Розанов Василий Васильевич
Культурная Океания

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

В.В. Розанов

Культурная Океания
Очерк

   Года три назад, в пору Белостокского погрома, я разговорился с одним евреем в вагоне по поводу всех этих событий. Было одиннадцать часов ночи; вагон почему-то не был освещен, и я только с трудом различал, что против меня сидят два еврея, с громоздким багажом, -- в пальто и шляпах, по-еврейски.
   -- Беда в разделении. Пока вы будете отделены от нас какою-то непереступаемою стеною, за которую мы не можем проникнуть, и сами будете удерживаться переступить эту стену, -- мы и вы будем составлять два лагеря, невольно враждебные. Надо примирение, надо соединение. Есть только одна глубокая и настоящая форма соединения, это -- соединение кровей. Смешанные браки: я понимаю, что вы до сих пор смертельно враждебно смотрели на них, ибо дети обязательно становились христианами, т.е. все приобретали мы, а вы несли через эти браки чистую и постоянную потерю. К тому же это оскорбляло вашу веру: ни один детеныш не может остаться в вере отца-еврея, при матери русской, в вере еврейки-матери, при отце русском. Обида. Но времена изменились. Что вы сказали бы о браках, от которых дети равно могут быть и христианами, и евреями, по воле родителей, по соглашению родителей?
   -- Не можем... закон запрещает! Нет, это невозможно. Да и счастья не будет. -- Он провел руками в противоположные стороны, как бы указывая два встречных течения реки. -- Не будет счастья: вот все так будет (сам показывает руками), сюда течет, туда течет. Согласия не будет. Ничего не будет, невозможно.
   -- А жаль. Столько приходится наблюдать явлений взаимной влюбчивости. -- И я рассказал ему несколько примеров смешанных браков, конечно, с переходом еврейской половины в христианство, но, действительно, почему-то оканчивавшихся катастрофой. Он страшно внимательно слушал.
   -- Нельзя. Как вы хотите, если Бог это запретил евреям. Почему-нибудь Он запретил же!..
   -- У Соломона были жены-хананеянки.
   -- И за это под конец жизни он потерял угодность в глазах Божиих.
   Слова эти не были вполне точны: склоняясь любовью к женам-хананеянкам, Соломон под конец жизни построил капища в Иерусалиме Астарте и стал сам приносить ей жертвы. И за это, а не за брак с ними, он "стал неугоден в очах Божиих". Мне интересно было знать, как теперешние евреи, простолюдины, чувствуют Ваала. Такая древность. И я спросил о поклонении Ваалу. Долго он не мог понять, -- думая, что я спрашиваю об Иоаве, полководце Давида. Наконец понял:
   -- Бал! Баал! Но удвоения буквы "а" не было; была чуть-чуть незаметная вытяжка звука "а". -- О, это пустое! Вы знаете, во всяком веке бывает свое суеверие. Теперь все преданы деньгам, -- мы, вы. Такое головокружение. Пройдет. Так в древнее время евреи постоянно уклонялись к Балу. Суеверие.
   -- Но что такое этот Баал?
   На лице его выказалось глубокое презрение. Он вытянул руку, как бы ища что-то указать. Но не находил предметов.
   -- Щепка!.. Ну, щепке можно поклоняться?! Дерево, пустое. Ничего в нем нет. А суеверные поклоняются, что-то видят в ней, чтут ее...
   Я поразился, до чего это отвечало духу, букве Библии: именно в этом полуоттенке смысла "статуи", "изображения из дерева", -- с одной стороны, и "ничтожества", "пустого" -- с другой. Нужно бы проверить еврейский текст четырех книг "Царств" в тех местах, где говорится, что вот такой-то царь или сам народ "внес в Храм (иерусалимский) изображения" или "статуи Ваала и Астарты". Может быть, в тексте сказано: "внес Ваала и Астарту", и еще лучше в смысле имени существительного нарицательного: "внес ваала и астарту". И слово "статуя" внесено переводом. Мы вернемся как бы к спору "иконоборцев" и "православных" в Византии: "иконы" то вносились, то выносились, буквально как "ваалы" и "астарты" во время царей. "Ваалов" изрубили, вынеся за поток Кедрон; "сожгли их мерзость" -- буквально как в Москве начала XVIII века поступали Тверитинов и другие кальвинисты, за что, в свою очередь, их живыми пожег Стефан Яворский. Живой человек был меньше и менее свят "изображения из дерева". Вот о чем шел спор в Иерусалиме за 500-600 лет до Р. X. В Византии "икона" победила. Перед ней зажигают лампады, ставят свечи, чего никогда ни перед каким живым человеком не сделают, самым праведным, святым, героем, царем. "Дерево выжило и победило", -- в Византии, в Москве. Напротив, в Иерусалиме и в Мекке (реформа Магомета) оно было окончательно "сломано и сожжено", как "мерзость в очах Божьих", и в Храме, вокруг Каабы, оставлены были только люди и животные (жертвенные), живое, кровоносящее, дышащее. "Бог есть Бог дыхания, Бог жизни" -- вот понятие.
   "Ваал" -- это не иное имя и существо, чем Иегова, но "изображение", "статуя", "образ", "икона" его; как "Астарта" есть "ничтожное дерево", позолоченное и одетое, "царицы Шабаш", о которой знает каждый еврей, что это "Невеста Божия". Евреи, в живых понятиях религиозных, не знают "Единого Истинного Бога", отвлеченного, как А в алгебре, -- не знают теперь, не знали в древности, никогда. Для них всегда Бог "жив", "во веки живущий", образом Коего на земле является не отвлеченный Homunculus, a живые Адам -- Ева, соединенные вначале, разделенные потом (сотворение "из ребра", т.е. выведение из Адама). Прообраз не похож ли на образ? Если Адам и Ева на земле, то и в небесах -- Элогим (множ. число), боги, Он и Она. Напр., "Слава Господня, наполняющая Скинию" наших переводов читается в подлинном еврейском "Шехина", как в других местах еврейских же текстов (Талмуд) наименование "жена" заменяется описательным: "слава мужа"... "Царица Шабаш", которую прославил и Гейне, есть наивное, народочное, пошедшее в легенды имя серьезного и библейского имени "Шехины", "Славы Господней". Кажется, так...
   Лучше всего определить "истинное" через внимательное рассматривание его отбросов, его страстных отрицаний. Тут мы подходим к самому острию веры, часто закрытому. С этой точки зрения изучение "ваалов" и "астарт" глубоко вошло, как средство проникнуть в "поклоняемого Иегову"... "Вы любодействовали с богами иными", -- вечный упрек пророков евреям. "Служение им" всегда именуется "любодеянием", "прелюбодеянием", изменою Иегове. Напр. (беру первое открывшееся место Библии, до того такие места пестрят в ней):
   "И было ко мне слово Господне:
   Сын человеческий! выскажи Иерусалиму мерзости его, -- и скажи: так говорит Господь Бог (дщери) Иерусалима:

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

   При начале всякой дороги устроила себе возвышения, позорила красоту твою, и раскидывала ноги твои для всякого мимоходящего, и умножала блудодеяния твои.
   Блудила с сыновьями Египта, соседями твоими, людьми великорослыми, и умножала блудодеяния твои, прогневляя Меня.
   И вот, Я простер руку Мою на тебя, и уменьшил назначенное тебе, и отдал тебя на произвол филистимлян".
   "Назначенное тебе" -- "вено", "женихов дар", т.е. территорию Палестины, обещанной в "вечный дар" Аврааму при заключении с ним завета, союза, в момент его обрезания. "Вено" это за прелюбодеяния неверной жены то уменьшается (частично завоевывается, -- напр., филистимлянами), то, наконец, вовсе отнимается (увод евреев в плен, в Вавилон, в рассеяние).
   "И блудила ты с сынами Ассура, и не насытилась. И умножила блудодеяния твои в земле Ханаанской до Халдеи, но и тем не удовольствовалась.
   Как истомлено должно быть сердце твое, -- говорит Господь Бог, -- когда ты все это делала, как необузданная блудница.
   Ты при этом поступала, как прелюбодейная жена, принимающая вместо своего мужа чужих: ибо давала подарки любовникам твоим и подкупала их, чтобы они со всех сторон приходили к тебе блудить с тобою.
   Сыпала деньги твои, и в блудодеяниях была раскрываема нагота твоя перед людьми твоими и перед всеми мерзкими идолами твоими...
   За то вот, я соберу всех любовников твоих, которыми ты услаждалась и которых ты любила, со всеми теми, которых ненавидела (обратно, за их измену? -- В.Р.), и соберу их отовсюду против тебя, и раскрою пред ними наготу твою, и увидят весь срам твой.
   Я буду судить тебя судом прелюбодеиц... и предам тебя кровавой ярости и ревности.
   Но Я вспомню союз Мой с тобою во дни юности твоей, и восстановлю с тобою вечный союз. И ты вспомнишь о путях твоих, и будет стыдно тебе...
   Я восстановлю союз Мой с тобою, и узнаешь, что Я -- Господь, для того, чтобы ты помнила и стыдилась, и чтобы вперед нельзя было тебе и рта открыть от стыда, когда Я прощу тебе все, что ты делала, -- говорит Господь Бог" (Иезекииль, глава XVI).
   Так и ожидаешь, что ответно услышит "Господь Бог" от юной "дщери-супруги" Своей, Израиля-Сиона, этот южный же, страстный и мучительный крик:
   Старый муж, грозный муж
Ненавижу тебя...
   Кстати, Он и называет себя "Ветхим деньми", а в состав других имен-прозваний Его входит также и эпитет "Грозный"... Во всяком случае, вот отношение:
   Ваал-статуя.
   Ваал-любовник.
   Ваал -- это египтянин, ассириец, сын Ханаана, халдеянин, кто-нибудь вообще не еврей (не еврейка), перед которым (для которой) еврейка (еврей) обнажала наготу свою, "срам" свой, легла с ним на ложе, смешала семя свое, соединила крови.
   И общее:
   пустое, ничтожное
   чужое, столь же сильное, привлекательное, обаятельное, но -- противоположное,
   не "Я" (Господь).
   Само собою понятно, что "соединиться с нами плотски", допустить смешанные браки -- это значит не "кое-что" сделать евреям, не "один" закон нарушить: но отречься от всего, все нарушить законы, все кольцо их сомкнутое, и, словом, это не значит "принять высший духовный закон Христа", а именно, именно... поклониться перед Юпитером Капитолийским, Зевсом Олимпийским, Баалом Тирским, покинув Иегову, Который нашептывал в ухо Иерусалима эти нежные, чарующие слова, -- ласковые, Господни слова:
   "Будешь ли переходить через воды -- Я с тобою, через реки ли -- оне не нагонят тебя; пойдешь ли через огонь -- не обожжешься, и пламя не опалит тебя" (Исайя, гл. XLIII).
   -- Невозможно, невозможно, -- как бы защищаясь, говорил сосед мой по дороге, простолюдин-еврей, о смешанных браках.
   А ведь так бы завидно; мы -- господствующая народность, государственная; они -- почти рабы, бесправные, во всем от нас зависимые. Жених -- как царь и невеста -- как рабыня, крепостная девушка, "замарашка" историческая, по всем делам своим, по положению, по быту. Вдруг, смотря из-под руки на подошедшего жениха, глазком и робким и счастливым, она отвечает:
   -- Я чужая жена! Вы ошиблись, я не девушка, я женщина. Только моего мужа вам не увидать: он -- Бог... В ночи, перед лампадой, вы молитесь ему: все народы молятся... а он приходит ко мне, ласкает меня, берет груди, все, все, как муж.
   Вот и слово, прямое, очевидное, записка с Неба, документ, метрическая запись: "Ибо твой Творец есть супруг твой; Господь Саваоф -- имя Его, и Искупитель твой -- Святый израилев; Богом всей земли зовется Он" (Исайя, гл. LIV).
   Мне кажется, что мой сосед-еврей и вообще евреи только не договаривают, не умеют выразить интимное чувство свое, свое отношение к христианству и христианам:
   -- Это не одно и то же, христианство и христиане. Евангелие, вы говорите, высшая мудрость, совершенный закон? Что же, мы не отрекаемся читать Евангелие, восхищаться им, следовать ему. Наконец, даже ходить в ваши храмы, слушать ваше богослужение, смотреть ваши красивые обряды, креститься, причащаться... Хоть последнее и пустое, "баалы"... Но вы и ваша плоть, -- к чему тут? Сами же говорите, что христианство есть дело "духовное", все -- "дух" тут. Но вы немножко неправдиво, с какой-то заднею целью, просовываете в "духовную религию" и плоть свою, тело свое, семя свое, кровь свою, предлагая нам "смешанные браки": вот этого мы не можем! не хотим! То -- "баалы", бессильное; но тут вы хотите войти с силою своею, разорвать законное и сущее и вечное супружество мое, отнять у мужа жену, сманить ее на чужую постель... Ну, это в древности бывало и вперед не будет.
   И мой еврей твердил:
   -- Не можем! Не можем!
   Тогда я решился испытать его чисто еврейским испытанием:
   -- Хорошо. Я понимаю -- закон, грех. Но ведь на другой стороне стоит жизнь? Смешанные браки, соединение кровей мною предлагается, как единственное и решительное средство избежать, и навсегда, таких ужасов, как Белосток, Гомель, Одесса, Кишинев. Евреи будут живы. Не важнее ли это всех законов: ибо кому же и исполнять закон, когда убит исполнитель?
   Еврей широко раскрыл глаза. Я заметил, при чтениях Талмуда, этот постоянный его склон, по коему текут дробные мысли: что биотика человека, сохранение крови и костей его, дыхания его, -- выше всего поставляется, даже и прямых заповеданий и запретов Иеговы. И это, нужно заметить, в глубочайшее исполнение всех Иеговых же заповедей, которые все и направлены к сохранению жизни, поддержанию жизни, продлению жизни. Все -- к жизни. Но вдруг чужой народ требует нарушить заповедь целой жизни: тогда жизнь сохраняется как суммарное исполнение всех заповедей, и ради этого нарушается которая-нибудь одна, требуемая инородцами.
   Помнится, который-то византийский император потребовал от евреев, под страхом казни, не обрезываться. В то время законы были не шутка, а жизнь, -- и уж особенно евреев, -- ни во что не ценилась. Предписано -- исполнено. Стали евреев казнить. Произошли первые казни. Собрались евреи. Плакали. Прозелиты встали и в пламенных речах требовали "умереть для Господа". Опять плакали, боялись, страшно боялись. Встал тогда самый почитаемый "равви" века и высказал:
   -- Братья, для чего дан нам закон? Наш святой еврейский закон не как иные суетные законы, произволением человеческим даваемые и отменяемые. Нам, евреям, закон дан Господом нашим -- для жизни. Итак, какой же закон, когда жизни нет, нет живущих? Пока жизнь -- дотоле закон: посему раз предстоит нам умереть за соблюдение обрезания, то уж лучше будем жить и не обрезываться. Пока не пройдет принуждение.
   Принуждение прошло через несколько лет. И сохранившие жизнь свою евреи стали обрезываться...
   Однако мне было понятно, что "смешанные браки" еще труднее, чем и "не обрезывайтесь", ибо идет вглубь потомства, есть нечто "без возврата" и окончательно уходящее от Иеговы.
   Видя, как широко раскрыл глаза еврей, услышав о "смешанных браках" ради сохранения жизни, я продолжал:
   -- Закон -- это я понимаю, что трудно его исполнить. Заповедание Иеговы. Но, когда в XIII веке были особенно сильные гонения на евреев, великий учитель ваш Герсон воспретил же многоженство. А множество -- закон Иеговы: Авраам и имел большую на себе любовь, чем Исаак-одноженец. Да и понятно: Бог велел наполнить землю чадородием, а не просто как-нибудь размножаться. Но Герсон сказал: христиане и так ненавидят, истребляют: когда же мы еще умножим -- они ожесточат гонения свои. И наложим проклятие на всякого, кто, имея одну жену, возьмет другую.
   -- В Турции евреи имеют по нескольку жен. Запрет Герсона относится только до западных стран, христианских...
   -- Вот. И раз вам в том можно было уступить, то не могли бы вы созвать собрание учителей своих, ученых раввинов, и разрешить для всего племени вопрос о смешанных браках. Посмотрите, ведь русские вам уступают: у нас есть субботники.
   -- Как же, в Саратовской губернии... Лучше нашего исполняют закон! Обрезываются, и шабаш, и все так в точности...
   Русские, склонные вообще к обряду и мелочности в обряде, воображаю, как восторженно приняли 600 (или около 700) предписаний Талмуда. "То-то Сион"... Еврей продолжал:
   -- Когда ихние приезжают в Петербург, то многие тысячи отсюда увозят...
   -- Как? Почему?
   -- Евреи дают, мы даем. Любим их, больше своих любим...
   -- Вот то-то, русская кровь. И мы не гонимся: не гнались бы вы, иногда допускали бы через смешанные браки переходить в христианство -- и погромов бы не было. Жили бы мирно, мы уважая вас и вы уважая нас. А склонность к обоюдным бракам очень велика... -- И я рассказывал еще случаи.
   -- Бывало, особенно в древности, и все плохо кончалось, кончалось грозно. Бог еврейский так: евреи льнут к другим городам -- и тогда несчастие, Бог отступает от нас, народы начинают нас ненавидеть, бьют нас, истребляют; мы тогда вспоминаем нашего Бога, отдаляемся от других народов, Бог приближается к нам, евреям становится лучше жить; и в счастье мы опять не помним Бога, опять сближаемся с другими народами, Бог гневается.. . и так горим, горим!!
   Действительно, вся история Библии ведь в этом и состоит. Вдруг меня озарила мысль: Боже, да ведь магометане, татары, киргизы, калмыки, сарты, туркмены стоят от нас таким "особняком", как евреям и не мерещилось. Евреи повсюду у нас: в медицине, адвокатуре, в банках, торговле, на бирже, в театре, в наших костюмах, галстухах, шляпках, везде, везде... Что же мы говорим об их отчуждении, когда, наоборот, ни один народ так не липнет к нам, как евреи, не ищет так смешаться и замешаться с нами... Финны, немцы, союзные французы -- все это на улице и в работе, в отдыхе и удовольствиях стоят гораздо более особняком от нас, нежели евреи. Возьмите евреев: как они толкаются в нашу литературу! Неужели для того, чтобы "ожидовить" ее? "Ожидовление" выходит, правда, потому что они евреи, но не намеренно, а само собою; основной же натуральный и необдуманный факт заключается в том, что они с страстным желанием входят в русскую литературу, большую и малую, журнальничают, вчитываются в Тургенева, Достоевского, Влад. Соловьева, Толстого. Максима Горького: как этого решительно не делают ни немцы, ни шведы, ни литва, ни эстонцы, ни финны. Финна не заставишь говорить по-русски около Териок, -- 4-я станция от Петербурга; татарина не залучишь в гимназию. Но никто не говорит об "обособлении" татар, и никто этим не тяготится. Евреи могли бы "продолжать" своего Меймонида, Мендельсона, Спинозу, Гейне, Давида Рикардо. Предшественники почтенные. Но они, забыв "своих богов", чтут Максима Горького, кропают повестушки а 1а Горький, кропают стихи, помещая их в "Русск. Бог." и третьестепенных газетах, везде осмеиваемые, неудачно, почти гонимые. Так и вспоминается из Иезекииля:
   "Ты не как другие женщины, которые получают подарки от мужчин: но ты сама даешь деньги".
   Боже, до чего мы не умеем даже словесно выразить страдание свое: евреи тягостны именно тем, что они не замкнуты, не связаны в спаянное кольцо, а, напротив, разомкнуты, рассыпались, похожи на веревку, конец которой бросается туда и сюда, всюду... Так же, вероятно, было это и в Греции, Риме, Египте. "Александрийские евреи", "испанские евреи", теперь эти "русские евреи", в таком множестве гибнущие, как Геся Гельфман 1881 г., как Аарончик, заживо сгнивший в Шлиссельбурге, как Гершуни, тоже было запертый там и потом переведенный куда-то в тундры Сибири. И нужны были этим людям всякие "Union Israelite universale" ["Всемирный союз израильтян" (фр.)], -- для его "прекрасных глаз", для торжества "своих" Ротшильдов гнил нищий Аарончик в Шлиссельбурге, 22-летний юноша! "Русские евреи", "испанские евреи" -- с таким несходством между ними! С таким сходством, по крайней мере, русских евреев с нищим русским студенчеством, с гимназическою голытьбою, зачитывающейся Боклем и Писаревым, теперь, верно, Горьким и Каутским.
   Боже, все народы -- как кучка, "своя" и "свои": одни евреи как амальгама облепили человечество, в Америке, Капштате, вопреки закону своему, своему Богу, Библии своей: и несть прилепляясь к "ваалам", только духовным "ваалам", как в древности. Пророки их: это были националисты, как наш Катков, как "славянофилы", с той же программой: "Россия -- для русских", "евреи -- для Иеговы". И как наши Писаревы и "шестидесятники" побили славянофилов, оплевали их, говоря, что "валило -- всемирное", что "все люди -- братья", и, словом, liberte, egalite, fraternite, -- так разные Ахавы и Ахазы, Гофолии и проч. "приказали разыскать Илию, чтобы распилить его пилою". Нравы были другие, люди пожестче, покрепче: но течение мировых рек, -- кто его не увидит здесь! Пророки -- национализм; но сам Израиль -- вечная амальгама. И вечная, ни одному народу в такой силе не присущая -- всемирность. Хочется мне договорить почти пугающую вещь: все тенора и тенора, -- говорю об евреях. Меньше баритонов, совсем нет басов, никогда -- октава. Женственный, типичный, картавящий, мягкий, нежный, голос: тон, переходящий в тоны ласкающие, обласкивающие, молящие, вкрадчивые. Это -- всемирная женщина, суетная, тщеславная, мелочная, денежная (женщины денежнее и крепче в деньгах мужчин), торопливая, нервная, крикливая, раздражительная, -- а паче, паче всего льнущая к "ваалам":
   -- Эти большие мужчины, ассирийцы, -- ты льнешь к ним!
   И влюбленными, влюбчивыми глазами они глядят "ваалам" в глаза: бегут на побегушках в Вильне, в Севилье. Все занятия служебные, низшие. Вот не "барин" -- еврей: вечная служанка, горничная, прачка все-то она стирает грязное белье разных цивилизаций, греков, римлян, теперь в революции -- нас, русских. Всем нужная баба. "Отыщите мне бабу, надо белье выстирать", "сыщите мне еврея -- надо старые вещи продать". И приходит баба, -- стоит в передней; приходит еврей, -- кланяется из передней. Как они похожи друг на друга: оба -- худые, редко -- толстые, никогда -- великаны, "гвардейцы", с голосом, то умоляющим, то робким, заискивающим, льстивым.
   Даже до Ротшильдов, ссужающих королей деньгами, все евреи несут служебную роль, клонятся на плечо к другому, как слабая и гибкая лиана на сучья тысячелетних дерев, как женщина около мужчины: прямо не могут стоять самостоятельно, гордо, одиноко, твердо, самобытно. Хотя глубочайшая самобытность есть и в лиане, в этом "около другого", "опираясь на другого". Вечные -- посредники; т.е. -- помощники, факторы; что-то промежуточное и сливающее; точно острова около материков, культурная "океания" среди пяти частей света. Их "успех"? А разве "слабая женщина" не успевает в человечестве? "В семье женщина -- как шея: голова сидит на ней, но она вертит головою", "хозяйка дома". Евреи во всех цивилизациях и занимают, страшно быстро, это положение "хозяйки дома", к которой все обращаются, всем нуждам она удовлетворяет, за всеми гостями ухаживает и (думаю) домочадцев бережет: хотя главенствующими в доме не делает. Не она вела войны в Риме, создала искусство в Греции, философию в Германии. Она только помогает всему, облегчает все.
   К ней все обращаются, потому что с такою готовностью, охотою, натуральною -- никто так не побежит и не исполнит.
   Евреи замечательно не творческая нация -- как и женщины; не начинающая, без инициативы. Давид Рикардо был после Адама Смита, Спиноза -- после Декарта: а это -- величайшие из них. Они (чуть не сказал оне) только любовно продолжают, гениально разрабатывают; все у них в деталях, в мелочах; именно -- в факторстве. Этому всемирно-историческому плодоношению, беременности (но не зачатию!) они и оне отдаются со страстью: и холят чужие труды, чужой дух, их взволновавший, увлекший далеко-далеко с их собственных путей, национальных, "сионских", -- с нежностью истинного и глубокого материнства, без подражания, самостоятельно, как свою роль, свое назначение! Тут они не похожи на французов или греков (всемирный "эллинизм"), но глубже их, ибо у них это вытекает не из подражательности или исторического положения, не из легкомыслия или подвижности духа, а из самой физиологии почти и вообще страшно глубоко, природно и первоначально. Во все гнезда птица эта кладет свои яйца, выводит детей во всех странах и народностях; так и это вызывает всемирный взрыв чувств против них; но не принимается во внимание, что она зато принимает в пеленки свои духовных детищ всех наций и выращивает их, как бы они были рождены ею самою. "О, ваалы! ваалы!" -- "Израиль, ты должен в себе оставаться, собою, Единому своему Иегове -- служить"... Но за всемирное призвание свое евреи избивали своих Катковых и Аксаковых...
   
   Впервые опубликовано: Новое Слово. 1911. Янв. No 1. С. 4-9.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru