Розанов Василий Васильевич
Мирянин "Мирянину" - о болях мира и о загрязнении мира

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    (Ответ г. Мирянину).

   Розанов В. В. Собрание сочинений. Юдаизм. -- Статьи и очерки 1898--1901 гг.
   М.: Республика; СПб.: Росток, 2009.
   

МИРЯНИН "МИРЯНИНУ" -- О БОЛЯХ МИРА И О ЗАГРЯЗНЕНИИ МИРА

(ОТВЕТ г. МИРЯНИНУ)

   В порядке последовательности нужно бы, прежде ответа г. Мирянину на статью его в No 25-26 "Русского Труда", ответить г. Рцы в No 2 на его статью "Бессмертные вопросы". Но... тем много, а силы падают; времени мало, и, может быть, не за горами вечная ночь. В краткие часы догорающего жизненного дня многое ли успеешь сказать? А так хочется еще и еще, о многом и многом сказать... Обширный комментарий содержательной заметки г.Рцы -- за мною; пока более кратко поговорю о другом оппоненте.
   Я мог бы и не возражать г. Мирянину по существу вопроса. "Христианство не имеет к браку активного и сорадующегося отношения; оно его лишь допускает, без внимания к жизненно-творческой его стороне (чадорождение), и останавливаясь лишь на морально-этической". Я мог бы и не оспаривать этой упорно им проводимой и опираемой на тексты тенденции, ибо для меня -- безразлично, куда входит брак настоящим таинством, не провозглашенным, но почувствованным: в Ветхий ли Завет (примечания С. Ф. Шарапова к полемическому письму прот. А. П. У-ского), где есть к нему это активно-сорадующееся отношение, куда ли еще, в страны и времена, параллельные Ветхому Завету. Но брак есть действительное таинство, и по трансцендентному своему содержанию, чего решительно отречься не решился г. Мирянин, и потому, что все и всяческое на земле благо, почти всяческое, 9/10 его, исходит из него. Это есть таинство жизни, тайная жизнь: святая жизнь, святое жизни: и по сему характеру оно, как почка, способно распустить из себя пышный, но уже тогда самостоятельный, свой собственный цвет, мистический и религиозный. Г. Мирянин отталкивает от себя брак. Это -- тенденция его статьи, он этого не оспорит; и он говорит, что это есть тенденция Христианства. Мы критикуем только его точку зрения, и он сам ответствен за то, принадлежит ли она Христианству. Но он напрасно думает, что брак будет жаться под стопы его, оставленный без призора. Оттолкнутое таинство и... поплывет, за новою судьбою и новою историею.
   Он говорит и почти пугает: "Вне христианского освещения -- это только связь самца, самки и детеныша". Вот настоящая его точка зрения на вопрос и, можно сказать, центральный пункт его статьи. Но известно ли ему, хотя бы от путешественников, хотя бы из истории, что нет и не было более печальной семьи, чем христианская -- именно в тоне, в морали, при бесспорно одной всемирной "физиологии"? Да, по христианскому воззрению "самец, самка и кучка детенышей" суть только "физиология", с упорно отрицаемым мистическим здесь светом; и на почве такого взгляда развились (и могли развиться) только физиологические нравы, только физиологический быт. Общая еда, общая кровать; общий кошелек, и часто с желанием -- как можно скорее разделиться. Да г. Мирянин так, не стесняясь и советует смотреть; он так определяет, так учит: "В Ветхом Завете цель брака была мессиальная; но когда она осуществилась, с пришествием Христа, брак изменился в содержании и теперь сохраняет значение только удобства, чистоплотности и экономии". Вот идеал, против расширения которого он борется. Будем ли удивляться, что не выше его практика? Что она не могла и не может до сих пор подняться над ним? Нет "лествицы" для идеи о браке.
   Я давно стал собирать "материалы" по завязавшемуся вопросу и поделюсь, для убедительности, с г. Мирянином двумя цитатами. Оне тем драгоценны, что это -- наблюдения, и притом брошенные "на ветер", т. е. вне всяких спорных вопросов, а посему-то и особенно драгоценные для разрешения спора.
   Одна из них принадлежит Гёте и была высказана им в частном разговоре, который записал Эккерман ("Разговоры Гёте, собранные Эккерманом". Пер. с нем. Д. В. Аверкиева. СПб., 1891. Часть I, стр. 286).
   
   "Среда, 31 января 1827 г.
   Обедал у Гёте. "На днях, с тех пор, как я вас не видел, -- сказал он, -- я много читал в разном роде, особенно же китайский роман, который и сейчас меня занимает и кажется мне в высшей степени замечательным". "Китайский роман? -- сказал я. -- Должно быть, что-нибудь вполне нам чуждое". "Не настолько, насколько кажется, -- отвечал Гёте. -- Люди там думают, действуют и чувствуют почти так же, как и мы, и вскоре и сам чувствуешь, что похож на них; но у них все идет яснее, чище и нравственнее. У них все рассудочно, по-мещански, без больших страстей и поэтического полета; оттого это весьма похоже на мою "Германа и Доротею", а также на английские романы Ричардсона. Разница в том, что у них всегда и внешняя природа живет подле человеческих фигур. Всегда слышны всплески золотых рыбок в прудах; птицы, не уставая, поют на ветвях; день всегда ясный и солнечный, ночь всегда светлая; много говорится о месяце, но он никогда не изменяет пейзажа: он светит так ярко, что кажется, будто день. И внутри домов все так же чисто и мило, как на китайских картинах. Например: "Я слышал, как смеялись милые дедушки, и когда я увидел их, то оне сидели на тростниковых стульях". Таким образом, тотчас же получается прелестная ситуация: нельзя представить себе тростниковых стульев, без мысли о легкости и нарядности. Затем к рассказу примешивается бесчисленное множество легенд, и оне приводятся также в виде пословиц. Например, о девушке говорится, что у нее были такие легкие и нежные ножки, что она могла стать на цветок и не согнуть его. О молодом человеке, -- что он был такой нравственный и храбрый, что в тридцать лет удостоился чести говорить с императором. Или о влюбленной парочке, -- что они, будучи долго знакомы, были так сдержаны, что, когда им пришлось однажды провести ночь в одной комнате, то они провели ее в разговорах, не коснувшись друг друга. И множество таких легенд: все они имеют в виду нравственность и благоприличие. Но именно такой умеренностью во всем и продержалась тысячелетия китайская история. В высшей степени замечательную противоположность этому китайскому роману я нахожу в песнях Беранже; почти все оне основаны на безнравственных и распутных мотивах и были бы для меня в высшей степени противны, не будь они обработаны таким большим талантом, как Беранже, -- теперь же оне переносимы и почти прелестны. Но скажите сами, разве не в высшей степени замечательно, что сюжеты китайского романа вполне нравственны, а первого французского поэта нашего времени составляют ему противуположность?".
   Здесь мы могли бы кончить, ибо иллюстрация кончена. Это -- Фома Аквинский, дав 12 часов "духу", в 13-й час застегивает кожаными застежками толстый фолиант своего предшественника по кафедре "нравственно-догматического богословия" и идет "дать час бесу", "порадовать грешную плоть"; о чем Беранже и слагает песенку:
   
   Шатаясь по ночам
   Да тратясь на...
   
   Да, это цитадель аскетизма, с неизбежною и вечною в нем брешью, которая уж "по слабости человеческой" будет все расти и расти, пока в зияющую пасть ее не навалятся племена и народы. Но мы докончим цитату:
   "-- Такой талант, как Беранже, -- сказал я, -- вряд ли бы что сделал из нравственного сюжета.
   -- Ваша правда, -- отвечал Гёте, -- именно благодаря испорченности времени, раскрылись и развились в Беранже его лучшие стороны.
   -- Быть может, -- заметил я, -- этот китайский роман считается у них одним из лучших?
   -- Ничуть, -- отвечал Гёте, -- у китайцев тысячи таких романов, и они были у них еще тогда, когда наши предки жили в лесах"...
   Очевидно -- это цивилизация, а не индивидуум; т. е. не индивидуум есть Беранже, но Беранже, Боккачио, французские fablieux, индивидуальны и отличительны для этой цивилизации, ибо она вся в данном пункте и направлении всегда была и есть в сути своей... à la Berenger, не серьезна, фривольна. Она имеет здесь нужное, и она имеет здесь шалость, т. е. в обоих случаях именно в этих пунктах и в этой сути она наиболее удалена от религии... как это и доказывает, к этому тянется г. Мирянин. Во всяком случае, не бесконечно ли печально, что во всем средненькая "желтая раса" имеет здесь, около точек пола, прекрасный и изящный быт, необыкновенно чистые нравы, нежное и деликатное понимание; а европейские народы, сорвав у неба гениальную философию, вырвав из сердца гениальную поэзию, пали плоско, пали бессильно -- в ужасающую плоскость, мещанство, в серую и сорную, глубоко невежественную деревню... в сфере пола. Очевидно, есть могущественнейшая всякой философии и всякой поэзии доктрина, которая обязательна для Беранже, для меня, для читателя, -- в коей с детства и до могилы воспитываясь, мы бессильны к изящному или глубокому здесь. Что же это за доктрина? -- "Семья, не помогли бы мы ей, Никанор Одесский, Дунс Скот, "Мирянин" -- есть физиологическая связанность самца, самки, детеныша"; "да и не охота нам ей помогать, не удосужимся за службою, училищною и административною... ведь безусловного значения для Христианина в семейной жизни вовсе нет" (No 26 "Русского Труда", стр. 10).
   Конечно, при этом у "Мирянина", Дунс Скота и Никанора сохраняется желание, чтобы, однако, семья "текла истинно по-христиански"; но, выслушав такой ответ о себе, тысячи мирян сперва с горькой улыбкой, а затем и с сарказмом, скажут:
   "-- Нет, когда так, то мы уж лучше почитаем Беранже; уж когда погибать, то хоть весело"...
   Читатель видит, до чего вопрос... о новой судьбе и новой истории для семьи -- уместен. Можно ли представить себе, чтобы гениальные европейские народы пали ниже желтой расы в семье, раз она освободится от печальных доктрин и... беззаботности о себе, из этих доктрин вытекшей. Есть глубокая практическая нужда в этом, нужда самосохранения... но об этом пусть говорит вторая иллюстрация.
   Наблюдает турист, кн. Вл. П. Мещерский, проезжая в 97-м году, через Париж, он отмечает в "Дневнике" своего "Гражданина":
   
   "Париж, воскресенье, 26 октября.
   Вчера был в театре Gymnase, чтобы посмотреть на комедию, о которой говорит теперь Париж.
   Вынес до известной степени глубокое впечатление, так как пьеса несомненно умна и талантлива, и так как, с другой стороны, благодаря талантливому, но беспощадному реализму автора приходится сказать, что действие этой комедии есть уныние от необходимости признавать безнравственность общества, не только неизлечимого, но даже торжествующего...
   Пьеса "Les corbeaux" {"Вороны" (фр.).}, про которую я говорил намедни -- того же поля ягода: она тоже оставляет зрителя в безотрадном настроении, но она, во-- первых, менее талантлива, а во-вторых, ее горизонт гораздо уже.
   В пьесе Gymnase'a "Les trois filles de Mr. Dupon", автор в трех дочерях г. Дюпона изобразил три жалких типа, изображающие в то же время три самые обиходные женские положения в обществе; тип старой девы, посвящающей себя религии и благотворительности, с оттенками аскетизма и душеспасительного, так сказать, эгоизма.
   Второй тип -- это молодая замужняя женщина, вышедшая замуж только для того, чтобы не остаться, как старшая сестра, старою девою, без всякой любви, но с страстною мечтою -- в материнских чувствах найти идеал своей жизни. Третий тип -- женщина полусвета, попавшая туда после романа и падшая 17-ти лет от роду, и, затем, изгнанная отцом из дома".
   Ведь "папаша" читал Фому Аквинского... то бишь, Беранже. Не помним: сперва Беранже, а потом Фому Аквинского, или Фому Аквинского, а потом Беранже, и совсем во всем запутавшись, не догадался, что "17 лет" есть именно возраст, когда девушка становится или могилою своего младенца и, "очищается" от его трупика, или рождает живого, настоящего и всеконечно -- по заповеди Божией, во угождение Богу. А если "папаша" за долгим чтением не приготовил ей чистой постельки, да и вся цивилизация не приготовила... Но будем продолжать:
   "Необыкновенно искусно и в то же время почти естественно автор комедии сталкивает эти три типа в интригах пьесы, и каждой из дочерей дает свою долю более или менее глубоких разочарований.
   Львиную долю страданий и разочарований, автор дает замужней женщине и, прежде всего, разумеется, в личности ее мужа, молодого человека, карьериста и циника, который женился из-за приданого, с омерзительною целью сделать из жены своей à la rigueur {в крайнем случае (фр.).} любовницу, но матерью никогда, чтобы не было нужды выделять часть годового дохода на детские расходы.
   Ночная сцена перед спальнею обоих супругов, когда она решается сказать мужу, что с каждою ночью усиливались в ней и ненависть, и презрение к нему, и когда он ей доказывает, что она столь же безнравственна, как и он, так как она шла за него, как он за нее, без всякой любви, и когда после мгновенного затишья с обеих сторон в ней с большею еще силою загорается ненависть к мужу в тот момент, когда он ей говорит, что детей у них никогда не будет, -- вся эта сцена, говорю я, одна из самых драматических и захватывающих по силе жизненной правды, которые я когда-либо видел на сцене. Автор доводит настроение зрителя до апогея омерзения к современному французскому мужу и ставит женщину в такое безысходно-мучительное положение, что ей где-нибудь, в чем-нибудь вне брака надо искать спасения".
   ...Как "вне брака"? Какая "осечка" у умного наблюдателя! Да ведь брак не начинался; был только разврат (хоть и по точному рецепту г. Мирянина: "дело комфорта, гигиены и удовольствия", см. его точные слова в No 25 "Рус. Тр."), омерзительный... и она, тоскливым инстинктом матери, будет искать "проруби", чтобы из омута блуда-удовольствия, смертного удовольствия (тоска ее) вынырнуть в истину и истинный брак. Но об этом сейчас:
   "В последнем акте, самом безнравственном, но в то же время логически реальном и правдивом, автор сводит всех трех сестер на такой психической минуте, когда и замужняя сестра, утомленная и разочарованная своею супружескою жизнью, хочет все бросить и сделаться, как старшая сестра, простою работницею, и сестра, избравшая своею карьерою продажную любовь, хочет тоже искать возрождения на пути честного труда, но обеим старшая сестра, отдавшаяся делам благотворительности, говорит: нет, вы в моей жизни не найдете счастья, я сама так измучена своей ролью, я так сильно страдаю от моей жизни лишений и долга, что завидую тебе, в твоей жизни порочного довольства, завидую и тебе, сестра, в твоей безнравственной супружеской жизни.
   В заключение над двумя сестрами остается вопросительный знак, а развязка дается автором только судьбе замужней женщины.
   Убежденная советами сестер и отца, она философически мирится (?!) с мужем; и когда муж говорит так, что они поедут на дачу и он пригласит гостить своего друга, который в начале пьесы стал ухаживать за нею, молодая супруга развеселяется и говорит себе, что она будет искать супружеского счастья в любви этого друга..."
   "Такова комедия нравов нынешнего Парижа, пьеса разыграна художественно хорошо" (Гражданин. 1897 г. No 86).
   
   Г. Мирянин, может быть, не читающий газет и не ходящий в театр, да и ничего в жизни не видящий из-за полок своей библиотеки, теперь, прочтя эти выдержки, вероятно, согласится, что время не разделять брак и христианство (его тенденция), но соединять брак и христианство (моя тенденция); не говорить, как поступает он: "семья не имеет безусловного значения для христианина", а вопиять: "нет христианина без семьи; нет христианства -- вне супружества; и молитвы -- вне чадородия"... Да так вопиять на новые "1800 лет", ибо, напр., "80 лет" такого вопияния уже ничего не сделают, ибо нужно пе-ре-рож-де-ние человека, т. е. нужны роды новой цивилизации: опять "гунны", опять "варвары", "свежий мир" -- т. е. все это не буквально, но нужен "гуннский", "варварский" переворот в чувствах и идеях.
   Пусть посмотрит г. Мирянин, что с ним останется, когда семья, почти умершая в христианстве, окончательно в нем умрет, и пусть поверит моему, смешному на его взгляд, страху, что вне семьи, без семьи -- умрет и Христианство: вот "приход церковный", вот "прихожане" Notre Dame de Paris! {Собор Парижской Богоматери (фр.).}
   "За сегодняшний день, -- пишет г. Мещерский, в том же дневнике туриста, -- мне случилось мимоходом схватить два типа здешней молодежи high life'a {аристократия (англ.).}, не лишенные пикантности. Одного я увидел за завтраком в ресторане. Он сидел с дамою и с двумя мужчинами. Он молчал, когда шел разговор о чем-либо с оттенками серьезного, и открывал рот только тогда, когда нужно было похвастать деньгами. От него я узнал, что он вчера заплатил за свою тросточку 300 франков и за пару пуговиц 1200 франков, и затем в разговоре о женщинах он самым серьезным образом говорил, что он не признает (он не признает!!) иных женщин, как тех, которые за первый визит берут не ниже 20 тысяч франков. Женщина, сидевшая в этой компании, была тоже типом: волоса ее имели три цвета, шляпа три этажа, и на каждом булавка с камнем. На лице тоже три нюанса; на пальцах три ряда колец, на руках три ряда браслет, и в руках портмоне кованого золота с тремя рядами бриллиантов. Очевидно, это именно femme chic {шикарная женщина (фр.).}. Другой тип молодого человека я встретил в одной гостиной: сын родовитой семьи. Когда заговорили о печати, он спросил: где же эта печать находится? Про книги он говорит, что ему некогда читать: он встает в два часа дня, потом визиты, потом обед, потом ничего не делает, а затем ужин у Максима до 7 часов утра. -- И это каждый день? -- спросил я его. -- Почти ежедневно, -- ответил он мне. -- И вас это веселит? -- О, страшно веселит, я называю это счастливою жизнью... А таких счастливых, как вы, много? -- спрашиваю я. -- Этого, -- ответил он, -- не знаю, но мои друзья делают то же, что я, и не жалуются на судьбу".
   "Я спрашивал у одного парижанина, чем занимается у них молодежь? -- Да ничем, -- ответил он мне, -- elle se laisse vivre {она предается жизни (фр.).}, и больше ничего"... (Там же).
   Вот... "собрание верующих", "Церковь" около Notre Dame, глядя на которую, повторит ли г. Мирянин: "Вовсе не семьею спасется и спасается христианство. Не оставлю вас, пребуду с вами во веки, -- сказал Христос. Это неотразимо влекущий человека нравственный образ Христа и есть" и проч., и проч., и проч, (конец первой половины его статьи-письма)...
   Так уже надеялись 2000 лет. Но мы не в силах более надеяться... Нет знамений. Нет оправдания. Нет "верующих", а стало быть нет и "веры"; нет "церкви" и Notre Dame... да, ведь, он и в самом деле пуст, и есть святыня археологической науки, предмет осмотра и восхищения Буслаевых, "камень и железо" -- на наш бедный и неискусный взгляд, который мы не разогреем слезами и не превратим в живой храм.
   Ввиду этого я даже... и не хочу проверять по книгам, так ли поставил я тексты в статье моей "Брак и христианство". Мне более нравится живое восклицание, без справок, почтенного редактора "Русского Труда", сказанное мне, после получения им по почте "Бессмертных вопросов" г. Рцы: -- ведя меня к этому и не нажимая на словах, а "походя" давшуюся ему истину, он сказал: -- "Конечно, для пересмотра вопроса о браке нужен вселенский собор, и будет собран вселенский собор". Вот, что значит правильно ударить в сердце человека: вот, что значит не глухое сердце человека... Г. Мирянин... немножко глух.
   Я говорю: "не хочу" проверять цитат; и мне безразлично, куда входит брак таинством. Он -- везде счастливее, чем в христианстве; и нельзя этого великого бедствия не приписывать, как выразился г. Рцы, "одностороннему направлению"... в нашем до сих пор понимании христианства. Мне слишком известно, что нет вовсе достаточных "цитат" для твердого и неколеблющегося решения вопроса о браке в сторону "да!" у евангелистов, у Спасителя. Но верую, что Господь и Спас мой не хотел человеку погибели; и что в наших обстоятельствах, и при зрелище нашей жизни Он сказал бы: "Все женитесь", "непременно и все женитесь"... "Да разве и не сказал этого вам Отец Мой Небесный, сотворяя первую человеческую чету: раститеся, множитеся? И для чего вы дожидаетесь от Меня об этом слова, как бы перерешения, когда я исповедал о Себе: Отец и Аз -- едино".
   Милостивец и Спас это или подобное изрек бы, глядя на нужду и скорбь мира. В Его время, для Его слушателей не было подобных нашим вопросов, и ответ, нам нужный не был им нужен, не был бы даже ими понят. Вот -- родник отсутствия цитат; а г. Мирянин их подбирает, их подшивает друг к другу, из них вытягивает, что можно: до того очевидно, что в словах Спасителя нет принципиального решения о худе или благе брака, и нет коренного поднятия этого вопроса. Между тем за двадцать веков вопрос о браке коренным образом повернут отрицательно. Но что же, не имея "цитат", как поведем борьбу с этим?.. На то, что Спас наш соизволил, избрал, предпочел иным и вполне возможным способам появления на земле -- родится!! Да, Λόγος предмирный не слился с λόγοσ'ом Никодима, Иосифа Аримафейского. "Се Дева во чреве зачнет к родит Сына"... как вдохновенно глаголали пророки. Какое чудо! Суть Христианства... есть, однако, бесспорно в то же время суть рождения. Г. Мирянин говорит, что "Церковь ублажает бессемейное зачатие матери безмужние" -- и будто бы через это прославляет и указует на земле безмужность. Какое непонимание! В "ублажении" Церкви выражен восторг к чуду "нашего спасения", восхищение к нему. При "муже" и "земном семени" рожденное было бы человек, когда рождался Бого-человек. Таким образом, не по недостоинству "семя" было устранено, и муж -- не взят, но по отсутствию в них нужды, и даже потому, что при их участии не было бы "Богорождения", "Бого-воплощения". Но Бог избрал, предпочел, соизволил, как мы сказали, соделать Деву в Матерь, избрав Ее девственные пути Материнским Себе покровом. "Се -- сила Всевышнего осенит тебя..." -- "Буди мне по глаголу Твоему". Кто же, однако, и где утвердил разницу an und fur sich, в творческом плане, в качестве материи, в чем ли ином, чрева матери и недр отца?? Мирянин должен промолчать. В Деве Марии -- изъяснено, благословлено материнство; "путь Господень..." благоговейтеязыцы. Но будет ли искать г. Мирянин способов и теперь, для нас восходить "в матерь" без мужа? Мы говорим "без мужа", когда перед Ангелом Дева Мария не отказывалась от него: "Как будет сие, когда мужа не знаю?". Какой чудный вопрос, и земле потрясающий ответ: "Сила Всевышнего... посему и рожденное наречется Сын Божий". Христианство есть сверкающее, блистающее чудо, есть разверзшееся небо... которое и видел Иаков, заснув в таинственную ночь на камне. Перейдем к нашей теме. Когда материнство так потрясающе избрано Богом; и мы в наших условиях не становимся в материнство без супружества, не очевидно ли, что с самого благословения материнства благословлено и условие его -- супружество? И глагол "се мужа не знаю", глагол и недоумение, но не отрицание, не отвращение -- для всей земли перелагается в восторг: "Се -- муж мой, се -- дитя мое".
   Это-то и есть спасительная для Христианства "новая его концепция", как выражается г. Мирянин. Ибо эти матери, священствующие в родах, да и эти отцы, -- около детей своих, около матерей их труждающиеся, -- дадут наконец и "мир-Церковь", "общество верующих". А будут "верующие" -- будет "вера"; а будет "вера" -- мы не то что старое Notre Dame отворим, а сотни новых Notre Dame выстроим. "Еще ребенок -- еще паникадило" в церковь; встала от болезни жена -- опять причина для молитвы. И так-то вечно. И так-то "1800 лет. В радости-то?.. В молитве-то? -- Да разве и сейчас, даже Дунс Скот, и Никанор, и сам суровый г. Мирянин не скажут: "буди, буди"? "Исполнились времена и сроки"; и наконец-то, наконец мы видим, где лежат уготованные миру "белые одежды" и "пальмовые вайи" (Апокалипсис).
   И всем будет хорошо... даже монахам, даже аскетам! Гретхен, когда Дунс Скот спасет ее младенца, научит ее вскормить его, воспитать его, научит лучшему и прежде всего научит благочестию -- ведь она от умиления, как только мальчику ее исполнится 17 лет и труды воспитания кончатся, в монахини пойдет, станет вкушать акриды и мед, увидит видения, познает небесную на земле славу страстотерпицы за веру и мученицы за "небесный монастырь". О, только ее приютите в молодости, в неопытности, в правде материнства, а уж она облобызает епископские черные ризы! Да, аскезис и семья -- примиримы и гармонируемы. Екатерина Маслова ("Воскресение" Толстого), будь она опять-таки подобрана, "израненная и на дороге лежащая", суровым Никанором -- никогда бы вновь не узнала мужчины; ведь она... дева из дев, кто же этого не видит? И вот, чем бы она жила: научилась бы рисовать, а может и умела, и всю-то жизнь рисовала бы иконы для любимого монастыря -- обители, где в летний зной ищет себе прохлады суровый одесский владыка. Приедет он, и она припадет к черной его рясе, поплачет; подаст иконку, и назад... к своей девочке, в смиренную свою и чистенькую хижину.
   А то... вздумали проклинать "блудниц": "коленом их"!.. А Бог все видит с неба и закрыл ваши гордые храмы. Да, закрыл или закрывает...
   

КОММЕНТАРИИ

   Русский Труд. 1899. 14 авг. No 33. С. 7-10; 21 авг. No 34. С. 5-6.
   Публикация не окончена. Статья вызвала полемику: Шарапов С. Ф. Взгляды Розанова... // Русский Труд. 1899. 14 авг.
   Мирянин -- псевдоним неустановленного университетского профессора богословия, критиковавшего взгляды Розанова по вопросам брака и семьи. Полемику с ним см. в книге Розанова "В мире неясного и нерешенного".
   Шатался по ночам... -- Беранже. Как яблочко румян. Пер. В. С. Курочкина 1856).
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru