Розанов Василий Васильевич
О древнеегипетских обелисках

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

В.В. Розанов

О древнеегипетских обелисках

   Кто не наблюдал, с безмолвным любопытством, древнеегипетских обелисков, этих "кристалловидных" игл, когда-то уходивших в небо --
   
   Там, где вечно чуждый тени
   Моет желтый Нил
   Раскаленные ступени
   Царственных могил.
   
   И которые теперь бестолково торчат под нашим белесоватым небом:
   
   Цвет небес свинцово-бледный.
   Скука, холод и гранит.
   
   Мысль их непонятна теперь, как и вообще в пору нашей грамотности она никому не была объяснена, может быть уже забытая к концу их собственной (египетской) грамотности. Мы можем думать, догадываться, гипотезировать; но мы можем еще приводить аналогии. Последние набегают почти случайно, при чтении тех или иных страниц; и для мыслящего человечества была бы некоторая, хоть и очень небольшая, потеря, если б эти плывучие наблюдения не попадали вовсе в круг общего размышления.
   Нам уже приходилось указывать в печати {"Смысл аскетизма" -- в "Новом Времени" за 1897 год и "Брак и христианство" -- в "Русском Труде" за 1898 год.} на тожество так называемых апокалипсических животных с главными типами служившего предметом поклонений в Египте животного царства. Сфинкс, имеющий фигуру льва и "лицо как бы человеческое", сливается с двумя указанными у новозаветного тайнозрителя фигурами; остальные две фигуры последнего -- "как бы орел" и "как бы телец" -- сливаются с египетскими "копчиком" и "аписом". Нужно знать слишком тонко животную организацию, и, может быть, нужно вообще иметь гораздо высшее ведение о жизни, чем каким мы владеем, чтобы объяснить, почему именно эти типы животных вызывали религиозное волнение; но несомненно, что мы встречаем их, встречаем одно и то же, на площадях живых еще Фив и Гелиополиса и в тайносказаниях Иоанна и Иезекииля. Не гипотизируя, мы остаемся при зрительном впечатлении. То, что мы хотим сейчас высказать, продвигает несколько далее эти наблюдения.
   Два места из Иоанна и Иезекииля имеют странное соответствие с тайною мыслью, которая, без сомнения, легла в изобретение обелисков. Вот они:
   Апокалипсис Иоанна, глава 21, стихи 10--11. "И вознес меня (Ангел) в духе на великую высокую гору и показал мне великий город, Святый Иерусалим, который нисходил с неба от Бога".
   Он имеет славу Божию; светило его подобно драгоценнейшему камню, как бы камню яспису кристалловидному.
   Это так называемый "небесный Иерусалим", может быть, суть и "дыхание" и истина земного, коего полная мысль и миссия нам непонятна, и, вероятно, по неусовершенству и неудаче всего земного никогда полно и чисто не была осуществлена. Во всяком случае, в приведенных двух стихах начато и кончено изображение вида его: обелиско-образный камень, очевидно, составляет центр его, главный в нем символ; это -- "слава Божия", или она почиет на нем. За приведенными стихами следуют меры стен его, но ничего существенного из содержания не указывается; содержание, т.е. мысль "камня кристалловидного", раскрывается в последних стихах той же главы:
   Стихи 22--27. "Храма же я не видел в нем (т. е. в небесном Иерусалиме), ибо Господь Бог Вседержитель -- храм его и Агнец".
   И город не имеет нужды ни в солнце, ни в луне для освещения своего, ибо слава Божия осветила его и светильник его Агнец.
   Таким образом, "Бог", и "слава Божия", и "Агнец" -- все это сливается как душа и "храм" Иерусалима, как его "светило" и вместе символизировано "драгоценнейшим камнем", "как бы камнем ясписом кристалловидным". Обратив внимание, что обелиск имеет четыре грани, что он есть вполне и точно -- кристалл с правильностью плоскостей и углов; что он ставился, обыкновенно парно, перед входом в египетские храмы и имеет на себе символы молитвы (молитвенно поднятые к небу руки и также "скарабеи" -- символы загробного бессмертия), -- мы придем к заключению, что некоторый таинственный, но общий "х" содержится как в египетском теизме, так и в видениях апокалипсических. По крайней мере, никогда бы нам не пришло в голову "Славу Божию" и "Вседержителя" представить в образе ограненного камня; странность этой мысли для обыкновенного воззрения и доказывает, что было что-то "необыкновенное" и ярко своеобразное, может быть невоскресимое и не-разгадываемое, в законе мышления и представления, какое мы одинаково находим здесь и там. Переходим к Иезекиилю.
   Глава 28, стихи 11--16. "И было ко мне слово Господне:
   Сын человеческий! плачь о царе Тирском и скажи ему: так говорит Господь Бог: ты -- печать совершенства, полнота мудрости и венец красоты.
   Ты находился в Едеме, в саду Божьем; твои одежды были украшены всякими драгоценными камнями; рубин, топаз и алмаз, хризолит, оникс, яспис, сапфир, карбункул и изумруд и золото, все искусно усаженное у тебя в гнездышках и нанизанное на тебе, приготовлено было в день сотворения твоего.
   Ты был помазанным херувимом, чтобы осенять, и Я поставил тебя на то; ты был на Святой Горе Божьей {Это так называемые финикийские "высоты", "бамост", о коих часто упоминается в книгах царств. Для построения Сиона была также избрана "гора", и до сих пор евреи устраивают в каждой местности синагогу на самой возвышенной точке этой местности (см. г. Переферковича -- "Талмуд").}, ходил среди огнистых камней".
   Огнистый, игристый камень есть непременно кристалл, в гранях и углах которого завязывается игра света; величина его -- безразлична; символ, очевидно, лежит в форме. Обелиск, оканчивающийся пирамидкою, есть чрезвычайно огромный кристалл, есть тоскливое увеличение, поднятие "до неба" того тайного образа, который влек жителей Тира к установлению "в саду Божьем" этих же, но только меньшей величины, может быть, совсем маленьких обелисков, которые тогда и представлялись просто "огнистыми камнями". Во всяком случае, в трех приведенных местах, Иоанна, Иезекииля и египетских обелисков, -- мы имеем единственное слияние трех образов в один, и под которым, очевидно, символизирована "слава Божия".

* * *

   Вернувшись к Апокалипсису, мы находим в подробностях небесного Иерусалима глубокое соответствие некоторых из приведенных строк о Тире Иезекииля:
   "Основания стены города (неб. Иерусалима) украшены всякими драгоценными камнями: основание первое -- яспис, второе -- сапфир, третье -- халкидон, четвертое -- смарагд, пятое -- сардоникс, шестое -- сардолик, седьмое -- хризолиф, восьмое -- вирилл ("берилл" наших коллекций), девятое -- топаз, десятое -- хризопраз, одиннадцатое -- гиацинт, двенадцатое -- аметист" (Ап., гл. 21, стихи 20--21).
   Внешнее раскошествование этого описания невольно напоминает стих нашего поэта:
   
   Чертоги пышные построю
   Из бирюзы и янтаря...
   Лучом румяного заката
   Твой стан, как лентой, обовью:
   И для тебя с звезды восточной
   Сорву венец я золотой,
   Возьму с цветов росы полночной,
   Его усыплю той росой.
   
   Закон воображения замечательно одинаков, родствен в обоих случаях; они в особенности сливаются до полного согласия, если мы оттеним их "сирым и убогим", именно по внешности убогим и сирым, что уже давно составляет идеал, которому мы поклоняемся. Здесь, может быть, мы подходим к угадыванию давно похороненного теизма: т.е. как в Тире, так и в Фивах; он высвечивается как яркое, как "огнистый камень", в особенности около сумрака наших темных и отчасти дырявых, принципиально дырявых, одежд. Закончим, однако, видение небесного Иерусалима:
   "Спасенные народы будут ходить в свете его, и цари земные принесут в него славу и честь свою.
   Ворота его не будут запираться днем; а ночи там не будет.
   И принесут в него славу и честь народов.
   И не войдет в него ничто нечистое, и никто преданный мерзости и лжи, а только те, которые написаны у Агнца в книге жизни" (Апокалипсис, глава 21, стихи 24--27).

* * *

   Обратим внимание, что в "Бытии", при описании Эдема, -- термин, повторенный Иезекиилем в применении к Тиру, -- есть также упоминание золота и кристалла:
   "И золото той земли (где был дан первым человеком Едем) хорошее -- там бдолах и камень оникс (глава 2, стих 12)".
   Таким образом, природа, игра "цветных камней" не удалена из счастья человеческого и нисколько не разрушает "круг его спасения". Так, по крайней мере, по новозаветному Тайнозрителю, книга коего имеет совершенный канонический авторитет. Гениальный Шекспир отметил, в бессмертном очерке юдоической психологии, это влечение к красоте пересыпающихся драгоценностей:
   "Так, так, так, так! Пропал бриллиант, за который я заплатил во Франкфурте две тысячи червонцев. До этих пор проклятие не обрушивалось на нашу нацию, и я не чувствовал его до этих пор. Две тысячи червонцев пропали -- а сколько еще драгоценных, драгоценных камней! Я хотел бы, чтоб моя дочь лежала мертвой у моих ног, с драгоценными камнями в ушах" ("Венецианский купец").
   Так говорит Шейлок, бесконечно любящий свою Джессику, но у которого ум путается между потерею дочери и потерею... не суммы, не итога ценностей, но их самих как сыплющейся перед глазами красоты:
   
   ...дочь моя
   Украла их. И дорогие камни --
   Два дорогих, два богатейших камня
   Украла дочь. Правдивый суд, сыщи
   Девчонку мне -- у ней мои червонцы
   И камни драгоценные!
   
   Наш русский Шекспир, Достоевский, в статье "Status in statu" сорок веков бытия" (в "Дневнике писателя"), давая компактную характеристику таинственного еврейского племени, также заканчивает ее стихом, выражающим тоскливое ожидание им минуты, когда
   
   Загорит, заблестит луч денницы:
   И кимвал, и тимпан и цевницы,
   И сребро, и добро, и святыню
   Понесем в старый Дом, в Палестину.
   
   "Святыня" и "добро", "святыня" и "серебро" здесь не только не враждуют, не только примирены, но, как и в Откровении Иоанна, -- почти требуют друг друга, взаимно притягиваются; это -- какая-то роскошествующая святыня или, пожалуй, нарядная, блистающая святость. Мы вспоминаем царицу Савскую; вспоминаем Соломона. Они были мудры; а Соломон был избран и выслушал особенные и исключительные благословения от Бога. Есть какой-то тип богатства, какой-то тон в богатстве, при котором оно перестает быть грешным. Мы указали на царицу Савскую; вспомним московского Корзинкина: каждодневно он уходил в нищенский трактир и съедал на 15 коп. какое-то "с подправочкой" пойло; умер; и печи, трубы, сундуки его оказались набитыми процентными бумагами. Вот -- грешное богатство, скопческое богатство, отвратительное богатство. Мы не отказались от имущества, вовсе нет, но мы припрятали его "духовно", "прислуживаем" ему "за человека"; мы его оскопили только. У "игристых камней" мы стерли "грани", навели мат на плоскости; нет света, пересекающихся радуг. Наше богатство -- скудно, отвлеченно, и это-то придает ему какую-то безнравственную окраску.
   Впрочем, мы отвлеклись в несколько общую сторону; наша частная цель была -- показать, что некоторый общий "х" связывает Иоанна, Иезекииля и древнеегипетские религиозные представления.
   
   Впервые опубликовано: Литературное приложение к "Торгово-промышленной газете". 1899. 21 марта. No 1.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru