Lib.ru/Классика: Сементковский Ростислав Иванович. Польский макиавелизм

Польскій макіавелизмъ.

При обсужденіи польскаго вопроса, у насъ, какъ извѣстно, существуютъ двѣ противоположныя точки зрѣнія. Одни видятъ въ полякахъ непримиримыхъ враговъ Россіи, денно и нощно только и думающихъ о томъ, какъ бы подкопаться подъ основы ея могущества и благополучія; другіе, напротивъ, полагаютъ, что польскіе наши сограждане, хотя и не одушевлены особенно нѣжными чувствами къ Россіи, но готовы идти рука объ руку съ русскимъ либеральнымъ обществомъ, для достиженія нѣкоторыхъ общихъ цѣлей. Первый лагерь исходитъ, главнымъ образомъ, изъ исторіи борьбы между Россіей и Польшей и фактовъ современной жизни, свидѣтельствующихъ о враждебномъ настроеніи къ намъ поляковъ. Второй руководствуется понятіями о нормальныхъ междуплеменныхъ отношеніяхъ, чувствомъ справедливости,-- словомъ, отвлеченными принципами, примѣнимыми, вообще, къ отношеніямъ между побѣдителемъ и побѣжденными, властвующимъ и подвластнымъ народами. Соотвѣтственно съ этимъ основнымъ различіемъ во взглядахъ, одинъ лагерь воодушевленъ чувствомъ крайняго недовѣрія къ полякамъ; другой, наоборотъ, вѣритъ въ возможность установленія болѣе или менѣе прочной солидарности между двумя народами, предполагая, конечно, что во внутренней политикѣ Россіи упрочатся истинно либеральныя начала.

Всякому безпристрастному наблюдателю польской общественной жизни, однако, бросается въ глаза, что оба лагеря впадаютъ въ крайность. Первый, дрожа за безопасность русскаго государства, видитъ причины тревоги даже тамъ, гдѣ ихъ на дѣлѣ вовсе не существуетъ; второй, въ свою очередь, ставя отвлеченные либеральные принципы выше всего, забываетъ, что польскій народъ имѣетъ самостоятельную культуру, а, вмѣстѣ съ тѣмъ, и самостоятельный взглядъ на прогрессъ, и что этотъ взглядъ можетъ далеко не совпадать съ нашими воззрѣніями на культурныя задачи человѣчества. Какъ на примѣры, поясняющіе мою мысль, я укажу на крестьянскую (милютинскую) реформу въ Царствѣ, встрѣченную далеко не сочувственно польскою интеллигенціей), и на различное отношеніе русскихъ и поляковъ къ католическому духовенству и польскому вопросу.

Само собою разумѣется, что пока съ русской стороны дѣло будетъ ограничиваться болѣзненнымъ, но упорнымъ недовѣріемъ или голымъ желаніемъ видѣть торжество либеральныхъ принциповъ безъ надлежащаго изученія тѣхъ средствъ и путей, которые могутъ привести къ ихъ торжеству, нечего и думать ни объ установленіи болѣе нормальныхъ отношеній между нами и поляками, ни о твердой, но гуманной и плодотворной политикѣ Россіи въ польскомъ вопросѣ. Руководствоваться одними отвлеченными, хотя бы и вполнѣ вѣрными принципами въ жизни нельзя; необходимо, кромѣ того, добросовѣстно изучить среду, къ которой имѣется въ виду примѣнить эти принципы. До какой степени это соображеніе въ данномъ случаѣ вѣрно, видно изъ того, что всѣ разглагольствованія наши о русско-польскомъ примиреніи оставались до сихъ поръ, такъ сказать, мертвою буквою. Рѣзкое дуновеніе жизни, по временамъ, врывается въ воздвигаемый нами красивый храмъ единенія, и тогда нами овладѣваетъ предчувствіе, что онъ выстроенъ, правда, съ соблюденіемъ всѣхъ правилъ архитектуры, но изъ матеріала, свойствъ котораго мы себѣ не уяснили; что, другими словами, его легко можетъ постигнуть участь, которая вообще постигаетъ карточные дома.

Болѣе близкое знакомство съ поляками, ихъ настроеніемъ, нуждами, цѣлями,-- словомъ, съ ихъ соціальнымъ, экономическимъ и политическимъ міросозерцаніемъ,-- въ значительной степени смягчило бы противоположность нашихъ взглядовъ на польскій вопросъ. Конечно, поляки лишены возможности высказывать свои желанія съ тѣмъ прямодушіемъ, которое сразу поставило бы дѣло на ясную и опредѣленную почву: общественная ихъ жизнь подавлена, печать стѣснена, а голоса, раздающіеся въ закордонной Польшѣ, далеко не всегда могутъ считаться выраженіемъ общественнаго мнѣнія, какъ оно вкладываетъ на русской почвѣ. Но, тѣмъ не менѣе, многое всплываетъ наружу, и, при внимательномъ изученіи польской жизни, мы сплошь и рядомъ наталкиваемся на такія явленія въ ней, которыя остаются для большинства мыслящихъ, людей въ Россіи скрытыми, а между тѣмъ не могутъ не вліять на русско-польскія отношенія. Поэтому нельзя не интересоваться голосами, знакомящими насъ съ настроеніемъ поляковъ и позволяющими намъ уяснить себѣ ихъ цѣли.

Съ такимъ голосомъ мы имѣемъ, несомнѣнно, дѣло въ недавно появившейся въ Краковѣ брошюрѣ, озаглавленной ("Варшавская журналистика") "Dziennikarstwo Warszawskie"napisal W. М. K.-- Krakow, 1882). Анонимный авторъ этой брошюры, подвергая критикѣ основныя начала, которыми руководствуется варшавская журналистика въ своей дѣятельности, высказывается съ замѣчательнымъ прямодушіемъ. Это прямодушіе, наряду съ ясностью основной цѣли, строгою логичностью аргументаціи и опредѣленностью предлагаемыхъ средствъ, само по себѣ придаетъ довольно важное значеніе брошюрѣ. Но она, тѣмъ не менѣе, съ нашей точки зрѣнія, много теряла бы въ цѣнѣ, еслибы являлась выраженіемъ чисто-субъективныхъ взглядовъ, не встрѣчающихъ ни сочувствія, ни одобренія среди поляковъ. На дѣлѣ, однако, варшавская печать, въ общемъ, отнеслась къней чрезвычайно сочувственно, а нѣкоторые органы даже высказались о ней восторженно. Такъ, напримѣръ, строго консервативная газета "Echo" -- органъ польскихъ магнатовъ и, вообще, высшей поземельной аристократіи, -- разбирая брошюру, говоритъ въ No 246, между прочимъ, слѣдующее: "Трудъ этотъ вышелъ изъ подъ пера человѣка, чрезвычайно осмотрительнаго и отлично знакомаго съ варшавскою печатью; воодушевленъ-же авторъ почтенною и патріотическою мыслью, стремленіемъ къ общему благу и желаніемъ распространить надлежащія и трезвыя понятія въ массахъ. Онъ формулировалъ очень подробную, ясную и разумную программу для истинно-консервативной партіи,-- программу, принимающую во вниманіе всѣ потребности современныхъ гражданскихъ обществъ, всѣ пріобрѣтенія духа времени. Мы впервые встрѣчаемъ въ печати такъ хорошо, цѣльно и полно формулированный идеалъ консервативной партіи, отстроенный на надлежащемъ фундаментѣ и благородно (?) обнимающій все, что желательно и необходимо для поддержанія силъ въ организмѣ, вѣчно живомъ и молодомъ. Лица, которыя осуществляли этотъ идеалъ въ общественной жизни или въ печати, хотя и ставили его высоко, подавая другимъ примѣръ уваженія къ нему, однако, никогда не имѣли случая или не могли развить его въ такой полнотѣ, какъ авторъ брошюры: "Варшавская журналистика". Знамя уже было водружено и собирало около себя приверженцевъ, но никто не представилъ его описанія, не сказалъ, изъ чего оно соткано, какой гербъ на немъ красуется, и кто его долженъ нести".

Въ этомъ отзывѣ для насъ важно признаніе, что знамя автора является знаменемъ польской аристократіи; другими словами, что авторъ только ясно формулировалъ программу, давно уже дѣйствующую въ жизни. Взглядъ этотъ раздѣляется, притомъ, большинствомъ польскихъ интеллигентныхъ людей.

"Варшавскій Курьеръ" -- самая распространенная изъ варшавскихъ газетъ, органъ средняго польскаго интеллигентнаго человѣка -- подробно разобравъ въ No 245 содержаніе брошюры, прямо восклицаетъ: "Какъ не согласиться съ мыслями автора? Онѣ такъ безпристрастны, основательны и вѣрны, что имъ приходится только аплодировать!" Таково мнѣніе и остальныхъ періодическихъ изданій о брошюрѣ.

Если нашлись въ польской журналистикѣ два голоса ("Przeglad Tygodniowy", No 1 мѣсячнаго прибавленія за текущій годъ, и "Niwa", выпускъ 173), которые отнеслись менѣе сочувственно къ ней, то они не идутъ въ счетъ, такъ какъ гнѣвъ ихъ вызванъ субъективными мотивами, т. е. либо тѣмъ, что авторъ не назвалъ газетъ по имени, либо же тѣмъ, что онъ причислилъ прогрессивныя польскія газеты къ числу мало вліятельныхъ и представляющихъ исключеніе изъ общаго правила.

Какъ-бы то ни было, въ общемъ, какъ видно изъ вышеизложеннаго, между авторомъ и варшавскою журналистикою существуетъ солидарность въ основныхъ взглядахъ на цѣли и задачи польскаго общества. И вотъ, вслѣдствіе этой выясненной нами солидарности, мы придаемъ краковской брошюрѣ особенное значеніе.

"Каково-же знамя автора? Изъ чего оно соткано и какой: гербъ красуется на немъ?" Другими словами, каковъ идеалъ, на который указываетъ авторъ варшавской прессѣ, который онъ совѣтуетъ ей постоянно имѣть въ виду, не уклоняясь ни въ шагъ отъ него? Идеалъ этотъ таится въ сердцѣ всякаго "добраго" поляка и можетъ быть выраженъ въ трехъ словахъ: "возстановленіе самостоятельной Польши". Всѣ совѣты, которые онъ расточаетъ варшавской журналистикѣ, а черезъ нее и вообще полякамъ, сосредоточиваются въ этомъ идеалѣ, какъ въ фокусѣ, образующемъ путеводную звѣзду, которая должна освѣщать путь всякаго поляка, ставящаго благо своего края выше личныхъ интересовъ.

Но этотъ общій идеалъ, эта основная цѣль еще не даетъ намъ яснаго представленія о тенденціяхъ, которыя преслѣдуетъ авторъ, а вмѣстѣ съ нимъ и вліятельная часть польской интеллигенціи, раздѣляющая его образъ мыслей. Въ этомъ пунктѣ между ними нѣтъ никакого различія. Но не въ немъ, при настоящихъ обстоятельствахъ, заключается сила. Cogitationis poena nemo patitur,-- гласитъ юридическое правило, и ни русское правительство, ни русское общество не могутъ претендовать на поляковъ за то, что ме^та рисуетъ имъ, въ болѣе или менѣе отдаленномъ будущемъ, плѣнительный образъ возрожденія могущественной и независимой Польши. Для достиженія этой цѣли, однако, существуютъ разные пути, и вотъ избраніе одного изъ нихъ и представляетъ вопросъ, имѣющій громадное практическое значеніе.

Какой-же, именно, путь предлагаетъ авторъ разбираемой нами брошюры? Обращая свои совѣты къ варшавской печати, онъ, прежде всего, останавливается на задачахъ ея по отношенію къ религіознымъ вопросамъ. Того, кто знакомъ съ настроеніемъ польскаго общества, отличающагося религіозностью, нисколько не удивитъ, что онъ посвящаетъ этимъ задачамъ почти половину своей брошюры (38 стр. изъ 77). Выходя изъ принципа полной вѣротерпимости, законность и плодотворность которой онъ горячо отстаиваетъ, онъ однако доказываетъ, что политическіе интересы Польши требуютъ строгаго единенія съ католическою церковью и его земнымъ представителемъ, папою. Поляки, по его мнѣнію, должны всячески отстаивать обаяніе и могущество папы, который всегда горячо защищалъ ихъ національныя права и, слѣдовательно, является вѣрнымъ ихъ союзникомъ. Каковы бы ни были религіозныя вѣрованія поляковъ, разсуждаетъ авторъ:-- не можетъ подлежать сомнѣнію, что они въ настоящій моментъ не должны пренебрегать союзниками, содѣйствующими возстановленію ихъ національныхъ правъ, а въ особенности такимъ могущественнымъ союзникомъ, какимъ все еще является папа

И вотъ тутъ-то авторъ обрушивается своимъ гнѣвомъ на варшавскую печать, находя, что она заняла чрезвычайно странное и, въ то же время, непослѣдовательное положеніе въ церковномъ вопросѣ. По отношенію къ Россіи и Пруссіи, она, правда, всячески отстаиваетъ права и авторитетъ папы; но картина совершенно измѣняется, когда дѣло касается Италіи и Франціи. Въ послѣднемъ случаѣ, варшавскія газеты "отказываютъ въ уваженіи всѣмъ, кто не одобряетъ участи, постигшей Римъ и церковную область, или полагаетъ, что отношенія, установившіяся между папою и итальянскимъ правительствомъ, не представляютъ достаточной гарантіи для перваго и не устраняютъ опасеній католическаго міра" (стр. 20). Мало того, варшавскіе публицисты называютъ такихъ людей "отсталыми, врагами всякаго прогресса, людьми опасными" и т. д. (стр. 17), и, не довольствуясь всѣми этими эпитетами, рѣшительно и энергически становятся на сторону враговъ папы, низвергающихъ его авторитетъ въ Италіи и Франціи. Дѣло дошло до того, восклицаетъ авторъ:-- что варшавская печать, обсуждая борьбу, которую ведетъ Французское правительство съ церковью, прямо защищало первое и, въ защитѣ его мѣропріятій, нисколько не стѣснялось одобрить изгнаніе іезуитовъ изъ Франціи и исключеніе преподаванія Закона Божія изъ народныхъ школъ.

Спрашивается, что могло побудить варшавскую печать впасть въ такую явную непослѣдовательность? Отвѣчая на этотъ вопросъ авторъ замѣчаетъ, что голосъ польской печати не можетъ оказать никакого вліянія на рѣшенія Французскаго или итальянскаго правительства и что въ этомъ отношеніи ея усилія, совершенно безцѣльны. Дальнѣйшая аргументація автора такъ интересна, что мы приведемъ подлинныя его слова: "Прежде всего, -- говоритъ онъ: -- какъ всѣмъ извѣстно, русское правительство и -- что еще важнѣе при настоящемъ положеніи поляковъ -- русское общество считаютъ взгляды, высказанные польскою печатью, мнѣніемъ всего польскаго общества. Если, слѣдовательно, варшавская печать, не стѣсняемая въ этомъ вопросѣ цензурою, по собственному почину, громко рукоплещетъ упраздненію орденовъ, изгнанію монаховъ, отнятію у духовенства законнаго вліянія на народныя школы и другимъ средствамъ, принимаемымъ во Франціи для ослабленія религіознаго духа, то не можетъ-ли русское общество вывести отсюда заключеніе, что тѣ же мѣры, уже принятыя въ Польшѣ русскимъ правительствомъ, удовлетворили тайнымъ надеждамъ польскаго общества, или спросить о причинѣ жалобъ польскаго народа на борьбу русскаго правительства съ церковью, -- борьбу, которая чрезвычайно походитъ на то, что совершается во Франціи и одобряется варшавскою печатью. Развѣ русское общество не можетъ, руководствуясь упомянутыми взглядами печати, упрекнуть польское общество въ томъ, что оно меньше заботится о свободѣ совѣсти и правахъ церкви, чѣмъ о томъ, чтобы вездѣ находить поводы къ оппозиціи правительству и къ жалобамъ, даже когда оно въ душѣ радо тому, что послѣднее совершаетъ въ Польшѣ въ церковныхъ дѣлахъ?"

Итакъ авторъ, признавшій въ принципѣ плодотворность вѣротерпимости, на практикѣ совѣтуетъ польскому обществу самому, такъ сказать, наложить на себя узду. Другими словами, онъ требуетъ отъ поляковъ, чтобы они превратили религію въ орудіе политики, чтобы всякое движеніе мысли въ религіозной Сферѣ было подавлено самими же поляками, которые должны защищать папу не потому, чтобы они искренно вѣрили въ догматъ непогрѣшимости или считали возстановленіе его свѣтской власти полезнымъ, а потому, что папа является вѣрнымъ союзникомъ и что онъ, Слѣдовательно, можетъ помочь возвращенію имъ политической самостоятельности.

Вотъ выводъ, къ которому приходитъ авторъ по отношенію къ религіи. Къ такому же выводу онъ приходитъ, обсуждая отношенія Польши къ державамъ, между которыми она раздѣлена. И тутъ онъ начинаетъ съ похвалъ по адресу варшавской печати, указывая на то, что она чрезвычайно подробно и обстоятельно знакомитъ своихъ читателей съ міровыми событіями; но бѣда, дескать, въ томъ, что она насквозь пропитана республиканскимъ духомъ. Конечно,-- разсуждаетъ авторъ:-- республиканская форма правленія въ теоріи совершеннѣе другихъ формъ, но на практикѣ она не соотвѣтствуетъ нуждамъ современныхъ европейскихъ обществъ. "Вѣдь опытъ,-- продолжаетъ авторъ -- убѣждаетъ, что деспотизмъ отдѣльныхъ партій, царствующихъ въ республикахъ, несравненно суровѣе, чѣмъ деспотизмъ монархическихъ правительствъ, даже наиболѣе абсолютныхъ... И дѣйствительно, республиканская форма правленія, сулящая въ теоріи всѣмъ гражданамъ наибольшую сумму свободы, на самомъ дѣлѣ -- какъ свидѣтельствуютъ ежедневные примѣры -- хотя и доставляетъ такую свободу большинству жителей, но, въ то же время, отнимаетъ ее у меньшинства, хотя бы оно и было очень многочисленно и защищало вполнѣ законные интересы" (стр. 43, 44 и 45). "Еслибы,-- говоритъ далѣе авторъ;-- Польша оставалась, какъ и теперь, составною частью другаго государства, но уже управляемаго республиканскою палатою, то она извѣдала бы не улучшеніе своей участи, а еще болѣе тяжкія преслѣдованія. Образъ дѣйствія вѣнскихъ централистовъ въ Галиціи, пока они находились у власти; ненависть, постоянно проявляемая берлинскими конституціонными учрежденіями ко всему польскому... наконецъ, ожесточеніе, съ которымъ русскіе либералы (?) изыскиваютъ съ 1863 г. средства для нанесенія нравственнаго и матеріальнаго вреда польскому элементу, служатъ поучительными примѣрами и, въ то же время, предвкушеніемъ того, что ожидаетъ польскій народъ, въ случаѣ, если республиканская форма правленія окажется въ рукахъ, такъ называемыхъ, либераловъ... и если международное озлобленіе не будетъ уже обуздываться вліяніемъ короны. Слѣдовательно, только самые поверхностные умы... могутъ жаждать республики или радоваться ея осуществленію. Вѣдь эта перемѣна не повлекла бы за собою возстановленія независимой Польши и не принесла бы полякамъ никакихъ выгодъ. Ихъ положеніе, напротивъ, ухудшилось бы, еслибы, вмѣсто монарха и нѣсколькихъ министровъ,-- составляющихъ теперь правительство, съ которымъ соглашеніе, хотя бы только по вопросу о modus vivendi, представляется возможнымъ,-- польское общество имѣло дѣло съ партіями, а, слѣдовательно, съ сотнями тысячъ враговъ, деспотизмъ которыхъ былъ бы, несомнѣнно, гораздо хуже нынѣшней политики монархическихъ правительствъ" (стр. 4, 9 и 50). Мало того, разъ вступивъ на путь республиканскихъ аспирацій, "поляки, находящіеся подъ властью царя, въ силу вещей должны были бы заключить союзъ со всѣми партіями, стремящимися опрокинуть престолъ, и этимъ вызвали бы худшее, чѣмъ теперь, преслѣдованіе польской народности" (стр. 52). Между тѣмъ нынѣ, при перемѣнѣ политической системы Россіи, въ смыслѣ болѣе значительнаго уваженія къ правамъ отдѣльныхъ народностей, соглашеніе между Россіей и Польшею вполнѣ возможно, и, слѣдовательно, удовлетвореніе политическихъ аспирацій польскаго общества достижимо (стр. 53). Поэтому нерасположеніе поляковъ и ихъ газетъ въ абсолютной монархіи, во всякомъ случаѣ, должно быть признано лишеннымъ основанія. При теперешнемъ положеніи Польши, когда ее, такъ сказать, приходится отстраивать за ново, еслибы польскому народу была предоставлена полная свобода въ выборѣ формы правленія, онъ, по истинѣ, не представилъ бы доказательствъ политической зрѣлости, еслибы,-- вмѣсто монархическаго правительства, съ неограниченною, на время, по крайней мѣрѣ, властью и съ династіей, принимающей на себя задачу организовать независимое государство, династіею, уважаемой другими державами и неуклонно преслѣдующей народную политику,-- избралъ парламентаризмъ или, что еще хуже, довѣрилъ свою судьбу невѣрной игрѣ общей подачи голосовъ и республиканскому правительству, по самой природѣ своей измѣнчивому, неустойчивому и неспособному къ преслѣдованію постоянной политики" (стр. 55).

Слѣдовательно, по мнѣнію автора, и въ сферѣ политической свободы, поляки должны вполнѣ подчиниться соображеніямъ высшаго порядка, верховному закону, какимъ ему представляется возстановленіе политической самостоятельности Польши. Этотъ законъ и тутъ долженъ всецѣло властвовать надъ ними. Полякамъ не только не слѣдуетъ увлекаться установленіемъ либеральныхъ учрежденій въ Россіи; но, напротивъ, они должны всячески заботиться о томъ, чтобы между Россіей и Польшей существовала связь только въ лицѣ короны, которая, по мнѣнію автора, одна можетъ служить надежнымъ оплотомъ противъ новаго вида рабства, угрожающаго полякамъ, -- рабства, обусловливаемаго ненавистью русскихъ къ полякамъ, особенно русскихъ либераловъ, "съ 1863 г. изыскивающихъ средства для нанесенія нравственнаго и матеріальнаго вреда польскому элементу". Поляки не хотятъ и не должны быть рабами ни русскаго народа, ни его интеллигенціи. Нерасположеніе автора къ политической свободѣ такъ велико, что онъ предлагаетъ полякамъ,-- даже, еслибы, благодаря какому нибудь катаклизму въ Европѣ, они вернули свою самостоятельность и могли бы свободно избрать себѣ форму проявленія, -- установить "absolutum dominium", который, по его мнѣнію, совершенно напрасно возбуждалъ постоянно страхъ среди польской интеллигенціи (стр. 56).

Какъ мы видимъ, авторъ самымъ рѣшительнымъ образомъ высказывается, при настоящихъ обстоятельствахъ, противъ религіозной и политической свободы. Признавая и въ той, и въ другой, такъ сказать, принципіальное благо, онъ однако на практикѣ не считаетъ ихъ полезными факторами. Намъ, русскимъ, такой взглядъ на дѣло представляется просто непонятнымъ, и, знакомясь съ мыслями автора, мы невольно удивляемся его ретроградству, его преданности принципамъ, которые намъ кажутся отсталыми и составляютъ для насъ, какъ говорятъ нѣмцы, einerf längst überwundenen Standpunkt. Но не слѣдуетъ забывать, что польская интеллигенція несравненно религіознѣе русской. Защита папы и его свѣтской власти для большинства поляковъ вовсе не является требованіемъ, противорѣчащимъ ихъ религіозной совѣсти. Напротивъ, всѣ попытки свободномыслящихъ поляковъ освободить массу отъ опеки римскаго первосвященника и создать чисто національную церковь, встрѣчаются ими съ видимымъ недовѣріемъ. Поэтому авторъ разбираемой нами брошюры, предлагая варшавскимъ публицистамъ не одобрять усилій западныхъ правительствъ, направленныхъ къ созданію болѣе свободной религіозной жизни, ставитъ собственно только вопросъ о своевременности разрыва съ папою. Онъ очевидно полагаетъ, что поляки въ настоящій моментъ, когда они безсильны въ политическомъ отношеніи, не должны сами лишать себя преданнаго и все еще вліятельнаго союзника, и уступки, которыхъ, какъ носятся слухи, добился Левъ XIII отъ русскаго правительства въ пользу національныхъ правъ поляковъ, какъ будто оправдываютъ этотъ взглядъ на дѣло. Другими словами, совѣты, которые даетъ авторъ польскимъ публицистамъ, диктуются не клерикализмомъ, не религіозною нетерпимостью, а исключительно политическими соображеніями, и не налагаютъ, по его мнѣнію, гнета на совѣсть его соотечественниковъ. Онъ желаетъ только удержать людей, уже эмансипировавшихся отъ римской опеки или даже дошедшихъ до религіознаго невѣрія, отъ проповѣди, которая наноситъ вредъ осуществленію политическаго идеала поляковъ.

Съ другой стороны, не слѣдуетъ упускать изъ виду, что историческія судьбы Россіи и Польши представляютъ громадное различіе. Сосредоточеніе всѣхъ политическихъ правъ въ рукахъ сильнаго правительства, сокрушившаго свѣтскую и духовную аристократію, привело Россію къ теперешнему ея международному могуществу. Напротивъ, Польша,-- гдѣ королевская власть совершенно подпала подъ вліяніе шляхты и католической іерархіи,-- постепенно лишалась своего могущества и, наконецъ, дожила до полнаго политическаго паденія. Поэтому весьма понятно, что новѣйшіе выдающіеся польскіе историки (Шуйскій, Бобржинскій) окончательно отрѣшившіеся отъ идеализированія исторіи и старающіеся трезвымъ анализомъ выяснить истинныя причины паденія Польши, указываютъ именно на слабость королевской власти, какъ на основную причину этого горестнаго для нихъ событія. Вѣрно-ли они поставили діагнозъ болѣзни -- другой вопросъ, но труды ихъ произвели сильное дѣйствіе на польскіе умы. Не забудемъ, кромѣ того, что поляки послѣ горькихъ опытовъ, вынесенныхъ ими въ XIX ст., пришли теперь къ сознанію, что если въ прошломъ столѣтіи Польшѣ нанесло смертельный ударъ "liberum veto", то въ текущемъ основною причиною ихъ бѣдствій является, по выраженію одного виднаго польскаго дѣятеля, "liberum conspiro". Они убѣдились въ томъ, что вѣчные заговоры и революціи имъ только повредили, что путемъ мирнаго воздѣйствія на русскую государственную власть они могли бы гораздо легче достигнуть осуществленія желательныхъ цѣлей или, во всякомъ случаѣ, предупредить полную потерю національныхъ правъ. Живымъ примѣромъ въ этомъ отношеніи имъ служитъ Финляндія. И, именно въ тотъ моментъ, когда они приходятъ къ этому сознанію, въ Россіи замѣчается сильный подъемъ національнаго духа, принимающаго болѣзненное направленіе и выражающагоя въ преслѣдованіи другихъ національностей. Газетныя статьи органовъ, зараженныхъ славянофильствомъ, которыя нерѣдко дышатъ племенною и религіозною нетерпимостью, послужили полякамъ предостереженіемъ, и ихъ сильно тревожитъ мысль, что гнетъ русскаго общества окажется сильнѣе гнета русскаго правительства. Кромѣ того, дѣйствія прусскаго правительства въ Познани служатъ имъ доказательствомъ, что парламентаризмъ не является для нихъ спасительнымъ, что конституціонный режимъ можетъ даже ухудшить ихъ положеніе, давая большій просторъ племенной нетерпимости преобладающаго въ численномъ отношеніи кореннаго населенія. Этимъ объясняется нерасположеніе автора къ самому парламентаризму и ко всему, что съ нимъ имѣетъ связь. Его раздражаетъ даже мысль о существованіи политическихъ партій въ Польшѣ.

"Нѣтъ и даже не можетъ быть среди польскаго общества, говоритъ онъ:-- однообразія въ оцѣнкѣ разныхъ теченій, которыя въ другихъ странахъ вызываютъ перевороты и важныя политическія реформы. Но это различіе во взглядахъ не выходитъ изъ области теоретической и не можетъ привести къ какимъ нибудь положительнымъ послѣдствіямъ. Поэтому оно не служитъ основаніемъ для раздѣленія польскаго общества на партіи, ведущія между собою борьбу о преобладаніи той или другой доктрины. Политическія или соціальныя партіи могли бы, слѣдовательно, образоваться въ польскомъ обществѣ только въ случаѣ возстановленія его государственной самостоятельности или хотя бы только народнаго самоуправленія. Нынѣ каждая изъ нихъ основывалась бы на фикціи и сама была бы фикціею" (стр. 72).

По мнѣнію автора, въ Польшѣ нѣтъ ни консерваторовъ, ни радикаловъ, ни аристократовъ, ни демократовъ; есть только люди, придерживающіеся началъ трезваго прогресса,-- прогресса, заключающагося въ томъ, чтобы выйти изъ настоящаго тягостнаго положенія и добиться "народнаго самоуправленія", которое одно можетъ обезпечить за Польшею нормальное развитіе всѣхъ ея духовныхъ и матеріальныхъ силъ.

Резюмируя мысль автора, мы видимъ, что онъ является рѣшительнымъ врагомъ религіозной и политической свободы, считая ее преградою на пути къ осуществленію основной цѣли всякаго добраго поляка. Его совѣты варшавской журналистикѣ сводятся къ своего рода современному макіавелизму. Когда внѣшнія или внутреннія условія ставятъ народъ въ невозможность достигнуть цѣли, которой онъ жаждетъ всѣми силами своей души, и онъ тяготится своимъ положеніемъ; когда это положеніе, напоминая ему на каждомъ шагу о себѣ, поглощаетъ всю его политическую мысль; когда онъ, въ то же время, чувствуетъ себя безсильнымъ нормальными средствами или примѣненіемъ грубой силы добиться осуществленія своего завѣтнаго желанія,-- тогда онъ начинаетъ забывать велѣнія нравственности, становится хитрымъ и лицемѣрнымъ, перестаетъ вѣрить въ истину и справедливость, пренебрегаетъ нормальными своими интересами и, наконецъ, рождаетъ теоретиковъ, которые, объединяя отрывочныя воззрѣнія его на борьбу, приводятъ ихъ въ систему, поражающую нормальнаго человѣка своею безнравственностью, насильственностью, дикостью. Со всѣми этими явленіями мы встрѣчаемся, напримѣръ, въ Италіи конца XV ст., и имя Николо Макіавелли останется всегда памятнымъ, какъ имя мыслителя, который, будучи всей душею преданъ идеѣ, предлагалъ для ея достиженія возмутительно безнравственныя средства. Анонимный авторъ разбираемой нами брошюры очевидно является послѣдователемъ знаменитаго итальянскаго политика.

Подвергать-ли основныя его положенія критикѣ?

Говорить-ли о томъ, что только тамъ, гдѣ личность пользуется свободою, гдѣ она можетъ безъ всякихъ стѣсненій высказывать свой взглядъ на пути и средства, обезпечивающія благо страны, гдѣ ей разрѣшено вступать въ союзъ съ единомышленниками или товарищами по экономическимъ или соціальнымъ интересамъ, гдѣ свободно проявляется принципъ ассоціаціи въ примѣненіи къ частнымъ обществамъ и политическимъ партіямъ,-- что только тамъ возможенъ полный разцвѣтъ народной жизни во всѣхъ ея сферахъ. Абсолютной свободы, понятно, нигдѣ нѣтъ. Политическая власть,-- въ лучшемъ случаѣ, во имя общихъ интересовъ страны,-- ставитъ всегда массу препятствій свободѣ. Но по-истинѣ печальное зрѣлище представляетъ общество, которое отказывается отъ предоставленной ему ничтожной свободы и, само налагая гнетъ на умы, не даетъ личности развиваться во всей полнотѣ ея духовныхъ силъ. Такой примѣръ представляла и отчасти до сихъ поръ еще представляетъ Испанія, и достаточно назвать эту страну, чтобы въ нашей памяти воскресла картина незаслуженно гибнущей личности и подавленной въ своемъ развитіи цивилизаціи.

Опасность, заключающаяся въ подавленіи свободы личности самимъ обществомъ,-- будь это для составленія заговоровъ или для вступленія въ союзъ съ сомнительными силами, въ данномъ случаѣ, напримѣръ, съ папою,-- къ счастію, сознана и въ самой Польшѣ. Когда, послѣ долгихъ лѣтъ апатіи, слѣдовавшихъ за возстаніемъ 1863 г., польское общество стало обсуждать животрепещущій вопросъ о томъ, какъ быть полякамъ на будущее время, цвѣтъ польской интеллигенціи, собравшейся въ Краковѣ для празднованія пятидесятилѣтняго юбилея Крашевскаго, высказался въ томъ смыслѣ, что задача всѣхъ благомыслящихъ поляковъ должна заключаться во "внутреннемъ развитіи" края. Подъ этимъ словомъ разумѣлся прямодушный отказъ отъ попытокъ возстановленія Польши вооруженною рукою и посвященіе себя дѣлу свободнаго изслѣдованія и мирнаго труда, направленнаго къ упроченію внутренняго могущества націи и къ достиженію мирныхъ культурныхъ задачъ. Вступить на этотъ путь значило не только эмансипировать личность отъ гнета общества, но и открыть широкое поле для совмѣстной дѣятельности русской и польской интеллигенціи, и поэтому наша печать ухватилась, съ поспѣшностью и чувствомъ удовлетворенія, за брошенную въ Краковѣ мысль, видя въ ней важный залогъ преуспѣянія обоихъ народовъ. Правда, находились голоса, которые выражали сомнѣніе относительно искренности этого поворота въ польской общественной мысли. Говорили, что поляки слишкомъ преданы своимъ традиціямъ, слишкомъ живутъ въ прошломъ, слишкомъ враждебно относятся ко всему русскому, чтобы новая политика, находящаяся въ разладѣ съ установившимися традиціями и требующая созданія modus vivendi съ русскими, могла разсчитывать на успѣхъ и получить широкое примѣненіе. Сомнѣнія эти имѣли, безспорно, основаніе, такъ какъ они вытекали изъ всей предыдущей исторіи Польши; но они оказались, въ данномъ случаѣ, сильно преувеличенными. Польское общество, пострадавши очень много отъ внутреннихъ раздоровъ, теперь можетъ считаться обществомъ, отлично дисциплинированнымъ. Голосъ людей, съумѣвшихъ пріобрѣсти его довѣріе, оказываетъ на него сильное вліяніе, и оно готово и способно подчиняться ихъ совѣтамъ во всѣхъ вопросахъ, требующихъ единенія. Поэтому провозглашенный въ Краковѣ лозунгъ,-- какъ онъ ни противорѣчилъ, во многихъ отношеніяхъ, установившимся взглядамъ, симпатіямъ и антипатіямъ,-- оказалъ свое дѣйствіе и повліялъ преимущественно на варшавскую печать, которая старалась сообразоваться съ нимъ въ своей дѣятельности. Прежнее слѣпое отстаиваніе вѣковыхъ традицій стало постепенно смѣняться большею свободою въ обсужденіи текущихъ политическихъ, соціальныхъ и экономическихъ вопросовъ, а въ частности, по отношенію къ Россіи, этотъ поворотъ въ общественной мысли выразился въ отведеніи болѣе или менѣе обширныхъ рубрикъ для ознакомленія польскихъ газетныхъ читателей съ русскою жизнью во всѣхъ ея проявленіяхъ.

Для поляка, какъ и для русскаго, вопросъ о томъ, существуетъ-ли путь, по которому оба народа могли бы, въ силу не внѣшняго принужденія, а внутренняго убѣжденія, идти совмѣстно,-- является вопросомъ чрезвычайно важнымъ. Отрицательный отвѣтъ на него означаетъ вѣчную борьбу, либо открытую,-- сопряженную съ кровопролитіемъ и безчисленными жертвами и предвѣщающую полякамъ, въ случаѣ побѣды, новыя кровопролитія и новыя жертвы, въ случаѣ же пораженія подавленіе свободы и отсрочку культурныхъ задачъ,-- либо глухую, тайную, выражающуюся въ подтачиваніи успѣховъ русской культуры со стороны поляковъ и польской -- со стороны русскихъ. Положительный же отвѣтъ, напротивъ, означаетъ соединеніе силъ двухъ народовъ для достиженія общихъ культурныхъ задачъ, означаетъ примиреніе отдаленной мечты съ окружающею насъ дѣйствительностью, означаетъ возможность покончить съ внутреннимъ разладомъ, который царствуетъ въ душѣ поляка, дѣйствующаго въ Россіи, и русскаго, дѣйствующаго въ Польшѣ. На возможность рѣшенія этого вопроса и указывалъ лозунгъ, провозглашенный съ такою торжественностью въ Краковѣ; но, должно быть, онъ далеко еще не составляетъ прочнаго достоянія польской жизни, если все еще появляются и встрѣчаютъ сочувствіе макіавелистическія теоріи, въ родѣ только что нами разобранной.

Какъ бы то ни было, мы указали на разныя теченія, замѣчаемыя въ польской политической мысли. Этимъ исчерпывается ближайшая цѣль нашей статьи.

Р. Сементковскій.

"Наблюдатель", No 9, 1882

Оставить комментарий Сементковский Ростислав Иванович (bmn@lib.ru) Год: 1882 Обновлено: 15/02/2021. 35k. Статистика. Статья: Публицистика Критика и публицистика	Скачать FB2 Ваша оценка:
Аннотация: Текст издания: журнал "Наблюдатель", No 9, 1882.

Сементковский Ростислав Иванович Польский макиавелизм

Польскій макіавелизмъ.

Сементковский Ростислав Иванович
Польский макиавелизм