Руднев Всеволод Федорович
Из воспоминаний о плавании на крейсере "Африка"

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Текст издания: журнал "Русская старина", No 5, 1908 -- No 11, 1910.

РУДНЕВ В.

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ О ПЛАВАНИИ НА КРЕЙСЕРЕ "АФРИКА"

От редакции.

   "Русская Старина", разбирая русскую жизнь со всех сторон, дает биографии выдающихся людей, описание быта и разных событий из истории русской жизни. Предлагаемые "воспоминания" открывают еще одну сторону жизни, а именно воспоминания из быта русских моряков за границей, попутно давая описание посещенных ими стран. Условия прежних плаваний в доцензовое время совершенно не похожи на нынешние и отошли в область старины, а потому не безынтересно будет воскресить в памяти былое.

* * *

   В 1880 году в виду ожидавшихся политических осложнений на Дальнем Востоке, из Кронштадта были отправлены несколько судов на пополнение эскадры Тихого океана. Положение казалось настолько серьезным, что управляющий морским министерством, генерал-адъютант вице-адмирал Степан Степанович Лесовский, решил сам принять командование морскими силами в Тихом океане, отбыв на восток со своим штабом на одном из коммерческих пароходов. Суда же эскадры уходили из Кронштадта по мере своей готовности.
   В состав ее вошел также крейсер "Африка" под командой капитан-лейтенанта Е. И. А.
   Такая серьезная цель посылки судов, конечно, была очень привлекательна для нас, молодежи, поэтому получить назначение на "Африку" оказалось, за большой конкуренцией, не так легко; тем не менее мне удалось, по выбору начальства, попасть в число немногих счастливчиков в плавание на крейсер. Впоследствии политические тучи рассеялись, суда вернулись, но на долю "Африки" все-таки выпало крайне редкое и интересное плавание, воспоминаниями о котором постараюсь поделиться с читателями. Это плавание можно смело назвать по интересу даже выдающимся, хотя бы по сравнению с плаваниями других судов, уже не говоря о последних годах плавания тихоокеанской эскадры, которое заключалось только в переходах из Владивостока в Порт-Артур и обратно, с редким заходом в Нагасаки и долгим стоянием в резерве, что совершенно отбивало охоту к службе и не давало практики в морском деле.
   В доброе старое время плавали за границей по многу лет и, по возвращении в Кронштадт, случалось, прямо переходили на корабль, уходящий в кругосветное плавание, не перебираясь на берег. Долголетняя практика вырабатывала хороших офицеров и командиров, не заботившихся о счете дней для выполнения пагубного ценза, отравившего флот. Отправляя в плавание, не говорили, на сколько лет посылают, да и сами не спрашивали, так и наш крейсер ушел как будто на год, а плавал три с половиной года, не сменяя ни офицеров, ни команду. При таких условиях офицеры отлично знали свою команду и могли быть вполне в ней уверены.
   В день отхода "Африки" (1-го июня) на крейсер собралось много родных и знакомых проводить близких, покидавших родину может быть на долго. Торжественность проводов увеличивалась еще присутствием на крейсере семьи главного командира Кронштадтского порта, которую крейсер должен был по пути доставить в Англию на остров Уайт. Много бы еще хотелось перед разлукой поговорить с родными и близкими, но пришел момент расставания и, обменявшись напутствиями и пожеланиями, гости разъехались, а крейсер, следуя по своему назначению, плавно тронулся в путь при криках "ура!" с стоявших на рейде судов.
   По морским обычаям не полагается на военных судах принимать пассажиров, а тем более дам и детей, исключения делались по особому каждый раз разрешению высшего начальства, так было и в настоящем случае. Семья уважаемого главного командира Кронштадтского порта вице-адмирала Петра Васильевича Козакевича в лице его супруги Анны Дмитриевны с детьми отправилась в Англию, поместившись в каюте командира, который в свою очередь перебрался в походную рубку.
   В многих случаях пассажиры стесняют офицеров и нарушают обыденный строй, наши же гости не только не стеснили нас, но мы искренне пожалели, когда они покинули крейсер по приходе в Плимут.
   После очень непродолжительной стоянки в Портсмуте 7-го июня пришли в Шербург, где простояли сравнительно долго из-за небольшого повреждения машины. Несмотря на то, что Шербург порядочно скучный город, стоянка в нем оставила хорошее впечатление благодаря радушию и любезности французов и нашего вице-консула Постель. Не преминули осмотреть военный порт и немногие достопримечательности города.
   Во время стоянки в Шербурге нам удалось попасть в день французского национального праздника за город на гулянье. Устройство вроде наших гуляний: в палатках пьют пиво и вино, а на открытом воздухе публика увлекается каруселями, стрельбой в цель и др. обычными развлечениями, не в них конечно привлекательная сторона, а в заразительном весельи самих французов. Веселье царило повсюду, захватывая в свой круг всех без исключения, увлеклись и мы, отдаваясь веселью наравне с другими.
   В Шербурге были на вечере у морского префекта; по поводу этого вечера, один из молодых офицеров писал домой: "было три очень хорошеньких барышни, с одной из них я танцевал кадриль; костюмы очень изящны, особенно замечательны ажурные чулки и белые туфли, платья для танцев спереди короткие, вообще народ очень веселый и любезный".
   19-го числа крейсер ушел в Порт-Саид с заходом в Алжир.
   Собственно после Шербурга мы начали разбираться в своей обстановке, и над финансовым вопросом пришлось призадуматься: жалованья и морского довольствия, за вычетом оставленных в России 30 рублей, дали 492 франка, а в кают-компании взяли 450 франков, следовательно, на руки 42 франка. Вот и живи как хочешь, а еще говорят, "вы за границей так много получаете".
   В Порт-Саиде простояли до 9-го июля в ожидании очереди входа в Суэцкий канал, берега которого печальны и крайне однообразны -- нигде не видно зелени, только город Измаилия, расположенный на берегу большого озера, дает возможность глазу отдохнуть на зелени его садов. 10 июля вышли в залив того же имени, берега его так же пустынны и безотрадны, как и берега Суэцкого канала; вдоль африканского берега тянутся невысокие возвышенности скачала буро-желтого цвета, затем буро-красного цвета. Азиятский берег не лучше -- только местечко Елим или источник Моисея, где по преданию останавливались израильтяне после перехода через Чермное море, ласкает взор, утомленный однообразием окружающих берегов. Местечко Елим принадлежит нашему вице-консулу в Суэце.
   До Суэца погода все время благоприятствовала нам, и мы совершенно избаловались прекрасными переходами, зато в Красном море нас порядочно потрепало, и переход вышел тяжелым. Сильный ветер с африканского берега не только развел большую волну, но и засыпал крейсер мелким раскаленным песком, проникавшим решительно повсюду. От этого горячего, сухого воздуха трескается кожа, пухнут губы и дыхание становится затруднительным. Эти мучения вместе с сильнейшей качкой создали положение просто невыносимое. В первый же день большинство офицеров не выдержало, немного осталось на ногах, да и те отказались от пищи, зато мы со старшим офицером уделили большую дозу внимания обеду, так как влияние качки выразилось у нас в развитии аппетита. Бедному нашему повару пришлось преодолеть много препятствий, чтобы приготовить обед, и это ему удалось, несмотря даже на голову, расшибленную упавшей скамейкой.
   Непривычка к жаре давала себя сильно чувствовать; термометр показывал наверху 45® Р., в кают-компании же 37®, даже окачивание водой не приносило облегчения, зато кусочек льду за обедом был для нас лучше всякого лакомства. Вообще плавание по Красному морю и в других отношениях признается трудным: усеянное массой островов и скал, Красное море требует большого внимания и тщательной прокладки курса.
   Из островов значительнее других Перим; этот остров, скалистый в южной части, к северу понижается и образует низменность, в самой высокой части острова стоить маяк. В юго-восточной части имеется хороший порт во внутреннем заливе, удобный для стоянки судов. Характер южных берегов Красного моря также мало утешителен, то же отсутствие зелени, только скалы с зазубренными вершинами, темным песком и каменьями нарушают однообразие картины, да вдоль берега тянется полоса ярко-белого, сверкающего на солнце, песка.
   Когда крейсер вошел в Аденский залив, все вздохнули свободно, и настроение переменилось -- к удовольствию окончания тяжелого перехода присоединился еще интерес осмотреть новый для нас город, твердыню англичан, имеющую важное значение.
   Общий вид берегов Аденского залива тот же, что и южной части Красного моря -- те же опаленные солнцем груды камней и горы красновато-бурого цвета. Приближаясь к Адену, прежде всего вы видите две большие, скалистые группы гор, из которых каждая образует полуостров. Западная группа, называемая Джебель-Гассан, имеет главную вершину в виде сахарной головы, другая же, на восточной стороне, очень странной формы называется "ослиными ушами".
   Восточная группа носить название Джебель-Шамшан или Аравийский мыс, она представляет также скалистую возвышенность. Этот пункт англичане заняли в 1889 г. и возвели на нем укрепления, чем обратили Аден в неприступную крепость.
   К северу от берегов бухт простирается далеко в глубь страны песчаная поверхность, покрытая чахлыми кустарниками и несколькими тощими пальмами.
   Западный залив или Бандер-Тувайгии более известен на месте под именем "Заднего Аденского залива"; он лежит между вышеупомянутыми возвышенностями, вдаваясь вглубь материка на несколько миль, и имеет три внутренних залива. На берегу одного из них, более доступного по глубине для стоянки судов, и помещается собственно европейская часть Адена. В трех милях от него в глубокой котловине, окруженной со стороны материка горными массивами, раскинута арабская часть Адена.
   Один конец горных массивов, имеющий подобно другим остроконечные вершины, доходит до берега, образуя небольшой мысок, против которого лежит маленький, скалистый островок Сирах, укрепленный фортом.
   Европейская часть Адена состоит из небольшой площади, расположенной между горами и морем; эту площадь окаймляют несколько десятков двухэтажных домов и сараев-складов.
   Все здания одного типа -- внизу магазин или контора, на верху жилье. Гостиница удивительно плохая, без всякого комфорта. Естественно, что осмотр такого города не занял много времени, и мы, взяв извозчиков, отправились в арабскую часть Адена. По выезде из города вдали виднеются арабское и еврейское кладбища, далее дорога идет мимо бедной арабской деревушки, а еще далее, поднимаясь вверх, проходить через узкое, скалистое ущелье, над которым перекинута полукруглая арка, служащая мостом для сообщения между укреплениями на вершинах скал. Ущелье это защищено батареей, тут же казарма и гауптвахта После вечерней зори, ворота закрываются, чем прерывают всякое сообщение между обоими городами. Проехав по городу мимо жалких арабских домиков, мы подъехали к знаменитыми аденским систернам, служащим для сбора и хранения воды. Они представляют ряд громадных водоемов, расположенных уступами на различной глубине, внутренняя сторона их выложена камнем, покрытым цементом. В водоемы ведут лестницы, а на верху устроены площадки. Дождь в Адене выпадает один раз в несколько лет, и запас воды конечно недостаточен для всех жителей на продолжительное время, поэтому на берегу моря поставлены опреснители для общего пользования. Около систерн разбить чахлый сад, растения плохие, да и те большею частию в кадках. Этой поездкой исчерпывается весь интерес стоянки, и потому никто не пожалел, что 19-го июля мы распростились с Аденом и вышли в Индейский океан. Он встретил нас не особенно милостиво, хотя мы попали сразу в попутный муссон; сильный ветер прибавлял ходу, но вместе с тем не оставлял крейсер в покое, заставляя его качаться со стороны в сторону довольно ревностно, при чем розмахи доходили до 30 и более градусов. Вдобавок к этому влажность воздуха, при сильной жаре, была настолько велика, что все делалось мокрым: и постель, и белье, и платье на себе. Горячей пищей не всегда пользовались, сначала повару удалось сварить суп, но услужливый муссон выплеснул его из кастрюли. Дальше уж не помню, что и как он готовил, но только мы с нетерпением ждали прихода в Сингапур. Были и развлечения -- сильные шквалы с дождем часто нападали на крейсер, днем еще они не доставляли особенных хлопот, зато ночью прямо надоедали. Стоишь на мостике, кругом непроглядная тьма, и вдруг со стороны идет что-то черное, темнее ночи, едва успеешь сделать распоряжение об убавке парусов, как раздается свист и вой в снастях и проливной дождь промочит насквозь. Вахтенный начальник спросит, все ли благополучно на марсе, и, получив ответ, опять шагает до следующего шквала, внимательно всматриваясь в окружающую тьму. Вообще этот переход вышел не лучше предъидущего и если бы не дружный, симпатичный состав кают-компании, было бы совсем плохо. Нельзя умолчать об одном важном обстоятельстве, что все офицеры были молодые и неженатые. Мы, как могли, разнообразили время, сообразуясь с условиями плавания и строгим судовым режимом; много читали и знакомились из книг со страной и городами, куда лежал наш путь, хотя много времени поглощала служба, ученья и работы, задаваемый командиром. По мере приближепия к Малаккскому проливу океан стал спокойнее, и нам удалось видеть одно из редких явлений природы: все море кругом до горизонта представляло тускло светящуюся поверхность молочного цвета с резко очерченными границами. Крейсер, идя по темной воде, постепенно приближаясь к этой как бы снежной равнине, вошел в нее и в течение часа шел точно в молоке, между тем вода, зачерпнутая из-за борта, не имела никакого цвета.
   Вошли в Малаккский пролив при пасмурной погоде, но берега острова Суматры все-таки увидели, также как и два скалистые рифа, которые предшествуют северо-западной оконечности Суматры; дальше открывается самый остров, на котором расположен город Ачин, его почти не видно, только, белый маяк указывает вход к нему.
   С левой стороны видны два острова, покрытые роскошной растительностью. В самом проливе прибрежная полоса Суматры покрыта частью лесом, частью кустарником; дальше к востоку чаще попадаются холмы, покрытые только травой, и виднеются бледно-зеленые полосы горного риса. Внутренность же острова Суматры покрыта богатой тропической растительностью.
   3-го августа крейсер подошел к Сингапуру.

В. Руднев.

   Текст воспроизведен по изданию: Из воспоминаний о плавании на крейсере "Африка" // Русская старина, No 5. 1908
   

РУДНЕВ В.

ОТ СИНГАПУРА ДО ВЛАДИВОСТОКА

(Из воспоминаний моряка о плавании на крейсере "Африка").

(См. "Русск. Стар.", май 1908 г.).

ГЛАВА II.

   3-го августа крейсер "Африка" подошел к Сингапуру. Приближаясь к нему, надо проходить сравнительно узким каналом между множества островов различной величины, покрытых роскошной тропической растительностью. Это замечательно живописный вид. Крейсер подвигается узким фарватером, обставленным баканами, фонарями и другими знаками, а кругом встает точно волшебная панорама -- появляются все новые и новые прелестные островки, заросшие чудными саговыми пальмами, кокосами и какими-то до сих пор невиданными кустарниками. Справа на скале высится стройный маяк, а впереди по направлению к Сингапуру виднеется довольно высокий холм, только на самом верху покрытый группой роскошных пальм.
   По принятии лоцмана прошли на рейд более широким проходом. Существует еще другой, более узкий и при том более живописный между берегом и островами, покрытыми араукариями и другими породами тропических растений, в густой зелени которых скрываются европейские бенгалоу -- дома тропического типа. Около берега раскинуты малайские деревни на сваях, одна из них носит название Танджонг-поо, дающая имя докам, вырытым недалеко от пристани Нью-Харбург.
   На другой день крейсер перешел к вышеупомянутой пристани для погрузки угля: эта пристань, построенная на сваях, тянется на большое расстояние, давая возможность грузиться нескольким судам одновременно.
   Уголь заказали с вечера, а потому тотчас по установке крейсера у пристани явились китайцы, быстро устроили приспособление для беганья на судно с корзинками угля, и работа закипела. У каждой сходни уселся китаец, отмечавший палочками в книжке корзину угля, вносимую на судно, и выдававший по два цента за нее носилыцикам -- кули. Китайцы замечательно быстро ходят с корзинами и возвращаются обратно за новыми, делая все без суетни, но зато отравляют воздух смесью кокосового масла с касторовым и чесноком.
   В виду ожидавшегося скорого окончания погрузки угля нас отпустили только не надолго погулять около складов угля. Не смотря на это, мы успели пробраться к горам, полюбовались вблизи тропической растительностью -- все было нам интересно как зелень, так и хижины малайцев, китайцев и других национальностей. Накупили ананасов, кокосов, с которыми не могли справиться, и массу других незнакомых фруктов. Впоследствии мы пробовали кокосы, но многим они не понравились, зато мангустаны замечательно вкусный фрукт; своей формой с делениями похож на мандарин; его особенность та, что пористая оболочка делает этот фрукт прохладным -- качество особо ценное в жарком климате.
   К вечеру попали все-таки в город. Сначала проехали мимо хижин у пристани, затем въехали на шоссе, идущее к болотистому лесу. На всем протяжении шоссе стоят фонари, зажигающиеся вечером, и прокопаны канавы для осушения почвы.
   Через несколько времени въехали на главную улицу, проходящую через весь Сингапур и меняющую по участкам свое название: до моста она называется Соут-брид, затем Кафедральной, Викторией и др.
   До моста здания преимущественно торговые, большею частию двухэтажные с галлерями в каждом этаже. Внизу лавки или конторы, наверху жилые помещения. У китайских лавок красуются оригинальные вывески, состоящие из шестов с длинной вертикально повешенной доской.
   Мост перекинут через канал наполненный джонками, в которых китайцы живут со своими семьями, не имея другого жилища.
   День нашего съезда на берег совпал с китайским праздником "злого духа", которого они в этот день стараются умилостивить. По пути всей компанией заехали в гостивицу "Европа" освежиться прохладным питьем, тут мы и узнали об этом празднике.
   -- Господа, едем духа умиротворять,-- предложил один из обстоятельных мичманов.
   -- Да мы-то чем провинились перед ним?
   -- Ах, господа, надо быть дальновиднее! как вы не хотите понять, что дух может забраться в наше начальство, и тогда "клади шапку под орудие" (Матросское выражение -- один матрос, придя в отчаяние в каком-то случае, сказал, что ему ничего не остается делать, как только "положить шапку под орудие").
   -- Вот нашел об чем заботиться!
   -- А что?
   -- Да, ведь ваканция занята.
   -- Ну, тогда надо ехать, чтобы навести справки, нельзя ли уже сидящего духа пригласить сюда в гости, да и оставить тут.
   Перебрав несколыю комбинаций, мы решили ехать поучиться у китайце в искусству умиротворять злого духа для применения на судне.
   Весь квартал горел массой разнообразных огней, начиная со свечей, ламп и кончая кучами сухого тростника. Около храма стояли столы с красиво убранными цветами яствами, приносимыми китайцами в дар. Эти яства раздаются около полуночи бедным жителям. В веселии повсюду не было недостатка -- везде музыка на флейтах, местами заглушаемая шумом гонгов и барабанов. Надо заметить, что весь вечер китайские дома были открыты и на столах виднелись угощения для гостей, а может быть и на случай посещения злого духа. Проходя мимо китайских домов, нельзя было не обратить внимания на внутреннее устройство жилища и наружный двери, который у богатых китайцев делаются из хорошего дерева, ажурные, украшенные резьбой. Против входа у стены одного из домов мы увидели алтарь -- узкий, длинный столик, покрытый кругом резьбой, лаком и позолотой. Над столиком висит изображение бога, задрапированное материей в виде балдахина, все вышито драконами и украшено талисманами, сделанными из бумаги в форме сердец. На столе стоит курильница, пара подсвечников, вазочки с цветами и фарфоровая чашка с рисом для бога. Посреди комнаты обеденный стол, кругом по стенам стулья с прямыми спинками, а над ними заклинания, написанные на длинных бумажных лентах. Позднее время заставило вернуться на крейсер, и продолжать осмотр Сингапура пришлось, съехав на берег с рейда после погрузки углем.
   Должно быть, мы плохо учились у китайцев, как заклинать духа, так как приехав на судно попали в такую переделку, какие редко бывают, а все за то, что уехали в город с погрузки угля.
   -- Какой толк было ездить на китайский праздник!
   -- А вы ведь не научились у китайцев, и небось никого не спросили?
   -- Когда же было, у нас мало времени было в распоряжении.
   -- Ну, так нечего и пенять.
   Главная цель нашей поездки была прогулка в Ботанический сад. Дорога идет между загородными садами, окружающими европейские дачи, китайские фанзы и малайские хижины. Вправо в зелени виднеется дворец губернатора, по английскому обыкновению, прекрасной постройки с балконами, террасами и многочисленными службами. Сады и рощи со стороны дороги отгорожены изгородью из перистой мимозы, за которой в изобилии высятся разнообразный иальмы, из них особенно красивы веерные. Часто встречаются плодовые деревья -- мандарины, мангустаны, мангу, папельмусы, но больше всего кокосов.
   Наконец живописная дорога развернулась в площадь, и мы подъехали к воротам железной ограды сада. Он довольно обширный, наполнен почти всеми сортами растительности Азии, ост-индского и японского архипелагов, даже кедры, ель и лиственница нашли себе здесь место.
   Внутри сада проведены дорожки, устроены клумбы и газоны. Один уголок сада отведен под зоологию, правда, тут немного зверей и птиц, но есть очень красивые экземпляры.
   Приятная прогулка в Ботанический сад содействовала усилению аппетита, почему мы отнеслись довольно неразборчиво к меню обеда, состоявшего из мяса зебу, риса с соусом кэрри и едкими приправами и других т. п. кушаньев, зато и были наказаны: когда подали знаменитое кэрри, совершенно нам незнакомое, некоторые взяли едкой приправы больше, чем следует; но только взяли в рот, как ужас изобразился на их лицах -- приправа сожгла рот, проглотить страшно, а уйти неловко. Это критическое положение вызвало общий смех, а у нас досаду.
   12 августа ушли из Сингапура, конвоируя пароход "Барцелона" с военным грузом. В описываемое нами время пароходы, зафрахтованные правительством для доставки военного груза во Владивостоку обязательно сопровождались военными судами в целях безопасности плавания и сохранности груза. На каждом пароходе находился флотский офицер (супер карг), сопровождавший груз, а на некоторых кроме того совершали переходы офицеры с семьями, назначенные для службы в войсках Восточной Сибири.
   Оба судна вышли из Сингапура при хорошей погоде и порядочно высокой температуре наружнаго воздуха. Было так тихо и спокойно, все мы надеялись, что погода установилась надолго; однако уж 15 августа при закате солнца небо окрасилось в темно багровый цвет, несомненно указываюший на перемену погоды, а потому было отдано приказание приготовиться к встрече неприятного гостя Китайского моря -- тайфуна, посещающего эти места в некоторые месяцы по несколько раз. 17 августа при падающем барометре с утра задул ветер от сев. запада, резко менявшийся в силе и сопровождаемый шквалами с дождем и пасмурностью. К 2 часам дня ветер дошел до 8 баллов и общее состояние погоды начало принимать штормовой характера
   В 9 часов вечера ветер при падающем барометре начал меняться влево и к 11 часам достиг степени урагана. До 5 часов утра 18 августа при ветре, перешедшем к юго-западу, ураган дул с наибольшей силой; волнение и зыбь дошли до эначительных размеров и наибольшие розмахи достигали 40 градусов на сторону; палуба от набегавших волн была все время в воде. Ветер завывал в снастях, крейсер бросало как щепку, что-то трещало, гремело, одним словом, положение было ужасное. Так продолжалось до 6 часов утра, когда, наконец, барометр тронулся вверх, сила урагана стала слабеть, и к 10 часам при ветре, отошедшем к югу, начало прояснивать. В полдень добавили парусов и взяли курс на север. Тайфун был встречен в широте северной 17® 59' и долготе западной 114® 30' в 270 милях от острова Гайнан. Благодаря искусному управлению и крепкой постройке крейсера, тайфун не мог совладать с "Африкой", не досталась она ему, но потрепало ее таки порядочно, причинив немало бед.
   Во время урагана волной разбило катер, сломало лафет у орудия, два спасательных буя, разорвало штормовые паруса и помяло второй катер, не считая других более мелких повреждений.
   Мне пришлось стоять вахту, будучи привязанным к поручню, держась одной рукой, и меняя положение ног сообразно наклонению мостика, другой же рукой закрывал по очереди каждую сторону лица, так как боль от дождя, ударявшегося с большой силой, была невыносима.
   С каждым розмахом судна волны обдавали с головы до ног, и за четырехчасовую вахту на мне не осталось сухой нитки; впрочем, это нисколько не мешало бодрому, даже веселому настроению духа.
   Спокойствие командира, сумевшего вдохнуть в нас уверенность и бодрость, передавалась и на команду.
   Стоишь на мостике в такой ужасной обстановке, а самому и больно от дождя и смешно смотреть при виде вахтенных матросов, которые прилагали невероятные усилия, чтобы в промежутке между работами, танцовать под гармонику, около полубака, куда попадали только брызги, их комические движения для сохранения равновесия заставляли повременам хохотать от души.
   По окончании вахты командир обратился ко мне со словами: "вы все равно промокли, так сходите посмотреть, что делается на корме". Задача оказалась не такой легкой, как кажется: чтобы пройти 160 фут, потребовалось полчаса времени. Сделаешь несколько шагов, а сбоку в это время поднимается водяная стена; надо скорей хвататься за что-нибудь солидное в обхват руками и подставить спину, закрыв глаза. Стена обрушивается, покрывает всего на несколько мгновений, и только что вода стекла с головы, сделаешь несколько шагов вперед, как получаешь душ с другой стороны и так весь путь до кормы и обратно. Внизу в палубах и кают-компании о каком-либо комфорте и думать было нечего -- повсюду едва успевали откачивать воду.
   До урагана светлый люк над кают-компанией закрыли глухим люком, покрыли чахлом, сверху положили брезент и забили досками, но волна ловко сдернула все прикрытия, и вода полилась каскадом вниз, наполняя каюты, пианино и обмывая мебель; к довершению всего, многие ящики выскочили из шкапов, поплыло тут офицерское имущество, скоро приняв не соответствующий ему вид, начиная с крахмальных сорочек. Офицеры посменно работали в палубах, а свободные отдыхали на скамейках в кают-компании, при чем приходилось упираться то головой, то ногами. Несмотря на переживаемые тяжелые минуты, запас шуток не истощался, только доктор ворчал на нас: "такое страшное время переживаем, а вы смеетесь, как вам не стыдно". Конечно это больше подзадаривало нас, пошли поддразнивания и разные остроты.
   Когда на другой день стихло, на моей вахте было отдано приказание открыть люки. Команда высыпала наверх, и все как один, сняв фуражки, перекрестились, благодаря Бога за спасение от угрожавшей опасности.
   Наш компанион, пароход "Барцелона", отделался также довольно благополучно, только один матрос сломал ногу; с парохода меня об этом уведомили сигналом; тогда командир, несмотря на большую еще не улегшуюся зыбь, послал врача, а как ему не хотелось ехать!
   23 августа благополучно пришли в Нагасаки.
   Живописная Япония начинает уже сказываться при приближении к южной оконечности крайнего из островов Гото: очень гористый, он весь покрыт зелеными полосами риса и красивой зеленью. Через несколько времени открывается возвышенность огромного острова Киу-Сиу, затем показывается белый маяк у входа на рейд, или вернее у входа в залив, которым начинается вход в Нагасаки. Пройдя по заливу мимо нескольких маленысих островов, крейсер повернул у острова Токобоко, известного более под названием Папенберга, и через небольшой промежуток времени вошел во внутрениий рейд. Остров Папенберг покрыт хвойными деревьями, одна сторона его оканчивается крутым обрывом, с которого, по преданию, японцы сбросили миссионеров и их последователей.
   Внутренний рейд занимает пространство в одну милю шириною и четыре мили длиною; он защищен от ветров с трех сторон высокими горами, покрытыми рисовыми полями, в виде террас, кустарниками, хвойными деревьями и бамбуками. Горы носят наввания: на западной стороне Иноса-Таке, на восточной горная группа Хикосан и Хоква-сан, а на северной -- гора Кампира. Общий вид Нагасакской бухты чрезвычайно живописен и дает много разнообразных чудных пейзажей. На рейде мы застали крейсер "Азия" под флагом контр-адмирала барона О. Р. Штакельберга.
   На смену недавних воспоминаяий о роскошной тропической природе и жизни различных народов -- явились опять новые впечатления, произведенный видом уютных пейзажей и своеобразной жизнью незнакомого нам народа. Мы много читали о Японии на разных языках, но описания не дают ясного представления о стране, и только личное знакомство может пополнить картину. В посещенных нами странах безусловно много оригинального, но всюду встречается насаждение английской цивилизации: везде европейские дома, коляски, прекрасно устроенные сады и т. п., здесь же, т. е. в Японии все ново, начиная со способов передвижения.
   Для сообщения с берегом существуют так называемый "фунэ" -- плоскодонный шлюпки с рубкой, очень удобной для лежанья, но если приходится сидеть, то нужно сгибаться в три погибели. Не дурна была бы шлюпка, если бы при движении посредством одного весла не было мотанья из стороны в сторону, доходящего почти до отрывания головы от плеч. Несмотря, однако, на эти особенности шлюпок, офицеры нанимали их помесячно; хозяин фуне не имел права уйти без разрешения, хотя бы пришлось стоять на якоре у крейсера день и ночь. Конечно, мы их отпускали по миновании в них надобности, назначая время возвращения. В прежние годы это удобство оплачивалось необыкновенно дешево, но с течением времени и под влиянием цивилизации цены возросли баснословно. Способ передвижения на берегу тоже очень оригинален: вместо экипажей, запряженных лошадьми, имеются джинерикши -- легкие двухколесные колясочки, везомые одним человеком (курума). Только при поездках на большие расстояния, в горы, или для большей скорости нанимают добавочного человека (атоси), толкающего колясочку сзади. Костюмы курумы меняются сообразно погоде, начиная с самаго упрощенного в жаркое время и кончая дождевиком, сделанным из соломы, концы которой торчат точно иглы ежа, можно подумать также, что курума накинул себе на плечи крышу нашей деревенской избы.
   Знакомство с Нагасаки начали не с самаго города, а с деревни Иноса, лежащей на другой стороне бухты. Здесь наше правительство, в виду частых заходов и стоянки русских судов арендовало участок земли у г. Сига и возвело некоторые постройки, как-то: лазарет, шлюпочный сарай для починки и окраски шлюпок и баню для офицеров и команды. Нам пришлось отвезти в лазарет гардемарина Раковича, который был во время тайфуна сброшен парусом на палубу; последствием чего был паралич ног.
   Хозяин участка, православный японец Александр Алексеевич Сига, бывший секретарь японской миссии в С.-Петербурге, живет не далеко от своих владений. Его дом можно было издали узнать по вывешенному у одного из окон мундиру. По этой несколько оригинальной примете русские офицеры всегда безошибочно находили дом г. Сига, когда шли к нему в гости.
   Самая Иноса -- деревня раскинута по склону горы и состоит из одной главной улицы и переулочков. Дома деревянные с открытыми галлереями, закрывающимися особыми решетчатыми щитами с наклееной бумагой. Ниже главной улицы на набережной стоят небольшие домики, окруженные миниатюрными садиками. На верху горы построена гостиница, которую офицеры не знаю почему прозвали "холодный дом"; в нее не допускались никакие посетители кроме русских офицеров. С террасы этой гостиницы открывается чудный вид на Нагасаки, бухту и окрестности, терраса окружена садом с разнообразной зеленью и массой цветов. Прогулка по Иносе была бы не закончена, если бы мы пропустили русское кладбище. На одном участке помещаются три кладбища: русское, голландское и японское. Самое красивое -- это русское, оно все обсажено кипарисами, соснами, туями и другими деревьями, могилы хорошо содержатся заботами консульства Японские бонзы ближайшего храма, как нам рассказывали, всегда ходят молиться об усопших в те дни, когда это полагается по правилам их религии, и украшают могилки цветами.
   30 августа пришел в Нагасаки адмирал Лесовский со своим штабом, перебрался на крейсер "Африка", который гордо поднял флаг уважаемаго адмирала при громком салюте судов, стоявших на рейде. На другой день состоялось заседание адмиралов и команднров вместе с нашим посланником в Токио К. В. Струве, прибывшим к этому времени на крейсере "Забияка".
   Нам, молодежи ужасно, хотелось знать, о чем толкует начальство, будет ли война, какие политические осложнения, долго ли простоим в Нагасаки, куда пойдем и т. д., но предмет заседаний и решения, принятые в них, строго соблюдались в тайне, зато в кают-компании делали массу своих предположений и решили судьбу чуть не всех государств. Единственную новость мы узнали из приказа, а именно, разделение эскадры на отряды, это для нас был важный вопрос: мы волновались, кто поднимет у нас флаг, когда командующий морскими силами перейдет на крейсер "Европа" -- приказ нас успокоил.
   Разделение было следующее:
   Крейсер "Европа", флаг вице-адмирала Лесовского.
   1-й отряд.
   Крейсер "Африка" -- флаг контр-адмирала барона О. Р. Штакельберга.
   Фрегат "Минин".
   Клипера: "Джигит", "Стрелок", "Наездник", "Пластун".
   2-й отряд.
   Крейсер "Азия" -- флаг контр-адмирала Асланбегова.
   Флегат "Князь Пожарский".
   Клипера: "Крейсер", "Разбойник", "Абрек", "Забияка".
   Такой состав эскадры казался нам очень грозным, мы не только не боялись войны, но ждали ее с радостью, будучи уверены в своей силе и опытности наших руководителей.
   Пока начальство решало важные вопросы, не спрашивая наших мнений, мы ездили на берег осматривать по очереди отдельные части города. Прежде всего посетили квартал Децима. В него надо ехать по набережной мимо европейских домов, совершенно укрытых зеленью полисадников; оставив в стороне старую китайскую факторию с длинными флагштоками и переехав через мост, попали на островок, на котором помещалась голландская фактория Децима, основанная в 1638 году и прекратившая свою деятельность в 1853 году, т. е. в год открытия порта Нагасаки для судов всех наций.
   От фактории осталась только кирка и здания голландского и германского консульств.
   Собственно главною целыо нашей поездки был магазин фарфоровых изделий, в котором мы, действительно, нашли громадный выбор ваз и сервизов, чрезвычайно изящной работы, с изображениями птиц и цветов.
   Из Децима проехали вверх по горному потоку в Накашиму -- эта часть города, расположенная у подножья горы -- чрезвычайно живописна, начиная с берегов потока и кончая далекими перспективами окружающих гор. В Накашиме живет фотограф Уэно, обладающий большим выбором фотографических видов Японии, а в приемной комнате в альбомах и в рамках на стенах можно встретить массу портретов знакомых русских офицеров, считающих долгом непременно сняться у него по приходе в Нагасаки.
   Недалеко от фотографии над обрывом увидели памятник глубокой японской старины. Это священный фонарь, составленный из грубых плит и кусков дикого камня. Он похож на два гриба, поставленных один над другим. Ножкой верхнего гриба служить выточенный внутри каменный шар с двумя отверстиями с противоположных сторон, он служит для помещения лампады.
   Напротив фонаря стоит буддийская часовня, в которой показывают интересную древнюю статую лежащей коровы, отлитой почти в половину натуральной величины из темной бронзы, статуя удивительно хорошо сделана и, по-видимому, прекрасного металла.
   Побывав в некоторых магазинах, приехали в магазин черепаховых изделий, наиболее посещаемый моряками всех наций; хозяина его, Изаки, русские называют "черепаха-человек". Никто не уходит из магазина, не купив что-нибудь, хотя цены нельзя назвать дешевыми. Над входом в магазин помещаетея деревянная божница с резными фигурами двух богов:
   Цзянь-сю, гения покровителя от пожаров и воров.
   Умино-ками, покровителя моряков.
   Осматривая храмы и встречая в лавках статуи различных богов, мы, конечно, заинтересовались сведениями о них и нам удалось познакомиться с кое-какою характеристикою богов религии Синто:
   1. Будда -- изображается сидящим на лотосе и благословляющим мир.
   2. Бентин -- одиа из семи гениев домашнего счастья, наиболее почитаемая, представляет идеал женщины, семьи, гармонии и моря, как элемента, доставляющего Японии питание.
   3. Шиу-Ро, гений долгоденствия, пользуется одинаковыми правами с Бентен. Он изображается с огромным открытым лбом, который у него вырос во время долголетней его жизни от размышлений, наблюдений и соображений над явлениями жизни физической и духовной. Его атрибуты -- журавль и черепаха -- эмблема долговечности.
   4. Иебис -- рыбак, брат солнца, заботится о питании и хлебе для страны, изображается с довольной улыбкой и удочкой в руках, изображение очень подходящее к нынешним временам: довольная улыбочка -- от удачной поставки хлеба в голодающие местности, а удочка -- для ловли рыбы в мутной воде.
   5. Тосси-Теку -- гений талантов, старец покровитель детей, изобретатель игр и изделий из бумаги.
   6. Бизжамон -- бог славы, чтимый военными, самураями, чиновниками, поэтами и писателями.
   7. Готей -- олицетворяет внутреннее довольство среди бедности и лишений, гений поселян.
   Вероятно, его девиз: "с милым рай в шалаше".
   8. Дайкок -- купеческий идеал, толстоухий, тучный, бог материальных богатств.
   Должно быть, от него пошли толстые купцы с тугим ухом к нуждам обывателей.
   Наше первое знакомство с Нагасаки ограничилось этими достопримечательностями, тем более, что один день пришлось сидеть по судам по случаю шторма с дождем; на рейде образовалась каша из сорванных с якорей шлюпок, им оказывали помощь шлюпки с военных судов.
   4 сентября крейсер "Африка" с командующим морскими силами ушел в Чифу, где стояли на рейде иностранные эскадры со своими адмиралами. По обычаю, вновь прибывший адмирал должен сделать визиты и познакомиться со своими коллегами.
   Прибыв 6 сентября в Чифу, мы застали следующие суда:
   1. Английскую эскадру под флагом вице-адмирала Кут на яхте "Виджилент", корвет "Модест", "Энкаунтер", "Альбатрос" и лодку "Лили".
   2. Французскую эскадру под флагом контр-адмирала Дюперре на корвете "Темисъ", корвет "Керкелянь" и авизо.
   3. Германскую -- с начальником отряда Цирдов, он же командир корвета "Винета", корвет "Фрея", лодки: "Циклоп" и "Вольф".
   4. Представителями американцев были: параход "Ашелот" и лодка "Алерт".
   5. Испанцев -- корвет "Донна Мария де Молина".
   6. Китайцев -- лодка "Тай-ан".
   Из русских судов здесь находилась в качестве станционера лодка "Нерпа".
   С самаго нашего прихода не переставал дуть северный ветер, прекращающий или по крайней мере затрудняющий сообщение с берегом, и потому нам удалось попасть в город только один раз.
   Чифу расположен по берегам двух бухт, между которыми выдвигается гористый полуостров. В правой бухте (если смотреть с рейда) обыкновенно пристают все шлюпки, здесь на берегу помещается таможня, которая функционирует под управлением англичанина, состоящего под начальством главного директора китайских таможен сэра Роберта Гарта. Невдалеке находятся угольные склады, для снабжения приходящих судов.
   Берега левой бухты песчаные, образуют отличный пляж для купанья в море, охотно посещаемый любителями в летнее время. Здесь же помещется клуб и две гостиницы; существует еще третья на этом же берегу, но порядочно далеко от города, она служит главным образом пансионом для приезжающих в Чифу на лето.
   На мысу между бухтами возвышается круглый холм, носящий название "Янтай" (Ян-тау), хотя англичане зовут Тоуер-поэнт, вероятно по пирамидной башне, служащей наблюдательным пунктом за движением судов на рейде. На этом мысу красуются европейские дома, отвечающие своею постройкой условиям жаркого климата. Один из лучших домов принадлежит А. Д. Старцеву -- известному русскому коммерсанту, проводящему лето в Чифу. Зашли, конечно, к нашему поставщику Сиэтас и К. в магазине которого можно найти что угодно.
   К юго-западу от мыса расположен китайский город, состоящий из нескольких улиц, наполненных грязью и лужами, с убийственным запахом.
   Недостаток времени и дурная погода заставили рано вернуться на судно, к тому же визитные церемонии приходили к концу, и адмирал должен был вернуться в Нагасаки, куда мы и ушли 9 сентября. С удовольствием покинули неприглядные берега Чифу; все торопились в теплый и уютный уголок Японии, но и там пробыли недолго -- адмирал спешил во Владивосток, где ожидали его распоряжений.
   Наш уход из Нагасаки состоялся 14 сентября.

В. Руднев.

(Продолжение следует).

   Текст воспроизведен по изданию: От Сингапура до Владивостока (Из воспоминаний моряка о плавании на крейсере "Африка") // Русская старина, No 11. 1908
   

РУДНЕВ В.

ОТ НАГАСАКИ ДО ВЛАДИВОСТОКА И СИНГАПУРА

(Из воспоминаний моряка о плавании на крейсере "Африка").

(См. "Русск. Стар.", ноябрь 1908 г.)

ГЛАВА III.

   Хорошо было крейсеру "Африка" стоять на рейде, пользуясь благодатным климатом Японии, среди цветущей зелени, но адмирал спешил во Владивосток, и потому 14 сентября нам пришлось расстаться с уютным рейдом Нагасаки.
   17 сентября поздно вечером крейсер отдал якорь в бухте около Владивостока с тем, чтобы утром перейти в Золотой рог. Вход состоялся при торжественной обстановке и громе салютов, когда крейсер стал на якорь, все морское и сухопутное начальство прибыло представиться генерал-адъютанту С. С. Лесовскому и приветствовать его с приходом.
   Со следующего дня адмирал начал делать визиты, и сейчас же пошли заседания, коммисии и др. скучные вещи, по крайней мере с нашей точки зрения, стремившихся на берег. Заседания причиняли нам беспокойство, и потому мы были рады приходу крейсера "Европа", который принял к себе весь штаб, а с ним и коммисии, жаль только было расстаться с любимым адмиралом.
   Скажем теперь о Владивостоке. Город растянут на одной стороне бухты Золотого рога, тогда как другая сторона покрыта лесом, да у самой воды стоят угольные склады Маковского. В описываемое нами время на углах были прибиты дощечки с названиями улиц, но самых улиц еще не было кроме вымощенной Светланской и такой же в офицерскую слободку. Неблагоустройство города и печальное состояние порта выказывались во многом. Например, недостаток воды и средств доставлять ее на суда заставлял просить у знакомых одолжить воды из колодца или приходилось посылать шлюпки в бухту Диомид. Из казенных зданий только два имели солидный вид: штаб главного командира порта и казармы 1-го линейного баталиона. Портовые мастерские и склады поражали своею ветхостью и несмотря на старания поддержать их подпорами и штукатуркой -- грозили падением. Самая планировка города вызывала недоумение вновь прибывшего: зачем порт расположен у относительного мелководья в одном конце, тогда как здание экипажа помещается у самой глубокой части бухты на противоположном конце в 3-х верстном расстоянии. Церковь была одна, очень маленькая, деревянная; на собор собирали деньги, но они куда-то исчезали, и долгое время Владивосток не имел собора. Дом главного командира в 1880 году был небольшой и старый, постройка нового остановилась долгое время на высоте фундамента. Перед домом развели большой общественный сад, спускающийся к берегу бухты. Теперь, конечно, все имеет другой вид, но торговля как тогда, так и теперь не выходит из рук торгового дома Кунст и Альберс.
   На военных советах у адмирала решили, в числе других мероприятий в ожидании военных действий, также укрепление крепости, а именно: постройку новых батарей и установку орудий. Вся крепость для этой цели была разделена на районы, которые распределили между судами эскадры. На долю "Африки" и фрегата "Минин" достался мыс Эгершельд. Обыкновенно рано утром район объезжал инженер, он назначал работы, иногда довольно сложные, как например постройку укреплений и при этом не находил времени объяснить детали, ссылаясь на то, что нас обучали фортификации в училище, и мы должны знать, помнить, а не спрашивать. Бывали и такие случаи; помню, как-то послали очередного мичмана на берег с командами "Африки" и "Минина" (офицеры обоих судов очередовались между собою). Приехавший артиллерийский офицер предложил мичману втащить огромный, тяжелый пушечный станок на гору. Приспособлений никаких нет, даже досок и веревок, а команда стоит во фронте, ожидая приказаний -- положение для мичмана критическое. Сосчитав людей, боцман с "Минина" подходит и спрашивает: "Ваше Благородие, как прикажете втаскивать станок?" -- "Какой же ты боцман, если меня спрашиваешь, как надо тащить станок, я думал, ты спросишь, куда надо тащить, а не как тащить". Эффект получился громадный, команда вступилась за своего боцмана, неизвестно откуда достали доски, брусья и все прочее, запели "дубинушку", и к концу работ станок был на горе. Конечно, самая работа и устройство салазок шли под указаниями мичмана, но достали все необходимое сами матросы.
   Погода довольно благоприятствовала работам, только однажды задул "Суйфун" со снегом (так называется штормовой ветер, дующий со стороны реки Суйфун), шторм продолжался сутки, мы стояли в густом тумане и снегу, не видя ничего кругом. Утром на следующий день стихло, и мы увидели, что одни суда поменялись местами, других прижало к берегу, а у нас затонул паровой катер. Старший офицер послал меня доложить командиру об этом обстоятельстве, так как я заведывал катером. Страшно было идти "перед светлые очи" грозного командира, но делать нечего, -- вошел в каюту.
   -- Вам что угодно?
   -- Ев. Ив.! во время вчерашней пурги паровой катер сорвался с бакштова и затонул.
   -- Вы им заведуете, а потому извольте найти и без этого не возращайтесь на судно.
   -- Есть.
   Сообразив, где мог затонуть катер, я отправился на поиски, вскоре нашел и с торжествующим видом доложил командиру.
   -- Ев. Ив.! катер найден.
   -- Хорошо, теперь его поднимайте.
   Взяв барказ и катер с водолазами, отправился к месту нахождения катера, там послал водолазов заложить тали, и, установив надлежащие приспособления, поднял катер до поверхности воды и в таком виде привел к борту крейсера для подъема на свое место.
   В пылу мичманского восторга и гордости по случаю быстрого выполнения приказания командира, мне казалось, что командир осыпает благодарностями, а он только ограничился новым приказанием -- следить за починкой катера на берегу.
   У нас было много знакомых, и потому время шло быстро и весело, мы увлекались хорошенькими барышнями, но никто из нас не попался в сети, хотя свадьбы случались не редко вообще на эскадре и на берегу. Рассказывали нам такой случай: молодой офицер ухаживал за барышней, говорил ей комплименты и как-то поцеловал руку, конечно в этот злосчастный момент "случайно" вошла маменька.
   -- Ну, вот и слава Богу, поздравляю и благословляю вас, милые детки.
   Офидер стал было отнекиваться, но энергичная дама заставила сделать предложение, и он, браня свою неосторожность, поехал к командиру поведать горе.
   -- Вы сделали предложение?
   -- Заставили сделать.
   -- А в какой форме вы были, когда делали лредложение?
   -- Просто в сюртуке.
   -- Без эполет?
   -- В погонах.
   -- Ступайте, не кручиньтесь и будьте осторожнее другой раз.
   Командир поехал к энергичной даме и объяснил ей, что по морскому уставу полагается делать предложение в эполетах, а потому сделанное в погонах не действительно, и он разрешить эту женитьбу не имеет права. Конечно, был страшный протест, но тем не менее дело этим и кончилось.
   13 ноября крейсер "Европа", ушедший в Нагасаки, по пути попал в шторм, наделавший ему много бед и повреждений, главная беда заключалась в несчастии с адмиралом С. С. Лесовским -- которого, влившаяся на палубу волна бросила к мачте и он сломал себе ногу. Болезнь уложила адмирала в постель, надолго, командование эскадрой перешло к нашему адмиралу барону О. Р. Штакельбергу, его телеграммой потребовали в Нагасаки вместе с крейсером "Африка". 18 ноября мы ушли из Владивостока; за два месяца стоянки, офицеры со многими перезнакомились и потому расставаться было грустно, но благодаря экстренному уходу, простились быстро, не успев надавать барышням разных обещаний на будущее. Как ни были теплы наши отношения с жителями города, все-таки на рейде было холодно, и мы с радостью встретили остров Дажелет (по-японски Матцу-сима), у которого уже заметно влияние теплого течения. Самый остров ничего радостного не представляет -- голый камень с отвесными берегами, необитаемый и безводный, никого к себе не заманивает. В теплую, прекрасную погоду 26 ноября пришли в Нагасаки, где С. С. Лесовский передал командование эскадрой барону О. Р. Штакельбергу и поручил ему идти в Иокогаму для представительства по случаю нашего алианса с японцами.
   Мы знали, что стоянка в Нагасаки не будет продолжительна, и потому не теряли время, чтобы продолжить наше знакомство с городом. В один прекранный день нас привезли к подножию громадной лестницы большого храма Сува. Прежде чем подняться по лестнице, надо войти в священные ворота -- тори, вид которых имеет всегда одну и ту же строго определенную форму, а именно: ставятся два столба наклонно друг к другу и связываются между собою наверху двумя поперечными перекладинами, при чем верхняя обыкновенно с изогнутыми концами.
   Между перекладинами оставляется просвет известного размера, в середину которого вставляется стоячий брус для связи перекладины. Тори составляют непременную принадлежность всякого храма и даже самой незначительной часовни.
   Пройдя ворота, мы стали подниматься по лестнице, составляющей очень древнее и солидное сооружение в Нагасаки, она сложена из правильных громадных брусьев с таким же бордюром по бокам. По обеим сторонам лестницы построено много разных домиков с садами, часовень, лавочек, попадаются и кладбища. Поднимаясь все выше, мы ожидали увидеть храм, но напрасно -- его закрывает от глаз густая зелень вековых деревьев. На верхней площадке от лестницы идут каменные перила с деревянной галлереей над ними, прямо стоят главные ворота, за которыми на широком дворе красуется древняя бронзовая статуя священного белого коня почти в натуральную величину. Предание гласит, что на белом коне были привезены в Киот законы Будды. Около коня помещаются два каменных фонаря и громадная бронзовая ваза, очень старинной, прекрасной чеканной работы.
   Двор окружен галлереями, в них висят дощечки с именами жертвователей на храм, дощечки как бы заменяют книгу со описком вносящих деньги на храм или на поминанье. Кроме дощечек висят картины, изображающая мореходные японские шхуны.
   Перед отиравлением в дальнее плавание, судохозяин приходит молиться о благополучном плавании и вероятно, чтобы богиня Бентен не перепутала, приносит изображение своего судна.
   Обходя галлереи, мы чуть не пропустили интересное место, где исцеляется зубная боль. Здесь висит щит с написанными на нем молитвами, сверху которых приклеены маленькие, картонные барабаны, обтянутые бумагой. Чтобы получить исцеление, надо купить у бонзы сверток с молитвой, оторвать кусок бумаги от свертка и жевать его, трижды читая в то же время молитвы, написанные на щите. Когда жвачка готова, надо плюнуть ею в барабан, кто попадет и прорвет бумагу, у того зубная боль пройдет. Мы никого не заметили, кто бы занимался исцелением своих зубов таким радикальным средством и терял время на это приятное занятие.
   Главный храм представляет из себя деревянный навес из кедровых балок, с трех сторон забранный глухими щитами, тогда как передний фас закрывается только в дурную погоду или в других случаях. Храм стоит на каменном фундаменте, и ко входу ведет каменная лестница.
   Внутренность храма отличается безукоризненной чистотой и простотой; главная часть храма заключается в алтаре -- это небольшое возвышение в несколько ступеней, на площадке которого поставлено историческое зеркало богини Изанами. Зеркало металлическое, круглое с ручкой, вставляемой в деревянный постамент. Над алтарем протянута веревка с подвешенными на ней, особо сложенными, бумажками с семью загибами в честь семи гениев покровителей Японии.
   Стены храма отлично выструганы, а пол покрыт очень хорошей цыновкой. Характер постройки храмов и обычай ставить зеркало основаны на целом ряде легенд, переходящих из рода в род.
   Дальнейший порядок осмотра для нас состоял в прогулке по общественному саду, лежащему на одной из площадок горы ниже храма. Дорожки сада вьются между цветочными клумбами и под сенью больших, хвойных и лиственных деревьев, между которыми мы заметили перечные и камфарные.
   На лужайках встречаются чайные домики, устроены стрельбища для стрельбы из лука, а с дорожки по краю сада открывается чудный вид на всю длину бухты и далее до Такасимы.
   Решив осмотреть и другие храмы в Нагасаки, мы поехали в противоположную часть города, где находится храм Дайонджи, принадлежащей буддийскому вероисповеданию. Через тори вошли в ограду двора, на котором стоят часовеньки с изображениями Будды, тут же бонза продает амулеты.
   Двор украшен массивными фонарями, древними бронзовыми курильницами и парой корейских львов, стоящих на пьедесталах. В одном конце двора стоит павильон, украшенный резьбой, в нем под крышей висит цилиндрический медный колокол, в который бьют горизонтально подвешанным бревном.
   Храм построен из дерева и по образцу других стоит на каменном фундаменте; внутри храм разделяется рядами лакированных, украшенных резьбой колонн на три части. Из них средняя самая большая, в ней помещается алтарь, перед которым поставлено "колесо закона" -- барабан со свертками, на котором написаны законы, -- достаточно повернуть за ручку барабана, и все законы будут прочитаны, т. е. выполнено требование религии ежедневно читать все законы. С потолка храма повсюду спускаются симметрично и красиво подвешенные разнообранные фонари от самых простых до самых затейливых с ажурной резьбой. Над главным алтарем в глубине особого киота помещена позолоченная статуя Будды, больше человеческого роста с алмазом, вделанным в лоб статуи.
   Из главного алтаря можно пройти корридором в особый придел, посвященный памяти усопших.
   В нем устроены полки, на которых поставлены небольшие киоты со статуэтками святых, около каждого киота лежит доска с именами усопших.
   Надо упомянуть еще о садике около храма, в нем устроен миниатюрный пруд с проточной водой, масса разнообранных рыб играют на поверхности воды, греясь на солнце или уходя в тень окружающих деревьев. Здесь устроены маленькие гроты, перекинуты мостики и посажены деревья разных сортов, вырощенные особым образом. Это деревья карлики, которым придаюсь желаемую форму и фигуру, не знаю каким образом японцы достигагот подобных результатов, но выходит крайне оригинально и в своем роде красиво. Подобного рода садики устроены как бы для кукол, мы встречали их в разных местах Японии, но увидели первый раз в деревне Иноса, около Нагасаки.
   На следующий день мы поехали в Тахидзеро, местечко, лежащее на берегу моря с другой стороны острова, в трех часах езды на джинерикшах от Нагасаки. Дорога идет в гору, проходит ущелье и спускается к морю, т. е. дорога делает перевал через горный кряж, при этом проходит все время в зелени и дает возможность любоваться прелестными пейзажами, особенно на возвышенных местах, откуда кругозор шире.
   Местечко Тахидзеро довольно большое, жители занимаются торговлей рыбой. Гостиниц нет, пришлось закусить слегка в частном доме.
   Обратный путь совершили при лунном свете, в бледном освещении все приняло другой вид -- и причудливое очертание гор, и домики, и окружающая зелень.
   24-го ноября Екатеринин день, вспоминая своих именинниц, мы пошли обедать в японский отель, выбрали лучший из рекомендованных, а именно в Мума-мячи, принадлежащей Джьютеи.
   С самого подъезда начались изводящие церемонии и поклоны, заставили снять обувь, чтобы по холодному лакированному полу и лестницам пройти внутрь дома, где в одной из комнат расположились на циновках, покрывающих весь пол.
   Уселись по приглашению "дозо о каке ку да сай", им пригласить-то легко, а каково-то нам было устроиться; сначала храбро уселись по-японски, поджав ноги, но скоро ноги затекли, пришлось лечь -- руки затекли, опять менять позу, в конце концов кое-как приспособились.
   Первым делом угощали жидким чаем без сахара в маленьких чашках, чтобы согреться внутри, для наружного согревания принесли "хибач" -- ящик с горячей золой и углями. Затем поставили перед каждым игрушечный столик с первой партией чашек, в которых оказалось два сорта супа, квашенная редька, грибы с вареньем, маринованные в уксусе молодые ростки бамбука, вареные бобы, яичница с соленой соей и мелким сахаром, апельсиновый мус и сладкое рисовое тесто, всю эту прелесть запивали подогретой рисовой водкой (саки).
   Вторая партия была как будто лучше и даже попались вкусные вещи, как например сырая рыба Тай с хреном и соей, она напоминает вкусом наш балык из белорыбицы. Недурна отварная рыба, зелень, хуже вареные устрицы, каракатицы, морская капуста и еще какие-то неизвестные вещи. Этим не кончилось угощение, дали еще жареную курицу, изжаренную на растительном масле и каким-то варварским образом приготовленную (блюдо носит название "скиаги"), котлеты из птичек и сладкое блюдо в роде бланманже, только не вкусное. Кто пробовал всего, тот насытился, а разборчивые остались голодны и напустились на сытых:
   -- И охота было приходить сюда, чтобы есть всякую дрянь.
   -- Напрасно, были вкусные вещи.
   -- Уж не сырая ли рыба с вареньем.
   -- А чем худо, меньше бы разбирали, больше бы были сыты.
   Разговор стал осложняться, и потому для прекращения его партии разделились, сытые пошли гулять, а голодные поехали в другой отель с европейским столом.
   29 ноября на крейсер перебрались лица, прикомандированные к нашему адмиралу на время его командования эскадрой, и потому нас, живших в каютах в кают-кампании, преспокойно выселили в матросский лазарет в жилую палубу.
   Распоряжение, конечно, выполнили молча, но с большим внутренним неудовольствием на штабных чинов, пользующихся всюду привилегиями. Пришлось белье сложить в корзину, поставить ее под койку, платье развесить на гвоздики и т. далее, это еще ничего, но спать среди матросов было очень душно.
   30 ноября в семь часов утра ушли в Иокогаму. Перед уходом командир позвал меня в каюту и сказал:
   -- За болезнью старшего артиллерийского офицера, остающегося в Нагасаки, вы примите его обязанности, имейте в виду, что скоро будет боевая стрельба.
   -- Есть,-- и поворот из каюты.
   Монолог небольшой, а сколько забот и работ он прибавил, зато явилась прибавка содержания, а главное чувство удовлетворения, что выбор пал на меня.
   В ночь на 4 декабря "Африка" отдала якорь на Иокогамском рейде, освещенном ярким заревом громадного пожара.
   Вот мы, наконец, добрались до центрального места Японии недалеко от столицы Восходящего Солнца, которую давно стремились посетить.
   Первое, что бросилось в глаза, это другой тип шлюпок (фуне), здесь они без рубок, больших размеров и с несколькими гребцами, изменение типа зависит от условий рейда, который отличается бурным характером. Ветер разводит большую волну, и не всегда фуне может выгрести с берега на судно. Впоследствии в Иокогаме построили молл, ограждающий рейд от волны.
   Утром, рассматривая берега залива и Иокогаму, мы не пришли в восторг от красоты местности, только безусловно красива гора Фудзи-яма, потухший вулкан в 12.500 ф. высотой. Фудзи-яма видна здесь отовсюду и во всяких видах красива и грандиозна. По берегу залива в городе идет набережная (Бунд), облицованная гранитом, с несколькими пристанями для шлюпок и пароходов. Вдоль набережной стоят двухэтажные белые домики с палисадниками и высокими флагштоками; тут же начинается европейская часть Иокогамы, вполне благоустроенная, с прекранным шоссе и зданиями городской ратуши, английским клубом, таможней, конторами и тюрьмой.
   Из церквей мы заметили англиканскую с высокой крышей и католический костел.
   Иокогама расположена на северо-восток и европейской частью с прилегающей к японской доходит до городка Канагава по берегу бухты. Другая сторона Иокогамы оканчивается на холмистом кряже Сенги-Яма или как называют англичане "Блеф", здесь построены, среди густой зелени, дачи европейцев и госпиталя.
   Главная улица Иокогамы, параллельная набережной, -- Мейнстрит, ее продолжением по японской части города служить Хончо-дори. Границей между этими улицами служит широкий проезд, идущий от портовой пристани и упирающийся в городской общественный сад. По левую сторону проезда или Портовой улицы, стоит ряд консульских домов, а по правую казенные здания. Хончо-дори оканчивается мостом через обводный канал, за которым находится сквер и вокзал железной дороги. Хончо-дори широкая улица с фонарями и водосточными каналами. По ней встречается много магазинов фарфоровых, лаковых и шелковых изделий.
   Мы скоро определились на некоторых магазинах и впоследствии всегда их посещали.
   Тамайя -- магазин отличных лаковых изделий, особенно знаменит матово-золоченым лаком с миниатюрной живописью.
   Шобей -- завлекает шелком и вышивками, а от Мусачио уйти трудно, такая у него масса разнообранных предметов роскоши и японского искусства: придя в магазин, можно думать, что пришел на выставку. Тут все есть: вазы, курильницы, чаши и старый сатцумский фарфор, изделия из которого отличаются изящной формой с тонкими украшениями.
   Менее важный магазин шелковых изделий, но также хорошо знакомый русским -- это магазин Танаб-есан, его сестры (Окин и Танабе-сан) содержали в то время чайный дом на верху горы Сенги-яма, охотно посещавшийся морякями всех наций. В чайный дом можно проехать по горе, шоссейной дорогой или подняться по 101 ступеньке от подножья горы, почему и чайный дом этот получил название "101 ступеньки".
   На другой день прихода начались оффициальные визиты: к.-адм. О. Р. Штакельберг с командиром крейсера и чинами штаба сделал визит нашему посланнику в Токио К. В. Струве и его супруге, 5 декабря посланник отдал визит адмиралу в Иокогаме на крейсере "Африка", где был встречен по уставу, 6-го декабря наше начальство ездило с визитами в Токио к министру иностранных дел Инойе, морскому министру вице-адмиралу Еномото, военному министру генерал-лейтенанту Ямагата и начальнику главного штаба генерал-лейтенанту Ояма.
   Нас не брали с собой делать визиты, и потому мы сами отправились по железной дороге изучать Токио. Дорога построена в два пути, вагоны I и II классов различаются только обивкой, вокзал достаточно обширный, устроен по образцу европейских.
   От Иокогамы до первой станции Канагавы тянутся непрерывно деревянные дома и лавки. В Канагава местность уже холмистая поезд проходит по городу.
   Следующая станция Тсуруми -- справа большое селение, слева лесистый кряж и вдали селение.
   Третья станция Кавасаки, здесь равнина расширяется, повсюду рисовые поля, усеянные массой журавлей и совершенно белых рисовых птиц "иби".
   За Кавасаки поезд проходит через реку Лого по деревянному мосту и останавливается у станции Омари, около которой разводят грушевые и вишневые деревья исключительно для цветов.
   Последняя станция перед Токио -- Синагава, здесь поезд идет по равнине, покрытой домиками и фабриками, далее входит в глубокую выемку в горе. Синагава стоит у самого моря.
   Приближаясь к Токио, надо проезжать мимо Сибайских холмов, затем вдоль канала, по набережной которого стоят японские дачи с садиками, чрез предместье Шиба и, наконец, поезд подходит к станции в Токио.
   С вокзала мы отправились поодиночке в колясочках, запряженных тройкой лихих двуногих коней, быстро мчавшихся по городу, расположение которого мы изучали по карте. Западная половина города Токио занимает громадную площадь, как нам говорили, в 63 кв. версты, окаймленную с севера и востока широкою дугою большой реки. Везде местность изрезана проточными каналами и разбита прямыми улицами на правильные кварталы.
   Восточная часть города, лежащая на левом берегу реки Сумида-гава, значительно меньше западной, эта река составляет правый рукав реки Тоды и также впадает в Токийский залив. Обе части города разделены на 15 округов и соединяются между собою шестью мостами (баши): Оскиа, Адаума, Юмайя, Риогоку, Син-о-каси и Иетай.
   Главная улица называется Гинза.
   Первый наш визит был в русскую духовную миссию, построенную в северной части округа Сото-Сиро в местности Суруга-дай.
   Дом двухэтажный, каменный, стоит на горе, по склонам которой ютятся японские деревянные домики. Церковь небольшая, простая, но вполне приличная, светлая и очень чистая (В настоящее время построен каменный собор).
   Мы попали на литургию, которую совершал молодой иеромонах с диаконом-японцем, пели дети из школы. Чрезвычайно приятно видеть благочиние в церкви, мужчины и женщины стоят на разных сторонах, никто не опаздывает, не разговаривают и не оборачиваются. Проповедь сказать вышел сам епископ Николай, причем японцы сели на пол, живой струей лилась японская речь высокочтимого пастыря и видимо, что слушатели не проронили ни одного слова из его проповеди. Японцы не привыкли к продолжительному стоянию на ногах, и потому они садятся на пол во время проповеди епископа.
   Нам предложили посетить и другие церкви, их всех четыре: при миссии, при посольстве, в квартале Сиба и Ниццуме, но мы за неимением времени решили только осмотреть учреждения при духовной миссии, а именно:
   1) школу благовестников для взрослых, в ней проходят богословские науки на японском языке,
   2) семинарию для мальчиков,
   3) женское училище.
   Перед отъездом посетили епископа Николая, принявшего нас самым сердечным образом.
   Из Миссии проехали в знаменитый парк Уэно, перед которым расположена на площади постоянная ярмарка разных предметов. Миновав ее, въехали в прелестную аллею громадных кленов и остановились у небольшого конусообразного холма, который со стороны дороги скрыт высокими кустарниками и деревьями. На вершине холма поставлена бронзовая статуя Дай-Буддса, т. е. великого Будды, у подножья стоит пара каменных канделябров и два водоема со святой водой. Несколько в стороне на камне поставлено бронзовое изваяние Кванно-сама (небесного духа посредника между небом и землей). Недалеко от холма при входе с кленовой аллеи в великолепную рощу, находится гранитное тори, начинающее путь в священную рощу и далее к храму.
   Дорога выложена гранитными плитами и обставлена двойным рядом каменных фонарей. Особый эффект этого пути состоит в небольшом изломе его линии, вследствие чего храма сначала не видно -- он открывается неожиданно. Немного в стороне высится между деревьями красная пагода с галлереями в каждом этаже.
   Храм носит название Тоо-сиогу, главная его достопримечательность состоит в гробнице сиогунов. Правый придел храма посвящен Кондомио-джину, покровителю Токио, в пределе висят меч и секира этого джина (духа).
   Из храма поехали по парку, который расположен в холмистой местности и, благодаря богатой растительности, тенист и местами особенно живописен.
   Чрезвычайно хорош вид на озеро "Сино-базуно-ике" с прелестным островом, на котором построен храм богини Бентен.
   На каменных террасах и площадках парка устроены кумирни, чайные домики и один из лучших ресторанов, в котором мы плотно позавтракали, порядочно проголодавшись с утра.
   После завтрака поехали в Асакса-Окурамат, часть города соседняя с Уэно, посетить храм Кинриу-сан. Джинерикши довозят только до начала длинного прохода, вымощенного плитой, по обе стороны прохода стоят прилавки, на которых продают цветы, детские игрушки, веера, фрукты, воздушные змеи и др. предметы. Между лотками движется толпа народа, образуя течение с одной стороны от входа до храма, этим течением мы дошли до деревянных, раскрашенных ворот с двумя статуями небесных стражей. Статуи сделаны из дерева, частию закрашены и вставлены в ниши ворот.
   Мощеная улица продолжается за воротами до храма, около которого продают священные книги, статуэтки, свечи и др. священные предметы.
   Внутри ограды главный путь разветвляется в обе стороны на поперечные тротуары, которые делят двор и великолепную рощу на участки со множеством часовен и келий.
   Около храма слева стоит пятиэтажная пагода, а с другой стороны -- ворота, похожие на только что пройденные.
   Гланный храм Кинриу-сан неизбежно построен из дерева и покрыт двухярусной крышей.
   Внутри храм разделен рядами колонн на три части; алтарь отделен решеткой, за которой стоят ящики для сбора пожертвований. В нише за желтой решеткой поставлен позолоченный идол Каннон-сама.
   Из храма мы поспешили на поезд для возвращения в Иокогаму, где обедали в английском клубе с нашим консулом А. А. Пеликан.
   До 20 декабря обмен визитов не прекращался -- много приезжало японских властей, консулов и других лиц.
   Из приемов надо отметить: завтрак у адмирала нашему посланнику Кириллу Васильевичу Струве и супруге его Марии Николаевне, которые посетили и другие наши суда -- фрегат "Князь Пожарский" и клипер "Крейеер".
   20 декабря -- новый год у иностранцев, пришлось объехать все стоящие на рейде суда, а их собралось порядочно, тут были англичане, американцы, итальянцы, немцы, французы и японцы. Офицеры ездили на две смены, дело в том, что обыкновенно заставляют пить бокал шампанского на каждом судне, а их больше 20, естественно, одна смена не может выдержать радушных приемов.
   Накануне японского Нового года мы поехали смотреть приготовления к празднествам на берегу. Все дома, храмы и тори были уже украшены флагами, гирляндами из соломы с цветными бумажками, такие же гирлянды растянуты на бамбуках вдоль тротуаров. Перед входом в дом стояли разукрашенные елки и висели гирлянды из листьев. На улицах мы встречали много женщин, несущих цветущие деревья в горшках, а публику с ветками "дерево счастья" в роде нашей вербы. В домах перед божницей в этот день ставят рисовые хлебы в роде просфор, плоды и саки.
   Главная забота каждого японца привести свой дом внутри в полную чистоту, иначе заберется злой дух, который непременно приходит в тот дом, в котором осталась нечистота. Около полуночи по совершении некоторых обрядов, в каждом доме садятся ужинать и в 12 часов поздравляют друг друга с Новым годом и началом трех начал (года, месяца и дня).
   В Новый год японцы рано встают, берут горячую ванну или моются в общей бане, надевают лучшее платье и идут в храм, исповедуя грехи друг другу. В храме получают амулеты для прибивки к двери своего дома и затем делают визиты.
   Как накануне, так и в Новый год существует много различных обычаев и церемоний, точно всеми выполняемых, но нам, конечно, не удалось их видеть -- надо долго жить чтобы хорошо ознакомиться с обычаями страны.
   22 декабря у нас был обед французским офицерам.
   24-го японский император делал обед высшим чинам и посланниками
   25-го приехал на крейсер епископ Николай. Днем для развлечения команды был приглашен фокусник, а вечером после обеда в кают-кампании, на который были приглашены адмирал и командир, зажгли елку для команды на верхней палубе, раздавали подарки и устроили спектакль. День окончился офицерской елкой в кают-кампании, общее настроение не способствовало веселию, и потому все скоро разошлись по каютам.
   26 декабря все суда на рейде расцветились флагами по случаю прихода на итальянском судне принца Генуэзского (брата итальянского короля). Его флагу салютовали все суда и береговая батарея в Канагаве. В полдень прибыл на рейд японский император (Микадо) отдать визит принцу и принять у него завтрак.
   27-го назначили парад японских войск в Токио. В 8 утра командиры и офицеры всех эскадр в полной форме отправились по железной дороге в столицу. Мы проехали прямо к К. В. Струве и вместе с ним отправились на плац, где были разбиты две палатки, одна для Микадо и его гостя, другая для дипломатического корпуса и офицеров всех наций. Вторая палатка представляла красивую, пеструю картину разнообразных морских и сухопутных форм.
   В десять часов показались две парадные кареты, окруженные конвоем улан. В первой сидел Микадо, во второй Генуэзский принц; впереди императорской кареты скакал улан со штандартом Его Величества.
   Принц Арисугава скомандовал "на краул", музыка заиграла японский гимн, а Микадо не торопясь вышел из кареты и, не обращая ни на кого внимания, вошел в свою палатку, где сейчас же начались представления дипломатических чинов и гостей. По окончании этой церемонии подвели маленькую лошадку под зеленой попоной с вышитыми на ней золотыми астрами. Микадо сел на лошадку и вместе с принцем Генуэзским отправился в объезд в предшествии своего штандарта и в сопровождени военной свиты.
   Войска стояли в три фаса, имея на правом фланге единственный хор музыки. Музыканты были одеты в красные шаровары, голубые гусарки и красная кэпи с белыми султанами. Объезд произвел на нас странное впечатление: Микадо не здоровался с войсками, и те стояли безмолвно, эта непривычная тишина и поражала нас. После объезда начался церемониальный марш. Сперва прошла военная школа, затем пехота, кавалерия и артиллерия, всего очень мало, войска проходили вяло и неумело.
   По окончании прохождения войска построились по-прежнему в три фаса, взяли на краул, музыка съиграла гимн, выслушав который, Микадо слез с коня, сел в карету и одновременно с принцем Генуэзским в том же цорядке уехал с плаца. За ними все разъехались но домам, так прошел этот малоинтересный парад.
   В этот же день вечером адмирал давал обед в честь принца Генуэзского, на обед были приглашены командиры военных судов, стоящих на рейде, вице-адмирал Кавамура и морской министр Еномото.
   30 декабря принц Генуэзский сделал прощальный визит нашему адмиралу на крейсере "Африка". Вечером офицеры обедали у посланника в Токио, за обедом присутствовал знаменитый путешественник по Африке Бекер с супругой, разделившей с ним трудности путешествия; он едва отвечал на расспросы, но зато обладал прекранным аппетитом. Мы приглашали его к себе совершить путешествие вокруг "всей Африки", но он почему-то не приехал.

В. Руднев.

(Продолжение следует).

   Текст воспроизведен по изданию: От Нагасаки до Владивостока и Сингапура. (Из воспоминаний моряка о плавании на крейсере "Африка") // Русская старина, No 2. 1909
   

РУДНЕВ В.

ОТ ИОКОГАМЫ ДО ВЛАДИВОСТОКА

(Из воспоминаний кругосветного плавания на крейсере "Африка").

ГЛАВА  IV.

   1 января 1881 года мы встретили стоя на рейде Иокогамы, это был первый новый год, встреченный на чужбине, всем было грустно и потому после скромного ужина сейчас же разошлись по каютам. Днем были опять бесконечные визиты, как в Иокогаме, так и в Токио. На третий день у адмирала завтракал министр иностранных дел Инойе с супругой и дочерью, также русские командиры и часть офицеров крейсера для развлечения барышни.
   Интересное зрелище нам представилось 7 января: утром, выйдя на палубу, мы увидели всю Иокогаму под снегом,-- дома-то под снегом ничего, а вот деревья с плодами и бутонами цветов дело другое, казалось бы, вся зелень должна погибнуть, но здесь это явление обычное и не имеет худых последствий. В этот день адмирал с командирами обедал у бывшего морского министра Кавамура, вместе с государственным кацлером Санджио, вице-канцлером Ивакура-Тотоми и генералом Сайго.
   Пользуясь теплой погодой, мы ездили по магазинам смотреть фарфоровые издения, главным образом хотелось купить сатцумского фарфора. Его отличие состоит в легкости и в постоянном неподкрашенном цвете крэм, кроме того глазурь с трещинами, покрывающими вещь как бы сеткой. Живопись представляет миниатюру, исполненную тонким штрихом, орнамент выводится бледным золотом.
   Нам показывали разные сорта фарфора: один называемый Имори, он гораздо тяжелее, отличается плотностью, белизной и чистотой, служащий для выделки крупных вещей с более грубым рисунком (Окраска его заключается в сочетаниии цветов синего и темно-красного на белом фоне). Другой сорт -- Канга Кудани, одинакового достоинства с Имари, потоньше, из него делают мелкие вещи (Причем рисунок выводится по белому, иногда, по желтоватому фону красной краской с блестящим золотом).
   Есть еще сорт фарфора,
   Кудани, имеющий основой цвет желтоватый, из него делают блюда и тарелки. Кроме перечисленных названий фабрик фарфора, известны еще фабрики в Киото, Овари и Новая Сатцума в городе Кагосима (главный город провинции Сатцума на острове Киу-сиу), последняя занимается подражанием изделий старой Сатдухмы. Вероятно, еще существуют и другие сорта фарфора, но нам не пришлось с ними познакомиться.
   11 января крейсер "Африка", с несколькими высшими японскими чинами и их семействами, ходил в бухту Атами, но пикник не удался, так как всех укачало, и гости предпочли возвратиться обратно сухим путем. Во время перехода забавно было смотреть, в какой вид пришла дипломатия и другие лица; приходит офицер на ют (корма судна) и видит, что дочь одного из министров упорно смотрит в кадку с водой, держась крепко за снасти, офицер выждал некоторое время (окончания последствий качки) и спросил ее, что она нашла интересного в кадке.
   -- Я просто задумалась.
   -- Пойдемте лучше в адмиральскую каюту, вы там можете прилечь и думать с большим комфортом.
   В один из последующих дней мы посетили гробницы бывших сиогунов в чудном парке Сиба, окруженном каменной оградой.
   Парк заполнен преимущественно хвойными деревьями, которые посажены, как говорят, в конце 16 столетия; главный вход ведет в прекрасную аллею, направо храма Синмей, пятиэтажная пагода и др. здания, далее по аллее дошли до стены с упорными окнами в виде медальона, ворота в стене украшены чудной работой и позолотой. Через ворота вошли на первый внутренний двор храма Сойости, двор окружен резной деревянной галлереей, против каждого окна которой внутри висит бронзовый фонарь художественной резной работы.
   Стены храма Сойости снаружи покрыты прекрасной резьбой и позолотой, для сохранения которой стены закрываются разборными щитами; пол храма покрыт черным лаком. Внутри храма стоять знамена, а в алтаре две статуи Будды и еще какого-то бога.
   Через храм прошли во второй двор, тоже большой, обсаженный деревьями и цветами; перейдя двор, вошли в ворота, построенные в виде кумирни, ее колонны покрыты изумительной резьбой с рельефными драконами. Не менее великолепны резные букеты и бронзовые медальоны на дверях кумирни. Наконец, вошли на третий двор, окруженный высокими стенами; посреди двора стоит терраса с двумя лестницами, идущими к каменным площадкам, на которых находятся по одному мавзолею на могилах двух сиогунов, бывших могущественных правителей Японии.
   21 января получили приглашение представиться Микадо, на вокзале собрались: адмирал флаг -- капитан, капитан 1 ранга Новосильский, командиры судов -- капитаны 1 ранга П. Н. Назимов (фрегата "Мининъ"), П. П. Тыртов (фрегата "Князь Пожарский"), капитан-лейтенанты Е. Ив. Алексеев (крейсер "Африка") К. Н. Назимов (клипера "Крейсер"), по одному офицеру с каждого судна (с "Африки" мичман Руднев), оба флаг офицера мичмана Наумов и Перелешин.
   В Токио в придворных каретах проехали во дворец Гошо, куда также прибыл наш посланник К. В. Струве, с секретарем бароном Розен (впоследствии посланник в Японии перед войной 1904 года) и драгоманом Малендой. Встреченные чиновниками министерства иностранных дел, мы вошли в залу с раздвижными стенами, общего японского типа. В зале около кресла, обитого шелковой материей лилового цвета, с затканными серебряными астрами, стоял Его Величество Микадо Муцухито в генеральском мундире, с двумя принцами по бокам. С самого входа начались поклоны, через три шага, пока не добрались до императора, который обменялся с адмиралом короткими приветствиями. Затем начали пятиться назад до дверей; в другой комнате выпили по чашке чая и вернулись обратно в Иокогаму.
   Во время нахождения нашего во дворце, нам удалось видеть японских дам в придворном костюме, который настолько оригинален, что заслуживает описания его. В силу старинных правил этикета, существующих без изменения до сих пор, дамы, удостоенные чести являться перед лицом Микадо, должны показывать вид, будто приближаются к нему на коленях. Всякий закон можно обойти, и в данном случае дамы оказались изобретательными: они надевают очень широкие, шелковые, пунцового цвета, шаровары с отверстиями для ступней ног. Размер отверстия делается такой, чтобы нога была плотно охвачена: пышные складки костюма падают с талии до полу, совершенно прикрывая собою всю обувь и даже ее носки, а длинные концы шаровар волочатся сзади по полу. В общем -- стоит ли придворная дама на месте или движется, вам кажется, что она то и другое проделывает на коленях.
   29 января на эскадру приехали: морской министр вице-адмирал Епомото, бывший министр вице-адмирал Кавамура, военный министр генерал-лейтенант Ямагата, начальник Главного Штаба генерал-лейтенант Ояма, члены верховного совета: генерал-лейтенант Сайго, Ямада, Миура и Тани, главный командир Иокогамского порта вице-адмирал Накамута. С ними приехал адъютант военного министра капитан Гуц-Номио и чиновник министерства иностранных дел Ицикава. Гости осматривали суда эскадры, ученья на них, завтракали у адмирала, затем им показали взрыв мины с катера и парусное ученье на клипере "Крейсер". После чего при громе салюта гости уехали на берег.
   Оффициальные приемы у адмирала приходят к концу, самый парадный состоялся 3 февраля по случаю приезда принцев императорского дома, двоюродных братьев Микадо; прибыли:
   Арисугава-но-миа, фельдмаршал.
   Хигаси-фисимо-но-миа, генерал-лейтенант, главный инспектор стрелковой и гимнастической части в войсках.
   Катасиракава-но-миа, подполковник.
   Фусими-но-миа, капитан.
   Ямосина-но-миа, кадет морского училища.
   Принцы приехали со свитой, нашим посланником и чинами посольства, сперва на суда эскадры, где смотрели различные учения, затем завтракали у адмирала на "Африке". После завтрака им показали взрыв мины и в 3 часа отвезли на пристань.
   Надо сказать, что ради бывших завтраков, обедов и приемов, адмирал нанял поваров и прислугу с сервировкой из отеля, приезжавших чуть не ежедневно на крейсер. Случалось, вследствие погоды или других обстоятельств прием переносили на другой день, хотя кушанья были готовы, и вот однажды адмирал, в разговоре с одним из офицеров, говорит:
   -- Как жаль, что целый завтрак пропадает вследствие отмены.
   -- А вы, ваше превосходительство, пришлите его в кают-кампанию без церемонии, мы с удовольствием и благодарностью его съедим.
   Адмирал обрадовался и сделал немедленное распоряжение, как на этот день, так и на будущее время, благодаря чему у нас бывали приятные сюрпризы, в виде прекрасных завтраков и обедов, но к сожалению слишком редко.
   Наконец, мы собрались посетить Иокоско, военный порт около Иокогамы, дорога занимает на пароходике 1 1/2 часа, довольно неудобном, но отсутствие комфорта сглаживается прекрасными пейзажами, особенно около входа в порт между островами. Порт содержится в большом порядке и чистоте, все благоустроено -- как три дока, так и мастерские, помещенные в прекрасных зданиях. Конечно, Иокоско и сравнивать нельзя с Владивостоком в смысле благоустройства, но город, у пристани которого останавливается пароход, не выдерживает критики.
   К сожалению подробное описание порта не может быть здесь приведено, так как рукопись погибла вместе с другими документами впоследствии, в бою на другом судне.
   Из порта отправились в Иокогаму сухим путем, сначала пешком, по дороге нашли какой-то памятник, но надпись настолько стерлась, что прочитать нельзя, видны только отдельные английские буквы. Затем, поехали в джинерикшах, в храм Дайбудса, громадная бронзовая статуя которого стоит на открытом воздухе, в голове статуи устроена часовня. Услужливый фотограф снял группу офицеров, расположившихся на самой статуе.
   Нам пришлось проехать много селений, обедать по-японски и назад могли вернуться только к двум часам ночи, очень довольные своей поездкой.
   17 февраля состоялось торжественное открытие народной японской выставки в Токио, в присутствии Микадо; мы же отправились осматривать ее на другой день. Выставка помещалась на большой площади, покрытой цветниками, между которыми расположилось более тридцати павильонов, со всеми отраслями японской промышленности (Центральное здание каменное, европейской архитектуры). Как вещи, так и выполнение их самое разнообразное, а потому и цены на вещи -- от самых низких до баснословно высоких. Пришлось ограничиться непродолжительным временем для осмотра выставки, вследствие дождя и холода, к тому же везде было из-за этого грязно.
   20 февраля. Весь рейд и город разукрасились флагами, встречая торжественно прибытие гавайского короля Калакауа I. На другой день опять торжество, но наше собственное по случаю восшествия на престол Государя Императора. Утром было молебствие, салюты с подъемом флагов, днем шлюпочная гонка, вечером иллюминация, музыка и пение, жаль только, погода много портила. 24 февраля в Токио был парад в честь Гавайского короля, такой же скучный, от нас ездила другая смена офицеров.
   27-го приезжали прощаться вице-адмиралы Еномото, Кавамута и Накамута, днем посетил наш посланник с бароном Розеном и А. А. Пеликан, также германский и австрийский посланники.
   На другой день, 28 февраля, крейсер "Африка" покинул Иокогаму, направляясь в залив Овари с разрешения Микадо, который хотел выразить особое внимание нашему адмиралу, предложив осмотреть порты, не открытые для европейцев.
   Залив Овари и в особенности бухта Миа, в которой расположен город Нагойя, цель нашего путешествия, мало известны и потому пришлось взять лоцманов -- американца Флетчера и японца Сайкино с переводчиком Нарсэ. Ночью нас порядочно качало, на другой день утром лоцман стал уверять, что пора отдавать якорь.
   -- Да где же город? где берег? и т. п. вопросы посыпались на него, лоцман показывал рукой и говорил, что там все найдете. Делать нечего, отдали якорь, спустили паровой катер и вельбот, несмотря на ливший дождь поехали: адмирал, флаг-капитан, мичмана Руднев, Абрамов и трое флагманских чинов.
   Более 1 1/2 часа шли до пристани, открывая все более и более берег. Левый берег на большом расстоянии шел ровной полосой, немного возвышаясь над водой, это показалось странным, действительно, впоследствии мы узнали, что это плотина для предохранения низкого берега от наводнения. С правой стороны шел ряд шестов с грядой камней, ограждающих фарватер от наносов.
   На пристани нас встретил чиновник и полицейский, пока бегали за джинерикшами, мы успели осмотреть набережную с рядом двухэтажных домов, у которых внизу магазины.
   Наконец подали легкие экипажи, и мы направились в отель по длинной улице Хонго, проехав несколько верст, свернули в другую улицу с богатыми домами и казенными зданиями и, только через 1 1/2 часа непрерывного бега наших возниц, прибыли в японскую гостиницу под громким названием "Отель дю Прогрэ", вот уж никак не ожидали такого названия в городе, не открытом для европейцев.
   Самого "прогрэ" не нашли, гостиница общеяпонского образца только с некоторыми европейскими приспособлениями, а именно оказалось несколько столов, стульев и европейская посуда английского фаянса, последнее уж совсем непонятно, потому что в Нагойе масса своего прекрасного фарфора.
   Сняв обувь в холодных и сырых сенях, мы пошли в чулках по холодному лакированному полу в свои клетки разложить вещи и снять мокрое платье. Через несколько времени явился хозяин отеля Синациу-сан доложить адмиралу о прибытии вице-губернатора Номура с несколькими чиновниками и городскими депутатами для приветствия адмирала. Главные лица были во фраках с орденами, но без обуви в белых чулках, что представляло довольно странное зрелище. Губернаторский визит и сильный дождь нас задержали, и мы рады были расположиться на ночлег. Кроватей нет, надо ложиться на полу, при чем вместо подушки предложили деревянную скамеечку (макура) -- на ней ломается шея, а голова свешивается; к счастью оказалось достаточное количество ватных одеял, из которых мы сооружали себе постели и подушки "о прогрэ".
   2 марта в 8 часов утра, услышав шаги адмирала, закутались в одеяла и притаились, адмирал отодвинул щит и, глядя с удивлением на кучу одеял, спросил:
   -- Господа, где же вы? неужели до сих пор спите? вставайте, надо ехать.
   -- Никак нет, ваше превосходительство, мы не спим.
   -- Так отчего же не встаете?
   -- Холодно вставать, к тому же думали, что еще рано.
   -- Вставайте скорее, сейчас будет у нас генерал.
   Действительно, в 9 часов приехал бригадный генерал Иби-сан с адъютантом, приветствовать адмирала и пригласить осмотреть старинный замок. Иби-сан занимает пост начальника гарнизона в Нагойе, ему подчиняются все стоящие здесь войска.
   По отъезде генерала мы отправились в замок Оариджо, построенный триста лет назад при каком-то знаменитом сиогуне. К замку пришлось ужасно долго ехать, расстояния здесь в пору для электрических трамваев и мало подходят для джинерикш. Около замка расположены казармы и живут офицеры, самый замок окружен двумя стенами -- внешней и внутренней, обе из камня. Снаружи проведен глубокий ров, через него мы переехали по деревянному мосту сначала в первые, а затем во вторые ворота, у каждых ворот вызывался караул для отдания чести. Сделав заворот, мы остановились у подъезда с широким навесом, здесь встретил адъютант генерала и ординарцы, с ними прошли по широкой галлерее, обращенной одной стороной в замковый сад, а на другую сторону галлерей выходят окна канцелярий. Наконец дошли до приемной залы, где ожидали нас генерал со своим штабом. Посреди комнаты стоял стол, покрытый зеленым сукном, а кругом стулья, на которые мы сели выпить по чашке чая. Пока адмирал беседовал с генералом, мы успели рассмотреть и полюбоваться барельефами, художественной работы, которыми покрыты стены и потолок залы, эта чудная старинная работа теперь редко встречается. Обойдя несколько пустынных зал, мы спустились во внутренний двор к одноэтажному зданию массивной постройки с большими железными воротами и, пройдя после них еще ворота, направились по открытому сверху проходу. В конце прохода оказались еще ворота, тоже железные, устроенный в фундаменте главной башни Тенси, фундамент которой, будучи на 1/3 выше стен крепости, представляет из себя усеченную пирамиду. На этом фундаменте помещается четырех-этажная башня, при чем каждый этаж имеет свою крышу и чем выше, тем меньше. Гребень верхней крыши украшен бронзовой позолоченной рыбой "тай". Через калитку ворот мы попали в самую башню, войдя во внутрь фундамента в полутемный погреб, где помещаются систерны с запасом воды. В других этажах хранится провизия, патроны, помещается арсенал и казарма. Из окон верхнего этажа любовались видом на весь город и Оварийский залив.
   Из замка поехали в учительский институт и мужскую гимназию, в первом не застали никого, а во второй нашли весь персонал. Везде чистота и аккуратность доведены до мелочей. При входе адмирала ученики вставали сразу одновременно, также отвешивали поясной поклон и одновременно садились. Обойдя классы и послушав ответы гимназистов, мы поехали в ткацкую школу, предназначенную исключительно для девушек. Школа помещается в чистеньком домике, тут же выставлены образцы работ школы. Мы застали учениц за пряжей на деревянных станках под руководством двух учительниц и мастеров. В этой школе выделывают только обыкновенные бумажные материи, но ученицы желающие могут обучаться выделывать и дорогие, шелковый материи. До завтрака в отеле посетили еще другую ткацкую фабрику.
   Дальнейший объезд начали с мастерской рисовальщиков по фарфору; в холодной комнате сидят полуодетые работники, держа вазы на коленях, они выводят рисунок от руки без всяких поддержек, некоторые прямо наизусть -- несмотря на такие условия, работа их замечательна по тонкости и художеству выполнения.
   Фарфоровые издения для обыкновенного обихода изготовляются в местечке Сето, около Нагойя, а синяя краска добывается в Отоме-яма в Оварийской провинции. Не менее интересно было посмотреть порядок работ "клоазоне". Сначала составляют рисунок в двух экземплярах, на одном обозначены только черные контуры рисунка, а на другом рисунок воспроизведен полностью в красках.
   Приготовленную вазу шлифуют, и на ней художник наносит черные контуры рисунка, по исполнении работы художник передает к резчику, который врезает данный контур и затирает его черной краской. После этого проволочник накладывает, строго по рисунку, проволоку -- тесьму, засыпает красным порошком и дает обжигать, чтобы проволока припаялась к вазе. После этого мастер, положив по рисунку жидкую эмаль, которая быстро твердеет, оставляет вазу в покое на несколько дней.
   Затем, вазу шлифуют в корыте с водой пемзой и камнем.
   До обеда нас еще повезли в знаменитый храм Сигаси-Хонгандзи при буддийском монастыре. Храм построен по общему образцу, только замечателен орнамент главных священных ворот. Орнамент представляет ряд ажурно вырезанных круглых медальонов, в середине которых помещены кресты вроде наших ополченских. Кроме ворот также покрыты резьбой стены этих ворот и их часовень. Из храма нас повезли в музей Анчи-Хоку-Буцукан. К подъезду главного здания ведет широкий проезд, обсаженный деревцами и обставленный фонанными столбами. Тут же разбиты грядки начинающегося ботанического сада, на грядках посажены растения, лекарственного и фабрично-промышленного свойства, везде сделаны надписи на трех языках (английском, латинском и японском). Позади главного здания находится сад в японском вкусе, в саду две хижины с орудиями и принадлежностями сельского хозяйства.
   Мы пришли в приемную -- небольшую комнату, отделанную деревом желтой акации, везде изумительная чистота в соединении с простотой отделки.
   В левом углу комнаты устроена площадка в одну ступеньку, огражденная четырьмя колонками, соединенными наверху у потолка резными планками. Альков закрывается деревянными занавесками (из тонких бамбуков) с лиловыми шелковыми шнурами, альков предназначен для отдохновения Его Величества Микадо во время посещении Нагойя.
   Из приемной нас пригласили осматривать музей. В бараке No 1 собраны сушеные растения Оварийской провинции, чучела птиц, зверей и рыб, также минералы, консервированные фрукты и образцы овощей. В другом бараке находятся образцы местной деревянной утвари, изделия из глины, фарфора и фаянса. Также изделия из соломы, бамбука, дерева и бумаги. Весь музей в образцовом порядке и чистоте.
   По окончании осмотра музея вице-губернатор Номура пригласил нас в нижний зал главного корпуса к обеденному столу. Сервировка оказалась европейского образца, а обед приготовил адмиральский повар.
   Во время обеда прислуживали очень красивые гейши, прекрасно и нарядно одетые, таких красивых гейш нигде нет, и Нагойя справедливо славится красотой и своеобразной грацией своих молоденьких гейш. Особенность их костюма заключается в высоко подвязанном банте пояса (оби) под самые лопатки.
   В конце обеда одна из прозрачных стен зала вдруг стала красной, мы сначала думали, не пожар ли это, но не успели спросить, как щиты раздвинулись, и мы увидели широкую галерею, освещенную кранными фонарями и покрытую ковром.
   Под звуки музыкальных инструментов появились гейши с веерами в руках, выделывая па в такт музыки.
   Построясь в ряд лицом к зрителям, они отдали глубокий поклон и затем начали плавные танцы.
   Нам говорили названия и значения каждого танца, но мы их скоро забыли. Насколько были интересны самые танцы, настолько неприятен был финал.
   Гейши, закрутив свои киримоны вокруг ног, все одновременно опустились на колени, поклонились до земли и вдруг стали кверху ногами, этот маневр произвел на всех неприятное впечатление.
   За балетом следовал концерт на девяти барабанах, может быть пьеса была великолепна и также чудесно исполнена, но слушалась с трудом, и мы воспользовались перерывом, чтобы уехать к себе в отель.
   3 марта, в 3 часа простились с г. Номура на пристани, откуда паровой катер увез нас из этого оригинального города на крейсер. Путешествие по заливу сильно осложнилось из-за ветра, дошедшего до степени шторма, волны бросали катер во все стороны, и брызги обдавали с головы до ног. Из-за непогоды крейсер остался на якоре.
   4 марта ушли в бухту Тоба, тоже не открытую для европейцев. В Тоба мы собрались совершить очень большую поездку внутрь страны к синтоскому храму, одной из величайших японских святынь, но поездка не состоялась вследствие полученной телеграммы, извещающей адмирала о событии 1-го марта в С.-Петербурге.
   Иокагамский рейд при нашем приходе представлял грустную картину -- флаги приспущены, реи скрещены и полная тишина даже при проходе адмирала.
   Приехавший священник отслужил панихиду, привел нас к присяге новому Государю и отслужил молебен по случаю восшествия на престол Императора Александра III. Мы все были глубоко потрясены и действительно горевали. Микадо прислал сочувственную телеграмму в посольство, где на панихиде присутствовала вся императорская фамилия.
   11 марта вследствие телеграммы адмирала С. С. Лесовского ушли из Иокогамы в Нагасаки внутренним морем, по пути зашли в залив Осака или Гедсуда-надо, где отдали якорь на рейде города Кобе, около наших судов клиперов "Наездника" (Командир Кологерас), "Джигита (К. К. Деливрон) и шхуны "Восток". Однодневная стоянка заставила нас поспешить на берег осмотреть, что возможно.
   Города Хиого и Кобе лежат рядом на низменном берегу острова Ниппона, отделяемые рекой Минотогава. Собственно Кобе представляет чистенький городок с аллеями вдоль тротуаров и составляет как бы европейский квартал Хиого. В Кобе находится учительский японский институт, железнодорожная станция, телеграф, губернское правление, постоянный базар "Кио-синкван", консульские дома и церкви.
   С пристани мы поехали к могиле Тайрано-Кий о мари (Бывшего первого министра, отличавшегося жестокостью и деспотизмом), она высечена из серого гранита и представляет из себя двенадцати-ярусную башню, стоящую под сенью высоких сосен. Затем к не менее знаменитой могиле Ксуноки-Масасиге, помещенной в ограде храма Минатагава-но-миа Ксуноки -- народного героя, отличавшегося честностью, храбростью и верностью своему государю. Храм обыкновенной архитектуры, а мавзолей в честь Ксуноки имеет вид колонны. Около него стоят каменные канделябры с зажженными лампадами. Далее мы попали к храму Икуто-но-миа, стоящему среди небольшой рощи; в роще пасется священный белый конь и бегает ручной кролик. При храме, в сокровищнице лежат доспехи героя Кадживари. Нас хотели везти еще куда-то, но мы взмолились, за неимением времени, и ограничились посещением водопадов на Сува-яме. На горе Сува построен храм, отсюда открывается чудный вид на залив. Из храма пошли к водопадам Нуно-бики-но-таки (в переводе означаете разостланное полотно); название произошло оттого, что издали водопады похожи на полосы разостланного полотна. Водопадов два, они стоят рядом, один в 158 фут падения, другой в 73 фута. Дорога к ним очень живописна -- каменные скалы покрыты разнообразной растительностью, повсюду масса цветов и цветущих кустов. Первый водопад падает с площадки, окутанной кустарниками и зарослью; под ним образуется на горной площадке бассейн, из которого вода, по уступам, стекает вниз, в узкое ущелье, между скалами и оттуда падает вниз.
   Над бассейном перекинут жиденький мостик с верандой, на которой можно отдохнуть, любоваться видом и дышать водяной пылью. По соседству, между скалами, переброшены бамбуковые мостики с висячими над пропастью беседками. Напившись неизбежного чая, мы вернулись в город купить плетеные вещи из тонкого бамбука, эта работа здесь удивительно хороша и красива.
   В ночь крейсер ушел в Нагасаки, куда прибыли 14-го марта, к общему сбору всей эскадры.
   По-видимому, грозные тучи надвигавшихся военных действий рассеялись -- часть эскадры возвращается в Россию, адмирал С. С. Лесовский возвращается в Россию через Америку. Мы должны отвезти к.-адмир. барона Штакельберга в Сингапур, откуда он уедет в Россию, на другом судне.
   Вот новости, какие мы узнали, а наша судьба? говорят много, ежедневно приезжающие сообщают что-нибудь новое.
   -- Господа! слышали "Африку" переводят в Сибирский экипаж, и офицеров не пустят домой.
   -- Этого еще недоставало, на все согласны, а в Сибирскую флотилию ни за что.
   -- Да ведь не спросят, хочешь или нет.
   -- Конечно, от начальства трудно ожидать чего-нибудь хорошего.
   Говоря таким образом, в душе желали, чтобы именно начальство решило вопрос -- остаться крейсеру в Тихом океане или нет, только все единодушно не желали переходить в Сибирскую флотилию. Если предоставляют самому решить вопрос, то часто является потом сожаление -- "зачем я остался" или "лучше бы я ушел". Списавшиеся с судна иногда сожалеют, зачем покинули свой корабль, так было с моим сожителем по каюте, мичманом А. Е. Аб-вым, он получал милые письма от невесты, читал мне выдержки и "плакал мне в жилет" (это выражение горя явилось у нас неизвестно откуда). Я уговаривал отложить свадьбу до возвращения крейсера в Россию, но у него не хватило характера, совсем размяк от писем и впоследствии раскаялся, глубоко сожалея, что не продолжал плавания, в виду его интереса.
   Судили мы, рядили о своей участи, наконец, махнули рукой и поехали на берег смотреть на состязание бумажных змеев, во время празднества в честь японского святого Кампиро-сама. Бумажные змеи разных величин и видов высоко летают на тонких бичевках, обмазанных толченым стеклом. Состязание состоит в том, чтобы перерезать бичевки других змей своей бичевкой и остаться одному победителем. На этом празднестве бывает всегда масса народа и толкотня ужасная, почему нас устроили на балконе одной японской гостиницы, откуда мы наблюдали за ходом военных действий и движением пестрой, нарядной толпы.
   29 марта ушли в Сингапур, где (9 апреля) простились с добрейшим нашим адмиралом Олафом Романовичем, бароном Штакельберг и стали ждать дальнейших решений. 23-го апреля получили приказание обойти все Зондские острова, ради каких-то целей, сущность которых, по обыкновенно, составляла секрет, в который нас не посвящали.
   Бедная наша "Африка" устала от постоянного хождения, и справедливость требовала дать машине поправиться, но неумолимое начальство приказало -- и мы пошли, но тащились, как старая кляча.
   Прошли Малаккский пролив, к острову Пуло Варела (Pulo Varela), он представляет из себя клочек земли, сплошь покрытый зеленью, обошли кругом и направились к Суматре. По пути обошли остров Edie Djet, а утром 27 апреля отдали якорь на рейде города Ачина. Голландцы хотя и владеют островом, но не могут спокойно житьиз-за постоянных войн с туземцами, не упускающими случай убить европейца. В самом Ачине живут купцы и немного офицерских семейств; от города, внутрь страны, идет железная дорога до Catolodga и укрепленного лагеря; в котором живет губернатор и только военные.
   29 апреля ушли к острову Pulo Way, осмотрели его со всех сторон, спускали шлюпки и затем пошли к острову Pulo Реnang, большому острову, принадлежащему англичанам. На нем город Джорж-таун устроен по образцу Сингапура и других английских городов в жарких странах -- имеет прекрасные дороги, плац для тенниса и водопровод. Мы наблюдали, как в 5 часов вечера жители собирались на плац, приезжая в своих экипажах. Обыкновенно жены сидят в палатках, дети около играют, а мужчины, сняв пиджаки, упражняются игрой в мяч.
   В городе несколько церквей разных вероисповеданий, особенно красива белая английская. Из города мы проехали на водопад по прекрасной дороге, среди роскошной зелени, к подошве горы, затем пешком пошли по тропинке в долине, имеющей вид серпа, до бассейна с трубами и фильтром. Водопад небольшой, вернее это горная речка, падающая местами с крутизны, скрываясь иногда в кустах. У входа в долину имеется другая тропинка в гору, но мы не могли узнать, куда она ведет, только видели много идущих по ней носильщиков.
   2 мая по исполнении поручения мы водворились в Сингапуре для окраски подводной части и переборки машины. Во время продолжительной стоянки, мы обстоятельно освежили все судно, занимались ученьями с командой в береговом бараке и уделяли время на знакомство с английскими семействами. Обыкновенно целый день на работе, а вечер или в гости или в город. У нас был один мичман брюнет, совершенно смуглой кожи, он иногда надевал одни белые брюки и на босые ноги башмаки, и в этих двух вещах отправлялся в толпу наблюдать нравы и обычаи туземцев, выучив несколько фраз, мичман свободно вращался в народе, не будучи узнаваем и по возвращении делился с нами результатами своих интересных наблюдений.
   В начале июня взяли большой паровой катер в роде наших пароходов финляндского общества, захватили провизии, карту местности и отправились в путешествие вокруг острова Сингапура. Вид берегов однобразен, но красив благодаря роскошной, тропической растительности. По пути с противоположной стороны острова остановились у резиденции раджи -- владетельного принца. Дворец построен на материке Индо-Китая, здание тропического типа без оконных стекол. Уходя из Сингапура, мы запаслись рекомендательным письмом от местного начальства и, по предъявлении письма в дворце, немедленно были приглашены осмотреть помещение.
   Чудная мраморная лестница с хрустальными канделябрами на площадках ведет в большую хорошо обстановленную гостиную, в ней мебель вся целиком хрустальная с шелковыми подушками на стульях. Как-то страшно сидеть на стекле, нет уверенности в крепости и стоит очень дорого. Из гостиной прошли в карточную, музыкальную и библиотеку: во дворце неколько спален, у каждой из них своя гостиная. Отдельно от дворца стоит тронный зал, отделанный зеленым бархатом. Оба здания помещаются в громадном саду, не особенно чисто содержимом, но зато дающем место разнообразным породам пальм и других деревьев в значительном количестве.
   Около дворца расположен небольшой городок, населенный малайцами и китайцами.
   Отправляясь на пикник, мы рассчитывали вернуться не поздно, но тихоходный катер доставил обратно только к вечеру, и мы не попали на пробу машины, результатом чего была буря -- всем попало от старших до младших чинов, командирский гнев никого не миновал.
   Дальнейшая стоянка протекала мирно, только допекала нас жара, ведь надо представить, что Сингапур всего в 90 милях от экватора, да и месяцы-то летние, хуже всего, что ночью также очень жарко и душно. Наши страдания внезапно прекратились получением телеграммы о немедленном прибытии во Владивосток, приказание было от нового начальника эскадры контр-адмирала Абрама Богдановича Асланбегова.
   Быстро закончив работы, мы 20 июня ушли из Сингапура, взяв с собой от завода механика Джофрея, оказывавшего нам впоследствии большие услуги. Попутный муссон и исправная машина доставили возможность придти в Нагасаки на трое суток и 2 часа ранее предположенного срока; пока шла погрузка угля, мы успели съездить на берег. Решили осмотреть местечко Тогицу, лежащее к северу от Нагасаки в расстоянии десяти верст на берегу залива Омуру. Путь шел по долине песчаной речки, впадающей в бухту около деревни Иноса (около Нагасаки); виды один лучше другого, с обеих сторон тянется цепь не особенно высоких гор и всюду масса зелени. Местечко Тогицу расположено на самом берегу одной из обширных и прекрасных бухт Омурского залива. Недалеко от берега мы видели стоявшие пароходики, поддерживающие сообщение между городом Уресимо и др. местечками залива.
   Тогицу невелико, разбито на правильные кварталы, есть каменные дома. Погуляв на чистом воздухе, вернулись в Нагасаки.
   5 июля покинули Японию и через несколько дней явились перед светлые очи нового начальства, хотя мы его видели раньше, так как он командовал 2-м отрядом в эскадре адмирала Лесовского.
   Интересная цель нашего прихода во Владивосток стала нам известна в Нагасаки, адмиралу Асланбегову пришла благая мысль обойти кругом Тихий океан, чтобы посетить наиболее интересные места; он просил разрешения и скоро получил право идти в путь, взяв с собой два клипера ("Вестник" и "Пластун"). Адмирал держал флаг на крейсере "Азия" (кап. 2 ранга Амосов) и хотел на нем идти по океану, но механик, поддержанный командиром, уверил в неблагонадежности машины и потому адмирал потребовал "Африку", зная, что тут отказа не может быть и всегда судно в готовности. Адмирал очень обрадовался, увидев "Африку", входящую в Золотой рог раньше срока, и пришел в окончательный восторг, когда на свой вопрос командиру -- когда можно будет уходить, получил ответ: "в каждый момент, когда Вашему Превосходительству будет угодно назначить".
   Описание дальнейшего путешествия "Африки" вокруг Тихого океан будет составлять предмет следующих глав.

В. Руднев.

   Текст воспроизведен по изданию: От Иокогамы до Владивостока. (Из воспоминаний кругосветного плавания на крейсере "Африка") // Русская старина, No 3. 1909
   

РУДНЕВ В.

ИЗ ВЛАДИВОСТОКА В С. ФРАНЦИСКО И НА САНДВИЧЕВЫ ОСТРОВА

(Из воспоминаний кругосветного плавания на крейсере "Африка").

ГЛАВА IV

(См. "Русская Старина" март, 1909 года).

   С 10 июля 1881 года, т. е. со времени перенесения флага к.-а. А. Б. Асланбекова на крейсер "Африка", для нас настала новая эпоха плавания -- предстояло продолжительное путешествие вокруг Тихого океана, но уход задерживался разными обстоятельствами. Похоронили штурманского кондуктора Ильина, умершего во время перехода из Нагасаки во Владивосток. Кроме того в составе офицеров произошло некоторое изменение: наш старший штурман капитан Н. П. Дуркин переменился местом со старшим штурманом крейсера "Азия" штабс-капитаном Эдуардом Генрихевичем Егерманом. Наконец желанный день настал -- 12 июля при громе салютов и криков "ура!" крейсер "Африка" плавно тронулся в далекий путь.
   Начало программы заключалось в последовательном ознакомлении с нашими портами по побережью Приамурского края. Обойдя бухту Св. Владимира и осмотрев ее кругом, пошли в Императорскую гавань, но туман заставил изменить направление и зайти в Де-Кастри, где отдали якорь около Устричного острова. Рейд Де-Кастри довольно обширный, с хорошей глубиной и берегами, покрытыми лесом, который отчасти защищает рейд от господствующих здесь ветров в северо-западном направлении. На рейде застали четыре иностранных парусных барка.
   Тотчас по приходе крейсера явился смотритель маяков, доложивший адмиралу, что команда седьмой год бессменно несет службу в этой пустынной местности, питаясь постоянно солониной. Смотритель с трудом пошел представиться адмиралу, но когда вернулся в кают-компанию, то болезненное лицо его выражало торжество и даже застенчивость настолько уменьшилась, что он решился разговаривать с офицерами. Его, конечно, оставили обедать в кают-компании.
   -- А в котором часу вы изволили придти? -- спросил смотритель своего соседа.
   -- Да около полдня.
   -- А не в три часа? -- переспросил смотритель, -- как же я ошибся.
   -- Вероятно, часы у вас с погрешностью.
   -- Нет, не то, чтобы с погрешностью, а по правде сказать у меня их совсем нет, все больше по солнышку, только туман часто мешает.
   После обеда офицеры подарили смотрителю, к его большой радости, часы на стол.
   На берегу адмирал был встречен начальником Александровского поста, который проводил адмирала в казарму и лавку.
   Александровский пост имел тогда 120 человек нижних чинов под командой капитана Мейера, на лето половина команды посылается в Императорскую гавань и еще куда-то. Климат здесь не суровый, морозы редко доходят до 20®, в августе бывает жарко, но, к сожалению, туманы не дают развиваться земледелию. Особо важное значение Александровского поста заключается в телеграфе -- он представляет узел, соединяющий Николаевск, Владивосток и Сахалин.
   17 июля ушли на Сахалин в Дуэ, рейд которого самый беспокойный и не представляет никаких удобств для стоянки судов.
   Дуйский пост расположен между скалами, высотой около 100 фут. в ущелье, которое вдается в материк на версту, довольно острым треугольником. От самой пристани тянется прямая улица с домами администрации, казармами и больницей, здесь также помещения каторжников, тюрьма и небольшая деревянная церковь.
   На половине главной улицы влево виднеется другая улица с домами солдат, исправляющихся каторжников и их семейств.
   На берегу адмирала ожидало местное начальство (в парадной форме) в лице коменданта, исполнявшего должность начальника северного Сахалина статского советника Митцух (за отсутствием князя Шаховского), смотрителя маяков и еще каких-то лиц.
   Осмотр начался с рудников. Добывание угля произвело тяжелое впечатление: представьте себе узкую галлерею в три фута высотой, сырую, мрачную и холодную, в ней возят тачки с грузом угля в четыре пуда, ползая на четверинках в постоянной, непросыхающей грязи при отсутствии достаточного количества воздуха. Сопоставление этого непосильного труда с работой пользующихся протекцией невольно заставляет задуматься: преступление одинаково, а наказание разное.
   Мы видели Лансберга, Маевского и Смирнова, занимавшихся в канцелярии и проведением дорог: у них вид здоровый и веселый, они пользовались свободой и ходили в пиджаках -- чего им еще лучше?!
   Каторжники разделяются на несколько разрядов, смотря по поведению и числу лет нахождения на Сахалине.
   Казармы чисты, вообще на вид все хорошо, а частные расспросы дали другую картину. Осмотрели церковь и школы: русскую и еврейскую для детей каторжников.
   Для развития частного хозяйства между поселенцами из Петербурга приехал стат. совет. агроном Матцкул, который по-видимому серьезно относился к своему делу. Климатические условия позволяют иметь здесь:
   1) картофель, идущий отлично;
   2) капусту, редьку, морковь, огурцы и другие овощи:
   3) рожь, пшеницу, овес;
   4) сено -- собирается по два покоса.
   Исследованием фауны занималась тогда присланная экспедиция, на ее обязанности лежало также обследование фарватера реки Тыми и Ныйской губы и воспрепятствование японцам делать сплошные заграждения через реку Тымь у устья, который лишали жителей обильного рыболовства. В состав экспедиции входили: магистр зоологии Поляков, его помощник и охрана из шести нижних чинов с подпоручиком Шишмаревым.
   Для наблюдения за правильной обработкой угля здесь находился горный инженер Курбановский. Мы спрашивали про дела Сахалинской угольной компании, служащие сознавались, что дела идут плохо вследствие нераспорядительности администрации.
   Заканчивая про Сахалин, надо еще сказать, что военная охрана состояла из постовых команд:
   В Дуэ -- 300 человек под начальством майора Лохвицкого.
   В Александровском -- 150 чел. под начальством капитана Матусен.
   В Тыми -- 150 челов. под начальством майора Дурова.
   В Корсаковском -- 200 человек под начальством майора Мячина.
   Общее заведывание каторжниками было в руках подполковника князя Шаховского.
   После осмотра Дуэ, адмирал предполагал отправиться в Александровку в бухте Жонкиер, но ветер заставил не только отказаться от этого намерения, но и сняться с якоря сейчас же по окончании погрузки угля. Из Дуэ мы захватили с собой пассажиров -- семейство доктора и акушерку, которые в течение нескольких месяцев не могли попасть к месту своего служения в пост Корсаковский на том же острове. Прислуга у доктора была каторжники -- муж и жена, осужденные за убийство. Вяд у них был довольно дикий.
   Из Дуэ пришли в Императорскую гавань, которая представляет три прекрасные бухты: северная небольшая, западная, где затоплен фрегат "Паллада", и юго-западная, самая обширная, могущая вместить какой угодно флот. Глубина от 6 до 14 сажен, берега покрыты хвойными лесами, в окрестностях живет несколько семейств тунгузов, занимающихся охотой на соболей и рыбной ловлей.
   Адмирал посетил Константиновский пост, здесь команда сменяется и питание лучше. Домов два -- в одном казарма, в другом помещался торговец морской капустой.
   По возвращении адмирала мы ушли в Корсаковский пост на юг Сахалина, туман значительно затруднял наше плавание, только у мыса Крильон стало ясно, и мы могли 18 июля отдать якорь в бухте Анива у Корсаковского поста.
   Бухта Анива всегда свободна от льда, она тянется на 48 миль в северном направлении и на 55 миль от востока к западу. На берегу мы осмотрели казармы, церковь, склад, тюрьму и другие учреждения. Каторжники заняты хозяйственными работами, рудников нет, следовательно, люди, совершившие одинаковые преступления, несут разные наказания в Дуэ и в Корсаковском.
   Здесь мы простились с нашими пассажирами и ушли в Камчатку.
   По пути адмирал производил инспекторский смотр команды, найдя все в образцовом порядке, благодарил особо командира роты.
   22 июля туман заставил бросить лот, достали глубину 15 сажен, рассчитывая вместе с тем на близость берега, отдали якорь. К вечеру туман рассеялся, и мы действительно увидели входный маяк в расстоянии 1 1/2 миль, конечно сейчас же перешли на рейд Петропавловска к Сигнальной горе.
   Главную красу величественной Авачинской губы составляют четыре снежные пика, из которых Коряцкий пик или, как здесь называют, сопка, достигает 11 1/2 тысяч фут. В хорошую погоду глаз не оторвать от чудного вида на сопки и окружающую кругом зелень.
   Брошенный Петропавловский порт представлял из себя жалкую деревушку, вся администрация которой состояла из исправника, старосты и казачьего офицера с десятью казаками, жителей тогда было 430 человек, школа на 40 детей.
   Из так называемой интеллигенции жили: агент Русско-Американской компании Люгебиль с семейством, купец Малованский, местный кулак, обиравший бедных алеутов, капитан Хунтер, обрусевший англичанин, агент пароходства Филипеуса, проживавший 24 года в Петропавловск безвыездно.
   Обыкновенно алеут привозит тысячную шкуру бобра Малованскому, тот покупает ее за 100 рублей и платит не деньгами, а товарами, причем, сколько бы алеут ни взял провизии, все равно останется в долгу и должен платить из будущей шкуры. Если алеут продаст шкуру кому-нибудь другому, то ему провизии не дадут, и купить на деньги он не может. Мы давали высокую цену за шкуру, но алеут нам не отдал из боязни Малованского, который получает за шкуры тысячи в Сан-Франциско.
   В городе три церкви, в одной из них, старой, выстроенной на месте еще более древнейшей, имеются два исторических образа: св. Апостола Петра, образ, бывший в плавании с капитаном Берингом; офицеры Беринга обделали этот образ в серебряную ризу; другой образ св. Апостолов Петра и Павла, сооружен на пожертвования участников Петропавловского боя в память этого славного дня.
   Вторая церковь построена Русско-Американской компанией, в ней находится образ Св. Николая Чудотворца в память защиты города в 1854 году, и Св. Анны от экспедиции Беринга с о надписью: "Дмитрия Овцина и всех служителей, спасшихся с пустынного острова Клота". Около новой церкви стоит чугунный крест в память Беринга, похороненного на острове его имени.
   У подножья горы, на которой происходил бой, расположено братское кладбище, окруженное деревянной оградой, здесь стоят три креста:
   1) гранитный крест -- на русской могиле.
   2) деревянный и белая мраморная плита с именами французского лейтенанта и мичмана, павших в бою (На кресте имеетея надпись: Unis pour la victoire/ Rennis par la mort/ Du soldat c'est la gloire/ Des braves с'est le sort).
   3) деревянный на английской могиле с обозначением дней сражения (In memory...).
   Окончив перечисление достопримечательностей Петропавловска, нельзя пропустить его особенность -- почта получается два раза в год, первая в марте через Охотск, когда отправляют ясак (подать), и вторая в зависимости от прихода парохода "Филипеуса". В эту кратковременную стоянку мы не теряли времени, делали много прогулок по окрестностям, а свободное время проводили в милейшем семействе Люгебиль, в котором три дочери служили предметом ухаживания офицеров. Впоследствии старшая дочь вышла замуж за нашего старшего штурмана, а младшая за лейтенанта Г-за (с другого корабля).
   В воскресенье команду свезли в церковь, после обедни адмирал принял церковный парад. Не забыли мы также и жителей -- в доме исправника устроили вечер, посуду и ужин перевезли с крейсера, комнаты убрали флагами, лампы и добавочную мебель взяли в других домах. С 8 часов вечера до двух часов танцовали без устали все танцы и особенно любимую здесь "восьмерку", что-то в роде кадрили, ее можно танцовать под любую музыку, только бы мотив был повеселее. Из дам были: жена исправника, жена командира парохода "Александр" (Р.-Ам. Комп.) Зандмана, три дочери Люгебиль и другие местные жительницы. Угостили на славу, ужин был из шести блюд с соответствующим выбором и количеством вина, которое способствовало развитию веселья, особенно после отъезда адмирала. Наши старшие чины подсмеивались, когда барышни говорили "цево это?" или "ась", а молодежь на это не обращала внимания и ценила отсутствие жеманства и фокусов. Мичману Р. досталось больше всех, как распорядителю вечера, надо было все приготовить, руководить вечером и по отъезде публики пересчитать посуду, серебро и вино, чтобы свезти обратно на крейсер. Этот вечер петропавловцы надолго сохранили у себя в памяти.
   Пока команда, пользуясь удобным случаем, производила стрельбу из ружей и револьверов на берегу, адмирал с частью свободных офицеров поехал на Паратунские ключи. Сначала шли девять миль на паровом катере, далее верхом через перешеек три версты до ближнего Паратунского озера, через которое перебрались (4 1/2 версты) на ботах особого устройства,
   Названием ботов окрестили своеобразное средство переправы, а именно взяли три долбленные душегубки (челноки), поперек положили доску, все снайтовили (связали) и сели на доску, хотя с некоторым предупреждением против безопасности, особенно адмирал, обладавший большим весом.
   Озеро имеет прелестный вид, на нем маленькие острова, обильно покрытые деревьями и травой, берега озера состоят из гор в два уступа, ближний увенчан густым лесом, а дальний -- гранитные скалы.
   Напившись чая в селении, мы сели на нарты (сани), запряженные 10--12 собаками, и покатили по траве.
   У речки ожидал перевоз, а на другой стороне такое же количество саней с собаками, доставившими уже до самых ключей.
   Вся поездка совершена в пять часов, в хате Гавриила Подпругина, организовавшего поездку, нас ожидал завтрак. Подпругин местный охотник, он убивает ежегодно до 40 медведей и большое количество других зверей, не исключая соболей.
   Часть озера, где бьют ключи, не замерзает и вода остается, горячей, она считается целебной против золотухи.
   29 июля покинули радушный Петропавловск и, несмотря на туман, добрались на другой день до острова Беринга -- группа Командорских островов, отдали якорь за островом Топорков. К адмиралу сейчас же прибыл Гребнидкий, исправлявший должность исправника и зоолога, также командир парохода "Александр", шкипер Зандман.
   Осмотрев селение алеутов и ложбища котиков (место, где вылезают из воды котики и проводят известное время года), зашли в церковь -- при ней священника не полагается (приезжает раз в год из Петропавловска). В 8 часов вечера ушли дальше, утром стали на якорь у острова Медного (той же группы), здесь явился агент Р. Ам. К® Костромитинов, который передал просьбу населения острова разрешить посетить русский военный корабль, так как раньше никогда не видали военных кораблей.
   Жители на берегу помещаются в хороших, деревянных домах, порядочно зарабатывают и не терпят недостатка.
   До 1868 года котиковый промысел на обоих островах принадлежав русско-американской компании, она добывала 16.000 шкур котиков.
   С 1868--1871 года промыслом заведовал петропавловский исправник -- добыча понизилась.
   С 1871 г. острова отдали американской кампании Гучкинсон, которая стала получать 42.000 шкур.
   Насколько выгодно это предприятие можно видеть из следующего рассчета:
   Доход.
   42.000 шкур по 4 фунта стерлингов = 168.000 фунтов стерлингов или 1.680.000 рублей.
   Расход.
   Аренда, уплачиваемая правительству -- 5.000 руб.
   Плата жителям за шкуры по 1 р. -- 42.000 руб.
   Стоимость промысла -- 36.000 руб.
   Содержание парохода -- 47.000 руб.
   Агенты -- 50.000 руб.
   Итого -- 180.000 руб.
   Следовательно, чистой прибыли 1.500.000 рублей, которую кладут в карман иностранцы, пользуясь русской непредприимчивостью.
   Несмотря на крупную зыбь, заставлявшую крейсер чуть не черпать бортами, стоя на якоре, приехало много жителей на своих утлых шлюпках, их хорошо встретили, угощали, показали все судно и забавляли музыкой. При уходе "Африки" они провожали ее на шлюпках с криками "ура!".

В. Руднев.

(Продолжение следует).

   Текст воспроизведен по изданию: Из Владивостока в С. Франциско и на Сандвичевы острова. (Из воспоминаний кругосветного плавания на крейсере "Африка") // Русская старина, No 4. 1909
   

РУДНЕВ В.

ИЗ ВЛАДИВОСТОКА В С. ФРАНЦИСКО И НА САНДВИЧЕВЫ ОСТРОВА

(Из воспоминаний кругосветного плавания на крейсере "Африка").

   1 августа попали в Беринговом море в крыло урагана, ветер и качка были убийственны (розмахи судна доходили до 40® на сторону), только 4-го числа при рассеявшемся тумане в 9 часов утра увидели остров Уналашка; естественно, с каким удовольствием стали на якорь в порте Иллюлюк Капитанской бухты. К адмиралу прибыл священник Иннокентий, американский агент и доктор; мы конечно сейчас же отправились на берег посмотреть русскую церковь и школу для обучения русскому языку, встретили двух священников из алеутов. Отед Иннокентий пользуется популярностью, прихожане в признательность выстроили ему дом; жалованья получает 1.800 р. в год.
   На соседних островах также имеются русские церкви, так как алеуты православные и говорят по-русски.
   До прихода на Уналашку мы пересекли первый меридиан и потому прибавился один день -- четвертое августа повторилось еще один раз.
   Мы пригласили обедать американцев и священника с семействами, обед прошел очень оживленно, играла музыка. Жена американского агента оказалась довольно красивой дамой, и один из наших лейтенантов В. Ш. подарил ей массу японских вещей, хотя в накладе не остался, ее муж в свою очередь ответил шкурами в подарок и помог приобрести на берегу еще несколько ценных мехов.
   6 августа праздник, команду свезли в церковь, после обеда адмирал делал опрос претензий, которых не оказалось. Адмирал сказал команде, что они должны благодарить за заботы о них командира крейсера и ротного командира.
   В четыре часа дня мы съехали на берег, все кто мог, захватив с собой музыку. Большой дом агента имел чердак с гладким полом, вот тут и состоялся бал с легким ужином, а в 10 часов вечера все были уже дома. В числе танцующих присутствовали семейства, бывшие у нас на обеде, и местные обывательницы алеутки, про костюмы, фигуры и манеры не будем говорить, но танцуют удивительно легко и хорошо.
   На другой день мы ушли через Уналгинский пролив, очень узкий, но свободный от камней. Когда подошли к острову Уналга, то во всю ширину его играла белая пена, от течения и водоворотов, вроде того же явления, встречаемого в проходе Наруто, в японском Средиземном море.
   11-го августа адмирал закончил инспекторский смотр, благодарил в приказе командира крейсера и командира роты.
   13-го августа стали на якорь в совершенно закрытой бухте Esquimalt (Constance Cove) острова Ванкувера, в трех милях от города Виктория. На рейде застали английский корвет "Thetis" и лодку "Rocket", принадлежащие к эскадре контр-адмирала Стирлинга.
   На другой день начали погрузку угля, которая здесь производится своими средствами при очень неудобных условиях и занимает много временя; пользуясь случаем, офицеры ездили по очереди осматривать адмиралтейство, расположенное на мысу, против входного маяка. В адмиралтействе находятся иебольшие мастерские и хорошая шлюпочная, которая изготовляет шлюпки даже для эскадры Тихого Океана; имеются запасы для эскадры и морской госпиталь на сорок человек с четырьмя офицерскими кроватями.
   До сих пор мы посещали все поселения, и потому город Виктория заставил обратить на себя внимание, у нас образовалось с ним большое общение: сначала пришел пароход с публикой (400--500 чел.), под звуки музыки он несколько раз обошел крейсер и при громких приветствиях ушел обратно. Затем по просьбе губернатора Корнваля послали музыку в городской сад -- вышло гулянье, так как публика, заранее оповещенная об этом, высыпала в большом количестве слушать музыку и посмотреть гостей. Вечера проводили в театре, там давали оперетку, играла почти детская труппа, примадонне не было, кажется, и 15 лет. Сообщение между нашей стоянкой и Викторией производилось в колясках по живописной дороге, пролегавшей по лесу. Случилось одному офицеру ехать из города на крейсер, он захватил с собой, по просьбе другого, оставившего в городе, вещи и документы, нанял коляску и покатил. Все было хорошо, прекрасная дорога, погода тоже, недурный экипаж, но пришла фантазия кучеру попросить разрешения у седока остановиться у трактира выпить стаканчик коньяку, разговорчивый возница уговорил обыкновенно не пьющего офицера также выпить. У следующего трактира остановка была легче, выпили по стаканчику и далее, в конце концов, не обидив ни одного трактира по пути, с грехом пополам доехали до бухты. Здесь кучер хотел усадить дремавшего пассажира в стоявшую у берега шлюпку, чтобы доставить на судно. Долго они толковали о способах как войти в шлюпку, наконец решились и выбрали наилучший, но, потеряв равновесие, упали в воду; это обстоятельство заметили о крейсера, и гребцы судовой шлюпки подобрали мокрого пассажира с его мокрым багажом, а услужливого кучера водворили на козлах. Хохоту у нас было без конца, так комично все это вышло и долго дразнили офицера дружбой с извозчиком.
   18 августа мы ушли в С.-Франциско, который после обойденных портов сочли за столицу. Еще с вечера у мыса Ачепа уменьшили ход, чтобы, открыв маяк Reyes и Tarallones, подойти не ранее рассвета на вид входных маяков Bonito и Fort-point. 20-го числа утром стали на якорь в бухте С.-Франциско. На рейде застали французский фрегат Triomphante под флагом контр-адмирала Brossard de Corbigny и итальянский корвет Garibaldy.
   Огромный залив, в глубине которого раскинут город С.-Франциско, отделяется от океана двумя полуостровами, оканчивающимися высокими мысами, между которыми остается свободный пролив, называемый "Золотыми воротами" (Golden Gate).
   Северный полуостров скалист, покрыт лесом, а на южном помещается город, обращенный к заливу. Общий вид залива с городом очень живописны.
   Съехав при первой возможности на берег, мы занялись осмотром самого города, масса публики на улицах и непрерывное движение вагонов конно-железных и электрических отвлекли на первое время наше внимание, особенно интересны кабельные трамваи, легко поднимающие в гору вагоны с публикой и обратно по улицам, идущим по склонам гор.
   С площади от набережной мы прошли на главную улицу (Marquet Street), на ней сосредоточены гостиницы и лучшие дома. Из отелей самый замечательный -- Palace Hotel, огромное здание с внутренним двором, на который выходят балконы всех этажей, двор покрыт стеклянным куполом. Внутренняя отделка отеля великолепна и везде царит полный комфорт до самых мелочей.
   Одна из достопримечательностей С.-Франциско, которой нельзя не любоваться -- это парк Golden Gate, начинающейся в городе и идущий через полуостров к океану. Парк оканчивается утесами, о которые бьются волны океана, здесь построен ресторан Cliff House, с его терассы открывается восхитительный вид на необозримый простор Великого Океана, а у подножья скалы на камнях лежат морские львы, оглашающие воздух своим ревом под аккомпанимент шума прибоя.
   На другой день нашего прихода подошли клипера "Вестник" и "Пластун", будущие наши компанионы по путешествию вокруг Тихого Океана. Клипер "Вестник" (кап. 2 р. Ф. К. Авелан) получил приказание идти в С.-Франциско в бытность свою на острове Беринга и в исполнение приказания немедленно ушел туда без всякой свежей провизии. Весь переход они питались солониной, рисом и сухарями. Меню разнообразилось разными способами, напр. один день "вареная солонина", другой "солонина вареная". Зато по приходе в С.-Франциско офицеры приехали прямо к нам, и мы их накормили тем, что можно было скоро изготовить -- приятно было смотреть, с каким аппетитом они закусили и как им все казалось вкусным. Вскоре по сборе нашего отряда, адмирал закончил инспекторский смотр общим парусным ученьем; оставшись довольным всеми ученьями освободил от занятий на месяц, предоставив командирам это время на приведение судов в порядок после совершенных переходов и для выполнения необходимых судовых работ.
   Офицерам, кроме судовой службы, предстояла другая часть -- представительная, которую наш уважаемый генеральный консул Александр Эпиктетович Оларовский заставлял тщательно выполнять.
   Мы с ним сделали много визитов, между прочим в институт госпожи Зейцка, где впоследствии с удовольствием проводили вечера, танцуя со старшим классом в квартире начальницы. Чтобы проследить, как было у нас разнообразно время, лучше отмечать каждый день.
   Начнем с 24 августа, дня смотра адмирала; вечером в этот день обедали у славянина Франета, к прекрасному обеду присоединилось большое облегчение -- все говорили по-русски.
   25-го целый день визиты.
   26-го панихида по умершем, бывшем флаг-капитане адмирала Лесовского, капитане 1 ранга Новосильском, служил архиепископ Нестор.
   После панихиды один из офицеров пошел к зубному врачу, который без всякого стеснения выдернул зуб и должно быть что-нибудь повредил, так как кровь шла до утра следующего дня, сворачиваясь во рту в куски. К утру нашему доктору удалось остановить кровь, но слабость была удивительная от большой потери крови -- операция прекрасная, а цена еще лучше; вот вам хваленые американские дантисты.
   27-го августа танцовали в институте в многочисленном обществе с большим оживлением.
   28-го хоронили капитана 1 ранги Новосильского, от нас было две роты с музыкой, командование было поручено командиру крейсера "Африка".
   29-го к нам приехали 32 барышни из института с соответствующим количеством церберов и сама начальница, при входе каждая барышня получила букетик живых цветов, классным дамам поднесли по букету, а начальнице букетище с белыми и голубыми лентами.
   Показали им крейсер и подали в кают-компании соответствующее угощение.
   Кают-компанию всю убрали живыми цветами. Мы сами не садились за стол, услуживая барышням, а главное чтобы не портить чудную картину -- приятно было смотреть на хорошенькие, веселые личики среди массы цветов и зелени (начальство предусмотрительно мы посадили за другой стол). После чая танцевали на верхней палубе. В 4 часа мадам Зейцка подала сигнал к отъезду, но долго не могли собрать барышень на шлюпки -- только начнут подходить к трапу, вдруг заиграют вальс, и все разбегаются. На берегу офицеры хотели сопровождать в конках до института, но начальница не позволила, так как все ужасно шумели, смеялись, а главное офицеры были в форме, а это слишком привлекало внимание праздной толпы.
   Вечером адмирал с офицерами в эполетах ездил на открытие выставки, нам оставили проход среди громадной толпы, встретили гимном, показали выставку, угощали шампанским и в изобилии речами. Практичные янки соединили приятное с полезным, оказав внимание эскадре, нажили порядочно денег, -- они опубликовали, что в день открытия выставки будет русский адмирал с офицерами в форме и назначили за вход два доллара (4 рубля), сбор превзошел ожидания, такая масса публики собралась на выставку.
   30 августа по случаю праздника отправили команду в церковь под начальством командира роты. Назад возвращались с музыкой окруженные массой народа. Когда команда села в шлюпки, к командиру роты подошел мужчина и потом женщина, каждый из них подал по чудному букету цветов. Консул объяснил, что здесь скоро и просто выражают свои чувства: им понравились прохождение команды и потому моментально набросали в шапку инициатора денег, купили букеты и поднесли как выражение своего удовольствия.
   С 2 до 6 часов вечера принимали посетителей для осмотра крейсера.
   31 августа кают-компания делала завтрак консулу А. Э. Оларовскому, после которого с нами ездили делать визиты, вечером танцевали в институте.
   1 сентября танцевали на французском судне со знакомыми барышнями.
   2-го числа танцевали в институте разные новые для нас танцы: Virginia Real и еще какие-то нам неизвестные, но мы этим не смущались, да с нас и не спрашивали подробностей. Во время вальса один гардемарин ловким движением локтя сшиб фарфоровую вазу в открытое окно.
   В тот момент никто не заметил, но после отъезда и на другой день долго искали вазу, удивляло, куда она могла пропасть, пока не заметили внизу на дворе черепки. Начальница сообщила консулу; пришлось послать новую вазу из бывших в запасе японских, и конечно послали лучше разбитой.
   3 сентября обедали у господина Радович, все было прекрасно, но оживления не хватало.
   4-го пришлось ехать к консулу помочь в украшении и приготовлении к вечеру. Хлопот было масса, но зато поехали с консулом к одному очень богатому американцу, который повез нас кататься в прекрасном экипаже, покрытом шкурами дорогих лисиц и запряженном восьмеркой чудных гнедых лошадей, отлично подобранных одна к другой.
   Вечером танцевали в институте.
   5-го сентября опять с утра у консула, чтобы окончить украшения, к обеду собралось много приглашенных и еще больше приехало после обеда на танцы. Мы танцевали до упада и могли бы очень долго продолжать в том же духе, но адмирал, не предупредив никого, увез с собой музыку на крейсер.
   6-го обедали и танцевали у славянина Франета.
   7-го получили приглашение в оперу, нам предоставили большую директорскую ложу, давали "Кармен". При выходе из театра получили извещение об убийстве президента А. Соединенных Штатов Гарфильда.
   8-го адмирал по приглашению делал смотр пожарной городской команде; он сам смотрел по часам и не поверил быстроте изготовления, а потому велел повторить тревогу, консул удивился, как самостоятельные янки безропотно ему подчинились.
   У них все доведено до возможного совершенства, лошади сами выбегают на свое место (понуждаемый автоматически действующим бичем), люди сказываются сверху на свои места и пары в локомобиле разводятся в несколько минут. Не помню точно время, но быстрота во всем поразительная.
   8-го сентября состоялось большое катанье в Cliff House, все ехали туда показать туалеты и выезды, мы же могли показать только себя, тем не менее поехали, при чем наняли небольшие экипажи (сидели по два), заплатив за удовольствие по 17 долларов (34 руб.).
   9-го слушали концерт в институте, затем конечно танцы.
   10-е. Удивительно, как нам приходится часто менять выражение своей физиономии, то танцуем с веселым лицом, то присутствуем на панихиде с грустным.
   Сегодня хоронили пустой гроб в память президента Гарфильда. Офицеры всех наций с судов, стоявших на рейде, прибыли в мундирах в Palace Hotel, оттуда в колясках по четыре человека поехали принять участие в погребальной процессии. Пустой гроб на дрогах везли по всем правилам похоронного искусства, сзади шли отцы города и знатные граждане за ними коляски с иностранцами, войска с музыкой и народ; часть войск стояла шпалерами по главной улице.
   Процессия обошла несколько улиц, дойдя до какого-то манежа, убранного внутри зеленью и черными драпировками, остановилась, провожавшие вошли и разместились на приготовленных местах. Посреди манежа стоял в зелени катафалк, но без гроба. Когда все уселись, началась заупокойная служба, пели оперные певцы и певицы очень хорошо, затем говорили речи и отпустили по домам.
   17 сентября. Наш вице-консул Нейбаум, обладавший большим состоянием, дал у себя во дворце чудный бал в честь русской эскадры. Хозяин встречал гостей на верхней площадке лестницы, а хозяйка в одной из малых зал, из которой приглашенные приходили в большой двухсветный зал, весь убранный гирляндами чудных роз. Струнный оркестр скрывался на хорах в зелени и цветах. Хозяин, взяв под руку мичмана Р., вошел в зал и громко сказал: "вот мичман Р." и этим представил сразу всем дамам, чтобы тот мог своих офицеров представлять дамам для танцев. Знакомых было много, хорошеньких еще больше, обстановка роскошная, свобода полная, никто над душой не стоял и веселились от души. Ужин подали в обширной столовой, где стол стоял "покоем", в середине которого красовалась модель Африки, сделанная из цветов.
   Во время бала одна барышня в разговоре, между прочим, пригласила офицера к себе в гости.
   -- Когда можно к вам придти?
   -- Завтра в час дня, запишите адрес.
   Офицер приходит в назначенное время, входит в квартиру, в гостиной его встречает барышня, и начинается беседа. Через несколько времени является горничная и говорит что-то барышне, которая обращается к офицеру:
   -- Моя мама желает с вами познакомиться, вы ничего не имеете против? если не хотите, скажите прямо, не стесняйтесь, это не обязательно и вы можете поступать как угодно.
   Понятно, офицер выразил самое искреннее желание иметь удовольствие познакомиться, маменька посидела приличное время и уплыла обратно, не мешая дальнейшей беседе. Офицер продолжал бывать там, но отца ни разу не видел.
   Здесь полная свобода обращения, но и такое же уважение к женщине, если кто позволит себе неприличную выходку на улице относительно женщины -- ей стоит только указать полисмэну, и тот положит руку на плечо, жест равносильный аресту. В конке если дама входит, то ближайший мужчина должен очистить место, иначе остальные его выгонят из вагона.
   Трудно перечислить все полученные приглашения, было много кроме выше упомянутых, к ним надо присоединить еще посещения театров, обеды, ужины и пр. при дороговизне всего в С.-Франциско, а главное при счете на золотые доллары, офицерам пришлось порядочно тяжело. Начальство заставляло везде бывать, а добавочных денег не давало, как знаешь так и обходись. Конечно, у нас не хватило денег, истратили запасы, резервы и набрали порядочно вперед.
   Помощник нашего повара соблазнился большим окладом жалованья и поступил в колбасную вертеть машину за 50 долларов в месяц (100 р.), но через месяц вернулся, уверяя, что не хватает этих денег на прожитье. По уходе из С.-Франциско мы сравнительно долго продолжали переписки с барышнями, вот тут особенно пригодился наш вольный механик-англичанин, которому офицеры давали читать все получаемые письма и свои ответы, написанные по-английски, он должен был исправлять и давать фразам должный оборот. Jeffrey всегда ужасно хохотал над письмами, но тайны соблюдал строго и никого не выдавал, к сожалению, он стал учиться русскому языку, и наша практика ослабела.
   Пустив клипера по воле волн, мы 28 сентября покинули надолго континент для выполнения островной программы.
   Первая остановка состоялась 10 октября на Сандвичевых островах на рейде города Гонолулу, лежащем на острове Оагу. Декорация переменилась: после неприветливого севера мы попали в теплую, роскошную природу. Вход на рейд идет между коралловыми рифами, они не возвышаются над уровнем океана и не покрыты растительностью, заметно только лишь гладкое, как зеркало, озеро, резко ограниченное кольцом из бушующих бурунов -- этот вид производит совершенно особое впечатление.
   Бухта довольно широкая, горы отстоят от берега в некотором расстоянии, оставляя просторную долину справа. Береговая полоса заканчивается высоким конусом потухшего кратера Daimond head, у подножья кратера зеленеет большая кокосовая роща с домиками между деревьями -- это Вайкики, дачное место и купанье городских жителей. Города не видно, он весь утонул в роскошной зелени, местами виднеется только церковный шпиц или крыша дома.
   Саднвичевы острова составляют центральный пункт северной половины Тихого Океана и единственную промежуточную гавань между Америкой и Азией, где суда могут пополнить свои запасы, поэтому гавань Гонолулу всегда наполнена судами разных наций, тогда как материк усиленно заселяется японцами, видимо имеющими большие виды на занятие островов.
   По приходе на якорь мы с доктором П. М. Губаревым в виде первых голубей из Ноева ковчега полетели на берег, но не за веткой, а посмотреть город и его окрестности. Сели на коней, чтобы мчаться через гору к крутому обрыву в долину Пали, это место историческое: здесь, по преданию, был сброшен в долину один из королей, вместе со своим войском.
   Живописная дорога идет по ущелью, которое, начинаясь сейчас же за городом, исподволь суживается, а долина постепенно поднимается, оканчиваясь сразу вертикальным обрывом около 800 фут глубины. Добравшись, после 2 часовой езды, до тропинки к краю обрыва, мы слезли с лошадей и осторожно подошли к краю пропасти. Страшно было смотреть вниз, но зато мы были поражены внезапно открывшейся картиной: справа и слева, отвесно поднимались скалы двух кряжей гор, идущих вначале параллельно, образуя ущелье, затем вдруг они развернулись широким кругом, охватя лежащую внизу долину двумя концами, далеко отстоящими друг от друга, и сошли неправильными массами скал, камней и уступов к морю, блиставшему издали прихотливыми цветами. Растущая внизу зелень сплотилась в непроницаемый барханный ковер: слева, уходящие вдоль отвесные скалы спускались к долине зелеными покатостями, как будто природа, желая прикрыть обнаженные обрывы скал, обращенные к долине, набросала щедрою рукою деревья и кусты на кручах, чем сгладила переход от диких утесов к миловидным холмам разнообразно украшенным дивной растительностью.
   На обратном пути мы встретили канаков темного цвета кожи, солидных размеров, особенно полны женщины, некоторые из них ехали на лошадях, сидя по-мужски.
   12 октября адмирал перешел на клипер "Вестник", пригласив с собой командира "Африки", штаб и желавших офицеров со всех трех судов, посмотреть вулкан на острове Хило. От нас поехало мало офицеров, с "Пластуна" не нашлось желающих, это случилось от безденежья, после С.-Франциско и предстоявших значительных расходов (более 100 долларов на человека).
   У мичмана Р. были работы по артиллерии, денег много, как у всех... забрано вперед, и он решил предоставить судьбе решить -- ехать ему или нет, кстати самому не хотелось проситься из-за работ, хотя и незначительных.
   Накануне отъезда он по обыкновению наблюдал за работой у пушек, выходит командир.
   -- В. Ф., надеюсь вы идете на "Вестник".
   -- Не собирался, Е. Ив., по случаю работ у пушек.
   -- Ведь серьезного ничего нет, поручите другому, а сами извольте ехать.
   -- Есть,-- сказано спокойно, а в душе радость, ведь ехать очень хотелось.
   По приезде адмирала, клипер снялся с якоря и, обогнув коралловый риф, сталь плавно скользить, распустив свои белые крылья. В маленькой кают-кампании клипера гостям пришлось приспосабливаться, где кто мог, любезные хозяева старались всеми силами нас устроить получше, уступали свои койки и простирали заботы до мелочей. Из-за противного ветра наши расчеты сбились, пришли в бухту Хило только к вечеру, тем не менее сейчас же адмирал, оба командира, флаг-офицеры, пять офицеров с "Вестника" и наши офицеры съехали на берег.
   Нас разместили в местном отеле, где рассчитывали пообедать, не успев этого сделать на судне, к тому же всегда приятнее обедать на берегу для перемены стола. Ждем обеда, все нет и нет, накрыли на стол, а есть не дают, адмирал приходил несколько раз в столовую, не велел класть в суп макарон (он не любил макарон в супе) и волновался не менее нас, так как всем хотелось есть. Наконец настал желанный момент -- нас пригласили, сидим, а супа не дают, спрашиваем, отчего не дают, говорят: супа нет, тогда адмирал спрашивает:
   -- Ну по крайней мере мясо будет?
   -- Нет, ваше превосходительство, мяса не достали.
   -- Ну так что же у вас есть?
   -- Вот сардинки, хлеб, сыр, масло и консервы.
   Консул был крайне сконфужен, это он уговорил не обедать на судне, суля обед на берегу. Адмирал рассердился и не говорил с консулом; нам было и смешно смотреть на эту картину, и досадно, что остались голодны; спали все-таки хорошо до четырех часов утра. После легкой закуски сели на коней в мексиканские седла, каждому дали по одной средневековой, а может еще более древних времен, шпоре с большим колесом, которое со звоном катилось при ходьбе. Во всем белом, имея с собой суконное платье, пальто и дождевики на седлах, мы построились во фронт в ожидании адмирала, который не замедлил величественно подъехать с В. Н. Фридерикс, раздалось "смирно" и почтенный Абрам Богданович раскланялся с нами. Он любил помпу, и мы ему всегда доставляли это удовольствие.
   От Хило до вершины вулкана считалось более 50 верст в гору, решено было отдохнуть на половине дороги. Адмирал с командирами ехал тихо, а мы уносились вперед, время от времени их поджидая, ехали шесть часов по дороге, идущей между древовидными папоротниками, лесом из панданусов и др. деревьев. Иногда попадались канакские хижины, в которых живут обладатели небольших кофейных плантаций. Наконец, въехали в девственный, тропический лес, в нем много пород деревьев нам неизвестных, могли только различить древовидный папоротник, с которого туземцы получают бурую вату, затем бананы, мирты и особенно были поражены большим количеством вьющихся растений. В этом лесу нельзя сходить с дороги, всякое уклонение может погубить путешественника.
   Случалось ехать по узким, каменистым тропинкам, спускающимся и поднимающимся по уступам, доступным только привычным лошадям. Помню, как по одной из таких лестниц мы слезли, чтобы вести лошадей в поводу, но сейчас же раскаялись -- сам едва спускаешься, а тут еще веди лошадь, которая может ушибить, впоследствии оставались на лошадях при всех случаях.
   На половине дороге приятно было расправить усталые ноги и успокоить разгулявшийся аппетит, посланные с вечера туземцы успели приготовить еду как следует.
   На завтрак по маршруту давалось около двух часов, отдохнув немного, после завтрака, мы сели опять на коней, тут уж не поджидали тяжелую кавалерию, а унеслись быстро вперед желая засветло приехать на вершину горы. Во второй половине пути панорама заметно стала меняться, растительность все беднее и беднее, да и воздух свежее. Переоделись в сукно (не слезая с лошади), через несколько времени пригодилось пальто, а при прохождении пояса постоянных облаков и дождевик сослужил службу.
   У подошвы горы облака были ясно видны, когда же въехали в них, то очутились в тумане, который каплями осаживался на дождевиках, дышать трудно и неприятно, так рады были подняться выше облаков.
   Мы постепенно прошли все пояса растительности от тропической до кустарников.
   В совершенной темноте поздно вечером под руководством проводников, прибыли в отель, где нас ожидал вкусный обед и чистая постель.
   Благодетели-англичане устроили прекрасный, двухэтажный отель, с угловой башней и широкой верандой, на высоте более 5000 фут. Отель носить название Volkano house, вокруг него из земли клубится пар.
   Обед состоял частью из консервов, например, суп был приготовлен из устриц -- этот суп в виде молока не понравился, но зато остальное все было одобрено.
   Полюбовавшись из окон отеля заревом вулкана, мы улеглись спать, но не сразу заснули, ведь не легко провести 15 часов в дороге, при чем 13 часов не слезая с лошади.
   На другой день 15 октября нас подняли ужасно рано, несмотря на легкий протест (больше протестовали ноги); после кофе тронулись в путь с проводниками.
   Новый кратер (Хилоyea) на горе Мауна-Лоа или малое озеро, помещается в старом большом кратере или озере (девять миль в окружности) застывшей лавы, тропинка вьется сначала среди трещин горы, заросших кустарниками, а затем среди трещин лавы уже на самом озере. В большое озеро надо спуститься с края или берега озера, на 400 фут вниз, края озера покрыты обломками лавы, как берега реки нагромождаются льдинами. Новые слои лавы трещать под ногами, и трудность путешествия увеличивается от необходимости перепрыгивать местами через широкие трещины, из которых вырываются пар и удушливые газы. Через 1 1/2 часа тяжелой дороги дошли до малаго озера, приютившегося у противоположного берега большого озера.
   Здесь, по-видимому, все спокойно, однакож не без особого чувства приближались к краю кипящего котла, теплота становилась все более ощутительной, наконец у края стало совсем жарко. Поверхность лавы от соприкосновения с атмосферой покрыта тонкой, темной пленкой, не позволяющей лаве волноваться, и только местами она трескается, образуются куски, как льдины, и эти куски от трения друг от друга издают особый звук. По краям котла высоко поднимаются фонтаны кипящей ярко-красной массы, ветер подхватывает и уносит отдельные капли, вытягивает их в бурые нити, которые застывая остаются на окрестных утесах, кроме того брызги лавы разлетаются кругом, оставляя ненадолго красные пятна на стенках озера. Тонкие нити лавы местами собираются пучками, они называются здесь волосами богини Пеле, покровительницы вулкана. Иногда кипение увеличивается, жидкая масса прорывается через трещины остывшей лавы и покрывает все озеро, и кипит, как вода в котле. Это явление мы вызывали сами, бросая камни в озеро, чтобы разбить лаву. Но вскоре кипение утихает, и котел по-прежнему остается покрытым тонкой коркой и с своим глухим рокотом.
   Близость к таинственным силам природы, как уже было сказано, вызывает особое чувство -- мы не могли оторваться от зрелища, не обращая внимания на жар, удушливый газ и опасность положения, при этом являлось даже некоторое чувство страха, производившее особое ощущение. Бывший с нами вестовой адмирала долго чесал затылок и сказал:
   -- Коли ежели все это рассказать в деревне, ни в жисть не поверят, еще обругают, зачем, мол, так врешь.
   Адмирал и командиры вернулись в отель, а мы, неутомимые путешественники, с консулом пошли по другую сторону котла, здесь идти опаснее, мы беспрестанно проваливались в рыхлых слоях лавы, а главное пришлось увеличить шаг чуть не до бега, так как горячая лава жгла подошвы и ноги не выдерживали подобной грелки. Минут через двадцать добрались до разрыва одной из стен котла; через этот проход вытекает река лавы, здесь сорвало ветром шляпу у одного из офицеров, к счастью, она зацепилась за уступ, проводник достал шляпу с большим трудом и прямо опасностью жизни.
   Русский человек не верит, пока не ткнет пальцем, так и мы уговорили консула спуститься в реку, чтобы достать горячей лавы, пришлось опять подпрыгивать более получаса по убийственной дороге, задыхаясь от серных паров и жара. Наконец, достигли русла, идущего по большому озеру у дальнего его края от выхода (где мы в него спустились) и далее вниз. Река довольно широкая, по краям лава достаточно твердая, посредине же извивается змейкой тонкая струйка раскаленной лавы. Проводник сначала пошел один, дойдя благополучно до змейки, поманил нас и мы запрыгали к нему, по раскаленной плите, ногам стало невыносимо жарко, удушливые газы и пары туманили голову, но все-таки, дойдя до средины реки, мы зацепили палками лаву, запекли в ней монеты и остудив взяли с собой. Один из нас догадался взять кусок лавы с монетой в платок и очень удивился, когда все провалилось через прожженный платок. У потока лавы даже лицо приходилось закрывать шляпой от жары.
   Проделав все опыты с лавой, мы пошли обратно чуть не в бессознательном состоянии, выбравшись в большое озеро, сели отдохнуть и выпили по глотку красного вина, хотя и плохого, но действующего освежительно.
   Нам показывали могилу англичанина, умершего от разрыва сердца, он прошел там, где мы шли, и не выдержал этой марки.
   По приходе в отель до и после завтрака отдыхали, у некоторых явилась нервная дрожь.
   Адмирал и командиры уехали обратно, чтобы кочевать на половине пути, а мы остались посмотреть ночью виденное днем; в рассчете догнать начальство ехали быстрым аллюром.
   После отдыха пошли смотреть серные важны, глубокие расщелины и вообще любоваться окрестными видами. Когда стемнело, мы вооружились палками, фонарями и, надев дождевики (моросило), отправились опять к кипящему котлу. Идти было легче вследствие прохлады, но опаснее -- надо очень внимательно идти друг за другом, чтобы не попасть в глубокие щели, оступившись в которую не вернешься на Божий свет.
   По мере приближения к кратеру, зарево становилось ярче и, наконец, когда подошли к котлу, то увидели чудную картину. Все боковые фонтаны, мало видимые днем, били яркой струей, клокочущая масса на огромном пространстве заставляла думать об аде.
   Кроме того зарево освещало облака клубившегося пара. Больше часа любовались и разглядывали величественную картину природы, остались бы еще дольше, но проводники напомнили об уходе (назад дорога продолжительнее, так как идет вверх на берег озера).
   В отеле напились кофе, легли спать, но перед глазами долго еще мелькали красные фонтаны и клокочущее огненное море.
   16 октября. Еще задолго до рассвета нам подали кофе и завтрак, оседланные лошади (отдохнувшие больше нас) стояли у крыльца, нетерпеливо стуча копытами.
   Наконец небо стало зажигаться лучами утреннего солнца, две горы Мауна Лoa и Мауна Кеа начали обрисовываться в воздухе, первая около нас как бы поднималась, а вторая вдали стала показывать свои семь зубцов, покрытых местами снегом. В то же время внизу кратера еще утро не наступило и пламя еще продолжало освещать черные стенки котла. Таким образом здесь одновременно встречается соединение неба и ада, радость света дня и таинственное пламя вулкана, нигде не приходилось больше видеть подобного сочетания.
   Возвращение было легче, мы в трех эшелонах с различной быстротой совершили путь, последний эшелон был с запасными лошадьми и багажом. Первый эшелон (два флаг-офицера и трое офицеров) быстро доскакали до места остановки, отдохнув немного, помчались догонять адмирала. Влетели в густой лес, мичману Р. пришлось остановить лошадь, чтобы поправить стремя, в это время остальные ускакали вперед и в извилинах густого леса пропали из виду. Исправив стремя, мичман Р. помчался за ними, выехал из лесу -- никого нет, смотрит: дорога разделяется на две, куда ехать? пустил лошадь, она пошла направо. Сначала скакала хорошо, но затем перешла на очень вялый шаг, ему самому казалось как будто дорога не та, тогда он решил повернуть обратно к месту отдыха, чтобы взять проводника. К счастью через несколько времени увидел группу всадников (последний эшелон), начал им кричать и махать платком, они остановились, один из туземцев подскакал к нему, вывел через болото на дорогу и по его просьбе поскакал вперед догонять других. Скоро они догнали второй эшелон с консулом, который был очень обеспокоен этим происшествием, он сказал, что мичман не вернулся бы в Хило, если бы проехал дальше к диким племенам, которые его бы не выпустили и вероятно бы съели под соусом, а может быть и просто так.
   Простившись с ними, неутомимый мичман поскакал дальше с той же головокружительною быстротой и приехал на час позже первого эшелона; привыкшие лошади, не признающие преград, мчались, не разбирая препятствий, им канавы, пни, густая трава, в гору или под гору все равно, летит себе только держись.
   Пока остальные собирались, нам удалось побывать на реке Вайлуки, берущей начало на южном склоне Мауна Лoa и несущей воды между ней и Мауна Кеа, вливаясь в бухту Хило; она замечательна своим великолепным водопадом недалеко от устья.
   С высоты, почти 120 фут, вода рукавами падает в круглый бассейн. Пенящиеся волны резко отличаются от печального фона горной стены и алмазами сверкают на солнце. Впечатление этой картины еще более возвышается колоннообразным строением базальтовых стен, черный цвет которых местами скрывается под ковром ползучих растений и мхов. С удивлением останавливались смотреть на купанье канакских девушек: падать вместе с водою каскада составляет их главное удовольствие, они складывают руки над головой и с криком уносятся быстротой воды, появляются на минуту на гребне волн и сейчас же исчезают в водовороте бассейна, чтобы появиться вновь уже на спокойной воде. Подобные развлечения не всегда проходят безнаказанно.
   При съемке с якоря клипера "Вестник" и проходе его по бухте мы имели случай с палубы любоваться панорамой Хило. Бухта представляет резервуар голубой воды, окруженный невысокими, но живописными берегами. Город утопает в зелени, его совсем незаметно, если бы не улица, параллельная с гаванью, выставляющая ряд домиков. Собственно здесь улиц нет, их заменяют тенистые аллеи роскошной растительности, самых разнообразных сортов. Издали видна, окруженная пальмами церковь миссионеров, видны горы, покрытые лесом и травой, со множеством ручейков.
   Остров имеет вид трех муравьиных куч, составленных вместе, это три главные вулкана: к востоку Мауна Кеа, к юго-востоку Мауна Лоа, а посредине Гуалалаи.
   17 октября перебрались к себе на крейсер и вечером уже веселились у консула. На другой день, по просьбе консула, привезли английское семейство Perry на крейсер, показать, как мы живем, и напиться чая, наша молодежь растаяла и вечером у Perry собралось большое общество продолжать беседу с хорошенькими дочками.
   19 октября представлялись Его Величеству Гавайскому королю, у него большой, блестящий двор, сам в золоте, придворные выглядывают немного смешно, но церемоний меньше, и само представление прошло очень просто. После представления мы смотрели все вместе с террасы дворца на процессию в честь короля, по случаю возвращения Его Величества из путешествия. Все школы, общества и цехи, в своих костюмах, проходили мимо короля, шумно и сердечно его приветствуя, более почетные лица останавливались и целовали у него руку. Король был тронут любовью своего народа и несколько раз выражал свое удовольствие.
   19 октября король со свитой посетил крейсер, отдать визит адмиралу, и перед отъездом лично пригласил нас к себе провести вечер.
   Один мичман приехал во дворец по смене с вахты; войдя на веранду, где расположились королевская фамилия, посланники и высшие чины, он увидел, что на стульях, стоявших полукругом, сидит король и черномазенькие дамы, а за их стульями стоят какие-то должно быть очень важные лица. Не считая себя ниже, мичман встал за стул на вакантное место (отсюда было виднее смотреть на танцы). Сидевшая на стуле дама (оказавшаяся принцессой), увидев офицера, сняла с себя венок из душистых желтых цветов и надела ему собственноручно на шею. Консул сказал, что должно ценить эту высокую честь, конечно, наш мичман старался изо всех сил ценить и страшно радовался оказанному вниманию, но ходить, будучи в черном сюртук, с желтым венком на шее было странно, если не смешно. Бедный мичман порывался снять венок и положить его вместе с шляпой, но консул пришел в такой ужас, что пришлось покориться судьбе, зато придворные старались оказывать с своей стороны полное внимание. Однако история с венком не помешала смотреть на танцы -- под аккомпанимент музыкантов, игравших на пустых тыквах, танцовщицы проделывали животом разные движения, сидя на месте. Для разнообразия танцовали и по-другому, но также неприлично, по крайней мере по нашим понятиям.
   На следующий день пришлось занимать гостей адмирала, приехавших на крейсера. Вечером король давал бал для адмирала и офицеров, в гостинице, так как настоящий дворец еще не был готов, а летний мал для этой цели. Знакомых оказалось много и танцовали по обыкновению с оживлением, после ужина мы пошли маленькой компанией провожать семейство Perry до дому. Дорога шла частью лесом, освещенным яркою луной, частью среди загородных дач; сильный аромат цветов разливался среди этой чудной, тихой, тропической ночи, туманя головы, уж и без того достаточно вскруженные милыми спутницами. Сколько поэзии было в этой прогулке! К сожалению, дача была не особенно далеко. Мы долго сидели с ними на веранде их дома, не входя во внутрь за поздним временем, казалось, не будет конца нашим разговорам, но неоднократные, демонстративные приходы мадам Перри заставили удалиться и проститься с ними на веки.
   22 октября покинули гостеприимного хозяина Гонолулу, с сожалением поглядывая на удалявшиеся берега.
   При выходе с рейда в узком месте клипер "Пластун" задел фока реей за рею парусного купеческого корабля и рея сломалась, почему клипер остался исправить повреждение. Работа была выполнена своими средствами быстро, и клиппер не особенно опоздал к месту следующего сборного пункта. Клипер "Вестник" ушел отдельно на острова Таити, а мы завинтили прямой дорогой на Маркизские острова. В штилевой полосе обыкновенно внешних развлечений мало, море в штиль однообразно -- только иногда из гладкой его поверхности вырвется летучая рыбка и, блестя на солнце своими лазоревыми крылышками, быстро пролетит в сторону и снова спрячется в бездонную пропасть. Когда ветер стихнет, паруса начинают хлопать, каждый из них как будто издает свой звук, эти звуки особенно тоскливо настраивают душу. Случаются развлечения и в другом роде: на безоблачном небе вдруг появляется маленькое облачко, которое быстро растет, на корабле принимают соответствующие меры, и через несколько времени налетает шквал, сразу зальет массой дождя, прогремит, проблестит и уйдет дальше. В такой момент все бросаются наверх взять душ, а команда, заткнув шпигаты (отверстия в бортах для стока воды), моется вовсю, благо пресной воды много.
   30-го октября пересекли экватор с обычной церемонией. На мостик вышел адмирал, командир и все офицеры, в это время боцман пришел доложить командиру.
   -- Ваше Высокоблагородие, так что "Нептун" окликает (Обыкновенно в ночное время, если часовой видит или слышит о приближении шлюпки к кораблю, окликает "кто гребет", чтобы знать, кто находится в шлюпке).
   Командир доложил адмиралу, который приказал отвечать и допустить "Нептуна" на судно.
   Боцман передал "Нептуну" разрешение придти на корабль, и процессия с бока тронулась по палубе.
   1) Впереди шел великан, управлявший хором музыкантов в фантастических костюмах.
   2) Два индейца вели барана с золочеными рогами, копытами и хвостом, на нем сидел голый японский мальчик (Японец был взят флаг-офицером в услужение) с копытами на ногах, тигровой шкурой через плечо, с венком из листьев на голове; на поясе была небольшая прикрышка, а за спиной бочонок.
   3) Старший адъютант "Нептуна" в пиджаке с орденами и аксельбантами, на голове треугольная шляпа, надетая поперек.
   4) Два негра.
   5) Русский мужик с живым медведем, которого мы купили на Ванкувере. Медведь был в красных брюках, белой рубахе и тропическом шлеме на голове -- эта фигура была полна комизма, особенно сзади, когда медведь становился на четверинки, при виде его все хохотали без удержа.
   6) Нептун на колеснице, запряженной четверкой лошадей, которых под узцы вели конюхи.
   Лошадь составлялась из двух матросов, передний с лошадиной головой, задний -- согнутый держался за переднего одной рукой за плечо, а другой рукой махал сзади себя хвостом; оба покрыты попоной, на ногах копыта. Сам Нептун с трезубцем, в короне и большой бородой.
   7) Амфитрита в воздушном платье с ожерельем из раковин и короной на голове.
   8) Две придворные дамы, их шлейф несли две негритянки.
   9) Младший адъютант Нептуна с двумя городовыми.
   10) Нянька с ребенком.
   11) Повар.
   12) Стража.
   13) Брадобрей с громадной деревянной бритвой, его помощник нес таз с мылом и огромной мочальной кистью.
   14) Вокруг процессии и сзади двигались стихии: ветры, молния (голый матрос, вымазанный сухой краской красной) и др.
   Инициатива изобразить молнию была собственная матроса, он явился уже "одетый" в костюм.
   -- Ты кто такой?
   -- Так что молонья, Ваше Благородие.
   -- Ну ладно, становись, молодец, что придумал.
   Процессия обошла кругом верхнюю палубу при дружном смехе команды и остановилась перед мостиком, расположившись в живописной группе, сообразно своим рангам и положению.
   Нептун обратился к адмиралу:
   -- Кто ты есть такой?
   Адмирал назвал себя и командира.
   -- Куда ты идешь и зачем беспокоишь меня в моем царстве?
   -- Мы идем в Австралию, а за беспокойство готовы дать выкуп.
   После краткого разговора Нептун согласился на пропуск и выкуп, который адмирал и командир сейчас же внесли. Затем старший адъютант вызывал по списку офицеров, они спускались с мостика к Нептуну вносить плату, чтобы освободиться от купанья. Существуете обычай купать всех, кто первый раз переходит экватор, и так как это делают, не взирая на костюм, то выгоднее внести выкуп. Когда офицеры откупились, началось купанье команды в приготовленной парусинной ванне, при этом брадобрей безжалостно брил, предварительно намазав лицо намеченной жертвы своею ужасною кистью, конечно, доставалось больше нестроевым и нелюбимым. Все это проделывалось при общем дружном смехе команды.
   В кают-компании состоялся обед с музыкой в присутствии адмирала и командира.
   В одну из ночей привелось видеть чудное явление, когда из-под крейсера с двух сторон, густым потоком стало вырываться блестящее голубое пламя, как будто мы плыли по огненному морю. Море сияло не блестками (как обыкновенно в теплых странах), но целой сплошной массой, которая распространялась обширными полукружиями по мере удаления широкой, густой волны, то извиваясь зелеными огненными змеями, мелькая вдали и превращаясь дальше в пятна, в точки. Хотя свечение моря вещь обыкновенная, но когда оно представляется в больших размерах, то получается грандиозная картина.
   В течение почти всего перехода мы имели противный ветер и потому на Маркизские острова пришли только 2-го ноября.

В. Руднев.

   Текст воспроизведен по изданию: Из Владивостока в С. Франциско и на Сандвичевы острова. (Из воспоминаний кругосветного плавания на крейсере "Африка") // Русская старина, No 5. 1909
   

РУДНЕВ В.

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ О ПЛАВАНИИ НА КРЕЙСЕРЕ "АФРИКА"

ГЛАВА IX.

   Распростившись с Австралией, мы 6 марта прошли, чрезвычайно живописно стоящий, маяк на мысе острова Ява и вечером стали на якорь на рейде города Батавия.
   "Что город, то и норов" -- везде съезжали на берег, когда хотелось, а здесь пожалуйте утром, да и шлюпку не задерживайте у берега, не то можно получить жестокую лихорадку, холеру и проч.; к тому же крокодилы осаждают шлюпку у берега.
   Приехали компанией в отель, оттуда и прямо в город; нам говорят:
   -- "Неужели вы пойдете в самую жару по улицам, ведь в это время никто не выходит".
   А мы в ответ:
   -- "Ну, и сидите дома, если боитесь солнечного удара, а мы люди привычные".
   До завтрака мы посетили Королевский сад, изобилующий массой разнообразных растений; каких только растений нет, прямо не перечислить.
   Обыкновенно в каждом Ботаническом саду мы заходили в оранжерею, а здесь вместо них холодильники для растений умеренного климата.
   -- "Вам, как северным жителям, наверно приятна температура холодильника", сказал проводник.
   -- "Нет, нам все равно, мы прекрасно переносим жару", а самим все-таки приятно было отдохнуть от жары.
   Остаток дня до обеда вся наша компания провела у себя на веранде, лежав соломенных, длинных креслах, одетая строго по моде: в широчайших брюках, белой длинной кофте китайского образца (с узелками ниток вместо пуговиц) и туфлях на босую ногу. Такой шикарный костюм пользуется правами с утра до обеда, когда уже требуется европейский костюм, как от мужчин, так и от дам. Бесспорно, мужской костюм удобен, но дамский, если можно выразиться, пикантнее и легче. Дамы носят тоненькие белые кофточки и кусок белой материи вокруг талии, на босых ногах красуются легкие туфельки. Дети и подростки довольствуются открытыми лифчиками, сшитыми с кальсонами до колен. Первое время наша беспредельная скромность сильно страдала -- нам совестно было подробно рассматривать своих соседок-голландочек, но привычка берет свое, и скоро ничего не укрылось от нашего морского глаза.
   Перед обедом мы катались по аристократической части города вдоль каналов Rijswyk и Molenvliet, и слушали музыку, игравшую на бульваре. Нельзя не упомянуть о местном обычае кататься без головного убора, это вызвало замечание одного из нас.
   -- "Господа! в каком городе жители больше всех относятся с уважением к музыке?"
   -- "Довольно странный вопрос".
   -- "Удивляюсь, как вы не знаете, господа -- конечно в Батавии, посмотрите все слушают музыку, снявши шляпы".
   Конечно, остряка подняли на смех.
   Вечером мы поехали в виц-мундирах в городской клуб но особому приглашению, нас встретили очень любезно, старались оказать внимание и заботились, чтобы мы беспрерывно танцовали.
   По возвращении в отель, каждый из нас произвел в своем номере полный осмотр комнаты и особенно кровати, черномазый слуга все перетряхнул, чтобы убедиться в отсутствии маленьких, крайне ядовитых змей, которые охотно залезают под подушки, укус этих милых змеек смертелен. Ночью произошел маленький переполох: один из нас положил под подушку часы, во сне сунул руку туда и ощутив холод вскочил в ужасе, взывая к прислуге отеля.
   Слуга оказался храбрее и с улыбкой вытащил часы вместо воображаемой змеи.
   На следующий день, решив уехать по железной дороге в соседний город, поднялись рано, но этим никого не удивили -- уже весь отель был на ногах, чтобы использовать утреннюю прохладу.
   Приятно освежившись холодным душем, мы пили кофе у себя на веранде (настоящий явский кофе) и наблюдали картинки утренней жизни -- женское население отеля от мала до велика дефилировало мимо нас в ванную принимать душ, идя закутанными в простыни; при шествии туда простыня ложилась складками, а при обратном -- мокрая простыня плотно облегала носительницу. Тут только мы вспомнили, что доставили случай дамам наблюдать нас, когда мы ходили мимо них в таких же костюмах; по этому поводу пошли разговоры и споры, кто внимательнее смотрел -- мы или они.
   В 8 часов мы сели в вагон и через два часа прибыли в Buitenzorg осмотреть знаменитый Ботанический сад (Landplantentuin te Buitenzorg), основанный 6 мая 1817 года немецким натуралистом профессором Рейнвардтен.
   Всемирная известность сада приобретена замечательными коллекциями пальм и собранием редких видов насекомых -- подражателей.
   Вам показывают ветку дерева, чуть ее тронете, сейчас же являются ноги и ветка начинает двигаться, также двигаются и разные листья.
   Из Бюитензорга виден вулкан Гедэ, а из городка Гарут (конечная станция железной дороги), лежащего в 216 верстах от Бюитензорга, можно любоваться вулканом Попандаян (высотою 7.800 фут).
   Доставив случай всем офицерам побывать на берегу, адмирал приказал сниматься с якоря для следования через живописный Банковский пролив в Сингапур. Дорогой пересекли экватор и окончательно простились с южным полушарием.
   Стоянка в Сингапуре с 14 по 81 марта не ознаменовалась ничем особенным, она составила как бы передышку в непрерывной смене впечатлений в течение пройденного нами пути.
   4 апреля пришли в новую интересную страну Сиамского короля. Залив, в котором становятся на якорь, крайне мелководный, поэтому крейсер остановился чуть не посреди залива в далеком расстоянии от берега, даже в трубу нельзя рассмотреть никакого признака земли.
   От места стоянки крейсера до столицы Сиама -- Бангкока, включая путешествие по реке, считают сорок миль, и, конечно, мы не могли воспользоваться своими шлюпками на такое расстояние.
   По недоразумению пароход из Бангкока пришел за ними только на другой день, сейчас перебрались на него адмирал, командир и часть офицеров. Сначала мы шли на большом пароходе до устья реки Менам; пройдя песчаный бар, стали подниматься вверх по реке, любуясь разнообразной панорамой берегов.
   При входе в реку расположен город Пакнам с златоверхой пагодой на острове. Сплошная зелень пальм и других деревьев маскирует свайные постройки туземцев, выделяя на своем фоне плавучие дома китайцев, расположенные длинными рядами вдоль берегов. Наше путешествие по мутной реке с пересадкой на другой пароход продолжилось с 6 часов утра до часу дня.
   Резкой черты города нет -- Бангкок представляет уширение или клубок нити строений, идущих вверх по реке. Сам город довольно обширен, в своем роде восточная Венеция с своеобразными гондолами, по одинаковым способам гребли. Улиц мало, все каналы с висячими мостами, по каналам снуют шлюпки, точно торопятся куда-нибудь. Важные лица разъезжают в длинных гондолах с рубками и большим количеством гребцов.
   На середине реки и у пристаней мы заметили пароходы, парусные и военные сиамские суда (в то время на сиамской службе было несколько русских механиков).
   Мы остановились в приготовленном помещении, переоделись и сейчас же на гондолах с четырьмя гребцами отправились осматривать город. Наши гребцы с трудом справлялись с быстрым течением реки, и мы довольно долго плыли до сада, который оказался плохим ботаническим и зоологическим по своему содержанию, хотя устроен порядочно. Потом осматривали старый храм и монастырь; все здания пришли в ветхость, но сохранили роскошь украшений: наружные стены представляли сплошной рисунок цветов на изразцах, внутри помещений много золота и мозаики. По дороге встретили нескольких бонз, их тогда считалось в городе 35 тысяч человек, они содержались на счет короля, способствуя за это укреплению его власти. Полюбовавшись оригинальной архитектурой пагод, мы перебрались на другой берег осматривать здание выставки, которая должна быть открытой в скором времени. Из-за медленного способа передвижения мы едва не опоздали к обеду.
   На другой день рано утром поднялись на высокую башню посмотреть панораму Бангкока. На сколько глаз может обнять, ему представляется как бы сплошной парк с каналами, среди зелени, которой виднеются домики, крыши пагод, домов; в общем панорама очень живописна, зато кругом башни вид совершенно противоположный. Надо сказать, что башня находится при кладбище (если можно его так назвать) или вернее на большом дворе, разделенном на несколько частей. В одной части лежат безнадежные больные, во второй -- стоят виселицы и плахи для отрубания голов, третья часть служит местом сжигания трупов, если родственники были в состоянии заплатить за это 35 центов (копеек), в противном случае трупы бросают на четвертый двор, самый ужасный из всех. В нем постоянно живут орлы и кондоры, которые немедленно распределяют между собой свежие трупы; посредине двора сложена пирамида из черепов, тут же валяются во множестве кости и частя тела, не объеденные еще птицами. Задыхаясь от убийственного запаха, не отнимая платков от носа, мы все-таки обошли двор, тщательно минуя страшных хозяев двора. Сидящие кондоры выше человеческого роста, они чувствуют свою силу и не дают дороги проходящим.
   Для перемены впечатления мы пошли смотреть храмы и дворцы; они занимают большое место, обнесенное высокой стеной со многими воротами. На одном дворе мы наткнулись на массу ящиков -- это была мебель, выписанная из Парижа для нового дворца; нам говорили, что выписано на 500 тысяч долларов; за цифру ручаться нельзя, может быть прихвастнули, а может быть и правда.
   Мы удачно попали к дворцу, так как видели, как его степенство священный белый слон изволил выйти на прогулку, при его выходе был вызван почетный караул для отдания чести. Караул в составе одной роты находится постоянно при помещении и вызывается при выходе слона и возвращении его домой.
   Дальше мы пошли осматривать пагоды -- какая везде роскошь и красота, полы выстланы мрамором, стены отделаны мозаикой из золотых пластинок и цветных кусочков, двери черного дерева с перламутровой инкрустацией, все оригинально и ценно. Особенно богат главный храм, в нем Будда сделан из черного дерева с брильянтовыми глазами. Очарование храмом дополнялось звуками струнных инструментов, сливавшихся в стройные аккорды во время шедшего там богослужения.
   После завтрака мы отправились в мундирах в помещение адмирала и сели все вместе в громадную, парадную гондолу под флагом адмирала, на буксире парового катера, чтобы ехать во дворец короля.
   В Старом дворце (новый Чокра Кри еще не готов) нас встретил министр иностранных дел и брат короля, после обмена приветствий, нас ввели в роскошно отделанный зал с массой вещей из разных стран света. На стенах около карниза устроены медальоны для помещения иностранных орденов, полученных королем -- медальон, назначенный для России, оказался пустой.
   Сам король (Phra-Bad-Somdetch-Phra-Paramindr-Maha-Tschulalonkorn-Phra-Pschula-Tschau-Klao-Tschau-Yu-Hua) невысокого роста, весьма симпатичной наружности, встретил нас крайне любезно и каждому подавал руку. По окончании представления, Его Величество изволил пригласить адмирала сесть, адмирал же в свою очередь жестом руки пригласил сесть командира и офицеров. Жест адмирала вызвал переполох: стульев было всего два и, чтобы усадить всех, пришлось придворным и свите принесли стулья из другой залы. В общем вышло неловко, мы сидели, а все остальные стояли, но король не выказал никакого неудовольствия и при прощании выразил сожаление, что не может дать нам ордена, так как не имеет русского ордена, взамен пожаловал по большой медной медали, выбитой по случаю предстоявшей выставки. Кроме того Его Величество сказал:
   -- "Когда у нас будут дипломатические сношения с Россией, я всегда готов поправить дело и пожаловать вам ордена"
   (Впоследствии один из офицеров использовал обещание короля, будучи уже командиром канонерской лодки в Тихом Океане. Капитан 2 ранга Р., прочитав в газете о назначении А. Е. Одаровского посланником в Сиам, написал ему, по старой дружбе, поздравительное письмо и в виде шутки рассказал о своем представлении королю и его обещании. Письмо было получено посланником в момент отправления на бал во дворец, Алек. Еп. взял письмо с собой и когда Его Величество обходя гостей подошел к посланнику, он сказал:
   -- "Ваше Величество, я получил сейчас письмо от моего хорошего знакомого капитана 2 ранга Р., который пишет, что Вы изволите состоять должником ему".
   -- "Это как же? я готов сейчас же уплатить долг".
   Посланник рассказал, как было дело. Король рассмеялся и, подтвердив достоверность своего обещания, приказал немедленно послать орден Сиамской короны 3 степени.).
   Перед уходом из дворца, нас просили записать фамилии в книге знатных посетителей.
   Прием кончился посещением священных слонов -- три почти белые, один светло-рыжий, при чем один из слонов стоял на возвышении из-за своих слишком длинных клыков.
   Вечером мы уехали из Бангкока, сначала плыли на шлюпках в течение двух часов по реке в совершенной тьме среди густой растительности; лежа на дне шлюпки, можно было любоваться через ветви звездным небом и блеском светляков, рассыпанных во множестве чуть не каждом листочке дерева, их зеленоватый дрожащий свет производит особое впечатление. Со шлюпки пересели на пароходик, кое-как примостились на нем -- кто сидя, кто лежа на палубе; холод и сырость не дали спать, так и промаялись до рассвета. На пароходике по реке Dong-nai дошли до большого парохода, который и доставил на крейсер.
   До ухода с рейда мы проводили крейсер "Азия", уходивший в Россию, его адмирал потребовал в Бангкок, чтобы проститься; наша эскадра все уменьшается в числе, только мы держимся, но ведь нельзя нам уходить, не выполнив программы.
   15 апреля подошли к мысу Св. Якова (Муи-Вунг-тау), левой оконечности реки Ме-Конг, на которой расположен город Сайгон, столица Кохинхины. Теперь вся страна находится во власти французов, Кохинхину открыл португалец Андрада, а первый миссионер был Carvalho. Мыс Св. Якова украшен маяком, стоящим среди зелени, рядом с маяком просторный дом с вышкой, в которой помещен фонарь с рефлектором. Возле дома установлена сигнальная мачта и пушка.
   Холмистый кряж, на вершине которого стоит маяк, тянется вверх по устью реки до деревни, где из красивой рощи выглядывают европейские домики квартирующих здесь французских артиллеристов; выше, по другую сторону деревни, возведена земляная батарея.
   Около маяка останавливают все суда для опроса и принятия лоцмана в виду затруднительности самостоятельного плавания но извилистой реке. Устье реки Ме-Конг состоит из лагун, между которыми разливается бесчисленное множество рукавов и притоков, вся эта система занимает обширное пространство.
   Крейсер пошел по левому руслу, очень широкому сначала, его правый берег низменный, покрыт кустарниками и пальмами с бесчисленным количеством обезьян. Вода мутно-желтая во всем течении реки.
   Везде встречали рыбачьи лодки, на берегу виднелись деревушки -- одна на мыске под холмом, другая несколько выше влево но низменности, она называется Конджэ, при ней находится бухточка с укреплениями. После этой деревни, берега становятся еще более низменными, они покрыты кустарниками и низкорослыми деревьями. Далее крейсер взял курс на речной маяк, за которым впадает в реку ее приток Сонг-Виам-чу, здесь река до 360 сажен.
   Чем дальше, тем река становилась излучистее, крейсер шел малым ходом с большою осторожностью. Растительность на берегах становилась беднее, но зато на пастбищах прогуливались большие стада светло-серых буйволов, еще далее пошли рисовые поля. Наконец, показались верхушки корабельных мачт и красные кровли зданий -- это Сайгон, открывающийся все более и более то с правой, то с левой стороны сообразно изгибам реки.
   На рейде мы застали, кроме военных судов, еще "Тильзит", судно старинной постройки, обращенное в военную тюрьму. При входе на якорное место установлен маяк и семафор, с которого отдаются распоряжения стоящим судам (Автор этих записок никак не мог предположить, чтобы этот семафор впоследствии известил французскую эскадру о награждения автора званием флигель-адъютанта и орденом св. Георгия 4 степени.).
   По окончании разных формальностей, небольшая группа офицеров съехала на берег, не стесняясь временем, здесь как и во всех тропических странах, жители избегают выходить из дома между 10 и 3 часами дня из боязни получить солнечный удар.
   В городе улицы широкие, дома утопают в зелени и расположены как дачи; главная улица "Catinat", параллельно ей "Национальная" и бульвар "Нородом". Сайгон построен на почве из красной глины, очень красивы красные дороги среди зелени, но для платья некрасиво, т. к. белые кителя быстро покрываются красной пылью. В конце главной улицы стоит на площади католический собор довольно больших размеров и рядом с ним прекрасное здание почты.
   Проездом мы остановились досмотреть два памятника: адмиралу Риго-де-Женульи и воинам, павшим в войне с Кохинхиной. Непосредственно от города идет парк и ботанический сад-- гордость французов; он замечателен по богатству растительности, имеет маленький зверинец и служит местом прогулки. В парке, часть которого составляет ботанический сад, стоит обширный и великолепный дворец генерал-губернатора, двухэтажный с широкими верандами кругом. Прекрасная каменная лестница и два полукруглых въезда с балюстрадами ведут к террасе центрального павильона. С одной стороны дворца -- широкий двор с большой клумбой посредине, обсаженной кустовидными пальмами и агавами. Противоположная сторона двора обращена в большой сад с массой цветов.
   В Сайгоне жара круглый год, почему офицеры и команда сменяются через два года, транспорты доставляют офицерам все необходимое из Франции по дешевой цене.
   Вечером мы обедали на французском судне; в прекрасное меню обеда входили павлины и рисовые птички, которые подаются в бумажных корзиночках.
   На другой день ездили в Cholon, городок, лежащий около Сайгона; дорога туда идет непрерывными аллеями. Город населен исключительно анамитами и управляется старшиной под титулом "фу".
   Из Cholon мы торопились к завтраку домой, чтобы принять французских офицеров.
   Вечером отправились на бал к. генерал-губернатору. Чудный зал, залитый светом, пестрел разнообразием, но, увы! дам оказалось только шесть, рискнувших приехать в жару.
   Все иностранные офицеры были в белом, и только несчастные русские офицеры изнывали в суконных сюртуках с эполетами, саблях, перчатках и таскали с грустным видом свои шляпы.
   После ужина мы сейчас же вернулись на крейсер.
   18 апреля снялись с якоря, чтобы повернуться крейсеру к выходу; пришлось подняться по реке далеко за город и развернуться на более широком месте реки. При повороте приходилось несколько раз почти упираться носом в илистый берег; при этом спугивали крокодилов и других зверей.
   По выходе из мутного Me-Конга, крейсер пошел по чистой, изумрудной воде океана, а ветерок доставлял некоторую прохладу, но сырость не прекратилась.
   Через несколько дней путешествия мы с удовольствием стали рассматривать острова, лежащие около Гонг-Конга. Они не велики и без зелени, главный остров Гонг-Конг представляет из себя массивный гранитный кряж, на северной части которого расположен город Виктория. Высокая гора в 1.825 фут. носит также название Виктории; она находится на западной стороне острова, тогда как на восточной -- гора Альберт; на южной устроены доки. Верхушки гор покрыты очень скудной растительностью, только глаз радует зелень около дач.
   Пройдя узкий пролив между берегом Гонгконга и зеленым островом, на котором стоит маяк, крейсер вошел на рейд и отдал якорь на указанном месте. Пока совершались салюты и проч. формальности, мы принялись рассматривать город с палубы в бинокли. Город расположен амфитеатром по склону горы Виктория до половины ее высоты; внизу сосредоточены дома консулов, банки и конторы.
   Как только представилась возможность, мы поспешили на берег, с удобной пристани прошли отличной дорогой к четырехугольной башне с часами, от нее поднялись выше, дошли до прекрасного сада с богатой растительностью -- сад оказался у дворца. генерал-губернатора. Выйдя из сада, мы наткнулись на станцию железной дороги, конечно сейчас же уселись в вагон, который поднял нас на самый пик горы. Устройство дороги очень солидное, хотя на вид простое -- два вагона прикреплены к концам стального кабеля; когда один поднимается, то другой спускается; местами вагон принимает положение близкое к вертикальному. На вершине горы проложены прекрасные дороги к дачам жителей Гонг-Конга; некоторые предпочитают чистый горный воздух и устроились комфортабельно в своих дачах. Мы оставались на верху до следующего спуска, чтобы погулять по городу: там сначала пошли по главной улице Queen's Road; на ней обе стороны заняты магазинами в двухэтажных домах, при чем верхний этаж жилой.
   В городе имеется англиканская церковь -- вся белая в готическом вкусе и кроме того католический монастырь. Клубов два -- английский и немецкий (Tarantula).
   -- "Что же, господа, мы толкаемся зря по улице, зайдем в магазин полюбоваться поближе китайщиной".
   -- "А в какой магазин?"
   -- "Да вот на дверях написано Иван Иванович, к нему и пойдем".
   Конечно эту надпись сделали русские офицеры, и хозяин магазина стал поставщиком нашей эскадры. В магазине можно долго пробыть, не отрывая глаз от изделий из слоновой кости и серебра. Перед заходом солнца англичане, по своему обыкновению, высыпали на прогулку за город, длинная лента экипажей и носилок быстро двигалась по извилистой дороге. Мы сели в носилки, которые состоят из соломенного кресла с крышей или без оной, прикрепленного к двум длинным жердям, концы жердей китайцы-носильщики кладут себе на плечи. Китайцы быстро идут мелкими шагами, кресло слегла покачивается, располагая к дремоте; такой способ передвижения удобен, но собственно говоря, жалко смотреть на бедных носильщиков, обливающихся потом.
   В Гонг-Конге мы проводили домой еще одного товарища -- клипер "Стрелок" поднял длинный вымпел и полным иодом ушел с рейда на свободу.
   1 мая адмирал с эскадрой ("Африка", фрегат "Герцог Эдинбургский", клипера "Вестник" и "Пластун") вышел в море; проделав несколько маневров, адмирал отпустил суда по своим назначениям, а сам на "Африке" пошел в Фу-чау.
   До города надо поднимаются вверх по реке до местечка Pagoda, где и становятся на якорь, отсюда на речных пароходах попадают в Фу-чау.
   В день прихода "Африки" за адмиралом прислали пароход; наша компания не пропустила случая примоститься, и все вместе отправились сначала осмотреть порт, устроенный по французскому образцу. В нем машины из Франции -- он построен и оборудован китайскими инженерами, получившими образование во Франции.
   В Фу-чау мы прибыли к 8 часам вечера, телеграмма о времени приезда в город опоздала, и потому никто не пришел нас встретить: подождав немного, мы все пошли в отель; в нем оказалась только одна свободная комната -- положение безвыходное, но мы скоро из него вышли, благодаря приглашению русских купцов ночевать у них.
   В городе существовали тогда три русские фирмы чаеторговцев, представители и приказчики помещались в комфортабельных домах; эти любезные хозяева нас хорошо накормили и спать уложили.
   На другой день рано утром отправились в Ху-тан (китайский монастырь) сначала на шлюпке на другую сторону реки, затем в паланкинах на гору в 1.600 фут по живописной дороге через сосновые рощи и чайные плантации.
   Монастырь старый, грязный, монахи тоже -- интересного ничего; говорят, что в нем много исторического, но нам не удалось рассмотреть.
   По возвращении в город осмотрели чайные фабрики, отбор чая, его сортировку, смешивание и приготовление кирпичного чая. Побывали в клубе и обедали в помещении другой фирмы по особому приглашению вместе с адмиралом.
   В 11 часов вечера вернулись на крейсер (адмирал остался в городе еще на один день).
   На следующий день к нам приехали с визитом купцы, мы старались отплатить за оказанное гостеприимство. После завтрака часть офицеров поехали провожать гостей, после обеда они провожали наших, а после ужина на крейсере наши не могли не проводить -- после второго ужина в городе купцы опять повезли наших; такое бесконечное путешествие не могло продолжаться долго. Чтобы прекратить его, 6-го мая ушли из Фу-чау в Чи-фу, откуда адмирал уехал в Пекин, а мы задыхались от учений.
   22 мая неожиданно является адмирал, командир не получил телеграммы, и потому адмирала никто не встретил.
   -- "Снимайтесь с якоря", приказывает сердитый адмирал.
   -- "Ваше превосходительство, у нас пары не разведены, расчеты с берегом не кончены, все офицерское белье в стирке и часть офицеров уволена в город".
   -- "Ничего не знаю, все кончить и немедленно сниматься с якоря".
   Вот пошла горячка! закипела работа на крейсере, и полетели гонцы на берег, но, увы! прачек не разыскали и большая часть нашего белья пропала. Нам не удалось отдавать в стирку больше месяца и потому отдали много; эта потеря понесла значительный урон нашему бюджету.
   25 мая пришли в Нагасаки, погрузив уголь, ушли в Кобе сделать маленькую передышку. Скоро мы должны расстаться с милым адмиралом; жаль его; он так много показал нам интересных стран. Командир сделал прощальный обед в соседнем городе Осака, пригласив старших лейтенантов и старших специалистов. Обед в отеле Джиуте был, конечно, японский с пением и танцами гейш.
   От Кобе мы поехали по железной дороге, до первой станции Суми-иоши. По пути мы видели непрерывный ряд домов вдоль морского берега. По другую сторону дороги высится горный кряж, через тоннель в котором подошли ко второй станции Ниси-номиа. Далее пройдя два туннеля и станцию Кан-саки, остановились в Осака.
   Город расположен в устьях реки Иода-гава, впадающей в залив тремя рукавами, которые соединяются между собою массой каналов с еще большим количеством мостов; из них один Тенджин-баси в 120 сажен длиной. В одном месте при пересечении двух каналов построено четыре моста одинаковой конструкции, они составляют квадрат, это место называется Иецу-баси или четверомостие.
   Сам город разделяется на три части: портовую, среднюю и верхнюю (храмовую).
   В нижней части живут европейцы (в квартале Цукиджи), и находятся присутственные места в домах европейского образца. В средней части интересна Театральная улица с массой балаганов.
   Из храмов нам указали на Коядзу-но-миа, построенный в память микадо Нинтоку; с площадки храма открывается вид на нижний город. Храм построен в стиле древнейшей японской архитектуры.
   Другой древнейший храм это Сумийеши, построенный в память императрицы Цингу-Коого, завоевательницы Кореи и первой самодержавной государыни в Японии.
   Третий храм Сакура-но-миа называется по имени чудной вишневой аллеи, ведущей к нему (по-японски вишня-сакура).
   Еще интересный храм Амида-ике буддийский, куда на белом коне из Кореи была привезена статуя Амиды с рубиновыми глазами и алмазом во лбу; предание говорит, что отсюда пошло распространение буддизма по Японии.
   Наконец, пятый храм Тенджим около длинного моста, построен в честь Сугавара-но-Мичизане, покровителя школ и учащихся.
   Заканчивая список достопримечательностей Осаки, надо упомянуть о замке, игравшем большую роль в истории Японии, благодаря своему местоположению.
   Замок Осиро занимает самый возвышенный пункт, дающий ему возможность командовать над дорогой (Токандо), идущей с юга на север по всей Японии. Стены замка занимают окружность в одну милю, построены очень прочно из громадных глыб серого гранита. После бомбардировки замок не возобновлялся, реставрированы только некоторые башни, в замке помещались при нас солдаты.
   В северной части города помещается монетный двор, построенный англичанами за очень большую сумму.
   До ухода из Кобе мы успели, еще съездить в Киото; город лежит всего в 52 верстах от Кобе. Первая станция Сиута, стоящая на обширной равнине, покрытой селениями. Вторая станция Ибараки в долине реки Иоды. Третья -- Такацуки около горного кряжа. Далее Ямасаки, Мукомачи и Киото.
   Рядом с железнодорожным путем тянется шоссе, чрезвычайно оживленное множеством повозок и домиками, вокруг которых разведены сады. Наконец, поезд пробежал через три речки и вошел в город к станции Шти-джо европейского образца. Со станции мы отправились в лучшую гостиницу Маруяма; ее владелец Джутеи, у которого мы обедали в Осака..
   Киото иногда называют Сай-кио, т. е. "западная столица", в отличие от восточной "Тоо-кио" (Токио); Киото был прежде резиденцией японских императоров в силу древнего обычая выбирать себе резиденцию по усмотрению.
   Сам город расположен среди продолговатой долины, которая в южной части сливается с долиной Иода-гавы, почти около города проходит горный кряж с несколькими горами.
   Через город проходят две реки: Камо-гава и Еацуро-гава, обе реки сливаются в городе и впадают одним рукавом в Иода-гаву.
   Киото распланирован на правильные участки, хорошо шоссированные улицы освещаются фонарями. Особенно хороши предместья на холмах Хигаси-ямы; здесь преобладают сады, священные рощи, много дач, монастырей, а выше в гору за кварталом Гион посещается гостиница Мару-яма.
   Из отеля обыкновенно везут в Рэезан, где среди хвойного парка расположено кладбище, принадлежащее буддийскому храму Кийомидзу. Архитектура храма отличается от других храмов очень высоким фундаментом; на вершину его ведет широкая лестница, сам фундамент опирается одной стороной на горный кряж. С другой стороны храма устроена площадка, с нее открывается чудный вид на весь город.
   Мы порядочно устали ездить и восторгаться, захотели ехать в отель, но в конце концов уступили и согласились закончить программу осмотром статуи Дайбудса. Порядочной величины площадь обнесена каменной стеной, внутри ограды на каменном фундаменте помещен колокол формою древней ассирийской тиары, он весит, как говорят, 20.000 пудов и по времени изготовления старше московского-- царя-колокола. Статуя Будды находится в храме, она сделана из бронзы.
   Против храма не вдалеке насыпан курган, на нем поставлен каменный столб с приплюснутым шаром на верху. Под этим курганом лежат уши корейцев, взятых в плен во время войны. Как не увековечить такой человеколюбивый и благородный поступок!.. Курган называется Мими-дзука, от него не далеко до храма 33.333 святых.
   Храм представляет из себя длинный сарай, разделенный по длине перегородкой, в одном отделении стоят боги, другое предоставляется молящимся. Между статуями имеются некоторые с несколькими головами; эти статуи держат на руках и на коленях тоже по несколько штук малых богов, которые в свою очередь обладают несколькими головами; этим объясняют счет 33.333 богов или вернее голов. Храм считается большою святынею. Нельзя не упомянуть об интересной статуе Амиды, обладательницы сорока шести рук, при чем каждая рука держит какой-нибудь предмет, обозначающий свойство божества. Напр. череп -- это значит Амида держит в руке жизнь и смерть людей, лотос -- божественное происхождение и пр.
   Не безынтересно знать также изображения святых но разрядам:
   1. Кваноны -- изображаются на венчике лотоса.
   2. Бозаты -- там же стоящими, они имеют головную повязку из лент с двумя падающими концами. Их назначение ходатайствовать за людей и помогать им в добрых делах.
   3. Арханы -- святые окончившие в течение многих тысяч лет весь круг испытаний.
   4. Гонхены -- духи, продолжающие возрождаться в человеческом образе.
   о. Восемнадцать драконов -- главнейших первозванных учеников Сакья-муни.
   6. Сеннины -- проповедники благого закона.
   7. Миаджины -- мученики, пострадавшие за исповедание буддизма.
   Линия богов начинается статуей бога огня "Фудоо" с мечем в одной руке и арканом в другой, он окружен пламенным ореолом.
   Этот храм, кроме его прямого назначения, служит собранием японской скульптуры и ваяния, представляющих большой интерес.
   Около средних дверей храма поставлен сосуд со святой водой, которую пьют из ковшика и обмывают глаза и лоб.
   На следующий день мы поехали за пять миль от Киото в местечко Фусими, расположенное среди великолепной рощи, в ней стоят два храма Инари-но-Яжиро и Тоо-Фукуджи. Из Фусими прокатили назад в улицу Рокуджо, миновав храм Хигаси-Хонганджи, остановились у ворот монастыря Нисси-Хонганджи. В глубине двора нашли два храма, соединенные наружной галлереей, перед храмом стоит очень старое дерево с подпорками, а позади раскинулся обширный сад, наполненный редкими растениями и цветами.
   Погуляв в саду, мы отправились в цитадель Ниджо-но-сиро, где помещаются присутственные места. Он солидной постройки и похож на замок в Нагойе.
   У подошвы горы Араси-ямы протекает в красивой местности река Кацура-гава, на склонах горы находится храм в честь Мацуно-бога винокуренья, не вдалеке построен завод, изготовляющий любимый японский напиток саке.
   После цитадели мы посетили бывшую дачу одного из сиогунов, она называется Кин-Какуджи (золотая палата). Дача представляет из себя трехэтажный павильон с бронзовой птицей на макушке крыши, стоящий среди чудного парка. Особенная красота заключается в отражении павильона в зеркальной поверхности озера, на берегу которого он стоит, окруженный деревьями самой причудливой формы.
   Между холмами Хигаси-ямы находится другой павильон, называемый Гино-Какуджи (серебряная палата), он также украшен бронзовой птицей и стоит на берегу озера.
   Наша поездка закончилась посещением дворца Микадо "Кинригосе", построенного внутри третьего двора. В первом дворе обширного места, обнесенного оградой, живут низшие придворные чины, во втором -- высшие чины; в каждом дворе по несколько ворот.
   Третий или почетный двор окружен крытой галереей, окрашенной в белую краску, с красной каймой. В глубине двора возвышается продолговатое здание -- это бывший тронный зал.
   Везде совершенная простота постройки из дорогих деревьев, оставленных в естественном виде. Приемная зала во дворце сделана в три уступа, на двух стояли придворные чины во время аудиенции, а на верхнем стоял трон, завешанный зеленой шторой; когда Микадо садился на трон, то штора поднималась до половины груди, чтобы простые смертные не могли видеть Микадо, а он мог бы видеть их через ткань. Из залы прошли в библиотеку и кабинет Микадо, далее через помещение Микадессы вышли в чудный сад с массой цветов, фруктовыми деревьями и озером с неизбежными мостиками. Красиво и комфортабельно устроено здание для ванны и другое для отдыха после ванны.
   Недостаток времени заставил нас вернуться восвояси, и мы и не попали на озеро Бива, куда очень хотелось съездить.
   9 июня крейсер ушел в Иокогаму, там пошли обычные визиты, говели с командою и катились по окрестностям. Одна из больших поездок состоялась в местечко "Katose", где мы завтракали и, оставив лошадей, продолжали путь в дженерикшах. Первая часть дороги шла мимо европейских дач и затем среди рисовых полей. Вид окрестных полей и лесистых холмов носит отпечаток культуры: рощи обращены в парки, все поля возделаны и разбиты на четвероугольники разной величины, лежащие уступами для стока воды или вернее для распределения воды по полям.
   Вторая половина пути заняла час времени езды до узким тропинкам и ущельям до храма Дайбудса, уже нами посещенного ранее с другой стороны, только на этот раз мы переправились в большой шлюпке (фуне) на остров Иношима, замечательный своими пещерами, образовавшимися от удара волн. В самой большой пещере устроен храм, тут берут свечи, чтобы идти внутрь горы по темному, сырому коррндору, конец которого заделан, л мы не могли добиться, чем он кончается. Откровенно говоря, смотреть было нечего, только поездка сама по себе доставляет удовольствие.
   Вернувшись в Katase, мы опять сели в свои экипажи, торопясь приехать в Иокогаму к обеду, но... прибытие совершилось с опозданием. За границей все экипажи снабжаются тормозами, а мы обыкновенно, по российской привычке скакать и в гору, и под гору, отвертывали тормоза и катались без стеснения. На этот раз пришлось поплатиться, в одном из экипажей правил лейтенант Т. Лошади понесли под гору, он не сдержал, и коляска очутилась в канаве, а лошади в кустах. Седоки отделались благополучно, но экипаж сломали. К счастью наших седоков проезжавшие мимо португальские офицеры взяли с собой и помогли устроить доставку экипажа с лошадьми на буксире в Иокогаму. Сначала мы обеспокоились, но потом ужасно смеялись и приставали к лейтенанту А. Т. Т. в виду уплаты большой суммы за поломку экипажа. Каково же наше удивление -- вдруг фирма, отпускавшая лошадей, отказалась от предложенной уплаты, говоря, что это случается в лучших фамилиях.
   22 июня у американцев праздник, они устроили матросскую гонку без офицеров. Африканские шлюпки взяли три приза, англичане ни одного, а французы отказались. Вечером мы были на берегу в городском саду, где слушали концерт двух японских оркестров -- играли очень старательно.
   На другой день адмирал с командирами и офицерами был принят императором в прощальной аудиенции. Церемония была та же, как и в прошлый раз, только мы завтракали в миссии, и сытые поехали во дворец выпить по чашечке холодного чая без сахара.
   7 июля собралась компания ехать "внутрь страны", так у нас назывались поездки по окрестностям. Решились ехать через Иокоско, из-за этого встали в 4 часа утра, и на пароходике поплелись в Иокоско. На крейсере не удалось напиться чая, а на пароходике буфета нет, что делать? Стали судить, рядить, вдруг один из офицеров говорит:
   "Господа, нашему горю можно немного помочь, я взял бутылку коньяка, будем пить по глоточку, может быть голод немного утихнет".
   Моментально бутылку открыли, но опять затруднение -- не из чего пить, нашли какую-то крышку в роде самоварной, оказалась превосходным бокалом. Выпив по крышечке, решили угостить единственного кроме нас, европейского пассажира англичанина, он не отказался, вероятно, будучи поставлен в такое же положение, как и мы.
   Чтобы сократить томительное путешествие, решили прибегать к крышечке на траверсе каждого мыса или при проходе островка, средство оказалось действительное -- стали разговорчивее, и англичанин повеселел. К приходу в Иокоско крышку положили на место, а бутылку пустили плавать по заливу.
   На берегу с удовольствием поели риса с разными приправами и без отдыха пошли пешком.
   По пути случайно наткнулись на памятник Adams'у, первому европейцу, посетившему Японию (как нам потом сказали), далее любуясь видами прошли несколько селений: Ха-яма, Хале-дай-будса и др., названия которых не остались в памяти.
   На джинрикшах доехали к 5 часам в Камакуру -- это была самая древняя столица, здесь жили сильные мира сего, спорившие о власти с императорами, в настоящее время город в упадке.
   К достопримечательностям Камакуры принадлежит храм в Хатчи-манга, построенный вельможей Иоритомой на месте убиения его сына.
   Громадное место, занимаемое храмом, обнесено каменной стеной и рвом, небольшой мостик ведет во двор или нижнюю платформу, на которой три алтаря. Первый в честь Инари -- бога ряса, очень чтимого во всей Японии.
   Второй алтарь в память духа Иоритомы и третий в честь камней, которым приписывается чудодейственная сила. Два жертвенника с нецензурными изваяниями привлекают не мало паломников, бездетных женщин и слабых; как мы заметили, к мужскому жертвеннику ставят больше свечей.
   Между первыми двумя алтарями возвышается широкая лестница на верхнюю платформу, где стоит главный храм, он окружен коридором с небольшими комнатами, в которых хранятся вещи Иоритомы и его сына уже в течение 400 лет.
   На расстоянии полумиля от Хатчи-манга по дороге в Фуси-сазо находится храм Кенходяни, далее женский монастырь Матцунго-ока. По этой же дороге -- храм Кунон-са, богини милосердия.
   Мы не осматривали этих храмов, довольствуясь наружным видом при проезде, зато с удовольствием обедали по-японски. Перед обедом взяли ванны и переоделись в киримоны, в них и возлежали за обедом на циновках.
   19 июля дали прощальный обед адмиралу А. Б. Асланбегову перед отъездом его в Россию, меню было напечатано и наклеено на веер из листа лотоса, во время обеда играл японский оркестр гвардейского полка. Мы все горячо благодарили за наше чудное путешествие по Тихому океану, и каждый старался сказать что-нибудь приятное адмиралу, наши симпатии его глубоко тронули, Абрам Богданович в свою очередь сказал нам много лестного.
   22 июля торжественно праздновали царский день, устроили гонку и иллюминацию. На другой день проводили адмирала на пароход, уходивший в Америку; он и провожавшие его трогательно простились со слезами на глазах.
   Мы ужасно волновались в ожидании прибытия нового начальника эскадры, боясь, что он поднимет флаг у нас. Контр-адмирал Николай Васильевич Копытов, приехав в Иокогаму, поднял флаг на фрегате "Герцог Эдинбургский". Новый адмирал давно уже заслужил репутацию очень строгого и требовательного начальника; с первых шагов его приезда все затрепетало и притихло.
   

ГЛАВА X.

   3 августа ушли эскадрой по неизвестному назначению, адмирал никому не сказал, а спросить побоялись, только дорогой само собою выяснилось, так как 6-го числа прибыли в Хакодате, здесь эскадра разделилась: адмирал ушел в Чифу, а нас послали на север.
   15 августа прибыли в наш милый Петропавловск сменить клипер "Вестник", стоявший там летом. Уже со времени прихода в Хакодате, начались тяжелые дни в отношении погоды -- мы отвыкли от холода, плавая в тропических странах, почему туман и дальнейшие морозы сильно давали о себе знать.
   24 августа в годовщину Петропавловского боя состоялось торжественное открытие памятника убитым воинам при защите города в 1854 году.
   Памятник поставлен на средства, собранные подпиской между офицерами Тихоокеанской эскадры, местоположение его на косе дает возможность входящим на рейд судам любоваться издали его золоченой верхушкой.
   Для парада свезли на косу сводную роту под командой лейтенанта В. Ф. Р., к этому времени прибыло духовенство; когда шествие установилось по данному церемониалу, двинулись вперед на братскую могилу служить панихиду в присутствии оставшегося в живых участника боя солдата Карандашева.
   К сожалению, начало празднества было омрачено неприятным случаем: на рейде одновременно с нами стояла английская яхта "Энчантрес", владелица которой вместе с другими пассажирами яхты была на панихиде и возложила три венка: на русскую, английскую и французскую могилы. По окончании общей панихиды, обратились к священнику отслужить отдельную панихиду на английской могиле, каково же было неудовольствие, когда священник отказался служить и даже повернулся спиной.
   С кладбища процессия двинулась в собор, где служили обедню, и затем все прошли на косу к памятнику. При снятии завеса оба суда салютовали, после чего команда прошла церемониальным маршем.
   26 августа ушел "Вестник"; мы повезли наших знакомых барышен на шлюпках провожать клипер, стараясь держаться как можно ближе, чтобы барышни могли поймать платки, которые им бросали с кормы клипера, метка поднятого из воды тщательно рассматривалась, и платок переходил в собственность одной из барышен. У них не было споров, так как офицеры были строго распределены между ними по симпатиям.
   С уходом "Вестника" жизнь пошла правильная, главное внимание было обращено на занятия по всем частям и особенно на прохождение курса стрельбы из ружей и пушек, для производства последней обыкновенно уходили в Тарьинскую бухту (В Тарьинской бухте погребен английский адмирал Прайс.).
   По вечерам большинство съезжало в гостеприимный дом Люгебиль, где старшие чины играли в карты, а молодежь танцевала с тремя барышнями.
   По праздникам гуляли по горам, охотились, кто мог, во время прогулок случалось видеть очень близко медведей, они мало обращают внимания на людей, увлекаясь рыбной ловлей.
   В сентябре месяце крейсер ушел в обход по северным берегам Камчатки и островам.
   Этот раз плавание крайне тяжелое вследствие частых туманов, свежих ветров и громадной волны. В Нижне-Камчатске мы усмотрели шхуну, пришлось подойти к берегу и спустить паровой катер на ужасной зыби, что было с катером, если крейсер чуть не черпал бортами, стоя на якоре! Катер под командой лейтенанта Р. шел с большим трудом, перебираясь с волны на волну, у входа во внутренний рейд пришлось выждать подходящей волны, чтобы полным ходом перескочить бар, маневр удался, а то в этом месте было уже много случав гибели шлюпок.
   Селение Усть-Камчатск расположено по реке Камчатке, жители занимаются рыбной ловлей и охотой; шкур, конечно, мы не достали -- все своевременно скупается и увозится.
   16 сентября мы пришли к острову Беринга в бухту Топорков и вскоре съехали на берег к агенту котиковой компании, он повез нас осматривать лежбища котиков. Это путешествие совершили в маленьких санях (нартах), запряженных собаками, езда крайне неприятна -- грязь из-под ног собак летит в лицо, постоянно надо соблюдать равновесие, чтобы не упасть, и в довершение ужасный запах от собак вызывает тошноту.
   До северного лежбища считается 20 верст, мы ехали только по болотам, а где было можно шли пешком. Самое лежбище представляет громадную отмель с рифом, все пространство покрыто тысячами котиков, оставленных для будущего года. Нам показали место избиения варварским образом котиков, их отгоняют от берега на траву и по выбору бьют палками по голове. Шкуры снимают, солят и на пароходе отправляют в С.-Франциско; к приходу груза котиков приготовляется специальный поезд, немедленно доставляющий груз в Нью-Иорк, откуда также без замедления везут шкуры в Лондон, только там умеют выделывать шкуры котиков и не открывают секрета.
   Нам пригнали несколько штук котиков посмотреть поближе на эти добродушные и неуклюжие создания, на самое лежбище воспрещается ходить в сапогах, курить и громко разговаривать.
   20 сентября мы посетили остров Медный, т. е. собственно только подошли к обычному месту стоянки и прошли дальше вследствие сильнейшего шторма, не стоило становиться на якорь: все равно нам бы не удержаться на месте.
   Обошли кругом Медный, пошли к Берингу, там ходили вдоль берегов и, потеряв надежду на улучшение погоды, ушли ко всеобщему удовольствию назад в Петропавловск.
   Опять все пошло по-старому, только 4 октября картина берегов изменилась, снег покрыл густой пеленой все решительно, и мы с восторгом, как малые дети, бегали с санями и катались с гор.
   Вскоре стало известно о близком уходе нашем в Японию, местный исправник Серебрянников, не желая ударить лицом в грязь, решил устроить танцевальный вечер и прощальный ужин. Без нашего содействия не обошлось -- и посуда, и серебро и проч. было перевезено с крейсера на квартиру, а главное прибыло много кавалеров.
   Перед танцами командир обратился к лейтенанту Р.:
   -- "Конечно, В. Ф., вы будете танцевать, дирижировать и вообще всем распоряжаться".
   -- "К сожалению, Е. И., я этого не могу выполнить, мне предстоит вахта с 12 до 4 часов ночи".
   -- "Ну, это беда не велика, мы ее сейчас поправим".
   Затем командир, приказав поставить мичмана на вахту, сказал исправнику:
   -- "Вы предоставьте все В. Ф., лучше его хозяина не найдете, он вам все устроит".
   Танцевали до изнеможения, особенно нравился местный танец восьмерка, который местные дамы лихо отколачивали. Но всему есть конец и танцевать кончили, и стоянке конец.
   Перед уходом трогательно прощались с милым семейством Люгебиль и другими, простились с любимыми местами, со скамеечками, сделанными своими руками в разных местах по горам, ничего и никого не забыли.
   5 октября по выходе в море попали в жестокий шторм с морозом и снегом. С большим трудом доставили на остров Беринг доктора Калиновского, его коров, собак и лошадей, желавшего зимовать на Беринге.
   Нельзя было без смеха смотреть на изумление и испуг жителей, увидевших первый раз матросов, сидящих верхом на лошадях, они приняли всадников за богов и падали ниц при проезде лошадей.
   9 октября ушли на Медный, обошли кругом -- все благополучно.
   11 числа началось крейсерство по Берингову морю, а вместе с ним наши мучения. Трудно описать наши испытания: сильный, холодный NW со снегом при морозе 18®--20® не переставал дуть все время со степенью шторма; бедный крейсер бросало как щепку, он черпал бортами и покрывался льдом от замерзавших брызг, сыпавшихся в большом количестве.
   Вахтенный начальник, привязанный на мостик, быстро обращался в индейку, заготовляемую в прок на зиму, его пальто, ежеминутно обдаваемое водой, на морозе обращалось в ледяной футляр. После вахты вестовые с трудом освобождали офицера от панциря, который торжественно вдвоем несли сушить в кочегарку. К довершению провизия вся вышла, вина нет и на плите ничего не держится, питались, Бог знает чем и как.
   Наконец 18 октября радости не было пределов при виде берегов Хакодате, хотя и покрытых снегом. Если согреться было негде, зато отдохнули от качки и достали провизию.
   Приведя себя в порядок, мы отправились во Владивосток, опять жестокий шторм отнял лишние сутки и только 23 октября отдали якорь в тихом Золотом роге. При входе на рейд наш командир лихо обрезал (Прошел вплотную к корме.) корму фрегата "Герцог Эдинбургский" и с мостика рапортовал адмиралу, который сейчас же приехал к нам, найдя образцовый порядок, горячо всех благодарил за него и за трудное плавание.
   Во Владивостоке посетили старых знакомых, в институте, на "горках", на "кучках" и в слободке. Вот стоять на рейде было не важно, уж очень мороз донимал, особенно ночью на вахте, никакое платье не спасало.
   6 ноября мы ожили в тепле и зелени уютного рейда Нагасаки; здесь вошли в док для окраски подводной части и всего крейсера, истерзанного плаваниями.
   Мы по обыкновению горячо принялись за приведение своих частей в порядок, тем не менее нашли время съездить в местечко Моги, лежащее к востоку от Нагасаки в Синодском заливе. Дорога лежит через предместье Гунгацы мимо холмов и вершины горы Хоква-сан, по склонам которой раскинуты селения, окруженные зеленью и массой цветов. За предместьем путь очень каменистый и крутой, приходится идти пешком больше часа до перевала горы, за ним тянется роща старых камелий, покрытых пышными цветами. Виды с перевала один лучше другого на лежащую внизу долину и склоны соседних гор, украшенных кустами зеленых бамбуков.
   На половине дороги обязательная остановка в чайном доме для отдыха возниц, да и самим приятно выпить чайку с вкусным тортом. Далее катились по красивому ущелью, здесь растительность поражает своею роскошью, красотою и обилием цветов.
   Местечко Моги само по себе не представляет ничего особенного, но красива природа кругом, также прекрасен вид на залив с его берегами, уходящими в дымку тумана
   Пока нам готовили обед, мы бродили по берегу и рощам, но недолго, все заторопились в гостиницу, рассчитывая вкусно поесть: действительно сырая рыба тай с разными приправами была великолепна.
   Назад вернулись уже в темноте.
   Недолго стояли в Нагасаки, адмирал вдруг без всякого предупреждения приказал сниматься с якоря, едва успели забрать белье с берега и кончить расчеты с берегом.
   Из Нагасаки вышли всей эскадрой ("Герц. Эдинб.", "Африка", "Вестник" и "Пластун"), направляясь в Гонг-Конг, куда прибыли 30 ноября.
   Дорогой у нас вышло небольшое происшествие, порядочно некоторых взволновавшее: эскадра шла в две колонны, левую составляли клипера под парусами, а правую "Эдинбургский" и "Африка" под парами и парусами. На мостике "Африки" вахтенный начальник внимательно следил за идущим впереди адмиральским кораблем, который был плохо виден из-за стоящего большого паруса (фока) и потому не усмотрел ракету, пущенную по приказанию адмирала; ракета по условию должна указать пробитие тревоги на судах и открытие огня из орудий.
   Лейтенант заметил только огоньки на клиперах и решил у нас не бить тревоги, но командиру все-таки послал доложить.
   Выходит командир "сам как Божия гроза"; лейтенант подробно доложил.
   -- "Отчего вы не дробили тревогу, когда увидали огни?"
   -- "Раз мы прозевали ракету, нам уж нельзя стрелять последними, лучше пусть бранят за недостаточность внимания, но не говорят, что "Африка" опоздала, ведь это несовместимо с ее достоинством".
   -- "С этой точкой зрения я согласен, но предупреждаю -- если адмирал будет недоволен, то вам будет очень худо".
   Когда эскадра пришла в Гонг-Конг и стала на якорь, командиры поехали с рапортами, мы ждали с нетерпением возвращения нашего командира. Наконец, командир прибыл, зовет лейтенанта, тот идет ни жив, ни мертв.
   -- "Адмирал приказал передать вам его благодарность за быстрое выполнение приказа".
   ...? на лице у лейтенанта.
   -- "Ваше счастье, что все обошлось благополучно, но я все-таки вас не благодарю". Вскоре дело разъяснилось: адмирал, выйдя ночью на мостик, приказал пустить ракету; отвлекшись наблюдением за выходом команды на фрегате, не заметил времени начала стрельбы на других судах. Увидя огни на клиперах и не видя на "Африке", спросил у вахтенного начальника Ф. Ф. Стемман.
   -- "Отчего "Африка" не стреляет?"
   Благородный товарищ сообразил, что на "Африке" прозевали и желая спасти вахтенного начальника от гнева адмирала, доложил:
   -- "Ваше превосходительство, "Африка" уже кончила стрельбу, она, по обыкновению, первая выполнила сигнал".
   Оттого адмирал и благодарил командира, который промолчал в свою очередь, спасая обоих офицеров.
   На рейде собралось много судов:
   Английская эскадра: вице-адмирала Уэльс корабли -- "Encounter", Champion, шлюпы -- "Lily", "Albatross", лодки -- "Fly", "Kestrel", яхта -- "Vigilant".
   Командир Куммик блокшив -- "Victor Emanuel", развооруженный корабль -- "Wivern", лодки -- "Esk", "Midge", "Tweed".
   Французская эскадра: контр-адмирала Мейер броненосец -- "Victorieuse", корвет -- "Kersaint", лодка -- "Lutin".
   9 китайских лодок.
   Вскоре по прибытии нашем в Гонг-Конг, офицеры эскадры были приглашены вице-консулом Михаельсоном на обед. Прекрасное помещение, обильная закуска и самый обед, начавшийся оригинальным образом, привели в самое хорошее настроение духа. Когда после супа всем налили по стакану шампанского, консул встал и сказал:
   -- "Господа, прошу вас войти в мой дом".
   Это обозначало приглашение бывать у него запросто. Другой раз пришлось пообедать у богатого китайца по возвращении с ним из китайского театра. Вот меню:
   1. Чай без сахара.
   2. Жареный миндаль с солью.
   3. Сушеные семена дыни.
   4. Яйца в крутую, лежавшие в извести две недели, отчего они почернели и рассыпались в порошок.
   5. Жареная печенка и почки на касторовом масле с соей и горчичным соусом.
   6. Имбирь ломтиками.
   7. Разная вареная зелень.
   8. Жареная свинина.
   9. Суп из плавников акулы.
   10. Ласточкины гнезда.
   11. Вареные грибы.
   12. Апельсины и груши.
   Антракт -- две трубки опиума.
   13. Суп из уток с грибами.
   14. Трепанги (морские черви) с вареной курицей.
   15. Рис.
   16. Жареные утки -- распластанные и, кажется, прессованные.
   17. Морская капуста.
   18. Что-то похожее на крыс.
   И т. д. до фруктов.
   Антракт -- две трубки опиума.
   Новая перемена блюд еще более сомнительного характера.
   Из приличия ели всего понемногу, впрочем, много не съешь какого-нибудь скользкого толстого червя или крысы, а китайцы удивлялись нашему аппетиту и воздержанности. Несколько обедов выдержали, но опиум начал ошеломлять, и потому мы сейчас же ушли на воздух.
   В течение праздников на судах эскадры устроили елки для команды и офицеров. У нас кроме того был спектакль, -- "ямщики" Загоскина и сцена Горбунова "На празднике" были бойко разыграны любителями-матросами. В довершение живые картины "Возвращение из кругосветного плавания" окончательно привели присутствующих в восторг.
   После спектакля для чужих команд подали разное угощение, а командиры и офицеры ужинали в кают -- кампании, убранной живыми цветами. Также оригинально китайцы убрали самовар, он весь был покрыт цветами, но форма и все очертания были сохранены. В самовар налили состав из вин, а вместо угольев положили лед.
   Новый год встретили скромно по своим судам.
   

ГЛАВА XI.

   1 января 1883 года. -- Четвертый год нашего плавания, а о возвращении ни слуху, ни духу, в добавок еще выслан новый кредитив на год.
   3 января неожиданно приехал адмирал произвести артиллерийское ученье, оставшись вполне довольным отчетливостью исполнения, адмирал благодарил всех и отдельно лейтенанта Р. "за доставленное удовольствие".
   На другой день в City Hall состоялся спектакль в пользу пострадавших от чего-то в Манилле, должно быть требование было велико, так как спектакль попал под покровительство целого комитета.
   His Exel. The administrator.
   H. E. Admiral Willes.
   H. E. General Sergent.
   H. E. Admiral Kopitoff.
   H. E. Admiral Meyer.
   Давали comediette "My oncle's will consert", перед спектаклем сыграли увертюру "Le souverain" -- Herman.
   Bee было парадно и благоустроенно.
   14 января мы приуныли -- у нас подняли флаг адмирала; без того уже подтянутые, мы сами еще более затянулись, зная строгость и требовательность Николая Васильевича. На другой день ушли в море эскадрой, вскоре по сигналу фрегат "Герцог Эдинбургский" и клипер "Пластун" отделились по направлению к Манилле, а клипер "Вестник" в Сайгон. По пути адмирал не беспокоил нас ученьем, говоря, что он живет на даче, так хорошо ему было на "Африке".
   Стоянка в Сингапуре ознаменовалась тоскливым балом у губернатора, несмотря на прекрасное помещение и относительную любезность хозяев.
   Затем состоялась гонка малайских и китайских шлюпок, конечно, опят под покровительством комитета:
   Н. Е. the Governor Sir Frederiek, A. Weld, H. E. Bear, Admiral Kopitoff, и 14 англичан.
   На этой гонке было больше смеху, чем действительной гонки -- китайцы и малайцы толкались, падали в воду при оглушительном крике и драке.
   На днях стало известно о скором приходе корвета "Скобелев", на который должен перейти адмирал, почему 30 января мы сделали прощальный завтрак адмиралу, которого все полюбили и уважали.
   Адмирал в ответ на обращение к нему старшего офицера сказал:
   -- "Несмотря на мой характер скорее видеть дурное, чем хорошее и желание придраться к чему-нибудь, я не мог этого сделать у вас вследствие безусловно прекрасного состояния корабля во всех отношениях".
   Такой отзыв строгого адмирала мы приняли, как награду за наши труды и усердие.
   1 февраля адмирал перешел на корвет "Скобелев" и немедля ушел на нем по островам Зондского Архипелага.
   Малаец привез телеграмму, видимо из России, все встрепенулись и замерли в ожидании новостей -- вдруг командир объявляет о полученном приказании идти в Россию. Вот кавардак начался, стали прыгать от радости, кричать "ура", пить шампанское, просто не знали, чем выразить свой восторг; когда же первый пыл прошел -- как будто стало жалко расставаться с милой "Африкой". Торжественно подняли длинный вымпел (Вымпел -- узкий флаг в виде ленты, поднимаемый на военных кораблях, при возвращении домой по существующему обычаю, поднимают вымпел, длина которого равна длине корабля плюс 100 фут за каждый год плавания; на конце вымпела пришивают стеклянные шары, чтобы они плавали на воде, когда нет ветра.) и 6-го февраля ушли в Индейский океан.
   Вот когда начальство отличилось, ему казалось, что мы мало учились в течение трех лет и ничего не знаем, а потому на переходе до Цейлона ученья начинались по тропическому расписанию с 5 часов утра до 8, затем по умеренному климату с 10 до 11, с 2-4 1/2 и с 4 3/4 до 6 1/2, кроме того, делались часто ночные тревоги и маневры с парусами -- скучать было некогда; если прибавить сюда тропический зной и маловетрие, то прямо веселье.
   14 февраля пришли в Коломбо на остров Цейлон, конечно, сейчас же помчались на берег отдышаться от учений и город посмотреть. Быстро покатились прекрасные коляски по тенистым аллеям, усыпанным красным песком, глаза разбегались от разнообразия и роскоши зелени, особенно за городом, где разбросаны сингалезские деревни. Около моря идет широкая дорога, сюда публика приезжает любоваться закатом солнца в океане и прибоем волн. Местами мы останавливались посмотреть на пеструю толпу местного населения, кого тут нет -- индусы, малайцы, тамиллы, сингалезы, жрецы в желтых мантиях и еще какое-то племя очень стройное и хорошо сложенное. Сингалезы отличаются прической; их гладко зачесанные назад волоса собираются на затылке в один пучен, сверху надевают высокий круглый гребень, часто в золотой оправе, гребни носят только мужчины, вероятно для отличия от женщин, так как костюмы мужской и женский почти одинаковы, состоя из короткой куртки или кофты и куска бумажной материи вокруг стана.
   Недалеко от города мы посетили главный храм, большой двор обнесен стеною, в нем стоят два здания -- в первом огромной высоты желтый Будда (плохой работы) в состоянии покоя (нирвана), во втором Дагоба в вертящейся башне, украшенной блестками и гербами. Из храма нас повезли в Cinamum Garden (сад коричневых деревьев), это собственно громадный парк с дачами англичан. В середине парка стоит обширный музеум, во время нашего посещения в нем было очень мало вещей. Покончив осмотр города и окрестностей, мы в один из следующих дней предприняли поездку в Кэнди -- древнюю столицу сингалезских королей. Сообщение удобное по железной дороге и расписание согласовано с временем обеда.
   Первая половина идет среди густой тропической зелени, закрывающей вид на окрестности; около полотна дороги тянется шоссейная дорога.
   Вторая половина -- гораздо живописнее, поезд поднимается на высоту более 1.000 фут, и ничто не мешает глазу любоваться чудными видами на лежащие внизу долины, с каймой по горизонту, из разной формы гор. Горы не обнажены, как в Австралии, а покрыты до самой вершины густой яркой зеленью, с кивающими от ветра коронами пальм и желтеющими террасами рисовых полей. Кроме того, по склонам холмов раскинуты чайные и кофейные плантации.
   В Кэнди поезд приходит в 11 1/2 часов утра к завтраку и другой вечером к обеду, мы приехали на первом. Переоделись в отеле и вымылись от пыли, досаждавшей в дороге, позавтракали с аппетитом и сейчас же покатили в колясках в ботанический сад, дорога в четыре мили тянется непрерывно между предместьями, в которых каждый дом окружен садом с доходными кокосовыми пальмами, хлебными деревьями, бананами и др. пальмами. Ботанический сад, окруженный с трех сторон рекой Мэхавелли, занимает большое пространство. Первое, что обращает внимание -- это великолепная, разнообразная семья пальм, собранная в одно место -- уходящие в высь кокосовые, пальмировые, ареновые пальмы растут рядом с финиковыми, капустными и друг. По аллее вдоль реки попадаются чудные группы бамбуков в виде больших снопов.
   В пальмировой пальме все идет в дело: листья для письма, плод в пищу и на масло, из сока получают вино и сахар, ствол для построек. Сторож, показывавший сад, обращал наше внимание на более интересные сорта деревьев: хинные, коричневые (дающие корицу), пробковые, саговые, перечные и мускатные. Интересны ползучие растения, они как бы сетями обвивают великанов леса, образуя настоящий колпак. Мы видели пальму, цветущую раз в сто лет и затем погибающую.
   Из сада попали в тюрьму, не в наказание, а для осмотра, это что-то в роде крепости, и сейчас же уехали дальше. Зато ничего нет живописнее вида Кэнди с берегов небольшого озера, вырытого последним королем, оно окружено холмами с вершин которых открываются еще более великолепные виды на утопающий в зелени город. На озере находится миниатюрный островок с небольшим зданием, служившим для помещения гарема короля. Дорога, носящая название аллеи лэди Гордон, огибает один из холмов около озера с восточной обрывистой стороны, с холма открывается вид на долину с текущей между ее скалами рекой Мэхавилли. Недалеко от озера стоит дом английской королевы, сингалезский храм, магометанский и замечательный буддийский храм Вихора.
   Этот храм не отличается ничем по наружности, он состоит из двух частей, в которых потолок и стены расписаны в египетском вкусе, имеется много картин, изображающих мучения грешников в аду. В середине массивная дверь была заперта, но золотой ключ нарушил правило, и нам обещали вечером показать знаменитый зуб Будды. Чтобы не терять времени, мы доехали посмотреть на священных слонов за пять миль от города по чудесной дороге. На одном мосту взяли рупию (большая серебр. монета) за проезд, при нас слоны выходили из воды после купанья, они значительно короче других пород. В 5 часов вечера вернулись в отель, а в 6 1/2 поехали навестить зуб Будды. Пришлось ждать, пока под звуки там-тама и флейты при шел главный жрец, он дал благословение трем другим открыть дверь. Пройдя ее, поднялись во второй этаж. Тут большая комната без окон с тяжелой, выложенной резной костью дверью, через эту дверь попали в склеп. Прямо стоял серебряный стол, на него кладут цветы, приносимые в жертву, за ним стоит железная клетка, запертая громадным висячим замком, внутри клетки поставлен конусообразный колпак (карандуа), покрытый золотыми цепями с драгоценными камнями. Внутри колпака в нескольких золотых ящиках (один в другом) хранится зуб Будды, на поклонение которому стекаются массы народа со всех сторон.
   Первый зуб сожжен, но через несколько времени объявился новый, так как через него богатеют жрецы. Мы спрашивали, из чего сделан зуб, жрец серьезно ответил:
   -- "О, это настоящей слоновой кости".
   Зажженные лампы с кокосовым маслом бросали слабый, мерцающий свет на окружавших нас идолов, и черные фигуры живых людей казались в полумраке тоже статуями из бронзы.
   На обратном пути осмотрели собрание древних письменностей сингалезов, но это на любителя.
   После обеда гуляли в саду в совершенной темноте теплой, тропической ночи, вдыхая аромат цветов; несмотря на прелесть ночи, из-за усталости поспешили улечься спать.
   На следующий день утром вернулись в Коломбо. 20-го февраля ушли из Коломбо вдоль берега Индостана на север; увидев маяк и форт Alaklada, стали на якорь почти в открытом море дождаться утра. Прибывший лоцман повел наш паровой катер с офицерами в Гоа.
   Старый и новый Гоа расположен по одному берегу реки, довольно широкой и мелководной.
   В новом городе (ближе к устью) живут торговцы, администрация, и помещается госпиталь, а также несколько монастырей.
   Старый город состоит из монастырей и церквей, здесь хранятся мощи святого Франциска -- первого проповедника христианства в Индии и Японии, мощи его хранятся в богатой раке.
   По улицам попадались статуи святых с крестом в руках, стоявшие в разных местах. Монахи встречают очень любезно, одеты чисто, в длинные черные рясы с маленькой пелериной, шляпа в роде короны с острием с боку.
   Река живописна, но морское побережье не изобилует растительностью.
   Губернатор и военное сословие живут в крепости вдали от города, пищу получают из Бомбея на ежедневно приходящем пароходе, но в свежий SW муссон довольствуются консервами.
   Печальное состояние Гоа объясняется тем, что в нем хозяева португальцы.
   Когда обе смены офицеров побывали на берегу, крейсер снялся с якоря и 26 февраля стал на якорь в Бомбее, очень красивом с моря.
   Вся стоянка в Бомбее ознаменовалась целым рядом приглашений:
   1 марта были танцы и lown tenni's у офицеров King's Own regiment (Собственный короля полк), этот полк считается очень храбрым и мало доступен. Он был шефским полком английского короля, по смерти которого сохранил свое старое название. Хозяева оказались чрезвычайно любезными, и мы весело провели время.
   2 марта этот же полк дал обед, масса чудного серебра украшала стол, покрытый живыми цветами, и обед был не менее хорош, сами хозяева очаровали своим гостеприимством и вниманием.
   3 марта с утра осматривали город, какое везде благоустройство, чистота, сколько красивых зданий, особенно общественных. Англичане умеют хорошо устроить, а главное умеют других приохотить, парсы жертвуют деньги и получают титул баронета ко взаимному удовольствию.
   Бомбей хорошо защищен с моря достаточных количеством укреплений, рейд освещается маяками и, конечно, Ботанический сад с музеумом в большом порядке. Только неприятное впечатление оставляет парсское кладбище, где трупы оставляются на съедение птицам, и индусское, на котором сжигают трупы; мы долго толковали об этом, пока один из нас не решил вопроса:
   -- "А вы, господа, не ездите на кладбище, так и не будет дурного впечатления". Кругом города много заводов -- хлопчатобумажные принадлежат парсам, а железные -- англичанам.
   Вечером обедали на транспорте "Джумна", это громадный пароход, приспособленный для перевозки войск, офицеров и их семейств. Кают-кампания занимает треть длины судна, по бокам каюты, столом заведует буфетчик от казны со своей прислугой.
   После обеда устроили танцы, пение и музыку, при чем один из нас играл в четыре руки с женой английского офицера. Из-за этого обеда пришлось отказаться от приглашения на обед к лейтенанту Swiney, он сын пастора, жил в Кронштадте и не забыл русский язык, служит в одном из полков, стоящих внутри Индии.
   4 марта у нас прием с 4 до 7 часов вечера. Съехалось много гостей, успели потанцовать и проводили гостей фейерверком.
   5 марта обедали по приглашению полковника St. Hill и офицеров The Prencess of Wales Own Pregiment.
   6 марта посетили церковную службу Salvation army (армия спасения), это очень распространенное общество проповедников христианства; они молятся на эстраде и поют молитву под музыку.
   7 марта бал в яхт-клубе к великому соблазну губернатора, он настаивал на отмене бала вследствие страстной недели, но его не послушали, и он вышел из членов клуба.
   8 марта, наконец, ушли из гостеприимного Бомбея, командир хотел зайти в Маскат, но времени мало, пришлось отказаться.
   17 марта зашли в Аден за углем, 25-го ушли из Суэца, а 31-го из Порт-Саида, в котором получили подтверждение быть 15 мая в Кронштадте.
   Здесь же получили приказание начальника отряда Средиземного моря идти на остров Тенедос за болгарским князем Александром Баттенбергским для доставки его в Грецию.
   Во исполнение приказа, прибыли 8 апреля на Тенедос, с берега привезли телеграмму идти в Смирну, сейчас же снялись с якоря, и 4 апреля в Смирне у нас поднял флаг начальник эскадры контр-адмирал Чебышев.
   В ожидании телеграммы князя надо сообщить небольшой эпизод, рассказанный лейтенант Р. -- "В 1876 году, плавая на фрегате "Петропавловск" под флагом контр-адмирала Ивана Ивановича Бутакова перед турецкой войной, мы прибыли с отрядом в Смирну для защиты греков и на страх врагам. Турки объявили, что отвечают за жизнь офицеров, только если они будут съезжать днем в форме без оружия, но мы не обращали на это внимания и ездили во всякое время. Нам, гардемаринам, особенно нравилось скакать на диких конях по горам темными вечерами -- это доставляло массу сильных ощущений.
   Когда мы съезжали днем, то нас приглашали греки к себе, старались угощать, но занимать не могли из-за непонимания языка (единицы, полученные в гимназии за греческий язык, не привели ни к чему). Случайно попали в семью, говорящую по-французски, тут мы и оставались, главная приманка была красавица-дочь, прямо редкой красоты. Мой сотоварищ Александр П-кий увлекся красотой гречанки, и мы начали ходить к ним каждый вечер. На мою долю досталось другая сестра "миленькая", но зато очень веселая, по правде сказать, для меня было безразлично -- я съезжал постоянно с А. П. на берег и теперь не хотел его бросать. Наша красавица не на шутку полюбила П-кого, который был высокого роста, красивый и румяный, и отказала своему жениху, надеясь на А. П-кого. Простояв два месяца в Смирне, мы ушли, А. П. увез с собой карточку гречанки и воспоминание о наших веселых вечерах, но "с глаз с долой и с сердца прочь" применилось вполне, пришли в Италию, а там черных глаз свой запас, и образ красавицы постепенно растаял, хотя я напоминал А. П. о необходимости хоть изредка писать. Бедная гречанка оказалась серьезнее, она упорно отказывалась от замужества, не теряя надежды снова увидеть дорогого друга, но время шло, а его нет, и бедняжечка, не дождавшись зачахла, как чудный цветок без ухода и умерла от чахотки с карточкой А. И. в руках, ее последнее слово было "Александр".
   И вот, придя через 7 лет в Смирну, я немедленно принялся разыскивать эту семью; довольно трудно искать не зная ни фамилию, ни профессию отца и забыв прежнюю квартиру, но с помощью поставщика удалось найти. Конечно, сейчас поехал к ним. Каково же было мое удивление сначала и огорчение потом, когда я услышал рассказ о бедствиях семьи: прежде богатые люди, совсем обеднели, родители умерли, старшая сестра (красавица) и брат тоже; осталась одна, с которой я постоянно беседовал 7 лет тому назад. Она-то мне и рассказала о последних часах своей сестры, дала пакет с какою-то вещью от покойной сестры для передачи А. П., а мне на память золотой карандаш с камнем; этот карандаш считался у них фамильным и тщательно сохранялся. На меня ужасно подействовала вся эта история и рассказ осиротевшей барышни. Вернувшись на крейсер, пришлось стоять вахту с 12 часов ночи до 4 часов утра, и я, стоя у выходного трапа, написал карандашом при лунном свете в теплую, тихую ночь, письмо своей матушке и, не перечитывая послал его на другой день. Впоследствии матушка говорила, что это было лучшее из писем, к сожалению, оно потом пропало".

В. Руднев.

(Окончание следует).

   Текст воспроизведен по изданию: Из воспоминаний кругосветного плавания на крейсере "Африка" // Русская старина, No 10. 1910
   

РУДНЕВ В.

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ О ПЛАВАНИИ НА КРЕЙСЕРЕ "АФРИКА"

(См. "Русская Старина", октябрь 1912 г.)

   7 апреля ушли на Тенедос, до 10-го числа стояли в приятном ожидании прихода болгарского князя, не имея сообщения с берегом, зато ученья тли безостановочно.
   Наконец, показалась турецкая яхта под штандартом князя, у нас послали матросов по реям в белых рубашках, несмотря на порядочный холод, командир протестовал в видах сохранения здоровья, но адмирал сделал по-своему, находя, что "так красивее". Адмирал съездил на яхту, и князь немедленно отдал визит, вскоре оба корабля снялись с якоря для следования в Яффу, куда мы пришли раньше яхты. С берега пришла большая баржа, сообразно условиям здешнего рейда (здесь почти постоянно громадная зыбь с моря, наш крейсер чуть не черпал бортами стоя на якоре). На баржу усадили 8 офицеров (по жребию) и 32 нижних чина, с большим трудом, надо садиться, когда крейсер наклоняется к барже или вернее быстро прыгать, так как в следующий момент трап уйдет высоко вверх при наклонении крейсера на другой бок.
   На берегу разместили по шести человек в экипажи-телеги, запряженные тройкой лошадей, и в ночь тронулись в путь; всех этих неудобных экипажей было около 20 вследствие многочисленной свиты князя, кроме того, наш длинный кортеж был еще усилен конным конвоем около коляски князя. Мы купили на дорогу настоящих яффских апельсин -- за 1 франк, засыпав ими все дно нашей телеги.
   Всю ночь ехали по скверной дороге, продрогли без пальто (днем очень жарко), и сидеть было неудобно, -- к утру каждая косточка болела, подобную поездку можно отнести к серьезным испытаниям.
   Утром 14 апреля собрались все на постоялом дворе, чтобы одновременно въехать в священный град Иерусалим, конечно остановились около зданий миссии; в них помещается консульство, храм и странноприимные дома 1 и 2 классов.
   Распределив команду по помещениям, мы все с адмиралом и командой пошли в храм Воскресения смотреть омовение ног (Великий четверг). Консульские кавасы энергично очищали дорогу с помощью больших жезлов, и потому мы свободно прошли на террасу храма, откуда хорошо было видно всю церемонию.
   Церемония не отличается ни благолепием, ни торжественностью, все делается кое-как, к тому же неприятно видеть кругом турецких солдат с ружьями, слушать крики толпы, продавцов и видеть курение табака. Не аппетитно, что дают мочить платки в той воде, в которой моют ноги священникам, чтобы прикладывать к глазам и лицу. После этой процедуры мы пошли в храм (церемония происходила на дворе храма), который заперли за нами, чтобы не впускать никого из публики на время нашего осмотра. С зажженными свечами в предшествии духовенства и певчих мы пошли по святым местам.
   Прежде всего против входных дверей приложились к плите, на которую был положен Иисус Христос по снятии со креста, плита лежит под балдахином так низко, что надо становиться на колено, чтобы приложиться. Далее пришли к часовне гроба Господня (Кувуклион), она сделана из мрамора и состоит из двух отделений, первое или придел ангел -- тут Мария Магдалина и Пречистая Богоматерь услышали радостную весть о Воскресении Христа, в этом же приделе теперь стоит мраморная ваза с куском камня, который был отвален от гроба. Во втором отделении лежит плита, обозначающая место гроба Господня, входят сгибаясь через низкий проход. Словами не передашь чувство благоговения и радости, что сподобился приложиться ко гробу Господню, надо испытать.
   Снаружи часовня обвешана 3.000 лампад, принадлежащими разным вероисповеданиям, которые зажигают свои лампады во время своего богослужения.
   От часовни пошли в католический придел Божьей Матери, и в армянский -- где хранится животворящий крест Господень. Поднявшись на Голгофу, где стояли три креста, обошли все приделы в намять разных событий, в одном из приделов нам показали камень, на котором сидел Спаситель в терновом венце, когда его били воины. На каждой остановке духовенство читало евангелие, и певчие пели соответствующие молитвы.
   Благоговение немного расстраивается постоянными поборами в каждом месте отдельно, не успеешь рассмотреть хорошенько и углубиться, как тянут к вам тарелку.
   Порядок в храме поддерживается турецкими солдатами, без которых монахи разных вероисповеданий и наций непременно бы передрались, и спорам не было бы конца.
   Из храма вернулись к 2 часам обедать; угощали нас бараниной несмотря на Великий пост, во время обеда пришел монах сказать, что патриарх благословляет нас есть скоромную пищу, так как постного здесь ничего нет.
   После обеда, несмотря на усталость (после ночной дороги не отдыхали и не спали) пошли под руководством смотрительницы странноприимного дома по Via dolorosa -- путь страданий Спасителя, мы прошли весь путь, останавливаясь на местах, где Спаситель, падал под тяжестью креста, в одном месте лежит обломок колонны, которую не могут поднять -- это безмолвная свидетельница страданий Христа. Зашли на место раскопок в имение Великого Князя Константина Николаевича, вошли в католический храм, построенный на том месте, где били Иисуса Христа в терновом венце; далее видели архиерейский дом, где воин ударил Христа по ланите, и этот удар был слышен по всему дому. Храм устроен католиками очень хорошо, с улицы входят через небольшой двор; в храме, построенном Св. Еленой, раньше еще показывали место, где Вероника (жена Пилата) сподобилась отереть полотенцем окровавленный лик Спасителя..
   Далее идет дом Пилата, обращенный в турецкую казарму, внутри показывают комнату, где происходил суд над Иисусом Христом. Здесь жена Пилата прислала сказать мужу, сидевшему на судилище: "ничто же себе и праведнику сему, много бо пострадала днесь во сне Его ради".
   Тут же показывают лифостротон или каменный помост, где Пилат умыл руки перед народом и сказал: "неповинен есмь от крови Праведника сего, вы узрите".
   Пройдя немного далее, мы увидели арку, перекинутую через улицу, здесь Пилат вывел Спасителя к народу и сказал: "се человек". Невдалеке в стену вложен камень-тут толкнули Божью Матерь воины, когда она хотела просить у Пилата за Спасителя.
   Пройдя мечеть Омара, бывший храм Соломона, пришли к овчей купели, где ангел возмущал воду, и больные получали исцеление.
   Через Синайские ворота мы вышли из Иерусалима, чтобы спуститься с горы Мория в Иосафатову долину. В начале показали золотые ворота, через которые Иисус Христос въехал в Иерусалим на осляти, здесь по преданию Господь будет судить во время страшного суда. Ворота теперь заделаны турками, у них существует поверие, что придет чрез них христианский царь, который покорит мусульман.
   На середине горы указали место побиения камнями мученика Стефана и яму, куда Савл спрятал его одежды, далее место, с которого Богородица смотрела на побиение и молилась за Стефана.
   В долин Кедрового потока (теперь высохшего) стоит памятник Авессалома на том месте, где он повис на волосах, спасаясь бегством: все бросают камни в памятник. За ними лежит кладбище странников, земля куплена за тридцать сребреников, брошенных Иудою предателем в храме.
   При подъеме на Сионскую гору лежит Гефсиманский сад, жалкий остаток прежнего вертограда; он обнесен стеной; тут показывают маслину, под которой молился I. Христос. Вне ограды отделено место молитвы I. Христа, когда Он молился до кровавого пота "о чаше". Тут же камни, где лежали апостолы во время молитвы Спасителя, на камнях отпечаток очертаний тела, рук и ног апостолов.
   Наша проводница в виду нашего отказа идти дальше сказала, что ость турецкая мечеть, в которой сохранилась та горница, в которой Господь ночью учил апостолов, там же была Тайная вечеря. В этой мечети находится гробница царя Давида и Соломона. Также показывают развалины дома Иоанна Богослова, где было сошествие Святого Духа, здесь же Пресвятая Богородица жила более 20 лет после Вознесения Господа на небо, тут же было Ее успение.
   Налево от Гефсиманского сада вход в пещеру, где погребена Богородица; пещера украшена готическим фронтоном. Широкая лестница ведет вниз в храм Богородицы, при спуске направо два престола над гробницами Иоакима и Анны, с левой стороны гробница Иосифа, обручника Св. Девы. Внизу посреди галереи стоит гробница Богородицы каменная, в виде часовни. С южной стороны отведено место для молитвы мусульман, которые чтут Богородицу.
   Из этой пещеры мы прошли в другую рядом, в коей оставались апостолы, когда Господь ушел с тремя из них молиться в Гефсиманию.
   Далее по Елеонской горе место, где Иисус Христос садился: на осла перед въездом в Иерусалим-это место куплено Великим Князем Сергием Александровичем для постройки часовни в память в Бозе почившего Государя Императора Александра II. Наконец поднялись на верх, где было Вознесение Господне. Назад еле шли от усталости, но зато полные впечатлений.
   Опять кормили нас обедом и в 9 часов вечера повели на 12 евангелий, но могли простоять только пять -- сил не хватило, едва дотащились домой спать.
   15 апреля. Рано утром сели на лошадей и частью на ослов, вместе с нашей командой, для поездки в Вифлеем. Дорога идет по пескам и скалам без всякой зелени, зато пыли много; остановка была в монастыре Св. Илии, где нас угостили вареньем и вином. Около монастыря находится колодезь-место встречи Рахили с посланным от Иакова и гороховое поле.
   Рассказывают, что Богоматерь, проходя с апостолами мимо этого места, спросила человека, сеявшего горох, что он сеет, тот из скупости сказал: "сею камни", Богородица на это сказала: "будь по слову твоему" и действительно, когда вырос горох, то в стручках оказались камешки, их можно и теперь найти; мы набрали себе на память. С тех пор поле никому не принадлежит, и турки не позволяют никому прикасаться к заклятому месту.
   Въехали в Вифлеем торжественно, везде вызывали караулы в ружье для отдания чести, а жители вставали и кланялись. Мы проехали прямо к дому, где были ясли Спасителя; пройдя двор, вошли в храм, алтарь которого построен на самом вертепе, 15 ступеней вниз ведут в подземную церковь или вертеп Рождества -- это естественная пещера в скале, теперь обложенная мрамором; место рождения обозначено серебряной звездой. Немного дальше другая пещера, где были ясли; здесь было поклонение волхвов.
   От Вифлеемского храма недалеко находится пещера Богоматери, где она, спасаясь от Ирода, провела два дня. По преданию у Божьей Матери тогда был избыток молока, которое стекая обращалось в мягкий камень -- женщины, страдающие грудными болезнями, распускают камень в воде, пьют эту воду и по вере своей получают исцеление.
   По окончании осмотра мы вернулись в Иерусалим к 2 часам дня; по дороге нам показали город Раму, где было избиение младенцев. Позавтракав, пошли по городу посмотреть магазины, везде торговля изделиями из пальмы, четки и пр. Ходили недолго: надо было идти на вынос плащаницы в собор Св. Троицы при миссии. В 10 часов вечера с консулом пошли к гробу Господню на ночную службу -- впереди шли кавасы, наша команда, консул в паланкине и мы пешком вместе со свитой князя. В соборе прошли в алтарь и через несколько времени пошли крестным ходом с плащаницей по святым местам. В 1 час ночи вернулись домой, хотя служба еще не кончилась.
   16 апреля. Великая Суббота. С утра легкий осмотр храма Соломона, т. к. у мусульман праздник, и по храму ходить нельзя. До 2 часов нас водили по менее важным местам, и наша путеводительница рассказывала подробности про святые места.
   В 2 часа дня пошли в храм Воскресения, нас поместили в ложу галлереи, окружающей храм внутри. В храме погасили все огни; в это время православные арабы начали кричать: "сильна наша вера, одна наша вера", бесновались, скакали среди массы народа, наполнившей храм.
   Через несколько времени патриарх, без верхнего одеяния, прошел в часовню гроба Господня (осмотренную турецкими властями), за ним заперли дверь. Прошло немного времени его молитв, как он подал зажженную святым огнем свечку в окошко часовни; человек, взявший свечу, был отнесен на руках в алтарь зажечь неугасаемую лампаду (в ней огонь не прекращается круглый год и тушится только в Великую Субботу, чтобы вновь зажечь священным огнем). Когда лампада была зажжена, стали зажигать свечи, большею частью пучки свеч в 33 свечи. По преданию в давнее время католики подучили турок и арабов требовать от патриарха публичного низведения огня, а сами стали у гроба Господня; через несколько времени огонь сошел вне часовни к православному патриарху, ударив в колонну, (которая имеет трещину); тогда арабы стали кричать: "сильна наша вера", -- это сохранилось и до сих пор.
   Из храма вернулись домой, в это время Болгарский князь прислал к ротному командиру просить дать ему матроса в баню. Матрос вымыл князя, который дал ему за работу русский золотой. В виду быстрой посылки матроса, он не успел взять с собой вещей; князь это заметил и, когда оделся, то принес матросу полотенце.
   Едва мы успели пообедать, как за нами пришли, чтобы идти к гробу Господню слушать заутреню и приобщаться. Нас провели к самой часовне, где мы простояли всю службу, прикладывались ко гробу и приобщались (исповедывались до обеда).
   В 6 часов утра вышли из храма, не заметив, как прошла ночь в молитве (с 9 вечера до 6 утра).
   Из храма Воскресения нас повели в собор Св. Троицы, где стояли еще час вместе с консулом и Болгарским князем, затем все отправились разговеться к генеральному консулу.
   Во время спокойного сиденья у консула усталость дала о себе знать, и мы мечтали, как бы хорошо лечь спать, но... в 8 часов поднялись и, забрав вещи, отправились в обратный мучительный путь по жаре.
   Приехали в Яффу голодные; рассчитывая попасть сейчас же на судно, не искали, где бы поесть; к несчастью у матросов сломался один экипаж, вследствие чего вышла задержка, и они приехали с большим опозданием, а мы голодные бродили по пристани в приятном ожидании.
   Наконец, к 7 часам вечера с большим трудом попали на крейсер, где начальство волновалось, особенно в виду усиления ветра и качки, вследствие которой при съемке с якоря сломался брашпиль, и якорь пришлось поднимать талями в ручную.
   Лейтенант Р., пообедав наскоро, должен был вступить на вахту в 8 часов вечера, пока снимались с якоря, усталый лейтенант держался, но на мостике чрезмерное утомление осилило, и он стал засыпать стоя и даже на ходу. Командир, зная причину, приказал сигнальщикам оберегать вахтенного начальника, а сам стоял вахту, пока кризис не миновал, и лейтенант не оправился.
   Переход был бурный, качало ужасно, пока не вошли 20 апреля в гавань города Сира, ночевали там и на другой день вошли в Пирей при громе салютов. Тотчас по постановке на якорь, на крейсер прибыли разные лица представиться князю и поздравить с прибытием, по окончании приема он отправился на греческой барже под штандартом на берег, где был встречен греческим королем и почетным караулом.
   Бурный переход настолько испугал князя, что он отказался идти в Адриатическое море вокруг Греции, тогда решили послать "Африку" в Коринф, куда князь мог приехать в коляске; поэтому в 7 часов вечера мы ушли из Пирея, 23 апреля обогнув полуостров, пройдя мимо Патраса, пришли в Коринф, маленький город, стоящий в песках, но доставляющий большое количество "коринки".
   Если бы канал через Коринфский перешеек был готов, то "Африке" не надо бы огибать полуостров. Болгарский князь с адмиралом и свитой прибыли в 5 часов дня, так что мы успели сняться с якоря и выйти в море, направляясь в Каттаро, откуда Болгарский князь должен был сделать визит Черногорскому князю в Цетинье.
   Все переходы были для нас крайне беспокойны, помимо усиленной службы должны были быть гостеприимными хозяевами со свитой князя, которая выселила нас из наших кают в матросский лазарет в командном помещении, где ночью подчас был очень тяжелый воздух. Главное неудобство заключалось еще в том, что нам было велено очистить ящики и забрать все вещи с собой, пришлось сложить в корзину и держать под кроватью.
   Адмиралу досталась каюта старшего офицера, для услуг ему назначили вестового татарина, и вот однажды адмирал, выйдя в кают-кампанию пить кофе, обратился к ротному командиру:
   -- "Знаете, В. Ф., как ваш вестовой со мной разговаривает?"
   -- "Не знаю, Ваше Превосходительство, только если плохо, то я наложу взыскание".
   -- "Напротив, очень забавно, и я прошу Вас его не переучивать, пусть говорит как умеет; вестовой, обращаясь ко мне говорит: "Ваше благородие, пиджак надеть будышь?", и все в таком роде".
   Когда вестовому сделали разъяснение, он был сконфужен и пытался говорить "Ваше Прев.", но это у него не вышло.
   25 апреля недалеко от входа в бухту Болгарский князь обратился к вахтенному начальнику:
   "Как вы думаете, австрийцы нас пропустят?"
   -- "Я уверен, Ваше Высочество, что австрийцы не посмеют задержать крейсер, идущий под Вашим штандартом".
   И как бы в ответ на вопрос князя крепость начала салют, а разговор этот возник по следующей причине:
   Австрийцы не позволяют входить в Каттаро больше одного военного судна и дали разрешение посланнику в Афинах отправить одно судно, тогда адмирал Чебышев послал клипер "Джигит" в распоряжение Черногорского князя, надеясь, что "Африку" и так не задержат под штандартом. Когда же появилась "Африка" ("Джигит" уже был в Каттаро), австрийцы были удивлены и, хотя не посмели задержать ее, но возбудили целую историю, в результате которой адмирал получил здоровый выговор.
   После салютов вошли в бухту, идущую зигзагами между высокими горами, вернее шли озерами, переходя из одного в другое небольшими проливами; благодаря громадной высоте гор, озера закрыты от ветров, почему поверхность их как зеркало, а красота-то кругом какая! не хватит и уменья рассказать нет сил.
   Естественно при первой возможности мы отправились на берег бродить по небольшому Каттаро, его окрестностям и добрались до столицы Черногории Цетинье. Дорога идет по горам зигзагами, по камням без всякой зелени, подъем очень утомительный, но все-таки мы преодолели все трудности к полному одобрению встречавшихся черногорцев. Подойдет к тебе высокий молодчина в живописном костюме и спросит: "русский?", получив ответ, непременно похлопает дружески по плечу и скажет: "добре".
   Мы пошли, думая немного погулять, но увлеклись подъемом и решили идти до конца, на полдороге ужасно захотелось есть, зашли в саклю, где съели весь наличный овечий сыр, без хлеба и выпили с горя небольшой запас какой-то противной водки.
   В течение трехдневной стоянки был обмен визитов и салюты без конца, наконец, 28 апреля ушли в Анкону, где Его Высочество отбыл со свитой на берег для следования в Россию; перед отъездом он собственноручно надел старшим чинам ордена Св. Александра. Нам ужасно нравился этот беленький крестик, полученный из рук князя, которого мы очень полюбили и провожали самым сердечным образом.
   Отдохнув в Анконе денек, пошли дальше. Как выше было сказано, что в Яффе при съемке с якоря сломался брашпиль, починить его можно было только в военном порте и потому решено было идти в Неаполь ко всеобщей радости; мы благословляли судьбу, пославшую нам поломку брашпиля, очень кстати вышло, только одно обстоятельство несколько омрачило наш восторг, это отсутствие денег, а в Неаполе-то как раз без них хоть не езди на берег. Который уже раз приходится быть в Неаполе и каждый раз кроме восхищения природой, видами -- овладевает какое-то особенное, необъяснимое чувство. Даже вечером на вахте стоять и то хорошо: чудный, тихий, теплый вечер, луна освещает рейд, а с ним стоящие суда и массу двигающихся шлюпок; вот одна остановилась, раздались звуки мандолины и гитар, аккомпанируя чудному пению, которое заставило матросов выйти из коек наверх.
   До 21 мая время прошло незаметно, на судне чинили брашпиль и другие вещи, а мы не теряли время даром -- при каждом удобном случае уезжали и просто удирали на берег.
   Лейтенант Р., будучи гардемарином на фрегате "Петропавловск", познакомился в Неаполе с графиней Сухтелен, ее муж был генерал-адъютант и в свое время пользовался известностью. Несмотря на несчетное количество лет, графиня любила принимать гостей и хорошо накормить русским обедом, после которого пили кофе в гостиной: тут начинались интересные рассказы про старину, графиня, как живая книга, делилась с нами стариной, она любила рассказывать лейт. Р., который умел ее слушать и повторял последние ее слова, когда она просыпалась (графиня от старости засыпала на несколько мгновений и быстро просыпалась). Еще приманка тут была другая, к графине приезжали очень часто две барышня, маркизы Крези, одна из них гостила все время, пока "Африка" была в Неаполе -- ведь надо было играть в 4 руки, гулять и кататься с лейтенантом, оба веселились, и время летело незаметно.
   Когда выяснилось время нашего ухода из Неаполя, адмиралу устроили прощальный обед на берегу, с музыкой и пением артистов, они увеселяли нас с 8 до 12 часов ночи, и мы все слушали, слушали, жаль было уходить.
   В один из дней, впрочем, это было накануне предполагаемого ухода, лейт. Р. был приглашен дочерью графини Сухтелен съездить за город в церковь посмотреть ковер из живых цветов, который делают девушки один раз в году в известный праздник. Поехали вчетвером: графиня -- дочь, маркиза Крези, лейт. Р. и полковник граф Arsenio d'Horrer, удивительно веселый, живой и разговорчивый италианец.
   Кроме удовольствия самой прогулки, интересно было посмотреть ковер -- получается полная иллюзия, ковер с прекрасным рисунком поражает своей работой, сколько цветов ушло на это! прямо ужас. При возвращении назад пошел сильнейший дождь, сидевшие на скамеечке, кавалеры наклонились сколько могли внутрь коляски, но спины их совершенно вымокли. Возвратились поздно, лейт. Р. дали маленький дамский зонтик и клетчатый платок, в который он завернулся, в таком виде он явился на судно, его сначала не узнали и не хотели пустить, но подошедший вахтенный начальник сразу узнал и ужасно хохотал при виде промокшей фигуры с дамскими вещами, которые доставили затем массу хлопот. На другой день лейт. Р., желая возвратить вещи, просился на берег, но старший офицер не пустил, пришлось идти к командиру, который рассердился и, отпуская лейт. Р., сказал, что если он опоздает, то ждать его не будут, и крейсер без него уйдет в Россию. Времени мало, что делать? все-таки Р. едет на берег, по счастью, встречает адмирала на пристани.
   -- "Куда это вы собрались идти?" спрашивал адмирал, три дня не бывший на судне.
   Лейт. Р. рассказывает про свое возвращение на судно и высказывает опасение, что может опоздать.
   -- "Отчего же вы торопитесь?"
   -- "Как же, Ваше Превосходительство, ведь мы сегодня уходим, пары готовы и только ждут Вас".
   -- "А я и забыл, теперь как же мне быть: ведь я пригласил дам на завтрак".
   -- "Это можно поправить, Ваше Превосходительство".
   Лейт. Р. подозвал старшину адмиральского вельбота и сказал:
   -- "Поезжай на крейсер, доложи командиру, что адмирал приказал поход отложить, пары прекратить, о дне ухода будет новое приказание, за адмиралом прислать вельбот... (обращаясь к адмиралу: когда прикажете, Ваше Превосходительство?..)".
   "После завтра утром". -- "Старшему офицеру доложи, что адмирал уволил меня на берег".
   Чебышев слушал и смеялся; когда старшина ушел, он спросил:
   -- "А все-таки как же с завтраком?"
   -- "Не стоит приглашать завтракать на судно: лучше вы идите к ним завтракать".
   -- "И то правда, как это вы все хорошо придумали!"
   Р. немедленно поскакал к Сухтелен, там пришлось ждать выхода графинь довольно долго, сидя в саду в обществе маркизы.
   В Неаполе получили телеграмму о производстве командира в капитаны 2 ранга за отличие; мы все сердечно радовались и искренне поздравляли.
   21-го мая, расставшись с адмиралом, ушли из Неаполя, хотя было очень жалко уходить из такого хорошего города. Нас послали в Ливорно взять кусок стены с какими-то особыми фресками; ящик громадной величины могла взять только "Африка" в свои необъятные трюмы. Пока занимались вопросом о погрузке, наша публика разъехалась, особенно много в близ лежащую Пизу посмотреть наклонную башню и музей. Лейт. Р., в бытность свою на фрегате "Петропавловск" гардемарином, пробыл в городе Специя около 8 месяцев, конечно имел много знакомых, и теперь захотелось их навестить, особенно некоторых, оставивших более глубокий след в массе воспоминаний. В компании с Р. поехал мичман барон Ф-н, который интересовался всем, относящимся до морской службы, и хотел осмотреть военный порт и доки в Специи. Сделав маршрут по книжке железных дорог, Р. с бароном выехали из Ливорно в Пизу для пересадки в поезд, идущий из Генуи в Неаполь, но тут вышла ошибка из-за опечатки в расписании. -- Желаемый поезд ушел, и надо было ждать до вечера, а это не входило в финансовые расчеты, денег было в обрез; следовательно, завтракать в Пизе не имели права, все-таки голод заставил зайти в таверну съесть ризотто и запить скверным красным вином: впоследствии эта экономия оказалась роковой. До нашего роскошного завтрака мы обошли и осмотрели все интересное в Пизе, на падающей башне неприятно быть наверху. Наконец мы сели в поезд, прикатили в Специю и немедленно отправились к консулу Лардон (в бытность Р. гардемарином, консулом был Лардон-отец); встреча была сердечная, но увы! все постарели, подурнели, да и в самом-то много изменялось.
   Обед прошел с неприятным случаем из-за ризотто и несколько испортил впечатление, но вечером и на другой день все вошло в норму; осмотрев порт, вернулись в Ливорно, по пути в поезде встретили двух голодных путешественников, поделились с ними скудными остатками денег, и сами немного поголодали. Надо рассказать про этих путешественников. Вернувшись к стоянке в Неаполе, где среди наших знакомых была семья баронессы Т-ау, наши офицеры бывали у них часто, и сами они не забывали "Африку". Эта семья собралась ехать в Россию и при прощанье в Неаполе сказали: -- "мы вам протелеграфируем день и час проезда Пизы, приезжайте из Ливорно повидаться".
   Наконец на крейсер привозят телеграмму; тут некоторые всполошились, но поехали двое: мичман В-ъ и старший штурман Э-н, они набрали денег для проезда в Пизу и обратно. По росписанию поездов они должны были выехать вечером, а ожидаемый поезд проходил рано утром, вот эти два ухаживателя остались на вокзале в III классе (1 и 2 запирают на ночь), при чем была маленькая скамейка, и они спали по очереди, сменявшиеся сторожа при сдаче дежурства указывали перстом и говорили: "due" (два).
   Когда подошло время, В. и Э. вышли встречать, подкатил поезд.
   Конечно, трогательная встреча, сладкие речи и незаметно поезд трогается.
   -- "Оставайтесь с нами до Генуи!" -- восклицают барышни с умоляющим взглядом и... кругосветные мореплаватели, не сдававшиеся ни перед какой опасностью, сдались от чарующего, ласкового взгляда.
   Все это хорошо, а деньги! -- у них было на билет из Пизы в Ливорно, на них послали телеграмму старшему офицеру, прося присылки денег срочной телеграммой, прислали мало, и потому они были голодные, хотя ехали в III классе из экономии. По возвращении их на судно, долго над ними смеялись.
   28 мая ушли в Кадикс за углем.
   31 мая пришли на беспокойный, открытый рейд, погрузка угля шла с трудом и медленно, это дало нам возможность побыть на берегу, где смотрели бой быков. Зрелище бесспорно интересное, но тяжелое, особенно, когда бык распорол живот у лошади, и его самого закололи.
   5 июня покинули берега Испании, страну черных глаз, живописных костюмов и невыразимой грации. С уходом из Кадикса распростились с Средиземным морем, оставя за собой столько нами виденного и пережитого. Атлантический океан старался развеять нашу грусть -- болтал "Африку" во все стороны, пригласил разные ветра дуть на нас, даже и дождь оказался в числе приглашенных, но все безуспешно... очень жаль было уходить, хотя и домой приятно вернуться.
   12 июня пришли и 16 числа ушли из Шербурга; там заедал нас вице-консул Postel со своими сыновьями. Старший офицер Р. Р. Д. заболел, временно вступил в обязанность старший лейтенант ревизор Ш-ъ до первой якорной стоянки, а затем но просьбе старшего офицера было приказано вступить в обязанность лейтенанту Р., хотя он был третий вахтенный начальник, но Р. Р. Д. заявил, что он только и надеется на Р.
   19 июня пришли на один день в Копенгаген почиститься перед приходом в Кронштадт.
   Наконец 24 июня с раннего утра все на ногах, объявлена награда тому, кто первый увидит Толбухин маяк; вдруг бежит рассыльный: "маяк открылся", и дружное "ура!" огласило кают-кампанию, а затем передалось в команду.
   Все вышли на верх взглянуть на родные берега, которых так долго не видели, сейчас же пошли приготовления к постановке на якорь, салюты и проч. Нас стали посещать начальствующие лица разных рангов и местосидений, мучили нас смотрами, хотя все высказывали полное одобрение. Вскоре стало известно о предстоящем Высочайшем смотре к великой нашей радости, нам не предстояло особенных приготовлений -- мы всегда были готовы и к смотру и к бою. За несколько дней до смотра лейт. Р. получил частную записку с соседнего корабля: "Сегодня к вам приедет адмирал Асламбегов и поднимет флаг", затем прибыл с берега хор музыкантов и, когда пришел пароход из С.-Петербурга, Р. послал адмиральский катер с офицером за адмиралом. Встретили с почестями, торжественно подняли флаг под гром салютов, адмирал был очень доволен и благодарил Р. за сделанное (командир был по делам службы в С.-Петербурге, и для него приезд адмирала был тоже сюрприз) по его старым привычкам.
   Немного погодя вызывает Р. и говорит:
   -- "Вы будете при мне флаг-капитаном".
   -- "Есть".
   -- "Сделайте все распоряжения, примите командиров, которые явятся с рапортами, а я сегодня же уеду обратно в Петербург".
   -- "Есть", -- отвечает Р., а сам думает, не много ли будет ему обязанностей -- флаг-капитан, командир, старший офицер, вахтенный начальник (стоял ежедневно с 4 до 8 утра), ротный командир, заведующий оружием.
   Наше недоумение относительно приезда адмирала вскоре выяснилось; Государь Император, желая оказать милость адм. Асламбегову, повелел ему лично представить на смотр суда тихоокеанской эскадры, стоявшие на рейде.
   Наконец желанный смотр состоялся; во время обхода команды и верхней палубы Его Императорское Величество, увидев привязанную камчатскую собаку, пошел ее погладить; мы все замерли, так как "Камчатка" никого не признавала кроме своего хозяина старшего офицера и Р.; ее все боялись и не подходили к ней. К нашему изумлению, Камчатка сама встала и подошла к Государю; погладив собаку, Его Величество изволил пойти дальше, но вернулся еще раз погладить собаку, и Камчатка опять встала и лизнула руку (такого знака внимания с ее стороны еще не бывало). Смотр прошел блестяще, лейт. Р. жутко было командовать авралом (общая работа) при постановке парусов, хотя в то же время радовался счастью, выдавшему на его долю, стоять на мостике между Ее Величеством Государыней Императрицей и Великим Князем Михаилом Николаевичем.
   При стрельбе минами командир просил Его Величество назначить цель, мина прошла в точку, но командиру показалось, что Государь принял это за случайность, и потому обратился с просьбой сделать еще выстрел до назначенной цели, мина, и на этот раз прошла точно по назначению -- тогда Государь изволил милостиво благодарить командира и минного офицера.
   По окончании смотра командир удостоился получить согласие Его Величества принять "Камчатку". За собакой из Петергофа прислали от дворца пароходик, на который взвалили часть вещей, подлежавших пошлине. Офицер, сопровождавший вещи, пошел в парке не той дорогой, по счастью встретил Великого Князя Алексия Александровича.
   -- "Откуда вещи, с "Африки"?, не по той дороге идете, тут как раз ходят таможенные, идите налево, а я покараулю".
   Повторять не пришлось, офицер быстро скрылся с вещами по указанной дороге.
   Когда после смотра все уехали, командир призвал лейт. Р., горячо благодарил его, говоря:
   -- "Вы две недели несли столько обязанностей с таким успехом, все смотры выдержали на своих плечах и ни разу не были в Петербурге, тогда как все офицеры успели перебывать, сдавайте обязанность минному офицеру, а сами сейчас отправляйтесь на моем вельботе на берег; вы успеете еще попасть на пароход. Дайте мне адрес, я сам сообщу вам, когда надо вернуться на судно, можете оставаться дома сколько угодно времени".
   Лейт. Р. вернулся через сутки обратно. Командир спрашивает: -- "Отчего вы вернулись, ведь я не звал вас?".
   -- "Я довольно побыл дома, меня беспокоило, как идет все на крейсере, и потому я приехал".
   Командир очень хвалил Р. и благодарил его за такое ревностное исполнение обязанностей.
   Во время нашего плавания, вышел приказ, чтобы суда, возвращающиеся из-за границы, подвергались самому серьезному осмотру и испытанию целой комиссии. К нам назначили вице-адмирала Брюммера и членов: вице-адмирала Пилкина, контр-адмирала Серкова, генерал-лейтенанта Пестича (артиллерия), генерал-майора Соколова (механическая часть), Елкина (штурманская часть), капитана 1 ранга Шафрова и многих других молодых и потому свирепых экзаменаторов.
   Нас гоняли на пробную милю для проверки машины, в Биэрке-Зунде стреляли минами, в Ревеле разбивали мишени из орудий и т. д., одним словом, рвали на части, пытали на все лады и в конце концов составили печатный отчет равный целой книге. Ни в чем не могли нас уязвить, "Африка" вышла из боя величественно и спокойно, получив пальму первенства из всех судов.
   Результатом смотра был приказ:
   "Смотр оказался блестящим, крейсер найден комиссией в совершенном боевом порядке и образцовой чистоте и исправности по всем частям, в той высшей мере, какой возможно достигнуть при неусыпной заботливости командира и ревностном содействии всех офицеров".
   11 июля мы кончили кампанию, офицеры получили отпуск с сохранением содержания и полугодовой оклад жалованья, а лейтенант Р. кроме того получил 15 июля орден Св. Станислава 3 степени -- единственный из всех офицеров (Лейт. Р., произведенный в 1832 г. в лейтенанты, получил 1 января 1883 г. благодарность в приказе по флоту от генерал-адмирала, а 6 июля того же года орден.).
   Так закончилось крайне интересное и поучительное плавание, при чем во многом мы были обязаны командиру, крайне строгому, но и умевшему благодарить и научить. Автор этих записок считаем долгом упомянуть, что записки не составляют полного и подробного описания плавания, они представляют только выдержки из дневника, веденного автором на крейсере.

В. Ф. Руднев.

----------------------------------------------------

   Текст воспроизведен по изданию: Из воспоминаний кругосветного плавания на крейсере "Африка" // Русская старина, No 11. 1910.
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru