Серафимович Александр Серафимович
Письма

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

А. С. Серафимович

Письма

   Собрание сочинений в семи томах. Том седьмой
   Подготовка текста и примечания Р. И. Хигеровича
   М., ГИХЛ, 1960
   OCR Ловецкая Т. Ю.
  

Содержание

   1. И. Р. Гордееву. 26 июля 1887 г.
   2. В. Г. Короленко. 14 июля 1890 г.
   3. В. Г. Короленко. 4 декабря 1890 г.
   4. Г. И. Успенскому. 16 февраля 1891 г.
   5. Г. И. Успенскому. 7 марта 1891 г.
   6. Г. И. Успенскому. 13 марта 1891 г.
   7. Г. И. Успенскому. 21 июля 1891 г.
   8. Г. И. Успенскому. 6 ноября 1891 г.
   9. В. Г. Короленко. 8 мая 1899 г.
   10. В. Г. Короленко. 3 января 1901 г.
   11. В. С. Миролюбову. 26 марта 1902 г.
   12. В. С. Миролюбову. 7 сентября 1902 г.
   13. В. С. Миролюбову. 26 сентября 1902 г.
   14. А. М. Горькому. 22 октября 1902 г.
   15. И. И. Горбунову-Посадову. 14 февраля 1903 г.
   16. В. Г. Короленко. 15 марта 1903 г.
   17. В. С. Миролюбову. 25 января 1904 г.
   18. В. Г. Короленко. 17 апреля 1904 г.
   19. И. А. Белоусову. 11 июня 1904 г.
   20. Л. Н. Андрееву. Начало ноября 1904 г.
   21. А. М. Горькому. 22 сентября 1905 г.
   22. К. А. Поповой. 23 сентября 1905 г.
   23. К. А. Поповой. 8 октября 1905 г.
   24. К. А. Поповой. 19 октября 1905 г.
   25. К. А. Поповой. 23 октября 1905 г.
   26. К. А. Поповой. 24 октября 1905 г.
   27. К. А. Поповой. 26 октября 1905 г.
   28. К. А. Поповой. 30 октября 1905 г.
   29. К. А. Поповой. 13 ноября 1905 г.
   30. К. А. Поповой. 31 декабря 1905 г.
   31. А. М. Горькому. 31 декабря 1905 г.
   32. К. А. Поповой. 5 января 1906 г.
   33. К. А. Поповой. 8 января 1906 г.
   34. А. М. Горькому. 9 января 1906 г.
   35. К. А. Поповой. 26 января 1906 г.
   36. К. А. Поповой. 5 мая 1906 г.
   37. К. А. Поповой. 7 мая 1906 г.
   38. К. А. Поповой. 20 мая 1906 г.
   39. К. А. Поповой. 28 мая 1906 г.
   40. И. А. Белоусову. 2 июня 1906 г.
   41. И. А. Белоусову. 4 июня 1906 г.
   42. И. А. Белоусову. 3 июля 1906 г.
   43. К. А. Поповой. 5 сентября 1906 г.
   44. И. А. Белоусову. 24 октября 1906 г.
   45. К. А. Поповой. 25 октября 1906 г.
   46. Н. Д. Телешову. 28 октября 1906 г.
   47. И. А. Белоусову. 30 октября 1906 г.
   48. И. А. Белоусову. 1 ноября 1906 г.
   49. И. А. Белоусову. 7 ноября 1906 г.
   50. К. А. Поповой. 7 ноября 1906 г.
   51. И. А. Белоусову. 18 ноября 1906 г.
   52. К. А. Поповой. 13 декабря 1906 г.
   53. И. А. Белоусову. 14 декабря 1906 г.
   54. К. А. Поповой. 25 декабря 1906 г.
   55. И. А. Белоусову. 10 февраля 1907 г.
   56. И. А. Белоусову. 3 марта 1907 г.
   57. К. А. Поповой. 29 октября 1907 г.
   58. К. А. Поповой. 5 ноября 1907 г.
   59. К. А. Поповой. 6 ноября 1907 г.
   60. В. С. Попову. 30 ноября 1907 г.
   61. В. С. Попову. 10 января 1908 г.
   62. К. А. Поповой. 28 февраля 1908 г.
   63. И. А. Белоусову. 15 марта 1908 г.
   64. А. М. Горькому. 17 марта 1908 г.
   65. И. А. Белоусову. 19 марта 1908 г.
   66. И. А. Белоусову. 26 марта 1908 г.
   67. К. А. Поповой. 28 марта 1908 г.
   68. Н. А. Лазареву (Темному). 5 апреля 1908 г.
   69. И. А. Белоусову. 8 апреля 1908 г.
   70. К. А. Поповой. 8 апреля 1908 г.
   71. К. А. Поповой. 27 апреля 1908 г.
   72. И. А. Белоусову. 16 июня 1908 г.
   73. И. А. Белоусову. 7 сентября 1908 г.
   74. И. А. Белоусову. 23 сентября 1908 г.
   75. И. А. Белоусову. 5 октября 1908 г.
   76. И. А. Белоусову. 17 ноября 1908 г.
   77. И. А. Белоусову. 27 ноября 1908 г.
   78. И. А. Белоусову. 13 декабря 1908 г.
   79. И. А. Белоусову. 19 января 1909 г.
   80. Л. Н. Андрееву. 19 января 1909 г.
   81. И. А. Бунину. 19 января 1909 г.
   82. И. А. Белоусову. 20 февраля. 1909 г.
   83. И. А. Белоусову. 13 марта No09 г.
   84. И. А. Белоусову. 30 апреля 1909 г.
   85. Н. Д. Телешову. 22 мая 1909 г.
   86. В. С. Попову. 16 июля 1909 г.
   87. И. А. Белоусову. 11 июля 1909 г.
   88. В. С. Попову. 27 июля 1909 г.
   89. И. А. Белоусову. 30 сентября 1909 г.
   90. А. А. Кипену. 8 января 1910 г.
   91. И. А. Белоусову. 18 февраля 1910 г.
   92. И. А. Белоусову. 29 апреля 1910 г.
   93. И. А. Белоусову. 17 мая 1910 г.
   94. И. А. Белоусову. 17 июня 1910 г.
   95. И. А. Белоусову. 29 июля 1910 г.
   96. И. А. Белоусову. 11 августа 1910 г.
   97. И. А. Белоусову. 13 августа 1910 г.
   98. И. А. Белоусову. 23 августа 1910 г.
   99. И. А. Белоусову. 30 сентября 1910 г.
   100. И. А. Белоусову. 10 октября 1910 г.
   101. И. А. Белоусову. 22 октября 1910 г.
   102. И. А. Белоусову. 1 ноября 1910 г.
   103. В. С. Попову. 19 января 1911 г.
   104. В. С. Попову. 26 апреля 1911 г.
   105. И. А. Белоусову. 22 июня 1911 г.
   106. И. А. Белоусову. 1 июля 1911 г.
   107. И. А. Белоусову. 22 июля 1911 г.
   108. В. С. Попову. 1 августа 1911 г.
   109. В. С. Попову. 22 августа 1911 г.
   110. И. А. Белоусову. 21 сентября 1911 г.
   111. В. С. Попову. 8 октября 1911 г.
   112. И. А. Белоусову. 14 октября 1911 г.
   113. И. А. Белоусову. 1 ноября 1911 г.
   114. И. А. Белоусову. 3 ноября 1911 г.
   115. В. С. Попову. 22 декабря 1911г.
   116. И. А. Белоусову. 30 марта 1912 г.
   117. В. С. Попову. 31 марта 1912 г.
   118. И. А. Белоусову. 13 апреля 1912 г.
   119. А. А. Попову. 26 ноября 1912 г.
   120. И. А. Белоусову. 3 декабря 1912 г.
   121. А. А. Попову. 22 декабря 1912 г.
   122. A. A. Кипену. 21 февраля 1913 г.
   123. А. А. Кипену. 2 мая 1913 г.
   124. А. А. Кипену. 19 июня 1913 г.
   125. И. А. Белоусову. 1 июля 1913 г.
   126. А. А. Кипену. 3 июля 1913 г.
   127. И. А. Белоусову. 23 июля 1913 г.
   128. И. А. Белоусову. 12 августа 1913 г.
   129. А. А. Кипену. 24 августа 1913 г.
   130. В. С. Миролюбову. 26 сентября 1913 г.
   131. А. А. Кипену. 27 сентября 1913 г.
   132. И. А. Белоусову. 27 ноября 1913 г.
   133. И. А. Белоусову. 3 декабря 1913 г.
   134. В. С. Попову. 31 декабря 1913 г.
   135. А. А. Кипену. 31 декабря 1913 г.
   136. А. А. Кипену. 9 февраля 1914 г.
   137. В. С. Попову. 8 марта 1914 г.
   138. А. А. Кипену. 29 марта 1914 г.
   139. А. А. Кипену. 6 мая 1914 г.
   140. А. А. Кипену. 27 мая 1914 г.
   141. А. А. Кипену. Июнь 1914 г.
   142. И. А. Белоусову. 3 июня 1914 г.
   143. В. Е. Беклемишевой. 28 июня 1914 г.
   144. А. А. Кипену. 19 июля 1914 г.
   145. А. А. Кипену. 8 сентября 1914 г.
   146. А. А. Кипену. 19 сентября 1914 г.
   147. В. С. Попову. 29 октября 1914 г.
   148. В. С. Попову. 30 октября 1914 г.
   149. В. С. Попову. 23 ноября 1914 г.
   150. А. А. Кипену. Декабрь 1914 г.
   151. И. П. и И. А. Белоусовым. 28 декабря 1914 г.
   152. А. А. Кипену. 21 февраля 1915 г.
   153. А. А. Кипену. 12 апреля 1915 г.
   154. В. С. Попову. 22 мая 1915 г.
   155. Л. Н. Андрееву. 15 июня 1915 г.
   156. А. А. Кипену. 18 июня 1915 г.
   157. А. А. Кипену. 22 августа 1915 г.
   158. А. А. Кипену. 27 сентября 1915 г.
   159. А. А. Кипену. 11 января 1916 г.
   160. А. А. Кипену. 1 марта 1916 г.
   161. A. A. Кипену. 9 июня 1916 г.
   162. Л. H. Андрееву. 5 августа 1916 г.
   163. А. А. Кипену. 10 сентября 1916 г.
   164. А. А. Кипену. Между 10 сентября и 10 ноября 1916 г.
   165. А. А. Кипену. 8 июня 1917 г.
   166. А. А. Кипену. 30 июня 1917 г.
   167. А. А. Кипену. 16 июля 1917 г.
   168. А. А. Кипену. 15 января 1918 г.
   169. И. А. Попову. 4 марта 1918 г.
   170. Р. С. Землячке. 23 сентября 1918 г.
   171. А. А. Кипену. 26 сентября 1918 г.
   172. А. А. Кипену. Начало лета 1921 г.
   173. А. А. Кипену. 20 июля 1921 г.
   174. А. А. Кипену. 16 марта 1922 г.
   175. П. Е. Безруких. 25 мая 1924 г.
   176. П. Г. Низовому. 2 октября 1925 г.
   177. И. А. Белоусову. 28 октября 1925 г.
   178. И. А. Белоусову. 4 декабря 1925 г.
   179. П. Е. Безруких. 24 мая 1926 г.
   180. П. Е. Безруких. 18 июня 1926 г.
   181. А. А. Кипену. Конец июня 1926 г.
   182. А. А. Кипену. 11 июля 1926 г.
   183. Ф. Р. Серафимович. 26 января 1927 г.
   184. В. И. Нарбуту. 23 декабря 1927 г.
   185. Ф. Р. Серафимович. 25 апреля 1928 г.
   186. П. Е. Безруких. 5 июня 1928 г.
   187. П. Е. Безруких. 2 июля 1928 г.
   188. А. В. Монюшко. 15 августа 1928 г.
   189. А. В. Монюшко. 27 августа 1928 г.
   190. П. Г. Низовому. 7 сентября 1928 г.
   191. В редакцию газеты "Правда". 15 января 1929 г.
   192. П. Е. Безруких. 12 мая 1929 г.
   193. Ф. Р. Серафимович. 26 сентября 1929 г.
   194. П. Е. Безруких. 14 ноября 1929 г.
   195. П. Е. Безруких. 2 апреля 1930 г.
   196. В. П. Ильенкову. 1931 г.
   197. Заместителю народного комиссара здравоохранения 1930-е гг.
   198. Н. В. Петряевской. 4 октября 1931г.
   199. H. В. Петряевской. 20 октября 1931 г.
   200. В. П. Ильенкову. 26 октября 1931 г.
   201. В. И. Петрову. Лето 1932 г.
   202. Н. В. Петряевской. 1июля 1932 г.
   203. Н. В. Петряевской. 12 июля 1932 г.
   204. Н. В. Петряевской. 15 июля 1932 г.
   205. Н. В. Петряевской. 17 июля 1932 г.
   206. Н. В. Петряевской. 25 июля 1932 г.
   207. Н. В. Петряевской. 20 августа 1932 г.
   208. В. П. Ильенкову. 25 августа 1932 г.
   209. П. Е. Безруких. 10 января 1933 г.
   210. Начальнику ЦУ Дортранс. 1 марта 1933 г.
   211. В "Пионерскую правду". Июнь 1933 г.
   212. В. П. Ильенкову. 15 августа 1933 г.
   213. В. С. Попову. 20 августа 1933 г.
   214. В. П. Ильенкову. 21 августа 1933 г.
   215. В. И. Петрову. 4 декабря 1933 г.
   216. В. И. Петрову. 29 декабря 1933 г.
   217. В. И. Петрову. 5 февраля 1934 г.
   218. В Союзгеоразведку. 8 апреля 1934 г.
   219. В. И. Петрову. 2 июня 1934 г.
   220. А. А. Кипену. 16 июня 1934 г.
   221. П. Е. Безруких. 27 апреля 1934 г.
   222. Тов. Черепанову. 1934 г.
   223. Ф. Р. Серафимович. 19 мая 1935 г.
   224. Ф. Р. Серафимович. 2 июня 1935 г.
   225. Н. А. Островскому. 29 октября 1935 г.
   226. Ф. Р. Серафимович. 6 ноября 1935 г.
   227. Ф. Р. Серафимович. 28 декабря 1935 г.
   228. Ф. Р. Серафимович. 1 января 1936 г.
   229. П. Е. Безруких. 8 января 1936 г.
   230. В Госплан. 1 апреля 1936 г.
   231. А. А. Кипену. 30 апреля 1938 г.
   232. К. А. Треневу. 22--29 июня 1938 г.
   233. Ф. Р. Серафимович. 7 марта 1939 г.
   234. Ф. Р. Серафимович. 6 февраля 1941 г.
   235. Ф. Р. Серафимович. 15 февраля 1941 г.
   236. Ф. Р. Серафимович. 25 февраля 1941 г.
   237. Цао Цзин-хуа. 13 января 1943 г.
   238. В. П. Потемкину. 16 марта 1943 г.
   239. П. Е. Безруких. 6 июня 1943 г.
   240. Ф. Р. Серафимович. 26 октября 1943 г.
   241. А. Н. Толстому. 1943 г.
   242. Цао Цзин-хуа. 29 августа 1945 г.
   243. А. А. Андрееву. 1945 г.
   244. Руководящим работникам Серафимовического района Сталинградского края. 1945--1946 гг.
   245. Землякам. 1 января 1949 г.
  

1

И. Р. ГОРДЕЕВУ

  

Июля 26-го 1887 г. Мезень.

   Ну, Руфыч, занесли меня черти к черту на кулички. Можешь себе представить: в Мезень, в г. Мезень Архангельской губернии: непроходимые леса, болота, тундры; холодный пронизывающий туман; население: медведь, лисица, глухарь; из людей, гм! особая порода "двуногие свиньи", порода довольно распространенная, но здесь она особенно удачно культивировалась и дала блестящих представителей; болотистая ли тинистая почва, 500-т ли верстное расстояние от губернского города,-- только животные этой породы чувствуют себя здесь как рыба в воде. Город из себя представляет великолепный проспект (Владимирский), и только две другие улицы находятся в зачаточном состоянии, а так как развитие организмов на севере совершается крайне медленно, то можно предвидеть, что Мезень останется в таком виде на много десятков лет. Правда, город не лишен и поэтической красоты: с восточной стороны раскинулось великолепное болото (тундра), а так как оно лежит выше города, то все миазмы, так роскошно в нем развивающиеся, в виде жидкой грязи стекают в Мезень; табуны лошадей оглашают воздух веселым ржанием, и по вечерам звонкий гул копыт заставляет опасливо оглядываться обывателя, чтоб какой-нибудь игривый конь не лягнул. Относительно местного общества: грязь, бессодержательность, взаимное подсиживание, в колоссальных размерах сплетни, непрерывные карты, для разнообразия мордобитие.
   Я перезнакомиться еще не успел, но заочно знаком со всеми местными зоологическими типами от своих товарищей. Нас всего здесь трое. Студ<ент> Петерб<ургского> универс<итета> Шипицын, студ<ент> Петровско-Разумовской Академии Кравченко и рабочий Моисеенко (стачка на фабрике бр<атьев> Морозовых) с женой. Симпатичнейшие люди. Они живут здесь уже год и превосходно устроились; завели мастерскую столярную, научились превосходно работать и исполняют заказы. Я поселился вместе с Ш<ипицыным> и Кр<авченко>, а рабочий занимает другую квартиру; мастерская у нас. Я взялся работать. Обставлена она прекрасно; все необходимые инструменты и приспособления; кроме того, мы думаем устроить слесарную мастерскую. Насколько успешно идет работа, можно судить по тому, что мастерская давно окупилась, несмотря на то, что приходится выписывать инструменты, что обходится довольно дорого, и теперь идет чистый заработок. Журналы ("С<еверный> в<естник>"), газеты есть, хотя нам очень бы хотелось иметь "Русск<ую> мысль" и "Юридич<еский> вестн<ик>". Надо как-нибудь устроить с Петербургом. Последнее время стали опять усиленно ссылать в Архангельскую губернию. Из Питера меня доставили в Архангельск, где я пробыл неделю в части. Мне позволили осмотреть город. Городок ничего себе. Только скучно было. Бродил один-одинешенек; стал было искать кого-либо из своих, но мне сказали, что здесь никого не оставляют. За два дня до отъезда -- слышу -- зазвенели шпоры; я ужасно обрадовался, не им, конечно; привезли молодую барыньку, некую Ратнер-Цыценко в Холмогоры на 3 года. Ну, мы с ней и провели эти два дня вместе, а потом вместе же на пароходе ехали до Холмогор. В Холмогорах меня повстречали товарищи. Замечательный, симпатичный народ. Их там 11 человек.
   Ну, Руфыч, расскажи же ты про свою жисть. Как вообще дела идут? Что и как на Дону вообще и в Усть-Медведице в частности? Пожалуйста, пиши насколько возможно подробнее, до мелочей. Ты знаешь, как каждое, даже мелочное известие с далекой родины; о товарищах, непременно, о всех, кого только знаешь. Бедный университет! Решка, ээх, прощай, жисть. Ты, чай, читал об условиях приема в С.-Петерб<ургский> унив<ерситет>. А правила о приеме в гимназию? Останавливаешься в каком-то отупении, даже удивления не вызывает. Горько, больно. Представляю себе, что делается в нашей гимназии: царство протистов. Руфыч, пожалуйста же пиши. Ведь это нетрудно. Стряхни медлительность. Передай поклон Федору. Как он поживает?

Прощай.
Сераф<имыч>

   Пожалуйста, самые подробные сведения об Иваныче. Был ли у матери? Напиши откровенно, как ее состояние.
   Адр<ес>: Мезень. Арх<ангельской> губ<ернии> Ал<ександру> Сер<афимовичу> Поп<ову>, Дом Чуркиной.
   Фрол, вот что, братец. Пиши-ка мне, пожалуйста, как у вас там жисть идет. Такая, брат, оторванность чувствуется; станешь считать и много-много не досчитаешь. Полегли. Как думаешь в будущем устроиться? Можно ли тебе выехать из твоего "Большого"? Засиделся ты; хлопотал бы, чтобы позволили выехать.
   Пиши же, пожалуйста,

Прощай.
Сераф<имыч>

  

2

В. Г. КОРОЛЕНКО

  

14 июля <18>90 г. Усть-Медведица.

Многоуважаемый Владимир Галактионович!

   Обращаюсь к Вам с просьбой, хоть я Вам совершенно незнакомый человек.
   В "Русских ведомостях" были помещены мои очерки; за этот год NoNo 126, 131, 148, 153, за прошлый 56, 60. Я хочу их издать книжечкой (добавлю еще два рассказа), только не знаю, как за это взяться. Откровенно сказать, мне совестно и говорить-то про это издание -- слабо (попытка ведь только писать) и мало, но я попал в такие невыносимые условия, что и не на такую глупость пойдешь, -- попросту впроголодь жить приходится. Будь я один -- куда ни шло, физическим трудом, наконец, первое время пробился бы; но у меня на руках мать и маленький брат. Я недавно возвратился с Севера, интеллигентного занятия решительно не могу найти, тем более что у меня сильно болят глаза, а здесь глушь, и если есть спрос на труд, так это единственно на труд писаря в разных видах, а я не могу писать подряд. Рассказываю все это Вам для того, чтоб не приняли мое издательство за нелепую выходку, чем, несомненно, покажется со стороны.
   Продать право на издание уж конечно не приходится,-- это золото, уверен, никто не купит. Поэтому попробую сам, если добуду денег или войду в соглашение с типографией. Вот только я не знаком с формальной стороной дела. Во 1-х, должен ли я обратиться в цензуру предварительно в Петербурге или Москве, или в цензурное отделение, заведывающее печатными произведениями, выходящими в Обл<асти> Войска Донского? 2-е. На каких условиях столичные книготорговцы берут книги -- покупают ли известное число экземпляров, или берут на комиссию и выдают ли деньги заранее и разом, или по мере продажи.
   Меня одно обнадеживает -- здешняя провинциальная публика нетребовательна; кроме того, очерки носят бытовой характер, а такие вещи, сколько приходилось наблюдать, читаются.
   Простите бога ради, что так бесцеремонно лезу к Вам -- такое положение, что всякие приличия откинешь в сторону. Главное -- у меня решительно никого знакомых, кто бы мне растолковал. Если слишком не затрудняю, то очень бы просил ответить.

Ваш слуга
А. С. Попов.

   Мой адрес: Станица Усть-Медведицкая (Обл<асть> В<ойска> Д<онского>, Александру Серафимовичу Попову.
   Вашего адреса не знаю, пишу наудачу.
  

3

В. Г. КОРОЛЕНКО

4 декабря 1890 г. <Усть-Медведица>

Многоуважаемый Владимир Галактионович.

   Право, уж и не знаю, как Вас благодарить.
   У меня всего-навсего три рассказа только и есть. Недавно (15 ноября) я послал в "Русские ведомости" еще рассказ: "Бегство в Америку". Сущность его вот: подавленный нашей классической схоластикой детский инстинкт движения ребенка превращается мало-помалу в ненормально усиленную работу воображения, а потребность и отсутствие разнообразных впечатлений усугубляет эту одностороннюю деятельность души.
   Редакция до сих пор ничего мне не отвечает. А мне бы очень хотелось включить этот рассказ в издание, ибо тех трех рассказов уж очень мало, а главное-то -- в них много снега, льда, сияния и почти нет человека. Мне и так стыдно с этим несчастным изданием, да еще если эти три голые рассказа -- и вовсе.
   Я б Вас просил замолвить словечко в ред<акции>, в том смысле, что-де, если годится, напечатать бы поскорей, чтоб мог в издание попасть.
   Сердечно прошу Вас -- простите за надоедливость. Меня так прищемили обстоятельства, что всякую совестливость потеряешь. Тянут в полк, а у меня глаза болят -- стафилома прогрессирующая, такая это штука, что если не остановить, ослепнуть можно. Только ведь не в казарме ее остановишь.
   Очень мне хотелось переделать "На льдине" -- Ваш Макар в изуродованном виде оттуда выглядывает (и сам не знаю, как это случилось), да уж, видно, втуне за этой передрягой.
   Прощайте. Крепко, крепко жму Вашу руку.

Ваш А. Попов.

   Глебу Ивановичу моя сердечная благодарность.
  

4

Г. И. УСПЕНСКОМУ

16 февраля 1891 г. <Усть-Медведица>

Многоуважаемый Глеб Иванович!

   Хоть я и совершенно незнакомый Вам человек, тем не менее решаюсь обратиться к Вам с просьбой,-- я прошу, если только можно, одолжить мне 100 р. до осенних месяцев. И сам понимаю всю странность такой просьбы совершенно незнакомого человека, но я в положении утопающего, тут уж за все хватаешься. Я был в ссылке на Севере. <...> Доктор непременно советовал ехать на Кавказ; это было прошлое лето. Денег взять было решительно неоткуда. Я обратился к Вл<адимиру> Г<алактионовичу> Короленко -- нельзя ли издать мои три рассказа, помещенные в "Русских ведомостях" ("На льдине", "В тундре", "На плотах"). Перед рождеством он известил меня, что Вы были настолько добры, что взяли на себя хлопоты по этому делу, и Павленков согласился издать. Как раз в это время меня стали тащить на службу, а так как у меня болят глаза, положили на испытание в больницу; вследствие этого я отослал оригиналы только перед самым рождеством. Может быть, Павл<енков> рассердился за позднюю присылку или он не напечатал и мне ничего не ответил. Правда, я просил включить в издание и тот рассказ, который должен был появиться в "Русск<их> вед<омостях>"; а он по недоразумению (хотя и был принят и одобрен редактором) не был напечатан,-- может быть, это задержало издание. Во всяком случае, я думал, что получу хоть немного за издание и поеду на мин<еральные> воды этой весной.
   Теперь же я оказался вдруг в самом отчаянном положении: страшно простудился зимою <...>, простудился потому, что нередко приходилось сидеть в нетопленной квартире, а зима крайне сурова. У меня на руках старуха мать и брат-гимназист; жить отдельно от них не было средств: и вместе-то голодали. <...> Мне надобно лечиться, и нет буквально никаких средств. <...> Будь я один, как-нибудь распорядился бы собою, но что же с матерью и братом будет, если со мной что-ниб<удь> случится. Обратиться решительно некуда -- я, как в пустыне, один. Заработать при теперешних условиях могу только литературным трудом, но состояние духа такое, что решительно выдавить из себя ничего не могу. И вот я решился обратиться к Вам, -- что же мне делать иначе. Ради бога, не сочтите, Глеб Иванович, этого за попрошайничанье, за клянченье,-- я прошу только до осени, я могу и буду работать, мне бы только выздороветь; только бы выздороветь. Главное, мне исхода-то никакого нет, ну, куда я обращусь? Я погиб, и мать, и брат. Если можно, помогите. Если не найдете возможным, напишите, прошу Вас, напишите, потому что неопределенность и напрасное ожидание хуже худшей известности. В "Русском богатстве" лежит мой рассказ "Бегство в Америку"; если его напечатают, я получу руб<лей> 100, но все эти деньги уйдут за долги, потому что всю зиму мы жили в кредит и мы на волоске висим от продажи с публичных торгов самого необходимого. Если Павленков издаст мои рассказы, деньги оттуда пойдут на уплату Вам; главное, когда это еще будет, а мне сию минуту нужны деньги.
   Если Вас не затруднит, я бы очень просил замолвить слово в ред<акции> "Рус<ского> бог<атства>", чтоб скорей поместили. В литературном отношении рассказ, кажется, удовлетворителен -- "Русские ведомости" его одобрили,-- не думаю, чтоб "Русск<ое> богатство" было требовательнее.
   Если можно, ради всего, помогите мне, Глеб Иванович. Я бы просил, чтобы все это осталось между нами.
   Преданный Вам

Ал<ександр> Сер<афимович> Попов.

   Мой адрес: ст. Усть-Медведица, Александру Серафимовичу Попову.
   Глеб Иванович, если сочтете нужным, я пришлю Вам документ на часть домика, который мы имеем в станице, вы ведь меня совсем не знаете.
  

5

Г. И. УСПЕНСКОМУ

О<бласть> В<ойска> Д<онского>.
Усть-Медведица. 7-го марта <18>91 г.

Дорогой Глеб Иванович!

   Не знаю, как Вас и благодарить за Ваше участие. Теперь у меня все-таки хоть какая-ниб<удь> надежда впереди. Только я вот о чем Вас должен предупредить (второпях я совершенно забыл об этом упомянуть в прошлом письме): я был в ссылке, и надзор еще и теперь надо мной не кончен; буду совершенно свободен весною. Как бы это не принесло "Фонду" каких-ниб<удь> неприятностей. Я-то лично думаю, что ничего, но ведь, бог ведает, может, там у Вас иначе как-ниб<удь>.
   Вы простите, бога ради, за беспокойство и труды, что причиняю Вам. Хотел было я сам к "Л<итературному> фонду" обратиться, да совестно было лезть туда с моими несчастными тремя рассказами. Еще недавно по поводу годового отчета, кажется, в печати говорили, что "Л<итературный> ф<онд>" одолевают такие господа, о которых трудно вообще сказать, в каком они смысле: "напишет человек в газете 2, 3 статьи и начинает требовать от фонда помощи".
   Так в будущем что будет, а пока-то я именно к этой категории принадлежу.
   Крепко, крепко жму Вам руку, дорогой Глеб Иванович.

Горячо преданный Вам
А. С. Попов.

   Моя искренняя благодарность Ф. Ф. Павленкову за готовность поручиться; к осени-то, я думаю, напишу (коли поправлюсь) еще несколько вещиц (намечены, да не в состоянии теперь писать).
  

6

Г. И. УСПЕНСКОМУ

13 марта <18>91 г. Ст<аница> Усть-Медведица.
О<бласть> В<ойска> Д<онского>

Дорогой Глеб Иванович.

   Простите меня, Христа ради, что одолеваю Вас; еще раз решаюсь затруднить Вас просьбой. Оболенский отказался поместить мой рассказ (причин отказа не знаю). Пожалуйста, просмотрите этот рассказ -- имеет ли он какую-ниб<удь> ценность. Если не имеет, то Вы его уничтожьте, если ж имеет, то не найдется ли у Вас кто-либо из знакомых, кто бы передал его в ред<акцию> "Недели", не поместят ли там. В другое время я бы, конечно, сам отослал бы, теперь же мне дорого время; если рассказ негоден, он проваляется много времени, пока ответят, а я буду надеяться.
   Если Вы найдете, что рассказ не годится никуда, то Вы его, пожалуйста, уничтожьте и никуда не передавайте.
   То, что даже "Рус<ское> бог<атство>" не приняло рассказа, показывает, что он совсем слаб, но меня смущает то, что ред<акция> "Рус<ских> вед<омостей>" одобрила его. Только у меня с ред<акцией> вышло недоразумение. Послал туда я его еще в ноябре -- и никакого ответа в течение 3 месяцев. Я потребовал рукопись назад, ред<акция> прислала письмо, где извиняется за промедление; что, мол, рассказ принят, только признано было нужным сделать некоторые сокращения; без меня не решались их сделать, послали письмо и не получили ответа.
   Я же никакого письма не получал. Может быть, это и так, а может быть, это вежливый отказ.
   Из "Лит<ературного> фонд<а>" я получил 50 р<ублей>, не знаю, как Вас благодарить за хлопоты.
   Меня одно смущает, что, кажется, я никогда не сумею рассказать душу человеческую. Мертвая природа у меня выходит ярко и выпукло, а живой человек бледно и неясно.

Искренно преданный Вам А. Попов.

   Присланный Вам рассказ я несколько изменил и отделал сравнительно с тем, что <у> Оболенск<ого>.
  

7

Г. И. УСПЕНСКОМУ

21 июля <1891 г.> <Пятигорск>

Дорогой Глеб Иванович.

   Сейчас получил из редакции "Рус<ской> мысли" такую телеграмму: "Ваша статья, к сожалению, напечатана быть не может". У меня и в глазах потемнело -- я очутился теперь в самом отчаянном положении. Я это время лечился, теперь приходится лечение перерывать и в такой именно момент, когда ни под каким видом делать этого нельзя. Денег же у меня ни гроша, я все рассчитывал получить за статью -- и вдруг такое извещение на мой запрос. Бросить лечиться,-- да мне и выехать теперь не с чем -- это значит запустить болезнь до неизлечимой формы, оставаться тут -- у меня буквально нет копейки. Дорогой мой, помогите мне ради Христа, напишите в "Русские ведомости", что если принят посланный мною туда рассказ "Стрелочник", то чтоб деньги сейчас же выслали. Этот рассказ я недавно написал и послал в "Рус<ские> вед<омости>" 6 июля. Он небольшой, дадут всего руб<лей> 25--30, но это у меня последняя надежда, если и этот рассказ не напечатается,-- я пропал. Я не знаю причин отказа "Рус<ской> мысли". Нет, Глеб Иванович, Вы слишком снисходительно отнеслись из желания помочь мне к моему рассказу. Я теперь сам вижу, что уловить мало-мальски сложные душевные движения не могу, больно -- но факт.
   Прощайте, дорогой мой, не знаю, найдет ли Вас мое письмо.
   Адр<ес>: Пятигорск, д. Голоусенко, А. С. Попову.

Ваш А. С. Попов.

  

8

Г. И. УСПЕНСКОМУ

6-го ноября <1891 г.>. Усть-Медведица.

   Дорогой Глеб Иванович, еще в конце августа я воротился с Кавказа в Усть-Медв<едицу>. Теперь живу здесь. Дело в том, что я все еще прикреплен к месту, и хотя я внутри Области и отлучаюсь, куда нужно, выехать в один из городов России не могу до июня будущего (92) года. Живу здесь уроками (пока всего один -- 10 руб. в месяц получаю), но, думаю, еще будут. Положение в материальном отношении не особенно обеспечено, но это еще туда-сюда, а главное-то -- я теперь здоров, след<овательно>, могу работать, да и мир божий кругом веселей стал. Хотел было переехать в Новочеркасск жить -- уроков там можно больше найти, да никак не мог продать домишко свой, а бросить нельзя -- мать и брат (в гимназии) у меня,-- первое время, до приискания работы, содержать нечем будет. Скоротаю как-ниб<удь> зиму здесь, а уж летом пойду искать доли. Недавно получил письмо от кружка учительниц и др<угих> лиц в Твери {сочувствующих делу распространения полезных книг в нар<оде>. (Прим. А. С. Серафимовича в тексте письма.)}; просят уступить право переиздания рассказа "Стрелочник"; вся выручка от издания пойдет на устройство народных библиотек в Тверской губ<ернии>. Уж очень мне хотелось отдать свой рассказ, потому что, если он имеет какой-ниб<удь> смысл, так только для простого человека. Но, как Вы знаете, право издания передано Павленк<ову>, но, по всем видимостям, едва ли он издаст. А если не издаст, уж и не знаю, как мне и быть: ведь я ему должен 50 руб<лей> да в ф<онд> 100, и вернее всего, что за эту зиму я не в состоянии буду расплатиться. Недавно я просил "Рус<скую> м<ысль>" выслать мне рукописи "Бегства в Америку". Думаю пристроить где-либо в провинциальной газетке, может быть, что-ниб<удь> и заработаю. Я до сих пор не знаю, почему отказали в "Рус<ской> м<ысли>"? Неужели не пропустили? Господи, может ли быть что-либо невиннее: мальчишка взял да и убежал. Они вот чуть не каждый день бегают. А может, и не годилось; только ведь Вы писали, что принято было. Летом мне выслали на Кавказ из "Рус<ских> вед<омостей>" авансом 50 руб<лей>, хотя я и не просил (подозреваю, что по Вашему ходатайству), так что я, собственно говоря, по уши в долгах. Благодаря этим долгам я только и просуществовал там.
   Затем прощайте.
   Крепко, крепко жму Вашу руку. Если б Вы мне не помогли, дорогой Глеб Иванович, не знаю, что бы со мной и было.

Искренно Вам преданный
А. С. Попов.

  

9

В. Г. КОРОЛЕНКО

Новочеркасск, 62. 8 мая <18>99 г.

Многоуважаемый Владимир Галактионович.

   Очень Вам благодарен за высланные Вами 100 руб<лей>. Я получил и из фонда 100 руб<лей>, но возвращаю их, так как обойдусь теми, что Вы выслали.
   Я был в Ялте, лечился там и отдохнул; почувствовал значительное улучшение, но необходимость опять впрягаться в усиленную газетную работу, вместе с массой всяких волнений по поводу газеты, расшатывают, и боюсь, что опять расклеюсь. Летом думаю поехать полечиться.

Искренно уважающий Вас
А. С. Попов.

   P. S. И совестно Вас обременять, да уж все равно: быть может, Вам придется случайно столкнуться с кем-либо из издателей, не возьмутся ли издать мои рассказы; я был бы рад самой маленькой плате. У меня наберется на десять печатных листов вещей, которые помещались в "Русс<ких> вед<омостях>", "Рус<ской> м<ысли>", "Нов<ом> слове".
  

10

В. Г. КОРОЛЕНКО

3 января 1901 г. <Ростов-на-Дону>

Многоуважаемый Владимир Галактионович.

   Я к Вам с просьбой. Около трех лет работал я в редакции газеты "Донская речь". Последний год газета издавалась в Ростове-на-Дону. Город коммерческий, деловой и мошеннический. Приходилось поэтому задевать многих дельцов (я давал злободневные статьи из местной жизни). Недавно я рассказал о проделках одного крупного воротилы одного из местных банков. Статья произвела огромную сенсацию в городе. Через неделю "Донская речь" была куплена этим самым воротилой; само собою разумеется, я очутился на улице. Есть тут другая большая газета "Приазовский край", но газета акционерная, акционерами состоят местные тузы, которым я до того насолил, что они меня на выстрел не подпускают к редакции.
   Не будете ли Вы добры оказать мне содействие пристроиться где-нибудь в столице или в провинции, все равно -- у меня семья, и плохо приходится.
   Уважающий Вас

Александр Серафимович Попов.

   Мой адрес: Ростов-на-Дону, Казанская ул., д. 52, кв. 3.
  

11

В. С. МИРОЛЮБОВУ

Новочеркасск, Комитетская, 62. 26.III. <19>02.

   Ваша телеграмма, многоуважаемый Виктор Сергеевич, повергла меня в великое отчаяние. Дело в следующем. Врачи безусловно требуют, чтобы я полечился в нынешнем году на грязях (есть у нас такие -- Манычские), а жене необходимо ехать на кумыс; то и другое настоятельно необходимо, и потребуется на это май и июнь. Я сплю и вижу во сне, как наконец вырвусь отсюда в Питер, а тут вдруг Ваша телеграмма; я закрутился, как червяк, которого придавили с одного конца: ехать и через месяц-полтора просить двухмесячный отпуск -- лечиться мне необходимо -- неловко и для журнала неудобно, не ехать -- значит упустить страшно удобный, может быть, единственный случай, работа-то в Вашем журнале мне очень по сердцу. Скверно. После лечения во всяком случае уеду в Петербург,-- не могу я больше здесь. И если, против чаяния, у Вас окажется хотя какое-ниб<удь> место, очень, очень прошу оставить за мною.
   Известите меня, пожалуйста, возьмете ли Вы присланную мною вещь. И если возьмете, убедительно просил бы выдать под нее авансом 100 руб.

Искренно уважающий Вас
А. Попов.

   P. S. Виктор Сергеевич, я побоялся затягивать ответ и послал Вам телеграмму, что не могу выехать, и не спросил, может быть, замещение предлагаемого Вами места можно было бы оттянуть или оно сейчас должно быть занято?
  

12

В. С. МИРОЛЮБОВУ

7.IX. <19>02. <Москва>

Многоуважаемый Виктор Сергеевич.

   Крепко виноват перед Вами, а особенно перед г. Тарновским, перед которым очень и очень извиняюсь. Им было послано мне письмо 20 мая в Новочеркасск с запросом о моем переезде в Петербург и работе в "Журн<але> для всех". Но за три дня до получения я уехал в степи с семьей лечиться; остававшийся дома старик тесть, вместо того чтобы переслать мне письмо, для большей сохранности спрятал и передал мне... 29 июля, когда я вернулся. Так я и не ответил.
   Теперь я застрял в Москве. Работаю в "Курьере". Боюсь ехать в Питер из-за здоровья жены. Да и у меня здоровье как немазаное колесо.
   Пропустила ли цензура моих чиновников? Когда Вы их думаете пустить? А как полагаете: не переработать ли мне их? не укажете ли дефектов? не навязываю ли я читателю насильно впечатление скуки, однообразия? а?

Жму руку.
А. С. Попов.

   Адрес: редакция "Курьера".
   P. S. Как идет журнал? В Новочеркасске его шибко читают, да и тут, в Москве, сколько слышно.
  

13

В. С. МИРОЛЮБОВУ

  

26 сент<ября 19>02>. <Москва>

   Посылаю Вам, многоуважаемый Виктор Сергеевич, небольшой рассказ. Если пригодится, я очень, очень просил бы Вас выслать мне 100 руб., крайне нуждаюсь. За этот рассказ, если возьмете, руб. 30, да за чиновников, вероятно, осталось руб. 25--30, а остальные 40--45 руб.-- авансом. Очень бы просил, и если можно бы, сейчас же, выслать. К концу декабря я Вам пришлю еще рассказ.
   Кажется, из "Курьера" придется уйти: оплачивают плохо, тесно, приходится писать почти каждый день по кусочку, а от этой билеберды голова становится как пустой бочонок. От работы над беллетристикой почти приходится отказываться.
   Если Вас не отягчит, очень бы просил потолковать со "Знанием" относительно выпуска моих рассказов. Пятницкий, думаю, не согласится.
   Разве Горький! Ведь им подавай яркое, сильное, боевое, говорящее само за себя, и мои скромные рассказы едва ли возьмут.
   Думаете ли быть в Москве?

Жму руку.
А. С. Попов.

   Адрес: редакция "Курьера".
   Трехпрудный пер., д. Левенсон.
   Если возможно, крепко бы просил относительно денег.
  

14

А. М. ГОРЬКОМУ

22/Х -- <19>02. <Москва>

Дорогой Алексей Максимыч.

   Очень прошу Вас сообщить, находите ли подходящим для книжки что-либо из переданного Вам мною. Время уходит, мне страшно не хотелось бы упускать сезон.
   При подсчете я ошибся -- у меня больше материалу-- 12 1/2 листов. Не хватает 4 1/2. Если пустить "Степные люди" и "Преступление", это составит -- 3 2/3 листа. Я переработал "На плотах"; если это пустить -- еще около листа. Недостача полностью покрывается. Признаться сказать, я испытываю томительное состояние от задержки книжки. На днях покончу с Звонаревым.
   Леонид Николаевич передал мне с Ваших слов, что мне может быть выдан аванс. Я бы просил, если можно, рублей 400, нуждаюсь. Как это сделать? Вы ли сообщите Пятницкому, или мне придется?
   Очень прошу сообщить относительно рассказов. Одолел я Вас, да уж никуда не денешься.

Крепко жму руку.
А. С. Попов.

   Адрес мой: Трехпрудный пер., д. Левенсон, ред. "Курьера". Александру Серафимовичу Попову.
  

15

И. И. ГОРБУНОВУ-ПОСАДОВУ

14 февраля <19>03 г. <Москва>

Многоуважаемый Иван Иванович.

   К сожалению, не могу уступить Вам ни того, ни другого рассказа. Недели две тому назад сюда приезжал представитель вновь организованного в Ростове-на-Дону народного издательства "Донской речи", которому я и отдал "Стрелочника" на издание в 10 000 экземпляров. Пока не разойдутся эти 10 000, я связан.
   Относительно же рассказов, вошедших в мой сборник, выпущенный на днях "Знанием", я связан обещанием Горькому отдать ему эти рассказы для затеваемого народного издательства; к этим рассказам относится и "Прогулка". Очень жалко, что не могу Вам послужить.
   Дома я бываю ежедневно до часу дня и вечером от 7-ми. Очень будем Вам рады. Передайте мой и жены привет Елене Евгениевне. Жена несколько приболела, инфлуэнца, вероятно, теперь лучше.

С искренним уважением А. С. Попов.

   Мой адрес: Нижне-Прудовая ул. Нижне-Предтеченский пер., д. No 2 Голицына, кв. 7.
  

16

В. Г. КОРОЛЕНКО

<15 марта 1903 г. Москва>

Многоуважаемый Владимир Галактионович.

   Когда я пятнадцать лет тому назад с университетской скамьи попал на север, я в первый раз прочитал Ваши рассказы целиком в книжке (отдельно я читал и раньше). Они произвели на меня неотразимое впечатление, и это был один из первых толчков, заставивших меня писать. Написал я рассказ, прочитал ребятам, понравилось, только, говорят, это "Сон Макара", переделанный и испорченный. Я и сам вдруг увидел это и стал вытравлять, чтоб хоть внешнего-то, формального сходства не было. Потом жизнь пошла своим чередом, были новые влияния, новые веяния, но то первое, девственное, молодое впечатление от Ваших рассказов осталось неизгладимым и дало окраску на всю жизнь.
   Посылаю Вам мою книжку. В ней все, что я могу дать читателям. Хорошо оно или дурно -- другой вопрос, но тут все мое писательское нутро.
   Было у меня еще издание, но очень неудачное по подбору рассказов и по внешнему выполнению.
   Основался на постоянное жительство в Москве, которая привлекает своей большей простотой и сердечностью, в противовес деловому и холодному Петербургу. Работаю в "Курьере".
   Крепко жму руку.

Уважающий Вас
А. С. Попов.

   15.III--03.
  

17

В. С. МИРОЛЮБОВУ

25.I.1904. <Москва>

Дорогой Виктор Сергеевич!

   Очень жалею, что не пришлось повидаться с Вами, надо было перетолковать. Дело в следующем.
   Ваш сотрудник Волжский вызвал в обществе взрыв негодования. Грешный человек, я не читал его, и прочитал только недавно, когда мне указали. Мне кажется, появление его статей -- крупная ошибка, но не потому, что я и многие не согласны с сущностью, с направлением его статей, а по совсем другим соображениям. Ваш журнал в деле высвобождения русского народа играет огромную роль. И я думаю, только с этой точки зрения он должен оцениваться.
   Какую же роль играет в этой миссии Волжский?
   Самую пагубную, растлевающую, поселяющую в умы Вашего читателя смуту. Но не потому, что Волжский плох, не талантлив или ретрограден. Вовсе нет. Это, по всем видимостям, безупречный человек и несомненно талантлив. Все его несчастье в том, что ему приходится жить и работать в тяжкую минуту борьбы, когда внешние условия неумолимы. И вот что выходит. Он говорит о боге, о религиозном, о христианской идее всечеловечества, о нравственно-религиозной санкции, о тоске по богу, о душе, сдавленной тисками атеизма, о вере, о вечности и бессмертии, и мы с Вами, и интеллигентный читатель понимаем, что речь идет о том нечто, что делает людей людьми, что связывает их, что осмысливает их жизнь, нечто, живущее в нас и независимо от нас, самодовлеющее, или выработанное в нас эволюционно, как способность держать тело отвесно, как инстинкт стадности, как отвращение к труду и прочее. Мы понимаем, о чем идет речь, хотя и объясняем различное явление. Но громаднейшая масса Ваших читателей, те, для кого Вы кладете жизнь свою, те с верой, с богом, с атеизмом, с религиозностью сейчас же ассоциируют деревянные доски с накрашенными на них лицами, попов, дьяконов, дьячков с длинными волосами, архиереев в митрах, дым от кадил, весь формализм, весь догматизм поповского учения, удушливый и мрачный. И Вы в вашем журнале не можете им растолковать, что не о попах, не об иконах, не о хоругвях, не о личном боге идет у Вас речь, не можете, потому что Вам не позволят. И вот совершенно невольно для русского народа вы будете играть такую же роль, какую играют "Дружеские речи" Гражданина, "Родные речи" и всякие другие речи, развращающие и одурманивающие народ. Не знаю, поняли ли Вы меня?
   Что интеллигентное общество так же смотрит и оценивает появление статей Волжского, показывает решение одного земства. Оно выписывало 200 экземпляров Вашего журнала для распространения в народе. После статьи Волжского в дек<абрьской> книжке решено прекратить выписку "Журн<ала> для всех" и заменить его "Народн<ым> благом" и др. Факт характерный.
   "Вот что,-- можете Вы возразить,-- да с какой же стати меня заставляют вести журнал так, а не иначе. Имею же я право думать по-своему, и оценивать жизнь и ее явления по-своему, и эту оценку проводить в журнале".
   Да, имеете право, но тогда нужно издавать журнал не за целковый, а за 15, 18 рублей (или если за целковый, так через сто лет, когда о боге можно будет говорить так ясно, что и рабочий поймет, что речь идет не о попах, а о чем-то громадном и всеобъемлющем).
   Вторая статья Волжского в январской книжке о Горьком мне тоже представляется ошибкой.
   Что такое Горький?
   Не только литературный факт, но и общественный. Нужно потолкаться среди серой публики, особенно провинциальной, чтоб убедиться, какой громадный толчок мысли дал он, мысли именно общественной, как это ни странно. Теперь против Горького открыли яростный поход и "Новый путь" и "Новое время" и многие другие. Они всячески стараются унизить, втоптать его, отнюдь не разбирая по существу его произведения, а просто ругаясь и всячески уничижая. Волжский невольно играет этим господам в руку: "Надо щадить вкус читателя и не портить его вкус",-- говорит Волжский, и разве не играет на руку Бурениным и прочим. Не надо курить фимиам, но не надо и невольно участвовать в походе нововременцев, в походе, который знаменует собой определенное общественное течение.
   Виктор Сергеевич, к Вам я отношусь с величайшим уважением, с нежностью, если хотите, за самоотверженную преданность Вашу огромному делу, которое Вы делаете. И тем больнее и прискорбнее будет мне оторваться от журнала, раз он не найдет возможным избавиться от чисто тактических, тем не менее огромных ошибок.
   Крепко жму руку. Мне б очень хотелось повидаться с Вами и перетолковать.

А. С. Попов.

  

18

В. Г. КОРОЛЕНКО

17 апреля 1904 г. <Москва>

Многоуважаемый Владимир Галактионович.

   У меня к Вам большая просьба.
   У меня открылось кровохаркание. Необходимо во что бы то ни стало выехать из Москвы, полечиться летом. А так как такого экстренного отъезда не ожидал, я совершенно не подготовился в финансовом отношении.
   Под давлением я вынужден обратиться в фонд. Я просил выдать мне в ссуду 300 руб<лей>, которую погашу (буде поправлюсь) осенью, примерно в октябре, когда выйдет 2-е издание моих рассказов изд<ательства> "Знание".
   Беспокою Вас, единственно чтоб сократить формальную сторону -- фонду ведь надо будет навести справки, существую ли я на свете. Так присвидетельствуйте, пожалуйста, что я есмь и что, кроме двух превосходнейших ребят на руках и пресквернейшей головы на плечах, у меня ничего нет. Этим я выиграю несколько дней, а может быть и недель, а теперь мне день кажется годом. Если нужно удостоверение врача, немедленно вышлю.
   Некоторую меланхолию наводит на меня одно обстоятельство. Умер от чахотки в конце этого марта мой брат, а был здоровенный парнюга. И у меня рожа -- необыкновенно широкая и красная.
   Крепко жму руку.

Искренно уважающий Вас
Алекс<андр> Серафимович Попов.

   Москва, Пресня, Трехгорный переул<ок>, д. Бурова, кв. 12.
  

19

И. А. БЕЛОУСОВУ

11 июня <19>04 г. <Анапа>

Дорогой Иван Алексеевич.

   Недавно только устроился в Анапе -- торчал все время в Новочеркасске, дети были больны. Я все прихварываю, простуживаюсь, почти не купаюсь. Место пыльное, ветреное, сделал ошибку, что сюда попал, но для ребятишек превосходное купанье. Бедный Антон Павлович, мучительно жаль. Только теперь чувствуешь, какой это был человек, талант. Как Вы устроились и чувствуете? Имеете ли сведения из Москвы? Пишите, пожалуйста:
   Анапа, Гребенская ул., д. Башкова. Жму руку.

Ваш А. С. Попов.

  

20

Л. Н. АНДРЕЕВУ

<Начало ноября 1904 г. Москва>

   <...> При моей мягкости, расплывчатости, отсутствии колющих людей угловатостей и даже небольшом запахе богова масла я легко сближаюсь с людьми, и в то же время я, брат, глубоко одинок. Какая-то тонкая, незримая, но упругая и непереходимая преграда отделяет меня от людей. Всегда. И я, брат, жажду подойти к человеку, подойти ближе тех милых и приятных отношений, с которыми подходят, в сущности, чуждые друг другу люди и остаются такими, и не могу. Когда был молодой, это одиночество и внешне, физически проявлялось: я вечно был один, мало сталкивался со студентами, только с маленьким кружком, пропадал в лесу, в степи или шатался по улицам Петербурга, один, так, без цели, или на Неве, на островах, на взморье, на Севере в тундре, в лесах, на реке. К старости природа, брат, потускнела, понадобились люди, а тут вдруг этакая загвоздка. Вот и к тебе мне стоило огромных усилий подойти. Смешно, но ведь я ужасно боялся, чтоб не вышло, что я трусь около тебя. Поглядишь, бывало, в Художественном, да и так в разных местах: публика норовит походить с тобой или посидеть, и не потому что, ну, случайно пришлось или действительно есть чем перекинуться, а потому что посидел около тебя, вроде как Анну на шею получил 2-й степени и с бантом, и в глубине души, думаю, даже, может быть, бессознательно, ты сам чувствовал, что около тебя трутся при всем внешнем благоприличии, и там в нутре в требухе слепая кишка у тебя саркастически ухмыляется. И только теперь, когда я был у тебя, я почувствовал, что душа моя немножко распоясалась. Вот теперь я разбираюсь. Что меня в тебе поражает: дьявольская работа мысли. Мысли у тебя в мозгу, знаешь, как черви в дохлятине, кишат. У меня сонный мозг, медленный, и я с наслаждением заряжался у тебя. Добров говорит, что у тебя наследственная неврастения. Я думаю -- это отлично. Может быть, только благодаря ей и 77 болезням мозг так беспокойно работает. Какая, брат, штука. Вот старость, и нужны люди, а я их не знаю и, что главное, подойти к ним не умею. И думаю, литературе моей конец. Природа в первой моей книжке сама себе довлела. Там была сама жизнь, искренность, если хочешь известная талантливость, ибо я жил ею, я пропитывался ею. Теперь, брат, нужны люди и в моей жизни, и в моих рассказах, а их нет, и я гибну: рассказы слабые, серые, хуже. Техника, пожалуй, еще лучше, занимательности больше, а чего-то самого важного и главного меньше, какой-то нутренности. Иду с сыном. "Папка, гляди, гляди, море-то как шелком покрылось". И мне было радостно. Избито это и тысячу раз повторялось, шелк-то, но ведь он у меня неграмотный, и за 5 1/2 лет его жизни я ему ни одной книги не прочитал, стало быть, это он из собственного нутра, просыпается художник: море-то действительно подернулось шелком под заходящими из-за туч лучами. Прежде-то, боже мой, я б не оторвался бы и от моря, и от гор, и от серых ползучих из-за гребней и по ущельям туч, а теперь я тускло и холодно гляжу на все, радуюсь гордостью сына, отраженно. Старость. Собачья? Жена уехала. Несколько дней назад получили телеграмму: отец ее лег после обеда спать и... не проснулся. Остались ребята. Поехала устраивать.
   Что-то я тебе еще хотел сказать? Мысли расскочились. Поклонись Александре Михайловне и матушке. Поцелуй Середу.

Твой Александр.

   Работаешь?..
  

21

А. М. ГОРЬКОМУ

22 сент<ября> 1905 г. <Москва>

   Дорогой Алексей Максимыч, рассказ свой постругал, как мог. В сущности, это и не рассказ, а намек на него, ну да ведь теперь и Фомы -- дворяне. С портным не мог справиться. Дело в том, что это искренний мягкий мечтатель, у меня не вышел. Рассказ послал Конст<антину> Петровичу.
   Крепко жму руку.

А. С. Попов.

   Поклонитесь Леониду.
  

22

К. А. ПОПОВОЙ

23 сент<ября> 1905 г. <Новочеркасск>

   Дорогой Ксенурок, посылаю тебе No "Д<онской> р<ечи>" с моим письмом в редакцию. Пишу, надрываюсь сейчас рассказ, не знаю, что выйдет. Материал -- погромное время в Ялте, митинг. Как мне трудно писать. Спасибо, погода хорошая, так детишки с нянькой на дворе, и я могу свободно работать... Дорогая моя, отчего ты не пишешь? Целую тебя крепко.

Твой Александр.

  

23

К. А. ПОПОВОЙ

8 октября 1905 г. <Новочеркасск>

   Дорогой Ксенурок, тут в Новочерк<асске> большая каша. Происходили демонстрации, а теперь происходят патриотические манифестации. Черная сотня намерена разгонять митинги и избивать ораторов. Организуется милиция. Ростов разграблен босяками и горит. Казаки стреляли в самооборону. Целую крепко, крепко. Завтра опишу подробно. Никак не выеду, поезда аккуратно не ходят.

Твой Александр.

   Пиши.
  

24

К. А. ПОПОВОЙ

  

19 октября 1905 г. <Новочеркасск>

   Дорогой, милый дружок, наконец-то свобода! и знаешь, не верится, все кажется, проведут, негодяи. Тут идут народные празднества, но о них в конце письма. Буду рассказывать по порядку. Больше недели тому назад я собрался выезжать. Чемоданы были уложены, все приготовлено. Утром нужно было на скорый. Встречаюсь вечером с Павлом Петровичем: "В Москве забастовка. Поезда не ходят". А я все-таки хотел ехать; думал -- проскочу. И, к счастью, не поехал, так как мой поезд не дошел и до Козлова, и я бы с ребятами застрял где-нибудь на маленькой станции. Что я с ними делал бы там, не знаю. Везде пассажиры оказались в очень тяжелом положении. А тут приходят вести из Питера и Москвы одна грознее другой: нет продовольствия, нет воды, на улицах настоящая революция и под шальные пули попадают обыватели. Без ребят бы ничего, но с ребятами жутко: мог выйти на улицу и не вернуться. Что бы старуха с ними делала? Ужасно томительно тянулось время. Бывал на собраниях в станичном правлении, где шло обсуждение Гос<ударственной> Думы, работал по организации "Казачьего союза", писал рассказ, но все-таки было очень тяжело. Ходил на почту, но там один ответ: нет ни присыла, ни отсылки. Началась забастовка учащихся. Забастовало реальное, гимназии. В женской гимназии дура Вера Александровна позвала полицию и попрятала городовых по погребам, в кухни, в угольном складе. Грекова в переговорах с ученицами уговорила их, что полиции ни под каким видом в гимназии не будет. Но семи- и восьмиклассницы как-то пронюхали, полетели на кухню, пролезли в погреба и открыли. Полицейские, здоровенные казаки, сидят, согнувшись, по углам, а воспитанницы на них наскакивают, как квочки: "Дрянь!.. дрянь!.. дураки!.. скверные людишки!.." Потом торжественно повели их к начальнице. Станишники неуклюже ступают по паркету со сконфуженными мордами и преглупо ухмыляются. Начальница, как увидала эту процессию, обомлела, а гимназистки наскакивают на нее: "Лгунья!.. лгунья!.. в глаза врет... скверная дрянь... мы вас презираем!.." Начальнице ничего не оставалось, как удариться в обморок. Поп хотел поправить дело и стал гнусаво читать выдержки из евангелия и усовещивать. Гимназистка кричит: "Господа, оставьте этого богохульника... идемте в актовую!.." Богохульник с постной рожей остался при одном евангелии. Гениальная начальница, чтоб предохранить от козьего духа, заперла на ключ маленьких по классам. А не менее гениальная классная дама, чтоб девчонки смирно сидели, заявила: "Не смейте громко говорить, а то вас изобьет полиция и гимназисты..." (Гимназисты и реалисты толпой стояли на улице.) Поднялось нечто неописуемое: крик, истерики, ребятишки от ужаса в исступление пришли. Пришлось отливать водой, вытаскивать и отправлять домой. Так кончился пир их бедою. Гимназия была закрыта. В саду вечером сходка. Казаки поспели. Собрались у Петровского в квартире. Масса народу, родители и учащиеся. Прочитаны были петиции. Стали излагать каждое учебное заведение свои нужды. Гимназистки тонкими голосами наперебой: "До того ругаются классные дамы; до того ругаются..." -- "Как же ругаются?.." Некоторое время молчат: "Нецензурно..." Хохот. "Как же все-таки?" Конфузливо: "Черт!.." Реалист басом: "И у нас директор ругается не-цен-зур-но".-- "Очевидно, у классных дам научился",-- вставляет Петровский. Выясняется: директор систематически организует шпионство, берет взятки и рассказывает в классе анекдоты, от которых у семиклассников уши вянут. Требуют удаления двух учителей и директора. Наутро назначен был грандиозный митинг на соборной площади. Собрались. Холодный ветер. Ничего не было организовано. Начались речи. Стала прибывать полиция. Вдруг телеграмма: собрание разрешено под контролем полиции. Сейчас же взяли разрешение у атамана, и колоссальная толпа собралась на театральной площади. Ораторы влезли на театр и оттуда говорили народу. Вдруг во весь опор взвод казаков с ружьями и шашками на тол<пу>...
   (Последующая часть письма не сохранилась.)
  

25

К. А. ПОПОВОЙ

23 окт<ября> 1905 г. <Новочеркасск>

   Дорогой дружочек, никак не могу отсюда выбраться: билеты выдают только до Козлова, а до Москвы не дают. В Новоч<еркасске> вся публика разбилась на две части: одна патриоты, другая левая. Патриоты ходят по улицам с портретом царя, поют "Боже царя храни". Левая ходила с красными флагами, пела "Дубинушку"... и проч. Патриоты хотят убить Петровского и Ник<олая> Ив<ановича> Елкина. Образована милиция, которая их охраняет. Словом, в Новочерк<асске> творится невиданное. И знаешь ли, как охватывает это настроение. Я участвовал во всех собраниях, теперь идет борьба за устройство митингов в читалке. Будет создано общее собрание, экстренное собрание Общества содействия нар<одному> обр<азованию>, на котором постараются прогнать правление и назначить другое. Крепко, крепко я по тебе соскучился <...>

Твой Александр.

  

26

К. А. ПОПОВОЙ

24/Х--<19>05. Новочерк<асск>, Платовский, 14а.

   Дорогой, милый дружок, никак не могу тебе написать подробно о всех здешних событиях. А события интересны, настолько интересны, что сами просятся в рассказ, и я думаю воспользоваться, но только когда попаду в спокойную обстановку. Патриоты удивительно нагло действуют. Грозят смертью всем, кто организует демонстрации с красными флагами. Но интеллигенция работает. Я принимаю участие. Образовалась милиция для самозащиты. Посылку не могу выслать, почта еще не принимает. Не знаю, доходят ли письма. Говорят, сегодня начнут выдавать билеты на вокзале до Москвы. Если так -- на днях выеду.
  

27

К. А. ПОПОВОЙ

26/Х<1905 г. Новочеркасск>

   Дорогой, милый дружок, все никак не успеваю написать тебе подробно обо всех делах. Работа кипит. Я пишу воззвания, буду читать лекцию для народа, хлопочу об устройстве митингов в читалке. Завтра все тебе подробно. Стыдно мне ничего не делать, когда кругом в этих ужасах народ бьется за свободу. Уеду дня через 3--4. Крепко, крепко тебя целую. Если бы ты знала, как я страшно по тебе соскучился, как хочется тебя крепко, крепко обнять. Дорогая моя, потерпим, и как же радостно, как светло мы с тобой встретимся. Только, деточка милая, заботься о своем здоровье.

Твой Алек<сандр>

  

28

К. А. ПОПОВОЙ

30/Х--1905. <Новочеркасск>

   Дорогой дружок, никак не выберусь. Завтра решится вопрос о деньгах, и я уеду. Сегодня в читалке перед 300 серыми людьми читал реферат о манифесте. Слушали с затаенным дыханием. Реферат революционный. Ожидали, что будут бить черносотенники. Прошло тихо. Реферат, кажется, напечатают социал-демократы. Ужасно хочется отсюда вырваться. А то я как цыган какой-то. Крепко, крепко целую. Твой Алек<сандр>
  

29

К. А. ПОПОВОЙ

13/XI--<19>05. <Москва>

   Милый дружок, доехали благополучно. Остановились пока в "Европе". В гостинице ни одной прислуги -- забастовали. Без прислуги очень трудно. Рестораны все закрыты. Некому воды подать, самовар. Был у Леонида, уезжает за границу. Горький очень плох, ибо ведет безобразную жизнь: с утра до вечера толчется у него народ. Сегодня буду у него. Леонид написал драму: "К звездам". Будет поставлена в январе в Художественном <...> Твой Алек<сандр>
   Пиши: Грузины, Ср. Тишинский, д. Шустова, мне.
  

30

К. А. ПОПОВОЙ

  

19/31/XII--05. <Москва>

   Дорогой дружочек, наконец я от тебя получил телеграмму. Гора свалилась с сердца. Я уж думал, бог знает что с тобою. Если бы сегодня не получил твоей телеграммы, телеграфировал бы всем знакомым в Ялте. Дорогая моя, ты не сердись, что немного задержал вначале письма. Знаешь, я как ошалелый первое время был: ведь дом-то наш весь изрешечен был пулями; пришлось бежать, жил у Андреева, потом искал квартиру, ее нету, денег нет, надо дописать во что бы то ни стало рассказы; и тут надо бегать по городу за квартирой, а тут мысль о тебе измучила меня, я себе представлял, в каком ты отчаянии без денег и без известий о нас. Ну, знаешь, Ксенурок, ужасное время пережил. Теперь я немного устроился. Пишу, здорово пишу, никогда так не писал. Уж приеду к тебе, тогда буду отдыхать. Мне бы хотелось поселиться где-нибудь подальше за городом, так где-нибудь за Тереком, под самыми горами, знаешь, чтоб так тихо, спокойно, своя семья только. Я крепко по тебе соскучился, Ксена. Ксенурок, только поддержи свое здоровье <...>
   Сейчас дописываю о кровавых событиях в Москве. Поздравляю тебя с Новым годом. Крепко, крепко целую. Я встречаю его за письменным столом с пером и рассказом. Дети спят. Пиши мне. Я крепко в этом нуждаюсь. Обнимаю.

Твой Александр.

  
  

31

A. M. ГОРЬКОМУ

31.XII.1905. <Москва> Малая Лубянка, д. 3,
меблиров. комн. Воробьева, No 18.

   Дорогой Алексей Максимыч, "Письмо" переработаю и думаю, что из него выйдет вещь. А вот насчет "Матери" боюсь, не справлюсь -- слишком большая тема не по плечу мне. Я и сам чувствовал искусственность и риторичность ее. Во всяком случае, я ее коренным образом переработаю, посмотрим, что выйдет. Если сейчас "Похоронный марш" не сдаете в печать, то очень бы просил прислать: мне бы хотелось пройтись по нем еще раз, сгладить кое-какие места. С любовью я его писал (факт поразил, рассказанный в "Новой жизни"), но, откровенно говоря, страшно торопился, ибо был в положении кота, которому капканом хвост ущемило. "Похор<онный> марш" и "Письмо" вышлю в самом непродолжительном времени, а над "Матерью" придется много поработать. Сейчас заканчиваю о московских событиях. Вышлю на днях. Крепко, крепко жму руку, и сердечное спасибо за добрый совет и указания. Мой привет Марии Федоровне, Константину Петровичу.

Жму руку. Ваш А. С. Попов.

  

32

К. А. ПОПОВОЙ

19/5/I--06. <Москва>

   Дорогой, милый дружок, сегодня дописываю рассказ о московских событиях для "Знания". Около двух листов выходит. Кажется, ничего, ярко <...> Завтра отошлю рассказ. Настроение тут подавленное. Чрезвычайная охрана до сих пор не снята, нет ни митингов, ни собраний, все замерло. На праздниках, за исключением Белоусовых, нигде не был. Втроем были у Телешова с Бел<оусовым>и Юл<ием> Буниным. Завтра, как сдам рассказ, пойду к Грузинскому. Целую тебя крепко, крепко.

Твой соскучившийся крепко Александр.

   Прошу -- пиши.
  
  

33

К. А. ПОПОВОЙ

19/8/I--06. <Москва>

   Дорогой, милый дружочек, сегодня была у меня Мар<ья> Мих<айловна> и передала детям корзину с фруктами, которые ты прислала. Детишки очень рады и крепко тебя целуют... На днях закончил о московских событиях, послал Горькому. Теперь передо мной ряд рассказов, которые непременно надо закончить за эти полтора месяца. В начале марта непременно выеду к тебе. Очень соскучился, и теперь я буду иметь право на некоторый отдых. Чудеса со мною какие-то: то я страшно страдал бестемьем, теперь темы кишат в голове, как черви. Уж какие рассказы выйдут, другое дело, но тем обилие. От Леонида из Берлина получил открытку. Давно ли ты была у Альтшуллера? Убедительно прошу, напиши об этом. Напиши подробно о своем здоровье. Как температура? Ведешь ли режим? Чтоб ты совершенно поправилась к нашему приезду. Ксенурок, мой милый, дорогой, славный. Целую тебя крепко, крепко. Жду твоих писем с страшным нетерпением. Киска и Толка спят.

Твой Александр.

  

34

А. М. ГОРЬКОМУ

9.I.1906. <Москва>

Дорогой Алексей Максимыч.

   Посылаю Вам "Похоронный марш". "Письмо" пришлю на днях. Очень, очень Вас прошу, не солите моих рассказов -- протухнут, а в них в дохлых какой интерес. Получили ли мое "На Пресне"? Если возьмете и если можно, очень бы просил под нее денег, -- крепко нуждаюсь.
   Крепко жму руку.

Ваш А. С. Попов.

  

35

К. А. ПОПОВОЙ

26/I <19>06. <Москва>

   Милый, дорогой Ксенурок, дорогая, потерпи, деньги на днях вышлю. Хотел тебе выслать 75 руб., да вдруг в ломбард пришлось внести 31 р. На этих днях непременно вышлю тебе. Напряженно кончаю рассказ. Горький подвел. Должен был дать 300 за последний рассказ и ни гроша не прислал. Дела у всех страшно плохи. Тут открылся новый журнальчик "Новое слово", и я страшно рад, что могу туда. Платят 150 руб. за лист. Кончил рассказ ("На мельнице") и понесу в "Правду". Очень тороплюсь с рассказами.
   Обнимаю крепко. Пиши, милая.

Твой Александр.

  

36

К. А. ПОПОВОЙ

5/5 1906. <Москва> М. Лубянка,
мебл. комн. Воробьева.

   Милый, дорогой дружок, сдал вчера в "Русскую мысль" три рассказа: "Мать", "Дома", "В бараке", всего на лист <...> Пишу теперь еще рассказ, но не знаю, куда пристрою. Тут в Москве почти негде. Беда <...> Что сыны мои милые, сыны дорогие? Спасибо тебе за письмо о них. Пиши о них подробно. Карточки их взял. Киса чудесно вышел, Тола не очень. Милые мои сынки. Поцелуй их за меня. Гуляешь ли ты с ними? Знакомишь ли ты Толу с миром? Надо, Ксенурок, непрестанно, непрерывно вводить его в сферу знания, миропонимания. Каждый пропущенный день для него навсегда потерян. Это надо помнить. И надо еще помнить, что одними ласками он не проживет. А все-таки поцелуй их за меня. Купил ли Василевский лошадь? Напиши. Поклонись няньке. Получила ли она письмо от своих. Дошли ли вещи? Целую тебя крепко, крепко. Целую милых сынов.

Твой Ал<ександр>

  

37

К. А. ПОПОВОЙ

7/V--<19>06. <Москва>

   Дорогой мой дружок, получил твое письмо <...> Посылаю тебе книжки "Знания" -- мои рассказы. В "Знании" дела плохи. Пишу сейчас рассказ для "Нового слова". Потом примусь опять для "Русской мысли". Знаешь, я вроде машины для производства фабричным способом рассказов стал. Не доделываю, кое-как сдаю. Жара тут в городе стоит. Бываю только у Белоусова. Семья его на даче, он один. Был у меня Тимковский. Послали мы коллективное письмо Парамонову, чтобы он дал точные сведения о количестве выпущенных книжек. Обсчитывает все же страшно, и все злы на него. Белоусов с будущего года будет издавать детский журнал "Приволье". Крепко, крепко вас целую. Страшно рад твоим письмам. Пиши чаще, дорогая, твой Ал<ександр>
  

38

К. А. ПОПОВОЙ

20/V <19>06. <Москва>

   Милый, дорогой дружочек, ты жалуешься, что мало пишу тебе. В городе я буквально задыхался, какая-то апатия, безразличие, ни одной мысли и вдобавок бессонница. Тут только на свежем воздухе немного вздохнул. Да и писать, дружочек, нечего, каждый день у меня такой же, как вчера. Нигде не бываю, кроме Белоусова. У Белоусова страшное несчастье -- Маруся умерла, внезапно, в 3 дня, воспаление слепой кишки и брюшины. Они в отчаянии. Я тебе писал или нет, не помню, ездил на дачу к Телешову, два Бунина, Голоуш<ев>, Белоус<ов>. Андреев приехал в Гельсингфорс. Говорят, туда приехал и Горький, но скрывается. Андреев оставил свою роскошную квартиру в Грузинах, так как дела "Знания" не блестящи. Милый мой сынка Толунок, и милый мой сынка Кисенок, люблю вас, соскучился по вас, приеду, так и будем пропадать с вами в горах и у моря. Много ли гуляете и где? Взяла ли мама билеты в Эрлангеровский парк и ходите ли вы туда? <...>
   Ксенурок, как мама? бываешь ли у ней? Была ли у Скитальца?
   Пиши. Крепко обнимаю. Твой Ал<ександр>
   Няне поклон.
  

39

К. А. ПОПОВОЙ

28/V <19>06. <Петербург> Невский, 66, Бель-Вю.

   Милый, дорогой дружочек, сегодня приехал в Питер. Буду тут работать. В Москве негде. В "Современнике" мало денег платят, плохо, а больше негде. Тут больше и газет и журналов. Сегодня никого не застал, поразъехались в воскресенье на дачи. Вышел Х-ый сборник. Там "К звездам" Андреева и мое "На Пресне". В Москве на даче я сильно простудился, дожди, холода, и до сих пор никак не оправлюсь. Меня страшно мучает твоя аренда. Получишь ли? Ах, как бы мы вздохнули. Положение тут очень напряженное. Завтра иду добывать под рассказ деньги и вышлю сейчас же тебе. Милые мои, истомились вы там без денег, и я тут измучился и ничего не могу сделать. Скверно. Куприн уехал в Новгородскую губернию. Леонид в Гельсингфорсе. Елпатьевские тут, только по воскресеньям уезжают на дачу. Никого еще не видел. Голова болит, насморк, валюсь, а надо дописывать рассказ. Завтра напишу вам больше, пребольшое письмо. Целую тебя и детишек крепко, крепко.

Твой Александр.

  

40

И. А. БЕЛОУСОВУ

2 июня <19>06 г. <Петербург>
Невский, 66, "Бель-Вю".

Милый мой Иван Алексеевич.

   Получил Ваши 2 письма. Спасибо, дорогой. Сижу у моря и жду погоды. Пятницкий удрал на дачу и к Андрееву. Когда приедет, черт его знает. Спасибо, Елпатьевский выручил, а то бы сдох.. Жизнь тут кипит по сравнению с Москвой. Читал на вечере свой рассказ. Бываю на митингах. Работаю. Познакомился с любопытной публикой. Ваше стихотворение очень понравилось. Непременно должно пойти в Сборн<ик>, а если нет, отнесу в "Русск<ое> бог<атство>" или "Мир божий". Крепко Вас целую. Поклонитесь Ирине Павловне и всей братии, Темному.

Ваш Алекс<андр>

  

41

И. А. БЕЛОУСОВУ

4 июня <19>06 г. <Петербург>

   Милый Иван Алексеевич, по-прежнему сижу у моря и жду погоды. Пятницкого нет. Сижу, пишу брошюры по общественным вопросам. Атмосфера сейчас весьма напряженная. Сегодня пил чай без хлеба, ибо поголовно все пекари забастовали, даже в окружающих Петербург пунктах. Маленько простудился, и мнет меня.
   В Думу еще не собирался пойти, думаю завтра. Что у Вас нового? Ваше стихотворение сначала Пятницкому дам. Когда он будет, неизвестно. Крепко жму руку.
   Привет Ирине Павловне, ребятишкам, Темному и всем.

Ваш Александр.

  

42

И. А. БЕЛОУСОВУ

<3/VII 1906 г.> Ялта.

   Милый мой Иван Алексеевич, простите, дорогой, что вовремя не ответил,-- жена была больна, завертелся. Дорогой мой, приезжайте сюда, приезжайте, передохнете хоть немного. Так или иначе, Вам отдохнуть надо же. Если не сюда поедете, куда-нибудь еще. Жена у меня приболела, теперь ничего. Хотели было на кумыс ехать, но раздумали, остались тут. Леонид пишет, что с удовольствием даст Вам рассказ. Скиталец обязательно даст, если не рассказ, так стихотворение. Адрес Леонида: Helsingfors Station Esbo Villan Frisans Herrn Leonid Andrejew.
   Скиталец уезжает недели на две, на три на Кавказ на группы. Сюда, кажется, приедет Юшкевич. Я и его насчет Вашего журнала. Ничего еще не писал, как-то не выходит.
   У нас стоит страшно дождливая погода, улицы, дороги размыты, все завалено камнями с гор, ни проезду, ни проходу, так как рабочие бастуют, везде обвалы. Вчера читал кусок Пресни на литературн<ом> вечере. Читал Скиталец, поэт Рославлев. Ребятки мои хотя и здоровы, но худы,-- перенесли только что ветряную оспу. Здесь живет Марья Павловна Чехова. На днях буду у нее. Спасибо, милый, что переслали письма. Пятницкий дал денег, но почти все они ушли на брата,-- послал его на кумыс: туберкулез у него. Дорогой мой, потерпите на мне долг еще немного. Ужасно жалко Сергея Терентьевича. Эх, человек, говорили ему, чтоб уехал. Как его дело? Здесь частые массовки. Когда выедете, непременно телеграфируйте, я Вас встречу. Остановитесь и устройтесь у меня. Это немножко далековато и высоко над городом, но ведь бы купаться не будете. Тащите Темного. Как Златовратские? Поклон старику и всем его. Ирине Павловне шлю сердечный привет и крепко жму руку.
   Ксения Александровна просит передать ей искренний привет и глубокое сожаление по поводу Маруси. Няня кланяется, плакала горько, когда узнала о смерти Маруси. Что ребятишки? Какая у Вас погода? Тоже, должно быть, дожди залили? Крепко целую Вас, мой милый, приезжайте же и непременно телеграфируйте.

Ваш А. С. П<опов>

   Барятинская ул., дача Василевского.
  

43

К. А. ПОПОВОЙ

5/IX <19>06. <Москва>

   Дорогая Ксена, прости, дружок, что долго не писал. Сижу дома, работаю, работаю, работаю. То, что не удалось отдохнуть летом, очень тяжко теперь отзывается, быстро утомляюсь, голова болит, бессонница. Окулист прямо сказал: сначала вылечите нервы, а потом и глаза пройдут -- в прямой связи. Нигде не бываю, некогда, кроме Бел<оусовых>. Они ждут прибавления семейства. Марья Мих<айловна>,-- пишет Виня, -- заболела, не то инфлуэнцей, не та тифом. К 15 октября вышлю тебе денег. Как кончу и сдам рассказ, поеду в Питер, насчет 2-го тома. Бунин выпускает 2-й том стихов. Семенова проводили за границу. У меня кашель и мокрота. Поправлюсь. Пиши подробно. Как дочка? Пиши о моих милых дорогих сынах. Крепко всех вас целую.

Твой Алекс<андр>

   Что мама?
  

44

И. А. БЕЛОУСОВУ

24 октября <19>06 г. <Петербург
Пушкинская ул., Гост<иница> "Пале-Рояль", No 131.

Милый Иван Алексеевич,

   во-первых, со мной огромное несчастье -- забыл у Воробьева пьесу Тимковского. Он меня съест совсем, с ногами. И поделом. Убедительно прошу, найдите и сейчас же пришлите мне. Кобзарь допечатывается -- не был напечатан раньше. Сейчас остановка из-за клише портрета -- испортили, теперь новое делают. В начале ноября непременно выпустит. "Мару" взял. Очень нравится, но боится печатать,-- цензура хлопнет книгу. Конопницкую просит оставить. Едет в начале ноября в Неаполь и с Горьким решит относительно ее. Горькому очень хотелось выпустить. Оставлять или взять?
   Целую Вас крепко. Привет Ирине Павловне. Голубчик, нет ли писем мне, и спросите Ивана, не вызывали ли в участок насчет вида.

Цел<ую>. Алек<сандр>

  
  

45

К. А. ПОПОВОЙ

25/X <19>06. <Петербург>

   Дорогая Ксена, был у Пятницкого; произвели подсчет -- довольно грустные результаты. 2-го издания разошлось только 1769 экземпляров, это из 5600. Народные издания (по 20 000 -- каждое заглавие) туго расходятся, самое большое 2500, а то есть и 800 экз. ("Степные люди"). "Под землей", "На заводе", "Ночью" по 2500 разошлись. Денег я взял 189 р. в окончательный расчет за все. 2-й том сейчас не берет печатать, а едет в Неаполь к Горькому, и там решат. Словом, дела невеселые. Был у Миролюбова. Вхожу и говорю: "Повинную голову меч не сечет"; ну он ничего, был ужасно рад, что я зашел. Долго беседовали. Вместо "Журнала для всех" будет выходить какой-то другой. Обещал непременно дать рассказ. Был у Куприна. Просит что-нибудь дать для "Современного мира" (вместо "Мира божьего"). Обещал, но рассказов у меня нет. Был у Чирикова и Найденова. Оба они так и вцепились в меня, почему я не сделал из "В семье" (XII сборник), почему не сделал пьесу, драму. Чириков, так тот простить себе не может, что упустил такой отличный сюжет для пьесы. Был у Вини. У него теперь хороший заработок (брошюры пишет). Подработает денег, на юг поедет. Марья Мих<айловна> была больна брюшным тифом, теперь поправляется, но все еще в больнице. Чириков и Юшкевич как из мешка сыплют пьесы. Меня зависть берег, хочу попробовать. Погода тут отвратительная. Вчера черный туман стоял, и такой густоты, что весь день огонь горел. Мокро, пронизывает <...>
   Как мои милые, мои дорогие сыны? Крепко, крепко их целую, крепко, крепко их люблю и очень, очень по ним соскучился. Милые, милые! Напиши о них очень, очень подробно и поцелуй их за меня. Отчего ты не пишешь о себе, о своем здоровье, пиши.

Целую, твой Александр.

   СПб, Пушкинская ул., Пале-Рояль.
  

46

Н. Д. ТЕЛЕШОВУ

28 октября <1906 г.> <Петербург>

Пушкинская, 20, Пале-Рояль.

Милый Николай Дмитриевич.

   Посылаю сие заявление, сделайте меня... членом. Завертелся я тут. Народ тут шибко живет, бегает, мечется, думает, пьянствует и дьявольски работает.
   Это -- не Москва. Как с цепи сорвались. Публика собирается в разных местах и для пьянства и для разговоров.
   Я заразился и тоже... пьянствую и работаю. Кажется, напишу пьесу, черт знает, что такое!
   Видел Куприна, Чирикова, Найденова; сияют.
   Крепко жму руку.

Ваш А. С. Попов.

  

47

И. А. БЕЛОУСОВУ

30 октября 1906 г. <Петербург>
<Гостиница> "Пале-Рояль".

   Иван Алексеевич, голубчик, как насчет моего паспорта? Не могу отсюда никак выбраться, потому что до сих пор не решен вопрос о 2-м томе. Пятницкий -- ведьма. И черт ему выешь брюхо! Назнакомился с новым народом. Любопытный народ. Шевелятся, бегают, думают, работают, пьянствуют. И я... пьянствую! Работаю. Что у Вас? устроились? От Леонидки письмо получил (через Вас), зовет к себе. Спасибо за письмо.
   Жму руку.

Ваш Алек<сандр>

  

48

И. А. БЕЛОУСОВУ

<Петербург> Пале-Рояль. Пушкинская.
1/XI. <19>06.

   Дорогой Иван Алексеевич, огромная к Вам просьба: будьте добры, зайдите в "Русскую мысль" и возьмите у них оттиски моего последнего рассказа "Дома". Мне необходимо передать Пятницкому, он повезет к Максимычу, и там будут беседовать насчет 2-го тома. Если же оттисков у них еще нет, голубчик, купите, милый, сентябрьскую книжку "Русск<ой> мысли" и пришлите мне. Дело в том, что это такой распространенный журнал, что я бегал по всему Питеру и нигде не мог достать,-- не держат, никто не читает. Пьесу Николая Иван<овича> разрешили еще 27-го октября, но мне не выдали, так как у меня нет доверенности и в прошении стоит московский адрес Никол<ая> Ив<ановича>. Вчера я получил телеграмму от Ник<олая> Ив<ановича>, чтоб выслал ему пьесу. Я был в цензуре; заявили, что пьеса уже отослана в Москву ему. Сижу, пишу рассказ, пьянствовать перестал.
   Привет мой Ирине Павловне.
   Получаете ли письма от Семенова? Что?

Ваш А. С. Попов.

   Получил от Вас письма и телеграмму и сегодня еще письмо. Спасибо.
   По-видимому, Вы не получили моего последнего письма.
  

49

И. А. БЕЛОУСОВУ

<Петербург> Пале-Рояль. Пушкинская,
7/XI--<19>06

   Милый Иван Алексеевич, только недавно сдан в набор мой 2-й том. Насилу уломал Пятн<ицкого>. Теперь сижу и караулю, чтоб не задержали и выпустили поскорей. Спасибо Вам, голубчик, билет на жител<ьство> получил. Оттиски из "Русск<ой> м<ысли>" тоже. Да, получил ли Ник<олай> Ив<анович> свою пьесу? <...> Написал рассказ, отдал в "Знание". Пишу другой, пишу пьесу, знаю, будет ерунда. Целую Вас крепко.
   Кланяюсь Ирине Павловне, Темному и всем.

Ваш А. С. Попов.

   Пишите.
   Три дня назад было умер от угара, чудом спасся.
  

50

К. А. ПОПОВОЙ

7/XI <19>06.< Петербург> Пале-Рояль, Пушкинская.

   Дорогая Ксена, не мог тебе писать эти дни -- с утра до вечера, не разгибаясь, сидел за рассказом. Только что кончил, сдаю в сборник "Знание". Еще не придумал заглавие. Три дня тому назад я было умер. Лег, а в комнате угар. Открываю глаза и ужас: страшное сердцебиение, все плывет кругом, теряю сознание. И одно гвоздем сидит у меня в голове: отпереть дверь, если не отопру, пропал, потому что в запертый номер не войдут по крайней мере суток трое. Поднялся, грохнулся; встану, потом в двери головой, кое-как отпер -- и спасся. Целые сутки в себя не мог прийти. Сейчас начинаю новый рассказ, должен кончить к 15 ноября. Сказать тебе по секрету: я начал писать драму: чувствую, что из этого ничего не выйдет, и не могу удержаться. Все пишут пьесы, решительно, даже Гусев про попов написал. От чрезвычайно нервной напряженности за работой мучают меня бессонницы. Иногда сплю только 2 часа, а утром подымаюсь с головной болью и снова писать. 2-й том мой набирается и, вероятно, будет готов к 1 декабря. Завтра буду читать первую корректуру. Я задумал выпустить сборник рассказов детских -- я, Чириков, Андреев, Куприн и другие. Если удастся, заработаю. Тут люди бешено живут, бешено работают, бешено конкурируют, бешено пьянствуют.
   Бываю у Куприна, Найденова и Чирикова. Тут есть кружок молодых писателей наподобие "Среды" московской (Арцыбашев, Муйжель, Каменский, Андрусон...). Они очень тепло меня встретили, говорят, что я единственный человек, который искренно пишет о революции. Буду у них читать свой рассказ, который сейчас кончил. (Еще не придумал заглавия.) 2-й том мой выйдет только в количестве 3000 экземпляров, так книги плохо идут <...> Не был ни разу ни в театре, ни в концерте, ни на вечере, а ужасно хочется пойти куда-ниб<будь>, но работа пожирает. Получила ли ты 12-й сборник, я послал тебе давно. Что же не напишешь, как обстоят дела насчет арендных денег. Что мои милые сыны? Довольна ли ты квартирой? столом? Напиши, меня все это интересует.

Целую, твой Александр.

   Милая Кисочка, люблю я тебя очень, очень крепко. Напиши мне письмо. Расскажи, как ты играешь и что делаешь с ракетами.

Твой папа.

  

51

И. А. БЕЛОУСОВУ

18 ноября 1906 г. <Петербург>

   Дорогой Иван Алексеевич, не писал Вам потому, что валялся больной, как кочерыжка. Полторы недели целых; думал: тиф. Теперь ничего, и вчера в первый раз на улицу ненадолго выходил. Приезжайте, ужасно буду рад. Мне отсюда раньше выхода 2-го тома уехать нельзя. Ужасно медленно набирают, только 6 листов. Останавливайтесь в "Пале-Рояле". Тут руб<ля> за 1 1/2 ничего номер. Здесь вся литературная братия гнездится. Тихонов, Ладыженский, еще кто-то, не успел узнать. До болезни много работал, теперь опять принимаюсь. Работаю над пьесой, но выходит удивительная чепуха.
   Вы пишете, что не особенно хорошо себя чувствуете и Сережа тоже. Вот что, милый, не стоит ли это в связи с квартирой. Хорошенько проследите. Нет ли сырости, затхлости или еще чего-нибудь. Телешова говорила, что ее мальчик на Чистых Прудах схватил малярию и что малярия гнездится в той местности.
   Может быть, это и не так, но вы все-таки потолкуйте с врачами. Сдал я в сборник рассказ. Читал его в кружке молодых литераторов,-- ну и разносили же меня с треском. Приезжайте, Иван Алексеевич, крепко буду Вас ждать и очень, очень рад Вам буду. Приезжайте. Да Вы не откладывайте. Вчера мне сказали, что Пятницкий уехал в Москву. Узнайте. Лучше всего у Екатерины Павловны Пешковой, на большой Грузинской (Георгиевской площ<ади>). Церковь на одном углу, а большой 2-х эт<ажный> каменный белый дом (кажется Кузнецова) на другом. Когда слезете с трамвая, мимо сквера пойдете перпендикулярно к линии трамвая и упретесь. Приезжайте же. Напишите когда. Поклон Ирине Павл<овне>.

Весь Ваш

А. С. Попов.

  

52

К. А. ПОПОВОЙ

13/XII 1906. <Петербург>

   Дорогой Ксенурок, прости, что не писал так долго,-- не отрываясь, сидел за драмой, наконец кончил. Уф, точно гора с плеч свалилась. Я страшно боялся к ней приступать. Ты знаешь, что я пейзажист. Вчера вечером читал ее Найденову и Тихонову. Оба остались чрезвычайно довольны. Говорят, что чрезвычайно сильно, драматично и глубоко. Я никак не ожидал, что такое произведет впечатление. Для драмы я заимствовал материал из "В семье" (XII сборн<ик>), но расширил и углубил. Но вот беда, сейчас в разгар реакции цензура ее ни за что не пропустит, и это меня приводит в отчаяние,-- я огромные надежды возлагал на нее, и попади она на сцену, мы бы сейчас же с тобой оказались с деньгами, и я мог бы передохнуть, а мне очень и очень нужен отдых,-- крепко устал, боюсь, что наступит реакция, и я не в состоянии буду писать. Мой 2-й том еще не вышел, выйдет только 20 декабря. Неделю тому назад я сдал в "Мир божий" рассказ "Живая тюрьма". Помнишь, я тебе читал отрывок из рассказа "На севере", тебе еще не особенно понравился. Так я его переделал, и вышел, кажется, ничего, в "Мире божьем" (теперь выходит под названием "Современный мир") очень довольны. Сдал еще рассказ "У обрыва" в книгоиздательство "Шиповник" (кажется, я писал об этом тебе). "Живая тюрьма" -- печатный лист, заплатили мне за него 250 руб. Две недели тому меня пригласили прочитать какой-ниб<удь> новый рассказ в политехнический институт. Я взял у "Шиповника" свой рассказ "У обрыва" и поехал. Мне заявили, что вечер (литературно-музыкальный) разрешен князем Гагариным, директором института. Приезжаю. Кроме меня, должен был читать еще Морозов, шлиссельбуржец (помнишь, его воспоминания мы читали в "Русск<ом> богатстве" летом?), очень милый человек. Я прочитал, Морозов; несколько номеров пропели, проиграли; вдруг волнение, говорят: идут казаки и полиция. Директор института попросил разойтись, чтоб избегнуть скандала. Устроители, взволнованные, выпроводили меня и Морозова. Мы пошли, но когда подходили к первой конке (политехникум далеко за городом, в лесу), налетает конная и пешая полиция и похватала публику и Морозова, взяли человек 40 и отвели в участок. Я, когда хватали, прижался к забору, и, хотя ярко был освещен электрическим фонарем, меня не заметили. Я пробрался между дачами -- все было заколочено -- пошел целиком по лесу по колено в снегу. Местность совершенно незнакомая. Если бы меня взяли, то, разумеется, отняли бы рукопись рассказа, разумеется, воротили бы, но прошло бы с месяц, с два, пока кончилась бы канцелярщина, а черновика у меня не было; "Шиповник" бы потребовал бы рассказ, так как деньги я уже взял, и пришлось бы мне снова писать тот же рассказ, а для меня это было бы ужас. И вот я блуждал по лесу, не зная, где я. Думаю: подымается метель, заблужусь, пропаду. Вдруг громаднейший забор. Одна часть леса отделена от другой. Не выйдешь. Нашел дерево, влез, стал верхом на заборе, высоко, и думаю: эх, теперь бы публика посмотрела на писателя! Стал спускаться, да как загремел и повис вниз головой, зацепился одной ногой за востряк на заборе. Голова кровью стала наливаться, никак не подымешься в шубе, думал: пропаду. Не помню уж, как освободился и спрыгнул в сугроб. Еще с полчаса ходил по колена в снегу, пока наконец <не выбрался>... (Последующая часть письма не сохранилась).
  

53

И. А. БЕЛОУСОВУ

14 декабря 1906 г. <Петербург>

   Милый Иван Алексеевич, спасибо, дорогой, за "На мельнице". Еще к Вам очень большая просьба. Разузнайте и напишите подробно, как организовалась "Русск<ая> мысль", есть ли у них деньги. Если они будут печатать мой рассказ "Настоящая жизнь", то пусть непременно, непременно пришлют корректуру, а то я не могу восстановить по тому листку, который у меня. Крепко Вас целую. Мне все нездоровится. Никак не соберу денег съездить в Крым. Скучно. Кончил драму. Хвалят. Цензура не пропустит, беда, пропаду я. Привет Ирине Павловне. Что Темный?

Ваш Александр.

  

54

К. А. ПОПОВОЙ

25/XII <1906 г. Петербург>

   Дорогой Ксенурок, дорогие мои мальчики, вот и праздники, а я сижу тут один, сижу и пишу, пишу с отвращением, ибо устал и измучился. В начале января приеду. Думал раньше, но работа у меня идет медленнее, чем бы хотелось. Голова болит. Был спектакль писателей. Ставили "Ревизора". Я играл маленькую роль частного пристава. Ничего сошло, собрали денег. В концертах отказываюсь выступать, пропадает вечер и следующий день, и без того отвратительно сплю. 8 января выйдет "Мир божий" с моим рассказом. Крепко целую. Скоро увидимся.

Твой Александр.

  

55

И. А. БЕЛОУСОВУ

10 февраля <19>07 г. <Петербург>,
Полозовая ул., д. 13, кв. 8.

   Милый Иван Алексеевич, ни слуху ни духу от Вас. Как живете? Дорогой мой, не мог выслать Вам последние деньги; уж потерпите еще. Рассказ, который забраковали "Русск<ие> вед<омости>", пристроил в "Вестник жизни". Сижу сейчас и пишу новый. Чувствую себя довольно подло, живу у брата, квартира у него сырая, открылся у меня ревматизм. Получу деньги, пойду искать себе комнату. Пятницкого ждут в конце фев<раля>, начале марта. Вышел Альманах "Шиповника" с моим рассказом (с которым я висел на заборе). Напишите, какое производит впечатление. Андреев приедет в Питер осенью, будет редактировать сборники "Знание".
   Кланяется Вам брат. Привет Ирине Павловне.

Весь Ваш А. С. П<опов>

   Сейчас иду на обед юбилейный Фидлера. Несу Ваш пакет. Пишите.
  

56

И. А. БЕЛОУСОВУ

3 марта <19>07. <Петербург>

   Милый мой Иван Алексеевич, простите, дорогой, что так долго не писал: 1) был болен (не ухмыляйтесь!) инфлуэнцой, а потом нарыв в ухе, 2) бегал искал комнаты себе и матери, только недавно нашел. Юбилейный обед прошел оживленно. Было человек 60, дамы. Филлеру поднесли золотой брелок-книгу с подписями писателей. Говорились речи, читались стихотворения. Третьего дня снова был обед. Поставлен был на баллотировку вопрос о допущении дам и торжественно провалили по следующим мотивам: 1) писатели -- самцы, посему между ними разовьется соперничество; 2) писатели -- пьяницы и развратники, посему будут приводить в пьяном виде на обеды дам с панели; 3) писатели -- пошляки, посему будут ругаться на обедах матерными словами и рассказывать скабрезные анекдоты, что при дамах несколько неудобно. Славно? Фидлер Вас целует. Работал это время плохо, только теперь принимаюсь. Драма моя -- без движения. Настроение скверное. Погода хорошая. Приезжайте. Мать кланяется Вам. Привет Ирине Павловне.

Ваш А. С. Попов.

   Угол Кронверской и Б. Монетной улиц, д. 13/1, кв. 3.
  

57

К. А. ПОПОВОЙ

29/Х--<19>07. <Петербург>

   Ксеночка, я почти поправился от своего нездоровья, но выходить еще не могу,-- кашель, насморк. Вчера читал свою новую пьесу (на тему народных поверий) Чириков, но я не мог пойти, хотя очень хотелось. Надо и свою читать, я уж ее кончил ("На мельнице") и вот сижу. Как выздоровлю окончательно, сейчас же отнесу в цензуру; там не задержат. Если б пропустили! Андреев все в Москве. Я уж тебе писал, что позаплатил самые мучительные, самые ужасные для меня долги. Гинзбург так прямо спрашивал: намерен я заплатить или не намерен. Если мои дела так обернутся, как думаю, много книг привезу. Последнее время все переводят западных поэтов: Верхарна, Бодлэра и др. Очень любопытно. Приходила Мария Мих<айловна>. Она здесь будет жить в Питере с Гришей, Виня с детьми в Сухуме. Тихомиров в восторге от Вининой работы. Виня поправился, там и ребятишки хорошо себя чувствуют. Болезнь подлая сильно меня подвела. Ну, до скорого свидания. Поцелуй моих милых сынов, моих дорогих сынов, по которым стосковался я.

Твой Александр.

  

58

К. А. ПОПОВОЙ

5/XI--<19>07. <Петербург>

   Ксеночка, только что стал выходить. С ужасом чувствую, что снова могу заболеть, но приму все меры, чтоб этого не случилось. Выеду непременно 10-го ноября,-- Пятницкий приехал, и завтра или послезавтра подпишу с ним насчет 3-го тома. Пьесу не стану дожидаться из цензуры, все равно не пропустят, черт с ней. В Ялте другую начну, цензурную. Болезнь ужасно много мне напортила. Я все один, Леонид в Москве. Может быть, и Найденов со мной в Ялту поедет.
   Целую тебя крепко, милых сынов.

Твой Алек<сандр>

  

59

К. А. ПОПОВОЙ

6/ХI--<19>07. <Петербург>

   Ксенурок, измаялся я тут, но дела свои кончаю и 10-го еду. Завтра читаю свою пьесу. Вчера читал у Найденова Шолом Аш трагедию свою, превосходная вещь; не знаю, что о моей скажут. Дожидаться просмотра цензуры не буду, поручу кому-ниб<удь>.
   Целую тебя крепко и мальчиков.

Твой Алек<сандр>

  
  

60

В. С. ПОПОВУ

30/XI <19>07. Ялта, Ливадийское шоссе,
д. Островского.

Дорогой Виня.

   Я в Ялте. Туман, сыро, пакостно, и я с горем вспоминаю снежную скрипучую зиму севера. Работаю.
   У Толки что-то неладно в груди. В Ялте запустение. Один Гусев-Оренбургский. В "Знании" идет каша. Кажется, придется уходить. Все бунтуют и требуют от Пятницкого и Горького 17 октября. Те упираются и губят дело. Написал своего старика (пьеса "На мельнице") -- плохо. Переделываю.
   Мама в Аксае, д. Чередниковой. Пиши ей непременно. Пиши подробно, как живешь.

Твой Алекс<андр>

  

61

В. С. ПОПОВУ

10/I<19>08. <Ялта> Ливад<ийское>
шоссе, д. Островского.

   Милый Винька, как-то ты живешь? У меня все хворает публика, да и сам скриплю. Работа очень тихо идет. К февралю думаю в Питер. Тут то солнце, то морозы, снег, слякоть, ветры. Как-то так жизнь складывается, что и гулять мало приходится.
   В "Шиповнике" вышли мои "Пески". Вторая половина неудачна. Ругают меня все. Вышли детские рассказы. Издание неудачное. Пришлю тебе все, как только получу книги. Начал ли новую работу и какую? Пиши насчет своих литературных дел и своей жизни в Сухуме. "Знание" разрушается. Андреев наполовину ушел оттуда. Что ребятишки? Как твое здоровье? Пиши, не скупись. Драма моя (2-я) лежит, боюсь и приступать к переделке. Вообще что-то "не тае". Мама в Аксае, думает переезжать в Черкасск. Пиши ты ей, а то это свинство, что редко пишешь. Книги скоро пришлю.

Твой Алекс<андр>

  
  

62

К. А. ПОПОВОЙ

28/II. <19>08. <Москва>

   Дорогая Ксена, наконец сдал рассказ в "Русские вед<омости>" -- "Колечко". Выслал тебе 85 р. Получил всего 140 р.; следовало 180 р., но 40 р. удержали долгу. Пишу другой. Работаю сильно и хорошо <...> Я жил у Ив<ана> Алекс<еевича>, но у него шумно, много народу бывает, мешают заниматься, и я перебрался к Лазареву, совсем за город. Полная тишина, одиночество, лес кругом,-- идеальные условия работы. У него казенная квартира, 3 комнаты: я его тоже заставил работать, и мы пишем парочкой. В город ходит электрический трамвай. Письма и телеграммы адресуй по старому адресу, сюда не приносят, а Николай Артемыч свои получает в мастерской, где работает; Ив<ан> Алекс<еевич>, как получается на мое имя, сейчас же привозит или присылает. Живу я в Сокольниках, в доме Сокольничьего парка городской управы. Темный ужасно доволен, что перетащил меня к себе. Славный он парень. Больше двух недель я сильно болел инфлуэнцей у Ив<ана> Алекс<еевича>. О работе нечего было и думать. Теперь хорошо себя чувствую. Ванечку выпирают из "Земли". В понедельник (3 февраля {Описка: 3 марта.}) будет "Среда" у Белоусова, и я буду читать свой рассказ "Чудо", который, надеюсь, закончу к тому времени. Будет Вересаев, Зайцев, Бунин, Телешов, Тимковский. "Среды" вообще умерли, и только по случаю моего рассказа возобновляются. Прошлый рассказ не читал, так как скорей надо было сдавать. Николай Артемыч крепко тебе кланяется. Прости, что так тебя мучил безденежьем, никак не мог выбиться. Относись по-человечески к Николаю, прошу тебя, это на детях отражается.

Твой Александр.

  

63

И. А. БЕЛОУСОВУ

<Петербург>, 15/III--<19>08.

Дорогой Иван Алексеевич.

   Вчера послал Вам 100 руб., только-только что успел выслать до закрытия почтамта. Остальные, голубчик, потерпите несколько дней. С Пятницким была отчаянная пальба, -- нету денег, насилу из горла вырвал 300 руб. Рассказы понравились, особенно "Как было". "Чудо" послал Горькому на просмотр, ибо боится, что религиозный элемент может не понравиться Горькому. Андреев совершенно не пьет, никого не принимает и дьявольски работает. Брат мой приехал, живет с семьей. Пока еще никого не видал. Был у Чирикова -- еще пьесу написал. Тоже ведет уединенную жизнь. Работаю над своей драмой, чтоб куда-ниб<удь> пристроить.
   Привет Ирине Павловне и семье.

Ваш А. С. Попов.

   Пишите.
   Знаменская площ., "Версаль".
  

64

А. М. ГОРЬКОМУ

17.III. <19>08. С.-Петербург, Знаменская
площ., гостиница "Версаль".

Дорогой Алексей Максимыч.

   Посылаю Вам "На мельнице", драматический эскиз. Не подойдет ли для сборника "Знания"?
   Знаю, Вы завалены работой, но я очень бы просил Вас сейчас же просмотреть и не поставить за труд известить меня телеграммой. У меня такое положение, что безотлагательно надо порешить с этой вещью.
   Всего лучшего. Жму руку.

А. С. Попов.

   Очень буду благодарен, если поделитесь впечатлением и указаниями на дефекты.
  

65

  

И. А. БЕЛОУСОВУ

  
  

19 марта <19>08 г. <Петербург>

   Милый Иван Алексеевич, телеграмму в письме и два письма получил. Спасибо Вам, дорогой.
   Со мной случился скандал. 14-го я получил с Пятницкого 300 руб<лей>. Послал Ксении Алекс<андровне>, детям, матери и Вам 100 руб<лей>, получил поздно, едва успел сдать до 4-х часов, страшно торопился, и второпях пропустил Вашу фамилию, просто написал: Ивану Алексеевичу, а они, дьяволы, тоже проморгали, приняли. Смотрю, сегодня приносят назад. Милый, не сердитесь, я возьму из них себе 20 руб<лей>,-- совершенно сижу без гроша, валяюсь больной. Как напишу рассказ, сию же минуту Вам вышлю.
   Посылаю справку "Знания" о Кобзаре. На днях выйдет 21-й сборн<ик>, а затем 22-й и 23-й, а может быть, и 24-й. В 23-м или 24-м пойдет новая повесть Горького "Шпион", которая сейчас печатается в Америке.
   Похоже, Андреев совсем не будет работать в "Знании". Он закончил рассказ (3 1/2 листа) "Семь повешенных". Ведет страшно нравственный образ жизни, никого не принимает, жалуется: устал. Сегодня уехал в Финляндию, звал меня, но я простудился.
   Погода тут теплая, солнечно, сухо, немного ветрено.
   К 27-му постараюсь приехать в Москву. Чириковы уже выехали туда.
   Не знаю, насколько прочно изд<атель>ство Лукьянова. Он ведет его вместе с Ладыженским; о подробностях не говорил.
   В "Знании" книги идут тихо. У меня 1-й том из 5000 разошелся в 2700 экз<емплярах>, 2-й из 3000 разошлось 1900 экз<емпляров>, 3-й том выйдет через неделю.
   Приехал мой братишка с детьми (у него 2 девочки). Пишет критические статьи во вновь организованных сборниках. М. Горький думает издавать здесь толстый журнал. Вл<адимир> Тихонов (помните, познакомились в Пале-Рояле) бедствует, прямо нищета. Вот она -- судьба литератора: старость, упадок сил -- издыхай с голоду, а когда-то тысячами ворочал. Найденовы уехали в Крым, будут жить или в Ялте, или возле. Чириковым очень хочется поехать всей семьей в Крым, но боятся -- дорого, посылают только бабушку с двумя девочками в Ялту. Андреев с половины мая переселится в свой дом (колоссальный) в Финляндии. Будет стоить свыше 30000 р<ублей>. Прекрасно устроен. В "Вене" еще не был. Дядя Елпатий за границей в Риме. Сейчас приезжали из Юрьева приглашать на литерат<урный> вечер. Любопытно: был там Кузьмин, читал "Куранты любви". Публика послушала, послушала и говорит: "Нет, надо настоящих писателей пригласить". Обратились к Чирикову, Куприну.
   А я Вас поджидал. Вот что, Иван Ал<ексеевич>. Я бы Вам советовал обратиться к врачам и к гимназическому начальству Леши, чтоб его перевели без экзаменов и сейчас бы или по крайней мере с пасхи освободили бы. Если к этому времени я еще не выберусь, Вы отвезите его в Ялту; ему отдадут мою комнату и будут смотреть, как за своим. А когда я приеду, мы с ним отлично заживем. А ему безусловно нужно солнце и отдых, очень он прозрачный. Напишите, как Вы насчет этого. Сделайте, Ив<ан> Алек<сеевич>, так, как я говорю, это будет для него самое лучшее. И он будет себя хорошо чувствовать в знакомой семье. Ирине Павловне и семье привет. Гоняйте за Никол<аем> Лазарычем, чтоб писал. Будет пьянствовать-то.
   Крепко жму руку.

Ваш А. С. Попов.

   Если буду выходить, деньги вышлю сегодня, а нет, так завтра.
  

66

И. А. БЕЛОУСОВУ

26 марта <19>08 г. <Петербург>.
Знаменская пл. <Отель> "Версаль".

   Дорогой Иван Алексеевич. К величайшему моему сожалению, не могу выбраться в Москву к завтрашнему дню. Дело в том, что меня сильно подкузьмила болезнь, и теперь страшно напрягаться приходится, чтоб возможно скорее закончить и сдать рассказ, иначе я издохну. Насчет детских рассказов отлично, я обязательно Вам дам и с наслаждением дам, что вытанцуется у меня лучшего. На Чирикова хорошенько насядьте, и я тут, когда он приедет. Просите его, чтоб он не откладывал до осени, а чтоб дал теперь же, чтоб не торопясь можно было бы приготовить издание. Что Лазарыч? Как семья?
   Привет Ирине Павловне. В ниточку тянусь, чтоб закончить дела и выехать на страстной. Когда сможете выехать? Пишите.

Ваш А. С. Попов.

  

67

К. А. ПОПОВОЙ

28.III.<19>08. СПб., Знаменск<ая> пл., "Версаль".

   Дорогая Ксеночка, беда мне да и только. Горький не отвечает, я сижу без денег, и ты там мучаешься. Сижу сейчас над рассказом, пишу изо всех сил, но голова что-то плохо работает. Чтоб взбодрить ее, я вчера отправился в баню, отчаянно вымылся, пришел домой и стал пить крепкий, как кофе, чай. Помогло: писал почти всю ночь, но зато, когда лег, не мог уснуть до самого утра.
   Сейчас ко мне приходили просить рассказа для литературного бюро. Обещал дать на будущей неделе. Бюро собирает рассказы и статьи известных писателей и затем рассылает по провинциальным газетам, с которыми оно вошло в соглашение, с тем, чтобы рассказ или стихи были напечатаны одновременно в один день во всех этих изданиях. Стих берут по 2 коп. за строку, нам платят по 20 коп. А так как газет штук 40--50 присоединятся, то это для бюро выгодно. Сергей Глаголь в Москве затеял было эту штуку, да прогорел. Эти дни нигде не был и никого не видал. В воскресенье пойду к Андрееву. Здесь стало холодно, хотя показалось солнце. Что, как милые мальчики? Напиши непременно; приходят ли вырезки обо мне? Целую тебя,

Александр.

  

68

Н. А. ЛАЗАРЕВУ (ТЕМНОМУ)

5/IV--<19>05. СПб., "Версаль", Знаменск<ая> пл.

   Милый Николай Артемыч, огромная к Вам просьба. Снесите еще одну рукопись Соколову для его литературного бюро. Рассказ "Жадный", строк 250 или немного больше, значит как раз по них. Скажите, что больше до зимы не дам, это -- последний, пусть пользуются. Моментально, тут же сдерите с него деньги, за 250 строк (немного больше будет) возьмите 115 руб. (по 45 коп. строка). Из них 65 руб. переведите по телеграфу (обязательно) Ксении Александровне Поповой, Ялта, Ливадийское шоссе, дача Островского; 30 руб. матери моей Раисе Александровне Поповой, г. Новочеркасск, Платовский просп., д. No 14, и тоже непременно по телеграфу. 3 р. на перевод, а остальные несчастные 17 руб. мне, я без гроша, из гостиницы гонят за неплатеж. Если же Соколов не возьмет, то, голубчик, снесите в "Русские вед<омости>". Хотя, черт их дери, заплатят они по 25 к., да удержат % 25 за долг. Ну да все равно, я тогда буду в отчаянии. Одолеваю я Вас, но, милый, некуда мне податься.
   Это отлично, что Вы приедете, буду Вас ждать. Прекрасно. Будем вместе вести нравственную жизнь, пьянствовать и писать рассказы. Я никуда не уеду, не собирался, ибо обстоятельства чрезвычайно сперлись. Андреев женился и уезжает с женой в Крым. Тут живет мой братишка. Кажется, я простудился. А?
   Крепко жму руку и очень жду.

Ваш А. С.

  

69

И. А. БЕЛОУСОВУ

8 апреля <19>08. <Петербург>,
Знаменская пл. <Отель> "Версаль".

   Дорогой мой, Иван Алексеевич. Как Вы устроились? и как вообще чувствуете себя в Ялте? Спасибо Вам, дорогой мой, за предложение дать денег на дорогу. Видите ли, на дорогу так или сяк я еще мог бы наскрести, но я не могу ехать в Ялту, не обеспечив жизнь семьи на апрель и май. Из Ялты пристраивать вещи ужасно трудно, и голодом насидишься. Я теперь крепко сижу, чтоб выработать на апрель и май. Рассказ мой о казни печатается в XXI сборн<ике>. "Чудо" Пятн<ицкий> послал Горькому. Посылаю Вам 3-й мой том, только что вышел.
   Из Питера все разъехались. Андреев уехал с молодой женой в Крым. На фоминой вернется. Чириков уехал. Остался я один мокнуть под холодным петербургским дождем. Ужасно подло у меня складывается. Надоело тут и устал. Как нашли моих ребятишек и Ксению Алекс<андровну>? Напишите. Здоровы ли они? Рассказы детские будем издавать с Вами непременно. Я говорил с Чириковым, он безусловно обещал. Куприна не видел,-- пьянствует. Я, как освобожусь от работы для денег, сейчас же примусь за детский рассказ. Крепко жму руку. Ване и Леше привет.

Ваш А. С. П<опов>

  

70

К. А. ПОПОВОЙ

8.IV. <19>08 г.<Петербург>

Знаменская пл., "Версаль".

   Милый мой Ксенурок, посылаю тебе мой третий том, который только что вышел, 4-й альманах "Шиповника" и "Царь-Голод" Андреева. Белоусову тоже 3-й мой том. Передай ему. Прочитай 3-й том (там есть незнакомые тебе рассказы) и напиши, какое производит впечатление.
   Идет дождь, пасмурно, холодно, по Неве лед из Ладожского озера, у меня насморк, инфлуэнца. Все поразъехались, один я остался. Скверно.
   Напиши мне, как устроила Ивана Алексеевича. Ко мне приедет дня на 4 из Москвы Ник<олай> Арт<емьевич> "Темный". Славный он парень. Я его все гоняю, чтоб он писал, а он все никак не сядет.
   Эти дни, должно быть, придется высидеть дома, нездоровится. Поцелуй моих милых, дорогих сынов. Напиши подробно, подробно и о себе и о сынах. Как твое попечительство идет? Я очень рад, что ты там работаешь.

Крепко целую, пиши.

Александр.

  

71

К. А. ПОПОВОЙ

27.IV.<19>08. <Петербург>

   Дорогой Ксенурок, я с Вениамином предпринял целую кампанию. Решили ехать по городам: Вологда, Ярославль, Казань, Нижний, Самара, Саратов, Новочеркасск, Ростов, Таганрог, Армавир и Ставрополь. Я должен буду прочитать новый рассказ "Круг", Виня -- реферат: "Реалистический модернизм в русской литературе". Если будет удача и мы заработаем, я сейчас же поеду в Крым. Конечно, может постигнуть и неудача. Перед самым отъездом я получил письмо от Вас<илия> Ив<ановича> Попова, что необходимо начать с юга и подвигаться на север, иначе в жару никто на лекцию не пойдет. Поэтому мы изменили маршрут и сейчас едем в Новочеркасск, Ростов и Таганрог, а потом на Волгу и на Север. На Кавказ не поеду. Из Питера многие ездили на такие лекции, между прочим, Арабажин с Рославлевым, Пильский, Чуковский и другие. Устал я страшно и больше писать не могу: это и заставило меня предпринять поездку. Я буду тебе телеграфировать из каждого города. А ты в свою очередь протелеграфируй, как живешь и ребята. Если получу за лекции, сейчас же вышлю тебе денег. Крепко целую,

твой Алек<сандр>

  

72

И. А. БЕЛОУСОВУ

16 июня 1908 г. <Станица Мелеховская,
Донской области>

   Дорогой Иван Алексеевич, вот только когда я смог взяться за письмо. Жизнь моя до сегодня очень походила на кашу.
   Расскажу все по порядку. Когда мы с братом приехали в Новочеркасск, я сильно заболел, слег в постель. Врач послушал грудь, говорит: все бросить и немедленно ехать на кумыс. Мокрота с кашлем душили. Но уже назначен был наш вечер. Через 7 дней я уже мог вставать с постели. Но ужасно боялся, что не в состоянии буду читать. Прочитал все-таки. Сбор -- дрянь. 40 с чем-то рублей, на двоих очень мало. Время было крайне неблагоприятно, и мы назначили самые низкие цены. Зал был почти полон. Когда я немного поправился, поехали в Ростов и Таганрог. В Ростове за 2 вечера взяли 70 руб. В Таганроге за 1 -- 50 руб. Тут заболел брат, да так, что я и не знал, что делать. Пробыли мы там больше недели; он оправился настолько, что мог читать. Прежде чем устроить вечер, пришлось пережить много всякой дребедени. Начиная с того, что знаменитый Бабыч -- генерал-губернатор -- начертал на нашем прошении карандашом против заглавия лекции брата "Реалистический модернизм в текущей литературе": "Не понимаю". А ниже начертал: "Не следует употреблять иностранных слов". Пришлось переделывать заглавие. Зал был полон, выручили 100 руб. Но до того устали и измучились, что решили плюнуть на наше предприятие. Дело в том, что все, что мы зарабатывали, все проедали и тратили на дорогу. Овчинка не стоила выделки. Брат остался в Новочеркасске; я уехал в Ялту. Лето мы решили провести на берегу Дона. Но никак не могли выбраться из Ялты. Ксения Алекс<андровна> сдавала свои приютские дела, а я возился с ребятами, между тем время уходило, надо было приниматься за работу. Наконец мы переехали сюда, и я сел писать. Дом наш стоит на самом берегу, детишки целый день болтаются в воде, удят рыбу, купаются и блаженствуют под чудесным нашим солнцем. Бегут мимо пароходы, парусные лодки. Я живу в мезонине, гляжу на далекий луговой простор, на синюю гладь старика Дона и пишу.
   Усиленно пишу рассказ для детского сборника. К 1-му июлю обязательно пришлю Вам. Заказывайте, как получите текст, сейчас же рисунки и, голубчик, пришлите мне взглянуть. Пишет ли из остальной братии кто-нибудь? Сообщите об этом. Необходимо в течение июля собрать весь материал.
   Большое спасибо Вам, что выручили меня деньгами. Погасили ли Вы этот мой долг деньгами от Соколова? Вот что, голубчик Иван Алексеевич. Если сможете, одолжите мне 100 руб. до половины июля, это не аванс под рассказ, я Вам слишком много должен, и этим рассказом погашу хотя часть своих долгов Вам,-- а попрошу в долг. Дело в том, что у меня лежит недописанный рассказ для "Русских вед<омостей>", большой, фельетона на два, но я не могу за него приняться, не докончив детского рассказа, который теперь усиленно пишу. Как отправлю Вам детский рассказ, сейчас же сяду заканчивать рассказ для "Рус<ских> вед<омостей>", пошлю Вам для передачи, и тогда Вы погасите эти 100 руб., а остальные мне. Если можете, выручите, страшно буду благодарен. Название моего рассказа -- "Мишка-упырь". Планов у меня много, не знаю, сумею ли осуществить до осени. В Крыму остался Найденов, тоскует: может, заедет сюда ко мне, если поедет на Волгу.
   Приезжайте и непременно привозите Лешу. Мне бы очень хотелось, чтоб он поправился у нас. А ему это нужно, и условия здесь подходящие. Я хожу не иначе, как босиком.
   Напишите, что знаете о знакомых.
   Мой адрес: Станица Мелеховская, Донской обл., мне, на дачу Кунделекова. Привет Ирине Павловне и ребятам. Ксения Александровна Вам кланяется, а Леше Тола и Киса, которые только что вылезли из реки, как арапы черные и все в грязи -- это после купанья-то (с лодкой болтались).

Жму руку.

Ваш А. С.

   В Мелеховскую станицу почта приходит только 2 раза в неделю, и телеграфа нет.
  

73

И. А. БЕЛОУСОВУ

7 сентября <19>08 г. <Станица Мелеховская.
Донской обл.>

   Милый мой Иван Алексеевич, ни капли я на Вас не обижаюсь; рассказ для Вас пишу изо всех сил и обязательно доставлю, как обещал, ибо у меня в неделе одна пятница. Не писал Вам и задержал рассказ,-- очень дети болели, все бросить пришлось. А тут рассказ разрастается. Написал 2 листа, и еще на 1/2 листа материалу, а обкургузить не хочется. Хотел посылать по частям, да лень переписывать, а черновика нет, да и художнику нужно все прочитать. Через неделю, много через полторы кончу и вышлю. Голубчик, только не набирайте сию минуту, и вообще материал придержите. Я приеду, и мы вместе все бы обсудили. Хочется, чтоб эта попытка была бы обставлена наилучше. Приеду в начале сентября. Думаю, еще наберем материалу. А рисунки заказывайте сейчас же. Крепко жму руку. Привет Вашим и Никол<аю> Арт<емьевичу>.

Ваш А. С. П.

  

74

И. А. БЕЛОУСОВУ

23 сент<ября> 1908 г. Новочеркасск,
Троицкая площ., No 1.

   Милый Иван Алексеевич, получил Ваше письмо, совесть меня ела, но никак не мог ответить,-- завертелся с домашними делами. Дело в том, что на зиму я устраиваю семью в Новочеркасске, и по этому поводу хлопот полон рот. Искал квартиру, нашел, теперь нужно ее оборудовать, и с этим возня.
   Ужасно рад, что Вам понравился мой рассказ, но с тем, что он не нуждается в обработке дальнейшей, не согласен. Только не успею я уже этого сделать: приходится сильно работать над другими вещами. Корректуру же очень бы хотелось просмотреть, очень бы просил прислать. Но что особенно просил бы прислать, это -- рисунки. Пожалуйста, и до напечатания.
   Напишите, как идет дело сборника. Прислал ли Андреев? Пишите ему, самое лучшее съездить к нему (холера ослабела, осторожно можно). Его участие -- три четверти дела. Кто еще прислал, и какое впечатление производит материал? Ах, Андреева, Андреева непременно заполучите. Он нас всех стоит.
   В Москву приеду, вероятно, в конце октября, начале ноября. Поехал бы раньше, но с пустыми руками не могу.
   Что нового? Что слышно о "Знании", о "Шиповнике"? Не намечаются ли новые предприятия?
   Не знаете ли адрес моего брата Вениамина?
   Как поживает Николай Артемыч? Никак не соберусь ему написать. Привет ему нижайший. Съехалась ли литературная братия? Тимковские?
   Семейство повезете в Крым?
   Привет Ирине Павловне и мальчикам.

Ваш А. С. П.

   г. Новочеркасск, угол Троицкой площ. и Троицкого переулка, No 1/2.
  

75

И. А. БЕЛОУСОВУ

<Новочеркасск>, угол Троицкой площ.
и Троицкого переулка. 5/Х--<19>08.

   Дорогой Иван Алексеевич, корректуру послал Вам. Пусть еще просмотрят,-- торопился.
   Без иллюстраций сборник провалится, жаль. Может быть, предварительное объявление надо бы пустить?
   Скоро увидимся.

Ваш. А. С. Попов.

  

76

И. А. БЕЛОУСОВУ

17 ноября <19>08 г. <Петербург>,
"Славянские номера". 1-ая Рождественская.

   Дорогой Иван Алексеевич, посылаю Вам отчет "Знания" о Кобзаре.
   Проводил брата: поехал читать лекции на юг.
   Пьесу мою в "Новый театр" не приняли. Я не унываю, переделал несколько и понесу в другой.
   Написал маленький рассказ, сунул в "Бодрое слово". Пишу другой.
   К Андрееву поеду на днях.
   Пятницкий здесь, я его не видел. Кроме Чирикова, никого не видел.
   Пришлите, голубчик, сборник. И очень прошу послать Ксении Александровне (угол Троицкой площ. и Троицкого пер.).

Ваш А. С. П.

  

77

И. А. БЕЛОУСОВУ

27 ноября <19>08 г. <Петербург>

   Дорогой Иван Алексеевич, сборник получил. Адрес Ксении Александровны дал точный, так и надо. Был у Леонида 2 дня. Великолепно, столовая -- на корчму похожа в Царстве Польском. Кабинет хорош. Вообще великолепно. Посетители -- ежедневно, гулять и пользоваться чудесным финляндским воздухом совсем не дают. Работает по ночам. Пишет трагедию 65 дней. На днях заканчивает; напечатает на будущий год. Бодр, полон энергии. Я пишу и зубами и когтями. Привет всем.

Ваш А. С. П.

  

78

И. А. БЕЛОУСОВУ

13 декабря <19>08 г. Новочеркасск,
Троицкая площ., 3.

   Дорогой Иван Алексеевич, как и полагается, валяюсь в жесточайшей инфлуэнце: Ксения Алекс<андровна> тоже больна. Простудились, ухаживая за детьми, которые заболели с первого дня моего приезда.
   Сказочка Андреева имеет огромный успех у ребятишек. Заставляют читать по многу раз. Как идет сборник? Принимаюсь за работу. В первую голову рассказ для "Дела". Существует ли оно? Думаю: вышлю рассказ дня через четыре. Что нового? Ирине Павловне и ребятам привет.

Ваш А. С. П.

  

79

И. А. БЕЛОУСОВУ

19 января <19>09 г. Троицкая площ.,
1/2, Новочеркасск.

   И что Вы из-под себя думаете? И что Вы можете сказать в свое оправдание, дорогой Иван Алексеевич? С Новым годом.
   Я тут пишу, катаюсь на коньках, глаз мне выбили. Кажется, буду читать скоро лекцию, пишу ее,-- здесь и по соседним городам. Свою порцию инфлуэнцы я, по-видимому, отбыл, но ребятишки квасятся. Зима добрая, но малоснежная.
   Какую вещь читал Вересаев?
   Где Ванечка Бунечка? Он еще 20 дек<абря> послал мне через "Знание" письмо с приглашением участвовать в "Северном сиянии"; "Знание" прислало мне его 14 янв. 1909 года. Как поживает Николай Артемыч?
   Привет Ирине Павловне и ребятам. Ходит ли Леша на лыжах?

Весь Ваш А. С. П.

  

80

Л. Н. АНДРЕЕВУ

19.1.<19>09 г. Новочеркасск,
Троицкая площ., 1/2.

   Радость ты моя неизреченная, прелесть несказанная, свет Леонидушко! Если тебя не занесло снегами, не обвалилась башня твоя, "предел деревянных построек", и не стрескали тебя интервьюеры и прочие богомольцы, приветствую тебя с Новым годом, а также супругу твою Анну Ильинишну, а также матушку твою Анастасию Николаевну, а также милого Димку. А впрочем, какой к лешему Новый год может быть в болотах ваших. То ли дело у нас в степях святых.
   А я катаюсь на коньках, и семь раз болел инфлуэнцей, и осталось еще 4 раза, и мне выбили глаз, и от Бунечки, которого выперли из "Земли" (он ходит с такой рожей, как будто он "Землю" выпер), получил письмо работать в "Сиянии" (ты чего?), в "Северном", и так как на письме стояло "спешно", "Знание" выслало его мне через 1 1/2 месяца. Дела мои отвратительны, но я, слава богу, к этому привык и, по всему видно, скоро окончательно привыкну. Лейзера ты своего закончил, очень это хорошо. Судя по тому, что ты читал, здоровая штука. Убедился окончательно, что пьеса моя ни к черту не годится, и сижу у разбитого корыта. "Среды" в Москве возобновились, и Вересайчик читает свою длинную штуку.
   Хорошо бы, кабы Финляндия да была в Донской области. Целую тебя крепко,

твой Алекс<андр>

  

81

И. А. БУНИНУ

19/I <19>09, Новочеркасск, Троицкая площ., 3/2.

   Ваше письмо, Иван Алексеевич, через "Знание" от 20 дек<абря> 1908 года я получил в 1909 г. 14 января, ибо "Знание" медлительно, оно -- мудро.
   Рассказ небольшой (на 1/2 или 3/4 листа) дам, если:
   1) существует "Северное сияние",
   2) существуете Вы в нем, и, стало быть, нет декадентской требухи там,
   3) заплатят мне за лист 250 руб. и
   4) вышлют мне сейчас же аванс в 100 руб.
   Рассказ могу выслать недели через 2.

Жму руку.

Ваш А. С. Попов.

   Пишу на Юлия Алексеевича в предвидении, что Вы удрали из деревни.
  

82

И. А. БЕЛОУСОВУ

20 февраля <19>09 г. Троицкая площ.,
3/2, Новочерк<асск>

   Дорогой Иван Алексеевич, у меня был крепко болен Игорь -- брюшным тифом, очень тяжело; я измучился. Теперь поправляется. По беллетристике ничего не писал. Только в "Современный мир" отослал "У холодного моря", около двух листов. А сейчас составляю лекцию о декадентах, буду тут читать. "Среды" возобновились, говорите? Очень хорошо. Я рад. И как хорошо, что в нейтральном месте. Поклонитесь всем от меня, всем; скажите: соскучился по всем и, как приеду, непременно привезу что-ниб<удь> прочитать. Старший мой мальчишка учится, все на коньках с ним катаемся. У нас лежат глубокие снега, но уже пригревает, не сегодня, завтра все поплывет, -- весна. Привет семье.

Ваш А. С. П<опов>

  

83

И. А. БЕЛОУСОВУ

13 марта <19>09 г. <Новочеркасск>
Троицкая площ., 3.

   Дорогой Иван Алексеевич, вернулся из поездки и застал Ваше письмо. Бедный Николай Артемыч! Вот несчастье-то. Я бы сейчас же выехал бы к нему, но держат материальные дела, от которых никак не могу избавиться. Все-таки думаю недели через две быть в Москве.
   Ездил по городам, читал лекцию: "Литература и литераторы". Читал с большим моральным успехом и с средним материальным -- в каждом городе от лекции чистых оставалось рублей 50. Сейчас заболел, валяюсь в жестокой инфлуэнции. Оправлюсь, еще в 2--3 города загляну, а потом в Москву.
   Не потолкуете ли с Телешовым и другими директорами о том, чтобы прочесть мою лекцию в литер<атурно>-художественном кружке?
   Вот программа:
   Железный закон мира -- борьба.
   Литературные формы борьбы.
   Не всякий победитель прав.
   Шахматный игрок или Валерий Брюсов.
   Несчастье г. Мережковского.
   О чем думает Зинаида Гиппиус, когда ей не спится.
   Истерика Андрея Белого.
   Литературное колдовство.
   Злоба, которая сама себя съела.
   Тление.
   Что в будущем?
   Читатель, входящий в храм литературы.
  
   Должен прибавить -- к декадентам беспощаден. Но ведь не дело кружка распускать им фимиамы. Кроме того, мне же будут возражать. Здесь по крайней мере публика слушала меня с захватывающим интересом.
   Милый, потолкуйте и напишите мне.
   Эта лекция отняла у меня все время и кроме я ничего не написал, хотя начатых работ много.
   Пишу сейчас же Николаю Артемычу на депо. Вы предупредите, чтоб послал туда, а то затеряется. Эка бедняга, я никак в себя не приду от его беды. Черт знает что такое.
   Маленький мой выздоровел от тифа. Большой учится: ребята ничего себе, радуют.
   Ужасно довольны, что не в Крыму живем.
   Как здоровье Ирины Павловны? Привет ей. Пишите.

Ваш А. С. П<опов>

  

84

И. А. БЕЛОУСОВУ

  

30 апреля <19>09 г. Новочеркасск,
Троицкая площ., 3.

   Дорогой Иван Алексеевич. Вы меня страшно опечалили Вашим письмом -- книги идут плохо. Значит, блин комом. Но почему, в чем дело? Что Златовратский и Бунин плохо пойдут, еще можно было предвидеть. Но почему "Дорогие места" и сборник не идут? Я думаю: дело в несовершенстве техники, распространения. Мало объявлений, мало рецензий, нет непосредственных связей с магазинами. Как вы смотрите? Говорили ли Вы с знающими людьми? Мне это все страшно интересно. Я все еще ношусь с мыслью сорганизовать товарищеский сборник, а теперь после Вашего опыта сомнение берет. Скверно.
   В смысле писания эта зима прошла для меня очень плохо,-- материала, тем много, а работал мало, чувствую себя неважно, неврастения заела, ребятишки болели, неурядицы разные, устал, и явилось огромное желание поработать спокойно, целиком отдаваясь работе.
   Погода и у нас мерзкая, снег идет и тает. Перед пасхой стояли чудесные весенние дни. Говорят, теперь везде скверно,-- в Крыму и то залили дожди, холода.
   Где думаете провести лето? Как бы нам устроиться по соседству друг с другом. А то прошлое лето мы чудесно устроились на Дону, но скучно было одним жить. Если думаете на юг двинуть (мы непременно на юге), так давайте вместе. Не на курорте, а на даче или деревне, и непременно на реке, чтоб купанье. Летом Вас ничто не будет держать в Москве?
   Как дела Вани? Когда экзамен будет держать?
   Потолкуйте с Ириной Павловной. Передайте ей мой сердечный привет.
   2-го мая читаю свою лекцию в Таганроге, 6-го -- в Воронеже. Дмитриева наняла помещение ни больше ни меньше, как на 1000(!) человек. А? Воображаю, каким чижиком я буду свистеть в этом колоссальном зале, В Ростове читал, мне даже разрешили прения. Но все, кто говорил, соглашались со мной и жестоко ругали декадентов.
   Жалко, что в Москве не придется читать,-- наклал бы я им, чертям. Думаю прочитать в Харькове, в Екатеринограде. Может быть, и еще где-ниб<удь>. Когда буду в Москве, не знаю, хотя очень нужно и в Москву и в Питер..
   Так Леонидка пьянствовал в Москве? Ах, черт! и женитьба не исправила горбатого.
   Ужасно рад, что Артемыч поправляется. Ему непременно нужно отдохнуть летом; хорошо бы всем нам устроиться в одном месте. В мае я, вероятно, побываю в Москве, тогда столкуемся. Артемычу передайте и от меня, и от Ксении Александровны, и от ребятишек привет. Задумал большую вещь, но когда с ней справлюсь и что из нее выйдет, не имею представления.
   Тороплюсь, заканчиваю рассказ для "Северного сияния", через несколько дней высылаю.
   Привет ребятам. "Среды" прекратились?

Ваш А. С. Попов.

   Пишите.
  

85

H. Д. ТЕЛЕШОВУ

22/V<19>09. <Петербург>, Невский, 75,
мебл. комн. Колосовской

Дорогой Николай Дмитриевич,

   закончил рассказ для Вашего сборника. Напишите, куда выслать. Когда получите рукопись, мне нужны будут деньги,-- надо ехать отдыхать, а у меня безденежье.
   Был у Леонида, смотрит орлом. Я было утонул у него в Черной Речке. В Питере пусто и скучно.

Жму руку.
Ваш А. С. Попов.

   Пожалуйста, ответьте не задерживая.
   Как "Северное сияние"? Сдохло?
  

86

В. С. ПОПОВУ

16/VII <19>09. Ставрополь-Самарский,
д. Лобанова, 15.

   Милый Виня, живу я в сосновом бору на даче в 1/2 версте от Ставрополя-Самарского. Бор наполнен дачами, но не так, как под Москвой или Питером -- улицами, а они разбросаны в одиночку по всему лесу, очень хорошо. Сухо, воздух чудесный. В озере купаемся. В 3-х верстах Волга, и над ней (на той стороне) Жигули высятся. Жизнь дешевле, чем в Новочеркасске. Ребятишкам -- раздолье.
   Написал рассказ (скверный) "Пимен Копылков", послал Телешову, молчит и ставит меня этим в очень тяжелое положение. Написал другой -- "Ветер" (очень посредственный, скомканный) и теперь с трепетом жду ответа от "Русск<их> вед<омостей>", куда послал.
   Начал писать "Детство", но выходит бледно; боюсь и думать, что выйдет.
   15 августа тут кончается сезон, и мы возвращаемся в Новочеркасск.
   От Тимковской получил письмо с программой, которое и посылаю тебе. Действуйте как можно энергичней.
   Анне Николаевне сию же минуту отошлю деньги, как только получу.
   Хотя и хорошо тут, но полного отдыха нет: мучит безденежье.
   Ребята мои выросли, возмужали.
   Сколько платишь за дачу? Напиши. Получу из "Русск<их> вед<омостей>", вышлю тебе немножко. Привет всем твоим.

Твой Александр.

   Адрес Екатерины Николаевны Тимковской: Сызрано-Вяземская ж. д., ст. Средняя, Петровский завод. Оба письма твои получил. Я писал тебе на Куоккалу; ты, очевидно, не получил.
  

87

И. А. БЕЛОУСОВУ

17 июля <19>09 г. Ставрополь-Самарский,
д. Лобанова, 15.

   Дорогой Иван Алексеевич, Николаю Артемычу я написал в Москву.
   Из Вашего письма видно, что после лечения в Пятигорске ему не удалось пожить в Кисловодске, чтобы восстановить потерянные силы. Ввиду его тяжелого состояния, мне кажется, город должен продлить ему отпуск еще хотя бы на месяц. Я и написал ему, чтоб он приезжал ко мне. Я занимаю отдельную от семьи дачу в 3 комнаты, чтоб работать не мешали, и он прекрасно поместился бы со мной, а уж мы бы за ним смотрели как следует, и он бы отдохнул тут в семье. Написал ему, не знаю, приедет ли.
   Мы здесь пробудем до 15 августа. Жизнь дешевле, чем у нас на Дону. Тихо, уютно, просто, живем прямо в лесу, очень сухо.
   Вы пишете насчет детского рассказа на премию Фребелевскую. Не сумею я написать, это раз. Во-вторых, меня сейчас беспокоят темы на большие вещи. Если б была возможность без помехи отдаться им, я бы остальное все забросил.
   Написал два рассказа: "Пимен Копылков" и "Ветер". Первый отослал Телешову, но он, черт, молчит, как воды в рот набрал, а мне страшно нужны деньги. Второй на днях отослал в "Русск<ие> вед<омости>".
   Хорошо Вы задумали с Ириной Павловной поехать в Крым. Будь деньги, и я бы махнул туда.
   Привет Ирине Павловне и ребятишкам.

Ваш А. С. П.

   Леса тут больно хороши -- масса ягод, цветов. Мы то и дело бродим. Вначале часто теряли дорогу и направление и слонялись по лесу, не умея выбраться. Раз ребятишки пропали, заблудились, и мы проискали их целый день почти. Страху набрались. Теперь ориентировались. После наших степей чудо жить в лесу.
   На сердце вот Вы жалуетесь. Переходите-ка в мою вегетарианскую веру да... плюньте на водку. Это хорошо Вам сделает.
   Слушайте, неужели у Артемыча так плохи дела? Ведь это же черт знает что. Такой чудесный даровитый человек, и насмарку. Я все еще надеюсь, что он поправится.
   Чириков в июне жил на Черной Речке на даче рядом с Леонидом Андреевым (адрес: Териоки, Черная Речка, Чирикову), и семья его там; в июле же он один собирался поехать к себе на дачу под Нижний. Поехал ли, не знаю.
  

88

В. С. ПОПОВУ

27.VII. <19>09. Ставрополь-Самарский,
д. Лобанова, 15.

   Дорогой Виня, я послал тебе 15 руб. Получил ли? Спасибо "Русским вед<омостям>", выслали мне за рассказ "Ветер", который я тут состряпал. Написал еще рассказ Телешову в сборник (рассказ отвратительный), но он что-то деньги не шлет. Пробуду здесь до 15 августа, потом в Новочеркасск. Мама в Новочеркасске, ты пиши ей. Писания мои идут здесь очень туго, хотя и место и погода очень хороши. На днях ездил к Жигулям на лодке -- красиво, сурово, своеобразно. В Волге нынешним летом очень много воды -- могучая река.
   Будь здоров. Пиши. Анне Никол<аевне> вышлю, как только получу от Телешова.
   Привет твоим.

Твой Александр.

  

89

И. А. БЕЛОУСОВУ

30 сентября <19>09 г. <Петербург>

   Дорогой Иван Алексеевич, карточку для Телешова пришлю обязательно, снимаюсь.
   "Литер<атурный> фонд" ввиду болезни Лазарева выдаст известную толику денег (я говорил). Но нужно, чтобы Вы (вообще москвичи) написали в фонд заявление, указали бы на болезнь и на те издания, где он работал. Хорошо собрать еще несколько подписей под заявлением. Сделайте, голубчик, пошлите прямо в фонд, и ему вышлют.

Ваш А. С. Попов.

  

90

А. А. КИПЕНУ

8/I--<19>10. Новочеркасск, Атаманская, 39.

Дорогой Александр Абрамович.

   Не успел я повидаться с Вами перед отъездом. Дело в том, что меня неожиданно вызвали домой телеграммой. Приехал -- целый лазарет: ребятишки больны, жена больна, наконец я сам свалился. Штука на охотника, знаете.
   Понемногу дело выправляется и принимаюсь писать свой "Город в степи". Болит сердце, не знаю, что выйдет,-- в голове довольно ярко, на бумаге бледно.
   Из-за болезней все праздники просидел дома и только завтра выползу на свет божий.
   Погода тут мерзкая, слякоть, и я с завистью вспоминаю северную зиму с морозами, с лыжами. Эх!.. На будущий год переберусь с семьей на север, ей-богу.
   Прочитал Ваш "На перекате". Славный, яркий, сердечный рассказ. Лица живые, стоят выпукло, живой, настоящий язык. Дана река, дана трудовая обстановка на пароходе, дано колеблющееся настроение толпы, для которой только одно: "Победителей не судят". Так.
   И в то же время я понимаю, почему Горький не взял. Не взял не за художественную слабость (вещь прекрасно сделана), а за то чувство неудовлетворения, которое остается после чтения, и причина которого лежит в том, что Вы размах сделали большой, а потом раздумал, опустил руку и говорите читателю: "Не хочу. Пошел к черту!.." Выставил крупные фигуры (Сашка, Лукерья) и втиснул их небрежно в эскиз, настолько крупные фигуры, что они не помещаются на бумаге, выпячивают, лезут из "Соврем<енного> мира". Для них нужен большой рассказ или маленькая повесть. Сашка? Да Сашка Ваш должен пустить ко дну пароход, взорвать, потопить всех и с пассажирами, и с пассажирками, и со всеми сволочами. Вот кто такой Ваш Сашка. б он на мель. Эка невидаль. Лукерья такой же породы.
   Вот это несоответствие между очертанием фигур и рамками и размерами их действий оставляет неудовлетворенность.
   Отбрасывая это, рассказ прекрасно написан, и я его взасос прочитал.
   Это верно, что мы с Вами -- родня. Увы, у меня сплошь и рядом такое же несоответствие между широким размахом и ленью выполнить его в полную меру. И в чем подлость: заметишь это, когда рассказ уже напечатан и дело непоправимо.
   Очень меня интересует Ваш новый рассказ в "Земле". Вот что, милый Александр Абрамович, Вам надо здорово работать. Плюньте Вы на всякие переводы, плюньте даже на мелкие рассказы (разве попадется особенно подходящая темка). Беритесь-ка за более крупные и значительные вещи, право, в этом чувствуется потребность. Не то чтоб маленький рассказ сошел на нет, но его исключительное царство проходит несомненно. Дорогой мой, а у Вас все данные для такой работы. Мы оба с Вами, и я и Вы, честные литературные работники и должны всю меру отпущенных нам сил исчерпать.
   Как дела "Бодр<ого> сл<ова>"? Слышал, что очень худы. Жалко. Корректурой изуродовали мой рассказ "Любовь".
   Ваше "Виноградарство" прочел от крышки до крышки (а Вы не хотели мне его давать).
   Отчего у Вас с Антиком не вышло? Что сейчас работаете? Пишите, пожалуйста. Бываете ли в литературии и что там?

Крепко жму руку.
Ваш А. С. Попов.

  

91

И. А. БЕЛОУСОВУ

18 февраля <19>10 г. Атаманская, 39,
Новочеркасск.

   Дорогой Иван Алексеевич, прежде всего похвалюсь погодой -- чудесная: голубое небо, ясное солнце, и дьявольский, сумасбродный ветер несет в морду, в глаза, в нос, в рот тучи пыли, и холодный морозный песок сечет лицо, на солнце тает, в тени нос и уши отваливаются от мороза.
   Во-вторых, я беспощадно выступаю на вечерах, чтениях и прочее. Хвалят меня дьявольски за... краткость. На Чеховском вечере передо мной присяжный поверенный, здешний литератор, читал 55 минут. Публика ругалась, кляла, спала, сплетничала, одна дама родила прехорошенькую девочку, а он все читает. Полиция приняла меры, думали: бунт будет. После него вышел я. Все пришли в отчаяние: если адвокат, полулитератор читал 55 минут, то настоящий литератор сдохнуть всех заставит. А я -- ровно 4 и 3/4 минуты. Боже мой, что было: качали на руках, ревели ура, дамы косами забросали (фальшивыми). Завтра выступаю в народном доме -- 19 февраля, освобождение крестьян.
   Живу довольно уединенно. Изредка собирается местная публика -- профессура политехникума, врачи, адвокаты и проч. Читаем, поем, музицируем.
   На днях читал начало своего "Города в степи".
   Ребята мои растут. Вы не можете себе представить, какие великаны. Глядя на них, я чувствую, какой я старый. Учатся оба дома. Работаем по столярному искусству, есть верстак, инструменты, полная мастерская. Ребята -- молодцы, большие мошенники и меня обижают.
   Насчет работы нельзя сказать, чтоб много работал, но пишу все же. Странно: наибольшей интенсивности в работе достигаю, когда сижу в паршивом номеришке гостиницы, когда скучно и белый свет не мил.
   Так вас с новосельем. Как же живется в новом гнезде?
   Напишите подробно о Москве и что у Вас там делается. Как Николай Артемыч?
   Нет ли новых литературных предприятий? Что "Среда"? Пишите подробно, буду рад.
   Когда буду в Москве, не знаю.
   Привет Ирине Павловне. Как ее здоровье и самочувствие? И ребятам.

Ваш А. С. Поп<ов>

  
   Пишите.
   Напишите о всех приятелях и поклонитесь им.
  

92

И. А. БЕЛОУСОВУ

29/IV <19>10 г. <Новочеркасск>

   Дорогой Иван Алексеевич. Что Вы из-под себя думаете и как поживаете? Давно я Вам не писал, изнемогая под грудой валившихся на меня всю зиму бед, которые кончились (а может быть, еще и не кончились) тем, что Толке (старшему) прострелили ногу. Кажется, я выйду в современные Иовы.
   Работал очень плохо, почти ничего не написал.
   Жара -- страшная, и комета прямо в рожу летит.
   Замечательных событий (кроме кометы и Толкиной ноги) никаких.
   Были ли на святой в Крыму? Где проведу лето, не знаю. А Вы куда думаете?
   Привет Ирине Павловне и ребятам. Как Никол<ай> Артемыч. Пишите.

Ваш А. С. Поп<ов>

  

93

И. А. БЕЛОУСОВУ

17.V. <19>10. Новочеркасск, Атаманская, 39.

Дорогой Иван Алексеевич,

   говорите, дороги у нас тут в Новочеркасске бумага и чернила? Нет, дешевы, только уж очень подло жизнь складывается, один сор, а его неохота вытряхивать.
   Сижу я тут, как суслик, которого выливают в норе; мокрый, скучный суслик, ибо льют дожди.
   Быть может, придется ехать в Петербург. Впрочем, не знаю еще.
   Можете себе представить, живу дома, а устал. Бывает.
   За зиму перевидал и переслушал много всяких гастролеров, начиная с Морозова и кончая Собиновым. Морозова встречали бурными овациями, на Собинове сидели на голове друг у друга за бешеные цены и потом ругали его на все корки, -- дескать, петухом поет.
   Наши обыватели воюют с наказным атаманом, бывшим шефом жандармов Фон-Таубе -- в штанах кукиш тычут,-- а он, как удав, помаленьку проглатывает недавно открытый политехникум, предстоящие к открытию осенью высшие женские курсы, жрет все в гимназиях, в реальных, среди обывателей -- и до сих пор не подавился.
   С Толкой и с Юркой завели мы настоящую мастерскую столярную, и я сделал целый книжный шкап для библиотеки, которую наконец завел, нагрузившись из "Общественной пользы" и из "Шиповника" никому не нужными книгами.
   Вы напрасно беспокоитесь насчет моего адреса. Ежели потеряете -- пишите просто: Новочеркасск, Серафимовичу. Все равно как прежде писали Гумбольдту в Европу.
   Не знаю, куда денусь на лето. Холера везде будет. Комета издохла без последствий, так холера.
   Написали Вы мне, что Ник<олай> Арт<емьевич> догорает. Что же, совершенно безнадежно?
   А вот насчет московской публики, в частности насчет членов "Среды", вы ни гу-гу. Милый Иван Алексеевич, лень -- мать всех пороков и только некоторых добродетелей.

Ваш А. С. Попов.

   Семье мой привет, а Ирине Павловне особливо. Как ее здоровье? В Крыму, говорите, поправилась? Вот видите, давно ее следовало туда повезти. Пишите, тоскую.
  

94

И. А. БЕЛОУСОВУ

17.VI. <19>10. Новочеркасск, Кавказская, 44.

   Дорогой Иван Алексеевич, вот уже 5 дней, как я торчу здесь, а проку мало. Мать больна, надо везти на дачу, а деньги растаяли. Не высылал ей, пришлось оплачивать долги да доктора. "Русское слово" держит рассказ, и я в отчаянии. Страшно неловко мне к Вам обращаться, но, если можно, выручите, вышлите сто рублей. Мать задыхается в городе, а у меня сердце разрывается, глядя на нее. Не имея же на руках денег, нельзя тронуться,-- на даче надо все оплатить вперед. В "Русском слове" мне придется за прошлый рассказ еще руб. 60, если не больше. Как только рассказ выйдет, Вы эти деньги возьмите. Кроме того, я недели через полторы пришлю Вам два небольших рассказа (небольшие скорее проходят в газеты) руб. на 75 каждый. И ими покрою остальную часть долга. Ради бога, подгоните "Русское слово", что же они задерживают. Ведь Фед<ор> Иванович обещал не задержать. Если бы мать устроить, я бы передохнул нравственно. Человек она чудесный, но судьба ее безумно несчастна,-- одинока, заброшена, абсолютно без средств. Если во мне есть что-нибудь, я всем ей обязан, а в семье моей ей нет места,-- Ксения Александровна неладно к ней относится. За зиму-то я ведь строки не написал и поставил ее в отчаянное положение,-- и только у Вас немного пришел в себя. Я теперь на все махнул рукой: надо же хоть последний остаток жизни матери хоть сколько-ниб<удь> сделать сносным.
   Семья моя на Кавказе. Я туда не поеду, а все время пробуду с матерью. В конце августа повезу в Питер пристраивать вещь.
   Жара у нас великолепная -- все пронизано неподвижным слепящим зноем. После арктических морозов Москвы как на тропиках.
   Работаю много -- с удовольствием над большой вещью и с отвращением над двумя небольшими рассказами: "Счастливец" и "Наследство".
   Попросите Ваню через Зинаиду Андреевну Горувейн (сослуживица Федора Тимофеевича, что, помните, была раз вечером) навести справки, где брат Вениамин,-- беспокоюсь.
   Сообщите адрес Ирины Павловны. Как устроилась?
   Ване, знакомым привет.

Жму руку.
Ваш А. С. Попов.

   Если вышлете деньги, убедительно прошу телеграфом (Новочеркасск, Кавказская ул., 44) -- каждый день дорог, и я как на угольях. Пожалуйста, пишите, и подробно, обо всем.
  

95

И. А. БЕЛОУСОВУ

29. VII. <19>10. Новочеркасск, до востребования.

   .Спасибо, милый Иван Алексеевич, что выручили, сердечное спасибо.
   Мать устроил на даче недалеко от Новочеркасска среди виноградных садов. Возле -- роща, с другой стороны степь и благодатный степной воздух. Вечера и ночи не ваши московские, когда под носом сосульки от мороза образуются, а темные, темные, полные неумолчного звона сверчков. Совсем другие ночи, хоть под кустом на траве ночуй.
   Мать после ужасного спертого воздуха городской квартиры, как вытащенная рыба, только рот разевала, а теперь быстро начинают нарастать силы. Боюсь одного -- не перешел ли туберкулез на желудок, тогда ведь конец. На днях повезу к доктору.
   Чудной она у меня человек. Ей мало денег на жизнь дать, но надо устроить ее, да еще караулить. Дашь ей денег, а хозяйки -- обыкновенно у бедных приходится нанимать -- начинают ее сосать,-- выпрашивают белье, платье, часто не готовят обеды, а так как бедность обыкновенно действительно непокрытая, куча оборванных, голодных ребят, то Раиса Александровна сердобольно на все соглашается, отдает белье одеть ребятишек, питается всухомятку и доходит до полного истощения.
   Я приезжаю, одеваю, подымаю бунт, тащу на другую квартиру, но и на этой повторяется решительно го же самое. Последнее время она до того изголодалась, что еле ворочалась.
   Тут стол прекрасный, чудесный воздух, думаю: поправится, если с желудком будет ладно.
   Поживу с ней до середины августа.
   Если буду жить эту зиму в Москве, возьму ее с собой.
   Работаю. Последнее время перепадают дожди,-- неприятно.
   Посылаю Вам рассказ: "Счастливец". Очень Вас попрошу передать в ред<акцию> "Русск<ого> слова". Но предварительно настоите, чтоб напечатали первый рассказ. А то они пропустят этот (он маленький), а тот будет лежать до скончания века. Милый Иван Алексеевич, уж не поставьте во труд сделать это. Гонорар вытребуйте с них сейчас же и возьмите в погашение моего Вам долга.
   Как устроилась Ирина Павловна? Были ли Вы в Питере? Видали ли Леонида? Что он? Пишите, что делается в Москве. Не с кем мне тут играть в городки, и вспоминаю, как мы бились у Вас. Нет ли писем на мое имя? Сюда пишите: Новочеркасск, мне, до востребования. Два, три раза в неделю я хожу в город за почтой.
   Семья моя живет на Кавказе.
   Холера у нас небольшая: не увеличивается, не уменьшается -- в бараке больных все время человек 30--40. По хуторам же и станицам холера страшная.
   Пишите. Ване и знакомым привет.
   Что же Иван Ив<анович> не узнал адрес Вениамина? Как его воинская повинность?

Ваш А. С. Попов.

  

96

И. А. БЕЛОУСОВУ

11/VIII <19>10. Новочеркасск, до востребования.

   Дорогой Иван Алексеевич, только сегодня выбрался в город и получил Ваше письмо, а в нем Дмитриевой.
   Поганцы в "Русск<ом> сл<ове>". В начале сентября буду в Питере, сдам большую вещь, тогда возвращу аванс "Русск<ому> слову" и заберу рассказ. Черт с ними!
   Попытаюсь в "Русск<ие> вед<омости>". Не особенно мне и хотелось бы к ним, да шут с ними.
   Сейчас работаю над большой вещью.
   Завернули и к нам холода, ливни, грозы, но все прошло, а сейчас знойное солнце, тихо и бесконечно зеленая степь,-- хорошо, а чувствую себя скверно.
   Сад, где живу,-- прекрасный. Хозяева очень милые интеллигентные люди, но везде, куда ни оглянешься, -- драмы, и у них -- драма.
   Ребята мои еще не приехали; соскучился по ним крепко.
   Читал, что в Финляндии мороз под 29 июля был,-- Леонидка-то совсем с своей виллой в сосульку, должно быть, обратился. Как и следует Его Величеству, он мне не пишет.
   Получил вместе с Вашим письмо от Ивана Серг<еевича>. И в письмах он такой же порохо-горючий. Милый человек.
   Холера у нас в городе стала переводиться.
   Так Ваню освободили от службы? Магарычи с Вас обоих здоровенные!
   Голубчик, попросите еще раз Ник<олая> Ив<ановича> Тимковск<ого> узнать насчет адреса брата (у Зинаиды Андреевны).
   Как Ваши Пирожковские книги идут?
   Приехали ли Ваши? Привет.

Ваш А. С. Попов.

   Пишите.
   Дмитриева приглашает на вечер монстр в Воронеж в пользу Никитинской библиотеки. Да ведь не знаю, где буду.
  

97

И. А. БЕЛОУСОВУ

13.VIII. <19>10. Новочеркасск, до востребования.

   Дорогой Иван Алексеевич, вчера получил и отослал корректуру рассказа "В степи", что в "Русск<ом> слове". Обещали напечатать между 12--20 августа.
   Денег там выходит рублей 285. Как напечатают, Вы сейчас же получите (150 р. я уже взял) и покройте мой Вам долг 120 руб.
   Если Вас не затруднит, пристройте, голубчик, посланный Вам рассказ "Счастливец", куда хотите, хоть в "Русск<ие> вед<омости>", хоть в "Русское слово",-- деньги нужны.
   Энергия что-то стала падать,-- с трудом пишу свою никому не нужную повесть. Что новенького?

Ваш А. С. Попов.

  

98

И. А. БЕЛОУСОВУ

23.VIII. <19>10. Новочеркасск, до востребования.

   Дорогой Иван Алексеевич, как я Вас понимаю -- тучи, ветер, дождь и инфлуэнца. Но, милый, поймите же и Вы меня, а то Вы всегда ухмыляетесь, когда у меня одна из бесчисленных инфлуэнций.
   Вам действительно нужно поехать отдохнуть на юг, на солнце, на тепло, к морю, стряхнуть всю московскую суету, заботы, пожить с природой. Ведь только и вздохнешь. Ведь вот я безвыходно сижу в своем саду, и, хотя на душе не весело, все же душевно окреп, поправился,-- солнце, деревья качаются, звездные ночи, и без конца степь, и без конца степь.
   Все пишу свою повесть. Милый, какая она хорошая, интересная была в голове, и какая серая, никчемная, деланная на бумаге. И все-таки пишу, как вол, который в хомуте и тянет и уж втянулся в хомут. Не хватает меня на большую вещь.
   Вашему письму очень обрадовался -- оно долго пролежало, редко хожу в город -- только опечалил его грустный налет. Мне скоро надо в Питер ехать, и признаться, не очень-то хочется ехать в сырость, грязь и слякоть.
   Получил из Питера от Ивана Лазаревского приглашение участвовать в новом журнале,-- двухнедельный, литературно-художественный и иллюстрированный, в общем по типу "Нового журнала для всех", но, очевидно, солиднее будет поставлен и больше иллюстраций. Участвуют Андреев, Бунин, Телешов, Зайцев, Чириков и другие. Декаденты совершенно изгоняются.
   Напечатало ли "Русское слово" рассказ?
   И как с "Русскими ведомостями"?
   Семья моя приехала, живет в городе. Толунок (старший) поступил в 1-й класс частной женской гимназии (по новому типу,-- девочки и мальчики вместе), младший Юрок будет ходить в детский сад. Толке делали летом операцию -- вырезали разращения в носу, удачно.
   Крепко жму руку. Пишите.

Ваш А. С. П<опов>

   Привет Ирине Павловне и ребятам. Что слыхали про Андреева?
   Сердце тоскливо болит, и очень хочется, чтоб оно перестало болеть.
  

99

И. А. БЕЛОУСОВУ

30/IX. <19>10. Ваммельсуу.

   Дорогой Иван Алексеевич, наконец я у Леонида. Три дня пробыл в Питере. Избегался, как пес. Веселого мало.
   Был у Ивана Григорьевича. Он отчаянно пакует книги по заказам. Заказы понемногу начинают поступать и отовсюду. Он производит на меня впечатление делового, работающего человека.
   Сейчас у Леонида Тан и Морозов. Целую ночь проговорили. Леонид чувствует себя, против ожидания, хорошо. Погода дивная -- солнце, 3j тепла, но ночью ветер, буря, снег и дождь,
   С сегодняшнего дня принимаюсь за работу.
   Анна Ильин<ична> уже месяц за границей в Швейцарии, в санатории -- у нее ожирение сердца. Леонид поедет к ней в конце октября, ноябрь проездят там, вернутся сюда, в феврале уедут за границу на полгода.
   В "Знании" книги мои расходятся туго. Осталось еще 2,5 тысячи от 3-х томов. Не знаю, как я оттуда вылечу.
   Письмо (одно) от Вас получил. Спасибо. Нет ли еще?
   Привет Ирине Павловне и ребятам.
   Крепко жму руку.

Ваш А. Сер<афимович>

   Леонид Вам кланяется.
  

100

И. А. БЕЛОУСОВУ

10.Х. <19>10. <Ваммельсуу>

Дорогой Иван Алексеевич.

   Вы совершенно зря на меня обурдюжились, что я прячусь от матери,-- я писал ей и решительно не понимаю, почему она не пишет сюда.
   Кстати, получили ли Вы мое письмо? Мне все кажется: письма пропадают.
   Работаю, много гуляю. Погода, когда приехал, стояла дивная, теперь бодрая осенняя свежесть.
   Вчера ездил в Питер и простудился.
   Был в Литературке, видел Скитальца (блаженно пьет); Гусева-Оренбургск<ого> (как патриарх оброс бородой), живет теперь постоянно в Сестрорецке; Инну Ивановну; пробудет здесь с месяц. У Найденова было кровохарканье, но теперь чувствует себя хорошо; все-таки из Ялты выехать не позволяют. Инна Ив<ановна> пробудет здесь с месяц -- и в Ялту. Дядю Елпатия видел, собирается садиться, бодр и весел. Тана; у него на производстве 17(!) дел.
   Народу в Литературке было битком, чествовали память Муромцева.
   Леонид работает. Думает приняться за новую трагедию: "Агасфер". Читал его "Океан". Красивая, музыкальная вещь.
   Когда же Вы приедете? Приезжайте, пока я здесь. Вместе проведем время.
   Был я у Иван Григорьевича, У него идет кипучая работа. Продаёт ежедневно рублей на 150--200. Дело, видимо, разрастается. Отовсюду поступают требования.
   Между прочим, сравнительно с другими книгами значительные требования на Ваши издания: Ваши книжки, сборники, даже на Бунечку (ведомость показывал).
   Я свою книжку не выкупил, никак не закончу работу.
   Передайте привет Ирине Павловне и ребятам.

Ваш Александр.

   Как свадьба? Ездили?
  

101

И. А. БЕЛОУСОВУ

22.Х. <19>10. Териоки, Ваммельсуу,
дача Л. Андреева.

   Милый Иван Алексеевич, Леонид за границу не поедет. На днях приезжает Анна Ильинична. Когда я приехал, нашел Леонида в великолепном настроении. Потом это настроение круто изменилось, а последние дни запил, но быстро остепенился и сегодня проснется, должно быть, свежий.
   Что-то неладно у него до сих пор в личной жизни. Жаль его безгранично. Атмосфера в доме тяжелая, удушливая. Настасья Николаевна измучилась, все глаза выплакала. Жалко старуху. Как только приедет Анна Ильинична, Настасья Никол<аевна> уедет в Москву к Римме Николаевне, которая поехала туда родить.
   При множестве народу, который окружает Леонида, он совершенно одиноким себя чувствует. И это одна из трагических черт его судьбы.
   Читал его "Океан". Великолепная музыкальная вещь.
   Чем больше я присматриваюсь к Леониду, тем больше меня поражает необыкновенное внутреннее богатство этого человека. Огромные данные для необыкновенно счастливой жизни, а человек судорожно бьется и задыхается.
   Бьет не переставая непроглядная вьюга. Всюду сугробы. Что-то больно рано зима.
   В Питере я не был после того раза (неделю назад). Будь он проклят -- поехал туда и простудился, целую неделю валялся; невыносимо болело ухо. Инфлуэнца перебрала решительно всех: начиная с Леонида, детей, всех взрослых, прислугу, и я подозреваю, даже козы были больны. И у очень многих почему-то осложнение с ухом.
   На вечер в Воронеж, организованный Дмитриевой, так и не пришлось поехать из-за этого проклятого уха.
   Так гуляете на свадьбе? Ну помогай Вам боже.
   Ирине Павловне и ребятам привет.

Ваш А. С. Попов.

  

102

И. А. БЕЛОУСОВУ

1.ХI. <19>10. Териоки, дача Андреева.

   Милый мой Иван Алексеевич, я рассказал Леониду, что Вас стесняет, что к Леониду много народу шляется, и что де Вы опасаетесь, что увеличите собой, своим приездом, эту толкотню.
   Леонидка пришел в большой раж и поносил Вас всякими словами. Да, говорил он, народ всякий шляется, а вот люди, которые мне близки, все опасаются и все мимо проезжают. Наругавшись досыта, он просил передать Вам, что целует Вас и просит непременно, чтобы Вы и Ирина Павловна приехали.
   Приезжайте только поскорей, а то я уезжаю. В доме пока мир и благоволение. Погода чудная, 5--6о мороза, солнце. Приезжайте скорее.
   Как Ваня? Освобожден? Свадьбу сыграли?
   Ирине Павловне и ребятам привет. Ждем Вас.

Ваш А. С. Попов.

  

103

В. С. ПОПОВУ

19/I/1911/ Москва, Каретная-Садовая, 243, кв 10.

   Прости, милый Винюрок, что так по-свински молчал,-- у меня столько жизненных изломов, что до известной степени могут послужить хотя отчасти оправданием. Сейчас не хочется, как-нибудь после расскажу.
   Пробился я, брат, наконец на сцену. 28 этого января у Корша идет моя пьеса "Девушка за стеной". Переделка из "Разбитого дома",-- выкинул еврейский погром. Идут репетиции, и я, брат, сижу, хлопаю ушами и не верю глазам -- чудеса да и только; я на сцене! А прелюбопытно. И меня разбирает охота еще написать, только это, брат, вовсе не так просто, как рассказ.
   Живу с мамкой. Хворенькая она. Очень бы хотелось съехаться нам всем где-нибудь на каникулах да пожить.
   Пишу сейчас "Город в степи". Не знаю, что выйдет. В посту поеду по городам, прочту лекцию "Творчество", которую написал, но надо переработать.
   Осенью жил у Андреева. Изнервничался я за последнее время ужасно, но у него и теперь тут, в Москве, немного отошел.
   Андреев мне принес громадную пользу при переработке пьесы; он сделал 50% работы. Если бы не он, пьеса не увидела бы сцены. Я ее совсем бросил, он настоял, чтоб работал, и сделал массу ценных указаний, перестановок, вставок, характеристик. Я просто учился, как надо писать пьесы.
   Здесь стоит чудесная зима. Катаюсь на коньках, собираюсь ходить на лыжах. На днях выступал на литературном вечере в литер<атурно>-худож<ественном> кружке. Читал кусок из "Писатели, читатели и почитатели". Греготали и хлопали.
   Бываю у Белоусича, вижусь с Тимковским. Здесь Вересаев, Телешов. Народились молодые "Среды".
   Если к весне кончу "Город в степи", он удастся и получу под него часть денег, вздохну.
   Запродал "Шиповнику" свои сочинения по 20 коп. за том (1 р. 25 к.). Будут издавать с 1-го сентября этого года. Продешевил, да ничего не поделаешь.
   Был у меня Степан. Он тут на землемерных курсах. Здесь и Залесские, но я их не видел. Был как-то у Михайловского Александра Егоровича (что в "Русских вед<омостях>").
   Болел я тут здорово. На почве нервного истощения и измученности развелось миллион болезней.
   Мальчики мои в Новочеркасске с Ксенией Ал<ександровной>. Тола в гимназии Петровой в 1-м классе, Юра дома учится. Чудесные мальчики.
   Рассказов писал за это время мало. Давал в "Речь", "Русск<ие> вед<омости>", "Русск<ое> сл<ово>". Все поедал "Город в степи" да пьеса.
   Белоусов затеял маленький 2-х недельный журнал "Наш журнал". Пропагандируй его. Вроде "Журнала для всех".
   Напиши, Виня, подробно о себе и семье. Как устроился, какие перспективы. Что ребятишки? Наташа? Марье Михайловне привет.
   Целую.

Твой Александр.

  

104

В. С. ПОПОВУ

26/IV/1911. Москва, Каретная-Садовая, 243, кв. 10.

   Милый Виня, прости, дружок, что так долго молчал,-- прострация, меланхолия и проч.
   Насчет Ярославля все разузнаю, на будущей неделе, вероятно, съезжу туда.
   В конце мая уезжаем с мамой на юг, куда, еще не решил, но в твоих краях во всяком случае побываю.
   Пишется мне туго, неохотно, непроизводительно, на душе кисло. Все даю в "Речь".
   Насчет твоего рассказа на днях узнаю и напишу.
   Ставили ли "Девушку за стеной"? Напиши.
   Напиши подробно о твоих делах.
   Ну, пока будь здоров.

Твой Александр.

   К Липе так и не выбрался; думаю: по дороге на юг.
   Отчего не пишешь маме? Ведь у нее единственное это утешение, и она с тоской ждет письма от тебя и Липы.
  

105

И. А. БЕЛОУСОВУ

22.VI.1911. Крымское почт<овое> отд<еление>
Донской обл<асти>, станица Раздорская.

   Дорогой Иван Алексеевич, не успел я повидаться с Вами перед отъездом. Думал, что Вы в Крыму, но перед самым отъездом Валентин Ив<анович> Костылев сообщил мне, что он вместе с вами летал на аэроплане на Ходынке.
   Насилу я ноги унес из Москвы,-- замотался.
   А какая тут благодать, если бы Вы знали. Как чудесно печет наше степное солнце. Перепадают дожди с грозами. Купаюсь в Дону по нескольку раз в день. Живем вдвоем с матерью в маленькой глухой станиченке. Дом наш над самой водой. Мимо бегают пароходы, хотя, между нами будь сказано, они больше посуху,-- Дон обмелел.
   Работаю. Послал в "Русские вед<омости>" рассказ, сейчас грызу свою повесть, из которой, не знаю, выйдет ли какой толк.
   Хотел было с матерью ехать в Крым, но пороху не хватило.
   Хорошо ли Ваши устроились?
   Если Вам попадется мой рассказ в "Pyccк<иx> вед<омостях>", придержите этот номер до моего приезда, а то я не получаю газету и упущу рассказ.
   Буду в Москве в половине августа.
   Пока всего хорошего, жму руку.

Ваш А. С. Попов.

   Пожалуйста, пишите.
  

106

И. А. БЕЛОУСОВУ

1 июля 1911 г. Крымское п<очтовое>
отд<еление> на Дону, стан<ица> Раздорская.

   Дорогой Иван Алексеевич, с огромной просьбой к Вам. Послал рассказ "Счастье" в "Русск<ие> вед<омости>". Просил выслать 125 руб<лей>, а они молчат. Я тут пропадаю. Убедительно прошу, сходите в редакцию. Передайте мою просьбу выслать эти деньги. Если рассказ не покроет или почему-либо не подойдет, пусть все-таки вышлют деньги, я в сентябре им дам обязательно другой. Сейчас абсолютно не могу писать маленького рассказа -- работаю не отрываясь над "Городом в степи".
   Скажите же им: не с улицы же я пришел. Аванс свой я покрыл у них. Если Игнатова нет, потолкуйте с Анучиным; если нет, кто вместо них. Пусть же выручат, дьяволы. Сколько лет работаю у них. Что не пишете? Получили ли мое письмо?

Ваш А. С. П<опов>

   Пишите. Простите, голубчик, что затрудняю.
  

107

И. А. БЕЛОУСОВУ

22 июля 1911 г. Крымское п<очтовое> отд<еление>
Донской обл<асти>, стан<ица> Раздорская.

   Дорогой Иван Алексеевич, получил Ваше раздраженное и неправое письмо насчет "друзей", которые продали Вас за целковый, не поддержав журнала. Но ведь это же неправда, все откликнулись и дали статьи. Я хотел дать еще рассказ, но так как он был уже напечатан, хотелось для журнала переработать. Но подошли Шевченковские дни, нужен был специальный материал; потом я раза два спрашивал; мне говорили: материал еще есть, да и по номерам видно было,-- выходили содержательные и разнообразные, а я вертелся как белка в колесе. Новый рассказ думал дать Вам -- к подписке <...>
   В "друзьях" ли все дело, Иван Алексеевич? Вот Вы говорите, что заведете опять "болотце", т. е. журнальчик. Вот в этом и огромная ошибка,-- на журнал нельзя смотреть, как на "болотце", как на что-то мелкое, маленькое, кустарное. Это огромное, серьезное и ответственное дело, в котором на одних "друзьях", даже бы они и не торговали Вами, и не выедешь.
   Ну, будьте здоровы. Привет всем Вашим.
   Просижу тут, должно быть, до половины августа.

Ваш А. С. Попов.

  

108

В. С. ПОПОВУ

1/VIII 1911. Через Крымское Донской обл.
почт. отд. в стан. Раздорскую.

   Милый Виня, мы с мамкой тут сидим в отчаянном положении -- буквально на пище св. Антония. Если ты имеешь хоть какую-ниб<удь> возможность, ради Христа займи, достань где-ниб<удь> 10--15 руб. или сколько сможешь и вышли нам возможно скорее, сейчас, иначе, ей-богу, сдохнем: ни копейки достать негде.
   С отчаяния и голода я не отрываясь работаю над "Городом в степи". Кончил, теперь перерабатываю отдельные части. Вышло 8 листов.
   Писать сейчас мелкие рассказы абсолютно не в состоянии, да и помещать негде. Заели меня проклятые авансы -- дал в "Русские вед<омости>", и почти все ушло на погашение аванса и долгов. Выручи, Винька. Мы с мамой тут больше месяца голодали и теперь опять.
   Из Москвы насилу вырвался, просто на ура поехал, и от этого очутился тут без гроша.
   В конце августа, в начале сентября мама получит деньги за землю, я ее устрою в Новочеркасске, сам поеду в Питер, сдам "Город", вернусь, и с мамой поедем отдохнуть в Кисловодск, что ли; измучился. Заеду к тебе. Какое у тебя амплуа в газете? и прочно ли все это? Напиши подробнее. Ты не можешь себе представить, как мамка рада. Вероятно, можно будет уроки иметь?
   Ну, пока до свидания. Устал, брат, я. Выручи. Пиши скорее.

Твой Алекс<андр>

   Липа в Новочеркасске. Пиши ей просто: квартира городового врача Попова. Такое состояние -- и писать-то не могу.
  

109

В. С. ПОПОВУ

22/VIII 1911. <Станица Раздорская>

   Спасибо, Винюрок, за 10 целковых. Если сможешь еще прислать, пришли,-- я все в тисках. "Город в степи" кончил, отделываю отдельные главы. Вышло 8 листов. Вторая половина как-то скомкана, но сил нет больше работать.
   Что с твоим рассказом о волках и Федорыче? Напиши. Просижу здесь до половины сентября, -- словом, пока не пришлют маме за землю; только б не сдохнуть за это время с голоду.
   Устал, брат. Если пристрою "Город", с наслаждением отдохну. Пиши подробно, ты не знаешь, как мама ждет писем. Напиши Липе; адрес ее: Новочеркасск, Ермаковский, 49.

Александр.

  

110

И. А. БЕЛОУСОВУ

21 сентября 1911 г. СПб., Невский, 75,
Мебл<ированные> ком<наты> Колосковской.

Дорогой Иван Алексеевич.

   Обретаюсь в Питере.
   Закончил свой "Город в степи", теперь пристраиваю.
   С закрытием Литературки негде собираться писательской братии. Говорят, идут хлопоты об открытии учреждения вроде московского литературно-худож<ественного> кружка -- "Общества всех искусств" (что-то в этом роде название).
   Был у Леонида. Он здорово работает. Пишет хорошую простую повесть.
   Что у вас нового в Москве?
   О новых литературных предприятиях тут ничего не слышно.
   Инфлуэнца густо косит всех петербуржцев, хотя погода установилась хорошая.
   Так вы в "Обществен<ной> период<ической> печати" и издаете Ванечку Бунечку? Гм! ловко. Белые штаны, стало быть.
   Привет Ирине Павловне и ребятам. Как лето провели?

Ваш А. С. Попов.

  

111

В. С. ПОПОВУ

8/Х 1911. <Петербург>, Невский, 75, кв. 4.

   Виня, вчера получил от Игнатова рассказ, не берут. Не знали, куда тебе выслать. Я просил выслать сюда. Постараюсь пристроить.
   До сих пор не устроил свой "Город в степи",-- читаю в "Современном мире".
   Марья Карловна о тебе несколько раз вспоминала, хвалила твой рассказ, расспрашивала о тебе. Если дашь туда, с удовольствием напечатают.
   Как твои дела редакционные и другие? Где семья? Отчего не лечишь лихорадку вливанием сальварсана?
   Мама в Новочерк<асске> (Колодезная, 98). Пожалуйста, пиши ей. Пиши и Липе. Как получу "Федорыча", сейчас же сообщу, что с ним сделал.

Твой Александр.

  

112

И. А. БЕЛОУСОВУ

14 октября 1911 г. <Петербург>, Невский, 75, кв 4.

   Дорогой Иван Алексеевич, случайно попался мне номер "Русск<их> вед<омостей>" с объявлением о Вашем "Пути". Оказывается, я торжественно изгнан из числа сотрудников. За ненадобностью?
   Вы чего же это, батюшка, старых приятелей бойкотируете? Или впрямь разочаровались и откачнулись. Повода ведь как будто и не было, да и молча это как-то вышло.
   Тут все по-прежнему. Я мало где бываю, больше в своем номере да изредка к Леониду наезжаю. Он все так же свирепо работает.
   Передайте привет Ирине Павловне и ребятам.

Ваш А. С. Попов.

  

113

И. А. БЕЛОУСОВУ

1 ноября 1911 г. СПб., Невский, 75, кв. 4.

   Дорогой Иван Алексеевич, измытарился я тут со своим "Городом в степи", теперь наконец пристроил в "Соврем<енном> мире". Пойдет с января в 3 или 4 книжках. Очень довольны. Наконец-то я вздохну -- месяцев на 7--8 мне обеспечена жизнь, стало быть могу спокойно работать.
   Вам в "Путь" дам рассказ в январский No непременно. Раньше не успею.
   Андреев написал великолепную повесть.
   Привет Вашим.

Ваш А. С. Попов.

  

114

И. А. БЕЛОУСОВУ

3 ноября 1911 г. <Петербург>, Невский, 75, кв. 4.

   Дорогой Иван Алексеевич, автомобиль меня не раздавил, и Куприн не убил, и инфлуэнца хотя ела, не доела, и хотя все мое теплое платье в Москве, а тут одни морозы, я еще не замерз. Но находился я и в великой прострации, и в черном равнодушии ко всему, что совершается окрест. Следствием сего явилось то, что я запил мертвую и пил полторы недели. Теперь опохмеляюсь и пишу Вам.
   Леонид после сражения бежал в Финлян<дию>, где и притаился, как бес в рукомойнике. 1 декабря выходит его роман "Сашка Жегулев" в альманахе "Шиповника".
   Скиталец в "Пале-Рояле" тоскует. Затеваются тут товарищеские сборники и даже целое издательство писателей. Штука хорошая, но выйдет ли.
   Я все никак не примусь за работу, а надо, страшно надо.
   С января в "Соврем<енном> мире" пойдет мой "Город в степи".
   Не думаете ли в Питер заглянуть? (Куприна не опасайтесь.) Привет Вашим.

Ваш А. С. П<опов>

   Это вы что же меня в магометанию-то зачислили. Ах, идолы эдакие.
  

115

В. С. ПОПОВУ

22/ХII 1911. <Петербург>, Невский, 75, кв.4.

   Милый Винька, уф! только вот сейчас сел тебе писать, немножко передохнул. Не сердись, милый. Ей-богу, такая кутерьма -- голова кругом.
   Вчера я тебе послал посылкой костюм. Получил ли и доволен ли?
   Ты уже знаешь: свой "Город в степи" я отдал в "Совр<еменный> мир". Идет с 1 января в 3 или 4 книжках. Кажется, вещь ничего вышла. Было у меня по поводу ее сражение с Марьей Карловной, но потом все уладилось.
   В журналах застой и разруха. "Новый журнал для всех" шатается. В "Совр<еменном> мире" так себе, не очень; только "Русск<ое> бог<атство>" отлично идет.
   Твой рассказ я обкорнал (не сердись, голубчик), отрезал ему слюноточивое начало,-- ты его пристроишь к какому-ниб<удь> другому рассказу. Отдал в "Русск<ое> бог<атство>". Читал Горнфельд; ему нравится, говорит, что годен; но отдал еще читать Короленко: на днях решится вопрос.
   Ты пишешь насчет лекций. Я, брат, с удовольствием. Ты напиши лекцию, а я отрывок какой-ниб<удь> почитаю. Помнишь, как тогда. Кроме того, думаю и я лекцию написать.
   На днях я думаю поехать в Москву. Если деньги будут, проеду на юг и у тебя непременно побываю. Марья Карловна мне цедит по чайной ложке, и все это как в прорву уходит за долги, которых за последние годы накопилось много.
   Понабрал авансов в "Русск<их> вед<омостях>", в "Речи", и теперь это все надо отрабатывать.
   Надо приниматься за "Жизнь моя и моих предков". Не знаю, что из этого выйдет.
   В Москве Белоусов издает ежемесячный журнал "Путь", но я как-то не уверен в его прочности.
   Думал, брат, я покупать сад на Дону, да с этого романа, видно, не придется.
   Где Марья Михайловна и детишки? Как их здоровье? Отчего ты по беллетристике ничего не пишешь? Видно, задавила газетная работа.
   Пиши мне в Москву, почтамт, до востребования.
   Ну пока, будь здоров.

Александр.

   Насчет лекций напиши, какую думаешь взять тему.
   Пиши маме.
  

116

И. А. БЕЛОУСОВУ

30 марта 1912 г. Новочеркасск, Атаманская, 39.

   Дорогой Иван Алексеевич, с праздником, с весной, с благорастворением.
   Приезжали ко мне в Москву мои мальчики и взяли меня в плен. Живу с ними. Ксения Александровна уехала лечиться. Мальчишки славные. Старший в гимназии, во 2-м классе, младший готовится. Купил обоим ружья и теперь в постоянном опасении, как бы чего не случилось.
   Это время ничего не написал. Только теперь думаю приниматься за работу.
   У нас совсем пришла весна: надулись почки, зазеленела трава, разлив вовсю, а теперь что-то стало потягивать холодком, должно быть с Ваших снегов и морозов.
   Роман мой "Город в степи" бесконечно тянется в "Сов<ременном> мире", кончится в мае; и я также бесконечно воюю и ругаюсь с Иорданской,-- очень туго расплачивается.
   Собирался по Дону в разлив сделать поездку, да втуне: никак не выберешься. Все чего-то некогда, все в каких-то хлопотах, тревоге и устройстве. Ребятишки много времени отрывают, заниматься приходится с ними.
   О Москве часто вспоминаю, хорошо вспоминаю, с приятностью и умилением, и крепко подумываю переселиться туда с ребятами.
   Что у Вас нового и хорошего? Как журнал? Я его не видел с самого отъезда. "Среда" как поживает? Когда будете, передавайте ей мой привет. Были ли любопытные доклады?
   Ездили в Питер и видели ли Леонида? Как он? Пишите. Буду ждать Ваших писем. Право, скучаю по Москве. Найденовым поклон. Где они?
   Ирине Павловне сердечный привет. Как ее здоровье? Куда собирается на лето? Ребятам от меня поклонитесь. Все здоровы?

Жму руку. Ваш А. С. Попов.

  

117

В. С. ПОПОВУ

31/III 1912. Новочеркасск.

   Милый Виня, прости, голубчик, что молчал, -- тут у меня всякие пертурбации.
   Твой "Федорыч" принят "Русск<им> богатством" давно и скоро будет напечатан.
   Я живу с ребятами; Ксения Александровна уехала в Москву лечиться.
   Тола у меня учится в 2-м классе у Петровой, Юра готовится. Ребята пропасть времени отнимают; я эти два месяца ничего не написал.
   "Город в степи" мой кончится в мае; все ругаюсь с Иорданской,-- задерживает деньги. Читал ли ты, и какое впечатление. Напиши. В газетах ругают.
   Как вернется Ксения Александровна, сейчас же к тебе съезжу.
   Как твои ребята? Пиши.

Твой Александр.

  

118

И. А. БЕЛОУСОВУ

13 апреля 1912 г. Новочеркасск, Колодезная <ул.>, 98.

   Дорогой Иван Алексеевич, вернулся из поездки и прочитал поразившее известие о смерти Екатерины Николаевны Тимковской. Отчего она умерла? Ведь погиб чудеснейший человек! Не ценили мы ее в должную меру при жизни. И теперь только видишь, каких душевных размеров она была.
   Голубчик, напишите подробно о ее болезни, о ее последних днях.
   Как теперь бедный Николай Иванович? Видите ли Вы его? Пожалуйста, напишите о нем.
   Я почти не работаю. К экзаменам много приходится работать с сыном старшим.
   С "Соврем<енным> миром" воюю,-- деньги из горла приходится выдирать, со скандалами. Страшно жалею, что не отдал в "Вестник Евр<опы>".
   Как Ваш журнал? Поднялась ли подписка и розница?
   Крюков из Питера пишет, что "Русское бог<атство>" удержалось на том же уровне, а "Совр<еменный> мир" стал падать; гибнет "Современник", у "Заветов" денег только на 3 месяца. Вообще журналам и издательствам туго.
   Не знаю, куда денусь на лето. Куда думаете вы?
   Жизнь московская, чай, затихает? и литераторы как тараканы небось разбредаются.
   Как здоровье Ирины Павловны? Поправилась ли? А ребятишки как? По газетам -- у Вас снег. У нас -- жара, все в цвету и зелени. Передайте привет Ирине Павловне и ребятам.

Ваш А. С. Попов.

   Пишите, Иван Алексеевич. Куда Найденов делся? Привет знакомым.
  

119

А. А. ПОПОВУ

26/XI--<19>12. СПб., Пушкинская,
"Пале-Рояль", No 81.

Милый мой Толунок. <...>

   В том, что я не мог до сих пор послать денег, я меньше всего виноват. Ведь живу я только литературным трудом, а с января, как я приехал в Новочеркасск, я с величайшим трудом написал всего одну повестушку "Номады" да несколько мелких рассказов <...>
   Я здесь жил с Николаем Иванов<ичем> Тимковским. Прочитал ему; он говорит: "Странная вещь; места есть яркие, красочные, и места очень чудные, какие-то вымученные". Стал я над этой вещью снова работать, с мукой, с отчаянием работал, ничего не выходит. Несколько раз бросал, опять принимался. Денег не было, приходилось все занимать. Кое-как состряпал, многое выбросил, и вышел вместо повести рассказ в l 1/2 листа. Я название ему дал другое вместо "Номады" -- "На море". Все-таки рассказ вышел настолько серый, что я постеснялся нести его в толстый журнал и отдал в "Ниву"; на днях он принят. В прошлом году я за это время успел написать 3/4 своего романа "Город в степи" да рассказов почти на том.<...> Но ведь, пойми, я -- не мотоциклет и не чиновник, а писатель. Мотоциклет закрутил педалью, он и пошел работать; чиновник поругался с женой, ушел в канцелярию, сел там и пишет "входящие" и "исходящие",-- у него труд механический. А ведь, пойми же, я -- писатель, Тола. У меня творчество, ведь это же как небо от земли от механического труда. Ведь пишешь кровью сердца и соком нервов. Ведь, ты знаешь, я иногда, как дурак, реву, когда пишу о ком-нибудь измученном, изломанном жизнью, потому что он стоит перед моими глазами во всей своей измученности, во всей горечи своего несчастья. И это не со мной одним, Андреев говорит -- с ним то же, с Горьким -- то же.
   Ты подумай, при таком напряжении всех душевных сил как страшно врывается в душу малейшее волнение, малейшее внешнее недоразумение. <...>
   Ну прощай, мой мальчик. Пиши мне.

Твой папа.

  

120

И. А. БЕЛОУСОВУ

3/XII 1912 г. СПб., Пушкинская,
"Пале-Рояль", No 143.

   Дорогой Иван Алексеевич, получил Ваших два письма, одно с вырезкой моей статьи. Это письмо чуть не пропало. Я перешел в другой номер на самый верх (теперь No 143). А письмо передали в старый коридор, оно и валялось там.
   Статью Вам непременно пришлю дня через два-три. Постараюсь написать новую.
   Никак не налаживается у меня работа, с величайшими усилиями пишу, прямо с принуждением,-- в голове каша. А тут время горячее, надо давать вещи, хоть пропадай.
   На святки, должно быть, уеду в Финляндию в санаторию, поживу, передохну,-- замучила меня инфлуэнца, да и я ей, должно быть, уж надоел, как-то она вяло со мной возится,-- устала, Скитальцу скажу. Он сосет трубку. Короленко здесь, в "Пале-Рояле"; Муйжель, Олигер. Выпал снег, и начинает таять. Бываю на собраниях "Русск<ого> бог<атства>", любопытно у них. Привет Ирине Павловне и ребятам.
   Жму руку.

Ваш А. С. П<опов>

  

121

А. А. ПОПОВУ

22/XII <19>12. <Петербург>

   Милый Толунок, я очень жалею, что не попаду к вам на первый день рождества. Произошло это оттого, что я только за эти два, три дня закончу рассказ: "В мышином царстве" и сдам в "Русское богатство" только на первый или второй день рождества. А контора у них откроется только на четвертый день; тогда я получу деньги и сейчас же выеду к вам.
   Елку я вам устрою. Это ничего, что не на первый день, что ж делать.
   Рассказ мой затянулся оттого, что мне попалась хорошая тема для пьесы, и я не мог оторваться от нее и одновременно писал и рассказ и пьесу. Пьесу непременно надо написать к февралю.
   Очень жаль, мальчик, что тебе нельзя приехать ко мне с Юрочкой. А то мы отлично бы провели время в Финляндии. Был я у Андреева; у него две верховых лошади; он учится ездить, а я один ездил далеко в лес. Очень хорошо. Только потом ноги у меня стали кривые, как дуга, и я так хожу на двух дугах.
   Я теперь работаю весь день и ночью до 3-х часов, чтоб скорей кончить.
   Как жаль, милый, что у тебя двойки. Если б я был, я бы тебя подтянул, поправил.
   Ну пока, до скорого свидания.

Твой папа.

   Выеду я в пятницу на будущей неделе.
  

122

A. A. КИПЕНУ

19--21/II--13. <Москва> Арбат,
Серебряный, 11, кв. 21.

Дорогой Александр Абрамыч.

   Вы ни гу-гу. Почему?
   Беседовал с товарищами неофициально. Все в один голос говорят, чтоб Вы оставили Ваши сомнения. Шлите скорей материал, сезон ведь проходит.
   Написал рассказ листа на 1 1/2, посылаю в "Русск<ое> бог<атство>". Начал другой рассказ, но работаю что-то туго. Пьеса моя застыла,-- не напишу я ее, нет у меня данных. Написал 2-й акт. И для других актов набросаны части, но чувствую: не то.
   Были ли у Леонида? Что и как он? Я не имею о нем сведений. Недели через 2--3, может быть, приеду дня на 3.
   Ксения Александровна и оба мои сына очень Вам кланяются. Крепко жму руку.

Ваш А. С. Попов.

   А я все валяюсь в инфлюэнции.
  

123

А. А. КИПЕНУ

2 мая 1913. Москва, уг. Серебряного
и Молчановки, 11, кв. 21.

   Дорогой Александр Абрамович, простите, милый, что так неаккуратно отвечаю,-- очень у меня был болен Тола (теперь поправляется), все время возился с ним. Сам тоже скриплю. Скверное настроение. Устал, устал от жизни, от неразберихи, которая вокруг меня и во мне. Думаю летом уехать, отдохнуть. Надо мне побыть одному.
   15 мая переезжаем на Оку (адрес: ст. "Средняя" Сызрано-Вяземской дор., Петровский завод). Там будет жить Вересаев. Место великолепное: прибрежные Торы, сосновый лес, Ока внизу, но серьезно, чуть нахмурено. Это не наш ликующий, смеющийся юг. Ксения Алекс<андровна> не захотела на юг, а я тоскую по нем. Поеду в Новочеркасск к матери в конце мая.
   Мы Вас крепко ждали все, все время; жаль, что не приехали.
   Это хорошо, что с Леонидом Вы подошли друг к другу. Хорошо, что толковали насчет пьесы,-- ко всему, что говорит, внимательно, пристально относитесь, но своего не теряйте, взвешивайте, угол зрения у него все-таки иной. Для меня все его указания драгоценны, и тем более серьезно я их взвешиваю и принимаю с разбором (сам с собою, разумеется, не в споре).
   Соскучился я по нем.
   Был тут Ив<ан> Бунин. Вот большой (хотя односторонний и без сердца) художник и мелкий, мстительно-злобный, наглый и ломающийся человек. Тип.
   "Среды" продолжаются. Некоторые были интересны. Ждали Вас.
   Будете ехать, непременно зайдите, непременно. А то Вы, в силу рокового стечения обстоятельств (я их чую как будто), улизнете, и опять с Вами не повидаешься.
   У меня к Вам очень, очень большая просьба. Посылаю в "Северные записки" рассказ "Со зверями". Читал на днях на "Среде", понравился. Голубчик, если найдется время, загляните в "Сев<ерные> зап<иски>" и поторопите дать ответ; для меня очень важно, чтоб сейчас же вопрос разрешился. За лист 250 р. и, что главное, деньги сейчас же выслать. Размер рассказа 1 1/4-- l 1/2 листа. Если не возьмут, пусть сию же минуту возвратят. Если возьмут, хотелось бы, буде поспеет, в ближайшей книжке. Очень, очень Вас прошу.
   Вениамин мой в отчаянном, в самом отчаянном положении.
   Что же Вы насчет издательства? Почему замолчали? Или передумали? Грех Вам будет.
   Дорогой Александр Абрамович, вера Ваша в свои силы у Вас постоянно колеблется, бичуете себя, -- не надо. Вы -- художник, никто и ничто у Вас этого не отнимет, и Вы смело должны, настойчиво должны работать.
   Статья Ваша в "Пути" прекрасна, нужна и чрезвычайно ко времени. А насколько ко времени, доказательство: Чуковский <...> кинулся восхвалять 6-й т<ом> Сергеева-Ценского и ругать всех перепевших: "Лицо ее было как улица"...
   Милы и нежны у Вас воспоминания в "Сев<ерных> зап<исках>".
   Крепко обнимаю. Ксения Ал<ександровна> и мои ребятишки шлют Вам привет.

Ваш А. С. Попов.

   Друг мой, не напоминайте и не терзайтесь,-- мне больно. К рождеству у Вас будет куча денег, и тогда расквитаемтесь.
  

124

А. А. КИПЕНУ

19--19/VI--13. Станция Персиановская
Юго-В. ж. д.

   Дорогой Саша, ехал я в Новочеркасск и был крепко уверен, что найду там хоть коротенькое письмецо от одного из моих друзей,-- больше всего ждал от тебя. Шиш дождался.
   Почему сам не написал? Ты себе не можешь представить угнетенное состояние моего духа, с каким приехал я сюда.
   А тут пошли дожди, холодные, осенние. Среди слякоти надо дачу искать. Нашел. Теперь сидим с матерью и слушаем, как стучит по железной крыше дождь и сердито погромыхивает.
   Пишу, но с трудом, скрежеща.
   Мотоциклета нет, и я как пригвожденный.
   Живу в пятнадцати верстах от Новочеркасска. Мои в Тульской губ<ернии>.
   От Шмелева получил письмо,-- в восторге от Кавказа, где наслаждался, где его ограбили, от моря, от солнца. Зовет. Живет в Гудаутах. Вот бы нам с тобой махнуть. А?
   Не крепко обнимаю. Пиши, милый.

Твой Александр.

  

125

И. А. БЕЛОУСОВУ

1/VII 1913 г. Ст. Персиановская Юго-В. ж. д.,
дача Льва Бабичева.

   Дорогой Иван Алексеевич, вот уже месяц я на Дону, но старый неприветливо встретил меня: дожди, грозы, ливни, град. Ураган прошел, превратил тысячи десятин чудеснейшего урожая в черную изрытую землю, миллионные убытки, грозит голод.
   Град такой был, что крыши изрешечивало.
   Живу с матерью. Она лечит, разыскивает бедняков, помогает, чем может, я понемногу пишу. Езжу на мотоциклете. Степь зеленая от дождей и до сих пор вся в цветах.
   Иван Сергеевич в Гудаутах, очень зовет меня, да не выбраться мне.
   Кипен в Мелитополе.
   Из Новочеркасска публика вся разбежалась по дачам да по курортам.
   Как Ваше путешествие?
   Где теперь устроились?
   Как ребята?
   Пишите. Привет Ирине Павловне и ребятам.
   Жму руку.

Ваш А. С. Попов.

   Мать просит передать привет Ирине Павловне и Вам.
  

126

А. А. КИПЕНУ

19 3/VII 13. Ст. "Персиановка" Юго-В. ж. д.,
дача Льва Бабичева.

   Дорогой Саша, уж не знаю, как и писать тебе. Такое нелепое происшествие случилось со мной. Приехал я с дачи на станцию получать корреспонденцию, приехал на мотоциклете. Был праздник, и на станции весь хутор,-- гулянье. Получил письма и газеты, гляжу: "Мелитополь",-- значит, от тебя. Я тут же на платформе разорвал и стал читать. Но кругом толкаются, плюют шелухой, бесцеремонно заглядывают в письмо; раздражает.
   Я все свернул в тугой пакет -- письма, газеты, положил в карман, сел на мотоциклет и отъехал саженей на пятьдесят,-- кусты в степи около полотна,-- слез, расположился комфортабельно и полез за письмами,-- карман пустой. Ни газет, ни писем, ни платка. Кинулся сейчас же по дороге, -- нет. На платформе всех расспрашивал, мотают головами. Денег обещал, если кто найдет (т. е. если украл, да возвратит), никто не признался.
   Вот, брат. Ты не можешь себе представить, как обидно было. Как ошалелый вернулся домой. Других писем не успел даже распечатать; может быть, деловые, не знаю, кому писать.
   В твоем успел прочитать только первую страничку.
   Первое твое письмо (о котором пишешь) так и пропало; справлялся, говорят: нет.
   Чувствую я себя лучше, стал работать. Отослал в издательство для V тома рассказы.
   Шатаюсь по степи на мотоциклете, славно. До этого заливали дожди, ливни, град, грозы. Теперь солнце, и хоть и перепадают дожди, но изредка.
   Работаю над тем рассказом, что читал при тебе в Москве; туго и плохо подвигается. Начал хорошо, середка и конец плохо. Чего я очень боялся. Буду еще работать над ним.
   Вот какую мораль я вывел: лето должно быть исключительно для отдыха.
   Пишет мне Шмелев из Гуд аут: без штанов валяется на берегу моря, отдыхает вовсю. Это я понимаю. Потом и зимой можно приняться хорошо за работу. Был там и Голубев. Прислали они мне телеграмму, которую я получил через... две недели,-- у нас не торопятся. Голубев уехал, Шмелев уезжает 15 июля.
   Получил от своего Толки письмо. Живут они на ст. "Средней", по-видимому хорошо. Он играет в футбол, в лаун-теннис, катается, купается, -- словом, дела по горло. Народу, видимо, много, нескучно.
   Слышал я, будто Андреев закрутил. Вот, брат, скверная штука, если правда. Очень он меня звал ехать на "Далеком", но не могу бросить старуху мать; слабая она у меня, заброшенная и одинокая, а чудесный человек.
   Очень хотелось проехать по побережью Черного моря, но финансы не позволили. Может быть, в начале августа поеду.
   Пробуду здесь до половины или до конца августа, потом в Москву и Питер недели на две и опять на юг на сентябрь и октябрь. Буду здесь с матерью.
   Насчет своих семейных дел окончательного решения не принял. Мальчики, вот всему загвоздка. Мальчики, брат.
   Не сердись, милый, на меня,-- напиши еще, очень прошу. Теперь со мной такого идиотства не случится.
   Крепко обнимаю.

Твой Александр.

   Напиши подробно, работаешь ли и как. Как пьеса?
  

127

И. А. БЕЛОУСОВУ

23 июля 1913 г. Ростов, вокзал

   Дорогой Иван Алексеевич, разве вы не осьмое чудо природы? Кто же при этих болезнях, что у Вас, сидит в вонючей Москве и ходит к Кашкину?! К Кашкину -- закон -- ходить зимой, а летом Вам надо на юг -- купанье, воды, солнце. Поймите, как чудесно Вам помог Кавказ! Уезжайте, пока не кончилось лето. Я на мотоциклете по Черноморскому шоссе от Новочеркасска еду в Гудауты к Шмелеву. Напишите нам туда; будем очень рады, а приедете -- еще лучше. Всем вашим большой привет.

Ваш А. С. Поп<ов>

  

128

И. А. БЕЛОУСОВУ

12/ VIII 1913 г. Сочи.

   Здравствуйте, дорогой Иван Алексеевич, мчусь на своем дьяволе обратно на Дон. Побывал в Гаграх, в Гудаутах (у Ив<ана> Сергеевича), на Красной Поляне, видел чудеса Кавказа, слышал пение его горных потоков, поклонился его седым вершинам, и до сих пор меня не убил ни один автомобиль, с которыми тут постоянные катастрофы. Как собаки шныряют. Пишите мне: ст. Персиановка, Юго-В. ж. д. Где Вы, и как Вы? Привет Ирине Павл<овне> и всем ребятам. Жму руку.

Ваш А. С. Попов.

  

129

А. А. КИПЕНУ

24/VIII. <19>13. Станция "Персиановка" Юго-В. ж. д.

   Дорогой Саша, вот я возвратился. Ты не можешь себе представить, что за чудесная вышла поездка. Горы, леса, солнце, люди, встречи, и я, как дух, как дьявол, несусь среди этого. Останавливался по шоссейным сторожкам, по кофейням, нахлебался впечатлений. Побывал в Туапсе, Сочи, Гаграх, Гудаутах, в Красной Поляне, проезжал по веселой улыбающейся Абхазии. Голубчик, что за чудесная сторона! Теперь я отравлен. Как повеет теплом, меня уже потянет, и я с тоской буду глядеть на моего "дьявола",-- Дмитриева, у которой я жил в Сочи, так прозвала мою благородную машину.
   Сколько за эту поездку слезло шелухи. Я теперь, как змея весною, в новой шкуре.
   На будущее время обставлю свое путешествие более целесообразно, -- теперь опыт есть.
   У Шмелева пожил два дня, в Сочи два раза по 5 дней.
   Приключений никаких не было. Даже треснулся раза два просто для разнообразия. А передо мной под Джубгой разбился мотоциклист. Встречал велосипедистов, группу пешеходов, барышни в штанах,-- учащаяся молодежь.
   Кавказ лихорадочно просыпается. Сочи, Туапсе, Гудауты растут не по дням, по часам. Пройдет железная дорога, ничего не узнаешь. Ну пока, до свидания. Крепко обнимаю. Пробуду тут еще недели 3. Пиши.

Твой Александр.

  

130

В. С. МИРОЛЮБОВУ

26/IX <19>13. Ст. "Персиановка" Юго-В. ж. д.,
дача Льва Бабичева.

Дорогой Виктор Сергеевич!

   С большой радостью приветствую Ваше начинание. Старое помню и все помню. Скоро буду в Петербурге и привезу рассказ.
   Давно собираюсь выехать отсюда; все думал, скоро увидимся, оттого и не писал, да все не выдерусь отсюда. Крепко жму руку с самым искренним пожеланием успеха.
   До скорого свидания.

А. С. Попов.

  

131

А. А. КИПЕНУ

27/IХ <19>13. Ст. "Персиановка" Юго-В. ж. д.

   Милый Саша, все думал, вот-вот выеду в Петербург, и все никак не выдерусь отсюда. Теперь жду из "Речи" денег; как получу, сейчас же выеду,
   А пока большая к тебе просьба.
   В "Речи" печатаются мои кавказские впечатления -- "Скитания". Первые главки в No 254 примерно от 17 сентября. Но этот номер либо конфискован, либо до меня не дошел. Голубчик, раздобудь для меня этот номер. У меня нет черновика, а иметь мне необходимо для издания. Милый, пожалуйста. Конечно, по приезде я сам могу это сделать, но чем дальше, тем труднее это сделать. Придержи его до моего приезда.
   Много пишу, хотя толку мало. В Питер с голыми руками приезжать нельзя.
   Погода тут переменная: то тепло, то холодно, дождь. "Дьявол" отлично служит.
   Обнимаю, до скорого свидания.

Твой Алек<сандр>

  

132

И. А. БЕЛОУСОВУ

27 ноября <19>13 г. <Петербург>
Невский, 75, кв. 4.

   Дорогой Иван Алексеевич. Как не мог я выбраться из Москвы, так не могу выбраться никак из Питера,-- трудно мне вообще раскачаться. Надо кончить рассказ для Миролюбова, а на душе гуси напакостили, -- не могу писать.
   Был у Леонида, Вас вспоминали. Бываю в Литературке, не особенно у них тут. На редакционных собраниях в "Русском бог<атстве>" и в "Совр<еменном> мире" бываю. В "Совр<еменном> мире" оживление, в "Русском бог<атстве>" чешутся да сено жуют.
   Скиталец тут. Плохо ему, бедняге, приходится: жена больна (удар), из-за ее болезни работать невозможно было. Промышляет гуслями.
   Ну будьте здоровы. Скоро увидимся. Привет Ирине Павловне (приехала?) и ребятам.

Ваш А. С. Попов.

  

133

И. А. БЕЛОУСОВУ

3 декабря <19>13 г. <Петербург>
Невский, 75, кв. 4.

   Со днем ангела, дорогой Иван Алексеевич, и Вас, Ирина Павловна, с именинником. И пошли Вам ласковая судьба добре встретить и проводить сей торжественный день. А народу, какой у Вас будет, поклонитесь от меня.
   А я как раз в этот день буду выступать на студенч<еском> вечере -- Скиталец будет на гуслях играть, а я тоненьким церковным голосом петь: "Во лузях". На биса буду танцевать казачка, все под гусли же. Жму крепко руку, ребятам привет.

Ваш А. С. Попов.

  

134

В. С. ПОПОВУ

31/XII <19>13. <Москва>, М. Домчиковская,
гостин. "Москва".

   Виня, прости, голубчик, что молчал,-- сижу буквально без копейки: Марья Карловна вопреки обещанного не выслала. Мечусь как угорелый. Дав тебе работу, заткнула мне рот.
   Ну да это бы ничего еще, лишь бы ты сумел воспользоваться и пристроился бы к журналу. Сумей, не будь размазней. Написал ли рецензии? сдал ли? Что сказали? Цепляйся, случай удобный. Скверно с "Русским бог<атством>". Напиши в Глазуновскую станицу Крюкову, подтолкни его, помни: под лежачий камень вода не течет.
   Наклевывается ли еще какая-ниб<удь> работа? Бываешь ли у Полферовых? Напиши, как у тебя дела с "Совр<еменным> миром", меня это беспокоит. Боюсь, упустишь по своей обычной вялости, неуменью. У меня растяжение (а может быть, надрыв) связки в колене,-- упал на лыжах. Боюсь, как бы худо не было.
   Толка --1-й ученик в классе. Юрка туговат. Мамка ничего себе, по тебе крепко скучает. При каждой перемене адреса извещай. Ужасно это раздражает, что не знаешь, куда писать.
   Был у Белоусовых. Повидал Юлия Бунина, Шмелева. Ни одной строки тут не написал, а писать до зарезу нужно.
   Ну будь здоров. Пиши же, как устроился, как дела, а то, черт тебя знает, наберет в рот воды и сидит, молчит, как сыч.

Александр.

   Был ли у Михайлова ("Прометей")? Как у тебя с ним?
  

135

A. A. КИПЕНУ

31/XII <19>13. Москва, Домниковская ул.
гостин. "Москва".

   Дорогой Саша, прости, милый, что молчал,-- завертелся, тысячи дел, с ребятами.
   Делами не похвалюсь. Во-первых, то же, что с тобой было,-- растянул или надорвал связку в колене. Летел на лыжах с горы. Думал: впереди отлогий берег к реке Москве. Смотрю: Юрка впереди стоит, машет руками; подлетаю -- отвесный обрыв,-- разбился бы о лед; остановиться не могу, я повалился на снег, нога подвернулась, захрустела -- готово, с праздником!
   За все время строки не написал, все время с ребятами проводил.
   Толочка -- первый ученик 4-го класса. Это обязывает папашу. Юрок учится туже. Он из медлительных, медленно развертывающихся -- Остап. Толка -- фейерверк, блестящий и яркий,-- одним словом, два Бульбенка. Одно горе: так же, как у Бульбы, есть мать, но нет жены.
   Виделся ли с Вениамином?
   Читал ли мой рассказ? Скажи подробно и искренно, не ври, да не затемнит тебе духовные очи дружба, -- если похвалишь, все равно не поверю ("Совр<еменный> мир", декабрь 13 г. "Две ночи"). У Шмелева чудесный рассказ.
   Был у Белоусовых. Видел Юлия Бунина, Голубева, Гаврилова. Все тепло Вас вспоминают. <...>
   Был у Шмелева, передал ему и ей привет от тебя. Провел у него вечерок с большим удовольствием. А какой у него чудесный рассказ в декабре "Совр<еменного> мира" -- "Волчий перекат".
   На "Среде" ни на одной не был. На последней читал Телешов рассказ "Мама". Говорят, слаб (это на сторону), а в глаза хвалили. Только Ванечка Бунечка ядовито похвалил: "Ничего, ничего, Митрич, ты пишешь, как талантливый, но не молодой, начинающий автор; ничего, выпишешься". Шмелев резал матку правду.
   Первая "Среда" будет 8-го января с елкой. Приезжай.
   С кем в Питере виделся? Что нового, интересного? Был ли у Леонида? Как он? Когда собирается уезжать? Подробно обо всем напиши.
   Ну а ты, мой дружок, как чувствуешь? Работаешь? Выздоровел всячески? Пиши, милый.
   Крепко обнимаю.

Твой Александр.

   С новым годом, с бодростью и крепостью, иного жизнь не терпит. Пиши. Приезжай.
  

136

А. А. КИПЕНУ

9/II--<19>14. Москва, Домниковская ул.,
гостин. "Москва".

   Дорогой мой Саша, прости, голубчик, за молчание. Такая стоеросовая жизнь, плюнул бы.
   Во-первых, Толка болел: то поправится, то свалится, поправится, свалится, -- истомило. За перо не брался. Теперь поправляется.
   Во-вторых, живу черт знает как: семьи нет, и в то же время семья есть,-- мальчики тянут к себе. И извиваешься, как уж, которому наступили на хвост.
   Лекцию думал поехать почитать, до сих пор не кончил. А поехать надо, заработок нужен позарез. Все-таки надеюсь в посту поехать. <...>
   А нога, брат, болит, как-то скверно болит.
   Погода к чертовой матери все кверху ногами перевернула,-- весна, совершеннейшая весна вот уж почти месяц.
   Тебе нравятся "Две ночи". А уж я, брат, не знаю, что думать о них. Отзывов-то ведь не было никаких.
   У Белоусовых и со Шмелевым часто тебя вспоминаем.
   Шмелев с головой опять ушел в работу. Как-то затащил он меня на бега. Я в первый раз. Я продул 15 руб. Он проиграл 20, потом отыграл и еще руб. 5 выиграл. Игрок страстный, экспансивный, как всегда.
   "Среды" продолжаются.
   "Путь" Белоус<ова> по-прежнему чахоточно кашляет. Не знаешь ли, как идет "Совр<еменный> мир"? и что нового в литературных предприятиях. О каких письмах Мережковского к Суворину ты говоришь? Не читал, а интересно.
   Горький наезжает в Москву, но исключительно в театры и на выставки. Я его не видел. Никуда не показывается. Живет под Москвой верст<ах> в 50, у Сытина в имении.
   Что знаешь об общих знакомых?
   Приезжай на масленицу. Приезжай. Буду ждать. Крепко обнимаю.

Твой Александр.

   Милый, приезжай.
  

137

В. С. ПОПОВУ

8/III <19>14. <Москва>, Домниковская,
гостин. "Москва".

   Милый Виня, прости, голубчик, что так упорно молчал,-- закрутился.
   Ты говоришь, сержусь на тебя. Да нет же, чудак. Я и мама очень хотели бы тебя видеть, но бросать тебе дело -- не рука.
   А у меня с ребятами все. Во-первых, болели упорно, настойчиво, по очереди.
   Потом Ксения Александровна уехала на Дон по делам, и я на это время поселился с детьми, а они так заполняли время -- письма написать некогда.
   Теперь Ксения Ал<ександровна> приехала, и я могу передохнуть. И за работу только теперь берусь.
   Хотел с лекцией поехать в провинцию, но не докончил ее, а время уходит. Едва ли удастся в этом сезоне. <...>
   Литературная публика тут живет вразброд. Собираются по средам в литературно-художественном кружке, читают свои вещи беллетристы, поэты, но все это как-то вяло, нехотя.
   В Питере в этом отношении живее.
  
   27/ III
  
   Дорогой мой, голубчик, не сердись, вот только пишу тебе. Всего не расскажешь в письме.
   Приезжай, родной, если есть хоть малейшая возможность, на пасху.
   Я, брат, просто обессилел. Знаешь, как это бывает, когда нет сил преодолеть себя, чтобы сесть к столу, взяться за письмо, взяться даже за книгу. Пишу мелочи, только чтоб не сдохнуть, затыкаю куда попало, вещи лежат.
   Толка у меня опять очень долго и упорно болел, теперь поправился, но в гимназию еще не ходит.
   От Александра Абрамыча получил 2 письма и не могу ответить. Сегодня напишу.
   Напиши, есть ли возможность приехать. Чудак, как это тебе приходит в голову, что я могу сердиться, что ты не ехал. Напротив, если бы бросил дело, мне было бы неприятно.
   Если есть возможность приехать, приезжай,-- страшно будем рады с мамой.
   Крепко обнимаю.

Твой Алек<сандр>.

   Как рассказ в "Совр<еменном> мире"? Узнай, взяты ли стихи, которые я послал туда.
  

138

А. А. КИПЕНУ

29/III <1914. Москва>,
Домниковская ул., гостин. "Москва".

   Дорогой мой друг, сердечный, не только не сержусь, но с любовью крепко обнимаю. Чудачина ты: да разве я мог бы на тебя рассердиться за то только, что ты говоришь искренное свое мнение, пусть даже несогласное с моим? Нет-нет, брат, не за то потянул.
   А в данном случае ты был <...> настолько прав, что я сделал по-твоему: написал Вересаеву, что он был неправ, характеризуя меня как писателя, а я был нелепо неправ, дубина, не подав ему по этому поводу руки. Помирились.
   Не писал тебе, голубчик, очень уж несуразно у меня было: Толка болел бесчисленное число раз, я сидел над ним. <...> Ну ничего, все перемелется.
   Приезжай, что ж ты! Эх ты, пентюх неповоротливый. А о тебе тут вспоминают.
   На фоминой "Среды" приканчиваются. Наверное, ты не кончил "Гусиный поворот"? Хря!
   А вот что ты франт -- коровьи ноги стал, хвалю в 50 лошадиных сил. Пусть тебя поцелует самая прекрасная женщина в Куоккале.
   Леонидке ни одного письма не написал. Господи!
   Для совести ни одного рассказа не написал. Боже мой!!
   Приезжай, друг милый Саша. Как бы я был рад. Уж наговорились бы. Черти. Значит, у тебя и ружье украли? Подлые.
   Купишь мотоциклет. Неужели "Сев<ерные> зап<иски>" не дадут на это аванс? С рук можно дешево и хорошо.
   Вениамин приезжает на пасху. Приезжай и ты.
   Крепко, крепко, крепко обнимаю.

Твой Александр.

   Пиши, родной.
  

139

А. А. КИПЕНУ

6/V <19>14. Москва, Домниковская ул.,
гостиница "Москва".

   Родной мой, не сердись -- устал, измучился, опустошился, стал пустыней и сукиным сыном до последней степени.
   Все бы хорошо, да Толка руку сломал на футболе повыше кисти. Теперь подживает. Если перенесут экзамены на осень, зарежут мальчишку.
   Все бы хорошо, да безденежье подлое, удушающее, преступное. Все бы хорошо, да ни черта не сделал за зиму, теперь вылезаю из кожи, рву, мечу, нагребаю авансы -- как бы не сдохнуть.
   Писал тебе -- с Вересаевым помирились. <....>
   Славный народ в Москве, добродушный, пирожистый (от пирог), с брюшком, селезенка играет.
   "Среды" кончились. На последней читал Ив<ан> Бунин отличный рассказ. Ив<ан> Бун<ин> уехал в Одессу на лето. Часть лета пропутешествует с Юлием на север.
   Ив<ан> Сергеевич с большим успехом отдал пьесу в Москве ("Свободный театр" Дуван-Торцова), в Харькове -- Киеве (Синельников), в Ростове-на-Дону и проч. Заразился драматургией и с обычной горячностью схватился писать новые пьесы. Будет жить летом под Малоярославцем с Белоусовыми (100 в. от Москвы).
   Я думаю ехать в Геленджик 1 июня, там проведу лето, потаскаюсь по Кавказу, буду работать как дьявол, как сатана, иначе я пропал.
   Издательство писателей тут отлично идет. В будущем сезоне намечено к выпуску 30 книг.
   Вересаев за собой оставил только сборник, книги взял Ив<ан> Бунин. Приготовил ли к сдаче свой том? Это надо сделать раньше. Твой Иван-швейцар понравился. Давно прочитал, да все некогда было написать. Сначала показался рассказ малозначительным, но по мере чтения настроение нарастало, и рассказ оставил по себе большое впечатление. "Имейте виду..." -- отлично. Удавился -- так и надо, это внутренне вытекает изо всего, вытекает как-то молча.
   Напишешь обо мне рецензию, поцелую крепко,-- нет, поручу это сделать прехорошенькой женщине. <...>
   Тальникова читал -- краснобай и водоточитель. Но умеет выбирать людей. Кранихфельд гораздо приличней был.
   Как чувствуешь? Работаешь ли?
   Слушай: тебе необходимо теперь же, не откладывая, засесть за большую вещь. Нельзя пробавляться мелкими рассказами. Эй, каждый день ведь уходит.
   Толка тебе очень, очень кланяется. Сегодня только звонил мне, спрашивал, пишу ли я тебе. Просит передать тебе, что рука правая сломана, не может тебе написать.
   Ксения Александровна и Игорь шлют тебе привет.
   Ну, мой дорогой, мой милый, крепко, крепко тебя обнимаю, целую. Соскучился по тебе, с большой радостью повидался бы. Пиши, родной.

Твой Александ.

  

140

А. А. КИПЕНУ

27/V <19>14. <Москва>, Домниковская,
гостин. "Москва".

   Милый мой дружок, рад, что мое письмо дошло до тебя. Все книги теперь поступают к Ив<ану> Бунину. Он летом будет жить в Одессе за исключением времени своего путешествия в Архангельск по Двине.
   Сборники по-прежнему составляет Вересаев.
   Ну рад, что едешь в Таврию. Может, на юге увидимся.
   Я 1--2--3 июня уеду в Геленджик. Первый месяц буду работать, как сукин, а потом путешествую на "Дьяволе".
   Ах ты бестия ленивая!! Ишь вы, рожу воротит от работы. Да ты что же думаешь, нам с тобой по 20 лет! Ах ты черт лысый! Чтоб тебя старая, корявая, слюнявая кикимора, никогда не выходившая замуж, поцеловала и чтоб тебе снилось, будто она сидит у тебя целую ночь на коленях и даже в ватер не пускает.
   Толка тебе здорово кланяется, говорит: выучусь, левой рукой ему напишу. Юрочка и Кс<ения> Алекс<андровна> шлют привет.
   Материал для своего тома посылай: "Москва, Никитский бульвар, 10, Кн-издательство писателей", а письмо на имя Ив<ана> Бунина по тому же адресу.
   Все отсюда разъехались. Я устал, зол, жесток и от этого здорово работаю, но... для мамоны.
   Ну, милый, крепко целую.

Твой Александр.

  

141

A. A. КИПЕНУ

<Июнь 1914 г. Звенигород>

   Серафимович большой и Серафимович малый шлют послание нашему милому Абрамычу, а за наступившим рецидивом безграмотности Серафимовича малого с его слов пишет большой.
   Большой. Милый ты мой, где ты?
   Малый. Дорогой Александр Абрамыч, давно собирался написать Вам, но до сих пор рука моя не оправилась; пришлось вторую операцию делать, ломать руку, так как первый хирург неправильно составил кости. Теперь подживает, и наполовину сняли гипсовую повязку. На этот сезон весь мой спорт: и теннис, и футбол, и мотоциклет -- улыбнулись пятками. Занялся фотографией и наседаю на папу, чтоб он купил новый аппарат. Он ласково обещает с января, а снимать приходится все старым аппаратом. Хотел заняться рыбной ловлей, но рыба не обращает на меня никакого внимания, и я зря сижу на берегу.
   Живем мы в Звенигороде; есть там скит-монастырь. Пошли мы туда и заказали молебен, чтоб посмотреть, как делается эта процедура. Поп отслужил и говорит Юре (впереди стоял): прикладывайся, мальчик. А Юрка в первый раз на этой церемонии -- подошел к мощам, шаркнул ногой и отвесил глубокий поклон мощам, -- думал, вежливым надо быть и с мощами. Поп было в обморок упал.
  

142

И. А. БЕЛОУСОВУ

3/VI <19>14 г. <Москва>, Домниковская ул.,
гост<иница> "Москва".

Дорогой Иван Алексеевич.

   Очень жалею, что не пришлось повидаться с Вами в тот раз, как мы условились в приезд Алексея Евгениевича. Как раз в этот день обнаружилась необходимость делать Толе вторую операцию, и я провел с ним весь вечер, -- очень мальчик волновался.
   Жирмунский, правивший руку в первый раз после поломки, поставил кости неверно, и потом, когда обнаружилось, что рука кривая, стал уверять: дескать, при массаже выправится.
   Пошли к Рудневу (лечебница в Серебряном пер.), он говорит: руку надо снова ломать и снова править. Мы ахнули.
   Положили Толу в лечебницу, и я с ним там провел неделю. Под хлороформом сделали операцию. Руку несколько выправили, но еще не устранена возможность 3-й операции -- кровавой. Не везет как утопленникам.
   Был Кипен. Очень кланялся Вам, Ирине Павл<овне>, Ивану Серг<еевичу>. Вздумал я угостить гостя, посадил на багажник на мотоциклет, и помчались с ним по Владимирскому шоссе на дачу к знакомым. На двенадцатой версте свернули на полный проселок, попало колесо в колею, руль свернулся, грохнулись,-- он уехал, я хромаю. Устал, пишу мелочь, работы, которые задумал на лето, отложил.
   Думаю переехать месяца на полтора под Москву на дачу.
   Если обстоятельства не изменят, поеду на юг в августе, в сентябре.
   Вчера ездил к своим мальчикам в Звенигород, хорошо там, но неудобны и дороги и поездки, -- 6 1/2 р. стоят одни лошади до станции в оба конца.
   В городе никого знакомых. Привет всей фамилии.

Жму руку.
Ваш А. С. Попов.

  

143

В. Е. БЕКЛЕМИШЕВОЙ

28 июня <19>14 г. <Москва>,
Домниковская ул., гостин<ица> "Москва".

   Дорогая Вера Евгениевна, очень извиняюсь за молчание. С сыном разыгралась тяжелая история: неверно поставил руку коновал-хирург. Пришлось руку ломать (под хлороформом) и ставить сызнова. Я все время провел в лечебнице и не мог ответить Вам.
   Насчет Корша. С Коршем я поругался жестоко, да не один я, а все мои знакомые писатели. Корш -- прохвост и плут.
   Я попытался найти нейтральных людей, но все разъехались. Если Вы отослали ему, я в августе, когда съедется публика, найду кого-нибудь, кто похлопочет. Словом, сделаю все, что можно.
   Июль проведу здесь. В половине или конце августа поеду на юг.
   Крепко жму руку.
   Желаю здоровья, бодрости и радостного сердца.

Ваш А. С. Попов.

  

144

А. А. КИПЕНУ

19/VII <19>14 Ст. "Люберцы" Моск.-Каз. ж. д.,
Наташино, дача Носовых.

   Милый Саша, вот, брат, какая история разыгралась: по слухам, из государственного банка в Москве ценности вывозят; то же и в Питере. Каша-то заваривается какая! Ведь это что же такое -- океан крови.
   Вместо Кавказа устроился с матерью в 19 верстах от Москвы, возле платформы "Подосинки" у ст<анции> "Люберцы". Место ничего. Славные хозяева попались, она -- француженка. Живет с нами еще художник молодой, умный, талантливый, внутренно сложный человек.
   Был у Софьи Алекс<андровны>. О тебе говорили, она хорошо о тебе вспоминает. От твоих рассказов в восхищении, даже мне завидно.
   Пишу, но не с тем напряжением, с каким думал. Признаться, большие сомнения берут -- куда же вещи девать? Кто читать будет? Кто будет выписывать журналы теперь? Ты понимаешь, какой надвигается крах!
   Семья заботит. Кто поручится, что тевтоны не окажутся под Москвой?
   Думаю, война продлится мес<яца> 2--3.
   Простудился, никак не отвяжусь от инфлуэнции.
   Леониду до сих пор не написал, сегодня напишу. Он-то в перепалку попал. Германцы готовят десант в Финляндии. От его дачи одни головешки останутся. Да и удирать со всем скарбом придется ему оттуда.
   Я, брат, никак не опомнюсь от надвигающегося ужаса.
   От Вениамина не имею никаких сведений, очень тревожусь; на письма не отвечает.
   Пиши подробно. Крепко целую.

Твой Александр.

  

145

А. А. КИПЕНУ

8/IX <19>14. Ст. Люберцы Моск.-Каз. ж. д.

   Дорогой Саша, я все еще живу на даче. Погода неровная, то чудесная солнечная погода, то дожди. Надо уж выбираться в город, никак не выберусь.
   Ничего не работаю. Какая-то полоса усталости и бессилия, и голова пустая. Ну да образуется.
   Живу тут с матерью и Толой. Тола ежедневно ездит в Москву в гимназию. Берет уроки рисования у художника, который живет с нами. Художник интересный и внутренно богатый парень, славный парень, талантливый.
   Видел недавно Софью Александровну. О тебе вспоминали. Переехала в город. Работает над рассказами; пишет статью о Чехове.
   Литературная братия вся собралась в Москве: Ив<ан> Бунин, Юлий Бунин, Белоус<ов>, Шмелев, Скиталец, Телешов. "Среды" еще не начинались. Приезжал Чириков.
   Ты какого же идола не даешь твоего тома? Надо сдавать, и надо записываться членом издательства.
   Когда будешь проезжать? Я все тебя поджидаю. Сделал ли что-либо за лето? И как оное провел.
   О Леониде ничего не знаю. Сегодня пишу ему. Начал было рассказ насчет войны -- "Летчик", бросил, не могу..
   "Дьявола" моего реквизировали, отдали 325 руб. И теперь в хорошие солнечные дни я с грустью смотрю на убегающее шоссе: как бы чудесно прокатиться. Кончится война, поедем с тобой в Англию за "дьяволами".
   Вересаева забрали на войну врачом. Мамонтова тоже офицером. Москва завалена ранеными. Времена.
   Обнимаю крепко и крепко жду.

Твой Александр.

  

146

А. А. КИПЕНУ

19/IX <19>14. Ст. Люберцы Моск-Каз. ж. д.,
Наташино, дача Носовых.

   Дорогой Саша, очень скверно вышло. Я тебя все время ждал, послал письмо в Мелитополь, вдруг Софья Александровна передает, что получила от тебя письмо на 5 день после назначенного тобой дня твоего приезда в Москву. Почта вообще действовала неправильно, а с окончанием сезона совсем расстроилась. Ужасная досада. Я страшно ждал, и тут публика (хорошая) хотела с тобой познакомиться.
   Начинаю работать, но туго, да и куда помещать. "Русское-то бог<атство>" и "Заветы" хлопнули! Скверные времена.
   Август у меня здесь прожил Тола. Он все ждал тебя. Поправился, но рука все побаливает у бедного мальчика. Стал учиться рисовать, успехи делал. Теперь с матерью.
   Я проживу тут с месяц, если не выгонит скверная погода. Работать тут хорошо. Живу с матерью и одним молодым художником, очень талантливым.
   Из ребят виделся только со Шмелевым да Белоусовым. Остальных никого еще. Увижусь во вторник, будет общее собрание пайщиков нашего издательства.
   Почему не присылаешь тома своего и заявления о желании вступить членом в издательство? Не тяни, голубчик. Не надо этого откладывать.
   Как провел лето?
   Я скверно, не отдохнул. Без юга как-то все не то. Вересаев отказался от редактирования сборников. Будет наверняка Ив<ан> Бунин.
   Я выпускаю в изд-стве I том, VIII (новый) и книжку из серии "Народно-школьная библиотека", "Морской волк" и другие рассказы.
   Ужасная досада, что не повидались; о многом надо бы поговорить.
   "Совр<еменный> мир" помирает? Одна кн<ига> за 3 месяца.
   Пиши, милый. Крепко целую.

Твой Александр.

  

147

В. С. ПОПОВУ

29/X <19>14 Москва, Домниковская,
гост. "Москва", No 49.

   Виня, в "Дне", видимо, лопнуло,-- ничего не пишут. Жалко, очень бы хотелось поехать. Может быть, послали бы меня на Кавказ. Позондируй.
   Как твои дела?
   Я только теперь немного стряхнул какую-то мертвую апатию. Начинаю писать.
   Как твои дела? Пиши.

Александр.

  

148

В. С. ПОПОВУ

30.Х. <19>14. Москва, Домниковская,
гост. "Москва"

   Виня, сегодня посылаю в "Речь" предложение своих услуг ехать корресп<ондентом> на Кавказ. Если состоится, с удовольствием возьму [неразборч.], мы с ним прекрасно устроимся. Переговори с Щеголевым, м<ожет> б<ыть> они охотнее пошлют меня на Кавказ.
   Пиши.

Александр.

  
  

149

В. С. ПОПОВУ

23.ХI--<19>14. Ст. Люберцы
М.-Каз. ж. д., дача Носовых.

   Виня, с "Речью" дело не состоялось,-- они послали Кондурушкина.
   Пиши мне сюда, на Люберцы. Может быть, в половине декабря буду в Питере.
   Не знаешь ли (наведи справки), как Дела Миролюбова ("Ежемесячный журнал") и "Совр<еменного> мира"? Платят ли? Пишу, хочу дать им.
   Отчего не пишешь?

Александр

150

А. А. КИПЕНУ

<Декабрь 1914 г., ст. Люберцы>

   Дорогой мой Саша, друг, не сердись, милый,-- свиньей я оказался по отношению к тебе, молчал, и все от большого расстройства чувств.
   Во-первых, деньги твои взял. Спасибо тебе, друг, ты не знаешь, как выручил. Мы с Толочкой были притиснуты, как две лисицы плахой. Я совершенно был не в состоянии работать.
   Теперь дело помаленьку налаживается. Взялся для подкрепления мамоны писать небольшие фельетоны в "Русск<их> ведомостях", уже дал несколько. Хотя это и не наше дело беллетристов, но я взялся помимо мамоны еще и потому, что придется влезть из-за этого в кипящую кругом жизнь, чего иначе не сделаешь.
   Насчет рассказов сейчас туго. Думаю: послужу мамоне, а потом возьмусь за бога и для души стану работать.
   Напрасно ты беспокоишься насчет своего тома -- он будет точно такой, как все наши. Строчки тесно набираются (без шпон) у всех, шпоны вставляются при верстке.
   Толочка меня радует. Тебе он страшно кланяется. Может быть, мы с ним поедем в Финл<яндию>, тогда чудесно вместе проведем время. Где будешь на рождество?
   Пиши, милый, и не сердись, голубчик. Увидимся, все расскажу, и ты увидишь, что действительно нельзя на меня сердиться.
   Крепко обнимаю. Толочка шлет тебе самый задушевный привет. Раиса Александровна очень кланяется, все спрашивает, как твое здоровье, я говорю -- боров, деревья валяет.

Твой Александр.

   Пиши. Очень прошу.
  

151

И. П. и И. А. БЕЛОУСОВЫМ

28 декабря <19>14 г. Ст. Люберцы
Мос.-Каз. ж. д., Наташино, дача Рахмановского.

   Ирина Павловна и Иван Алексеевич, здравствуйте. С веселым рождеством. Во здоровье Вам его встретить, проводить.
   Уведомляю Вас: лежу как рождественский индюк и мрачно инфлуирую -- глубоко кашляю, а когда начинаю ворчать на Раису Александровну, то ворчу шепотом, ибо без голоса.
   Был человек, глядь -- остались от него одни пятки.
   Как у Вас? Что нового? Небось шумно и людно по обыкновению. Хорошо.
   До второго дня праздника провалялся у своих мальчиков,-- там тоже лежат все больные, а на второй день переехал сюда; дорогой, конечно, еще простудился, теперь расплачиваюсь.
   Из новостей у нас: волки стали бегать по ночам, да колодезь замерз,-- оттаиваем снег и скупо пьем.
   Читаю "Англию" Дионео,-- отличная книга, молодец "Книгоизд<ательство> писателей"! хорошие книги издает.
   Когда елка в кружке? Мои мальчики очень хотели попасть туда, да теперь, бедняжкам, не придется, пожалуй.
   Ну будьте здоровы и веселы. Ване, Леше и маленьким привет. Привет и всем знакомым, кто сейчас под Вашим гостеприимным кровом.

Ваш А. С. Попов.

  

152

А. А. КИПЕНУ

21/11.19 15. Ст. Люберцы Моск.-Каз. ж. д.,
дача Рахмановского.

   Милый мой Александр, появился ты внезапно, убил я тебя на "дьяволе" внезапно, и исчез ты так же внезапно, настолько внезапно, что "Русск<ие> вед<омости>" обратились ко мне: не знаю ли чего-либо о тебе. Я всполошился: уж не стряслось ли чего с тобой. Открытка твоя успокоила.
   Как ездилось? И почему так рано вернулся?
   Слушай: ну не черт ты лысый?! Почему до сих пор не прислал своего тома? Книги издательства очень хорошо идут. Это -- большая неожиданность. Когда началась война, боялись печатать книги. Другие издательства совсем приостановили выпуск. И можешь себе представить: наши книги отлично пошли. Тогда мы стали выпускать книгу за книгой. У меня сейчас выходит 4-я книга! Здорово.
   Что же ты теряешь время, ротозей? Присылай немедленно. Мы сейчас же выпустим твою книгу. По всем признакам, книги и летом будут идти. Наше издательство в большом авантаже у публики и торговцев. Присылай же, тебе говорят.
   Собирался к Андрееву, да все не могу выбраться.
   Первое полугодие войны совсем ничего не мог писать, запустил дела и испытываю затруднения денежные.
   В издательстве была жестокая борьба: выпирали Ив<ана> Бунина из редакторов; выперли, теперь мир, тишина, а то ноги всем на голову положил.
   Ал<ексей> Толстой сразу в несколько рук продает свои книги,-- резвый мальчик. Должно быть, уйдет из нашего издательства.
   Белоусовы на радость всем живут.
   Софья Александровна много работает, только все никак не выбьется в толстые журналы. Впрочем, взял Бенштейн для "Новой жизни", если это честь.
   Начались "Среды". На днях был грандиозный капустник "Среды".
   Голубев, Юлий Бунин -- на своем месте. Вересаев работает в издательстве за совесть.
   Я, брат, все больше для мамоны работаю, плохо.
   Целую тебя крепко, жду письма, а может быть, и приедешь?

Твой Александр.

  

153

А. А. КИПЕНУ

12.IV. <19>15. Ст. Люберцы Моск.-Каз. ж. д.,
д. Рахмановского.

   Дорогой Саша, отчего молчишь? Писал тебе в Куоккалу, не отвечаешь. Не получил, что ли?
   Я еду в Галицию на днях с отрядом Пироговского общества.
   Был в Питере, хотел заехать за тобой к Леониду, чтобы вместе провести время, вдруг вызов, немедленно в Москву. Прискакал, сюрприз -- врачиха отказалась, и мы не выехали. Страшно хотелось повидать тебя и Леонида.
   Последнее время с этой поездкой я совсем замотался, закрутился.
   За зиму работал только для мамоны, для души ничего не писал. Скверно. Выпустил VIII т. Издания наши идут хорошо. Отчего ты не даешь своих книг? Совершенно не понимаю.
   Москва все та же, и все те же.
   У Белоусовых, за одним крупным исключением, все по-прежнему.
   Ирина Павловна в Крыму,-- есть признаки туберкулеза. Софья Александровна работает; читала на "Среде" рассказ; молча одобрили. Тебя вспоминает. Летом на месяц едет в Финляндию к знакомым.
   Шмелев по-прежнему -- неистовый Роланд: мечется, хватается за голову, то возносится, то низвергается; милый человек и на редкость честный писатель. У Ив<ана> Бунина от злости одна почка лопнула и отвалилась,-- еще зеленее стал.
   Читал и я раз на "Среде" свой рассказ "Золотой якорь". Бунечка Ив<ан> лицемерно одобрил, я не одобрил.
   Мать все о тебе спрашивает, и пьешь ли овсянку. Я говорю: облопался овсянкой, в двери не пролезет. Она очень довольна.
   Ну вот и все, голубь мой. А в общем паскудно на душе.
   Крепко тебя обнимаю.

Александр.

   Из Галиции пришлю тебе адрес.
   Софья Алекс<андровна> ждет от тебя письма.
  

154

В. С. ПОПОВУ

22/V <19>15. <Галиция>

   Все время кружился, как бес в заутреню, и не мог тебе написать. Потом попал на позицию в юго-вост<очный> угол Галиции; там был совершенно отрезан, почты нет. Теперь осели в Тысменицах, местечко (10 000 жител<ей>) около Станиславова. Издали глухо доносится громыхание орудий,-- верст 30 до позиции. Кормим 800 чел<овек>; больше будет.
   Отряд работает прекрасно. Очень рад, что попал в отряд,-- только в деле можно сблизиться с населением. С евреями ужасы творят -- Бельгия. К раввинам то и дело идут беременные девушки, жены -- как быть.
   Цензура меня режет. Послал 8, видим две. Стараюсь осторожнее. Во Львове несколько раз возникала паника; эвакуировали, бежали. Бестолковщина, в стране взятки, насилия, среди командующих интриги, подсиживания; население измучено, озлоблено, радо поражениям.
   Пиши. Для открыток и телеграмм: Львов, Набеляки, 39, Пироговское общ<ество>, мне. Пиши, Виня, Как здоровье? Что семья?

Александр.

  

155

Л. Н. АНДРЕЕВУ

15/VI <19>15. Ст. Люберцы
Моск.-Каз. ж. д., дача Рахмановского.

   Милый мой Леонид, опять я под Москвой, унес ноги из Галиции.
   Много там было грозного, тяжелого и комической сумбурной неразберихи. Проехал Галицию на лошадях, повидал деревни, сожженные местечки, всего нагляделся. Под конец устал, но, знаешь, затянуло, и насилу оторвался. Странно как-то жить вдали спокойно в стороне от всего совершающегося там. Передохну, думаю, опять поеду.
   Сейчас живу на даче с матерью, старшим сыном, да брат Вениамин гостит.
   Думаем -- я, сынка и брат -- поехать на Кавказ в Красную Поляну, что в горах против Адлера. До Майкопа по жел<езной> д<ороге>, а там пешком (с вьючной лошадью) через перевал центрального хребта в Красную Поляну -- дней 5 ходьбы, в Красной -- недели 3,-- воздух, горные озера, козлы, виды,-- сдохнуть можно!
   Как бы было чудесно, если б ты присоединился к нам. Но при условии:
   1) Никому заранее не говорить, а потихоньку уехать и с дороги написать своим.
   2) Не брать с собой ни перины, ни шести подушек, ни самоваров, ни Савку, ни рукописей и чернил.
   3) Взять только 100 р. (каждый из нас берет по 100 на человека), во-первых, чтобы ты не возгордился перед нами, во-вторых, чтобы ты сам ходил, спал, ел и все остальное делал сам, а при ста руб. это осуществимо. И чтоб отдал приказание, чтоб до возвращения твоего тебе бы не высылали ни копейки денег, несмотря на твои просьбы, слезы, телеграммы, письма. Милый, при этих условиях ты увидишь природу, людей, дохнешь вольным, синим, настоящим, а не прокислым финским воздухом.
   Подумай молча, не говоря никому ни слова, и, не говоря ни слова, напиши мне об этом, и я буду тебя чертовски ждать.
   Если же ты окончательно прокис, проквасился, позеленел, сморщился и завернулся, если не можешь без перины, без самоваров, без собачьего домика, безнадежен, что ж с тобой делать,-- приеду на денек, на два перед отъездом глянуть на тебя.
   А тут, брат, дела делаются. Ну да увидимся, расскажу, не для письма.
   Поклонись Настасье Николаевне, Анне Ильинишне, ребятишек поцелуй.

Крепко обнимаю,
твой Александр.

   Совершенно серьезно: едем.
   Леонидка, ей-богу, ты распух от постоянных преувеличенных удобств. Поедем попросту, ты увидишь -- возродишься.
  

156

А. А. КИПЕНУ

18/VI <19>15. Ст. Люберцы Моск.-Каз. ж. д.,
дача Рахмановского.

   Милый Саша, не знаю, найдет ли тебя мое письмо; если получишь, сейчас же ответь.
   Из Галиции вернулся в середине июня. Хотя много было неудач, но я страшно рад, что поехал туда. Впечатлений много, но как-то сейчас еще не разберешься в них. Только, знаешь ли, засасывает,-- я с сожалением уезжал оттуда. Думаю, дальше так ли, сяк ли, но снова поехать на фронт,-- невозможно тут жить в тылу, когда там пожар стоит.
   В нашем Пироговском отряде славный народ попался, но благодаря событиям не смог отряд использовать все свои силы.
   По Галиции мне пришлось потаскаться на лошадях; пригляделся и к русинам, и к нашим солдатикам, и к полякам, и к евреям,-- всего нагляделся.
   Места славные, но суровые, холодные и сырее нашего юга, и я часто вспоминал наши милые сухие, пышущие зноем степи.
   Сейчас живу тут на даче. Кажется, малярия мучает меня. Между прочим, в Галиции чувствовал себя превосходно благодаря тому, что вел подвижную жизнь на воздухе.
   Софья Алекс<андровна> никуда не выезжала, живет у себя на Стромынке. Собирается ехать по Волге; часто вспоминает о тебе.
   Белоусовы ездили в Крым, вернулись с болезнью в почечной лоханке (Ив<ан> Алекс<еевич>). Впрочем, у него, кроме почечной лоханки, еще и бес в ребре. Бывает.
   Гостит у меня Вениамин. Он тебе крепко кланяется. Живет со мной Толушка, милый мальчик. Он тоже тебе очень кланяется, и, кроме того, у него тоже уже бес в ребре.
   Ест меня, брат, что-то вроде малярии. Очень хочется поехать на юг.
   Думаю так сделать: поехать в Симферополь, дорогой прихватить тебя (я, Толочка, Виня и ты). Из Симферополя пешком через Чатырдаг в Алушту и вообще недели две побродить пешком по горам, пешком и с чрезвычайной простотой, ибо денег нет. А? Что думаешь? Пиши сейчас же. Славно бы это было.
   В Галиции видел Олигера. Его контузило чемоданом; два часа лежал без сознания, две недели валялся в постели. Теперь молодцом, загорел, окреп.
   Много я наделал ошибок в эту поездку: не умел ни с людьми, ни с делом. Вот если б теперь поехать -- совсем бы иначе.
   Ну, милый, отвечай мне немедленно. А то писал, писал тебе в Финляндию,-- ты хоть бы плюнул.
   Крепко тебя обнимаю,

Александр.

  

157

A. A. КИПЕНУ

22/VIII <19>15. Ст. Люберцы, Казанской ж. д.,
Наташино, дача Рахмановского.

   Прости, дружок, что не писал так долго; все собирался прямо телеграмму дать, что выезжаем, да вот и прособирался.
   Вот какая история. Мы с Толой порешили, что он будет жить со мной. Надо было приискать квартиру, обзавестись инвентарем и проч. Когда я кинулся все это делать, оказалось, надо сначала два раза пообедать, -- квартир нет, страшно дороги, а тут еще надо найти в определенном районе (недалеко от гимназии), и мы с Толой языки вывалили. Виня уехал, время ушло.
   А как хотелось поехать, ты не можешь себе представить.
   Ты спрашивал насчет приглашения твоей знакомой. Чудак человек! Ну разумеется, ведь ты же ее знаешь. Ну да мы это путешествие осуществим в начале лета, отличная будет компания.
   Я скоро перебираюсь на квартиру. Московские литераторы понемногу съезжаются.
   Переехал с дачи Шмелев; у него болит глаз. Доктора говорят: склероз.
   Юлий Бунин не пьет, не курит,-- склероз, весной лежал в больнице.
   У меня, брат, дела тугие. Из Галиции приехал с большим запасом и с большой охотой работать, а потом так сложилось, что все порастратил, опять расхлябался и ничего не сделал. Не знаю, как буду вывертываться. Когда будешь ехать? Мой московский адрес: Б. Пресня, Трехгорный пер., д. Бурова.
   Толка и мать тебе крепко кланяются.
   Крепко обнимаю.

Твой Александр.

   Пиши.
   В "Русских записках" Горнфельд в VI кн<иге> пустил издевательскую рецензию о моем VIII т. некоего Дермана.
  

158

A. А. КИПЕНУ

<27 сентября 1915 г.> <Москва>
Пресня, Б. Трехгорный пер. 5, кв. 13.

Милый Александр.

   О тебе ни слуху ни духу. Остаешься ли ты в Петрогр<аде>, переселяешься ли?
   Тебе Ив<ан> Серг<еевич> писал о том, что комитет просил тебя дать оба тома; их выпустят с двухнедельным промежутком. Сначала 2-й т., потом 1-й. Это необходимо по техническим условиям. Безусловно новый том 2-й, он и будет рассылаться, как таковой, т. е. во все магазины без запроса со стороны их, в количестве, определенном для всех новых книг.
   В твоем 1-м томе, хотя большинство рассказов новые, все же часть старые, и ты понимаешь, если послать этот том как новый, магазинщики могут указать на старые рассказы. А издательству страшно неудобно хоть малейше подрывать к себе огромное доверие, которое сумело оно создать.
   Для читателя же они появятся одновременно и, стало быть, в нужной для тебя последовательности. Голубчик, присылай немедленно же 2-й т., не теряй времени.
   Когда обсуждался вопрос о твоих книгах, Телешов говорит: "Мало того что Кипен будет издаваться у нас, хотелось бы, чтобы он вошел как близкий товарищ в наше дело".
   Все без исключения очень дружно и тепло по отношению к тебе заявили, что безусловно ты должен вступить в товарищество, и все рады будут тебя видеть. Мне было очень приятно видеть, как по-товарищески, очень дружно и очень тепло все к тебе относятся.
   Клестов тоже говорил, что необходимо твое вступление. А я на другой день говорю ему: у Кипена получается такое впечатление, что Вы не особенно хотите его вступления в изд<ательство>. Как он начал клясться, что ничего подобного.
   "Ради бога, напишите ему, чтобы он присылал оба тома,-- он увидит, как я буду работать, все сделаю, чтоб книги его шли".
   Голубь мой, присылай пожалуйста, не тяни.
   Я на квартире. Душит жестокое безденежье, работать не дает.
   Крепко обнимаю.

Александр.

   27/IX 15.
  

159

А. А. КИПЕНУ

11/I <19>16, Москва, Пресня,
Б. Трехгорный пер., 5, кв. 13.

   Милый ты мой Саша, дорогой ты мой друг, я уж думал: ты мне за все мои свинства и писать не будешь.
   Перед рождеством совсем собрались мы с Толочкой к Леониду, и оба предвкушали, как будем мотаться с тобой под парусом на лыжах. За несколько дней до отъезда я свалился в жестокой инфлуэнции и бронхите и вот до сих пор никак не оправлюсь. На рождестве было стало лучше, я не выдержал: до того стосковался, пошел с мальчиками на лыжах; ну и хватило же меня потом: температура, нарыв в ухе, кашель; ничего не в состоянии делать, ни читать, ни писать, так и валяюсь. На днях Тола заболел. Теперь мы лежим на двух кроватях.
   На собрании, когда избирали тебя и Леонида, произошел инцидент. На голосование были поставлены 5 человек: ты, Леонид, Тренев, Голоушев и Сургучев. Сделали перерыв, чтобы честно, не занося в протокол, обсудить кандидатуры. К тебе отнеслись все очень тепло, радушно. Насчет Сургучева -- в сущности, никто его не знает, но кандидатура приемлема. Тренева хотя тоже лично мало знают, но все хорошо отнеслись.
   Леонид. (Не рассказывай ему, голубчик, не нужно зря его тревожить, да и никому не рассказывай.)
   Поднимается Вересаев и говорит:
   -- Я всей душой, нежно люблю Леонида Николаевича, но... положу ему черняк.
   -- Почему?
   -- Да потому, что нам необходимы принципиальные люди, а Леонид Николаевич при всей своей талантливости мало принципиален.
   Я указал собранию, что мы дошли до геркулесовых столбов, что, если выбрасывать одного из крупнейших художников, так надо нас всех разогнать, что нас ждет полное омертвление.
   На это Вересаев ахнул:
   -- Если бы Достоевский баллотировался, я бы и ему черняка положил. <...>
   Потом о Голоушеве. Поднимается Клестов:
   -- Голоушев нам не подходит,-- не принципиален, я ему черняка положу.
   Вересаев тоже заявляет: "Я очень люблю Голоушева, но положу черняка,-- непринципиален..." <...> Стали голосовать: ты, Тренев -- единогласно. Сургучев -- единогласно при одном воздержавшемся. Андреев -- один черняк, а Голоушев -- 7 черняков и 6 за, -- провалили.<...>
   Шмелев очень возмущался, плакал, бил себя в грудь и обнимал всех. Теперь предстоят выборы редактора. Все (и особенно Вересаев) настаивают, чтобы был один редактор, я всеми силами буду бороться, чтобы коллективная редакция. Вересаев очень метит в редакторы (с 3000 р. содержания). Человек он очень добросовестный, работящий, но дубиноватый; он может наделать больших промахов, упрется всеми четырьмя ногами, и хоть за хвост тащи. Уж было с ним это.
   По-моему, надо бы оставить (как теперь) троих: Вересаева, Шмелева и Юлия Бунина. Дать им по тысяче рублей, и чудесно. В этой комбинации Вересаев полезен. Если ты согласен со мной, напиши Шмелеву, чтобы он (с твоим голосом) этого придерживался.
   Дела издательства так себе идут.
   Приготовь рассказ для сборника, тебе надо выступить. Как твоя работа "Молочн<ый> берег", что ж ты, черт, не пишешь?
   Шмелев чрезвычайно был подавлен отъездом сына на военную службу, был нездоров. Теперь как-то выпрямился, оправился. Ездит к сыну (в Серпухов), сын к нему приезжает.
   Иван Бунин поблестел на нашем горизонте, так же через губу плевал и глядел на всех кобриными глазами, но все-таки мягче стал,-- прошлогодняя история даром не прошла, пообмяли бока, ему же на пользу. И в издательстве стало тихо, мирно и рабоче. Теперь академик опять зарылся в деревне.
   Ив<ана> Ал<ексеевича> Белоусова очень редко вижу. Любовь с него согнали, он присел, да так на корточках и тащится. Хитрая собака, влюбился в артистку, сразу на двадцать лет помолодел, а ему, сею-вею, опять стало 50 лет. С Софьей Александровной часто тебя вспоминаем. Она тебя хвалит, а меня ругает за тебя, а я ей говорю, что ты свинья, обжора, боишься пустого пространства, не умеешь поцеловать даже хорошенькую женщину, друзьям пишешь раз в год, а когда ездишь с ними на мотоциклете, непременно норовишь сзади коленом, отчего друзья катастрофически падают. Она в конце концов соглашается, что ты -- козел, и поцеловать-то даже не умеешь хорошенькую женщину.
   Был тут Гусев-Оренбургский. Где-то вы встретились, и очень ты ему понравился. Он с большим увлечением тоже собирается насаждать с нами виноградники около Мелитополя. А я, брат, сплю и во сне вижу, как мы с тобой будем насаждать.
   Мой 6-й т. ("Город в степи") и 2-й выкуплены наконец от "Шиповника" и переведены в наше издательство. Гора с плеч. Теперь у меня тут 6 томов.
   Дерман тут был. На Тальникова похож, так же развязен. Выступал в "Общ<естве> любителей российской словесности" с докладом о Короленко. Я не был; говорят, пустоватый. Я избегал встречи с ним.
   Лет 10 назад Горнфельд прислал мне в Новочеркасск письмо. Я как раз уехал; мать, не распечатывая, сложила в шкатулочку -- пусть, мол, полежит, когда Саша вернется. А я вернулся только через два года, все время не подозревая об этом письме. Жил в Москве, в Петрограде. И странное дело, всякий раз, как встречался с Горнфельдом, он крайне холодно ко мне относился, подчеркнуто холодно. Раньше совсем иначе,-- ничего не пойму.
   Через два года ворочаюсь в Новочеркасск. Зачем-то полез в шкатулочку, гляжу: письмо нераспечатанное на мое имя,-- и по штемпелю двухлетней старости. Я к матери. Да я, говорит, и не помню, когда оно получено.
   Распечатываю. Письмо от Горнфельда, очень милое, любезное. Приглашает сотрудничать в "Русском бог<атстве>". Ах, вот откуда эта холодность Горнфельда -- я оказался просто свиньей. Ничего не ответил на письмо и при встрече не заикнулся; он был, конечно, прав, хотя и я без вины виноватая свинья, как ты видишь.
   Другое. Еду как-то в Питере в трамвае. Выхожу, прохожу мимо очень низенького человека на скамье, понимаешь ты, мимо, слезаю, и все какое-то беспокойство в мозгу, что за черт! И уже когда шел по улице: батюшки! Да ведь Горнфельд. Помимо того, что близорук, у меня какая-то психическая вывихнутость: засядет в голове, что кого-ниб<удь> я не встречу, и тогда я могу прямо смотреть в лицо и не узнаю, нужно как-то переломить себя, или немного погодя само всплывет: да ведь это вот кто! Конечно, Горнфельд понял, что я попросту задрал нос, а я просто без вины виноватая свинья. Хотел было я с ним (еще давно) объясниться по поводу обоих случаев, да ведь не поверит, подумает, что выворачиваюсь, и махнул рукой. Отсюда родился и Дерман.
   Старый ты хрен, влюбиться нам, что ли, с тобой? А? Ослаб, брат, я, а то бы влюбился. Вот пошатаемся мы с тобой летом, оправимся, подтянемся и... влюбимся. А то, брат, смотри, чтоб окончательно поздно не вышло.
   Морда у тебя что-то... подозрительная! А? Ухмыляешься что-то. Харя.
   Мы с Толочкой живем душа в душу. Юрочка с матерью.
   "Среда" была только одна, Ив. Бун<ин> читал; я не был.
   Сегодня мне несколько лучше, но температура все еще поднята, и я боюсь загадывать. Хоть писать-то могу.
   Болезнь оборвала работу в "Русск<их> вед<омостях>",-- очень скверно. Да и все остановилось. В "Соврем<енном> мир<е>" просили, очень хотел дать, да вот. От этих болезней проклятых устал, понимаешь, не только физически, но и душевно. На юге только и отдохну.
   Толочка очень, очень тебе кланяется, и Раиса Александр<овна>; все спрашивает, как твое здоровье; говорю, обе половинки дверей растворяет -- не пролезает в одну.
   Крепко, крепко тебя обнимаю и целую. Пиши, милый.

Твой Александр.

   Напиши про Леонида.
  

160

А. А. КИПЕНУ

1/III <19>16. <Москва>

   Дорогой мой Саша, вот в каком положении дела. Второй том печатается, 1-й решил комитет выкупить с тем, чтоб ты внес выкупной суммы -- 200 руб.
   2-й твой т<ом> давным-давно набран, сверстан и прокорректирован. Осталось напечатать. Вдруг типография Левенсона, которая выпускала все наши издания, заявляет, что у нее нет рабочих и выпустить книгу она не может. И все наши издания сели: твоя кн<ига>, Андреева, Сургучева, Бунина, "Слово" и еще несколько. Оказывается, Левенсон взял огромный заказ в Царском Селе и отказался от других работ, да не сказал это прямо, а тянул 1 1/2 мес<яца> под разными предлогами: то рабочих нет, то забастовка, пока наконец не обнаружилась правда.
   Теперь Клестов забрал у Левенсона готовый набор и бегает с ним по разным типографиям (в 7-ми) как оглашенный, буквально печатает по листам, хватает из-под машины и бежит в брошюровочную с 2--3 листами,-- это буквально. С твоей кн<игой>, со "Словом", с Леонидовыми кн<игами> (Леонид все пишет письма, что с его кн<игами>) Клестов употребляет буквально героические меры; дорогой мой, поверь мне, приедешь -- узнаешь.
   Ваши книги выйдут (числа 10--15 марта), а мои две, Бун<ин> и другие сели -- нет бумаги. Все безумно дорого.
   Так вот, друг, насчет 2-го т<ома> не беспокойся, через 1 1/2 недели выйдет. Насчет 1-го, Клестов ходил в Моск<овское> кн<игоиздатель>ство и торговался с ними. Блюремберг уступает 55% и требует вексель на 9 мес<яцев>. Клестов хотел всячески выколотить на 12 мес<яцев>, но Блюр<емберг> уперся и ни за что. Стало быть, надо за 1000 кн<иг> заплатить 560 руб. векселем кн-ства на 9 мес<яцев>.
   Вчера, в понедельн<ик>, комитет обсуждал этот вопрос. Хотели было просто издать 1-й т<ом>, не считаясь с кн-ством московским, но, когда подсчитали, это будет стоить гораздо дороже, деньги нужны в типогр<афии> и за бумагу сейчас же (если еще достанем бумагу) -- теперь все на наличные, а денег нет.
   Поэтому выгоднее купить у московского книгоиздательства и дать нашу обложку,-- дешевле и рассрочка на 9 месяц<ев>. А с тебя порешили взять 200 р. Выплатишь ты их в течение этих 9 месяцев. Конечно, их у тебя нет. Устроимся так. Осенью выйдут 2 мои книги, авансом под них я и покрою эти 200 руб., ты морду-то не вороти, ибо свиньей не годится быть. Этот выкуп на таких условиях наиболее рациональный выход из данного положения. Страшно важно, чтоб все книги у писателя были в одном месте, я убедился. И затем очень важно не затягивать выпуск последующих тт., -- каждый новый следующий т<ом> тянет предыдущие. Поэтому готовь сейчас же 3-й т. Выйдет осенью, но ты должен сдать весной непременно. Послушай меня, голубчик, я не на ветер говорю.
   Ты спрашиваешь, на каких условиях выкупили меня, Бун<ина>, Толст<ого>. Мне предложили внести 50% выкупа, 700 р.; у меня денег не было, и два года выкуп не мог состояться. Помог Андреев: ему должен "Шиповник", а я "Шиповнику", долг и перевели с "Шиповника" на меня. "Шиповн<ик>" взял с меня себестоимость (22% с номинала) плюс числившийся за мною аванс, всего около 700 р.
   Ив<ан> Бун<ин> тоже внес на выкуп (не помню какую часть), остальное доплатило кн-ство. С Толстого же ничего не брали, все заплатило кн-ство, ибо его книги очень идут, и он действительно быстро погасил.
   Ценский, кажется, все выкупил на свой счет.
   Ну, словом, дело сладилось, твои оба тома будут в рубашке издательства, а это очень важно.
   Не волнуйся, голубь: Клестов делает все, что в силах, и мы не спим. Тебе пришлют постановление комитета, ты, разумеется, ответь согласием, все устроится.
   Скоро я тебе пришлю денег, дружок, потерпи немножечко. Только теперь стала ко мне возвращаться работоспособность; а то пропадал.
   Был твой брат,-- милый он, с удовольствием с ним побеседовал, тебя страшно напоминает, вылитый.
   Не писал тебе, все думал, ты скоро приедешь. Приедешь ли? При первой возможности мне необходимо поехать в Петроград.
   Шмелев очень расстроен, болен. 21 марта свидетельствовать его будут, только едва ли возьмут -- совершенно никуда не годен. Из-за сына волнуется.
   Крепко обнимаю.

Твой Александр.

   Знаю, крепко тебя подкосил, но потерпи, дружочек, пришлю.
   Толка тебе шлет сердечный привет. Раиса Александровна кланяется.
   В ответ на извещение комитета напишешь, что сейчас денег у тебя нет, но что, мол, ты частями внесешь в течение 9 месяцев -- это для формы (ревизионн<ой> комис<сии> и проч.), фактически погасим при выходе моих книг.
   Переходим в т<оварище>ство по утвержденному уставу. По этому уставу, не внесшие полностью пая прав не имеют (только книги получают). Редакция будет коллективная -- Шмель, Верес<аев>, Юл<ий> Бун<ин>.
  

161

А. А. КИПЕНУ

9/VI <19>16. Геленджик, шоссе, дача Задын.

   Милый Саша, ну не сердись, голубь, не ворчи, старина,-- стало быть, такая судьба, что иногда, случается, я отвечаю не вовремя.
   Насчет земли. Искал я, брат, денег, и все одна и та же история: те, кто дал бы денег, их не имеют; те, кто имеет, сволочь. Ту землю, о которой ты говоришь, чудесно бы купить, но купить голую землю осуществимее, дешевле. Впрочем, все равно,-- ни на то, ни на другое денег нет пока.
   И на "Ниву" надежды лопнули,-- Маркс продал ее Сытину, стало быть крышка. Одно остается: пиши в течение года "Молочные воды", я тоже напишу повесть, помимо всего прочего, выколотим тысяч 6, и готово.
   Насчет твоих книг: идут они отлично; к осени все твои долги издательству покрыты будут, и, вероятно, еще останется тебе взнести пай. Я просматривал по книгам в конторе ход твоих и моих книг,-- идут хорошо, и ты доверься нам.
   Я, Шмелев, Тимковский, Вересаев снова в правлении. Меня, Тимковского и Клестова Бунины всячески старались высадить и отчаянно клали черняков, но мы все-таки удержались.
  
   16/VI.
   Милый мой, опять перерыв. Это от рокового стечения обстоятельств. Оно заключается в том, что я сижу тут в самом отчаянном положении -- без копейки денег. Дал рассказ "Совр<еменному> миру", рассказ они с благодарностью взяли, а насчет денег кукиш показали,-- сдыхаю, и Толка сдыхает.
   Приехать к тебе очень хотелось бы, но и думать нечего -- тут жрать нечего.
   Писал ли тебе "Антик"? Он говорил мне, что рассказы из военного быта теперь идут (А. Толстого в пример приводил), и хотел попросить у тебя других рассказов. Ты дай.
   Я дал для одной книжонки 2 рассказа. Заплатили 100 р. за оба. По-видимому, если бы поторговался, дали бы 150 р., не сумел. Начал писать рассказ листа на два, на три. Не знаю, что выйдет. Работы много, а работаю туго,-- вначале сам болел, потом Тола, теперь безденежье режет. Марья Карловна меня задушила.
   А тут у меня, брат, горе с младшим сыном, такое, брат, горе, не знаю, чем кончится. Увидимся, расскажу. Не знаю, как выйду из этого положения.
   Похвалиться Геленджиком не похвалишься, ну жить бы можно при деньгах, а без денег, боже упаси.
   Клестов, Тренев и Никандров в Коктебеле.
   Слушай, если ты не напишешь для сборника "Слово" рассказа, я тебя предам анафеме на семи соборах. Ты это помни! Что ты за бревно такое. Сейчас читаем с Толкой Руссо "Исповедь". Что за чудесная вещь. А Вольтер был прохвост и лизоблюд.
   Про Андреева ничего не знаю. Пишет ли он тебе? Что с ним? Дорогой мой, пиши мне и не сердись. Если бы ты знал, как мне хочется к тебе поехать. Крепко обнимаю.

Твой Александр.

   Голубь, напиши для "Слова".
   Толка тебе очень кланяется.
   Слушай, дружок, не беспокойся насчет твоих книг -- хорошо идут, не надо много давать в агентство, долго рассказывать почему, но поверь. Только непременно, непременно приготовь новый том. В июле пошли. Напиши мне на этот счет.
  

162

Л. Н. АНДРЕЕВУ

5/VIII--<19>16. Геленджик, шоссе, дача Задын.

   Милый Леонид, только прочел твое письмо,-- мы с Толкой таскались в горах. Пешком исходили верст 170 (вероятно, больше). Ты не можешь себе представить, как чудесно.
   Набили мешки теплым вязаным платьем, провизией, захватили пальто, плащ непромокаемый и поднялись от моря по главному хребту. Картины одна чудеснее другой. Налево море синих гор Куб<анской> обл<асти>, направо -- море синих гор черноморья с замыкающим их блеском Черного моря. Мы шли по степному травянистому хребту, иногда широкому, иногда -- до нескольких аршин, а временами по карнизу в две четверти над гигантским обрывом, голова кружится. Подошвы на башмаках от горной травы отшлифовались, как паркет, и я, грешный человек, моментами лез на четвереньках.
   Местами по хребту перелески, местами непролазные заросли азалий, рододендронов. Ночевали первую ночь в стогах, а потом спускались в ущелья в хутора и поселки.
   Раз завтракали на змеях. Остановились, раскинули плащ, разложили снедь на бумаге. А чтоб не терять драгоценного времени, решили в то же время принимать солнечные ванны. Разделись донага, уселись и закусываем. Толка поднялся, а под ним -- змея, ядовитейший вид гадюки. В жаркое время куснет, сдохнешь. Так мы как обожженные вскочили. Зарезали-таки ее на всякий случай.
   Однажды заблудились, с хребта на хребет, из ущелья в ущелье, измучились, вся провизия вышла, ночь надвигается, продираемся сквозь невероятные заросли, лианы (колючие, проклятые) рвут платье, морду, ноги, где мелькнет тропка, вся истоптана медвежьими следами,-- пить ходят в ущелье; Толка мучительно боится наступить на змею. Крутизна такая -- нет возможности костра развести, ночь глухая, черная от зарослей вверху.
   Толка и спрашивает: "Папа, мы не погибнем тут?"
   И, как в сказке: ущелье раздвигается, блеснул огонек, донесся лай собак и мерный шум моря.
   Идем -- чудесный уютный большой дом. Нас встречают, за стол, ослепительная скатерть, посуда, серебро, милая умная мамаша, дочка -- медичка, сестры ее двоюродные -- коммерсантка, медичка, академичка восточных языков. Накормили, напоили, спать уложили. "Вот так девушка насмешила".
   Мы долго с Толкой протирали глаза: "Толка, не спим? А ну-ка тресни меня хорошенько, да поздоровей, поздоровей..."
   Нет, не спим: море глухо шумит, за дверью -- тихий женский говорок. Семья доктора, интеллигентная, милая.
   Я все тебя вспоминал, хоть бы разок так тебя потаскать, вот бы болезни с тебя слезли. Ей-богу!
   Я по крайней мере чувствую, что в состоянии теперь работать.
   И что меня радует: я вырастил-таки себе дружка -- Толка ловкий, смелый, славный паренек. И еще радует, что я еще держусь почти вровень с ним (физически), лазаем по скалам, прыгаем, плаваем.
   Скоро уезжаю в Москву.
   В газете, дружок, работать не буду. Нет, не лицемерие и не боязнь за репутацию,-- если б ты знал, как я терпеть не могу этих штамповщиков репутаций с Вересашей во главе,-- а свое сложное, где-то внутри выросшее, и не из головы, а изнутри откуда-то. Но об этом по многим причинам в письме неудобно, увидимся, поговорим.
   А повидаться особенно хочется. Ты мне напиши, когда ты будешь в Финляндии, я приеду. Мне хочется с тобой побыть в Финляндии,-- в Петрограде тебя будут рвать, не поговоришь по душе. Может быть, оттого, что подолгу живем врозь, у меня к тебе особенно нежное чувство. Я не умею подчас это выразить -- как скажешь вслух, так оно искусственным начинает казаться, по крайней мере боишься этого. А гляди, жили бы вместе, успели бы ругнуться.
   Ведь у меня только ты да Абрамыч.
   Ну, крепко, крепко целую и обнимаю.

Твой Александр.

   Знаю, что некогда, а все-таки пиши. Да прямо ко мне, а то Белоусов очень подолгу держит твои письма, -- Москва, Пресня, Б. Трехгорный пер., 5, кв. 13.
  

163

А. А. КИПЕНУ

10/IX <19>16. М<осква>, Пресня,
Б. Трехгорный пер., д. 5, кв. 13.

   Милый Саша, я писал тебе из Геленджика в Мелитополь, но на последнее письмо свое (в июле) от тебя не получил ответа. Думал, ты уехал в Петрогр<ад>, а ты оказался в Одессе, да еще в огороде. Черт тебя знает, что за ветреный человек. Где ты очутишься через месяц, никто не поручится.
   Вот что, милый. Деньги за тебя мы с Клестовым внесли в пай (150 р.; 50 р. тобой раньше было внесено), 75 руб. я тебе должен, а 75 р. достали на длительный срок, погашать можно очень медленно, без всякого напряжения.
   Тебе необходимо быть полноправным членом, а то речь идет о прекращении дальнейшего приема в члены изд-ства, ибо Бунины ради голосов напихивают кого попало.
   Пришли мне телеграмму на мое имя по моему адресу: "Доверяю Вам подавать за меня голос на общем собрании товарищества писателей в Москве девятнадцатого сего сентября. Кипен".
   Письмом не успеешь. Бунины мобилизуют все силы. Андреев отдал им голос -- озлился, что я и Шмелев не пошли в его газету. Что отдал -- его дело, а что озлился -- нехорошо.
   Первую половину лета в Геленджике мы плохо провели с Толкой, кисли, зато вторую -- чудесно,-- сделали пешком в горах до 200 верст. Мы страшно жалели, что тебя не было.
   Вот что: если ты в самом скором времени не пришлешь в "Слово" "Гусиный поворот", я от тебя откажусь. Что это, наконец, такое: с тебя как с козла молока. Что же ты ждешь?!
   Если от тебя не придется отказываться, думаю -- приеду к тебе недельки на три, поработаем вместе. Соскучился по тебе, старина.
   Толка тебя целует. Раиса Алекс<андровна> крепко кланяется и Виня (в земском союзе служит).
   Обнимаю крепко. Пиши, милый.

Твой Александр.

  

164

А. А. КИПЕНУ

<Между 10 сентября и 10 ноября 1916 г.
Москва> Б. Трехгорный, 5, кв. 13.

   Дорогой мой Саша, замучил я тебя, родной, но, понимаешь, все время безумное безденежье, что хуже -- прострация, строки не написал, и совершенно нигде не мог добыть. Сегодня только добыл. Ты перебейся, милый, немного, пришлю еще погодя. Из кн-ства ничего нельзя было взять,-- закупили бумаги, все деньги ушли, и счет у тебя еще не очистился, не дают, и мне не дают -- счет загружен. Если б ты поскорей прислал "Гусиный поворот". "Слово" составляют, но насчет материала туго. Я уже говорил: как пришлешь, сейчас же деньги тебе вышлют.
   Знаешь, друже, я тут обернусь немного, достану денег, приеду к тебе пожить хоть на месяц,-- хочется оторваться от мелочных кругом забот, сосредоточиться, поработать. Для этого мне нужно кончить рассказ. Я теперь за него вплотную берусь.
   По Москве все то же. Шмель замерзает в квартире (8 1/20); купил электрич<ескую> печку, она жрет у него массу электрич<ества> и без толку, а он отчаянно кричит мне по телефону: "про-го-о-раю!.."
   Ив<ан> Бунин в деревне. "Среды" не начинались. Публика живет врозь, не собирается. Москва недоедает. Перспективы темные.
   У Шмелева тоже прострация, -- не может сесть. Здоровьем поправился за лето. Его Сережа уходит на фронт; прапорщик артиллерии.
   У Белоусовых Ваню (старшего) брали в солдаты, дали отсрочку, теперь опять берут. Все очень угнетены. Ваня в строю падал под ружьем в обморок.
   Мешкова для освидетельствования держали в сумасшедшем доме полтора месяца и признали, к его удовольствию, рехнувшимся,-- получил чистую.
   Бориса Зайцева взяли в солдаты.
   Как у тебя насчет службы? Не сгребут? Очень хочется к тебе приехать. Мы бы хорошо пожили.
   В издательстве дела идут тихо,-- книга вообще почему-то замедлила ход.
   Насчет огорода столкуемся, когда приеду к тебе.
   В газете Андреева Шмелев и я отказались работать. Ив<ан> Бунин согласился, но за спиной Андреева говорит: "Я ему дал согласие, чтобы не ссориться, но рассказов давать не буду". Ехидна.
   Крепко тебя, друже, обнимаю и целую.

Твой Александр.

   Мать и Тола шлют тебе сердечный привет. Пиши, голубчик.
  

165

А. А. КИПЕНУ

8/VI <19>17. М<осква>,
Бол. Трехгорный пер., 5, кв. 13.

   Милый мой, дорогой Саша, не сердись, родной, не сердись, дорогой друг.
   Знаешь, какая-то дьявольская прострация была, ужасающая. Ведь я за зиму совершенно ничего не написал. Только когда уж голод очень схватывал, напишешь, как во сне, куда-нибудь в газету, и опять слоняюсь.
   Я не мог тебе выслать денег. То, что ты победствуешь, еще и так и сяк,-- нам с тобой не привыкать стать; но то, что я тебя лишал возможности работать над "Молочными водами", это меня приводило в отчаяние. А тут пришла революция, и меня окончательно выбило.
   Я все надежды возлагал на "Слово", на получку оттуда за свою "Галину". Обещали к пасхе непременно выпустить, и, конечно,-- не выпустили,-- никто не писал, материалу в сборнике, кроме нашего с тобой, нет, так и потянулось.
   Ты прислал 3-й том, заговорил я о выдаче тебе аванса, редакция говорит: постойте, мы спишемся с Абрамычем, может быть он переменит два рассказа. Я пришел в отчаяние и взял их за горло. Говорю: вы "Слово" раньше августа, сентября не выпустите, между тем должны были выпустить к пасхе, вы нас подвели, поэтому должны выдать нам если не весь, то хоть часть остального гонорара. Согласились. Тебе выдали под "Гусиный поворот" -- 300 руб., мне под "Галю" -- 500 р.
   Потом опять подняли вопрос о выдаче тебе аванса под 3-й том, в связи с твоим письмом Шмелеву. Вересаев говорит: положение у нас тяжелое (покупка типографии); Ал<ександру> Абрамычу уже послано 300 р., как-нибудь обойдется.
   Я указал, что ты работаешь над "Молочными водами", что это для тебя жизнь и смерть: дашь "Молочные воды" -- ты сразу займешь настоящее, тебе соответствующее место; не дашь -- все будет тянуться для тебя канитель, как для автора мелких рассказов. Поэтому необходимо хоть в минимальной дозе обеспечить тебе лето. Все остальные поддержали и решили выдать 250 руб. под 3-й том.
   Милый, пока тебе не выслали денег, у меня просто не налегла рука писать,-- ведь тебе не голые письма нужно, а деньги, чтоб работать.
   Я взялся работать брошюры. К июлю кончу и пошлю тебе деньжат. Друг мой, перебейся, не разменивайся, пока есть хоть какая-ниб<удь> возможность, по мелочам, работай над "Молочными водами". Все-таки помни, что тебе пора наконец занять свое место.
   Долг твой за пай я погасил еще из получки последней за "Галину", никаких долгов за тобой больше никому не числится. Рыжий все напутал. Я ему говорю: что ж Вы ерунду пишете Абрамычу в отчете? "Знаете, голова закружилась, Ал<ександр> Сераф<имович>,-- отвечает,-- просто спутал". На этот счет ты чист.
   Для 3-го тома присылай скорей материал, которым думаешь заменить; хотя раньше сентября едва ли выпустят,-- очень туго с типографиями,-- необходимо сейчас иметь материал, я буду настаивать, чтоб теперь же начинали набор, ибо иначе к сентябрю не выйдет том.
   Книги у всех идут слабо; безумно идут книги по общественным вопросам.
   Писал я тебе насчет "Русской воли", потому что ты просто незнаком был с фактической стороной. Конечно, "Русская воля" такая же буржуазная газета, как "Бирж<евые> вед<омости>", "Русские вед<омости>", "Речь" и проч. Раз люди работают в одной из последних, то почему не работать в первой? Правильно.
   Но и в пределах буржуазных границ можно себя вести по-разному. И вот что делала "Русск<ая> воля".
   Когда обнаружилось, что Черномазов, бывший редактор большевистской "Правды", оказался провокатором, "Русская воля" выставила на Невском плакат: "Граждане, помните, газета "Правда", провозгласившая "долой войну", провозгласила этот лозунг под редакторством провокатора Черномазова". Эту же тему подхватили все петроградские и московские буржуазные газеты.
   Тогда "Правда" дает справку: Черномазов редактировал "Правду" до войны и был изгнан из редакции по подозрению в провокации за несколько месяцев до начала войны. Одно из двух: или эта справка верна, так ее и понимать надо, или она неверна, тогда нужно привести тому доказательства.
   "Бирж<евые> вед<омости>" так и отнеслись; не имея данных опровергнуть справку, они прекратили травлю, замолчали. "Русская же воля" упорно ежедневно выставляла плакат на Невском: "Граждане, помните, "Правда", провозгласившая "долой войну", провозгласила этот лозунг под редакторством провокатора Черномазова".
   Невская публика только радовалась и гоготала. Тогда явились в редакцию солдаты Волынского полка и заявили: "Если немедленно не уберете ваш подлый лживый плакат, разнесем дотла всю редакцию". Убрали.
   Я уж не говорю, что это была в полном смысле желтая газета. Какие подлые антиреволюционные статьи писал Тан, уму непостижимо. Трудно себе представить, как ненавидели и презирали "Русскую волю" рабочие.
   Я написал Леониду, написал, что, как самый близкий ему любящий друг, горячо прошу его уходить из "Русской воли". Он молчал. Скоро у них в редакции переворот: выперли Амфитеатрова и Гаккебуша. После этого Леонид мне ответил: газета вовсе не плохая, только Амфитеатров тон давал неподходящий, но теперь, мол, гон будет хороший и все будет благополучно. Я больше не писал ему.
   Отчего ты ничего не пишешь в "Русские вед<омости>"? Я иногда даю статьи в "Известия Московского Сов<ета> раб<очих> деп<утатов>". Даю в "Биржевку". Конечно, это больное место, что приходится работать в буржуазной прессе, но что же поделаешь.
   Насчет нашего кн-ства дела в таком положении. Печатать наши книги совершенно негде. Типографии почти огулом покупаются либо общественными учреждениями, либо издательствами, которые выпускают брошюры и печатают только свое. За последние 1 1/2--2 месяца нам из таких перешедших в другие руки типографий вернули взятые от нас книги для печатания -- штук 30: 3 моих, 1 твою, 5 Ал<ексея> Толстого и друг.
   Дело обернулось так, что, если не купим своей типографии, придется наше кн-ство на неопределенное время прикрыть.
   Нашли типографию, купили за 60 тысяч, но она мала, всех наших книг не осилит. Немного расширили. Наборщики до войны брали 30 коп. за набор 1000 знаков; 3 месяца назад -- 80 к., теперь 1 р. 50 к. Наши томы при такой оплате придется продавать от 3 1/2 p. до 5 р. Здорово!
   Шмель ездил в Сибирь за политическими. Здоровье скверное, зеленый, мрачен, хочет ехать в Крым.
   Белоусов всю зиму лежал скрюченный,-- ревматизм, сейчас на даче под Коломной. Ваню освободили от военной службы.
   Рыжий уехал с семьей в Коктебель. Бунины в деревне.
   На "Средах" утвердилась молодежь -- Окулов, Лидин, Соболь.
   Заморился я, брат, в городе невыносимо, а все никак не выберусь. Хотел ехать на Кавказ, не вышло. Устроимся под Москвой...
   Валя и Наташа навещали,-- плутовки обе, козы. Раза три ночевали, ибо очутились без квартир, на улице. Валя служит в Земск<ом> союзе. Наташа -- инструктором по сельскохозяйственной переписи (450 р. в месяц); уехала на 2 недели в Херсон к родным.
   У Фениты так и не был; кажется, уехали в Крым.
   У Яковлевых тоже не был, все собирался; на днях пойду. Денисов уехал на лето в Харьковскую губ. Эрьзя бедствует. Вересаев доволен собой.
   Если б знал, как тоскую по югу, по солнцу, по купанию, хотя тут дьявольская жара стоит, но и дым и духота.
   Мирра Яковлевна иногда заезжает. Вчера была, оставила тебе письмо. Мы с Толкой у ней однажды были. Славный она человек.
   Софья Александровна устроила в Введенском народном доме великолепный концерт (недалеко от Белоусовых) в кассу меньшевиков; я выступал. Часто тебя вспоминает.
   Толун мой все прихварывает, просто беда, да и я кисну. Эх, теперь бы на юг, на простор. Достать билеты невероятно трудно; попасть в поезд еще труднее, а осенью возвратиться с юга будет уже невозможно.
   Насчет еды здесь туго. Боюсь, не вышла бы ошибочка,-- подохнем с голоду.
   Настроение в буржуазных слоях, в интеллигенции, среди писателей архичерносотенное: рабочих, социалистические партии и особенно большевиков -- зубами бы разорвали (тут же Шмель, Вересаев, Ив<ан> Бунин,-- все).
   Ну, милый, будто все. Не сердись, не сердись, родной. Пиши. Пиши, как "Молочные воды" идут.
   Крепко обнимаю и целую.

Твой Александр.

   Раиса Александровна крепко кланяется; спрашивает, как твое здоровье, пьешь ли овсянку.
   По книгам за тобой прежний аванс (под "Гусиный поворот"), конечно 300 руб. (а не 450 р.-- Клестов напутал); на второй том цену подняло правление (в связи с падением рубля), как и на ряд других книг; пай твой я погасил.
  

166

А. А. КИПЕНУ

<30 июня 1917 г. Москва>

   Дорогой Абрамыч, спасибо тебе, милый, что не сердишься на меня.
   Деньги (250 р. )тебе вышлют из кн-ства 3-го июля. Я тебе вышлю часть дней через десять.
   Мечусь тут сейчас -- ищу дачу. Невыносимо жить в городе, главное -- работать тут не могу, а работы куча -- принялся писать брошюры.
   На юг тянет мучительно. Если дела хорошо пойдут и поработаю, поеду на юг во второй половине августа и на сентябрь. Ехать-то уж очень трудно.
   Приехала с юга Наташа, но не видался, заходили с Валей, а меня не было дома. Наташа уехала, кажется, на перепись сельскохозяйственную.
   Виня работает в исполнительном комитете Сов<ета> раб<очих> депут<атов>. Марья Михайл<овна> в городском союзе. Все поразъехались из кн-ства, я уж тебе писал, остался Вересаев да я. Шмель у Ценского в Крыму.
   Ну как, друже, идут твои "Молочные воды"? Ой, время идет, ой, смотри, уже август, уже надо тебе сдавать в печать. Найди ты себе человека, который бы стоял над тобой и грыз бы тебя: "Молочные воды", "Молочные воды"... Если еще это будет с милыми глазками, еще лучше.
   Как вспомню, что ты у моря да под южным солнцем, зависть берет,-- так бы и полетел.
   Написал по поручению Сов<ета> раб<очих> депут<атов> брошюру: "Как устроить русскую землю" (свобода слова, печати, собраний и проч.). Предложили за первые 50 тысяч 500 руб., а за последние каждые 50 тыс. по 300 руб. На днях выйдет. Взялся за новую: "Демократическая республика", и для другого изд-ства: "Рабочее движение в России". Если одолею обе брошюры, мало-мало оправлюсь.
   Да, брат, про рассказы забыл и думать. Все такое ощущение: вот-вот вылезу, а время все уходит, и все то же.
   Эрьзю, беднягу, совсем забросил, бедствует. На днях пойду.
   Софья Александр<овна> -- меньшевичка, говорит блестящие речи, работает среди рабочих.
   Раиса Александровна очень тебе кланяется и все спрашивает, как твой желудок и вообще здоровье.
   Тола уехал на некоторое время на дачу к матери. Леонид ничего не пишет.
   Крепко тебя обнимаю.

Твой Александр.

   Пиши, друг.
   30/VI 17.
  

167

А. А. КИПЕНУ

16/VII <19>17. М<осква>
Б. Трехгорный пер., 5, кв. 13.

   <...> Устал я, брат, ты себе представить не можешь. Так хочется отдохнуть, уехать; на юг страшно хочется. Вероятно, поеду в конце августа на Кавказ.
   Пишу брошюры для Московского Совета рабочих депутатов. <...>
   Наше кн-ство тоже собралось выпускать брошюры. Вересаев написал "о самосуде". Я тоже что-ниб<удь> напишу. Вересаев очень просил написать тебе, не дашь ли брошюру по национальному вопросу. Если это не помешает твоим "Молочным водам", напиши. И доход тебе даст хороший. Только не откладывай в долгий ящик, сию же минуту напиши и пришли.
   Шмель в Алуште у Ценского. Голубев где-то на Кавказе. Ив<ан> и Юлий Бун<ины> в деревне. Клестов завтра приезжает.
   По беллетристике ничего не пишу. Передохну -- тогда. Так сложилось, что даже на дачу не мог выехать. Стояли у нас жары, а теперь стоят страшные холода и дожди, совершенная осень.
   Слушай: что с Леонидом?! Прочитал его статью "К солдату". Большей пошлости я не читал. Бедный Леонид, пропадает. Близкого человека возле него нет, близкого, который поддержал бы. Он дышит отравленной атмосферой,-- сволочь ведь кругом него.
   Как твое здоровье? Раиса Александровна все справляется. Она тебе очень кланяется. Тола тебя целует.
   Крепко обнимаю. Пиши.

Твой Александр.

   Завидую твоему раннему вставанию, твоему купанию, морю. Устал, брат, я тут.
  

168

А. А. КИПЕНУ

15/I <19>15. Москва, Пресня,
Бол. Трехгорный пер., 5, кв. 13.

   Милый мой, дорогой Абрамыч, ты не знаешь, как обрадовал меня своим письмом,-- спасибо, друг.
   Ну, разумеется, насчет большевиков ты совершенно неправ. Это единственная партия творчества, дела. Кабы мы свиделись с тобой, поговорили, ты бы убедился. Даже Леонид так думает (судя по интервью с ним в газете). Писать, всего не напишешь.
   Летом мы с Толой совсем собрались ехать к тебе, но работа меня загрызла, и остались. Устал я; ты не можешь себе представить, друже. Не чаю возможности уехать отсюда. Если не уеду, сдохну.
   Мой рассказ и твой еще в конце лета были отпечатаны для сборника "Слова" на 17 тысяч экземпляров. Теперь братья-писатели выкидывают мой рассказ, да мало этого, еще норовят уплаченные за него мне деньги вывернуть с меня из моих книг. Недурно?
   Это решили: Вересаев, оба Бунины, Шмелев, Данилин, Телешов, Голубев, Гонтарёв против Клестова.
   Похоже, что из издательства меня вытеснят,-- уж очень ненавидят.
   Ты просишь, чтоб я взял 50 руб. для Мирры из изд-ства. Но, дорогой мой, ведь я теперь там ничего не могу.
   Наташа во Владивостоке, ест бананы, наслаждается синим небом, прозрачным воздухом. Приглашает дать рассказ в кооперативный областной журнал. Собирается в Японию и дальше.
   Яковлев Мих<аил> Ник<олаевич> бьется над передачей Кремля обществу художников,-- из Кремля сделают музей. Мысль.
   Эрьзя работает, бедствует; проклинает Россию; в марте, вероятно, уедет за границу.
   Тола и Юра мои во время борьбы были в огне. В меня стреляли в нашем переулке, да промахнулись.
   Голодно, хлеба нет. Спасибо, зима пока теплая. Виня работает в журнале профессионального союза текстильщиков.
   "Русские ведом<ости>" ругают меня на все корки. Вообще тут идет вакханалия злобы, ненависти, нетерпимости, клеветы, бойкота, травли. А я все поглядываю на ружье, на свой горный мешок, когда же наконец я, вольный, оставив всю злобу, всю накипь позади себя, буду лазить по горам, пропадать в лесу либо на море.
   Ну, друже, будь здоров. Крепко тебя обнимаю.

Твой Александр.

   Пиши, милый. У всех страшно огромные зубы выросли. Твой "Ливерант" вышел дешевым изданием. Тола тебя крепко целует. Раиса Александровна кланяется и все спрашивает, как же твое здоровье. А ты об этом ничего не пишешь,-- что же я ей скажу?
   С Гришей встретился раз летом, беседовали. Теперь не встречаемся, да если встретимся, он меня, пожалуй, перекусит пополам.
   Софья Александровна живет по-прежнему легко и свободно, но мы не видимся, только по телефону переговариваемся.
   Яниту не видел. Адрес Мирры: Ст. Лосиноостровская, Сев. ж. д., Левая сторона, Нагорный проезд, д. Коровина.
  

169

И. А. ПОПОВУ

4.III. 1918 г. Ростов Дон.

   Милый мой, дорогой Юрок, часто я тебя вспоминаю, моего родного.
   Как-то ты поживаешь? Как учишься? Устроился ли с учителями?
   Пробовал я добраться из Харькова до Киева, но поезда туда не ходят, так как за Киевом идет бой.
   Тогда я направился в Ростов. Калединцев-юнкеров всех разогнали. Остатки их с Алексеевым и Корниловым отступают в глубь донских степей к калмыкам. Часть хотела прорваться в Екатеринодар, но их не пропустили.
   В Екатеринодаре засели юнкера и идет бой. На них надвигаются с Тихорецкой и с Новороссийска советские войска. Кубанские войска тоже подымаются на юнкеров. Скоро их сломят.
   Приехал я, тут было тепло, славно, а теперь пришел туман, сыро, холодно, скверно.
   Вчера был на собрании большевистской фракции.
   Юнкера застрелили перед своим уходом несколько членов Совета.
   Алексеев и Корнилов награбили много золота из банков и унесли...
   Ростов и Новочеркасск два месяца были отрезаны от всего мира -- ни газет, ни телеграмм, ни писем.
   А местные газеты врали не в меру: каждый день сообщали о победах юнкеров и о поражении советских войск. А когда советские войска подошли к Ростову, редакция и сотрудники разбежались во все стороны, как крысы.
   Послал я тебе и Толе по открытке. Получили ли?
   Крепко целую тебя, Толунка и бабушку.

Твой папа.

  

170

Р. С. ЗЕМЛЯЧКЕ

<23 сентября 1918 г.> <Москва>
Бол. Трехгорный пер., 5, кв. 13.

   Дорогая Розалия Самойловна, страшно рад был Вашему письму. Ужасно рад, что Тола с Вами. Вот пишу, а сам не знаю, цел ли он.
   Да, Ваш фронт страшно заброшен. Теперь и тут начинают расчухивать это. На другие фронты массу посылают, про архангельский забыли, и я рад, что Ваша энергия приложена в самом нужном месте.
   В Москве по-прежнему. Хотя она и опустела, но работа идет, встают новые работники.
   Очень хочется попасть к Вам. Я думаю объехать фронт и дать ряд впечатлений.
   После покушения на Ленина рабочие массы удивительно дружно и стройно сплотились, как ток пробежал по всем заводам, фабрикам, советам. Результаты как раз обратные тому, чего ожидали мерзавцы. Ильич здоров и опять с железной волей работает.
   Культурная работа в Москве идет. Буржуазия бежит, а с нею артисты, музыканты и другие ее услужающие.
   Игорь мой, меньшой сын, рвался на фронт, не взяли.
   Позвольте крепко, крепко пожать Вашу руку и от всего сердца пожелать Вам прекрасных результатов в Вашей мужественной так необходимой работе. За моего Толунка бесконечно Вам благодарен.
   От всего сердца преданный Вам

А. Серафимович.

   Если улучите минуту, страшно рад буду каждой Вашей строке.
  

171

А. А. КИПЕНУ

<26 сентября 1918 г. Москва>

   Дорогой мой Саша, как ты, дружок, живешь. Ведь я все собирался к тебе, но теперь вижу: туда не выбраться.
   Жалко, что ты не переехал сюда. Тут бы тебе была и работа и дружеская близость, иная совсем атмосфера, чем там.
   Из издательства я ушел. Советовал бы и тебе то же сделать. По отчету тебе причитается руб. 700-- 800, но не знают, как переслать. Если б ты тут был, я бы устроил тебя с твоими томами.
   Может быть, дашь несколько рассказов для отдельных брошюр; их можно тут издать в другом издательстве. "Кн-ство писателей" слишком вяло, медлительно, неповоротливо. Многие уходят оттуда и издаются в других местах.
   Шмелев уехал с сыном на Украину, теперь, кажется, в Крыму. Ив<ан> Бунин в Одессе. Писатели, артисты, музыканты -- все это бежит за границу.
   А тут кипучая жизнь, кипучая работа. И странно, все, с кем когда-либо близок был, с кем вместе работал, все отшатнулись, все стали чужими. Вересаев, тот угрюмо и мрачно доживает. А рыжего, брат, из партии изгнали. Вот так девушка насмешила! А ведь как старался.
   Тола мой артиллерист, на Двине с англичанами бьется. Раиса Александровна с Юрой в деревне под Владимиром. А я тут измытарился, страшно издергался в работе. За лето передохнуть не пришлось. Про Леонида ничего не мог узнать. Знаю только, что сидит в Финляндии. Встретил недавно тут Копельмана. Он говорит, что в Петрограде "Литературный фонд" посылал ему денег, стало быть нуждается. Копельман говорит, что Леонид все пишет картины.
   Римма Николаевна во Владимирской губ<ернии>. Страшно нуждается. Муж ее, Андрей Андреевич, по-видимому, погиб на Кавказе,-- с января никаких известий о нем. Белоусовы нуждаются. Мы не видимся.
   Да, друг ты мой Абрамыч, все перевернулось кверху ногами.
   Недавно получил письмо от тебя, которое ты послал... год тому назад. И от Вали.
   Мирра бывает. Все такая же восторженная... Муж у нее -- кабан, объедает ее. Софья Александровна нуждается, никуда не показывается. Недавно была у меня. Думает на зиму переехать в провинцию,-- голодно тут.
   Я тоже думаю перевезти на зиму мать и Юру в провинцию,-- тут и голодно и холодно.
   Ну, мой дорогой, крепко тебя обнимаю. Соскучился по тебе. Приезжай, милый.

Твой Александр.

   Не сердись; милый, пиши.
   26/IX 18.
  

172

А. А. КИПЕНУ

Начало лета 1921 г. Москва

   Дорогой Абрамыч, рад был твоему письму. У меня: Толя умер на фронте от тифа, мать от испанки, оба в 19-м году. Мы с Игорем остались вдвоем.
   Я сейчас заведываю литературным отделом Народн<ого> комисс<ариата> просвещ<ения>. Трудно, трудно стянуть писателей, сорганизовать. Может быть, постепенно и наладится дело.
   Был тут Скиталец, Гусев-Оренбургский. Вместе с Сивачевым и Новиковым-Прибоем уехали на Дальний Восток. Будут издавать журнал, свои произведения,-- бумага там есть. Говорят, приехали сюда Шмелев, Тренев. Ценский жив и пасет коров в Алуште. Вересаев в Крыму. Бунин, Куприн, Чириков, Сургучев, Гребенщиков и многие другие злобные за границей,-- ядовитой слюной поливают советскую республику.
   Мне нездоровится и крепко. Еду на Кавказ. Может быть, под конец и к тебе загляну. Пробуду на Кавказе месяца 2--3. Устал.
   Ничего не писал, не могу, только в газете работаю. Юлий Бунин -- совершенная развалина, трясется. Белоусов постарел, но такой же благодушный, недурно устроился. Телешов страшно озлоблен; ходит в потертом, порыжелом пальто и матерными словами ругает большевиков.
   А я рад, что ты вплотную взялся за виноградарство. Подожди, маленько переведем дух и за писание примемся. Леонида страшно жалко. Настасья Николаевна тоже умерла. Семья Леонида за границей. Игоря своего посылаю на Лиман,-- ревматизм. Очень бы хотелось с тобой повидаться. Непременно заеду. Пиши, голубчик. Крепко обнимаю.

Твой Александр.

   Пиши, Пресня, Больш. Трехгорный пер., д. 5, кв. 13.
  

173

А. А. КИПЕНУ

<20 июля 1921 г. Москва>

   Милый Абрамыч, спасибо тебе, что приютил Игоря. Я тоже еду на Кавказ,-- мучительно устал и болен.
   Эту зиму все возился с Лито. Очень хотелось сорганизовать писательскую братию. Ведь вся жизнь организуется на новый лад; как же писателям оставаться по-прежнему распыленными, кустарными индивидуалистами. И у писателей почувствовалась потребность нового строя жизни, общения, творчества, потребность коллективного начала.
   Но оказалось очень трудно: писатели голодные, холодные, разутые. Это -- нужные писатели. А ненужные -- с пайками, одетые. Надо вести борьбу, а я устал и хворый. Вот отдохну, тогда опять примусь.
   Думаю месяца на два поехать. Предварительно, вероятно, съезжу в Ригу.
   Был тут Скиталец, Гусев-Оренб<ургский>; понесла их нелегкая во Владивосток, а там -- японцы.
   Знаешь, потянуло меня опять сесть на землю. И на юге. Да как-то совестно уходить от трудностей, от нужной работы. А как бы славно покопаться в земле, походить по морю, рыбу половить. Может, к тебе загляну, хотелось повидаться, старое вспомянуть. А как оно далеко, столетия легли.
   Ну, обнимаю, будь здоров.

Александр.

   Пиши, непременно пиши, -- если письмо не застанет, дошлют. А я как приеду, с места тебе сейчас же напишу.
   Если морское сообщение Новороссийск -- Одесса есть, приеду к тебе.
   20/VII 21.
  

174

А. А. КИПЕНУ

16/III <19>22. <Москва>

   Милый Абрамыч, не хотел посылать тебе пустое письмо, оттого так долго молчал. И все-таки пришлось послать пустое без отчета кн-ства,-- уклоняются от выдачи отчета, говорят, что уже посылали тебе неоднократно и почтой и оказией. Я пригрозил, что опубликую в печати. Молчат. Ты пришли мне доверенность судебную,-- припугну судом. Клестов давно ушел. Во главе стоит Львов-Рогачевский. А теперь идут слухи: издательство переходит в руки Архипова,-- когда-то воровски стал продолжать "Журнал для всех", когда Миролюбов был за границей. Делец 96 пробы. Помнишь.
   Твои два письма получил вместе, одно еще от сентября прошлого года.
   Я редактирую новый литерат<урно>-худож<ественный> журнал "Новый мир". Издает кооперация. Деньги есть. Напиши рассказ для журнала и присылай. Здесь Вересаев. Он редактирует альманахи при толстом журнале "Красная новь". Организуется еще журнал "Жизнь", -- редактирует Язвицкий (слабомощный журн<ал>). Будет выходить двухнедельный худож<ественный> журнал ("Дом печати"). Организуются альманахи "Шиповник". Наконец, Иорданский будет издавать... "Современный мир". Не было ни гроша, да вдруг алтын.
   Я замотался. Устал, постарел, обвис, осел,-- не узнаешь. В ноябре -- декабре ездил во Владикавказ, месяца на полтора. Хотел к тебе заехать, не пришлось. Игорь мой на рабфаке, здоровенный малый стал. Я женился. Фекла Родионовна Белоусова; она жила и работала у нас при тебе,-- крестьяночка Тульской губ<ернии>. Она было тебя уморила угаром, помнишь?
   Весной уеду,-- замучился. А как тянет писать. Ведь уж несколько лет не писал. Игорь шлет тебе привет.
   Ну, мой друже, крепко обнимаю тебя. Феколушка шлет тебе привет и просит не серчать, что ты чуть было не умер от угара.

Твой Александр.

   Пиши.
   Москва, Тверская, 1-й Дом Советов, комн. 408.
  

175

П. Е. БЕЗРУКИХ

25 мая 1924 г. Москва.

Дорогой Павел Ефимович.

   Очень рад был Вашему письму. Каждый раз, как приходится встречаться с искренним сердцем, куда и моя искорка попала, ужасно радостно.
   А вот я думаю: напрасно Вы дали заесть себя сомнениям. Раз такая большая тяга к творчеству и небесплодная (я помню Вашу сказку -- хорошая вещь), надо удовлетворить этой естественной потребности. Это не значит сделаться непременно профессионалом писателем, да это, пожалуй, и не нужно, но сказать то, что у Вас затаенного на душе, творчеством -- вправе и, думаю, можете, судя по Вашей "Сказке". Пишите просто, без выкрутасов, как выливается из души, и это будет как раз нужное.
   Юбилей мой отложен по некоторым обстоятельствам до осени. Шли чествования по районам, по фабрикам, школам. Очень трогательно было и радостно сердцу. Назначили мне пенсию (не для еды, а чтоб отдаться целиком работе отражения революционного строительства), дали годовой бесплатный билет. Это дает мне возможность объездить промышленные центры.
   Написал большую вещь "Железный поток" из гражданской войны на Кавказе (альманах "Недра", кн. 4-я, 1924 г.); выйдет отдельной книгой скоро.
   Через неделю уезжаю на юг передохнуть и подлечиться. Когда ворочусь (к августу), очень буду рад Вас видеть у себя (Угол Тверской и Моховой, 1-й Дом Советов, ком. 408).
   Крепко жму руку.

Ваш А. Серафимович.

  

176

П. Г. НИЗОВОМУ

<2 октября 1925 г. Ялта>

   Здравствуйте, Павел Георгиевич. У Вас там в Москве, чай, начался уже сезон, небось с лета народ поприпер груды вещей. Как Вы, написали ли? много ли? и что? Где провели время, небось у Силыча?
   Прочитал я где-то: Ваша пьеса ставится; порадовался.
   А вот я ничего не написал, ни строчки. С легкими у меня скверная шутка вышла. Всю эту зиму тлело, и я все квасился, а летом и разыгралось.
   Я хотел по-своему вылечиться. Достали с Игорем лошадь, нагрузили платьем, едой, овсом (вьюком) и пешком отправились в горы. 80 верст прошли. Ночевали у моря на берегу, в горах, в ущельях, в лесу у костра. Чудесный воздух жадно пили. Я себя чувствовал превосходно, мокрота уменьшилась, самочувствие лучше, силы прибавилось. Но когда вернулись в Ялту, поселился я в гостинице (скверная, у мола), грязь, вонь, пыль, мне опять хуже. А тут, оказалось, ест меня малярия и, конечно, поддерживает процесс.
   Работает ли "Кузница"? Новые литературные предприятия появились ли? Что-нибудь сдали в печать, куда?
   Тянет и меня писать, а сядешь -- ни черта, пусто в середке.
   Погода стоит удивительная: солнечный блеск, блеск моря, тишина, ласково в горах, хорошо, а все про Москву вспоминаешь.
   Большое, большое Вам спасибо за хлопоты в Гос<ударственном> изд<ательстве>, за телеграмму, Вы меня страшно выручили.
   Буду рад, если напишете.

Ваш А. Серафимович.

  
   2. X. 25. Ялта, Аутская, 15.
   Привет Силычу.
   Кто таков Б. Пузанов? Талантливый свежий паренек ("Прожектор", 16).
  

177

И. А. БЕЛОУСОВУ

28 октября <19>25 г. Ялта, Аутская, 15.

   Дорогой Иван Алексеевич,
   выручите, пожалуйста: одолжите на неделю 7-й том моих сочинений "Сухое море". Никак не могу достать его, а у меня для Госиздата, которое издает собрание моих сочинений, не хватает 4-х рассказов из этого тома. Переписчица их перепишет, и Игорь принесет Вам том в целости.
   Я болен. Лечусь в Ялте. Такая чертовщина вышла, достукался-таки с своими легкими. Ирине Павловне привет.
   Всего доброго.

Ваш А. Серафимович.

  

178

И. А. БЕЛОУСОВУ

4 декабря <19>25 г. Кисловодск, "Гранд-отель", 34.

  

Дорогой Иван Алексеевич.

   Спасибо Вам большое за одолжение,-- очень Вы меня выручили рассказами.
   Бедный Ваня, как тяжело так болеть. Иван Алексеевич, помните, когда бывали мы у Голоушева на "Средах", у него в кабинете стояла керосиновая лампа и подогревала трубку, вставленную в окно. По этой трубке воздух (подогретый) с силой бежал снаружи в комнату. Бывало, Вы все понакурите, хоть топоры вешай, а он зажжет свою лампу под трубкой этой, и в комнате в одну минуту воздух делается совершенно чистый. Сделайте Вы такую трубку в комнате Вани, ведь ему трудно, особенно зимой, гулять, а тут он будет в комнате пользоваться совершенно чистым (ведь Вы же на окраине) и подогретым воздухом. Я, когда рассказал об этом аппарате своему доктору, так он аж подскочил,-- "непременно, говорит, буду прописывать этот аппарат всем своим больным". Сделайте. Он жестяной, и стоит гроши. Чистый воздух в комнате для Вани будет иметь громадное значение (конечно, чтобы пыли в комнате не было). Как приеду, обязательно поставлю себе эту штуку. Тут мне доктор говорил, что в Германии излечивают туберкулез 3-й степени. Я думаю и у нас можно -- ведь лечение одно: воздух и питание, да режим.
   У меня с легкими тоже скверно, и в конце лета очень скверно было. Поехал в Крым, а там оказалось очень скверно с сердцем. Отправили в Кисловодск, тут чувствую себя лучше, хотя в сердце склеротические изменения весьма значительны, и этого уже ничем не поправишь.
   Да, вот и Егор Ефимыч ушел. Как оглянешься, старое почти сплошь ушло.
   Ужасно Дрожжина жаль. Ведь нужно же такому нелепому несчастью свалиться. Крепко жму руку. Мой привет Ирине Павловне и Ване.

Ваш А. Серафимович.

  

179

П. Е. БЕЗРУКИХ

<24 мая 1926 г. Москва>

   Дорогой Павел Ефимович.
   А ведь на Ваше большое письмо я Вам ответил, только сглупу послал простым; стало быть, пропало.
   Неоднократно собирался к Вам в Ленинград. Крепко хотелось Вас поэксплуатировать. Помните, Вы мне рассказывали о Вашем отступлении на Царицын. Хотелось бы послушать Вас о работе в современной обстановке. Чай, у Вас масса материала и наблюдений.
   А рассказ, о котором Вы писали в предыдущем письме, я все поджидал, да и не дождался. Стихотворения пришлите -- "Жизнь искусства" мне не попадалась.
   Я все собираю материал для большой вещи, и никак не прилажусь засесть по-настоящему за работу; пробавляюсь маленькими рассказами, статьями.
   Литературная жизнь у нас как-то ушла в производство. Прежних шумных выступлений различных литературных организаций, группировок теперь нет,-- все сидят по своим углам и сурово пишут.
   Я все болел зимой, а особенно весной, худо было. Еду недельки на три в Горки, а потом на юг маленько подковаться.
   Побываю у Вас уж осенью. Мне в Ленинград-то нужно. Когда я не получил ответ на мое последнее письмо, подумал, что Вы из Ленинграда куда-ни-б<удь> перебрались на работу.

Жму крепко руку.
Ваш А. Серафимович.

   24.V.26 г.
   Москва, Тверская, 1-й Дом Советов, комн. 408.
  

180

П. Е. БЕЗРУКИХ

18 июня 1926 г. <Москва>

Дорогой Павел Ефимович,

   получил Ваши стихи. Славные есть. Хороши восточные мотивы. Ярко, певуче. А рассказа так и не прислали,-- видно, приняться трудно.
   Я это время ничего не писал, все мотался по ликвидации разных дел. Завтра уезжаю на юг, сначала в Одессу, потом на Кавказ. Думаю пожить в Теберде, в горах, возле снегов.
   В литературном мире затишье,-- все разбрелись на лето. Только один Демьян буянил с напостовцами.
   Хорошо у Вас передано в ритме движение -- "Поезд". Такая же передача в ритме характерных черт киргиза в "Киргизской песне". В "Кавказских мотивах" опять умение передать характерные пламенные черты мингрельца.
   Попробуйте-ка себя на рассказе,-- там есть где развернуться. Крепко жму руку.

Ваш А. Серафимович.

  

181

А. А. КИПЕНУ

<Конец июня 1926 г. Теберда>

   Милый Абрамыч, ну, брат, хорошо, что не поехал. Чудесно тут,-- изумительный воздух, чистый, прозрачный, не надышишься им. Кругом лесистые горы белеют по промоинам снегом наверху. Немного подальше совсем завалены снегом. Маленькое озерцо, и в нем все это опрокинулось: и лесистые горы, и на макушках их белеющий снег, и облака, и громадные чинары кругом. Я нигде не видел такой отчетливости изображения.
   Но беда: во-первых, залили дожди, во-вторых -- не устроено. Комната светлая, высокая, нет умывальника. Приходится ходить умываться к ручью. Холодный, снеговой. Дождь лупит, а тут во весь карьер умываешься и бежишь назад хлюща хлющей. Уборная далеко над обрывом; во время дождя мчишься как оголтелый, а тут мне беда: близорук, ночью ничего не вижу, под обрыв чуть не угодил, на собаку наступил, а она принялась рвать. С обедом плохо: кроме мяса, баранины, тут ничего нет: ни зелени, ни овощей, ни фрукт, и я пропадаю на одних яйцах. Ночью дрожишь, как щенок,-- температура падает до 7--6о.
   Все бы это ничего, кабы был здоров да нервы не шалили. А то уже простудился; все раздражает; жильцы хлопают дверями, стучат, когда не полагается.
   А тут еще без денег очутился. С пенсией получилась каша. Я получаю ее по сберегательной книжке московской кассы. В Москве мне сказали, что за июль получу пенсию из местной кассы, где бы ни был, представив книжку. Они уже сами сносятся с центральной кассой. А тут мне заявили, что сроду не слыхали о такой форме выдачи пенсий,-- очевидно, из Москвы до глухой провинции еще не дошло постановление о новой форме выдачи пенсий. Теперь начинается канитель переписки с Москвой; а я окончательно сел,-- в кармане 2--3 руб.; из комнаты выпрут, не платил, да и жрать нечего.<...>
   Удрал бы отсюда, да Игоря нет. Он вздумал идти пешком из Кисловодска в Теберду. Дорогой всяко могло случиться, бывают и нападения. Ужасно мучает.
   Когда солнце и сухо, тут чудесно, и все выкупаем в дождь -- тяжело.
   Ты Феколушке обо всем этом не говори,-- не хочется беспокоить.
   Комнаты здесь от 45 р. до 60 р. в месяц,-- казенные, они, кажется, и более устроены. Стоят в лесу. Я на частной, эти дешевле. Без денег не могу пойти поискать, переменить. Мясо -- 18 к. фунт, баранина -- 25 к., яйца -- 40 к. десяток. Обед -- 60--70 к. Жизнь, по-видимому, недорогая, только ничего не достанешь. Зато чего масса -- вина! Полки ломятся от бутылок,-- пьют карачаевцы винцо, Мухаммеду с Аллахом в бороду наплевали.
   Подожду сегодня, если не придет телеграфный перевод из Москвы, пошлю тебе телеграмму, ты уж, друже, наскреби, займи там руб. 50, пришли по телеграфу, а то хоть вещи распродавай. А к 20-му я тебе обязательно верну.
   Когда у меня будут деньги, я посмотрю другие комнаты; думаю, найду подходящие. И если установится погода (сегодня как будто перелом), ты не можешь себе представить, как тут хорошо. Обязательно надо захватить холст и краски,-- материал живописный, богатейший. У меня в голове уже картина, которую ты должен написать. Ехать так: ст. Невинномысская, а оттуда на лошадях в фаэтоне (14 р.) -- 145 верст. Или 50 в<ерст> до Баталпашиновска на экипаже (5 р.) и от Баталпаш<иновска> на автобусе (95 в<ерст>) -- 9 р. На лошадях -- на l 1/2 дня, на автобусе -- 1 день. Самое лучшее, если поедешь до Новороссийска морем; на море отдохнешь,-- я жалел, что не поехал, душно в вагоне. От Новороссийска беспересадочно до Невинномысской.
   С Цыганко и профессором весело ехали. Цыганко купил в Ростове партию вина -- там ликвидирует, кажется, Абрау Кавказское свою торговлю, и по этому поводу Цыганко угостил нас и рабочих в вагоне бутылкой шампанского. Хорошо раздавили.
   Кажется, после Одессы я пьяницей сделаюсь: там у тебя бесперечь пил, дорогой с Цыганко, да, еще Цыганко подарил нам с Гибшем по 1/2 бутылки чудесного десертного. Я взял его для Игоря, да кой черт, уже все сожрал. Напиши мне про Феколушку. Всем низкий привет. Обнимаю.

Твой Александра

   Адрес: Теберда-Курорт, дача Караваева.
  

182

А. А. КИПЕНУ

11/VII <19>26. Теберда-Курорт, дача Караваева.

Милый Абрамыч,

   спасибо тебе, дружок. Но ведь вот какое свинство: я все крепился, тебе не посылал телеграммы, вот, вот, думаю, получу из Москвы: наконец послал тебе,-- без копейки остался. И вдруг одновременно получаю телеграфные переводы: от тебя и из Москвы. Шлю тебе 50 руб. почтой.
   Тут погода переломилась -- чудесное солнце, чудесная лесная тишь и страшно прозрачный воздух. Но ночью опять прошел дождь, хотя и короткий. А утро опять сияет, хотя по горам облачка и ползают.
   Я уж привык к этой обстановке и утром просто с удовольствием бегу мыться к ручью,-- на свежем воздухе, обжигающая вода -- чудесно! Да ни о чем об этом в Москве я и помыслить не мог,-- сейчас бы простудился.
   Чувствую себя бодро, хотя маленько и перебарщивал последние дни в ходьбе. Приехал сюда -- первое время сердце побаливало и задыхался. Врач предупредил, что первые 3--4 дня надо больше лежать, возможно больше лежать и меньше делать движений,-- высота больно большая -- 1 1/2 версты над морем, большая атмосферная разреженность и низкое давление. Теперь ничего, если не переутомляюсь, а случается, не утерпишь.
   Кабы ты был тут, мы бы с тобой верхами поскакали, на перевал, к тебердинскому озеру и в разные места. А одному не хочется, так брожу.
   С едой мне плохо: ни зелени, ни овощей, все жрут бесперечь одно мясо, и я кое-как переколачиваюсь на яйцах, хлебе и молоке (козье).
   Если от Игоря не получу известий, поеду в Кисловодск его разыскивать.
   Боюсь я тебя тащить, Абрамыч; может быть, и сам уеду. К 20-му выяснится; и погода выяснится.
   Крепко тебя обнимаю. Передай всем привет,-- славный народ.

Твой Алексан<др>

  

183

Ф. Р. СЕРАФИМОВИЧ

26 января <19>27 г. Харьков,
Червонная гостиница, No 114.

   Милый дружок, хорошо доехал, хорошо устроился, недурно себя чувствую.
   Очень доволен, что поехал. Много интересного.
   Вчера открылся съезд пролетарских писателей Украины. Выступал и я с приветствием от Всесоюзной ассоциации пролетарских писателей (сокращенно ВАПП). Рассказал я съезду про вечер рабочих-читателей и писателей в Москве (помнишь, я тебе рассказывал); как на этом вечере обнаружилось, что рабочие-читатели выросли; что они уже стали требовать от писателей лучшей работы; что поднялся во весь рост хозяин -- рабочий класс, и мы, писатели, по его приказу должны подтянуться в своей работе, не лентяйничать. Все очень хорошо слушали.
   Погода хорошая, туманная, мокрый снег, и шмурыгаю в своих ботах.
   Харьков очень оживлен -- как в Москве, по улицам текут толпы, и "девичьи лица ярче роз", но я, когда встречаюсь с ними, зажмуриваюсь, ибо помню, что у меня на Б. Трехгорном цветет чудесный цветок (если только не занимается брехней).
   Выеду отсюда, вероятно, 28 (в пятницу) вечером, буду в Москве в субботу часов в 8--9,-- поезда опаздывают. Жалко, что раньше не выучился украинскому языку,-- чудесный язык, а слушаю на съезде и понимаю с пятого на десятое.
   В Харькове есть "Дом печати". В этом доме устраивают свои вечера, заседания, собрания все литературные организации. И этот съезд в этом доме. Дом этот принадлежал когда-то архиерею. Тут же у него была домовая церковь. Архиерея выгнали, иконы со стен соскоблили, получился чудесный Дом для литераторов.
   Старых знакомых никого у меня в Харькове нет.
   Думаю поехать осматривать паровозостроительный завод. Не знаю, успею ли. <...>
  

184

В. И. НАРБУТУ

<23 декабря 1927 г. Москва>

   Дорогой Владимир Иванович.
   Александр Абрамыч Кипен -- писатель. Вы помните его чудесные рассказы в Горьковском "Знании" -- "Бирючий остров", "Мга", "Октябрь" и др.
   Он -- единственный на весь Союз превосходный специалист по виноградарству (образование во Франции в Монпельё). Украинское и Союзное правительства взвалили на него восстановление виноградного района на юге. Он всего отдал себя делу, превосходно его повел (в Москву вызвали его провести цикл лекций). Надо воротить его литературе. Материалу у него художественного -- чудовищно.<...>
   С комм<унистическим> приветом

A. Серафимович

   23/ХII--27
  

185

Ф. Р. СЕРАФИМОВИЧ

25 апреля 1928 г. Луганск.
Луганский завод.

   <...> В понедельник утром (23 апреля) приехал в Луганск. Чувствовал себя худо. Пригнали ко мне доктора. Доктор велел посидеть в комнате. А где сидеть!! В тот же вечер выступал в цирке. На другой день осматривал паровозостроительный завод. Страшно устал -- гарь, дым, грохот, сквозняки; думал, не выдуюсь. Ничего, передохнул и опять выступал в цирке. Потом у студентов. Вчера опять в цирке. Ездил осматривал городок рабочих, огромную строящуюся больницу. Окружают меня славные ребята и с завода и профсоюза. Относятся по-товарищески. В субботу (28 апреля) в 6 вечера выезжаю. Буду в Москве в понедельник. <...>
  

186

П. Е. БЕЗРУКИХ

5 июня 1928 г., Москва.

Дорогой Павел Ефимович,

   уж так-то я, так-то я перед Вами виноват, хотя в значительной степени без вины виноват. Вы не можете себе представить, до какой степени упорно на меня навалились всякие бедствия. В первую голову отчаянно заболела жена, -- сожрала малярия. Да ведь приступы-то в 40о и выше температурой, и ничего не могут поделать врачи. Сколько хины поела, и ничего: прервут на несколько дней, а там опять. Голову потерял. А тут самого ест малярия. Правда, не такая бурная, но ломает изрядно; эта весна особенно для нас неблагоприятна.
   А мы с женой все думали к Вам в Ленинград съездить, все ждали, когда совсем потеплеет.
   Прочитал давно Ваши очерки. Легко читаются, представление о стране дается, правда, внешнее, но да ведь это же путевые наброски, эскизы того, что видит глаз. Ваши поездки не пропадают даром,-- это хорошо.
   Жалко, что Вы, когда были в Москве, не оставили записки -- вашего телефона, мы бы сговорились повидаться, и мне хотелось Вас видеть.
   Числа 15 июня я уезжаю в станицу Усть-Медведицкую. Хочется в глушь, покупаться в Дону, порыбалить, поваляться на песочке на косе. В средине июля поеду в Теберду. Там пробуду месяц. Потом в Москву. Вы как думаете устроить лето?
   Если будете в Москве, обязательно загляните. Если не застанете, оставьте Ваш телефон,-- сговоримся.

Крепко жму руку.

Ваш А. Серафимович.

  

187

П. Е. БЕЗРУКИХ

2 июля 1928 г. Москва.

   Какой-то рок на нас с Вами сидит, дорогой Павел Ефимыч, -- никак не сойдемся повидаться, -- а хотелось повидаться. Я все мотаюсь как оглашенный, а Вы, видимо, налетом в Москве.
   Уезжаю через два дня на Дон в Каменскую станицу. Поживу там, покупаюсь в Донце, похожу босиком, а 15-го июля в Теберду на Кавказ до половины августа. Оттуда перевалю к Сухуму, там поброжу.
   Уж очень устал в Москве, замотался. Ничего не писал, все вертелся по литературно-общественным делам. Теперь думаю там поработать.
   Крепко жму руку.

Ваш А. Серафимович.

   Завидую: сколько я собираюсь за границу, и все никак.
  

188

А. В. МОНЮШКО

Теберда. 15.VIII. 1928.

   Здравствуйте, Саша. Получил Ваше письмо. Приехал сюда и расклеился. Но понемногу выправился. Стал ездить верхом. Сначала после часа езды чувствовал себя совершенно разваленным, а потом понемногу стал крепнуть. На целый день уезжали, -- приедешь, встряхнешься, и ничего. Отправился пешком на Лысую Гору. Прошел 9 верст в зное. Стали взбираться. Мальчишки-карачаевцы -- проводники,-- босиком, а масса змей (гадюки). На наших глазах 4-х убили. Полезли на гору. Пришлось на четвереньках,-- и я. Хватаюсь за траву. Поднял голову -- никого, а по какой промоине, не определю. Сунулся было в одну -- отвес. А другие пробовать сил не хватает. Надо слезать. Подлез к краю -- откос, слезать можно. Стал слезать, а откос оказался уступами, и уступ каждый выше роста -- ну никак. Так я с час там провозился -- ни туда ни сюда. Зной, высота уж около 2 1/2 кил<ометров>, рот высох, глаза вылезли,-- думал, сдохну. Полез на ура. И к величайшему удивлению слез,-- собственно, съехал, на всех частях ехал, и без существенной поломки.
   Очень рассердился и решил ездить только верхом. Взял лошадей у проводника и отправился на Клухор. Великолепная поездка. Главное -- без компании. Сколько захотел, ехал; где захотел, остановился, и на сколько захотел. Отличная поездка. Приезжаю на Северную палатку -- в начале подъема, где была шоссейная казарма. А там уже человек 35, все на Клухор. Группа студентов-ленинградцев; от Баталпашинска пешком идут. Славные ребята. Переночевали в палатках. С опозданием утром двинулись. Зной страшный. Полпути еще туда сюда, а к озеру и за озером -- глаза у меня вывалились. По снегу насилу ноги вытаскиваю. Признаки горной болезни. Тошнит. Дотянул. Посидели на перевале, студенты пошли вниз, я назад. Вымыл башку, грудь, очунелся. Потом от палатки верхом и 4 дня ездил. Ночевал где попало,-- у озера ("Туманлыкел"), что в долине перед подъемом к Северной палатке, прямо на земле -- бурка, хламида. А утром -- бурка в инее, и трава бело хрустит. Потом к Алибеку поехал; ночевал в палатке. Отличная поездка.
  

189

А. В. МОНЮШКО

Солнцедар, Черноморск<ий> окр<уг>. 27.VIII. <1928>

   Не успел написать из-за отъезда. Пошли дожди. Расстроилось сообщение. Один автобус нырнул в Кубань; один пассажир утонул, другие ранены. Хотел было ехать на лошадях, раздумал, поехал автобусом. Ничего, доехали. Только на каждом подъеме все вылезали и пихали автобус,-- размыло. Приехал во Владикавказ. Оттуда на автобусе по Военно-Грузинской. Великолепное шоссе. Только страшно по ту сторону спускаться -- круто, зигзаги. И недаром: в Тифлисе читаю заметку дня через два: шофер автобуса посадил вместо себя ученика, а сам ехал как пассажир. Мальчишка захотел шикнуть, пустил с предельной скоростью, на повороте не управился, и автобус засвистел под откос. Один поломал себе руки и ноги, один только руки. Я доехал благополучно. Пробыл в Тифлисе 3 дня -- неудачно: 2 праздника подряд. Уехал в Батум, оттуда пароходом в Геленджик. Здесь тепло, солнце, и я отогреваюсь после Теберды. Пробуду здесь числа до 20-го сентября.
   Молодец Аига. Большая радость следить, как маленький человек постепенно наливается сознанием. Хорошо бы, если бы Вы вытирали водой. Какая у Вас погода? Пишите. Как экзамены Надюши?
   Всего доброго. Юлии Мих<айловне> привет. Игорь ходит мокрый? Хорошенько его.
   Из Теберды я послал на имя Игоря, Пенза, до востребования 150 р. Остальные дошлю.

Александр.

  
   Мой адрес: Солнцедар, Черноморского округа, дача Гребенюк.
   "Солнцедар" -- это прежний "Тонкий мыс", выселок Геленджика.
  

190

П. Г. НИЗОВОМУ

7--IX--1928. <Солнцедар>

   Павел Георгиевич, здравствуйте. А знаете, откуда я Вам пишу? Из Вашей собственной комнаты: Солнцедар, Черноморс<кого> окр<уга>, дача Гребенюк.
   Ну, я Вам доложу, и отвратительное же место! Воздух чудесный, простор, уединенность, нет толкотни, но купанье убийственно -- все ноги переломаешь, пока дойдешь до глубины. Я от этого простужаюсь. Я -- малярик. Если сразу бросаюсь в глубину, поплаваешь, вытерся и отлично себя чувствуешь. А тут, пока доберешься до глубины, и ветер продует и от воды холодно (сейчас сильнейший норд-ост8 и вода холодная), ну и приступ.
   Живу тут с Феклой Родионовной. С месяц мы жили в Теберде, и по ночам зуб на зуб не попадали,-- до 2о падала температура. Но воздух там чудесный. Постоянно таскались с Феклой верхом на чудесных карачаевских лошадях. Рая 4 дня пропадала в горах,-- в санатории уже стали беспокоиться" (В ЦЕКУБУ были.) В эту поездку побывали на перевале (Клухорский), (Если б Вы знали, какие чудесные озера, какие краски.) По снежным полям, по ледникам. Под конец привыкли, а то когда идут лошади по тропке, камни скользкие, так и тянет перевеситься в пропасть, мурашки ползут. Лошади удивительно выезжены.
   К сожалению, там часто дожди, а в дождь хоть подыхай -- все в облаках и тумане.
   Проехали потом по Военно-Грузинской. Были в Тифлисе, в Батуме. И вот теперь в Вашей комнате.
   Ничего не писал, но продумывал. Думаю, в Москве буду работать.
   Хозяин, Гребенюк, очень тепло о Вас вспоминает, все спрашивает, почему Вы не приехали, обещались.
   Где проводили лето?
   Сколь производительно? отдохнули ли?
   Я пробуду здесь до конца сентября.
   Писните.

Жму руку.

Ваш А. Серафимович.

   Встретил тут Якубовского. Он жил с апреля, уехал. Встретил Бибика, живет в Хосте под Сочи, построил себе домик на отведенном ему участке и организует писательскую колонию (Бахметьев, Ляшког Нефедов, еще кто-то).
   В Геленджике Пастернак.
  

191

В РЕДАКЦИЮ ГАЗЕТЫ "ПРАВДА"

<15 января 1929 г. Москва>

Письмо в редакцию

   В известность приведен я газетными заметками, что намечается в этом году юбилейное чествование меня.
   Позвольте, дорогой товарищ редактор, через Вашу газету выразить от сердца благодарность моим друзьям, моим товарищам, и всем моим знакомым, и незнакомым, и всем читателям, и почитателям и поблагодарить (пламенно!) всех, кто собирается говорить на юбилее речи, и кто будет выступать с приветствиями, и кто с подарками, и кто собирается присылать письма, и кто телеграммы, и кто собирается кушать на торжественном ужине, и кто собирается саботировать,-- всех, всех, всех благодарю... пламенно!
   Только... категорически прошу -- никаких юбилеев: каждый год у меня по юбилею,-- ведь это же помереть с натуги можно.
   С товарищеским приветом

А. Серафимович.

   15 января 1929 г.
  

192

П. Е. БЕЗРУКИХ

<12 мая 1929 г. Москва>

   Дорогой Павел Ефимыч, не отвечал Вам так долго,-- но тут я без вины виноват: болел и только теперь стал оправляться.
   Лето сначала недурно провел. На Дону не пришлось долго прожить. 10 дней только пожил в Каменске, покупался в Донце. Славно там было.
   Потом отправились с женой на Кавказ в Теберду (Карачаевская область). Жили в санатории ЦЕКУБУ. Это высоко -- 1 1/2 килом<етра> над морем. Кругом ущелья, горы с заснеженными вершинами. Днем 20--25о, а ночью 2--3о, зуб на зуб не попадали. Но воздух чистейший, удивительный, никак не надышишься.
   Мы с женой дня по 4 пропадали верхом в горах, ночевали, завернувшись в бурки, прямо на земле. А утром подымешься, вся бурка белая, трава белая и хрустит,-- в июле морозец. Зато чудесно себя чувствуешь. Лазили на ледники, на перевалы. Я залез на Клухорский перевал и чуть не сдох. И высота небольшая -- 3 килом<етра> над уровнем моря, а горная болезнь приключилась -- тошнит, голова кружится, хоть на четвереньках ползи.
   До Теберды от Баталпашинска ходят автобусы. В течение месяца, что я был там,-- штук 10 аварий было; два автобуса слетели с высоты в Кубань. Двоих убило, одного унесла Кубань, остальных переранило. Ну, словом, в грязь лицом не ударим.
   Из Теберды проехали во Владикавказ, а оттуда по Военно-Грузинской в Тифлис. Вот тут-то при переезде и приключилось со мной: дул, на вечер уже, когда перевалили на южный склон, дьявольский ветер, и невыносимо холодный, совершенно не по времени -- средина августа. И я жестоко простудился. В Геленджике добавил -- купался в море во время норд-оста, а в это время страшно холодная вода бывает. Приехал в Москву, оно и сказалось: заболел гриппом и, здрасте! -- кровохарканье. Так ведь сколько возился с этой музыкой. Теперь, как потеплело, чувствую себя ничего.
   Думаю на Дон поехать, в Усть-Медведицкую станицу. Хочу забраться в самую глухую глушь. Там купаться, рыбалить, ходить босиком и голяком, пить солнце и работать. Можете себе представить, тут, в Москве, совершенно не могу писать,-- посетителей, заседаний, какие-то дела, и все из пустого в порожнее, а писать некогда. И материал поднакопил, и писать тянет,-- нет, не могу. Единственное спасение -- уехать в глушь. Вот и выбрал Усть-Медведицу.
   Из всех организаций я лапы вытащил. Остался только журн<ал> "Октябрь",-- там я ответственный редактор. Но и оттуда осенью уйду. Журнал хорошо пошел. У читателей на первом месте стоит.
   В литературном мире, как и везде,-- драки. Пролетарские писатели разбились на две организации: РАПП (Российск<ая> Ассоциация пролет<арских> пис<ателей>) и "Кузница", и идет жестокий мордобой.
   Читали ли Вы Шолохова "Тихий Дон"? Чудная вещь. Успех громадный. Шолохов еще мальчуган -- лет 25--26. Талант огромный, яркий, с своим лицом. Нашлись завистники -- стали кричать, что он у кого-то украл рукопись. Эта подлая клеветническая сплетня поползла буквально по всему Союзу. Вот ведь псы! Я и товарищи поместили в "Правде" письмо, что это -- подлая клевета, ну поджали хвосты.
   В конце лета после Дона думаю поехать пожить в Чечне. В горах поправляюсь.
   Не знаю, где вы сейчас -- в Берлине или в Ленинграде. Пишу на Ленинград.
   Крепко жму руку. Не сердитесь за долгое молчание. Буду очень рад получить от Вас весточку.

Ваш А. Серафимович.

   12. V. 29 г.
   Москва, Тверская, 1-й Дом Советов, комн. 319.
   P. S. Получил от Вас три письма: два из Берлина, одно из Амстердама.
  

198

Ф. Р. СЕРАФИМОВИЧ

<26 сентября 1929 г. Новочеркасск>

   <...> Из Шатоя я сделал большую поездку в глубь гор, в самые дикие места, к самому снеговому хребту. 5 дней из седла не вылезал. Когда переправлялись через Аргун, бешено мчавшийся после дождей, мою лошадь было повалила волна -- тогда гибель: обоих бы разбило о скалы. Вода поднялась до седла и хлынула мне за голенища,-- аж за сердце хватило -- такая смертельно холодная вода. Когда конь выкарабкался на берег, я сел на землю, стащил сапоги и вылил из каждого по полведра. А потом до вечера с мокрыми ногами,-- ничего. А что было бы в Москве.
   Ночевали мы в каменной башне, которая построена 500 лет тому назад. Чеченцы были очень гостеприимны -- напоили, накормили, спать уложили, а утром предложили жениться на вдовушке, которая великолепно стреляла черными глазами. Я было согласился, но потом отказался,-- как бы за двоеженство отвечать не пришлось.
   21 сентября уехал в Грозный. Выступал на вечере, осматривал завод, на котором из нефти делают керосин, бензин и прочее.
   Теперь живу в Новочеркасске <...>. Пробуду тут дня 4--5. Потом поеду в Сталинград, пробуду там дней 5 <...>. Хотел ехать в Баку, да отложил.
   Когда уезжал из Грозного, мне устроили прощальный вечер.
   Солунскую все-таки выпирают из института. Черт знает что такое.
   Виня прислал мне в Шатой длинное хорошее письмо. Говорит, что он не виноват, что это устроили другие и что он меня считает за самого близкого друга. Кроме того, редакция "Правды" прислала мне телеграмму, чтоб я работал в "Правде". <...>
  

194

П. Е. БЕЗРУКИХ

14 ноября 1929 г. Москва, Тверская,
1-й Дом Советов, комната 319.

   Здравствуйте, дорогой Павел Ефимович, рад был найти Ваше письмо, когда возвратился в Москву, а вернулся я недавно. В это лето поколесил я.
   Был в Козлове у знаменитого Мичурина, груши и яблоки на одном дереве растут. Оттуда отдыхать поехал в Усть-Медведицу. Хорошо провел время -- купался, бродил в степи, за Доном, по озерам, Чудесная сторонка. Потом в Грозный, надо было познакомиться с нефтяными промыслами. Потом отправился в Чечню. Там провел больше месяца. Верхом изъездил самые глухие горные места под самыми снегами. Предупреждали меня насчет бандитов,-- ничего, пронесло, хотя при мне несколько нападений было. Материалу нагреб кучу, масса впечатлений. Это одна из лучших поездок. Пришлю Вам журн<ал> "Октябрь" с моим очерком об этой поездке.
   Вы говорите: тянет Вас к литературе. Так это хорошо. Если Вы раза 4 в неделю выделите (утром лучше) всего полчаса в день, Вы посмотрите, какую махину напишете. Тут нужна только систематичность и воля.
   Пролетарская литература растет не по дням, а по часам. Блестящая звезда Шолохова, молодежь -- рабочие: Чумандрин, Шведов, Платошкин, Горбатов, Овалов, Гайдар,-- как поросль прет из земли. Пролетарская литература все шире и шире становится на авансцене, попутчики отступают и в озлоблении беззубо кусаются: Пильняк написал "Красное дерево", Мариенгоф: "Циники", Замятин: "Мы" -- и издали за границей; все это злобные памфлеты на советскую жизнь и строительство... В РАППе идет живая и энергичная работа. Я тоже помаленьку пишу. После большого скандала Совкино решило ставить картину "Железный поток" -- звучащим кино. Очень трудно работать в Москве -- мотаешься как неприкаянный. Думаю устроиться под Москвой и работать.
   У меня к Вам просьба. Задумал я летом вместо поездок на курорты потаскаться на лодке по Дону, по Волге, это куда лучше. Попробовал я было сделать это на Дону на веслах, да было сдох от напряжения. Решил приобрести небольшой силы 4--5 навесной мотор. И вот не будете ли добры узнать насчет цены, какие получше фирмы, если, разумеется, не возьмет у Вас много времени или если сможете поручить кому-нибудь. Если б Вас не затруднило прислать мне каталог какой-ниб<удь> фирмы навесных моторов. Денег я достаточно получаю, но валюты нет. Думаю послать какую-ниб<удь> вещь в Германию: если напечатают, заплатят валютой, а лицензию тут добуду. Так, если не затруднит, очень буду благодарен за сведения.
   Когда думаете побывать в Москве? Зиму я тут всю буду.
   Привет от моей семьи Вам.
   Крепко жму руку.

Ваш А. Серафимович.

  

195

П. Е. БЕЗРУКИХ

<2 апреля 1930 г.> Москва, Тверская,
1-й Дом Советов, комн. 319.

Дорогой Павел Ефимович,

   не повезло так уж не повезло мне: целую зиму прохворал. Сначала валялся дома, потом свезли в больницу. Врачи не могли определить, что у меня. Сказали -- неопределенный тифоид. Теперь лучше, и я отсиживаюсь в санатории под Москвой. Скоро приезжаю в Москву. Чувствую себя недурно.
   Ну, у Вас легкая рука, Павел Ефимыч. Помните, писал я Вам насчет подвесного лодочного мотора. Получил от Вас прейскуранты немецких фирм, а на другой день получаю мотор: издательство-таки выслало. Теперь нам с Вами надо летом по Дону отправиться на лодке с мотором.
   Из-за болезни оторвался от общественной и от литературной жизни. И ничего не работал,-- пропала зима. Думаю устроиться под Москвой и начать работать.
   Из "Октября" ухожу.
   Думал в апреле -- мае поехать в Крым, да нет, посижу под Москвой,-- надоели эти курорты.
   Будьте здоровы, пишите. А будете в Москве, обязательно загляните. Если не дозвонитесь в 1-й Дом (2. 06. 82 доп. 319), то звоните по телефону: 3.09.48.
   Жму руку.

Ваш А. Серафимович.

   2. IV. 30 г.
  

196

В. П. ИЛЬЕНКОВУ

<1931 г. Москва>

Дорогой Василий Павлович,

   получил Вашу книжку -- "Аноха". Большое спасибо.
   Аноху и Чмыха я читал еще раньше. Это -- полноценные рассказы, и, что особенно радует, они даны не в трафарете, не заезженно, а как-то по-своему, и это запоминается, и уж не вырвешь.
   Из остальных рассказов особенно тепло, правдиво и классово выдержанно написан рассказ "Черепки". Очень хорошо, что Вы все события провели через психику ребенка. Кулак, выше всего ставящий собственность -- выше семьи, детей, всех сокровенных привязанностей, дан выпукло, и опять-таки как-то по-своему, не избито.
   Еще раз большое спасибо.
   С комм<унистическим> приветом

А. Серафимович.

  

197

ЗАМЕСТИТЕЛЮ НАРОДНОГО КОМИССАРА ЗДРАВООХРАНЕНИЯ

<1930-е годы>

Уважаемый товарищ.

   Вынужден отнять время Ваше, ибо случай, по которому обращаюсь, тяжелый.
   Окончившая десятилетку гр. Меркулова Надежда, чрезвычайно способная девочка, больна костным туберкулезом (коленный сустав). На костылях. Отец рабочий (450 р<ублей> в м<есяц>). Мать больна. Живут в подвале. Прикреплена к диспансеру. Врач диспансера в диагнозе ошибся, указал, что не туберкулез. Сняли с очереди в Евпаторию. Открылось заболевание второго сустава,-- два крупнейших специалиста поставили диагноз: туберкулез костный.
   Огромная к Вам просьба: восстановить Меркулову на очередь в Евпаторию. А пока положить в костный институт; если нет мест, хотя бы в больницу с костным отделением, -- иначе погибнет способнейшая девочка, дочь рабочего.
  

198

Н. В. ПЕТРЯЕВСКОЙ

4.Х.-- <19>31 г. <Отдых, Казанской ж. д.>

   Как просыпаюсь, сделаю несколько гимнастических движений, чтоб отогнать остатки сна, и к столу. Написать несколько мыслей в письмо Наде, а то улетят.
   Вот и сейчас. Я перебираю в памяти, что она говорила, и наталкиваюсь... ай!.. отшатнулся на спинку стула и гляжу на белый лист... перед глазами изумительно ярко ее слова из письма: "Я делаю только то, что дается легко, только то, что увлекает..." Ох, как больно!! Так же, как когда пришелся ртом в рельс. А остальное, что не дается легко, что в данный момент не увлекает, но что нужно, необходимо себе, коллективу, это куда же -- в мусор? Надя смотрит прямо своими черносливинами. Постой, постой!.. пусть не упирается всеми четырьмя, пусть ответит. Она предназначила себя к научной работе. Как это прекрасно. У нее все данные на это: у нее славный белый лоб, и за ним живет чудесный ум. Но она пускает этот ум только по направлению наименьшего сопротивления. А большое сопротивление куда же? Бочком, бочком да мимо? Забыл, какой-то ученый сказал: гениальность -- это труд. Труд упорный, непокладистый, систематический, напористый, все раздавливающий. Что же, Надя этого не знает? То-то что знает, великолепно знает, и ее губы морщит презрительная усмешка -- эка, новости рассказал! Ну, а если знает, так почему же по линии наименьшего сопротивления? по-птичьи -- прыг, прыг и вспорхнула, как только трудности, шипы, тернии. Что-о?! Морщинка наморщилась между бровей? Сердится! Скажите ей -- не смеет сердиться. Я говорю все, что на сердце. Разве иначе должно быть? Так в чем же дело? У нее поколебленная в-о-л-я. Ум и воля, брат и сестра должны ассоциированно жить за этим белым лбом. Ум без воли -- это мой чудесный мотор, который безотказно нес нас по Дону сотни верст, без направляющей руки моториста -- завезет в болото или на мель.
   Скажите ей, что она тренирует свои мышцы (ишь ты, висела на вагоне и-до-лиха), свой ум. Почему же она не хочет воспитывать, укреплять свою волю? Это -- бицепс мозга. Без ее укрепления -- развалины, гибель. Пусть каждый день, каждый час думает: что я должна сделать и как я должна сделать, и что я должна отсечь в себе,-- и изо всех сил это сделать. Это будет самовоспитание. И это не слова только голые. Не только теоретически я это знаю, но я переживал периоды черных провалов, ослабления, расшатывания воли, но я выкарабкался, потому что здоровый инстинкт самосохранения заставил меня исступленно бороться за здоровую волю.
   Скажите ей, пусть посмотрит мне в глаза своими глубокими глазами, наливающимися непреклонной решимостью борьбы, решимостью ковать свою волю... Скажите ей (только по секрету, чтобы не смеялась), что я больше хлором не буду лечиться (по крайней мере по-дурацки не буду). И что я вожусь с своим изданием. И что кончил одно важное дело, о котором лично. И что я жду ее писем в "Отдых". И скажите ей, как затрепетало мое сердце, когда она в одном из писем уронила: "и без коллектива невозможна жизнь". Здоровое, крепкое начало в ней сидит, как бы, в какую бы сторону ни качался ветер, на поверхности. И скажите ей, крепко скажите, что я ее не идеализирую, романтизм -- обман, а подвожу итог слагаемым с прямым и обратным знаком, и баланс, не спуская с меня холодных глаз, медленно говорит: такую другую Надю ты никогда, никогда не встретишь. О, черт, без тебя знаю. Нет, нет, не говорите, я вижу, как начинает морщиться в углу ее рта змеистая усмешка, просто скажите ей, что я крепко, крепко жму ее руку, и что я -- Александр.
   P. S. И скажите ей, что сколько бы она ни брыкалась, а в ней, назло ей, сидит и художественное творчество (я пока не говорю о размерах). Разве мало мы знаем ученых, в которых соединено и то и другое, и художественное творчество содружествовало, облегчало и помогало научному творчеству. Да, вот в нескольких мазках она дала конференцию, так ведь я же ее почувствовал с этим тихим говором по краям о своих делах. А вот насчет того, что речи измызганные, затертые и цифры, и скучно -- э-э -- нет, брат: не туда воротишь, это с обратным знаком. Тут ошибочку давал, тут нужно соблюсти перспективу. В письме об этом тесно, а поговорим.
  

199

Н. В. ПЕТРЯЕВСКОЙ

20.Х.1931. <Отдых, Казанской ж. д.>

   Надя, послал я тебе телеграмму и письмо на университет,-- получила ли?
   Меня доктора выгнали из Москвы, живу в "Отдыхе". Опять мучили приступы, башка как расколотая. Странное дело. Вот что было. Летом поехали на лодке к Шолохову. Вода холодная, осенняя. В лодке ехать -- нельзя ни вылезать, ни бродить,-- то сядет на мель, винт можно сломать, до берега далеко, надо брести. Два моих крокодила устраивали мне скандалы, чтобы я не вылезал. Я их послал подальше, только злыми глазами смотрели, когда я болтался. А я решил, если брожу (это ведь хуже), так буду купаться. Бросишься в воду, как бритвами тебя резанет, на один бок, на другой, и вылетишь, как пробка. Я плохо переношу холодную воду -- южанин и с детства купался в Дону, а в нем вода теплая все лето. Игорь тоже не выносит. Только Саша плавала, как холодная русалка,-- привыкла, каждый день обливается водой. Приехали к Шолохову. Он нас повез на Кукуй. Это Дон, только выше Вешенской станицы верст на 10. Там он страшно сдавлен, узкий, самое глубокое место, и вода бешено рвется -- глубокие воронки всюду грозно крутятся. Я решил купаться. Прыгнул и назад, а на берег-то не вылезу: он глинистый, мокрая глина как мыло едет под руками. Я ухватился за лодку, ничего не поделаю: только сделаешь усилие подняться, бешеное течение моментально вытянет меня горизонтально. Я не боялся, что меня унесет, плаваю, но я моментально очутился бы саженей на сто ниже, и беги оттуда голый по берегу, а везде огороды. Собрал все силы, повалил борт, хлынула вода, влез. Пока болтался в воде, не подавлял холод. Но когда вылез мокрый, ветер злой, восточный пронизывать стал. Пока подтянулся к берегу да оделся, зуб на зуб не попадал, как щенок дрожал. Стал бегать, чтоб согреться. Екнуло; думаю: ну, это даром не пройдет, малярия-то у меня с шестого класса гимназии, хотя иное время годами не проявляется. И, можешь себе представить,-- ни в одном глазу. Вернулись в Усть-Медведицу, Игорь и Саша ходят желтые, злые,-- у обоих малярия, жрут хину. У Игоря, кроме того, ревматизм,-- размазывается йодом, а с меня как с гуся вода. Знаешь, в степи, в лесу, в горах я отлично себя чувствую (да не я один). Приехал в Москву, просидел не вылезая из комнаты после твоего отъезда, и -- здрасте -- пожалуйте -- малярийка... Помимо этого, я заметил, малярия у меня вылезает, если гнетущее состояние, подавлена нервная система. Ну, черт с ней. А знаешь, ведь Москва (и ваш Ленинград) будут теплофицироваться. Не только отопление, но и для технических целей тепло будет доставляться из центрального пункта. Все трубы перестанут дымить, и воздух станет как слеза. Проща-а-ай гриппы, скарлатины и прочая братия.
   Ко мне поступают рукописи и от начинающих и от развернувшихся уже. Если бы ты посмотрела, с каким трепетом ждут ответа. "Скажите, есть ли во мне хоть крупица таланта, или мне бросить писать". А я отлично знаю: что бы я ни сказал, как бы сурово ни отозвался, все равно он будет писать, все равно он будет стучаться в литературные двери. Михайловский (социалист-народник, критик в "Русском богатстве", очень популярный в свое время идол тогдашней молодежи, "дела давно минувших дней, преданья старины глубокой"), так вот он сказал: художественное творчество, это -- сладкий яд: отравился, кончено, -- возврата уже нет. В большинстве присылают слабые вещи, почти безнадежные. И вдруг блеснет. На днях такой осколок жемчужины получил. В Усть-Мед-ведице встретили одного нашего казачка, так ничего особенного не представляет, корреспондент саратовской газеты. И вдруг на днях получаю от него повесть, великолепная. Из жизни и строительства колхоза на Дону. Превосходно дано: живые люди, яркий цветной язык, глубокое знание быта. Превосходно дана партийная жизнь, пронизывающая всю жизнь хутора, живые партийные портреты. Словом, великолепно, а сам молодой, мальчишка [неразборч.], "кривоносый, пучегла-а-азы-ы-й, и губастый, и зубастый, неуклю-у-жи-ий..." Я не отрываясь напролет прочитал все,-- рукопись большая, целая книга. Он с замиранием спрашивает в письме: писать ему или выбросить. Чудак! он сам не видит в себе своего таланта. Я с наслаждением пишу ему, что его творчество прекрасно. Пусть пишет, растет, развертывает свое дарование. Каждый раз, как начинаю читать рукопись начинающего, я вспоминаю тебя. Саша прочла из твоего письма, как ты сидела в лаборатории, и дождь настойчиво трепетал по листьям клена, у меня затрепетало сердце: а что если у Нади дарование! крохотный кусочек крохотного снимка, но ты знаешь, в капле мир отражается. Я стал вспоминать твои четкие короткие определения людей, событий, своих переживаний, и везде какая-то черта воспроизведения, которая свойственна художнику. Не беда, что у тебя ум очень трезвый, очень реалистический, вот это-то и чудесно, такое соединение с художественным творчеством. Конечно, могу и я ошибаться, но у меня глаз наметался, я уж приучился схватывать на лету, и у меня развилось чутье, как у собаки.
   Знаешь, какие необыкновенные жизненные сплетения наплывают на писателя. К нему несут не только рукописи, но и свои переживания, борьбу, беды, горе и радости. Чего, чего только не наслушаешься -- и смешное, и пошлое, и трагическое, и бесконечно ласковое, и нежное. Тут у меня знакомый партиец молодой, лет 25--26, ниже меня ростом, а если мое лицо, да еще мое лицо, да твое лицо, так тогда будет его лицо,-- тоолстый. Великолепный парень, превосходный партиец, жадный до знания, до работы. Вот он все приносил мне свои отрывки. Несомненное дарование. Говорю -- пиши. Он страстно ухватился. Уехал. Четыре года провел в Туркестане, дрался с басмачами, сколько раз бывал на волосок от смерти, из аэроплана не вылезал, два раза грохнулся, машины были повреждены, он с летчиком уцелел, только шишек себе везде наставил. Словом, удивительно красочная, яркая жизнь большевика, его как партийного работника очень ценят.
   Так вот недавно приехал и привез горы писаний. Конфузливо улыбаясь, говорит: я вам должен сказать все, Алекс<андр> Сераф<имович>. Когда уезжал 4 года назад, уже машина внизу ждет на поезд, одет, подошел к телефону, вызвал, говорю: Юля, я тебя люблю. Молчание. Так и уехал. Побоялся ей прямо сказать. Славная девушка. Партийка. Отличная работница. Стал ей писать письма оттуда. Все рассказывал, что переживал и что кругом. Красочно, ярко и ни слова о любви. Она ему слала книги -- новинки, а писем не писала. Приехал, прямо к ней. Она подает ему 50 его писем. Распечатано только первое, а остальные как были, так и остались запечатанными. Он спрашивает: "Ты не читала их?" -- "Нет. Только первое прочитала".-- "Почему?" -- "Видишь ли, если б стала читать, так убежала бы к тебе от мужа -- я замуж вышла".
   Он стал читать куски из этих писем мне. А у меня от лихорадки рожа горит, глаза блестят, как у кошки, башка еле держится на шее. Но по мере того как он читал о своей жизни и работе в Туркестане, с меня слезала лихорадка,-- замечательно ярко. У него материала неизмеримо больше, чем у меня,-- записывал под пулями, в походах, на собраниях, днем и ночью, дает его удивительно ярко, а построить, возвести целое здание не может. Хочет со мной вместе писать. Не знаю, что у нас выйдет.
   Потом принес мне новый роман уже признанный писатель -- Ильенков. Чрезвычайно хорошая картина жизни завода. Так еще никто не давал. Будет иметь успех. Привезу тебе в рукописи. Там и интеллигенты и рабочие, инженеры, ребята, девушки, партийцы. Очень много действующих лиц. И почти каждого умело характеризовал.
   Надюша, пиши мне,-- я стал один, ни с кем не хочется делиться ни мыслями, ни чем. Приеду, привезу целый ворох планов работы, хочется потолковать.

Крепко жму руку.
Александр.

  

200

В. П. ИЛЬЕНКОВУ

<26 октября 1931 г. Москва>

Василий Павлович.

   Завтра в 7 давайте соберемся у меня, почитаем сценарий. Пожалуйста, оповестите Исбаха, Ставского, Тар<асова> Родионова, Белоцерковского и человек 8 рабочих.

Всего доброго
А. Серафимович.

   26.Х.31
  

201

В. И. ПЕТРОВУ

<Лето 1932 г. Москва>

Дорогой Виктор Иванович,

   не сердитесь. Около 2-х месяцев лежал в Кремлевской больнице. Под конец перевели в Архангельское -- в загородное отделение Кремлевской больницы. Только там стал поправляться. Теперь только изредка, когда устану или охлаждение, легонько ишиас напоминает о себе -- кольнет, а вообще ничего, мотаюсь.
   Живу сейчас большей частью под Москвой в "Отдыхе". Думаю, как прикончу дела, съездить в Усть-Медведицу. В Усть-Медведице большие перемены. От района осталась только половина -- из 42 колхозов только 22, остальное отошло к вновь образованным районам. Это ничего. Пожалуй, более сконцентрированнее работа будет, не будут так разбрасываться работники. Правительство оказало району огромную помощь: прислали породистых хряков, жеребцов, бугаев, чистосортные семена, тракторы, машины и проч. Теперь, надо думать, работа, быть может, пойдет и лучше. Когда было постановлено помочь району, я крепко подумал о Вас: как бы хорошо было, кабы Вы приехали к нам работать. Район знаете, работник Вы на ять, за Вами тянется слава восстановителя совхоза. Ребятишкам чудесно -- на правобережье здоровый климат. Единственно -- какая Вам работа? Хорошо бы повидаться. Литературная моя работа -- ни с места, так и остановилась на том месте, где мы с Вами ее оставили. Сейчас работаю над сценарием по "Железному потоку". Вчерне закончил, отделываю.
   Ну и поганое же у Вас место по малярии,-- надо Вам оттуда уезжать. Буду в Усть-Медведице, надо поговорить и связать Вас с руководством.
   От литературной жизни я отстал,-- собственно, от писателей, не бываю нигде. Частью болезнь оторвала, частью как-то угрюм стал, как старый медведь-одиночка.
   Как Ваша девчушка? ведь чтоб ей избавиться от малярии, надо переменить место.
   Был у меня Тихомиров Мих<аил> Ив<анович> -- помните, редактор "Колхозного поля" в Усть-Медведице. Я ему дал Ваш адрес в Воронеже. Он ухватился. Он решил во что бы то ни стало перетащить Вас в Ялту на работу. И Евдокии Емельяновне, мол, там работа. Получили ли от него письмо? Он -- редактор Ялтинской Всесоюзной Здравницы.
   Крепко жму руку.
   Евдокии Емел<ьяновне> низкий поклон.

Ваш А. Серафимович.

  

202

H. В. ПЕТРЯЕВСКОЙ

1.VII.1932. <Усть-Медведица>

   Дорогой дружок, дорогой мой, я все забываю, что до тебя 4000 километров, и тоскливо сосет сердце. Саша беспокоится. Ведь ничего же, ничего мы не знаем, как и что у тебя там. Когда же мы получим от тебя весточку? -- я измаялся.
   Дружок мой, записываешь ли ты факты, встречи, обстановку, пейзаж, свои переживания, характеры и отношения товарищей, биографии (по возможности) встречаемых людей? Это ляжет в основу первой твоей вещи,-- ведь надо не выдумывать, а брать трепещущие куски жизни. Присмотрись к тамошней партийной, комсомольской, советской жизни.
   У нас холодная, дождливая, ветреная погода. Подпростудились маленько, А ведь я ехал на зной, так жаждал его. И все-таки стал трошечки очуневаться от своей московской жизни. На моторе еще не ходили,-- когда оправлюсь более или менее.
   В голову все лезет мое писание (хоть и не хочу этого), надо войти в норму, а главное -- увидеться с тобой: твой свежий глаз, который со стороны видит такое, что ускользает от меня, и мысль свежая, цепкая у тебя, ищущая, деятельная...

Александр.

  

203

Н. В. ПЕТРЯЕВСКОЙ

12. VII.1932. <Усть-Медведица>

   Дружок мой, ужасно тягостно, что такие длинные промежутки между письмами. У меня все больше и больше нарастает тревога, все ли у тебя благополучно кончилось с этим отравлением. Даже телеграммами связаться нельзя. Ты прямо пришибла меня, написала, что даже телеграмма-молния идет по 5--6 дней. Да что же это такое! Теперь буду мучиться до следующего письма. Ты, дружочек, хоть коротко -- если некогда,-- но пиши мне. Ты не можешь себе представить, какое это имеет для меня значение.
   Читала ли ты биографию Джека Лондона? Славный писатель. Сердце крепко к нему лежит. Мы тут с Сашей читаем его. А какая у него вторая жена была, Чармиан! на тебя похожа: отлично плавала, ныряла, ездила верхом, стреляла, карабкалась по горам. Они все вместе делали. Через океан на яхточке ходили, 25 дней шли из С<ан>-Франц<иско> до Гавайских островов. Он так и звал ее -- "друг женщина". Когда заболела, сказал: "Умрет, покончу с собой". Но при всем сходстве у вас коренное различие: у нее не было такой остроты и напряжения мысли, как у тебя, хотя они вместе работали с Лондоном и она написала книгу. А главное, у нее не было этого чувства коллектива, которое пронизывает тебя. Это понятно: совершенно разная социальная обстановка -- она в глубоко буржуазном окружении, ты в революции и в социалистической стройке.
   Если б только мне знать, что ты здорова, хорошо себя чувствуешь.
  

204

Н. В. ПЕТРЯЕВСКОЙ

15.VII.1932. <Усть-Медведица>

   Тонкая наблюдательность, чутье, воображение и ум. Анализ. Способность анализировать и обобщать, умение подчинить себе слово. Вот что надо писателю. И еще два условия: настойчивость, настойчивость. Без настойчивости -- в труде, в обдумывание предмета, в постоянном поиске людей, событий -- нет писателя, и писателю нужна какая-нибудь специальность, чтоб органически входить в жизнь.
  

205

Н. В. ПЕТРЯЕВСКОЙ

17. VII -- 1932. <Усть-Медведица>

   От тебя нет писем, ни ответной телеграммы. Или случилось что с тобой, или не хочешь писать. Как странно: я люблю этот уголок, опрокинутые в воду чуть дрожащие горы, густокудрявые леса за Доном, рыжий, сожженный солнцем луг, вправленные в осоку осколки озер, а я не вижу и все ловлю себя: иду, как умученная лошадь, и гляжу в землю. А я терпеть не могу смотреть в землю, ведь ничего тогда не видишь. Вздернешь себя, как удилами,-- чудесный уголок. А там, глядь, опять.
   Внешне, физически, я поправляюсь; крепче; на спине и плечах клочьями шкура слезает, волдыри от солнечных ожогов. Купаюсь, плаваю. Малярия было разгорелась на лице, да съежилась. "Животно-растительную жизнь" выкорчевываю из себя, думаю над тем, что читал тогда на вечере. Правильно: очень статично, нет движения, развертывания, нет того громадного творческого напряжения, которое владело всеми. И вот на тысячу ладов переиначиваю, комбинирую,-- не знаю, что выйдет. Буду работать. Надо усвоить большой материал в Москве и печатный, и устный. С Сашей впечатления от поездки пишем. Надо бы нам с ней пожить в колхозе. Много там нового, развертывающегося. В прошлом году я (да и многие) усомнились в "трудовых днях" как счетной единице труда. Я да и другие партийцы думали -- настало время просто заработной плате, как на фабриках, ибо крестьянство относилось очень вяло к трудодням, не умело с ними ориентироваться. Это, разумеется, заскок: личное начало должно быть удержано: крестьянство при всей изумительной быстроте его переделки еще не выдернуло корней из прошлого. Теперь колхозники гораздо более умело и с большим интересом пользуются "трудоднями".
   Приходит ко мне сотрудник местной газеты "Колхозное поле". Наборщик. Умный. Активист. Деловой, умелый. Был комсомольцем. Резко несправедливо поступили с ним. Он выбросил билет. Но поехал в Новороссийск к брату. Покупался в море, пришел в себя, нервы утихомирились. Страшно жалел, а назад не берут. Чтоб покрыть, сделался общественником. Работает лучше многих коммунистов. Его ценят. Говорит: "Т. Серафимович, поучите писать. Не разберусь. Может, я не гож никуда".-- "Вот что. Общими указаниями, общими фразами никто никогда никого не научил, хоть семи пядей во лбу. Нужно только конкретно. Тащите ваш фельетон". Принес. Разобрали слово за словом. Он оживился, схватывая на лету. "Если хотите учиться по-настоящему, вот метод. Пусть товарищ расскажет вам содержание неизвестного вам рассказа, скажем, Чехова. (Я рассказал ему содержание чеховского "Злоумышленника"). А потом вы напишите на эту тему, не заглядывая в книгу, напишите со всем напряжением, долго пишите. А когда напишете, прочитайте чеховскую редакцию и сравните, долго анализируйте, какая разница. Как у вас, как у него построено. Это будет действительная учеба". Он ушел с заблестевшими глазами, с решимостью. Рвутся ребята, хочется писать, а указать некому... На моторе (Саша все высмеивала меня, что он никогда не пойдет) делаем путешествие по реке. Саша почитала нам несколько рассказов Чехова. Какое же сравнение с Джеком Лондоном! Дж. Лондон берет интересом фабулы. Он занимательный рассказчик. Чехов творит образы. У него живые, настоящие люди, звери, а не рисунки для рассказа. И все-таки я с удовольствием прочитал Лондона, особенно его путешествие на "Снарке". "Снарк" -- небольшая яхта. С завистью читал. Кипен (писатель в "Знании", печатался со мной) пишет, что если я окончательно спятил с ума, то он подыщет в Одессе (там живет) маленькую яхточку и мы поедем с ним Черным морем,-- для меня и он немножечко съедет с ума... 1 августа Саша и Фекола уезжают. Я немножко побуду один. Мне это надо. А тут беда с животно-растительным, вылезаю из него,-- шкура клочьями остается: подадут яйца, гляжу, не ем -- животное; огурцы, вишни, капуста, гляжу -- растительное. В весе стал терять, что тут будешь делать! Ну, ты не сердись.

Александр.

  

206

H. В. ПЕТРЯЕВСКОЙ

25.VII <19>32. <Усть-Медведица>

   Как же несказанно я обрадовался твоим письмам (от 30.VI и 8.VII)...
   Тут то дожди, то зной. Грозы. Урожай хороший, но дожди, видимо, снизят его, начнет прорастать. Каждый день ездим за Дон, по нескольку раз купаемся. На днях ездили вверх по Дону, провели на берегу Медведицы, где впадает в Дон, в лесу целый день. На костре себе готовили. Ехали на моторе. Чудесные места...
   Ездишь ли ты верхом или в повозке? Как с едой? Виня переехал на месяц в "Отдых". Сюда боится приехать из-за жары, а чудесно тут. Саша в восторге, уезжать ей не хочется. Надюша! Когда мы читали с Сашей твой последние письма, я с гордостью и радостью слушал,-- ты сама не подозреваешь, как ты ярко, хорошо дала обстановку вокруг тебя, казахов, студента, который разыскивает фитин,-- очень ярко и в то же время экономно... Ты делай записи, сколько тебе время и работа позволят. Твои письма тоже для тебя будут материалом. У меня перед глазами стоят и казахи и пейзаж (хотя ты его скупо дала), как жи-вые. Как вернешься, обязательно возьмешься за обработку, а я буду помогать. Сосредоточь свое внимание на колхозах, отношении к ним разных слоев населения, на совхозах,-- словом на социалистическом секторе, не упуская в то же время и всей той обстановки, в которой они работают и строятся. В отношении умения изобразить у тебя больше данных, чем у Саши, хотя у вас одинаково подмечающий глаз, и она прекрасно рассказывает. Но ведь рассказать одно, а дать художественный оттиск на бумаге -- другое. Твои письма-этюды говорят об этом. Я только одного боюсь: благодаря твоим огромным способностям ты трудно будешь создавать привычку к длительному напору мысли. Тебе, чтоб схватить мысль, надо секунды, мне часы; тебе, чтоб обработать ее, нужны часы, мне дни и месяцы. Я не говорю, что это хорошо, наоборот, для меня это плохо. Расточительно (помнишь, как ты сказала, глядя на носящуюся в воздухе пыльцу: "Как природа расточительна"), но я не прихожу от этого в отчаяние. Я обдумываю, переворачиваю мысль на разные лады, пру, как бегемот, пока не выйдет что-нибудь. Я боюсь, что такая длительная упорная работа покажется тебе скучной. Будь бегемотихой, милая... Это седьмое письмо, начиная с воздушного московского. 1.VII послано с обратной распиской, но ответа нет. Я очень трудно жду, Надя.

Александр.

  

207

Н. В. ПЕТРЯЕВСКОЙ

20. VIII <19>32 г. <Усть-Медведица>

   Надя!.. уезжал из Москвы в подавленном настроении. Ехал и не знал, доеду ли куда-нибудь. Теперь с азартом, озлобленно восстановляю себя. Купаюсь при всякой погоде, гимнастика и всячески приучаюсь к здоровому непрерывному сну. Это самое мучительное, самое разрушающее. Саша сказала (когда ты была в Казахстане) мне: "Если Надю не убьют, не изувечат, так хорошо будет". А я сам носил это в груди мучительно, только не говорил ей, чтоб без толку не беспокоить. От тебя пришло письмо, что едешь в безлюдные места, и милое описание, как вы едете, Кербалая, студента. И можешь себе представить, у меня невытравимо прижилось: Кербалай -- наводчик. Я и сам не знаю откуда. Интуитивно: "Руж-жо есть?" Перестал спать. Ляжешь с курами, как провалишься в немую поглощающую черноту. А через два-три часа проснешься и уж не сомкнешь глаз. Весь дом спит, а я от тоски, чтоб не беспокоить, вылезал в окно в сад и бродил. Вес стал падать. И сам понимаешь, что этим ничему не поможешь, а вот не сломишь. Высчитал, что если все благополучно, получу от тебя известия в середине августа, -- и вдруг все перепутавшая телеграмма.
   Ты не подозреваешь, Надя, сколько ты внесла в мою жизнь. Вот теперь начинаю работать. Не знал я до сих пор партийной жизни в районе, на земле, то, что, собственно, и создает всю социалистическую стройку. Это простым наблюдением не уловишь. И надо участвовать в работе. Выступаю на слете селькоров, на конференции просвещенцев, у активистов. Условился с секретарем райкома -- рабочий-грозненец,-- что он расскажет мне всю свою жизнь, работу, отношения. Материал живой.
   Потом с другими товарищами. Нигде так люди не проявляются, как в борьбе. И я вклинился в эту борьбу. Успевай только запоминать да записывать.
   У меня создалась органическая привычка, потребность все тебе рассказывать. И пока не выложишь, ходишь отяжелелый.
   Плохо, дожди. Гора к Дону -- купаться -- страшно скользкая. Публика и на спине и на брюхе иной раз съезжает, и когда всходишь по тропинке у самого края оврага -- так бывает скользко, и руками вцепишься в разъезжающуюся глину, а сердце сожмет приятно раздражающий холодок -- одно неверное движение... Ты, Надя, не упрекай меня в непоследовательности. Милая, никогда не виси на подножках...
   Надя, мы с тобой удивительно дополняем друг друга. У меня мысль медлительная, тяжелая, медленно, как жернов, ворочается, постоянно отставая. У тебя исключительно быстрая, в сверкании схватывающая все, к чему прикасается. Меня спасает способность к известной углубленности, к синтезу. У тебя блестящий анализ, тонкий и исчерпывающий (пишу тебе в степи, справа стеной сияет дождь, слева гора "Пирамида" -- на верхушке башня из переплетов балок, геодезический знак, железная дорога намечается, могилы побитых в 19-м году белых, на которых тайно -- цветы). Должно быть, меня будет хлестать дождь. Забрался сюда, читаю "Анти-Дюринга". Дома мешают. Это твои плоды. Ты прищемила. Прочитал "Материализм и эмпириокритицизм" Ленина. Ты как-то ахнула: "Да как же вы медленно работаете". Ты права, родная, страшно медленно. Чтоб рационализировать работу, я планирую день и работу...
   Сижу, поглядываю, тут недавно выскочили из оврага, зарезали человека,-- шел с портфелем на хутор. У меня в кармане револьвер. Хлеб гибнет от дождей. Соскучился по солнцу... Ты как-то уронила: "Не буду больше на таких вечерах бывать". Как у меня. И я дал себе слово никогда не устраивать трактира. Выглянуло солнышко и разморенно стало печь. А дождь надвигается неумолимо, гроза,

Александр.

  

208

В. П. ИЛЬЕНКОВУ

<25 августа 1932 г. Усть-Медведица>

   Дорогой Василий Павлович, очень уж я четырехугольный человек -- пока повернешься, глядь, время-то ушло: ведь давным-давно собирался Вам написать и вот только посылаю (одно написал да потерял).
   Тут: Дон как стекло. В нем опрокинутая высокая белая гора стеной с самого берега. А за Доном леса. А из-за тех густых лесов выходят стаи облаков, и из-за них, огнем горя, выходит красная заря. Блестят кресты монастыря (из моего стихотворения), т. е. теперь не монастырь, а детская колония беспризорников. Человек 100. Бледные, худые, плохо едят, таскают у колхозников кур, гусей, уток. А по Дону песчаные косы. Ну до чего же хорошо, не вылезал бы из воды. В степи таскаюсь -- воздух! Арбузы, дыни, виноград, яблоки, ежевика,-- эх, кабы Москва сидела бы тут.
   Страшно любопытно идет тут партийная и советская работа. Кабы я, как писатель, не вышептался -- не оторвался бы, пока не нарисовал бы.
   Я на всякий случай посылаю Вам для передачи в Оргкомитет ходатайство об отпуске. Встренулся! Во второй половине сентября буду в Москве. Может, и подавать не нужно? На Ваше усмотрение.
   A y Вас как? Был я на 3 дня в Москве, зашел к Вам, позвонил -- ни гласа, ни послушания,-- на даче? Когда Ваша книга выходит? Как с Шолоховым? дал окончание?
   Напишите, что нового в литературном мире? Авербах с присными не пролез?
   Пишите. Крепко жму руку.

А. Серафимович.

   25.VIII--32
   Усть-Медведица, Нижне-Волжский край,
   Кирпичная, 14, А. Серафимовичу,
  

209

П. Е. БЕЗРУКИХ

10 января 1933 г. Москва.

   Дорогой Павел Ефимович, Вы уж не сердитесь на меня за долгое молчание. У меня очень тяжело сложилось последнее время. Очень тяжело и мучительно болела маленькая внучка 5 л<ет>. Славная девочка. Умерла. Я был на Дону. Прервал отдых,-- вызвали телеграммой. Потом сам заболел. Разные неувязки.
   Теперь живу в доме отдыха. Поправляюсь, начал работать. Наезжаю в Москву.
   В следующий приезд повидаемся с Вами. О многом о чем есть потолковать.
   Крепко жму Вам руку. До близкого свидания.

А. Серафимович.

  

210

НАЧАЛЬНИКУ ЦУ ДОРТРАНС

<1 марта 1933 г. Москва>

Уважаемый товарищ!

   От имени Усть-Медведицкого, ныне -- по постановлению ЦИК -- Серафимовического района Нижне-Волжского края и от своего имени к Вам с большой и ответственной просьбой:
   Громадное пространство Нижне-Волжского и Северно-Кавказского краев занято бывшим казачьим населением. Это -- Вандея. Это был самый крепкий оплот контрреволюции. В частности, из бывшего Усть-Медведицкого района выходили матерые генералы (Каледин, Краснов и др.).
   Над районом взял шефство Электрокомбинат Москвы. Рабочие поставили целью: из этого заброшенного, глухого, вдали от ж. д. района сделать в хозяйственном, политическом, культурном, бытовом и во всех отношениях -- блестящий район.
   В Союзе до 5000 районов. Почему же именно этот нужно сделать блестящим? Потому что это будет иметь громадное политическое значение. Бывшее казачье население встречает усилия советской власти перестроить хозяйство саботажем. Эту стену может проломить только яркий пример. Если удастся сделать район исключительным, это как раз будет то, что нужно. Мы будем отправлять бригады своих ударников по всему казачеству. А оттуда приглашать тамошних, чтоб посмотрели, поработали у нас. И это будет заразительно.
   Наркоматы землед<елия>, прссвещ<ения>, связи отнеслись с полным вниманием к этой работе и помогают. Но вся работа упирается в страшное, катастрофическое бездорожье, с которым никто и никак до сих пор не боролся. По дорогам в периоды хлебных перевозок дыбом стоят или валяются на боку десятки разрушенных грузовиков. Край присылает быков для быстрейшей переброски хлеба -- и белеют бычьи кости: колхозники вместо быков привозят домой их шкуры. Поголовье тяглового скота быстро тает.
   Огромная просьба прислать две крупные грейдерные машины No 8 "Адаме", четыре катка среднего веса (два тяжелых, два полегче), утюгов 10 шт<ук>, 20 шт<ук> пароконных скреперов.
   Если дороги не будут в ближайшее время приведены в надлежащий вид, всю работу придется бросить.
   С коммун<истическим> приветом

А. Серафимович.

   1.III.33.
  

211

В "ПИОНЕРСКУЮ ПРАВДУ"

<Июнь 1933 г.>

   Не выполняю своих обязательств перед "Пионерской правдой" по роковому стечению объективных обстоятельств (гнилое объяснение): убил меня молодой велосипедист, чуть голову не расколол на две половинки.
   Обязуюсь написать рассказ в течение лета 1933 г. и сдать в "Пионерскую правду".

А. Серафимович.

  

212

В. П. ИЛЬЕНКОВУ

<15 августа 1933 г. Серафимович>

   Да ведь это что же такое, милый Василий Павлович! ведь это же, можно сказать, въезжание на белом коне триумфатора: у моста на другой стороне Дона (луг, лес, дьяволово солнце) знамена, сияние меди и рев, чудовищный, неповторимый. Ревет оркестр, ревут ребятишки, надув красные щеки и выкатив глаза, в длинные трубы, уму непостижимо, ревут барабаны -- 900 человек пионеров местные и сталинградские (у них тут летний лагерь), райком, райисполком, профсоюзы, кооператоры, рыбаки, виноградари, сапожники, золотари, старики, женщины, младенцы -- эти ревут, всех покрывая, тогда я надулся, как индюк, и заревел. Я их речами, они меня речами, пригнули мне голову, надели пионерский галстук, поднесли колосья -- урожай.<...>
   Народ тут славный и в райкоме и в райисполкоме. Недавно ездил в Сталинград. Встретил Макарьева -- редактор "Поволжской правды". Мяконький. Говорит, уехал из Москвы от литер<атурных> склок -- не любит мальчик склок.
   В Сталинграде широко пошли навстречу: гор<од> Серафимович будут мостить, электростанция, водопровод; это будет сад-город, город школ, учебы и отдыха.
   Я боюсь. Держите меня, держите меня, милый Василий Павлович, держите за руки -- я начну изрекать! положение обязывает.
   Не пишу -- некогда. И в стели, и за Доном редко бываю -- все некогда черт возьми!.. от безделья. Материалу куча, но постоянно со мной так бывает: когда материал густо лезет со всех сторон, у меня какая-то прострация, не учитываю я в этот момент всю его ценность, а потом бью тревогу, всячески изощряюсь, натужно стараюсь вернуть, вспоминаю. Есть во мне немало навыворот. <...>
   Казаки временами работают очень хорошо, а временами лодырничают, валяются: "Нехай! кабы мое..."
   Рабочие из Электрокомбината (славные ребята -- 23 человека, шефствуют) рассыпались по колхозам, рвутся в работе, а казачечки морды дерут: ху-у! зачем они понаехали,-- корми их тут.
   Конечно, не все так. Большинство оценивает в истинную цену. Но работа с казачьей массой предстоит громадная.
   Урожай -- пестрый; местами голо, совершенно ничего, а местами превосходно. В общем -- немного выше среднего.
   Погода постоянно ломается: то жара, то дождь, то холодно, и у меня нет-нет да и высунется малярия.
   Зима тут тяжело прошла: урожай прошлое лето сгноили, дьяволы, остальное разворовали, а зимой туго пришлось,-- ели сусликов, ракушки, погибло масса ворон. К весне, надо сказать, ослаб народ,-- с трудом работали. Теперь получили авансы, подбодрели, работают.
   Как Вы провели отдых? как сынишка? Где Панферов? Что в литер<атурном> мире? Пишите. Панферову и товарищам привет.

Крепко жму руку.
Ваш Серафимович.

   15/VIII--33
   Ст. Усть-Медведицкая, А. Серафимовичу.
  
   17/VIII. Пока я раскачивался послать Вам уже написанное письмо, получил сегодня Ваше. Какая досада, что отдых у Вас сорван. Что с сынишкой? как теперь его здоровье? Много ли Вы пробыли в Голицыне? Так вон как оно перевернулось в литер<атурной> области. А Макарьев -- брехун, говорил мне: "Горький охладел к литер<атурным> делам, отошел, говорит -- у меня других дел много. Видно, это компенсация за статью С." Да, дров будет наломано. Ну что ж, надо нам всем работать по прямому назначению, остальное приложится,-- поток истинного творчества унесет все дрова. Вы, Василий Павлович, не поддавайтесь разъеданию сомнений -- это кажется, хотя мне очень знакомо. Пишите так, как будто лучше нельзя написать, а уж когда напишете, будьте строги к себе и суровы. Да и мы, Ваши товарищи, примем живейшее участие в оценке, во взвешивании, как-то раньше это недостаточно у нас хорошо выходило. Теперь -- ох, чую, величественно и мудро начинаю изрекать -- иначе устроим.
   Жму руку.

А. Серафимович.

  

213

В. С. ПОПОВУ

<20 августа 1933 г. Серафимович>

   Здравствуй, Виня, ты, конечно, сидишь в Москве и инфлюируешь. А я, брат, ст<аницу> Усть-Медведицу переделываю в город Серафимович. Сейчас тут бригада инженеров из Сталинграда, составляют здесь проект замощения, озеленения, электростанции, водопровода. Организуются школы (комбайнеров, трактористов, слесарей, колхозных активистов -- предс<едателей>, бригадиров и пр.) Город должен быть городом учебы, культуры и отдыха (санатории, дома отдыха). Если осуществится, будет хорошо.
   Только ты не можешь себе представить, как неузнаваемо изменится ландшафт Усть-Медведицы. В Калаче на Дону будет строиться плотина 35 метр<ов> в вышину. Вода в Усть-Медведице подымется на 25-- 28 метров, затопит низ города Серафимович, затопит Березки, луг, леса, пески, Ново-Александровку, может быть и Подольховские. Земля будет на горизонте. Это будет морской залив. И жалко лесов, луга, озер, к которым так привык, а все-таки так будет лучше, это будет великолепно.
   У меня нет-нет да малярия вылезет -- дожди и ветры. Надо бы в горах пожить, да не вырвешься отсюда ввиду строительства.
   Купался, да перервал. Думаю опять начать.
   Что в литературных кругах?
   Куда думаешь поехать? Пиши. Наташе и Леле привет.

Твой Александр.

   20/VIII 33
  

214

В. П. ИЛЬЕНКОВУ

<21 августа 1933 г. Серафимович>

Дорогой Василий Павлович,

   убедительнейше прошу помочь Авраамову. Возьмите нужные отрывки (их надо перепечатать за мой счет), а рукопись отошлите ему,-- пусть работает; время ведь уходит. Хорошо, если бы Вы напечатали отрывки в ближайшем. Очень, очень прошу -- сообщите ему телеграммой, копия мне.
   Тут дожди и холод. Я пропадаю. Раз десять простуживался. Не то удирать?
   Крепко жму руку.

Ваш А. Серафимович.

   21. VIII. 33
   Посылаю Вам отрывок письма Авраамова.
   Очень прошу.
  

215

В. И. ПЕТРОВУ

<4 декабря 1933 г. Москва>

   Дорогой Виктор Иванович, ну как тут будешь оправдываться? По всем швам виноват. Главное, не хотелось пустышку посылать в письме. Хотелось и Мотьку и роман представить в своем виде, но совершенно замотался, до дикости. И только в доме отдыха в Воронеже немножко очухался -- написал своим и начал читать Мотьку, завтра дочитаю.
   В Московском оргкомитете Союза писателей -- оживление. По всем направлениям посылают писательские бригады. Я во главе бригады по национальным областям. Организую, но никуда не поеду. Много писателей уже поразъехалось.
   Приехать к Вам сейчас не смогу. Весной, когда тепло будет, а то безнадежно простуживаюсь.
   Ну какой же вы молодец -- вытащили-таки совхоз. А как с рабочими, с их жильем?
   Для Усть-Медведицкой дали 700 тысяч. Как жаль, что вы не там.
   В некоторых колхозах без хлеба -- голод глядит. Дают пособие. В других кое-как дотянут до новины, а тут еще неимоверное количество мышей -- жрут хлеб. Кажется, будет сооружаться шоссе Усть-Медве-дицкая -- Себряково.
   Плохо (по крайней мере так, кажется, положено это) быть неизвестным, плохо быть и известным: не знаю, куда деваться, требуют, чтоб выступал. Хоть лопни. Удеру.
   Крепко жму руку. Евдокии Емельяновне привет, детишек поцелуйте.

Ваш А. Серафимович.

   4/XII--33 года
  

216

В. И. ПЕТРОВУ

<29 декабря 1933 г. Москва>

   Дорогой Виктор Иванович, ведь вот только собрался писать Вам. Не сердитесь, милый.
   Знаете, почему не писал? Не хотел писать Вам письмо с пустыми руками,-- ни дальнейшей работы над вашей вещью, ни устройства вашего "Мотьки".
   Насчет работы -- плохо. Только и пописал, когда жил в доме отдыха в Воронеже. В Усть-Медведицкой много мотался, в Москве мотаюсь во все стороны -- не до работы. А время идет. Надо уехать куда-нибудь, чтоб никто не знал, и приняться за работу, иначе ничего не выйдет. Так и сделаю.
   В сборнике "Старый большевик" No 2 помещено несколько отрывков из нашего романа. Получено за них 150 рублей. Вам причитается 50. Если Вы разрешите, возьму их на покрытие тех 200 р., которые вам выдал, когда мы работали.
   "Мотьку" при всех усилиях никуда не мог пристроить,-- не берут. Пробовал в разных местах. Я внимательно перечитал. Вот какие недостатки:
   1. Все завалено диалогом. А диалог вещь не безразличная. Необходимо большое чувство меры его употребления. Каждая лишняя реплика отяжеляет, растягивает вещь, делает ее скучной. Сжатость -- вот непреложный закон литературного творчества. Это относится и к диалогу и к повествованию.
   2. Язык диалога, конечно, народный, но это подчеркивание особенностей народной речи, особенностей чисто внешних ("тады", "што" и пр.). Оно верно, так говорят, но и тут нужен выбор и чувство меры. Посмотрите, у Толстого ведь нет этого назойливого, сгущенного народного говора, а мужики у него живые. Дело не во внешних ухищрениях речи, а в убежденной внутренней постройке человека.
   Язык и диалог у вас не скажешь, что ни к черту не годится. Есть и живые места и остроумные, но в целом нет устремленности к одной цели (а если есть, так передано наивно, вроде счета родинок, для того чтобы потом по приметам можно вспомнить героя).
   Вы очень не ровны в том материале, который даете.
   Какой же вывод? Если хотите писать, вы должны учиться. Учиться и учиться. Начинайте с азов. Надо написать небольшой, сжатый, экономичный рассказ, в котором думать над каждой фразой, над каждым положением, над каждым мазком. Нужно ли, для чего нужно? Учиться лучше по Чехову, по Мопассану. Но надо уметь и учиться. Ведь вы безумно быстро пишете, чудовищно. Где уж тут обдумывать, мучиться, по-всякому переделывать, десять раз одно и то же переписывать,-- несетесь, как на перекладных. Тут уж не до работы. Если хотите действительно творчески работать, беритесь за несложный, за маленький рассказ и грызите его до положения риз. Иначе ничего не выйдет,-- будете только обманывать себя.
  
   Устал, замотался. Нет, надо уезжать, я в городе пропаду. Была у меня ваша заместительница -- славная такая. Ничего не мог сделать.
   В Усть-Медведицкой через пень-колоду идет.
   Ну, крепко жму руку. Не сердитесь.

Ваш А. Серафимович.

   29/ХII--33 г.
  

217

В. И. ПЕТРОВУ

<5 февраля 1934 г. Москва>

Дорогой Виктор Иванович,

   посылаю Вам "Октябрь" с нашими отрывками. На днях зайду в ГИХЛ, возьму расчет, вышлю Вам.
   Ничего не пишу. Очень худо себя чувствую. Надо уехать во что бы то ни стало.
   Возникла полемика с Горьким.
   Худо чувствую себя.
   Крепко жму руку.
   Евдокии Емельяновне привет.

Ваш А. Серафимович.

   5.II.34.
  

218

В СОЮЗГЕОРАЗВЕДКУ

<8 апреля 1934 г. Москва>

   В Серафимовическом районе Стал<инградского> края имеются залежи ископаемых: гипс, известняки, кварциты, мергеля. Частью разрабатываются по берегу Дона. Попадаются колчеданы. Недалеко (по воздушной линии несколько десятков километров) -- хоперские залежи железной руды (с левой стороны Дона). С правой ниже по течению р<еки> Дона выходы угля на поверхность. Население примитивно пользуется этим углем -- в обрывах берегов роют ямы.
   От имени района и от моего имени просьба -- выслать партию для предварительного расследования.
   8/IV--34
  

219

В. И. ПЕТРОВУ

<2 июня 1934 г. Москва>

   Дорогой Виктор Иванович, посылаю Вам:
   1) Вашу рукопись "Мотька", которую я отдавал Гладкову.
   2) Мой ответ Горькому.
   3) 189 р. за отрывки нашего с Вами романа в "Известиях", 180 -- сборник "Старый большевик", 150 -- "Октябрь" и пр.
   Посмотрите хорошенько рукопись, остановитесь на подчеркнутом. Гладков внимательно подчеркнул все, что ему кажется слабым. Говорит, что единственная фигура более или менее обрисованная -- Мотька, да и тот романтичен. Язык невыносим -- "опеть" и пр.
   Вы вот что: нос на квинту не вешайте, но много надо думать над вещью, много работать. Не неситесь во весь карьер по страницам. Каждую фразу надо обдумать, каждый образ. Язык -- приглядывайтесь к Чехову, к Толстому. День и ночь без оглядки нельзя писать. По-моему, возьмите из теперешней вашей жизни,-- ведь уйма материала.
   Жму руку. Привет Евдокии Емельяновне.
   2/VI--34 года.

Ваш Серафимович.

  

220

А. А. КИПЕНУ

<16 июня 1934 г. Москва>

   Дорогой Абрамыч, ты прости, дружок, за мое молчание: закрутился и стал здорово болеть по-стариковски.
   Теперь насчет тов<арища> Таирова. Был в редакциях -- ничего не мог сделать: нет места; все занято злободневными кампаниями общественными. Это, говорят, дело местной прессы. Так ничего и не добился тебе, тотчас же свалился: у меня ишиас -- мучительнейшая штука. Стал лечиться. То лучше, а как охлаждение -- опять хоть на стену лезь. Так вот все время.
   В апреле ездил в Сочи с Феклой Родионовной. Принял 11 ванн. Хорошо. Ожил. Как вернулся в Москву, тут дожди, и опять то же. Пропадаю.
   Работу забросил, а время уходит. Теперь после съезда писателей поеду на Дон. Если будет солнце, поправлюсь, может быть.
   Среди писательской братии -- смутно. К съезду готовимся, но не дружно. Не работаю. Не то ленюсь, не то старость, не то упадок, и больше не подымусь. Начал вещь о строительстве в деревне, да так и лежит.
   После съезда писательского уезжаю в Усть-Медведицу на Дон. Там тоже неладно: затеяли из станицы город сделать. Все разворотили, да так и лежит,-- ни пройти, ни проехать. Рабочие разбежались. Неразбериха.
   Ну, нагнал на тебя тоску. Будь здоров. О себе-то ты ничего не пишешь.

Твой Александр.

   16--VI--34.
  
   Изредка вижусь с Верой Евгеньевной Беклемишевой. Римма Николаевна уже много лет не приезжает в Москву; может быть, и приезжает, да не видимся. Фекла тебе крепко кланяется.
   После 25/VI мой адрес: станица Усть-Медведицкая, Сталинградского края, Кирпичный пер., 14.
  

221

П. Е. БЕЗРУКИХ

<27 октября 1934 г. Москва>

   Дорогой Павел Ефимович,
   заметался я тут окончательно. Подал докладную записку в СНК РСФСР о положении в г. Серафимовиче и районе. Рассмотрели; постановили городу и району помочь. Пришлось обращаться во все наркоматы. Все отнеслись внимательно, очень помогли.
   Дней через 5--6 уезжаю в г. Серафимович. Там отдохну, примусь за работу. Взялся писать сценарий "Железный поток". Не знаю, что выйдет.
   Очень рад, что с "Октябрем" у Вас сладилось.
   Мой адрес на Дону: г. Серафимович, Сталинградского края, Кирпичный, 14.
   Крепко жму руку.

Ваш А. Серафимович.

   27/Х. 34 г.
  

222

Тов. ЧЕРЕПАНОВУ

<1934 г.>

   Никак не могу с Вами побеседовать, тов<арищ> Черепанов, подробно,-- рвут тут меня во все стороны. Необходимо:
   1. Во что бы то ни стало покрыть весь район дорогами, за эту осень и за начало будущей весны две магистрали покрыть одеждой. Я уверен -- нам дадут грузовики, сколько колхозных рук и тягла освободится от перевозок. Начинать надо сейчас; особенно насесть на МТС, -- преступно ничего не делают. Перепашку дорог прекратить самыми суровыми мерами,-- сейчас ничего не делается.
   2. Ссыпные пункты сделать школой, где есть чему колхознику поучиться; маленькие доклады, иногда музыка, пение,-- шефы. Я был с т. Егоровой, так ведь это же пустыня,-- один дохлый красный уголок. Постоянный контроль,-- клещ, влажность; и чтоб за контроль определенные ответственные лица были.
   3. В течение зимы приготовить материал для устройства навесов (или риги?) для молотьбы, чтоб день и ночь молотить, для этого же 40 динамомашин -- освещение. Как с машинистами? При молотилке трое? Пропадает личная ответственность?
   4. 40 культстанов -- пример с серафимовического "Власть труда". Конюшни и проч.-- хороший стан.
   5. Теперь же выработать ряд мер по уловлению зерна в работе, при перевозках; теперь начать заготовлять нужный материал.
   6. Все сделать, чтоб привлечь домохозяек к работе: отлично поставить детские ясли, детские сады. За это приняться сейчас же.
   7. Из механиков, машинистов, трактористов, комбайнеров, шоферов -- выделить ударников, устроить для них вечер чествования (пригласить всех и не ударников). В бытовом отношении обследовать и устроить хорошо. Вызвать на соревнование. Всеми, кто стоит у машины, особенно заняться.
   8. Вечер и чествование колхозников-ударников.
   9. Несколько человек колхозников-ударников и ударников, стоящих у машин, послать в дом отдыха.
   10. Отметить колхоз "Власть труда" и окончивших первыми хлебозаготовку, первыми до срока -- премией, подарком.
   11. Точно так же отметить лучших предсельсов<етов>, предколхозов, учетчиков и проч.
   12. Собирать гальку, голыш. Он гнездами по оврагам, иногда на поверхности. Ребятишек особенно привлечь,-- премии для них. Этой галькой одевать магистрали.
   13. Теперь же приступить к постройке домов соцкультуры, вокруг них парки культуры и отдыха.
  

223

Ф. Р. СЕРАФИМОВИЧ

<19 мая 1935 г. Москва>

   <...>Я писал статью о травле врачами-туберкулезниками доктора Слободяника. Ведь они его буквально сожрали, разрывают его жизнь. А дома -- ад: жена грызет день и ночь, что он не умеет ладить с врачами, через это зарабатывает гроши, дети. А чтобы с толком написать статью, мне пришлось знакомиться c литературой по туберкулезу <...>.
   Устал я бесконечно. Приеду в Усть-Медведицу, уйду на Дон, лягу на песок и буду до-олго лежать.
   Ко мне туда приезжают два режиссера, которые ставят "Железный пот<ок>". Оба молодые, славные ребята. Проживут месяц или полтора, будем работать над сценарием. <...>
  
   19.V.35 г.
  

224

Ф. Р. СЕРАФИМОВИЧ

2 июня 1935 г. <Серафимович>

   <...> Приехал я сюда, тут была знойная, сухая погода, восточный ветер. Горячее солнце, по которому я так соскучился. А я повалился в злой лихорадке, -- давно так меня не била. Стал пить хину, сердце запротестовало, я бросил. <...>
   Секретарь новый -- очень славный парень, с ним будем ездить за Дон. Познакомился с учителями из тракторной школы,-- славные ребята, хорошая будет компания: у них тоже есть лодка с мотором. Будем хорошие поездки устраивать. Только бы меня лихорадка бросила. <...>
  

225

Н. А. ОСТРОВСКОМУ

<29 октября 1935 г. Москва>

   Дорогой мой, милый Николай Алексеевич, не сердитесь, дружок, что я по-свински не отвечал на Ваше письмо. Это лето для меня прошло убийственно. До самого октября я прожил на Дону у себя, в гор<оде> Серафимовиче. Думал, отдохну, поправлюсь -- солнце, песок, купанье, наш чудесный синий, полный запаха полынка и чабора степной воздух. А вышло все навыворот: холод, дожди, дьявольские ветры, и я валялся, и Фекла Родионовна все лето в малярии да в гриппе валялась. Измучился. Мало-мало очунелся тут, в Москве. Но тут другое началось: затрепался, забегался, затурлыкался,-- о работе и думать нечего, глаза на лоб лезут. Должно быть, таки я состарился -- такая расхлябанность: телефонный звонок, а я на стену лезу.
   Сейчас уезжаю за границу, во Францию, на месяц. Ведь за границей я ни разу не был. К Новому году вернусь.
   Как ни странно, а в литературном мире затишье, куда-то публика подевалась. То поэты по заграницам мотаются, беллетристы по стройкам, по городам,-- только впечатление, что писателей мало в Москве, а ведь сезон-то в разгаре должен быть.
   Не работаю. На лето строю себе лодку с каютой, паруса, мотор навесной лодочный, и все лето буду жить на Дону и на Азовском море. Может, и к Вам проберусь в Сочи возле бережка, если Черное море не сожрет меня. Сердечно был рад, когда товарищи сказали, что Вам оказано такое чудесное внимание. За книжку много, много благодарен.
   Крепко, крепко жму руку. Фекла Родионовна шлет Вам большой сердечный привет.

Ваш А. Серафимович.

   29. X. 35 г.
   Дом Правительства, 4-й подъезд, кв. 82.
  

226

Ф. Р. СЕРАФИМОВИЧ

<6 ноября 1935 г. Париж>

   Милый мой дружочек, вот я в Париже. Уже третий день. Доехал благополучно. Только при переезде из Чехословакии в Австрию у меня было отобрали все деньги. На границе везде осматривают вещи. Вместе с этим надо было мне объявить, что я везу валюту. А я не знал, не объявил. Поднялась буча. Тут вступились пассажиры. Кое-как отбился.
   Две ночи ночевал в поезде. Одну ночь в Варшаве (пересадка) и одну ночь в Вене,-- надо было получить визу для проезда через Швейцарию. Всего в дороге пробыл 3 1/2 суток. Устал.
   Особенно тяжело было, что не знаешь языков. В Польше надо по-польски, в Чехословакии -- по-чешски, в Швейцарии -- по-немецки, в Австрии -- по-немецки, и, наконец, во Франции -- по-французски. Когда начинаю объясняться по-французски, пот с меня градом.
   В Париже погода, как у нас в начале осени: 5--б градусов, сыровато, земля холодная, стены в комнатах холодные, хоть немного и топят. То туман, то дожди. Зимою иногда выпадает мокрый снег, но он не ложится, сейчас же тает. Река Сена холодная, свинцовая, но не замерзает, так всю зиму.
   Дома высокие: в 5--6--7 этажей. Угрюмые, темные. Некоторым из них не одна сотня лет. Ночью все залито огнями,
   Улицы разные: есть широкие, будто площади тянутся; а есть страшно узкие -- так на них страшно по тротуарам ходить: того и гляди автомобиль, автобус зацепит и сбросит под колеса. Изо всей силы жмешься к стене,-- тротуарчики-то узенькие. А в других местах -- широченные, шире наших улиц.
   Народу -- масса. Не идут, не бегут, а несутся. Сверху, когда из окна смотришь, буквально -- муравейник. И какие напряженные, замученные нуждой, заботой лица. Испитые, но все из кожи лезут, чтоб одеться как все, т. е. как все буржуазки. У большинства губы грубо накрашены, а по воскресеньям все лица штукатурят.
   Воздух на улице -- чудовищный, задыхаешься. Придешь домой, в углах глаз черная сажа, на платке сажа. Автомобилей -- громадная масса, сплошным потоком двигаются; густой запах перегоревшего бензина. Это убивает людей. Буржуазия-то чувствует себя великолепно: она то и дело уезжает на море, в горы, в леса, а трудящиеся задыхаются. Эксплуатация -- умелая, настойчивая, неослабленная.
   Со мной живут два товарища: один из Москвы, другой из Грузии, инженер грузин, то-о-олстый, втрое толще тебя. Оба лечатся. У первого язва желудка, второй от жира -- задыхается. Обоим врачи приказали бросить курить. Бросили. Славные ребята, особенно Соколов, что из Москвы.
   Они мне страшно помогают. Без них я ничего бы не мог ни купить, ни улиц, ни учреждений разыскать. Они тоже не знают языка, но как-то приспособились, отлично объясняются, часто на пальцах.
   Товарищи в полпредстве встретили меня очень радушно и заботливо. Чудесный народ. Очень тоскуют по Москве, по Союзу.
   На днях пойду по врачам. <...>
  

227

Ф. Р. СЕРАФИМОВИЧ

<28 декабря 1935 г. Париж>

   <...> 25.ХII. французы праздновали рождество. Ты не можешь себе представить, что делалось. Не только в магазинах, но и на улицах навалено было бесчисленно снеди: гуси, куры, индейки, дичь, овощи, фрукты -- всего, всего. Каждая семья считает своей обязанностью скушать рождественского гуся. А вечером отчаянно танцевали. Празднуют только один день.<...>
  
   28.XII.1935 г.
  

228

Ф. Р. СЕРАФИМОВИЧ

<1 января 1936 г. Париж>

   <...> Новый год встречали тут оживленно и шумно. Перед этим было мое тут выступление. Мне уж надоело -- устал. Дней через 6--7 выеду.
   1.I.36 г.
  

229

П. Е. БЕЗРУКИХ

8 января 1936 г. <Паршж>

Дорогой Павел Ефимович,

   ну, батенька, и трудно: чуть не сдох вначале -- языка не знаю, города не знаю, обычаев не знаю,-- ффу ты, до седьмого пота прошибло, хотел сбежать. Теперь немного полегчало -- хожу по городу гоголем (а то ведь часами блуждал), по плану и в натуре нахожу улицы, дома и выучил французский язык: совершенно свободно говорю: "merci" и "pardon!" Французы благожелательно ухмыляются. При случае обсчитывают и надувают. А вообще честный народ. Ну, был в Лувре, в Версале, в разных местах... и устал: этот шум, грохот, напряженные лица бегущих людей и авто -- да ну их! Скоро приеду.
   Мой крепкий привет Александре Федоровне.
   Крепко жму руку.

Ваш А. Серафимович.

  

280

В ГОСПЛАН

<1 апреля 1936 г.>

   Чтоб не отнимать у Вас времени, разрешите сжато изложить, что необходимо не только для Серафимовического, но и для соседних районов.
   1. НКЗ Союза постановил электрифицировать в 1936 г. в Серафимовическом районе шесть молотильных пунктов и шесть колхозов. Уже март кончился, на месте никаких работ не производится. Генсмета, кажется, еще не утверждена. Большая опасность, что работы к сроку не будут закончены. Начало электромолотьбы -- вторая половина июля.
   2. Состоялось в 1935 г. (IX) постановление Союзного СНК о постройке в Союзе ветродвигателей, в том числе в Сталинградском крае -- 20 ветродвигателей. К этому и не приступали, и неизвестно, когда будет приступлено, ибо насчет ветродвигателей среди советских и партийных работников огромная сила инерции сопротивления. Только разинешь рот насчет ветродвигателей, все машут руками. А между тем потребность так велика, что местами их начинают строить самотеком: у нас в Серафимовическом районе артель инвалидов построила два для поливки огородов и садов, для работы сельскохозяйственной мастерской, но без руководства посадили в лощине, а там ветер слабый, хотя тут же на взгорье бушует.
   3. Серафимовический район имеет удлиненную форму, как язык. Районный центр и выстроенная в нем эл<ектро>станция находятся на краю. Эл<ектро>станции трудно обслуживать другой конец. С государственной точки зрения выгодно присоединить к серафимовической эл<ектро>станции ближайшие колхозы соседнего района.
   4. Строительная часть эл<ектро>станции в этом году заканчивается. Один дизель в 200 лошадиных сил установлен, работает. Второй дизель в 400 л. с. должен быть поставлен в 1936 г. Госплан РСФСР вошел с ходатайством в Госплан Союза о выделении этого двигателя.
   Большая убедительная просьба:
   1) Побудить сельэлектро немедленно, без оттяжек приступить к работе и эту работу обеспечить материалами. Включить в контроль этой работы строителя серафимовической эл<ектро>станции, инженера-электрика т. Морозова.
   2) Необходимо обеспечить работы по постройке ветродвигателей на 1936 г. деньгами, чертежами, материалами и технической консультацией и поручить выполнение этих работ инженеру-электрику т. Морозову. Ибо очень трудно подобрать живые энергичные кадры и сломать ту упорную инерцию сопротивления, которая владеет организациями по отношению к новому для них строительству, как ветродвигателю.
   3) Обязать сельэлектро немедленно приступить к проектированию электрификации в ближайших (они отделяются только Доном) колхозах соседнего Сулимовского района.
   4) Поддержать ходатайство Госплана РСФСР перед Госпланом Союза о выделении для эл<ектро>станции в этом 1936 г. дизеля с генератором в 400 л. с, ибо теперь начинается непосредственно обслуживание колхозов и сельскохозяйственных работ.
   Крепко жму руку и очень прошу, если не затруднит, ответ передать с т. Морозовым.

Ваш А. Серафимович.

   1.IV--36.
   P. S. Очень прошу принять тов. Морозова, -- он осветит технически самое существенное.
  

231

А. A. КИПЕНУ

<30 апреля 1938 г. Москва>

   Милый ты мой Абрамыч! идол ты стоеросый! Это что же: мне нужно в 75-й раз родиться, чтоб получить от тебя весть. Голубчик ты мой, ведь этак я сдохну с натуги, ежели начну так чертовски рожаться.
   Ну, словом, я чертовски рад твоему письму. Мое горе в том, что, когда я живу на Дону, в степи, в лесу, я отлично себя чувствую, и говорят: кто этот молодой человек, симпатичный такой из себя. А когда в городе, как это обычно бывает зимой, я -- дохлая, старая скотина, кашляющая, сморкающаяся, трясущаяся,-- тьфу! Даже старая облезлая крыса морду воротит.
   Самое главное, не пишу. Черт его знает отчего. Упрел, брат, нутром упрел, отрухлявел. И материал есть, и опыт есть, а вот лежу, как бревно.
   Летом живу на Дону в своем собственном городе -- Серафимовиче. Степь, прибрежные меловые горы за Доном. Леса, озера, малярия, в Дону -- стерлядь (ты же рыбак), в степи -- дудак (дрохва), куропатки, стрепет, зайцы, волк,-- ты подумай только! У меня есть лодочка и навесной мотор-американец "Evinrude", навешиваю мотор и еду по колхозам прибрежным. Ночую в лодке или на берегу -- солнце, ветер и чудесный воздух,-- пока я там, я хорошо себя чувствую. Кабы ты приехал, а? Хочу себе построить шверботик, чтоб можно было выходить в море береговым плаванием, тогда к тебе приеду. Фекола тоже в городе неладно себя чувствует, а на Дону хорошо.
   Ну, милый, крепко тебя обнимаю. Очень рад, что ты откликнулся. Нередко вспоминаю прошлое наше,-- и худое было, и хорошее было, тепло на сердце делается.

Твой Александр.

   30. IV--38
   Москва, Дом Правительства, 13-й под., кв. 256. Пиши. Феколушка крепко тебе кланяется. Бывало, нет-нет да и спросит: ну как Абрамыч, отчего не пишет? Я говорю: гребует нами. Ну, она очень обрадовалась твоему письму.
  

232

К. А. ТРЕНЕВУ

<22--29 июня 1938 г. Москва>

Милый Константин Андреевич.

   Собрался я на общественное чествование Вас в Малом театре и свалился,-- с зимы поплевывал кровью. Обыкновенно мотаюсь, все лето откладываю лечение, да вдруг накатится, я и валюсь.
   А очень хотелось побывать у Вас и рассказать товарищам, какой терпкий путь прошли мы с Вами,-- надо ведь общественности от времени до времени оглянуться назад, лучше почувствуешь теперешнее. Я немного раньше Вас начал писать, но темной ночью мы вместе шли, и в "Донской речи" Ваши вещи светились. А ведь, кажется, кроме нас двоих, никого и не осталось из "Донской речи". Где-то тут т. Черевков в Москве, но я потерял его.
   Ужасно радостно, что мы с Вами дожили до этой яркой чудесной жизни, где Вы так прекрасно развернулись.
   Крепко, крепко, дружески жму Вашу руку.
   Перед Вами еще много творческих побед.

Ваш А. Серафимович.

   22.VI.38 г.
   Дом Правительства, 13 подъезд, кв. 256. В 1-68-21.
   Искал все Ваш адрес,-- хоть и совестно с таким запозданием посылать, все же посылаю.

А. Серафимович.

   29.VI.38 г.
  

288

Ф. Р. СЕРАФИМОВИЧ

<7 марта 1939 г. Одесса>

   <...> Доклады, выступления мои прошли очень хорошо. Публика и устроители довольны. И я очень доволен, что поехал,-- немного встряхнулся, передохнул. И этот чудесный морской воздух,-- не надышишься им.
   Публика тут славная, культурная. Молодежь чудесная -- весь город наполнен студенчеством. Одесса дала очень много талантливых людей. Одних писателей -- 15 человек. <...> Молодежь страшно рвется к писательству. Много чудесных музыкантов. Есть доктор Филатов, глазник. Он вынимает глаз у трупа и вставляет слепому. Глаз приживляется, и слепой видит,-- чудеса!
   Погода в феврале была чудесная. Пошла трава, цветы. Море тихое, ласковое. Все без пальто, без шапок. А когда я приехал, был совершенно бешеный пронизывающий ветер, море взбушевалось,-- идти трудно было. <...>
   Завтра, т. е. 8-го, выезжаю на пароходе в Ялту. Буду там 9-го в 6 ч. вечера. Побуду у Игоря день или два. Потом через Севастополь в Москву. <...>
   7.III.39 г.
  

234

Ф. Р. СЕРАФИМОВИЧ

  

<6 февраля 1941 г. Ярославль>

   <...> В Иванове с успехом, и с большим, прошли выступления <...>; в Ярославле пробуду дней 5, потом поеду в Архангельск. <...> Мы могли бы в Иванове еще сделать несколько выступлений, но для этого надо было ездить по городам по области, а морозы стояли в 35о. Тут потеплело. Попархивает снежок... Мы пробудем в. Ярославле до 14--15 февраля. Уже сговорились на 10 выступлений. Может быть, еще прибавится. В некоторые дни я буду выступать по 2, по 3 раза в день. Встретил здесь Мурогина Льва Васильевича. Помнишь, он приезжал к нам в Ярославль? В Иваново приезжал на выступления Безыменский. В Ярославле был Сурков, тоже выступал. <...>
   6. II.41.
  

285

Ф. Р. СЕРАФИМОВИЧ

<15 февраля 1941 г. Архангельск>

   ...Тут дела идут хорошо. 7 выступлений уже назначено. Будут еще. <...> Приняли нас очень хорошо. Был в обкоме. Вспоминали о моей ссылке. Вчера выступал в педагогическом институте. Инженеры, преподаватели по телефону просили у института билеты,-- мест не было. Сегодня выступаю в Доме Красной Армии. Тут легкие морозы -- 7--8о, без ветра. Приходили из музея, расспрашивали о моей ссылке. Народу ходит очень много,-- вот и сейчас сидят. <...> В Архангельске пробуду до 1-го марта. <...>
   15.II.41 г.
  

236

Ф. Р. СЕРАФИМОВИЧ

25 февр<аля> 1941 г. Архангельск.

   <...> Отсюда мы с Георгием Борисовичем поедем на день в Няндому, потом в Вологду, потом в Тагильский завод, потом в Свердловск, потом в Казань и в Москву. Тут погода мягкая. Выезжаем отсюда 2 марта, утром. В Вологде будем примерно 5 марта. <...>
  

237

ЦАО ЦЗИН-ХУА

13 января 1943 г. <Москва>

   Дорогой Цао Цзин-хуа, получил Ваше письмо,-- спасибо.
   Плохо я работал за это время, много болел, очень истрепал нервы. Единственно, что оставило известное удовлетворение -- я почти год ездил по Союзу и читал лекцию о предреволюционных писателях и о современных. Во-первых, приятно было, что и рабочие, и учащаяся молодежь, и наша интеллигенция очень хорошо слушали,-- не кашляли, не сморкались (это большой признак). Мы, писатели, недостаточно знаем свою родную Советскую страну. Она страшно быстро изменяется. Я объехал 10 областей, обслужил 100 точек. И тогда увидел: колоссальные изменения.
   Из города Серафимовича уехал с семьей 12 июля 42 года. Пока добрался до Москвы, много пришлось пережить, особенно ребятишкам (внучки,-- отец их на фронте). Только в начале ноября добрался до Москвы.
   За это время ничего не написал. Сейчас работаю, когда кончу, не знаю. Но как выйдет из печати, сейчас же пришлю Вам.
   Сейчас у нас радостные дни: наша чудесная Красная Армия, погнала людоедов из Северного Кавказа, Но какие же это чудовищные мерзавцы!
   Буду очень рад не терять с Вами связи. Буду ждать от Вас писем.
   Крепко жму Вашу руку.

А. Серафимович.

  

238

В. П. ПОТЕМКИНУ

<16 марта 1943 г. Москва>

Дорогой Владимир Петрович.

   Я к Вам с огромной просьбой.
   Немцы разрушили и опустошили город Серафимович и район (Сталинградская обл<асть>). Школы, библиотеки, музеи, избы-читальни, все уничтожено. Крупные хутора по 400 и больше дворов сожжены дотла, а ведь в каждом из них и Дом культуры, и библиотека, и избы-читальни, и школы. Пять тысяч народу угнали в Германию. Расстреливали, замучивали, сжигали живьем.
   Партия, население принялись за восстановление зданий школ. Уже 34 школы, 13 изб-читален восстановлено. Нужно оборудование: учебно-наглядные пособия, учебники, оборудование физических, химических, биологических кабинетов, географические карты, глобусы и проч. Художественная, сельскохозяйственная литература, сельскохозяйственные машины. Особенно нужна детская литература (начальные школы, детдом, Пионерский дом, детская библиотека).
   Область на все просьбы совершенно ничего не дает,-- школы ничего не получили. Время уходит. Как начнутся занятия, не знаю.
   Город Серафимович и Серафимовический район по самому своему положению и исторически является политическо-культурным центром всей восточной части бывшей Донской области. Эта часть -- глухие малокультурные степи. Молодежь, колхозники, советская интеллигенция тянутся в гор<од> Серафимович. Здесь съезды, конференции, библиотеки.
   Теперешнюю казачью молодежь не узнаешь,-- она прошла советскую школу. А вот казаки выше 40 лет в некоторых местах еще влекут за собой старые реакционные настроения. С ними бороться можно только политико-культурной работой. Вот почему от имени всего населения я обращаюсь к Вам, Владимир Петрович: помогите.
   Крепко жму руку.

Ваш А. Серафимович.

   16. III. 43.
  

239

П. Е. БЕЗРУКИХ

6 июня 1943 г. <Москва>

   Дорогой Павел Ефимович, получил от Вас письмо,-- спасибо.
   Я с женой и двумя внучками эвакуировался в гор<од> Серафимович. Немцы стали бомбить. Уехали в Сталинград, там опять немцы. Уехали в Ульяновск, там легче стало, прилетали только 2 раза, но ничего не сделали, отогнали. В конце прошлого года переехали в Москву. Очень тянет поехать в Серафимович. Вероятно, поеду в июле.
   Игорь работает на заводе. Фекла Родионовна моя заболела тяжело, лежит в Кремлевской больнице. Теперь стало легче. Старшая внучка моя, Искра, в 3 классе. Маленькой -- 6 лет. Мое здоровье средне. Надо уехать в степь, в лес, на реку.
   Привет Вашей семье. Крепко жму руку.

А. Серафимович.

  

240

Ф. Р. СЕРАФИМОВИЧ

<26 октября 1943 г. Серафимович>

   <...> Ты не можешь себе представить, в какую толчею мы попали: с утра до ночи к нам идет народ с просьбами, с жалобами, со слезами, с рыданиями,-- сил нет. Кому можно, помогаю, разъясняю, указываю, куда обратиться, а толпа все растет и растет. И не убедишь их, что я -- частный человек, что распоряжаться-то, приказывать я не имею права,-- и слушать не хотят, лезут толпами.
   Повидал всех твоих знакомых. <...>
   Мы с Владимиром Никифоровичем здоровы, отдохнули мало-мало от Москвы. Питаемся очень хорошо,-- о нас крепко заботится руководство. Владимир Никифорович собирается на фронт, в Полтаву. Я поеду дня на три в Сталинград, а потом дней через десять я в Москве. <...>
   Вчера был вечер приветствия меня. Народу было битком. Выступал Вл<адимир> Никифор<ович>. Вечер очень хорошо прошел. <...>
   26 октября 1943 г.
  

241

A. H. ТОЛСТОМУ

<1943 г.>

   Уважаемый Алексей Николаевич.
   На Дону есть город Серафимович и Серафимовический район. Пришли немцы, все сожрали -- школы, библиотеки, избы-читальни и проч. Надо восстанавливать. Огромная к Вам просьба -- помочь пожертвованием Ваших книг и других авторов, ежели у Вас найдутся уже ненужные Вам. За книгами пришлю.
   Очень будут благодарны читатели, если напишете на Ваших книгах "от автора".
   Всего Вам хорошего,

А. Серафимович.

  

242

ЦАО ЦЗИН-ХУА

29 августа 1945 г. <Москва>

   Очень рад был получить от Вас письмо, глубокоуважаемый товарищ Цао. Всякая весточка из такого далекого в пространстве и такого близкого сердцу Китая ласково трогает. В эти дни известие, что хребет кровавому японскому зверю сломан, особенно радостно: народ-гигант, труженик народ наконец может отдаться мирному труду, отдаться творчеству, которое он проявил во всю свою вековую историческую жизнь. Поздравляю Вас и весь китайский народ трудовой с чудесной победой над бессердечным и захлебнувшимся в крови и слезах зверем. Нет, не будет он больше терзать детей, женщин, стариков, не будет убивать тружеников, не будет, неистый, разрушать тысячелетнюю культуру, созданную вековым трудом.
   Еще раз крепко позвольте пожать Вам руку и поздравить с большой незатихающей радостью.
   Меня особенно порадовало, что Вы чувствуете себя хорошо и литературно работаете. Ничто так не сближает народы, как их литература. Всякий, кто взаимно сближает народные массы, делает огромное негаснущее дело.
  
   Пишу мало -- нездоровье мешало. Пожил под Москвой в санатории "Барвиха". Чувствую себя лучше. Принимаюсь за работу. Скоро уезжаю на родину -- на Дон, в гор<од> Серафимович. Надо посмотреть, как там живет народ после нашествия немцев, помочь, чем смогу. Материалу наберу и засяду писать. Думаю, если справлюсь, написать большое полотно о создании и развертывании колхозной жизни. В этом ведь сила и мощь и спасение нашей страны, нашего народа.
   Большое спасибо за две книжки на китайском.
   Пишите, буду рад. И сам Вам буду писать. Если куда-нибудь уеду, письма Ваши мои семейные мне перешлют. Еще раз крепко жму Вашу руку.

Ваш А. Серафимович.

  

243

А. А. АНДРЕЕВУ

<1945 г.>

Уважаемый Андрей Андреевич.

   Решаюсь беспокоить Вас неотложной просьбой. Мои люди только что вернулись с Дона, объехали Серафимовический район. Был и я там в 1943 году, вскоре после изгнания немцев. Тогда от района почти ничего не осталось -- ни хуторов, ни посевов, ни скота. В нынешнем году колхозы сдали хлеба почти столько же, сколько сдавали ранее, а засевали 19,5 тысяч гектаров из 50 тысяч га довоенных. За два года наполовину восстановлено стадо крупного рогатого скота и на треть -- стадо овец. Хуже с лошадьми -- было ранее 2 тысячи, есть сейчас только 280 голов. Привилась за годы восстановления озимая пшеница (раньше не сеяли), дает до 28 центнеров с га. Все это сделано при крайне сократившемся числе трудоспособных колхозников -- 28 проц<ентов> к довоенному.
   В колхозах есть настроение в ближайшие 2--3 года полностью восстановить былую славу района, но не все зависит от самих колхозников, не хватает техники. Все три МТС -- Блиновская, Фоминская и Усть-Хоперская были полностью разрушены. Тракторы, в подавляющем большинстве колесные, и комбайны восстанавливались из разбитых машин, треть их давно подлежит списанию. Району нужна неотложная помощь техникой. Для всех трех МТС требуется 30 тракторов СТЗ-НАТИ, 15 "Универсалов", 25 комбайнов и прицепной инвентарь.
   Совсем плохо с машинами в колхозах. Во всем районе нет ни одной молотилки, ни одного движка и почти нет машин для конной тяги.
   Мне очень хотелось бы успеть увидеть новый подъем родных хуторов и станиц. Нельзя ли, дорогой Андрей Андреевич, срочно помочь району просимой техникой и лошадьми (хотя бы голов 500). Все это в ближайшие же годы будет возвращено хлебом. А главное -- район сможет снова стать рассадником передового опыта для всего среднего Дона.
   Надеясь на Вашу отзывчивость, с нетерпением буду ждать Вашего решения.
   С комм<унистическим> приветом.
  

244

РУКОВОДЯЩИМ РАБОТНИКАМ СЕРАФИМОВИЧЕСКОГО
РАЙОНА СТАЛИНГРАДСКОГО КРАЯ

  

<1945--1946>

Уважаемые Александр Михайлович
и Александр Иванович.

   Правительство пошло навстречу пожеланиям районных организаций, учло нужды района и отпустило некоторое количество техники и живого тягла. Я обещал Андрею Андреевичу, что в ответ на оказанную государством помощь колхозы района сделают все возможное, чтобы добиться высокой урожайности и обсеменить как можно больше пахотной земли. А вы лучше меня знаете, из чего складывается борьба за устойчивость урожаев в степных условиях, при постоянной угрозе летних засух. Мне кажется, в течение наступающей зимы надо по-деловому организовать поход за сохранение влаги в почве.
   В первую очередь следует заняться зимой снегозадержанием, а с осени восстановлением, где можно, степных водоемов для талых вод. На этой работе, я думаю, было бы целесообразным использовать не меньше двух отпускаемых машин и какое-то количество лошадей. Кроме того, Серафимовическому району пора проявить инициативу по насаждению лесозащитных полос. Я понимаю всю трудность и грандиозность этого дела, но я знаю также, что колхозники и особенно колхозницы, мужественно перенесшие все испытания в результате вражеского нашествия, способны осуществить и это. Надо только толково, по-большевистски разъяснить товарищам всю важность защитного лесонасаждения для урожайности. Очень хорошо бы также за зиму сделать что-нибудь по местному орошению. С этой целью посылаю чертежи самодельных ветряков и турбинок. Пусть передовые, инициативные колхозы познакомятся с этими достижениями сельскохозяйственной науки и практики.
   Больно мне было читать в "Правде", что наш район -- один из самых отстающих в области по восстановлению севооборотов. Дело это настолько великое, что недооценить его -- значит совершить крупную хозяйственную ошибку. Надеюсь, районные организации и колхозы учтут замечания "Правды" и наверстают упущенное.
   И последнее: из района поступают сигналы о вольном обращении некоторых любителей чужого добра с колхозной собственностью. Убедительно прошу Вас не допускать этого, ударить по рукам всех, кто посягает на основы колхозного строя, кто подрывает материальную заинтересованность колхозников, создающих своим трудом благополучие страны и самой деревни.
   Очень хочется, товарищи, чтобы наш район снова выбился в передовые, стал бы примером для всего среднего Дона.
  

245

ЗЕМЛЯКАМ

1 января 1949 г. <Москва>

Нашим землякам.

   Новогодние пожелания москвичей.
   Прошлый год был восемьдесят шестым в моей жизни. Много я прожил, много видел на своем веку.
   Приятно и радостно сознавать, что в ушедшем в историю 1948 году наш народ сделал еще один большой шаг на пути к коммунизму. И в этом, по-моему, самый основной и радостный итог прошлого года.
   Что касается меня лично, то в истекшем году я продолжал работать в меру своих сил. Закончил подготовку к печати десятитомника собрания моих сочинений, издание которого сейчас заканчивается, писал статьи и очерки для газет и журналов.
   В день Нового года через газету "Молот" я обращаю свое слово, слово старого донского казака Курмоярской станицы, к моим дорогим землякам: работайте еще лучше, трудитесь много и хорошо, чтобы еще краше и богаче стала страна наша, наша великая Родина!

Александр Серафимович --
лауреат Сталинской премии.

  

Примечания

   Второй раздел тома включает 245 писем Серафимовича, 226 из них публикуются впервые. Расположенные в хронологической последовательности, они, письмо за письмом, развертывают перед нами этапы большой жизни писателя, ясной в своей целеустремленности, несмотря на невзгоды и удары судьбы.
   Первое письмо -- это единственная дошедшая до нас весточка из ссылки. "Ну, Руфыч, занесли меня черти к черту на кулички",-- с мрачным юмором пишет двадцатичетырехлетний Александр Попов другу и земляку на далекий Дон, горячего дыхания которого так не хватало ссыльному в краю непроходимых лесов, болот и холодного моря.
   В этом письме, сохранившемся благодаря "вниманию" царских жандармов (см. прим. на стр. 651--652), есть уже нечто от будущего писателя: короткая, но выразительная характеристика заштатного уездного городка и глухих провинциальных нравов. Где-то между этим первым сохранившимся письмом (1887) из Мезени и вторым (1890) из Усть-Медведицы Александр Попов нашел свое призвание и стал писателем Серафимовичем. Но по-прежнему не снят гласный надзор полиции, нет денег на лечение, нет работы.
   Дружеское участие со стороны писателей-демократов старшего поколения -- Глеба Успенского и Вл. Короленко -- помогло молодому литератору стать на ноги (письма 2--8). Может быть, именно тогда, в эти трудные дни, и возникло у Серафимовича чувство глубочайшей ответственности за судьбу людей, с которыми его сводила жизнь: многим, очень многим литераторам и не литераторам, в свою очередь, помог писатель Серафимович.
   Серафимович прожил долгий век,-- писатели нескольких поколений были его современниками. С многими из них он состоял в переписке. Особенно интересны письма к Л. Н. Андрееву, И. А. Белоусову, А. А. Кипену, В. С. Миролюбову, а в советские годы -- к В. П. Ильенкову, Н. А. Островскому, К. А. Треневу, В. И. Петрову и др. В этих письмах, охватывающих почти полстолетия, содержится разнообразный познавательный материал. Но еще, в большей степени они дороги нам как документы искренних и принципиальных человеческих отношений. Никогда Серафимович в письмах к друзьям не лицеприятствует, не кривит душой. Добрый и мягкий, он тверд и неуступчив, когда дело касается вопросов мировоззрения. Благодарность к В. С. Миролюбову и даже некоторая литературная зависимость от него не помешала Серафимовичу в 1904 году решительно высказаться в защиту Горького против напечатанных в журнале Миролюбова статей. Серафимович многим обязан Белоусову, однако, рискуя испортить отношения, он мягко, но решительно разъясняет, что "на журнал нельзя смотреть, как на "болотце", как на что-то мелкое, маленькое, кустарное. Это огромное, серьезное и ответственное дело, в котором на одних "друзьях"... не выедешь".
   "В газете, дружок, работать не буду,-- решительно отклоняет Серафимович просьбу Леонида Андреева, с которым его связывала долгая искренняя дружба.-- Нет, не лицемерие и не боязнь за репутацию... а свое сложное, где-то внутри выросшее, и не из головы, а изнутри откуда-то" (август 1916 г.). И через год в письме к Кипену: "Я написал Леониду, написал, что, как самый близкий ему любящий друг, горячо прошу его уходить из "Русской воли". Он молчал... Я больше не писал ему".
   Впервые публикуются письма Серафимовича к жене -- Ксении Александровне Поповой.
   Ксения Александровна -- коренная донская казачка -- была по тем временам образованной женщиной (она кончила Мариинскую Донскую женскую гимназию). Серафимович помог жене заняться литературной работой (в "Донской речи" печатались ее переводы с французского) и всячески вовлекал ее в сферу своих общественных интересов, что ему не всегда удавалось. "Ах, Ксена, Ксена, если бы ты меня поняла! -- вырывается у него в одном из писем.-- Ведь любовь только мужа и детей -- это такая узость, это сознательно отрывать от себя весь прекрасный полный мир, который окружает нас".
   Серафимович, связанный по работе со столичными и донскими редакциями, кочевал из одного города в другой. Дети растут иногда с отцом, но все чаще остаются на Дону с матерью. "Знакомишь ли ты Толу с миром? -- ласково, но настойчиво спрашивает Серафимович в письме 1906 года.-- Надо, Ксенурок, непрестанно, непрерывно вводить его в сферу знания, миропонимания. Каждый пропущенный день для него навсегда потерян. Это надо помнить".
   Бывая с семьей, сам писатель каждую свободную минуту уделяет детям, с большим тактом и терпением, исподволь, не как скучный урок, а в живой наглядной форме передает им знания и -- что, может быть, еще важнее -- свои взгляда на мир. "Я считаю естественным правом отца передать детям свое мышление, свой круг идей, свое миросозерцание..." -- пишет он Ксении Александровне.
   Серафимович сумел воспитать из своих сыновей большевиков, с оружием в руках ставших на защиту революции.
   Уже в ранних письмах (к Кипену и другим) Серафимович выступает как внимательный и чуткий литературный наставник. Эта сторона творческой деятельности Серафимовича широко отражена в письмах советских лет. "Если хотите писать, вы должны учиться. Учиться и учиться,-- по-дружески сурово требует Серафимович от В. И. Петрова.-- Но надо уметь и учиться. Ведь вы безумно быстро пишете, чудовищно. Где уж тут обдумывать, мучиться, по-всякому переделывать... переписывать,-- несетесь, как на перекладных... Если хотите действительно творчески работать, беритесь за несложный... рассказ и грызите его до положения риз".
   Работать и учиться, учиться и работать, настойчиво, непрестанно, не жалея себя,-- требует Серафимович от каждого, посвятившего себя литературе.
   В ряде писем прямо или косвенно упоминается о выступлениях Серафимовича в защиту людей, несправедливо ущемленных или обиженных. Больная дочурка низкооплачиваемого рабочего, нуждающаяся в санаторном лечении, гонения на врача-терапевта И. А. Слободяника, о котором Серафимович пишет статью в "Правду", предварительно проштудировав уйму медицинских книг,-- все это кровно интересует и волнует писателя.
   Особую группу составляют письма Серафимовича, в которых он ратует за хозяйственное преуспевание и благоустройство города и района, носящих его имя. Он мечтал превратить район в рассадник передового опыта на Дону, а бывшую заштатную степную станицу -- в солнечный город-сад, где человеку жилось бы привольно и счастливо.
   Письма Серафимовича расширяют и углубляют наши представления о большом русском писателе, дополняют его облик.
   В настоящем издании письма публикуются по автографам, хранящимся в Центральном Государственном архиве литературы и искусства СССР, в Центральном историческом архиве в Москве, в музее А. С. Серафимовича (г. Серафимович Сталинградской обл.), в рукописном отделе Государственной библиотеки СССР им. В. И. Ленина, в Институте русской литературы (Пушкинский Дом) АН СССР, в Институте мировой литературы им. А. М. Горького АН СССР, в архиве А. М. Горького при Институте мировой литературы им. А. М. Горького.
   Письма 17, 28, 71, 90, 168, 169, 198, 199, 202--207, 216, 217, 245 печатаются по сборнику "А. С. Серафимович. Исследования. Воспоминания. Материалы. Письма". АН СССР, М.-- Л. 1950.
   Письма 237 и 242 были опубликованы в журнале "Вопросы литературы", 1958, No 11.
   В некоторых письмах сделаны купюры в тех местах, где речь идет о несущественных бытовых деталях. Письма к Ф. Р. Серафимович даны в выборках.
   Письма расположены в хронологическом порядке и имеют общую нумерацию. Авторские даты воспроизводятся справа над текстом письма. Даты или какие-нибудь существенные элементы их (число, месяц, год), не проставленные автором, даются в угловых редакторских скобках. В угловых скобках раскрываются также в тексте незаконченные слова, инициалы, названия.
  

1

   Гордеев Илья Руфыч -- товарищ Серафимовича по Усть-Медведицкой гимназии и С.-Петербургскому университету. Впоследствии занимался литературной деятельностью: в частности, в журнале "Русское богатство" за 1913 год печатались его очерки из жизни глухой донской станицы.
   Письмо И. Р. Гордееву, отправленное из Мезени 26 июля 1887 года на хутор Большой области Войска Донского, до адресата не дошло. 7 сентября 1887 года помощник начальника Екатеринославского губернского жандармского управления в Ростовском уезде (г. Ростов-на-Дону) доносил директору департамента полиции, что агентурным путем "удалось приобрести письмо... писанное из Мезени, как можно полагать, административным ссыльным Александром Поповым... Упомянутое письмо при сем прилагаю". Письмо было приобщено к делу "О сыне есаула Александре Серафимове Попове", где и было обнаружено спустя шестьдесят семь лет исследователями творчества Серафимовича.
   Студ<ент> Петерб<ургского> универс<итета> Шипицын... рабочий Моисеенко...-- См. прим. к т. III наст. Изд., стр. 662--664.
   "С<еверный> в<естник>" -- ежемесячный литературно-научный и политический журнал либерального направления; выходил в С.-Петербурге с 1885 года.
   "Русск<ая> мысль" -- ежемесячный литературно-политический журнал, орган либерально-народнической интеллигенции. Основан в Москве в 1880 году В. М. Лавровым, с 1885 года редактировался В. А. Гольцевым. После революции 1905 года "Русская мысль" под редакцией П. Струве стала органом кадетской партии.
   "Юридич<еский> вестн<ик>" -- журнал, издаваемый в 1867--1892 годах Московским юридическим обществом.
   ...некую Ратнер-Цыценко...-- Ссыльная Анна Ратнер-Цыценко летом 1888 года была переведена из Холмогор в Мезень, где встретилась с Серафимовичем второй раз. Возможно, что именно из ее биографии Серафимович заимствовал ситуацию насильственной разлуки жены с мужем, использованную им в повести "У холодного моря" (см. прим. кт. III наст. изд., стр. 663). Муж Ратнер-Цыценко -- студент Иван Цыценко -- был сослан в Восточную Сибирь, в один из отдаленнейших улусов Якутской области.
   Ты, чай, читал об условиях приема в С.-Петерб<ургский> унив<ерситет>. А правила о приеме в гимназию? -- Речь идет о новых правилах, введенных с 1887--1888 учебного года в С.-Петербургском университете для "преграждения доступа в него нежелательным элементам".
   ...царство протистов.-- Протисты -- термин, введенный в 1866 году немецким зоологом Э. Геккелем (1834--1919) для обозначения совокупности всех простейших, то есть одноклеточных организмов как животной, так и растительной природы. Протисты были выделены Геккелем в особое, низшее, третье царство органической природы, наряду с двумя высшими царствами многоклеточных -- растениями и животными. Отсюда и термин "царство протистов", употребленный в письме иносказательно.
   ...поклон Федору.-- Федор Иванович Васильев -- товарищ Серафимовича по Усть-Медведицкой гимназии и Петербургу. За участие в революционных студенческих кружках был исключен из университета. В 90-х годах входил в социал-демократический кружок, созданный в Ростове-на-Дону В. Я. Алабышевым.
   ...самые подробные сведения об Иваныче.-- О Ф. И. Васильеве.
   Фрол, вот что, братец.-- Фрол Руфыч -- брат адресата.
   Можно ли тебе выехать из твоего "Большого"? -- Серафимович принимал участие в судьбе Фрола Гордеева, как можно судить, человека, несомненно, одаренного, но слабохарактерного. В одном из писем позднейших лет Серафимович сетует на то, что Фрол опустился, пьет. Ф. Гордеев никуда не уехал и умер на том же хуторе Большом глубоким стариком в годы Великой Отечественной войны.
  

2

   В "Русских ведомостях" были помещены мои очерки... -- "Русские ведомости" -- ежедневная общественно-политическая газета буржуазно-либерального направления, основанная в Москве в 1863 году. Во время первой русской революции и в последующие годы газета выражала идеологию кадетской партии.
   В NoNo 56 и 59 (а не 60, как пишет Серафимович) "Русских ведомостей" за 1889 год помещен рассказ "На льдине"; в NoNo 126 и 131 за 1890 год -- "В тундре" ("Снежная пустыня"); в NoNo 148 и 153 -- "На плотах".
   Получив письмо Серафимовича от 14 июля 1890 года, Короленко в ответном письме обещает поговорить о делах Серафимовича с Успенским. Эта беседа состоялась, видимо, в первых числах августа, когда Успенский находился в Нижнем-Новгороде. 22 августа Успенский пишет об издании рассказов Серафимовича А. С. Посникову (одному из редакторов газеты "Русские ведомости"), 6 октября Короленко пишет о том же Н. К. Михайловскому, 17 октября Успенский сообщает Короленко о результатах переговоров, 21 декабря Короленко снова напоминает об этом деле Михайловскому. В 1891 году Успенский в письмах к различным адресатам (В. Семевскому, Гольцеву, Посникову) требует помощи молодому писателю. К сожалению, до нас не дошли письма Успенского к самому Серафимовичу, а также подлинники писем к нему Короленко. Как явствует из жандармского донесения от 22 апреля 1892 года, при обыске на квартире Серафимовича была обнаружена и приобщена к делу "Переписка его с писателями-народниками Глебом Успенским и Короленко, которые, судя по письмам, принимают живое участие в судьбе Попова".
  

3

   ..."Бегство в Америку".-- Имеется в виду рассказ "Бегство", напечатанный позднее в газете "Донская речь", 1898, NoNo 173, 175 и 176; 4, 6 и 7 сентября.
   ...Ваш Макар...-- Речь идет о рассказе В. Г. Короленко "Сон Макара" (1885).
   Глебу Ивановичу...-- Г. И. Успенскому.
  

4

   Павленков Флорентий Федорович (1839--1900) -- известный издатель и переводчик. В издательстве Павленкова выходили популярные общедоступные книжные серии: "Биографическая библиотека" (биографии замечательных людей), "Библиотека полезных знаний", "Сказочная библиотека", сочинения русских революционных демократов (Герцена, Белинского, Писарева), собрания сочинений русских и западных классиков и книги современных писателей.
   "Русское богатство" -- ежемесячный народнический журнал; издавался в Петербурге в 1880--1918 годах. После революции 1905 года журнал стал органом партии "народных социалистов".
  

5

  
   ...к "Л<итературному> фонду" обратиться...-- Литературный фонд -- неофициальное название "Общества для пособия нуждающимся литераторам и ученым", учрежденного в 1859 году в Петербурге (в организации "Общества" принимали участие И. С. Тургенев, Н. Г. Чернышевский, А. В. Дружинин и др.). Средства Литературного фонда составляли членские взносы, пожертвования, доходы от специальных изданий, от устройства публичных лекций, концертов и т. д.
  

6

   Оболенский отказался поместить мой рассказ...-- Речь идет о том же рассказе "Бегство в Америку" ("Бегство"). Оболенский Леонид Леонидович (1845--1906) -- писатель, сотрудник журнала "Русское богатство". Короленко вряд ли мог повлиять на решение "Русского богатства", так как не был тогда в составе редакции журнала (он вошел в нее в 1892 г.).
   ...в ред<акцию> "Недели"...-- "Неделя" -- ежемесячный литературный журнал (приложение к газете "Неделя"), выходил в Петербурге с 1878 по 1901 годы. Газета и журнал основаны известным публицистом П. А. Гайдебуровым, а после его смерти (в 1893 г.) редактировались его сыном -- журналистом и поэтом Василием Павловичем Гайдебуровым (отсюда распространенное наименование "гайдебуровская "Неделя").
   Если Вы найдете, что рассказ не годится никуда, то Вы его, пожалуйста, уничтожьте и никуда не передавайте.-- Рассказ Успенский переслал В. А. Гольцеву (1850--1906), редактору "Русской мысли", с письмом: "22 июня, 1891 г. Дорогой Виктор Александрович! Прилагаю при сем рукопись А. С. Попова (Серафимовича) -- "Бегство в Америку" -- и надеюсь, что вы оцените ее по достоинству... Такого отличнейшего писателя необходимо поддержать, особливо в труднейшую минуту тяжелой болезни".
  

7

   ...получил из редакции "Рус<ской> мысли" такую телеграмму: "Ваша статья... не может".-- Речь идет о том же рассказе "Бегство в Америку" ("Бегство").
  

8

   Дело в том, что я все еще прикреплен к месту...-- Серафимович в это время находился под гласным надзором полиции и не имел права покидать станицу Усть-Медведицкую без специального разрешения. 11 июня 1892 года он был освобожден от гласного надзора полиции и отдан под негласный надзор, с воспрещением жительства во всех университетских городах России.
  

9

   ..."Нов<ом> слове". -- "Новое слово" -- ежемесячный научно-литературный и политический журнал, выходивший с 1894 года как орган правых народников. С апреля 1897 года журнал перешел в руки "легальных марксистов".
   В 1897 году в 7--10 книгах "Нового слова" была напечатана статья В. И. Ленина "К характеристике экономического ромaтизма"; в первом номере (октябрь) -- статья В. И. Ленина "По поводу одной газетной заметки", за подписью К. Т--н. В этой же книге журнала был помещен очерк Серафимовича "Хлебная торговля на юге".
   Декабрьский номер журнала за 1897 год был конфискован и "Новое слово" -- закрыто.
  

10

   Недавно я рассказал о проделках одного крупного воротилы...-- "Маленькая сказочка" о крупных банковских злоупотреблениях была напечатана в газете "Донская речь", 1899, 21 декабря.
   ...я очутился на улице -- 30 декабря 1900 года Серафимович опубликовал в "Донской речи" следующее письмо:
   "Милостивый государь г. Редактор!
   Прошу дать место следующему:
   Ввиду перехода газеты "Донская речь" в другие руки я прекращаю всякое сотрудничество в этой газете.
   Примите уверения и проч.

А. Попов (А. Серафимович)".

  

11

   Миролюбов Виктор Сергеевич (1860--1939) -- в молодости оперный певец, затем журналист и издатель (с 1898 г.) "Журнала для всех", ежемесячного иллюстрированного научно-популярного журнала, выходившего в Петербурге с 1896 по 1906 год. Миролюбов сумел привлечь к работе в журнале крупнейших писателей: А. П. Чехова, А. М. Горького, Д. Н. Мамина-Сибиряка, И. А. Бунина и др. При прогрессивном, в основном, характере журнала в нем временами печатались философские статьи идеалистического характера (см. прим. к письму 17).
   В телеграмме, которая упоминается в письме, Миролюбов приглашал Серафимовича стать штатным сотрудником журнала. Серафимович в штат редакции не вошел, но в последующие годы систематически помещал в "Журнале для всех" свои рассказы: "Степные люди", "Преступление", "На берегу", "Наденька" и другие.
   В сентябре 1906 года на номере девятом издание "Журнала для всех" временно прекратилось и возобновилось только в январе 1914 года ("Ежемесячный журнал литературы, науки и общественной жизни"), затем снова под чуть видоизмененным старым названием "Ежемесячный журнал" ("Журнал для всех"). Издание прекратилось в 1918 году на шестом номере.
  

12

   ...перед г. Тарновским...-- Е. Н. Тарновский -- редактор "Журнала для всех" (до 1904 г.).
   Работаю в Курьере.-- В московскую газету "Курьер" на постоянную работу Серафимовича пригласил Л. Андреев (см. прим. к т. II наст. изд., стр. 639). В начале августа 1902 года Серафимович переезжает в Москву. 16 августа в газете "Курьер" появляется его первый очерк из серии "Заметок". С перерывом в один-два дня эти "Заметки" печатаются в "Курьере" вплоть до 1904 года.
   Пропустила ли цензура моих чиновников? -- Имеется в виду рассказ "Преступление", помещенный в "Журнале для всех", 1902, NoNo 9, 10.
  

13

   Посылаю Вам... небольшой рассказ.-- Вероятно, рассказ "Неправда жизни" ("Случай"), помещенный в No 12 "Журнала для всех" за 1902 год.
   ...потолковать со "Знанием"...-- Товарищество "Знание" -- книгоиздательство, основанное в 1898 году группой литераторов по инициативе К. П. Пятницкого, ставшего директором-распорядителем издательства. Выпускало преимущественно книги общеобразовательного характера. В 1900 году в т-во вступает А. М. Горький С его приходом характер издательства резко меняется: вокруг "Знания" объединяются писатели прогрессивного лагеря, "Знание" становится центром борьбы за реализм и органом широкой пропаганды (в условиях легальной печати) передовой демократической литературы. С 1904 по 1913 год товарищество "Знание" выпустило сорок сборников и пять переизданий некоторых из них, общим тиражом в 1 080 000 экземпляров.
  

14

   На днях покончу с Звонаревым.-- Б. Н. Звонарев -- владелец издательства, в котором в 1901 году вышел первый сборник рассказов Серафимовича. В дальнейшем Серафимович передал все права на издание своих произведений "Знанию", о чем и идет речь в письме к А. М. Горькому.
   Леонид Николаевич...-- Л. Н. Андреев (1871--1919).
  

15

   Горбунов-Посадов Иван Иванович (1864--1940) -- писатель и педагог, издатель книг для народного и детского чтения.
   ...не могу уступить Вам ни того, ни другого рассказа.-- Речь идет о рассказах "Стрелочник" и "Прогулка".
   Относительно же рассказов, вошедших в мой сборник, выпущенный на днях "Знанием"...-- Речь идет о сборнике: А. С. Серафимович, Рассказы, т. I, изд. т-ва "Знание", 1903.
   ...привет Елене Евгениевне -- жене И. И. Горбунова-Посадова.
  

16

   ...я в первый раз прочитал Ваши рассказы целиком в книжке...-- Имеется в виду книга: "В. Г. Короленко. Очерки и рассказы", кн. I, изд. журнала "Русская мысль", М. 1887. В книгу входили рассказы: "В дурном обществе", "Сон Макара", "Лес шумит" и др. Подробнее см. прим. к "Рассказу о первом рассказе" (стр. 634 наст. тома).
   Посылаю Вам мою книжку.-- См. прим. к письму 15.
   Было у меня еще издание...-- См. прим. к письму 14.
  

17

   Ваш сотрудник Волжский вызвал в обществе взрыв негодования -- Волжский (псевдоним Глинки Александра Сергеевича) -- известный в начале 900-х годов литературный критик и публицист. Речь идет о напечатанных в "Журнале для всех" статьях Волжского "Литературные отголоски. По поводу книги г. Булгакова", 1903, декабрь, и "Литературные отголоски. О некоторых мотивах творчества Максима Горького", 1904, январь -- февраль. В первой статье, посвященной анализу книги С. Н. Булгакова "От марксизма к идеализму", Волжский договаривается до утверждения, что "марксизм переродился в крайнюю форму идеализма". Во второй статье Волжский, анализируя "На дне" и некоторые рассказы А. М. Горького, извращает их идейное содержание, приписывая Горькому философию "любующегося собою аморализма". Видимо, Миролюбов не очень вникал в смысл рассуждений своего литературно-философского обозревателя; в одном и том же декабрьском номере он помещает статью Волжского и письмо в редакцию А. М. Горького и Л. Н. Андреева, очень теплое и дружеское, с обещанием в будущем году дать "Журналу для всех" свои новые рассказы. Разумеется, статья Волжского не могла пройти мимо внимания А. М. Горького. В конце декабря он письменно сообщает Миролюбову: "По недостатку времени и охоты писать, я принужден взять назад мое обещание дать рассказ в журнал ваш".
   "Гражданин" -- газета-журнал, политический и литературный, под редакцией князя В. П. Мещерского; орган русского реакционного дворянства, издававшийся с 1872 по 1914 год.
   "Дружеские речи", "Родные речи" -- реакционные журналы начала века, близкие к "Гражданину".
   ...и всякие другие речи...-- Передовые статьи "Гражданина" давались под заголовком "Речи консерватора".
   "Новый путь" -- газета реакционного направления.
   "Новое время" -- ежедневная газета реакционного направления. С 1876 года редактировалась журналистом и издателем А. С. Сувориным. "Новое время" Суворина В. И. Ленин упоминал как "образец бойкой торговли "на вынос и распивочно"... всем, начиная от политических убеждений и кончая порнографическими объявлениями" (В. И. Ленин, Сочинения, т. 18, стр. 251).
   ...играет на руку Бурениным...-- Буренин Виктор Петрович (1841--1926) -- реакционный публицист, поэт и драматург. Со второй половины 70-х годов -- член редакции газеты "Новое время"; возглавлял литературную клику так называемых "нововременцев".
  

18

   Умер от чахотки... мой брат...-- В конце марта 1904 года умер брат Серафимовича Сергей Попов. Он был аптекарским учеником в Новочеркасске, затем держал аптеку на станции Котельниково. В конце 90-х годов Серафимович несколько месяцев жил у брата (см. прим. к т. IV наст. изд., стр. 607).
  

19

   Белоусов Иван Алексеевич (1863--1930) -- поэт и переводчик. Родился в семье ремесленника и сам долгое время был портным. Известен своими переводами Т. Г. Шевченко, рассказами и стихами для детей. Издавал детские книжки и журналы. Последнее десятилетие своей жизни посвятил мемуарной литературе ("Литературная Москва. Писатели из народа. Писатели-народники", 1926; "Литературная среда. Воспоминания 1880--1928", 1928; "Писательские гнезда", 1930).
   Серафимович был связан с Белоусовым и его семьей многими годами дружбы. После революции, которую писатели восприняли по-разному, отношения между ними стали более прохладными, но переписка все же не оборвалась. Первое письмо Серафимовича к Белоусову датировано 11 июня 1904 года, последнее -- 4 декабря 1925 года.
   Бедный Антон Павлович, мучительно жаль. -- А. П. Чехов умер 2/15 июля 1904 года в Баденвейлере; письмо датировано 11 июня. Возможно, это описка, и надо читать "11 июля". Но, может быть, в письме Серафимович имел в виду резкое ухудшение здоровья Чехова, наступившее весной 1904 года.
  

20

   Л. Андреев и А. Серафимович переписывались в течение пятнадцати лет, но в нашем распоряжении есть всего три письма Серафимовича и публикуемый неполный черновик четвертого. Судя по письмам Л. Андреева, а их более тридцати, ответных писем Серафимовича было не меньше.
   Письмо датируется по упоминаемому Серафимовичем (в ненапечатанной части черновика) рассказу Андреева "Красный смех" и по двум известным нам письмам Андреева к Серафимовичу. "Пишу, брат, войну! глаза лезут на лоб",-- сообщает Андреев Серафимовичу, и в следующем письме: "Кончил я войну, наз<ывается>: "Красный смех", в десять вечеров, вышло 3 1/2 печатных листа". И далее, несомненно как ответ на публикуемое выше письмо Серафимовича: "Хочу только сказать, что я очень люблю тебя, и мне жаль, что ты так про себя думаешь,-- это неправда. Ты переламываешься, как переламываются люди десятки раз в жизни, и ты еще напишешь очень хорошее. Я знаю".
   Хотя оба письма Андреева не датированы, они все же позволяют установить время написания публикуемого черновика. Андреев кончил "Красный смех" 8 ноября 1904 года, работал над ним десять вечеров. Следовательно, первое письмо Андреева можно датировать концом октября -- началом ноября, письмо Серафимовича -- первой половиной ноября 1904 года.
   Добров говорит...-- Добров Филипп Александрович, врач, муж сестры первой жены Андреева Александры Михайловны, урожденной Вьелигорской.
   Иду с сыном. -- Со старшим -- Анатолием. Анатолий Александрович Попов, род. в 1899 году, погиб в 1919 году на фронте гражданской войны.
  

21

   ...рассказ свой постругал, как мог.-- Речь идет о рассказе "Среди ночи".
   ...Конст<антину> Петровичу. -- К. П. Пятницкому.
  

22

   Попова Ксения Александровна (урожденная Петрова) -- жена Серафимовича (1876--1933).
   Пишу... рассказ... Материал -- погромное время в Ялте, митинг.-- Имеется в виду рассказ "Стена" ("Живая тюрьма").
  

23

   ...тут в Новочерк<асске> большая каша.-- В первой половине октября 1905 года забастовочное движение охватило города Донской области. После митингов, о которых пишет Серафимович, и столкновений демонстрантов с "патриотами" -- то есть сторонниками монархического режима -- 12 октября в Новочеркасске забастовали рабочие железнодорожного депо, на другой день к ним присоединились рабочие завода Миненкова, типографий и других предприятий, прекратили занятия все учебные заведения.
  

24

   ...наконец-то свобода!.. проведут, негодяи. -- Речь идет о царском манифесте 17 октября, в котором "даровались" народу различные свободы -- слова, печати, собраний, союзов. "Чего стоят все эти обещанные свободы, пока власть и вооруженная сила остается в руках правительства?" -- писал В. И. Ленин в газете "Пролетарий" (В. И. Ленин, Сочинения, т. 9, стр. 406).
   ...работал по организации "Казачьего союза"...-- Имеется в виду "казачья группа", входившая в 1905--1907 годах в Новочеркасский комитет РСДРП наряду с "Новочеркасской социал-демократической группой". Существование подобной организации в составе комитета РСДРП объяснялось спецификой Новочеркасска, почти не имевшего промышленности, в отличие от Ростова, Таганрога и других городов Донской области. Солидаризируясь с "социал-демократической группой" в ряде тактических вопросов революционной борьбы, "Казачья группа" считала Главной своей задачей -- восстановление казачьих прав и вольности (выборное самоуправление и проч.).
   ...Вера Александровна... Грекова...-- должностные лица Новочеркасской казенной женской гимназии.
   Собрались у Петровского в квартире.-- Петровский -- присяжный поверенный, донской общественный деятель.
  

25

   Патриоты хотят убить... Ник<олая> Ив<ановича> Елкина. -- Н. И. Елкин -- донской общественный деятель.
  

29

   Был у Леонида... -- у Л. Н. Андреева.
  

30

   ...дописываю о кровавых событиях в Москве.-- В этом и трех следующих письмах речь идет о рассказе "На Пресне", напечатанном в сборнике т-ва "Знание" за 1906 год, кн. 10.
  

31

   Ответ на письмо А. М. Горького Серафимовичу (декабрь 1905 года) с отзывами о трех рассказах. Горький считает слабым рассказ "Мать": "Хочется видеть этот глубокий по смыслу рассказ написанным более просто"; советует развить трагическую тему в "Письме" ("Письмо" -- первая редакция рассказа "Погром" ("В семье"), напечатанного в сборнике "Знание", 1906, кн. 2): "Этот рассказ -- большой, Вы его смяли, жалко!.. по замыслу, из трех этот -- лучший, самый глубокий!"; и полностью одобряет "Похоронный марш" (напечатан только в кн. 9 сборника "Знание" за 1906 г.): "Славно написано, ярко и сильно".
   ...привет Марии Федоровне...-- Андреева Мария Федоровна (Желябужская, 1872--1953) -- друг Горького, актриса и общественная деятельница.
  

32

   ...были у Телешова с Бел<оусовым~> и Юл<ием> Буниным,-- Телешов Николай Дмитриевич (1867--1957) -- писатель, в 900-х годах один из организаторов Московского литературного кружка "Среда", член товарищества "Знание". Юлий Алексеевич Бунин (1860--1921), старший брат И. А. Бунина (1870--1953), писатель-народник и журналист, бессменный председатель "Сред".
   Грузинский Алексей Евгеньевич (1858--1930) -- литературовед, этнограф и педагог. С 1905 года -- временный председатель Общества любителей российской словесности, с 1909 по 1922 год -- постоянный его председатель.
  

33

   ...была у меня Мар<ья> Мих<айловна>... -- M. M. Костеловская, член КПСС с 1901 года, жена младшего брата Серафимовича -- Вениамина Серафимовича Попова (Дубовского).
   ...закончил о московских событиях, послал Горькому.-- Речь идет об очерке "На Пресне".
   Давно ли ты была у Альтшуллера? -- Альтшуллер -- ялтинский врач.
  

35

   ...журнальчик "Новое слово"...-- Еженедельный общественно-литературный иллюстрированный журнал, выходивший с декабря 1905 года по июнь 1907 года.
   ..понесу в "Правду".-- "Правда" -- ежемесячный социал-демократический журнал искусства, литературы и общественной жизни, выходивший в Москве с января 1904 по январь 1907 года (с апреля 1906 г. выходил под названием "Современная жизнь"). Рассказ "На мельнице" напечатан в майском номере журнала за 1906 год.
  

36

   "Дома". -- Имеется в виду рассказ "Бомбы", "В бараке" -- "Востроносый" (т. II наст. изд.).
  

37

   Был у меня Тимковский.-- Тимковский Николай Иванович (1863--1922) -- писатель либерально-народнического направления.
   Парамонов -- владелец издательства "Донская речь".
  

38

   Голоушев Сергей Сергеевич (1855--1920) -- либеральный писатель, критик и искусствовед. Писал под псевдонимом Сергей Глаголь.
   Эрлангеровский парк -- парк в Ялте, названный по имени немецкого зоолога Эрлангера.
   Скиталец -- псевдоним писателя-"знаньевца" Петрова Степана Гавриловича (1869--1941).
  

39

   Вышел Х-ый сборник -- десятый сборник "Знания".
   Куприн Александр Иванович (1870--1938) -- известный русский писатель.
  

40

   ...отнесу в... "Мир божий".-- "Мир божий" -- литературный и научно-популярный журнал либерально-буржуазного направления, издававшийся в Петербурге с 1892 года. В 90-х годах -- один из органов "легальных марксистов". С 1906 года (после закрытия его цензурой) по 1918 год выходил под названием "Современный мир". Издательницей журнала была жена А. И. Куприна -- Мария Карловна Куприна-Давыдова (позднее -- Иорданская,-- по фамилии второго мужа) (род. 1881).
   Поклонитесь Ирине Павловне...-- Ирина Павловна -- жена И. А. Белоусова.
   Н. Темный -- псевдоним писателя Николая Артемьевича Лазарева (1863--1910). Сын крестьянина, талантливый самоучка-изобретатель, Лазарев работал слесарем. Рассказы Лазарева (Темного) печатались в "Русском богатстве"; в советское время вышли отдельными изданиями (в 1920 и 1923 гг.).
  

42

   Письмо ошибочно датировано 3.VI. 1906. Написано оно 3 июля 1906 года, что устанавливается по содержанию письма и штемпелю на конверте: "Ялта. 3. VII--06".
   ...на Кавказ на группы.-- Имеется в виду минераловодская курортная группа.
   Юшкевич Семен Соломонович (1868--1927) -- писатель. В 900-х годах принадлежал к демократическому лагерю, в 1920 году эмигрировал за границу.
   Рославлев Александр Степанович (1882--1920) -- поэт-символист.
   Чехова Марья Павловна (1863--1957) -- сестра А. П. Чехова. После смерти писателя Марья Павловна сохранила дом Чехова в Ялте в том виде, в каком он был при жизни писателя, а с 1920 года до последних дней была постоянным хранителем и директором Дома-музея.
   Ужасно жалко Сергея Терентьевича.-- Семенов Сергей Терентьевич (1868--1922), крестьянский писатель, автор рассказов "В город", "Отчего Парашка не выучилась грамоте", "Из жизни Макарки" и др. Его первый рассказ, "Два брата", был одобрен Л. Н. Толстым и напечатан в изд. "Посредник".
   В 1906 году Семенов был привлечен к суду за "антиправительственные действия" и приговорен к высылке в Олонецкую губернию, однако ему удалось уехать за границу (заграничные впечатления дали Семенову материал для книги "По чужим краям").
   Златовратский Николай Николаевич (1845--1911) -- известный писатель-народник.
  

43

   Виня -- Вениамин Серафимович Попов (Дубовской) (1874--1942), младший брат Серафимовича, член КПСС с 1903 года, журналист, с 1913 года -- сотрудник большевистской "Правды" (зав. провинциальным отделом). С конца 1919 по 1931 год В. С. Попов бессменно работает в "Правде" (второй секретарь, член редколлегии); с 1932 года -- персональный пенсионер. В своей автобиографии В. С. Попов (Дубовской) пишет: "Большое влияние на меня оказал старший брат -- Александр, впоследствии писатель А. Серафимович... От него я получил общественно-политическую закваску".
  

44

   Кобзарь допечатывается... -- Белоусов многие годы работал над переводом произведений Т. Г. Шевченко (в 1887 г. в Киеве вышла книжка Белоусова "Из кобзаря", в 1892 г. там же -- "Маленький кобзарь"). В начале 1904 года А. М. Горький предложил Белоусову издать в "Знании" русский перевод "Кобзаря" Т. Г. Шевченко. О ходе типографской работы над этим изданием Серафимович сообщает в Москву Белоусову.
   Конопницкую просит оставить.-- Белоусов перевел на русский язык избранные стихотворения польской писательницы Марии Конопницкой (1842--1910).
  

45

  
   Чириков Евгений Николаевич (1864--1936) -- писатель. В годы общественного подъема (1905--1907) написал ряд пьес демократического направления. В 1917 году эмигрировал за границу.
   Найденов (псевдоним Алексеева Сергея Александровича, 1869--1922) -- драматург, печатался в "Знании", автор популярной пьесы "Дети Ванюшина" и др.
  

46

   ...сделайте... членом. -- Видимо, членом кассы взаимопомощи писателей.
  

48

   Пьесу Николая Иван<овича>... -- Н. И. Тимковского.
  

49

   Написал рассказ, отдал в "Знание". -- В этом и следующем письме речь идет о рассказе "Оцененная голова" ("Он пришел").
   ...пишу пьесу...-- В этом и последующих письмах речь идет о пьесе "Разбитый дом".
  

50

   Гусев Сергей Иванович, псевдоним -- С. Гусев-Оренбургский (род. 1867) -- писатель, примыкавший к "Знанию", в 1920 году эмигрировал за границу.
   Арцыбашев Михаил Петрович (1878--1927) -- писатель. В ранних произведениях изображал жизнь деклассированных низов, в годы общественного подъема заигрывал с революцией, обличая произвол властей ("Кровавое пятно", "На белом снегу" и т. д.). После поражения революции наиболее откровенный представитель упадочной реакционной литературы (роман "Санин"). После 1917 года эмигрировал за границу.
   Муйжель Виктор Васильевич (1880--1924) -- писатель. Основные произведения посвящены жизни беднейшего крестьянства. Октябрь встретил сочувственно. В 1923 году написал рассказ "Кухаркины дети", в 1924 году пьесу "Вешний ветер".
   Каменский Анатолий Павлович (род. 1877) -- писатель, близкий по духу Арцыбашеву.
   Андрусон Леонид Иванович (1875--1930) -- поэт, переводчик Гейне.
   Они очень тепло меня встретили... Буду у них читать свой рассказ, который сейчас кончил.-- Серафимович читал на этом петербургском кружке рассказ "Оцененная голова" ("Он пришел").
   Характерно, что обманчивое впечатление теплоты встречи очень скоро рассеялось. "Сдал я в сборник рассказ,-- десять дней спустя сообщает Серафимович Белоусову (см. письмо 51).-- Читал его в кружке молодых литераторов,-- ну и разносили же меня с треском".
   Получила ли ты 12-й сборник...-- двенадцатый сборник "Знания".
  

51

   Тихонов Александр Николаевич, псевдоним -- Серебров (1880--1957) -- писатель; в течение ряда лет был связан с Горьким по делам издательства.
   Ладыженский Владимир Николаевич -- автор стихов (сб. "Стихи", 1896), рассказов ("Далекие дни", 1898, и др.). Занимался издательской деятельностью.
   Е. П. Пешкова (род. 1878) -- жена А. М. Горького.
  

52

   ...не отрываясь, сидел за драмой...-- Речь идет о пьесе "Разбитый дом".
   Морозов Николай Александрович (1854--1946) -- был членом исполнительного комитета "Народной воли". В 1882 году приговорен к смертной казни, замененной пожизненной каторгой. Более двадцати лет провел сначала в Петропавловской, затем в Шлиссельбургской крепости (о чем написал позднее воспоминания). Освобожден революцией 1905 года, после чего посвятил себя научной и литературной деятельности. В советское время Н. А. Морозов был избран почетным членом Академии наук СССР. Вечер в Политехническом институте, о котором пишет Серафимович, для Морозова окончился менее благополучно,-- он был задержан полицией и до утра просидел в участке. "В тот же день,-- вспоминает Морозов,-- написал фельетон "Именины в участке" и, очень может быть, только благодаря этому не был отправлен в провинцию. Потом я узнал, что организация вечера принадлежала Азефу".
  

53

   ...спасибо, дорогой, за "На мельнице". -- Вероятно, Серафимович благодарит Белоусова за хлопоты по устройству рассказа в журнал (напечатан в журнале "Современная жизнь", 1906, май).
  

54

   8 января выйдет "Мир божий" с моим рассказом.-- Речь идет о рассказе "Стена" ("Живая тюрьма"), напечатанном в журнале "Современный мир", 1907, No 1.
  

55

   Рассказ, который забраковали "Русск<ие> вед<омости>"...-- Речь идет о рассказе "Мертвые на улицах", "Вестник жизни", 1907, No 3.
   Вышел Альманах "Шиповника" с моим рассказом (с которым я висел на заборе).-- Рассказ "У обрыва", напечатан в Альманахе изд. "Шиповник", кн. 1, СПб. 1907.
   Фидлер Федор Федорович (1859--1918) -- поэт, переводчик и известный коллекционер, автор книги "Первые литературные шаги" (биографии современных писателей).
  

57

   ...новую пьесу (на тему народных поверий) -- видимо, пьесу "Колдунья", напечатанную в Собрании сочинений Е. Чирикова, т. 8, пьесы, СПб., "Знание", 1909.
   Верхарн Эмиль (1855--1916) -- известный бельгийский поэт-символист.
   Бодлер Шарль (1822--1867) -- французский поэт.
   Тихомиров в восторге от Вининой работы.-- Подразумевается, видимо, Тихомиров Д. И., литератор, организатор литературного кружка "Очаг" (1902), затем член "Среды". Но речь могла идти и о Тихомирове Ксенофонте Ивановиче -- московском издателе.
  

58

   Пьесу не стану дожидаться из цензуры, все равно не пропустят...-- Пьесу "На мельнице" цензура действительно не пропустила. Впервые она напечатана в книге "А. С. Серафимович. Сборник неопубликованных произведений и материалов", М. 1958, стр. 99--121.
   В Ялте другую начну...-- Имеется в виду пьеса "Писатели, читатели и почитатели", впервые напечатанная там же, стр. 122--167.
  

59

   Шолом Аш -- еврейский писатель. В 1908--1909 годах в "Знании" вышли три тома его сочинений, а в 1929--1930 годах -- четыре тома в издательстве "ЗИФ".
  

60

   ...требуют от Пятницкого и Горького 17 октября.-- Речь идет о некоторых разногласиях среди пайщиков товарищества "Знание". Выражение "требуют 17 октября" употреблено иносказательно.
  

61

   В "Шиповнике" вышли мои "Пески".-- Рассказ "Пески" впервые напечатан в "Литературно-художественном альманахе", изд. "Шиповник", СПб. 1908, кн. 3.
   Вышли детские рассказы.-- А. Серафимович, Детские рассказы, с рисунками Б. Кустодиева, изд. "Шиповник", СПб. 1907.
   Драма моя (2-я)...-- Имеется в виду пьеса "На мельнице".
  

62

   Ванечку...-- то есть Ивана Бунина.
   ...буду читать свой рассказ "Чудо"...-- Речь идет, видимо, о рассказе "Человек в скуфейке" (см. прим. к т. III наст, изд., стр. 658--660). Уже после окончания работы над III томом удалось установить, что рассказ "Человек в скуфейке" был напечатан в журнале "Образование", 1908, No 12, стр. 115--125, под названием "В снегу", в несколько отличной от известной нам редакции.
   Таким образом, предположительная датировка рассказа "Человек в скуфейке" -- 1908 год -- подтвердилась.
   Вересаев (псевдоним Смидовича Викентия Викентьевича, 1867--1945) -- русский советский писатель.
   Зайцев Борис Константинович (род. 1881) -- писатель. В 900-х годах сотрудничал в "Знании". После октября 1917 года -- эмигрант.
   Относись по-человечески к Николаю...-- Николай Матвеевич Ильин, рабочий, член боевой дружины Казанской социал-демократической организации, был арестован в 1906 году, но из-под ареста бежал. Серафимович приютил Ильина и всячески помогал ему. В мае 1908 года Николай Ильин был арестован в Ялте, освобожден 15 февраля 1909 года, снова арестован 24 сентября 1909 года, за то, что "вел преступную пропаганду среди крестьян и раздавал им для чтения брошюры преступного и тенденциозного содержания", и сослан на Север в Сольвычегодск. Серафимович поддерживал связь с Ильиным, посылал ему деньги, книги. В архиве писателя сохранились письма Ильина из ссылки, очень теплые и дружеские. В каждом письме он шлет приветы сыновьям Серафимовича -- Толе и Игорю, к которым он, видимо, сильно привязался.
  

63

   "Как было".-- Имеется в виду рассказ "Как вешали"; "Чудо" -- см. прим. к письму 62.
   Работаю над своей драмой...-- Речь идет о переработке пьесы "На мельнице".
  

64

   Посылаю Вам "На мельнице", драматический эскиз.-- Речь идет о пьесе "На мельнице" (см. прим. к т. III наст. изд., стр. 658--660).
  

65

   ...пойдет новая повесть Горького "Шпион", которая сейчас печатается в Америке.-- Так называл Горький в письмах 1907--1908 годов повесть "Жизнь ненужного человека". В двадцать четвертом сборнике "Знания" (1908) была опубликована только часть повести; остальное не могло быть напечатано из-за цензурных препятствий. Полностью повесть была напечатана в издании И. П. Ладыжникова, Берлин (без даты).
   Тихонов Владимир Алексеевич (1857--1914) -- писатель и критик.
   В "Вене" еще не был.-- "Вена" -- петербургский ресторан, он был открыт в 1903 году и стал своеобразным клубом писателей. История ресторана изложена в специальном юбилейном издании (довольно развязном по тону) "Десятилетие ресторана "Вена". Литературно-художественный сборник, СПб. 1913. С легкой руки фельетониста И. Василевского (Не-Буквы) был пущен в обиход термин "венский период русской литературы".
   Дядя Елпатий...-- Елпатьевский Сергей Яковлевич (1854--1933) -- писатель народнического направления, печатался в "Знании". По профессии врач.
   Кузьмин Михаил Алексеевич (1875--1936) -- писатель-декадент.
   ...Никол<аем> Лазарычем...-- Н. А. Лазаревым (Темным).
  

67

   ...приходили просить рассказа для литературного бюро.-- В годы реакции, в связи с уменьшением количества периодических изданий, писателям становилось все труднее и труднее печатать свои произведения. В Петербурге и Москве возникают литературные бюро, выполнявшие своеобразную функцию посредника между столичным писателем и провинциальной газетой. Владельцами таких бюро (в этой роли короткое время выступал и С. Голоушев), возможно, двигали не только коммерческие, но и благие побуждения. Но сам факт обезличенного (рассказы и стихи не очень известных авторов появлялись зачастую без подписи), механического распространения продукции писательского труда вызвал резкие возражения со стороны литературной общественности. Так, в номере 4-м журнала "Русское богатство" за 1912 год помещена статья "На пути к безголовой прессе"; на II съезде писателей России литературные бюро подверглись критике в докладе В. Кранихфельда "Литература и капитал".
  

69

   Рассказ мой о казни...-- Имеется в виду рассказ "Как вешали", напечатанный впервые в сборнике "Знание", 1908, кн. XXI, под названием "Как было".
  

71

   ...рассказ "Круг"...-- Имеется в виду рассказ "Отрезанный ломоть", впервые напечатанный в журнале "Современный мир", 1908, No 6, под названием "Яшка Беспалов" (в рукописи рассказ назывался "Слепой круг").
   Попов Василий Иванович -- однофамилец писателя, в 90-х годах делопроизводитель Областного Донского правления; упоминается в материалах департамента полиции как один из организаторов "Новочеркасского нелегального кружка".
   Арабажин Константин Иванович -- историк литературы и критик; автор книги "Публичные лекции о русских писателях" (СПб, 1909).
   Пильский Петр -- критик и беллетрист. Занимал путаную позицию, выступая против буржуазного декаданса и одновременно против многих произведений реалистической литературы. После 1917 года -- эмигрант.
   Чуковский Корней Иванович (род. 1882) -- известный детский писатель, критик и переводчик.
   На одном из вечеров, о которых пишет Серафимович,-- в Ростове -- присутствовал и П. А. Моисеенко (см. прим. на стр. 633 наст. тома). "Представь, на вечере встретил Моисеенко! Как мы обрадовались друг другу!" -- сообщает Серафимович жене в письме от 5 мая 1908 года.
  

72

   Усиленно пишу рассказ для детского сборника.-- Рассказ "Мишка-упырь" для сборника "Утро", под ред. И. А. Белоусова, М. 1909.
  

73

   ...рассказ для Вас пишу изо всех сил...-- См. прим. к письму 72.
  

74

   Ужасно рад, что Вам понравился мой рассказ...-- Имеется в виду рассказ "Мишка-упырь".
   Напишите, как идет дело сборника.-- Имеется в виду сборник "Утро".
  

76

   Пьесу мою в "Новый театр" не приняли.-- Имеется в виду пьеса "Писатели, читатели и почитатели".
   Написал маленький рассказ, сунул в "Бодрое слово".-- Речь идет о рассказе "В винограднике", журнал "Бодрое слово", 1908, No 3.
  

77

   Пишет трагедию...-- Речь идет, видимо, о пьесе Л. Андреева "Анатэма".
  

78

   Сказочка Андреева имеет огромный успех у ребятишек.-- Сказка Л. Андреева "Храбрый волк", помещенная в сборнике "Утро".
  

79

   ...буду читать скоро лекцию, пишу ее... -- Речь идет о лекции "Литература и литераторы" (см. приложение, стр. 605 наст. тома).
   ...участвовать в "Северном сиянии"... -- "Северное сияние" -- ежемесячный иллюстрированный журнал (1908--1909).
  

80

   ...башня твоя, "предел деревянных построек"... -- В 1908 году Л. Андреев поселился в Финляндии около деревни Ваммельсуу; он построил себе большой бревенчатый дом с высокой башней.
   Лейзера ты своего закончил...-- Имеется в виду драма "Анатэма" (Давид Лейзер -- персонаж пьесы).
   ...пьеса моя ни к черту не годится...-- Пьеса "Писатели, читатели и почитатели".
   ...Вересайчик читает свою длинную штуку. -- Речь идет о повести Вересаева "К жизни" (1909).
  

82

   ...сейчас составляю лекцию о декадентах...-- См. прим. к письму 79.
   "Среды" возобновились, говорите?.. как хорошо, что в нейтральном месте.-- В докладе, посвященном десятилетию "Среды" (1909), Ю. Бунин говорил: "В последние годы вопрос о помещениях для собрания кружка сделался довольно затруднительным... Заседания в ресторане и даже в помещении литературно-художественного кружка, предлагавшего нам отдельную комнату, мы долгое время не хотели устраивать, так как к числу особенно ценных черт "Среды" мы относили их интимность, их чисто домашний характер... Тем не менее минувшей зимой 1908--1909 годов нам все-таки пришлось устраивать заседания в лит.-худож. кружке". (ЦГАЛИ, ф. No 1292, оп. No 2, ед. хр. No 2). Как видно из письма, Серафимович, стремившийся придать "Средам" больший общественный резонанс, был рад даже этой скромной реформе.
  

83

   Бедный Николай Артемыч! Вот несчастье-то.-- Речь идет о смертельной болезни Н. А. Лазарева (Н. Темного), умершего в 1910 году.
  

84

   "Дорогие места" -- сборник под редакцией И. Белоусова, СПб; 1909 (очерки о местах, связанных с именами Пушкина, Чехова, Шевченко, Некрасова, Толстого и др.).
   Дмитриева -- Дмитриева Валентина Иововна (1859--1948), писательница. Участвовала в народовольческих кружках, подвергалась репрессиям, автор рассказов и повестей: "Деревенские рассказы", "Червонный хутор" и др.
   Задумал большую вещь...-- Речь идет о "Городе в степи" (1909).
   ...заканчиваю рассказ для "Северного сияния"... -- Рассказ "Качающийся фонарь"; напечатан в журнале "Северное сияние", 1909, No 7.
  

85

   ...закончил рассказ для Вашего сборника.-- Речь идет о сборнике "Друкарь" (1910), для которого Серафимович сначала дал рассказ "Пимен Копылков" ("Одинокий двор"), а потом заменил его на "Паровоз No 314-Б".
  

86

   Написал рассказ (скверный) "Пимен Копылков"... -- См. прим. кт. III наст. изд., стр. 671--676.
   Написал другой -- "Ветер"... -- Рассказ "Ветер" напечатан в газете "Русские ведомости", 1909, No 177 и 180, от 2 и 6 августа.
   Начал писать "Детство"...-- Речь идет о главах незаконченной автобиографической повести "Жизнь моя и моих предков".
  

87

   ...На премию Фребелевскую.-- Речь идет о ежегодной литературной премии за лучшие рассказы для детей, установленной Фребелевским обществом в Петербурге. Фребель Фридрих (1782--1852) -- известный немецкий педагог.
  

88

   Написал еще рассказ Телешову...-- Речь идет о рассказе "Пимен Копылков" ("Одинокий двор").
  

90

   Кипен Александр Абрамович (1870--1938) -- писатель, близкий друг Серафимовича. Окончил высшую сельскохозяйственную школу в Монпелье (Франция) и был одним из крупнейших в России специалистов по виноградарству; автор ряда специальных работ на эту тему. Литературной деятельностью занимался с начала 900-х годов. Революционным событиям в Одессе посвящена его повесть "В октябре", революционному брожению в провинции -- рассказы и очерки: "Бирючий остров", "Мга", "Господская жизнь" и др.
   Прочитал Ваш "На перекате"... понимаю, почему Горький не взял.-- Герой рассказа "На перекате" матрос Сашка после неудачной попытки поднять команду на забастовку в знак стихийного протеста сажает пароход на мель. Этим заканчивается бунтарство Сашки, очерченного в начале рассказа сильным и волевым матросским вожаком.
   Очень меня интересует Ваш новый рассказ в "Земле".-- Рассказ А. Кипена "Мга", напечатанный в сборнике "Земля", 1911, No 6.
   Корректурой изуродовали мой рассказ "Любовь". -- См. прим. к т. III наст. изд., стр. 666--668.
   Ваше "Виноградарство" прочел от крышки до крышки...-- Речь идет о книге Кипена "Основы виноградарства в средней Бессарабии", СПб. 1908.
   Антик В. и Ко -- московская издательская фирма "Польза" (серия "Универсальная библиотека" и другие издания).
   Бываете ли в литературии...-- В московском литературно-художественном кружке (1899--1917).
  

91

   ...выступаю на вечерах, чтениях и прочее... На Чеховском вечере...-- Лекция "Чехов перед публикой и сам" (см. приложение, стр. 620).
  

92

   ...выйду в современные Иовы.-- Многострадальный Иов -- мифический персонаж одной из книг библии (книга Иова).
   ...комета... летит.-- Речь идет о комете Галлея, которая наблюдалась в 1910 году (период обращения кометы Галлея 76 лет).
  

93

   Собинов Леонид Витальевич (1872--1934) -- знаменитый русский певец.
   ...воюют с наказным атаманом, бывшим шефом жандармов Фон-Таубе...-- Барон фон Таубе был атаманом Войска Донского с 1909 по 1911 год.
  

94

   "Русское слово" держит рассказ...-- Речь идет о рассказе "Одинокий двор" ("Пимен Копылков"); напечатан в газете "Русское слово", 1910, NoNo 201 и 202, 1 и 2 сентября, под названием "В степи".
   В конце августа повезу в Питер пристраивать вещь.-- Речь идет о "Городе в степи".
   ...над большой вещью...-- над "Городом в степи".
   ..."Счастливец" и "Наследство".-- Рассказ "Счастливец" напечатан в газете "Русские ведомости", 1910, No 196. Рассказ под названием "Наследство" нам неизвестен. Мотив "наследства" есть в рассказе "Большой двор", напечатанном в газете "Речь", 1911, No 110. Возможно, имеется в виду этот рассказ.
  

95

   ..."Счастливец" ...попрошу передать в ред<акцию> "Русск<ого> слова".-- См. прим. к письму 94.
  

96

   ...сдам большую вещь... работаю над большой вещью.-- Имеется в виду "Город в степи".
   ...письмо от Ивана Серг<еевича>.-- От И. С. Шмелева. Шмелев Иван Сергеевич (1875--1950) -- русский писатель, автор "Гражданина Уклейкина" (1907), "Человека из ресторана" (1911) и других произведений, проникнутых сочувствием к маленькому человеку. В 1920 году эмигрировал за границу. В произведениях Шмелева, написанных в эмиграции, преобладают идеи смирения перед судьбой и религиозные мотивы.
   Как Ваши Пирожковские книги идут? -- Книги в издании Пирожкова М. В.
  

97

   ...отослал корректуру рассказа "В степи"...-- Имеется в виду рассказ "Одинокий двор". См. прим. к письму 94.
   ...с трудом пишу свою никому не нужную повесть.-- "Город в степи".
  

98

   Все пишу свою повесть.-- "Город в степи".
   Лазаревский Иван Иванович -- литератор, автор книги "Среди коллекционеров" (СПб. 1914) и др.
   Напечатало ли "Русское слово" рассказ? -- Рассказ "В степи".
  

99

   Тан (псевдоним В. Г. Богораза, 1865--1936) -- этнограф, филолог и писатель.
  

100

  
   Муромцев Сергей Андреевич (1850--1910) -- профессор, юрист, один из лидеров кадетской партии, председатель Первой государственной думы. За участие в составлении "Выборгского воззвания" (опубликовано в июле 1906 года от имени депутатов Первой государственной думы) был присужден к трем месяцам тюремного заключения, что вызвало к нему некоторые симпатии в литературных кругах. В. И. Ленин писал: "Муромцев был только либеральным чиновником. Он не был даже демократом. Он боялся революционной борьбы масс. Он ждал свободы для России не от такой борьбы, а от доброй воли царского самодержавия, от соглашения с этим злейшим и беспощадным врагом русского народа" (В. И. Ленин, Сочинения, т. 16, стр. 333--334).
  

101

   Настасья Николаевна измучилась...-- Анастасия Николаевна Андреева (урожд. Пацковская), мать Леонида Андреева.
  

103

   Андреев мне принес громадную пользу при переработке пьесы... -- Относясь с благодарностью к литературным совета" Андреева, Серафимович, однако, не принимал их, если это шло вразрез с его идейными принципами. Андреев неоднократно предлагал Серафимовичу вдвоем сочинить пьесу. В ноябре 1906 года Андреев писал: "Есть, понимаешь ли, у меня одна тема для пиесы, цензурной, ходовой, и продумана она насквозь, от первого до последнего акта... вдвоем мы бы это дело отделали живехонько, и вышла бы пиеса Серафимовича и Андреева. Гонорар: треть -- мне, две -- тебе. Важно! И название пиесы (между нами) "Любовь студента".
   К этому; вопросу Андреев возвращается в письмах с Капри от 9 января 1907 года: "Приезжай ко мне погостить на Капри... Напишем вдвоем пиесу, про которую я тебе говорил"; и от 22 января: "Ты должен знать, какие планы связывались у меня с твоим приездом: сообща написать драму!" 22 апреля он предупреждает Серафимовича: "Подожду еще тебя до осени, а там один напишу". И наконец осенью 1908 года сообщает: "Написал... "Любовь студента" (эта пьеса широко известна под названием "Дни нашей жизни").
   Почему Серафимович отклонил искреннее и, несомненно, интересное предложение Андреева? Этому могло быть много причин, но главная, думается нам, выражена в написанном по другому поводу письме к А. А. Кипену от 2 мая 1913 года: "Это хорошо, что с Леонидом Вы подошли друг к другу. Хорошо, что толковали насчет пьесы,-- ко всему, что говорит, внимательно, пристально относитесь, но своего не теряйте, взвешивайте, угол зрения у него все-таки иной. Для меня все его указания драгоценны, и тем более серьезно я их взвешиваю и принимаю с разбором".
   Народились молодые "Среды".-- В январе 1911 года, по инициативе С. С. Мамонтова, Д. Я. Голубева и других, организовался новый литературный кружок "Молодая среда", по типу и основной своей задаче сходный со "старой" "Средой", но более многолюдный и ориентирующийся главным образом на молодых литераторов. Члены "старой" "Среды" приглашались на заседания как почетные гости. Вскоре произошло слияние "старой" и "Молодой среды". Объединенный кружок продолжал свою деятельность под названием "Среда".
   Был у меня Степан.-- Черевков, старый знакомый Серафимовича по Новочеркасску.
   ...у Михайловского Александра Егоровича...-- Михайловский Александр Григорьевич, журналист, сотрудник "Русских ведомостей" с 1902 года.
  

104

   К Липе так и не выбрался...-- Липа -- сестра Серафимовича, Олимпиада Серафимовна Попова.
  

105

   Костылев Валентин Иванович (1884--1950) -- писатель. Печататься начал с 1903 года, но основные свои произведения -- роман "Козьма Минин", трилогию "Иван Грозный" и др.-- написал в 30--40-х годах.
   Послал в "Русские вед<омости>" рассказ... -- Имеется в виду рассказ "Грех", напечатанный в "Русских ведомостях", 1911, No 198, под названием "Счастье".
  

106

   Игнатов Илья Николаевич -- с 1907 года редактор "Русских ведомостей" (до этого, с 1894 г., заведовал литературно-критическим отделом газеты).
   Анучин Дмитрий Николаевич -- с 1897 по 1907 год был редактором "Русских ведомостей". В начале 1912 года вышел из состава редакции и товарищества газеты.
  

108

   ...квартира городового врача Попова.-- Фамилия мужа Олимпиады Серафимовны, городового врача, была тоже Попов.
  

109

   ...рассказом о волках и Федорыче? -- Рассказ Вениамина Попова "Волки"; напечатан в журнале "Русское богатство", 1912, No 4. Федорыч -- центральный персонаж рассказа.
  

110

   ...и Леонида... Пишет хорошую простую повесть. -- В этом и следующем письме речь, видимо, идет о повести Л. Андреева "Сашка Жегулев". Первые главы, где Андреев описывает дом Саши Погодина, его семью -- мать и сестру,-- лучшие в повести.
  

111

   Марья Карловна о тебе несколько раз вспоминала...-- Мария Карловна Иорданская; см. прим. к письму 40.
  

112

   ...случайно попался мне номер "Русск<их> вед<омостей>" с объявлением о Вашем "Пути". Оказывается, я торжественно изгнан из числа сотрудников.-- С января 1912 года Белоусов начал издавать ежемесячный литературно-художественный журнал "Путь". В предварительных объявлениях (о выходе журнала) в газете "Русские ведомости" фамилии Серафимовича в списке сотрудников нового журнала действительно не было.
  

114

   ...и Куприн не убил...-- Куприн как один из руководителей журнала "Современный мир" имел прямое отношение к печатанию в журнале "Города в степи".
  

115

   Горнфельд Аркадий Георгиевич (1867--1941) -- литературовед и критик. Начиная с 90-х годов сотрудник журнала "Русское богатство" (одно время -- редактор); сотрудничал в ряде других периодических изданий; автор статей по теории поэзии в энциклопедическом словаре Брокгауза и Эфрона.
   Надо приниматься за "Жизнь моя и моих предков". -- Речь идет о большом автобиографическом произведении, к работе над которым Серафимович возвращался в разные годы. С подзаголовком "Из книги "Жизнь моя и моих предков" -- записки Цыпляева" в 1909 году была опубликована повесть "У холодного моря".
  

117

   Твой Федорыч... скоро будет напечатан.-- См. прим. к письму 109.
   В газетах ругают. -- См. прим. к т. IV наст. изд., стр. 604--607.
  

118

   Крюков из Питера пишет...-- Крюков Федор Дмитриевич, беллетрист и публицист, был членом Первой государственной думы.
   "Современник" -- ежемесячный литературно-политический журнал, издававшийся в Петербурге в 1911--1915 годах. В. И. Ленин в 1914 году определил программу журнала как "помесь народничества с марксизмом" (В. И. Ленин, Сочинения, т. 20, стр. 273).
   "Заветы" -- журнал эсеровского направления, издававшийся в Петербурге в 1912--1914 годах.
  

119

   ...написал всего одну повестушку "Номады"... отдал в "Ниву"...-- Повесть, о которой говорит в письме Серафимович,-- это история жизни молодого человека, Сергея (см. прим. к т. IV наст. изд., стр. 603--604). Она известна нам только по сохранившимся в архиве писателя листам черновой рукописи.
   Черновики воспроизводят эпизоды работы Серафимовича сначала над повестью, затем над рассказом для "Нивы". Однако в "Ниве" упоминаемый Серафимовичем рассказ "На море" обнаружить не удалось. Очевидно, он вообще не был напечатан.
   После революции писатель вновь обращается к этому материалу и частично использует его в рассказе "Долговязый" (см. т. VI наст. изд.). Авторские высказывания к "Долговязому" ("До октября мой рассказ не мог увидеть света. После революции я его переработал и напечатал") косвенно подтверждают, что рассказ опубликован не был.
  

120

   Статью Вам непременно пришлю дня через два-три. -- Речь идет о статье "Писатель и читатель", помещенной в журнале "Путь", 1913, No 1, стр. 44--45, открывающей новый раздел журнала "Из дневника (мысли, впечатления, заметки, воспоминания)".
   Муйжель Виктор Васильевич (см. прим. к письму 50), Олигер Николай Фридрихович (1882--1919) --писатели, в годы первой русской революции связанные со "Знанием".
  

121

   ...закончу рассказ "В мышином царстве"...-- Рассказ "В мышином царстве" напечатан в журнале "Русское богатство", 1913, No 4.
  

122

   Написал рассказ листа на 1 1/2, посылаю в "Русск<ое> бог<атство>". -- Рассказ "В мышином царстве".
   Начал другой рассказ...-- Рассказ "Со зверями".
  

123

   Посылаю в "Северные записки" рассказ "Со зверями". -- Рассказ "Со зверями" напечатан в журнале "Русское богатство", 1913, No 7.
   Что же Вы насчет издательства? -- Речь идет о вступлении Кипена пайщиком в товарищество "Книгоиздательство писателей в Москве".
   Статья Ваша в "Пути" прекрасна, нужна и чрезвычайно ко времени. -- Речь идет о статье Кипена "Писатели и читатели" в журнале "Путь", 1913, No 3 (в разделе "Из дневника").
   ...6-й т<ом> Сергеева-Ценского... "Лицо ее было как улица"... -- Имеется в виду неудачная фраза из рассказа Сергеева-Ценского "Береговое", которая дала повод для критических выпадов в адрес Сергеева-Ценского.
   ...воспоминания в "Сев<ерных> зап<исках>".-- Видимо, речь идет о рассказе А. Кипена "Мираж", напечатанном в журнале "Северные записки", 1913, No 3.
  

126

   Отослал в издательство для V тома рассказы. -- 21 марта 1913 года Серафимович был избран в число пайщиков товарищества "Книгоиздательство писателей в Москве"; с 1914 года в этом книгоиздательстве начинает выходить его собрание сочинений.
   Работаю над тем рассказом, что читал при тебе в Москве...-- Возможно, речь идет о рассказе "Странная ночь", напечатанном в V томе сочинений Серафимовича.
   ...звал ехать на "Далеком"...-- "Далекий" -- название моторного катера Л. Андреева, на котором писатель совершал морские прогулки.
  

127

   ...ходит к Кашкину?! -- Речь идет о московском ресторане Кашкина.
  

129

   ...что за чудесная вышла поездка.-- Впечатления от поездки по Черноморскому побережью на мотоцикле "Дьявол" описаны Серафимовичем в очерках "Скитания" (т. IV наст. изд., стр. 409--443).
  

130

   С большой радостью приветствую Ваше начинание.-- Речь идет о возобновлении Миролюбовым журнально-издательской деятельности.
  

131

   ..."Скитания". Первые главки в No 254 примерно от 17 сентября.-- Очерки "Скитания" были напечатаны в газете "Речь", 1913, NoNo 254 (17 сентября), 259 (22 сентября), 268 (1 октября),
  

132

   Надо кончить рассказ для Миролюбова...-- В 1914 году в издаваемом Миролюбовым "Ежемесячном журнале" был объявлен рассказ Серафимовича "У каждого свое". Однако рассказ напечатан не был, и вообще произведение Серафимовича под таким названием нам неизвестно.
  

134

   ...у Полферовых? -- Я. Я. Полферов -- знакомый В. Попова. На квартире у Полферовых в Петербурге В. Попов жил в 1914 году.
   ...у Михайлова ("Прометей")? -- Н. Михайлов -- один из совладельцев петербургского книгоиздательства "Прометей".
  

135

   У Шмелева чудесный рассказ.-- Рассказ "Волчий перекат", напечатанный в декабрьской книжке "Современного мира" за 1913 год.
  

136

   Сытин Иван Дмитриевич (1851--1934) -- крупнейший издатель дореволюционной России. В 1897--1917 годах издавал либеральную газету "Русское слово".
  

138

   ...я сделал по-твоему: написал Вересаеву... -- Речь идет о конфликте между Серафимовичем и Вересаевым. Вересаев написал Серафимовичу письмо, назидательность которого показалась Серафимовичу обидной, и он при встрече не подал руки Вересаеву. Последний обратился в товарищеский суд. Благодаря вмешательству друзей инцидент был ликвидирован.
   "Гусиный поворот" -- рассказ А. Кипена из жизни черноморских рыбаков.
  

139

  
   Ив<ан> Сергеевич с большим успехом отдал пьесу...-- Речь идет о пьесе Шмелева "Догоним солнце" (1914).
   Твой Иван-швейцар понравился.-- Рассказ Кипена "Полтора Ивана". "Имейте виду" -- характерное выражение одного из персонажей рассказа -- буфетчика Адриана Егорыча.
   Тальников Давид Лазаревич (род. 1882) -- литературный критик, критик и историк театра.
   Кранихфельд Владимир Павлович (1865--1918) -- крупный литературный критик либерального направления. После высылки из Петербурга редактора "Современного мира" Н. И. Иорданского в августе 1911 года к Кранихфельду перешло редактирование журнала.
  

142

   ...в приезд Алексея Евгениевича -- А. Е. Грузинского. См. прим. к письму 32.
  

143

   Беклемишева Вера Евгеньевна (1881--1944) -- писательница.
   Корш Ф. А. (1852--1921) -- театральный антрепренер. В письме речь идет о постановке в театре Корша пьесы Серафимовича "Девушка за стеной".
  

144

  
   Был у Софьи Алекс<андровны>. -- Софья Александровна Малиновская, литератор, организатор многих литературных и театральных вечеров.
  

146

  
   "Русское-то бог<атство>" и "Заветы" хлопнули! -- В 1914 году журнал "Русское богатство" был закрыт цензурой и начал выходить вновь под названием "Русские записки". После февральской буржуазно-демократической революции 1917 года восстановлено название "Русское богатство". Журнал "Заветы" в 1914 году был закрыт окончательно.
  

147

   ...в "Дне", видимо, лопнуло...-- "День" -- ежедневная газета, выходившая в Петербурге с 1912 года под редакцией И. Кугеля. Во время войны занимала оборонческую позицию.
   Осенью 1914 года Серафимович настойчиво искал возможности выехать на фронт в качестве корреспондента и вел переговоры с редакциями ряда газет, в частности и с газетой "День".
  

148

   Щеголев -- сотрудник газеты "Речь".
  

150

   Дата устанавливается по предшествующему письму А. А. Кипена к Серафимовичу (тоже без даты, но с фразой: "Теперь начало ноября"} в до вопросу Серафимовича: "Где будешь на рождество?"
  

151

   Читаю "Англию" Дионео...-- Речь идет о книге журналиста Дионео (псевдоним И. В. Шкловского, 1865--1935). Принимал участие в народническом движении 70-х годов, позднее уехал в Англию, откуда регулярно посылал корреспонденции в "Русские ведомости" и "Русское богатство".
  

152

   Бенштейн H. А. (псевдоним Архипов; род. 1880) -- редактор журнала "Новая жизнь".
  

153

   Я еду в Галицию на днях с отрядом Пироговского общества.-- В 1915 году Серафимович ездил на фронт в качестве санитара военно-медицинского отряда Пироговского общества врачей. В составе этого отряда была также и Мария Ильинична Ульянова (см. прим. к т. V наст. изд., стр. 592--594).
  

156

   ...контузило чемоданом...-- тяжелым снарядом.
  

159

   На собрании, когда избирали тебя и Леонида...-- Речь идет о выборах редакционной коллегии литературного товарищества "Книгоиздательство писателей в Москве".
   Тренев Константин Андреевич (1878--1945) -- драматург.
   Сургучев Илья Дмитриевич (род. 1887) -- писатель. Печатался в "Знании" (И. Сургучев, Рассказы, т. I, 1910).
   "Молочн<ый> берег".-- Речь идет о повести Кипена "Молочные воды".
   Мой 6-й т. ("Город в степи") и 2-й выкуплены наконец от "Шиповника"...-- "Книгоиздательство писателей в Москве" выкупало у других издательств право издания книг своих пайщиков.
   2-й том сочинений Серафимовича, вышедший первоначально в "Знании", был в свое время выкуплен "Шиповником". Об условиях выкупа см. письмо к Кипену от 1 марта 1916 года.
  

160

   Клестов Н. С. (псевдоним Ангарский) (1879--1943) -- сотрудник "Книгоиздательства писателей в Москве"; Левенсон -- владелец типографии.
  

161

   Писал ли тебе "Антик"? -- Об издательстве "Антик" см. прим. к письму 90.
  

164

   Дата устанавливается по упоминаемому в тексте письма рассказу А. Кипена "Гусиный поворот", предназначенному для сборника "Слово". Кроме того, из содержания письма видно, что оно написано осенью.
   В газете Андреева Шмелев и я отказались работать.-- О газете "Русская воля" см. в письме к Кипену от 8 июня 1917 года.
  

165

   "Галина" -- повесть; напечатана впервые в Собрании сочинений, изд. "Книгоиздательства писателей в Москве", т. X, 1918.
   Амфитеатров Александр Валентинович (1862--1923) -- писатель, автор романов "Восьмидесятники", "Девятидесятники" и др. В 1920 году эмигрировал за границу.
   Гаккебуш Михаил Михайлович -- публицист; в течение многих лет -- редактор "Биржевых ведомостей", в 1916--1917 годах сотрудник газеты "Русская воля".
   "Известия. Московского Совета рабочих депутатов" -- ежедневная газета, выходившая в Москве после февральской буржуазно-демократической революции. С начала сентября 1917 года стала большевистской. В ноябре 1917 года редакция "Известий" обратилась к Серафимовичу со следующим письмом: "Многоуважаемый Александр Серафимович, редакция "Известий Московского Сов. Раб. и С. Д." предлагает вам взять на себя заведование отделом литературы, критики и искусства..." Серафимович это предложение принял, что вызвало ожесточенные нападки на него со стороны многих писателей, враждебных революции или не понявших ее. В начале 1918 года газета была переименована в "Известия рабочих, солдатских и крестьянских депутатов гор. Москвы и Московской области". С 22 июня 1918 года она слилась с "Известиями" ВЦИК. Серафимович был связан с газетой "Известия" до конца жизни.
   "Биржевка" -- "Биржевые ведомости".
   Лидин Владимир Германович (род. 1894) -- советский писатель.
   Соболь Андрей Михайлович (1888--1924) -- писатель, автор романа "Пыль" (ЗИФ, 1923) и многих рассказов.
   Валя и Наташа навещали.-- Наташа -- курсистка-медичка, о которой А. Кипен писал Серафимовичу, прося познакомить ее с литературной Москвой. Валя -- подруга Наташи.
   Эрьзя (Степан Дмитриевич Нефедов, 1876--1959) -- известный скульптор, много лет работал за границей, последние годы жил в СССР.
  

167

   Пишу брошюры для Московского Совета рабочих депутатов.-- По заданию Московского Совета Серафимович написал брошюры: "Учредительное собрание и политические партии" "Как устроить русскую землю", "Кому власть: царю или народу", исторический очерк "Рабочее движение в России", который вышел в серии "Популярная общественно-политическая библиотека".
  

168

   ...братья-писатели выкидывают мой рассказ...-- Безоговорочная поддержка Серафимовичем большевиков в 1917 году вызвала ожесточенные нападки на него со стороны большинства "Среды" и членов товарищества "Книгоиздательство писателей в Москве". Из подготовленного к выпуску сборника "Слово" был выброшен рассказ "Галина". Уже не царская цензура, а "братья-писатели" пытались бороться с творчеством Серафимовича "путем вырезания".
   ...Данилин... Гонтарев -- сотрудники издательства.
   Яковлев Михаил Николаевич -- художник.
   "Ливерант" -- рассказ Кипена.
  

170

   Ужасно рад, что Тола с Вами.-- В то время Анатолий Попов был на фронте под Котласом.
  

172

   Датируется по содержанию письма.
   Я сейчас заведываю литературным отделом Народн<ого> комисс<ариата> просвещ<ения>. -- Серафимович был назначен заведующим литературным отделом Наркомпроса (ЛИТО) 25 января 1921 года.
   Сивачев М. Г. (1877--1937) -- писатель. В молодости работал на заводе слесарем. Автор книг "На суд читателя", "Записки литературного Макара" и др.
   Новиков-Прибой Алексей Силыч (1877--1944) -- писатель.
   Гребенщиков Г. Д. (псевдоним Сибиряк, род. 1882) -- писатель, после 1917 года эмигрировал за границу.
   Леонида страшно жалко. -- Речь идет о смерти Л. Андреева (1919), о которой Серафимович узнал с опозданием.
  

174

   Львов-Рогачевский В. Л. (1874--1930) -- историк литературы и критик.
   ...в руки Архипова... -- Архипов, см. Бенштейн Н. А., прим. к письму 152.
   Фекла Родионовна Белоусова (род. 1892) -- Ф. Р. Серафимович (урожд. Белоусова) -- вторая жена писателя.
  

175

   Безруких Павел Ефимович (1892--1950) -- советский и партийный работник, позднее литератор; почти четверть века (1924--1948) регулярно переписывался с Серафимовичем. Как вспоминает Безруких, с произведениями Серафимовича он познакомился двенадцатилетним мальчиком, еще в 1904 году, и с тех пор Серафимович стал его любимым писателем. В 1918 году в Ростове-на-Дону произошла их первая встреча. Серафимович поддерживал интерес Безруких к художественному творчеству, читал его стихи, рассказы и очерки. В 1935--1936 годах Безруких редактировал журнал "30 дней", затем был директором Пушкинского заповедника АН СССР.
   Юбилей мой...-- Речь идет о предполагаемом праздновании 60-летнего юбилея А. С. Серафимовича.
  

176

   Низовой (псевдоним Павла Георгиевича Туликова, 1882--1940) -- писатель; автор романов "Океан", "Сталь", "Недра", повести "Черноземье" и других произведений.
   ...у Силыча -- у Новикова-Прибоя.
  

177

   ...для Госиздата, которое издает собрание моих сочинений...-- Речь идет о втором (по счету) советском издании Собрания сочинений Серафимовича, Госиздат, 1925--1927 (11 томов).
  

178

   Дрожжин Спиридон Дмитриевич (1848--1930) -- поэт-самоучка. Начал печататься еще в 70-х годах. Основной мотив дореволюционного творчества Дрожжина -- тяжелая крестьянская доля.
  

179

   Я все собираю материал для большой вещи...-- Речь идет о незавершенном романе Серафимовича "Борьба".
  

180

   Только один Демьян буянил с напостовцами.-- Напостовцы -- группа литераторов троцкистской ориентации, получившая свое название от журнала "На посту". Речь идет о резкой критике Д. Бедным позиции напостовцев.
  

181

   Датируется по содержанию последующего письма от 11 июля 1926 года и по времени пребывания Серафимовича у Кипена в Одессе (июнь 1926 г.).
  

183

   Вчера открылся съезд пролетарских писателей Украины.-- Выступая с приветствием от ВАПП, Серафимович призвал писателей Украины повышать свое мастерство: "Рабочий читатель вырос и критически относится к художественной литературе, требуя литературы, понятной миллионам... Пролетарскому писателю надо серьезно задуматься над повышением своей квалификации, над улучшением качества своей продукции" (из отчета об открытии съезда, газета "Пролетарий", Харьков, 1927, 26 января).
  

184

   Нарбут Владимир Иванович (1888--1944) -- поэт; был руководителем издательства "ЗИФ" до 1928 года.
   На письме Серафимовича две резолюции Нарбута:
   1-я резолюция:
   Переговорить с т. Кипеном лично.

25/ХII--27 г.
В. Н.

   2-я резолюция: Дано на отзыв т. Зонину 2 тома.
   Результатом обращения Серафимовича к Нарбуту было издание собрания сочинений А. Кипена в ЗИФе (1928).
  

188

   Монюшко Александра Владимировна (род. 1900) -- первая жена И. А. Попова; театральный режиссер, во второй половине 20-х -- начале 30-х годов была секретарем Серафимовича.
  

189

   Аига -- старшая дочь И. А. Попова (умерла в возрасте пяти лет).
   Как экзамены Надюши? -- Н. В. Петряевской (см. прим. к письму 198).
   Юлии Мих<айловне> привет.-- Юлия Михайловна Петряевская, мать Н. В. Петряевской.
  

190

  
   Якубовский Георгий -- литературовед и критик.
   Бибик Алексей Павлович (род. 1878) -- писатель, начал печататься в 1902 году. В 1912 году в журнале "Современный мир" опубликован его роман "К широкой дороге". После 1917 года написал ряд романов и повестей.
   Бахметьев Владимир Матвеевич (род. 1885) -- писатель, автор романов "Преступление Мартына", "Наступление" и др.
   Ляшко Николай Николаевич (1884--1953) -- писатель. Литературную деятельность начал в 1902 году. Основные произведения написаны в советское время: "Доменная печь", "Сладкая каторга" и др.
  

192

   Остался только журн<ал> "Октябрь",-- там я ответственный редактор.-- Серафимович вошел в редколлегию журнала "Октябрь" в марте 1926 года, а в конце этого же года был назначен ответственным редактором. Вышел из состава редакции в июне 1930 года.
   Пролетарские писатели разбились на две организации: РАПП (Российск<ая> Ассоциация пролет<арских> пис<ателей>) и "Кузница"...-- 23 июня 1921 года по предложению А. Серафимовича и за его подписью ЛИТО Наркомпроса утверждает проект положения о Всероссийской Ассоциации пролетарских писателей (ВАПП). Начало организации РАППа положила Всесоюзная конференция пролетарских писателей в январе 1925 года. В мае 1928 года на Всесоюзном съезде пролетарских писателей было образовано ВОАПП (Всесоюзное Объединение Ассоциаций пролетарских писателей), ядром которого остался РАПП. В ВОАПП на правах самостоятельной организации вошла "Кузница" -- группа пролетарских писателей, существующая с 1920 года (названа по имени журнала, органа подотдела пролетарской литературы ЛИТО Наркомпроса). Между рапповцами и "Кузницей" начались разногласия и "драки", о которых пишет Серафимович. В 1930 году члены "Кузницы" подали заявление о вступлении в РАПП.
   Я и товарищи поместили в "Правде" письмо... -- Письмо за подписями А. Серафимовича, А. Фадеева, В. Ставского опубликовано в "Правде" 29 марта 1929 года.
  

193

   Солунскую все-таки выпирают из института.-- Имеется в виду новочеркасский врач и педагог M. M. Солунскова (у Серафимовича фамилия названа неверно), которую Серафимович защитил от несправедливых нападок.
  

194

   Был в Козлове у знаменитого Мичурина...-- В г. Козлове (г. Мичуринск) Серафимович был 3--5 июля (см. прим. на стр. 645--646). В книге посетителей мичуринского питомника Серафимович записал: "Пусть же долго еще живет и здравствует Иван Владимирович, и одного надо добиваться всеми силами -- широчайшего показа его жизни, его творений по лицу всего великого Союза трудящихся".
   ...Шведов, Платошкин...-- Яков Захарович Шведов (род. 1905) -- советский поэт. Платошкин Михаил Николаевич (1904--1950) -- писатель, автор произведений о рабочем быте (рассказы "Две жизни", "Макарка", повесть "Новобытное", роман "В дороге" и др.).
   Пильняк Борис (псевдоним Вогау Бориса Андреевича, 1894--1941) -- писатель, автор рассказов, повестей ("Мать-мачеха", "Иван-да-Марья"), романа "Голый год" и др.
   Мариенгоф Анатолий Борисович (род. 1897) -- поэт и прозаик; входил в группу "имажинистов".
   Замятин Евгений Иванович (1884--1937) -- писатель, входил в группу "Серапионовы братья". В 1925--1929 годах за рубежом были напечатаны переводы его романа "Мы", клеветнически изображающего жизнь Советской России, после чего Замятин эмигрировал.
  

196

   Датируется по времени выхода в свет сборника рассказов В. П. Ильенкова "Аноха" (ГИХЛ, 1931).
   Ильенков Василий Павлович (род. 1897) -- советский писатель, начал печататься с 1927 года. В 1931 году вышел роман Ильенкова "Ведущая ось" (см. статью Серафимовича "Живой завод", стр. 341 наст. тома), в 1935 году напечатана повесть "Солнечный город", в 1949 году опубликован роман "Большая дорога", отмеченный в 1950 году Сталинской премией.
   Аноху и Чмыха я читал еще раньше.-- Речь идет о рассказах из сборника "Аноха". Весной 1930 года Ильенков послал Серафимовичу свой рассказ; вскоре состоялась личная встреча, о которой Ильенков вспоминает с большой теплотой. "Вы должны переписать конец рассказа, -- сказал мне Александр Серафимович.-- Ваш герой не должен умирать.
   -- Но тогда от рассказа ничего не останется. Весь эффект именно в концовке. Он умирает, и эта красивая смерть как бы смывает с него позор... Ничего не останется, если это выбросить...
   -- Останется главное -- жизнь,-- сказал Александр Серафимович.-- А вы это -- самое главное -- принесли в жертву ради эффектного финала. Литература должна утверждать жизнь и воспевать ее торжество над смертью". (В. Ильенков, Литература -- подвиг. "А. С. Серафимович. Исследования. Воспоминания. Материалы. Письма", АН СССР, М.--Л. 1950, стр. 169).
  

198

   А. С. Серафимович с 1930 по 1934 год вел переписку со студенткой Ленинградского университета Надеждой Владимировной Петряевской (1911--1934). Письма впервые опубликованы в книге "А. С. Серафимович. Исследования. Воспоминания. Материалы. Письма", АН СССР, М.--Л. 1950.
  

199

   ...новый роман... Ильенков.-- Речь идет о романе "Ведущая ось".
  

200

   ...почитаем сценарий.-- Речь идет о сценарии "Железный поток".
   Исбах Александр (псевдоним Исаака Абрамовича Бахраха, род. 1904) -- советский писатель.
   Ставский (псевдоним Кирпичникова Владимира Петровича, 1900--1943) -- советский писатель, участник гражданской и Великой Отечественной войн.
   Билль-Белоцерковский Владимир Наумович (род. 1885) -- драматург, автор пьес "Шторм", "Лево руля", "Жизнь зовет" и др.
  

201

   Петров Виктор Иванович -- писатель. Серафимович познакомился с ним летом 1929 года. Тогда Петров был заведующим культотделом Усть-Медведицкого райкома ВКП(б). Серафимович поддержал первые литературные опыты Петрова и привлек его к совместной работе над романом о колхозной деревне. Вспоминая об этом, Петров пишет: "Осень и декабрь 1932 г. Александр Серафимович работал много и продуктивно. Но каждый день убеждал меня, что я в самом лучшем случае -- зритель, любующийся, как мастер превращает грубые куски дерева в изящные, прекрасно отполированные вещи. Не сразу они рождаются у него. Он трудится над этими кусками, фугует их, долбит, подгоняет одну сторону к другой. Я видел огромную и трудную работу большого писателя... Нет, не могло быть и речи о том, что эта работа является нашей совместной работой!" ("А. С. Серафимович. Исследования. Воспоминания. Материалы. Письма", АН СССР, М.--Л. 1950, стр. 244, 247). Творческое общение с Серафимовичем было для Петрова лучшей школой писательского ремесла. Уже летом 1937 года он принес Серафимовичу планы своего первого романа "Борьба". Роман был напечатан в альманахе "Литературный Воронеж" и вышел отдельной книгой с предисловием Серафимовича.
   Евдокии Емел<ьяновне>... поклон.-- Евдокия Емельяновна Кутняк, врач, жена В. И. Петрова.
   Датируется по содержанию письма (лето) и по адресованной В. И. Петрову записке Серафимовича от 9 декабря 1932 года, где идет речь о дальнейших переговорах по вопросу перевода Петрова на работу в ст. Усть-Медведицкую.
  

208

   Авербах с присными не пролез? -- Еще в конце 20-х годов Серафимович неоднократно выступал против групповщины и демагогических лозунгов, выдвигавшихся на разных этапах Авербахом М. И. (1872--1944) и другими руководителями РАППа. Серафимович резко выступал против идеалистического содержания, вкладываемого в лозунг "За живого человека", против демагогического призыва "срывания всех и всяческих масок" и т. п. По поводу лозунга С. Родова "дать элементарный тип в массе" Серафимович с возмущением говорил: "Родовцы требуют описывать только простейшего рабочего. Почему же это? А если рабочий стал комиссаром, хозяйственником, ответственным партработником, так о нем нельзя писать". ("На литературном посту", 1928; No 8, стр. 9.)
   В начале 1932 года Серафимович пишет в ЦК ВКП(б) письмо о вредной для плодотворной работы писателя атмосфере, сложившейся в РАППе. С удовлетворением встретил писатель постановление ЦК ВКП(б) от 23 апреля 1932 года "О перестройке литературно-художественных организаций": "ЦК партии, прозорливо, глубоко оценив положение литературы,-- писал Серафимович,-- доверил ее перестройку единому Союзу советских писателей, который привлек к активной творческой работе всех писателей, сочувствующих социалистическому строительству".
  

210

   Вандея -- департамент во Франции; во время французской буржуазной революции 1789 года был центром контрреволюции.
  

212

   19 января 1933 года станица Усть-Медведицкая была переименована в город Серафимович. В августе того же года Серафимович впервые приехал в город, носящий его имя. Писателю была устроена торжественная встреча.
  

217

   ...посылаю Вам "Октябрь" с нашими отрывками.-- В журнале "Октябрь", 1934, No , напечатаны главы из незаконченного романа "Колхозные поля" под названием "Лавина творчества".
   Возникла полемика с Горьким.-- Подразумевается известная дискуссия о языке, развернувшаяся в 1934 году, в которой приняли участие многие ведущие советские писатели.
   6 февраля 1934 года в "Литературной газете" под заглавием "О писателях "облизанных" и "необлизанных" было напечатано изложение выступления Серафимовича на обсуждении романа Панферова "Бруски". 14 февраля там же напечатано открытое письмо А. М. Горького Серафимовичу. 1 марта напечатан "Ответ А. М. Горькому" Серафимовича.
  

219

   Мой ответ Горькому.-- См. прим. к письму 217.
  

220

   Начал вещь о строительстве в деревне...-- "Колхозные поля".
  

223

   ...приезжают два режиссера, которые ставят "Железный пот<ок>".-- Видимо, Е. Л. Дзиган -- кинорежиссер и Г. Березко -- писатель.
  

225

   С Н. А. Островским Серафимович познакомился в Сочи в мае 1934 года. Первое ощущение старого писателя -- чувство подавленности и жалости к прикованному к постели, еще совсем молодому человеку -- вскоре сменилось уважением и восхищением перед несгибаемой силой духа Н. Островского. Между писателями установились простые товарищеские отношения. 18 июня 1934 года Н. Островский пишет Серафимовичу в Москву: "Дорогой Александр Серафимович, прошел месяц, как мы расстались, но жива память о наших встречах". 11 августа Н. Островский, сообщая Серафимовичу о том, что послал ему вторую часть романа "Как закалялась сталь", просит помочь ему перебраться в Москву: "Мой дорогой А. С.! Я знаю, что вы сделаете все, что в ваших силах, чтобы я мог развернуть наступление на литфронте и не закис в этом дождливом Сочи" (ЦГАЛИ, ф. No 363, оп. No 1, ед. хр. No 78).
   Прикованному к постели Н. Островскому как воздух необходимо было живое, ежечасное общение с писательской средой. Разумеется, Серафимович сделал все возможное, для того чтобы выполнить эту просьбу.
   В 1935 году Серафимович возглавил печатное выступление группы советских писателей в защиту Островского против статьи в "Литературной газете" о романе "Как закалялась сталь". Автор статьи, признавая роман "непревзойденным пока по правдивости и искренности отражения нерушимой революционной связи поколений социалистической революции", считает, что в итоге книга "вырождается в индивидуальную жалобу Островского через своего героя", что в романе нет никаких "художественных качеств".
   А. Серафимович, А. Караваева, А. Безыменский и другие так заканчивали свое выступление: "Нечего говорить, что подобная неумная путаная болтовня, выдаваемая "Литературной газетой" за критику, представляет собой клевету на человека, являющегося образцом большевистского мужества" ("Правда", 1935, 25 апреля, No 103).
  

230

   ...инженера-электрика т. Морозова.-- В 1933 году в поезде Москва -- Сталинград Серафимович познакомился с выпускником Московского энергетического института И. Н. Морозовым. Писатель увлек молодого инженера перспективами преобразования заштатной станицы в город. Морозов приехал в город Серафимович, работал на строительстве электростанции, затем был избран председателем горсовета.
  

236

   ... с Георгием Борисовичем...-- Нерадов Георгий Борисович (род. 1882), редактор собрания сочинений А. С. Серафимовича.
  

237, 242

   Цао Цзин-хуа (род. 1897) -- депутат Всекитайского собрания народных представителей, известный китайский литературовед, декан факультета русского языка и литературы, переводчик "Железного потока" на китайский язык. "Железный поток" в переводе Цао Цзин-хуа, под редакцией Лу Синя вышел в Китае в ноябре 1931 года и сразу же был запрещен гоминдановскими властями. Несмотря на это, как вспоминает Цао Цзин-хуа, "по капелькам книга просочилась к читателям" {Статья "От переводчика", приложение к изданию "Железного потока" на китайском языке, Пекин, 1957. Цитируем по рукописи перевода статьи на русский язык.}. В дальнейшем "Железный поток" получал в Китае все более и более широкое распространение и сыграл огромную, далеко выходящую за обычные литературные рамки, роль в воспитании бойцов народно-освободительной армии.
   С автором "Железного потока" переводчик познакомился 1 декабря 1932 года в Москве.
   Цао Цзин-хуа так описывает эту встречу.
   "...Ваш "Железный поток" перевалил через Великую стену, до Китая докатился...-- с этими словами я вынул из портфеля два экземпляра "Железного потока"...
   -- Неужели вам действительно удалось ее издать? -- удивился Серафимович.
   Дрожащими руками он взял обе книги, стал перелистывать. Его лучистые глаза подолгу задерживались на каждой иллюстрации.
   -- Благодарю вас, от всего сердца! -- сказал наконец он, горячо пожимая мне руку.-- Прекрасное издание! Я впервые вижу такое после выхода в свет моей книги. Замечательно!.. Подумать только, в Китае!.. И не запретили печатать?
   -- Очень трудно было издать, но -- как видите... Ни одно издательство не решилось взять на себя ее издание {Книга вышла с грифом издательства "Три бездельника" (?!): "Издательство "Три бездельника" было вымышленным, такого и в помине не существовало, это было название, придуманное Лу Синем для отвода глаз". (Статья "От переводчика" -- приложение к изданию "Железного потока" на китайском языке, Пекин, 1957. Цитируем по рукописи перевода статьи на русский язык.)}. Пришлось г-ну Лу Синю самому отредактировать перевод, сделать всю корректуру и издать ее на свои средства...
   -- Тем более оно дорого нам!..
   -- ...Реакционный режим давит в Китае, как скала. А вот ваш "Железный поток", несмотря на все это, не только раскрылся у нас, как прекрасный железный цветок. Он вдохновляет широкие массы читателей, идейно вооружает их... {Там же, второе приложение, "Визит к А. С. Серафимовичу".}".
   Первый визит к Серафимовичу положил начало многолетнему знакомству и дружеской переписке. К сожалению, большинство писем Серафимовича погибло вместе с библиотекой Цао Цзин-хуа во время войны с Японией. Сохранились только два письма, фотокопии которых любезно представлены проф. Цао Цзин-хуа для настоящего издания.
  

243

   Андреев Андрей Андреевич (род. 1895) -- видный деятель Коммунистической партии и советского государства. В 1943--1946 гг. Андреев -- народный комиссар земледелия.
   Просьба Серафимовича была удовлетворена. МТС района в начале 1946 года получили тридцать тракторов СТЗ-НАТИ, комбайны, прицепные машины, необходимое оборудование, а колхозы -- лошадей и сельхозмашины.
   Письмо печатается по рукописному экземпляру, сохранившемуся в архиве Серафимовича.
  

245

   В последних числах декабря 1948 года тяжело больной Серафимович почувствовал себя немного лучше и продиктовал письмо землякам с новогодним поздравлением. Письмо было опубликовано 1 января 1949 года в газете "Молот", Ростов-на-Дону. Это было последнее письмо и последнее выступление А. С. Серафимовича в печати.
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru