Самаров Грегор
Гибель Цезаря

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
 Ваша оценка:

   

ГИБЕЛЬ ЦЕЗАРЯ.

РОМАНЪ САМАРОВА.

Переводъ съ нѣмецкаго Е. С.

Изданіе И. А. ШИГИНА.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія Тушнова, по Надеждинской улицѣ, домъ No 39.
1875.

   

КНИГА ПЕРВАЯ.

ГЛАВА ПЕРВАЯ.

   Это было въ началѣ іюля. Днемъ термометръ показывалъ болѣе 24о въ тѣни; темныя скалы горнаго хребта Ауресъ такъ и обдавали жаромъ. Ни малѣйшей струи освѣжающаго вѣтра не проносилось въ воздухѣ; колючіе стволы кактусовъ и лапчатые листья зонтичныхъ пальмъ, росшіе на откосахъ горъ и нѣсколько разнообразившіе желто-сѣрую, мѣстами черную, почву земли, казались каменными по своей неподвижности.
   Солнце быстро заходило и касалось уже могучихъ вершинъ гигантскихъ отраслей Атласа, который прорѣзаетъ на западѣ, двумя большими горными хребтами, нѣсколько провинцій Алжира. Южная сторона этихъ горъ обращена къ степи Сахарѣ съ ея роскошными оазисами, тонущими въ морѣ зеленыхъ пальмъ и финиковыхъ деревьевъ; въ промежуткахъ оазисы пересѣкаются обширными солончаковыми степями, такъ называемыми Зебигасами, а среди грустныхъ солончаковъ изрѣдка мелькаютъ небольшія обработанныя долины.
   На тѣнистой сторонѣ громадной скалы сидѣлъ человѣкъ съ сильно смуглымъ, загорѣвшимъ отъ солнца лицомъ; но цвѣтъ и покрой его платья тотчасъ выдавали его европейское происхожденіе. Судя по бѣлокурымъ волосамъ и бородѣ, немного запущенной, по свѣтло-голубымъ глазамъ, съ ихъ измѣнчивымъ взглядомъ, -- иногда неподвижнымъ, апатическимъ, въ другое время, тонкимъ и рѣшительнымъ, наконецъ, судя по высокому росту и крѣпкому сложенію незнакомца, можно было угадать въ немъ сѣверогерманца; широкія его панталоны и сѣрая войлочная шляпа съ большими полями явно свидѣтельствовали, что это былъ переселенецъ. На лицо ему казалось никакъ не болѣе 25-ти лѣтъ; на немъ была надѣта сѣрая куртка съ стоячимъ воротникомъ, черезъ плечо у него висѣла солдатская сумка съ патронами, а подлѣ, на землѣ, лежало тщательно вычищенное ружье съ привинченнымъ штыкомъ. Черты лица сидѣвшаго человѣка дышали чистосердечіемъ и прямотою; по его манерѣ держаться и по правильнымъ, ловкимъ движеніямъ его рукъ и головы, невольно приходило на мысль, что это долженъ быть военный.
   Вотъ онъ всталъ съ своего мѣста, взялъ съ земли ружье и прислонился плечомъ къ выступу скалы, чтобы взглянуть сверху на степь, раскинувшуюся передъ нимъ во всю свою ширину. Такъ какъ онъ стоялъ, обратясь лицомъ къ заходящему солнцу, то принужденъ былъ прикрыть глаза рукою, чтобы имѣть возможность устремить пристальный, долгій взглядъ на мрачныя стѣны горъ. Грустная представилась ему картина! все камень, голый камень и красножелтый песокъ на необозримое пространство; въ двухъ только мѣстахъ на далекомъ горизонтѣ сверкали, какъ свинцовыя зеркала, большіе солончаки -- единственное разнообразіе этой монотонной пустыни. Ни кусточка, ни деревца, ни малѣйшаго слѣда живыхъ существъ! Только пестрыя ящерицы шмыгали безпрестанно изъ одной щели скалы въ другую. Ни одной птицы не кружилось въ воздухѣ надъ этой печальной мѣстностью.
   -- Куда это запропастился этотъ сумазбродъ-лазунъ? ворчалъ про себя молодой пересенецъ. Чортъ меня побери, если я въ другой разъ позволю себя соблазнить и пойду съ нимъ бродить по этой проклятой мѣстности, вмѣсто того, чтобы остаться съ товарищами и помогать имъ строиться и обработывать подлую, неблагодарную здѣшнюю землю! Дурачье мы, что притащились сюда, не послѣдовали примѣру умницы Каппея и не вернулись благоразумнымъ образомъ въ свой милый Гановеръ. Не велика была бѣда просидѣть годика два въ прусской тюрьмѣ. Не вѣкъ-же бы они насъ тамъ продержали; покрайней мѣрѣ, каждый изъ насъ зналъ-бы, что онъ на родной сторонѣ, у себя дома, гдѣ и въ самое знойное лѣто такихъ страшныхъ жаровъ не бываетъ.
   Говорившій, дѣйствительно, былъ одинъ изъ тѣхъ бѣдныхъ, вѣрныхъ солдатъ, которымъ, вслѣдствіе роспуска такъ называемаго гановерскаго легіона, по милости интригъ бывшаго кабинетъ-министра и глупой бережливости кронпринца, предоставили на выборъ: или переселиться, безъ средствъ и безъ всякой поддержки, въ совершенно чужую сторону, избравъ ее своимъ новымъ отечествомъ, или остаться на родинѣ и, за непоколебимую вѣрность и преданность законному королю, подвергнуться тюремному заключенію, а затѣмъ долгое время состоять подъ надзоромъ полиціи.
   Въ предыдущемъ романѣ: "Прощальный привѣтъ Легіоновъ", мы остановились на той главѣ, когда одинъ отрядъ легіонеровъ отправился со станціи Сенъ-Дизье искать счастія въ Алжирѣ. Соединенные случаемъ и связанные между собой духомъ товарищества, эти изгнанники, по пріѣздѣ въ Марсель, немедленно получили оффиціальное увѣдомленіе отъ алжирскаго правительства, что имъ назначены уже извѣстные пункты для основанія колоній. Ихъ отряду пришлось тащиться въ весьма плохо еще обработанный округъ провинціи Константины; къ числу новыхъ колонистовъ принадлежалъ и тотъ молодой солдатъ, котораго мы встрѣтили на окраинѣ солончаковой степи.
   -- 3! э! Что тамъ такое? воскликнулъ онъ, услыхавъ внезапно отдаленный, но громкій выстрѣлъ. Быть не можетъ, чтобы это Вейнертъ стрѣлялъ. Подавшись немного впередъ, переселенецъ замѣтилъ, что изъ-за сосѣднихъ скалъ вьется легкое облачко дыма; вслѣдъ затѣмъ, грянулъ другой выстрѣлъ, и онъ увидѣлъ, что по долинѣ, огибающей группу другихъ скалъ, мчится маршъ-маршемъ всадникъ. Всмотрѣвшись пристальнѣе, гановерецъ разглядѣлъ, что всадника преслѣдуютъ пять человѣкъ кабиллъ, отъ которыхъ врядъ-ли была ему возможность увернуться, такъ какъ лошадь его, при всей своей крѣпости, несла на себѣ двойную тяжесть.
   Когда она подскакала ближе къ наблюдавшему за этой сценой гановерцу, то послѣдній увидѣлъ, что впереди всадника, одѣтаго въ мундиръ французскихъ сипаевъ, съ бѣлымъ, развѣвающимся на плечахъ плащомъ, сидитъ женщина, закутанная въ длинное покрывало.
   Одинъ человѣкъ, преслѣдуемый нѣсколькими, возбуждаетъ всегда живѣйшее участіе, а людямъ энергическимъ внушаетъ непреодолимое желаніе помочь ему. Молодой гановерецъ быстро спустился на нѣсколько шаговъ внизъ съ того возвышенія, на которомъ онъ стоялъ, и началъ выразительно махать скачущему ружьемъ, давая знать, что близко друзья и чтобы онъ не робѣлъ.
   -- Сюда, сюда валяй, камрадъ! кричалъ онъ во все горло: шпорь хорошенько свою лошадь; пусть она только до меня доскачетъ, а ужь тутъ мы покажемъ себя этимъ черномазымъ дьяволамъ!.... Чортъ побери Вейнерта! гдѣ это онъ засѣлъ? прибавилъ онъ про себя: теперь его винтовка отлично-бы намъ пригодилась!....
   Эти слова какъ будто долетѣли туда, куда слѣдовало, потому что черезъ мгновеніе изъ-за разщелины сѣрой скалы раскатился громкимъ эхомъ оглушительный выстрѣлъ, и когда дымъ разсѣялся, то шагахъ въ двухстахъ, на лѣво отъ гановерца наверху, на небольшой каменистой площадкѣ, появилась фигура какого-то человѣка въ зеленомъ егерскомъ кителѣ, съ толстымъ ранцемъ за спиной и съ дымившейся еще винтовкой въ рукѣ.
   -- Э-эй! Что тамъ творится, Седдельмайеръ? крикнулъ послѣдній могучимъ басомъ. Черти, что-ли, переполошились?
   Первый переселенецъ захохоталъ.
   -- Тебѣ, я думаю, это лучше извѣстно, чѣмъ мнѣ, отвѣчалъ онъ весело. Стрѣлялъ ты, а не я..... Гляди-ка, черные плуты сейчасъ и отстали. Спустись ко мнѣ, Вейнертъ, давай, выручимъ француза.
   Неожиданная помощь отъ мѣткаго выстрѣла положительно спасла сипая. Пуля егеря попала прямо въ грудь лошади передоваго кабилла, и раненое животное, сдѣлавъ дикій прыжокъ въ сторону, опрокинулось вмѣстѣ съ своимъ всадникомъ навзничь. Прочіе кабиллы бросились къ упавшему и окружили его, а преслѣдуемому французу, не смотря на то, что взмыленный конь его изнемогалъ отъ усталости, удалось въ это время взлетѣть на крутой подъемъ скалы. Здѣсь онъ присоединился къ гановерцу, державшему на готовъ свое ружье, и къ товарищу его, который очень ловко перелѣзъ черезъ цѣлый рядъ каменныхъ выступовъ и спустился также къ нимъ.
   Сипай, какъ большинство французскихъ кавалеристовъ въ Алжирѣ, былъ родомъ туземецъ, сынъ арабскаго племени, побѣжденнаго французами и съ тѣхъ поръ дружески расположеннаго къ французскому правительству. Спасенный былъ еще почти юноша, съ тонкимъ худощавымъ лицомъ, правильнымъ профилемъ, пламенными большими глазами, полными выраженія, -- гибкій, граціозный, какъ чистокровный арабъ, потомокъ мавровъ, первыхъ завоевателей края. Соскочивъ съ сѣдла, онъ осторожно снялъ съ него молодую дѣвушку и посадилъ ее на землю, а затѣмъ, сосредоточилъ все свое вниманіе на лошади, у которой принялся тщательно обтирать взмыленные бока и прозрачныя, раскраснѣвшіяся ноздри копцемъ своего бѣлаго плаща. Тогда только онъ обратился къ обоимъ гановерцамъ, молча слѣдившимъ за всѣми его движеніями, приложилъ руку по военному къ козырьку и завелъ съ ними рѣчь на ломаномъ французскомъ языкѣ.
   -- Вы, вѣрно солдаты-франки, присланные сюда землю обработывать? спросилъ онъ.
   -- Что тамъ этотъ молодецъ толкуетъ? спросилъ Седдельмайеръ, обращаясь къ своему товарищу.-- Я ничего не понимаю. Объяснись ты съ нимъ, пожалуйста. Надо тебѣ сказать, что я по французски мало маракую, даромъ, что мы довольно долго жили во Франціи. Видно голова у меня ужь такая деревянная; это и Трина находитъ.
   Вейнертъ, хотя не очень бѣгло говорилъ по французски, однако, зналъ языкъ настолько, что могъ объясняться на немъ.
   -- Мы гановерскіе солдаты-колонисты, отвѣчалъ онъ сипаю. Солдаты всего міра братья между собой, особенно, когда нужно подать другъ другу помощь. Ты вѣдь спасался теперь бѣгствомъ отъ враговъ?
   Сипай кивнулъ утвердительно головой.
   -- Храбрый не долженъ стыдиться бѣгства, когда врагъ сильнѣе его, отвѣчалъ онъ.-- Я не хотѣлъ, чтобы эта дѣвушка попала въ руки своихъ и моихъ враговъ. Благодарю тебя за помощь; но я лучше-бы желалъ, чтобы пуля твоей винтовки попала въ сердце чернаго предателя Эбнъ-Бекрса, вмѣсто его благороднаго коня. Мнѣ остается теперь одно -- просить васъ обоихъ, чтобы вы помогли мнѣ совершенно вырвать мою сестру изъ рукъ этихъ злодѣевъ.
   -- Развѣ эта дѣвочка твоя сестра?
   -- Да, сестра. Встань, Зюлейка, и поблагодари нашихъ избавителей.
   Молоденькая мавританка поднялась на ноги. Какъ она ни старалась скрыть свое лицо отъ любопытныхъ глазъ невѣрныхъ, но изорванное во многихъ мѣстахъ покрывало, вѣроятно пострадавшее во время борьбы съ врагами, лишало всякой возможности соблюсти съ надлежащей строгостью правило, предписанное женщинамъ магометанскимъ закономъ. Впрочемъ, степные арабы въ Алжирѣ вообще далеко не такъ слѣпо подчиняются религіознымъ уставамъ, какъ магометане въ Египтѣ и въ Турціи, а частыя сношенія сипаевъ съ ихъ товарищами, солдатами французской арміи, сдѣлали ихъ воззрѣнія еще либеральнѣе. Поэтому неудивительно, что спасенный гановерцами арабъ нисколько не оскорбился тѣмъ, что прекрасное свѣжее личико его сестры, осталось почти не закрытымъ.
   Мавританочка, дѣйствительно, была прехорошенькая. Ей не могло быть болѣе 16-ти лѣтъ на видъ, а между тѣмъ, она, какъ и всѣ дѣти юга, совершенно уже сложилась и развилась физически. Сходство между ею и братомъ было поразительное, съ тою только разницей, что всѣ черты ея лица отличались большей мягкостью и женственностью, чѣмъ у него. Тонкій овалъ лица, миндалевидные черные глаза, высокія брови, почти сходившіяся у начала сухаго, правильнаго носика, пунцовыя, пышныя губы, мелкіе, точно жемчугъ, бѣлые зубы, невольно приковывали къ себѣ вниманіе каждаго. На сколько можно было разсмотрѣть чрезъ широкія складки неуклюжей одежды, Зюлейка имѣла станъ стройный и гибкій; всѣ ея движенія напоминали степную газель; ея руки и ноги, не обезображенныя трудовой работой, по своимъ крошечнымъ размѣрамъ, служили лучшимъ доказательствомъ ея происхожденія отъ чистой арабской крови. Робкое, почтительное обращеніе молодой мавританки съ братомъ, который былъ старше ее не болѣе, какъ лѣтъ на шесть, на семь, но глядѣлъ уже отважнымъ бойцомъ,-- произвело на гановерцевъ чрезвычайно пріятное впечатлѣніе.
   -- Послушай-ка, заговорилъ высокій Седдельмайеръ, обращаясь къ своему товарищу: вѣдь это чертовски красивая куколка, которую у насъ дома тотчасъ бы посадили подъ стеклянный колпакъ. Мнѣ кажется, что я и притронуться къ ней не осмѣлюсь -- того и гляди разобьется. Растолкуй ты мнѣ на милость, Вейнертъ, что такое случилось съ смуглякомъ и красавицей? Что она его сестра -- soeur, какъ здѣсь выражаются,-- это я разобралъ; ну, а дальше?...
   -- Почему они бѣжали и отъ кого, я не знаю еще, отвѣчалъ Вейнертъ. Сипай проситъ нашей помощи и защиты отъ кабиллъ, которые, вѣроятно, будутъ его преслѣдовать. Отказать ему невозможно, такъ какъ онъ французскій солдатъ, да и кромѣ того, намъ съ тобой просто стыдно будетъ отдать въ руки черномазымъ негодяемъ такую красотку.
   -- Разумѣется, разумѣется! воскликнулъ Седдельмайеръ; вскидывая ружье на плечо. Хотя фельдфебель и строго намъ наказывалъ не вмѣшиваться ни въ какія ссоры туземцевъ, да дѣлать нечего. Ну такъ скажи же брату -- какъ его зовутъ? вѣдь у каждаго человѣка должна быть своя кличка....
   Егерь спросилъ у араба, какъ его имя.
   -- Меня зовутъ Ахметъ Дераджи; я служу сержантомъ во 2-мъ эскадронѣ третьяго полка сипаевъ. Мы стоимъ въ крѣпости Ажеръ-Суда, отвѣчалъ тотъ.
   -- И отлично! это нашъ оборонительный пунктъ; мы многихъ офицеровъ вашего полка знаемъ, замѣтилъ Вейнертъ, тотчасъ же передавшій все по нѣмецки товарищу.
   -- Такъ вели ты Ахмету посадить свою хорошенькую soeur -- кто бы могъ подумать, что у такого смуглаго народа могутъ водиться подобныя красотки!-- на лошадь, если та отдышалась, сказалъ Седдельмайеръ. Самъ онъ пусть бѣжитъ у стремени, я буду авангардомъ, а ты, Вейнертъ, аріергардомъ: защищай нашъ тылъ отъ степныхъ бродягъ. Ишь, какая у тебя мѣткая винтовка. Да что у тебя тамъ, братъ, въ ягдташѣ? заключилъ онъ смѣясь: онъ толстъ и круглъ, точно брюхо фрисландской коровы.
   -- Тамъ у меня нѣсколько красныхъ куропатокъ для Трины; я ихъ застрѣлилъ изъ стараго пистолета, заряженнаго дробью.
   Седдельмайеръ взвѣсилъ на рукѣ ягдташъ.
   -- Ну, братъ, врешь, возразилъ онъ: это не куропатки! будь онѣ хоть самыя жирныя,-- что въ здѣшней сторонѣ немыслимо, то и тогда не были бы такъ тяжелы и такъ тверды.
   Егерь засмѣялся.
   -- Отстань, Генрихъ, что тебѣ за дѣло?... это камни, въ которыхъ я замѣтилъ признаки металла.
   -- Вотъ еще что выдумалъ! Въ нашемъ старомъ Гарцѣ, правда, не мало этого добра; у насъ тамъ желѣзо и мѣдная руда валяются глыбами, какъ картофель, а здѣсь земля ровно ничего не производитъ, ни хлѣба ни металловъ. Выбрось ты эту дрянь: вѣдь она тебѣ плечи отдавитъ. Пора и домой; гляди, вонъ, гдѣ среди камней торчатъ колючки -- кактусами, чтоли, ихъ прозываютъ здѣсь на дурацкомъ языкѣ французовъ?-- ну, такъ тамъ лежитъ убитый мною молодой кабанъ. Мы, покрайней мѣрѣ, не съ пустыми руками вернемся къ своимъ.
   -- Думаю, что нѣтъ! отвѣчалъ егерь съ многозначительной улыбкой. То-то Катрина удивится, когда ты притащишь ей такое богатое жаркое!
   Однако, онъ все таки и не думалъ послѣдовать совѣту пріятеля -- выбросить подобранные имъ камни.
   Седдельмайеру, между тѣмъ видимо хотѣлось сказать что нибудь хорошенькой Зюлейкѣ; онъ въ смущеніи крутилъ свои густые бѣлокурые усы, искоса, комически посматривая то на нее, то на брата, то на своего товарища, котораго отъ души забавляло это затруднительное положеніе рослаго дѣтины. Наконецъ, отказавшись, повидимому, отъ своего намѣренія, онъ подалъ знакъ сипаю, что пора отправляться, крикнулъ по нѣмецки: Vorwärts! и смѣло пошелъ впередъ по направленію къ востоку.
   -- Вейнертъ, смотри, не зѣвай! крикнулъ онъ, оборачиваясь на ходу: на твоей душѣ будетъ грѣхъ, если съ малюткой что нибудь дурное случится.
   Кабиллы, преслѣдовавшіе Ахмета, когда увидѣли паденіе своего вождя, то немедленно кинулись помогать ему выкарабкаться изъ подъ лошади. Эбнъ-Бекрсъ, какъ его назвалъ сипай, былъ, кажется, сильно пораженъ смертью своего дорогаго коня; онъ гораздо легче перенесъ бы потерю кого нибудь изъ своей свиты. Чуть не рыдая, онъ обнималъ за шею умирающее животное и посылалъ жестами угрозы въ ту сторону, куда ускакалъ арабъ съ своей сестрой. Бѣшеныя проклятія градомъ сыпались съ его языка. А между тѣмъ, его спутники повидимому, вовсе не были, расположены мстить за своего вождя и продолжать преслѣдованіе; мѣткій выстрѣлъ егеря доказалъ имъ, что винтовка врага почище ихъ пистолетовъ, и потому они ограничились тѣмъ, что разсѣдлали убитаго коня Эбнъ-Бекрса, взвалили его узду, чепракъ и сѣдло на другую лошадь и тогда уже тронулись вслѣдъ за Ахметомъ, держась однако въ самомъ почтительномъ разстояніи отъ него.
   Седдельмайеръ бодро шелъ впереди лошади, на которой ѣхала Зюлейка, то и дѣло оборачиваясь чтобы посмотрѣть, все-ли благополучно; галантерейностямъ его не было конца: то онъ подносилъ мавританкѣ свою фляжку съ виномъ и водой, приглашая ее знаками и улыбкой утолить жажду, то на ломаномъ французскомъ языкѣ предупреждалъ Ахмета, что вотъ тутъ надо лошадь придержать, потому что мѣсто опасное; то справлялся, не устала ли молодая дѣвушка, не остановиться-ли отдохнуть. Вейнертъ исподтишка смѣялся надъ невинными ухаживаніями пріятеля, въ которомъ онъ не подозрѣвалъ даже способности быть любезнымъ. Сипай молча шелъ у стремени и отвѣчалъ очень не охотно, отрывисто на всѣ разспросы, такъ что, наконецъ, наши гановерцы, по чувству деликатности, перестали совсѣмъ разговаривать съ нимъ.
   Шествіе ихъ длилось болѣе часа. Солнце начинало уже исчезать за отдаленными очерками горнаго хребта Ауресъ, -- какъ вдругъ картина мѣстности перемѣнила характеръ съ быстротою театральной декораціи.
   Къ сѣверу, подъ прямымъ угломъ, раскинулась долина роскошнаго оазиса, который, не смотря на знойную іюльскую пору, былъ весь покрытъ сочной зеленью. Прозрачный потокъ, вытекая изъ восточныхъ горъ Джебель-Устъ, орошалъ почву долины и извивался прямо на сѣверъ, гдѣ онъ, вѣроятно, впадалъ въ Іерку, раздѣляющую горную цѣпь. Низменность эта отличалась необыкновенно тучной почвой; вдоль береговъ потока росли группы стройныхъ финиковыхъ пальмъ, съ ихъ перистыми вѣнцами изъ зеленыхъ листьевъ; цѣлый лѣсъ тамариндъ, дикихъ миртовыхъ кустарниковъ, дубовъ, кедровъ и сосенъ покрывалъ откосы горъ. Огромныя поля, одно съ рисомъ, другое съ пшеницей -- засѣянныя только за нѣсколько недѣль передъ тѣмъ, свидѣтельствовали быстрымъ ростомъ своихъ всходовъ, объ удивительномъ плодородіи почвы и о тщательной обработкѣ ея человѣческими руками. Три, четыре коровы паслись на зеленомъ лугу; пастухи начали звать ихъ къ стаду мелкихъ арабскихъ овецъ, спѣшившихъ домой. На концѣ живописной долины, къ сѣверу, тамъ, гдѣ горы раздались, чтобы дать мѣсто руслу рѣки Іерки, на отдѣльной скалѣ возвышалось огромное зданіе, смахивавшее на башню. Далекое разстояніе -- цѣлыхъ три лье -- и вечерній сумракъ не позволяли разглядѣть его какъ слѣдуетъ. Но по сю сторону долины, на восточной сторонѣ горъ, именно тамъ, куда направлялись теперь наши гановерцы съ спасенными ими арабомъ и его сестрой, чернѣлъ, на уступѣ скалы, какъ бы двойникъ сѣверной башни. Это было каменное, круглое, одноэтажное зданіе, повидимому, совсѣмъ безъ оконъ; стѣны его, сложенныя изъ громадныхъ четвероугольныхъ плитъ, были, вѣроятно, толщины необъятной. Стоитъ только разъ взглянуть на развалины подобныхъ величественныхъ гигантскихъ зданій или водопроводовъ, воздвигнутыхъ римлянами,-- народомъ, который, 18-ть вѣковъ тому назадъ, владычествовалъ въ Европѣ, Азіи и Африкѣ и повсюду оставилъ слѣды своего владычества; стоитъ только разъ внимательно всмотрѣтся въ характеръ этой архитектуры, -- чтобы безошибочно опредѣлить время, когда были возведены такая-то крѣпость или такой-то замокъ, образчики которыхъ безпрестанно попадаются въ сѣверной Африкѣ, а именно, въ провинціи Константины, граничащей съ тунисской областью, древнимъ Карѳагеномъ и Нуманціей.
   Очень возможно, что Сципіонъ Африканскій или Марій были строителями этихъ циклопическихъ стѣнъ.
   Французы очень искусно умѣли воспользоваться колоссальными развалинами. Они превратили всѣ эти бывшіе римскіе замки и крѣпости въ укрѣпленные форты и оружейные склады; съ высоты крѣпостныхъ башенъ гарнизоны ихъ зорко слѣдятъ за всѣмъ, что происходитъ въ степи, не давая никакой пощады тѣмъ племеннымъ арабовъ, которыя не захотѣли покориться Франціи.
   У подошвы крѣпостной стѣны, къ которой направлялись наши путники, были раскинуты двѣ палатки, выстроено нѣсколько деревянныхъ бараковъ и положено основаніе блокгаузу.
   Картина эта раскрылась передъ глазами путниковъ на одну только минуту, въ то время, когда они начали спускаться съ крутой горы; багровый солнечный дискъ такъ быстро скрылся за скалами Джебель Ауреба, что переходъ отъ дня къ ночи совершился почти незамѣтно. Въ одно мгновеніе ока, темносиній сводъ неба засверкалъ милліардами разноцвѣтныхъ, яркихъ звѣздъ, при свѣтѣ которыхъ странники могли безопасно продолжать свою дорогу. Лучшимъ-же маякомъ для нихъ служилъ пылающій костеръ, разложенный внутри крѣпостнаго двора.
   Прошло, по крайней мѣрѣ, четверть часа, пока они добрались до воротъ крѣпости. Въ нѣсколькихъ шагахъ отъ воротъ вдругъ раздался громкій окликъ часового:
   -- Стой! кто идетъ?
   -- Друзья! Вейнертъ и Седдельмайеръ!
   -- Васъ больше, чѣмъ двое. Пароль?
   -- Дуракъ! ну, коли хочешь непремѣнно знать: пароль -- Георгъ.
   -- А лозунгъ?
   -- Лангензальца!
   -- Проходи! Кой-чортъ, камрады,-- вы еще кого-то съ собою тащите. Кто-жь эти-то?
   -- Не нужно тебѣ знать, Штейнбергъ, коли ты честныхъ гановерцевъ на вѣру не принимаешь, возразилъ смѣясь Вейнертъ.-- Потерпи до смѣны. Скажи-ка намъ, гдѣ фельдфебель -- въ крѣпости или внизу, въ долинѣ?
   -- Онъ.сидитъ у костра съ польскимъ капитаномъ и съ однимъ французомъ изъ сосѣдняго форта, которые навезли намъ съ три короба новостей. Не знаю, чему вы удивляетесь, что я васъ не сразу пропустилъ въ крѣпость; нашъ старикъ непремѣнно засадилъ-бы меня на 24 часа подъ арестъ, еслибы я на глазахъ непріятеля осмѣлился дать пропускъ даже своимъ, не спросивъ пароля.
   -- Да, да, правда. Старику нашему все представляется, что крѣпости угрожаетъ опасность, хотя ни съ одной стороны нельзя ждать непріятеля -- развѣ подбѣжитъ какая-нибудь голодная гіена или шакалъ, поискать обглоданной кости. Даже желтобураго злодѣя съ косматой темной гривой -- и того не случилось намъ ни разу встрѣтить въ степи; хоть-бы издали посмотрѣлъ на него. Ихняя братія умѣетъ только по ночамъ ревѣть въ горахъ, чтобы добрымъ людямъ не давать спать. Ну, что подѣлываетъ мамзель Катрина?
   -- Готовитъ людямъ ужинъ. Идите-ка скорѣе въ крѣпость, да похлопочите, чтобы мою порцію кто нибудь не съѣлъ. Царь Небесный! арабская дѣвушка съ вами... гдѣ это вы ее подцѣпили?
   Но любопытство часового осталось на этотъ разъ не удовлетвореннымъ, потому что оба гановерца ничего ему не отвѣтили, а подвели Ахмета и его сестру къ одному изъ бараковъ, ближе прочихъ выстроенному около римской башни.
   -- Это временная наша конюшня, сказалъ Вейнертъ сипаю: -- тутъ у насъ стоятъ уже двѣ лошади. Поставь-ка, камрадъ, и свою туда-же. Въ углу, налѣво, ты найдешь мѣшокъ съ кукурузой, чтобы покормить ее.
   -- Тутъ не двѣ, а четыре лошади! воскликнулъ сипай, заглянувъ въ стойла.
   -- Другія двѣ, видно, тѣхъ офицеровъ, что изъ форта пріѣхали. Ты не понялъ; Штейнбергъ, объ нихъ ужь говорилъ. Но что за бѣда: твоему доброму коню мѣста будетъ довольно. Убери его какъ слѣдуетъ, да и приходи къ намъ. Позволь только отвести твою сестру въ крѣпость; бѣдняжка совсѣмъ измучилась; ей необходимо отдохнуть.
   Седдельмайеръ, между тѣмъ, долго не разсуждая, осторожно снялъ съ сѣдла хорошенькую мавританку. Онъ самымъ неуклюжимъ образомъ свернулъ руку кренделемъ и предложилъ ее молодой дѣвушкѣ; но та, не будучи знакома съ европейскими вѣжливостями, не обратила на это никакого вниманія и только испуганно-вопросительно смотрѣла на брата.
   -- Зюлейка можетъ идти съ нашими друзьями, проговорилъ тотъ по-арабски, наскоро взглянувъ въ ея сторону и тотчасъ-же принимаясь устанавливать своего коня въ свободномъ стойлѣ. Молодая дѣвушка покорно отправилась за своими избавителями въ отворенныя ворота крѣпостной стѣны.
   Опередимъ немного и посмотримъ на общество, собравшееся въ укрѣпленной башнѣ.
   Яркій костеръ пылалъ посрединѣ ея; она не имѣла крыши; въ круглыхъ ея стѣнахъ, толщиною въ семь футъ, вплоть до гребня, были сдѣланы каменные выступы, служившіе вмѣсто лѣстницы. На стѣнахъ, въ живописномъ безпорядкѣ, были развѣшаны: солдатское платье, оружіе, конская збруя, полевыя орудія и множество другихъ вещей, явно доказывающихъ, что партія переселенцевъ избрала это мѣсто для своего арсенала, для складочнаго запаснаго магазина и даже для жилья. По обѣимъ сторонамъ костра находились два стола самой грубой работы, или просто доски, положенныя на козлахъ, а недалеко отъ нихъ, въ кирпичной печи, съ очагомъ первобытнѣйшей формы, кипѣло въ котлѣ и двухъ чугунныхъ горшкахъ какое-то варево.
   Вокругъ костра и за столомъ, на скамеечкахъ, камняхъ, лавкахъ, на чемъ попало, расположился весь отрядъ военныхъ переселенцевъ. Ихъ находилось тутъ на лицо 19 человѣкъ, изъ числа которыхъ двое были не гановерцы, а солдаты французскаго алжирскаго гарнизона. Одинъ изъ этихъ двухъ,-- высокій, худощавый мужчина, лѣтъ подъ 50, въ форменномъ сюртукѣ иностраннаго легіона, съ капитанскимъ знакомъ отличія, имѣлъ типъ, рѣзко свидѣтельствовавшій объ его сарматскомъ происхожденіи. Глубокій шрамъ наискось пересѣкалъ его лицо. Борода; и волосы его, не столько отъ старости, сколько отъ жизни, полной заботъ и тревогъ, совершенно посѣдѣли. На груди у него красовался крестъ почетнаго легіона; онъ курилъ изъ коротенькой, совершенно потемнѣвшей пенковой трубки и, отъ времени до времени, съ наслажденіемъ потягивалъ душистый пуншъ изъ арака, стоявшій передъ нимъ въ походномъ кубкѣ.
   На другомъ былъ мундиръ, пользовавшійся въ то время общимъ презрѣніемъ въ дѣйствующихъ войскахъ Франціи, именно, мундиръ кригсъ-коммиссара; по правиламъ новой организаціи военнаго вѣдомства, введенной маршаломъ Макъ-Магономъ, эти господа занимались продовольствіемъ арміи въ большихъ и малыхъ округахъ Алжира и были вездѣ извѣстны своимъ воровствомъ и произволомъ. Присутствующему комиссару казалось лѣтъ подъ 40; лицо его, все изрытое оспой, отличалось пренепріятнымъ выраженіемъ; судя по его нѣмецкому выговору, это былъ эльзасецъ.
   Противъ этихъ двухъ французовъ сидѣлъ старикъ съ строгимъ, нахмуреннымъ лицомъ, вытянутый по военному въ струнку, хотя по годамъ онъ былъ гораздо старше польскаго капитана. Его сильно поношенный мундиръ гановерской пѣхоты отличался необыкновенной опрятностью; потемнѣвшая отъ времени шпажная портупея плотно охватывала его талью; казалось, что старику стоило только прицѣпить къ ней шпагу, такъ долго носимую имъ съ честью, чтобы быть совершенно готовымъ къ бою. Онъ курилъ одну изъ тѣхъ длинныхъ трубокъ, которыя были въ большой модѣ въ старину у бюргеровъ и у военныхъ на сѣверѣ Европы. Сѣдые волосы, спокойныя манеры, рѣшительный тонъ, съ которымъ онъ высказывалъ свои мнѣнія, серьезная мина при разговорѣ о самыхъ пустыхъ вещахъ,-- все это давало старику, въ кругу своихъ, авторитетъ, далеко превышавшій его слуи ебное положеніе въ полку: онъ былъ не болѣе, какъ фельдфебель.
   Изрѣдка только строгое лицо стараго солдата оживлялось и искренняя улыбка начинала играть на тонкихъ губахъ его, прикрытыхъ густыми усами, причемъ онъ непремѣнно вынималъ чубукъ изо рта. Это случалось тогда, когда взглядъ его останавливался на личности, странно выдающейся среди общества мужчинъ.
   Представьте себѣ свѣжую, здоровую дѣвушку, крѣпкаго, почти грубаго сложенія, довольно высокаго роста, въ некрасивомъ костюмѣ крестьянки южно-саксонской деревни, съ береговъ Везера, близъ тевтобургскаго лѣса.
   Дѣвушкѣ казалось на видъ не менѣе 24 лѣтъ; въ ея походкѣ, манерахъ, тонѣ голоса обнаруживалась необыкновенная самоувѣренность, изъ чего не трудно было понять, почему старшій братъ ея, бывшій гвардеецъ Седдельмайеръ, питалъ къ ней нѣкотораго рода уваженіе и вмѣстѣ страхъ. Впрочемъ, чувство это молодая дѣвушка внушала не одному брату, а всѣмъ переселенцамъ-легіонерамъ, которые наперерывъ спѣшили исполнять всѣ малѣйшія ея желанія.
   Катарина, или сокращенно, Трина Седдельмайеръ, дѣйствительно, вполнѣ заслуживала такого слѣпаго подчиненія ея волѣ; это былъ настоящій типъ нижнесаксонской женщины, неизнѣженной ни физически, ни нравственно, вслѣдствіе чего свѣжесть и красота такихъ женщинъ еще болѣе выигрываютъ. Сильныя, мускулистыя руки Трины доказывали, что она не боится никакой черной работы; ея круглыя, крѣпкія формы никогда не стѣснялись панцыремъ шнуровки; черный корсажъ свободно, но плотно охватывалъ ея роскошный бюстъ, всегда прикрытый, сверхъ того, пестрымъ платочкомъ; на бѣлой, полной шеѣ ея красовалась головка съ прямыми, не кудрявыми, но густыми, бѣлокурыми волосами; черты ея лица далеко не отличались классической правильностію, за то дышали здоровьемъ и свѣжестью и при этомъ имѣли необыкновенно пріятное выраженіе. Лобъ у нея былъ не высокъ, но широкъ; на румяныхъ губкахъ ея часто мелькала добродушная улыбка, открывавшая два ряда ровныхъ, бѣлыхъ зубовъ; въ серьезныя-же минуты ея ротъ и подбородокъ выказывали большую силу воли. Глаза дѣвушки, гораздо болѣе синіе, чѣмъ у ея брата Генриха, глядѣли смѣло и открыто; словомъ, вся наружность этой уроженки южной Саксоніи явно свидѣтельствовала, что умственная и физическая дѣятельность у женщинъ ихъ породы, къ которой можно причислить фрисландокъ и голландокъ, гораздо болѣе развита, чѣмъ у мужчинъ тѣхъ мѣстностей, отличающихся вообще невозмутимымъ спокойствіемъ, страстью упорно придерживаться обыденныхъ своихъ привычекъ и только въ минуты сильныхъ душевныхъ потрясеній, выказывающихъ такую страшную энергію и силу воли, предъ которой ничто не можетъ устоять.
   Глядя на Трину, никто-бы не подумалъ, что эта дѣвушка росла дома, на родинѣ, въ полномъ подчиненіи семьи: она глядѣла госпожей, самовластной хозяйкой. Отчасти оно такъ и было. Трина имѣла двухъ братьевъ; родителей она потеряла очень рано, вслѣдствіе чего, съ юныхъ лѣтъ стала во главѣ своего небольшаго домашняго хозяйства. Жили они трое въ наслѣдственномъ домѣ, искони вѣковъ принадлежавшемъ ихъ роду Майеръ, предки которыхъ считались современниками Виттекинда. Домъ, ферма и дворъ съ хозяйственными пристройками, примыкалъ къ подошвѣ горы въ Тевтобургскомъ лѣсу.
   Въ старину Майеры были, говорятъ, богаты; но продолжительные процессы, затѣмъ, французское владычество и, наконецъ, войны за освобожденіе края,-- все это тяжело отозвалось на ихъ состояніи, такъ-что они едва не разорились. Другой братъ Трины былъ младшій въ семьѣ, и потому, согласно съ мѣстнымъ обычаемъ и съ прадѣдовскимъ закономъ страны, онъ наслѣдовалъ ферму и домъ родительскій. До его совершеннолѣтія братъ и сестра управляли хозяйствомъ.
   Генрихъ, въ званіи унтеръ-офицера королевской гвардіи, совершилъ краткій походъ 1866 г., и, подчиняясь волѣ своей сестры, пламенной патріотки, питавшей благоговѣніе къ несчастному изгнаннику, королю Гановера, онъ рѣшился покинуть родину и поступить въ вельфскій легіонъ, расположенный сначала въ Голландіи.
   Мы не знаемъ, пожалѣла-ли впослѣдствіи молодая дѣвушка, что Генрихъ послушался ее, но дѣло въ томъ, что она осталась вѣрна въ душѣ эмигранту-брату, день и ночь думала о немъ и крѣпко отстаивала справедливость его образа дѣйствій. Когда, въ концѣ зимы 1869 г., по Гановеру разнесся слухъ, что король Георгъ, поселясь въ Вѣнѣ, намѣренъ распустить свой легіонъ, и когда въ лѣсной домикъ Майеровъ пришло письмо изъ Франціи съ вѣстью, что товарищи уговорили Генриха перебраться въ Алжиръ, Трина немедленно рѣшилась сопровождать брата за море и служить ему опорой на чужой сторонѣ. Она не подпала общей паникѣ, охватившей гановерскихъ крестьянъ при мысли, что станется съ бѣдными переселенцами въ этой страшной Африкѣ.
   Задумавъ свой планъ, Трина также быстро и рѣшительно привела его въ исполненіе. Это ей тѣмъ легче удалось, что меньшой братъ ея, къ тому времени, вступилъ уже въ права совершеннолѣтняго и даже былъ помолвленъ на дочери одного честнаго, богатаго крестьянина, такъ-что насчетъ будущей судьбы его молодая дѣвушка была совершенно спокойна, вполнѣ сознавая, что она лично теперь для него уже не необходима.
   Не мало выгодныхъ партій представлялось самой Тринѣ, пока она исполняла должность матери при обоихъ братьяхъ; но она упорно отказывала всѣмъ женихамъ, и потому ее ничто не удерживало въ настоящую минуту отъ исполненія своего долга, хотя разлука съ родиной стоила ей не одной безсонной ночи; много горькихъ слезъ было пролито тайкомъ молодой дѣвушкой прежде, чѣмъ она рѣшилась на свой подвигъ. Значительное состояніе невѣсты давало возможность молодому хозяину родовой фермы выдѣлить законную часть наслѣдства брату и сестрѣ, и вотъ съ этимъ-то, весьма скромнымъ капиталомъ, Катарина пустилась въ путь. Она отправилась черезъ Швейцарію въ Марсель къ старшему брату и, не зная ни слова по-французски, своей ловкостью и находчивостью умѣла преодолѣть всѣ препятствія и трудности путешествія. Ровно за два дня до отплытія легіонеровъ въ Алжиръ, Трина очутилась въ Марселѣ и была принята съ восторгомъ своими земляками.
   Съ этой минуты, она сдѣлалась истиннымъ провидѣніемъ для гановерскихъ переселенцевъ. Благодаря ея женской изворотливости, заботливому характеру, а главное, практическому смыслу,-- матеріальный бытъ колонистовъ значительно улучшился. Кромѣ того, она благодѣтельнымъ образомъ вліяла и на нравственное ихъ настроеніе: всегда веселая, всѣмъ довольная, глубоковѣрующая Трина, въ каждую тяжелую минуту умѣла поднять духъ унывающихъ товарищей; вообще она такъ себя поставила въ своей новой семьѣ, что всякое слово ея считалось почти закономъ, и колонисты ничего не предпринимали, не посовѣтовавшись предварительно съ дѣльной дѣвушкой.
   Самъ старикъ фельдфебель чрезвычайно высоко цѣнилъ сужденія Трины, на которую смотрѣлъ, какъ на свою дочь, и горе было-бы тому, кто осмѣлился-бы обидѣть ее, хоть словомъ.
   Несмотря на африканскій жаръ, Трина не измѣнила своему родному костюму, который необыкновенно какъ шелъ къ ея росту и крѣпкому сложенію, а сверхъ того, постоянно напоминалъ ея друзьямъ далекую родину. Гановерскіе эмигранты, несмотря на золотыя горы обѣщаній алжирскаго правительства, во главѣ котораго въ то время стоялъ маршалъ Макъ-Магонъ, на мѣстѣ своего водворенія нашли очень плохую поддержку; туземцы обращались съ ними съ крайнимъ недовѣріемъ; несчастнымъ колонистамъ отвели два какихъ-то заброшенныхъ участка на самой дальней окраинѣ Алжира, и потому, втеченіи двухъ первыхъ мѣсяцевъ по прибытіи на мѣсто, нашимъ труженикамъ пришлось работать до поту лица. Когда, по окончаніи тяжкихъ дневныхъ трудовъ, маленькая колонія собиралась вмѣстѣ, Трина составляла какъ-бы центръ ея. Всѣ домашнія хлопоты по хозяйству лежали на ней одной; мало того, по вечерамъ колонисты приняли за правило отдавать ей полный отчетъ въ полевыхъ работахъ и другихъ занятіяхъ; каждый сообщалъ ей, что онъ дѣлалъ втеченіи дня и совѣтовался съ нею насчетъ посѣва, пашни, жатвы и т. д. Трина въ это время кормила усталыхъ друзей, проворно исполняла требованія проголодавшейся компаніи. Въ рукахъ у нея такъ и кипѣло дѣло.
   Читатель, можетъ быть, припомнитъ, что въ газетахъ того времени много писалось о переходномъ, весьма тяжкомъ состояніи экономической организаціи Алжира. Маршалъ Макъ-Магонъ хотѣлъ ввести тамъ родъ военныхъ поселеній и учредить, сообразно съ этимъ планомъ, военную администрацію съ интендантствомъ, между тѣмъ, какъ законодательный корпусъ въ Парижѣ настаивалъ болѣе на развитіи цивилизаціи въ краѣ и горячо протестовалъ противъ лихоимства и произвола военныхъ присутственныхъ мѣстъ. Большинство голосовъ возставало въ особенности противъ, такъ называемой: "арабской канцеляріи" (bureau).
   Депутатъ Жюль-Фавръ, между прочимъ, во время засѣданія законодательнаго корпуса, 27-го декабря 1869 г., въ рѣчи своей упомянулъ, что тунисскій караванъ потерпѣлъ близь Тебессы нападеніе и былъ разграбленъ, а люди его всѣ перебиты. Злодѣями оказались арабы, находившіеся на службѣ у Франціи. Военное управленіе постаралось затушить это дѣло, а виновнымъ дало возможность скрыться. Впослѣдствіи, одинъ изъ нихъ Бенъ-Габешъ, самъ явился на судъ и заявилъ, что онъ дѣйствовалъ по наущенію кадіе Али; этотъ отозвался, что онъ получилъ на то приказаніе отъ правителя арабской канцеляріи, т. е., отъ главнаго военнаго начальника въ Тебессѣ, а послѣдній, въ свою очередь, свалилъ всю вину на главнаго коменданта провинціи. Вмѣсто того, чтобы отдать Бенъ-Габеша подъ уголовный судъ, вся исторія окончилась какимъ-то легкимъ дисциплинарнымъ наказаніемъ преступника. Жалоба, поданная на такое рѣшеніе канцеляріи владѣтелями каравана, обратила на себя вниманіе высшаго правительства въ Парижѣ, и военный министръ Лебефъ обѣщалъ повести дѣло военнымъ порядкомъ. Но это осталось только на словахъ. Тотчасъ по открытіи сессій законодательнаго корпуса, 7-го мая 1870 г., депутатъ Легокъ вновь потребовалъ либеральныхъ учрежденій для Алжира, и военный министръ опять отложилъ разсужденія о вышеупомянутомъ вопросѣ. Нѣсколько времени спустя, вышелъ, правда, указъ отъ императора, чтобы префекты въ Алжирѣ не считили себя болѣе подчиненными управляющимъ провинціями генераламъ; но провинившихся чиновниковъ велѣно было только удалить съ прежнихъ мѣстъ; вопросъ же объ улучшеніи положенія алжирскихъ колоній, вслѣдствіе грозныхъ тучъ, собравшихся на политическомъ горизонтѣ, снова отодвинулся на задній планъ.
   Однимъ изъ отставленныхъ чиновниковъ арабской канцеляріи былъ тотъ эльзасецъ, который вмѣстѣ съ польскимъ капитаномъ пріѣхалъ изъ ближайшаго военнаго форта навѣстить колонистовъ; колонисты-же, находясь подъ надзоромъ и покровительствомъ командира этого форта, составляли родъ передоваго его пикета.
   -- Такъ вы полагаете, г. Лоранъ, спрашивалъ фельдфебель, что алжирскіе гарнизоны получатъ вскорѣ приказаніе переправиться во Францію?
   -- Говорю это вамъ навѣрное. Стрѣлковой дивизіи Барайля велѣно уже было выступить, когда я уѣзжалъ изъ Константины.
   -- Значитъ, изъ Алжира выведутъ всѣ войска? Эта штука опасная.
   -- Сохрани Богъ! Вамъ нечего тревожиться. Полки: 16, 38, 39 и 92-й, всѣ три батальона иностраннаго легіона и при нихъ нашъ пріятель капитанъ Ниголовскій, легкая инфантерія, 8-й гусарскій полкъ, два стрѣлковыхъ и два синайскихъ полка, все это останется къ вашимъ услугамъ.
   -- Но Тюркосы, зуавы?
   -- Маршалъ беретъ ихъ съ собою; эти отчаянные молодцы именно для того и годятся, чтобы съ самаго начала хорошенько проучить гг. прусаковъ, за то, что они осмѣливаются отказывать въ удовлетвореніи великой французской націи и не уступаютъ ей береговъ Рейна. Поглядите только, какъ ваше прусское мужичье начнетъ удирать при первомъ напорѣ нашихъ тюркосовъ.
   -- Царь небесный! воскликнулъ фельдфебель: страшно подумать, что это черномазое племя когда нибудь заберется въ нашу благословенную Германію. Судя потому, что я видѣлъ, это сущіе дикіе звѣри, а не честные солдаты! И какъ это рѣшается христіанскій монархъ травить безбожными маврами христіанскій народъ!
   Польскій капитанъ, слушая хвастовство француза, сомнительно покачивалъ головой.
   -- Можетъ легко случиться, замѣтилъ онъ, что вашимъ тюркосамъ и зуавамъ, какъ я ни уважаю ихъ храбрость, свернутъ шею. Я когда-то служилъ солдатомъ въ прусской арміи и знаю очень хорошо, какъ дерутся крестьянскіе рекрута изъ Помераніи и изъ Позена. Они сначала только не много робѣютъ, но когда опомнятся, такъ и начнутъ катать прикладами на право и на лѣво. Для нихъ все равно, какая голова у непріятеля -- черная или бѣлая. Не совѣтую вамъ относиться черезъ-чуръ легко къ борьбѣ съ прусскими войсками, г. Лоранъ.
   -- Bah! разсказывайте мнѣ! Да ктожь можетъ устоять противъ великой французской арміи? Есть-ли у пруссаковъ императоръ Наполеонъ? Есть-ли у нихъ такіе генералы, какъ маршалъ Макъ-Магонъ, Канроберъ, Базенъ, побѣдители подъ Севастополемъ и подъ Сольферино, люди, которые сражались во всѣхъ частяхъ свѣта? Стоитъ-ли за ихъ генералами нація, подобная французской, богатая, сильная нація?..
   -- За нашими генералами стоитъ вся Германія, сударь! вотъ что-съ! крикнула съ негодованіемъ Катрина, вслушавшаяся въ разговоръ среди кулинарныхъ своихъ занятій.
   -- А -- а! мамзель Тринета, и вы политикой занимаетесь!.. Увѣряю васъ, что довольно одного сраженія, и черезъ двѣ недѣли, наша армія явится въ Берлинъ!
   -- Можетъ быть, какъ военноплѣнная? дерзко спросила Трина, подбоченясь.
   Эльзасецъ нѣсколько принужденно засмѣялся.
   -- Такъ неужели-же вы желаете зла вашимъ добрымъ союзникамъ, мамзель Трина? Развѣ вы не хотите, чтобы его величество, нашъ императоръ, отнялъ у жадной Пруссіи присвоенный ею Гановеръ, и чтобы онъ вновь посадилъ на тронъ вашаго короля -- изгнанника?
   -- Дай Господи, чтобы нашъ добрый король Георгъ вернулся опять въ свое государство, сказала съ необыкновеннымъ жаромъ, молодая гановеранка: но говорю вамъ откровенно, г. Лоранъ -- или какъ васъ тамъ зовутъ, потому что вы по нѣмецки говорите, а нѣмцемъ быть не хотите -- что я лучше-бы желала, чтобы король Георгъ оставался тамъ, гдѣ онъ теперь находится и куда къ нему стремятся всѣ наши сердца, нежели, чтобы красные штаны явились вмѣстѣ съ нимъ въ Гановеръ и принесли съ собой горе и ужасъ, какъ разъ это уже и было, по разсказамъ покойнаго нашего дѣда! Прочь съ твоими грязными лапами Изингъ, или я тебя такъ хвачу уполовникомъ по пальцамъ, что ты своихъ не узнаешь! крикнула вдругъ Трина. Развѣ ты не можешь ждать, какъ другіе? Съ этимъ словомъ она со всего размаха ударила большой деревянной разливальной ложкой по рукѣ одного прожору, который, пользуясь тѣмъ, что строгая хозяйка стояла къ нему спиной, сунулъ свою вилку въ котелъ и удилъ тамъ что-то.
   Изингъ, длинный, сухой малый, съ плутоватымъ лицомъ, по профессіи портной, а теперь проказникъ и острякъ колоніи, усиленно началъ теретъ себѣ руку, среди громкаго хохота товарищей.
   -- Чортъ тебя побери, тетка Трина! у тебя рука такая тяжелая, какъ у гвардейкаго драгуна, сказалъ онъ. Ну чего ты кричишь? Я хотѣлъ только чуточку поглядѣть чѣмъ ты насъ хорошимъ угостишь сегодня; пора, думаю, и поѣсть намъ дать. А ты вдругъ того!... Вѣдь мнѣ рука то нужна: мало ли придется чинить разорванныхъ штановъ этой братіи. Бьетъ по рукѣ, точно пшеницу на току молотитъ!
   -- За то твою лакомую глотку, портной, а и заткну сегодня пшеницей, возразила со смѣхомъ Трина. У меня вонъ тамъ въ уголкѣ уцѣлѣлъ мѣшечекъ съ домашней пшеничной мукой: хочу вамъ лапшу сварить съ саломъ, только поджидаю Генриха съ Вейнертомъ.
   Фельдфебель и многіе благоразумные колонисты остались очень довольны, что маленькое хозяйственное интермеццо прекратило разговоръ, который по милости необдуманной откровенности Трины, могъ принять весьма непріятный оборотъ. Они очень опасались возбудить неудовольствіе и недоброжелательство въ коммиссарѣ, который, по словамъ большаго пріятеля нашихъ легіонеровъ, коменданта военнаго форта, капитана Ниголовскаго, присланъ былъ сюда правительствомъ для того, чтобы наблюдать за правильной обработкой земли въ участкѣ Джебель Аркуель, поселеніи, возникшемъ всего два года тому назадъ, и за добываніемъ соли изъ степныхъ солончаковъ, слѣдовательно, это была во всѣхъ отношеніяхъ личность очень важная въ глазахъ гановерскихъ эмигрантовъ.
   -- Развѣ газеты ничего не говорятъ о причинѣ войны? спросилъ фельдфебель у француза.-- Къ намъ въ руки давно уже онѣ не попадаютъ, а письма, присылаемыя намъ съ родины, обыкновенно пишутся за мѣсяцъ. Я помню, когда мы покидали Францію, тамъ и сямъ слышались толки о войнѣ. Бывало чуть соберется кучка французовъ, тотчасъ поднимутся крики: à Berlin! или "Revanche pour Sadowa!" Но мнѣ кажется, что явнаго повода къ войнѣ не находилось, и взаимныя отношенія государей и министровъ были такъ хороши, что нашему законному королю не на что было надѣяться. Такъ, по крайней мѣрѣ, намъ постоянно твердили королевскій уполномоченный г. Медингъ я другіе офицеры; этимъ-то именно они и объясняли необходимость распущенія легіона.
   Французскій коммисаръ не обратилъ ровно никакого вниманія на слова фельдфебеля: онъ интересовался судьбой честныхъ легіонеровъ на столько, на сколько это могло быть полезно его цѣлямъ и предпріятіямъ.
   -- Пруссаки, началъ онъ опять, кидая насмѣшливый взглядъ на Трину,-- которыхъ, кажется, мамзель Трина принимаетъ за своихъ соотечественниковъ, забывая, что они подъ Лангензальцой, что-ли, разбили гановерцовъ,-- эти пруссаки имѣютъ дерзость разсчитывать, что имъ удастся возвести на тронъ Испаніи одного изъ своихъ принцевъ, не испросивъ на то разрѣшенія у императора Наполеона. Великая французская нація любитъ быть справедливой; она истинная покровительница мелкихъ германскихъ владѣній, которыхъ еще Наполеонъ І-й принялъ подъ свою защиту,-- и вдругъ! Бисмаркъ осмѣливается ихъ угнетать, опираясь на случайный успѣхъ свой подъ Садовой. Франція, по чувству великодушія, въ то время не воспользовалась случаемъ, чтобы осадить корыстолюбивую Пруссію; но теперь она уже не въ состояніи долѣе выслушивать жалобы германскихъ князей и непремѣнно отстоитъ ихъ права. И такъ, видите, m-r le sergent-major, что на гановерцахъ, ровно какъ и на васъ, лежитъ прямая обязанность поддерживать дѣло Франціи своей кровью, и мнѣ поручено предложить вамъ даже удобное средство для этого.
   Фельдфебель вдругъ выпрямился.
   -- Смѣю спросить, что вы подъ этимъ разумѣете, милостивый государь? сказалъ онъ серьезнымъ тономъ.
   Отвѣтъ француза былъ прерванъ окликомъ часоваго за воротами. Капитанъ вынулъ трубку изорта.
   -- Это что такое? спросилъ онъ, караульный солдатъ кричитъ.
   Дѣйствительно, за крѣпостными воротами раздался вторичный окликъ часоваго.
   -- Э! да это Седдельмайеръ съ нашимъ оберъ-егеремъ, проговорилъ довольнымъ тономъ фельдфебель, обрадовавшійся, что дальнѣйшее его объясненіе съ французомъ прекратилось. Ну-съ, мамзель Трина, надѣюсь, вы, наконецъ, дадите намъ поужинать? честное слово, я такъ голоденъ, что готовъ подражать Изингу!... Однако, кой чортъ! кого это къ намъ привелъ нашъ долговязый гвардеецъ?
   Послѣднія слова относились къ Седдельмайеру, который, чувствуя смущеніе отъ множества устремленныхъ на него глазъ, неловко вступилъ въ кругъ товарищей, въ сопровожденіи хорошенькой мавританки.
   -- Здорово фельдфебель! здорово братцы! Bon jour, monsieur capitaine! Трина, на бери, это я тебя для кухни гостинецъ принесъ, сказалъ онъ, подавая сестрѣ убитаго имъ молодаго кабана, захваченнаго по дорогѣ.
   -- А дѣвушка эта также, видно, гостинецъ? Гдѣ тебѣ чортъ помогъ добыть эту арабскую красавицу? спросилъ съ изумленіемъ фельдфебель, между тѣмъ какъ Катарина молча разсматривала чужеземку, совершенно сконфуженную пристальнымъ вниманіемъ цѣлой толпы мужчинъ. Ее немного успокаивала мысль, что она не беззащитна, такъ какъ здѣсь есть уже на лицо существо, одинаковаго съ ней пола.
   -- Вы, фельдфебель, не безпокойтесь, продолжалъ докладывать Седдельмайеръ: она у насъ не одна: мы и брата ея съ собой привели, онъ въ баракѣ, коня своего убираетъ. Славный конь, могу сказать!
   -- Кто тебя спрашиваетъ о лошади? ты говори, что это за дѣвушка? Намъ вотъ что нужно знать, приставала энергическая Трипа. Кто она такая, откуда?
   Хихиканье товарищей начало не на шутку злить гвардейца.
   -- Поди, распрашивай ее сама! отвѣчалъ онъ съ досадой. Мнѣ она ничего объ этомъ не сказала. Ну-ка, Изингъ, подвинься, прибавилъ онъ, толкая портнаго съ края лавки: я до смерти усталъ и очень голоденъ.
   Къ счастію, въ эту минуту, вошелъ егерь Вейнертъ, а вслѣдъ за нимъ, явился и сипай.
   Послѣдній началъ объяснять на ломаномъ французскомъ языкѣ, перемѣшивая его арабскими словами, смыслъ которыхъ, повидимому, очень хорошо понималъ капитанъ, что онъ возвращается теперь изъ отпуска, полученнаго имъ четыре недѣли тому назадъ, для свиданія съ родными своего племени, и что кромѣ того, онъ имѣлъ порученіе, развѣдать, хорошо-ли расположены къ французскому правительству нѣкоторыя сосѣднія племена, живущія на окраинахъ степи, о которыхъ дошли весьма неблагопріятныя извѣстія до начальства. Длинный его разсказъ былъ слѣдующаго содержанія.
   Отецъ его, вождь племени Дераджи, много лѣтъ тому назадъ, былъ убитъ въ одной стычкѣ французовъ съ непокорными племенами на югѣ Алжира, и Ахметъ, будучи еще ребенкомъ, попалъ въ плѣнъ къ побѣдителямъ, которые увезли его и отдали на воспитаніе мирному племени, подвластному правительству. Впослѣдствіи, молодой мавръ вступилъ въ полкъ сипаевъ и оказался такимъ ловкимъ и смѣлымъ, что его вскорѣ стали отличать и почтили даже большимъ довѣріемъ, посылая очень часто съ различными порученіями къ племенамъ Кабилловъ, которыми заселена вся юго-восточная часть Алжира, именно, провинція Константина, вплоть до горъ Ауресъ. Въ одну изъ такихъ поѣздокъ, Ахметъ случайно узналъ, что его матери и сестрѣ -- послѣдняя была еще ребенкомъ, когда всю ихъ семью перерѣзали -- какъ то удалось скрыться, и что мать вышла замужъ за кабилла.
   Семейныя связи, особенно относительно женщинъ, у восточныхъ народовъ не очень бываютъ прочны; однако, Ахметъ мысленно рѣшилъ, при первой возможности, навести поточнѣе справки о единственныхъ оставшихся у него въ живыхъ родныхъ, и какъ только командиръ полка далъ ему новое порученіе въ горы Мустева, онъ доискался извѣстнаго племени. Мать свою онъ ужь болѣе не нашелъ въ живыхъ; кабиллъ, взявшій ее въ число своихъ женъ, въ наказаніе за то, что она однажды дала ему почувствовать остроту своихъ ногтей, до того ее искалѣчилъ, что она тотчасъ же умерла; за то дочь ея поступила подъ надзоръ очень доброй и дѣльной женщины, которая не обременяла ее никакими грубыми работами и такъ тщательно оберегала, что дѣвочка распустилась, какъ пышный цвѣтокъ, начавшій сильно привлекать страстные взоры вотчима, Эбна-Бекрса. Въ эту-то именно пору, молодой сипай Ахметъ пріѣхалъ въ то селеніе, гдѣ жила его сестра; ревнивыя бабы гарема сообщили ему всѣ эти закулисныя тайны, вслѣдствіе чего, онъ немедленно сталъ требовать отъ стараго Каида -- вотчимъ носилъ это почетное званіе въ своемъ племени -- чтобы тотъ возвратилъ ему сестру. Сладострастный кабиллъ отказалъ на отрѣзъ; онъ давно ужь мысленно порѣшилъ, что если ему самому не удастся сорвать эту розу, выказывавшую къ нему явное отвращеніе, то, по крайней мѣрѣ, онъ уступитъ ее какому нибудь богатому жениху за большой выкупъ, Послѣдовала страшная сцена, кончившаяся тѣмъ, что Ахмета выгнали изъ селенія Дуара. Но сипай былъ человѣкъ настойчивый и безстрашный; ему удалось войдти въ сношеніе съ сестрой и однажды ночью онъ ее увезъ. Къ сожалѣнію, объ ихъ бѣгствѣ во время узнали; Эбнъ-Бекрсъ, подговоривъ четверыхъ родственниковъ, пустился въ погоню. Мы видѣли выше, какъ вечеромъ, на вторыя сутки, злодѣи едва не настигли бѣглецовъ и какъ послѣдніе, только благодаря заступничеству двухъ гановерцевъ, не попали въ руки кабилловъ, а случись это, тогда самый богатый выкупъ врядъ-ли бы спасъ жизнь молодому сипаю.
   Польскій капитанъ, слушая всю эту исторію, покачивалъ озабоченно головой; онъ опасался, чтобы это обстоятельство не послужило поводомъ къ ссорѣ ихъ съ туземцами, хотя съ другой стороны, онъ не могъ и да не хотѣлъ обвинить ни въ чемъ невиннаго Ахмета.
   -- Однако, кудажь ты дѣнешь свою сестру? спросилъ онъ любезно, передавъ сначала мамзель Тринѣ разсказъ сипая по нѣмецки.
   -- Да кудажь ему дѣвать дѣвочку, какъ отвезти ее къ намъ въ фортъ, вмѣшался французскій коммиссаръ. Я полагаю, что у насъ тамъ нѣтъ излишка въ красоточкахъ; хоть шаромъ покати -- ни одной. Я подаю голосъ за фортъ.
   Сипаю показалось подозрительнымъ такого рода предложеніе; черные, выразительные глаза остановились на Тринѣ, какъ-бы ища въ ней поддержки.
   -- Такъ какъ малютка, повидимому, дѣвочка честная и въ нуждѣ, заговорила послѣ нѣкотораго раздумья добрая гановерка, то пусть она при мнѣ останется, если братъ ея на то согласенъ. Я думаю, что у насъ ей будетъ покойно и хорошо, пожалуй, лучше, чѣмъ у господъ солдатъ въ фортѣ.
   Сипай, не понимая по нѣмецки, угадалъ по лицу Трины и по тону ея голоса смыслъ ея словъ и смотрѣлъ съ умоляющимъ видомъ на своихъ начальниковъ.
   -- Браво, мамзель Трина! воскликнулъ полякъ. Лучше этого нельзя ничего придумать. Слышишь? продолжалъ, онъ обращаясь по французски къ сипаю: вотъ эта барышня желаетъ взять подъ свое покровительство твою сестру, конечно, съ твоего согласія. Мнѣ кажется, что ей гораздо будетъ лучше жить тутъ, чѣмъ съ солдатскими бабами въ фортѣ. Ты вѣдь знаешь, какова жизнь среди солдатъ.
   Ахметъ отъ души обрадовался. Онъ объяснилъ въ чемъ дѣло трепещущей отъ страха Зюлейкѣ; тогда братъ и сестра почтительно приблизились къ Тринѣ, скрестили руки на груди и, по восточному обычаю, хотѣли преклонить предъ нею колѣни; но та быстро удержала ихъ.
   -- Зачѣмъ! зачѣмъ это? воскликнула она. На колѣни становятся только передъ Богомъ, да развѣ еще передъ королемъ, когда у него милости просятъ. Ну!... мы другъ друга кажется не понимаемъ. Что дѣлать? Современемъ выучимся говорить! Конечно, сложа руки я не дамъ сидѣть дѣвочкѣ; она у меня должна будетъ узнать все, что слѣдуетъ знать доброй хозяйкѣ-христіанкѣ, даромъ, что она язычница. Кстати, а какъ зовутъ ее?
   -- Зюлейкой, мамзель Трина! подхватилъ Вейнертъ.
   -- Ого! мусье Вейнертъ. Вы ужь видно успѣли познакомиться съ дѣвочкой!
   -- Я только одинъ разъ выстрѣлилъ изъ своей винтовки, чтобы помочь ей. А вотъ для васъ у меня припасены полдюжины красныхъ куропатокъ, заключилъ егерь, вытаскивая что-то изъ ранца.
   -- Давай! давай всю сюда! сказала весело Трина. Дичь намъ теперь очень кстати: вонъ какіе у насъ почетные гости. Ну-ка, Зюлейка -- такъ, что-ли, тебя зовутъ?-- принимайся сейчасъ-же за дѣло и помогай мнѣ. Вотъ такъ! садись подлѣ и ощипывай птицъ. Стащи только эту кисею съ головы: зачѣмъ честной дѣвушкѣ закрывать свое лицо? христіанка она или турчанка, все равно. Богъ вѣдь одинаково всѣхъ насъ создалъ. Ты не бойся нашихъ мужчинъ, я тебя въ обиду имъ не дамъ.
   Съ этими словами Трина усадила мавританочку на скамейку передъ печкой, обвязала ее по тальѣ своимъ собственнымъ фартукомъ и подвязала ей подъ подбородкомъ изорванную чадру, какъ головной платокъ.
   Бѣдная дѣвочка ровно ничего не поняла изъ того, что говорила честная гановерка; но инстинктъ подсказалъ ей, что въ Тринѣ она нашла вѣрнаго друга и надежную защиту, поэтому она не только безропотно, даже съ большой готовностію принялась за порученную ей работу.
   Эта небольшая сцена, а главное, смущеніе Ахмета и его сестры, озадаченныхъ длинной рѣчью Трипы и ея безцеремоннымъ обращеніемъ съ ними, до того были комичны, что капитанъ и даже серьезный фельдфебель покатывались со смѣху. Генрихъ въ недоумѣніи смотрѣлъ то на сестру, то на Зюлейку.
   -- Послушай-ка, Трина, осмѣлился онъ, наконецъ, замѣтить: вѣдь дѣвочка-то вѣрно устала и ѣсть хочетъ. Не обращайся ты съ нею такъ строго, дай лучше отдохнуть ей, бѣдняжкѣ!
   Но этимъ вмѣшательствомъ онъ только все дѣло испортилъ.
   -- Трата-та-та! Заткни-ка ты себѣ лучше глотку, Генрихъ, да не хлопочи объ насъ, долговязый эдакій! крикнула на него сестра. А вы-то чему хохочете господа? продолжала она, обращаясь къ смѣявшейся компаніи. Вы заставите расплакаться дѣвочку; глядите, у нея ужь крупныя слезы дрожатъ на глазахъ!.... Она нѣжно поцѣловала Зюлейку въ лобъ, уговаривая ее не бояться. Ну, теперь давайте ѣсть! весело заключила неутомимая гановеранка: моя похлебка готова, торопитесь пока она не простыла! Кликнувъ двухъ мужчинъ, въ томъ числѣ и прибитаго ею Изинга, она приказала имъ вытащить изъ печки громадный котелъ и проворно начала разливать большимъ ковшемъ похлебку, совершенно ровно распредѣляя порціи но деревяннымъ и жестянымъ чашкамъ, которыя служили переселенцамъ вмѣсто тарелокъ.
   Только гостямъ и фельдфебелю подали большія оловянныя тарелки и ложки изъ накладнаго серебра, бережно хранившіяся у молодой хозяйки въ сундукѣ съ посудой. Пшеничная похлебка съ свинымъ саломъ и съ кусками мяса очень пришлась всѣмъ по вкусу, и даже юный послѣдователь исламизма, вышколенный уже солдатской жизнію, не погнушался запрещеннымъ мясомъ нечистаго животнаго. Пшеничнаго хлѣба было вдоволь, большой кубокъ съ рисовой водкой обходилъ поочередно весь столъ. Для хорошенькой-же мавританки мамзель Трина заварила душистаго чая, подбавила въ чашку нѣсколько капель рому и напоила этимъ вкуснымъ напиткомъ начинавшую дѣйствительно ослабѣвать отъ утомленія Зюлейку.
   За ужиномъ разговоръ невольно опять коснулся политическихъ событій въ Европѣ, такъ какъ Седдельмайеръ и Вейнертъ ничего объ нихъ еще не знали. Вейнертъ озабоченно качалъ головой, а пріятель его слушалъ молча, не выказывая своихъ ощущеній.
   -- И такъ, господа, заораторствовалъ опять эльзасецъ: я надѣюсь, что вы поступите волонтерами во французскую армію, чтобы помочь намъ раскатать проклятыхъ пруссаковъ. Мнѣ поручено объявить вамъ, что каждый изъ васъ сохранитъ при этомъ тотъ чинъ, въ которомъ онъ состоялъ, слу;ба въ арміи гановерскаго короля.
   -- Извините, милостивый государь... позвольте узнать, какъ называть васъ? спросилъ егерь Вейнертъ.
   -- Прошу васъ, mon brave, звать меня просто интендантомъ.
   -- И такъ, г. интендантъ, его величество гановерскій король намѣренъ, какъ видно, объявить войну Пруссіи и желаетъ вновь сформировать свой легіонъ? Вѣроятно, это извѣстіе получено отъ нашихъ гг. офицеровъ?
   -- Я объ этомъ ничего не слыхалъ, отвѣчалъ смущенный эльзасецъ. Но мое личное мнѣніе, что вы не имѣете права отказываться отъ участія въ войнѣ противъ враговъ вашего короля.
   -- Извините, такого рода вопросъ представляетъ двѣ стороны, возразилъ егерь. Пруссаки такіе же добрые нѣмцы, какъ и мы.
   -- Однако, вы сами-же недавно дрались противъ нихъ.
   -- Да-съ. Вотъ видите-ли, у насъ съ ними былъ свой, домашній споръ, и мы дорого расплачиваемся теперь за его послѣдствія. Но чтобы мы шли помогать французамъ бить нѣмцевъ -- это, ужь извините, дѣло для насъ неподходящее!
   Фельдфебель дружески кивнулъ егерю головой; слова его были для него масломъ по сердцу, Трина внимательно вслушивалась въ каждое слово.
   -- У васъ, mon brave, слишкомъ узкій кругозоръ, замѣтилъ интендантъ! вы ѣдите французскій хлѣбъ, живете подъ защитой Франціи, слѣдовательно, ея враги должны быть вашими врагами. Я полагаю, что вашъ пріятель -- онъ указалъ на Седдельмайера -- иначе думаетъ, чѣмъ вы.
   Мамзель Трина выразительно замахнулась уполовникомъ.
   -- Посмотрю я, какъ онъ или кто другой осмѣлится быть другаго мнѣнія, проговорила она съ энергіей.
   Вейнертъ сдѣлалъ фельдфебелю знакъ рукой, чтобы тотъ ничего не возражалъ.
   -- Что мы пользуемся покровительствомъ Франціи, сударь, сказалъ онъ, обращаясь къ эльзасцу, и что находимся подъ защитою ея законовъ, это, вѣрно. Но хлѣба ея мы не ѣдимъ и не ѣли даже тогда когда жили въ Парижѣ. Во Франціи насъ кормилъ нашъ король, командиръ своего легіона, а въ Алжирѣ мы прокармливаемся трудами собственныхъ рукъ скоихъ. Французское правительство дало намъ позволеніе переселиться на положеніи колонистовъ въ необработанныя еще провинціи страны, и Франція столько же отъ этого выиграетъ, сколько мы отъ своей колонизаціи. Безчестное условіе, чтобы мы когда нибудь стали сражаться противъ нашей родины въ рядахъ французовъ, нашихъ исконныхъ враговъ, -- никогда не входило въ кругъ нашихъ обязанностей, иначе мы низачто не согласились бы переселиться сюда. Если же насъ стали бы силой вынуждать къ этому, то я твердо убѣжденъ, что каждый изъ насъ, не задумавшись, броситъ здѣсь всѣ плоды своихъ трудовъ и пойдетъ отыскивать себѣ другой пріютъ а ужь низачто не подниметъ оружія противъ Германіи!
   -- Браво, Вейнертъ! молодецъ! послышался изъ-за печки голосъ Трины.
   -- Поймите насъ хорошенько, г. интендантъ, продолжалъ молодой егерь. Мы никогда не отречемся отъ своихъ обязанностей относительно нашего новаго отечества и всегда будемъ готовы, съ оружіемъ въ рукахъ, защищать его отъ враговъ. Случись въ этомъ необходимость, спросите вотъ у этого человѣка -- Вейнертъ указалъ на фельдфебеля -- онъ вамъ скажетъ, что ни одинъ природный французъ такъ охотно не прольетъ свою кровь за Францію, какъ мы. Господинъ капитанъ, вѣроятно, также не усомнится въ моихъ словахъ, а онъ насъ короче знаетъ, чѣмъ вы.
   -- Совершенно справедливо, камрадъ, замѣтилъ польскій капитанъ. Я вполнѣ увѣренъ, что каждый изъ васъ постоялъ бы за себя, еслибы пришлось защищать Алжиръ отъ черномазой сволочи; славу Богу, на бѣломъ свѣтѣ, довольно простору для того, чтобы найдти съ кѣмъ подраться, кромѣ земляковъ, людей, говорящихъ однимъ съ нами языкомъ.
   Послѣднія слова старика капитана, неожиданно для него самого, произвели тяжелое впечатлѣніе на гановерцевъ и на эльзасца. Первые вдругъ умолкли и задумались, а интендантъ приготовился отпустить язвительное замѣчаніе, но былъ прервалъ громкимъ окликомъ часоваго за воротами башни.
   За окликомъ послѣдовалъ страшный шумъ отъ смѣшанныхъ голосовъ, грозно чего-то требовавшихъ.
   -- Гмъ! произнесъ фельдфебель: что тамъ за гвалтъ? Братцы, пусть одинъ изъ васъ пойдетъ справиться, съ кѣмъ это Штейнбергъ воюетъ. Да кстати, его давно пора смѣнить съ часовъ; молодцу, я думаю ѣсть хочется.
   Очередной солдатъ взялъ ружье и вышелъ вонъ. Одна только Трина замѣтила, что Сипай вдругъ всталъ съ своего мѣста и подошелъ къ сестрѣ, точно предчувствуя, что ей угрожаетъ опасность.
   Въ башню вбѣжалъ смѣненный часовой; онъ былъ до того встревоженъ и растерянъ, что не сразу отвѣтилъ на вопросъ фельдфебеля, что съ нимъ такое?
   -- Арабы! арабы! кричалъ онъ запыхаясь. Пять черномазыхъ дьяволовъ въ бѣлыхъ одеждахъ, а за ними еще цѣлая толпа; я въ темнотѣ и не разобралъ даже, сколько ихъ. Трещатъ они, что есть мочи, ничего не поймешь.
   Переселенцы дружно вскочили съ мѣстъ схватились, кто за саблю, кто за ружье и выстроились, въ ожиданіи команды фельдфебеля.
   Сипай внимательно прислушивался къ наружному шуму.
   -- Никакой нѣтъ опасности, сказалъ онъ, обращаясь къ капитану.-- Это Эбнъ Бекрсъ съ своими родственниками. Они меня ищутъ.
   -- Тебя? а кто такой Эбнъ Бекрсъ?
   -- Шейхъ изъ Бени Ламоза, тотъ самый, который хотѣлъ продать мою сестру и который убилъ мою мать. Берегись его, ага, онъ коваренъ, какъ ночь.
   -- Если это тѣ кабиллы, которые гнались за тобой, то я думаю, что ихъ можно спокойно впустить сюда и спросить, чего они хотятъ. Я полагаю, что имъ не мѣшаетъ даже знать, что ты и твоя сестра находитесь подъ защитой друзей, которые встрѣтятъ ихъ тучей ружейныхъ пуль, если только они вздумаютъ храбриться. Фельдфебель, будьте на готовѣ и впустите сюда кабиллъ. Г. Лоранъ, помогите мнѣ, пожалуйста: вы, вѣроятно, хорошо владѣете арабскимъ языкомъ; мнѣ же онъ положительно не дается, даромъ что я цѣлые десять лѣтъ живу въ этой мѣстности. Мнѣ трудно вести длинный разговоръ.
   -- Извольте, я хорошо говорю по арабски, отвѣчалъ интендантъ.
   Фельдфебель подалъ знакъ тремъ переселенцамъ и вышелъ вмѣстѣ съ ними за ворота. Послѣ краткихъ переговоровъ, при чемъ ни одна сторона не поняла другую, онъ вернулся назадъ въ сопровожденіи четырехъ туземцевъ, закутанныхъ въ широкія бѣлыя одежды, въ черныхъ бурнусахъ, капюшоны которыхъ были наброшены на голову и прикрѣплены на лбу шнуркомъ изъ верблюжьяго волоса. Пятый кабиллъ, по словамъ фельдфебеля, остался при лошадяхъ, подведенныхъ къ самымъ воротамъ, на площадку, на которую падалъ свѣтъ отъ костра, горѣвшаго въ башнѣ. Лошади были взмылены до нельзя и дрожали отъ усталости.
   Всѣ четверо кабиллъ -- одинъ изъ нихъ вошелъ съ сѣдломъ убитой лошади Эбна Бекрса на головѣ -- представляли собою чистые образцы племени Берберовъ, этихъ потомковъ Либійцевъ и Гетуллъ, коренныхъ жителей страны, впослѣдствіи слившихся и попавшихъ подъ иго пунновъ, вандаловъ и арабовъ, которые вторглись въ ихъ владѣнія. Главные пункты, заселенные кабиллами -- западныя провинціи Алжира, окраины Марокко, и недосягаемыя ущелія хребта Атласъ; но изъ числа ихъ, около 80.000, годныхъ подъ ружье, заняли сѣверную часть провинціи Константины, начиная отъ Дели до Филипивилла, такъ называемую, Дшуръ-Шура, или великую и малую Кабиллію, сверхъ того, одна отрасль этого племени Шауіа, или Шовіа, расположилась на югѣ, въ горахъ и долинахъ Ауреса.
   Кабиллы составляютъ ту часть населенія, которая издавна упорно противилась французскому владычеству и до сихъ поръ постоянно бунтуетъ; племя это, въ высшей степени дико и неукротимо -- свободно; оно и у себя дома не охотно подчиняется шейкамъ и кадіямъ, имъ же самимъ избираемымъ изъ своей среды. Со всѣмъ тѣмъ это трудолюбивѣйшій и способнѣйшій народъ въ цѣлой странѣ. Кабиллы очень успѣшно занимаются земледѣліемъ скотоводствомъ, разными промыслами и, кромѣ того, ведутъ торговлю. Они составляли для знаменитаго Абдель-Кадера главную поддержку, во время его долговременной борьбы съ французскимъ правительствомъ.
   Кабиллы же, явившіеся теперь за фельдфебелемъ, отличались какимъ-то особенно дикимъ, наглымъ видомъ; это были люди лѣтъ 30, 40 и болѣе, сухіе, средняго роста, ширококостные, съ рѣдкими черными волосами на бородѣ, съ острыми, горящими, какъ уголь, глазами и съ кровожаднымъ выраженіемъ въ лицѣ. Длинныя винтовки висѣли у нихъ за спиной на ремнѣ, ятаганы были заткнуты за широкіе, яркіе пояса. Войдя во внутренность башни, всѣ четверо начали безпокойно озираться; за тѣмъ внимательно высмотрѣли всѣ углы и остановили злобный взглядъ на сипаѣ и на его сестрѣ, которая въ страхѣ старалась спрятаться за Трину.
   Несмотря на свою свирѣпую наружность, кабиллы видимо были чѣмъ то испуганы; переселенцы же ошибочно приписали это смущеніе свой численности и множеству оружія, развѣшенному кругомъ.
   Старшій Кабиллъ сдѣлалъ руками обычный жестъ привѣта и проговорилъ:
   -- Аллахъ да будетъ съ вами! Жители Бени-Ламоза пришли для того, чтобы привѣтствовать друзей. Они очень довольны, что встрѣтили тутъ храбраго шейха франковъ, потому что онъ окажетъ справедливость вольнымъ сынамъ степи.
   Капитанъ, къ которому относилась эта высокопарная рѣчь, кивнулъ въ знакъ одобренія головой.
   -- Справедливость будетъ вамъ оказана, если вы не вздумаете требовать чего-нибудь невозможнаго, отвѣчалъ онъ, и это тѣмъ легче мнѣ сдѣлать, что новый кадій вашъ, или интендантъ участка, здѣсь. Капитанъ указалъ концемъ чубука на Эльзасца. Садитесь, милости просимъ. Вы, господа, позволите, прибавилъ онъ, обращаясь по-нѣмецки къ переселенцамъ, чтобы я на время розыгралъ у васъ роль хозяина. Съ этимъ народомъ нужна своя, особая тактика.
   -- Распоряжайтесь у насъ какъ вамъ угодно, г. капитанъ, поспѣшилъ отвѣтить фельдфебель.
   Четыре кабилла сѣли, скрестивъ ноги; тотъ, у котораго на головѣ было сѣдло, положилъ его сзади себя на землю. Всѣ они внимательно разсматривали инденданта, который глядѣлъ на нихъ свысока.
   -- Жители Бени-Ламоза слышали, заговорилъ старшій кабиллъ, что великій ага Константины назначилъ новыхъ кадіевъ въ долины и горы. Знакомъ-ли нашъ кадій съ языкомъ народа?
   -- Да, я хорошо его понимаю, отвѣчалъ интендантъ.-- Кто ты такой и зачѣмъ вы явились сюда ночью? спросилъ онъ затѣмъ.
   -- Твой рабъ, говорящій съ тобою -- Эбнъ Бекрсъ, шейхъ Ламоэы; мы пасемъ наши стада по ту сторону Джебель Алькіеля и платимъ поголовную подать. Прибыли мы къ вамъ съ жалобой на человѣка, укравшаго у насъ невольницу; онъ измѣнникъ своей родины, служитъ въ рядахъ франкскихъ солдатъ. Въ законѣ сказано, что женщина правовѣрныхъ не должна подвергаться похищенію, а между тѣмъ, я вижу украденную у насъ дѣвушку въ лагерѣ чужеземцевъ, завладѣвшихъ нашими пастбищами, а похититель ея -- у огня ихъ.
   -- Та! та! та! воскликнулъ капитанъ,-- это цѣлый коробъ жалобъ!..
   Интендантъ принялъ важную позу и жестомъ остановилъ капитана.
   -- Я васъ попрошу, г. Ниголовскій, предоставить мнѣ отвѣчать этому черномазому негодяю, сказалъ онъ по-французски и затѣмъ обратился къ кабиллу.
   -- Ты утверждаешь, что эта долина принадлежитъ твоему племени?
   -- Кадій сказалъ это. Наши отцы пасли на ней своихъ коровъ и барановъ и строили тутъ свои шалаши.
   -- Зачѣмъ-же вы покинули этотъ край и переселились на ту сторону горъ?
   Бедуинъ мрачно посмотрѣлъ на него.
   -- Кровавая рука франковъ тяготѣла надъ нами; они насъ прогнали и отняли у насъ наше достояніе.
   -- Да, такъ и слѣдовало наказать вашу мятежную орду за то, что вы не хотѣли повиноваться правительству и постоянно бунтовали. Послѣ послѣдняго вашего мятежа, вы сами бѣжали въ горы и правительство сочло за лучшее занять страну переселенцами изъ Франціи. И такъ, прошу не дурить и не заявлять подобныхъ требованій.
   -- Въ твоихъ рукахъ власть! проворчалъ кабиллъ, а власть есть право.-- Но ты, какъ кадій, обязанъ защищать, покрайней мѣрѣ, ту нашу собственность, которая намъ оставлена. Знай-же, что вонъ тотъ человѣкъ укралъ у меня невольницу.
   -- Ты, вѣрно, забылъ, перебилъ его интендантъ, что на французской землѣ давно нѣтъ рабовъ, слѣдовательно, и ты не могъ имѣть невольницы. Къ тому-же сипай Ахметъ утверждаетъ, что эта молодая дѣвушка его родная сестра.
   Кабиллъ молчалъ.
   -- Правда-ли, что ты второй мужъ ею матери?
   -- Да, чертовка Миріамъ была моей женой. Пророкъ покаралъ меня за то, что я въ припадкѣ ослѣпленія ввелъ ее въ свою палатку. По милости ея, съ утренней до вечерней зари я пилъ желчь.
   -- Объ этомъ дѣлѣ ужь ты веди счеты съ покойницей женой, или съ ея сыномъ; до насъ оно не касается. Мы знаемъ теперь, что эта дѣвушка не дочь твоя.
   -- Но я ее кормилъ и одѣвалъ. Она пила молоко моихъ коровъ и ѣла хлѣбъ изъ моей пшеницы. На ней каждая нитка куплена на мои деньги, а я человѣкъ бѣдный, дѣлать подарковъ не могу. По нашему закону, каждый мужъ имѣетъ право распоряжаться дѣтьми своихъ женъ. Эта дѣвушка принадлежитъ къ моей семьѣ и должна за мной слѣдовать.
   -- А все-таки мнѣ сдается, что ты одинъ вернешься домой, шейхъ, замѣтилъ интендантъ. Ты не отрицаешь того, что эта дѣвушка сестра сипая Ахмета, французскаго солдата; слѣдовательно, она также подлежитъ законамъ Франціи, а не предписаніямъ твоего дурацкаго корана. По настоящему, мнѣ-бы слѣдовало строго съ тебя взыскать за то, что ты осмѣлился держать въ неволѣ свободную французскую гражданку.
   Кабиллы закричали: Аллахъ! Аллахъ! и сильно насупились, ясно видя, что никакой протестъ, въ настоящемъ случаѣ, имъ не поможетъ.
   -- Ты мой повелитель, твоя воля да будетъ исполнена. Пусть измѣнникъ, сынъ Дераджи, оставитъ у себя эту дѣвушку, которая уже обезчестила себя, обнаживъ свое лицо; теперь ни одинъ правовѣрный не пожелаетъ взять ее себѣ въ жены. Но взгляни вонъ на того чужеземца -- онъ указалъ на егеря Вейнерта -- онъ убилъ Эль-Меджу, лучшую мою кобылицу. Окажи мнѣ справедливость, заставь его заплатить мнѣ убытки. Вотъ и сѣдло лошади.
   Такъ какъ каббилъ жаловался теперь на нѣмца и, именно, на того, который своими энергическими словами такъ повредилъ успѣху вербовки волонтеровъ на французскую службу, то очень можетъ быть, что г. Лоранъ произнесъ-бы благопріятный приговоръ для истца; но капитанъ выручилъ егеря.
   -- Послушай, черномазый! крикнулъ онъ запальчиво: какъ ты смѣешь требовать уплаты убытковъ послѣ того, какъ ты имѣлъ дерзость два раза стрѣлять въ одного изъ моихъ солдатъ.-- Господинъ интендантъ, я требую, чтобы эти бродяги были подвергнуты строжайшему наказанію, за то, что они нарушили условія мира.
   -- Это совершенно вѣрно, сказалъ Лоранъ. Вы нарушили законъ, дѣйствовали самовольно и стрѣляли въ солдата его величества императора. Приговариваю каждаго изъ васъ къ пени по 40 франковъ съ головы. Пеню эту я понижу до 20-ти франковъ, если вы ее немедленно внесете.
   Кабиллы закричали хоромъ: Аллахъ великъ! и подняли отъ отчаянія руки кверху. Неожиданный приговоръ, который, какъ они знали по опыту, строго будетъ исполненъ, задѣлъ ихъ за самую чувствительную струну, потому что скупость есть одна изъ выдающихся ихъ слабостей. Между ними поднялись такіе крики, такая трескотня, такая перебранка, что у присутствующихъ въ ушахъ загудѣло. Наконецъ, капитанъ ударилъ кулакомъ по столу и все смолкло.
   Замѣчательно то, что все негодованіе осужденныхъ обрушилось не на кадія, присудившаго ихъ къ денежной пени, а на капитана, который, впрочемъ, не обратилъ на это ровно никакого вниманія. Старый грѣшникъ Эбнъ-Бекрсъ, увидѣвъ, что онъ лишился и дѣвушки, и лошади, употреблялъ всѣ усилія, чтобы выторговать хоть бездѣлицу изъ суммы денежной пени. Но когда кадій энергически объявилъ ему, что въ случаѣ, если у нихъ не окажется достаточно денегъ для уплаты штрафа, то онъ конфискуетъ ихъ лошадей, или-же пошлетъ военную экзекуцію въ ихъ селеніе, старикъ съ воплями и стонами вытащилъ изъ-подъ сѣдельной подкладки кожаный мѣшокъ и отсчиталъ всю сумму золотомъ, за себя и за своихъ родныхъ.
   Не смотря на отвращеніе мамзель Трины къ дикимъ физіономіямъ непрошеныхъ гостей и къ грубымъ ихъ манерамъ, ей стало жаль ихъ, когда она узнала, что они потерпѣли полное пораженіе на судѣ, поэтому она поспѣшила угостить ихъ кофеемъ съ акакомъ. Кабиллы, примирившись поневолѣ съ понесеннымъ ими убыткомъ, съ наслажденіемъ выпили предложенный имъ напитокъ, затѣмъ вытащили свои трубки и, глубокомысленно закуривъ ихъ, почти исчезли въ облакахъ дыма; по всему было замѣтно, что они вовсе не располагаютъ скоро тронуться съ мѣста.
   Разговоръ при такой странной обстановкѣ, шелъ, конечно, чрезвычайно вяло и отрывисто. Нѣмцы одни поддерживали его, распрашивая чрезъ сипая у кабиллъ, какіе лучше употреблять способы обработки земли къ этимъ краѣ, чтобы получать больше доходу.
   -- Что за фантазія пришла этимъ дуракамъ сидѣть у васъ такъ долго? спросилъ капитанъ, обращаясь къ фельдфебелю. Они и виду не подаютъ, что собираются уѣхать. А намъ пора-бы вернуться въ фортъ. Мнѣ-бы очень не хотѣлось оставлять ихъ здѣсь безъ себя, хотя опасности я и не предвижу. Съ другой стороны, выпроводить ихъ силою отсюда также невозможно, потому что нарушеніе правъ гостепріимства считается у этихъ народовъ за смертельную, никогда не забываемую обиду. Надо, впрочемъ, разузнать, въ чемъ дѣло. Онъ обратился къ шейху,
   -- Предполагаетъ-ли шейхъ Бени-Ламоза вернуться въ эту ночь въ свое мирное жилище? спросилъ онъ. Луна уже взошла.
   Кабиллъ посмотрѣлъ на него съ нѣкоторымъ удивленіемъ.
   -- Охотникъ-ли ага франковъ? спросилъ онъ въ свою очередь.
   -- Зачѣмъ тебѣ это знать?
   -- Затѣмъ, что ему неизвѣстно, какъ я вижу, что совершается сегодня ночью въ горахъ. Царь звѣрей съ своими дѣтьми отправился за добычей. Люди племени Ламоза -- храбрые воины; но что значитъ ихъ храбрость передъ силой царя звѣрей?
   -- Что ты хочешь сказать этимъ? неужели ты, въ самомъ дѣлѣ, боишься льва!
   -- Мы сами видѣли, какъ левъ съ своими львятами спустился съ горъ въ долину за добычей, въ то время, когда мы отыскивали слѣды твоихъ друзей. Мы прискакали въ вашу башню искать спасенія. Неужели ты намъ откажешь въ этомъ?
   Въ тоже самое мгновеніе, какъ будто для того, чтобы подтвердить слова кабилла, за воротами раздался оглушительный ревъ свирѣпаго, черногриваго, берберійскаго льва, громовой голоcъ котораго до сихъ поръ пугалъ только издали нашихъ переселенцевъ по ночамъ; но теперь, судя по звуку, можно было догадаться, что опасный врагъ находится въ самомъ близкомъ разстояніи отъ крѣпости.
   Могучему реву отца львята вторили своимъ завываніемъ.
   -- Львы! львы! закричали всѣ, сидѣвшіе въ башнѣ и, вскочивъ съ мѣстъ, оцѣпѣнели отъ ужаса. Но отчаянный вопль Трины: спасите Брюнинга! Бога ради, спасите его! онъ одинъ на часахъ! заставилъ ихъ опомниться.
   -- Къ оружіею! скомандовалъ фельдфебель, -- но къ сожалѣнію уже поздно. За воротами раздался ружейный выстрѣлъ; за нимъ послѣдовалъ сначала страшный ревъ звѣря, а потомъ, дикій, раздирающій душу человѣческій крикъ. Въ тоже время, послышался сильный топотъ лошадиныхъ копытъ и ржаніе: лошади кабилловъ сорвались съ привязей и умчались въ степь.
   -- Огня братцы! огня! крикнулъ польскій капитанъ, выхвативъ изъ печи горящій сукъ.
   Пересенцы ринулись въ дверь, сломя голову, кто съ головней, кто съ оружіемъ; оберъ-егерь на бѣгу заряжалъ свою винтовку; не прошло и пяти минутъ, какъ башна опустѣла и въ ней остались только двѣ женщины и старый шейхъ, крикнувшій что-то по арабски своимъ товfрищамъ, когда тѣ убѣгали вслѣдъ за гановерцами.
   Вскорѣ всѣ башни послышался выстрѣлъ, за которымъ послѣдовалъ дружный залпъ нѣсколькихъ ружій.
   Шейхъ между тѣмъ, зорко осмотрѣвшись кругомъ, подошелъ къ дрожавшей Зюлейкѣ, схватилъ ее за руку и прошипѣлъ въ полголоса: ѣдемъ сейчасъ-же, или я тебя зарѣжу!
   Онъ взялся правой рукой за ятаганъ.
   Но кабиллъ забылъ, что у робкой Зюлейки есть мужественная защитница. Катарина, не понимая смысла словъ ЭбнаБекрса, догадалась по выраженію его лица и по его жесту, что дѣло плохо. Какъ тигрица кинулась она къ мавританкѣ, почти уже готовой лишиться чувствъ, вырвала ея руку изъ руки шейха, и бѣшено замахнулась на него раскаленной до красна кочергой.
   -- Прочь руки, черный негодяй! крикнула она, -- или я тебѣ такъ разрисую рожу, что ты вѣкъ будешь меня вспоминать; не смѣй дотрогиваться до дѣвочки!
   Кабиллъ съ минуту колебался -- не убить-ли обѣихъ разомъ; но сильная фигура Трины, внушавшая ужасъ своимъ рѣшительнымъ видомъ и огненнымъ оружіемъ, заставила его отмѣнить свое намѣреніе; онъ почувствовалъ робость передъ нею, точно передъ неземнымъ явленіемъ; къ тому-же, онъ очень хорошо понималъ, что злодѣяніе будетъ стоить ему жизни. Сунувъ ятаганъ обратно въ ножны, онъ погрозилъ кулакомъ обѣимъ женщинамъ и, подхвативъ оставленное на землѣ сѣдло, поспѣшно вышелъ изъ башни.
   Кругомъ крѣпости продолжали гремѣть выстрѣлы; но львы успѣли уже скрыться въ горахъ. Громкіе человѣческіе вопли все сильнѣе и сильнѣе раздавались за воротами башни, и когда Трина выбѣжала посмотрѣть, кто кричитъ, съ нею въ дверяхъ столкнулись польскій капитанъ и фельдфебель, за которыми слѣдовали всѣ переселенцы, неся на рукахъ окровавленнаго и страшно изуродованнаго часоваго Брюнинга, которому левъ прокусилъ плечо и изорвалъ лапами весь бокъ.
   Кабилловъ и слѣдъ простылъ.
   

ГЛАВА II.

   На большой Ватиканской площади стояли длинные ряды экипажей; тутъ были и придворныя папскія кареты, отдѣланныя во вкусѣ рококо, и парадныя ландо посланниковъ, акредитованныхъ при папѣ, и наконецъ, обыкновенныя наемныя коляски, кучера которыхъ, изъ уваженія къ почетнымъ своимъ пассажирамъ, пріѣхавшимъ на засѣданіе собора, нарядились въ старомодные кафтаны, обшитые галуномъ, въ трехугольныя шляпы и напудренные парики. Толпа уличныхъ зѣвакъ и въ числѣ ихъ множество иностранцевъ, налетѣвшихъ отовсюду въ Римъ, не смотря на то, что въ этотъ сезонъ тамъ свирѣпствуютъ лихорадки, -- съ любопытствомъ обступила площадь; одна часть зрителей тѣснилась все впередъ, шумѣла, толкалась, не слушая карабинеровъ, которые усердно старалисъ водворить порядокъ, а другая скучилась передъ параднымъ входомъ восточной стороны дворца и глазѣла на двухъ великановъ швейцарцевъ изъ лейбъ-гвардіи святѣйшаго отца, которые стояли тутъ на часахъ въ мундирахъ національнаго цвѣта Люцерна, съ длинными аллебардами въ рукахъ.
   Вотъ уже 9 мѣсяцевъ, начиная съ 8-го декабря, прошедшаго 1869 г. какъ въ "вѣчномъ" Римѣ, въ этомъ центрѣ исторической жизни, гдѣ такъ часто праздновались порабощенія цѣлыхъ народовъ, предъ которымъ преклоняли главу самые гордые владыки міра, откуда исходили грозныя посланія, потрясавшія могучіе троны, -- въ этомъ Римѣ теперь снова, ради высшихъ интересовъ христіанства, съѣхались всѣ представители церкви на вселенскій соборъ, во время засѣданій котораго католицизмъ ковалъ новыя стрѣлы, долженствовавшія возжечь войну еще болѣе опасную, чѣмъ та, что зарождалась въ грозныхъ политическихъ тучахъ, сбиравшихся надъ Рейномъ и надъ Мозелемъ.
   8 декабря, въ храмѣ св. Петра, послѣ торжественной церемоніи, былъ открытъ соборъ, который въ исторіи будетъ носить названіе "Ватиканскаго". Это былъ своего рода маневръ, придуманный папскимъ правительствомъ въ отмщеніе европейскимъ державамъ, въ особенности Германіи, за отнятіе у папы свѣтской власти.
   До тѣхъ поръ, пока папская область считалась политическимъ государствомъ, правительство папы остерегалось затѣвать подобнаго рода борьбу. Но послѣ того, какъ съ одной стороны, безграничный произволъ духовенства и плохое его управленіе, а съ другой, упорное стремленіе итальянскаго народа къ политическому и національному возрожденію, сильно разжигаемое революціонной пропагандой и хитрой политикой Кавура, сдѣлались причиной, что курію вычеркнули изъ ряда политическихъ государствъ, и папа принужденъ былъ отдать городъ Римъ подъ защиту французскихъ штыковъ, -- послѣ всего этого папское правительство рѣшилось начать борьбу иного рода, съ тѣмъ, чтобы добиться пламенно желаемой втеченіи цѣлыхъ столѣтій цѣли -- всемірнаго владычества.
   Терять ужь болѣе нечего было; политическая власть папы въ Римѣ сдѣлалась, какъ уже сказано, только вопросомъ времени. Дѣло шло теперь о томъ, какъ-бы выиграть все!
   Съ удивительнымъ разсчетомъ и точностію, съ ловкостію, доступной только мудрецамъ іезуитскаго ордена, были заранѣе приняты всѣ мѣры для энергическаго исполненія плана куріи, такъ, чтобы нельзя было даже и думать о противодѣйствіи ему. Попытка папскаго правительства возстановить неограниченную власть церкви, послѣ отторженія отъ Рима Умбріи и послѣ низверженія Бурбоновъ съ неаполитанскаго престола, -- канонизаціей японскихъ мучениковъ, погибшихъ 18 мая 1862 г., положительно неудалось, хотя епископы были всѣ созваны къ этому дню въ Римъ и вопросъ пущенъ на баллотировку; но его отвергли большинствомъ голосовъ на томъ основаніи, что утверждать политическій догматъ вѣры, при современномъ настроеніи умовъ, вещь весьма опасная. Урокъ, данный этимъ папѣ и іезуитамъ, долженъ-бы былъ, кажется, послужить имъ въ пользу. Но два года спустя, послѣдовало новое пораженіе папы. Энциклика {Посланіе папы, въ которомъ предается анаѳемѣ всякое проявленіе свободы мысли.}, выпущенная 8 декабря 1864 г., съ знаменитыми 18 пунктами Силлабуса,-- этимъ открытымъ объявленіемъ войны всей современной культурѣ и обществу, можетъ быть названа въ высшей степени крайней и необдуманной мѣрой католической церкви, обратившейся ей-же самой во вредъ. Когда курія убѣдилась, что абсурдъ проводимыхъ ею въ энцикликѣ правилъ и постановленій, явно противорѣчащихъ кроткому духу христіанства, принятъ былъ совершенно равнодушно, не только европейскими правительствами, но даже всѣми вообще католиками, она рѣшилась санкціонировать соборомъ превозглашенное на бумагѣ верховное владычество папы, а самой стать во главѣ этого собора.
   Мы отнюдь не намѣрены писать здѣсь исторію ватиканскаго собора и разсматривать хитрыя дѣйствія партіи іезуитовъ, которыя были главной причиной неуспѣха всего дѣла, но вкратцѣ опишемъ его судьбу. Весь составъ собора, тягостное распредѣленіе занятій, предписанное въ самомъ началѣ съѣзда духовенству, строгое запрещеніе каждому члену собора отлучаться изъ Рима безъ спеціальнаго разрѣшенія папы, подавать свои собственныя мнѣнія, сходиться въ отдѣльныхъ собраніяхъ, дѣлать на сторонѣ какія-бы то ни было частныя сообщенія о засѣданіяхъ собора, тѣмъ болѣе печатать что-нибудь о немъ,-- все это тормозило энергію усерднѣйшихъ и честнѣйшихъ представителей церкви. Однако, протестъ меньшинства на декретъ, состоявшійся 6 марта 1870 г., о непогрѣшимости папы и голоса сомнѣнія, поднятые, наконецъ, образумившимися политическими державами, -- все-таки оказались тщетными: фанатическое большинство на генеральномъ собраніи 3 іюня, насильственнымъ образомъ положило конецъ дебатамъ, утвердивъ приговоромъ 13 іюля, догматъ непогрѣшимости папы.

-----

   17 іюля 1870 г., утромъ, около полудня, двое молодыхъ людей, одѣтые щеголевато въ легкое, лѣтнее платье, прогуливались взадъ и впередъ, подъ руку, укрываясь отъ палящаго зноя въ тѣни громаднаго ватиканскаго дворца. Жара стояла невыносимая, и оба пріятеля безпрестанно останавливались, чтобы отереть потъ, выступившій у нихъ на лицѣ, усердно обмахиваясь при этомъ своими широкополыми соломенными шляпами. Одинъ изъ нихъ, повыше ростомъ, человѣкъ лѣтъ 27, имѣлъ видъ изнуренный, лицо осунувшееся, точно онъ перенесъ, незадолго передъ тѣмъ, тяжкую болѣзнь. Продолговатое лицо его, окаймленное длинными, свѣтлорусыми волосами, вившимися по плечамъ, по модѣ итальянскихъ художниковъ, отличались серьезнымъ, почти античнымъ характеромъ; усы и испаньолка очень шли къ его прямому, нѣсколько выдающемуся носу и большому рту съ красивыми губами. Голубые глаза его обыкновенно смотрѣли грустно, и только въ минуту оживленія, во время интереснаго для него разговора, они загорались огнемъ энергіи. Руки его, въ свѣтлыхъ шведскихъ перчаткахъ, были узки, тонки и очень изящной формы.
   Спутникъ, на руку котораго слегка опирался больной, составлялъ съ нимъ положительный контрастъ. Это былъ приземистый, толстый, точно сколоченный человѣкъ, даже, можетъ быть, слишкомъ толстый. Онъ казался на нѣсколько лѣтъ старше своего пріятеля; свѣтлые волоса его начинали уже замѣтно рѣдѣть надъ лбомъ, обѣщая вскорѣ образовать значительную лысину. Изкрасна-рыжеватыя бакенбарды обрамляли его почти совсѣмъ круглое лицо; умные сѣрые глаза скрывались за темными стеклами золотыхъ очковъ. Это былъ совѣтникъ посольства.
   -- Я васъ предупреждалъ, любезный Боллингъ, говорилъ толстякъ,-- что вамъ слѣдовало-бы лучше остаться дома, а не жариться вмѣстѣ со мной на ватиканской площади; вамъ тѣмъ болѣе нужно беречь себя, что завтра вы собираетесь уѣхать. Подумайте, ну, какъ съ вами случится рецидивъ! а докторъ Эргардтъ, нашъ врачъ при посольствѣ, не ручается, чтобы онъ не случился. По моему, это просто безумство съ вашей стороны ѣхать курьеромъ. Точно нельзя безъ этого обойтись.
   -- Вы знаете, что я ежеминутно жду призыва въ полкъ. Я убѣжденъ, что рецидива со мной не случится, потому что я хочу быть здоровымъ.
   -- Повторяю вамъ -- это страшное безуміе. Когда больнаго человѣка призываютъ на службу? А вѣдь вы еще совсѣмъ больной, не смотря на то, что имѣли превосходную сидѣлку въ Жюли...
   -- Моей невѣстѣ, перебилъ высокій съ особеннымъ удареніемъ.-- Она дала мнѣ слово и мы получили уже согласіе ея почтенной матери.
   -- Но еще не получили разрѣшенія на бракъ отъ ея достойнаго дяди, патера Игнаціуса, члена многоуважаемаго, но весьма опаснаго общества іезуитовъ, который имѣетъ, повидимому, громадное вліяніе на мать и на дочь.
   -- Онъ, какъ дядя, конечно, самый законный попечитель молодой дѣвушки; но я положительно не знаю причины, которая могла-бы заставить его идти противъ нашего брака, любезный другъ? Я прирейнскій католикъ, состояніе имѣю достаточное, такъ что, помимо доходовъ отъ живописи, могу совершенно обезпечить существованіе моей будущей жены и ея матери. Мои родныя, матушка и сестра примутъ Жюли съ распростертыми объятіями.
   -- Но вѣдь вы нѣмецъ, любезнѣйшій, а мы, нѣмцы, послѣ оппозиціи германскихъ епископовъ на соборѣ, далеко не пользуемся благорасположеніемъ римскаго духовенства. Къ томуже, вы, мой другъ, иногда черезчуръ откровенно высказывали свои религіозныя мнѣнія. Знаете-ли, что графъ Стирумъ и его милая супруга, прелестная Мейеринкъ, такъ горячо вами интересующіеся, находятъ то-же самое, что и я, а графъ Гогенталь поручилъ мнѣ, третьяго дня, передъ своимъ отъѣздомъ, сдѣлать вамъ даже по этому поводу маленькое предостереженіе.
   -- Какой истинный христіанинъ, какой германецъ, воскликнулъ въ сильномъ раздраженіи художникъ, можетъ остаться доволенъ 20 слишкомъ проклятіями, которыя ему велятъ принять de fide sa догматъ католической религіи?..
   -- А все-таки, если вы серьезно намѣрены жениться на синьоринѣ Жюли, за что, по чести сказать, я васъ совсѣмъ не осуждаю, потому что она красавица и дѣвушка честныхъ правилъ, хотя и римлянка родомъ, а все-таки я-бы вамъ посовѣтовалъ быть осторожнѣе. Вотъ, когда синьорина будетъ вашей женой, тогда дѣло другое: дайте волю языку, если это нужно.
   Художникъ вдругъ перемѣнилъ разговоръ.
   -- Имѣете-ли вы сегодня извѣстія изъ Германіи? спросилъ онъ. Скоро-ли вернется графъ Арнимъ?
   -- Вы знаете, какъ надобно относиться осторожно къ телеграфическимъ сообщеніямъ, а римскія газеты состоятъ подъ строжайшей цензурой. Но сегодня утромъ, прибылъ толстый пакетъ съ письмами отъ графа Брассіе изъ Флоренціи, съ множествомъ новостей. То, чего вы опасаетесь, сбылось. Третьяго дня, въ Берлинѣ состоялось распоряженіе о мобилизаціи соединенныхъ военныхъ силъ сѣверогерманскаго союза.
   -- Значитъ, король уже въ Берлинѣ?
   -- Да вамъ что извѣстно на счетъ политическихъ событій?
   -- Я получилъ отъ васъ газеты до 12 іюля; въ нихъ были извѣстія изъ Эмса, доказавшія мнѣ, что Франція непремѣнно настаиваетъ на войнѣ. Вслѣдствіе этого-то убѣжденія я и объявилъ вамъ, что скоро уѣду въ Германію. Самый отъѣздъ графа Гогенталя служитъ уже яснымъ доказательствомъ, чего требуетъ честь каждаго пруссака, годнаго къ службѣ.
   -- Причина его отъѣзда совсѣмъ другая. Онъ повезъ съ собой извѣстіе о результатѣ голосованія, отвѣчалъ толстякъ. Я сообщу вамъ вкратцѣ весь ходъ дѣлъ, и тогда вы поймете, почему мы должны завтра снова посылать курьера. Франція не удовольствовалась отреченіемъ принца гогенцоллернскаго отъ кандидатуры на испанскій престолъ, и графъ Бенедетти обратился въ Эмсѣ съ такими безстыдными требованіями къ королю, что тотъ положительно отказался принимать послѣ этого посланника. Третьяго дня законодательный корпусъ въ Парижѣ громаднымъ большинствомъ голосовъ ассигновалъ 50 милліоновъ на войну; король въ тотъ-же день вернулся въ Берлинъ, гдѣ его уже ожидалъ графъ Бисмаркъ. Мобилизація арміи утверждена декретомъ и въ Пруссіи ежеминутно ожидаютъ объявленія войны. Вся Германія дышетъ энтузіазмомъ и увѣренностью въ себѣ; южногерманскія владѣнія примкнули къ сѣвернымъ; даже графъ Андраши -- и тотъ рѣшительно заявилъ себя противъ союза съ Франціей.
   Художникъ вздохнулъ полной грудью.
   -- И вы послѣ этого хотите, чтобы человѣкъ, имѣющій достаточно силъ, чтобы держать ружье, отказался отъ своего знамени? сказалъ онъ.
   -- Я совсѣмъ этого не хочу, другъ мой, но вамъ все-таки нужно сначала поокрѣпнуть, чтобы не свалиться въ день битвы, особенно потому...
   -- Что вы хотите сказать?
   -- То, что предстоящая борьба будетъ имѣть двойственное значеніе: сражаясь противъ Франціи, вы, въ тоже время, поднимете оружіе и противъ преобладаній латинской расы...
   -- Вы вѣрно намекаете на соборъ?
   -- Ну да, конечно. Я отъ души скорблю, что такой дальновидный государственный человѣкъ, какъ графъ Бисмаркъ, не достаточно понялъ страшную опасность этого собора и, по требованію графа Арнима, поддерживалъ оппозицію германскихъ епископовъ. Или, можетъ быть, онъ самъ желалъ разрыва съ Римомъ, потому что разрывъ этотъ неизбѣжно послѣдуетъ, какъ только мы совладаемъ, въ чемъ нѣтъ сомнѣнія, съ французами. Князь Гогенлоэ и графъ Дарю -- оба предвидѣли эту опасность. Намъ въ будущемъ предстоитъ тяжкая борьба на полѣ церковныхъ узаконеній. Сегодняшняя попытка, я увѣренъ, не будетъ имѣть никакого успѣха.
   -- Какая попытка?
   -- Епископы оппозиціи отправили сегодня къ святѣйшему отцу депутатами кардинала Раушера и майнцскаго епископа Кеттелера, они теперь у него на аудіенціи; сгорая нетерпѣніемъ скорѣе узнать о результатѣ ихъ свиданія съ папой, я вотъ и жарюсь здѣсь поневолѣ на солнцѣ, да еще сдѣлалъ глупость -- взялъ васъ съ собою.
   -- Вы знаете, любезный другъ, какое для меня удовольствіе быть въ вашемъ обществѣ; не мудрено, что я такъ настойчиво навязался вамъ. Однако, поглядите-ка, что это за живописная фигура, вонъ тамъ? Точно картина Сальваторъ Роза.
   -- Это непремѣнно горецъ, замѣтилъ членъ посольства. Если я не ошибаюсь, то такой костюмъ носятъ жители горныхъ селеній Абруццы, а человѣкъ, съ которымъ онъ такъ краснорѣчиво жестикулируетъ, вѣроятно, обитаетъ въ Валькскихъ горахъ.
   Оба пріятеля внимательно начали всматриваться въ итальянцевъ, оживленно бесѣдовавшихъ вдвоемъ недалеко отъ нихъ.
   Появленіе на улицахъ Рима горцевъ, мужчинъ и женщинъ, которые спускаются съ высоты Аппенинъ всегда живописно одѣтые, вовсе не рѣдкость, потому что народъ этотъ очень любитъ навѣщать городъ, какъ называютъ столицу Италіи окрестные провинціалы, идущіе туда не ради однихъ только церковныхъ процессій, но и для разныхъ закупокъ по хозяйству, поэтому улицы Рима почти ежедневно кишатъ горными поселянами, рѣзко выдающимися яркой своей одеждой среди обыкновенныхъ французскихъ костюмовъ. Но эти два итальянца невольно приковывали къ себѣ вниманіе.
   Поменьше ростомъ старикъ лѣтъ 60-ти, повидимому, пришелъ съ южныхъ горъ; на немъ была широкая коричневая куртка, а на головѣ съ сѣдыми волосами -- остроконечная шляпа; густая съ просѣдью борода почти совсѣмъ скрывала нижнюю часть его лица, которое отличалось дикимъ, свирѣпымъ выраженіемъ; черные глаза его безпокойно бѣгали по сторонамъ. На широкой груди, на длинномъ шнуркѣ болтался круглый финифтевой образъ мадонны, въ оловяномъ или серебряномъ окладѣ, родъ амулетки, постоянно встрѣчающейся на шеѣ у поселянъ Калабріи. Руки у старика были длинныя, бедра узкія, ступни и ноги сильно развитыя, какъ у всѣхъ горныхъ жителей. Такъ какъ законъ запрещаетъ носить въ Римѣ оружіе, то нѣтъ ничего мудренаго, что у горца за кожаннымъ поясомъ небыло ни кинжала, ни пистолета; но наружность старика доказывала, что оно на немъ есть, только тщательно скрыто; это подтверждалось еще и тѣмъ, что его правая рука безпрестанно исчезала въ глубокомъ карманѣ темно-оливковыхъ шароваровъ. изъ бумажнаго бархата, какъ бы справляясь, цѣло-ли спрятанное тамъ орудіе защиты.
   Собесѣдникъ калабрійца на цѣлую голову былъ выше его и, дѣйствительно, могъ назваться красавцемъ. Ему казалось лѣтъ за 40 съ небольшимъ; судя по воинственной его осанкѣ, сейчасъ можно догадаться, что это бывшій солдатъ, хотя одежда его ничѣмъ не отличалась отъ одежды горнаго крестьянина. Густая, черная, какъ смоль, борода придавала что-то мрачное его смуглому, серьезному лицу, повременамъ оживлявшемуся темными, насмѣшливыми глазами. Вся наружность этого человѣка дышала смѣлостью и энергіей, вполнѣ соотвѣтствовавшихъ его геркулесовскому сложенію. Красная куртка и короткіе штаны до колѣнъ обличали въ немъ жителя Абруццы.
   -- Вотъ два великолѣпные моделя разбойниковъ, замѣтилъ членъ посольства, когда итальянцы прошли мимо ихъ. Хотя король Францискъ и оставилъ Римъ еще въ апрѣлѣ мѣсяцѣ, но эти два молодца сильно смахиваютъ на тѣхъ бродягъ, которые, въ былыя времена, то и дѣло здѣсь шныряли, и ихъ не только терпѣла папская полиція и французы, но еще въ нѣкоторомъ родѣ ласкали ихъ, вслѣдствіе чего, сардинскому правительству безпрестанно приходилось разбирать дѣла о разбойничествѣ въ окрестностяхъ Неаполя и Калабріи. Впрочемъ, любезный другъ, довольно намъ бесѣдовать; пойдемте поближе къ парадному входу дворца: кажется, наши депутаты идутъ.
   По близости Ватикана толпа вдругъ зашевелилась. Изъ подъ портика показались, предшествуемые двумя церемоніймейстерами, прелаты: одинъ въ красной кардинальской одеждѣ, другой въ фіолетовой епископской рясѣ; вслѣдъ за ними шло нѣсколько лицъ католическаго духовенства.
   -- А-а! его высокопреосвященство кардиналъ фонъ-Раушеръ и епископъ фонъ-Кеттелеръ! Скорѣе! подойдемте поближе.
   Обоимъ пріятелямъ удалось пробиться сквозь толпу и приблизиться къ кардиналу въ ту минуту, когда онъ садился въ карету.
   Вѣнскій архіепископъ, тайный совѣтникъ, кардиналъ фонъ-Раушеръ, человѣкъ придворный по своей наружности, имѣлъ физіономію, не бросающуюся въ глаза. На его худощавомъ лицѣ съ спокойными глазами, отражались умъ и тонкость; граціознымъ движеніемъ руки онъ пригласилъ идущаго за нимъ епископа сѣсть первымъ въ придворную коляску.
   -- Не лучше-ли намъ вмѣстѣ ѣхать? произнесъ онъ вопросительнымъ тономъ.-- Садитесь...
   Епископъ отрицательно замахалъ руками.
   -- Послѣ васъ, ваше высокопреосвященство, отвѣчалъ онъ поспѣшно.
   Епископъ майнцкій, баронъ Вильгельмъ фонъ-Кеттелеръ, происходилъ отъ древней вестфальской фамиліи. Подобно умершему князю -- епископу бреславскому, Дипенброку, онъ довольно бурно провелъ свою молодость и изъ гусарскаго поручика сдѣлался богословомъ. Типъ у него былъ чисто вестфальскій; черты лица рѣзкія, жесткія; большіе глаза такъ и горѣли энергіей и живостью; высокій, развитый лобъ дышалъ умомъ и мужествомъ. Сабельный ударъ на дуэли укоротилъ нѣсколько кончикъ его носа; но это вовсе не портило его выразительнаго лица. Изъ всѣхъ прелатовъ, засѣдавшихъ на соборѣ, онъ лучше другихъ зналъ и понималъ, почему онъ сталъ въ ряды оппозиціи.
   Кардиналъ сѣлъ въ коляску, а за нимъ епископъ.
   Духовныя особы, принадлежавшія къ свитѣ и ѣхавшія въ слѣдующемъ экипажѣ, крикнули кучерамъ:
   -- Въ Квириналъ!
   Швейцарцы сдѣлали на караулъ кардиналу, и коляска тронулась съ мѣста. Къ портику подъѣхалъ новый экипажъ.
   Совѣтникъ толкнулъ своего пріятеля локтемъ.
   -- Пойдемте, сказалъ онъ: -- я вижу тамъ одну личность, съ которой мнѣ нужно переговорить.
   Онъ торопливо пробрался къ ряду стоявшихъ въ сторонѣ экипажей и подошелъ къ какому-то молодому капеллану, отыскивавшему для себя карету.
   -- Ну, что? спросилъ совѣтникъ.
   -- Ничего, какъ и слѣдовало ожидать, отвѣчалъ капелланъ.-- Епископъ кланялся въ ноги, умоляя, чтобы превозглашеніе догмата отложили, по крайней мѣрѣ, на нѣкоторое время; но его святѣйшество объявилъ, что теперь ужь поздно.
   -- Чтожь теперь будутъ дѣлать?
   -- А вотъ въ Квириналѣ объ этомъ сейчасъ начнутся совѣщанія. Мнѣ кажется, что завтра мы всѣ разъѣдемся.
   -- Однако, мы съ вами сегодня еще увидимся?
   -- Конечно... вечеромъ, на извѣстномъ мѣстѣ. А теперь, мой другъ, отойдите отъ меня, мы привлекаемъ общее вниманіе.
   Молодой капелланъ началъ садиться въ наемную карету. Разговаривая, онъ съ умысломъ долго ее выбиралъ, что, при множествѣ экипажей, столпившихся на площади, никому-бы не бросилось въ глаза; но въ шпіонахъ и тутъ не было недостатка, такъ какъ нѣмецкое духовенство, во все время засѣданій собора, находилось подъ строжайшимъ надзоромъ полиціи. Капелланъ, молодой человѣкъ лѣтъ 24-хъ, съ умнымъ, но очень болѣзненнымъ, истощеннымъ лицомъ, съ выразительными большими глазами, только взглядомъ простился съ своимъ пріятелемъ.
   Послѣ того совѣтникъ взялъ опять подъ руку художника.
   -- Ну, вотъ, теперь намъ можно и удалиться, сказалъ онъ.-- Что дальше будетъ, для насъ не интересно. И такъ, вы положительно рѣшились уѣхать завтрашній день?
   -- Наиположительнѣйшимъ образомъ.
   -- Отлично! Я вамъ приготовлю въ посольствѣ всѣ бумаги. Не хотите-ли позавтракать со мною?
   -- Я завтракаю, en bourgeois, у моей невѣсты.
   -- Не смѣю васъ разлучать... даже на вечеръ уступаю васъ ей, хотя очень-бы охотно поболталъ съ вами часокъ, другой.
   -- Такъ я васъ самъ отыщу въ отелѣ посольства.
   -- Вы знаете, что во дворцѣ Кафарелли вамъ всегда очень рады; но такъ какъ сегодня, вѣроятно, я буду очень занятъ дѣлами, то попрошу васъ пожаловать ко мнѣ не ранѣе, какъ въ половинѣ девятаго вечера. Мы тогда вмѣстѣ отправимся къ Беттолѣ, чтобы повидаться съ общимъ нашимъ пріятелемъ.
   Разговаривая такимъ образомъ, наши друзья дотащились до Піацца Рустикуччи, куда выходитъ громадная ротонда собора св. Петра.
   -- И такъ, до свиданія, сегодня вечеромъ, сказалъ художникъ.-- Вы не повѣрите, какъ мнѣ страстно хочется, до отъѣзда изъ Рима, еще разъ пройтись подъ могучими сводами этого собора, прибавилъ онъ, указывая на ротонду. Нашъ кельнскій Dom кажется малюткой въ сравненіи съ этимъ величавымъ гигантомъ.
   Художникъ пожалъ руку своего спутника и сталъ подниматься по широкимъ ступенямъ колонады.
   Совѣтникъ подозвалъ ближайшій фіакръ.
   -- Монте-Капитолино! палаццо Каффарелли! крикнулъ онъ кучеру.

-----

   Отдѣленіе, которое занимаетъ папа въ лѣтніе мѣсяцы въ Ватиканѣ -- если онъ не уѣзжаетъ въ горы -- выходитъ на галлерею, знаменитаго, но вмѣстѣ съ тѣмъ и весьма скучнаго по своему однообразію, ватиканскаго сада.
   Въ то утро, когда наши два пріятеля жарились на солнцѣ передъ ватиканскимъ дворцомъ, въ открытой его колоннадѣ, обращенной въ садъ, на вызолоченномъ креслѣ сидѣло духовное лицо въ бѣломъ, широкомъ таларѣ. Шапочка изъ пурпуроваго бархата прикрывала его, совсѣмъ почти обнаженную отъ волосъ голову; ноги его, обутыя въ бѣлыя туфли съ вышитыми на нихъ золотой битью крестами, покоились на маленькой скамеечкѣ на колесахъ.
   Старцу казалось на видъ лѣтъ 78; годы и заботы провели глубокія морщины на его выразительномъ и когда-то оживленномъ лицѣ. Сидячее положеніе скрывало отчасти, на-сколько его тѣло одряхлѣло, опустилось. Рѣзкія морщины, избороздившія широкій лобъ прелата, свидѣтельствовали о сильной внутренней борьбѣ и испытаніяхъ, перенесенныхъ имъ въ теченіи жизни; крупныя черты лица, не выражали особенной кротости и доброты, а имѣли что-то апатичное, и только развитый, нѣсколько выдающійся подбородокъ выказывалъ упрямый характеръ. Глаза прелата, по временамъ, какъ-бы отъ утомленія, оставались закрытыми по нѣскольку минутъ; затѣмъ, вѣки ихъ поднимались и старецъ окидывалъ задумчивымъ взглядомъ окружающихъ его лицъ.
   Сидѣвшій на золотомъ креслѣ въ галлереѣ ватиканскаго сада былъ никто иной, какъ современный владыка, безграничный повелитель -- по крайней мѣрѣ, такъ гласилъ только-что утвержденный протоколъ засѣданій собора -- не только всего католическаго христіанскаго міра, но даже всего земнаго шара, -- папа Пій IX, Іоаннъ-Марія Мастаи Ферретти.
   Обладатель святаго престола родился 13 мая 1792 г., въ Синигагліи; въ эпоху, нами описываемую, онъ вступилъ въ 79-й годъ своего первосвященства. Судьба его имѣла большое сходство съ судьбою его предшественника; подобно ему, онъ часто заблуждался, перенесъ не одну тяжкую борьбу, испыталъ бѣгство и изгнаніе.
   Мы знаемъ изъ исторіи, что между всѣми итальянскими правителями онъ одинъ, при самомъ вступленіи на папскій престолъ, 21 іюня 1846 г., попытался стать во главѣ либеральнаго національнаго движенія, даровалъ политическую амнистію всѣмъ заключеннымъ въ тюрьму и подвергшимся изгнанію но повелѣнію его предшественника, папы Григорія XVI; не только открыто допустилъ союзъ духовенства съ демократіей, но и покровительствовалъ ему: положилъ основаніе итальянскому таможенному союзу; предпринялъ реформу въ управленіи духовнаго вѣдомства и протестовалъ предъ княземъ Меттернихомъ противъ осады Феррары, опираясь на права итальянской націи. Онъ публично признавался въ своемъ намѣреніи принять программу Массимо д'Азеліо. "Если итальянскіе князья не желаютъ, чтобы ихъ подданные сдѣлались экзальтированными либералами, то они сами должны сдѣлаться либералами умѣренными". Но всѣ эти попытки не удались ему, по причинѣ грустнаго прошлаго Церковной Области, закоренѣлаго эгоизма духовенства и глубоко затаившейся непріязни рабскаго народа къ его благодѣтельнымъ стремленіямъ. Но овладѣвшее имъ съ самаго начала либеральное настроеніе тотчасъ-же измѣнилось, лишь только онъ убѣдился въ невозможности противодѣйствовать бурнымъ требованіямъ агитаторовъ, во время совѣщательныхъ собраній. Когда Ломбардія возстала противъ австрійскаго владычества, онъ былъ вынужденъ отказаться отъ союза съ Австріей и даже выставить папскую армію противъ Радецкаго, результатъ чего былъ самый плачевный. Обнародованная, 14 марта, конституція не удовлетворила никого, а попытка поставить во главѣ управленія свѣтскаго министра въ лицѣ графа Росси кончилось тѣмъ, что партія крайнихъ умертвила его 15 ноября 1848 г. Послѣ созванія демократическаго министерства, папа, переодѣтый аббатомъ, бѣжалъ, при помощи баварскаго посланника графа Шпора, изъ Рима въ Гаэту, откуда, 16 ноября, объявилъ недѣйствительными всѣ прежде подписанные имъ правительственные акты, и только 12 апрѣля 1850 г. вернулся въ Римъ, завоеванный французами въ іюлѣ 1849 г.
   Тогда послѣдовала рѣшительная перемѣна въ системѣ правленія. Духовенство, захвативъ въ свои руки власть, начало съ безпримѣрной жестокостью преслѣдовать всякое проявленіе свободной мысли; вотъ почему сардинскому премьеру было такъ легко проводить шагъ за шагомъ свои національные планы, двинуть, наконецъ, сардинскія войска и взятіемъ Castel Fidardo ограничить папскія владѣнія римской областью. Папское правительство поняло тогда, что и это обладаніе составляетъ только вопросъ времени, и что вся забота должна состоять въ томъ, чтобы отодвинуть его какъ можно далѣе.
   Этимъ кризисомъ въ папскихъ взглядахъ не преминули воспользоваться ученые и хитрые іезуиты, стремившіеся потерянную свѣтскую власть папы замѣнить расширеніемъ его власти въ области церкви, а главное, имъ хотѣлось отомстить католическимъ государямъ за недостатокъ усердія и готовности защитить святѣйшаго отца и помочь ему вернуть отнятыя у него территоріальныя владѣнія.
   Какъ ни мало шансовъ представляла подобная попытка въ нашъ вѣкъ невѣрія, отрицанія и господства матеріализма, однако, нельзя не отдать справедливости изобрѣтателямъ ея, что они дѣйствовали необыкновенно ловко и осторожно, съ полнымъ знаніемъ умственнаго развитія массы, а также политическихъ и соціальныхъ отношеній.
   Рядомъ съ папой, на низенькомъ стулѣ, сидѣлъ прелатъ немногими годами моложе его -- генералъ-викарій, кардиналъ епископъ Патрици, человѣкъ рѣдкаго ума, съ лицомъ въ высшей степени выразительнымъ. Несмотря на то, что на засѣданіяхъ конклава онъ постоянно подавалъ свое отдѣльное мнѣніе, папа чрезвычайно дорожилъ его совѣтами и взглядами. Прямо противъ него, облокотясь на одну изъ колоннъ галлереи, стоялъ въ облаченіи кардинала-дьякона, съ какими-то бумагами въ рукѣ, знаменитый статсъ-секретарь и президентъ совѣта министровъ, кардиналъ Джіакомо Антонелли, -- человѣкъ лѣтъ за шестьдесятъ -- онъ родился въ 1806 г.-- спокойнаго и рѣшительнаго вида.
   Лицо этого извѣстнаго совѣтника Пія IX, прозваннаго народомъ краснымъ папой, дышало непоколебимой силой воли. У него былъ широкій, костистый лобъ, массивныя губы и открытыя ноздри; отъ носа къ концамъ губъ шла рѣзкая черта, придававшая его лицу какое-то горькое выраженіе; спокойные глаза его глядѣли недовѣрчиво, точно соображая что-то. Кардиналъ, какъ личность замѣчательно развитая, пользовался особенной симпатіей святѣйшаго отца. Сынъ простого дровосѣка изъ Соннино, близь Террачины, онъ все-таки происходилъ отъ древней романской фамиліи, члены которой часто играли роли въ различныхъ фазисахъ исторіи; между ними были и ученые, и уличные разбойники. Кардиналъ окончилъ курсъ богословія въ главной семинаріи Рима и былъ съ молоду однимъ изъ любимцевъ папы Григорія XVI, по милости котораго онъ быстро сдѣлалъ свою карьеру. Въ 1844 г. онъ занялъ мѣсто Тости въ должности главнаго казначея обѣихъ апостолическихъ камеръ и за тѣмъ, сдѣлался министромъ финансовъ; Пій IX, тотчасъ по восшествіи своемъ на папскій престолъ, далъ ему кардинальскую шапку.
   Антонелли съумѣлъ очень ловко поддѣлаться подъ либеральныя стремленія своего новаго повелителя и чрезъ то пріобрѣлъ громадное на него вліяніе; либеральную-же партію онъ расположилъ къ себѣ мобилизаціей папской арміи противъ Австріи. Вспыхнувшія смуты заставили его отказаться отъ такого рода политики, такъ-какъ онъ считалъ выше всего матеріальную власть; онъ посовѣтовалъ папѣ бѣжать, сопровождалъ его въ Гаэту и позднѣе сталъ во главѣ реакціи. Послѣдняя мало-помалу установила абсолютное господство духовенства въ Церковной области,-- мѣра, сдѣлавшаяся причиной ея гибели. 12 іюля 1865 г., кардиналъ, только благодаря случаю, отдѣлался легкой раной, при покушеніи на его жизнь одного политическаго фанатика, и съ тѣхъ поръ, на перекоръ Англіи и Франціи, сталъ еще неумолимѣе относительно либеральнаго движенія. Склоняясь болѣе на сторону Австріи, онъ выказывалъ постоянное недовѣріе къ Франціи, и планъ іезуитовъ обойти вопросъ о возстановленіи Церковной Области въ прежнемъ ея размѣрѣ, не нашелъ въ немъ поддержки.
   Два другія духовныя лица, черныя сутаны которыхъ явно свидѣтельствовали объ ихъ принадлежности къ ордену іезуитовъ, стояли у другой колонны. Подъ тѣнью деревъ, въ такомъ разстояніи отъ галлереи, чтобы изъ нея не могло донестись ни одно слово, находились два капеллана, готовые явиться по первому призыву.
   -- Аудіенція, дѣйствительно, меня сильно утомила, заговорилъ папа, послѣ довольно продолжительнаго молчанія, обратясь къ генералу-викарію: -- я чувствовалъ потребность подышать чистымъ воздухомъ. Желалъ-бы я знать, какъ поступятъ теперь святые отцы, не раздѣлявшіе, по несчастному заблужденію, мое мнѣніе и не хотѣвшіе понять, что мы дѣйствуемъ ко благу церкви?
   -- Я не сомнѣваюсь, ваше святѣйшество, что вы скоро услышите, что они покорились, отвѣчалъ викарій.
   -- Вашему святѣйшеству уже извѣстно изъ объясненій епископа Кеттелера съ вѣроотступникомъ Деллингеромъ, котораго напрасно опасаются,-- что между возмутившимися епископами возникло разногласіе, замѣтилъ одинъ изъ іезуитовъ.-- Объ истинѣ и непреложности догмата никто не спорилъ; протестовали только противъ обнародованія его въ настоящее время. Для поддержанія единства церкви слѣдуетъ признать, что только эти побужденія и были причиной, что даже нѣкоторые члены высоко уважаемой коллегіи кардиналовъ подали также голосъ противъ немедленнаго превозглашенія догмата. Впрочемъ, нѣтъ сомнѣнія, что такой взглядъ разсѣется предъ просвѣщеннымъ словомъ вашего святѣйшества.
   Кардиналъ статсъ-секретарь надменно и спокойно посмотрѣлъ на генерала ордена іезуитовъ, видимо бросившаго этотъ намекъ на его счетъ.
   Іезуитъ былъ человѣкъ сухой; блѣдное, мертвенное лицо его съ плотно сжатыми тонкими губами, съ холоднымъ взглядомъ безцвѣтныхъ глазъ, походило болѣе на маску, по своей неподвижности. Изъ-подъ черной шапочки его выбивались жидкіе, сѣдые, кудреватые волосы.
   -- Число безбожниковъ и непокорныхъ, продолжалъ онъ тѣмъ-же однообразнымъ тономъ, -- увеличивается съ каждымъ днемъ; даже на тронахъ Европы сидитъ теперь немного друзей святой церкви; почти никто изъ нихъ не хочетъ признать за нею власть, данную ей отъ Бога чрезъ апостоловъ -- разрѣшать и связывать души человѣческія. Грозная война по ту сторону Альпъ была-бы невозможна, если-бы святая церковь оставалась теперь, какъ въ былыя времена, верховнымъ судьей мірскихъ дѣлъ.
   Папа сомнительно покачалъ головой.
   -- Непослушаніе и невѣріе, заразившія современные умы, едва-ли допустятъ когда-нибудь церковь достигнуть этой трудной цѣли. Наши просвѣщенные предшественники на престолѣ святого Петра, даже въ ту эпоху, когда ядъ реформаціи не подточилъ еще единства христіанской церкви,-- и тѣ находили достиженіе подобной цѣли почти невозможнымъ.
   -- Каносса! произнесъ вдругъ медленно и выразительно чей-то густой голосъ.
   Пій IX невольно повернулъ голову въ ту сторону, откуда послышалось это слово. Произнесъ его другой іезуитъ, стоявшій въ двухъ шагахъ за генераломъ ордена,-- человѣкъ высокаго роста, плечистый, съ фанатическимъ выраженіемъ въ поднятыхъ къ небу глазахъ.
   -- Ты напрасно напомнилъ намъ дѣяніе нашего великаго предшественника, папы Григорія VII, возразилъ Пій: -- теперь времена совсѣмъ другія; лучшимъ доказательствомъ тому служитъ безуспѣшность нашихъ писемъ, отправленныхъ 23 числа прошедшаго мѣсяца, къ нашему возлюбленному сыну, императору Наполеону и къ королю прусскому,-- человѣку честному и доброму, хотя, къ великому прискорбію, еретику по вѣрѣ. Въ письмахъ этихъ мы предлагали обоимъ монархамъ наше посредничество. Въ наказаніе за необдуманно произнесенное тобою слово повелѣваемъ тебѣ, втеченіи семи дней сряду, за первой обѣдней прочитывать главу о безмолвномъ повиновеніи и нѣсколько разъ Вѣрую.
   Патеръ Шрадеръ, авторъ силлабуса, скрестилъ руки на груди и отвѣсилъ униженный поклонъ. Легкая, едва замѣтная улыбка пролетѣла по апатическому лицу генерала іезуитовъ, Бекса.
   -- Ужь если мы коснулись мірскихъ дѣлъ, продолжалъ папа,-- то я попросилъ-бы васъ, ваше высокопреосвященство, сообщить мнѣ послѣднія извѣстія относительно войны.
   Антонелли поклонился.
   -- Ея величество, императрица Евгенія, отвѣчалъ онъ,-- извѣщаетъ телеграммой ваше святѣйшество, что сегодня отправлено изъ Парижа въ Берлинъ объявленіе войны. Императрица проситъ вашего благословенія и молитвъ за себя, за своего супруга и за сына. Оба послѣдніе намѣрены стать во главѣ французской арміи, а императрица принимаетъ на себя званіе регентши.
   -- Императрица Евгенія всегда была вѣрной дочерью святой церкви, замѣтилъ папа.-- Не присовокупила-ли ея величество еще чего-нибудь?
   Кардиналъ вопросительно посмотрѣлъ на папу, какъ-бы желая проникнуть его мысль.
   -- Я хочу сказать, не повторила-ли ея величество обѣщанія защитить насъ французскимъ оружіемъ отъ достойной проклятія революціи?
   -- Объ этомъ въ телеграммѣ ничего не упомянуто.
   Что-то похожее на вздохъ вырвалось изъ груди святѣйшаго отца.
   -- Не можете-ли вы, ваше высокопреосвященство, объяснить мнѣ, какое положеніе намѣрены принять прочія державы, въ виду предстоящей войны?
   -- На-сколько я могу судить, на основаніи ходящихъ слуховъ, всѣ германскія владѣнія держатъ сторону Пруссіи; великія державы объявили себя нейтральными, и Франція остается совершенно изолированной.
   -- Это великая, могущественная страна; государь ея славный полководецъ; онъ постоянно отстаивалъ дѣло церкви противъ протестантской Пруссіи. А что думаетъ дѣлать Ит... Сардинія? Этотъ Викторъ-Эммануилъ вѣдь родственникъ императора французовъ.
   -- Во Флоренціи вчера разсуждали о нейтралитетѣ; министры Висконти, Веноста и Ланца условились держаться выжидательной системы; но у меня есть секретное донесеніе, что тамъ втайнѣ дѣлаются военныя приготовленія.
   -- Конечно, для поддержки Франціи?
   Антонелли молчалъ. Послѣдовала довольно продолжительная пауза.
   -- Ваше святѣйшество, изволите, вѣроятно, припомнить, началъ опять статсъ-секретарь,-- что я недавно предлагалъ возобновить дружескій союзъ съ Австріей. Нейтралитетъ ея, во время германо-французской войны, не можетъ помѣшать ей оказать энергическую защиту Риму.
   -- А развѣ вы опасаетесь, ваше высокопреосвященство, что безбожники Турина и Флоренціи снова произведутъ святотатственное покушеніе на Римъ? Я не думаю, чтобы находящійся подъ проклятіемъ церкви король осмѣлился нанести оскорбленіе французскому оружію, напавъ на состоящій подъ его защитой Римъ. Церковь обязана, во что-бы то ни стало, оказать поддержку возлюбленному ея сыну, императору Наполеону, въ предстоящей войнѣ.
   Патеръ Бексъ сдѣлалъ шагъ впередъ.
   -- Дозвольте мнѣ сказать, ваше святѣйшество, заговорилъ онъ,-- что лучшей мѣрой для этого будетъ провозглашеніе догмата непогрѣшимости, завтра утромъ, немедленно послѣ всеобщей подписи заключительнаго протокола. Нравственное впечатлѣніе, которое неминуемо произведетъ это событіе на весь католическій міръ, одновременно съ объявленіемъ войны Франціей протестантскому государству, будетъ имѣть громадное значеніе въ предстоящей борьбѣ. Въ глазахъ католиковъ Франція явится какъ-бы окруженная ореоломъ воительницы за католическую вѣру.
   -- Вы правы! воскликнулъ папа, быстро выпрямляясь въ креслѣ.-- Господинъ генералъ-викарій! мы просимъ васъ позаботиться приготовить все необходимое для того, чтобы мы могли завтра-же утромъ, послѣ засѣданія собора, провозгласить догматъ, всѣмъ вѣрующимъ на спасеніе, всѣмъ врагамъ церкви на страхъ!
   Антонелли, котораго, незадолго передъ тѣмъ, камеръ-лакей отозвалъ въ сторону и сообщилъ что-то,-- едва замѣтно пожалъ плечами, причемъ улыбка состраданія мелькнула на выразительныхъ его губахъ; но въ то-же мгновеніе онъ овладѣлъ собой и сказалъ папѣ:
   -- Прошу, на всякій случай, у вашего святѣйшества дозволенія переговорить съ архіепископомъ Меродомъ о состояніи нашихъ войскъ; затѣмъ, прошу всемилостивѣйшаго разрѣшенія отлучиться на время, такъ-какъ мнѣ донесли сейчасъ, что французскій посланникъ, маркизъ де-Банневиль, желаетъ меня видѣть.
   Папа протянулъ Антонелли руку для поцѣлуя.
   -- Ступайте, сказалъ онъ, -- сообщите маркизу о нашемъ намѣреніи и передайте ему, что мы, на-дняхъ, лично будемъ отвѣчать нашей возлюбленной дочери, императрицѣ французовъ.
   Онъ осѣнилъ министра знаменіемъ креста, и тотъ удалился.
   Папа закрылъ глаза и предался отдохновенію, которое никто изъ присутствующихъ не дерзнулъ нарушить. Наконецъ, онъ поднялъ вѣки и сдѣлалъ движеніе, какъ-бы желая встать. По знаку патера Шрадера, оба капеллана поспѣшили поддержать первосвященника.
   -- Я, дѣйствительно, чувствую потребность въ успокоеніи, проговорилъ онъ,-- чтобы завтра самолично довершить великое дѣло, въ проведеніи котораго моя небесная покровительница и защитница, Матерь Божія, до сихъ поръ подкрѣпляла меня. Я пройдусь немного по саду и затѣмъ, отправлюсь въ свою спальню.
   Генералъ іезуитовъ далъ знакъ патерамъ, чтобы они отошли.
   -- Ваше святѣйшество изволили разрѣшить мнѣ представить вамъ двухъ человѣкъ, которые пришли въ Римъ для испрошенія вашего благословенія. Хотя люди эти изъ низшаго сословія, но Господь нерѣдко проявляетъ Свою силу и въ слабыхъ. Въ виду опасенія его высокопреосвященства, господина кардинала статсъ-секретаря, чтобы враги святѣйшаго престола не посягнули на новое святотатство, всѣ вѣрные слуги ваши обязаны не упускать ни малѣйшаго случая, для отвлеченія вниманія враговъ въ другую сторону. Пришедшіе -- ревностные приверженцы церкви и изгнаннаго неаполитанскаго короля Франциска; они до сихъ поръ не хотятъ покориться узурпатору.
   -- Благословеніе церкви одинаково разливается на богатыхъ и бѣдныхъ, на знатныхъ и убогихъ. Прикажите войти людямъ, желающимъ получить отъ меня благословеніе.
   По знаку генерала іезуитовъ, одинъ изъ патеровъ ввелъ въ ротонду тѣхъ двухъ простолюдиновъ, живописная одежда и красивая наружность которыхъ привлекли вниманіе нѣмецкаго художника и его пріятеля на ватиканской площади.
   Оба горца благоговѣйно пали на колѣни, не доходя десяти шаговъ до владыки церкви и, крестясь, били себя въ грудь.

-----

   Въ одной изъ маленькихъ улицъ, между площадью Колонне и Пантеономъ, въ скромномъ собственномъ домикѣ, жила синьора Спозетти, -- вдова одного, очень неталантливаго, скульптора, который, вслѣдствіе того, никогда не могъ выдти изъ званія простаго мастероваго и оставилъ свою жену съ дочерью Джуліей почти безъ всякихъ средствъ, при одномъ только домикѣ. Эта маленькая семья, съ самыми умѣренными требованіями, кормилась преимущественно отдачей внаймы лишнихъ комнатъ иностранцамъ, а именно, художникамъ; такъ, напримѣръ, живописецъ Бёллингъ, втеченіе полутора года, жилъ на квартирѣ у вдовы, и до того привязался къ ея дочери Джуліи, усердно ходившей за нимъ во время тяжкой болѣзни -- мѣстной лихорадки, которую онъ схватилъ въ началѣ лѣта -- что рѣшился, въ знакъ благодарности и любви, соединить навсегда свою судьбу съ судьбой молодой дѣвушки.
   Домашнія обстоятельства художника, уроженца прирейнскихъ прусскихъ провинцій и воспитанника дюссельдорфской академіи, такъ были благопріятны, что онъ могъ бы, даже и безъ заработковъ отъ произведеній своей замѣчательной кисти, содержать жену. Правда, римскія дѣвушки не обладаютъ свойствами добрыхъ нѣмецкихъ хозяекъ; но Бёллингъ успѣлъ убѣдиться, что избранная имъ невѣста, кромѣ сердечной доброты, невзыскательности и скромности, отличается еще добродѣтелями, незнакомыми уроженкамъ Рима, а именно, любовью къ порядку и чистоплотностью. Даже образованіе молодой дѣвушки, несмотря на недостаточность средствъ, не было заброшено, такъ что, при дальнѣйшемъ развитіи и при жизни въ другомъ, высшемъ кругу, она могла бы занять не послѣднее мѣсто; но направленіе, данное ей, было такого рода, что молодой художникъ, съ его здравымъ умомъ, заранѣе увидѣлъ, что ему предстоитъ вынести не мало борьбы по этому поводу. Джулію воспиталъ ея дядя, братъ матери, членъ ордена іезуитовъ, схоластикъ по призванію. Когда въ 1848 г., папа былъ вынужденъ удалить всѣхъ іезуитовъ изъ Рима, онъ отправился на Рейнъ и прожилъ тамъ довольно долго въ одномъ учебномъ заведеніи; впослѣдствіи, когда совершилась революціонная реакція, онъ вернулся въ Римъ и поступилъ на мѣсто второстепеннаго учителя въ тамошнемъ знаменитомъ коллегіумѣ. Это былъ человѣкъ въ высшей степени независимаго и фанатическаго характера, никогда не ладившій съ своимъ зятемъ; но когда, по возвращеніи въ Италію, онъ нашелъ свою сестру вдовой, то опять съ нею сошелся и съ тѣхъ поръ пользовался громаднымъ вліяніемъ на мать и на дочь. Очень натурально, что Бёллингъ познакомился съ нимъ, живя у своей хозяйки, и съ первыхъ-же дней съ радостію замѣтилъ, что патеръ очень благоволитъ къ нему; это обстоятельство ободряло его въ намѣреніи просить руки прекрасной Джуліи.
   Художникъ былъ настолько благоразуменъ, что никогда не вмѣшивался въ религіозные и политическіе разговоры, нерѣдко завязывавшіеся у нихъ въ домѣ, въ эпоху засѣданій собора; причиной тому было опасеніе, чтобы какъ-нибудь не столкнуться въ мнѣніяхъ съ дядей Джуліи. Несмотря на увѣренность въ любви и безграничной преданности къ себѣ молодой дѣвушки, а также въ томъ, что мать очень рада повыгоднѣе пристроить дочку, Бёллингъ все-таки боялся пробудить въ ея душѣ какія-либо религіозныя и политическія сомнѣнія.
   Вѣроятно, молодая дѣвушка сама подала ему поводъ къ этимъ опасеніямъ.
   Послѣ обѣда, въ тотъ день, когда папа принималъ на аудіенціи депутатовъ, епископовъ оппозиціи, художникъ вошелъ въ комнату своей хозяйки. Старушка была занята въ кухнѣ, а дочь сидѣла у окна въ своей маленькой каморкѣ и шила. Крупныя слезы капали на ея работу, потому что она наканунѣ вечеромъ узнала о рѣшеніи своего милаго вернуться въ Германію.
   Увидавъ Бёллинга, она радостно вскочила съ мѣста и кинулась ему на шею. Джуліи минуло уже 18 лѣтъ; въ этомъ возрастѣ южныя женщины распускаются, какъ пышный цвѣтокъ. Она была средняго роста; формы ея тѣла, никогда не стѣсняемыя уродливымъ корсетомъ, сохранили правильность античной статуи; ея густыя, сизо-черныя косы лежали толстымъ вѣнцомъ на головѣ; овальное, довольно полное лицо, служило характеристическимъ признакомъ ея римскаго происхожденія; правильный, сухой носъ, благородный изгибъ бровей, большіе глаза, пунцовыя губы и сильно развитый подбородокъ довершали главныя черты этого типа. Чрезъ смуглую, румяную, бархатистую кожу такъ и сквозила молодая, горячая кровь.
   -- Наконецъ-то ты пришелъ, злой, гадкій Арминіо! воскликнула она. Гдѣ ты пропадалъ? Развѣ ты не знаешь, что послѣ болѣзни тебѣ опасно жариться на полуденномъ солнцѣ? Давно-ли ты всталъ съ постели!
   Говоря это, Джулія начала вытирать платкомъ потъ, выступившій на лбу художника.
   -- Вѣрно ты мало любишь меня, что тѣ немногіе часы, которые тебѣ остается провести въ Римѣ, отнимаешь у меня! Святая Мадонна! какъ подумаю, что тебѣ приходится такъ далеко ѣхать да еще сейчасъ-же идти на войну, гдѣ твоя жизнь будетъ въ ежеминутной опасности?.. Я была тогда еще ребенкомъ, однако, очень хорошо помню, какъ послѣ той страшной битвы, когда сардинскій еретикъ отнялъ у святѣйшаго отца его владѣнія, въѣзжали черезъ Porta del Popolo телѣги съ блѣдными ранеными, у которыхъ головы, руки и ноги были обвязаны кровавыми тряпками. А сколько валялось на улицахъ изуродованныхъ мертвыхъ тѣлъ!...
   Художникъ ласково погладилъ Джулію по ея блестящимъ волосамъ.
   -- Эти храбрые войны умерли, сражаясь за дѣло, которому они служили, сказалъ онъ: но вѣдь не всѣ-же солдаты гибнутъ на полѣ битвы; поэтому успокойся, душа моя: съ помощью Божіей я вернусь въ твои объятія, и тогда ты сдѣлаешься моей женой.
   Онъ посадилъ ее на прежнее мѣсто и пошелъ поздороваться съ синьорой Спозетти.
   -- Желала бы я знать, зачѣмъ ты отъ насъ уѣзжаешь? жалобно проговорила Джулія, когдя художникъ опять вошелъ въ ея комнату: война, Богъ знаетъ, гдѣ-то за Альпами, да еще и не рѣшено, будетъ она или нѣтъ. Ты вѣдь не солдатъ, а живописецъ!...
   Художникъ пододвинулъ тростниковую скамеечку къ стулу своей невѣсты и сѣлъ на нее.
   -- Ты не знаешь нашихъ учрежденій, душа моя, началъ онъ. У насъ въ Пруссіи каждый здоровый человѣкъ, до извѣстнаго возраста, считается солдатомъ, хотя онъ и не носитъ постоянно ни оружія, ни мундира; но лишь только нашъ государь увидитъ, что страна его въ опасности и разошлетъ приказы сбираться войскамъ, каждый изъ насъ обязанъ явиться, иначе его обвинятъ въ нарушеніи присяги, соотечественники сочтутъ его за труса и онъ подвергнется строгому наказанію. Согласись, что ты сама стала бы презирать того римлянина, будь онъ гражданинъ или солдатъ, который во время осады своего города не поспѣшилъ бы на защиту его. Да наконецъ, ты и твоя мать мнѣ не разъ разсказывали, какъ твой храбрый отецъ, защищая Римъ отъ французовъ, противъ которыхъ я иду теперь драться, получилъ тяжкую рану и умеръ отъ нея шесть лѣтъ спустя.
   -- Да-а! протянула молодая дѣвушка, съ наивностію истой итальянки: когда солдатъ умираетъ на войнѣ за святѣйшаго отца, то онъ идетъ прямо въ рай, а вѣдь ты хочешь сражаться за короля еретика, врага церкви.
   Художникъ широко раскрылъ глаза отъ изумленія.
   -- Помни, Джулія, что мой король сдѣлается впослѣдствіи твоимъ.
   -- Да! продолжала она, ободряемая взглядомъ матери: но вѣдь ты собираешься сражаться противъ добрыхъ католиковъ, вѣрныхъ защитниковъ святой церкви, противъ друзей и союзниковъ папы... а это ужь само по себѣ тяжкое преступленіе.
   -- Кто тебѣ натолковалъ все это, дитя? Развѣ ты не знаешь, что я самъ ревностный католикъ и никогда не пойду противъ своей вѣры и своихъ убѣжденій?
   Молодая дѣвушка страстно обвила руками шею художника.
   -- О! Арминіо! умоляю тебя, останься съ нами! воскликнула она. Не вмѣшивайся въ дѣла грѣшнаго міра... Я дала обѣтъ святой Мадоннѣ сходить пѣшкомъ въ Лоретто, если ты благополучно вернешься въ Римъ; но почтенный дядя мой говоритъ...
   -- А! такъ вотъ кто тебя поджигаетъ! перебилъ ее художникъ, кидая взглядъ упрека на синьору Спозетти.
   -- Синьоръ Бёллингъ, вмѣшалась старуха: мой братъ, достопочтенный padre scolastico, былъ сегодня утромъ здѣсь, и Джулія исповѣдала ему свое горе. Вы знаете, синьоръ, какое живое участіе онъ принимаетъ въ судьбѣ моей дочери, которую онъ помогалъ мнѣ воспитывать; если вы, дѣйствительно, честный человѣкъ и намѣрены жениться на мой Джуліи...
   -- Какъ? я думалъ, что этотъ вопросъ уже давнымъ давно поконченъ и что вашъ братъ одобрилъ его. Я былъ убѣжденъ, что вы оба считаете меня за честнаго человѣка, который не измѣнитъ своему слову. Я уже давно смотрю на Джулію, какъ на свою невѣсту, а на васъ, какъ на свою вторую мать. Не далѣе, какъ, вчера, прося ея руки, я предлагалъ вамъ обвѣнчать насъ до моего отъѣзда въ Германію, чтобы въ случаѣ моей смерти -- чего Боже сохрани -- я могъ ее обезпечить, какъ свою законную жену.
   -- Я ужь передала все это моему брату, отвѣчала мать: онъ желаетъ самъ съ вами переговорить и проситъ васъ пожаловать въ его келью, въ Colledgio Romano.
   -- Въ которомъ часу?
   -- Если можете, то приходите сегодня, послѣ первыхъ вечеренъ.
   Художникъ кивнулъ головой и мрачно нахмурилъ брови.
   -- Джулія, я пойду къ твоему дядѣ, сказалъ онъ, взявъ свою невѣсту за руку, когда они остались одни,-- и поговорю съ нимъ. Онъ имѣетъ полное право требовать отъ меня откровенности, такъ какъ онъ твой единственный родственникъ послѣ матери. Зная его за умнаго и опытнаго человѣка, я ничего отъ него не скрою, и надѣюсь, что дѣло устроится къ лучшему; но прежде я считаю своимъ долгомъ разсѣять нѣкоторыя ложныя понятія, которыя ты составила себѣ о нашей будущности. Война, угрожающая моему и, если Богъ велитъ, твоему отечеству, не имѣетъ ровно ничего общаго съ нашей религіей и съ нашей церковью. Между германскимъ населеніемъ есть множество католиковъ; въ нѣкоторыхъ владѣніяхъ Германіи государь -- католикъ, а подданные -- протестанты; тѣмъ не менѣе, повсюду царствуетъ полнѣйшая равноправность исповѣданій; слѣдовательно, если французскій императоръ объявилъ намъ войну и если германскіе католическіе князья идутъ противъ него въ союзѣ съ протестантскими государями или, какъ ты называешь, съ еретиками, то ты должна изъ этого понять, что дѣло касается вопросовъ не религіозныхъ, а политическихъ, въ которые женщинѣ лучше не вмѣшиваться. На твоихъ глазахъ былъ примѣръ, что двѣ католическія арміи сражались одна противъ другой изъ-за мірскихъ интересовъ, и никому въ голову не приходило называть эту войну религіозной. Помни-же это, Джулія, и не забывай моихъ словъ, если тебя кто-нибудь начнетъ сбивать съ толку; крѣпко держись за нашу любовь: она не имѣетъ ничего общаго ни съ войной, ни съ политикой. Обѣщай исполнить мою просьбу, Джулія!...
   Молодая дѣвушка пламенно кинулась въ его объятія.
   -- Милый Арминіо! я день и ночь буду молить Мадонну о сохраненіи твоей жизни, о спасеніи твоей души и о нашемъ счастіи!
   Бёллингъ нѣжно прижалъ ее къ груди и далъ другой оборотъ разговору, заведя рѣчь о приготовленіяхъ къ отъѣзду и проч., хотя на сердцѣ его лежалъ камень, не столько отъ мысли о предстоящей разлукѣ, сколько отъ опасенія, что его милой придется перенести много нравственныхъ тревогъ и испытаній. Прощаясь, онъ заговорилъ было опять о томъ, что не мѣшало бы обвѣнчать ихъ передъ его отъѣздомъ; но мать и слышать объ этомъ не хотѣла и отправила его къ своему брату, патеру Винченціо.
   Когда онъ собрался идти, мать и дочь вызвались его проводить, сказавъ, что онѣ отстоятъ вечерню въ церкви іезуитской коллегіи, гдѣ дождутся его возвращенія отъ патера.
   Путь былъ не далекъ; знаменитая Colledgio Romano -- школа и семинарія іезуитовъ -- находится поблизости отъ Корсо, между храмомъ Марка Аврелія Антонина и виллой Доріа Памфили. Это громадное зданіе, привлекающее къ себѣ вниманіе иностранцевъ не столько потому, что оно служитъ мѣстомъ постояннаго пребыванія могущественнаго ордена іезуитовъ, сколько по интересному своему музею древностей, въ особенности, коллек ціи старинныхъ монетъ.
   Пройдя бывшее Марсово поле, теперешнюю Dogana, гдѣ уцѣлѣли одиннадцать колоннъ, воздвигнутыхъ въ честь римскихъ императоровъ, -- наши путники достигли церкви, у дверей которой художникъ подалъ своей невѣстѣ и ея матери кропильницу съ святой водой, и, оставя ихъ на паперти, самъ повернулъ къ боковому флигелю зданія коллегіи, по извѣстной уже ему дорогѣ въ келью падре Винченціо. Придя туда, онъ попросилъ дежурнаго брата доложить о немъ.
   Если кто-нибудь изъ читателей вообразитъ себѣ, что келья іезуита въ Colledgio Romano представляетъ нѣчто похожее на тѣсную комнату аскета,-- тотъ сильно сшибется. Помѣщенія, назначаемыя для братій высшихъ разрядовъ, какъ-то: схоластиковъ, духовныхъ коадъюторовъ и профессоровъ,-- устраиваются обыкновенно согласно съ вкусами и наклонностями ихъ обитателей и заключаютъ въ себѣ часто драгоцѣнныя произведенія искусствъ и библіографическія рѣдкости.
   Братъ вдовы Спозетти, дядя Джуліи, занималъ двѣ уютныя комнаты, выходившія окнами въ садъ; вдоль стѣнъ ихъ шли широкія полки, уставленныя книгами; надъ рабочей конторкой патера висѣло большое деревянное распятіе, о мастерской рѣзьбѣ котораго могутъ дать понятіе такого-же рода произведенія въ долинахъ Тироля и Оберланда; на противоположной стѣнѣ, въ самомъ выгодномъ освѣщеніи, висѣлъ художественный ландшафтъ работы Андреаса Ахенбаха.
   Патеръ принялъ гостя съ самой изысканной вѣжливостью. Патеръ былъ человѣкъ лѣтъ за 50, высокаго роста, худощавый, съ поразительно-узкимъ и высокимъ лбомъ и съ сухимъ, горбатымъ носомъ; взглядъ его сѣрыхъ глазъ отличался необыкновенной холодностію и спокойствіемъ.
   -- Да будетъ благословенно ваше посѣщеніе, мой юный другъ, привѣтствовалъ онъ художника, усаживая его на кожаный диванъ и садясь самъ спиной къ окну, въ камышевое кресло. Я васъ ждалъ сегодня.
   Бёллингъ поставилъ подлѣ себя шляпу и отвѣчалъ патеру по-нѣмецки, такъ-какъ тотъ самъ обратился къ нему на этомъ языкѣ:
   -- Синьора Спозетти передала мнѣ, святой отецъ, о вашемъ желаніи переговорить со мной сегодня; иначе я-бы явился къ вамъ завтра передъ обѣдомъ, чтобы проститься съ вами и поручить Джулію вашему покровительству.
   -- Мнѣ кажется, я слышалъ отъ сестры, что вы спѣшите уѣхать отсюда.
   -- Вы, ваше высокопреподобіе, сами долго жили въ Германіи, поэтому вамъ, конечно, извѣстны наши военные законы, которыхъ Джулія и ея мать, къ сожалѣнію, не понимаютъ. Я унтеръ-офицеръ ландвера и обязанъ явиться къ своему знамени.
   -- Но къ чему такая поспѣшность? Эта несправедливая война еще не рѣшена. Святѣйшему отцу, вѣроятно, удастся своими увѣщаніями возстановить миръ и убѣдить обоихъ монарховъ отдать свой споръ на разсмотрѣніе святого престола. О, мой юный другъ! вы теперь ясно видите, на-сколько необходимо для христіанства, чтобы намѣстникъ Христа, по дарованной ему свыше благодати непогрѣшимости, взялъ на себя обязанность распутывать мірскія недоразумѣнія!
   Художникъ благоразумно воздержался отъ отвѣта на это скромное заявленіе.
   -- Ваше высокопреподобіе, заговорилъ онъ,-- я хотѣлъ обратиться къ вамъ, какъ къ ближнему родственнику Джуліи, съ просьбой обвѣнчать меня съ нею до моего отъѣзда, чтобы въ случаѣ какого либо несчастія, я могъ обезпечить ея будущность, какъ законный мужъ. У насъ въ Германіи, передъ началомъ войны съ Австріей, такъ поступили многіе.
   -- Повторяю вамъ, сынъ мой, зачѣмъ вы такъ спѣшите отъѣздомъ? Быть не можетъ, чтобы вамъ прислали сюда призывъ въ армію.
   -- Для меня достаточно было получить извѣстіе, что въ Пруссіи изданъ приказъ о мобилизаціи арміи; а что я завтра уѣзжаю, такъ потому, что это мнѣ выгоднѣе: меня отправляютъ на казенный счетъ, въ качествѣ курьера посольства, съ депешами въ Берлинъ; такимъ образомъ, тѣ деньги, которыя я теперь имѣю, останутся у меня въ экономіи и я могу ихъ передать Джуліи и ея матери.
   -- А! такъ прусское посольство отправляетъ завтра курьера? Я слышалъ, что вы тамъ часто бываете?
   -- Да, у меня въ этомъ кругу много друзей; самъ посланникъ не разъ оказывалъ мнѣ вниманіе.
   -- Но зачѣмъ они отправляютъ новаго курьера? Князь Гогенлоэ не далѣе, какъ вчера, уѣхалъ.
   Бёллингъ не могъ удержаться отъ улыбки.
   -- Вы имѣете очень вѣрныя свѣдѣнія, ваше высокопреподобіе. Прусское правительство желаетъ, какъ можно скорѣе, получить извѣстіе о заключительномъ засѣданіи собора, которое, вѣроятно, произойдетъ завтра.
   -- Прусское правительство?.. Ахъ, да, это вашъ Бисмаркъ, врагъ церкви, другъ отступника Гогенлоэ!.. тотъ, который задавилъ католическую Австрію, помогъ королю Виктору Эммануилу обобрать святую церковь и теперь затѣваетъ новое безбожное дѣло -- хочетъ посадить на престолъ древней католической страны вполнѣ зависящаго отъ него прусскаго принца, тотъ, наконецъ, который своими полчищами угрожаетъ сильной Франціи, единственной защитницѣ католической церкви...
   Холодные глаза патера вдругъ загорѣлись какимъ-то дикимъ огнемъ изступленія.
   Бёллингъ сдѣлалъ нетерпѣливое движеніе.
   -- Долженъ признаться вашему высокопреподобію, что я чрезвычайно мало занимаюсь политикой; но, судя по дошедшимъ до меня слухамъ, вызовъ къ предстоящей войнѣ сдѣланъ совсѣмъ не Германіей, а Франціей.
   -- Нельзя-же было Франціи, этой единственной странѣ, оставшейся вѣрной святому престолу въ этотъ вѣкъ отрицанія, допустить, чтобы Пруссія -- гнѣздо протестантизма и невѣрія -- строила во мракѣ свои враждебныя козни? Нельзя-же было, чтобы такая обширная католическая страна, какъ прирейнскія провинціи, такъ долго благоденствовавшая подъ естественнымъ владычествомъ Франціи, терпѣла еще долѣе безпрестанныя гоненія ея святой религіи? Нѣтъ, другъ мой! если вы покорный сынъ единой спасительной церкви, то вы признаете справедливость вызова Франціи и не станете на сторону ея враговъ.
   -- Смѣю напомнить вашему высокопреподобію, замѣтилъ художникъ, сильно нахмурившись, что католическая Баварія также идетъ противъ Франціи. Сколько вамъ извѣстно, я уроженецъ прирейнскихъ провинцій, и именно лѣваго берега Рейна, который алчная Франція давно желала-бы забрать въ свои руки; скажу вамъ, что вы сильно ошибаетесь на счетъ духа населенія этой мѣстности. Мы не имѣемъ никакого повода жаловаться на притѣсненія нашей религіи; мы искренно признаемъ себя нѣмцами и гордимся тѣмъ, что служимъ, такъ сказать, стѣною для Германіи отъ французскаго захвата; мы не хотимъ подпасть подъ власть Франціи и будемъ биться противъ нея до послѣдней капли крови!
   Іезуитъ нѣсколько времени молчалъ. Слушая своего собесѣдника, онъ съумѣлъ побороть въ себѣ порывъ фанатизма, и глаза его приняли то холодное выраженіе, которое они имѣли при началѣ разговора.
   -- Я глубоко скорблю о вашемъ ослѣплѣніи, сынъ мой, проговорилъ онъ медоточивымъ голосомъ: оно лишаетъ васъ возможности видѣть то, что служитъ къ вашей пользѣ. Послушайте, однако, какая вамъ надобность принимать участіе въ войнѣ? Вы далеко отъ Германіи, вызова вамъ сюда не прислали; стоитъ-ли разлучаться съ своей невѣстой и съ своими друзьями, чтобы идти биться въ рядахъ враговъ вашей вѣры?
   -- Я нѣмецъ, ваше высокопреподобіе! позоръ тому нѣмцу, который, въ минуты опасности, отречется отъ своего отечества! Я солдатъ: моя честь призываетъ меня подъ знамена моего государя!
   -- Слѣпецъ! отъ этого ложно понимаемаго долга чести церковь имѣетъ право васъ сейчасъ-же освободить. Разсудите хорошенько и вы увидите, что враги Франціи -- это враги вашей вѣры. Вы не должны покидать Рима: онъ сдѣлался вашимъ отечествомъ; здѣсь живетъ ваша невѣста, здѣсь живутъ ваши друзья; наконецъ, вы обязаны беречь себя для моей племянницы Джуліи.
   -- Я не смѣю, я не могу!...
   -- Помните, что ради спасенія души моей племянницы, я не отдамъ ее закоснѣлому врагу церкви; я вынужденъ буду взять назадъ мое согласіе на вашъ бракъ.
   -- Вы не имѣете на это никакого основанія! Я такой-же католикъ, какъ вы и Джулія.
   Патеръ задумался на минуту.
   -- Вы считаете себя вѣрнымъ католикомъ и докажете это?
   -- Конечно, докажу.
   -- Хорошо. Такъ идите-же по пути, указанному вамъ ложно понятымъ вами долгомъ; но я не дамъ вамъ до тѣхъ поръ руки моей племянницы, пока вы меня не убѣдите, что вы остались все время вѣрны угнетенной нашей церкви.
   -- Чѣмъ-же я могу доказать вамъ это?
   -- Тѣмъ, что вы, впродолженіе вашего отсутствія, даже если случится война, будете поддерживать постоянную переписку со мной, а я буду передавать ваши письма Джуліи.
   Патеръ подошелъ къ конторкѣ, вынулъ оттуда небольшую черную книжку и выписалъ изъ нея какія-то слова на двухъ клочкахъ бумаги.
   -- Вотъ вамъ два адреса къ моимъ надежнымъ друзьямъ, продолжалъ онъ: одинъ живетъ на границѣ Франціи, а другой -- въ Швейцаріи. Адресуйте къ нимъ всѣ ваши письма, иначе они могутъ легко затеряться на дорогѣ, тѣмъ болѣе, что я самъ не постоянно бываю въ Римѣ. Дайте мнѣ слово, что вы будете переписываться съ моей племянницей только черезъ меня.
   -- Даю честное слово.
   -- Такъ какъ судьба будущаго мужа Джуліи естественно должна меня интересовать, то вы въ каждомъ письмѣ обязаны сообщать мнѣ, съ самыми мельчайшими подробностями, о движеніяхъ германской арміи, присылать копіи съ плановъ, вообще передавать намъ все интересное.
   Бёллингъ съ изумленіемъ посмотрѣлъ на патера.
   -- Вы забываете, святой отецъ, сказалъ онъ, что я состою въ весьма незначительномъ званіи: я ничто иное, какъ унтеръ-офицеръ ландвера.
   -- Человѣку такому образованному, какъ вы, на какой-бы ступени военной іерархіи онъ ни стоялъ, очень легко все видѣть и за всѣмъ наблюдать. Такъ какъ я самъ долго жилъ въ Германіи, то понятно, что меня интересуютъ такія подробности, которыя никогда не печатаются въ газетахъ, такъ напримѣръ, численность корпусовъ, понесенныя потери, сдѣланныя распоряженія...
   Художникъ перебилъ патера.
   -- Знаете-ли вы, ваше высокопреподобіе, что вы мнѣ предлагаете?
   -- Царь небесный! воскликнулъ тотъ. Чтожь тутъ дурнаго? Я васъ прошу удовлетворить мое любопытство подробностями о печальной войнѣ, и тѣмъ доказать мнѣ вашу любовь къ Джуліи, а также благое настроеніе вашихъ мыслей?
   -- Нѣтъ, святой отецъ: то, что вы мнѣ предлагаете, называется предательствомъ, за которое разстрѣливаютъ.
   Съ этими словами онъ всталъ.
   Мрачный огонь блеснулъ въ глазахъ іезуита.
   -- Мнѣ очень жаль, проговорилъ онъ холодно, что вы въ невинномъ и очень естественномъ желаніи увидѣли для себя оскорбленіе; въ такомъ случаѣ, синьоръ Бёллингъ, лучше будетъ, если вы, во все время вашего отсутствія, совсѣмъ не будете переписываться съ моей племянницей. По крайней мѣрѣ, я, продолжалъ онъ, возвышая голосъ, позабочусь о томъ, чтобы она не подвергалась безполезнымъ и ни къ чему не ведущимъ тревогамъ; а такъ какъ прирейнскія провинціи, безъ сомнѣнія, весьма скоро займутся храбрыми французскими войсками, то я отнюдь не считаю эту мѣстность удобной для жительства моей Джуліи. За тѣмъ, желаю вамъ счастливаго пути и скораго возвращенія.
   -- Какъ мнѣ понимать ваши слова, ваше высопреподобіе? Вы, значитъ, хотите разлучить меня съ Джуліей, взять назадъ ваше согласіе на нашъ бракъ?
   -- Вы мнѣ позволите дѣйствовать согласно съ моей совѣстью; въ этомъ случаѣ, я беру примѣръ съ васъ.
   -- Но моя невѣста дала мнѣ слово, а ея мать согласилась. Мнѣ кажется, что она одна имѣетъ право распоряжаться будущностью своей дочери! гордо замѣтилъ художникъ.
   -- Моя сестра и безъ того много натерпѣлась отъ прискорбнаго ослѣпленія своего мужа, который осмѣлился бороться вмѣстѣ съ врагами святой церкви противъ Франціи и умеръ по милости этой борьбы. Сестра никогда не согласится подвергнуть свою дочь такимъ-же угрызеніямъ совѣсти, какими страдала она сама. Еще разъ -- желаю вамъ счастливаго пути.
   Бёллингъ молча поклонился; онъ понялъ, что въ настоящую минуту, каждая его просьба будетъ униженіемъ и притомъ напраснымъ. Онъ повернулъ къ двери, но не успѣлъ еще взяться за ручку замка, какъ чей-то незнакомый голосъ окликнулъ его:
   -- Синьоръ, погодите! мнѣ можно переговорить съ вами.
   Бёллингъ быстро обернулся. На порогѣ слѣдующей комнаты, изъ-подъ откинутаго ковра, служившаго портьерой для двери, которая вела въ спальню схоластика, показался іезуитъ въ черной сутанѣ простаго патера. Это была та самая личность, которую мы видѣли утромъ того-же дня въ ватиканскомъ саду, подлѣ генерала ордена іезуитовъ, Бекса.
   -- Патеръ Винченціо! заговорилъ вошедшій: я желаю побесѣдовать съ этимъ господиномъ. Оставьте насъ однихъ.
   Дядя Джуліи благоговѣйно скрестилъ руки на груди, отвѣсилъ низкій поклонъ и вышелъ изъ комнаты.
   -- Позвольте васъ попросить, синьоръ, занять ваше прежнее мѣсто, произнесъ іезуитъ, вѣжливо указывая художнику на диванъ.-- Я нечаянно подслушалъ вашъ разговоръ съ патеромъ Винченціо и отъ души сожалѣю, что онъ не съумѣлъ васъ понять и оцѣнить какъ слѣдуетъ вашъ отказъ. Онъ никогда не былъ солдатомъ и не знаетъ, что такое военная дисциплина и военная честь; я же, напротивъ, имѣлъ счастіе служить, въ былыя времена, въ рядахъ одной изъ германскихъ армій и никогда не потерплю, чтобъ счастье всей вашей жизни пострадало отъ того, что вы, какъ истинно честный человѣкъ, остались вѣрны своему долгу солдата.
   Сердце молодаго художника радостно забилось.
   -- Благодарю васъ, святой отецъ, сказалъ онъ,-- за участіе, оказываемое вами совершенно незнакомому вамъ земляку. Судя по вашему выговору, я, кажется, не ошибаюсь, что вы нѣмецъ. Долженъ вамъ сознаться, что я очень мало разсчитываю на осуществленіе моихъ желаній и надеждъ, потому что патеръ Винченціо -- дядя и опекунъ моей невѣсты и имѣетъ громадное вліяніе на мать и дочь.
   -- Все это справедливо; но патеръ Винченціо состоитъ подъ моимъ началомъ; я имѣю на него такое же вліяніе, какъ онъ на своихъ родныхъ. Скажите, вы искренно любите его племянницу и дѣйствительно намѣрены, по окончаніи войны, жениться на ней?
   -- Я люблю ее отъ всего сердца и въ высшей степени ей обязанъ. Благодаря ея заботамъ во время моей тяжкой болѣзни, я, можетъ быть, избавился отъ смерти. Я человѣкъ со средствами и могу доставить Джуліи вполнѣ обезпеченную жизнь.
   -- А велика ваша семья?
   -- У меня только мать и сестра. Онѣ примутъ съ распростертыми объятіями избранную мною жену.
   -- Чего же больше для дѣвушки средняго сословія? Позвольте васъ спросить, -- мнѣ кажется, я слышалъ изъ разговора вашего съ патеромъ Винченціо, что вы отправляетесь въ Пруссію въ качествѣ курьера, съ порученіемъ отъ сѣверогерманскаго посольства?
   -- Да, мнѣ предложили туда ѣхать.
   -- Вы, значитъ, повезете депеши... въ Берлинъ?
   -- Да, прямо отсюда я отправлюсь въ Берлинъ.
   -- Ну, конечно, вы поѣдете черезъ Верону и Бреннеръ?
   -- Это прямой путъ.
   -- Кстати, не слыхали ли вы у себя въ посольствѣ, скоро ли вернется сюда посланникъ, графъ Арнимъ?
   -- Ранѣе будущаго мѣсяца онъ не пріѣдетъ.
   -- Это плохое извѣстіе!
   Художникъ вопросительно посмотрѣлъ на іезуита. Тотъ помолчалъ нѣсколько минутъ.
   -- Вашъ отказъ удовлетворить просьбу патера Винченціо внушилъ мнѣ необыкновенное довѣріе къ вамъ, заговорилъ онъ опять.-- Вы, вѣроятно, болѣе или менѣе, знакомы съ учрежденіями нашего ордена; изъ того, какъ патеръ Винченціо отнесся ко мнѣ, вы могли догадаться, что я занимаю гораздо высшій постъ, чѣмъ онъ. Оно такъ и есть, и я, по моему положенію, знакомъ съ такими политическими вопросами, которые патеру совершенно неизвѣстны. Однако, онъ былъ правъ, говоря вамъ, что война между Франціей и Германіей можетъ сильно угрожать интересамъ церкви. Графъ Арнимъ, въ своихъ сношеніяхъ съ папскимъ престоломъ, былъ всегда необыкновенно предупредителенъ; въ настоящую минуту, въ Берлинѣ черезъ него ведутся переговоры, представляющіе громадное значеніе для куріи; но мы имѣемъ основаніе сомнѣваться въ благорасположеніи къ намъ лица, исправляющаго его должность, а между тѣмъ, для святѣйшаго отца было бы въ высшей степени важно узнать, какъ отнесется сѣверогерманское посольство къ завтрашнему заключительному засѣданію собора. Желательно, чтобы вы заранѣе познакомились съ содержаніемъ депешъ, которыя съ вами отправятъ. Какъ вѣрный сынъ католической церкви, вы, конечно, сочтете своимъ долгомъ успокоить насъ; много бѣдствій устраните вы черезъ это, даже грозной войны не будетъ, если его святѣйшество, со всей могущественной церковью, объявитъ себя на сторонѣ Германіи и лично высокоуважаемаго имъ короля Вильгельма.
   -- Конечно... еслибъ я былъ въ состояніи это сдѣлать... проговорилъ Бёллингъ, обдумывая то, что онъ сейчасъ слышалъ.
   -- Вы оказали бы тѣмъ громадную услугу отечеству, церкви и спасли бы тысячи людей отъ смерти. О, жалкая мірская политика! Она слѣдуетъ только голосу эгоизма и человѣческихъ страстей! Тогда вы немедленно вернулись бы въ объятія своей невѣсты, и самъ глава католической церкви благословилъ бы вашъ союзъ, между тѣмъ, какъ теперь ея молодая жизнь будетъ отравлена страхомъ за васъ.
   -- Да, это правда. Бѣдная Джулія!
   -- Но почему жь бы не исполнить ваше желаніе послужить церкви, сдѣлать доброе дѣло и участвовать въ достиженіи великой цѣли -- устраненіи страшной войны?
   Художникъ съ изумленіемъ посмотрѣлъ на іезуита.
   -- Я васъ не понимаю, святой отецъ, сказалъ онъ.-- Чего вы отъ меня требуете?
   -- Для доброй цѣли побѣдить небольшой предразсудокъ... узнать содержаніе многозначительныхъ депешъ...
   -- Какъ! вы совѣтуете мнѣ вскрыть ихъ? Развѣ вы не знаете, что депеши никогда не вручаются не запечатанными, кому бы то ни было?
   -- Сохрани Богъ! зачѣмъ вамъ это дѣлать? А нельзя-ли вамъ, получивъ депеши изъ посольства, до отправленія на станцію, довѣрить мнѣ ихъ на полчаса? Я знаю навѣрное, что есть особенные тайные знаки, которые выставляются на конвертахъ... Если же вамъ вручатъ депеши слишкомъ поздно, то позвольте, чтобы васъ сопровождалъ въ пути одинъ надежный человѣкъ. Дорогой, сидя въ купэ перваго класса, очень легко устроить это дѣло...
   Бёллингъ быстро всталъ съ мѣста; вся кровь бросилась въ его блѣдное, болѣзненное лицо.
   -- За кого вы меня принимаете, ваше высокопреподобіе? произнесъ онъ рѣзкимъ и строгимъ тономъ.-- Вы, кажется, забыли коренныя свойства нѣмецкаго характера; я также мало способенъ быть измѣнникомъ, какъ и негодяемъ, употребляющимъ во зло сдѣланное ему довѣріе! Я никогда не соглашусь исполнить то, что вы отъ меня требуете, хотя бы мнѣ пришлось лишиться счастія всей моей жизни!
   -- Вы черезчуръ увлекаетесь, горячитесь и не понимаете своей пользы, спокойно возразилъ іезуитъ.-- Вы забываете свой истинный долгъ; вы забываете, что непокорныхъ сыновъ церкви постигаетъ кара. Мнѣ ничего больше не остается, какъ молить Господа, да просвѣтитъ онъ васъ и да не падетъ пролитая кровь на вашу главу.
   Іезуитъ сдѣлалъ знаменіе креста, и художникъ вышелъ.
   Нѣсколько минутъ спустя, въ комнатѣ появился патеръ Винчеціо.
   -- Ваше высокопреподобіе, сказалъ онъ:-- я встрѣтилъ сейчасъ упрямца и по лицу его угадалъ, что вамъ не удалось обратить его на путь истинный.
   Монахъ мрачно посмотрѣлъ на патера.
   -- Безумецъ осмѣлился напомнить мнѣ о моемъ нѣмецкомъ происхожденіи, какъ будто на службѣ церкви такое ничтожное обстоятельство, какъ происхожденіе человѣка, можетъ имѣть значеніе. Церковь потому именно и должна господствовать надъ всей вселенной, что для нея не существуетъ никакихъ мірскихъ интересовъ: ни родины, ни сословія, ни семьи, ни личности. Вы, дѣйствительно, правы, братъ Винченціо: этотъ человѣкъ принадлежитъ къ числу тѣхъ людей, которые только по наружности вѣрные католики, внутри-же ихъ гнѣздится духъ непокорства; вотъ такихъ-то людей церковь должна предавать анафемѣ чаще, чѣмъ еретиковъ и язычниковъ. Пора, пора церкви снова вступить въ права карающаго судьи! Распорядитесь, почтенный братъ, чтобы сегодня-же вечеромъ ваша сестра и племянница выѣхали изъ дому и укрылись въ какомъ-нибудь благочестивомъ монастырѣ, или поселились въ горахъ Кампаньи, пока срокъ искуса не кончится.
   -- А непокорнаго... развѣ мы отпустимъ его безнаказанно?
   -- Что значитъ одна личность для тяжкаго суда, который обрушится на всѣхъ ихъ!.. Только завтра нѣмецъ не уѣдетъ; надо задержать его въ послѣднюю минуту, чтобъ посольство было вынуждено отправить другого съ депешами. Выберите между коадъюторами самаго ловкаго и не болтливаго, и снабдите его надлежащими инструкціями; мы должны, во что-бы то ни стало, достигнуть своей цѣли. Я далъ въ этомъ слово кардиналу Антонелли.
   Прямо изъ коллегіума Бёллингъ отправился снова къ парадному входу въ церковь, гдѣ онъ оставилъ мать и дочь, и вступилъ подъ величественные своды этого зданія. Въ католическихъ странахъ существуетъ прекрасное обыкновеніе -- оставлять церкви на цѣлый день открытыми, давая чрезъ то возможность вѣрующимъ, во всякое время, прибѣгать съ своей молитвой къ подножію алтаря Господня, а страждующимъ духомъ изливать тутъ скорби своего сердца.
   Художникъ не разъ сопровождалъ Джулію въ церковь, принадлежащую къ зданію коллегіи, и потому онъ очень хорошо зналъ мѣсто, на которомъ она обыкновенно становится.
   Дѣйствительно, онъ увидѣлъ молодую дѣвушку на колѣняхъ предъ алтаремъ св. Мадонны, погруженную въ молитву; Арминіо инстинктивно почувствовалъ, что, въ настоящую минуту, она, вѣрно, молитъ пречистую Матерь Божію послать ей терпѣніе, а его помиловать и защитить.
   Въ душѣ его поднялось много горькихъ чувствъ; онъ горячо и искренно любилъ Джулію, зналъ, что ей предстоитъ впереди много бурь и въ то-же время, очень хорошо сознавалъ, какъ мало она къ нимъ приготовлена. Не находя возможности подойдти къ ней теперь же и спокойно заговорить, воздерживаясь отъ рѣзкихъ словъ, художникъ опустился на колѣни у первой колонны и принялся съ жаромъ молиться Тому, Кто есть источникъ мира и любви.
   Подкрѣпивъ себя молитвой, онъ всталъ на ноги; въ эту минуту мимо него прошелъ звонарь; подойдя къ колѣнопреклоненной синьорѣ Спозетти, онъ шепнулъ ей нѣсколько словъ на ухо. Старушка быстро поднялась, поговорила что-то съ дочерью и отправилась вслѣдъ за звонаремъ въ ризницу. Она шла, опустивъ голову и, проходя мимо Арминіо, не замѣтила его. Джулія осталась одна на прежнемъ мѣстѣ.
   Вечерній сумракъ, проникая сквозь высокія окна храма, падалъ широкой, темной полосой на полъ его. Художникъ мгновенно очутился подлѣ молодой дѣвушки и сталъ рядомъ съ нею на колѣни. Та слегка вскрикнула отъ неожиданнаго его появленія; затѣмъ, нѣжно посмотрѣвъ на него, взяла его за руку.
   -- Джулія, заговорилъ Бёллингъ,-- мы теперь стоимъ съ тобою рядомъ предъ алтаремъ Божіимъ такъ, какъ намъ, вѣроятно, скоро придется стоять, во время нашего вѣнчанія. Скажи, останешься-ли ты мнѣ вѣрна, когда меня здѣсь не будетъ? Обѣщай никогда не сомнѣваться въ моей любви, честности и добросовѣстности и терпѣливо ожидать или моего возвращенія, или вѣсти о моей смерти, которая развяжетъ тебя въ данномъ мнѣ словѣ.
   -- Дорогой Арминіо! воскликнула Джулія, -- зачѣмъ ты это говоришь? Св. Дѣва защититъ тебя на полѣ брани. Сомнѣваться въ тебѣ я не могу, потому что это все равно, что сомнѣваться въ самой себѣ. Что такое нужно было дядѣ передать тебѣ? Онъ теперь позвалъ къ себѣ мать.
   -- Клянись мнѣ здѣсь, предъ алтаремъ Божіимъ! продолжалъ художникъ, не отвѣчая на ея вопросъ.
   -- Клянусь!
   -- Теперь я спокоенъ; подожди тутъ свою мать, а завтра утромъ ты услышишь все, что тебѣ нужно знать.
   Онъ слегка нагнулся къ Джуліи, притронулся губами къ ея темнымъ волосамъ, всталъ и вышелъ изъ церкви.

-----

   Читатели, посѣщавшіе Римъ, помнятъ, можетъ-быть, маленькое кафе на юговосточномъ склонѣ Капитолія, въ via de Campedogno, откуда можно обозрѣть всѣ развалины храмовъ и тріумфальныхъ арокъ форума и окрестностей, вплоть до Колизея.
   Позади святилищъ, воздвигнутыхъ древними язычниками для своихъ пенатовъ, возвышается выстроенная въ 530 г. церковь св. Косьмы и Даміана; обративъ глаза на западъ и на югъ, вы увидите развалины храма Минервы; какъ разъ позади ихъ церковь св. Маріи избавительницы, далѣе, стѣны Curia Hostilia, затѣмъ, передъ фарнезскими садами тріумфальныя арки императоровъ Тита и Константина и наконецъ, гигантскія руины Колизея.
   Такимъ образомъ, среди христіанскихъ храмовъ высятся могучія воспоминанія того древняго Рима, который былъ частью выжженъ Нерономъ въ припадкѣ безумія, частью разрушенъ готфомъ Аларикомъ и вандаломъ Гензерихомъ, но никѣмъ изъ нихъ не былъ уничтоженъ совершенно, вслѣдствіе чего, великій Германскій императоръ Карлъ, во время своего торжественнаго въѣзда въ Римъ, могъ еще любоваться остатками его прошлаго великолѣпія, пока борьбы партій римскихъ дворянъ -- всѣхъ этихъ Борджіа и Колонна, а потомъ нашествіе Сарациновъ и Норманновъ, призванныхъ папою Григоріемъ VII на помощь противъ римлянъ, -- не превратили весь городъ въ груду пепла.
   И чтоже? VIII столѣтій спустя, этотъ-же самый Римъ бросаетъ въ лицо всему христіанскому міру, какъ перчатку вызыва, догматъ непогрѣшимости папы!..
   По близости отъ упомянутаго нами выше кафе, съ его живописной панорамой, стоитъ маленькая остеріа (concucina), извѣстная всѣмъ гастрономамъ своимъ освѣжающимъ орвіетскимъ виномъ и превосходной печеной рыбой.
   Въ описываемый нами день вечеромъ, на открытой терасѣ ея, выходящей на форумъ, собрались извѣстные намъ три пріятеля, встрѣтившіеся утромъ на ватиканской площади. Молодой капелланъ, только что появился въ остеріи; онъ былъ одѣтъ въ платье свѣтскихъ патеровъ, -- въ узкомъ сюртукѣ изъ чернаго сукна, застегнутомъ до горла, въ черномъ галстукѣ, съ бѣлой круглой манишкой, въ черныхъ шелковыхъ чулкахъ до колѣнъ и въ башмакахъ. Этотъ нарядъ принятъ всѣмъ католическимъ духовенствомъ для ношенія въ общественныхъ собраніяхъ, съ цѣлью не слишкомъ привлекать къ себѣ вниманія публики.
   Капелланъ пожалъ руку совѣтнику посольства и поклонился художнику, которые усердно угощались виномъ и рыбой подъ тѣнью зелени, и тотчасъ-же занялъ мѣсто рядомъ съ ними.
   -- Ну, другъ капелланъ, разскажите намъ, началъ совѣтникъ,-- какой результатъ дала аудіенція у папы и совѣщанія въ Квириналѣ?
   Въ эту минуту, хозяйка остеріи поставила на столъ передъ посѣтителями зажженую лампу, яркій свѣтъ которой упалъ на всю фигуру молодаго патера.
   Онъ былъ блѣденъ и худъ, средняго роста, довольно строенъ. Черты лица его не имѣли въ себѣ ничего замѣчательнаго, но на необыкновенно-развитомъ лбу отражалось цѣлое море мысли; когда онъ одушевлялся, голубые, ласковые глаза его сверкали энергіей и умомъ.
   -- Чего-жь было и ожидать другаго,-- отвѣчалъ онъ съ горькой усмѣшкой, -- при организаціи этого итальянскаго большинства, при разногласіи въ партіи оппозиціи, при недостаткѣ въ ней всякой взаимной поддержки и, наконецъ, при слѣпотѣ свѣтскихъ правительствъ? Я вамъ говорилъ -- сегодня утромъ, что Майнцскій епископъ, на аудіенціи, кланялся въ ноги папѣ, умоляя его не устранять совершенно самый догматъ, а отложить только на время его превозглашеніе, говоря, что при настоящемъ настроеніи умовъ въ государствахъ и въ церковныхъ паствахъ, такого рода мѣра можетъ быть весьма опасной.
   -- Да оно такъ и есть. Надо быть слѣпымъ, чтобы этого не видѣть.
   -- Боюсь утверждать, но мнѣ сдается,-- что превозглашеніе все таки состоится. Папа объявилъ громогласно, что теперьуже слишкомъ поздно -- роковое слово!-- задерживать превозглашеніе догмата, что онъ не въ состояніи противодѣйствовать усильному требованію членовъ собора, что слѣдуетъ дать дѣлу ходъ, при чемъ началъ увѣщевать епископовъ отказаться отъ протеста, дабы показать всему христіанскому міру, на сколько единодушенъ соборъ. Послѣ всего этого намъ велѣли разойтись.
   -- Ну, а въ Квириналѣ -- что происходило?
   -- Тамъ собрались всѣ епископы оппозиціи, подавшіе голосъ non placet. Они условились представить папѣ писанное прошеніе, въ такомъ духѣ, что они подтверждаютъ свою вотировку, во время засѣданія 13 числа. Но такъ какъ глубокое уваженіе ихъ къ его святѣйшеству не дозволяетъ имъ въ его присутствіи произнести слова: -- Non placet, то они просятъ дозволить имъ вернуться домой. Восточное духовенство подписало тоже этотъ протестъ, а Кёльнскій архіепископъ и епископъ Кеттелеръ подали отдѣльныя заявленія отъ себя.
   -- Значитъ, они слово свое сдержали?
   -- Большинство прелатовъ отправилось уже сегодня домой, съ вечернимъ поѣздомъ, черезъ Фолиньо, а прочіе поѣдутъ завтра, рано утромъ, черезъ Ливорно.
   -- А вы какъ?
   -- Намъ дано приказаніе оставаться здѣсь до общаго разъѣзда и дѣйствовать согласно съ заключеніемъ собора; вся исторія, вѣроятно, покончится черезъ нѣсколько дней.
   Совѣтникъ покачалъ головой.
   -- Неслыханное дѣло, чтобы можно было такъ безцеремонно обойтись съ такимъ многозначущимъ протестомъ, замѣтилъ онъ.-- Мнѣ при томъ невольно вспоминаются слова покойнаго Сталя -- въ прусской палатѣ господъ: "Авторитетъ, но не большинство!" Кто-то, кажется, Шиллеръ сказалъ: "надо взвѣшивать голоса, а не считать ихъ".
   -- Что-то скажетъ впослѣдствіи исторія о нашемъ соборѣ? началъ опять капелланъ. Не забудьте, что число участвовавшихъ въ немъ, въ самомъ началѣ, доходило, до 762 человѣкъ; между ними было 143 епископа церковной области, 120 епископовъ in partibus, всю жизнь свою зависѣвшихъ отъ папскаго престола, 68 неаполитанцевъ, 80 испанцевъ, 30 іезуитскихъ генераловъ; что изъ 600 голосовъ, вотировавшихъ 13 числа, болѣе половины принадлежало итальянскимъ прелатамъ; что между 50 членами кардиналъ-коллегіи, 38 было природныхъ итальянцевъ, 4 француза, 4 испанца, 3 нѣмца и 1 ирландецъ. Совсѣмъ тѣмъ, въ засѣданіи этого дня, только 370 человѣкъ подали голосъ за догматъ, 88 сказали: нѣтъ, 62 признали его съ оговоркой, а 81 совсѣмъ не вотировали! Не забудьте, что между вотировавшими non placet оказались такія лица, какъ кардиналы: князь Шварценбергъ, Матье и Раушеръ, князья германской церкви изъ Мюнхена, Бамберга, Аугсбурга, Роттенбурга, Трира, Оснабрюка, Бреславля, Эрмланда, Майнца, Ольмюца, Тріеста, Будвейса; князья французской церкви изъ Парижа, Ліона, Орлеана и 20 другихъ; изъ Венгріи примасъ Симоръ, епископъ Штросмайеръ и 15 другихъ; изъ Великобританіи и сѣверной Америки 10 человѣкъ. За догматъ, подъ условіемъ Placet juxta modum, подали голоса 3 кардинала: Сильвестри, Тревизанато изъ Венеціи, Гвиди изъ Болоньи, архіепископы Кёльнскій и Зальцбургскій, англичане, испанцы и итальянцы. Теперь спрашивается: почему 21 человѣкъ, изъ числа живущихъ въ Римѣ, держались въ сторонѣ? вѣдь между ними было 7 кардиналовъ; Маффеи, Орфеи; Гуагліа, Гогеилоэ, Берарди, Грасселини и, наконецъ, самъ Антонелли! Неужели мнѣніе такого множества высокоуважаемыхъ князей церкви ничего не значило? Вѣдь на Тридентскомъ соборѣ было-же поставлено, что каждый догматъ церкви не иначе можетъ быть утвержденъ, какъ послѣ нравственнаго, покрайней мѣрѣ, соглашенія всѣхъ присутствующихъ членовъ собора.
   -- Кто это васъ просвѣтилъ во всей этой ереси? спросилъ съ улыбкой совѣтникь. Вѣрно, патеръ Тейперъ или вашъ старый учитель Деллингеръ?
   -- О! еслибы намъ разрѣшено было слушать лучшую нашу наставницу исторію! воскликнулъ патеръ. Зачѣмъ, въ самомъ началѣ собора, запретили достойному человѣку, пользовавшемуся полнѣйшимъ довѣріемъ святѣйшаго отца до тѣхъ поръ, пока іезуиты не признали его дѣйствія опасными, зачѣмъ ему запретили продолжать изданіе актовъ тріентскаго собора, а у префекта ватиканскаго архива, на прошедшей недѣлѣ, отняли даже ключи отъ шкафовъ?
   -- Да.... кто знаетъ? говорятъ, что ему очень строго было запрещено сообщать, кому-бы то ни было, содержаніе напечатанныхъ имъ уже актовъ, а между тѣмъ, на дѣлѣ оказалось, что епископы оппозиціи очень близко посвящены во всѣ подробности тридентскаго собора. Яркій румянецъ покрылъ лицо молодаго патера, не выдержавшаго пристальнаго, испытающаго взгляда члена посольства.
   -- Исторіи никогда не лжетъ и не фальшивитъ, сказалъ онъ, при чемъ кроткіе глаза его блеснули. Слѣдовало-бы объ этомъ вспомнить и не заставлять ученѣйшаго и знаменитѣйшаго изъ всѣхъ германскихъ теологовъ, Деллингера, громить Римъ такими статьями, какъ та, что была напечатана 21 января, въ Аугсбургской газетѣ гдѣ говорится, что всѣ выписки изъ протоколовъ прежнихъ соборовъ, на которыя опирается партія іезуитовъ въ своемъ адресѣ, поданномъ при открытіи нашего собора,-- искажены, передѣланы и даже просто выдуманы.
   -- Развѣ никто не опровергъ этой статьи мюнхенскаго монастырскаго пробста? спросилъ Бёллингъ. Сколько мнѣ помнится, на нее отвѣчали наши германскіе епископы.
   -- Нѣтъ, милостивый государь, опровергать ее могли только слѣпые приверженцы догмата. Его милость, архіепископъ Мюнхенскій еще въ апрѣлѣ мѣсяцѣ объявилъ въ Римѣ, что онъ не находитъ никакой причины запрещать студентамъ своей епархіи посѣщать лекціи Деллингера. Когда-же архіепископъ Мельхіоръ и еписюпъ Кеттелеръ, на засѣданіи германскихъ епископовъ, 13 января предложили написать коллективный отвѣтъ на статью Деллингера, то предложеніе ихъ было единодушно отвергнуто, на томъ основаніи, что Деллингеръ высказалъ мнѣніе большинства германскихъ епископовъ. Многіе объ этомъ забыли, но на томъ-же засѣданіи 13 января, епископы громогласно заявили, что, подписывая адресъ оппозиціи, они протестовали не только противъ несвоевременности догмата непогрѣшимости, но и противъ самой сущности его; кончилось тѣмъ, что даже первые два князя церкви, говорившіе противъ Деллингера, объявили, что они не намѣрены отдѣляться отъ тѣхъ лицъ, которыя подписали адресъ протеста. О еслибы въ то время свѣтскія власти общими силами поддержали епископовъ: во Франціи, гдѣ всѣ они, чрезъ маркиза Банневиля, протестовали противъ запрещенія папы собираться для обсужденія религіозныхъ вопросовъ, касающихся предстоящаго собора, въ Германіи, гдѣ кардиналъ Шварценбергъ, князь-епископъ Фёрстеръ, архіепископъ Шерръ, епископы Эбергардъ и Кеттелеръ и 21 германскихъ и венгерскихъ прелатовъ подняли точно такой-же протестъ, а кардиналъ Раушеръ, вмѣстѣ со многими нѣмецкими и венгерскими епископами подписали тотъ благоразумный адресъ о личной непогрѣшимости и противъ нея; въ Италіи, гдѣ Штросмайеръ, 27 января, говорилъ для однихъ итальянцевъ свою знаменитую рѣчь о правахъ епископовъ и противъ привиллегій папства; повторяю, еслибы тогда ихъ всѣхъ поддержали, можетъ быть, мы избѣгли-бы страшнаго бѣдствія -- провозглашенія догмата непогрѣшимости, передъ которымъ теперь должны преклониться самые сильные умы!...
   -- Это почему, другъ мой? Наши епископы въ Германіи вѣрно будутъ крѣпко отстаивать....
   -- Что? Развѣ у насъ существуетъ германская католическая церковь? У насъ есть одна только -- римская. Лишь только догматъ будетъ провозглашенъ, епископы, по долгу совѣсти, чтобы не образовать новаго раскола въ церкви -- церковная дисциплина, впрочемъ, его не допуститъ -- не только сами начнутъ исповѣдывать введенный догматъ, а еще, пожалуй, сдѣлаются усерднѣйшими его распространителями.
   -- Да, дѣйствительно, это поведетъ къ весьма тяжелымъ послѣдствіямъ. Но вы ошибаетесь, полагая, что гражданскія власти не посылали надлежащихъ предостереженій римской куріи. Вспомните депеши графа Дарю со стороны Франціи, циркуляръ князя Гогенлоэ, къ сожалѣнію, не совсѣмъ согласный съ общей цѣлью; ноту графа Бейста, гдѣ онъ выставляетъ на видъ конкордатъ; ноту нашего посла, графа Арнима, отъ 23 апрѣля, наконецъ, безчисленные адресы со всѣхъ концовъ Германіи, даже изъ вашей родины, прирейнской провинціи.
   -- И что-же сдѣлали всѣ эти усилія отдѣльныхъ лицъ? Какъ имъ Курія отвѣтила? Епископа Штросмайера кулаками согнали съ кафедры; этому старцу патріарху предоставили на выборъ -- или идти въ тюрьму, или уѣхать и лишиться всѣхъ привиллегій его церкви, а когда эти мѣры не помогли, то у ораторовъ оппозиціи отняли право слова, запретили имъ печатать свои статьи; папа, въ своемъ brevet къ аббату de Solesmes, самъ клеймилъ оппозицію: безумцами, безстыдными людьми, исполненными духа злобы, коварства и глупости; этихъ несчастныхъ загнали сюда въ Римъ, какъ въ темницу, въ самое нездоровое время года, такъ что 21 человѣкъ изъ участниковъ собора нашли тутъ смерть! Вотъ какъ Курія отвѣтила на предупрежденіе гражданской власти! Или вы забыли декретъ 21 января о свѣтской власти папы, и ноту Антонелли, отъ 19 марта, къ графу Дарю, гдѣ онъ объявляетъ церковь верховнымъ судьей, главной законодательницей и распорядительницей всѣми церковными и гражданскими дѣлами католическаго міра? Точно такія-же ноты были разосланы Австріи, Пруссіи, Португаліи и Баваріи.
   -- Святой отецъ! Да вы сдѣлались настоящимъ бунтовщикомъ противъ собора? Этого въ васъ совсѣмъ не было замѣтно, когда вы пріѣжали сюда въ прошедшемъ декабрѣ мѣсяцѣ.
   Молодой патеръ вперилъ свои голубые глаза прямо въ лицо пріятеля.
   -- Вы правы, я сдѣлался бунтовщикомъ. Дѣйствительно, такъ. Надо пріѣхать въ Римъ, какъ это сдѣлалъ Лютеръ, чтобы превратиться въ бунтовщика. Придетъ время, когда Римъ самъ вызоветъ въ своихъ предѣлахъ политическій мятежъ!.... Сдѣлался!.... да. Я вѣрилъ всѣмъ сердцемъ, какъ дитя, не разсуждая въ святое ученіе Господа, въ ученіе любви, основанное на святыхъ словахъ Спасителя: "любите враговъ вашихъ, благославляйте клянущихъ васъ, добро творите ненавидящимъ васъ, молитесь за оскорбляющихъ и угнетающихъ васъ". Прочитайте послѣ того форму de ecclesia съ ея 21 параграфомъ проклятій на все то, что не слѣпо подчиняется авторитету церкви, и съ ея троекратными проклятіями тѣхъ людей, которые осмѣливаются говорить, что можно спастись въ лонѣ каждой религіи! До сихъ поръ, другъ мой, я не зналъ, что христіанская вѣра и церковь -- двѣ различныя вещи.
   Патеръ сложилъ набожно руки, и двѣ крупныя слезы покатились по его щекамъ. Оба его собесѣдника молчали и съ участіемъ смотрѣли на него. Они инстинктивно понимали, какъ дорого должны были обойтись вѣрующему сердцу эта борьба и разочарованіе. Наконецъ, членъ посольства протянулъ руку патеру черезъ столъ и сказалъ ему дружескимъ тономъ.
   -- Бѣдный другъ мой! мнѣ васъ очень жаль. Чтожь вы думаете начать? Не намѣрены-ли вы искать успокоенія своей душѣ въ другой религіи?
   -- Никогда! Я по убѣжденію сдѣлался католическимъ священнимъ и крѣпко буду всегда держаться не той новой католической церкви, которую создалъ этотъ соборъ, а моей старой, родной религіи.
   -- Но въ такомъ случаѣ, вамъ невозможно будетъ сохранить свое прежнее положеніе въ епархіи, если вашъ епископъ подчинится введенному догмату.
   -- Я никогда не отрекусь отъ своихъ убѣжденій и не на минуту не задумаюсь отстаивать ихъ въ борьбѣ съ кѣмъ-бы то ни было. Какъ германскій священникъ, я нахожу, что теперь на мнѣ лежитъ святой долгъ; ему я и намѣренъ посвятить себя. Я хочу поступить въ армію, чтобы напутствовать умирающихъ и ухаживать за ранеными на полѣ битвы и въ походныхъ лазаретахъ.
   Художникъ протянулъ ему руку.
   -- Если мнѣ назначено Богомъ умереть въ сраженіи, то я не желалъ-бы имѣть другого утѣшителя передъ концомъ, кромѣ васъ.
   -- Ну, теперь друзья, весело воскликнулъ совѣтникъ,-- ни слова болѣе ни о соборѣ, ни о войнѣ! Выпьемъ по стакану вина за счастливое окончаніе собравшейся грозы и здѣсь, передъ развалинами великаго прошлаго, провозгласимъ тостъ за наше будущее: "За побѣду германскаго духа".
   Стаканы чокнулись, священникъ, воинъ и дипломатъ съ чувствомъ пожали другъ другу руки.

-----

   Часъ спустя, они встали, чтобы разойтись; капелланъ спросилъ нерѣшительнымъ тономъ у Бёллинга, возьмется-ли онъ отвезти его письмо въ Германію и, при проѣздѣ черезъ Баварію, сдать его на почту.
   -- Я приготовлю письмо ночью, сказалъ онъ. Римской почтѣ я не смѣю довѣриться.
   Художникъ съ радостью вызвался исполнить порученіе и, затѣмъ, пошелъ провожать члена посольства во дворецъ Кафарелли, садъ котораго занималъ все пространство юговосточной высоты Капитолія, именно, то мѣсто, гдѣ въ древнія времена, на фундаментѣ въ 800 футъ въ окружности, возвышался храмъ Юпитера Капитолійскаго; Тарквиній Прискъ далъ обѣтъ его воздвигнуть, Тарквиній Великолѣпный выстроилъ его, а Веспасіанъ и Домиціанъ реставрировали его и посвятили Юнонѣ, Юпитеру и Минервѣ.
   Бёллингъ мысленно рѣшилъ передать своему пріятелю только нѣкоторыя подробности изъ того, что съ нимъ въ этотъ день случилось; онъ откровенно разсказалъ совѣтнику всѣ свои опасенія на счетъ Джуліи и просилъ его не бросать ее въ томъ случаѣ, если родные вздумаютъ ее преслѣдовать за вѣрность жениху. Художникъ умолчалъ о коварныхъ предложеніяхъ, сдѣланныхъ ему, подъ видомъ религіозныхъ цѣлей; ему совѣстно было за людей, которые проповѣдуютъ принципъ: цѣль оправдываетъ средства, и преслѣдуютъ цѣли, не извиняемыя никакими средствами.
   -- Я очень боюсь, говорилъ Бёллингъ, чтобы моей бѣдной Джуліи не пришлось терпѣть отъ приставаній ханжи матери, которая еще съ дѣтства назначала дѣвочку въ монастырь. Возьмите ее подъ ваге покровительство; я ее предупрежу, чтобы она пересылала ко мнѣ свои письма черезъ ваши руки. Мнѣ предстоитъ завтра пропасть хлопотъ. Скажите, когда будутъ готовы депеши?
   -- Засѣданіе собора, вѣроятно, окончится въ полдень; къ шести часамъ вечера, сумка съ депешами будетъ запечатана. Кромѣ свѣдѣній о вотировкѣ на соборѣ, мы ждемъ еще одного важнаго извѣстія. Банневиль, повидимому, приготовилъ уже кардинала Антонелли къ тому, что императоръ Наполеонъ намѣренъ вызвать изъ Рима французскій гарнизонъ. Завтра мы имѣемъ надежду узнать, когда это совершится.
   -- Но вѣдь такое распоряженіе повлечетъ за собой нападеніе сардинцевъ на Римъ?
   -- И я того-же мнѣнія, однако, дѣла не перемѣнишь. Курія расплачивается всѣми этими послѣдствіями за свою упрямую политику. За бумагами прошу васъ придти вечеромъ; въ 9 часовъ 50 минутъ отходитъ поѣздъ въ Фолиньо.
   Бёллингъ остановился на минуту.
   -- Можете вы мнѣ оказать одну дружескую услугу? спросилъ онъ.
   -- Зачѣмъ спрашивать? Вы знаете, что я готовъ сдѣлать для васъ все, что въ моихъ силахъ.
   -- Ну, такъ пріѣзжайте сами на станцію и только тамъ вручите мнѣ депеши. Мнѣ какъ-то страшно держать ихъ у себя до отъѣзда.
   -- А я вамъ посовѣтую кой-что поудобнѣе. Отправьте весь свой багажъ съ экспедиторомъ прямо къ себѣ домой, оставьте только ручной чемоданчикъ и съ нимъ поѣзжайте въ Берлинъ. Въ девять часовъ вечера я пріѣду за вами въ каретѣ посольства, возьму васъ съ собой и самъ отвезу на станцію. Будьте только во время готовы.
   -- Не безпокойтесь, буду непремѣнно готовъ. А теперь -- Господь съ вами, другъ мой, до завтра!
   Бёллингъ горячо пожалъ руку пріятелю передъ воротами дворца и направился къ своей квартирѣ. Онъ разсчитывалъ увидѣть огонекъ въ комнатахъ синьоры Спозетти, какъ сигналъ, что Джулія его ожидаетъ; но тамъ всюду царствовалъ мракъ, и художникъ, въ самомъ дурномъ расположеніи духа, въ тревогѣ отъ какого-то тяжелаго предчувствія, поднялся на второй этажъ, гдѣ находились его спальня и мастерская.
   Онъ легъ въ постель очень поздно, далеко за полночь.

-----

   На слѣдующій день, когда пробило девять часовъ вечера, карета сѣверогерманскаго посольства остановилась передъ подъѣздомъ станціи желѣзной дороги и лакей, соскочивъ съ козелъ, отворилъ дверцы, чтобы выпустить знакомыхъ намъ пріятелей: совѣтника и Бёллинга.
   Приближаясь къ дебаркадеру, первый ласково взялъ за руку художника, который во всю дорогу былъ необыкновенно молчаливъ и мраченъ, и сказалъ ему:
   -- Положитесь на меня, Бёллингъ; я употреблю всѣ усилія, чтобы розыскать, куда дѣлась синьора Спозетти съ своей дочерью. Вещь невѣроятная, чтобы онѣ вдругъ скрылись въ горы, лишивъ васъ даже счастія проститься какъ слѣдуетъ. Мнѣ сдается, что вы со мной секретничаете, не хотите признаться, что тутъ замѣшалась іезуитская чертовщина. Я убѣжденъ, что, лишь только вы уѣдете, дамы немедленно явятся опять на сцену, и тогда я, во что-бы то ни стало, серьезно объяснюсь съ синьориной Джуліей. О, мы дипломаты также вѣдь себѣ на умѣ и можемъ даже поучить всѣхъ этихъ господъ въ Coliegio Romano! Не бойтесь-же, другъ мой; позаботьтесь только о томъ, чтобы выйдти цѣлымъ и невредимымъ изъ-подъ пуль господъ французовъ и заслужить лавры. Все прочее предоставьте мнѣ.
   Пріятели вышли изъ кареты. Совѣтникъ держалъ въ рукѣ сумку съ депешами; художникъ началъ пробиваться къ кассѣ, чтобы взять себѣ билетъ. Окинувъ мелькомъ глазами публику, толпившуюся въ salle d'attente, онъ вдругъ вздрогнулъ: ему показалось, что гдѣ-то высунулась знакомая голова патера Винченціо и въ тоже мгновеніе опять скрылась.
   Запасясь билетомъ, Бёллингъ вышелъ съ своимъ пріятелемъ на платформу и повѣсилъ себѣ черезъ плечо сумку съ депешами.
   Въ ту-же самую минуту, чья-то рука опустилась на его руку.
   -- Позвольте, синьоръ! не васъ-ли зовутъ Арминіо Бёллингъ, художникъ изъ Германіи? произнесъ незнакомый голосъ.
   Гётлингъ обернулся. Передъ нимъ стоялъ человѣкъ въ полицейскомъ мундирѣ, съ бляхой на груди, съ физіономіей травленной лисицы.
   -- Меня зовутъ Германнъ Бёллингъ, я художникъ и родомъ германецъ, отвѣчалъ Бёллингъ. Что вамъ угодно отъ меня?
   -- Вы собираетесь покинуть римскую область?
   -- Какъ видите! Но вамъ-то что за дѣло?
   -- Въ такомъ случаѣ, синьоръ, арестую васъ по повелѣнію торговаго суда, за долгъ по векселю въ 500 скуди, вслѣдствіе жалобы синьора натаріуса Амадео Бовилла и по подозрѣнію, что вы намѣрены скрытьси бѣгствомъ, чтобы не платить своему кредитору.
   -- Убирайтесь къ черту! Я никому ничего не долженъ, никогда не давалъ векселѣ и отъ роду не слыхалъ о существованіи вашего нотаріуса Бовилла.
   -- Не вынуждайте меня, синьоръ, прибѣгнуть къ помощи полиціи и сторожей станціи. Вы обязаны послѣдовать за мной.
   Публика начала быстро сходиться на любопытное зрѣлище. Въ числѣ прочихъ подошелъ и совѣтникъ.
   -- Что тутъ такое случилось? спросилъ онъ у Бёллинга.
   -- Меня хотятъ арестовать за какой-то долгъ по векселю. Положительно утверждаю, что у меня долговъ здѣсь нѣтъ.
   Совѣтникъ обратился къ полицейскому.
   -- На какую сумму данъ вексель и гдѣ онъ? спросилъ онъ строго.
   -- На пятьсотъ скуди, кромѣ издержекъ. Ужь не хотите-ли вы его оплатить? Не такимъ смотрите, синьоръ.
   -- Безъ дерзостей! Подайте сюда бумагу.
   -- Докажите прежде, что вы имѣете право ее спрашивать.
   -- Такъ я ее требую! крикнулъ Бёллингъ.
   Полицейскій не охотно показалъ документъ.
   -- Подпись фальшивая, не мой почеркъ, сказалъ Бёллингъ.
   -- Мнѣ что за дѣло! Заявите объ этомъ сами, завтра на судѣ, а теперь пожалуйте за мной. Именемъ закона арестую васъ.
   Съ этимъ словомъ полицейскій подалъ знакъ двумъ подозрительнымъ личностямъ, стоявшимъ недалеко.
   -- Я хотѣлъ скрыть отъ васъ, шепнулъ Бёллингъ по-нѣмецки на ухо совѣтнику, но теперь надо сказать все. Тутъ дѣло идетъ о вашихъ депешахъ; еще вчера вечеромъ меня убѣждали...
   Совѣтникъ кивнулъ ему съ улыбкой головой, чтобы успокоить, и тотчасъ-же пошелъ на встрѣчу комиссару полиціи, состоявшему при станціи желѣзной ддроги. Онъ незамѣтно для публики давно уже послалъ за нимъ своего лакея. Два французскіе офицера подошли также къ нимъ.
   -- Синьоръ Кассали! сказалъ совѣтникъ, обращаясь къ комиссару: кажется, и имѣю честь быть вамъ знакомымъ?
   -- Синьоръ! какъ же! я имѣю честь знать, что вы совѣтникъ прусскаго посольства.
   -- Прекрасно! такъ я прошу вашей защиты. Этому господину препятствуютъ выѣхать, подъ предлогомъ ареста за долгъ по векселю.
   Комисаръ пожалъ плечами.
   -- Синьоръ Cancelliere, отвѣчалъ онъ: полицейскій былъ у меня, предъявилъ актъ и просилъ разрѣшенія арестовать одного иностранца. Я тутъ ничего не могу сдѣлать.
   -- Но вѣдь этотъ господинъ -- чиновникъ сѣверогерманскаго посольства; онъ не подсуденъ римскимъ законамъ! Кромѣ того, посольство отвѣчаетъ за поданное на него взысканіе.
   -- Если вы можете это доказать, тогда дѣло другое...
   Раздался первый звонокъ; публика, не смотря на одолѣвавшее ее любопытство узнать, чѣмъ кончится споръ, бросилась въ вагоны.
   -- Повторяю вамъ, что этотъ господинъ -- курьеръ посольства; онъ ѣдетъ теперь съ порученіемъ начальства. Вотъ его паспортъ, засвидѣтельствованный по формѣ. Осмѣльтесь только его удержать: уполномоченный посланникъ его величества короля прусскаго Вильгельма и сѣверогерманскаго союза немедленно спуститъ свой флагъ и потребуетъ удовлетворенія. Наконецъ, я лично отвѣчаю за этого господина.
   Комиссаръ въ смущеніи обратился къ полицейскому.
   -- Если синьоръ, дѣйствительно, состоитъ чиновникомъ при посольствѣ, то я не могу вамъ помочь.
   Совѣтникъ схватилъ за руку Бёллинга.
   -- Пойдемте, другъ мой, сказалъ онъ: вамъ пора садиться, иначе поѣздъ уйдетъ безъ васъ.
   Въ это время, одинъ изъ французскихъ офицеровъ разговаривалъ съ какимъ-то человѣкомъ, который тщательно скрывалъ свое лицо за высоко поднятымъ воротникомъ шинели. Проходя мимо ихъ, совѣтникъ и Бёллингъ услышали:
   -- Задерживать его, пруссака? говорилъ офицеръ,-- за то только, что онъ военный и ѣдетъ въ непріятельскую армію! Пустяки, любезнѣйшій! пусть себѣ пруссакъ проваливаетъ; однимъ больше, однимъ меньше не все-ли равно для побѣдоносной французской арміи? Притомъ, мы здѣсь на нейтральной землѣ.
   Когда друзья подошли къ вагонамъ, то по таинственному знаку, поданному кѣмъ-то изъ толпы, кондукторъ поѣзда растворилъ настежь дверцы одного купэ и, приглашая туда жестомъ руки Бёллинга, произнесъ скороговоркой:
   -- Пожалуйте сюда, синьоръ! вамъ здѣсь будетъ очень покойно; вы можете провести ночь совершенно одни.
   Художникъ довольно рѣзко оттолкнулъ рукой услужливаго кондуктора.
   -- Благодарю, сказалъ онъ,-- я желаю ѣхать въ обществѣ. За тѣмъ, не смотря на энергическія возраженія итальянца, онъ сѣлъ въ то купэ, гдѣ уже находилось нѣсколько пассажировъ.
   -- Другъ мой, вамъ здѣсь не такъ будетъ удобно ѣхать, замѣтилъ ему совѣтникъ.
   -- За то безопаснѣе! Положитесь на мою осторожность. И такъ, дорогой пріятель, да воздастъ вамъ Богъ за все. Прощайте!..
   Раздался третій звонокъ; дверцы вагоновъ захлопнулись, свистокъ протяжно свиснулъ и поѣздъ тронулся.
   Когда художникъ высунулся изъ окна, чтобы въ послѣдній разъ.поклониться пріятелю, глаза его остановились на злобномъ, нахмуренномъ лицѣ патера Винченціо, который, стоя на платформѣ, послалъ ему вслѣдъ полный ненависти взглядъ.
   

ГЛАВА ТРЕТЬЯ.

   Началась воина, та страшная, кровавая воина, которая должна была разгромить одну имперію и создать новую, могущественную. Въ послѣдней главѣ романа: "Прощальный привѣтъ легіоновъ", мы оставили императора Людовика Наполеона, въ іюлѣ мѣсяцѣ, въ Мецѣ, куда онъ пріѣхалъ 28-го числа, покинувъ Парижъ подъ строжайшей тайной. Всѣ его надежды на союзниковъ оказались чистымъ обманомъ, фантазіей шовинистской партіи; 18-го числа -- Австрія съ Венгріей и Данія, 19-го -- Англія, впослѣдствіи такъ мелочно измѣнившая своему слову, 23-го -- Россія и, наконецъ, 24-го -- Италія оффиціально объявили себя нейтральными; южногерманскія-же владѣнія, поддерживаемыя большинствомъ народа, вслѣдъ затѣмъ заявили, что онѣ заключаютъ крѣпкій союзъ съ Пруссіей, а 27-го іюля крои-принцъ прусскій отправился на Югъ, чтобы принять командованіе надъ третьей арміей, образовавшейся, по плану Мольтке, изъ всѣхъ южногерманскихъ войскъ, и изъ 5-го и 11-го прусскихъ армейскихъ корпусовъ; армія эта назначалась для защиты южногерманскихъ владѣній при верхнемъ Рейнѣ. Крон-принцъ былъ всюду принятъ съ энтузіазмомъ.
   Есть старая поговорка: омыться кровью, значитъ окреститься. Всѣ недоразумѣнія, распри, возникшія съ 1866 г. между Пруссіей и вновь пріобрѣтенными ею землями, разомъ прекратились, какъ только дѣло коснулось защиты общаго отечества отъ исконнаго врага, Франціи. Народъ былъ точно такъ же одушевленъ, какъ войско, и теперь только обнаружилось превосходство новой организаціи арміи, созданной королемъ, благоразумное и честное управленіе военнаго министерства, наконецъ, дѣльное, техническое образованіе солдатъ и офицеровъ генеральнаго штаба -- этой основы войска.
   Съ поразительной, почти математической точностью, были разсчитаны всѣ движенія войскъ, чтобы громадныя массы людей, безъ замедленія и безъ помѣхи, могли концентрироваться на назначенныхъ пунктахъ; все было заранѣе предусмотрено. На сторонѣ нѣмцевъ была истина, на сторонѣ французовъ -- одно хвастовство, доказательствомъ чему служатъ увѣренія военнаго министра въ несомнѣнной побѣдѣ, и въ извѣстномъ разговорѣ его съ депутатомъ Кератри, во время засѣданія комиссіи, назначенной законодательнымъ корпусомъ для разсужденія по поводу объявленія войны.
   Кератри. Маршалъ, готовы-ли мы?
   Военный министръ Лебефъ. Совершенно готовы.
   Кератри. Дайте намъ въ томъ ваше честное слово. Не забудьте, что было-бы преступленіе вовлечь опрометчиво Францію въ безпримѣрную борьбу.
   Лебефъ. Даю вамъ честное слово, что мы совершенно готовы.
   Кассаньякъ. Позвольте. Что вы разумѣете подъ словами: мы готовы?
   Лебефъ. Я разумѣю то, что если война продлится годъ, то у насъ не окажется надобности прикупить даже одну пуговицу къ солдатскимъ штиблетамъ.
   Мы видѣли изъ сцены, происходившей въ кабинетѣ императора, когда онъ прибылъ въ префектуру Меца, что армія нуждалась совсѣмъ въ другомъ, чѣмъ въ пуговицахъ для солдатскихъ штиблетъ.
   При выступленіи германскихъ войскъ былъ составленъ слѣдующій планъ:
   Первая армія, подъ начальствомъ генерала Штейнмеца, займетъ линію по берегу Саары, отъ Саарлуи-Саарбрюкена до Блискастеля, прикрывая прусскую границу и нижнюю часть Мозеля.
   Вторая армія, подъ начальствомъ принца Фридриха Карла, имѣя съ праваго фланга 10-й сѣверо-германскій армейскій корпусъ, посредствомъ его войдетъ въ связь съ первой арміей, и, прикроетъ Пфальцъ и средній Рейнъ близь Гомбурга, Кайзерслаутерна и Эденкобена.
   Третья армія, подъ начальствомъ кронпринца прусскаго, находясь на правомъ берегу верхняго Рейна, будетъ охранять Баденъ и южную Германію.
   Противъ нихъ расположились: около Меца сѣверная армія, подъ начальствомъ маршала Базена; подъ Эльзасомъ и Страсбургомъ, южная, и, наконецъ, резервная, подъ начальствомъ маршала Канробера, стоявшая въ Шалонѣ, Бельфорѣ и Нанси.
   Слѣдовательно, три германскія арміи образовали защитительную линію Рейна; двѣ-же французскія, поддерживаемыя третьей, должны были изображать врѣзывающійся клинъ. Главная ошибка послѣднихъ состояла въ томъ, что онѣ, послѣ объявленія войны, долго не занимали своихъ позицій и потому не достаточно приготовились къ первому сильному столкновенію, вслѣдствіе чего, германская армія имѣла время соединиться и расположиться въ полномъ составѣ на своихъ мѣстахъ, такъ что изъ оборонительнаго положенія она получила возможность перейдти въ наступательное. Мобилизація соединенной германской арміи совершилась втеченіи семи дней, отъ 19-го до 26-го іюля, а выступленіе ея и расположеніе по линіи Триръ-Ландау въ тринадцать дней.
   Между тѣмъ, французы, еще до объявленія войны, полученнаго въ Берлинѣ 19-го числа въ часъ пополудни,-- начали уже непріязненныя дѣйствія, а именно, утромъ въ этотъ самый день, африканскіе стрѣлки перешли границу близь Саарбрюкена, но были отброшены назадъ прусскими уланами.
   Въ то время, когда въ французскихъ палатахъ и въ прессѣ постоянно трубили, что война эта затѣвается только противъ высокомѣрной Пруссіи, и что Франція отнюдь не замышляетъ дѣлать завоеванй въ Германіи или повторять позорныя сцены опустошеній, происходившія въ эпоху прежнихъ войнъ ея съ нѣмцами, французское правительство отправило южно-германскимъ владѣніямъ требованіе, чтобы онѣ сохраняли нейтралитетъ, дѣлая имъ при этомъ, самыя заманчивыя обѣщанія, въ случаѣ ихъ согласія, и, на оборотъ, угрожая разорить Баденъ, подобно Людовику XIV и поступить съ населеніемъ самымъ жестокимъ образомъ, если они примкнутъ къ Пруссіи. Но нѣмецкіе князья и все народонаселеніе крѣпко сплотились и ихъ посланники выѣхали изъ Парижа. Стремленіе Германіи энергически проучить заносчивыхъ французовъ росло съ каждымъ днемъ; всѣ партіи слились между собой и народныя депутаціи соперничали другъ передъ другомъ въ приношеніи различныхъ жертвъ.
   На постыдную угрозу снова разорить Баденъ, жители города отвѣтили, 22-го числа, тѣмъ, что сами взорвали рейнскій мостъ при Кейлѣ. На заманчивыя-же обѣщанія Франціи великій герцогъ далъ слѣдующій героическій отвѣтъ:
   -- Я соглашусь скорѣе жить простымъ частнымъ человѣкомъ въ Пруссіи, чѣмъ сдѣлаться княземъ рейнскаго союза по милости Наполеона.
   Съ 21-го по 30-е, происходили небольшія стычки на форпостахъ, а въ послѣдній день рейнскіе уланы взорвали на воздухъ віадукъ соединительной вѣтви желѣзной дороги между Сааргемюндомъ и Гагенау, выстроенный на французской землѣ.
   26-го числа, офицеръ виртембергскаго генеральнаго штаба, графъ Цепилинъ, съ тремя баденскими офицерами, совершилъ свою знаменитую рекогносцировку французской арміи, близь Гагенау.
   30-го числа, французы разбили лагерь подъ Форбахомъ и заняли своей артиллеріей высоты Штирингена и Шпихерна, откуда они и обстрѣливали, безъ значительнаго, однако, успѣха, втеченіи всего 31 іюля, совершенно открытый городъ Саарбрюкенъ. Пруссаки узнали 1-го августа, что на слѣдующій день готовится большое дѣло, а такъ-какъ туда, къ этому времени, не успѣли еще стянуть значительной массы войскъ, мужественный-же саарбюкенскій гарнизонъ не хотѣли отдать на жертву (онъ состоялъ изъ одного батальона гогенцоллернскаго фузилернаго полка No 40 и изъ трехъ эскадроновъ рейнскаго уланскаго полка No 7), то ему дали знать, чтобы онъ перебрался на другой берегъ Саары. Но храбрый подполковникъ фонъ-Пестель телеграммой испросилъ позволенія драться и отступить только въ случаѣ чрезмѣрной численности непріятеля. Такимъ образомъ, два батальона, отправленные для усиленія этого отряда, дравшагося до сихъ поръ чрезвычайно удачно на всѣхъ форпостныхъ стычкахъ, такъ и остались на противоположномъ берегу рѣки Саары.

-----

   Императору Людовику Наполеону нужно было, во что-бы то ни стало, потѣшить Парижъ побѣдой и потому, 2-го августа, французы двинулись тремя дивизіями при четырехъ простыхъ баттареяхъ и при одной митральёзной, въ числѣ 33-хъ орудій, по дорогѣ отъ Форбаха, и открыли огонь съ высотъ лѣвой стороны долины противъ трехъ ротъ гогенцоллернскихъ фузилеровъ, выстроившихся передъ городомъ, между тѣмъ, какъ четвертая рота осталась въ городѣ, въ видѣ резерва.
   Это-то и было то знаменитое сраженіе, въ которомъ императорскій принцъ принялъ крещеніе огнемъ, и, стоя на горѣ, вертѣлъ митральезу. Одинъ шутникъ, прирейнскій житель, отмѣтилъ камнемъ это достопримѣчательное мѣсто, и этотъ камень пришлось нѣсколько разъ возобновлять, потому что любопытные туристы, обкололи всѣ его углы, желая увезти себѣ на память кусочекъ такой рѣдкости.
   Отъ половины одиннадцатаго утра до 12 часовъ, всѣ три роты, разсыпанныя въ стрѣлковой цѣпи, выдерживали огонь и уступили только массѣ непріятеля, когда онъ тучей, началъ спускаться съ горъ. Равно въ полдень, фузилеры очистили городъ и перебрались на другой берегъ Саары; оттуда, черезъ часъ, отрядъ сталъ отступать въ порядкѣ, не преслѣдуемый даже корпусомъ Фроссара, и на растояніи одной мили расположился бивакомъ на сѣверо-западъ отъ Саарбрюкена.
   Правое крыло французовъ направилось къ экзерцизъ-площади, а генералъ Фроссаръ вступилъ въ Саарбрюкенъ.
   Когда бургомистръ вышелъ ему на встрѣчу на базарной площади, генералъ спросилъ:
   -- Скажите по чести, г-нъ мэръ, сколько человѣкъ охраняло городъ?
   -- По чести вамъ отвѣчу, что всего 750 человѣкъ.
   -- Въ такомъ случаѣ, г-нъ мэръ, это были герои!
   Императоръ, однако, постыдился послѣ такой славной побѣды совершить торжественный въѣздъ въ завоеванный городъ. По вечеромъ, 2-го августа, слѣдующія телеграммы привели въ восторгъ Парижъ:
   
   "Мецъ, 2-го августа, 4 часа 50 мин. вечера. Побѣда при Саарбрюкенѣ. Дивизія Фроссара опрокинула три прусскія дивизіи и разгромила ихъ картечью. Императоръ съ тріумфомъ возвратился въ Мецъ".
   "Мецъ, 2-го августа, 5 часовъ 45 мин. вечера. Первая побѣда! Послѣ горячаго боя подъ стѣнами Саарбюкена, продолжавшагося отъ 10 час. утра до 1 часа пополудни, городъ былъ взятъ нашими солдатами. Саарбрюкенъ выжженъ. Наши потери незначительны въ сравненіи съ непріятельскими. Луи принялъ огненное крещеніе; онъ выказалъ поразительное хладнокровіе и нисколько не потерялся. Одна дивизія генерала Фроссара заняла высоты, господствующія надъ лѣвой стороной Саарбрюкена. Пруссаки пытались оказать слабое "сопротивленіе. Мы стояли на передовой линіи; пули падали у нашихъ ногъ. Луи сохранилъ на память одну изъ пуль, упавшихъ очень близко отъ него. Солдаты плакали, видя его спокойствіе Мы потеряли только одного офицера и 10 солдатъ".

Наполеонъ.

   Въ четыре часа, императоръ вернулся въ Мецъ. Французы, не смотря на свою многочисленность, не взорвали и не заняли моста черезъ Саару въ Сен-Іоганнъ; они очистили городъ и опять отступили на шпихернскія высоты. Впослѣдствіи оказалось, что эта блестящая побѣда стоила имъ шестерыхъ убитыхъ и 67 раненыхъ; общій итогъ потерь, понесенныхъ пруссаками въ этотъ день, состоялъ изъ 4 офицеровъ и 71 солдата. Между ранеными 4 офицерами находился храбрый командиръ 6-й легкой баттареи, одинъ отбивавшійся отъ всей французской артиллеріи; это былъ капитанъ фонъ Гельденъ-Сарновскій.
   Парижскія газеты трубили, что въ Саарбрюкенѣ находилось 20 тыс. пруссаковъ и что передовыя позиціи пришлось брать штыками.
   Въ это-же утро, король Вильгельмъ прибылъ въ Майнцъ и расположилъ свою главную квартиру въ замкѣ тевтонскаго ордена; оттуда онъ разослалъ свое скромное, но выразительное воззваніе войскамъ, объявляя въ немъ, что онъ принимаетъ главное командованіе надъ соединенными арміями.
   Въ тотъ-же самой день, французскій флотъ, послѣ сдѣланнаго ему смотра императрицей въ Шербургѣ, вошелъ въ Балтійское море.
   На слѣдующій день, 3-го августа, было рожденіе короля Фридриха Вильгельма III, празднованное всегда различными торжествами благодарнымъ народомъ. Сынъ покойнаго короля достойнымъ образомъ почтилъ этотъ достопамятный день, даровавъ амнистію всѣмъ государственнымъ преступникамъ и вступивъ въ тотъ-же самый день въ командованіе германской арміей противъ врага, 60 лѣтъ тому назадъ поработившаго его родину и бывшаго главной причиной смерти его матери.
   Кронпринцъ, выѣхавшій 26-го іюля изъ Берлина, и, какъ выше сказано, встрѣченный съ восторгомъ въ Мюнхенѣ, Штутгартѣ и Карлсруэ, 29-го числа принялъ начальство надъ третьей арміей, а 31-го, вмѣстѣ съ своимъ главнымъ штабомъ, оставилъ Шпейеръ. Всѣ знали, что французы сдѣлали сѣверную армію центромъ главныхъ своихъ дѣйствій и что они намѣрены черезъ Саарбрюкенъ проникнуть въ Пруссію; поэтому нѣмцы собирались начать нападеніе съ юга на армію Макъ-Магона, поставленную болѣе для наблюденія. Французы были сильно обмануты умной диспозиціей непріятельскихъ войскъ, такъ какъ передовые отряды ихъ, расположенные по сю сторону границы, безпрестанно дѣлали передвиженія и заставляли предполагать, что боевая линія ихъ уже въ полномъ составѣ, между тѣмъ, какъ на дѣлѣ и половины войскъ еще не стояло на мѣстѣ.
   Седьмой эскадронъ прусскихъ уланъ, занимавшій гарнизонъ въ Саарбрюкенѣ, передъ самымъ штурмомъ 31-го іюля, потѣшался тѣмъ, что высылалъ патрули къ французскимъ аванъ-постамъ, то съ бѣлыми воротниками изъ бумаги, то въ бѣлыхъ шлемахъ, такъ что французская артиллерія съ горныхъ высотъ принимала ихъ или за драгунъ, или за кирасиръ.
   Мелкій, частый дождикъ сыпалъ, какъ изъ сита, рано утромъ 3-го августа, когда колонны третьей германской арміи перешли отъ Ландау къ Лаутеру, -- французской пограничной рѣчкѣ у подошвы Вогезскихъ горъ, -- вдоль которой на разстояніи двухъ съ половиной миль, тянулась вейсенбургская укрѣпленная линія съ брустверами, рвами и редутами. Линія эта проходила какъ разъ передъ городскими воротами Вейсенбурга, считавшагося съ 1247 г. однимъ изъ 10-ти вольныхъ имперскихъ городовъ. Самыя-же укрѣпленія были устроены по распоряженію маршала Вилье, бъ 1705 г., для защиты захваченнаго французами нѣмецкаго Эльзаса. На правомъ флангѣ стала четвертая баварская дивизія графа Бойлера, имѣя прямо передъ собой сильно укрѣпленный городъ, наканунѣ вечеромъ занятый дивизіей АбельДуэ, состоявшей изъ 10-го егерскаго батальона, 50-го и 78-го линейныхъ полковъ, одного полка зуавовъ и одного тюркосовъ, 4-хъ баттарей и одной баттареи съ митральезами. Нѣмцамъ нужно было непремѣнно овладѣть этимъ пунктомъ, какъ узломъ вѣтви рейнской желѣзной дороги лѣваго берега и вмѣстѣ съ тѣмъ, какъ воротами для прохода черезъ Вогезскія горы.
   Баварцы получили приказаніе начать аттаковать городъ, между тѣмъ какъ 5-й (позенскій) и 11-й (гессенъ-нассаускій) армейскіе корпуса должны были овладѣть центромъ сильно укрѣпленной линіи; баденской и виртембергской дивизіямъ поручено было, подъ начальствомъ генерала фонъ Вердера, овладѣть Лаутербургомъ, находившимся на берегу Рейна, въ самомъ концѣ линіи.
   Кронпринцъ, въ 6 часовъ утра, явился уже во главѣ аваи: гарда 4-й баварской дивизіи, выступившей съ сѣверо-востока и направившейся прямо къ городу.
   Она состояла изъ 3-го и 4-го эскадроновъ 2-го полка легкой кавалеріи Таксиса, 10-го егерскаго батальона, 3-го батальона 5-го пѣхотнаго полка великаго герцога Гессенскаго и баттареи съ 6-ти фунтовыми орудіями, подъ командой полковника Мюльгауера. На случай столкновенія съ непріятелемъ, наканунѣ вечеромъ, вмѣстѣ съ диспозиціями, былъ розданъ общій приказъ всѣмъ колоннамъ, -- взаимно поддерживать одна другую.
   Около 8 часовъ утра, 3-й авангардный эскадронъ, подъ начальствомъ ротмистра Шмауса, наткнулся на первый непріятельскій форпостъ, тотчасъ-же отретировавшійся къ Вейсенбургу. Городскія ворота немедленно заперли; тогда на стѣнахъ крѣпости и на горѣ Гейсбергъ, мѣстѣ сильно укрѣпленномъ, на южной сторонѣ города, показалась непріятельская пѣхота. Благопріятное положеніе французовъ выкупало ихъ малочисленность. Они занялись варкой себѣ пищи и приготовленіемъ биваковъ, когда баварская баттарея, въѣхавъ на южныя высоты Швенгена, гдѣ кронпринцъ расположился съ своей свитой, вдругъ открыла огонь по городу.
   Баварская дивизія тотчасъ-же приготовилась къ бою и завязала жаркую перестрѣлку съ французами, засѣвшими въ виноградникахъ и высыпавшими на крѣпостныя стѣны. Напрасно поручикъ Эммерихъ уговаривалъ егерей дружно пробиться къ воротамъ крѣпости; половина храбрецевъ пала въ тинистомъ крѣпостномъ рву и самъ поручикъ былъ раненъ. Французскія батареи, расположившіяся на южной сторонѣ города, близь дебаркадера, не давали стрѣлять артиллеріи нѣмцевъ.
   Два раза баварская пѣхота пыталась взять приступомъ ландаускія ворота, послѣ того, какъ ей удалось выгнать тюркосовъ изъ ихъ засады въ виноградникахъ; но въ приступѣ ей не повезло, благодаря поднятымъ подъемнымъ мостамъ и баррикадированнымъ входамъ, при чемъ ее со всѣхъ сторонъ громили выстрѣлы осажденныхъ.
   Наконецъ, на помощь удальцамъ баварцамъ, съ лѣваго фланга подвинулись прусскіе корпуса, сначала 2-й, устремившійся прямо на старый городъ, не занятый французами, и на станцію желѣзной дороги, а потомъ, съ юга, 11-й, подъ начальствомъ генерала-лейтенанта фонъ Бозе.
   Генералъ Дуэ, старый солдатъ, прославившійся съ своимъ батальономъ егерей, въ 1848 г. подъ Сиди-Брагимомъ въ Алжирѣ, потомъ въ 1855 г., при штурмѣ Малаховой башни, гдѣ онъ, въ чинѣ полковника командовалъ вторымъ гвардейскимъ полкомъ вольтижеровъ, и въ 1859 г. подъ Медолой, въ Ломбардіи, -- тотчасъ понялъ опасность, которая угрожала ему отъ напора такой массы войскъ; отступленіе могло быть сдѣлано только съ праваго фланга, потому что здѣсь его тылъ прикрывался Гейсбергомъ и станціей желѣзной дороги. Генералъ поспѣшилъ кинуться туда.
   Было уже 11 часовъ, когда командиръ пятаго корпуса, генералъ-лейтенантъ фонъ Кирхбахъ съ своимъ штабомъ показался на шоссе изъ Швейгхофена и подъѣхалъ къ самымъ стѣнамъ крѣпости, выручивъ этимъ маневромъ баварцевъ.
   Командиру 3-го пѣхотнаго позенскаго полка велѣно было атаковать станцію. Маіоръ Гранефельдъ повелъ 1-й батальонъ вдоль тополевой аллеи къ дебаркадеру и, убитый на повалъ, свалился съ коня; за нимъ убитъ поручикъ Нейманъ, и тяжело раненъ капитанъ Зитлицъ; его замѣнилъ капитанъ Зеботтендорфъ;-- его ранили тюркосы, занявшіе станцію съ 1-мъ полкомъ алжирскихъ стрѣлковъ, подъ командой генерала Палле; почти всѣ офицеры были перебиты. Поручикъ Шпонгенбергъ сталъ во главѣ роковаго батальона и повелъ его снова на приступъ. Три пули пронизали знамя, знаменщикъ, сержантъ Дебчпискій, палъ, сраженный на смерть и выпустилъ древко изъ леденѣющей руки; тогда подпоручикъ Баронъ, батальонный адъютантъ, только что передъ тѣмъ раненый, кинулся впередъ, схватилъ знамя и понесъ его впереди колеблющейся колонны. Дружное ура! отвѣтило герою, и батальонъ снова двинулся впередъ.
   Вотъ какимъ подвигомъ отблагодарилъ подпоручикъ своего короля за то, что тотъ, во время кампаніи 1866 г. поручилъ его, тяжело раненаго, попеченію нѣжныхъ женскихъ рукъ и впослѣдствіи далъ ему средства жениться.
   Дикіе сыны Алжира и степей побѣжали; разгоряченные поляки, давно уже отвыкшіе бояться звѣринаго рева тюркосовъ и ихъ черномазыхъ рожъ, понеслись за ними въ погоню, колотя ихъ прикладами и коля штыками. Тюркосы начали карабкаться въ окна и двери станціи, поляки кинулись за ними; внутри зданія завязалась кровавая свалка; тюркосы бросились въ предмѣстье города; но тутъ налетѣли на нихъ пруссаки и снова поднялась рѣзня. Люди падали, падали!.. Фельдфебель Каснеръ и унтеръ-офицеръ Шпиллеръ первые проникли въ городъ черезъ Гагенауерскія ворота. Выстрѣлы загремѣли справа, слѣва, изъ оконъ, изъ погребовъ, алжирскіе стрѣлки скрылись въ домахъ и поддерживали убійственный огонь противъ пруссаковъ; тѣ начали ломиться въ двери. Сержантъ Менцъ, унтеръ-офицеръ Умлауфъ, ефрейтора: Фешнеръ и Мюнхбергъ первые ворвались внутрь домовъ и вступили тамъ въ рукопашный бой съ черными негодяями. Пардону нѣтъ! Поручика Бадера ранило выстрѣломъ, пущеннымъ со дна погреба; однимъ ударомъ топора мушкатеръ Ганфелдтъ выбилъ дверь этого дома, а другимъ положилъ на мѣстѣ тюркоса; при помощи двухъ подоспѣвшихъ товарищей, онъ отыскалъ еще шестерыхъ враговъ и покончилъ съ ними.
   Чу! затрубилъ рожокъ! Ур-ра-а! показался 5-й полкъ Герлицкихъ егерей; они спѣшили на выручку поляковъ, шли мстить за своего командира, маіора графа Вальдерзее, котораго, еще въ началѣ приступа, смертельно ранили. 47-й полкъ также форсированнымъ маршемъ шелъ на предмѣстье.
   Но дорого покупается успѣхъ! Когда 1-й батальонъ 58-го полка опять стянулся около станціи, недоставало 12 офицеровъ и 165 солдатъ.
   Въ то-же самое время, 10-й егерскій баварскій полкъ повелъ вторичную аттаку на Ландауерскія ворота, подкрѣпивъ себя артиллеріей. Тяжелая баттарея No 5, подъ начальствомъ поручика фонъ-Бергэ, налетѣла съ страшнымъ громомъ, снялась съ передковъ, и гранаты разбили въ дребезги могучіе столбы изъ красныхъ плитъ, а также толстыя дубовыя ворота! Поручикъ Жаменъ съ двумя баварскими орудіями подъѣхалъ къ самой окраинѣ рва -- ур-ра-а! ворота пали. Егеря и солдаты 3-го батальона 11-го пѣхотнаго полка ф. деръ Танна вскарабкались какъ бѣлки на мостовые столбы; подъемный мостъ затрещалъ подъ ударами топора солдата Шролла. Ура! впередъ ребята!.. еще нѣсколько минутъ, и городъ съ этой стороны взятъ нѣмцами.
   Въ половинѣ втораго, 500 человѣкъ французскихъ солдатъ, полка No 74, положили оружіе. Но центръ крѣпости, гора Гейсбергъ, оставалась не взятой.
   Группа массивныхъ зданій, съ наружными и внутренними дворами, обнесенная стѣной въ 15 футъ высоты, образовали замокъ крѣпости.
   Всѣ окна и бойницы на верху были унизаны лучшими стрѣлками; спускъ отъ замка шелъ террасами и былъ весь покрытъ садами съ хмѣлемъ.
   Генералъ Кирхбахъ приказалъ готовиться къ приступу.
   Французская баттарея, поставленная на станціи желѣзной дороги, до сихъ поръ защищала сѣверный откосъ Гейсберга; но она должна была замолчать подъ огнемъ пруссаковъ; всѣ орудія были увезены, кромѣ одного. Первая рота егерей бросилась его отнимать.
   Тогда французы открыли по нимъ убійственный огонь; шесть артиллеристовъ прискакали обратно на свѣжихъ лошадяхъ, чтобы спасать орудіе. Но егеря предупредили ихъ. Фельдфебель Мейеръ съ фланга встрѣтилъ ихъ дружными выстрѣлами; егеря съ ножами въ рукахъ летѣли впередъ; оберъ егерь Гаускнехтъ и егерь Лейшнеръ первые подбѣжали къ орудію и перекололи артиллеристовъ. Ура! первая французская пушка была отбита! Дуэ окрестилъ ее своимъ именемъ! Первый убитый генералъ и первое орудіе!
   18-й пѣхотной бригадѣ и смѣшанному отряду Ботмера велѣно было взять штурмомъ сѣверную часть замка. Королевскій гренадерскій полкъ занималъ центръ колонны, авангардъ составляла 10-я рота полка No 47-й.
   Но и съ юга также сомкнулась желѣзная стѣна вокругъ грозной горы. Генералъ ф. Бозэ съ гессенцами и нассауцами двинулся туда; 41-я бригада съ распущенными знаменами и съ барабаннымъ боемъ пошла на штурмъ.
   -- Стой! стой! закричалъ чей-то отчаянный голосъ.
   Какой-то фузилеръ несся безъ памяти мимо полковника Коломбо, прямо къ 1-му батальону полка No 80-й; вслѣдъ за нимъ мчался больничный сторожъ.
   -- Кто это такой? что съ нимъ? послышалось со всѣхъ сторонъ.
   Солдатъ добѣжалъ до своей роты, куда долетали уже со свистомъ французскія пули съ высотъ Гейсберга, и, едва переводя духъ отъ утомленія, кинулся къ ротному командиру.
   -- Имѣю честь явиться, фузилеръ Маусъ, выписавшійся изъ лазарета, поспѣшно доложилъ онъ.
   Лазаретный сторожъ, пыхтя, подбѣжалъ также къ ротному.
   -- Г. капитанъ, отрапортовалъ онъ торопливо, докторъ отослалъ этого проклятаго съ бивака подъ Рорбахомъ въ лазаретную фуру, вслѣдствіе сильныхъ спазмъ въ желудкѣ; онъ всю ночь на пролетъ корчился тамъ, какъ червякъ, а какъ услыхалъ выстрѣлы, такъ и вскочилъ съ постели. Я здоровъ! кричитъ, да безъ позволенія доктора и удралъ сюда.
   Оглушающій хохотъ встрѣтилъ эти слова, а Маусъ, очень довольный своей выходкой, оскалилъ зубы, стоя уже во фронтѣ. Онъ смѣло пошелъ на штурмъ, одинъ изъ первыхъ вскочилъ въ замокъ, но выстрѣлъ въ ногу вновь заставилъ его отправиться въ лазаретную фуру.
   10-я рота 47-го полка прогнала непріятеля съ высотъ сѣвернаго откоса; но вотъ двинулась колонна полка королевскихъ гренадеръ; на правомъ флангѣ у нея 1-й фузилерный батальонъ, на лѣвомъ 2-й; они пошли на приступъ хмѣлевыхъ садовъ. Маіоръ Винтерфельдъ былъ убитъ; послѣ краткаго боя сады были взяты, но огонь непріятеля страшно опустошалъ изъ-за прикрытыхъ засадъ ряды гренадеръ.
   Маіоръ Кайзенбергъ, увидавъ это, повелъ 9-ю, 11-ю и 12-ю роты на штурмъ. Не сдѣлавъ ни одного выстрѣла, храбрые фузилеры шли за своимъ командиромъ подъ страшнымъ огнемъ, усыпая свой путь трупами. Знамя было прострѣлено въ двухъ мѣстахъ; наконецъ, упалъ знаменщикъ. Маіоръ Кайзенбергъ схватилъ знамя, крикнулъ: впередъ фузилеры! и палъ, пробитый навылетъ пулями. Командиръ 1-й роты, подпоручикъ Симонъ, поднялъ знамя и также палъ мертвый. За нимъ были убиты командиры 11-й и 12-й ротъ, 11 офицеровъ, 9 унтеръ-офицеровъ и 157 нижнихъ чиновъ; почти весь храбрый батальонъ легъ по дорогѣ къ замку, изрыгавшему смерть, пока, наконецъ, остаткамъ 8-й роты удалось укрѣпиться съ южной стороны, въ наружномъ дворѣ замка.
   Только послѣ страшныхъ усилій, артиллерія взобралась по размякшему грунту на такую высоту, которая менѣе была подвержена дѣйствію непріятельскаго огня. Тутъ одна баттарея стала на позицію и начала стрѣлять гранатами въ замокъ; прочія баттареи подоспѣли къ ней и поддержали ее.
   Въ это время, генералъ Кирхбахъ былъ раненъ въ шею ружейной пулей изъ шаспо и люди понесли его внизъ.
   На югѣ и западѣ 11-й корпусъ отбросилъ французскіе батальоны и два ихъ кавалерійскіе полка, упорно державшіеся, и, наконецъ, ровно въ 2 часа, крѣпость сдалась; непріятель былъ разбитъ на всѣхъ пунктахъ. 4-й драгунскій полкъ началъ преслѣдовать его по дорогѣ въ Сульцъ.
   Въ это время, крон-принцъ объѣзжалъ верхомъ поле битвы. Восторженные крики привѣтствовали виновника первой побѣды.
   Въ руки нѣмецкихъ войскъ досталось 1000 человѣкъ плѣнныхъ, но побѣда была куплена ими очень дорого: у нихъ убито и ранено 91 офицеръ и 1460 нижнихъ чиновъ.
   Въ половинѣ третьяго, отдали приказъ готовить биваки; баварцы расположились лагеремъ съ восточной и сѣверной части города. Вотъ здѣсь-то и произошелъ тотъ историческій анекдотъ, который разсказывается о крон-принцѣ и о баварскомъ солдатѣ. Принцъ, проѣзжая мимо одного изъ биваковъ, на отданную ему честь нижними чинами, отвѣчалъ: уважаю васъ, храбрые баварцы!
   -- Да-съ, ваше королевское высочество, сказалъ на это старый капралъ: кабы вы нами командовали еще въ 1866 г., такъ сами-бы увидѣли тогда, какъ-бы мы разкромсали распроклятыхъ пруссаковъ!
   Въ городѣ, на перевязочныхъ пунктахъ, которыхъ сначала было очень немного, такъ какъ никто не разсчитывалъ на слишкомъ жаркій бой, сестры милосердія, изъ мѣстнаго женскаго монастыря, уже творили свое святое дѣло, ухаживали за ранеными. На станціи желѣзной дороги, въ бывшей залѣ таможни, сидѣли два человѣка: одинъ старикъ, мірской старшина изъ ближайшей деревни, съ мрачнымъ, фанатически-озлобленнымъ лицомъ; другой, помоложе, оборванный, дикаго, коварнаго вида.
   Старикъ разнесъ косою голову молодому баварскому егерю, который лежалъ раненый на полѣ сраженія, а товарищъ его занимался грабежемъ мертвыхъ и, между прочимъ, пристрѣлилъ одного чернаго гусара.
   Это было началомъ цѣлой серіи постыдныхъ дѣйствій, совершенныхъ фанатическимъ населеніемъ надъ ранеными и убитыми, и ихъ-то принцъ Жуанвильскій называлъ подвигами героическаго патріотизма.
   Молодая дѣвушка, украшенная знакомъ креста женскаго общества милосердія и служившая при походныхъ лазаретахъ, сила свидѣтельницей безчеловѣчныхъ поступковъ этихъ двухъ французовъ; она подозвала баварскихъ солдатъ и приказала связать преступниковъ. Военный судъ и разстрѣляніе ожидали убійцъ.
   

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ.

   Изъ этого славнаго боя, происходившаго въ пятницу, 5 августа, перенесемся въ золотой Майнцъ, древній городъ Друзовъ. Кто изъ васъ, читатель, смолоду или подъ старость лѣтъ, катался по нашему живописному, зеленому Рейну, тотъ, вѣрно, помнитъ Майнцъ, могучее мостовое укрѣпленіе Германіи, воздвигнутое противъ посягательствъ корыстной Франціи.
   На его узкихъ улицахъ бываетъ постоянно шумное движеніе; въ настоящую-же пору, шумъ и движеніе здѣсь превосходили всякую мѣру.
   26-го числа іюля, главнокомандующій второй германской арміей, принцъ Фридрихъ-Карлъ, расположилъ тутъ свою главную квартиру, а 28-го онъ ужь двинулся далѣе на западъ, въ баварскій Рейнифальцъ, сначала въ Альцей, а потомъ въ Гомбургъ. На его мѣсто, утромъ 2 августа, король Вильгельмъ вступилъ въ Майнцъ съ своей свитой, съ генеральнымъ штабомъ и съ канцеляріей союзнаго канцлера и, учредивъ также здѣсь свою главную квартиру, принялъ главное начальство надъ всѣми войсками.
   Черезъ него день и ночь тянулись войска къ французскимъ границамъ; тысячи рабочихъ рукъ безъ отдыха укрѣпляли городъ, на случай нападенія. Дѣло подвигалось впередъ съ поразительной быстротой; въ теченіи трехъ сутокъ, гигантская работа была окончена, и 1,200 орудій стояли на мѣстахъ, готовыя осыпать ядрами французовъ. Въ промежуткахъ войскъ, безпрерывно стекавшихся къ дебаркадеру желѣзной дороги, катились артиллерійскіе парки и обозы съ провіантомъ. Многочисленныя стада рогатаго скота и барановъ ежедневно прогонялись мимо крѣпостнаго вала; походныя кузницы, почтовыя телѣжки, ординарцы, праздношатающіеся и занятые люди, экипажи, всадники, мужчины, женщины, школьники -- эта вѣчная принадлежность улицъ,-- все это двигалось, ѣхало, шло, представляя такую пеструю картину, какую можно увидѣть только въ эпоху войны.
   Стеченіе публики и военныхъ особенно значительно оказывалось у подъѣзда замка Тевтонскаго ордена, который, вмѣстѣ съ примыкавшимъ къ нему цейхгаузомъ, обращенъ главнымъ фасадомъ къ Рейну. Двое верховыхъ часовыхъ съ трудомъ сдерживали толпу, которая дежурила тутъ не по часамъ, а по цѣлымъ суткамъ, чтобъ поглазѣть на знаменитости, входившія въ замокъ и выходившія изъ него; общее-же вниманіе болѣе всѣхъ привлекалъ къ себѣ сѣдоволосый, но еще свѣжій и бодрый монархъ, король -- полководецъ, который жилъ теперь въ томъ самомъ замкѣ, гдѣ, полстолѣтія тому назадъ, помѣщался воинственный Цезарь -- Наполеонъ І-й, двигавшійся съ своими полчищами въ благословенную германскую землю.
   Изъ этого-же древняго зданія, во время оно, великій Гутенбергъ громилъ тупоуміе, невѣжество, рабство и суевѣріе: 420 лѣтъ тому назадъ, въ этомъ домѣ онъ основалъ свою первую типографію.
   Проносились-ли именно эти воспоминанія и образы прошлаго въ умѣ прусскаго короля въ ту минуту, когда онъ стоялъ въ наскоро устроенномъ для него кабинетѣ, передъ окномъ и любовался на облитый солнечными лучами Рейнъ, зеленые берега котораго такъ сильно соблазняли французскаго императора? А что король былъ дѣйствительно погруженъ въ воспоминанія, это видно было изъ того, что взявъ отъ Бисмарка -- "желѣзнаго графа", какъ его назвалъ народъ -- какую-то бумагу, онъ, не читая, положилъ ее на подоконникъ.
   -- Знаете-ли вы, любезный графъ, сказалъ Вильгельмъ, -- что сегодня годовщина одного замѣчательнаго дня?
   -- Я знаю только то, ваше величество, что для будущности Пруссіи и Германіи едва-ли можетъ быть болѣе замѣчательный день, чѣмъ вчерашній,-- день нашей первой побѣды на французской землѣ. Позвольте мнѣ, государь, прежде всѣхъ принести вамъ мое поздравленіе съ союзомъ сѣвера и юга Германіи, скрѣпленномъ рукою его королевскаго высочества кронпринца!
   Король протянулъ руку канцлеру, при чемъ его кроткое и энергическое лицо какъ-бы освѣтилось лучомъ радости.
   -- Благодарю васъ, графъ, сказалъ онъ. Вы выразили тоже самое, что, передъ вашимъ приходомъ, мнѣ сказалъ великій герцогъ. Меня въ особенности радуетъ то, что именно Фрицъ, съ нашими старыми и молодыми солдатами, при содѣйствіи баварцевъ, первый дрался и первый одержалъ побѣду; но, къ сожалѣнію, она намъ стоила много и много крови! Бѣдные мои гренадеры, силезцы, поляки... Подумайте только -- король взялъ со стола телеграмму -- за часъ передъ этимъ, я получилъ подробное донесеніе о нашихъ потеряхъ... Изъ строя выбыло 55 офицеровъ и 813 нижнихъ чиновъ; убитыхъ 18 офицеровъ и 162 солдата. Первый батальонъ 58-го полка одинъ потерялъ 12 офицеровъ; у моихъ гренадеръ пало 23 офицера и 329 солдатъ...
   -- Это очень прискорбно, ваше величество, но безъ жертвъ нельзя одержать большую побѣду, а настоящая побѣда была необходима для поднятія духа арміи, сильно упавшаго вслѣдствіе ложныхъ слуховъ, пущенныхъ по поводу дѣла при Саарбрюкенѣ.
   -- Штейнмецъ, завтра или послѣ завтра, дастъ тамъ новое сраженіе; французы заняли сильную позицію на шнихернскихъ высотахъ, и потому опять прольется много крови. Но я не о томъ завелъ рѣчь. Вспомните, что четыре года тому назадъ, мы съ вами вернулись въ этотъ день въ Берлинъ.
   -- Изъ Вѣны?
   -- Да. А семь лѣтъ тому назадъ, я въ этотъ-же день, отказался отъ приглашенія участвовать въ нелѣпомъ конгрессѣ во франкфуртскомъ Рёмерѣ, который, по настоящему, былъ главной причиной братоубійственной войны въ Германіи, заставившей меня перенести такъ много горькихъ часовъ...
   -- И безъ которой теперь едва-ли бы удалось Пруссіи идти рука объ руку съ южной Германіей противъ исконнаго врага -- Франціи.
   -- Это правда; тѣмъ не менѣе, мнѣ отъ души жаль, что въ рядахъ нашихъ войскъ нѣтъ бѣлыхъ мундировъ нашихъ старыхъ союзниковъ 1813-го и 1815-го годовъ. Знаете-ли, графъ, что мнѣ прислали сегодня изъ Вѣны, прямо на мое имя, въ видѣ жалобы на васъ, нумеръ вѣнской газеты "Tageblatt", въ которой напечатано такъ называемое открытое письмо генерала Тюрре къ вамъ. Онъ обвиняетъ васъ въ томъ, будто вы, въ іюнѣ 1866 и 1867 г.г., дѣлали черезъ него предложенія императору Наполеону, относительно уступки ему Бельгіи и Люксамбурга.
   Союзный канцлеръ насмѣшливо улыбнулся.
   -- Это маленькая политическая увертка г. Бейста, для поддержки возраженій герцога Граммона противъ моихъ разоблаченій, по поводу сдѣланныхъ намъ отъ Тюильери предложеній. Я позволилъ себѣ, ваше величество, принести вамъ теперь это жалкое возраженіе, разосланное, въ видѣ циркуляра, во всѣ французскія посольства. Вашему величеству извѣстно, что я принялъ въ то время генерала Тюрре по личному желанію императора Наполеона, несмотря на то, что онъ былъ рекомендованъ мнѣ какъ человѣкъ, въ высшей степени ненадежный въ политическомъ отношеніи и какъ великій фантазеръ въ своихъ военныхъ планахъ; вслѣдствіе этого, я равнодушно выслушалъ его разглагольствованія и не далъ ему ни изустнаго, ни письменнаго отвѣта. Мы поневолѣ поставлены въ необходимость входить въ сношенія съ такого рода господами, хотя знаемъ напередъ, что они сами сочинятъ себѣ отвѣтъ, въ которомъ не будетъ ни слова правды. Я не удивлюсь, если эпизодъ съ этимъ длиннымъ венгерцемъ, бывшимъ адъютантомъ Гарибальди, окажется не первой и не послѣдней революціонной выходкой противъ насъ. Только, по правдѣ сказать, я считалъ графа Бейста умнѣе!
   Король, который въ это время, перелистывалъ поданный ему циркуляръ Граммона, обратилъ пристальный, вопросительный взглядъ на министра.
   -- Что вы подъ этимъ разумѣете? Неужели нейтралитетъ Австріи ненадеженъ? Неужели у насъ въ тылу остался врагъ?
   -- Тайный -- непремѣнно; но чтобы онъ обратился въ явнаго и активнаго, это будетъ зависѣть отъ обстоятельствъ, и, во всякомъ случаѣ, -- отъ первыхъ успѣховъ нашего оружія. Я обязанъ доложить вашему величеству, что нынче утромъ получено чрезъ курьера донесеніе отъ фонъ-Тиля, -- гдѣ онъ меня извѣщаетъ, что хотя третьяго дня венгерскій ландтагъ и былъ закрытъ, но вчера его вновь созвали, для разсужденія -- по вопросу о первой мобилизаціи арміи, или, какъ выразились на засѣданіи, объ увеличеніи военныхъ средствъ страны. На службу снова вызываются отставные кавалеристы и канониры; артиллерійскіе кадры усиливаются новымъ комплектомъ унтеръ-офицеровъ; правительство дѣлаетъ значительныя закупки лошадей; крѣпостныя работы быстро подвигаются впередъ вдоль Энской линіи; короче сказать, Австрія, повидимому, готовится къ вооруженному нейтралитету, а какъ легко перейдти отъ него къ дѣйствію -- это очень хорошо извѣстно вашему величеству.
   -- А я думалъ, что вы вполнѣ увѣрены въ графѣ Андраши.
   -- Я до сихъ поръ убѣжденъ въ неизмѣнности его прежнихъ обѣщаній; но вѣдь графъ Андраши не имперскій канцлеръ: дѣлами иностранной политики руководитъ графъ Бейстъ, а тотъ, во всѣхъ фазисахъ политики, втайнѣ всегда останется противникомъ Пруссіи.
   -- Не имѣютъ-ли эти военныя приготовленія какого нибудь соотношенія съ вооруженіемъ Италіи? спросилъ король.
   -- Я самъ такъ думаю и надѣюсь, отвѣчалъ Бисмаркъ.-- Въ палатѣ депутатовъ Лапорта потребовалъ на дняхъ пересмотра сентябрскаго договора съ Франціей, что равняется демонстраціи въ пользу Германіи. Но Итальянскій министръ -- президентъ Ланца нашелъ, что такого рода политика остановитъ очищеніе Церковной Области отъ французскихъ войскъ, послѣ чего палата ассигновала 15 милліоновъ на армію и на флотъ. Итальянское правительство начало стягивать войска къ римской границѣ и, по полученнымъ сегодня свѣдѣніямъ изъ Вероны, вооружаетъ крѣпостные верки въ Венеціи; флотъ получилъ приказаніе стать передъ Чивита-Веккіа.
   -- Вотъ видите, любезный графъ, подхватилъ видимо обрадованный король,-- значитъ Австрія вооружается противъ Италіи.
   -- Послѣднія французскія окупаціонныя войска должны завтра или послѣ завтра сѣсть на суда и отправиться во Францію; но Австрія имѣетъ очень мало причинъ, въ настоящую минуту поддерживать папу, послѣ того, какъ она, вслѣдствіе послѣдняго засѣданія собора, объявила нарушеннымъ конкордатъ.
   -- Мнѣ очень жаль почтеннаго папу, сказалъ король, -- у котораго даже отняли его владѣнія. Признаюсь вамъ, любезный графъ, что письмо Пія IX, отъ 22 числа, тронуло меня до глубины души.
   -- Это было замѣтно изъ тона вашего отвѣта; но позволю себѣ напомнить, государь, что въ письмѣ папы чувствуется вѣяніе того злосчастнаго догмата непогрѣшимости, который впослѣдствіи надѣлаетъ намъ много хлопотъ. Мнѣ кажется, что въ Римѣ на насъ черезъ чуръ много разсчитываютъ, и я буду вынужденъ дать графу Арниму, который скоро туда вернется, надлежащія инструкціи, чтобы тамъ не заблуждались на нашъ счетъ. Намъ невозможно становиться во враждебныя отношенія къ Италіи и къ общественному мнѣнію ея населенія.
   -- Ну, а съ Австріею что?
   -- Я поручу оффиціальнымъ образомъ генералу Швейницу развѣдать, въ чемъ дѣло. Въ нѣмецкой Австріи и въ Венгріи общественное мнѣніе все за насъ;-- и вѣнскому кабинету опасно идти противъ него. Сверхъ того...
   -- Что такое?
   -- Русскій канцлеръ, князь Горчаковъ -- прибылъ вчера въ Берлинъ.
   -- А -- а!
   -- Фонъ Тилэ телеграфируетъ, что онъ имѣлъ уже съ нимъ предварительный разговоръ и что князь положительно подтвердилъ обѣщаніе Петербургскаго кабинета сохранять безусловный нейтралитетъ, при чемъ выразилъ надежду, что и прочія державы также его не нарушатъ.-- Г. Васильчиковъ въ Вѣнѣ и баронъ Морнгеймъ въ Копенгагенѣ получили инструкціи точно въ такомъ же духѣ.
   -- Я былъ убѣжденъ что императоръ Александръ не отречется отъ насъ.-- Я выражу ему мою особенную благодарность.
   -- Слѣдовательно, государь, вы сами изволите видѣть, что намъ собственно не Австріи опасаться надо...
   -- А кого-же?
   -- Извольте ваше величество, повнимательнѣе разсмотрѣть мемуаръ герцога Граммона; вы узнаете тогда, какую роль лордъ Кларендонъ и лордъ Гренвиль играли въ нашихъ переговорахъ съ Франціей.-- Лордъ Лайонъ извѣстенъ своимъ нерасположеніемъ къ Германіи, вслѣдствіе чего, мы были вынуждены отдать всѣхъ нѣмцевъ, проживающихъ въ Парижѣ, подъ покровительство американскаго посланника. Изъ протокола парламентскаго засѣданія отъ 27 числа, занесеннаго въ Голубую книгу,-- поразительно ясно видно, какъ равнодушно относилось англійское правительство къ предстоящей войнѣ. Наша торговля и, конечно, нашъ флотъ сидятъ, какъ бѣльмо на глазу, у Англіи; требованіе палатою депутатовъ, 1 Августа, двухъ милліоновъ фунтовъ стерлинговъ на вооруженіе, заявленіе, сдѣланное Гладстономъ, на счетъ вывоза каменнаго угля, его рѣчь на банкетѣ лорда-мэра, въ тотъ же день, гдѣ онъ громогласію выразился, что Англія оставляетъ за собой право вмѣшательства въ войну, для защиты Бельгіи, нейтралитету которой мы ни мало не угрожаемъ,-- все это доказываетъ повтореніе политики, старающейся извлечь какъ можно болѣе матеріальныхъ выгодъ для себя изъ войны, и сохранить за собой право тенденціознаго вліянія на нее, какъ во время продолженія ея, такъ и при ея исходѣ. Я считаю своимъ долгомъ, рискуя даже навлечь на себя неудовольствіе многихъ вліятельныхъ лицъ, сообщить вашему величеству, что общественное мнѣніе Германіи даже теперь сильно противится тому, чтобы при заключеніи мира, какая либо иностранная держава іимѣла на него вліяніе. Вѣнскій конгрессъ далъ грустный урокъ Пруссіи, какъ вознаграждаются принесенныя жертвы, и ей нужно было выдержать двѣ войны, чтобы создать себѣ то положеніе, которое ей принадлежало и тогда еще по праву, если бы завистливый Кастльрэ не воспрепятствовалъ тому. Мудрость и справедливость вашего величества не допустятъ, чтобы жертвы прусской націи пропали теперь даромъ.
   Король серьезно выслушалъ патріотическую рѣчь канцлера.
   -- Даю вамъ мое королевское слово, сказалъ онъ, протягивая Бисмарку руку, что, какъ-бы Богъ ни рѣшилъ участь войны, я буду имѣть въ виду только интересы моего народа. Напомните мнѣ объ этомъ разговорѣ, если я вздумаю подчиниться чьему-бы то ни было вліянію... Ну, теперь скажите, не нужно-ли вамъ доложить мнѣ о какихъ-нибудь дипломатическихъ дѣлахъ? У меня сегодня военный совѣтъ.
   -- Дѣлъ немного, ваше величество. Въ Бельгіи, во время выборовъ, клерикальная партія образовала большинство, что частію было причиной перемѣны министерства. Въ Копенгагенъ прибылъ для переговоровъ бывшій мюнхенскій посланникъ, герцогъ де-Кадоръ. Въ Туринѣ и Флоренціи французы очень усердно стараются заключить союзъ съ Италіей, несмотря на то, что она уже давно объявила рѣшительный нейтралитетъ. Ваша амнистія, ваше величество, опубликована и произвела вездѣ прекрасное впечатлѣніе. Настроеніе духа въ Берлинѣ до сихъ поръ самое восторженное; юмористическія газеты, какъ напримѣръ, "Кладдерадачъ" и "Осы", позволявшія себѣ часто говорить глупости про правительство, наполнены теперь статьями и картинками самаго патріотическаго содержанія; солдатская пѣсня: "Ура!" сочиненная, въ 1866 г., Хезекилемъ и Гёдше, опять появилась и въ сильномъ ходу.
   -- Хезекиль? Помню, помню... онъ не далѣе, какъ вчера, поднесъ мнѣ прекрасное стихотвореніе. Это истинный патріотъ. Моихъ берлинцевъ легко воодушевить, когда есть къ тому поводъ; это люди практическіе, готовые на всевозможныя жертвы. Мнѣ доставили большое удовольствіе быстрыя и дѣльныя распоряженія начальниковъ станцій въ Потсдамѣ и Ангальтѣ, которые позаботились о томъ, чтобы слѣдовавшимъ мимо войскамъ было чѣмъ освѣжиться въ такую жару. Впрочемъ, гдѣ я ни проѣзжалъ, на всѣхъ станціяхъ солдатъ принимали отлично; сейчасъ видно, что народъ, не взирая на дебаты палатъ, сливается въ одно съ арміей въ смутныя эпохи, подобныя настоящей. Конечно, бываютъ очень грустныя исключенія; такъ напримѣръ, передъ моимъ отъѣздомъ изъ Берлина, одинъ природный пруссакъ, всегда хвалившійся своимъ патріотизмомъ, къ великому моему удивленію, не пустилъ ни одного изъ своихъ сыновей на службу, тогда какъ я съ радостію отдаю своего единственнаго сына! Однако, графъ, посмотрите, что это тамъ дѣлаетъ Мольтке? Онъ, кажется, читаетъ что-то солдатамъ... вѣрно, реляцію о вейсенбургскомъ сраженіи, которую онъ хотѣлъ принести мнѣ! И прекрасно! пусть наши молодцы узнаютъ о немъ изъ первыхъ рукъ.
   Бисмаркъ подошелъ къ окну и изъ-за короля посмотрѣлъ внизъ.
   -- Дѣйствительно, сказалъ онъ смѣясь: его превосходительство попалъ, кажется, въ тиски.
   Взрывъ восторженныхъ криковъ вырвался изъ толпы, когда король, вмѣстѣ съ Бисмаркомъ, появились у окна. Площадь передъ замкомъ Тевтонскаго ордена, наканунѣ вечеромъ, когда только что пришло извѣстіе о побѣдѣ подъ Вейсенбургомъ, и въ этотъ день съ ранняго утра, была сплошь покрыта радостно волновавшимся народомъ. Король не ошибся; Мольтке, этотъ знаменитый молчальникъ, на пути къ королю въ замокъ изъ своей квартиры въ отелѣ Голландія, гдѣ онъ помѣщался съ частію своего штаба, былъ тотчасъ-же узнанъ солдатами и остановленъ ими; тѣ, что посмѣлѣе, прямо обратились къ нему съ вопросомъ: нѣтъ-ли извѣстій о сраженіи? Тогда генералъ вытащилъ изъ кармана письмо подполковника фонъ-Верди, посланное имъ 3 числа изъ главной квартиры къ кронпринцу, и прочиталъ солдатамъ то, что могло, быть для нихъ интересно.
   Обрадованные солдаты, вмѣстѣ съ публикой, проводили генерала вплоть до замка. Улыбка удовольствія, во все это время, не сходила съ серьезнаго лица Мольтке; сказавъ солдатамъ нѣсколько словъ о томъ, что имъ слѣдуетъ брать примѣръ съ своихъ братьевъ по оружію, южно-германцевъ, и также стойко биться, какъ они, онъ приказалъ имъ разойтись, такъ какъ королю некогда ждать, работы много. Солдаты грянули ура, и Мольтке, сопровождаемый этими криками, вошелъ въ замокъ.
   Канцлеръ всталъ, чтобъ откланяться. Онъ дошелъ уже до дверей кабинета, когда король позвалъ его назадъ.
   -- Погодите минуту, любезный графъ. Скажите, неужели до сихъ поръ никому неизвѣстно имя автора той прекрасной пѣсни, которою меня вездѣ встрѣчаютъ: "Wacht am Rhein?" Мнѣ очень-бы хотѣлось порадовать его чѣмъ-нибудь такъ, какъ онъ радуетъ наши сердца.
   Бисмаркъ пожалъ плечами.
   -- Кейдель, знатокъ по этой части, говорилъ мнѣ, что пѣсня написана еще въ сороковыхъ годахъ, но что имя автора, къ, сожалѣнію, неизвѣстно. Вѣроятно, онъ умеръ; оригинальная рукопись помѣчена только буквами: М. Sch.; за то имя сочинителя мелодіи извѣстно: это капельмейстеръ Карлъ Вильгельмъ. Онъ живетъ теперь въ своемъ родномъ городѣ Шмалькальденѣ.
   -- Хорошо, я запишу его имя; напомните мнѣ о немъ при случаѣ; но прошу васъ не забыть справиться и объ авторѣ пѣсни; можетъ быть, послѣ него остались бѣдные родственники.
   Графъ поклонился и вышелъ. Дежурный флигель-адъютантъ, подполковникъ графъ фонъ-Лендорфъ -- красавецъ Лендорфъ, какъ его звали въ Берлинѣ, доложилъ о приходѣ начальника; главнаго генеральнаго штаба.
   -- Просите, просите! закричалъ король,-- и посмотрите, любезный Лендорфъ, тутъ-ли Роонъ и прочіе члены военнаго совѣта. Когда они соберутся, доложите мнѣ.
   Въ кабинетъ вошелъ Мольтке; король сдѣлалъ нѣсколько шаговъ ему на встрѣчу и протянулъ ему руку.
   -- Вернулся-ли Деклэръ? спросилъ король.
   -- Вернулся, часъ тому назадъ, ваше величество.
   -- Какія новости онъ привезъ? Что дѣлаетъ кронпринцъ?
   -- Все обстоитъ прекрасно. Сегодня утромъ, армія выступила черезъ Сульцъ на Вёртъ и Гагенау. Большая часть войска провела ночь на бивакѣ на полѣ сраженія. Преслѣдовать непріятеля имѣла возможность только одна кавалерійская дивизія; дивизія-же 4-го корпуса не могла поспѣть во время на назначенный пунктъ. Его королевское высочество надѣется завтра нагнать корпусъ Макъ-Магона, а послѣ завтра дать сраженіе. Блументаль прислалъ мнѣ диспозицію; отлично составлена.
   -- А что слышно о первой арміи?
   -- Я прямо изъ телеграфнаго бюро, ваше величество. Штейнмецъ намѣренъ драться завтра съ французами на Шпихернскихъ высотахъ.
   -- Боже мой! съ ума, что-ли, онъ сошелъ! Ему нипочемъ жизнь людей! Онъ долженъ стоять на мѣстѣ, пока Фридрихъ-Карлъ не начнетъ угрожать французамъ изъ Сааргемюнде. Впрочемъ, пусть этотъ вопросъ обсудитъ военный совѣтъ. Что новаго изъ Гомбурга?
   -- Одинъ офицеръ привезъ оттуда диспозиціи вплоть до 7-го числа. Его королевскому высочеству предстоитъ самая трудная задача -- пробиться массой черезъ горныя дефилеи. Донесеніе отъ него и наша бумага встрѣтились на дорогѣ. Офицеръ отправляется немедленно назадъ съ дополнительными инструкціями.
   -- Его имя?
   -- Поручикъ фонъ-Бюхенфельдъ.
   -- Я помню его отца. Храбрый, старый офицеръ, теперь на пенсіи. Прошу васъ сказать поручику, чтобы онъ зашелъ передъ отъѣздомъ къ моему брату; можетъ быть онъ дастъ какое нибудь порученіе къ принцу Фридриху-Карлу.
   Мольтке поклонился.
   -- Какія вѣсти съ морскаго берега? спросилъ король.
   -- Генералъ Фогель фонъ-Фалькенштейнъ телеграфируетъ, что французскій флотъ прошелъ мимо Корсёйера. Полагаютъ, что онъ направляется къ Кильскому заливу. Я того мнѣнія, что вся эта морская демонстрація -- вещь совершенно безполезная; наши берега отлично укрѣплены, а у эскадры адмирала Вильомецъ нѣтъ даже десанта. Мы имѣемъ положительныя свѣдѣнія, что французскій флотъ совершенно лишенъ возможности принимать участіе въ войнѣ. Черезъ Брюссель пришло извѣстіе, что изъ Парижа пріостановили высылку подвижной гвардіи въ Шалонскій лагерь, потому что первый отрядъ, отправленный туда, велъ себя до того разнузданно, что тамъ рады были отъ него отдѣлаться. Я убѣжденъ, что послѣ перваго проиграннаго сраженія, недостатокъ дисциплины и образованія арміи дорого ей обойдется.
   -- Да, въ этомъ отношеніи мы имѣемъ огромное преимущество передъ французами.
   -- Французы, замѣтилъ съ улыбкой Мольтке, собираются завоевать Германію; а я готовъ пари держать, что у нихъ изо ста офицеровъ ни у одного нѣтъ карты Германіи, тогда какъ у насъ не только у каждаго офицера, даже у большинства солдатъ есть карты Франціи въ ранцахъ.
   -- Ну, такъ съ Богомъ впередъ! Мы честно ведемъ свое дѣло и страна слѣдуетъ нашему примѣру. Кампгаузенъ доноситъ мнѣ, что въ теченіи двухъ послѣднихъ дней, подписка на внутренній заемъ союза дошла уже до 68 милліоновъ. Однако, вонъ идетъ Лендорфъ съ докладомъ, что собрались генералы.
   И дѣйствительно, красавецъ Лендорфъ, этотъ любимецъ короля и всего двора, появился на порогѣ кабинета.
   -- Имѣю честь доложить вашему величеству, отрапортовалъ въ, что всѣ генералы въ сборѣ. Его свѣтлость князь Плессъ испрашиваетъ себѣ аудіэнцію.
   Король былъ уже на порогѣ двери.
   -- Пойдемте, любезный Мольтке, сказалъ онъ. А -- а! ваша свѣтлость! Очень жаль, но я спѣшу на военный совѣтъ. Можетъ быть, у васъ есть что нибудь особенно нужное?
   Молодой князь фонъ-Плессъ, обладатель знаменитаго мѣстечка Зальцбруненъ и прекраснаго помѣстья Фюрстенштейнъ, въ Исполинскихъ горахъ, человѣкъ высокаго роста, съ аристократически-гибкой фигурой, съ темно-русой, густой бородой, въ нарядномъ, богатомъ, бѣломъ мундирѣ гвардейскаго конвоя, королевскій комиссаръ и военный инспекторъ вольнаго общества попеченія о раненыхъ, пріѣхалъ утромъ изъ Берлина въ главную квартиру.
   -- Ваше величество, сказалъ онъ, прошу милостиво разрѣшить мнѣ наскоро сдѣлать мой докладъ. Епископъ Майнцкій былъ у меня на дняхъ съ предложеніемъ отдать въ мое распоряженіе нѣсколькихъ сестеръ милосердія и молодыхъ дьяконовъ, для ухода за больными и ранеными нашей арміи и для религіознаго напутствованія умирающихъ.
   -- А -- а! епископъ Кеттелеръ? это очень любезно съ его стороны. Примите его предложеніе, ваша свѣтлость, и позаботьтесь о правильномъ распредѣленіи всѣхъ этихъ лицъ по разнымъ частямъ арміи, но посовѣтуйтесь, конечно, прежде объ этомъ съ моимъ братомъ.
   Король поклонился и прошелъ мимо. Дежурный ординарецъ отворилъ двери въ огромную залу совѣта, гдѣ, кромѣ военнаго министра Роона, находились: генералъ-квартермейстеръ фонъ-Подбѣльскій; генералъ-инспектора: артиллеріи фонъ-Хиндерсинъ и инженернаго корпуса фонъ-Клейстъ; генералы: фонъ-Бойстъ, фонъ-Трескофъ, фонъ-Стошъ и фонъ-Штейнекеръ, а также начальники генеральныхъ штабовъ отдѣльныхъ частей: Бронсаръ фонъ-Шеллендорфъ, фонъ-Верди и фонъ-Бранденштейнъ.
   Король занялъ главное мѣсто за столомъ; передъ нимъ лежала развернутая спеціальная карта восточной Франціи. По знаку его величества, всѣ присутствующіе сѣли: Мольтке по правую, Роонъ по лѣвую руку отъ короля. Въ ту минуту, въ среднія двери вошли: генералъ-фельдцехмейстеръ принцъ Карлъ, великій герцогъ саксонскій и принцъ Луитпольдъ баварскій.

-----

   -- Отецъ! ты -- здѣсь! и ты -- Рантау! откуда вы явились?
   Такъ восклицалъ молодой пѣхотный офицеръ, съ шарфомъ дежурнаго адъютанта черезъ плечо, кидаясь въ объятія старика въ армейскомъ мундирѣ, который шелъ вмѣстѣ съ кавалеромъ іоганитскаго ордена, референдарія Рантау, знакомаго читателямъ по Берлину и по романической исторіи изъ-за фрейлейнъ Конгеймъ. Оба они проходили черезъ площадь, мимо подъѣзда замка тевтонскихъ рыцарей въ ту минуту, когда оттуда выходилъ поручикъ фонъ-Бюхенфельдъ,
   -- А ты какъ сюда попалъ, голубчикъ? спрашивалъ старикъ полковникъ, внѣ себя отъ радости. Твой полкъ вѣдь стоитъ не въ Майнцѣ, ты же, какъ я вижу по шарфу, дежурный.
   -- Я прикомандированъ къ главной квартирѣ принца и на время пріѣхалъ сюда съ депешами, отвѣчалъ поручикъ. Я только что имѣлъ честь явиться его королевскому высочеству принцу Карлу и получилъ приказаніе придти черезъ два часа въ канцелярію главнаго штаба, чтобы взять оттуда депеши и отправиться съ первымъ-же поѣздомъ обратно.
   -- Экое счастье! воскликнулъ старикъ Бюхенфельдъ. Намъ какъ разъ хватитъ времени, чтобы вспрыснуть стаканомъ добраго гохгеймера извѣстіе о первой побѣдѣ, а за тѣмъ, я тебя самъ провожу на станцію. Сказать-ли тебѣ пріятную новость, милый мальчикъ? Меня старика нашли еще годнымъ завѣдывать пограничнымъ этапомъ; я вступаю въ должность на дняхъ. Sapperment! Я и не разсчитывалъ на радость встрѣтить васъ обоихъ здѣсь.
   -- А ты, Рантау, что тутъ дѣлаешь? спросилъ поручикъ.
   -- Я прикомандированъ къ князю Плессу. Съ твоимъ отцомъ я встрѣтился совершенно неожиданно.
   -- Вонъ и самъ князь, замѣтилъ полковникъ, указывая на парадную дверь. Видный мужчина!
   Князь Плессъ, дѣйствительно, выходилъ въ то время изъ главной квартиры, и на площади замѣтилъ группу изъ трехъ лицъ, почтительно поклонившихся ему.
   -- Баронъ фонъ-Рантау! воскликнулъ онъ. Очень радъ, что васъ вижу и что могу лично передать вамъ порученіе, иначе мнѣ пришлось-бы посылать за вами. Довольно-ли вамъ двухъ часовъ, чтобы приготовиться къ отъѣзду?
   -- Мнѣ нѣсколькихъ минутъ довольно, ваша свѣтлость.
   -- Такъ я васъ попрошу явиться къ двумъ часамъ на станцію желѣзной дороги. Сюда прибыла партія сестеръ милосердія, особенно рекомендованныхъ мнѣ епископомъ майнцкимъ; между ними находятся двѣ монахини изъ Sacré Coeur. Всѣ онѣ желаютъ отправиться за границу; вы ихъ проводите въ главную квартиру и дождетесь тамъ дальнѣйшихъ инструкцій.
   Онъ вѣжливо поклонился и пошелъ далѣе.
   -- Вотъ и прекрасно! сказалъ полковникъ. Теперь вы можете вмѣстѣ ѣхать. А сколько времени тебѣ нужно, рыцарь святаго Іоанна, для того, чтобы уложиться?
   -- И получасу не нужно; я только отдамъ приказаніе моему лакею уложить ручной чемоданчикъ. Гдѣ мнѣ васъ найдти?
   -- У Клейна, на Гуттенберговской площади. Я живу тамъ уже три дня и очень доволенъ помѣщеніемъ. И такъ -- до свиданія.
   Онъ взялъ подъ руку сына и они разошлись.
   Полковнику было о чемъ переговорить съ сыномъ, пока они шли по набережной Рейна къ отелю. Старикъ, подъ впечатлѣніемъ радости, не замѣчалъ, что сынъ очень серьезенъ, скупъ на слова и безпрестанно сводитъ разговоръ на Берлинъ.
   -- Ахъ, полно! возразилъ отецъ: не поминай ты мнѣ объ этомъ глупомъ Берлинѣ! тамъ всѣ съ ума сошли на патріотизмѣ, начиная съ магистрата и главныхъ представителей города, которые въ 1866 г. не хотѣли даже проститься съ королемъ и пожелать ему счастія, когда онъ съ камнемъ на сердцѣ отправлялся въ Богемію, и кончая пьянымъ горланомъ извощикомъ, непремѣнно являющимся къ каждому поѣзду, чтобы разыгрывать тамъ роль маркитанта. А ужь о бабахъ и говорить нечего: совсѣмъ рехнулись! Онѣ устроили около потсдамскихъ воротъ дамскій комитетъ. Адлерскроны, Рантау и комерцъ-совѣтница стоятъ во главѣ его; всѣ онѣ щиплютъ корпію, шьютъ бинты и по очереди дежурятъ на станціяхъ желѣзныхъ дорогъ, гдѣ рѣжутъ буттерброды и цѣдятъ пиво въ кружки. А еврейскимъ барынямъ просто удержу нѣтъ: взбѣсились на патріотизмѣ! Ну, тѣ, по крайней мѣрѣ, подписываютъ на биржѣ хорошенькія суммы для этой цѣли. Какой-то сумасшедшей дѣвѣ, чуть-ли не актрисѣ, взбрело даже въ голову представить проектъ образованія кавалерійскаго отряда амазонокъ. Крестовая газета отдѣлала ее непозволительно зло, но дѣльно. Впрочемъ, братъ, все это теперь позади насъ; намъ нужно глядѣть впередъ, на Парижъ; я надѣюсь дожить до той счастливой минуты, когда увижу или услышу, что ты вступилъ въ этотъ новый Содомъ и Гоморру. Судя по веселому, бодрому виду нашихъ войскъ, по ихъ вооруженію и обмундировкѣ, я не сомнѣваюсь, что это непремѣнно случится; намъ доказалъ это Вейсенбургъ.
   Поручикъ не рѣшился распрашивать далѣе отца; въ эту минуту они поровнялись съ величественнымъ соборомъ; молодой офицеръ укоротилъ шагъ.
   -- Зайдемъ туда, отецъ, на минуту, сказалъ онъ. Ты, можетъ быть, никогда не видалъ внутренности эуого собора; тамъ есть много замѣчательно прекраснаго; къ тому-же...
   -- Что такое?
   -- Я желалъ-бы проститься съ тобой въ храмѣ Божіемъ.
   -- Вотъ пустяки! къ чему себя по напрасну разстраивать, когда впереди такая славная война? Солдату не должны приходить въ голову черныя мысли. И что тебѣ вздумалось заходить въ соборъ? мы съ тобой протестанты, а я слышалъ, что этотъ Майнцъ -- я первый разъ здѣсь -- гнѣздо самыхъ ярыхъ католиковъ, и что отсюда они намъ не мало насолили.
   -- Что такое протестантъ, что такое католикъ? возразилъ съ жаромъ поручикъ. Развѣ вчера подъ Вейсенбургомъ, католикъ баварецъ не такъ усердно проливалъ свою кровь за Германію, какъ и протестантъ пруссакъ? Мнѣ кажется, что не исповѣданіе опредѣляетъ достоинство человѣка.
   Полковникъ помолчалъ съ минуту, потомъ протянулъ сыну руку:
   -- Ты правъ, Фрицъ! Это во мнѣ сидитъ еще глупое предубѣжденіе, привитое деревенскимъ воспитаніемъ. Пойдемъ въ соборъ и у какого хочешь алтаря принесемъ молитву Богу; это все-таки храмъ Бога живаго.
   Майнцкій соборъ, величественное, отчасти фантастическое зданіе, былъ выстроенъ въ 978 году и съ тѣхъ поръ шесть разъ возставалъ изъ пепла. Шесть башенъ окружаютъ средній куполъ, вышиною въ 390 футъ; внутренность собора поддерживается 76 колоннами, которыя образуютъ 20 отдѣльныхъ капеллъ съ алтарями; тутъ множество памятниковъ изъ славной эпохи владычества духовныхъ курфюрстовъ, архи-канцлеровъ германской имперіи. При осмотрѣ ихъ, въ воображеніи невольно возникаютъ образы: архіепископа Гатто,-- суроваго къ бѣднымъ и съѣденнаго мышами въ выстроенной имъ башнѣ; архіепископа Виллигиса, короновавшаго германскаго короля, присутствовавшаго на всѣхъ германскихъ и французскихъ соборахъ и приказавшаго нарисовать на стѣнѣ своего дворца, для постояннаго напоминанія себѣ о ремеслѣ, которымъ занимался его отецъ, наборную доску, а подъ нею сдѣлать слѣдующую благородную подпись:
   
   "Willigis! Willigis!
   Deiner Herkunft nit vergiss!"
   (Виллигисъ! Виллигисъ! не забывай своего происхожденія)
   образы: архіепископа Зигфрида, знаменитаго врага императора Фридерика II, и, наконецъ, Дальберга, князя-примаса несчастнаго рейнскаго союза.
   Отецъ и сынъ остановились передъ одной изъ капеллъ и обратились съ молитвой къ Тому, Кто управляетъ судьбою міра, безъ власти Котораго не упадетъ волосъ съ головы человѣка и Который, по Своей неизреченной мудрости и по Своему милосердію, ведетъ человѣка къ спасенію путемъ скорбей и страданій.
   Подкрѣпившись молитвой,-- они встали съ колѣнъ; неодолимая грусть охватила ихъ; они обнялись и старикъ полковникъ долго держалъ у своей груди голову своего единственнаго сына.
   -- Мнѣ очень отрадно, проговорилъ онъ со слезами въ голосѣ, что въ минуту разлуки намъ пришлось вмѣстѣ помолиться. Поручаю тебя нашему единственному защитнику и покровителю -- Богу: Онъ устроитъ все къ лучшему. Прости меня, Фрицъ, что я тогда, въ Берлинѣ -- ты помнишь, при какихъ обстоятельствахъ -- осудилъ тебя слишкомъ строго. Увѣряю тебя -- я не могъ поступить иначе! Надѣюсь, что ты вышелъ изъ этого испытанія очищеннымъ и не питаешь теперь ни къ кому вражды.
   -- Отецъ, ты вернулъ меня на путь чести и долга, научилъ переносить лишенія. Благодарю тебя на могилѣ того, кто во всю свою жизнь не забывалъ своихъ обязанностей относительно родителей.
   -- Чья же это могила?
   -- Генриха Фрауэнлоба.

-----

   Очутившись на улицѣ, облитой яркими лучами солнца, старикъ полковникъ тотчасъ же невольно повеселѣлъ.
   -- Ну, полно думать о будущемъ, давай наслаждаться настоящимъ! сказалъ онъ. Кто знаетъ, когда еще Богъ приведетъ намъ свидѣться. Сюда, сюда, голубчикъ, прибавилъ онъ, подходя къ отелю Клейна. Вонъ, твой пріятель Рантау уже сидитъ на балконѣ и наливаетъ вино въ стаканы.
   Дѣйствительно, кавалеръ іоганитскаго ордена, съ краснымъ крестомъ на фуражкѣ и на рукавѣ, съ дорожной сумкой черезъ плечо, спокойно сидѣлъ въ креслѣ, подъ тѣнью спущеннаго маркиза и, съ улыбкой кивая имъ головой, наливалъ душистый гохгеймеръ въ зеленые стаканы.
   -- Ну, полковникъ, сказалъ Рантау, когда Бюхенфельды присоединились къ нему: у васъ вкусъ недуренъ: здѣшнее вино очень хорошо. Какой же первый тостъ мы предложимъ?
   -- Эхъ, господа! можно-ли объ этомъ спрашивать? нахмурясь съ улыбкою воскликнулъ полковникъ.-- Какой-же другой тостъ можно предложить, кромѣ тоста за нашего короля, который имѣетъ полное право гордится своимъ сыномъ. Дай Богъ, чтобы и ваши отцы также имѣли право гордиться вами.
   -- Мы надѣемся, что такъ и будетъ, отвѣчали молодые люди, чокнувшись и опорожнивъ стаканы.
   -- Позвольте мнѣ предложить другой тостъ, сказалъ Рантау. Ну, за счастливое наше свиданіе на родинѣ, въ Берлинѣ или милой Силезіи!
   Они снова чокнулись; но когда поручикъ Бюхенфельдъ ставилъ на столъ свой стаканъ, онъ нечаянно задѣлъ за денежную сумку своего пріятеля, которую тотъ положилъ передъ собой; стаканъ опрокинулся, покатился по столу, упалъ на полъ и разлетѣлся въ дребезги.
   -- Кельнеръ! другой стаканъ! поспѣшилъ крикнуть Рантау. Проклятая денежная сумка! я ее вѣчно долженъ таскать съ собой; она всему причиной. Я забылъ сказать, Бюхенфельдъ, что отецъ и мать поручили мнѣ очень кланяться тебѣ, если мы встрѣтимся. Моя невѣста также посылаетъ тебѣ сердечный привѣтъ.
   -- Благодарю тебя. Позволь узнать, какъ поживаетъ фрейлейнъ Конгеймъ?
   -- Сколько мнѣ извѣстно, она, слава Богу, здорова и ведетъ очень дѣятельную жизнь; только ею овладѣла одна идея, которая мнѣ вовсе не понутру.
   -- А что такое? спросилъ полковникъ. Фрейлейнъ, кажется, дѣвушка очень благоразумная, прекрасно воспитанная.
   -- Помилуйте! она хочетъ поступить въ сестры милосердія и идти въ походъ, прямо на войну!
   -- Ну, въ этомъ я еще ничего дурнаго не вижу, замѣтилъ старикъ. Не идти-же въ сестры милосердія только бѣднымъ и старымъ женщинамъ; пусть богатыя и избалованныя испытаютъ эту тревожную жизнь, полную лишеній. Впослѣдствіи онѣ научатся больше цѣнить тѣхъ людей, которые жертвовали собой; за отечество; притомъ раненымъ и больнымъ гораздо пріятнѣе видѣть у своихъ постелей хорошенькое, свѣжее личико, чѣмъ неI бритую, мрачную физіономію полковаго доктора или равнодушную фигуру лазаретнаго фельдшера. Совѣтую вамъ, господа, дорогой не давать воли языку и глазамъ; въ той партіи сестеръ милосердія, которая отправляется съ вами, я видѣлъ премолоденькихъ и прехорошенькихъ. Такихъ достойныхъ уваженія личностей не надо оскорблять ни словомъ, ни взглядомъ.
   Поручикъ посмотрѣлъ на часы и всталъ.
   -- Хорошо, отецъ, что ты напомнилъ объ отъѣздѣ: мнѣ пора идти въ канцелярію генеральнаго штаба. Я возвращусь сюда черезъ нѣсколько минутъ и тогда мы вмѣстѣ отправимся на станцію желѣзной дороги.
   Когда онъ ушелъ, отецъ приказалъ подать третью бутылку вина.
   -- Если Богъ поможетъ и счастье повезетъ, сказалъ онъ референдарію,.-- то мой Фрицъ вернется непремѣнно капитаномъ. Онъ и безъ того второй на вакансіи.

----

   На платформѣ обширной станціи желѣзной дороги двигалась шумная толпа, и инспекторамъ дороги предстоялъ нелегкій трудъ отпускать въ порядкѣ безпрестанно отходившіе поѣзда съ войсками и багажомъ. Военные всѣхъ званій и всѣхъ родовъ оружія перемѣшались съ массой туристовъ, попавшихъ въ Майнцъ, кто проѣздомъ, кто нарочно, изъ любопытства, а кто для спекуляцій. Нужно было употреблять энергическія мѣры, даже прибѣгать нерѣдко къ грубостямъ, чтобы держать въ уздѣ всю эту хаотическую толпу.
   Въ собственномъ экипажѣ епископа, подъѣхали четыре монахини: двѣ сестры милосердія изъ прирейнскаго монастыря и двѣ француженки, члены ордена Sacré Coeur, всѣ четыре въ сопровожденіи молодаго священника. На дебаркадерѣ ихъ встрѣтилъ баронъ Рантау, между тѣмъ, какъ полковникъ съ своимъ сыномъ дожидались ихъ у дверцы назначеннаго для нихъ купэ.
   Баронъ обратился къ молодому священнику.
   -- Къ сожалѣнію, мнѣ было невозможно, сказалъ онъ, приготовить для дамъ отдѣльное купэ. Начальникъ станціи сообщилъ мнѣ, что поѣздъ совершенно переполненъ, и что если для насъ прицѣпили лишній вагонъ, то только благодаря тому обстоятельству, что одинъ изъ хорошо знакомыхъ мнѣ офицеровъ отправляется сегодня съ депешами къ принцу. Прошу васъ извиниться за меня передъ сестрами и успокоить ихъ.
   Капелланъ передалъ эти слова старшей сестрѣ, та переговорила съ прочими, и онѣ объявили, что остаются довольны назначенными имъ мѣстами.
   -- Вы также будете насъ сопровождать? спросилъ Рантау у священника.
   -- Я получилъ разрѣшеніе начальства, отвѣчалъ тотъ, напутствовать умирающихъ и утѣшать больныхъ. Только три дня тому я вернулся изъ Рима.
   -- А! да это преинтересно! Вы, вѣроятно, многое поразскажете намъ во время пути. Вы не знаете, эти сестры милосердія всѣ изъ Майнца.
   -- Меньшая изъ какого-то гановерскаго семейства; еще въ войну 1866 г. она состояла при лазаретахъ на рѣкѣ Майнѣ; о француженкахъ я ничего не знаю; полагаю, что онѣ изъ аристократическихъ семействъ Лотарингіи. Тамъ родители часто отдаютъ своихъ дочерей въ прирейнскіе монастыри и конгрегаціи.
   Раздался первый звонокъ,-- сигналъ, чтобы пассажиры садились. Баронъ Рентау повелъ сестеръ милосердія въ вагонъ.
   Полковникъ и его сынъ не трогались съ мѣста; нѣжно обнявшись, они не могли наглядѣться другъ на друга. Старикъ былъ сильно взволнованъ и блѣденъ.
   -- Садитесь! садитесь! кричалъ кондукторъ.
   Сестры, баронъ, и капелланъ уже сидѣли въ вагонѣ.
   -- Дитя мое! глухо рыдая, говорилъ полковникъ.
   -- Прощай, отецъ!
   Крупныя слезы катились ручьемъ по исхудалымъ, сморщеннымъ щекамъ полковника, въ то время, когда онъ цѣловалъ сына.
   -- Да будетъ воля Божія!
   -- Во вѣки вѣковъ, аминь! проговорили изъ окна сестры милосердія.
   Молодой Бюхенфельдъ прижалъ еще разъ молча отца къ своей груди и вскочилъ въ купэ, дверца съ громомъ захлопнулась за нимъ.
   Раздался третій звонокъ.
   -- Готово?
   -- Готово!
   Локомотивъ пронзительно свистнулъ и поѣздъ помчался впередъ.
   На платформѣ остался старикъ полковникъ, вдругъ осунувшійся, согнувшійся; онъ сложилъ руки и беззвучно шепталъ:
   -- Господи, защити его!
   

ГЛАВА ПЯТАЯ.

"Если весело жить вы хотите --
Отъ себя всѣ заботы гоните,
Пейте, пойте, любите,
Скучное время старайтесь забыть!"

   Задорная пѣснь съ кубкомъ, изъ оперы Лукреція Борджія, съ ея грустными переливами, выраженными въ грудныхъ нотахъ мягкаго женскаго контральто, лилась и замирала среди шумнаго говора веселой толпы.
   Арію эту пѣла молоденькая, прелестная пѣвица, стоя на столѣ подъ раскидистымъ каштановымъ деревомъ и держа въ рукѣ стаканъ съ искристымъ шампанскимъ. Нельзя было безъ увлеченія смотрѣть на это тоненькое, граціозное, кокетливое созданье, съ насмѣшливымъ полуоткрытымъ ротикомъ, изъ-за пунцовыхъ губъ котораго сверкали два ряда бѣлыхъ, мелкихъ, какъ жемчугъ, зубовъ, на вздернутый капризный носикъ, на красивую головку, откинутую немного назадъ и на большіе, блестящіе, слегка прищуренные глаза. Пѣвица правой рукой высоко подняла стаканъ съ виномъ, а лѣвой шаловливо вздернула шелковую юбку своего короткаго платья, обнаживъ при этомъ, чуть не до колѣнъ, изящную ножку, обутую въ прозрачный чулокъ и въ высокую ботинку съ краснымъ каблучкомъ, которымъ она ловко отбивала тактъ канкана. Шалунья была непозволительно мила!...
   -- Браво! браво! Сегодня малютка Элоиза обворожительна, кричали десятки голосовъ.
   Кирасирскіе и уланскіе офицеры, сидя кто на столѣ, кто на лавкѣ, кто на скамеечкѣ, кто на травѣ или даже просто на доскахъ, кто на подножкѣ или на подушкѣ щегольскихъ экипажей, или-же, вскарабкавшись на самый верхъ обозныхъ фургоновъ, -- составили родъ живописнаго амфитеатра вокругъ очаровательной сирены. Въ разныхъ мѣстахъ большой луговины были разставлены десятки маленькихъ столиковъ, вынесенные на веселый бивакъ изъ скромнаго деревенскаго трактира. На верху горы, у опушки Нидервальда, горѣли сторожевые огни, на которыхъ солдаты варили себѣ ужинъ, бѣлѣли ряды палатокъ пѣхотнаго лагеря и стояли въ коновязяхъ лошади кирасирской бригады Мишеля, а также 6-го уланскаго полка, бригады Нансути. На всемъ пространствѣ между лѣсомъ и деревней кишѣли солдаты, таскавшіе изъ источниковъ воду для лошадей и принимавшіе провіантъ для слѣдующаго дня.
   Между офицерами сидѣло шесть дамъ, въ поразительно роскошныхъ туалетахъ и въ несовсѣмъ приличныхъ позахъ; онѣ кокетничали на пропалую, пересмѣивались и переглядывались на право и на лѣво. На травѣ, на разостланныхъ тонкихъ скатертяхъ, стояли корзины съ шампанскимъ и съ краснымъ виномъ, вмѣстѣ съ самой изысканной закуской: байонской ветчиной, страсбургскими паштетами, сардинками, знаменитыми сосисками и колбасами южной Франціи и дорогими фруктами. Три или четыре лакея проворно служили, а семейство содержателя трактира, съ робкими, испуганными лицами, бѣгало кругомъ и суетилось, зная очень хорошо, что солдатъ не проситъ, а требуетъ и беретъ. Во фруктовомъ саду, передъ домомъ, были разбиты двѣ большія, роскошныя палатки; топоры піонеровъ безжалостно срубили тѣ деревья, которыя мѣшали имъ при постановкѣ палатокъ.
   На этомъ послѣднемъ пунктѣ расположился багажный обозъ главнокомандующаго южной французской арміей, маршала Макъ-Магона; нѣсколько поваровъ жарили, пекли и варили такія вкусныя кушанья, что заманчивый запахъ ихъ привлекъ цѣлую толпу проголодавшихся солдатъ къ походной кухнѣ маршала; часовые съ трудомъ удерживали ихъ напоръ, едва успѣвая отгонять прочь.
   -- Vive l'amour! vive le vin! à bas les prussiens! кричалъ полупьяный офицеръ.
   -- Вздоръ, Жаро! перебилъ его долговязый капитанъ 9-го кирасирскаго полка, съ длинными рыжими усами и съ глазами на выкатѣ. Развѣ мы пили-бы тутъ шампанское и держали-бы на колѣняхъ этихъ прелестныхъ гурій, если-бы толстолобые нѣмцы не дали намъ случая сдѣлать изъ нихъ фрикасе?
   -- Скажите лучше, что мы надѣемся это сдѣлать, возразилъ уланскій офицеръ съ акцентомъ кровнаго эльзасца. Вспомните, что было вчера.
   Капитанъ Манисоль провелъ рукой по своимъ рыжимъ усамъ.
   -- А вы въ этомъ, какъ видно, сомнѣваетесь, г. Комбаль? Не забудьте, что подъ Вейсенбургомъ не было кирасиръ; если-же господамъ уланамъ, уроженцамъ Эльзаса, не хочется драться съ прусскими болванами, такъ сидѣли-бы лучше дома.
   -- Г. капитанъ!
   -- Halte-la! къ чему эти споры? крикнулъ старый кирасирскій полковникъ, который въ это время пилъ вино и игралъ въ кости съ подполковникомъ Лардеръ и съ эскадронными командирами Мореномъ и Моріани. Если вы не желаете попасть подъ арестъ господа, вмѣсто того, чтобы идти въ бой, то прошу не ссориться.
   -- Г. полковникъ, вы забываете, что я офицеръ 9-го кирасирскаго полка.
   -- Sapristi! такъ подождите, милостивый государь: когда вернется полковникъ Ватернау отъ генерала, -- я передамъ ему ваше мнѣніе на счетъ эльзасцевъ.
   Капитанъ, отчаянный забіяка, очень хорошо зналъ, что полковникъ 8-го полка, де-ла-Рошеръ, такой человѣкъ, который непремѣнно исполнитъ свою угрозу, и потому призналъ за лучшее смолчать, бросивъ только на улана вызывающій взглядъ.
   -- Только одинъ поцѣлуй, Элоиза! отдаю мѣсячное жалованье за вашъ поцѣлуй! приставалъ къ пѣвицѣ офицеръ.
   -- Игра не стоитъ свѣчъ, поручикъ, возразила та. Другое дѣло, если-бы вы служили въ гвардіи или были-бы такой хорошенькій, какъ вонъ тотъ малютка. Хочешь, я тебя поцѣлую, mon garèon?-- и даже поцѣлую даромъ....
   Съ этимъ словомъ, проказница однимъ прыжкомъ соскочила со стола и, при оглушительномъ хохотѣ публики, повисла на шеѣ у молокососа уланскаго офицера, хорошенькое, почти дѣвичье, безбородое личико котораго вспыхнуло, какъ вишня, отъ усилія освободиться отъ непрошенной ласки.
   -- Каковъ Ванель? вотъ счастливецъ-то! Да полноте конфузиться, Ванель! Что можетъ быть пріятнѣе поцѣлуя такой красотки, хотя-бы и со сцены театра Variétés.
   Поручикъ Ванель де-Лислеруа вскочилъ на ноги.
   -- Кажется, я сегодня дежурный по конюшнямъ, пролепеталъ онъ въ смущеніи. Пойду взглянуть на лошадей...
   Кирасиры проводили его дружнымъ хохотомъ.
   Элоиза обратилась къ своему обожателю, старшему поручику.
   -- М-r del'Isle, сказала она: вы были гораздо счастливѣе въ любви, если-бы... ну, какъ-бы мнѣ выразиться?.. если-бы вы были такъ невинны, какъ этотъ прелестный юноша, котораго сейчасъ прогнали. Я запишу его фамилью и поговорю о немъ съ генераломъ. Его надо непремѣнно сдѣлать бригаднымъ адъютантомъ. Мы займемся его воспитаніемъ.
   -- Да здравствуетъ всемірное знамя! оно для меня въ десять разъ дороже всѣхъ полковыхъ штандартовъ! кричалъ какой-то офицеръ.
   -- Что вы хотите этимъ сказать? Что вы называете всемірнымъ знаменемъ? Безсовѣстный вы человѣкъ! возразилъ другой.
   -- Что я называю? Женскую юбку! Это такое знамя, подъ которымъ собираются всѣ національности. Да здравствуетъ юбка! Элоиза, возьмите меня подъ свое покровительство.
   Вдругъ молодая женщина съ истощеннымъ лицомъ и рыжими волосами, бросилась во всю свою длину на траву, между говорившимъ офицеромъ и пѣвицей.
   -- Знаете что, Элоиза: вашъ генералъ начинаетъ быть скученъ! Это ужь хуже всего. Онъ обѣщалъ показать намъ настоящую батальную картину, а не такую, что намъ въ циркѣ показываютъ, а я до сихъ поръ не видала ни одного изъ этихъ пресловутыхъ пруссаковъ. Хоть-бы намъ прислали сюда съ десятокъ плѣнныхъ.
   Уланъ, незадолго передъ тѣмъ чуть не подравшійся съ кирасиромъ, громко засмѣялся.
   -- Откуда ихъ взять! сказалъ онъ. Нашихъ тамъ много...
   -- Fi, monsieur! чтобъ такая великая нація, какъ французы... Впрочемъ, я отъ пруссаковъ ничего не жду; маленькій attaché ихъ посольства, съ которымъ я познакомилась въ прошломъ году, не заплатилъ даже по счету моего портнаго. Вотъ русскіе и бояре съ береговъ Дуная... такъ, кажется, называется эта рѣчка?.. она протекаетъ въ Баденѣ... тѣ очень щедры. А какъ весело живется въ Баденѣ! Я тамъ провела цѣлый сезонъ съ Мутье... Жаль, что онъ умеръ... это былъ очень любезный кавалеръ.
   -- Онъ отличался особенными способностями, говорятъ,-- такими же, какъ Бразье, который умеръ въ Неаполѣ. Почему вы съ нимъ разошлись?
   -- Не помню, право. Объ этомъ непріятно говорить. Во всякомъ случаѣ, я васъ не буду просить хлопотать о вдовьей пенсіи для меня.
   Офицеры покатились со смѣху.
   -- Еще-бы! конечно, нѣтъ!
   -- Однако, господа, гдѣ де Найякъ? сумашедшій де Найякъ? Сорви-голова?
   -- Капитанъ отправился верхомъ въ Эльзасгаузенъ, гдѣ кирасиры Боннемена расположились бивакомъ. У него есть пріятель въ 4-мъ полку.
   -- Не служилъ-ли тамъ прежде капитанъ? спросилъ молодой поручикъ 9-го полка.
   -- Онъ ровно годъ, какъ офицеромъ у насъ. Его перевели въ 8-й полкъ послѣ той странной дуэли...
   -- Да, помню, объ ней много говорили; но слухи были до того различны, что нельзя было разобрать, въ чемъ дѣло. Въ чемъ собственно заключается эта исторія?
   Капитанъ Дельма пожалъ плечами.
   -- Навѣрное никто не знаетъ, отвѣчалъ онъ. Де Найякъ никогда объ этомъ не поминаетъ, и я-бы вамъ не совѣтывалъ, Бордёнёвъ, разспрашивать его: онъ не любитъ этого.
   -- Сохрани Богъ!.. только я слышалъ о какой-то сценѣ, похожей на донжуановскую... о какой-то молодой женщинѣ, пропавшей безъ слѣда или поступившей въ иностранный монастырь... о старомъ полковникѣ, ея отцѣ, котораго застрѣлили или закололи на дуэли...
   Всѣ замолчали: съ капитаномъ де Найякъ опасно было поссориться.
   
   "Тайна жить всегда счастливымъ --
   Это пить, и пить всегда!"
   
   Вдругъ шаловливо запѣла Элоиза, чувствуя, что надо дать другое направленіе разговору.

-----

   -- Слышали-ли вы басни, которыя здѣшній дурацкій народъ разсказываетъ нашимъ солдатамъ? По моему, этихъ болвановъ слѣдовало-бы разстрѣливать за подобные слухи.
   Такъ говорилъ старшій уланскій докторъ Сала, своему товарищу, младшему врачу 8-го кирасирскаго полка.
   -- А что такое? спросилъ тотъ.
   -- Ба! эти дураки увѣряютъ, будто двѣ ночи сряду они видѣли въ Вогезскихъ горахъ лѣсное привидѣніе... забылъ, какъ его называютъ?.. вы вѣдь здѣшній уроженецъ, коллега Шиндлеръ.
   Послѣдній задумчиво покачалъ головой.
   -- Это вѣрно они о дикомъ охотникѣ толкуютъ? замѣтилъ онъ.
   -- Дикомъ или ручномъ -- все равно, только это мужичье пресуевѣрный народъ.
   -- А между тѣмъ, эта легенда распространена во всѣхъ странахъ, докторъ; я объ ней слышалъ въ Германіи, Даніи и даже Испаніи. Встрѣча съ дикимъ охотникомъ всегда приноситъ несчастіе!
   -- Пустяки! это спеціальный мифъ германскихъ мечтателей: нѣмецъ вездѣ видитъ привидѣніе; и у васъ есть, кажется, къ этому наклонность. Налейте-ка вина, выпьемъ! Не забывайте, что мы французы.
   -- Гмъ! въ томъ-то и бѣда, что я этого забыть не могу. Если по вашему, дикій охотникъ спеціально германскій мифъ, то, пожалуй, можно подумать, что онъ дѣйствительно къ намъ приближается. Хотя я гораздо старше васъ годами, коллега, но судя по занимаемому мною посту, безспорно не избалованъ судьбой; я на своемъ вѣку видалъ такіе виды, что, не будучи суевѣренъ, могу повторить слова Шекспира: "На свѣтѣ, другъ Гораціо, есть вещи, которыя не снились нашимъ мудрецамъ." По моему, никогда не слѣдуетъ отвергать того, чего не понимаешь.
   -- Я большой скептикъ, коллега, замѣтилъ съ улыбкой полковой докторъ. Впрочемъ, разсказывайте.
   -- Ну... завтра прольется много крови!
   -- Полноте! пруссаки не осмѣлятся напасть на нашу крѣпкую позицію. Я слышалъ отъ полковника, что маршалъ, во всякомъ случаѣ, разсчитываетъ, завтра или послѣ завтра, дать сраженіе, но до тѣхъ поръ къ намъ подойдетъ такое сильное подкрѣпленіе, что непріятелю жутко будетъ.
   -- Повѣрьте мнѣ, коллега, что битва произойдетъ завтра, и на чей сторонѣ будетъ перевѣсъ -- одному Богу извѣстно!
   -- Изъ чего вы это заключаете?
   Старый врачъ, голова котораго уже почти совсѣмъ побѣлѣла, нагнулся къ самому уху доктора и спросилъ его:
   -- Вы когда нибудь присутствовали при сраженіи?
   -- Конечно, нѣтъ. Я постоянно служилъ въ гарнизонѣ.
   -- Ну, хоть при дуэляхъ бывали-ли?
   -- При дуэляхъ случалось часто.
   -- И съ трагическимъ исходомъ?
   -- Да, разъ какъ-то, помнится, въ Парижѣ на моихъ рукахъ умеръ бѣдный адвокатъ, которому его аристократическій противникъ проткнулъ шпагой легкое.
   -- Вамъ, конечно, извѣстно, что каждый опытный врачъ и хирургъ ежедневно осматриваетъ свои инструменты.
   -- Объ этомъ и говорить нечего: это такое правило, котораго каждый изъ насъ держится.
   -- Ну-съ, я присутствовалъ, въ теченіи моей жизни, при трехъ сраженіяхъ, при нѣсколькихъ стычкахъ и дуэляхъ, и каждый разъ...
   -- Что?
   -- Каждый разъ я зналъ за 24 часа впередъ, будетъ-ли работа моимъ ножамъ.
   -- Какимъ это образомъ?
   -- Случилось-ли вамъ замѣчать, что ножи сами собой звенятъ?
   -- Вздоръ какой!
   -- Нѣтъ, докторъ, не вздоръ. Сталь, которая рѣжетъ смертельную рану, имѣетъ свое предчувствіе. Ножи звенятъ.
   -- И они у васъ теперь звенѣли?
   -- Да. Сегодня утромъ, когда я ихъ чистилъ и клалъ подлѣ себя, каждый ножъ звенѣлъ одинъ за другимъ. Намъ будетъ много работы, т. е. вамъ, а мнѣ меньше.
   -- Это почему?
   -- Потому что завтра я кончу свою карьеру въ чинѣ младшаго врача.
   -- Послушайте, коллега, мнѣ кажется у васъ горячка. Дайте попробовать вашъ пульсъ. Не варвары же пруссаки, чтобы стрѣлять по перевязочнымъ пунктамъ. Докторъ Геренъ не разъ мнѣ говорилъ, что вы чрезвычайно дѣльный врачъ и замѣчательный хирургъ, но что у васъ иногда проявляются своеобразныя, нѣсколько отсталыя идеи. Бросьте вы всѣ эти бредни и смотрите на жизнь веселѣе, вотъ какъ эти господа, тамъ на горѣ. Слыхалъ я смолоду легенду о томъ, какъ звенѣлъ мечъ судьи; но отъ роду не слыхивалъ, чтобы могли звенѣть ланцеты или щипцы. Если-бы нашъ разговоръ подслушали воспитанники медицинской школы, повѣрьте, они потребовали-бы, чтобы насъ посадили въ Шарантонъ.
   Старикъ врачъ покачалъ головой.
   -- Развѣ молодость понимаетъ серьезную сторону жизни? Правда, я сегодня немного хандрю, потому что, признаться вамъ сказать, коллега... я здѣшній уроженецъ.
   -- У васъ есть здѣсь родные?
   -- Да, въ землѣ. Мои родители давнымъ-давно умерли; они похоронены на рейхсгофенскомъ кладбищѣ; я ходилъ туда сегодня, чтобы отыскать ихъ обвалившіяся могилы.
   -- А я, судя по вашей фамиліи, воображалъ, что вы уроженецъ прирейнскаго департамента; въ вашемъ выговорѣ не слышно эльзасскаго акцента.
   -- Я на родинѣ давно не былъ, -- все странствовалъ по Франціи, Испаніи, Италіи; былъ въ Крыму и даже въ Алжирѣ. Я смолоду считался дурнымъ сыномъ, заключилъ старикъ, задумчиво подперевъ голову рукой. Я былъ, что называется, mauvais sujet.
   -- Кто изъ насъ не былъ имъ смолоду! кто изъ насъ не кутилъ! Особенно мы, медики. А гдѣ вы учились?
   -- Я прошелъ только первоначальный курсъ наукъ. Мой отецъ родился въ Баденѣ, былъ протестантъ, кандидатъ богословія и получилъ мѣсто пастора въ Рейсгофенѣ, послѣ женидьбы на моей матери, уроженкѣ Эльзаса. Мнѣ предстояло также сдѣлаться богословомъ; но такъ какъ у меня не было къ этому никакого призванія, то отецъ отдалъ меня въ медицинскую школу. Въ то время студенты страшно кутили въ Страсбургѣ, и я, послѣ перваго-же семестра, преслѣдуемый кредиторами, убѣжалъ въ Парижъ. Тамъ я также не много занимался, и очень былъ доволенъ, получивъ мѣсто помощника оператота и фельдшера при одномъ изъ алжирскихъ батальоновъ. Вотъ почему я и не имѣю диплома медицинскаго факультета.
   -- На что вамъ дипломъ! вы посредствомъ практики пріобрѣли много познаній, добродушно замѣтилъ, въ видѣ утѣшенія, полковой докторъ. Въ этомъ отношеніи вы всѣхъ насъ перещеголяли. Но во всякомъ случаѣ, я не вижу тутъ никакихъ причинъ къ меланхоліи. Выпейте-ка бургонскаго! вино, славное.
   -- Оно меня не спасетъ отъ нѣмецкой пули. Вы не повѣрите, какъ меня мучитъ мысль, что я иду теперь противъ соотечественниковъ моего отца! Я предчувствую, что найду смерть на родной землѣ. Впрочемъ, перестанемъ объ этомъ говорить. Вы не вѣрите предчувствіямъ, потому что еще молоды; но если вамъ придется когда нибудь увидать на полѣ битвы то, что я видѣлъ, можетъ быть, вы вспомните мои слова.
   Полковаго врача чрезвычайно занимало, какъ кажется, мистическое настроеніе старика.
   -- Разскажите пожалуйста, что вы видѣли, проговорилъ онъ съ улыбкой, любуясь на игру лучей заходящаго солнца въ винѣ темно-рубиноваго цвѣта. Я, какъ благоразумный человѣкъ, не вѣрю солдатскимъ предразсудкамъ, однако, нахожу, что немѣшаетъ ихъ знать.
   Шиндлеръ посмотрѣлъ на него съ упрекомъ.
   -- Смолоду я точно тоже думалъ, что и вы, сказалъ онъ: но въ Африкѣ мой взглядъ перемѣнился, а въ Крыму... Вы никогда не слыхали о сѣромъ всадникѣ?
   -- О сѣромъ всадникѣ! это что такое?
   -- Каждый солдатъ, который хоть разъ въ жизни бивакировалъ на полѣ сраженія, знаетъ о существованіи этого призрака. Передъ самой битвой, онъ приготовляетъ мѣстность и осматриваетъ ее, точно начальникъ генеральнаго штаба, который, сообразуясь съ нею, составляетъ планъ дѣйствія. По окончаніи сраженія, въ полночь, сѣрый всадникъ медленно объѣзжаетъ поле убитыхъ и собираетъ души умирающихъ; каждый, встрѣчающійся съ нимъ,-- будь онъ католикъ, протестантъ и даже мусульманинъ, -- отворачивается отъ него и дѣлаетъ знаменіе креста.
   -- А сами-то вы видѣли-ли когда нибудь этого сѣраго кавалера?
   -- Два раза видѣлъ. Въ первый разъ, послѣ битвы подъ Балаклавой, въ Крыму, когда служилъ помощникомъ хирурга при африканскомъ пѣхотномъ полку, а во второй разъ, на сольферинскомъ кладбищѣ.
   -- И вы утверждаете, что своими собственными глазами видѣли этотъ призракъ?
   -- Да и теперь еще живы многіе изъ тѣхъ людей, которые видѣли его вмѣстѣ со мной.
   -- Это преинтересно! Пожалуйста разскажите мнѣ.
   Докторъ закурилъ свѣжую сигару и подозвалъ одного изъ деньщиковъ.
   -- Эй! пріятель! крикнулъ онъ. Вытащи-ка ты намъ изъ корзины свѣжую бутылочку, и, если есть у тебя время, откупори ее. Я тебѣ за это услужу, когда мы вернемся домой и тебѣ опять случиться обгорѣть.
   Уланъ бросился доставать вино. Замѣчательно, что солдаты, во время похода, дѣлаются необыкновенно услужливы относительно докторовъ, на которыхъ они, стоя въ гарнизонѣ, смотрятъ почти съ презрѣніемъ.
   -- Я готовъ, сказалъ докторъ.
   -- Вы, вѣроятно, не разъ читали и слыхали описанія поля сраженія подъ Сольферино, началъ Шиндлеръ, -- и потому знаете, что вершина горы, на которой расположены кладбище, церковь и замокъ, составляла самый кровавый пунктъ битвы. Австрійскіе императорскіе егеря дрались тутъ съ страшнымъ ожесточеніемъ и съ истиннымъ героизмомъ. Мертвые и раненные изъ 1-го полка зуавовъ, 33-го и 34-го линейныхъ полковъ, лежали высокими грудами въ разныхъ мѣстахъ; бой 24-го іюня кончился на этомъ мѣстѣ въ четыре часа, а подъ Поццоленгой -- только въ девять часовъ; ужасный ураганъ, налетѣвшій изъ Альпійскихъ горъ, принималъ участіе въ этой человѣческой свалкѣ, такъ что нѣсколько часовъ сряду, не было никакой возможности подать помощь раненымъ. Перевязочный пунктъ нашего корпуса былъ устроенъ на большомъ дворѣ ратуши, куда носильщики со всѣхъ сторонъ приносили раненыхъ. Было около 11 часовъ вечера; яркая луна обливала своимъ таинственнымъ свѣтомъ холмъ, напоенный кровью; бѣлый туманъ клубомъ поднимался изъ долинъ, точно стараясь своимъ плотнымъ саваномъ задушить вопли и болѣзненные стоны, которые неслись изъ множества углубленій этой изрытой мѣстности. Патруль донесъ намъ, что внизу, у подошвы одного холма, лежитъ французскій штабъ-офицеръ съ раздробленными ногами и, вслѣдствіе невыносимыхъ страданій, не допускаетъ, чтобы его тронули съ мѣста. Мнѣ поручили отправиться съ носильщиками туда, гдѣ находился раненый и попробовать наложить ему перевязки или перенести сюда. Послѣ довольно продолжительныхъ поисковъ, мы набрели, наконецъ, на раненаго, руководствуясь дикими, похожими на вой, криками и проклятіями, которыми онъ оглашалъ ночной воздухъ. Это, вѣроятно, былъ злой, нехорошій человѣкъ; имени его я никогда не могъ узнать; много, видно грѣховъ лежало на его совѣсти, иначе онъ не могъ-бы такъ кощунствовать и ругаться въ свой предсмертный часъ. Что его минуты были сочтены, въ томъ я убѣдился, лишь только, вставъ на колѣни, осмотрѣлъ при свѣтѣ фонаря его раны.
   -- Чортъ-бы васъ побралъ, проклятые докторишки! заревѣлъ онъ, когда я дотронулся зондомъ до раздробленной кости. Дайте вы мнѣ хоть околѣть-то, спокойно, не удесятеряя моихъ страданій? Не шевелите меня и убирайтесь къ дьяволу!
   -- Подумайте о своемъ концѣ, г. офицеръ, сказалъ я. Не нужно-ли вамъ сдѣлать какія нибудь предсмертныя распоряженія?... Я не смѣю скрывать отъ васъ, что отъ чрезмѣрной потери крови ваше положеніе безнадежно. Позвольте прочесть вамъ молитву....
   Онъ испустилъ страшное проклятіе и, собравъ послѣднія силы, ударилъ окровавленнымъ обрубкомъ своей ноги по фонарю и выбилъ его изъ рукъ солдата. Фонарь съ звономъ полетѣлъ на землю и потухъ.
   -- Все это безсмысленный вздоръ! закричалъ онъ. Тотъ, въ чьи руки я попаду, стоитъ уже за вами!
   Вслвъ за тѣмъ, изо рту у него хлынула кровь, а въ выкатившихся глазахъ выразился неописанный ужасъ.
   Я невольно оглянулся, солдаты также. У насъ морозъ пробѣжалъ по кожѣ, несмотрѣ на теплую іюльскую ночь: мы увидѣли въ шести шагахъ отъ себя сѣраго всадника, на сѣрой лошади; его шлемъ, плащъ, лицо -- все было сѣро, какъ туманъ; неподвижные глаза, и тѣ были подернуты сѣромъ покровомъ. Очертаніе фигуры всадника и лошади обрисовывались чрезвычайно отчетливо и, въ тоже время, я могъ явственно видѣть ихъ сквозь разбитый пушечный лафетъ, освѣщенный мѣсяцемъ.
   Я тотчасъ-же догадался, что это "сѣрый всадникъ", хотя я его видѣлъ въ первый разъ только издали, на полѣ битвы подъ Балаклавой. Я чувствовалъ, какъ у меня волосы поднялись дыбомъ; хочу отвести глаза отъ призрака -- и не могу: сѣрая фигура его приковывала меня къ себѣ неотразимой силой; вслѣдъ за тѣмъ, я услышалъ столь знакомое мнѣ хрипѣнье, короткій вздохъ.... я понялъ, что раненый умеръ.
   Тогда сѣрый призракъ вдругъ началъ двигаться; лошадь, вытянувъ длинную шею съ болтающими на ней поводьями, почти припала ноздрями къ землѣ, какъ-бы обнюхивая что-то, и шла или, скорѣе, скользила впередъ; призрачный всадникъ, не отрывая отъ меня своихъ глазъ, протянулъ въ воздухѣ руку съ раскрытыми пальцами. Замѣчательная вещь: на этой рукѣ было шесть пальцевъ!... Всадникъ и лошадь поднимались все выше и выше по крутому отвѣсу горы и исчезли за сверкавшей при лунѣ бѣлой стѣной кладбища, именно въ томъ мѣстѣ, гдѣ наши гранаты выбили ворота и разрушили столбы. Шесть пальцевъ!... Съ тѣхъ поръ я не былъ ни въ одномъ сраженіи.... Господи завтра шестое число!
   Громкій споръ въ нѣсколькихъ шагахъ отъ. бесѣдовавшихъ остановилъ молодаго доктора, собиравшагося сдѣлать новый вопросъ. Споръ происходилъ за ближайшимъ къ нимъ столомъ.
   -- Какъ вамъ не стыдно читать такое наглое изданіе! гремѣлъ басомъ старый кирасирскій полковникъ. Развѣ "Фонарь" приличное чтеніе для офицера его величества императора?
   -- Я республиканецъ, г. полковникъ, дерзко отвѣтилъ офицеръ, къ которому обращались эти слова. Каждый офицеръ пользуется правомъ имѣть свои собственныя политическія убѣжденія.... Ссылаюсь въ томъ на моихъ товарищей....
   -- Чортъ возьми? держитесь какикъ хотите убѣжденій, милостивый государь, и читайте позорные памфлеты гдѣ вамъ угодно, но только не здѣсь!
   -- Мнѣ кажется, что мы, въ настоящую минуты, не во фронтѣ, упорно возражалъ поручикъ Мильо, черноволосый марселецъ. Никто не можетъ запретить мнѣ читать то, что я хочу; наконецъ, я не люблю Badinguet.
   -- Господинъ адъютантъ Антуанъ!
   Полковой адъютантъ всталъ изъ-за другого стола.
   -- Мы въ походѣ, слѣдовательно, каждую минуту на службѣ сказалъ полковникъ. Я теперь очень хорошо понимаю, откуда шла оппозиція во время плебисцита; но я докажу, что умѣю держать въ порядкѣ свой полкъ. Возьмите у поручика Мильо палашъ и отведите его подъ арестъ.
   Марселецъ отдалъ свой палашъ и, стиснувъ зубы отъ бѣшенства, послѣдовалъ за адъютантомъ. Между офицерами возникъ, поэтому случаю, самый горячій споръ о политическихъ мнѣніяхъ и о правѣ выражать ихъ; полковникъ слышалъ все и сильно хмурилъ брови. Всѣмъ, я думаю, извѣстно, съ какой безцеремонностью обращаются французскіе офицеры и даже унтеръ-офицеры съ своими начальниками внѣ фронта. До ушей старика полковника долетали такія вещи на его счетъ, что онъ отъ скрытой досады рвалъ свои сѣдые, жесткіе усы,-- поэтому, какъ нельзя болѣе кстати для него, у дверей трактира, поднялся сильной шумъ въ ту минуту, когда передъ крыльцомъ его остановились таратайка въ одну лошадь, одна изъ тѣхъ, какія уцѣлѣли только въ Вогезскихъ горахъ.
   -- М-me Tulipan! m-me Tulipan! герцогиня Герольштейнская! Жанна д'Аркъ! кричали хоромъ офицеры и солдаты, сбѣжавшись толпой къ таратайкѣ, при чемъ нѣсколько голосовъ грянуло извѣстную оффенбаховскую арію: le sabre de mon père.
   -- М-me Тюлипанъ, не угодно-ли сойти? удостойте осчастливить наше общество! Имѣю честь представиться старшій поручикъ Розэ де-Буа де-Гофю, 9-го кирасирскаго полка, бригады Боннемена!
   -- Имѣю честь рекомендоваться -- подпоручикъ Фево!
   -- Поручикъ Бошеранъ, 6-го уланскаго полка Нансути!
   -- Поручикъ де-Карамонъ!
   -- Je suis Marcel! je suis Marcel! напѣвалъ бородатый кирасиръ.
   -- Позвольте, m-me Тюлипанъ: я поручикъ Шалькевикъ, родомъ голландецъ! Осмѣлюсь предложить вамъ свою руку!
   -- Я -- Жуда де-Вайе.
   -- А я -- ардкадскій принцъ! "Когда-бъ я былъ аркадскимъ принцемъ!.."
   -- Пьяные вы повѣсы, всѣ, какъ есть, а не принцы! закричалъ визгливый, рѣзкій голосъ, въ отвѣтъ на эти насмѣшливые возгласы. Французскіе солдаты -- скорѣе, чѣмъ вы, принцы! Они Божьи защитники нашей прекрасной Франціи, а вы только чорту на жаркое годитесь. Безсовѣстные этакіе! Оскорбляете и дразните двухъ бѣдныхъ женщинъ! Вотъ я сейчасъ пойду къ генералу да пожалуюсь на васъ... а святой Мадоннѣ лурдской свѣчку поставлю, чтобы васъ негодяевъ проклятые пруссаки въ куски изрубили!...
   -- Madelon, перестаньте!.. останавливала разгорячившуюся старуху ея спутница, молодая дѣвушка.
   Оглушительный хохотъ присутствующихъ встрѣтилъ эту рѣчь старой Madelon, которая вскочила на ноги въ таратайкѣ и задорно подперла бока обѣими руками. Ея сморщенное, скуластое лицо, багровое отъ негодованія, казалось въ высшей степени комично подъ крылатыми оборками чепца, какой обыкновенно носятъ крестьянки провинціи нижней Марны. Публика, окружавшая таратайку, такъ и покатывалась отъ смѣха.
   -- Браво, m-me Тюлипанъ! Mesdames, идите сюда скорѣе, полюбуйтесь -- вотъ самыя новѣйшія парижскія моды! М-me Сентъ-Анжъ, m-me Адріэнъ!
   -- Мошенники вы этакіе! вы цыгане, а не кирасиры. Хороши, видно, и барыни-то, что съ такимъ народомъ водятся, стекла въ глаза вставляютъ да хохочутъ, какъ дуры надъ старой, честной женщиной, которая во всю свою жизнь ничего дурнаго не сдѣлала и на исповѣдь акуратно ходитъ. Орутъ -- m-me Тюлипанъ! m-me Тюлипанъ! когда каждый знаетъ, что я старая Madelon Morel и что покойный мой отецъ былъ брагаръ изъ Сенъ-Дизье, хотя всю жизнь служилъ простымъ рабочимъ на дровяныхъ дворахъ у Шалье!..
   -- Madelon, да полно вамъ!..
   -- Оставь меня, дитя!... мало насъ по дорогѣ дразнила и шиканила подобная-же сволочь! Мы не для удовольствія сюда пріѣхали... намъ нужно повидаться съ маршаломъ; онъ твоего отца знаетъ и. конечно, поможетъ вамъ...
   Слово -- маршалъ произвело, повидимому, впечатлѣніе на шумную публику, потому что многіе вдругъ исчезли изъ кружка, образовавшагося около таратайки; притомъ и личность спутницы старухи много способствовала удержанію насмѣшниковъ отъ дальнѣйшихъ шутокъ.
   Это была молодая дѣвушка лѣтъ 18-ти, въ глубокомъ траурѣ, просто, но богато одѣтая. Мы избавляемъ себя отъ труда описывать ея наружность, такъ какъ читатель, вѣроятно, помнитъ Луизу Шалье, дочь торговца лѣсомъ въ Сенъ-Дизье, бывшую невѣсту гановерскаго гвардейскаго драгуна, Каппеи.
   Видя, что ея убѣжденія ни мало не дѣйствуютъ на раздраженную, въ высшей степени рѣзкую на языкъ спутницу, Луиза приготовилась вылѣзть съ другой стороны таратайки, вслѣдствіе Чего, и подала знакъ своему возницѣ крестьянину, который, стоя у морды лошади, тупо и равнодушно смотрѣлъ на дурачество военной молодежи. Одноконныя таратайки устроены такимъ образомъ, что ѣдущимъ въ нихъ, особенно женщинамъ, чрезвычайно трудно благополучно сойти на землю безъ помощи чей-нибудь руки или стула. Два молоденькіе офицера ловко подскочили съ тѣмъ, чтобы ей помочь; но энергическій и строгій жестъ дѣвушки остановилъ ихъ. Она слегка оперлась на протянутую ей руку крестьянина, соскочила на землю и, не сказавъ никому ни слова, направилась прямо къ офицеру, котораго она по эполетамъ признала за старшаго. Онъ стоялъ, прислонясь къ притолкѣ двери трактира и, покуривая пенковую трубочку, равнодушно смотрѣлъ на происходившую передъ его глазами сцену.
   Луиза вѣжливо передъ нимъ присѣла и произнесла ровнымъ, спокойнымъ голосомъ:
   -- Г. майоръ, я прошу вашего покровительства. У васъ самихъ, быть можетъ, есть дочери, такъ, конечно, вы мнѣ въ немъ не откажете.
   Нахмуренная физіономія майора насмѣшливо передернулась; но приличная и красивая наружность молодой дѣвушки произвела на него въ такой степени благопріятное впечатлѣніе, что онъ вынулъ трубку изо рта.
   -- Во первыхъ, сударыня, позвольте узнать, кто вы такая? спросилъ онъ. Дамы, которыя сюда пріѣзжаютъ, не нуждаются въ особенномъ покровительствѣ.
   -- Меня зовутъ Луиза Шалье; я дочь торговца лѣсомъ, жителя Сенъ-Дизье, что на Марнѣ. Четыре дня тому назадъ, меня вызвали письмомъ къ одной близкой моей родственницѣ, теткѣ, родной сестрѣ покойной моей матери, которая была при смерти больна въ Лихтенбергѣ; я поспѣла только, чтобы закрыть ей глаза и предать ея тѣло землѣ. Друзья умершей проводили меня до станціи желѣзной дороги, откуда я хотѣла отправиться домой черезъ Гагенау и Нанси; но на станціи мнѣ отказали въ билетѣ на проѣздъ подъ тѣмъ предлогомъ, что всѣ поѣзди отданы подъ войска.
   -- Совершенно справедливо. Очень можетъ быть, что ваша исторія и не выдумка, но помочь я вамъ не могу; притомъ я позволю себѣ замѣтить, что вы, дѣвушка, повидимому, очень приличная, поступили крайне неосторожно, пустившись однѣ по мѣстности, близкой къ театру войны.
   -- Я не одна; меня сопровождаетъ моя старая кормилица, потому что отецъ боленъ и не могъ ѣхать со мной.
   -- Оно, конечно, замѣтилъ майоръ,-- защитникъ у васъ надежный -- у старухи, кажется, языкъ, какъ бритва, и я внутренно радовался, слыша, какъ она отдѣлываетъ молокососовъ; но, повторяю вамъ, мадемуазель, заключилъ онъ, пожавъ плечами,-- что помочь я вамъ ни въ чемъ не могу.
   -- Я хотѣла только попросить у васъ защиты противъ оскорбленій, пока я не переговорю съ маршаломъ.
   -- Съ г. маршаломъ? съ маршаломъ Макъ-Магономъ, герцогомъ маджентскимъ?
   -- Точно такъ, г. майоръ.
   -- Parbleu! вы, значитъ, прямо ведете генеральную атаку! Не забывайте, что маршалу нѣтъ времени заниматься подобными пустяками.
   -- Въ Рейсхофенѣ на станціи мнѣ посовѣтовали отправиться сюда, говоря, что г. маршалъ непремѣнно здѣсь будетъ, такъ какъ его обозъ уже тутъ находится. Имя моего отца извѣстно герцогу: онъ имѣлъ случай, семнадцать лѣтъ тому назадъ, въ Парижѣ, оказать услугу г. маршалу.
   Майоръ засмѣялся.
   -- Плохо-же вы знаете его свѣтлость, мадемуазель, если разсчитываете, что маршалъ можетъ припомнить то, что случилось семнадцать лѣтъ назадъ. Впрочемъ, я не хочу васъ разочаровывать и постараюсь доставить вамъ возможность видѣться съ нимъ, только навѣрное не могу вамъ сказать, будетъ-ли сюда герцогъ и когда именно. Я -- майоръ Тондонъ, дитя мое; вы не ошиблись, я женатъ и имѣю дочерей, слѣдовательно, вы можете на меня положиться. Гофмейстеръ маршала отчасти мнѣ знакомъ -- мы съ нимъ земляки; пойдемте къ палаткѣ его свѣтлости: вѣроятно, мы его тамъ найдемъ.
   -- А какже Madelon, моя кормилица?
   -- Она пускай караулитъ телѣжку съ лошадью, иначе ее, пожалуй, у васъ отнимутъ. Впрочемъ, я ей дамъ въ подмогу караульнаго; онъ проводитъ ее, вмѣстѣ съ телѣжкой, къ обозу.
   Подозвавъ ординарца, майоръ отдалъ ему надлежащее приказаніе, затѣмъ, предложивъ молодой дѣвушкѣ руку, повелъ ее къ палаткамъ въ саду.
   Въ эту минуту, съ двухъ сторонъ прискакали маршъ-маршемъ два всадника. Одинъ изъ нихъ былъ кирасирскій офицеръ, который несся во весь духъ полемъ, вдоль берега Эбербаха, по направленію отъ Нидервальда; повидимому, онъ съ намѣреніемъ свернулъ съ большой дороги, проложенной чащей лѣса, отъ Эльзасгаузена и Верта, чтобы только скорѣе достичь бивака около деревенскаго трактира.
   Доскакавъ до того мѣста, гдѣ хорошенькая Элоиза пѣла арію изъ Лукреціи, всадникъ такъ рванулъ взмыленную свою лошадь, что та почти сѣла на заднія ноги.
   -- Де Найякъ! де Найякъ! закричали хоромъ кирасирскіе офицеры, вскакивая съ травы и окружая всадника. На кой чортъ вы несетесь, сломя голову? Пруссаки, что-ли гонятся за вами?
   -- Капитанъ, у васъ такое выраженіе лица, какъ-будто вы встрѣтили самого дьявола.
   -- Можетъ быть, проворчалъ де Найякъ сквозь зубы, безцѣльно смотря впередъ. Эй! вина!
   Поручикъ Шаниделэнъ подскочилъ съ бутылкой бургонскаго въ одной рукѣ и съ стаканомъ въ другой и хотѣлъ налить ему вина; но капитанъ такъ хватилъ по стакану, что онъ разлетѣлся въ дребезги, вырвалъ бутылку у поручика и началъ пить прямо изъ горлышка.
   Онъ до тѣхъ поръ не отнималъ бутылку отъ губъ, пока не допилъ до послѣдней капли, за тѣмъ, бросилъ ее въ сторону.
   -- Эхъ! крикнулъ онъ. Вотъ теперь хорошо!
   Капитанъ де Найякъ былъ высокій, красивый мужчина лѣтъ 32-хъ; его воинственное, прекрасное лицо, съ черными усами и эспаньолкой, сильно загорѣвшее, въ эту минуту, было мертвенно-блѣднаго цвѣта; огненные черные глаза, обыкновенно горѣвшіе, какъ угли, подъ правильными черными бровями, сходившимися надъ тонкимъ, орлинымъ носомъ, имѣли теперь какое-то растерянное выраженіе.
   -- Капитанъ, сойдите съ коня, говорили офицеры. Вы совсѣмъ загнали Вампира, посмотрите, онъ весь дрожитъ, да и вамъ самимъ не мѣшало-бы отдохнуть.
   Де Найякъ какъ-бы машинально слѣзъ съ сѣдла и началъ безсмысленно оглядываться кругомъ.
   -- Гдѣ эта каналья, мой деньщикъ? проговорилъ онъ.
   Деньщикъ, успѣвшій прискакать въ это время по дорогѣ черезъ лѣсъ, опрометью кинулся къ барину и принялъ поводъ изъ его рукъ.
   -- Оботри хорошенько Вампира и закутай его въ попоны, не то я тебѣ сдеру всю кожу до ушей! грубо сказалъ де Найякъ. Mort de ma vie! у меня горло все пересохло. Дайте еще вина.
   Онъ снялъ съ головы каску, провелъ рукой по лицу и, молча, бросился на лавку, подъ каштановое дерево. Когда ему подали другую бутылку и онъ, не снимая тяжелой перчатки съ крагами, сталъ наливать себѣ вино въ большой кубокъ, то рука его такъ дрожала, что онъ пролилъ часть вина. Когда ему принесли закуску, онъ принялся ѣсть съ жадностію.
   Товарищи съ удивленіемъ смотрѣли на него.
   -- Что съ вами приключилось, де Найякъ? спросилъ, наконецъ, уланскій капитанъ Лефевръ. Вѣдь вы летѣли просто, какъ сумасшедшій. Неужели въ 4-мъ полку вамъ не дали ни! чего ни выпить, ни поѣсть? Мы подумали, что за вами гонится цѣлый полкъ пруссаковъ.
   Кирасиръ сердито посмотрѣлъ на него.
   -- Неужели вы вообразили, что де Найякъ когда-нибудь побѣжитъ отъ пруссаковъ? Чортъ побери!.. Но что они идутъ -- это вѣрно... только-бы дали мнѣ пожить нѣсколько часовъ...
   -- Полноте, капитанъ! человѣкъ съ вашимъ счастьемъ застрахованъ отъ смерти.
   -- Вы думаете?..
   -- За вашеч здоровье, капитанъ! воскликнула хорошенькая Элоиза, подымая стаканъ съ виномъ. Не забудьте, что вы мнѣ обѣщали дюжину прусскихъ ушей, которые вы собирались срѣзать своимъ острымъ палашомъ, какъ рѣдиски, съ бѣлокурыхъ головъ тупоумныхъ нѣмцевъ. Не забудьте также, какую пріятную награду я посулила вамъ за это, на первой стоянкѣ ночью за границей, когда моего генерала прихватитъ подагра. И такъ, о смерти прошу не думать.
   
   "Если весело жить вы хотите --
   Отъ себя всѣ заботы гоните,
   Пейте, пойте, любите,
   Скучное время старайтесь забыть!"
   
   Де Найякъ машинально чокнулся съ Элоизой и съ офицерами, отпускавшими, по этому случаю, самыя пошлыя, циническія остроты. Вдругъ глаза его остановились на ближайшемъ столикѣ, за которыми по прежнему сидѣли оба доктора.
   Де Найякъ всталъ.
   -- Одну минуту, господа. Я сей-часъ буду опять къ вашимъ услугамъ.
   Онъ вышелъ изъ круга, взялъ подъ руку младшаго врача -- неслыханный знакъ вниманія со стороны гордаго, высокомѣрнаго капитана -- и отвелъ его на нѣсколько шаговъ въ сторону.
   -- Послушайте, докторъ, началъ де-Найякъ, -- отчего вы ни разу не разсказали мнѣ -- старая вы жаба этакая -- что вы видѣли сѣраго всадника,-- призрака, который является на полѣ сраженія? Я, покрайней мѣрѣ, знаю, что вы разсказываете эту бабью сказку каждому, кто только пожелаетъ слушать.
   -- Только такимъ и разсказываю, г. капитанъ, отвѣчалъ оскорбленный старикъ, стараясь высвободить свою руку. Но васъ я этимъ никогда не безпокоилъ.
   -- Не сердитесь, вы меня не поняли. Я хочу непремѣнно знать, видѣли вы его или нѣтъ? Отвѣчайте, докторъ, какъ честный человѣкъ.
   -- Видѣлъ такъ же ясно, какъ вижу теперь васъ передъ собой.
   -- И... вы хорошо помните... была у всадника... т. е. у призрака... была у него голова?..
   Докторъ взялъ за руку де Найяка, чтобы пощупать пульсъ.
   -- Вы нездоровы, капитанъ, сказалъ онъ: у васъ лихорадочное состояніе.
   -- Убирайтесь къ чорту съ вашими лихорадками! отвѣчайте на вопросъ: была у владника голова?
   -- Была; я ясно видѣлъ лицо призрака.
   -- А-а! протянулъ де Найякъ, точно у него свалился камень съ души. Значитъ, это просто была игра воображенія... вы правы: вѣроятно, мнѣ бросилась кровь въ голову отъ лихорадочнаго состоянія... но теперь не время быть больнымъ. Благодарю васъ отъ души, докторъ!.. Я считаю себя въ долгу у васъ...
   Сказавъ это, де Найякъ весело засвисталъ арію изъ Лукреціи и направился къ столу, гдѣ ужинали офицеры.
   -- Элоиза, вы правы! закричалъ онъ еще издалека:
   
   "Если весело жить вы хотите --
   Отъ себя всѣ заботы гоните!"
   
   Сумерки смѣнились ночной темнотой; на небѣ засверкали звѣзды; въ разныхъ мѣстахъ зажглись сторожевые костры. Никто не замѣтилъ, какъ по дорогѣ изъ Моосбрунна, образующей здѣсь тупой уголъ, ѣхалъ рысью новый всадникъ; его увидѣли только тогда, когда онъ очутился у самаго бивака.
   -- Господа! крикнулъ онъ, его свѣтлость, г. маршалъ, съ своей свитой, слѣдуетъ за мной но пятамъ. Его сопровождаетъ генералъ Дюгемъ.
   Извѣстіе, привезенное адъютантомъ, который вслѣдъ за тѣмъ направился къ палаткамъ маршала, чтобы распорядится приготовленіемъ ужина, упало, какъ бомба, среди шумнаго общества.
   Дежурные офицеры поспѣшили каждый къ своему посту, другіе подхватили хорошенькихъ дамъ и увели ихъ въ трактиръ, чтобы онѣ не попались на глаза начальству, а прочіе оправились и чинно усѣлись за столомъ, продолжая ужинать.
   Нѣсколько минутъ спустя, зазвенѣли палаши часовыхъ, отдававшихъ честь главнокомандующему южной арміей, маршалу Марія Патрикъ Морицу Макъ-Магону, герцогу Маджентскому, которому суждено было помрачить въ этой мѣстности свою прежнюю военную славу. Маршалъ медленно подвигался впередъ, разговаривая съ генералами Дюкро и Пеллэ; громадная свита слѣдовала за ними.
   Макъ-Магонъ, родившійся въ 1807 г. въ Autun, происходилъ отъ древней ирландской фамиліи, которая, сливъ свою судьбу съ судьбою Стюартовъ, прибыла вмѣстѣ съ ними во Францію, гдѣ и достигла впослѣдствіи почетнаго положенія. Отецъ маршала былъ пріоромъ Франціи и личнымъ другомъ Карла X.
   Въ 1870 г., Макъ-Магону минуло, значитъ, 63 года. Онъ былъ средняго роста; его спокойныя манеры, тонкія, аристократическія, нѣсколько серьезныя черты лица, задумчивый взглядъ, небольшіе усы и испаньолка придавали его наружности скорѣе характеръ мыслителя, а не полководца. Что онъ обладалъ замѣчательной храбростью, это доказали его подвиги въ Африкѣ, штурмъ Малаховой башни и стойкость во время битивы подъ Маджентой, гдѣ французы, были обязаны лично ему побѣдой и спасеніемъ своей гвардіи. Что онъ не принадлежалъ къ числу придворныхъ льстецовъ и имѣлъ много самостоятельности въ характерѣ, это доказалъ его протестъ въ сенатѣ противъ, такъ называемаго, закона о личной безопасности, который хотѣли ввести вслѣдствіе покушенія Орсини.
   Офицеры разомъ встали и выстроились въ рядъ вдоль дороги, по которой маршалу надлежало проѣзжать къ своимъ палаткамъ.
   Макъ-Магонъ остановился на нѣсколько минутъ передъ офицерскимъ бивакомъ. По знаку его командиръ 8 полка подошелъ къ нему.
   -- Генералъ Дюгенъ доложилъ мнѣ, сказалъ маршалъ, что его бригада въ отличномъ состояніи; мнѣ очень пріятно было это услышать, хотя завтра она намъ еще не понадобится. Прусскіе форпосты стоятъ уже почти у Зауэра, но ранѣе какъ послѣ завтра намъ не придется драться. Кстати, господа, доведу до вашего свѣдѣнія, что его величество императоръ изволилъ удостоить меня сегодня новымъ отличіемъ, пожаловавъ главнокомандующимъ, сверхъ 2-й арміи, еще 5 и 7-мъ корпусами. Вы будете имѣть честь, господа, вмѣстѣ съ дивизіей 7-го корпуса прикрывать нашъ правый флангъ.
   Полковникъ де-Ларошеръ отдалъ честь.
   -- Генералу Дюгену извѣстно, ваша свѣтлость, что кирасиры ничего такъ не желаютъ, какъ скорѣе сразиться съ врагомъ.
   -- Знаю, знаю. Я думаю даже, что ваше желаніе исполнится, лишь только мы получимъ свѣдѣніе о Фальи, а покамѣстъ, потерпите.
   Онъ повернулъ лошадь и поѣхалъ далѣе; полковникъ возвратился къ офицерамъ.
   -- Ну, господа, вы отдѣлались дешевле, чѣмъ заслуживали. Жаль бѣднаго Тондона! ему придется расплачиваться за всѣхъ; дѣвочка-то его подведетъ!
   Такъ оно, дѣйствительно, и случилось. Не смотря на то, что старый ворчунъ майоръ отошелъ съ Луизой въ сторону, когда маршалъ съ своей свитой проѣзжалъ мимо, однако она не ускользнула отъ зоркаго глаза Макъ-Магона, чему много способствовалъ упавшій на нихъ свѣтъ отъ ближайшаго костра.
   Маршалъ обратился къ ѣхавшему за нимъ генералу Мишелю и спросилъ его:
   -- Это, кажется, одинъ изъ вашихъ кирасировъ, тамъ, подлѣ моей палатки, съ молодой дѣвушкой?
   -- Это старикъ Тондонъ, ваша свѣтлость. Я положительно не понимаю, какъ онъ сюда попалъ,-- отвѣчалъ видимо сконфуженный генералъ.
   -- Позовите его ко мнѣ.
   Генералъ сдѣлалъ знакъ, и старый рубака, которому въ эту минуту, хотѣлось-бы лучше провалиться сквозь землю, поневолѣ долженъ былъ повиноваться приказанію; сильно насупившись, онъ выступилъ впередъ, не заботясь о томъ, слѣдуетъ за нимъ Луиза или нѣтъ; но та была не промахъ, и, узнавъ, что это пріѣхалъ маршалъ, сама пошла за майоромъ.
   Онъ сталъ передъ маршаломъ, вытянувшись въ струнку, приложивъ руку къ козырьку фуражки и тщательно запрятавъ въ рукавъ сюртука пенковую трубку.
   -- Вы майоръ Тондонъ? спросилъ Макъ-Магонъ.
   -- Точно такъ, ваша свѣтлость.
   -- Если я не ошибаюсь, вы служили подъ моей командой въ Италіи?
   -- Служилъ, ваша свѣтлость.
   -- Ваша, что-ли, та молодая дѣвушка, что за васъ прячется?
   -- Точно такъ, ваша свѣтлость, -- только отчасти. Чортъ меня попуталъ вмѣшаться въ дѣло, которое до меня не касается!
   -- Кого-же касается?
   -- Васъ, ваша свѣтлость, и ее.
   -- Меня? вы вѣрно хотите сказать -- кого нибудь изъ господъ генераловъ? возразилъ маршалъ, лукаво покосись на свою свиту.
   Ему было хорошо извѣстно, что многіе изъ высшихъ начальниковъ держали при себѣ въ лагерѣ извѣстнаго сорта дамъ.
   -- Нѣтъ, ваша свѣтлость, это дѣло касается лично васъ. Да идите-же сюда, мамзель Луиза, помогите мнѣ выпутаться; вы вѣдь бойки на языкъ.
   Молодая дѣвушка выступила впередъ. Несмотря на то, что она смутилась отъ множества устремленныхъ на нее глазъ, она смекнула, что ей надо воспользоваться минутой, только не знала, какъ начать.
   -- Я!.. дочь брагара, г. маршалъ... начала она запинаясь. Меня зовутъ... Луиза Патриція Шалье...
   -- Дочь брагара? это значитъ, что вы живете въ Сен-Дизье. Что-жь мнѣ до этого за дѣло!
   -- Я думала, г. маршалъ... мой отецъ торгуетъ лѣсомъ... и я думала... что вы изволите помнить его...
   -- Шалье... въ самомъ дѣлѣ, мнѣ это имя что-то знакомо... постойте...
   -- Осьмнадцать лѣтъ тому назадъ, ваша свѣтлость, въ Булонскомъ лѣсу... подхватила Луиза, нѣсколько ободрившись.
   По лицу Макъ-Магона мелькнулъ лучъ воспоминанія.
   -- Теперь я вспомнилъ! именно такъ. Храбреца звали Шалье. Это случилось въ 1852 г., меня тогда только-что назначили дивизіоннымъ генераломъ, и я пріѣхалъ изъ Орана въ Парижъ, чтобы представиться императору. Я катался съ женой по Булонскому лѣсу и правилъ самъ лошадьми; лошади были молодыя, чего-то испугались и понесли; жена подняла такой крикъ, что я голову потерялъ. Когда лошади свернули съ проѣзжей дороги, всѣ гуляющіе кинулись отъ насъ въ разсыпную; только у одного человѣки достало столько присутствія духа, чтобы схватить ихъ подъ уздцы и остановить. Смѣльчакъ этотъ былъ Шалье, молодой торговецъ лѣсомъ изъ Сен-Дизье. Сколько мнѣ помнится, онъ сказалъ, что долженъ на другой день уѣхать изъ Парижа, потому что жена его собирается родить. Ну, милое дитя мое, -- если съ моей стороны было непохвально, что я забылъ такого человѣка, какъ вашъ отецъ, то и онъ, съ своей стороны тоже виноватъ, зачѣмъ не сдержалъ слова. Передайте это ему отъ меня.
   Разсказывая этотъ случай, Макъ-Магонъ сошелъ съ лошади. Замѣтивъ, что Луиза глядитъ на него вопросительно и не понимаетъ, въ чемъ дѣло, онъ продолжалъ:
   -- Ну да, конечно: онъ обѣщалъ пригласить меня въ кумовья.
   Луиза покраснѣла.
   -- Да меня, ваша свѣтлость, въ честь вашу и назвали Луиза Патриція, проговорила она. Мое рожденіе стоило жизни моей бѣдной матери, вотъ почему моему отцу было не до того, чтобы обременять вашу свѣтлость просьбами.
   Макъ-Магонъ протянулъ ей руку.
   -- Бѣдное дитя! сказалъ онъ. Но что-жь могло васъ привести сюда, въ эту, далеко неприличную для молодой дѣвушки обстановку! Генералъ Кольсонъ? продолжалъ онъ, обращаясь къ начальнику своего штаба: будьте такъ добры, приготовьте открытый листъ для этой молодой дѣвушки и поручите кому-нибудь изъ офицеровъ сопровождать ее съ первымъ отходящимъ поѣздомъ черезъ Рейсгофенъ до Гагенау. Онъ отвѣчаетъ мнѣ за ея безопасность. Есть-ли у васъ на чемъ доѣхать до станціи? спросилъ онъ Луизу.
   -- У меня есть таратайка, на которой я сюда пріѣхала; она меня дожидается.
   -- Да! если она еще уцѣлѣла! Мошенники ваши солдаты, свѣтлость -- величество, хотятъ у насъ силой взять таратайку въ обозъ! Скажите на милость: какъ-будто народъ и безъ того мало платитъ податей на прокормленіе господъ военныхъ!
   Все это проговорила скороговоркой старая крестьянка Madelon, прибѣжавшая справиться, что сталось съ ея вскормленницей.
   -- Ваша свѣтлость, это моя кормилица... она пріѣхала со мной... простите великодушно...
   -- Не за что прощать! на моемъ старикѣ недоимокъ нѣтъ... да мы, кромѣ того, поставили двухъ сыновей -- молодцовъ въ гвардейскіе вольтижеры. Кабы оны были такіе сорванцы и нахалы, какъ вся эта сволочь тамъ, я, какъ честная женщина, и на порогъ-бы ихъ къ себѣ не пустила!
   Маршалъ чувствовалъ, что пора положить конецъ этой сценѣ, такъ какъ между окружающими его слышался съ трудомъ сдерживаемый смѣхъ. Онъ вторично протянулъ Луизѣ руку.
   -- Прощайте, мамзель Луиза, кланяйтесь вашему отцу. Когда мы вернемся изъ Германіи, я пріѣду къ вамъ въ гости и надѣюсь, что встрѣчу васъ тогда невѣстой какого-нибудь браваго солдата. Майоръ Тондонъ, благодарю васъ, что вы приняли подъ свое покровительство мадмуазель Шалье. Прошу васъ позаботиться, чтобы ее угостили, какъ можно лучше, съ моей кухни. Поберегите ее, пока генералъ Кольсонъ не пришлетъ офицера, чтобы сопровождать ее.
   Привѣтливо кивнувъ головой Луизѣ и Madelon, маршалъ направился ко второй палаткѣ.
   -- Прошу гг. генераловъ зайдти ко мнѣ до ужина для военнаго совѣта. Принести ко мнѣ всѣ полученныя депеши.
   Войдя въ палатку, Макъ-Магонъ занялъ свое обычное мѣсто за столомъ, на которомъ горѣли восковыя свѣчи въ двухъ громадныхъ серебряныхъ канделябрахъ. Передъ нимъ тотчасъ-же развернули карту мѣстности. Онъ началъ принимать депеши отъ офицеровъ своего штаба и выслушивалъ краткія донесенія каждаго изъ нихъ.
   -- Мнѣ кажется, что въ императорской главной квартирѣ имѣютъ весьма неточныя свѣдѣнія о настоящей позиціи непріятеля, замѣтилъ онъ. Къ несчастію, мы горькимъ опытомъ узнали, гдѣ его искать. Очень досадно, что приказаніе, посланное генералу Фальи, встрѣтилось подъ Питчемъ съ его донесеніемъ. Хорошо еще, что мы здѣсь стоимъ на крѣпкой позиціи и можемъ спокойно выжидать удобную минуту для нападенія. Генералъ Фальи доноситъ, что онъ только завтра на зарѣ можетъ стянуть къ Питчу двѣ дивизіи; онъ считаетъ необходимымъ охранять этотъ важный соединительный пунктъ, и потому не ранѣе, какъ завтра-же, онъ отдастъ приказаніе дивизіи Ленора отступить, для соединенія съ 5 корпусомъ. Напишите ему, чтобы онъ отнюдь не трогалъ прочихъ своихъ войскъ и держалъ-бы ихъ на готовъ къ 7 числу, когда ему придется ударить на правый флангъ нѣмцевъ.
   -- Прикажете извѣстить его телеграмой объ этомъ!
   -- Нѣтъ; отправьте завтра рано утромъ это приказаніе съ офицеромъ. Пусть онъ-же проведетъ одну дивизію въ Филипсбургъ. Генералъ Форжо! сколько орудій поставили вы на высоты?
   -- 72 пушки и 18 митральезъ, не считая артиллерію дивизіи Консейль-Дюмениля, о предстоящемъ прибытіи котораго изъ Гагенау намъ уже сообщено. Слѣдовательно, у насъ въ резервѣ остается 4 баттареи и 6 митральезъ.
   -- Мы на всякій случай, все-таки обезпечимъ себя. Прикажите занять, кромѣ того высоты противъ Гунштета 3 полкомъ зуавовъ и 3 тюркосовъ, изъ дивизіи Лартига. Вы, генералъ Рауль, займете средину между Фрошвейлеромъ и Эльзас-гаузеномъ. Генералъ Дюкро, готовы-ли диспозиціи для лѣваго фланга?
   -- Войска расположились бивакомъ уже почти на всѣхъ указанныхъ пунктахъ. Фрошвейлеровская позиція господствуетъ надъ всѣмъ Нидервальдомъ и взять ее нѣтъ никакой возможности.
   -- Тѣмъ лучше; непріятель поостережется на насъ напасть въ этомъ мѣстѣ, и войска наши будутъ имѣть время приготовиться къ послѣ завтрему. Теперь, господа, пойдемте ужинать.

-----

   Перестрѣлка форпостовъ черезъ рѣку Зауэръ продолжалась всю ночь на-пролетъ. Отданный, наканунѣ послѣ обѣда, въ главной квартирѣ кронпринца, въ Зульцѣ, приказъ по арміи состоялъ въ томъ, чтобы были выдвинуты въ разныхъ направленіяхъ форпосты и чтобы войска, перемѣнивъ фронтъ, концентрировались подъ Зульцемъ. Этотъ маневръ дѣлался съ тою цѣлью, чтобы дать время 1 баварскому корпусу и корпусу Вердера подоспѣть на мѣсто сраженія, которое было назначено на 7 число. Французская позиція, по многочисленности орудій и по возвышенному положенію мѣстности, была чрезвычайно сильна.
   Въ 4 часа утра, командиръ 20 пѣхотной бригады, генералъ-майоръ Вальтеръ, замѣтилъ движеніе на французской линіи, и заключилъ изъ этого, что французы намѣрены отступить вслѣдствіе чего, онъ, съ 8 часовъ утра, началъ дѣлать усиленныя рекогносцировки по дорогѣ къ Верту, кончившіяся кровавой битвой, которая длилась съ перемѣннымъ счастіемъ, два раза была прекращаема, два раза возобновлялась, благодаря стойкости начальниковъ отдѣльныхъ корпусовъ, и кончилась полнѣйшимъ пораженіемъ французской арміи, той славной побѣдой, о которой кронпринцъ прислалъ въ Берлинъ слѣдующую лаконическую телеграму:
   
   "Я, съ большею частію своей арміи, совершенно разбилъ маршала Макъ-Магона. Французы отброшены къ Битчу. Поле сраженія подъ Вертомъ, 4 часа по полудни.

Фридрихъ-Вильгельмъ: кронпринцъ."

   Только вторая телеграма отъ короля разъяснила, какое громадное значеніе имѣла эта побѣда.
   Мы не поставили себѣ задачей описывать въ этомъ романѣ всѣ фазисы означенной битвы; разскажемъ только одинъ изъ нихъ.
   Это случилось въ часъ по полудни. 1 батальонъ тюрингенскаго пѣхотнаго полка No 32, овладѣлъ съ южной стороны слабо защищенными селеніями Моорсбруннъ и Альбрехтсхейзернъ, первыми оборонительными пунктами по берегу рѣки Зауеръ. Отряды отъ 32, 94 и 80 полковъ и три эскадрона гессенскаго гусарскаго полка No 13 двинулись туда-же, вслѣдствіе чего, произошло фланговое движеніе направо, на сѣверозападъ отъ Нидервальда, угрожавшее правому французскому крылу.
   Командиръ расположенной на этомъ пунктѣ дивизіи, генералъ Лартигъ понялъ, какъ можетъ быть опасенъ дальнѣйшій напоръ нѣмецкихъ силъ на этотъ пунктъ для позиціи французовъ подъ Вертомъ и рѣшилъ, что нужна жертва.
   Позади праваго крыла французской пѣхоты, на востокъ отъ Эберсбаха, почти на томъ самомъ мѣстѣ, гдѣ вечеромъ ужинали офицера и такъ легкомысленно разсуждали о будущемъ, расположена была кирасирская бригада Мишеля; правѣе, къ сторонѣ деревни, стоялъ 6 уланскій полкъ.
   Адъютантъ главнокомандующаго маршъ-маршемъ прискакалъ къ генералу Мишелю.
   -- Кирасирскому полку приказано атаковать лѣвый флангъ пруссаковъ и отбросить ихъ къ селенію, говорилъ онъ, едва переводя духъ.
   -- Кирасиры впередъ!
   Полковникъ де-ла-Рошеръ, не дожидаясь дальнѣйшихъ распоряженій, обнажилъ палашъ; трубачи заиграли.
   -- По-эскадронно колоннами впередъ, рысью!
   Полковникъ 9 полка, Ватернау, произнесъ страшное ругательство.
   -- Неужели мы дадимъ имъ однимъ одержать побѣду, сказалъ онъ. Три первые эскадрона стройся, впередъ! 4 эскадронъ по взводно въ резервѣ! Маршъ!
   Капитанъ Манисколь скакалъ рядомъ съ своимъ эскадрономъ, и когда поровнялся съ стоявшими на мѣстѣ уланами, то крикнулъ:
   -- А вамъ неугодно, товарищи? Или, можетъ быть, господа уланы предпочитаютъ оставаться зрителями?
   Подпоручикъ Комбаль, къ которому относилось это насмѣшливое замѣчаніе, какъ бѣшеный выхватилъ саблю и, не дожидаясь команды, вынесся съ своимъ взводомъ изъ фронта, и съ криками ура! помчался вслѣдъ за кирасирами. За нимъ послѣдовало еще нѣсколько взводовъ -- почти цѣлыхъ два эскадрона; полковнику Трипару едва удалось удержать остальныхъ.
   Кирасиры 8-го полка были встрѣчены страшнымъ фланговымъ огнемъ изъ селенія Альбрехтсхейзернъ; офицеры и солдаты валились какъ снопы.
   Скомандовали въ галопъ.
   Трубы гремѣли. Атакующіе еще не видали въ глаза непріятеля, а уже встрѣтили неожиданныя препятствія въ глубокихъ рвахъ, въ деревьяхъ и пняхъ. Впередъ! впередъ! трубы гремятъ все громче и громче, кирасиры несутся и падаютъ, падаютъ!
   Раздалась команда въ атаку!...
   Въ это время, три батальона 32-го и 94-го полковъ и 3-я піонерная рота почти уже развернулась въ улицѣ селенія; но подъ убійственнымъ огнемъ французской пѣхоты изъ Эберсбахскаго лѣса, они дрогнули, полковникъ фонъ Фёрстеръ двинулъ къ нимъ на подмогу 32-й полкъ. Въ это мгновеніе, какъ грозная туча, налетѣлъ со стороны французовъ 8-й кирасирскій полкъ. Не имѣя возможности построиться въ каре, прусская пѣхота могла-бы найдти защиту въ виноградникахъ въ хмѣлевыхъ садахъ; но вмѣсто того, тюрингенцы развернули фронтъ.
   -- Пли!
   Кирасировъ встрѣтили съ двухъ сторонъ батальнымъ огнемъ; лошади и всадники валились грудами; въ воздухѣ стоялъ ревъ и стонъ. Почти половина полка легла на этомъ мѣстѣ; остальные, обезумѣвъ отъ ужаса, разсыпались на право и на лѣво, частью обскакали сѣверной уголъ селенія, частью искали спасенія въ улицахъ; но здѣсь они натолкнулись на двѣ роты висбаденскаго фузилернаго полка No 80-й и на стрѣлковъ того-же полка. Семнадцать кирасирскихъ офицеровъ, кромѣ солдатъ, было убито и взято въ плѣнъ на этомъ мѣстѣ. Ударъ прикладомъ выбилъ изъ сѣдла полковника де-ла-Рошера. Красные хвосты кирасирскихъ касокъ покрыли землю сплошнымъ ковромъ. Сто тридцать всадниковъ убитыхъ, раненыхъ, изувѣченныхъ валялись, гдѣ попало; только немногимъ живымъ удалось пробиться. Въ числѣ послѣднихъ находился и отчаянный де-Найякъ.
   Еще хуже досталось -- 9-му кирасирскому полку. Онъ наткнулся на роту піонеровъ; та подпустила его на триста шаговъ и встрѣтила мѣткимъ батальнымъ огнемъ, отъ котораго свалилось съ сѣделъ множество людей. Тщетно старались остатки кирасиръ смять уголъ колонны піонеровъ: выстрѣлы сыпались на нихъ градомъ сбоку. Въ деревнѣ ихъ ждалъ уже 80-й полкъ и произвелъ страшное опустошеніе въ ихъ рядахъ; мертвые и раненые люди и лошади перемѣшались и валились, какъ снопы. Уланы, несшіеся маршъ-маршемъ на выручку кирасиръ были отброшены назадъ фланговымъ огнемъ 8-й роты 32-го полка; тогда уцѣлѣвшіе кавалеристы отъ всѣхъ трехъ полковъ помчались мимо Моорсбрунна, по направленію къ Дюрренбаху и Вальбургу.
   Но и тамъ непріятель! Всюду надвигающіяся нѣмецкія войска! Жалкіе остатки уланъ и кирасиръ образовали безпорядочную массу, гдѣ люди толпились, перегоняли другъ друга, думая только о своемъ личномъ спасеніи; они рѣшились сдѣлать огромный объѣздъ, чтобы какъ нибудь примкнуть къ французской пѣхотѣ, все еще занимавшей Нидервальдъ.
   Напрасный трудъ! Три эскадрона гусарскаго No 13 полка, расположенные колоннами, защищали съ фланга нѣмецкую пѣхоту; услыхавъ за собой топотъ лошадей, крики, проклятія, гусары оглянулись и увидали, что съ тылу на нихъ несется пестрая, дикая толпа всадниковъ, машетъ палашами и пиками.
   -- Направо кругомъ! Стройся въ колонну! Маршъ-маршъ въ атаку!
   Эта команда храбраго подполковника фонъ Хедюкъ, повторилась эскадронными командирами; гессенскіе гусары мгновенно повернулись лицомъ къ непріятелю, сабли засверкали, загорѣлся рукопашный бой; длинныя уланскія пики и тяжелые палаши очень опасное оружіе для легкой кавалеріи; но дѣло въ томъ, что у бѣжавшихъ французовъ не было никакого порядка въ строю; имъ даже не помогла храбрость отчаянія; они были разбиты, разсѣяны. Гусары сомкнулись и первый эскадронъ снова полетѣлъ въ атаку.
   Въ главѣ непріятельскаго небольшаго смѣшаннаго отряда носился всадникъ съ разрубленнымъ шлемомъ; глаза у него горѣли, какъ уголь, лица нельзя было узнать отъ пыли и пота; но онъ крѣпко сидѣлъ на вѣрномъ своемъ "Вампирѣ", а тотъ, разгоряченный боемъ, кусался и билъ ногами на право и на лѣво, точно чувствуя, что ему нужно помогать своему хозяину. Капитанъ де Найякъ съ двадцатью кирасирами налетѣлъ на эскадронъ, при дружныхъ крикахъ.
   -- Vive l'empereur! А bas les prussiens!...
   Гусары такъ и валились подъ его палашемъ.
   -- Кирасиры! За мной! крикнулъ онъ во все горло,-- и смѣльчаки помчались на юго-западъ, за удалымъ своимъ капитаномъ.
   Проклятіе! опять гусары! изъ селенія показался 4-й эскадронъ.
   Въ это время, изъ Эберсбаха, куда французской пѣхотѣ удалось довольно успѣшно отретироваться, пожертвовавъ кирасирами, грянулъ одинъ пушечный выстрѣлъ въ тылъ непріятелю, незамаскированному теперь французской кавалеріей. Граната пролетѣла со свистомъ.
   Гусарскіе ряды разомкнулись. О, ужасъ! на встрѣчу имъ, бѣшеными лансадами, несся вороной конь, весь въ мылѣ, съ раздувающимися ноздрями, съ глазами, налившимися кровью. На конѣ, какъ прикованный къ сѣдлу, сидѣлъ всадникъ; опущенная правая рука его судорожно сжимала рукоятку палаша; блестящіе латы покрывали его грудь; шлемъ.... нѣтъ, шлема не было.... ему не на чемъ было держаться.... у всадника не доставало головы!... Граната разнесла ее тысячами атомовъ по полю, усѣянному трупами. Изъ шейныхъ артерій горячая кровь такъ и била ключомъ.
   Ни одна рука не протянулась, чтобы схватить воронаго коня за узду; когда онъ проскакалъ насквозь всю колонну гусаръ, высокая фигура гордаго всадника медленно свалилась съ сѣдла, но оледенѣвшая рука не выпускала окровавленнаго палаша.
   Разсѣянная французская кавалерія металась безъ всякаго плана отъ Моорсбрунна назадъ и всюду сталкивалась съ прусскими батальонами. Бригада Мишеля, 8-й и 9-й кирасирскіе и 6-й уланскій полки, какъ будто не существовали, только нѣсколько человѣкъ успѣло добраться до линіи французскихъ войскъ.
   Прусскіе гусары потеряли только одного убитаго, двадцать трехъ раненыхъ и тридцать пять лошадей; потеря пѣхоты, во время страшной атаки, было совершенно незначительна.

-----

   5 часовъ послѣ обѣда. Всѣ французскія позиціи, конечно, съ большими потерями, были взяты. Послѣднимъ взятъ Фрошвейлеръ. Остатки французскихъ корпусовъ, неутомимо тѣснимые нѣмцами, искали спасенія въ бѣгствѣ черезъ Рейхсгофенъ въ Нидерброннъ.
   Остатки? конечно, остатки! Французскіе начальники попытались было удержать напоръ непріятеля; Макъ-Магонъ пустилъ въ котловину, между Фрошвейлеромъ и Эльзасгаузеномъ, всю кавалерійскую дивизію Бонмэна -- четыре блестящихъ, не тронутыхъ кавалерійскихъ полка -- противъ 5 и 11 прусскихъ корпусовъ. Почти вся эта дивизія, подобно бригадѣ Мишеля, легла подъ градомъ пуль игольчатыхъ ружей, гранатъ и картечи артиллеріи; тѣ немногіе, которые уцѣлѣли, разсыпались въ разныя стороны. Куда дѣлись желѣзные полки? Куда дѣлись гладіаторы французскаго Цезаря? они уже не шлютъ ему своего прощальнаго привѣта! Они проклинаютъ его!...
   Началось отступленіе черезъ Рейхсгофенъ,-- не отступленіе, а отчаянное бѣгство! Когда маршалъ съ своимъ послѣднимъ адъютантомъ пробирался по улицамъ Рейсгофена, молодая женщина бросилась къ нему и схватила за поводъ его лошадь; шиньонъ ея растрепался, лицо было блѣдно, какъ у привидѣнія, взглядъ помѣшанный; страстные губки уже не лепетали о счастіи настоящаго дня.
   -- Маршалъ! гдѣ кирасиры? Скажите, -- гдѣ кирасиры?... кричала она.
   -- Кирасиры? Нѣтъ болѣе кирасиръ!...
   Французы продолжали бѣжать; только подъ Нидербронномъ, гдѣ расположился отрядъ Лепара, пришедшій въ эту минуту изъ-подъ Битча, потокъ бѣглецовъ остановился и, вслѣдъ затѣмъ, разсыпался въ разныя стороны. Прибывшій къ тому времени отъ сѣвера поѣздъ желѣзной дороги, для того, чтобы забрать раненыхъ, генераловъ и уцѣлѣвшій обозъ,-- былъ взятъ французами приступомъ. Люди карабкались на крыши вагоновъ, прицѣплялись къ ручкамъ дверецъ, набивались донельзя въ вагоны; иные висѣли до половины на воздухѣ, держась за что попало; другіе лѣпились на ступенькахъ; кто былъ въ полномъ вооруженіи, кто полунагой. Машинисту приставили пистолетъ къ груди, съ крикомъ: "впередъ!"
   Наградой побѣды достались: плѣнныхъ 200 офицеровъ и 9000 нижнихъ чиновъ, 1 орелъ, 4 знамени тюркосовъ, 28 пушекъ и 5 митральёзъ, безчисленное количество фуръ и 1193 лошади. Пруссаки потеряли 489 офицеровъ и 10153 нижнихъ чиновъ. Результатомъ побѣды былъ свободный проходъ во Францію чрезъ Вогезскія горы.
   Въ числѣ захваченныхъ лошадей не находился вороной Вампиръ. Когда вечеромъ этого дня, кронпринцъ объѣзжалъ поле битвы, привѣтствуемый восторженными криками офицеровъ и солдатъ, недалеко отъ Эберсбаха, близь Нидервальда, свита его наѣхала на покинутый перевязочный пунктъ, гдѣ въ безпорядкѣ валялись стклянки съ лекарствами, бинты и хирургическіе инструменты. Тутъ, прислонясь къ разбитому колесу опрокинутой телѣги, сидѣлъ человѣкъ въ мундирѣ младшаго полковаго врача, съ крымской и сольфериновской медалями на груди; подлѣ него лежалъ растянувшись мертвый вороной конь съ изорваннымъ кирасирскимъ сѣдломъ и уздечкой. Прусское ядро убило разомъ, 6 августа и человѣка, и лошадь!
   

ГЛАВА ШЕСТАЯ.

   Было 10 часовъ вечера. Въ большой залѣ мецской префектуры примыкавшей къ спальнѣ и двумъ внутреннимъ императорскимъ комнатамъ, у окна стоялъ Наполеонъ, не отрывая глазъ отъ площади передъ домомъ, которая была сплошь по, крыта волнующейся толпой народа. Императоръ былъ обращенъ спиной къ открытымъ дверямъ пріемной, гдѣ множество генераловъ и штабъ-офицеровъ разговаривали между собой вполголоса.
   Въ сторонѣ отъ этого окна, прислонившись къ небольшому столику, стоялъ въ любимой своей позѣ, съ крещенными à la Napoléon I на груди руками, малорослый кузенъ его величества, принцъ Наполеонъ. Лобъ его былъ нахмуренъ, губы судорожно сжаты, и только раскрывались отъ безпрестанной нервной зѣвоты. Глаза его сердито смотрѣли на императора, и, по временамъ, съ видимой затаенной ненавистью, останавливались на маршалѣ Лебёфѣ, который, облокотись на большой столъ, изучалъ вмѣстѣ съ генералами Лебреномъ и Жаррасомъ, развернутую передъ ними спеціальную карту мѣстности между Мецомъ, прусской границей и окрестностями Форбаха. Обычныя булавки съ разноцвѣтными головками и пестрыми бумажными значками, указывали позиціи французскихъ дивизій и бригадъ.
   Императоръ, прищурившись, смотрѣлъ въ окно. Глубокая морщина шла по его лбу между пушистыми бровями; блѣдное, осунувшееся его лицо носило на себѣ печать невыразимой скорби. Закинувъ правую руку за спину, пальцами лѣвой руки онъ слегка барабанилъ по подоконнику.
   Въ залу безпрестанно входили офицеры -- ординарцы и, получивъ какое нибудь приказаніе, исчезали.
   -- Еслибы Базенъ дѣлалъ то, что лежало на его обязанности, говорилъ маршалъ Лебёфъ, то лѣвый флангъ пруссаковъ давно-бы былъ разбитъ.
   -- Скажите лучше, -- если-бы мы не были такъ глупы и не держали, впродолженіе 24-хъ часовъ, понапрасну подъ огнемъ весь 3-й корпусъ, крикнулъ вдругъ принцъ, -- то мы могли-бы сами выбрать поле сраженія. Ну, что тутъ теперь толковать, когда все дѣло испорчено. Война ведется безъ всякаго плана и соображенія!...
   -- Генералъ Форрэ недалѣе какъ сегодня, увѣрялъ, что его позиція неприступна, отвѣчалъ маршалъ.
   -- Тоже самое твердили они и о Вейсенбургѣ, и Макъ-Магонъ сегодня утромъ повторялъ тоже самое,-- а каково ему теперь? Знаете-ли вы это?
   -- Вамъ извѣстно, ваше высочество, что вотъ уже два часа, какъ мы не имѣемъ никакихъ свѣдѣній отъ него. Генералъ де-Фальи съ 5-мъ корпусомъ долженъ былъ послѣ полудня прибыть на поле битвы.
   -- Да, еслибы его пруссаки, въ теченіе нѣсколькихъ дней, не держали запертымъ со всѣхъ сторонъ подъ Битчемъ! Вотъ видите-ли, господа, и выходитъ на повѣрку, что всѣ ваши извѣстія о побѣдахъ, посланныя сегодня въ полдень въ Парижъ, были ложью. Не понимаю, какъ это императоръ, всегда дѣйствовавшій такъ обдуманно, допустилъ подобный обманъ?...
   Наполеонъ быстро повернулся.
   -- Молчи! крикнулъ онъ. Ты забываешься!...
   Конвульсивная зѣвота принца помѣшала ему отвѣтить на этотъ окрикъ, еще какой нибудь дерзостью. Императоръ подошелъ къ столу.
   -- Нѣтъ еще извѣстій отъ Фроссара? спросилъ онъ, странно! Базенъ долженъ былъ прикрыть Форбахъ.... на этотъ переходъ требовалось не болѣе 2 часовъ.
   Генералъ Лебренъ пожалъ плечами.
   Императоръ многозначительно обвелъ глазами всѣхъ присутствующихъ, и затѣмъ, сказалъ:
   -- Заприте дверь въ пріемную!
   Приказаніе его было немедленно исполнено и въ залѣ остались только онъ, принцъ, маршалъ и два его помощника.
   -- Почему Базенъ не подоспѣлъ во время съ своими резервами? спросилъ Наполеонъ, не обращаясь ни къ кому.
   Всѣ молчали и пожимали только плечами.
   -- Чтожь -- вы его измѣнникомъ, что-ли считаете? спросилъ вполголоса императоръ послѣ краткой паузы.
   Лебёфъ выпрямился и расправилъ свои длинные усы.
   -- Маршалъ Франціи, ваше величество; отвѣчалъ онъ тихо, не можетъ быть измѣнникомъ; но Базенъ честолюбивъ. Вчера, государь, вы назначили его полновластнымъ главнокомандующимъ Рейнской арміей, а сегодняшнее сраженіе произошло помимо его распоряженій и диспозицій.
   -- А-га! крикнулъ принцъ. Это первое вѣрное мнѣніе, высказанное г. маршаломъ! Главная причина всѣхъ этихъ колебаній, сомнѣній, отмѣны приказаній одного, исполненія приказаній другого, это -- зависть, соперничество между собой всѣхъ господъ начальниковъ! Отлично! договаривайте ужь лучше, г. маршалъ. Скажите, что присутствіе императора тормозитъ энергію каждаго! Будь я главнокомандующимъ всѣми арміями,-- par Dieu! у меня гвардейцы не осмѣлились-бы устраивать кутежи въ Мецѣ и его окрестностяхъ, вмѣсто того, чтобы стоять на полѣ битвы!...
   Мертвая тишина водворилась въ залѣ послѣ этой выходки принца. Вдругъ изъ сосѣдней комнаты раздался звонкій голосъ императорскаго принца.
   -- Дядя Луи, мама говоритъ, что ты въ войнѣ равно ничего не понимаешь, что ты это доказалъ подъ Добруджей и въ Крыму.
   Едва замѣтная улыбка пробѣжала по лицу генераловъ.
   Принцъ съ досадой повернулся къ дверямъ кабинета.
   -- Дѣтямъ не слѣдуетъ вмѣшиваться въ разговоры старшихъ, сказалъ онъ, сердитымъ тономъ.
   -- Не сердись! остановилъ своего кузена жестомъ руки императоръ: дѣти и дураки часто высказываютъ истину. Затвори дверь, Луи. Въ томъ, что ты теперь сказалъ, кузенъ, много справедливаго. Намъ нужно, во что-бы то ни стало, постараться поправить испорченное. Дай Богъ, что Фроссаръ, покрайней мѣрѣ, удержался на высотахъ передъ Форбахомъ; у насъ въ этомъ городѣ хранятся очень значительные запасы.... а у него 39 батальоновъ и сильная артиллерія.
   Въ дверь изъ пріемной стукнули. Офицеръ-ординарецъ вошелъ съ телеграммой въ рукѣ.
   -- Изъ телеграфнаго бюро, депеша изъ Сенъ-Авольда! доложилъ онъ.
   -- Прочитайте, маршалъ, въ чемъ дѣло?
   -- Генералъ Фроссаръ доноситъ, что онъ, вслѣдствіе темноты ночи, долженъ былъ отказаться отъ попытки пробраться впередъ; дорога отъ Сенъ-Авольда представляетъ много опасностей; дивизіи Верже и Лакупэ начали правильное отступленіе къ Сааргемюнде. Генералъ Батайль прикрываетъ его съ Етингерскихъ высотъ.
   -- Ну, а Форбахъ, что?
   -- Пруссаки стоятъ между Форбахомъ и Сенъ-Авольдомъ. Форбахъ еще не штурмовали.
   -- Но штурмъ начнется завтра на зарѣ, а городъ не прикрытъ! Боже мой, какая ужасная будетъ потеря!
   -- На маршала Базена падетъ тяжкая отвѣтственность! строго замѣтилъ военный министръ.
   Императоръ ничего не возразилъ, а только сѣлъ и закрылъ лицо руками.
   Въ пріемной раздались чьи-то тяжелые шаги, дверь отворилась безъ предварительнаго сигнала и въ залу торопливо вошелъ комендантъ главной квартиры, генералъ Летелье-Бланшаръ, въ сопровожденіи телеграфиста съ голубымъ пакетомъ въ рукѣ.
   Генералъ казался сильно взволнованнымъ; онъ прямо подошелъ къ императору.
   -- Государь, сейчасъ получена частная депеша изъ Страсбурга на имя одного изъ мѣстныхъ негоціантовъ.... Мнѣ ее только что подали, и я ее конфисковалъ. Наше сообщеніе съ Битчемъ, повидимому, прервано непріятелемъ.
   -- Дайте сюда телеграмму!
   Телеграфистъ подалъ императору незапечатанный конвертъ; тотъ торопливо вскрылъ его, не взглянувъ даже на адресъ; несчастный телеграфистъ стоялъ передъ нимъ, какъ вкопаный, не смѣя даже отереть капли пота, которыя выступили у него на лбу отъ робости и отъ быстрой ходьбы.
   Наполеонъ прочиталъ про себя два раза сряду депешу, наконецъ всталъ.
   -- Кому извѣстно содержаніе телеграммы? спросилъ онъ у телеграфиста.
   -- Никому, ваше величество, исключая г. генерала; я прямо сюда прибѣжалъ съ докладомъ объ ея полученіи и не внесъ даже въ книгу ея нумера.
   -- Вы поступили, какъ истинный вѣроподданный. Генералъ Летелье, возьмите его подъ надзоръ на время; онъ не долженъ сообщать никому содержаніе депеши. Онъ отвѣчаетъ мнѣ за это своей головой.
   Летелье и телеграфистъ вышли.
   Императоръ кинулъ на столъ передъ Лебёфомъ телеграмму.
   -- Прочитайте вслухъ! сказалъ онъ. Отойдя опять къ окну, онъ припалъ лбомъ къ стеклу рамы и началъ задумчиво смотрѣть на небо, усѣянное яркими звѣздами.
   Маршалъ прочелъ вполголоса:
   
   "Гагенау, 8 часовъ 30 минутъ вечера.
   Дорога къ Битчу испорчена. Сегодня послѣ обѣда, маршалъ Макъ-Магонъ проигралъ огромное сраженіе подъ Вёртомъ. Наша армія разбита!... Сюда явилось пропасть бѣглецовъ. Какое несчастье! Что у васъ дѣлается?"

Матьё".

   Всѣ обомлѣли отъ ужаса. Спустя нѣсколько минутъ, императоръ подошелъ опять къ столу; лицо его какъ будто еще болѣе осунулось.
   -- Пошлите немедленно къ де Фальи въ Битчъ или туда, куда еще есть возможность доставить телеграмму, запросъ, подтверждаетъ-ли онъ это извѣстіе? Отвѣтъ, какой-бы онъ ни былъ, препроводить немедленно ко мнѣ. Я желаю остаться на полчаса одинъ.
   Генералы удалились изъ залы. Послѣднимъ вышелъ принцъ Наполеонъ; подходя къ двери, онъ бросилъ на императора полугрустный, полугнѣвный взглядъ.
   

КНИГА ВТОРАЯ.

ГЛАВА ПЕРВАЯ.

"Lutetia non urbs, sed orbis!"

   Парижъ совсѣмъ съ ума сошелъ. Впрочемъ, это не чудо: современный "центръ всемірной цивилизаціи", но настоящему, всегда находится въ горячечномъ состояніи тщеславія и раздраженія. Съ тѣхъ поръ, какъ тамъ начались дебаты объ испанской гогенцоллернской кандидатурѣ и о потерянномъ prestige, это горячечное состояніе постоянно усиливалось. Но 6 августа 1870 г. жаръ въ крови у парижанъ достигъ до градуса кипѣнія.
   Лживые, доходившіе до нелѣпости, отчеты неспособнаго министра Оливье, или, какъ парижскіе остряки называли его,-- "monsieur Coeur léger",-- вмѣстѣ съ фантазіями герцога Граммона, до того накалили печь, что немудрено, если реторта лопнула.
   Мы упомянули въ предъидущихъ главахъ о депешахъ, посланныхъ, 2 августа, къ добрымъ парижанамъ "о побѣдѣ подъ Саарбрюкеномъ" и "объ огненномъ крещеніи Луи". Ежедневная пресса напала на нихъ, конечно, какъ голодная стая на приманку, и 3-го числа уже трубила, что 20 тысячъ пруссаковъ, занимавшихъ Саарбрюкенъ, послѣ горячаго боя, были выбиты оттуда штыками; что баварская армія совершенно упала духомъ; что, вслѣдствіе голода и эпидемій, прусская армія сократилась на половину, и что французская армія обременена не столько количествомъ взятыхъ въ плѣнъ нѣмцевъ, сколько безчисленнымъ множествомъ ихъ дезертеровъ.
   Поразительно еще то, что послѣ всего сказаннаго, префектъ полиціи Пьетри нашелся вынужденнымъ, 4-го августа, потребовать отъ полицейскихъ комиссаровъ списки всѣхъ находящихся на лицо въ Парижѣ нѣмцевъ и отдать ихъ подъ строжайшій надзоръ.
   Вслѣдъ за тѣмъ, пришли извѣстія: о сраженіи подъ Вейсенбургомъ, гдѣ три французскіе пѣхотные и два кавалерійскіе полка понесли жестокій уронъ, вслѣдствіе нападенія на нихъ несравненно многочисленнѣйшаго непріятеля, и что послѣ того французы заняли крѣпкую позицію въ Col du Pigeonnier, господствующую надъ всей линіей желѣзной дороги; наконецъ, что фрегатъ Thêtis, разгромилъ своими выстрѣлами и потопилъ прусскій мониторъ, на южной сторонѣ Большаго Бельта.
   Весь Парижъ ожидалъ на слѣдующій день большаго сраженія, блестящей побѣды, разгрома дерзкихъ нѣмцевъ, осмѣлившихся оспаривать у Франціи ея prestige.
   Такъ оно и случилось.
   Утромъ, около полудня, по всѣмъ улицамъ Парижа съ быстротою молніи разошлось извѣстіе, что на биржѣ получена депеша о громадной побѣдѣ Макъ-Магона. 40 тысячъ пруссаковъ взято въ плѣнъ! Принцъ Фридрихъ-Карлъ раненъ!
   Телеграмма была прочитана на биржѣ вслухъ. Сотни людей увѣряли, что они видѣли ее прибитою на углахъ и собственными глазами читали.
   За тѣмъ, новое извѣстіе: кронпринцъ прусскій въ плѣну! Число плѣнныхъ пруссаковъ росло ежеминутно.
   Весь Парижъ высыпалъ на улицу; все это толкалось, бѣжало, кричало и жестикулировало; лавочники и магазинщики сіяли отъ радости и драпировали свои окна; на бульварахъ, какъ-бы по волшебству, появились сотни трехцвѣтныхъ флаговъ; магазины съ лентами брались почти приступомъ; дамы ходили по улицамъ съ трехцвѣтными поясами, бантами и миніатюрными трехцвѣтными же значками на шляпкахъ и на груди. Опьянѣвъ отъ восторга, люди, совершенно незнакомые между собой, обнимались, цѣловались и поздравляли другъ друга и la belle France. Нѣсколько паръ, очень прилично одѣтыхъ лицъ, схватились за руки и шли по улицѣ съ пѣснями, загораживая дорогу экипажамъ.
   На площади передъ биржей стояла такая толпа, что съ трудомъ можно было высунуть руку, чтобы помахать шляпой или носовымъ платкомъ. Изъ громадной овальной залы внутри зданія неслись гулъ и шумъ, напоминавшіе движеніе морскихъ волнъ. Ренты быстро подымались, и на широкихъ каменныхъ ступеняхъ биржи изъ-за нихъ шелъ такой гвалтъ, что нельзя было разобрать ни одного слова.
   -- Слушайте! слушайте! стрѣляютъ изъ пушекъ въ домѣ инвалидовъ! это въ знакъ побѣды!
   Домъ инвалидовъ находится на такомъ разстояніи отъ биржи, что звукъ пушечнаго выстрѣла можетъ донестись туда развѣ только въ самую тихую ночь; а между тѣмъ, теперь, при этомъ оглушительномъ шумѣ, сотни человѣкъ увѣряли, что они очень явственно слышатъ выстрѣлы!
   Передъ кофейными противъ биржи, нѣсколько пожилыхъ людей вскарабкались на стулья и столы, жестикулировали что-то въ лихорадочномъ возбужденіи и пѣли марсельезу.
   Всѣ удивлялись, что правительство не приказало прибить на углахъ улицъ объявленій, съ приглашеніемъ устроить національный праздникъ въ честь побѣды; но вслѣдъ за тѣмъ, разсуждали, что правительству не до того, что оно совершенно поглощено заботами объ организаціи новаго управленія въ Германіи и раздѣленіемъ ея на департаменты.
   Какой-то несчастный, дерзкій комми осмѣлился, наканунѣ, въ банкирской конторѣ Дрейера и Гирша, въ улицѣ Ришелье, при объявленіи извѣстія о какой-то ничтожной стычкѣ подъ Вейсенбургомъ, воскликнуть: "Это реваншъ за Саарбрюкенъ. Да здравствуютъ пруссаки!" Народъ чуть его не разорвалъ, контору закрыли, а на окнахъ ея выставили надпись: "Заперта до взятія Берлина".
   -- Въ Берлинъ! въ Берлинъ! безъ умолку кричали парижане.
   Мобильгарды, высланные 3 августа, изъ шалонскаго лагеря, обратно въ древнюю Лутецію нынѣшній Парижъ, какъ никуда негодная разнузданная орда съ запрещеніемъ посылать ихъ въ какое бы то ни было дѣло, кричали громче всѣхъ. Имъ непремѣнно подавай Берлинъ!
   Въ антресоляхъ одного дома, на углу улицы Вивьень и бульвара Монмартръ, тамъ, гдѣ находился магазинъ главной международной книжной торгогли, помѣщалась редакція газеты Rappel.
   Rappel былъ достойный товарищъ газеты Marseillaise, только что начавшей издаваться передъ войной Рошфоромъ, который подиисывался подъ нею нумеромъ 144-мъ, тѣмъ нумеромъ, подъ которымъ онъ значился въ тюрьмѣ С. Пелажи, гдѣ онъ ждалъ паденія имперіи, чтобы получить свободу. Этотъ Rappel поддерживалъ Груссэ и Фонвьеля, когда принцъ Петръ Бонапартъ, восемь мѣсяцевъ тому назадъ, отвѣтилъ пулей изъ револьвера Виктору Нуару на полученную имъ отъ него пощечину. Этотъ же самый Rappel привѣтствовалъ императорскаго принца, въ день его рожденія 16-го марта, слѣдующимъ предсказаніемъ:
   "Вамъ минуло 14 лѣтъ. Прекрасный возрастъ для танцевъ... искусство, въ которомъ, говорятъ, вы съ большимъ успѣхомъ подвизаетесь! Вы умѣете, я думаю, читать. Пой-же и танцуй, милое дитя! Но царствовать -- за чѣмъ? Это можетъ кончиться св. Еленой. Короче сказать, васъ представляютъ совершенствомъ во всемъ -- въ политикѣ, какъ и въ кадрили; вы способны сдѣлать пируэтъ, но не способны на coup d'état; способны сказать комплиментъ и нарушить клятву, разыграть комедію въ Пале-Роялѣ, равно какъ трагедію на бульварѣ Монмартръ. Мало того, вы могли-бы выиграть битву при Ватерлоо: вѣдь вамъ ужь 14 лѣтъ!"
   Въ редакціи этой радикальной газеты собралось пять человѣкъ; они стояли у открытыхъ оконъ и съ презрѣніемъ смотрѣли на шумное оживленіе на бульварахъ и на улицахъ. Всѣ они были природные французы, и потому, движимые національнымъ увлеченіемъ, украсили наружныя стѣны своей квартиры коврами. Двое изъ нихъ развертывали и прикрѣпляли къ окнамъ громадные трехцвѣтные флаги, сбереженные, вѣроятно, домовладѣльцемъ про запасъ, для празднества 15 августа; но вызолоченные императорскіе орлы на верхушкѣ древка каждаго флага, они тщательно обвернули красными платками. Эти люди не принадлежали къ числу поклонниковъ наполеоновскихъ орловъ, какъ-бы побѣдоносно они не расправляли свои крылья.
   -- Посмотрите вы на этихъ каналій, Вакри, говорилъ шестидесятилѣтній старикъ съ сѣдыми бакенбардами и усами, но еще бодрый и свѣжій: не успѣлъ деспотъ выиграть побѣду, какъ толпа уже ликуетъ, точно онъ всю Европу засунулъ себѣ въ карманъ! Вся Франція опьянѣла отъ своей славы и благоденствія. Чортъ побери! вы были совершенно правы, тиснувъ статью о томъ, что для Франціи опаснѣе побѣда, чѣмъ пораженіе. Вытащите вы, ради Бога, назадъ эти дурацкіе флаги! вѣдь вы и безъ того увѣрены въ своей амнистіи.
   -- Нѣтъ, отвѣчалъ редакторъ Rappel'я: мы, во всякомъ случаѣ, французы и обязаны праздновать извѣстнымъ способомъ каждое событіе. Наше изданіе падаетъ съ каждымъ днемъ, а ловкій человѣкъ долженъ плыть по теченію, пока не найдетъ удобнаго мѣста, чтобы высадиться на берегъ. Къ томуже побѣду одержалъ не Badinguet, а солдаты, т. е. народъ.
   -- Да, но добычу-то все-таки онъ заберетъ въ свои руки. При всей своей неповоротливости, онъ настолько уменъ, что употребитъ въ свою пользу побѣду, купленную французской кровью. Я былъ возмущенъ до глубины души вчера, увидавъ, что партія рабочихъ изъ Бельвиля и Бютъ-Шомона, съ такимъ-же дурацкимъ флагомъ въ рукахъ, вышла изъ мэріи 20 округа и требовала, чтобы ихъ приняли въ мобильгарды. Что скажете вы на это, г. Асси? Не хотите-ли сформировать батальонъ изъ рабочихъ съ желѣзныхъ заводовъ Крезо и выступить вмѣстѣ съ ними противъ вашихъ соотечественниковъ?
   Знаменитый агентъ Карла Маркса и лондонскихъ интернаціоналовъ, человѣкъ съ очень самодовольнымъ лицомъ, пожалъ плечами.
   -- Да, дѣйствительно, было-бы не дурно, образовать изъ голоднаго народа батальоны. Не находите-ли вы, Делеклюзъ, что мобильгарды составляютъ великолѣпный матеріалъ для вооруженія Парижа, когда армія перейдетъ на ту сторону Рейна? Нѣсколько десятковъ батальоновъ изъ настоящихъ рабочихъ не дадутъ себя уничтожить на баррикадахъ, какъ это случилось съ вашими безпорядочными массами, во время государственнаго переворота. Однако, что это тамъ кричатъ внизу?
   Крики: à bas la cravatte! (долой галстукъ) бурно раздавались подъ окнами. Человѣкъ съ истощеннымъ лицомъ, высокимъ лбомъ, мрачнымъ, подозрительнымъ взглядомъ, съ гладко зачесанными за уши волосами, презрительно повернулся спиной къ окну, у котораго онъ стоялъ.
   -- Вотъ ваши будущіе республиканцы, Вакри, сказалъ онъ. Не говорите вы мнѣ, пожалуйста, никогда, что каждый французъ родится республиканцемъ! Этотъ Парижъ, который, но настоящему, слѣдовало-бы смести съ лица земли,-- до того онъ гадокъ и испорченъ, -- не можетъ выразить свою радость по случаю побѣды французскаго оружія иначе, какъ валяясь въ грязи униженія!
   Вторичный крикъ: à bas la cravatte! заглушилъ эту злобную выходку.
   -- Чего они тамъ хотятъ? спросилъ Вакри.
   -- Чтобъ мы сняли красные платки съ орловъ на флагахъ, мрачно произнесъ Мильеръ, бывшій сотрудникъ Марсельезы, перешедшій теперь въ редакцію Rappel.
   -- Запоемъ имъ изъ оконъ марсельезу, продолжалъ Вакри. Это будетъ очень подстать къ якобинскимъ шапкамъ на нашихъ орлахъ, и толпа успокоится.
   -- Запѣть марсельезу? жолчно воскликнулъ Мильеръ. Послѣ той комедіи, которую, какъ всѣмъ извѣстно, баронъ Жеромъ разыгралъ въ Сен-Клу и которую такъ удачно поставили потомъ на сцену, марсельеза потеряла совершенно свое значеніе воинственнаго клика. Да вотъ вамъ, посмотрите, что изъ нея дѣлаютъ!
   Онъ указалъ на густую толпу, тѣснившуюся вокругъ коляски, которая проѣзжала по бульвару. Ѣхавшая въ ней дама встала, оперлась однимъ колѣномъ о подушку сидѣнья, а рукой о боковую стѣнку экипажа, и пѣла звонкимъ, далеко разносившимся голосомъ, первую строфу извѣстной революціонной пѣсни:
   
   "Allons enfants de la patrie,
   Le jour de gloire est arrivé!"
   
   Глубокая, почти торжественная тишина мгновенно водворилась на громадной, сплошь покрытой народомъ, площади.
   Пѣла мадмуазель Зассъ, любимица Парижа; она ѣхала въ оперу и была узнана публикой на углу улицы Ришелье. Коляску тотчасъ остановили, на подножку ея вскочилъ какой-то человѣкъ и подалъ актрисѣ огромный трехцвѣтный бантъ, который она тутъ-же приколола къ своей груди. Кругомъ раздались бурныя требованія, чтобы она спѣла марсельезу, и мадмуазель Зассъ немедленно исполнила желаніе публики. Ея звучный, гибкій голосъ придавалъ такое потрясающее выраженіе каждому слову пѣсни, что толпа невольно обнажила головы и слушала съ благоговѣніемъ, подхватывая хоромъ припѣвъ.
   Три раза должна была пѣвица повторить эту страшную, но прекрасную пѣснь, и каждый разъ припѣвъ ея: "Aux armes, citoyens!" сопровождался оглушительными криками восторга. Наконецъ, артистку отпустили.
   Могло-ли придти въ голову этимъ тысячамъ народа, что марсельеза была въ настоящую минуту, дѣйствительно, "военной пѣснью рейнской арміи," какъ назвалъ ее авторъ словъ и мелодіи, написавшій ихъ въ Страсбургѣ, въ январскую ночь 1792 г.! Пѣснь эту совершенно ошибочно окрестили впослѣдствіи марсельезой.
   Изъ всѣхъ тѣхъ, кто стоялъ у оконъ редакціи Rappel и насмѣхался надъ пѣснью, конечно, никому не могло это придти въ голову. Никто изъ нихъ не предчувствовалъ, что море крови и огня, такъ преступно ими взбаламученное, вскорѣ поглотитъ ихъ самихъ!
   -- Мадмуазель Зассъ, по крайней мѣрѣ, практическая женщина, замѣтилъ пятый собесѣдникъ, до сихъ поръ не произнесшій ни слова.-- То былъ молодой человѣкъ красивой наружности, съ черными волосами и тщательно закрученными усиками; онъ все время, очень усердно размахивалъ флагомъ изъ окна.-- Посмотрите, каждый разъ, какъ она пропоетъ пѣсню, она дѣлаетъ сборъ. Ахъ, чортъ возьми! да это кажется, бездѣльникъ Риго расхаживаетъ тамъ съ шляпой? Я боюсь, чтобы трактирщики и извѣстнаго рода дѣвицы не получили изъ этого сбора больше, чѣмъ раненые, хотя и для послѣднихъ останется кой-что, потому что въ подкладкѣ раулевой шляпы столько-же прорѣхъ, сколько и въ его совѣсти. Попомните меня, если этотъ дневной воръ не потѣшится надъ нами и не натравитъ на насъ бонапартовскую чернь!
   Дѣйствительно, не успѣла артистка Зассъ уѣхать съ бульвара, какъ публика съ удвоеннымъ ожесточеніемъ набросилась опять на домъ, гдѣ помѣщалась редакція Rappel. Сотни палокъ и кулаковъ барабанили въ двери книжнаго магазина. Владѣлецъ его прибѣжалъ безъ памяти наверхъ и заклиналъ рыцарей красной республики снять съ императорскихъ орловъ демонстративные покровы,-- въ противномъ случаѣ, прибавилъ онъ, мы рискуемъ, что домъ разнесутъ.
   -- Груссе, сказалъ старый республиканецъ, проведшій большую часть своей жизни въ тюрьмѣ и въ Кайеннѣ, -- сорвите вы съ орловъ красныя тряпки и швырните ихъ въ лицо этимъ канальямъ!
   Приказаніе было немедленно исполнено, и младшіе сотрудники редакціи, стащивъ платки съ орловъ, съ презрѣніемъ бросили ихъ въ толпу, при громкихъ, одобрительныхъ ея рукоплесканіяхъ.
   -- А этотъ негодяй Риго, еще кажется, смѣется надъ нами! воскликнулъ Паскаль Груссе. Вонъ онъ тамъ стоитъ у фонаря. Но что означаютъ знаки, которые онъ подаетъ? Онъ указываетъ на городскихъ сержантовъ...
   -- Сержанты сопровождаютъ афишера. Посмотрите, нашъ молодецъ получилъ афишу! Чортъ знаетъ только, гдѣ нѣтъ у него знакомства! Онъ навѣрное и съ полиціей успѣлъ снюхаться!
   Дѣйствительно, Риго удалось завладѣть однимъ изъ объявленій, которыя, по приказанію полиціи, наклеивались на уличныхъ столбахъ, при чемъ около каждаго столба мгновенно сходилась густая толпа людей.
   Риго вскочилъ на стулъ, и махая объявленіемъ, кричалъ:
   -- Друзья, честные сограждане! передъ вами объявленіе правительства. Угодно вамъ выслушать его содержаніе? Его превосходительство, г. хранитель государственной печати, предполагаетъ, что вы всѣ, какъ есть, безмозглые дураки и что васъ не мѣшаетъ, нѣкоторымъ образомъ, просвѣтить!
   Это безстыдное воззваніе, провозглашенное рѣзкимъ, пронзительнымъ голосомъ, было встрѣчено публикой частью свистками и ругательствами, частью громкимъ хохотомъ.
   -- Читайте! читайте! кричали тѣ, которымъ не удалось добраться до столбовъ съ афишами.
   Тѣсный кружокъ образовался около развратнаго фланера.
   -- Слушайте-же, началъ Риго, и проглотите пилюлю, которую 40 тысячъ пруссаковъ съ своимъ кронпринцемъ заставили проглотить г. маршала Макъ-Магона. Желаю вамъ хорошаго апетита.
   "Парижъ, 6 августа, 4 часа по полудни. Правительство доводитъ до свѣдѣнія публики, что мнимая биржевая депеша о побѣдѣ, одержанной маршаломъ Макъ-Магономъ, до сихъ поръ не подтверждается, и судя по всѣмъ признакамъ, есть ничто иное, какъ лживая выдумка, имѣющая своимъ основаніемъ биржевой маневръ."
   "Правительство обѣщаетъ немедленно опубликовывать всѣ получаемыя оффиціальныя извѣстія съ театра войны, какого-бы рода онѣ ни были."
   "Правительство обращается къ благоразумію и добросовѣстности публики."
   Всеобщій крикъ негодованія, къ которому примѣшался презрительный хохотъ членовъ редакціи Rappel, былъ отвѣтомъ на прочитанное объявленіе.
   -- На биржу! на биржу! заорала толпа, и неудержимымъ потокомъ ринулась на биржевую площадь.
   Народъ ворвался во внутренность зданія, требуя выдачи распространителя лживой депеши. Всѣ кричали, топали ногами, допрашивали каждаго изъ биржевиковъ, подозрѣвая въ немъ соумышленника того дерзкаго, который осмѣлился обмануть Парижъ и всю Францію. Градъ ругательствъ и угрозъ сыпался на несчастныхъ со всѣхъ сторонъ; ихъ толкали, били и, въ нѣсколько минутъ, разнесли рѣшетку, отдѣлявшую вексельныхъ агентовъ отъ публики. Наконецъ, подоспѣвшей муниципальной гвардіи удалось очистить залу отъ бушующей толпы.
   Французы необыкновенно быстро переходятъ отъ безумнаго восторга при какой нибудь радостной вѣсти, сообщенной прессой, къ полнѣйшему унынію.
   Газета France, которую, кажется, справедливо считали придворнымъ органомъ, первая поспѣшила предостеречь публику противъ распространяемыхъ ложныхъ слуховъ.
   
   "Мы видимъ, говорила она, со всѣхъ сторонъ доказательства, что заблужденія и увлеченія радостными извѣстіями сдѣлались повсемѣстны; такъ, напримѣръ, въ судебной палатѣ были пріостановлены на время дѣла; президенты ея громогласно объявили объ одержанной побѣдѣ; присутствующая публика встрѣтила это извѣстіе оглушительными рукоплесканіями и криками, сигналъ къ которымъ подали сами члены палаты. Всеобщее возбужденіе улеглось съ трудомъ и долго еще будетъ производить свое вліяніе. На биржѣ арестованы по этому поводу двѣ подозрительныя личности."
   
   Но вслѣдъ за тѣмъ, France, вмѣсто смягчающаго пластыря, предложила публикѣ новую ложь. Она начала увѣрять, что дѣйствительно французскія войска занимаютъ превосходную позицію;-- что Вейсенбургъ взятъ обратно, что побѣда пруссаковъ самая ничтожная, но невѣрно только то, будто Макъ-Магонъ перешелъ въ наступленіе.
   Въ тотъ-же день, въ 7 часовъ вечера, газета Journal Officiel объявляла:
   
   "8 тысячъ французовъ сражавшихся подъ Вейсенбургомъ, имѣли противъ себя два прусскихъ корпуса, въ числѣ которыхъ находились отборные полки прусской гвардіи. Мы перерѣзали подъ Саарбрюкеномъ непріятельскую линію, тогда какъ наша линія осталась нетронутой."
   
   Въ Парижѣ, по крайней мѣрѣ, въ десяти мѣстахъ, происходили сцены насилія, и между прочимъ, на бульварѣ Монмартръ и въ улицѣ Ришелье. Богатыя банкирскія конторы Легона, Дрейера и Гирша, вслѣдствіе упомянутыхъ вечернихъ безпорядковъ, были заперты, но этимъ дѣло не ограничилось. Какой-то господинъ, вышедшій изъ первой конторы съ листкомъ нѣмецкой газеты въ рукѣ, обратился къ слѣдовавшему за нимъ спутнику съ нѣмецкой фразой. Ихъ сей-часъ-же окружила толпа.
   -- Долой пруссаковъ! отколотить ихъ! кричали она.
   Нѣмцы скрылись; градъ камней полетѣлъ въ окна дома; городскіе сержанты съ трудомъ отстояли входную дверь въ контору. Вслѣдъ за тѣмъ, масса черни устремилась къ дому банкира Гирша, на котораго падало обвиненіе въ томъ, будто онъ пересылалъ въ Пруссію золото и серебро изъ французскаго банка. Толпѣ не удалось взять приступомъ контору, за то стѣны дома украсились зловѣщей надписью:
   "Статья 77-я: смерть измѣнникамъ".
   8 часовъ вечера. Въ отелѣ министра юстиціи, на Вандомской площади, собрался комитетъ министровъ. Лица у всѣхъ были взволнованы; шли оживленные споры о томъ, въ какой мѣрѣ распространять въ публикѣ содержаніе военныхъ депешъ
   Въ эту минуту, дежурный huissier доложилъ о пріѣздѣ префекта полиціи.
   Почти по пятамъ huissier вошелъ Пьетри и обратился къ хранителю государственной печати.
   -- Ваше превосходительство, сказалъ онъ,-- къ вамъ могутъ сейчасъ нагрянуть непрошенные гости! Площадь залита народомъ, который все прибываетъ и прибываетъ. Русскій гербъ на конторахъ Легона и Дрейера подвергся оскорбленію, вслѣдствіе того, что его приняли за прусскій.
   -- Какъ это непріятно! воскликнулъ герцогъ Граммонъ. Вы знаете, г. Пьетри, какъ мы должны стараться жить въ ладу съ Россіей.
   Префектъ полиціи молча поклонился. На блѣдномъ, холодномъ лицѣ его не шевельнулся ни одинъ мускулъ.
   -- Послѣдствія недоразумѣнія уже исправлены, отвѣчалъ онъ. Народъ кричитъ теперь: "Vive la Russie!" Но такой порядокъ не можетъ продолжаться; возбужденіе, вызванное биржевымъ слухомъ, дошло до высшей степени.
   -- Какъ это ваши агенты допустили напечатать депешу безъ разрѣшенія? сердито спросилъ Оливье.
   -- Вашему превосходительству должно быть хорошо извѣстно, какъ мало вліянія имѣетъ полиція на биржу; притомъ, по засвидѣтельствованію моихъ агентовъ, такой депеши во все не существовало. Я имѣю полное основаніе предполагать что извѣстная партія составила планъ тщательно распространять такого рода свѣдѣнія, которыя впослѣдствіи не подтверждаются.
   -- Это извѣстный биржевой маневръ, произнесъ министръ финансовъ Сегри, жеманясь.
   -- Нѣтъ, ваше превосходительство, не думаю, хотя было-бы очень не дурно представить публикѣ вопросъ въ такомъ видѣ. Если мы не положимъ конецъ этимъ продѣлкамъ, то публику будутъ постоянно волновать подобными извѣстіями и поддерживать въ ней раздраженіе.
   -- Но если по вашему биржа тутъ не при чемъ, возразилъ министръ финансовъ, -- то кому-же можетъ быть выгодно производить безпорядки?
   -- Я убѣжденъ, что не ошибаюсь, ваше превосходительство, рѣзко сказалъ Пьетри, видя въ этомъ маневрѣ ударъ, направленный противъ министерства той оппозиціонной партіей палаты, которая вотировала противъ войны. Не подлежитъ почти сомнѣнію, что всѣ эти слухи исходятъ изъ клики гг. Пикара, Фавра, Симона и ихъ друзей.
   -- Это было-бы подло! воскликнулъ Граммонъ. Впрочемъ, отъ нихъ всего можно ожидать. Какія-же мѣры посовѣтуете вы намъ принять? Если-бы продолжались засѣданія палаты, то можно было-бы возложить это на ея отвѣтственность....
   -- Но такъ какъ этого нѣтъ, замѣтилъ Пьетри, пожавъ плечами,-- то и говорить нечего. Прежде, чѣмъ я позволю себѣ высказать вашей свѣтлости, какія слѣдуетъ принять мѣры, я спрошу, нѣтъ-ли какихъ либо новыхъ извѣстій изъ арміи и какого онѣ рода?
   -- Все то, что мы знаемъ, извѣстно и вамъ и напечатано въ оффиціальныхъ газетахъ; но, можетъ быть, г. военный министръ получилъ какія нибудь особенныя депеши отъ г. маршала?
   Генералъ Дежанъ, заступившій мѣсто маршала Лебёфа въ званіи военнаго министра, объявилъ, что особенныхъ депешъ онъ не получалъ.
   -- Депеши изъ Меца отъ нынѣшняго утра, сказалъ онъ, подтверждаютъ, что маршалъ Макъ-Магонъ продолжаетъ занимать очень сильную позицію и успѣлъ соединиться съ 5-мъ армейскимъ корпусомъ. Телеграфныя сообщенія между нашими корпусами не прерваны. Изъ послѣднихъ оффиціальныхъ извѣстій, полученныхъ сегодня въ 5 часовъ 20 минутъ пополудни, видно, что непріятель сильно концентрируется на баденскомъ берегу Рейна, вслѣдствіе чего, мы приняли крайнія мѣры предосторожности между Кольмаромъ и Кюнингеномъ, чтобы быть на готовѣ противъ всякой случайности. Изъ Меца дѣлались рекогносцировки.
   -- Слѣдовательно, извѣстіе, напечатаное въ Liberté, есть также ложь? спросилъ Пьетри.
   -- Какое это извѣстіе? спросилъ Дежанъ. Я не читаю Liberté.
   -- Весь Парижъ только о немъ и толкуетъ, вотъ почему выдуманная биржевая депеша нашла такъ много легковѣрныхъ. Liberté говоритъ, что Макъ-Магонъ, вчера вечеромъ, пошелъ форсированнымъ маршемъ къ Вейсенбургу; что онъ находился на разстояній двухъ часоваго перехода отъ мѣста несчастной битвы и отъ генерала Дуэ, и что у него было отъ 60 до 70 тысячъ войска, именно, весь 2-й корпусъ и значительная часть 3-го, такъ что едва-ли подъ Вейсенбургомъ можно было стянуть 150 тысячъ человѣкъ.
   -- Это чистѣйшій вздоръ! воскликнулъ съ досадой генералъ Дежанъ. Всѣмъ извѣстно, что корпуса Фроссара и Базена расположены на сѣверъ и на востокъ отъ Меца.
   -- Въ такомъ случаѣ, не слѣдовало-бы допускать распроненія ложныхъ слуховъ, или немедленно напечатать противъ нихъ возраженія, замѣтилъ строго Пьетри.
   -- Вы забываете, что министерство мало имѣетъ власти препятствовать прессѣ распускать ложные слухи, какъ полиція вмѣшиваться въ подобнаго-же рода дѣла биржи, возразилъ колко герцогъ Граммонъ.
   -- За то министерство имѣетъ всѣ средства тотчасъ-же ихъ опровергнуть.... а между тѣмъ, ничего не сдѣлано, или такъ-же мало, какъ относительно слуховъ о союзѣ съ Австріей и съ Италіей.
   Министръ иностранныхъ дѣлъ, заживо задѣтый этими рѣзкими словами, удовольствовался тѣмъ, что крутилъ съ надменной улыбкой усы.
   -- Мой вопросъ, продолжалъ начальникъ парижской полиціи, имѣлъ совсѣмъ другую цѣль, чѣмъ безполезный споръ касательно газетныхъ извѣстій. Я полагаю, господа, что всѣ вы достаточно меня знаете, поэтому согласитесь, что я человѣкъ самыхъ практическихъ воззрѣній и никогда не вдавался въ отвлеченности; тѣмъ не менѣе, я вынесъ изъ моей служебной дѣятельности странное убѣжденіе, подтвержденное опытами, что существуетъ своего рода магнетическій токъ, который передаетъ въ обществѣ извѣстіе о какомъ нибудь отдаленномъ важномъ событіи съ быстротою электрической искры. Незнаю, господа, удалось ли вамъ собственнымъ опытомъ удостовѣриться въ справедливости сказаннаго мною; но мнѣ приходилось испытать это не разъ. Вотъ почему я и придаю сегодняшнему всеобщему возбужденію болѣе серьезное значеніе, чѣмъ оно, повидимому, заслуживаетъ того, и хотя я увѣренъ, что открылъ настоящій источникъ всѣхъ этихъ слуховъ, однако, я все таки счелъ нужнымъ придти сюда, чтобы спросить у г. министра, нѣтъ-ли какихъ нибудь извѣстій.
   Послѣдовала небольшая пауза. Нѣкоторые изъ присутствующихъ саркастически улыбались.
   -- Я, право, никакъ не думалъ, достойный другъ мой, сказалъ герцогъ Граммонъ, чтобы вы занимались такого рода наблюденіями, хотя я отнюдь не беру на себя опровергнуть ихъ справедливость. Но вѣдь вы уже слышали, что правительство не получило ни какихъ особенно важныхъ извѣстій...
   -- При чемъ нельзя, однако, скрыть, лукаво замѣтилъ Шевандье де Вальдромъ, что наши телеграфныя сообщенія отличаются необыкновенной медленностію.
   -- Но, г. Пьетри, продолжалъ герцогъ Граммонъ, вы намъ до сихъ-поръ еще не сказали, какія, по вашему мнѣнію, мѣры должно принять правительство, для прекращенія зловредныхъ слуховъ.
   -- Говорить всегда одну чистую правду! энергически отвѣчалъ Пьетри. Уже и то хорошо, что въ настоящемъ случаѣ, министерство въ краткихъ словахъ опровергло всеобщее заблужденіе; но общественное мнѣніе требуетъ большаго: ему нужно чтобы правительство сообщало ему о каждомъ важномъ событіи всю истину, безъ утайки. Всякая недомолвка или смягченіе факта вредятъ больше, чѣмъ горькая, нагая истина.
   -- Но, вѣроятно, вы не посовѣтуете же намъ, прервалъ его рѣзко герцогъ, чтобы въ случаѣ страшнаго и, какъ я полагаю, невозможнаго бѣдствія -- полнаго пораженія нашихъ войскъ -- мы отдали этотъ фактъ на судъ безсмысленной толпы, не принявъ заранѣе надлежащихъ мѣръ предосторожности?
   -- Непремѣнно посовѣтую, ваша свѣтлость. Съ самаго начала я смотрѣлъ на настоящую войну, не какъ на ссору кабинетовъ или на дипломатическую игру въ шахматы съ оружіемъ въ рукахъ, но какъ на войну двухъ расъ, а въ такой войнѣ правительство должно быть за одно съ народомъ, если...
   -- Если, что?
   -- Если правительство не хочетъ быть ниспровергнуто.
   -- А я полагалъ, г. префектъ, замѣтилъ герцогъ, что взрывъ сегодняшняго энтузіазма показалъ вамъ, какъ народъ крѣпко держится за императора во время этой войны.
   -- За императора -- можетъ быть! но за правительство... онъ указалъ рукой на балконъ, откуда, чрезъ полуотворенную дверь, въ комнату доносился съ площади страшный шумъ.
   -- Что тамъ такое? спросилъ Оливье, давно уже привыкшій къ разнаго рода представленіямъ.
   -- Я васъ предупреждалъ, ваше превосходительство, что съ вами желаютъ говорить.
   -- Чего они тамъ отъ меня хотятъ?
   -- Они хотятъ узнать отъ васъ, гдѣ источникъ ложныхъ слуховъ.
   Оливье приготовился выдти на балконъ. Для него ничего не могло быть пріятнѣе возможности произнести одну изъ патетическихъ рѣчей.
   Пьетри задержалъ его на одну минуту, между тѣмъ, какъ герцогъ Граммонъ, всегда сдержанный, какъ настоящій аристократъ, нетерпѣливо передернулъ плечомъ и началъ разглаживать бороду.
   -- Ваше превосходительство, заговорилъ Пьетри,-- вы произведете прекрасное впечатлѣніе, если лично обратитесь къ народу; но предупреждаю васъ -- не дѣлайте ни малѣйшаго намека на то, что вы подозрѣваете тутъ участіе какой нибудь партіи. Упорно стойте на одномъ -- что всему причиной биржевой маневръ, и объявите, что сочинитель ложной телеграммы уже арестованъ и будетъ подвергнутъ строгому наказанію.
   -- Да вѣдь вы же сами мнѣ сказали, что этого ничего не было.
   -- Что же за бѣда? Я, долго не разсуждая, посадилъ подъ замокъ двухъ продавцевъ акцій. У этихъ господъ всегда рыльце въ пуху. Главное, обѣщайте публикѣ, ваше превосходительство, немедленно сообщить ей о новомъ извѣстіи съ театра войны..
   -- Хорошо, благодарю васъ.
   Оливье распахнулъ дверь и вышелъ на балконъ. Его встрѣтили рукоплесканіями громкими криками браво!
   Оставшіеся въ залѣ министры могли разслышать каждое слово.
   -- Господа! началъ министръ, дѣлая жестъ рукой, какъ на трибунѣ: вы меня звали, я здѣсь, что вамъ угодно?
   Тысячи голосовъ закричали.
   -- Извѣстій! извѣстій!
   Чей-то густой басъ проревѣлъ:
   -- Только по меньше фразъ!
   Министръ далъ знакъ, шумъ утихъ, все смолкло.
   -- Господа! началъ опять Оливье, -- правительство довело уже до вашего свѣдѣнія, что сегодняшняя биржевая депеша не подтвердилась; сочинитель ея арестованъ...
   -- Имя его! имя! завопила толпа.
   -- Слѣдствіе въ полномъ ходу и виновный подвергнется строгой карѣ законовъ. Но, господа, вы не будете, конечно, требовать отъ меня, представителя правосудія, чтобы я назвалъ вамъ имя того, чье преступленіе еще не доказано приговоромъ суда.
   Публика одобрительно и съ увлеченіемъ начала аплодировать. Оливье продолжалъ:
   -- Правительство вновь обѣщаетъ въ точности передавать вамъ каждое полученное извѣстіе, -- хорошее и дурное, кромѣ движенія войскъ, такъ какъ подобное извѣстіе могло бы дойти до непріятеля. (Шумныя рукоплесканія). Правительство приняло уже энергическія мѣры, чтобы сегодняшній постыдный случай болѣе не повторялся. Именемъ Франціи, именемъ нашей героической арміи мы требуемъ отъ васъ спокойствія, терпѣнія и соблюденія общественнаго порядка! Смуты въ Парижѣ были-бы побѣдой для Пруссіи. Сплотимся во едино! Пусть въ настоящую минуту, у всѣхъ насъ будетъ одна идея, одно желаніе и одно чувство -- торжество нашего оружія! Разстанемся съ словами: да здравствуетъ отечество!
   -- Да здравствуетъ отечество! ревѣла толпа вокругъ Вандомской колонны, махая шляпами по направленію къ балкону отеля министерства. Кой-гдѣ, нѣсколько голосовъ крикнуло: "Vive l'empereur!" и вслѣдъ за тѣмъ, вся публика разошлась.
   Торжествующій Оливье вернулся къ своимъ товарищамъ съ самодовольной улыбкой на лицѣ. Тѣ кинулись поздравлять его съ успѣхомъ.
   Потолковавъ еще немного о различныхъ дѣлахъ, министры хотѣли было уже разойтись, такъ какъ часы показывали половину десятаго, какъ вдругъ, со стороны елисейскихъ полей, къ отелю полной рысью подъѣхала карета съ поднятыми стеклами. Какой-то господинъ, въ лѣтнемъ легкомъ плащѣ, отворилъ изнутри дверцу, въ ту минуту когда карета остановилась у параднаго подъѣзда дома и, выскочивъ чрезвычайно проворно оттуда, ловко подалъ руку пріѣхавшей вмѣстѣ съ нимъ дамѣ подъ густымъ вуалемъ. Оба они тотчасъ же скрылись подъ порталомъ. Войдя въ парадныя сѣни отеля, незнакомецъ легкимъ движеніемъ плеча, отбросилъ приподнятый, какъ видно съ намѣреніемъ, воротникъ своего плаща и обнаружилъ густые бакенбарды, отпущенные по англійски внизъ. Не смотря на довольно полную фигуру, онъ былъ строенъ и отличался изящными манерами. Онъ почтительно, хотя совершенно свободно, велъ подъ руку пріѣхавшую съ нимъ даму средняго роста; широкій темный плащъ и черный вуаль не позволяли разсмотрѣть въ подробности ея наружность.
   Внизу парадныхъ сѣней, у самой лѣстницы, стоялъ въ полной формѣ швейцаръ.
   -- Господинъ министръ Оливье, конечно у себя? спросилъ у него пріѣзжій.
   -- Его превосходительство засѣдаетъ теперь въ совѣтѣ, отвѣчалъ швейцаръ.
   -- Тѣмъ лучше! послышался изъ-подъ вуаля довольно рѣзкій голосъ. Пойдемте, князь!
   Этотъ титулъ произвелъ надлежащій эффектъ. Швейцаръ, не зная еще съ кѣмъ онъ имѣетъ дѣло, безпрепятственно пропустилъ посѣтителей на лѣстницу, предоставляя прислугѣ на верху распорядиться, какъ она найдетъ нужнымъ. Господинъ въ плащѣ и дама вступили въ пріемную, въ ту самую минуту, когда дежурный huissier отворялъ противоположную дверь въ залу совѣта, чтобы выпустить оттуда министровъ, которыхъ провожалъ самъ Оливье.
   Пріѣзжій кинулъ на ближайшій стулъ свою шляпу и плащъ.
   -- Князь Меттернихъ, это вы! воскликнулъ въ изумленіи герцогъ Граммонъ, который прежде всѣхъ увидалъ вошедшую пару.-- Не меня-ли, ваша свѣтлость, вы удостоиваете чести?..
   Прежде чѣмъ князь успѣлъ отвѣтить, дама въ вуали подошла къ группѣ министровъ и энергическимъ жестомъ руки заставила ихъ разступиться.
   -- Очень рада, господа, что я застала всѣхъ васъ въ сборѣ, сказала она.-- Пожалуйте за мной.
   Оливье отскочилъ на нѣсколько шаговъ назадъ, когда узналъ голосъ императрицы Евгеніи.
   -- Ваше величество, это вы?! воскликнулъ онъ, оторопѣвъ. Императрица, не произнеся ни слова, вошла въ залу, бросилась, какъ-бы въ изнеможеніи, въ кресло и откинула съ лица вуаль. Министры поспѣшили вернуться, а князь Меттернихъ собственно-ручно заперъ на ключъ двери.
   -- Господинъ Дёжанъ, есть-ли извѣстія изъ арміи? Почему онѣ мнѣ не сообщены? строго спросила Евгенія.
   -- Депеши моего вѣдомства безъ замедленія всѣ отправлены къ вашему величеству, отвѣчалъ военный министръ.
   Лицо императрицы было очень блѣдно, ноздри ея вздрагивали, въ губахъ замѣчалось сильное внутреннее раздраженіе.
   -- Неужели вы, въ самомъ дѣлѣ, ничего еще не знаете? Слава Богу! въ такомъ случаѣ, можетъ быть, полученное свѣдѣніе и не вѣрно. Ваша свѣтлость, потрудитесь сообщить этимъ господамъ содержаніе депеши.
   Евгенія положила руки на колѣни и, скрестивъ пальцы, нервно ими перебирала -- свойство, присущее всѣмъ жителямъ юга, въ минуты волненія.
   Австрійскій посланникъ вытащилъ изъ боковаго кармана своего сюртука шифрованную телеграмму, присланную къ нему въ посольство.
   -- Господинъ герцогъ, сказалъ онъ, часъ тому назадъ, я получилъ черезъ Брюссель копію съ депеши, которую кронпринцъ прусскій отправилъ въ главную квартиру въ Майнцъ и въ Берлинъ. Маршалъ Макъ-Магонъ проигралъ сраженіе.
   -- Это невозможно! отвѣтилъ Граммонъ. Мы не имѣемъ никакихъ свѣдѣній о томъ, что на него напалъ непріятель. Выдуманная биржевая депеша....
   -- Была чистѣйшей ложью. Выслушайте. Вотъ что говорится въ оффиціальной депешѣ, отправленной въ Майнцъ:
   
   "Я совершенно разбилъ маршала Макъ-Магона. Въ дѣлѣ участвовала большая часть моей арміи. Французы отброшены на Битчъ. Поле сраженія подъ Вертомъ. 4 часа по полудни. Фридрихъ-Вильгельмъ, крон-принцъ. "
   
   -- Это ужасно, если это правда! воскликнула императрица.
   -- Сомнѣваться въ вѣрности извѣстія нельзя, отвѣчалъ Меттеринхъ. Эта депеша прислана ко мнѣ нашимъ посланникомъ въ Брюсселѣ, графомъ Вицтумомъ фонъ Экштетъ. Его подпись ручается за подлинность документа. Но кромѣ того, я имѣю еще извѣстіе, полученное черезъ Триръ, сегодня отъ 5 часовъ пополудни, о томъ, что французская армія вытѣснена изъ Саарбрюкена и принуждена начать отступленіе.
   -- Но какже императоръ намъ ничего не телеграфируетъ! воскликнула императрица. Мы должны, получать всѣ эти извѣстія черезъ непріятеля.
   Военный министръ пожалъ плечами.
   -- Мы принуждены вамъ сознаться, ваше величество, что депеша, отправленная сегодня утромъ, въ 7 часовъ 40 минутъ, изъ Меца, прибыла въ Парижъ въ 6 часовъ 30 минутъ вечера.
   -- Значитъ тамъ могли драться впродолженіе цѣлаго дня, а мы-бы ничего и не знали объ этомъ?
   Послѣдовала пауза.
   -- Если это прискорбное извѣстіе даже и подтвердится, началъ генералъ Дежанъ,-- то все-таки мы не должны падать духомъ. Проигранное сраженіе еще не означаетъ, что проиграна вся кампанія.
   -- Но важно моральное впечатлѣніе при самомъ началѣ войны, сказала императрица. Я знаю парижанъ, знаю французовъ... Надо непремѣнно сдѣлать воззваніе къ націи... вотъ почему, какъ только князь сообщилъ мнѣ телеграмму, я немедленно отправилась сюда, чтобы узнать истину и посовѣтоваться съ вами, господа.
   -- Позвольте мнѣ замѣтить, ваше величество, сказалъ Сегри, что намъ, во всякомъ случаѣ слѣдуетъ прежде дождаться депешъ изъ Меца...
   -- И допустить, чтобы событія захватили насъ врасплохъ! Нѣтъ! милостивый государь, повѣрьте, что въ то время, когда мы получимъ какія-нибудь извѣстія, Парижъ будетъ ужь знать ихъ. Повторяю вамъ, нужно непремѣнно сдѣлать воззваніе къ народу. Вся Франція должна вооружиться.
   -- Но для этого необходимо содѣйствіе палатъ, замѣтилъ осторожно Оливье.
   -- Такъ созовите палаты.
   Австрійскій посланникъ подошелъ къ императрицѣ.
   -- Прикажете вы мнѣ, ваше величество, сопровождать васъ въ Сенъ-Клу или нѣтъ? спросилъ онъ. Мое присутствіе можетъ оказаться лишнимъ, во время совѣщанія господъ министровъ.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, останьтесь! Я знаю, что вы всегда были другомъ императора и говорили ему правду. Лучше-бы онъ послушалъ вашихъ совѣтовъ, чѣмъ обѣщаній нѣкоторыхъ господъ устроить ему союзы...
   Глаза императрицы выразительно остановились на герцогѣ, который проворчалъ что-то про себя на счетъ своенравныхъ женщинъ, любящихъ, въ случаѣ дурного оборота дѣлъ, сваливать свою вину на чужія плечи.
   -- Послѣ сегодняшнихъ происшествій въ Парижѣ, замѣтилъ Пьетри, всякое дурное извѣстіе изъ арміи можетъ вызвать сильнѣйшее раздраженіе и произвести безпорядки.
   -- Вотъ почему я и предложилъ-бы объявить Парижъ въ осадномъ положеніи, сказалъ военный министръ.
   -- Да, и сверхъ того, усилить укрѣпленія фортовъ, подхватилъ Граммонъ.
   -- Какъ великъ въ настоящую минуту парижскій гарнизонъ, г. министръ? спросила императрица.
   -- Въ настоящую минуту, въ нашемъ распоряженіи находятся только: парижская гвардія, два полка морской пѣхоты и полкъ кирасировъ.
   -- Такъ созовемъ національную гвардію! Завтра въ пять часовъ утра, я буду въ Тюльери. Я попрошу васъ, сегодняже вечеромъ послать приглашеніе г. маршалу Бараге-д'Илье на завтрашнюю конференцію, а до тѣхъ поръ мы, вѣроятно, получимъ какія-нибудь свѣдѣнія изъ Меца. Г. префектъ полиціи приметъ, конечно, надлежащія мѣры относительно соблюденія спокойствія въ городѣ.
   Пьетри поклонился.
   -- Господа, продолжала императрица вставая: помните, что отъ нашей энергіи завтра зависитъ судьба не только имперіи, но и всей Франціи. Если мы будемъ побѣждены, то Орлеаны непремѣнно займутъ мѣсто нашей династіи, а я васъ считаю слишкомъ вѣрными друзьями императора и убѣждена, что вы этого не допустите.
   -- Я надѣюсь, вмѣшался князь Меттернихъ, что подтвержденіе печальнаго извѣстія будетъ способствовать скорѣйшему заключенія мира.
   Императрица гордо выпрямилась и посмотрѣла прямо въ глаза послу.
   -- Никогда, князь! отвѣчала она. Подписаніе мирнаго трактата послѣ потеряннаго сраженія равнялось-бы паденію наполеоновской династіи! Вашему императору лучше чѣмъ кому либо извѣстно, что мы привыкли, заключать миръ только послѣ одержанной нами побѣды. И такъ, война на смерть! Франція еще не побѣждена. До свиданія, господа, завтра утромъ! Приготовьте декреты.
   Она направилась къ дверямъ, которыя Меттернихъ почтительно отворилъ передъ нею, и наклоненіемъ головы простилась съ министрами.

------

   Въ теченіе ночи прибыли депеши изъ Меца, вполнѣ подтвердившія извѣстія австрійскаго посольства.
   Въ пять часовъ утра, императрица пріѣхала изъ Сенъ-Клу въ Тюльери, на засѣданіе совѣта министровъ.
   Надо отдать справедливость, что всѣ принятыя мѣры предосторожности были выполнены скоро, энергично и съ большой предусмотрительностію. Если онѣ остались безъ благопріятнаго результата на судьбу династіи, то это произошло отъ поразительной быстроты, съ какою слѣдовали одно за другимъ событія, и отъ полнѣйшей гнилости соціальнаго устройства Парижа, вызваннаго развращеніемъ нравовъ и распущенностію правительства второй имперіи.
   Утренній нумеръ Journal Officiel заключалъ въ себѣ прокламацію министровъ, подписанную въ шесть часовъ утра; ей предшествовали слѣдующія двѣ депеши императора:
   
   "Мецъ, полночь. Макъ-Магонъ проигралъ сраженіе. Фроссаръ вынужденъ отретироваться къ Саарѣ. Отступленіе совершается въ порядкѣ. Все можетъ быть еще поправлено.

Наполеонъ."

   
   "Мецъ, 3 1/2 часа утро. Генералъ Л'Эгль донесъ мнѣ, что Макъ-Магонъ потерялъ сраженіе вслѣдствіе чрезмѣрнаго превосходства силъ непріятеля и отступилъ въ полномъ порядкѣ. Бой начался на томъ берегу Саары, около часа по полудни, и сначала казался не важнымъ. Несмотря на то, что массы непріятеля постепенно увеличивались, 2-й корпусъ упорно держался на своей позиціи; только между 6 и 7 часами вечера, когда непріятельскія массы сгустились до невѣроятія, 2-й корпусъ вмѣстѣ съ высланными ему на подмогу полками, вернулся обратно на высоты. Ночь прошла спокойно. Я расположусь въ центрѣ позиціи.

Наполеонъ."

   Прокламація была слѣдующаго содержанія:
   
   "Въ виду такихъ серьезныхъ извѣстій, лежащій на насъ долгъ совершенно выяснился. Мы взываемъ къ патріотизму и энергіи французскаго народа. Палаты созваны. Мы приступимъ безъ замедленія къ укрѣпленію Парижа. Чтобы облегчить исполненіе военныхъ приготовленій, мы объявляемъ городъ въ осадномъ положеніи. Сохранимъ бодрость и единодушіе. Наши вспомогательныя средства громадны. Будемъ биться мужественно и спасемъ отечество!"
   
   Въ теченіе этого-же утра, вышло второе изданіе Journal Officiel, съ извѣщеніемъ, что палаты созываются на 11 августа и что департаментъ Сены объявляется въ осадномъ положеніи.
   Правительство и тутъ не могло удержаться, чтобы не солгать и не прикрасить извѣстій, полученныхъ изъ Меца.
   Совсѣмъ тѣмъ, и эта прокламація, настоящій смыслъ которой публика, конечно, старалась прочесть между строками, произвела страшное впечатлѣніе. Переходъ отъ вчерашняго безумнаго восторга къ самой ребяческой трусости, былъ поразителенъ.
   Въ банкахъ началась настоящая давка; лица, большею частію высшихъ сословій, у которыхъ тамъ хранились цѣнныя бумаги или дорогія вещи, спѣшили взять ихъ обратно. Паника, вслѣдствіе извѣстій о пораженіи арміи, была такъ сильна, что парижанамъ казалось даже, что пруссаки ужь подъ Парижемъ, что эта варварская орда грабителей отниметъ у нихъ все имущество.
   Въ префектурѣ полиціи таже давка; паспортное бюро бралось просто штурмомъ. Не одни иностранцы спѣшили покинуть Парижъ и Францію: многіе богатые туземцы опрометью кинулись за паспортами, чтобы искать спасенія въ Бельгіи, Англіи и Швейцаріи.
   Улицы и бульвары точно вымерли; народъ съ утра до ночи толпился только на дебаркадерахъ сѣверной и южной желѣзныхъ дорогъ.
   Журналы печатали цѣлый рядъ депешъ, тщетно стараясь прикрыть разными смягчающими обстоятельствами грустные факты безпрерывныхъ пораженій.
   Въ полдень появилась прокламація императрицы, данная въ Тюильерійскомъ дворцѣ, которою жители Парижа призывались къ спокойствію и порядку. Но всѣ эти успокоительныя мѣры лопались, какъ мыльные пузыри. Вечеромъ 7 числа, всѣ депутаты, находившіеся на лицо въ Парижѣ, собрались для совѣщаній о предстоящей сессіи палатъ; населеніе приняло такое тревожное, угрожающее положеніе, что совѣтъ министровъ долженъ былъ рѣшиться, утромъ 8 числа, выпустить два новыхъ декрета съ извѣщеніемъ, что засѣданіе палатъ откроется на слѣдующій день. Всѣ мужчины до сорока лѣтъ, годные носить оружіе, призывались на службу въ національную гвардію или въ мобили. Первой поручена была защита столицы.
   

ГЛАВА ВТОРАЯ.

   Вечеромъ, въ тотъ самый день, когда начались смуты въ Парижѣ, нашъ старый знакомый Вержье, торговецъ желѣзомъ изъ С.-Дизье, пришелъ въ улицу Ришелье, въ банкирскую контору Гирша и сына и убѣдился, что контора все еще заперта и что два городскихъ сержанта стоятъ на караулѣ у дверей размѣнной кассы.
   Вержье прибылъ въ Парижъ проѣздомъ въ Гавръ по дѣламъ, вслѣдствіе громадныхъ заказовъ желѣза, сдѣланныхъ черезъ него французскимъ правительствомъ на заводахъ въ С.-Дизье. Онъ только что вернулся изъ канцеляріи военнаго министерства, гдѣ, благодаря всеобщей сумятицѣ, никто не имѣлъ времени основательно переговорить съ поставщикомъ, и гдѣ его гоняли отъ одного лица къ другому, отпустивъ наконецъ, съ весьма непріятнымъ рѣшеніемъ, а именно, что въ настоящую минуту, всѣ казенные заказы пріостанавливаются на неопредѣленное время, и что назначить срокъ для возобновленія заключенныхъ контрактовъ нѣтъ никакой возможности.
   На замѣчаніе желѣзнозаводчика, что такого рода распоряженіе угрожаетъ полнымъ разореніемъ многимъ капиталистамъ и что нѣсколько сотъ рабочихъ останутся внезапно безъ дѣла, министерство рѣзко отвѣтило, что Франціи нужны теперь одни солдаты, и что если въ С.-Дизье рабочіе не имѣютъ никакихъ занятій на заводахъ, то самое лучшее, что они могутъ сдѣлать для пользы отечества, это записаться въ ряды мобильгардовъ или составить изъ себя отдѣльные отряды волонтеровъ, для скорѣйшаго отраженія непріятеля. Такого рода летучее войско было-бы истиннымъ благодѣяніемъ для мѣстностей по берегамъ Мозеля, Мааса и Марны, въ виду того, что по послѣднимъ извѣстіямъ, пруссаки стоятъ уже почти подъ Люнневилемъ и угрожаютъ Нанси.
   Вержье рѣшился сходитъ въ извѣстную ему банкирскую контору, гдѣ ему предстояло получить довольно значительную сумму по переводнымъ векселямъ; но, къ великому его прискорбію, контора оказалась закрытой, вслѣдствіе чего, онъ неиначе могъ достать денегъ, какъ послѣ долгихъ хлопотъ и бѣготни.
   -- Чортъ-бы побралъ все это бонапартовское отродье, которое не умѣетъ ни выгнать непріятеля изъ нашей земли, ни учредить порядокъ и всеобщую безопасность внутри государства! проворчалъ онъ довольно громко, сходя съ лѣстницы конторы и поворачивая въ улицу.
   -- А-а! сударь, вы, видно, изъ нашихъ! Совершенно справедливо изволили выразиться, что все это отродье выѣденнаго яйца не стоитъ, и чѣмъ скорѣе мы отъ него избавимся, тѣмъ лучше будетъ для Франціи! произнесъ чей-то голосъ сзади.
   Вержье оглянулся въ изумленіи и увидѣлъ передъ собой одинъ изъ тѣхъ характеристичныхъ типовъ уличныхъ бродягъ, которые безпрестанно попадаются въ Парижѣ.
   Стоявшій передъ нимъ человѣкъ былъ высокаго роста, сухой, съ рѣзкими чертами. Узкій, острый носъ его загибался книзу, какъ клювъ у хищной птицы, сходство съ которой еще болѣе усиливали его круглые каріе глаза. Въ осанкѣ и манерахъ незнакомца было что-то воинственное, чему не противорѣчили крымская медаль, пришпиленная къ груди его блузы и поношенная военная фуражка. Онъ курилъ коротенькую походную трубку, которую держалъ въ правой рукѣ; Вержье замѣтилъ, что на ней недоставало двухъ пальцевъ.
   -- Убирайтесь вы къ дьяволу! крикнулъ съ досадой заводчикъ, вообразивъ, что передъ нимъ стоитъ нищій. Притомъ онъ былъ далеко не въ такомъ расположеніи духа, чтобы затѣвать разговоръ съ совершенно незнакомой ему личностью.
   -- Съ вами вмѣстѣ, г. командиръ,-- извольте! но тогда намъ придется отправиться въ Мецъ, гдѣ сидитъ дьяволъ 2-го декабря, и, по моему разсчету, сидитъ въ мышеловкѣ. Но я предполагалъ, что могу оказать услугу товарищу по политическимъ идеямъ, вотъ почему и осмѣлился заговорить съ вами.
   -- Это какимъ образомъ?
   -- У васъ, сударь, какъ видно, было дѣло въ конторѣ Гиршъ и сынъ, поэтому вамъ показалось непріятно, что контора заперта и что у дверей кассы красуется милѣйшій экземпляръ городскаго сержанта.
   -- Вамъ-то что до этого за дѣло?
   -- Ровно никакого, г. командиръ! Я подумалъ только, что г. сержантъ былъ-бы обязанъ, если-бы онъ былъ человѣкъ вѣжливый, сообщить вамъ, куда въ настоящее время, переведена контора гг. Гиршъ и сынъ.
   Вержье началъ внимательнѣе прислушиваться.
   -- А развѣ вы это знаете?
   -- Какъ не знать! Я, въ былыя времена, служилъ комиссіонеромъ въ этомъ кварталѣ, до тѣхъ поръ, пока полиціи Badinguet не заблагоразсудилось, подъ предлогомъ моей репутаціи крайняго республиканца, лишить министерство общественныхъ работъ дѣятельнаго служащаго.
   -- Такъ вы можете мнѣ сказать, не учредилъ-ли этотъ банкъ гдѣ нибудь временной конторы, съ передачей ей всѣхъ своихъ дѣлъ? Я положительно не вѣрю, чтобы Гиршъ и сынъ совсѣмъ прекратили свои платежи.
   -- Peste! Если-бы намъ третьяго дня дали волю, мы-бы такъ очистили кассу этого нѣмецкаго жида, который пересылаетъ наше чистое французское золото въ Берлинъ, что ему, конечно, не для чего было-бы и запирать кассы. Однако, извините, сударь, вы, кажется, были въ сношеніяхъ съ этимъ банкомъ?
   -- У меня были съ нимъ чисто комерческія сношенія,-- переводные векселя на его кассу.
   -- Экое счастіе, подумаешь!...
   -- По настоящему, продолжалъ Вержье, невольно втянувшійся въ разговоръ съ оригинальнымъ собесѣдникомъ, который шелъ все время рядомъ съ нимъ, я французъ душой и тѣломъ и отъ глубины моего сердца ненавижу нѣмцевъ!
   -- Вы, сударь, какъ видно, не парижанинъ! Смѣю спросить, откуда вы?
   -- Изъ С.-Дизье, на Марнѣ.
   -- А-а! тамъ, гдѣ фабрикуютъ отличные клинки и ножи! Mort de ma vie! Теперь вашимъ гг. заводчикамъ слѣдовало-бы приказывать кузнецамъ поострѣе оттачивать косы и ножи. Косить придется не траву и не хлѣба!.. Эхъ! будь у меня только возможность вырваться изъ Парижа да добыть денегъ, сейчасъ-бы образовалъ въ Арденнахъ или въ Вогезахъ отрядъ волонтеровъ и показалъ-бы нахаламъ пруссакамъ, что непобѣдимые республиканцы 1792 г. не всѣ еще вымерли во Франціи! Ну, вотъ, сударь, мы и дошли!
   Вержье, самъ того не замѣчая, слѣдовалъ за старикомъ солдатомъ, который вдругъ свернулъ въ ближайшій переулокъ и остановился у воротъ крытаго двора.
   -- Пожалуйте сюда, на второй дворъ, направо.... Ландрэ и Ко, сказалъ старикъ.
   -- Да мнѣ-то, что до нихъ?
   -- Они оплачиваютъ векселя конторы Гиршъ и сынъ.
   -- А-а? въ самомъ дѣлѣ? благодарю васъ! Не подождете-ли вы меня тутъ нѣсколько минутъ? спросилъ нерѣшительно Вержье.
   -- Почему не подождать, извольте, г. командиръ! Идите туда спокойно, сегодня не 1-е апрѣля, я васъ не обманулъ.
   Старикъ провелъ рукой по своимъ лихимъ усамъ, выколотилъ докуренную трубку и сталъ набивать другую, между тѣмъ, какъ заводчикъ отправился на указанный ему второй дворъ, гдѣ и отыскалъ контору Ландрэ.
   Вернувшись оттуда, четверть часа спустя, Вержье издали увидѣлъ, что бывшій комиссіонеръ стоитъ по прежнему, облокотившись о воротный столбъ, и разговариваетъ не совсѣмъ хладнокровно съ городскимъ сержантомъ.
   Вержье замедлилъ шагъ; почти каждое слово доносилось до него.
   -- Но вѣдь вы знаете, что ваша личность мнѣ хорошо извѣстна, Шаваннъ, горячился сержантъ. Вы не имѣете права носить эту медаль!
   -- Ба! не смѣшите меня, пожалуйста, достойный префектъ. Не воображаете-ли вы, что, нося мексиканскую медаль на груди своихъ фраковъ съ фалдами въ видѣ ласточкина хвоста, вы имѣете право лишать старика малаховской медали, когда правительство не обезпечило его даже покойнымъ угломъ?
   -- Вы забыли, что правительство дало вамъ совсѣмъ другой уголъ, и при этомъ лишило васъ права носить знаки отличія.
   -- Peste! Не слѣдуетъ никогда попрекать случившимся несчастіемъ, тѣмъ болѣе, бѣднаго, стараго солдата!
   -- Берегитесь, Шаваннъ! Вы неисправимый дневной воръ и забіяка! Намъ очень хорошо извѣстно, что вы, въ мартѣ мѣсяцѣ, пытались строить баррикады! Я васъ посажу подъ арестъ, если вы сейчасъ-же не снимете императорскаго знака отличія, который безчестится такимъ негодяемъ, какъ вы.
   Морщинистое лицо стараго солдата побагровѣло отъ этихъ словъ, и ястребиные глаза его дико сверкнули изъ-подъ нависшихъ сѣдыхъ бровей.
   -- Держите крѣпче языкъ за зубами, г. сержантъ! крикнулъ онъ. Вы имѣете право доносить на меня, но не оскорблять! Чтожь касается сажанія меня подъ арестъ, то не знаю, удастся-ли вамъ это исполнить при теперешнихъ обстоятельствахъ. Къ тому-же, я и повода къ этому не подалъ: я не шумѣлъ и не просилъ милостыни.
   Вержье, подошедшій въ эту минуту къ разговаривавшимъ, услыхалъ послѣднюю фразу и счелъ своимъ долгомъ вступиться за старика.
   -- Онъ не просилъ милостыни и дожидался меня здѣсь по моему желанію, сказалъ заводчикъ, обращаясь къ сержанту.
   -- Тогда дѣло другое, сударь, вѣжливо отвѣчалъ сержантъ.
   -- Это ярый республиканецъ; его уже нѣсколько разъ судили; я хотѣлъ васъ предупредить.
   Вержье надменно кивнулъ головой.
   -- Благодарю васъ за хорошее мнѣніе о моихъ политическихъ убѣжденіяхъ, сказалъ онъ сухо. Пойдемте, обратился онъ къ солдату.
   Шаваннъ не заставилъ повторить себѣ два раза это приглашеніе и поспѣшилъ за своимъ благодѣтелемъ, который, однако, остановился на слѣдующей-же улицѣ, желая поскорѣе отъ него отдѣлаться.
   -- Вы оказали мнѣ немалую услугу, сказалъ Вержье,-- и избавили меня отъ хлопотъ и розысковъ по городу; прошу васъ выпить бутылку вина за славу нашего оружія и за осуществленіе надеждъ республики.
   Съ этими словами онъ подалъ старику 5 франковую монету.
   Къ великому удивленію заводчика, оборванецъ, котораго незадолго передъ тѣмъ полицейскій сержантъ обозвалъ уличнымъ нищимъ, не дотронулся даже до денегъ.
   -- Извините, г. командиръ, проговорилъ онъ тихо. Вы очень любезны, но позвольте мнѣ прежде обратиться къ вамъ съ вопросомъ.
   -- Что вамъ угодно?
   -- Слышали-ли вы все то, что безсовѣстный городской сержантъ осмѣлился сказать мнѣ у воротъ?
   -- Я слышалъ все, г. Шаваннъ.
   -- Въ такомъ случаѣ, господинъ.... позвольте узнать вашу фамилію?
   -- Вержье.
   -- Въ такомъ случаѣ, г. Вержье, какъ-бы велика ни была честь для капрала Шаванна получить приглашеніе отъ такого республиканца, какъ вы, выпить на его деньги бутылку вина, онъ не въ состояніи принять вашего великодушнаго подарка.
   Заводчикъ съ изумленіемъ посмотрѣлъ на бродягу, и тотчасъ-же понялъ, что старикъ обидѣлся денежнымъ вознагражденіемъ, ожидая, что онъ пригласитъ его распить бутылку вина вмѣстѣ съ собой.
   -- Повѣрьте, г. Шаваннъ, отвѣчалъ Вержье, что для меня будетъ истиннымъ удовольствіемъ выпить вмѣстѣ съ храбрымъ солдатомъ. Укажите мнѣ по близости ресторанъ или погребъ, куда бы мы могли съ вами отправиться.
   Бывшій комиссіонеръ оказался до нельзя польщеннымъ вторымъ предложеніемъ.
   -- Позвольте мнѣ узнать, г. командиръ -- извините, что я васъ такъ называю, но это звучитъ какъ-то воинственнѣе, -- произнесъ старикъ съ улыбкой, позвольте узнать, вы непремѣнно желаете угостить меня въ центрѣ города?
   -- О, нѣтъ! мнѣ все равно; я могу свободно располагать своимъ временемъ.
   -- Въ такомъ случаѣ, осмѣлюсь сдѣлать вамъ предложеніе. Черезъ часъ назначено собраніе республиканцевъ моего округа; одинъ изъ г. депутатовъ лѣвой стороны обѣщалъ выяснить намъ настоящее положеніе Франціи. Не угодно ли будетъ и вамъ присутсвовать на этомъ засѣданій?
   -- Съ большимъ удовольствіемъ!
   -- Тогда отправимтесь сейчасъ въ походъ!
   -- Лучше мы вотъ, что сдѣлаемъ, возразилъ заводчикъ: возьмите-ка первый попавшійся фіакръ. Гдѣ вы живете?
   -- Въ предмѣстьи Сентъ-Антуанъ. Собраніе назначено въ одномъ домѣ, на бульварѣ Мазасъ.
   -- Далеконько, ну, да впрочемъ, ѣдемте! Мы можемъ дорогой потолковать.
   Первый фіакръ съ жестянымъ нумеромъ былъ нанятъ, и оригинальная пара покатила въ знаменитый рабочій кварталъ,-- центръ всѣхъ бывшихъ революцій, передавшій, въ послѣднее время, свою репутацію бельвильской части Парижа.
   Дорогой Вержье старался узнать подробнѣе прошлое своего спутника.
   -- Вы служили солдатомъ? спросилъ онъ у старика.
   -- Капраломъ 57-го линейнаго полка.
   -- Чтожь? вы вышли въ отставку?
   Старикъ, вмѣсто отвѣта, выразительно показалъ ему безпалую свою руку.
   -- Подъ Севастополемъ?
   -- Нѣтъ, г. командиръ. Честь правду любитъ. Эти два пальца откушены у меня, во время драки, однимъ бездѣльникомъ, гвардейскимъ зуавомъ, за то, что я высказалъ свое мнѣніе, что гвардія наша ни на волосъ не лучше линейныхъ полковъ, и что такого рода военныя учрежденія вовсе не согласуются съ свободнымъ государствомъ, гдѣ существуетъ равноправность избирателей.
   -- Вамъ, вслѣдствіе этого обстоятельства, и дали, значитъ, отставку?
   -- Меня, просто на просто, похерили, т. е. выгнали изъ полка, сказавъ, что въ арміи не могутъ быть терпимы республиканцы. Peste! какъ будто во время послѣдняго плебисцита 30 тысячъ храбрыхъ солдатъ не вотировали противъ Badinguet!
   -- И вы послѣ этого сдѣлались республиканцемъ?
   -- Нѣтъ, сударь, комиссіонеромъ! Республиканцемъ я былъ съ дѣтства. Мальчишкой 15-ти лѣтъ я уже бралъ приступомъ Тюльери и помогалъ спроваживать изъ Парижа стараго короля.
   -- Но какже вы согласили свою военную карьеру съ республиканскими убѣжденіями?
   -- Ба! надо же, наконецъ, человѣку жить! Я служилъ Франціи, не династіи.
   -- Къ сожалѣнію, изъ разговора вашего съ сержантомъ я слышалъ, что васъ судили.
   -- Еще-бы! не менѣе семи разъ.
   Вержье вопросительно посмотрѣлъ на старика.
   Послѣдній немного покраснѣлъ.
   -- Все за политическія идеи, г. командиръ, отвѣчалъ онъ. Меня, по милости проклятой исторіи въ Сенъ-Мандэ, чуть не турнули на 10-ть лѣтъ въ Кайенну, вмѣстѣ съ Делеклюзомъ. Правда, раза два... ну, вы понимаете, когда старый солдатъ начнетъ фуражировать у враговъ свободы и равенства... грѣхъ еще не великъ... надо-же человѣку жить... а эти булочники, всѣ до одного, настоящіе аристократы!... Вѣдь не много встрѣтишь на своемъ вѣку такихъ благородныхъ натуръ, какъ ваша, г. командиръ. Здорово живешь, приглашаете вдругъ стараго солдата роспить съ собой бутылочку вина. Кто другой это сдѣлаетъ?
   -- А что, васъ въ Парижѣ ничто не задерживаетъ?
   -- Меня?... въ Парижѣ? Ventre de biche! Что меня можетъ задержать здѣсь? развѣ одно -- неоплоченный уголъ! Я жду только перваго удобнаго случая, чтобы записаться вновь въ армію, даромъ, что ею командуютъ все аристократы.
   -- Но чѣмъ же вы запишетесь?
   -- Чѣмъ? Вотъ тебѣ и разъ, г. командиръ! я объ этомъ даже и не подумалъ. Я ненавижу пруссаковъ, notre belle France въ опасности; думаю, что не можетъ быть причинъ для отказа. Отдамъ себя въ полное распоряженіе кому нибудь изъ маршаловъ.
   -- Храбры-ли вы по природѣ, т. е. смѣлы-ли вы?
   -- Храбръ-ли я? да я первый въ цѣломъ батальонѣ вскочилъ на Малаховъ курганъ. Просмотрите списки нашего полка, г. командиръ! Да я самого чорта за хвостъ изъ пекла-бы вытащилъ!
   -- Достаточно-ли у васъ хитрости, выдержки?
   -- Позвольте, я былъ фуражиромъ нашихъ батальоновъ, когда мы стояли подъ Варной, подъ командой этого бонопартовскаго болвана -- Плонплона. Вѣрите-ли, я зналъ всѣ турецкіе гаремы, какъ свои пять пальцевъ. У меня замѣчательное чутье на добычу. Есть-ли у меня выдержка? Да я скорѣе дамъ себя изрубить въ куски, а ужь не размѣняю пятисотенной франковой бумажки, если она только попадется мнѣ въ руки.
   Заводчикъ расхохотался. Какъ ни коварна и не скрытна была собственная его натура, однако ему чрезвычайно понравилось -- можетъ быть, по контрасту -- это откровенное молодечество, со смѣсью юмора.
   -- Во всякомъ случаѣ, вы, конечно, ловко владѣете оружіемъ?...
   -- Я второй баярдъ!
   -- И, будучи въ Крыму, имѣли, вѣрно, случай выучиться вести малую войну?
   -- Еще-бы! да мы ежедневно бывало, когда кончимъ дежурство, идемъ на охоту за московитами и стрѣляемъ ихъ, какъ воробьевъ. Жаль, что они въ теперешней войнѣ не участвуютъ.
   -- Слѣдовательно, продолжалъ заводчикъ, не обращая вниманія на перерывъ Шаванна,-- вы съумѣли бы скоро обучить ружейнымъ пріемамъ и всѣмъ первымъ правиламъ военнаго искусства отрядъ здоровыхъ парней изъ простолюдиновъ?
   -- Отрядъ? Скажите лучше -- роту, батальонъ, цѣлый полкъ, г. командиръ! Да вѣдь это первая ступень къ званію маршала! Но что вы хотите этимъ сказать? Развѣ вы набираете регулярную армію, чтобы конвоировать Бонапарта въ Берлинъ?
   -- Мнѣ, на первое время, нуженъ только отрядъ волонтеровъ, вольныхъ стрѣлковъ съ Марны! У меня въ С.-Дизье тридцать человѣкъ рабочихъ на моемъ собственномъ заводѣ; они остаются теперь безъ дѣла, а такихъ найдется не малое число. Солдатомъ я никогда не бывалъ, но нѣмцевъ ненавижу отъ глубины души и желалъ-бы потушить свою ненависть въ потокахъ ихъ крови.
   Ввалившіеся глаза Вержье сверкнули злобой; онъ, въ эту минуту, вспомнилъ, какой холодностью и даже отвращеніемъ Луиза до сихъ поръ отвѣчаетъ на его любовь.
   -- А вы настоящій тигръ, г. командиръ! но я все таки весь къ вашимъ услугамъ. По рукамъ! Я буду вашимъ лейтенантомъ, и даю вамъ слово, что вольные марнскіе стрѣлки отряда Вержье и Шаванна вскорѣ будутъ наводить такой же ужасъ на пруссаковъ, какъ ихъ уланы на безмозглыхъ крестьянъ -- эльзасцевъ! Однако -- стой! мы пріѣхали, куда слѣдуетъ.
   Фіакръ остановился на бульварѣ Мазасъ, передъ какимъ-то кафе, гдѣ въ главной залѣ стояло до двѣнадцати билліардныхъ столовъ. Сюда по вечерамъ стекался выпить и разсѣяться весь рабочій людъ.
   Эта часть Парижа застроена преимущественно больницами, казармами и тюрьмами; но не смотря на безконечныя аллеи и бульвары, пересѣкающіе эту мѣстность, тутъ-то именно и любитъ собираться рабочее населеніе. Площадь "Трона", на которой возвышается іюльская колонна и откуда идутъ: улица предмѣстья Сентъ-Антуанъ, бульвары -- Мазасъ, принца Евгенія, Филиппа Августа и множество другихъ,-- въ эпоху Якобинцевъ, служила второй площадью для казней.
   Въ описываемый нами вечеръ, цѣлыя толпы мужчинъ и женщинъ валили съ разныхъ сторонъ въ это кафе; политика была въ полномъ разгарѣ; никто въ это смутное время не хлопоталъ о большихъ заработкахъ.
   Оказалось, что Шаваннъ не только свой между уличными бродягами, которыхъ тутъ было не мало, но что онъ одинаково хорошо знакомъ и близокъ съ людьми солидными въ рабочемъ сословіи. Въ залахъ царствовала полнѣйшая безурядица отъ громкихъ криковъ, споровъ, разсужденій; послѣднее извѣстіе съ поля сраженія обсуждалось здѣсь чрезвычайно горячо и далеко въ нелестныхъ выраженіяхъ для правительства и главнокомандующихъ арміями. Хотя депеши, присланныя изъ Меца въ этотъ день и наканунѣ, видимо, старались смягчить и представить ничего не значущими понесенныя французами пораженія, но мѣры предосторожности, быстро принимаемыя правительствомъ, ясно говорили о противномъ и давали чрезъ это оппозиціонной партіи новое оружіе въ руки. Приказомъ коменданта парижской національной гвардіи, маршала Барагэ д'Илье, запрещались всякія сходки; пока министры все еще разсуждали о призывѣ ко всеобщему вооруженію, а военный министръ испрашивалъ у императрицы оффиціальной бумагой разрѣшенія выдать примѣрно три милліона ружей, депутаты лѣвой стороны и газеты оппозиціи громогласно настаивали на немедленномъ, поголовномъ вооруженіи всего Парижа! Наконецъ, послѣ обѣда, появилась прокламація къ народу отъ имени императрицы и министровъ, съ призывомъ всѣхъ гражданъ на защиту столицы. На парижскихъ фортахъ закипѣла работа; вся зрѣлая молодежь 1871 г. созывалась немедленно подъ знамена отечества.
   Парижане очень справедливо спрашивали другъ друга: если опасность не такъ велика, то къ чему всѣ эти мѣры предосторожности?
   Тотъ-же самый вопросъ былъ предложенъ ораторомъ-депутатомъ, Жюль Симономъ, бывшимъ членомъ интернаціональнаго общества, когда онъ, въ описываемый нами вечеръ, взошелъ на трибуну, устроенную въ одной изъ залъ кафе-рабочихъ. Пламенной, восторженной рѣчью подготовлялъ онъ народъ къ тому, чтобы явиться массой къ открытію палатъ и силой демонстраціи повліять на паденіе министерства. Его длинное, самодовольное лицо, съ тщательно подвитыми волосами на замѣчательно развитомъ лбу, положительно пылало, когда онъ произносилъ свое воззваніе.
   -- Ventre de biche! проворчалъ старый бродяга. Вы, г. командиръ, совсѣмъ другой человѣкъ, чѣмъ этотъ крикунъ. То, что онъ только провозглашаетъ, вы давно уже осуществили! Вы, такъ сказать, положили основной камень своего отряда волонтеровъ. Оно, конечно, недурно было-бы понабрать побольше годныхъ подъ ружье людей -- вѣдь нельзя-же вашему лейтенанту и адъютанту одному все дѣлать.
   -- Даю вамъ полную власть распоряжаться, какъ хотите! Я проведу здѣсь еще день, чтобы успѣть вытребовать, покрайней мѣрѣ, достаточное количество оружія у военнаго министерства.
   -- Гмъ! промычалъ новоиспеченный лейтенантъ, разглаживая свою длинную сѣдую бородку. Мелькаетъ у меня въ головѣ одна идея, да не знаю, какъ она вамъ понравится. Скажите-ка, командиръ, не имѣете-ли вы какого нибудь предубѣжденія противъ гановерцевъ, которые такъ долго шлялись у насъ во Франціи?
   Вержье весь вспыхнулъ и, пойманный врасплохъ, старался скрыть свое смущеніе тѣмъ, что поднялъ стаканъ, какъ будто разсматривая цвѣтъ вина.
   -- Что вамъ пришло въ голову сдѣлать мнѣ этотъ вопросъ? сказалъ онъ.
   -- Гмъ! Да то, что въ Парижѣ теперь еще таскается множество этихъ несчастныхъ; говорятъ, будто они на дняхъ явились въ военное министерство съ французскимъ знаменемъ въ рукахъ и предлагали свои услуги нашему правительству, но что просьбу ихъ отклонили. Эти бѣдняки, повидимому, отличные солдаты и заклятые враги пруссаковъ.
   -- Повторяю опять, отчего вамъ пришло въ голову заговорить объ нихъ?
   -- Peste! Поглядите-ка вонъ туда, въ уголъ, у третьей колонны отъ двери.
   -- Ну?
   -- Тамъ сидятъ два молодца, я ихъ знаю! Они состояли прежде, въ такъ называемомъ гановерскомъ легіонѣ и теперь умираютъ съ голода. По французски говорятъ они еще очень плохо, но я изъ ихъ словъ убѣдился, что они славные солдаты и ненавидятъ пруссаковъ. Ругаются они напропалую на своемъ лошадиномъ языкѣ и голодаютъ страшно, потому что объ нихъ никто знать не хочетъ. Я вчера подѣлился съ ними послѣднимъ своимъ франкомъ, такъ какъ лучше меня едва-ли кто знаетъ, что значитъ голодной солдатъ! Да-съ!
   У Вержье мелькнула въ головѣ нехорошая мысль.
   -- Да бы куда мѣтите-то, Шаваннъ? спросилъ онъ.
   -- Видите-ли что, г. командиръ: я до сихъ поръ покровительствовалъ этимъ бѣднымъ ребятамъ; уйди я только изъ Парижа -- кончено! ихъ или выгонятъ изъ города, или ребра имъ всѣ переломаютъ! Ужь не завербовать-ли намъ ихъ обоихъ, какъ унтеръ-офицеровъ, въ нашъ отрядъ?
   Заводчикъ подумалъ съ минуту, и по его худощавому, желтоватому лицу пролетѣла сатанинская улыбка.
   -- Я не прочь, отвѣчалъ онъ, -- только подъ извѣстными условіями. Нельзя-ли подозвать этихъ гановерцевъ сюда, но такъ, чтобы это не обратило ничьего вниманія?
   -- Почему нѣтъ, г. командиръ! Соблаговолите только приказать подать другую бутылку вина: у этихъ гановерцевъ глотка вѣчно сухая. Я-же воспользуюсь удобнымъ случаемъ, чтобы напомнить о себѣ гг. членамъ комитета, вонъ тѣмъ, что на трибунѣ возсѣдаютъ.
   Когда старикъ Шаваннъ удалился, Вержье впалъ въ глубокое раздумье, отъ котораго очнулся только въ ту минуту, когда чей-то протяжный, охрипшій отъ водки голосъ, адресовался къ нему на плохомъ французскомъ языкѣ:
   -- Вы, что-ли, сударь желали съ нами поговорить?
   Заводчикъ всталъ. Передъ нимъ, по другую сторону стола, стояли два гановерца, именно тѣ, что сидѣли въ углу у колонны.
   Это были дѣйствительно горемыки, погрязшіе въ парижской тинѣ и не имѣвшіе силы, подобно большинству своихъ товарищей, выкарабкаться оттуда и измѣнить свою бродяжническую жизнь, къ которой ихъ привело, конечно, не ясно понятое ими чувство преданности къ законному монарху. Впрочемъ, надо сознаться, что значительное число солдатъ легіона, бывшаго на содержаніи у бѣднаго, такъ часто обманутаго, изгнанника-короля, состояло изъ бродягъ, которые разсчитывали со временемъ нажиться отъ своей службы.
   Наружность двухъ бывшихъ легіонеровъ, стоявшихъ теперь передъ Вержье, носила на себѣ печать полнѣйшей нищеты. Одѣты они были въ военную форму, совершенно истасканную, но, болѣе или менѣе, опрятную. Старшій гановерецъ, судя по отекшему лицу и слезившимся глазамъ, былъ горькій пьяница; меньшой имѣлъ болѣзненный, страдальческій видъ.
   Мы вынуждены теперь разсказать эпизодъ, весьма грустный и оскорбительный для германскаго національнаго чувства; но какъ-бы ни былъ прискорбенъ этотъ фактъ и какое-бы презрѣніе ни внушали намъ многіе изъ бывшихъ легіонеровъ короля гановерскаго, вслѣдствіе недобросовѣстныхъ своихъ поступковъ, мы все таки не рѣшимся бросить камень въ этихъ несчастныхъ, потому что нижніе чины легіона положительно остались безъ призора, послѣ того, какъ король лишился возможности содержать преданный ему отрядъ. Несчастные не имѣли угла, гдѣ голову приклонить; ихъ не одѣвали, не кормили, не помогли имъ даже пріискать себѣ какое нибудь занятіе. Совсѣмъ другая участь постигла офицеровъ того-же легіона: тѣ, благодаря человѣколюбію и истинному великодушію короля Вильгельма, были совершенно обезпечены и пристроены каждый къ мѣсту.
   Спрашивается, кто виноватъ?
   Вотъ что въ августѣ мѣсяцѣ было напечатано въ Парижѣ, въ "Нѣмецкомъ журналѣ", который первый поднялъ голосъ въ пользу "раненыхъ соотечественниковъ, вдовъ и сиротъ убитыхъ"", и открылъ подписку для раненыхъ обѣихъ воюющихъ націй.
   "Въ No 20 нашей газеты мы привели замѣтку изъ Аміэнской газеты, гдѣ говорится, будто значительное число гановерцевъ просило разрѣшенія у французскаго правительства стать въ ряды арміи французовъ, чтобы участвовать въ войнѣ съ общимъ врагомъ; къ этому извѣстію мы присоединили свое собственное замѣчаніе, что если все вышесказанное справедливо, то намъ было-бы весьма любопытно узнать имена тѣхъ лицъ, которыя собираются поднять оружіе противъ своихъ соотечественниковъ, для того, чтобы предать ихъ гласности. Вслѣдствіе нашего заявленія, въ послѣднюю субботу, въ нашу редакцію явилась депутація отъ гановерскаго легіона съ требованіемъ въ довольно грубой формѣ, отчета, съ какой цѣлью мы хотимъ узнать имена легіонеровъ".
   "Редакторъ нашей газеты откровенно и прямо высказалъ этимъ господамъ, какого онъ мнѣнія объ ихъ поступкѣ и какъ онъ его называетъ. Убѣдившись, что передъ ними не трусъ, эти господа, люди, повидимому, благовоспитанные, тотчасъ-же понизили тонъ и дали слово на слѣдующій день прислать въ редакцію имена и примѣты всѣхъ тѣхъ гановерцевъ, которые зачислились во французскую армію. Но свѣдѣній этихъ намъ по сейчасъ еще не доставлено. Это безтактное поведеніе, такъ называемаго гановерскаго легіона, возмущаетъ не только всѣхъ здѣшнихъ нѣмцевъ, но и парижанъ, газеты которыхъ, къ чести ихъ будь сказано, выражаютъ и удивленіе и порицаніе такого рода дѣйствіямъ".

-----

   -- Если вы въ самомъ дѣлѣ служили въ гановерскомъ легіонѣ, какъ мнѣ сообщилъ г. Шаваннъ, и ищете занятій, сказалъ заводчикъ, надменно осматривая съ ногъ до головы несчастныхъ, то я готовъ съ вами говорить. Садитесь! Оба гановерца скромно заняли два стула.
   Вержье поднялъ бутылку, въ которой вина оставалось только на донышкѣ, и милостиво спросилъ:
   -- Какое вино пьете вы, господа?
   Блѣдный, болѣзненный, молодой солдатъ жадно смотрѣлъ на остатки вина, между тѣмъ, какъ старшій произнесъ хриплымъ голосомъ:
   -- Если вамъ, сударь, все равно, то я-бы попросилъ немного полынной водки.
   -- Garèon! бутылку абсента и бутылку бургонскаго! крикнулъ Вержье.
   Пока лакей бѣгалъ за виномъ, заводчикъ пристально разсматривалъ своихъ новобранцевъ.
   -- И такъ, вы состояли въ гановерской арміи, дрались уже разъ съ пруссаками? спросилъ онъ, произнося каждое слово съ разстановкой, чтобы собесѣдники лучше его поняли.
   -- Точно такъ, сударь, мы дрались съ ними подъ Лангензальцой.
   -- Вы, конечно, ненавидите притѣснителей вашей родины и желали-бы, по словамъ г. Шаванна, отмстить имъ за Гановеръ, сражаясь подъ французскимъ знаменемъ?
   Гановерецъ постарше такъ сильно стукнулъ кулакомъ по столу, что бутылки, рюмки и стаканы зазвенѣли на немъ.
   -- Проклятые пруссаки? проклятые! говорилъ онъ. Я былъ на родинѣ порядочнымъ человѣкомъ, женился на Фредерикѣ, принялъ кузницу отъ ея отца въ свое вѣденіе, какъ только, меня выпустили изъ плѣна; а теперь, что изъ меня вышло? я сталъ чистой скотиной! негодяемъ! больше ничего! Чортъ-бы побралъ всѣхъ пруссаковъ!..
   -- Да, сударь, чтожь намъ оставалось дѣлать?.. произнесъ, запинаясь гановерецъ помоложе, которому Вержье налилъ полный стаканъ бургонскаго. Бѣднякъ съ благодарностію принялъ его и съ наслажденіемъ, маленькими глотками пилъ живительную влагу, видимо дѣйствовавшую благотворно на его измученный организмъ. Товарищъ его, не дождавшись позволенія заводчика, хватилъ уже большую рюмку абсента.
   -- Чѣмъ служили вы въ вашей арміи? спросилъ Вержье у старшаго солдата.
   -- Артиллеристомъ, фейерверкеромъ, сударь, отвѣчалъ тотъ. Я по ремеслу кузнецъ.
   -- Тѣмъ лучше; если вы съ нами сойдетесь, вы встрѣтите много товарищей по ремеслу въ отрядѣ. Умѣете-ли вы обращаться съ разрывными снарядами?
   -- Думаю, что да. Я обучался этой наукѣ даже здѣсь, въ Парижѣ, въ лабораторіи Бланшара.... до тѣхъ поръ, пока насъ всѣхъ не разогнали и не оставили безъ куска хлѣба.
   Онъ осушилъ свой стаканъ.
   -- Какъ васъ зовутъ?
   -- По старому моему ремеслу, сударь, Шмидтомъ (кузнецъ).
   -- А вы чѣмъ прежде служили? ваше имя? спросилъ Вержье у молодаго.
   -- Фамилія моя -- Гермсбрухъ, сударь; я прежде служилъ писаремъ у одного адвоката, въ полку состоялъ при пѣхотѣ. Если у васъ найдется для меня работа,-- останетесь довольны, у меня четкая, хорошая рука.
   -- Вы оба должны знать, замѣтилъ заводчикъ, что гановерцы давно уже меня интересуютъ, и что я не менѣе ихъ ненавижу пруссаковъ. Взводъ вашего легіона квартировалъ, кажется, у насъ въ О-Дизье? Бывали вы тамъ?
   -- Нѣтъ, сударь, мы съ самаго начала переселенія нашего изъ Швейцаріи во Францію,-- на бѣду нашу, прямо попали въ Парижъ.
   -- Не слыхали-ли вы о нѣкоемъ г. Каппеи? О драгунѣ Каппеи?
   -- Помнится мнѣ что-то эта фамилія, но въ лицо я его не знаю.
   Бывшій кузнецъ усердно угощался.
   -- Я хочу, вслѣдствіе рекомендаціи г. Шаванна, сдѣлать вамъ предложеніе, сказалъ Вержье. Просьбу вашу о поступленіи въ регулярную французскую армію отклонили; по дошедшимъ до меня слухамъ, правительство отдало строгій приказъ выгнать всѣхъ нѣмцевъ не только изъ Парижа, но и изъ цѣлой Франціи. Чтожь вамъ остается дѣлать? Я намѣренъ,-- для защиты Франціи, вашего новаго отечества, образовать отрядъ волонтеровъ, на что получилъ уже отъ правительства разрѣшеніе и обѣщаніе субсидій. Такъ какъ опытные солдаты всѣ зачислены въ армію или въ мобильгарды, то для обученія волонтеровъ не хватитъ наставниковъ. Скажите откровенно, расположены-ли вы идти сражаться, вмѣстѣ съ моимъ отрядомъ, противъ общаго врага? Я даю каждому изъ васъ по сту франковъ карманныхъ денегъ и принимаю всю обмундировку на свой счетъ.
   Вержье выбросилъ на столъ десять наполеондоровъ.
   У пьяницы загорѣлись глаза при видѣ такъ давно не попадавшаго ему въ руки золота; однако, онъ не дотронулся до него и, почесавъ въ своихъ рѣдкихъ волосахъ, нерѣшительно осмотрѣлся кругомъ.
   -- Такъ, значитъ, намъ въ волонтеры идти? Donnerwetter! Ты какъ объ этомъ думаешь, Гермсбрухъ? спросилъ онъ по нѣмецки.
   -- Чтожь, коли другого исхода нѣтъ...
   -- Въ томъ-то и дѣло. Надо только себѣ почаще напоминать, что мы ужь дрались съ этимъ прусскимъ королемъ. Да, впрочемъ, объ чемъ тутъ разсуждать, коли у насъ и пяти су нѣтъ въ карманѣ! Извольте, сударь, идемъ, продолжалъ онъ по французски: намъ вѣдь нечѣмъ рисковать, кромѣ пули.
   Онъ протянулъ Вержье руку, а тотъ, вмѣсто своей руки, положилъ туда пять золотыхъ.
   -- Позвольте... у меня есть еще одно условіе, сказалъ заводчикъ, обращаясь къ молодому солдату. Ваша фамилія, кажется... Эрн... Эрнбру...
   -- Гермсбрухъ!
   -- Точно такъ. Но извините, намъ, французамъ, очень трудно выговаривать вашу фамилію. Будьте такъ добры, позвольте мнѣ называть васъ Каппеи. Это фамилія одного моего друга, который находится теперь въ Алжирѣ.
   -- Извольте, сударь, отвѣчалъ бывшій писарь, которому, кажется, очень понравилась такая перемѣна имени:-- мнѣ нужно только немного привыкнуть къ этому.
   -- Нѣтъ ничего легче: зовите себя сами почаще именемъ Каппеи. А-а! вотъ и г. Шаваннъ!
   Старый усачъ подошелъ къ столу и съ особеннымъ участіемъ поглядѣлъ на сильно озабоченныхъ солдатъ.
   -- Чортъ побери! я еще издали видѣлъ, какъ вы братцы, принимали карманныя деньги. Значитъ завербованы! Отлично! За здоровье нашего товарищества и за веселую бивачную жизнь!-- Онъ налилъ себѣ вина и чокнулся съ обоими гановерцами.-- Когда-жь мы выступаемъ, командиръ? А propos: завтра, вѣроятно, еще нѣтъ... приготовляется маленькій спектакль... Vive la république! Я объ этомъ говорилъ съ его превосходительствомъ, г. депутатомъ, который такъ отлично прогорланилъ намъ свою рѣчь. Хоть онъ и изъ обрѣзанныхъ, но у него славная глотка. Я ужь ему сообщилъ, что вы собираетесь образовать отрядъ волонтеровъ, и онъ обѣщалъ добыть для насъ оружіе; между прочимъ, онъ поручилъ мнѣ передать вамъ этотъ билетъ на открытіе завтра засѣданія въ палатѣ депутатовъ. Я-же займу постъ на набережной. Да здравствуетъ свобода и война!

-----

   Во вторникъ, уже съ одиннадцати часовъ утра, значительные отряды войскъ окружали зданіе законодательнаго корпуса, бывшаго Palais Bourbon, на набережной д'Орсэ, для сохраненія порядка въ громадной толпѣ народа, собравшейся въ этомъ мѣстѣ. Національная гвардія заняла всю набережную, улицу Бургонь и сосѣднія съ нею; два полка морской пѣхоты и эскадронъ кирасировъ расположились передъ дворцомъ промышленности; на Вандомской площади также стояла національная гвардія.
   Около часа по полудни, толпа начала все прибывать и прибывать; народъ братался съ солдатами; крики, похожіе на ревъ: долой пруссаковъ! да здравствуетъ Франція!-- раздавались со всѣхъ сторонъ.
   Въ залѣ засѣданія законодательнаго корпуса поднималась настоящая буря. Каждый, кто бывалъ въ Парижѣ, вѣроятно, помнитъ эту полукруглую залу, съ 24 мраморными колоннами, со статуями между ними, съ просторной двухъ этажной галлереей и съ драпировками изъ малиноваго бархата съ золотомъ.
   Въ часъ и три четверти, засѣданіе было открыто президентомъ Шнейдеромъ, однимъ изъ извѣстнѣйшихъ промышленныхъ дѣятелей Франціи, обладателемъ огромныхъ желѣзныхъ заводовъ въ Крёзо; министры заняли мѣста противъ предсѣдательскаго кресла; скамейки, идущія по сторонамъ залы амфитеатромъ, наполнились депутами; въ галлереяхъ собралась самая разнообразная публика.
   Президентъ началъ чтеніе декрета воззваніемъ къ народу обычной формулой: "Мы Божіею милостію и избраніемъ народа, Наполеонъ III"...
   -- Довольно! довольно! раздались голоса съ лѣвой стороны.
   Когда шумъ утихъ, хранитель печати, Оливье, попросилъ слова и всталъ.
   -- Господа! началъ онъ,-- императоръ въ своей прокламаціи объявляетъ, что вслѣдствіе наступившихъ тяжкихъ обстоятельствъ, императрица вынуждена была обратиться съ воззваніемъ къ вамъ. Мы не хотѣли ждать пока отечество окажется въ опасности...
   Въ залѣ разразилась буря. Жюль Фавръ кричалъ во все горло:
   -- Это ужь черезъ-чуръ дерзко!
   Пирэ вторилъ ему:
   -- Отечество никогда не должно быть въ опасности!
   Оливье продолжалъ:
   -- Императоръ объявляетъ, что большая часть арміи не только не побѣждена, но даже и въ бою не была; отступающія теперь войска дрались съ поразительнымъ мужествомъ противъ непріятеля, въ пять разъ сильнѣйшаго (одобреніе). Пусть Парижъ приметъ оборонительное положеніе, пусть вся Франція образуетъ вторую національную гвардію: мы можемъ легко вооружить еще 450 тысячъ человѣкъ. Пруссія разсчитываетъ на наши внутренніе раздоры; эти нечестивыя надежды ея, конечно, не осуществятся!
   Жюль Фавръ всталъ. Лицо его, обрамленное бѣлой густой бородой, выражало мрачную рѣшимость. Онъ прямо потребовалъ, чтобы національная гвардія всей Франціи была реорганизована на основаніи закона 1831 г., чтобы во главѣ арміи находился какой-нибудь генералъ, а не императоръ; чтобы палаты приняли на себя завѣдываніе внутренними дѣлами страны, и чтобы правительство, ввергшее Францію въ такія великія бѣдствія, непремѣнно было удалено.
   Президентъ объявилъ такого рода требованіе не конституціоннымъ.
   Одинъ голосъ крикнулъ насмѣшливо:
   -- Нашествіе пруссаковъ на Францію, вызванное вами, также не конституціонное!
   Депутатъ Латуръ дю Муленъ потребовалъ, чтобы президентомъ министровъ былъ сдѣланъ генералъ Трошю.
   На дворцовой террасѣ, выходившей на набережную, показался депутатъ Ферри, окруженный національными гвардейцами.
   -- Друзья мои! воскликнулъ онъ:-- мы побѣдимъ, положитесь на насъ!
   -- Vive la France! загремѣли ему въ отвѣтъ.
   Вслѣдъ затѣмъ, появился маршалъ Барагэ д'Илье, въ полной парадной формѣ, съ лентой Почетнаго Легіона черезъ плечо, также посреди національныхъ гвардейцевъ и рабочихъ. Толпа встрѣтила его криками:
   -- Да здравствуетъ Шангарнье!
   Тутъ-же потянулось изъ Бельвиля шествіе избирателей, съ трехцвѣтными знаменами и съ криками: да здравствуетъ Рошфоръ! а тотъ все еще сидѣлъ, въ это время, въ тюрьмѣ. Національные гвардейцы замахали своими кэпи. Маршалъ мгновенно исчезъ и поспѣшилъ созвать во дворецъ всѣхъ батальонныхъ командировъ, съ тѣмъ, чтобы объявить имъ, что національную гвардію слѣдуетъ замѣнить линейными войсками. Это приказаніе встрѣтило всеобщее противорѣчіе. Офицеры отказались ему повиноваться.

-----

   Между тѣмъ, въ залѣ законодательнаго собранія, временной военный министръ Дежанъ прочиталъ два свои проекта объ организаціи мобильгардовъ и объ увеличеніи контингента арміи. Жюль Фавръ опять всталъ и представилъ свои заявленія совершенно въ формѣ резолюцій.
   -- Отечество поставлено въ опасное положеніе, говорилъ онъ, вслѣдствіе плохихъ военныхъ операцій, причина которыхъ кроется въ полнѣйшей неспособности главнокомандующаго. Императору не везетъ; по этому онъ долженъ непремѣнно вернуться. Если палаты хотятъ спасти Францію, пусть онѣ возьмутъ въ свои руки всю власть. Въ заключеніе онъ предложилъ составить комиссію изъ 50 членовъ, возложивъ на нихъ обязанность остановить вторженіе непріятеля.
   Президентъ призналъ это заявленіе чисто революціоннымъ.
   Глава клакёровъ и сторонниковъ бонапартовской имперіи, депутатъ Гранье де Кассаньякъ, воскликнулъ:
   -- Это заявленіе есть начало революціи! Пруссаки на васъ разсчитывали! кричалъ онъ, грозясь на лѣвую сторону. Еслибы я имѣлъ честь сидѣть на скамьяхъ правительственныхъ лицъ, то я всѣхъ-бы васъ, сегодня-же вечеромъ, отдалъ-бы подъ военный судъ!
   Послѣдовалъ оглушительный шумъ. Жюль Симонъ бросился къ столу министровъ и закричалъ съ пафосомъ:
   -- Мы здѣсь! разстрѣляйте насъ!
   Герцогъ Граммонъ захохоталъ прямо въ лицо маленькому жиду. Депутаты Фавръ, Гарнье Пажэ и другіе устремились на него съ криками:
   -- Чему вы смѣетесь? Это низко!..
   Въ залѣ начался настоящій рукопашный бой. Президенту оставалось одно -- накрыться и объявить засѣданіе прекращеннымъ.
   На улицѣ также завязалась драка.
   Въ два часа, національная гвардія уступила наконецъ мѣсто линейнымъ полкамъ и ушла. Народная толпа росла ежеминутно; кавалерія подвигалась съ двухъ сторонъ: отъ набережной ѣхали два эскадрона парижской гвардіи, съ эспланады дома инвалидовъ -- два эскадрона кирасиръ. Толпа ревѣла: "На границу васъ! на границу!" Всадники молча соединились на большой площади, передъ рѣшоткой дворца, тамъ, гдѣ у парадной лѣстницы, на высокихъ пьедесталахъ возвышались статуи правосудія и разума и колонны съ бюстами Сюлли, Кольбера, Лопиталя и Дагессо. Тутъ они образовали каре и начали гнать въ разныя стороны блузниковъ, такъ яростно посылавшихъ ихъ на границу, угощая непокорныхъ ударами сабель плашмя. Въ это-же время, изъ-за рѣшотки двора передъ дворцомъ выступила рота пѣхоты, при чемъ полицейскій комиссаръ далъ знакъ, чтобы барабанщики ударили тревогу.
   Толпа, очень хорошо знакомая съ этимъ сигналомъ, отретировалась въ новую великолѣпную улицу Сольферино и кинулась бѣжать черезъ мостъ на площадь Согласія и въ тюльерійскій паркъ. Еще не успѣли скомандовать: "пли!", какъ огромное пространство передъ дворцомъ оказалось точно выметеннымъ. Исчезли всевозможныхъ фасоновъ шляпы, шапки, растрепанные шиньоны, оборванные шлейфы дамъ, въ которыхъ, конечно, не было недостатка при такомъ зрѣлищѣ...
   По возобновленіи засѣданія собранія, президентъ объявилъ громогласно, что недостойно фрацузской палаты отдавать себя на позоръ всей Европѣ, Депутатъ Пикаръ пригрозилъ, что онъ донесетъ народу, что министерство держитъ въ Парижѣ, для своей охраны, полки, которымъ лучше-бы было находиться въ арміи. Графъ Кератри съ жаромъ воскликнулъ: "Наполеонъ не съумѣлъ вести наши войска къ побѣдѣ, пусть-же онъ уступитъ свое мѣсто палатамъ!" Латуръ дю Муленъ и Клеманъ Дювернуа выразили недовѣріе къ министерству; Оливье протестовалъ, однако, заявленіе ихъ было принято. Засѣданіе снова прекратилось на полчаса, послѣ чего министры поспѣшно отправились въ Тюльери.

-----

   Часъ спустя, ровно въ 4 часа, Вержье, по предварительному условію, встрѣтился на углу моста Искусствъ съ своимъ будущимъ лейтенантомъ Шаванномъ и съ его двумя несчастными товарищами. Вержье былъ сильно взволнованъ; онъ высидѣлъ въ засѣданіи до конца.
   -- Diantre! воскликнулъ онъ. Жаль, что у господъ съ лѣвой стороны не хватаетъ храбрости. Имперія-то положительно провалилась. Слышали вы о великомъ событіи?
   -- Что дрались на набережной? Какже, ventre de biche! Меня самого ударила изо всѣхъ силъ по плечу какая-то гарнизонная крыса.
   -- Оливье объявилъ, что министерство выходитъ въ отставку, и императрица поручила генералу Паликао образовать новый кабинетъ.
   -- Чортъ-бы ихъ всѣхъ побралъ! одна шельма уходитъ, другая приходитъ! А вотъ, г. командиръ, вы поручили мнѣ сходить на почту -- есть письмецо къ вамъ.
   Вержье взялъ конвертъ и прочелъ адресъ.
   -- Изъ Сенъ-Дизье, отъ моего будущаго тестя. Письмо отправлено имъ изъ Гавра еще восемь дней тому назадъ.
   Онъ быстро сорвалъ печать и пробѣжалъ письмо. Лицо его помертвѣло.
   -- Проклятое дурачье! воскликнулъ онъ. Можно-ли было отпускать ее въ такую пору? Если она осталась у тетки -- кончено! она теперь въ рукахъ у пруссаковъ! Шаваннъ, продолжалъ онъ, обращаясь къ старику солдату: приготовьтесь къ отъѣзду; я съ первымъ поѣздомъ отправлюсь въ Сенъ-Дизье.
   

ГЛАВА ТРЕТЬЯ.

   Ночью, съ 13 на 14 августа, послѣ цѣлаго ряда дождливыхъ дней, погода вдругъ поправилась, и полная луна облила своимъ мягкимъ, ровнымъ свѣтомъ лѣсистые холмы, которые покрываютъ часть лѣваго берега рѣки Мозеля и мимо которыхъ идетъ линія желѣзной дороги изъ Меца, черезъ Понтъ-а Муссонъ, къ югу, на Нанси.
   На церковной башнѣ мѣстечка Вандіеръ пробило часъ, когда три всадника, закутанные въ сѣрые военные плащи, медленно и осторожно пробирались полемъ, пользуясь тѣнью, падавшею отъ высокаго лѣсистаго холма.
   Хотя каски всадниковъ были замазаны черной краской, однако зоркій глазъ сейчасъ могъ-бы признать по нимъ прусскихъ драгунъ. Одинъ изъ нихъ ѣхалъ шаговъ на сто впереди, держа карабинъ у шенкеля; два его товарища слѣдовали за нимъ рядомъ, не выпуская изъ рукъ ремня отъ сабли, привѣшенной у каждаго сбоку. Станція желѣзной дороги Вандіеръ, лежавшая съ правой стороны отъ всадниковъ, нѣсколько позади, находилась на такомъ близкомъ разстояніи, что можно было ясно разслышать, среди ночной тишины, лай собакъ около строеній.
   Послѣдніе дни имѣли громадное значеніе для нѣмецкой арміи. Вслѣдствіе страшныхъ пораженій подъ Вертомъ и Саабрюкеномъ, главнокомандующій французскими войсками отказался отъ всякой надежды вести войну наступательную и весь отдался новому плану -- скорѣе стянуть и переорганизовать разбитые корпуса, вызвавъ къ себѣ на подмогу резервы изъ Шалона. Хотя кавалерія 3 нѣмецкой арміи производила свои рекогносцировки уже въ окрестностяхъ Нанси, однако, пруссаки долго еще находились въ сомнѣніи, по какому именно пути двинется главная масса разсѣяннаго корпуса маршала Макъ-Магона. Эта-то причина и вынудила сдѣлать нѣкоторыя измѣненія въ направленіи арміи кронпринца и въ поворотѣ ея фронта. Тогда только, когда нѣмцы вполнѣ убѣдились, что отступленіе французовъ на Шалонъ уже началось, ихъ 3 армія повернула къ сѣверозападу.
   Къ чести французскаго населенія надо сказать, что измѣнниковъ въ средѣ его почти не было, вслѣдствіе чего, всѣ свѣдѣнія о положеніи, движеніи и планахъ французской арміи, могли добываться пруссаками только посредствомъ рекогносцировокъ, необыкновенно дѣятельно производимыхъ летучими авангардными отрядами кавалеріи; но больше всего имъ помогали необыкновенно искусныя комбинаціи главнаго генеральнаго штаба. Двигавшаяся по разнымъ направленіямъ авангардная кавалерѣ играла роль грозовой тучи, такъ искусно прикрывавшей движенія центральной массы арміи, что французы имѣли еще менѣе понятія о планахъ непріятеля, чѣмъ онъ объ ихъ положеніи.
   Послѣ долгихъ, усиленныхъ розысковъ и справокъ, нѣмцы, наконецъ, увѣрились, что французскій главнокомандующій и даже самъ императоръ, вслѣдствіе понесенныхъ пораженій, рѣшили начать общее отступленіе вдоль, марнской линіи, стянуть туда всѣ разрозненныя войска, равно какъ резервы, вызванные изъ Парижа и съ юга, и на поляхъ каталаунскихъ, вблизи Шалона, тамъ, гдѣ уже не разъ происходили знаменитыя битвы народовъ, дать генеральное, рѣшительное сраженіе пруссакамъ.
   Но громадныя французскія силы, сосредоточенныя около Меца, вскорѣ доказали, что первоначальный планъ не былъ осуществленъ. Парижскія смуты сдѣлали невозможнымъ для разстроеннаго физически императора вернуться въ столицу не побѣдителемъ, потому что въ это время онъ почти уже не царствовалъ; присутствіе-же его въ главной квартирѣ первой арміи только тормозило распоряженія маршала.
   Кромѣ того, мецскій комендантъ, генералъ Коффиньеръ, объявилъ на военномъ совѣтѣ, что онъ положительно отказывается держаться въ крѣпости долѣе 2 недѣль. Благодаря своему французскому легкомыслію и непомѣрному тщеславію, онъ до того плохо подготовилъ къ войнѣ эту главную крѣпость на восточной границѣ Франціи, что, въ настоящую минуту, не она служила защитой для арміи, а арміи приходилось защищать ее. Вѣроятно, это-то обстоятельство и было одной изъ основныхъ причинъ отмѣны перваго плана. Нѣмцы рѣшились дать сраженіе подъ Мецомъ, и въ такомъ смыслѣ отправлены были инструкціи всѣмъ тремъ арміямъ изъ королевской главной квартиры, расположенной, 9 августа, въ Саарбрюкенѣ, а 11 перенесенной на французскую границу, въ Сенъ-Авольдъ.
   Къ 13 числу, армія генерала Штеймеца подвинулась уже къ нѣмецкому Пиду; 2 армія, принца Фридриха-Карла, достигла Мозеля, имѣя цѣлью овладѣть переправой на лѣвый берегъ этой рѣки; южная армія, въ это время, сдѣлала такой дальній обходъ, что вошла въ сообщеніе съ лѣвымъ крыломъ 2 арміи и прикрыла линію между Страсбургомъ и Нанси.
   Уже 13-го утромъ, кавалерійскія бригады Рёдерна и Барби появились передъ Понтъ-а-Муссономъ, а спѣшившіеся эскадроны брауншвейгскихъ гусаръ овладѣли городомъ и станціей желѣзной дороги. Послѣ полудня, 19 дивизія 10 корпуса, состоявшая подъ начальствомъ генералъ-лейтенанта Шварцкоппена, заняла городъ, расположилась по обоимъ берегамъ Мозеля и выдвинулась по направленію къ Мецу и Дьелуару. Бригада Рёдерна начала рекогносцировки съ западной стороны, до Тіокура.
   Таково было расположеніе нѣмецкихъ войскъ, вечеромъ 13 августа.
   Три драгуна, принадлежавшіе, судя по номеру на эпогонахъ ихъ плащей, къ первому гановерскому драгунскому полку, ѣхали спокойно еще минутъ пять, какъ вдругъ передовой всадникъ осадилъ свою лошадь.
   Два его товарища быстро подъѣхали къ нему.
   -- Что тамъ такое, Рейблингъ? спросилъ начальникъ патруля.
   -- Я замѣтилъ вонъ тамъ на горѣ свѣтъ; мнѣ послышалось вдали ржаніе лошадей.
   Оберъ-ефрейторъ убѣдился въ справедливости этого. При свѣтѣ луны можно было ясно разсмотрѣть слабо освѣщенное окно небольшого домика среди сада или рощицы, въ разстояніи 500 шаговъ впереди патруля. Дорожка, по которой ѣхали драгуны, пролегала мимо самаго домика, круто огибала высокій заборъ и выходила, вѣроятно, на большую дорогу къ ближайшей станціи Паньи. Передній драгунъ утверждалъ, что ржаніе лошадей доносилось именно съ той стороны.
   Оберъ-ефрейторъ приказалъ отступить немного и скрыться въ тѣни деревьевъ.
   -- Главное, чтобы наши лошади не заржали, говорилъ онъ, иначе мы обратимъ на себя вниманіе французскаго поста, который долженъ быть недалеко отсюда. И такъ слушайте: вы возьмете мою лошадь, Шенеманнъ; я прокрадусь пѣшкомъ до этого домика, чтобы посмотрѣть, что тамъ такое. Не трогайтесь съ мѣста, пока я не вернусь; если вы услышите крикъ или шумъ, немедленно бросайтесь ко мнѣ на помощь; если-же непріятель будетъ значительно сильнѣе насъ, то скачите назадъ, къ главному патрулю, и донесите, что видѣли.
   Оберъ-ефрейторъ отстегнулъ саблю, вынулъ ее изъ ноженъ, изъ опасенія, чтобы она не звякнула, и повѣсилъ ножны на сѣдло; за тѣмъ, держа саблю на голо, онъ почти поползъ по направленію къ домику.
   Черезъ десять минутъ, онъ былъ уже у забора, окружавшаго садъ при домикѣ; у самыхъ воротъ стояла привязанная къ столбу лошадь.
   Оберъ-ефрейторъ, мужчина лѣтъ 26, былъ высокаго роста, сильнаго сложенія, гибкій, съ смѣлымъ, выразительнымъ лицомъ, очень исхудалымъ, вслѣдствіе перенесенныхъ лишеній и чрезмѣрныхъ трудовъ. Онъ осторожно перелѣзъ черезъ заборъ и пробрался фруктовымъ садомъ вплоть до освѣщеннаго окна. Окно это находилось не въ главномъ фасадѣ, а въ боковомъ, вотъ почему передовой драгунъ и не "могъ совершенно ясно разсмотрѣть его; оно, по обычаю той мѣстности, было подъемное, и притомъ съ разбитымъ однимъ стекломъ, что дало возможность драгуну не только видѣть, что происходило въ комнатѣ, но даже явственно разслушать разговоръ, который тамъ велся.
   Хозяева домика, изъ страха нашествія пруссаковъ, какъ кажется, покинули его и вывезли оттуда всю свою движимость, оставя только самую грубую, скудную мебель. За бѣлымъ сосновымъ столомъ, на двухъ самыхъ простыхъ стульяхъ сидѣли два человѣка, при свѣтѣ сальнаго огарка въ разбитой бутылкѣ, и разговаривали между собой вполголоса.
   Одинъ изъ нихъ былъ лѣтъ пятидесяти, съ умнымъ, серьезнымъ лицомъ, въ одеждѣ сельскаго кюрэ. Другой былъ рослый, стройный офицеръ въ мундирѣ генеральнаго штаба; шинель свою онъ сбросилъ на спинку стула. На видъ ему казалось лѣтъ тридцать; лицо его, съ длинными, красноваторыжими усами, дышало отвагой.
   На столѣ подлѣ офицера лежалъ раскрытый кожанный карманный портфель, набитый бумагами, съ записной книжкой внутри, въ которую онъ записывалъ все то, что передавалъ кюрэ.
   -- Значитъ, пруссаки оставили Вандьеръ? спрашивалъ офицеръ.
   -- Кавалеристы, кажется, гусары -- на нихъ были черные мундиры -- вчера послѣ обѣда вступили туда, а вечеромъ выступили; но Понтъ-а-Муссонъ переполненъ непріятельскими войсками. Сегодня, послѣ полудня, туда прибыли еще сильные отряды пѣхоты. Мнѣ донесли, что нумера полковъ слѣдующіе: 16, 57, 78 и 91. Пришло также много и кавалеріи, но часть ея отправилась по направленію къ Тіокуру.
   Офицеръ занесъ названные нумера полковъ въ отдѣльный печатный бланкъ.
   -- Это, какъ видно, 19 пѣхотная дивизія 10 прусскаго корпуса, замѣтилъ онъ. А мы воображали, что она еще по ту сторону Пида. Что вы еще узнали, г. кюрэ?
   -- За часъ передъ этимъ, матросъ принесъ мнѣ извѣстіе, что нѣмцы перебрались черезъ рѣку выше Понтъ-а-Муссона и разрушили линію желѣзной дороги подъ Дьелуаромъ. Онъ говорилъ, что видѣлъ одну кавалерію, что у нея была стычка съ отрядомъ нашихъ войскъ, ѣхавшихъ въ вагонахъ изъ Фруара, и что, послѣ небольшой перестрѣлки, наши вернулись назадъ.
   -- Трусы! Сказалъ вамъ матросъ, сколько было поѣздовъ?
   -- По его мнѣнію -- четыре.
   -- Значитъ, перевозился цѣлый полкъ. Командира слѣдовало-бы отдать подъ судъ; онъ обязанъ былъ защищать переходъ черезъ Мозель.
   -- Матросъ говорилъ еще, будто на подмогу кавалеріи подоспѣла прусская артилерія и начала стрѣлять съ другаго берега.
   -- Вотъ результатъ вѣчнаго нашего колебанья и постоянной отмѣны приказаній! Слава Богу, всему этому теперь будетъ конецъ: маршалъ Базенъ принялъ безраздѣльное командованіе надъ войсками, а императоръ уѣхалъ съ принцемъ въ Верденъ.
   -- Изъ нѣсколькихъ вашихъ словъ я понялъ, что французская армія намѣрена выдать цѣликомъ нашъ бѣдный Эльзасъ непріятелю и начать отступленіе.
   Офицеръ разгладилъ усы.
   -- Г. кюрэ, отвѣчалъ онъ,-- вы человѣкъ разсудительный и потому примиритесь, вѣроятно, съ необходимостью. Вашъ племянникъ, подпоручикъ Гателэ, ручается за вашъ патріотизмъ и говоритъ, что вы человѣкъ очень умный и пользуетесь въ здѣшнихъ мѣстахъ огромнымъ вліяніемъ; я все это уже зналъ, когда прибылъ въ Паньи, и потому, когда крестьянскій мальчикъ принесъ вашу записку къ командиру поста, я рѣшился самъ отправиться на свиданіе съ вами. Вы правы: маршалъ, по совѣту генерала Шангарнье, рѣшился отступить со всей арміей на Верденъ, чтобы войдти въ сношеніе съ арміей маршала Макъ-Магона. Это движеніе должно быть произведено тайно отъ пруссаковъ, слѣдовательно, намъ необходимо, какъ можно поспѣшнѣе собрать свѣдѣнія о томъ, куда направляется непріятельская армія, а для этого нужно, чтобы въ тылу непріятеля постоянно находился человѣкъ, который-бы сообщалъ намъ такія свѣдѣнія. Это еще не все. Нѣтъ-ли у васъ въ виду надежнаго человѣка, съ которымъ можно было-бы отправить вотъ эти два письма къ коменданту Битча и къ маіору Тальяну въ Пфальцбургъ? При вашемъ нравственномъ вліяніи на мѣстныхъ жителей, я увѣренъ, что вамъ не трудно будетъ это исполнить.
   -- Письма будутъ доставлены послѣ завтра-же обоимъ комендантамъ.
   -- Великолѣпно! Вы теперь знаете, въ какомъ положеніи наши дѣла. Позвольте же мнѣ имѣть честь поблагодарить васъ и проститься покамѣстъ съ вами.
   -- Какъ, капитанъ, неужели вы рѣшились одни сюда пріѣхать? Если окрестности наши и свободны отъ непріятеля, то все таки нельзя поручиться за какой нибудь несчастный случай.
   -- Мой эскортъ дожидается меня шагахъ въ пятистахъ отсюда, на большой дорогѣ. Черезъ часъ мы ужь будемъ по ту сторону Паньи.
   -- Позвольте еще сдѣлать вопросъ: скоро армія начнетъ свое отступленіе? Мнѣ бы очень хотѣлось переслать кой-что моему племяннику.
   Офицеръ вынулъ изъ кармана листъ бумаги и развернулъ его.
   -- Дайте справиться. Войска должны были быть готовы къ походу сегодня, въ шесть часовъ утра; но выступить они не могли ранѣе часа по полудни. Согласно съ диспозиціей маршала, 6-му корпусу, въ которомъ состоитъ вашъ племянникъ, назначено слѣдовать по дорогѣ черезъ Марсъ-ла-Туръ; но какъ сначала двинутся другія части войскъ, то ранѣе пяти часовъ по полудни 6 корпусу нельзя тронуться, а этотъ срокъ слишкомъ коротокъ, чтобы ваша посылка могла застать вашего племянника въ Мецѣ. Если посылка не очень нужная, то я посовѣтовалъ бы вамъ не хлопотать теперь, тѣмъ болѣе, что у васъ и безъ того много серьезныхъ заботъ, клонящихся къ пользѣ отечества. Даю вамъ честное слово, что мы скоро вернемся, погонимъ дерзкихъ нѣмцевъ обратно за границу и отнимемъ у нихъ Рейнъ. Французская нація непобѣдима, если во главѣ ея войскъ стоятъ опытные полководцы.
   -- Да помогутъ вамъ всѣ святые!
   Оба они встали. Драгунъ ясно видѣлъ, какъ офицеръ сунулъ бумажникъ во внутренній карманъ шинели, а ее накинулъ себѣ на плеча.
   Положеніе молодаго драгуна было очень рискованное. Подслушанныя имъ извѣстія были чрезвычайно важны, но еще важнѣе было овладѣть бумагами офицера и священника, а если можно то захватить ихъ самихъ. Но набѣду онъ не взялъ съ собой никакого другаго оружія, кромѣ сабли, а ему приходилось имѣть дѣло съ людьми сильными; подозвать къ себѣ на подмогу товарищей онъ не успѣлъ бы, потому что они находились отъ него почти на такомъ-же разстояніи, какъ и эскортъ французскаго капитана.
   Разсуждать было некогда; слѣдовало рѣшиться и начать дѣйствовать.
   Драгунъ мгновенно сообразилъ, что офицеръ долженъ выйдти черезъ главную дверь, чтобы подойти къ своей лошади, привязанной у воротъ забора; поэтому онъ ползкомъ добрался до воротъ и спрятался подъ кустомъ бузины; вслѣдъ за тѣмъ дверь домика отворилась и на крыльцѣ появились оба француза.
   Противъ ожиданія драгуна, кюрэ вышелъ безъ шляпы и, остановясь на порогѣ, началъ прощаться съ офицеромъ.
   Приходилось выбирать между тѣмъ и другимъ.
   -- Покойной ночи, почтеннѣйшій г. кюрэ, говорилъ капитанъ. Вернитесь, пожалуйста, въ комнату.
   Пожавъ руку кюрэ, онъ направился къ лошади.
   Но въ то самое мгновеніе, когда онъ взялъ рукой за поводъ, изъ-за куста выскочилъ драгунъ съ поднятой саблей.
   -- Сдавайтесь, г. офицеръ, -- вы мой плѣнникъ! крикнулъ онъ.
   Въ отвѣтъ на это капитанъ произнесъ ругательство, оттолкнулъ изо всѣхъ силъ драгуна и выхватилъ свою саблю.
   Но сабля драгуна сверкнула, какъ молнія и наискозь перерубила лицо француза; кровь брызнула ручьемъ, ослѣпила его и онъ упалъ. Драгунъ сорвалъ шинель съ своего противника и выхватилъ изъ кармана бумажникъ; въ это время онъ услышалъ, что дверь домика захлопнули и заперли изнутри.
   Драгунъ обернулся съ тѣмъ, чтобъ броситься на кюрэ, но увидалъ, что тотъ уже скрылся, и потому разсудилъ, что, гонясь за нимъ, онъ потеряетъ слишкомъ много времени.
   Вдругъ изъ ближайшаго къ двери окна раздался выстрѣлъ изъ револьвера, и пуля, скользнувъ по щекѣ драгуна, разорвала чешую его каски.
   Вскочить на сѣдло капитанской лошади и помчаться вдоль забора было дѣломъ одной минуты для отважнаго оберъ-ефрейтора. И хорошо, что онъ не терялъ времени, потому что вторая пуля просвистала мимо его уха, а вдали, отъ большой дороги, уже доносился до него топотъ скачущаго отряда.
   Драгунъ пришпорилъ коня, и благородное животное, вытянувшись во всю свою длину, понесло его въ ту сторону, откуда онъ пришелъ. Оба его товарища, съ карабинами на перевѣсъ, скакали ему на встрѣчу. Оберъ-ефрейторъ понималъ, что было бы безумно вступить въ бой съ многочисленнымъ непріятелемъ и что для него важнѣе всего сохранить въ цѣлости добытыя бумаги.
   Не останавливаясь, онъ крикнулъ драгунамъ, чтобы они повернули назадъ; послѣ четверти-часоваго бѣшенаго маршъ-марша, они очутились, наконецъ, въ безопасности, не видавъ французовъ въ глаза.
   Драгуны дали вздохнуть лошадямъ, а между тѣмъ, оберъ-ефрейторъ сталъ обдумывать, что имъ теперь предпринять. Зная, что командиръ ихъ полка находится въ Понтъ-а-Муссонѣ -- отыскать-же командира своего эскадрона онъ не могъ, такъ какъ эскадронъ этотъ былъ раздробленъ на нѣсколько патрулей -- онъ рѣшился отправиться самому въ городъ, а обоихъ драгунъ разослать въ поиски за кѣмъ нибудь изъ офицеровъ ихъ эскадрона.
   На отнятой у французскаго капитана лошади, которая оказалась отличной породы, оберъ-ефрейторъ въѣхалъ по каменному мосту въ Понтъ-а-Муссонъ, гдѣ, по причинѣ ночной поры и чрезмѣрнаго наплыва войскъ, онъ съ трудомъ отыскалъ квартиру своего полковаго командира. Онъ нашелъ его на базарной площади, въ крытой галлереѣ; тутъ же было отведено помѣщеніе и для начальника дивизіи.
   Считая свое дѣло весьма важнымъ, драгунъ рѣшился разбудить полковника черезъ ординарца. Нѣсколько минутъ спустя, полковой командиръ вышелъ къ нему; онъ вкратцѣ, отрапортовалъ о бывшемъ съ нимъ приключеніи и передалъ ему бумажникъ.
   Полковникъ, человѣкъ очень гуманный, изъ древней фамиліи графовъ фонъ-Гарденбергъ, похвалилъ оберъ-ефрейтора, наскоро просмотрѣлъ все, что находилось въ бумажникѣ и тотчасъ-же понесъ его къ начальнику дивизіи.
   Четверть часа спустя, драгуна позвали туда. Одинъ изъ адъютантовъ генерала, въ походной формѣ, стоялъ у дверей.
   Генералъ-лейтенантъ, высокій, видный мужчина, съ привѣтливымъ, добродушнымъ лицомъ, обратился къ драгуну съ слѣдующими словами:
   -- Вы дѣйствовали очень смѣло, а вмѣстѣ съ тѣмъ осмотрительно. Благодарю васъ. Вашъ полковой командиръ уже произвелъ васъ въ унтеръ-офицеры. Несмотря на то, что вы, вѣроятно, очень утомлены, я вынужденъ дать вамъ еще одно порученіе. Вы будете сопровождать моего адъютанта, котораго я посылаю съ извѣстіемъ въ главную квартиру въ Дельмъ; очень можетъ быть, что его королевское высочество пожелаетъ васъ видѣть и выслушать вашъ изустный разсказъ о случившемся. Я уже приказалъ осѣдлать для васъ свѣжую лошадь, а г. Бернутъ позаботится о томъ, чтобы вамъ дали чѣмъ подкрѣпиться. Ступайте за нимъ.
   Вновь произведенный унтеръ-офицеръ отдалъ честь генералу и вышелъ вслѣдъ за адъютантомъ. Довольная улыбка освѣтила его серьезное, почти мрачное лицо; онъ шелъ, гордо пріосанившись, искренно польщенный похвалой генерала.
   Сдавъ кому слѣдовало свою благопріобрѣтенную лошадь и подкрѣпивъ свои силы бутылкой вина съ колбасой и хлѣбомъ, онъ сѣлъ на другую лошадь и рысцой отправился вмѣстѣ съ адъютантомъ по дорогѣ въ Дельмъ -- маленькое лотарингское мѣстечко на правомъ берегу рѣки Сейль, гдѣ 13 августа, расположилась главная квартира 2-й германской арміи.
   Выступленіе ея въ Понтъ-а-Муссонъ было назначено на 14-е утромъ, вслѣдъ за полученнымъ извѣстіемъ о взятіи пруссаками этого стариннаго города на рѣкѣ Мозелѣ, вслѣдстіе чего, когда офицеръ и драгунъ прибыли въ Дельмъ въ пять часовъ утра, то они нашли всѣхъ на ногахъ. Адъютантъ передалъ свои депеши адъютанту принца, и, черезъ нѣсколько минутъ, унтеръ-офицера потребовали въ канцелярію генеральнаго штаба.
   Несмотря на раннюю пору, кронпринцъ находился уже въ канцеляріи и совѣщался съ начальникомъ своего генеральнаго штаба, генералъ-маіоромъ фонъ-Штилэ.
   Характеристическая черта всѣхъ Гогенцоллерновъ, какъ признакъ ихъ воинственной натуры, состоитъ въ томъ, что они, съ утра до поздняго вечера, постоянно одѣты по формѣ и даже при шпорахъ. Изнѣженныя привычки частныхъ лицъ имъ неизвѣстны. Даже старецъ -- король, повелитель милліоновъ людей, не употребляетъ никогда ни халата, ни туфлей, на что сильно ропщутъ окружающіе его въ тѣ дни, когда его величество нездоровъ.
   Принцъ Фридрихъ-Карлъ прусскій, главнокомандующій второй арміей, въ войну 1870 г., своей мужественной, красивой наружностью оставлялъ неизгладимое впечатлѣніе на каждомъ, кто имѣлъ счастіе близко его видѣть. Широкоплечій, статный, всегда серьезный, съ умнымъ, сильно развитымъ лбомъ и въ высшей степени выразительными глазами, онъ внушалъ чувство, близкое къ благоговѣнію. Въ частныхъ сношеніяхъ своихъ съ людьми, принцъ отличался точно такою-же добротою и привѣтливостью, какъ и августѣйшій его родитель, а на службѣ былъ неумолимо строгъ и точенъ, какъ настоящій полководецъ. Принцу Фридриху-Карлу, или Фрицу-Карлу, какъ обыкновенно называла его императрица-мать, въ 1870 г. минуло уже 42 года, слѣдовательно, онъ былъ въ полномъ цвѣтѣ лѣтъ. Густая, бѣлокурая борода съ длинными усами чрезвычайно хорошо гармонировала съ воинственнымъ типомъ его лица.
   Въ описываемый нами день, принцъ, въ своей обычной голубой гусарской венгеркѣ, стоялъ, облокотясь на спинку кресла, на которомъ сидѣлъ начальникъ генеральнаго штаба.
   Генералъ-маіоръ фонъ-Штилэ, низко пригнувъ голову къ подробной картѣ мѣстности, орошаемой Мозелемъ, указывалъ карандашомъ нѣкоторые пункты, а наслѣдный принцъ, внимательно слѣдя за движеніемъ карандаша, въ тоже время, диктовалъ двумъ военнымъ писарямъ краткіе приказы. Когда драгуна ввели въ кабинетъ, онъ замѣтилъ, что у противоположнаго конца стола, гдѣ занимался генералъ фонъ-Штилэ, стоитъ адъютантъ, пріѣхавшій вмѣстѣ съ нимъ изъ Понтъ-а-Муссона.
   -- Какъ досадно, говорилъ принцъ, что наше телеграфное сообщеніе съ главной квартирой въ Херни не совсѣмъ еще установилось: замедленіе такого рода можетъ повредить намъ сегодня и помочь французамъ при ихъ отступленіи. Надѣюсь, что Штейнмецъ одинъ съумѣетъ справиться, если замѣтитъ какія нибудь подозрительныя передвиженія у непріятеля. Съ этимъ словомъ онъ выпрямился и, быстро взглянувъ на стоявшаго у дверей драгуна, спросилъ.
   -- Этотъ, что-ли, присланъ ко мнѣ?
   -- Точно такъ, ваше королевское высочество, отвѣчалъ адъютантъ.
   -- Подойдите поближе, сказалъ принцъ.
   Драгунъ смѣло сдѣлалъ три шага впередъ и сталъ, вытянувшись передъ принцемъ, который, окинувъ зоркимъ начальническимъ взглядомъ рослую фигуру солдата, съ разу опредѣлилъ въ порядкѣ-ли его амуниція.
   -- Какъ васъ зовутъ? спросилъ онъ.
   -- Унтеръ-офицеръ Георгъ Каппеи.
   -- Давно-ли вы на службѣ?
   -- Со дня мобилизаціи. Въ 1865 и 1866 гг., служилъ въ первомъ гановерскомъ драгунскомъ полку.
   -- Значитъ, вы состояли потомъ въ резервѣ?
   -- Въ наказаніе за эмиграцію перечисленъ былъ въ линейные полки.
   -- А-а! вотъ что! Вы принадлежали, къ такъ называемому, гановерскому легіону, квартировавшему во Франціи?
   -- Точно такъ, ваше высочество.
   -- Когда вы вернулись? Послѣ роспущенія легіона или ранѣе?
   -- Въ концѣ февраля, такъ только легіонъ роспустили.
   -- Гмъ! Смѣло! Гдѣ вы жили во Франціи?
   -- Въ Сенъ-Дизье, на Марнѣ.
   -- Теперь ясно, почему онъ понимаетъ по французски, замѣтилъ принцъ, обращаясь къ генералу, который, въ свою очередь, внимательно разсматривалъ драгуна. Вы, говорятъ, подслушали разговоръ французскаго офицера съ кюрэ, иначе со шпіономъ? Разскажите, какъ это случилось?
   Каппеи вкратцѣ передалъ всю исторію.
   -- Повторите опять все то, что вы подслушали у окна, но не пропускайте главныхъ подробностей.
   Драгунъ исполнилъ въ точности приказаніе.
   -- Какимъ образомъ вы овладѣли бумажникомъ?
   -- Я разрубилъ голову французскому капитану, потому что онъ не хотѣлъ сдаваться, и взялъ у него изъ кармана бумажникъ.
   -- Жаль, что вы не добыли бумагъ кюрэ.
   -- Мнѣ приходилось выбирать между тѣмъ и другимъ, я и рѣшился захватить то, что понужнѣе.
   -- И отлично сдѣлали. Вы оказали намъ громадную услугу, которую мы не забудемъ.
   -- Какъ вы думаете, вмѣшался генералъ:-- узнаете-ли вы этого кюрэ, если, при случаѣ, встрѣтитесь? Онъ, кажется, мѣстный житель, а такъ какъ наша армія туда двигается, то намъ надо заранѣе знать, кто шпіонъ.
   -- Я его сейчасъ узнаю въ лицо, только врядъ-ли онъ намъ попадется.
   -- Однако, дѣло возможное. Смотрите, не зѣвайте, когда васъ пошлютъ съ патрулемъ по тѣмъ мѣстамъ, сказалъ принцъ. Благодарю васъ, унтеръ-офицеръ; вы честно исполнили свой долгъ, а главное, дѣйствовали благоразумно, что не всегда случается. Г. поручикъ, передайте графу Гарденбергу, чтобы онъ какъ можно чаще посылалъ на подобнаго рода командировки этого унтеръ-офицера, во-первыхъ потому, что онъ понимаетъ по французски, а во-вторыхъ, что это человѣкъ благонадежный.
   Принцъ далъ знакъ рукой, что Каппеи можетъ уйдти.
   -- Ну, любезный фонъ-Штилэ, теперь отправимъ какъ можно скорѣе, рапортъ въ главную квартиру.

-----

   14-го августа, послѣ обѣда, произошло сраженіе подъ Курселемъ, какъ его называютъ французы и вообще вся публика; у нѣмцевъ-же оно извѣстно подъ именемъ Коломбей-Нуильи; это была первая изъ трехъ кровавыхъ битвъ, посредствомъ которыхъ нѣмцамъ удалось запереть всю армію Базена въ Мецѣ и отрѣзать ей путь отступленія къ Парижу.
   

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ.

   Телеграмма короля Вильгельма изъ Херни, отъ 15-го августа, въ въ 7 час. 30 мин. вечера, отправленная имъ тотчасъ послѣ объѣзда поля сраженія, сдѣлалась оффиціально извѣстна въ Берлинѣ утромъ 16-го числа. Со дня извѣстія о вейсенбургской побѣдѣ, жители столицы Пруссіи просто земли подъ собой не слышали отъ восторга; старые и молодые, богатые и бѣдные, мужчины и женщины, всѣ одинаково отдались патріотическому увлеченію и, не довольствуясь различнаго рода публичными демонстраціями, соперничали другъ передъ другомъ въ матеріальныхъ и денежныхъ жертвахъ на пользу отечества.
   Устраивались всевозможныя попечительные комитеты о больныхъ и раненыхъ воинахъ; одинъ изъ нихъ, подъ предсѣдательствомъ князя Плэса и другой, подъ предсѣдательствомъ тайнаго совѣтника фонъ-Сидова и статскихъ совѣтниковъ фонъ-Вольфа и Гаса, отличались особенной дѣятельностію. Извѣстный Berliner
   Hilfsverein, основанный въ 1866 г. Скабелемъ, творцомъ берлинской пожарной команды, считалъ теперь между своими членами лицъ всѣхъ возможныхъ политическихъ партій; онъ открылъ въ Линденштрассе громадные магазины и занялся, сверхъ того, приготовленіемъ лазаретныхъ бараковъ. Къ этимъ комитетамъ начали быстро присоединяться разныя дамскія благотворительныя общества; по желѣзной дорогѣ ежедневно отправлялись поѣзды съ больничными припасами и другими принадлежностями, съ вольнопрактикующими фельдшерами и сестрами милосердія прямо на мѣста сраженій, и поступали тамъ въ распоряженіе делегатовъ ордена св. Іоанна.
   Въ задней комнаткѣ извѣстнаго еще въ революціонный 1848 г. погреба, на углу Егерь и Оберъ-Вальштрассъ, принадлежавшаго виноторговцу Никэ, прозванному въ ту бурную эпоху главнымъ реакціонеромъ,-- собирались теперь члены еще одного комитета, который отличался особенной патріотической ревностью въ 1866 г.; онъ устраивалъ тогда подписки, благотворительные базары и лоттереи, въ знакъ національной признательности къ арміи и флоту, и набралъ такимъ образомъ достаточный капиталъ, для основанія превосходнаго военнаго Кургауза въ Вармбруннѣ.
   Посѣтители вышеупомянутаго погребка составили планъ устроить на потсдамскомъ и ангальтскомъ дебаркадерахъ буфеты для отъѣзжающихъ войскъ и родъ перевязочныхъ пунктовъ для привозимыхъ съ полей битвъ раненыхъ и больныхъ. Въ этомъ планѣ приняли живѣйшее участіе мужчины, женщины и дѣвушки всѣхъ сословій. Члены правленій желѣзныхъ дорогъ вызвались сдѣлать на свой счетъ нужныя пристройки, для временнаго пріюта страждующихъ; на обѣихъ станціяхъ, съ утра до ночи, кипѣла жизнь; туда стекался народъ со всѣхъ концовъ города, жертвуя, кто деньгами, кто припасами, кто личными услугами.
   Женщины и дѣвушки обыкновенно толпой подбѣгали къ тѣмъ вагонамъ, на которыхъ рукой какого нибудь проказника солдата было написано мѣломъ: "Экстренный поѣздъ въ Парижъ, Партія зажигательныхъ спичекъ, Руби его", -- или другое въ этомъ родѣ произведеніе народнаго остроумія, какъ напримѣръ, сдѣлавшаяся извѣстной пѣснь лейпцигскаго портнаго:
   
   "По три пары вамъ рейтузовъ
   Я готовъ, германцы, сшить,
   Только вздуйте вы французовъ,
   Чтобъ ихъ спины стали ныть!"
   
   Или, наконецъ, прекрасное стихотвореніе старика Фрейлиграта, которымъ онъ напутствовалъ своего сына, отпуская его изъ Англіи въ германскую армію:
   
   "Шумитъ заливъ, волнуется Бельтъ,
   Шумитъ и Нѣмецкое море.
   Вотъ двинулся Одеръ первый на брань,
   За нимъ Эльба возстала съ оружьемъ въ рукѣ,
   И Неккаръ, и Везеръ тудажь потекли,
   Чтобъ слиться съ волнами Майна.
   Забыты всѣ ссоры, всѣ старыя распри,
   Германскій народъ слился во едино".
   
   Эта славная эпоха произвела сотни плохихъ и хорошихъ стихотвореній; довольно сказать, что съ 26-го іюля по 6-е августа, въ 73 газетахъ появилось до 320 военныхъ и народныхъ пѣсенъ въ патріотическомъ духѣ.
   7-го числа прибыли первые плѣнные изъ-подъ Вейсенбурга, а 9-го первые раненые. Дневныя или, скорѣе, вечернія занятія только что кончились; мужчины и дамы, честно исполнявшіе свой долгъ съ ранняго утра, собрались отдохнуть въ буфетѣ, украшенномъ флагами, на временно-пристроенной къ потсдамскому дебаркадеру платформѣ. Между ними прежде всѣхъ бросалась въ глаза атлетическая фигура честнаго купца Бребека, находившагося тутъ съ своей молчаливой женой и хорошенькой дочерью и кричавшаго громовымъ голосомъ ура! когда проходили мимо него бородатые солдаты ландвера. Король, отъѣзжая, привѣтливо пожалъ ему руку и благодарилъ за щедрое угощеніе солдатъ. Недалеко отъ Бребека суетился Никэ, собственноручно укладывая бутылки съ виномъ; тутъ-же были: майорша Боде, неутомимая поставщица бутербродовъ и другихъ съѣстныхъ припасовъ, маленькій, юркій Либерманъ, вѣчно собиравшій подписки и пожертвованія въ честь своего великаго покровителя Бисмарка, который однажды въ Біаррицѣ удостоилъ его разговоромъ; нѣсколько молодыхъ дѣвушекъ, искавшихъ по угламъ свои шляпки и мантильи; онѣ только что вернулись изъ лазаретныхъ бараковъ, гдѣ давали лекарства больнымъ, и не хуже любаго опытнаго фельдшера держали раненыхъ, во время перевязокъ и операцій раздробленныхъ членовъ; бѣлокурая, маленькая Гедэ, фрейлейнъ Карстенъ съ своими темными, длинными локонами; дочери придворнаго поставщика Эвеста, особенно усердно заботившіяся объ офицерахъ; сестры Мюллеръ, брюнетка Гофманъ, полная, проворная Маншэ, и десятки другихъ, всегда вѣрныхъ своему призванію, никогда не тяготившихся принятымъ на себя дѣломъ благотворительности.
   Хорошенькая Гедэ стояла посреди группы дамъ и дѣвушекъ.
   -- Знаете-ли что, mesdames, говорила она:-- герръ Отто и герръ Гюбнеръ отправляются сегодня вечеромъ во Францію. Пойдемте проститься съ нашими вѣрными помощниками.
   Старыя и молодыя -- всѣ изъявили свое согласіе, и маленькій отрядъ благотворительницъ направился къ другой платформѣ, къ которой подъѣзжали обыкновенно вагоны съ отдѣльными купэ. Сторожа, между тѣмъ, начали запирать засовами съ висячими замками тяжелыя двери складочныхъ магазиновъ съ съѣстными припасами и съ разными другими вещами.
   Пробило 9 часовъ, а на парадномъ крыльцѣ станціи все еще тѣснилась публика. По Берлину успѣлъ уже разнестись слухъ о происходившемъ, въ эту минуту, кровавомъ сраженіи; любители зрѣлищъ и филантропическіе дѣятели вернулись назадъ изъ города, въ надеждѣ встрѣтить поѣздъ.
   По широкой лѣстницѣ крыльца подымалась небольшаго роста дама, очень подвижная, въ изящномъ дорожномъ костюмѣ, съ красиво подобранной юбкой и съ задорно надѣтой крошечной шляпкой на головѣ. Ее велъ подъ руку очень элегантный господинъ, съ тонкимъ орлинымъ носомъ и красноватымъ лицомъ; за ними слѣдовала камеръ-юнгфера съ большой картонкой въ рукѣ.
   Посреди платформы стояла неподвижно группа: коротконогій толстый баринъ съ восточнымъ типомъ лица, обыкновенно очень добродушный, а теперь видимо разстроенный; высокая, сухая жена его и прелестная молодая дѣвушка, ихъ дочь, въ скромномъ, сѣромъ дорожномъ платьѣ, съ повязкой женевскаго комитета попеченія о раненыхъ на лѣвой рукѣ.
   Старый, высохшій израильтянинъ съ острой мордочкой и беззубымъ ртомъ, только что вернулся изъ кассы и подалъ молодой дѣвушкѣ билеты; онъ держалъ въ рукѣ большую дорожную сумку.
   -- Боже праведный! воскликнулъ толстякъ, который былъ никто иной, какъ нашъ старый знакомый, комерцъ-совѣтникъ Конгеймъ:-- я бы охотно подписалъ еще двѣ тысячи талеровъ для берлинскаго Hilfsverein'а,-- о чемъ, покрайней мѣрѣ, напечатали-бы въ Фоссовой газетѣ,-- только-бы не отпускать моего единственнаго ребенка, мою Анну на войну, гдѣ она будетъ перевязывать прострѣленныя руки и ноги! Точно для этого мало докторовъ и сестеръ милосердія. Анна Конгеймъ, дочь богача комерцъ-совѣтника, невѣста аристократа фонъ Рантау! Господи! что скажетъ баронъ, когда узнаетъ о такомъ безуміи?
   Комерцъ-совѣтница надменно пожала плечами.
   -- Анна съ дѣтства отличалась восторженностію, замѣтила она. Ты ничего не замѣчалъ по своей слѣпой любви къ ней. Зачѣмъ ты допустилъ до этого?
   Фрейлейнъ Анна схватила отца за руку.
   -- Не сердись, отецъ! сказала она. Не отравляй послѣднихъ минутъ нашей разлуки! Я исполняю священный долгъ, который лежалъ на моей душѣ. Здѣсь и безъ меня есть кому ходить за больными. Ты самъ былъ свидѣтелемъ сегодня, какъ меня охватилъ необъяснимый ужасъ, точно случилось гдѣ-то какое-то большое несчастіе... Мнѣ надо ѣхать... непремѣнно ѣхать... спѣшить къ постели умирающаго... Умоляю тебя, отецъ, не бери назадъ позволенія, которое ты мнѣ далъ!... Предупреждаю тебя, что я тайно уйду изъ дому... уйду пѣшкомъ, но ни за что не останусь...
   Комерцъ-совѣтникъ, по природѣ человѣкъ добрый и чувствительный, сердившійся только на нарушителей его домашняго спокойствія, усиленно засопѣлъ, чтобъ скрыть свое волненіе. "Чужую волю не свяжешь, проворчалъ онъ про себя. Вѣрно у дѣвочки-то есть предчувствіе, что приключилось что-нибудь съ барономъ Рантау junior; отъ него нѣтъ писемъ съ тѣхъ поръ, какъ онъ прислалъ намъ поклонъ изъ Майнца отъ бѣдняжки лейтенанта."
   -- Хоть-бы и несчастье! Жаль, что мой другъ и компаньонъ старый баронъ уѣхалъ въ Силезію, проговорилъ онъ вслухъ:-- онъ навѣрное убѣдилъ-бы тебя остаться.
   Анна промолчала. Въ эту минуту, ея отецъ замѣтилъ описанную нами выше нарядную даму, направлявшуюся къ вагонамъ въ сопровожденіи кавалера.
   -- Боже мой! воскликнулъ комерцъ-совѣтникъ: -- да это наша Лукка, Полиночка! наша божественная примадонна, которую герръ фонъ Гюльсену слѣдовало-бы осыпать съ ногъ до головы брильянтами! Неужели и она ѣдетъ во Францію? Пойду справлюсь; вѣдь она все-таки нашего круга; я знаю и члена министерства юстиціи, что съ нею пріѣхалъ.
   Съ этимъ словомъ Конгеймъ бросился вслѣдъ за придворной пѣвицей.
   Тутъ-же на платформѣ стояли, нѣжно обнявшись, двое мужчинъ -- отецъ и сынъ. Сынъ лѣтъ 23, высокій, стройный, съ довольно полнымъ лицомъ, съ добродушными, но подъ часъ, блиставшими энергіей глазами, въ темномъ дорожномъ костюмѣ, съ сумкой черезъ плечо, имѣлъ на лѣвой рукѣ такую-же повязку съ краснымъ крестомъ, какая была и у Анны Конгеймъ. Отецъ быль разбитый старикъ, съ страдальческимъ лицомъ, окружоннымъ большой бородой съ просѣдью.
   -- Ты знаешь, сынъ мой, говорилъ онъ,-- сколько лѣтъ я съ радостію готовился къ этой войнѣ. Мы вѣдь были увѣрены; что она, рано или поздно, наступитъ; не далѣе, какъ въ прошломъ году, отправляясь въ Египетъ черезъ Францію, я своими ушами слышалъ; какъ французы кричали намъ вслѣдъ: à Berlin! Дорого-бы я далъ, чтобы идти вмѣстѣ съ тобой на войну! но съ тѣхъ поръ, какъ я похоронилъ твою безцѣнную мать, я сдѣлался получеловѣкомъ, я точно скованъ по рукамъ и по ногамъ; нѣтъ ни прежней силы духа, ни прежней энергіи!..
   -- Полно, отецъ, мужайся! помни, что она смотритъ съ того свѣта на тебя и на меня. Мы обязаны исполнять свой долгъ; подумай, что многимъ придется схоронить на чужой землѣ все, что только было имъ дорого, тогда какъ у тебя остается здѣсь могила матери.
   -- Правда твоя; иди-же за себя и за меня. Если тебѣ не выпало на долю защищать съ оружіемъ въ рукахъ своего короля и отечество, то исполняй честно тотъ долгъ, который на тебя возложенъ.
   Молодой человѣкъ нагнулся и поцѣловалъ отца.
   -- Будь увѣренъ, что я ему не измѣню, сказалъ онъ.
   Въ это время, къ нимъ подошелъ начальникъ этаповъ, маіоръ Мюнгофъ,-- толстый, веселый человѣкъ, подъ руку съ господиномъ въ дорожномъ платьѣ, небольшаго роста, худенькимъ, съ выразительнымъ, подвижнымъ, добродушнымъ лицомъ, черными бакенбардами, умными, живыми глазами.
   -- Э! докторъ! крикнулъ послѣдній старику: -- и ты тудаже? Удивляюсь, какъ ты раньше не отправился; война вѣдь должна бы тебѣ по душѣ!
   -- Нѣтъ, я не ѣду,-- я посылаю сына. Онъ получилъ сегодня вызовъ въ Понтъ-а-Муссонъ. А на тебя, Мюлингъ, что возложено?
   Извѣстный всѣмъ ловкій, энергическій владѣлецъ hôtel de Rom,-- стоявшій во главѣ всѣхъ пріятныхъ королю демонстрацій въ послѣднюю войну,-- съ улыбкой подалъ руку старику.
   -- Меня, братъ, просятъ устроить большой іоганнитскій лазаретъ; разсчитываютъ, видишь, на мою опытность. Очень радъ, что мнѣ придется ѣхать съ твоимъ сыномъ. На счетъ завтрака завтра утромъ -- пусть онъ не хлопочетъ: я ужь заранѣе позаботился обо всемъ.
   Рой молодыхъ дѣвушекъ обступилъ доктора и его сына. Это были тѣ дамы, которыхъ мы видѣли въ буфетѣ.
   -- А! герръ Отто! воскликнула одна изъ нихъ:-- наконецъ-то, мы васъ нашли! Мы все надѣялись, что вы одумаетесь и останетесь!...
   -- И вы серьезно надѣялись? спросилъ съ улыбкой молодой человѣкъ.
   Проговорившаяся красотка вспыхнула и протянула ему руку.
   -- Простите меня, пожалуйста, сказала она:-- я желала отъ чистаго сердца, чтобы вы остались... Дай Богъ вамъ благополучно вернуться назадъ. А гдѣ г. Гюбнеръ? Намъ бы хотѣлось и съ нимъ проститься.
   -- Вонъ онъ стоитъ тамъ, дальше, съ отцомъ и съ сестрой. Будьте счастливы, мой маленькій товарищъ!
   Пока молодежь болтала между собой, извѣстный книгопродавецъ, комерцъ-совѣтникъ Іанкэ, подошелъ къ старшимъ.
   -- Прошу васъ, любезный докторъ, сказалъ онъ,-- сдѣлать извѣстнымъ, при помощи вашей газеты, что я дарю въ пользу лазаретовъ двадцать тысячъ томовъ различныхъ книгъ. Каждый жертвуетъ храбрымъ воинамъ, чѣмъ можетъ; я прошу только больничное начальство сообщить мнѣ, достаточно ли для ихъ больныхъ этого количества книгъ; если окажется мало, я жертвую еще. Сочиненія нашего стараго друга Гезекиля будутъ въ числѣ ихъ. Ба! и Гельмердингъ здѣсь! Кажется, сегодня весь Берлинъ назначилъ rendez-vous на станціи желѣзной дороги. Слышали вы, что онъ пожертвовалъ два луидора въ Вильгельмсъ-ферейнъ, для вдовъ солдатъ, служившихъ въ резервахъ и ландверѣ, при слѣдующихъ стихахъ:
   
   "Zwei Louis liefr'ich gerne
   An Wilhems Hilfsverein;
   Der uns den Dritten liefert,
   Wird Wilhelm selber sein!" *):
   *) Я жертвую охотно два Луи въ Вильгельмсъ-фереинъ, а ужь третій намъ доставитъ, вѣрно, самъ король Вильгельмъ!
   
   -- Дай Богъ, чтобы его предсказаніе сбылось!
   По платформѣ прошелъ любимый берлинскій комикъ, вмѣстѣ съ поручикомъ полиціи при станціи желѣзной дороги.
   -- Проклятые мальчишки! горячился послѣдній. Я только что вытащилъ четырехъ изъ-подъ лавокъ, куда они забились ужь нѣсколько часовъ тому назадъ! И все вѣдь дѣти достаточныхъ родителей! Во Францію собрались ѣхать, сорванцы! Я всѣхъ ихъ препроводилъ по домамъ. Воображаю, въ какомъ были безпокойствѣ отцы и матери. Зададутъ же они имъ перцу вмѣсто ужина! Повѣрите-ли, въ Саарбрюкенѣ полевые жандармы перехватали двадцать три мальчика; все бѣглецы изъ Берлина.
   -- Ну, пожалуй, ихъ и не высѣкутъ: розги-то вѣдь отмѣнены. Полноте, не мѣшайте ихъ дѣтской забавѣ; кому суждено быть фузилеромъ, тотъ еще съ дѣтства начинаетъ горячиться. Слышали-ли вы, что сегодня рейнскій мостъ въ Кёльнѣ взорвало?
   -- Быть не можетъ! Вотъ добрая-то вѣсть! Вы не знаете почему?
   -- Да говорятъ, потому, что было слишкомъ пыльно и жарко.
   Полицейскій захохоталъ.
   -- А знаете, какъ на биржѣ острятъ? Напримѣръ, скажите, что будетъ стоить французамъ война?
   -- Одинъ Наполеонъ.
   -- Э, да какой же вы смѣтливый! Сдѣлаю вамъ еще одинъ, послѣдній вопросъ: отчего всѣ французскіе генералы носятъ бороды, а Мольтке -- нѣтъ?
   -- Вѣроятно, потому, что онъ ихъ будетъ брить.
   -- Полно вамъ острить; поглядите лучше вонъ на ту группу мужчинъ, что садятся въ вагоны.
   -- Чтожь въ нихъ замѣчательнаго?
   -- Это все наши соотечественники, которые пріѣхали сюда издалека, чтобы поступить на службу, лишь только узнали, что Германіи грозитъ опасность. Все природные пруссаки: двое изъ нихъ -- купцы изъ Каира, одинъ -- фотографъ изъ Александріи, четвертый -- уроженецъ прирейнскихъ прусскихъ провинцій, который три года путешествовалъ по Африкѣ съ научной цѣлью, услыхалъ въ Каирѣ объ объявленіи войны и явился сюда. Нуждается-ли такой народъ въ плохихъ остротахъ, для приданія себѣ храбрости?
   Оба пріятеля горячо пожали другъ другу руку.
   -- Конечно, нѣтъ, отвѣчалъ комикъ, завзятый патріотъ:-- но каждый народъ обладаетъ своимъ юморомъ, и ему легче идти въ кровавый бой со смѣхомъ, чѣмъ со слезами. Слышите, какъ распѣваютъ ваши мальчуганы?
   Въ эту минуту, четыре мальчика, намѣревавшіеся даромъ прокатиться во Францію, шли по платформѣ подъ надзоромъ станціоннаго сторожа и, къ великому удовольствію публики, во все горло пѣли солдатскую пѣснь про Наполеона, не обращая вниманія на подталкиванія сзади своего проводника не сочувствовавшаго поэзіи.
   Комерцъ-совѣтникъ Конгеймъ дождался, когда Лукка и ея спутникъ сѣли въ вагонъ перваго класса и вернулся къ своимъ.
   -- Такъ и есть! баронесса фонъ-Раденъ, наша божественная Лукка, дѣйствительно, отправляется на войну! кричалъ онъ издалека. Она получила депешу, что ея мужъ, баронъ раненъ. Говорятъ, пришла новая телеграмма, будто сегодня произойдетъ кровавая битва.
   Услыхавъ это извѣстіе, Анна схватилась рукой за сердце.
   -- Я предчувствовала, произнесла она упавшимъ голосомъ, что нынѣшній день будетъ роковымъ днемъ! Вотъ почему я не могла долѣе ждать... Ты видишь, мама, что и другія женщины не страшатся опасности и подчиняются голосу долга. Не сердись же на меня и не дай мнѣ уѣхать безъ твоего благословенія!..
   Комерцъ-совѣтница рѣшилась, наконецъ, выйдти изъ напущенной ею на себя холодности; Анна все-таки была ея единственная дочь, согласившаяся, изъ повиновенія, на бракъ съ аристократомъ. Гордая мать нагнулась немного и поцѣловала молодую дѣвушку въ лобъ.
   -- Богъ да благословитъ тебя, дитя мое! проговорила она торжественнымъ тономъ. Я понимаю, что ты дѣйствуешь по чувству самоотверженія. Когда ты вернешься, тебѣ, вѣроятно, пожалуютъ орденъ св. Луизы.
   Раздался первый звонокъ.
   -- Анна, Анна! сказалъ торопливымъ шепотомъ старикъ Конгеймъ, отводя дочь въ сторону.-- Баронесса фонъ Раденъ приглашаетъ тебя ѣхать въ отдѣльномъ купэ вмѣстѣ съ нею; она хочетъ взять тебя подъ свое покровительство.
   -- Не надо, отецъ, сухо и рѣшительно возразила молодая дѣвушка. Ты далъ мнѣ въ провожатые старика Іоеля, твоего вѣрнаго товарища и слугу въ тѣ дни, когда ты еще былъ бѣденъ; этого для меня вполнѣ достаточно. Пора намъ проститься... не падай духомъ!
   Комерцъ-совѣтникъ прижалъ къ своей груди дочь и залился слезами.
   -- Слушай, говорилъ онъ ей на ухо, задыхаясь отъ рыданій:-- кланяйся отъ меня барону твоему жениху... и если, дитя, ты какъ-нибудь, случайно, встрѣтишься, знаешь, съ тѣмъ?.. съ молодымъ Бюхенфельдомъ, то будь съ нимъ попривѣтливѣе. Онъ, конечно, не хорошо поступилъ относительно насъ, да вѣдь онъ былъ навеселѣ; мнѣ кажется даже... не изъ ревности-ли онъ все это сдѣлалъ? Мнѣ часто потомъ это въ голову приходило.
   -- Ты думаешь?..
   Въ тонѣ, съ которымъ Анна произнесла эти слова, звучало такое глубокое, затаенное страданіе, что Конгеймъ невольно вздрогнулъ и пристально посмотрѣлъ прямо въ большіе, умные глаза дочери.
   -- Зачѣмъ ты не хотѣла вполнѣ довѣриться отцу? пролепеталъ онъ, въ смущеніи опуская глаза. Ты вѣдь у меня одна... одна!..
   Анна выразительно взглянула на небо, освѣщенное яркой луной.
   -- Теперь ужь поздно, отецъ! Благослови меня! тихо произнесла она.
   -- Богъ отецъ нашихъ, Богъ Авраама, Исаака и Іакова да благословитъ тебя, дитя мое, и твое святое дѣло!
   Онъ ласково поцѣловалъ Анну, изъ глазъ которой катились крупныя слезы, и вмѣстѣ съ матерью повелъ ее къ вагону, у дверецъ котораго дождался уже старый лакей Іоель.
   -- Садитесь, господа, садитесь! кричалъ, кондукторъ.
   Питчель, ревностный репортеръ газетъ, держался за снурокъ звонка, собираясь подать третій сигналъ.
   Старикъ докторъ все еще не могъ выпустить изъ своихъ объятій сына.
   -- Богъ съ тобой! твердилъ онъ, обливаясь слезами. Мать молится за тебя на небѣ.
   Молодой Іоганнитъ вырвался, наконецъ, изъ объятій отца вскочилъ въ вагонъ и захлопнулъ за собою дверцу. Кондукторы запирали одинъ вагонъ за другимъ.
   -- Друзья, прощайте! Прощайте всѣ!..
   Еще звонокъ и локомотивъ свистнулъ.
   Изъ одного вагона третьяго класса, наполненнаго резервными солдатами, раздалась хоровая, въ то время очень распространенная, уличная пѣснь, которая оканчивалась припѣвомъ:
   
   "Макъ-Магону, Макъ-Магону
   Фрицъ ужь задалъ-же трезвону!"
   
   Поѣздъ помчался впередъ, по направленію къ западу.
   

ГЛАВА ПЯТАЯ.

   Битва подъ Коломбей-Нуильи, Курселемъ тожь, произошла, какъ мы уже выше сказали, 14 августа, послѣ полудня.
   Армія маршала Базена все еще была расположена лагеремъ, подъ защитой крѣпости; 3-й французскій корпусъ (Декэна) занималъ восточную ея часть. Общая численность этой арміи состояла изъ 201 батальона, 116 эскадроновъ и 540 полевыхъ орудій. Императоръ, сдавъ совершенно командованіе надъ войсками 12 числа, возвелъ маршала Базена, какъ мы уже упомянули выше, въ званіе главнокомандующаго прирейнской арміей, и собрался тотчасъ-же покинуть крѣпость, но вмѣсто того, выѣхалъ оттуда не прежде 16 числа, въ Верденъ, обогнувъ сѣверную сторону Меца.
   Извѣстно также, что новый планъ французскихъ военачальниковъ, теперь ужь, конечно, запоздавшій, -- заключался въ томъ, чтобы освободить мозельскую линію отъ напиравшаго на нее непріятеля, а самимъ укрѣпиться на Маасѣ и Марнѣ, и что передвиженіе это должно было начаться 14 числа, отступленіемъ выдавшихся впередъ корпусовъ.
   Между тѣмъ, въ главной квартирѣ непріятеля дѣлались поспѣшныя приготовленія для отбитія корпусовъ Декэна и Фроссара; нѣмцы довольно поздно отгадали настоящее намѣреніе французовъ, и очень опасались не пропустили-ли они слишкомъ много времени, чтобы помѣшать успѣху противника.
   Имъ теперь нужно было одно -- удержать французовъ на мѣстѣ въ теченіе 24-хъ часовъ, и эта задача выпала на долю первой арміи, которая стояла ближе прочихъ къ непріятелю.
   Еще до полученія прямыхъ указаній изъ главной квартиры, передъ полуднемъ, до Штейнмеца дошли вѣрные слухи, что французы начинаютъ отступать къ Парижу, и потому онъ рѣшился самовольно атаковать ихъ. Армія его тронулась въ 3 1/2 часа по полудни и шла все впередъ до поздняго вечера. Тогда французы пріостановили свое отступленіе; завязалось сраженіе. На помощь Декэну изъ крѣпости вынуждены были выслать часть второго корпуса. Нѣмцы взяли рѣшительный верхъ съ самаго начала битвы и принудили французовъ отретироваться въ крѣпость, послѣ потери 200 офицеровъ и 3400 нижнихъ чиновъ. Генералъ Декэнъ былъ смертельно раненъ. Пять прусскихъ бригадъ дрались тутъ противъ пяти французскихъ дивизій.
   Но попытка Базена къ отступленію была только замедлена Штейнмецомъ, что ясно видно изъ телеграммы короля отъ 18-го числа, изъ главной квартиры въ Херни:
   
   "Плоды этой побѣды были пожаты 2-й арміей, сильно атаковавшей непріятеля на дорогѣ изъ Меца въ Верденъ".
   
   Наконецъ, мы дошли до одного изъ блистательнѣйшихъ сраженій въ цѣломъ рядѣ побѣдъ, увѣнчавшихъ лаврами бранденбургское оружіе.
   Въ сущности, авторъ предлагаемаго романа не поставилъ себѣ задачей подробно описывать каждую битву, происходившую во время прусско-франкской войны; до сихъ поръ онъ старался вывесть на сцену личности, игравшія какую нибудь выдающуюся роль въ эту бурную эпоху, и потому только слегка будетъ обрисовывать нѣкоторые кровавые эпизоды, употребляя ихъ въ видѣ фона для своихъ картинъ. Но кто изъ прусскихъ романистовъ, описывая событія того времени, откажетъ себѣ въ удовольствіи вплести, при помощи своего пера, еще одинъ листокъ въ вѣнецъ безсмертной славы, который сыны Бранденбурга сплели себѣ въ поляхъ Фіонвилля и Марсъ-ла-Тура!
   Мы позволимъ себѣ, рискуя даже возбудить неудовольствіе въ строгихъ нашихъ читателяхъ, которые могутъ, пожалуй, найдти, что описаніе битвъ совершенно излишне въ романѣ,-- мы позволимъ себѣ не оставлять этого пробѣла.
   Кромѣ того, намъ фактически извѣстно, что по поводу этого важнаго по своимъ послѣдствіямъ сраженія, въ публикѣ распространились совершенно ошибочныя понятія, получившія начало изъ первыхъ поспѣшныхъ извѣстій, напечатанныхъ въ газетахъ.

-----

   Изъ сцены, происшедшей въ уединенномъ домикѣ близь Вандьера, читатели видѣли, что авангардъ арміи принца Фридриха -- Карла, 13-го числа вечеромъ, находился на лѣвомъ берегу
   Мозеля, по сю сторону Понтъ-а-Муссона. Главныя же силы этой арміи были еще далеко назади, на берегахъ Сейля и Пида. Третьему армейскому корпусу пришлось даже идти форсированнымъ маршемъ, чтобы 15-го числа къ 12-ти часамъ дня поспѣть на подмогу второй арміи.
   Планъ пруссаковъ напасть на французовъ, 16-го числа, подъ Фіонвилемъ и Марсъ-ла-Туромъ, т. е. по южной дорогѣ отъ Меца въ Вердёнъ, былъ совершенно ясенъ, и потому, еслибы Базенъ выступилъ во время изъ крѣпости, то успѣлъ бы далеко уйдти, такъ что нѣмцамъ удалось бы развѣ только настигнуть аріергардъ его.
   По планы движеній французовъ въ эту войну, по большей части до того были неустойчивы и неопредѣленны, что и теперь понапрасну потерялось много времени, вслѣдствіе чего, когда нѣмцы подошли, то главныя части арміи Базена стояли еще на указанныхъ двухъ пунктахъ, собираясь совершенно спокойно начать правильное отступленіе.
   15-го числа, императоръ съ своимъ сыномъ еще находился среди войскъ. Отступленіе было, какъ мы видѣли, задержано пруссаками, и Наполеонъ только на слѣдующее утро выѣхалъ изъ Гравелота, эскортированный двумя кавалерійскими бригадами, которыя проводили его въ Вердёнъ, а оттуда въ Шалонъ.
   Нѣтъ возможности, чтобы читатель удержалъ твердо въ памяти расположеніе мѣстности, на которой происходили описываемыя нами событія; хотя мы и не пишемъ военной исторіи, однако, желали бы помочь, въ этомъ случаѣ, читателю, сдѣлавъ топографическій очеркъ окрестностей Меца, въ томъ видѣ, какъ онъ представленъ теперь во всѣхъ военныхъ руководствахъ, при описаніи войны 1870 года.

0x01 graphic

   Согласно съ воззрѣніемъ главнокомандующаго 2-й прусской арміи на планъ отступленія французовъ, посланы были 10-й корпусъ, 5-я, 6-я и гвардейская дивизіи, чрезъ Тіокуръ къ Вердену, чтобы тамъ отрѣзать отступленіе непріятелю.
   Въ 6-ть часовъ утра, 5-я кавалерійская дивизія, подъ начальствомъ генералъ-лейтената Рейнбабена, прошла съ четырьмя конными батареями, по близости Марсъ-ла-Тура, съ цѣлью рекогносцировки; около 9-ти часовъ, подъ Фіонвилемъ и Резонвилемъ она вдругъ наткнулась на лагерь французской кавалеріи (четыре дивизіи).
   Прусскія гранаты застигли непріятеля во время варки пищи, и потому вся кавалерія обратилась въ бѣгство на сѣверъ черезъ верденскую дорогу. Тогда-же со стороны Горзэ появилась 6-я кавалерійская дивизія (герцога Вильгельма Мекленбургскаго), только что перешедшая черезъ Мозель, и наткнулась на французскую пѣхоту, стоявшую подъ Резонвилемъ.
   До сихъ поръ въ отдѣльныхъ стычкахъ пруссаки разбивали и гнали только кавалерію и артиллерію французовъ, пѣхота же французская, ни разу не испытавъ паники, подобно коннымъ своимъ товарищамъ, немедленно развернула свои громадныя массы. Тутъ было на лицо цѣлыхъ четыре корпуса (2-й, 3-й, 6-й и гвардейскій), готовившіеся къ отступленію съ правой и съ лѣвой стороны Резонвиля. Маршалъ Канроберъ выдвинулъ свои дивизіи на возвышенныя плоскости Резонвиля. Генералъ Фроссаръ укрѣпился въ Фіонвилѣ и въ Флавиньи.
   Было 10-ть часовъ, когда передъ обоими флангами прусской кавалеріи, образовавшей дугу, появились 5-я и 6-я пѣхотныя французскія дивизіи, подвигавшіяся отъ Горзэ и Тронвилля. Если пруссаки до сихъ поръ все еще расчитывали, что они имѣютъ дѣло съ сильнымъ аріергардомъ отступающей по сѣверной дорогѣ французской арміи, то это заблужденіе должно было скоро разсѣяться; они ясно увидѣли теперь, что стоятъ передъ главными силами непріятеля; удержаться на своей позиціи и, не надѣясь на скорую помощь, аттаковать превосходнаго по численности врага,-- вотъ задача, которую командиръ 3-го корпуса, генералъ Альвенслебенъ, возложилъ на свои войска, и тѣ, съ желѣзной стойкостью, выдержали свое страшное положеніе, въ теченіе шести часовъ.
   Огонь открыла первая легкая батарея, подъ начальствомъ храбраго капитана Стёфазіуса; вскорѣ ее поддержали 24 дивизіонныя орудія. Въ тоже время, на различныхъ пунктахъ завязался горячій бой между прусской и французской пѣхотой, съ перемѣннымъ счастіемъ для той и другой стороны. Здѣсь первый батальонъ 52-го полка, подъ командой графа Шлиппенбаха, увидя, что непріятель въ превосходныхъ силахъ тѣснитъ прусскую артиллерію, пробилъ его ряды; солдаты, падая, передавали родное знамя изъ рукъ въ руки своимъ товарищамъ; храбрый командиръ палъ тяжело раненный, и вскорѣ въ строю не осталось ни одного офицера. Одинъ этотъ полкъ, во время означеннаго сраженія, потерялъ 50 офицеровъ и 1202 человѣка нижнихъ чиновъ; третья часть ихъ была убита на мѣстѣ. Здѣсь-же убитъ генералъ-майоръ фонъ-Дёрингъ. Но непріятель все-таки былъ опрокинутъ.
   На другомъ крылѣ прусскихъ войскъ, куда передвинулась 6-я французская дивизія изъ Горзэ, дрались также отчаянно. Дѣло шло о томъ, чтобы нѣмцамъ взять Фіонвиль. Съ трехъ сторонъ селеніе было аттаковано 35-мъ 64-мъ и 20-мъ фузилернымъ полками, отстаивали-же его французскіе егеря, вмѣстѣ съ 23-мъ и 93-мъ линейными полками. Устоять противъ натиска пруссаковъ не было возможности, и въ 11 1/2 часовъ, Фіонвиль былъ взятъ приступомъ.
   Неистово гремѣлъ артиллерійскій бой! Прусскія батареи помогли овладѣть этой первой опорой 10-го корпуса; но французы со стороны Римской дороги осыпали гранатами взятое селеніе; сверхъ того, сзади оно находилось подъ огнемъ непріятельскихъ батарей, расположенныхъ въ Флавиньи, остававшемся еще во власти французовъ. Чтобы удержать Фіонвиль, необходимо было взять Флавиньи.
   Всѣ три бранденбургскіе полка, выступивъ изъ пылавшаго Фіонвиля, пошли въ аттаку противъ широко развернувшагося фронта французовъ. Загорѣлся бой! Вскорѣ главные начальники принуждены были отказаться отъ всякихъ распоряженій; каждая часть билась отдѣльно отъ другихъ. Знамя храбрыхъ фузилеровъ 35 полка два раза мѣняло знаменщика; наконецъ, и третій палъ; тогда поручикъ Адами, молодой, отчаянный смѣльчакъ, сынъ извѣстнаго писателя, схватилъ его, выскочилъ впередъ своей роты съ крикомъ: "Ребята! спасайте знамя"! и упалъ съ раздробленной рукой. Въ тоже время, принцъ Витгенштейнъ и подпоручикъ Гантельманнъ съ двумя эскадронами 2-го гвардейскаго драгунскаго полка и брауншвейгскихъ гусаръ, защищавшими батареи, кинулись на сильно пострадавшія бригады Пужэ и Колена. Флавиньи вспыхнулъ! Впередъ! крикнули пруссаки, и устремились на него со всѣхъ сторонъ. Флавиньи былъ взятъ, и съ тѣхъ поръ сдѣлался центральнымъ пунктомъ боевой линіи 3-го корпуса пруссаковъ.
   Тотчасъ послѣ полудня, на лѣвомъ флангѣ прусской боевой линіи, между Фіонвилемъ и римской дорогой 24-й полкъ продолжалъ драться. Къ нему подоспѣла 37-я бригада 10-го корпуса съ 9-мъ драгунскимъ полкомъ; но всякой другой помощи ждать было не откуда, такъ какъ главныя силы пруссаковъ находились еще далеко.
   Маршалъ Базенъ принялъ на себя личное распоряженіе въ битвѣ, сознавая, что ему нужно, во что-бы то ни стало, не допускать прусскія колонны, перешедшія Мозель, отрѣзать его отъ Меца. Вслѣдствіе того, онъ стянулъ въ Резонвиль и Гравелотъ всѣ свои войска и подкрѣпилъ ихъ еще гвардіей. 3-му и 4-му корпусамъ приказано было поддержать генерала Фроссара и маршала Канробера, укрѣпившихся въ Резонвилѣ.
   Базенъ, стоя передъ фронтомъ 2-го корпуса, слѣдилъ за безуспѣшными усиліями своихъ войскъ овладѣть полемъ сраженія съ южной и съ югозападной стороны. Увы! бригада Балазэ подалась назадъ предъ энергическимъ натискомъ генерала Шверина. Генералъ Батайль привелъ къ ней на подмогу свѣжую бригаду (Фоворъ-Батуль); но все было напрасно: его ранили, вслѣдъ за нимъ палъ генералъ Валазэ, обѣ бригады начали отступать, а затѣмъ, вскорѣ обратились въ безпорядочное бѣгство.
   Маршалъ, чтобы возобновить сраженіе, послалъ на встрѣчу пруссакамъ 3-й уланскій и гвардейскій кирасирскій полки. Уланы тотчасъ-же дали тылъ, а дю Прёйль съ кирасирами бросился на непріятеля. 6-я и 7-я роты 52 полка, подъ командой капитана Гильдебранда, развернули фронтъ, стойко выжидая аттаку французской кавалеріи. Подпустивъ кирасиръ на 250 шаговъ, они встрѣтили ихъ убійственнымъ батальнымъ огнемъ; тѣ кинулись въ разсыпную, обскакавъ съ праваго и лѣваго фланга прусскую пѣхоту. Тогда 7-я рота повернула на лѣво кругомъ и сдѣлала залпъ въ тылъ бѣгущимъ французамъ, которые попали прямо подъ огонь 12-го фузилернаго полка и части 6-й дивизіи. Все поле покрылось убитыми и ранеными; храбрый командиръ 52-го полка, Гильдебрантъ, палъ, за то французы поплатились за свою кавалерійскую аттаку 22 офицерами, 208 кирасирами и 243 лошадьми. Горсть гвардейскихъ кирасиръ была спасена отъ окончательной гибели только поспѣшнымъ бѣгствомъ, при чемъ ихъ горячо преслѣдовали брауншвейгскіе гусары и гвардейскіе драгуны.
   Не везло легіонамъ императора! Они и здѣсь, какъ подъ Вёртомъ, послали Франціи свой прощальный привѣтъ!
   Маршалъ лично повелъ по резонвильской дорогѣ гвардейскую батарею въ тылъ преслѣдующаго кирасиръ непріятеля. Но артиллерія не успѣла еще открыть огонь, какъ подполковникъ фонъ Раухъ, съ частью 1-го эскадрона брауншвейгскихъ гусаръ, аттаковалъ орудія съ фланга, ротмистръ-же фонъ Фэрстъ, съ гусарскимъ No 11-мъ полкомъ, съ фронта. Въ одно мгновеніе ока батарея была окружена гусарами. Французы быстро выпрягли лошадей и вмѣстѣ съ маршаломъ и его свитой ускакали, сломя голову. Домчавшись до шоссе, бѣглецы встрѣтили 3-й французскій егерскій батальонъ, который ихъ прикрылъ и и сверхъ того, два эскадрона конныхъ егерей и гусаръ которые врубились въ ряды шлезвигъ-гольштейнскихъ No 15 уланъ и выхватили оттуда маршала.
   Генералъ Альвенслебенъ немедленно приказалъ 6-й кавалерійской дивизіи, къ которой принадлежали эти уланы, преслѣдовать разбитый 2-й корпусъ французовъ. Но вслѣдствіе очень тѣснаго пространства, преслѣдованіе не могло быть быстро исполнено, а маршалъ, между тѣмъ, пустилъ въ бой свѣжія войска, именно, гренадерскую дивизію Пикара, въ замѣнъ смятаго корпуса Фроссара. Прусская кавалерія была встрѣчена страшнымъ пушечнымъ и ружейнымъ огнемъ. Бригадный командиръ фонъ Раухъ былъ раненъ, полковникъ фонъ Цитенъ (командиръ цитенскихъ гусаръ) убитъ; полковникъ фонъ Шмидтъ принялъ начальство надъ эскадронами, подъ неумолкаемымъ огнемъ французовъ. Полковникъ фонъ Гребенъ прикрылъ своими уланами отступленіе пострадавшей кавалеріи, которая шагомъ, точно на плацъ-парадѣ, зашла наконецъ, за Флавиньи.
   Между тѣмъ, благодаря ея прежней атакѣ, прусской артиллеріи удалось пробиться впередъ.
   Пѣхота истощила почти всѣ свои огнестрѣльные снаряды, и бой на восточной сторонѣ поля сраженія принялъ положительно характеръ рукопашнаго.
   Хотя на лѣвомъ флангѣ ольденбургскій пѣхотный полкъ No 91 (10-го корпуса) придвинулся къ боевой линіи 6-й дивизіи, но мѣткіе шаспо остановили движеніе пруссаковъ изъ чащи тронвильскихъ кустарниковъ, а французы между тѣмъ, начали стягивать съ сѣвера громадныя массы на римскую дорогу; непріятель грозилъ задавить нѣмцевъ; почти всѣ командиры и штабъ-офицеры ихъ полковъ были убиты или ранены. Маршалъ Канроберъ, замѣтивъ, что огонь пруссаковъ умолкаетъ, съ новыми подкрѣпленіями (3 и 4 полками) двинулся отбивать Фіонвиль.
   Было всего 2 часа по полудни, слѣдовательно, впереди еще оставалось много дня; у пруссаковъ не имѣлось въ резервѣ ни пѣхоты, ни артилеріи; единственная надежда ихъ -- 20-я дивизія, стояла далеко.
   Въ этомъ отчаянномъ положеніи генералъ Альвенслебенъ рѣшился послать кавалерію на явную смерть. Позицію слѣдовало непремѣнно удержать, а сдѣлать это могла только пѣхота.
   Прежде всего требовалось дать вздохнуть 6-й дивизіи, а для этого нужно было заставить замолчать французскія батареи на римской дорогѣ, такъ какъ онѣ производили страшныя опустошенія въ ея рядахъ.
   Генералу Бредову послали приказъ немедленно идти въ аттаку съ его 12-й бригадой, составленной, между прочимъ, изъ магдебургскаго кирасирскаго полка (маіоръ графъ Шметтау) и уланскаго No 16-го полка (маіоръ фонъ-Долленъ).
   Генералъ Бредовъ тотчасъ сообразилъ, что задача его заключается въ томъ, чтобы, не разсуждая, принести въ жертву свою жизнь и жизнь своихъ товарищей.
   Шесть эскадроновъ, всего человѣкъ 800 на лицо, заѣхали съ сѣвера изъ-подъ Фіонвиля и, выстроившись передъ восточными высотами, на рысяхъ двинулись впередъ.
   Ихъ подпустили на близкое разстояніе и встрѣтили страшнымъ артиллерійскимъ огнемъ. Генералъ Бредовъ скомандовалъ къ атакѣ и самъ полетѣлъ впереди перваго эскадрона; слѣва неслись кирасиры, справа уланы. Трубы гремѣли! Ура! маршъ-маршъ.... впередъ! впередъ!...
   Первая артиллерійская линія прорвана, лошади и прислуга изрублены; вторая линія не въ силахъ была выдержать напора кавалеріи, орудія снялись съ позиціи и поскакали назадъ, въ равнину Мульды, которая тянется отъ римской дороги въ Резонвиль; пруссаки, преслѣдуя непріятеля, проскакали на три тысячи шаговъ далѣе, чѣмъ было нужно.
   Наконецъ, лошади, едва переводя духъ, стали; и онѣ и всадники выбились изъ силъ.
   Во время этой бѣшеной атаки, прусскіе и французскіе офицеры и солдаты валились, какъ снопы; наконецъ прусскіе кирасиры и уланы опомнились, сдержали коней и начали осматриваться: со всѣхъ сторонъ ихъ окружалъ непріятель. Генералъ Фортонъ поставилъ противъ фронта 6-ти прусскихъ эскадроновъ, драгунскую бригаду Мюрата, противъ лѣваго фланга ихъ -- 7-й кирасирскій полкъ, а въ тылу -- два эскадрона 10-го полка; сверхъ того, отъ Резонвиля показалась кавалерійская дивизія Валаберже.
   Задыхаясь отъ продолжительной скачки, потерявъ пропасть людей, не ожидая ни откуда помощи, пруссаки видѣли, что исходъ одинъ -- прорубиться назадъ сквозь окружавшаго ихъ со всѣхъ сторонъ непріятеля. О сдачѣ не было и помину.
   Генералъ фонъ-Бредовъ приказалъ трубить сборъ; трубачъ приложилъ трубу къ губамъ -- ни звука! картечная пуля пробила ее насквозь.
   Загремѣли палаши, пики взяли на перевѣсъ раздалась команда впередъ, т. е. назадъ, и прусская кавалерія понеслась маршъ-маршемъ обратно къ Флавиньи. Тучи непріятельскихъ пуль осыпали ее съ права и съ лѣва. Первымъ палъ ротмистръ Мейеръ, скакавшій во главѣ своего эскадрона, за нимъ почти всѣ начальники частей. Командиръ уланскаго полка, майоръ фонъ-деръ-Долленъ, свалился подъ свою убитую лошадь и былъ захваченъ въ плѣнъ; тои же участи подвергся и одинъ изъ офицеровъ его полка. Уцѣлѣвшіе кавалеристы рубили и кололи на право и на лѣво, и когда пробились до Флавильи, ихъ встрѣтилъ тутъ 11-й гусарскій полкъ.
   Изъ 800 человѣкъ пруссаковъ вернулась только половина; кирасиры потеряли 7 офицеровъ, 189 нижнихъ чиновъ и 209 лошадей; уланы -- 9 офицеровъ, 174 нижнихъ чиновъ и 200 лошадей. Остальные, какъ видно изъ французской реляціи, проложили себѣ путь сквозь 3100 всадниковъ.
   Непріятель не преслѣдовалъ храбрецовъ; онъ удовольствовался тѣмъ, что захватилъ въ плѣнъ раненыхъ и выбившихся изъ силъ.
   Впрочемъ, эта геройская атака не пропала даромъ: начатое движеніе 6-го французскаго корпуса была остановлено. Въ этотъ день, французы уже не предпринимали ни чего со стороны Резонвиля.
   Обладаніе Фіонвилемъ оказалось обезпеченнымъ.
   Но вдругъ на западѣ отъ поля сраженія сошлись, съ двухъ противуположныхъ сторонъ, свѣжія прусскія и французскія войска. Было ровно 3 часа. Между ними загорѣлся новый бой.
   Прусское лѣвое крыло было оттѣснено многочисленными французскими силами. Прусской пѣхотѣ пришлось очистить тронвильскіе кустарники, а между тѣмъ, боевые заряды у нихъ всѣ вышли. Въ теченіи пяти часовой борьбы, 24-й полкъ потеряль 52 офицера -- полный комплектъ мирнаго положенія -- и 1000 нижнихъ чиновъ! Въ фузилерномъ батальонѣ выбыли изъ строя также всѣ офицеры и убиты два знаменщика. 2-й батальонъ 20-го полка пострадалъ въ такомъ же размѣрѣ.
   Наконецъ, въ четыре часа подоспѣла, такъ давно ожидаемая 20-я пѣхотная дивизія, принадлежавшая къ 3 корпусу; генералъ фонъ-Фойгтцъ-Ретцъ послалъ ее немедленно въ бой.
   79-й полкъ взялъ назадъ тронвильскіе кусты; вслѣдъ за тѣмъ, нѣмцы возвратили свою прежнюю позицію, благодаря 19-й полудивизіи 10-го корпуса, которая, подъ начальствомъ генерала Шварцкопена, подошла по большой верденской дорогѣ отъ рѣки Мааса, предшествуемая гвардейскими драгунами и конной гвардейской батареей, подъ командой графа Бранденбурга 2-го. Съ этой минуты, пруссаки приготовились къ наступленію на правый флангъ французовъ подъ Марсъ-Латуромъ.
   Въ главной квартирѣ 2-й арміи въ Понтъ-а-Муссонѣ только въ два часа пришло извѣстіе о фіонвильской битвѣ, вслѣдствіе чего принцъ Фридрихъ-Карлъ тотчасъ же выступилъ, и въ четыре часа появился на томъ мѣстѣ битвы, гдѣ дѣйствовала 5-я дивизія. Войска съ восторгомъ встрѣтили своего главнокомандующаго, который въ теченіе десяти лѣтъ, стоялъ во главѣ 3-го армейскаго корпуса и такъ часто водилъ его къ побѣдамъ.
   Артиллерійскій бой на правомъ флангѣ, куда прибыла, наконецъ, изъ Горзэ 16-я дивизія 8-го рейнскаго корпуса, смѣнился отдѣльными стычками пѣхоты, безъ большихъ результатовъ. Принцъ убѣдился, что судьба сраженія должна рѣшиться не тутъ, а подъ Марсъ-Латуромъ. Съ приближеніемъ вечера, въ срединѣ боевой линіи французскія и прусскія войска стали замѣтно утомляться.
   Атака вестфальской 38 бригады на лѣвомъ флангѣ позиціи не привела ни къ чему; солдаты съ геройскимъ мужествомъ прошли по чрезвычайно неудобной мѣстности, потомъ вскарабкались по отвѣсной почти стѣнѣ обрыва и накинулись на двѣ дивизіи Гренье и Сиссэ. Пораженный пулей въ голову, палъ командиръ 16-го полка, полковникъ фонъ-Бриксенъ; за нимъ тяжело раненъ маіоръ Калиновскій, убитъ подполковникъ фонъ-Роль и контуженъ генералъ Ведель. Офицеровъ перебито и переранено множество, такъ что уцѣлѣвшій полковникъ фонъ-Кранахъ, схвативъ знамя своего батальона, повелъ остатки бригады назадъ на шоссе. Пройдя безостановочно шесть миль, люди начали изнемогать отъ усталости; болѣе 300 человѣкъ отказалось подняться на противоположный обрывъ лощины и всѣ попали въ плѣнъ. Двѣ піонерныя роты, засѣвшія въ тронвильскихъ кустахъ, энергически удерживали напоръ французовъ; но тѣ дружно перешли лощину, а изъ-за праваго ихъ крыла появились громадныя массы кавалеріи.
   Въ этотъ день, прусской кавалеріи вторично пришлось жертвовать собой для спасенія пѣхоты.
   Генералы графъ Бранденбургъ и фонъ-Рейнбабенъ получили приказаніе идти и, во что бы то ни стало, выручить пѣхоту.
   Было 6 часовъ вечера.
   Полковникъ Ауэрсвальдъ, съ тремя эскадронами 1-го драгунскаго гвардейскаго полка, кинулся на 13-й линейный полкъ дивизіи Гренье и разсѣялъ его; но когда драгуны снова сомкнулись, то недосчитались у себя: маіора фонъ-Клейста, ротмистра графа Вестарна, принца Рейса и графа Весделена; сверхъ того, изъ строя выбыло 7 офицеровъ, 125 солдатъ и 250 лошадей; наконецъ, самъ Ауэрсвальдъ смертельно раненый, съ крикомъ "hoch!" поредалъ командованіе полкомъ принцу фонъ-Гогенцоллерну.
   Этотъ ударъ кавалеріи далъ вздохнуть пѣхотѣ. Вслѣдъ затѣмъ, ротмистръ фонъ-Ринденбургъ, съ 4 эскадронами 2-го драгунскаго гвардейскаго полка и съ одной конной гвардейской батареей, налетѣлъ на африканскихъ стрѣлковъ и тутъ-же палъ. Графъ Финкенштейнъ подоспѣлъ къ нему на подмогу съ Шлезвихгольштейнскимъ драгунскимъ No 13 полкомъ и погналъ стрѣлковъ къ Марсъ-Латуру, преслѣдуя ихъ до высотъ Вильсюръ-Иронъ.
   Бѣгущіе стрѣлки нашли убѣжище въ огромныхъ массахъ кавалеріи, стянутой генераломъ Ладмиро назади праваго фланга французовъ. Ихъ 2 и 7 гусарскіе, 3 драгунскій, гвардейскіе уланскій и драгунскій полки далеко раскинулись на югъ.
   Съ этой минуты, началась та знаменитая кавалерійская битва, которая прославила на вѣки названіе Марсъ-Латура.
   Со стороны пруссаковъ въ этомъ бою принимала участіе вся кавалерія, стянутая между Тронвилемъ и Бюксіеромъ, а именно: бригада Барби, 2 эскадрона 4-го кирасирскаго полка, 13-й Уланскій, 19-й драгунскій, 13, 16-й драгунскіе и 10-й гусарскіе полки, съ 2 эскадронами 2-го драгунскаго полка,-- слѣдовательно, шесть прусскихъ полковъ дрались противъ шести французскихъ.
   Безъ четверти въ семь часовъ, нѣсколько сѣвернѣе Марсъ-Латура, произошло, почти одновременно, гигантское столкновеніе этихъ двухъ массъ всадниковъ, на пяти тысячахъ слишкомъ лошадяхъ. Непроницаемое облако пыли закрыло, на короткое время, это волнующееся море людей и лошадей: но вскорѣ обнаружилось, что побѣда склоняется на сторону пруссаковъ. Тяжело раненный генералъ Монтегю попалъ въ плѣнъ; генералъ Легранъ тщетно спѣшилъ съ своими драгунами на выручку дрогнувшихъ гусаръ; за эту попытку онъ поплатился жизнію. Гановерскіе уланы налетѣли съ фланга на бригаду французской гвардіи и, въ тоже время, въ тылъ ей ударилъ 5-й эскадронъ прусскаго 2-го драгунскаго гвардейскаго полка, возвращавшійся съ рекогносцировки на сѣверѣ отъ поля битвы. Драгуны принеслись, какъ ураганъ, перескакивая черезъ пни и заборы. Подражая ихъ примѣру, вестфальскіе кирасиры врубились въ гвардію непріятеля; черезъ нѣсколько минутъ вся французская кавалерія обратилась въ бѣгство и, разсыпалась по долинѣ, тянувшейся по направленію къ Брувилю.
   Тамъ были расположены пять свѣжихъ кавалерійскихъ полковъ генералъ Клерамбо. Увидавъ несущіяся прямо на нихъ облака пыли, генералъ приказалъ бригадѣ стрѣлковъ Брюшара немедленно выступить впередъ; но бѣгущіе гусары увлекли ихъ вслѣдъ за собой, такъ что только одной французской драгунской бригадѣ удалось перебраться черезъ глубокую котловину, не приступая, впрочемъ, ни къ какимъ дѣйствіямъ.
   Теперь одна лишь батарея съ 12-ти фунтовыми орудіями стрѣляла въ побѣдителей, пруссаки стянули всѣ свои части на отбитомъ полѣ и начали медленно отступать къ Марсъ-Латуру. Жертвъ, конечно, было не мало, въ числѣ ихъ находился командиръ 2-го драгунскаго гвардейскаго полка, графъ Финкенштейнъ. Тщетно 13-й уланскій полкъ отыскивалъ тѣло своего командира, полковника фонъ-Шака: только нѣсколько мѣсяцевъ спустя, мѣстные поселяне могли указать его могилу.
   Благодаря этому кавалерійскому дѣлу, лѣвому флангу французовъ, къ великому удовольствію генерала Ламиро, перестала угрожать опасность.
   При наступленіи сумерекъ, измученные остатки 38-й вестфальской бригады расположились лагеремъ на дорогѣ въ Бюксіеръ. Эти пять баталіоновъ вступили въ бой съ 95 офицерами и съ 4546 солдатами, вернулись съ 3 офицерами и 2004 солдатами.
   На правомъ прусскомъ флангѣ и на лѣвомъ французскомъ, куда маршалъ Базенъ, все еще опасавшійся, чтобы его не отрѣзали отъ Меца, стягивалъ свѣжія войска,-- бой продолжался до 10 часовъ вечера. Резонвиль переходилъ изъ рукъ въ руки; наконецъ, французы укрѣпились въ немъ и заняли южныя высоты.
   Въ 10 часовъ вечера, огонь съ обоихъ сторонъ прекратился; кругомъ водворилась глубокая тишина, и прохладная ночь раскинула свой покровъ надъ обширнымъ полемъ, служившимъ съ 10 часовъ утра, ареной кроваваго боя.
   Болѣе 4000 нѣмецкихъ труповъ усѣяли это пространство; за то французской арміи была заперта дорога черезъ Марсъ-Латуръ. На слѣдующее утро, французы снялись съ своихъ позицій, и поле битвы осталось за пруссаками.
   Сюда пріѣхалъ король Вильгельмъ.

-----

   Въ самый разгаръ сраженія, передъ вечеромъ, 32 пѣхотная бригада 8 корпуса, перейдя Мозель подъ Герзэ, появилась на Нравомъ флангѣ прусскихъ войскъ и, вмѣстѣ съ тюрингенскимъ фузилернымъ No 72-го полкомъ, подъ начальствомъ Гельдорфа, выскочила изъ лѣса Сентъ-Арну и устремилась на высоты, занятыя французской гвардіей.
   Фузилеры попали подъ градъ пуль и ядеръ и потерпѣли страшный уронъ. Полковникъ Гельдорфъ былъ убитъ; майоръ фонъ-Орценъ и 16 офицеровъ ранены; полкъ потерялъ около 800 человѣкъ и, овладѣвъ почти высотами, вынужденъ былъ отступить снова въ лѣсъ, гдѣ ихъ поддержалъ полковникъ Берштейнъ съ гогенцоллернскимъ фузилернымъ No 40-мъ полкомъ.
   Между уцѣлѣвшими тюрингенцами находился адъютантъ, присланный къ полковнику Гельдорфу съ приказаніемъ взять высоты; съ разрѣшенія полковаго командира онъ ходилъ вмѣстѣ съ полкомъ въ атаку. Теперь онъ обратился къ полковнику Эберштейну и отрапортовалъ ему:
   -- Честь имѣю явиться -- старшій поручикъ фонъ-Бюхенфельдъ. Всѣ почти офицеры тюрингенскихъ фузилеровъ убиты; я вмѣстѣ съ ними бралъ высоты. Позвольте мнѣ, г. полковникъ, собрать остальныхъ людей и снова повести ихъ въ атаку.
   -- Дѣйствуйте, какъ знаете, г. поручикъ. Видите вонъ этотъ домикъ на горѣ?
   -- Вижу, полковникъ.
   -- Это пунктъ, которымъ я долженъ овладѣть съ моимъ 3 батальономъ. Примкните къ намъ.
   Бюхенфельдъ бросился къ солдатамъ.
   -- Тюрингенскіе фузилеры! крикнулъ онъ: идемъ мстить за смерть полковника! Охотники впередъ!
   Несмотря на страшное утомленіе, нашлось сорокъ молодцовъ, которые вышли на вызовъ и окружили Бюхенфельда.
   3-й батальонъ гогенцоллернскихъ фузилеровъ, отличившихся еще при началѣ войны подъ Саарбрюкеномъ, двинулся впередъ съ барабаннымъ боемъ.
   -- Стройся! сомкнись! маршъ! скомандовалъ Бюхенфельдъ, выхватывая саблю.
   Фузилеры крикнули ура! и бросились въ атаку.
   Гору и домикъ занимали французскіе гвардейскіе гренадеры, которые встрѣтили градомъ пуль непріятеля. Полковникъ Эберштейнъ, два капитана, поручикъ фонъ-Глазенапъ -- легли на мѣстѣ; 12 офицеровъ было ранено; но лѣвый флангъ отряда взялъ приступомъ домикъ. Бюхенфельдъ, связавъ два платка, выкинулъ изъ верхняго этажа домика импровизированный прусскій флагъ.
   Но вотъ зазвучали рожки гвардейскихъ вольтижеровъ; по ту сторону резонвильской долины генералъ Бурбаки выдвинулъ впередъ гвардейскія батареи, и ядра со свистомъ начали осыпать гору. Фузилеры дрогнули.
   Поручикъ Бюхельфельдъ, съ горстью людей, бросился въ доликъ и открылъ огонь изъ всѣхъ оконъ его. Но вотъ затрещала крыша; отъ стѣнъ и дверей полетѣли обломки; французскія гранаты попали въ цѣль.
   Храбрые защитники домика падали одинъ за другимъ; только Бюхенфельдъ, какимъ-то чудомъ, оставался цѣлъ и невредимъ, несмотря на то, что онъ болѣе ста разъ подвергался смерти. Наконецъ, онъ рѣшился выскочить вонъ; вдругъ пуля задѣла его бокъ и спину, и въ тоже мгновеніе лопнувшая въ нѣсколькихъ шагахъ граната свалила его съ ногъ; онъ хотѣлъ подняться, но не могъ: всѣ члены его были парализованы. Лежа неподвижно, онъ слышалъ, какъ кругомъ его падаютъ и лопаются гранаты, вырывая куски пола и стѣнъ и осыпая его пылью и штукатуркой.
   Французскіе вольтижеры овладѣли горой и домикомъ. Что имъ было за дѣло до убитыхъ и раненыхъ?
   Но вотъ начали въ свою очередь стрѣлять прусскія батареи. Обратившійся уже въ рѣшето бѣлый домикъ сдѣлался снова цѣлью выстрѣловъ, такъ какъ въ немъ укрылись французскіе гвардейцы, къ которымъ постоянно подходили свѣжія войска.
   Вмѣсто домика остались однѣ развалины; подъ развалинами лежали ряды труповъ фузилеровъ и вольтижеровъ, а подъ трупами -- распростертый Бюхенфельдъ. Прусскія гранаты продолжали падать на это мѣсто и лопаться.
   Нѣсколько часовъ сряду сыпался этотъ свинцовый градъ, и прекратился только по окончаніи битвы на всей линіи.
   Наступила ночь -- свѣжая, почти холодная; на южныхъ высотахъ; по ту сторону долины, дремала, съ оружіемъ въ рукахъ часть фузилеровъ.
   По полю, тамъ и сямъ, замелькали фонари; это означало, что люди съ бѣлой повязкой и краснымъ крестомъ на рукѣ, сопровождаемые носильщиками, принялись за исполненіе своего святаго долга.
   Но въ бѣлый домикъ никто изъ нихъ не зашелъ.
   Только на слѣдующее утро, когда французы совершенно очистили поле сраженія, въ горѣ между мертвыми тѣлами, отыскали тѣло поручика Бюхенфельда.
   

ГЛАВА ШЕСТАЯ.

   Въ старинномъ домѣ лѣснаго торговца Шалье царствовала непривычная суматоха, вслѣдствіе того, что не успѣли выйдти изъ Сенъ-Дизье, 28 августа, квартировавшія тамъ нѣмецкія войска, какъ опять ужь потянулись черезъ него отряды 3-й прусской арміи, направлявшіеся къ Шалону.
   Луиза Шалье страшно хлопотала цѣлый день и только къ вечеру ей удалось придти отдохнуть въ своей домашней гостиной, гдѣ старикъ ея отецъ обыкновенно читалъ газеты и курилъ, сидя въ креслѣ, въ свободныя минуты, рѣдко выпадавшія на его долю. Молодая дѣвушка, при помощи одной служанки, несла все бремя хозяйства на своихъ плечахъ; она съ ранняго утра поспѣвала всюду, распоряжалась въ домѣ, отдавала приказанія рабочимъ, закупала провизію, развѣшивала ее и распредѣляла, что слѣдовало куда. Самъ Шалье уже дня два, какъ уѣхалъ въ Аргонскій лѣсъ, гдѣ у него лежали громадныя склады дровъ, которые онъ хотѣлъ теперь застраховать, имѣя въ виду, что непріятель шелъ именно черезъ эту мѣстность, хотя онъ, какъ человѣкъ благоразумный, не совершенно довѣрялъ раздраженнымъ французскимъ газетамъ, распускавшимъ самые нелѣпые слухи на счетъ безобразныхъ дѣйствій вражескихъ полчищъ, однако, хорошо понималъ, что въ это смутное, безпорядочное время, безъ хозяйскаго глаза трудно сберечь такую цѣнную собственность, оставленную подъ присмотромъ наемныхъ людей и находящуюся на довольно большомъ разстояніи отъ мѣста его жительства. Можно-ли разсчитывать на чужую честность? Недаромъ пословица говоритъ: не клади плохо, не вводи вора въ грѣхъ.
   На этомъ основаніи Шалье отправился съ двумя надежными работниками туда, гдѣ нижняя Эра съ Эпой пересѣкаютъ, между Маасомъ и Марной, гористую плоскость, покрытую Аргонскимъ лѣсомъ; тамъ лежали склады его дровъ и находились обширные плавильно-чугунные заводы его будущаго зятя, Вержье. Эта суровая мѣстность изобилуетъ лѣсомъ, желѣзной рудой и каменоломнями. Для сплава лѣса и для перевозки прочихъ матеріаловъ служатъ прекрасными путями сообщеній большой Рейнъ-Марнскій каналъ и вѣтвь желѣзной дороги изъ Нанси въ Парижъ, которая прорѣзаетъ съ южной стороны подошву лѣсистаго горнаго хребта, вышиною отъ 1000 до 1200 футъ.
   Старикъ Шалье поѣхалъ съ спокойнымъ духомъ, зная что въ случаѣ опасности, онъ успѣетъ скоро вернуться домой, и будучи вполнѣ увѣренъ, что сограждане не дадутъ въ обиду его Луизу, которая притомъ сама отличалась необыкновенной смѣлостію и благоразуміемъ.
   Еще такъ недавно молодая дѣвушка доказала на дѣлѣ справедливость мнѣнія отца объ ней, съѣздивъ совершенно благополучно къ умирающей своей теткѣ, въ сопровожденіи одной кормилицы, и попавъ въ самый центръ расположенія французскихъ войскъ, готовившихся къ сраженію подъ Вертомъ. Шалье даже воспользовался этимъ обстоятельствомъ и, при проѣздѣ маршала Макъ-Магона черезъ Сенъ-Дизье, представился ему и благодарилъ за оказанную помощь дочери. Но бѣдный маршалъ такъ спѣшилъ на этотъ разъ изъ Вёрта въ Шалонъ, что Шалье долженъ былъ удовольствоваться безмолвнымъ пожатіемъ руки его свѣтлости и поклономъ, брошеннымъ имъ мимоходомъ Луизѣ.
   Впрочемъ, Луиза въ отсутствіи отца не оставалась совершенно одинокой дома.
   У нетопившагося теперь камина ихъ гостиной, въ покойномъ хозяйскомъ креслѣ, протянувъ во всю длину ноги, сидѣлъ какой-то незнакомецъ. Онъ неистово дымилъ изъ коротенькой глиняной трубки, -- одной изъ тѣхъ, какія тысячами выдѣлываются въ Понтъ-а-Муссонѣ и его окрестностяхъ,-- и потягивалъ изъ стакана горьковатое вино мѣстнаго произведенія. Эта длинная, сухощавая фигура, съ лихо закрученными усами и съ эспаньолкой, въ блузѣ и въ остроконечной, бѣлой крестьянской Шапкѣ, была никто иной, какъ Шаваннъ, "адъютантъ" бывшаго заводчика Вержье, а нынѣ предводителя отряда вольныхъ стрѣлковъ Аргонскаго лѣса.
   -- Ventre saint biche, madame! говорилъ старый пройдоха: я просто въ восторгъ, какъ вы ловко спровадили сегодня утромъ этого пруссака.
   -- Извините, г. Шаваннъ: офицеръ былъ не пруссакъ, а баварецъ.
   -- Ба! не все-ли равно? Мы всю эту сволочь зовемъ пруссаками. Когда мой командиръ узнаетъ, съ какимъ искусствомъ и энергіей вы оградили себя отъ этого шпіона, онъ будетъ еще болѣе гордиться своей невѣстой.
   -- Вы опять ошибаетесь, г. Шаваннъ, серьезно возразила Луиза, садясь по другую сторону камина въ кресло. Начать съ того, что о шпіонствѣ тутъ не можетъ быть и рѣчи: офицеръ получилъ предписаніе отъ своего начальства допросить меня, и исполнилъ это откровенно и прямо, какъ слѣдуетъ честному человѣку; онъ не обратилъ ни малѣйшаго вниманія на ваше присутствіе здѣсь и не сдѣлалъ мнѣ относительно васъ никакого вопроса, хотя по правдѣ сказать, я была-бы въ сильномъ затрудненіи, какъ и что ему отвѣчать.
   -- Mille tonnerre! еслибъ этотъ молодецъ,-- который, кстати сказать, очень хорошо говоритъ по французски,-- обратился ко мнѣ съ какимъ нибудь вопросомъ, я бы молча показалъ ему носъ по направленію къ Парижу, и вы, мадамъ, вѣроятно, поддержали бы меня.
   -- Я никогда не лгу.
   -- Ну-съ, я про себя этого сказать не могу. Впрочемъ, врагамъ нашей belle France можно врать, что хочешь,-- стыда тутъ нѣтъ: во время войны это вещь позволительная. Я увѣренъ, что мадамъ ни за что не выдала бы друга и командира своего жениха.
   -- Конечно, я предательницей никогда не была; я-бы просто промолчала или отвѣтила-бы, что знаю васъ только по имени.
   Шаваннъ скривилъ ротъ и почесалъ у себя за ухомъ.
   -- Morbleu, madame! воскликнулъ онъ: это значило-бы подвести меня подъ пулю! Такое имя, какъ мое, не можетъ быть неизвѣстно пруссакамъ.
   -- Позвольте вамъ напомнить, что вы сами ко мнѣ явились, и что я васъ къ себѣ не приглашала.
   -- Я пріѣхалъ сюда по порученію моего командира, чтобы узнать о вашемъ здоровьѣ и устроить кой-какія дѣла. Г. Вержье сильно разсчитываетъ на помощь своего будущаго тестя, зная, какимъ патріотизмомъ отличается вся его семья.
   Луиза ничего не отвѣтила на этотъ намекъ и продолжала прежнимъ серьёзнымъ тономъ:
   -- Кстати объ именахъ. Я сдѣлаю вамъ вопросъ: на какомъ основаніи этотъ нѣмецкій офицеръ явился къ намъ въ домъ въ отсутствіе моего отца и началъ наводить справки о фамиліи Каппеи?
   "Адъютантъ" въ смущеніи покрутилъ свои сѣдые усы.
   -- Mort de ma vie! отвѣчалъ онъ:-- почемъ я знаю! вѣдь я всего двѣ недѣли, какъ оставилъ божественный Парижъ. Могутъ-ли мнѣ быть извѣстны разныя семейныя подробности вашей трущобы? Вѣрно премудрый мэръ послалъ этого любопытнаго господина разспрашивать васъ.
   -- Очень можетъ быть, потому что въ мэріи было извѣстно, что гановерскій легіонеръ, по имени Каппеи, весною нынѣшняго года, жилъ въ Сенъ-Дизье и очень часто бывалъ у насъ въ домѣ.
   -- Вотъ вамъ и объясненіе! Проходившій офицеръ, вѣроятно, старый пріятель и одпослуживецъ г. Каппеи! Увѣряю васъ, мадамъ, что мы, солдаты, питаемъ большую привязанность къ друзьямъ нашей молодости и стараемся изо всѣхъ силъ какъ-бы розыскать ихъ во время войны.
   Строгіе глаза Луизы пристально остановились на авантюристѣ.
   -- Не вертитесь, г. Шаваннъ, проговорила она тихо. Тутъ дѣло шло не о дружбѣ. Офицеръ сообщилъ мнѣ, что на дорогѣ въ Коммерсей нашли нѣмецкаго солдата, изуродованнаго и убитаго, и что на груди его была приколота бумажка съ надписью: "Мѣсть за Лангензальцу. Каппеи". Вотъ почему меня разспрашивали объ этомъ имени.
   Шаваннъ пожалъ плечами.
   -- Зачѣмъ-же вы меня-то подвергаете допросу, мамзель Луиза? сказалъ онъ. Развѣ я имѣю понятіе о г. Каппеи?
   Возраженіе его было такъ справедливо и логично, что Луиза ничего не могла отвѣтить.
   -- Я объяснила нѣмецкому офицеру, продолжала она, что у насъ въ домѣ весною, дѣйствительно, часто бывалъ нѣкто Каппеи, служившій прежде въ легіонѣ гановерскаго короля; я не скрыла, что была съ нимъ помолвлена, но что онъ, въ концѣ февраля, вернулся въ Германію и съ тѣхъ поръ мы отъ него не имѣли извѣстій, вслѣдствіе чего -- Луиза глубоко вздохнула -- наши отношенія съ нимъ кончились. Я васъ попрошу, г. Шаваннъ, передать все, что вы отъ меня теперь слышали, слово въ слово,-- господину Вержье, когда вы къ нему вернетесь. Кромѣ того, я сказала нѣмецкому офицеру, что хотя Каппеи и нечестно поступилъ со мной, но я все-таки не считаю его способнымъ совершить подобнаго рода убійство. Послѣ этого офицеръ вѣжливо поклонился мнѣ и ушелъ. Судя по тѣмъ сценамъ, которымъ мнѣ привелось быть свидѣтельницею въ лагерѣ нашихъ французскихъ солдатъ, признаюсь вамъ, я сильно сомнѣваюсь, чтобы они такъ соблюли всѣ правила вѣжливости и вниманія относительно одинокой дѣвушки на непріятельской землѣ, какъ ихъ соблюлъ этотъ нѣмецъ.
   Шаваннъ сталъ въ театральную позу.
   -- Мадамъ! вы, конечно, изволите шутить! воскликнулъ онъ. Кто не знаетъ, что французскій солдатъ -- образецъ чести и галантерейности! Parbleu! стоитъ только Морису Шаваннъ проговориться... Но я воплощенная скромность; сколько маркизъ и герцогинь довѣрялось моей деликатной скромности!..
   Луиза остановила это глупое хвастовство презрительнымъ жестомъ руки.
   -- Постойте, сказала она:-- я вовсе не нуждаюсь въ вашей скромности. Предложу вамъ одинъ вопросъ, давно уже засѣвшій у меня въ головѣ. Дайте слово, что вы откровенно на него отвѣтите.
   -- Можете-ли вы, мамзель Луиза, сомнѣваться въ моей готовности исполнять каждое ваше желаніе? Я вашъ покорнѣйшій слуга и поклонникъ. Это тоже вѣрно, какъ вѣрно то, что Шаваннъ совершилъ множество геройскихъ подвиговъ, за которые другого давно-бы ужь произвели въ генералы.
   Шаваннъ сдѣлалъ даже движеніе, чтобы преклонить колѣно предъ молодой дѣвушкой, но та ясно дала ему понять серьезнымъ выраженіемъ своего лица, что она не охотница до комедій, и потому старикъ счелъ за лучшее запить стаканомъ вина свое смущеніе.
   -- Г. Шаваннъ, вы уже человѣкъ не молодой, замѣтила Луиза.
   -- Сердце истаго француза, мадамъ, всегда молодо и вѣрно чести и красотѣ.
   -- Скажете-ли вы мнѣ правду, по чести истаго француза?
   Шаваннъ опять зафиглярничалъ. Онъ ударилъ себя по колѣну, состроилъ гримасу, завертѣлся въ креслѣ, началъ разглаживать себѣ бороду, но не имѣлъ духу поднять глаза на Луизу, тѣмъ болѣе, что она пристально на него смотрѣла.
   По чувству врожденной каждой женщинѣ деликатности, она тотчасъ поняла, что ей слѣдуетъ помочь человѣку въ затруднительномъ положеніи.
   Она дотронулась своей маленькой ручкой до рукава блузы старика и сказала кроткимъ, ласковымъ тономъ:
   -- Исполните-же, какъ честный, благородный человѣкъ, просьбу беззащитной дѣвушки.
   Шаваннъ схватилъ руку Луизы и почтительно поцѣловалъ ее.
   -- Morf de ma vie! мнѣ подчасъ кажется, что я дѣлаюсь mauvais sujet! Вы затронули во мнѣ національное чувство... Спрашивайте, мадемуазель Луиза, я вамъ скажу всю истину,-- на сколько мнѣ дозволитъ это долгъ относительно моихъ товарищей и командира.
   -- Есть-ли въ вашемъ отрядѣ вольныхъ стрѣлковъ нѣмецкіе перебѣжчики?
   -- Перебѣжчики? Parbleu! ничего не слыхалъ... рѣшительно не знаю, есть-ли у этихъ пруссаковъ перебѣжчики... Но...
   -- Продолжайте, прошу васъ!..
   -- Въ наши стрѣлки записались унтеръ-офицерами двое несчастныхъ, бывшихъ гановерскихъ легіонеровъ; я завербовалъ ихъ для обученія вашихъ болвановъ горцевъ, которые едва умѣютъ держать ружье въ рукахъ
   -- Не зовутъ-ли одного изъ нихъ Каппеи?
   "Адъютантъ" принялся опять теребить себя бороду и стрѣлять на право и на лѣво глазами.
   -- Когда я познакомился съ нимъ въ Парижѣ, гдѣ онъ еще пуще голодалъ, чѣмъ я, то онъ носилъ другую фамилію.
   -- По этому вы знали его еще въ Парижѣ?
   -- Да, мадамъ. Онъ давно уже тамъ шлялся и терпѣлъ страшную нужду, хотя малый онъ далеко не глупый. Онъ мнѣ разсказывалъ, что на родинѣ служилъ писцомъ у нотаріуса. Parbleu! я люблю ученыхъ, вотъ почему онъ и заинтересовалъ меня.
   У Луизы точно камень свалился съ души.
   -- Значитъ, ему дали только теперь чужую фамилію?
   -- Peste! кажется, что такъ.
   -- Кто-же именно?
   Шаваннъ, вмѣстѣ отвѣта, просвисталъ сквозь зубы.
   Луиза встала.
   -- Благодарю васъ, г. Шаваннъ,-- мнѣ больше ничего не нужно. Когда вы думаете оставить Сенъ-Дизье?
   -- Можетъ быть, сегодня ночью. Я жду извѣстій на счетъ закупки провіанта; но надо прежде дать пройдти хвосту прусскихъ войскъ. Чортъ ихъ знаетъ, куда они тянутся!
   -- Непріятель овладѣлъ сегодня крѣпостью Витри; дорога вѣроятно, для васъ будетъ не безопасна, потому что черезъ нашъ городъ проходятъ громадные обозы и артилерія. Моя кормилица говоритъ, что въ окрестностяхъ города, вплоть до Коммерсей, рыскаетъ множество нѣмецкихъ солдатъ.
   -- Pieds de diable! Чортъ ихъ знаетъ, откуда они берутся! и какъ проворно умѣютъ сунуть носъ всюду! Не хотѣлось-бы мнѣ попасться имъ въ руки...
   -- На время, вы можете оставаться совершенно спокойно въ нашемъ домѣ; только прошу васъ держать себя осторожно. Вы ни въ чемъ не будете имѣть недостатка.
   Шаваннъ схватилъ бутылку.
   -- Мамзель Луиза, вы ангелъ! Пью за ваше здоровье!
   Кто-то стукнулъ въ дверь; явилась горничная съ докладомъ.
   -- Мадемуазель Луиза, васъ желаетъ видѣть какая-то женщина.
   -- Иду.
   Луиза кивнула головой уходившему Шаванну и отправилась въ сосѣднюю комнату, гдѣ ее дожидалась молодая женщина вся въ слезахъ, одѣтая съ претензіями на щегольство.
   -- Какъ! это вы, мадамъ Клерво? воскликнула Луиза. Я слышала, что вашъ милый мужъ лежитъ больной, не хуже-ли ему? чѣмъ я могу вамъ служить!
   -- О мадемуазель Шалье! вы видите передъ собой несчастнѣйшую женщину! рыдая говорила гостья. Бѣдный Клерво! если-бы я могла облегчить его страданія!..
   Луиза усадила плачущую даму на диванъ, стараясь всяческй не показать виду, что ей не по сердцу ея визитъ. Она всегда избѣгала сношеній съ этой молодой женщиной, извѣстной въ городѣ своимъ кокетствомъ и страстью къ нарядамъ. Мужъ ея, почтовый чиновникъ, получалъ самое ничтожное жалованье и, благодаря тщеславію и плохому хозяйству своей жены, не могъ выпутаться изъ долговъ. Отъ постоянныхъ заботъ и домашнихъ раздоровъ онъ впалъ въ чахотку и находился теперь въ безнадежномъ состояніи.
   -- Бѣдный Клерво! повторила дама, утирая глаза. О, еслибы я могла умереть вмѣсто него! Что со мной будетъ, съ несчастной! Докторъ Ланжо сказалъ, что спасенья нѣтъ. Сегодня утромъ его соборовали; вотъ поэтому-то поводу я и пришла къ вамъ, мадемуазель Луиза... Ахъ, какъ къ вамъ черное идетъ!.. Прелесть, что за фасонъ платья!.. Я ужасно боюсь, что трауръ мнѣ будетъ не къ лицу...
   Луизу передернуло; ей сдѣлалась противна эта женщина.
   -- Позвольте узнать причину вашего визита? спросила она сухо.
   -- Мой бѣдный мужъ меня послалъ къ вамъ. Ступай, говоритъ, къ мадемуазель Шалье, она такая добрая, я ее съ дѣтства знаю... она не откажется навѣстить умирающаго... я не долженъ умереть, не поговоривъ съ нею...
   -- Я, право, не знаю, мадамъ Клерво, что нужно отъ меня вашему мужу? возразила въ смущеніи Луиза. Онъ никогда не былъ коротокъ у насъ въ домѣ; да при томъ и отца моего нѣтъ въ городѣ...
   -- Я тоже самое говорила ему, но онъ настоятельно потребовалъ, чтобы я сходила за вами. Мнѣ, говоритъ, нужно непремѣнно съ нею повидаться, иначе Богъ душу мою не развяжетъ. Вы знаете, мадемуазель Луиза, какъ больные капризны и упрямы. О! вы не повѣрите, чего я, въ это послѣднее время, натерпѣлась!
   Послѣ нѣсколькихъ минутъ раздумья, Луиза встала.
   -- Какъ христіанка, я считаю своимъ долгомъ исполнить просьбу умирающаго; сказала она,-- хотя я никакъ не могу понять, что такое нужно г. Клерво передать мнѣ? Вѣроятно, онъ хочетъ поручить мнѣ свое семейство; въ такомъ случаѣ, я готова сдѣлать все, что будетъ въ моей власти. Подождите немного, мадамъ Клерво, я сей-часъ одѣнусь.
   Но вдова удержала ее за рукавъ.
   -- Извините меня, мадемуазель Луиза, возразила она:-- у моего больнаго есть еще одинъ капризъ. Вообразите, онъ умоляетъ, чтобы вы пришли къ нему сегодня вечеромъ, и притомъ, когда совсѣмъ стемнѣетъ, чтобы никто не видалъ васъ.
   Луиза осталась очень довольна тѣмъ что ее не будетъ сопровождать мадамъ Клерво; та сдѣлала ей еще нѣсколько комплиментовъ на счетъ ея туалета, раскланялась и ушла.
   -- Что это за тайна? думала Луиза, два часа спустя, выходя изъ дома вмѣстѣ съ своей горничной и направляясь къ квартирѣ умирающаго.
   Приказавъ горничной остаться на улицѣ, она постучалась въ дверь. Ей отворила сама мадамъ Клерво.
   -- Слава Богу, мадемуазель Луиза, что вы пришли! воскликнула она. Мой мужъ разъ десять, я думаю, объ васъ спрашивалъ и все тосковалъ, что боится умереть, не повидавшись съ вами. Не понимаю, что съ нимъ такое творится! право И могла-бы приревновать его къ вамъ, если-бы всему городу не было извѣстно, что вы помолвлены за богатаго желѣзнозаводчика Вержье; къ тому-же смѣшно себѣ представить, чтобы можно было ревновать такого человѣка, какъ мой мужъ. Неугодно-ли вамъ, мадемуазель Шалье, снять съ себя верхнее платье?
   Луиза молча отвела руку болтливой хозяйки. Одинъ взглядъ на обстановку первой комнаты убѣдилъ ее, что въ домѣ царствуетъ плохо прикрытая нищета, и ей невольно стало жаль несчастнаго больнаго, котораго она почти не знала, встрѣчая его только на почтѣ, когда ей случалось самой относить туда письма.
   -- Жанетта, это мадемуазель Шалье пришла? послышался изъ сосѣдней комнаты слабый голосъ.
   -- Она, мое сокровище... я сейчасъ приведу ее къ тебѣ. Бѣдненькій мой! Вы не испугайтесь мадемуазель Луиза, его худобы.
   Луиза вошла въ комнату умирающаго. Тутъ нищета и безпорядокъ еще рѣзче бросались въ глаза.
   -- Вы желали со мной переговорить, г. Клерво? сказала она ласково. Вотъ я здѣсь, надѣюсь, что вамъ не такъ плохо, какъ вы полагаете....
   Больной поднялъ свою исохшую руку.
   -- Мнѣ не плохо, отвѣчалъ онъ, потому что смерть готова избавить меня отъ страданій. Я съ радостію ее встрѣтилъ-бы, если-бы только на моей душѣ не лежало такъ много грѣховъ.... Выйди вонъ, Жанетта, и затвори дверь.
   Жена притворилась, будто не слыхала его словъ; тогда больной, собравъ послѣднія силы, сердито крикнулъ на нее и при этомъ страшно закашлялся.
   По выходѣ жены, Луиза взяла стулъ и поставила его у самой кровати больнаго. Она терпѣливо выждала припадокъ его кашля и подала ему лекарство изъ указанной имъ склянки.
   Успокоившись, больной съ благодарностію взглянулъ на молодую дѣвушку.
   -- Боже милосердый! прошепталъ онъ:-- какъ тяжело мнѣ принимать эти знаки вниманія отъ васъ, въ ту минуту, когда я долженъ сознаться, какъ много я виноватъ передъ вами....
   -- Вы виноваты передо мной!...
   -- Да, мадемуазель Луиза, я совершилъ преступленіе относительно васъ.... Я покаялся въ немъ сегодня священнику, и онъ отпустилъ мнѣ его, сказавъ, что грѣха, по настоящему, нѣтъ, такъ какъ я сдѣлалъ зло врагу-еретику, и вмѣстѣ съ тѣмъ спасъ вашу душу.... но совѣсть мнѣ говоритъ, что священникъ не правъ, и хотя онъ запретилъ мнѣ просить у васъ прощенія, однако, я чувствую, что не умру спокойно, пока вы Не развяжете мою душу.... Я хотѣлъ оставить въ тайнѣ наше свиданіе, вотъ почему и просилъ васъ придти попозднѣе....
   По всему было замѣтно, что эта длинная рѣчь дорого стоила больному; онъ упалъ на подушку совершенно обезсиленный.
   Луиза не могла оторвать глазъ отъ него; зрачки ея какъ будто расширились.
   -- Вы виноваты передо мной? Сдѣлали зло врагу-еретику? Что это значитъ? Объяснитесь.
   -- Письма.... ваши письма.... въ Германію.... къ тому.... какъ его звали?... Каппеи.... ни одно изъ нихъ не было отослано....
   Луиза судорожно схватила его исхудалую руку.
   -- Вы задерживали мои письма? Зачѣмъ?
   -- Я поддался искушенію.... нужда заставила.... искуситель платилъ мнѣ очень дорого за тѣ письма, которыя къ вамъ посылались....
   -- Письма ко мнѣ! изъ Германіи! всемогущій Боже!... гдѣ онѣ?...
   -- Я измѣнилъ долгу присяги, мадемуазель Луиза.... умилосердитесь.... сжальтесь надъ умирающимъ!... Вы не знаете, что значитъ видѣть жену и ребенка въ нищетѣ.... Я продалъ всѣ, всѣ ваши письма за позорное золото....
   Луиза схватилась рукой за сердце.
   -- Боже мой! значитъ, онъ оставался мнѣ вѣренъ.... не забылъ меня!... прошептала она задыхаясь. А я сомнѣвалась въ немъ!... Помните-ли вы, сколько было писемъ? Когда онѣ получались?... Куда дѣлись мои?... Заклинаю васъ, отвѣчайте!...
   -- Изъ Германіи было прислано два письма, одно вслѣдъ за другимъ.... затѣмъ, послѣдовалъ длинный промежутокъ, и пришло третье письмо, писанное уже другой рукой....
   -- Но кудажь дѣлись мои?
   -- Я.... я ихъ, продалъ....
   -- Это подло! безсовѣстно! вы разбили счастье двухъ, ни въ чемъ невиноватыхъ предъ вами, людей.... О! зачѣмъ вы не пришли ко мнѣ, если нуждались въ деньгахъ, вмѣсто того, что-бы втайнѣ вредить мнѣ?... Говорите кто васъ подкупалъ?... Кто тотъ злой духъ, который разстроилъ мое счастіе?... Кому вы продали наши письма?...
   -- Не спрашивайте меня.... лепеталъ больной. Я покаялся вамъ въ моемъ собственномъ преступленіи.... не вынуждайте меня сдѣлаться предателемъ.... довольно одного грѣха.... Я.... я....
   Луиза начала трясти его за плечо.
   -- Несчастный! я тебѣ все прощу.... говори кто?...
   Изъ горла больнаго, вмѣсто отвѣта, вырвался храпъ. Подъ рукой Луизы былъ уже трупъ.
   Внѣ себя отъ отчаянія, молодая дѣвушка выбѣжала изъ дома, гдѣ вслѣдъ затѣмъ, поднялись вой и плачъ.
   Не обращая вниманія на толпы людей, двигавшіяся по улицамъ, на вновь входившія въ городъ войска, забывъ даже позвать горничную, Луиза безъ памяти прибѣжала домой, кинулась въ кресло, закрыло лицо и залилась слезами.
   Такимъ образомъ она просидѣла болѣе получаса, а когда отняла руки, то кроткое, грустное лицо ея приняло совсѣмъ другое выраженіе. Глаза ея сверкали рѣшимостію, губы были гнѣвно и крѣпко сжаты; въ нѣсколько минутъ она точно переродилась.
   Въ такомъ видѣ засталъ ее старый бродяга, за которымъ она собралась только что послать. Онъ вошелъ въ толстыхъ башмакахъ, подбитыхъ гвоздями, какія обыкновенно употребляются въ горахъ; на спинѣ его, на крестообразныхъ ремняхъ, висѣлъ ранецъ, а черезъ плечо онъ перекинулъ продолговатый шерстяной мѣшокъ, такой, въ какихъ крестьяне той мѣстности носятъ съѣстные припасы и товары. Въ рукѣ онъ держалъ Шляпу съ широкими полями.
   -- Мадемуазель Луиза, я явился, чтобы откланяться вамъ, сказалъ онъ. Командиръ прислалъ за мной молодаго парня, который знаетъ всѣ дороги и будетъ моимъ проводникомъ. Смѣю доложить, что я немножко пофуражировалъ въ вашей кладовой; надѣюсь, что вы за это не взыщете съ малаховскаго героя. Позвольте Морицу Шаванну поцѣловать вашу ручку -- прелестнѣйшую изъ всѣхъ дамскихъ рукъ, когда либо видѣнныхъ мною! Прошу не забывать меня...
   Молодая дѣвужка посмотрѣла прямо въ лицо старику.
   -- Погодите на минуту, г. Шаваннъ; сказала она. Хотите-ли заработать 20 наполеондоровъ?
   -- Ventre saint biche! До Наполеона я не охотникъ, потому что онъ за мою храбрость не плотитъ мнѣ даже пенсіи, но до наполеондоровъ я большой охотникъ. Что вамъ угодно, мадамъ? Прикажете, чтобы я отнялъ обратно Мецъ и Страсбургъ у пруссаковъ?
   -- Повремените съ часъ и возьмите меня съ собой.
   У Шаванна выпали изъ рукъ шляпа и мѣшокъ.
   -- Какъ! мадемуазель Шалье, невѣста моего командира, пойдетъ со мной въ Аргонскій лѣсъ!..
   -- Именно потому, что я невѣста вашего командира, мнѣ и нужно съ нимъ объясниться и переговорить съ моимъ отцомъ.
   -- Но не забудьте, мадемуазель Луиза, что я марширую пѣшкомъ; оно, конечно я могъ-бы ѣздить въ экипажахъ, не хуже маршала Макъ-Магона; но, увы! на землѣ нѣтъ справедливости, и я долженъ довольствоваться моими двумя подошвами.
   -- Я готова идти съ вами пѣшкомъ; не бойтесь, я не устану и не отстану отъ васъ.
   -- Однако, мадамъ, въ этомъ туалетѣ... въ горахъ вѣтеръ рѣзкій, холодный... я себѣ никогда не прощу, если вы черезъ меня наживете катарръ.
   -- Я требую отъ васъ только одного часа, чтобы притовиться въ дорогу. У меня есть полный костюмъ крестьянской дѣвушки изъ Аргонскаго лѣса: мнѣ его подарила моя молочная сестра; въ случаѣ-же, если мы съ вами натолкнемся какъ нибудь на нѣмцевъ, то мое присутствіе можетъ служить для васъ охраной. Отвѣчайте мнѣ положительно -- возьмете вы меня съ собой, или я должна буду идти одна?
   -- Мадамъ! можете-ли вы сомнѣваться... было-бы недостойно Морица Шаванна, если-бы онъ отказалъ въ покровительствѣ дамѣ!
   -- Еще одно слово: въ правѣ-ли мы имѣть при себѣ оружіе? У меня остался одинъ изъ револьверовъ отца.
   -- Настоящая Жанна д'Аркъ! вотъ что значитъ сосѣдство Вокулёра и Домреми! Револьверъ захватить не мѣшаетъ, только его прятать не надо. Въ нынѣшнее смутное время, каждый имѣетъ право заботиться о своей безопасности; но всего нужнѣе-бы имѣть при себѣ паспортъ или видъ.
   -- Не нужно: вы состоите на службѣ фирмы Шалье. Черезъ часъ я буду готова. Прошу васъ не проговориться ни кому въ домѣ о моемъ намѣреніи идти съ вами.
   "Адъютантъ" съ достоинствомъ покрутилъ усы, расшаркался и исчезъ.
   Первымъ дѣломъ Луизы было переодѣться; затѣмъ, она написала нѣсколько строкъ къ своей старухѣ кормилицѣ, прося ее пріѣхать, какъ можно скорѣе, къ нимъ въ домъ и приглядѣть за хозяйствомъ, такъ какъ ей самой необходимо отправиться на нѣсколько дней къ отцу.
   Въ 10 часовъ вечера, она была готова и пустилась въ дорогу вмѣстѣ съ Шаванномъ и проводникомъ.
   

ГЛАВА СЕДЬМАЯ.

   Одержана была третья побѣда,-- геройская побѣда короля Вильгельма подъ Гравелотомъ. Отступленіе отъ Рейна французской арміи, мечтавшей овладѣть этой соблазнительной для Бонапартовъ рѣкой и проложить себѣ путь къ Берлину, отрѣзано; Базенъ отброшенъ къ Мецу и запертъ въ тамошней крѣпости, капитуляція которой сдѣлалась теперь только вопросомъ времени.
   Германскій орелъ расправилъ крылья для дальнѣйшей борьбы и готовился летѣть въ Парижъ.
   Много благородной германской крови стоили эти три побѣды: не было почти семейства, которое-бы не оплакивало или сына, или брата, или мужа, или отца; а сколько, сверхъ того, было раненыхъ и умирающихъ на чужой землѣ! Ежедневно въ Германію отправлялось нѣсколько поѣздовъ съ больными, выписавшимися изъ лазаретовъ, ближайшихъ къ мѣстамъ битвъ; число ихъ все увеличивалось и увеличивалось.
   Такъ напримѣръ, подъ Коломбеемъ нѣмцы потеряли 5,000 человѣкъ, подъ Марсъ-Латуромъ -- 15,800, а подъ Гравелотомъ -- 16,000!
   Прошло восемь дней послѣ этой послѣдней битвы. Армія принца Фридриха-Карла обложила со всѣхъ сторонъ Мецъ 1-мъ, 3-мъ, 9-мъ и 10-мъ армейскими корпусами, къ которымъ впослѣдствіи присоединилась дивизія Куммера. 19-го августа образовалась 4 армія, подъ начальствомъ кронпринца саксонскаго, изъ прусской гвардіи, 4-го и 12-го саксонскихъ корпусовъ и 5-й и 6-й кавалерійскихъ дивизій, получившая назначеніе двинуться къ Маасу и Шалону на Марнѣ, гдѣ, по дошедшимъ слухамъ, императоръ и маршалъ Макъ-Магонъ собирали новое войско. Въ то-же время, съ юго-востока надвигалась 3 армія кронпринца прусскаго, которая раскинулась широкимъ фронтомъ по обоимъ берегамъ Марны, захвативъ лѣвымъ крыломъ своимъ всю долину Альбы. Коммерсей, Баръ-ле-Дюкъ, Сенъ-Дизье, этотъ древній городъ брагаровъ, и Витри-ле-Франсэ были уже во власти этой арміи. Послѣдняя крѣпость сдалась 25-го августа.
   Понтъ-а-Муссонъ былъ все еще наполненъ ранеными и больными; почти каждый домъ, за исключеніемъ мэріи, превратился въ лазаретъ или казармы для солдатъ разнаго рода оружія, проходившихъ черезъ городъ. По узенькимъ каменнымъ мостамъ на дорогѣ въ Горзэ и въ Мецъ тянулись безпрерывные транспорты съ багажомъ и провіантомъ и фуры съ ранеными. Этихъ несчастныхъ привозили обыкновенно на тряскихъ лотарингскихъ крестьянскихъ телѣгахъ съ ближайшаго перевязочнаго пункта, а иногда и прямо съ поля битвы; имъ нерѣдко приходилось сталкиваться на городскихъ улицахъ съ обозами, и тогда, на нѣкоторое время, прекращалось всякое сообщеніе. Въ постоянно волновавшемся тутъ морѣ людей почти не попадалось статскаго платья; большинство достаточныхъ обывателей выѣхало изъ города; лавки частію были заперты, частію заняты солдатами и маркитантами; изъ всѣхъ оконъ торчали солдатскія головы. Забившись на вышки или на чердаки своихъ собственныхъ домовъ, горожане съ затаенной ненавистью или съ глубокимъ состраданіемъ глядѣли изъ слуховыхъ оконъ на ежедневно прогоняемыя толпы здоровыхъ плѣнныхъ и несчастныхъ раненыхъ съ повязками на головѣ и на рукахъ, которыхъ гнали также пѣшкомъ.
   Старинную базарную площадь, окруженную домами съ арками, покрывала еще солома, оставшаяся отъ недавняго бивака, красивое зданіе мэріи посреди этой площади, было наполнено сверху до низу людьми; тамъ съ утра до ночи слышались крики, споры, жалобы, такъ какъ въ главной залѣ перваго этажа, расположился начальникъ этаповъ, а прочіе этажи были отданы подъ арсеналъ и подъ военный судъ. Вслѣдствіе безпрестанно повторявшихся позорныхъ случаевъ жестокаго обращенія съ ранеными, военное начальство нашлось вынужденнымъ учредить строгій, безапеляціонный военный судъ. Личная безопасность заставила нѣмцевъ обнародовать слѣдующую прокламацію:
   "Въ теченіе двухъ часовъ, городскіе обыватели обязаны доставить въ ратушу все оружіе, какое у нихъ имѣется, по прошествіи этого срока, патрули осмотрятъ дома, и лица, у которыхъ окажется какое-бы то ни было оружіе, подвергнутся немедленному аресту. Съ ними будетъ поступлено по всей строгости законовъ."
   "Всѣ трактиры, кофейни и другія увеселительныя заведенія могутъ быть открыты только до 9 часовъ вечера."
   "Каждый обыватель, который вздумаетъ, какимъ-бы то ни было способомъ, препятствовать прохожденію войскъ черезъ тородъ, будетъ немедленно арестованъ и разстрѣлянъ."
   Но среди этихъ страшныхъ явленій, порожденныхъ войной, случались поразительные эпизоды высокой гуманности, для которой не существуетъ врага; она одинаково изливаетъ свое милосердіе на друга и недруга.
   Мы попросимъ читателя послѣдовать за нами по гошпитальной улицѣ, въ концѣ которой стоялъ монастырь сестеръ милосердія, обращенный, на время войны, въ единственный по своей громадности международный гошпиталь.
   Это трехъэтажное, длинное зданіе, съ 17 окнами по переднему фасаду и съ двумя боковыми флигелями, соприкасалось своимъ заднимъ фасомъ съ церковью изящной архитектуры, съ двумя башнями по бокамъ. Все монастырское зданіе какъ-бы тонуло въ роскошномъ саду съ дорогими растеніями, цвѣтами и безчисленнымъ количествомъ фруктовыхъ деревьевъ; этотъ садъ служилъ превосходнымъ мѣстомъ для прогулки выздоравливающихъ и больныхъ. На фронтонѣ главнаго корпуса развѣвалось бѣлое знамя съ краснымъ крестомъ; длинные корридоры, большія залы, съ отличной вентиляціей, множество особенныхъ келій, кухня, кладовыя, отдѣленіе въ нижнемъ этажѣ для прислуги,-- все это могло служить образцомъ чистоты и порядка. Повсюду чувствовалась любящая, заботливая рука благочестивыхъ сестеръ, которымъ, въ то время помогалъ цѣлый отрядъ добровольныхъ сестеръ милосердія, членовъ общества іоганнитскаго ордена и врачей нѣмецкой арміи. Монастырь, сверху до низу, былъ наполненъ больными; въ первые дни послѣ сраженій, даже въ церкви лежали раненые.
   Въ небольшой, по возможности удаленной отъ всякаго шума, залѣ лежало шесть человѣкъ больныхъ; тутъ-же находились и нѣкоторые изъ числа нашихъ старыхъ знакомыхъ. Келья рядомъ съ залой служила спальней для дежурныхъ сестеръ милосердія, для приготовленія нужныхъ лекарствъ и для пріема посѣтителей; въ залѣ у двухъ стѣнъ стояло по три кровати, съ большими промежутками между ними; при нихъ дежурили двѣ монахини и одна свѣтская сестра; сюда-же, по нѣскольку разъ въ день заходилъ одинъ изъ извѣстныхъ врачей и молодой католическій капелланъ, приносившій страждущимъ и умирающимъ послѣднее слово утѣшенія; всѣ лежавшіе здѣсь принадлежали къ числу тяжело-раненыхъ, такъ что двѣ кровати, въ теченіе послѣдняго дня, уже очистились. Умершихъ отнесли въ то отдѣленіе монастырскаго сада, гдѣ тянулись ряды могилъ, усаженныхъ цвѣтами.
   Одна изъ двухъ монахинь была сестра милосердія, общества діакониссъ св. Барромея, изъ Нанси, получившая, въ началѣ августа, особое разрѣшеніе отъ майнцскаго эпископа Кеттелера переѣхать обратно французскую границу; свѣтская-же сестра была наша старая знакомая, фрейлейнъ Конгеймъ изъ Берлина, достигшая, наконецъ, своей цѣли и сдѣлавшаяся сидѣлкой при больныхъ и раненыхъ воинахъ.
   Мрачное предчувствіе, охватившее ея сердце 16 августа и давшее ей силу воли преодолѣть всѣ препятствія, не обмануло ее.
   Въ Понтъ-а-Муссонѣ фрейлейнъ Анна встрѣтилась съ своимъ женихомъ, кавалеромъ ордена Іоганнитовъ, фонъ Рантау, который не только испугался ея появленія, но даже остался очень недоволенъ такимъ рѣшительнымъ поступкомъ своей невѣсты. Сама Анна и не подумала справиться тутъ-ли онъ; но старый Іоель получилъ отъ комерцъ-совѣтника строгій наказъ отыскать, во чтобы то ни стало, барона и отдать подъ его покровительство Анну. Когда фонъ Рантау подошелъ къ ней, она ни мало не смутилась, очень спокойно протянула ему руку и сказала:
   -- Я должна была пріѣхать; силъ не доставало долѣе терпѣть.
   Тамъ, гдѣ они встрѣтились, не мѣсто было упрекамъ и разспросамъ: они находились въ перевязочной залѣ и стояли у изголовья, повидимому, умирающаго друга дѣтства Рантау, старшаго поручика фонъ-Бюхенфельда.
   Утромъ, въ первый-же день своего пріѣзда, въ Понтъ-а-Муссонъ, фрейлейнъ Анна Конгеймъ ходила изъ лазарета въ лазаретъ, справляясь о фамиліи больныхъ. Благодаря настойчивости, а главное, благодаря деньгамъ, которыя она разсыпала шедрой рукой, ей удалось, даже въ день гравелотскаго сраженія, когда въ городъ прибывали ежеминутно транспорты съ ранеными, узнать, что поручикъ фонъ Бюхенфельдъ, опасно раненый 16 августа, лежалъ теперь въ монастырѣ сестеръ милосердія въ Понтъ-а-Муссонѣ.
   Она немедленно отправилась туда и, съ этой минуты, не отходила отъ постели больного. Она не жалѣла денегъ, приглашая къ нему самыхъ лучшихъ докторовъ; но всѣ они только качали головой или пожимали плечами. Когда 18 числа король назначилъ своей главной квартирой Понтъ-а-Муссонъ, Анна добилась свиданія съ генералъ-докторомъ, знаменитымъ операторомъ, и умолила его навѣстить больнаго офицера.
   Тайный совѣтникъ Лангенбекъ также пожалъ плечами и сказалъ, что покамѣстъ дѣлать нечего и что надобно выждать кризиса.
   Большой субъектъ, дѣйствительно, представлялъ рѣдкое явленіе: онъ былъ прострѣленъ въ грудь и находился въ состояніи полнѣйшей каталепсіи. Онъ лежалъ съ раскрытыми глазами и, повидимому, спалъ, потому что въ этихъ глазахъ не было ничего страшнаго, мертвеннаго: въ нихъ чувствовалась жизнь, а между тѣмъ, по своей неподвижности, они напоминали глаза призрака. Ни одинъ членъ его тѣла, ни одинъ мускулъ лица не шевелились, что бы съ нимъ доктора или сидѣлки ни дѣлали; кромѣ теплоты кожи и серьезнаго, пристальнаго взгляда, не оказывалось никакихъ другихъ признаковъ, которые-бы свидѣтельствовали, что это не трупъ.
   Доктора единогласно утверждали, что вся нервная система раненаго страшно потрясена, слѣдствіемъ чего былъ временный параличъ.
   -- Надо выждать кризисъ, повторяли они. Новое сильное потрясеніе, можетъ или причинить ему смерть, или вернуть къ жизни.
   Надежду подавали очень немногіе; но переносить больного въ другое мѣсто было строго ими запрещено.
   Фрейлейнъ Анна не знала навѣрное, сознаетъ-ли больной ея присутствіе, понимаетъ-ли этотъ человѣкъ, котораго она такъ глубоко, хотя и тайно, любила, что за нимъ ходитъ дѣвушка, жестоко имъ оскорбленная? До сихъ поръ Бюхенфельдъ не обнаруживалъ ничего подобнаго; только однажды, именно въ то утро, когда король, обходя лазареты и услыхавъ о необыкновенномъ состояніи раненаго храбраго офицера, подошелъ къ его постели, сказалъ ему нѣсколько ободрительныхъ словъ и положилъ орденъ желѣзнаго креста на его одѣяло, -- Аннѣ показалось, что по исхудалому, блѣдному лицу больнаго пробѣжалъ легкій румянецъ и что онъ слабо повелъ глазами, взглянувъ сначала на крестъ, потомъ на нее.
   Она тотчасъ-же повѣсила крестъ противъ него на стѣнѣ, чтобы онъ постоянно могъ его видѣть, и съ этого дня, въ сердцѣ ея родилась отрадная надежда на то, что онъ ее узналъ.
   Въ другой разъ, баронъ Рантау и Анна сидѣли вдвоемъ у постели больнаго и разговаривали о старикѣ Бюхенфельдѣ, который съ энергіей исполнялъ свою должность этапнаго начальника по ту сторону Рейна; когда баронъ упомянулъ, что полковнику уже сообщено о томъ, что сынъ его раненъ и находится въ надежныхъ рукахъ, брови больного слегка нахмурились. Послѣ того, разговоры подобнаго рода уже не возобновлялись.
   При самомъ вступленіи своемъ на поприще милосердія, фрейлейнъ Анна имѣла счастіе найдти истиннаго друга въ молодой французской монахинѣ, которая вмѣстѣ съ нею и съ молодымъ капелланомъ отправилась на войну изъ Майнца, подъ покровительствомъ членовъ іоганнитскаго ордена.
   Монахиня была немногимъ старше Анны Конгеймъ, но, повидимому, тяжкое горе отравило ея юную жизнь и вынудило принять постриженіе. Она никогда не поминала о своемъ семействѣ и о своемъ прошломъ, и только разъ мимоходомъ проговорилась, что она родилась на югѣ Франціи, въ цвѣтущемъ Провансѣ. Аннѣ нерѣдко случалось заставать свою подругу въ горькихъ слезахъ.
   Особенно часто она стала плакать послѣ того дня, какъ въ ея присутствіи, лежавшій въ той-же залѣ раненый французскій офицеръ попросилъ Анну перевести ему съ нѣмецкаго бюллетень о сраженіи подъ Вертомъ.
   Два дня спустя послѣ того, французскій офицеръ умеръ и его кровать занялъ уроженецъ прирейнскихъ провинцій, которому подъ Гравелотомъ размозжило правую руку, вслѣдствіе чего, ее и отняли.
   Къ удивленію своему Анна замѣтила, что монахиня -- сестра Ангелика, какъ ее называли -- тщательно спрятала газету, а вечеромъ вторично попросила ее перевести то мѣсто, гдѣ была описана атака кирасирской бригады Мишеля подъ Морсбронномъ и гибель бригады. Когда Анна прочла, какое ничтожное число кирасиръ уцѣлѣло отъ убійственнаго огня, монахиня бросилась на колѣни передъ изображеніемъ Мадонны и, рыдая, начала молиться Той, душу Которой также пронзилъ мечъ скорби.
   Такимъ-то образомъ, между еврейкой-пруссачкой и французской монахиней установились самыя тѣсныя дружескія отношенія. Нельзя было не замѣтить, какому сильному нравственному вліянію, начинаетъ подчинять себя сестра Ангелика мечтательную, восторженно-религіозную дочь комерцъ-совѣтника.
   Рантау, приходившій не менѣе двухъ разъ въ день въ монастырскій лазаретъ по обязанности службы, старался всѣ свободные свои часы посвящать заботамъ о раненомъ Бюхенфельдѣ. На дружбу молодыхъ дѣвушекъ онъ не обращалъ вниманія; его занималъ совсѣмъ другой вопросъ, вдумываясь въ который, онъ становился ежедневно все мрачнѣе и мрачнѣе.
   Встрѣча съ Анной въ монастырскомъ лазаретѣ пробудила въ душѣ этого равнодушнаго свѣтскаго сибарита невѣдомое до сихъ поръ серьезное чувство. Онъ невольно спрашивалъ себя, что могло заставить рѣшиться робкую, избалованную жизнію дѣвушку выйдти изъ обычной колеи своей и посвятить себя трудному поприщу милосердія? Ради его-ли, своего жениха, Анна пріѣхала сюда? Нѣтъ. Или ее подвинулъ на то патріотизмъ? Не думаю, разсуждалъ Рантау. Прекрасная еврейка, дѣйствительно, очень внимательно и нѣжно ухаживала за всѣми больными, лежавшими въ залѣ; но именно выборъ этой залы, тревога и страхъ, выражавшіеся на ея лицѣ, когда она подходила къ одной постели, все это ясно показывало, что сердце, въ настоящемъ случаѣ, играло главную роль.
   Несомнѣнно, что ею руководило не одно человѣколюбіе, а любовь, горячая любовь къ бѣдному раненому, болѣе похожему на призракъ, чѣмъ на человѣка, а между тѣмъ, этотъ призракъ былъ счастливый соперникъ его.
   Молодой баронъ Рантау, такъ же, какъ и его отецъ, отливался необыкновеннымъ благородствомъ характера и разсудительностію; оба они гораздо практичнѣе смотрѣли на жизнь, чѣмъ отецъ и сынъ Бюхенфельды. Хорошенькая Анна серьезно нравилась референдарію, поэтому ему легко было преодолѣть сословный предразсудокъ, тѣмъ болѣе, что въ послѣднее время, люди большаго свѣта очень нерѣдко забывали о своемъ старинномъ дворянствѣ и высокомъ положеніи ради какой нибудь актрисы, танцовщицы или пѣвицы. Онъ рисовалъ себѣ въ самыхъ заманчивыхъ краскахъ свою будущую жизнь съ Анной,-- прекрасно образованной, красавицей и, въ тоже время, единственной дочерью богача отца. Правда, родители ея не были особенно пріятной придачей къ ней; но при молодости, гибкости характера и кротости Анны, онъ разсчитывалъ устроить свою жизнь, какъ ему захочется; притомъ, ужъ таковъ общій законъ, что полнаго счастья нѣтъ на землѣ.
   Рантау были настолько благородны, что ставили непремѣннымъ условіемъ въ этомъ дѣлѣ взаимность со стороны Анны, и хотя допускали въ ней не очень сильную привязанность къ будущему мужу, однако, считали необходимымъ, чтобы сердце ея было свободно отъ всякой другой привязанности. И вдругъ онъ съ ужасомъ убѣдился, что въ этомъ отношеніи всѣ они совершенно ошиблись!
   Анна не кокетничала съ Бюхенфельдомъ, не играла въ любовь, не завлекала этого серьезнаго молодаго человѣка, уступавшаго въ свѣтскомъ отношеніи блестящему барону, -- нѣтъ, она полюбила его безгранично, до такой степени, что даже нанесенное имъ ей оскорбленіе не охладило этого чувства. Она отдалась ему всѣмъ сердцемъ, и въ немъ не было уже мѣста для другой привязанности.
   Баронъ понялъ, что если Бюхенфельдъ и умретъ, то воспоминаніе о немъ все таки станетъ стѣной между нимъ и Анной.
   Съ этой минуты, Рантау принялъ твердое намѣреніе отказаться отъ своей невѣсты; притомъ, анализируя безпристрастно свои чувства къ фрейлейнъ Конгеймъ, онъ убѣдился, что чувства эти не настолько глубоки, чтобы принесенная имъ жертва была въ состояніи разбить всю его будущность.
   Теперь для него стала ясна, какъ день, сцена въ Тиргартенѣ, въ Берлинѣ, гдѣ онъ совершенно неумышленно помѣшалъ свиданію Анны и Бюхенфельда, чрезъ что, можетъ быть, сдѣлался невольной причиной ихъ разрыва.
   Обдумавъ все это, Рантау вдругъ перемѣнилъ свое обращеніе съ молодой дѣвушкой. Безъ всякихъ объясненій съ нею, не разыгрывая роли оскорбленнаго жениха, онъ прямо вступилъ въ роль друга и тотчасъ-же замѣтилъ, что Анна поняла его, такъ какъ въ каждомъ ея словѣ и въ каждомъ взглядѣ выражалась благодарность за его деликатный поступокъ.
   Тѣмъ не менѣе, у барона отлегло отъ сердца, когда онъ получилъ приказаніе слѣдовать за главной квартирой въ другое мѣсто ея расположенія. Въ то время, ожидали, и совершенно основательно, новаго, рѣшительнаго сраженія на Марнѣ, по дорогѣ къ Парижу, такъ какъ не было еще извѣстно, что Макъ-Магонъ, съ вновь, сформированной шалонской арміей, направился на сѣверо-востокъ, къ линіи крѣпостей на бельгійской границѣ, вслѣдствіе чего, германскія войска продолжали двигаться къ Шалону.
   Рантау пришелъ въ монастырскій лазаретъ, чтобы объявить Аннѣ Конгеймъ о своемъ отъѣздѣ. Онъ намѣревался отдать ее подъ покровительство молодаго капеллана, человѣка вполнѣ надежнаго, съ которымъ онъ, въ послѣднее время, очень сошелся и имѣлъ не разъ случай защищать его отъ притѣсненій фанатическаго французскаго духовенства; преемнику-же своему, члену іоганнитскаго ордена, пріѣхавшему изъ Германіи для занятія его мѣста, онъ поручилъ и Анну и больнаго Бюхенфельда.
   Придя ровно въ полдень въ больничную залу, баронъ нашелъ Анну совершенно одну у постели поручика; она привѣтливо поклонилась ему и онъ сѣлъ по другую сторону кровати.
   Передавъ вкратцѣ фрейлейнъ Конгеймъ о своемъ назначеніи въ Коммерсей и о томъ, что онъ уѣзжаетъ сегодня-же вечеромъ, баронъ присовокупилъ, что онъ сдѣлалъ всѣ нужныя распоряженія для успокоенія ее и Бюхенфельда.
   -- Какъ мнѣ васъ благодарить, баронъ! проговорила тихо Анна, протягивая Рантау руку черезъ постель. Я тронута вашей деликатностью и дружескимъ вниманіемъ. Вы поняли, что я должна быть здѣсь?...
   -- Понялъ, фрейлейнъ Конгеймъ.
   Рантау въ первый разъ такъ назвалъ ее.
   -- И не сердитесь на меня? продолжала она кротко, поднявъ на него свои грустные, большіе, темные глаза.
   -- Я не сержусь, не сердитесь только вы на меня, что я невольно сталъ поперегъ вашему счастію. Никто не воленъ въ своемъ сердцѣ. А въ доказательство того, что я истинный вашъ другъ -- примите это...
   Онъ подалъ ей какую-то маленькую вещицу, завернутую въ тонкую бумагу. Она, по осязанію догадалась, что это обручальное кольцо, данное ею барону, за нѣсколько недѣль передъ тѣмъ.
   Прекрасное лицо ея вспыхнуло; она скрестила руки на груди и въ волненіи посмотрѣла на больнаго.
   -- Да, я люблю его... проговорила она чуть слышно: -- люблю всѣми силами моей души... кромѣ его, никогда, никого въ жизни не любила... Благодарю васъ, баронъ!
   Глаза Бюхенфельда попрежнему неподвижно смотрѣли на одну точку; но Рантау показалось, что они, какъ будто, оживились.
   -- Какъ честный человѣкъ, я возвращаю вамъ ваше слово, фрейлейнъ Анна, и беру назадъ свое. Пусть наши родители раздѣлываются между собой, какъ хотятъ, а мы съ вами останемся навсегда друзьями. Если вамъ понадобится когда нибудь моя помощь -- разсчитывайте на меня вполнѣ; я готовъ все сдѣлать уже ради того, что невольно огорчилъ моего бѣднаго больнаго друга. Молю Бога, чтобы Онъ все устроилъ къ лучшему... Вамъ предстоитъ многое перенести... Поручать вамъ Бюхенфельда нѣтъ надобности: вами будетъ руководить ваше сердце... Прощай, добрый, милый товарищъ! заключилъ онъ. Не знаю, слышишь-ли ты меня, понимаешь-ли, что я говорю! Прощай! да сохранитъ тебя Господь!...
   Онъ пожалъ неподвижную руку поручика, протянулъ другую съ нѣжной, грустной улыбкой плачущей Аннѣ, и вышелъ.
   На порогѣ двери съ нимъ встрѣтился молодой капелланъ. Рантау взялъ его подъ руку, пошелъ съ нимъ по корридору и, прощаясь, просилъ принять подъ свое покровительство фрейлейнъ Конгеймъ.
   Капелланъ, державшій какое-то письмо, обѣщалъ съ удовольствіемъ исполнить его просьбу.
   -- Но я считаю своимъ долгомъ предупредить васъ, г. баронъ, прибавилъ онъ, что есть одно обстоятельство, которое, можетъ быть, не совсѣмъ понравится семейству фрейлейнъ Конгеймъ. У молодой дѣвушки, повидимому, нѣтъ здѣсь никого близкихъ людей, кромѣ стараго еврея и васъ, вотъ почему я и считаю нужнымъ открыть вамъ то, что я замѣтилъ.
   -- Объясните, пожалуйста, что это такое?
   -- Мнѣ кажется, что фрейлейнъ Конгеймъ намѣрена принять христіанство, и именно, обратиться въ католицизмъ.
   -- Изъ чего вы заключаете это?
   -- Изъ того, что почтенныя сестры здѣшняго монастыря, въ особенности сестра Ангелика, пріобрѣли, повидимому, огромное вліяніе на фрейлейнъ Анну, отличающуюся, какъ вамъ извѣстно, необыкновенной восторженностію. Вамъ извѣстно, съ какимъ пламеннымъ рвеніемъ всѣ члены женскихъ благочестивыхъ конгрегацій вербуютъ себѣ прозелитовъ.
   -- Благодарю васъ за это сообщеніе, отвѣчалъ Рантау:-- но, покамѣстъ, я не вижу въ томъ ничего дурнаго,-- развѣ только выборъ исповѣданія... Я имѣю много основаній предполагать, что фрейлейнъ Конгеймъ давно уже намѣрена была вступить, съ согласія своихъ родителей, въ лоно христіанской церкви. Я человѣкъ разсудительный и слишкомъ преданъ міру, чтобы придти въ отчаяніе отъ избраннаго ею исповѣданія, тѣмъ болѣе, что изъ личнаго знакомства съ вами я успѣлъ убѣдиться, какими гуманными и чуждыми всякихъ предразсудковъ служителями алтаря обладаетъ католическая церковь.
   Капелланъ повторилъ свое обѣщаніе не бросить фрейлейнъ Конгеймъ и задушевно простился съ барономъ.
   Проходя корридоромъ нижняго этажа, Рантау встрѣтилъ Лукку -- Ахъ, милый баронъ, какъ я рада, что васъ вижу! закричала она еще издалека. А я бѣгу провѣдать вашу прелестную невѣсту и спросить ее, нѣтъ-ли у нея какихъ нибудь порученій въ Берлинъ. Гюльзенъ телеграфируетъ, что ему крайне нужно мое присутствіе; мужу моему, къ счастію, лучше, и доктора, наконецъ, разрѣшили намъ выѣхать изъ этой противной ямы, гдѣ пахнетъ кровью и лекарствами... Мы сей-часъ же отправляемся на Рейнъ... у меня минуты нѣтъ свободной... двадцать визитовъ впереди и кромѣ того, дома пріемъ. Представьте себѣ, противный Бисмаркъ ни разу не навѣстилъ меня здѣсь... Въ Висбаденѣ онъ совсѣмъ былъ другой, даже согласился помѣстить себя на одной фотографической карточкѣ со мной; а теперь все увѣряетъ, будто ему некогда. О! я непремѣнно опишу свои военныя приключенія въ Gartenlaube!... Я думаю, господа литераторы подерутся за мои мемуары... Лукка тутъ, Лукка тамъ... ужь я знаю, что сдѣлать... Однако, прощайте, я бѣгу!..
   Рантау вѣжливо остановилъ ее.
   -- Извините, баронеса, сказалъ онъ:-- вамъ нѣтъ надобности взбираться на верхъ: фрейлейнъ Конгеймъ до того измучена послѣдней безсонной ночью, что чувствуетъ себя нехорошо и легла отдохнуть. Я не премину передать ей ваше любезное предложеніе и скажу, что вы пріѣзжали съ нею проститься.
   -- Прекрасно! прекрасно! мнѣ, въ самомъ дѣлѣ, некогда, такъ много хлопотъ. Прощайте, милый баронъ. Смотрите усерднѣе аплодируйте, когда увидите меня на оперной сценѣ, что, надѣюсь, скоро случится.
   Она въ припрыжку убѣжала далѣе.

-----

   Войдя въ больничную залу, капелланъ засталъ у постели Бюхенфельда одну только сестру Ангелику. Рантау не солгалъ, сказавъ пѣвицѣ, что фрейлейнъ Конгеймъ пошла отдохнуть.
   Капелланъ прошелъ далѣе, къ постели своего пріятеля, уроженца прирейнскихъ провинцій, у котораго отняли руку. Онъ нашелъ, что положеніе больнаго замѣтно улучшилось; лихорадочное состояніе, послѣдствіе операціи, совершенно прекратилось.
   -- Добрыя вѣсти, Бёлингъ! сказалъ капелланъ. Онѣ должны на васъ подѣйствовать лучше всѣхъ успокоительныхъ лекарствъ, какъ бы тѣ ни были искусно составлены.
   -- А что? вѣрно есть письмо отъ матушки и сестры, къ которымъ я васъ просилъ написать?
   -- Нѣтъ, кой-откуда подальше. Отгадайте!
   -- Такъ неужели изъ?..
   -- Изъ Рима, именно такъ. Членъ посольства пишетъ ко мнѣ; онъ не знаетъ, куда вы запропастились, вслѣдствіе чего, и адресовалъ свое письмо на мое имя, несмотря на то, что въ немъ очень много говорится объ интересныхъ для васъ вещахъ.
   Больный радостно встрепенулся, и, забывъ объ отнятой своей рукѣ, хотѣлъ было приподняться на постели, но жгучая боль принудила его снова упасть на подушку съ болѣзненнымъ стономъ.
   Сестра Ангелика поспѣшила къ нему на помощь, оправила его подушки, наложила свѣжую перевязку на руку и стала упрашивать, чтобы онъ не слишкомъ много шевелился.
   -- Умоляю васъ, другъ мой, не подвергайте меня пыткѣ! проговорилъ художникъ Бёлингъ:-- говорите скорѣе, пишетъ-ли Членъ посольства о Джуліи?
   -- Еще бы, конечно! Синьора Спозетти съ дочерью нашлись наконецъ, а достойному патеру лектору, за неприличное его поведеніе на станціи желѣзной дороги, вслѣдствіе энергическаго протеста нашего посольства, задали хорошую головомойку; а такъ какъ, при настоящихъ обстоятельствахъ, Римъ очень бы охотно сблизился съ Германіей, то честнаго отца на время выпроводили изъ Рима... воздухъ нѣсколько очистился! Нашему общему другу удалось, черезъ ловкаго коммисіонера, всучить Джуліи, по секрету, записочку и даже добиться свиданія съ нею. Она ему разсказала, что ея родные поставили все на ноги, чтобъ только разлучить ее съ вами и убѣдить принять постриженіе; но, говорятъ, будто ничто такъ не усиливаетъ женскую любовь, какъ препятствія; поэтому Джулія пламенно къ вамъ привязалась и дала клятву, что ничѣмъ въ мірѣ ее не разлучатъ съ вами. Въ крайнемъ случаѣ, она объявитъ себя вашей невѣстой и прибѣгнетъ къ покровительству германскаго посольства; она жаждетъ извѣстія отъ васъ. Рѣшительнаго шага, по мнѣнію совѣтника, вамъ покамѣстъ не слѣдуетъ дѣлать, такъ какъ, по всѣмъ признакамъ, можно заключить, что въ гражданскомъ устройствѣ Рима произойдутъ, въ самомъ скоромъ времени, значительныя перемѣны.
   Больной вопросительно посмотрѣлъ на капеллана.
   -- Свѣтская власть папской куріи, продолжалъ тотъ, возбуждающая всеобщую ненависть и доводящая даже до преступленій, рушилась во всей Италіи, и мнѣ кажется, что она и Римѣ должна будетъ подчиниться вліянію духа времени. Сардинскій флотъ уже недалеко отъ Чивитта-Веккіи; войска короля Виктора Эммануила стоятъ на границѣ римской области, и осада Рима есть только вопросъ нѣсколькихъ недѣль, а можетъ! быть, и нѣсколькихъ дней. Сопротивленіе невозможно; маленькій папскій отрядъ, не поддержанный гражданами, почти весь разбѣжался. Совѣтникъ пишетъ, что въ одинъ день дезертировало девять нѣмцевъ, которые перебрались черезъ Альпы, и стали въ ряды своихъ соотечественниковъ, подъ родное знамя. Послѣднія французскія войска отплыли изъ Чивита-Веккіи. Какъ бы кто ни смотрѣлъ на захватъ піемонтцами Церковной Области -- я, съ точки зрѣнія законности права, считаю такой фактъ не лучше разбоя -- но послѣ всего видѣннаго и пережитаго мною во время ватиканскаго собора, я не могу не сознаться, что уничтоженіе папской полиціи есть великое счастіе для народа и, въ нѣкоторомъ родѣ, очищеніе церкви. Дай Богъ только, чтобъ представители церкви въ другой, духовной области поняли свою настоящую задачу,-- что, къ сожалѣнію, подлежитъ сильному сомнѣнію и, вѣроятно, вызоветъ прискорбную борьбу, болѣе страшную, даже, чѣмъ та, которая теперь свирѣпствуетъ на поляхъ битвъ.
   -- А развѣ Ватиканъ выкинулъ какую нибудь новую штуку?
   -- Хуже... германскіе епископы, которые до сихъ поръ такъ мужественно и настойчиво сопротивлялись гибельнымъ рѣшеніямъ собора, теперь, малу по малу, поддаются вліянію іезуитовъ. Хотя баварское правительство, 9-го августа, и запретило своимъ епископамъ опубликовывать постановленія собора безъ королевскаго разрѣшенія, но тѣ, 18-го числа, огласили ихъ, и во главѣ ослушниковъ находится мюнхенскій архіеписковъ.
   -- А Пруссія?
   -- Къ сожалѣнію, Пруссія, вслѣдствіе своей конституціи и трактатовъ, находится въ такомъ положеніи, что духовенство постановлено тамъ внѣ зависимости короля. Нѣсколько передовыхъ, ученѣйшихъ католиковъ назначили сегодня съѣздъ въ Нюренбергѣ; но я опасаюсь, что результатъ этого съѣзда, цѣль котораго -- противодѣйствовать насильственной организаціи церкви, навязываемой намъ Римомъ, будетъ весьма неудовлетворителенъ. Положить предѣлъ самовластію римской куріи могъ-бы дружный, энергическій отпоръ германскихъ епископовъ.
   -- Неужели-же они отрекутся отъ прежнихъ убѣжденій, которыя такъ горячо отстаивали?
   Капелланъ пожалъ плечами.
   -- Что значитъ убѣжденіе передъ властію церкви? До чего можетъ дойти фанатизмъ, это видно изъ ежедневно повторяющихся безчинствъ вольныхъ стрѣлковъ... Давно-ли вы сами были свидѣтелями, какъ крестьяне стрѣляли изъ засады въ тотъ поѣздъ съ ранеными, который васъ сюда привезъ. Кажется, то-же самое недавно повторилось, какъ мнѣ сейчасъ разсказывалъ фельдшеръ изъ Флавиньи; онъ былъ очевидцемъ страшнаго возмездія, совершеннаго надъ однимъ изъ преступниковъ.
   -- Вотъ канальи-то! стрѣлять въ раненыхъ, въ безпомощныхъ! Чтожь вамъ разсказалъ фельдшеръ?
   -- Онъ видѣлъ въ Горзэ трупъ виновнаго въ этомъ крестьянина, пробитаго сорока пятью пулями. Озлобленные солдаты, въ видѣ назиданія для прочихъ, вздернули его на дерево. Не далѣе, какъ сегодня утромъ, въ мэрію при мнѣ привели другого крестьянина, пойманнаго на томъ, что онъ рѣзалъ прусскимъ раненымъ пальцы и снималъ съ нихъ кольца; страшно было глядѣть на этого человѣка, съ налившимися кровью глазами, съ ободранными руками, одѣтаго въ лохмотья! Онъ напоминалъ дикаго звѣря. Вы, вѣрно, слышали, какіе ужасы разсказываютъ о Вёртѣ и Вейсенбургѣ; но есть разсказы еще болѣе позорные о дѣлахъ, совершенныхъ этимъ отребьемъ человѣчества, по справедливости называемымъ гіенами войны. На дняхъ я слышалъ описаніе одной сцены, очевидцемъ которой былъ ротмистръ 11-го гусарскаго полка. Въ ночь съ 18 на 19 августа, онъ лежалъ раненый на полѣ битвы, кажется, не далеко отъ Горзэ; очнувшись отъ продолжительнаго обморока на зарѣ слѣдующаго утра, онъ замѣтилъ, что по полю крадутся въ разныхъ мѣстахъ какія-то фигуры. Когда одна изъ нихъ приблизилась къ нему, онъ очень явственно разсмотрѣлъ, что на рукавѣ ея нашитъ іоганнитскій крестъ. Ротмистръ хотѣлъ ужь окликнуть этого человѣка; но голосъ у него замеръ, когда тотъ подозвалъ къ себѣ троихъ товарищей и всѣ они подошли въ грудѣ раненыхъ и убитыхъ. Одинъ изъ подошедшихъ былъ въ одеждѣ полковаго священника; вынувъ ножи и ножницы, злодѣи принялись разрѣзать мундиры лежавшихъ воиновъ и душили собственноручно всѣхъ тѣхъ, въ комъ оказывался малѣйшій признакъ жизни. Если они не находили ничего на груди своей жертвы, то принимались шарить по карманамъ; всѣ пальцы съ кольцами отрѣзывали. Одѣтый священникомъ оставлялъ у себя вещи по драгоцѣннѣе; наконецъ, мерзавцы подошли къ тому мѣсту, гдѣ лежалъ ротмистръ; тотъ съ трудомъ приподнялся и крикнулъ; священникъ кинулся на него, а прочіе отбѣжали на нѣсколько шаговъ въ сторону, чтобы караулить. Въ эту критическую минуту, ротмистръ вспомнилъ, что подлѣ него лежитъ его револьверъ; онъ выстрѣлилъ и убилъ на повалъ попа; товарищи его хотѣли было удрать, но, къ счастію, ихъ перехватилъ подоспѣвшій полевой патруль. Говорятъ, что у нихъ отобрали до 80 перстней, множество часовъ, бумажниковъ съ деньгами и кошельковъ.
   -- Это отвратительно! ужасно!
   -- Я вамъ еще худшаго не сказалъ. Трое изъ злодѣевъ были бельгійскіе рудокопы изъ Штольберга, четвертый-же...
   -- Кто?
   Капелланъ опустилъ голову и проговорилъ шепотомъ.
   -- Нашъ соотечественникъ, достаточной трактирщикъ изъ окрестностей Ахена. Такъ, покрайней мѣрѣ, я слышалъ.
   Бёлингъ болѣзненно застоналъ.
   -- Да, другъ мой, произнесъ, помолчавъ немного капелланъ: великій поэтъ сказалъ правду -- "И человѣкъ въ гіенну превратился". Дай Богъ, чтобы вся эта кровь пролилась не даромъ, а спасла-бы нашу дорогую Германію!
   Бёлингъ долго лежалъ съ закрытыми глазами; наконецъ, онъ раскрылъ ихъ грустно посмотрѣлъ на капеллана.
   -- Потрудитесь написать въ Римъ, сказалъ онъ -- вы видите, я не могу -- и попросить нашего общаго друга вернуть бѣдной Джуліи ея слово.
   -- Зачѣмъ это? спросилъ капелланъ съ удивленіемъ. Вы на пути къ выздоровленію; докторъ увѣряетъ, что черезъ нѣсколько дней онъ поставитъ васъ на ноги.
   Больной приподнялъ обрубокъ своей руки.
   -- Художникомъ я быть уже не могу, замѣтилъ онъ съ горечью; при томъ имѣю-ли я право связывать жизнь молодаго существа съ жизнію калѣки?
   -- Но вѣдь вы потеряли руку на святой брани, за отечество! Средствъ у васъ, сколько мнѣ извѣстно, достаточно; вы можете прожить и безъ живописи. Женщина, которая откажется отъ жениха изъ-за такой причины, достойна всякаго презрѣнія. Испытайте любовь вашей невѣсты и посмотрите, что окажется. Вѣрьте, другъ мой, что если католическому священнику церковный уставъ и не позволилъ наслаждаться супружескимъ счастіемъ, то тайны исповѣди дали ему возможность убѣдиться, какое богатство любви и самоотверженія можетъ таиться на днѣ женскаго сердца! Взгляните вонъ на того несчастнаго прусскаго офицера, который столько времени лежитъ между жизнію и смертію: его положеніе далеко хуже вашего, -- и что-же? молодая дѣвушка, богатая, избалованнная, отказалась отъ всѣхъ земныхъ благъ, отъ семьи и пришла къ тому, кого она любитъ, чтобы ухаживать за нимъ, какъ служанка! Не даромъ любовь называютъ дочерью неба. Вспомните святыя слова апостола: "любовь продолжается безконечно!".
   

ГЛАВА ВОСЬМАЯ.

   Это происходило въ послѣднихъ числахъ августа. Деревья и травы на обширныхъ, дикихъ прогалинахъ Аргонскаго лѣса, прорытыхъ глубокими оврагами и каменоломнями, приняли уже разнообразные оттѣнки приближающейся осени.
   Массы германскихъ полчищъ продолжали преслѣдовать маршала Макъ-Магона по дорогѣ изъ Шалона въ Мецъ, а сама эта знаменитая крѣпость Лотарингіи была охвачена, какъ желѣзнымъ поясомъ, осадной нѣмецкой арміей, которая заперла въ ней Базена со всѣмъ его войскомъ.
   Имѣя передъ глазами одну великую цѣль, нѣмецкая армія не имѣла времени заниматься малой войной и довольствовалась тѣмъ, что на всѣхъ главныхъ пунктахъ оставляла большіе и оставить этапные отряды, для поддержанія связи съ германской границей, а также для конвоированія постоянно подходившихъ обозовъ и резервовъ, такъ какъ въ тылу ея безчисленныя банды мародеровъ и вольныхъ стрѣлковъ производили всевозможныя безчинства: грабили на дорогахъ, нападали на отдѣльные патрули и транспорты, затрудняли сообщенія по желѣзнымъ дорогамъ и подло убивали людей, ежели разсчитывали увернуться отъ наказанія. Самыя строгія военныя мѣры нѣмецкаго начальства оказывались безсильными передъ этой безурядицей. Ненависть глубоко оскорбленнаго народа, разжигаемая фанатическимъ духовенствомъ, была главной причиной всѣхъ этихъ прискорбныхъ явленій; много нужно было силы воли и энергіи, чтобы обуздать шайки бродягъ.
   Однимъ изъ дѣятельнѣйшихъ предводителей бандъ вольныхъ стрѣлковъ, или вольныхъ воровъ, какъ ихъ прозвали впослѣдствіи сами-же французы, владѣтели разграбленныхъ подгородныхъ парижскихъ виллъ, былъ желѣзнозаводчикъ и торговецъ, Вержье, благодаря шайкѣ котораго сдѣлалась опасной дорога отъ Коммерсея и Рожьера, чрезъ Аргонскій лѣсъ, въ Вердёнъ, Шалонъ и Вареннъ. Безчисленныя норы въ этомъ лѣсу, близкое знакомство съ мѣстностію и съ расположеніемъ желѣзныхъ шахтъ, давали возможность, въ минуту опасности, мгновенно скрываться вольнымъ стрѣлкамъ, навербованнымъ большею частію изъ дровосѣковъ, рудокоповъ и смолокуровъ. Что могли предпринять нѣмецкіе патрули, наткнувшись на артель рабочихъ, спокойно занятыхъ своимъ дѣломъ? Но удалялся патруль, и тѣ-же рабочіе, вытащивъ засунутое куда-нибудь оружіе, залегали въ густой травѣ и подстерегали непріятеля.
   Нѣмцамъ оставалось одно: обязать всѣ общины круговой порукой, и за каждое злодѣяніе, совершенное въ ихъ околодкѣ, налагать огромные штрафы, а самыхъ зажиточныхъ гражданъ брать въ заложники. Эта именно участь постигла и Шалье, который имѣлъ въ южной части Аргонскаго лѣса обширные лѣсосѣки и куда онъ отправился, чтобы предотвратить могущее случиться расхищеніе лѣса.
   Дочь его Луиза узнала объ этомъ уже на пути въ Аргонскій лѣсъ и, не придавая серьезнаго значенія слову заложникъ, неутомимо продолжала идти далѣе съ старикомъ Шаванномъ, имѣя въ виду одну цѣль -- отыскать Вержье и потребовать отъ него разъясненія тѣхъ вопросовъ, которые пробудили въ ея душѣ сильныя подозрѣнія. Но молодая дѣвушка была настолько умна и осторожна, что ни однимъ словомъ не выдала свое намѣреніе Шаванну, совершенно очарованному ею. Старикъ привелъ ее въ самую потайную пещеру лѣса, гдѣ она принуждена была, въ обществѣ шайки бродягъ, дожидаться возвращенія Вержье, уѣхавшаго дня на два по какому-то дѣлу на сѣверъ.
   Наступилъ вечеръ. Въ просторной, закоптѣлой кузницѣ, передъ громаднымъ горномъ, гдѣ, бывало, яркимъ пламенемъ горѣли угли, раздуваемые мѣхами, и гдѣ накаливались широкія полосы желѣза, превращаемыя потомъ, силою водянаго колеса, въ предметы всевозможныхъ формъ,-- теперь сидѣли два человѣка.
   Въ кузницѣ было тихо; колесо ея не двигалось и вода по напрасну клокотала въ кожухѣ. Кузница точно вымерла, а между тѣмъ, вглядѣвшись въ закоптѣлую ея внутренность, сей-часъ можно было увидѣть, что работа могла возобновиться въ одно мгновеніе. Въ углу стояли гигантскіе щипцы, по стѣнамъ висѣли кожаные фартуки рабочихъ, на полу лежала груда желѣзныхъ плитъ, приготовленныхъ для накаливанія и для выдѣлки; въ ящикъ съ угольями были воткнуты лопаты; высоко надъ могучей наковальней, прикрѣпленной къ полу желѣзными полосами, висѣлъ, какъ грозное чудовище, колоссальный молотъ. Недоставало сигнала, одного слова приказанія, чтобы вся эта машина мгновенно начала дѣйствовать.
   Было что-то таинственно-страшное въ темной кузницѣ, не освѣщенной пылающимъ горномъ и не оживленной дѣятельностію нѣсколькихъ десятковъ человѣческихъ рукъ.
   Въ настоящую минуту, маленькій огонекъ въ горнѣ, поддерживаемый только для того, чтобы, въ случаѣ внезапной надобности, его можно было раздуть до надлежащей степени жара, слабо освѣщалъ непривѣтливую обстановку кузницы и двухъ людей, сидѣвшихъ рядомъ у печки. Матовая полоса свѣта подала еще на третью фигуру, лежавшую на полу, которую можно было-бы легко принять за трупъ, если-бы она не двигалась судорожно и не стонала болѣзненно.
   Сидѣвшіе передъ огнемъ, судя по ихъ блузамъ и плоскимъ фуражкамъ съ козырьками, казались на видъ рабочими; лица и руки были у нихъ вымазаны сажей; но изъ подъ этой сажи проглядывали блѣдный, нездоровый цвѣтъ кожи одного и изсинябагровый румянецъ другого, вызванный неумѣреннымъ пьянствомъ. Подлѣ нихъ стояла почти до дна опорожненная бутылка водки.
   Человѣкъ съ пьяной физіономіей былъ высокаго роста и крѣпкаго сложенія; его большіе голубые глаза, налившіеся кровью, выпучились съ безсмысленнымъ выраженіемъ. Онъ подалъ своему товарищу бутылку.
   -- Доканчивай, Францъ Каппеи! заговорилъ онъ хриплымъ голосомъ:-- съ насъ хватитъ, пока товарищи не вернутся, а они принесутъ новый запасъ водки.
   При имени: Францъ Каппеи, произнесенномъ на нѣмецкій ладъ, лежавшая на полу фигура сдѣлала отчаянное движеніе, чтобы встать; но что-то такое какъ будто парализировало ея усилія.
   Блѣдный отстранилъ бутылку. Онъ держалъ въ рукѣ какую-то маленькую вещь, съ которой не спускалъ глазъ.
   -- Что у тебя тамъ? спросилъ красный.
   Тотъ подалъ ему вещь.
   -- Крестъ! Швернотъ! Желѣзный крестъ! Откуда ты его добылъ?
   -- Онъ принадлежитъ вонъ ему, отвѣчалъ блѣдный. Наши сорвали этотъ крестъ съ его груди. Я далъ за него ПьеруЛёдру франкъ на водку.
   Красный долго и внимательно разсматривалъ орденъ. Въ слезящихся глазахъ его мелькнуло умиленіе.
   -- Послушай, Гермсбрухъ, или Каппеи, какъ тебя тамъ зовутъ, началъ онъ:-- вѣдь парень-то, что тамъ лежитъ, должно быть, храбрый малый, коли ему дали этотъ орденъ... Я слыхалъ отъ покойнаго отца, который получилъ его изъ рукъ прусскаго короля за Ватерлоо, что его жалуютъ только храбрецамъ. Ба! продолжалъ онъ, потеревъ себѣ лобъ рукой: -- какъ ты думаешь -- не дать-ли ему выпить водочки? Вѣдь онъ, я полагаю, очень слабъ; ишь, какъ они его обработали... да къ тому-же, онъ почти что нашъ землякъ... виноватъ-ли онъ, что императоры и короли ссорятся между собой?..
   -- Дай... почему не дать. У меня на этотъ счетъ также свои понятія, мрачно отвѣчалъ бывшій адвокатскій писарь.
   Оба разговаривавшіе были никто иные, какъ завербованные Шаванномъ и Вержье легіонеры. Заводчикъ предпочелъ оставить ихъ въ пещерѣ, съ частью банды, а не брать съ собой въ опасное предпріятіе на сѣверъ.
   Бывшій артилеристъ Шмидтъ всталъ, шатаясь, со скамейки, кинулъ въ горнъ полѣно, для поддержанія огня и съ бутылкой въ рукѣ направился невѣрными шагами къ лежавшему на полу человѣку.
   -- Ну, ты, Гермсбрухъ -- Каппеи, свѣти! сказалъ онъ. Я его прислоню къ стѣнѣ, чтобы удобнѣе было напоить.
   Яркій свѣтъ отъ вспыхнувшаго полѣна упалъ на лежавшаго. Это былъ солдатъ въ мундирѣ прусскихъ драгунъ, связанный по рукамъ и по ногамъ и съ кляпомъ во рту. Мундиръ висѣлъ на немъ въ лохмотьяхъ, что доказывало, какъ упорно плѣнникъ боролся; лицо его было все запачкано кровью отъ легкой раны на головѣ; бѣлокурые, кудрявые волосы его совершенно слиплись около раны; блестящіе голубые глаза зорко и пристально смотрѣли на обоихъ вольныхъ стрѣлковъ.
   Высокій артилеристъ нагнулся, подтащилъ его къ стѣнѣ и прислонилъ къ ней спиной. Вынувъ кляпъ изъ рта плѣнника, онъ поднесъ бутылку къ его губамъ.
   -- Пей, камрадъ! это тебѣ поможетъ...
   Плѣнникъ отвернулъ голову.
   -- Отвѣтьте мнѣ прежде, кто изъ васъ называется Каппеи? спросилъ онъ.
   Бывшій писецъ весь вспыхнулъ и молчалъ.
   -- Это его такъ зовутъ... всякое имя годится... замѣтилъ Красный. Пей-же, братъ, коли подчуютъ...
   -- Вы вѣрно говорите по нѣмецки? Вы вѣрно нѣмцы?
   -- Гмъ! И да, и нѣтъ... знали по нѣмецки да забыли... считались прежде нѣмцами, а теперь враги Пруссіи и воюемъ съ нею, съ 1866 г.
   -- Великій Боже! вы, значитъ, гановерцы?.. бывшіе легіонеры?...
   -- Такъ точно... Да пей-же, наконецъ...
   -- Чтобы я пилъ съ такими подлецами, которые измѣнили отечеству! которые вмѣстѣ съ французами подняли оружіе противъ Германіи!.. Да мнѣ каждая капля вашего вина покажется отравой!
   -- Ахъ ты!.. гаркнулъ артилеристъ, замахнувшись бутылкой, съ явнымъ намѣреніемъ размозжить ею черепъ дерзкаго; но товарищъ удержалъ его руку.
   -- Стой, Шмитъ! онъ правду сказалъ! Я самъ ужь давно твержу себѣ, что мы съ тобой негодяи!
   Артилеристъ, шатаясь вернулся къ своей скамейкѣ, сѣлъ, облокотился локтями на колѣни и опустилъ голову на руки.
   -- Какъ васъ зовутъ? спросилъ плѣнникъ у блѣднаго.
   -- Гермсбрухъ; я служилъ во 2 полку.
   -- А того?
   -- Шмидтъ, артилерійскій фейерверкеръ.
   -- Зачѣмъ вы присвоили себѣ мое имя? продолжалъ допрашивать плѣнникъ тономъ судьи.
   -- Ваше имя! пролепеталъ писецъ. Развѣ васъ зовутъ Каппеи?
   -- Да, это имя честнаго человѣка, а его дали негодяю. Какъ это случилось?
   -- Капитанъ такъ пожелалъ... всѣ имена, говоритъ, равны, а къ этому имени я привыкъ... Мое-то ему трудно было выговорить...
   -- Вашъ капитанъ вѣрно Вержье?
   Легіонеръ помолчалъ немного.
   -- По какому несчастному случаю вы сюда попали? спросилъ онъ вдругъ.
   -- Я находился въ осадной арміи надъ Мецомъ и меня съ полуэскадрономъ послали на рекогносцировку; вольные стрѣлки, къ которымъ, кажется, и вы принадлежите, напали на меня и на двухъ моихъ солдатъ, когда мы свернули въ Тіокуръ, чтобы передать туда депеши; нашихъ лошадей подстрѣлили, обоихъ солдатъ убили, а меня связали и притащили сюда... Все это дѣло устроилъ злѣйшій врагъ мой... Я заранѣе знаю, какая участь ожидаетъ меня, и съумѣю умереть, какъ слѣдуетъ нѣмцу, но ни за что въ свѣтѣ не согласился-бы я быть на вашемъ мѣстѣ!..
   У бывшаго писца вырвалось изъ груди что-то похожее на рыданіе; онъ протянулъ къ плѣннику руки.
   -- О, не осуждайте насъ такъ жестоко! воскликнулъ онъ:-- голодъ не свой братъ... а вѣдь съ Пруссіей мы боремся за законнаго нашего короля...
   -- Вы боретесь не за нашего короля и не противъ Пруссіи, а идете вмѣстѣ съ коварной, вѣроломной Франціей противъ Германіи! Великая Германія забыла всѣ свои домашнія, мелкія распри и дружно поднялась противъ общаго врага. Тотъ нѣмецъ, который, подъ какимъ-бы то ни было предлогомъ, сражается противъ нея, есть измѣнникъ отечеству! Я также служилъ нѣкогда въ гановерскомъ легіонѣ, остававшемся вѣрнымъ несчастному королю-изгнаннику, послѣ потери имъ престола въ 1866 г.; я охотно пожертвовалъ-бы за него жизнію, если-бы онъ, самъ началъ войну противъ Пруссіи; но вѣдь король разрѣшилъ насъ отъ присяги и тѣмъ приказалъ признать новый порядокъ вещей; я твердо убѣжденъ, что онъ никогда не согласился-бы стать съ честнымъ знаменемъ своихъ предковъ въ рядахъ французскихъ войскъ. Чтобы онъ, нѣмецкій князь, поднялъ оружіе противъ Германіи -- невозможно! иначе онъ былъ-бы такой-же измѣнникъ, какъ и вы; измѣну отечеству не можетъ оправдать никакое бѣдствіе, никакая нищета... земля, гдѣ покоится прахъ нашихъ предковъ, должна быть священна для каждаго...
   Плѣнникъ замолчалъ... въ темной кузницѣ водворилась тишина; только вдали шумѣлъ горный потокъ...
   -- Огня сюда! огня! затопите горнъ... Кто вамъ позволилъ отойти отъ молота, хогда я приказалъ шагу не дѣлать отсюда?.. раздался чей-то грубый голосъ, и, при кровавомъ свѣтѣ двухъ смоляныхъ факеловъ, въ кузницу ввалился отрядъ вооруженныхъ людей, впереди которыхъ шли Вержье и Шаваннъ.
   На Вержье была такая-же точно рабочая блуза, какъ и на всѣхъ прочихъ; но трехцвѣтный шарфъ, надѣтый черезъ плечо, два револьвера за поясомъ, легкая сабля на боку и большая кокарда на фуражкѣ составляли его начальническое отличіе. Съ тѣхъ поръ, какъ онъ сдѣлался командиромъ отряда вольныхъ стрѣлковъ, надменность и заносчивость его непомѣрно усилились. Его черные ввалившіеся глаза горѣли ненавистью и злобой.
   -- Чортъ-бы побралъ вашу неумѣстную галантерейность, Шаваннъ! говорилъ онъ, обращаясь къ старику солдату. Вы къ намъ привели гостью, которая насъ свяжетъ по рукамъ и по ногамъ и навлечетъ еще на насъ бѣду. Если пруссакамъ вздумается разстрѣлять Шалье, я спасти его не могу, но отомстить за него готовъ, и, видитъ Богъ, отомщу скоро! Но дочь его не для этого только сюда пришла; и нея есть что нибудь другое на умѣ; я угадалъ это по взгляду, который она бросила на меня: въ немъ была видна угроза... Хорошо что у меня въ рукахъ теперь есть возможность потѣшить себя за всѣ тѣ адскія муки, которыя я терпѣлъ. Не будь я французъ, если я по своему не раздѣлаюсь съ нѣмецкой собакой, отнявшей у меня сердце Луизы!.. За работу ребята! Разшевелите угли и начинайте раздувать мѣха... Пусть труба кузницы дымится; ни кто не догадается, что мы затѣваемъ... Сколько у насъ людей на лицо?
   -- Двадцать три, командиръ, не считая насъ двоихъ и нашего нѣмецкаго резерва.
   -- Надѣюсь, что этого будетъ достаточно. Намъ надо устроить такую штуку, которую нѣмцы долго-бы помнили.
   Вержье посмотрѣлъ на часы.
   -- Раньше часа мы не дойдемъ до желѣзной дороги, продолжалъ онъ. Въ запискѣ сказано, что въ 10 часовъ, изъ Нанси отходитъ поѣздъ -- дайте взглянуть -- да, съ ландверомъ изъ Коммерсея, слѣдовательно, въ 11 часовъ, онъ будетъ на нашей станціи, и потому намъ надобно успѣть заранѣе сдѣлать всѣ нужныя приготовленія. Ландверы? что означаетъ это слово, г. Каппеи?
   -- Подлецъ! послышался голосъ сзади.
   Вержье быстро обернулся, какъ отъ электрическаго удара; глаза его метали молніи.
   -- Погодите, еще успѣемъ наговориться... Ребята, кто вынулъ кляпъ изо рта негодяя?
   Онъ подозрительно посмотрѣлъ на обоихъ легіонеровъ. Бывшій писецъ дрожалъ, какъ въ лихорадкѣ отъ его ядовитаго взгляда; артилеристъ сидѣлъ точно деревянный.
   Видя, что никто ему не отвѣчаетъ, Вержье обратился къ широкоплечему, рослому мужику съ красной бородой и дикимъ выраженіемъ въ лицѣ.
   -- Погляди-ка, Пьеръ, не развязаны-ли у плѣнника веревки на рукахъ и на ногахъ. Если онъ осмѣлится произнести хоть одно слово, выбей ему всѣ зубы. У тебя кулакъ-то вѣдь здоровенный, тебѣ ни по чемъ расквасить эту обезьянную морду...
   Всѣ двадцать три рабочіе, вошедшіе въ кузницу, усердно принялись исполнять приказаніе своего начальника, и вскорѣ разгорѣвшійся огонь въ горнѣ ярко освѣтилъ ихъ мрачныя фигуры.
   -- Пьеръ Ледру! продолжалъ распоряжаться Вержье:-- ты останешься здѣсь. Съ твоей тяжкой раной на ногѣ тебѣ далеко не уйдти; да притомъ на тебя и положиться можно. Дальнѣйшія инструкціи ты получишь отъ меня послѣ. Три человѣка пусть возьмутъ съ собой молотки и ломы; вы, Шаваннъ, осмотрите ружья... на всякій случай, надо быть на готовъ. Г. Каппеи и артилеристъ пойдутъ съ нами. Вы еще не отвѣтили, г. Каппеи, на мой вопросъ: что значитъ ландверъ?
   -- Безсрочные прусскіе солдаты втораго призыва; люди, большею частію, женатые, отцы семействъ, но еще не выслужившіе законнаго срока...
   Вержье злобно захохоталъ.
   -- Тѣмъ лучше! воскликнулъ онъ:-- мы отправимъ къ чорту не солдатъ, а гражданъ; эта штука надѣлаетъ шуму. Шаваннъ, что вы тамъ возитесь?
   -- Да вотъ скотина нализался и сидитъ точно чурбанъ, отвѣчалъ Шаваннъ, нѣсколько времени уже тщетно теребившій артилериста за плечо.
   Изъ подъ его ногъ выкатилась пустая бутылка.
   -- Ventre saint biche, командиръ! я и самъ не прочь пропустить стаканчикъ, но во всемъ надо знать мѣру, а этого пьяницу съ мѣста не сдвинешь...
   -- Ну и провалъ его возьми! пусть тутъ торчитъ, и если клюнется носомъ въ печку, тѣмъ лучше. Швырните его куда-нибудь въ уголъ, или поставьте свѣжую бутылку съ водкой около него, онъ не увидитъ тогда и не услышитъ, что во кругъ него будетъ дѣлаться. Г. Каппеи -- маршъ впередъ! берите ружье...
   -- Мнѣ-бы не хотѣлось... пролепеталъ писецъ.
   Вержье наступилъ на него.
   -- Вы видите этотъ плавильный горнъ? спросилъ онъ вполголоса.
   -- Вижу, капитанъ.
   -- Ну, такъ зарубите жь, себѣ на носу: измѣнниковъ и предателей мы кидаемъ туда... Маршъ!...
   Легіонеръ молча вытащилъ свое ружье изъ-за угольной кучи и молча-же отправился къ отряду, который строился у двери.
   Въ кузницѣ остались: Вержье, Шаваннъ, рыжій Пьеръ, пьяный артилеристъ и плѣнникъ.
   Вержье скрестилъ руки на груди и остановился передъ прусскимъ драгуномъ.
   -- Ну-съ, г. Каппеи, сказалъ онъ:-- у меня ровно пять минутъ свободныхъ. Поболтаемъ.
   Каппеи бросилъ на него взглядъ, полный презрѣнія и молчалъ.
   -- Я долженъ вамъ сознаться, продолжалъ заводчикъ, что, по вашей милости, я пережилъ много горькихъ часовъ; вы украли у меня мою собственность, отняли законное мое право... я получилъ все это обратно... Луиза Шалье моя невѣста,
   -- Лжецъ! воръ! крикнулъ Каппеи.
   Могучій кулакъ рыжаго Пьера поднялся съ угрозой. Вержье остановилъ его.
   -- Пусть его лается, мы ему скоро заткнемъ глотку. Ну-съ, г. Каппеи,-- и такъ вамъ извѣстно, что я, по вашей милости, терпѣлъ адскія муки: неугодно-ли теперь испытать тоже самое... Мадемуазель Шалье здѣсь, въ нѣсколькихъ шагахъ отъ васъ... Пьеръ!..
   Рабочій вопросительно посмотрѣлъ на хозяина, съ видомъ хорошо натравленнаго бульдога.
   -- Возьми этого пруссака, положи его на желѣзную катальную доску и пришнуруй его къ ней покрѣпче. Намъ надо обезпечить себя на счетъ его, во время нашего отсутствія.
   Рыжій кинулся на плѣнника, подтащилъ его къ желѣзной доскѣ и не безъ усилія взвалилъ на нее. Шаваннъ не помогалъ ему, находя это несогласнымъ съ чувствомъ своего достоинства, такъ что Вержье поневолѣ замѣнилъ его.
   Когда плѣнника буквально пришнуровали веревками къ доскѣ, оставя на свободѣ одну голову, рыжій подкатилъ доску къ самой наковальнѣ.
   -- Положи его голову на наковальню! скомандовалъ Вержье:-- прямо подъ молотъ!..
   Даже рыжій вздрогнулъ, однако повиновался.
   -- Безсовѣстный злодѣй! произнесъ Каппеи.
   Шаваннъ пришелъ въ неописанное волненіе.
   -- Г. Вержье, сказалъ онъ, отводя командира въ сторону:-- вѣдь это не годится... Прикажите лучше разстрѣлять плѣнника; хотя такого рода расправа и не совсѣмъ законна, но такъ какъ теперь военное время, къ тому-жь мы воюемъ съ дикимъ народомъ, то можно еще ее допустить, но распластать человѣческую голову желѣзнымъ молотомъ, какъ блинъ -- ужь, извините, не годится!..
   Вержье захохоталъ прямо ему въ лицо.
   -- Я вовсе не намѣренъ это дѣлать, отвѣчалъ онъ вполголоса:-- мнѣ хочется только испытать немного нервы этого господина. Когда мы вернемся сюда, я еще посмотрю какъ распорядиться съ нимъ. Для васъ, Шаваннъ, я приготовилъ особаго рода порученіе: охраняйте молодую дѣвушку во время моего отсутствія; не позволяйте ей выходить ни на шагъ изъ своего убѣжища.
   -- Ventre saint biche! я буду строже, чѣмъ самъ Кизляръ-Ага, о которомъ мнѣ много разсказывали въ Константинополѣ; а тому приходилось сторожить семьсотъ султанскихъ женъ.
   -- Я вполнѣ полагаюсь на васъ. Прошу сейчасъ-же отправиться къ моей невѣстѣ и успокоить ее, потому что, какъ кажется, она сильно взволнована нашимъ разговоромъ. Лишь только намъ удастся снять въ удобномъ мѣстѣ рельсы съ полотна желѣзной дороги, мы немедленно вернемся назадъ и примемся работать въ кузницѣ, какъ ни въ чемъ не бывало. Черезъ два часа я непремѣнно буду здѣсь.
   Онъ проводилъ Шаванна за дверь, потомъ, оставшись втроемъ съ Пьеромъ и съ плѣнникомъ, подошелъ къ послѣднему.
   -- Видите этотъ молотъ надъ своей головой? спросилъ Вержье.
   Каппеи молчалъ.
   -- Помните, то что я теперь говорю -- не шутка. Стоитъ этому молоту упасть, и вашъ черепъ, разлетится въ дребезги; молотъ упадетъ, когда завертится колесо, а колесо завертится тогда, когда ударомъ обуха выбьютъ вонъ тотъ желѣзный клинъ, что держитъ его. Выбьетъ-же клинъ вотъ этотъ челоловѣкъ, вѣрность и преданность котораго мнѣ извѣстны; онъ выбьетъ клинъ въ ту минуту, когда вы вздумаете сдѣлать малѣйшую попытку высвободиться отсюда и бѣжать къ мадемуазель Луизѣ Шалье. Лежите-же смирно, мой почтеннѣйшій соперникъ; у васъ теперь достаточно времени для размышленія о прошедшемъ и будущемъ. А покамѣстъ -- adieu!
   Строго повторивъ свое приказаніе рабочему, Вержье съ злобнымъ хохотомъ выскочилъ изъ кузницы.
   Каппеи слышалъ, какъ за кузницей раздались шаги удалявшейся банды.
   Рыжій Пьеръ усѣлся на чурбанѣ, передъ плѣнникомъ, держа между ногъ тяжелый обухъ; онъ не спускалъ дышавшихъ ненавистью глазъ съ своей жертвы. По временамъ, онъ вставалъ съ мѣста, подходилъ къ клину и замахивался на него обухомъ, какъ-бы съ намѣреніемъ выбить его, тѣшась мыслію, что онъ навелъ страхъ на Каппеи.
   Затѣмъ, онъ опять садился на свое мѣсто, пѣлъ самыя неприличныя пѣсни, ругая еретиковъ пруссаковъ, и потягивалъ водку изъ бутылки, которую поставили подлѣ хмѣльнаго артилериста, все еще не приходившаго въ себя. Тотъ попрежнему лежалъ, скорчившись передъ горномъ, и когда рыжій Пьеръ, поправляя головни, чтобы расшевелить огонь, давалъ ему толчекъ ногою въ спину или въ бокъ, легіонеръ не шевелился.
   Такимъ образомъ прошелъ цѣлый часъ. Положеніе несчастнаго Каппеи было ужасно; когда онъ поднималъ глаза вверхъ, въ полумракѣ, на разстояніи пяти футъ, висѣлъ надъ его головой гигантскій желѣзный молотъ, полированная нижняя часть котораго зловѣще сверкала при свѣтѣ огня. Взглянувъ въ бокъ, молодой драгунъ встрѣчалъ коварные глаза фанатика, зорко сторожившіе за каждымъ движеніемъ своей жертвы и караулившіе, не вырвется-ли у нея хоть одно слово, чтобы имѣть право покончить съ нею.
   Драгунъ чувствовалъ, что этотъ человѣкъ, безъ совѣсти и состраданія, съ величайшимъ наслажденіемъ исполнилъ-бы жестокое приказаніе начальника, и только слѣпая, собачья покорность каждому его слову, мѣшала ему раздробить черепъ пруссаку, ради собственнаго удовольствія. Глаза рыжаго Пьера производили на Каппеи еще болѣе страшное впечатлѣніе, чѣмъ качающійся надъ его головой молотъ. Онъ зажмурился; самыя дикія фантазіи зашевелились въ его разгоряченномъ мозгу; ему казалось, что молотъ сильнѣе закачался и готовъ упасть; ему слышалось, что вода вдругъ зашумѣла и колесо завертѣлось... Каппеи чувствовалъ, что начинаетъ сходить съ ума и поспѣшилъ раскрыть глаза, чтобы убѣдиться, что молотъ на прежнемъ мѣстѣ.
   Чѣмъ долѣе длилась эта пытка, тѣмъ болѣе путались его мысли... кровь клокотала въ его жилахъ... всѣ нервы ныли!..
   Въ кузницѣ гдѣ-то висѣли старые шварцвальдскіе часы; они ужь давно пробили десять, а теперь протяжно забили одиннадцать...
   -- Это что такое?! Вдали слышны выстрѣлы!..
   Двери кузницы быстро распахнулись!..

-----

   Банда вольныхъ стрѣлковъ достигла того мѣста желѣзной дороги, съ котораго ихъ предводитель предположилъ снять рельсы. Это была дамба, шедшая по крутому спуску.
   Къ самому полотну дороги подходила горная покатость, густо поросшая кустарникомъ, вслѣдствіе чего, злодѣямъ удалось справа и слѣва прокрасться незамѣтно къ сторожевымъ будкамъ.
   Нападеніе на обѣ будки совершилось одновременно; въ той, которая стояла къ сторонѣ Баръ-ле-Дюка, находился одинъ сторожъ; съ нимъ ничего не стоило справиться: его связали и заклепали ему ротъ.
   Дѣло кончилось гораздо серьезнѣе въ будкѣ, стоявшей къ сторонѣ Коммерсея и Туля. Нѣмецкіе этапные начальники, имѣя въ виду, что летучіе отряды вольныхъ стрѣлковъ и озлобленные мѣстные жители уже нѣсколько разъ пытались производить поврежденія дороги на этой линіи, разставили на самыхъ близкихъ разстояніяхъ военные пикеты, на обязанности которыхъ лежало, за нѣсколько минутъ до прохода поѣзда, тщательно осматривать рельсы ихъ дистанціи.
   Такого рода пикетъ, состоявшій изъ трехъ человѣкъ, расположился въ сторожевомъ домикѣ на лѣво. Злоумышленники, зная объ этомъ заранѣе, удвоили мѣры предосторожности, когда подходили къ мѣсту. Вержье отдалъ имъ приказаніе дѣйствовать только холоднымъ оружіемъ; они напали въ расплохъ на солдатъ и изрубили ихъ безпощадно.
   Однако, солдаты оказали отчаянное сопротивленіе; имѣя при себѣ сабли, они нанесли тяжкія раны четверымъ стрѣлкамъ. Всѣхъ опаснѣе раненъ былъ гановерецъ, бывшій писарь адвоката, котораго Вержье насильно заставилъ принять участіе въ экспедиціи.
   Ударъ сабли по головѣ свалилъ его замертво; Вержье оттолкнулъ ногой его трупъ и сказалъ:
   -- Прекрасно сдѣлали, что укокошили этого малаго: ему нельзя было довѣрять. Оттащите-ка, братцы, его тѣло подальше въ кусты, чтобы его не такъ скоро отыскали. Кто остался цѣлъ -- живѣе за работу! Лишь только подадутъ сигналъ, что поѣздъ выѣхалъ со станціи,-- выбрасывай фонари и маршъ домой!
   Всѣ руки были заняты; раненые перевязывали другъ друга; нѣсколько человѣкъ принялось перетаскивать четыре трупа подъ гору, а большинство бросилось снимать рельсы съ того мѣста дамбы, подъ которымъ лежала труба, для провода горной воды. Двухъ стрѣлковъ, хорошо знавшихъ значеніе сигналовъ, поставили на караулѣ у сигнальныхъ столбовъ. Въ пятнадцать минутъ все дѣло было обработано.
   Съ возвышенія открывалась на далекое разстояніе линія желѣзной дороги по направленію въ лѣво.
   -- Поданъ сигналъ! крикнулъ одинъ изъ караульныхъ. Поѣздъ вышелъ со станціи!
   -- Выбрасывай фонари и затѣмъ въ разсыпную! скомандовалъ Вержье. Мѣсто сбора извѣстно!
   Зеленые фонари зажглись съ правой и съ лѣвой стороны.
   Стрѣлки кинулись въ кусты и, карабкаясь вверхъ по горѣ, задѣвали ногами за трупы убитыхъ.
   Вслѣдствіе толчка, полученнаго однимъ изъ нихъ, мнимый умершій зашевелился и схватился рукой за окровавленную голову.
   -- Творецъ милосердый! прошепталъ онъ. Гдѣ я? что такое случилось?..
   Это былъ писарь адвоката, бывшій легіонеръ.
   -- Я чувствую, что раненъ въ голову... я весь въ крови... но гдѣ жь злодѣи? Помогите! помогите! крикнулъ онъ, вдругъ сообразивъ все прошедшее. Сдѣлавъ страшное усиліе, чтобъ приподняться изъ-за груды камней, куда его бросили, онъ увидалъ полотно дороги и ясно созналъ, что должно было совершиться.-- Отецъ небесный? воскликнулъ онъ:-- что если они успѣли уже снять рельсы!.. Тотъ человѣкъ, тамъ, въ кузницѣ, чье имя я себѣ присвоилъ, говорилъ, что родина дорога и для преступника... О! еслибы я могъ загладить свою вину спасеніемъ земляковъ, моихъ братій!.. Господи, подай мнѣ силу!..
   Онъ поднялся на ноги, шатаясь началъ спускаться подъ гору, нѣсколько разъ спотыкался, падалъ, терялъ чувство, и очнулся вполнѣ только въ ту минуту, когда дотронулся рукой до холодныхъ рельсовъ. При помощи сигнальнаго фонаря онъ разсмотрѣлъ, гдѣ они были сняты; чуткое ухо его разслушало пыхтѣнье паровоза и гулъ колесъ...
   Какъ онъ добрался до дамбы, онъ этого не помнилъ; то бѣгомъ, то ползкомъ онъ подвигался все впередъ и, наконецъ, въ изнеможеніи упалъ.
   -- Стой! стой! остановитесь! остановитесь! кричалъ онъ, надрываясь отъ усилій.
   А между тѣмъ, желѣзное чудовище, храпя и извергая клубы дыма, неслось прямо на него, и зловѣщіе, оранжевые два глаза надвигались все ближе и ближе.
   -- Стойте! стойте! кричалъ несчастный хриплымъ голосомъ. Казалось, всѣ жилы его готовы были лопнуть отъ натуги.-- Земляки, остановите машину! остановите ее!
   Раздался рѣзкій свистокъ и локомотивъ, пыхтя очутился прямо передъ нимъ. Несчастный уже готовъ былъ броситься на рельсы, чтобы изъ своего тѣла сдѣлать преграду и заставить машиниста дать задній ходъ. Послышался второй свистокъ -- сигналъ тормозить; колеса завертѣлись медленнѣе; выпустили паръ...
   -- Милосердый Господи! благодарю Тебя! поѣздъ остановился!...
   

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ.

   Недалеко отъ описанной нами выше кузницы стоялъ небольшой домикъ, построенный для временнаго помѣщенія хозяина завода, Вержье, и его управляющаго. Здѣсь жила уже два дня Луиза Шалье, принявшая твердое намѣреніе не возвращаться до тѣхъ поръ въ Сенъ-Дизье, пока она не вырветъ у своего жениха признаніе въ томъ, что онъ ее обманулъ, и пока не заручится надежными гарантіями на счетъ безопасности отца. Она чувствовала, что со времени своего послѣдняго объясненія съ Вержье, въ которомъ она не могла не выразить ему недовѣрія, тотъ держалъ ее, такъ сказать, взаперти и подъ надзоромъ, встѣдствіе чего, Луиза считала всѣ свои обязательства относительно его конченными. Домъ караулила старая крестьянка, горная жительница.
   Въ теченіе дня, Луиза обшарила всѣ углы домика, ища какихъ нибудь доказательствъ въ подтвержденіе своихъ подозрѣній; но не найдя ничего, она сѣла вечеромъ подлѣ двери и, въ нѣмомъ отчаяніи, глядѣла въ окно.
   Когда мимо нея прошли по направленію отъ кузницы, банда стрѣлковъ и одинъ изъ нихъ началъ высѣкать огонь прямо передъ ея окномъ, то она замѣтила, что всѣ люди вооружены. Француженка въ душѣ, она нисколько не возмутилась этой экспедиціей подъ предводительствомъ Вержье; но ее тревожила только мысль, чтобы черезъ то не повредили ея отцу и не ухудшили его положенія. Съ цѣлью навести справки, она встала съ мѣста и подошла къ двери; но старая вѣдьма, караульщица, напрямикъ объявила, что не выпуститъ ее изъ дому.
   Пораженная изумленіемъ, оскорбленняя до глубины души, Луиза вернулась на прежнее мѣсто и сѣла въ грустномъ раздумьи.
   Ее нѣсколько разсѣяло появленіе Шаванна. Достойный герой Малахова, какъ онъ самъ себя называлъ, держалъ подъ мышками двѣ бутылки вина, а въ рукѣ толстую кожаную сумку. Сложивъ свою ношу на ближайшій столъ, онъ расшаркался передъ мамзель Луизой, которая питала нѣкотораго рода симпатію къ старому бродягѣ, несмотря на его безсовѣстное хвастовство и отсутствіе всякой логики.
   -- Если вы, мадамъ, позволите, произнесъ онъ, подвигая стулъ къ столу и вынимая два стакана изъ шкапа, -- то я воспользуюсь на время вашимъ пріятнымъ обществомъ, тѣмъ болѣе, что командиръ приказалъ мнѣ развлекать васъ въ его отсутствіе.
   -- Скажите лучше -- караулить! запальчиво возразила Луиза.
   -- Вы изволили не совсѣмъ точно выразиться. Мы, люди военные, сказали бы: предохранять крѣпость отъ нападенія. Мадемуазель, вы позвольте мнѣ приступить къ дѣлежу провіанта? заключилъ онъ, наполняя оба стакана виномъ.
   -- Господинъ Вержье опять отлучился? спросила Луиза.
   -- Вы угадали, мадемуазель.
   -- Куда?
   -- Не имѣю чести знать.
   -- Странное дѣло! вы, кажется, пользуетесь большимъ довѣріемъ г. Вержье. Я спрашиваю съ тою цѣлью, чтобы узнать, не повредитъ-ли это моему отцу.
   -- Командиръ, повидимому, предпринялъ маленькій военный манёвръ, который отнюдь не можетъ скомпрометировать г. Шалье, такъ какъ онъ находится въ Коммерсеѣ, у пруссаковъ, а разомъ въ двухъ мѣстахъ быть нельзя.
   Послѣ такого логическаго довода, онъ налилъ себѣ еще стаканъ и, нахмурившись, съ видимымъ безпокойствомъ началъ барабанить пальцами по столу.
   Луиза посмотрѣла на него внимательно, Съ старикомъ происходило что-то необыкновенное; онъ даже не закурилъ свою трубку, безъ которой почти не могъ обойтись.
   -- Господинъ Шаваннъ! заговорила Луиза.
   -- Что прикажете?
   -- Вы не сдержали своего слова. Вы обѣщали мнѣ показать человѣка, которому г. Вержье далъ извѣстную вамъ фамилію... того нѣмца...
   -- Нельзя, мадамъ.
   -- А почему? Мнѣ старая вѣдьма Марго сообщила, что всѣ вольные стрѣлки г. Вержье укрываются тамъ, въ кузницѣ.
   -- Но его тамъ нѣтъ.
   -- Кого -- его?
   -- Того нѣмца, о которомъ мадемуазель меня спрашиваетъ. Лучше, кабы въ кузницѣ никого и не было. Гмъ!..
   -- Вы, кажется, сегодня вечеромъ, въ дурномъ расположеніи духа, г. Шаваннъ?
   -- Можетъ быть.
   -- Это оттого, что я думаю, мадамъ. На стараго солдата находятъ иногда своего рода недоумѣнія. Я бы желалъ одного...
   -- Чего именно?
   -- Чтобы мадемуазель была солдатомъ, родомъ изъ Америки.
   Не смотря на грустное расположеніе духа, Луиза расхохоталась.
   -- Вы желали бы, чтобы я была американскимъ солдатомъ! воскликнула она. Это зачѣмъ?
   -- Вы могли бы мнѣ тогда сказать, не существуетъ-ли у ирокезовъ -- или, какъ тамъ этихъ краснокожихъ уродовъ зовутъ -- такого военнаго обычая...
   -- Какого военнаго обычая?
   -- Morbleu! мнѣ однажды разсказывали, будто эти заморскіе янки, бросающіе въ Парижѣ пригоршнями золото, никогда не убиваютъ сразу своихъ военноплѣнныхъ, а привязываютъ ихъ на нѣсколько часовъ къ столбу и поджариваютъ на медленномъ огнѣ, или вообще подвергаютъ ихъ разнымъ другимъ дьявольскимъ пыткамъ.
   -- Но вѣдь это отвратительно!
   -- Ventre saint biche! и я того же мнѣнія!
   Луиза невольно стала внимательнѣе прислушиваться и сама налила стаканъ вина.
   -- Развѣ у васъ есть военноплѣнный? спросила она.
   -- Военноплѣнный? И да, и нѣтъ. Не извольте распрашивать стараго солдата о служебныхъ дѣлахъ: это не касается дамъ.
   -- Скажите мнѣ, однако, г. Шаваннъ, отчего это сегодня заводская кузница не входу? Хотя отсюда сквозь деревья и видно, что горнъ топится, но я не слышу, обычнаго стука молота: клипъ, клапъ... или, можетъ быть, я ошибаюсь... кажется, молотъ стучитъ.
   Старикъ Шаваннъ вскочилъ, точно ужаленный; его загорѣлое лицо помертвѣло.
   -- Бога ради, скажите, мамзель Луиза: неужели вы слышите стукъ молота?.. Это было бы ужасно!..
   Онъ бросился къ окну, распахнулъ его настежь и высунулся, прислушиваясь.
   -- Нѣтъ, слава Богу, все тихо, вы ошиблись, произнесъ онъ.
   -- Пожалуйста, господинъ Шаваннъ, скажите мнѣ, проговорила Луиза ласковымъ тономъ: чтожь бы случилось, еслибы кузница вдругъ начала дѣйствовать?
   У стараго солдата безпокойно забѣгали глаза.
   -- Благодарите Бога, мадемуазель, что молотъ не стучитъ, отвѣчалъ онъ. Я нищій, но не взялъ-бы не только двадцати, даже ста наполеондоровъ, чтобы услышать въ настоящую минуту это проклятое: клипъ, клапъ!..
   Онъ отеръ платкомъ потъ, выступившій у него на лбу, невольно еще разъ прислушался у окна и за тѣмъ, осушилъ свой стаканъ.
   Луиза тотчасъ сообразила, что, конечно, произошло что-нибудь необыкновенное, если легкомысленный, беззаботный Шаваннъ до такой степени встревоженъ. Но она никакъ не могла понять, какое соотношеніе имѣло это таинственное происшествіе съ кузницей ея жениха.
   Прошло нѣсколько минутъ обоюднаго молчанія. Вдругъ Шаваннъ, который сидѣлъ все это время, мрачно потупивъ голову, обратился къ своей хорошенькой собесѣдницѣ.
   -- Мадамъ! воскликнулъ онъ.
   -- Мосьё?
   -- Мадемуазель Луиза, вы дѣвушка образованная, а я -- глупый солдатъ, но видавшій на своемъ вѣку виды. Скажите, пожалуйста, не слыхали-ли вы о старинной легендѣ, родившейся именно здѣсь, въ Вогезскихъ горахъ? Въ ней говорится о графинѣ и объ одномъ юношѣ, котораго ревнивый графъ положилъ подъ молотъ.
   -- Это легенда о Фридолинѣ и графинѣ Савернской!
   -- Именно такъ. Не помню только я, что случилось съ этимъ бѣднымъ юношей.
   -- Богъ и святые оградили его и спасли, потому что онъ былъ мужественъ и благочестивъ.
   -- Гмъ! mort de ma vie! это хорошо. Желалъ-бы я... Шаваннъ проглотилъ окончаніе рѣчи.
   Минуту спустя, онъ началъ сильно тереть себѣ лобъ.
   -- Чортъ побери! сказалъ онъ. Блѣдное лицо съ большими глазами не выходитъ у меня изъ головы! Скорѣе-бы вернулся командиръ и положилъ конецъ этому дѣлу... Брани-то, брини, что будетъ!
   -- Это за что!
   -- Morbleu! за то, что мы, по обыкновенію, стараемся свалить на плечи другаго свою глупость или небрежность. Уходя, онъ надѣлъ сюртукъ, а сумку свою оставилъ.
   -- Сумка г. Вержье?
   -- Конечно! развѣ вы ее не узнали? Я съ намѣреніемъ принесъ ее сюда, чтобы онъ не имѣлъ права сказать, что я въ ней рылся. Mordieu! да я и въ грамотѣ-то не то, чтобы очень силенъ!
   Въ мозгу Луизы пролетѣла, какъ молнія, мысль: вонъ тамъ на столѣ лежитъ то, чего она такъ тщетно искала -- доказательства справедливости ея подозрѣній; нужно было одно -- овладѣть сумкой; но какъ?
   Самое чистое, самое благородное женское сердце способно на лукавство,-- этотъ наслѣдственный грѣхъ праматери Еввы.
   Луиза вдругъ сдѣлалась необыкновенно внимательна къ старику Шаванну; она настоятельно потребовала, чтобы онъ позволилъ ей набить ему трубку, то и дѣло подливала ему вина, съ нѣжнымъ вниманіемъ выслушивала баснословные разсказы о подвигахъ его геройской храбрости, но, въ тоже время, въ ней шевелилось иногда желаніе кинуться на него, связать ему руки и ноги... Необъяснимый ужасъ сжималъ ея сердце; но она сама не понимала, кого и чего она боится... нервы ея трепетали отъ волненія...
   А между тѣмъ, время шло.
   Вдругъ ей блеснула мысль -- притвориться, что она устала и хочетъ спать, чтобы показать собой примѣръ и Шаванну, у котораго глаза уже давно слипались.
   -- Въ постель я не лягу, сказала она, хотя сонъ меня сильно клонитъ. Я должна непремѣнно дождаться возвращенія г. Вержье, чтобы переговорить съ нимъ. Извините, если я подремлю немного въ креслѣ.
   -- О, мадемуазель! пожалуйста... Если бы я здѣсь былъ не на караулѣ, то самъ бы всхрапнулъ. А вѣдь это хорошо, мамзель Луиза, что вы намѣрены переговорить съ командиромъ... Женщины чертовски ловки на такія вещи!.. Охъ, ужь этотъ молотъ!.. нейдетъ онъ у меня изъ головы!..
   Онъ ударилъ кулакомъ по столу, осушилъ залпомъ стаканъ вина, завелъ глаза и началъ клевать носомъ.
   Луиза изъ-за полузакрытыхъ своихъ вѣкъ зорко за нимъ наблюдала. Черезъ минуту старикъ очнулся и, видя, что молодая дѣвушка спитъ, заснулъ и самъ. Трубка выпала у него изъ рукъ, и громкій, негармоническій храпъ его огласилъ всю комнату.
   Луиза приподнялась, какъ пантера; съ горящими отъ нетерпѣнія глазами, она медленно протянула руку къ столу, схватила кожаную сумку за край и, не спуская глазъ съ своего сторожа, потянула ее къ себѣ. Когда сумка упавъ къ ней на колѣни, произвела легкій шорохъ, она замерла отъ страха и взглянула на Шаванна. Тотъ не шевелился. Дрожащими отъ волненія руками она начала развязывать толстую сумку.
   Первый предметъ, бросившійся ей въ глаза, чуть не заставилъ ее вскрикнуть; она должна была сдѣлать надъ собой большое усиліе, чтобы подавить этотъ вопль сердца.
   Изъ сумки выпалъ маленькій, голубой портфель, вышитый бисеромъ.
   Глаза Луизы расширились, пальцы ея дрожали, какъ въ лихорадкѣ. Портфель этотъ былъ ей очень хорошо знакомъ: она сама его вышивала ко дню рожденія своего милаго Георга Каппеи, въ то время, когда она еще вѣрила ему, когда онъ былъ другомъ ея отца. Она раскрыла портфель и на первомъ заглавномъ листкѣ прочла свое собственное имя, число и слова: на память, написанныя ея четкимъ, красивымъ почеркомъ.
   Боже мой! не оставалось никакого сомнѣнія: Каппеи или убитъ, или въ плѣну!
   Она въ одно мгновеніе сообразила все то, о чемъ Шаваннъ намекалъ отрывистыми фразами: о плѣнникѣ въ кузницѣ... о страшной опасности, которой онъ подвергался... о молотѣ, о блѣдномъ лицѣ...
   Первымъ ея порывомъ было вскочить и бѣжать на защиту Каппеи.
   Но затѣмъ, она разсудила, что слѣдуетъ дѣйствовать осторожно, хотя она и готова принести въ жертву свою жизнь.
   Молодая дѣвушка принялась рыться въ сумкѣ; она нашла вскрытую депешу на имя этапнаго командира въ Коммерсеи, много другихъ служебныхъ бумагъ, до которыхъ ей не было дѣла, такъ какъ она но понимала ихъ.
   Но что это! Изъ другаго портфеля, принадлежащаго Вержье, выпала связка писемъ... почеркъ ея... это письма къ Каппеи въ Германію, которыя безчестный почтовый чиновникъ продалъ Іудѣ предателю, и этотъ Іуда -- Вержье. Она смѣло можетъ бросить ему въ лицо это позорное названіе!..
   Глаза Луизы метали искры; она опустила руку въ карманъ, чтобы удостовѣриться, тугъ ли револьверъ ея отца, который она взяла съ собой на дорогу.
   Разбросавъ безъ всякаго вниманія ненужныя ей бумаги по полу, она спрятала у себя на груди голубой портфель и связку писемъ, за тѣмъ, тихо встала и, не спуская глазъ съ своего сторожа, начала пятиться къ двери.
   Старуха Марго, считая себя освобожденной отъ обязанности караулить Луизу послѣ прихода Шаванна, давно уже спала. Молодая дѣвушка неслышно отворила дверь... старикъ продолжалъ храпѣть... точно также неслышно она заперла ее на ключъ, выскочила въ сѣни, отодвинула задвижку и сбѣжала съ крыльца.
   Ночь была темная; луна находилась въ первой четверти; вѣтеръ гудѣлъ между высокими соснами горнаго хребта.
   Изъ кузницы вырывался багровой лучъ пылающаго горна; потокъ шумѣлъ, но кузница не дѣйствовала; не слышно было этого клипъ, клапъ! котораго Шаваннъ такъ боялся.
   Когда Луиза подходила уже къ дверямъ кузницы, она услышала вдали выстрѣлъ, потомъ другой...
   Она обернулась: смотритъ -- на горѣ, къ домику, изъ котораго она выбѣжала, крадется какая-то тѣнь; по ночному воздуху до нея ясно донесся звукъ захлопнувшейся наружной двери, которую она оставила отворенной. Запыхавшись отъ волненія, Луиза рванула тяжелую дверь кузницы.
   О томъ, что за тѣмъ произошло, она сохранила лишь смутное воспоминаніе; продолжалось-ли это полчаса или только нѣсколько минутъ -- она не умѣла сказать...

-----

   Дверь распахнулась и молодая дѣвушка влетѣла въ кузницу. Быстрый переходъ отъ мрака къ яркому свѣту ослѣпилъ ее на мгновеніе, и она остановилась неподвижно на порогѣ. Наконецъ, она разсмотрѣла три фигуры: одну -- скорчившуюся передъ огнемъ горна, другую -- вытянутую и привязанную къ доскѣ, и третью -- рыжаго Пьера, который при входѣ молодой дѣвушки вскочилъ съ мѣста и подошелъ къ ней.
   -- Эй, вы! что вамъ надо? крикнулъ онъ.
   -- Жоржъ! Жоржъ! раздался вопль Луизы.
   Несчастный связанный Каппеи хотѣлъ приподнять голову, но не могъ; въ глазахъ у него помутилось, голосъ замеръ -- можетъ быть, на его счастье!
   -- Эй, дѣвка, говори, кто ты? оралъ Пьерь.
   Но Луиза, не обращая на него никакого вниманія, бросилась на колѣни передъ наковальней и, рыдая, кричала:
   -- Жоржъ! мой Жоржъ! Насъ разлучили низкіе предатели!.. я тебя всегда любила и люблю до сихъ поръ!..
   -- Въ самомъ дѣлѣ, мадемуазель Шалье? Неужели вы такъ мало дорожите даннымъ вами словомъ? Я никогда не допущу, чтобы вы достались врагу Франціи... вы, дочь брагара...
   Это говорилъ Вержье. Когда онъ прибѣжалъ домой и убѣдился, что Луиза скрылась, онъ растолкалъ спящаго Шаванна, кинулся вмѣстѣ съ нимъ въ кузницу и, ставъ сзади Луизы, крѣпко схватилъ ее за плечо.
   Лицо его было блѣдно, какъ у мертвеца, глаза горѣли.
   -- Негодяй! я все знаю!.. воскликнула Луиза, и, вытащивъ изъ-за пазухи письма, швырнула ихъ ему въ лицо.
   Всѣ черты Вержье исказились, какъ у демона.
   -- Вы пойдете со мной волей или неволей! прохрипѣлъ онъ. Готовьтесь Шаваннъ; адскіе силы помѣшали нашему дѣлу, и канальи нѣмцы гонятся за ними по пятамъ; намъ надобно бѣжать въ лѣсъ. Пьеръ -- топоръ!
   -- Здѣсь хозяинъ!
   -- Шаваннъ, бери Луизу и бѣги съ нею...
   Изъ груди Каппеи вырвался вопль. Молодая дѣвушка, въ то же мгновеніе выхватила изъ кармана револьверъ и навела его на Вержье.
   -- Я не тронусь съ мѣста! крикнула она: -- умру подлѣ него!..
   Вержье дернулъ ее за руку; пуля ударилась въ потолокъ и револьверъ выпалъ изъ непривычныхъ рукъ.
   -- А! такъ вотъ какъ! гаркнулъ Вержье. Пьеръ, выбивай клинъ, пусти колесо!..
   Рыжій съ хохотомъ побѣжалъ въ уголъ кузницы, и удары его топора глухо загудѣли подъ сводами.
   Вержье кинулся между наковальней и Лунзой, чтобы оттолкнуть ее въ сторону. Въ это время вода зловѣще зашумѣла въ кожухѣ, деревянные зубцы колеса заскрипѣли, могучіе ремни завизжали,
   -- Луиза, спаси меня! застоналъ Каппеи.
   Но что она могла сдѣлать, если-бы даже знала, какая ужасная грозитъ опасность? За то старый бродяга Шаваннъ бросился къ доскѣ, на которой лежалъ Каппеи, и неестественнымъ усиліемъ сдвинулъ ее съ мѣста; въ то же самое мгновеніе, по другую сторону Луизы раздался неистовый крикъ: ура, Германія!-- и пьяный легіонеръ вскочилъ съ полу, вырвалъ молодую дѣвушку изъ рукъ Вержье, а его такъ хватилъ въ грудь, что онъ навзничь повалился на наковальню.
   Вода шумѣла, колесо вертѣлось, ремни вытянулись... клипъ, клапъ! клипъ, клапъ!.. Кузница огласилась нечеловѣческимъ крикомъ...
   Луиза упала безъ чувствъ; самъ старый солдатъ, привыкшій къ ужасамъ войны, окаменѣлъ при видѣ нежданной кары Божьей.
   Клипъ, клапъ! клипъ, клапъ! продолжалъ стучать молотъ...
   Ни одинъ фибръ не шевелился уже въ этой отвратительной массѣ костей, крови и мяса, не задолго передъ тѣмъ бывшей тѣломъ живаго человѣка! Кузнецъ, рыжій Пьеръ, взвылъ, какъ дикій звѣрь и, высоко взмахнувъ топоромъ, накинулся на легіонера.
   -- Убійца! проклятый убійца!`заревѣлъ онъ.
   Фейерверкеръ Шмидтъ едва успѣлъ подхватить съ полу выпавшій изъ рукъ Луизы револьверъ и, приставя дуло его къ самому лицу Пьера, крикнулъ:
   -- Сунься, проклятый французъ! ура Германія!..
   Выстрѣлъ грянулъ въ ту минуту, когда топоръ Пьера опустился на голову Шмидта. Оба они упали мертвые.
   За кузницей раздался шумный говоръ; дверь распахнулась и толпа синихъ мундировъ прусскаго ландвера, съ дружнымъ ура, ворвалась въ кузницу.

-----

   Очнувшись отъ обморока, Луиза Шалье увидѣла себя въ объятіяхъ отца и Георга Каппеи.
   Старикъ Шалье, объяснивъ прусской администраціи въ Нанси, по какой причинѣ онъ находился въ Аргонскомъ лѣсу, тотчасъ получилъ свободу и разрѣшеніе вернуться на родину съ первымъ экстреннымъ поѣздомъ, на которомъ отправлялся большой отрядъ ландверовъ въ Баръ ле-Дюкъ, Витри и Шалонъ.
   Мы видѣли выше, съ какимъ самоотверженіемъ полумертвый легіонеръ спасъ этотъ поѣздъ отъ гибели на опасномъ мѣстѣ. Начальникъ транспорта былъ человѣкъ очень рѣшительнаго характера; давъ время легіонеру опомниться, онъ распросилъ его о направленіи, по которому убѣжали вольные стрѣлки, и немедленно послалъ за ними погоню. Такъ какъ раненый былъ слишкомъ слабъ, чтобы сопровождать солдатъ, то начальникъ транспорта потребовалъ, чтобы Шалье, хорошо знакомый съ мѣстностію, взялъ на себя обязанность проводника. Путеводнымъ маякомъ для него послужили, сначала отблескъ огня въ горнѣ, а потомъ выстрѣлъ Луизы.
   На слѣдующее утро, когда изъ ближайшей станціи прибылъ новый поѣздъ и остановился по ту сторону испорченной дамбы, чтобы принять посланный въ погоню отрядъ, въ одинъ изъ вагоновъ сѣла, держась за руки, наша счастливая парочка. Будущее съ его опасностями было скрыто отъ нихъ, но изъ прошлаго своего они вышли вѣрными другъ другу, любящими и чуждыми всякой національной ненависти. Будущее принадлежитъ Богу, а прошедшее человѣку.
   Въ другомъ купэ, подъ надзоромъ врача, лежалъ молодой гановерецъ, бывшій легіонеръ и вольный стрѣлокъ. Добросердечные солдаты не знали, какъ и чѣмъ ему угодить, признавая, что онъ спасъ всѣмъ имъ жизнь. Врачъ надѣялся, что раненый оправится при тщательномъ уходѣ; старикъ Шалье предложилъ помѣстить его у себя въ домѣ, до полнаго выздоровленія, а потомъ обѣщалъ дать ему занятіе. Начальникъ отряда съ удовольствіемъ изъявилъ на это согласіе.
   А тамъ, между тѣмъ, на горѣ, изъ-за сосновыхъ вершинъ поднимался столбъ чернаго дыма: то пылали кузница и домъ Вержье -- послѣднее гнѣздо вольныхъ стрѣлковъ.
   

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ.

   Это было въ четвергъ, въ полдень. Съ шести часовъ утра, съ возвышенностей, окружающихъ крѣпость Седанъ и низменности Мааса, неумолкаемо гремѣли 500 орудій германской арміи. У воротъ крѣпости французы дрались отчаянно, точно дикіе звѣри, попавшіе въ западню.
   Императоръ Наполеонъ, присутствіе котораго имѣло такое прискорбное вліяніе на армію Базена въ Мецѣ, произвелъ точно такое же деморализирующее вліяніе и на армію Макъ-Магона, гдѣ всѣ распоряженія дѣлались нерѣшительно и въ высшей степени медленно. Вмѣсто того, чтобы по правиламъ разумной тактики, перерѣзать пруссакамъ дорогу къ Парижу и отвлечь армію крон-принца къ югу, французы очистили древнее каталаунское поле битвы подъ Шалономъ и, стремясь соединиться съ Базеномъ на бельгійской границѣ, вдругъ обратились къ сѣверу, гдѣ попали въ опасную лѣсную и гористую арденскую мѣстность, отнимавшую всякую возможность развернуться широкимъ фронтомъ и дѣйствовать свободно.
   Нѣмцы поспѣшили воспользоваться такимъ промахомъ своихъ противниковъ и, сдѣлавъ вправо смѣлое фланговое движеніе, форсированнымъ маршемъ, имѣвшимъ такой блестящій результатъ во время австрійской кампаніи, тремя арміями притиснули маршала Макъ-Магона къ бельгійской границѣ и окружили его кольцомъ.
   30 августа, кронпринцъ саксонскій затѣялъ кровавый бой съ аріергардомъ французской арміи и преимущественно съ 5 корпусомъ генерала Фальи, расположенномъ на берегу Мааса; послѣ того, французы двинулись къ Седану, съ тѣмъ, чтобъ подъ стѣнами этой крѣпости дать послѣднее сраженіе и постараться пробиться къ Сѣверо-западу или востоку.
   Тайный курьеръ, счастливо пробравшійся черезъ прусскій кордонъ, принесъ извѣстіе, что Базенъ со всей своей арміей, 31 августа, утромъ, попытается сдѣлать вылазку на сѣверозападъ, и что поэтому, если есть возможность Макъ-Магону пробиться сквозь цѣпь непріятельскую подъ Кариньяномъ и слѣдовать на востокъ, по дорогѣ отъ Седана къ крѣпостямъ Монмеди, Лонгви и Тіонвиль, то черезъ три, четыре дня, онъ будетъ имѣть возможность соединиться съ арміей Базена, такъ какъ отъ Седана до Меца, по прямому направленію, считается только 15 миль.
   Но пораженіе подъ Бомономъ, усиленные марши и недостатокъ въ продовольствіи, все это обезсилило армію Макъ-Магона. Въ Седанѣ не было запасныхъ магазиновъ; въ провіантѣ, амуниціи, боевыхъ снарядахъ оказывался страшный недостатокъ. 31 августа прошло въ бездѣйствіи со стороны французовъ. Beчеромъ этого дня, охватывавшее ихъ кольцо непріятельское замкнулось 1-мъ баварскимъ и 12-мъ саксонскимъ корпусами.
   Около 6 часовъ утра, 1 сентября, бой начался атакой нѣмцевъ на Базель; послѣ отчаяннаго сопротивленія французы были отброшены назадъ. Вслѣдъ за тѣмъ, подъ Ламонселемъ и Деньи вступили въ дѣло 12 и 4 корпуса; подъ живономъ и Илли пустили въ огонь гвардію и 4 корпусъ, между тѣмъ, какъ 11 виртембергскій и 2 баварскій замкнули кольцо на западѣ и на востокѣ.
   Прусская гвардія двинулась съ сѣвера къ Илли; артиллерія 5 и 11 корпусовъ вымели, такъ сказать, желѣзной метлой изъ Фленьё и Лагранжа корпусъ Дюкро, прижавъ его къ кровавому полю ла-Гареннь, и въ тоже время, съ лѣваго берега Мааса, съ высотъ Фремуа и Сенъ-Пьера, гигантская прусская батарея громила гранатами крѣпость Седанъ, поражая французовъ съ тыла и съ фланга.
   На счастье маршала Макъ-Магона, онъ былъ раненъ въ этотъ день, рано утромъ, осколкомъ гранаты въ ногу и вынужденъ былъ сдать командованіе арміей начальнику 1-го корпуса, генералу Дюкро, тому самому, который, впослѣдствіи, будучи отпущенъ изъ плѣна на честномъ словѣ, бѣжалъ и сдѣлался комендантомъ Парижа. Тщеславіе и самообольщеніе искони вѣковъ составляли отличительную черту характера французовъ, начиная отъ высшихъ классовъ до низшихъ; вотъ почему генералъ Дюкро, ставъ во главѣ арміи, немедленно сочинилъ свой собственный планъ, а именно, идти по совершенно противоположному направленію, на сѣверо-западъ, къ Мезьеру и тамъ пробиться. Но когда въ то же утро, въ 9 часовъ, къ нему явился прибывшій за два дня передъ тѣмъ изъ Африки, губернаторъ Орана, генералъ Вимпфенъ, показалъ бумагу, которою императоръ и парижское правительство уполномочивали его, на случай болѣзни или отсутствія маршала Макъ-Магона, занять его мѣсто, и заявилъ, что онъ считаетъ гораздо правильнѣе и благоразумнѣе попытаться пробиться съ восточной стороны, Дюкро оскорбился и вступилъ съ нимъ въ такое горячее препирательство на словахъ и на дѣлѣ, что удобное время было потеряно.
   Около полудня, опытные военные люди убѣдились, что сраженіе проиграно и что войску остается на выборъ одно изъ двухъ: или сдаться на капитуляцію, или дать себя разстрѣлять безъ пользы нѣмецкимъ батареямъ.

-----

   Въ часъ пополудни, въ баланскихъ воротахъ Седана показался эскортъ императорскихъ тѣлохранителей, съ страшнымъ усиліемъ пробивавшій дорогу сквозь безпорядочную толпу солдатъ, которые кричали, вопили отъ отчаянія, ссорились между собой, ругались, и сквозь массу спершихся телѣгъ, экипажей и лазаретныхъ фуръ, стараясь дать возможность проѣхать слѣдовавшей за ними группѣ всадниковъ.
   Окруженный множествомъ генераловъ, изъ коихъ нѣкоторые носили на себѣ явные слѣды полученныхъ недавно ранъ, ѣхалъ верхомъ на кровномъ англійскомъ конѣ всадникъ въ генеральскомъ мундирѣ, мрачно опустивъ голову на грудь. Больное, блѣдное лицо его, черты котораго, въ теченіе двадцати лѣтъ, сдѣлались такъ хорошо извѣстны всей вселенной, точно окаменѣло среди рева толпы и неумолкаемаго грохота пушекъ. Отяжелѣвшія вѣки его ни на минуту не поднялись, чтобы взглянуть на бѣжавшихъ со всѣхъ сторонъ солдатъ, покрытыхъ пылью и кровью. Онъ какъ будто не слыхалъ дикихъ воплей, проклятій и насмѣшекъ, градомъ сыпавшихся на него. Спѣшенные кавалеристы, пѣхотинцы, инженеры, артиллеристы, чиновники,-- все это толкалось и тѣснилось, чтобы скорѣе пробраться въ ворота за валъ.
   Такъ совершилъ свой въѣздъ въ Седанъ императоръ; ни одному человѣку не пришло въ голову поклониться ему или его свитѣ; если чей-нибудь взглядъ случайно падалъ на него, то всегда сопровождался самымъ грубымъ ругательствомъ; ему одному приписывали всѣ бѣдствія, обрушившіяся на Францію, хотя за день передъ тѣмъ, онъ въ своей прокламаціи къ войску объявилъ, что при настоящихъ обстоятельствахъ предпочитаетъ роль солдата роли монарха.
   Вдругъ изъ густо сплоченной толпы, которую тѣлохранители разбрасывали въ обѣ стороны, раздался зловѣщій голосъ, уже поразившій однажды слухъ Наполеона:
   -- Въ Кайенну! въ Кайенну!
   Наполеонъ невольно вдрогнулъ и поднялъ мутные глаза. Несмотря на то, что прошло уже четыре мѣсяца съ тѣхъ поръ, какъ тотъ же самый хриплый, рѣзкій голосъ осыпалъ его проклятіями изъ-за рѣшотки карусельной площади, когда онъ дѣлалъ смотръ войскамъ парижской гвардіи и пожарной командѣ, онъ узналъ его.
   Взглядъ Наполеона остановился на высокомъ, худощавомъ человѣкѣ съ темными волосами, длиннымъ, сильно выдающимся носомъ и сверкающими, какъ у помѣшаннаго, глазами въ глубокихъ впадинахъ. Фанатикъ этотъ, одѣтый въ старый, изорванный, забрызганный грязью и кровью артиллерійскій мундиръ, съ открытой головой, грозилъ ему поднятымъ кулакомъ и неистово ревѣлъ:
   -- Въ Кайенну! въ Кайенну!
   Наполеонъ вспомнилъ слышанный имъ когда-то разсказъ о нѣкоемъ Лезювье, родомъ парижанинѣ, котораго префектъ полиціи Пьетри отдалъ подъ судъ именно за такой точно крикъ, обвинивъ его въ оскорбленіи величества и въ поджигательствѣ народа къ возстанію противъ правительства. Одинъ членъ палаты депутатовъ, принадлежавшій къ партіи такъ называемыхъ непримиримыхъ, взялся защищать Лезювье, и, во время засѣданія, происходившаго незадолго до объявленія войны, наперекоръ желанію обвиненнаго, такъ ловко доказалъ, что преступленіе совершено имъ въ припадкѣ умопомѣшательства, что уголовный судъ отдалъ его подъ наблюденіе врачей Бисетра, для удостовѣренія въ дѣйствительномъ разстройствѣ его умственныхъ способностей. Не подлежало сомнѣнію, что кричавшій теперь былъ Лезовье.
   Когда онъ въ другой разъ повторилъ свои страшныя слова, Наполеонъ невольно придержалъ лошадь; но не успѣлъ голосъ фанатика республиканца замереть въ воздухѣ, какъ чей-то могучій кулакъ ударилъ его по лицу, при чемъ у него изо рту и изъ носу хлынула кровь, и кто-то громко крикнулъ: "Да здравствуетъ императоръ!" Крикъ этотъ подхватило нѣсколько голосовъ.
   Раздалась команда: "впередъ cent gard'ы!" и императорскій кортежъ на рысяхъ поѣхалъ далѣе по улицѣ.
   Наполеонъ не могъ удержаться, чтобы не обернуться и не посмотрѣть пристально въ ту сторону, гдѣ толпа тѣсно окружила одного человѣка.
   -- Это преданный приверженецъ вашего величества, Поль де-Кассаньякъ, поспѣшилъ объяснить ѣхавшій позади императора генералъ Пажоль.
   Наполеонъ кивнулъ головой.
   -- Это одинъ изъ немногихъ которые умѣютъ оставаться вѣрными даже и въ несчастіи, замѣтилъ онъ. А плохо, видно, намъ приходится О'Рейль, продолжалъ онъ, обращаясь къ одному изъ своихъ генералъ-адъютантовъ! Зачѣмъ не нашлось для меня прусской пули, которая доставила-бы мнѣ счастіе пасть за Францію?... Мертвые срама не имутъ...
   -- Государь, возразилъ очень серьёзно О'Рейль:-- крѣпость духа проявляется въ умѣньи переносить несчастія. Вы не имѣли права искать смерти: у васъ есть сынъ.
   -- Именно ради его-то я и желалъ-бы умереть. Отецъ, павшій на полѣ битвы за Францію, былъ-бы для него лучшей опорой. Слава Богу, что я послѣдовалъ вашему совѣту и отправилъ Луи въ Бельгію.
   -- Ваше величество, но теряйте довѣрія въ свою звѣзду. Кто знаетъ? Можетъ быть счастіе повернется и въ нашу сторону! Если Базену удалось, вчера утромъ, прорвать цѣпь непріятельскую, то мы еще до наступленія вечера услышимъ его пушки въ тылу у пруссаковъ
   Императоръ задумчиво посмотрѣлъ на горизонтъ, застланный густымъ облакомъ пороховаго дыма.
   -- Вспомните, генералъ, произнесъ онъ тихо, что мой дядя точно также надѣялся при Ватерлоо услыхать со стороны Линьи пушки Груши. Вы правы: надо быть твердымъ въ ожиданіи даже худшаго.
   Кортежъ подъѣхалъ къ дому супрефекта; императоръ медленно слѣзъ съ лошади.
   -- Что-то намъ скажетъ Дюкро, проговорилъ онъ, тяжело опираясь на руку О'Рейля и поднимаясь при его помощи по широкой лѣстницѣ.
   Передняя и пріемная до того были переполнены офицерами и ординарцами, что удвоенный караулъ передъ крыльцомъ дома началъ энергически удерживать наплывъ новыхъ лицъ.
   Въ ту минуту, когда императоръ вошелъ въ главную залу, гдѣ собрались всѣ штабные генералы и офицеры, съ жаромъ разсуждавшіе о чемъ-то, въ отворенныя окна стали доноситься, одновременно съ отдаленнымъ громомъ выстрѣловъ изъ полевыхъ орудій, особеннаго рода свистящіе звуки, разрѣшающіеся трескомъ, звуки, которыхъ во всю жизнь не забудетъ тотъ, кто когда-нибудь присутствовалъ при бомбардированіи города, Оглушительные, раздирающіе душу вопли слѣдовали каждый разъ за трескомъ.
   -- Что это такое? спросилъ императоръ.
   -- Пруссаки начали бомбардировать городъ, отвѣтилъ кто-то.
   -- Этого только не доставало! Извините, господа, я на минуту отлучусь и опять вернусь къ вамъ.
   Наполеонъ отправился въ сосѣднюю комнату, гдѣ его тайный секретарь Пьетри расположился съ своей канцеляріей и гдѣ онъ самъ провелъ ночь наканунѣ.
   -- Пьетри, Бога ради, стаканъ вина! я смертельно измученъ, проговорилъ онъ, падая въ кресло. Что предрекла ваша сивилла, а? что мнѣ не грозитъ опасность отъ оружія... Развѣ это неправда?..
   Пьетри молча налилъ стаканъ вина и подалъ его императору.
   -- Пять офицеровъ кругомъ меня пало... а меня щадили пули... Спросите Пажоля: онъ силой увелъ меня съ поля битвы. О Евгенія! Евгенія! зачѣмъ она втянула меня въ эту войну?
   Опять разорвало нѣсколько бомбъ, опять раздался стонъ ужаса, сопровождаемый криками: пожаръ! пожаръ!
   Въ дверь сильно стукнули.
   -- Ваше величество, записка отъ Вимпфена, доложилъ Пьетри.
   Императоръ всталъ съ кресла и вышелъ въ залу. Офицеръ, весь закоптѣлый отъ пороховаго дыма, подалъ ему сложенный листокъ бумаги и отрапортовалъ:
   -- Капитанъ де Сентъ-Оуэнъ; присланъ отъ главнокомандующаго.
   -- Гдѣ находится генералъ Вимпфенъ?
   -- Въ Лагоренскомъ лѣсу, ваше величество. Наша кавалерія три раза атаковала Флуэнъ и Сенъ-Менгсъ, но безуспѣшно. Она вся почти уничтожена.
   -- Боже мой! произнесъ въ грустномъ раздумьи Наполеонъ. Подъ Вёртомъ... подъ Марсъ-Лату ромъ... опять теперь... Бѣдные мои кавалеристы!..
   Легкое движеніе офицера напомнило ему о немъ.
   -- Ваше величество, генералъ Вимпфенъ приказалъ мнѣ какъ можно поспѣшнѣе вернуться...
   -- Ахъ, да, виноватъ, капитанъ.
   Онъ развернулъ записку и прочелъ ее. Ни одинъ мускулъ не дрогнулъ на его лицѣ.
   -- О'Рейль, прочитайте это вслухъ, сказалъ онъ, обращаясь къ генералу.
   Генералъ-адъютантъ прочиталъ слѣдующее:
   

"Государь.

   "Въ моемъ распоряженіи находится еще 60 тысячъ человѣкъ. Если вашему величеству угодно довѣрить себя намъ и прибыть въ нашу среду, то ваше появленіе придастъ всѣмъ энергіи, мы пробьемся сквозь баварцевъ и достигнемъ Кариньяна. Быть можетъ, мы всѣ ляжемъ, но честь будетъ спасена! Государь, потерянныя минуты невозвратимы. Мы ожидаемъ ваше величество.

Вимпфенъ.

   
   Мертвое молчаніе, послѣдовавшее за прочтеніемъ записки, было нарушено приходомъ генерала Лористона, явившагося въ сопровожденіи блузника съ шапкой на головѣ. Послѣдній шелъ съ трудомъ, опираясь на палку; лѣвая нога его волочилась, оставляя за собой длинный кровавый слѣдъ.
   -- Государь, этотъ человѣкъ принесъ извѣстіе отъ маршала Базена, доложилъ Лористонъ.
   Всеобщій радостный крикъ огласилъ залу.
   -- Ну, пріятель, давай скорѣе бумагу, продолжалъ Лористонъ, обращаясь къ крестьянину.
   -- Откуда онъ? спросилъ императоръ.
   -- Изъ Монмеди. Самъ онъ ничего не знаетъ, но при немъ депеша, какъ онъ говоритъ.
   Крестьянинъ началъ осматриваться.
   -- Позвольте присѣсть, сказалъ онъ тихо:-- у меня силъ нѣтъ стоять..
   Судя по измученному, запыленному, покрытому потомъ лицу его видно было, что онъ говоритъ правду.
   По знаку, данному императоромъ, одинъ изъ адъютантовъ поспѣшно подкатилъ кресло, въ которое крестьянинъ тяжело опустился; вслѣдъ затѣмъ, поднявъ свою суковатую палку, онъ началъ копаться въ ея наконечникѣ.
   -- Свободна-ли кариньянская дорога отъ непріятеля? спросилъ императоръ, стоя подлѣ самого кресла.
   -- По ту сторону Тира -- еще ничего: одни кавалерійскіе патрули разъѣзжаютъ около линіи желѣзной дороги. Ага! вотъ она, бумажка-то, что мнѣ въ Монмеди велѣли доставить сюда!
   Онъ отвинтилъ нижній конецъ палки и посредствомъ буравчика вытащилъ оттуда маленькую деревянную пробочку, которая составляла наконечникъ палки, была выпачкана въ грязи и не могла возбудить подозрѣнія. Подъ пробочкой оказалось узенькое отверстіе, изъ котораго выпала полоска пергамента, завернутая въ лоскутокъ печатной бумаги.
   -- Позвать скорѣе Пьетри! сказалъ Наполеонь. Депеша шифрованная
   Тайный секретарь сейчасъ-же явился и взялъ бумагу; пока онъ разбиралъ ее въ канцеляріи, императоръ въ сильномъ волненіи ходилъ взадъ и впередъ по комнатѣ.
   Вдругъ на лѣстницѣ и въ пріемной поднялся страшный шумъ и говоръ; двери такъ и хлопали.
   -- Я самъ объ себѣ доложу! кричалъ чей-то грубый голосъ:-- теперь не время соблюдать придворныя церемоніи!.. Пойдемте, Дюгемъ...
   Въ залу вошли два генерала, обрызганные грязью и кровью. Такъ какъ императоръ стоялъ, въ это время, въ нишѣ окна, то они, въ первую минуту, его не замѣтили. На встрѣчу къ нимъ пошелъ генералъ Мишель.
   -- Parbleu! сказалъ одинъ изъ вошедшихъ, а именно, командиръ 3-й гвардейской бригады, генералъ Дюпрёйль:-- вы, товарищъ, не имѣете теперь никакихъ преимуществъ передъ нами; гвардейскіе кирасиры и уланы Совареса бились не хуже вашихъ кирасиръ!.. Дюгема гусары и егеря также всѣ легли подъ этими проклятыми прусскими пулями. Флуанъ и Казаль уничтожили французскую кавалерію. Маргериттъ, Жираръ и Тильяръ -- убиты; Салиньякъ Фенелонъ -- раненъ; у воротъ крѣпости дерутся остатки арміи, войдти туда не могутъ, и нѣмцы бьютъ ихъ, какъ стадо барановъ. Пусть государь рѣшитъ, что ѣлать; мы затѣмъ и пришли...
   Наполеонъ показался изъ ниши окна; Дюпрёйль въ смущеніи отступилъ, увидавъ его.
   -- Ваше величество, не прогнѣвайтесь на мои слова: у насъ не бой, а бойня!
   -- Генералъ, вы исполнили все, чего требовала честь Франціи; теперь остается дѣйствовать мнѣ. Пьетри, что вы скажете? продолжалъ онъ, обращаясь къ тайному секретарю, который подалъ ему разобранную депешу.
   Наполеонъ прочелъ ее сначала про себя, а затѣмъ, передалъ содержаніе ея вслухъ:
   
   "Маршалъ Базенъ доноситъ отъ восьми часовъ вечера вчерашняго дня, что онъ со всей своей арміей утромъ атаковалъ пруссаковъ на правомъ берегу рѣки Мааса, съ тѣмъ, чтобы прорваться. Когда онъ писалъ это донесеніе, сраженіе еще длилось подъ Нуасвилемъ и Сервиньи; онъ надѣется привести въ исполненіе свой планъ ночью или на слѣдующій день, послѣ чего направится къ Тіонвилю."
   
   -- Ваше величество, значитъ, я могу передать генералу Вимпфену, заговорилъ капитанъ Сентъ-Оуэнъ, что вы согласны на его предложеніе? Я боюсь потерять одну лишнюю минуту... число нашихъ солдатъ все убываетъ...
   Императоръ подошелъ къ группѣ генераловъ, переговорилъ съ ними вполголоса и затѣмъ, обратясь къ капитану, отвѣчалъ:
   -- Передайте вашему генералу, что я не вѣрю въ счастливый исходъ его предпріятія, но если онъ убѣжденъ въ возможности его осуществленія, то пусть попытается; я-же дождусь здѣсь дальнѣйшихъ результатовъ. Я не могу подвергать себя опасности попасть въ плѣнъ вмѣстѣ съ своей арміей.
   Капитанъ отдалъ честь, повернулся на лѣво кругомъ и вышелъ изъ залы.
   Генералы раздѣлились на группы; одни изъ нихъ мрачно молчали, другіе съ жаромъ спорили, не обращая никакого вниманія на присутствіе императора.
   Въ залу торопливо вошелъ генералъ Лебренъ въ сопровожденіи начальника генеральнаго штаба 10 корпуса, полковника Робера.
   -- Все потеряно! воскликнулъ онъ. За воротами крѣпости теперь рѣзня! Вимпфенъ сдѣлаетъ большую глупость, если вздумаетъ прорваться. Армія бѣжитъ и остановить ее невозможно!
   -- Господа! произнесъ отрывисто Наполеонъ:-- я не могу долѣе противиться голосу благоразумія. Какъ монархъ, я имѣю на землѣ другое призваніе, кромѣ призванія воина: на мнѣ лежитъ отвѣтственность за жизнь тысячи людей. Генералъ Лористонъ, прошу васъ распорядиться, чтобы на цитадели выбросили парламентерскій флагъ, въ знакъ того, что мы желаемъ начать переговоры.
   Присутствующіе молчали, не смѣя противорѣчить приказанію вызванному тяжелой необходимостію. Нельзя было даромъ жертвовать цѣлой арміей.
   Генералъ Лористонъ, въ сопровожденіи трубача, отправился на крѣпостной валъ и водрузилъ тамъ бѣлый флагъ, привязанный къ уланской пикѣ. Невообразимое смятеніе, царствовавшее въ прусскихъ и французскихъ войскахъ, помѣшало обратить, въ первую минуту, на это вниманіе.
   Бомбардированіе города, громъ пушекъ и ружейныхъ выстрѣловъ не умолкали.
   Было уже 3 1/2 часа. Императоръ ходилъ по залѣ въ страшномъ волненіи, скрестивъ руки.
   -- Что же это огонь не прекращается? воскликнулъ онъ, наконецъ. Неужели тамъ все еще продолжаютъ биться? Развѣ мало пролито крови? Вѣдь выкинутъ уже бѣлый флагъ на цитадели!
   -- Ваше величество, возразилъ генералъ Лебренъ: -- этимъ способомъ нельзя добиться пріостановки сраженія. Бѣлый флагъ на крѣпости есть только знакъ, что она сдается.
   -- Боже мой! да чтожь я долженъ еще сдѣлать?
   -- Послать парламентера офицера къ непріятелю и дождаться отвѣта.
   -- Такъ напишите скорѣе къ королю прусскому отъ имени главнокомандующаго французской арміи, что онъ проситъ перемирія! Вотъ такъ. Ну, теперь подпишите.
   -- Нельзя, ваше величество. Подпись должна быть сдѣлана генераломъ Вимпфеномъ.
   -- Но вѣдь его здѣсь нѣтъ! Гдѣжь мы его найдемъ? Отправьте, покрайней мѣрѣ, какого нибудь генерала къ непріятелю. Надо-же прекратить этотъ убійственный огонь!..
   Лебренъ обратился къ генералу Гресли, только что вошедшему въ залу.
   -- Ваше превосходительство, вы отправитись парламентеромъ къ непріятелю и будете просить о перемиріи.
   -- Чортъ меня побери, если я пойду туда! да меня могутъ всѣ...
   Лебренъ подхватилъ упрямца подъ руку и быстро вышелъ съ нимъ изъ комнаты.
   Вскорѣ послѣ того, въ залу почти вбѣжалъ командиръ 1-го корпуса, генералъ Дюкро; онъ храбро бился, но его настойчивость и непомѣрное самолюбіе были причиной, что французы пропустили удобное время и не пробились сквозь непріятельскія линіи.
   -- У воротъ крѣпости стоитъ нѣмецкій парламентеръ, доложилъ онъ императору; Гресли ведетъ его сюда.
   Дѣйствительно, это было такъ. Человѣколюбивое сердце короля Вильгельма не могло примириться съ мыслію, что его батареи громятъ, впродолженіи такого долгаго времени, массы несчастныхъ солдатъ, никѣмъ не руководимыхъ. Король приказалъ прекратить бомбардированіе, увидавъ, что черезъ двадцать минутъ, городъ запылалъ уже въ нѣсколькихъ мѣстахъ, и отправилъ подполковника Бронсара съ бѣлымъ флагомъ, въ качествѣ парламентера, чтобы потребовать сдачи крѣпости.
   Передъ его приходомъ Наполеонъ удалился въ слѣдующую комнату и написалъ то историческое письмо, которое, благодаря телеграфамъ, въ нѣсколько минутъ облетѣло весь міръ и начиналось слѣдующими словами:
   
   "Не найдя смерти среди моего войска, я вынужденъ передать въ руки вашего величества мою шпагу."
   
   Въ ту минуту, когда онъ запечатывалъ письмо, начальникъ главной квартиры, генералъ Летелье-Бланшаръ, явился съ докладомъ о приходѣ нѣмецкаго парламентера.
   Императоръ вышелъ въ залу и, держа письмо въ рукѣ, приблизился къ прусскому офицеру.
   -- Вы пожаловали очень кстати, сказалъ онъ. Я написалъ письмо къ вашему королю, которое попрошу васъ передать ему. Вы присланны ко мнѣ лично отъ короля?
   -- Точно такъ, ваше величество.
   -- Съ какимъ порученіемъ?
   -- Мнѣ велѣно потребовать сдачи арміи и крѣпости.
   Рука Наполеона съ письмомъ тяжело опустилась.
   -- Въ такомъ случаѣ, полковникъ, вамъ слѣдовало обратиться къ генералу Вимпфену, который принялъ послѣ маршала Макъ-Магона командованіе арміей; письмо же мое я отправлю къ королю съ моимъ генералъ-адъютантомъ. Генералъ Рейль я на васъ возлагаю это порученіе. Пойдемте за мной.
   Спустя нѣсколько времени, когда генералъ вернулся въ залу,
   Наполеонъ, оставшись одинъ, глубоко задумался и смотрѣлъ на полъ. Взглядъ его упалъ на измятый, пожелтѣлый клочокъ бумаги, въ которой была завернута шифрованная депеша Базена, спрятанная въ палкѣ крестьянина. Разбирая депешу, Пьетри, не замѣтивъ того, уронилъ эту бумажку.
   Императоръ совершенно механически нагнулся, поднялъ ее, разгладилъ и прочиталъ:
   
   "Пророчество ученаго Нострадамуса, лейбъ-медика его величества блаженной памяти короля Карла IX, сообщенное кавалеромъ де-Шателеномъ."
   
   Это было заглавіе старой народной книги, которую можно было купить во Францій на каждой ярмаркѣ.
   Мутные, отяжелѣвшіе глаза императора продолжали читать далѣе. Первое пророчество гласило слѣдующее:
   
   "Quand le second Empire en Lutèce а viendra.
   Dix-huit ans, moins un quart, pas plus il ne vivra!" *).
   *) Когда въ Лютеціи (древнее названіе Парижа) настанетъ вторая имперія, то она просуществуетъ безъ четверти года восмнадцать лѣтъ не болѣе.
   
   А завтра, завтра 2 сентября, -- ровно безъ четверти года восмнадцать лѣтъ послѣ того кроваваго 2 декабря 1852 г., когда пушки Сентъ-Арно громили картечью республиканцевъ на парижскихъ бульварахъ!
   Вспомнилъ-ли объ этомъ роковомъ днѣ этотъ разбитый нравственно и физически человѣкъ съ потухшими глазами и осунувшимъ лицомъ, когда поглаживая свою эспаньолку, онъ пристально смотрѣлъ на пророческія слова бумажки, вскорѣ выпавшей изъ его рукъ?
   

ГЛАВА ОДИНАДЦАТАЯ.

   Наступило 3 сентября. Въ послѣдніе четыре дня, положеніе лейтенанта фонъ Бюхенфельда существенно измѣнилось къ лучшему; любовь и надежда свѣтились въ глазахъ его преданной сидѣлки.
   Хотя больной еще ничего не говорилъ, но каталепсическое состояніе значительно ослабѣло, члены начали двигаться, оказались признаки пониманія; по временамъ, рука его слегка пожимала маленькую ручку фрейлейнъ Анны Конгеймъ, когда она прикасалась къ его рукѣ.
   Молодая дѣвушка теперь почти не отходила отъ постели раненаго. Съ замирающимъ отъ счастія сердцемъ она слѣдила за постепеннымъ проявленіемъ возвращаюпіейся жизни. Она строго запрещала Бюхенфельду пытаться говорить, такъ какъ, по словамъ врачей, малѣйшее усиліе могло быть для него опасно. За то, сидя у изголовья больнаго, она сама съ увлеченіемъ передавала ему свои мысли и чувства; разсказывала, какъ она собиралась объясниться съ нимъ въ Тиргатенѣ и какъ референдарій своимъ появленіемъ помѣшалъ ея намѣренію; какъ женское самолюбіе ея было оскорблено притворнымъ равнодушіемъ Бюхенфельда; какъ она тайкомъ написала къ нему письмо и какъ исторія въ кафе помѣшала отослать это письмо; какъ она противъ воли дала слово выйдти замужъ за барона Рантау, чтобы только спасти честь своего имени; какъ, сдѣлавшись невѣстой, она, все болѣе и болѣе убѣждалась, что не можетъ любить барона, не смотря на его достоинства; какъ она мысленно давно уже рѣшила поступить въ сестры милосердія и какъ, наконецъ 16 августа, ее внезапно охватило предчувствіе какого-то горя и непонятный страхъ, вслѣдствіе чего, несмотря на сопротивленіе родителей, она поспѣшила пріѣхать въ Понтъ-а-Муссонъ, гдѣ нашла того, кого любила всегда и кому останется вѣрною на всю жизнь.
   Во время этого разсказа, строгое сдержанное выраженіе лица молодой дѣвушки смягчилось; оно сдѣлалось кротко и нѣжно.
   Убѣдившись, что лейтенанту лучше, фрейлейнъ Анна поручила капеллану въ первый разъ увѣдомить полковника Бюхенфельда объ опасности, которая угрожала его сыну и попросить его, въ случаѣ, ежели дозволятъ ему служебныя дѣла, пріѣхать хоть на нѣсколько часовъ, чтобы повидаться съ выздоравливающимъ. Лейтенантъ одобрительно улыбнулся, когда Анна прочитала ему содержаніе письма.
   2 сентября, вечеромъ, почтенный полковникъ прибылъ въ Понть-а-Муссонъ; больнаго приготовили заранѣе къ свиданію и ввели отца въ палату. Послѣ того, впродолженіе нѣсколькихъ часовъ, старикъ сидѣлъ у постели сына, держа его за руку и не спуская съ него глазъ; онъ съ любовью слѣдилъ, съ какой нѣжной заботливостію за нимъ ухаживала та молодая дѣвушка, которой онъ въ былыя времена, пренебрегалъ, какъ еврейкой и дочерью нажившагося спекулянта.
   Больной часто останавливалъ серьёзный, грустный взглядъ то на отцѣ, то на своей милой.
   3 числа, около полудня, старикъ полковникъ отправился въ городъ по дѣламъ, намѣреваясь въ тотъ же день, вечеромъ вернуться къ своему посту. Положеніе сына болѣе уже не тревожило его, притомъ онъ зналъ, что оставляетъ его на надежныхъ рукахъ.
   Анна сидѣла одна у постели лейтенанта.
   Вдругъ около часа пополудни, въ монастырѣ, больничныя палаты котораго были страшно переполнены ранеными, послѣ знаменитаго сраженія ландвера подъ Нуасвилемъ съ арміей Базена, силившейся пробиться въ этомъ мѣстѣ, поднялась необыкновенная тревога. На улицѣ и въ монастырскомъ саду собралось много народу; слышались крики ура; раненые солдаты, сидя кучками въ тѣни деревъ, пѣли хоромъ: "Heil dir im Siegerkranz!" {Слава тебѣ, вѣнчанному побѣдителю!}.
   Молодой Бюхенфельдъ вопросительно взглянулъ на Анну; всѣ прочіе больные, лежавшіе въ той же палатѣ, приподнялись на своихъ постеляхъ и, вслушиваясь внимательно, спрашивали: что это такое? Капелланъ и сестра Ангелика, по просьбѣ фрейлейнъ Конгеймъ, собрались уже идти справиться о причинѣ волненія, какъ вдругъ дверь быстро распахнулась и старикъ полковникъ, съ юношеской поспѣшностію, безъ всякой предосторожности, подбѣжалъ къ постели сына. Онъ держалъ въ поднятой рукѣ бумагу и махалъ ею; лицо его было красно, добродушные сѣрые глаза блестѣли отъ восторга.
   -- Ура, милый мальчикъ! кричалъ онъ. Драгоцѣнная новость, господа! Для нѣмецкаго сердца она лучше всякаго лекарства... Великая побѣда подъ Седаномъ... Французская армія сдалась и императоръ Наполеонъ взятъ въ плѣнъ!.. Вотъ и депеша.
   Въ первую минуту, всѣхъ присутствующихъ какъ бы ошеломило это извѣстіе; за тѣмъ, со всѣхъ сторонъ раздался крикъ:
   -- Читайте! читайте!
   Полковникъ стоялъ у постели сына, сіяя отъ счастія.
   -- У меня даже двѣ депеши, говорилъ онъ:-- я снялъ съ нихъ копіи въ этапной канцеляріи. Слушайте:
   
   "Поле битвы подъ Седаномъ. 1 сентября, 3 1/4 часа пополудни".
   "Съ 1/2 восьмаго утра сражаются вокругъ Седана, все съ большимъ и большимъ успѣхомъ, гвардейскіе 4, 5, 11 и 12 корпуса и баварцы. Непріятель отброшенъ почти къ самому городу."

"Вильгельмъ.

   
   "Королевѣ Августѣ, въ Берлинъ. "Подъ Седаномъ, 2 сентября, 1/2 втораго по полудни."
   "Только что заключена капитуляція съ генераломъ Вимпфеномъ, заступившимъ мѣсто раненаго главнокомандующаго маршала Макъ-Магона. Вся Седанская армія признана военноплѣнной. Императоръ отдалъ въ плѣнъ только себя самаго, такъ какъ онъ не командуетъ арміей и всю властьпредоставилъ регентству въ Парижѣ. Я назначу мѣстопребываніе для него послѣ личныхъ переговоровъ съ нимъ, что послѣдуетъ теперь же, на условленномъ мѣстѣ. Какъ устроила все рука Промысла!"

"Вильгельмъ."

   
   Пока полковникъ читалъ обѣ депеши, лейтенантъ Бюхенфельдъ, какъ бы движимый невидимой силой, началъ медленно приподниматься на постели; его большіе, серьезные глаза впились въ лицо отца; яркій румянецъ выступилъ на исхудалыхъ щекахъ; правая рука протянулась къ висѣвшему на стѣнѣ кресту, губы зашевелились:
   -- Да здравствуетъ король!.. Отецъ... Анна... ура! крикнулъ больной.
   Старикъ полковникъ подхватилъ этотъ крикъ. Но съ этими радостными восклицаніями слился оглушительный, раздирающій душу вопль молодой дѣвушки.
   Изо рту молодаго Бюхенфельда хлынулъ потокъ черной крови; не опуская поднятой руки, онъ упалъ навзничь на подушку... судорожно вытянулся... и умеръ!..
   

ЗАКЛЮЧЕНІЕ.

Капелланъ... къ профессору Бёлингу.
Въ Д... на Рейнѣ...
...гановерскомъ. 3 августа 1872 г.

   "...Пять милліардовъ будутъ, кажется, скоро вполнѣ выплачены и наши войска совершенно очистятъ Францію.
   Куда только дѣнутъ такую пропасть денегъ, и пойдутъ-ли онѣ впрокъ нашему дорогому, объединенному германскому отечеству?
   Какъ я радуюсь, слыша, что вы здоровы и почти также свободно пишете лѣвой рукой, какъ писали правой! Помните, что я вамъ говорилъ въ Понтъ-а-Муссонѣ, когда вы лежали раненые въ госпиталѣ и въ порывѣ отчаянія такъ горевали о своемъ прекрасномъ искусствѣ и о своей милой? Господь Богъ, въ котораго, къ сожалѣнію, какъ люди мірскіе, такъ и люди духовные мало вѣруютъ и на котораго мало надѣются, устроилъ же все къ лучшему. Рядомъ съ вами сидитъ молодая жена, хорошенькая Джулія, ради васъ пренебрегшая даже анад еемой господъ іезуитовъ; у васъ въ колыбелькѣ качается здоровый мальчикъ -- сынъ, и прекрасному искусству вашему, живописи, вы также не измѣнили. Кстати о Понтъ-а-Муссонѣ. Помните-ли вы молодую красавицу еврейку, которая съ такою любовію и самоотверженіемъ ухаживала за несчатнымъ раненымъ офицеромъ, вашимъ сосѣдомъ по кроватямъ, умершимъ такъ внезапно и въ такую прекрасную минуту? Будучи недавно въ Берлинѣ, гдѣ мнѣ нужно было представляться своему духовному начальству, я нечаянно узналъ дальнѣйшую судьбу этой красавицы. Съ нею случилось то, что я предвидѣлъ. Люди воспользовались ея тяжкой душевной скорью и убѣдили вступить въ лоно католической церкви; мало того,-- не повидавшись даже съ своими родителями, она убѣжала на югъ Франціи вмѣстѣ съ сестрой Анжеликой, вашей бывшей сидѣлкой, скрылась тамъ въ монастырѣ и, послѣ краткаго искуса, приняла постриженіе. Точно какъ будто въ свѣтскомъ платьѣ нельзя безпрепятственно горевать,молиться за умершаго дорогаго человѣка и просить успокоенія его души у милосердаго Господа, этого главнаго источника любви, для избранниковъ котораго не нужно никакого силлабуса. Впрочемъ, благочестивыя сестры монастыря Sacré Coeur не много выиграли отъ этой спекуляціи, если только таковая была,-- потому что отецъ бѣдной молодой монахини, послѣ страшнаго биржеваго "краха", лишился всего своего состоянія. Четыре недѣли тому назадъ, въ спискѣ умершихъ я прочиталъ имя стараго полковника фонъ-Бюхельфельда; убитый горемъ, онъ вскорѣ послѣдовалъ за сыномъ, и скончался въ замкѣ одного своего пріятеля, въ Силезіи.
   Я остановился здѣсь у своихъ родственниковъ, въ ожиданіи назначенія меня пастыремъ въ старокатолическомъ приходѣ въ... Отправляясь на мѣсто, я увижусь съ вами; покамѣсть, мнѣ здѣсь очень хорошо; даже нѣтъ недостатка въ умномъ, пріятномъ обществѣ. Къ числу немногихъ короткихъ моихъ знакомыхъ принадлежитъ молодой землякъ, который, подобно вамъ, участвовалъ въ войнѣ, получилъ крестъ, женился, только вывезъ свою молоденькую, хорошенькую жену не изъ страны искусствъ, а изъ вражеской страны. Его фамилья Каппеи. Ему какъ видно, сильно везетъ; онъ пользуется большимъ довѣріемъ правительства, которое возложило на него различныя сельскія должности. Вы не можете себѣ представить, какое объединяющее вліяніе имѣло на честныхъ гановерцевъ это крещеніе кровью; жаль одного, что такіе люди, какъ Виндгорстъ и подобные ему сѣютъ раздоръ въ области, гдѣ слѣдовало бы царствовать только миру и согласію.
   А что миръ и согласіе возможны, это доказывается, примѣромъ одно стараго, честнаго француза, отца молодой жены моего пріятеля. Г. Шалье père, въ настоящее время, гоститъ у своей единственной дочери и вовсе не раздѣляетъ фанатической ненависти къ намъ несчастной французской націи, погибшей вслѣдствіе своего непомѣрнаго тщеславія. Онъ отдаетъ полную справедливость германцамъ; здѣшній Тевтобургскій лѣсъ очень ему нравится, и лишь только ему удастся продать свое предпріятіе въ Сенъ-Дизье, старый брагаръ кончитъ тѣмъ, что переселится сюда, къ своимъ будущимъ внучатамъ.
   Когда я пріѣду къ вамъ, то разскажу подробно интересную исторію юныхъ новобрачныхъ.
   Къ сожалѣнію, на землѣ всегда будутъ существовать войны и вражда; войну съ оружіемъ въ рукахъ смѣнитъ война духовная. Я съ трепетомъ предвижу, что намъ, германцамъ, предстоитъ борьба хуже той, которую мы вели во Франціи, потому что Римъ готовится къ ней и вооружается, а отъ него не жди ужь пощады.
   Сохрани только Господь на многіе годы нашего великодушнаго, всѣми любимаго императора и его мужественнаго сподвижника, Бисмарка!
   На сегодняшній день, прощайте!..

.....тъ.

Конецъ.

   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru