Розанов Василий Васильевич
Школьные течения наших дней

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

В.В. Розанов

Школьные течения наших дней

   Отчего скучна жизнь? Между прочим, оттого, что ужасно мало нового. Бродишь-бродишь, читаешь-читаешь и видишь, что в разных книгах и в разных кружках собственно движется некоторое небольшое количество идей, чувств и желаний, ставших "общепризнанными" и "культурными". Наконец-то они победили, эти идеи. Но мне от этого не менее тошно. "Л.Н., великий старец и слава Русской земли", "Горький увял, но теперь живет на Капри", "Л. Андреев пишет новую вещь, -- опять Фауста, в одиннадцатом переодевании", "правительство никуда не годно", "общество исстрадалось", "много повешенных и самоубийств", но "вероятно, все пройдет и будет новый подъем, так как русский человек есть первый человек в мире", а потому "будем страдать, но надеяться". Кроме того, в газетах постоянно появляются "новые кометы", Семен Венгеров издает Пушкина с картинами, на Востоке или на Западе грозит война, дипломаты никуда не годны, и выходит все новыми изданиями "отвратительная книга "Вехи".
   И все это же и это же, куда ни пойдешь и что ни откроешь. Я ценю "Вехи" и даже писал о книге в положительном смысле, но когда сегодня увидел в газете 33-й фельетон о "Вехах", достал с полки эту книжку и буквально разбил об угол полок... Они сделались мне противны, как "Герцен, великий публицист", "Бокль, глубокомысленный писатель" и "Толстой, великий старец". Как 101-я рюмка водки или 101-я ложечка варенья...
   И вот, скучая старцами, кометами и грозящими войнами, -- я забрел на "старое пепелище", каковым не могу не считать для себя педагогический мирок. "Но тут избавлюсь от банального... Детский мир -- до того не наш мир, -- сама природа так отгородила его от нас непереступимою стеною неведения, неопытности, невинности, -- первого взгляда на мир и на людей, -- что, конечно, наши схемы сюда непреложны. Заходя в детский мир, мы как бы странствуем в отдаленные периоды еще невинной истории или в девственные страны, не затоптанные сапогом культурного человека. Отдыхаем, освежаемся и многому учимся".
   И я пошел на одно из многочисленных в Петербурге "родительских собраний". Они повсюду теперь устраиваются, не только при гимназиях, но и при училищах всех степеней и ярусов; наконец, устраиваются разными общественными организациями. По идее такие собрания прекрасны: что может быть чище, благотворнее и деловитее этих встреч и собеседований педагогов, специалистов ученья, как техники, с родителями если педагогически и неопытными, то знающими зато детей во всей их "подноготной". И я пошел с большим интересом и ожиданием...
   Два слова о школе наших дней, -- именно о начальной и средней. Шум политики, речи в Г. Думе, "кометы" и "война" совершенно отодвинули в тыл школьный мир. Положим (по моему убеждению), ему и следует быть вечно в тени, в некотором безгласии и безвидности. Заметьте, до чего ребенок (или отрок, юноша) портится, когда о нем при нем много говорят или много им занимаются... Он начинает "ломаться" и "кобениться" -- непереносимое в невинном ребенке зрелище. Итак, о школе стали мало говорить, -почти к лучшему: но все-таки, хоть полуголосом, следует заметить, что здесь, в школе, идет и уже совершается более прочное культурное завоевание, чем какое происходит у нас из борьбы партий снаружи. Уже не первый год приходится и видеть, и слышать, что тип учения радикально всюду изменился; что, начиная от низов и обнимая всю среднюю школу, выступил и работает огромный контингент и наставников и наставниц, самозабвенно и с большим искусством отдающихся делу, -- и о прежнем черством и формальном отношении к ученикам нет более ни речи, ни воспоминания. Если это даже и оазисы пока (а они-то уже несомненно есть), то это все-таки хорошая русская заря. Весь досуг детей вполне занят; ученики и ученицы вовлекаются в предметы и через 2-3 года начинают сами с энтузиазмом заниматься ими: явление неслыханное в старой школе! Учение скорее трудно, чем легко: но оно активно трудно, а не пассивно тяжело; и один этот переход учеников от пассивности в занятиях к активности кладет пропасть между прежнею школою и новою. Именно, чем страдала старая школа, -- это тем, что учеников все семь лет тащили; или -- гнали; но ни к чему решительно учебному, ученическому, впору детскому и впору юношескому, они не шли! "Сами шли" только к куренью, выпивке (изредка) и, затем, разделяясь с VI-VII класса, -- или в веселые дома, или "в обновление России нашими руками, меланхолией и гением"... Из первых выходили "службисты", из вторых -- революционеры. Но дальше этого и ни на какой третий путь "сами" не шли. Помню это и как ученик, и как учитель.
   Слава Богу: все переменилось. Дети остаются детьми, юноши юношами: любят песни, любят игры; любят их учебный маленький спорт, без грубости и азарта. Любят свежий воздух. И при всем том много и охотно читают. И разбираются в читаемом.
   Все это наскоро накидываю, потому что здесь хорошая и большая русская заря. Но вернусь к частному делу -- родительским кружкам. И им вполне я сочувствую: насколько это здоровее, чем карты, флирт и гульба по гостиному двору! Но самое сочувствие влечет к критике. И я скажу ее в тех несколько жестких тонах, к каким привык.
   Прежде всего впечатление в родительских кружках не всегда бывает таким печальным, с каким, вернувшись домой, я сел на этот раз за бумагу. После резкой критики убийственного детского журнала "Задушевное Слово", с эффектными рассказами г-жи Чарской, одна из педагогичек предложила вниманию родителей доклад о выработке типа "идеального детского журнала", -- так сказать, о схеме наилучшего здесь. После доклада, по обычаю, были прения. Говорили почти исключительно матери семейств, -- но именно маленьких детей, так как само собрание было устроено кружком дошкольного воспитания. Таким образом, говорилось о журнале не для юношества и даже не для отрочества, -- но именно о детском журнале как первой пище для чтения после обучения грамотности. "Что детям нужно? Что для них желательно?" Каждый видит, до чего в самом деле интересно, чего "родители желают своим детям". Отмечу прежде всего, что докладчице в первую голову возражала другая учительница, -- именно русского языка, отринувшая вовсе нужду детского журнала, даже идеального. "Пусть будет литература детских книг; пусть дети читают книги. А журнала, ни худого, ни даже хорошего, -- им вовсе не нужно". Докладчица возражала тем, что журнал объединяет чтение, возбуждает в детях разговоры и споры об одних предметах и на одни темы; так сказать, фиксирует интерес их. Наконец, самою периодичностью своего появления, постоянством в появлении -- журнал тоже приносит пользу. Книга -- случайна: сегодня есть, завтра -- нет; одни дети ее прочли, другие прочли совсем другую. Все это вносит беспорядок, анархию и случайность в чтение, устранить которые желательно, и журнал это устраняет. Скажу два слова критики.
   Докладчица, -- жена умершего известного писателя, -- сама деятельная и талантливая наставница, увлекалась, по-видимому, мыслью охватить всю душу ребенка... Едва ли, в данном случае, в ней не говорила более мать, нежели педагог; и притом мать ребенка именно дошкольного возраста. "Ни одна мысль его, ни одно душевное движение не выйдет из-под моего контроля; все, что будет происходить в его душе, должно -- заметно или незаметно -- но быть внушено мною. Я родила его тело, но хочу родить и его душу". Мне кажется, таков был невысказанный мотив, вдохновлявший докладчицу. Хочется, однако, ей сказать следующее: да, мать родила ребенка. Но он -- не кусок ее существа, а новая тварь, новое создание, пришедшее в мир с новым лицом. Школа не только не может, но, наконец, и не должна быть всеохватывающею. Некоторые уголки души и вообще существа ребенка, некоторые частицы ребенка будут развиваться и должны развиваться, и не "по матери", и не "по отцу", а по себе, как оригинальные и самостоятельные. И, собственно, они ценнее черт, "повторяющих" родителей, -- просто как новые: ведь история есть творчество. Школа, положим "идеальная", или чтение -- тоже "идеальное" -тогда только будут в самом деле, а не по-видимому лишь, идеальными, если они преднамеренно и сознательно оставят некоторые частицы души ребенка "дикими", как бы "запущенный старый сад"; очень немногие частицы, соглашаюсь, но все-таки, чтобы они были, чтобы они остались не зачерпнутыми "универсальною педагогикою"... Нужно, чтобы другие стороны ребенка слагались благородно и рассудительно, -- дабы эти "дикие", растя с ними в гармонии, не выросли в бурьян и порок, не выросли в прямой и решительный вред ему и обществу. Но доля (не более, чем доля) воображения, фантазии, мыслей, вкусов пусть растет совершенно в тени, без контроля даже и родителей. Журнал своей схемой, своим "готовеньким", -- своим "предложением" раньше "спроса" и, наконец, "всесторонне обдуманною программою" (особенно ею!) не может не задавить в ребенке очень рано всякой оригинальности, "своего лица"; задавить очень мягко, бархатистою лапою -- но все-таки задавить. Ведь даже и взрослые с трудом одолевают влияние журнала; с трудом сохраняют "свой образ мыслей", свое оригинальное, характерное в чувствах, мыслях, пожеланиях. Даже больших, образованных людей, "граждан" журнал и газета обезличивают. Чего же вы хотите от ребенка?! какого сопротивления? А задавить лицо в ребенке, так рано задавить в человеке лицо -- не будет ли это ужасом? Мне представляется так.
   
   Впервые опубликовано: Новое Время. 1910. 27 февр. No 12200.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru