбкой.
-- Пожалуйста, научите.
-- Вы однимъ ударомъ его снова повергнете къ своимъ ногамъ и окажете мнѣ большое благодѣяніе.
-- Возможно ли? Какъ я рада быть вамъ полезной.
-- Да, пріятно убить разомъ двухъ зайцевъ. Дѣло въ томъ, что лучшее средство вернуть поклонника, не бѣгать за нимъ, а заставить его бѣгать за вами. Напримѣръ, чтобъ поймать бабочку вечеромъ, не надо выходить въ садъ, а откройте только окно и поставьте на него свѣчу, она сама прилетитъ.
-- Это такъ, но что я могу сдѣлать для васъ? спросила съ безпокойствомъ она, начиная подозрѣвать, что ея старый другъ задумалъ нѣчто недоброе.
-- А развѣ я вамъ не сказалъ? произнесъ Ашмидъ съ холоднымъ безстыдствомъ:-- вы будете пѣть для меня въ оперѣ.
Произнеся эти слова, онъ засунулъ руки въ карманы и ожидалъ, что надъ нимъ разразится гроза.
-- Больше ничего? сказала Ина, тяжело переводя дыханіе и взглянувъ на него съ упрёкомъ.
-- Больше ничего. Что его привлекло къ вамъ? Ваше пѣніе, восторгъ публики, рукоплесканія, букеты. То, что разъ приманило бабочку, приманитъ и въ другой, а слезы тутъ не поведутъ ни къ чему, а вы, конечно, не откажетесь отъ вѣрнаго средства вернуть его къ себѣ только потому, что вы этимъ сдѣлаете мнѣ великое благодѣяніе. Я обязался къ завтрашнему вечеру достать пѣвицу, а гдѣ-жъ я ее возьму, хотя бы второстепенную? Къ тому же, я уже теперь потерялъ цѣлый часъ дорогого времени, разговаривая съ вами.
-- Однако, вы хитро завлекаете меня въ свои сѣти, промолвила она.
-- Да, признаюсь; я поступаю совершенно безсовѣстно, но я увѣренъ, что вы впослѣдствіи меня поблагодарите.
-- При одной мысли, что я возвращусь на сцену, меня бьетъ лихорадка.
-- Еще бы; и это -- вѣрное предзнаменованіе громаднаго успѣха. Во всей моей долгой практикѣ я не видывалъ, чтобы самоувѣренный актеръ или актриса имѣли успѣхъ.
-- А какая опера?
-- Фаустъ. Вы будете пѣть Зибеля. Вы знаете роль; въ нее вставлены только двѣ новыя аріи.
-- Нѣтъ, я ея не знаю.
-- Помилуйте! кто-же не знаетъ Фауста?
-- Вы хотите сказать, что всѣ его слыхали. Но я не знаю ни музыки, ни словъ. А пѣть дурно -- я не могу, даже для васъ.
-- Вы успѣете выучить музыку въ день, а на слова хватитъ и получаса.
-- Я не такъ легко учусь, какъ вы думаете. Достаньте мнѣ тотчасъ партитуру всей оперы и мою партію.
-- Партитуру! Видно, въ какой вы отличной были школѣ. Я преклоняюсь предъ вами съ восторгомъ.
-- Теперь на это нѣтъ времени. Бѣгите и возвращайтесь скорѣе.
-- Хорошо, но прежде, чѣмъ мнѣ уйдти, надо рѣшить вопросъ о жалованьѣ.
-- Просите какъ можно болѣе.
-- Разумѣется; но на чемъ кончать?
-- Я право не могу сказать. Вы увидите сами.-- Но мнѣ нужны деньги, потому что я отдала все, что имѣла, матери, для которой купила ферму въ родной Даніи. Впрочемъ, не очень торгуйтесь, я пою для васъ, а не для Гомбурга, а главное, не говорите со мною о жалованіи и достаньте сколько можете. Ну, ступайте, ступайте, я на иголкахъ.
Ашмидъ бросился прямо къ директору театра и объявилъ, что нашелъ средство вывести его изъ затрудненія. Ина Класкингъ была въ Гомбургѣ и послѣ долгихъ отказовъ, наконецъ, по его настоянію, согласилась поступить снова на сцену на слѣдующихъ условіяхъ: контрактъ на два мѣсяца, исключительное право пѣть въ избранныхъ ею операхъ, которыя онъ назвалъ на угадъ, 100 талеровъ за представленіе и пол-бенефиса. Директоръ сначала испугался возвышенной платѣ, но Ашмидъ сказалъ прямо, что онъ съума сошелъ, ибо Класкингъ была нѣмецкая Альбони, что ея нижнія ноты звенѣли, какъ боевая труба, а кромѣ того, у нея былъ весь регистръ mezzo soprano. Убѣжденный этими краснорѣчивыми доводами, директоръ подписалъ контрактъ, и Ашмидъ, схвативъ его, а также партитуру, бросился съ торжествомъ въ отель.
-- Два мѣсяца, произнесла Ина, надувъ губки: -- я никогда объ этомъ и не думала.
-- На меньшее время не стоитъ, отвѣчалъ Ашмидъ и прибавилъ повелительнымъ тономъ:-- ну, подпишите контрактъ, выгоднѣйшій во всѣхъ отношеніяхъ.
Она гордо подняла голову, какъ оскорбленная пѣвица, кототорой вздумалъ бы кто нибудь повелѣвать. Но онъ, молча, подалъ ей перо, и она, взглянувъ на него съ упрекомъ, подписала контрактъ смиренно, какъ ягненокъ.
-- Ну теперь, достаньте мнѣ сейчасъ фортепьяно, сказала она тономъ избалованнаго ребенка.
-- Сію минуту, отвѣчалъ торжествующій Ашмидъ.
Но это было не такъ легко, какъ онъ полагалъ. Въ отелѣ оказалось только одно фортепьяно, и то у сердитой старой дѣвы, сестры хозяина, которая на отрѣзъ отказала дозволить чужимъ портить ея инструментъ. Ашмидъ пришелъ въ ярость и хотѣлъ перевести Ину въ другой, французскій отель, но она, вполнѣ увѣренная въ силѣ своего обаянія, отправилась сама къ педантичной нѣмкѣ и очень любезно попросила позволенія спѣть ей что-нибудь. Старая дѣва не могла ей въ этомъ отказать, а когда Ина спѣла старинную венеціанскую канцоннету: "Il рісcatore dell'onda", своимъ чуднымъ, звонкимъ, глубокимъ и полнымъ души голосомъ, нѣмка бросилась къ ней на шею.
-- Возьмите мое фортепьяно! воскликнула старая дѣва со слезами на глазахъ:-- вы уже взяли мое сердце.
-- Я горжусь этой побѣдой, отвѣчала Ина съ удовольствіемъ цѣлуя растаявшую нѣмку.
Съ этой минуты, она сдѣлалась любимицей хозяйки и не только фортепьяно, но и вся комната сдѣлалась ея достояніемъ, такъ что она могла весь день и всю ночь пѣть свою партію. На другое же утро, она заставила Ашмида назначить репетицію и вернулась съ нея въ самомъ мрачномъ, нервномъ настроеніи. Она тотчасъ потребовала своего смиреннаго Ашмида и строго сказала:
-- Что это за безпорядокъ? На репетиціи не было ни флейты, ни гобоя, ни віолончели.
-- Это на нихъ находитъ, отвѣчалъ спокойно Ашмидъ.
-- Теноръ -- надломленная дубина. Онъ принадлежитъ къ тѣмъ пѣвцамъ, которые считаютъ нечеловѣческое дрожаніе голоса краснорѣчивымъ выраженіемъ всѣхъ человѣческихъ чувствъ.
-- Имя имъ -- легіонъ.
-- Сопрано -- деревяшка, и вообще всѣ поютъ самоувѣренно, фальшиво. Я не понимаю, какъ можно пѣть фальшиво! Это всё равно, что лгать.
-- Поэтому такъ многіе и фальшивятъ.
-- Я прошу отъ васъ не остроумія, а утѣшенія. Право, вы -- замаскированный Мефистофель; съ тѣхъ поръ, что я подписала вашъ дьявольскій контрактъ, я не знаю ни минуты спокойствія. Я страдаю, мучусь, боюсь, но я работаю и живу. Да благословитъ васъ за это Господь! Я вышла изъ мрачнаго, отчаяннаго, летаргическаго сна.
Тутъ ея нервы и сила воли, все же женскія, подались, и она тихо, терпѣливо заплакала.
Ашмидъ, какъ практическій человѣкъ, незамѣтно вышелъ изъ комнаты и оставилъ ее одну бороться съ своимъ горемъ и предстоявшей ей тяжелой, но сладкой долей явиться вновь на театральныхъ подмосткахъ.
II.
Въ
Hotel de Russie
во Франкфуртѣ былъ нумеръ съ большими, богато-меблированными комнатами и общимъ балкономъ, выходившимъ на площадь и обтянутомъ пестрой матеріей, сквозь которую палящіе лучи солнца принимали мягкій, розоватый оттѣнокъ.
На балконѣ сидѣлъ высокаго роста англичанинъ, курившій сигару и подвергавшійся энергичной атакѣ со стороны красивой, молодой дѣвушки. Ея свѣтло-сѣрые глаза были устремлены на него, и она говорила нѣжнымъ тономъ, который совершенно отличался отъ громкаго и нѣсколько рѣзкаго голоса, которымъ она обыкновенно говорила съ женщинами. Это была прелестная, блѣдная блондинка, умная, сметливая, ловкая и хитрая. Ее звали Фанни Доверъ. Высокаго роста джентльмэнъ былъ ея двоюродный братъ, Гарингтонъ Визардъ, барфордширскій землевладѣлецъ, имѣвшій 12,000 акровъ земли и прекрасную библіотеку. Молодая дѣвушка твердо рѣшилась выдти за него замужъ черезъ годъ, черезъ три или черезъ десять, смотря по тому, на сколько могучей окажется сила его сопротивленія.
Что же касается Фанни, то у нея всего было за душею 2,000 ф. стер., но справедливая природа одарила ее красивымъ лицомъ, сѣрыми, полными магнетизма, глазами, ловкостью и рѣшительностью, благодаря которымъ часто бѣдныя молодыя дѣвушки пріобрѣтаютъ громадныя помѣстья съ ихъ владѣльцами.
Несмотря на нѣжное, увлекательное ухаживаніе за нимъ Фанни Доверъ, Гарингтонъ Визардъ не поддавался; ухаживаніе это не радовало и не безпокоило его: онъ просто оставался холоденъ, какъ льдина. Нельзя было сказать, чтобъ оно ему не нравилось, но тридцати двухъ лѣтъ отъ роду, онъ видалъ свѣтъ, былъ несчастливъ въ женщинахъ, находился въ разводѣ съ женою и представлялъ рѣзкій типъ отъявленнаго ненавистника женщинъ. Онъ угощалъ ихъ презрительными филиппиками и держалъ ихъ, въ томъ числѣ и Фанни Доверъ, въ почтительномъ отъ себя разстояніи. По истинѣ, комично было видѣть съ какимъ хладнокровіемъ и цинической апатіей, онъ отражалъ кошачьи ласки молодой дѣвушки, изучившей до тонкости искуство нравиться.
Внутри комнаты, на малиновомъ, бархатномъ диванѣ сидѣла молодая дѣвушка рѣдкой, поразительной красоты. Ея лицо представляло длинный, но совершенный по очертаніямъ овалъ, лобъ былъ высокій, носъ прямой съ удивительно-выточенными ноздрями, губы коралловыя, а зубки блестящіе, какъ слоновая кость. Но прежде всего, всякаго поражали ея чудные, черные глаза, брови и волосы чернѣе воронова крыла.
Всѣ эти черты, при серьёзномъ, строгомъ характерѣ, могли бы внушать страхъ, такъ какъ формы ея были очень крупны и чрезвычайно развиты для ея возраста, но длинныя шелковыя рѣсницы и способность краснѣть при каждомъ словѣ придавали ея лицу особую женственную прелесть. Она краснѣла и багровѣла нетолько отъ застѣнчивости, но и отъ нѣжной впечатлительности ея чувствъ. Слыша о какомъ-нибудь благородномъ подвигѣ, она вспыхивала отъ восторга; когда при ней выражали возвышенныя чувства, лицо ея покрывалось румянцемъ отъ симпатіи. Если кто-нибудь, стоя у камина, говорилъ что-нибудь непріятное для человѣка, находившагося у окна, то она багровѣла, боясь, чтобы послѣдній не услыхалъ оскорбительныхъ для него словъ. Однимъ словомъ, румянецъ, переливавшій изъ блѣдно-розоваго въ розовый, темно-розовый, красный, пурпурный и багровый, появлялся на ея прелестныхъ щечкахъ по различнымъ причинамъ, совершенно до нея лично не касавшимся.
Эта молодая дѣвушка была Зоя Визардъ, дочь отца Гарингтона отъ гречанки, которая умерла, когда ея дочери было двѣнадцать лѣтъ. Ея двойственное происхожденіе сказывалось въ ея физическихъ и нравственныхъ качествахъ: фигурой и лицомъ она была гречанка, даже ея большая, пропорціональная туловищу рука была божественно, антично изваяна, но по умственнымъ своимъ свойствамъ она была дѣтищемъ сѣвера. Въ ней не было ни тѣни греческой хитрости. Трудно было бы ужиться коварству съ ея открытымъ лицомъ, ясно отражавшимъ всѣ ея мысли и съ пламенной кровью, которая постоянно притекала отъ сердца къ щекамъ и обратно.
Помѣстившись съ чисто-женскимъ инстинктомъ на малиновомъ диванѣ, который какъ нельзя рельефнѣе выставлялъ ея лучезарную красоту, Зоя Визардъ вышивала. Передъ нею на маленькомъ столѣ лежали цвѣты и листья, съ которыхъ она прямо безъ узора снимала копію, вышивая шелкомъ, шерстью и синелью. Она работала очень искусно и ловко, но лицо ея сіяло такимъ счастьемъ, которое, очевидно, происходило нетолько отъ. успѣшнаго вышиванья. Дѣйствительно, у ея ногъ, но въ почтительномъ разстояніи, сидѣлъ на низенькой отоманкѣ молодой человѣкъ, почти не уступавшій ей въ красотѣ, хотя красота эта была совершенно въ иномъ стилѣ. Высокаго роста, сильный, ловкій и граціозный, онъ отличался свѣтлымъ, свѣжимъ, здоровымъ цвѣтомъ лица, большими карими глазами и курчавыми каштановыми волосами, съ золотистымъ оттѣнкомъ. Коротко подстриженные усы спасали его лицо отъ слишкомъ женственнаго вида и не скрывали обворожительныхъ очертаній его рта. Руки его были бѣлыя, нѣжныя, какъ у женщины, голосъ мелодичный, языкъ краснорѣчивый, медовый. Этотъ опасный красавецъ мягко смотрѣлъ на Зою и говорилъ ей что-то въ полголоса. Она чувствовала его бархатный взглядъ и упивалась сладкимъ его голосомъ, но, чтобъ скрыть свое волненіе, наклоняла голову ближе къ своей работѣ и казалась всецѣло поглощенной ею.
Впрочемъ, дѣла между молодыми людьми не зашли очень далеко. Она постоянно была на сторожѣ и, выслушавъ съ удовольствіемъ значительное количество комплиментовъ, она вдругъ сказала:
-- Послушайте, мистеръ Севернъ, неужели вы не умѣете ни о чемъ говорить, а только сыпать комплименты?
-- Что же мнѣ говорить иное, сидя передъ вами? спросилъ онъ.
-- Ну, ну! вы опять за свое. Но развѣ вамъ никогда не приходила въ голову мысль, что только дураки любятъ лесть.
-- Я не вѣрю этому. Мнѣ всегда пріятно слышать, когда вы говорите мнѣ доброе слово.
-- Этого нельзя предполагать, судя по вашему уму. Вмѣсто того, чтобъ распространяться о несуществующихъ моихъ совершенствахъ, вы бы лучше говорили о чемъ-нибудь серьёзномъ.
-- О чемъ?
-- Да хоть о себѣ.
-- Неинтересный это предметъ.
-- Предоставьте мнѣ судить.
-- Столько людей говорятъ о себѣ, что позвольте мнѣ быть исключеніемъ.
Этотъ отвѣтъ удивилъ Зою, и она замолчала, надувъ губки. Она не привыкла, чтобъ ей въ чемъ-нибудь отказывали. Севернъ пристально на нее посмотрѣлъ и, видя необходимость повиноваться, рѣшилъ въ глубинѣ своего сердца приготовить свою подробную автобіографію, которая могла бы удовлетворить любопытству молодой дѣвушки, возбудивъ въ ней восторгъ и любовь къ нему. Но онъ не могъ сдѣлать этого въ одну минуту; по крайней мѣрѣ, день или два потребовалось бы, чтобъ освѣтить фантастическимъ свѣтомъ дѣйствительные факты его жизни. Теперь же онъ прибѣгъ къ ловкой диверсіи.
-- Дайте мнѣ примѣръ, сказалъ онъ: -- разскажите мнѣ что-нибудь о себѣ, такъ какъ я имѣю дерзость и дурной вкусъ интересоваться вами. Явились ли вы на свѣтъ изъ пѣны морской, или вы -- дщерь Бахуса и Аріадны?
-- Если вы хотите получить отвѣтъ, то задавайте благоразумные вопросы, произнесла Зоя, насупляя свои черныя брови, но ея щеки заалѣли, а прелестная улыбка обнаружила блестящій рядъ зубовъ.
-- Хорошо, продолжалъ онъ: -- я вамъ задамъ прозаическій вопросъ и надѣюсь, что вы не сочтете его дерзкимъ. Какъ мистеръ Визардъ, если онъ -- дѣйствительно ненавистникъ женщинъ, очутился во главѣ женскаго общества, въ которомъ не всѣ...
-- Продолжайте, мистеръ Севернъ, которыя не всѣ, что? сказала Зоя, готовая защитить весь свой полъ.
-- Не всѣ -- совершенства.
-- Вы выражаетесь осторожно и вывертываетесь изъ рукъ, какъ змѣя. Но все равно, я покажу вамъ примѣръ откровенности и повѣдую вамъ тайну, доселѣ скрытую отъ всего свѣта.
-- "Вѣщай, царица, рабъ твой внимаетъ", продекламировалъ Севернъ.
-- Ха, ха, ха! мистеръ Севернъ, вы меня забавляете.
-- А вы меня интересуете, отвѣчалъ нѣжно молодой человѣкъ.
Зоя вспыхнула.
-- Такъ отчего же вы не слушаете моего интереснаго разсказа? продолжала она:-- наше путешествіе началось съ того, что я просила брата взять меня съ собою за-границу, особливо въ Римъ.
-- Вы хотѣли взглянуть на статую вашихъ предковъ и затмить классическихъ красавицъ.
-- Очень вамъ благодарна, я -- не такая дура. Я хотѣла видѣть Тибръ, Колизей, Тарпейскую Скалу и вообще вѣчный городъ, который соединяетъ неразрывными узами древнюю исторію съ новой.
Она взглянула на него своими блестящими глазами, и онъ не могъ промолвить ни слова. Ея умъ парилъ въ такой возвышенной области, которая была недоступна его идеямъ. Заставивъ замолчать своего коментатора, она продолжала:
-- Гарингтонъ тотчасъ сказалъ: "да". Я передала объ этомъ Фанни, а та воскликнула: "возьмите меня съ собою". Конечно, я очень желала ѣхать съ Фанни; она -- моя двоюродная сестра и лучшій другъ.
-- Какая счастливица!
-- Пожалуйста, не перебивайте. Я тогда просила Гарингтона взять съ нами Фанни. Еслибъ вы только видѣли, какую онъ сдѣлалъ рожу и воскликнулъ: "какъ, я поѣду съ вами обѣими!.." Впрочемъ, я не вижу необходимости передавать вамъ все, что сказалъ мой чудовище-братъ.
-- Пожалуйста, скажите.
-- Вы этого никому не передадите?
-- Никому, честное слово.
-- Онъ сказалъ, продолжала Зоя, и щеки ея вдругъ поалѣли:-- что смотритъ на меня только, какъ на зародышъ женщины, что во мнѣ еще не развились пороки моего пола, но что Фанни Доверъ была вполнѣ развитая кокетка, а потому скоро научила бы меня этой опасной игрѣ, и что онъ тогда станетъ съ нами дѣлать? Однимъ словомъ, онъ отказалъ въ моей просьбѣ подъ самыми нелѣпыми предлогами. Я должна была передать его отказъ Фанни. Она начала плакать и убѣждать меня ѣхать одной, но я не хотѣла, такъ какъ уже пригласила ее. Тогда она бросилась мнѣ на шею, стала меня цѣловать и просила меня быть постоянно надутой и сердитой, пока Гарингтонъ не сдастся.
-- Это на нее походитъ.
-- А вы почему знаете? спросила рѣзко Зоя.
-- Я изучалъ ея характеръ.
-- Когда? спросила иронически Зоя, но вспыхнула, потому что ея слова ясно означали: "вы всегда пришиты къ моей юпкѣ; вамъ не время изучать Фанни".
-- Когда мнѣ нечего было дѣлать другого, когда васъ не было въ комнатѣ.
-- Я часто буду уходить изъ комнаты, если вы скажете еще одно слово.
-- И мнѣ будетъ подѣломъ. Я -- дуракъ, что болтаю, когда вы позволяете себя слушать.
-- Вы неисправимы. Ну, вотъ, видите: я не согласилась дуться на Гарингтона, но настояла, чтобъ Фанни погостила у насъ мѣсяцъ, а, поселившись въ нашемъ домѣ, она вскорѣ убѣдила меня разъиграть роль несчастной жертвы и показала мнѣ примѣръ. Мы нисколько не дулись на Гарингтона, но съ вытянутыми лицами и полными слёзъ глазами уныло, смиренно смотрѣли на него.
-- Ха, ха, ха! какъ глупо было Визарду вообразить, что одинъ мужчина не справится съ двумя женщинами!
-- Нѣтъ, онъ былъ правъ; молодыя дѣвушки очень хитры, особливо заключивъ союзъ между собою. Но выслушайте конецъ нашей исторіи. Однажды, послѣ обѣда, Гарингтонъ попросилъ насъ сѣсть противъ него и, пристально посмотрѣвъ на наши покраснѣвшія отъ стыда лица, сказалъ: "мои юные друзья, вы съиграли вашу роль довольно искусно, особливо ты, Зоя, которая -- еще новичекъ въ этомъ дѣлѣ, сравнительно съ Фапни; сценическій талантъ долженъ быть награжденъ, и я согласенъ васъ взять съ собою, но подъ однимъ условіемъ, чтобъ съ вами поѣхала почтенная дуэнья".-- "Тѣмъ лучше, отвѣчали мы: а кого же мы возьмемъ?" -- "О! самую подходящую женщину, старую дѣву, ненавидящую всѣхъ мужчинъ. Она будетъ слѣдить за вашимъ каждымъ шагомъ, станетъ бѣгать за вами вверхъ и внизъ по лѣстницамъ, подсматривать за вами днемъ въ замочную щель, а ночью подслушивать ваши интимные разговоры". Однимъ словомъ, онъ расписалъ въ такихъ краскахъ, что кровь застыла въ нашихъ жилахъ и, помучивъ насъ довольно долго, наконецъ, сказалъ, что это -- тётя Мэтландъ. Мы вскрикнули отъ изумленія. Гарингтонъ и тётя Мэтландъ всегда любили другъ друга, какъ кошка собаку, и потому мы просили объяснить намъ его странный выборъ. Онъ отвѣчалъ: "я возьму старую кошку не для своего удовольствія, а для васъ. Она избавитъ меня отъ тяжелой отвѣтственности. Недостатки ея характера какъ нельзя лучше удержатъ васъ отъ вашихъ слабостей: кокетства, легкомыслія, суетности и..." Я не стану повторять всего, что онъ наговорилъ.
-- Я такъ и слышу Гарингтона, сказалъ Севернъ: -- но объясните, пожалуйста, отчего онъ такъ ненавидитъ женщинъ?
-- Никогда не спрашивайте меня объ этомъ, произнесла Зоя, принявъ неожиданно серьёзный видъ.
-- Хорошо, я добьюсь объясненія отъ него самого.
-- Если вы скажете ему хоть слово объ этомъ, то я не на шутку обижусь.
Она въ одну минуту нѣсколько разъ покраснѣла и поблѣднѣла, но тотчасъ успокоилась, какъ только Севернъ, молча, поклонился въ знакъ почтительнаго повиновенія.
-- Какъ странно, промолвила она задумчиво, не смотря на молодого человѣка:-- что мужчины, произнося приговоръ надъ всѣмъ женскимъ поломъ, не принимаютъ въ разсчетъ своихъ сестеръ. Развѣ мы -- не женщины? Бѣдный братъ совершенно забываетъ, что есть на свѣтѣ одна женщина, которая его никогда не броситъ и не обманетъ.
Съ этими словами она встала и, поднеся три пальца къ своимъ губамъ, послала брату воздушный поцѣлуй съ величественнымъ, античнымъ жестомъ. Севернъ былъ удивленъ этой граціозной выходкой и, не отличаясь достаточной добротой для выраженія сочувствія къ ея семейной привязанности, но, чувствуя необходимость что-нибудь сказать, прибѣгнулъ къ площадному восклицанію:
-- Вы разсказали мнѣ цѣлый романъ.
-- Не очень патетичный.
-- Не знаю. Я читывалъ много интересныхъ романовъ, но ни въ одномъ не было столько интересныхъ характеровъ: тутъ двѣ красавицы -- блондинка и брюнетка -- а съ ними почтенная дуэнья съ орлиными глазами и римскимъ носомъ.
-- Тише, произнесла Зоя, указывая на боковую дверь:-- это -- ея комната.
О! удивительный женскій инстинктъ! Почтенная дуэнья въ эту самую минуту стояла за дверью, припавъ къ замочной скважинѣ глазомъ и ухомъ.
-- Потомъ здѣсь два пріятные собесѣдника: ненавистникъ женщинъ и ненавистница мужчинъ, продолжалъ Севернъ, понижая голосъ.
-- Вы забываете главную фигуру въ этомъ романѣ, сказала Зоя, которой не нравилась эта болтовня:-- таинственнаго юношу, на взглядъ лѣтъ девятнадцати, а въ сущности, двадцати-девяти. Девять лѣтъ тому назадъ, онъ исчезъ изъ Англіи и съ тѣхъ поръ путешествовалъ повсюду и вездѣ ухаживалъ за женщинами. Это послѣднее обстоятельство доказывается его искуствомъ въ дѣлѣ ухаживанія, хотя онъ никогда ничего не разсказываетъ о себѣ и о своемъ семействѣ, тѣмъ болѣе о своихъ многочисленныхъ сердечныхъ дѣлахъ. Быть можетъ, онъ приберегаетъ разсказъ о нихъ до третьяго тома.
Это было энергичное и неожиданное нападеніе, но оно не увѣнчалось успѣхомъ. Севернъ былъ искуснымъ актёромъ и находился не въ первый разъ въ подобномъ положеніи. Поэтому, онъ взглянулъ на Зою съ нѣжнымъ упрёкомъ и потомъ опустилъ глаза.
-- Неужели вы думаете, сказалъ онъ тихо, грустно: -- что пріятно человѣку разсказывать о своей праздной, безцѣльной жизни -- и кому же? вамъ, которая внушила мнѣ высшія стремленія и глубокое сожалѣніе, что не могу начать жизни съизнова? Какъ могу я говорить вамъ, которую я уважаю всего болѣе на свѣтѣ, о презираемой мною теперь прошедшей жизни? Нѣтъ, я не смѣю рисковать вашимъ уваженіемъ. Оно слишкомъ для меня дорого.
Съ этими словами онъ пустилъ въ ходъ маленькую сценическую хитрость, съ помощью которой онъ могъ когда угодно вызвать на своихъ глазахъ трогательную слезу. Впрочемъ, на этотъ разъ и природа помогла его искуству; онъ, дѣйствительно, горько сожалѣлъ, но, конечно, изъ одного эгоизма о погибшей даромъ юности и о томъ, что Зоя Визардъ не была первой женщиной, которую онъ зналъ въ своей жизни.
Неопытная, невинная Зоя была поймана въ сѣти хитраго Северна. Ей было жаль, что она его огорчила, и, вставъ, она промолвила едва слышно:
-- Простите меня.
Впервые молодые люди очутились на опасной почвѣ. Севернъ этимъ воспользовался.
-- Ангелъ доброты, произнесъ онъ шопотомъ и, схвативъ руку Зои, покрылъ ее поцѣлуями.
-- Ахъ, воскликнула миссъ Мэтландъ, вбѣгая въ комнату и притворяясь изумленной.
Услыхавъ это восклицаніе, Фанни быстро вернулась въ комнату съ балкона, а Зоя выдернула свою руку. Но было уже поздно. Старая дѣва все видѣла, и молодыя дѣвушки тотчасъ это поняли.
Гарингтонъ Визардъ курилъ попрежнему на балконѣ, обернувшись спиною къ дверямъ комнаты. Остальныя дѣйствующія лица представляли поразительную картину: у окна стояла Фанни Доверъ, сверкая глазами и готовая защитить своего друга; Зоя, красная, какъ піонъ, отшатнулась отъ своего дерзкаго поклонника, а въ дверяхъ спальни возвышалась мрачная фигура старой дѣвы, убійственно смотрѣвшей на молодыхъ дѣвушекъ, ввѣренныхъ ея попеченію.
Усвоивъ однимъ взглядомъ положеніе всѣхъ дѣйствующихъ лицъ, почтенная дуэнья торжественно вошла въ комнату и знаменательно сказала:
-- Виновата, я, кажется, васъ обезпокоила.
Зоя побагровѣла и поникла головой, но Фанни воскликнула иронически:
-- Нѣтъ, тётя, мы всегда вамъ рады. Гдѣ вы были все это время? Мы уже боялись, что вы пропали.
-- По счастью, я была недалеко отсюда, отвѣтила миссъ Мэтландъ также ядовито.
Видя, что Фанни смѣло идетъ въ бой при самыхъ отчаянныхъ условіяхъ, Зоя немедленно подошла подъ ея прикрытіе.
-- Могу я васъ спросить, сэръ, что вы дѣлали, когда я вошла? спросила Северна старая дѣва съ убійственной улыбкой, открывая огонь по всей непріятельской линіи.
Зоя схватила за руку Фанни, и обѣ тревожно ждали отвѣта молодого человѣка.
-- Милая миссъ Мэтландъ, сказалъ находчивый юноша очень почтительно и какъ бы обрадованный той честью, которую ему оказала своимъ вопросомъ уважаемая дуэнья:-- я съ восторгомъ любовался брилліантовымъ кольцомъ мисъ Визардъ.
Фанни засмѣялась, а Зоя еще болѣе покраснѣла отъ такой самоувѣренной лжи.
-- Неужели? И для этого надо было наклонить голову такъ близко къ ея рукѣ?
-- Ея кольцо такъ же, какъ она сама, не боится самой тщательной критики.
Несмотря на свои шестьдесятъ лѣтъ, миссъ Мэтландъ не могла выносить, чтобъ передъ нею хвалили какую бы то ни было молодую женщину, и потому, закусивъ губу, она съ новой энергіей продолжала атаку:
-- Въ слѣдующій разъ, когда вы захотите любоваться кольцомъ, то будьте такъ добры, попросите Зою снять его.
-- Вы мнѣ позволяете, миссъ Мэтландъ, и не будете считать этого непростительной вольностью? произнесъ хитрый Севернъ.
Безстыдная дерзость молодого человѣка поставила втупикъ старуху; она, молча, взглянула на него, но черезъ минуту, собравшись съ силами, отвѣчала:
-- Конечно, нѣтъ. Зоя! прибавила она, рѣзко отворачиваясь отъ Северна и открывая огонь по женской половинѣ врага.
-- Что, тётя?
-- Скажи своему брату, что я желаю съ нимъ поговорить, если онъ можетъ разстаться съ своей сигарой.
Зоя опустила голову и не спѣшила открытіемъ предполагавшейся конференціи; но, пока она колебалась, Фанни воскликнула:
-- Тётя, я ему скажу.
-- О, Фанни! шопотомъ промолвила Зоя съ явнымъ упрёкомъ.
-- Ничего, отвѣтила также тихо Фанни и, выбѣжавъ на балконъ, крикнула вызывающимъ голосомъ: -- тётя Мэтландъ желаетъ знать, разстаешься ли ты когда-нибудь съ своей сигарой?
-- Скажи ей, что я не курю во время обѣда и молитвы, но всегда сплю съ трубкой мира въ зубахъ, отвѣчалъ Гарингтонъ.
-- Брось на минуту сигару; ей надо тебѣ сказать что-то важное.