Серафимович Александр Серафимович
Без билета

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

  

А. С. Серафимович

  

Без билета

  
   Собрание сочинений в семи томах. Том шестой
   М., ГИХЛ, 1959
  
   Это было в восемнадцатом году.
   Мне надо было ехать из Новочеркасска в Ростов.
   Вагон четвертого класса, нетопленый и пустой,-- никого. Дымится остывающее дыхание.
   На платформе обычная новочеркасская публика, много казаков. Не видно только офицерских погонов, которые прежде всюду мелькали.
   Протаскивая огромные мешки, гремя винтовками и шашками, пролезают в вагон два казака в черных куртках, с которых течет масло.
   -- Ффу-у т-ты, божжа мой!
   Сваливают мешки, отирают, сняв серые папахи, пот.
   -- Ну, слава богу, добрались. Теперича попасть нам на свой поезд, и ладно.
   Оба плечистые, грудастые степняки. У одного обвисли по-украински усы, у другого славные серые глаза и ус вьется. Чисто выбритые подбородки, и особенная казарменная выправка.
   -- А скоро будем в Ростове?
   -- Да вот я ехал полсуток сорок две версты.
   -- Оказия! Что тут делать?.. Заморились, по семьям скучились вот до чего....
   Я присматриваюсь,-- лица усталые, сосредоточенные.
   Мы сидим молча,-- не говорится, и все чуть дымится у рта холодеющее дыхание. И вдруг толкнуло, и платформа, и люди, и вокзал поплыли мимо.
   Казаки оживились:
   -- Да неужто тронулись? Вот диковина! Это мы живым манером в Ростове будем. А там на свой поезд, и марш. До нашей станицы два часа от Ростова. Кагальницкая. Лишь бы не загнали нас куда в тупик. Па-ашел!
   Поезд, гремя расхлябанным составом, все ускорял ход.
   Вошел кондуктор с рачьими глазами, покачиваясь от хода, и строго сказал:
   -- Ваши билеты!
   Казаки замялись.
   -- Да мы... Хто ж ее знает... датмы думали...
   -- Чево думать? Думать нечего, а надо билеты брать. Эдак все думать начнут, железная дорога сядет. В Аксае непременно возьмите.
   -- Возьмем, беспременно возьмем,-- покорно сказали казаки.
   Эта покорность смягчила кондуктора. Он присел и стал крутить, слюнявя, папироску.
   -- Главное теперя -- это народное достояние. Прежде, бывало, сколько этого зайца возили, да я сам возил. Разве мысленно на двадцать пять рублей в месяц с семьей?
   -- Нямыслимо, -- подтвердили казаки.
   -- А теперь сто восемь; хочь и трудно, ну, можно перебиться. Так разве я повезу теперя зайца, когда все это -- народное достояние? Чево с вас сало текеть?
   -- Это не сало, а оленафт с сажей. Были у нас кожаны желтые. Ну, один прахтик говорит: вы сделайте их черными, приятнее, и опять же своим достоинством сурьезнее. Мы послухались, а теперь не рады: все белье в сале, руки, ноги, морда -- все в сале. Куда ни сядешь, зад отпечатается салом, лошадь -- и та вся в сале.
   -- Надо было чернилом, а потом олифой, вареным маслом, и дожжа б не боялась. Да вы откуда едете и куда?
   -- Едем Корнилова ловить, с его шайками биться. А зараз мы из Мариуполя. Это таким оборотом вышло...
   Тот, что с серыми глазами, плечистый и стройный, слегка повернулся к кондуктору, который глядел на безбилетников, не спуская с лица строгого выражения.
   -- Мы -- первой сотни сорок первого казачьего полка, може слыхали?
   -- Первой сотни,-- подтвердили обвислые усы и слегка метнулись.
   -- Как же, слыхал! -- ударил себя по коленке кондуктор и, любопытствуя, пододвинулся к казаку с серыми глазами.
   -- Да,-- продолжал казак, помахивая рукой,-- стало быть, наша сотня,--шестьдесят пять человек как один: "Не пойдем до Каледина". Командир полка, ахвицеры так, сяк. "Не пойдем, и шабаш".-- "Под расстрел вас, таких-сяких!" -- "Хочь под расстрел, ну не пойдем".
   -- Ах, молодцы! -- опять хлопнул себя по коленкам кондуктор, сел на самый край скамьи, чтоб быть ближе к казаку, и выкатил на него рачьи глаза.-- Ну-ну-ну?..
   Казак, как бы не замечая внимания и поматывая рукой перед кондуктором, продолжал:
   -- Ну, ладно. Приказ нам выступать, да. Ну, поседлал полк лошадей: садись. Господи благослови! Тронулся полк, а мы налево кругом и марш через Дон. Ну, они покеда то, се. "Стой, стой!" Стрелять не спопашились сразу-то, нас и след простыл..."
   Кондуктор грузно запрыгал на сидении и так замотал руками, что я слегка отодвинулся,-- выбьет глаз забитыми чернотой ногтями.
   -- Ну, герои... ну, молодцы!
   -- Да, идем на рысях займищем. Батайск прошли. Энти сотни и погнались за нами,-- велено было расстрелять нас, ну, не догнали,-- дело на вечер, потеряли след. Ну, хорошо. Тронулись мы дальше, прямо степью к себе в станицу. Думаем, на большое дело пошли, надо родительское благословение принять. Да. Всю ночь шли. Ну, под утро подходим к своей станице, заря займается, екнуло сердце -- мать ты родная сторонушка! Да, приходим. Так и так, мол, за народ встала сотня. Вышли отцы наши, прислухались. "Ах вы, игрец вас изломай, чево замыслили,-- на богоданное начальство руку подняли! Нет вам нашего благословения. Ни воды из колодезя, ни хлеба, ни овса, ни макова зернышка. Нет вам нашего благословения. А ежели не кинете вашу игру, проклянем". Бабы ревут, ребята ревут. Затужили казаки. Сбили круг да стали обсоветоваться, ну, ни один казак не сдал, не попятил...
   -- Раки только пятются,-- сказал долгоусый.
   -- ...Побросали пики, на што они нам теперь, остались одни винтовки да шашки, сели на лошадей и потянулись, непригретые, без приюту, без благословения.
   -- Эк-к его! -- крякнул кондуктор, отодвинулся, втянул померкшие глаза, уронил руки на колени и болезненно глядел на казака, не отрываясь.
   -- Так и ехали цельный день по степи, только голодные кони головами мотают. Хутора объезжали,-- уж ежели отцы нас проводили без корки, без глотка, так чужие и подавно. И жмемся все к морю, а моря все нету и нету. Думаем, своя отечества не примает, может чужая примет, кубанская, вот и добивались до Ейска добраться. Встрелся пастушок, сказывает: кадетские войска по железной дороге проехали, казаков ищут. Ночь пришла, тума-ан. Передние наши с коней -- шарах! Кадеты впереди...
   Кондуктор обеими руками ухватил себя за голову и со стоном потаскал из стороны в сторону.
   -- Придави их буферами... Ну?
   -- Ну, мы зараз рассыпали цепь, поползли, ан энто кусты. Тьфу, тетка твоя кукареку!
   Кондуктор весь засветился, запрыгал на сидении, как мальчишка, и выпятил глаза.
   -- Ну?
   -- Ну, поехали дальше. Знаем, степью едем, голо, а оказывает, либо горы стоят, либо человек, а сам с дерево. Подъедем, ан это курган али дорога чернеет, либо чернобыльник. Стало светать. Глядим -- хутор. Заморились и кони, и сами не емши. Мочи нету. Сами не поехали, послали делегатов, четырех казаков. Думаем, все одно не примут, ну, хочь попробуем. Батюшки мои! И курьми, и гусьми, и бараниной, и молока, и хлеба -- всего натащили и лошадей накормили, напоили, прямо благорастворение. "Вы, говорят, за нас, сирых, страдаете".
   Кондуктор заметался, пододвинулся на самый край скамьи к казаку и радостно замотал рукамки, выпучив влажные глаза.
   -- А... скажи на милость...
   -- Ну, хорошо. Подходим к Ейску. Опять послали делегатов,-- хто ж ее знает, как примут кубанские казаки. Ну, они с открытой душой, как братья. Накормили нас, а начальника своего, полковник у них такой уса-а-тый, так его было избили, он все не приказывал нас принимать.
   -- Вот люди, вот народ! прямо Кубань! -- опять неистово замотал черными ногтями кондуктор, еще пододвинулся к казаку, оперся руками о колени, чтоб не упасть, и изо всех сил поднял брови.
   -- Аккурат в это время подошел к Ейску военный транспорт. Матросы зараз нас погрузили и доставили в Мариуполь. Ну, хорошо. В Мариуполе центральная рада сидела, а рабочие с ней бились. Собрался народ со всего заводу, и которые беднейшие с городу, ну, встречали нас, уму непостижимо. Женщины до нас, прямо -- обнимают, детей подымают к нам. Несут лепешки, да хлебцы, да творожники. А которые платочки с себе сымают, нам суют. Лошадям тянут овса, хлебом кормят, просто сказать птичьего молока только не было. А тут вылез оратор, залез на бочку и зачал, и зачал, и зачал...
   Казак тоже придвинулся к кондуктору, они уперлись коленями и глядели зрачок в зрачок.
   -- ...вот, полюбуйтесь,-- говорит,-- пришли наши братья казаки нам на помощь, трудящему народу. Покинули они дома своих цветущих жен, малолетних детей, своих престарелых родителей, хозяйство свое, обзаведение, которое без них рушится и оскорбляется, а также степи свои родные покинули, чтоб только дать возможность трудящему народу... -- Ну, говорил до того, до самого нутра прошло; бабы ревут, сам сидишь на лошади, слезу жмешь. Подымают и дают нам красное знамя. Все: "Ур-ра-а!" -- Аж затряслось кругом.
   Казак замотал руками перед самым лицом кондуктора.
   -- Зараз сучку-раду разогнали и утвердили совет.
   Кондуктор тоже отчаянно замотал черными забитыми ногтями. Так они с минуту радостно мотали друг перед другом руками.
   Поезд замедлял ход. За окном мелькали желтые домики, а с другой стороны свинцово-синий, вздувшийся лед Дона.
   Кондуктор поднялся, сурово нахмурился и, не глядя на казаков, сказал строго:
   -- Аксай. Тут билеты брать. Ну... не берите, небось не сдохнет дорога... еще чего. Страдали за нас, да брать билеты... -- и ушел.
   -- Покорно благодарим.
   У казака потухли живые глаза, и лицо стало безразлично-сонным, как будто сделал дело и больше не нужна была эта живость и напряженность.
   Долго стоял поезд, потом долго подымался в выемке к Нахичевани. Уже ночь, черная, сырая, холодная,-- и замелькали разрозненные огоньки.
  

ПРИМЕЧАНИЯ

  
   Впервые напечатано в журнале "Творчество", 1918, июнь, No 2, стр. 12--14.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru