Робинсон Фредерик Уильям
Записки тюремной надзирательницы

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Memoirs of Jane Cameron, Female Convict.
    Текст издания: "Русское Слово", NoNo 1-3, 1864.

  

ЗАПИСКИ ТЮРЕМНОЙ НАДЗИРАТЕЛЬНИЦЫ *).

   *) Предлагаемый разсказъ не есть простой вымыселъ въ области обыкновенныхъ, беллетристическихъ произведеній. Онъ писанъ большею частію со словъ самой героини, Дженъ Камеронъ, которой жизнь началась бѣдностію и преступленіемъ и окончилась тюрьмой. Авторъ этого разсказа, тюремная надзирательница, долго и тщательно изучавшая тѣ темныя стороны жизни, въ которыхъ проявляется общественное зло во всемъ его ужасномъ драматизмѣ, гарантируетъ достовѣрность описываемыхъ ею фактовъ; измѣнены только имена и второстепенныя подробности, а самый фонъ разсказа взятъ цѣликомъ изъ дѣйствительной жизни въ строгомъ значеніи этого слова. Авторъ старается прослѣдить шагъ за шагомъ, развитіе преступленія и тѣ незамѣтныя, но скользскія ступени, по которымъ преступникъ спускается въ бездну порока, пока изъ рукъ общества не приметъ его тюрьма или могила. "Если въ этомъ разсказѣ, говоритъ авторъ въ предисловіи, вѣрно изображенъ путь, которымъ бѣдность и невѣжество доводится до преступленія, часто не сознавая его значенія и предаваясь ему, какъ ремеслу, тогда бытъ можетъ, подготовится болѣе прочная почва для будущихъ соціальныхъ преобразованій". Отъ редакціи.

ГЛАВА I.
Какъ поживаютъ воры въ городѣ Гласговѣ.

   Думаю, что многимъ изъ моихъ читателей не безъизвѣстенъ городъ Глазговъ -- третій городъ по величинѣ и по значенію во всемъ соединенномъ королевствѣ. Въ этомъ большомъ городѣ добрые люди наживаютъ много денегъ, вездѣ видны слѣды довольства, торговля процвѣтаетъ, и граждане умираютъ милліонерами. Подобно тому, какъ въ Лондонѣ, Ливерпулѣ и во всякомъ другомъ многолюдномъ городѣ, крайности и здѣсь соприкасаются; тщательныя изслѣдованія показали мнѣ, что въ темныхъ закоулкахъ Глазгова кроется болѣе нищеты, невѣжества, страданія въ самомъ отталкивающемъ ихъ видѣ, чѣмъ даже въ Лондонѣ. Нигдѣ, быть можетъ, бѣдность не мечется такъ безобразно и рѣзко въ глаза, какъ на этомъ великомъ торговомъ рынкѣ Шотландіи, гдѣ рядомъ съ нею вы встрѣчаете громаднѣйшія, быть можетъ, въ цѣломъ мірѣ состоянія.
   Нищета эта большею частью озадачиваетъ васъ своею неутолимою жаждою пьянства. Правда, и сюда проникали попытки распространенія трезвости; но, несмотря на это, кабаки находятся по прежнему въ цвѣтущемъ состояніи и субботніе вечера въ Гай-Стритѣ и Солтъ-Маркетѣ далеко оставляютъ за собою субботніе вечера въ другихъ городахъ. Есть что-то многознаменательное въ этихъ толпахъ босого и полураздѣтаго населенія, когда онѣ, иззябшія отъ холода, съ блѣдными и мрачными лицами, валятъ по улицамъ изъ старой части города.
   Много лѣтъ тому назадъ, недалеко отъ Гай-Стрита стояло, да и по сю пору стоитъ, нѣсколько высокихъ, темныхъ, четырехъ и пятиэтажныхъ домовъ, слѣпившихся вмѣстѣ. Въ этихъ домахъ каждая комната занята однимъ или нѣсколькими жильцами и носитъ на шотландскомъ нарѣчіи названіе дома. Этотъ густо населенный кварталъ наводитъ страхъ своей дурной славой на весь Глазговъ, и называется Кройлисъ-Ландъ; полиціи онъ извѣстенъ подъ именемъ Веннеля. Лѣтъ двадцать или тридцать тому назадъ, въ этотъ кварталъ отправлялись за поимкою воровъ и мошенниковъ; по всей вѣроятности, онъ и теперь извѣстенъ, какъ гнѣздо всевозможныхъ преступниковъ.
   Честная бѣдность рѣдко искала убѣжища въ Крайлисъ-Ландѣ, особенно та бѣдность, которая дорожитъ своимъ добрымъ именемъ и разборчива на сосѣдей. Изъ Крайлисъ-Ланда выползали для ночныхъ похожденій воры и публичныя женщины. Въ Крайлисъ-Ландъ заманивалась не одна жертва, то хитростью, то силою, и темныя дѣла творились тамъ по захожденіи солнца. То было убѣжище всѣхъ тѣхъ преступленій, отъ которыхъ содрагается человѣчество. Грабежъ и до сихъ поръ до того обычное дѣло въ Новомъ Веннелѣ, что о немъ почти и говорить не стоитъ. Полиція нападала здѣсь на самыхъ любопытныхъ субъектовъ падшаго люда; здѣсь нерѣдко бѣдность или преступленіе, доведенныя до отчаянія, налагали на себя руки; то въ комнатахъ, то на грязной, темной лѣстницѣ, то съ рѣшотки, ограждающей какой-нибудь участокъ земли позади домовъ, снимали тѣла повѣсившихся самоубійцъ. Здѣсь же совершались самыя страшныя убійства:-- ночью отворялось окно одной изъ верхнихъ комнатъ, къ нему подводили трепетавшую жертву и выбрасывали ее на улицу. Число безнаказанныхъ преступленій, совершенныхъ въ Новомъ Веннелѣ, далеко превосходитъ число тѣхъ, которыя подверглись карѣ закона. Лѣтъ десять или одинадцать тому назадъ полагалось среднимъ числомъ по двѣнадцати кражъ еженедѣльно на каждую комнату этого отверженнаго квартала. Всѣ знали объ этихъ кражахъ, но до свѣдѣнія полиціи онѣ не доводились, потому что ограбленные скорѣе соглашались понести убытки, чѣмъ подвергать свое имя огласкѣ.
   Дома Веннеля, какъ и вообще всѣ жилища низшаго разряда въ Шотландіи, не имѣютъ наружной двери; входъ прямо на лѣстницу. Посѣтителю этихъ грязныхъ притоновъ, напоминающихъ логовище дикаго звѣря, предстоитъ взбираться на верхъ въ потемкахъ. Сырая и скользкая лѣстница обдаетъ посѣтителя зловоннымъ воздухомъ. На каждой площадкѣ находится отъ четырехъ до пяти дверей; каждая дверь ведетъ въ комнату, имѣющую на восемь футовъ длины, отъ шести до семи футовъ ширины; и въ этой-то комнатѣ спятъ, пьютъ, ѣдятъ и живутъ мущины, женщины и дѣти, по четыре, по пяти, а иногда и по десяти и двѣнадцати человѣкъ вмѣстѣ. Воры помѣщаются кучами, да и честный бѣднякъ, загнанный сюда неумолимой нуждой, принужденъ пускать къ себѣ жильцовъ, чтобы не платить одному за квартиру. Плата за каждую изъ этихъ комнатъ стоитъ приблизительно по пятнадцати пенсовъ въ недѣлю, то больше, то меньше, смотря по обстоятельствамъ. Нищета и неизбѣжныя при ней всевозможныя лишенія, порождаютъ здѣсь самыя ужасныя болѣзни.
   Дома подобнаго, рода вовсе не рѣдкость въ Глазговѣ, хотя по распоряженію правительства тѣ изъ нихъ, которые признаны опасными и неудобообитаемыми и были уничтожены. За то уцѣлѣвшія населяются все гуще и гуще и требуютъ за собой строжайшаго надзора, а это-то и невозможно по разнымъ причинамъ. Дѣло въ томъ, что домохозяева стараются уклоняться отъ необходимыхъ починокъ; случается даже и такъ, что во избѣжаніе расходовъ на поправку этихъ запущенныхъ домовъ, они совершенно отказываются отъ владѣнія ими. Лица, приставленныя отъ правительства слѣдить за этими домами ничего не могутъ сдѣлать, когда хозяинъ отдаетъ квартиры въ наймы отъ себя или же черезъ вторыя руки, выбирая въ послѣднемъ случаѣ такого рода агентовъ, которымъ ни до чего дѣла нѣтъ, лишь бы плата за квартиры вносилась исправно. Дома подобнаго рода приносятъ хорошій доходъ, хотя собираніе квартирной платы -- дѣло щекотливое и не всегда безопасное.
  

ГЛАВА II.

Рожденіе и дѣтство Дженни Камеронъ.

   Героиня нашего разсказа, которую мы назовемъ Дженъ Камеронъ, родилась въ Кройлисъ-Ландѣ въ Глазговѣ. Родилась она зимой, когда на дворѣ стояла жестокая стужа -- родилась на кучѣ стружекъ, въ третьемъ этажѣ знаменитаго воровскаго квартала.
   Мать ея была дочерью бѣднаго ланкаширскаго ткача; по крайней мѣрѣ, такъ говаривала она сама, хотя никто изъ стараго Ланарка никогда не приходилъ ее провѣдать и никакихъ писемъ оттуда не получалось въ Веннелѣ. Человѣкъ, слывшій за отца Дженъ, занимался какимъ-то загадочнымъ ремесломъ, то исчезалъ на цѣлыя недѣли и даже мѣсяцы, то снова появлялся. Это былъ грубый, угрюмый, пьяный бродяга,-- но мистрисъ Камеронъ любила его по своему и ревновала его тоже по своему,-- какою-то звѣрскою ревностью. Въ то время, когда Дженъ появилась на свѣтъ, мать ея утратила послѣдніе остатки красоты. У нея было уже передъ тѣмъ трое дѣтей, двое изъ которыхъ умерли отъ горячки, постоянно свирѣпствующей въ этихъ трущобахъ; всю жизнь свою она терпѣла грубое обращеніе отъ своего "милаго дружка", обиравшаго ее, когда у нея были деньги и бившаго ее во время безденежья; но женщина эта, утратившая всякое чувство стыда и человѣчности, оставалась вѣрна ему.
   Матъ Дженъ Камеронъ не была воровка по ремеслу; за нею слѣдила полиція, но во все время пребыванія ея въ Глазговѣ она рѣдко подавала поводъ къ прямымъ обвиненіямъ; разъ только она попалась за содержаніе мошенническаго притона въ Фактори-Ландѣ, такомъ же воровскомъ кварталѣ, какъ Новый Веннель; но не рѣдко полиція забирала ее за пьянство и буйство, учиненное на улицахъ. Страсть къ водкѣ была главнымъ порокомъ мистрисъ Камеронъ; каждую субботу вечеромъ она затѣвала ссоры съ своими жильцами; а надо вамъ сказать, что въ комнату свою, имѣвшую восемь футовъ длины и восемь ширины, она еще пускала жильцевъ; каждую субботу вечеромъ, какъ только выходила она изъ себя, ее отправляли въ центральное бюро полиціи, а по утру въ понедѣльникъ приговаривали къ штрафу.
   Откуда брала мистрисъ Камеронъ деньги, чтобы содержать себя съ дочерью, платить пятнадцать пенсовъ въ недѣлю за квартиру, напиваться при всякомъ удобномъ случаѣ, и платить штрафы за пьянство и буйство, избавлявшіе ее отъ скуки высидѣть десять дней въ глазговской тюрьмѣ -- это одна изъ тѣхъ тайнъ непроницаемыхъ съ перваго взгляда, которыми окружено существованіе сотни другихъ мистрисъ Камеронъ, проживающихъ въ Глазговѣ и до сего дня.
   А между тѣмъ стоитъ только вдуматься, и загадка разрѣшается сама собою: пріюты бѣдности, подобные Веннелю, не смотря на свою отвратительную репутацію даютъ хорошій доходъ: люди, на которыхъ тяготѣетъ какое нибудь подозрѣніе,-- мущины и женщины, мальчики и дѣвочки платятъ по два и до три пенса въ ночь съ головы за право прилечь на кучѣ стружекъ, разсыпанныхъ по полу; комната биткомъ набита постояльцами, но на это никто не ропщетъ, лишь бы отдѣльныя лица не слишкомъ шумѣли и не мѣшали другимъ спать. Зимою разводится жаркій огонь; уголь въ Глазговѣ дешевъ, и потому его не жалѣютъ; а содержательница пріюта, про которою идетъ слава, что она нескупится жечь уголь въ каминѣ, можетъ быть увѣрена, что у нея въ постояльцахъ не будетъ недостатка.
   И такъ Дженъ Камеронъ провела годы дѣтства въ Новомъ Веннелѣ. Первыя пять лѣтъ ея жизни прошли среди нищенства и порока; пяти лѣтъ отъ роду она была такимъ же загнаннымъ, запуганнымъ и болѣзненнымъ ребенкомъ, какъ и большая часть дѣвочекъ въ ея положеніи. То, что она знала,-- она знала по собственному опыту. Но это было страшное знаніе всей правды житейской -- и эта неправда не приводила ее въ содроганье; развѣ то, что ежедневно происходило въ Новомъ Веннелѣ, не было въ порядкѣ вещей? Въ продолженіе всего ея дѣтства мать ни разу не выказала къ ней ни малѣйшей привязанности и смотрѣла на нее, какъ на обузу, отъ которой нельзя отдѣлаться;-- какъ на существо, которое можно оставлять полунагимъ, полуголоднымъ и уже безъ всякаго нравственнаго призора; ей казалось, что она для того только и существуетъ, чтобы ее били -- и мать била ее за все: за то, что она не кстати попадалась ей на глаза; за то, что она росла не довольно скоро и не могла быть подмогой матери; за то, что она слишкомъ рано приходила домой съ улицы, на которую ее выгоняли и приходила голодная.
   -- Ты что не просишь милостыни у нарядныхъ прохожихъ?-- было единственнымъ наставленіемъ, которое Дженъ слышала отъ матери; -- такой большой дѣвкѣ какъ ты пора бы умѣть прокормиться и самой.
   И съ этимъ наставленіемъ пятилѣтнюю дѣвочку босую и полунагую выталкивали на улицу во всякую погоду, во всякое время дня и ночи, предоставляя ей самой о себѣ по заботиться. Изрѣдка ее брали на прокатъ тѣ обманщики, которыми кишатъ большіе города и таскали ее за собою по улицамъ въ качествѣ одного изъ членовъ честнаго семейства, согнаннаго съ квартиры жестокосердымъ хозяиномъ и принужденнаго кормиться подаяніемъ; но всего чаще она просила милостыню на свой пай, и заработки свои приносила матери, которая вѣчно подозрѣвала, что она утаиваетъ часть денегъ, "воруетъ ихъ у нея".
   Впрочемъ, въ одномъ по крайней мѣрѣ отношеніи, Дженъ Камеронъ имѣла преимущество надъ своими сверстниками; -- ее не учили воровству систематически, какъ ремеслу: дѣло въ томъ, что мать ея гордилась званіемъ честной женщины, ни разу не сидѣвшей въ тюрьмѣ за важное преступленіе. Мистрисъ Камеронъ знала на перечетъ всѣхъ воровъ въ Глагзовѣ; она пускала ихъ къ себѣ на постой, смотрѣла сквозь пальцы на мошенничества, совершаемыя въ ея собственной коморкѣ или "домѣ", брала проценты съ ихъ воровской поживы, укрывала вора и, въ случаѣ надобности, шла за него къ ложной присягѣ въ полицію; но сама она была честная женщина, гнушалась именемъ воровки и по крайней мѣрѣ не давала своей дочери того воспитанія, которое получали другія дѣти въ Веннелѣ. Она росла среди полнѣйшаго пренебреженія и, при другихъ условіяхъ, развилась бы иначе, а теперь сдѣлалась жертвою той среды, въ которую бросила ее судьба. О ней никто не заботился, и родная мать вспоминала о дочери лишь тогда, когда ей надо было выгнать ее на улицу за милостыней. На кого, любезный читатель, должна падать отвѣтственность за все зло, которое дѣлается въ мірѣ -- на невѣжественныхъ и развращенныхъ средою,-- или же на равнодушіе остальныхъ?-- Никому нѣтъ дѣла до того, какимъ путемъ доходитъ бѣднякъ до своего страшнаго паденія, когда въ немъ замираютъ одинъ за другимъ всѣ нравственные инстинкты и постепенно зарождается сперва апатія къ жизни, потомъ ненависть къ людямъ и наконецъ преступленіе. Никому не было дѣла до маленькой Дженни, когда она погибала и, по законамъ нашей общественной логики, неотразимой въ ея страшныхъ приговорахъ, шла отъ колыбели до тюрьмы прямой, неизбѣжной стезей. А между тѣмъ мы не прочь омочить свои носовые платки чувствительными слезами надъ возрастающимъ числомъ преступленій. Но спросите у девяносто девяти изъ ста преступниковъ о томъ, какъ они росли,-- и вы увидите, что всѣ они провели свое дѣтство въ этихъ многолюдныхъ и грязныхъ притонахъ разврата. Пока они живутъ такимъ образомъ, скучившись вмѣстѣ, пока логовища ихъ уступаютъ тюрьмамъ въ удобствахъ,-- что пользы слѣдить за ними въ этихъ мрачныхъ жилищахъ и проповѣдывать имъ обращеніе на путь истины?
   Иные, быть можетъ, и подадутся на эти благочестивые совѣты, но такихъ не много, и впечатлѣніе не можетъ быть продолжительно. Бутылка съ водкой тутъ же подъ рукою, дурныхъ товарищей такъ много -- и не куда отъ нихъ дѣться, чтобы пораздумать о новой лучшей жизни. И вотъ, добрые совѣты забываются или обращаются въ насмѣшку; окружающая среда снова втягиваетъ въ себя свою жертву и на всякую попытку неправдой представляетъ сотни новыхъ искушеній.
   И такъ, мать Дженъ Камеронъ содержала пріютъ для ночныхъ постояльцевъ и дочь была ей большою помѣхой. Она просила ѣсть въ неурочный часъ; ей нужна была одежда, по крайней мѣрѣ одно платьишко; ночью она занимала мѣсто, если только ее не выталкивали на лѣстницу, чтобы очистить ея постель для постояльца, платившаго за него деньги. Въ лѣтнее время на лѣстницѣ было гораздо лучше ночевать, чѣмъ въ комнатѣ; многіе изъ постояльцевъ выносили на лѣстничную площадку свои опилки, тряпье или матрасы,-- (обладавшіе послѣднимъ предметомъ роскоши считались богачами между жителю Новаго Веннеля),-- чтобы избавиться отъ комнатной духоты и отъ насѣкомыхъ, покрывавшихъ полъ и стѣны.
   Нерѣдко и въ зимнее время мать выталкивала Дженъ Камеронъ на общую лѣстницу. Тутъ ее топтали запоздалые постояльцы и съ ругательствами толкали съ дороги; полиція, то и дѣло заглядывавшая сюда съ обысками, натыкалась на нее, выговаривала матери и заставляла послѣднюю впустить ее въ комнату, но какъ скоро полицейскіе чиновники уходили, мать снова выводила ее за дверь. Впрочемъ эти ночевки на лѣстницѣ отъ многаго ее спасали, хотя она въ ту пору объ этомъ и не догадывалась.
   Въ Новомъ Веннелѣ квартировала въ то время одна только честная чета,-- въ потѣ лица снискивавшая себѣ пропитаніе среди окружавшаго ихъ разврата. Чета эта состояла изъ циновщика и его жены, нанимавшихъ комнату на одной площадкѣ съ Дженъ Камеронъ и работавшихъ поздно вечеромъ и рано утромъ надъ своими циновками, которыя они потомъ цѣлый день разносили по улицамъ Глазгова. Супруги не давали себѣ отдыха даже по воскресеньямъ, когда во всемъ Веннелѣ шелъ пиръ горою. Мужъ ничего не пилъ кромѣ воды; то былъ суровый на видъ шотландецъ, придерживавшійся по части религіи своеобразныхъ понятій; жена была блѣдная женщина съ вѣчно тревожнымъ выраженіемъ на лицѣ; на понятіяхъ ее отражалось вліяніе мужа.-- Оба они были добры къ Дженни и давали ей, семилѣтней дѣвочкѣ, такіе совѣты, которые могли бы пойти ей въ прокъ при другихъ обстоятельсвахъ.
   Мэкви и его жена первые обратили вниманіе на дѣвочку, свернувшуюся на лѣстницѣ, по которой разгуливалъ неистовый зимній вѣтеръ. То было однажды вечеромъ, когда въ коморку матери набилось болѣе обыкновеннаго людей и для Дженъ не оказалось мѣста. Мэкви, возвращаясь позднею порою съ своими циновками, споткнулся о спавшаго ребенка.
   -- Кто ты такая?-- спросилъ онъ грубо.
   -- Джении Камеронъ
   -- За чѣмъ ты спишь здѣсь?.
   -- У мамы сегодня нѣтъ мѣста въ каморкѣ.
   -- Пойди сюда, погрѣйся.
   Человѣкъ онъ былъ несловоохотливый, съ жесткою рѣчью и вѣчно суровый въ обращеніи, но онъ почувствовалъ состраданіе къ маленькому безпріютному созданію. Онъ взялъ ее къ себѣ въ комнату и она просидѣла до поздней ночи, грѣясь у огня и наблюдая работу цыновщика.-- Самый процессъ былъ для нея новостью, спокойное, упорное прилежаніе работника приковывало ея вниманіе пока, наконецъ, убаюканная комнатной теплотой, она не заснула. Когда она проснулась много часовъ спустя, мужъ и жена все еще продолжали работать; она было отважилась заговоритъ, но хозяинъ, досадуя, что ему мѣшаютъ, сердито велѣлъ ей замолчать. Рано утромъ они снова выпроводили ее на лѣстницу,-- они были слишкомъ бѣдны, чтобы дать ей что нибудь поѣсть.
   Съ этого времени Дженъ Камеронъ повадилась ходить каждой вечеръ къ цыновщику; она предпочитала тишину его комнаты безпутному образу жизни, пьянству и шуму, господствовавшихъ на квартирѣ у ея матери. Мистрисъ Камеронъ не обращала вниманія на поведеніе своей дочери; ей было рѣшительно все равно, гдѣ бы она ни шаталась; если бы Дженни пропадала цѣлый мѣсяцъ, если бы она пропала навсегда, то и тогда эта мать не стала бы горевать.
   -- Мнѣ сдается, миссъ, что она съ самаго начала меня терпѣть не могла, говаривала о ней Дженни впослѣдствіи.-- Она ненавидѣла меня за то, что я на свѣтъ родилась; подъ часъ я и сама себя за это ненавидѣла, добавляла, она съ горечью. Между Мэкви и его женою нерѣдко заходила рѣчь о Дженни и объ ея семействѣ.-- Они соболѣзновали объ ея участи; Мэкви подчасъ начиналъ горячиться и говаривалъ, что стыдъ и срамъ что никто не хочетъ присмотрѣть за дѣвочкой и удалить ее изъ такого ужаснаго мѣста, какъ Новый Веннель: онъ говорилъ съ жаромъ и размахивая своимъ рабочимъ ножемъ надъ головой. Съ самой Дженни онъ почти никогда не заводилъ рѣчи; но жена его была словоохотливѣе, а потому, разумѣется, пользовалась большимъ расположеніемъ дѣвочки. Во всю зиму дверь ихъ каморки оставалась отворенною для Дженни, она привыкла стучаться къ нимъ каждый разъ, когда ее выгоняли на ночь изъ дому и мать ея, какъ смѣтливая и практическая женщина, стала регулярно выгонять ее каждой вечеръ, чего прежде не дѣлывала.
   Однажды между мистрисъ Мэкви и Дженниной матерью произошла отчаянная ссора изъ за нея. Мистрисъ Мэкви упрекнула Мистрисъ Камеронъ въ недостаткѣ материнской любви; послѣдняя бросилась на нее, ударила ее въ лице и стащила у нея чепецъ съ головы.
   -- Я боялась, что они меня послѣ этаго не пустятъ къ себѣ, говорила мнѣ Дженни, разсказывая этотъ эпизодъ своей ранней молодости,-- но когда я постучалась къ нимъ по обыкновенію, они отворили мнѣ дверь и пустили меня къ камину, не сказавъ мнѣ ни одного обиднаго слова.
   Мало того, Мистрисъ Мэкви отважилась дать Дженни нѣкоторые добрые совѣты: она уговаривала ее не подражать дурнымъ примѣрамъ, не слоняться вмѣстѣ съ другими дѣвочками этаго квартала и искать себѣ во что бы то ни стало мѣста служанки.
   -- Чѣмъ скорѣе ты отсюда уберешься, тѣмъ лучше, говаривала она ей.-- Только бы тебѣ найти надежнаго друга, пуще всего пріищи себѣ друга, Дженни.
   Но его-то и не удалось Дженни пріискать. Некому было научить ее добру и поддержать ее среди этой жизни, которую начала она такъ рано, и которая такъ быстро ее состарила.
   Единственныхъ людей, которыхъ она еще могла считать своими друзьями, постигло несчастье; цыновки пали въ цѣнѣ въ Гласговѣ; посредникъ, снимающій обыкновенно такія мѣста какъ Веннель отъ домохозяина, забралъ за неплатежъ трехнедѣльной квартирной платы всѣ цыновки и выгналъ цыновщика съ женою на улицу.-- Съ той поры Дженни Камеронъ ни разу ихъ болѣе не видала.
  

ГЛАВА III

Танцклассъ.

   Однообразно прошли послѣдующіе три года въ жизни Дженъ Камеронъ; она росла и развращалась съ одинаковою быстротою; дѣсяти лѣтъ отъ роду она обладала такою жизненною опытностью, которой устыдились бы многія престарѣлыя женщины.
   Она прошла суровою школою и полученные такимъ образомъ уроки изощрили ее въ хитрости и пронырствѣ. Между постояльцами своей матери она имѣла репутацію бойкой дѣвочки и пользовалась общимъ расположеніемъ. Около этаго времени она поступила на бумажную фабрику и заработывала еженедѣльно отъ одного до двухъ шиллинговъ, которые мать хищно отбирала у нея по субботамъ и напивалась на нихъ. Дженъ Камеронъ рѣдко видѣла человѣка, считавшагося ея отцомъ, и это было для нея утѣшеніемъ; потому что въ человѣкѣ этомъ не было и слѣда родительской нѣжности и онъ питалъ къ дочери такую ожесточенную ненависть, которая была удивительна даже въ человѣкѣ его закала. Сама Мистрисъ Камеронъ никогда не видала отъ него ласки, но съ дочерью онъ былъ хуже чѣмъ не ласковъ. Когда Дженни минуло десять лѣтъ, онъ объяснилъ ей съ ужасающею ясностью самый легкій способъ приносить деньги въ семью,-- гораздо болѣе легкій, чѣмъ работа на фабрикѣ. Негодяй приправилъ свой совѣтъ самыми страшными ругательствами и грозился выгнать ее изъ дому, если она не станетъ добывать больше денегъ. Къ чести ея матери надо сказать, что она ни разу не повторяла этихъ убійственныхъ совѣтовъ; однажды она рѣшилась даже замѣтить своему сожителю, что не дѣло вбивать въ голову дѣвочкѣ подобныя мысли и была какъ слѣдуетъ выругана за непрошенное вмѣшательство.
   Не весело жилось Дженни дома и она искала себѣ развлеченія среди уличныхъ подругъ. Она была въ тѣхъ годахъ, когда уличная жизнь особенно заманчива для дѣвочекъ послѣ тяжелой дневной работы. На улицѣ было свѣтло и шумно, тутъ она находила себѣ подругъ одинаковаго съ ней возраста и пола между фабричными дѣвочками, дочерьми бѣдныхъ родителей -- честныхъ и безчестныхъ, жившихъ по сосѣдству.
   Въ эту-то пору своей жизни сдружилась Дженъ Камеронъ съ одной дѣвочкой, работавшей на одной съ нею фабрикѣ; подруга ее была только годомъ старше Дженни, но въ житейской опытности далеко превосходила ее. Дѣвочка эта, по имени Мери Логги, принадлежала къ семейству, о которомъ носились самые зловѣщіе слухи, но котораго никто не зналъ близко.
   Новыя подруги стали вмѣстѣ слоняться по улицамъ, какъ скоро кончались дневныя работы на бумажной фабрикѣ; на улицѣ онѣ заключали знакомства съ мальчиками и дѣвочками однихъ съ ними лѣтъ, такими же заброшенными и отчаянными, какъ и онѣ сами.
   Увеселенія ихъ были незатѣйливаго свойства и опредѣлялись случайными обстоятельствами. Они собирались на перекресткахъ, болтали, смѣялись, ссорились и шумѣли, пока ихъ не разгоняла полиція. Они почти не походили на дѣтей: въ нихъ не было и слѣда дѣтскаго простодушія; ругательства такъ же часто у нихъ вырывались, какъ и у взрослыхъ, между которыми они жили. Въ нихъ было замѣтно то старчество мысли, которое составляетъ отличительный признакъ заброшенныхъ дѣтей: то были маленькіе мужчины и женщины, гордившіеся своими познаніями темныхъ сторонъ жизни и выставлявшіе ихъ на показъ при всякомъ удобномъ случаѣ.
   Во всемъ остальномъ они были страшно невѣжественны. Половина ихъ уже неребывала въ рукахъ полиціи за мелкія кражи и открыто гордилась подвигами, послужившими поводомъ къ заключенію. Дженъ Камеронъ одна еще не подавалась искушенію обокрасть ближняго; но въ самокъ актѣ воровства она не видѣла ничего преступнаго и смотрѣла на него, какъ на ремесло, за которое она могла взяться впослѣдствіи, когда изсякнутъ другіе болѣе безопасные источники наживы. Въ то время она еще боялась тюрьмы и полицейскихъ служителей, и страхъ заключенія удерживалъ ее на нѣкоторое время честною дѣвочкой.
   Но дурные примѣры были у нея постоянно передъ глазами. Ея закадычная пріятельница Мери Логги даже сознавалась ей, что высидѣла въ тюрьмѣ десять дней за воровство въ булочной.
   -- Тюрьма -- плевое дѣло, разсказывала Мери,-- о тебѣ заботятся и ѣсть даютъ до свѣта, не то что дома. Право, нечего бояться тюрьмы!
   Въ дождливые вечера Дженъ Камеронъ отправлялась къ своей пріятельницѣ на домъ въ Гай-Стритъ. Домъ этотъ былъ гораздо просторнѣе, чѣмъ "домъ" ея матери и считался ночнымъ пріютомъ высшаго разряда; постели въ немъ отдавались за высокую плату шести пенсовъ за ночь.
   Супруги Логги снимали двѣ комнаты въ нижнемъ этажѣ; въ первой изъ этихъ комнатъ, очень просторной, стояли кровати, надъ которыми были подѣланы палки; послѣднія предназначались для постояльцевъ низшаго разряда, которые не отличались прихотливостью и не боялись духоты.-- Логги были люди зажиточные и имѣли своими записными постояльцами все больше денежныхъ мошенниковъ.-- И не даромъ пользовались супруги Логги покровительствомъ почтенной братьи. Они умѣли ладить съ полиціей и въ тоже время крѣпко держались за своихъ потребителей, укрывали краденныя вещи и даже держали домашній кобачекъ къ услугамъ почтенныхъ посѣтителей. Домъ Логги хорошо былъ извѣстенъ полиціи, какъ притонъ всевозможныхъ мазуриковъ, но самъ Логги еще ни разу не попадался въ бѣду.
   Въ этотъ-то домъ водила Мери Логги нашу героиню раза по два въ недѣлю. По вечерамъ, часовъ до одинадцати въ немъ было очень людно. Особенно когда на дворѣ шелъ дождь, туда валили толпами мужчины и женщины, мальчики и дѣвочки; всѣ собирались у камина, курили, пили водку, пѣли пѣсни и разсказывали скандальные анекдоты. Дженъ Камеронъ, сидя между няни и слушая ихъ, думала о томъ, какъ имъ хорошо тутъ сидится и какъ жаль, что полиція то и дѣло мѣшаетъ имъ.
   Семейство Логги отличалось между ними веселостью и безпечностью. Всѣ въ этомъ семействѣ были ласковы съ Дженни; а ласковость была для нея равнозначуща съ добротой. Кромѣ хозяина и хозяйки заведенія семейство это состояло изъ двухъ взрослыхъ дочерей, жившихъ распутною жизнью, къ которой поощряли ихъ родители, и двухъ сыновей, считавшихся искуснѣйшими ворами въ Глазговѣ.-- Всѣ они приголубливали Дженъ и знакомили ее съ жизнью; они разсчитывали, что изъ нея выйдетъ въ будущемъ одного съ ними поля ягода.
   Дженъ между тѣмъ начинала питать отвращенье къ тяжелой работѣ на бумажной фабрикѣ. Однажды, возвращаясь домой къ обѣду, она встрѣтила даму, которая, тронутая ея жалкимъ видомъ, подала ей монету въ четыре пенни. Дженни утаила эту монету, чтобы прокутить ее вечеромъ съ своими пріятелями. Въ тотъ же вечеръ онѣ отправились съ Мери въ "танцкласъ", находившійся по сосѣдству и протанцовала тамъ съ мальчиками до десяти часовъ вечера.
   Это дешевое увеселеніе имѣло для нихъ особенную прелесть; быстро летѣли для нихъ часы подъ музыку, среди шумнаго общества и вихря бѣшенаго веселья. Тутъ Дженъ была счастлива и отдыхала отъ фабричной работы. Половина посѣтительницъ состояли изъ дѣвочекъ ея лѣтъ, иныя были даже моложе; всѣ онѣ спѣшили сюда на краденыя, занятыя или выпрошенныя христа -- ради деньги и плясали по нѣскольку часовъ до упаду.
   Эти танцклассы съ платою одного пенса за входъ были, если не ошибаюсь, въ первый разъ открыты въ Ливерпулѣ. Заведенія эти имѣли большой успѣхъ въ низшихъ классахъ населенія и быстро распространились въ другихъ городахъ. Въ скоромъ времени они сдѣлались обильными разсадниками преступленія. Половина этихъ шотландокъ, которыхъ я встрѣчала въ тюрьмахъ, приписываютъ свою гибель этимъ танцклассамъ.
   -- Какъ побывала я на этихъ танцклассахъ, такъ ни о чемъ больше и думать не могла. Съ ума объ нихъ я просто сходила, когда была молоденькой дѣвчонкой, говорила Дженъ Камеронъ. Сами по себѣ эти увеселительныя заведенія не представляютъ ничего предосудительнаго; вся сущность ихъ неотразимо-пагубнаго вліянія заключается въ сближеніи, которому они способствуютъ между слабыми и неопытными съ одной стороны и развращенными съ другой
   Танцклассная комната обыкновенно помѣщается въ какомъ нибудь неосвѣщенномъ переулкѣ. Надъ входомъ красуется надпись: "здѣсь танцуютъ". Входъ этотъ охраняется осклабляющеюся личностью, которая собираетъ плату съ молодыхъ посѣтителей, впускаетъ ихъ и запираетъ за ними дверь.
   Въ эту комнату, освѣщенную газомъ, или просто свѣчами, быстро набирается до сотни и до полутораста гостей, которыя размѣщаются на скамьяхъ вдоль стѣнъ. Тутъ встрѣтите вы молодежь всѣхъ возрастовъ, отъ семилѣтнихъ мальчиковъ и дѣвочекъ до двадцати-двухлѣтнихъ мужчинъ и женщинъ, но большинство составляютъ дѣти обоего пола отъ двѣнадцати до пятьнадцати лѣтъ. Между мальчиками всего больше попадаются ученики изъ разныхъ мастерскихъ и молодые воры. Дѣвочки принадлежатъ къ самому бѣдному классу.-- Три четверти изъ нихъ не имѣютъ ни башмаковъ, ни чулокъ и всѣ приходятъ безъ шляпъ по шотланскому обычаю. Мальчики вообще не могутъ похвалиться опрятностью, но дѣвочки всѣ безъ исключенія отличаются свѣтлыми личиками, лоснящимися волосами, и очевиднымъ желаніемъ сдѣлать свою наружность какъ можно болѣе привлекательной. Тамъ и сямъ бросаются въ глаза попытки щегольства въ видѣ сережекъ, ожерелья изъ поддѣльныхъ кораловъ -- одежда ихъ бѣдна, но не видно лохмотьевъ.
   Церемоніймейстеръ со скрипкою въ рукѣ подаетъ знакъ, и балъ начинается подъ страшный стукъ мужскихъ каблуковъ и мягкое шлепанье босыхъ женскихъ ногъ. Въ комнатѣ становится душно, пыльно и среди всей этой суматохи танцмейстеръ, подобный злому духу этого мѣста, озираетъ съ возвышенія своихъ учениковъ. Онъ знаетъ ихъ всѣхъ наперечетъ. Къ болѣе взрослымъ дѣвочкамъ, которыя могутъ заманить въ заведеніе постороннихъ посѣтителей, онъ особенно внимателенъ и отечески ласковъ; онъ знаетъ, что вечеръ безъ того не кончится, чтобы не обокрали постороннихъ посѣтителей; тогда поднимется гвалтъ и, быть можетъ, потребуются услуги дружеской руки, которая погасила бы газъ или свѣчи, предоставляя всей честной компаніи ощупью выбираться на улицу -- или, быть можетъ, понадобится призвать для возстановленія порядка человѣка, собирающаго плату у входа: онъ кулачный боецъ по ремеслу и съумѣетъ заставить недовольныхъ замолчать или вытолкаетъ ихъ изъ комнаты.-- Впрочемъ правила заведенія воспрещаютъ кражу въ самой танцовальной залѣ, на это существуетъ особая комната по другую сторону лѣстничной площадки; тамъ подобныя дѣла могутъ совершаться безпрепятственно съ большею безопасностью для славы самаго заведенія.
   Сюда-то каждую ночь спѣшатъ, на эти безобразныя празднества, мальчики и дѣвочки въ городахъ Шотландіи. Чтобы попасть туда, ученикъ изъ мастерской воруетъ, дѣвочка нищенствуетъ на улицѣ или тоже крадетъ: не даромъ эти мѣста извѣстны полиціи подъ именемъ "дѣтскихъ" (nursery): ихъ дѣйствительно можно назвать колыбелью порока и разврата.
   Дженъ Камеронъ еще не было двѣнадцати лѣтъ, какъ она уже имѣла любовника, четырнадцатилѣтняго мальчика, убѣжавшаго изъ ученья, связавшагося съ шайкою воровъ и сдѣлавшагося, какъ и слѣдовало ожидать, такимъ же воромъ. Дженъ познакомилась съ нимъ въ танцклассѣ; она не боялась воровъ, для этого она слишкомъ часто встрѣчалась съ нимъ какъ въ танцкласѣ, такъ и дома; она знала ихъ за людей добродушныхъ, всегда готовыхъ роскошелиться, и имѣвшихъ въ большинствѣ случаевъ на что роскошелиться. Мальчику, котораго мы назовемъ Ёанъ, приглянулась эта дѣвочка; онъ помѣтилъ ее себѣ въ любовницы и безъ труда вскружилъ голову Дженни. Мери Логги, въ конецъ развращенная и желавшая видѣть и Дженъ такою же развращенною, какъ она сама, поощряла эту связь. Дженни совсѣмъ отстала отъ работы на фабрикѣ и страстно, не естественно бѣшено для ея лѣтъ, привязалась къ этому мальчику, побывавшему уже три раза въ Глазговской тюрьмѣ и разъ въ Эдинбургской.
   Связь ея съ этимъ мальчикомъ, которую она нисколько не заботилась скрывать, обратила и на нее вниманіе полиціи. Одинъ сострадательный сыщикъ, заглядывавшій въ танцъклассы, рѣшился предостеречь Дженни на счетъ опасности, ожидавшей ее впереди.
   -- Не доведутъ тебя до добра эта школа и этотъ паренъ, Дженни Камеронъ. Смотри, берегись!
   Дженни оставила безъ вниманія это предостереженіе: пора предостереженій уже прошла для нея. До сихъ поръ она еще не принималась за воровство, но это только потому, что случай не представлялся; никакая нравственная узда не удерживала ее отъ проступка и она неминуемо должна была поддаться искушенію въ тотъ часъ, когда представится случай выбирать между голодомъ и кражей.
  

ГЛАВА IV.

Первый шагъ къ преступленію.

   У мистрисъ Камеронъ было разъ навсегда заведено каждое утро обыскивать карманы своей дочери прежде, чѣмъ отпустить ее на бумажную фабрику. Мистрисъ Камеронъ вѣчно подозрѣвала ее въ укрывательствѣ денегъ, которыя, быть можетъ, какая нибудь сострадательная душа подала ей на улицѣ, или подарилъ кто нибудь изъ жильцовъ, или сама же она дала ей наканунѣ, раздобрившись отъ лишней рюмочки. По мѣрѣ того, какъ Дженни становилась старше, это обыскиванье начинало ей надоѣдать, особенно съ той поры, какъ Еанъ сталъ дѣлать ей отъ времени до времени денежные подарки пенсовъ въ шесть или въ шилингъ; она видѣла себя вынужденною или тратить ихъ тотчасъ же по полученіи, или прятать ихъ куда нибудь подальше отъ матери.
   Дженни обыкновенно уходила изъ дому безъ гроша и отправлялась въ танцклассъ на деньги Мери Логги. Но около этого времени и у самой Мери Лоіти перевелись деньги; дѣло въ томъ, что для глазговскихъ воровъ настали плохія времена и отовсюду слышались жалобы. Лавочники были черезъ чуръ ужъ на сторожѣ, а потому воровская братья голодала.-- Джонъ Еанъ былъ парень осторожный и себѣ на умѣ; Дженъ Камеронъ не знала доподлинно, гдѣ онъ живетъ: онъ имѣлъ привычку переходить съ мѣста на мѣсто, и мѣнять то и дѣло квартиры. Всего вѣрнѣе его можно было встрѣтить въ танцклассѣ; онъ ловко исполнялъ шотландскіе танцы и особенно славился своимъ талантомъ по этой части. Тщеславіе было въ немъ преобладающею слабостью. Онъ считалъ себя однимъ изъ искуснѣйшихъ воровъ въ Глазговѣ и находились люди, заискивавшіе его дружбы и поощрявшіе въ немъ эту увѣренность; они звали его ухорскимъ Джокомъ. Прозвище это такъ и осталось за нимъ на цѣлую жизнь.
   Счастье не везло съ нѣкоторыхъ поръ ухорскому Джоку; онъ давно уже бросилъ и думать о честномъ трудѣ,-- впрочемъ и при желаніи трудиться онъ врядъ ли нашелъ бы себѣ работу. Онъ задолжалъ своей квартирной хозяйкѣ, а въ карманахъ у него было пусто. Правда, ноябрь былъ уже на дворѣ, а въ зимніе вечера представлялось болѣе случаевъ поживѣ; но въ ожиданіи ихъ онъ шатался по улицамъ, чуть не умирая съ голода. Но, голодный и оборванный, онъ все таки находилъ возможность раза два -- три въ недѣлю побывать въ танцклассѣ, куда ему сопутствовала и Дженни при всякомъ удобномъ случаѣ.
   Побудительною причиною перваго шага дѣвочки на пути порока была ревность. Однажды въ субботу вечеромъ обѣ онѣ съ Мери Логги сидѣли безъ денегъ. Бродя взадъ и впередъ по Сольтъ-Маркету, онѣ встрѣтили одну изъ своихъ уличныхъ подругъ.
   -- Ты не будешь въ танцклассѣ сегодня вечеромъ, Дженни? спросила эта подруга.
   -- Денегъ нѣтъ.
   -- У Джока Еана сегодня много денегъ; онъ отправился въ танцклассъ съ сестрами Фрезеръ. Онъ наскучилъ тобою, Дженни, ты слишкомъ молода для него.
   Камеронъ вспыхнула при этихъ словахъ; она была внѣ себя отъ ревности и негодованія. Сестры Фрезеръ принадлежали къ тому типу, который, вынесши изъ уличной жизни богатый запасъ жизненной опытности, рано знакомится съ порокомъ во всѣхъ его видахъ; молодыя съ виду, онѣ были слишкомъ зрѣлы по складу ума, и воли. Подруга Дженни на этотъ разъ не подшутила надъ нею. Мистеръ Еанъ дѣйствительно пировалъ въ этотъ вечеръ съ сестрами Фрезеръ, забывая о Дженъ для новыхъ лицъ.
   Дженъ и ея пріятельница тотчасъ же отправились въ танцклассъ и принялись упрашивать хозяина, чтобы онъ впустилъ ихъ въ долгъ, обѣщаясь непремѣнно расплатиться съ нимъ въ слѣдующій разъ. Но хозяинъ оставался непреклоненъ, какъ Церберъ. Его дѣла тоже шли плохо: много разъ онъ уже бывалъ обманутъ нѣкоторыми изъ своихъ записныхъ посѣтителей, которымъ онъ вѣрилъ въ долгъ.-- Онъ требовалъ, чтобы они внесли плату за входъ, а не то убирались бы прочь.
   Дженъ въ отчаяньи кинулась назадъ въ Гай-Стритъ; за нею едва поспѣвала запыхавшаяся Мери Логги.
   -- Мнѣ непремѣнно нужно попасть въ танцклассъ сегодня же, говорила Дженъ. Я должна ему высказать въ лице, что я объ немъ думаю. Зачѣмъ онъ мнѣ прямо не сказалъ, что наскучилъ мною и хочетъ связаться съ одною изъ этихъ Фрезеръ?
   -- Отъ него и слѣдовало ожидать этого, Дженъ, было отвѣтомъ.-- Я всегда говорила тебѣ, чтобы ты не имѣла съ нимъ никакого дѣла, что онъ обманщикъ.
   -- Мнѣ надо попасть въ танцклассъ, повторяла Дженъ,-- во что бы то ни стало надо попасть.
   Дженни сказала Мери, чтобы она подождала ее на углу Кеннеля, а сама побѣжала домой -- попросить денегъ у матери; но матери ея не было дома и, сколько ни искала ее Дженъ по сосѣднимъ кабакамъ,-- все было напрасно. Обѣ дѣвочки не могли ума приложить, какъ бы имъ раздобыться двумя пенсами. Дженъ предложила просить Христа ради у нарядныхъ прохожихъ, но Мери отвѣчала ей, что въ этотъ часъ такихъ прохожихъ мало бываетъ, да и самый способъ ненадеженъ.-- Вотъ кабы намъ удалось что нибудь стянуть въ магазинѣ, заговорила Мери,-- и Дженъ въ эту минуту подумала, что дѣйствительно было бы хорошо, еслибъ имъ это удалось. Въ этомъ предложеніи она не видѣла ничего предосудительнаго;-- она не знала, что воровство дурное дѣло, знала только, что открытіе его влечетъ за собой наказаніе,-- а въ эту пору тюрьма была для нея предметомъ священнаго ужаса, ее мучила мысль провести десять дней врозь съ "ловкимъ Джокомъ". Но она сочла бы себя счастливой, если бы ей удалось стянуть что нибудь такъ, чтобы никто не замѣтилъ эти мелкіе лавочники, у которыхъ было столько всякаго товару, въ ея глазахъ были люди зажиточные: что значила для нихъ пропажа какой нибудь бездѣлушки, которой они, вѣроятно, никогда и не хватятся?
   И такъ обѣ подруги ходили взадъ и впередъ, заглядывая въ окна всѣхъ магазиновъ, преимущественно же въ окна яблочныхъ лавочекъ. Случилось такъ, что въ одной изъ этихъ лавочекъ, находившейся на углу улицы, было въ эту минуту двѣ покупщицы; прикащикъ, стоявшій за прилавкомъ, былъ занятъ ими, но, какъ на бѣду, у входа этой лавочки ничего не было такого, чтобы можно было украсть.
   -- Ступай спроси у нихъ какого нибудь товару, снова надоумила Дженни ея безсовѣстная подруга. Да спроси что нибудь такое, чего у нихъ нѣтъ. Глянь-ко что у нихъ добра навалено на прилавкѣ! Твое дѣло только смахнуть какую ни, будь вещицу локтемъ, а ужъ я прокрадусь и подниму ее съ пола.
   -- Нѣтъ, ты ужъ лучше сама ступай, отвѣчала Дженни.
   -- Да меня они знаютъ и тотчасъ же смекнутъ въ челъ дѣло.
   Дженъ, раздраженная измѣною своего юнаго любовника и подзадориваемая надеждою уличить его на мѣстѣ, поспѣшно вошла въ лавку и стала рядомъ съ двумя женщинами, озабоченными покупкою разныхъ бездѣлушекъ. Торговецъ взглянулъ на нее мелькомъ и снова обратился къ прежде, вошедшимъ. Только-что показанные дешевые товары лежали такъ близко, что Дженъ могла достать ихъ рукою. "Если бы онъ только на минуту отвернулся и забылъ про нихъ" -- душа дѣвочка, сердце которой замирало отъ страха и волненія при этой первой попыткѣ.
   -- Я думала, что у меня сердце вонъ выскочитъ, сознавалась она впослѣдствіи. Ужъ очень я боялась попасться; объ остальномъ я и не думала. Мнѣ все представлялось, какъ мой Джони танцуетъ съ этими дѣвчонками Фрезеръ и мнѣ хотѣлось поскорѣе схватить ленты, либо перчатки и убѣжать съ ними.
   Она позабыла, что Мери Логги наказывала ей стянуть что нибудь съ прилавка локтемъ; ей хотѣлось поскорѣе прибрать къ рукамъ подмѣченный ею кусокъ лентъ.-- "То была узкая голубая лента съ серебряною коемкою,-- я какъ теперь ее вижу," разсказывала она. Кусокъ этотъ очень ловко было ухватить въ руку, если бы только лавочникъ на минуту позабылъ осмотрительность.
   Выжидаемый случай представился,-- лавочникъ отвернулся и Дишъ стянула ленту съ прилавка. Нѣсколько минутъ она простояла, держа ленту въ рукѣ, испуганная своей собственной смѣлостью.
   -- Когда она очутилась у меня въ рукахъ, я не знала, что съ нею дѣлать, продолжала она свой разсказъ.-- Я стояла какъ дура и сжимала ее въ рукѣ у себя за спиною. Если бы онъ только взглянулъ на меня, онъ бы тотчасъ же догадался, что я что нибудь украла.
   Но лавочникъ ничего не подозрѣвалъ и прежде чѣмъ онъ успѣлъ обернуться, Дженъ почувствовала, что Мери Логги тихонько беретъ у нея ленту изъ руки. Теперь ей надо было подумать о томъ, какимъ образомъ самой выбраться изъ лавки. Она ломала голову, чтобы такое спросить, чего бы въ лавкѣ не было? Она боялась, что лавочникъ оглянувшись хватится пропавшаго куска и обвинитъ ее въ покражѣ -- и колѣна ея дрожали отъ страха. Наконецъ, не будучи въ силахъ далѣе выносить эту пытку ожиданія, она обратилась къ лавочнику, все еще разговаривавшему съ двумя покупщицами и спросила, нѣтъ ли у него дешевыхъ перчатокъ, цѣною въ полтора пенни за пару. На этотъ нелѣпый вопросъ лавочникъ отвѣтилъ рѣзкимъ "нѣтъ", и такимъ образомъ доставилъ Дженъ предлогъ, чтобы удалиться.
   Медленными, тяжелыми шагами выбралась Дженни изъ лавки, точно къ пяткамъ ея были привязаны свинцовыя гири. Очутившись на улицѣ, она какъ безумная побѣжала къ танцевальной залѣ, въ полной увѣренности, что Мери Логги дожидается и у входа. Но Мери Логги тамъ не оказалось; она явилась на условленное мѣсто цѣлымъ получасомъ позднѣе, когда Дженни начинала уже отчаиваться въ ея возвращеніи.
   -- Гдѣ лента, нетерпѣливо освѣдомилась Дженни.
   -- Все улажено, пакъ нельзя лучше, Дженъ:-- тебѣ нечего бояться. Ты не попадешься.
   -- Куда ты ее дѣвала?
   -- Я отнесла ее къ закладчику и получила за нее шесть пенсовъ.
   -- Отлично, Мери, отлично!
   Теперь, когда миновалась опасность и волненіе утихло, результатъ всего этого казался Дженни отличнымъ.
   Она вошла въ танцовальную залу, и увидѣла ухорскаго Джока, участвовавшаго вмѣстѣ съ другими въ одномъ національномъ шотландскомъ танцѣ. По окончаніи танца, Дженъ подошла къ нему и стала его упрекать за невѣрность; но Джокъ разсыпался въ оправданіяхъ; по его словамъ эти дѣвчонки Фрезеръ пристали къ нему съ ножемъ къ горлу, чтобы онъ ихъ угостилъ,-- а такъ какъ еще недавно ему посчастливилось найти кошелекъ съ семнадцатью шиллингами, то и нельзя было ему отказаться. Самыми страшными клятвами увѣрялъ онъ ее, что краше его Дженни нѣтъ никого на вечерѣ, и дѣвушка охотно повѣрила и простила ему; она разсказала въ тотъ же вечеръ о своемъ воровскомъ подвигѣ: Джокъ потрепалъ ее по спинѣ и проговорилъ: "молодецъ дѣвка!" и тутъ же объявилъ, что вся эта штука была чертовски ловко обдѣлана и что онъ не предполагалъ въ ней такой удали.
   Съ бала они отправились въ домъ Логги, гдѣ Джокъ, со всею щедростью мальчика и вора, угостилъ всю честную компанію водкой и разсказалъ при громкихъ знакахъ одобренія всего собранія о первой попыткѣ Дженъ Камеронъ. Всѣ выпили за здоровье ея. Всѣ эти похвалы и поощренія вскружили ей голову; ее поили водкой, пока она въ одуреніи не повалилась въ уголъ комнаты, гдѣ такъ и провалялась до утра, не будучи въ состояніи дотащиться до квартиры своей матери.
  

ГЛАВА VI.

Ночное бѣгство мистриссъ Камеронъ.

   Прямо отъ Логги Дженъ отправилась на бумажную фабрику. Было уже довольно поздно и она пришла какъ разъ въ то время, когда раздавали задѣльную плату; получивъ свою долю, она отнесла ее матери, нетерпѣливо дожидавшей ея возвращенія.
   Выпитая наканунѣ водка все еще туманила ея голову; она не въ состояніи была связно отвѣчать на распросы матери, которые на этотъ разъ были подробнѣе обыкновеннаго. Мать была тоже въ этотъ день въ раздражительномъ настроеніи духа, недовольная тѣмъ, что дочь принесла домой такъ мало денегъ; она принялась бранить ее и наконецъ прибила.
   Дженъ Камеронъ не поддавалась матери: руками и ногами она защищалась отъ побоевъ. Языкъ ея тоже не оставался въ бездѣйствіи; она предъявляла свое право дѣлать все, что ей вздумается, попрекала мать ея прежнею жестокостью, припоминая, какъ она выталкивала ее на лѣстницу -- между тѣмъ какъ стоитъ ей, Дженни, захотѣть -- и она припѣваючи будетъ жить въ семействѣ Логги.
   -- Такъ убирайся же и живи тамъ, мерзавка, зарычала мистриссъ Камеронъ вслѣдъ дочери, которая, вырвавшись изъ рукъ матери, сбѣжала по лѣстницѣ на улицу.-- Вернись только назадъ, я захлопну дверь тебѣ подъ носомъ. А ужь этимъ Логги скажу я всю правду-матку въ глаза -- вотъ увидишь, что скажу.
   Дженъ побѣжала къ Логги, чтобы предупредить ихъ о собиравшейся къ нимъ посѣтительницѣ, но мистриссъ Камеронъ и не думала сдержать свою угрозу. Три часа спустя Дженъ увидѣла мать въ кабакѣ еле державшеюся на ногахъ. Мистриссъ Камеронъ провела эту ночь подъ арестомъ; когда же была выпущена на свободу, не только не напомнила Дженъ о ея выходкѣ, но даже стала обращаться съ ней ласково, такъ ласково, какъ этого не бывало.
   -- Послѣ этого мы съ ней лучше стали ладить; она какъ будто сдѣлалась настоящей матерью, пока не воротился ея любезный.
   Впрочемъ, негодяю этому, котораго Дженъ съ каждымъ днемъ все болѣе и болѣе ненавидѣла, не долго уже было суждено отравлять существованіе нашей преступной героини. Обитателямъ тѣсной коморки Новаго Веннеля предстояло вскорѣ разбрестись въ разныя стороны. Случилось же это слѣдующимъ образомъ.
   Въ Новомъ Веннелѣ кого-то ограбили -- дѣло не новое, но жертва за этотъ разъ не покорилась своей участи, а заявила о воровствѣ въ полиціи. Начались розыски и воры, успѣвшіе пронюхать о нихъ, держались на сторожѣ. Ограбленный, которой былъ пьянъ и заведенъ въ Веннель въ полубезчувственномъ состояніи, не могъ въ точности опредѣлить мѣсто, гдѣ его обокрали: онъ зналъ только, что это было въ Новомъ Веннелѣ. Подозрѣніе пало на притонъ, который содержала мистриссъ Камеронъ; ее обыскали, но на обыскѣ ничего не оказалось, и усилія полиціи открыть виновнаго оставались нѣкоторое время безуспѣшными. Однажды утромъ Дженъ Камеронъ была остановлена сыщикомъ; это случилось нѣсколько дней спустя послѣ ея собственнаго воровскаго подвига, и она сочла себя погибшею. Встрѣтила она сыщика по дорогѣ на бумажную фабрику. Онъ заговорилъ съ ней издалека; сдѣлалъ нѣсколько постороннихъ вопросовъ, сказалъ ей нѣсколько любезностей о ея наружности, наконецъ незамѣтнымъ образомъ повелъ вопросъ: не помнитъ ли она, кто былъ у ея матери въ ночь на такое-то сентября? Но Дженъ никогда не забывала осторожность; она была достаточно опытна для того, чтобы не положить пальца въ ротъ полицейскому, и потому на всѣ его распросы отвѣчала лаконически: знать ничего не знаю и ничего не могу припомнить.
   "По возможности никогда не говори правду полицейскимъ,"-- было первымъ правиломъ, которому научила ее мать и негодяй, считавшійся ея отцемъ. А между тѣмъ подробности именно этой мошеннической продѣлки были хорошо извѣстны дѣвочкѣ. Въ тотъ вечеръ она рано вернулась домой и была свидѣтельницею прибытія жертвы и обдуманности, съ которою ее напоили и обобрали. Мать ея въ это время сидѣла у камина и не обращала вниманія на происходившее, предоставляя "тѣшиться молодежи," какъ она выражалась. Дженъ заснула, не доглядѣвъ, чѣмъ все это кончится,-- до того приглядѣлась она къ подобнымъ ежедневнымъ случайностямъ. Разбудилъ ее приходъ одного пріятеля, который явился на подмогу постояльцамъ мистриссъ Камеронъ, чтобы стащить внизъ спящую жертву. Обстоятельство это врѣзалось уже въ памяти потому, что несшіе поскользнулись на лѣстницѣ и скатились внизъ гурьбою при громкомъ хохотѣ зѣвакъ, глядѣвшихъ сверху на всю эту процедуру. Подобныя дѣла велись открыто, въ полной увѣренности, что никто изъ обитателей Веннеля не вынесетъ сору изъ избы. "Сeгодня очередь постояльцевъ мистриссъ Камеронъ; завтра чередъ сосѣдскихъ постояльцевъ."
   Но расчетъ былъ ошибочный и на этотъ разъ основное правило воровской чести было нарушено. Обстоятельства дѣла начали какимъ-то таинственнымъ образомъ мало по малу выходить наружу; главнаго преступника схватили въ кабакѣ, служившемъ сборнымъ мѣстомъ разныхъ подозрительныхъ личностей, и вѣсть объ этомъ быстро разнеслась по всему околодку. Между ворами существуетъ такой способъ передавать извѣстія, которому въ быстротѣ могла бы позавидовать сама полиція. Мистриссъ Камеронъ была извѣщена объ опасности нѣсколько минутъ спустя послѣ ареста главнаго преступника; въ случаѣ полнаго признанія со стороны послѣдняго,-- а такого признанія можно было ожидать,-- мистриссъ Камеронъ пришлось бы плохо. Она поняла, что имя ея можетъ пострадать, что дѣло вовсе не шуточное -- и скрылась.
   Возвратившись домой поздно вечеромъ съ танц-класса, Дженни не застала болѣе матери дома; квартиру ея уже успѣла занять сосѣдка, тоже содержавшая ночной притонъ и неотличавшался разборчивостью на постояльцевъ. Видимо, мистриссъ Камеронъ, передъ тѣмъ какъ съѣхать, на скорую руку сторговалась съ сосѣдкой и продала ей въ убытокъ все свое хозяйство, состоявшее изъ одного стула, скамейки, кучки стружекъ и оловяннаго котелка.
   Новая хозяйка была сварливая, свирѣпая женщина и наотрѣзъ отказалась пустить къ себѣ дѣвочку, хотя бы на одну только ночь.
   -- Я не хочу поваживать къ себѣ дѣвчонокъ, объявила она ей. Языки у вашей братьи больно длинны, съ вами только бѣды наживешь.
   -- Гдѣ мама?
   -- Она ушла.
   -- Когда она вернется?
   -- Коли она умная женщина, то никогда не вернется въ Глазговъ.-- Она говорила, что такъ и сдѣлаетъ.
   -- Какъ мнѣ отыскать ее?
   -- Ты ей надоѣла,-- она, небось, рада съ тобой развязаться, да и не диво: что проку въ такой дармоѣдкѣ?
   -- Куда же мнѣ дѣваться?
   -- Ступай въ рабочій дохъ, либо въ пріютъ для бѣдныхъ; сказано, что сюда я тебя не пущу.
   -- А туда я не пойду! воскликнула Дженъ.
   -- Ну, дѣлай какъ знаешь.
   Дверь захлопнулась и Дженъ осталась одна на лѣстницѣ. Сотни разъ дѣлала съ ней тоже самое и родная мать; ничто не мѣшало ей свернуться въ клубокъ на площадкѣ и заснуть на зло стужѣ; но теперь она была уже старше и не могла переносить оскорбленій такъ легко. Она была уже дѣвушка и все дѣвическое еще не успѣло въ ней заглохнуть:-- отъ суроваго искуса ея дѣтства въ ней еще уцѣлѣло что-то юношеское; инстинктивная привязанность въ матери, которая такъ жестоко покинула ее, невольно шевельнулась въ сердцѣ Дженни. Она присѣла на верхней ступенькѣ лѣстницы, спрятала голову въ фартукъ и заплакала. Одиночество ея положенія, неизвѣстность лежавшей передъ ней дороги, мысль, что ее оставили одну одинешеньку такъ же равнодушно, какъ оставили бы собаку или кошку,-- все это вмѣстѣ лишило ее бодрости, и сильная, смѣлая дѣвушка измѣнила себѣ въ виду открывавшейся передъ ней будущности.
   -- Я сама не знаю, о чемъ я тогда плакала, разсказывала она впослѣдствіи.-- Мнѣ не то было обидно, что она не взяла меня съ собою, но зачѣмъ она даже не вспомнила обо мнѣ, покидая меня. Это я въ первый разъ плавала съ той самой поры, какъ мнѣ было шесть лѣтъ отъ роду. Я совсѣмъ растерялась и не знала что дѣлать, я даже боялась умереть съ голоду.
   Просидѣвъ на лѣстницѣ съ полчаса, Дженъ медленными шагами сошла снова на улицу. Она хорошо знала всѣ трущобы, гдѣ бывала ея мать и не отчаявалась еще найти ее. Она обѣгала всѣхъ ея знакомыхъ, но никто не могъ сказать ей куда она скрылась; многіе только слышали отъ самой мистриссъ Камеронъ, что она рѣшилась оставить Глазговъ немедленно, пока еще пребываніе въ немъ не сдѣлалось неминуемо опаснымъ. Дженъ узнала еще о томъ, что человѣкъ бывшій bète noire ея молодости сопутствовалъ мистриссъ Камеронъ,-- слѣдовательно исчезновеніе ея было обдуманнымъ дѣломъ и отыскать ее не было никакой возможности. И такъ, Дженъ была предоставлена самой себѣ и должна была сама себѣ доставать пропитаніе, какъ умѣла. Она не преминула бы отправиться къ ухорскому Джоку и спросить у него совѣта, еслибы она только знала, гдѣ найти его; за незнаніемъ этого, она отправилась къ своимъ пріятелямъ Логги, въ надеждѣ, что они не оставятъ ее совѣтомъ и помощью въ такомъ безвыходномъ положеніи.
   Было три часа утра, когда она постучалась въ дверь ихъ квартиры. Не скоро дождалась она отвѣта. Наконецъ за дверью послышался грубый голосъ отца Логги, спрашивавшій: кто тамъ стучится?
   -- Это я, Дженни.
   -- Что такое случилось?-- Что тебѣ надо?
   -- Не пустите ли вы меня къ себѣ переночевать? Мать отъ меня убѣжала.-- Логги, по видимому, колебался, и сердце Дженъ захолонуло. Ну какъ и онъ ее прогонитъ? Вѣдь ей тогда ничего болѣе не останется, какъ идти въ рабочій домъ или въ пріютъ для бѣдныхъ.
   -- Такъ и быть, переночуй здѣсь разокъ, пробормоталъ онъ наконецъ, отодвигая болтъ у двери,-- только у насъ и безъ того тѣсно. Сядь вотъ сюда къ камину и не шевели уголья -- они заготовлены на всю ночь.
   Мистеръ Логги снова улегся въ постель, а Дженъ подсѣла къ камину и грѣясь у него заснула. Она была искренно благодарна Логги за гостепріимство, избавившее ее отъ необходимости заснуть на улицѣ, или еще хуже, заключить себя въ пріютъ для бѣдныхъ.
  

ГЛАВА VI.

Совѣтъ Логги, какъ наживать деньги.

   Мистриссъ Логги была еще до свѣта на ногахъ и хлопотала о кофе для тѣхъ постояльцевъ, у которыхъ водились деньги, и которые были расположены позавтракать передъ уходомъ. Вслѣдъ за нею поднялся и мистеръ Логги и расхаживалъ въ туфляхъ по комнатѣ. Постояльцы, которымъ спѣшить было некуда, нѣжились въ это утро довольно долго въ постеляхъ. Когда былъ готовъ завтракъ, у супруговъ еще осталось свободное время выслушать отъ Дженни подробности бѣгства ея матеря.
   Мистеръ Логги слушалъ ее, пуская клубы табачнаго дыма, а мистриссъ изрѣдка переглядывалась съ мужемъ. Когда Джекъ окончила свое повѣствованіе, мистеръ Логги поданъ ей слѣдующій совѣтъ:
   -- Если тебѣ не зазорно квартировать у насъ и не выносить сору изъ избы, ты можешь остаться здѣсь, платя шиллингъ въ недѣлю. О деньгахъ не безпокойся; мы продержимъ тебя недѣлю, другую въ долгъ, а тамъ авось либо сведемъ счеты. Только сама не плошай,-- а то какъ тебѣ не раздобыться деньгами, или вещами, которыя мы возьмемъ въ счетъ денегъ; мы же не станемъ наводить справокъ, откуда ты ихъ взяла. Мери сказывала намъ, что ты вострая дѣвочка...
   -- Востра-то я -- востра.
   -- А коли такъ, мой совѣтъ тебѣ остаться здѣсь и приняться за работу на свой собственный пай. Дѣлай, что тебѣ заблагоразсудится: мы на все будемъ смотрѣть сквозь пальцы. Если же тебѣ повезетъ счастье, ты, можетъ статься, и вспомнишь, что мы помогли тебѣ въ нуждѣ. Всѣ мои дѣвки не дурно обдѣлываютъ свои дѣла,-- даже Мери.
   -- А работа на фабрикѣ?
   -- Не отставай отъ нея, пока тебя держать будутъ. Полиція непремѣнно будетъ тебя распрашивать о томъ, гдѣ ты работаешь -- имъ бы только знать, что ты при мѣстѣ -- они тебя и оставятъ въ покоѣ. Если ты нигдѣ не работаешь, а имѣешь деньги -- у нихъ тотчасъ же является подозрѣнье.-- Хочешь съ нами позавтракать?
   Дженъ охотно согласилась.
   -- Все, что ты станешь забирать, мы будемъ ставить тебѣ въ счетъ, по которому ты заплатишь когда у тебя будутъ деньги; а что у тебя будетъ чѣмъ заплатить, въ этомъ я не сомнѣваюсь.
   Дженъ съ своей стороны не сомнѣвалась, что ей будетъ чѣмъ расплачиваться въ свое время. И такъ она въ первый разъ позавтракала въ долгъ, скрѣпивъ такимъ образомъ свой чертовскій договоръ съ мистеромъ Логги. Въ обычный часъ она отправилась на бумажную фабрику, возвратилась домой въ обѣду и выслушала дальнѣйшія совѣты касательно своего будущаго образа жизни. Дня черезъ три Дженъ была вполнѣ посвящена во всѣ тайны воровскаго ремесла въ Глазговѣ. "Ловкій Джокъ", съ которымъ она въ это время успѣла повидаться, одобрилъ ея отважную рѣшимость поступить въ почтенный цехъ и не жалѣть усердія и труда на новомъ поприщѣ.
   Старшія дочери Логги были наставницами ея въ искусствѣ воровства. Въ досужіе часы она брала уроки карманной кражи и, благодаря своей практической сметливости, удивляла наставницъ своими успѣхами. Ее старались пріохотить всѣми способами къ избранному ею роду жизни: ей льстили, представляли ей удовольствіе получать и проживать большія суммы денегъ, ожидавшіе ее въ будущемъ; и будущее улыбалось ей и она благодарила судьбу, которая свела ее съ семействомъ Логги.
   -- Мы наживаемъ кучу денегъ, говаривалъ Логги; полиція не знаетъ и половины тѣхъ суммъ, которыя перепадаютъ намъ, когда дѣла ведутся ловко.
   Показаніе Логги не было лишено справедливости. Полиція дѣйствительно понятія не имѣетъ о размѣрахъ производящагося воровства и о томъ, сколько преступленій остаются въ тайнѣ. Каждый воръ расчитываетъ мѣсяцевъ на шесть или даже и на цѣлый годъ безнаказанности; инымъ удается избѣгать наказанія въ продолженіе пяти-шести лѣтъ и они успѣваютъ нажить въ это время значительныя деньги; иной воръ, преимущественно же иная воровка, имѣетъ нерѣдко въ рукахъ до пятидесяти и даже до ста фунтовъ. Деньги эти, само собою разумѣется, также быстро уходятъ, какъ и приходятъ. Укрыватели краденыхъ вещей, подобные мистеру Логги, наживаютъ не рѣдко богатство размѣниваньемъ банковыхъ билетовъ, которыя вору неудобно мѣнять въ другомъ мѣстѣ. За билетъ въ сто фунтовъ стерлинговъ они даютъ семдесятъ фунтовъ золотомъ, а сами отправляются размѣнять его въ Лондонъ или въ Ливерпуль.
   Показанія самихъ преступниковъ, по заключеніи ихъ въ тюрьму, представляютъ любопытныя статистическія данныя: среднимъ числомъ можно положить, что воръ наживаетъ на своемъ вѣку отъ семи до восьми тысячь фунтовъ стерлинговъ. Ежегодный доходъ большинства простирается до трехъ или четырехъ сотъ фунтовъ. Послѣ этого понятно, почему такъ безуспѣшны остаются нравственныя попытки обратить на путь истины воровъ по ремеслу: арестанты этого рода составляютъ самую неподатливую и закоренѣлую часть населенія въ нашихъ тюрьмахъ. Мущинамъ и женщинамъ этого закала, привыкшимъ считать сотнями фунтовъ свои грѣшныя доходы, почти невозможнымъ кажется перейти къ трудовому образу жизни, приносящему какихъ нибудь нѣсколько шиллинговъ въ недѣлю.
   Но возвратимся къ Дженъ Камеронъ.
   Теперь она уже не безъ цѣли слонялась по улицамъ и останавливалась на перекресткахъ. Она, Мери Логги и ухорскій Джокъ работали вмѣстѣ; часто упражнялись они на квартирѣ у Логги въ искусствѣ передавать краденый предметъ изъ рукъ въ руки.
   "Никогда не проходи мимо кучки собравшагося народа" -- таково было первое правило воровской мудрости, врѣзавшееся въ памяти Дженъ. И она постоянно оглядывалась, не столпился ли гдѣ на улицѣ народъ, и жадно выжидала случая, который помогъ бы ей заплатить долгъ, нароставшій на нее въ Гай-Стритѣ. Она привязалась къ семейству Логги и была благодарна имъ за ту своекорыстную помощь, которую они оказали ей. Благодарность эту не такъ-то легко было затушить въ ней, хотя ухорскій Джокъ, сдѣлавшійся ея сообщникомъ, не разъ уже пытался разочаровать ее въ привязанности къ Логги. Онъ не долюбливалъ старика и при каждомъ удобномъ случаѣ наговаривалъ Дженъ, что она слишкомъ подается имъ. Противъ Мери онъ ничего не имѣлъ, но старикъ Логги былъ ему не по сердцу; Джокъ былъ тоже ревнивъ по своему и косился на молодыхъ людей, которые окружали ее тамъ, за его спиною.-- Онъ говорилъ ей, что выжидаетъ только крупной поживы, чтобы нанять съ ней комнату вдвоемъ или войти въ долю съ другою парочкой, которая точно также собиралась обзавестись собственнымъ хозяйствомъ.
   Бѣдная Дженъ Камеронъ начала мечтать объ этой крупной получкѣ, которой дожидался Джонъ Еанъ. Вотъ такъ будетъ счастье, думала она, когда они снимутъ комнату въ Веннелѣ или въ Гаванна и никто, кромѣ нея, не будетъ ухаживать за ея молодымъ мужемъ. Впрочемъ она по прежнему была благодарна семейству Логги и привязана къ Мери, которая научила ее, какъ избавиться отъ голодной смерти. Пробывъ съ недѣлю въ Гай-Стритѣ, она сдѣлала вторичную попытку раздобыться деньгами, причемъ ей помогла Мери. Дѣло было въ субботу вечеромъ. Въ эту пору улицы оживленнѣе обыкновеннаго и болѣе пьянаго народа шатается въ бѣдныхъ кварталахъ Глазгова. Черезъ каждые полчаса по сосѣдству съ Солтъ-Маркстомъ, гдѣ кабаки находятся, собираются густыя толпы зѣвакъ посмотрѣть, Какъ пьяницъ уводятъ въ полицію.
   Было условлено, что Дженни пристанетъ къ первому скопищу подобнаго рода и испробуетъ на какомъ нибудь хорошо одѣтомъ прохожемъ свою ловкость въ новомъ искусствѣ. Ухорскій Джонъ и Мери должны были находиться не подалеку, чтобы Дженни могла передать имъ ту вещь, которую ей посчастливится стянуть; по сосѣдству съ Солтъ-Маркетомъ были разставлены другіе караульные, готовые препроводить ее еще далѣе въ случаѣ надобности. Поджидаемое скопище не замедлило собраться -- объ этомъ позаботился одинъ молодецъ изъ шайки Логги. Многіе изъ прохожихъ пристали посмотрѣть въ чемъ дѣло,-- въ томъ числѣ и смуглый мальчикъ въ голубой курткѣ съ золотыми пуговицами. Въ ту же минуту рука Дженъ проскользнула къ нему подъ локоть и вытащила изъ жилетнаго кармана бумажникъ, который съ быстротою молніи передала Мери. Мери въ свою очередь передала его Еану, который съ нимъ юркнулъ куда-то. Все это было обдѣлано такъ быстро, что маленькій незнакомецъ ничего не замѣтилъ и пошолъ своею дорогою, не догадываясь о потерѣ бумажника.
   Пять минутъ спустя всѣ трое карманниковъ сошлись въ домѣ Логги, куда уже дошло извѣстіе о случившемся и гдѣ самъ хозяинъ ожидалъ ихъ прихода. Ухорскій Джокъ раскрылъ бумажникъ и вынулъ изъ него два банковыхъ билета въ пять фунтовъ и нѣсколько шиллинговъ.
   -- Золота нѣтъ? спросилъ Логги, вѣрившій, что и у воровъ есть своя честь.
   Нѣтъ, объявилъ Еанъ, слову котораго надо было вѣрить, за неимѣніемъ доказательствъ противнаго. Логги купилъ банковые билеты, дисконтируя ихъ, какъ слѣдуетъ, и полученная сумма была тотчасъ же раздѣлена между тремя молодыми ворами. Логги потребовалъ себѣ съ нея извѣстный процентъ, который и былъ ему уступленъ. Доля Дженни кромѣ того была значительно убавлена уплатою долга хозяину. Послѣ этого всѣ трое снова пошли шататься по улицамъ, высматривая себѣ новой поживы: чтобы не возбудить подозрѣнія, они разбрелись въ разныя стороны.
   Но Дженни уже казалось, что на нее и такъ падаетъ подозрѣніе, и что полиція какъ-то странно косится на нее; въ эту ночь, переряженные сыщики, рыскавшіе по обыкновенію по улицамъ, какъ-то многозначительно кивали ей головами и пристально въ нее вглядывались. Но Дженъ ошибалась: полиція ничего не подозрѣвала о покражѣ, случившейся именно въ эту ночь; она только вообще начинала недовѣрчиво смотрѣть на дѣвочку. Полиція знала, что Дженни была покинута своею матерью и жила теперь въ семействѣ Логги. Этого было довольно для того, чтобы удвоить вниманіе за нею и предсказать ей, что рано или поздно она побываетъ подъ арестомъ и посидитъ въ Глазговской тюрьмѣ. Тоже самая исторія сотни разъ повторялась на глазахъ этихъ людей: для нихъ не подтекало никакому сомнѣнію, что все это будетъ такъ.
   Дженни была еще нова въ своемъ ремеслѣ: нервы ея не успѣли обтерпѣться. Предоставленная самой себѣ, среди освѣщенныхъ улицъ она не отваживалась на новую попытку; но она ощущала какое-то пріятное волненіе послѣ перваго своего опыта, и гордилась похвалами, полученными дома. Такъ проблуждала она по улицамъ до 10-ти часовъ вечера, и возвратилась къ Логги на квартиру, гдѣ въ этотъ вечеръ болѣе обыкновеннаго было выпито водки за здоровье Дженъ Камеронъ, и дѣвочкѣ вскружили готову самою грубою лестью. Подъ конецъ все общество пустилось въ плясъ и среди этого вихря веселости сѣмена зла все глубже и глубже западали въ сердце.

ГЛАВА VII.

Дженъ Камеронъ въ рукахъ полиціи.

   Прошло еще шесть мѣсяцевъ, въ теченіе которыхъ характеръ Джекъ принялъ окончательный видъ. Ей уже было почти тринадцать лѣтъ; она была высока для своихъ лѣтъ, д! и въ нравственномъ отношеніи уже походила на женщину.
   Во все это время до нея не доходило никакихъ извѣстій о матери, которая дѣйствительно оставила Глазговъ. Дженни ввело постоянное счастье въ мелкихъ кражахъ изъ чужихъ кармановъ и по магазинамъ; днемъ она по прежнему работала на бумажной фабрикѣ, по ночамъ же усердно посѣщала равныя оргіи. Въ ней замерло всякое чувство чести и стыдливости. Единственная черта, говорившая о присутствіи въ ней лучшихъ началъ, была неизмѣнная преданность ея тому негодяю, который такъ много способствовалъ ея развращенію.
   Замѣтимъ здѣсь, что примѣры подобной преданности нерѣдко встрѣчаются между несчастными, рѣшающимися связать свою участь съ участью воровъ. Онѣ проходятъ съ своими избранными рука объ руку всѣ ступени порока, не покидаютъ ихъ ни въ бѣдѣ, ни въ счастьи, пока не разлучитъ ихъ смерть, или приговоръ на долгій срокъ. Эти воровки, подруги воровъ, глубоко презираютъ тѣхъ своихъ падшихъ сестеръ, которыя выставляютъ на показъ свои разрумяненныя щеки при свѣтѣ газовыхъ фонарей и перемѣняютъ своихъ любовниковъ какъ башмаки. Даже тѣ воровки, которыя не имѣютъ никакой исключительной привязанности къ одному мужчинѣ, гордятся своей цѣломудренностью и измѣняютъ ей только тамъ, гдѣ представляется случай обобрать человѣка, имѣвшаго глупость имъ поддаться. Я нарочно останавливаюсь на этихъ печальныхъ подробностяхъ, необходимыхъ для разъясненія послѣдующаго разсказа.
   Постоянныя удачи опасны -- онѣ порождаютъ излишнюю самоувѣренность, которая влечетъ человѣка къ его же погибели. Дженъ Камеронъ везло постоянное счастье, и въ ея воображеніи давно пересталъ рисоваться, неприглядный образъ тюрьмы.
   День ото дня становилась она смѣлѣе и не разъ уже только чудомъ увертывалась отъ рукъ полицейскихъ служителей. Но при всемъ томъ, ей не перепадало за разъ болѣе десяти фунтовъ. Ухорскій Джокъ все по прежнему ожидалъ "крупной получки" и въ ожиданіи ея, Дженъ содержала своего любовника, давая ему когда шиллингъ, когда полкроны. Джокъ утѣшалъ себя тѣмъ, что вотъ-вотъ счастье и ему улыбнется,-- тщеславіе не позволяло ему сомнѣваться въ томъ, что онъ рано или поздно отличится.
   Этотъ пятнадцатилѣтній юноша былъ такъ же влюбленъ въ свое мошенническое ремесло, какъ другіе юноши его лѣтъ бываютъ влюблены въ какую нибудь честную профессію, избранную ими.
   Онъ умѣлъ читать и писать довольно хорошо, и любилъ разсказывать Дженни приключенія равныхъ знаменитыхъ бродягъ. Онъ зналъ исторію Турпина и чуть не на изусть зналъ каждую главу изъ повѣсти Гаррисона Энсворта. Можно положительно сказать, что романъ Энсворта извѣстенъ большей части воровъ; они благоговѣютъ передъ нимъ и считаютъ его образцомъ, достойнымъ подражанія; -- многіе между ними экзальтированные, при всей своей нравственной испорченности, мечтаютъ прославиться подобно ему.
   Лѣтомъ дѣла Дженъ Камеронъ приняли худой оборотъ. Въ эту пору черезъ Глазговъ проѣзжаютъ туристы изъ разныхъ городовъ. Воровская братья привыкла выжидать ихъ прибытія; женщины преимущественно ищутъ встрѣчи съ ними и нарочно съ этою цѣлью шатаются по Глазговскимъ гостинницамъ. Дженъ постоянно употреблялась теперь въ качествѣ приманки; она была хороша собою, ей равно шли шелковое платье и шляпка, надѣваемые порою, и бѣдная одежда фабричной работницы, которую она постоянно носила. "Глазговскимъ дѣвкамъ житье въ лѣтнее время, сознавалась Дженъ въ послѣдствіи; въ Глазговѣ объ эту пору видимо не видимо богатыхъ молодыхъ господъ; они не любятъ рано ложиться и отъ скуки не разбираютъ, въ какой кварталъ забредутъ; они чаще гоняются за нами въ Гай-Стритѣ и въ Сольтъ-Маркетѣ, чѣмъ мы за ними по большимъ улицамъ."
   И такъ, однажды лѣтнимъ вечеромъ Дженъ проходила Солтъ-Маркетомъ; въ будничномъ своемъ нарядѣ, босая и съ непокрытою головою, она казалась олицетвореніемъ честной бѣдности, и обратила на себя вниманіе одного англичанина-туриста, недавно пріѣхавшаго въ городъ. На его наглую улыбку она отвѣчала полуулыбкой; сначала она прикинулась полуиспуганной его попыткой заговорить съ ней, но потомъ стала слушать его съ такимъ смѣшеніемъ робости и смущенія, которое побудило незнакомца зайти далѣе въ своихъ преслѣдованіяхъ. Кончилось тѣмъ, что къ нимъ пристала Мери Логги и предложила распить по стакану водки на болѣе короткое знакомство. Всѣ трое зашли въ сосѣдній кабакъ; тутъ предполагалось, что молодой человѣкъ напьется до безсознательности и облегчитъ такимъ образомъ задуманное покушеніе на его кошелекъ. Пока они стояли втроемъ у прилавка, болтали и смѣялись, по улицѣ взадъ и впередъ ходили два человѣка и держались на готовѣ, чтобы пособить въ случаѣ надобности схоронить концы въ воду, или же напасть на жертву, когда она, по заведенному порядку, дастъ заманить себя въ одинъ изъ переулковъ, примыкающихъ съ каждой стороны къ Солтъ-Маркету.
   Но дѣло обошлось безъ крутыхъ мѣръ. Не успѣлъ незнакомецъ выпить второй стаканъ водки, какъ кошелекъ его былъ уже въ рукахъ Дженни и оставалось только, не теряя времени, навострить лыжи. Дженъ Камеронъ, сжимая кошелекъ въ рукѣ, вышла изъ лавки, подъ тѣмъ предлогомъ, что ей нужно сказать на улицѣ слова два подругѣ, а Мери осталась съ незнакомцемъ. Она должна была выждать удобной минуты, чтобы присоединиться къ своимъ сообщникамъ. Но поспѣшный уходъ Дженни возбудилъ подозрѣніе незнакомца и онъ хватился своего кошелька прежде, чѣмъ Мери успѣла улизнуть.
   Дальнѣйшія подробности происшествія нечего описывать; тѣже самыя подробности чуть не каждый день встрѣчаются въ газетахъ. Мери была обвинена въ кражѣ, на что она отвѣчала полнымъ негодованія запирательствомъ; у двери кабака собралась толпа ротозѣевъ, позвали полицейскаго служителя и соучастницу кражи повели въ центральный полицейскій судъ въ сопровожденіи цѣлой ватаги оборванцевъ, слѣдовавшихъ за ней до пятамъ.
   Когда Дженъ прибѣжала на квартиру Логги, оказалось, что вѣсть объ арестованіи Мери опередила ее тамъ. Деньги были отданы на сохраненіе самого Логги, который поспѣшилъ съ ними скрыться, такъ какъ въ числѣ ихъ были банковые билеты, а открытіе подобныхъ билетовъ у него на дому могло повести къ разнымъ непріятностямъ. Такъ какъ обокраденный молодой человѣкъ легко могъ запомнить личность Дженъ Камеронъ, то сочли за лучшее удалить послѣднюю изъ дома, пока при допросѣ обстоятельства дѣла не сдѣлаются гласно" и не окажется яснѣе, чего именно слѣдуетъ остерегаться.
   Дженни, не дожидаясь дальнѣйшихъ инструкцій отъ мистрисъ Логги, оставила ея домъ и отправилась къ ухорскому Джоку, который имѣлъ уже теперь на столько довѣрія въ ней, что не скрывалъ отъ нея мѣсто своего жительства.
   Еана не было дома; было еще рано и не время для воровъ возвращаться съ промысла. Въ ожиданіи его Дженъ присѣла въ уголокъ комнаты. Если бы она подумала передъ тѣмъ съ минуту, или спросила совѣта у мистриссъ Логги, то не упустила бы изъ виду всю рискованность своего настоящаго образа дѣйствій. Связь ея съ Джокомъ не была тайною для полицейскихъ сыщиковъ; слѣдовало ожидать, что, не найдя ее у Логги, они придутъ сюда, если только имъ удастся развѣдать отъ какого нибудь болтливаго вора о мѣстѣ жительства ухорскаго Джока. Но Дженъ была вполнѣ увѣрена, что отношенія ея къ Джоку извѣстны только немногимъ и что у него на квартирѣ ей нечего бояться.
   Тѣмъ не менѣе она не могла вполнѣ отвязаться въ эту ночь отъ своего стараго дѣтскаго страха. Да и не мудрено: она ещё не вышла изъ дѣтскихъ лѣтъ, а происшествія этого вечера оживили въ ней старое, неодолимое чувство -- ужасъ тюремнаго заключенія; подъ вліяніемъ этого чувства разсѣялась отчасти то умственное старчество, та одеревенѣлость сердца, которые въ послѣдніе шесть мѣсяцевъ сдѣлали такіе страшные успѣхи.
   Дженъ Камеронъ провела эту ночь не одна: комната, въ которой жилъ Джонъ Еанъ, служила въ тоже время убѣжищемъ многимъ другимъ постояльцамъ за два пенса съ головы; въ нее пускалось столько народа, сколько могло улечься на полу. Часовъ въ одинадцать пробыло трое или четверо постояльцевъ и завели между собою на сонъ грядущій разговоръ о происшествіяхъ дня. Было четверть двѣнадцатаго, и Еанъ еще не возвращался, какъ вдругъ послышался зловѣщій стукъ палкою въ дверь.
   Содержательница пріюта, старая вѣдьма, которая уже успѣла раздѣться и улечься въ постель, прокричала съ своего логовища:
   -- Кто тамъ?
   Отпирайте дверь, говорятъ вамъ, отвѣчалъ за дверью грубый мужской голосъ.
   -- Да кто вы такой?
   -- Позиція.
   Постояльцы переглянулись между собою, и уставились на Дженъ Камеронъ. Эти ночные обыски полиціи были вовсе не новость: во всѣ часы дня и ночи полиціи открытъ свободный доступъ въ подобные подозрительные дома. Дженъ Камеронъ сто разъ видѣла полицію въ домѣ у Логги, но ни разу такъ не замирало въ ней сердце, какъ въ настоящую минуту. Она инстинктивно сознавала, что полиція пришла за нею.
   -- Ахъ, спрячьте меня куда нибудь, нельзя ли мнѣ какъ нибудь въ окно выскочить?-- Это они за мною, я ужъ знаю, что за мною.
   -- Молчи ты, дура! проговорила хозяйка.-- Можетъ статься, это только пустая тревога, а если они и подлинно за тобой пришли, такъ чтожъ? Авось либо съ тебя голову не снимутъ. Отопри-ка имъ дверь, Джеми, голубчикъ.
   "Джеми-голубчикъ" отперъ дверь и медленно, торжественно вошли сыщикъ и констебль, окидывая комнату тѣмъ всеобъемлющими взглядомъ, который все видитъ и ничего не говоритъ до воры до времени.
   -- Ну-съ, мистрисъ Гринъ, началъ сыщикъ.
   -- Ну-съ, кого вамъ еще понадобилось?
   -- Не васъ -- можете быть спокойны.
   -- Меня-то вамъ не за что брать.
   Проницательный взглядъ сыщика устремился на Джекъ, которая жалась въ камину.
   -- Пойдемъ съ нами въ полицію Дженни, проговорилъ онъ.
   -- Хорошо, отвѣчала дѣвочка,
   И она направилась къ двери.
   На порогѣ она остановилась и спросила, въ чемъ ее обвиняютъ.
   -- Такъ себѣ, въ пустякахъ -- тебѣ тамъ скажутъ. Можетъ это и по ошибкѣ, добавилъ онъ изъ состраданія
   -- Можетъ быть.
   -- Вотъ то-то, Дженни, не якшалась бы ты съ такими товарищами, не нажила бы себѣ бѣды. Готова ты?
   -- Да.
   И они вышли. Центральное бюро полиціи было освѣщено; за конторками сидѣли писцы и вписывали обвиненія и аресты въ свои большія книги. Эти книги такъ быстро наполняются, и нѣтъ печальнѣе ихъ любопытныхъ страницъ. Сыщики обошли кругомъ, и стали по ту сторону прилавка; главный писецъ всталъ изъ-за стола и, обмѣнявшись нѣсколькими словами съ только-что прибывшими служителями, приступилъ къ допросу Дженъ. Молодой человѣкъ, котораго Дженъ обокрала нѣсколько часовъ тому назадъ, выступилъ впередъ и пристально поглядѣлъ на нее.
   -- Та ли это дѣвушка?
   -- Да.
   -- Можете ли вы присягнуть въ этомъ?
   -- Могу.
   Допрощикъ приложился губами къ небольшому отверстію въ стѣнѣ и крикнулъ: "Позовите женщину, производящую обыски."
   Пришла женщина и увела Дженъ въ особую комнату, направо отъ главнаго бюро. Тутъ она была подвержена обыску; само собою разумѣется, кошелька, давно уже припрятаннаго въ безопасное мѣсто, на ней не оказалось; зато найденные на ней предметы -- собственный ея кошелекъ съ нѣсколькими шиллингами, наперстокъ, игольникъ и др., были конфискованы. Вслѣдъ затѣмъ обѣ женщины возвратились въ бюро, гдѣ имя Дженъ было занесено въ одну изъ большихъ книгъ, и всѣмъ отобраннымъ отъ нея вещамъ составлена опись. Молодаго человѣка вторично спросили, можетъ ли онъ присягнуть, что эта дѣвушка та самая, которая украла у него кошелекъ. Молодой человѣкъ отвѣчалъ утвердительно; Дженъ сдѣлала робкую попытку отпирательства, тѣмъ дѣло на этотъ вечеръ и кончилось.
   "Посадите эту дѣвушку подъ арестъ", таковъ былъ суровый приговоръ. Тюремный сторожъ увелъ Дженъ изъ бюро и отправился съ нею на верхъ, гдѣ помѣщались комнаты для арестантовъ. Комнаты эти были очень просторныя, но въ ту эпоху, къ которой относится нашъ разсказъ, ихъ было очень немного.
   Дверь отворилась и удушливыя испаренія пахнули ей навстрѣчу. Она вошла въ эту мрачную берлогу, обитательницы которой между тѣмъ перешептывались между собою. Ключъ повернулся въ замочной скважинѣ и Дженъ въ первый разъ осталась въ рукахъ правосудія.
  

ГЛАВА VIII.

Первая ночь Дженни Камеронъ въ тюрьмѣ.

   Женское отдѣленіе полицейской тюрьмы въ Глазговѣ состояло изъ большой четвероугольной комнаты, куда помѣщали безъ разбора всѣхъ женщинъ, забираемыхъ за ночь, оставляя судъ и разбирательство до утра.
   Въ то время, къ которому относится нашъ разсказъ, еще не существовало отдѣльныхъ келій для каждой заключенной; и теперешняя Глазговская тюрьма, преобразованная въ одно изъ первыхъ учрежденій этого рода въ цѣломъ соединенномъ королевствѣ, вовсе не походитъ на старое зданіе.
   Дженъ Камеронъ много слышала отъ своихъ знакомыхъ о тюрьмѣ, но эти разсказы не могли дать ей. живаго представленія о дѣйствительности и, когда за нею захлопнулась тюремная дверь, въ ней страшно заныло сердце; въ эту минуту въ ней исчезла до времени созрѣвшая женщина и осталась тринадцатилѣтняя дѣвочка; страхъ имѣлъ на нее благотворное, но кратковременно благотворное дѣйствіе.
   -- Я рѣшилась оставить воровство на будущее время, разсказывала она сама; я думала лишь бы только меня выпустили, я буду примѣрно работать на фабрикѣ, вести честную жизнь.
   Но впечатлѣніе это было непродолжительно и изгладилось въ первый же часъ ея заточенія. Оглядѣвшись, она убѣдилась, что въ комнатѣ не совсѣмъ темно: сквозь слуховое окно, прорѣзанное въ двери и остававшееся открытымъ, проникала струя свѣта отъ газоваго рожка, горѣвшаго въ корридорѣ. Она могла разглядѣть подругъ своего заточенія: ихъ было пять или шесть; пьяныя и задорныя, онѣ отчасти валялись на полу, отчасти же лежали на деревянныхъ доскахъ, замѣнявшихъ постели. Не успѣлъ щелкнуть замокъ въ двери, какъ уже бабье любопытство заявило себя.
   -- За что тебя засадили? спросила одна изъ женщинъ, лежавшая въ полурастрепанномъ видѣ.
   -- Сказываютъ, будто я украла, отвѣчала Дженъ.
   -- Гдѣ?
   -- Въ Солтъ-Маркетѣ.
   -- Не съ Мери ли Логги?
   -- Да.
   -- Мери, Мери, товарку сюда привели.
   При этомъ возгласѣ Мери Логги, которая спала на доскахъ отвернувшись лицемъ къ стѣнѣ, поднялась и стала протирать глаза.
   -- Что такое случилось? переспросила она.
   -- Ахъ Мери! ты ли это? воскликнула Дженъ, обрадовавшись знакомому лицу и знакомому голосу среди совершенно незнакомой компаніи.
   -- Я, какъ видишь.-- Такъ и ты попалась?
   -- Да.
   -- Ну чтожъ дѣлать, видно судьба наша такая, Дженни.
   -- Что-то они съ нами сдѣлаютъ, что они съ вами сдѣлаютъ?
   -- Обѣихъ васъ повѣсятъ, отвѣчала старая арестантка, отличавшаяся, какъ видно, юмористическимъ складомъ ума. Дженъ кровь застыла въ жилахъ отъ этихъ словъ, хотя она и сознавала всю преувеличенность ихъ. Мери Логги дико захохотала.
   -- Я не вижу чему тутъ хохотать, остановила ее Дженъ.
   -- Это ты только боишься тюрьмы, отвѣчала Мери. Тюрьма вздоръ, пустяки; тебѣ отводятъ хорошую квартиру и ѣсть даютъ въ волю; поживешь немного -- свыкнешься.
   -- А надолго приговорятъ насъ, Мери?
   -- Долго ли придется намъ высидѣть въ тюрьмѣ? съ этимъ вопросомъ Мери обратилась ко всему почтенному собранію.
   Трезвая половина присутствующихъ подвергла вопросъ зрѣлому обсужденію. Недоумѣніе было разрѣшено старой арестантской, искусившейся въ дѣлахъ подобнаго рода; женщина эта готовилась явиться не передъ судебнаго пристава, а передъ самаго шерифа {Вѣденью судебныхъ приставовъ въ Шотландія подлежатъ дѣла, наказаніе которыхъ не превышаетъ шестидесятидневнаго тюремнаго заключенія; болѣе важныя дѣла рѣшаются шерифомъ.} и высидѣть за свои грѣхи пожалуй и цѣлый годъ въ тюрьмѣ.
   Женщина эта выслушала всѣ обстоятельства дѣла, который Мери Логги сообщала ей прямо и безъ утаекъ, и на основаніи ихъ формулировала свое мнѣніе.
   -- Все зависитъ отъ того, кѣмъ будетъ судиться ваше дѣло: если у пристава Гурлея, то вы дешево отдѣлаетесь; если же у пристава Джильмура, тогда тебѣ не миновать шестидесятидневнаго заключенія, Мери, а то пожалуй, тебя и къ шерифу потащатъ, такъ же какъ и меня. Товарка твоя, такъ какъ она попалась въ первый разъ, высидитъ дней десять -- двѣнадцать, не болѣе. Эхъ! кабы и я судилась за первое преступленіе.
   Мнѣніе это подало поводъ къ новымъ преніямъ; старуха, недавно подшутившая висѣлицей, не хотѣла съ нимъ соглашаться; завязалась ссора и напрасно силился сторожъ возстановить порядокъ, разражаясь безчисленными угрозами въ отворенное слуховое окно.
   Прибытіе новыхъ арестантокъ, обративъ на себя общее вниманіе, положило конецъ брани. То и дѣло подводили женщинъ, взятыхъ за воровство или за пьянство; въ тюрьмѣ стало нахонецъ до того тѣсно, что даже Дженъ, привычная къ спертой атмосферѣ, задыхалась. Тѣмъ не менѣе, близость людей смягчала ужасъ ея положенія; вокругъ нея всѣ смѣялись надъ своимъ заточеніемъ; многія разсказывали забавные анекдоты изъ прежней своей жизни, одна изъ заключенныхъ объявляла, что не теряетъ надежды снова попасть въ тюрьму; другая запѣла непристойную пѣсню, остальныя съ хохотомъ принялись ей подтягивать и подняли страшный гвалтъ. Тюремный сторожъ, послѣ вторичной безполезной попытки унять ихъ, захлопнулъ слуховое окно и лишилъ ихъ такимъ образомъ послѣдняго отверстія, въ которое проникало къ нимъ немного воздуха к свѣта.
   Когда свѣтъ занимающагося дня сталъ проникать сквозь щели большаго деревяннаго ставня, большая часть заключенныхъ заснули. Дженъ попробовала послѣдовать ихъ примѣру, но не могла. Немного спустя, всѣ онѣ спали крѣпкимъ сномъ; Дженъ погрузилась было въ безпокойную дремоту, но ее разбудили сторожа, принесшіе хлѣбъ и воду, которые были поданы заключеннымъ въ слуховое окно. Большая часть арестантокъ съ жадностію напустились на даровой кормъ. До допроса оставалось еще нѣсколько часовъ, а хлѣбъ съ водою были все-таки лучше, чѣмъ ничего. Медленно тянулось время. Нѣсколько пьяныхъ женщинъ, успѣвшихъ проспаться, и проступки которыхъ были не довольно важны, чтобы утруждать ими судебнаго пристава, были отпущены домой съ приличнымъ наставленіемъ вести себя лучше на будущее время. По мѣрѣ того, какъ время подвигалось къ полудню, полицейскіе служители стали сновать взадъ и впередъ по корридорамъ, тяжело стуча своими сапогами; двери съ шумомъ отпирались и запирались, и отъ времени до времени слышались голоса полисменовъ, перекликавшихъ въ дверные люки тѣхъ изъ заключенныхъ, которымъ настала очередь явиться къ суду.
   Дженъ вздрагивала при каждомъ звукѣ, она еще не освоилась съ своимъ положеніемъ и нервы ея для новыхъ впечатленій не довольно окрѣпли. Хотя она и находила, что горевать ей особенно не о чемъ, тѣмъ не менѣе она была далеко неспокойна и завидовала стоицизму Мери Логги, который былъ для нея недостижимъ.
   -- Какъ ты легко принимаешь все это, Мери, неутерпѣіа она, чтобъ не замѣтить.
   -- А вотъ увидишь сейчасъ.
   Загадочный отвѣтъ этотъ разъяснился, когда ихъ наконецъ потребовали въ полицейскій судъ.
   Мери Логги и Дженъ Камеронъ, колѣна которой дрожали отъ волненія, пришли подъ карауломъ полицейскаго служителя длиннымъ корридоромъ, который велъ въ самую валу суда. Очутившись тамъ, Дженъ окинула робкимъ взглядомъ всю комнату и отправилась вслѣдъ за Мери на мѣсто, отведенное дли подсудимыхъ направо отъ стола судебнаго пристава.
   Общественная вала суда, присутствіе тѣхъ, отъ которыхъ зависѣло рѣшеніе ея участи, фискальный прокуроръ, сидѣвшій прямо напротивъ ея, множество всякаго народа -- полисменовъ, сидѣвшихъ у дверей и глазговской публики, представляемой нѣсколькими десятками человѣкъ, большею частью родственниками и знакомыми подсудимыхъ -- все это произвело глубокое впечатлѣніе на Дженъ. Случалось ей впослѣдствіи являться къ суду за болѣе важные проступки, являться съ увѣренностью, что приговоръ суда надолго лишитъ ее свободы, но ни разу не испытывала она такого ужаса и томленія, какъ въ тотъ день, когда она предстала передъ шотландскими судьями по обвиненію въ воровствѣ. Мери Логги начала плакать и вопить во весь голосъ, что она невинна, сваливая всю вину на молодаго человѣка, будто бы соблазнившаго ее напиться, отпираясь отъ всякаго знакомства съ Дженъ Камеронъ и перемѣшивая выдумки и сѣтованья въ своихъ крикливыхъ причитаніяхъ, пока ей наконецъ не замѣтили, что она нарушаетъ спокойствіе судебнаго мѣста. Дженъ боролась съ своими чувствами и старалась сохранить достоинство и самообладаніе, но оно измѣнило ей, какъ скоро она замѣтила въ толпѣ зрителей, на противоположномъ концѣ комнаты Джока Еана и сестёръ Логги, жадно ловившихъ каждое слово обвиненія, которое читалось въ эту минуту. Тутъ Дженъ, подавленная страшною торжественностью минуты, разразилась громкими рыданіями. "Что-то станется со мной!" думала она.
   Разсмотрѣніе дѣла тянулось довольно долго; потребовалось призвать многихъ свидѣтелей, именно: молодого туриста, у котораго украли кошелекъ, содержателя кабака, полисмена, арестовавшаго Мери Логги, сыщиковъ, взявшихъ Дженъ Камеронъ и пр. Дѣло было ясное; челобитчикъ подъ присягою снова подтвердилъ, что Джении Камеронъ та самая дѣвушка, которая украла у него кошелекъ, и никто не повѣрилъ отпирательствамъ, которыми неожиданно разразилась Дженъ.
   -- Не знаетъ ли кто этихъ дѣвушекъ? Не бывали ли онѣ здѣсь прежде? спросилъ судебной приставъ.
   Полицейскіе служители засвидѣтельствовали, что обѣ онѣ имъ извѣстны; упомянуто было о томъ, что Мери Логги судится уже не за первый проступокъ, что Дженъ идетъ дурною дорогой и знается съ самыми подозрительными личностями въ Глазговѣ. Какъ бы то ни было, проступокъ Джемъ былъ еще первый, съ виду она еще была ребенокъ -- лѣта ея говорили въ ея пользу; всѣ обстоятельства дѣла заставляли предполагать въ Мери Логги главную зачинщицу преступленія, въ ея же подругѣ только соучастницу. То обстоятельство, что Дженъ работала на бумажной фабрикѣ, также оправдывало ее.
   Судебный преставъ произнесъ приговоръ; Мери Логги осуждалась на шестидесятидневное тюремное заключеніе съ тяжолыми работами; срокъ же заключенія Дженни ограничивался двадцатью днями. Дженъ Камеронъ получила при этомъ совѣтъ избѣгать на будущее время дурнаго общества и прилежно работать на фабрикѣ; арестантокъ увели изъ залы суда и принялись разсматривать другое дѣло.
  

ГЛАВА IX.

Глазговская тюрьма.

   Въ тотъ же день Дженни Камеронъ была отведена въ Глазговскую тюрьму. Въ эпоху нашего разсказа помѣщеніе заключенныхъ далеко не представляло тѣхъ удобствъ, какъ теперь, и система келейнаго заключенія, составляющая существенную черту, которой шотландскія тюрьмы отличаются отъ Англійскихъ и Ирландскихъ, существовала еще, такъ сказать, въ чернѣ. Тюрьма была биткомъ набита въ то время, когда прибытіе Дженни увеличило новымъ именемъ списокъ арестантовъ. На одну келью, приходилось по двое и по трое заключенныхъ въ Брайдуэлѣ -- той части стараго тюремнаго зданія, которая предназначалась исключительно для женщинъ. Въ этомъ отдѣленіи, кромѣ трехсотъ арестантовъ, уже подвергнувшихся приговору суда, помѣщалось еще до двадцати женщинъ, готовившихся явиться передъ шерифа или въ уголовный судъ. Арестанты обоихъ половъ, подозрѣваемые въ важныхъ преступленіяхъ, обыкновенно прямо отсылаются въ главныя тюрьмы и тамъ уже ожидаютъ суда. Само собою разумѣется, они изъяты отъ тюремной дисциплины: ихъ не заставляетъ работать, дозволяютъ имъ два раза въ недѣлю свиданіе съ друзьями, суточный паекъ ихъ тоже разнится отъ пайка осужденныхъ.
   Дженни по вступленіи въ тюрьму была, какъ водится, прежде всего вымыта и даже тщательно свѣшена; потомъ ей отвели, за недостаткомъ отдѣльнаго помѣщенія, общую келью съ другою, уже немолодою арестанткой, которая по слабости здоровья занималась вязаньемъ. Самыя разнообразныя работы задавались остальнымъ преступницамъ; однѣ трепали пеньку, другія чинили и штопали бѣлье, третьи стирали, стряпали, шили, качали воду и даже ткали. Здѣсь какъ и въ другихъ мѣстахъ преступники должны были по тюремному положенію содержать себя сами; арестантскій трудъ конкурировалъ съ вольнымъ трудомъ за стѣнами тюрьмы, гдѣ нѣтъ мы даровой квартиры, ни пищи, ни дарового освѣщенія.
   Торговые дома слишкомъ расчетливые, чтобы не пользоваться самымъ дешевымъ трудомъ, не справляясь о томъ, какъ отзывается ихъ образъ дѣйствій на общемъ благосостояніи, заключаютъ подряды съ директорами тюремъ; а между тѣмъ честныя швеи умираютъ съ голоду, или же съ отчаянья кидаются на встрѣчу своей же погибели. Не знаю обратила ли на себя вниманіе кого слѣдуетъ трагедія 15 марта 1863 г.? Призадумался ли какой нибудь вылощенный джентльменъ, такъ заботливо оберегающій правительство отъ изхишшись расходовъ на содержаніе тюремъ, о той умирающей женщинѣ, которая, сидя на своемъ смертномъ одрѣ, не переставала шить рубашки по пяти форсинговъ за штуку?-- Эта плата конечно обращалась въ экономію тюремнаго бюджета; но сколькихъ несчастныхъ эта экономія наталкиваетъ на путь преступленія и приводитъ къ дверямъ тюрьмы, гдѣ они обременяютъ правительство своимъ содержаніемъ?
   Все поражало Дженни Камеронъ въ этомъ новомъ для нея мірѣ. Помѣщеніе ея было чище, удобнѣе и просторнѣе, чѣмъ на квартирѣ у Логги или въ "домѣ" ея матери. У нея была особая кровать, теплая и удобная одежда, хоть бы вѣкъ такую носить; одежда эта состояла изъ голубой полосатой куртки и теплой саржевой юбки. Ноги ея, такъ долго обивавшія босикомъ глазговскую мостовую, были обуты въ чулки и башмаки.
   Жизнь Дженни вошла въ однообразную колею тюремной дисциплины; всѣ двадцать дней, за исключеніемъ воскресныхъ, она вставала рано, работала безъ отдыха, слушала чтеніе священнаго писанія, брала уроки грамоты; въ первый разъ въ жизни ей говорили о добрѣ и разъясняли дурную сторону ея поступковъ.
   Заключенные въ Глазговской тюрьмѣ встаютъ въ шесть часовъ, убираютъ свою комнату и работаютъ до восьми или до половины девятаго; объ эту пору имъ подается завтракъ въ слуховое окно, продѣланное въ двери каждой кельи. Пища не для всѣхъ заключенныхъ одинаковая: приговоренные на долгій срокъ получаютъ большіе пайки, чѣмъ тѣ, которымъ предстоитъ высидѣть не болѣе десяти, тридцати или шестидесяти дней. Вообще нельзя сказать, чтобы заключенные, какъ мужчины, такъ и женщины, продовольствовались роскошно -- въ этомъ отношеніи лондонскія тюрьмы далеко оставляютъ за собою шотландскія. Завтракъ состоитъ изъ похлебки, которая служитъ плохою замѣною англійскаго какао; ее подаютъ въ маленькихъ деревянныхъ чашкахъ, выложенныхъ внутри жестью. Женщинахъ, приговореннымъ на долгіе срока, отпускается этого густого мѣсива по шести унцовъ; хлѣба къ завтраку не полагается. За обѣдомъ, который подается послѣ четырехъ-пятичасовой работы и дается только съ темъ условіемъ, чтобы заданный урокъ былъ исполненъ на половину, отпускается каждой заключенной хлѣбъ въ шесть, восемь или двѣнадцать унцовъ, смотря по сроку ея приговора. Единственное обѣденное блюдо -- супъ, варенный изъ бычачьей головы и довольно вкусный; отъ времени до времени обѣдъ разнообразится порціей сыра съ хлѣбомъ, которая дается вмѣсто супа. За ужиномъ снова похлебка или каша; къ ужину допускаются только тѣ изъ заключенныхъ, которые окончили свой дневной-урокъ. И при такой-то діэтѣ заключенные поправляются и вѣсъ ихъ прибываетъ! Между нашими шотландскими преступниками не слышно жалобъ на содержаніе въ мѣстныхъ тюрьмахъ. Въ Пертѣ, куда отправляются женщины, приговоренныя на долгіе сроки, содержаніе ближе подходитъ къ содержанію въ англійскихъ тюрьмахъ; надо же поддержать несчастныхъ болѣе существенною пищею въ эти долгіе годы неволи. По истеченіи рабочихъ часовъ женщинамъ дается нѣсколько времени на чтеніе, потомъ газовые рожки гасятся и усталыя труженицы отправляются на покой.
   Трудовой этотъ день разнообразится часомъ одинокой прогулки. На тюремномъ дворѣ построено съ этою цѣлью особаго рода зданіе, имѣющее форму круга, отъ центра котораго расходятся лучеобразно кельи, открытыя для свѣжаго воздуха съ фасада и сверху и замыкающіяся желѣзными рѣшетками. Чтобы имѣть понятіе объ этой постройкѣ, пускай читатель представитъ себѣ большое каретное колесо; пространство между спицами этого колеса занимаютъ отдѣльныя кельи, мощенныя камнями; пускай читатель вообразитъ себѣ въ каждой изъ клѣтокъ одинокую фигуру въ арестантской одеждѣ, снующую взадъ и впередъ, подобно какому-то несчастному духу, преслѣдуемому вѣчнымъ безпокойствомъ, въ центрѣ колеса, на возвышеніи -- дежурнаго служителя, наблюдающаго съ этой точки всѣхъ гуляющихъ разомъ. Часть дня гуляютъ такимъ образомъ мужчины, другую же часть -- женщины. Есть что то странное, наводящее тоску въ этомъ зрѣлищѣ людей, толкущихся взадъ и впередъ на тѣсномъ пространствѣ, подобно дикимъ звѣрямъ, запертымъ въ клѣтку.
   Для заключенныхъ мужескаго пола существуетъ домовая церковь, въ которой каждый арестантъ отгороженъ отъ своихъ товарищей рѣшеткой; женщины же слушаютъ богослуженіе изъ своихъ келій; Капеланъ занимаетъ мѣсто на лѣстничной площадкѣ между двумя этажами и оттуда читаетъ проповѣди и молитвы для обитательницъ того и другаго этажа разомъ; двери всѣхъ келій остаются на это время отворенными и замыкаются только цѣпью.
   Въ шотландскихъ тюрьмахъ не принято давать заключеннымъ правильное вознагражденіе за трудъ, какъ это водится въ англійскихъ; каждая женщина, по выходѣ изъ тюрьмы, получаетъ въ видѣ подарка небольшую сумму, размѣры которой предоставляются усмотрѣнію главнаго надзирателя.
   Но намъ пора возвратиться къ нашей героинѣ, Дженни Камеронъ, и посмотрѣть, какъ она освоилась съ доселѣ незнакомымъ ей тюремнымъ бытомъ.
  

ГЛАВА X.

Двадцать дней въ тюрьмѣ.

   Но всѣмъ вѣроятіямъ мы не имѣли-бы повода написать настоящій разсказъ, если бы Дженни Камеронъ вмѣсто тюрьмы была отправлена въ исправительный домъ. Не одна жизнь приняла бы другой оборотъ, если бы дѣтей не подвергали въ самомъ нѣжномъ возрастѣ растлѣвающей заразѣ тюремнаго воздуха. Ребенокъ, по Шотландскимъ законамъ, какихъ-бы онъ ни былъ лѣтъ подлежитъ уголовному суду. Нѣсколько лѣтъ тому назадъ былъ примѣръ, что полутора-годовалаго ребенка признали виновнымъ въ кражѣ и приговорили къ тюремному заключенію вмѣстѣ съ его виновною матерью.
   Комнатнымъ товарищемъ Дженни была извѣстная Глазговская воровка, лукавая женщина, лицемѣрившая передъ начальствомъ, показывавшая желаніе раскаяться и исправиться; по всѣмъ вѣроятіямъ эту степенную съ виду женщину сочли за лучшую подругу для Дженни и, разсчитывая на тѣ добрые совѣты, которые она могла дать молоденькой дѣвочкѣ, помѣстили ихъ вмѣстѣ. Женщину эту мы назовемъ Елизаветою Гарберъ.
   Въ первый день заключенія она не обращала никакого вниманія на молодую узницу; на второй день по уходѣ главнаго надзирателя, который приходилъ въ ихъ келью и сказалъ имъ нѣсколько общихъ мѣстъ, она шепнула Дженни:
   -- Не слушай этого господина; онъ дурной человѣкъ.
   Легкій отзывъ этотъ поразилъ Дженни; что до нея касалось, то посѣщеніе главнаго надзирателя повергло ее въ трепетъ.
   -- Онъ, милая, мастеръ на слова, продолжала арестантка; но имъ хорошо говорить, когда они одѣты, обуты, живутъ себѣ въ царскихъ палатахъ и получаютъ ни вѣсть сколько денегъ, за то, что смотрятъ за нашей горемычной братьей,
   Заключенные вообще имѣютъ преувеличенныя понятія о вознагражденіи лицъ, служащихъ при тюрьмѣ.
   -- Вотъ скоро попъ придетъ, то-то будетъ распѣвать тебѣ про твои грѣхи и невѣденье! Это скажу тебѣ, милая, худшій изо всей шайки.
   Но когда явился тюремный священникъ женщина эта приняла его со всевозможными выраженіями покорности и смиренія, съ притворнымъ участіемъ прислушивалась къ разговору его съ Дженни и испускала глубокіе вздохи въ знакъ своего сочувствія.
   -- Бѣдное дитя мое, замѣтилъ онъ между прочимъ, ты, какъ я вижу, ничего не знаешь и не умѣешь отличить зло отъ добра.
   -- Какъ же сэръ! перебила его Елизавета Гарберъ, она точно тварь неразумная. Я и сама пыталась заговорить съ ней о библіи, но она только хлопаетъ на меня глазами.
   Проводивъ посѣтителя почтительнымъ поклономъ, она сдѣлала вслѣдъ ему насмѣшливую гримасу, которая разсмѣшила Джеини.
   -- Ему за то и деньги платятъ, чтобы онъ намъ поролъ эту чепуху. Небось, если бы не платили ему, онъ бы и не замкнулъ къ намъ.
   -- Оно конечно всегда лучше быть съ ними вѣжливой; только я всѣхъ ихъ ненавижу, всѣ они вмѣстѣ взятые гроша мѣднаго не стоятъ.
   -- Ты всегда, милая, дѣлай видъ, что обращаешься на путь истинный, былъ дальнѣйшій совѣтъ старухи, ты у нихъ и будешь на хорошемъ счету. А то что радости, когда тебя посадятъ на хлѣбъ и на воду, надѣнутъ на руки колодки и запрутъ въ темную келью, что на той сторонѣ двора. Да смотри, побольше прикидывайся больной; ты этимъ избавишься отъ скучнаго щипанья пеньки; вотъ на меня они было попробовали взвалить тяжелыя работы, да онѣ оказались мнѣ не по силамъ.
   Тюрьма переставала мало по малу казаться Дженни такимъ страшнымъ мѣстомъ. Щипанье пеньки впродолженіе большей части дня было, правда, скучное дѣло, и пальцы ея отъ него болѣли, но она была ловкая дѣвочка и скоро освоилась съ этой работой. Помѣщеніе ея было удобное; она даже не страдала отъ одиночества. Правда пища ея не могла похвалиться изобиліемъ, такъ какъ она была заключена не на долгій срокъ, и часто ей приходилось оставаться впроголодь, но она не придавала большой важности этому неудобству тюремной жизни.
   Тѣмъ не менѣе нельзя сказать, чтобы тюрьма ей особенно нравилась, хотя ей и было тутъ во многихъ отношеніяхъ лучше, нежели дома; она любила свободу, уличную жизнь и общество тѣхъ товарищей, въ средѣ которыхъ провела всю свою молодость. Страшная тоска напала на Дженни послѣ первыхъ десяти дней заключенія. Однообразіе тюремной рутины подавляло ее; привычка жить вольной птицей дѣлала для нея эту дисциплину невыносимой; здоровье ея слегка пострадало; аппетитъ уменьшился и румянецъ поблекъ на щекахъ. Когда Гарберъ замѣтила ей однажды, что она подурнѣла, она залилась слезами.
   Это замѣчаніе не на шутку перепугало ее; она начинала тщеславиться своею наружностью и думала, что съ потерею красоты она лишится своего Джока и вся будущность ея будетъ испорчена.
   -- Надоѣла мнѣ до смерти тюрьма, призналась она Елизаветѣ Гарберъ
   -- Не безпокойся! проворчала старуха, еще ты не разъ въ ней побываешь.
   -- Ну нѣтъ! Я впередъ буду осторожнѣе.
   Но старуха продолжала свои мрачныя предсказанія. Она не скупилась на совѣты и учила Дженни, по своему крайнему разумѣнію, уму-разуму. Мистрисъ Гарберъ прошла сквозь огонь и воду и мѣдныя трубы; она всѣхъ знала въ Глазговѣ, какъ тѣхъ, которымъ вѣчно удавалось сухими изъ воды выйти, такъ и тѣхъ, которые вѣчно попадались въ бѣду. Она знала семеѣйство Логги, и предостерегала Дженни, чтобы она не слишкомъ ввѣрялась старикамъ, говоря, что они рады своихъ обобрать и не прочь выдать ихъ головою лишь-бы только снискатъ милость полиціи. Она знала мать и отца Дженни, знала "ухорскаго Джока" и его брата, сосланнаго въ каторгу на четырнадцать лѣтъ; оба брата, по ея словамъ, гроша мѣднаго же стоили, и чѣмъ скорѣе бы Дженни развязалась съ Джокомъ, тѣмъ для нея же было-бы лучше; наконецъ она выражала сожалѣніе, что Дженни еще слишкомъ молода и не можетъ быть ей товарищемъ; (обѣ онѣ должны были выйти изъ тюрьмы приблизительно въ одно и тоже время.)
   Въ этихъ разговорахъ проходила половина ночи. Языкъ Елизаветы Гарберъ работалъ не умолкая; сама она страдала безсонницей, а потому и подругѣ своей не давала спать. Случалось такъ, что Дженни засыпала подъ сиплый шопотъ старухи и, проснувшись нѣсколько часовъ спустя, слышала все тотъ же шопотъ, зловѣщимъ образомъ раздававшійся въ темнотѣ.
   Гарберъ не вѣрила въ существованіе добра въ мірѣ; все дѣлается на свѣтѣ, говорила она, изъ за денегъ, всѣ люди въ одинъ покрой.
   -- Надо же намъ чѣмъ нибудь жить, говаривала она. Если другіе могутъ спокойно видѣть, какъ мы умираемъ съ голоду и не хотятъ намъ давать денегъ, то мы сами должны о себѣ позаботиться. Дай-ка намъ съ тобою сто фунтовъ годоваго дохода да хорошую квартиру, и мы заживемъ честно, и будемъ въ церковь ходить каждое воскресенье. Мы вишь народъ отпѣтый, такъ намъ нѣтъ другого выбора: или голодай, или воруй. По мнѣ лучше воровать.
   Такъ прошли двадцать дней заключенья; они, само собою разумѣется, не могли способствовать исправленію Дженни. Выходя изъ тюрьмы она надавала кучу обѣщаній, про которыя минуту спустя, уже забыла думать. Прямо изъ тюрьмы она отправилась въ семейство Логги, гдѣ ея приняли хорошо и осыпали вопросами о томъ, какъ она поживала въ тюрьмѣ, кого такъ встрѣтила и не знаетъ ли чего о Мери. На послѣдній вопросъ Дженни не могла отвѣчать утвердительно. Въ свою очередь она освѣдомилась о Джокѣ Еанѣ, но никто не могъ ничего сказать о немъ, да имъ мало и интересовались у Логги.
   -- Онъ не изъ нашихъ, замѣтилъ старикъ Логги; онъ воображаетъ, что слишкомъ уменъ для насъ. Но для Дженни самая свобода утратила безъ него половину своей прелести, и она блуждала по улицамъ, отыскивая его повсюду. Домъ, въ которомъ ее арестовали, подвергся обыску, но Еана въ немъ уже не было. Отъ знакомыхъ, которыхъ она встрѣчала на улицѣ, она слышала мало хорошаго; по ихъ отзывамъ должно было полагать, что Еанъ опять связался съ этими Фрезеръ, по крайней мѣрѣ его постоянно видали съ ними вмѣстѣ; впрочемъ, быть можетъ, онъ искалъ только развлеченія, въ ожиданіи пока Дженни высидитъ свой срокъ. Во всякомъ случаѣ вѣрно было то, что онъ не покидалъ Гласгова.
   Полунегодующая, полуопечаленная, эта женщина -- ребенокъ возвратилась къ своимъ пріятелямъ Логги и провела у нихъ остатокъ вечера. Если Еанъ не разлюбилъ ее, думала она, онъ не запамятуетъ день ея освобожденія и придетъ ее провѣдать. Логги воспользовался этимъ вечеромъ, чтобы покончить съ ней денежные счеты и вручилъ ей сумму, приходившуюся на ея долю изъ денегъ, которыя она украла у туриста въ Солтъ-Маркетѣ.
   Дженни была въ своемъ родѣ добродушная дѣвушка и легко поддавалась на ласку. Окруженная снова знакомыми лицами, она чувствовала себя почти дома. Ей замѣтили, что не мѣшало бы ей, на радостяхъ освобожденія, угостить всю честную компанію водкой.
   Затѣялась попойка, а за тѣмъ начались хохотъ, бранныя слова и всякія безчинства. Все общество трунило надъ привязанностью Дженни въ Джону Еану и совѣтовало ей броситъ его и сыскать себѣ кого нибудь почище. Дженни смѣялась, плакала и, выпивая стаканъ за стаканомъ, совсѣмъ обезумѣла и проугощала всѣ свои деньги на негодяевъ, которые называли себя ея друзьями; имя Джона Еана не сходило у нея между тѣмъ съ языка и она все толковала о томъ, что не любить его нисколько и проживетъ безъ него какъ нельзя лучше.
   И такъ существуетъ не одна Дженни Камеронъ и не одинъ Джонъ Еанъ, но около ста сорока тысячъ юныхъ преступниковъ, которые обучаются преступленію какъ ремеслу во всѣхъ городахъ Великобританіи.
  

ГЛАВА XIII.

Примиреніе съ Джономъ Еаномъ.

   На слѣдующій день Дженни Камеронъ проснулась съ страшной головной болью и въ уныломъ расположеніи духа, причиною котораго была отчасти вчерашняя попойка, отчасти же измѣна Джона Еана.
   -- Попробовалъ бы какой мужчина со мною такую штуку удрать, сказала ей одна изъ старшихъ сестеръ Мери. Ужъ я бы отплатила ему, рано или поздно, а отплатила бы. Я бы нежданно-негаданно удружила ему и онъ бы посидѣлъ у меня годикъ, другой въ тюрьмѣ.
   Мысль о мщеніи не приходила еще до сихъ поръ въ голову Дженни, но совѣтъ не пропалъ даромъ; онъ припомнился ей въ позднѣйшую, еще болѣе мрачную пору ея жизни; теперь же она еще не теряла надежды, что Джонъ Банъ окажется не совсѣмъ виноватымъ; вѣдь то, что она слышала о немъ, было передано, его врагами людьми, къ которымъ у него, по собственнымъ его словамъ, никогда не лежало сердце. Весь этотъ день она провела, отыскивая его, и къ вечеру таки нашла въ Гай-Стритѣ. Оскорбленная и негодующая, она встрѣтила его цѣлымъ градомъ упрековъ за то, что онъ забылъ и думать о ней въ прошлый вечеръ и не пришелъ ее провѣдать на дому у Логги.
   Еанъ сталъ завѣрять ее самыми страшными клятвами, что обчелся днемъ ея освобожденія, и Дженни, нѣсколько успокоенная такимъ энергическимъ протестомъ, удостоила выслушать его дальнѣйшія объясненія. Тѣмъ не менѣе отношенія его къ сестрамъ Фрезеръ, жъ Аннѣ Фрезеръ въ особенности, остались не вполнѣ объясненными, хотя онъ и повторилъ съ новою клятвою, что до Анны ему нѣтъ ни малѣйшаго дѣла.
   Они зашли вмѣстѣ въ кабакъ и выпили по стакану водки, затѣмъ отправились въ особаго рода вокальный концертъ, дававшійся въ пользу одного вора, схватившаго тифъ и лишеннаго такимъ образомъ возможности промышлять. У преступной братьи есть свои любимцы, въ пользу которыхъ иногда затѣваются подобные бенефисы; собранныя деньги идутъ на то, чтобы не впускать волка въ овчарню, т. е. чтобы отвязаться на нѣсколько недѣль отъ сборщика квартирной платы. Эти вокальные концерты носятъ на себѣ отпечатокъ публики, посѣщающій ихъ: дверь запирается для постороннихъ посѣтителей; на сцену является водка, избирается предсѣдатель, начинается буйная оргія и раздается дружнымъ гуломъ какая-нибудь скандальная пѣсня. На этомъ-то концертѣ произошло окончательное примиреніе между Дженни Камеронъ и Джономъ Еаномъ; они обмѣнялись клятвами въ вѣчной вѣрности и принялись строить различные планы для будущаго.
   Рѣшено было, что Дженни немедленно оставитъ квартиру Логги и что они попытаются снять коморку. У Дженни было довольно денегъ, чтобы внести квартирную плату за двѣ недѣли впередъ, а этого, на первый разъ, было довольно.
   И такъ, они наняли крошечную комнату на верху пятмэтажнаго дома въ Ольдъ-Уиндѣ, въ такомъ мѣстѣ, которое и до сихъ поръ пользуется особеннымъ расположеніемъ воровъ. Въ этой-то комнатѣ они стали жить какъ могли, въ ожиданіи "счастливаго случая," который все еще не представлялся. Всѣмъ, казалось, везло счастіе, только имъ однимъ ни въ чемъ не было удачи.
   Прежде нежели Дженни Камеронъ побывала въ Гласговской тюрьмѣ, она и не подозрѣвала, что дѣлаетъ дурно; теперь ей изрѣдка вспоминались слова тюремнаго священника, но не вызывали въ ней ни малѣйшаго раскаянья. Вѣдь священникъ за то и деньги получалъ, думала она, чтобы всѣмъ читать нравоученія.
   Не весело жилось Дженни Камеронъ на ея новой квартирѣ. Вѣчный страхъ попасться подъ судъ, почти постоянное безденежье, вотъ изъ чего слагается жизнь воровъ по ремеслу. Легко добытыя деньги такъ же легко проживаются, какъ и наживаются, а въ промежуткѣ между двумя получками приходится просить милостыню, чтобы не умереть съ голоду.
   -- Я не запомню ни одного свѣтлаго дня во всей своей жизни, признавалась Дженни Камеронъ много лѣтъ спустя.
   Правда между ворами встрѣчаются и такіе, которые копятъ деньги, кладутъ ихъ въ банкъ и запасаютъ себѣ копѣйку на черный день, но они составляютъ исключеніе изъ общаго правила.
   Дженни Камеронъ нашла себя вынужденой пускать постояльцевъ въ свою комнату, комнату, имѣвшую не болѣе восьми футовъ длины и пяти ширины; постояльцы эти были такія же дѣти, какъ и она сама, одинаковаго съ ней закала. Вскорѣ этотъ притонъ сдѣлался хорошо извѣстенъ полиціи; она заглядывала въ него каждый разъ, какъ производила розыскъ по какой нибудь мошеннической продѣлкѣ, приписываемой малолѣтку.
   Камеронъ болѣе уже не ходила на бумагопрядильную фабрику. При большомъ спросѣ на рабочія руки, не слишкомъ строго справляются о нравственности работника; но про Дженни Камеронъ ходила уже слишкомъ худая молва.
   -- Меня ославили за величайшую негодницу въ цѣломъ Глазговѣ, говаривала она, прежде чѣмъ я заслужила это, тогда какъ было много и другихъ гораздо хуже меня.
   Дженни Камеронъ было уже около четырнадцати лѣтъ, когда она вторично была призвана въ качествѣ подсудимой въ Гласговскій полицейскій судъ. Счастье везло имъ съ Еаномъ по крайней мѣрѣ въ одномъ отношеніи: они ускользали отъ рукъ полиціи. Еанъ не иначе запускалъ руки въ чужіе карманы, какъ разсчитывая на вѣрный успѣхъ. Товарищи говаривали о немъ, что онъ черезъ чуръ уже остороженъ и черезъ это упускаетъ не одну поживу. Еанъ зналъ, что если онъ еще разъ попадется въ руки правосудія, то не миновать ему приговора на долгій срокъ. Дженни Камеронъ, съ своей стороны, помнила свое пребываніе въ Гласговской тюрьмѣ и держалась на сторожѣ. Благодаря этой осторожности, карманы ихъ оставались пусты, и они съ трудомъ перебивались. Доходы ихъ за послѣднее время были очень незначительны и едва-едва спасали ихъ отъ крайнихъ лишеній. Обстоятельство это дѣлало Джона Еана угрюмымъ и недовольнымъ. Въ счастьи юноша, этотъ былъ довольно добрый малый; въ бѣдѣ -- сущій демонъ; но всегда и вездѣ мертвящее себялюбіе и неблагодарность были отличительными чертами его характера.
   -- Я часто сама дивилась, за что это я только его люблю, разсказывала Дженни; онъ меня не въ грошъ не ставилъ и сплошь да рядомъ таскался съ другими дѣвками. Я одна только и любила Джона Еана.
   Невѣрность Джона часто служила поводомъ въ ссорамъ, оканчивавшимся дракою; Джонъ Еанъ подъ сердитую руку любилъ давать волю кулакамъ и безцеремонно ставилъ фонари подъ глазами Дженни.
   Дженни Камеронъ переносила побои и оставалась по прежнему вѣрна ему; она исполняла всѣ его приказанія, крала для него, рыскала ночью по улицамъ, отыскивая ратозѣевъ, въ карманы которыхъ можно было бы запустить руку; словомъ, дѣлала все чтобы угодить ему.
   Въ этотъ годъ ее постигло несчастье, виновникомъ котораго былъ Еанъ: онъ то и дѣло попрекалъ ее, что она ничего не дѣлаетъ для покрытія общихъ расходовъ и всю работу сваливаетъ на него; онъ грозился оставить ее, если она будетъ продолжать лѣниться. Джонъ былъ даже злѣе обыкновеннаго, потому что у нихъ не было топлива, въ шкапу было пусто и деньги всѣ вышли. Выгнанная на улицу раздобыться во что-бы-то ни стало деньгами, она сдѣлала попытку карманной кражи, но ее поймали на мѣстѣ преступленія и отправили въ полицію.
   То была ея вторичная поимка и полицейскій судья приговорилъ ее къ восьми-дневному тюремному заключенію съ тяжелою работою. Мери Логги, съ которою она была по прежнему дружна, присутствовала въ судѣ при ея допросѣ; но Джона Еана на этотъ разъ не было. Когда былъ произнесенъ приговоръ, Мери печально взглянула на свою подругу; она помнила свое собственное восьми-дневное заключеніе и сочувствовала Дженни. Между этими дѣвушками существовала истинная дружба; подобнаго рода привязанность вовсе не рѣдкость между записными воровками.
  

ГЛАВА XII.

Предательство.

   Когда Дженни Камеронъ вторично вошла въ Гласговскую тюрьму, ее помѣстили въ отдѣльную келью. Въ первый день заключенія ей былъ пріятенъ переходъ отъ суеты и шума уиндскаго вертепа въ одиночеству. Чистая коморка такъ рѣзко отличалась отъ душной и тѣсной комнаты, служившей ей передъ тѣмъ жилищемъ. Оставивъ Джона Еана въ гнѣвѣ, она съ болѣзненнымъ наслажденіемъ думала, какъ онъ будетъ теперь раскаяваться въ своемъ обращеніи съ нею и тосковать въ разлукѣ. Но на слѣдующій-же день ея мысли приняли другой оборотъ; сознаніе, что она далеко отъ него и отлучена отъ всего свѣта на цѣлыхъ восемь дней, не давало ей покоя. "Что-то онъ будетъ дѣлать, съ кѣмъ-то онъ будетъ коротать время этой долгой разлуки? Онъ безъ сомнѣнія найдетъ кѣмъ замѣнить ее, свяжется съ одной изъ этихъ Фрезеръ и забудетъ ее; а тогда что станется съ нею?"
   Келейная система оказала свое дѣйствіе на Дженни Камеронъ. Она имѣла полный досугъ предаваться своимъ мыслямъ за щипаніемъ пеньки; одно время ее заставляли исполнять еще болѣе тяжелыя работы, но ее внезапно отставили отъ нихъ, послѣ того какъ докторъ предложилъ ей нѣсколько вопросовъ, открывшихъ передъ ней новый, ослѣпляющій свѣтъ; она уже и прежде начинала кое-о-чемъ догадываться, но докторъ превратилъ эти догадки въ положительную увѣренность. Черезъ шесть мѣсяцевъ ей предстояло сдѣлаться матерью.
   Она не знала смѣяться ей или плакать; докторъ пробормоталъ про себя: "бѣдное дитя, бѣдное дитя", какъ-будто тутъ въ самомъ дѣлѣ было надъ чѣмъ плакать; потомъ онъ вышелъ, и она осталась одна съ своей глубокой думой.
   Высидѣвъ свои 60 дней заключенія Дженни оставила гласговскую тюрьму, обѣщаясь исправиться на будущее время, но не долго устояла она въ этихъ добрыхъ намѣреніяхъ. На улицѣ ея дожидалась Мери Логги и поспѣшила извѣстить ее обо всемъ случившимся въ ея отсутствіе. Дженни Камеронъ была рада видѣть Мери; она пожимала ей руки, цѣловала ее и даже поплакала немного при этомъ свиданіи.
   -- Какъ ты поблѣднѣла, Дженни, замѣтила Мери, ты вѣрно была больна?
   -- Нѣтъ, ничего.
   -- А я вотъ все тебя здѣсь поджидала.
   -- Ну, спасибо тебѣ.
   Дженни Камеронъ при выходѣ изъ тюрьмы получила адресъ одной почтенной женщины, начальницы пріюта для освобожденныхъ арестантокъ. Но встрѣча съ Мери уже успѣла смутить ее; она была тронута очевиднымъ участіемъ къ ней Мери. Запрятавъ адресъ поглубже къ себѣ въ карманъ, она освѣдомилась про Джока.
   -- Не стоитъ твой Джокъ и твоего стараго башмака, отвѣчала Мери.
   -- Я и сама думаю разъ навсегда съ нимъ развязаться, сказала Дженни; но, скажи, что онъ такое опять надѣлалъ?
   Мери поспѣшила выгрузить весь запасъ новостей. Оказалось, что Джокъ Еанъ промышлялъ по прежнему, но ему не везло и полиція давно уже подъ него подкапывалась. Онъ оставилъ свою старую квартиру и поселился вмѣстѣ съ сестрами и братьями Фрезеръ, жившими тутъ же по сосѣдству; потомъ онъ съ Анною Фрезеръ снялъ комнату, или вѣрнѣе вошелъ въ долю съ другой парою, заводившеюся тоже своимъ домкомъ. И такъ, Дженни Камеронъ была совершенно покинута.
   -- Я всегда говорила тебѣ, чтобы ты не связывалась съ этимъ подлецомъ, воскликнула Мери Логги.
   Это извѣстіе вызвало у Дженни Камеронъ взрывъ негодованія; хотя она и рѣшилась порвать всѣ сношенія съ Джокомъ Еаномъ, тѣмъ не менѣе обидно было видѣть, что онъ предупредилъ ее прежде чѣмъ она успѣла извѣстить его о своемъ намѣреніи. Во что бы то ни стало, она рѣшилась отплатить ему той же монетой.
   Обѣ дѣвушки вошли въ кабакъ и выпили по чарочкѣ на радостяхъ свиданія. Дженни наслѣдовала отъ матери страсть къ водкѣ и, въ тревожномъ состояніи духа, постоянно искала въ ней утѣшенія.
   Пока онѣ пили, къ нимъ подошелъ Логги отецъ, поздоровался съ Дженни и поздравилъ ее съ выходомъ изъ тюрьмы; эта новая встрѣча растрогала ее и заставила еще разъ всплакнуть. Затѣмъ она еще выпила водки, и, зарыдавъ, разсказала имъ, какъ она рѣшилась было исправиться и вступить въ пріютъ арестантокъ; по этому поводу было много смѣха между ея собутыльниками; немного спустя Дженни стала вторить ихъ смѣху и говорила, что все это было такъ только, шутка.
   Логги пригласилъ Дженни къ себѣ на квартиру и она рѣшилась остаться у него на тѣхъ же разорительныхъ для нея условіяхъ, какъ и прежде, пока не найдетъ случая устроиться какъ нибудь иначе.
   Но настали и для Логги черные дни; Дженни не пробыла у нихъ и трехъ мѣсяцевъ, какъ все ихъ семейство принуждено было разбрестись въ разныя стороны, сыщики перехитрили таки Логги съ женою, и супруги отправились въ Глазговскую тюрьму.
   Въ эти три мѣсяца Дженни снова принялись за воровство. Умудренная опытомъ, она была чрезвычайно осторожна въ этомъ дѣлѣ и скорѣе, чѣмъ отважиться на какую нибудь смѣлую продѣлку, предпочитала голодать. Она болѣе чѣмъ когда нибудь боялась попасть въ тюрьму; но стращало ее не самое наказаніе, а одиночество.
   Мери Логги, она и еще третья дѣвушка, по имени Кларксонъ, сняли коморку въ Новомъ Веннелѣ и стали промышлять всѣми безчестными способами поживы, какіе только имъ представлялись.
   Между тѣмъ до Дженни часто доходили вѣсти про Джона Еана; порой она встрѣчалась съ нимъ на улицахъ, но хранила въ отношеніи его упорное молчаніе. Передъ нею былъ отецъ ея новорожденнаго ребенка, но она не могла забыть, что онъ нанесъ ей обиду. Онъ будто на смѣхъ прогуливался передъ нею съ своей новой дѣвкой, "и эта дѣвка подсмѣивалась надъ Дженни, и дивилась": изъ за чего это она только ломается, какъ будто она могла ожидать чего иного. О любви Дженни Камеронъ не было и помину, но ревность пережила любовь.
   Она не пробыла и мѣсяца въ Новомъ Веннелѣ, какъ Еанъ, вѣрный своей привычкѣ мѣнять то и дѣло квартиру, тоже переселился туда съ своей любовницей. Обстоятельство это привело обѣихъ женщинъ въ безпрестанное соприкосновеніе и дало поводъ къ безпрерывнымъ ссорамъ между ними.
   Между тѣмъ въ Веннелѣ случился грабежъ, жертва котораго, вырвавшись, отправилась въ полицію и дала показанія до того обстоятельныя, что подозрѣніе пало прямо на Еана. Джонъ скрылся прежде, чѣмъ его призвали къ допросу и сдѣлался предметомъ тщательныхъ розысковъ.
   Соперница Дженни, Анна Фрезеръ, не была замѣшана въ это дѣло; ея даже вовсе не было въ Веннелѣ во время совершенія грабежа. Чтобы отвести глаза полиціи относительно мѣстопребыванія Джока, она осталась на прежней квартирѣ и на всѣ распросы о немъ отговаривалась совершеннымъ незнаніемъ.
   Эта женщина и Дженни часто встрѣчались на общей лѣстницѣ; отсутствіе Еана не примирило ихъ, и между ними продолжались прежнія ссоры при каждой встрѣчѣ.
   Съ исчезновеніемъ Джока, Дженни представился новый поводъ уколоть свою соперницу.
   -- Ты больше не увидишь Еана, Анна; онъ и тебя такъ же броситъ, какъ и меня.
   -- Ну, нѣтъ, онъ слишкомъ меня любитъ.
   -- Онъ при первомъ же случаѣ навостритъ лыжи изъ Глазгова, а тамъ, поди-ка, вороти его.
   -- Стану я хлопотать, чтобы воротить его.
   -- Можетъ статься, ты знаешь, гдѣ онъ теперь?
   -- А еслибъ и знала, такъ неужели я сказала бы тебѣ.
   -- Полно тебѣ врать-то! Джони Еанъ не такъ простъ, чтобы довѣриться подобной бабѣ.
   -- Ну, нѣтъ, мнѣ-то онъ довѣрится.
   Самоувѣренный тонъ Анны Фрезеръ еще больше раздражилъ Дженни, и между ними завязалась перебранка, которую Анна Фрезеръ круто прервала, хлопнувъ соперницѣ прямо подъ носъ дверью.
   Въ слѣдующую субботу вечеромъ молодыя дѣвушки снова встрѣтились въ Солтъ-Маркетѣ. Субботній вечеръ въ Глазговѣ искони отдается пьянству, по преимуществу всѣми тѣми бѣдняками, которые чувствуютъ болѣзненное, быть можетъ, влеченіе къ водкѣ. Анна Фрезеръ и Дженни встрѣтились у прилавка кабака; Мери Логги сдѣлала легкую попытку примирить ихъ. Быть можетъ, эта попытка и удалась бы, если бы Анна не была въ особенно хвастливомъ расположеніи духа.
   Она стала хвастаться своимъ необыкновеннымъ счастіемъ, говоря, что ей можно сидѣть сложа руки, потому что у нея есть пріятель, который ее прокормитъ, у пріятеля этого такая голова, что онъ нигдѣ не пропадетъ и проведетъ кого угодно. Потомъ она предложила выпить за его здоровье, если только у Дженни станетъ на это духу.
   Дженни объявила, что у нея на все станетъ духу, и такъ было выпито за здоровье "ухорскаго Джока". Воспоминаніе этого имени растравило старую рану, и между обѣими женщинами завязалась снова ссора. Дженни задѣла Анну Фрезеръ, объявивъ, что она ровно ничего не знаетъ о Джокѣ Еанѣ, потому что не тотъ онъ человѣкъ, чтобы довѣриться подобной шлюхѣ. Анна Фрезеръ въ припадкѣ неудержимаго бѣшенства выболтала мѣстопребываніе своего "милаго дружка" и добавила, что Дженни, коли ей угодно, можетъ сама пойти и удостовѣриться въ истинѣ ея показанія. Ссора кончилась только благодаря вмѣшательству добрыхъ пріятелей, которые обступили обѣихъ соперницъ и развели ихъ въ разныя стороны.
   Дженни Камеронъ, пьяная и раздраженная, добрела кое-какъ до своего чердака и присѣла на большой камень, служившій ей скамьею. Мери Логги не приходила еще домой и она очутилась одна, лицемъ къ лицу съ своими мыслями.-- Въ этотъ вечеръ, разсказывала она сама впослѣдствіи, обида ея предстала передъ ней въ ужасающихъ размѣрахъ; умъ ея помутился и сердце билось тревожно. Жажда мщенія проснулась въ ней съ обновленною силою. Выпивъ на этотъ разъ менѣе, чѣмъ Анна Фрезеръ, она оставалась въ полной памяти и отлично запомнила адресъ Джока: она знала, что теперь въ ея власти отплатить ему за скверную шутку, которую онъ сыгралъ съ ней. Она уже давно дала себѣ слово отомстить ему при первомъ удобномъ случаѣ, а другаго такого удобнаго случая могло и не представиться. Въ нерѣшимости какъ ей поступить, она спустилась по темной лѣстницѣ и пошла бродить по улицамъ. Тутъ ей встрѣтился одинъ знакомый сыщикъ и остановился поболтать съ нею.
   Сыщики соблюдаютъ неизмѣнную привѣтливость въ отношеніи уличныхъ бродягъ; отъ этихъ бродягъ можно многое узнать, и потому вѣжливость съ ними соблюдается не безъ задней мысли.
   -- Здравствуй, Дженни.
   -- Здравствуй, Робертъ.
   -- Какъ живешь -- можешь?
   -- Ничего, понемногу.
   -- Гдѣ твой Джокъ? Куда ты его припрятала?-- Вопросъ этотъ былъ предложенъ въ шутку, потому что сыщикъ былъ почти увѣренъ, что Дженни Камеронъ не посвящена въ эту тайну.
   Дженни обидѣлась этимъ вопросомъ.
   -- А ты думаешь, я не съумѣю тебѣ сказать, гдѣ онъ скрывается?
   -- Конечно не съумѣешь.
   Сыщика поразило что-то двусмысленное въ отвѣтѣ Дженни, онъ постарался вывѣдать отъ нея правду. Не выпей она въ тотъ вечеръ водки, ему бы ничего не удалось отъ нея узнать; но хмѣль поддерживалъ въ ней жажду мщенія, а сыщикъ умѣлъ затронуть въ ней самыя чувствительныя струны. Она еще находилась въ нерѣшимости, какъ ей поступить, но онъ разсказалъ ей, какъ Джокъ Еанъ подсмѣивался надъ нею во время ея заключенія и даже до этого времени поддерживалъ тайныя отношенія съ Анною Фрезеръ.
   Дженни не утерпѣла и открыла ему то, что узнала отъ Анны Фрезеръ о мѣстѣ пребыванія Еана, она подробно указала улицу и домъ, и сыщикъ немедленно бросился по указанному слѣду.
   "Проговорившись ему, разсказывала Дженни, я прислонилась къ углу одного дома и горько заплакала." Она кинулась въ догонку за сыщикомъ, чтобы упросить его не трогать Джока. Потомъ она побѣжала въ тотъ кварталъ, гдѣ скрывался Джокъ, и притаилась, выжидая случая пробраться къ нему на квартиру и предупредить его объ угрожающей опасности. Но тайное предчувствіе говорило ей, что полиція уже нагрянула и что теперь бѣдѣ уже не миновать. Она осталась около его дома дожидаться развязки.
   Вскорѣ послышались шаги спускавшихся по лѣстницѣ; изъ темной берлоги вышли сыщикъ, констебль и Еанъ, и направились по дорогѣ къ полицейскому бюро. Не имѣя духу слѣдовать за ними, она воротилась домой оплакивать свой проступокъ.
   Дженни чувствовала въ эту минуту, что въ ней нѣтъ болѣе ненависти къ Джону Еану; она охотно согласилась бы умереть, чтобы возвратить ему свободу.
   "Не потому чтобы я любила его по прежнему, а потому что ужъ очень нехорошо я поступила съ нимъ". Когда Мери Логги возвратилась домой, она застала свою подругу въ большомъ горѣ. Дженни упорно отказывалась ей сказать въ чемъ дѣло, но въ свое время истина вышла наружу, и Мери нашла, что Еану досталось по дѣломъ.
   Но Дженни не раздѣляла ея мнѣнія. Суевѣрная подобно большинству необразованныхъ людей, она всѣ свои послѣдующія несчастія принимала какъ кару божію за свой предательскій поступокъ въ отношеніи Джока.
   Съ этой минуты мы должны распроститься съ юнымъ преступникомъ. Дженни Камеронъ присутствовала при его процессѣ; онъ былъ осужденъ на семилѣтнюю ссылку. О томъ, что сталось съ нимъ по истеченіи срока наказанія, до меня не дошло никакихъ извѣстій.
  

ГЛАВА XIII

Рожденіе ребенка.

   Дженни Камеронъ никогда не могла простить себѣ своего предательства. Воры рѣдко выдаютъ другъ друга; у нихъ есть свои понятія о справедливости, свои законы чести, въ нарушеніи которыхъ горько раскаивалась Дженни.
   Время родовъ быстро приближалось для Дженни Камеронъ, а счастье по прежнему отказывало ей въ успѣхѣ воровскаго промысла. Въ послѣдній мѣсяцъ беременности у нея почтя не хватало силъ выходить на улицу, тогда какъ одною улицею поддерживалось ея существованіе, дома же грозила ей голодная смерть. Дженни снова стала съ ужасомъ думать о возможной смерти, но самый процессъ мышленія при ея обстановкѣ былъ нестерпимою мукою, и ей начинало казаться, что лучше всего умереть разомъ, не думая о смерти.
   Къ чести Мери Логги надо сказать, что она не покидала Дженни Камеронъ въ этихъ критическихъ обстоятельствахъ, хотя, что до нея касалось, ей гораздо было бы выгоднѣе переселиться къ сестрамъ, которымъ везло за послѣднее время. Когда Дженни была не въ состояніи выходить изъ дому, она крала, просила милостыню и брала взаймы для двоихъ; она стирала, стряпала, бѣгала по дѣламъ, наконецъ пріискала старуху, которая взялась замѣнить повивальную бабку, когда для Дженни настанетъ рѣшительная минута.
   Но прежде чѣмъ рѣшительная минута настала, сборщикъ квартирной платы отказался держать ихъ въ Веннелѣ, и обѣ молодыя дѣвушки принуждены были искать себѣ другое убѣжище. Одна нищенка-ирландка согласилась пустить ихъ къ себѣ въ домъ въ ожиданіи будущихъ благъ. Нищенка эта занимала даровую квартиру въ полуразвалившемся домѣ, отъ котораго владѣлецъ отступился, чтобы не расходоваться на его починку. Дома подобнаго рода были вовсе не рѣдкость въ Глазговѣ лѣтъ десять или пятнадцать тому назадъ. Бѣднѣйшіе классы населенія, обрадованные возможностью не платить денегъ за квартиру, располагались въ нихъ на жительство, пока не приходило распоряженіе сломать домъ или смерть не упраздняла мѣсто одного изъ жильцовъ. Въ послѣднемъ случаѣ слухъ объ открывающейся ваканціи быстро разносился по сосѣдству, толпа новыхъ жильцовъ тѣснилась на дворѣ и на лѣстницѣ, въ ожиданіи пока настоящій жилецъ испуститъ духъ; нерѣдко умирающаго уговаривали за деньги уступить свое мѣсто еще при жизни. Въ этомъ-то убѣжищѣ, окруженная ирландцами, изъ которыхъ преимущественно состояло населеніе этихъ даровыхъ квартиръ,-- несчастная дѣвушка ожидала рожденія своего ребенка. Мысль объ этомъ ребенкѣ мало заботила ее въ ту пору; она слишкомъ боялась за себя, со всею страстною привязанностью молодости она дорожила жизнію, которая, между тѣмъ, ничего не судила ей кромѣ страданій и позора.
   Нищенка была большимъ утѣшеніемъ для нея въ эту пору ея жизни; она поддерживала въ ней бодрость духа, не придавая особенной важности ожидаемому событію;-- большинство ирландцевъ, безъ различія званія, отличаются добродушіемъ. Мери Логги, между тѣмъ, ходила туда-сюда, чтобы достать денегъ и хлѣба; иногда это ей удавалось, иногда же она возвращалась съ пустыми руками.
   -- Что-то будетъ съ нами? проговорила Дженни однажды ночью. Напрасно я не пошла въ рабочій домъ.
   -- Ну нѣтъ, ужъ лучше все перенесть, чѣмъ идти въ рабочій домъ, отвѣчала Мери, которой это учрежденіе было ненавистно, какъ и большей части воровъ.
   Нищенка была того мнѣнія, что всего лучше для Дженни украсть что нибудь, чтобы ее отправили въ тюрьму. Мери была того-же мнѣнія; но, какъ ни соблазнительна тюремная жизнь для бездомныхъ бѣдняковъ, Дженни охотнѣе согласилась бы умереть голодною смертью, чѣмъ хладнокровно совершить преступленіе съ нарочною цѣлью попасть въ тюрьму. Такъ перебивалась она, какъ настала роковая минута, и у нея родился ребенокъ. Ей казалось, что насталъ ея послѣдній часъ, и у нея вырвалось горькое сожалѣніе о прошлой жизни. Но повивальная бабка и нищенка стали увѣрять ее, что все идетъ отлично и что недѣли черезъ двѣ она встанетъ на ноги. "Въ ту ночь мнѣ было не до ребенка, разсказывала она, за то на другой день я страшно полюбила его".
   Въ ней заговорило материнское чувство къ ребенку, рожденному при такой мрачной обстановкѣ; безпомощная и печальная, она привязалась къ нему, какъ къ единственной надеждѣ, озарявшей ея жизнь.
   Страшныхъ усилій стоило ей бороться съ нуждою на этой безплатной квартирѣ; нужда эта была такъ велика, что даже ее, видавшую на своемъ вѣку не одинъ черный день, приводила въ содроганіе. Однажды ей пришлось цѣлыхъ двадцать четыре часа пробыть безъ пищи, и она начала опасаться, что ей съ ребенкомъ придется умереть съ голоду въ этомъ большомъ и многолюдномъ городѣ.
   Но ирландцы, скучившіеся въ этомъ жалкомъ убѣжищѣ, знали о ея положеніи и помогали ей кто чѣмъ могъ. Населеніе это состояло преимущественно изъ нищихъ съ небольшою примѣсью воровъ: сочувствіе женской половины его было живо затронуто бѣдственнымъ положеніемъ молодой дѣвушки.
   Онѣ провѣдывали ее въ комнатѣ, гдѣ она валялась съ своимъ ребенкомъ на кучѣ стружекъ, болтали съ нею, старались ободрить ее надеждою скораго выздоровленія; кто приносилъ ей немного рыбы, урѣзанной отъ собственнаго скуднаго обѣда, кто -- чашку молока. Нищенки щедро удѣляли ей отъ сухихъ корокъ, собранныхъ въ теченіе долгаго деннаго обхода. Тѣмъ не менѣе Дженни туго поправлялась; прошло двѣ недѣли, а она едва еще могла высидѣть нѣсколько часовъ въ теченіи дня на своей постели. Ея сосѣдки ирландки дивились, что она такъ долго нѣжится; съ нихъ двухъ недѣль было за глаза достаточно, чтобы оправиться и приняться за работу. Самый ребенокъ былъ очень слабъ и безпокоенъ; онъ отчаянно держался за только-что данную ему жизнь, но борьба была трудная, а силы у него было мало.
   Дженни привязалась къ нему безумною любовью; то была ея первая привязанность въ жизни, если не принимать въ соображеніе ея чувство къ бродягѣ Еану; страхъ потерять ребенка доводилъ ее до отчаянія.
   Мери Логги, исполнявшая около нея должность сидѣлки и помогавшая ей въ тоже время ходить за ребенкомъ, была очень внимательна къ ней, но мало входила въ ея чувства; она никакъ не могла понять, съ чего это Дженни такъ хочется, чтобы ребенокъ ея жилъ.
   -- Боюсь, что тебѣ съ нимъ будетъ много хлопотъ, говаривала она; что ты подѣлаешь съ этою обузою, когда поправишься?
   -- А что дѣлаютъ другія?
   -- Другія тебѣ не примѣръ; онѣ не такъ молоды, не такъ бѣдны, не такъ безпомощны, какъ ты.
   -- Это-то правда.
   -- И я такъ думаю, что, право, бѣда не велика, если онъ и умретъ; оно даже будетъ къ лучшему.
   -- Ахъ, не говори такъ, Мери!
   Мери, быть, можетъ, была и права, но отъ этой безпощадной философіи вѣяло на Дженни холодомъ, и она упорно отвергала ее. Какое ей было дѣло до будущаго? Она не думала о томъ, что станется съ ея ребенкомъ и чѣмъ она его при кормитъ; она знать ничего не хотѣла, кромѣ своей любви къ нему; принимая въ себѣ это маленькое существо, она чувствовала, что не такъ одинока въ жизни, какъ прежде.
   Отъ словъ Мери кровь стыла у нея въ жалахъ, но привязанность ея становилась еще сильнѣе. Нищенка была одною мнѣнія съ Мери, и Дженни горько плакала, видя что всѣ противъ нея и никто не хочетъ оказать ласки ея малюткѣ.
   Прошло три недѣли, а Дженни все еще не поправлялась до прошествіи мѣсяца она едва еще держалась на ногахъ. Однажды она съ ребенкомъ на рукахъ попробовала сойти на тѣсный дворъ и подышать свѣжимъ воздухомъ, т. е. тѣми скудными струями свѣжаго воздуха, которыя проходили между пятиэтажными домами, тѣснившимися на разстояніи пяти футовъ другъ отъ друга; неимовѣрныхъ усилій стоило ей снова взобраться по лѣстницѣ на свой чердакъ.
   Но волей-неволей она должна была снова приняться за работу. Она была кругомъ въ долгу, и становилась въ тягость тѣмъ добрымъ людямъ, которые сжалились надъ ней. Однажды когда она уже начинала считать себя здоровою, Мери пропадала цѣлый день, и вечеромъ не воротилась домой. Она обыкновенно приходила рано, и часамъ къ тремъ утра отсутствіе ея начало тревожить Дженни.
   -- Я пойду справиться о ней въ полицію, сказала она наконецъ.
   Старая нищенка крикнула на нее, чтобы она знала себѣ оставалась дома, и снова заснула, бормоча о томъ, что съ Мери никакой бѣды не случилось. Но Дженни не спалось; какое-то предчувствіе говорило ей, что подруга ея промахнулась; она встала, взяла на руки своего ребенка и, прикрывъ его платкомъ, босая отправилась въ полицейское бюро, дорога къ которому была ей слишкомъ хорошо извѣстна.
   Въ бюро, не смотря на ночное время, шла дѣятельная работа, перья писцовъ неумолкаемо скрипѣли на бумагѣ.
   -- Позвольте узнать, сэръ, не здѣсь ли Мери Логги?
   -- Кто такая?
   -- Мери Логги.
   Дежурный клеркъ, обязанностью котораго было отвѣчать на подобнаго рода вопросы, медленно перевернулъ листъ въ своей книгѣ и отвѣчалъ: "Да".
   -- Въ чемъ она обвиняется, сэръ?
   -- Въ карманной кражѣ.
   Дженъ Камеронъ тихо вышла на улицу, крѣпко прижимая къ груди своего ребенка. Мери по всѣмъ вѣроятіямъ ожидалъ на этотъ разъ строгій приговоръ, и Дженни теряла послѣдняго своего друга.
  

ГЛАВА XIV.

Нищенство.

   Мери Логги была осуждена на 12-ти мѣсячное тюремное заключеніе. Лишенная ея помощи и не имѣя еще силъ подкарауливать жертвы для своихъ ночныхъ подвиговъ, Дженни отложила на время всякую мысль о возвращеніи къ своимъ обычнымъ занятіямъ. Между тѣмъ, чѣмъ нибудь да надо было жить, и она уже начинала съ меньшимъ ужасомъ подумывать о рабочемъ домѣ, когда нищенка стала ей расхваливать выгодность собственнаго своего ремесла.
   -- Какъ тебѣ съ твоимъ хиломъ ребенкомъ не зашибить копѣйку, говорила она ей; я бы на твоемъ мѣстѣ непремѣнно попытала счастья. Придай себѣ какъ можно болѣе жалобный видъ и отправляйся въ самые модные кварталы Глазгова. Такой ребенокъ, какъ твой, принесетъ добрую крону въ недѣлю, если только пустить его умѣючи въ оборотъ.
   Дженни вышла на этотъ новый промыселъ, и пошла бродить на сколько дозволяли ей силы. Она все еще была очень слаба и не могла слишкомъ далеко провожать прохожихъ, которые, наскучивъ ея неотвязчивостью, быть можетъ и дали бы ей что нибудь. Впрочемъ, жалкій видъ ея говорилъ въ ея пользу, и многіе были имъ тронуты.
   -- Какая молоденькая мать! былъ общій о ней отзывъ. Бѣдняжка! добавляли многіе. Дженни принесла домой цѣлый шиллингъ и шесть пенсовъ; одна сострадательная старушка дала ей кромѣ того пару башмаковъ.
   -- Вотъ какъ! ты ужь просишь милостыню, Дженни, замѣтилъ ей первый полисменъ, узнавшій ее на улицѣ.
   -- Развѣ просить милостыню не лучше, чѣмъ воровать?
   -- Нищенство запрещено, было отвѣтомъ.
   Впрочемъ полисменъ не захотѣлъ ее тѣснить и посмотрѣлъ на эту перемѣну профессіи сквозь пальцы. Переходъ отъ воровства къ нищенству казался ему шагомъ впередъ на пути къ исправленію, и онъ предоставилъ Дженни возможность идти далѣе по этому пути.
   Цѣлыхъ три недѣли занималась Дженни прошеніемъ милостыни, и начала скучать однообразіемъ этого занятія по мѣрѣ того, какъ возвращались ея силы; она стала раздражаться суровыми отказами, которые ей не разъ приходилось испытывать. Къ тому же ребенокъ ея, котораго она таскала съ собою во всякую погоду, схватилъ кашель; наконецъ ремесло нищей для воровки, привыкшей разомъ прибирать къ рукамъ большія суммы денегъ, было скучною, неблагодарною работой. Оно могло нравиться людямъ, освоившимся съ нимъ съ самаго дѣтства, людямъ, умѣвшимъ искусно обманывать; а этимъ-то искусствомъ и не обладала Дженни.
   Между нищими существовалъ въ то время обычай собираться послѣ дневныхъ трудовъ въ одномъ домѣ, носившемъ названіе "голоднаго притона." Въ этой отвратительной берлогѣ они сличали свои заработки, совѣщались между собою и заканчивали вечеръ картежною игрою и питьемъ водки, приправляя все это такими грязными выходками, которыя и между ворами были неслыханнымъ дѣломъ.
   Дженни Камеронъ, какъ ни странно это покажется читателю, начинала стыдиться этой жизни и этихъ товарищей. Ихъ ловкость въ обманѣ, отвратительныя уловки, которыя они употребляли, чтобы уродовать себя на всевозможные лады, все это внушало ей непреодолимое отвращеніе; насмѣшки ея прежнихъ товарищей побуждали ее мало по малу отстать отъ новаго ремесла.
   Дженни случилось раза два побывать въ "голодномъ притонѣ", но оргіи, происходившія тамъ, пришлись ей не по вкусу; когда же ей предложили купить у нея ребенка, то она окончательно рѣшилась все порвать съ почтеннымъ братствомъ. Достоинство ея страдало отъ обращенія въ этомъ кругу и она находила, что унизилась, связавшись съ этимъ презрѣннымъ людомъ.
   И такъ она распростилась съ нищенкой, давшей ей пріютъ, и поселилась въ одной коморкѣ съ новыми "товарками". Рѣшено было, что онѣ поведутъ дѣло сообща, принявъ за основное правило величайшую осмотрительность, чтобы впередъ не попадаться въ руки правосудія.
  

ГЛАВА XV.

Мать и дочь.

   Жизнь Дженни Камеронъ снова вошла въ старую колею. Возвратившіяся силы позволяли ей снова ходить на добычу каждый разъ, какъ ей удавалось укачать ребенка и оставить его соннаго дома.
   Ребенокъ этотъ былъ странною помѣхою во всѣхъ ея преступныхъ начинаніяхъ; онъ связывалъ ее на каждомъ шагу, а между тѣмъ она еще болѣе привязывалась къ нему вслѣдствіе этого. Когда онъ бывалъ боленъ,-- а онъ никогда не былъ здоровъ,-- она оставалась дома хозяйничать въ ожиданіи своихъ товарокъ. Она баюкала его, распѣвала надъ нимъ, точь въ точь какъ распѣваютъ честныя, молодыя матери надъ своимъ обожаемымъ дѣтищемъ.
   Много доставалось Дженни порою за ея "щенка"; подруги ея вообще не жаловали дѣтей и проклинали ребенка, когда онъ кричалъ по ночамъ.
   Онѣ уговаривали Дженни оставлять его дома и ходить безъ него на уличный промыселъ; Дженни, которая не могла похвалиться твердостью характера, уступала имъ порой, и, бросивъ ребенка на постель изъ стружекъ, лохмотьевъ, или соломы, какъ случалось, уходила изъ дому до поздней ночи. Возвращаясь она заставала ребенка кричащимъ на весь домъ. Однажды, воротившись домой, она не нашла ребенка; въ ужасѣ она бросилась распросить о немъ у жильцевъ, занимавшихъ смѣжную комнату, и нашла его на рукахъ у одной сосѣдки; женщина эта, извѣстная въ цѣломъ Глазговѣ своимъ дурнымъ поведеніемъ, баюкала ребенкѣ.
   -- Что ты дѣлаешь съ моимъ ребенкомъ? воскликнула Дженни, вырывая его изъ рукъ самозванной няньки.
   -- Онъ такъ кричалъ, что по всему дому было слышно, отвѣчала послѣдняя; сосѣдъ, что живетъ внизу, грозился перерѣзать ему горло, если онъ не утихнетъ. Да и сама я не могла слышать, какъ онъ, бѣдненькій, надрывался!
   -- Не слѣдъ тебѣ было трогать моего ребенка!
   Дженни ревновала своего сына; въ страхѣ, чтобы онъ не привязался къ чужому человѣку, она и не подумала поблагодарить за оказанную ему ласку. Сосѣдки обмѣнялись нѣсколькими колкими словами, потомъ каждая съ шумомъ захлопнула дверь своей конуры, и Дженни сама принялась укачивать своего ребенка.
   Съ той поры она стала всюду таскать его съ собою; ее постоянно преслѣдовалъ страхъ, что сосѣдка завладѣетъ его привязанностью; мысль, что другая станетъ няньчить ея дѣтище за ея спиною, была для нея невыносима. Подруга Дженни ворчала, когда она выносила ребенка на улицу; крикъ его обращалъ на нихъ вниманіе прохожихъ и портилъ все дѣло. Онѣ отъ души желали, чтобы онъ умеръ и чтобы всѣмъ этимъ глупостямъ, лишавшимъ ихъ полезной сообщницы, положенъ былъ такимъ образомъ конецъ.
   И такъ недѣли двѣ шаталась Дженни по улицамъ во всякую погоду съ ребенкомъ на рукахъ; просила ли она милостыню, воровала ли, она была съ нимъ неразлучно; когда она, пьяная, нетвердыми шагами возвращалась домой, чувство матери заставляло ее инстинктивно прижимать его къ груди и не давало выронить его изъ рукъ.
   Она безпрестанно ссорилась изъ за него съ своими подругами; одна бездушная дѣвка совѣтовала подкинуть его, другая, полушутя, полусерьезно говорила, что "отчего бы не бросить его съ моста въ Клейдъ, и концы въ воду."
   -- Бѣднымъ людямъ не слѣдъ ростить дѣтей; такія нѣжности не про насъ писаны.
   Однажды, вечеромъ, давно знакомый образъ остановилъ ее за руку въ Солтъ-Маркетѣ и пристально уставился на нее глазами.
   -- Дженни!
   -- Матушка!
   Женщина, покинувшая нѣкогда свою дочь, пожала ея руки и выказала свою радость при этой встрѣчѣ. Дженни, которая такъ долго жила одна одинешенька, съ своей стороны тоже обрадовалась матери.
   -- Такъ вотъ какъ! Ты воротилась на старое гнѣздо?
   -- Да, я тебя всю ночь проискала. Пойдемъ къ тебѣ и потолкуемъ. Гдѣ ты живешь?
   Дженни сказала ей свой адресъ.
   -- Ну, тамъ много лишнихъ ушей будетъ. Нынѣшнюю ночь мы проночуемъ въ другомъ домѣ. Это что у тебя подъ платкомъ?
   -- Мой сынъ.
   -- Вотъ оно что! И до этого ужъ дошла. Я всегда была увѣрена, что не сдобровать тебѣ. Небось трудно тебѣ съ нимъ?
   -- Ни мало.
   -- Гдѣ его отецъ?
   -- Въ тюрьмѣ на семь лѣтъ.
   -- Боже милостивый! Наварила же ты кашу, Дженни! Бѣдная дѣвка, жаль мнѣ тебя. Зайдемъ-ка по дорогѣ и выпьемъ водки.
   Мать и дочь зашли въ кабакъ и, протолкавшись къ прилавку, разговорились о томъ, о семъ, запивая водкою свои рѣчи. "Матушка стала совсѣмъ другая, разсказывала Дженни впослѣдствіи. Она была со мною ласкова, а тамъ какъ бы то ни было, я все-таки ее немножко любила и очень была рада, что она отыскалась, даромъ что прежде не слыхала отъ нея ни одного добраго слова. Матери не везло въ жизни съ той самой поры, какъ она такъ неожиданно покинула Новый Веннель. Человѣкъ, съ которымъ она скрывалась и которому она оставалась вѣрна въ теченіе столькихъ лѣтъ, покинулъ ее, не сказавъ ей и слова на прощанье, и бѣжалъ въ Америку съ одной молоденькой дѣвушкой, годившейся ему въ дочери. Стоя у прилавка, она проклинала измѣнника, при чемъ ея энергическія тѣлодвиженія сдѣлали ее посмѣшищемъ кабацкой публики. Она проживала то въ Пертѣ, то въ Абердинѣ; наконецъ, въ надеждѣ, что дѣло, заставившее ее бѣжать изъ Глазгова, предано забвенію и врядъ ли будетъ снова поднято, она рискнула снова возвратиться на старое гнѣздо."
   Неодолимая сила привычки тянула ее назадъ въ Глазговъ. Здѣсь каждая улица, каждый закоулокъ были ей знакомы; здѣсь она чувствовала себя дома. Ей даже хотѣлось отыскать свою покинутую дочь; теперь думала она, эта дочь уже въ такихъ лѣтахъ, что можетъ быть ей подругой, и имъ вдвоемъ удастся, быть можетъ, начать какое нибудь дѣло.
   Такъ, по крайней мѣрѣ, она разсказывала Дженни, и Дженни повѣрила ей и привязалась къ матери съ обычною своею податливостью на всякое впечатлѣніе.
   Что касалось безчеловѣчія, съ которымъ она бросила Дженни ребенкомъ, то она объ этомъ дѣлѣ не распространялась. Какъ видно, ея возлюбленный не хотѣлъ и слышать о томъ, чтобы взять дѣвочку съ собою; "ты знаешь, Дженни, онъ никогда тебя не любилъ," добавила она, и Дженни удовольствовалась этимъ объясненіемъ.
   Въ Глазговѣ, параллельно съ Новымъ Веннелемъ, лежитъ другой кварталъ, называющійся Старымъ Веннелемъ. Въ этомъ-то послѣднемъ мистрисъ Камеронъ поселилась вмѣстѣ съ дочерью. Къ нимъ присоединилось еще человѣка два изъ того многочисленнаго класса подозрительныхъ личностей, которыми кишатъ бѣдные кварталы каждаго города.
   Мать и дочь, вмѣстѣ съ новыми своими товарищами, принялись за старое свое ремесло. Дженни оставляла теперь своего ребенка дома, на попеченіе матери, а сама отправлялась шататься по улицамъ, подкарауливая легкомысленныхъ людей, чтобы заманить ихъ въ свой притонъ, и тамъ ограбить.
   -- Это самое безопасное дѣло, замѣтила мистрисъ Камеронъ, гораздо безопаснѣе карманной кражи. Если бы ты принялась за него съ самаго начала, то не побывала бы два раза въ тюрьмѣ.
  

ГЛАВА XVI.

Смерть ребенка.

   Въ глубинѣ своего нравственнаго паденія Дженни Камеронъ не переставала страстно любить своего ребенка. Чтобы она не дѣлала, онъ не выходилъ у нея изъ головы; какъ пьяная, такъ и трезвая она надоѣдала имъ своимъ подругамъ, распрашивая тѣхъ изъ нихъ, которыя сами имѣли дѣтей, отчего это онъ такой хилый, и не поправляется.
   Однажды вечеромъ, возвратившись неожиданно домой, она застала свою мать въ ту самую минуту, какъ она вливала ребенку въ ротъ какого-то снадобья, чтобы онъ спалъ. Съ ужаснымъ проклятіемъ она выбила у матери ложку изъ рукъ.
   -- Такъ вотъ отъ чего мой маленькій не поправляется, воскликнула она; ты отравляешь его!
   -- Я ему худа не дѣлаю, я хочу, чтобы онъ спалъ, пробормотала мать.
   -- Я не дамъ тебѣ усыплять его этими снадобьями, отвѣчала, Дженни и, вырвавъ ребенка у нея изъ рукъ, сѣла съ нимъ къ камину, объявивъ на отрѣзъ, что шагу не сдѣлаетъ изъ дому. Это послужило поводомъ къ первой ссорѣ между матерью и дочерью. Оставаясь дома, Дженни упускала добычу; быть можетъ, въ эту самую минуту какой-нибудь пьяный гуляка съ туго набитымъ карманомъ проходилъ Гай-Стритомъ, а мистрисъ Камеронъ была алчная женщина. Но Дженни и слышать не хотѣла о томъ, чтобы снова оставить ребенка на попеченіи своей матери. Дженни была по своему упряма и заставить ее отказаться отъ принятаго разъ рѣшенія было не легко.
   Въ этотъ день она пробыла дома, потому что была затронута за живое; на слѣдующій она должна была остаться, потому что ребенокъ ея трудно занемогъ. То былъ не кашель, къ которому она уже успѣла привыкнуть, а какой-то небывалый недугъ, окончательно подкапывавшій его силы. Она хотѣла было отправить мать за докторомъ, но предложеніе это привело въ ужасъ мистрисъ Камеронъ, которая не вѣрила докторамъ и вовсе не была расположена платить имъ деньги. Когда мать на отрѣзъ отказалась идти, Дженни схватила ребенка на руки и, прикрывъ его шалью, побѣжала за помощью.
   Перваго доктора, къ которому она обратилась, не было дома; она отправилась къ другому, который, взглянувъ на ребенка, сказалъ ей, чтобы она скорѣе несла его домой, что его по настоящему совсѣмъ бы не слѣдовало выносить на холодный ночной воздухъ.
   -- Что у него такое?
   -- Скарлатина.
   -- О, боже мой! Но вѣдь онъ не умретъ, серъ?
   -- Ребенокъ плохъ. Гдѣ вы живете?
   -- Въ старомъ Веннелѣ.
   -- А! едва замѣтилъ докторъ.
   -- Вы придете посмотрѣть его?
   -- Хорошо, я приду.
   На другой день докторъ сдержалъ свое обѣщаніе и пришелъ провѣдать ребенка. По поводу денегъ, которыя надо было заплатить ему, у Дженни была новая ссора съ матерью и съ обѣихъ сторонъ дошло до угрозы разойтись.
   -- Лучше бы было, если бы я не сходилась съ тобою, сказала мать.
   -- И то было бы лучше, отвѣчала дочь.
   Между тѣмъ, ребенку становилось все хуже и докторъ не подавалъ надежды на его выздоровленіе. Дженни ходила за нимъ, плакала надъ нимъ; если бы она не забыла молитву Господню, которой ее учили въ тюрьмѣ, она стала бы читать ее въ надеждѣ хоть этимъ заговорить угрожающую бѣду.
   -- Мнѣ снова вспомнился Джокъ Еанъ, признавалась суевѣрная женщина, и я догадалась, что это мнѣ за него отплата. Тутъ ужъ я совсѣмъ перестала надѣяться, я поняла, что мой ребенокъ не жилецъ на бѣломъ свѣтѣ.
   Она такъ и сказала своей матери, и услышала отъ нея въ отвѣтъ:
   -- Тѣмъ лучше.
   За это слово Дженни почти возненавидѣла свою мать.
   Когда докторъ отказался отъ ребенка, Дженни отправилась къ другому въ надеждѣ услышать отъ него болѣе утѣшительное мнѣніе; но и онъ повторилъ тотъ же приговоръ. Тогда она возвратилась домой и сѣла ожидать развязку.
   Развязка настала въ слѣдующую нонъ. Дѣло было въ воскресенье, и у сосѣдей шла цѣлый день попойка; подъ звуки непристойныхъ пѣсенъ, подъ шумъ драки и ссоръ младенецъ отошелъ въ вѣчность.
   -- Мнѣ казалось, что самъ сатана справляетъ шабашъ въ домѣ, разсказывала Дженни. Я никогда не забуду эту ночь.
   Когда ребенокъ испустилъ духъ, она убрала его собственными руками и залила свое горе водкой, предложенной ей матерью въ утѣшеніе.
  

ГЛАВА XVIII.

Опять тюрьма.

   Дженни долго, неутѣшно горевала о смерти своего сына. Эта упорная печаль приводила въ недоумѣніе ея сверстницъ, которыя, что до нихъ касалось, теряя ребенка, только радовались избавленію отъ лишнихъ хлопотъ. Были между ними и такія, которымъ было ни по чемъ забросить и даже убить свое дѣтище.
   Дженни шаталась по улицамъ и пила горькую чашу. Она была какъ потерянная, и въ этомъ состояніи болтала много лишняго; вела себя съ безразсудною запальчивостью, и видимо стояла на прямой дорогѣ къ новому заключенію. Подруги отшатнулись отъ такой опасной сообщницы, мать бранила ее, грозилась на нее кулаками; но Дженни была уже болѣе не ребенокъ, и могла за себя постоять.
   Мѣсяцъ спустя послѣ смерти ребенка, дѣло дошло между ними до драки и до окончательнаго разрыва.
   -- Я не данъ тебѣ больше надо мною ломаться, воскликнула Дженни. Вѣдь я ужъ не прежняя дѣвочка, которую можно было морить съ голоду и заколачивать до полусмерти. Кто тебя просилъ меня отыскивать?
   -- А что бы ты была безъ меня, негодница?
   -- Убирайся ты изъ этого дома; я здѣсь хозяйка и не хочу, чтобы ты здѣсь долѣе оставалась.
   -- Небось, я и сама долго не останусь.
   -- Проваливай-ка скорѣе.
   -- Ну и живи себѣ своимъ умомъ, посмотримъ долго ли ты нагуляешься на волѣ.
   Предсказаніе мистрисъ Камеронъ сбылось. Разставшись съ матерью, Дженни пытала счастья на всевозможные лады; она пѣшкомъ ходила въ Эдинбургъ, но ей тамъ не повезло, и она воротилась въ Глазговъ, гдѣ продолжала вести свой прежній образъ жизни, пока наконецъ, попавшись въ воровствѣ, не угодила въ тюрьму. На этотъ разъ ей предстояло высидѣть два года взаперти; выслушивая приговоръ этотъ передъ судомъ, она еще крѣпилась, но очутившись одна въ своей кельѣ, дала волю своему горю и въ отчаяніи ломала руки.
   Тюремное начальство начинало смотрѣть на Дженни, какъ на неисправимый субъектъ. При заключеніи ее встрѣтили стереотипными выраженіями прискорбія видѣть ее снова въ этомъ мѣстѣ, но за тѣмъ ее оставили безъ вниманія, слѣдя только за тѣмъ, чтобы дверь ея кельи была на ключѣ и чтобы она исполняла заданные уроки.
   Дженни могла слыть за примѣрную арестантку, и съ нею не было надзирателямъ никакихъ хлопотъ. Она была смирна, покорялась установленнымъ правиламъ, и заданная работа спорилась у нея подъ руками. При всемъ томъ она не лицемѣрила раскаяньемъ, и съ стоическимъ равнодушіемъ выслушивала наставленія священника и надзирательницъ. Она знала, что ихъ обязанность говорить наставленія, а ея -- слушать въ, и за тѣмъ все между ними сказано.
   Прошло уже семь или восемь мѣсяцевъ по заключеніи ея въ тюрьму, какъ вдругъ она къ величайшему своему удивленію получила письмо. Она уже умѣла читать и писать съ грѣхомъ пополамъ, но ея умѣнья еще не хватало, чтобы разобрать безграмотное посланіе; комнатная ея товарка, обладавшая большими познаніями, взялась прочитать ей письмо.
   -- Оно отъ твоей матери, объявила она ей.
   -- Отъ моей матери!
   Письмо это, как и всѣ письма, приходящія на имя арестантовъ, прошло черезъ цензуру тюремнаго начальства, и было подано ей въ дверной люкъ распечатаннымъ. Странное письмо это, цѣлое событіе въ жизни арестантки, привело Дженни въ недоумѣніе господствовавшимъ въ немъ религіознымъ тономъ; наконецъ она догадалась, что Мистрисъ Камеронъ писала такъ для начальства, черезъ руки котораго должно было пройти ея посланіе.
   Въ началѣ письма выражалась надежда, "что любезная дочь" находится въ добромъ здоровья и начинаетъ раскаяваться въ своей прошлой жизни. Сама пишущая была, слава Богу, здорова и очень скучала по дочери, хотя и не сомнѣвалась, что съ послѣдней обходятся въ тюрьмѣ, какъ нельзя лучше. Далѣе мистрисъ Камеронъ извѣщала Дженни, что она черезъ нѣсколько недѣль уѣзжаетъ въ Америку, куда зоветъ ее "добрый джентльменъ", предлагающій ей заняться небольшимъ заведеніемъ, которое онъ открылъ въ Нью-Іоркѣ. Она выражала желаніе еще разъ передъ отъѣздомъ увидѣться съ дочерью, и намекала Дженни, чтобы она попросила на это разрѣшеніе у начальства. А за тѣмъ она оставалась ея любящая мать Дженъ Камеронъ.
   Когда подруга Дженни кончила читать это торжественное посланіе, Дженни расхохоталась.
   -- Да она никакъ рехнулась, воскликнула она.
   Тѣмъ не менѣе Дженни была тронута желаніемъ матери проститься съ нею передъ отъѣздомъ. Ею овладѣло непонятное желаніе увидѣть ее и поблагодарить за это проявленіе участія. Позволеніе видѣться было дано, и Дженни въ первый разъ въ жизни написала письмо своей матери съ означеніемъ дня и часа, когда она могла придти.
   Наша героиня была страшно взволнована ожидаемымъ посѣщеніемъ; она считала минуты, которыя до него оставались; наконецъ давно ожиданный день насталъ, и Дженни на почтительномъ разстояніи и при свидѣтеляхъ свидѣлась съ своей матерью. Дѣла мистрисъ Камеронъ видимо находились въ цвѣтущемъ состояніи за послѣднее время; она была такъ нарядно одѣта, что дочь не могла надивиться. Мать и дочь перемигнулисъ и заговорили о жизни въ Нью-Іоркѣ, избѣгая всякого напоминанія о прошломъ. Мистрисъ Камеронъ какъ-то загадочно говорила о задуманномъ предпріятіи; на по особенному выраженію въ ея глазахъ Дженни поняла, что предпріятіе это сродни старинной ея дѣятельности въ Веннелѣ.
   -- Я напишу тебѣ, когда окончательно устроюсь, сказала ей мать, и если тебѣ выпадетъ какой нибудь случай, то я дамъ тебѣ знать.
   -- Спасибо тебѣ, отвѣчала Дженни.
   -- Мы съ тѣмъ человѣкомъ, что знаешь, опять помирились. Онъ увидѣлъ, что безъ меня онъ какъ безъ рукъ, и заслалъ ко мнѣ добрыхъ людей звать меня къ нему.
   Дженни пожелала узнать ея адресъ, но мистрисъ Камеронъ уклонилась отъ отвѣта на такой нескромный вопросъ, объявивъ, что пока и сама еще не знаетъ своего адреса.
   По истеченіи срока, дозволеннаго для свиданія, мистрисъ Камеронъ объявили, что она должна удалиться.
   -- Ну прощай, моя милая. Передо мною лежитъ не близкій путь, и кто знаетъ, увижусь ли я когда съ тобою. Смотри же, Дженни, если ты останешься въ Глазговѣ, береги себя на будущее время.
   Совокупность многихъ обстоятельствъ дѣлало это разставаніе тягостнымъ для Дженни; если бы мать ея была самою доброю, любящею матерью, она не могла бы проливать болѣе горькія слезы при прощаніи съ нею. Мистрисъ Камеронъ не знала, что и подумать объ этомъ неожиданномъ взрывѣ чувства. Она глядѣла на Дженни широко раскрытыми, испуганными глазами; она еще ни разу не видала ее такою.
   -- Право не знаю объ чемъ я тогда плакала, разсказывала Дженни впослѣдствіи, я и сама себѣ не могла надивиться.
   Ночью, когда она раздумалась объ этомъ случаѣ и припомнила ошеломленное выраженіе лица Мистрисъ Камеронъ, она сѣла на своей постели и принялась хохотать такъ громко, что разбудила свою подругу. Какъ бы то ни было, она цѣлую недѣлю не могла оправиться отъ потрясенія, произведеннаго на нее этимъ свиданіемъ. Съ той поры она окончательно потеряла мать изъ виду; никакихъ писемъ изъ Нью-Іорка до нее не доходило, и она такъ и осталась въ неизвѣстности, умерла ли ея мать во время переѣзда или же покончила свое поприще въ Нью-Іоркской тюрьмѣ. Какъ бы то ни было, она радовались, что разсталась съ нею безъ вражды.
   Немного спустя, однообразіе тюремной жизни было нарушено для Дженни полученіемъ новаго письма. Подпись этого письма, Мери Кинтонъ, поставила Дженни въ тупикъ, пока она не ознакомилась съ его содержаніемъ.
   Читая это посланіе, Дженни главамъ своимъ не вѣрила. Письмо было отъ Мери Логги; она извѣщала ее, что вышла замужъ и, что еще удивительнѣе, вышла за мужъ за плотника. Мери писала, что гордится своимъ мужемъ, намѣревается быть ему хорошею женою и навсегда распростилась съ своимъ прежнимъ образомъ жизни. Она выражала надежду, что и Дженни с. временемъ исправится, и объявляла, что со дня своей свадьбы порвала всѣ свои прежнія связи, прося свою старую подругу не сердиться на нее за это.
   Долго Дженни отказывалась вѣрить всему, что она узнала изъ этого письма и думала, что Мери Логги хотѣла только подшутить надъ нею и надъ тюремнымъ начальствомъ. Каждый день она перечитывала оба письма, полученныя во время заключенія. Между тѣмъ число отмѣтокъ на стѣнѣ ея кельи, по которымъ она считала дни своего заточенія, все росло и росло. Времена года смѣнялись своимъ чередомъ, и срокъ освобожденія приближался. Странное безпокойство овладѣвало ею по мѣрѣ его приближенія; ее такъ и тянуло взглянуть на давно знакомыя улицы, и услышать привѣтъ отъ старыхъ товарищей.
  

ГЛАВА XVIII.

Романъ Мери Логги.

   Первою заботою Дженни, какъ только она очутилась между своими старыми знакомыми, было освѣдомиться о Мери Логги. Но никто не могъ дать eй положительнаго отвѣта. Носились слухи, что Мери совсѣмъ отстала отъ своихъ прежнихъ занятій, вышла замужъ за плотника и жила на другомъ концѣ города. Но никто изъ бывшихъ ея сообщниковъ не вѣрилъ этому разсказу; всѣ они были вполнѣ убѣждены, что Мери нарочно распустила эти слухи, а сама пристала къ другой какой-нибудь шайкѣ.
   Прошло мѣсяца три или четыре по выходѣ Дженни изъ тюрьмы; ей было въ эту пору семнадцать лѣтъ, а на видъ казалось двадцать пять. Однажды зимнимъ утромъ она вышла на улицу, чтобы освѣжиться послѣ вчерашней попойки, и наткнулась лицемъ къ лицу съ своей старой пріятельницей.
   Мери Логги была хорошо, но скромно одѣта, и лице ея дышало такимъ спокойнымъ, доселѣ невиданнымъ на немъ, выраженіемъ, что Дженни не сразу узнала ее. Когда Мери прошла мимо нея, не остановившись, Дженни почувствовала себя оскорбленной и, обернувшись, стала глядѣть ей вслѣдъ. Мерк Логги между тѣмъ ускорила шаги, какъ будто опасаясь, что старая пріятельница за нею послѣдуетъ. Но Дженни стояла на мѣстѣ и слѣдила глазами за удалявшимся образомъ той, которая была когда-то ея лучшимъ другомъ. Въ эту минуту Мери Логги оглянулась черезъ плечо, и тотчасъ же быстрыми шагами воротилась назадъ.
   -- Дженни!
   -- Мери!
   Дженни пожала протянутую ей руку, и снова изумленными глазами стала осматривать свою преобразившуюся подругу. Въ эту минуту Дженни повѣрила тому, что ей писала Мери.
   -- Какъ ты перемѣнилась, проговорила она задыхаясь.
   -- Да; перейдемъ по ту сторону моста, и потолкуемъ кое-о-чемъ.
   -- Такъ это правда, Мери?
   -- Что я замужемъ-то? Да.
   -- Какъ это тебѣ удалось? Откуда тебѣ такое счастье, что честный человѣкъ рѣшился взять тебя въ жены.
   -- Не правда ли, странно Дженни? Я никогда этого не заслуживала.
   И Мери съ увлеченіемъ разсказала ей свою повѣсть:
   Пока Дженни сидѣла въ Глазговской тюрьмѣ, для воровъ настали худыя времена, и Мери нашлась вынужденной снова поступить на бумагопрядильную фабрику.
   Здѣсь она познакомилась съ бѣдной маленькой работницей, дѣвочкой лѣтъ одинадцати. Ребенокъ этотъ былъ слабаго здоровья, и ему однажды сдѣлалось дурно во время работы на фабрикѣ. Мери взялась проводить дѣвочку въ ея матери, въ домѣ которой жилъ въ это самое время плотникъ, которому Мери понравилась съ перваго взгляда. Плотникъ этотъ былъ человѣкъ среднихъ лѣтъ, родомъ изъ Англіи, и только въ недавнее время переселился въ Шотландію въ надеждѣ найти себѣ здѣсь больше работы. У него были въ Глазговѣ дальніе родственники, на которыхъ онъ разсчитывалъ, но до сихъ поръ ему не удавалось ихъ отыскать.
   Онъ спросилъ Мери, какъ Глазговскую уроженку, не можетъ ли она помочь ему въ его розыскахъ. Оказалось, что Мери дѣйствительно слыхала то имя, которое онъ ей назвалъ. На слѣдующій день онъ встрѣтилъ ее по дорогѣ на фабрику и поблагодарилъ за указаніе, съ помощью котораго онъ отыскалъ своего троюроднаго брата, обѣщавшагося доставить ему въ скоромъ времени работу. Такъ завязалось ихъ знакомство. Съ этого времени мистеръ Симмонсъ сталъ то и дѣло встрѣчать ее на дорогѣ. Человѣкъ онъ былъ простой, положительный; онъ не говорилъ ей комплиментовъ и предложилъ два, три неловкихъ вопроса, на которые Мери затруднялась отвѣчать. Однажды онъ спросилъ ее, гдѣ она живетъ и какъ она ухитряется сводить концы съ концами при той платѣ, которую получаетъ на фабрикѣ. Мери сказала ему, что у нея нѣтъ ни души родныхъ и что она нанимаетъ комнату пополамъ съ чужими людьми. Про себя онъ разсказалъ ей, что онъ вдовецъ и не имѣетъ дѣтей. Тутъ Мери начала догадываться, что онъ къ ней неравнодушенъ. Когда онъ спросилъ ее однажды, не хочетъ ли она въ воскресенье пойти съ нимъ вмѣстѣ въ церковь, то она чуть не заплакала отъ страннаго невѣданнаго счастья.
   Мери не ошибалась; нашелся честный, трудолюбивый человѣкъ, который привязался къ ней, не зная ничего о ея прошлой жизни. Мери была не герой, въ ней недостало духу сказать ему правду. Она знала, что пока они останутся въ Глазговѣ истина можетъ каждую минуту выйти наружу, но, во чтобы то ни стало, она страстно желала сдѣлаться его женою. Это дало бы ей возможность повести честную жизнь, сдѣлаться честною женщиною. Это новое, небывалое искушеніе было такъ сильно, что она не могла противъ него устоять. Она не думала о томъ, что омрачитъ на вѣки его жизнь; она думала только о перемѣнѣ своей собственной.
   Къ тому же этотъ не молодой, честный человѣкъ успѣлъ внушить ей дѣйствительную привязанность; его любовь какъ бы преобразила все нравственное существо ея. Она чувствовала, что съумѣетъ сдѣлать его счастливымъ, если онъ только никогда не узнаетъ ея тайну.
   Теперь она избѣгала показываться ночью въ Гай-Стритѣ, чтобы какъ нибудь не встрѣтиться съ нимъ и не выдать себя. Она перестала красть и при первой возможности промѣняла вертепъ, въ которомъ жила, на бѣдное, но честное убѣжище. Каждый часъ, проведенный съ нимъ розно, былъ часомъ мучительной неизвѣстности, при каждой встрѣчѣ она страшилась услышать отъ него, что онъ узналъ всю правду и не желаетъ болѣе съ ней видѣться. Но онъ ничего не подозрѣвалъ, онъ вѣрилъ ей, что она круглая сирота и, сжалившись надъ ея одиночествомъ, предложилъ ей наконецъ сдѣлаться его женою.
   Мери Логги приняла его предложеніе; они обвѣнчались и поселились на противоположномъ концѣ города. Счастье Мери было бы безоблачно, если бы его не омрачалъ одинъ, неотвязный страхъ.
   -- Я по возможности избѣгаю ходить на сторону рѣки, чтобы какъ-нибудь не повстрѣчаться съ старыми товарищами, признавалась она Дженни. Скорѣе, чѣмъ заглянуть въ Гай-Стритъ, я дамъ двѣ мили крюку.
   -- Такъ ты не рада, что встрѣтилась со мною, Мери?
   -- Тебя-то я вижу охотнѣе, чѣмъ кого-либо другаго вѣдь ты меня не выдашь?
   -- Ни за какое благо не выдамъ.
   Онѣ продолжали болтать, и Мери въ заключеніе предложила Дженни взглянуть на ея хозяйство. Мери гордилась своимъ новымъ общественнымъ положеніемъ и была увѣрена въ Дженни.
   Дженни колебалась принять предложеніе Мери не столько за себя, сколько за нее, но Мери была не отвязна. Бояться было нечего, мужа ея въ этотъ часъ не бывало дома. Итакъ, обѣ пріятельницы повернули назадъ и отправились на квартиру Мери Логги.
  

ГЛАВА XIX.

Мери Логги у себя дома.

   Мистрисъ Симмонсъ, урожденная Логги, нанимала квартиру въ небольшомъ домѣ Пельгамъ-Стрита. Между ею и старымъ ея притономъ протекалъ Клейдъ.
   Мери въ своей аккуратной шляпкѣ и скромной одеждѣ представляла странный контрастъ съ своей простоволосой, растрепанной спутницей. По дорогѣ Дженни замѣтила ей это.
   -- Полно, мнѣ и самой еще какъ-то неловко ходить въ шляпкѣ, отвѣчала Мери. А вотъ мы и дома, добавила она. Насъ никто не замѣтилъ.
   Мери отперла дверь находившимся при ней ключемъ, и обѣ подруги взошли по лѣстницѣ въ просторную комнату, служившую въ одно и тоже время и спальней и гостинной. Комната эта была бѣдно меблирована, но изумленной Дженни она показалась дворцемъ.
   -- Неправда ли, Дженни, славное у насъ помѣщеніе?
   -- Подлинно что славное.
   -- Присядь-ка, да оглядись хорошенько. Какъ тебѣ нравятся эти обои? А коверъ-то каковъ?
   Дженни сѣла, опустила руки на колѣни и внимательно поглядѣла вокругъ себя.
   -- По чести, Мери, ты счастливая дѣвка, вырвалось у нея наконецъ.
   -- Это не то что въ Веннелѣ.
   -- Нѣтъ, далеко не то.
   Желала бы я передать собственными словами Дженни, на ея своеобразномъ шотландскомъ нарѣчіи то, что она разсказывала объ этомъ новомъ "домѣ" и о чувствахъ, пробудившихся въ ней при видѣ счастья своей подруги.
   Зависть грызла ее до того, что она готова была заплакать; ее раздражала мысль, что Мери сдѣлалась честною женщиною безъ всякаго усилія съ своей стороны. Дыханье сперлось у нея въ горлѣ такъ, что она боялась задохнуться; колѣна ея дрожали и сама она не знала съ чего.
   -- Тутъ только поняла я, что за адъ кромѣшный была моя жизнь, признавалась Дженни. Цѣлую недѣлю послѣ того я рвалась и металась отъ одной мысли, что вѣдь Мери ничѣмъ не заслужила своего счастья.
   Но Дженни по природѣ своей не была завистлива. Когда утихла первая вспышка она по своему выразила Мери свое участіе въ ея радости. Мери, поразительно измѣнившаяся къ лучшему, плакала и смѣялась, и повѣряла Дженни свои опасенія, чтобы мужъ какъ нибудь не узналъ ея тайну и не прогналъ ее отъ себя. Она говорила о любви своей къ этому степенному, работящему, добродушному человѣку, о своихъ усиліяхъ сдѣлаться вполнѣ достойной его.
   Такъ просидѣли онѣ вмѣстѣ довольно, долго, то было ихъ послѣднее свиданье, а у Мери было много о чемъ поразсказать ей. Время шло незамѣтно; Мери захотѣла похвастать своимъ хозяйствомъ, и Дженни должна была осмотрѣть лучшій чайный приборъ, платье, въ которомъ она ходила въ церковь, праздничные башмаки и настоящую кровать, на которой она спала. Кровать эта, правда, не была еще ихъ полною собственностью; они брали ее на прокатъ, но дѣла ихъ поправлялись и "старикъ ея,-- да хранитъ его господь,-- за послѣднее время былъ заваленъ работой".
   Пока Мери показывала гостьѣ все свое хозяйство мистеръ Симмонсъ вернулся домой десятью минутами ранѣе срока.
   -- Это его поступь, проговорила Мери, заслышавъ на лѣстницѣ шумъ шаговъ. Ради Бога, Дженни сиди смирно и не говори ничего, не то, я пропала.
   Послѣдніе слѣды зависти исчезли въ сердцѣ Дженни и уступили мѣсто опасенію за подругу. Она чувствовала, что на все готова для Мери и скажетъ какую угодно ложь, лишь бы не выдать ея тайну и спасти ее отъ вторичнаго паденія въ ту бездну, изъ которой она только-что вышла.
   Мистеръ Симмонсъ вошелъ; то былъ пожилой человѣкъ съ суровымъ выраженіемъ лица и проницательными глазами. Онъ пристально поглядѣлъ на Дженни, которая встала въ смущеніи и присѣла, какъ она привыкла въ Глазговской тюрьмѣ присѣдать начальству.
   Почтительный поклонъ этотъ повидимому удивилъ плотника; онъ взглянулъ на жену, которая стояла у камина, блѣдная какъ полотно.
   -- Это Дженни Смитъ, мы работали съ ней вмѣстѣ на бумагопрядильной фабрикѣ, Джонъ, поспѣшила она объяснить ему. Мы встрѣтились съ нею на мосту, и я привела ее, взглянуть на мое новое хозяйство.
   -- Какъ поживаете, миссъ Смитъ, проговорилъ онъ раскланиваясь съ нею. Присядьте же милая, гостья будете.
   Но Дженъ спѣшила уйти, пока еще онъ не успѣлъ "запомнить ея лице наизусть" и предложить ей какой нибудь неловкій вопросъ; она боялась запутаться въ отвѣтахъ. Она была еще болѣе смущена, чѣмъ Мери, и имѣй она дѣло съ подозрительнымъ человѣкомъ, она бы непремѣнно себя выдала. Но мистеръ Симмонсъ приписалъ ея смущеніе застѣнчивости и отъ души смѣялся надъ тѣмъ, что Дженни не сидѣлось у нихъ.
   -- Вы напрасно боитесь меня, милая проговорилъ онъ весело; я васъ не съѣмъ. Постойте, постойте, куда это вы такъ торопитесь, точно я васъ спугнулъ съ мѣста?
   Мистеръ Симмонсъ попалъ въ точку. Дженни не подалась ни на какія просьбы остаться; накинувъ себѣ на плеча платокъ, она встала и направилась къ двери, позабывъ даже проститься съ хозяиномъ. Въ сѣняхъ нашу героиню нагнала Мери и схватила ее за руку. Она все еще была страшно блѣдна отъ недавняго испуга.
   -- Не приходи больше, Дженни, не знайся со мною, или я съ ума сойду. Не говори никому, что ты меня встрѣтила сегодня.
  

ГЛАВА XX.

Развязка романа.

   Дамокловъ мечъ висѣлъ надъ толовою Мери Симмонсъ, пока она оставалась въ Глазговѣ. Она не могла шагу сдѣлать по улицамъ, не опасаясь встрѣчи съ кѣмъ нибудь изъ своихъ старыхъ знакомыхъ. Полиція тоже не упускала ее изъ виду и смотрѣла на нее подозрительно, считая происшедшую въ ней перемѣну простою маскою, надѣтою съ цѣлью ловчѣе обманывать добрыхъ людей. Мери не могла похвалиться большою силою характера, и не имѣла духу во всехъ признаться муку. Она продолжала надѣяться на зло очевидности и по возможности избѣгала ходить на другой берегъ рѣки.
   Но роль Дженни Камеронъ въ этой драмѣ не была еще сыграна до конца; цѣлый актъ былъ еще впереди.
   Однажды, въ субботу вечеромъ мистеръ Симмонсъ, направляясь къ Бриджъ-Гету, столкнулся лицомъ въ лицу съ Дженни Камеронъ. Это было мѣсяцъ спустя послѣ ихъ первой встрѣчѣ у него на дому, но у него была хорошая память, и онъ тотчасъ же узналъ ее.
   Джейни вовсе была не рада этому обстоятельству и не знала, что ей дѣлать. Къ тому же она была не одна, съ ней была одна изъ ея товарокъ по ремеслу, у которой по Глазговской модѣ просто былъ накинутъ на голову платокъ. Въ наружности обѣихъ дѣвушекъ было въ этотъ вечеръ что-то двусмысленное: волосы ихъ лоснились отъ помады, щеки рдѣлись искусственнымъ румянцемъ; какая-то наглость взгляда явственно изобличала въ этихъ жалкихъ созданіяхъ уличныхъ потаскушекъ.
   Мистеръ Симмонсъ, пристально поглядѣвъ на Дженни, остановился и проговорилъ:
   -- Дженни Смитъ!
   Дженни пробормотала: "Мистеръ Симмонсъ" и спроси", какъ поживаетъ Мери.
   -- Она здорова. Куда это вы такъ поздно отправляетесь?
   -- Тутъ, не подалеку.
   Мистеръ Симмонсъ поглядѣлъ на ея спутницу, которая, привыкнувъ знаться со всякаго рода людьми, не нашла ничего удивительнаго въ томъ, что онъ знакомъ съ Дженни и тутъ же предложила ему выпить водочки, чтобы согрѣться. Дженни толкнула ее локтемъ, но было уже поздно. Мистеръ Симмонсъ широко раскрылъ глаза на подобное предложеніе и на наглый взглядъ, которымъ оно сопровождалось. Онъ понялъ тутъ, съ кѣмъ имѣетъ дѣло.
   -- Я въ ротъ не беру водки, отвѣчалъ онъ. Добраго вечера!
   -- И вамъ того же желаю; вотъ смиренникъ какой, прокричала ему спутница Дженни, и разразилась насмѣшливымъ хохотомъ. Дженни тутъ же на улицѣ схватила ее и принялась трясти изо всѣхъ силъ.
   -- Ты дура, сущая дура, крикнула она. Не трогай этого человѣка; онъ не изъ нашихъ, и ему нечего съ нами знаться.
   Любопытство ея подруги было сильно затронуто этой странной выходкой, но, къ великому, огорченію ея, Дженни на отрѣзъ отказалась дать ей дальнѣйшія объясненія. Боясь повредить Мери, она круто повернула разговоръ въ другую сторону.
   Мистеръ Симмонсъ съ своей стороны задумался надъ этой встрѣчей. Одна изъ этихъ дѣвушекъ была пріятельницей его жены, ходила къ ней въ домъ, а онъ былъ не такой человѣкъ, чтобы безъ разбора пускать людей въ свой честный домъ. Онъ начиналъ подозрѣвать, что Дженни такая личность, съ которою не прилично знаться его женѣ, а если это дѣйствительно такъ, то чѣмъ скорѣе онъ удостовѣрится въ этомъ, тѣмъ лучше. Онъ пошелъ другою стороною улицы по слѣдамъ Дженни Камеронъ и ея подруги, и въ самомъ скоромъ времени увидѣлъ, что это за птицы.
   Онъ замѣтилъ, что онѣ заговариваютъ на улицѣ съ незнакомцами, бесѣдуютъ по пріятельски съ подозрительными личностями, физіономіи которыхъ служили вывѣскою ихъ мошенническаго ремесла. Онѣ заходили въ кабаки, болтали и смѣялись съ собравшеюся тамъ публикою. Наконецъ онъ обратился къ полисмену и, указывая на Дженни, спросилъ:
   -- Знаете ли вы эту женщину?
   -- Еще бы!
   -- Какая про нее идетъ слава?
   -- Худая,-- такая, что, кажись, хуже и нѣтъ.
   -- А ея подруга?
   -- Одного съ нею доля ягода. А развѣ вы потеряли что?
   -- Нѣтъ, нѣтъ; мнѣ только захотѣлось узнать, что это за дѣвушка.
   -- Обѣ онѣ, и Камеронъ и Ройанъ, только недавно выпущены изъ тюрьмы.
   -- Имя одной изъ нихъ Смитъ?
   -- Ни чуть не бывало.
   -- Развѣ вонъ ту не зовутъ Смитъ? спросилъ мистеръ Симмонсъ, указывая на Дженни.
   -- Это Камеронъ. Мнѣ ли не знать, когда я семь лѣтъ ужъ за нею слѣжу.
   -- Вотъ оно что!
   Мистеръ Симмонсъ удалился, размышляя о сдѣланномъ имъ открытіи: за чѣмъ жена его представила ему эту дѣвушку подъ именемъ Смитъ? Тутъ была какая-то тайна, требующая разъясненія. Въ первый разъ въ жизни въ умѣ мелькнуло подозрѣніе относительно жены. Ему припомнилось, какъ онъ съ нею познакомился и какъ мало онъ зналъ о ея предшествующей жизни. Онъ былъ далеко не образецъ совершенства и не годился въ герои романа. Подозрительный отъ природы, онъ былъ скоръ на заключенія и выказывалъ въ нихъ замѣчательную проницательность.
   Возвращавшись домой, онъ положилъ себѣ допросить жену и вывѣдать отъ нея причины, побудившія ее обманывать его.
   -- Я встрѣтилъ сегодня твою пріятельницу Смитъ, сказалъ онъ ей.
   -- Смитъ! какую Смитъ?
   -- Дженъ Смитъ, которую я застать здѣсь какъ-то утромъ, возвратившись съ работы.
   -- Въ самомъ дѣлѣ! холодно замѣтила Мери.
   -- Вѣдь ее зовутъ Смитъ, не такъ ли? спросилъ онъ небрежно.
   Мери отвѣчала утвердительно.
   -- И вы съ ней работали вмѣстѣ на бумажной фабрикѣ, и жили на одной квартирѣ?
   Мери затруднялась отвѣчать, не зная, что могла сказать ему Дженни при встрѣчѣ. Она то краснѣла, то блѣднѣла при видѣ скопляющейся тучи, но старалась, какъ умѣла, отвратить бѣду.
   -- Да, намъ случалось жить на одной квартирѣ.
   -- Про нее идетъ худая слава.
   -- Когда я ее знала, она была честной дѣвушкой.
   -- Она была безчестна съ самого дѣтства; полиція давно слѣдитъ за нею какъ за подозрительной личностью. Мери! ты не могла не знать этого.
   Мери отвѣчала запирательствомъ. Въ немъ была ея послѣдняя надежда спасенія и она упорно стояла на томъ, что знать ничего не знала худаго о своей старой пріятельницѣ. Симмонсъ сдѣлалъ видъ, что повѣрилъ ей и буря, грозившая разразиться, миновалась на время. Мужъ Мери снова сталъ ходить на работу и хранилъ свои подозрѣнія до поры до времени про себя. Но онъ сталъ чаще отлучаться изъ дому и познакомился съ двумя полисменами, отъ которыхъ мало по малу вывѣдалъ всю правду. Изъ отрывочныхъ разсказовъ ихъ онъ узналъ не только всю повѣсть Дженни Камеронъ, но, что еще хуже, всю прошлую жизнь Мери Логги. Послѣ этого онъ отыскалъ Дженни и пригласилъ ее пройтись съ нимъ на тотъ берегъ рѣки.
   -- Это зачѣмъ?
   -- Я хочу, чтобы вы повидались съ Мери. Идемъ, что ли?
   -- По мнѣ пожалуй.
   Дженни видѣла что тутъ что-то неладно и колебалась между любопытствомъ и страхомъ. Она почти была увѣрена, что мистеръ Симмонсъ все знаетъ, и ей хотѣлось посмотрѣть какъ-то Мери устоитъ подъ грозою, и что станется съ нею послѣ роковаго объясненія.
   Итакъ она пошла съ мистеромъ Симмонсъ, чтобы посмотрѣть, чѣмъ все это кончится.
   Увидѣвъ ихъ входящими вмѣстѣ, Мери опустилась на стулъ и уставилась на нихъ широко раскрытыми глазами. "Все вышло наружу" мелькнуло у нея въ головѣ; теперь она поняла, почему ея мужъ былъ такъ спокоенъ, даже холоденъ за послѣднее время.
   -- Въ жизнь свою не запомню я такого взгляда, какой былъ у нея въ эту минуту, замѣтила Дженни въ этомъ мѣстѣ своего разсказа.
   -- Имя этой женщины -- Камеронъ, пускай-ко она отопрется отъ него теперь, если можетъ, сказалъ онъ входя.
   -- Я и не думаю отпираться, вызывающимъ тономъ отвѣчала Дженни.
   -- Она уже была испорчена, когда ты съ ней зналась, Мери, и ты знала это, и сама была не лучше ея. Посмѣй-ко отпереться отъ этого.
   Мери ломала руки и взглядомъ молила о пощадѣ.
   Но мужъ оставался непреклоненъ, и тогда она бѣшено напустилась на Дженни.
   -- Это ты надѣлала, это ты ему все разсказала, злая завистница! Ты выдала меня, потому что тебѣ было завидно видѣть, что я изъ воровки стала честною женщиной.
   -- Я ничего ему не говорила, воскликнула Дженни, желая предупредить Мери, чтобы она сама себя не выдавала. Я знать ничего не знаю, я не подумала бы придти сюда, Мери, если бы онъ не позвалъ меня съ собою.
   -- Но я все знаю, не трудитесь вывертываться ложью, перебилъ онъ ее строго. Потомъ, обращаясь къ женѣ онъ продолжалъ: Мери, я женился на тебѣ, считая тебя за честную дѣвушку. Если бы я зналъ, что ты была до меня воровкою и еще хуже чѣмъ воровкою, то я себѣ скорѣе бы горло перерѣзалъ, чѣмъ женился. Ты прикинулась передо мною честною дѣвушкой, ты одурачила меня и накликала позоръ на мою голову -- ты должна оставить мой домъ.
   -- О Джонъ, Джонъ, не говори этого!
   Мери бросилась передъ нимъ на колѣна и обнимала его ноги. Она молила его выслушать ее, клялась, что любитъ его всѣмъ сердцемъ и жила честно съ той самой поры, какъ узнала его. Задыхаясь отъ рыданій, она разсказала ему всю свою повѣсть, призывая бога въ свидѣтели, что со времени ихъ женитьбы жила только для него, думала только о немъ, и что тайна ея преступной жизни, которую она боялась открыть ему, была тяжелымъ бременемъ на ея совѣсти.
   -- Ты все еще въ сообщничествѣ съ этой дѣвушкой? спросилъ ее Симмонсъ вмѣсто отвѣта.
   Камеронъ перебила его, объявивъ подъ страшной клятвою, что онѣ встрѣтились на мосту только случайно и что Мери взяла съ нея обѣщаніе не знаться на будущее время. Ни разу еще въ жизни Дженни не была такъ потрясена, какъ въ эту минуту; заливаясь слезами, она молила за свою старую подругу, пока Симмонсъ не велѣлъ ей замолчать, сказавъ, что онъ не желаетъ ея заступничества.
   Мери Логги продолжала молить о пощадѣ, какъ человѣкъ, для котораго рѣшается вопросъ жизни и смерти; передъ ней едва успѣла открыться новая жизнь, и она отчаянно билась противъ судьбы, грозившей насильственно воротить ее на старую дорогу. Она съ клятвами увѣряла мужа, что останется ему вѣчно вѣрна и навсегда отрекалась отъ знакомства съ Дженни и ей подобными. Счастье Мери держалось въ эту минуту на волоскѣ; но мужъ ея имѣлъ незлобивое сердце и тронулся наконецъ ея мольбами. Онъ былъ человѣкъ простой, чуждый всякой утонченности въ чувствахъ; но до сихъ поръ, она была ему доброю женою, и они жили очень счастливо, у него не стало духу на жестокость вытолкать ее снова на улицу.
   Удостовѣрившись въ искренности раскаянья Мери, онъ смягчился и сказалъ ей наконецъ, чтобы она встала и перестала плакать; -- съ своей стороны онъ обѣщался ей предать это дѣло забвенію и испробовать ее.
   -- А вы можете идти своею дорогой, продолжалъ онъ, обращаясь къ Дженни, и Дженни вышла, чувствуя что у нея гора съ плечь свалилась послѣ этой благополучной разлуки.
   Такъ кончился романъ Мери Логги. Раза два послѣ того Дженни встрѣчалась съ нею на улицѣ, но Мери каждый разъ отворачивалась въ сторону и проходила мимо ея торопливыми шагами.
   -- Я была ей не товарищъ, замѣтила Дженни, и хотя я знала, что сердце у нея доброе, и если я заговорю съ нею, то она мнѣ отвѣтитъ, но я этого сама не хотѣла.
  

ГЛАВА XXI.

Герой мошенничества.

   Характеры, подобные Дженни Камеронъ, не знаютъ возврата съ избраннаго ими пути; никакая сила не можетъ спасти ихъ. "Добрые вы люди!" усмѣхается преступникъ этого закала, "учили бы вы меня добру, когда я былъ помоложе, заботились бы обо мнѣ, когда я былъ ребенкомъ, тогда, быть можетъ, и не дошелъ бы я до этого."
   Итакъ жизнь Дженни Камеронъ потекла по старому руслу. Вмѣстѣ съ своими сверстницами она занималась работой ровно на столько, на сколько было нужно, чтобы отвести подозрѣнія; она шила, чтобы наколоть слегка указательный палецъ, и даже занималась башмачнымъ ремесломъ, чтобы руки у нея были погрубѣе. У сыщиковъ была предосадная привычка здороваться отъ времени до времени съ подозрительными личностями, пожимая имъ руки; если руки при этомъ оказывались мягкими и изнѣженными, то это считалось вѣрнымъ знакомъ, что имъ только и дѣла, что прогуливаться по чужимъ карманамъ, и вслѣдъ за тѣмъ присмотръ становился строже.
   Въ началѣ марта вся воровская братья въ Глазговѣ была взволнована прибытіемъ знаменитости, Ливерпульскаго вора, который счелъ нужнымъ перемѣнить на время свою резиденцію.
   Человѣкъ этотъ, котораго мы назовемъ Чернымъ Барни, пользовался почетною извѣстностью какъ между ворами, такъ и между полицейскими служителями. Въ удальствѣ и ловкости, онъ далеко оставлялъ за собою остальныхъ своихъ товарищей по ремеслу; онъ слылъ между ними за образцоваго вора, за человѣка, который никогда не дастъ маху.
   Этотъ новѣйшій Джокъ Шеппардъ заработалъ на своемъ вѣку не одну тысячу фунтовъ. Въ довершеніе всего, онъ завѣдомо всей братіи два раза успѣвалъ бѣжать изъ тюрьмы, и этотъ подвигъ окружилъ его новымъ ореоломъ славы.
   Наконецъ онъ былъ по общему, быть можетъ, нѣсколько пристрастному отзыву человѣкъ хорошо образованный и могъ прослыть гдѣ угодно за джентльмена.
   Въ честь его прибытія въ Глазговъ воры устроили между собою дружескую пирушку, на которой много было выпито водки. Полицейскіе не преминули заглянуть въ это почтенное собраніе, не съ цѣлью омрачить общую веселость, а только для того, чтобы посмотрѣть, какъ тамъ идутъ дѣла, и поздороваться по пріятельски съ героемъ торжества.
   -- Вотъ какъ, Барни, ты къ намъ пожаловалъ!
   -- Да, думаю пробыть здѣсь денекъ-другой.
   -- Смотри, веди себя смирно.
   -- Ладно, ладно. Не хотите ли выпить за мое здоровье!
   Полицейскихъ подчивали водкой и принимали съ утонченною любезностью, тѣмъ не менѣе всѣ вздохнули свободнѣе послѣ ихъ ухода, и митингъ принялъ свой настоящій характеръ.
   На этомъ-то митингѣ Дженни въ первый разъ увидѣла Чернаго Барни. Она много наслышалась о его необыкновенныхъ достоинствахъ и взирала на него съ такимъ же благоговѣніемъ, съ какимъ темный сотрудникъ провинціальной газеты взираетъ на самого Чарльза Диккенса.
   Черный Барни былъ ловкій кавалеръ и охотникъ приволокнуться за прекраснымъ поломъ. Подъ конецъ вечера затѣялись танцы, и Барни, который, въ числѣ своихъ прочихъ достоинствъ, отличался ловкостью въ этомъ искусствѣ, выбралъ своею дамою Дженни Камеронъ къ великой досадѣ другихъ красавицъ, которые вовсе были не прочь поймать его въ свои сѣти.
   Барни былъ человѣкъ легко воспламеняющійся и прихотливый въ своихъ вкусахъ. Хотя въ этомъ собраніи много было дѣвушекъ красивѣе Дженни, онъ оказалъ ей исключительное вниманіе. Выборъ его встрѣтили со всѣхъ сторонъ грубыми шутками, но Барни не прочь былъ и самъ пошутить, и не поддавался на насмѣшки. Что же касается Дженни, то такая побѣда совершено вскружила ей голову.
   "Левъ" этого вечера не могъ похвалиться особенно привлекательною наружностью. Онъ былъ не большаго роста, плотно сложенъ, одно плечо у него было выше другаго, лобъ у него былъ низкій и выраженіе лица мошенническое; но за него говорила его репутація ловкаго и счастливаго вора, наживавшаго много денегъ на своемъ вѣку; его предпочтеніе льстило Дженни, она влюбилась въ этого ловкаго мошенника и готова была идти за него въ огонь и въ воду. Если бы счастье помогло ей сдѣлаться его подругой, разсуждала она, то она не помѣнялась бы своею долею даже съ самой Мери Логги. Она не жалѣла усилій, чтобы плѣнить этого человѣка; дѣвушка она была ловкая, хорошо пѣла и плясала, была холода и недурна собою; итакъ, вовсе не удивительно, что левъ Барни попался въ сѣти шотландской мышки.
  

ГЛАВА XXII.

Нѣсколько веселыхъ дней.

   Черный Барни и Дженни наняли комнату въ одной изъ тѣхъ трущобъ, съ которыми читатель успѣлъ уже познакомиться въ теченіе этого разсказа. Барни объявилъ полиціи, что прибылъ въ Глазговъ для поправленія своего здоровья; настоящею же цѣлью его было -- попытать счастья въ этомъ городѣ, такъ какъ пребываніе въ Ливерпулѣ начинало для него становиться небезопаснымъ.
   Взявъ Дженни Камеронъ "подъ свое покровительство", онъ посвятилъ ее въ неизвѣстные ей дотолѣ пріемы своего искуства. Дженни была понятливая ученица, и быстро освоилась съ предметомъ преподаванья. Черный Барни былъ льстецъ и захваливалъ ее болѣе, чѣмъ она стоила. Захваливанье было въ его политикѣ, имъ онъ возбуждалъ усиленное рвеніе къ своихъ ученикахъ.
   У Дженни съ Барни часто заходили разговоры о тюрьмѣ; послѣдній вовсе не раздѣлялъ ея ужаса передъ заключеніемъ. "Еслибъ мнѣ не везло, я бы пошелъ въ тюрьму, какъ ни въ чемъ не бывало, говорилъ онъ. Другое дѣло, когда счастье тебѣ такъ и валитъ, тутъ точно досадно бываетъ очутиться за рѣшеткой."
   Въ концѣ марта Барни задумалъ продѣлку, которая уже не разъ передъ тѣмъ сходила ему благополучно съ рукъ.
   Раздобывшись напрокатъ парою приличнаго платья для себя и для Дженни, онъ отправился изъ Глазгова окольными путями на одну изъ ближайшихъ станцій желѣзной дороги. Съ этой станціи, гдѣ имъ не угрожала, какъ въ Глазговѣ, опасность быть узнанными полиціей, они отправились съ тяжелымъ поѣздомъ въ Карлейль. Здѣсь, чтобы отклонить отъ себя подозрѣніе, они остановились въ скромной гостинницѣ, въ которой провели ночь, какъ мирные граждане, заплативъ до копѣйки по поданному имъ счету.
   Они дожидались прибытія скораго поѣзда, съ которымъ обыкновенно богатые путешественники отправляются на сѣверъ. Поѣздъ пришелъ въ урочное время, и въ тѣ немногія минуты, которыя онъ простоялъ на станціи, привычно зоркій взглядъ Барни успѣлъ заглянуть во внутренность вагоновъ и замѣтить одинъ изъ нихъ, въ который въ эту самую минуту входилъ толстый джентльменъ.
   Барни и Дженни поспѣшили занять мѣсто въ вагонѣ на противъ этого джентльмена, и Барни, скрестивъ руки, тотчасъ же закрылъ глаза, дѣлая видъ, что усталъ съ дороги. Поѣздъ тронулся и обѣ хищныя птицы вздохнули свободнѣе: теперь никакая случайность не могла перейти имъ дорогу къ задуманной цѣли. Толстый джентльменъ, ничего не подозрѣвая, взглянулъ мелькомъ на своихъ спутниковъ, потомъ открылъ книгу и началъ читать при свѣтѣ фонаря, горѣвшаго въ потолкѣ вагона. Мало по малу его укачало; онъ закрылъ книгу и задремалъ. Дженни украдкой взглянула на Барни, но тотъ покачалъ головою; имъ, конечно, легко было стащить у него въ эту минуту часы; но джентльменъ могъ тутъ же въ вагонѣ замѣтить пропажу, и, чего добраго, прямо обвинитъ ихъ въ воровствѣ. Благоразумнѣе было выждать прибытіе поѣзда въ Глазговъ.
   Скоро поѣздъ загремѣлъ подъ сводами дебаркадера. Пока все суетилось, Барни и Дженни выжидали, чтобъ сосѣдъ ихъ поднялся съ своего мѣста. Когда онъ вышелъ изъ вагона и приготовился ступить на площадку, Барни очень любезно предложилъ ему свою руку, чтобы опереться; въ туже минуту другая рука его принялась за работу, и въ одно мгновеніе, будто колдовствомъ золотые часы, цѣпочка и бумажникъ путешественника очутились въ этой рукѣ и были переданы Дженни. Барни поспѣшно удалился въ одну сторону, Дженни же съ добычей въ другую. Нѣсколько времени спустя, они сошлись въ своей берлогѣ.
   -- Ты не разскрывала бумажника и не трогала вещей, поспѣшилъ освѣдомиться Барни, какъ только ее увидѣлъ.
   -- Стану я трогать твое добро; за кого ты меня принимаешь?
   -- Другая пожалуй и тронула бы, а ты, я знаю, не такая.
   -- То-то, подтвердила Дженни съ гордостью. Ишь что выдумалъ, попользуюсь я отъ него хоть копѣйкой.
   Часы, цѣпочка и бумажникъ были положены на столъ, дверь заперта на ключъ, и сообщники усѣлись осматривать добычу.
   -- Что-то говоритъ мнѣ, что мы сегодня прокатились не даромъ, проговорилъ онъ осклабляясь. Осмотръ кошелька мы отложимъ на закуску.
   Онъ осмотрѣлъ механизмъ часовъ, покритиковалъ цѣпочку, наконецъ перешелъ къ завѣтному бумажнику. Пока онъ его раскрывалъ, Дженни притаила дыханіе. Сосчитавъ его содержимое, Барни привскочилъ съ мѣста и разразился самыми эксцентрическими выраженіями радости.
   -- Вотъ такъ призъ, Дженни, чортъ возьми! Ура! да здравствуетъ цѣлый свѣтъ! да здравствуетъ Глазговъ!
   -- Сколько? спросила Дженни.
   -- Сто фунтовъ банковыми билетами и восемьдесять пять мелочью. Намъ есть на что погулять, дѣвка.
   Рѣшено было, что они отправятся въ Лондонъ, чтобы размѣнять банковые билеты и сбыть съ рукъ краденыя вещи. Долго сидѣли въ этотъ вечеръ Дженни и Барни, толкуя о томъ, какъ они погуляютъ на только -- что добытыя деньги. Дженни еще не знавала ни одного настоящаго праздника въ своей жизни, такого праздника, во время котораго она могла бы отдохнуть отъ своего воровскаго ремесла и пожить честною бѣлоручкой въ какомъ нибудь уголкѣ земнаго шара, гдѣ никто ничего бы не зналъ о ея прошлой жизни.
   -- Эхъ! Славно я погуляла въ то время, вспоминала она впослѣдствіи; одинъ только этотъ праздникъ я и запомню на своемъ вѣку. Ну да хоть не надолго, а узнала и я, что такое счастье, добавила она со вздохомъ, въ которомъ на этотъ разъ не слышалось сожалѣнія о прошлыхъ ошибкахъ.
   Прибывъ въ Лондонъ, Дженни и Барни поспѣшили отыскать джентльмена, который взялся промѣнять имъ часы, цѣпочку и банковые билеты на наличныя деньги. Живо обдѣлавъ это дѣло, Барни, знавшій всѣ мышьи норки въ Лондонѣ, повезъ ее къ одному знакомому продавцу готоваго платья, у котораго они запаслись всевозможными принадлежностями туалета. Дженни нарядилась въ шелковое платье и бархатный бурнусъ, Барни выбралъ пару чернаго платья и бархатный жилетъ. Туго набивъ различными другими покупками тутъ же купленный чемоданъ, они поѣхали въ Лейстеръ-Скверъ, и остановились въ одной изъ тамошнихъ гостинницъ.
   Съ этой минуты они выкинули изъ головы всѣ заботы, связанныя съ ихъ профессіей.
   Жизнь создана для наслажденія, такъ разсуждалъ Барни, надо же когда нибудь и отдохнуть отъ воровства.
   Они заказывали себѣ роскошные обѣды, "безъ хереса ни разу не садились за столъ", по вечерамъ отправлялись въ театръ, гдѣ сидѣли въ партерѣ, и вмѣстѣ съ остальною публикою вполнѣ отдавались невинному удовольствію. Днемъ они осматривали окрестности Лондона, ѣздили то въ Ричмондъ то въ Гриничь, то въ Гревсендъ; но постоянно возвращались домой ко времени представленія. Они старательно избѣгали всякихъ новыхъ знакомствъ; завидѣвъ кого либо изъ своихъ старыхъ сообщниковъ, Барни торопился перейти на другую сторону улицы; онъ хотѣлъ вполнѣ отрѣшиться на это время отъ своей будничной обстановки и провести свою вакацію, какъ подобаетъ истому джентльмену. По возвращеніи изъ театра, они приказывали подать ужинъ себѣ въ комнату, обильно обливали его грогомъ и отходили ко сну далеко не въ трезвомъ видѣ. Съ наступленіемъ каждаго утра, они предавались новымъ удовольствіямъ.
   Каждое утро Барни считалъ, сколько у него остается денегъ. "Всего только три фунта израсходовано изъ нашего капитала, Дженни", сообщалъ онъ своей подругѣ. "Всего только пять фунтовъ, всего только семь, и т. д. А въ ихъ распоряженіи былъ капиталъ во сто фунтовъ, цѣлыхъ сто фунтовъ, съ которыми Барни не разставался ни днемъ, ни ночью.
   Но посѣщая такимъ образомъ многолюдныя собранія и имѣя не одинъ случай попользоваться чужою собственностью, странная чета эта ни разу не нарушила воровствомъ своего far niente. Дженни, еще строже чѣмъ Барни, воздерживалась отъ всякой мошеннической продѣлки. То была ея первая вакація въ жизни. Ни разу до сихъ поръ не жила "она барыней" и противоположность этого рода жизни съ годами, проведенными въ мрачныхъ притонахъ нищеты и порока, имѣла въ себѣ что-то одуряющее, обоятельное. Эти немногіе дни оставили въ ея памяти неизгладимое впечатлѣніе. Она любила вспоминать о нихъ даже и тогда, когда горько оплакивала всѣ ошибки своего прошлаго.
   Въ половинѣ іюня Барни, сосчитавъ свой капиталъ, нашелъ, что онъ убавился на цѣлыхъ пятьдесятъ фунтовъ.
   -- Теперь мы отправимся въ какой нибудь приморскій городъ и спустимъ всѣ остальныя деньги, объявилъ онъ. Когда у насъ останется не болѣе пяти фунтовъ, мы пустимъ въ ходъ свою ловкость и воротимся въ Глазговъ. Этотъ Глазговъ золотое дно!
   На слѣдующій же день они отправились въ Маргетъ и наняли комнату въ одной изъ второклассныхъ гостинницъ. Это было какъ разъ въ то время года, когда толпы посѣтителей начинаютъ съѣзжаться въ маленькій городокъ. Во всѣхъ магазинахъ, на большихъ улицахъ, были устроены лотерейные столы, и Барни, мучимый жаждою сильныхъ ощущеній, каждый вечеръ пробирался къ этимъ столамъ и бралъ билетъ за билетомъ въ надеждѣ на выигрышъ. Къ концу первой недѣли въ его карманѣ оказался значительный дефицитъ.
   -- Однако, это не идетъ Дженни, мы ужъ больно раскутились, замѣтилъ онъ. Но въ тотъ же вечеръ онъ поддался искушенію и цѣлый часъ провелъ у лотерейнаго стола, рискуя ставку за ставкою.
   Къ концу этого часа онъ возвратился къ Дженни съ пылающимъ лицомъ и зловѣщимъ выраженіемъ въ глазахъ.
   -- Это ты надо мной подшутила, Дженни, спросилъ онъ сиплымъ шопотомъ.
   -- Подшутила?-- И не думала. Что ты хочешь этимъ сказать?
   -- А то, что какой-то воришка, чортъ его побери, подвернулся ко мнѣ и обшарилъ мои карманы.
   Въ послѣдующіе годы заключенія Дженни любила разсказывать этотъ анекдотъ, и много было смѣху по поводу его между арестантками. Но въ свое время этотъ случай нанесъ ей роковой ударъ: онъ положилъ конецъ ея кратковременному веселью.
  

ГЛАВА XXIII.

Послѣднее преступленіе.

   Съ трудомъ добрались Дженни и Барни до гостепріимнаго Глазгова. Тутъ началась для нихъ старая жизнь, въ кругу старыхъ товарищей. На долю Дженни Камеронъ постоянно выпадала роль Сирены; не одного вѣтренника заманивала она въ свою трущобу, гдѣ его караулили хищники. Она съ особеннымъ успѣхомъ подвизалась на этомъ поприщѣ.
   Однажды, темнымъ ненастнымъ вечеромъ, стояла она на часахъ за угломъ сосѣдняго дома, дѣлая видъ, что пережидаетъ мелкій дождикъ, который накрапывалъ въ эту минуту. Бѣдно одѣтая, съ платкомъ на головѣ и съ лицемъ искусно размалеваннымъ для этого случая, она походила на фабричную работницу или на дочь какого нибудь бѣднаго ткача. Мы уже разъ имѣли случай замѣтить, что маска нищеты часто употребляется, какъ приманка въ подобныхъ случаяхъ.
   На бѣду ли, на счастье ли, мимо ея прошелъ въ эту минуту хорошо одѣтый господинъ лѣтъ тридцати пяти, видимо шатавшійся по улицамъ отъ нечего дѣлать и незнавшій, какъ убить время. Онъ взглянулъ на Дженни, и она отвѣчала ему тѣмъ притворно стыдливымъ взглядомъ, которымъ владѣла въ совершенствѣ. Отойдя немного, онъ повернулъ назадъ; Дженни все еще стояла на прежнемъ мѣстѣ.
   Немного погодя, онъ предложилъ ей какой-то пустой вопросъ, на который Дженни отвѣчала.
   Человѣкъ этотъ былъ уже навеселѣ, походка его была не совсѣмъ тверда; онъ нашелъ болѣе удобнымъ прислониться къ стѣнѣ, и въ этомъ положеніи повелъ съ нею легкій шутливый разговоръ. Въ эту минуту одинъ изъ членовъ воровской шайки, подговоренный заранѣе, прошелъ мимо ихъ и замѣтилъ Дженни съ укоризною: чѣмъ здѣсь стоять и балагурить, лучше бы ты шла домой къ своей матери. Стыдилась бы ты! а еще честной дѣвушкой называешься!
   -- Отвяжись, сдѣлай милость. Будто ужъ нельзя и поболтать съ джентльменомъ?
   Менторъ удалился, пробормотавъ что-то сквозь зубы. Дженни взглянула на незнакомца, стоявшаго съ ней рядомъ, и шепнула ему:
   -- Онъ непремѣнно все перескажетъ моей матери.
   Маленькій этотъ эпизодъ произвелъ нѣкоторое впечатлѣніе на незнакомца; онъ расшевелилъ его самолюбіе, и внушилъ желаніе продолжать завязавшуюся интригу. Онъ принялся утѣшать Дженни въ непріятности, ожидавшей ее дома, и предложилъ ей выпить для храбрости водки.
   -- Только не въ Гай-Стритѣ, тамъ меня слишкомъ хорошо знаютъ, и бѣда мнѣ, если меня увидятъ въ обществѣ такого джентльмена, какъ вы.
   -- Ну, такъ въ другомъ какомъ нибудь мѣстѣ.
   -- Есть тутъ по близости одинъ человѣчекъ, у него продается водка на дону. Человѣкъ онъ бѣдный, и вы на него, серъ, конечно не донесете.
   -- Зачѣмъ же мнѣ доносить, милая?
   -- А коли такъ, пойдемте.
   Дженни повела его цѣлымъ лабиринтомъ темныхъ закоулковъ, изъ котораго и днемъ мудрено было выбраться, ночью же, положительно невозможно.
   -- Однако тутъ и шею свернешь, милая, пробормоталъ онъ.
   -- Здѣсь всегда такъ, отвѣчала Дженни. Мало ли страху натерпишься, проходя здѣсь вечеромъ. Видно думаютъ, что про нашего брата бѣдняка не стоитъ газъ зажигать.
   Разговаривая такимъ образомъ, Дженни привела его къ двери своей собственной квартиры. Она постучалась въ дверь и грубый голосъ отозвался имъ изнутри:
   -- Кто тамъ?
   -- Отворяйте-ка, отворяйте. Тутъ одинъ джентльменъ желаетъ выпить водки.
   Они вошли въ комнату, въ которой на первомъ планѣ сидѣлъ Черный Барни, куря трубку, и стараясь придать себѣ по возможности видъ настоящаго трактирщика. У камина грѣлись женщина и юноша лѣтъ восемнадцати. Тѣсное пространство комнаты было насквозь пропитано запахомъ водки.
   Незнакомецъ, попавшійся въ эту западню, подозрительно поглядѣлъ на всю эту обстановку и началъ раскаяваться въ опрометчивости, которая завела его въ это недоброе мѣсто.
   -- Выставьте намъ водочки съ этимъ джентльменомъ, проговорила Дженни.
   -- Мы не продаемъ водки, отвѣчалъ Барни, дѣлая видъ, что съ своей стороны держится на сторожѣ.
   -- Говорятъ вамъ не ломайтесь; этотъ джентльменъ васъ не выдастъ.
   -- Ну такъ и быть, я вамъ вѣрю, серъ.
   И водка явилась на столъ.
   Наружность Чернаго Барни имѣла въ себѣ мало успокоительнаго, и джентльменъ продолжалъ смотрѣть вокругъ себя недовѣрчиво. Человѣкъ онъ былъ, какъ видно, чрезвычайно осторожный и въ опасности не терялся.
   Пока подавалась водка, Дженни и другая дѣвушка, сидѣвшая у камина, начали болтать и смѣяться между собою. Незнакомецъ вмѣшался въ ихъ разговоръ, но продолжалъ слѣдить очень внимательно за тѣмъ, что около него дѣлалось.
   Пока онъ держался такъ осторожно, не было никакой возможности подмѣшать въ его стаканъ усыпляющаго снадобья, и Барни отложилъ до поры до времени всякую попытку подобнаго рода. По всѣмъ вѣроятіямъ, разсуждалъ онъ, молодецъ скоро перестанетъ чиниться; видѣли мы и прежде этихъ осторожныхъ людей.
   Незнакомецъ и Дженни роспили водку; послѣдняя такъ искусно играла свою роль, что разсѣяла отчасти его тайныя подозрѣнія. Дѣвушка у камина запѣла пѣсню. Когда она кончила, насталъ чередъ Дженни; незнакомецъ между тѣмъ подсѣлъ къ камельку, вынулъ свою трубку и предался кейфу.
   -- Выпей-ка еще водочки, Дженъ, замѣтилъ онъ, когда она допѣла свою пѣсню.
   -- Нѣтъ, будетъ, я до нея не охотница. Мнѣ пора домой, къ матушкѣ.
   -- Нѣтъ, ты прежде спой еще пѣсенку, удерживалъ ее гость; у тебя славный голосъ.
   -- А вы, серъ, выставьте-ка намъ еще водки, вмѣшалась другая дѣвушка. Вѣдь это намъ за диковинку видѣть здѣсь настоящаго джентльмена. Идетъ, что-ли, серъ?
   -- Душевно радъ. Выпьемъ всѣ по чарочкѣ.
   Водка полилась изъ глинянаго кувшина. На этотъ разъ въ стаканъ незнакомца попала обильная примѣсь одуряющаго снадобья. Онъ провозгласилъ здоровье всѣхъ присутствующихъ, отпилъ половину стакана, но вдругъ остановился и недовѣрчиво посмотрѣлъ на оставшуюся жидкость.
   -- Эй, что это такое?
   -- А что? спросилъ Барни.
   -- У этой водки какой-то странный вкусъ, совсѣмъ не тотъ, что у прежней.
   -- Водка вся изъ одной бутылки
   -- Въ самомъ дѣлѣ? спросилъ джентльменъ, какъ ни въ чемъ не бывало.
   Рѣшительная минута приближалась. Пѣнье прекратилось; вся шайка напряженно чего-то ждала. Прологъ трагедіи былъ сыгранъ. Всѣ чувствовали, что если незнакомецъ не допьетъ своего стакана, то все это врядъ ли кончится обычною мирною развязкой.
   -- Конечно изъ одной бутылки. Ужъ не думаете-ли вы, что я держу два сорта водки для продажи? спросилъ Барни, напрашиваясь на ссору, какъ на лучшее средство покончить разомъ дѣло.
   -- Я думаю, что мнѣ пора идти домой, проговорилъ незнакомецъ, тяжело поднимаясь съ мѣста. Я и такъ замѣшкался. Покойной ночи.
   -- Допейте же свою водку.
   -- Въ нее что-то подмѣшано, я до нея больше не дотронусь, и съ этими словами стаканъ былъ брошенъ объ полъ.
   Черный Барни заслонилъ дверь спиною; выйти не было никакой возможности.
   -- Пропустите меня.
   -- Прежде заплатите за стаканъ. Вы его разбили.
   -- Хорошо... Сколько вамъ надо?
   Незнакомецъ начиналъ терять сознаніе; снадобье оказывало свое дѣйствіе. Но человѣкъ онъ былъ крѣпкаго сложенія; сознаніе опасности придавало ему новыя силы, и онъ отчаянно сопротивлялся этому дѣйствію.
   Барни назначилъ цѣну за стаканъ, и незнакомецъ началъ рыться въ своихъ карманахъ. Пользуясь этою минутою, Барни нанесъ ему ударъ тяжелымъ кистенемъ. Незнакомецъ пошатнулся и ухватился за наличникъ камина.
   -- Боже мой! простоналъ онъ, зачѣмъ я сюда пришелъ. Но близость угрожающей опасности придала ему силы для защиты, и онъ устремился на своего противника.
   -- Не бей его больше, Барни, прокричатъ кто-то изъ присутствующихъ. И такъ сейчасъ упадетъ, онъ исходитъ кровью; будетъ съ него!
   Но Барни становился подчасъ сущимъ демономъ; раздраженный сопротивленіемъ, онъ и не заботился о послѣдствіяхъ своей горячности. Вторичный ударъ былъ нанесенъ и, при томъ, съ такою силою, что незнакомецъ замертво повалился на полъ, потрясши весь домъ своимъ паденіемъ.
   -- Эй, дѣвки, живѣе! воскликнулъ Барни. Обшарьте его карманы и все, что найдете, давайте сюда. Счеты успѣемъ свести завтра. А теперь надо его поскорѣе убрать отсюда, пока онъ не слишкомъ много потерялъ крови.
   -- Ты его никакъ совсѣмъ порѣшилъ, Барни, замѣтила Дженни. Боже правый! Что намъ теперь дѣлать?
   -- Полно, дурочка, онъ только ошеломленъ. Гдѣ его кошелекъ!
   И они торопливо принялись за работу. Дженни, припавъ на колѣна возлѣ двери, дрожала отъ испуга. Ни разу еще не приходилось ей до сихъ поръ быть сообщницей такого страшнаго дѣла. Незнакомецъ не шевелился, глаза его потускнѣли, какъ у мертваго. Струя крови текла къ двери и начинала просачиваться за порогъ, когда Барни закричалъ ей:
   -- Смотри, чтобы кровь не потекла на площадку, не то мы пропали. Останови ее своимъ фартукомъ.
   Дженни загородила своимъ фартукомъ путь алому потоку; начатое дѣло шло между тѣмъ своимъ чередомъ. Другая молодая дѣвушка была блѣдна, какъ полотно; восемнадцатилѣтній мальчикъ совершенно растерялся и, дрожа какъ въ лихорадкѣ, стоялъ у камина. Самъ Барни казался озабоченнѣе обыкновеннаго.
   -- Пульсъ у него еще бьется, проговорилъ онъ наконецъ торжествующимъ голосомъ, и Дженни, въ воображеніи которой уже начинала рисоваться висѣлица и толпа народа на глазговской площади, воскликнула: ну, слава богу! какъ я рада! Эхъ Барни! Надо же тебѣ было его ударить во второй разъ.
   -- Снесемъ-ка его теперь внизъ, продолжатъ Барни, не отвѣчая на вопросъ. И они подняли втроемъ неподвижное тѣло, и спуститесь по темной лѣстницѣ во дворъ. Тутъ они испугались какого-то шума и, оставивъ тѣло на землѣ, поспѣшно возвратились въ комнату.
   -- Уберите-ка здѣсь все поскорѣе, распорядился Барни, и погасите свѣчу.
   Дѣвушка, помогавшая преступной четѣ въ этомъ дѣлѣ, вызвалась было пойти внизъ и покараулить, но Барни счелъ такую предосторожность излишней и даже опасной. Тогда эта женщина принялась плакать о томъ, что не можетъ возвратиться домой. Дженни блѣдная, но твердая, принялась за работу по указанію Барни; но она никакъ не могла отдѣлаться отъ страха, что все выйдетъ наружу, и сердце ея тревожно билось. Обѣ женщины спросили у Барни, какъ онъ объ этомъ думаетъ: онъ отвѣчалъ, быть можетъ, не совсѣмъ искренно, что дѣло это -- пустяки. Наконецъ было приступлено къ раздѣлу добычи, которая оказалась ниже общихъ ожиданій.
   Кошелекъ былъ брошенъ въ огонь. Покончивъ всѣ дѣла, Барни отправился внизъ подъ предлогомъ удостовѣриться, что все ли обошлось благополучно. Немного погодя и Дженни спустилась вслѣдъ за нимъ.
   Но ни Барни, ни тѣла оставленнаго на дворѣ не оказалось. Возвратившисъ въ комнату, Дженни застала свою сообщницу молящеюся на колѣняхъ.
   -- О чемъ это ты молишься? спросила Дженни.
   -- Я молю Пресвятую Богородицу, чтобы насъ не открыли, отвѣчала та.
   Женщина эта была католичка.
   Обѣ женщины въ эту ночь не ложились въ постель.
   Онѣ подвалили угольевъ въ каминъ, чтобы скорѣе высушить только-что вымытый полъ и бросили окровавленный фартукъ въ огонь. Потомъ онѣ подсѣли къ камельку и принялись разсуждать о предстоящей опасности.
   -- Не могу понять куда дѣвался Барни? недоумѣвала Дженни.
   -- Барни удралъ, и мы его больше не увидимъ, рѣшила ея подруга. Мнѣ кажется, что и намъ самимъ лучше всего убираться по добру по здорову.
   Въ эту минуту послышался легкій стукъ въ дверь и женскій голосъ шопотомъ проговорилъ: "Дженъ". Затворницы отодвинули болтъ у двери, и къ нимъ вошла сосѣдка, жившая въ смежной комнатѣ. Посѣтительница, какъ видно, еще не раздѣвалась въ тотъ вечеръ.
   -- Откуда ты?
   -- Я только-что вернулась домой. На улицѣ собрались кучи народа. Дѣло плохо: полиція того и гляди, что нагрянетъ сюда. Дикъ уже взятъ; я нарочно пришла вамъ это сказать.
   -- Ну такъ давай богъ ноги.
   Дженни и ея подруга поспѣшно вышли изъ дома и, очутившись на улицѣ, разошлись въ разныя стороны. Дженни отправилась къ одной своей пріятельницѣ, содержавшей пріютъ, въ который полиція не такъ часто заглядывала.
   -- Что такое случилось? спросила хозяйка пріюта, насилу рѣшаясь на стукъ Дженни покинуть постель и отпереть дверь.
   -- Тс! погоди немного, я тебѣ все разскажу. Барни не заходилъ къ тебѣ?
   -- Нѣтъ.
   -- Куда же бы онъ могъ дѣваться?
   -- А что? Развѣ бѣда какая случилась?
   -- Еще какая бѣда-то!
   И Дженни начала свой разсказъ. Слушательница ея подсѣла какъ была въ спальной одеждѣ къ камину, въ которомъ еще тлѣлся огонь и, давъ ей договорить, высказала свое мнѣніе:
   -- На твоемъ мѣстѣ я не осталась бы здѣсь ни минуты, Дженни.
   -- Въ самомъ дѣлѣ?
   -- Я бы отправилась въ Поллокшильдсъ, тамъ до тебя не скоро еще доберутся. Не совѣтую тебѣ мѣшкать въ Глазговѣ.
   Въ объясненіе этого совѣта необходимо замѣтить, что Поллокшильдсъ, предмѣстье Глазгова, лежалъ внѣ круга дѣйствія Глазговской полиціи и служилъ убѣжищемъ не одному преступнику, укрывавшемуся отъ кары закона. Предмѣстье это, находившееся за чертою города, имѣло довольно долго свое собственное управленіе, и ни одинъ преступникъ не могъ быть арестованъ въ немъ городскою полиціею.
   Дженъ поняла благоразуміе этого совѣта, но это не помѣшало ей отвергнуть его. Многое говорило въ пользу бѣгства, но было одно соображеніе, побуждавшее ее остаться.
   -- Я все думаю, не придетъ ли сюда завтра Барни. Мнѣ, знаешь ли, не хотѣлось бы безъ него ни на что рѣшаться.
   -- Дѣлай, какъ знаешь; только по моему ты дура, что здѣсь мѣшкаешь.
   Дженни осталась. Хозяйка ея улеглась въ постель и спала ночь спокойно; но Дженни было не до сна. Когда разсвѣло, ночные постояльцы разбрелись въ разныя стороны по своимъ дѣламъ; многіе изъ нихъ на ходу поздоровались съ Дженни и освѣдомились, какими судьбами она сюда попала, на что Камеронъ дала имъ уклончивый отвѣтъ.
   Часамъ къ двѣнадцати тѣ изъ постояльцевъ, у которыхъ въ этотъ день было мало работы, вернулись домой съ самыми свѣжими новостями. Происшествіе послѣдней ночи, въ которомъ наша героиня принимала такое дѣятельное участіе было уже напечатано въ столбцахъ Глазговскихъ газетъ, которыя Дженни прочитала по складамъ. Къ утѣшенію своему она узнала, что ударъ, нанесенный жертвѣ, былъ не смертельный, но въ то же время она узнала, что домъ, въ которомъ она жила, былъ обысканъ и въ комнатѣ ея побывали сыщики.
   -- Они добираются до тебя съ Барни, замѣтилъ одинъ изъ разсказчиковъ. На твоемъ мѣстѣ я поскорѣе бы удралъ изъ города.
   -- Нѣтъ, я еще подожду до ночи.
   -- Жди своего Барни! Что ему за невидаль сюда вернуться, замѣтила хозяйка.
   -- А знаю, что онъ вернется.
   Но Дженни ошиблась, и напрасно прождала его до наступленія ночи. Передъ вечеромъ, чтобы придать себѣ мужества, она напилась пьяная, вслѣдствіе чего сдѣлалась еще упрямѣе и задорнѣе. Наконецъ она заснула, прислонившись головою къ наличнику, и въ этомъ состояніи застали ее грозные посѣтители, о приходѣ которыхъ ее давно предупреждали.
   -- Давно ли эта женщина здѣсь? спросилъ сыщикъ у хозяйки.
   -- Съ прошлой ночи.
   -- Въ которомъ часу она сюда пришла?
   -- Часу такъ во второмъ или въ третьемъ, я и сама хорошенько не помню; я впустила ее съ просонковъ.
   -- Черный Барни не былъ здѣсь?
   -- Ея любовникъ-то? И носу не показывалъ. Да я и не пустила бы его; не люблю я этого человѣка.
   Дженни слышала весь этотъ разговоръ, но тогда только очнулась и поняла весь ужасъ своего положенія, когда чья-то рука грубо тряхнула ее за плечо.
   -- Эй, Дженни вставай!
   -- Что такое случилось?
   Она выпрямилась, стараясь по возможности казаться спокойной. Передъ нею были знакомыя лица констэбля и сыщика; у дверей полисменъ въ мундирѣ.
   -- Тебя требуетъ въ бюро полиціи.
   -- Я ничего такого не сдѣлала. Въ чемъ-же меня обвиняютъ?
   -- Ты это тамъ узнаешь; мое дѣло только арестовать тебя.
   -- Ну, дѣлать нечего, проговорила она, вставая съ тяжелымъ вздохомъ; видно надо съ вами идти. Прощайте мистрисъ Эдмондсъ; если можно будетъ, дайте знать Барни, гдѣ я. Ну-съ. я готова. Только вы увидите, что все это недоразумѣніе.
  

ГЛАВА XXIV.

Житье въ мильванкской тюрьмѣ.

   Дѣло Дженни Камеронъ было ясное; всѣ улики были на лицо, да и сама она предпочла сознаться во всемъ, въ надеждѣ на милосердіе судей. Но приговоръ обманулъ ея ожиданія: она была присуждена въ четырнадцатилѣтнему тюремному заключенію! Четырнадцать лѣтъ, вычеркнутыхъ изъ ея молодой жизни? Дженни конца не видѣла этому долгому сроку; казалось кія нея никогда не настанетъ желанный день освобожденія.
   "Да я не переживу этого! думала она. Я умру въ тюрьмѣ и никогда больше не увижу Чернаго Барни".
   Большую часть своего долгаго срока Дженни должна была высидѣть далеко отъ роднаго Глазгова въ одной изъ англійскихъ тюрьмъ. Первымъ ея этапомъ былъ Мильбанкъ. Дисциплина мильбанкской тюрьмы существенно разнилась отъ глазговской: поступавшая сюда арестантка проводила три мѣсяца въ строгомъ келейномъ заключеній; за тѣмъ двери ея кельи отворялись и оставались открытыми въ теченіи дня; такимъ образомъ заключенная могла слѣдить для развлеченія за тѣмъ, что дѣлалось въ цѣломъ отдѣленіи тюрьмы. Такъ проходили еще три мѣсяца, по истеченіи которыхъ осужденную переводили въ "общее отдѣленіе", гдѣ заключенныя размѣщаются по двѣ и по три вмѣстѣ. Тѣхъ, которыя здѣсь отличались хорошимъ поведеніемъ, переводили въ брикстонскую тюрьму, гдѣ дисциплина была менѣе строга и одиночное заключеніе вовсе не существовало.
   По прибытіи въ Мильбанкъ Дженни Камеронъ была сдана на руки надзирательницѣ, которая, слѣдуя заведенному въ англійскихъ тюрьмахъ порядку, прежде всего остригла ей волосы.
   -- Однако плотно же вы остригли, замѣтила Дженни, вставая и оглядываясь на отрѣзанную косу. И что за радость такъ обкарнать дѣвку?
   Надзирательница уклонилась отъ всякихъ объясненій по этому вопросу, и Дженни Камеронъ угрюмо отправилась въ ванну. Какъ истый философъ, она утѣшала себя тѣмъ соображеніемъ, что какъ бы плотно ни обкарнали ей волосы, она еще двадцать разъ успѣетъ отростить ихъ ко времени своего освобожденія. Пока ее мыли, она вспомнила про Барни, и вдругъ разразилась громкимъ хохотомъ при мысли, что Барни ее не узналъ бы въ этомъ новомъ видѣ.
   -- Чему ты смѣешься? спросила надзирательница.
   -- Да мнѣ на себя смѣшно, миссъ; какой я выгляжу безобразной старухой, было отвѣтомъ.
   Такъ началась для Дженни новая жизнь. На другой же день послѣ ея прибытія въ Мильбанкъ, въ томъ отдѣленіи тюрьмы, гдѣ помѣщалась ея келья, случился "бунтъ". Дженни слышала, какъ по корридорамъ засуетились надзирательницы, слышала взволнованные голоса другихъ заключенныхъ, которыя, несмотря, на запрещеніе говорить, допрашивались: "что это такое? что такое случилось? Потомъ раздалось дребезжанье разбиваемыхъ стеколъ о камень, въ остальныхъ кельяхъ видимо не желали отстать отъ зачинщицъ и подняли страшный гвалтъ; много было крика и шуму, наконецъ призвали мужскую прислугу и виновницъ безпорядка насильственно увели изъ отдѣленія.
   Дженни Камеронъ дня два не могла придти въ себя послѣ этого происшествія. Сидя надъ своею работою, она раздумывала о томъ, какъ хорошо было бы поднять такой же бунтъ, и какъ весело было бы слышать дребезгъ разбивающагося стекла.
   Какъ бы то ни было, жизнь въ Мильбанкѣ была не такъ однообразна, какъ тюремная жизнь въ Глазговѣ. Здѣсь женщины допускались къ слушанію богослуженія въ тюремной церкви, и это давало имъ возможность знакомиться другъ съ другомъ; такимъ образомъ зарождались между арестанками тѣ странныя отношенія, представляющія смѣшеніе любви, ненависти и ревности, которыя составляютъ исключительную особенность тюремнаго быта. Дженни не избѣгла общей участи, но объ этомъ рѣчь впереди.
   Нѣсколько дней спустя послѣ ея прибытія, отправляясь въ церковь вмѣстѣ съ другими арестантками, она почувствовала что кто-то дернулъ ее за платье.
   -- Не оглядывайся, шепнули ей. Какъ тебя зовутъ?
   -- Камеронъ.
   -- Ты Шотландка?
   -- Да.
   -- Не знаешь ли ты Санди Макъ Уильяма?
   -- Нѣтъ.
   -- Гм!
   Весь этотъ разговоръ происходилъ отрывистымъ шопотомъ. Какъ ни пустъ онъ былъ самъ по себѣ, все же онъ служилъ развлеченіемъ послѣ абсолютнаго молчанія и одиночества кельи; къ тому же, чего стоило одно удовольствіе "провести" надзирательницу. Другимъ развлеченіемъ служили прогулки по тюремному двору; въ теченіе этого часа всегда представлялась возможность поболтать между собою; не прошло и мѣсяца, какъ Дженни Камеронъ отлично усвоила себѣ всѣ уловки, посредствомъ которыхъ можно было обмануть бдительность надзирательницы: она научилась говорить, не поворачивая головы, и почти не шевеля губами. Такимъ образомъ можно было до сыта наболтаться и даже какъ угодно побраниться. Случалось, впрочемъ, что гулъ голосовъ усиливаясь обращалъ на себя вниманіе тюремной матроны и вызывалъ со стороны послѣдней замѣчаніе, а въ крайнихъ случаяхъ и приказаніе идти домой; тогда между арестантками поднимался общій ропотъ, и каждая спѣшила накинуться на сосѣдку за то, что та будто "драла безъ толку горло".
   Такимъ образомъ Дженни Камеронъ ознакомилась съ своими подругами; она узнала также, которая изъ надзирательницъ "добрая" и допускаетъ маленькія уклоненія отъ дисциплины, и которая "злющая-презлющая" и "никому вздохнуть не даетъ".
   Послѣ прогулки надо было снова приниматься за работу, за ненавистное для Дженни щипанье пеньки. Она просила, чтобы ей дали какое нибудь другое занятіе, но получила отказъ, который раздражилъ ее до того, что она чуть было не взбунтовалась. Почему же бы ей и не заявить публичнымъ протестомъ, что она чувствуетъ себя оскорбленной, такъ разсуждала Дженни. Во время прогулокъ она много наговорилась съ своей сосѣдкой о томъ, какъ весело бить и ломать все, что ни попадется подъ руку, безъ этого развлеченія тюремная жизнь была бы ужъ черезъ-чуръ однообразна. Насолить смотрителю, переполошить надзирательницъ и отправиться подъ конвоемъ мужской прислуги въ темную келью -- все это своего рода удовольствіе; что же касается заключенія въ темной комнатѣ, то къ нему, по увѣренію Дженниной сосѣдки, скоро можно было привыкнуть.
   -- Камеронъ, сказала ей однажды эта женщина во время прогулки, я собираюсь взбунтоваться.
   -- Это за чѣмъ.
   -- Да ужь за одно съ Печчи; ей наскучило сидѣть въ своей кельѣ, хочется какой нибудь перемѣны. Вотъ если бы и ты подняла шумъ, то мы всѣ вмѣстѣ отправились бы подъ арестъ, и чего добраго попали бы въ одну келью. То-то была бы потѣха!
   Дженни призадумалась. Ею овладѣвало страстное желаніе какой нибудь перемѣны; если бы она только навѣрное знала, что попадетъ въ одну темную келью съ другими, то непремѣнно бы отважилась взбунтоваться; но этой-то увѣренности ей и не доставало, а рисковать на-удачу не хотѣлось.
   Тѣмъ не менѣе она обѣщалась не отставать отъ другихъ; она не любила скупиться на обѣщанія и ни разу еще въ жизни не отвѣчала "нѣтъ" на какое бы то ни было предложеніе. Бунтъ состоялся въ тотъ же день; онъ повелся дѣловымъ, заведеннымъ порядкомъ; пока призывали мужскую прислугу, на другомъ концѣ корридора Печчи начала вторить своей подругѣ. Поднялась страшная суматоха, во время которой сосѣдка Дженни принялась стучать щеткою о стѣны своей кельи и кричать: "Камеронъ, Камеронъ! ахъ ты тихоня!" Дженни не вытерпѣла: схватила также свою щетку, поглядѣла на окна и почувствовала неодолимое желаніе сдѣлать какую нибудь бѣшеную выходку.
   -- Однако мнѣ лучше не приставать къ нимъ, пробормотала она и, бросившись къ постели, укутула голову въ простыню, чтобы не слышать этого шума. Въ этомъ положеніи и застала ее надзирательница много времени спустя.
   -- Что это значитъ, Камеронъ? спросила надзирательница.
   -- Ничего, теперь мнѣ лучше. Я было чуть не перебила всѣ окна, миссъ.
   -- Но ты раскаялась потомъ?
   -- Да.
   -- Ну вотъ умница, что избавила насъ отъ лишнихъ хлопотъ. Спасибо тебѣ, Камеронъ.
   Дженни съ изумленіемъ, жадно выслушала эти ласковыя слова, и цѣлый день они не выходили у нея изъ головы. Она легко подавалась на ласку, и немного нужно было ласки, чтобы ее тронуть. Ее похвалили за умѣнье владѣть собою, и этого было довольно, чтобы сдѣлать ее счастливою на все остальное время дня. Съ этой минуты, похвалившая ее надзирательница стала въ ея глазахъ неизмѣримо высоко; она поставила себѣ задачею во всемъ угождать ей; кроткая ея улыбка была для нашей героини высшею наградой.
   Но на слѣдующую же недѣлю любимицу Дженни перевели въ другое отдѣленіе, и на мѣсто ея поступила молодая женщина болѣе крутаго нрава; эта послѣдняя испортила все дѣло, которое "было только что пошло на ладъ".
   Дженни не возлюбила свою новую начальницу. Сильныя ненависти, какъ и привязанности, быстро развиваются въ тюрьмѣ. Тутъ встрѣтите вы рядомъ любовь, которая остается неизмѣнною во всѣ долгіе годы заключенія, любовь, напоминающую привязанность собаки къ своему господину и ненависть, которая ростетъ втайнѣ противъ какого нибудь начальствующаго лица, нанесшаго, быть можетъ, неумышленную обиду. Кто знаетъ, сколько могло бы принести пользы, и сколько вреда могло бы отстранить одно слово, сказанное у мѣста и во время.
  

ГЛАВА XXV.

Первое нарушеніе тюремной дисциплины.

   Время шло быстро въ мильбанкской тюрьмѣ. Прошло почти три мѣсяца, въ продолженіе которыхъ Дженни Камеронъ не подавала повода ни въ какой жалобѣ; скоро она могла надѣяться, что отворятся двери ея кельи, и одна желѣзная рѣшетка будетъ отлучать ее отъ міра живыхъ, если только этимъ именемъ можно назвать внутренность тюремнаго отдѣленія.
   Между тѣмъ, Дженни становилась все раздражительнѣе и все болѣе наклонна считать себя жертвою несправедливости. Женщина, по заключеніи въ тюрьму, скоро освоивается съ своимъ положеніемъ, и крѣпко держится за оставленныя ей права. Она знаетъ, что должна высидѣть въ тюрьмѣ семь, десять, пятнадцать лѣтъ. Пусть такъ; но она требуетъ, чтобы съ ней поступали по справедливости, не оказывали другимъ передъ нею предпочтенія. Если же ей въ этомъ отказываютъ, то горе стекламъ и постельному бѣлью; горе оскорбившей ее надзирательницѣ, если она только попадется ей подъ руку, прощай тишина и порядокъ цѣлаго отдѣленія.
   На бѣду Дженни Камеронъ, новая надзирательница была женщина суровая и непреклонная. Она то и дѣло обращалась съ жалобами къ высшему начальству, и безпощадно относилась къ тѣмъ невиннымъ "затѣямъ" заключенныхъ, отъ которыхъ никому не было вреда, и которыя между тѣмъ мѣшали имъ предаваться дурнымъ мыслямъ. По истеченіи трехмѣсячнаго срока, дверь Дженниной кельи отворилась, но не на радость узницы. Сквозь желѣзную рѣшетку къ ней чаще стала заглядывать надзирательница и журить ее за невнимательность къ работѣ. Кончилось тѣмъ, что въ Дженни укоренилось убѣжденіе, будто ее намѣренно преслѣдуютъ и лишаютъ тѣхъ льготъ, которыя даруются другимъ заключеннымъ. Правда, ее посылали убирать тюремную церковь, и она высоко цѣнила эту милость, которая по крайней мѣрѣ доставляла ей возможность напряженнаго физическаго труда въ новой сферѣ и избавляла отъ скучной работы въ кельѣ; но она не могла понять, почему ей никогда не поручаютъ разносить по утру какао, стряпать на кухнѣ, или убирать комнаты надзирательницы и ея помощницы; ни разу также во все время ея заключенія не была она допущена до чести прислуживать за столомъ надзирательницъ. Во всемъ этомъ она видѣла злой умыселъ, вслѣдствіе чего ожесточалась все болѣе и болѣе. Ей казалось, что она съ своей стороны ничего не упустила, чтобы обратить на себя вниманіе надзирательницы; съ досады, что ей не удалось достигнуть своей цѣли, она рѣшилась показать имъ, что съ ней такъ нельзя безнаказанно поступать. Въ одно прекрасное утро, она спросила почти повелительнымъ тономъ, почему ее такъ рѣдко посылаютъ на работу внѣ кельи и, получивъ на это неудовлетворительный отвѣтъ, возразила грубостью, за которую ее посадили на хлѣбъ и на воду. Новое это оскорбленіе еще болѣе возмутило ее противъ надзирательницы. Съ этой минуты она положительно возненавидѣла ее; дикое удовольствіе находила она грозиться на нее кулакомъ и дѣлать ей гримасы за ея спиною. Въ молитвѣ, къ которой ее пріучили въ тюрьмѣ, она просила у Бога, чтобы онъ наслалъ этой женщинѣ болѣзнь или какое нибудь несчастье, которое ее навсегда избавило бы отъ нея.
   Черныя мысли все болѣе и болѣе овладѣвали нашей героиней; арестантка, ступившая разъ на эту дорогу, неудержимо увлекается внизъ по быстрому скату; опоры у нея нѣтъ никакой, и въ одиночествѣ первыхъ шести мѣсяцевъ заключенія голова поневолѣ работаетъ надъ одними и тѣми же мыслями. Подруги, которымъ Дженни разсказывала свои обиды во время прогулокъ, соболѣзновали о ней и говорили, что на ея мѣстѣ не стали бы терпѣть. Ей совѣтовали взбунтоваться, на томъ основаніи, что какъ скоро увидятъ, что она "съ душкомъ э, съ ней станутъ обращаться осторожнѣе. "Отчаянныхъ-то и боятся выводить изъ терпѣнія:" таково общее убѣжденіе заключенныхъ, убѣжденіе, не лишенное основанія.
   Подготовлявшійся взрывъ нарасталъ. Одну изъ жалобъ Дженни, которая въ глазахъ ея имѣла большое значеніе, оставили безъ вниманія; вторичное, довольно рѣзкое напоминовеніе о томъ же предметѣ сочли за грубость; Дженни была оставлена безъ обѣда и безъ обычной прогулки по тюремному двору. Оставшись въ своей кельѣ, она втихомолку проклинала надзирательницу, по жалобѣ которой ее наказали. Какъ нарочно въ этотъ день взбунтовалась одна изъ арестантокъ и была отправлена въ карцеръ. Примѣръ ея навелъ Дженни на мысли о сопротивленіи. Когда надзирательница прочитала вечернія молитвы, погасила газъ и заперла дверь ея кельи, Джонни тихо встала и принялась ходить взадъ и впередъ по комнатѣ. Мало по малу разсудокъ ея помрачился, и мѣсто его заступила отчаянная рѣшимость. Съ ней поступили не честно, разсуждала она, такъ она покажетъ имъ, что съ ней шутить плохое дѣло, не даромъ же слыла она за самую бѣдовую дѣвку въ цѣломъ Глазговѣ. У нея не хватило терпѣнія оставаться долѣе страдательнымъ лицомъ; такая жизнь становилась невыносимою, и она на все была готова, лишь бы добиться какой нибудь перемѣны. Раза два она принималась хохотать при мысли, какъ она переколотитъ все отдѣленіе, въ которомъ за исключеніемъ, дежурной надзирательницы все спало въ эту минуту.
   Размышленія эти довели ее до состоянія близкаго къ помѣшательству. Она пожалѣла, что нѣтъ подъ рукою щетки, которую у нея по заведенному порядку на день отобрали. Когда все стихло, Камеронъ принялась рвать на клочки свое постельное бѣлье; рванула она разъ, другой, нашла, что занятіе это легкое и превеселое, и затянула пѣсню. Потомъ она вскочила на столъ, со стола на окно; но тутъ, замахнувшись своею кружкою, задумалась. То была ее первая попытка серьезно нарушить тюремную дисциплину; идти ли ей дальше или нѣтъ? Съ минуту она простояла въ трепетной нерѣшимости, но тутъ ей снова припомнились всѣ ея обиды, припомнились и подруги-арестантки, которыя засмѣютъ ее, если она остановится на полдорогѣ, и съ громкимъ крикомъ она принялась бить кружкой стекла.
   Мгновенно все отдѣленіе пробудилось отъ своего мертваго молчанія. Надзирательница въ попыхахь прибѣжала на мѣсто преступленія; колокольчикъ зазвонилъ, призывая на помощь мужскую прислугу; заключенныя повыскочили изъ своихъ постелей и принялись барабанить въ стѣны, чтобы узнать причину суматохи. "Молодецъ Камеронъ, закричала одна изъ нихъ; молодецъ, дѣвка, не давай имъ спуску!" Другая арестантка съ ругательствами предупреждала Дженни, чтобы она остерегалась на будущее время попасться ей подъ руку, не то она проучитъ ее, какъ будить по ночамъ добрыхъ людей? "Ужъ если тебѣ нужно было взбунтоваться, то кто тебѣ мѣшалъ взбунтоваться днемъ?" ворчала она.
   Дженни торжествовала: она была причиною всей этой суматохи, общее вниманіе было на нее обращено. Она жалѣла только, что нѣтъ подъ рукою другихъ оконъ, которыя бы можно было бить и,-- пользуясь тѣми немногими минутами, которыя была въ ея распоряженіи, пока не подоспѣли усмирители, -- старалась сломать столъ, чтобы сдѣлать изъ него орудіе обороны. Когда дверь распахнулась и явилась мужская прислуга, она бросилась на нихъ тигрицею, боролась съ ними, царапала ихъ въ лицо, пробовала кусаться, пока наконецъ, обезсиленная, не была отнесена въ темную келью. Очутившись въ темной кельѣ, она по заведенному обычаю топала ногами, кричала и барабанила въ дверь,-- какъ вдругъ чуть не обезпамятѣла отъ испуга, услышавъ вблизи сиплый голосъ:
   -- Валяй ихъ! Я охрипла кричавши, теперь твой чередъ.
   -- Кто ты такая, воскликнула Камеронъ.
   -- Я Готчинсонъ. Это я вчера подняла гвалтъ. Насъ половина отдѣленья перебунтовалась, и имъ скоро некуда будетъ насъ размѣщать порознь. Я ужъ было думала найти компанію изъ тѣхъ, кого прежде меня засадили. А ты Камеронъ?
   -- Да.
   -- А я тебя принимала за мямлю. Нѣтъ, въ Мильбанкѣ смирной быть, не годится. То ли дѣло буянить! Да ужъ и буянила же я, пока у меня не стало голоса. А впрочемъ я еще могу топать ногами. Гей! Слушай!
   И пятки Готчинсонъ затопотали по голымъ доскамъ, которыя для обитательницъ темной кельи замѣняли постель.
   Когда Дженни были выданы простыни и одѣяла, она разорвала ихъ на клочки, и какъ было принято въ подобныхъ случаяхъ, удостоилась за это восторженнаго одобренія своей подруги, которая давно уже распорядилась съ своимъ постельнымъ бѣльемъ такимъ же образомъ.
   -- Не плошай, Камми, ободряла ее эта женщина. Теперь мы затянемъ пѣсню. Я буду запѣвалой: голосъ у меня ужъ больно хорошъ. Надзирательница спитъ надъ нами; какъ разъ твоя надзирательница, вотъ мы ей и зададимъ звону.
   Извѣстіе это очень обрадовало Дженни, и она принялась пѣть и топать ногами вплоть до утра въ надеждѣ, что этотъ шумъ дойдетъ до ушей ненавистной начальницы. Поутру заключеннымъ принесли хлѣбъ и воду, которыя Готчинсонъ приняла, потому что проголодалась; что же касается Дженни, то она запустила своего порціею въ принесшую ее надзирательницу.
   Въ это же утро ей возвѣстили приговоръ: три дня въ карцерѣ на хлѣбѣ и на водѣ. Она была рада и карцеру какъ перемѣнѣ. Правда, она принуждена была сидѣть сложа руки, но у нея была подруга, и онѣ могли разговаривать между собою о тѣхъ "красныхъ дняхъ," когда жили вольными птицами.
   Но недолго длилось и это удовольствіе; къ двѣнадцати часамъ очистилось новое помѣщенье, и Дженни была переведена въ отдѣльную келью, гдѣ осталась одна одинешенька, въ потемкахъ и безъ всякаго занятія.
   Въ первые часы она стоически переносила свое положеніе; но терпѣніе ея скоро истощилось, и окружающіе мракъ и тишина навѣяли на нее суевѣрный страхъ. Она начала раскаиваться въ своей опрометчивости и, когда надзирательница заглянула къ ней въ дверной люкъ, она попросила, чтобы ей дали какую нибудь работу, которою она могла бы заниматься въ потемкахъ. Но ей отказали въ этой просьбѣ, и она снова принялась пѣть; потомъ она стала ходить взадъ и впередъ по кельѣ, считая при каждомъ поворотѣ разъ, два, три. Такихъ поворотовъ она насчитала триста, и почувствовала нѣкоторую усталость; ей хотѣлось во что бы то ни стало утомить себя, чтобы заснуть на доскахъ, замѣнявшихъ постель.
   Состояніе ея духа становилось часъ отъ часу напряженнѣе, и если бы къ ней: не заглядывала на короткія мгновенія надзирательница, священникъ и докторъ, она бы, кажется, сошла съ ума. Такъ провела она долгій мучительный день, за которымъ послѣдовала такая же мучительная, нескончаемая ночь. И все-то она оставалась лицомъ къ лицу съ своими черными мыслями, проклинала свою надзирательницу и обдумывала планы мщенія. Находившись до усталости, она валялась, какъ собака, на своей досчатой постели, на которой заснуть не было никакой возможности.
   И такъ ей предстояло выжить еще два дня! Казалось, конца не будетъ этому долгому сроку, и съ отчаянья она ничего лучшаго не могла придумать, какъ плакать, кричать, биться ногами о досчатую постель или плясать до упаду. Все это она дѣлала, чтобы какъ нибудь отвязаться отъ мрачныхъ мыслей, одолѣвавшихъ ее. Что если правда все, что разсказываютъ про дьявола, думалось ей. Вѣдь онъ можетъ подкрасться къ ней и утащить ее въ ту самую минуту, какъ она будетъ воспоминать про глазговское житье-бытье.
   Наконецъ-то насталъ вожделѣнный срокъ карцера, и Дженни Камеронъ, ослабѣвшая и больная, возвратилась въ свою келью и увидѣла свѣтъ божій, по которомъ такъ долго тосковала. Деревянная дверь снова затворилась, и она была подвержена добавочному искусу, при чемъ ей было объявлено, что еще два важныхъ проступка подобнаго рода, и срокъ ея заключенія увеличится на цѣлый мѣсяцъ.
  

ГЛАВА XXVI.

Дженни Камеронъ переводится въ Брикстонъ.

   Напуганная ужасами темной кельи и перспективою лишняго мѣсяца тюремной жизни, Дженни Камеронъ положила себѣ зарокъ не бунтовать; но арестанткѣ, разъ уже ступившей на этотъ путь, трудно свернуть съ него; самое сознаніе, что она находится на счету подозрительныхъ и изъята отъ мелочныхъ послабленій, доступныхъ другимъ, порождаетъ какую-то отчаянную безпечность, благодаря которой подобная женщина чаще другихъ попадается въ бѣду.
   Не прошло двухъ недѣль послѣ первой вспышки, какъ Камеронъ снова взбунтовалась.
   Ее раздражило совпаденіе нѣсколькихъ обстоятельствъ:
   Запертая дверь кельи мозолила ей глаза; сосѣдка, помѣщавшаяся съ нею стѣна объ стѣну, при каждой встрѣчѣ передразнивала ея шотландскій выговоръ; наконецъ Готчинсонъ, ея записная пріятельница, ни разу не вспомнила о ней со времени ихъ освобожденія изъ карцера, и не прислала о себѣ вѣсточки по тюремному обычаю на клочкѣ контробандной бумаги. Но болѣе всего раздражала ее ненавистная надзирательница своею вѣчною, отталкивающею солидностью и безпощадностью. Все это вмѣстѣ произвело вторичный взрывъ бѣшенства. Въ одно прекрасное утро оконныя стекла показались Дженни какъ-то ужъ очень соблазнительными; щетка случилась на этотъ разъ подъ рукою, работа наскучила, и ужасы темной кельи были забыты. Дженни вдругъ, почти безъ всякаго внѣшняго довода, принялась бить и рвать все, что ей ни попадалось подъ руку. И снова увели нашу героиню въ темную келью, снова обступили ее суевѣрные ужасы, и стала она раскаяваться въ своей безумной выходкѣ.
   На Дженни Камеронъ начинали смотрѣть, какъ на неисправимый субъектъ, объ обращеніи котораго не стоитъ заботиться, и отъ котораго каждая надзирательница была рада радешенька отдѣлаться. Но какъ бы то ни было, она переводилась заведеннымъ порядкомъ изъ низшаго разряда въ высшій, и прошла такимъ образомъ всѣ ступени искуса, которому подвергаютъ заключенныхъ въ Мильбанкѣ. Видимо тюремное начальство, утомленное ея упорствомъ и напуганное горячностью ея характера, поослабило въ отношеніи ея строгость тюремной дисциплины; къ ней стали внимательно приглядываться, къ менѣе важнымъ ея проступкамъ стали относиться снисходительнѣе, и эта перемѣна обращенія отозвалась на ней благодѣтельно. Она стала спокойнѣе; дверь ея кельи снова отворилась, ее произвели въ стряпухи и стали посылать убирать часовню; въ тяжелой работѣ она нашла утѣшеніе и сбытъ своей излишней энергіи. Въ тяжеломъ трудѣ было ея спасеніе, и жалобы на нее становились все рѣже и рѣже. Отъ времени до времени къ ней возвращались старые припадки бѣшенства, чтобы подавить ихъ, она напрягала всю силу воли, какая въ ней была, но это ей не всегда удавалось, и стекла летѣли въ дребезги, а простыни рвались на клочки на перекоръ ея собственному убѣжденію, что она поступаетъ дурно.
   Наконецъ она добралась до общежительнаго отдѣленія. Тутъ она сразу измѣнилась къ лучшему. Ей было съ кѣмъ поговорить о старинѣ, было чѣмъ развлечься отъ черныхъ мыслей. Къ тому же у нея была теперь побудительная причина воздерживаться отъ всякой предосудительной выходки: три мѣсяца безукоризненнаго поведенія въ общежительномъ отдѣленіи давали ей право на переводъ въ брикстонскую тюрьму; близость перемѣны поощряла ее въ усиліяхъ заслужить ее.
   Впрочемъ и тутъ не обошлось безъ сильныхъ искушеній. Дженни никакъ не могла поладить съ одной изъ женщинъ, жившихъ въ одной съ нею кельѣ; она была на волосокъ отъ новой вспышки, но боялась испортить все дѣло, стоившее ей столькихъ усилій, и обратилась съ жалобою къ надзирательницѣ:
   -- Миссъ, мнѣ не ужиться съ Джонсъ; или ее удалите, или меня переведите въ другую келью.
   -- Почему же это такъ, Камеронъ?
   -- Она меня то и дѣло поднимаетъ на смѣхъ, а я не утерплю, чтобы ее не побить. Сколько я себя ни сдерживаю, руки у меня такъ и чешутся заѣхать къ ней въ рожу.
   Надзирательница обѣщалась подумать объ этомъ дѣлѣ, но за другими дѣлами просьба Дженни вышла у нея изъ головы.
   На другой, день Дженни приступила къ ней съ вторичнымъ предостереженіемъ.
   -- Терпѣнья моего больше не хватаетъ, миссъ. Одно изъ двухъ: или удалите меня отсюда, или я ее вздую. Такъ какже вы рѣшите?
   Такое смѣлое заявленіе нельзя было оставить безъ вниманія, и надзирательница нашла способъ уладить дѣло къ общему удовольствію. Джонсъ обмѣнялась мѣстомъ съ другою женщиной, и все опять пошло, какъ по маслу.
   Такъ прошло новыхъ три мѣсяца, по истеченіи которыхъ Дженни услышала отъ надзирательницы похвалу за хорошее поведеніе; это тронуло нашу героиню, которая вообще отличалась необыкновенной впечатлительностію и дорожила каждымъ сказаннымъ ей добрымъ словомъ. Когда главная надзирательница тоже похвалила ее и выразила надежду на ея дальнѣйшее исправленіе, то глаза Дженни наполнились слезами, и она подумала про себя, что пожалуй и въ самомъ дѣлѣ она сможетъ исправиться.
   Съ этими благими намѣреніями она сѣла въ омнибусъ, который долженъ былъ доставить ее, и еще десятка два "избранницъ", изъ Мильбанка въ Брикстонъ. Снова замелькали передъ нею дома, широкія дороги и тропинки, по которымъ жизнь такъ и кипѣла, и которыя долго потомъ вспоминались ей за затворами тюрьмы. Эта вольная жизнь, мелькнувшая на одно мгновеніе, какъ бы ослѣпила ее своей яркою красотою и мысль, что она для нея недосягаема, заволновала молодой грудью Дженни и вызвала самыя горючія слезы...
   Дженни далеко не могла служить примѣромъ всѣмъ кающимся грѣшницамъ; раскаянье ея было далеко не изъ тѣхъ, которыя потрясаютъ все нравственное существо человѣка. Слова нѣтъ, она измѣнилась къ лучшему, она сожалѣла о заблужденіяхъ своей прошлой жизни, но она оставалась все тою же слабою женщиною: въ сущности она была болѣе ребенокъ, чѣмъ женщина. Отъ нея не ускользнули преимущества брикстонской тюрьмы передъ мильбанкской, и она приняла твердое рѣшеніе стараться по возможности удержаться въ первой. Въ Брикстонѣ больше времени было положено на прогулки; здѣсь можно было надѣяться попасть въ первый разрядъ заключенныхъ, которымъ, въ числѣ другихъ послабленій, разрѣшалось пить чай ежедневно и постоянно оставаться вмѣстѣ.
   Нечего и говорить, что репутація, сопутствовавшая Дженни изъ Мильбанка была не изъ лучшихъ; итакъ, ее помѣстили въ третій разрядъ заключенныхъ, въ которомъ заработная плата составляла четыре пенса въ недѣлю, и общеніе заключенныхъ между собою допускалось въ будни только по вечерамъ, въ воскресные же дни съ утра. Цѣлыхъ три мѣсяца продержалась она въ третьемъ разрядѣ на хорошемъ счету; ей оставалось такъ продолжать еще мѣсяцъ, и она получила бы ярлычекъ подъ No 2, что дало бы ей право пить чай по три раза въ недѣлю и получать шесть пенсовъ вмѣсто четырехъ. А тамъ, почему бы ей и не попасть въ первый разрядъ? Вѣдь не хуже же она людей.
   Прошелъ и четвертый мѣсяцъ, и Дженни выдали ярлыкъ подъ номеромъ 2-мъ, и перевели ее въ то отдѣленіе тюрьмы, гдѣ помѣщались второразрядныя. Но на бѣду между новыми ея подругами нашлись такія, съ которыми нелегко было поладить; дошло дѣло до скандала, даже до драки, и Дженни представился случай ознакомиться съ карцеромъ брикстонской тюрьмы. Вскорѣ по заключеніи ея въ карцеръ, къ ней вошла надзирательница.
   -- Камеронъ, тебя требуютъ.
   -- Кто меня требуетъ?
   -- Если не ошибаюсь главная надзирательница, было уклончивымъ отвѣтомъ.
   Камеронъ выпустили изъ карцера, и она послѣдовала за своей ближайшей начальницей, раздумывая по дорогѣ о томъ, что ей будетъ за этотъ проступокъ -- первый ея проступокъ въ Брикстонѣ.
   -- Гдѣ же надзирательница?
   -- Она въ главномъ бюро. Но ты прежде должна переодѣться.
   -- Это за чѣмъ?
   -- Ты отправляешься обратно въ Мильбанкъ.
   Сердце у Дженни захолонуло. Она заранѣе догадывалась, что таковъ будетъ ея приговоръ, но продолжала надѣяться до конца на зло очевидности.
   -- Что жъ! замѣтила она, стараясь казаться равнодушной, въ Мильбанкъ, такъ въ Мильбанкъ.
   И съ угрюмымъ видомъ она начала переодѣваться, бормоча про себя, чтобы ободриться: "Эка важность! По мнѣ, все равно".
   -- А мнѣ такъ жаль, Камеронъ, что ты уѣзжаешь, замѣтила на это надзирательница. Я было надѣялась, что ты хорошо будешь вести себя здѣсь.
   -- Да это все по милости той женщины, отвѣчала Дженни,-- я совсѣмъ не виновата.
   И, растроганная замѣчаніемъ надзирательницы, она принялась тереть кулаками глаза. Наконецъ она не выдержала и залилась слезами. Боже мой! рыдала она, неужто меня такъ-таки здѣсь и не хотятъ держать?
   -- Веди себя хорошо въ Мильбанкѣ, и ты скоро къ намъ опять воротишься, Камеронъ.
   -- Когда же меня отправляютъ?
   -- Сейчасъ же. Дѣло только за тобою.
   Дженни переодѣлась и отправилась подъ конвоемъ въ Мильбанкъ. Тутъ повторилась та же исторія, какъ и при первомъ ея поступленіи: за стрижкой волосъ послѣдовала баня, и тамъ она снова очутилась подъ замкомъ въ своей одинокой кельѣ.
  

ГЛАВА XXVII.

Новыя привязанности.

   Дженни твердо рѣшилась подавить въ себѣ всякое жизненное движеніе, всякое человѣческое чувство,-- если можно -- заснуть на нѣсколько недѣль, чтобы только снова возвратиться въ брикстонскую тюрьму. Въ Мильбанкѣ она вела себя такъ хорошо, что вскорѣ дверь ея кельи снова отворилась, и ее стали посылать на различныя работы внѣ кельи, на одной-то изъ этихъ работъ она встрѣтилась съ женщиной, которую мы назовемъ Сусанною Маршъ; женщина эта, прибывшая въ тюрьму недавно, была молода, хороша собою и хитра. Не смотря на свои семнадцать лѣтъ, она уже успѣла раза четыре побывать въ тюрьмѣ и умѣла подслужиться къ начальству смирнымъ поведеніемъ, послушаніемъ и расторопностью въ работѣ. Она была на счету надежныхъ арестантокъ.
   Сусанна Маршъ почувствовала къ Дженни одну изъ тѣхъ загадочныхъ, страстныхъ симпатій, которыя въ тюремномъ быту играютъ такую важную роль и служатъ поводомъ къ большей части случающихся ссоръ.
   Камеронъ и Маршъ обмѣнялись нѣсколькими словами въ кухнѣ. На слѣдующій день въ часовнѣ Камеронъ замѣтила, что Маршъ съ нея глазъ не спускала во время обѣдни и улыбалась ей какъ-то особенно привѣтливо. Камеронъ не видала еще улыбки со времени своего заточенія и возможность имѣть друга, человѣка, для котораго она что нибудь да будетъ значить, произвела цѣлый переворотъ въ ея нравственной жизни. Она просто влюбилась въ эту женщину,-- другимъ словомъ нельзя выразить овладѣвшаго ею чувства. Подобнаго рода безкорыстныя, пламенныя привязанности между женщинами продолжаются обыкновенно около года и кончаются въ большей части случаевъ бѣшенымъ взрывомъ ревности, отчаянною ссорою и выборомъ новой подруги. Камеронъ и Маршъ скрѣпили свою дружбу по заведенной процедурѣ: Сусанна написала письмо, которое спрятала подъ свои волосы, въ ожиданіи удобнаго случая препроводить его по назначенію. Во время прогулки письмо это, переходя изъ рукъ въ руки, дошло наконецъ до Дженни, которая съ своей стороны ухитрилась украсть перо, чернила и бумагу, и нацарапать какъ умѣла отвѣтъ.
   Съ этой минуты онѣ стали друзьями на жизнь и на смерть, обязались въ случаѣ надобности драться другъ за друга, и пользоваться каждымъ удобнымъ случаемъ, чтобы обмѣниваться безграмотными посланіями.
   Маршъ оставалось дослужить еще семь мѣсяцевъ до перевода въ брикстонскую тюрьму. Камеронъ, желая доказать ей свою преданность, нарочно старалась провиниться, намѣренно впадала въ разные мелочные проступки, чтобы отсрочить свой переводъ въ Брикстонъ на нѣкоторое время. Что было ей дѣлать въ Брикстонѣ, когда новый предметъ ея любви оставался въ Мильбанкѣ? Подруги были переведены почти въ одно время и попали даже въ одно отдѣленіе. Послѣднее обстоятельство отняло у дѣла его романтическій интересъ, уничтожило прелесть тайныхъ свиданій и контробандныхъ записокъ; но тѣмъ не менѣе, онѣ остались друзьями, и если привязанность Сусанны стала, по видимому, остывать, то зато привязанность Дженни возросла до такихъ размѣровъ, что отозвалась нерадѣніемъ къ остальнымъ ея тюремнымъ обязанностямъ. Она ревновала Сусанну къ одной заключенной, принадлежавшей къ другому отдѣленію и сильно тосковала. Однажды, вечеромъ, надзирательница, заглянувшая къ ней въ келью черезъ слуховое окно, застала ее въ слезахъ.
   -- Что съ тобою, Камеронъ?
   Камеронъ мало знала эту надзирательницу, которая состояла на службѣ недавно. Неожиданный вопросъ въ слуховое окно заставилъ ее вздрогнуть, и она отвѣчала угрюмо.
   -- Да ничего. Что мнѣ дѣлается?
   -- Ты, я вижу плакала, за послѣднее время ты вообще не въ своей тарелкѣ. Ужъ не обидѣлъ ли тебя кто нибудь? Или, можетъ быть, работа у тебя не идетъ на ладъ?
   -- Положимъ, что и такъ, миссъ, вамъ-то что?
   -- Быть можетъ, мы съумѣемъ поправить дѣло. Мы не хотимъ, чтобы ты бунтовалась.
   -- Какъ будто вамъ не все равно, взбунтуюсь я, или нѣтъ?
   -- Далеко не все равно.
   -- Такъ знайте же, что я собиралась взбунтоваться.
   -- Надѣюсь, что ты этого не сдѣлаешь, Камеронъ.
   -- Надѣетесь? Для кого только, для себя или для меня?
   -- Отчасти для себя, но преимущественно для тебя.
   Камеронъ недовѣрчиво покачала головою. Она не вѣрила надзирательницѣ, ни разу еще не встрѣчала она подобнаго обращенія, и любопытство ея было задѣто за-живое. Эта надзирательница такъ мало походила на другихъ.
   -- Для меня! повторила Дженни презрительно.
   -- Тебя могутъ снова отправить въ Мильбанкъ, а я между тѣмъ собиралась сдѣлать изъ тебя хорошую женщину.
   -- Весь свой вѣкъ я прожила дурною женщиною, а теперь слишкомъ стара, чтобы стать хорошею.
   -- Я этого не думаю, было ободряющимъ отвѣтомъ. Я въ тебѣ еще не отчаяваюсь. Ну, будь же умница; обѣщай мнѣ, что не взбунтуешься сегодня.
   -- Вамъ этого хочется?
   -- Да.
   -- Ну, коли вамъ хочется, пожалуй.
   -- Покойной ночи.
   -- И вамъ тоже покойной ночи.
   Длинный разговоръ въ такую позднюю пору (былъ уже седьмой часъ вечера, а кельи запирались обыкновенно еще ранѣе) были противъ правилъ тюремной дисциплины. Камеронъ до того была поражена имъ, что забыла на этотъ вечеръ и думать о невѣрности Сусанны Маршъ. Въ жизнь свою не слыхала она ни отъ кого подобныхъ рѣчей. Все это казалось ей какъ-то "чудно", но все же спасибо надзирательницѣ на добромъ словѣ. И долго ломала она себѣ голову, съ чего это надзирательница принимаетъ участіе въ ней. Она чувствовала себя счастливой; какъ ребенокъ, она гордилась вниманіемъ, которое было на нее обращено; то, что говорила надзирательница, было для нея доступнѣе поученій священника, хотя послѣдній былъ добрый человѣкъ.
  

ГЛАВА XXVIII.

Миссъ Уэстонъ.

   Разговоръ, оставившій такое глубокое впечатлѣніе на Дженни, не былъ забытъ и надзирательницей, которую мы назовемъ миссъ Уэстонъ. Она замѣтила радостно-изумленный взглядъ, съ которымъ Камеронъ приняла отъ нея слова участія, и признательность, звучавшую въ ея прощаньи. Послѣ этого вечера, миссъ Уэстонъ стала внимательнѣе приглядываться къ Дженни, и мало по малу убѣдилась, что женщина эта не погибла еще безвозвратно. Около этого времени арестантка, убиравшая комнату миссъ Уэстонъ, была переведена въ другое отдѣленіе; и главная надзирательница разрѣшила замѣстить ваканцію нашей героиней.
   Итакъ Дженни Камеронъ поступила въ услуженіе къ Миссъ Уэстонъ. Эта неожиданная честь произвела на нее глубокое впечатлѣніе; въ первый разъ въ жизни она видѣла, что ей довѣряютъ. На радостяхъ она не такъ много стала думать о Сусаамѣ Маршъ; какъ ни раздражала ее невѣрность подруги она все же старалась сдерживаться, чтобы не лишиться своего почетнаго званія. Съ миссъ Уэстонъ она была почтительна и внимательна въ обращеніи, сердце ея было переполнено благодарностью, она была слишкомъ робка, чтобы выразить ее словами; да, эта отъявленная воровка оказывалась слишкомъ робкою, и не находила словъ для выраженія своихъ чувствъ; за то она старалась отблагодарить ее собачей вѣрностью и покорностью. Походка ея стала бодрѣе, взглядъ прояснился, и на лицѣ стала чаще показываться улыбка.
   На второй или на третій день ея поступленія въ должность, миссъ Уэстонъ, войдя невзначай въ свою комнату, застала Дженни облокотившеюся о наличникъ камина и пристально, угрюмо смотрящею на нѣсколько мелкихъ монетъ, случайно брошенныхъ безъ призора.
   -- Вы это нарочно сдѣлали, чтобы испытать меня?
   -- Про что ты говоришь, Камеронъ?
   -- Я говорю, что вы нарочно оставили эти деньги незапертыми. Только, право, напрасно вы это сдѣлали.
   -- Камеронъ, ничего подобнаго у меня и въ мысляхъ не было. Во всемъ виновата моя предосудительная разсѣянность
   -- Почему же предосудительная?
   -- Потому что она могла ввести тебя въ искушеніе.
   -- Никакого тутъ не было для меня искушенія, воскликнула Дженни съ трогательнымъ негодованіемъ. Вы были добры до меня, миссъ Уэстонъ, и неужто же вы думаете, что у меня руки поднялись бы обокрасть васъ?
   -- Нѣтъ, я этого не думаю; иначе я не просила бы, чтобы тебѣ поручили уборку моей комнаты.
   -- За что вы меня выбрали?
   -- За то, что ты мнѣ внушила довѣріе. Мнѣ казалось, что изъ тебя можетъ выйти хорошая женщина.
   -- И выйдетъ.
   -- Помоги тебѣ Богъ.
   -- Да не Богъ, а вы мнѣ помогите.
   Поведеніе Дженни Камеронъ такъ замѣтно улучшилось, что ей вскорѣ выдали ярлычекъ подъ No 2-мъ, дававшій ей право на переводъ въ высшее отдѣленіе тюрьмы. Обстоятельство это глубоко опечалило ее; теперь ее пугала всякая перемѣна обстановки, она охотно осталась бы вѣкъ вѣковать въ третьемъ разрядѣ.
   -- Миссъ Уэстонъ, мнѣ съ вами нужно поговорить, сказала она своей надзирательницѣ какъ-то разъ послѣ обѣдни.
   Миссъ Уэстонъ вышла къ ней въ келью, и освѣдомилась въ чемъ дѣло.
   -- Вотъ видите ли, я получила ярлычекъ подъ No 2, меня переведутъ при первой ваканціи въ другое отдѣленіе, а мнѣ этого не хочется.
   -- Ты не желаешь быть повышенной, Камеронъ!
   -- Не желаю.
   Послѣ минутнаго колебанья она продолжала:
   -- Я желаю остаться здѣсь, съ вами. Если меня переведутъ, я нарочно надѣлаю глупостей, чтобы воротиться къ вамъ.
   -- Нѣтъ, не дѣлай этого, воскликнула встревоженная надзирательница. Тамъ тебѣ будетъ гораздо лучше, Камеронъ.
   -- Знаю я, какъ мнѣ тамъ будетъ лучше
   Миссъ Уэстонъ пустила въ ходъ все свое краснорѣчіе, чтобы поколебать непреклонную рѣшимость, звучавшую въ словахъ арестантки. Она выставила ей на видъ, какъ грустно будетъ ей, миссъ Уэстонъ, узнать, что Дженни провинилась, и потерять къ ней то довѣріе, которое въ настоящую минуту было такъ полно. Наконецъ, она взяла обѣщаніе.
   -- Хорошо, миссъ, я постараюсь вести себя, какъ слѣдуетъ.
   -- Легко можетъ случиться, Камеронъ, что и меня на дняхъ переведутъ въ тоже отдѣленіе.
   При этомъ извѣстіи Дженни просіяла.
   -- Коли такъ, отвѣчала она,-- то я какъ нибудь потерплю до васъ; авось либо вы меня не совсѣмъ забудете. Вѣдь вы подчасъ вспомните про меня?
   -- Конечно. И подумай только Камеронъ, какъ хорошо будетъ, если ты дослужишься до перваго разряда!
   -- Ладно.
   Тѣмъ не менѣе Камеронъ продолжала тосковать о своемъ удаленіи изъ старой тюрьмы. Нерѣдко можно было видѣть въ открытый дверной люкъ, что она сидитъ, облокотившись на столъ и поддерживая подбородокъ руками и пристально глядитъ на противуположную стѣну. Переводъ ея въ другое отдѣленіе случился неожиданно, безъ всякаго предварительнаго распоряженія, такъ кто она не успѣла даже проститься въ миссъ Уэстонъ.
   Въ новой своей кельѣ Дженни старалась вести себя до возможности хорошо. На новую свою надзирательницу она до могла пожаловаться, но все же то была не миссъ Уэстонъ, къ которой она питала такую исключительную привязанность, и которая такъ хорошо умѣла освоиться со всѣми особенностями ея характера. "Когда же нибудь да будетъ она здѣсь", утѣшала себя Дженни, но дни проходили за днями, не принося желанной перемѣны.
   Между тѣмъ разлука снова воспламенила романтическую дружбу ея съ Сусанною Маршъ; между ними снова завязалась на зло начальственнымъ запрещеніямъ дѣятельная переписка, и снова прихотливая, неровная привязанность Сусанны стала для Дженни источникомъ безконечныхъ треволненій. Тѣмъ не менѣе Дженни продолжала отличаться хорошимъ поведеніемъ, и ей уже улыбалась надежда попасть въ первое отдѣленіе; при этомъ ее не столько занимали льготы, связанныя съ этимъ повышеніемъ, сколько мысль: а что скажетъ на это миссъ Уэстонъ?
   Но дѣлу не суждено было кончиться такъ благополучно. Въ отдѣленіе Дженни перевели изъ старой тюрьмы одну женщину, которая принесла съ собою цѣлый запасъ новостей. Между прочимъ Дженни подробно узнала отъ нея, какъ поживаетъ миссъ Уэстонъ, на комъ теперь лежитъ уборка ея комнаты, и кто пользуется ея особымъ расположеніемъ въ настоящую минуту. Разсказы эти сильно смутили и опечалили Дженни. Если у миссъ Уэстонъ, разсуждала она, завелись новыя любимицы, то ясно -- про нее она забыла; а коли такъ -- ей ничего болѣе не остается, какъ воротиться въ старую тюрьму и собственными глазами во всемъ удостовѣриться. Что ей теперь въ ярлыкѣ подъ No 1-мъ!
   Вслѣдствіе этихъ размышленій она на другой же день сгрубила надзирательницѣ, по жалобѣ которой ее потребовали въ главное бюро. Тутъ разобрали ея дѣло и произнесли приговоръ: положено было лишить ее почетнаго ярлычка и выпроводить въ старую тюрьму.
   Но Дженни ошиблась въ своихъ разсчетахъ: она поступила въ отдѣленіе другой надзирательницы и осталась по прежнему разлучена съ миссъ Уэстонъ. Раза два случилось ей видѣть ее мелькомъ, во время прогулокъ. Печально поглядѣла на нее миссъ Уэстонъ при первой изъ этихъ встрѣчъ.
   -- Не утерпѣла я, ужъ больно мнѣ захотѣлось воротиться на старое мѣсто, шепнула Дженни, хватая ее за платье. Вы только не серчайте на меня.
   Вскорѣ, вслѣдствіе разныхъ перемѣнъ въ составѣ тюремнаго штата, миссъ Уэстонъ была переведена въ западный флигель тюремнаго зданія, гдѣ помѣщались заключенныя перваго разряда. Въ этотъ-то разрядъ положила себѣ Дженни попасть, чтобы не разлучиться съ своею любимицею. Глубокая привязанность придала ей новыя силы, и она къ удивленію тюремнаго начальства снова стала другимъ человѣкомъ. Прошло нѣсколько мѣсяцевъ, и желанная цѣль была достигнута.
   На этотъ разъ счастье ей благопріятствовало, и она попала подъ начальство миссъ Уэстонъ. Теперь она была на верху тюремнаго благополучія: она носила зеленое форменное платье, на которомъ красовался No 1. Она получала восемь пенсовъ въ недѣлю, пила чай каждый день, пользовалась большею свободою общенія съ другими арестантками, имѣла больше времени для прогулокъ; но, что всего важнѣе, надзирательницею ея была миссъ Уэстонъ.
   До сихъ поръ каждый разъ, какъ ей случалось думать о своей послѣдующей жизни по выходѣ изъ тюрьмы, она мечтала возвратиться къ своей старой обстановкѣ, къ своей любезной уличной жизни въ Глазговѣ. Но теперь мечты ея приняли другой оборотъ. Однажды, разсказывая миссъ Уэстонъ о своемъ прежнемъ житьѣ-бытьѣ, она была остановлена вопросомъ.
   -- Думала ли ты когда, Камеронъ, о томъ, что ты будешь дѣлать по выходѣ изъ тюрьмы?
   Дженни помолчала въ нерѣшимости.
   -- Нѣтъ, проговорила она наконецъ.
   -- Неужели ты захочешь воротиться къ прежнему образу жизни?
   -- Я... я право не знаю, какъ я устроюсь.
   -- Выбирай, что хочешь; будь, чѣмъ хочешь, только не сворачивай опять на старую дорогу. Вѣдь надо же тебѣ попытаться быть честною женщиною.
   -- Попытаюсь, отвѣчала она неохотно.
   -- Слыхала ли ты когда объ обществѣ для вспомоществованія освобожденнымъ преступникамъ?
   -- Слыхать-то я слыхала, только не про такихъ, какъ я, все это писано. Въ мои годы, добавила она съ горькимъ отрывистымъ смѣхомъ, поздно поступать въ услуженье.
   Тѣмъ не менѣе, послѣ этого разговора, мысль ея все чаще и чаще стала возвращаться къ поданному ей совѣту. Мало по малу она пришла къ положительному рѣшенію отправиться, по окончаніи срока своего наказанія, "домой", что на тюремномъ нарѣчіи означаетъ, обратиться въ общество для вспомоществованія освобожденнымъ арестантамъ. Передъ нею лежалъ суровый, трудный путь, но онъ велъ къ новой жизни, давалъ ей возможность смѣло глядѣть добрымъ людямъ въ глаза, и она не робѣла.
  

ГЛАВА XXIX.

Воля -- послѣ четырнадцати лѣтъ тюремнаго заключенія.

   Въ избѣжаніе повтореній мы пройдемъ молчаніемъ послѣдующіе долгіе годы, которые Дженни Камеронъ провела въ тюрьмѣ. День освобожденія приближался, и надо было подумать о томъ, куда дѣться по выходѣ на волю. Мѣсяца за три до окончанія срока, главная надзирательница обѣщалась Дженни похлопотать о ней въ обществѣ для вспомоществованія освобожденнымъ арестантамъ. Съ замираніемъ сердца стала ожидать Дженни рѣшенія своей участи. Найдетъ ли ее общество достойною своего покровительства? Не предпочтетъ ли она ей дргeю, болѣе достойную кандидатку? Потомъ она мысленно переносилась въ этотъ новый для нея міръ, міръ честныхъ, людей, среди котораго ей предстояло одиноко прокладывать себѣ дорогу; она видѣла передъ собою суровый, плохо вознаграждаемый трудъ, трудъ безъ отдыха, подъ надзоромъ какой нибудь взыскательной, подозрительной госпожи; она видѣла себя одинокою и принужденною во всемъ полагаться только на себя.
   Женщины, высидѣвшія много лѣтъ въ тюрьмѣ, обыкновенно съ ужасомъ думаютъ о необходимости снова стоять на своихъ ногахъ. Онѣ такъ привыкли, чтобы о нихъ заботились другія, у нихъ такъ долго ни въ чемъ не было своей собственной воли; пища, кровъ и одежда были у нихъ готовыя, и онѣ такъ отвыкли отъ самостоятельности, что превратились въ живыя машины; имъ какъ-то дико снова очутиться на своихъ ногахъ и заработывать свой собственный хлѣбъ. Обыкновенно подобныя женщины, послѣ немногихъ робкихъ усилій пробить себѣ дорогу, снова возвращаются въ тюрьму, на которую онѣ привыкаютъ смотрѣть, какъ на единственное свое убѣжище.
   Недѣли за двѣ до истеченія срока наказанія, главная надзирательница объявила Дженни, что общество для вспомоществованія освобожденнымъ преступникамъ приняло ее на свое попеченіе и озаботится доставить ей мѣсто служанки. Послѣдніе дни заключенія походили на сонъ; при одной мысли, что вотъ скоро, скоро она будетъ свободна, голова Дженни шла кругомъ. Подруги завидовали ей, она ясно видѣла это изъ ихъ взглядовъ. По всей тюрьмѣ было извѣстно, что Камеронъ скоро выпустятъ на волю. Встрѣчаясь съ нею въ часовнѣ тѣ арестантки, передъ которыми еще лежали годы и годы неволи, глядѣли на нее почти со злобою; другія, для которыхъ уже занималась заря освобожденія, сочувственно улыбались ей; находились и такія добрыя души, которыя напутствовали ее различными пожеланіями.
   -- Камеронъ выходитъ, толковали въ тюрьмѣ. Камеронъ отправляется "домой". Камеронъ не миновать попасться въ новую бѣду. Эхъ, кабы мнѣ обмѣняться съ Камеронъ: мнѣ остается тянуть лямку шесть лѣтъ, ей -- только шесть дней!
   Камеронъ была сама не своя въ эти послѣдніе дни; она лишилась аппетита, и руки у нея дрожали. Она работала вяло и не охотно; работу ей возвращали назадъ: то шитье било плохо, то мѣтки были выставлены не на мѣстѣ. Когда съ ней говорили, она то смѣялась безсмысленнымъ смѣхомъ, то заливалась безпричинными слезами. Днемъ она не могла дождаться ночи, чтобы на досугѣ продаться своимъ мечтамъ; ночью она лихорадочно металась по постели и съ нетерпѣніемъ ожидала дня, чтобы какъ нибудь развлечься отъ своихъ мыслей.
   Она просила свою надзирательницу передать миссъ Уэстонъ, что она напишетъ ей, какъ скоро будетъ на мѣстѣ. За день до своего освобожденія она была призвана въ главной надзирательницѣ, которая объявила ей, что пришло отъ статсъ-секретаря разрѣшеніе выпустить ее изъ тюрьмы. Главная надзирательница дала ей, какъ водится, на прощанье нѣсколько добрыхъ совѣтовъ и отпустила снова въ келью. Пришелъ и вечеръ, послѣдній ея вечеръ въ Брикстонѣ, и она въ послѣдній разъ напилась тюремнаго чаю.
   Рано утромъ на другой день, еще задолго до звонка, она встала съ замирающимъ сердцемъ и принялась передѣлывать выпускное платье, которое было выдано ей еще наканунѣ. Выпускныя платья обыкновенно шьются арестантками гуртомъ, и нерѣдко случается, что короткія достаются женщинамъ высокаго роста, и на оборотъ. Перешивъ платье по своему росту, Дженни разложила его въ ожиданіи торжественной минуты, когда ей прикажутъ готовиться къ отъѣзду. Приказаніе долго не приходило; она успѣла собраться съ мыслями, убрать свою келью, побывать въ тюремной церкви. Наконецъ вождѣленная минута настала. Пришла надзирательница, которая должна была отвезти ее "домой". Экипажъ дожидался ихъ на тюремномъ дворѣ. Переступая въ послѣдній разъ за порогъ той кельи, въ которой она провела столько лѣтъ, Дженны испытала какое-то странное волненіе. "Хотѣла бы я знать, попаду ли я опять сюда", проговорила она про себя, проходя не совсѣмъ твердымъ шагомъ тюремными корридорами. Двери келій, во избѣжаніе опаснаго волненія умовъ, оставались на замкѣ, пока освобожденная счастливица не удалилась. Въ пустомъ корридорѣ Дженни никого не встрѣтила, кромѣ дежурной надзирательницы.
   -- Прощайте, спасибо вамъ, что вы меня бѣдную не оставляли своею ласкою, проговорила Дженни, обращаясь къ надзирательницѣ, догорая дружески протянула ей руку и пожелала ей всякаго благополучія. Нельзя сказать, чтобы Дженни во время своего пребыванія въ тюрьмѣ питала особенное расположеніе къ этой именно надзирательницѣ; но въ настоящую минуту она чувствовала, что любитъ ее за высказанныя ею добрыя желанія. Дженни страстно желала увидѣться съ Миссъ Уэстонъ передъ отъѣздомъ; ей хотѣлось еще разъ взглянуть на дорогое лицо, которое въ теченіи столькихъ лѣтъ было ея единственной отрадой.
   Наканунѣ миссъ Уэстонъ -- да простятъ ей сторонники строгой дисциплины -- улучила минуту и пробралась въ отдѣленіе Дженни, чтобы шепнуть ей сквозь затворенную дверь нѣсколько прощальныхъ словъ. Благословеніями и горячими изліяніями благодарности отвѣчала ей Дженни, и онѣ разошлись, пожавъ другъ другу руки въ широкую щель, находившуюся между дверью и поломъ. Послѣ этого свиданья Дженни бросилась на постель и спрятала голову въ подушку, чтобы заглушить свои рыданія. Въ лучезарное утро, послѣдовавшее за этою темною ночью, миссъ Уэстонъ будто ненарокомъ очутилась на тюремномъ дворѣ въ одно время съ Дженни.
   -- Да благословитъ ее Господь, подумала Камеронъ. Сердце мое чуяло, что я безъ того не уѣду, чтобы не повидать ее еще разъ.
   Съ этимъ отраднымъ впечатлѣніемъ Дженни сѣла въ экипажъ. Привратникъ широко распахнулъ ворота, а за этими воротами была широкая, вольная жизнь!
  

ГЛАВА XXX.

Трудовая жизнь.

   Въ вѣденіи общества для вспоможенія освобожденнымъ преступникамъ находился между прочимъ домъ, въ которомъ помѣщались женщины, состоявшія подъ покровительствомъ общества. Существованіе этого учрежденія за недостаткомъ денежныхъ средствъ было непродолжительно, но на своемъ короткомъ вѣку оно принесло много хорошимъ плодовъ.
   "Что пользы, писалъ комитету общества покойный сэръ Джошуэ Джебъ, въ добрыхъ намѣреніяхъ, съ которыми преступникъ покидаетъ тюрьму, если онъ по освобожденіи увидитъ себя безпріютнымъ скитальцемъ. Представьте себя на мѣстѣ человѣка, неимѣющаго ни друзей, ни какой бы то ни было возможности пріискать себѣ честное занятіе. Что дѣлать? Какъ быть?-- становится при подобныхъ обстоятельствахъ страшнымъ жизненнымъ вопросомъ."
   Въ одинъ-то изъ этихъ пріютовъ отправилась Дженни Камеронъ, по выходѣ изъ тюрьмы. Въ немъ ея жизнь потекла почти счастливо; никакія строгія правила не стѣсняли свободу обитательницъ заведенія; ничто не напоминало имъ о тюрьмѣ: здѣсь онѣ подлинно чувствовали себя дома. За исключеніемъ положенныхъ часовъ для отдыха ко сну и возвращенія домой, все остальное время дня было въ полномъ ихъ распоряженіи; имъ, такимъ образомъ, представлялась возможность попробовать на дѣлѣ свою нравственную стойкость, и большинство, надо отдать ему справедливость, съ успѣхомъ выдерживало испытаніе. Освобожденныя преступницы не долго оставались въ этомъ мирномъ пріютѣ. Общество спѣшило пристроить ихъ по ихъ желанію, пріискивая имъ мѣста или помогая эмигрировать. Дженни пробыла въ пріютѣ недѣлю. Въ продолженіе этого времени она могла вполнѣ насладиться свободой, но уличная жизнь дѣйствовала на нее раздражающимъ образомъ и слишкомъ напоминала ей Глазговъ. Въ этихъ шумныхъ, многолюдныхъ улицахъ ей было какъ-то не по себѣ.
   Въ концѣ недѣли Дженни поступила на мѣсто. Одна изъ посѣтительницъ пріюта, которой понравилась ея наружность, взяла ее къ себѣ въ услуженіе за хорошую плату. Замѣтимъ здѣсь мимоходомъ, что между благотворительными особами, покровительствующими обществу, очень немногія, рѣшаясь взять себѣ служанку изъ пріюта, даютъ ей приличное вознагражденіе; такимъ образомъ усилія этихъ женщинъ жить честно съ перваго же раза оказываются неблагодарнымъ трудомъ. Я знаю случай, что одна изъ нихъ поступила за пять фунтовъ годоваго жалованья въ домъ, гдѣ было двѣнадцать комнатъ, и гдѣ вся работа лежала на ней одной.
   Мистеръ и мистриссъ Ивансъ, новые хозяева Дженни, свято хранили ея тайну. Ни нянюшка, ни кухарка, служившій въ томъ же семействѣ, ничего не знали о предшествующей ея жизни; что же касается до дѣтей, которыхъ было двое, то онѣ находили только, что новая служанка миловиднѣе и тише всѣхъ слугъ въ дому. Къ сожалѣнію подобная деликатность далеко не представляетъ обыденнаго явленія. Благотворители любятъ пощеголять своей филантропіей, и ради этого не думаютъ щадить чувства кающейся женщины, а между тѣмъ, одно имя тюрьмы кидаетъ въ дрожь бѣдную женщину, и ей мерещится подозрѣніе въ каждомъ взглядѣ, устремленномъ на нее.
   Прислуга мистриссъ Ивансъ принимала Дженни за шотландку, проживавшую до сихъ поръ въ людяхъ гдѣ-то на сѣверѣ; само собою разумѣется, никто и не думалъ выводить ее изъ заблужденія. Порою Дженни предлагались щекотливые вопросы, изъ которыхъ она не знала, какъ выпутаться. На бѣду у кухарки былъ братъ въ Эдинбургѣ, вслѣдствіе чего она постоянно наводила разговоръ на Шотландію.
   -- По какимъ городамъ ты всего больше жила? было чуть не первымъ вопросомъ кухарки.
   -- Да все больше въ Глазговѣ.
   -- Хорошіе тамъ господа проживаютъ?
   -- Есть очень хорошіе.
   -- Ну, а твои какъ?
   -- Ничего, господа, какъ господа.
   -- Большой домъ былъ?
   -- Очень большой.
   Бѣдовое дѣло было для Дженни отвѣчать на разспросы дѣтей. Эти дѣти вѣчно умѣютъ поставить человѣка въ тупикъ. Семилѣтняя дѣвочка при каждомъ удобномъ случаѣ норовила убѣжать отъ своей няньки, и отправлялась по всему дому отыскивать Камеронъ. Ей полюбилась новая служанка, и она охотно подсаживалась къ ней и приставала съ затруднительными вопросами.
   Однажды нянька отлучилась со двора, и Дженни было поручено присмотрѣть за дѣтьми и сводить ихъ погулять. Гордость бѣдной женщины при мысли, что госпожа довѣрила ей своихъ дѣтей, не знала границъ. То была, быть можетъ, самая свѣтлая минута въ ея жизни. Въ довершеніе ея блаженства дѣти напрямикъ объявили матери: что если "бы Дженни была нянюшкой, то имъ было бы не въ примѣръ лучше. Нельза ли такъ устроить, чтобы Дженни на время стала нянюшкой, а Анна горничной?"
   Письмо Дженни къ миссъ Уэстонъ въ первое время ея пребыванія у мистриссъ Ивансъ дышало бодростью и непоколебимою увѣренностью, что и впредь все пойдетъ также хорошо. Подобно всѣмъ впечатлительнымъ натурамъ, Дженни всегда была готова увлекаться радужными ожиданіями. Но прошло недѣли четыре, и миссъ Уэстонъ получила отъ нея письмо совсѣмъ иного содержанія. Дженни писала, что скучаетъ и упала духомъ; она не понимала, что съ ней такое дѣлается, но она боялась занемочь. Письмо заключалось просьбою къ миссъ Уэстонъ заѣхать къ ней хоть на минуту.
   Миссъ Уэстонъ хорошо понимала, что скука была причиною безумныхъ вспышекъ Дженни въ тюрьмѣ, и боялась, чтобы, наскучивъ однообразіемъ своей настоящей жизни, она снова не сбилась на старую дорогу. Въ первый же свой свободный вечеръ миссъ Уэстонъ отправилась ее провѣдать. Камеронъ, отворившая ей дверь, радостно вскрикнула, увидѣвъ знакомое лицо.
   -- Такъ это вы! Я и надѣялась, что вы пріѣдете, и боялась надѣяться. Ужъ очень мнѣ хотѣлось васъ видѣть.
   -- Я пріѣхала провести съ тобою нѣсколько минутъ, если твоя госпожа позволитъ.
   -- Спасибо вамъ, проговорила Камеронъ со слезами на глазахъ, и побѣжала къ мистриссъ Ивансъ. Черезъ нѣсколько минутъ она возвратилась.
   -- Меня отпустили прогуляться съ вами, объявила она. Пока я одѣваюсь, мистриссъ Ивансъ желала бы переговорить съ вами на счетъ меня.
   И Дженни, обрадованная какъ ребенокъ, побѣжала на верхъ, между тѣмъ, у бывшей ея надзирательницы и у мистриссъ Ивансъ разговоръ шелъ о ней. Послѣдняя не могла нахвалиться новой служанкой.
   -- Порой она бываетъ очень задумчива, замѣтила она, но я надѣюсь, что она мало по малу оправится. Къ тому же она уже слишкомъ прилежно работаетъ.
   Когда миссъ Уэстонъ и Дженни очутились на улицѣ, первымъ вопросомъ послѣдней было:
   -- Ну что она говоритъ обо мнѣ?
   -- Она до сихъ поръ тобою довольна, но находитъ, что ты надрываешься работой.
   -- Эхъ, да какъ же мнѣ быть безъ работы? Когда я сижу сложа руки, ужъ очень меня мои мысли одолѣваютъ.
   -- Старайся не предаваться мрачнымъ мыслямъ.
   -- Да я и стараюсь, только черныя мысли сами собою лѣзутъ въ голову.
   -- Какія же это черныя мысли?
   -- Да хоть бы объ васъ; мнѣ все думается не забыли ли вы меня; потомъ я припоминаю всѣ свои прошлые грѣхи; мучитъ меня еще другая мысль: куда я дѣнусь, когда у меня и послѣдней силы не станетъ...
   -- Но ты на видъ совершенно здорова, замѣтила миссъ Уэстонъ.
   -- Нездоровье мое вотъ тутъ, отвѣчала Дженни, указывая на грудь, и рано или поздно оно меня доканаетъ. А тогда одинъ конецъ -- рабочій домъ.
   Миссъ Уэстонъ сдѣлала все, что было въ ея силахъ, чтобы успокоитъ Дженни, и ободренная ея присутствіемъ, Дженни просіяла и забыла свои мрачныя предчувствія. Далѣе она сообщила миссъ Уэстонъ, что госпожа ее зоветъ съ собою въ Америку, куда Ивансъ собирались въ скоромъ времени переселиться всей семьей.
   -- А хотѣлось бы тебѣ Ѣхать въ Америку? спросила миссъ Уэстонъ.
   -- Хотѣться-то пожалуй и хотѣлось бы; на чужой сторонѣ мнѣ было бы какъ-то покойнѣе: отъ моей старой жизни, знаете ли, подальше. Только васъ-то вѣдь я тогда больше не увижу; вы будете для меня все равно, что мертвая.
   -- Но здоровье твое понравилось бы тамъ, Камеронъ.
   -- Да; оно-то самое и не даетъ мнѣ покоя. Эхъ, миссъ, кабы я только знала, что меня еще хватитъ на десять лѣтъ.
   Прошло нѣсколько времени, и миссъ Уэстонъ ничего болѣе уже слыхала объ отъѣздѣ семейства Ивансъ заграницу, между тѣмъ все семейство въ сопровожденіи всего домашняго штата побывало на берегу моря. Дженни возвратилась съ этой поѣздки повеселѣвшею и посвѣжѣвшею. Она объявила миссъ Уэстонъ, что чувствуетъ себя совершенно счастливою, что господа до нея очень добры и что ей грѣхъ пожаловаться на судьбу. Въ этотъ періодъ своей жизни она начинала дорожить преимуществами, сопряженными съ званіемъ честной женщины, и неохотно бы согласилась ими пожертвовать. "Глазговское житье" казалось ей страшнымъ сномъ, отъ котораго она рада была, что проснулась.
   Прошло еще нѣсколько мѣсяцевъ, и мистриссъ Ивансъ возобновила Дженни предложеніе ѣхать съ нею въ Америку. На этотъ разъ переселеніе всей семьи было дѣло окончательно рѣшенное.
   Предложеніе это не на шутку разстроило Дженни, какъ разстроивала ее всякая случайность, выходящая изъ ряду обыденныхъ событій. Не въ ея характерѣ было рѣшить самостоятельно, что для нея лучше: она обратилась за совѣтомъ къ миссъ Уэстонъ, которому и послѣдовала: рѣшено было, что она черезъ нѣсколько недѣль навсегда распростится съ Англіей. Много слезъ пролила Дженни при мысли о разлукѣ съ единственнымъ своимъ другомъ; но судьба караулила ее, и ей не такъ-то скоро было суждено удалиться съ арены, на которой она жила и дѣйствовала до сихъ поръ.
   Дженни шла однажды по улицѣ съ порученіемъ отъ своей госпожи, какъ вдругъ кто-то схватилъ ее за платье. Оглянувшись, она очутилась лицомъ къ лицу съ Сусанною Маршъ, своей старинной тюремной подругой.
   -- Дженни!
   -- Сусанна!
   Дженни краснѣла и блѣднѣла поперемѣнно; она дышала тяжело и принуждена была прислониться къ рѣшеткѣ сосѣдняго дома; широко раскрытыми глазами глядѣла она въ лицо этому призраку изъ прошедшаго, который такъ неожиданно сталъ поперегъ ея дороги.
   -- Вотъ уже два дня, какъ я тебя подкарауливаю Дженни.
   -- Какъ ты отыскала меня?
   -- Я встрѣтилась съ другою женщиною изъ "Пріюта", и отъ нея узнала, что ты живешь при мѣстѣ неподалеку отсюда.
   -- Давно ли ты выпущена?
   -- Вотъ уже нѣсколько мѣсяцевъ
   -- Чѣмъ же ты теперь занимаешься?
   -- Я наняла небольшую комнату въ окрестностяхъ Дрори-Лэна и шью платья. Работа ко мнѣ валомъ валитъ, я и съ половиной не поспѣю справиться.
   -- И хорошо тебѣ платятъ за работу?
   -- Цѣны даютъ красныя; я ужъ успѣла отложить копѣйку на черный день. Мнѣ только не достаетъ помощницы, и я такъ разсчитала, что если ты недовольна своимъ мѣстомъ, то мы отлично могли бы жить вдвоемъ.
   -- Мѣстомъ я своимъ довольна.
   -- Тѣмъ хуже, было себялюбивымъ отвѣтомъ.
   -- Ну, дай Богъ, чтобы тебѣ и впредь также везло, и ты не принималась бы за старое, замѣтила Дженни.
   -- Спасибо на добромъ желаньи. Я у тебя какъ нибудь побываю и поразскажу обо всемъ подробно.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, не приходи, намъ не за чѣмъ больше знаться, воскликнула Камеронъ. Дай Богъ тебѣ всего хорошаго, только меня-то ужъ оставь жить, какъ мнѣ живется.
   -- Ну, коли ты не хочешь, чтобы я къ тебѣ приходила, то я, не безпокойся, навязываться не стану, и обиженная швея пошла своей дорогой.
  

ГЛАВА XXXI.

Шагъ назадъ.

   Недѣлю спустя послѣ этой встрѣчи, пришло письмо на имя Дженни. Она сразу узнала крупный, неказистый почеркъ, который такъ часто видала на контробандныхъ запискахъ, приходившихъ къ ней во дни ея заточенья. Она засунула письма въ карманъ, въ ожиданіи удобнаго случая его прочитать. Дженни стыдилась этого письма, она боялась его распечатать, изъ тоже время томилась страшнымъ любопытствомъ узнать его содержаніе. Природа ея искала любви, а въ этомъ письмѣ она видѣла доказательство, что Маршъ не переставала о ней думать во все это время. Не ранѣе, валъ поздно вечеромъ, покончивъ всю свою дневную работу, рѣшилась Дженни сломать печать. То было длинное посланіе, въ которомъ, послѣ обычныхъ изъявленій привязанности, Сусанна просила свою бывшую подругу дать ей знать, когда будетъ ея первый свободный день. Сусанна предлагала воспользоваться этимъ свободнымъ днемъ для увеселительной поѣздки вдвоемъ куда нибудь за городъ. "Смотри же, заканчивала Сусанна свое письмо, отвѣчай мнѣ либо да, либо нѣтъ".
   Цѣлыхъ три дня медлила Дженни отвѣтомъ. Рой неотвязныхъ мыслей, противъ которыхъ она тщетно, боролась, преслѣдовалъ ее въ эти три дня, чтобы она ни дѣлала. Искушеніе хоть день погулять на волѣ было велико. И что же тутъ дурнаго погулять денекъ? разсуждала она сама съ собою. Развѣ сама госпожа ея не предлагала ей уже нѣсколько разъ воспользоваться принадлежавшимъ ей правомъ на нѣсколько свободныхъ дней въ году? Правда, она собирается повеселиться въ обществѣ Сусанны Маршъ, но въ этомъ большой бѣды еще нѣтъ. Не говорила ли ей Сусанна, что ведетъ теперь тихую, честную жизнь? Отчего же и не повѣритъ въ этомъ Сусаннѣ?
   Три дня собиралась Дженни попросить позволеніе отлучиться со двора. Ее страшили вопросы, которые мистриссъ Ивансъ могла предложить ей по поводу этой просьбы, и на которые ей ничего болѣе не оставалось, какъ отвѣчать ложью, потому что одно упоминовеніе съ ея стороны о старинной пріятельницѣ могло возбудить подозрѣніе. Но искушеніе отдохнуть отъ однообразія будничной жизни было такъ сильно, ей такъ хотѣлось прокатиться внизъ по Темзѣ прежде, чѣмъ навсегда съ ней распроститься, ей такъ хотѣлось хоть на одинъ день чувствовать себя свободной! Она собралась съ духомъ и отпросилась со двора, объявивъ что ей нужно кое-что для себя закупить. Мистриссъ Ивансъ отпустила ее охотно и не предложила ни одного неловкаго вопроса.
   Въ ожиданіи обѣщаннаго праздника, Дженни впала въ тревожное состояніе духа. Она часто стала задумываться надъ работой, дѣло валилось у нея изъ рукъ. Кухарка замѣтила ей, что она должно быть влюблена; когда же въ домѣ узнали, что Дженни отпросилась на цѣлый день со двора, послѣднее предположеніе перешло въ положительную увѣренность, и Дженни сдѣлалась предметомъ довольно пошлыхъ шутокъ.
   Въ условленный день Дженни Камеронъ явилась на пароходную пристань, гдѣ ее ожидала Сусанна Маршъ, и подруги отправились на пароходѣ до Гринича. Когда нервы Дженни поуспокоились, она повеселѣла подъ обаяніемъ новизны; цѣлый день провела она въ обществѣ Сусанны, которая выхваляла ей свой настоящій образъ жизни и выгодность своей работы, не упуская при этомъ случая провести параллель между этою жизнью и тою "кабалою", въ которую отдала себя Дженни. Когда Дженни разсказала ей о предполагаемой поѣздкѣ въ Америку, у нея нашлось множество страшныхъ разсказовъ объ этой странѣ, и она принялась доказывать своей пріятельницѣ, что безуміе съ ея стороны отправляться въ такую даль, когда она и здѣсь можетъ найти себѣ хорошее мѣсто.
   На обратномъ пути Сусанна сбросила маску респектебельности, которую хранила до сихъ поръ. На одномъ пароходѣ съ нашими путешественницами ѣхало нѣсколько человѣкъ мастеровыхъ; Маршъ связала съ ними тутъ же знакомство и пустилась въ легкій, довольно бойкій разговоръ. Вслѣдъ за этимъ скоро явилось на сцену вино. Дженни совершенно упустила изъ виду, что послѣ столькихъ лѣтъ воздержанія она не можетъ выносить такое количество спиртныхъ напитковъ, какъ бывало, и съ удивленіемъ замѣтила, что голова у нея закружилась съ перваго же стакана настоящей шотландской водки, которой она не пивала съ тѣхъ поръ, какъ была въ Глазговѣ.
   -- Однако пора мнѣ домой, проговорила она встревоженнымъ голосомъ. Что обо мнѣ подумаютъ дома, если я запоздаю?
   Она отказалась отъ дальнѣйшаго участія въ попойкѣ и обмѣнялась колкостями съ Сусанною, которая находила что глупо съ ея стороны отставать отъ другихъ, когда попойка только что началась. Какъ только пароходъ присталъ къ берегу, Дженни опрометью бросилась домой. Она даже забыла проститься съ своею подругой.
   Въ семействѣ Ивансъ всѣ спали кромѣ самой хозяйки, когда Дженни постучалась въ дверь. Мистриссъ Ивансъ начинала сильно безпокоиться о ней, но, не желая выдать своихъ опасеній другимъ, отпустила слугъ на покой, рѣшившись сама дождаться ея возвращенія. Дженни какъ громомъ поразило появленіе самой мистриссъ Ивансъ, вышедшей отперѣть ей дверь.
   Однако ты очень запоздала, Камеронъ, замѣтила ей госпожа.
   Дженни стояла молча, опустивъ глаза въ землю и переминаясь съ ноги на ногу. Ей ничего болѣе не оставалось, какъ молчать, потому что выпутываться ложью ей не хотѣлось.
   -- Надѣюсь, что это случилось въ первый и послѣдній разъ, продолжала мистриссъ Ивансъ, видя, что отвѣта ей не дождаться. Я вполнѣ тебѣ довѣряю Камеронъ, и убѣждена, что ты не обманешь моего довѣрія.
   -- Нѣтъ, этого я не сдѣлаю, отвѣчала Камеронъ.
   -- Что тебя задержало такъ долго, продолжала мистриссъ Ивансъ, немного помолчавъ.
   Камеронъ какъ-то безсмысленно взглянула на свою госпожу.
   -- Я право не знаю, проговорила она. Я... Я заблудилась.
   Минуту спустя, она уже раскаивалась въ этой неловкой лжи. Лицо мистриссъ Ивансъ омрачилось, и Дженни видѣла ясно, что ей не повѣрили.
   -- Смотри же, чтобы этого впередъ не случалось, проговорила мистриссъ Ивансъ такимъ рѣшительнымъ тономъ, какого Дженни еще ни разу отъ нея не слыхала.
   Тяжелые послѣ этого настали дни для нашей героини. Совѣсть упрекала ее за легкомысленный поступокъ и за ложъ, которою она думала выпутаться изъ бѣды. Ее мучила мысль что сама же она поколебала довѣріе къ себѣ добрыхъ людей и что теперь возстановить это довѣріе будетъ очень трудно. Въ довершеніе всего она занемогла, и два дни пролежала въ постели, послѣ чего ея прежнія опасенія воскресли съ удвоенною силою; одна мысль, что ей, быть можетъ, придется искать убѣжища въ больницѣ или въ рабочемъ домѣ, наводила на нее ужасъ.
   Томимая этими безотрадными мыслями, она механически исполняла лежавшія на ней обязанности и рада была каждому предлогу, чтобы вырваться изъ дома и освѣжиться на улицѣ. Отправляясь однажды съ порученіемъ отъ своей госпожи, она снова встрѣтилась съ Сусанною Маршъ. Подруги прогуляли около часу по Нью-Кентъ-Роду, и Дженни до того заслушалась пріятельницы, которая по прежнему выхваляла преимущества своего ремесла, что совсѣмъ забыла про дѣло, по которому была послана. Спохватившись, она перепугалась, и испугъ ея вызвалъ насмѣшливое замѣчаніе со стороны Сусанны:
   -- Что ты такъ трусишь каждаго косаго взгляда, я бы ужъ лучше съ ними со всѣми распростилась, проговорила она.
   -- Да, можетъ я такъ и сдѣлаю.
   -- А тогда, приходи-ка ко мнѣ на квартиру, я во всякое время бываю дома. Мы съ тобою заживемъ припѣваючи.
   -- Коли моего терпѣнья больше не хватитъ жить въ людяхъ, то я, дѣлать нечего, приду. Ты меня, можетъ статься, скорѣе увидишь, нежели ожидаешь.
   -- Чѣмъ скорѣе ты придешь, милочка, тѣмъ лучше.
   Мистриссъ Ивансъ, слегка раздосадованная долгимъ отсутствіемъ Дженни, встрѣтила ее вопросомъ:
   -- Камеронъ гдѣ ты пропадала?
   Дженни назвала то мѣсто, куда ее послала сама госпожа. Отвѣтъ былъ неудовлетворительный и мистриссъ Ивансъ полюбопытствовала знать, не заходила ли она еще куда нибудь.
   -- Никуда, отвѣчала Дженни.
   -- Но по моему дѣлу не могла же ты ходить цѣлый часъ, Камеронъ, строго продолжала она, ты меня обманываешь.
   -- Я вамъ говорю сущую правду.
   -- Нѣтъ, ты что-то утаиваешь отъ меня; ты сама заставляешь меня лишить тебя всякаго довѣрія.
   Камеронъ ломала руки и молчала.
   -- Можетъ быть у тебя по сосѣдству завелось какое нибудь новое знакомство?
   -- Нѣтъ.
   -- Или, быть можетъ, ты встрѣтилась съ кѣмъ нибудь изъ своихъ старинныхъ знакомыхъ, съ которыми ты не знаешь какъ развязаться?
   Вопросъ попалъ не въ бровь, а прямо въ глазъ; но Камеронъ рѣшилась не выдавать своей тайны.
   -- Нѣтъ, сударыня, отвѣчала она лаконически, какимъ-то вызывающимъ голосомъ.
   -- Въ такомъ случаѣ какъ прикажешь понимать твое долгое отсутствіе? Ты уклоняешься отъ всякихъ объясненій, Камеронъ; своимъ молчаніемъ ты наводишь меня на подозрѣнія.
   -- Коли вы мнѣ не хотите вѣрить, то ужъ не лучше ли мнѣ уйти отъ васъ? замѣтила Дженни.
   -- Подумай о томъ, что ты говоришь; въ настоящую минуту ты слишкомъ раздражена. Не уходи отъ меня сгоряча, обсуди свое рѣшеніе въ болѣе спокойную минуту. Если дѣйствительно окажется, что ты не можешь быть счастлива въ моемъ домѣ и руководиться моими совѣтами, тогда, конечно, намъ всего лучше разстаться.
  

ГЛАВА ХXXII.

Бѣгство.

   Очутившись одна въ своей комнатѣ, Дженни присѣла, чтобы собраться съ мыслями. Этотъ новый міръ, въ который она недавно вступила, встрѣтилъ ее такъ чуждо и непривѣтливо; всѣ были противъ нея, всѣ смотрѣли на нее съ недовѣріемъ; она чувствовала, что не можетъ этого долѣе выносить, что всѣ усилія помириться съ такою жизнью будутъ тщетны. Развѣ она не старалась перемѣнить себя? и къ чему же это повело? Она была бѣдное, слабое, темное созданіе, и что же можно было отъ нея требовать? Другое дѣло, если бы ее учили добру съ колыбели, а теперь, не безразсудно ли было ожидать, чтобы она сразу стала другимъ человѣкомъ. Она представляла себѣ, какъ мистриссъ Ивансъ и миссъ Уэстонъ будутъ жалѣть о ней, немного погодя, и при этой мысли такъ расплакалась, что постель задрожала отъ ея судорожныхъ рыданій.
   Надо было подумать, какъ выйти изъ этого положенія. Пойти къ мистриссъ Ивансъ и хладнокровно объявить ей, что она отходитъ отъ нее и даетъ ей мѣсяцъ сроку, чтобы пріискать себѣ другую служанку? Но какъ выжить еще цѣлый мѣсяцъ въ этомъ домѣ? Мистриссъ Ивансъ не даетъ ей отдыху съ своими совѣтами и подозрѣніями, и еще, пожалуй, чего добраго, напишетъ обо всемъ миссъ Уэстонъ, и тогда какими глазами глядѣть Дженни на добрыхъ людей? Нѣтъ, тутъ и недѣли нельзя мѣшкать; скорѣе, скорѣе вонъ изъ кабалы. Завтра же, рано утромъ, пока еще весь домъ будетъ спать, она украдкою, какъ воръ, выйдетъ изъ дома и пойдетъ искать себѣ другой, болѣе свободной жизни. Жажда перемѣны, во что бы то ни стало, желаніе избавиться отъ этого одуряющаго однообразія, которое доводило ее до отчаянья, вотъ что побуждало ее бѣжать, очертя голову, на встрѣчу новой жизни. Она знала, что не на радость ей будетъ задуманный шагъ: по мѣрѣ того, какъ роковая ночь приближалась къ концу, ей становилось все тяжелѣе и тяжелѣе на душѣ. Безпокойно металась она на своей постели; она попробовала встать, отодвинула штору и принялась глядѣть въ окно на темную улицу, на которой тускло мелькали фонари; немного поглядя, она снова бросилась на постель, рѣшившись было пролежать въ ней до разсвѣта, но не утерпѣла, снова вскочила, зажгла свѣчу и принялась писать письмо къ своей госпожѣ, въ которомъ силилась, какъ умѣла, объяснить ей свой поступокъ.
   Окончивъ это посланіе, она принарядилась въ лучшее свое платье, надѣла шляпу и платокъ, и поглядѣлась въ зеркало; выраженіе ея блѣднаго лица испугало ее. За эту ночь она постарѣла нѣсколькими годами. Она отворила дверь и спустилась по лѣстницѣ точно призракъ ночной, не успѣвшій еще скрыться при наступленіи дня. На первой же площадкѣ она остановилась, раздумывая не зайти ли ей къ дѣтямъ и не взглянуть ли ей въ послѣдній разъ на дѣвочку, которая, безъ сомнѣнія, станетъ скучать по ней, когда она уйдетъ. Но страхъ разбудить нянюшку удержалъ ее, и она прямо спустилась въ кухню. Тутъ она по привычкѣ, не отдавая себѣ отчета въ своемъ поступкѣ, развела въ плитѣ огонь, налила воды въ котелъ и поставила ее кипятиться. Кухарка не любила вставать рано, и Дженни обыкновенно исполняла за нее каждое утро эту часть ея обязанностей. Съ руками, перепачканными въ сажѣ, она снова поплелась на верхъ. На сердцѣ у нея было тяжелѣе, чѣмъ когда нибудь, и она съ трудомъ волочила ноги. Въ гостиной, куда она направилась, было еще темно отъ закрытыхъ ставней. Она отворила ставни, привела въ порядокъ разные предметы, разбросанные съ вечера, стерла съ мебели пыль и наконецъ положила свое письмо на столъ противъ того самаго мѣста, на которое обыкновенно садилась мистриссъ Ивансъ. Покончивъ все это, она отправилась въ сѣни. Сердце ея страшно колотилось въ груди, пока она отпирала дверь. На встрѣчу ей пахнулъ съ улицы свѣжій, утренній воздухъ, и она вышла, крѣпко на крѣпко притворивъ за собою дверь.
   На башенныхъ часахъ первой церкви, мимо которой она проходила, пробило шесть часовъ. Кабаки были уже отперты, и она поспѣшила зайти въ первый же попавшійся, чтобы выпить стаканъ своего любимаго напитка, настоящей шотландской водки. Она была такъ слаба, что чувствовала необходимость подкрѣпиться прежде, чѣмъ пойти далѣе. Водка нѣсколько ободрила ее и, кутаясь въ шаль, она продолжала свой путь, угрюмо выступая на встрѣчу своему темному будущему.
  

ГЛАВА XXXIII

Знакомый вертепъ.

   Дженни плохо еще была знакома съ Лондономъ, и принуждена была спрашивать у прохожихъ дорогу въ Дрори-Лэнъ, гдѣ жила Сусанна Маршъ. Переулокъ, въ которомъ жила послѣдняя, такъ напомнилъ ей хорошо знакомыя Глазговскія трущобы, что она тотчасъ же поняла, что всѣ разсказы Сусанны о своемъ настоящемъ честномъ житьѣ были грубая ложъ. Но она боялась себѣ самой въ этомъ сознаться, и на все закрывала глаза.
   -- Кого вамъ нужно? грубо спросила ее неряшливо одѣтая женщина, которая вышла отворить ей дверь.
   -- Мнѣ нужно Сусанну Маршъ.
   -- Такъ и постучались бы въ дверь къ Сусаннѣ Маршъ, а то меня только оторвали отъ работы.
   Камеронъ стала взбираться вверхъ по грязной. лѣстницѣ. На встрѣчу ей слышались знакомые звуки: шумъ захлопывающихся дверей, плачъ ребятъ и голоса, призывающіе на нихъ проклятіе; удушливый смрадъ на лѣстницѣ былъ тотъ самый, который зарождалъ столько лихорадокъ въ Глазговѣ; мужскія и женскія лица, мелькавшія передъ нею, носили на себѣ клеймо порока. У одного изъ обитателей этого страшнаго притона она спросила, гдѣ тутъ живетъ Сусанна Маршъ.
   -- А вотъ здѣсь. Только врядъ-ли она еще встала. Вчера-то она, знаете ли, была немножко того...
   И говорившій толкнулъ каблукомъ въ сосѣднюю дверь, и принялся кричать громовымъ голосомъ: мистриссъ Маршъ!
   -- Да войди же, болванъ, чѣмъ горло-то драть за дверью. Что тамъ такое случилось?
   -- Да вотъ тутъ одна дама пришла съ вами позавтракать.
   -- Что-о?
   Дженни прикоснулась къ ручкѣ двери, которая сейчасъ же отворилась и старыя подруги очутились лицомъ къ лицу въ грязной и тѣсной комнатѣ. Сусанна едва успѣла съ трудомъ приподняться на постели, и сидя протирала глаза. Рядомъ съ мистриссъ Маршъ лежала другая дѣвушка, и крѣпко спала, не смотря на происходившій вокругъ нея содомъ.
   -- Ну вотъ видишь, Сусанна, я и пришла къ тебѣ.
   -- Съ нами сила крестная! Кого я вижу!
   Маршъ не трогалась съ мѣста и продолжала глядѣть на Дженни сонными глазами, силясь сообразить, какъ это все такъ случилось.
   -- Видно ты съ бабьемъ-то переругалась? спросила она наконецъ.
   -- Да почитай что такъ, отвѣчала Дженни, не имѣвшая ни малѣйшей охоты вдаваться въ дальнѣйшія объясненія.
   -- Ну, очень рада тебя видѣть. Я такъ и знала, что тебѣ въ горничныхъ не ужиться. Эй, Полли!..
   И мистриссъ Маршъ принялась толкать своимъ острымъ локтемъ спавшую возлѣ нея женщину.
   -- Что тамъ такое? промычала Полли.
   -- Та молодая женщина, что помнишь?-- еще я тебѣ такъ часто про нее разсказывала -- такъ вотъ она сама сюда пришла.
   -- А, гм!
   Пилли раскрыла одинъ глазъ, но тотчасъ снова закрыла его и погрузилась, какъ ни въ чемъ не бывало, въ сладкую дремоту. Сусанна между тѣмъ встала и принялась приводить въ порядокъ комнату.
   -- Мнѣ сказали, что ты вчера вечеромъ была пьяна, замѣтила Дженни.
   -- Кто это тебѣ сказалъ? спросила Маршъ, прерывая свое занятіе.
   -- Мнѣ такъ на лѣстницѣ сказали.
   -- Ужъ какъ же! Имъ какъ не знать! съ презрѣніемъ отозвалась Сусанна.
   -- Сусанна! вѣдь я надѣюсь, что ты меня не обманула?
   -- Стану я тебя обманывать!
   -- И ты точно живешь работою, шьешь платья?
   -- Да, конечно. Присядь-ка, Дженни, я такъ рада тебя видѣть.
   Дженни сѣла, сняла шляпу и поглядѣла вокругъ себя. Обвалившаяся штукатурка на стѣнахъ, голый полъ, разбитыя стекла въ окнахъ, все это глядѣло такъ непривѣтливо, что она не удержалась и разразилась громкими, истеричными рыданіями.
   -- Что съ тобой, что съ тобой? спрашивала ее перепуганная Сусанна.
   Но Дженни не отвѣчала и продолжала покачиваться на своемъ стулѣ, знаками прося, чтобы ее оставили въ покоѣ, дали ей выплакаться.
   -- Такъ вотъ на что я промѣняла свое привольное житье, воскликнула она, ломая руки, когда стихъ первый взрывъ отчаянья.
   -- Есть объ чемъ тужить, утѣшала ее Сусанна.
   -- Небось! важно заживемъ! Что пользы нашей сестрѣ оставаться честной? Посиди-ка маленько, да поуспокойся.
   И Маршъ принялась хлопотать около камина, между тѣмъ какъ удивленная Пилли стала одѣваться, не спуская съ Дженни широко раскрытыхъ глазъ!
   Заваривъ чай, Сусанна пошепталась съ Пилли, которая послѣ того куда-то скрылась. Минуту спустя она воротилась съ водкой. Хозяйка усѣлась къ столу и пригласила Дженни къ нимъ присоединиться.
   -- Будетъ тебѣ думать-то. Объ чемъ это ты все думаешь? спросила Сусанна.
   -- Я думаю о томъ, что я отпѣтая дура.
   -- Ишь, что выдумала! Подлей-ка себѣ рому въ чай, съ этого повеселѣешь.
   Дженни выпила чашку, попросила другую, и начала надѣяться, что въ концѣ концовъ все устроится къ лучшему.
   Послѣ чая всѣ три женщины подсѣли къ камину и принялись болтать. Слово за слово Дженни дошла до вопроса, есть ли у Сусанны работа. Правда разомъ вышла наружу.
   -- И! я давнымъ давно бросила работу, было отвѣтомъ.
   -- Но вѣдь ты шила же прежде?
   -- Пробовала я было заниматься этимъ, да дѣло не пошло на ладъ. Я отродясь была плохой работницей.
   -- Такъ, чѣмъ же ты живешь теперь?
   -- Да тѣмъ же, чѣмъ и прежде.
   Дженни молча уставилась на огонь.
   -- За чѣмъ ты мнѣ этого ранѣе не сказала, Сусанна, проговорила она помолчавъ.
   -- Будто ты объ этомъ не догадывалась? Вѣдь ты, слава Богу человѣкъ бывалый.
   -- И то правда.
   Вечеромъ Сусанна предложила всѣмъ идти со двора. Пилли принялась румянить щеки, но Дженни на отрѣзъ объявила, что не тронется съ мѣста.
   -- Ужъ не хочешь ли ты просидѣть здѣсь весь вечеръ?
   -- Да.
   -- Полно тебѣ дурить, дѣвка. Пойдемъ-ка лучше провѣтриться.
   -- Нѣтъ ужъ, я лучше останусь дома.
   Тщетно употребляла Сусанна всевозможные доводы, чтобы отговорить ее, Дженни стояла на своемъ и ее оставили дома, чтобы "потѣшить ея упрямство".
   На слѣдующій день она продолжала упорствовать въ своемъ рѣшеніи къ великой досадѣ мистриссъ Маршъ.
   -- Не можешь же ты вѣкъ такъ оставаться, замѣтила она. Чѣмъ сидѣть дома и дуться, пойдемъ-ка лучше съ нами.
   -- Говорятъ тебѣ, что я ее хочу идти.
   -- Кто же будетъ платить за тебя квартирныя деньги?
   -- Я сама буду платить.
   -- Сколько у тебя лежитъ денегъ въ банкѣ? Ты мнѣ говорила намеднись, что отложила малую толику.
   -- О, небезпокойся, у меня есть чѣмъ прожить покамѣстъ.
   -- Такъ ты не хочешь идти?
   -- Нѣтъ.
   Такъ проходилъ день за днемъ. Камеронъ упорно стояла на своемъ и не подавалась ни на какія увѣщанія. Она не дѣлала и попытки достать себѣ работу, зная напередъ всю безполезность такой попытки. Спокойно сидѣла она сложа руки, зная, что капиталъ ея истощается съ каждымъ днемъ. Она находила какое-то мрачное удовольствіе въ сознаніи, что она далеко не такъ преступна, какъ думаютъ о ней люди, какъ думаютъ о ней мистриссъ Ивансъ и миссъ Уэстонъ; что, живя между воровъ и развратницъ, она, между тѣмъ, не воровка и не развратница.
   Дома ей жилось очень плохо. За отсутствіемъ движенія и свѣжаго воздуха здоровье снова начало измѣнять ей. Денегъ становилось мало, платье изнашивалось. Большая часть ея платьевъ лежала въ сундукѣ у мистриссъ Ивансъ, за которымъ у нея не доставало духу послать.
   Положеніе это становилось невыносимо. Однажды вечеромъ, когда ни Пилли, ни Сусанны по обыкновенію не было дома, ею овладѣлъ такой ужасъ одиночества, что она рѣшилась идти, куда глаза глядятъ. По временамъ ей даже вспоминалась тюрьма, съ ея желѣзными затворами и неумолимо-строгой дисциплиной. Ей казалось, что теперешнее ея положеніе ничѣмъ не лучшее тѣхъ одиноко-тоскливыхъ дней, которые она провела въ брикстонскомъ заточеніи. Холодный потъ проступалъ на нея лицѣ, когда Дженни проходила мысленно свой прежній путь, окончившійся четырнадцатилѣтнимъ заключеніемъ... Что ожидаетъ меня дальше? Что я буду дѣлать?-- разсуждала она, заливалась наединѣ горькими слезами.
   Въ глубокомъ раздумьи она вышла на улицу и безцѣльно блуждала городу. Прохожіе толкали ее, бранились, что она толчется у нихъ передъ носомъ и не смотритъ, куда идетъ. Полисменъ начиналъ уже зорко всматриваться въ нее, какъ вдругъ къ ней подошелъ незнакомецъ и, подумавъ съ минуту, вручилъ письмо. Машинально взяла она письмо и пошла далѣе.
   Сдѣлавъ еще нѣсколько шаговъ, она наткнулась на Сусанну Маршъ. Подруга ея была разрумянена и принаряжена. Долго вглядывалась она въ Дженни, и узнавъ ее, вскрикнула отъ удивленія.
   -- Такъ ты рѣшилась наконецъ выйти?
   -- Я вышла только прогуляться.
   -- Давно бы тебѣ пора прогуляться. Будетъ съ тебя сидѣть и дуться дома.
   Тутъ Сусанна увидѣла письмо, которое незнакомецъ вручилъ Дженни, и которое она машинально держала въ рукѣ.
   -- Такъ и ты получила приглашеніе?
   -- А что это за приглашеніе?
   -- Приглашеніе къ чаю, къ ужину, или тамъ чортъ ихъ знаетъ къ чему въ Сентъ Джемсъ Голь. Это новая выдумка поповъ. Разорви его.
   Но Камеронъ, вмѣсто того чтобы разорвать письмо, распечатала его и разобрала по складамъ.
   То былъ одинъ изъ тѣхъ циркуляровъ, которые разсылаются учредителями митинговъ въ Сентъ Джемсъ Голѣ. Великая, благая цѣль этихъ митинговъ -- спасти погибающихъ женщинъ отъ конечной гибели, доказать имъ, что не прошло и для нихъ время раскаяться, что есть еще люди, которые принимаютъ къ сердцу ихъ интересы.
   -- Гдѣ это Сентъ Джемсъ Голь? неожиданно спросила Дженни.
   -- Тутъ близехонько. Ужъ не хочешь ли ты идти?
   -- Отъ скуки, почему же и не сходить. Я не знаю, что съ собой дѣлать. Дома я все равно не засну.
   Маршъ поглядѣла на нее; видимо ей не понравилось выраженіе лица Дженни.
   -- Коли такъ, пойдемъ вмѣстѣ. Можетъ будетъ надъ чѣмъ посмѣяться; во всякомъ случаѣ мы даромъ поужинаемъ.
  

ГЛАВА XXXIV.

Переломъ къ лучшему.

   Когда Дженни и Маршъ вошли въ ресторанъ, собраніе состояло изъ ста пятидесяти женщинъ. Число это до открытія митинга возросло вдвое.
   -- Все это пропащій людъ, не изъ нашихъ, замѣтила Сусанна съ полнымъ сознаніемъ собственнаго превосходства. Намъ здѣсь нечего дѣлать.
   -- Нѣтъ, ужъ ты мнѣ не мѣшай остаться, рѣшительно возразила Дженни.
   -- Здѣсь запаздывать негодится, сей часъ начнется проповѣдь.
   Но всѣ эти убѣжденія Дженни оставила безъ вниманія и стала въ ряды погибшихъ женщинъ, изъ которыхъ состояло собраніе.
   Она уже успѣла оглядѣться и провѣрить справедливость Сусанновой догадки. Присутствующія были не совсѣмъ одной съ ней профессіи, онѣ не промышляли воровствомъ и при другихъ обстоятельствахъ она не преминула бы отнестись къ нимъ свысока. При другихъ обстоятельствахъ она самое приглашеніе на этотъ митингъ сочла бы за оскорбленіе себѣ и долго ломала она голову надъ тѣмъ, съ какой стати незнакомецъ вручилъ ей письмо, очевидно принявъ ее за одну изъ этихъ тварей.
   Странное зрѣлище происходило въ этотъ вечеръ передъ ея глазами. Лица присутствующихъ представляли любопытный предметъ для наблюденія: стоило прослѣдить за перемѣнами въ ихъ выраженіи. Не одна женщина, явившаяся на митингъ съ усмѣшкой на губахъ и съ ожесточеніемъ въ сердцѣ послѣ тщетныхъ усилій выдержать характеръ, закрывала лицо руками и давала волю слезамъ. Всѣ присутствующія притихли, какъ очарованныя, слушая рѣчи ораторовъ, говорившихъ на противуположномъ концѣ комнаты. Когда одинъ изъ говорившихъ затронулъ вѣчно слабую струну, напомнилъ имъ родительскій домъ и дни ихъ невинности, трепетъ пробѣжалъ по всему собранію, и многія залились горячими слезами. Дженни тоже не устояла противъ общаго увлеченія, хотя многое изъ сказаннаго вовсе не относилось къ ней. У нея никогда не было честнаго имени, никто не заботился о ея нравственномъ развитіи. Если она и пала, то это было дѣломъ естественной необходимости и устоять она могла только чудомъ.
   -- Вишь, сколько чепухи нагородили, замѣтила одна изъ присутствующихъ, выходя вмѣстѣ съ Сусаною и Дженни изъ залы собранія.
   -- Вотъ ужъ подлинно что чепуха! Не такъ ли Дженни?
   -- Право не знаю, Сусанна. Мнѣ что-то не хочется объ этимъ распространяться.
   -- Я одно знаю, что мы съ этимъ митингомъ потеряли много времени, и нынѣшній вечеръ пропалъ у насъ даромъ. Пойдемъ-ка домой.
   Дженни дурно спала эту ночь. Лежа въ постели рядомъ съ Сусанною, она обдумывала планъ, который собиралась привести въ исполненіе на слѣдующее утро. Они рѣшилась оставить на другой же день это убѣжище нищеты и порока, отыскать миссъ Уэстонъ, разсказать ей все безъ утайки и просить у нея прощенія и совѣта. Для этого она рѣшилась караулить надзирательницу въ окрестностяхъ тюрьмы. Въ случаѣ ей не удалось бы видѣть миссъ Уэстонъ, которая могла быть больна или въ отпуску, она положила отправиться къ мистриссъ Ивансъ.
   Но прежде, чѣмъ порвать съ своимъ прошлымъ, ей предстояло выдержать еще одну борьбу. На другой день Полли, пропадавшая цѣлое утро, вернулась въ веселомъ расположеніи духа и, показывая билеты для входа въ сосѣдній театръ, которые были у нея въ рукахъ, воскликнула:
   -- Посмотрите-ка что мнѣ надарилъ Дженъ! Каждой изъ насъ по билету въ театръ.
   -- Вотъ и отлично! Я не знала, куда дѣться со скуки, замѣтила Сусанна. Да и тебѣ, Дженни не мѣшало бы развлечься. Давненько-таки мы не были въ театрѣ.
   Не болѣе какъ наканунѣ Дженни обрадовалась бы этому случаю; театръ всегда былъ ея любимымъ удовольствіемъ. Боясь выдать себя, она сдѣлала видъ, что вовсе не прочь повеселиться съ своими подругами, и приняла участіе въ ихъ разговорѣ.
   Сусанна и Полли оживились въ виду предстоявшаго удовольствія. Сусанна же въ особенности была очень рада, что Дженни на этотъ разъ не отказывается имъ сопутствовать; какъ бы то ни было, въ неизвѣданной глубинѣ своей души она питала къ Дженни какую-то необъяснимую привязанность. На радостяхъ она пошла и купила водки, которою стала подливать Дженни. Но Дженни огорчила ее отказомъ.
   -- Ты не хочешь пить Джепни? а я-то нарочно для тебя хлопотала.
   Джени снова отказалась, ссылаясь на головную боль. Она боялась предательскаго дѣйствія своего любимаго напитка. Ей нужно было остаться трезвою, чтобы улучить удобное время для бѣгства,
   Было уже около двухъ часовъ и надо было подумать объ обѣдѣ. Камеронъ только этого и дожидалась, и съ замирающимъ сердцемъ она проговорила:
   -- Дайте-ка я- схожу и куплю вамъ обѣдъ.
   -- Пожалуй; и голова у тебя этакъ скорѣе пройдетъ, замѣтила Сусанна.
   -- Я и сама такъ думаю.
   -- А я между тѣмъ оставлю тебѣ стаканъ водки; ты выпьешь его когда вернешься.
   -- Спасибо тебѣ, Сусанна.
   -- Вотъ и отлично, воскликнула Полли. Билеты въ театръ мои, водка Сусаннина, а ты поставишь отъ себя обѣдъ. Смотри же, принеси чего нибудь повкуснѣе, да не долго пропадай.
   -- Небось, не замѣшкаюсь.
   На полу стояла небольшая корзина и Маршъ посовѣтовала Дженни захватить ее съ собою. Это поставило Дженни въ затруднительное положеніе: ей не хотѣлось, уходя изъ этого дома, взять съ собою что нибудь, не принадлежавшее ей.
   -- Нѣтъ, я лучше въ рукахъ принесу что тамъ придется, отвѣчала она; терпѣть не могу этихъ корзинъ, съ ними только руки связаны.
   -- Что же ты принесешь? спросила Полли.
   -- А вотъ подожди, увидимъ.
   Выходя изъ комнаты, Дженни бросила взглядъ сожалѣнія на лучшее свое платье, которое висѣло за дверью. Она раскаявалась, что не надѣла его съ утра. Въ этомъ маленькомъ промахѣ она видѣла дурное предзнаменованіе для успѣха своего предпріятія. Очутившись на улицѣ, она сообразила всѣ обстоятельства, служившія плохимъ ручательствомъ для успѣха, и пріуныла. Но, сдѣлавъ усиліе надъ собою, она бодрою поступью пошла впередъ.
  

ГЛАВА XXXV.

Встрѣча.

   Дженни поспѣла въ Брикстонъ заблаговременно. Еще не было четырехъ часовъ, (это свободный часъ надзирательницъ), когда она расположилась караулить миссъ Уэстонъ по ту сторону дороги, поодаль отъ стараго зданія тюрьмы. Она стала прохаживаться взадъ и впередъ, не спуская глазъ съ поворота дороги; зрѣніе у нея было хорошее, и она не имѣла никакой надобности ближе подходить къ зданію, которое все еще наводило на нее ужасъ. Погода была пасмурная, и ко всѣмъ ея опасеніямъ прибавился мучительный страхъ, что пойдетъ дождь и помѣшаетъ миссъ Уэстонъ выдти со двора. Къ счастью погода стала проясняться, и съ этой стороны, по крайней мѣрѣ, не могло быть препятствія къ ея свиданію съ единственнымъ другомъ, на котораго она полагала всю свою надежду. Было уже пять часовъ, а никто еще изъ лицъ, служащихъ при тюрьмѣ, не выходилъ изъ воротъ. Не ранѣе шести часовъ показалась на дорогѣ первая надзирательница и направилась къ Лондону; за ней другая, потомъ двѣ надзирательница вмѣстѣ, и въ одной-то изъ послѣднихъ Дженни узнала миссъ Уэстонъ.
   Миссъ Уэстонъ была не одна! Этой случайности не предвидѣла Камеронъ. Дѣлать нечего; она притаилась, пока онѣ проходили мимо ея, и покралась за ними по пятамъ на нѣкоторомъ разстояніи. У Брикстонской церкви онѣ остановились и простояли нѣсколько времени, разговаривая между собою. "Слава Богу! подумала Дженни, наконецъ-то онѣ разойдутся". И точно, надзирательницы разошлись въ разныя стороны. Миссъ Уэстонъ повернула за уголъ и зашла въ аптеку, которая находилась тутъ не подалеку. Съ трепещущимъ сердцемъ стала ее дожидаться Дженни, прислонившись къ стѣнѣ противуположнаго дома. Когда дверь аптеки отворилась, у нея не было силъ ни тронуться съ мѣста, ни вымолвить слова; будто окаменѣлая стояла она у стѣны и глядѣла на знакомое дорогое лицо.
   Миссъ Уэстонъ взглянула на нее, по видимому не узнавая ее въ первую минуту, но вдругъ вздрогнула и въ свою очередь осталась недвижимою. Камеронъ первая нарушила молчаніе, стремительно бросившись къ ней черезъ дорогу.
   -- Миссъ Уэстонъ, миссъ Уэстонъ, дайте мнѣ еще разъ услышать вашъ голосъ! Выслушайте меня прежде, чѣмъ осудить. Вы не знаете, сколько я вынесла за это время, что я за жалкое созданье теперь!
   Миссъ Уэстонъ, все еще не оправившись отъ изумленія, молча шла своею дорогой; рядомъ съ нею шла Дженни. Не имѣя такъ долго никакихъ извѣстій о своей любимицѣ, миссъ Уэстонъ уже начинала считать ее безвозвратно погибшей.
   -- Гдѣ ты была, что ты дѣлала послѣ того, какъ отошла отъ мистриссъ Ивансъ? выговорила она наконецъ.
   -- Я жила дурно, я опять бросилась было въ прежній омутъ, но совѣсть моя чиста... Какая-то добрая сила не допустила до новаго паденія...
   Объясненіе было замысловатое, но миссъ Уэстонъ поняла, что она хотѣла сказать.
   -- Кто сманилъ тебя?-- Маршъ?
   -- Да, Маршъ. Она отыскала меня и соблазнила уйти. Она ни слова мнѣ не сказала про то, что ведетъ дурную жизнь, и завѣрила меня, что шьетъ платья, получаетъ за это кучу денегъ и живетъ сама себѣ госпожою. Мнѣ и вообразилось, что съ нею мнѣ будетъ лучше. Но я хочу, чтобы вы все выслушали, отъ начала до конца. Тогда вы увидите, что я не въ конецъ пропащая, что меня еще можно спасти, если вы только отъ меня теперь не отступитесь.
   -- Но чтоже я могу сдѣлать, Камеронъ?
   -- Дѣлайте, что знаете, только не покидайте меня; не то -- я безвозвратно погибла...
   -- Ты не должна слишкомъ разсчитывать на дѣйствительность моей помощи, Камеронъ. Боюсь, что я все уже испробовала. что было въ моей власти.
   -- Вы все еще подозрѣваете меня?
   -- Да.
   -- По дѣломъ мнѣ, я ничего лучшаго не заслужила, проговорила она печально.-- Далѣе, чѣмъ когда нибудь, отодвинулась отъ нея въ эту минуту надежда обновленія, и въ воображеніи ея все заманчивѣе чернѣла пучина Темзы. Но, какъ бы то ни было, не все еще было потеряно, и она упорно держалась за послѣднюю соломинку. Она начала подробно разсказывать свою повѣсть, какъ въ домѣ мистриссъ Ивансъ ее преслѣдовала непонятная тоска, какъ она бѣжала къ Сусаннѣ, какой ужасъ овладѣлъ ею, когда она очутилась въ притонѣ воровъ, какъ опасеніе снова стать тѣмъ, чѣмъ она была, охраняло ее отъ встрѣчавшихся на каждомъ шагу искушеній. Она разсказала о своей ночной прогулкѣ, о митингѣ въ Сентъ-Джемсъ Голѣ, наконецъ о своемъ бѣгствѣ; въ заключеніе она объявила, что въ миссъ Уэстонъ вся ея надежда, и просила не отказать ей въ помощи. Миссъ Уэстонъ слушала ее сначала съ недовѣріемъ, но мало-по-малу убѣдилась въ искренности ея признаній, изъ сердцѣ ея нашлось мѣсто для сочувствія.
   Миссъ Уэстонъ вѣрила теперь въ прочность ея раскаянья, но какъ было завѣрить въ ней другихъ? Все прошлое Дженни наводило на мысль, что этому раскаянью неминуемо настанетъ реакція.
   Она выразила свои сомнѣнія Дженни.
   -- Нѣтъ, отвѣчала Дженни, тому, что было, не вернуться; оно вырвано съ корнемъ.
   -- Хорошо, Камеронъ, я сдѣлаю для тебя все, что могу, но не ожидай слишкомъ многаго.
   -- Да благословитъ васъ Богъ, было отвѣтомъ.
   Миссъ Уэстонъ поглядѣла на часы; было уже семь часовъ, и ѣхать къ мистриссъ Ивансъ, чтобы объяснить ей все дѣло и убѣдить ее взять съ собою Дженни въ Америку, было уже слишкомъ поздно.
   -- Лучше пріищемъ тебѣ гдѣ нибудь по сосѣдству временную квартиру. Завтра я напишу мистриссъ Ивансъ.
   -- Нѣтъ, не пишите, миссъ, лучше поѣзжайте къ ней и переговорите лично; васъ она лучше послушаетъ.
   -- Въ такомъ случаѣ ты со мной поѣдешь?
   -- Если у меня только станетъ духу взглянуть ей въ глаза. Ахъ, миссъ Уэстонъ! обнадежьте меня; скажите, что она согласится взять меня опять.
   -- Этого я и сама еще не знаю. Отчаяваться не слѣдуетъ, но надо готовиться и къ худшему.
   Итакъ, рѣшено было въ тотъ же вечеръ пріискать для Дженни гдѣ-нибудь по сосѣдству квартиру. На слѣдующій день вечеромъ, миссъ Уэстонъ должна была заѣхать за ней и отправиться къ мистриссъ Ивансъ. Въ душѣ миссъ Уэстонъ крѣпко сомнѣвалась въ успѣхѣ этой рѣшительной попытки, но таила свои сомнѣнія про себя.
   Насталъ многознаменательный день. Миссъ Уэстонъ, дежурство которой выпадало въ этотъ вечеръ, обмѣнялась очередью съ другой надзирательницей, и заѣхала за Дженни, которая считала время минутами и видимо предавалась самымъ радужнымъ надеждамъ.
   Миссъ Уэстонъ, страшась поразить разочарованіемъ такую впечатлительную натуру, старалась приготовить ее къ возможности неудачи.
   Когда онѣ стали приближаться къ дому, изъ котораго Дженни еще недавно бѣжала, какъ преступница, мужество вдругъ измѣнило нашей героинѣ. Она стала понемногу отставать и наконецъ остановилась, какъ вкопанная.
   Миссъ Уэстонъ принуждена была воротиться назадъ.
   -- Что съ тобою, Камеронъ?
   -- Я не могу идти дальше; ноги у меня подкашиваются. Идите одни, я подожду васъ здѣсь за угломъ.
   -- Такъ ты хочешь здѣсь дожидаться моего возвращенія?
   -- Да, ступайте себѣ, и да поможетъ вамъ Богъ.
   Миссъ Уэстонъ распростилась съ Дженни и направилась къ дому мистриссъ Ивансъ.
   -- Я не могу порадовать васъ никакимъ извѣстіемъ, миссъ Уэстонъ.
   Съ этими словами встрѣтила гостью мистриссъ Ивансъ.
   -- А у меня такъ есть для васъ вѣсточка, и, если не ошибаюсь, хорошая.
   -- Камеронъ? поспѣшно освѣдомилась хозяйка.
   -- Да; она была у меня и горитъ желаніемъ объяснить и загладить свой поступокъ. Я услышала отъ нея любопытный разсказъ. Позволите ли вы мнѣ передать вамъ его?
   -- Бѣдная женщина! Я потеряла къ ней всякое довѣріе, но это не мѣшаетъ мнѣ принимать въ ней по прежнему участіе.
   Такой отвѣтъ былъ плохимъ ручательствомъ за успѣшность дальнѣйшихъ переговоровъ, но миссъ Уэстонъ, не теряя времени, приступила къ своему повѣствованію. Она ничего не упустила, что могло быть сказано въ пользу Дженни, и успѣла, по крайней мѣрѣ, затронуть сочувствіе своей слушательницы. Но, когда миссъ Уэстонъ замолчала, настала очередь мистриссъ Ивансъ указать ей на суровый фактъ. Много неодолимыхъ затрудненій представлялось къ возвращенію Дженни въ ея домъ. Съ одной стороны исчезновеніе Дженни подало остальнымъ слугамъ поводъ къ различнымъ догадкамъ, неминуемые разспросы и подозрѣнія, которыя стали бы преслѣдовать Дженни при вторичномъ ея поступленіи въ домъ, отравили бы ей жизнь въ немъ. Съ другой стороны мистеръ Ивансъ положительно былъ убѣжденъ въ ея конечной негодности, наконецъ сама мистриссъ Ивансъ не желала подвергаться снова тѣмъ неудобствамъ, которыя уже разъ испытала.
   -- Такъ какъ же намъ быть? печально проговорила миссъ Уэстонъ. Не согласится ли кто другой снова испробовать искренность ея раскаянья?
   -- На это надежды мало. Не знаете ли вы правила общества для вспоможенія освобожденнымъ преступникамъ? Согласится ли оно снова внять ее подъ свое покровительство?
   -- Нѣтъ.
   -- Въ такомъ случаѣ, пускай ее возвратятся въ убѣжище, которое вы для нея пріискали, а я между тѣмъ посмотрю, нельзя ли будетъ ее какъ нибудь пристроить. Черезъ нѣсколько дней я непремѣнно напишу вамъ.
   Вслѣдъ за тѣмъ мистриссъ Ивенсъ спросила миссъ Уэстонъ, не пришла ли Дженни вмѣстѣ съ нею. Получивъ утвердительный отвѣтъ, она продолжала:
   -- Вѣроятно она нуждается въ деньгахъ. Уходя отъ меня она не взяла своего жалованья. Пожитки ея до сихъ поръ у меня.
   -- Она вѣроятно пришлетъ за ними, потому что явиться самой у нея не станетъ духу. Что же касается до денегъ, то я могу, если вы желаете, передать ей ихъ.
   Получивъ слѣдуемыя деньги, миссъ Уэстонъ печально распростилась съ хозяйкой. Возвратившись, она застала Камеронъ на томъ самомъ мѣстѣ, гдѣ оставила ее уходя. Большіе глаза дѣвушки тревожно обратились на посредницу.
   -- Что она сказала? Что она простила?
   Миссъ Уэстонъ передала ей неутѣшительный результатъ своихъ переговоровъ. Камеронъ уныло покачала головою.
   -- Видно не дождаться мнѣ больше ничего хорошаго въ этой жизни; да я и не въ правѣ ожидать лучшаго...
   -- Пойдемте домой.
   Когда миссъ Уэстонъ вручила ей только что полученныя деньги, Камеронъ вдругъ заговорила:
   -- Я пойду къ ней поблагодарить ее и попросить у нея прощенія. Я должна это сдѣлать. Я не стану докучать ей просьбами, я только попрошу у нея прощенья и сейчасъ же уйду.
   -- Въ такомъ случаѣ, не лучше ли мнѣ вернуться къ ней и предупредить ее о твоемъ желаніи? замѣтила миссъ Уэстонъ.
   Дженни согласилась, и миссъ Уэстонъ поспѣшила передать мистриссъ Ивансъ, что Дженни желаетъ ее видѣть. Мистриссъ Ивансъ сначала задумалась; свиданіе это въ ея глазахъ не могло принести никакой пользы.
   -- Впрочемъ, добавила она, если Камеронъ дѣйствительно ждетъ отъ него утѣшенія, то пускай придетъ.
   Чтобы избавить Дженни отъ неловкости встрѣтиться съ кѣмъ нибудь изъ слугъ, тссъ Уэстонъ пошла и сама отворила ей двери. Медленно, съ поникшею головою вошла Дженни въ гостиную.
   -- Я пришла отблагодарить васъ, мистриссъ Ивенсъ, за всю вашу доброту, которой я не заслужила, и испросить у васъ прощенія за тѣ непріятности, которыхъ я была для васъ причиною.
   Тутъ она неожиданно упала передъ нею на колѣни и, закрывъ лицо руками, разразилась громкими рыданіями. Мистриссъ Ивансъ поспѣшила прекратить эту тяжелую сцену. Сама она была глубоко взволнована, и губы ея дрожали, когда она отвѣчала Дженни:
   -- Я прощаю тебѣ отъ всего сердца, бѣдная женщина. Надѣюсь, что въ будущемъ твоя жизнь сложится иначе. Мы говорили о тебѣ съ миссъ Уэстонъ, и все, что я могу для тебя сдѣлать, Камеронъ, я сдѣлаю. Дня черезъ два, переговоривъ съ мужемъ, я напишу тебѣ.
   -- Благодарю васъ, тихо отвѣчала Дженни.
   Тѣмъ и кончилось свиданье.
  

ГЛАВА ХХXVI.

Смерть убираетъ Дженни со сцены міра.

   Прошло нѣсколько дней въ томительной неизвѣстности. Между тѣмъ мистриссъ Ивансъ далеко не оставалась въ бездѣйствіи; но она имѣла дѣло съ людьми, не раздѣлявшими ея вѣры въ лучшія стороны человѣческой природы. Наконецъ миссъ Уэстонъ получила отъ нея длинное письмо, со вложеніемъ другаго письма къ Камеронъ. Мистриссъ Ивансъ подробно разсказывала о всѣхъ своихъ неудачахъ, и въ заключеніе сообщала, что ей удалось уговорить мистера Иванса снова взять Дженни на испытаніе. Но испытаніе должно было начаться не ранѣе, какъ въ Америкѣ, куда все семейство отправлялось въ самомъ скоромъ времени. На кораблѣ Дженни должна была оставаться для нихъ постороннимъ лицомъ; отъ поведенія ея во время переѣзда должно было зависѣть рѣшеніе ея участи; въ Англіи же мистриссъ Ивансъ не заключала съ ней никакихъ условій, и переѣздъ Дженни долженъ былъ совершиться на ея собственный счетъ.
   Какъ ни странно было подобное предложеніе, Дженни не задумалась принять его. Она ясно видѣла свой путь передъ собою, и ничего не боялась. Весело, бодро принялась она за приготовленія въ путешествію. Время, остававшееся до отъѣзда, она провела на квартирѣ, которую пріискала ей миссъ Уэстонъ. Почти все это время она сидѣла дома и довольствовалась рѣдкими свиданіями съ своей покровительницей. Она взяла свои деньги изъ банка, и, разсчитывая каждую копѣйку, прилежно работала надъ своимъ "приданымъ". Но все же деньги убывали, и когда пришло письмо, извѣщавшее ее о названіи корабля, на которомъ предполагалось ѣхать, у нея оказался дефицитъ въ нѣсколько фунтовъ. Объ этомъ затрудненіи она сообщила своему единственному другу, и миссъ Уэстонъ пополнила недостающую сумму.
   -- Я отдамъ вамъ со временемъ ваши деньги, проговорила Камеронъ, глотая слезы, но какъ отплатить мнѣ вамъ, миссъ Уэстонъ, за всю вашу доброту?
   Когда дни, остававшіеся до отъѣзда, можно было уже сосчитать но пальцамъ, спокойствіе духа измѣнило Дженни. Въ эту пору миссъ Уэстонъ чаще навѣщала ее, и не пропускала ни одного свободнаго дня, чтобы не заѣхать къ ней, хотя бы на минуту.
   Насталъ день послѣдняго свиданія. На слѣдующее утро Дженни должна была отправиться на пароходъ. Я не стану описывать подробности этого грустнаго свиданія. Довольно сказать, что для Дженни не было ничего въ Англіи болѣе дорогого и любящаго, какъ миссъ Уэстонъ. Среди мрачныхъ и потрясающихъ картинъ прошлаго, это была единственная свѣтлая личность, съ которой не легко было разстаться для Камеронъ. Упавъ на грудь миссъ Уэстонъ, Дженни зарыдала, какъ ребенокъ; ей казалось, что она разстается со всѣмъ, для чего стоило житъ на бѣломъ свѣтѣ.
   -- Господи! Только подумать, миссъ, что я навсегда уѣзжаю отъ васъ, что я никогда больше не увижу васъ; умирать буду, и не увижу... Я буду писать вамъ, миссъ, продолжала она, и если у васъ выберется свободное время, пришлите мнѣ вѣсточку о себѣ, я буду вамъ очень, очень благодарна.
   -- Напиши мнѣ, Камеронъ, и дай мнѣ знать, какъ тебѣ живется. Я такъ рада буду слышать, что ты живешь хорошо.
   -- Такъ не забывайте же меня, милая и добрая миссъ Уэстонъ. Что тамъ ни случись, а я буду жить честно. Въ этомъ вы можете быть увѣрены.
   Такъ простились миссъ Уэстонъ и Камеронъ. На слѣдующее утро ихъ раздѣлялъ уже безграничный океанъ, по которому пароходъ уносилъ Дженни въ Новый Свѣтъ, на встрѣчу новой жизни.
   Во время переѣзда Дженни была предметомъ зоркаго наблюденія со стороны мистриссъ Ивансъ, которая имѣла случай убѣдиться въ прочности совершившейся въ ней перемѣны, и почувствовала возвращеніе къ ней прежняго довѣрія.
   Но въ новой жизни, которая началась для нашей героини, прежнія силы стали убывать. Еще во время переѣзда мистриссъ Ивансъ замѣтила въ ней особенную слабость. Прошло нѣсколько мѣсяцевъ, и этотъ упадокъ силъ сталъ еще очевиднѣе.
   Въ единственномъ письмѣ, которое миссъ Уэстонъ получила отъ нея, Дженни говорила о быстромъ разрушеніи своего здоровья, выражала опасеніе, что смерть похититъ ее въ ту самую минуту, какъ жизнь начинала улыбаться ей.
   Миссъ Уэстонъ поспѣшила написать мистриссъ Ивансъ, прося извѣстить ее подробно обо всемъ, касавшемся Дженни. Черезъ нѣсколько времени пришелъ отвѣтъ: все было кончено для Дженни въ этой жизни; могила прибрала къ себѣ такъ долго и такъ много страдавшую преступницу. Никто не посѣтитъ этой бѣдной могилы; не кому пожалѣть о Дженни; но никто не смѣетъ и оскорбить укоромъ эту погибшую жертву естественнаго разврата. Въ этой могилѣ заключается великій смыслъ нашей жизни, величайшая задача человѣческаго возрожденія. Покойся же, Дженни, на чужой землѣ до лучшаго будущаго, еще не совсѣмъ потеряннаго для людей...

"Русское Слово", NoNo 1--3, 1864

 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru