Сеченов Иван Михайлович
Герман ф.-Гельмгольц, как физиолог

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

Германъ ф.-Гельмгольцъ, какъ физіологъ *).

*) Рѣчь, читанная въ засѣданіи Императорскаго Общества Любителей Естествознанія, Антропологіи и Этнографіи 16 ноября 1894 г.

   По желанію почтенныхъ товарищей по обществу, я принялъ на себя крайне лестную, но, вмѣстѣ съ тѣмъ, и очень трудную обязанность представить вамъ въ бѣгломъ очеркѣ главныя черты обширной и исполненной глубокаго смысла дѣятельности великаго физіолога-физика Гельмгольтца, памяти котораго посвящено настоящее собраніе.
   Во взглядахъ на отправленія животнаго тѣла издавна существовали два здоровыя теченія, стремившіяся объяснять жизненныя явленія наличною совокупностью химическихъ и физическихъ знаній. Здѣсь не мѣсто говорить о законности обоихъ теченій; въ настоящую минуту намъ важно знать, что они существовали, и разъ это признано, для всякаго становится сразу понятнымъ, что всѣ крупные шаги въ томъ и другомъ направленіи были всегда тѣсно связаны съ успѣхами химическихъ и физическихъ знаній вообще и могли дѣлаться въ частности только крупными дѣятелями въ области чистой химіи и физики. Въ этомъ смыслѣ въ исторіи физіологіи блестятъ особенно ярко три имени: двухъ химиковъ -- Лавуазье и Либиха и одного физика -- Гельмгольтца. Первымъ изъ нихъ были заложены общія основы ученія о превращеніяхъ вещества въ животномъ тѣлѣ, а вторымъ ученіе это было разработано детально и доведено до конца. Главныя же заслуги Гельмгольтца лежатъ въ тонкой области чувствованія: здѣсь онъ создалъ физику звуковыхъ ощущеній, переработалъ съ драгоцѣнными дополненіями всю обширную область физіологической оптики и въ концѣ этого многолѣтняго труда проложилъ физіологіи путь въ область самыхъ высокихъ психическихъ проявленій, именно въ сферу мысли, открывъ исходныя формы зрительнаго мышленія.
   На словахъ все это звучитъ очень скромно, но за словами скрываются огромные подвиги труда и все то, что характеризуетъ дѣла генія-натуралиста: глубина мысли, творчество, соединенное съ блескомъ опыта, и результаты, открывающіе преемникамъ новые широкіе горизонты.
   Представить въ бѣгломъ очеркѣ всѣ эти стороны его драгоцѣнной дѣятельности, конечно, невозможно,-- я почелъ бы себя уже совершенно счастливымъ, если бы мнѣ удалось, по крайней мѣрѣ, выяснить передъ вами въ общихъ чертахъ тотъ путь, которымъ шла его мысль при разработкѣ явленій чувствованія, чтобы сдѣлать понятными достигнутые имъ огромные результаты.
   Изъ только что прослушанной блестящей рѣчи моего предшественника вы знаете, что молодымъ еще человѣкомъ, едва вышедшимъ изъ юношескаго возраста, Гольмгольтцъ выступаетъ въ наукѣ, какъ крупный мыслитель и физикъ. Но, на счастье физіологіи, молодой человѣкъ былъ и по школьному образованію, и по профессіи медикъ; поэтому судьба бросаетъ его профессоромъ физіологіи въ Кенигсбергъ. Свое блистательное служеніе этой наукѣ онъ почти началъ изслѣдованіемъ, которое по смѣлости замысла и тонкости выполненія было для того времени положительнымъ подвигомъ,-- я разумѣю его экспериментальное измѣреніе быстроты распространенія возбужденія по нерву. Замыселъ былъ смѣлъ въ томъ отношеніи, что тогда были наклонны приписывать нервному процессу быстроту вродѣ той, съ какою передаются депеши по телеграфной проволокѣ, а, между тѣмъ, измѣреніе приходилось дѣлать не иначе, какъ на лягушечьемъ нервѣ длиною въ 4--5 стм. Смѣлости замысла соотвѣтствовала и неожиданность результата. Гумбольдтъ былъ крайне удивленъ, услыхавъ отъ дю-Буа-Реймона, что быстрота эта равняется только 30 метрамъ въ 1 с., и тотчасъ же замѣтилъ, что это не больше; чѣмъ быстрота тропическаго урагана. Сказанное измѣреніе, будучи очень важнымъ въ теоретическомъ отношеніи для вопроса о природѣ нервнаго процесса, было, кромѣ того, плодотворно но послѣдствіямъ: оно послужило исходнымъ пунктомъ для работъ по измѣренію продолжительности различныхъ быстрыхъ процессовъ въ животномъ тѣлѣ и легло въ основаніе господствующихъ въ настоящее время въ физіологической психологіи психометрическихъ пріемовъ. Нельзя не прибавить къ этому, что именно здѣсь, въ этомъ изслѣдованіи, Гельмгольтцъ заявилъ себя впервые тонкимъ экспериментаторомъ. Къ этому же періоду его дѣятельности относятся крайне важныя изслѣдованія касательно мышцъ, анализъ мышечнаго сокращенія во времени и перерывистость нервныхъ импульсовъ при возбужденіи мышцъ волею. Первое изъ нихъ начало собою примѣненіе графическаго метода къ изученію мышечной дѣятельности.
   Изслѣдованія эти, при всемъ ихъ блескѣ и значеніи, были, однако, лишь мимолетными продуктами сильнаго молодого таланта, ищущаго, но еще не нашедшаго родственной для ума области. Такою оказалась для молодого физіолога-физика область звука и свѣта,-- здѣсь онъ сдѣлался осѣдлымъ и совершилъ самое крупное.
   Свои изслѣдованія по акустикѣ онъ собралъ въ сочиненіи подъ заглавіемъ: Ученіе о звуковыхъ ощущеніяхъ. Здѣсь лучше, чѣмъ гдѣ-нибудь, выступаетъ сліяніе въ немъ двухъ кругозоровъ, физическаго и физіологическаго. Когда физикъ изучаетъ опытно какое-нибудь явленіе, онъ, конечно, руководствуется показаніями своихъ органовъ чувства, но показанія эти остаются для него обыкновенно на второмъ планѣ, они лишь констатируютъ фазисы и перемѣны явленій, а главную заботу физика составляетъ объективная сторона послѣднихъ. Въ названномъ же сочиненіи звуковыя явленія разработаны параллельно и равноправно съ обѣихъ сторонъ: физически, какъ движенія, и физіологически, какъ ощущенія. Благодаря этому, слуховой органъ превращается въ рукахъ Гельмгольтца въ тонкій физическій инструментъ, отвѣчающій, согласно разъ установленному порядку, на самыя разнообразныя формы звуковыхъ колебаній, согласно порядку, установленному во многихъ случаяхъ самимъ же Гельмгольтцемъ. Такъ, ухо, при помощи резонаторовъ, устроенныхъ его же руками, рѣшаетъ окончательно вопросъ о тэмбрѣ и сводитъ на физическія причины всѣ тѣ стороны звука, какъ ощущенія, которыя мы привыкли обозначать въ общежитіи словами звукъ мягкій, полный, рѣжущій, гнусливый и т. п. При помощи тѣхъ же аналитическихъ пріемовъ, въ ряду тоновъ, издаваемыхъ различными музыкальными инструментами, какъ родственныя имъ звуковыя формы, являются гласные звуки. Не довольствуясь результатами разложенія послѣднихъ на составные простые тоны, Гельмгольтцъ воспроизводитъ гласные звуки синтетически изъ составныхъ простыхъ тоновъ, даваемыхъ камертонами. Снарядъ этотъ представляетъ чудо экспериментальнаго искусства. Но и на этомъ дѣло не останавливается. Для полноты теоріи происхожденія гласныхъ звуковъ въ тѣлѣ нужно было выяснить вопросъ объ участіи въ ихъ образованіи разныхъ частей звукового аппарата у человѣка. Поиски въ этомъ направленіи, начавшіеся, впрочемъ, уже до него, привели къ слѣдующему результату: гортань даетъ не простые, а сложные тоны, т.-е. основной тонъ съ рядомъ обертоновъ, а полость рта, какъ надставная трубка гортани, измѣняющаяся по формѣ при произношеніи гласныхъ, есть резонаторъ, усиливающій въ сложномъ гортанномъ звукѣ тѣ или другіе изъ составныхъ обертоновъ. Думаю, что не впадаю въ преувеличеніе, утверждая, что одного такого изслѣдованія, какъ ученіе о происхожденіи гласныхъ звуковъ, было бы достаточно, чтобы обезсмертить имя Гельмгольтца. Но оно, это ученіе, еще не заканчиваетъ собою великаго труда. Вслѣдъ за характеристикой музыкальныхъ тоновъ и гласныхъ звуковъ идетъ вопросъ о сочетаніи звуковыхъ движеній, и въ результатѣ является физическая теорія той стороны слуховыхъ ощущеній, которую обозначаютъ словами консонансъ и диссонансъ звуковъ. Затѣмъ идетъ уже чисто-физіологнеекій трактатъ о томъ, какъ долженъ быть устроенъ слуховой снарядъ, воспринимающій и анализирующій сложные тоны. Въ сущности, снарядъ этотъ долженъ быть рядомъ резонаторовъ въ предѣлахъ объема и тонкости человѣческаго слышанія. Такимъ требованіямъ отвѣчало открытое около того времени Корти устройство конца улиточнаго нерва, и Гельмгольтцъ призналъ за этимъ органомъ значеніе сказаннаго анализатора сложныхъ тоновъ. И такъ, вы видите, мм. гг., что Гельмгольтцъ не даромъ назвалъ свой трактатъ физіологическимъ именемъ,-- въ этомъ трактатѣ слуховой органъ повсюду играетъ роль физическаго инструмента, реагирующаго опредѣленнымъ образомъ на внѣшнее воздѣйствіе. Другими словами, Гельмгольтцъ установилъ опредѣленную связь между измѣненіями внѣшней причины и соотвѣтственными видоизмѣненіями ощущенія. Этимъ онъ вывелъ слуховое ощущеніе изъ слитнаго хаотическаго состоянія, расчленилъ его и придалъ ему опредѣленную форму. Основой для разчлененія послужили ему физическіе факторы въ организаціи слухового снаряда; поэтому въ началѣ рѣчи и было мною сказано, что онъ создалъ физику звуковыхъ ощущеній -- не всѣхъ, какъ вы видѣли, а лишь той части ихъ, которая касается музыкальныхъ звуковъ и гласныхъ человѣческой рѣчи.
   Съ физической стороны изслѣдованіе это является наиболѣе блестящимъ изъ всего сдѣланнаго Гельмгольтцомъ для физіологіи, и этимъ блескомъ оно обязано, помимо новизны и тонкости пріемовъ изслѣдованія, тому согласію, которое установлено имъ между физическою и чувственною стороной явленій. Въ другомъ его великомъ трудѣ, физіологической оптикѣ, такого согласія между внѣшнимъ воздѣйствіемъ и чувственною реакціей еще не установлено, поэтому блеска здѣсь меньше, но за то районъ дѣйствія значительно шире,-- въ акустикѣ дѣло идетъ о расчлененіи ощущеній, а въ оптикѣ, какъ было уже упомянуто выше, изслѣдованіе заведено Гельмгольтцемъ далеко за предѣлы ощущенія -- въ область чувственнаго мышленія.
   Въ первомъ отдѣлѣ оптики, гдѣ глазъ трактуется какъ оптическій инструментъ, Гельмгольтцъ прибавилъ къ уже извѣстному три новости, изъ которыхъ двѣ сдѣлали его имя драгоцѣннымъ въ практической медицинѣ. Благодаря изобрѣтенному имъ и въ высшей степени остроумному способу измѣрять кривизну преломляющихъ поверхностей въ глазу, Дондерсъ нашелъ неизвѣстный до тѣхъ поръ, но нерѣдкій порокъ конфигураціи глаза, названный астигматизмомъ. Вмѣстѣ съ тѣмъ, какъ найдена была причина порока, нашлось тотчасъ же средство исправлять его. Еще большее значеніе для медицины имѣло глазное зеркало Гельмгольтца, какъ способъ освѣщать глазное дно и видѣть образъ сѣтчатки. Можно сказать, что, благодаря этому простому инструменту, создалась цѣлая половина современной офталмологіи. Третью новинку составляетъ механизмъ приспособленія глаза къ разстояніямъ. Интересна она особенно въ томъ отношеніи, что была выведена Гельмгольтцомъ изъ косвенныхъ данныхъ и подтвердилась позднѣе прямымъ опытомъ.
   Второй отдѣлъ сочиненія, посвященный условіямъ происхожденія зрительныхъ ощущеній, несмотря на большой интересъ нѣкоторыхъ главъ (наприм., физіологическаго ученія объ ощущеніи цвѣтовъ), я обойду молчаніемъ, потому что крупные шаги въ этой области явленій оказываются невозможными и въ настоящее время, и прямо перейду къ заключительнымъ главамъ о пространственномъ видѣніи, гдѣ Гельмгольтцъ является новаторомъ въ томъ отношеніи, что, оставаясь на почвѣ физіологическаго опыта, переноситъ рѣшеніе вопроса въ область психологіи. Новаторство заключалось именно въ этомъ, потому что до шага Гельмгольтца изслѣдователю въ пограничной области между тѣлеснымъ и духовнымъ полагалось оставаться или физіологомъ, или психологомъ, но никакъ не смѣшивать обѣ спеціальности. Чтобы сдѣлать понятнымъ шагъ Гельмгольтца, я принужденъ сказать нѣсколько словъ о задачахъ пространственнаго видѣнія для физіолога-экспериментатора и о способахъ ихъ рѣшенія, которые Гельмгольтцъ нашелъ уже готовыми, когда приступалъ къ разработкѣ явленій.
   Зрительнымъ ощущеніемъ называютъ непосредственный эффектъ возбужденія глаза свѣтовыми лучами разной преломляемости, независимо отъ природы свѣтового источника. На этой ступени развитія чувствованіе даетъ возможность различать свѣтъ отъ тьмы, цвѣта другъ отъ друга и послѣдовательные эффекты свѣтового возбужденія. но какъ только въ содержаніе зрительнаго впечатлѣнія ясно входятъ видоизмѣненія, соотвѣтствующія фигурѣ, величинѣ и положенію свѣтового источника въ пространствѣ, это уже будетъ пространственное видѣніе. Окружающіе насъ предметы мы видимъ лежащими внѣ насъ на разныхъ удаленіяхъ и въ разныхъ направленіяхъ, т.-е. локализируемъ ихъ въ пространствѣ о трехъ измѣреніяхъ и различаемъ, въ то же время, плоскую и тѣлесную фигуру предметовъ, равно какъ ихъ величину. Всѣ эти стороны видѣнія, взятыя въ отдѣльности, составляютъ частные вопросы ученія о пространственномъ зрѣніи и могутъ изучаться опытно (т.-е. со стороны зависимости ихъ отъ устройства зрительнаго снаряда и другихъ условій, вводимыхъ въ опытъ самимъ изслѣдователемъ), къ сожалѣнію, только на взросломъ человѣкѣ. Но это не все,-- изученіе должно закончиться, если возможно, общимъ выводомъ, откуда и какъ берутся въ безформенномъ зрительномъ ощущеніи тѣ придатки, которые сообщаютъ ему пространственный характеръ,-- вопросъ особенно трудный потому, что у взрослаго человѣка факты пространственнаго видѣнія имѣютъ форму представленій, т.-е. осложнены психическими продуктами высокаго образованія; вслѣдствіе чего изслѣдователю, при рѣшеніи означеннаго общаго вопроса, приходится выдѣлять изъ явленій всѣ эти психическія наслоенія.
   Теперь посмотримъ, что нашелъ Гельмгольтцъ, когда приступалъ къ работѣ.
   Въ первой четверти нашего столѣтія физіологіи зрѣнія почти не существовало, поэтому вопросъ о пространственномъ зрѣніи брали не съ начала, т.-е. не съ изученія частныхъ вопросовъ, а съ конца, да еще въ самой общей формѣ -- откуда и какъ берется вообще въ нашихъ чувствованіяхъ пространственный характеръ.
   Въ этомъ общемъ видѣ вопросъ имѣлъ тогда, по словамъ самого Гельмгольтца, большое философское значеніе и ставился въ головѣ всѣхъ наукъ о внѣшнемъ мірѣ, какъ вопросъ теоріи познанія внѣшняго. Всякому, конечно, извѣстно ученіе Канта, по которому способность чувствовать внѣшнее (т.-е. видѣть и осязать) пространственно есть продуктъ прирожденной способности воспринимающаго ума; и если вдуматься въ вопросъ, какъ онъ былъ поставленъ, то мысль Канта становится не только понятной, но даже необходимой. Пространственный характеръ есть спутникъ не всѣхъ вообще чувствованій, а лишь тѣхъ, которыя идутъ изъ внѣшняго міра. Какъ спутникъ, онъ можетъ быть отвлеченъ отъ чувственнаго акта и представляется тогда нашему сознанію лишеннымъ всякой чувственной подкладки, съ единственнымъ общимъ для всѣхъ пространственныхъ отношеній признакомъ -- измѣримостью. Будучи лишенъ чувственной подкладки, онъ можетъ быть продуктомъ только ума, никакъ не чувствующаго органа. Всякому извѣстно далѣе, что теорія Канта пережила во многихъ умахъ самого Гельмгольтца; у нѣмецкихъ же физіологовъ она нераздѣльно господствовала до тридцатыхъ годовъ,-- времени, когда сталъ работать надъ зрѣніемъ учитель Гельмгольтца, знаменитый берлинскій физіологъ Іоганнъ Мюллеръ. Изъ рукъ послѣдняго теорія Канта вышла нѣсколько матеріализованной; способность пространственнаго видѣнія есть способность дѣйствительно прирожденная; но воспринимающій умъ является уже съ чувствующимъ придаткомъ -- сѣтчаткой глаза, чувствующей себя пространственно вмѣстѣ съ падающими на нее образами отъ внѣшнихъ предметовъ.
   Послѣдняя теорія, въ ея болѣе физіологической формѣ, получила съ виду, и совершенно неожиданно, очень сильное подкрѣпленіе, когда Уитстонъ изобрѣлъ стереоскопъ. Здѣсь, какъ извѣстно, условіемъ рельефности видѣнія служитъ нѣкоторая разница въ перспективныхъ плоскихъ образахъ предметовъ подъ правымъ и лѣвымъ глазомъ; и сѣтчатки дѣйствительно являются одаренными способностью видѣть рельефно, т.-е. въ глубь. Тѣмъ болѣе, что стереоскопическая рельефность чувствуется, какъ показали опыты, мгновенно, даже при освѣщеніи картинъ электрическою искрой, слѣдовательно, не зависитъ отъ движеній глаза.
   Къ этому нужно прибавить, что уже и въ то время были извѣстны примѣры нѣкоторыхъ животныхъ, которыя умѣютъ передвигаться въ пространствѣ тотчасъ по рожденіи, слѣдовательно, видятъ пространственно.
   При такихъ-то условіяхъ, говорившихъ столь сильно въ пользу прирожденности пространственнаго чувства, приступалъ Гельмгольтцъ къ разработкѣ явленій. Началъ онъ, конечно, съ начала, т.-е. съ частныхъ случаевъ пространственнаго видѣнія, или, говоря популярно, съ той группы явленій, въ которыхъ участвуетъ, по мѣткому выраженію даже простаго народа, глазомѣръ. Изученіе это привело Гельмгольтца къ слѣдующимъ двумъ крупнымъ выводамъ.
   Даже у взрослаго человѣка, съ его готовою способностью видѣть пространственно, глазомѣръ, т.-е. движенія головы и глазъ при смотрѣніи, играютъ, все-таки, существенную роль въ опредѣленіи пространственныхъ отношеній,-- они вносятъ мѣру въ это опредѣленіе.
   А вотъ и другой выводъ:
   Измѣрителями пространственныхъ отношеній движенія смотрѣнія служатъ не прямо, а черезъ посредство связаннаго съ ними мышечнаго чувства, видоизмѣняющагося соотвѣтственно направленію, величинѣ и быстротѣ перемѣщеній глазъ и головы.
   Другими словами, изъ рукъ Гельмгольтца двигательные снаряды глаза вышли не только пособниками этого органа въ дѣлѣ яснаго видѣнія, какими они признавались и ранѣе, но, вмѣстѣ съ тѣмъ, измѣрительными придатками, дающими сознанію чувственные знаки, непосредственно входящіе въ составъ зрительныхъ впечатлѣній, какъ мѣрка пространственныхъ отношеній.
   Такимъ образомъ, снарядъ, пригодный для оцѣнки пространственныхъ отношеній, былъ найденъ внѣ ума, въ организаціи чувствующаго глаза, и теперь при переходѣ отъ частныхъ случаевъ къ общему вопросу оставалось рѣшить двѣ вещи:
   1) Существуетъ ли этотъ механизмъ одинъ или рядомъ съ пространственно видящею, сѣтчаткой, служа лишь для болѣе тонкой оцѣнки того, что даетъ послѣдняя?
   2) Требуетъ ли этотъ механизмъ управленія умомъ взрослаго человѣка или онъ работаетъ у него съ самаго начала, отъ рожденія?
   Прежде всего, ему пришлось, конечно, рѣшить, принять или не принять господствовавшую тогда между физіологами теорію прирожденности пространственнаго видѣнія. На основаніи собраннаго имъ при изслѣдованіи обширнаго запаса фактовъ, онъ ее отвергъ. Возраженія его можно резюмировать такъ.
   Факты на животныхъ съ прирожденною способностью не обязательны для человѣка съ медленнымъ и постепеннымъ развитіемъ всѣхъ его способностей.
   Такъ называемая способность сѣтчатки у взрослаго видѣть пространственно не есть способность врожденная, а пріобрѣтенная путемъ опыта. Еслибъ она была врожденной, то признаки ея существованія должны были бы сказаться на слѣпыхъ отъ рожденія, прозрѣвшихъ путемъ операціи въ зрѣломъ возрастѣ, при первыхъ же ихъ зрительныхъ встрѣчахъ съ внѣшнимъ міромъ. Но такихъ признаковъ не оказывается.
   Факты стереоскопіи легче объяснить способностью сѣтчатки, воспитанной жизненнымъ опытомъ, чѣмъ съ прирожденною организаціей, потому что стереоскопическое сліяніе, какъ показываютъ прямыя наблюденія, происходитъ лишь при такихъ степеняхъ несовпадаемости перспективныхъ рисунковъ, которыя соотвѣтствуютъ случаямъ дѣйствительнаго видѣнія. За этими предѣлами сліянія уже не происходить.
   Что касается теоріи самого Гельмгольтца, то вотъ ея основанія и главные пункты.
   Глаза наши такъ устроены, что должны почти непрерывно двигаться, и движенія эти приведены въ систему, главнымъ образомъ, тѣмъ обстоятельствомъ, что посрединѣ сѣтчатокъ лежатъ маленькіе участки наиболѣе яснаго видѣнія, вслѣдствіе чего человѣкъ вынужденъ двигать глазами такъ, чтобъ образы разсматриваемой точки падали на эти участки. У взрослаго тонкость глазомѣра стоитъ въ прямой связи именно съ движеніями этого рода; но такія же движенія происходятъ непрерывно и у новорожденнаго, въ очень раннемъ возрастѣ, послѣ того, какъ онъ выучился сводить оси глазъ на встрѣчу другъ другу. Почему же не принять, что и здѣсь эти самыя движенія, упорядочиваясь на опытѣ болѣе и болѣе, начинаютъ мало-по-малу служить оцѣнщиками пространственныхъ отношеній? Однако, разница между условіями смотрѣнія у взрослаго и новорожденнаго огромная. У вгріслаго поле зрѣнія имѣетъ видъ расчлененной картины, опредѣляющей пути глазныхъ перемѣщеній, и движеніями достигается лишь болѣе точная оцѣнка того, что даетъ глазъ и при полномъ покоѣ. Значитъ, и ребенку должно быть прирождено поле зрѣнія съ такими особенностями, которыя приводили бы движенія смотрѣнія въ опредѣленный порядокъ. Для этого достаточно принять,-- говоритъ Гельмгольтцъ,-- что въ прирожденномъ ребенку полѣ зрѣнія различныя точки послѣдняго чувствуются различно. Самаго неопредѣленнаго различія между ними уже достаточно, чтобы переходы глазъ съ одной точки на другую сопровождались различными другъ отъ друга ощущеніями, потому что все дѣло въ этихъ разницахъ. Такой minimum прирожденности Гельмгольтцъ принимаетъ, какъ исходную почву, на которой происходитъ воспитаніе движеній смотрѣнія,-- воспитаніе путемъ опыта.
   Отсюда Гельмгольтцъ переходитъ въ область психологіи и пользуется памятью въ дѣлѣ развитія пространственнаго видѣнія совершенно такъ же, какъ ею пользуются психологи въ отношеніи развитія идейныхъ образованій вообще, т.-е. все дѣло сводится на частое повтореніе зрительно-двигательныхъ актовъ при различныхъ субъективныхъ и объективныхъ условіяхъ видѣнія и на образованіе ассоціацій между чисто-зрительными эффектами и соотвѣтствующими видоизмѣненіями мышечнаго чувства. Ассоціаціи эти принятымъ въ психологіи порядкомъ упрочиваются, освобождаются отъ случайныхъ примѣсей и даютъ, въ концѣ-концовъ, опредѣленное соотвѣтствіе между слѣдующими постоянными факторами пространственнаго видѣнія: положеніемъ собственнаго тѣла смотрящаго человѣка, положеніемъ точекъ въ полѣ зрѣнія, положеніемъ соотвѣтствующихъ образовъ на сѣтчаткахъ и, наконецъ, мышечнымъ чувствомъ, какъ выразителемъ направленія и величины передвиженія глазъ, которое производится съ цѣлью яснаго видѣнія точекъ поля. Словомъ, при посредствѣ мышечнаго чувства, опытъ воспитываетъ сѣтчатку къ самостоятельному пространственному видѣнію.
   Изъ-за этой теоріи опытнаго происхожденія пространственнаго видѣнія Гельмгольтцу, по его собственнымъ словамъ, приходилось выносить упреки какъ отъ кантіанцевъ строгаго толка (Kantianer stricter Observanz), такъ и отъ нѣкоторыхъ физіологовъ-нативистовъ. Отвѣты его послѣднимъ крайне поучительны въ томъ отношеніи, что выясняютъ, такъ сказать, физіологическій смыслъ его шага въ психическую область.
   Искать рѣшенія общаго вопроса именно здѣсь онъ былъ вынужденъ, главнымъ образомъ, невозможностью придать сѣтчаткамъ глазъ такую прирожденную организацію, которая объясняла бы столь часто необходимую приспособленность пространственнаго зрѣнія къ измѣнчивымъ условіямъ видѣнія. На почвѣ нативистовъ, какъ физіологъ, онъ долженъ былъ бы, напримѣръ, вооружить сѣтчатки прирожденнымъ чувствомъ видѣнія вглубь, притомъ, различныхъ для разныхъ паръ точекъ. Но для какого положенія глазъ и тѣла? Положеніе это, вслѣдствіе подвижности тѣла, мѣняется чуть не безпрерывно, и, вмѣстѣ съ тѣмъ, образы предметовъ столь же часто перемѣщаются на сѣтчаткахъ. Стало быть, вооруженіе глаза чувствомъ глубины для какого-нибудь одного, двухъ, трехъ положеній, будучи удовлетворительнымъ для этихъ случаевъ, было бы не только безполезно, но даже вредно для множества остальныхъ. Чтобъ объяснить приспособленность зрѣнія, нативистъ вынужденъ принять, что опытъ способенъ пересилить прирожденную организацію; но тогда послѣдняя становится безполезной. Наоборотъ, опытъ, какъ воспитаніе зрѣнія на многоразличныхъ условіяхъ видѣнія, притомъ, на почвѣ едва дифференцированной, объясняетъ приспособленность зрѣнія сразу; и здѣсь общеизвѣстная пластичность нашихъ органовъ, ихъ уступчивость требованіямъ жизненной практики, говоритъ не противъ, а въ руку теоріи.
   Что же касается упрека, зачѣмъ онъ пускается въ темную область психологіи, то отвѣтъ его, въ сущности, таковъ: фактъ ассоціаціи чувствованій столь же несомнѣненъ, какъ само чувствованіе, и тѣ, которые дѣлаютъ ему, Гельмгольтцу, упреки, могутъ, если имъ угодно, пріурочить органъ памяти къ органу чувствъ,-- для него, Гельмгольтца, безразлично, состоитъ ли этотъ органъ въ вѣдѣніи психологіи или физіологіи. Какъ натуралистъ, онъ, конечно, сознаетъ темноту принятой въ психологіи картины образованія, упроченія и очищенія ассоціацій, и рѣшеніе своего вопроса онъ ищетъ не въ этихъ подробностяхъ, а въ скрытой за картиною реальности:-- въ воспитывающемъ дѣйствіи жизненнаго опыта. Вотъ его подлинныя слова по этому поводу: каждое изъ нашихъ движеній, которыми мы измѣняемъ картину предметовъ, можно разсматривать какъ опытъ, которымъ мы провѣряемъ извѣстную изъ прежняго правильность распредѣленія ихъ въ пространствѣ. Въ этихъ же словахъ заключается разъясненіе и его знаменитаго изреченія: акты пространственнаго видѣнія, насколько они зависятъ отъ опыта, носятъ на себѣ характеръ безсознательныхъ умозаключеній. Безсознательными онъ ихъ назвалъ потому, что они развиваются изъ ассоціацій въ тайникахъ безсознательно дѣйствующей памяти и уже готовы въ такомъ возрастѣ ребенка, когда онъ не умѣетъ еще строить настоящихъ силлогизмовъ.
   Такимъ образомъ, вы видите, мм. гг., что, по мысли Гельмгольтца, пространственное видѣніе есть видѣніе измѣрительное съ самаго начала своего развитія. Выдѣлите изъ сложнаго акта видѣнія всю, такъ сказать, свѣтовую половину, и остатокъ будетъ пространственность съ характеромъ измѣримости. За чувственную природу этого остатка говоритъ именно его измѣримость, потому что глазъ снабженъ измѣрительнымъ придаткомъ, начинающимъ работать у человѣка черезъ недѣлю по рожденіи. Родится этотъ остатокъ изъ темнаго мышечнаго чувства и отъ того кажется намъ внѣчувственнаго происхожденія. Правда, для построенія своей теоріи Гельмгольтцу пришлось пріурочить къ зрительному снаряду память съ ея ассоціирующею способностью; но кто же сомнѣвается въ настоящее время въ томъ, что органы памяти суть интегральныя части нашихъ органовъ чувствъ? Безъ нихъ показанія послѣднихъ, исчезая безслѣдно по мѣрѣ возникновенія, оставляли бы человѣка вѣчно въ положеніи новорожденнаго. Слава Гельмгольтцу за его шагъ въ психологическую область,-- изъ него выросла наиболѣе разработанная часть современной физіологической психологія.
   Задача моя кончена.
   Когда умственная жизнь человѣка даетъ такіе необычайные результаты, въ головѣ невольно родится вопросъ, какими чарами былъ надѣленъ этотъ избранникъ? По словамъ его друга, дю-Вуа-Реймона, Гельмгольтцъ совмѣщалъ въ себѣ, при философскомъ умѣ, въ небывалой еще въ исторіи науки степени даръ анализа и даръ эксперимента.

И. Сѣченовъ.

"Русская Мысль", No 12, 1894

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru