Рид Томас Майн
Квартеронка

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    The Quadroon, or, A Lover's Adventures in Louisiana.
    Текст издания И. Н. Глазунова, Санкт-Петербург, 1861.

   

КВАРТЕРОНКА.

РОМАНЪ

Капитана Мейна Рида.

САНКТПЕТЕРБУРГЪ.
ВЪ ТИПОГРАФІИ Н. И. ГЛАЗУНОВА и комп.
1861.

   

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

Глава I.
ОТЪѢЗДЪ.

   Какъ всѣ юноши, вырвавшіеся изъ школы, я уже не былъ счастливъ дома. Жажда къ путешествіямъ томила меня, мнѣ горячо хотѣлось познакомиться съ тѣмъ свѣтомъ, который былъ мнѣ еще извѣстенъ только изъ книгъ.
   Желаніе мое скоро исполнилось; и безъ малѣйшаго вздоха смотрѣлъ я какъ исчезали холмы моего родной земли за чорными волнами -- и не заботился; увижу ли я ихъ опять.
   Хотя я вышелъ изъ стѣнъ классической школы, я вовсе не отличался сочувствіемъ къ классическому. Десять лѣтъ, проведенныхъ надъ дикими гиперболами Гомера, механическими стихотвореніями Виргилія и сухими грубостями Горація Флакка, не надѣлили меня пониманіемъ той классической красоты, которую чувствуетъ -- истинно или притворно -- учоный въ очкахъ. Мое воображеніе не было создано жить идеальнымъ, или мечтать о прошломъ. Я нахожу наслажденіе въ дѣйствительномъ, положительномъ и настоящемъ. Дои-Кохиты могутъ играть роль трубадуровъ въ разрушившихся замкахъ, а жеманныя миссъ покрывать землю руководствами. Я съ своей стороны не вѣрю романизму давнопрошедшей жизни. Въ современномъ Телѣ я вижу наемщика, готоваго продать свои дюжіе члены какому бы то ни было тирану, а живописный Мадзарони, при ближайшемъ знакомствѣ, умаляется до размѣра самаго обыкновеннаго воришки. Въ разрушивающихся.стѣнахъ Аѳинъ и развалинахъ Рима, я встрѣчаю негостепріимство и голодъ. Я не вѣрю, чтобы бѣдность была живописна. Я не нахожу наслажденія въ оборванномъ романтизмѣ.
   А между-тѣмъ меня вызвала изъ дому страсть къ романическому. Я жаждалъ поэтическаго и живописнаго, потому-что находился именно въ такихъ лѣтахъ, когда воображеніе наполнено сильнѣйшею вѣрою въ ихъ дѣйствительность. Мое воображеніе еще и теперь не потеряло этой вѣры. Я теперь старѣе, по часъ разочарованія еще не наступилъ для меня -- и никогда не наступитъ. Въ жизни есть романизмъ, это не обманчивая мечта. Онъ живетъ не въ безплодныхъ формахъ и ребяческихъ обрядахъ модныхъ гостиныхъ. Жилище его въ другомъ мѣстѣ, среди величественныхъ сценъ природы -- хотя онѣ не служатъ ему необходимымъ аккомпаньементомъ. Онъ также сроденъ полямъ и лѣсамъ, скаламъ, рѣкамъ и горамъ, какъ и хорошо протоптаннымъ дорогамъ торговаго города. Жилище его въ человѣческомъ сердцѣ -- въ сердцѣ, которое бьется высокими стремленіями -- въ груди, которая дышетъ благородными страстями свободы и любви!
   Шаги мои направлены не къ классическимъ берегамъ, но къ землямъ новой и болѣе могущественной жизни. На западъ отправился я отыскивать романизмъ. Я нашолъ его въ самой привлекательной его формѣ, подъ блестящимъ небомъ Луизіаны.
   Въ январѣ 18... я ступилъ ногой на землю новаго свѣта -- на мѣсто, омоченное англійской кровью. Вѣжливый шкиперъ, который перевезъ меня черезъ Атлантическій Океанъ, взялъ меня въ свой гигъ. Мнѣ любопытно было осмотрѣть поле этого рѣшительнаго дѣла, потому-что въ этомъ періодѣ моей жизни я имѣлъ наклонность къ военнымъ подвигамъ.
   Съ-тѣхъ-поръ какъ я стоялъ на этомъ полѣ битвы, я участвовалъ своею шпагою не въ одномъ сраженіи. То что было для меня тогда теоріей, оправдалось опытностью.
   Черезъ часъ я бродилъ по улицамъ Новаго Города, уже не думая о военныхъ дѣлахъ. Размышленія мои обратились совсѣмъ въ другую сторону. Общественная жизнь въ новомъ свѣтѣ со всей своей свѣжестью и силой двигалась передъ моими главами, подобно панорамѣ, и несмотря на мое притязаніе къ nil admirari, я не могъ не удивляться.
   И одинъ изъ предметовъ моего удивленія, встрѣтившій меня на самомъ порогѣ заатлантической жизни -- было открытіе моей собственной безполезности. Я могъ указать на свое бюро и сказать:
   -- Тутъ лежатъ доказательства моей учоности -- лучшія награды, полученныя въ университетѣ.
   Но на что они полезны? Сухія теоріи, которымъ я научился, не имѣли примѣненія къ цѣлямъ дѣйствительной жизни. Логика моя была болтовнею попугая. Моя классическая учоность заваливала какъ хламъ мой разумъ; и я такъ былъ приготовленъ бороться съ жизнью, приносить пользу себѣ или ближнимъ, какъ-будто получилъ учоную степень въ китайской мнемоникѣ.
   О, да! Мѣстные профессора, учившіе меня синтаксису и скандаванію, вы сочли бы меня неблагодарнымъ, еслибы я выразилъ презрѣніе и негодованіе, которое тогда чувствовалъ къ вамъ -- тогда какъ оглядывался на десять лѣтъ, истраченныхъ понапрасну подъ вашимъ надзоромъ -- тогда какъ въ то время, когда я воображалъ себя учонымъ человѣкомъ, обманчивая мечта моя исчезла и я пробудился къ сознанію, что я не зналъ ничего.
   Съ деньгами въ карманѣ и съ весьма немногими познаніями въ головѣ, я бродилъ по улицамъ Новаго Орлеана, все съ возраставшимъ удивленіемъ.
   Черезъ полгода я проходилъ по этимъ сильнымъ улицамъ съ весьма небольшимъ количествомъ денегъ въ карманѣ, но съ запасомъ познаній, значительно увеличившимся. Въ эти шесть мѣсяцевъ я пріобрѣлъ опытность болѣе обширную, нежели въ шесть лѣтъ моей прежней жизни.
   Я заплатилъ довольно дорого за эту опытность. Мой дорожный капиталъ растратился въ тиглѣ кофейныхъ, театровъ, маскарадовъ и "квартеронскихъ" баловъ. Нѣкоторая часть этого капитала была положена въ тотъ банкъ (Фараонъ), который не даетъ процентовъ и не возвращаетъ капитала!
   Я почти боялся свести счотъ моимъ деньгамъ. Наконецъ принудилъ себя сдѣлать это и нашолъ, расплатившись по счоту въ гостинницѣ, что у меня осталось ровно двадцать-пять долларовъ! Двадцать-пять долларовъ на прожитіе до-тѣхъ-порь, пока я напишу домой и получу отвѣтъ -- это продолжится по-крайней-мѣрѣ три мѣсяца -- я говорю о томъ времени, когда атлантическіе пароходы еще не существовали.
   Шесть мѣсяцевъ я грѣшилъ. Теперь я раскаивался и желалъ исправиться. Я даже желалъ занять какое-нибудь мѣсто. Но мое холодное классическое воспитаніе, не научившее меня беречь кошелекъ, не могло также помочь мнѣ наполнить его; и во всемъ этомъ дѣловомъ городѣ я не могъ найти должности, которую былъ бы способенъ исполнять!
   Безъ друзей, обезкураженный, съ отвращеніемъ смотря на настоящее и съ безпокойствомъ на будущее, бродилъ я по улицамъ. Знакомства мои становились рѣже день отъ дня. Я не находилъ своихъ знакомыхъ на обычномъ мѣстѣ сборища -- сборищѣ удовольствій. Куда они исчезли?
   Въ этомъ не было таинственности. Теперь настала половина іюня. Погода сдѣлалась невыносимо-знойной и каждый день ртуть все поднималась выше. Черезъ недѣлю или двѣ ожидали ежегодной, но незваной гостьи, "жолтой лихорадки", присутствія которой ровно опасались и старые и молодые, и ужасъ, внушаемый ею, гналъ модный Ново-Орлеанскій свѣтъ, какъ перелетныхъ птичекъ, въ сѣверный климатъ.
   Я не мужественнѣе другихъ людей. Я не имѣлъ желанія познакомиться съ страшнымъ демономъ болотъ; и мнѣ пришло въ голову, что и мнѣ лучше убираться. Для этого стоило только сѣсть на пароходъ и переѣхать въ другой городъ подальше тропической malaria.
   Въ то время Сен-Луи слылъ привлекательнымъ городомъ, и я рѣшился ѣхать туда, хотя не зналъ какъ буду жить тамъ, потому-что финансовъ моихъ только-что достало бы на переѣздъ. Уложивъ мои вещи, я отправился на пароходъ "Западная Красавица", отплывавшій къ далекому "Граду Плотинъ".
   

Глава II.
"ЗАПАДНАЯ КРАСАВИЦА".

   Я былъ на пароходѣ въ назначенное время; но аккуратности на Миссисиппскомъ пароходѣ ожидать нельзя, и мнѣ пришлось ждать по-крайней-мѣрѣ два часа.
   Время это не прошло даромъ. Я провелъ его разсматривая странное судно, на которомъ я долженъ былъ ѣхать. Я говорю странное, потому-что пароходы, ходящіе по Миссисиппи и впадающимъ въ нее рѣкамъ, непохожи на пароходы другихъ странъ, даже на тѣ, которые употребляются въ атлантическихъ и восточныхъ штагахъ.
   Это просто рѣчныя суда и не могутъ выдержать бурнаго моря, хотя безпечные владѣльцы нѣкоторыхъ таковыхъ судовъ иногда рискуютъ посылать ихъ вдоль береговъ отъ Мобиля до Гальветсона, Техаса!
   Корпусъ сдѣланъ какъ у морскаго судна, но разнится съ нимъ матеріально въ глубинѣ. Онъ такъ мелокъ, что для нагрузки немного мѣста, а поверхность главной палубы только на нѣсколько дюймовъ возвышается надъ водою. Когда пароходъ тяжело нагружонъ, волны захлестываютъ шкафутъ. На палубѣ нагружены тюки съ хлопчатой бумагой, бочки съ табакомъ, мѣшки съ пшеницей, вышиною въ нѣсколько футовъ. Это грузъ парохода, плывущаго по теченію рѣки. На возвратномъ пути, разумѣется, товары везутся другаго сорта и состоятъ въ утвари и земледѣльческихъ орудіяхъ, которыя везутся изъ Бостона; кофе въ мѣшкахъ изъ Вестъ-Индіи, рисѣ, сахарѣ, апельсинахъ и другихъ произведеніяхъ тропическаго Юга.
   На задней части этой палубы есть пространство, опредѣленное для низшаго класса путешественниковъ. Это никогда не бываютъ американцы, а это земледѣльцы ирландскіе, или бѣдные нѣмецкіе эмигранты на пути къ далекому сѣверозападу; остальные негры -- свободные или по большей части невольники.
   Войдите въ каюту и вы будете поражены новизною сцены. Вы увидите великолѣпную залу, можетъ-статься футовъ въ сто длины, устланную богатымъ ковромъ, украшенную щегольскою мебелью -- дорогими креслами, диванами, столами, съ позолоченными стѣнами, увѣшанными гравюрами; хрустальныя люстры висятъ съ потолка; много дверей, ведущихъ въ каюты, съ каждой стороны, и огромная зеркальная дверь закрываетъ входъ въ святилище, называемое "дамской каютой"; словомъ, вы примѣтите вокругъ васъ роскошь, къ которой, какъ европейскій путешественникъ, вы не привыкли. Вы только читали подобную сцену въ какой-нибудь восточной сказкѣ -- у Мэри Монтегю, или въ "Арабскихъ ночахъ."
   Иногда все это великолѣпіе печально противоречитъ обществу, занимающему эту каюту: васъ вдругъ поразитъ толстый сапогъ, протянутый на перекладинѣ щегольскаго стула, или пятно табачное на богатомъ коврѣ! Но это вещи исключительныя и еще болѣе теперь нежели въ то время, о которомъ я пишу.
   Разсмотрѣвъ внутреннюю постройку "Западной Красавицы", я вышелъ изъ каюты на большое открытое пространство, мѣсто отдыха для пассажировъ мужчинъ. Это просто продолженіе каютной палубы, выдающееся впередъ и поддерживаемое столбами, опирающимися на главную нижнюю палубу. Навѣсъ закрываетъ это пространство отъ дождя и солнца и низкія желѣзныя перила дѣлаютъ его безопаснымъ. Будучи открыто спереди и съ обѣихъ сторонъ, оно позволяетъ наслаждаться прекраснымъ видомъ, а прохладный вѣтерокъ, производимый движеніемъ парохода, дѣлаетъ это мѣстечко пріятнымъ убѣжищемъ. Множество стульевъ поставлено тутъ для удобства пассажировъ и курить позволено.
   Тотъ мало интересуется движеніями человѣческой жизни, кто не можетъ убить часа въ наблюденіи надъ плотиною Новаго Орлеана; усѣвшись и закуривъ сигару, я намѣревался провести часъ въ этомъ интересномъ занятіи.
   

Глава III.
СОПЕРНИЦЫ.

   Часть плотины, находившаяся передъ моими глазами, извѣстна подъ названіемъ "пароходной пристани." Десятка два-три судовъ лежатъ вдоль деревянной плотины, слегка выдающейся въ рѣку. Нѣкоторыя только-что воротились изъ верхнихъ городовъ и выгружали свои товары и пассажировъ, немногочисленныхъ въ это время года. Другія, окруженныя суетливою толпою, разводили пары; третьи, кажется, были брошены и офицерами и экипажемъ, безъ-сомнѣнія, въ это время наслаждавшимися въ блестящихъ кофейняхъ и рестораціяхъ.
   На плотинѣ было два пункта, гдѣ суматоха дѣятельной жизни была замѣтнѣе. Это были пространства надъ каютами на двухъ большихъ пароходахъ. На одномъ находился я, другой назывался "Магнолія", какъ я прочелъ на носу. Послѣдній также приготовлялся къ отплытію, суда по движенію экипажа, по шипѣнію пара. На пристани прямо противъ Магноліи сваливали послѣдній грузъ, пассажиры торопились впередъ съ картонками въ рукахъ, боясь опоздать, чемоданы, ящики, мѣшки, бочонки тащили и катили по доскамъ; писаря съ книгой и карандашомъ записывали ихъ; все показывало поспѣшный отъѣздъ. Совершенно такая же сцена происходила передъ "Западной Красавицей."
   Оба парохода лежали недалеко одинъ отъ другаго и экипажи, слегка возвысивъ голосъ, могли разгораррвать между собою. По нѣсколькимъ фразамъ, долетавшимъ до меня, я могъ примѣтить, что "Магнолія" и "Западная Красавица" соперницы. Я скоро собралъ дальнѣйшія свѣдѣнія, что онѣ отправляются въ одно время и что будетъ "бѣгъ"!
   Это случалось довольно часто съ судами перваго разряда, а "Красавица" и "Магнолія" принадлежали къ этой категоріи. Обѣ были замѣчательны величиною и великолѣпіемъ убранства, обѣ занимались одною и тою же торговлею отъ Нью-Орлеана до Сен-Луи и обѣ находились подъ командою извѣстныхъ и популярныхъ капитановъ. Онѣ не могли не быть соперницами и это чувство раздѣлялось всѣмъ экипажемъ, отъ капитана до юнги. Что касается владѣльцевъ и служащихъ, то въ этомъ соперничествѣ затронуты были денежные интересы. Судно, одержавшее побѣду на скачкѣ, выиграетъ также будущее покровительство публики. Быстрый на ходу пароходъ становится моднымъ пароходомъ и навѣрно пріобрѣтетъ впослѣдствіи большее количество пассажировъ по высшей цѣнѣ -- въ американцахъ существуетъ та особенность, что многіе изъ нихъ истратятъ послѣдній долларъ, только бы сказать въ концѣ своего путешествія, что пріѣхали на модномъ пароходѣ, такъ какъ въ Англіи вы найдете многихъ желающихъ сдѣлать извѣстнымъ, что они путешествовали въ "первоклассныхъ вагонахъ". Снобы не принадлежатъ исключительно одной странѣ -- они находятся повсюду.
   Относительно предстоящаго испытанія въ быстротѣ между "Западной Красавицей" и "Магноліей" чувство соперничества преобладало не только въ экипажахъ обоихъ пароходовъ, но я скоро примѣтилъ, что и пассажиры были заражены имъ. Нѣкоторые, безъ-сомнѣнія, видѣли въ этомъ спортмэнство и поводъ къ сильнымъ ощущеніямъ, но большая часть держала пари.
   -- Красавица выиграетъ! вскричалъ за моимъ плечомъ человѣкъ пошлой наружности.-- Держу двадцать долларовъ за Красавицу! Хотите держать пари?
   -- Нѣтъ, отвѣчалъ я сердито, потому-что этотъ человѣкъ позволилъ себѣ положить руку на мое плечо.
   -- Ну! какъ вамъ угодно! сказалъ онъ и, обратившись къ кому-то другому, продолжалъ: -- держу двадцать долларовъ за Красавицу! Двадцать долларовъ за Красавицу!
   Признаюсь, въ эту минуту мои размышленія были не очень пріятны. Это была моя первая поѣздка на американскомъ пароходѣ и память моя была наполнена разсказами о несчастныхъ приключеніяхъ, которыя нерѣдко случаются на этихъ скачкахъ.
   Многіе пассажиры -- болѣе степенные -- раздѣляли мои опасенія и нѣкоторые собирались просить капитана не дозволять скачки. Но они были въ меньшемъ числѣ и потому молчали.
   Я однако рѣшился спросить капитана объ "его намѣреніяхъ". Меня побуждаю скорѣе любопытство, нежели другая причина. Я всталъ съ своего мѣста и прямо пошилъ къ пристани, гдѣ стоялъ капитанъ.
   

Глава IV.
ПРІЯТНАЯ СПУТНИЦА.

   Прежде чѣмъ я вступилъ въ разговоръ съ капитаномъ, я увидѣлъ коляску, приближавшуюся съ противоположной стороны, изъ французскаго квартала города. Это былъ прекрасный экипажъ съ щегольски одѣтымъ кучеромъ-негромъ, и въ этомъ экипажѣ сидѣла молодая и нарядная дама.
   Не знаю почему, но я возъимѣлъ предчувствіе, сопровождаемое, можетъ-статься, безмолвнымъ желаніемъ, чтобы сидѣвшая въ коляскѣ была нашей спутницей. Скоро я узналъ, что таково было ея намѣреніе.
   Коляска подъѣхала къ плотинѣ и я увидѣлъ, что дама спросила что-то у прохожаго, который немедленно указалъ на нашего капитана. Послѣдній, примѣтивъ, что объ немъ спрашиваютъ, подошолъ къ экипажу, и поклонился дамѣ. Я стоялъ такъ близко, что каждое слово долетало до меня.
   -- Вы капитанъ Западной Красавицы?
   Дама говорила по-французски. Капитанъ научился этому языку въ своихъ сношеніяхъ съ креолами.
   -- Я, отвѣчалъ онъ.
   -- Я желаю ѣхать на вашемъ пароходѣ.
   -- Очень буду радъ. Кажется, еще осталась одна каюта, мистеръ Шилли? обратился капитанъ къ писарю.
   -- Если и нѣтъ каюты, не бѣда, перебила дама: -- вы доѣдете до моей плантаціи до полночи, я не буду спать на пароходѣ.
   Слово плантація, очевидно, произвело эффектъ на капитала. Онъ и по природѣ былъ Человѣкъ негрубый, а слово это сдѣлало его еще болѣе внимательнымъ и вѣжливымъ. Съ владѣтелемъ Луизіанской плантаціи нельзя обращаться небрежно, но когда вмѣсто владѣтеля молодая и прелестная владѣтельница, кто можетъ быть не любезенъ? Ужь конечно не капитанъ Западной Красавицы! Самое названіе парохода опровергало предположеніе!
   Пріятно улыбнувшись, капитанъ спросилъ, гдѣ онъ долженъ высадить свою прекрасную пассажирку.
   -- Въ Бренжьэ, отвѣчала дама.-- Моя плантація нѣсколько далѣе, но наша пристань нехороша; притомъ со мною грузъ, который надо оставить въ Бренжьэ.
   Дама указала на подводы, нагруженныя бочонками и ящиками, тянувшіяся за коляской. Видъ груза произвелъ еще пріятнѣйшій эффектъ на капитана, который былъ самъ одинъ изъ владѣльцевъ парохода. Онъ разсыпался въ предложеніяхъ своихъ услугъ, обѣщая окружить свою новую пассажирку всѣми удобствами, какихъ только она можетъ пожелать.
   -- Я должна сдѣлать съ вами одно условіе, капитанъ, продолжала прелестная дама, все оставаясь въ коляскѣ.
   -- Извольте сказать.
   -- Говорятъ, что вашъ пароходъ будетъ имѣть бѣгъ съ другимъ пароходомъ. Если это правда, я не могу быть вашей пассажиркой.
   Капитанъ смутился.
   -- Мнѣ уже случилось разъ подвергаться опасности, продолжала дама:-- и я рѣшилась впередъ не рисковать.
   -- Милостивая государыня, пробормоталъ капитанъ и остановился.
   -- О! если вы не можете обѣщать мнѣ, что бѣга не будетъ, я должна ждать другаго парохода.
   Капитанъ повѣсилъ голову. Онъ, очевидно, размышлялъ какой дать отвѣтъ. Съ одной стороны, отказаться отъ удовольствія бѣга, отъ побѣды, на которую онъ надѣялся и отъ ея важныхъ послѣдствій, показать будто боится попробовать быстроту своего парохода, боится, что онъ будетъ побѣжденъ, подать своему сопернику случай для хвастовства и поставить себя въ незавидномъ свѣтѣ въ глазахъ своего экипажа и пассажировъ, которые всѣ ожидали бѣга. Съ другой стороны, отказаться ѣтъ просьбы дамы -- довольно основательной просьбы, особенно когда эта дама владѣтельница большаго груза и богатой плантаціи на "французскомъ берегу" и можетъ не одинъ разѣ прислать нѣсколько сотъ бочонковъ сахару и табаку на его пароходъ; эти соображенія, вѣроятно, перевѣсили всѣ другія, потому-что капитанъ послѣ небольшой нерѣшимости согласился на просьбу дамы, не совсѣмъ любезно однако. Это, очевидно, стоило ему борьбы, но интересъ одержалъ верхъ.
   -- Соглашаюсь на ваше условіе Пароходъ не будетъ держать бѣга. Даю вамъ обѣщаніе.
   -- Assez! благодарю! Я очень вамъ обязана, капитанъ. Будьте такъ добры, прикажите взять мой грузъ. Коляску тоже. Эготь господинъ -- мой управляющій. Сюда, Антоанъ! Онъ за всѣмъ присмотритъ. Когда вы отправляетесь, капитанъ?
   -- Черезъ четверть часа, не позже.
   -- Вы въ этомъ увѣрены, mon capitaine? освѣдомилась она со значительной улыбкой, выражавшей, что ей было извѣстна неаккуратность пароходовъ.
   -- Совершенно увѣренъ, возразилъ капитанъ, можете положиться.
   -- А! если такъ, я сейчасъ взойду на пароходъ.
   Говоря такимъ-образомъ, она легко сошла съ ступенекъ подножки и подала руку капитану, который вѣжливо проводилъ ее въ дамскую каюту, къ великому сожалѣнію восхищающихся глазѣ, не только моихъ, но и множества другихъ, любовавшихся на это прелестное явленіе.
   

Глава V.
АНТОАНЪ УПРАВИТЕЛЬ.

   Я былъ очень пораженъ наружностью этой дамы, не столько изъ-за ея физической красоты -- хотя она была очень замѣнательна -- сколько видомъ, отличавшимъ ее. Мнѣ было бы трудно описать, въ чемъ заключался этотъ видъ; въ ней что-то показывало мужество и самообладаніе, живость сердца веселаго какъ лѣто, но способнаго, въ случаѣ надобности, выказать-удивительную смѣлость и силу. Эту женщину можно было назвать красавицей во всякой странѣ, но съ ея красотой соединялось изящество и въ одеждѣ и въ обращеніи, показывавшіе, что она привыкла и къ обществу и къ свѣту. Ей казалось не болѣе какъ лѣтъ двадцать. Впрочемъ, Луизіана климатъ преждевременный и креолка въ двадцать лѣтъ могла бы считаться въ Англіи десятью годами старѣе.
   Замужняя ли была она? Я не могъ этого думать; кромѣ выраженій "моя плантація" и "мои управитель", которыя не сказала бы дама, имѣющая "кого-нибудь" дома, если только этотъ кто-нибудь не стоялъ такъ низко въ ея мнѣніи, что считался "ничемъ". Она могла быть вдова -- вдова очень молодая -- но даже и это не казалось мнѣ вѣроятнымъ. Въ ней не было развязности вдовы въ моихъ глазахъ, и ни въ ея одеждѣ, ни въ ея наружности не было ничего похожаго на трауръ. Капитанъ называлъ ее madame, но онъ, очевидно, быль незнакомъ ни съ нею, ни съ французскимъ діалектомъ.
   Какъ я ни былъ неопытенъ въ то время -- новичокъ, какъ сказали бы американцы -- я былъ довольно любопытенъ на счетъ женщинъ, особенно хорошенькихъ. Мое любопытство въ настоящемъ случаѣ подстрекалось разными обстоятельствами: вопервыхъ, привлекательною миловидностью этой дамы: вовторыхъ, ея разговоромъ, и тѣми обстоятельствами, которыя она обнаруживала въ немъ; втретьихъ тѣмъ, что она была, какъ мнѣ казалось, креолкой.
   Я имѣлъ еще мало сношеній съ людьми этой особенной породы. и мнѣ любопытно было узнать ихъ короче. Я нашолъ, что они вовсе не съ готовностью растворяютъ двери иностранцамъ, особенно старинное креольское дворянство, которое даже и теперь смотритъ на своихъ англо-американскихъ сосѣдей, какъ на незваныхъ гостей и самозванцевъ! Это чувство одно время было глубоко вкоренено. Со временемъ, впрочемъ, оно исчезнетъ.
   Четвертая статья, подстрекавшая мое любопытство, заключалась въ томъ, что эта дама, мимоходомъ, посмотрѣла на меня съ особенной проницательностью. Не осуждайте меня слишкомъ опрометчиво за это объявленіе. Выслушайте меня прежде. Я ни минуты не воображалъ, будто этотъ взоръ выражалъ восторгъ. Я не имѣлъ подобныхъ мыслей. Я былъ слишкомъ молодъ въ то время, чтобы льстить себя подобными фантазіями. Кромѣ того, именно въ это время, я былъ въ довольно уныломъ расположеніе духа, у меня было всего пять долларовъ въ карманѣ; какъ могъ я вообразить, чтобы блистательная красавица -- звѣзда первой величины -- богатая владѣтельница, имѣвшая плантацію, управителя и кучу невольниковъ, могла удостоить своимъ восторгомъ такого одинокаго бѣднягу, какимъ былъ я?
   Право, я не льстилъ себя подобными мыслями. Я полагалъ, что это было простое любопытство съ ея стороны -- ничего болѣе. Она видѣла, что я былъ не ея породы. Цвѣтъ моего лица, моихъ глазъ, покрой моей одежды, можетъ-быть даже что-то неловкое въ моемъ обращеніи, говорили ей, что я былъ иностранецъ, и это возбудило ея интересъ на минуту.
   Однако это подстрекнуло мое любопытство, и мнѣ захотѣлось узнать, по-крайней-мѣрѣ, имя этого замѣчательнаго созданія.
   "Управитель", подумалъ я: "можетъ помочь мнѣ", и я обратился къ нему.
   Это былъ высокій, сѣдоволосый, долговязый, старый французъ, хорошо одѣтый, и настолько почтенной наружности, что могъ бы быть принятъ за отца этой дамы.
   Я увидѣлъ, когда приблизился къ нему, что моя надежда была напрасна. Нашъ разговоръ былъ очень кратокъ, отвѣты его лаконическіе.
   -- Милостивый государь, могу я спросить, кто ваша госпожа?
   -- Благородная дама.
   -- Это можетъ сказать всякій, кто имѣлъ счастье взглянуть на нее въ первый разъ. Я спрашиваю объ ея имени.
   -- Зачѣмъ вамъ знать его?
   -- Развѣ это секретъ?
   Старикъ что-то пробормоталъ и отвернулся отъ меня, безъ сомнѣнія проклиная меня мысленно за то, что я вмѣшиваюсь не въ свое дѣло.
   Имя однако я узналъ вскорѣ изъ самаго неожиданнаго источника. Я воротился въ лодку и опять сѣлъ подъ тентъ, смотря на лодочниковъ, которые, засучивъ свои красные рукава, своими загорѣлыми руками таскали грузъ на пароходъ. Я видѣлъ, что этотъ грузъ былъ тотъ самый, который везли на телѣгахъ, то есть принадлежалъ этой дамѣ. Онъ состоялъ по большей части изъ бочонковъ съ свининой и мукой, изъ множества сухихъ окороковъ и мѣшковъ съ кофе.
   "Провизія для ея огромнаго хозяйства", думалъ я.
   Нѣсколько разныхъ вещей несли на пароходъ въ эту минуту. Тутъ были кожаные чемоданы, дорожные мѣшки, шкатулки, картонки для шляпъ, и тому подобное.
   "Это ея поклажа", опять я разсуждалъ самъ съ собой, продолжая курить сигару.
   Глаза мои внезапно упали на билетъ, прибитый къ кожаному чемодану. Я вскочилъ, и когда его спускали но лѣстницѣ, я прочелъ:
   Mademoiselle Eugénie Besanson.
   

Глава VI.
ОТПРАВЛЕНІЕ.

   Послѣдній колокольчикъ зазвонилъ; лѣстница снята; канатъ притянутъ на палубу; машина засвистѣла; колеса завертѣлись, вспѣнивая воду, и огромный пароходъ выплылъ на середину рѣки, между живописныхъ береговъ Миссисиппи.
   Я сказалъ "живописныхъ". Это слово меня не удовлетворяетъ, да я и не могу придумать никакого, которое выразило бы мою мысль. Я долженъ употребить фразу "живописно-прелестныхъ" для выраженія моего восторга къ мѣстоположенію этихъ береговъ. Безъ малѣйшей нерѣшимости провозглашаю ихъ прекраснѣйшими во всей вселенной.
   Я смотрю на нихъ не простымъ холоднымъ взглядомъ. Я не могу отдѣлить мѣстоположеніе отъ воспоминаній, соединяющихся съ нимъ, воспоминаній не о прошломъ, а о настоящемъ. Я смотрю на разрушенные замки Рейна и исторія ихъ внушаетъ мнѣ чувство отвращенія къ тому, что было. Неаполитанскій заливъ внушаетъ мнѣ подобное же чувство.
   Здѣсь, на берегу этой величественной рѣки, я вижу богатство въ широкихъ размѣрахъ, комфортъ. Здѣсь, почти въ каждомъ домѣ, встрѣчаю я утонченный вкусъ цивилизаціи, гостепріимство щедрыхъ сердецъ, соединенное съ возможностью оказывать его. Вдругъ мрачная тѣнь пробѣгаетъ мимо глазъ моихъ, сердце вдругъ пронзаетъ внезапная боль. Это тѣнь человѣческаго существа съ чорной кожей. Онъ невольникъ!
   Съ минуту или двѣ все мѣстоположеніе помрачилось! Чѣмъ здѣсь восхищаться, на этихъ поляхъ золотисто-сахарнаго тростника, волнующагося сарачинскаго пшена, или бѣлоснѣжно-хлопчатой бумаги? Чему удивляться въ этихъ огромныхъ замкахъ, съ ихъ оранжереями, съ ихъ цвѣтниками, съ ихъ тѣнистыми деревьями, съ ихъ прелестными боскетами? Все это орошено потомъ невольниковъ.
   Ахъ! какъ пріятно забыть эти тягостныя мѣста, и просто любоваться природою. Какое наслажденіе разсматривать разныя формы, представляющіяся глазамъ моимъ на берегахъ этой великолѣпной рѣки! и даже теперь, когда мечтаю о нихъ далеко, далеко, и, можетъ-быть, никогда болѣе не увижу ихъ, меня утѣшаетъ вѣрная память, волшебно вызывающая передъ глазами души моей ихъ яркій, изумрудный и золотистый колоритъ!
   

Глава VII.
ЭЖЕНИ БЕЗАНСОНЪ.

   Я не забылъ Эжени Безансонь. Время отъ времени ея гибкая фигура мелькала передъ моимъ воображеніемъ. Съ любопытствомъ отправился я въ каюту взглянуть на эту интересную особу.
   Дверь въ дамскую каюту была заперта, и хотя въ главной каютѣ было нѣсколько дамъ, креолка не находилась въ ихъ числѣ. Дамская каюта -- мѣсто священное, куда холостяки впускаются только когда пользуются счастьемъ имѣть тамъ знакомую, и то въ извѣстные часы.
   А изъ ста пассажировъ, находившихся на пароходѣ, я не зналъ ни души, ни мужской ни женской, и имѣлъ счастье или несчастье равномѣрно быть неизвѣстнымъ имъ. При подобныхъ обстоятельствахъ, мой входъ въ дамскую каюту былъ бы принятъ за дерзость; и я сѣлъ въ главной каютѣ, и занялся изученіемъ физіономій моихъ спутниковъ.
   Тутъ была всякая всячина: богатые купцы, банкиры, коммиссіонеры изъ Новаго Орлеана, съ женами и дочерьми, спѣшившіе, по обыкновенію, убѣжать отъ жолтой лихорадки въ какое-нибудь мѣсто съ модными купаньями. Были тутъ и плантаторы хлопчатой бумаги и пшеницы, возвращавшіеся домой изъ верхнихъ городовъ. Были тутъ и креолы, старые виноторговцы изъ французскаго квартала, съ своими семействами. Были и богато одѣтые джентльмэны, въ чистѣйшемъ бѣльѣ и тончайшемъ сукнѣ, съ брильнянтовыми пуговицами на манишкѣ, и съ толстыми кольцами на пальцахъ.
   Между ними я примѣтилъ человѣка, который громко вызывалъ меня на пари о бѣгѣ пароходовъ. Онъ прошелъ мимо меня нѣсколько разъ, бросая на меня вовсе не дружелюбные взгляды.
   Пріятель мой, управитель, сидѣлъ тоже въ главной каютѣ. Вы не должны предполагать, что его должность лишала его преимущества занимать первоклассную каюту. На американскомъ пароходѣ нѣтъ "второклассной главной каюты". Такое различіе неизвѣстно на Миссисиппи.
   Управители плантацій обыкновенно люди грубаго и жестокаго характера. Самая ихъ должность дѣлаетъ ихъ такими. Этотъ французъ, однако, казался исключеніемъ. Онъ имѣлъ видъ очень почтеннаго старика. Мнѣ правилась его наружность, я даже заинтересовался имъ, хотя онъ, казалось, вовсе не платилъ мнѣ взаимностью.
   Кто-то пожаловался на комаровъ, и посовѣтовалъ отворить дверь въ дамскую каюту. Это подхватили многіе другіе, и дамы и мужчины. Обратились къ капитану. Онъ далъ позволеніе, и врата пароходнаго эдема растворились. Результатомъ былъ порывъ воздуха, который пронесся по главной каютѣ и черезъ пять минутъ не осталось ни одного комара. Это было большимъ облегченіемъ.
   Двери дамской каюты оставались отворенными, это было пріятно для всѣхъ, но особенно для щегольски-одѣтыхъ джентльмэновъ, которымъ видна была вся внутренность гарема. У нѣкоторыхъ, казалось, были тамъ знакомыя, хотя недостаточно короткія, чтобы дать имъ право войти. Другіе надѣялись познакомиться, если представится случай. Я уловилъ выразительные взгляды, а иногда улыбку. Много пріятныхъ мыслей передаются безъ словъ. Языкъ часто разочаровываетъ. Я зналъ, что онъ испортилъ много любовныхъ плановъ, безмолвно задуманныхъ.
   Меня забавляла эта нѣмая пантомима, и нѣсколько минутъ я смотрѣлъ на нее. Глаза мои, время-отъ-времени, устремлялись въ дамскую каюту отчасти изъ простаго любопытства. Я имѣлъ привычку къ наблюденію. Все новое интересовало меня, а эта каютная жизнь, на американскомъ пароходѣ, была совершенно нова для меня. Я желалъ изучить ее. Я желалъ также взглянуть еще разъ на молодую креолку, Безансонъ.
   Мое желаніе наконецъ исполнилось. Я увидѣлъ ее. Она вошла въ главную каюту граціозно и весело. Теперь она была безъ шляпки, и ея великолѣпные волосы были зачесаны à la chinoise. Эта креольская мода очень шла къ ея благородному лбу и гибкой шеѣ. Бѣлокурые волосы при бѣлизнѣ лица, хотя рѣдко, однако иногда встрѣчаются у креолокъ. Но обыкновенно онѣ смуглы и съ чорными волосами, такъ-что Эжены Безансонъ была замѣчательнымъ исключеніемъ.
   Черты ея выражали веселость, однако нельзя было не примѣтить, что подъ этой легкомысленной оболочкой скрывалась твердость характера. Фигура ея была выше критики, а лицо, хотя красоты не выразительной, привлекало вниманіе необыкновенной миловидностью.
   Она, очевидно, знала нѣкоторыхъ пассажирокъ, по-крайней-мѣрѣ разговаривала съ ними съ непринужденной свободою. Женщины рѣдко выказываютъ замѣшательство между собою, француженки же никогда.
   Я замѣтилъ, что ея каютныя спутницы смотрѣли на нее съ уваженіемъ. Можетъ-быть, онѣ уже узнали, что красивая карета съ лошадьми принадлежала ей. Это было очень, очень вѣроятно!
   Я продолжалъ смотрѣть на эту интересную даму. Дѣвушкой я назвать ее не могъ, потому-что хотя она была довольно молода, она имѣла видъ опытной женщины. Она выказывала совершенную непринужденность и развязность во всемъ.
   "Какой беззаботный видъ", думалъ я. "Эта женщина не влюблена!"
   Не знаю, зачѣмъ я дѣлалъ эти размышленія, и даже почему эта мысль была пріятна мнѣ. Почему? Эта дама не была для меня ничѣмъ, она была гораздо выше меня. Я едва осмѣливался глядѣть на нее. Я считалъ ее какимъ-то высшимъ существомъ. Притомъ, черезъ часъ наступитъ ночь, а она должна сойти на землю ночью; я никогда не увижу ее опять! Однако я буду думать о ней часъ или два, можетъ-быть цѣлый день, тѣмъ долѣе, чѣмъ долѣе теперь просижу, смотря на нее! Я самъ сплелъ для себя сѣти, самъ навлекаю на себя тоску, которая можетъ продолжиться еще нѣсколько времени послѣ ея отъѣзда.
   Я рѣшился удалиться отъ ея чарующаго вліянія, бросить послѣдній взглядъ на прелестную креолку и уйти.
   Именно въ эту минуту она бросилась на длинное кресло, обнаруживъ всю гибкость своего стана. Она сидѣла теперь прямо противъ меня, и глаза ея въ первый разъ остановились на мнѣ. Боже! она смотритъ на меня такъ же какъ и прежде! Что значитъ этотъ странный взглядъ? эти сверкающіе глаза? Пристально оставались они устремленными на меня нѣсколько минутъ.
   Я былъ слишкомъ молодъ, чтобы понять выраженіе этихъ глазъ. Я могъ бы объяснить его впослѣдствіи, но не тогда.
   Наконецъ она встала съ кресла съ видомъ безпокойства, какъ-будто недовольная собою или мной, и ушла въ свою каюту. Чѣмъ я оскорбилъ се? Кажется ни словомъ, ни взглядомъ, ни движеніемъ. Я не говорилъ ни слова, я пошевелился, а мои робкіе взгляды уже навѣрно не показывали грубость.
   Меня очень удивило поведеніе Эжени Безансонь. И въ полной увѣренности, что я никогда не увижу ее болѣе, я вышелъ изъ каюты на палубу.
   

Глава VIII.
НОВЫЙ СПОСОБЪ УВЕЛИЧИВАТЬ ПАРЫ.

   Время клонилось къ закату; великолѣпное солнце спускалось за темный кипарисовый лѣсъ, опоясывающій западный горизонтъ, и желтоватый блескъ падалъ на рѣку. Прохаживаясь взадъ и впередъ по палубѣ, я съ восторгомъ смотрѣлъ на эту великолѣпную сцену.
   Моя мечтательность была прервана. Я увидѣлъ, что за нами быстро шолъ огромный пароходъ. Густой дымъ и красныя искры показывали, что онъ идетъ на всѣхъ парахъ. По всему было видно, что это пароходъ первоклассный. Дѣйствительно, это была "Магнолія". Она шла очень проворно, и я скоро примѣтилъ, что она быстро догоняетъ насъ.
   Въ эту минуту до слуха моего долетали разнообразные звуки изъ каюты, громкіе голоса, топанье ногами, и восклицаніе женщинъ.
   Я понялъ, что это значитъ. Приближеніе соперника парохода было причиною этой суматохи.
   До-сихъ-поръ о бѣгѣ пароходовъ почти совсѣмъ забыли. Между пассажирами разнеслось, что капитанъ не намѣренъ "бѣжать", и хотя это сначала громко порицали, но экипажъ занялся своей работою -- картежники своими картами -- и всѣ пассажиры вообще, или своими чемоданами или газетами. Такъ-какъ другой пароходъ отправлялся не въ одно время съ нами, такъ-какъ его до-сихъ-поръ не было видно, то и соперничество было забыто.
   Появленіе Магноліи произвело внезапную перемѣну. Игроки швырнули карты въ надеждѣ, что будутъ пари поинтереснѣе; читающіе закрыли книги и отложили въ сторону газеты; убиравшіе въ своихъ чемоданахъ захлопнули крышки, всѣ выбѣжали изъ каютъ и столпились на палубѣ. Я сошолъ въ главную каюту, она была пуста. Капитанъ стоялъ подъ тентомъ. Его окружала толпа пассажировъ, которые уговаривали его "прибавить паровъ". Капитанъ не соглашался. Но къ нему приставали со всѣхъ сторонъ, упрашивая "ради Бога не дать Магноліи перегнать насъ".
   -- Если Красавица, кричалъ одинъ: -- отстанетъ, ей не придется опять ходить по этой рѣкѣ.
   -- Конечно! прибавилъ другой: -- я ужь въ слѣдующій разъ непремѣнно поѣду на Магноліи!
   -- Магнолія самый скорый пароходъ! замѣтилъ третій.
   Дамы такъ же интересовались бѣгомъ какъ и мужчины. Я слышалъ, какъ многія выражали желаніе, чтобы бѣгъ состоялся. Всѣ забывали объ опасности; и мнѣ кажется, что еслибы въ эту минуту стали собирать голоса, то едва ли оказалось бы три голоса противъ бѣга. Признаюсь, я самъ подалъ бы голосъ за бѣгъ, я заразился общею заразой и забылъ объ опасности.
   Волненіе увеличилось при приближеніи Магноліи. Было очевидно, что черезъ нѣсколько минутъ она перегонитъ насъ. Эта мысль была нестерпима для нѣкоторыхъ пассажировъ; слышались гнѣвныя восклицанія. Бѣдный капитанъ долженъ былъ переносить все это -- только онъ одинъ былъ противъ бѣга.
   Магнолія уже подходила къ намъ и, очевидно, приготовлялась обогнать насъ!
   Экипажъ ея дѣятельно суетился; оба лоцмана стояли у руля, густой дымъ валилъ изъ трубы, можно было подумать, что на ней пожаръ!
   -- Они сожигаютъ окорока! закричалъ чей-то голосъ.
   -- Глядите! вскричалъ другой:-- какая груда окороковъ лежитъ у печки!
   Я повернулъ глаза въ ту сторону. Это было справедливо. Цѣлая пирамида какихъ-то темныхъ предметовъ лежала на палубѣ. Ихъ величина, форма и цвѣтъ показывали, что это были окорока. Кочегары брали ихъ изъ груды и бросали въ красную раскаленную печь!
   Магнолія все къ намъ приближалась. Уже носъ ея поравнялся съ рулемъ Красавицы. У насъ увеличились волненіе и шумъ. Насмѣшки пассажировъ на Магноліи раздували еще пламя, къ капитану опять пристали, и даже угрожали ему насиліемъ!
   Магнолія продолжала приближаться. Она поравнялась съ нами. Прошла еще минута -- минута глубокаго безмолвія -- экипажъ и пассажиры на обоихъ пароходахъ были такъ внимательно заняты, что не находили словъ для выраженія. Еще минута -- и Магнолія насъ обогнала!
   Торжествующій крикъ раздался съ палубы Магноліи.
   -- Молодецъ Магнолія! Дрянь Западная Красавица! Старая баба! ревѣли на палубѣ Магноліи среди громкаго хохота.
   Не могу описать досады на нашемъ пароходѣ. Не только офицеры и экипажъ, но всѣ пассажиры раздѣляли это чувство. Я самъ заразился имъ, даже болѣе нежели считалъ бы это возможнымъ.
   И экипажъ и пассажиры находили, что благоразуміе капитана неблагоразумно, и общій крикъ "стыдно!" послышался по всему пароходу.
   Бѣдный капитанъ! Я не спускалъ съ него глазъ. Мнѣ было жаль его. Я былъ, можетъ-быть, единственный пассажиръ на пароходѣ, кромѣ прелестной креолки, знавшей его тайну, и не могъ не восхищаться его рыцарской твердостью, съ какой онъ скрывалъ ее. Я видѣлъ какъ щеки его раскраснѣлись, а глаза сверкали отъ досады, и я былъ увѣренъ, что еслибы это обѣщаніе взяли отъ него теперь, то онъ не далъ бы его даже за привиллегію везти весь грузъ на своемъ пароходѣ.
   Я видѣлъ какъ онъ прошолъ въ дамскую каюту, вѣроятно для того, чтобы избавиться отъ докучливости, осаждавшей его со всѣхъ сторонъ. Тамъ къ нему пристали пассажирки. Однѣ со смѣхомъ угрожали ему, что онѣ никогда болѣе не поѣдутъ на его пароходѣ; другія обвиняли его въ недостаткѣ любезности. Невозможно было устоять противъ подобныхъ нападокъ. Я пристально смотрѣлъ на капитана, ожидая кризиса. Кризисъ былъ подъ рукой.
   -- Милостивыя государыни! обратился онъ наконецъ къ дамамъ:-- ничто не доставило бы мнѣ болѣе удовольствія какъ исполнить ваше желаніе, но до отъѣзда изъ Новаго Орлеана, я далъ обѣщаніе -- даже честное слово одной дамѣ...
   Тутъ его прервала молодая дѣвушка, которая прибѣжала крича:
   -- О! капитанъ, любезный капитанъ! не позволяйте этому гадкому пароходу перегнать насъ! прибавьте паровъ и перегоните Магнолію -- пожалуйста, любезный капитанъ!
   -- Какъ! возразилъ капитанъ съ удивленіемъ:-- вѣдь я далъ вамъ обѣщаніе...
   -- Да! вскричала Эжени Безансонь -- это была она -- но я забыла. О! любезный капитанъ, я снимаю съ васъ это обѣщаніе. Увы! надѣюсь, что еще не поздно. Ради Бога, постарайтесь обогнать ее! Послушайте, какъ эти негодяи дразнятъ насъ!
   Лицо капитана просіяло на минуту, потомъ вдругъ приняло опять раздосадованное выраженіе. Онъ отвѣчалъ:
   -- Хотя я признателенъ вамъ, но съ сожалѣніемъ долженъ сказать, что я не могу поддерживать успѣшный бѣгъ противъ Магноліи. Она топитъ окороками, которыхъ у ней большой запасъ, но обѣщавъ вамъ не бѣжать, я разумѣется не взялъ окороковъ съ собой. Безполезно рѣшиться на бѣгъ съ обыкновенными дровами, если только Красавица не скорѣе на ходу, а это намъ неизвѣстно, такъ-какъ мы еще никогда не пробовали всѣхъ паровъ.
   -- Окорока! вскричала Эжени Безансонъ:-- вы сказали окорока, любезный капитанъ? Довольно будетъ двухъ сотъ?
   -- О! еще менѣе, отвѣчалъ капитанъ.
   -- Антоанъ! Антоанъ! обратилась Эжени къ старому управителю: -- сколько окороковъ взято съ нами?
   -- Десять бочонковъ, отвѣчалъ управитель, почтительно кланяясь.
   -- Десять бочонковъ! этого будетъ довольно, я полагаю? Любезный капитанъ, они къ вашимъ услугамъ.
   -- Я заплачу за нихъ, отвѣчалъ капитанъ, просіявъ и заразившись общимъ энтузіазмомъ.
   -- Нѣтъ! нѣтъ! нѣтъ! Пусть издержка будетъ моя. Я вамъ помѣщала. У насъ въ окорокахъ недостатка нѣтъ. Антоанъ! отдайте бочонки кочегарамъ! Капитанъ, сдѣлайте съ окороками, что хотите, но не позволяйте этой гадкой Магноліи обогнать насъ! Послушайте, какъ они кричатъ! Но мы еще обгонимъ ихъ.
   И креолка бросилась на палубу, а за нею толпа поклонниковъ.
   Исторія объ окорокахъ скоро разнеслась по всему пароходу. Громкіе крики привѣтствовали молодую дѣвицу, которая давала средства побѣдить Магнолію, уже наслаждавшуюся своимъ тріумфомъ, и значительно насъ опередившую.
   Всѣ руки принялись за работу -- катили бочонки, раскрывали ихъ и бросали окорока въ горящую печь. Желѣзныя стѣны скоро раскраснѣлись, пары поднялись, пароходъ затрясся отъ ускореннаго дѣйствія машины, колеса завертѣлись быстрѣе, и настала тишина. Слышались только изрѣдка восклицанія -- выраженіе мнѣнія на-счетъ скорости обоихъ пароходовъ, дѣлались пари, а иногда намекали на исторію объ окорокахъ.
   Время-отъ-времени, глаза всѣхъ устремлялись на воду, съ нетерпѣніемъ глядя на линію, раздѣлявшую пароходовъ-соперниковъ.
   

Глава IX.
БѢГЪ НА МИССИСИППИ.

   Совсѣмъ стемнѣло. На небѣ не было ни луны, ни звѣздъ. Ясное небо надъ нижней областью Миссисиппи бываетъ рѣдко ночью.
   Однако было довольно свѣтло для бѣга. Желтая вода сіяла. Легко было различить ее отъ земли. Путь былъ широкій и лоцманы на обоихъ пароходахъ знали каждую мель въ рѣкѣ.
   Пароходы-соперники были видны одинъ другому. Не нужно было навѣшивать фонари, но окна обѣихъ каютъ были освѣщены, а пламя отъ горящихъ окороковъ бросало яркій свѣтъ на воду.
   На каждомъ пароходѣ можно было видѣть зрителей другаго парохода, выглядывавшихъ изъ окопъ каютъ, или облокотившихся на бортъ, въ позахъ, "оказывавшихъ ихъ интересъ.
   Въ то время когда на Красавицѣ прибавили паровъ, Магнолія опередила ее уже на полмилю. Это разстояніе ничего не значитъ тамъ, гдѣ есть большая разница въ скорости хода, но съ нимъ не легко поравняться, когда скорость парохода одинакова. Прошло много времени, однако, прежде чѣмъ мы могли удостовѣриться, догоняетъ ли Красавица свою соперницу, пассажиры дѣлали вопросы экипажу, и догадки безпрестанно повторялись объ этомъ интересномъ вопросѣ.
   Наконецъ капитанъ увѣрилъ насъ, что мы уже выиграли нѣсколько сотъ ярдовъ. Это произвело общую, хотя не всеобщую радость, потому-что на Красавицѣ находились такіе дурные патріоты, которые рискнули своими долларами за Магнолію.
   Черезъ часъ стало ясно для всѣхъ, что вашъ пароходъ догоняетъ Магнолію. Насъ раздѣляла только четверть мили. Случай не пропустили отплатить маголійцамъ за хвастовство. Насмѣшки и угрозы возвращались къ нимъ съ лихвой.
   -- Есть у васъ какое-нибудь порученіе въ Сен-Луи? Мы ѣдемъ туда и съ удовольствіемъ отвеземъ, кричалъ одинъ.
   -- Да здравствуетъ Красавица! ревѣлъ другой.
   -- Не вышли ли у васъ окорока? спрашивалъ третій.-- Мы можемъ дать вамъ нѣсколько, если у васъ нѣтъ.
   Время приближалось къ полночи, и ни одна душа на пароходѣ не думала идти спать. Интересъ бѣга преодолѣлъ сонъ, и мужчины и женщины безпрестанно выходили изъ каютъ посмотрѣть на успѣхъ. Волненіе повело къ пьянству, и я примѣтилъ, что многіе пассажиры уже порядкомъ напились. И офицеры и капитанъ также подражали имъ, осторожность исчезла съ парохода.
   Среди глубокой, полуночной темноты летѣли пароходы. Только двѣсти ярдовъ раздѣляло Красавицу отъ Магноліи. Менѣе чѣмъ черезъ десять минутъ она перегонитъ Красавицу! а черезъ двадцать крики побѣды разнесутся съ ея палубы до береговъ!
   Я стоялъ возлѣ капитана, смотря на него не безъ озабоченности. Съ сожалѣніемъ видѣлъ я, что онъ такъ часто ходитъ въ буфетъ.
   Онъ подошолъ къ рулю и началъ смотрѣть впередъ. Огни сверкали на правомъ берегу рѣки, за милю отъ насъ. Увидѣвъ ихъ, онъ вздрогнулъ и вскричалъ:
   -- Это Бронжье!
   -- Да, отвѣчалъ лоцманъ.-- Скоро же мы добрались до него.
   -- Великій Боже! я долженъ бросить бѣгъ.
   -- Какъ? спросилъ лоцманъ, не понимая его: -- какое имѣетъ это отношеніе?
   -- Я долженъ здѣсь остановиться. Я долженъ -- долженъ -- долженъ высадить ту даму, которая дала намъ окорока!
   -- Жаль! возразилъ флегматически лоцманъ.-- Но если ужь надо, такъ надо. Экое несчастье! А мы обогнали бы Магнолію черезъ четверть часа. Экое несчастье!
   -- Надо бросить, сказалъ капитанъ.-- Повороти.
   Сказавъ это, онъ поспѣшилъ внизъ. Примѣтивъ его волненіе, я пошолъ за нимъ.
   Между дамами, находившимися въ каютѣ, была креолка.
   -- Мы все-таки долпы отказаться отъ бѣга, обратился къ ней капитанъ.
   -- Почему? спросила она съ удивленіемъ:-- развѣ окороковъ было не довольно. Антоапъ! вы отдали всѣ?
   -- Нѣтъ, не то, отвѣчалъ капитанъ: -- не эта причина, благодаря вашему великодушію. Вы видите эти огни?
   -- Да -- такъ что жь?
   -- Это Бронжье!
   -- О! неужели, неужели?
   -- Да -- и вамъ надо выдти здѣсь.
   -- И такимъ-образомъ вы должны отказаться отъ бѣга?
   -- Конечно.
   -- Такъ разумѣется, я здѣсь не выйду. Что для меня значитъ одинъ день? Я не такъ стара, чтобы пожалѣть одинъ день. Ха-ха-ха! Вы не откажетесь отъ вашего бѣга, и отъ репутаціи вашего прекраснаго парохода изъ-за меня. Не думайте о томъ, чтобы останавливаться для меня, любезный капитанъ! Везите меня дальше. Я могу воротиться утромъ!
   Громкіе крики привѣтствовали эти слова, и капиталъ, бросившись къ лоцману, отмѣнилъ свое послѣднее приказаніе.
   Красавица летитъ впередъ, нагоняя свою соперницу. Ближе и ближе подвигается она -- наконецъ онѣ рядомъ!
   Она впереди -- капитанъ махаетъ шляпой -- и раздаются крики торжества!
   Едва первые звуки этихъ криковъ разнеслись въ полночномъ воздухѣ, какъ ихъ прервалъ взрывъ, потрясшій воздухъ, воду и землю! Обломки дерева, люди полетѣли къ верху, дымъ наполнилъ воздухъ, и дикій крикъ отчаянія раздался въ темнотѣ ночной!
   

Глава X.
СПАСИТЕЛЬНЫЙ СНАРЯДЪ.

   Потрясеніе, не похожее ни на что о чемъ я слышалъ, показывало свойство катастрофы. Я тотчасъ убѣдился, что котелъ лопнулъ: такъ оно и было.
   Въ эту минуту я случайно держался за регели -- а то и я полетѣлъ бы вмѣстѣ съ другими.
   Самъ не зная, что я дѣлаю, я бросился въ главную каюту. Тамъ я остановился и оглядѣлся вокругъ. Вся передняя часть парохода покрыта дымомъ, и уже горячій паръ пробивался въ каюту.
   Опасаясь сгорѣть, я бросился на палубу, но по счастливой случайности пароходъ шолъ кормою къ вѣтру, который разносилъ прочь эту опасную стихію.
   Машина молчала, колеса перестали вертѣться, труба не бросала уже искръ, но зато крики людей, ругательства, проклятія, пронзительные крики женщинъ, стоны раненыхъ и утопавшихъ -- все страшно раздавалось въ ушахъ.
   Дымъ отчасти разсѣялся, и я могъ разсмотрѣть переднюю часть парохода. Совершенный хаосъ поразилъ мои глаза. Буфетъ съ своими принадлежностями, тентъ, штирбордъ съ рулемъ были снесены, а огромныя желѣзныя трубы повалились на палубу! Съ перваго взгляда убѣдился я, что капитанъ, лоцманы, всѣ, кто только находился на этой части парохода, должны были погибнуть!
   Разумѣется, подобныя размышленія пробѣжали въ головѣ моей съ быстротою молніи. Я чувствовалъ, что я былъ не поврежденъ, и первая естественная мысль моя была о сохраненіи моей жизни. У меня осталось на столько присутствія духа, чтобы сознавать, что нечего, опасаться втораго взрыва, но я примѣтилъ, что пароходъ былъ поврежденъ до такой степени, что наклонился на одинъ бокъ. Какъ долго будетъ онъ плавать?
   Едва я задалъ себѣ этотъ вопросъ, какъ мнѣ данъ былъ отвѣтъ, голосомъ, закричавшимъ съ ужасомъ:
   -- Великій Боде! пароходъ идетъ ко дну!
   Это извѣстіе сопровождалось крикомъ "пожаръ!" и въ ту же минуту яркое пламя взвилось къ небу!
   Мысли оставшихся въ живыхъ обратились на Магнолію. Я взглянулъ на этотъ пароходъ, и увидалъ, что онъ старается всѣми силами обогнать насъ, но былъ еще за нѣсколько сотъ ярдовъ! Вслѣдствіе того, что Красавица повернула нѣсколько къ Бронжье, оба парохода хотя были рядомъ въ минуту взрыва, однако были отдѣлены одинъ отъ другаго широкою полосою воды. Магнолія казалась отъ насъ за четверть мили, и было очевидно, что довольно много времени должно пройти прежде чѣмъ она подоспѣетъ къ намъ. Продержится ли Красавица такъ долго?
   Съ одного взгляда я убѣдился, что это невозможно. Я чувствовалъ, какъ она опускается подъ моими ногами мало-по-малу, и пламя уже угрожало задней части парохода, пожирая главную каюту съ такою быстротою, какъ-будто она была изъ льна! Нельзя было терять ни минуты: мы должны были непремѣнно или броситься добровольно въ воду, или пойти ко дну съ утопающимъ пароходомъ или сгорѣть. Одно изъ трехъ было неизбѣжно!
   Вы, можетъ-быть, вообразите, что я находился въ чрезвычайномъ ужасѣ въ эту минуту? Однако, это было не такъ. Я нисколько не опасался за свою безопасность, не оттого чтобы я имѣлъ необыкновенное мужество, по просто потому, что я довѣрялъ моимъ рессурсамъ. Хотя порядочно беззаботный по характеру, я никогда не былъ фаталистомъ. Я не разъ спасалъ мою жизнь присутствіемъ духа и ловкостью. Зная это, я освободился отъ суевѣрія и фатализма, и принималъ предосторожности противъ опасности.
   Въ моемъ чемоданѣ я всегда возилъ съ собою спасительный снарядъ. Обвязать его вокругъ тѣла -- дѣло одной минуты, а съ нимъ нечего бояться плыть по самой широкой рѣкѣ, и даже въ морѣ. Вотъ что, а совсѣмъ не необыкновенное мужество поддержало меня.
   Обвязавъ его, я рѣшился не выходить изъ каюты до-тѣхъ-поръ. пока пароходъ не погрузится ближе къ поверхности воды. Онъ погружался быстро, и я былъ убѣжденъ, что мнѣ не долго придется ждать.
   Я заперъ изнутри дверь, для того, чтобы меня не видали пораженные ужасомъ пассажиры, бѣгавшіе взадъ и впередъ какъ привидѣнія, потому-что я боялся ихъ, а не воды. Я зналъ, что если они увидятъ мой спасительный снарядъ, меня въ одно мгновеніе окружитъ толпа -- и спастись подобнымъ образомъ будетъ рѣшительно невозможно. Десятки захотятъ послѣдовать за мною въ воду, ухватятся за мои члены, потащатъ меня, въ своемъ отчаянномъ усиліи, ко дну.
   

Глава XI.
РАНА.

   Не прошло и нѣсколькихъ секундъ, какъ я услышалъ голоса за дверью: говорила креолка съ своимъ управителемъ.
   Это не могло назваться разговоромъ, но восклицаніями, исполненными ужаса. Старикъ собралъ нѣсколько стульевъ, и трепещущими руками старался связать ихъ, съ намѣреніемъ сдѣлать паромъ. У него не было веревокъ, кромѣ носоваго платка и длинныхъ шолковыхъ лоскутковъ, которые его молодая госпожа отрывала отъ своего платья! Паромъ, еслибы и былъ оконченъ, не могъ бы сдержать и кошки. Это было только усиліемъ утопающаго "ухватиться за соломенку". Я увидѣлъ тотчасъ, что это не дало бы никому изъ нихъ ни одной лишней минуты жизни. Стулья были изъ тяжолаго розоваго дерева, и, можетъ-быть, тотчасъ пошли бы ко дну!
   Эта сцена произвела на меня неописанно-странное впечатлѣніе. Я чувствовалъ, что для меня наступаетъ кризисъ. Я долженъ былъ выбирать между эгоизмомъ и самопожертвованіемъ. Еслибы послѣднее не оставляло мнѣ никакой возможности спасти мою собственную жизнь, я боюсь, что повиновался бы "первому закону природы"; но я уже говорилъ, что въ сохраненіи своей жизни я былъ увѣренъ; вопросъ состоялъ въ томъ, возможно ли мнѣ было спасти также и эту даму?
   Я разсудилъ быстро такимъ образомъ. Спасительный снарядъ очень малъ и не поддержитъ насъ обоихъ! Что, если я надѣну его на нее, а самъ буду плыть возлѣ! Плаваю я хорошо. Далеко ли до берега?
   Я посмотрѣлъ. Яркое пламя на пароходѣ широко освѣщало воду. Я могъ ясно видѣть темные берега. Они находились за четверть мили отъ парохода, и между нимъ и берегомъ было очень быстрое теченіе.
   "Конечно, я могу переплыть это разстояніе!" думалъ я: "но утону я или переплыву, а все-таки постараюсь спасти ее!"
   Не буду отпираться, что къ этимъ лучшимъ побужденіямъ примѣшивалась маленькая французская любезность. Еслибы Эжени Безансонъ была стара и дурна, а не молода и прелестна, я думаю, то-есть я боюсь, что я предоставилъ бы ее Антоану и его парому изъ стульевъ! Теперь же я рѣшился, и не имѣлъ времени размышлять о причинахъ.
   -- Мадмоазель Безансонъ! закричалъ я за дверью.
   -- Кто-то меня зоветъ! сказала она вдругъ обернувшись.-- Боже мой! кто это?
   -- Тотъ, кто...
   -- Нѣтъ! пробормоталъ сердито старый управитель, думая, что я хочу попасть на его паромъ:-- нѣтъ! двухъ онъ не сдержитъ, милостивый государь.
   -- Не сдержитъ даже и одного, отвѣчалъ я.-- Мадмоазель Безансонъ, продолжалъ я:-- эти стулья ни кчему не годятся, они только скорѣе утопятъ васъ; вотъ, возьмите это! это спасетъ вашу жизнь.
   Я подалъ ей спасительный снарядъ.
   -- Что это такое? спросила она торопливо; потомъ, догадавшись, продолжала:-- нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ! Вы сами, вы сами!
   -- Я думаю, что могу доплыть до берега и безъ этого. Возьмите! Скорѣе! скорѣе! времени нельзя терять. Минуты черезъ три пароходъ пойдетъ ко дну. Другой еще не подошелъ, притомъ онъ можетъ-быть испугается пожара! Посмотрите, пламя подходитъ сюда! скорѣе!
   -- Боже мой!-- Боже мой!-- великодушный незнакомецъ...
   -- Скорѣе въ воду! Не бойтесь! держитесь подальше отъ парохода! не бойтесь! Я сейчасъ плыву за вами!
   Дѣвушка отчасти отъ страха, отчасти поддавшись моимъ убѣжденіямъ, прыгнула въ воду и черезъ минуту я увидѣлъ ея бѣлую одежду на поверхности волнъ.
   Въ эту минуту кто-то схватилъ меня за руку. Я обернулся. Это былъ Антоанъ.
   -- Простите меня, благородный юноша! простите меня! кричалъ онъ и слезы струились по его щекамъ.
   Я хотѣлъ отвѣчать ему, но въ эту минуту я примѣтилъ человѣка, стоявшаго на томъ самомъ мѣстѣ, откуда дѣвушка бросилась въ воду. Я видѣлъ, что глаза его устремлены на спасительный снарядъ! Намѣреніе его было очевидно.
   Только-что онъ хотѣлъ прыгнуть въ воду, я схватилъ его заворотъ и оттащилъ назадъ. Лицо его освѣтило пламя, и я узналъ моего забіяку.
   -- Не торопитесь, сэръ! сказалъ я, все еще держа его.
   Онъ отвѣчалъ мнѣ страшнымъ ругательствомъ, и въ его приподнятой рукѣ сверкнулъ кинжалъ! Это оружіе явилось такъ неожиданно, что я не успѣлъ уклониться отъ удара, и въ одно мгновеніе почувствовалъ холодную сталь въ рукѣ моей; но прежде чѣмъ злодѣй успѣлъ повторить ударъ, я такъ стукнулъ его подъ подбородокъ, что онъ полетѣлъ черезъ стулья, выронивъ свой ножъ. Я подхватилъ его и съ-минуту колебался, воткнуть ли его въ злодѣя, по лучшія чувства преодолѣли мое бѣшенство, и я швырнулъ оружіе въ рѣку, и самъ бросился въ воду. Я не могъ медлить. Пламя дошло почти до самаго того мѣста, гдѣ находились мы, и жара выносить было нельзя. Послѣдній взглядъ на это мѣсто показалъ мнѣ, что Антоанъ и мой противникъ боролись между стульями!
   Бѣлая одежда служила мнѣ маякомъ, я поплылъ за нею.
   Въ торопяхъ я сбросилъ съ себя сюртукъ и сапоги, и остальная моя одежда не мѣшала мнѣ. Плывя, я время-отъ-времени оборачивался, опасаясь не плыветъ ли за мной злодѣй, и укрѣплялся для борьбы въ водѣ!
   Черезъ нѣсколько минутъ я догналъ мою протежэ, и съ словами одобренія я обхватилъ ее одной рукою, а другою направлялся къ берегу.
   Какъ долго и томительно казалось мнѣ это плаваніе. Наконецъ мы приблизились къ берегу, но силы мои ослабѣли, и лѣвая рука моя сжимала мою спутницу съ какимъ-то судорожнымъ усиліемъ.
   Я помню, однако, что я вскарабкался на берегъ вмѣстѣ съ моей спутницей! Я помню, что видѣлъ большой домъ прямо передъ тѣмъ мѣстомъ, гдѣ мы пристали, я помню, что слышалъ слова:
   -- Какъ это странно! это мой домъ...
   Я помню, какъ меня вела по дорогѣ чья-то рука, какъ я вошолъ въ ворота, въ садъ, гдѣ были скамейки, статуи, цвѣты; я помню, какъ слуги выбѣжали изъ дома со свѣчами, какъ руки мои были облиты кровью; я помню, какъ женскій голосъ закричалъ:
   -- Раненъ!
   Затѣмъ раздался дикій крикъ, и я ничего не помню болѣе.
   

Глава XII.
ГДѢ Я?

   Когда я опомнился, яркое солнце обливало золотистымъ блескомъ полъ моей комнаты; по діагональному наклоненію лучей, я могъ примѣтить, что или было очень рано утромъ, или близь заката солнца. Слышалось пѣніе птицъ.
   "Должно быть утро", разсуждалъ я.
   Я примѣтилъ, что лежу на щегольской кушеткѣ безъ занавѣсокъ, но вмѣсто нихъ пологъ отъ комаровъ спускалъ свою нѣжную ткань надо мною и вокругъ меня. Бѣлоснѣжная простыня. шолковое одѣяло, мягкій тюфякъ говорили мнѣ, что я лежу на роскошной постели. Еслибы не чрезвычайное изящество во всемъ, я, можетъ-быть, не примѣтилъ бы этого, потому-что проснулся съ сильной тѣлесной болью.
   Происшествія прошлой ночи быстро проходили одно за однимъ въ моемъ воспоминаніи. Но послѣ того какъ я вышелъ на берегъ изъ воды, я не могъ вспомнить ни о чемъ ясно. Домъ, садъ, деревья, цвѣты, статуи, негры, все смѣшивалось въ моей головѣ.
   Въ моемъ воспоминаніи осталось впечатлѣніе между всей этой путаницей, лица необыкновенной красоты -- лица хорошенькой дѣвушки! Дѣйствительное ли было это лицо, или только видѣніе мечты, я сказать не могъ, однако его очертанія находились все передо мною такъ ясно, что еслибы я былъ художникъ, я могъ бы набросать ихъ на бумагу! Я помнилъ только одно лицо -- и ничего болѣе. Странно, воспоминаніе мое представляло мнѣ это лицо совсѣмъ не похожимъ на лицо Эжени Безансонъ!
   Былъ ли кто-нибудь на пароходѣ похожій на мою мечту? Нѣтъ, никто. Никѣмъ я не интересовался тамъ, кромѣ креолки; но черты, представляемыя мнѣ моимъ воображеніемъ, или воспоминаніемъ, совсѣмъ не походили на нее!
   Передъ моими глазами мелькали густые, чорные волосы, падавшіе локонами на плеча, мелькали черты достойныя рѣзца скульптора, ротъ съ нѣжными розовыми губами, прямой носъ съ маленькими ноздрями, чорныя брови дугой, длинныя рѣсницы, все это живо являлось передо мной, и вовсе не походило на черты Эжени Безансонъ. Даже цвѣтъ лица былъ совсѣмъ другой: не та бѣлизна, которая отличала креолку, но цвѣтъ такой же чистый, хотя съ примѣсью самой легкой смуглоты, придававшей густой румянецъ щекамъ. Глаза я помню лучше всего. Они были большіе, круглые и темно-каріе, но особенность ихъ состояла въ странномъ, но привлекательномъ выраженіи. Блескъ ихъ былъ чрезвычайный, но они совсѣмъ не сверкали, а скорѣе какъ-будто горѣли.
   Несмотря на боль, которую я чувствовалъ, нѣсколько минутъ я размышлялъ объ этомъ прелестномъ портретѣ, спрашивая себя, воспоминаніе это или мечта. Странное размышленіе пробѣжало въ моей головѣ. Я не могъ не подумать, что еслибы подобное лицо существовало дѣйствительно, я могъ бы забыть Эжени Безансонъ, несмотря на романическое приключеніе, познакомившее насъ!
   Боль въ рукѣ, наконецъ, разсѣяла прелестное видѣніе и напомнила мнѣ мое настоящее положеніе. Отбросивъ одѣяло, я примѣтилъ съ удивленіемъ, что рана была перевязана и, очевидно, докторомъ! Удостовѣрившись въ этомъ, я осмотрѣлся кругомъ.
   Комната была не велика, но меблирована со вкусомъ и изяществомъ. Поль покрытъ тонкою и разноцвѣтною циновкой. На окнахъ были занавѣски шелковыя и кисейныя. Великолѣпный столъ стоялъ посреди комнаты, другой у стѣны со всѣми письменными принадлежностями, и висѣла полка съ большой коллекціей книгъ. Красивые часы украшали каминъ, а у рѣшотки его лежали щипцы и кочерга съ серебряной насѣчкой. Разумѣется, огня въ каминѣ не было въ это время года. Жаръ и безъ того былъ бы великъ, еслибы открытая большая стеклянная дверь съ одной стороны, а окно съ другой, не пропускали воздуха сквозь тонкую ткань моего полога.
   Вѣтерокъ доносилъ благоуханіе цвѣтовъ. И въ дверь и въ окно я могъ видѣть бѣлыя и розовыя розы, рѣдкія камеліи, жасмины, могъ слышать голоса птицъ и тихое, однообразное журчаніе падающей воды. Это были единственные звуки, доходившіе до ушей моихъ.
   Одинъ ли былъ я? Я осмотрѣлся вокругъ комнаты. Ни одно живое существо не попалось мнѣ на глаза.
   Я былъ пораженъ особенностью той комнаты, которую я занималъ. Она стояла совсѣмъ отдѣльно и не сообщалась ни съ какою другой! Единственная дверь, которую я видѣлъ, отворялась въ садъ.
   Это сначала казалось странно, но минутное размышленіе объяснило все. На американскихъ плантаціяхъ обыкновенно бываетъ павильйонъ, отдѣльный отъ главнаго зданія, и часто меблированный съ комфортомъ и роскошью. Туда обыкновенно помѣщаютъ гостей. Можетъ-быть, я находился въ главномъ павильйонѣ.
   Во всякомъ случаѣ, я былъ въ гостепріимномъ домѣ и въ хорошихъ рукахъ, это было очевидно. Но кто былъ мой хозяинъ или хозяйка? не Эжени ли Безансонъ? Кажется, она сказала что-то объ ея домѣ? или это только пригрезилось мнѣ?
   Я лежалъ и дѣлалъ предположенія, и отъ слабости мнѣ сдѣлалось досадно, что я совсѣмъ одинъ. Я позвонилъ бы, но колокольчика не было подъ рукой. Вдругъ я услыхалъ приближающіеся шаги.
   Романическая дѣвица! Вы вообразите, что эти шаги были легки и нѣжны, что маленькая ножка въ атласныхъ туфляхъ украдкой пробиралась къ спящему больному, чтобы не разбудить его, и что среди пѣнія птицъ, журчанія воды, благоуханія цвѣтовъ, прелестное лицо съ нѣжными, великолѣпными глазами явилось, въ дверяхъ, и бросило на меня робкій вопросительный взглядъ. Еслибы вы вообразили все это, ваша мечта вовсе не походила бы на дѣйствительность.
   Шаги, услышанные мною, производились толстыми кожаными сапогами, и поднявъ глаза, я примѣтилъ въ дверяхъ широкую грудь, покрытую ситцевой рубашкой, огромныя руки и курчавую голову негра!
   Несмотря на боль, я не могъ удержаться отъ громкаго смѣха, до того физіономія этого чорнаго посѣтителя была непреодолимо смѣшна.
   Это былъ высокій и толстый негръ, чорный какъ уголь, съ великолѣпными бѣлыми зубами, бѣлыми глазами, исключая зрачковъ. Но не это показалось мнѣ смѣшнымъ, а особенная форма его головы и величина его ушей. Голова была кругла какъ шаръ, и густо покрыта курчавыми чорными волосами, изъ-подъ которыхъ торчала пара огромныхъ ушей, походившихъ на крылья, и придававшихъ головѣ необыкновенно смѣшной видъ.
   Какъ ни неприличенъ былъ мой смѣхъ, но я никакъ не могъ удержаться. Мой посѣтитель, однако, нисколько не обидѣлся. Напротивъ, онъ раскрылъ свои толстыя губы и, обнаруживъ свеи великолѣпные зубы, началъ хохотать такъ же громко какъ и я.
   

Глава XIII.
СТАРЫЙ СЦИПІОНЪ.

   -- Старый Сципіонъ радъ, что вы остались живы... началъ онъ.
   -- Неужели? это васъ такъ зовутъ?
   -- Да! докторъ велѣлъ мнѣ ухаживать за милымъ джентльмэномъ. И барышня будетъ рада также! и бѣлые и чорные люди всѣ будутъ рады. Уфъ!
   Окончательное восклицаніе произносится особеннымъ тономъ американскимъ негромъ, и очень походитъ на фырканье бегемота. Оно значило, что мой собесѣдникъ кончилъ свою фразу, и ждетъ, чтобы заговорилъ я.
   -- А кто эта молодая барышня? спросилъ я.
   -- Неужели вы не знаете? Та самая, которую вы вытащили съ парохода, когда горѣло все. Это! какъ вы нырнули. Уфъ!
   -- Я въ ея домѣ?
   -- Конечно -- то-есть, въ лѣтнемъ павильйонѣ, потому-что большой домъ по другую сторону сада.
   -- А какъ я сюда попалъ?
   -- Неужели вы не помните? Старикъ Сципіонъ принесъ васъ на рукахъ. Вы съ барышней выброшены были на берегъ возлѣ самыхъ воротъ. Барышня закричала, чорные люди прибѣжали.-- Милый баринъ былъ весь въ крови -- онъ былъ безъ чувствъ, барышня велѣла отнести его къ себѣ домой.
   -- А послѣ?
   -- Старикъ Сципіонъ сѣлъ на самую прыткую лошадь, на Бѣлую Лисицу, и поскакалъ за докторомъ разумѣется, докторъ пріѣхалъ, съ нимъ и перевязалъ вашу руку. Но, продолжалъ Сципіонъ, обративъ на меня вопросительный взглядъ:-- какъ баринъ получилъ такую рану? Объ этомъ спрашивалъ докторъ, а барышня не могла ему объяснить.
   По нѣкоторымъ причинамъ я не хотѣлъ удовлетворять любопытство моей чорпой сидѣлки. Точно, Эжени не знала о моей схваткѣ съ забіякой. Но Антоанъ? Развѣ онъ не выплылъ на берегъ? Неужели онъ?
   Сципіонъ предупредилъ вопросъ, который я собирался ему сдѣлать. Лицо его сдѣлалось грустно, когда онъ сказалъ:
   -- Ахъ, сударь! барышня очень огорчена сегодня -- всѣ огорчены. Баринъ Томъ, бѣдный Томъ!
   -- Управитель Антоанъ? Что съ нимъ? онъ не воротился домой?
   -- Нѣтъ, и я боюсь, что онъ не воротится никогда -- никогда! всѣ боятся, что онъ утонулъ: его искали вездѣ. Не нашли. Капитанъ парохода взлетѣлъ на воздухъ, пятьдесятъ пассажировъ пошли ко дну.
   -- Вы знаете, умѣлъ онъ плавать?
   -- Нѣтъ, ни крошечки. Я это знаю, потому-что онъ одинъ разъ упалъ въ воду, и я вытащилъ его. Нѣтъ, онъ плавать не умѣлъ.
   -- Если такъ, я боюсь, что онъ погибъ.
   Я вспомнилъ, что крушеніе случилось передъ тѣмъ какъ Магнолія поравнялась съ нами. Я это примѣтилъ, когда оглядывался кругомъ. Стало быть тѣ, которые не умѣли плавать, должны были погибнуть.
   -- И бѣдный Пьерръ тоже погибъ. Мы лишились Пьерра.
   -- Пьерра? Кто такой былъ онъ?
   -- Кучеръ.
   -- О! помню. Вы думаете, что онъ также утонулъ?
   -- Я этого боюсь. Мнѣ очень жаль бѣднаго Пьерра. Славный негръ былъ Пьерръ. Но о господинѣ Антоанѣ жалѣютъ всѣ.
   -- Вы всѣ его любили?
   -- Всѣ, и чорные и бѣлые, и барышня его любила. Онъ жилъ всегда съ господиномъ Безаисономъ. Онъ, кажется, былъ опекуномъ барышни. Что теперь будетъ она дѣлать? Друзей у ней не осталось, а эта старая лисица Гайярръ...
   Старикъ вдругъ остановился, какъ бы спохватившись, что далъ волю языку.
   Имя, произнесенное имъ, пробудило мое любопытство.
   "Если это тотъ самый, думалъ я. Сципіонъ вѣрно характеризовалъ его. Неужели это тотъ самый?"
   -- Вы говорите о Доминикѣ Гайяррѣ адвокатѣ? спросилъ я послѣ нѣкотораго молчанія.
   Сципіонъ съ удивленіемъ вытаращилъ свои большіе глаза и пробормоталъ:
   -- А вы его знаете?
   -- Немножко, отвѣчалъ я.
   Этотъ отвѣтъ какъ-будто успокоилъ моего собесѣдника.
   Я былъ лично знакомъ съ упомянутымъ человѣкомъ; но во время моего пребыванія въ Новомъ Орлеанѣ, случайно узналъ его имя. Со мною случилось одно небольшое приключеніе, въ которомъ этотъ человѣкъ игралъ весьма неблаговидную роль. Я даже почувствовалъ отвращеніе къ этому человѣку, который былъ, какъ я уже говорилъ, стряпчій или адвокатъ въ Новомъ Орлеанѣ. Сципіонъ говорилъ вѣроятно о томъ же самомъ; я прежде слышалъ, что ему принадлежала плантація гдѣ-то у берега, по всей вѣроятности; это былъ онъ. И если у Эжени Безансонъ дѣйствительно не было друзей кромѣ него, то Сципіонъ сказалъ правду, что "она осталась безъ друзей."
   Замѣчаніе Сципіона не только пробудило мое любопытство, но и внушило мнѣ нѣкоторое безпокойство. Не нужно говорить, что эта молодая креолка сильно меня интересовала. Человѣкъ, спасшій жизнь прелестной женщины и при такихъ особенныхъ обстоятельствахъ, не можетъ быть равнодушенъ къ будущей судьбѣ той, которую онъ спасъ.
   Интересъ ли любви пробудился во мнѣ? Мое сердце отвѣчало: нѣтъ! Къ моему собственному удивленію, оно дало мнѣ этотъ отвѣтъ. На пароходѣ я воображалъ, что будто почти влюбленъ въ эту дѣвушку, а теперь, послѣ романическаго приключенія, которое очень могло возбудить страсть, я вспоминалъ обо всемъ этомъ съ хладнокровіемъ, удивлявшимъ самаго меня! Я чувствовалъ, что потерялъ много крови; неужели и страсть вытекла изъ моихъ жилъ въ одно время?
   Я старался найти какое-нибудь объясненіе этому рѣдкому психологическому факту, но въ то время я равнодушно изучалъ свою душу: Область любви была для меня невѣдомой землей.
   Одно было странно. Когда я старался припомнить черты креолки, то другое личико являлось передо мною яснѣе прежняго!
   "Странно", думалъ я, "откуда взялось это прелестное видѣніе? или это мечта моего разстроеннаго мозга! О! чего не далъ бы я, чтобы воплотить этотъ чудный призракъ".
   Я совершенно убѣдился, что я не влюбленъ въ Эжени Безансонъ, однако, я тоже не былъ и равнодушенъ къ ней. Дружба было чувство, оживлявшее меня. Этътъ дружескій интересъ къ ней былъ такъ силенъ, что заставлялъ меня безпокоиться о ней, внушалъ мнѣ желаніе узнать покороче èe и ея дѣла.
   Сципіонъ былъ не скрытенъ и, менѣе чѣмъ въ полчаса, онъ разсказалъ мнѣ все что зналъ самъ.
   Эжени Безансонъ была единственной дочерью креола-плантатора, который умеръ два года тому назадъ. Одни считали его богачомъ, другіе думали, что дѣла его довольно запутаны. Доминикъ Гайярръ былъ назначенъ опекуномъ имѣнія вмѣстѣ съ управителемъ Антоаномъ. Гайярръ былъ стряпчимъ Безансона, а Антоанъ сначала его вѣрнымъ слугой, а потомъ другомъ и товарищемъ.
   Черезъ нѣсколько мѣсяцевъ Эжени сдѣлается совершеннолѣтней, но велико ли ея наслѣдство, Сципіонъ сказать не могъ. Онъ зналъ только, что послѣ смерти ея отца, Доминикъ Гайярръ, главный душеприкащикъ, доставлялъ ей всѣ суммы, за какими только она обращалась къ нему, а она не ограничивала себя ни въ чемъ: она была щедра, она много тратила и, по выраженію Сципіона, бросала доллары куда ни попало!
   Негръ яркими красками описывалъ много большихъ баловъ и сельскихъ празднествъ въ плантаціи, намекалъ на роскошную жизнь, какую молодая барышня вела въ городѣ, гдѣ она обыкновенно проводила большую часть зимы. Всему этому я могъ повѣрить легко. Судя по тому, что случилось на пароходѣ, я вѣрилъ, что Эжени Безансонъ походила на описаніе Сципіона. Съ горячей душою, исполненная пылкихъ побужденій, щедрая до крайности, живущая совершенно настоящимъ, не заботящаяся ни о какихъ будущихъ разчотахъ -- вотъ какова была наслѣдница, какъ разъ съ руки для порочнаго опекуна.
   Я видѣлъ, что бѣдный Сципіонъ очень уважалъ свою молодую барышню, но даже, несмотря на свое невѣдѣніе, онъ подозрѣвалъ, что всѣ эти расходы не поведутъ къ добру. Онъ качалъ головою, говоря объ этомъ и прибавилъ:
   -- Я боюсь, что это не можетъ долго продолжиться. Даже банкъ лопнулъ бы, еслибы изъ него такъ часто и такъ много брали денегъ.
   Когда Сципіонъ говорилъ о Гайяррѣ, онъ еще значительнѣе качалъ головой. Онъ очевидно имѣлъ какія-то странныя подозрѣнія объ этомъ человѣкѣ, хотя не хотѣлъ высказать ихъ.
   Я узналъ довольно для того, чтобы убѣдиться, что Доминикъ Гайярръ и стряпчій въ Новомъ Орлеанѣ были одно и то же лицо. Онъ былъ стряпчимъ только по званію, а на самомъ дѣлѣ могъ назваться скорѣе ростовщикомъ; онъ имѣлъ также плантацію смежную съ Безансонской, и сотню невольниковъ, съ которыми онъ обращался чрезвычайно строго.
   Сципіонъ далъ мнѣ о немъ еще нѣсколько подробностей. Онъ былъ стряпчимъ и пріятелемъ господина Бевансона и, по увѣреніямъ Сципіона, часто его надувалъ.
   Еще я узналъ отъ стараго негра, что Гайярръ живетъ на своей плантаціи лѣтомъ, и каждый день ходитъ въ "большой домъ" -- жилище Эжени Безансонъ, гдѣ онъ совершенно какъ дома "и поступаетъ, говорилъ Сципіонъ, "какъ-будто онъ хозяинъ тамъ."
   Мнѣ казалось, что Сципіонъ зналъ болѣе объ этомъ человѣкѣ, но что ему не хотѣлось говорить. Это было довольно естественно при нашемъ недавнемъ знакомствѣ. Я видѣлъ, что онъ чувствовалъ большое отвращеніе къ Гайярру. Было ли это основано на какомъ-нибудь обстоятельствѣ, или происходило отъ инстинкта, сильно развитаго въ этихъ бѣдныхъ невольникахъ, которымъ не позволяютъ разсуждать?
   Однако въ разсказѣ его находилось много фактовъ, которые не могли быть дознаны по одному инстинкту. Онъ вѣрно узналъ ихъ отъ кого-нибудь.
   -- Кто сообщилъ вамъ все это, Сципіонъ?
   -- Аврора.
   -- Аврора!
   

Глава XIV.
ДОМИНИКЪ ГАЙЯРРЪ.

   Я почувствовалъ внезапное желаніе, доходившее почти до нетерпѣнія, узнать кто была Аврора. Почему? Странность ли и красота имени -- потому-что оно звучало необыкновенно пріятно для моихъ саксонскихъ ушей -- были этому причиною? Или его миѳическія воспоминанія, его идеальное примѣненіе къ румянымъ часамъ востока, или къ блестящему фосфорическому свѣту сѣвера? По этимъ ли причинамъ имя Аврора возбудило во мнѣ таинственный интересъ?
   Я не имѣлъ времени размышлять или распрашивать Сципіона. Въ эту минуту въ дверяхъ явились два человѣка, которые, не говоря ни слова, вошли въ комнату.
   -- Докторъ, шепнулъ Сципіонъ, посторонившись.
   Не трудно было угадать, который былъ докторъ; я тотчасъ узналъ, что высокій блѣдный мужчина, смотрѣвшій на меня вопросительно, былъ ученикъ Эскулапа, такъ же вѣрно, какъ если бы онъ несъ въ одной рукѣ свой дипломъ, а въ другой дощечку отъ его дверей.
   Онъ былъ лѣтъ сорока, не дуренъ лицомъ, хотя оно не принадлежало къ такимъ лицамъ, которыя называются красивыми. Оно было интересно по спокойному, умному выраженію доброты. Это было лицо нѣмецкое за два или за три поколѣнія, но американскій климатъ, то-есть политическій, сгладилъ грубыя черты европейеюгго деспотизма, и почти возвратилъ ему первобытное благородство очертаній. Впослѣдствіи, когда я лучше ознакомился съ американскими типами, я бы тотчасъ узналъ, что это лицо пенсильванское.
   Передо мною стоялъ воспитанникъ одной изъ знаменитыхъ медицинскихъ академій Филадельфіи, докторъ Эдуардъ Рейгартъ.
   Мой докторъ сдѣлалъ на меня пріятное впечатлѣніе съ перваго взгляда. Какъ различно было впечатлѣніе, произведенное на меня его товарищемъ: ненависть, презрѣніе, отвращеніе почувствовалъ я при видѣ этого чистаго французскаго лица -- не того благороднаго лица, которое мы видимъ въ Дюгескленахъ и во многихъ старыхъ гугенотскихъ герояхъ, а въ новѣйшее время въ Гюго или Араго, но такого лица, какое вы можете видѣть каждый день сотнями на биржѣ или за оперными кулисами. Я не могу лучше описать эту физіономію, какъ сказавъ, что она напоминала мнѣ лисицу. Я не шучу. Я ясно примѣтилъ это сходство, я примѣтилъ тотъ же косвенный и зоркій взглядъ, который показывалъ глубокое притворство, эгоизмъ и жестокость.
   Товарищъ доктора казался лисицею въ человѣческомъ образѣ и со всѣми принадлежностями этого животнаго, развитыми въ высшей степени.
   Мои инстинкты сошлись съ сципіоновыми, потому-что я нисколько не сомнѣвался, что передо мною находился Доминикъ Гайярръ.
   Онъ былъ невысокъ и худощавъ, но очевидно могъ перенести многое прежде чѣмъ разстаться съ жизнью. Чорпые глаза его сверкали, какъ глаза ласки. Въ нихъ всегда виднѣлась улыбка, но она была хитра и лживая. Еслибы кто-нибудь считалъ себя виновнымъ въ слабости или преступленіи, тотъ былъ увѣренъ, что Доминикъ Гайярръ зналъ это и смѣялся надъ этимъ. Если онъ узнавалъ о какомъ-нибудь несчастьи, его улыбка становилась насмѣшливѣе, а маленькіе глазки сверкали очевиднымъ восторгомъ Онъ страстно любилъ себя и ненавидѣлъ своихъ ближнихъ.
   Волосы у него были чорные и жидкіе, брови чорныя и косматыя, лицо безбородое, блѣдномертвеннаго оттѣнка, съ огромнымъ горбатымъ носомъ. Одѣть онъ былъ въ чорный сюртукъ и чорный атласный жилетъ, а на шеѣ, вмѣсто галстуха, была обвязана черная шелковая лента. Лѣтъ онъ -- казался пятидесяти.
   Докторъ пощупалъ мой пульсъ, спросилъ какъ я спалъ, посмотрѣлъ языкъ, опять пощупалъ пульсъ, а потомъ ласково велѣлъ мнѣ быть какъ можно спокойнѣе, прибавивъ, что я очень слабъ, что я потерялъ много крови, но что черезъ нѣсколько дней силы мои возвратятся. Сципіону приказано было приготовить къ моему завтраку чай, поджареный хлѣбъ и цыпляты. Докторъ не спрашивалъ меня какъ я получилъ мою рану. Это показалось мнѣ довольно странно, но я приписалъ это его желанію оставить меня въ покоѣ. Безъ сомнѣнія, онъ думалъ, что всякій намёкъ на происшествія прошлой ночи, можетъ возбудить во мнѣ вредное волненіе. Я такъ тревожился объ Антоанѣ, что не могъ промолчать и спросилъ о немъ. Никто ничего не зналъ. Онъ навѣрно погибъ.
   Я разсказалъ, при какихъ обстоятельствахъ я разстался съ нимъ и, разумѣется, описалъ мою схватку съ забіякой, и какимъ образомъ получилъ я рану. Я не могъ не примѣтить страннаго выраженія на лицѣ Гайярра. Онъ весь превратился во вниманіе, и когда я разсказалъ, что по моему убѣжденію управитель не могъ продержаться на паромѣ ни одной минуты, мнѣ показалось, будто чорные глаза стряпчаго сверкнули восторгомъ! Даже въ нихъ было столь дурно скрываемое выраженіе удовольствія, что на него отвратительно было смотрѣть. Можетъ-быть я не примѣтилъ бы этого, или по-крайней-мѣрѣ не понялъ бы, еслибы Сципіонъ прежде не разсказывалъ мнѣ о немъ. Несмотря на лицемѣрное повтореніе словъ "бѣдный мосьё Антоанъ!" я видѣлъ ясно, что онъ тайно восхищался мыслью, что старый управитель утонулъ.
   Когда я кончилъ мой разсказъ, Гайярръ отвелъ доктора въ сторону, и оба разговаривали нѣсколько минутъ тихимъ голосомъ. Я слышалъ отчасти ихъ разговоры. Докторъ, казалось, не заботился, что я его услышу, между-тѣмъ какъ Гайярръ очевидно старался, чтобы разговоръ ихъ не дошелъ до меня. Но отвѣтамъ доктора я могъ понять, что хитрый стряпчій желалъ, чтобы я переѣхалъ въ деревенскую гостинницу, онъ напиралъ на особенное положеніе, въ которомъ находится молодая дѣвушка одна въ домѣ съ незнакомымъ молодымъ человѣкомъ.
   Докторъ не видѣлъ необходимости моего переѣзда по такимъ причинамъ. Сама хозяйка этого не желала, она даже не хотѣла объ этомъ слышать.
   -- Что такое за "особенное положеніе", говорилъ добрый докторъ Рейгартъ:-- помѣщеніе въ гостинницѣ совсѣмъ неудобное, кромѣ того она уже наполнена многими другими больными...
   Тутъ голосъ говорившаго такъ понизился, что я могъ только разобрать отрывочныя фразы, какъ напримѣръ "иностранецъ", "не американецъ", "лишился всего", "въ гостинницѣ нельзя жить тому у кого нѣтъ денегъ." Гайярръ отвѣчалъ на это послѣднее возраженіе, что онъ заплатитъ за меня въ гостинницѣ.
   Это съ намѣреніемъ было сказано громко, чтобы я услыхалъ, и я былъ бы благодаренъ за подобное предложеніе, еслибы не подозрѣвалъ какой-нибудь дурной причины въ великодушіи стряпчаго. Докторъ отвѣчалъ на это предложеніе новыми возраженіями.
   -- Невозможно... большой рискъ... я не возьму на себя отвѣтственности, рана опасная, много потеряно крови, онъ долженъ остаться здѣсь пока, а дня черезъ два, когда соберется съ силами, можетъ переѣхать въ гостинницу.
   Обѣщаніе отправить меня черезъ два дня, казалось, удовлетворило хитраго Гайярра, и совѣщаніе кончилось.
   Гайярръ подошоль къ постели проститься со мной, и я могъ видѣть ироническое выраженіе въ глазахъ его, когда онъ говорилъ мнѣ пошлыя утѣшенія. Онъ не зналъ съ кѣмъ онъ говоритъ. Еслибы я назвалъ себя, его блѣдныя щеки навѣрно вспыхнули бы, и онъ быстро удалился бы. Благоразуміе заставило меня промолчать, и когда докторъ спросилъ кого онъ имѣетъ честь лечить, я прибѣгнулъ къ простительной уловкѣ многихъ знаменитыхъ путешественниковъ, и назвался именемъ моей матери. Я сказалъ, что меня зовутъ Эдуардъ Рёторфордъ.
   Повторивъ мнѣ, чтобы я оставался спокоенъ, не вставалъ съ постели, принималъ лекарство въ назначенные часы, докторъ простился. Гайярръ ушолъ прежде него.
   

Глава XV.
АВРОРА.

   Я остался нѣсколько минутъ одинъ; Сципіонъ ушолъ въ кухню за чаемъ, поджаренымъ хлѣбомъ и цыплятами. Я размышлялъ о разговорѣ между докторомъ и Гайярромъ, гдѣ многое показалось мнѣ страннымъ. Поведеніе доктора было довольно естественно, оно показывало истинно благороднаго человѣка; но что другой имѣлъ зловѣщее намѣреніе -- въ этомъ я не могъ сомнѣваться.
   Зачѣмъ онъ желалъ такъ сильно моего переѣзда въ гостинницу? Очевидно, причина была важная, если онъ бралъ на себя издержки, а я зналъ, что этотъ человѣкъ совсѣмъ не былъ щедръ!
   "Зачѣмъ онъ желаетъ моего переѣзда?" спрашивалъ я себя.
   "А! знаю! ясно вижу его умыслы. Эта лисица, этотъ хитрый стряпчій, этотъ опекунъ, безъ сомнѣнія, влюбленъ въ Эжени Безансонь! Она молода, богата, прелестна онъ старъ и безобразенъ -- но чтожь изъ этого? Онъ не считаетъ себя ни тѣмъ ни другимъ, и можетъ надѣяться, и менѣе основательныя надежды бывали увѣнчаны успѣхомъ. Онъ знаетъ свѣтъ, онъ юристъ, онъ ея нотаріусъ, держитъ въ рукахъ ея дѣла, онъ ея опекунъ, повѣренный -- все. Съ такими преимуществами чего не можетъ онъ сдѣлать? Или онъ женится на ней, или раззоритъ ее. Бѣдняжка! Мнѣ ее жаль!"
   Странно, что я только жалѣлъ о ней. Что во мнѣ не было другаго чувства, было для меня тайной, которую я не могъ понять.
   Приходъ Сципіона прервалъ мои размышленія. Тринадцатилѣтняя дѣвочка несла вмѣстѣ съ нимъ блюда и тарелки. Это была Хлоя, его дочь, но совсѣмъ не такая чорная, какъ ея отецъ. Она была "жолтаго цвѣта" съ чертами довольно красивыми. Сципіонъ объяснилъ это. Мать его "маленькой Хлои", какъ онъ называлъ ее, была мулатка, и Хлоя походила на нее.
   Сципіонъ смѣялся, говоря это, какъ-будто онъ гордился, что онъ отецъ такой свѣтлокожей и хорошенькой дѣвочки какъ Хлоя.
   Какъ всѣ ей подобныя, Хлоя была до крайности любопытна и, вытаращивъ глаза на чужестранца, который спасъ жизнь ея барышни, она чуть было не разбила чашки, блюда и тарелки, за что Сципіонъ хотѣлъ дать ей пощочину, но я удержалъ его. Странныя выраженія и жесты отца и дочери, особенность этой невольнической жизни, заинтересовали меня.
   Аппетитъ у меня былъ большой, несмотря на мою слабость. Я не ѣлъ ничего на пароходѣ: бѣгъ заставилъ забыть многихъ пассажировъ объ ужинѣ, и меня въ томъ числѣ. Чай подкрѣпилъ меня, цыплята деликатно приготовленные съ рисомъ, какъ-будто наполнили мои жилы новой кровью. За исключеніемъ легкой боли въ ранѣ, я совершенію поправился.
   Завтракъ убрали, и черезъ нѣсколько времени Сципіонъ воротился, чтобы остаться со мною: такъ ему было приказало.
   -- Теперь, Сципіонъ, сказалъ я, какъ только мы остались одни:-- скажите мнѣ, кто такая Аврора?
   -- Бѣдная невольница, точно такая же, какъ и старый Сципіонъ.
   Неопредѣленный интересъ, который и началъ чувствовать къ Аврорѣ, тотчасъ исчезъ.
   -- Невольница! повторилъ я тономъ разочарованія.
   -- Горничная барышни, продолжалъ Сципіонъ:-- чешетъ ей волосы, одѣваетъ ее, читаетъ ей...
   -- Читаетъ! какъ! невольница?
   Мой интересъ къ Аврорѣ началъ возвращаться.
   -- Да, читаетъ. Я вамъ объясню. Старый баринъ Безансонъ былъ очень добръ къ своимъ невольникамъ: многихъ выучилъ читать, Аврору также читать и писать, и разнымъ другимъ разностямъ. А барышня учитъ ее музыкѣ. Аврора знаетъ многое, все-равно, какъ бѣлые люди. Она играетъ на фортепьяно, играетъ и на гитарѣ!
   -- И все-таки Аврора бѣдная невольница, такая же какъ и всѣ вы, Сципіонъ?
   -- О нѣтъ! Она совсѣмъ не похожа на другихъ. У ней нѣтъ тяжелой работы, она очень дорога: она стоитъ двѣ тысячи долларовъ!
   -- Стоитъ двѣ тысячи долларовъ! Почему вы это знаете?
   -- За нее давали столько. Господинъ Мариньи хотѣлъ купить Аврору, и господинъ Кроза, и американскій полковникъ съ другой стороны рѣки -- всѣ давали двѣ тысячи, а старый баринъ не хотѣлъ продать ее.
   -- Такъ это еще было при старомъ баринѣ?
   -- Да, только одинъ покупалъ съ-тѣхъ-поръ, капитанъ парохода; онъ говорилъ, что ему нужна Аврора въ дамскую каюту. Онъ такъ грубо говорилъ съ ней. Барыня разсердилась и господинъ Антоанъ также разсердился, а капитанъ разсердился больше всѣхъ.
   -- Почему же Аврора стоитъ такъ дорого?
   -- О! она очень добрая дѣвушка; только...
   Сципіонъ остановился.
   -- Только-что?
   -- Я не думаю, чтобы это была причина.
   -- А что же такое?
   -- Сказать по правдѣ, только дурные люди хотѣли ее купить.
   Какъ ни деликатенъ быль намёкъ, я его понялъ.
   -- Стало быть Аврора хороша собой? спросилъ я.-- Такъ ли, другъ Сципіонъ?
   -- Не старику негру судить объ этомъ, но такъ говорятъ и бѣлые и чорные люди, что она самая красивая квартеронка во всей Луизіанѣ.
   -- А! квартеронка?
   -- Да, но только она такъ же бѣла какъ и барышня. Барышня иногда смѣется и говоритъ это самое, только знаете большая разница: одна богата и знатна, другая бѣдная невольница, точно такъ какъ старый Сципіонъ, насъ обоихъ можно купить.
   -- Можете вы описать Аврору, Сципіонъ?
   Не пустое любопытство заставило меня сдѣлать этотъ вопросъ, а болѣе важная причина. Видѣніе еще преслѣдовало меня, этотъ странный типъ, не черкескій, не индійскій, не азіатскій, было ли это возможно, вѣроятно?....
   -- Можете вы описать ее, Сципіонъ? повторилъ я.
   -- Описать, да, да!
   Я не надѣялся добиться очень вѣрнаго портрета, но, можетъ-быть, нѣсколько штриховъ помогутъ мнѣ разобрать, похожа ли она на мое видѣніе. Въ моемъ воображеніи портретъ былъ такъ ясно начертанъ, какъ-будто-бы лицо находилось передъ моими глазами. Я могъ легко сказать, похожа ли Аврора на мое видѣніе. Я начиналъ думать, что это было не видѣніе, а дѣйствительность.
   -- Нѣкоторые говорятъ, будто она горда, простыя негритянки, которыя завидуютъ ей, но она никогда не бываетъ горда съ старикомъ Сципіономъ, это я знаю: она разговариваетъ съ нимъ, разсказываетъ ему много кое-чего, учитъ Хлою читать...
   -- Я прошу описанія ея наружности, Сципіонъ.
   -- О! описаніе ея наружности, то-есть, какова она собой?
   -- Да. Какіе у ней волосы, напримѣръ?
   -- Чорные.
   -- Жесткіе?
   -- Нѣтъ, разумѣется нѣтъ; Аврора не негритянка, а квартеронка.
   -- Курчавые?
   -- Ну, не такіе какъ эти, и Сципіонъ указалъ на свою голову:-- а завиваются, какъ бѣлѣе люди говорятъ, волнисто.
   -- Понимаю; ну, а глаза?
   Сциніоново описаніе глазъ квартеронки было довольно странное. По его словамъ они были большіе, крутые и блестящіе какъ у оленя. Носъ привелъ его въ недоумѣніе, но послѣ многихъ распросовъ, я добился, что онъ былъ прямой и маленькій. Брови, зубы, цвѣтъ лица все было описано вѣрно, щоки онъ сравнилъ съ персикомъ.
   Какъ ни смѣшно было описаніе, я вовсе не имѣлъ намѣренія забавляться имъ. Я слишкомъ былъ заинтересованъ, и слушалъ каждую подробность съ нетерпѣливымъ любопытствомъ, котораго я самъ не могъ объяснить.
   Портретъ былъ наконецъ оконченъ; я остался убѣжденнымъ, что онъ принадлежалъ прелестному видѣнію. Когда Сципіонъ окончилъ описаніе, во мнѣ возгорѣлось непреодолимое желаніе увидѣть эту прелестную квартеронку.
   Въ эту минуту въ домѣ раздался колокольчикъ.
   -- Сципіона зовутъ, я ворочусь черезъ минуту.
   Сказавъ это, негръ оставилъ меня.
   Я лежалъ и размышлялъ объ этомъ странномъ, даже нѣсколько романическомъ положеніи, въ какое обстоятельства вдругъ поставили меня. Не далѣе какъ вчера былъ я путешественникомъ съ пустымъ кошелькомъ, и не зналъ въ какомъ домѣ найду убѣжище; сегодня я гость молодой, богатой, незамужней женщины, гость больной, за которымъ ухаживаютъ.
   Эти мысли скоро повели къ другимъ. Я началъ опять сравнивать мое видѣніе съ описаніемъ Сципіона. Чѣмъ болѣе я сравнивалъ, тѣмъ болѣе меня поражало сходство. Какъ могла мнѣ привидѣться такая странная вещь? Это невѣроятно. Навѣрно я видѣлъ это лицо. Когда я упалъ въ обморокъ, меня окружали многіе, можетъ-быть и она была тутъ. Это было вѣроятно. Но была ли она? я спрошу Сципіона, когда онъ воротится.
   Продолжительный разговоръ съ старымъ негромъ утомилъ меня слабаго и истощеннаго. Яркое солнце, освѣщавшее мою комнату, не помѣшало мнѣ глубоко заснуть.
   

Глава XVI.
КРЕОЛКА И КВАРТЕРОНКА.

   Я спалъ крѣпко, можетъ-быть, съ часъ, потомъ что-то разбудило меня, и я лежалъ нѣсколько минутъ, погрузившись въ пріятное впечатлѣніе. Нѣжное благоуханіе носилось около меня, и я слышалъ легкій шелестъ, показывающій присутствіе хорошо одѣтыхъ женщинъ.
   -- Онъ просыпается! прошепталъ тихій голосъ.
   Я раскрылъ глаза и нѣсколько мгновеній думалъ, что продолжается моя мечта. То же лицо, тѣ же густые волосы, тѣ же блестящіе глаза, тѣ же брови дугой, тѣ же розовыя щеки, все было передо мной!
   Мечта ли это? Нѣтъ, она дышетъ, она двигается, она говоритъ!
   -- Посмотрите! онъ глядитъ на насъ! Онъ проснулся!
   -- Стало-быть это не мечта, не видѣніе, это она, это Аврора!
   До этой минуты я еще не вполнѣ пришолъ въ себя. Моя мысль сорвалась съ моихъ губъ, но только послѣднее слово было произнесено вслухъ. Восклицаніе, послѣдовавшее за этимъ, совсѣмъ разбудило меня, и я увидѣлъ двухъ женщинъ, стоявшихъ возлѣ моей постели. Одна была Эжени, другая, безъ всякаго сомнѣнія, Аврора.
   -- Онъ произнесъ твое имя! сказала удивленная госпожа.
   -- Мое имя! повторила съ такимъ же удивленіемъ невольница.
   -- Но какъ онъ узналъ твое имя, какъ?
   -- Не могу знать.
   -- Ты была здѣсь прежде?
   -- Нѣтъ.
   -- Это очень странно! сказала молодая дѣвушка, бросивъ на меня вопросительный взглядъ.
   Я уже опомнился на столько, что примѣтилъ, что я говорилъ слишкомъ громко. Почему я знаю имя квартеронки, потребовало бы объясненія, а я право не зналъ бы, что сказать. Сказать о томъ, что я думалъ, объяснить выраженія, произнесенныя мною, поставило бы меня въ самое нелѣпое положеніе, по молчать значило бы внушить Эжени Безансонъ самыя странныя мысли. Что-нибудь надо было сказать, маленькій обманъ быль рѣшительно необходимъ.
   Въ надеждѣ, что она заговоритъ первая, и можетъ-быть, нодастъ мнѣ поводъ къ тому, что я долженъ сказать, я нѣсколько минуть не раскрывалъ ротъ. Я притворился, будто страдаю отъ раны, и безпокойно вертѣлся на постели. Эжени Безансонь не примѣчала этого, но оставалась въ позѣ удивленія, просто повторяя:
   -- Какъ это странно, что онъ знаетъ твое имя!
   Мои неблагоразумныя слова произвели впечатлѣніе. Я не могъ долѣе молчать и, повернувшись лицомъ къ мадмоазель Безансонъ, я сдѣлалъ видъ будто только-что замѣтилъ ея присутствіе, и обрадовался, что вижу ее.
   Послѣ двухъ-трехъ вопросовъ о моей рапѣ, она сказала:
   -- Почему вы узнали какъ зовутъ Аврору?
   -- Аврору! повторилъ я.-- О! вамъ кажется странно, что я знаю ея имя? По милости вѣрнаго описанія Сципіона, я узналъ съ перваго взгляда, что это Аврора.
   Я указалъ на квартеронку, которая отступила шага на два, и стояла въ безмолвномъ удивленіи.
   -- О! Сципіонъ говорилъ вамъ о ней?
   -- Да. Мы цѣлое утро разсуждали съ нимъ. Я уже знакомъ и съ маленькой Хлоей, и съ множествомъ вашихъ людей. Эти вещи интересуютъ меня, незнакомаго съ луизіанской жизнью.
   -- Я очень рада, что вамъ лучше, сказала Эжени Безансонь, очевидно довольная моимъ объясненіемъ.-- Докторъ увѣрилъ меня, что вы скоро выздоровѣете совсѣмъ. Я слышала какъ вы получили вашу рану: за меня! вы защищали меня. О! чѣмъ я отплачу вамъ? какъ я возблагодарю васъ за спасеніе моей жизни?
   -- Никакой благодарности не нужно. Это было исполненіе простаго долга съ моей стороны. Я не подвергался никакой опасности, спасая васъ.
   -- Никакой опасности! Всѣмъ возможнымъ опасностямъ, и ножу убійцы, и волнамъ. Но могу увѣрить васъ, что моя признательность будетъ соразмѣрна вашей великодушной любезности. Мое сердце исполнено и благодарности и горя.
   -- Да, я понимаю какъ вы должны сожалѣть о потерѣ вѣрнаго слуги.
   -- Вѣрнаго слуги! скажите лучше, друга. Послѣ смерти моего бѣднаго отца, онъ былъ моимъ отцомъ. Онъ заботился обо всемъ, всѣ мои дѣла были въ его рукахъ. Я не знала никакихъ хлопотъ. Но теперь я не знаю, что меня ожидаетъ. Вы, кажется, говорили, прибавила она съ живостью: -- что вы видѣли какъ онъ боролся съ злодѣемъ, ранившимъ васъ?
   -- Да. Я видѣлъ ихъ такъ въ послѣдній разъ.
   -- Стало-быть, нѣтъ надежды никакой, пароходъ пошолъ ко дну черезъ нѣсколько минуть послѣ того. Бѣдный Антоанъ! бѣдный Антоанъ!
   Она залилась слезами. Я не могъ предложить ей никакихъ утѣшеній. Да и было лучше предоставить ей свободу наплакаться вдоволь. Однѣ слезы могли облегчить ее.
   -- Кучеръ Пьеръ тоже, одинъ изъ самыхъ преданныхъ моихъ людей, погибъ. Я о немъ также сожалѣю; но Антоанъ быль другомъ моего отца, моимъ, о! какая потеря! я осталась одна на свѣтѣ; а, можетъ-быть, мнѣ скоро понадобятся друзья. Бѣдный Антоанъ!
   Она плакала, произнося эти слова. Аврора также была въ слезахъ. Я не могъ удержаться, и тоже заплакалъ.
   Эта торжественная сцена наконецъ была прервана Эжени, которая вдругъ преодолѣла свою печаль и сказала:
   -- Я боюсь, что я покажусь вамъ скучной хозяйкой. Я не могу легко забыть моего друга, но я знаю, что вы простите мнѣ мою горесть. Пока, прощайте! Я скоро возвращусь, и посмотрю, хорошо ли ухаживаютъ за вами. Я помѣстила васъ въ этомъ маленькомъ павильйонѣ, чтобы васъ не безпокоилъ шумъ. Я виновата зачѣмъ пришла къ вамъ. Докторъ не велѣлъ безпокоить васъ, но я никакъ не могла удержаться, чтобы не взглянуть на спасшаго мою жизнь, и не поблагодарить его. Прощайте, прощайте! Пойдемъ Аврора.
   Я остался одинъ. Это свиданіе внушило мнѣ глубокое чувство дружбы къ Эжени Безансонъ, даже болѣе нежели дружбу, сочувствіе; я никакъ не могъ преодолѣть убѣжденія, что она въ опасности, что надъ этимъ юнымъ сердцемъ, недавно столь веселымъ и беззаботнымъ, собиралась туча.
   Я чувствовалъ къ ней уваженіе, дружбу, сочувствіе, и ничего болѣе. Почему же я не былъ влюбленъ въ нее, молодую, богатую, прелестную? Почему?
   Потому-что я любилъ другую, я любилъ Аврору!
   

Глава XVII.
ЛУИЗІАНСКІЙ ЛАНДШАФТЪ.

   Кто захочетъ слушать подробности жизни въ комнатѣ больнаго? Онѣ не могутъ быть интересны ни для кого. Моя жизнь состояла только изъ размышленій и однообразія, нарушаемаго, время-отъ-времени, присутствіемъ любимаго мною существа. Въ такія минуты я уже не скучалъ, и моя комната превращалась для меня въ эдемъ.
   Увы! эти сцены продолжались только нѣсколько минутъ. Между ними были промежутки такихъ длинныхъ, длинныхъ часовъ, что эти часы казались мнѣ днями. Два раза каждый день посѣщала меня моя прелестная хозяйка съ своею спутницей. Ни которая изъ нихъ не приходила никогда одна!
   Съ моей стороны принужденіе часто ставило меня въ затруднительное положеніе. Разговаривалъ я съ креолкой, а думалъ о квартеронк123;. Съ послѣдней я могъ только размѣниваться взглядами. Приличіе сдерживало языкъ, хотя всѣ условія свѣта не могли помѣшать глазамъ разговаривать своимъ безмолвнымъ, ш" выразительнымъ языкомъ.
   Даже и въ этомъ было принужденіе. Мои взгляды говорили только украдкою. Меня волновало двойное опасеніе. Съ одной стороны боязнь, что выраженіе моихъ взглядовъ не будетъ понято квартеронкой, и что она не будетъ отвѣчать на нихъ. Съ другой стороны, что ихъ хорошо пойметъ креолка, которая будетъ смотрѣть на меня съ насмѣшкой и презрѣніемъ. Я никогда не думалъ, что они могутъ пробудить ревность, мнѣ и въ голову это не приходило. Эжени была грустна, признательна, дружелюбна, но въ ея спокойной осанкѣ и твердомъ тонѣ голоса не было и признака любви. Казалось, страшный ударъ, нанесенный ей этимъ трагическимъ происшествіемъ, произвелъ совершенную перемѣну въ ея характерѣ. Изъ веселой дѣвушки она вдругъ сдѣлалась серьёзной женщиной. Она была не менѣе прелестна, по красота ея казалась мнѣ похожею на красоту статуи.-- Она.не затрогивала моего сердца, уже наполненнаго красотою болѣе совершенной, болѣе блистательной. Креолка меня не любила; и, странно, эта мысль, вмѣсто того чтобы уколоть мое тщеславіе, скорѣе была для меня пріятна!
   Но любила ли меня квартеронка? На этотъ вопросъ сердце мое съ жаромъ требовало отвѣта. Она всегда провожала мадмоазель Безансонь, когда та приходила ко мнѣ, но я не смѣлъ размѣняться съ ней ни словомъ. Я даже боялся, чтобы мои пламенные взгляды не измѣнили мнѣ. О! еслибы Эжени знала мою любовь, она презирала бы меня. Какъ! я влюбленъ въ невольницу! въ ея невольницу!
   Я хорошо понималъ это чувство, это чорное преступленіе ея породы. Но что оно было для меня? Зачѣмъ мнѣ обращать вниманіе на обычаи и приличія, которые я презиралъ въ сердцѣ, кромѣ уравновѣшивающаго вліянія любви? Въ глазахъ любви, званіе теряетъ свое обаяніе, титулы кажутся вздоромъ. Для меня красота носитъ корону.
   Что касалось до моихъ чувствъ, мнѣ рѣшительно было всеравно, еслибы цѣлый свѣтъ узналъ о моей любви, все-равно, еслибы онъ презиралъ м.сня за это. Но тутъ были другія соображенія -- признательность за гостепріимство, за дружбу, и эти соображенія были довольно важны. Положеніе, въ которомъ я находился, было совершенно особенное, я это зналъ. Я зналъ, что моя страсть, даже еслибы ей платили взаимностью, должна быть тайною и безмолвною. Писать сонеты и перелѣзать черезъ стѣны изъ любви къ какой-нибудь миссъ, за которою надзираетъ гувернантка или опекунъ, за наслѣдницей десятковъ тысячъ, было бы легко въ сравненіи съ смѣлостью пойти на перекоръ предразсудкамъ цѣлаго народа.
   Несмотря на однообразіе моей уединенной жизни, часы моего выздоровленія проходили довольно пріятно. Мнѣ доставлялось все, что только могло способствовать къ моимъ удобствамъ. Мороженое, чудные напитки, цвѣты, рѣдкіе фрукты, постоянно присылались ко мнѣ. Я скоро познакомился со всѣми лакомствами луизіанской кухни. Постепенно я познакомился также со всѣми обычаями и привычками жизни на плантаціи, изъ разговоровъ Сципіона, который постоянно былъ со мною. Когда болтовня его надоѣдала мнѣ, я прибѣгалъ къ книгамъ, которыхъ у меня было множество (по большей части французскихъ авторовъ).
   Когда я въ первый разъ сѣлъ у окна, я не могъ не восхититься луизіанскимъ ландшафтомъ. Окна, какъ во всѣхъ креольскихъ домахъ, доходили до самаго пола, и сидя въ длинныхъ креслахъ, у раскрытаго настежь окна, я могъ любоваться великолѣпною картиной.
   Окно мое выходило на западъ, и широкая рѣка катила свои волны, блиставшія какъ золото, прямо передо мною. На другомъ берегу я могъ видѣть обработанныя поля сахарнаго тростника, отъ которыхъ рѣзко отдѣлялись плантаціи табаку, болѣе темнаго оттѣнка. Прямо противъ меня, на томъ же противоположномъ берегу, возвышается великолѣпный замокъ въ родѣ итальянской виллы, съ зелеными ставнями. Онъ окруженъ лимонными и апельсинными рощами. Взоръ мой не встрѣчаетъ ни одной горы, горъ нѣтъ во всей Луизіанѣ; но высокая темная стѣна кипарисовъ, поднимающаяся къ западному небу, производитъ эффектъ, очень похожій на горную возвышенность.
   У ближайшаго берега рѣки, видъ еще разнообразнѣе. Я могу изучать тутъ разные сорта луизіанскихъ деревьевъ и цвѣтовъ. Передъ моимъ окномъ порхаютъ пернатыя существа, птички самыхъ разнообразныхъ породъ; на большой дорогѣ, виднѣющейся между кустарникомъ и домомъ, ѣдутъ экипажи съ разряженными дамами; на отдаленныхъ поляхъ поютъ работники; на рѣкѣ изрѣдка проходить пароходъ, лодка, паромъ, все это мелькаетъ передъ моими глазами, какъ эмблема дѣятельной жизни.
   Мнѣ казалось, что я никогда не видалъ такой прелестной сцены. Можетъ-быть, я глядѣлъ на нее не безпристрастно. Свѣтъ любви былъ въ глазахъ моихъ, и, можетъ-быть, придавалъ всему розовый колоритъ. Я не могъ глядѣть на эту сцену, не думая о прелестномъ существѣ, одного присутствія котораго недоставало только для того, чтобы сдѣлать эту картину совершенной.
   

Глава XVIII.
МОЙ ДНЕВНИКЪ.

   Я разнообразилъ свою жизнь тѣмъ, что писалъ мой дневникъ.
   Разумѣется, дневникъ больнаго не могъ вмѣщать въ себѣ никакихъ происшествій. Въ моемъ дневникѣ записывались скорѣе разсужденія, нежели поступки. Я выпишу изъ него нѣсколько мѣстъ, не потому, чтобы они были очень интересны, но потому-что, записанныя въ то время, они представляютъ вѣрнѣе мысль и происшествія, случавшіяся съ мною во время моего пребыванія на плантаціи Безансонъ.
   Іюля 12.-- Сегодня я могъ сидѣть и писать. День необыкновенно-жаркій. Зной былъ бы нестерпимъ, еслибы вѣтерокъ, полный благоуханіемъ цвѣтовъ, не проносился иногда по моей комнатѣ. Вѣтерокъ этотъ дуетъ съ Мексиканскаго Залива, черезъ озера Борнъ, Паншартренъ и Маона.
   Этотъ морской вѣтерокъ очень полезенъ для жителей Нижней Луизіаны. Безъ его прохладнаго вліянія, Новый Орлеанъ быль бы необитаемъ.
   Сципіонъ сказалъ мнѣ, что новый управитель пріѣхалъ на плантацію и онъ думаетъ, что его выбралъ Доминикъ Гайярръ. Онъ привезъ отъ него письмо. Слѣдовательно, это довольно вѣроятно.
   На Сципіона пріѣзжій, кажется, сдѣлалъ не весьма благопріятное впечатлѣніе. Онъ назвалъ его "бѣлымъ бѣднымъ человѣкомъ съ сѣвера и янки."
   Между неграми я нашолъ антипатію къ тѣмъ, кого они называютъ "бѣдными бѣлыми людьми", тѣхъ, у кого нѣтъ невольниковъ или земли. Когда негръ говоритъ эту фразу въ глаза бѣлому, тотъ считаетъ это наглымъ оскорбленіемъ, и обыкновенно отплачиваетъ неблагоразумному негру словами "масляная кожа".
   Невольники вообще находятъ, что самые жестокіе управители всегда изъ штатовъ Новой Англіи, или янки, какъ ихъ называютъ на югѣ. Это прозваніе, которое чужестранцы презрительно примѣняютъ ко всѣмъ американцамъ, въ Соединенныхъ Штатахъ имѣетъ ограниченное значеніе, а если выговаривается съ упрекомъ, то примѣняется только къ туземцамъ Новой Англіи. Прежнее время ему въ шутку приписывали патріотическій духъ; и въ этомъ смыслѣ каждый американецъ съ гордостью называлъ себя янки. Между южными неграми "янки" -- выраженіе упрека, къ которому примѣняется бѣдность, низость и тому подобное.
   Іюля 14.-- Сегодня два раза меня посѣщала мадмоазель Эжени, по обыкновенію вмѣстѣ съ Авророй.
   Разговоръ нашъ былъ непродолжителенъ. Эжени еще, очевидно, страдаетъ, и говоритъ все грустнымъ тономъ. Сначала я приписывалъ это ея печали объ Антоанѣ, но теперь это продолжается уже слишкомъ долго. Вѣрно другія горести тяготѣютъ на душѣ ея. Я страдаю отъ принужденія. Присутствіе Авроры налагаетъ на меня это принужденіе; и я не могу говорить тѣхъ пошлыхъ фразъ, которыя требуются въ обыкновенномъ разговорѣ. Аврора не принимаетъ участія въ разговорѣ, но стоитъ у дверей или за стуломъ своей госпожи, и почтительно слушаетъ. Если я взглядываю на нее пристально, она опускаетъ свои длинныя рѣсницы, и замыкаетъ всякое сообщеніе съ ея душой. О! еслибы я могъ заставить ее понять меня.
   Іюля 15.-- Отвращеніе Сципіона къ новому управителю подтвердилось. Его первое впечатлѣніе оказалось справедливо. Судя по двумъ-тремъ случаемъ, разсказаннымъ мнѣ объ этомъ господинѣ, мнѣ кажется, что онъ дурной преемникъ доброму Антоану.
   Кстати о бѣдномъ Антоанѣ: разнеслись слухи, что тѣло его было выброшено на берегъ пониже плантаціи, между обломками парохода, но эти слухи оказались несправедливы. Точно, найдено было тѣло, только не управителя, а какого-нибудь другаго несчастнаго, потерпѣвшаго подобную же участь. Желалъ бы я знать, утонулъ ли также злодѣй, ранившій меня!
   Въ гостинницѣ въ Бренжье еще много больныхъ. Нѣкоторые умерли отъ поврежденій, полученныхъ ими на пароходѣ. Страшная смерть отъ обожженія парами. Многіе думали, что они мало повреждены, а теперь при смерти. Докторъ разсказывалъ мнѣ нѣсколько ужасныхъ подробностей.
   Одинъ кочегаръ, у котораго носъ совсѣмъ сгорѣлъ и который знаетъ, что ему не долго жить, попросилъ посмотрѣться въ зеркало. Когда исполнили его просьбу, онъ расхохотался демонскимъ смѣхомъ и закричалъ громкимъ голосомъ:
   -- Какой безобразный трупъ выйдетъ изъ меня!
   Это равнодушіе къ жизни составляетъ характеристическую черту моряковъ. Порода "Майка-Финка" еще не угасла: много представителей этого полудикаря еще плаваютъ по западнымъ рѣкамъ.
   Іюля 20.-- Сегодня мнѣ гораздо лучше. Докторъ говоритъ мнѣ, что черезъ нѣдѣлю я могу выдти изъ моей комнаты. Это пріятно, однако еще недѣлю провести такимъ-образомъ довольно скучно человѣку, не привыкшему сидѣть взаперти. Книги помогаютъ мнѣ проводить время. Слава и честь тѣмъ, кто сочиняетъ книги!
   Іюля 21.-- Мнѣніе Сципіона о новомъ управителѣ еще не улучшилось. Его зовутъ Ларкинъ. Сципіонъ говорить, что его въ деревнѣ прозвали "Забіякой", это прозваніе можетъ служить ключомъ къ его характеру. Нѣкоторые негры уже жаловались Сципіону на его строгость, которая, по ихъ словамъ, увеличивается ежедневно. Онъ ходить вѣчно вооруженный плетью, и уже раза два наказывалъ ею самымъ жестокимъ образомъ.
   Сегодня воскресенье, и по говору, доходящему до меня изъ жилища негровъ, я могу догадаться, что это день отдыха. Я вижу негровъ, проходящихъ по большой дорогѣ, въ самыхъ нарядныхъ костюмахъ, мужчинъ въ бѣлыхъ шляпахъ, синихъ длиннополыхъ сюртукахъ, и въ рубашкахъ съ огромными манжетами, женщинъ въ яркихъ ситцевыхъ платьяхъ, а нѣкоторыхъ даже въ шолковыхъ, годныхъ даже и для бальной залы. Многія подъ зонтиками, разумѣется, самыхъ яркихъ цвѣтовъ. Можно, пожалуй, подумать, что жизнь невольниковъ не очень тяжела; но видъ плети Ларкина можетъ произвести совершенно противоположное впечатлѣніе.
   Іюля 22. Сегодня я примѣтилъ, что Эжени Безансонъ еще грустнѣе обыкновеннаго. Теперь я убѣдился, что причина этой грусти не смерть Антоана. Я опять примѣтилъ тотъ странный взглядъ, который она бросила на меня въ самый первый разъ; но онъ былъ такъ мимолетенъ, что я не могъ прочесть его значенія. Аврора смотритъ на меня уже не такъ робко, и какъ-будто интересуется моимъ разговоромъ, хотя онъ обращенъ не къ ней. Еслибы я могъ разговаривать съ нею, это облегчило бы мое сердце, которое пылаетъ еще сильнѣе отъ этого принужденія.
   Іюля 25.-- Нѣкоторые изъ работниковъ черезъ-чуръ праздновали вчерашній день. Они были въ городѣ и воротились поздно. Забіяка всѣхъ приколотилъ сегодня утромъ, даже до того, что они обливались кровіб. Это довольно жестоко для новою управителя; но Сципіонъ узнать, что онъ уже въ этомъ не новичокъ. Навѣрно мадмоазель Эжени не знаетъ объ этцхъ жестокостяхъ.
   Іюля 26.-- Докторъ обѣщаетъ выпустить меня черезъ три дня. Я началъ уважать этого человѣка, особенно съ-тѣхъ-поръ, какъ примѣтилъ, что онъ не другъ Гайярра. Онъ даже и не докторъ его. Въ деревнѣ есть другой врачъ, который лечитъ Доминика Гайярра, его и безансонскихъ негровъ. Того доктора, не было дома и потому ко мнѣ позвали Рейгарта. Послѣ ужь неловко было перемѣнять доктора и Рейгартъ продолжалъ лечить меня. Я видѣлъ того другаго доктора, онъ приходилъ ко мнѣ разъ вмѣстѣ съ Рейгартомъ, и, кажется, какъ разъ годится въ друзья стряпчему.
   Рейгартъ пріѣзжій въ Бренжье, но кажется быстро пріобрѣтаетъ уваженіе окрестныхъ плантаторовъ. Многіе изъ богачей держатъ домашнихъ докторовъ и платятъ имъ очень дорого! Пренебрегать здоровьемъ невольника плохая спекуляція, и въ отношеніи леченія, имъ приходится гораздо лучше, чѣмъ многимъ бѣднымъ бѣлымъ въ европейскихъ земляхъ.
   Мнѣ удалось допытаться отъ доктора нѣсколько фактовъ, объ отношеніяхъ Гайярра къ Безансонамъ. Я могъ только дѣлать отдаленные намеки на этотъ счетъ. Я получилъ далеко неудовлетворительныя свѣдѣнія. Доктора можно назвать человѣкомъ скрытнымъ, болтовня не годится для его профессіи въ Луизіанѣ. Онъ или мало знаетъ объ ихъ дѣлахъ, или дѣлаетъ видъ будто не знаетъ; по нѣкоторымъ выраженіямъ, вырвавшимся у него, я подозрѣваю, что послѣднее вѣроятнѣе.
   -- Бѣдная дѣвушка! говорилъ онъ: -- она совсѣмъ одна на свѣтѣ. Кажется, у ней есть тётка, или какая-то другая родственница, которая живетъ въ Новомъ Орлеанѣ, но мужчинъ родныхъ у ней нѣтъ, чтобы присмотрѣть за ея дѣлами. У Гайярра въ рукахъ все.
   Я узналъ отъ доктора, что отецъ Эжени былъ гораздо богаче прежде, что онъ жилъ открыто и оказывалъ гостепріимство самымъ великолѣпнымъ образомъ. Онъ давалъ праздники на большую ногу и особенно въ послѣдніе годы. И даже послѣ его смерти, мадмоазель Эжени продолжаетъ принимать гостей отца съ такимъ же гостепріимствомъ. Жениховъ у ней было множество, но докторъ не слыхалъ, чтобы она любила кого-нибудь.
   Гайярръ былъ искренній другъ Безансона. Почему, этого никто не могъ сказать, потому-что характеры ихъ были такъ противоположны, какъ полюсы. Нѣкоторые находили, что дружба ихъ походила на отношенія, обыкновенно существующія между должникомъ и кредиторомъ.
   Свѣдѣнія, сообщенныя мнѣ докторомъ, подтверждаетъ то, что уже говорилъ мнѣ Сципіонъ. Они также подтверждаютъ мои подозрѣнія, что туча затмѣваетъ горизонтъ будущности молодой креолки, даже мрачнѣе, нежели воспоминаніе объ Антоанѣ!
   Іюля 28.-- Гайярръ былъ здѣсь сегодня, то-есть въ домѣ. Впрочемъ, онъ посѣщаетъ Эжени Безансонь почти каждый день, но Сципіонъ сказалъ мнѣ нѣчто новое и странное. Тѣ невольники, которые были наказаны, жаловались на управителя своей молодой госпожѣ, и она говорила съ Гайярромъ объ этомъ. Онъ отвѣчалъ, что "чорные негодяи заслуживаютъ еще не то", и довольно грубо поддерживалъ Ларкина, которому, бсзъ-сомнѣнія, онъ покровительствуетъ. Барышня промолчала.
   Сципіонъ узналъ эти факты отъ Авроры. Во всемъ этомъ есть что-то зловѣщее для будущаго.
   Бѣдный Сципіонъ повѣрилъ мнѣ еще свою собственную печаль. Онъ подозрѣваетъ, что управитель слишкомъ благосклонно смотритъ на его маленькую Хлою. Злодѣй! неужели? Кровь моя кипитъ при этой мысли, о! невольничество!
   Августа 2.-- Я опять слышалъ о Гайяррѣ. Онъ былъ у Эжени Безансонъ долѣе обыкновеннаго. Что онъ можетъ у ней дѣлать? Не-уже-ли его общество можетъ-бытѣ пріятно для нея? Это невозможно! Однако, такія частыя посѣщенія, такія продолжительныя совѣщанія! Если она выйдетъ за подобнаго человѣка, я сожалѣю объ ней, бѣдной жертвѣ! потому-что она будетъ жертвой. Онъ вѣрно имѣетъ надъ ней какую-нибудь власть, если дѣйствуетъ такимъ-образомъ. Онъ какъ-будто хозяинъ плантаціи, говоритъ Сципіонъ, и отдаетъ приказанія всѣмъ, какъ владѣлецъ. Всѣ боятся его и забіяку Ларкина. Послѣдняго очень боится. Сципіонъ, который опять примѣтилъ странное обращеніе управителя съ его маленькой Хлоей. Бѣдняжка! онъ очень растревоженъ, и неудивительно, когда даже законъ не позволяетъ ему защищать честь родной дочери!
   Я обѣщалъ поговорить объ этомъ съ мадмоазель Эжени, но я боюсь, судя по тому, что я слышалъ, что она такъ же мало имѣетъ власти какъ и самъ Сципіонъ!
   Августа 3.-- Сегодня, въ первый разъ, я могъ выдти изъ моей комнаты. Я прошолся по саду, и встрѣтилъ Аврору около оранжереи. Но съ нею была маленькая Хлоя, державшая корзину для фркктовъ. Чего не далъ бы я. чтобы встрѣтить ее одну! Я могъ только размѣняться съ нею нѣсколькими словами, и она ушла.
   Она выразила удовольствіе, что я могу, наконецъ, выходить. Никогда не казалась она мнѣ такъ хороша. Она срывала апельсины, и отъ этого движенія щоки ее раскраснѣлись, а каріе глаза сіяли, какъ сафиры.
   Я былъ пораженъ граціозностью ея походки -- это происходило отъ небольшой полноты, отличающей ея породу. Она полна, но совершенно пропорціональна. Руки ея малы и тонки, а маленькія ножки какъ-будто едва касались песка аллеи. Съ восторгомъ слѣдовалъ я за ней глазами. Пламя въ сердцѣ разгорѣлось сильнѣе, когда я воротился въ мою одинокую комнатку.
   

Глава XIX.
ПЕРЕМѢНА КВАРТИРЫ.

   Я думалъ о моемъ краткомъ свиданіи съ Авророй, радуясь нѣкоторымъ сказаннымъ ею выраженіямъ -- счастливою надеждою, что подобныя встрѣчи будутъ случаться часто, теперь, когда я въ состояніи выходить -- когда среди моихъ пріятныхъ мечтаній, дверь моей комнаты отворилась. Я взглянулъ и увидѣлъ ненавистное лицо Доминика Гайярра.
   Это было его первое посѣщеніе во время моего пребыванія на плантаціи. Чего ему нужно отъ меня?
   Я не долго оставался въ недоумѣніи, потому-что мой гость, не извиняясь даже въ своемъ незваномъ посѣщеніи, тотчасъ приступилъ къ дѣлу.
   -- Милостивый государь, началъ онъ:-- я сдѣлалъ распоряженіе къ вашему переѣзду въ гостинницу.
   -- А позвольте спросить, перебилъ я тономъ рѣзкимъ и исполненнымъ негодованія: -- кто поручилъ вамъ принять на себя этотъ трудъ?
   -- Извините... пробормоталъ онъ, нѣсколько оторопѣвъ отъ моего пріема:-- можетъ-быть, вамъ неизвѣстно, что я повѣренный, другъ, даже опекунъ мадмоазель Безансонъ и... и..
   -- Это мадмоазель Безансонъ желаетъ, чтобы я переѣхалъ въ гостинницу?
   -- Нельзя сказать, чтобы именно она этого желала, но видите... это дѣло деликатное -- если вы останетесь здѣсь теперь, когда вы совсѣмъ здоровы, съ чѣмъ я поздравляю васъ... и... и...
   -- Продолжайте!
   -- Если вы останетесь здѣсь -- это будетъ... вы можете судить... сами... объ этомъ будутъ говорить сосѣди -- словомъ, это будетъ неприлично.
   -- Перестаньте, мосьё Гайярръ! Я такъ уже старъ, что не нуждаюсь въ урокахъ общежитія.
   -- Извините. Я не то хотѣлъ сказать... но... я замѣчу... такъ-какъ я законный опекунъ этой дѣвицы...
   -- Довольно. Я понимаю васъ. Для вашихъ цѣлей, каковы бы онѣ ни были, вы не желаете, чтобы я оставался на этой плантаціи. Ваше желаніе исполнится. Я оставлю этотъ домъ, хотя, конечно, не затѣмъ, чтобы способствовать вашимъ планамъ. Я уѣду сегодня же вечеромъ.
   Слова, на которыхъ я сдѣлалъ удареніе, поразили труса какъ галваническій ударь. Я видѣлъ какъ онъ поблѣднѣлъ. Я дотронулся до чувствительной струны, которую онъ считалъ секретной, и она зазвучала рѣзко для него. но какъ стряпчій, онъ преодолѣлъ себя и, не обращая вниманія на мой намекъ, отвѣчалъ лицемѣрно:
   -- Я сожалѣю объ этой необходимости, но видите ли... свѣтъ суетливый, вмѣшивающійся во все свѣтъ...
   -- Избавьте меня отъ этихъ пошлостей! Вы кончили ваше дѣло, ваше общество здѣсь болѣе не нужно.
   -- Гм! пробормоталъ онъ.-- Сожалѣю, что вы принимаете это такимъ образомъ -- сожалѣю...
   И пробормотавъ еще нѣсколько безсвязныхъ фразъ, онъ ушолъ. Я подошелъ къ двери и посмотрѣлъ, куда онъ отправился. Онъ прямо пошолъ къ дому! Я видѣлъ, какъ онъ вошолъ туда!
   Это посѣщеніе удивило меня, хотя я ожидалъ чего-нибудь подобнаго. Разговоръ, слышанный мною между нимъ и докторомъ, предвѣщалъ этотъ результатъ, хотя я никакъ не думалъ, что это случится такъ скоро. Я намѣревался остаться тутъ еще недѣлю или даже двѣ. Выздоровѣвъ, я самъ переѣхалъ бы въ гостинницу.
   Я былъ раздосадованъ по многими причинамъ. Мнѣ горько было думать, что этотъ негодяй пользовался такимъ вліяніемъ, потому-что я не думалъ, чтобы Эжени Безансонъ сама захотѣла отправить меня въ гостинницу. Она была у меня за нѣсколько часовъ передъ тѣмъ и не сказала ни слова. Но, можетъ-быть, ей не хотѣлось упомянуть самой? Нѣтъ, это не можетъ-быть. Я не примѣтилъ перемѣны въ ея обращеніи во время этого свиданія. Ту же доброту, то же участіе къ моему выздоровленію, ту же заботливость о моей пищѣ и удобствахъ, показывала она до послѣдней минуты. Она, очевидно, не намѣревалась сдѣлать предложеніе, переданное мнѣ Гайярромъ. Размышленіе убѣдило меня, что она не знаетъ сама объ этомъ.
   Какова должна быть власть его, если онъ осмѣливается остановиться между ею и правами гостепріимства. Мучительно было для меня видѣть такое прелестное существо во власти такого негодяя.
   Но другая мысль была еще мучительнѣе -- мысль о разлукѣ съ Авророй, хотя я не воображалъ, что разлука будетъ вѣчная! Нѣтъ. Еслибы я это думалъ, я не уступилъ бы такъ легко. Я принудилъ бы Гайярра положительно выгнать меня. Разумѣется, я не опасался, что мой переѣздъ въ деревню помѣшаетъ мнѣ бывать на плантаціи такъ часто, какъ только мнѣ заблагоразсудится.
   Впрочемъ, перемѣна будетъ небольшая. Я буду приходить въ гости и тогда, можетъ-быть, мнѣ будетъ удобнѣе приблизиться къ предмету моей любви! Я могу приходить такъ часто, какъ захочу. Случай увидѣть ее можетъ представиться и тогда. Мнѣ нужно было видѣть ее одну только на нѣсколько минутъ -- и тогда блаженство или отчаяніе!
   Но другія соображенія безпокоили меня. Какъ я буду жить въ гостинницѣ? Повѣритъ ли хозяинъ моимъ обѣщаніямъ и подождетъ ли отвѣта на мои письма, уже посланныя? Меня уже снабдили приличною одеждой -- довольно таинственно. Я проснулся въ одно утро и нашоль ее возлѣ моей постели. Я не распрашивалъ какъ она явилась тутъ. Это можно было узнать впослѣдствіи, но деньги какъ достать? Долженъ ли я сдѣлаться ея должникомъ? или быть обязаннымъ Гайярру? Жестокая дилемма!
   Тутъ я подумалъ о Рейгартѣ. Его спокойное) доброе лицо явилось передо мною.
   "Онъ поможетъ мнѣ!" подумалъ я.
   Эта мысль какъ-будто вызвала его; въ эту самую минуту добрый докторъ вопюлъ ко мнѣ, и я тотчасъ сообщилъ ему мое желаніе. Я не ошибся въ немъ, и я сдѣлался его должникомъ въ такой суммѣ, какая только была мнѣ нужна.
   -- Очень странно, сказалъ онъ:-- это желаніе Гайярра отправить васъ отсюда. Въ этомъ желаніи скрывается не одна заботливость о репутаціи молодой дѣвицы, но что-то болѣе -- что это такое?
   Докторъ сказалъ это, какъ бы самъ себѣ и какъ-будто отыскивалъ отвѣта въ своихъ мысляхъ.
   -- Гайярръ опекунъ мадмоазель Безансонъ, продолжалъ онъ:-- и если онъ желаетъ вашего переѣзда, благоразумнѣе будетъ исполнить это. Можетъ-быть, она не вправѣ сама располагать... Бѣдняжка! я боюсь, что тайна заключается въ долгахъ, и если это такъ, то она такая же невольница, какъ и всѣ ея рабы. Бѣдняжка!
   Рейгарть быль правъ. Еслибы я остался долѣе, я могъ бы увеличить ея затруднительныя обстоятельства.
   -- Я желаю отправиться сейчасъ, докторъ.
   -- Моя коляска здѣсь. Вы можете занять въ ней мѣсто, я завезу насъ въ гостинницу.
   -- Благодарю, благодарю, я самъ просилъ бы васъ объ этомъ. Мнѣ недолго приготовиться.
   -- Не пойти ли мнѣ сказать мадмоазель Безансонъ, что вы уѣзжаете?
   -- Будьте такъ добры. Я полагаю, что Гайярра здѣсь нѣтъ?
   -- Нѣтъ, я встрѣтилъ его на дорогѣ, онъ возвращался къ себѣ домой. Я думаю, что она одна. Я увижусь съ нею и возвращусь къ вамъ.
   Докторъ былъ въ отсутствіи нѣсколько минутъ, и воротился еще въ большемъ недоумѣніи.
   Гайярръ сказалъ Эжени Безансонъ, часъ тому назадъ, что я изъявилъ намѣреніе переѣхать въ гостинницу! Это ее удивило, такъ-какъ я ничего не сказалъ ей въ наше послѣднее свиданіе. Она сначала не хотѣла объ этомъ слышать, но Гайярръ представилъ ей такіе аргументы, что она убѣдилась въ необходимости этого поступка. Докторъ также убѣждалъ ее. Она, наконецъ, хотя неохотно, согласилась. Вотъ что передалъ мнѣ докторъ, прибавивъ, что она готова принять меня.
   Въ сопровожденіи Сципіона, я пошолъ къ ней. Она сидѣла въ гостиной; но когда я вошолъ, она встала, пошла ко мнѣ на встрѣчу, и протянула мнѣ обѣ руки. Я примѣтилъ, что она плакала!
   -- Неужели это правда, что вы намѣрены оставить насъ?
   -- Да, я теперь совсѣмъ здоровъ. Я пришолъ поблагодарить васъ за ваше доброе гостепріимство, и проститься съ вами.
   -- Гостепріимство! вѣрно, оно должно казаться вамъ холоднымъ, если я позволяю вамъ оставить насъ такъ скоро; я просила бы васъ остаться, но...
   Тутъ она остановилась въ нѣкоторомъ смущеніи и продолжала:
   -- Но., вы будете навѣщать насъ. Бренжье недалеко отъ гостинницы -- обѣщайте, что вы будете у насъ каждый день.
   Нужно ли мнѣ говорить, что обѣщаніе было дано съ радостью.
   -- Теперь, когда вы мнѣ дали это обѣщаніе, съ меньшимъ сожалѣніемъ могу я съ вами проститься.
   Она протянула руку. Я почтительно поцаловалъ ее. Слезы опять навернулись на глазахъ ея, и она отвернулась скрыть ихъ.
   Я былъ убѣжденъ, что она дѣйствовала по принужденію. Она была не такова, чтобы бояться сплетенъ. Ее побуждало что-то другое.
   Проходя черезъ переднюю, я смотрѣлъ во всѣ стороны. Гдѣ была она? Неужели я не успѣю сказать ни одного слова на прощанье? Въ эту минуту боковая дверь тихо растворилась. Сердце мое сильно забилось... Аврора!
   Я не смѣлъ заговорить. Слова мои могли быть услышаны въ гостиной. Взглядъ, шопотъ, пожатіе руки -- и я поспѣшилъ уйти, но отвѣтъ на мое пожатіе, какъ онъ ни былъ легокъ и непримѣтенъ, влилъ блаженство въ мои жилы, и я вышелъ изъ дома гордой поступью побѣдителя.
   

Глава XX.
АВРОРА ЛЮБИТЪ МЕНЯ.

   Прошолъ мѣсяцъ.
   Подробности моей жизни въ это время мало будутъ интересны для читателей, хотя для меня каждый часъ былъ исполненъ надеждъ и опасеній, еще живыхъ въ моей памяти. Когда сердце наполнено любовью, каждая бездѣлица, относящаяся къ этой любви, принимаетъ необыкновенную важность, и мысли и происшествія, которыя безъ того были бы скоро забыты, занимаютъ твердое мѣсто въ воспоминаніи. Я могъ бы написать цѣлые томы объ этомъ мѣсяцѣ, и каждая строчка была бы интересна для меня, но не для васъ. Поэтому я и не пишу, я даже не представлю вамъ дневникъ, заключающій въ себѣ исторію этого мѣсяца.
   Я продолжалъ жить въ гостинницѣ. Я быстро поправлялся. Я проводилъ почти все время по полямъ, катался въ лодкѣ на рѣкѣ, ловилъ рыбу, охотился между кипарисами и сахарнымъ тростникомъ, игралъ въ бильярдъ, потому-что даже въ Луизіанской деревнѣ есть бильярдъ.
   Общество Рейгарта, котораго я теперь называлъ другомъ, было мнѣ пріятно. И его книги, также, были моими друзьями, изъ нихъ я взялъ первые уроки въ ботаникѣ. Я изучалъ растенія окрестныхъ лѣсовъ, и съ одного взгляда умѣлъ различать каждое дерево: гигантскій кипарисъ -- эмблему горести; водяную нимфу, такъ любящую воду, съ длинными, нѣжными листьями, и съ плодами похожими на оливки; американскій лотусъ съ его чудными зелеными листьями: великолѣпную магнолію; и высокое тюльпановое дерево; смоковницу съ ея гладкимъ стволомъ и широкими серебристыми листьями; камедное дерево съ его золотистыми каплями, ароматическій сассафрасъ; дубы разныхъ породъ; красный ясень съ его висячими вѣтвями, и наконецъ не менѣе интересный хлопчатникъ. Вотъ какія деревья покрываютъ Луизіану.
   Настоящія пальмы тутъ не растутъ, но онѣ имѣютъ своихъ представителей во французскихъ пальмахъ, придающихъ тропическій характеръ лѣсу.
   Я изучалъ чужеядныя растенія -- огромныя ліаны, съ вѣтвями, какъ древесные стволы, мушкатныя лозы, толстый бамбукъ и бальзамическій сассапарель.
   Не менѣе интересны были для меня произрастенія, отъ которыхъ заимствуется богатство страны. Сахарный тростникъ, сарачинское пшено, хлопчатая бумага, табакъ и индиго. Все.для меня было ново, и я изучалъ все это съ большимъ интересомъ.
   Хотя цѣлый мѣсяцъ, повидимому, прошолъ въ бездѣйствіи, это былъ, можетъ-статься, одинъ изъ наиболѣе полезныхъ въ моей жизни. Въ этотъ мѣсяцъ я пріобрѣлъ болѣе познаній, чѣмъ въ продолжительные годы классическаго ученія.
   Но я узналъ одинъ фактъ, который я цѣнилъ болѣе всего: я узналъ, что я любимъ Авророй.
   Я узналъ это не изъ словъ, однако я былъ въ этомъ увѣренъ.
   -- Аврора любитъ меня!
   Такъ воскликнулъ я въ одно утро, выходя изъ деревни на дорогу, ведущую на плантацію. Три раза въ недѣлю, иногда чаще, дѣлалъ я это путешествіе. Иногда я встрѣчалъ гостей у мадмоазель Эжени. Иногда я находилъ ее одну или въ обществѣ Авроры. Послѣднюю я никогда не могъ найти одну! О! какъ я желалъ найти этотъ случай! Но я не смѣлъ искать свиданія съ невольницей.
   Эжени все сохраняла меланхолическій видъ. Такъ-какъ она не повѣряла мнѣ своихъ горестей, я могъ только угадывать причину. Разумѣется, я подозрѣвалъ Гайярра.
   Объ немъ я узналъ очень мало. Онъ избѣгалъ меня и на дорогѣ и на поляхъ, и въ его владѣніе я никогда не переступалъ. Я увидѣлъ, что вообще его мало уважали, кромѣ того, кто поклонялся его богатству. Какъ ему удавалось ухаживать за Эжени, я не зналъ. Свѣтъ считалъ это дѣло "вѣроятнымъ", хотя довольно страннымъ. Я сочувствовалъ молодой креолкѣ, но при другихъ обстоятельствахъ мое сочувствіе было бы глубже. Теперь же, вся моя душа находилась подъ вліяніемъ сильной страсти -- моей любви къ Аврорѣ.
   -- Да, Аврора любитъ меня! повторялъ я, выѣзжая изъ деревни.
   Рейгартъ, въ своемъ щедромъ гостепріимствѣ, доставилъ мнѣ даже лошадь -- красивое животное, такъ гордо выступавшее подо мной, какъ-будто и его также оживляла какая-нибудь благородная страсть.
   Я опустилъ поводья, и предоставилъ моей лошади свободу ѣхать куда она хотѣла, предаваясь своимъ размышленіямъ.
   Я любилъ эту молодую дѣвушку; страстно и преданно любилъ я ее. И она меня любила. Она не призналась въ этомъ на словахъ, но время-отъ-времени легкій признакъ -- мимолетный взглядъ или движеніе убѣдили меня въ этомъ.
   Любовь научила меня своему языку. Мнѣ не нужно было словъ, я и безъ нихъ былъ убѣжденъ, что я любимъ.
   Эти размышленія были пріятны, но другія, послѣдовавшія за ними, были совсѣмъ другаго свойства.
   Въ кого я былъ влюбленъ? Въ невольницу! Правда, въ невольницу прелестную, но все-таки въ невольницу! Какъ свѣтъ будетъ смѣяться! Какъ въ Луизіанѣ всѣ будутъ не только смѣяться, но даже презирать и преслѣдовать меня! Даже намѣреніе на ней жениться подвергнетъ меня насмѣшкамъ и оскорбленіямъ.
   -- Какъ жениться на невольницѣ! скажутъ мнѣ.-- Да, это противно законамъ страны!
   Да и осмѣлился ли бы я жениться на ней, даже еслибы она была свободна? Она квартеронка! Меня выгонятъ изъ. Луизіаны, или заключатъ въ тюрьму!
   Все это я зналъ, но нисколько не заботился объ этомъ. Позорь свѣта съ одной стороны вѣсовъ, моя любовь къ Аврорѣ съ другой -- первый потянулъ бы легче перышка.
   Правда, я глубоко сожалѣлъ, что Аврора невольница, но это происходило совсѣмъ по другимъ причинамъ. Какъ я добьюсь ея свободы? Вотъ вопросъ, тревожившій меня.
   До-сихъ-поръ я не обращалъ на него большаго вниманія. Теперь же, когда я узналъ, что я любимъ, всѣ способности души моей сосредоточились на этой одной мысли: "какъ я добьюсь ея свободы". Еслибы она была обыкновенной невольницей, отвѣтъ легко было бы найти, потому-что, хотя я не былъ богатъ, однако мое состояніе позволяло мнѣ купить человѣческое существо!
   Въ глазахъ моихъ Аврора была безцѣнна. Что если она кажется такою же и ея молодой госпожѣ? Но еслибы даже цѣна была бы по моимъ деньгамъ, захочетъ ли Эжени Безансонъ продать ее мнѣ? Странное предложеніе -- купить ея невольницу, для того, чтобы сдѣлать ее моей женой! что подумаетъ объ этомъ Эжени Безансонъ?
   Одна мысль объ этомъ пугала меня; но время не наступило еще для того.
   "Я прежде всего долженъ видѣться съ Авророй", думалъ я: "просить ея согласія, и если она согласится сдѣлаться моей женой, остальное можно устроить. Я не вижу какимъ образомъ, но такая любовь какъ моя восторжествуетъ надъ всѣмъ. Моя страсть надѣлила меня мужествомъ, энергіей. Препятствія должны рушиться, все должно уничтожиться что стоитъ между мной и моей любовью!"
   

Глава XXI.
УДИВЛЕНІЕ.

   Мои размышленія были прерваны ржаніемъ моей лошади. Я посмотрѣлъ впередъ, чтобы узнать причину. Я находился напротивъ плантаціи Безансонъ. Изъ воротъ только-что выѣхалъ экипажъ на большую дорогу, и скоро исчезъ изъ глазъ за облакомъ пыли.
   Я узналъ этотъ экипажъ. Это была коляска Эжени Безансонъ. Я не могъ сказать, кто въ ней сидѣлъ, хотя, мнѣ показалось, что это были дамы. Вѣрно, она сама вмѣстѣ съ Авророй.
   Я думалъ, что они не примѣтили меня, потому-что высокій заборъ скрывалъ меня всего, и карета круто повернула, выѣхавъ изъ воротъ, Стало-быть, моя поѣздка была напрасна, и мнѣ надо было возвращаться назадъ.
   Я собирался-было догнать коляску и поговорить съ сидѣвшими въ ней. Даже одинъ взглядъ на нее стоилъ галопа. Я пришпорилъ лошадь и поскакалъ.
   Поровнявшись съ домомъ, я увидѣлъ Сципіона у воротъ. Онъ запиралъ ихъ послѣ выѣзда коляски.
   "О! подумалъ я", "я могу теперь же узнать за кѣмъ я скачу".
   Съ этой мыслью я поворотилъ лошадь и, подъѣхавъ въ Сципіону, торопливо спросилъ его: дома ли мадмоазель Безансонъ.
   -- Нѣтъ, она уѣхала къ господину Мариньи.
   -- Одна?
   -- Да.
   -- Какъ же, развѣ Аврора не съ ней?
   -- Нѣтъ, Аврора осталась дома.
   Еслибы негръ былъ наблюдателенъ, онъ могъ бы примѣтить, какое дѣйствіе произвело на меня это извѣстіе, потому-что оно было довольно замѣтно. Я почувствовалъ тотчасъ сильное біеніе сердца, и кровь бросилась мнѣ въ лицо.
   Аврора дома и одна! Въ первый разъ съ-тѣхъ-поръ какъ я влюбился, представился подобный случай, и я чуть было не выразилъ громко моего удовольствія. Къ счастью, я удержался, потому-что даже вѣрному Сципіону нельзя было повѣрять подобной тайны.
   Съ усиліемъ преодолѣлъ я себя и удержалъ свою лошадь, которая рвалась впередъ. Сципіонъ думалъ, что я хочу воротиться назадъ и сказалъ:
   -- Не-уже-ли вы не отдохнете немножко? Барышни нѣтъ дома, но Аврора принесетъ вамъ рюмку бургундскаго.
   -- Вы правы, Сципіонъ, отвѣчалъ я, дѣлая видъ будто поддаюсь его убѣжденіямъ.-- Отведите мою лошадь въ конюшню. Я отдохну нѣсколько минуть.
   Я сошолъ съ лошади и, бросивъ поводья Сципіону, пошолъ къ дому по прямой дорожкѣ, которая вела отъ воротъ до парадной двери. Но тутъ были еще двѣ тропинки, извивавшіяся вокругъ кустарника, мимо лавровъ, миртъ и апельсинныхъ деревьевъ. Того, кто шолъ бы по одной изъ этихъ тропинокъ, нельзя было видѣть изъ дома до тѣхъ-поръ, пока онъ не подошелъ бы къ самымъ окнамъ. По этимъ тропинкамъ можно было дойти до нижней галлереи, не подходя къ парадной двери. И къ галлереѣ и къ дому вели ступеньки съ этихъ тропинокъ; окна, выходившія на галлерею, были по креольскому обычаю, просто двери, открывавшіяся настежь, такъ-что цвѣты въ комнатахъ и платформа галлереи были наравнѣ.
   Пройдя въ ворота, я повернулъ на одну изъ этихъ боковыхъ тропинокъ и молча пошолъ къ дому. Я выбралъ тропинку подлиннѣе, и приближался медленно съ намѣреніемъ собраться съ духомъ. Я могъ слышать біеніе своего сердца и, кажется, чувствовалъ бы себя спокойнѣе, еслибы стоялъ передъ дуломъ пистолета противника.
   Я такъ давно желалъ найти подобный случай, такъ хорошо зналъ какъ трудно найти его, съ такимъ нетерпѣніемъ ожидалъ сладчайшаго удовольствія на землѣ -- быть наединѣ съ любимой женщиной, неудивительно, что мысли мои какъ-то перепутались.
   Я увижусь съ Авророй лицомъ-къ-лицу и глазъ-на-глазъ. Я буду говорить съ ней свободно. Я услышу ея голосъ, получу признаніе, что она любитъ меня. Я буду упиваться любовью изъ ея влажныхъ глазъ! О! я буду прислушиваться къ восхитительнымъ выраженіямъ любви ея! Неудивительно, что мысли мои перепутались; неудивительно, что я напрасно старался успокоить ихъ.
   Я взошолъ на три ступеньки, которыя вели въ галлерею. Тамъ полъ былъ устланъ циновкой, обувь моя была легка, такъ-что шаги мои были тихи, и ихъ едва ли можно было слышать въ той комнатѣ, мимо оконъ которой я проходилъ,
   Я дошолъ до оконъ гостиной, и вошолъ бы уже туда, еслибы звукъ, долетѣвшій до ушей моихъ, не заставилъ меня остановиться. Изъ гостиной раздавался голосъ; я прислушался -- это былъ голосъ Авроры!
   "Она разговариваетъ съ кѣмъ-то!" подумалъ я, "но съ кѣмъ? Можетъ-быть съ маленькой Хлоей? или съ ея матерью? или съ кѣмъ-нибудь изъ слугъ?"
   Я прислушался.
   "Великій Боже! это голосъ мужской! Кто это? Сципіонъ? Нѣтъ -- Сципіонъ еще не могъ выдти изъ конюшни.-- Это не онъ. Кто-нибудь изъ работниковъ съ плантаціи? Нѣтъ! это голосъ не негра, это голосъ бѣлаго человѣка! управителя?"
   При этой мысли сердце мое пронзила острая боль, но не ревность. Я сердился на него, но не ревновалъ ее. До-сихъ-поръ я не слыхалъ ничего, что могло бы возбудить мою ревность; что онъ разговариваетъ съ нею, это еще не причина.
   "Вотъ какъ", думалъ я, "вы забыли ваше предпочтеніе къ маленькой Хлоѣ. Не чему удивляться! Кто захочетъ смотрѣть на звѣзды, когда на небѣ луна? Однако вы не сльны, Я вижу также, что вы умѣете пользоваться случаемъ и знаете, когда войти въ гостиную".
   Первый разъ я остановился изъ деликатности. Я не хотѣлъ вдругъ явиться передъ открытымъ окномъ, изъ котораго мнѣбыла бы видна вся внутренность комнаты. Я остановился съ намѣреніемъ дать знать о моемъ приближеніи какимъ-нибудь шумомъ, или кашлянуть или топнуть ногой. Теперь я перемѣнилъ намѣреніе. Я началъ слушать.
   Аврора говорила что-то.
   Я прислонился ухомъ къ окну. Голосъ былъ очень далеко или говорили слишкомъ тихо, такь-что мнѣ невозможно было разслушать словъ. Я слышалъ серебристый звукъ, но слова не доходили до меня.
   Наконецъ Аврора перестала говорить, Я ждалъ отвѣта. Moжетъ-быть, я изъ него понялъ бы, что она говорила. Мужской голосъ будетъ такъ громокъ, что я услышу... Вотъ! вотъ! Я прислушался, я уловилъ звукъ голоса, но не слова. Этого звука было довольно. Онъ заставилъ меня вздрогнуть, какъ-будто меня ужалила змѣя. Это былъ голосъ Доминика Гайярра.
   

Глава XXII.
СОПЕРНИКЪ.

   Не могу описать, какое дѣйствіе произвело на меня это открытіе. Оно походило на апоплексическій ударъ. Оно пригвоздило меня къ мѣсту и нѣсколько минутъ я стоялъ неподвижно и почти такъ же безчувственно какъ статуя. Еслибы даже слова, произнесенныя Гайярромъ, были довольно громки, для того, чтобы я могъ разслушать ихъ, я едва могъ ли бы попить ихъ. Мое удивленіе съ минуту сдѣлало меня глухимъ.
   Непріязнь, которую я чувствовалъ къ говорившему, пока думалъ, что это былъ негодяй Ларкинъ, была слишкомъ слаба въ сравненіи съ той враждою, которая волновала меня теперь. Ларкинъ могъ быть и молодъ и хорошъ собой -- по разсказамъ Сципіона онъ былъ не таковъ -- но даже и тогда я не боялся его соперничества. Я былъ увѣренъ, что владѣю сердцемъ Авроры, и я зналъ, что управитель не имѣлъ власти надъ нею. Онъ былъ управителемъ надъ полями, надъ невольниками, работавшими на плантаціи -- онъ имѣлъ надъ ними полную волю, но надъ Авророй, я зналъ, что онъ не имѣетъ никакой власти. По причинамъ, которыхъ я угадать не могъ, съ квартеронкой обращались совсѣмъ не такъ, какъ съ другими невольницами. Не бѣлизна ея кожи, не красота ея пріобрѣли это отличіе. Конечно, это часто измѣняетъ тяжкую участь невольницъ, иногда навлекая на нихъ участь еще болѣе жестокую; но доброта, которую оказывали Аврорѣ, происходила отъ какой-то другой причины, хотя я могъ только догадываться объ этомъ. Она была нѣжно воспитана съ ея молодою госпожей, получила почти такое же хорошее воспитаніе, словомъ, съ ней обращались скорѣе какъ съ сестрой, чѣмъ какъ съ невольницей. Она получала приказанія только отъ Эжени Безансонъ. Управитель не имѣлъ съ нею никакого дѣла. Слѣдовательно я не опасался никакого беззаконнаго вліянія съ его стороны.
   Совсѣмъ не таковы были мои подозрѣнія, когда я услыхалъ голосъ Гайярра. Онъ имѣлъ власть не только надъ невольницами, но и надъ госпожей. Хотя онъ ухаживалъ, какъ я думалъ, за Эжени, онъ не могъ оставаться слѣпъ къ прелестямъ Авроры. Хотя я считалъ его самымъ отвратительнымъ негодяемъ, онъ все-таки могъ быть чувствителенъ къ любви. И самые безобразные могутъ чувствовать страсть къ красотѣ.
   Часъ, выбранный имъ для посѣщенія, тоже былъ подозрителенъ. Онъ пришолъ именно когда мадмоазель Безансонъ не было дома! Не былъ ли онъ здѣсь прежде чѣмъ она уѣхала и остался послѣ ея отъѣзда? Врядъ ли. Сципіонъ по зналъ, что онъ здѣсь, а то онъ сказалъ бы мнѣ. Негру была извѣстна моя антипатія къ Гайярру; Сципіонъ зналъ, что я не желаю встрѣчаться съ нимъ. Онъ навѣрно сказалъ бы мнѣ.
   "Безъ-сомнѣнія", думалъ я: "это посѣщеніе секретное; стряпчій вѣрно поджидалъ, когда выѣдетъ карета изъ воротъ, и украдкою пробрался въ домъ, для того, чтобы найти квартеронку одну!"
   Все. это промелькнуло въ моихъ мысляхъ съ силою убѣжденія. Я не сомнѣвался болѣе, что его присутствіе было слѣдствіемъ намѣренія, а не простаго случая.
   Когда первый ударъ, нанесенный мнѣ удивленіемъ, прошолъ, мужество мое возвратилось ко мнѣ сильнѣе прежняго. Я совершенно опомнился и, приложившись ухомъ къ открытому окну, началъ прислушиваться. Это было неблагородно -- я въ этомъ сознаюсь -- но имѣя дѣло съ такимъ негодяемъ, я какъ-будто самъ потерялъ всякое чувство чести. По особеннымъ обстоятельствамъ этой минуты, я сошолъ съ прямой дороги, но это было "подслушиванье" ревниваго любовника, и я прошу вашей пощады за этотъ поступокъ.
   Я слушалъ: Съ усиліемъ сдержалъ я лихорадочное біеніе моего сердца, и слушалъ.
   Съ этой минуты я слышалъ каждое слово. Голоса сдѣлались громче, или, можетъ-быть, говорившіе подошли ближе. Они были только за нѣсколько шаговъ отъ окна: говорилъ Гайярръ.
   -- Итакъ, этотъ молодой человѣкъ осмѣливается ухаживать за твоей госпожой?
   -- Какъ могу я это знать? Я никогда не видала ничего подобнаго. Онъ очень скроменъ, какимъ считаетъ его и барышня. Я никогда не слыхала, чтобы онъ сказалъ ей хоть одно слово любви.
   Мнѣ послышался вздохъ.
   -- Еслибы онъ осмѣлился, возразилъ Гайярръ: -- намекнуть на что-нибудь подобное твоей госпожѣ -- или даже хоть тебѣ, Аврора -- я дамъ ему знать себя. Ноги этого нищаго авантюриста здѣсь не будетъ! Это я рѣшилъ.
   -- О! мосьё Гайярръ! Это очень будетъ непріятно барышнѣ. Вспомните! онъ спасъ ея жизнь. Она чувствуетъ признательность къ нему. Она безпрестанно говорить объ этомъ, и если мосьё Эдуардъ не будетъ болѣе бывать здѣсь, это очень огорчитъ ее.
   Въ тонѣ Авроры была какая-то мольба, пріятно раздававшаяся въ ушахъ моихъ. Это давало мнѣ мысль, что и она тоже, можетъ-быть, будетъ огорчена, если мосьё Эдуардъ не станетъ пріѣзжать.
   Подобная мысль вѣрно пришла и Гайярру, на котораго, однако, она произвела совсѣмъ другое впечатлѣніе. Въ отвѣтѣ его была иронія, смѣшанная съ гнѣвомъ.
   -- Можетъ-быть, это огорчить кого-нибудь другого? Можетъ-быть, тебя? А! такъ? Ты любишь его?
   Въ послѣднихъ словахъ слышались гнѣвъ, огорченіе и ревность.
   -- О! возразила квартеронка: -- какъ вы можете это говорить. Какъ вы можете говорить такимъ образомъ? Я люблю! Я -- бѣдная невольница!
   Слова эти произвели, кажется, пріятное дѣйствіе на Гайярра, потому-что тотчасъ голосъ его принялъ веселый тонъ.
   -- Ты невольница, прелестная Аврора! Нѣтъ, въ моихъ глазахъ ты королева. Невольница! Это твоя собственная вина. Ты знаешь, кто имѣетъ и власть и волю сдѣлать тебя свободной!
   -- Прошу васъ, не говорите такимъ-образомъ, мосьё Доминикъ! Повторяю, я не могу и не хочу этого слышать!
   Твердый тонъ этого отвѣта быль пріятенъ для меня.
   -- Нѣтъ, прелестная Аврора! продолжалъ Гайярръ умоляющимъ тономъ: -- не сердись на меня! Я не могу не заботиться о твоемъ счастьи. Ты будешь свободна, ты не останешься невольницей капризной госпожи...
   -- Мосьё Гайярръ! перебила квартеронка: -- прошу васъ не говорить такимъ-образомъ о барышнѣ! Вы несправедливы къ ней. Она совсѣмъ не капризна. Что, еслибы она слышала...
   -- А что мнѣ за нужда? перебилъ въ свою очередь Гайярръ:-- неужели ты думаешь, что я забочусь о ней? Свѣтъ такъ думаетъ! Ха-ха-ха! Пусть ихъ! дураки! ха-ха-ха! Когда-нибудь увидятъ совсѣмъ другое! ха-ха-ха! Всѣ думаютъ, будто я бываю здѣсь для нея! ха-ха-ха! Нѣтъ, Аврора, прелестная Аврора! не для нея пріѣзжалю я, но для тебя; тебя, Аврора, я люблю -- да, люблю...
   -- Мосьё Доминикъ, повторяю намъ...
   -- Возлюбленная Аврора, скажи мнѣ, что ты меня полюбишь, скажи только это! О, скажи! ты уже не будешь болѣе невольницей; ты будешь такъ же свободна, какъ твоя госпожа, у тебя будетъ все -- удовольствія, наряды, драгоцѣнныя вещи, ты будешь управлять всѣмъ моимъ домомъ, ты будешь распоряжаться, какъ еслибы ты была моя жена...
   -- Довольно! довольно! Вы меня оскорбляете, я не могу слушать болѣе.
   Голосъ былъ твердъ и исполненъ негодованія.
   -- Милая, возлюбленная Аврора! не уходи, выслушай меня...
   -- Не слушаю ничего, милостивый государь, барышня все узнаетъ...
   -- Одно слово, одно слово! одинъ поцалуй, Аврора! на колѣнахъ, прошу...
   Аврора гнѣвно вскрикнула. Я бросился въ комнату. Негодяй точно стоялъ на колѣнахъ и, обхвативъ рукою станъ Авроры, тащилъ ее къ себѣ. Она выбивалась изъ всѣхъ силъ. Зрѣлище было пресмѣшное: колѣнопреклоненный обожатель ползалъ по ковру до того забавно, что я громко расхохотался. Смѣхъ мой продолжался во все время пока онъ, выпустивъ свою плѣнницу, приподнялся на ноги, и такъ громко раздавался этотъ смѣхъ въ собственныхъ ушахъ моихъ, что я не слыхалъ угрозъ, которыми негодяй осыпалъ меня.
   -- Вы здѣсь зачѣмъ? былъ первый внятный его вопросъ.
   -- Мнѣ не зачѣмъ спрашивать васъ объ этомъ, господинъ Доминикъ Гайярръ. Зачѣмъ вы здѣсь, я могу вамъ сказать, ха-ха-ха!
   -- Спрашиваю васъ, повторилъ онъ еще болѣе сердитымъ тономъ: -- по какому дѣлу пришли вы сюда?
   -- Я пришелъ сюда не по дѣлу, отвѣчалъ я, тѣмъ же шутливымъ тономъ: -- такъ же какъ и вы.
   Удареніе на послѣднихъ словахъ взбѣсило его.
   -- Стало быть, чѣмъ скорѣе вы уйдете, тѣмъ лучше, закричалъ онъ, нахмуривъ брови.
   -- Для кого? спросилъ я.
   -- Для васъ самихъ, было мнѣ отвѣтомъ.
   Я теперь тоже начиналъ сердиться, хотя не совсѣмъ еще вышелъ изъ себя.
   -- Милостивый государь, сказалъ я, подходя къ нему и станъ напротивъ него:-- не принадлежитъ ли домъ мадмоазель Безансонъ господину Доминику Гайярру? Если такъ, я менѣе буду расположенъ уважать это жилище. Вы сами не уважили его. Вы поступили гнусно съ этой молодой дѣвушкой. Я былъ свидѣтелемъ вашего гнуснаго поведенія и слышалъ ваше оскорбительное предложеніе...
   Гайярръ вздрогнулъ, но не сказалъ ничего. Я продолжалъ:
   -- Хозяйки нѣтъ дома. Вы здѣсь такой же чужой, какъ и я; и я обѣщаю вамъ, что если вы не уйдете отсюда сію же минуту, то я прогоню васъ этимъ хлыстомъ.
   Я сказалъ это довольно хладнокровно. Гайярръ долженъ былъ видѣть, что я имѣлъ намѣреніе сдержать мое слово.
   -- Вы дорого поплатитесь за это, сказалъ онъ хриплымъ голосомъ.-- Вы узнаете, что въ здѣшнемъ краю шпіоны не могутъ жить.
   -- Ступайте!
   -- А ты, образецъ квартеронской добродѣтели, обратился онъ къ Аврорѣ: -- придетъ, можетъ-быть, день, когда ты будешь не такъ жеманна, день, когда у тебя не будетъ такого покровителя...
   -- Еще одно слово и...
   Приподнятый хлыстъ упалъ бы на его плечо; онъ этого не дождался, но, проскользнувъ въ дверь, убѣжалъ по галлереѣ.
   Я вышелъ посмотрѣть ушолъ ли онъ. Дойдя до конца платформы, я посмотрѣлъ черезъ ограду. Щебетанье птицъ сказало мнѣ, что кто-то проходилъ черезъ кусты. Я ждалъ, пока отворились ворота, и увидѣлъ черезъ ограду голову, подвигавшуюся по дорогѣ. Я узналъ, что это быль обманутый въ ожиданіи обольститель.
   Воротившись въ гостиную, я забылъ, что такой человѣкъ существуетъ на свѣтѣ.
   

Глава XXIII.
ЧАСЪ БЛАЖЕНСТВА.

   Пріятна признательность во всякомъ случаѣ. Но сколько же пріятнѣе она, когда выражается въ глазахъ и въ словахъ тѣхъ, кого мы любимъ.
   Я вошолъ въ гостиную съ сердцемъ, исполненнымъ сладостныхъ ощущеній. Призцательность изливалась въ граціозныхъ выраженіяхъ. Прежде чѣмъ я могъ произнести слово, или протянуть руку, прелестная дѣвушка упала предо мною на колѣна. Признательность ея выливалась прямо изъ сердца.
   -- Встаньте, милая Аврора, сказалъ я, приподнимая ее и отводя къ стулу.-- То, что я сдѣлалъ, не стоить такой благодарности. Кто поступилъ бы иначе?
   -- Ахъ! никто не сдѣлалъ бы этого. Вы не знаете здѣшней страны. Кто защититъ здѣсь бѣдныхъ невольниковъ! Рыцарство, которымъ такъ хвалятся здѣсь, не простирается до насъ. Въ нашихъ жилахъ течетъ проклятая кровь, до насъ не доходитъ защита. Ахъ! благородный чужестранецъ! вы не знаете, какъ много я обязана вамъ!
   -- Не называйте меня чужестранцемъ, Аврора. Правда, мы мало имѣли случаевъ разговаривать другъ съ другомъ, но мы такъ давно уже знакомы, что вы можете называть меня болѣе дружескимъ именемъ.
   -- Дружескимъ! я васъ не понимаю!
   Ея большіе каріе глаза съ удивленіемъ и вопросительно устремились на меня.
   -- Да, дружескимъ; я хочу сказать, Аврора, что вы должны считать меня другомъ... братомъ.
   -- Васъ моимъ братомъ! бѣлаго, благороднаго происхожденія и образованнаго человѣка! Великій Боже! что я такое? Невольница -- невольница, о Боже! зачѣмъ судьба моя такъ тяжела? О Боже!
   -- Аврора! вскричалъ я, вооружаясь мужествомъ: -- Аврора, выслушайте меня! Мнѣ, вашему другу...
   Она отняла руки, которыми было закрыто ея лицо, и подняла глаза. Ея влажные глаза устремились на меня пристально и вопросительно.
   Въ эту минуту въ головѣ моей мелькнула мысль: сколько времени будемъ мы одни? Намъ могутъ помѣшать. Такой случай не легко можетъ представиться опять. Нечего терять время въ пустыхъ разговорахъ. Я долженъ сейчасъ приступить къ цѣли моего посѣщенія.
   -- Аврора! сказалъ я:-- въ первый разъ встрѣтились мы наединѣ. Я давно ждалъ этого свиданія. Я долженъ сказать вамъ нѣсколько словъ, которыя вы должны выслушать однѣ.
   -- Одна! Что же это?
   -- Аврора, я люблю васъ!
   -- Любите меня! О! эту невозможно!
   -- Болѣе нежели возможно, это правда. Выслушайте, Аврора! Съ перваго часа, какъ я увидѣлъ васъ, и прежде этого часа, потому-что вы были въ моемъ сердцѣ прежде чѣмъ я понялъ, что видѣлъ васъ, съ этого перваго часа я васъ полюбилъ, не той любовью, какъ негодяй, котораго вы отвергнули сію минуту, но чистой и благородной страстью. Я могу назвать это чувство страстью, потому-что оно поглотило всѣ способности моей души. Утромъ и вечеромъ, Аврора, я думаю только о васъ. Не думайте, чтобы любовь моя была спокойна, потому-что теперь я говорю спокойно о ней. Обстоятельства дѣлаютъ меня такимъ. Я приблизился къ вамъ съ рѣшительнымъ намѣреніемъ, которое, можетъ-быть, и придало мнѣ смѣлость объясниться вамъ въ любви. Я сказалъ, Аврора, что я люблю васъ. Я повторяю это опять: всѣмъ сердцемъ и всей душою я люблю васъ!
   -- Любите меня! бѣдная я!
   Въ этихъ послѣднихъ словахъ было такое грустное выраженіе, что я нѣсколько минутъ молчалъ.
   -- Аврора, продолжалъ я: -- я сказалъ вамъ все. Я былъ откровененъ. Я прошу отъ васъ такой же откровенности. Любите ли вы меня?
   Я сдѣлалъ этотъ вопросъ не такъ уже спокойно, хотя былъ почти увѣренъ въ отвѣтѣ.
   Мы сидѣли на диванѣ, рядомъ. Прежде чѣмъ я кончилъ свою фразу, я почувствовалъ, какъ ея нѣжные пальчики коснулись моей руки и тихо ее пожали. Когда я кончилъ свой вопросъ, голова ея упала на мою грудь, и я услыхалъ отъ нея эти простыя слова:
   -- И я тоже полюбила съ перваго часа!
   Нѣсколько минуть никто изъ насъ не произнесъ ни слова. Пароксизмомъ любви лучше наслаждаться молча. Безумный упоительный поцалуй, глубокій взглядъ, пожатіе руки, всему этому не нужно языка, для того, чтобы быть понятнымъ. Нѣсколько секундъ восклицанія восторга, нѣжныя фразы, были единственными словами, срывавшимися съ нашихъ губъ. Наши губы почтили торжественность нашихъ сердецъ.
   Не мѣсто и не время было предаваться слѣпой любви,-- и благоразуміе скоро заставило меня опомниться. Много еще надо было говорить, много плановъ сообразить, чтобы обезпечить себѣ счастье. Мы оба знали, какая бездна раздѣляла насъ. Мы оба знали, что мы должны пройти тернистый путь, прежде чѣмъ достигнемъ до эдема нашихъ надеждъ.
   Несмотря на блаженство настоящаго, будущее было мрачно и опасно, и мысль объ этомъ скоро заставила насъ пробудиться отъ нашего сладостнаго сновидѣнія.
   Аврорѣ нечего было бояться моей любви. Она даже не оскорбила меня подозрѣніемъ. Она не сомнѣвалась въ моемъ намѣреніи жениться на ней. Любовь и признательность уничтожали всякое сомнѣніе, и мы разговаривали съ взаимной довѣренностью, какъ-будто знали другъ друга уже много лѣтъ.
   Но мы говорили торопливо. Насъ могли прервать каждую минуту. Мы не знали, когда мы сойдемся наединѣ.
   Я вкратцѣ объяснилъ мои обстоятельства, сказалъ, что черезъ нѣсколько-дней ожидаю денегъ, и думаю, что этой суммы будетъ достаточно, на что? на то, чтобы купитъ мою невѣсту!
   -- Тогда, прибавилъ я: -- не остается ничего, какъ обвѣнчаться, Аврора!
   -- Ахъ! отвѣчала она со вздохомъ:-- даже еслибы я была свободна, мы не могли бы обвѣнчаться здѣсь. Не ужасенъ ли законъ, преслѣдующій насъ, даже въ такомъ случаѣ, когда, даетъ намъ свободу.
   Я согласился.
   -- Мы не могли бы обвѣнчаться, продолжала она, очевидно страдая отъ мучительнаго волненія: -- мы не могли бы, еслибы вы не поклялись, что въ ваінихъ жилахъ есть африканская кровь! Подумайте, такой законъ существуетъ въ христіанской землѣ!
   -- Не думайте объ этомъ, Аврора, сказалъ я, желая развеселить ее.-- Дать эту клятву вовсе будетъ нетрудно. Я выну изъ вашихъ волосъ эту золотую булавку, проткну эту чудную голубую жилку въ вашей рукѣ, выпью нѣсколько капель вашей крови, и дамъ клятву!
   Квартеронка улыбнулась, но черезъ минуту выраженіе грусти вернулось на ея лицо.
   -- Полноте, милая Аврора! прогоните эти мысли! Зачѣмъ намъ вѣнчаться здѣсь? Мы можемъ уѣхать въ другое мѣсто. Есть земли такія же прекрасныя, какъ и Луизіана. Мы поѣдемъ на сѣверъ, въ Англію, во Францію, пусть это не огорчаетъ васъ!
   -- Не это огорчаетъ меня.
   -- А что же?
   -- Я боюсь...
   -- Не бойтесь сказать мнѣ.
   -- Что вы не будете въ состояніи...
   -- Договорите, Аврора!
   -- Купитъ меня!
   Тутъ бѣдная дѣвушка повѣсила голову, какъ-будто стыдясь говорить о подобныхъ условіяхъ. Я увидѣлъ горячія слезы на глазахъ ея.
   -- Почему вы боитесь? спросилъ я.
   -- Уже и другіе предлагали большія суммы. Имъ не удалось. Какъ я была благодарна барышнѣ! Это было моей единственной защитой. Она не хотѣла разстаться со мною. Какъ была я рада тогда! но теперь -- теперь совсѣмъ другое дѣло!
   -- Я дамъ больше, я отдамъ все мое состояніе. Конечно, этого будешь достаточно. Предложенія, о которыхъ вы говорили, были такъ же гнусны, какъ и предложеніе Гайярра. Мадмоазель Безансонъ это знала, она была такъ добра, что не могла ихъ принять.
   -- Это правда, но она и вамъ также откажетъ. Я этого боюсь!
   -- Я признаюсь ей во всемъ. Я сообщу ей мои честныя намѣренія. Я буду просить ея совѣта. Она навѣрно не откажетъ. Она признательна...
   -- О! перебила Аврора: -- она признательна, вы даже не знаете до какой степени, но она никогда, никогда не... Вы не все знаете!
   Съ новымъ потокомъ слезъ, Аврора упала на диванъ, закрывъ лицо руками.
   Меня привели въ недоумѣніе эти выраженія. Я хотѣлъ просить объясненія, когда стукъ колесъ долетѣлъ до моего слуха; я бросился къ открытому окну, посмотрѣлъ черезъ верхушки померанцевыхъ деревьевъ, и увидѣлъ голову человѣка, въ которомъ узналъ кучера Эжени Безансонъ. Коляска подъѣзжала къ воротамъ.
   Находясь въ такомъ волненіи, я не смѣлъ встрѣтиться съ хозяйкой, и торопливо простившись съ Авророй, выбѣжалъ изъ комнаты.
   Не желая встрѣтиться съ мадмоазель Безансонъ, я вышелъ въ небольшую боковую комнату, изъ которой дорога вела въ лѣсъ. Такимъ-образомъ я могъ дойти въ Бренжье заднимъ путемъ.
   

Глава XXIV.
НЕГРЫ.

   Я пошолъ въ конюшню, гдѣ моя лошадь привѣтствовала меня тихимъ ржаніемъ, Сципіона тамъ не было.
   "Онъ вѣрно пошолъ на встрѣчу коляскѣ", думалъ я: "нужды нѣтъ, я звать его не стану. Я самъ осѣдлаю лошадь, только бѣдный Сципіонъ лишится платы за трудъ".
   Я осѣдлалъ лошадь, вывелъ ее изъ конюшни, вскочилъ на сѣдло и поѣхалъ.
   Дорога, по которой я отправился, шла мимо квартала негровъ, а потомъ черезъ поля къ тёмному кипарисовому лѣсу. Я нѣсколько разъ ѣздилъ по этой дорогѣ и зналъ ее хорошо.
   Негры жили ярдовъ за двѣсти отъ дома. Хижинъ было около шестидесяти, красиво выстроенныхъ въ два ряда, съ широкой улицей по серединѣ; хижины походили одна на другую. Передъ каждой росла великолѣпная магнолія, подъ тѣнью зеленыхъ листьевъ и душистыхъ цвѣтовъ которой, можно было видѣть цѣлый день маленькихъ негровъ, валяющихся въ пыли. Тутъ можно было видѣть всѣ цвѣта невольнической крови, отъ бѣлокожаго квартерона до чорнаго негра, на которомъ, по выраженію американской остроты, сомнительно справедливой, "мѣлъ сдѣлалъ бы бѣлый знакъ"! Очистивъ ихъ отъ пыли, вы безъ труда узнали бы ихъ цвѣтъ. Эти ребятишки всѣ были голы, начиная съ ихъ курчавой головы, до босыхъ ногъ! Тутъ они валяются цѣлый день, играя сахарнымъ тростникомъ, арбузомъ, дыней, счастливые и веселые, не хуже какихъ-нибудь маленькихъ лордовъ въ ихъ щегольски убранныхъ дѣтскихъ, между самыми дорогими игрушками!
   Войдя въ кварталъ негровъ, вы непремѣнно увидите высокія тычинки сахарнаго тростника, на верху которыхъ висятъ большія жолтыя раковины, съ дырой съ одной стороны. Въ нихъ живутъ hirundo purpurea, самая красивая изъ американскихъ ласточекъ, и большая любимица негровъ, такъ-какъ она была, за долго до ихъ времени, любимицей краснокожихъ туземцевъ этой страны. Вы увидите также на стѣнахъ хижинъ пучки краснаго и зеленаго перца, и тамъ-и-сямъ пучокъ сухой травы лечебнаго свойства. Все это при надлежитъ какой-нибудь "тётушкѣ Фебѣ" или "тётушкѣ Клеопатрѣ" или "тётушкѣ Филлидѣ", а восхитительный напитокъ, который одна изъ этихъ тётушекъ умѣетъ дѣлать изъ вышеупомянутаго зеленаго и краснаго перца, при помощи разныхъ другихъ снадобьевъ изъ маленькаго огорода, находящагося позади хижины, заставитъ облизать губы эпикурейца.
   Можетъ-статься, на стѣнахъ хижины вы увидите представителей животнаго царства -- шкуру кролика, двуутробки, лисицы, выхухоля, рыси, дикой кошки. Владѣлецъ хижины, на стѣнахъ которой виситъ кошечья шкура, слыветъ за Немврода, потому-что кошка считается самой рѣдкой и благородной добычей въ той странѣ. Шкуру пантеры или оленя вы не увидите, потому-что хотя оба обитаютъ въ сосѣднихъ лѣсахъ, но они недоступны для охотника негра, которому не позволяется имѣть ружье. Небольшіе звѣрки, уже исчисленные, могутъ быть пойманы и безъ ружья, и шкуры, висящія на стѣнахъ хижинъ, добыты охотой въ лунныя ночи Цезаремъ, Сципіономъ, Аннибаломъ, Помпеемъ. Судя по именамъ негровъ, вы можете вообразить, что вы находитесь въ древнемъ Римѣ или Карѳагенѣ.
   Великимъ вышеупомянутымъ людямъ, однако, никогда не даются такія опасныя оружія какъ винтовка. Одному своему искусству обязаны они своимъ успѣхомъ на охотѣ, оружіе ихъ только палка, топоръ и собака, помѣсь бульдога. Многихъ изъ этихъ собакъ можете вы видѣть валяющихся въ пыли вмѣстѣ съ ребятишками. Но охотничьи трофеи, украшающіе стѣны, висятъ тутъ не для одного убранства. Нѣтъ, ихъ повѣсили сушить, и они скоро замѣнятся другими, потому-что охота продолжается постоянно.
   Войдя въ маленькую деревню, потому-что кварталъ негровъ на большой плантаціи заслуживаетъ это названіе, вы не можете не замѣтить всѣхъ этихъ вещей. Вы замѣтите также домъ надсмотрщика или управителя, стоящій отдѣльно, или -- какъ на плантаціи Безансонъ -- на концѣ двойнаго ряда хижинъ, прямо противъ главной аллеи. Онъ, разумѣется, имѣетъ притязаніе на архитектуру, можетъ похвастаться венеціанскими сторами у окопъ, двумя этажами и крыльцомъ. Онъ окруженъ палисадомъ отъ вторженія дѣтей, но страхъ хлыста дѣлаетъ палисадъ почти излишнимъ.
   Когда я приблизился къ деревнѣ, меня поразилъ особенный характеръ, представляемый ея картиной; домъ надсмотрщика возвышался надъ смиренными хижинами, какъ-будто защищая ихъ, какъ курица цыплятъ.
   Тамъ-и-сямъ большія пурпуровыя ласточки смѣло носились по воздуху или садились на свои гнѣзда, весело напѣвая, между-тѣмъ, какъ пахучій запахъ магнолій наполнялъ атмосферу на далекое разстояніе вокругъ.
   Подъѣхавъ ближе, я могъ различить говоръ человѣческихъ голосовъ, мужчинъ, женщинъ и дѣтей, того особеннаго тона, который отличаетъ голоса африканцевъ. Мужчины и женщины занимались разными занятіями: одни отдыхали отъ трудовъ (это было послѣ рабочихъ часовъ), сидя передъ своими хижинами, подъ тѣнистымъ деревомъ, или стояли небольшими группами, весело болтая другъ съ другомъ; другіе поправляли рыбачьи сѣти и охотничьи снаряды; третьи носили дрова въ хижины, чтобы "тётка" могла приготовить ужинъ.
   Я размышлялъ о патріархальномъ характерѣ такой картины, какъ вдругъ раздался крикъ. Говоръ другихъ голосовъ донесъ до моего слуха тотъ зловѣщій звукъ, который сопровождаетъ какой-нибудь необыкновенный случай. Опять послышался крикъ, крикъ отчаянія! Онъ раздался изъ деревни негровъ. Я пришпорилъ лошадь и поскакалъ къ хижинамъ.
   

Глава XXV.
ДЬЯВОЛЬСКАЯ ДУШЪ.

   Черезъ нѣсколько секундъ я въѣхалъ на широкую улицу между хижинами и осмотрѣлся вокругъ.
   Мои патріархальныя мечты исчезли при зрѣлищѣ, поразившемъ мои глаза. Передо мною была сцена тиранства, пытки, сцена изъ трагедіи невольнической жизни!
   На верхнемъ концѣ квартала, съ одной стороны дома надсмотрщика, быль заборъ, окружавшій сахарную мельницу, большое зданіе, стоявшее нѣсколько позади. За заборомъ находился широкій насосъ, поднимавшій воду на десять футовъ вышины, киторая была проведена къ сахарной мельницѣ посредствомъ тонкаго желоба, служившаго вмѣсто водопровода. На землѣ находилась платформа, для того, чтобы человѣкъ, приводящій въ движеніе насосъ, могъ доставать до ручки.
   Мое вниманіе было привлечено къ этому мѣсту, когда я увидѣлъ, что всѣ негры изъ деревни собрались вокругъ насоса, между-тѣмъ, какъ женщины и дѣти, цѣіуяясь за заборъ, смотрѣли въ ту же сторону.
   На лицахъ всѣхъ, мужчинъ, женщинъ и дѣтей, было зловѣщее и мрачное выраженіе, а глаза ихъ показывали ужасъ и испугъ. Я могъ слышать ропотъ, восклицанія время-отъ-времени, и рыданія, показывавшія сочувствіе къ какому-то страдальцу. Я видѣлъ нахмуренныя лица, какъ бы омраченныя мстительными мыслями. Но этихъ послѣднихъ было немного, болѣе общее выраженіе изображало ужасъ и покорность.
   Не трудно было угадать, что крикъ, слышанный мною, раздавался со стороны насоса, и съ перваго взгляда я узналъ причину.
   Черезъ головы негровъ, увидѣлъ я невольника Габріэля, съ тѣломъ, обнаженнымъ до пояса, стоявшаго на платформѣ, и приводившаго въ дѣйствіе насосъ.
   Этотъ Габріэль былъ негръ огромнаго роста, необыкновенной силы, свирѣпаго вида, и, какъ я слышалъ, звѣрскаго характера; его боялись не только другіе негры, но и бѣлые, съ кѣмъ ему приходилось имѣть дѣло. Это не онъ подвергался наказанію. Напротивъ, онъ былъ инструментомъ пытки. А это была пытка, я зналъ это наказаніе хорошо.
   Жертву поставили подъ самый насосъ. Онъ былъ крѣпко связанъ, и въ такомъ положеніи, что онъ не могъ повернуть головы, вода лилась на его голову.
   Вы, можетъ-быть, воображаете, что въ этомъ нѣтъ никакой пытки, что это простое потрясеніе, сильная душъ, и болѣе ничего?
   Вы, правы. Въ первыя полминуты, это болѣе ничего, какъ потрясеніе, сильная душъ, но потомъ... Повѣрьте мнѣ, когда я скажу вамъ, что струя растопленнаго свинца, топоръ безпрерывно ударяющій по черепу, не могутъ быть мучительнѣе паденія этой холодной воды! Эта пытка выше всякаго терпѣнія, агонія неописанная. Это точно можетъ назваться "дьявольская душъ".
   Опять крикъ отчаянія раздался, и вся кровь моя охладѣла.
   Сначала я не могъ видѣть страдальца. Цѣлый рядъ негровъ стоялъ между нимъ печною. Негры, однако, увидѣвъ меня, торопливо раступились, какъ бы желая, чтобы я былъ свидѣтелемъ происходившаго. Они всѣ меня знали, всѣ какъ-будто знали, что я сочувствую ихъ несчастной породѣ.
   Теперь я видѣлъ страшное зрѣлище, примѣтилъ группу, заставившую меня вздрогнуть. Подъ насосомъ стояла жертва, негръ. Возлѣ него высокая мулатка и молоденькая дѣвушка такого же цвѣта, мать и дочь, обѣ стояли обнявшись, и горько плакали. Я могъ слышать ихъ рыданія и восклицанія, даже на разстояніи двадцати ярдовъ, и несмотря на шумъ падающей воды. Я съ перваго взгляда узналъ маленькую Хлою и ея мать!
   Быстрѣе молніи глаза мои устремились въ страдальца. Текущая вода совершенно скрывала его голову, но огромныя уши тотчасъ сказали мнѣ, что жертвой былъ Сципіонъ!
   Опять крикъ агоніи, глубокій, продолжительный, какъ бы раздававшійся изъ глубины души его, зазвучалъ въ моихъ ушахъ! Я не дожидался пока этотъ крикъ кончился. Заборъ раздѣлялъ меня отъ страдальца; но что жь изъ этого? Я не колебался ни минуты, но, пришпоривъ лошадь, перескочилъ черезъ заборъ, и, подскакавъ къ платформѣ, ударилъ моимъ хлыстомъ по обнаженнымъ плечамъ негра Габріэля со всею силою моей руки. Изумленный негръ выпустилъ ручку насоса, какъ-будто она была изъ раскаленнаго желѣза, и прыгнувъ съ платформы, съ воемъ убѣжалъ въ свою хижину!
   Послышались восклицанія и громкій ропотъ одобренія; но моя лошадь, подвергнувшаяся такъ неожиданно сильнымъ ощущеніямъ, фыркала и становилась на дыбы, такъ-что я въ нѣсколько секундъ едва могъ усмирить ее. Между-тѣмъ восклицанія вдругъ стихли, и ропотъ одобренія смѣнился зловѣщимъ молчаніемъ! Я могъ разслышать, какъ негры, стоявшіе ближе ко мнѣ, пробормотали, какъ бы предостерегая меня:
   -- Надсмотрщикъ! надсмотрщикъ! Посмотрите! Вотъ онъ идетъ!
   Въ эту минуту гнусное ругательство, произнесенное громкимъ голосомъ, дошло до моихъ ушей. Я взглянулъ по тому направленіе, откуда оно раздалось. Надсмотрщикъ выходилъ изъ своего дома, изъ окна котораго онъ быль все время свидѣтелемъ пытки Сципіона.
   Прежде я никогда не видѣлъ этого человѣка, и теперь увидѣлъ мужчину свирѣпой и грубой наружности, довольно щегольски одѣтаго и держащаго въ рукѣ толстый хлыстъ. Я могъ видѣть, что лицо его помертвѣло отъ бѣшенства, и что онъ направляется прямо ко мнѣ. У меня не было никакого оружія кромѣ моего хлыста, и съ нимъ я приготовился принять его нападеніе.
   Онъ подошелъ почти бѣгомъ и съ самыми дьявольскими ругательствами. Поравнявшись съ моей лошадью, онъ остановился на минуту и заревѣлъ:
   -- За коимъ чортомъ вмѣшиваетесь вы въ мои дѣла? За коимъ чортомъ вы...
   Онъ вдругъ замолчалъ и на лицѣ его выразилось самое полное изумленіе. Я раздѣлилъ его удивленіе, потому-что узналъ въ звѣрскомъ надсмотрщикѣ моего противника на пароходѣ, ранившаго меня ножомъ! Въ ту же минуту онъ узналъ меня!
   Молчаніе, послѣдовавшее за нашимъ взаимнымъ удивленіемъ, продолжалось'только одну минуту.
   -- Такъ вотъ это кто! зарёвѣлъ злодѣй еще болѣе свирѣпымъ тономъ.-- Погоди! у меня есть для тебя кое-что другое.
   И съ этими словами онъ вытащилъ изъ кармана пистолетъ, и прицѣлился прямо мнѣ въ грудь. Я все сидѣлъ верхомъ, и еслибы лошадь моя не поднялась на дыбы при блескѣ пистолета, злодѣй, безъ всякаго сомнѣнія, выстрѣлилъ бы тотчасъ, но теперь лошадь находилась между мною и пистолетнымъ выстрѣломъ. Какъ я уже сказалъ, у меня не было никакого оружія кромѣ хлыста. Къ-счастью, это былъ хлыстъ съ тяжелымъ свинцовымъ концомъ. Въ ту минуту, когда лошадь моя опять опустилась передними ногами на землю, я вонзилъ такъ глубоко шпоры въ бока ея, что она сдѣлала впередъ огромный прыжокъ. Такимъ образомъ я очутился на томъ самомъ мѣстѣ, гдѣ желалъ быть, рядомъ съ моимъ противникомъ, который, оторопѣвъ отъ внезапной перемѣны моей позиціи, колебался съ минуту прежде чѣмъ прицѣлился съизнова. Онъ не успѣлъ еще спустить курка, какъ я ударилъ его хлыстомъ по головѣ, такъ-что пистолетъ выпалъ изъ руки его, и выстрѣлъ пролетѣлъ мимо ногъ моей лошади, но, къ-счастью. не попалъ ни въ кого, а самъ онъ повалился на землю.
   Еслибы моя лошадь не прыгнула во-время, плохо пришлось бы мнѣ. Пистолетъ былъ двуствольный, и послѣ осмотра оказалось, что у злодѣя былъ еще другой пистолетъ, точно такой-же.
   Онъ лежалъ совершенно неподвижно, и я началъ бояться, что убилъ его. Изъ этого вышло бы дѣло не шуточное. Хотя я былъ вполнѣ правъ, но кто доказалъ бы это? Показаніе окружавшихъ меня, всѣхъ вмѣстѣ, не стоило показанія одного бѣлаго человѣка, а въ настоящемъ случаѣ не стоило ровно ничего. Даже это показаніе скорѣе сдѣлало бы мнѣ вредъ! Я находился въ положеніи весьма неловкомъ.
   Я сошолъ съ лошади, подошелъ къ лежавшему, вокругъ котораго собрались негры. Они раступились пропустить меня. Я сталъ на колѣна и осмотрѣлъ голову. На ней была рана, изъ которой текла кровь, по черепъ былъ не поврежденъ. Это успокоило меня, и прежде чѣмъ я приподнялся, я имѣлъ удовольствіе видѣть, что злодѣй приходить въ чувство, послѣ того, какъ его облили холодной водой. Дуло другаго пистолета бросилось мнѣ въ глаза, я вынулъ его изъ-за пазухи надсмотрщика и сказалъ окружающимъ:
   -- Скажите ему, когда онъ опять вздумаетъ въ меня стрѣлять, что и у меня также будутъ пистолеты.
   Приказавъ отнести его въ домъ, я обратилъ вниманіе на его жертву. Бѣдный Сципіонъ! онъ былъ страшно измученъ, и долго не могъ придти онъ въ себя на столько, чтобы сказать мнѣ, почему его такъ наказали.
   Послѣ его разсказа, кровь снова закипѣла въ моихъ жилахъ. Онъ засталъ надсмотрщика съ маленькой Хлоей, обливавшейся слезами. Естественное негодованіе заставило отца ударить надсмотрщика, за это оскорбленіе Сципіонъ могъ лишиться руки, но злодѣй, зная, что онъ не смѣетъ собственно для себя, объяснить причину, перемѣнить законное наказаніе Сципіона на частную пытку подъ насосомъ!
   Первымъ впечатлѣніемъ моимъ, когда я выслушалъ этотъ печальный разсказъ, было воротиться къ Эжени Безансонъ, разсказать ей обо всемъ и уговорить, во что бы то ни стало, прогнать этого свирѣпаго надсмотрщика.
   Послѣ краткаго размышленія, я перемѣнилъ мое намѣреніе. Я рѣшился отложить это до завтрашняго дня, чтобы за одинъ разъ просить и за Аврору.
   "Тогда", думалъ я: "могу я замолвить слово и за бѣднаго Сципіона. Можетъ-быть, это и послужитъ введеніемъ къ болѣе серьёзному предмету!"
   Обѣщавъ это старому негру, я сѣлъ на лошадь и отправился посреди благословеній.
   Когда я проѣзжалъ шагомъ по улицѣ, женщины и дѣти выбѣгали изъ хижинъ и цаловали мои ноги, висѣвшія на стременахъ. Страсть, недавно наполнявшая мое сердце, утихла на минуту. Мѣсто ея заняло спокойное счастье -- счастье, происходящее отъ оказаннаго благодѣянія.
   

Глава XXVI.
ГАЙЯРРЪ И "ЗАБІЯКА".

   Я перемѣнилъ намѣреніе воротиться заднимъ путемъ. Мой визитъ, безъ сомнѣнія, сдѣлается извѣстенъ Эжени, и теперь было все равно, еслибы меня увидѣли изъ дома. Кровь и у меня и у моей лошади утихла теперь. Заборы были для насъ теперь ни но чемъ, и я перескакнулъ черезъ днѣ ограды, и прямо черезъ хлопчатобумажное поле, пріѣхалъ на большую дорогу.
   Черезъ нѣсколько времени я поѣхалъ медленнѣе, размышляя обо всемъ случившемся.
   Было очевидно, что Гайярръ поставилъ этого злодѣя на плантаціи для какой-нибудь тайной цѣли. Были ли они знакомы прежде, я угадать не могъ; но подобные люди инстинктивно знакомятся другъ съ другомъ, и можетъ-быть онъ былъ изъ числа кораблекрушенныхъ, котораго послѣдній подцѣпилъ послѣ ночи крушенія парохода. На пароходѣ я подозрѣвалъ только, что онъ какой-нибудь грубый картежникъ, судя по непомѣрно большимъ пари, которыя онъ предлагалъ, можетъ-быть этой была его профессія въ послѣднее время, хотя повидимому онъ занимался торговлей неграми.
   Странно было, что во все время, пока онъ былъ на плантаціи, онъ не узналъ меня! Но это легко было объяснить. Онъ не видѣлъ меня, пока я жилъ у Эжени Безансонъ. Сверхъ того, онъ, можетъ-быть, не зналъ, что Эжени была та дама, у которой онъ хотѣлъ отнять спасительный снарядъ. Это послѣднее предположеніе казалось довольно вѣроятно, потому-что тамъ были другія дамы, спасшіяся посредствомъ паромовъ, дивановъ, спасительныхъ снарядовъ. Можетъ-быть, онъ не видѣлъ ея лица передъ тѣмъ какъ она бросилась въ воду, и слѣдовательно не могъ ее узнать.
   О ранѣ моей было извѣстно только Эжени, Аврорѣ и Сципіону; послѣднему было велѣно не говорить о томъ другимъ неграмъ; потомъ Ларкинъ, недавно поступивъ въ управленіе, имѣлъ мало сношеніи съ своей госпожой, такъ-какъ получалъ приказанія отъ Гайярра; въ добавокъ онъ былъ еще глупъ.
   Стало-быть, было довольно вѣроятно, что онъ вовсе не подозрѣвалъ, что я былъ его противникомъ на пароходѣ, а Эжени Безансонъ, та, отъ которой онъ хотѣлъ отнять спасительный снарядъ. Онъ, вѣроятно, зналъ только обо мнѣ какъ объ одномъ изъ тѣхъ, кто спасся отъ крушенія, былъ ушибенъ -- обожженъ, можетъ-быть -- какъ множество другихъ, поднятъ, а вдоль по берегу не было ни одного дома, который не давалъ бы убѣжище несчастнымъ пассажирамъ "Красавицы". Онъ былъ занятъ своими дѣлами, а можетъ-быть и Гайярровыми: я не сомнѣвался, что между ними былъ заговоръ, въ которомъ этотъ негодяй долженъ былъ играть роль. Какъ онъ ни былъ глупъ, въ немъ могло быть что-нибудь такое, что Гайярръ цѣнилъ больше ума, что-нибудь такое, чего не доставало Гайярру -- звѣрской силы и звѣрскаго мужества. Онъ, безъ сомнѣнія, былъ нуженъ Гайярру, а то онъ не быль бы здѣсь.
   Теперь онъ зналъ меня и врядъ ли скоро забудетъ. Захочетъ ли онъ мстить? Безъ сомнѣнія, но навѣрно низкими средствами. Я не боялся, что онъ нападетъ на меня открыто, по-крайней-мѣрѣ самъ. Я былъ убѣжденъ, что я побѣдилъ его, что онъ меня боится, и я не боялся открытаго нападенія. Мнѣ надо было бояться тайной мести.
   Узнавъ объ умыслахъ Гайярра, о его гнусномъ намѣреніи на счетъ Авроры, и послѣ этой встрѣчи съ Ларкинымъ, я сильно встревожился и убѣдился въ необходимости поскорѣе поговорить съ Эжени Безансонъ о томъ, что такъ близко касалось моего сердца, о покупкѣ квартеронки. Нельзя было терять ни одного часа, теперь, когда мы съ Авророй поняли другъ друга и даже обручились.
   Я принялъ намѣреніе воротиться на другой день рано утромъ на плантацію и прямо отправился въ гостинницу. На моемъ столѣ я нашелъ письмо съ векселемъ въ двѣсти фунтовъ, на банкъ въ Бренжье. Этотъ вексель прислалъ мнѣ мой банкиръ изъ Новаго Орлеана, получивигій его изъ Англіи. Въ письмѣ также сообщалось мнѣ, что черезъ нѣсколько дней ко мнѣ будетъ выслано еще пятьсотъ. Полученная сумма была для меня пріятнымъ облегченіемъ, и давала мнѣ возможность расплатиться съ Рейгартомъ, что я и сдѣлалъ черезъ часъ же.
   Я провелъ очень тревожную, почти безсонную ночь. Неудивительно. Завтра долженъ былъ наступить кризисъ. Завтра должно рѣшиться мое счастье или несчастье. Тысячи надеждъ или опасеній зависѣли отъ послѣдствій моего свиданія съ Эжспи Безансонъ. Я ожидалъ этого свиданія еще съ большимъ безпокойствомъ нежели за нѣсколько часовъ передъ этимъ, свиданія съ Авророй, потому-что я менѣе довѣрялъ благопріятному результату.
   Такъ рано какъ позволяли приличія, я сѣлъ на лошадь и поѣхалъ на плантацію Безансонъ. Выѣзжая изъ деревни, я примѣтилъ, что всѣ на меня смотрѣли съ какимъ-то страннымъ интересомъ.
   "Вѣрно о моемъ приключеніи съ управляющимъ уже узнали", думалъ я: "Вѣроятно негры разгласили. Такія вещи скоро дѣлаются гласными. На меня сдѣлала непріятное впечатлѣніе мысль, что выраженіе на всѣхъ лицахъ было недружелюбное. Неужели я сдѣлалъ непопулярный поступокъ, защищая себя? Въ Луизіанѣ, этой рыцарской землѣ, побѣдитель скорѣе заслуживаетъ народную любовь. Зачѣмъ же всѣ на меня хмурятся? Чѣмъ я заслужилъ упрекъ? Я прибилъ грубіяна, котораго всѣ считали забіякой, и дѣйствовалъ такъ, защищая себя. Этотъ поступокъ долженъ былъ доставить мнѣ одобреніе сообразно обычаямъ страны. Почему же тогда -- а! я вмѣшался между бѣлыми и чорными; я защитилъ невольника отъ наказанія. Можетъ-быть, это объясняетъ непріятное выраженіе, замѣченное мною."
   Я могъ бы угадать другую причину, совершенно другаго рода и очень смѣшную. Разнеслись слухи, что я находился въ хорошихъ отношеніяхъ съ мадмоазель Безансонъ, и что весьма вѣроятно, въ одинъ прекрасный день, авантюристъ, никому неизвѣстный, женится на богатой плантаторшѣ!
   Нѣтъ ни одной части свѣта, гдѣ на подобное счастіе не смотрѣли бы съ завистью. Соединенные Штаты не служатъ исключеніемъ для этого правила, и по милости этого нелѣпаго слуха, на меня не весьма благопріятно смотрѣли нѣкоторые молодые плантаторы и щоголи магазинщики, шатавшіеся по улицамъ Бренжье.
   Я ѣхалъ, не обращая вниманія на "мрачные взгляды", бросаемые на меня, и скоро пересталъ объ этомъ и думать. Мысли мои такъ были исполнены безпокойства на счетъ приближающагося свиданія, что на меня не могли имѣть вліяніе меньшія заботы.
   Разумѣется, Эжени слышала о вчерашнемъ дѣлѣ. Какого она будетъ мнѣнія объ этомъ? Я былъ увѣренъ, что Гайярръ насильно заставилъ се взять къ себѣ этого негодяя. Она не можетъ ему сочувствовать. Вопросъ состоитъ въ томъ, будетъ ли она имѣть мужество -- даже власть отказать ему отъ службы, даже услышавъ отъ меня кто онъ? Это было довольно сомнительно.
   Меня томило сочувствіе къ этой бѣдной дѣвушкѣ. Я былъ увѣренъ, что вѣроятно она была должна Гайярру значительную сумму и что, посредствомъ этого, онъ держалъ ее въ своей власти. То что онъ сказалъ Аврорѣ, убѣждало меня въ этомъ. Рейгартъ даже слышалъ, что долгъ его былъ уже заявленъ въ судѣ Новаго Орлеана, что онъ получилъ даже предписаніе взять изъ ея имѣнія сколько потребуется для удовлетворенія его претензіи. Только вчера Рейгартъ сказалъ мнѣ объ этомъ, и эти свѣдѣнія заставили меня поторопиться окончить мое дѣло съ Авророй.
   Я пришпорилъ лошадь и скоро доѣхалъ до плантаціи. У воротъ не было никого, кто подержалъ бы мою лошадь, но въ Америкѣ это ничего не значить: тамъ часто вѣтвь дерева или заборъ служатъ вмѣсто конюха. Бросивъ поводья черезъ палисадъ, я пошолъ къ дому.
   

Глава XXVII.
ОНА ТЕБЯ ЛЮБИТЪ.

   Довольно естественно думалъ я о моемъ вчерашнемъ противникѣ. Встрѣчу ли я его! Едва ли: мой хлыстъ нагналъ на него головную боль, которая цѣлый день не позволитъ ему выйти изъ комнаты. Но я приготовился на всякій случай. Подъ жилетомъ у меня былъ двуствольный пистолетъ, которымъ я имѣлъ намѣреніе воспользоваться, еслибы на меня напали, Это былъ мой первый опытъ носить оружіе скрытно; но въ то время это былъ обычай въ Луизіанѣ, которому слѣдовали девятнадцать человѣкъ изъ двадцати встрѣчаемыхъ вами -- плантаторы, купцы, стряпчіе и доктора. Приготовившись такимъ-образомъ, я не боялся встрѣчи съ забіякой. Если пульсъ мой бился скоро, если ноги мои были невѣрны, то это отъ ожидаемаго свиданія съ его госпожой.
   Со всѣмъ хладнокровіемъ, съ какимъ только я могъ собраться, вошолъ я въ домъ. Я нашолъ Эжени въ гостиной. Она приняла меня свободно и непринужденно. Къ удивленію моему, она казалась даже веселѣе обыкновеннаго. Я примѣтилъ даже значительную улыбку! Мнѣ показалось, что ей пріятно случившееся, потому-что, разумѣется, она объ этомъ знала. Я могъ это понять.
   Авроры тутъ не было. Я былъ этому радъ. Я надѣялся, что она не войдетъ въ комнату -- по-крайней-мѣрp3; нѣкоторое время. Я былъ въ замѣшательствѣ. Я не зналъ какъ начать разговоръ, а еще менѣе какъ приступить къ предмету, столь близкому моему сердцу. Мы размѣнялись нѣсколькими обыкновенными фразами, и тогда нашъ разговоръ обратился на вчерашнее происшествіе. Я разсказалъ ей все, все, кромѣ сцены съ Авророй -- объ этомъ я умолчалъ.
   Я колебался нѣсколько времени, сказать ли ей кто ея управитель. "Но она всегда будетъ находиться въ опасности", думалъ я: "съ такимъ злодѣемъ. Лучше тотчасъ предупредить ее. А когда она удостовѣрится, что это тотъ самый человѣкъ, который ранилъ меня на пароходѣ, и безъ меня отнялъ бы у нея средство къ спасенію, навѣрно она настоятельно потребуетъ его удаленія".
   Съ этими мыслями я смѣло приступилъ къ моему разсказу. Она изумилась, и всплеснувъ руками, молчала нѣсколько минутъ; наконецъ она вскричала:
   -- Гайярръ, Гайярръ! это вы, Гайярръ, О! Боже! Боже! Гдѣ мой отецъ? Гдѣ Антоанъ? Господи, сжалься надо мною!
   Выраженіе горести, выразившееся на ея прелестномъ лицѣ, вонзилось въ мое сердце. Я сказалъ ей нѣсколько утѣшительныхъ фразъ, употребительныхъ въ подобныхъ случаяхъ. Хотя я могъ только угадать свойство ея горести, она слушала меня терпѣливо и, какъ мнѣ казалось, съ удивленіемъ. Ободрившись я спросилъ о причинахъ ея печали.
   -- Простите мою смѣлость, сказалъ я: -- но съ нѣкотораго времени, я примѣтилъ... мнѣ показалось... что вы имѣете причину быть несчастливой...
   Она устремила на меня глаза въ безмолвномъ удивленіи. Я колебался съ минуту при этомъ странномъ взглядѣ, а потомъ продолжалъ:
   -- Извините, если я буду говорить слишкомъ смѣло, я увѣряю васъ...
   -- Говорите! сказала она спокойнымъ и грустнымъ голосомъ.
   -- Я примѣтилъ это тѣмъ болѣе, что когда я имѣлъ удовольствіе видѣть васъ въ первый разъ, вы были совсѣмъ не таковы...
   Вздохъ и грустная улыбка были единственнымъ отвѣтомъ, Я продолжалъ:
   -- Когда я въ первый разъ примѣтилъ эту перемѣну, я приписывалъ ее потерѣ вѣрнаго слуги и друга.
   Еще грустная улыбка.
   -- Но время для подобной горести уже прошло, а между-тѣмъ...
   -- А между-тѣмъ вы примѣтили, что я еще грустна?
   -- Именно такъ, поэтому я пересталъ считать эту потерю причиною вашей грусти, и принужденъ былъ думать о чемъ-нибудь другомъ...
   Взглядъ удивленія заставилъ меня перестать говорить.
   -- Вы простите меня за то, что я принимаю самовольное участіе въ вашихъ дѣлахъ, но я осмѣлюсь спросить, не вижу ли я въ Гайяррѣ причину вашего несчастья?
   Она вздрогнула и замѣтно поблѣднѣла, Черезъ минуту, однако, она оправилась и отвѣчала спокойно, но съ странно выразительнымъ взглядомъ:
   -- Ваши подозрѣнія отчасти справедливы. О! Боже! подкрѣпи меня! прибавила она тономъ, въ которомъ слышалось отчаяніе.-- Перемѣнимъ разговоръ, прибавила она вдругъ: -- я обязана вамъ жизнью; еслибы я знала какъ отблагодарить васъ за вашу великодушную любезность за вашу... вашу дружбу! Можетъ-быть, когда-нибудь вы узнаете все. Я сказала бы вамъ теперь, но... по...
   -- Мадмоазель Безансонъ, умоляю васъ, не думайте, чтобы мои вопросы были предложены изъ пустаго любопытства. Нужно ли мнѣ говорить вамъ, что причина, побуждающая меня, происходитъ не отъ этого...
   -- Я знаю, знаю, но прошу васъ, будемъ говорить о другомъ.
   О другомъ! Мнѣ нечего было выбирать. Я не могъ долѣе удерживать себя. Предметъ, близкій къ моему сердцу, вырвался съ губъ моихъ, и въ торопливыхъ словахъ объявилъ я о моей любви къ Аврорѣ, разсказалъ весь ходъ моей страсти, начиная съ видѣнія, представлявшагося мнѣ въ мечтахъ, до той минуты, когда мы дали другъ другу слово.
   Эжени Безансонъ сидѣла на низкомъ оттоманѣ, прямо противъ меня, но изъ застѣнчивости, я не смотрѣлъ на нее во все время, пока говорилъ. Она слушала меня, не прерывая, и ея молчаніе я считалъ хорошимъ предзнаменованіемъ.
   Наконецъ я кончилъ, и съ трепещущимъ сердцемъ ждалъ ея отвѣта. Вдругъ глубокій вздохъ, и какой-то странный звукъ заставили меня поднять глаза. Эжени упала на полъ!
   Съ перваго взгляда я увидѣлъ, что она въ обморокѣ. Я поднялъ ее и отнесъ на диванъ. Я хотѣлъ звать на помощь, когда дверь растворилась и вошла Аврора.
   -- Боже мой! вскричала она: -- вы ее убили! она тебя любитъ -- она тебя любитъ!
   

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

Глава I.
МЫСЛИ.

   Эту ночь я совсѣмъ не спалъ. Что было съ Эжени? что было съ Авророй?
   Въ эту ночь я много размышлялъ, и счастье и огорченіе смѣшивались въ моихъ ощущеніяхъ. Любовь квартеронки была моимъ источникомъ удовольствія, а огорченіе преобладало въ моихъ мысляхъ о креолкѣ! Что послѣдняя любила меня, я не могъ долѣе сомнѣваться и эта увѣренность наполняла меня горькимъ сожалѣніемъ. Проклятое тщеславіе то, которое можетъ наслаждаться подобнымъ торжествомъ! гнусно то сердце, радующееся любви, на которую оно не можетъ отвѣчать! Мое сердце не радовалось, а скорбѣло.
   Мысленно перебралъ я тѣ краткіе часы, которые я проводилъ съ Эжени Безансонъ. Я допрашивалъ мою совѣсть, задавалъ себѣ вопросъ: невиненъ ли я? Не возбудилъ ли я словами, взглядами, движеніями эту любовь, или на пароходѣ, или впослѣдствіи? Я вспомнилъ, что первый разъ я взглянулъ на нее съ восторгомъ, вспомнилъ, что въ ея глазахъ я увидѣлъ то странное выраженіе интереса, который я приписывалъ любопытству, или какой нибудь другой причинѣ -- я самъ не зналъ чему. Тщеславіе, доля котораго безъ-сомнѣнія досталась и мнѣ, не перетолковало мнѣ какъ слѣдуетъ этихъ нѣжныхъ взглядовъ, не шепнуло мнѣ даже, что это были цвѣты любви, изъ которыхъ должны созрѣть плоды.
   Я разсматривалъ все мое поведеніе, и обдумывалъ обо всемъ, что происходило между нами. Я думалъ обо всемъ, что случилось между нами на пароходѣ и во время трагической сцены. Я не могъ вспомнить ни слова, ни взгляда, ни движенія, которые могли бы осудить меня. Совѣсть оправдывала меня совершенно.
   Послѣ же этой страшной ночи, во время моего выздоровленія, во все время моего пребыванія на плантаціи, я не могъ вспомнить также ничего въ моихъ сношеніяхъ съ Эжени Безансонь, что могло бы возбудить во мнѣ сожалѣніе. Къ ней я всегда показывалъ самое глубокое уваженіе и ничего болѣе. Тайно я чувствовалъ дружбу, симпатію, особенно послѣ того, какъ примѣтилъ перемѣну въ ея обращеніи, и боялся, что какая-нибудь туча помрачаетъ ея счастье. Увы! бѣдная Эжени. Не отгадывалъ я причину этой тучи. Не мечталъ я какъ она мрачна!
   Несмотря на то, что совѣсть оправдала меня, я все еще былъ огорченъ. Еслибы Эжени Безансонъ была женщина съ обыкновеннымъ характеромъ, это, можетъ-быть, не до такой степени озабочивало бы меня. Но съ сердцемъ столь высоко одареннымъ, столь благороднымъ, столь страстнымъ, каковъ долженъ быть ударъ безнадежной любви? Ужасенъ, можетъ-быть, еще ужаснѣе оттого, что ея соперницей ея собственная невольница.
   Странную повѣренную выбралъ я для моей тайны! О! еслибы я не дѣлалъ моего признанія! Какое страданіе причинилъ я этой прелестной, несчастной дѣвушкѣ! Эти мучительныя размышленія пробѣгали въ головѣ моей, по были другія равномѣрно горькія, и горечь ихъ выходила изъ совсѣмъ другаго источника. Что послѣдуетъ за этимъ открытіемъ? Какое вліяніе будетъ оно имѣть на нашу будущность -- мою и Аврорину? Какъ поступитъ Эжени со мною, съ Авророй -- съ ея невольницей!
   Мое признаніе не получило отвѣта. Нѣмыя уста не прошептали ни отвѣта, ни прощанія. Я глядѣлъ только нѣсколько минутъ на безчувственную дѣвушку. Аврора выслала меня, я вышелъ изъ комнаты въ замѣшательствѣ и смущеніи, самъ не помнилъ какъ.
   Каковъ будетъ результатъ? Я съ трепетомъ думалъ объ этомъ. Горечь, вражда, мщеніе? Но не-уже-ли такая чистая, такая благородная душа можетъ имѣть такія страсти?
   "Нѣтъ", думалъ я: "Эжени Безансонъ слишкомъ кротка, слишкомъ женственна, чтобы предаться этимъ страстямъ. Есть ли надежда, что она сжалится надо мною, какъ я жалѣю о ней? или нѣтъ? Она креолка -- она наслѣдовала пылкія страсти своей породы. Когда въ ней пробудились ревность, мщеніе, ея признательность скоро пройдетъ -- ея любовь превратится въ презрѣніе. Ея собственная невольница!"
   Ахъ! я хорошо понималъ значеніе этого слова, хотя не-могу объяснить его вамъ вполнѣ. Вы не можете понять этого страшнаго слова. Если лордъ женится на дочери мужика, если знатная дама выйдетъ за своего конюха, какой поднялся бы скандалъ!-- но все это ничего въ сравненіи съ отвращеніемъ и ужасомъ, какіе внушитъ къ себѣ бѣлый, женившійся на невольницѣ! Пусть она будетъ бѣла, пусть она будетъ красавица; тотъ, кто женится на ней, долженъ увезти ее изъ ея родины, далеко отъ того мѣста, гдѣ все знакомо ей. Если она будетъ любовницей -- это другое дѣло. Союзъ такого рода простителенъ. Южное общество терпитъ любовницу изъ невольницъ, но невольница жена -- это невозможность, нелѣпость, которыя нельзя перенести!
   Я зналъ, что образованная Эжени была выше предразсудковъ ея класса; но я надѣялся бы на слишкомъ многое, еслибы предполагалъ, что она можетъ стать выше этою. Нѣтъ, благородна должна быть та душа, которая можетъ сбросить эту цѣпь, свитую воспитаніемъ, привычками, примѣромъ, всѣми условіями общественной жизни. Несмотря на все, несмотря на отношенія, существовавшія между Эжени и Авророй, я не могъ надѣяться на столько. Аврора была ея другомъ, но все-таки Аврора была ея невольница.
   Дрожа ждалъ я послѣдствій, дрожа ждать я слѣдующаго свиданія. Въ будущемъ я видѣлъ мракъ и опасность. Я имѣлъ только одну надежду, одну радость -- любовь Авроры!
   Я всталъ послѣ безсонной ночи, одѣлся и позавтракалъ торопливо и машинально. Потомъ я не зналъ, что мнѣ дѣлать. Ѣхать ли опять на плантацію и искать новаго свиданія съ Эжени? Нѣтъ. Я не имѣлъ этого мужества. Я думать, что лучше пропустить день или два. Можетъ-быть, она сама пришлетъ за мной? Можетъ-быть... Во всякомъ случаѣ гораздо лучше пропустить нѣсколько дней. Какъ только эти дни будутъ тянуться долго для меня!
   Я не могъ выносить никакого общества. Я взбѣгалъ разговоровъ, хотя примѣтилъ, какъ и наканунѣ, что я былъ предметомъ толковъ между моими знакомыми въ бильйярдной залѣ. Чтобы избѣгать ихъ, я оставался въ своей комнатѣ, и убивалъ время чтеніемъ.
   Мнѣ скоро надоѣла эта комнатная жизнь, и на третье утро я схватилъ ружье и ушолъ въ самую глубину лѣса.
   Я бродилъ посреди огромныхъ пирамидальныхъ кипарисовъ густыя вершины которыхъ скрывали и солнце и небо. Этотъ мракъ гармонировать съ моими мыслями, я шелъ на удачу, куда глаза глядятъ.
   Дичи я не искалъ. Обь охотѣ я не думалъ. Ракунъ, бродящій въ открытыхъ лѣсахъ только по ночамъ, здѣсь встрѣчается и днемъ. Я видѣлъ двуутробку, пробиравшуюся между деревьями, бѣлку мелькавшую на высокомъ деревѣ. Дикія птицы перелетали поперегъ моей дороги, мнѣ стоило только прицѣлиться и соколъ, утка, цапля, ибисъ упали бы къ моимъ ногамъ, даже царь пернатыхъ -- бѣлоголовый орелъ -- не разъ подлеталъ на выстрѣлъ къ моему ружью, но я даже и не поднималъ глазъ. Мысли мои были поглощены предметомъ самымъ интереснымъ для меня на свѣтѣ -- Авророй квартеронкой.
   

Глава II.
МЕЧТЫ.

   Поддавшись душою этой сладостной мечтѣ, я бродилъ -- гдѣ и какъ, не знаю самъ, потому-что я не примѣчалъ ни разстоянія, ни пути.
   Я пробудился отъ моей мечты, примѣтивъ яркій свѣтъ, блеснувшій передо мною, и вскорѣ послѣ того я вышелъ изъ мрачной тѣни лѣса. Шаги мои, случайно направляемые, вывели меня на красивую прогалину, гдѣ солнце жарко сіяло, а земля была испещрена цвѣтами. Это былъ небольшой природный садикъ. Даже лѣсъ, обрамливавшій этотъ цвѣтникъ, быль составленъ изъ цвѣтущихъ деревьевъ.
   Осень начала уже разрисовывать лѣсъ своими разноцвѣтными красками; жолтые, оранжевые, пунцовые цвѣта бросались въ глаза, и освѣщенные блестящими лучами полуденнаго солнца, производили неописанный эффектъ.
   Я стоялъ нѣсколько минутъ, погрузившись въ восторгъ. Мечта любви, которой я предавался, усилилась, и я думалъ, что еслибы Аврора наслаждалась вмѣстѣ со мною этой чудной сценой, бродила со мною но этой цвѣтущей прогалинѣ, сидѣла возлѣ меня подъ тѣнью этой магноліи -- тогда мое счастье было бы полно. На всей землѣ не могло быть болѣе прелестнаго мѣста. Оно казалось боскетомъ любви! Оно и занято было любовниками: двѣ прехорошенькія горлицы -- эмблематическія птички нѣжной страсти -- сидѣли рядомъ на вѣтви тюльпаннаго дерева, и распѣвали сладостныя пѣсеньки.
   О! какъ я завидовалъ этимъ существамъ! Они были соединены и счастливы, среди яркихъ цвѣтовъ и нѣжнаго благоуханія и наслаждались любовью цѣлый день, всю ихъ жизнь!
   Я показался имъ позваннымъ гостемъ и они вспорхнули при моемъ приближеніи. Можетъ статься, ихъ испугало мое блеснувшее ружье. Напрасно. Я не имѣлъ намѣренія сдѣлать имъ вредъ. Далеко было отъ моего сердца намѣреніе испортить ихъ полное блаженство.
   Нѣтъ, они меня не испугались, а то улетѣли бы дальше. Они пересѣли только на другое дерево и тамъ опять, сидя рядомъ, продолжали свои любовный разговоръ. Поглощенныя взаимной нѣжностью, они уже забыли о моемъ присутствіи!
   Я наблюдалъ за этими милыми созданіями -- типомъ кротости и любви. Я бросился на траву и смотрѣлъ на ихъ нѣжные поцѣлуи и воркованье. Я завидовалъ ихъ восторгу. Мои нервы, нѣсколько дней уже находившіеся въ необыкновенномъ волненіи, теперь подвергались естественной реакціи и я почувствовалъ утомленіе. Въ воздухѣ была какая-то сонливость, наркотическое вліяніе соединеннаго дѣйствія солнечныхъ лучей и благоуханія цвѣтовъ. Это подѣйствовало на меня и я заснулъ.
   Я спалъ не болѣе одного часа, но въ этотъ краткій періодъ сколько сновидѣній носилось передъ моимъ воображеніемъ. Много разныхъ образовъ смутно представлялось мнѣ, но яснѣе и опредѣленнѣе всѣхъ виднѣлись мнѣ Эжени и Аврора, Гайярръ, надсмотрщикъ, Сципіонъ, Рейгартъ, и даже добрый Антоанъ, даже несчастный капитанъ парохода, Красавица, Магнолія, кораблекрушеніе! Но мои видѣнія не всѣ были тягостны. Нѣкоторыя, напротивъ, наполняли меня блаженствомъ. Вмѣстѣ съ Авророй, я бродилъ по цвѣтущимъ долинамъ, размѣниваясь словами любви. То самое мѣсто, на которомъ я лежалъ -- сцена окружавшая меня -- представлялось мнѣ во снѣ.
   Страннѣе всего было то, что мнѣ чудилось, будто Эжени была съ нами и будто она также была счастлива; что она согласилась выдать за меня Аврору, и что будто она сама помогала нашему соединенію!
   Въ этомъ сновидѣніи Гайярръ былъ врагомъ и старался отнять у меня Аврору. Началась борьба, и сцена покончилась какъ-то смутно и внезапно.
   Явилась новая картина, новое видѣніе. Тутъ Эжени играла роль злаго генія. Она отказывала моей просьбѣ, не соглашалась продать Аврору. Она представлялась мнѣ ревнивой, непріязненной, мстительной. Мнѣ чудилось, будто она осыпаетъ меня проклятіями, а мою невѣсту угрозами. Аврора плакала. Это сновидѣніе было мучительно.
   Сцена опять перемѣнилась: Аврора и я были счастливы. Она была свободна -- она была моя, мы были обвѣнчаны. Но наше счастье было помрачено тучей: Эжени умерла!
   Да! умерла. Мнѣ чудилось, будто я наклонился надъ нею и взялъ се за руку. Вдругъ пальцы ея сжали мою руку крѣпко и твердо. Прикосновеніе было непріятію для меня, и я старался выдернуть мою руку, но никакъ не могъ. Пальцы мои оставались сжаты холодными, липкими пальцами, вдругъ меня что-то укололо, и въ эту минуту холодная рука выпустила меня и я сдѣлался свободенъ. Но это ощущеніе, однако, разбудило меня, глаза мои машинально обратились на мою руку, гдѣ я чувствовалъ еще боль. Рука моя была ужалена и обливалась кровью! Ужасъ пробѣжалъ по моимъ жиламъ, когда звукъ, производимый гремучей змѣей, достигъ до моего слуха, и оглянувшись, я увидѣть это пресмыкающееся, быстро скользившее по травѣ.
   

Глава III.
ГРЕМУЧАЯ ЗМѢЯ.

   Боль была не сонъ, кровь на рукѣ.моей не видѣніе; то и другое было дѣйствительно. Меня ужалила гремучая змѣя!
   Пораженный ужасомъ, я вскочилъ на ноги, и совершенно машинально провелъ рукою по ранѣ и отеръ кровь. Рана была чрезвычайно мала, какъ-будто сдѣлана ланцетомъ, и по наружности не испугала бы и ребенка, но я, взрослый мужчина, былъ испуганъ, потому-что зналъ, что эта маленькая ранка была сдѣлана страшнымъ инструментомъ -- ядовитымъ жаломъ гремучей змѣи -- и черезъ часъ я могъ умереть!
   Первымъ моимъ побужденіемъ было погнаться за змѣей и убить ее, но пресмыкающееся исчезло. Недалеко лежалъ стволъ огромнаго дерева съ большимъ дупломъ. Змѣя уползла туда, безъ сомнѣнія ея жилище -- и прежде чѣмъ я успѣлъ подбѣжать къ этому стволу, змѣя исчезла въ его мрачной пустотѣ съ новымъ брянчаньемъ какъ-будто крикомъ торжества.
   Змѣя ускользнула отъ меня, но еслибы я убилъ ее, это не помогло бы мнѣ. Ея смерть не могла уничтожить дѣйствіе яда, вошедшаго въ мои жилы. Я зналъ это хорошо, но мнѣ все-таки хотѣлось бы убить ее, еслибы я могъ. Я чувствовалъ и гнѣвъ и жажду мщенія.
   Это было, однако, только моимъ первымъ побужденіемъ. Оно тотчасъ же замѣнилось ужасомъ. Видъ крови, боль отъ раны, говорили мнѣ о необходимости немедленно достать противоядіе. Но какое? Я ничего этого не зналъ. Только въ послѣднее время я обратилъ вниманіе на изученіе ботаники; но мои новыя познанія простирались только до деревьевъ лѣса, а ни одно изъ тѣхъ, которыя я зналъ, не имѣло противояднаго свойства. Я вовсе не зналъ никакихъ травъ, которыя теперь могли бы быть полезны мнѣ. Лѣсъ, вѣроятно, былъ наполненъ противоядными лекарствами, а я могъ умереть посреди ихъ. Да, я могъ лежать на какомъ-нибудь растеніи, и среди страшныхъ конвульсій испустить послѣднее дыханіе, не зная, что смиренное растеніе, придавленное моимъ тѣломъ, въ нѣсколько часовъ уничтожило бы ядъ въ моихъ жилахъ, и дало бы мнѣ жизнь и здоровье.
   Я не терялъ времени на разсужденія о подобныхъ способахъ къ безопасности. У меня была только одна мысль -- дойти до Бренжье какъ можно скорѣе. Вся моя надежда была на Рейгарта.
   Торопливо отправился я подъ темной тѣнью кипарисовъ; но ужасъ, испытанный мною, какъ будто ослабилъ всѣ мои члены, и колѣна мои подгибались когда я шелъ.
   Несмотря на это, я все шолъ, думая только какъ бы добраться до Бренжье и Реіігарта. Черезъ упавшія деревья, черезъ густыя вѣтви проходилъ я раздирая мою кожу, на каждомъ шагу, черезъ разлившіеся ручейки, черезъ грязныя лужи, наполненныя отвратительными ящерицами, все впередъ и впередъ.
   "Но куда я иду? Гдѣ дорожка? гдѣ мои прежніе слѣды? Не здѣсь, не тамъ. Великій Боже! Я заблудился! -- заблудился! заблудился!"
   Быстрѣе молніи пробѣжали въ головѣ моей эти мысли. Я не видѣлъ никакой тропинки, никакихъ слѣдовъ, никакихъ признаковъ, которыхъ могъ бы припомнить. Я заблудился. Не было никакого сомнѣнія, что я заблудился.
   Трепетъ отчаянія пробѣжалъ по моимъ членамъ, кровь застыла въ моихъ жилахъ, при мысли о моей погибели.
   И не удивительно. Если я точно заблудился въ лѣсу, тогда погибель моя была неизбѣжна. Одного часа могло быть довольно. Въ это время ядъ сдѣлаетъ свое дѣло. Меня найдутъ только волки и коршуны. О Боже!
   Какъ бы для того, чтобы еще болѣе убѣдиться въ моей страшной участи, я теперь вспомнилъ какъ мнѣ говорили, что въ это самое время года -- жаркую осень -- ядъ гремучей змѣи дѣйствуетъ сильнѣе, и въ самый краткій періодъ времени. Мнѣ разсказывали случаи, когда въ одинъ часъ укушеніе этой змѣи оказывалось гибельнымъ.
   "Милосердное небо!" думалъ я: "черезъ часъ меня уже не будетъ на свѣтѣ!"
   Опасность придала мнѣ новыя силы. Я воротился назадъ по моимъ свѣжимъ слѣдамъ. Это казалось лучше всего, потому-что въ темномъ кругу деревьевъ, ничто не показывало мнѣ, что я приближался къ открытой мѣстности плантацій. Неба совсѣмъ не было видно, этого пріятнаго предвозвѣстника близости прогалинъ. Когда я подняла. глаза съ мольбою, оно было закрыто отъ меня густыми, темными листьями кипарисовъ.
   Мнѣ оставалось только воротиться и постараться найти потерянную тропинку. Но я никакъ не могъ найти ее. Нигдѣ не виднѣлось никакихъ слѣдовъ. Я ходилъ въ разныя стороны, но не могъ найти дороги. Я заблудился!
   Заблудиться въ лѣсу во всякое другое время не значило бы ничего -- часъ или два побродить по лѣсу -- можетъ-быть провести ночь подъ тѣнью какого-нибудь дерева, съ голоднымъ желудкомъ. Но теперь какія страшныя мысли преслѣдовали меня! Ядъ быстро входилъ въ мою кровь. Мнѣ уже казалось, будто онъ пробирается по моимъ жиламъ!
   Я все старался идти по прямой линіи, но огромная пирамидальная группа деревьевъ загородила мнѣ дорогу, и обойдя ихъ я уже медленію, и безъ всякой цѣли, то перепрыгивалъ черезъ канаву, то вязъ въ болотѣ, то перелѣзалъ черезъ огромные распростертые стволы. Мимоходомъ я пугалъ тысячи обитателей этого лѣса, встрѣчавшихъ меня своими криками. Лягушки квакали, сова аукала, крокодилъ, страшно разѣвая свою огромную челюсть, угрюмо ревѣлъ вдали...
   "Ага! тамъ свѣтъ!-- небо!"
   Это былъ только небольшой клочокъ голубаго неба -- но! вы не можете понять, съ какою радостью привѣтствовалъ я это свѣтлое мѣстечко. Это былъ маякъ для заблудившагося моряка.
   Это должно быть прогалина? Да, я могъ видѣть солнце сквозь деревья и открытый горизонтъ. Безъ сомнѣнія, плантаціи были передо мною. А тамъ я уже скоро доберусь до полей, а потомъ и до города. Навѣрно я буду спасенъ. Рей гартъ непремѣнно знаетъ какое-нибудь противоядіе.
   Я шолъ впередъ съ сильно бьющимся сердцемъ и устремивъ глаза на свѣтлый метеоръ передо мной. Лѣсъ становился рѣже, земля суше съ каждымъ шагомъ. Огромные кипарисы уже не замедляли моего пути. Я проходилъ теперь между Тюльпанныхъ деревьевъ и магнолій. Наконецъ я вышелъ на открытое пространство.
   Крикъ отчаянія сорвался съ моихъ губъ: я пришолъ на прежнее мѣсто -- я опять стоялъ на прогалинѣ!
   Я не хотѣлъ уже идти далѣе. Усталость, обманутое ожиданіе, горесть, отняли у меня силы. Шатаясь, добрелъ я до распростертаго ствола, того самаго, куда скрылась ужалившая меня змѣя, и сѣлъ въ нерѣшимости и отупленіи.
   Точно будто мнѣ было предназначено умереть въ этой прелестной прогалинѣ, среди этихъ яркихъ цвѣтовъ, среди этой сцены, которой я такъ недавно восхищался, на томъ самомъ мѣстѣ, гдѣ я получилъ мою роковую рану!
   

Глава IV.
БѢГЛЕЦЪ.

   Человѣкъ рѣдко отдаетъ свою жизнь безъ крайнихъ усилій спасти ее. Отчаяніе -- чувство сильное, но не всѣхъ можетъ оно подавить. Особенно въ то время я былъ молодъ, и оцѣпененіе моихъ мыслей продолжалось не долго. Я рѣшился сдѣлать новое усиліе для спасенія моей жизни.
   Плана у меня никакого не было, кромѣ того чтобы опять допытаться выбраться изъ лабиринта лѣса и болотъ, въ которомъ я запутался. Мнѣ казалось, что я знаю въ какой сторонѣ лежала деревня, потому-что я примѣтилъ, съ какой стороны я вошолъ на прогалину, въ первый разъ. Но это было одно предположеніе. Я вошолъ на прогалину небрежными шагами. Я ходилъ вокругъ нея прежде чѣмъ легъ спать. Я бродилъ по лѣсу цѣлое утро.
   Между-тѣмъ какъ эти размышленія быстро пробѣгали въ головѣ, я вдругъ вспомнилъ, что слышалъ, что табакъ былъ сильнымъ противоядіемъ отъ укушенія змѣи. Странно, что эта мысль прежде не пришла мнѣ въ голову. Но въ этомъ не было ничего удивительнаго, потому-что до этой минуты я только и думалъ о томъ, какъ бы мнѣ поскорѣе добраться до Бренжье. Не полагаясь на мое собственное знаніе, я думалъ только о докторѣ. Только когда я увѣрился, что не могу добраться до него, началъ я думать о средствахъ, находившихся въ моихъ рукахъ, и вспомнилъ о табакѣ.
   Въ минуту досталъ я мою сигарочницу. Къ великой моей радости, тамъ оставалась еще одна сигара. Вынувъ ее, я началъ жевать табакъ. Такимъ-образомъ, я слышалъ, надо прикладывать къ ранѣ, сдѣланной укушеніемъ змѣи.
   Я приложилъ влажную массу къ рукѣ, сильно втирая ее въ рану. Теперь только я примѣтилъ, что моя рука значительно распухла, до самаго локтя, и я чувствовалъ сильную боль во всей рукѣ. О, Боже! ядъ распространялся, распространялся быстро! Мнѣ чудилось, будто я чувствую, какъ жидкій огонь пробѣгалъ по моимъ жиламъ! Хотя я приложилъ табакъ, но я мало вѣрилъ его дѣйствительности. Я слышалъ, какъ случайно говорили о немъ какъ о лекарствѣ, но это могла быть одна изъ тысячи фантазіи, которымъ люди любятъ предаваться, и я употребилъ его только такъ съ отчаянія.
   Я привязалъ табакъ къ моей ранѣ, разорвавъ для этого рукавъ, и опять отправился въ путь.
   Не сдѣлалъ я и трехъ шаговъ, какъ вдругъ остановился, примѣтивъ человѣка, стоявшаго на краю прогалины прямо противъ меня. Онъ только-что вышелъ изъ лѣса и, примѣтивъ меня, тоже остановился, можетъ-статься отъ удивленія, что видитъ себѣ подобнаго въ такомъ дикомъ мѣстѣ. Я вскрикнулъ отъ радости.
   "Проводникъ!-- избавитель!" думалъ я.
   Каково же было мое удивленіе, моя горесть, мое негодованіе, когда этотъ человѣкъ вдругъ повернулся ко мнѣ спиной и исчезъ въ кустахъ!
   Меня удивилъ этотъ странный поступокъ. Этотъ человѣкъ былъ негръ, и, сколько я могъ примѣтить, онъ казался испуганнымъ. Ну что во мнѣ могло испугать его?
   Я кричалъ ему, чтобы онъ остановился, чтобы онъ воротился. Я умолялъ его, приказывалъ, угрожалъ: все напрасно. Онъ не останавливался. Я слышалъ, какъ вѣтви трещали подъ его ногами въ чащѣ, и каждую минуту этотъ шумъ дѣлался отдаленнѣе. Это была моя единственная возможность найти проводника. Я не долженъ былъ терять ее и, собравъ всѣ силы, бросился за нимъ бѣгомъ. Если у меня были какія-нибудь физическія дарованія, къ которымъ я имѣлъ довѣріе, то это проворство ногъ. Въ то время индіецъ не могъ бы убѣжать отъ меня, а тѣмъ менѣе неуклюжій толстоногій негръ. Я зналъ, что'если мнѣ только удастся увидѣть этого негра, то я скоро нагоню его. Но въ томъ-то и заключалось затрудненіе. Въ моей нерѣшимости я далъ ему время уйти далеко, и теперь его не было видно въ густой чащѣ лѣса. Но а слышалъ, какъ онъ шолъ по вѣтвямъ и, руководясь этимъ звукомъ, погнался за нимъ въ погоню.
   Я уже усталъ отъ моей прежней ходьбы; но убѣжденіе, что жизнь моя зависитъ отъ того, если я догоню этого негра, придавала мнѣ мужество, и я бѣжалъ какъ борзая собака. Къ несчастью, тутъ дѣло зависѣло не отъ одной только скорости бѣга: я долженъ быль пробираться сквозь кусты, обходить стволы деревьевъ, лѣзть черезъ вѣтви и дѣлать множество зигзаговъ, прежде чѣмъ увидалъ человѣка, за которымъ я гнался.
   Наконецъ мнѣ это удалось. Наростникъ кончился. Одни только кипарисы возвышались на чорной землѣ; далеко за ними увидѣлъ я негра, все еще бѣжавшаго со всѣхъ ногъ. Къ-счастью, одежда его была свѣтлаго цвѣта, а то подъ мрачной тѣнью кипариса я не увидѣлъ бы его. И теперь я едва могъ разсмотрѣть его такъ далеко.
   Но а вышелъ изъ чащи и могъ бѣжать свободно. Не прошло и пяти минуть, какъ я догналъ негра и закричалѣему:
   -- Остановитесь! Ради Бога, остановитесь!
   На крикъ мой негръ не обратилъ никакого вниманія, даже не повернулъ головы, но все бѣжалъ.
   -- Остановитесь! повторилъ я такъ громко, какъ только позволяли мои запыхавшіяся легкія.-- Остановитесь! зачѣмъ вы бѣжите отъ меня? Я не намѣренъ сдѣлать вамъ вредъ.
   И эти слова не произвели никакого дѣйствія. Мнѣ не дано было никакого отвѣта. Мнѣ показалось даже, что онъ побѣжалъ еще проворнѣе, или можетъ-быть онъ выбрался изъ глинистой почвы, и бѣжалъ по грунту болѣе твердому, между-тѣмъ какъ я все еще оставался на глинѣ.
   Мнѣ показалось, будто разстояніе между нами опять расширилось; и я началъ опять бояться, что онъ убѣжитъ отъ меня. Я чувствовалъ, что жизнь моя зависѣла отъ послѣдствій этого бѣга. Если онъ не будетъ моимъ проводникомъ въ лѣсу, я непремѣнно погибну. Онъ долженъ служить мнѣ проводникомъ. Волею или неволю я принужу его къ этому.
   -- Остановитесь! закричалъ я опять:-- остановитесь или я выстрѣлю!
   Я приподнялъ мое ружье. Оно было заряжено. Я говорилъ серьёзно. Я точно выстрѣлилъ бы, не затѣмъ чтобы убить, но затѣмъ чтобы удержать его. Выстрѣлъ могъ сдѣлать ему вредъ, но мнѣ не оставалось другаго средства спасти свою жизнь. Я повторилъ.
   -- Остановитесь, или я выстрѣлю!
   На этотъ разъ тонъ мой былъ такъ серьёзенъ, что не оставлялъ никакого сомнѣнія въ моемъ намѣреніи; кажется, это произвело впечатлѣніе на негра, потому-что онъ вдругъ остановился, и повернулся лицомъ ко мнѣ.
   -- Стрѣляй! закричалъ онъ:-- но только берегись, чтобы не промахнуться, а то твоя жизнь будетъ принадлежать мнѣ. Посмотри на этотъ ножъ! Стрѣляй теперь, если хочешь.
   Онъ стоялъ прямо напротивъ меня съ своей широкой грудью, какъ бы мужественно готовой принять выстрѣлъ, и въ его приподнятои рукѣ я увидѣлъ сверкнувшій ножъ.
   Черезъ нѣсколько шаговъ я былъ возлѣ него, и въ человѣкѣ, стоявшемъ передо мной, я узналъ свирѣпаго негра Габріэля.
   

Глава V.
ГАБРІЭЛЬ.

   Высокій ростъ негра, его рѣшительная поза, мрачный блескъ налитыхъ кровью глазъ, выражавшихъ отчаянную рѣшимость, бѣлые острые зубы -- дѣлали его страннымъ на видъ. При другихъ обстоятельствахъ я боялся бы встрѣчи съ такимъ страшнымъ врагомъ, потому-что я считалъ его врагомъ. Я помнилъ, какъ, я ударялъ его своимъ хлыстомъ, и не сомнѣвался, что и онъ помнитъ это также. Я не сомнѣвался, что онъ захочетъ теперь отмстить, побуждаемый, отчасти, оскорбленіемъ, которое я нанесъ ему, а отчасти его трусливымъ господиномъ. Онъ вѣроятно гнался за мною по лѣсу -- цѣлый день, можетъ статься -- выжидая случая исполнить свое намѣреніе.
   Но зачѣмъ онъ убѣжалъ отъ меня? не потому ли, что боялся напасть на меня открыто? Конечно, онъ боялся моего двуствольнаго ружья!
   Но я спалъ. Онъ могъ подойти ко мнѣ тогда -- онъ могъ... Ага!
   Это восклицаніе сорвалось съ моихъ губъ при внезапной мысли, промелькнувшей въ головѣ моей. Негръ умѣлъ заговаривать змѣй я такъ слышалъ; онъ могъ управлять по своей волѣ самыми ядовитыми змѣями, онъ могъ распоряжаться ими! Не онъ ли направилъ гремучую змѣю къ тому мѣсту, гдѣ я лежалъ, не онъ ли заставилъ ее ужалить меня?
   Какъ странно ни покажется это, но мнѣ казалось вѣроятнымъ подобное предположеніе, я даже вѣрилъ этому. Я помнилъ, какъ больно ужалила меня змѣя, какой странный былъ у нея видъ, какъ она хитро ускользнула отъ меня, а всего страннѣе казалось мнѣ то, что она ужалила меня, когда, я ее не трогалъ -- вещь рѣдкая для гремучей змѣи! Всѣ эти мысли столпились въ головѣ моей и произвели то убѣжденіе, что гибельной раной на рукѣ моей я былъ обязанъ не случайности, а Габріэлю, заговорщику змѣй!
   Не вполовину того времени какъ я описывалъ вамъ это, даже не въ десятую, не въ сотую часть этого времени составлялось это страшное убѣжденіе въ головѣ моей. Оно промелькнуло съ быстротою молніи, и тѣмъ быстрѣе, что каждое обстоятельство, которое вело къ подобному заключенію, было еще свѣжо въ моей памяти. Негръ еще не измѣнилъ своей угрожающей позы, а я своей удивленной физіономіи, когда узналъ его.
   Почти такъ же быстро былъ я выведенъ изъ заблужденія. Черезъ минуту узналъ я, что мои подозрѣнія были несправедливы. Я обижалъ человѣка, стоявшаго противъ меня. Вдругъ его поза перемѣнилась, поднятая рука опустилась, выраженіе свирѣпой угрозы исчезло, и такимъ кроткимъ тономъ, къ какому только былъ способенъ его грубый голосъ, онъ сказалъ:
   -- О! это вы! а я думалъ, что это проклятый надсмотрщикъ!
   -- Такъ поэтому-то ты отъ меня бѣжалъ?
   -- Разумѣется.
   -- Стало-быть ты...
   -- Бѣглецъ, да -- бѣглецъ. Вамъ можно сказать. Габріэль вамъ вѣритъ; онъ знаетъ, что вы другъ бѣднымъ неграмъ. Посмотрите!
   Произнося послѣднюю фразу, онъ снялъ рубище, покрывавшее его плеча. Какое страшное зрѣлище увидѣлъ я! Кромѣ разныхъ клеймъ, сдѣланныхъ раскаленнымъ желѣзомъ, виднѣлись и недавніе шрамы, красные, распухшіе, словно сѣть, покрывавшая кожу. Ветхая рубаха также была запачкана черными пятнами, бывшими когда-то красными -- это кровь просачивалась изъ ранъ. Мнѣ сдѣлалось тошно, и я невольно прознесъ:
   -- Бѣдняжка!
   Выраженіе сочувствія, очевидно, тронуло жосткое сердце негра.
   -- Ахъ, баринъ! продолжалъ онъ: -- вы ударили меня хлыстомъ; но я благословляю васъ за это. Я лилъ воду на стараго Сципіона, противъ моей воли, я такъ былъ радъ, когда вы прогнали меня отъ насоса.
   -- Стало-быть тебя принудили къ тому?
   -- Принудилъ надсмотрщикъ. Хотѣли принудить и въ другой разъ наказывать старика Сципіона, я не согласился -- и вотъ видите, что я получилъ за это!
   -- Тебя наказали за то, что ты отказался наказать Сципіона?
   -- Да, и я... прибавилъ онъ съ свирѣпымъ выраженіемъ на лицѣ:-- я отмстилъ ему!
   -- Какъ отмстилъ? Что ты съ нимъ сдѣлалъ?
   -- О, не очень много. Ударилъ его такъ, что онъ свалился съ ногъ. Бѣдному негру и такъ пріятно отмстить. А потомъ я убѣжалъ -- и это мщеніе. Ха-ха-ха! Они потеряли хорошаго работника. Ха-ха-ха!
   Грубый смѣхъ, какимъ бѣглецъ выражалъ свое удовольствіе, какъ-то странно раздавался въ моихъ ушахъ.
   -- И ты убѣжалъ съ плантацій?
   -- Да -- и никогда не ворочусь.
   Помолчавъ нѣсколько, онъ прибавилъ еще съ большей выразительностью:
   -- Никогда не ворочусь!
   Произнеся эти слова, онъ поднесъ руку къ своей широкой груди и принялъ позу непоколебимой рѣшимости.
   Я тотчасъ увидѣлъ, что я ошибочно понималъ характеръ этого человѣка. Мнѣ такъ описывали его враги его, бѣлые, боявшіеся его. При всей свирѣпости выраженія, отличавшей его черты, въ его сердцѣ, очевидно, было что-то благородное. Онъ подвергся наказанію за то, что отказался наказать своего товарища. Ударивъ своего грубаго притѣснителя, онъ подвергался еще болѣе страшному наказанію -- можетъ-быть, даже потерѣ жизни. Для всего этого требовалось мужество.
   Когда негръ стоялъ, приложивъ свою сильную руку къ широкой груди, выпрямившись, закинувъ голову назадъ, съ глазами, выражавшими суровую рѣшимость, мнѣ показалось въ немъ какое-то величіе, и я не могъ подумать, что въ нормой фигурѣ, стоявшей передо мною, одѣтой въ грубое рубище, обитала душа человѣка!
   

Глава VI.
ВРАЧЪ.

   Съ невольнымъ восторгомъ глядѣлъ я нѣсколько минутъ на этого смѣлаго негра, на этого невольника-героя. Я глядѣлъ бы долѣе, но боль въ рукѣ напомнила мнѣ мое опасное положеніе.
   -- Ты проводишь меня до Бренжье? спросилъ я торопливо.
   -- Не смѣю.
   -- Не смѣешь? Почему?
   -- Вы забыли, что я бѣглецъ. Бѣлые поймаютъ Габріэля и отрѣжутъ ему руку.
   -- Какъ? Отрѣжутъ руку.
   -- Таковъ законъ луизіанскій. Когда бѣлый ударитъ негра, всѣ радуются, всѣ смѣются. Когда негръ ударитъ бѣлаго, негру отрѣжутъ руку. Очень бы радъ угодить вамъ, баринъ, но не смѣю. Бѣлые ищутъ Габріэля уже два дня. Я думалъ, что и вы съ ними за одно, вотъ почему и убѣжалъ.
   -- Если ты не захочешь проводить меня, я долженъ умереть.
   -- Умереть? отчего это?
   -- Потому-что я не могу найти дорогу изъ лѣса, а если я не буду у доктора черезъ двадцать минутъ, для меня нѣтъ никакой надежды. О Боже!
   -- Докторъ? развѣ вы больны? Что съ вами? скажите мнѣ, что съ вами?
   -- Посмотри! Меня укусила гремучая змѣя.
   Я обнажилъ руку и показалъ негру распухшую рану.
   -- Ого! это точно ужалила гремучая змѣя. Докторъ дли этого не годится. И табакъ не сдѣлаетъ пользы. Габріэль лучше знаетъ. Пойдемте со мной!
   -- Какъ! ты хочешь проводить меня?
   -- Я хочу вылечить васъ.
   -- Ты?
   -- Да, вашъ докторъ ничего не знаетъ на-счетъ этого, онъ васъ убьетъ; положитесь на Габріэля, онъ вылечитъ васъ. Пойдемте, времени терять нельзя.
   Я было забылъ, что негръ считался заговорщикомъ змѣй. Воспоминаніе объ этомъ воротилось ко мнѣ, сопровождаемое совершенно различными мыслями.
   "Безъ-сомнѣнія", думалъ я: "онъ знаетъ какое-нибудь противоядіе, и, можетъ-быть, онъ правъ: докторъ врядъ ли вылечитъ меня. Какое счастье, что я встрѣтился съ Габріэлемъ!"
   Послѣ минутной нерѣшимости, я сказалъ негру:
   -- Веди меня! я иду за тобою!
   Куда онъ велъ меня? Что онъ намѣренъ былъ дѣлать? Гдѣ онъ думалъ найти противоядіе? Какъ онъ вылечитъ меня? На всѣ эти вопросы, торопливо предложенные, я отвѣта не получилъ.
   -- Положитесь на меня, идите за мной! вотъ все, что негръ говорилъ мнѣ, шагая между деревьями.
   Мнѣ оставалось только идти за нимъ.
   Черезъ нѣсколько сотъ ярдовъ, я увидѣлъ передъ нами открытое небо. Это показывало прогалину въ лѣсу, и къ ней-то направлялся мой проводникъ. Не мало удивился я, увидѣвъ, когда мы дошли до этого мѣста, что это была опять та же гибельная прогалина.
   Какъ она перемѣнилась въ моихъ глазахъ! Я не могъ выносить яркаго солнца, сіявшаго на нее; блескъ цвѣтовъ утомлялъ мнѣ зрѣніе, ихъ запахъ нагонялъ на меня тошноту! Мнѣ такъ это казалось. Мнѣ точно было тошно, но совсѣмъ по другой причинѣ. Ядъ смѣшался съ моею кровью, онъ влагалъ пламя въ мои жилы. Меня мучила жажда, и я уже чувствовалъ то спазмодическое стѣсненіе въ груди, ту трудность дыханія, хорошо извѣстные признаки жертвъ змѣинаго яда! Можетъ-быть, что мнѣ многое воображалось. Я зналъ, что ядовитая змѣя ужалила меня, это могло воспламенить мое воображеніе до крайней степени.
   Спутникъ мой велѣлъ мнѣ сѣсть. Ходить, говорилъ онъ, не хорошо. Онъ приказалъ мнѣ быть спокойнымъ и терпѣливымъ, и опять просилъ меня: "положиться на Габріэля".
   Я рѣшился быть спокойнымъ, хотя терпѣливымъ я не могъ быть. Моя опасность была слишкомъ велика. Физически я ему повиновался. Я сѣлъ на стволъ, подъ тѣнью большаго дерева. Со всѣмъ терпѣніемъ, какое только я могъ собрать, сидѣлъ я, ожидая приказанія моего врача. Онъ ходилъ по прогалинѣ, устремивъ глаза въ землю. Онъ какъ-будто искалъ чего-то.
   "Какого-нибудь растенія", думалъ я.
   Я слѣдилъ за его движеніями съ необыкновеннымъ интересомъ. Нужно ли мнѣ говорить это. Я чувствовалъ, что моя жизнь зависитъ отъ результата его поисковъ. Его успѣхъ или неудача были для меня жизнью или смертью.
   Какъ сердце мое билось, когда я видѣлъ, что онъ наклонился и схватилъ что-то на землѣ. Радостное восклицаніе, сорвавшееся съ губъ его, заставило меня также громко вскрикнуть, и, забывъ его приказаніе оставаться спокойнымъ, я вскочилъ со ствола и побѣжалъ къ нему.
   Онъ стоялъ на колѣнахъ и выкапывалъ своимъ ножомъ какое-то растеніе съ прямымъ, простымъ стеблемъ, съ продолговатыми листьями и бѣлыми цвѣтами. Это былъ знаменитый "змѣиный корень" (Polygala senega).
   Черезъ нѣсколько минутъ выкопалъ онъ растеніе, отряхнулъ землю съ корня, внутри котораго находилось противоядіе отъ укушенія змѣи, то-есть спасеніе моей жизни!
   Ни минуты не было потеряно на приготовленіе. Не было никакихъ іероглифовъ, никакихъ латинскихъ фразъ въ рецептѣ заговорщика змѣй. Все заключалось въ одной фразѣ:
   -- Это надо разжевать!
   Я исполнилъ его приказаніе. Вкусъ сначала показался мнѣ сладкій, и слегка производившій тошноту, но чѣмъ болѣе а жевалъ, тѣмъ вкусъ становился болѣе ѣдкій, и какъ то щекоталъ мнѣ горло.
   Негръ потомъ побѣжалъ къ ближайшему ручейку, принесъ воды и смылъ табакъ съ моей раны. Разжевавъ самъ листья растенія, онъ приложилъ ихъ къ ранѣ, а потомъ перевязалъ се какъ прежде....
   Теперь было сдѣлано все, что только можно было сдѣлать. Мнѣ было велѣно терпѣливо и безъ опасенія ждать результата.
   Очень скоро на всемъ моемъ тѣлѣ выступилъ сильный потъ и я почувствовалъ большую наклонность къ рвотѣ. Со мною и сдѣлалась бы рвота, если бы я болѣе проглотилъ сока, потому-что въ большихъ пріемахъ этотъ корень производить рвоту. Но изъ всѣхъ чувствъ, испытываемыхъ мною въ ту минуту, самое пріятное была увѣренность, что а излечился.
   Странно, что эта же увѣренность вошла въ меня со всею силою убѣжденія. Я не сомнѣвался въ искусствѣ моего врача.
   

Глава VII.
ЗАГОВОРЩИКЪ ЗМѢЙ.

   Мнѣ предстояло быть свидѣтелемъ еще другихъ доказательствъ удивительныхъ способностей моего новаго знакомаго.
   Я чувствовалъ естественную радость человѣка, котораго жизнь была спасена, спасена страннымъ, почти чудеснымъ образомъ, подобно жизни человѣка, спасшагося отъ утопленія, не бывшаго убитымъ въ сраженіи, словомъ, спасшагося изъ самой челюсти смерти. Это ощущеніе было восхитительно. Я чувствовалъ также признательность къ человѣку, спасшему меня. Я готовъ быль обнять моего чорнаго спутника, какъ ни казался онъ свирѣпъ, какъ брата.
   Мы сидѣли рядомъ на стволѣ дерева и весело разговаривали, такъ весело, какъ могутъ только люди, будущность которыхъ мрачна и невѣрна. Увы! такова была будущность насъ обоихъ.
   Но даже и среди мрачной грусти, душа имѣетъ свои минуты радостиt Такой промежутокъ быль со мною. Радость и признательность наполняли мое сердце. Я полюбилъ этого невольника, этого бѣглеца, и былъ счастливъ его товариществомъ.
   Натурально, разговоръ нашъ обратился на змѣй и на змѣинные корни, и много странныхъ фактовъ разсказалъ онъ мнѣ о жизни пресмыкающихся. Герпетологъ позавидовалъ бы тому часу, который я провелъ сидя на стволѣ дерева съ негромъ Габріэлемъ.
   Среди нашего разговора, мой спутникъ вдругъ сдѣлалъ мнѣ вопросъ, убилъ ли я змѣю, ужалившую меня.
   -- Нѣтъ, отвѣчалъ я.-- Она убѣжала.
   -- Убѣжала! а куда?
   -- Въ какое-то дупло, кажется въ томъ самомъ стволѣ, на которомъ мы сидимъ.
   Глаза негра сверкнули восторгомъ.
   -- Вы говорите, что змѣя въ этомъ дуплѣ? воскликнулъ онъ, вскочивъ на ноги:-- если она тутъ, Габріэль выманитъ ее оттуда.
   -- Какъ! вѣдь у тебя нѣтъ топора!
   -- Мнѣ топора не нужно для этого.
   -- Какъ же ты выманишь змѣю! Ты намѣренъ зажечь стволъ?
   -- Нѣтъ! зажечь не годится. Этотъ стволъ прогоритъ цѣлый мѣсяцъ. Притомъ бѣлые увидятъ дымъ, погонятся за бѣглецомъ и поймаютъ его. Вотъ почему я не смѣю разводить огонь.
   -- Какъ же тогда?
   -- Погодите, увидите. Пожалуйста, сидите тихо, не говорите и не двигайтесь, эта гадина слышитъ каждое слово.
   Негръ говорилъ шопотомъ, Я послѣдовалъ его приказаніямъ и сидѣлъ тихо, наблюдая каждое движеніе моего страннаго спутника.
   Около насъ росъ американскій бамбукъ. Онъ срѣзалъ нѣсколько вѣтвей своимъ ножемъ, а потомъ воткнулъ ихъ въ землю возлѣ'края ствола, одну возлѣ другой. Потомъ онъ выбралъ небольшой отростокъ изъ чащи, и обрѣзалъ его такъ, что остался только прямой прутъ съ раздвоеннымъ концомъ. Держа этотъ прутъ въ одной рукѣ, и вѣтку бамбука въ другой, онъ легъ вдоль ствола, въ такомъ положеніи, что его лицо было обращено къ дуплу. Онъ лежалъ близко къ ряду бамбуковыхъ тростинокъ, такъ-что, протянувъ руку, онъ могъ достать до нихъ.
   Потомъ раздвоенной тростинкой, которую онъ держалъ въ лѣвой рукѣ, онъ началъ проводить взадъ и впередъ по воткнутымъ тростникамъ. Это производило звукъ, похожій на брянчаніе гремучей змѣи, такъ-что человѣкъ, слышавшій этотъ звукъ и не знавшій причину, принялъ бы его непремѣнно за шумъ, производимый гремучею змѣей, и негръ зналъ, что само пресмыкающееся будетъ имъ обмануто. Однако онъ не полагался на одно это чтобы привлечь свою жертву. Съ помощью инструмента, который онъ наскоро сдѣлалъ изъ остроконечныхъ листьевъ бамбука, онъ въ то же время подражалъ крику краснаго кардинала, когда эта птица дерется или съ змѣей, или съ двуутробкой.
   Звуки, производимые негромъ, совершенно походили на тѣ, которые часто слышатся въ глубинѣ американскаго лѣса, когда страшная гремучая змѣя грабитъ гнѣздо луизіанскаго соловья. Эта хитрость удалась совершенно: черезъ нѣсколько минутъ голова пресмыкающагося показалась изъ дупла. Ея раздвоенный языкъ высовывался время отъ времени, а маленькіе чорные глаза сверкали яростью. Ея брянчаніе можно было слышать, оно показывало ея намѣреніе участвовать въ битвѣ, которую она предполагала.
   Змѣя выползла почти во всю свою длину, и вѣроятно увидѣла, обманъ, потому-что повернулась чтобъ уйти. Но гремучая змѣя самая неповоротливая изъ всѣхъ змѣй; прежде чѣмъ она успѣла войти опять въ дупло, раздвоенный прутъ опустился на нее и пригвоздилъ ее къ землѣ.
   Она изгибалась по травѣ, такъ-что страшно было смотрѣть. Эта змѣя была очень большая для ея породы, почти восьми футовъ въ длину, и такъ толста какъ рука Габріэля. Даже онъ удивился ея величинѣ, и увѣрялъ меня, что онъ никогда еще не встрѣчалъ такой большой гремучей змѣи.
   Я ожидалъ, что негръ тотчасъ убьетъ ее, и хотѣлъ помочь ему моимъ ружьемъ.
   -- Нѣтъ! закричалъ онъ умоляющимъ тономъ:-- не стрѣляйте изъ ружья. Вы забыли, что бѣдный негръ бѣглецъ.
   Я тотчасъ понялъ его намѣреніе.
   -- Кромѣ-того, продолжалъ онъ:-- я хочу показать вамъ кое-что -- вы любите видѣть любопытныя вещи -- хотите посмотрѣть на штуки большой змѣи?
   Я отвѣчалъ утвердительно.
   -- Подержите же этотъ прутъ. Я пойду поискать очень-рѣдкаго растенія. Я взялъ прутъ, хотя держалъ его не безъ страха къ отвратительному пресмыкающемуся, изгибающемуся у моихъ ногъ. Однако мнѣ нечего было бояться. Раздвоенный прутъ какъ разъ сжималъ шею змѣи, и она не могла поднять головы, чтобы ужалить меня.
   Габріэль ушолъ въ кусты, и черезъ нѣсколько минутъ воротился. Онъ держалъ въ рукѣ растеніе, вырванное, какъ и прежде, вмѣстѣ съ корнемъ. Листья этого растенія были сердцеобразны, стебель извилистъ, а цвѣты темнопунцовые.
   Когда негръ приблизился, я видѣлъ, что онъ жуетъ и листья и корень. Что намѣревался онъ дѣлать?
   Я недолго оставался въ недоумѣніи. Подойдя къ змѣѣ, онъ наклонился и брызнулъ сокомъ на ея голову. Потомъ, взявъ прутъ изъ моихъ рукъ, онъ отбросилъ его.
   Къ моему ужасу, змѣя была теперь свободна. Не теряя времени, я отскочилъ назадъ и взобрался на стволъ. Товарищъ же мой опять наклонился, схватилъ отвратительное пресмыкающееся, безъ всякаго опасенія поднялъ его съ земли, и повѣсилъ его себѣ на шею такъ хладнокровно, какъ будто это была веревка! Змѣя не дѣлала никакого усилія, чтобы ужалить его, и даже не старалась убѣжать отъ него. Она казалась въ какомъ-то оцѣпененіи.
   Поигравъ съ нею нѣсколько минутъ, Габріэль бросилъ ее на землю, и даже тогда она не дѣлала ни малѣйшаго усилія, чтобы уползти. Заговорщикъ змѣи обернулся ко мнѣ и сказалъ тономъ торжества:
   -- Теперь, вы будете отмщены. Взгляните! Онъ раскрылъ ротъ змѣи и, приложившись къ нему своими губами, выбросилъ ей въ горло свою чорную слюну, И опять швырнулъ змѣю на землю. До-симъ-поръ онъ не употреблялъ насилія, ничего такого, что могло бы убить существо такое живучее какъ змѣя, и я все ожидалъ, что она ускользнетъ. Но она не дѣлала ни малѣйшаго движенія, но лежала растянувшись длинными, неправильными изгибами, только слегка подергивая всѣмъ тѣломъ. Черезъ двѣ минуты и это движеніе прекратилось: змѣя казалась мертвою.
   -- Она издохла, сказалъ негръ въ отвѣтъ на мой вопросительный взглядъ.
   -- Какое это растеніе, Габріэль?
   -- Растеніе отличное, рѣдкое, очень рѣдкое. Надо его съѣсть и ни одна змѣя не укуситъ васъ.
   Ботаническія познанія моего товарища не заходили далѣе. Нѣсколько лѣтъ спустя, однако, я узналъ, что это растеніе называлось Aristolochia serpentaria.
   Товарищъ мой велѣлъ мнѣ разжевать кусочекъ корня, потому-что хотя онъ имѣлъ большое довѣріе къ первому лекарству, онъ думалъ, что вреда не будетъ вдвойнѣ обезопасить меня. Онъ распространился о цѣлебномъ дѣйствіи этого новаго растенія, и сказалъ мнѣ, что онъ далъ бы мнѣ его вмѣсто прежняго корня, но не надѣялся найти его, такъ-какъ оно встрѣчалось очень рѣдко въ этой части страны.
   Я исполнилъ его просьбу и проглотилъ сокъ. Такъ же какъ и сокъ перваго растенія, онъ имѣлъ ѣдкій вкусъ и запахъ камфоры.
   Я уже чувствовалъ облегченіе, и въ самое короткое время опухоль совершенно прошла, и еслибы рука моя не была обвязана, я забылъ бы даже, что я былъ ужаленъ.
   

Глава VIII.
УНИЧТОЖЕНІЕ СЛѢДА.

   Болѣе часа провели мы на прогалинѣ, уже болѣе не страшной. Опять цвѣты сдѣлались яркими, опять запахъ ихъ возвратилъ свое благоуханіе, опять пѣніе птицъ и жужжаніе насѣкомыхъ успокоительно дѣйствовали на мой слухъ, опять я прельщался красивыми горлицами, нѣжно ворковавшими о своей любви.
   Я могъ бы долго оставаться среди этой прелестной сцены, долго наслаждаться ея пастушеской красотой, но нравственное всегда должно подчиняться физическому: я скоро почувствовалъ голодъ.
   Гдѣ могъ я достать себѣ пищу? Я не могъ просить моего товарища, проводить меня на плантацію, теперь, когда я зналъ, какому риску подвергнется онъ. Я зналъ, что онъ дѣйствительно лишится руки, можетъ-быть даже жизни, если его поймаютъ. Нельзя было надѣяться, чтобы его простили, тѣмъ-болѣе, что у него не было господина, который имѣлъ бы власть защитить его, котораго выгоды требовали бы, чтобы его не сдѣлали калѣкой!
   Приблизившись къ открытой мѣстности, онъ не только подвергнулся бы опасности, что его увидятъ, но, чего онъ опасался еще болѣе, опасности быть затравленнымъ собаками! Этотъ способъ отьискивать бѣглецовъ былъ довольно употребителенъ. Это я узналъ отъ моего товарища. Его увѣренія впослѣдствіи подтвердились моимъ собственнымъ опытомъ.
   Я былъ голоденъ -- что же дѣлать? Я не могъ отъискать дорогу одинъ. Я могъ опять заблудиться и провести ночь въ лѣсу. Что же мнѣ было дѣлать?
   Я обратился къ моему спутнику. Онъ молчалъ нѣсколько времени. онъ думалъ о томъ же. Добрый негръ не забылъ обо мнѣ.
   -- Я самъ объ этомъ думалъ, отвѣчалъ онъ.-- Когда солнце закатится, я провожу васъ непремѣнно, не бойтесь. Только подождите до заката солнца.
   -- Но...
   -- Вы голодны? перебилъ онъ меня..
   Я кивнулъ головой.
   -- Вы вѣдь не захотите съѣсть эту змѣю, а негры ихъ ѣдятъ. Я изжарю ее ночью, когда дыма не будетъ видно.
   Онъ уже отрѣзалъ голову змѣи, взвалилъ на плечи ея скользкое тѣло и приготовился идти.
   -- Пойдемте съ старымъ Габріэлемъ, продолжалъ онъ:-- онъ найдетъ вамъ что-нибудь поѣсть.
   Я взялъ свое ружье и пошолъ за нимъ. Мнѣ лучше не оставалось ничего: постараться найти дорогу одному, могло повести къ новой неудачѣ. Мнѣ не кчему было торопиться. Я могъ воротиться въ деревню и ночью -- это было даже благоразумнѣе, такъ-какъ мое запачканное грязью и кровью платье могло привлечь вниманіе, а я этого хотѣлъ избѣжать. Вслѣдствіе этого я радъ быль идти съ бѣглецомъ въ его жилище, и раздѣлить его съ нимъ до заката солнца.
   Нѣсколько времени онъ шолъ молча. Глаза его блуждали по лѣсу, какъ-будто онъ искалъ чего-то. Они не были обращены на землю, а подняты на деревья и я догадался, что онъ отъискиваетъ не дорогу.
   Вдругъ онъ слегка вскрикнулъ и повернулъ въ другую сторону. Я пошолъ за нимъ и увидѣлъ, что онъ остановился у высокаго дерева, и смотрѣлъ ни его вѣтви. Зачѣмъ онъ тутъ остановился?
   -- Вы скоро увидите, отвѣчалъ онъ въ отвѣтъ на мой вопросъ:-- подержите змѣю немножко, продолжалъ онъ:-- не бросайте ее на землю, проклятыя собаки тотчасъ пронюхаютъ.
   Я снялъ съ него его ношу, и молча смотрѣлъ что онъ будетъ дѣлать.
   Луизіанская сосна растетъ прямо, и часто вовсе безъ вѣтвей до самой верхушки. На этой соснѣ первыя вѣтви начинались футовъ на двадцать отъ земли. Они были усыпаны широкими зелеными шишками, дюймовъ въ пять длины. Этихъ-то шишекъ хотѣлось достать моему спутнику -- для какой цѣли, я не имѣлъ ни малѣйшаго понятія.
   Длиннѣйшимъ прутомъ онъ сбилъ нѣсколько шишекъ. Что будетъ потомъ? Я наблюдалъ за нимъ съ увеличивающимся интересомъ. Подобравъ шишки, онъ, къ моему удивленію, бросилъ ихъ, отдѣливъ отъ молодыхъ отпрысковъ, которые растутъ на самомъ краю вѣтвей. Набравъ отпрысковъ цѣлую пригоршню, проводникъ мой наклонился, и натеръ ими свою грубую обувь сверху и снизу. Потомъ онъ подошолъ ко мнѣ, опять наклонился и натеръ мои сапоги точно такимъ же образомъ.
   -- Теперь все въ порядкѣ, собаки не пронюхаютъ стараго Габріэля -- это уничтожитъ слѣдъ. Пойдемте, пойдемте!
   Говоря такимъ-образомъ, онъ опять взвалилъ змѣю на плеча и пошолъ впередъ, а я за нимъ.
   

Глава IX.
ЛОДКА.

   Мы скоро вошли въ кипарисницу. Тутъ чорный taxodium густо покрывалъ землю, другія растенія не могли прозябать тутъ по причинѣ ежегодныхъ наводненій.
   Черезъ нѣсколько времени, я примѣтилъ, что мы подходимъ къ стоячей водѣ. Спуска примѣтнаго не было, но сырой запахъ болота, кваканье лягушекъ, пискъ голенастой птицы, ревъ крокодиловъ предувѣдомили меня, что близко какая-нибудь стоячая вода, озеро или прудъ.
   Мы скоро дошли до берега большаго пруда, только одна часть котораго была мнѣ видна, потому-что кипарисы росли изъ воды, набрасывая свою мрачную тѣнь на воду, отчего она казалась чорною, какъ чернила, а атмосфера тяжелой и удушливой. Эта картина могла вдохновить Данте для его "Ада".
   Дойдя до этого мрачнаго пруда, мой проводникъ остановился. Огромное дерево, когда-то возвышавшееся на краю пруда, упало такъ, что его вершина простиралась далеко въ воду. Вѣтви его еще не засохли, и чужеядныя растенія еще цѣплялись за нихъ густыми массами. Часть ихъ лежала подъ водою, но еще большая часть находилась на поверхности. У этого-то дерева остановился мой проводникъ и подождалъ меня съ минуту. Когда я подошолъ къ этому мѣсту, онъ влѣзъ на стволъ и, сдѣлавъ мнѣ зцркъ слѣдовать за нимъ, пошолъ по стволу къ вершинѣ его. Я тоже влѣзъ туда и послѣдовалъ за нимъ. Съ вершины дерева мы сошли на массу чужеядныхъ растеній и на краю ихъ, наконецъ, спутникъ мой остановился и, къ удивленію моему, я увидѣлъ небольшую лодку на водѣ, закрытую зеленью, до такой степени, что ее нельзя было видѣть никакимъ образомъ кромѣ какъ съ того мѣста, на которомъ мы стояли.
   "Вотъ для чего", подумалъ я: "влѣзли мы на это дерево".
   Видь лодки заставилъ меня предположить, что мы отправимся еще далѣе. Негръ отчалилъ лодку и сдѣлалъ мнѣ знакъ, чтобы я вошолъ въ нее. Я сѣлъ. Спутникъ мой оттолкнулъ лодку отъ вѣтвей и, схвативъ весло, молча повезъ меня по мрачной поверхности воды. Двѣсти или триста ярдовъ проѣхали мы очень медленно. Намъ мѣшали корни деревьевъ, густо торчавшіе изъ воды, и необходимо было осторожно выводить изъ нихъ лодку. Но я видѣлъ, что мой спутникъ хорошо понималъ свое ремесло и искусно управлялъ весломъ.
   Это было самое странное путешествіе, когда-либо сдѣланное мною. Лодка ѣхала по стихіи, болѣе походившей на чернила чѣмъ на воду. Ни одинъ лучъ солнца не освѣщала, нашъ путь. Сумрачный свѣтъ окружалъ насъ.
   Мы не одни были тутъ живыми существами. Даже и это отвратительное мѣсто имѣло своихъ обитателей. Отвратительныя ящерицы ползали по стволамъ, огромныя водяныя змѣи переползали съ дерева на дерево, или лежали свернувшись на выдавшемся корнѣ. Совы безмолвно хлопали крыльями, а летучія мыши гонялись за своей добычей. Иногда онѣ подлетали къ самому нашему лицу, такъ-что мы могли ощутитъ вонючій запахъ ихъ, между-тѣмъ, какъ ихъ челюсти производили шумъ, похожій на звукъ кастаньетъ.
   Новизна этой сцены заинтересовала меня, но я не могъ удержаться отъ легкаго чувства ужаса. Классическія воспоминанія шевелились во мнѣ. Мечты римскаго поэта осуществились. Я плылъ по Стиксу; а въ моемъ вожатомъ я видѣлъ страшнаго Харона.
   Вдругъ свѣтъ блеснулъ среди мрака. Еще нѣсколько ударовъ весломъ и лодка выѣхала на солнечный свѣтъ. Какое облегченіе!
   Я увидѣлъ открытое пространство воды, нѣчто въ родѣ кругообразнаго озера. Это дочно было озеро, потому-что мы ѣхали до-сихъ-норь по наводненію, гдѣ въ нѣкоторое время года эта часть, покрытая лѣсомъ, почти суха: открытое пространство воды было, напротивъ, очень глубоко и не очень широко. Со всѣхъ сторонъ оно было окружено густымъ лѣсомъ, возвышавшимся около него, подобно зеленой стѣнѣ, и въ самой серединѣ находилось нѣчто въ этомъ родѣ., издали казавшееся островомъ.
   Это уединенное болото вовсе не было тихо. Напротивъ, тамъ кипѣла жизнь. Оно казалось любимымъ мѣстомъ сборища разныхъ дикихъ пернатыхъ, населяющихъ луизіанскія болота. Тутъ были ибисы, цапли -- и бѣлыя и чорныя -- журавли, фламинго. Гуси, утки, лебеди плавали на поверхности воды, а воздухъ былъ наполненъ чайками и каравайками.
   Я съ интересомъ смотрѣлъ на эту сцену. Это была истинная сцена природы, и сдѣлала на меня сильное впечатлѣніе. Для моего же спутника это не было ни ново, ни интересно. Онъ видѣлъ это много разъ и смотрѣлъ на это съ другой точки зрѣнія, да и не глядѣлъ теперь вовсе, легко дѣйствуя весломъ и направляя лодку къ берегу.
   Скоро мы проѣхали открытое пространство и опять очутились подъ тѣнью деревъ. Но, къ удивленію моему, острова не оказалось! То, что, я принималъ за островъ, былъ просто кипарисъ, выросшій на томъ мѣстѣ, гдѣ озеро было мелко. Его вѣтви, отягченныя чужеядными растеніями, опустились на поверхность воды и занимали почти полдесятины пространства. Стволъ его былъ огромнаго размѣра. Вся масса походила величиной на хижину. Приблизившись, я примѣтилъ темную впадину, показывавшую, что это странное дерево имѣло въ себѣ дупло.
   Лодка скоро укрылась подъ вѣтвями этого кипариса. Мой спутникъ указалъ мнѣ на дупло. Крикъ птицъ не далъ мнѣ разслышать его словъ, но я понялъ его движеніе, и выйдя изъ лодки, влѣзъ въ дупло.
   

Глава X.
ДРЕВЕСНАЯ ПЕЩЕРА.

   Внутри было темно и нѣсколько, времени я не могъ ничего различить. Мало-по-малу глаза мои привыкли къ темнотѣ и я могъ разсмотрѣть эту странную древесную пещеру.
   Размѣры ея удивили меня. Въ ней могло умѣститься человѣкъ двѣнадцать, и сидя, и стоя. Вся эта пирамидальная масса, поддерживавшая дерево, было не что иное, какъ тонкая кора, въ серединѣ же все было пусто. Подъ ногами было сухо, и я примѣтилъ остатки золы отъ погасшаго огня; съ боку были насыпаны листья, очевидно служившіе постелью. Старое одѣяло, лежавшее на листьяхъ, подтверждало это предположеніе.
   Мебели никакой не было. Камни замѣняли стулья. Тотъ, кто сдѣлалъ своимъ жилищемъ эту странную пещеру, не имѣлъ нужды въ излишествахъ, а о необходимостяхъ, однако, онъ позаботился. Когда глаза мои еще болѣе привыкли къ темнотѣ, я могъ различить множество предметовъ: глиняный горшокъ, тыквенную бутылку, оловянную чашку, старый топоръ, рыбачью сѣть, и двѣ грубыя рубахи. Волѣе всего заинтересовалъ меня видъ съѣстнаго. Тутъ была большая часть жареной свинины, хлѣбъ, нѣсколько маисовыхъ колосьевъ и жареная курица. Все это лежало на большомъ деревянномъ блюдѣ, грубо выточенномъ изъ тюльпаннаго дерева; такія блюда я часто видалъ въ хижинахъ негровъ. Возлѣ блюда лежало нѣсколько большихъ, прекрасныхъ дынь -- не дурной дессертъ.
   Я осматривалъ все это, пока мой товарищъ прикрѣплялъ свою лодку къ дереву.
   -- Вотъ гнѣздо стараго Габріэля, сказалъ онъ мнѣ:-- здѣсь его не найдутъ.
   -- Ты здѣсь какъ дома, Габріэль! Какъ ты нашоль такое мѣсто?
   -- Я знаю его давно. Не одинъ негръ прятался въ этомъ старомъ кипарисѣ, да и Габріэль не въ первый разъ. Онъ и прежде бѣгалъ, когда жилъ у прежняго господина, Гикса, прежде чѣмъ старый баринъ купилъ его. А отъ господина Безансона ему не зачѣмъ было бѣгать. Онъ былъ добръ къ чорнымъ людямъ, и управитель Антоанъ былъ тоже добрый, но теперь бѣдный негръ не могъ оставаться: новый надсмотрщикъ бьетъ чѣмъ ни попало, и палкой и хлыстомъ, ставитъ подъ насосъ; я никогда не ворочусь назадъ, никогда.
   -- Но какъ же ты намѣренъ жить? ты не можешь всегда существовать такимъ-образомъ. Гдѣ ты достаени. себѣ провизію?
   -- Я всегда найду себѣ пищу. У бѣднаго бѣглеца есть друзья на плантаціи. Посмотрите, что Сципіонъ принесъ ему! Сципіонъ приходилъ вчера ночью. Ахъ, извините! я и забылъ, что вы голодны. Вотъ вамъ свинина, вотъ курица. Ихъ изжарила Хлоя -- вкусно -- покушайте.
   Говоря такимъ-образомъ, онъ поставилъ передо мною деревянное блюдо и разговоръ прервался; мы оба принялись за пищу съ аппетитомъ. Запасъ бѣглеца значительно убавился.
   Послѣ обѣда мы долго разговаривали и курили. У моего товарища было нѣсколько пучковъ сухаго табаку, были и трубки. Изъ признательности къ спасителю моей жизни, я началъ принимать въ немъ сильное участіе, и его будущность сдѣлалась предметомъ нашего разговора. Онъ не дѣлалъ никакихъ плановъ къ побѣгу, хотя мысль добраться до Канады или Мехико пробѣгала въ головѣ его.
   Мнѣ представился одинъ планъ, котораго я однако не сообщилъ ему, потому-что, можетъ-быть, я никогда не былъ бы въ состояніи привести въ исполненіе этотъ планъ. Я просилъ, однако, Габріэля не оставлять своего жилища до-тѣхъ-поръ, пока я съ нимъ не увижусь, обѣщавъ сдѣлать все возможное, для того, чтобы найти ему болѣе добраго господина.
   Онъ охотно согласился на мое предложеніе, а такъ-какъ солнце уже закатывалось, я началъ приготовляться въ путь.
   Мы условились въ сигналѣ, когда я приду навѣстить его, чтобы онъ могъ пріѣхать за мной на своей лодкѣ.
   Переѣхавъ опять озеро и прикрѣпивъ лодку къ дереву, мы отправились въ лѣсъ. Съ такимъ проводникомъ дорога была не трудная. Время-отъ-времени, Габріэль обращалъ мое вниманіе на надрѣзы на деревьяхъ, и на другія примѣты, по которымъ я могъ бы опять найти эту дорогу.
   Черезъ часъ мы разстались на краю лѣса; онъ пошолъ на какое-то свиданіе, а я въ деревню, куда дорога шла между двумя паралельными изгородями, гдѣ мнѣ невозможно было заблудиться.
   

Глава XI.
ТОЛКИ ВЪ ГОСТИННИЦѢ.

   Было еще рано, когда я вошелъ въ деревню. Тихо прокрадывался я по улицамъ, желая чтобы меня не увидѣли. Къ несчастью, я долженъ былъ пройти въ мою комнату черезъ буфетъ въ гостинницѣ. Это было какъ разъ передъ ужиномъ, и посѣтителей въ буфетѣ было множество.
   Моя одежда, запачканная грязью и кровью, не могла не привлечь вниманія. Всѣ обертывались и смотрѣли мнѣ вслѣдъ. Въ глазахъ всѣхъ изображалось удивленіе. Нѣкоторые спрашивали меня гдѣ я быль. Одинъ закричалъ мнѣ:
   -- Ужь не была ли у васъ драка съ кошками?
   Я не отвѣчалъ. Я вошолъ на лѣстницу и успокоился въ своей уединенной комнатѣ.
   Терновникъ такъ меня расцарапалъ, что мнѣ необходимо было сдѣлать что-нибудь для этихъ ранъ. Я послалъ за Рейгартомъ. Къ-счастью, онъ былъ дома и черезъ нѣсколько минутъ пришолъ въ гостинницу съ моимъ посланнымъ. Войдя въ мою комнату, онъ съ удивленіемъ устремилъ на меня глаза.
   -- Гдѣ вы были? спросилъ онъ наконецъ.
   -- Въ лѣсу.
   -- Но эти раны... ваше платье разорвано... запачкано кровью?
   -- Меня исцарапалъ терновникъ, вотъ.и все.
   -- Но гдѣ вы были?
   -- Въ лѣсу.
   -- Въ лѣсу! а зачѣмъ у васъ перевязана рука?
   -- Меня ужалила гремучая змѣя.
   -- Какъ! ужели гремучая змѣя? вы говорите серьёзно?
   -- Это совершенная правда -- но я принялъ противоядіе -- я вылечился.
   -- Противоядіе? вылечились! а какъ? кто далъ вамъ противоядіе?
   -- Другъ! котораго я встрѣтилъ въ лѣсу!
   -- Другъ въ лѣсу! воскликнулъ Рейгартъ съ увеличивающимся удивленіемъ.
   Я почти забылъ о необходимости хранить тайну. Я увидѣлъ, что я неосторожно проговорился. Любопытные глаза подглядывали въ дверь. Уши прислушивались къ каждому звуку.
   Хотя жители Миссисиппи вовсе не любопытнаго характера, несмотря на увѣренія болтливыхъ туристовъ, непонятная наружность моя должна была возбудить любопытство даже въ самыхъ апатическихъ людяхъ; множество посѣтителей гостинницы собралось въ передней около дверей моей комнаты, и всѣ спрашивали другъ друга, что случилось со мной. Я могъ слышать ихъ разговоръ, хотя они этого не знали.
   -- Это кажется, тотъ самый, который прибилъ Забіяку? говорилъ одинъ.
   -- Тотъ самый, отвѣчалъ другой.
   -- Онъ, кажется, англичанинъ?
   -- Не знаю. Вѣрно британецъ, англичанинъ, ирландецъ или шотландецъ, а удалой! Однимъ ударомъ хлыста онъ повалилъ Забіяку, да еще отнялъ пистолеты у него! Ха-ха-ха!
   -- Онъ вѣрно теперь билъ хлыстомъ дикихъ кошекъ. И навѣрно убилъ тигро-кота.
   -- Безъ всякаго сомнѣнія.
   Я полагалъ, что моя ссора съ Забіякой доставила мнѣ враговъ между людьми его класса. Было очевидно по тону и содержанію ихъ разговора, что я ошибался. Хотя, можетъ-статься, имъ было нѣсколько досадно, что чужестранецъ, такой молодой человѣкъ, какъ я, побѣдилъ одного изъ ихъ удальцовъ, но вѣроятно Забіяка не былъ ихъ любимцемъ. Еслибы я отхлесталъ его по какимъ-нибудь другимъ причинамъ, я пріобрѣлъ бы положительную популярность этимъ поступкомъ. Но защищая невольника, я, иностранецъ, я поступилъ такъ самонадѣянно, что мнѣ простить было нельзя. Вотъ что портило мою побѣду, и вслѣдствіе этого я сдѣлался человѣкомъ извѣстнымъ въ окрестностяхъ.
   Эти замѣчанія забавляли меня пока я ожидалъ Рейгарта, хотя до нѣкоторой степени я мало ими интересовался. Однако одно замѣчаніе, дошедшее до ушей моихъ, вдругъ перемѣнило направленіе моихъ мыслей.
   -- Говорятъ, онъ гонится за миссъ Безансонъ.
   Я заинтересовался и началъ прислушиваться внимательнѣе.
   -- А я думаю, что онъ гонится за плантаціей, сказалъ другой.
   За этимъ замѣчаніемъ послѣдовалъ громкій смѣхъ.
   -- Все-равно, возразилъ третій голосъ болѣе торжественнымъ и выразительнымъ тономъ: -- онъ гонится затѣмъ, чего не получитъ.
   -- Какъ? какъ? спросило нѣсколько голосовъ.
   -- Можетъ-быть, онъ получитъ дѣвицу, продолжалъ тотъ же голосъ и тѣмъ же размѣренный ь тономъ:-- но не плантацію.
   -- Какъ! Что вы хотите сказать, мосьё Моксли? опять спросило нѣсколько голосовъ.
   -- Я хочу сказать то, что говорю, отвѣчалъ торжественный голосъ.-- Можетъ-быть, онъ получить дѣвицу, только не плантацію.
   -- О! стало-быть, слухи справедливы? сказалъ вопросительно другой голосъ.-- Неоплатные долги? Э! Гайярръ...
   -- Возьметъ плантацію.
   -- И негровъ?
   -- Всѣхъ до одного; завтра шерифъ явится съ предписаніемъ.
   Ропотъ удивленія долетѣлъ до моихъ уніей. Въ немъ смѣшивались выраженія неодобренія и сочувствія.
   -- Бѣдная дѣвушка! Жаль ее!
   -- Нечему удивляться. Какъ она мотала деньги послѣ своего старика!
   -- Да говорятъ, что послѣ него и немного осталось. По большей части все было заложено при немъ...
   Приходъ доктора прервалъ этотъ разговоръ, и на минуту освободилъ меня отъ пытки, которую эти толки налагали на меня.
   -- Другъ въ лѣсу, сказали вы? опять спросилъ меня Рейгартъ.
   Я не рѣшался отвѣчать, думая о толпѣ за моими дверями. Я сказалъ доктору тихимъ, серьёзнымъ голосомъ:
   -- Любезный другъ! со мною случилось одно приключеніе! перевяжите мои раны, но не спрашивайте меня о подробностяхъ. Я имѣю свои причины хранить молчаніе. Когда-нибудь вы узнаете все, только не теперь...
   -- Довольно, довольно! перебилъ меня докторъ: -- не тревожьтесь! дайте мнѣ взглянуть на ваши царапины.
   Добрый докторъ замолчалъ и началъ перевязывать мои раны.
   При другихъ обстоятельствахъ мои раны, которыхъ было множество, могли бы причинить мнѣ большое страданіе, но теперь слышанное мною возбудило во мнѣ чувство, уничтожавшее физическую боль. Меня мучила нравственная агонія. Я горѣлъ нетерпѣніемъ распросить Рейгарта объ Эжени и Аврорѣ. Теперь я не могъ: мы были не одни. Хозяинъ гостинницы и слуга негръ вошли въ комнату и помогали доктору въ его операціяхъ. Я не могъ говорить объ этомъ въ ихъ присутствіи. Я принужденъ былъ сдержать мое нетерпѣніе до-тѣхъ-поръ, пока хозяинъ и слуга оставили насъ.
   -- Докторъ, что вы мнѣ скажете о мадмоазель Безансонъ?
   -- Развѣ вы ничего не знаете?
   -- Я только слышалъ сейчасъ разные толки за дверями моей комнаты.
   Я передалъ Рейгарту слышанныя мною замѣчанія.
   -- А я право думалъ, что вамъ все извѣстно. Я думалъ, что но этой причинѣ вы такъ долго находились въ отсутствіи, хотя никакъ не могъ догадаться, какимъ образомъ вы замѣшаны въ это дѣло.
   -- Я ничего не знаю, кромѣ того, что я слышалъ случайно. Ради Бога, скажите мнѣ все! Не-уже-ли это правда?
   -- Совершенная правда, къ сожалѣнію долженъ сказать.
   -- Бѣдная Эжени!
   -- Имѣніе въ залогѣ у Гайярра. Я давно это подозрѣвалъ, и боюсь, что тутъ что-нибудь нечисто. Теперь все будетъ принадлежать Гайярру.
   -- Все?
   -- Вся плантація.
   -- И невольники?
   -- Конечно.
   -- Всѣ, всѣ, и... и Аврора?
   Я съ нерѣшимостью сдѣлалъ этотъ вопросъ, потому-что Рейгартъ не зналъ о моей привязанности къ Аврорѣ.
   -- Вы говорите о квартеронкѣ? Разумѣется, и она вмѣстѣ съ другими. Она такая же невольница, какъ и всѣ остальныя. Она будетъ продаваться.
   Невольница! она будетъ продаваться.
   Это размышленіе было произнесено не вслухъ.
   Не могу описать бури моихъ чувствъ. Кровь кипѣла въ моихъ жилахъ, я едва могъ удержаться отъ дикихъ криковъ. Я старался всѣми силами скрыть мои мысли, но мнѣ не удавалось, потому-что обыкновенно холодные глаза Рейгарта сверкали удивленіемъ, глядя на меня. Если онъ угадывалъ мою тайну, онъ былъ великодушенъ, потому-что не спрашивалъ объясненій.
   -- Стало-быть, всѣ невольники будутъ продаваться? пролепеталъ я.
   -- Безъ-сомнѣнія; продаваться будетъ все, таковъ законъ въ подобныхъ случаяхъ. Вѣроятно, Гайярръ купитъ все имѣніе, такъ-какъ плантація смежна съ его землей.
   -- Гайярръ! злодѣй! о! А что будетъ съ мадмоазель Безансонъ? Не-уже-ли у ней нѣтъ друзей?
   -- Я слышалъ, что у ней есть тётка, имѣющая кое-что, хотя немногое. Она живетъ въ городѣ. Вѣроятно, мадмоазель Безансонъ будетъ жить съ нею. У тётки, кажется, дѣтей нѣтъ, и Эжени будетъ ея наслѣдницей. За это, впрочемъ, я не ручаюсь. Это только слухи.
   Рейгартъ сказалъ это осторожно и сдержанно. Я примѣтилъ что-то особенное въ его тонѣ; но я зналъ его причину быть осторожнымъ. Онъ ошибочно понималъ мои чувства къ Эжени. Я не выводилъ его изъ заблужденія.
   "Бѣдная Эжени! двойное горе; неудивительно, что я примѣтилъ въ ней перемѣну; неудивительно, что она казалось грустна!" думалъ я.
   -- Докторъ, я долженъ отправиться на плантацію, сказалъ я вдругъ..
   -- Только не сегодня.
   -- Сегодня, сейчасъ!
   -- Вы не должны.
   -- Почему?
   -- Это невозможно, я не могу вамъ позволить, у васъ должна быть лихорадка; вы можете поплатиться вашей жизнью!
   -- Но...
   -- Не хочу ничего слышать. Увѣряю васъ, съ вами скоро будетъ лихорадка. Вы не должны выходить изъ вашей комнаты, по-крайней-мѣрѣ до завтра. Потомъ посмотримъ, а теперь невозможно.
   Я принужденъ былъ согласиться, хотя я не увѣренъ, не лучше ли было для той лихорадки, еслибы я поступилъ по своему. Внутри меня горѣла нравственная лихорадка. Сердце мое билось, кровь дѣйствовала на мозгъ.
   -- Аврора невольница Гайярра! Ха-ха-ха! его невольница! Гайярръ! Аврора! Ха-ха-ха! Это его я схватилъ за горло? Нѣтъ! Это змѣя! Помогите, помогите, помогите! Воды! воды! Я задыхаюсь. Нѣтъ, это Гайярръ! Я поймалъ его наконецъ! Опять змѣя! О Боже! она обвилась вокругъ моей шеи, она меня давитъ! Посмотрите, Аврора! прелестная Аврора! не поддавайтесь ему.
   -- Я скорѣе умру, нежели поддамся!
   -- Я такъ и думалъ, благородная дѣвушка! Я спѣшу освободить васъ! Какъ она вырывается отъ него! Злодѣй! прочь, прочь, злодѣи! Аврора, ты свободна, свободна!
   Таковъ былъ мой лихорадочный бредъ.
   

Глава XII.
ПИСЬМО.

   Всю ночь сонъ мой прерывался, и утромъ я всталъ вовсе не освѣженный моимъ ночнымъ отдохновеніемъ. Нѣсколько времени перебиралъ я въ умѣ вчерашнія происшествія и размышлялъ, что я долженъ дѣлать.
   Наконецъ я рѣшился отправиться на плантацію, и самому узнать въ чемъ дѣло. Когда я одѣвался, глаза мои упали на письмо, лежавшее на столѣ. На немъ не было почтоваго штемпеля, адресъ былъ написанъ женскою рукою и я угадалъ отъ кого оно. Я сорвалъ печать и прочолъ:

"Милостивый Государь,

   "Сегодня по Луизіанскимъ законамъ, я сдѣлалась совершеннолѣтней, и самой несчастной женщиной во всей странѣ. Солнце, освѣтившее двадцать первый день моего рожденія, освѣтило также и потерю моего состоянія!
   "Я намѣревалась сдѣлать васъ счастливымъ, доказать вамъ, что я умѣю быть благодарной. Увы! это уже не въ моей власти. Я уже не владѣтельница Безансоновской плантаціи, уже не госпожа Авроры! Я всего лишилась, и Эжени Безансонъ теперь нищая. Ахъ! печальны эти обстоятельства, и я не знаю, какъ они кончатся.
   "Есть горести, которыя труднѣе перенести, нежели потерю состоянія. Его можно пріобрѣсти со временемъ, но страданіе безнадежной любви, любви сильной, чистой, какъ моя любовь, должно продолжаться, долго, можетъ-быть всегда!
   "Узнайте, милостивый государь, что въ горькой чашѣ, предназначенной судьбою для моихъ устъ, нѣтъ ни одной капли ревности или упрека. Я сама причиною своего несчастья.
   "Прощайте, прощайте! Лучше, если мы не увидимся никогда. О! будьте счастливы! ни малѣйшая жалоба съ моей стороны никогда не достигнетъ до васъ, никогда не помрачить солнечный свѣтъ вашего счастья. Отнынѣ стѣны монастыря однѣ будутъ свидѣтелями несчастной, но признательной

"Эжени".

   На письмѣ стояло вчерашнее число. Я зналъ, что это былъ день рожденія писавшей, день ея совершеннолѣтія.
   "Бѣдная Эжени!" размышлялъ я. "Ея счастье кончилось съ ея дѣвическимъ возрастомъ. Бѣдная Эжени!
   Слезы быстро лились по моимъ щекамъ. Я торопливо отеръ ихъ и, позвонивъ къ колокольчикъ, приказалъ осѣдлать мою лошадь. Поспѣшно одѣлся я и отправился на плантацію.
   По выѣздѣ изъ деревни я обогналъ двухъ мужчинъ, тоже ѣхавшихъ впередъ въ ту же сторону, только медленнѣе меня. Они были одѣты какъ плантаторы, и обыкновенный наблюдатель могъ бы принять ихъ за плантаторовъ. Однако въ нихъ было что-то такое, заставившее меня предположить, что это не плантаторы, купцы, и вообще не тѣ, кто имѣетъ одну изъ обыкновенныхъ промышленностей жизни. Не по одеждѣ ихъ судилъ я такимъ-образомъ, но по выраженію ихъ физіономіи. Я не могу описать этого выраженія, но я всегда примѣчалъ его на лицахъ людей, исполняющихъ законъ. Даже въ Америкѣ меня поразила эта особенность, такъ-что я могъ различить полицейскаго съищика въ партикулярномъ платьѣ.
   Оба съищика имѣли это особенное выраженіе. Я не сомнѣвался, что они имѣли какое-нибудь отношеніе къ исполненію закона.
   Я не поклонился этимъ людямъ, но проѣзжая мимо, могъ примѣтить, что мое присутствіе ихъ заинтересовало. Оглянувшись, я увидѣлъ, что одинъ подъѣхалъ близко къ другому, и что оба жарко разговаривали, а по ихъ движенію я угадалъ, что я былъ предметомъ ихъ разговора.
   Я скоро далеко перегналъ ихъ и пересталъ о нихъ думать.
   Я торопился впередъ безъ всякаго опредѣленнаго плана. Я дѣйствовалъ по минутному побужденію, и намѣревался узнать о состояніи дѣлъ или отъ Эжени, или отъ Авроры. Достигнувъ до плантаціи, поѣхалъ медленно, для того, чтобы привести въ порядокъ мои мысли. Я даже остановился на нѣсколько секундъ. На берегу рѣки быль легкій изгибъ, и дорога шла черезъ него какъ тетива поперегъ лука. Тутъ былъ пустырь, безъ всякой изгороди, и я съѣхалъ съ дороги на самый берегъ. Тутъ я остановилъ свою лошадь, но остался на сѣдлѣ.
   Я старался набросать какой-нибудь планъ дѣйствія. Что я скажу Эжени? что Аврорѣ? Захочетъ ли первая видѣться со мною послѣ ея письма! Она простилась со мною, но теперь было не время наблюдать церемоніи. Я если я не унижу Эжени, найду ли случай поговорить съ Авророй? Я долженъ ее видѣть. Кто можетъ мнѣ помѣшать? Я многое имѣлъ сказать ей, сердце мое было полно. Только одно свиданіе съ моей невѣстой могло облегчить меня.
   Все еще безъ опредѣленнаго плана, я опять повернулъ лошадь, пришпорилъ ее и поскакалъ впередъ.
   Подъѣхавъ къ воротамъ, я удивился, увидѣвъ двѣ осѣдланныя лошади. Я тотчасъ узналъ въ нихъ лошадей, которыхъ обогналъ на дорогѣ. Онѣ меня перегнали, пока я отдыхалъ на берегу рѣки, и пріѣхали прежде меня. Сѣдла были теперь пусты. Всадники вошли въ домъ.
   Негръ держалъ лошадей. Это былъ мой старый пріятель Сципіонъ. Я подъѣхалъ къ нему, и, не сходя съ лошади, спросилъ: кто пріѣхалъ?
   Отвѣтъ удивилъ меня. Мое предположеніе оказалось справедливо. Это были шерифъ этого прихода съ своимъ помощникомъ. Нужно ли говорить, по какому дѣлу пріѣхали они. Я угадалъ. Я только спросилъ Сципіона о подробностяхъ. Сципіонъ вкратцѣ разсказалъ мнѣ. что шерифъ былъ посланъ описать домъ со всѣми его принадлежностями. Ларкинъ все еще управлялъ неграми. по они всѣ должны были поступить въ продажу. Гайярръ пріѣзжалъ и уѣзжалъ. Мадмоазелъ Безансонъ уѣхала.
   -- Уѣхала! куда?
   -- Не знаю. Думаю, что въ городъ. Она отправилась ночью.
   -- А...
   Я колебался съ минуту, пока по утихло тяжолое біеніе моего сердца.
   -- Аврора? спросилъ я съ усиліемъ.
   -- Аврора тоже уѣхала съ барышней.
   -- Аврора уѣхала?
   -- Да, уѣхала.
   Меня удивилъ этотъ таинственный отъѣздъ. Эжени уѣхала и еще ночью! Аврора уѣхала съ нею! Что это значило? Куда онѣ отправились?
   Какъ я ни распрашивалъ негра, онъ ничего не могъ сказать мнѣ. Онъ зналъ только, что онъ самъ, жена его, дочь "маленькая Хлоя" и всѣ негры перевозились въ городъ и тамъ назначались на продажу съ аукціона. Ихъ везли на слѣдующій день. Вотъ все что онъ зналъ. Квартеронка тоже должна была продаваться.
   Кровь кипѣла въ моихъ жилахъ, когда Сципіонъ говорилъ мнѣ это. Я не могъ сомнѣваться въ справедливости его разсказа. Я чувствовалъ убѣжденіе, что это правда.
   Плантація Безансонъ не имѣла уже для меня привлекательности. Мнѣ нечего было дѣлать болѣе въ Бренжье, теперь мнѣ слѣдовало отправиться въ. Новый Орлеанъ!
   Сказавъ нѣсколько ласковыхъ словъ Сципіону, я, какъ безумный, поскакалъ по дорогѣ. Подъѣхавъ къ гостинницѣ, я поручилъ лошадь конюху и, поспѣшивъ въ мою комнату, началъ приготовляться къ отъѣзду.
   

Глава XIII
ПРИСТАННОЕ СУДНО.

   Я ожидалъ только лодки для переѣзда въ Новый Орлеанъ. Я зналъ, что мнѣ недолго придется ждать. Ежегодная эпидемія приходила къ концу, и сезонъ дѣлъ и удовольствій начинался въ городѣ. Уже пароходы мчались по всѣмъ данникамъ могучей Миссисиппи, нагруженные произведеніями его безграничныхъ долинъ, направляясь къ великимъ южнымъ складамъ американской торговли. Я могъ ожидать парохода каждый день, каждый часъ. Я рѣшился ѣхать на первомъ пароходѣ.
   Гостинница, въ которой я жилъ, такъ же какъ и вся деревня, находились въ довольно значительномъ разстояніи отъ пароходной пристани. Деревня была выстроена такъ далеко изъ предосторожности. Берега Миссисиппи въ этомъ мѣстѣ возвышались только на нѣсколько футовъ надъ уровнемъ земли, и вслѣдствіе постояннаго оживленія, огромныя глыбы сваливались въ красныя, бурныя волны. Въ нѣкоторыхъ мѣстахъ берегъ обрушивается такъ быстро, что цѣлая деревня и даже плантація могутъ исчезнуть. Иногда образуется каналъ тамъ, гдѣ его вовсе не предвидѣли, и плантаторъ, заснувшій наканунѣ съ полнымъ убѣжденіемъ, что онъ выстроилъ свой домъ на континентѣ, просыпается обитателемъ острова! Съ ужасомъ смотритъ онъ на широкій каналъ, отрѣзывавшій сообщеніе его съ твердой землею. Онъ не можетъ уже отправляться верхомъ въ сосѣднюю деревню, не можетъ перевозить на телѣгахъ свой сахаръ и табакъ на рынокъ, и опасаясь, что слѣдующій приливъ снесетъ и его домъ, и его негровъ, и его самого, онъ бѣжитъ изъ своего жилища въ какое-нибудь другое, болѣе безопасное мѣсто.
   Вслѣдствіе этого, на Нижнемъ Миссисиппи рѣдко встрѣчается безопасное мѣсто для города. Искусственныя насыпи поправили этотъ недостатокъ.
   Я уже говорилъ, что гостинница находилась довольно далеко отъ пристани. Пароходъ могъ пристать и уйти, такъ-что я не зналъ бы этого. Нагруженный пароходъ, которому не надо было болѣе брать груза, остановился бы не надолго, а въ гостинницѣ на Миссисиппи вы не должны полагаться на аккуратность слугъ какъ въ Лондонѣ; не могли надѣяться, чтобы какой-нибудь Сэмбо, въ десять разъ сонливѣе васъ, разбудилъ васъ когда слѣдуетъ.
   Я это испыталъ, и боясь, чтобы пароходъ не прошолъ, если я останусь въ гостинницѣ, я рѣшился переселиться на пристань. Тамъ дома не было, но у берега лежалъ старый пароходъ, оставленный за негодностью. Это судно, прикрѣпленное къ берегу крѣпкими канатами, составляло прекрасную пловучую пристань, между-тѣмъ какъ ея пространная палуба и каюта служили магазинами для товаровъ всякаго сорта! Судно это употреблялось и какъ пристань, и какъ магазинъ, и было извѣстно подъ названіемъ "пристаннаго судна."
   Было поздно, около полночи, когда я взошелъ на этотъ корабль. На немъ не было никого: всѣ ушли въ городъ. Сонный негръ былъ единственнымъ существомъ, увидѣннымъ мною. Онъ нанималъ нижнюю каюту судна, и сидѣлъ за прилавкомъ, на которомъ находились вѣсы, грубый ножъ, а на полкахъ сзади, стояли бутылки, стаканы, ящики съ сыромъ, съ масломъ, съ табакомъ съ сигарами. Остальная часть большой комнаты была нагружена товаромъ. Тутъ были ящики, бочонки, мѣшки, тюки, богатыя произведенія земли, долженствовавшія отправиться за тысячи миль по широкому океану. Этими тюками былъ занятъ почти весь полъ, и я напрасно искалъ мѣста, гдѣ могъ бы лечь. Если бы было свѣтлѣе, я могъ бы отъискать такое мѣсто, но сальная свѣча, воткнутая въ пустую бутылку шампанскаго, тускло освѣщала каюту. Я могъ только пробраться къ единственному обитателю этого мѣста, чорное лицо котораго слабо освѣщалось огнемъ.
   -- Спишь, дядя? сказалъ я, подходя къ нему.
   Грубый отвѣтъ американскаго негра рѣдкость и никогда не дается на вопросъ, вѣжливо предложенный. Фамильярность моихъ словъ дотронулась до симпатической струны въ груди негра, и улыбка удовольствія мелькнула на его чертахъ, когда онъ отвѣчалъ что не спитъ. Но мой пустой вопросъ былъ только предисловіемъ къ дальнѣйшимъ распросамъ.
   -- А! да это баринъ Эдуардъ! Старый Сэмъ васъ знаетъ. Вы добры къ чорнымь людямъ. Что можетъ сдѣлать для васъ старый Сэмъ?
   -- Я ѣду въ городъ, и пришолъ сюда ждать парохода. Пройдетъ ли какой пароходъ сегодня ночью?
   -- Непремѣнно будетъ пароходъ.
   -- Хорошо! а теперь, дядя Сэмъ, если ты найдешь мнѣ пустое мѣстечко, и обѣщаешь разбудить когда увидишь пароходъ, я не пожалѣю для тебя этого полдоллэра.
   Внезапное расширеніе бѣлковъ дяди Сэма показало его удовольствіе при взглядѣ на блестящій металлъ. Не говоря ни слова, онъ схватилъ бутылку, въ которую была воткнута свѣча, и, пробираясь между тюками и ящиками, подвелъ меня къ лѣстницѣ, которая вела въ верхнюю каюту парохода.
   -- Вотъ здѣсь много мѣста, сказалъ онъ, вводя меня въ залу:-- дядя Сэмъ жалѣетъ, что здѣсь нѣтъ постели, но если вы можете заснуть на этихъ мѣшкахъ съ кофеемъ, я буду радъ, очень радъ. Я оставлю вамъ эту свѣчу, для себя возьму другую. Спокойной ночи -- не бойтесь, я васъ разбужу, не бойтесь, я васъ разбужу, не бойтесь.
   Говоря такимъ-образомъ, добрый негръ поставилъ бутылку со свѣчкой на полъ, и, сойдя съ лѣстницы, оставилъ меня предаваться размышленіямъ.
   Небрежно осмотрѣлся я вокругъ моей комнаты. Мѣста было довольно, какъ говорилъ дядя Сэмъ. Это была главная каюта на пароходѣ, и такъ-какъ двери были всѣ выломаны и унесены, дамскія и мужскія каюты составляли одну комнату. Все вмѣстѣ это составляло болѣе нежели сто футовъ въ длину, а оттуда, гдѣ я стоялъ, почти на самой срединѣ, оба конца исчезали для меня въ темнотѣ. Надъ входомъ въ главную каюту красовалось еще золотыми буквами слово "Султанша". Я узналъ, что нахожусь на одномъ изъ самыхъ знаменитыхъ пароходовъ, когда либо ѣздившихъ по Миссисиппи.
   Странныя мысли мелькнули въ головѣ моей, когда я смотрѣлъ на эту пустынную каюту. Безмолвна и пустынна казалась она, даже болѣе нежели какое-нибудь уединенное мѣсто въ лѣсу. Отсутствіе звуковъ, привычныхъ въ такомъ мѣстѣ, шума машины, свиста трубы, голосовъ людей, говора, разговора, звучнаго смѣха, огней, длинныхъ столовъ, уставленныхъ хрусталемъ -- придавало этому мѣсту неописанное уныніе. Мнѣ казалось, будто я нахожусь въ развалинахъ какого-нибудь монастыря, или среди могилъ древняго кладбища.
   Никакая мебель не оживляла однообразія этого мѣста. Только и виднѣлись грубые мѣшки, разбросанные по полу, на которыхъ дядя Сэмъ приглашалъ меня лечь.
   Осмотрѣвъ мою странную спальную, я располагалъ лечь спать. Я усталъ и былъ еще не совсѣмъ здоровъ. Я положилъ рядомъ мѣшковъ двѣнадцать, и, бросившись на нихъ, закрылся плащомъ. Кофе подался подъ тяжестью моего тѣла, лежать мнѣ было очень удобно, и черезъ пять минутъ я заснулъ.
   

Глава XIV.
КРЫСА.

   Должно быть, я спалъ съ часъ. Я не взглянулъ на часы прежде, чѣмъ заснулъ, да и не думалъ о томъ, когда проснулся. Но, что я спалъ, по-краиней-мѣрѣ часъ, я могъ судить по длинѣ моей свѣчи.
   Это былъ часъ страшный, какого я и не за помню, часъ ужасныхъ сновидѣній. Но я напрасно называю его такимъ-образомъ. Это было не сновидѣніе, хотя въ то время я считалъ его такимъ.
   Послушайте!
   Какъ я уже сказать, я лежалъ на спинѣ, закрывшись широкимъ плащомъ моимъ до подбородка. Только лицо да ноги были свободны. Подъ изголовье я положилъ дорожный мѣшокъ и голова моя находилась въ такомъ положеніи, что я могъ видѣть всего себя. Свѣча стояла прямо передъ моими глазами и я могъ видѣть полъ на нѣсколько ярдовъ. Я сказалъ, что я заснулъ въ пяту минутъ, то-есть я думалъ, что заснулъ и до-сихъ-поръ это думаю, однако глаза мои были открыты и я ясно видѣлъ передъ ними свѣчу и ту часть пола, которая была освѣщена его лучами. Я старался закрыть глаза, но не могъ даже перемѣнить положеніе, но лежалъ и смотрѣлъ на свѣчу и на полъ. Вдругъ увидѣлъ страшное зрѣлище. Множество маленькихъ, свѣтлыхъ предметовъ начало вертѣться въ темнотѣ. Сначала я принялъ изъ за свѣтящихся червячковъ, но хотя ихъ было много на воздухѣ, въ закрытомъ мѣстѣ ихъ трудно было встрѣтить. Притомъ его, что я видѣлъ, находилось на полу, а не висѣло на воздухѣ.
   Постепенно число этихъ свѣтящихся предметовъ увеличилось. Теперь уже ихъ было нѣсколько дюжинъ, и что было странно, они двигались парами. Это не могли быть свѣтящіеся червяки!
   Я немножко испугался. Я началъ чувствовать, что въ этихъ огненныхъ искрахъ, въ такомъ множествѣ сверкавшихъ по полу, была опасность. Что такое это могло быть?
   Едва я задалъ себѣ этотъ вопросъ, какътотчасъ могъ дать на него удовлетворительный, но вовсе не успокоительный отвѣѣь. Ужасная истина открылась предо мной: каждая пара сверкающихъ точекъ была пара глазъ!
   Не успокоительно было для меня узнать, что это были глаза крысъ. Вы, можетъ-быть, улыбнетесь моему страху, но я скажу вамъ, что я не болѣе бы испугался, если бы проснулся и увидалъ пантеру, собиравшуюся броситься на меня. Я слышалъ столько разсказовъ объ этихъ крысахъ, даже былъ свидѣтелемъ ихъ смѣлыхъ и свирѣпыхъ подвиговъ въ Новомъ Орлеанѣ, гдѣ въ то время онѣ собирались въ безчисленномъ количествѣ, что видъ ихъ наполнилъ меня отвращеніемъ и ужасомъ. Но ужаснѣе всего было то, что они каждую минуту приближались ко мнѣ, а я не могъ пошевелиться!
   Да. Мои руки и ноги лежали какъ камни, всѣ силы оставили меня. Я думалъ, что вижу это во снѣ!
   "Да!" размышлялъ я, потому-что у меня осталась способность размышленія.-- "Да, я это вижу во снѣ! Какой страшный сонъ -- еслибы я могъ проснуться -- какой кошмаръ! Еслибы я могъ пошевелить пальцами на рукахъ и ногахъ -- о!"
   Эти размышленія пробѣгали въ головѣ моей, но я лежалъ какъ мертвый, вѣки котораго остались открытыми, и думалъ, что это сонъ.
   Но ужасъ мой не достигъ еще до самой крайней степени. Продолжая смотрѣть, я примѣтилъ, что число этихъ отвратительныхъ животныхъ увеличивалось каждую минуту. Я видѣлъ ихъ коричневое волосистое тѣло, потому-что они приблизились къ свѣту и свѣтъ прямо освѣщалъ ихъ. Полъ весь былъ покрытъ ими. Онъ какъ-будто шевелился вмѣстѣ съ ними. Отвратительное было зрѣлище!
   Онѣ все приближались. Я могъ видѣть ихъ острые зубы, зло было выраженіе въ ихъ маленькихъ глазахъ.
   Еще ближе! Онѣ влезли на мѣшки, поползли по моимъ ногамъ, плащу, начали грызть мои сапоги! Ужасъ! ужасъ! онѣ съѣдятъ меня!
   Онѣ окружили меня миріадами. Я могъ слышать ихъ пронзительный пискъ, воздухъ наполнился запахомъ ихъ вонючихъ тѣлъ. Мнѣ казалось, что я задыхаюсь. Ужасъ! ужасъ! о! милосердный Боже, пробуди меня отъ этого страшнаго сна!
   Таковы были мои мысли, таковы были мои чувства въ ту минуту. Я вполнѣ сознавалъ все происходившее, но я былъ увѣренъ, что это сонъ.
   Я дѣлалъ всевозможныя усилія, чтобы пошевелить рукой или ногой. Все было напрасно. Я не могъ пошевелить ни однимъ мускуломъ: кровь застыла въ моихъ жилахъ!
   Я лежалъ, вынося это страшное страданіе, долго, очень долго. Я лежалъ опасаясь, что меня съѣдятъ по кускамъ!
   Свирѣпыя животныя уже принялись за мои сапоги и мой плащъ, но ужасъ мой дошелъ до крайней степени. Я ждалъ, что крысы бросятся мнѣ на горло!
   Не лицо ли мое и глаза удерживали ихъ? Глаза мои оставались открытыми все время. Не отъ этого ли онѣ не напали на меня? Безъ всякаго сомнѣнія. Онѣ бѣгали по всему моему тѣлу, даже по груди моей, но избѣгали головы и лица!
   Долго ли удерживалъ ихъ этотъ спасительный страхъ, я не знаю, потому-что эта страшная сцена внезапно окончилась. Свѣчка догорѣла до конца и погасла. Испуганныя внезапнымъ переходомъ отъ свѣта къ темнотѣ, отвратительныя крысы страшно запищали и разбѣжались во всѣ стороны. Я слышалъ топотъ ихъ ногъ на доскахъ.
   Точно будто свѣтъ имѣлъ особенное очарованіе, сковывавшее меня желѣзными цѣпями кошмара. Какъ только свѣчка погасла, ко мнѣ опять возвратились силы, и вскочивъ на ноги, я началъ махать своимъ плащомъ во всѣ стороны, крича во все горло.
   Холодный потъ выступилъ по всему моему тѣлу, волосы мои встали дыбомъ. Я все еще думалъ, что это былъ сонъ, только когда изумленный негръ явился со свѣчою, и я увидалъ слѣды присутствія моихъ незванныхъ гостей на моемъ плащѣ и сапогахъ, убѣдился я, что страшный эпизодъ былъ дѣйствительнымъ.
   Я уже не оставался больше въ этой комнатѣ, но завернувшись въ плащъ, вышелъ на открытый воздухъ.
   

Глава XV.
ГУМА.

   Не долго оставалось мнѣ пробыть на этомъ суднѣ. Шумъ паровой машины достигъ до ушей моихъ, и скоро искры, вылетавшія изъ трубы, заблистали на водѣ. Скоро зазвонилъ колокольчикъ, раздалась команда капитана, и черезъ пять минутъ "Гума" легъ въ дрейфъ рядомъ съ старой Султаншей.
   Я взобрался на него съ своимъ багажемъ и усѣлся подъ тентъ.
   Десять минутъ пришли въ суматохѣ, топотъ ногъ раздавался на палубѣ, полдюжина пассажировъ торопились на берегъ, другіе влѣзали на пароходъ, машина визжала, огромныя полѣна бросались въ печь, по временамъ раздавалось громкое приказаніе, или хохотъ при какой-нибудь грубой шуткѣ, или говоръ голосовъ, грустно прощавшихся. Минутъ десять раздавались эти звуки и опять послышался звукъ колокольчика, сигналъ, что пароходъ идетъ дальше.
   Я бросился на стулъ, откуда я могъ видѣть Султаншу, только-что оставленную мною.
   Небрежно смотрѣлъ я внизъ, не обращая вниманія ни на что особенно. Я не думалъ почти ни о чемъ. Но эта апатія вдругъ была прервана. Глаза мои чисто случайно упали на двѣ фигуры, движенія которыхъ тотчасъ возбудили мое вниманіе. Онѣ стояли на палубѣ Султанши, не возлѣ пристани, гдѣ факелъ освѣщалъ торопившихся пассажировъ, но въ отдаленномъ углу подъ тентомъ. Я могъ видѣть ихъ въ полусвѣтѣ, даже едва могъ различить эти фигуры, завернувшіяся въ темную одежду, но поза ихъ, жаркій разговоръ, все заставило меня предположить, что это влюбленные. Сердце мое, руководимое сладостнымъ инстинктомъ любви, тотчасъ приняло это объясненіе и не отъискивало другаго.
   "Да, влюбленные! какъ они счастливы! Нѣтъ, можетъ-быть, совсѣмъ не такъ счастливы, это разлука! Это какой-нибудь юноша, отправляющійся сдѣлать маленькую поѣздку въ городъ; можетъ-быть, какой-нибудь писарь или купецъ, ѣдетъ провести тамъ зиму. Что же изъ этого? Онъ воротится весною, и опять пожметъ эту бѣлую р)ку, опять заговоритъ тѣ нѣжныя слова, которыя покажутся сладостнѣе послѣ такого продолжительнаго промежутка.
   "Счастливый юноша! счастливая дѣвушка! Легка горесть такой разлуки какъ ваша! Какъ легко перенести ее въ сравненіи съ той разлукой, которую испыталъ я! Аврора!-- Аврора!-- Еслибы ты была свободна! еслибы ты была какой-нибудь знатной дамой! Я не любилъ бы тебя болѣе, это невозможно, но я могъ бы свободно и смѣло просить твоей руки. Тогда я могъ бы надѣяться, но теперь, эта страшная, общественная бездна раздѣляетъ насъ. Но разлучить души она не можетъ. Паша любовь переступитъ за нее.
   Двѣ фигуры разстались съ пожатіемъ руки, съ поцалуемъ! Молодой человѣкъ поспѣшилъ перейти на нашъ пароходъ. Я не замѣтилъ его лица когда онъ проходилъ подъ свѣтомъ. Я не обращалъ на него вниманія, глаза мои по какому-то странному очарованію оставались устремленными на нее. Мнѣ любопытно было наблюдать, какъ она держитъ себя въ эту окончательную минуту разлуки.
   Лѣстница была снята, сигналъ поданъ. Я примѣтилъ, что мы двинулись.
   Въ эту минуту закутанная фигура женщины приблизилась бросить прощальный взглядъ на своего возлюбленнаго. Она подошла къ самому краю пристани, гдѣ горѣлъ факела... Свѣтъ падалъ прямо на ея лицо, на волны чорныхъ волосъ, на ея великолѣпные глаза. Великій Боже! это глаза Авроры!
   Неудивительно, чти я дико вскрикнулъ:
   -- Это она!
   -- Что! Женщина! упала въ воду? Гдѣ? гдѣ?
   Одинъ пассажиръ услыхалъ мое восклицаніе, перетолковалъ его по своему и мой взволнованный видъ подтвердилъ его ошибочное мнѣніе, что какая-то женщина упала въ воду! Его вопросы и восклицанія повторили голоса стоявшихъ близко. Тревога распространилась по всему пароходу, пассажиры выбѣжали изъ каютъ и торопливо спрашивали;
   -- Кто? гдѣ? что?
   Громкій голосъ закричалъ:
   -- Кто-то упалъ черезъ бортъ! Женщина! Женщина!
   Зная причину этой смѣшной тревоги, я не обращалъ на нее вниманія. Мысли мои были заняты совсѣмъ другимъ. Первый ударь ужасной страсти поглотилъ всю мою душу, и я не обращалъ вниманія на происходившее вокругъ меня.
   И едва я узналъ лицо, когда пароходъ, повернувшись, скрылъ отъ меня эту женщину. Я бросился впередъ на самый шкафутъ, но опоздалъ, руль мѣшалъ мнѣ видѣть. Суетившіеся пассажиры мѣшали мнѣ, и пока я пробирался еще далѣе, пароходъ ужк отъѣхалъ довольно далеко. Я не могъ уже различить ту, которую отъискивали мои глаза.
   Мнѣ хотѣлось быть одному, но меня окружила толпа пассажировъ мужчинъ и женщинъ.
   -- Вотъ онъ! вотъ онъ! закричалъ одинъ голосъ.
   -- Кто упалъ за бортъ? Кто? Гдѣ? приставали ко мнѣ.
   Я видѣлъ, что надо дать отвѣтъ, чтобы остановитъ эту смѣшную тревогу.
   -- Милостивые государыни и государи! сказалъ я:-- я не видалъ, чтобы кто-нибудь упалъ за бортъ. Почему вы спрашиваете меня?
   -- Да вѣдь вы сказали...
   -- Я не говорилъ ничего.
   -- Я спрашивалъ васъ, не упалъ ли кто за бортъ?
   -- Вы спрашивали.
   -- Я вы отвѣчали...
   -- Я ничего не отвѣчалъ.
   -- Извините! вы сказали вотъ она! или это она! или что-то въ этомъ родѣ.
   Я обратился къ говорившему и сказалъ, подражая его тону:
   -- Милостивый государь! вы вѣроятно никогда не слыхали о человѣкѣ, который чрезвычайно разбогатѣлъ, только оттого, что занимался своими собственными дѣлами, а въ чужія не мѣшался.
   Мое замѣчаніе окончило все. Оно было принято съ громкимъ хохотомъ, совершенно сконфузившимъ пристававшаго ко мнѣ пассажира, который пробормотавъ что-то, отправился въ буфетъ утѣшиться водочкой.
   Другіе разошлись одинъ за однимъ по каютамъ и я остался одинъ на палубѣ.
   

Глава XVI.
РЕВНОСТЬ.

   Любили ли вы когда прелестную молодую дѣвушку, въ смиренномъ званіи, но блестящая красота которой въ вашихъ глазахъ уничтожала общественное неравенство? Любовь уравниваетъ всѣ различія, эта поговорка стара какъ свѣтъ. Она смиряетъ гордое сердце, учитъ снисхожденію надменный духъ, но ея стремленіе возвышать и облагораживать. Она не дѣлаетъ мужика изъ принца, а принца изъ мужика.
   Посмотрите на предметъ вашего обожателя, занимающійся своими обыкновенными обязанностями! Она несетъ кувшинъ воды изъ колодца, босикомъ идетъ по знакомой дорожкѣ. Эти голыя ноги прекраснѣе самой щегольской атласной обуви. Жемчужный уборъ, золотыя и кораловыя шпильки кажутся жалкими и некрасивыми въ сравненіи съ глянцовитой небрежностью этихъ густыхъ косъ. Глиняный кувшинъ на головѣ ея прелестнѣе золотой короны, каждая поза напоминаетъ статую, и можетъ служить этюдомъ для скульптора. А грубая одежда, облекающая ея формы, кажется въ глазахъ вашихъ красивѣе бархатнаго платья. Вамъ нѣтъ дѣла до этой грубой одежды. Вы думаете не объ оправѣ, а о жемчужинѣ.
   Она исчезаетъ въ хижинѣ, ея смиренномъ жилищѣ. Смиренномъ? Въ вашихъ глазахъ эта маленькая кухня съ деревянными стульями, съ дубовой палкой, съ глиняной посудой, бѣлыми стѣнами, наполнена свѣтомъ, отъ котораго она кажется блистательнѣе позолоченныхъ залъ. Эту хижину преобразовалъ свѣтъ любви. Это эдемъ, въ который вамъ запрещенъ входъ. Да, со всѣмъ вашимъ богатствомъ, знатностью, фракомъ изъ тончайшаго сукна, лакированными сапогами, вы не смѣете войти туда.
   О! какъ вы завидуете этому щеголеватому работнику, которому улыбаются такъ нѣжно! Эти улыбки, можетъ-быть, ничего не значатъ. Онѣ могутъ быть выраженіемъ добродушія, простой дружбы, маленькаго кокетства. А все-таки вы не можете смотрѣть на нихъ безъ зависти, безъ подозрѣнія. Если въ нихъ есть значеніе, если это улыбки любви, если сердце этой простой дѣвушки отдалось молодому работнику, тогда вы осуждены на самое горькое страданіе, какое только извѣстно человѣческому сердцу. Это не обыкновенная ревность. Это гораздо мучительнѣе. Оскорбленное тщеславіе подбавляетъ ядъ къ жалу. О! какъ это тяжело переносить.
   Я испытывалъ это страданіе, прохаживаясь по палубѣ. Къ-счастью, меня оставили одного. Чувства, волновавшіяся во мнѣ, скрыть было нельзя. Мои взгляды и дикіе жесты должны были обнаружить ихъ. Я сдѣлался бы предметомъ насмѣшекъ. Но я былъ одинъ: лоцманъ не примѣчалъ меня. Онъ стоялъ ко мнѣ спиной, пристально устремивъ глаза на воду, и слишкомъ былъ озабоченъ мелями и подводными камнями, чтобы обращать вниманіе на мой бредъ.
   Это была Аврора! Въ этомъ я не могъ усомниться. Лицо ея нельзя было принять за другое. Ни одного не было такого прелестнаго, столь чудно обаятельнаго.
   -- Кто такой онъ? Какой-нибудь городской щоголь? какой-нибудь приказчикъ изъ магазина? молодой плантаторъ? Кто? Moжетъ-быть, кто-нибудь изъ ея породы, мулатъ, квартеронъ, невольникъ! Быть соперникомъ невольника! Безстыдная кокетка! Зачѣмъ я поддался ея очарованіямъ? Зачѣмъ я принялъ ея хитрость за наивность? ея лживость за правдивость?
   Кто онъ такой? Я объищу весь пароходъ, пока не найду его. Къ-несчастью, я не примѣтилъ ни лица его, ни одежду. Глаза мои оставались устремленными на нее послѣ ихъ разлуки. Въ тѣни я видѣлъ его неясно, а когда онъ проходилъ подъ свѣтомъ, я совсѣмъ его не видалъ. Гдѣ же мнѣ узнать его въ такой толпѣ?
   Я сошолъ внизъ, входилъ въ каюты, садился подъ тентъ, разсматривалъ каждое лицо такъ пристально, что это могло быть принято за дерзость. Всякій молодой и красивый пассажиръ становился для меня предметомъ вниманія и ревности. Такихъ было нѣсколько и я старался различить тѣхъ пассажировъ, которые сѣли на пароходъ въ Бренжье. Но у меня не было никакихъ признаковъ для этого, и мнѣ не удалось найти моего соперника.
   Вдругъ мнѣ пришла новая мысль. Я вспомнилъ, что невольниковъ съ плантаціи посылали въ городъ съ первымъ пароходомъ. Не ѣхали ли они на этомъ пароходѣ? Я видѣлъ негровъ -- мужчинъ, женщинъ и дѣтей, торопливо всходившихъ на пароходъ. Тогда я не обратилъ вниманія на такое обыкновенное зрѣлище, которое можно было видѣть каждый день, каждый часъ. Тогда мнѣ не пришло въ голову, что это, можетъ-быть, были невольники съ плантаціи Безансонъ!
   Если такъ, то для меня оставалась надежда: Аврора не поѣхала съ ними -- но что жь изъ этого? Хотя она была такая же невольница какъ и они, невѣроятно, чтобы ее принудили оставаться съ ними на палубѣ. Но она совсѣмъ не всходила на пароходъ! Я видѣлъ ее на пристани, тогда какъ лѣстница была уже снята. Предположеніе, что безансонскіе невольники находились на этомъ пароходѣ, облегчило мое сердце. Его наполнила надежда, что все еще можетъ поправиться.
   Почему, можете вы спросить. Я отвѣчаю, просто потому, что. мнѣ пришло въ голову, не братъ ли, или какой-нибудь близкій родственникъ былъ молодой человѣкъ, нѣжно прощавшійся съ Авророй. Я не слыхалъ, чтобы у ней были родственники, однако это могло быть; и сердце мое, страдавшее отъ острой тоски, радо было успокоиться какими-нибудь предположеніями.
   Я не могъ долѣе переносить сомнѣнія, и поспѣшилъ на нижнюю палубу, гдѣ обыкновенію помѣщаются пассажиры низшаго класса. Такъ какъ я надѣялся, тутъ были всѣ знакомые мнѣ негры, всѣ до одного: Старый Сципіонъ, жена его, маленькая Хлоя, Аннибалъ, новый кучеръ, Цезарь, Помпеи, всѣ.
   Я остановился секунды на двѣ прежде чѣмъ подошолъ къ нимъ. Свѣтъ освѣщалъ всю эту группу, и я разсмотрѣлъ ее издали. Никакихъ признаковъ веселости не виднѣлось на лицахъ негровъ. Я не слыхалъ ни смѣха, ни веселыхъ разговоровъ, какъ бывало между ними въ ихъ маленькихъ хижинахъ на плантаціи. Глубокая меланхолія изображалась на чертахъ всѣхъ. Взоры всѣхъ были мрачны. Даже дѣти, обыкновенно не заботящіяся о неизвѣстной будущности, какъ-будто поддались этому же чувству. Они вовсе не играли, а сидѣли не шевелясь и молча. Даже эти бѣдныя дѣти опасались мрачнаго будущаго, трепетали отъ ожиданія попасть на рынокъ.
   Всѣ были унылы. Не удивительно! Они привыкли къ доброму обращенію. Они могли перейти къ жестокому господину. Ни одинъ изъ нихъ не зналъ, гдѣ на другой день будетъ его жилище, но это еще было не все. Друзей, родственниковъ могли разлучить, такъ-что они никогда не увидались бы болѣе. Мужъ смотрѣлъ на жену, брать на сестру, отецъ на сына, мать на дочь со страхомъ въ сердцѣ и съ тоской въ глазахъ.
   Тягостно было смотрѣть на эту печальную группу, на страданія, ясно выражавшіяся на каждомъ лицѣ; думать, что одинъ человѣкъ законно можетъ обижать другаго, страшно было смотрѣть на эту сцену!
   Пріятно мнѣ было увидать, что мое присутствіе набросило, по-крайней-мѣрѣ, минутный свѣтъ на этотъ мракъ. Улыбки прогнали угрюмую тѣнь, когда я приблизился, радостныя восклицанія встрѣтили меня.
   Среди этихъ восклицаній слышались просьбы, чтобы я купилъ ихъ, чтобы я сдѣлался ихъ господиномъ, съ горячими обѣщаніями преданности и усердія. Увы! не знали они, какъ тяжело въ эту минуту лежала на моемъ сердцѣ цѣна одной изъ нихъ.
   Я усиливался развеселить ихъ утѣшительными сливами. Мнѣ самому скорѣе нужно было утѣшеніе.
   Во все это время я пристально разсматривалъ лица всѣхъ. Многіе изъ нихъ были молодые мулаты. Какъ сердце мое билось, когда я разсматривалъ каждаго изъ нихъ. Наконецъ оно восторжествовало. Навѣрно, тутъ не было ни одного лица, котораго она могла бы полюбить? Всѣ ли были тутъ? Да, всѣ -- такъ сказалъ Сципіонъ, всѣ, кромѣ Авроры.
   -- А Аврора? спросилъ: я:-- вы знаете что-нибудь о ней?
   -- Нѣтъ; думаютъ, что Аврора поѣхала въ городъ въ экипажѣ, а не на пароходѣ.
   Это было довольно странно. Отведя негра въ сторону, я спросилъ:
   -- Скажите мнѣ, Сципіонъ, есть у Авроры родственники между вами? братъ, сестра, или кузенъ?
   -- Нѣтъ, никого. Вѣдь Аврора, такъ же бѣла какъ и барышня, а всѣ мы или чорные или желтые. Аврора квартеронка, а жолтые всѣ мулаты; нѣтъ, у Авроры родственниковъ нѣтъ никого.
   Я пришолъ въ недоумѣніе. Мои прежнія сомнѣнія воротились ко мнѣ. Моя ревность снова закипѣла.
   Сципіонъ не разъяснилъ тайны. Его отвѣты на другіе вопросы ничего не разрѣшили, и я воротился на верхнюю палубу съ страданіемъ въ сердцѣ.
   Единственное размышленіе, доставлявшее мнѣ нѣкоторое облегченіе, состояло въ томъ, что, можетъ-быть, я ошибся, можетъ-быть, это была не Аврора!
   

Глава XVII.
НАПИТОКЪ.

   Мужчины пьютъ, чтобы запить свое горе и заботы. Вино преодолѣетъ и тѣлесное и нравственное страданіе, на время. Ничто не трудно такъ подавить какъ ревность. Вина надо выпить много прежде, чѣмъ этотъ ѣдкій ядъ вырвется изъ сердца.
   Но въ винѣ есть нѣкоторое облегченіе, и я искалъ его. Я зналъ, что оно будетъ только временное, и что горе вернется скоро. Но даже краткая отсрочка пріятна. Я не могъ долѣе переносить моихъ мыслей. Я не мужественно переношу страданія. Не разъ напивался я, чтобы заглушить зубную боль. Этимъ же самымъ средствомъ рѣшился я облегчить ѣдкую боль моего сердца.
   Напитковъ всякаго сорта было вдоволь.
   Въ одномъ углу курительной залы красовался буфетъ съ рядами графиновъ и бутылокъ съ серебряными пробками и ярлыками, стаканами, рюмками, съ запахомъ лимоновъ, мяты, ананаса, съ соломенками, чтобы всасывать мятный, смородинный сиропъ.
   Среди всего этого стоялъ буфетчикъ. Не представляйте себѣ, чтобы это былъ какой-нибудь блѣдный, исхудалый человѣкъ, какіе въ англійскихъ гостинницахъ внушаютъ вамъ отвращеніе къ обѣду. Напротивъ, это щоголь, одѣтый но послѣдней модѣ, то-есть, модѣ его страны и класса, рѣчныхъ моряковъ. На немъ нѣтъ ни сюртука, ни жилета, но его рубашка заслуживаетъ вниманія. Она изъ самаго тонкаго ирландскаго полотна и ни одинъ магазинъ въ Бондской улицѣ не можетъ доставить такого изящнаго фасона. Золотыя пуговицы сіяютъ на рукавахъ, брильйянты сверкаютъ между густыхъ складокъ на груди. Воротничокъ подвязанъ чорной лентой, завязанной à la Byron, но эта мода скорѣе слѣдствіе тропическаго солнца, нежели желанія подражать моряку-поэту.
   На этой рубашкѣ виднѣются шолковыя подтяжки, изящно вышитыя и украшенныя пряжками изъ чистаго золота. Дорогая шляпа красуется на его напомаженныхъ кудряхъ; вотъ каковъ "пароходный буфетчикъ" по наружности. Въ обращеніи же онъ не раболѣпенъ, не услужливъ, а держитъ голову такъ же высоко, какъ самъ капитанъ.
   Когда я подошолъ къ этому господину, онъ поставилъ на прилавокъ стаканъ и бросилъ въ него кусочекъ льду. Мы не размѣнялись ни однимъ словомъ. Мнѣ не нужно было давать приказанія. Онъ видѣлъ въ моихъ глазахъ рѣшимость напиться.
   -- Хересовый пуншъ? спросилъ онъ.
   -- Нѣтъ, сказалъ я: -- мятный сиропъ.
   -- Очень-хорошо. Я вамъ приготовлю такой, что у васъ слюнки потекутъ.
   -- Благодарю. Мнѣ именно этого и нужно.
   Буфетчикъ поставилъ рядомъ два большихъ стакана. Въ одинъ онъ положилъ ложку мелкаго сахара, ломтикъ лимона, ломтикъ апельсина, нѣсколько зеленыхъ вѣтокъ мяты, кусокъ льду, налилъ все это до половины водою, и добавилъ коньякомъ. Сдѣлавъ это, онъ поднялъ оба стакана и переливалъ изъ одного въ другой такъ скоро, что ледъ, коньякъ, лимоны, все, какъ-будто висѣло на воздухѣ, между стаканами. Этою ловкостью, свойственной его ремеслу, и полученной послѣ продолжительнаго навыка, очевидно, онъ гордился. Послѣ десяти подобныхъ эволюцій, напитку позволено было остаться въ одномъ стаканѣ, который былъ поставленъ въ прилавокъ.
   Осталось придать ему окончательный вкусъ. Буфетчикъ отрѣзалъ тонкій ломтикъ отъ свѣжаго ананаса и натеръ имъ края и окружность стакана. Ананасъ не только очистилъ его отъ крошекъ сахара и мяты, но примѣшалъ свой ароматическій сокъ къ напитку.
   -- Это послѣдній, орлеанскій способъ, замѣтилъ буфетчикъ съ улыбкой.-- Угодно соломенку?
   -- Да, благодарю.
   Соломенка была воткнута въ стаканъ и, взявъ ее въ губы, я началъ втягивать въ ротъ самый восхитительный изъ всѣхъ опьянѣвающихъ напитковъ, мятный сиропъ.
   Я скоро началъ чувствовать дѣйствіе ароматическаго напитка. Пульсъ мой началъ биться тише, кровь сдѣлалась холоднѣе и не такъ быстро потекла по моимъ жиламъ, а сердце какъ-будто купалось въ водахъ Леты. Облегченіе было почти внезапное, и я удивлялся, какъ прежде я не думалъ объ этомъ. Хотя я еще не былъ счастливъ, однако держалъ въ рукахъ то, что скоро должно было сдѣлать меня счастливымъ. Какъ ни скоропреходяще было это счастье, однако реакція была пріятна въ эту минуту моей душѣ. Я глоталъ вдохновительный напитокъ, когда соломенка, зацѣпившаяся за остатокъ льда на днѣ стакана, сказала мнѣ, что напитокъ весь.
   -- Пожалуйте еще!
   -- Вамъ вѣрно понравилось?
   -- Безподобно!
   -- Мы можемъ приготовить вамъ такой же вкусный сиропъ изъ хереса.
   -- Не сомнѣваюсь, но я не люблю хересъ. Я предпочитаю этотъ сиропъ.
   -- Я такъ и думалъ.
   -- Угодно свѣжую соломенку?
   -- Благодарю.
   Этотъ молодой человѣкъ былъ необыкновенно вѣжливъ. Я думалъ, что это происходило отъ моихъ похвалъ его сиропу, но послѣ я узналъ, что на это была другая причина. Этотъ западный народъ не очень доступенъ лести. Его хорошимъ мнѣніемъ я былъ обязанъ совершенно другой причинѣ, уроку, который я далъ господину, вмѣшавшемуся не въ свое дѣло. Кажется, онъ также зналъ, что я наказалъ Забіяку. Такіе подвиги скоро дѣлаются извѣстными въ областяхъ Миссисиппи, гдѣ сила и мужество очень цѣнятся. Съ точки зрѣнія буфетчика, я заслуживалъ вѣжливости, и такимъ-образомъ, разговаривая очень дружелюбно, я глоталъ второй стаканѣ и попросилъ третьяго.
   Аврора была забыта на минуту, а если и вспоминалась иногда, то уже не съ прежней горечью. Время-отъ-времени сцена разлуки приходила мнѣ на мысль, по горечь этого воспоминанія становилась слабѣе и легче.
   

Глава XVIII.
ВИСТЪ.

   Посреди курительной залы стоялъ столъ, за которымъ сидѣло человѣкъ шесть. Столько же стояло и глядѣло черезъ ихъ плеча. Ихъ позы, быстрые взгляды показывали, чѣмъ они занимались. Брянчанье долларовъ, крики "тузъ, валетъ, козырь" не оставляли никакого сомнѣнія на-счетъ того, что занятіемъ ихъ быль іокръ.
   Любопытствуя посмотрѣть на эту американскую игру, я подошелъ къ играющимъ. Мой пріятель, поднявшій фальшивую тревогу, былъ въ числѣ ихъ, но онъ стоялъ ко мнѣ спиной, и нѣсколько времени не видалъ меня.
   Двое или трое игроковъ были щегольски-одѣтые господа. Сукно на нихъ было самое тонкое, на манишкахъ и пальцахъ блистали драгоцѣнные каменья. Но эти пальцы, однако, разсказывали такъ же ясно, какъ слова, что эти господа не всегда носили такія украшенія. Тоалетное мыло не смягчало ихъ сморщенной и облупившейся кожи, слѣдовъ труда.
   Это было ничего. Они могли быть все-таки джентльмэны. Происхожденіе почти ничего не значитъ въ Дальнемъ Западѣ. Пахарь можетъ сдѣлаться президентомъ.
   Но въ этихъ людяхъ былъ какой-то видъ -- видъ, котораго я не могу описать, по который заставилъ меня сомнѣваться, тотчасъ же, въ ихъ благородствѣ, хотя они вели себя очень тихо и прилично. Но, можетъ-быть, эта самая степенность, эта вѣжливая осторожность и были причиною моихъ подозрѣній. Настоящіе джентльмэны, уроженцы Теннесси или Кентуки, молодые плантаторы съ береговъ Миссисиппи, или французскіе креолы изъ Орлеана вели бы себя совсѣмъ не такъ. Хладнокровная уступчивость въ разговорѣ и поступкахъ, невозмутимое спокойствіе, когда счастье было противъ нихъ, обнаруживали, что это были люди свѣтскіе. Болѣе ничего я не могъ предположить о нихъ. Это могли быть доктора, стряпчіе, или "праздные джентльмэны" -- классъ, вовсе нерѣдкій въ трудолюбивомъ американскомъ свѣтѣ.
   Въ то время я былъ еще новичокъ въ обществѣ Дальняго Запада, и не могъ различать его черты. Кромѣ того, въ Соединенныхъ Штатахъ, и особенно въ западной части страны, особенности одежды и ухватокъ, которыя въ старомъ свѣтѣ составляютъ примѣты профессій, не существуетъ. Вы можете встрѣтить проповѣдника въ синемъ сюртукѣ съ бронзовыми пуговицами; судью въ зеленомъ фракѣ, доктора въ бѣломъ камзолѣ, и булочника въ чорномь съ головы до ногъ.
   Гдѣ каждый человѣкъ присвоиваетъ себѣ право быть джентльмэномъ, костюмы и признаки ремесла старательно избѣгаются. Даже портнаго нельзя отличить въ массѣ его согражданъ.
   Я стоялъ нѣсколько времени и смотрѣлъ на играющихъ и на игру. Еслибы я не зналъ денежныхъ особенностей Запада, я подумалъ бы, что они играли на огромныя суммы. По правую руку каждаго лежали пачки банковыхъ билетовъ и цѣлая груда серебра и золота. Но эти банковые билеты заключали въ себѣ цѣнность не на большія суммы, а разнообразились отъ одного доллара до ста. Несмотря на то, пари были совсѣмъ немаловажны. Двадцать, пятьдесятъ и даже сто долларовъ часто переходили изъ рукъ въ руки въ одну игру.
   Я примѣтилъ, что герой фальшивой тревоги былъ въ числѣ играющихъ. Онъ стоялъ ко мнѣ спиной, и такъ былъ занятъ своей игрою, что ему нѣкогда было оглядываться. По одеждѣ и наружности онъ совершенно отличался отъ остальныхъ. На немъ была бѣлая шляпа съ широкими полями, и сѣрый сюртукъ съ широкими рукавами. Онъ имѣлъ видъ зажиточнаго фермера изъ Индіаны или торговца свининой изъ Чпичиннати. Въ его обращеніи что-то говорило вамъ, что онъ не новичокъ на пароходѣ. Вѣроятно, это была не первая его поѣздка по Миссисиппи. Всего вѣроятнѣе было второе предположеніе -- онъ торговалъ свининой.
   Одинъ изъ щоголей-джентльмэновъ, описанныхъ мною, сидѣлъ напротивъ меня. Онъ, повидимому, проигрывалъ значительныя суммы, которыя торговецъ свининой выигрывалъ.
   Я началъ чувствовать симпатію къ щоголю-джентльмэну: онъ проигрывалъ такъ много. Я не могъ не восхищаться спокойствіемъ, съ какимъ онъ переносилъ свое несчастье.
   Наконецъ онъ поднялъ голову и посмотрѣлъ на окружавшихъ столы. Ему, кажется, хотѣлось отказаться отъ игры. Глаза его встрѣтились съ моими. Онъ сказалъ небрежно:
   -- Можетъ-быть, вы желаете попробовать? Вы можете занять мое мѣсто. Мнѣ счастье не везетъ. Я никакъ не могу выиграть сегодня. Я брошу играть.
   Это заставило всѣхъ игроковъ взглянуть на меня, между прочимъ, и торговца свининой. Я ожидалъ вспышки гнѣва отъ этого господина. Я обманулся въ ожиданіи. Напротивъ, онъ сказалъ мнѣ дружескимъ тономъ:
   -- Надѣюсь, что вы на меня не сердитесь?
   -- Нисколько, отвѣчалъ я.
   -- Право, я не намѣренъ былъ васъ обидѣть. Я въ-самомъ-дѣлѣ думалъ, что кто-нибудь свалился черезъ бортъ. Провались я сквозь землю, если это неправда.
   -- О! я нисколько не обидѣлся, отвѣчалъ я:-- и въ доказательство прошу васъ выпить со мной.
   Пріятные напитки и реакція послѣ горькихъ мыслей сдѣлали меня необыкновенно веселымъ. Добровольное извиненіе тотчасъ заставило меня простить.
   -- Прекрасно! согласился торговецъ свининой.-- Я согласенъ, только позвольте мнѣ заплатить. Видите, я выигралъ кое-что. Слѣдовательно я имѣло право заплатить за напитки.
   -- О! я не стану противоречить.
   -- Ну, такъ будемъ всѣ пировать! Я угощаю кругомъ. Что вы скажете на это, господа?
   Говоръ одобренія отвѣчалъ на вопросъ.
   -- Хорошо! продолжалъ онъ.-- Слушайте, буфетчикъ! давайте пить для всѣхъ!
   Говоря это, онъ подошолъ къ буфету и положилъ на прилавокъ два доллара. Всѣ послѣдовали за нимъ, назначая напитки по своему вкусу.
   Въ Америкѣ мужчины не сидя, а стоя пьютъ. Горячее или холодное питье проглатывается разомъ, а потомъ садятся курить, и ждать новаго приглашенія.
   Черезъ нѣсколько секундъ мы всѣ выпили и играющіе опять усѣлись вокругъ стола. Господинъ, предложившій мнѣ смѣнить его, не воротился на свое мѣсто. Онъ опять сказалъ, что ему ечцетье не везетъ и что оцъ не будетъ болѣе играть.
   Кто займетъ его мѣсто? Всѣ обратились ко мнѣ. Я поблагодарилъ моихъ новыхъ знакомыхъ, но это было невозможно, я никогда не игралъ въ эту игру.
   -- Это жаль, сказалъ торговецъ свининой.-- Мосьё Чорли, кажется, такъ васъ зовутъ (онъ обращался къ господину, который не хотѣлъ играть) -- неужели вы бросите насъ? Мы не можемъ играть если такъ.
   -- Я буду только проигрывать, повторилъ Чорли.-- Нѣтъ, продолжалъ онъ: -- не хочу рисковать.
   -- Можетъ-быть, этотъ господинъ играетъ въ вистъ, подхватилъ другой, обращаясь ко мнѣ. Вы, кажется, англичанинъ? Всѣ ваши соотечественники прекрасно играютъ въ вистъ.
   -- Да, я играю въ вистъ, отвѣчалъ я небрежно.
   -- Ну, что же вы скажете, не съиграть ли намъ въ вистъ?
   -- Я не мастеръ въ эту игру, грубо сказалъ торговецъ свининой.-- Игралъ когда-то, но теперь отвыкъ.
   -- Вѣрно вы играете не хуже меня, возразилъ тотъ, кто первый предложилъ играть.
   -- Пожалуй, съиграемъ въ вистъ, если нельзя играть ни во что другое.
   -- О! если вы будете играть въ вистъ, вмѣшался тотъ, кто не хотѣлъ играть въ юкръ:-- я, пожалуй, буду играть также, можетъ-быть, мое счастье перемѣнится съ игрой, и если вамъ угодно (обратился онъ ко мнѣ):-- я буду вашимъ партнёромъ. Англичане считаются искусными игроками въ вистъ. Это, кажется, ихъ національная игра.
   -- Партія будетъ неровная, мосьё Чорли, сказалъ торговецъ свининой:-- но если вамъ угодно, и если мосьё Гачеръ -- такъ кажется васъ зовутъ?
   -- Меня зовутъ Гачеръ, отвѣчалъ тотъ, кто предложилъ вистъ.
   -- Если господинъ Гачеръ, продолжалъ господинъ въ бѣлой шлядѣ;-- не противится этому. А я не буду. Провались я сквозь землю, если буду!
   -- О! мнѣ все-равно, отвѣчалъ Гачеръ равнодушно.
   Признаться сказать, я никогда не любилъ играть въ карты, но обстоятельства научили меня играть въ вистъ, и я зналъ, что немногіе могутъ поспорить со мной въ этомъ. Еслибы мой партнёръ зналъ такъ хорошо игру какъ я, я былъ увѣренъ, что мы не можемъ проиграть, а по мнѣнію многихъ, онъ хорошо зналъ эту игру. Такъ думали двоо-трое изъ зрителей, которые шепнули мнѣ на ухо, что онъ былъ мастеръ въ вистъ.
   Отчасти вслѣдствіе моего тревожнаго состоянія, отчасти отъ тайной цѣли, побуждавшей меня, цѣли, развившейся сильнѣе впослѣдствіи, а отчасти оттого, что меня уговорили, я согласился играть; Чорли былъ моимъ партнёромъ, а оппонентами Гачеръ и торговецъ свининой.
   Мы сѣли, стасовали карты, сняли, сдали, и игра началась.
   

Глава XIX.
ПРЕРВАННАЯ ИГРА.

   Мы съиграли двѣ или три игры по недорогой цѣнѣ, по одному доллару ставка. Это было пріятно Гачеру и торговцу свининой, которымъ не хотѣлось рисковать много, такъ-какъ они почти забыли эту игру. Оба, однако, держали пари противъ моего партнёра Чорли, и противъ всякаго, кто предлагалъ имъ пари.
   Я съ моимъ партнёромъ очень скоро выигралъ первыя двѣ игры. Я примѣтилъ, что наши оппоненты дурно играютъ. Чорли сказалъ это съ видомъ торжества, хотя мы играли почти изъ чести, такъ-какъ ставка была неважная. Когда мы выиграли еще игру, онъ повторилъ хвастовство. Купецъ и его партнёръ нѣсколько обидѣлись.
   -- Это зависитъ отъ картъ, сказалъ послѣдній съ обиженнымъ видомъ.
   -- Разумѣется, отъ картъ, повторилъ первый.-- Ко мнѣ идетъ такая дрянь, вотъ опять!
   -- Опять дурныя карты? спросилъ его партнёръ съ мрачной физіономіей.
   -- Прескверныя!
   Мы опять выиграли!
   Наши оппоненты, еще болѣе разсердившись, предложили удвоить ставки. Условившись въ этомъ, мы начали другую игру.
   Опять мы съ Чорли выиграли, и торговецъ свининой спросилъ своего партнёра, не хочетъ ли онъ удвоить ставку. Послѣдній согласился послѣ нѣкоторой нерѣшимости, какъ-будто онъ находилъ ставку слишкомъ высокою. Разумѣется, мы, выигравшіе, спорить не могли, и опять отдѣлали нашихъ оппонентовъ, какъ выразился Чорли.
   Ставку опять удвоили, и вѣроятно этимъ не ограничились бы. еслибы я положительно не воспротивился. Я помнилъ, сколько у меня въ карманѣ, и зналъ, что если счастье повернется противъ насъ, то кошелекъ мой не выдержитъ. Однако, я согласился на ставку въ десять долларовъ, и по этой цѣнѣ мы продолжали играть.
   Хорошо, что мы не пошли выше, потому-что на этотъ разъ фортуна покинула насъ. Мы проигрывали почти каждую игру. Я чувствовалъ, что мой кошелекъ дѣлается значительно легче.
   Партнёръ мой, до-сихъ-поръ столь хладнокровный, потерялъ терпѣніе, проклиналъ карты, жалѣлъ, зачѣмъ онъ согласился играть "въ гадкій вистъ". Отъ волненія ли, я не знаю, но только онъ игралъ дурно, гораздо хуже нежели сначала. Нѣсколько разъ бросалъ онъ карты безъ всякой осторожности. Точно будто постоянный проигрышъ сдѣлалъ его равнодушнымъ къ результату. Меня это удивило тѣмъ болѣе, что только за часъ передъ этимъ я видѣлъ, какъ онъ проигрывалъ въ юкръ суммы вдвое болѣе съ полнымъ равнодушіемъ.
   У насъ даже не было несчастья. Каждую сдачу карты были хороши, и нѣсколько разъ я былъ увѣренъ, что мы выиграемъ, еслибы мой партнёръ помогалъ мнѣ искуснѣе. Теперь же мы продолжали проигрывать, до-тѣхъ-поръ, пока половина моихъ денегъ не перешла въ карманы Гачера и торговца свининой.
   Безъ сомнѣнія, и все перебралось бы къ нимъ, еслибы наша игра не была вдругъ какъ-то таинственно прервана.
   Послышались громкія слова съ нижней палубы, и два пистолетныхъ выстрѣла одинъ за другимъ, потомъ чей-то голосъ закричалъ:
   -- Великій Боже! убитъ!
   Карты выпали у насъ изъ рукъ; каждый схватилъ свой выигрышъ и вскочилъ, а потомъ игроки, зрители, всѣ выбѣжали изъ каюты.
   Одни побѣжали внизъ, другіе наверхъ, одни влѣво, другіе направо, и всѣ кричали:
   -- Кто? Гдѣ? Кто выстрѣлилъ? Кто убитъ?
   Эти вопросы прерывались криками дамъ. Вездѣ была суматоха. Но таинственнѣе всего было то обстоятельство, что нигдѣ нельзя было найти ни убитаго, ни раненаго, ни выстрѣлившаго изъ пистолета! Никто не былъ убитъ, никто не убивалъ!
   Что это значило? Кто закричалъ, что кто-то убитъ? Никто не зналъ. Какая таинственность! Со свѣчами объясняли всѣ темные углы на пароходѣ, но ни убитаго, ни раненаго, ни даже слѣда, крови нельзя было найти, наконецъ всѣ расхохотались! Особенно радовался торговецъ свинины, что не онъ одинъ распространялъ фальшивыя тревоги.
   

Глава XX.
НОВЫЙ ДРУГЪ.

   Я одинъ зналъ объясненіе таинственнаго происшествія.
   При звукѣ выстрѣловъ я бросился на палубу, къ трубѣ, потому-что громкія слова, предшествовавшія выстрѣламъ, слышались оттуда. Тамъ было темно, и пока всѣ толпились на шкафутѣ, кто-то пробрался ко мнѣ и коснулся до руки моей. Я обернулся и спросилъ, кто это и чего ему отъ меня нужно. Голосъ отвѣчалъ по-французски:
   -- Другъ, желающій оказать вамъ услугу.
   -- Этотъ голосъ! Вы, кажется, закричали?
   -- Я.
   -- И...
   -- И я также выстрѣлилъ.
   -- Никто не убитъ?
   -- Нѣтъ, сколько мнѣ извѣстно. Пистолеты мои были направлены къ небу, притомъ въ нихъ былъ холостой зарядъ.
   -- Я очень этому радъ; но, позвольте спросить, для какой цѣли?...
   -- Просто для того, чтобы оказать вамъ услугу.
   -- Но какъ вы могли оказать мнѣ услугу выстрѣливъ изъ пистолета, и перепугавъ всѣхъ пассажировъ?
   -- О! въ этомъ нѣтъ вреда. Они скоро успокоятся! Мнѣ нужно было говорить съ вами наединѣ. Я не могъ придумать Ничего другаго, для того чтобы разлучить васъ съ вашими новыми знакомыми. Выстрѣлъ изъ пистолета быль только хитростью, придуманной для этой цѣли. Она удалась, какъ вы видите.
   -- Такъ это вы шепнули мнѣ на ухо, когда я садился играть?
   -- Я; не справедливо ли я предсказалъ вамъ?
   -- Кажется. Это вы стояли напротивъ меня въ углу?
   -- Я.
   Я долженъ объяснить два послѣдніе вопроса. Когда меня уговаривали играть въ вистъ, кто-то дернулъ меня за рукавъ и прошепталъ по-французски:
   -- Не играйте; вы непремѣнно проиграете.
   Я обернулся къ говорившему, и увидалъ молодаго человѣка, отходившаго отъ меня; но онъ ли далъ мнѣ этотъ благоразумный совѣтъ, я не зналъ тогда. Какъ уже извѣстно, я его не послушалъ.
   Опять, пока я игралъ, я примѣтилъ того же самого молодаго человѣка, стоявшаго напротивъ меня, но въ отдаленномъ и довольно темномъ углу каюты. Несмотря на темноту, я видѣлъ, что глаза его были обращены на меня. Это одно обстоятельство привлекло бы уже мое вниманіе, но на лицѣ также было выраженіе, тотчасъ возбудившее мой интересъ; и каждый разъ какъ сдавались карты, я пользовался случаемъ и смотрѣлъ на этого страннаго человѣка.
   Это былъ юноша лѣтъ двадцати, тонкій, ниже средняго роста, съ мелкими чертами -- носъ и губы походили на женскіе. Щеки были блѣдны; чорпые, шелковистые волосы, густыми кудрями падали на его плечи и шею, такова была въ то время креольская мода. Я былъ увѣренъ, что этотъ юноша былъ креолъ, отчасти по французскому очертанію его физіономіи, отчасти по фасону его одежды, отчасти потому, что онъ говорилъ по-французски; я быль увѣренъ, что это онъ разговаривалъ со мной.
   Что-то въ лицѣ его привлекало мое вниманіе, такъ-что я началъ спрашивать себя, гдѣ я его видѣлъ прежде. Еслибы было свѣтлѣе, я могъ бы рѣшить это сомнѣніе, но онъ стоялъ въ тѣни, и я не могъ лучше разсмотрѣть его.
   Скоро я не видалъ уже его въ углу каюты, а минуты черезъ двѣ послышались крики и выстрѣлы.
   -- Позвольте спросить, зачѣмъ вы желали говорить со мною я о чемъ?
   Мнѣ становилось досадно вмѣшательство этого молодаго человѣка.
   -- Я желалъ говорить съ вами, потому-что принимаю въ васъ участіе. А что я имѣю вамъ сказать, вы услышите.
   -- Вы принимаете во мнѣ участіе! А позвольте спросить, чесу я этимъ обязанъ?
   -- Развѣ не довольно, что вы иностранецъ, котораго намѣревались ограбить? Новичокъ...
   -- Милостивый государь!
   -- Не сердитесь на меня. Я слышалъ, какъ васъ называли такимъ образомъ ваши новые знакомые. Если вы воротитесь играть съ ними, вы заслужите это названіе.
   -- Зачѣмъ вы мѣшаетесь въ дѣло, которое до васъ не касается?
   -- До меня точно нѣтъ, но оно касается васъ и...
   Я хотѣлъ уйти отъ этого незваннаго друга и поскорѣе отправиться опять играть, когда странный меланхолическій тонъ его голоса заставилъ меня остановиться.
   -- Вы еще не говорили мнѣ, что намѣревались сказать, сказалъ я.
   -- Я уже сказалъ. Я говорилъ вамъ, чтобы вы не играли, мто вы проиграете, если будете играть. Я повторяю этотъ совѣтъ.
   -- Правда, я проигралъ немного, но изъ этого не слѣдуетъ, что счастье всегда будетъ на одной сторонѣ. Это была вина моего партнёра, который дурно играетъ.
   -- Вашъ партнёръ, если я не ошибаюсь, одинъ изъ лучшихъ игроковъ. Мнѣ кажется, я видѣлъ этого господина.
   -- А! вы его знаете?
   -- Немного. А вы знаете его?
   -- Я никогда не видалъ его до нынѣшняго дня.
   -- И другихъ также?
   -- Всѣ мнѣ незнакомы.
   -- Такъ вы не знали, что вы играли съ шулерами?
   -- Нѣтъ. Но увѣрены ли вы въ этомъ?
   -- Совершенно. О! я часто ѣзжу въ Новый Орлеанъ и обратно. Я всѣхъ ихъ видѣлъ прежде.
   -- Но одинъ изъ нихъ похожъ на фермера или купца, покрайней-мѣрѣ я принималъ его за торговца свининой въ Чинчиннати.
   -- Фермеръ, купецъ! ха-ха-ха! Фермеръ безъ земли, купецъ безъ торговли! Этотъ человѣкъ самый хитрый шулеръ во всей здѣшней странѣ, а ихъ здѣсь много.
   -- Но все-таки они незнакомы другъ съ другомъ, а одинъ изъ нихъ мой партнёръ -- я не вижу, какъ они могутъ...
   -- Незнакомы другъ съ другомъ! перебилъ мой новый пріятель.-- Я часто видалъ ихъ вмѣстѣ всѣхъ троихъ. Правда, они разговариваютъ между собою какъ будто встрѣтились случайно. Это у нихъ условлено, чтобы лучше обманывать подобныхъ вамъ.
   -- Такъ вы точно думаете, что они обманывали меня?
   -- Съ-тѣхъ-поръ, какъ ваша ставка дошла до десяти долларовъ.
   -- Но какъ?
   -- О! очень-просто. Иногда вашъ партнёръ нарочно бросалъ, не ту карту...
   -- А! теперь вижу, вѣрю.
   -- Этого не было даже нужно, еслибы у васъ быль честный партнёръ, конецъ былъ бы такой же. Ваши оппоненты подаютъ другъ другу сигналы -- какія у нихъ карты, и тому подобное. Вы не замѣтили, какимъ образомъ они клали пальцы на. столъ. А я замѣтилъ. Одинъ палецъ, положенный горизонтально, означалъ одного козыря, два пальца -- два козыря и такъ далѣе. Слегка согнутый палецъ показывалъ сколько онёровъ, извѣстное движеніе большаго пальца обозначало туза. И такимъ-образомъ каждый изъ вашихъ оппонентовъ зналъ карты своего партнёра.
   -- Какая гнусность!
   -- Я предостерегъ бы васъ ранѣе, но мнѣ не представлялся удобный случай. Для меня было бы опасно предостеречь васъ открыто и выдать мошенниковъ. Вотъ почему я прибѣгнулъ къ хитрости. Это плуты необыкновенные. Каждый изъ трехъ взыскалъ бы за малѣйшее обвиненіе ихъ чести. Двое изъ нихъ извѣстные дуэлисты. Весьма вѣроятно, меня вызвали бы завтра на дуэль и убили, а вы врядъ-ли поблагодарили меня за мое вмѣшательство.
   -- Я чрезвычайно вамъ благодаренъ. Я убѣдился, что вы говорите правду. Какъ вы желаете, чтобы я поступилъ?
   -- Просто, откажитесь отъ игры, примиритесь съ проигрышемъ -- вы не можете воротить его назадъ.
   -- Но я не хочу, чтобы меня оскорбляли такимъ-образомъ и грабили безнаказанно. Я опять буду съ ними играть и...
   -- Нѣтъ, это было бы безумствомъ съ вашей стороны. Говорю вамъ, что эти люди извѣстные дуэлисты. Одинъ изъ нихъ, вашъ партнёръ, доказалъ это, проѣхавъ триста миль, для того, чтобы драться на дуэли съ однимъ господиномъ, который дурно говорилъ о немъ, или, лучше сказать, сказалъ о немъ правду! Онъ убилъ этого человѣка. Говорю вамъ, вы ничего не выиграете поссорившись съ этими людьми, кромѣ того, что дадите имъ возможность застрѣлить васъ. Я знаю, что вы иностранецъ. Примите же совѣтъ, и поступите какъ я вамъ сказалъ. Отдайте имъ вашъ проигрышъ. Теперь уже поздно. Воротитесь въ вашу каюту и перестаньте думать о томъ, сколько вы проиграли.
   Волненіе ли, произведенное послѣднею треногой, или холодный вѣтерокъ, я не знаю что именно разсѣяло мое опьяненіе, и голова моя сдѣлалась свѣжа. Я не сомнѣвался ни минуты, что молодой креолъ сказалъ мнѣ правду.
   Я почувствовалъ къ нему глубокую признательность за услугу, оказанную мнѣ въ такой опасности для него самаго, потому-что даже хитрость его могла кончиться для него непріятно, еслибы кто-нибудь видѣлъ, какъ онъ стрѣлялъ изъ пистолета.
   Зачѣмъ онъ поступилъ такимъ-образомъ? Зачѣмъ онъ принималъ участіе во мнѣ? Настоящую ли причину сказалъ онъ? Одно ли чисто-рыцарское чувство руководило имъ? Я слышалъ о такихъ примѣрахъ благородной натуры между французскими креолами.
   Я сказалъ, что я чувствовалъ глубокую признательность, и рѣшился послѣдовать его совѣту.
   -- Я сдѣлаю какъ вы говорите, отвѣчалъ я: -- но съ условіемъ.
   -- Скажите его.
   -- Что вы дадите мнѣ вашъ адресъ, для того, чтобы когда мы пріѣдемъ въ Новый Орлеанъ, я могъ возобновить знакомство съ вами и доказать вамъ мою признательность.
   -- Ахъ! у меня нѣтъ адреса.
   Я смутился. Меланхолическій тонъ этихъ словъ показывалъ, что какая-то горесть лежала на этомъ юномъ и великодушномъ сердцѣ. Мнѣ не слѣдовало доискиваться причины этой горести, особенно въ такое время, но моя собственная тайная печаль позволяла мнѣ сочувствовать другимъ. Отвѣтъ его привелъ меня въ замѣшательство. Онъ поставилъ меня въ щекотливое положеніе, какой дать отвѣтъ. Я сказалъ наконецъ:
   -- Можетъ-быть, вы сдѣлаете мнѣ честь навѣстить меня? Я буду жить въ гостинницѣ Сен-Луи.
   -- Съ удовольствіемъ.
   -- Завтра?
   -- Завтра вечеромъ.
   -- Я буду дома. Добрый вечеръ!
   Мы разстались. Черезъ десять минуть, я спалъ уже въ своей каютѣ, а десять часовъ спустя, пилъ кофе въ гостинницѣ Сен-Луи.
   

Глава XXI.
ГОРОДЪ.

   Я предпочитаю деревенскую жизнь. Я любитель охоты и рыбной ловли.
   Можетъ-быть, еслибы я сталъ анализировать это чувство, я могъ бы найти, что это предпочтеніе имѣетъ болѣе чистый источникъ -- любовь къ природѣ. Я преслѣдую оленя, потому-что онъ ведетъ меня въ самую глубину дикаго лѣса; я иду ловить форель, потому-что увижу тѣнистые пруды, куда рѣдко заходила нога человѣка. Когда я дойду до обиталищъ звѣрей и рыбы, моя охота пропадаетъ. Удочка моя валяется на землѣ, ружье лежитъ возлѣ меня, и я поддаюсь душою красотамъ природы. О! я чрезвычайно люблю сельскія мѣста.
   Однако, несмотря на это, первые часы, проведенные въ большомъ городѣ, имѣютъ для меня особенную привлекательность. Передо мною вдругъ открывается міръ удовольствій, міръ роскоши. Душа наслаждается рѣдкими радостями. Красота и пѣніе, вино и танцы разнообразятъ свои привлекательности. Любовь, а можетъ-быть и страсть, завлекаютъ насъ въ романическія приключенія, потому-что и въ городскихъ стѣнахъ можно найти романическое. Только одни пустые мечтатели воображаютъ, что пары и цивилизація противники чистымъ стремленіямъ поэзіи. А, между-тѣмъ, рыцарство дикаря софизмъ. Его рубище, столь живописное, часто покрываетъ озябшее тѣло и голодный желудокъ. Хотя я имѣю право называться воиномъ, я предпочитаю веселый стукъ мельницы грому пушекъ, я считаю высокую трубу съ ея знаменемъ чорлаго дыма болѣе благороднымъ зрѣлищемъ, нежели крѣпость съ ея развѣвающимся флагомъ. Сладостная музыка слышится мнѣ въ шумѣ, для слуха моего свистъ паровой машины гораздо пріятнѣе топота боевыхъ коней. Стая обезьянъ можетъ управиться съ порохомъ, а только люди умѣютъ управлять могущественнымъ элементомъ пара.
   Эти идеи не понравятся будуарной и пансіонской сентиментальности. Современный дон-кихотизмъ разсердится на грубаго писателя, который такъ грубо налагаетъ свою руку на шлемъ рыцари и срываетъ съ него его блестящія перья. Тяжело сбрасывать предразсудки и предубѣжденія, какъ бы ни были они ложны, и пишущій эти строки самъ сознается въ этомъ не безъ сильной борьбы. Жалко разставаться съ гомерическими мечтами, и думать, что греки были люди а не полубоги; трудно узнавать въ шарманщикѣ и въ оперномъ пѣвцѣ потомковъ героевъ, представленныхъ въ поэтическихъ сочиненіяхъ Виргилія, а между-тѣмъ, въ дни моей мечтательной страсти, когда я обращался лицомъ къ западу, я дѣлалъ это съ полнымъ убѣжденіемъ, что передо мною земля прозаическая, а за мною земля поэзіи!
   Но какъ только я ступилъ ногою на великолѣпные берега, по которымъ ступали Кортецъ и Колумбъ, я узналъ тотчасъ жилище всего поэтическаго и живописнаго. Въ этой самой землѣ. называемой прозаической, землѣ долларовъ, я вдыхалъ эссенцію поэзіи, не изъ стихотворныхъ книгъ, но выраженную самыми чудными типами человѣческой формы, самыми благородными побужденіями человѣческой души, въ скалѣ и въ ручьѣ, въ листкѣ и въ цвѣткѣ. Въ этомъ самомъ городѣ, который, по милости предубѣжденныхъ и лживыхъ путешественниковъ, я считалъ какимъ-то лагеремъ отверженниковъ, я нашолъ человѣчество въ прекраснѣйшей формѣ -- прогрессъ, смѣшанный съ удовольствіемъ, цивилизацію, украшенную духомъ рыцарства, какъ вѣнкомъ. Ужь какъ же, прозаическій, деньги любящій народъ! Я смѣло утверждаю, что на томъ небольшомъ пространствѣ, гдѣ лежитъ Новый Орлеанъ, находится психологическая смѣсь гораздо разнообразнѣе и интереснѣе, чѣмъ въ какомъ бы то ни было мѣстѣ равномѣрной величины на всемъ земномъ шарѣ. Тутъ страсти, которымъ благопріятствуетъ климатъ, доходятъ до самаго полнаго, высшаго развитія. Любовь и ненависть, радость и печаль, скупость, честолюбіе -- все достигаетъ совершенной силы. Тутъ также встрѣчаются нравственныя добродѣтели въ полной чистотѣ. Лицемѣріе должно быть здѣсь глубоко, чтобы избѣгнуть наказанія. Талантливость почти новсемѣстна -- повсемѣстна также и дѣятельность. Дураки и лѣнтяи не могутъ существовать въ этомъ движущемся мірѣ дѣловой и веселой жизни.
   Этнологическую смѣсь представляетъ также этотъ странный городъ. Можетъ-статься, ни въ одномъ городѣ не существуетъ такого разнообразія національностей, какъ на улицахъ Новаго Орлеана. Французы, испанцы, американцы составляютъ элементъ народонаселенія. Но вы можете также встрѣтиться съ представителями другихъ цивилизованныхъ и дикихъ народовъ. Турокъ въ своей чалмѣ, арабъ въ своемъ бурнусѣ, китаецъ съ косой, чорный сынъ Африки, краснокожій индіецъ, мирный метисъ, жолтый мулатъ, оливковый малаецъ, граціозный креолъ, не менѣе привлекательный квартеронъ сталкиваются на улицахъ, вмѣстѣ съ краснокровными породами Сѣвера, съ нѣмцемъ и французомъ, съ русскимъ и съ шведомъ, съ янки и съ англичаниномъ. Странную человѣческую мозаику представляетъ народонаселеніе Новаго Орлеана.
   Этотъ городъ -- огромная столица, болѣе многихъ европейскихъ и американскихъ столицъ. Проходя по его улицамъ, вы видите, что это не провинціальный городъ. Въ лавкахъ находятся самые богатые товары и самой лучшей доброты. Отели, похожіе на дворцы, виднѣются на каждой улицѣ. Роскошныя кофсйпыя принимаютъ васъ въ свои щегольскія залы. Тамъ есть и театры, большія архитектурныя зданія, въ которыхъ вы можете видѣть пьесы на французскомъ, на нѣмецкомъ, на англійскомъ языкахъ, можете слушать итальянскую оперу. Если вы любитель искусства Терпсихоры, вы найдете Новый Орлеанъ совершенно по вашему вкусу.
   Я зналъ, что въ Новомъ Орлеанѣ можно на удовольствія всякаго рода. Но я не искалъ ихъ. Послѣ продолжительнаго пребыванія въ деревнѣ, я вступилъ въ городъ, не думая объ его веселостяхъ. Маскарады, балы, спектакли, потеряли для меня свою привлекательность. Никакія удовольствія не могли занимать меня въ то время. Одна мысль овладѣла моимъ сердцемъ -- Аврора! Ни для чего другаго не было тамъ мѣста.
   Я размышлялъ, какъ мнѣ поступить. Поставьте себя въ мое положеніе, и вы навѣрно сознаетесь, что оно было затруднительно. Вопервыхъ, я быль влюбленъ въ квартеронку, вовторыхъ, предметъ моей страсти продавался съ публичнаго аукціона! Въ-третьихъ, я ревновалъ -- ревновалъ къ тому, что могло быть продано и куплено какъ тюкъ хлопчатой бумаги, какъ бочонокъ сахара! Въ-четвертыхъ, я еще не зналъ, буду ли въ-состояніи купить ее. Я даже не зналъ, получено ли въ Новомъ Орлеанѣ письмо отъ моего банкира. Въ то время на европейскую почту нельзя было разсчитывать съ увѣренностью. Если я не получу денегъ во-время, тогда мое несчастье достигнетъ до крайней степени. Кто-нибудь другой овладѣетъ тѣмъ, что было для меня дороже всего на свѣтѣ -- сдѣлается ея господиномъ и повелителемъ -- о, Боже! какая страшная мысль!
   Но даже, если я и получу деньги во-время, то довольно ли ихъ будетъ? Пятьсотъ фунтовъ стерлинговъ, значитъ двѣ тысячи пятьсотъ долларовъ; достанетъ ли ихъ на покупку того, что казалось мнѣ неоцѣненнымъ?
   Я зналъ, что въ то время обыкновенная цѣна за невольника была тысяча долларовъ, и рѣдко доходила до двойной суммы -- развѣ за необыкновенно-сильнаго человѣка, за какого-нибудь искуснаго механика, за хорошаго кузнеца... Но за Аврору... О! Я слышалъ сгранные разсказы о фантастическихъ цѣнахъ за такихъ красавицъ -- за соревнованіе въ покупкѣ -- многіе съ туго-набитыми кошельками и беззаконными мыслями, состязались съ жаромъ за такую находку. Такія мысли до того истерзали мою душу, что я не могу даже описать своихъ чувствъ.
   Ежели деньги получу я во-время, если ихъ окажется достаточно, если даже мнѣ удастся сдѣлаться господиномъ Авроры, что если она меня не любила? Это было хуже всего! Ея сердце и душа будутъ принадлежать другому. Я буду жить въ безпрерывной пыткѣ -- невольникомъ невольницы!
   Зачѣмъ мнѣ покупать ее? зачѣмъ не сдѣлать смѣлаго усилія и не оторваться отъ этой безумной страсти? Она недостойна жертвы, которую я дѣлаю для нея. Она обманула меня. Она обманула меня -- навѣрно она меня обманула. Не лучше ли мнѣ бѣжать отсюда и постараться избавиться пытки, которая терзаетъ мое сердце и мозгъ? О! зачѣмъ мнѣ этого не сдѣлать?
   Въ болѣе спокойную минуту, на подобные вопросы стоило бы отвѣчать. Я не могъ отвѣчать на нихъ теперь. Я даже не предавался этимъ мыслямъ, хотя, подобно тѣнямъ, онѣ пробѣгали въ головѣ моей. Въ такомъ положеніи моихъ чувствъ благоразуміе было неизвѣстно. Я быль не въ-состояніи слушать хладнокровныхъ совѣтовъ. Только тотъ, кто страстно любилъ, можетъ понять меня. Я рѣшился пожертвовать своимъ состояніемъ, репутаціей, жизнью, всѣмъ, для обладанія существомъ, котораго я такъ обожалъ.
   

Глава XXII.
ПРОДАЖА НЕВОЛЬНИКОВЪ.

   -- Пчела!
   Слуга, принесшій мнѣ душистый кофе, подалъ мнѣ вмѣстѣ съ тѣмъ газету, только-что вышедшую изъ типографскаго станка.
   Это былъ широкій листъ, на которомъ съ одной стороны стояло по-французски "L'Abeille", а на другой сторонѣ по-англійски "The Bee." На одной половинѣ было напечатано по-французски, а на другой по-англійски то же самое.
   Я машинально взялъ газету изъ рукъ слуги, не имѣя ни малѣйшей охоты читать ее. Машинально глаза мои бродили по огромному листу и вдругъ заглавіе одного объявленія привлекло мое вниманіе.

ОБЪЯВЛЕНІЕ.
Продажа негровъ!

   Да! вотъ это объявленіе, оно не удивило меня, я его не ожидалъ. Я читалъ далѣе:
   "Обанкрутившееся имѣніе. Плантація Безансонъ."
   -- Бѣдная Эжени!
   "Сорокъ работниковъ различнаго возраста. Нѣсколько лакесвъ, кучеръ, повара, горничныя, множество мальчиковъ и дѣвочекъ отъ десяти до двѣнадцати лѣтъ.
   1. Сципіонъ, 48. Сильный негръ, 5 футъ 11 дюймовъ, знаетъ домашнюю работу и ходить за лошадьми. Совсѣмъ здоровъ.
   2. Аннибалъ, 40. Мулатъ, 5 футовъ, 9 дюймовъ, хорошій кучеръ, здоровый и сильный.
   3. Цезарь, 43. Негръ, полевой работникъ, и проч. и проч.
   Я не могъ читать далѣе отвратительныя подробности. Ихъ занимали цѣлые столбцы. Руки мои дрожали, такъ-что глаза не могли различить буквъ. Въ этомъ спискѣ она стояла послѣдняя.
   "Зачѣмъ послѣдняя? Нужды нѣтъ -- ея описаніе было тутъ. Могъ ли я прочесть его? Умолкни сильно-бьющееся сердце!
   "65. Аврора, 19. Квартеронка. Хорошая ключница и горничная."
   Портретъ, нарисованный утонченнымъ перомъ -- кратко и ясно. Ха-ха-ха! Болванъ, написавшій этотъ параграфъ, точно также могъ описать и Венеру. Я не могу шутить -- это униженіе всего прелестнаго, всего священнаго, всего дорогаго моему сердцу -- пытка сама по себѣ. Кровь кипитъ въ моихъ жніахъ, грудь моя раздирается отъ жестокихъ ощущеній.
   Газета выпала изъ моихъ рукъ, голова моя упала на столъ, и руки судорожно сжались. Я застоналъ бы громко, еслибы я былъ одинъ. Но я сидѣлъ въ общей залѣ гостинницы. Возлѣ меня были люди, которые подняли бы на смѣхъ мою печаль, еслибы знали ея причину.
   Нѣсколько минутъ прошло прежде, чѣмъ я могъ обдумать о томъ, что я читалъ. Я сидѣлъ въ какомъ-то оглушеніи.
   Наконецъ настало размышленіе, и болѣе чѣмъ прежде желалъ я купить прелестную невольницу, избавить ее отъ ея отвратительнаго рабства. Я куплю ее. Я сдѣлаю ее свободной. Вѣрна она мнѣ или измѣнила, я все-таки сдѣлаю это. Я не буду требовать отъ нея признательности, она должна выбирать сама. Она должна быть свободна относительно своей любви. Любовь, основанная только на признательности, не удовлетворитъ меня. Такая любовь продолжиться не можетъ. Она должна добровольно отдать свое сердце. Если я уже пріобрѣлъ его, прекрасно. Если нѣтъ, если она отдала привязанность свою другому, мнѣ достанется на долю печаль, но, по-крайней-мѣрѣ, Аврора будетъ счастлива.
   Любовь облагородила мою душу, наполнила ее благородной рѣшимостью.
   Но какъ сдѣлать ее свободной? Когда будетъ этотъ отвратительный аукціонъ? Когда будетъ продаваться моя невѣста, а я буду присутствовать при этомъ зрѣлищѣ?
   Я взялъ газету, чтобы узнать время и мѣсто. Мѣсто я зналъ хорошо -- площадь Сен-Луи, недалеко отъ той гостинницы, гдѣ я сидѣлъ. Это былъ рынокъ невольниковъ. Но время было важнѣе всего. Странно, что я не подумалъ объ этомъ прежде! Если это будетъ скоро, а письмо отъ банкира еще не пришло. Я не смѣлъ думать о подобномъ предположеніи. Навѣрно остается еще недѣля, по-крайней-мѣрѣ нѣсколько дней, прежде чѣмъ такая важная продажа будетъ происходить. Но, можетъ-быть, она была уже объявлена давно? Негровъ, можетъ-быть, привезли въ послѣднюю минуту!
   Руки мои дрожали, когда глаза отъискивали параграфъ. Наконецъ я прочиталъ съ мучительнымъ удивленіемъ:
   "Завтра въ двѣнадцать часовъ!"
   Я взглянулъ на число газеты. Она вышла въ это утро. Я посмотрѣлъ на часы, висѣвшіе на стѣнѣ. Часы показывали двѣнадцать! Остались ровно одни сутки.
   О Боже! если деньги не получены! Я вынулъ мой кошелекъ и машинально посмотрѣлъ сколько въ немъ. Я самъ не зналъ, зачѣмъ я это дѣлаю. Я зналъ, что въ немъ только сто долларовъ. Игроки въ вистъ обобрали меня. Когда я пересталъ считать, я не могъ не улыбнуться нелѣпости моего поступка. Сто долларовъ за квартеронку! за хорошую ключницу! Навѣрно, аукціонистъ и не повторитъ этого предложенія!
   Теперь все зависѣло отъ англійской почты. Если она еще не пришла, или не придетъ до утра, мнѣ ничего не остается. Если я не получу денегъ, я не соберу и пятидесяти фунтовъ, если даже иродамъ часы и разныя другія вещи, словомъ, все. А взаймы кто мнѣ дастъ? Кто повѣритъ такую сумму, какая была мнѣ нужна, никому неизвѣстному иностранцу? Никто, я былъ увѣренъ въ этомъ. Рейгартъ не могъ бы такъ много дать мнѣ денегъ, еслибы даже я имѣлъ время снестись съ нимъ. Нѣтъ, никто не захотѣлъ, не могъ бы сдѣлать мнѣ одолженіе.
   А самъ банкиръ! Счастливая мысль, банкиръ Браунъ! Добрый, великодушный Браунъ, англійскій банкиръ, съ улыбающимся лицомъ, уже выплачивавшій мои векселя. Онъ это сдѣлаетъ! Почему я не подумалъ объ немъ ранѣе? Да если онъ еще не получилъ моего векселя, я скажу ему, что я жду его каждый день. Онъ дастъ мнѣ денегъ впередъ.
   Времени терять нельзя. Онъ теперь въ своей конторѣ. Я тотчасъ побѣгу къ нему.
   Я схватилъ шляпу и выбѣжалъ изъ гостинницы.
   

Глава XXIII.
БАНКИРЪ БРАУНЪ.

   Банкирскій домъ Брауна, и Ко находился въ. Канальной Улицѣ. Въ Новомъ Орлеанѣ нѣкоторыя улицы носятъ французскія названія, а другія англійскія. Вы не должны этому удивляться. Дѣло въ томъ, что Новый Орлеанъ имѣетъ довольно рѣдкую особенность. Онъ состоитъ изъ двухъ, совершенно отдѣльныхъ частей, французской и американской. Я могъ бы сказать изъ трехъ, потому-что тамъ есть даже и испанскій кварталъ. Эта особенность объясняется исторіей Луизіаны. Французы завели тамъ колоніи въ началѣ восемнадцатаго столѣтія. Новый Орлеанъ былъ основанъ въ 1717. Французы владѣли Луизіаной до 1762, когда она была уступлена Испаніи, и оставалась въ ея владѣніи около пятидесяти лѣтъ -- до 1798, когда Франція опять овладѣла ею. Пять лѣтъ спустя, въ 1803, Наполеонъ продалъ эту богатую страну американскому правительству за 15,000,000 долларовъ. Проницательный корсиканецъ, безъ-сомнѣнія, предвидѣлъ, что она не можетъ долѣе оставаться въ рукахъ Франціи. Рано или поздно американскій флагъ развѣвался бы надъ Новымъ Орлеаномъ, и продажа Наполеона, безъ всякаго сомнѣнія, спасла Америку отъ войны, а Францію отъ униженія.
   Эта перемѣна владѣльцевъ объясняетъ особенность народонаселенія Новаго Орлеана. Отличительныя черты всѣхъ трехъ націи видны на улицахъ, въ домахъ, въ чертахъ, въ одеждѣ жителей. Ни въ чемъ не виднѣются такъ ясно національныя черты, какъ въ различныхъ стиляхъ архитектуры. Въ американскомъ кварталѣ вы видите высокія кирпичныя зданія, въ нѣсколько этажей, съ длиннымъ рядомъ оконъ, соединяющія прочное съ полезнымъ. Это типическая черта англо-американцевъ. Равномѣрно типичны легкіе, деревянные, одноэтажные дома французовъ, съ зелеными галлереями, съ окнами, отворяющимися какъ двери, и съ яркими занавѣсками.
   Также типъ торжественнаго характера испанцевъ, представляютъ массивныя, мрачныя, каменныя зданія, въ мавританскомъ стилѣ. Американцы занимаютъ въ Новомъ Орлеанѣ ту часть города, которая ближе къ рѣкѣ, и извѣстна подъ названіемъ предмѣстьевъ St. Магу и Annunciation. Канальная Улица отдѣляетъ ее отъ французскаго квартала, который былъ прежде старымъ городомъ, гдѣ живутъ теперь креолы-французы и испанцы.
   Нѣсколько лѣтъ тому назадъ, французское и американское народонаселеніе было почти ровно. Теперь преобладаетъ саксонскій элементъ, и быстро поглощаетъ всѣ другіе. Современемъ, безпечный креолъ долженъ будетъ уступить мѣсто болѣе энергичному американцу, другими словами, Новый Орлеанъ сдѣлается вполнѣ американскимъ городомъ. Прогрессъ и цивилизація выиграютъ отъ этого, въ ущербъ поэтичнаго и живописнаго -- по мнѣнію сентиментальной школы.
   Итакъ, въ Новомъ Орлеанѣ два разныхъ города. У каждаго своя биржа, отдѣльно отъ другой, отдѣльныя судебныя мѣста, у каждаго своя любимая прогулка, свои театры, бальныя залы, гостинницы и кофейныя. Нѣсколько шаговъ перенесутъ васъ совсѣмъ въ другой міръ.
   И въ занятіяхъ огромная разница между жителями обоихъ кварталовъ. Американцы занимаются торговлей на большую ногу. У нихъ можно найти огромные склады съѣстныхъ припасовъ, хлопчатой бумаги, табаку. Съ другой стороны, кружева, драгоцѣнныя вещи, толковыя матеріи, проходятъ черезъ гибкіе пальцы креоловъ, потому-что они наслѣдовали искусство и вкусъ своихъ парижскихъ родоначальниковъ. Богатые виноторговцы также находятся между французами, которые составили себѣ состояніе ввозомъ бордосскихъ и шампанскихъ винъ, самыхъ любимыхъ на берегахъ Миссисиппи.
   Въ зависти нѣтъ недостатка между двумя породами. Сильный, энергичный кентукіанецъ презираетъ веселаго француза, между-тѣмъ какъ тотъ, особенно старое креольское дворянство, съ презрѣніемъ смотритъ на странности сѣверянъ, такъ-что вражда и столкновеніе между ними нерѣдки. Новый Орлеанъ -- городъ поединковъ. Во всѣхъ дѣлахъ такого рода креолъ не уступаетъ кентукіанцу ни въ мужествѣ, ни въ искусствѣ. Я знаю многихъ креоловъ, которые знамениты числомъ своихъ дуэлей. Оперная пѣвица или танцовщица часто бываютъ причиною полдюжины поединковъ. Въ маскарадахъ и на балахъ нерѣдко происходятъ ссоры. Пусть никто не воображаетъ, что жизнь въ Новомъ Орлеанѣ проходитъ безъ приключеній. Менѣе прозаическаго города трудно найти.
   Я не думалъ объ этомъ, когда шолъ въ контору Брауна. Мысли мои были заняты совсѣмъ другимъ. Если вексель мой еще не полученъ, дастъ ли мнѣ Браунъ впередъ? Сердце мое сильно билось, когда я задавалъ себѣ этотъ вопросъ. Утвердительный или отрицательный отвѣтъ быль для меня приговоромъ жизни или смерти.
   А между-тѣмъ, я былъ почти увѣренъ, что Браунъ исполнитъ мою просьбу. Я не могъ вообразитъ его улыбающееся джонбулевское лицо, помраченное отказомъ. Когда онъ узнаетъ, что я заплачу ему черезъ нѣсколько дней, даже черезъ нѣсколько часовъ, онъ навѣрно мнѣ не откажетъ! Что значитъ для него, мильйонщика дать впередъ фунтовъ пятьсотъ? О! онъ навѣрно дастъ. Нечего бояться!
   Я переступилъ черезъ порогъ банкира съ сердцемъ, исполненнымъ сладостныхъ ожиданій. Когда я вышелъ, душа моя была опечалена горькимъ разочарованіемъ. Вексель мой еще не былъ полученъ, Браунъ отказалъ дать мнѣ впередъ!
   Я былъ слишкомъ неопытенъ въ дѣлахъ, чтобы понять его разсчеты, его холодную вѣжливость. Какое дѣло было банкиру до моей крайней нужды? Какое было ему дѣло до моей горячей просьбы? Даже еслибы я сказалъ ему о моихъ причинахъ, о моей цѣли, это нисколько бы не помогло. Тотъ же самый холодный отказъ былъ бы отвѣтомъ -- да, еслибы моя жизнь зависѣла отъ того.
   Мнѣ не нужно описывать свиданія. Оно было довольно кратко. Мнѣ сказали съ безстрастною улыбкой, что мой вексель еще не полученъ. На мою просьбу дать денегъ впередъ, отвѣтъ былъ довольно грубъ. Вѣжливая улыбка исчезла съ румянаго лица Брауна. Это нельзя было сдѣлать. Я могъ бы объяснить цѣль, для которой мнѣ нужны были деньги, но лицо Брауна не поощряло меня къ дальнѣйшему разговору. Можетъ-быть, я хорошо сдѣлалъ, что ничего не сказалъ. Браунъ поднялъ бы на смѣхъ мою деликатную тайну. Въ цѣломъ городѣ толковали бы объ этомъ съ различными шуточками.
   Довольно: вексель мой еще по присланъ, Браунъ отказалъ дать мнѣ впередъ. Съ отчаяніемъ воротился я въ гостинницу.
   

Глава XXIV.
ЭЖЕНЪ Д'ОТВИЛЛЬ.

   Во все остальное время дня я отъискивалъ Аврору. Я ничего не могъ узнать о ней, даже пріѣхала ли она въ городъ!
   Я отъискивалъ ее въ тѣхъ улицахъ, гдѣ другіе невольники были помѣщены на время. Ея тамъ не было. Или она еще не пріѣхала, или находилась въ другомъ какомъ-нибудь мѣстѣ. Ее, никто не видалъ! Никто ничего не зналъ о ней.
   Обманутый въ ожиданіи, уставъ отъ бѣготни по жаркимъ и пыльнымъ улицамъ, я воротился въ гостинницу ожидать Эжена д'Отвилля -- такъ звали моего новаго знакомаго.
   Меня очень заинтересовалъ этотъ молодой человѣкъ. Наше краткое свиданіе внушило мнѣ необыкновенное довѣріе къ нему. Онъ далъ мнѣ доказательство дружескаго расположенія ко мнѣ; а еще болѣе того заставилъ меня думать, что онъ имѣетъ большую жизненную опытность. Какъ ни былъ онъ молодъ, мнѣ чудилось, будто онъ обладаетъ какимъ-нибудь таинственнымъ могуществомъ. Я не могъ не думать, что онъ какимъ-нибудь образомъ можетъ помочь мнѣ. Въ томъ, что онъ былъ такъ молодъ, а между-тѣмъ зналъ уже всѣ таинства жизни, не было ничего замѣчательнаго. Преждевременное развитіе составляетъ преимущество американцевъ, особенно уроженцевъ Новаго Орлеана. Креолъ въ пятнадцать лѣтъ уже мужчина.
   Я былъ увѣренъ, что д'Отвилль, хотя почти однихъ лѣтъ со мной, зналъ гораздо болѣе свѣтъ нежели я, проведшій половицу жизни въ стѣнахъ университета. Какой-то инстинктъ говорилъ мнѣ, что онъ можетъ и хочетъ помочь мнѣ;
   Какъ? можете вы спросить. Ссудивъ мнѣ деньги, которыя были нужны мнѣ? А можетъ-быть, и не такъ. Мнѣ казалось, что у него самого немного денегъ. Я это думалъ, судя по его отвѣту, когда я спросилъ его адрессъ. Въ тонѣ его отвѣта было что-то такое, заставившее меня думать, что у него нѣтъ никакого состоянія, даже нѣтъ дома.
   "Можетъ-быть, это какой-нибудь приказчикъ безъ мѣста, думалъ я,-- или бѣдный художникъ. Одежда его была довольно богата, но по одеждѣ нельзя судить пассажира на пароходѣ Миссисиппи."
   Странно, какъ я могъ думать, что онъ можетъ быть полезенъ мнѣ! Но это было такъ, и я рѣшился повѣрить ему мою тайну, тайну моей любви, тайну моей горести.
   Можетъ-быть, мною руководило другое побужденіе. Сердце его страдало-отъ глубокой горести, и онъ могъ чувствовать, какое облегченіе можетъ дать сочувствіе. Дружеское сочувствіе сладостно и успокоительно. Въ утѣшеніи добраго товарища есть бальзамъ.
   Горесть моя была долго замкнута въ моей груди: какъ иностранецъ, чужой между чужими, я не могъ раздѣлить ее ни съ кѣмъ. Даже доброму Рейгарту я не признавался. За исключеніемъ Авроры, только одна Эжени, бѣдная Эжени, знала мою тайну.
   Теперь я рѣшился раскрыть свое сердце этому Эжену -- странное сходство именъ!-- Можетъ-быть, я найду въ этомъ утѣшеніе и облегченіе.
   Я съ нетерпѣніемъ ждалъ вечера. Онъ обѣщалъ придти вечеромъ. Я ждалъ, почти не спуская глазъ съ часовой стрѣлки. Мое ожиданіе не было обмануто. Онъ наконецъ пришолъ. Его серебристый голосъ раздался въ ушахъ моихъ, и онъ стоялъ передо мной. Меня опять поразило меланхолическое выраженіе его лица, его блѣдныхъ щекъ, сходство съ кѣмъ-то, кого я видѣлъ прежде.
   Въ комнатѣ было жарко. Я предложилъ прогуляться. Мы могли говорить свободно на открытомъ воздухѣ, а путь нашъ освѣщало бы такое чудное лунное сіяніе.
   Когда мы вышли, я предложилъ моему гостю сигару. Онъ отказался: онъ не курилъ.
   "Странно", подумалъ я: "для человѣка его породы, когда у всѣхъ креоловъ это постоянная привычка. Еще странность въ характерѣ моего новаго знакомаго!"
   Мы прошли весь городъ и зданія -- не дома -- по крайней-мѣрѣ не жилища для живыхъ замелькали передъ нами. Многочисленные куполы съ крестами -- колонны -- бѣлые мраморные монументы говорили намъ, что мы смотримъ на городъ мертвецовъ. Это было кладбище Новаго Орлеана.
   Калитка была отворена; торжественность этого мѣста гармонировала съ расположеніемъ моего духа. Мнѣ захотѣлось туда. Товарищъ мой не возражалъ, и мы вошли.
   Пробираясь между могилами, статуями, памятниками, колоннами. обелисками, саркофагами изъ бѣлѣйшаго мрамора, проходя мимо могилъ, говорившихъ о недавнемъ горѣ -- другихъ уже давнишнихъ, но украшенныхъ свѣжими цвѣтами -- символами любви еще остававшейся -- мы сѣли на поросшую мохомъ плиту, осѣненную плакучей ивой, печально опускавшей свои вѣтви надъ. нашими головами.
   

Глава XXV.
СОСТРАДАНІЕ ЗА ЛЮБОВЬ.

   Дорогой мы разговаривали равнодушно о разныхъ предметахъ, о моемъ картежномъ приключеніи на пароходѣ, о шулерахъ Новаго Орлеана, о чудномъ лунномъ сіяніи.
   До-тѣхъ-поръ, пока мы не вошли на кладбище и не сѣли на могилѣ, я не разсказывалъ того, что поглощало мои мысли. Настала пора излить мое сердце, и скоро Эженъ д'Отвилль узналъ исторію моей любви.
   Я повѣрилъ ему все, что случилось со времени моего отъѣзда изъ Новаго Орлеана, до нашей встрѣчи на Гумѣ. Мое свиданіе съ банкиромъ Брауномъ и мои безполезные поиски за Авророй я также разсказалъ.
   Сначала до конца онъ слушалъ, не прерывая меня; только, когда я описывалъ сцену моего признанія Эжени, эти подробности, казалось, чрезвычайно его заинтересовали, даже огорчили. Не разъ меня прерывали его рыданія, и при лунномъ сіяніи я могъ видѣть, что онъ былъ въ слезахъ.
   "Благородный юноша!" думалъ я: "какъ его трогаютъ страданія другихъ!
   -- Бѣдная Эжени! шепталъ онъ: -- какъ она жалка!
   -- Ахъ! вы не знаете, какъ я объ ней жалѣю! эта сцена никогда не изгладится изъ моей памяти. Если состраданіе, дружба, всѣ возможныя жертвы могли бы служить облегченіемъ, какъ охотно я отдалъ бы ей это все, кромѣ того, что не въ моихъ силахъ отдать, моей любви. Глубоко огорченъ я за эту благородную дѣвушку. О! еслибы я могъ вырвать жало изъ ея сердца... но навѣрно она забудетъ эту несчастную страсть! Навѣрно еще не поздно...
   -- Ахъ! никогда! никогда! перебилъ д'Отвилль съ серьёзностью, удивившей меня.
   -- Почему вы это говорите?
   -- Потому-что я имѣю опытность въ подобныхъ дѣлахъ; хотя я кажусь вамъ очень молодъ, а я уже испыталъ подобное несчастье. Бѣдная Эжени! Такую рану излечить трудно; она никогда не оправится отъ этого удара, никогда!
   -- Право, я сожалѣю объ ней отъ всего сердца.
   -- Вы должны были бы увидаться съ нею и сказать это ей самой.
   -- Зачѣмъ? спросилъ я нѣсколько удивленный этими словами.
   -- Можетъ-быть, это утѣшило бы ее.
   -- Невозможно. Это произвело бы противное дѣйствіе.
   -- Вы судите ошибочно. Безнадежную любовь не такъ трудно переносить, когда она встрѣтитъ сочувствіе. Только надменное презрѣніе и бездушное торжество обливаетъ кровью сердце. Сочувствіе -- это бальзамъ для ранъ любви. Повѣрьте мнѣ, это такъ. Я чувствую, что это такъ, я чувствую.
   Послѣднюю фразу онъ выговорилъ съ какою-то странной выразительностью.
   "Таинственный юноша!" думалъ я: "такой кроткій, такой сострадательный, и такой благоразумный!"
   -- Еслибы я зналъ, что мое сочувствіе могло имѣть такое дѣйствіе, отвѣчалъ я:-- я постарался бы увидѣться съ нею, и предложилъ бы ей его.
   -- Для этого еще будетъ время, прервалъ меня д'Отиплль:-- у васъ есть теперь забота поважнѣе. Вы намѣрены купить квартеронку?
   -- Я намѣревался сегодня утромъ. А теперь я не имѣю никакой надежды. Я не въ-состояніи.
   -- Сколько денегъ оставили вамъ эти шулера?
   -- Не болѣе сотни долларовъ.
   -- Это мало. По вашему описанію, она должна стоить вдесятеро. Какое несчастье! Мой кошелекъ еще легче вашего. У меня даже нѣтъ и сотни долларовъ. Какъ это ужасно!
   Д'Отвилль сжалъ голову руками, и нѣсколько минутъ молчалъ, повидимому погруженный въ глубокія размышленія. По его обращенію, я не могъ сомнѣваться, что онъ дѣйствительно мнѣ сочувствовалъ, и что онъ придумывалъ какой-нибудь планъ, чтобы помочь мнѣ.
   -- Впрочемъ, пробормоталъ онъ какъ бы самъ себѣ:-- если ей не удастся, если она не найдетъ бумагъ, о! какой ужасный рискъ. Лучше нѣтъ...
   -- О чемъ вы говорите? перебилъ я его.
   -- Ахъ! извините, я думалъ объ одномъ дѣлѣ... Не лучше ли намъ воротиться? холодно... Атмосфера этого торжественнаго мѣста леденить меня.
   Онъ сказалъ все это съ видомъ замѣшательства. Хотя я удивлялся его словамъ, я не могъ просить объясненія, но уступая его желаніямъ, я всталъ. Я потерялъ всякую надежду. Было ясно, что онъ не могъ помочь мнѣ.
   Въ эту минуту мнѣ пришло въ голову одно средство. Я сообщилъ его моему товарищу.
   -- Денегъ, оставшихся у меня, такъ мало на покупку Авроры, что они ни кчему не служатъ. Не попробовать ли мнѣ увеличить эту сумму за карточнымъ столомъ?
   -- Я боюсь, что это будетъ напрасно; вы, пожалуй, проиграете опять.
   -- Эти неизвѣстно. Я могу и выиграть. Я не буду играть съ шулерами, какъ на пароходѣ. Въ Новомъ Орлеанѣ есть игорные дома, множество; я могу выбрать любую игру, фараонъ, лото или рулетку. Я могу точно такъ же и выиграть, какъ и проиграть. Что вы скажете? Дайте мнѣ вашъ совѣтъ!
   -- Вы говорите справедливо, отвѣчалъ д'Отвилль.-- Игра представляетъ вамъ надежду выиграть. Если вы проиграете, вашему намѣренію будетъ не хуже отъ того. Если вы выиграете...
   -- Правда, правда, если я выиграю...
   -- Вы не должны терять время. Становится поздно. Игорные дома открыты теперь. Пойдемъ!
   -- Вы хотите идти со мною? Благодарю, мосьё д'Отвилль! Благодарю!
   Мы вышли изъ воротъ кладбища и воротились въ городъ.
   Не трудно было найти игорный домъ. Въ то время не требовалось никакой тайны въ подобныхъ вещахъ. Страсть къ игрѣ, перешедшая къ креоламъ отъ первоначальныхъ владѣльцевъ города, была такъ сильна между всѣми классами, что ее нельзя было остановить никакими мѣрами. Муниципальныя власти американскаго квартала пытались-было сдерживать этотъ порокъ, но законы ихъ не имѣли силы во французскомъ кварталѣ; а креольская полиція имѣла совсѣмъ другія идеи, и во французскомъ кварталѣ картежничество совсѣмъ не считалось такимъ отвратительнымъ преступленіемъ, и игорные дома были явно открыты.
   Наши поспѣшные шаги привели насъ къ одному изъ подобныхъ заведеній и, не колеблясь ни минуты, я вошолъ вмѣстѣ съ д'Отвиллемъ.
   Мы поднялись на широкую лѣстницу, наверху которой насъ принялъ усатый слуга. Я предполагалъ, что онъ потребуетъ съ насъ платы за входъ. Я ошибался: входъ былъ даровой. Онъ только спросилъ у насъ наше оружіе, и далъ намъ билеты, по которымъ мы могли взять его, возвращаясь. Что онъ обезоружилъ множество посѣтителей до насъ, было очевидно по многочисленнымъ пистолетамъ, ножамъ, кинжаламъ, которыми увѣшана была стѣна въ передней.
   Это напомнило мнѣ сцены, которыхъ я часто бывалъ свидѣтелемъ -- отдачу тростей, зонтиковъ дождевыхъ и солисчнихтглри входѣ въ картинную галлерею или музей. Конечно, это была необходимая предосторожность, несоблюденіе которой повело бы ко многимъ кровавымъ сценамъ за игорнымъ столомъ.
   Мы отдали наше оружіе, я -- пару пистолетовъ, а мой товарищъ -- небольшой серебряный кинжалъ. Намъ дали за нихъ билеты и позволили пройти въ залу.
   

Глава XXVI.
ИГРА И ИГРОКИ.

   Страсть къ игрѣ -- всеобщая между людьми. Каждый народъ предается ей болѣе или менѣе.
   Нравственная Англія воображаетъ себя чистою отъ этого пятна. Англійскій путешественникъ никогда не пропуститъ случая бросить камень въ иностранца въ этомъ отношеніи. Французовъ, нѣмцевъ, испанцевъ, мексиканцевъ обвиняютъ въ излишней наклонности къ этому пороку. Лицемѣріе, одно лицемѣріе! Въ нравственной Англіи эта страсть развита болѣе, нежели въ какой бы то ни было странѣ, мнѣ извѣстной. Я говорю не о картежной игрѣ. А отправьтесь-ка на скачки въ Дербійскій день, и вы составите идею, до какой степени англичане увлекаются страстью держать пари. Они говорятъ о благородномъ восторгъ къ такому прекрасному животному, къ лошади. Дѣйствительно, благородный восторгъ! Тысячи, десятки тысячъ проматываются на каждомъ бѣгѣ; изъ всей этой толпы, точно, благородна только одна лошадь, ничто не можетъ быть не благороднѣе окружающихъ ее.
   Нѣтъ, нравственная Англія! Вы не образецъ для народа въ этомъ отношеніи. Вы.не чисты отъ пятна, какъ вы воображаете. У васъ больше игроковъ -- лошадиныхъ, если вы хотите, чѣмъ у всякаго другаго народа; и я смѣло утверждаю, что какъ ни благородна ваша игра, ваши игроки самые негодные и отвратительные мошенники изъ всего ихъ племени.
   Изъ всѣхъ записныхъ игроковъ, игроки долины Миссисиппи, можетъ-быть, самые живописные. Я уже говорилъ объ ихъ щегольскомъ костюмѣ; но, кромѣ этого, какое-то рыцарство характера отличаетъ ихъ отъ всѣхъ другихъ изъ ихъ профессіи. Во время нѣкоторыхъ эпизодовъ моей жизни, я былъ удостоенъ знакомствомъ съ нѣкоторыми изъ этихъ джентльменовъ, и не могу не засвидѣтельствовать въ ихъ пользу. Нѣкоторые имѣли даже прекрасную нравственность, нѣкоторые благородное и великодушное сердце, дѣлали благородные поступки, и хотя отверженники общества, не были отверженниками своихъ собственныхъ натуръ и храбро отплатили бы за малѣйшее оскорбленіе, нанесенное имъ. Разумѣется, также были и въ родѣ Чорли и Гачера, которые вполнѣ заслуживали названіе шулеровъ, но я право думаю, что такіе составляли скорѣе исключеніе, чѣмъ правило.
   Скажемъ нѣсколько словъ объ американскихъ играхъ. Истинная національная игра Соединенныхъ Штатовъ, это -- "выборы". Мѣстные или государственные выборы представляютъ такъ много случаевъ къ пари, совершенно такъ, какъ лошадиныя скачки въ Англіи. Выборы президента это "Дербійскій день" въ Америкѣ. Огромное количество суммъ, переходящихъ изъ рукъ въ руки въ подобныхъ случаяхъ, невѣроятно. Статистика этихъ пари, еслибы ихъ можно было опредѣлить, удивила бы даже самаго "просвѣщеннаго гражданина" въ самихъ Штатахъ. Иностранцы не могутъ понять, какое волненіе бываетъ во время выборовъ во всѣхъ Соединенныхъ Штатахъ. Почти каждый человѣкъ, встрѣчающійся вамъ, держитъ пари о выборахъ. Слѣдовательно, выборы настоящая національная игра, которой занимаются и важные люди и ничтожные, и богатые и бѣдные.
   Кромѣ того, картежныя игры въ большомъ употребленіи, такъ же какъ кости и бильярдъ, особенно послѣдній. Нѣтъ ни одной Самой ничтожной деревушки въ Соединенныхъ Штатахъ, особенно на югѣ и на западѣ, въ которой не было бы бильярда; между американцами можно найти самыхъ искусныхъ игроковъ на бильярдѣ въ цѣломъ свѣтѣ. Луизіанскіе креолы особенно отличаются въ этой игрѣ. Но бильярдъ скорѣе изящная забава, а настоящее оружіе "игроковъ" это -- карты и кости.
   Изъ всѣхъ способовъ переманивать къ себѣ ваши деньги, югозападные игроки предпочитаютъ фараонъ. Это игра испанскаго происхожденія и довольно проста. Вотъ ея главныя черты: На зеленомъ сукнѣ раскладываются тринадцать картъ въ два ряда. Обыкновенно къ сукну ихъ приклеиваютъ, чтобы онѣ не сошли съ мѣста. На столъ ставится четвероугольный ящичекъ, въ родѣ большой табатерки. Въ немъ лежатъ двѣ колоды картъ. Онъ изъ массивнаго серебра. И другой металлъ годился бы точно также, но записной игрокъ въ фараонъ пренебрегаетъ нисшимъ металломъ. Я не могу объяснить внутренній механизмъ этого таинственнаго ящичка, а могу сказать только, что онъ безъ крышки, открывается съ одного конца посредствомъ внутренней пружины, которая, когда до нея дотронутся пальцемъ, выбрасываетъ карты одна за другой какъ онѣ лежатъ въ колодѣ. Этотъ способъ вовсе не необходимъ для игры, которая могла бы разъиграться и безъ ящичка. Но это служитъ къ тому, чтобы сдача была вѣрна, чтобы карты передернуть было нельзя. Щегольской ящичекъ -- это честолюбіе каждаго игрока въ фараонъ.
   Двѣ колоды картъ, хорошо перетасованныя, кладутся въ ящичекъ и сдаватель картъ, положивъ на ящичекъ лѣвую руку и держа на готовъ правую, ждетъ нѣсколько минутъ, пока не будетъ предложено пари. Сдаватель картъ -- вашъ оппонентъ въ игрѣ; онъ "банкиръ", платящій ваши выигрыши и получающій ваши проигрыши. Многіе могутъ держать пари изъ стоящихъ или сидящихъ около стола, но всѣ держатъ пари противъ банкомета. Разумѣется, банкометъ имѣетъ обыкновенно капиталъ въ нѣсколько тысячъ долларовъ и нерѣдко банкъ подрывается, такъ-что банкометъ нѣсколько лѣтъ не можетъ начинать игру. Возлѣ банкомета обыкновенно сидитъ его помощникъ. Его дѣло размѣнивать марки на деньги, платить проигрышъ, и собирать выигрышъ.
   Марки, употребляемыя въ этой игрѣ, круглыя изъ слоновой кости, бѣлыя, красныя или синія, смотря по цѣнности, вырѣзанной на нихъ. Когда кто-нибудь желаетъ оставить игру, тотъ мѣняетъ у помощника банкомета эти марки на деньги.
   Самый простой способъ держать пари въ фараонѣ состоитъ въ томъ, чтобы положить деньги на которую-нибудь изъ картъ, лежащихъ на столѣ. Вы можете выбрать какую вы хотите изъ тринадцати картъ. Положимъ, что вы выбрали туза и положили ваши деньги на эту карту, банкометъ начинаетъ тогда сдавать карты изъ ящичка одна по одной. Послѣ каждыхъ двухъ картъ онъ останавливается. Пока не выйдутъ два туза сряду, пари еще не рѣшено. Если оба туза выйдутъ одинъ за другимъ, тогда банкометъ беретъ ваши деньги; если выйдетъ только одинъ, а другой тотчасъ за нимъ въ слѣдующихъ двухъ картахъ, выиграли вы. Вы можете возобновить ваше пари на туза, удвоить его, перенести на другую карту. Столъ окруженъ держащими пари. Одинъ парируетъ на одну карту, другой на другую, нѣкоторые на двѣ или три карты разомъ, такъ-что постоянно слышится брянчанье марокъ и долларовъ.
   Это игра чисто-азартная. Искусства въ ней не можетъ быть никакого.
   Вотъ въ какой игрѣ рѣшился я или опорожнить мой кошелекъ, или выиграть цѣну моей повѣсти.
   

Глава XXVII.
ИГРА.

   Мы вошли въ залу.
   На одномъ концѣ находился игорный столъ. Мы не могли видѣть ни банкомета, ни его помощника: оба были закрыты двойнымъ рядомъ парирующихъ, которые окружали столъ, одни сидя, другіе стоя. Въ толпѣ были также и женщины, веселыя, прелестныя, одѣтыя щегольски, по модѣ, но съ какой-то смѣлостью въ обращеніи, показывавшей ихъ несчастную профессію. Лица и позы парирующихъ, безпрерывное бряйчаніе марокъ, звонъ долларовъ, все говорило, что игра въ самомъ разгарѣ.
   Большая люстра, висѣвшая надъ столомъ, ярко освѣщала игру и играющихъ.
   Посреди залы стоялъ большой столъ, уставленный разной закуской. Ветчина, копченый языкъ, цыплята, графины, бутылки съ разными напитками находились на этомъ столѣ. Это былъ ужинъ для всякаго, кому заблагоразсудилось бы закусить что-нибудь. Таковъ обычай въ американскихъ игорныхъ домахъ.
   Закуска не прельстила ни моего товарища, ни меня. Мы прямо подошли къ банкомету. Посмотрѣвъ черезъ плеча играющихъ, мы увидали въ банкометѣ Чорли, а въ помощникѣ его Гачера.
   Да, эти два шулера сидѣли рядомъ; Чорли держалъ въ рукахъ ящичекъ съ картами, а Гачеръ, по правую его руку, съ грудой долларовъ и банковыхъ билетовъ передъ собой, размѣнивалъ марки на деньги. Въ толпѣ парирующихъ мы увидали также торговца свининой. Въ своей широкой бѣлой шляпѣ онъ смѣло держалъ пари, и, казалось, совсѣмъ не зналъ ни банкомета, ни его помощника.
   Товарищъ мой и я переглянулись съ удивленіемъ. Впрочемъ, въ этомъ не было ничего удивительнаго. Банкометъ не имѣетъ нужды ни въ какихъ документахъ: стоить только обтянуть столъ зеленымъ сукномъ и начать свои операціи.
   Я вернулся къ моему товарищу и хотѣлъ-было предложить ему уйти, когда блуждающій взоръ торговца свининой упалъ на меня.
   -- Какъ! вы здѣсь? закричалъ онъ мнѣ съ видомъ удивленія.
   -- Да, отвѣчалъ я равнодушно.
   -- Куда вы запропастились? Гдѣ вы были все это время? спросилъ онъ тономъ пошлой фамильярности, и такъ громко, что вниманіе всѣхъ присутствующихъ обратилось на меня.
   -- Гдѣ я былъ? отвѣчалъ я, съ усиліемъ обуздывая досаду, которую возбудило во мнѣ дерзкое обращеніе этого негодяя.
   -- Да, я именно это желаю знать.
   -- Вамъ очень хочется? спросилъ я.
   -- О! особенно нѣтъ...
   -- Я очень этому радъ, отвѣчалъ я: -- такъ-какъ я не намѣренъ вамъ говорить.
   При всей его самонадѣянности, я могъ видѣть, что онъ смутился при общемъ взрывѣ хохота, вызваннаго моимъ страннымъ замѣчаніемъ.
   -- Полноте, сказалъ онъ полу умоляющимъ, полусердитымъ тономъ: -- кчему вамъ такъ обижаться, я не намѣренъ былъ оскорбить васъ! но вѣдь вы оставили насъ такъ неожиданно -- но все равно, это не мое дѣло. Вы хотите играть въ фараонъ?
   -- Можетъ-быть.
   -- Это, кажется, игра хорошая, я пробую ее самъ въ первый разъ. Тутъ, кажется, все случай; я выигрываю.
   Онъ повернулся лицомъ къ банкомету, и погрузился въ свои пари.
   Начиналась, новая игра, и игроки, отвлеченные на минуту нашимъ разговоромъ, опять занялись тѣмъ, что было для нихъ гораздо интереснѣе.
   Разумѣется, и Чорли и Гачеръ узнали меня, но они ограничились только тѣмъ, что дружески кивнули головой, между-тѣмъ какъ взглядъ ихъ ясно говорилъ:
   "Онъ здѣсь! прекрасно! онъ не уйдетъ, пока не постарается воротить свои сто долларовъ, но онъ и здѣсь можетъ также проиграться".
   А мои мысли были таковы:
   "Я могу и здѣсь рискнуть моими деньгами. Фараонъ вездѣ фараонъ. Когда карты сдаются такимъ образомъ, плутовать нельзя. Если одинъ играющій проигрываетъ, другой можетъ выиграть въ тоже время, и это, разумѣется, не допустило бы банкомета фальшиво сдавать карты, даже еслибы для него это было возможно. Стало-быть, я могу играть и противъ мистера Чорли, и Гачера, какъ противъ всякаго другаго банкомета, даже еще лучше, потому-что если я выиграю, то я буду имѣть удовольствіе отплатить имъ. Итакъ, я буду играть здѣсь.
   Спросивъ шопотомъ молодаго креола, совѣтуетъ ли онъ мнѣ, и получивъ его согласіе, я вынулъ изъ кармана золотую монету въ пять долларовъ и положилъ се на туза.
   На это ни банкометъ, ни его помощникъ не обратили вниманія. Пять долларовъ не могли разстроить пріученныхъ нервовъ этихъ господъ. Суммы въ десять, въ двадцать, пятьдесятъ разъ болѣе, постоянно выплачивались и получались ихъ кассой. Сначала я выигралъ, потомъ проигралъ, и такимъ-образомъ то выигрывая, то проигрывая, я продолжалъ игру до-тѣхъ-поръ, пока въ кошелькѣ моемъ не осталось ничего.
   

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ.

Глава I.
ЧАСЫ И КОЛЬЦО.

   Я всталъ съ своего мѣста и обернулся къ д'Отвиллю съ взоромъ отчаянія. Мнѣ не нужно было говорить ему о результатѣ. Выраженіе моего лица сказало бы ему это, но онъ глядѣлъ черезъ мое плечо и зналъ все.
   -- Уйти намъ? спросилъ я.
   -- Нѣтъ еще, постойте на минуту, отвѣчалъ онъ, удерживая меня за руку.
   -- Зачѣмъ? спросилъ я: -- у меня не осталось ни одного доллара. Я все проигралъ. Я могъ бы знать напередъ, что это такъ будетъ. Зачѣмъ же оставаться здѣсь?
   Я говорилъ нѣсколько рѣзко. Признаюсь, въ эту минуту я былъ вовсе не любезенъ. Въ прибавокъ къ моимъ завтрешнимъ ожиданіямъ, въ головѣ моей мелькнуло подозрѣніе, что мой новый другъ быль нечестный человѣкъ. Онъ зналъ этихъ людей, а между-тѣмъ посовѣтовалъ мнѣ играть здѣсь -- не странная ли случайность, чтобы не сказать болѣе, нашей встрѣчи съ пароходными шулерами, проворство, съ какимъ очистили мой кошелекъ -- всѣ эти обстоятельства, быстро пробѣжавшія въ головѣ моей, натурально заставили меня подозрѣвать д'Отвилля въ измѣнѣ. Я припоминалъ нашъ послѣдній разговоръ, но не могъ вспомнить, чтобы онъ предлагалъ мнѣ играть, и сверхъ-того удивился, столько же какъ и я, увидѣвъ этихъ господь за игорнымъ столомъ.
   Что жь изъ этого? Удивленіе могло быть притворное. Ужь по товарищъ ли Чорли, Гачера и Ко былъ д'Отвилль! Гнѣвное выраженіе готово было сорваться съ моихъ губъ, когда, потокъ моихъ мыслей повернулъ въ другую сторону. Молодой креолъ смотрѣлъ мнѣ въ лицо; онъ былъ не такъ высокъ какъ я, смотрѣлъ на меня своими прекрасными глазами и подавалъ мнѣ что-то въ своей протянутой рукѣ. Это былъ кошелекъ. Я видѣлъ золотыя монеты сквозь его шолковую сѣть. Это быль кошелекъ, наполненный золотомъ.
   -- Возьмите! сказалъ д'Отвилль своимъ нѣжнымъ серебристымъ голосомъ.
   Сердце у меня заныло, я едва могъ пробормотать отвѣтъ. Еслибы онъ зналъ мои мысли, онъ могъ бы понять краску стыда. вдругъ покрывшую мои щеки.
   -- Нѣтъ, отвѣчалъ я: -- это слишкомъ большое великодушіе съ вашей стороны. Я не могу его принять.
   -- Полноте, полноте, почему же нѣтъ? Пожалуйста, возьмите, попробуйте счастья опять. Оно измѣнило вамъ послѣднее время, по помните, что фортуна причудливая богиня, она можетъ еще улыбнуться вамъ. Возьмите кошелекъ!
   -- Право, я не могу, послѣ того какъ я... извините меня. еслибъ вы знали...
   -- Такъ я буду играть за васъ -- помните для какой цѣли пришли мы сюда! Вспомните Аврору!
   -- О!
   Это восклицаніе, вырвавшееся изъ моего сердца, было единственнымъ отвѣтомъ, какой я могъ дать, прежде, чѣмъ молодой креолъ подошолъ къ игорному столу и положилъ золото на карту.
   Я смотрѣлъ на него съ удивленіемъ и восторгомъ, къ которымъ примѣшивалось безпокойство относительно результата.
   Какія маленькія бѣлыя руки! Какой брильйянтъ на его пальцѣ! Онъ бросился также въ глаза игроковъ, жадно устремлявшихъ на него взоры. И Чорли и Гачеръ оба примѣтили этотъ перстень. Я видѣлъ, какъ они переглянулись. Оба были вѣжливы къ д'Отвиллю. Своими большими пари онъ пріобрѣлъ ихъ уваженіе. Вниманіе, съ какимъ они называли выигранную имъ карту, и подавали ему марки, было очень-замѣтно.
   Я стоялъ возлѣ него, наблюдая за игрой съ величайшимъ безпокойствомъ, даже болѣе, чѣмъ еслибы деньги принадлежали мнѣ. Но они принадлежали мнѣ точно: онъ игралъ для меня. Великодушный юноша рисковалъ своимъ золотомъ для меня.
   Недоумѣніе мое продолжалось недолго. Онъ быстро проигрывалъ. Онъ занялъ у стола мое мѣсто, а съ нимъ вмѣстѣ и мое несчастье. Почти всякій разъ клалъ онъ деньги на карту, ихъ подхватывалъ банкометъ, до-тѣхъ-поръ, пока послѣдняя монета не перешла къ нему.
   -- Пойдемте отсюда! прошепталъ я, схвативъ его за руку.
   -- Во сколько цѣните вы это? спросилъ д'Отвилль банкомета, не обращая вниманія на меня, и вынимая свои часы.
   Я повторилъ мою просьбу умоляющимъ тономъ -- все было напрасно. Онъ повторилъ вопросъ. Чорли быль не такой человѣкъ, чтобы терять слова въ такомъ кризисѣ.
   -- Сто долларовъ, отвѣчалъ онъ, за часы, и пятьдесятъ за цѣпочку.
   -- Благородно! воскликнулъ одинъ изъ игроковъ.
   -- Они стоять больше, пробормоталъ другой.
   Даже и въ пресыщенныхъ сердцахъ, окружавшихъ столъ, были человѣческія чувства. Къ тому, кто смѣло проигрываетъ, всегда имѣютъ сочувствіе, и выраженіе этого сочувствія къ молодому креолу можно было слышать, время-отъ-времени, когда деньги отбирались отъ него.
   -- Да, эти часы съ цѣпочкой стоятъ дороже, сказалъ высокій черноусый мужчина, сидѣвшій на концѣ стола.
   Это замѣчаніе было сдѣлано твердымъ, увѣреннымъ тономъ, который какъ-будто повелительно хотѣлъ привлечь вниманіе Чорли.
   -- Позвольте посмотрѣть, сказалъ Чорли, протягивая руку черезъ столъ къ д'Отвиллю, который еще держалъ часы въ рукѣ.
   Онъ отдалъ ихъ банкомету, который раскрылъ футляръ и началъ разсматривать. Это были часы щегольскіе, и скорѣе дамскіе. Они стоили болѣе, нежели предлагалъ Чорли, хотя торговецъ свининой этого не думалъ.
   -- Полтораста долларовъ много денегъ, сказалъ онъ протяжно:-- очень много. Конечно, я не умѣю оцѣнивать самъ, но думаю, что такіе часы и цѣпочка болѣе не стоятъ.
   -- Пустяки! закричало нѣсколько голосовъ: -- двѣсти долларовъ стоитъ это все.
   Чорли прекратилъ споръ.
   -- Я не думаю, сказалъ онъ:-- чтобы это стоило болѣе того, что я вамъ предложилъ Но такъ-какъ вы желаете воротить проигранное, я, пожалуй, поставлю двѣсти долларовъ противъ часовъ съ цѣпочкой. Довольны вы?
   -- Играйте! было единственнымъ отвѣтомъ нетерпѣливаго креола, который положилъ на одну изъ картъ свои часы.
   Они дешево достались Чорли. Ему стоило только сдать полдюжины картъ и часы съ цѣпочкой перешли къ нему.
   -- Во сколько цѣните вы это? Д'Отвилль снялъ съ пальца перстень и держалъ его передъ ослѣпленными глазами банкомета. Тутъ я вмѣшался опять; но на мои увѣщанія не было обращено вниманія. Безполезно было противиться гордому духу креола. Перстень былъ брильйянтовый или, скорѣе, собраніе брильйянтинъ въ золотой оправѣ. Онъ, такъ же какъ и часы, былъ дамскій и вѣрно очень дорогой, потому-что Чорли, разсмотрѣвъ его, предложилъ дать ему четыреста долларовъ. Высокій мужчина съ чорными усами опять вмѣшался и цѣнилъ перстень въ пятьсотъ. Кругъ играющихъ взялъ его сторону, и банкометъ наконецъ согласился дать эту сумму.
   -- Вамъ угодно поставить этотъ перстень за одинъ разъ? обратился онъ къ д'Отвил.но.
   -- За одинъ разъ, было отвѣтомъ.
   -- Нѣтъ! нѣтъ! закричали нѣсколько голосовъ, принимавшіе сторону д'Отвилля.
   -- За одинъ разъ, повторилъ онъ рѣшительнымъ тономъ: -- поставьте эти деньги на туза!
   -- Какъ вамъ угодно, отвѣчалъ Чорли съ совершеннымъ хладнокровіемъ, возвращая перстень д'Отвиллю.
   Тотъ взялъ его своими гибкими бѣлыми пальцами и положилъ его на карты. Это было единственное пари. Другіе игроки такъ заинтересовались результатомъ, что пріостановили свою игру, для того чтобы наблюдать.
   Чорли началъ сдавать карты. Каждая выходившая карта возбуждала трепетъ ожиданіи. Долго не выходило сряду двухъ тузовъ. Наконецъ перстень послѣдовалъ за часами!
   Я схватилъ д'Отвилля за руку и оттащилъ его отъ стола. На этотъ разъ онъ послѣдовалъ за мною безпрекословно, такъ-какъ ему не на что было играть.
   -- Что за бѣда? сказалъ онъ съ веселымъ видомъ, когда мы выходили изъ залы.-- Ахъ, да! прибавилъ онъ, перемѣнивъ тонъ: -- это бѣда для васъ и для Авроры.
   

Глава II.
МОЯ ПОСЛѢДНЯЯ НАДЕЖДА.

   Пріятно было выдти изъ этого жаркаго ада на прохладный ночной воздухъ, на мягкое сіяніе южной луны. Это было бы пріятно и при всякихъ другихъ обстоятельствахъ, но теперь самый чудный климатъ, самое великолѣпное мѣстоположеніе не произвели на меня никакого впечатлѣнія.
   Товарищъ мой, казалось, раздѣлялъ горечь моей души. Его утѣшительныя слова произвели свое вліяніе; я зналъ, что они выражаютъ истинное сочувствіе. Его поступки уже доказали это.
   Ночь была дѣйствительно прекрасная. Бѣлая луна чудно выглядывала изъ прозрачныхъ облаковъ, тонко облекавшихъ лазурное небо Луизіаны.; нѣжный вѣтерокъ носился по безмолвнымъ улицамъ. Чудная была ночь, слишкомъ пріятна и душиста. Душа моя предпочла бы бурю. О! пусть бы черныя облака, красная молнія и раскаты грома наполняли небо. О! еслибы свистѣлъ вѣтеръ и лился крупный дождь. О! еслибы ревѣла буря, соотвѣтствовавшая той, которая бушевала внутри меня!
   До гостинницы было только нѣсколько шаговъ, но мы не вошли, намъ было лучше и думать и разговаривать на открытомъ воздухѣ. Сонъ не имѣлъ для меня привлекательности, мои товарищъ повидимому раздѣлялъ мои впечатлѣнія; пройдя мимо домовъ, мы вышли за городъ, сами не зная, куда идемъ.
   Мы шли рядомъ нѣсколько времени, не говори ни слова. Мысли паши были обращены на одинъ и тотъ же предметъ -- на завтрашнее дѣло. Завтра, не долѣе -- большіе соборные часы уже пробили полночь -- ровно черезъ двѣнадцать часовъ начнется аукціонъ, черезъ двѣнадцать часовъ будетъ продаваться моя невѣста.
   Мы вышли наконецъ на мѣсто, болѣе согласовавшееся съ нашими мыслями. Надъ нами и вокругъ насъ возвышались темные величественные кипарисы -- эмблема горести. Звуки, также долетавшіе до ушей нашихъ, имѣли успокоительное дѣйствіе; крикъ совъ, сверчковъ, кваканье лягушекъ, все смѣшивалось въ одинъ концертъ, который, какъ бы ни былъ непріятенъ при всякихъ другихъ обстоятельствахъ, раздавался теперь въ ушахъ моихъ подобно музыкѣ, и даже возбуждалъ какое-то грустное удовольствіе въ душѣ моей.
   Однако, это не былъ еще самый мрачный часъ въ моей жизни..Самое мрачное было еще впереди. Теперь, несмотря ни на что, я все еще держался надежды. Это было чувство неопредѣленное, но оно поддерживало меня противъ отчаянія. Стволъ дерева лежалъ возлѣ дороги, мы сѣли на него.
   Мы не сказали и десяти словъ съ-тѣхъ-поръ какъ вышли изъ ада. Меня занимали мысли о завтрашнемъ днѣ; мой юный спутникъ, на котораго я смотрѣлъ какъ на стараго и испытаннаго друга, думалъ то же самое.
   "Какое великодушіе къ иностранцу! какое самопожертвованіе!" думалъ я.
   Ахъ! не зналъ я тогда всю обширность, все благородное величіе этой жертвы!
   -- Теперь остается только одна надежда, сказалъ я: -- надежда, что завтрашняя, или, лучше сказать, сегодняшняя почта, принесетъ мнѣ письмо. Оно можетъ еще придти во-время. Почта приходитъ въ десять часовъ утра.
   -- Правда, отвѣчалъ мой спутникъ, повидимому слишкомъ озабоченный своими собственными мыслями, для того чтобы обращать большое вниманіе на мои слова.
   -- Я если нѣтъ, продолжалъ я: -- остается еще надежда, что тотъ, кто купитъ ее, послѣ перепродастъ ее мнѣ. Мнѣ все равно...
   -- Ахъ! перебилъ д'Отвилль, вдругъ пробудившись изъ задумчивости: -- это именно и волнуетъ меня, объ этомъ именно я и думалъ. Я боюсь...
   -- Говорите!
   -- Я боюсь, что нѣтъ никакой надежды, чтобы тотъ, кто купитъ ее, захотѣлъ перепродать.
   -- Почему? Развѣ большая сумма...?
   -- Нѣтъ, нѣтъ, я боюсь, что тотъ, кто купитъ ее, не отдастъ ее ни за какую цѣну.
   -- А! Почему вы это думаете?
   -- Я подозрѣваю, что одинъ человѣкъ имѣетъ намѣреніе...
   -- Кто?
   -- Доминикъ Гайярръ.
   -- О, Боже! Гайярръ! Гайярръ!
   -- Да. Изъ того что вы разсказали мнѣ, изъ того, что я знаю самъ... мнѣ тоже Доминикъ Гайярръ нѣсколько извѣстенъ...
   Гайярръ! Гайярръ! О Боже! могъ только восклицать я. Это извѣстіе почти лишило меня употребленія языка. Какое-то отупленіе овладѣло мною, какое-то уныніе духа, какъ-будто страшная опасность угрожала мнѣ, а я не имѣлъ силы отвратить.
   Странно, какъ эта мысль не пришла мнѣ прежде. Я предполагалъ, что квартеронка будетъ продана какому-нибудь обыкновенному купцу, кому-нибудь, кто радъ будетъ перепродать съ барышомъ, можетъ статься огромнымъ, но я приготовился бы къ нему. Странно, какъ мнѣ не пришло въ голову, что Гайярръ можетъ купить Аврору. Но съ-тѣхъ-поръ, какъ я услыхалъ о продажѣ безансонскаго имѣнія, мысли мои находились въ такомъ разстройствѣ, что я не могъ размышлять спокойно ни о чемъ.
   Теперь мнѣ сдѣлалось ясно, безъ всякихъ уже предположеній, что навѣрно Гайярръ сдѣлается господиномъ Авроры. О, Боже! На яву ли вижу я это или во снѣ.
   -- Я прежде это подозрѣвалъ, продолжалъ д'Отвилль: -- теперъ и могу сказать вамъ, что я знаю нѣсколько эту фамильную исторію -- Эжени Безансонъ, Аврору, самаго Гайярра. Я прежде подозрѣвалъ, что Гайярръ захочетъ быть господиномъ Авроры. Но теперь, когда вы разсказали мнѣ сцену въ гостиной, я уже не сомнѣваюсь въ намѣреніи этого негодяя. Доказательствомъ этому еще служитъ то, что на пароходѣ находился одинъ человѣкъ, вы, можетъ-быть, его не примѣтили, агентъ Гайярра въ такихъ вещахъ, приличное оружіе для такой цѣли. Безъ-сомнѣнія, онъ пріѣхалъ въ городъ для того, чтобы присутствовать при продажѣ, чтобы купить бѣдную дѣвушку.
   -- Но почему же, спросилъ я, хватаясь за соломенку надежды:-- почему, если онъ желаетъ обладать Авророй, не купитъ онъ ее частнымъ образомъ? зачѣмъ посылать ее на публичный аукціонъ?
   -- Этого требуетъ законъ. Невольники обанкрутившагося имѣнія должны продаться публично тому, кто больше дастъ. Притомъ, какъ ни дуренъ этотъ человѣкъ, онъ не смѣетъ для своей репутаціи поступить такъ, какъ вы говорите. Онъ лицемѣръ, и при всей своей развращенности, желаетъ выказать себя передъ свѣтомъ съ хорошей стороны. Многіе считаютъ Гайярра добрымъ человѣкомъ! Онъ не смѣетъ дѣйствовать открыто въ этомъ дурномъ умыслѣ, и для избѣжанія огласки, агентъ его будетъ покупать для себя. Какъ это гнусно!
   -- Даже и вообразить нельзя! О! что дѣлать, чтобы избавить ее отъ этого ужаснаго человѣка?...
   -- Объ этомъ-то я и думалъ все время. Будьте веселы! не вся надежда погибла. Есть еще возможность спасти Аврору. Ахъ! и я тоже былъ несчастенъ, очень-очень несчастенъ. Но теперь мы не будемъ говорить о моихъ горестяхъ, пока виши не облегчатся. Можетъ-быть, когда-нибудь мы узнаете мою печаль, но теперь полно говорить о ней. Для Авроры осталась еще одна возможность, и вы и она можете еще быть счастливы. Такъ должно быть; я на это рѣшился. Это будетъ поступокъ безумный... Довольно, я не могу терять времени, я долженъ идти. А вы отправляйтесь въ вашу гостинницу и отдохните. Завтра до двѣнадцати часовъ я буду у васъ, а въ двѣнадцать мы будемъ на аукціонѣ. Доброй ночи! Прощайте!
   Не давъ мнѣ времени спросить объясненія, или дать отвѣтъ, креолъ разстался со мною, и скоро скрылся изъ моихъ глазъ!
   Размышляя объ его несвязныхъ словахъ, объ его невнятномъ обѣщаніи, объ его странномъ предложеніи, я медленно воротился въ мою гостинницу.
   Не раздѣваясь, бросился я на постель, вовсе не думая о снѣ.
   

Глава III.
АУКЦІОННАЯ ЗАЛА.

   Тысячи размышленій, безпрерывные переходы отъ надежды къ сомнѣнію и боязни, сотни плановъ, проходили въ моей головѣ въ эту безсонную ночь. Однако, когда настало утро, я не придумалъ еще никакого плана. Всѣ мои надежды сосредоточивались на д'Отвиллѣ, я уже пересталъ надѣяться на почту.
   Однако, чтобы удостовѣриться въ этомъ отношеніи, я опять отправился къ Броуну. Отрицательный отвѣтъ на вопросъ мой даже не раздосадовалъ меня. Я его ожидалъ. Когда же деньги получались во-время для какого-нибудь кризиса? Друзья мои на родинѣ, которымъ я поручилъ мои дѣла, замедлили по какой-то причинѣ.
   Никогда не поручайте вашихъ дѣлъ другу. Никогда не надѣйтесь получить во время вексель, если вашъ другъ долженъ отправить его.
   Такъ разсуждалъ я, выходя изъ конторы Броуна.
   Было двѣнадцать часовъ, когда я воротился въ улицу Сен-Луи. Я не вошолъ въ гостинницу, а прямо пошолъ на аукціонъ.
   Перо мое не можетъ описать мрачныхъ ощущеній души моей. Я не помню, чтобы я чувствовалъ когда-нибудь подобное этой минутѣ. Я не помню, чтобы какая-нибудь сцена сдѣлала на меня такое мучительное впечатлѣніе, какъ та, которая теперь представилась моимъ глазамъ.
   Я находился на знаменитомъ рынкѣ невольниковъ въ Новомъ Орлеанѣ, тамъ, гдѣ покупались и продавались люди!
   Многихъ тягостныхъ разлукъ были свидѣтельницами эти сцены. Часто мужъ разлучался тутъ съ женою, мать съ дѣтьми. Часто горькія слезы орошали этотъ мраморный полъ, часто подъ этими сводами раздавались вздохи, мало того, крики страдающаго сердца!
   Повторяю, душа моя была наполнена мрачными ощущеніями, когда я вошолъ въ эту обширную залу.
   Вы, можетъ-быть, ожидаете описанія этой сцены. Я долженъ вывести васъ изъ заблужденія. Я не буду описывать ее. Еслибы я былъ обыкновеннымъ зрителемъ, холоднымъ разсказчикомъ, я, можетъ-быть, примѣтилъ бы подробности и выставилъ ихъ передъ вами. Но теперь одна мысль была въ головѣ моей, глаза мои искали одинъ предметъ, и это мѣшало мнѣ наблюдать различныя черты зрѣлища. Я помню, что аукціонъ происходилъ въ круглой, очень обширной залѣ, со сводами и бѣлыми стѣнами. Оконъ не было, зала освѣщалась сверху. Съ одной стороны у стѣны, стояла конторка въ родѣ каѳедры, а возлѣ нея огромный отесанный камень. Употребленіе этихъ двухъ предметовъ я угадалъ. Каменная скамья шла вокругъ стѣны съ одной стороны. Употребленіе этой скамьи было также очевидно.
   Зала, когда я вошолъ, была наполнена народомъ. Всѣ стояли группами и разговаривали, такъ, какъ люди дѣлаютъ когда соберутся по какому-нибудь дѣлу, на какую-нибудь церемонію, для какого-нибудь удовольствія, и ждутъ начала. По наружности этихъ людей было ясно, что зрѣлище, ожидаемое ими, не производило на нихъ никакого торжественнаго впечатлѣнія. Напротивъ, они какъ-будто ожидали чего-то веселаго, судя по грубымъ шуточкамъ и громкому смѣху, раздававшемуся по залѣ.
   Только одна группа не издавала никакихъ звуковъ. Сидя на каменной скамьѣ, стоя возлѣ нея, лежа на полу, въ различныхъ позахъ, находились люди, составлявшіе эту группу. Ихъ чорная кожа, кудрявые волосы, грубая одежда, отдѣляли ихъ отъ всѣхъ другихъ группъ въ залѣ.
   Но даже и безъ различія одежды и физіономіи, легко было бы сказать, что эта группа находилась совершенно въ другихъ обстоятельствахъ, нежели всѣ другія, находившіяся въ залѣ. Между-тѣмъ, какъ тѣ разговаривали громко и смѣялись весело, эти молчали и были печальны. Тѣ расхаживали съ побѣдоноснымъ видомъ, эти сидѣли неподвижно съ унылымъ видомъ плѣнниковъ. Тѣ были господа, эти невольники! Это были невольники плантаціи Безансонъ.
   Всѣ были безмолвны, или говорили шопотомъ. Матери держали на рукахъ своихъ малютокъ, нашоптывая имъ выраженіе нѣжности, или убаюкивая ихъ. У иныхъ крупныя слезы катились по щекамъ, какъ-будто материнское сердце не могло сдержать своего волненія. Отцы смотрѣли съ сухими глазами, но съ суровымъ взглядомъ отчаянія, обнаруживавшаго сознаніе, что они не имѣли власти уничтожить то, что будетъ опредѣлено безжалостными злодѣями, окружавшими ихъ.
   Не всѣ, однако, имѣли это выраженіе. Нѣкоторые изъ молодыхъ невольниковъ мужчинъ и женщинъ, были одѣты въ яркіе цвѣта, въ оборкахъ, бантахъ, лентахъ. Эти казались равнодушны къ своей будущности. Нѣкоторые даже казались счастливы, хохотали, весело болтали, и перебрасывались словцомъ съ "бѣлыми". Тутъ были молодые щоголи и жолтыя красавицы. Они, можетъ-быть, надѣялись остаться въ этомъ большомъ городѣ, о которомъ они такъ часто слышали, можетъ-быть, ихъ ожидала болѣе пріятная будущность.
   Я взглянулъ на различныя группы, но мои глаза не долго оставались на нихъ. Одного взгляда было для меня достаточно, чтобы удостовѣриться, что ее тутъ не было. Слава Богу! Я былъ избавленъ отъ униженія видѣть ее въ такой толпѣ! Безъ-сомнѣнія, она была близко и будетъ приведена, когда придетъ ея очередь.
   Я не могъ переносить мысли, что увижу ее подверженною грубымъ и оскорбительнымъ взглядамъ, можетъ-быть, оскорбительнымъ словамъ.
   Я не подходилъ къ невольникамъ. Я зналъ ихъ впечатлительную натуру, и зналъ, что они пристанутъ ко мнѣ съ просьбами, съ привѣтствіями, которыя обратятъ на меня всеобщее вниманіе.
   Для того, чтобы избѣгнуть этого, я сталъ позади группы бѣлыхъ людей, и устремила, глаза мои на входа., поджидая д'Отвилля. На немъ одномъ лежала моя послѣдняя и единственная надежда. Я не могъ не примѣчать людей входившихъ и выходившихъ. Большое разнообразіе представляло это зрѣлище. Тутъ былъ и настоящій торговецъ неграми, высокій, долговязый человѣкъ, съ жосткими чертами, одѣтый небрежно въ широкомъ сюртукѣ, въ грубыхъ сапогахъ, и съ хлыстомъ изъ коровьей кожи -- эмблемой его профессіи.
   Въ контрастъ ему виднѣлся тутъ щегольски одѣтый креолъ, въ синемъ сюртукѣ съ брильйянтовыми пуговицами на манишкѣ. Тутъ были также и американскій купецъ въ чорвомъ фракѣ, въ бѣломъ атласномъ жилетѣ и безъ перчатокъ, и степенный банкиръ, и стряпчій, и капитанъ съ парохода, богатый плантаторъ, словомъ, толпа, наполнявшая аукціонную залу, представляла самое полное разнообразіе.
   Между-тѣмъ какъ я наблюдалъ всѣ эти различныя физіономіи и костюмы, высокій, толстый.мужчина, съ румянымъ лицомъ, въ зеленомъ сюртукѣ, воіролъ въ залу. Въ одной рукѣ онъ держалъ связку бумагъ, въ другой небольшой молотокъ съ головкой изъ слоновой кости, объявлявшій объ его профессіи.
   Приходъ его возбудилъ говоръ и движеніе въ различныхъ группахъ. Я могъ слышать фразы:
   -- Вотъ онъ!
   -- Онъ пришолъ!
   Не нужно было объявлять всѣмъ присутствующимъ, кто былъ человѣкъ въ зеленомъ сюртукѣ. Чудный куполъ собора не былъ лучше извѣстенъ обитателямъ Новаго Орлеана какъ майоръ Б***, знаменитый аукціонистъ.
   Черезъ минуту румяное лицо майора показалось на каѳедрѣ, нѣсколько ударовъ молотка предписали молчаніе и продажа началась.
   Сципіона перваго поставили на камень. Толпа покупщиковъ столпилась вокругъ него, щупала пальцами его ребра, какъ-будто онъ былъ жирный быкъ, раскрывала ему ротъ и разсматривала зубы, какъ-будто онъ былъ лошадь, а потомъ надбавляла на него цѣпу, какъ-будто онъ былъ или тотъ или другая.
   При другихъ обстоятельствахъ я почувствовалъ бы состраданіе къ бѣдному негру; но сердце мое было слишкомъ полно, въ немъ не было мѣста для Сципіона, и я отвратилъ лицо мое отъ отвратительнаго зрѣлища.
   

Глава IV.
ПРЕДПОЛОЖЕНІЯ.

   Я опять устремилъ глаза на входъ, разсматривая каждаго входившаго. Д'Отвилль все еще по являлся! Навѣрно онъ скоро придетъ. Онъ сказалъ въ двѣнадцать часовъ. Теперь былъ уже часъ, а онъ еще не пришелъ. Навѣрно онъ придетъ, и вовремя. Кчему мнѣ такъ тревожиться? Ея имя стоить послѣднее въ спискѣ. Времени еще довольно.
   Я и олнѣ полагался на моего новаго друга, почти неизвѣстнаго, но уже испытаннаго. Его поведеніе въ прошлый вечеръ внушило мнѣ полное довѣріе. Онъ не обманетъ меня. То обстоятельство, что онъ опоздалъ, не поколебало мое довѣріе къ нему. Вѣрно ему было трудно достать денегъ, потому-что я ждалъ отъ него денегъ. Онъ на это намекалъ. Безъ-сомнѣнія, это и удерживало его, но онъ придетъ во-время. Онъ зналъ, что ея имя въ концѣ списка, послѣднее, No 65!
   Несмотря на мое довѣріе къ д'Отвиллю, я былъ растревоженъ. Это было естественно и не требуетъ объясненія. Я не спускалъ глазъ съ дверей, надѣясь каждую минуту, что онъ войдетъ.
   Позади меня я слышалъ голосъ аукціониста, постоянный и однообразный, прерываемый время-отъ-времони стукомъ молотка; я зналъ, что продажа продолжается, а по частому стуку молотка, я могъ сказать, что она идетъ быстро. Навѣрно ея очередь скоро настанетъ, слишкомъ скоро. Сердце мое забилось съ страшной скоростью. Навѣрно д'Отвилль не обманетъ меня!
   Группа, стоявшая возлѣ меня, весело разговаривала. Это все были молодые люди, одѣтые но модѣ; я могъ угадать въ нихъ отраслей креольскаго дворянства. Они разговаривали довольно громко, такъ-что я могъ слышать ихъ. Можетъ-быть, я не слушалъ бы, о чемъ они говорили, еслибы одинъ изъ нихъ не назвалъ одно имя, рѣзко раздавшееся въ ушахъ моихъ. Это имя было Мариньи. Непріятное воспоминаніе соединялось да меня съ этимъ именемъ. Сципіонъ говорилъ мнѣ, что какой-то Мариньи хотѣлъ купить Аврору. Разумѣется, я помнилъ это имя.
   -- Итакъ, Мариньи, вы точно намѣрены купить ее? Спросилъ одинъ.
   -- Да, отвѣчалъ молодой щоголь, одѣтый довольно безвкусно.-- Да, да, да, продолжалъ онъ, томно растягивая слова и натягивая свои палевыя перчатки: -- я намѣренъ -- да!
   -- До какой суммы дойдете вы?
   -- О! не очень высоко, любезный другъ.
   -- За маленькую сумму вы не получите ее, Мариньи, сказалъ первый.-- Я знаю человѣкъ шесть, которые намѣрены купить ее -- все страшные богачи.
   -- Кто? спросилъ Мариньи, вдругъ пробудившись отъ своего томнаго равнодушія:-- кто, могу я узнать?
   -- Кто? да вотъ Гардеттъ, дантистъ, съума объ ней сходитъ, старый маркизъ, плантаторъ Вилларо, Лебонъ, Лафуршъ, молодой Моро, винный торговецъ изъ улицы Дофинъ; да почему знать, можетъ еще съ нолдюжины этихъ богачей, янки, торговцовь хлопчатой бумаги, хотятъ взять ее въ ключницы! ха-ха-ха!
   -- Я могу назвать еще одного, сказалъ третій.
   -- Назовите! сказало нѣсколько голосовъ:-- вы сами, можетъ-быть, Леберъ, вамъ, можетъ-быть, нужна швея, чтобы пришивать пуговицы къ вашимъ рубашкамъ?
   -- Нѣтъ, не я, возразилъ говорившій:-- я не покупаю швей за такую цѣну, двѣ тысячи долларовъ, по-крайней-мѣрѣ, друзья мои. Нѣтъ! Я могу найти швей дешевле въ предмѣстьи Тремэ.
   -- Кто же это такой? Назовите его!
   -- Это старый Гайярръ.
   -- Гайярръ, стряпчій?
   -- Доминикъ Гайярръ.
   -- Невѣроятно, возразилъ кто-то.-- Гайярръ человѣкъ степенный, моралистъ, скряга!
   -- Ха-ха-ха! засмѣялся Леберъ: -- ясно, господа, что вы не понимаете характера Гайярра. Кажется, я знаю его лучше. Хотя онъ и скряга, въ общемъ смыслѣ, но съ однимъ классомъ онъ довольно щедръ. У него съ полдюжины любовницъ. Кромѣ-того, вы должны вспомнить, что онъ холостякъ. Ему нужна хорошая ключница. Я слышалъ кое-что, друзья мои, и побьюсь объ закладь, что этотъ скряга перебьетъ всѣхъ васъ, даже щедраго богача Мариньи!
   Мариньи закусилъ губы. Онъ былъ раздосадованъ или огорченъ, я же былъ въ отчаяніи. Я не сомнѣвался, кто былъ предметомъ ихъ разговора.
   -- Кажется, имѣніе продается въ силу претензіи Гайярра? спросилъ одинъ.
   -- Такъ говорятъ.
   -- Какъ же, вѣдь онъ считался другомъ семейства, товарищемъ въ дѣлахъ старика Безансона?
   -- Да, онъ былъ ихъ стряпчимъ -- ха-ха-ха! значительно возразилъ другой.
   -- Бѣдная Эжени! Теперь уже она будетъ не такъ разборчиво выбирать мужа.
   -- Это утѣшительно для васъ, Леберъ. Ха-ха-ха!
   -- О! перебилъ другой:-- Леберу послѣднее время была неудача. Какой-то молодой англичанинъ теперь фаворитъ, тотъ самый, который выплылъ на берегъ вмѣстѣ съ нею, когда пароходъ Западная Красавица взлетѣлъ на воздухъ. Я такъ слышалъ, по-крайней-мѣрѣ. Такъ ли это, Леберъ?
   -- Лучше спросите у мадмоазель Безансонъ, отвѣчалъ Леберъ брюзгливо, между-тѣмъ какъ другіе расхохотались.
   -- Я спросилъ бы, отвѣчалъ первый: -- но я не знаю, гдѣ найти ее. Гдѣ она? На ея плантаціи ее нѣтъ. Я тамъ былъ, она уѣхала два дня тому цазадъ. У тётки здѣсь ее нѣтъ. Гдѣ она?
   Я ждалъ отвѣта на этотъ вопросъ съ большимъ интересомъ. Я также не зналъ, гдѣ находилась Эжени, искалъ ее въ этотъ день, но напрасно. Говорили, что она поѣхала въ городъ, но никто не могъ мнѣ сказать ничего о ней. Я теперь вспомнилъ, что она говорила мнѣ въ своемъ письмѣ о монастырѣ. Можетъ-быть, она тамъ. Бѣдная Эжени!
   -- Да, гдѣ же она? спросилъ еще другой.
   -- Очень странно! сказало вдругъ нѣсколько голосовъ.-- Гдѣ же можетъ она быть? Леберъ, вы должны знать.
   -- Я ничего не знаю о поступкахъ мадмоазель Безансонъ, отвѣчалъ молодой человѣкъ съ огорченіемъ и удивленіемъ, какъ-будто онъ точно ничего не зналъ объ этомъ, и былъ раздосадованъ замѣчаніями его друзей.
   -- Во всемъ этомъ есть что-то таинственное, продолжалъ одинъ.
   Безполезно говорить, какъ этотъ разговоръ интересовалъ меня. Каждое слово его падало, какъ огненная искра, на мое сердце; я готовь былъ задушить этихъ людей. Не знали они, "что молодой англичанинъ" стоялъ недалеко отъ нихъ и слышалъ все, и какое дѣйствіе производили на него эти слова.
   Не то огорчало меня, что они говорили объ Эжени, а ихъ вольныя рѣчи объ Аврорѣ. Мнѣ нечего повторять ихъ неблагопристойныя шутки, ихъ низкія предположенія, ихъ хладнокровно грубыя насмѣшки.
   Въ-особенности одинъ, какой-то Севинье, отличался болѣе другихъ своихъ товарищей; и раза два я чуть-было не обернулся къ нему. Мнѣ стоило большихъ усилій воздержаться; но это усиліе удалось мнѣ, и я стоилъ неподвижно. Можетъ-быть, я не въ-состояніи былъ бы выдержать долѣе, еслибы одно обстоятельство тотчасъ не вытѣснило эту пустую болтовню изъ головы моей. Это обстоятельство былъ входъ Авроры!
   Они опять начали говорить о ней, объ ея цѣломудріи, объ ея рѣдкой красотѣ. Они разсуждали о томъ, кто сдѣлается ея господиномъ, и предлагали даже пари относительно результата продажи, какъ вдругъ разговоръ ихъ прекратился и двое или трое закричали:
   -- Вотъ она! вотъ она! она идетъ.
   Я повернулся машинально при этихъ словахъ. Аврора входила въ залу.
   

Глава V.
Продажа моей невѣсты.

   Да, Аврора явилась въ дверяхъ этой адской залы, и робко остановилась на порогѣ.
   Она была не одна. За нею шла мулатка, такая же невольница, какъ и она, и такъ же какъ она, приведенная сюда продаваться!
   Вдерецй обѣихъ дѣвушекъ шолъ мужчина, который, очевидно, велъ ихъ на продажу. Это быль не кто иной, какъ Ларкинъ, грубый надсмотрщикъ.
   -- Ступайте! сказалъ онъ грубо Аврорѣ и ея подругѣ: -- сюда, за мной.
   Онѣ повиновались и прошли занимъ всю залу къ столу аукціониста.
   Я стоялъ, надвинувъ шляпу на глаза и отвернувшись. Аврора меня не видала. Какъ только она прошла, глаза мои послѣдовали за нею. О! прелестная Аврора! прелестная по прежнему!
   Я одинъ восхищался ею. Появленіе квартеронки произвело волненіе. Говоръ прекратился, какъ бы по сигналу, всѣ голоса стихли, всѣ глаза устремились на нее. Одни торопливо подходили съ отдаленныхъ концовъ залы, взглянуть на нее поближе, другіе давали ей дорогу, вѣжливо отступая, какъ-будто она была королева. Это дѣлали тѣ люди, которые не захотѣли бы оказать такую вѣжливость другой женщинѣ ея породы, мулаткѣ, напримѣръ, которая шла рядомъ съ нею! О! могущество красоты! Никогда не обозначалось оно яснѣе, какъ при появленіи этой бѣдной невольницы.
   Я слышалъ шопотъ, я примѣчалъ взгляды восторга, страсти. Я примѣтилъ, какими взглядами провожали ее.
   Все это огорчало меня до крайности, я испытывалъ чувство гораздо хуже ревности. Это была ревность, раздраженная грубостью моихъ соперниковъ.
   Аврора была одѣта просто. Въ ея одеждѣ не виднѣлось никакихъ притязаній на щегольство, ни лентъ, ни оборокъ, покрывавшихъ ея чернокожихъ подругъ. Это не согласовалось бы съ благородной грустью, покрывавшей прелестное лицо. Свѣтлое кисейное платье, сшитое со вкусомъ, съ высокимъ воротомъ и узкими рукавами, по тогдашней модѣ, прекрасно обрисовывало ея станъ. На головѣ ея былъ уборъ, носимый всѣми квартеронками, "токъ" изъ мадрасскаго платка, котораго зеленыя, красныя, жолтыя клѣтки составляли чудный контрастъ съ ея чорными какъ смоль волосами. на ней не было никакихъ украшеній, кромѣ золотыхъ серегъ въ ушахъ, а на пальцѣ ея красовалось тоже золотое кольцо, обручальное. Я зналъ это хорошо.
   Я спрятался въ толпѣ. Я желалъ, чтобы Аврора меня не видала, между-тѣмъ, какъ я не могъ удержаться, чтобы не смотрѣть на нее. Я всталъ такимъ-образомъ, чтобы мнѣ видѣнъ былъ входъ. Съ большимъ нетерпѣніемъ чѣмъ прежде, ждалъ я д'Отвилля.
   Аврору поставили возлѣ каѳедры. Приподнявшись на цыпочки, я могъ видѣть ея лицо. О! какъ сердце мое билось, когда я старался прочесть его выраженіе, когда я старался угадать предметъ ея мыслей!
   Она казалась грустна и растревожена. Это было довольноестественно. Но я отъискивалъ другое выраженіе, то безпокойство, которое происходитъ отъ надежды и опасенія.
   Глаза ея блуждали по толпѣ. Она искала кого-то. Не меня ли?
   Я отвернулся, когда ея глаза обратились къ тому мѣсту, гдѣ находился я. Я не смѣлъ встрѣтиться съ ея взоромъ. Я боялся, что не воздержусь и заговорю съ ней.
   Я опять поднялъ глаза. Она все еще искала взоромъ, о! навѣрно меня! Вдругъ я увидалъ, что тѣнь покрыла ея лицо. Глаза ея наполнились глубокимъ выраженіемъ, это былъ взглядъ отчаянія!
   "Мужайся! мужайся!", сказалъ я самъ себѣ. "Взгляни опять, прелестная Аврора! На этотъ разъ мой взоръ встрѣтится съ тобою. Я буду говорить съ тобою моими глазами..."
   Она увидала, она узнала меня! Проблескъ радости засіялъ въ глазахъ, губы сжались улыбкою! Глаза ея перестали блуждать, взоръ ея остановился... гордись мое сердце! онъ остановился на мнѣ!
   Да, глаза наши встрѣтились наконецъ, и слились въ одномъ взглядѣ любви. Нѣсколько минутъ я не могъ отвести глазъ, но вложилъ въ нихъ всю свою страсть. Она была взаимная. Я въ этомъ не сомнѣвался. Я чувствовалъ, словно лучъ свѣта и любви пропилъ между нами. Я почти забылъ, гдѣ я. Говоръ въ толпѣ заставилъ меня опомниться. Пристальный взглядъ Авроры примѣтили, и многіе опытные въ искусствѣ перетолковывать подобные взгляды, поняли. Я примѣтилъ это во-время и отвернулся. Я поджидалъ входа д'Отвилля. Зачѣмъ онъ не приходилъ? Мое безпокойство увеличивалось каждую минуту.
   Правда, пройдетъ еще часъ, можетъ-быть, и два, прежде чѣмъ придстъ ея очередь. А! это что?
   Настала тишина, происходило что-то интересное. Я взглянулъ на эстраду для объясненія. Смуглый мужчина взошолъ на ступени и шептался съ аукціонистомъ.
   Онъ оставался тамъ не болѣе минуты. Онъ какъ-будто, просилъ о какомъ-то одолженіи, которое тотчасъ было ему оказано, и онъ воротился на свое мѣсто въ толпѣ.
   Прошло минуты двѣ, и тогда, къ моему ужасу и удивленію, я увидѣлъ, какъ надсмотрщикъ взялъ Аврору за руку, и поставилъ ее на камень! Намѣреніе было ясно. Она должна была продаватѣся теперь!
   Въ послѣдовавшую за этимъ минуту, я не помню, что было со мной. Какъ безумный бросился я къ дверямъ, выглянулъ на улицу. Нѣтъ д'Отвилля.
   Я бросился назадъ въ залу. Аукціонъ начался. Я не слышалъ, что было сначала, но когда я входилъ, въ ушахъ моихъ раздались страшныя слова:
   -- Тысячу долларовъ за квартеронку!
   О Боже! д'Отвилль обманулъ меня. Она погибла! погибла!
   Въ моемъ отчаяніи я чуть-было не прервалъ продажу, когда вдругъ кто-то дернулъ меня за рукавъ. Я обернулся. Это былъ д'Отвилль! Слава Богу! это былъ д'Отвилль! Я чуть-было не вскрикнулъ отъ радости. Выраженіе лица его сказало мнѣ, что онъ принесъ мнѣ счастливыя извѣстія.
   -- Я поспѣлъ во-время, шепнулъ онъ мнѣ, сунувъ мнѣ въ руку бумажникъ.-- Тутъ три тысячи долларовъ, этого навѣрно будетъ довольно, болѣе я не могъ достать. Я не могу здѣсь оставаться, здѣсь есть люди, которыхъ я не желаю видѣть. Я увижусь съ вами по окончаніи аукціона. Прощайте!
   Я едва поблагодарилъ его. Я не видалъ, какъ онъ ушолъ. Глаза мои были устремлены въ другое мѣсто.
   -- Полторы тысячи за квартеронку, хорошая ключница, швея, полторы тысячи!
   -- Двѣ тысячи! закричалъ я голосомъ, задыхавшимся отъ волненія.
   Внезапная надбавка такой большой суммы привлекла на-шднь вниманіе толпы. Взгляды, улыбки, намёки свободно полились на мои счетъ. Я ихъ не видалъ, или скорѣе не обращалъ на нихъ вниманія. Я видѣлъ Аврору, только Аврору, стоявшую на камнѣ, какъ статуя на пьедесталѣ, типъ грусти и красоты. Чѣмъ скорѣе я взялъ бы ее оттуда, тѣмъ было бы для меня лучше, и съ этой цѣлью я надбавлялъ.
   -- Двѣ тысячи долларовъ...
   -- Двѣ тысячи сто...
   -- Двѣ тысячи двѣсти.
   -- Двѣ тысячи пятьсотъ! опять закричалъ я, такимъ твердымъ голосомъ, какимъ только могъ.
   -- Двѣ тысячи пятьсотъ, повторилъ аукціонистъ своимъ протяжнымъ однообразнымъ тономъ.-- Двѣ тысячи пятьсотъ -- шестьсотъ даете вы? Благодарю, двѣ тысячи шестьсотъ за квартеронку, двѣ тысячи шестьсотъ!
   Боже! если надбавятъ болѣе трехъ тысячъ, если...
   -- Двѣ тысячи семьсотъ! надбавилъ щоголь Мариньи.
   -- Двѣ тысячи восемьсотъ! сказалъ старый маркизъ.
   -- Двѣ тысячи восемьсотъ пятьдесятъ! закричалъ молодой купецъ Моро.
   -- Двѣ тысячи девятьсотъ! сказалъ высокій, смуглый мужчина, шептавшійся съ аукціонистомъ.
   -- Двѣ тысячи девятьсотъ! повторилъ аукціонистъ: -- двѣ тысячи девятьсотъ.
   -- Три тысячи, проговорилъ я въ отчаяніи:
   Это была моя послѣдняя надбавка. Я не могъ идти далѣе. Я ждалъ результата, какъ осужденный на смерть ждалъ удара сѣкиры. Сердце мое не могло бы выдержать долѣе этого ужаснаго недоумѣнія. По мнѣ не долго пришлось ждать.
   -- Три тысячи сто!
   Я бросилъ послѣдній взглядъ на Аврору. Это былъ взглядъ безнадежнаго отчаянія, и машинально вышелъ изъ залы. Но я могъ еще слышать протяжный тонъ аукціониста:
   -- Три тысячи пятьсотъ за квартеронку!
   Я остановился и прислушался. Продажа кончалась.
   -- Три тысячи пять сотъ -- три тысячи пять сотъ...
   Стукъ молотка раздался въ третій и послѣдній разъ и заглушилъ окончательное слово: "продана!", но сердце мое произнесло это слово со всѣмъ ужасомъ отчаянія.
   Послѣдовала суматоха, громкій говоръ въ толпѣ обманувшихся въ ожиданіи покупщиковъ. Кто былъ счастливецъ?
   Я заглянулъ въ залу. Высокій смуглый мужчина разговаривалъ съ аукціонистомъ. Аврора стояла возлѣ него. Я теперь вспомнилъ, что видѣлъ этого человѣка на пароходѣ. Это былъ агентъ, о которомъ, д'Отвилль говорилъ. Креолъ угадалъ, угадалъ также и Леберъ.
   Гайярръ перебилъ ихъ всѣхъ!
   

Глава VI.
ИЗВОЩИЧЬЯ КАРЕТА.

   Нѣсколько времени находился я въ нерѣшимости. Та, которую я любилъ и которая меня любила, была отнята отъ меня гнуснымъ закономъ и, можетъ-быть, я никогда не увижу ее болѣе. Довольно вѣроятна была эта мысль -- я никогда ее не увижу! Она погибла для меня, погибла болѣе безнадежнымъ образомъ, чѣмъ еслибы сдѣлалась невѣстою другаго. Гораздо безнадежнѣе погибла. Тогда, по-крайней-мѣрѣ, она свободно могла бы думать, дѣйствовать, выходить, я имѣлъ бы надежду встрѣтиться съ нею, увидѣть ее, смотрѣть на нее, даже, хоть издали, обожать ее въ тайномъ безмолвіи моего сердца, утѣшаться мыслью, что она все еще любила меня. Да, невѣстою, женою другаго! Даже это я могъ бы перенести съ большимъ спокойствіемъ. Но теперь она невольница -- а тотъ... О! какъ мое сердце сжималось отъ этихъ ужасныхъ мыслей!
   Какъ же мнѣ теперь дѣйствовать? Покориться этому положенію? Не дѣлать болѣе усилій спасти ее?
   Нѣтъ! Я еще не дошолъ до этого. Какъ ни безнадежна была эта будущность, виднѣлся лучъ надежды, освѣщавшій мрачную будущность, поддерживавшій и укрѣплявшій мою душу для дальнѣйшихъ дѣйствій.
   Планъ еще не опредѣлился, но цѣль была уже составлена -- и эта цѣль была освободить Аврору, сдѣлать ее моею во что бы то ни стало! Я уже не думалъ о томъ, чтобы купить ее. Я зналъ, что Гайярръ сдѣлался ея господиномъ. Я видѣлъ, что купить ее не было никакой возможности. Тотъ, кто заплатилъ за нее огромную сумму, навѣрно не разстанется съ нею ни за какую цѣну. Всего моего состоянія будетъ недостаточно. Я и не думалъ объ этомъ. Я былъ увѣренъ, что это невозможно.
   Совсѣмъ не таково было намѣреніе, составившееся въ головѣ моей, и наполнившее меня новыми надеждами. Оно приняло уже опредѣленную форму -- даже прежде чѣмъ голосъ аукціониста замеръ въ ушахъ моихъ! Намѣреніе опредѣлилось, только планъ оставался неоконченнымъ.
   Я рѣшился украсть мою невѣсту!
   Я зналъ, что это было опасно, не только для моей свободы, но и для моей жизни. Но объ опасности я не заботился. Намѣреніе мое было принято тѣмъ рѣшительнѣе, что никакихъ другихъ средствъ положительно не представлялось. Мнѣ оставалось только одно это, или отказаться отъ всего, что я любилъ -- а я любилъ такъ страстно, что уступить не могъ. Опасность, даже смерть казалась для меня пріятнѣе этого.
   Планъ я еще не составилъ. Объ немъ надо было думать послѣ, но дѣйствовать было необходимо даже въ эту минуту, Я не могъ перенести мысли, что Аврора проведетъ хоть одну ночь въ одномъ домѣ съ этимъ отвратительнымъ человѣкомъ.
   Гдѣ ни провела бы она ночь, я рѣшился быть отъ нея недалеко. Стѣны могутъ раздѣлять насъ, но она будетъ знать, что я близко.
   Отойдя въ уединенное мѣсто, я вынулъ мою записную книжку, и написалъ на одномъ изъ листковъ:
   "Я буду сегодня вечеромъ!

Эдуардъ."

   Я не имѣлъ времени входить въ большія подробности, потому-что я боялся каждую минуту, что она скроется изъ моихъ глазъ. Я вырвалъ листокъ, и воротился къ выходу.
   Въ эту минуту къ дверямъ подъѣхала извощичья карста. Я понялъ для чего она тутъ и, не теряя времени, пошолъ нанять другую съ биржи, находившейся недалеко. Сдѣлавъ это, я воротился въ залу и только-что подоспѣлъ увидать, какъ Аврору вели изъ залы.
   Я смѣшался съ толпой, и сталъ въ такое положеніе, что Аврора должна была пройти мимо меня. Руки паши встрѣтились, и записка перешла къ ней. Болѣе ничего не удалось намъ, даже пожать другъ другу руку, потому-что черезъ минуту, дверца кареты затворилась за ней.
   Мулатка и еще одна невольница сѣли съ нею. Агентъ сѣлъ на козла возлѣ кучера, и карета покатилась по каменной мостовой.
   Мнѣ стоило сказать слово моему извощику. Хлестнувъ лошадей, онъ поѣхалъ вслѣдъ за первою каретой.
   

Глава VII.
БРЕНЖЬЕ.

   Новоорлеанскіе извощики имѣютъ свою долю понятливости, и звонъ серебряной монеты довольно понятная для нихъ музыка. Они свидѣтели многихъ романическихъ приключеній, необходимые повѣренные многихъ любовныхъ тайнъ. Карета, увозившая Аврору, ѣхала ярдовъ за сто впереди, то повертывая за уголъ, то проѣзжая мимо роспусковъ, нагруженныхъ огромными тюками; но мой извощикъ не спускалъ съ нея глазъ, и мнѣ нечего было тревожиться.
   Карета остановилась, наконецъ, передъ однимъ домомъ. Аврора и всѣ бывшіе съ нею, вошли въ этотъ домъ. Мнѣ нечего было сомнѣваться, куда она отвезена. Я прочолъ на углу: "Улица Бьенвилль." Домъ, передъ которымъ останавливалась карета, быль городской резиденціей Доминика Гайярра.
   Я нѣсколько минутъ не выходилъ изъ кареты, обдумывая что мнѣ дѣлать. Тутъ ли будетъ она жить? или она привезена сюда на время, а впослѣдствіи будетъ отвезена на плантацію!
   Какая-то мысль, или можетъ статься инстинктъ, шепнулъ мнѣ, что Аврора не останется въ улицѣ Бьенвилль, но будетъ отвезена въ Бренжье. Я не могу сказать, почему я думалъ такъ. Можетъ-быть, потому, что я этого желалъ.
   Я видѣлъ необходимость стеречь домъ, такъ чтобы ее не могли увезти безъ того, чтобы я не зналъ. Куда бы ни поѣхала она, я рѣшился слѣдовать за нею.
   Къ-счастью, у меня были для этого средства. Три тысячи долларовъ, отданные мнѣ д'Отвиллемъ, оставались не тронутыми. Съ этими деньгами я могъ отправиться на край свѣта.
   Я желалъ, чтобы молодой креолъ былъ со мною. Мнѣ нужны были его совѣты, его общество. Какъ мнѣ найти его? Онъ мнѣ не сказалъ, гдѣ мы сойдемся; онъ только говорилъ, что увидится со мною по окончаніи продажи. Я не видалъ его, когда вышелъ изъ залы. Можетъ-быть, онъ придетъ ко мнѣ въ гостинницу; но какъ мнѣ воротиться туда, когда мнѣ нельзя было оставить моего мѣста?
   Я былъ въ недоумѣніи, какъ мнѣ увидѣться съ д'Отвиллемъ. Мнѣ пришло въ голову, что извощикъ -- я еще не отпустилъ его -- можетъ остаться и стеречь домъ, между-тѣмъ какъ я пойду отъискивать креола. Мнѣ только оставалось заплатить извощику, и онъ будетъ повиноваться мнѣ, разумѣется охотно.
   Я говорилъ съ извощикомъ, и сообщалъ ему свои распоряженія, когда въ улицу Бьенвилль повернула карета стариннаго фасона, запряженная парою лошаковъ. На козлахъ сидѣлъ кучеръ-негръ.
   Въ этомъ ничего не было страннаго. Такую карету, такую упряжь и такого кучера можно было видѣть ежечасно въ Новомъ Орлеанѣ. Но этихъ лошаковъ и негра, погонявшаго ихъ, я узналъ.
   Да! я узналъ этотъ экипажъ. Я часто встрѣчалъ его на дорогѣ близь Бренжье. Это быть экипажъ Доминика Гайярра!
   Я еще болѣе удостовѣрился въ этомъ, когда карета подъѣхала къ дому стряпчаго. Я тотчасъ отказался отъ моего намѣренія отправиться отъискивать д'Отвилля. Я опять сѣлъ въ карету, чтобы самому видѣть все происходившее на улицѣ.
   Дверь дома оставалась открыта. Скоро появился слуга съ разными узлами, которые онъ положилъ на карету; потомъ вышелъ изъ дома агентъ, сѣвшій на козла. Другой мужчина сѣлъ въ карету, но такъ поспѣшно, что я не могъ разсмотрѣть его. Однако, я узналъ кто это. Изъ дома еще вышли мулатка и молодая дѣвушка. Несмотря на салопъ, въ который она была закутана, я узналъ аврору. Мулатка посадила ее въ карету, а сама сѣла послѣ. Въ эту минуту мужчина верхомъ показался на улицѣ, и остановился возлѣ кареты. Поговоривъ съ кѣмъ-то сидѣвшимъ внутри, онъ уѣхалъ. Этотъ всадникъ былъ Ларкинъ. Кучеръ ударилъ по лошакамъ; мой извощикъ, уже получившій мои приказанія, также хлестнулъ своихъ лошадей и мы поѣхали за каретою Гайярра.
   Не прежде какъ проѣхали мы всѣ улицы предмѣстья, и выбрались на большую дорогу, началъ думать я, куда я ѣду. Единственной моей мыслью было не выпускать изъ вида кареты Гайярра. Теперь я спросилъ себя, на какой конецъ ѣду я за нимъ. Не-уже-ли я намѣренъ слѣдовать за нимъ до его дома, за тридцать миль, въ извощичьей каретѣ?
   Даже еслибы я рѣшился на это, было сомнительно, согласится ли извощикъ исполнить мою прихоть, или можетъ ли исполнить такой подвигъ его несчастная кляча. На какой же конецъ, въ-самомъ-дѣлѣ, скакалъ я за этой каретой? Для того, чтобы нагнать этихъ людей на дорогѣ, и освободить Аврору? Нѣтъ, ихъ было трое, они были хорошо вооружены, безъ всякаго сомнѣнія, а я одинъ!
   Уже проѣхавъ нѣсколько миль, началъ я размышлять о нелѣпости моего поступка, и приказалъ кучеру остановиться. Изъ окна извощичьей кареты смотрѣлъ я вслѣдъ экипажу Гайярра, пока онъ не скрылся за поворотомъ на дорогѣ.
   "Впрочемъ", подумалъ я, "я хорошо сдѣлалъ. Теперь я знаю, куда они ѣдутъ."
   Я приказалъ кучеру ѣхать въ гостинницу Сен-Луи, и такъ-какъ я обѣщалъ хорошо заплатить извощику, то немного прошло времени, какъ я уже былъ въ своей комнатѣ. Къ великой моей радости, я нашолъ д'Отвилля, ожидавшаго моего возвращенія, и черезъ нѣсколько минутъ сообщилъ ему мое намѣреніе увезти Аврору.
   Рѣдкая дружба! онъ одобрилъ мою рѣшимость. Рѣдкая преданность! онъ предложилъ участвовать въ моемъ предпріятіи! Я предупредилъ его объ опасностяхъ -- понапрасну! Съ энтузіазмомъ, котораго я не могъ объяснить и который очень удивлялъ меня въ то время, онъ настоялъ, чтобы раздѣлить эти опасности со мною. Можетъ-быть, я убѣдительнѣе отговаривалъ бы его отъ этого, еслибы не чувствовалъ, что онъ нуженъ мнѣ.
   Я не могъ объяснить страннаго чувства довѣрчивости, которую внушалъ мнѣ этотъ кроткій, но героическій юноша. Мое несогласіе на его предложеніе было только наружное. Сердце мое боролось противъ моей воли. Я обрадовался, когда онъ упорно выразилъ свое намѣреніе ѣхать со мной.
   Мы наняли лошадей, самыхъ лучшихъ какихъ только можно было достать за деньги и до заката солнца отправились въ Бренжье.
   

Глава VIII.
ДВА НЕГОДЯЯ.

   Мы ѣхали быстро. Горы не мѣшали намъ. Дорога наша шла по берегу рѣки и была такъ ровна, какъ на скачкахъ; копыта лошадиныя легко дотрогивались до мягкаго песку, позволяя намъ ѣхать спокойно. Лошади наши были превосходныя, такъ-что прежде чѣмъ настала ночь, мы проѣхали уже половину пути.
   До-сихъ-поръ мы не размѣнялись ни однимъ словомъ. Я былъ занятъ своими мыслями, занятъ моимъ предпріятіемъ. Мой юный товарищъ равномѣрно былъ занятъ своими мыслями.
   Стемнѣвшая ночь свела насъ ближе, и я объяснилъ д'Отвиллю планъ, придуманный мною. Планъ, впрочемъ, былъ незамысловатый. Мое намѣреніе просто состояло въ томъ, чтобы тотчасъ отправиться въ плантацію Гайярра, украдкой приблизиться къ дому, поговорить съ Авророй посредствомъ какихъ-нибудь невольниковъ, а если это не удастся, то узнать, если возможно, въ какой части дома проведетъ она ночь, войти въ ея комнату, когда она ляжетъ спать, предложить ей бѣжать со мной, и отправиться куда будетъ лучше.
   Когда мы выберемся изъ дома, остальное будетъ довольно легко. Наши лошади довезутъ насъ обратно въ городъ. Тамъ мы можемъ спрятаться, пока какой-нибудь дружелюбный корабль не увезетъ насъ изъ этой страны.
   Вотъ каковъ былъ планъ, придуманный мною. Сообщивъ его д'Отвиллю, я ждалъ его отвѣта. Послѣ нѣкотораго молчанія, онъ одобрилъ его. Такъ же какъ и я, онъ не могъ придумать ничего другаго. Аврору надо было увезти, во что бы то ни стало. Мы начали разсуждать о подробностяхъ и взвѣшивали каждую возможность неудачи и успѣха.
   Мы оба соглашались, что главное затрудненіе заключается въ томъ, какъ войти въ сношенія съ Авророй. Удастся ли намъ это? Неужели она будетъ заперта? Неужели подозрѣнія Гайярра дойдутъ до того, что онъ велитъ ее караулить? Онъ теперь былъ полнымъ хозяиномъ этого желаннаго сокровища, никто не могъ законнымъ образомъ отнять у него невольницу, никто не могъ увезти ее, не подвергаясь страшному наказанію; и хотя онъ, безъ-сомнѣнія, подозрѣвалъ, что между квартеронкой и мною существуютъ сношенія, онъ, навѣрно, и не воображалъ, какую любовь чувствовалъ я, любовь, которая заставляла меня рисковать моей жизнью.
   Нѣтъ, Гайярръ, судя по собственной своей гадкой страсти, могъ думать, что я былъ "пораженъ" красотою дѣвушки, что я готовъ былъ заплатить извѣстную сумму, три тысячи долларовъ, чтобы обладать ею. Но такъ-какъ я болѣе не предлагалъ, о чемъ, безъ-сомнѣнія, его увѣдомилъ его агентъ, было доказательствомъ, что любовь моя имѣла границы и теперь кончилась. Нѣтъ, Доминикъ Гайярръ не станетъ подозрѣвать такой страсти какъ моя, никогда не вообразитъ, чтобы эта страсть могла довести меня до такого намѣренія, на какое я рѣшился теперь. Такое романическое предпріятіе не входило въ границы вѣроятности. Слѣдовательно, такъ разсуждали д'Отвилль и я, невѣроятно, чтобы онъ велѣлъ караулить Аврору.
   Но даже и тогда, какъ войти съ нею въ сношенія? Это было чрезвычайно трудно.
   Я возложилъ мою надежду на маленькій лоскутокъ бумаги, на слова: Я буду сегодня вечеромъ. Сердце мое говорило мнѣ, что навѣрно въ эту ночь Аврора спать не будетъ. Въ эту же самую ночь я постараюсь увезти ее. Я не могъ перенести мысли, что она проведетъ хоть одну ночь въ домѣ ея тирана.
   Ночь обѣщала благопріятствовать намъ. Солнце только-что закатилось, небо тотчасъ подернулось свинцовымъ оттѣнкомъ, а скоро стемнѣло до такой степени, что мы едва могли различить очеркъ лѣса отъ неба. Ни одной звѣзды не было видно. Даже жолтая поверхность рѣки едва отличалась отъ береговъ и только бѣлая пыль на дорогѣ указывала намъ путь. Въ лѣсу, или на темпомъ грунтѣ плантацій было бы невозможно найти дорогу, такъ густъ быль мракъ, окружавшій насъ. Мы и теперь могли бы заблудиться. Но я не боялся подобнаго результата. Я былъ увѣренъ, что сама звѣзда любви будетъ руководить меня. Мракъ будетъ въ нашу пользу. Подъ его дружеской тѣнью, мы могли приблизиться къ дому, и дѣйствовать безопасно, между-тѣмъ какъ еслибы это была лунная ночь, мы подвергались бы опасности быть примѣченными. Въ внезапной перемѣнѣ неба я видѣлъ не дурное предзнаменованіе, но обѣщаніе успѣха.
   Виднѣлись признаки приближающейся бури. Какова была бы для меня хорошая погода? Буря, дождь, все было для меня лучше, нежели ясная ночь.
   Было еще рано, когда мы доѣхали до плантаціи Безансонъ. Мы спѣшили, чтобы слуги Гайярра не легли еще спать. Мы надѣялись найти средство имѣть сношеніе съ Авророй посредствомъ невольниковъ.
   Я зналъ одного изъ нихъ. Я оказалъ ему небольшое одолженіе въ то время, какъ жилъ въ Бренжье. Я пріобрѣлъ его довѣріе, и могъ надѣяться подкупить его.
   Все было безмолвно на плантаціи Безансонъ. Домъ казался пустъ. Огня нигдѣ не было видно. Свѣтъ блисталъ только въ окнѣ дома надсмотрщика. Въ кварталѣ негровъ было темно и тихо. Шума, обыкновеннаго въ этотъ часъ, не рыло слышно. Голоса, всегда раздававшіеся на этой маленькой улицѣ, были теперь далеко, хижины были пусты. Пѣсни, шутки, веселый смѣхъ, все смолкло, и вой собакъ, скучающихъ по своихъ хозяевахъ, былъ единственный звукъ, нарушавшій тишину этого мѣста.
   Мы ѣхали молча и съ чрезвычайной осторожностью: мы могли встрѣтить тѣхъ, кого болѣе всѣхъ мы не желали встрѣтить, надсмотрщика, агента, самаго Гайярра. Даже еслибы мы увидали одного изъ негровъ Гайярра, то это могло бы разрушить наши планы. Я такъ этого боялся, что еслибы не темная ночь, я ѣхалъ бы не по дорогѣ, а по тропинкѣ, извѣстной мнѣ въ лѣсу. Теперь было слишкомъ темно, чтобы ѣхать по этой дорожкѣ.
   Между обѣими плантаціями, большая дорога вела въ лѣсъ. На эту-то я дорогу рѣшился своротить, подъѣхавъ къ плантаціи Гайярра. Мы намѣревались спрятать лошадей нашихъ между деревьями, позади тростниковаго поля. Въ такую ночь даже собака не пойдетъ въ лѣсъ.
   Подвигаясь съ осторожностью, мы доѣхали до этой дороги, когда голоса долетѣли до нашихъ ушей. Нѣсколько человѣкъ ѣхало по дорогѣ.
   Мы остановились и прислушались, ѣхавшіе разговаривали между собою, и по голосамъ ихъ, каждую минуту становившимся яснѣе, мы могли угадать, что эти люди приближаются къ намъ.
   Они ѣхали по большой дорогѣ, изъ деревни. Топотъ копытъ сказалъ намъ, что эти люди ѣхали верхомъ, и слѣдовательно, это были бѣлые.
   Большое дерево стояло съ одной стороны дороги. Густой мохъ покрывалъ его до земли, оно позволяло намъ укрыться безопасно, и едва мы успѣли стать за дерево, какъ всадники поровнялись съ нами.
   Несмотря на темноту, мы могли различить, что ихъ было двое. Фигуры ихъ слабо обозначались на жолтой поверхности воды. Еслибы они молчали, мы оставались бы въ невѣдѣніи кто они, но голоса выдали ихъ. Это были Ларкинъ и агентъ.
   -- Боже! прошепталъ д'Отвилль, узнавъ ихъ: -- они оставили Гайярра, они ѣдутъ на плантацію Безансонъ.
   Та же мысль пришла и мнѣ. Безъ-сомнѣнія, они возвращались домой, надсмотрщикъ на плантацію Безансонъ, а агентъ къ себѣ домой: я зналъ, что онъ жилъ далѣе по берегу. Я теперь вспомнилъ, что часто видѣлъ этого человѣка въ обществѣ Гайярра. но какъ зналъ объ этомъ д'Отвилль? Вѣрно ему хорошо знакома была эта сторона. Я не имѣлъ времени обдумать это или сдѣлать ему вопросъ. Разговоръ этихъ двухъ злодѣевъ -- ихъ обоихъ можно было назвать злодѣями -- занялъ все мое вниманіе.
   Они казались очень веселы, смѣялись и шутили. Безъ-сомнѣнія, ихъ гнусные труды были вознаграждены.
   -- Ну, Билль, говорилъ агентъ: -- за такую высокую цѣну мнѣ никогда еще не случалось покупать.
   -- Старый дуракъ! Вѣдь вотъ не скряга же онъ на этакія дѣла!
   -- За нее можно заплатить столько, когда денежки есть. Вб всей Луизіанѣ врядъ ли такую найдешь. Я самъ бы...
   -- Ха-ха-ха! расхохотался надсмотрщикъ.-- А пожалуй и вамъ можно, если вы не прочь, прибавилъ онъ значительно.
   -- Скажите, Билль! будьте откровенны, старый товарищъ, случалось вамъ когда...?
   -- Ну, сказать по правдѣ, нѣтъ. Я недавно попалъ на плантацію. Притомъ она такъ о себѣ воображаетъ, что считаетъ себя наравнѣ съ бѣлой. Я думаю, что старая лисица собьетъ съ нея гордость немножко. Она не долго пробудетъ съ нимъ и будетъ рада убѣжать съ первымъ встрѣчнымъ.
   Агентъ пробормоталъ что-то въ отвѣтъ, но оба были теперь такъ далеко, что разговоръ ихъ нельзя уже было слышать. То, что я слышалъ, какъ ни было оно нелѣпо, огорчило меня и, если только возможно, еще увеличило мое желаніе спасти Аврору отъ угрожавшей ей участи.
   Черезъ нѣсколько минутъ мы выѣхали изъ нашего убѣжища и повернули на боковую дорожку, которая вела въ лѣсъ.
   

Глава IX.
ЛѢСЪ.

   Мы медленно ѣхали по этой боковой дорогѣ. На ней не было бѣлой пыли, которая могла бы руководить насъ. Мы должны были пробираться какъ бы ощупью мимо заборовъ, возвышавшихся зигзагами. Время-отъ-времени наши лошади спотыкались въ глубокія рытвины, сдѣланныя телегами дровосѣковъ, и съ трудомъ могли мы принудить ихъ идти впередъ.
   Спутникъ мой лучше управлялся своею лошадью нежели я, какъ-будто дорога была для него знакомѣе, или самъ онъ былъ беззаботнѣе! Я удивлялся этому, не дѣлая никакихъ замѣчаній.
   Черезъ полчаса мы доѣхали до угла забора, гдѣ эти изгороди кончались и начинался лѣсъ. Еще ярдовъ черезъ сто въѣхали мы въ густой лѣсъ, гдѣ и остановились посовѣтоваться, что теперь дѣлать.
   -- Не оставить ли намъ лошадей нашихъ здѣсь?
   -- Мы можемъ легко сдѣлать это, отвѣчалъ мнѣ д'Отвилль:-- здѣсь темнота достаточно скроетъ ихъ. А! вотъ молнія!
   Все небо, даже мрачный лѣсъ освѣтилъ быстрый проблескъ молніи, такъ-что мы могли различить стволы и вѣтви деревьевъ на далекомъ разстояніи отъ насъ. Громъ не сопровождалъ молніи, но какъ-будто вся природа была испугана блескомъ, освѣтившимъ твердь небесную. Совы, ястребы, лягушки, всѣ закричали въ одинъ голосъ, а изъ глубины лѣса раздался ревъ хищныхъ звѣрей. По черезъ минуту снова настала прежняя тишина и мракъ.
   -- Буря скоро начнется! сказалъ я.
   -- Нѣтъ, отвѣчалъ мой спутникъ:-- бури не будетъ, вы не слышите грома, даже дождя не будетъ, очень темная ночь, молнія по временамъ, и болѣе ничего. Вотъ опять!
   Это восклицаніе было вызвано вторымъ проблескомъ молніи, который, такъ же какъ и первый, освѣтилъ лѣсъ со всѣхъ сторонъ вокругъ насъ, по также безъ грома.
   -- Здѣсь лошадей спрятать нельзя, сказалъ мой спутникъ:-- при этой молніи ихъ легко можно увидѣть издали. Поищемъ чащи погуще!
   Д'Отвилль поѣхалъ впередъ между деревьями. Я машинально слѣдовалъ за нимъ. Я видѣлъ, что онъ знаетъ эту мѣстность лучше меня.
   "Онъ вѣрно былъ здѣсь прежде", размышлялъ я.
   Скоро молнія блеснула въ третій разъ, и мы увидали, прямо противъ насъ, густую чащу изъ огромныхъ деревьевъ. Поспѣшно привязали мы лошадей къ одному изъ самыхъ большихъ деревьевъ и воротились къ скрытой мѣстности.
   Скоро дошли мы до дома Гайярра, который освѣтила намъ молнія. Тутъ мы остановились осмотрѣться и обсудить, какъ намъ дѣйствовать.
   Широкое поле разстилалось отъ забора до стѣнъ. Между полемъ и домомъ лежалъ садъ, съ одной стороны виднѣлись кровли многочисленныхъ хижинъ, обнаруживавшихъ кварталъ негровъ. Въ нѣкоторомъ разстояніи по тому же направленно, стояла сахарная мельница и другія зданія, а около нихъ домъ гайяррова надсмотрщика.
   Этого мѣста мы должны были избѣгать. Въ кварталѣ негровъ собаки могли быть нашими худшими врагами. Я зналъ, что у Гайярра собакъ много. Я часто видѣлъ ихъ на дорогѣ. Это были свирѣпыя животныя. Какъ ихъ избѣгнуть? Навѣрно онѣ бродятъ около хижинъ негровъ, слѣдовательно для насъ безопаснѣе было приблизиться съ противоположной стороны.
   Если намъ не удастся узнать, гдѣ комната Авроры, тогда будетъ еще время отправиться въ кварталъ, и постараться найти негра Катона.
   Въ домѣ виднѣлся огонь. Нѣсколько оконъ, всѣ въ нижнемъ этажѣ, сіяли во мракѣ, слѣдовательно не одна комната была занята. Это дало намъ надежду. Одну изъ этихъ комнатъ навѣрно занимала Аврора.
   -- Ну, если намъ не удастся? сказалъ д'Отвилль, поговоривъ о различныхъ подробностяхъ:-- ну, если будетъ тревога и насъ увидятъ?
   Я обернулся и взглянулъ моему молодому спутнику прямо въ лицо.
   -- Д'Отвилль, сказалъ я: -- можетъ-быть, я никогда не буду въ-состояніи отплатить вамъ за вашу великодушную дружбу. Она перешла уже границы, но жизнью вы не должны рисковать за меня. Этого позволить я не могу. Вотъ посмотрите, прибавилъ я, растегнувъ сюртукъ, и указавъ ему на пистолеты: -- о себѣ я не забочусь. Я рѣшился употребить въ дѣло эти пистолеты, если будетъ нужно. Но вы должны оставаться здѣсь, я пойду къ дому одинъ.
   -- Нѣтъ, нѣтъ! отвѣчалъ онъ быстро:-- я иду съ вами.
   -- Я не могу этого позволить. Вамъ лучше оставаться здѣсь. Вы можете постоять у забора до-тѣхъ-поръ, пока я ворочусь къ вамъ, пока мы воротимся, долженъ бы я сказать, потому-что я не ворочусь безъ нея.
   -- Не дѣйствуйте опрометчиво!
   -- Нѣтъ, но я рѣшился. Я въ отчаяніи. Вы не должны идти далѣе.
   -- Почему же нѣтъ? Я тоже интересуюсь этимъ дѣломъ.
   -- Вы? спросилъ я, удивляясь и словамъ и тону, которымъ они были произнесены.-- Вы интересуетесь?
   -- Разумѣется, хладнокровно возразилъ мой спутникъ.-- Я люблю приключенія. Они меня интересуютъ. Вы должны позволить мнѣ идти съ вами, я долженъ идти съ вами!
   -- Какъ вамъ угодно, мосьё д'Отвилль. Не бойтесь! Я буду дѣйствовать осторожно. Пойдемте!
   Я перепрыгнулъ черезъ заборъ, спутникъ мой послѣдовалъ за мною, и, не говоря болѣе ни слова, мы прошли черезъ поле къ дому.
   

Глава X.
ПОБѢГЪ.

   Это было поле сахарнаго тростника, изъ старыхъ кореньевъ, и густой и высокій стволъ ихъ позволилъ намъ пройти непримѣтно. Даже днемъ, мы могли бы подойти къ дому невидимые никѣмъ.
   Мы скоро дошли до садоваго палисада. Тутъ мы остановились осмотрѣться. Было достаточно краткаго осмотра. Мы увидали то самое мѣсто, куда мы могли приблизиться и спрятаться.
   Домъ имѣлъ видъ старинный, не безъ претензій на величіе; онъ былъ деревянный, въ два этажа, съ широкими окнами, съ венеціанскими ставнями, открывавшимися снаружи. И стѣны и ставни были выкрашены, но краска порыжѣла, и цвѣтъ когда-то зеленыхъ ставень почти не отличался отъ сѣроватыхъ стѣнъ. Вокругъ дома шла открытая галлерея, фута на три или на четыре отъ земли. На эту галлерею открывались окна и двери, и все это было окружено палисадомъ. Къ дверямъ вела лѣстница въ шесть ступеней; но со всѣхъ другихъ сторонъ, пространство было открыто, такъ-что, наклонившись, можно было подойти подъ галлерею. Тутъ въ случаѣ тревоги могли мы спрятаться и никто не увидалъ бы насъ, развѣ пронюхали бы собаки.
   Мы составили планъ шопотомъ. Намъ надо было подойти къ концу галлереи, заглянуть въ окна, не найти ли намъ комнату Авроры, постараться переговорить съ ней и вывести ее. Успѣхъ нашъ зависѣлъ отъ случая или удачи.
   Прежде чѣмъ мы могли сдѣлать шагъ впередъ, фортуна поблагопріятствовала намъ. Въ одномъ изъ оконъ, прямо передъ нами, явилась фигура. Одинъ взглядъ сказалъ намъ, что это квартеронка.
   Окно, какъ прежде я говорилъ, доходило до пола галлереи, и когда фигура явилась за стекломъ, мы могли видѣть ее съ ногъ до головы. Мадрасскій платокъ на головѣ, граціозные изгибы не оставили намъ сомнѣнія, кто это.
   -- Аврора! шепнулъ мой спутникъ.
   Какъ онъ могъ это сказать? Развѣ онъ зналъ ее? А! Я вспомнилъ, онъ видѣлъ ее утромъ на аукціонѣ.
   -- Это она! отвѣчалъ я, едва выговаривая слова отъ біенія сердца.
   Окно было закрыто занавѣской, но Аврора приподняла занавѣску одной рукой, и смотрѣла вдаль. Ея поза обнаруживала серьёзность. Она какъ-будто старалась проникнуть мракъ. Даже издали я могъ примѣтить это, и мое сердце встрепенулось отъ радости. Она поняла мою записку. Она ждала меня!
   Д'Отвилль тоже такъ думалъ. Наши надежды просвѣтлѣли. Если она угадывала наше намѣреніе, то трудъ нашъ будетъ легче.
   Она оставалась у окна только нѣсколько минутъ. Она отошла. и занавѣсь опустился, но все-таки мы успѣли примѣтить темную тѣнь мужчины, обрисовавшуюся на чорной стѣнѣ комнаты. Безъ-co мнѣнія, это быль Гайярръ!
   Я не могъ долѣе выдерживать, и перелѣзъ черезъ садовый заборъ вмѣстѣ съ д'Отвиллемъ.
   Черезъ нѣсколько секундъ стали мы противъ окна, отъ котораго насъ раздѣляла теперь деревянная галлерея. Глаза наши были наравнѣ съ поломъ комнаты. Занавѣсъ опустился не весь. Одно стекло въ окнѣ осталось не закрытымъ, и сквозь него мы могли видѣть почти всю внутренность комнаты. Слухъ нашъ также могъ уловить каждый звукъ, и мы внятно могли слышать разговаривавшихъ въ комнатѣ.
   Предположенія наши были справедливы. Мы видѣли Аврору. Съ нею въ комнатѣ былъ Гайярръ.
   Я не стану описывать этой сцены. Я не стану повторять словъ, слышанныхъ нами. Я не стану пересказывать рѣчей этого низкаго негодяя, сначала приторно льстившаго, потомъ сдѣлавшагося грубымъ и дерзкимъ, пока наконецъ, видя, что просьбы его не удаются, онъ прибѣгнулъ къ другимъ.
   Д'Отвилль удерживалъ меня, упрашивая шопотомъ не терять терпѣнія. Разъ или два я почти рѣшился броситься къ окну, растворить или разбить его, и приколотить негодяя. Благодаря благоразумному вмѣшательству моего товарища, я воздержался.
   Сцена кончилась тѣмъ, что Гайярръ вышелъ изъ комнаты съ негодованіемъ, но нѣсколько пріунывъ. Смѣлая осанка квартеронки, сила которой, по-крайней-мѣрѣ, равнялась силѣ ея щедушнаго обидчика, очевидно заставила его оробѣть, а то онъ, можетъ-быть, прибѣгнулъ бы къ насилію.
   Угрозы его, однако, когда онъ уходилъ, не оставляли сомнѣнія въ его намѣреніи скоро возобновить его грубое нападеніе. Онъ былъ увѣренъ, что его жертва -- вѣдь она была его невольница -- должна уступить. У него было и довольно времени и довольно удобныхъ случаевъ. Ему не было никакой-необходимости тотчасъ приступать къ крайностямъ. Онъ могъ ждать, пока его храбрость, нѣсколько утихнувшая, воротится опять.
   Уходъ Гайярра давалъ намъ случай увѣдомить о нашемъ присутствіи Аврору. Я хотѣлъ влѣзть на галлерею и постучаться въ стекло, но мои спутникъ отговорилъ меня отъ этого.
   -- Этого не нужно, шепнулъ онъ: -- она навѣрно знаетъ, что вы здѣсь. Предоставьте дѣйствовать ей. Она тотчасъ воротится къ окну. Имѣйте терпѣніе! неосторожный шагъ погубитъ насъ всѣхъ. Вспомните собакъ.
   Эти совѣты были благоразумны и я послушался ихъ. Черезъ нѣсколько минутъ рѣшится все; мы оба остались неподвижны, и наблюдали за движеніями квартеронки.
   Комната, въ которой она находилась, привлекла наше вниманіе. Это не была ни гостиная, ни спальная; это было что-то въ родѣ библіотеки или кабинета, какъ показывали полки съ книгами и столъ, покрытый бумагами и письменными принадлежностями. Безъ-сомнѣнія, это была контора стряпчаго, въ которой онъ обыкновенно занимался дѣлами.
   Зачѣмъ Аврора была въ этой комнатѣ? Этотъ вопросъ пришолъ намъ въ голову, но мы не имѣли времени думать о немъ. Товарищъ мой полагалъ, что ее помѣстили въ этой комнатѣ на-время, пока другая приготовляется для нея. Голоса слугъ во второмъ этажѣ и шумъ передвигаемой мебели заставилъ его сдѣлать это предложеніе: вѣрно комнату приводили въ порядокъ.
   Это повело меня къ новымъ размышленіямъ. Аврору могли вдругъ увести изъ библіотеки наверхъ. Тогда будетъ труднѣе сообщаться съ нею. Стало-быть, лучше было тотчасъ же сдѣлать попытку.
   Противъ желанія д'Отвилля, я хотѣлъ подойти къ окну, когда движенія самой Авроры заставили меня остановиться.
   Дверь, въ которую Гайярръ вышелъ, была намъ видна. Я видѣлъ, какъ квартеронка тихо подошла къ этой двери, какъ бы замышляя что-то. Она повернула ключъ въ замкѣ, такъ чтобы дверь была заперта изнутри. Съ какимъ намѣреніемъ сдѣлала она это?
   Намъ пришло въ голову, что она хочетъ выскочить изъ окна, и заперла дверь для того, чтобы замедлить погоню. Если такъ, намъ лучше стоять тихо и дать ей время. Довольно будетъ увѣдомить се о нашемъ присутствіи, когда она дойдетъ до окна. Это былъ совѣтъ д'Отвилля.
   Въ одномъ углу комнаты стояла большая конторка изъ краснаго дерева, а надъ нею полки съ ящиками, безъ-сомнѣнія, наполненными бумагами и пергаментами, вѣроятно завѣщаніями, духовными и другими документами, относящимися къ профессіи стряпчаго.
   Къ удивленію моему, я увидалъ, что квартеронка, заперевъ дверь, торопливо подошла къ этой конторкѣ, и прямо стала передъ нею, пристально устремивъ глаза на полки, какъ бы отъискивая какой-нибудь документъ.
   Это такъ и было, потому-что она протянула руку, сняла кипу бумагъ съ полки и, пересмотрѣвъ ихъ поспѣшно, вдругъ спрятала за пазуху!
   "Великій Боже!" думалъ я: "что это значитъ?"
   Я не имѣлъ времени предаться предположеніямъ, потому-что Аврора опять подошла къ окну.
   Она приподняла занавѣсъ и свѣтъ прямо упалъ на меня и на моего товарища; съ перваго взгляда увидѣла она насъ. У ней вырвалось слабое восклицаніе радости, а не удивленія; но она тотчасъ же удержалась.
   Тихо отворила она окно, тихо прошла черезъ галлерею, и черезъ минуту моя невѣста была въ моихъ объятіяхъ! Я приподнялъ ее1 черезъ балюстраду, торопливо прошли мы садъ, поле сахарнаго тростника, и направились къ лѣсу, который казался вдали темною стѣною.
   

Глава XI.
ПОТЕРЯННЫЯ ЛОШАДИ.

   Молнія продолжала сверкать время-отъ-времени, и мы безъ труда нашли дорогу. Мы прошли около самаго того мѣста, гдѣ въѣхали въ поле, и идя все вдоль забора, поспѣшили къ чащѣ, гдѣ оставили нашихъ лошадей.
   Моимъ намѣреніемъ было тотчасъ отправиться по дорогѣ, и постараться доѣхать до города до разсвѣта. Тамъ я думалъ спрятаться вмѣстѣ съ моей невѣстой, пока не представится случаи уѣхать моремъ, или но рѣкѣ, до свободныхъ штатовъ. Я никогда не думалъ прятаться въ лѣсу. Случай открылъ мнѣ рѣдкое убѣжище, и, безъ всякаго сомнѣнія, мы могли спрятаться тамъ на время. Эта выгода пришла-было мнѣ въ голову, но я не думалъ объ ней ни одной минуты. Подобное убѣжище могло быть только временнымъ. Мы, наконецъ, должны были бы бѣжать оттуда, съ такими же затрудненіями, какъ и теперь. Ни для жертвы, ни для преступника, нѣтъ нигдѣ такого безопаснаго убѣжища, какъ въ многолюдномъ городѣ, а въ Новомъ Орлеанѣ, половина котораго состоитъ въ прибывающемъ и убывающемъ безпрерывно народонаселеніи, лучше всего сохранить инкогнито.
   Вслѣдствіе этого, моимъ намѣреніемъ было -- и д'Отвилль это одобрялъ -- сѣсть на лошадей и прямо отправляться въ городъ. Трудную работу приготовилъ я для бѣдныхъ животныхъ, особенно для того, которое должно было везти двойную ношу. Это были лошади очень хорошія и прекрасно совершили поѣздку, но довезти насъ обратно въ городъ до разсвѣта потребуетъ напряженія всѣхъ ихъ мускуловъ.
   Съ помощью молніи, мы нашли дорогу, между деревьевъ, до самой той чащи, гдѣ мы привязали лошадей. Мы спѣшили къ нимъ съ радостнымъ ожиданіемъ. Когда мы будемъ верхомъ, насъ нескоро догонятъ!
   -- Странно, что лошади не ржутъ, и вообще не подаютъ признака своего присутствія! Точно будто наше приближеніе испугало ихъ, сказалъ я.-- Я не зналъ, чтобы лошади оставались такъ спокойны. Что съ ними? гдѣ онѣ?
   -- Да, гдѣ онѣ? повторилъ д'Отвилль:-- мы оставили ихъ на этомъ самомъ мѣстѣ.
   -- Здѣсь! вотъ та самая вѣтвь, къ которой я привязалъ ихъ, посмотрите! вотъ слѣды ихъ копытъ. Великій Боже! лошади пропали!
   Я произнесъ послѣднія слова съ полнымъ убѣжденіемъ въ ихъ справедливости. Сомнѣнія не могло быть. Вотъ протоптанная земля, на которой онѣ стояли, вотъ то самое дерево, къ которому мы привязали ихъ. Я безъ труда узналъ его, потому-что оно было самое большое въ этой чащѣ.
   Кто увелъ ихъ? Этотъ вопросъ первый представился намъ. Кто-нибудь подстерегъ насъ, или нечаянно наткнулся на лошадей? Послѣднее предположеніе было меньше вѣроятно. Кто будетъ бродить по лѣсу въ такую ночь? а еслибы кто и бродилъ, зачѣмъ ему непремѣнно войти въ эту чащу? А! новая мысль пришла мнѣ въ голову -- не сами ли отвязались лошади? Это было довольно вѣроятно. Ну, какъ, только блеснетъ молнія, мы будемъ въ-состояніи сказать, сами ли онѣ освободились, или человѣческая рука отвязала поводья.
   Мы стояли у дерева, ожидая молніи. Она не замедлила сверкнуть, и сомнѣніе наше разрѣшилось. Мое предположеніе оказалось справедливо, лошади вырвались сами. Сломанныя вѣтви объяснили намъ все. Что-нибудь -- молнія или ревъ звѣря испугалъ ихъ, и онѣ убѣжали въ лѣсъ.
   Мы теперь упрекали себя, зачѣмъ такъ небрежно привязали ихъ. Но мнѣ пріятно было-узнать, что лошади отвязались сами. Оставалась надежда, что онѣ убѣжали недалеко. Мы могли еще отъискать ихъ.
   Не теряя времени, принялись мы за поиски: д'Отвилль пошолъ въ одну сторону, я въ другую, а Аврора осталась въ этой чащѣ. Я осмотрѣлъ весь лѣсъ по близости, до самой дороги и послѣ цѣлаго часа безполезныхъ поисковъ, рѣшился бросить ихъ. Я потерялъ надежду отъискать лошадей, и съ отчаяніемъ воротился въ чащу. Д'Отвилль былъ уже тамъ. Когда я приблизился, дрожащій блескъ молніи позволилъ мнѣ увидать, что онъ стоитъ возлѣ Авроры и фамильярно разговариваетъ съ нею. Въ этой маленькой сценѣ было что-то, сдѣлавшее на меня тягостное впечатлѣніе.
   Онъ также не нашолъ пропавшихъ лошадей. Безполезно бы по отъискивать ихъ долѣе, и мы согласились провести ночь въ лѣсу.
   Съ тяжолымъ сердцемъ согласился я на это, но дѣлать было нечего. Пѣшкомъ мы не могли добраться до Новаго Орлеана до утра, а еслибы насъ увидали на дорогѣ днемъ, мы были бы захвачены. Я не сомнѣвался, что ранехонько погоня будетъ разослана по дорогѣ.
   Самое благоразумное было оставаться въ лѣсу всю ночь, и возобновить наши поиски за лошадьми, какъ только настанетъ день! Если намъ удастся найти ихъ, мы могли спрятать ихъ въ лѣсу до слѣдующей ночи, и тогда отправиться въ городъ. А если мы не найдемъ ихъ, то, отправившись рано вечеромъ, мы могли сдѣлать путешествіе пѣшкомъ.
   Потеря лошадей поставила насъ въ неожиданное затрудненіе. Она серьёзно увеличила опасность нашего положенія.
   Я сказалъ опасность, и дѣйствительно, опасность была не маловажна. Вы съ трудомъ поймете наше положеніе. Вы вообразите, будто читаете разсказъ о какомъ-нибудь обыкновенномъ побѣгѣ влюбленныхъ, спѣшащихъ обвѣнчаться въ Гретна-Гринѣ.
   Отбросьте эту мысль. Знайте, что всѣ мы трое сдѣлали поступокъ, за который должны были отвѣчать передъ закономъ. Мое преступленіе навлекало на меня строгое наказаніе по законамъ страны, и еще болѣе страшнаго приговора можно было опасаться внѣ законовъ страны. Я зналъ все это, я зналъ, что даже жизнь наша подвергалась опасности вслѣдствіе моего поступка!
   Подумайте о нашей опасности, и тогда, можетъ-быть, вы составите себѣ понятіе, каковы были паши чувства, когда мы воротились съ безполезныхъ поисковъ за лошадьми.
   Намъ нечего было дѣлать болѣе какъ оставаться на томъ мѣстѣ до утра. Съ полчаса рвали мы листья, собирали мохъ и усыпали ими землю. Положивъ Аврору на эту постель, я закрылъ ее плащомъ.
   Самъ я не легъ. Я сѣлъ возлѣ моей возлюбленной, прислонившись спиною къ дереву. Мнѣ хотѣлось бы положить голову ея на грудь мою, но присутствіе д'Отвилля удерживало меня. Даже и это не помѣшало бы мнѣ, но сдѣланное мною предложеніе отвергнула Аврора. Даже рука, взятая мною, была почтительно отдернута!
   Признаюсь, что эта застѣнчивость удивила и раздосадовала меня.
   

Глава XII.
НОЧЬ ВЪ ЛѢСУ.

   Я былъ одѣтъ такъ легко, что холодная ночная роса не дала бы мнѣ заснуть; но я и безъ этого, не заснулъ бы ни на минуту.
   Д'Отвилль великодушію предлагалъ мнѣ свой плащъ, но я отказался. Онъ былъ одѣтъ такъ же легко какъ и я, но не по этой причинѣ не принялъ я его предложенія. Я началъ бояться его!
   Аврора скоро заснула. Молнія показала мнѣ, что глаза ея были закрыты, и по ея тихому, правильному дыханію, могъ я угадать, что она спитъ. Это, также, было мнѣ досадно!
   Я поджидалъ съ нетерпѣніемъ каждаго проблеска молніи, чтобы взглянуть на Аврору. Каждый разъ какъ трепетный свѣтъ освѣщалъ ея прелестныя черты, я смотрѣлъ на нихъ съ смѣшаннымъ чувствомъ страсти и горести. О! неужели это прекрасное лицо скрывало фальшивость? Неужели грѣхъ существовалъ въ этой столь благородной по наружности душѣ? Но, можетъ-быть, я не любимъ?
   Но даже и въ такомъ случаѣ, теперь нельзя уже было отказаться отъ моей цѣли, даже еслибы пришлось пожертвовать сердцемъ и жизнью. Я думалъ только о цѣли, которая привела насъ сюда.
   Когда мысли мои сдѣлались спокойнѣе, я опять началъ размышлять о средствахъ къ нашему спасенію. Какъ только настанетъ разсвѣтъ, я хотѣлъ отправиться отъискивать лошадей, и если найду ихъ, ждать въ лѣсу другой ночи.
   Но если мы не найдемъ лошадей, тогда что? Долго я не могъ придумать, что намъ дѣлать въ подобномъ случаѣ.
   Наконецъ мнѣ пришла въ голову одна мысль, планъ такой легкій, что я тотчасъ же сообщилъ его д'Отвиллю, который также не спалъ. Планъ былъ довольно простъ, и я удивлялся самъ, какъ онъ превде не пришолъ мнѣ въ голову. Онъ состоялъ въ томъ, чтобы д'Отвилль отправился въ Бренжье, досталъ тамъ другихъ лошадей или экипажъ, и на слѣдующую ночь встрѣтилъ насъ на большой дорогѣ.
   Что могло быть лучше этого? Д'Отвилль безъ труда могъ достать лошадей въ Бренжье и даже экипажъ. Д'Отвилля тамъ никто не зналъ, по-крайней-мѣрѣ никто не подозрѣвалъ его сношеній со мною. Я зналъ, что побѣгъ квартеронки будетъ тотчасъ же приписанъ мнѣ. Самъ Гайярръ будетъ это думать, и слѣдовательно меня одного станутъ подозрѣвать и искать. Д'Отвилль согласился со мною, что это лучшій планъ, если лошади не найдутся, и мы съ меньшимъ опасеніемъ ждали приближенія дня.
   Наконецъ стало свѣтать. Аврора осталась, а д'Отвилль и я отправились искать лошадей. Д'Отвилль пошолъ глубже въ лѣсъ, а я въ противоположную сторону.
   Я скоро дошолъ до забора полей Гайярра, потому-что мы еще находились у самыхъ границъ его плантаціи. Тутъ я повернулъ туда, гдѣ боковая дорога соединялась съ лѣсомъ. Но этой дорогѣ пріѣхали мы вчера, и я считалъ вѣроятнымъ, что лошади воротились тѣмъ же путемъ.
   Я былъ правъ. На дорогѣ я примѣтилъ слѣды копытъ обѣихъ лошадей, направлявшіеся къ рѣкѣ. Я увидалъ также слѣды вчерашніе. Я сравнилъ ихъ. Слѣды были однѣхъ и тѣхъ же лошадей. У одной лошади не было одной подковы, такъ-что я съ перваго взгляда узналъ эти слѣды. Я примѣтилъ еще признакъ: лошади наши тащили за собою поводья, съ прицѣпившимися къ нимъ вѣтвями. Это подтвердило мое первое предположеніе, что онѣ отвязались сами.
   Теперь былъ вопросъ, какъ далеко ушли онѣ. Не постараться ли мнѣ догнать ихъ? Было свѣтло и опасность могла быть велика. Вѣрно, давно уже Гайярръ и его друзья подняли тревогу. Бсзъ-сомнѣнія, погоня уже была разослана и по большой и по проселочнымъ дорогамъ. На каждомъ шагу я могъ ожидать встрѣтиться съ какимъ-нибудь фланкеромъ.
   Слѣды лошадей показывали, что онѣ бѣжали быстро и прямо впередъ. Онѣ по останавливались щипать траву. По всей вѣроятности, онѣ выбѣжали на большую дорогу и воротились въ городъ. Это были лошади мексиканской породы, а эти животныя часто возвращаются домой безъ сѣдоковъ, послѣ дневнаго путешествія. Стараться догнать ихъ было и безполезно и опасно, и я тотчасъ отказался отъ этой мысли, и воротился въ лѣсъ.
   Приближаясь къ чащѣ, въ которой я оставилъ Аврору, я замедлилъ мои шаги. Мнѣ стыдно сказать причину. Дурныя мысли были въ моемъ сердцѣ.
   Говоръ голосовъ долетѣлъ до моего слуха. Боже! Д'Отвилль опять воротился прежде меня!
   Нѣсколько минутъ я боролся съ моею честью. Она уступила, и я подкрался къ разговаривавшимъ такъ тихо, какъ воръ.
   Д'Отвилль и Аврора дружески говорили! Они стояли другъ противъ друга. Позы ихъ показывали взаимный интересъ. Они разговаривали серьёзно, тихимъ шопотомъ влюбленныхъ! О, Боже!
   Въ эту минуту сцена на пристанномъ пароходѣ пришла мнѣ на память Я вспомнилъ, что тотъ молодой человѣкъ былъ низкаго роста и въ плащѣ. Это онъ стоялъ теперь передо мной! Загадка объяснилась. Я былъ игрушкою кокетки!
   Вотъ настоящій любовникъ Авроры!
   Я остановился словно пораженный громомъ. О! какъ болѣло мое сердце! никогда не въ-состояніи описать этого. Точно будто ядовитая стрѣла пронзила мое сердце и осталась тамъ. Я почувствовалъ слабость и головокруженіе. Я чуть-было не упалъ.
   Она вынула что-то изъ за-пазухи. Она подала это ему! Знакъ любви! Нѣтъ. Я ошибся. Это пергаментъ, та бумага, которую она вынула изъ конторки стряпчаго. Что это значитъ? Какая это тайна? О! я потребую полнаго объясненія отъ нихъ обоихъ. Я... терпи мое сердце! терпи!
   Д'Отвилль взялъ бумаги и спряталъ ихъ подъ свой плащъ. Онъ обернулся и очутился лицомъ-къ-лицу со мной.
   -- Что? Вы не видали лошадей? спросилъ онъ, подходя ко мнѣ...
   Я сдѣлалъ усиліе, чтобы отвѣчать спокойно:
   -- Я видѣлъ ихъ слѣды.
   Даже въ этой краткой фразѣ мой голосъ дрожалъ отъ волненія. Онъ могъ легко примѣтить это, но онъ какъ-будто не видалъ.
   -- Только ихъ слѣды! куда же вели они?
   -- На большую дорогу. Безъ-сомнѣнія, онѣ воротились въ городъ. Намъ нечего разсчитывать на нихъ.
   -- Стало-быть, я тотчасъ пойду въ Бренжье?
   Это предположеніе доставило мнѣ удовольствіе. Я желалъ, чтобы онъ ушолъ, я желалъ остаться одинъ съ Авророй.
   -- Это было бы хорошо, отвѣчалъ я: -- если вамъ кажется это не слишкомъ рано?
   -- О, нѣтъ! притомъ у меня есть дѣло въ Бренжье, которое займетъ меня цѣлый день.
   -- А!
   -- Не сомнѣвайтесь, что я выйду къ вамъ на встрѣчу. Я увѣренъ, что достану или лошадей, или экипажъ. Черезъ полчаса послѣ сумерекъ вы найдете меня на концѣ проселочной дороги. Не бойтесь! Я имѣю большое предчувствіе, что всѣмъ вамъ будетъ хорошо. Мнѣ же -- ахъ!
   Глубокій вздохъ вырвался у него при послѣдней фразѣ.
   Что это значило? Развѣ онъ насмѣхался надо мной? Или этотъ странный юноша имѣлъ тайну кромѣ моей? Зналъ ли онъ, что Аврора любила его? Увѣренъ ли онъ быль такъ въ ея сердцѣ, что соглашался оставить ее одну со мной? Игралъ ли онъ со мною, какъ тигръ съ своею жертвою? Неужели они оба играли со мной?
   Эти страшныя мысли, толпившіяся въ головѣ моей, помѣшали мнѣ дать ему отвѣть на его замѣчанія. Я пробормоталъ что-то о надеждѣ. Онъ, повидимому, не слыхалъ меня. По какой-то причинѣ онъ очевидно желалъ уйти и, простившись съ Авророй и со мной, быстро повернулся и торопливыми шагами направился въ лѣсъ.
   Я слѣдовалъ глазами за его удалявшейся фигурой, пока она не скрылась за вѣтвями. Я почувствовалъ облегченіе, когда онъ ушолъ и желалъ, чтобы онъ ушолъ навсегда. Несмотря на то, что помощь его была нужна намъ, несмотря на то, что его возвращеніе было рѣшительно для насъ необходимо, въ эту минуту я желалъ, чтобы мы никогда не видали его опять.
   

Глава XIII.
МЩЕНІЕ ЛЮБВИ.

   Теперь надо объясниться съ Авророй! Теперь надо излить ревность, освободить мое сердце отъ горечи; я не могъ долѣе сдерживать моихъ ощущеніи. Они должны были вылиться словами.
   Я нарочно стоялъ отвернувшись отъ Авроры, пока д'Отвилль не скрылся съ глазъ. Я старался утишить страшное біеніе моего сердца, выказать спокойствіе равнодушія. Напрасно лицемѣріе! Проницательные инстинкты женщины не могли обмануться.
   Она поняла все.
   Я вдругъ почувствовалъ, что рука ея обвилась вокругъ моей шеи, голова склонилась на грудь, а большіе блестящіе глаза устремились на меня вопросительно. Взглядъ этихъ глазъ могъ бы успокоить меня. Только одни глаза любви могли имѣть такое выраженіе! Однако, я былъ недоволенъ. Я пролепеталъ:
   -- Аврора, вы не любите меня!
   -- Ахъ! зачѣмъ эти жестокія слова? Я люблю тебя, Боже мой! отъ всего моего сердца я люблю тебя!
   Даже и это не успокоило моихъ подозрительныхъ мыслей. Обстоятельства были такъ явны, ревность такъ твердо овладѣла моимъ сердцемъ, что одни простыя увѣренія не могли вырвать ее. Только одно полное объясненіе могло удовлетворить меня.
   Я разсказалъ все: что я видѣлъ на пристани, послѣдующее поведеніе д'Отвилля, что замѣтилъ въ прошлую ночь, чему былъ свидѣтелемъ сейчасъ. Я не прибавлялъ никакихъ упрековъ. Для нихъ оставалось довольно времени, когда я получу отвѣтъ.
   Отвѣтъ былъ мнѣ данъ посреди потока слезъ. Она знала д'Отвилля прежде. Въ ихъ сношеніяхъ была какая-то таинственность. Меня просили не требовать объясненія. Умоляли имѣть терпѣніе. Эта тайна не принадлежала ей. Я скоро узнаю все. Въ надлежащее время все откроется.
   Какъ охотно мое сердце уступило этимъ восхитительнымъ словамъ! Я болѣе не сомнѣвался. Какъ могъ я сомнѣваться, смотря на эти большіе глаза, исполненные любви и сіявшіе сквозь орошенныя слезами рѣсницы?
   Сердце мое уступило. Опять руки мои обвились вокругъ стана моей невѣсты, и горячій поцалуй возобновилъ наши обѣты.
   Мы могли бы остаться долго на этомъ очаровательномъ мѣстѣ, но благоразуміе побудило насъ оставить его. Мы были слишкомъ близко къ опасному мѣсту. Ярдовъ за двѣсти находился заборъ, раздѣлявшій плантацію Гайярра отъ лѣса, и мы могли даже видѣть домъ, далеко черезъ поле. Правда, чаща скрывала насъ, но еслибы погоня обратилась въ эту сторону, чаща была бы объискана первая. Необходимо было искать убѣжища дальше въ лѣсу.
   Я вспомнилъ о цвѣтущей прогалинѣ, мѣстѣ моего приключенія съ гремучей змѣей. Вокругъ этой прогалины паростникъ былъ густъ и тѣнистъ, и тамъ были мѣста, гдѣ мы могли укрыться отъ самыхъ зоркихъ глазъ. Только въ эту минуту я подумалъ объ этомъ убѣжищѣ. Мнѣ и въ голову не пришло, что увидать насъ могли даже въ самой густой чащѣ. Я рѣшился тотчасъ отправиться къ этой прогалинѣ.
   Но чтобы дойти до нея необходимо было пройти болѣе мили къ сѣверу. Еслибы мы пошли діагонально черезъ лѣсъ, мы непремѣнно заблудились бы, и можетъ-статься не нашли бы надежнаго убѣжища. Притомъ мы, можетъ-быть, не могли бы и пробраться сквозь сѣть болотъ, просѣкавшихъ лѣсъ по всѣмъ направленіямъ.
   Я рѣшился идти вдоль плантаціи, до-тѣхъ-поръ, пока дойду до тропинки, по которой я дошолъ до прогалины, и которую я помнилъ. Конечно, было опасно идти такъ близко къ плантаціи Гайярра, но мы постараемся держаться далѣе отъ забора, и какъ можно больше скрыться въ паростникѣ. Къ-счастью, рядъ пальмъ, обозначая границы ежегоднаго наводненія, простирался къ сѣверу черезъ лѣсъ, паралельно съ заборами. Эта странная растительность съ своими широкими, похожими на вѣеръ, листьями, составляла превосходный покровъ, и если идти съ осторожностью, можно было не быть примѣченнымъ издали.
   Направляясь подъ прикрытіемъ этой богатой растительности, мы шли осторожно, и скоро дошли до того мѣста, гдѣ перелѣзали черезъ заборъ въ прошлую ночь. Въ этомъ мѣстѣ лѣсъ болѣе приближался къ дому Гайярра. Я уже говорилъ, что между нимъ и лѣсомъ лежало только одно поле, но оно простиралось около мили въ длину. Подойдя къ забору, мы могли видѣть домъ на противоположномъ концѣ очень ясно.
   Я не имѣлъ намѣренія удовлетворять мое любопытство въ такую минуту подобнымъ поступкомъ, и все шолъ впередъ, когда до ушей моихъ долетѣлъ звукъ, заставившій меня вдругъ остановиться, между-тѣмъ какъ трепетъ ужаса пробѣжалъ по моимъ жиламъ.
   Моя спутница схватила меня за руку и вопросительно взглянула мнѣ въ лицо. Предостереженіе хранить молчаніе было моимъ единственнымъ отвѣтомъ и, наклонившись ближе къ землѣ, я началъ прислушиваться. Недоумѣніе было коротко. Я опять услыхалъ этотъ звукъ. Первое мое предположеніе оправдалось. Это былъ лай собакъ! Хотя отдаленный и тихій, подобно жужжанію лѣсной пчелы, звукъ этотъ не могъ обмануть меня. Онъ раздался въ ушахъ моихъ съ страшнымъ значеніемъ!
   Почему же такъ былъ страшенъ лай собакъ? Особенно для меня, записнаго охотника, считавшаго этотъ звукъ самой пріятной музыкой? Почему онъ былъ страшенъ? Ахъ! вы должны подумать, въ какихъ обстоятельствахъ находился я; вы должны подумать также о часахъ, проведенныхъ мною съ заговорщикомъ змѣй, о разсказахъ его о темной древесной пещерѣ, о бѣглецахъ, о ищейкахъ, способѣ довольно употребительномъ въ Луизіанѣ, вы должны подумать обо всемъ этомъ, и тогда вы поймете, почему я задрожалъ, услышавъ отдаленный лай собакъ.
   Онъ былъ еще очень далеко и раздался по направленію гайяррова дома. Онъ раздавался съ промежутками. Онъ не походилъ на лай собакъ, напавшихъ на слѣдъ, но на лай собакъ, только-что выгнанныхъ изъ кануры и радовавшихся при ожиданіи охоты.
   Страшныя опасенія зашевелились во мнѣ въ эту минуту. Ужасное предположеніе промелькнуло въ головѣ моей. За нами гнались съ собаками.
   

Глава XIV.
ПОГОНЯ.

   О, Боже! за нами гнались съ собаками! Я не могъ идти далѣе, не удостовѣрившись въ этомъ.
   Оставивъ Аврору между пальмами, я побѣжалъ прямо къ забору, который шолъ также около лѣса. Я влѣзъ на вѣтвь одного дерева и взглянулъ черезъ поле на домъ, сіявшій на солнцѣ, которое взошло во всемъ своемъ великолѣпіи.
   Съ одного взгляда я увидалъ, что угадалъ справедливо. Хотя я былъ далеко отъ дома, но могъ ясно видѣть множество людей верхомъ. Они разъѣзжали около дома, и время-отъ-времени лай собакъ говорилъ мнѣ, что собралась толпа охотниковъ, но время, мѣсто, обстоятельства увѣряли меня, что вся эта толпа ѣхала не на охоту, а собралась преслѣдовать совсѣмъ другую дичь.
   Я оставался съ минуту на вѣтви, и могъ примѣтить, что охотники всѣ были на лошадяхъ и готовы отправиться.
   Съ сильно-бьющимся сердцемъ воротился я къ моей спутницѣ, которая ожидала меня съ трепетомъ опасенія.
   Маѣ не нужно было говорить ей о результатѣ моихъ розъисканій: она прочла его'въ моихъ глазахъ. Она также слышала лай собакъ. Она была уроженка Луизіаны, и знала обычай страны; она знала, что собаки обыкновенно охотились на оленей, лисицъ, дикихъ кошекъ въ лѣсу, но она знала также, что на многихъ плантаціяхъ собакъ держали совсѣмъ для другой причины: эти собаки были пріучены охотиться за людьми!
   Еслибы Аврора имѣла понятія тупыя, я, можетъ-быть, постарался бы скрыть отъ нея, что узналъ, но она была далека отъ глупости, и съ быстрымъ инстинктомъ поняла все.
   Первымъ нашимъ чувствомъ было совершенное отчаяніе. Казалось, что нѣтъ никакой надежды къ нашему спасенію. Куда бы мы ни отправились, собаки, пріученныя отъискивать человѣческій слѣдъ, непремѣнно найдутъ насъ. Безполезно было бы прятаться въ кустахъ. Самый густой и высокій паростникъ не могъ укрыть насъ отъ подобныхъ преслѣдователей.
   Итакъ, первымъ нашимъ чувствомъ было отчаяніе, за нимъ быстро послѣдовало полусознательное намѣреніе не идти далѣе, а остаться на этомъ мѣстѣ и быть взятыми. Намъ нечего было бояться смерти, хотя я зналъ, что если меня захватятъ, то мнѣ придется далеко не хорошо. Я слышалъ о варварскомъ обращеніи негровладѣльцевъ съ приверженцами униженія рабства. Я не сомнѣвался, что меня причислятъ къ этой категоріи, а, можетъ-быть, еще хуже, обвинятъ въ воровствѣ. Во всякомъ случаѣ, я долженъ былъ бояться наказанія, и нелегкаго.
   Но мое опасеніе за себя было ничто въ сравненіи съ размышленіемъ, что если насъ поймаютъ, Аврора должна воротиться къ Гайярру!
   Эта-то мысль заставила сильнѣе забиться мое сердце. Эта-то мысль побудила меня не сдаваться до-тѣхъ-поръ, пока всякое усиліе къ побѣгу истощится.
   Я нѣсколько минутъ размышлялъ, что мнѣ предпринять. Вдругъ мнѣ пришла въ голову мысль, спасшая меня отъ отчаянія. Эта мысль была о Габріэлѣ-бѣглецѣ.
   Не воображайте, что я забывалъ о немъ и объ его убѣжищѣ все это время. Часто, съ-тѣхъ-поръ какъ мы вошли въ лѣсъ, онъ и его пещера приходили мнѣ на память; я отправился бы туда спрятаться, еслибы разстояніе не пугало меня. Такъ-какъ мы намѣревались возвратиться на большую дорогу послѣ заката солнца, то я выбралъ прогалину, потому-что она была ближе.
   Даже когда я узналъ, что насъ хотятъ отъискивать съ собаками, я опять подумалъ объ убѣжищѣ Габріэля, но отказался отъ этой мысли, потому-что мнѣ пришло въ голову, что собаки могутъ отъискамъ насъ вездѣ, и что, укрывшись у бѣглеца, мы только приведемъ къ нему тирана.
   Такъ быстры и спутаны были всѣ эти размышленія, что мнѣ и въ голову не пришло, что собаки не могутъ найти нашъ слѣдъ по водѣ. Только въ эту минуту, когда я обдумывалъ какъ мнѣ сбить ихъ съ слѣдовъ, мысль о заговорщикѣ змѣи и его сосновыхъ шишкахъ, заставила меня вспомнить о водѣ.
   Конечно, въ этомъ заключалась большая надежда, и я не могъ не оцѣнить замѣчательную проницательность, съ какой было выбрано убѣжище бѣглеца. Въ этомъ именно мѣстѣ можно было укрыться отъ собакъ. Я рѣшился бѣжать туда. Дорогу я помнилъ, и могъ добраться до Габріэля, хотя не было ни дороги, ни тропинки, кромѣ извилистыхъ слѣдовъ, сдѣланныхъ лѣсными звѣрями.
   Но я помнилъ замѣтки на деревьяхъ, на которыя проводникъ мой обратилъ мое вниманіе. И это огромное дерево, съ стволомъ, выдававшимся на озеро, съ его покрытыми мохомъ вѣтвями, эту хитрую пристань для маленькой лодки, я помнилъ хорошо.
   Я не забылъ и сигнала, которымъ долженъ былъ дать знать бѣглецу о моемъ возвращеніи. Это былъ особенный свистъ, которому онъ научилъ меня.
   Я не ждалъ, чтобы предаться всѣмъ этимъ размышленіямъ. Многія пришли ко мнѣ послѣ, дорогой. Въ ту минуту, какъ, вспомнилъ объ озерѣ, я сказалъ нѣсколько ободрительныхъ словъ моей спутницѣ, и побѣжалъ съ ней впередъ.
   

Глава XV.
СИГНАЛЪ.

   Перемѣна въ нашихъ планахъ не заставила перемѣнить васъ путь. Дорога къ озеру шла черезъ прогалину, куда мы намѣревались идти, а посреди этой самой прогалины лежала ближайшая тропинка къ убѣжищу бѣглеца.
   Недалеко отъ сѣверовосточнаго угла гайярровой плантаціи, было то самое мѣсто, гдѣ я разстался съ негромъ въ ночь моего приключенія съ нимъ. Въ этомъ мѣстѣ тропинка входила въ лѣсъ. Замѣтка, зарубленная на деревѣ, которую я помнилъ хорошо, показала мнѣ направленіе. Я былъ радъ поворотить тутъ и оставить открытый лѣсъ, тѣмъ болѣе, что когда мы достигнули до поворота, лай собакъ, громкій и продолжительный, долетѣлъ до насъ. По направленію звука, я не сомнѣвался, что собаки уже были на полѣ сахарнаго тростника и обнюхивали наши вчерашніе слѣды.
   Черезъ нѣсколько ярдовъ, лѣсъ становился рѣже. Топоръ сдѣлалъ здѣсь большія опустошенія. Тутъ рубили дрова для плантаціи, какъ можно было видѣть по полѣнамъ, лежавшимъ по сторонамъ. Мы торопливо прошли мимо этого мѣста. Мы боялись встрѣтиться съ дровосѣками. Такая встрѣча была бы большимъ несчастіемъ, потому-что тотъ, кто увидалъ бы насъ, указалъ бы слѣды наши тѣмъ, кто насъ преслѣдовалъ.
   Еслибы я разсуждалъ спокойно, я не тревожился бы объ этомъ. Я зналъ, что еслибы собаки проходили наши слѣды, то и указанія дровосѣка были бы излишни. Но въ торопливости этой минуты, я объ этомъ не думалъ, и почувствовалъ облегченіе, когда мы прошли вырубленный лѣсъ и вступили въ мрачную тѣнь дѣвственнаго лѣса.
   Теперь вопросъ состоялъ въ времени: успѣемъ ли мы добраться до озера, вызвать Габріэля съ его лодкой и уѣхать въ ней прежде, чѣмъ собаки пронюхаютъ нашъ слѣдъ до воды. Если намъ удастся это сдѣлать, тогда намъ будетъ легче убѣжать. Безъ-сомнѣнія, собаки доведутъ нашихъ преслѣдователей до того мѣста, гдѣ мы сядемъ въ лодку, до упавшаго дерева, но потомъ и собаки и люди станутъ въ-тупикъ. Мрачное озеро въ лѣсу было рѣдкимъ лабиринтомъ. Хотя открытое пространство въ водѣ было невелико, ни его, ни похожей на островъ чащи въ серединѣ озера, не было видно съ берега; а кромѣ озера наводненіе покрывало большую часть лѣса. Еслибы даже преслѣдовавшіе насъ и удостовѣрились, что мы убѣжали по водѣ, они не могли надѣяться найти насъ посреди такого лабиринта, гдѣ атмосфера въ этотъ сезонъ густой зелени имѣла оттѣнокъ темныхъ сумерекъ.
   Но они едва ли могли предположить, что мы убѣжали такимъ-образомъ. Тамъ, гдѣ причалена была лодка, не виднѣлось никакихъ слѣдовъ. Они не могли подозрѣвать о существованіи лодки въ подобномъ мѣстѣ, гдѣ вода, болѣе ничего какъ стоячій прудъ, не имѣла сообщенія съ рѣкой. Мы не оставили слѣдовъ -- я позаботился объ этомъ -- которыхъ можно бы примѣтить во мракѣ лѣса, и паши преслѣдователи могли заключить, что собаки бѣжали по слѣдамъ медвѣдя или тигра или дикой кошки; каждое изъ этихъ животныхъ всегда бѣжитъ къ водѣ отъ погони. Такими предположеніями утѣшалъ я себя и мою спутницу, во время нашего скораго бѣга!
   Величайшимъ источникомъ безпокойства было то замедленіе, которое произойдетъ послѣ сигнала бѣглецу. Тотчасъ ли онъ услышитъ его? Скоро ли явится онъ и во-время ли? Вотъ это заставляло меня безпокоиться. Это былъ самый важный вопросъ, отъ него зависѣло наше спасеніе. О! еслибы я подумалъ объ этомъ прежде! о! еслибы мы отправились ранѣе!
   Скоро ли доберется сюда погоня? Я не могъ рѣшиться дать отвѣтъ на этотъ вопросъ. Они верхомъ, и подвигаются скорѣе насъ. Одна мысль придала мнѣ надежду, они скоро доѣдутъ до того мѣста, гдѣ мы ночевали, и увидятъ это по листьямъ и моху; но такъ ли легко найдутъ они слѣдъ нашъ здѣсь. Отъискивая лошадей, мы надѣлали слѣдовъ по всѣмъ направленіямъ въ лѣсу. Я выходилъ на боковую дорожку, все это должно было сбить съ толку собакъ, притомъ д'Отвилль вышелъ изъ лѣса совсѣмъ съ другой стороны. Они могли попасть на его слѣдъ.
   Всѣ эти предположенія быстро пробѣгали въ головѣ моей, пока мы бѣжали впередъ Я думалъ-было даже попытаться употребить способъ Габріэля уничтожить слѣдъ, но этихъ деревьевъ мнѣ не встрѣчалось, а я боялся потерять время, оттискивая ихъ. Притомъ я сомнѣвался въ дѣйствительности этого способа, хотя негръ торжественно увѣрялъ меня въ этомъ. Обыкновенный красный лукъ, онъ послѣ говорилъ мнѣ, былъ бы также дѣйствителенъ, но красный лукъ въ лѣсу не ростетъ, а ту сосну я найти не могъ.
   Все-таки я шолъ не безъ предосторожностей. Какъ ни былъ я молодъ, я былъ уже старый охотникъ, и нѣсколько понималъ лѣсное ремесло, которому я научился на охотѣ, среди моихъ родныхъ горъ. Сверхъ-того, девять мѣсяцевъ моей жизни въ Новомъ Свѣтѣ, были не всѣ проведены въ городскихъ стѣнахъ, и я уже понялъ многія таинственности американскихъ лѣсовъ.
   Я шолъ не съ беззаботной торопливостью. Гдѣ только можно было принять предосторожности, я ихъ принималъ.
   Намъ пришлось переходить небольшое болото. Это была стоячая вода, глубиною по колѣна. Я зналъ, что тутъ можно перейти въ бродъ, потому-что переходилъ его прежде. Рука объ руку вышли мы на противоположную сторону, но я постарался выбрать такое мѣсто, чтобы слѣды наши не были примѣтны въ грязи.
   Можетъ-быть, я не принималъ бы всѣхъ этихъ предосторожностей, еслибы зналъ, что насъ, вмѣстѣ съ другими, преслѣдуютъ также и охотники. Я воображалъ, что всадники, видѣнные мною, были все плантаторы, или горожане, наскоро собранные Гайярромъ и его друзьями. Я полагалъ, что они не искусны въ отъисканіи слѣдовъ; но еслибы я зналъ, что во главѣ ихъ былъ человѣкъ, о которомъ Габріэль разсказывалъ мнѣ такъ много -- человѣкъ, который сдѣлалъ изъ охоты за неграми свою профессію, и былъ извѣстный искатель слѣдовъ во всей странѣ -- я избавилъ бы себя отъ всякаго труда. Но я не зналъ, что этотъ негодяй съ своими собаками гнался за нами, и употреблялъ всѣ усилія сбить съ толку моихъ преслѣдователей.
   Вскорѣ послѣ болота мы перешли другое, гораздо болѣе перваго, посредствомъ дерева, переброшеннаго черезъ него. О! еслибы я могъ истребить это дерево! Я утѣшался мыслью, что хотя собаки и послѣдуютъ за нами въ этомъ мѣстѣ, то это, безъ сомнѣнія, замедлитъ преслѣдователей, которые всѣ были верхомъ.
   Мы прошли черезъ прогалину, но я не останавливался тамъ. Мы не глядѣли на ея яркіе цвѣты, не примѣчали ея благоуханій. Когда-то я желалъ наслаждаться этимъ прелестнымъ мѣстомъ вмѣстѣ съ Авророю. Мы были тутъ теперь, но при какихъ обстоятельствахъ! Какія безумныя мысли пробѣгали въ головѣ моей, когда мы спѣшили по этой цвѣтистой прогалинѣ при яркомъ солнцѣ, а потомъ вошли опять въ мрачную атмосферу лѣса!
   Дорогу я помнилъ хорошо, и могъ идти безъ нерѣшимости. Время-отъ-времени я останавливался, отчасти для того, чтобы прислушаться, а отчасти для того, чтобы дать отдохнуть моей спутницѣ, которая почти задыхалась отъ ходьбы. Но взглядъ ея увѣрялъ меня, что мужество ея твердо, а улыбка подкрѣпляла меня.
   Наконецъ мы вошли въ кипарисникъ, обрамливавшій озеро, и, пробираясь мимо массивныхъ стволовъ, скоро дошли до воды.
   Мы приблизились къ упавшему дереву, влѣзли на него и пошли по его стволу до-тѣхъ-поръ, пока не стали подъ его покрытыми мохомъ вѣтвями.
   Я взялъ съ собою тростинку изъ лѣса, и обдѣлалъ ее моимъ ножомъ, такъ какъ меня научилъ Габріэль. Такимъ-образомъ я могъ произвести звукъ, который былъ бы слышанъ внятно на самой отдаленной части озера.
   Держась за вѣтви, я наклонился до-тѣхъ-поръ, пока мое лицо дочти коснулось поверхности воды, и, поднеся тростникъ къ губамъ, подалъ сигналъ.
   

Глава XVI.
СОБАКИ.

   Пронзительный свистъ, раздавшійся по водѣ, огласилъ мрачные покровы лѣса. Онъ пробудилъ дикихъ обитателей озера, которые, испугавшись такого необычайнаго звука, отвѣчали своими различными криками въ пронзительномъ концертѣ. Визгъ журавля и луизіанской цапли, хриплое гуканье совъ, карканье пеликана смѣшались вмѣстѣ, а громче всего этого раздавался крикъ рыбнаго орла, пронзительно металлическій, похожій на визгъ пилы.
   Нѣсколько минутъ продолжался этотъ оглушительный шумъ; и мнѣ пришло въ голову, что еслибы мнѣ пришлось повторить сигналъ, то онъ врядъ ли былъ бы услышанъ.
   Притаившись между вѣтвями, ждали мы послѣдствій. Мы не занимались пустымъ разговоромъ. Минуты были слишкомъ опасны для чего-нибудь другаго кромѣ чувства крайняго безпокойства. Время-отъ-времени, мы размѣнивались только ободрительнымъ словомъ надежды.
   Нетерпѣливо глядѣли мы на воду, боязливо взглядывали на землю. Съ одной стороны мы прислушивались къ шуму весла, съ другой опасались услыхать лай собакъ. Никогда не забуду я этихъ минутъ, этихъ глубоко тревожныхъ минутъ. До самой смерти я не буду въ-состояніи забыть ихъ. Всякая мысль, мелькавшая въ головѣ моей въ ту минуту, малѣйшее обстоятельство приходитъ мнѣ на память теперь, какъ-будто это случилось вчера.
   Я помню, что разъ или два, далеко подъ деревьями, мы примѣтили струю на поверхности воды. Сердца наши исполнились надеждой: мы думали, что это лодка.
   Радость наша была мимолетна. Это волненіе было поднято крокодиломъ, отвратительное тѣло котораго, почти такой же величины какъ лодка, черезъ минуту мелькнуло передъ нашими глазами, разсѣкая воду такъ же проворно какъ рыба.
   Я помню, что мнѣ приходило въ голову предположеніе, что можетъ-быть бѣглецъ не находится въ своемъ логовищѣ. Онъ могъ уйти въ лѣсъ за пищей или за чѣмъ-нибудь другимъ. Но за этимъ послѣдовало размышленіе, что въ такомъ случаѣ я нашолъ бы лодку у дерева. Но у него могли быть другія пристани около озера -- съ другой стороны, можетъ-быть. Онъ не говорилъ мнѣ этого, но это было довольно вѣроятно. Эти предположенія увеличили мое безпокойство.
   Вдругъ явилось новое, еще болѣе ужасное предположеніе: негръ могъ спать! Это было тѣмъ вѣроятнѣе, что день онъ превращалъ въ ночь, а ночь въ день. Ночью онъ выходилъ, суетился, хлопоталъ; днемъ онъ былъ дома и спалъ.
   "О! Боже! если онъ спитъ и не слыхалъ сигнала!"
   Вотъ какая ужасная мысль промелькнула въ головѣ моей. Я тотчасъ вздумалъ повторить сигналъ, хотя думалъ, что если предположеніе мое справедливо, то мало надежды, чтобы онъ услыхалъ меня. Негръ спитъ какъ оцѣпенѣлый медвѣдь. Только ружейный выстрѣлъ или свистъ паровой машины могутъ разбудить его. Не было никакой надежды, чтобы такая крошечная дудочка, какъ моя, могла разбудить его, особенно при продолжавшемся еще визгливомъ концертѣ.
   -- Еслибы даже онъ и услыхалъ, онъ наврядъ различилъ бы этотъ свистъ отъ... Милосердый Боже!
   Я говорилъ съ моей спутницей и самъ прервалъ себя этимъ восклицаніемъ. Оно невольно сорвалось съ моихъ губъ и было вызвано звукомъ страшнымъ -- звукомъ, который я могъ разобрать среди пронзительнаго крика птицъ -- это былъ лай собакъ!
   Я наклонился и прислушался, я опять услыхалъ. Я не могъ ошибиться. У меня былъ слухъ охотника. Я хорошо зналъ эту музыку. О! какъ не похоже было это на музыку теперь! Звукъ этотъ раздался въ ушахъ моихъ какъ крикъ мщенія, какъ погребальный звонъ!
   Я уже и не думалъ повторять сигналъ; даже еслибы Габріэль и услыхалъ его, то было уже поздно. Я отбросилъ дудку, какъ безполезную игрушку. Я поставилъ Аврору позади себя и, выпрямившись, обернулся лицомъ къ землѣ.
   Опять раздался лай съ громкимъ отголоскомъ по всему лѣсу, и на этотъ разъ такъ близко, что я каждую минуту ожидалъ увидать собакъ. Мнѣ не долго пришлось ждать. Ярдовъ за сто было тростниковое поле. Я примѣтилъ движеніе между высокимъ тростникомъ. Вершины ихъ качались туда и сюда, какъ будто какія-нибудь живыя существа бѣжали посрединѣ. Движеніе дошло до края поля, послѣдній рядъ тростинокъ раздвинулся, и я увидалъ то, что ожидалъ -- собаку! Она выпрыгнула, остановилась на минуту на открытомъ мѣстѣ, и потомъ съ продолжительнымъ воемъ црчуяла слѣдъ и бросилась впередъ.
   За нею бѣжала другая и обѣ направлялись къ упавшему дереву.
   Такъ-какъ наростника тутъ не было, я видѣлъ обѣихъ этихъ собакъ довольно ясно, несмотря на мракъ. Это были огромныя, чорныя съ пятнами, охотничьи собаки. По всему было видно, что онѣ были пріучены къ своему дѣлу, охотѣ не за звѣрями. Обыкновенная охотничья собака не побѣжала бы по человѣческому слѣду такъ, какъ онѣ бѣжали на насъ.
   Въ ту минуту, какъ я увидалъ этихъ собакъ, я приготовился къ битвѣ. Ихъ огромный ростъ, широкія, тяжелыя челюсти, звѣрскій видъ, показывали, какъ онѣ были свирѣпы, и я зналъ напередъ, что онѣ нападутъ на меня, какъ только меня увидятъ.
   Съ этою мыслью, я вынулъ пистолетъ и, прислонившись къ толстой вѣтви, ждалъ ихъ приближенія.
   Я не ошибся. Достигнувъ до распростертаго дерева, онѣ почти не остановились, но побѣжали впередъ съ сверкающими глазами, очевидно замышляя броситься на меня.
   Мое положеніе не могло быть лучше, еслибы я цѣлый часъ выбиралъ его. Собаки не могли своротить ни направо ни налѣво, но принуждены были приближаться ко мнѣ по линіи прямой какъ стрѣла. Мнѣ оставалось только держать мой пистолетъ твердо и прицѣлиться мѣтко. Новичокъ въ стрѣльбѣ едва промахнулся бы на моемъ мѣстѣ.
   Нервы мои были напряжены отъ гнѣва, чувство крайняго негодованія горѣло въ моей груди и дѣлало меня твердымъ, какъ сталь. Я былъ хладнокровенъ отъ самой силы моего гнѣва, отъ мысли, что за мною гонятся какъ за волкомъ!
   Я подождалъ, пока морда первой собаки почти коснулась пистолета, и выстрѣлилъ. Собака свалилась съ дерева.
   Я увидалъ другую за нею. Я прицѣлился сквозь дымъ и опять спустилъ курокъ. Доброе оружіе не измѣнило мнѣ. И другая собака послѣдовала за первой. Ихъ уже не было на деревѣ. Онѣ прямо упали въ чорную воду!
   

Глава XVII.
ОХОТНИКЪ ЗА ЧЕЛОВѢКОМЪ.

   Собаки упали въ воду -- одна мертвая, другая тяжело-раненая. Она никакъ не могла спастись, потому-что одна изъ ея могъ была поражена пулею, и усилія ея плавать были отчаянными конвульсіями. Черезъ нѣсколько минутъ она пошла бы ко дну, но не суждено ей было утонуть. Ее ожидалъ конецъ совсѣмъ другаго рода.
   Голосъ собаки -- музыка для ушей крокодила. Предпочтительно передъ всѣми животными, собака любимая добыча крокодила, и вой собаки привлечетъ его изъ-за какого угодно разстоянія.
   Естествоиспытатели старались объяснить это совершенно различнымъ образомъ. Говорятъ, это фактъ, что вой собаки похожъ на голосъ молодаго крокодила, и что старыхъ онъ привлекаетъ къ тому мѣсту, гдѣ онъ слышится -- мать для того, что бы защитить, а отца для того, чтобы пожрать его! Это пунктъ спорный въ естественной исторій, но въ томъ нѣтъ спора, что крокодилъ поджидаетъ собаку, когда представится случай, и, схвативъ жертву въ свою страшную челюсть, уноситъ се въ свое водяное убѣжище. Это онъ дѣлаетъ съ такою жадностью, которая не оставляетъ сомнѣнія относительно того, что собака любимое его лакомство.
   Поэтому я не удивился, что полдюжины этихъ гигантскихъ пресмыкающихся вынырнули изъ мрачной поверхности воды и торопливо поплыли къ раненой собакѣ. Вой послѣдней руководилъ ихъ, и черезъ нѣсколько секундъ, они окружили то мѣсто, гдѣ собака барахталась, и бросились на свою жертву.
   Стая аккулъ не могла быстрѣе распорядиться съ нею. Ударъ хвостомъ тотчасъ заставилъ умолкнуть ея вой, три или четыре гигантскихъ челюсти схватили се въ то же время, произошла легкая борьба, потомъ огромные крокодилы уплыли опять, каждый съ кускомъ во рту. Кровавая пѣна покрыла чернильную воду -- вотъ все, что осталось отъ собаки.
   Почти такая же сцена произошла на противоположной сторонѣ ствола, потому-что вода имѣла только нѣсколько футовъ въ глубину, и мертвая собака виднѣлась на днѣ. Нѣсколько крокодиловъ приблизились къ этой сторонѣ, увидѣли мертвую собаку въ одно и то же время и, бросившись впередъ, поступили съ ней точно такъ же, какъ ихъ товарищи съ другой. Ломоть хлѣба не исчезъ бы скорѣе между стаей голодныхъ миногъ, какъ эта мертвая собака въ зубахъ этихъ прожорливыхъ пресмыкающихся.
   Какъ ни страненъ былъ этотъ случай, онъ едва привлекъ мое вниманіе. Мнѣ было о чемъ думать кромѣ этого.
   Выстрѣливъ изъ пистолета, я все оставался на стволѣ дерева, устремивъ глаза мои въ ту сторону, откуда прибѣжали собаки.
   Я пристально смотрѣлъ въ мрачную глубину лѣса, смотрѣлъ на тростникъ, примѣчая малѣйшее его движеніе. Я прислушивался къ каждому звуку, оставаясь самъ безмолвенъ и предписавъ молчаніе моей трепещущей спутницѣ.
   Я мало имѣлъ надежды. Безъ сомнѣнія, еще другія собаки бѣжали вдали, а за ними ѣхали верховые. Они не могли быть далеко; они вѣрно скоро приблизятся, тѣмъ скорѣе, что мой пистолетный выстрѣлъ укажетъ имъ это мѣсто. Безполезно было сопротивляться толпѣ разсерженныхъ людей. Мнѣ ничего не оставалось болѣе какъ сдаться имъ. Моя спутница уговаривала меня къ этому, умоляла не прибѣгать къ моему оружію, потому-что я держалъ въ рукѣ другой пистолетъ. Но я и не имѣлъ намѣренія стрѣлять въ толпу людей, я держалъ пистолетъ изъ предосторожности противъ нападенія собакъ, если онѣ опять появятся.
   Нѣсколько времени я не слыхалъ никакихъ звуковъ изъ лѣса, не видалъ нашихъ преслѣдователей. Что могло удерживать ихъ? Можетъ-быть, они переходятъ болото.
   Я началъ надѣяться, что Габріэль еще поспѣетъ. Если онъ не слыхалъ сигнала, то навѣрно слышалъ выстрѣлъ. Но, по дальнѣйшемъ разсужденіи, я убѣдился, что этотъ выстрѣлъ скорѣе удержитъ его. Онъ не пойметъ этого выстрѣла и побоится пріѣхать въ своей лодкѣ!
   Но, можетъ-быть, онъ слышалъ первый сигналъ и теперь ѣдетъ. Еще не поздно предполагать это. Несмотря на все случившееся, мы еще не долго были на этомъ мѣстѣ. Если онъ ѣдетъ, то онъ могъ подумать, что эти выстрѣлы были сдѣланы изъ моего двуствольнаго ружья въ какую-нибудь дичь. Еще оставалась надежда, что онъ пріѣдетъ во-время. Если такъ, мы успѣемъ безопасно добраться до его пещеры.
   Послѣ собакъ не осталось никакихъ слѣдовъ, кромѣ нѣсколькихъ пятенъ крови на стволѣ, но они не были видны съ берега. Если не было другихъ собакъ, то люди въ темнотѣ могутъ не увидать этихъ слѣдовъ. Мы еще могли убѣжать отъ нихъ!
   Съ новой надеждой, я опять обернулся къ водѣ, и смотрѣлъ по тому направленію, гдѣ ожидалъ увидѣть лодку. Ахъ! ее не было видно. Никакой звукъ не раздавался съ озера, кромѣ дикаго крика испуганныхъ птицъ.
   Я опять обернулся къ землѣ. Я увидалъ движеніе въ тростникѣ. Высокія тростинки трещали подъ тяжолой поступью человѣка, который черезъ минуту вышелъ на открытое мѣсто и быстро приближался къ водѣ!
   Онъ былъ одинъ и пѣшкомъ, собакъ съ нимъ не было, но длинная винтовка, лежавшая на плечѣ его, охотничій нарядъ показали мнѣ съ перваго взгляда, что онъ былъ хозяинъ убитыхъ собакъ.
   Его чорная косматая борода, штиблеты, лосинная рубашка, красный галстухъ, енотовая шапка, но болѣе всего грубое звѣрство лица, не оставляли мнѣ сомнѣнія, кто такой былъ этотъ человѣкъ. Описаніе, сдѣланное мнѣ бѣглецомъ, прилагалось къ нему во всѣхъ подробностяхъ. Это могъ быть не кто ивой, какъ Руффинъ, охотникъ за людьми!
   

Глава XVIII.
ВЫСТРѢЛЪ ЗА ВЫСТРѢЛЪ.

   Да, человѣкъ, подходившій къ намъ, былъ Руффинъ, а собаки, убитыя мною, принадлежали ему; собаки эти были пріучены имъ особенно къ отъисканію слѣдовъ несчастныхъ негровъ, принужденныхъ, жестокимъ обращеніемъ, бѣжать въ лѣсъ.
   Хорошо извѣстенъ былъ хозяинъ этихъ собакъ, развратный, грубый негодяй, полуохотникъ, полуворъ, жившій въ лѣсу, какъ индійскій дикарь, нанимавшійся къ тѣмъ плантаторамъ, которымъ была нужна помощь и его и его страшныхъ собакъ!
   Я уже говорилъ, что никогда не видалъ этого человѣка, хотя слышалъ о немъ часто отъ Сципіона и отъ Габріэля. Послѣдній описалъ мнѣ его подробно, разсказалъ мнѣ страшныя исторіи о злости и свирѣпости этого человѣка, какъ онъ лишилъ жизни нѣкоторыхъ бѣглецовъ, которыхъ преслѣдовалъ, а другихъ предавалъ истерзанію своихъ свирѣпыхъ собакъ! Онъ былъ ужасомъ и отвращеніемъ всѣхъ негровъ вдоль берега, именемъ его часто усмиряла негритянка своего непослушнаго ребенка.
   Вотъ каковъ былъ Руффинъ, охотникъ за людьми, какимъ онъ былъ извѣстенъ между всѣми неграми на плантаціи. Въ сравненіи съ нимъ, такіе люди, какъ Забіяка, жестокій надсмотрщикъ, могли считаться кроткими и человѣколюбивыми. Видъ этого человѣка тотчасъ лишилъ меня всякой надежды на спасеніе. Я опустилъ свой пистолетъ и ждалъ его приближенія, съ намѣреніемъ сдаться ему. Сопротивленіе было бы напрасно, и могло только повести къ безполезному пролитію крови. Съ этимъ намѣреніемъ я оставался безмолвенъ, велѣвъ моей спутницѣ дѣлать то же самое.
   Когда Руффинъ вышелъ изъ тростника, онъ сначала не видалъ насъ. Меня закрывалъ мохъ отчасти, а Аврору совсѣмъ. Кромѣ-того, глаза этого человѣка были устремлены не въ нашу сторону. Онъ смотрѣлъ на землю. Безъ-сомнѣнія, онъ слышалъ мой выстрѣлъ, но болѣе полагался на свои охотничьи инстинкты, и по его склоненной позѣ я могъ сказать, что онъ отъискивалъ слѣды своихъ собственныхъ собакъ. Когда онъ подошолъ къ краю пруда, запахъ воды долетѣлъ до него, и вдругъ, остановившись, онъ поднялъ глаза и взглянулъ впередъ. Видъ озера какъ-будто привелъ его въ недоумѣніе и удивленіе его выразилось короткимъ восклицаніемъ:
   -- А!
   Тутъ же глаза его упали на распростертое дерево, и остановились на мнѣ.
   -- Гдѣ мои собаки? обратился онъ ко мнѣ.
   Я глядѣлъ на него, но не отвѣчалъ.
   -- Вы слышите! Гдѣ мои собаки?
   Я все молчалъ. Глаза его упали на дерево, онъ увидалъ кровавыя пятна на корѣ. Онъ вспомнилъ выстрѣлы.
   -- Ага! закричалъ онъ страшнымъ голосомъ: -- вы убили моихъ собакъ!
   За этимъ послѣдовалъ взрывъ ругательствъ и угрозъ, съ самыми безумными жестами.
   Черезъ нѣсколько времени онъ пересталъ браниться, прицѣлился въ меня винтовкой, и закричалъ:
   -- Идите сюда, скорѣе! а то я швырну васъ въ воду!
   Я сказалъ, что при первомъ взглядѣ на этого человѣка, я отказался отъ всякой мысли о сопротивленіи, и намѣревался сдаться тотчасъ: но въ его требованіи было что-то столь дерзкое, въ тонѣ столь оскорбительное, что вся кровь моя закипѣла отъ негодованія, и гнѣвъ укрѣпилъ и мое сердце и мою руку: я рѣшился сопротивляться.
   Еще другая причина измѣнила мое намѣреніе; я видѣлъ, что онъ былъ одинъ. Онъ шолъ за собаками пѣшкомъ, между-тѣмъ, какъ другіе, ѣхавшіе верхомъ, безъ сомнѣнія, были остановлены болотомъ. Еслибы толпа эта подъѣхала, я долженъ былъ бы уступить волею и неволею; но Руффинъ, какъ ни былъ страшенъ, все-таки былъ одинъ, и сдаться добровольно одному человѣку, не согласовалось съ моимъ мужествомъ, наслѣдованнымъ мною отъ моихъ предковъ, и я рѣшился, во что бы то ни стало, рискнуть сопротивленіемъ.
   Я опять твердо приподнялъ свой пистолетъ и, взглянувъ злодѣю прямо въ его налитые кровью глаза, закричалъ:
   -- Стрѣляйте, если хотите рисковать. Промахнетесь, и ваша жизнь въ моихъ рукахъ!
   Видъ моего приподнятаго пистолета заставилъ его остановиться; и я не сомнѣваюсь, что еслибы представился случай, онъ удалился бы: онъ не ожидалъ подобнаго пріема.
   Но онъ зашолъ слишкомъ далеко, для того чтобы отступить. Винтовка его была уже на плечѣ, и черезъ минуту я увидѣлъ огонь и услышалъ выстрѣлъ. Его пуля ударилась въ ту вѣтвь, на которую я прислонился. Хотя онъ славился меткостью своей стрѣльбы, но блескъ моего пистолета испортилъ его меткость и онъ не попалъ въ меня.
   А я попалъ въ него. Онъ упалъ съ демонскимъ воемъ, и когда дымъ разсѣялся, я увидалъ, какъ онъ изгибался въ чорной грязи.
   Я колебался, выстрѣлить ли въ него во второй разъ, потому-что я былъ разсерженъ и желалъ его смерти, но въ эту минуту шумъ весла достигъ до моихъ ушей. Я услыхалъ также мужественный голосъ и, обернувшись, увидалъ Габріеля.
   Онъ причалилъ свою лодку къ тому дереву, на которомъ мы стояли, и голосомъ и движеніями убѣждалъ насъ поспѣшить къ нему.
   -- Скорѣе, баринъ! скорѣе Аврора! прыгайте въ лодку! Прыгайте! Довѣрьтесь старому Габріэлю! онъ преданъ молодому барину до самой смерти.
   Почти машинально уступилъ я просьбамъ бѣглеца, хотя видѣлъ теперь мало возможности на наше послѣдующее спасеніе, помогъ Аврорѣ сѣсть въ лодку и самъ сѣлъ возлѣ нея.
   Сильная рука негра скоро отчалила насъ отъ берега и черезъ нѣсколько минутъ мы переѣзжали черезъ озеро къ кипарисамъ.
   

Глава XIX.
ЛЮБОВЬ ВЪ ЧАСЪ ОПАСНОСТИ.

   Мы проскользнули подъ тѣнью дерева, до ствола котораго касалась лодка. Машинально пролѣзъ я подъ наклоненной вѣтвью, машинально помогалъ Аврорѣ.
   Мы очутились въ пещерѣ, убѣжищѣ бѣглеца, и пока были безопасны. Но радости не было въ нашихъ сердцахъ. Мы знали, что это только отсрочка, и не имѣли никакой надежды спастись послѣ.
   Встрѣча съ Руффиномъ разрушила всѣ наши надежды. Мертвъ онъ или живъ, его присутствіе будетъ руководить погоней. Куда мы дѣвались, можно будетъ легко угадать, и наше убѣжище будетъ открыто.
   Все случившееся только еще болѣе раздражитъ нашихъ преслѣдователей, и утвердитъ ихъ рѣшимость захватить насъ. До Руффина была еще надежда на спасеніе. Многіе изъ преслѣдователей считаютъ дѣломъ обыкновеннымъ охотиться за убѣжавшимъ негромъ, и эта охота можетъ надоѣсть имъ, когда они потеряютъ слѣдъ. Соображая, что результатъ этой охоты выгоденъ былъ только для такого непопулярнаго человѣка, какъ Гайярръ, никто не будетъ интересоваться этимъ результатомъ, кромѣ его и его злодѣйскихъ помощниковъ. Еслибы мы не оставили слѣдовъ тамъ, гдѣ сѣли въ лодку, мрачный лабиринтъ покрытой лѣсомъ воды, можетъ-быть, сбилъ бы съ толку нашихъ преслѣдователей, изъ которыхъ многіе отказались бы отъ сомнительной погони, и воротились бы домой. Мы могли бы оставаться въ безопасности до наступленія ночи, и тогда я имѣлъ намѣреніе опять переѣхать озеро, причалить къ какому-нибудь новому мѣсту и, подъ руководствомъ Габріэля, воротиться на большую дорогу, гдѣ мы должны были найти Д'Отвилля съ лошадьми, а потомъ, какъ мы намѣревались сначала, ѣхать въ городъ.
   Всю эту программу я быстро сообразилъ, и до появленія Руффина я могъ бы привести ее въ исполненіе.
   Даже послѣ того, какъ я убилъ собакъ, я не вполнѣ отчаявался.
   Еще много возможностей на успѣхъ приходило мнѣ въ голову. Я думалъ, что преслѣдователи удержаны болотомъ, можетъ-быть, потеряли слѣдъ собакъ. Во всякомъ случаѣ потеряно будетъ время. Даже еслибы они и угадали участь собакъ, эти люди ни пѣшкомъ ни верхомъ не могли добраться до нашего убѣжища. У нихъ не было ни лодокъ, ни паромовъ. Пока они приведутъ сюда лодокъ съ рѣки, пройдетъ много времени, и вѣроятно ночь наступитъ прежде, а на ночь и на д'Отвилля я еще надѣялся.
   Все это было до встрѣчи съ Руффиномъ. Послѣ того, обстоятельства перемѣнились. Живой или мертвый, Руффинъ укажетъ имъ, гдѣ мы. Если онъ живъ, а теперь, когда прошолъ мой гнѣвъ, я этого желалъ, онъ тотчасъ наведетъ на насъ преслѣдователей.
   Я думалъ, что онъ не умеръ, а только раненъ. Послѣ выстрѣла, онъ велъ себя не такъ, какъ человѣкъ смертельно раненый. Я вѣрилъ и надѣялся, что онъ живъ, не потому, чтобы я чувствовалъ угрызеніе въ томъ, что случилось, но изъ осторожности. Если онъ умеръ, тѣло его у распростертаго дерева скоро будетъ найдено, и объяснитъ все. Мы все-таки были бы пойманы, и должны были бы ожидать болѣе ужасныхъ послѣдствій.
   Встрѣча съ этимъ злодѣемъ была вполнѣ несчастлива. Она измѣнила ходъ всего дѣла. Кровь была пролита въ защиту бѣглянки. Это извѣстіе быстро достигнетъ до города. Оно разнесется по плантаціямъ съ быстротою молніи. Вся община возстанетъ, число нашихъ преслѣдователей учетверится. Меня будутъ преслѣдовать, какъ двойнаго преступника, и съ враждебной энергіей мщенія!
   Я зналъ все это, и уже не разсчитывалъ на вѣроятность освобожденія.
   Я привлекъ мою невѣсту къ себѣ. Я прижалъ ее къ моему сердцу. До самой смерти она будетъ моей. Она поклялась въ томъ въ этомъ мрачномъ мѣстѣ, въ этотъ страшный часъ. До самой смерти она будетъ моей!
   Любовь ея внушила мнѣ мужество, и съ мужествомъ ждалъ я послѣдствіи.
   Прошолъ часъ. Несмотря на наши ужасныя ожиданія, этотъ часъ проведенъ былъ пріятно. Странно сказать, но это былъ одинъ изъ самыхъ счастливыхъ часовъ, какіе только я могу запомнить. Первый разъ я могъ свободно разговаривать съ Авророй, со дня нашей помолвки. Теперь мы были одни, потому-что вѣрный негръ стоялъ часовымъ у своей лодки.
   Реакція, послѣдовавшая за моей ревностью, воспламенила мою любовь еще болѣе, таковъ законъ природы. Въ пылу моей любви, я почти забылъ о нашемъ отчаянномъ положеніи.
   Безпрестанно мы повторяли обѣты въ вѣчной любви, горячими словами, съ краснорѣчіемъ истинной страсти. О! какой это былъ счастливый часъ!
   Увы! ему наступилъ конецъ. Онъ кончился съ горестнымъ сожалѣніемъ, но не съ удивленіемъ. Меня не удивилъ звукъ роговъ и сигналь, раздавшіеся по лѣсу. Я не удивился, когда черезъ воду донеслись голоса, громкія ругательства и восклицанія, смѣшавшіяся съ плескомъ веселъ; а когда негръ объявилъ, что нѣсколько лодокъ съ вооруженными людьми приближались къ дереву, это извѣстіе не удивило меня. Я предвидѣлъ это все.
   Я стремился къ подножію кипариса и, наклонившись, выглянулъ изъ-подъ нависшаго моха. Я могъ видѣть поверхность озера. Я могъ видѣть людей въ лодкахъ, приближавшихся къ серединѣ открытой воды. Тутъ они перестали гресть и держали краткое совѣщаніе. Черезъ минуту лодки раздѣлились, съ очевиднымъ намѣреніемъ окружить дерево.
   Крикъ торжества сказалъ намъ, что они открыли наше убѣжище, и я видѣть, какъ лица ихъ выглядывали сквозь занавѣсъ ползучихъ растеній.
   -- Сдайтесь! закричалъ громкій твердый голосъ.-- Если вы будете сопротивляться, вы сами будете виновны въ вашей смерти!
   Несмотря на эти слова, лодки не приближались. Всѣ знали, что со мною пистолеты, и что я умѣю управляться ими,-- доказательства были свѣжи.
   Но имъ нечего было опасаться. Я не имѣлъ и и малѣйшаго намѣренія прибѣгать къ оружію. Сопротивленіе двадцати хорошо вооруженнымъ людямъ, было бы отчаяннымъ сумасбродствомъ. Я и не думалъ ни о чемъ подобномъ, хотя навѣрно Габріэль поддерживалъ бы меня до самой смерти. Храбрый негръ, вооруженный сверхъестественнымъ мужествомъ отъ ожиданія наказанія, даже предлагалъ мнѣ битву! Но мужество его было безумію, я умолялъ его не сопротивляться, такъ-какъ, конечно, онъ бы ть бы убить на мѣстѣ.
   Сопротивляться я не имѣть намѣренія, но не рѣшался дать отвѣтъ.
   -- Мы всѣ вооружены, продолжалъ говорившій, который, казалось, имѣть власть надъ другими.-- Вамъ безполезно будетъ сопротивляться, вамъ лучше сдаться!
   -- Чортъ ихъ побери! закричалъ другой болѣе грубымъ голосомъ:-- не теряйте попусту слова. Зажжемъ дерево и выгонимъ ихъ дымомъ, мохъ этотъ загорится хорошо!
   Я узналъ голосъ, подавшій этотъ безчеловѣчный совѣтъ. Онъ принадлежалъ Забіякѣ.
   -- Я не имѣю намѣренія сопротивляться, отвѣчалъ я первому говорившему.-- Я готовъ сдаться. Я не совершалъ никакого преступленія. За то, что я сдѣлалъ, я готовь отвѣчать передо закономъ.
   -- Вы будете отвѣчать намъ, сказалъ другой, еще не говорившій:-- здѣсь мы законъ.
   Мнѣ не понравились эти слова, но переговоры не могли долѣе продолжаться. Лодки окружили дерево. Пистолеты и винтовки прицѣлились въ меня, и голосовъ двѣнадцать приказали негру и мнѣ садиться въ одну изъ лодокъ.
   По свирѣпымъ рѣшительнымъ взглядамъ этихъ грубыхъ людей, я видѣлъ, что долженъ или повиноваться или умереть.
   Я обернулся проститься съ Авророй, которая выбѣжала изъ пещеры и стояла возлѣ меня.
   Нѣсколько человѣкъ прыгнуло изъ лодокъ и, схвативъ меня, крѣпко завязали мнѣ руки.
   Я едва успѣлъ сказать нѣсколько прощальныхъ словъ Аврорѣ, которая уже не плакала, а глядѣла на моихъ преслѣдователей съ презрительнымъ негодованіемъ. Когда меня повели въ лодку, она закричала:
   -- Трусы! трусы! Никто изъ васъ не осмѣлился бы сразиться съ нимъ, никто, никто!
   Надменный духъ моей невѣсты согласовался съ моимъ и давалъ мнѣ доказательство ея любви. Я поблагодарилъ бы ее, но мои раздраженные похитители не дали мнѣ времени отвѣчать; черезъ минуту, лодка, въ которую меня посадили, выплыла на поверхность озера.
   

Глава XX.
УЖАСНАЯ УЧАСТЬ.

   Я не видѣлъ болѣе Авроры. Я понялъ изъ разговоровъ моихъ похитителей, что и квартеронку и негра повезутъ въ одной изъ лодокъ, остававшихся у кипариса, и совсѣмъ въ другую сторону. Я понялъ также, что бѣдный Габріэль былъ присужденъ къ страшному наказанію, тому самому, какого онъ опасался, къ отрубленію руки.
   Меня огорчала эта мысль, а еще болѣе грубыя шутки, которыя я долженъ быль слушать. Надъ моей невѣстой и надо мной насмѣхались съ отвратительною грубостью, которую я не могу повторить.
   Я не старался защищать ни ее, ни себя. Я даже не отвѣчалъ. Я сидѣлъ, угрюмо устремивъ глаза на воду. На берегу ожидала насъ цѣлая толпа. Я узналъ свирѣпаго Руффина съ перевязанной и окровавленной рукой.
   "Слава Богу! я не убилъ его"! мысленно воскликнулъ я: "Тѣмъ менѣе придется мнѣ отвѣчать".
   Всѣ лодки, за исключеніемъ той, въ которой везли Аврору и негра, подъѣхали къ берегу, и мои похитители выходили на землю. Ихъ было человѣкъ сорокъ. Почти всѣ были вооружены или пистолетами или винтовками. Подъ мрачной тѣнью деревъ, они представляли живописную картину, но въ эту минуту мнѣ некогда было любоваться ею.
   Меня повели по лѣсу между двумя вооружонными людьми; одинъ шолъ спереди, другой сзади. Мальчишки, которые находились также въ этой толпѣ, и даже взрослые, грубѣе другихъ дразнили меня дерзкими словами.
   Я могъ бы потерять терпѣніе и разсердиться, но я зналъ, что это послужитъ только къ тому, чтобы доставить удовольствіе моимъ мучителямъ, не улучшивъ моего положенія. Я продолжалъ молчать, и смотрѣлъ или въ сторону или въ землю.
   Мы шли скоро, и я былъ очень этому радъ. Я полагалъ, что меня ведутъ къ судьѣ.
   "Законная власть", думалъ я, "защитить меня отъ оскорбленій и насмѣшекъ".
   Я увидалъ отверстіе въ лѣсу, и черезъ нѣсколько минуть мы вошли на прогалину. Опять эта прогалина!
   Тутъ мои похитители остановились, и теперь на открытомъ свѣтѣ я имѣлъ случай узнать, кто они. Съ перваго взгляда я увидалъ, что находился въ рукахъ отчаянной толпы. Самъ Гайярръ былъ тутъ же, а возлѣ него, и его агентъ, и жестокій надсмотрщикъ. Тутъ были также французскіе креолы, владѣльцы изъ бѣднаго класса, мелкіе плантаторы. Остальную толпу составляли пьяные лодочники и другіе негодяи. Тутъ не находилось ни одного уважаемаго плантатора, ни одного порядочнаго человѣка!
   Для чего они остановились на прогалинѣ? Я съ нетерпѣніемъ ждалъ, чтобы меня привели къ судьѣ, и спросилъ съ гнѣвомъ:
   -- Зачѣмъ меня держатъ здѣсь?
   -- Не торопитесь, отвѣчалъ одинъ изъ толпы:-- вамъ и то скоро покажется.
   -- Я протестую противъ этого, продолжалъ я:-- я настаиваю, чтобы меня вели къ судьѣ.
   -- Поведутъ, не безпокоитесь! Не далеко придется вамъ идти. Судья здѣсь.
   -- Кто? гдѣ? спросилъ я.
   Я слышалъ, что мирными судьями бывали иногда и дровосѣки, а въ толпѣ, окружавшей меня, могли находиться и они.
   -- Гдѣ судья? повторилъ я.
   -- Здѣсь, не бойтесь! отвѣчалъ кто-то.
   Я въ-самомъ-дѣлѣ повѣрилъ, что судья находится въ толпѣ. Мое ошибочное мнѣніе продолжалось не долго, потому-что въ эту минуту Руффинъ, окровавленный и съ завязанной рукой, Руффинъ подошолъ ко мнѣ и, устремивъ на меня свои налитые кровью глаза,наклонился ко мнѣ такъ, что его губы почти коснулись моего лица, и прошипѣлъ:
   -- Можетъ-быть, господинъ воръ, вы никогда не слыхали о судѣ Линча?
   Трепетъ ужаса пробѣжалъ по моимъ жиламъ. Страшное убѣжденіе, что меня будутъ судить по закону Линча, пробѣжало въ головѣ моей.
   

Глава XXI.
ПРИГОВОРЪ ПО ЗАКОНУ ЛИНЧА.

   Неопредѣленное подозрѣніе чего-то подобнаго уже пробѣгало по моимъ мыслямъ. Я вспомнилъ отвѣтъ, данный мнѣ съ лодокъ:
   -- Мы законъ.
   Я слышалъ, проходя по лѣсу, какіе-то таинственные переговоры; я также примѣтилъ, когда мы пришли на прогалину, что опередившіе насъ остановились тамъ, поджидая другихъ, и я не могъ понять, зачѣмъ мы всѣ остановились тутъ,
   Я видѣлъ теперь, что вся толпа перешла на одну сторону и составила неправильный кругъ, съ какимъ-то торжественнымъ видомъ. Только мальчики и негры остались возлѣ меня. Руффинъ подошолъ ко мнѣ просто для того, чтобы удовлетворить свою месть надо мной.
   Все это пробудило во мнѣ страшное подозрѣніе, но до этой минуты оно не принимало опредѣленной формы. Я старался подавить подобное подозрѣніе, но теперь оно превратилось въ убѣжденіе. Меня хотѣли судить по закону Линча! На слова Руффина мальчишки отвѣчали громкимъ хохотомъ. Руффинъ продолжалъ.
   -- Вы вѣрно не слыхали объ этомъ судѣ, такъ-какъ вы чужестранецъ здѣсь! да еще англичанинъ. Этотъ судъ не долго продержитъ васъ въ канцеляріи. Вы увидите!
   Во. время этой рѣчи, грубый негодяй угрожалъ мнѣ не только словами, но и жестами, возбуждая въ слушателяхъ громкій хохотъ.
   Я былъ такъ раздражонъ, что еслибы не былъ связанъ, я бросился бы на него; теперь же я далъ волю моему языку.
   -- Еслибы я былъ свободенъ, ты не смѣлъ бы угрожать мнѣ такимъ-образомъ. Я уже и то сдѣлалъ тебя калѣкой на всю жизнь, хотя ты и безъ того не умѣлъ управляться винтовкой.
   Эти слова произвели страшное дѣйствіе на злодѣя, тѣмъ болѣе, что теперь мальчишки смѣялись надъ нимъ. Эти мальчики были вовсе не очень злы. Ихъ раздражили противъ меня, какъ приверженца освобожденія негровъ, и подъ руководствомъ старшихъ, разъигрались ихъ худшія страсти, но при всемъ этомъ они не были злы, но грубые лѣсные мальчишки, и мое смѣлое возраженіе понравилось имъ. Послѣ этого они перестали насмѣхаться надо мной.
   Руффинъ же разразился мстительными ругательствами и угрозами и, казалось, хотѣлъ схватить меня своей одной оставшейся рукою. Въ эту минуту, его отозвала толпа, которой онъ былъ для чего-то нуженъ, и, погрозивъ мнѣ кулакомъ, онъ оставилъ меня съ прощальнымъ проклятіемъ.
   Нѣсколько минутъ оставался я въ недоумѣніи. Не могу сказать, шло ли разсужденіе объ его страшномъ совѣтѣ, или что они намѣрены дѣлать со мной -- только я былъ увѣренъ, что они не имѣли намѣренія вести меня къ судьѣ. Судя по фразамъ, долетавшимъ до моихъ ушей: "Приколотить мошенника", "отдѣлать его порядкомъ", я началъ предполагать, что какое-то наказаніе ожидало меня. Къ моему удивленію, однако, я увидалъ, прислушавшись внимательнѣе, что многіе изъ моихъ судей сопротивлялись этимъ наказаніямъ, какъ слишкомъ кроткимъ! Нѣкоторые открыто объявляли, что ничего кромѣ моей жизни не могло удовлетворить оскорбленныхъ законовъ!
   Большинство приняло этотъ взглядъ на дѣло; и для того, чтобы подкрѣпить это мнѣніе, отозвали Руффина!
   Мною овладѣло страшное опасеніе -- лучше сказать, ужасъ -- который довершился, когда кругъ, составленный толпою, раздвинулся, и я увидѣлъ, что двое людей держали веревку и начали прикрѣплять ее къ камедному дереву, стоявшему на краю прогалины.
   Тутъ происходилъ и судъ и приговоръ. Законъ Линча имѣетъ также свою формальность.
   Когда веревка была прикрѣплена, одинъ изъ этихъ двухъ людей -- это былъ агентъ Гайярра -- подошелъ ко мнѣ, перечолъ мои вины и произнесъ приговоръ!
   Я оскорбилъ законы; я совершилъ два уголовныхъ преступленія: я укралъ невольниковъ, и хотѣлъ отнять жизнь у человѣка. Двѣнадцать присяжныхъ судили меня, нашли виновнымъ и приговорили быть повѣшеннымъ. Меня должны были повѣсить за шею до-тѣхъ-поръ, пока я умру.
   Вы сочтете этотъ разсказъ преувеличеннымъ и невѣроятнымъ. Вы подумаете, что я шучу съ вами. Вы не можете поварить, чтобы такое беззаконіе могло существовать въ цивилизованной странѣ. Вы вообразите, что эти люди шутили со мною, что они не намѣревались серьёзно повѣсить меня.
   Я не могу помѣшать вамъ думать такимъ-образомъ, но я торжественно объявляю, что таково было ихъ намѣреніе; и я былъ такъ увѣренъ въ ту минуту, что они намѣревались повѣсить меня, какъ теперь увѣренъ, что они не повѣсили меня!
   Вѣрьте или нѣтъ, но вы должны вспомнить, что я быль бы не первой жертвой изъ многихъ, и что эта мысль ясно представлялась мнѣ въ то время.
   Кромѣ этой мысли, я видѣлъ веревку, видѣлъ дерево, видѣлъ судей передъ собой. Одинъ взглядъ на нихъ могъ бы произвести убѣжденіе. Не виднѣлось ни малѣйшаго луча милосердія!
   Въ эту ужасную минуту я не знаю, что я говорилъ и какъ поступалъ.
   Я помню только, что мое опасеніе уничтожалось съ моимъ негодованіемъ. Я протестовалъ, угрожалъ, бранился, мои безжалостные судьи отвѣчали мнѣ насмѣшками.
   Они приготовлялись привести приговоръ въ исполненіе, и уже подвели меня къ дереву, когда лошадиный топотъ долетѣли до нашихъ ушей, и толпа всадниковъ въѣхала на прогалину.
   

Глава XXII.
ШЕРИФЪ.

   При видѣ этихъ всадниковъ, сердце мое забилось радостью, потому-что въ числѣ ихъ я увидалъ спокойное и рѣшительное лицо Эдуарда Рейгарта. За нимъ ѣхалъ приходскій шерифъ съ двѣнадцатью всадниками, между которыми я узналъ самыхъ уважаемыхъ плантаторовъ въ окрестности. Каждый быль вооруженъ винтовкой или пистолетами; поспѣшность, съ какой они подъѣхали къ намъ, показывала, что они спѣшили и имѣли какую-нибудь цѣль.
   Я сказалъ, что сердце мое забилось отъ радости. Преступникъ, стоящій на платформѣ висѣлицы, не могъ быть болѣе обрадованъ при видѣ вѣстника, принесшаго ему отсрочку или прощеніе. Въ пріѣхавшихъ я узналъ друзей, на лицахъ ихъ я проколъ спасеніе. Слѣдовательно, я не испугался, когда шерифъ, сойдя съ лошади, подошолъ ко мнѣ и, положивъ руку на плечо мое, сказалъ мнѣ, что я его плѣнникъ "именемъ закона." Въ этомъ поступкѣ, хотя онъ казался довольно грубъ, я видѣлъ спасеніе моей жизни.
   Прежніе мои судьи громко выражали свое неудовольствіе. Они ссылались, что меня судили уже двѣнадцать присяжныхъ изъ свободныхъ гражданъ, что меня нашли виновнымъ, что я укралъ двухъ невольниковъ, что я сопротивлялся, когда меня хотѣли захватить, что я ранилъ одного изъ преслѣдовавшихъ меня, и что такъ-какъ это было ясно доказано, они не видали чего еще нужно для обвиненія меня, и что меня слѣдуетъ повѣсить на мѣстѣ, не теряя времени.
   Шерифъ отвѣчалъ, что такой поступокъ былъ бы беззаконнымъ, что законъ слѣдуетъ уважать, что если я былъ виновенъ тѣ преступленіяхъ, въ которыхъ меня обвиняли, законъ, конечно, накажетъ меня какъ слѣдуетъ; но что прежде меня надо привели къ судьѣ и представить законное и формальное обвиненіе и, наконецъ, онъ выразилъ свое намѣреніе привести меня къ Клэборну, судьѣ этого округа.
   Сердитый споръ начался между толпою и людьми, сопровождавшими шерифа, и нѣсколько времени я опасался, что злодѣи одержать верхъ. Но американскій шерифъ совсѣмъ другаго рода, какъ тотъ лѣнивый джентльмэнъ, который исполняетъ эту должность въ англійскомъ графствѣ. Первый изъ десяти случаенъ девять разъ, человѣкъ испытаннаго мужества и дѣятельности; шерифъ Рикманъ не былъ исключеніемъ въ этомъ правилѣ. Въ числѣ сопровождавшихъ его людей, наскоро собранныхъ моимъ другомъ Рейгаргомъ, находились нѣкоторые съ такимъ же характеромъ. Самъ Рейгартъ, хотя человѣкъ мирный, обладалъ хладнокровіемъ и рѣшительностью; тутъ были и хозяинъ моей гостинницы и плантаторы, любители законовъ и справедливости, вооруженные съ ногъ до головы и положившіе бы жизнь свою на мѣстѣ, защищая шерифа и его требованіе. Правда, ихъ было меньше числомъ, но на ихъ сторонѣ былъ законъ, и это придавало имъ силы.
   Въ мою пользу одинъ пунктъ стоялъ выше всѣхъ другихъ, это то, что мои обвинители не пользовались популярностью. Гайярръ, какъ уже выше было сказано, хотя выдавалъ себя за нравственнаго человѣка, не быль уважаемъ сосѣдними плантаторами, особенно американскаго происхожденія. А всѣмъ было извѣстно, что другихъ нападавшихъ на меня тайно подстрекалъ стряпчій. Что же касается до Руффина, котораго я ранилъ, то всѣ слышали выстрѣлъ его винтовки и знали, что онъ выстрѣлилъ первый. Въ болѣе спокойныя минуты мое сопротивленіе было бы найдено совершенно законнымъ, относительно этого человѣка no-крайней-мѣрѣ.
   Еслибы обстоятельства были другаго рода, еслибы "оба негра", украденные мною, принадлежали популярному плантатору, а не Доминику Гайярру; еслибы Руффинъ былъ уважаемымъ гражданиномъ, а не развратнымъ беззаконникомъ; еслибы многіе присутствующіе не подозрѣвали, что дѣло идетъ не объ обыкновенномъ воровствѣ негровъ,-- тогда дѣйствительно мнѣ пришлось бы худо.
   Даже и теперь начался продолжительный и сердитый спорь, громкія слова, ругательства, угрозы, размахиванье винтовками и пистолетами.
   Но храбрый шерифъ оставался твердъ; Рейгартъ выказалъ большое мужество, мой хозяинъ и нѣсколько молодыхъ плантаторовъ вели себя прекрасно, и законъ одержалъ верхъ.
   Да! благодаря Богу и полдюжинѣ благородныхъ людей, законъ одержалъ верхъ, а то я никогда не вышелъ бы изъ этой прогалины живымъ!
   Но хотя мои свирѣпые судьи уступили пока, еще нельзя было быть увѣреннымъ, что они не попытаются вырвать меня изъ рукъ закона. Для предупрежденія этого, шерифъ посадилъ меня на лошадь, самъ поѣхалъ съ одной стороны, а человѣка, испытаннаго мужества съ другой. Рейгартъ и плантаторы окружили меня и спереди и сзади, между-тѣмъ какъ толпа съ ругательствами слѣдовала за нами верхомъ и цѣликомъ. Такимъ-образомъ мы проѣхали лѣсъ, поля, дорогу, ведущую въ Бренжье, и направились въ жилищу сквайра Клэборна, мирнаго судьи этого округа.
   Возлѣ его дома находилось зданіе, въ которомъ сквайръ занимался своими судейскими обязанностями Туда входили въ дверь, отдѣльную отъ дома, и тамъ не было никакихъ особенныхъ признаковъ, которые показывали бы, что это была зала правосудія, кромѣ того, что въ ней стояли скамейки и небольшая конторка въ одномъ углу.
   За этой конторкой сквайръ имѣлъ обыкновеніе рѣшать мелочные споры, налагать денежныя пени и рѣшать разныя другія гражданскія дѣла.
   Въ эту комнату введенъ я быль шерифомъ и его помощниками; толпа ворвалась за нами, до-тѣхъ-поръ, пока всякое мѣстечко было занято.
   

Глава XXIII.
КРИЗИСЪ.

   Безъ-сомнѣнія, насъ опередили, потому-что мы нашли сквайра Клэборна на его судейскомъ мѣстѣ, готовымъ выслушать дѣло. Въ высокомъ худощавомъ старикѣ, съ сѣдыми волосами и почтеннаго вида, я увидалъ приличнаго представителя правосудія, одного изъ тѣхъ достойныхъ судей, которые внушаютъ уваженіе не только своими лѣтами и должностью, но своимъ личнымъ характеромъ. Несмотря на шумную толпу, окружавшую меня, я прочолъ въ этомъ твердомъ взглядѣ судьи намѣреніе оказать мнѣ правосудіе.
   Я не долго находился въ безпокойствѣ. Дорогой Рейгартъ совѣтовалъ мнѣ не унывать, но я не обратилъ на это вниманія и второпяхъ не успѣлъ просить у него объясненія.
   -- Ободритесь! сказалъ онъ мнѣ: -- не опасайтесь результата. Это дѣло очень странное, будетъ имѣть странный конецъ, совсѣмъ неожиданный для кого-то,-- ха-ха-ха!
   Рейгартъ громко захохоталъ, и казался очень веселъ! Что значило это?
   Я не могъ узнать, потому-что въ эту минуту шерифъ громкимъ, повелительнымъ голосомъ приказалъ, чтобы съ плѣннымъ никто не имѣлъ сообщенія, и я былъ разлучонъ съ моимъ другомъ. Странно, шерифъ не произвелъ на меня дурнаго впечатлѣнія этими словами! Я вѣрилъ втайнѣ, что его обращеніе, по наружности враждебное мнѣ, было принято имъ нарочно. Толпу нужно было усмирить, и эта грубость была маленькой уловкой со стороны шерифа Гикмана.
   -- Господа! сказалъ онъ твердымъ тономъ судьи: -- я готовъ выслушать обвиненіе противъ этого молодаго человѣка. Въ чемъ его обвиняютъ, полковникъ Гикманъ? обратился судья къ шерифу.
   -- Кажется, въ воровствѣ негровъ, отвѣчалъ шерифъ.
   -- Кто обвиняетъ?
   -- Доминикъ Гайярръ, отвѣчалъ голосъ изъ толпы, въ которомъ я узналъ голосъ самаго Гайярра.
   -- Господинъ Гайярръ здѣсь? спросилъ судья.
   Голосъ отвѣчалъ утвердительно, и лисиное лицо стряпчаго появилось передъ конторкой.
   -- Господинъ Доминикъ Гайярръ, сказалъ судья, узнавъ его:-- въ чемъ вы обвиняете этого человѣка? Скажите это подъ присягой.
   Гайярръ присягнулъ, и произнесъ обвиненіе яснымъ и вразумительнымъ слогомъ стряпчаго.
   Мнѣ не нужно слѣдовать за изворотами юридической фразеологіи. Достаточно сказать, что въ обвиненіи его находилось нѣсколько пунктовъ.
   Вопервыхъ, онъ обвинялъ меня, что я старался побудить къ мятежу невольниковъ плантаціи Безансонъ, не допустивъ одного изъ нихъ подвергнуться справедливому наказанію! Вовторыхъ, я побудилъ другаго невольника ударить надсмотрщика, а потомъ убѣдилъ его и помогъ ему убѣжать въ лѣсъ! Это былъ невольникъ Габріель, который именно сегодня былъ захваченъ вмѣстѣ со мной.
   -- Вѣтретьихъ, продолжалъ онъ, дойдя до главнаго пункта своего обвиненія:-- я обвиняю этого человѣка въ томъ, что онъ вошолъ въ мой домъ ночью 18 октября, и укралъ оттуда невольницу Аврору Безансонъ.
   -- Это ложь! Аврора Безансонъ не невольница!
   Гайярръ вздрогнулъ, точно будто кто проткнулъ его ножомъ.
   -- Кто это говорить? спросилъ онъ голосомъ замѣтно дрожащимъ.
    -- Я! отвѣчалъ тотъ же голосъ.
   И въ ту же минуту молодой человѣкъ прыгнулъ на одну изъ скамеекъ, и стоялъ такъ, что голова его возвышалась надъ всей толпой. Это былъ д'Отвилль.
   -- Я говорю это! повторилъ онъ тѣмъ же твердымъ тономъ.-- Аврора Безансонъ не невольница, а свободная квартеронка! Судья Клэборнь, продолжалъ д'Отвилль:-- сдѣлайте мнѣ одолженіе, прочтите этотъ документъ!
   Говорившій подавалъ сложенную бумагу, шерифъ передалъ ее судьѣ, который прочолъ ее громко.
   Эти была "вольная" Авроры квартеронки, ея отпускная, подписанная и засвидѣтельствованная ея господиномъ, Огюстомъ Безансономь, и оставленная имъ въ его завѣщаніи.
   Общее удивленіе было чрезвычайно, такъ-что вся толпа какъ-будто окаменѣла и хранила молчаніе. Въ ея чувствахъ произошолъ переворотъ.
   Дѣйствіе, произведенное на Гайярра, было замѣтно для всѣхъ. Онъ находился въ такомъ замѣшательствѣ, что едва пролепеталъ:
   -- Я протестую противъ этого; эта бумага была украдена изъ моего бюро...
   -- Тѣмъ лучше, господинъ Гайярръ! опять перебилъ его д'Отвилль: -- тѣмъ лучше! Вы признаетесь, что эта бумага была украдена, и слѣдовательно признаете ея подлинность. Имѣя этотъ документъ въ вашихъ рукахъ, и зная его содержаніе, какъ вы могли считать своей невольницей Аврору Безансонъ?
   Гайярръ такъ смутился, что все лицо его покрылось мертвенной блѣдностью, а коварное выраженіе быстро смѣнилось выраженіемъ ужаса. Онъ хотѣлъ уйти, и уже спрятался за высокими людьми, стоявшими около него.
   -- Постойте, господинъ Гайярръ! продолжалъ неумолимый д'Отвилль: -- я еще съ вами не кончилъ. Судьи Клэборнъ! У меня есть еще другой документъ, можетъ-быть также интересный для васъ. Будьте такъ добры, и разсмотрите его.
   Говоря такимъ-образомъ, д'Отвилль подалъ другую сложенную бумагу: судья опять прочоль се вслухъ.
   Это была приписка къ духовному завѣщанію Огюста Безансона, гдѣ онъ отказывалъ пятьдесятъ тысячъ долларовъ, положенныхъ въ банкъ, дочери его, Эжени Безансонъ. Сумму эту она должна была получить въ день своего совершеннолѣтія отъ душеприкащиковъ его, Доминика Гайярра и Антоана Лерё; душеприкащикамъ вмѣнялось въ обязанность не сообщать наслѣдницѣ объ этой суммѣ до самого дня платежа.
   -- Господинъ Доминикъ Гайярръ! продолжалъ д'Отвилль, какъ только чтеніе было окончено:-- я обвиняю васъ въ утаеніи этихъ пятидесяти тысячъ долларовъ, и разныхъ другихъ суммъ, о которыхъ послѣ. Я обвиняю васъ въ томъ, что вы скрыли существованіе этихъ денегъ, присвоили ихъ себѣ!
   -- Это обвиненіе серьёзное, сказалъ судья, очевидно убѣжденный въ его справедливости.-- Какъ ваше имя, милостивый государь? спросилъ онъ д'Отвиля кроткимъ тономъ.
   Я въ первый разъ видѣлъ д'Отвилля при дневномъ свѣтѣ. Все происходившее между нами случалось или въ темнотѣ ночной, или при свѣтѣ лампы. Только въ это утро провели мы вмѣстѣ нѣсколько минуть днемъ, но и то въ мрачной тѣни лѣса, гдѣ я не могъ хорошо разсмотрѣть его черты.
   Теперь же я видѣлъ ясно его лицо. Сходство съ кѣмъ-то видѣннымъ прежде, опять поразило меня. Оно дѣлалось сильнѣе, когда я смотрѣлъ, и прежде, чѣмъ на вопросъ судьи былъ данъ отвѣть, удивленіе мое прошло.
   -- Какъ васъ зовутъ? повторилъ судья.
   -- Эжени Безансонъ!
   Въ ту же минуту шляпа была сброшена, чорные кудри сдернуты, и золотистые волосы прелестной креолки явились глазамъ всѣхъ.
   Громкое ура, въ которомъ не участвовалъ только Гайярръ и его два-три злодѣйскихъ помощника, раздалось по всей комнатѣ. Я чувствовалъ, что я свободенъ.
   Прежде чѣмъ утихло волненіе, шерифъ прямо подошолъ къ Гайярру и, положивъ руку на его плечо, арестовалъ его.
   -- Это ложь! закричалъ Гайярръ:-- заговоръ, гнусный заговоръ! Эти документы поддѣльные, подпись фальшивая!
   -- Нѣтъ, господинъ Гайярръ, перебилъ судья, -- Эти документы не поддѣльные. Это почеркъ Огюста Безансона. Я зналъ его хорошо. Это его подпись, я могу присягнуть.
   -- И я! отвѣчалъ чей-то голосъ глубокимъ, торжественнымъ тономъ, который привлекъ вниманіе всѣхъ.
   Превращеніе Эжена д'Отвилля въ Эжени Безансонъ удивило толпу, но еще большее удивленіе оапцало всѣхъ при воскресеніи управителя Антоана.
   Читатель! исторія моя кончилась. Занавѣсь падаетъ на нашу маленькую драму. Я могъ бы представить вамъ другія картины послѣдующей жизни нашихъ дѣйствующихъ лицъ, но и краткій достаточенъ. Ваше воображеніе дополнитъ подробности.
   Вы, вѣрно, рады будете узнать, что Эжени Безансонъ получила назадъ все свое имѣніе, которое скоро приведено было въ цвѣтущее состояніе подъ вѣрнымъ управленіемъ Антоана.
   Увы! она никогда не могла уже получить назадъ -- юное веселое сердце, дѣвственную любовь!
   Но не воображайте, будто Эжени Безансонъ поддалась отчаянію, что она вѣчно оставалась жертвою своей несчастной страсти. Нѣтъ, у ней была могучая воля; и вся ея энергія была употреблена на то, чтобы вырвать гибельную стрѣлу изъ ея сердца.
   Юная надежда ея сердца была разбита; но въ жизни есть другія радости кромѣ игры страстей, и можетъ-быть, путь любви не истинная дорога къ счастью. О! еслибы я могъ повѣрить, что эта спокойная наружность, эта нѣжная кроткая улыбка были признаками излечившагося сердца.
   Читатели, вы рады будете узнать, что добрый докторъ Рейгартъ такъ разбогатѣлъ, что могъ положить, въ сторону ланцетъ, и сдѣлался не только зажиточнымъ плантаторомъ, но и знаменитымъ законодателемъ, однимъ изъ тѣхъ, кому принадлежитъ честь измѣненія настоящей системы луизіанскаго закона, самого замѣчательнаго уложенія въ цивилизованномъ свѣтѣ,
   Вы будете рады узнать, что Сципіонъ съ своей женой и "маленькой Хлоей" воротился въ свой прежній и теперь счастливый домъ, что у заговорщика змѣй остались цѣлы обѣ руки, и что онъ никогда впослѣдствіи не имѣлъ случая искать убѣжища въ своей древесной пещерѣ.
   Вы безъ прискорбія узнаете, что Гайярръ провелъ нѣсколько лѣтъ въ тюрьмѣ, а потомъ совершенно исчезъ со сцены. Говорили, что подъ чужимъ именемъ онъ воротился во Францію, его родину. Уличить его было легко. Антоанъ давно подозрѣвалъ его въ умыслѣ ограбить Эжени Безансонъ и рѣшился испытать его. Паромъ изъ стульевъ все-таки поплылъ, и посредствомъ этого вѣрный управитель добрался до берега, очень далеко внизъ по рѣкѣ. Никто не зналъ объ его спасеніи, и этому странному старику пришла въ голову мысль оставаться въ неизвѣстности нѣсколько времени и быть безмолвнымъ свидѣтелемъ поведенія Гайярра. Какъ только тотъ убѣдился въ его смерти, такъ смѣло пошолъ къ своей цѣли, и довелъ событія до описаннаго кризиса. Этого именно и ожидалъ Антоанъ. Онъ явился обвинителемъ, и приговоръ къ пятилѣтнему заключенію въ тюрьму уничтожилъ всѣ сношенія Гайярра съ дѣйствующими лицами нашего разсказа.
   Едва ли огорчитесь вы, узнавъ, что Забіяка испыталъ подобную же участь, что Руффинъ, охотникъ за людьми, утонулъ въ болотѣ, что агентъ Гайярра, торговавшій неграми, послѣ началъ красть ихъ, и за это преступленіе былъ приговоренъ судомъ по закону Линча быть повѣшеннымъ.
   Картежниковъ Чорли и Гачера я никогда не видалъ опять, хотя участь ихъ мнѣ извѣстна. Чорли, храбрый и талантливый, но развратный Чорли былъ убитъ на дуэли новоорлеанскимь креоломь, съ которымъ онъ онъ поссорился за картами.
   Банкъ Гачера вскорѣ былъ подорванъ, и цѣлый рядъ неудачъ наконецъ принудилъ его заняться плутовствомъ въ меньшихъ размѣрахъ.
   Такимъ-образомъ, читатель, мнѣ удалось оказать поэтическое правосудіе всѣмъ дѣйствующимъ лицамъ, красовавшимся на страницахъ нашей исторіи.
   Я слышу, вы восклицаете, что двое были забыты -- герой и героиня?
   Ахъ! нѣтъ -- не забыты. Но не-уже-ли вы заставите меня описывать церемонію, пышность и великолѣпіе, ленты и банты, всѣ сцены полнаго блаженства? Все это должно-быть предоставлено вашему воображенію. Интересъ приключеніи влюбленнаго обыкновенно кончается съ достиженіемъ его надеждъ -- и вы, читатель, едва ли полюбопытствуете поднять занавѣсъ, скрывающій спокойную супружескую жизнь мою и моей прелестной квартеронки.
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru