Аннотация: Il diavolo di Mergellina.
Изъ неаполитанскихъ легендъ. Текст издания: журнал "Вѣстникъ Иностранной Литературы", No 1, 1915.
Матильда Серао. Дьяволъ Мерджелины.
Она сидѣла передъ зеркаломъ, а служанка расчесывала ея роскошные, свѣтло-рыжіе волосы, которые горѣли и переливались яркимъ сладострастнымъ огнемъ. Она внимательно смотрѣла въ зеркало: лицо было до того ослѣпительно бѣло, что казалось свѣтящимся: ни одной кровинки не было въ немъ. Взглядъ большихъ хрустальныхъ глазъ былъ холодный, зеленоватый. Губы были полныя, красныя какъ гранатъ, и должны, были быть сладки и горьки, какъ плодъ, который они напоминали. Роскошная округлая грудь медленно вздымалась. Она. посмотрѣла противъ свѣта на свои пальцы, бѣлые, какъ и лицо, на свои руки, твердые и ровные, какъ зрѣлый плодъ, который можно вкусить. Она находила себя соблазнительной, красивой, и побѣдоносная улыбка пробѣгала по ея тубамъ. Она себя обожала, боготворила собственную красоту, каждый день возносила ей обильный фиміамъ, который смѣшивался съ тѣмъ, что возносили ей всѣ, кто ее любилъ.
-- Письмо мадоннѣ Изабеллѣ!-- доложилъ кудрявый пажъ, кланяясь и протягивая письмо на серебряномъ подносѣ.
Мадонна Изабелла взяла письмо: мессиръ Діомедъ Карафа опять писалъ ей о любви. Письмо было полно огня, который по временамъ проявлялся взрывами отчаянія, по временамъ-же замиралъ и томился въ изліяніяхъ неутѣшной скорби. Мессиръ Діомедъ Карафа умѣлъ любить: его благородная избранная натура была открыта всѣмъ восхитительнымъ переживаніямъ нѣжности, его сильная душа понимала всѣ порывы человѣческой могучей страсти. Гордыя испанскія дамы двора вице-короля съ удовольствіемъ забыли бы свою кастильскую надменность, чтобы быть любимыми имъ и любить его. Дѣвушки изъ неаполитанской знати, смуглыя дѣвушки съ голубыми глазами, любили бы его, если-бы онъ захотѣлъ любить ихъ. Но мессиръ Діомедъ любилъ только мадонну Изабеллу, которая слыла коварной и безстрастной. И, дѣйствительно,-- она только улыбнулась на слова любви, которыя ей писалъ мессиръ Діомедъ.
* * *
Въ большой залѣ своего дворца мадонна Изабелла, одѣтая въ красную парчу, съ жемчужной сѣткой на золотыхъ волосахъ сидѣла за разговоромъ съ мессиромъ Діомедо. Влюбленный юноша сидѣлъ въ отдаленьѣ отъ своей дамы, по глядѣлъ на нее внимательнымъ, жаднымъ взглядомъ, ни на минуту не отрывая глазъ. По мѣрѣ того, какъ женщина говорила, лицо его то окрашивалось яркой краской, то становилось землисто блѣднымъ. Такъ какъ юноша былъ весь во власти любви, голосъ его дрожалъ и въ немъ звучали переливы нѣжной привязанности, глухое дрожаніе ревности, рѣзкія, крикливыя ноты ироніи, и всѣ разнообразные оттѣнки любви. Дама, спокойная, неподвижная, улыбалась, обмахиваясь вѣеромъ изъ страусовыхъ перьевъ и любезно и жестоко играла сердцемъ молодого человѣка. Она вызывала въ немъ то безутѣшное отчаянье, то неистощимую надежду, мрачную ревность и высшее довѣріе, гнѣвъ безъ предѣла и радость безъ конца. Ее, привыкшую къ этимъ изысканнымъ и жестокимъ наслажденіямъ, забавляло сжимать это любящее сердце желѣзной рукой почти до смерти и затѣмъ возвращать ему жизнь бархатной, нѣжной ручкой. Ей нравилось причинять боль этой душѣ, грубо повергая ея въ отчаянье. Она наслаждалась, видя, какъ онъ мало-помалу достигаетъ головокружительныхъ высотъ безумнаго возбужденія. Такія женщины были, есть и будутъ. Міръ ихъ проклинаетъ, презираетъ, онѣ кажутся чуждыми нѣжности и очарованью обыкновеннаго типа щенщинъ, кажется, что ихъ ненавидятъ. По міръ ихъ любитъ, мужчина ихъ любитъ... Такъ это есть всегда, такъ и будетъ. Миръ вамъ, милыя дѣвушки съ простыми хорошими душами, которыя, искреннимъ свѣтомъ освѣщаютъ нѣжное тѣло! Миръ вамъ, женщины, единственный удѣлъ которыхъ есть любовь и жертва, никогда не будете вы любимы такъ, какъ тѣ женщины!.. Доброта, добродѣтель, самоотреченіе, чистота, спокойствіе, счастье -- все это ненужныя названья: острое, больное желанье мужчины стремится къ таинственной и опасной сиренѣ. Миръ вамъ, любите, страдайте, умирайте: никогда не будете вы такъ любимы, какъ тѣ!..
* * *
И все же былъ день, когда Діомедъ Карафа думалъ, что достигъ недосягаемой вершины своей жизни, достигъ роковой минута, когда всѣ способности, всѣ физическія силы, вся ясность разума, полетъ фантазіи, напряженіе мускуловъ соединяются въ одну единственную гармонію, которая есть любовь. Наступилъ день, когда мадонна Изабелла, послѣ цѣлаго года борьбы, во время которой она не уступила ни на одну линію, вдругъ отдалась какому-то влеченію и по ка-кой-то странной причинѣ сказала, что любитъ его.
О, тотъ, кто любилъ, знаетъ эту горячую, знойную пору, озаренную солнцемъ въ безконечной лазури въ пылающій полдень, когда все горитъ въ безпредѣльномъ блаженствѣ, когда цвѣты родятся, мгновенно живутъ быструю жизнь, благоухаютъ опьяняющими ароматами и умираютъ, потому что чрезмѣрно отдавались жизни. Трепетная пора, гдѣ все свѣтъ, блескъ, огонь, зажигающій кровь: благословенная возвышенная пора, послѣ которой все становится пепломъ и грязью. Кто любилъ, тотъ пойметъ любовь Діомеда Карафа и не будетъ ждать ея описанія отъ блѣднаго пера холоднаго, бездушнаго лѣтописца. Кто любилъ, пусть призоветъ всѣ свои воспоминанья о любви, пусть воскреситъ полное радости и горя прошлое, пусть дрожитъ и переживаетъ вновь дрожь и трепетъ любви,-- тогда онъ узнаетъ о любви мессира Діомеда. Только блѣдно и безцвѣтно можно разсказать, описать исторію любви: само искусство, само божественное искусство, которое все открываетъ и обнаруживаетъ, можетъ дать только неуловимое представленіе о безконечно разнообразномъ чувствѣ -- о любви.
* * *
Быстролетная пора! Если-бъ длилась она дольше,-- сердце разорвалось бы отъ избытка чувства, которое есть безуміе. Мало-помалу мадонна Изабелла съ незамѣтными переходами стала менѣе счастливой, менѣе влюбленной: улыбка была блѣднѣе на ея губахъ, руки слабѣе въ объятіи, уста холоднѣе въ поцѣлуѣ, трепетъ все болѣе и болѣе рѣдкимъ при встрѣчѣ и при прощаньѣ. Діомедъ Карафа, ослѣпленный любовью, ничего не видѣлъ, ничего не замѣчалъ. Мадонна Изабелла приближалась все болѣе и болѣе къ равнодушію, которое на самомъ дѣлѣ было ея обычнымъ состояніемъ, и ея природная жестокость возрождалась къ мукѣ этого человѣка. Но Діомедъ Карафа страдалъ и опьянялся этимъ страданіемъ, плакалъ и опьянялся этими слезами, былъ боленъ и упивался этимъ недугомъ, то огненнымъ, то ледянымъ, который пожиралъ его жизнь. Онъ восторгался этимъ, какъ христіанскій мученикъ кровью, которая вытекаетъ изъ его ранъ. Изабелла была съ нимъ замкнута, сурова, надменна, и онъ любилъ ее такой. Изабелла была измѣнчива, любезна, весела, принимая въ своемъ домѣ красивыхъ кавалеровъ Неаполя, и онъ, умирая отъ ревности, любилъ ее именно за ту ревность, которую она въ немъ пробуждала. Онъ безразсудно тратилъ свое имущество, забывая о достоинствѣ своего благороднаго происхожденія, не имѣлъ больше родныхъ, друзей, не зналъ ничего больше объ обязанностяхъ и правахъ... Изабелла, Изабелла! Любить Изабеллу... Наконецъ вся истина открылась ему, какъ слово Божіе, и онъ узналъ о собственномъ униженіи, узналъ объ измѣнѣ мадонны Изабеллы съ Джіованни Веррузіо, который былъ его другомъ и товарищемъ дѣтскихъ лѣтъ.
* * *
Онъ скрылъ отъ всѣхъ трагедію своей души, презирая сочувствіе. Ужасная гибель его счастья, трагическое разрушеніе дивнаго зданія не имѣло свидѣтелей. Такъ лучше. Чего стоитъ сочувствіе? Что такое ледяное слово участья?-- мертвыя листья, которыя уноситъ вѣтеръ, а горе остается вѣчно. Напрасно скитался онъ, одинокій странникъ, по цвѣтущимъ странамъ, напрасно искалъ забвенья въ богатствѣ, пышности, въ другихъ увлеченьяхъ и роскошныхъ празднествахъ. Напрасно старался увлечься произведеніями искусства, чтобы найти покой. Повсюду, въ каждой странѣ, въ каждой женщинѣ, въ каждомъ цвѣткѣ, въ спасительномъ винѣ, въ лицахъ картинъ, въ фигурахъ статуй, въ звукахъ музыки онъ находилъ Изабеллу. Его горе больше не было острымъ и мучительнымъ, но было продолжительно и постоянно. Его душа была полна нѣжности, а глаза полны слезъ. Въ немъ жила потребность жертвы, обожанія, экстаза. Боже, Боже! воззвала, наконецъ однажды его усталая душа...
Діомедъ Карафа былъ епископомъ Аріанскимъ, образцовымъ прелатомъ и покровителемъ искусства. Леонардо да Пистона былъ его другомъ. По его повелѣнію въ церкви Піедигротта, гдѣ покоится Санноцаро, Леонардо написалъ великолѣпную картину: Св. Михаилъ поражаетъ Люцифера. У поверженнаго Люцифера, еще блестящаго и прекраснаго, лицо мадонны Изабеллы. И дьяволъ въ церкви Марджелины -- женщина...