Lib.ru/Классика: Серно-Соловьевич Александр Александрович. Пятнадцать неопубликованных писем

ЗВЕНЬЯ

СБОРНИКИ МАТЕРИАЛОВ И ДОКУМЕНТОВ
ПО ИСТОРИИ ЛИТЕРАТУРЫ,
ИСКУССТВА И ОБЩЕСТВЕННОЙ
МЫСЛИ XIX ВЕКА

ПОД РЕДАКЦИЕЙ
ВЛАД. БОНЧ-БРУЕВИЧА

"ACADЕMIА"
МОСКВА-ЛЕНИНГРАД
1935

А. А. Серно-Соловьевич

Пятнадцать неопубликованных писем

с приложением записки А. А. Серно-Соловьевича об его имущественном положении.

Предисловие О. К. Булановой-Трубниковой.

Примечания О. К. Булановой-Трубниковой и Б. П. Козьмина*.

* Примечания Б. П. Козьмина отмечены его инициалами.

Письма Александра Александровича Серно-Соловьевича, которые я давно тщетно разыскивала, недавно были переданы мне M. H. Слепцовой, нашедшей их в портфеле своего покойного мужа, получившего их в свое время при посредстве А. А. Черкесова, когда А. А. Слепцов собирался писать биографию Александра Александровича {В настоящее время все эти письма приобретены Государственным Литературным музеем в Москве, где значатся по книге поступлений, No 1683/₁. Прим. ред.}. Письма эти адресованы матери моей М. В. Трубниковой, близкому и любимому другу Александра Александровича, и представляют новый материал для характеристики его в эпоху эмиграции.

Напомним в нескольких словах о личности адресата.

Дочь декабриста Ивашева -- Мария Васильевна -- была выдающейся деятельницей женского освободительного движения и, по признанию своих соратниц, стояла во главе его.

Когда по выходе замуж за К. В. Трубникова она в 1855 году переехала жить в С.-Петербург, то представляла собой вполне сформировавшуюся личность с яркой общественной жилкой, большими умственными запросами и демократическими взглядами. Ее двоюродные братья Ермоловы и Головинские, воспитывавшиеся в лицее, ввели к ней в дом своих товарищей лицеистов, в числе которых были братья Серно-Соловьевичи, А. А. Черкесов, Ив. Ив. Шамшин, Сабуров, Рихтер, барон Штакельберг, Ламанский, Алейников и др. Кружок этих много читавших и образованных юношей не мало способствовал ее собственному дальнейшему умственному развитию, и влияние его заметно на выборе книг, преимущественно интересовавших Марию Васильевну в этот период: Мишле, Берне, Прудон, Лассаль, Сен-Симон, Луи Блан и т. д.

В дальнейшем группировавшийся вокруг нее кружок молодых людей, которые и по выходе из лицея продолжали посещать ее дом, пополнился целой плеядой молодых женщин, для которых вопросы эмансипации стали центральным вопросом жизни, и передовыми общественными деятелями Петербурга; мы видим здесь Н. В. Стасову, ее братьев, Дмитрия и Владимира, А. П. Философову, Тарновскую, М. А. Меньжинскую, Н. А. Белозерскую, М. А. Тургеневу, профессоров Бекетова, Сеченова и Энгелвгардта и др.

Начав с филантропии, этой одной из форм тогдашней общественной деятельности, и основав Общество дешевых квартир, при чем в это дело была влита новая струя -- нечто от идей равенства и братства,-- кружок Марии Васильевны продолжал эволюционировать в самом процессе совместной работы, усваивая навыки общественности и отражая влияние более радикальных кружков, в частности кружка Чернышевского, с которым Мария Васильевна лично была непосредственно связана через своих друзей Серно-Соловьевичей и Шамшина и куда влекли ее собственные демократические и антимонархические тенденции.

Старший Серно-Соловьевич -- Николай Александрович -- был особенно дружен (может быть, тут было и более сильное чувство) с молоденькой сестрой Марии Васильевны -- Верой Васильевной Ивашевой, жившей в доме у Трубниковых, и, повидимому, видел в ней незаурядную натуру и ценил ее высоко. Накануне своего ареста, 7 июля 1862 года, он передал ей сверток процентных бумаг и денег, только ей писал из Сибири и ей же адресовано его последнее письмо с пути между Красноярском и Иркутском, помеченное 30/XI-65 г. {В копии, сделанной рукой моей матери, письмо помечено 30/XI-65 г.; та же дата стоит и в ее альбоме под стихами. Письмо и стихи приведены мной в книге "Три поколения". Гиз, 1928 г.}. В дружеском тоне он дает ей разные поручения и распоряжения, как будто намекает на обсуждавшиеся ими вместе планы бегства и просит не поминать его лихом. "Сохраните мне свою дружбу,-- пишет он,-- для меня воспоминание о вас всегда дорого. Живите жизнью настоящей, а не дремотным прозябанием... Я знаю, что вы не забудете своего друга.

Вот вам мои последние стихи, писанные еще на Оби:

Пусть другие здесь пишут стихи,

Я не буду -- лишь эти строки.

Не дает мне пленительных дум

Отягченный нелепицей ум.

Нет, друзья, не меня вдохновит

Край оков, где вас сердце томит,

Где безмерность лесов и степей

Населяют при звуках цепей,

Где столетия из рода в род

Изнывает несчастный народ.

Где нельзя нам ни мыслить, ни жить,

Где должны мы в лишениях гнить.

Я не создан невольникам петь.

Я тогда воспою этот край,

Когда воля посеет в нем рай

И проснувшийся разум сотрет

Человека осиливший гнет..."

Между записками Ал. Ал. Серно-Соловьевича есть те же стихи, написанные его рукой, но они несколько отличаются от копии, сделанной Марией Васильевной, после 12-й строки следует явно пропущенная в копии строка, которой нет в копии моей матери:

"И все молча сносить и терпеть".

Позже кружок Марии Васильевны работает в воскресных школах, делает попытку основать Общество женского труда, устав которого был написан П. Л. Лавровым, а когда устав не получил утверждения, то, по мысли Марии Васильевны, создается первая женская артель переводчиц-издательниц, работавшая и издававшая книги научно-популярные и детские и просуществовавшая до 1875 года. И, наконец, переходя к главной своей задаче, тот же кружок Марии Васильевны становится во главе движения за право женщин на образование, и, несмотря на сопротивление правящих сфер, на насмешки и препятствия со стороны ретроградов, он путем долгих усилий добивается сперва открытия общедоступных лекций, а затем и основания Бестужевских высших курсов, т. е. женского университета.

Неутомимая работница на общественной ниве, Мария Васильевна и как личность отличалась редкими душевными качествами, и в оценке ее единодушны все ее современницы, рисующие ее, как "идеальное сочетание развитого ума, стойкого характера, горячности и отзыв чивооги" (М. А. Меньжинская), называющие ее "добрым гением женского движения" (А. П. Философова) и подтверждающие, что Марии Васильевне "принадлежала идея и инициатива всего, что предпринималось в кружке" (Е. И. Лихачева).

Вот к ней-то и обращены приводимые ниже письма А. А. Серно-Соловьевича.

В 1867 и 1868 годах Мария Васильевна по расстроенному здоровью поехала за границу вместе с сестрой своей Верой Васильевной, в то время уже вышедшей замуж за товарища братьев Серно-Соловьевичей и их однокашника по лицею -- Ал. Ал. Черкесова. С Марией Васильевной была ее вторая дочь Мария {Мария Константиновна Трубникова (р. 1860, ум. 1898), впоследствии в замужестве за чернопередельцем Сергеем Алексеевичем Вырубовым, участника революционного движения, работала в петербургской организации Черного передела второго созыва.}, тогда семилетняя девочка, а с Верой Васильевной -- грудной ребенок Таня. Мария Васильевна несколько раз уезжала в Россию, призываемая туда общественными обязанностями и семейными делами, и снова возвращалась за границу, где оставляла дочку на попечение сестры. Приезд таких друзей был особенно кстати, так как Александр Александрович только что пережил сильнейшую личную драму-разрыв с Л. П. Шелгуновой, отягченную еще утратой любимого им сына Коли {Впоследствии Николай Шелгунов привлекался по делу военной организации Народной воли (разбиралось Военно-окружным судом в феврале 1887 года). Стоял во главе военно-революционной офицерской организации, задачей коей было сформировать революционную поддержку в армии (по образцу декабристов) на случай, если таковая понадобится,-- и проявлял большую энергию, пока дело было im Werden (в 1886 году). Затем ушел в кругосветное плаванье, при чем перед отъездом предупреждал товарищей, что, в случае провала, ни в коем случае не вернется в Россию, бежит с корабля. В его отсутствие организация провалилась, и он был арестован за границей. По его собственному признанию одному из товарищей, он мог бежать из-под ареста, сочувствующие офицеры помогли бы, но он сам не захотел. Очевидно, в нем назревал какой-то душевно-интеллектуальный кризис. Позиция его на следствии и на суде очень удивила тех, кто его знал. Приговоренный к 8 годам каторги, был помилован -- разжалован в солдаты на шесть лет. Солдатчину отбывал в Александрополе на Кавказе. Произведенный в армейские офицеры, сейчас же вышел в отставку и поступил в Горный институт. Очень быстро выдвинулся в качестве горного инженера и крупного администратора. По имевшимся сведениям, рабочие на Сулимском заводе в пору революционного брожения грозили бросить его в огонь. Затем он перешел на Богословский завод со специальным поручением наладить его расстроенное хозяйство. Здесь и разразилась катастрофа -- он был застрелен собственной дочерью. О мотивах убийства ходили разные слухи, но достоверного ничего не известно. Отцом своим Николай Шелгунов считал Николая Васильевича и очень любил его. Он и в Морской корпус поступил только потому, что желал облегчить материальное положение Николая Васильевича, в то время арестованного и угрожаемого в смысле заработка. Такова судьба этого сына А. А. Серно-Соловьевича. Все эти сведения сообщены автору статьи недавно скончавшимся членом народовольческого кружка, А. Л. Редько, очень близко стоявшим к Николаю Шелгунову в юности и привлекавшимся по тому же делу.}, которого Людмила Петровна отправила в Россию к своему мужу, пресекая таким образом для Александра Александровича всякую дальнейшую возможность общения с ребенком. При повышенной нервности Александра Александровича {См. приложение: Письма персонала психиатрической лечебницы в 1866 году.} удар этот переносился им особенно тяжело, он был настроен мрачно и злобно, считал для себя в жизни все поконченным; и в буквальном смысле отогрелся в уютной, семейной обстановке, куда попал с приездом сестер. Они окружили своего бедного друга заботами и лаской, он привязался к детям и несколько ожил. Так как материальное положение Александра Александровича было к тому времени крайне тяжело, состояние было конфисковано, дела книжного магазина, в который они с братом вложили деньги, расстроились, то перед Александром Александровичем встал вопрос о существовании. Тут опять пришла ему на помощь Мария Васильевна Трубникова, устроившая ему более или менее правильный заработок в форме переводов в издаваемой ее мужем газете "Биржевые ведомости" и ее приложениях.

0x01 graphic

Отдохнув душой и почувствовав почву под ногами, Александр Александрович, со всей присущей ему горячностью, мог отдаться общественной деятельности, представившейся ему в виде работы в Интернационале, где он видел для себя новую дорогу.

К 1867 году относятся четыре записки (написанные на маленьких листочках), вероятно пересылавшиеся с оказией. Все записки и письма подписаны условным именем Г. Мерц. Речь в этих записках идет, главным образом, о сроках высылаемых готовых переводов и о тяжелом материальном положении Александра Александровича. Но во второй записке прорвались наружу и отголоски личной драмы и желание отомстить виновнице ее.

18/6-V-67 г.

За присылку денег благодарю. За неисправную присылку перевода, пожалуйста, простите. Работы, само собой разумеется, очень скудно оплачиваемой, по горло. Но настоятельно нужно расплатиться с долгами, и потому я работаю по 12 часов в сутки. В этом месяце непременно кончу Инфама и на чистом воздухе примусь за Каванну. Нельзя ли прилагаемое объявление напечатать в русских газетах? Дружески жму Вам руку.

Г. Мерц.

P. S. 6 и 7 главы давно посланы Вам; остается еще только одна.

Это, как и ряд других писем А. А. Серно-Соловьевича к М. В. Трубниковой, посвящено литературным делам, связывавшим автора писем с адресатом. Муж М. В., Конст. Вас. Трубников, был крупным дельцом-предпринимателем, понявшим уже в начале шестидесятых годов могущественное значение печатного слова. В 1861 году он основал газету "Биржевые ведомости", редактором и издателем которой продолжал оставаться до 1874 года. В 1866 году он начал выпускать ежемесячный журнал под названием "Учено-литературные прибавления к "Биржевым ведомостям". В следующем году этот журнал был переименован в "Записки для чтения". В 1869 году издание "Записок" прекратилось. Установить точно, какие именно литературные работы А. А. Серно-Соловьевича были напечатаны в газете и журнале Трубникова, весьма затруднительно. На оснований настоящего и следующих писем можно определить, что Серно-Соловьевичем (может быть, в сотрудничестве с другими лицами; на это есть намек в следующем письме, где говорится, что "переводчики крайне нуждаются в деньгах") были переведены романы Эдмонда Абу "Гнусный", печатавшийся в журнале Трубникова в 1866 и 1867 годах (о нем упоминается ниже в письме Гюде к Трубниковой), Фр. Шпильгагена "На дюнах", помещенный в No 7 "Записок для чтения" 1867 (о нем упоминается в следующем письме) и Уэлли "Стелла и Ванесса", первая часть которого печаталась в 1869 году на столбцах "Биржевых ведомостей", а вторая была помещена в NoNo 8--12 "Записок для чтения". Возможно, что в изданиях Трубникова, кроме перечисленных, имеются и другие переводы Серно-Соловьевича. Значительно труднее выяснить, не было ли напечатано в них каких-либо оригинальных произведений Серно-Соловьевлча. В "Записках для чтения" помещалось много небольших статей и заметок на самые разнообразные темы. Большинство их печаталось анонимно, что крайне затрудняет определение их авторов. Никаких указаний в этом направлении мы не находим и в письмах Сеоно-Соловьевича к Трубниковой. Та статья о швейцарском государственном и кантональном устройстве, написать которую он предлагал в письме VI, в "Записках для чтения" не появлялась. Более чем умеренно-либеральные политические взгляды Трубникова (если только можно говорить о наличности у этого типичного дельца установившихся политических взглядов) наверное не дали ему возможности согласиться на предложение Серно-Соловьевича (в письме V) о регулярной присылке для "Биржевых ведомостей" статей на политические темы. Таким образом, если Серно-Соловьевич и печатался в изданиях Трубникова, то сотрудничество его, по всей вероятности, было совершенно случайным и не шло далее помещения в этих изданиях одной, двух статей и заметок. В частности, можно высказать предположение, что перу Серно-Соловьевича принадлежит небольшая статья "Смерть Лассаля", помещенная в NoNo 5--6 "Записок для чтения" 1867 и написанная по случаю трехлетия со дня трагической гибели знаменитого агитатора. В пользу такого предположения говорят следующие соображения: автор статьи рассказывает, между прочим, о том, что во время одного из приездов Лассаля в Женеву в кружке его тамошних друзей во главе с известным деятелем германской революции 1848 года, а позднее организатором немецкой секции I Интернационала в Женеве Иоганном Филиппом Беккером, велись разговоры относительно похищения Елены Деннигес, отец которой категорически запретил ей выйти замуж за влюбленного в нее Лассаля. Думается, что об этих разговорах мог знать только человек, близкий к женевским друзьям Лассаля, а именно таким был А. А. Серно-Соловьевич, тесно соприкасавшийся с Беккером на своей работе в женевской организации Интернационала. Любопытно, что автор статьи, рассказывая об отпевании Лассаля в Женеве в Temple Unique, упоминает, что на этом отпевании присутствовали представители различных национальностей, в том числе и русской. Полагаем, что и это обстоятельство говорит в пользу того предположения, что автором статьи был человек, живший в Женеве. Б. К.

Каванна -- английская писательница Джулия Кавана (Kavanagh, 1824--1877), дочь известного филолога и историка первобытной культуры Моргана. В пятидесятые и шестидесятые годы ряд ее романов ("Дези Берне", "Грациола", "Магдалина", "Сестра Розалия" и др.) был переведен на русский язык. Б. К.

[Без даты]

Само собой разумеется Павел согласен по 10 р. Адрес его известен механику. Инфама отправлено на-днях 2 главы. Окончание будет готово на будущей недели. Le roman de l'avenir -- дрянь. Роман Каванны написан, как и все ее вещи, с талантом, симпатичным для меня. По окончании Инфама тотчас примусь за Sybbil's second love. Письмо, копию с которого Вы ждете, никак не могу добыть из Берна. Потребуйте копии у К. (?). Я обо всем этом говорю уже без особого раздражения, хотя все с тою же злобой и желанием отмстить.

Но за единый мщенья миг

Клянусь я не взял бы вселенной.

Искренно любящий Вас Мерц.

Павел Иванович Якоби -- доктор-психиатр, участник польского восстания. Речь идет, повидимому, о предлагаемом гонораре. См. подробности о нем в моей книге "Три поколения", Гиз, 1928 г.

Механик -- прозвище А. А. Черкесова,

III

29/17-V-67 г.

Наконец-таки посылаю Вам и последнюю главу Инфама. Простите мою неаккуратность, но у меня работы по горло, т. е. столько же, сколько долгов. Я тотчас же примусь за "Sybill's second love", и буду доставлять аккуратно печатный лист в 10 дней,-- более не могу. Так что весь роман продлится ЮУг месяцев. Я подразумеваю в месяц три листа издания Таухница. Первый лист уже почти готов. Как фельетон, этот новый роман Каванны очень миленькая вещь.

А что Вы сделали с переводом "Auf d. Düne", который обещали пристроить или приобрести? Переводчики крайне нуждаются в деньгах.

Дайте знать о себе и о получении 2-х глав Инфама, отправленных из Евиана.

Дружески жму вам руку.

Г. Мерц.

[Без даты]

Сейчас получил письмо от М. Ф.-- Она пишет о деньгах и о землях. Господи, боже мой, зачем она только беспокоится. Пожалуйста, не думайте, чтоб я кому-нибудь давал поручение по этому предмету. И какая там земля, я и без того в долгу у вас по горло.

M. Ф. -- Мария Федоровна Зайцева -- мать жены П. И. Якоби.

К 1868 году относятся следующие 11 писем (написанные на обыкновенного формата почтовой бумаге), при чем курсив везде принадлежит самому Александру Александровичу.

3/15-1-68 г.

На-днях я послал Вам третью посылку Шали (100 стр.), роман будет непременно окончен к 1 февралю, так что Вы смело можете начать печатание его в фельетоне. Изданный недавно здесь отдельной книгой, он заключает в себе 354 стр., что, вероятно, составит листов 10; я перевожу 150-ю стр. Довольны ли Вы им и переводом? Он, как Вы можете видеть, совершенно в духе последних Тургеневских словоизвержений, только еще глупее. За то стиль первый сорт, да и содержание не без соли, с прибавкою горчицы.

У меня до Вас, или до механика, следующая покорнейшая просьба, или вернее две. Я вчера послал в редакцию "Дела" статью, озаглавленную На новый год, наведайтесь в редакции: будет ли она помещена, и, если нет, то пристройте ее куда-нибудь, хотя, кроме "Дела", никто, конечно, ее не примет. Статья эта, как Вы можете заключить по заглавию, годится только на январь. Помещение ее для меня очень важно, потому что по общей нашей оценке за нее пришлось бы получить около 200 фр[анков]. Пав. Ив., которому я читал ее, остался ею очень доволен. Известите меня возможно скорее об этом деле. Вторая моя просьба заключается в пристройке одной швейцарской женевской барышни. Наслышавшись о Новой Калифорнии, называемой Россией, о совершающемся в ней движении умов, и в особенности, о прогрессивном развитии в ней женского вопроса, она ужасно хочет попытать в ней счастье в качестве гувернантки. [Следует характеристика.] Я очень рекомендовал бы ее...

Новую расписку пришлю Вам на-днях, по случаю. Вы мне предлагаете писать Вам статьи. Я за это взялся бы с удовольствием, но затруднения сильнее моего желания. Я решительно не знаю, как писать, так как не имею никакого понятия о том благодетельном журнале, который согласился бы принимать произведения моего бойкого и размашистого пера. Я думал, было, что Вы приглашаете меня писать в газету, но мне объяснили, что это не так, что Вами издается сборник, но что едва ли о нем идет речь. Словом, мне решительно все равно, куда писать, лишь бы писание обращалось в звонкую монету; но, прежде чем начать писать, нужно поглядеть, куда статьи пойдут, чтобы сообразоваться с обстоятельствами. Вы понимаете, конечно, что мне ужасно трудно писать в ином духе, чем статья На новый год, но можно изловчиться. Если же дело идет о газете, то я охотно взялся бы писать, хоть два раза в месяц передовые статьи, в виде обозрений, а то посылать и всякий день, или неделю, политические статьи, так как я деятельно слежу за тем, что делается и даже член общества, где получаются газеты и журналы всех стран земного шара. Работу эту я вдобавок очень люблю, а историю даже порядочно знаю.-- Узнайте, пожалуйста, переведена ли книга "Present, Past and Future" американского экономиста Пешен-Смита, в духе Кэри. Говорят, было где-то объявление о переводе еще не появившейся в печати книги Прудона L'économie Politique, которая будет, конечно, иметь громадный успех и сбыт. Если объявление о переводе было, то очевидно кто-нибудь вошел об этом в сношение с парижскими издателями. В противном случае, я списался бы с ними. Географию я бросил на 60-й стр." потому что немец, умиленный германским единством, начал вдруг бить себя кулаками в грудь и делает это обязательным для всех читателей. Зная по опыту, как неприятно когда грудь болит, я пожалел русских читателей.

Скажите механику, что лобазник внезапно отправился в лучший мир, говорят, от радости, что его избрали магистром какого-то из орденов, к которому он принадлежал, должно быть, тевтонского, или, вернее, скупателей чужих книг по антикварной цене. Видел я вчера на улице его друга, приехавшего из П[ете]рб[урга]: идет и мрачно смотрит на бедственное социальное положение Европы. Он меня не признал, хотя, очевидно, узнал, о чем я горько сетовал.

Попросите также механика сообщить мне, не знает ли он чего-нибудь о Коле и об отце его. Не может ли он сказать мне, что это за человек, т. е. в какую сторону он теперь смотрит или, в переводе на общедоступный язык, сделался ли он подлецом и вообще насколько он изменился?

Поздравляю вас с Новым годом, хотя собственно не знаю, с чем поздравлять, и дружески жму вам руку.

Г. Мерц.

P. S. Все ли у вас обстоит благополучно? Все ли еще Софи у Коли?

Пожалуйста, поцелуйте от меня Фенюшку и скажите ей, что я все попрежнему люблю ее. Передайте ей, что я на днях видел Терезу и Нину которые просят поздравить ее с Н. Г. Первая у Вине за 20 фр. в месяц и очень довольна своим местом; вторая, произведя на свет еще одного пролетария, пристроилась у итальянцев за 40 фр. и очень довольна ими: Warum sehleppt sich ebend. Während glücklich... Вы кажется это переводили.

Статья "На новый год" в "Деле" не была напечатана,-- возможно потому, что поздняя посылка ее автором не давала возможности поместить ее в январской книжке, а для следующих она не подходила, так как по содержанию своему годилась "только на январь".

Книга Пешен-Смита и "L'économie politique" Прудона на русском языке не появлялись.

Лобазник -- известный библиофил и Эмигрант шестидесятых годов Виктор Иванович Касаткин, умерший в Женеве 10 декабря 1867 года.

Коля -- сын Александра Александровича.

Отец -- Николай Васильевич Шелгунов.

Фенюшка -- крепостная Михаэлис (Л. П. Шелгунова, рожденная Ми-хаэлис), ездила с Шелгуновыми в Сибирь к М. И. Михайлову и приехала с Людмилой Петровной, была няней маленького Коли и отвозила его в Россию к Н. В. Шелгунову, после чего ушла от Шелгуновых и поступила к Черкесовым, с которыми, в качестве няни их ребенка, вновь приехала за границу. Очень развитая женщина, пользовалась полным доверием как у Шелгуновых, так и у Черкесовых, где считалась членом семьи.

0x01 graphic

Января 28/9 февраля [1868 г.]

Сейчас получил ваше письмо, за которое тороплюсь сказать вам большое спасибо. В нем много добрых известий, уже не говоря о том; что всякое известие, самое худое, все же лучше молчания. Вы не можете себе представить, какая это приятная вещь для нашего брата (это перевод: pour nous autres) -- возможность правильной переписки. Сколько посылок перевода вы получили,-- этого из письма я не могу заключить: во всяком случае послано до 250 стр. У меня уже почти все готово, т. е. остается еще стр. 16. Затем, согласно Вашему позволению, я в феврале доставлю перевод Don-Ta-Futto. He хотите ли на март поручить мне перевод одного романа, о существовании которого едва ли кто-нибудь имеет у нас понятие. Это --Stella et Vanessa p. Wailly. Мне ужасно он нравится. Стелла и Ванесса известные две женщины, в которых знаменитый Суифт был одновременно влюблен. А то в Revue des d[eux] m[ondes] был новый роман Абу (которого я не читал) (Les mariages de Pr.) и печатается р[оман] Жорж-Занд. Вы только назначьте, к какому сроку доставить какой роман. Шали я обещал кончить к 1 февраля, и не напиши вы, что он начнет печататься только 15 февраля, я завтра вечером располагал отправить его, так что Вы получили бы конец ровно 1 февраля. Вы напрасно такого низкого мнения о Шали. Роман действительно был бы дрянь, если б не был фотографией высшего общества Франции, да я думаю и не одной Франции. Вспомните только, с какой жадностью читались Заметки Нового поэта, которые совершенно в этом же духе. Жизнь -- оттого и интересно. А, впрочем, конечно, дрянь, как и почти все современные романы. Ответьте, пожалуйста, поскорее относительно Стеллы и Ванессы. Вы мне тоже пишете о книге Б. В. Пришлите хоть одну, чтобы посмотреть, что это такое. Я, например, хотел написать статью о государственном устройстве, кантональных уложениях, различии между понятиями, нравами и законодательством швейцарцев, но решительно не знаю, годится ли это. К тому же одно из капитальных условий конечно деньги, т. е. за какое количество букв какая плата и когда получение денег... Последний вопрос особенно важен, потому что он в тесной связи с платой за помещение, обед и предметы первой необходимости.

В случае нежелания печатать Стеллу и Ванессу, не возьметесь ли вы пристроить ее куда-нибудь, или не сыщете ли мне другой переводной работы к марту. Сколько я соображаю, перевод в фельетон Б. В. выгоднее, чем в Приложение.

Вы меня даже -- простите за выражение -- рассмешили, говоря, что механик верно уже ответил на письмо!!!!!!

Нет, вы верно хотели пошутить. Еще раз большое вам спасибо за доставление мне сведений, и, если можно, не задержите ответа о Стелле и Ванессе, так же, как о Пешен-Смите и Прудоне.

Дружески жму вашу руку. Искренно любящий вас.

Г. Мерц.

Суифт -- Свифт.

Б. В. -- "Биржевые ведомости".

...хотели пошутить... -- Ал. Ал. Черкесов был крайне неаккуратным корреспондентом. Вообще, отличаясь редкой добротой, щедростью, благородством и отзывчивостью, он в то же время менее всего мог назваться деловым человеком. Дела его книжного магазина вели его ближайшие помощники, главным образом, в Петербурге -- Вас. Як. Евдокимов (умер, уже после революции, очень богатым человеком, был председателем Шлиссельбургского комитета).

Заметки Нового поэта -- фельетоны и очерки петербургской жизни Ив. Ив. Панаева, печатавшиеся в "Современнике" в конце пятидесятых и начале шестидесятых годов.

Следующие два письма -- VII и VIII -- представляют особый интерес, так как в них Александр Александрович говорит о своей работе в Интернациональном обществе рабочих, о перспективах своей дальнейшей роли там, о раскрывающейся перед ним возможности общественной деятельности в крупном масштабе, к которой он так страстно стремился и в чем видел свое настоящее призвание.

0x01 graphic

VII

13 [нов. стиля] -- 1 [ст. стиля] [апреля?] 1868 г.

Сейчас получил ваше письмо, мой добрый друг, и спешу отвечать на него. Видите ли какого рода дело: будьте в нем посредником и дайте мне поскорее ответ. Только, пожалуйста, дайте ответ немедленно, потому что я, в свою очередь, должен дать ответ и, согласно этому ответу, устроить свое положение.

О получении от вас денег я тотчас же известил механика, которому писал тогда же по просьбе одного господина. Письмо это послано через Александру Евграфовну. Для вас я перевожу Стеллу и Ванессу, превосходный роман в английском вкусе.

Но главная история вот в чем. Здесь, в эти последние три-четыре недели рабочий вопрос принял очень серьезный оборот. Как член интернационального общества рабочих, я написал несколько статей, которые были замечены в обоих лагерях. Работы было много, случалось спать два, три часа в ночь. Теперь шум поутих, но, конечно, чтобы возобновиться с новой силой. Общество предлагает мне место в статистическом бюро, в газете и даже в здешнем центральном комитете. Пока все эти места даровые, а работы по горло. Разумеется, все это мне крайне по душе: и по роду занятий, и по сношениям с людьми, и по массе приобретаемых сведений, и по положению, и по количеству друзей и врагов. Общество усиливается с каждым днем и при первой возможности места будут оплачиваться. Тут целая будущность и кипучая деятельность. Чтобы принять хоть одно из мест, мне прежде всего необходимо регулязировать свое положение, которое и материально, и нравственно некрасиво. У меня теперь опять до 500 фр. долга и, разумеется, ни гроша. Поэтому будьте посредником вот в каком деле. Предложите механику, не согласится ли он высылать мне ежемесячно, в определенный срок, 125 фр., а я буду переводить, или писать для вас, и счеты мы станем сводить два раза в год. Если подобная комбинация не состоится, то мне надо искать место курьера в каком-нибудь семействе. Можете себе представить, каково менять самостоятельную, полную жизни и мысли деятельность на лакейство в барском доме. Аккуратная присылка нужна скорее мне. И нету [?] потому, что только под этим условием я могу жить на 100 фр. (25 -- на долги), так как жизнь в кредит увеличивает расходы на целую треть.

Пожалуйста, устройте мне это дело и, главное, дайте скорее ответ, потому что выборы в конце этого месяца, т. е. через две недели, и ответом мне медлить нельзя. Я рассчитывал все на приезд механика, который подивился бы, если бы сравнил то положение, в котором он оставил меня, и мою теперешнюю живость. Я сильно рассчитываю, что он уладит мне это, и поэтому согласился, чтобы меня внесли в выборные списки. Буду с нетерпением ждать вашего ответа. Наконец-таки я вижу и для себя большую дорогу. Дружески жму вам руку.

Ваш Г. Мерц.

Александра Евграфовна -- А. Е. Кутузова, сестра Марии Евгр. Зайцевой, жены критика и публициста В. А. Зайцева, и Олимпиады Евгр. Кутузовой-Кафиеро, известной участницы революционного движения семидесятых годов, бакунистки, а позднее деятельницы итальянского социалистического движения. А. Е. Кутузова также принимала участие в революционном движении семидесятых годов.

Обострение рабочего вопроса в Женеве выразилось в конфликте между строительными рабочими и предпринимателями, закончившемся забастовкой, о которой см. в примечаниях к следующему письму.

В 1868 году А. А. Серно-Соловьевич редактировал небольшой журнал "La Liberté", орган романской секции Интернационала. Все статьи в нем печатались анонимно, поэтому определить, какие из них написаны Серно-Соловьевичем, не представляется возможности.

VIII

[25--27 апреля (?), нов. стиля, 1868 г.]

Две недели тому назад я писал вам, добрейший друг, прося вас поговорить с механиком об устройстве моих дел. Не получая никакого ответа, я думаю, не затерялось ли. это письмо, и поэтому вот в 2-х словах его содержание. Мне предстоит очень хорошая деятельность в Интернациональном обществе рабочих, но в настоящую минуту места еще не оплачиваются в нем. В будущем это решено принципиально. Нечего говорить, как эта деятельность мне по душе, но нужно прежде всего устроить свой личный вопрос. Последняя грева {Грева -- grève -- забастовка.} занимала у меня по 14 часов в сутки, так что я ничего не делал для вас. Не можете ли вы поэтому переговорить с механиком о правильной высылке мне 125 фр. в месяц, которые я буду выплачивать переводами, или статьями с расчетом за полгода. Пожалуйста, дайте на это письмо какой-нибудь ответ. Дружески жму Вам руку.

Г. Мерц.

Прочтите статью Павла о "греве" в будущем No "Дела". Брошюра в ответ Гегу писана Вашим знакомым.

Забастовка строительных рабочих в Женеве была вызвана крайне тяжелым материальным положением, в котором они находились. При рабочем дне, продолжавшемся не менее 12 часов, они зарабатывали в среднем 2 франка в день. При этом необходимо иметь в виду, что по свойству своей работы, имевшей сезонный характер, они были обеспечены заработком не более чем в течение 6 месяцев в году. Чрезвычайная дороговизна жизни в Женеве делала положение строительных рабочих особенно тяжелый. Между тем прибыль предпринимателей в этой отрасли промышленности доходила до 12%. Пропаганда Интернационала пользовалась большим успехом среди женевских строительных рабочих. По инициативе Интернационала 21 марта 1868 года был организован большой митинг женевских рабочих, на котором было решено объявить стачку; тут же был избран стачечный комитет. Время для начала забастовки было выбрано очень неудачно, так как строительные рабочие, не имея заработка в зимние месяцы, к весне успевали прожить все свои скудные сбережения и, вследствие этого, оставались без средств к жизни. Это обусловило неудачный исход забастовки 1868 года. Продержавшись в течение трех недель, рабочие под влиянием голода и безденежья были вынуждены согласиться на уступки, которые предприниматели предлагали им с cамого начала стачки, а именно: уменьшение рабочего времени на один час (до 11 часов в сутки) и повышение заработной платы на 5--10%. Серно-Соловьевич принимал деятельное участие в проведении стачки: он вел агитацию среди рабочих за поддержку ее, писал статьи в "Liberté", составлял афиши-прокламации, которые забастовщики расклеивали на улицах, и т. д. Б. К.

Статья Павла Якоби -- "Больные места Швейцарии" в NoNo 2, 5 и 6 "Дела" 1868. Б. К.

Аманд Гегг (1820--1897) -- деятель германской революции 1848 года, член баденского революционного правительства в 1849 году; по подавлении революции эмигрировал в Швейцарию, принимал участие в местном рабочем движении, был членом Лиги мира и свободы и участвовал на ее конгрессах, поддерживал сношения с Интернационалом. По своим взглядам Гегг был буржуазным демократом, мечтавшим разрешить социальный вопрос путем социальных реформ. Во время женевской стачки 1868 года Гегг опубликовал в местной буржуазной газете "Journal de Genève" (No 74) статью, в которой призывал рабочих и предпринимателей пойти на взаимные уступки. Гегг уверял, что он очень "любит" рабочих, что он всегда интересовался устройством их судьбы и желал содействовать разрешению социального вопроса. "Надо,-- писал Гегг,-- чтобы буржуазия слилась с рабочим классам, и единственное средство к этому -- кооперация, свободная ассоциация на экономической почве". Ввиду того, что Гегг пользовался значительною популярностью среди швейцарских рабочих, и вследствие того, что его статья могла понизить активность забастовщиков, А, А. Серно-Соловьевич решил выступить против него. Он поспешил издать брошюру "Répons à m, A. Gegg" (Genève 1868); в ней он стремился убедить рабочих, что Гегг не заслуживает той симпатии, которой он пользуется среди них. "Что значит: "Я люблю рабочих?" -- спрашивал Серно-Соловьевич Гегга.-- Любите ли вы их, как любят капусту, ветчину, больше или меньше? Что вы толкуете (нам о любви! Пожалуйста, оставьте эти выражения ваших чувств! Любите себя, жену, детей и т. д.,-- все это очень хорошо, но чего требует рабочий от вас и подобных вам? Только должного и даже менее- того". "Слияние классов! -- иронизировал далее Серно-Соловьевич. -- при таких словах нам уже представляется, что капиталисты несут свои капиталы в кассу Интернационала". Обращаясь далее к бастующим рабочим, Серно-Соловьевич писал: "Чем бы ни кончилась наша стачка, рабочие, не доверяйте этим благодетелям человечества и помните всегда, что люди, толкующие вам о любви, спекулируют или спекулировали на ваш труд". Брошюра Серно-Соловьевича произвела большое впечатление в Женеве. Возмущенный ею А. Гегг обращался к деятелям женевского Интернационала с просьбою, чтобы они отмежевались от брошюры Серно-Соловьевича, но они отказались сделать это. Б. К.

19/6. V. 68 г.

Пишу вам наскоро несколько слов, чтобы поблагодарить за деньги. Работы сверх головы.

Ваш знакомый выбран секретарем статистического бюро, да сверх того ему поручено написать отчет для конгресса, который соберется в сентябре в Брюсселе. Лишь бы сил хватило, а энергии много.

Перевод "Стелла и Ванесса" будет посылаться от времени до времени. Деньги высылаемые заработаются. На будущее время высылайте, пожалуйста, деньги не на Паварена (с которым не хотелось бы иметь дела), а прямо на Париж.

Переведены ли у нас: Kritik der politischen Oeconomie К. Marx и Introduction à l'étude de la Médecine Expérimentale p. Claude Bernard'a?

Здоровы ли все вы? Нет ли известий о Коле? Говорят, Л. П. была в Петербурге? Крепко жму Вашу руку.

Ваш Г. Мерц.

Потрудитесь напечатать прилагаемое объявление в Б. В. и С. П. В.

Конгресс в Брюсселе -- третий конгресс I Интернационала, состоявшийся в сентябре 1868 года, Серно-Соловьевич написал для него отчет о деятельности романской секции Интернационала в Женеве. Б. К.

Предположения Серно-Соловьевича о переводе на русский язык "К критике политической экономии" Маркса и "Введения в изучение экспериментальной медицины" Клода Бернара не осуществились. Имеются указания на то, что перевод книги Маркса в то время уже подготовлялся в России кружком М. Ф. Негрескула. Что же касается книги Кл. Бернара, то, очевидно, Серно-Соловьевич не знал, что эта книга уже переведена на русский язык в 1866 году H. Н. Страховым.

Я. П. -- Людмила Петровна Шелгунова. Б. Я.

Б. В. и С. П. В.-- "Биржевые ведомости" и "С.-Петербургские ведомости".

[14. VI. 1868 г.]

Посылать деньги через Париж не представляет неудобств, кроме потери 50 сайт., даже менее, потому что Паварен учитывает за труд 20 или 30 с. Но я предпочитаю терять эти! 20 или 30 с, лишь бы не иметь дела с этим господином. За посланные вами деньги большое спасибо. В этот месяц я пришлю вам много работы, потому что шум поутих и работа пошла менее лихорадочная, но за то более сериозная. В конце концов сериозно то, что рабочий вопрос выдвинулся здесь с необыкновенной силой и с крайне практическим направлением. Я очень доволен своей настоящей деятельностью; не достает только часов в сутки. На-днях пошлю вам две брошюрки, писанные одним и тем же лицом. Писаны они не Павлом, а другим знакомым. Наделали они такого шума, что сам президент Conseil d'Etat пожелал познакомиться с их автором. Только познакомиться, посмотреть на него, не более.

Отчего это механик никогда ничего не напишет? Нет ли известий о Коле?

Какая это миленькая вещь Stella и Vanessa! Совсем своеобразная.

Мне хотелось бы перевести "Das Kapital" K. Marx'а. Найдется ли издатель? Книга солидная, его вышедшая 1-я часть занимает 800 стр.

Если можно: попросите механика подарить мне Ад. Смита перевод Бибикова, Милля -- перевод Чернышевского -- и не знаю кого "Заработная плата". О последней книге я читал объявление в С.-П[етербургских] Вед[омостях].

Что это у вас за планы? и что это Ваши птенцы все хворают? Дружески жму вам руку, мой добрый друг. Сколько это в человеке жизненной силы! Кажется уже чего, чего не перепробовал, через какую дрянь не перешел, а чувствуешь еще в себе силу жить полною жизнью.

Ваш Г. Мерц.

Две брошюры Серно-Соловьевича -- "Ответ А. Геггу" и "Миколка-публицист" -- небольшая брошюра, изданная Серно-Соловьевичем в 1868 году в Женеве и направленная против одной статьи Н. Я. Николадзе в женевском эмигрантском журнале "Современник".

Маркс не был лично знаком с А. А. Серно-Соловьевичем, но знал о нем по его работе в женевской организации Интернационала. По выходе I тома "Капитала" Маркс послал один экземпляр его Серно-Соловьевичу. Предположение последнего о переводе "Капитала" на русский язык не осуществилось, повидимому, ввиду того, что из ответного письма М. В. Трубниковой он узнал, что русский перевод этой книги уже затеян В. О. Ковалевским (см. примечание к письму XIII).

"Заработная плата" -- повидимому, русский перевод книги Жюля Муро "Задельная плата и кооперативные ассоциации", вышедший в свет весной 1868 года.

12/29-68 г. Июль.

Письмо Ваше, от 18 июня, получил. Спешу уведомить Вас об этом, мой добрый друг, спешу тем более, что письмо Ваше сильно сконфузило меня. Вы пишете: "кстати, денег у меня остается только 16 р. и т. д.". Как же мне быть теперь? Я совсем понадеялся на ваши прежние письма, на то, что в течение года я могу положительно рассчитывать на ежемесячную присылку 125 фр. Все это тем более, что в письме от 15 апреля Вы говорите: на 7 месяцев деньги уже готовы, а остальное может быть устроено переводами. Только и только на основании этого положительного заверения стал я работать в Инт[ернациональном] Об-ве и принял на себя срочную обязанность. Теперь все вдруг изменяется. Я со своей стороны писал Вам, что все эти деньги будут уплачены переводами. И действительно, уплатить их такой вздор, что и говорить нечего, лишь была бы работа. Как же мне быть теперь? На этот вопрос можете ответить только Вы. Если дальнейшая высылка 125 фр. делаться не может, не можете ли Вы постараться устроить хоть еще две высылки, потому что я принужден все бросить и уехать отсюда искать чего-нибудь,-- словом пристроиться. В маленькой Женеве, особенно мне, совершенно скомпрометированному Инт. Об., достать ничего нельзя. Дайте же мне положительный ответ в самом скорейшем времени, т. е. скажите решительно: что Вы можете сделать, сколько времени можете высылать деньги и на какую цифру. Пожалуйста, не оставьте меня в долгом заблуждении. Я живу не в пансионе, а своим хозяйством, поэтому плачу за все наличными деньгами; устроившись таким образом после Ваших писем. Подняться тоже не легко, следовательно все это надо сообразить и расчесть. Требуемые Вами брошюры были посланы в пакете с Стеллой. В. А. никакой рукописи не посылала. Дружески жму Вам руку. Пожалуйста, положительно ответьте. Нельзя ли сообщить брошюру в Отеч. Зап. и спросить там: возможно ли написать статью об Интернац. Об-ве в Женеве, чтобы не вышло Благое ветловского повторения.

Ваш Г. Мерц.

P. S. Нет ли известий о Коле?

Надо думать, что денежные дела были улажены, так как Серно-Соловьевич остался работать в Интернациональном обществе. Но вообще, вероятно, М. В. Трубниковой очень трудно было устраивать их, ввиду плохих отношений ее с мужем К. В. Трубниковым -- издателем "Биржевых ведомостей", от которого фактически зависело получение денег, так как ее собственные значительные средства были тоже в его руках, и в обороте.

В. А.-- - вероятно, Варвара Александровна, урожденная Зайцева -- жена П. И. Якоби, сестра известного публициста Варфоломея Александровича Зайцева.

Благосвстлов -- издатель журнала "Дело".

Требуемые Вами брошюры...-- очевидно, "Ответ А. Геггу". Статья о женевском Интернационале в "Отечественных записках" не появлялась.

Благосветловское повторение... -- повидимому, отказ Благосветлова напечатать в "Деле" статью Серно-Соловьевича "На новый год".

Тут в письмах перерыв на несколько месяцев вследствие приезда моей матери за границу. Прерванная переписка возобновляется лишь в конце сентября, когда Мария Васильевна снова вернулась в Россию, оставив свою маленькую дочь Маню с В. В. Черкесовой за границей.

XII

12/24-IX-68 г.

Маня в самом веселом настроении духа и формально заявляет, что ей очень нравится за границей. Она велела мне написать Вам, что четыре раза очень, очень, очень и очень целует Вас. С В. В. она чрезвычайно дружна, со мной все тот же неровный характер отношений, порой необыкновенно ласковый, порой грубый. В день Вашего отъезда ей накупили разных игрушек и картин, и в настоящую минуту она экипирует свою куклу. Вчера она была наряжена в. новое платье, сшитое очень элегантно. Между прочим, она заставляет нас хохотать своими немецкими и французскими изречениями вроде: Vous êtes un charmant garèon и т. д., все это она говорит, обращаясь к нашему широколицему кельнеру. Здоровье ее совершенно хорошо. Вообще я никак не ожидал, глядя, как она цеплялась за Ваше платье, чтобы она так хорошо перенесла разлуку с Вами. У Никитиных она проводит послеобеденное время, и общество видимо нравится ей. Все это вместе со многим обещает многое в будущем и должно радовать Ваше родительское сердце.

Таня все хворает, не очень, потому что весела, [нрзб. три слова] Один Всемогущий, которому одному известно будущее, заведомо знает, когда мы поднимемся отсюда. А. Н. вчера отбыла после длинного объяснения со мной. Господи, как я отвык от этих объяснений по общим вопросам. Все вам страшно кланяются, а я крепко и дружески жму вашу руку.

Г. Мерц.

В. В.-- Вера Васильевна Черкесова.

Никитины -- семья художника Никитина, за которым была замужем кузина моей матери -- Мария Александровна Багговут и которые постоянно жили за границей.

Таня -- дочь Черкесовых.

А. Н.~ Анна Николаевна Энгельгардт -- жена известного профессора химии и сельского хозяина Александра Николаевича Энгельгардта, сработавшая в библиотеке и книжном магазине Черкесова (бывшем Серно-Соловьевичей) и принадлежавшая к кружку М, В. Трубниковой.

XIII

18/Х-68 г.

Я решительно не мог собраться написать Вам все это время: различных дел и всякой мелочи набралось с три короба. Только сегодня, наконец, могу поблагодарить Вас за присланные деньги и все любезности.

Ваши, после различных мытарств и переездов, поселились, как Вам вероятно известно, в Женеве и, как кажется, не недовольны своим положением. Погода отличная, квартира большая, хорошая и на солнце, пища тоже хорошая и все это за умеренную цену 28 фр. в день за всех. С Маней полнейшая метаморфоза -- доказательство, что слабость столь же вредна детям, как и строгость. Я решительно не узнаю вашей дочери: она весела, мила, добра, даже нежна со всеми окружающими, без исключения. Нужно также отдать справедливость В. В., что она превосходно обращается с детьми во всех отношениях. С В. В. мы в большом приятельстве, она мне ужасно нравится, и я со скукой думаю об их отъезде. Таня со дня на день становится милее и обширнее. Е. А. тоже начала сбрасывать частицу своей мрачности. Только Феня бедная все больна. Павел думал, что у нее начинается серьезная болезнь спинного мозга, чего ей, конечно, не говорил. Я с ужасом думаю о ее судьбе и еще раз спрашиваю себя: warum schlept sich blutend, elend? Словом, если бы не это обстоятельство, я отдыхал бы с ними, хотя в их обществе бываю только урывками.

Ваших слов я никогда не принимал за фразу. Вы это сами оч[ень] хорошо знаете, да мне кажется, нам и говорить-то об этом нельзя. Только выдерживая критику в ваших глазах, я не выдерживаю ее в своих собственных, потому что критика моя очень сурова, да и потому, что выдерживать критику трудно при таком неустоявшемся положении, как мое. Письмо генерала из Берлина действительно совсем все перевернуло, хотя я и получил на-днях известие, что П. [?] Н. [?] не едет в Лейпциг. Но мне-то уже все равно нельзя тронуться из Женевы, да я и не тронусь. Здесь по крайней мере хоть кредит на существование -- вещь слишком неоцененная, к тому же серьезные занятия требуют известных условий, которых у меня нет. Как видно, мне на роду написана скитальческая жизнь вечного жида. Впрочем, говорят, человек ко всему привыкает! Павел с женой уехали в. Ниццу со следующими намерениями: он хочет там приобрести практику и если Парижское дело устроится, то жить 8 месяцев в Париже и 4 зимних в Ницце, а В. А. поселится на постоянное жительство в Париже. Подробно они переговорят обо всем с механиком в Ментоне. Не можете ли поговорить с Тарновским, а генерала попросите переговорить с Боковым, чтобы к нему посылали больных. Он действительно знающий и толковый господин и недавно доказал это на В. В.

Газета получается исправно. О каком портрете в 100 фр. говорите Вы? Вы должно быть забыли; у нас и речи не было ни о чем подобном. Так же не понял, что Вы пишете о Ковалевском и о Марксе: переводят Капитал, или только хотели переводить, да бросили? Скажите механику, что поручение его относительно Испании исполнено было в тот же день, и теперь верно уже получаются корреспонденции. Долги Ваши, само собой разумеется, уплочены; карточки посланы с А. Н., при чем мы оставили себе приличное количество. Манины карточки плохо сделаны. Напишите, пожалуйста, как Вы устроились, как вас встретили и что Вы теперь делаете? Здоровы ли все ваши дети, с которыми я теперь довольно подробно ознакомился, особенно из разговоров с Маней? Вообразите, что она подходит ко мне от времени до времени с просьбой поцаловать ее. Я также думаю, что она скоро заговорит по фр. Что Ваше дело по университету? Кстати в Цюрихе положительно не требуют никаких свидетельств или аттестатов для слушанья лекций,-- то же сообщите М. Тургеневой. Вообще все поручения, какие нужно, будут с удовольствием исполняться. Крепко, дружески жму вам руку. Мы ведь уже можем сказать, что alte Freundschaft roslet nicht.

Е. А.-- Екатерина Александровна Черкесова -- сестра А. А. Черкесова, лечилась за границей от нервно-психического расстройства и была поручена раньше заботам А. А. Серно-Соловьевича.

Только Феня...-- доктор ошибся: Феня дожила до глубокой старости и была здорова.

Ковалевский -- Владимир Онуфриевич Ковалевский (1842--1883), знаменитый палеонтолог, занимавшийся во второй половине шестидесятых годов издательской деятельностью. О намерении его издать русский перевод "Капитала" Маркса до сих пор не было известно.

Ипполит Михайлович Тарновский -- профессор-гинеколог.

Петр Иванович Боков -- известный терапевт и друг Чернышевского.

Что ваше дело...-- Кружок моей матери добивался тогда разрешения открыть университетские лекции для женщин. См. мою книгу "Три поколения", Гиз, 1928 г.

Мария Апполоссовна Тургенева -- кузина М. В. Трубниковой, впоследствии член кружка казненного Чубарова и его жена. После казни Чубарова эмигрировала за границу.

0x01 graphic

XIV

Женева, 29/Х-68.

(Получили ли Вы мое письмо от 19/Х.)

Вы совершенно замолкли. Отчего это: рассердились ли Вы на мое долгое молчание, или же на Вас невольно отразилось впечатление, вынесенное, без сомнения, отсюда Ан. Ник.? Да чем же виновата-то В. В.?

Посылаю Вам продолжение романа, за который, наконец, я снова принялся.

На-днях В. В. послала объявление о переводе только что появившейся книги Кольба (вышло пока 2 выпуска) -- История человеческой культуры. Сегодня она посылает большое объявление о том же предмете. Попросите известить поскорее, не начат ли этот перевод кем-нибудь другим. А что слышно о книге Маркса?

Мы здесь живем просто, как родные братья. Я совсем как-то отдыхаю в окружающей меня, совершенно новой для меня обстановке. В. В. совершенная прелесть. Как она мне нравится, я Вам и пересказать не умею: и серьезная такая, и толковая, и добрая, и чудеснейшего ровного характера. Маня часто спрашивает меня: "отчего Вы не понравились мне сначала, и отчего я вас так люблю теперь". Да, какая она у вас ласковая, точно Вы сами. Она здорова, весела, поражает нас своими музыкальными способностями, ходит за Таней, возится с ней, рисует, делает гимнастику и занимается с В. В. по утрам.

Мы ждем не дождемся механика, хотя, откровенно говоря, нетерпение мое сглаживается совершенно страхом, да страхом, что он отнимет у меня все то, к чему я привязался так, как не считал себя уже способным привязываться ни к чему. И я опять останусь один, посреди чуждых мне людей, посреди этих женевцев, которых так глубоко ненавижу. А покуда мне и легко, и живется около ваших, несмотря на то, что Е. А. составляет страшно фальшивую ноту, которая так и звякает, как надорванная струна.

Нет, дорогая моя, Вы не считайте меня таким холодным, каким я мог вам показаться. У меня слишком многое легло на мозгу, я слишком задавлен этой ежедневной передрягой залогов и перезалогов, я слишком многое ощупал всеми пятью пальцами, мне слишком страстно, более страстно, чем когда-нибудь, хочется многого, слишком многого, и когда анализ, ясный и чистый, как сентябрьское небо здесь, говорит, что все это: "Die Phantasien, die des Nachts ira Hirrn den bunten Umzug treiben",-- тогда чем же мстить за эту боль, как не персифлажем и насмешкой, той холодной оболочкой, сквозь которую не разглядеть постороннему взгляду всего того, чему хотелось бы вылиться и прыснуть.

Я давно уже не писал так, как сегодня, и если оставлю письмо до завтра, то не отошлю его. Так лучше уже до крепкого свидания.-- Что это за прелесть -- эта Таня -- совершенный медвежонок!

Предположение Серно-Соловьевича о переводе книги Ф. Кольба не осуществилось. Русский перевод ее (Н. Белозерского и Марко Вовчка) появился уже после смерти Серно-Соловьевича в 1871--1872 Угодах в 2 томах.

11/30-XI-68 г.

Ваши уехали несколько часов тому назад, и я сажусь отвести душу с Вами, мой добрый, дорогой друг. Действительно, скучно так, что я и пересказать не умею. И к чему это они тут жили, зачем только подразнили меня, зачем смягчили ту коросту, которая стала уже оседать толстым слоем? Я думал, что уже скоро совсем зачерствею ко всему личному, а тут вдруг столько встреч, столько родного, хорошего, теплого, чего-то своего. Я точно отдыхал все это время после какой-то страшной усталости. Впрочем, я не жалею всего этого мимолетного; мне точно легче станет житься теперь. Если бы Вы знали, как заботливо относилась ко мне В. В. все это последнее время, когда я, заболев опять грудью, впадал в хандру.

А Вы-то, добрейший мой друг, печетесь обо мне уже не знаю как. Всего-то наслали: и денег, и книг, и белья, и башлык, и даже Онегина не забыли. Уже не знаю, что Вам и сказать за все это. Скверно только одно, что хвораете Вы, говорят, все, да и живется-то Вам не весело. Знаете что: это уже аксиома, что когда тяжело, так лучше, легче высказаться, если только есть кому. Пишите же Вы мне, когда у Вас на душе будет скверно.

Возвращаясь к путешественникам, я Вам должен сказать, что Маня у Вас будет ух какая лихая и вскружит со временем не одну голову. Она за это время значительно возмужала и егозила здесь со всеми, a enfant terrible она порядочный. Мы с ней расстались огромными друзьями. Как-то Таня доедет; это тип медвежонка. Она поражает всех своим ранним развитием. Феня Вам здесь пела все панегирики. Говорит: вот М[ария] В[асильевна] это понимает положение людей!

Получили ли Вы письмо от 29-го с переводами и объявлением. Объявление не годится, потому что книги переводить нельзя. Кстати: кланяйтесь Мери и поблагодарите за память обо мне; но скажите ей и ее подруге, что заверяю их честным словом, что ничего, никому из них не в силах, тем более таких некрасивых тряпок. Поручение купить им эти материи дано было не мне; поэтому я во всех неприятностях решительно неповинен. И во всяком случае, у меня более вкуса, чем сколько предполагает подобная высылка. Я не успокоюсь, покуда не узнаю, что она уведомлена о моем настоящем заявлении.-- Кто у Вас переводит этот хороший роман г-жи Френи? Жаль, что приходится долго ждать продолжения. До другого разу, мой хороший друг. Пишите же. Что ваши дела?

Ваш Г. Мерц.

Скажите мне: что за человек Софья Михайловна? Вы ее кажется довольно близко знаете. Она мне ужасно нравится, только я не успел приглядеться к ней. Должно быть, ей не сладко живется в семье. Сообщите мне все, что знаете о ней. У вас ли Храповицкая? Здорова ли М. Аполлоновна после паралича?

Софья Михайловна Веселкина -- родственница М. В. Трубниковой, впоследствии по мужу Фролова. Муж ее -- председатель земской управы в г. Вольске Саратовской губерния -- оказывал содействие землевольческим поселениям.

Екатерина Яковлевна Храповицкая -- воспитательница детей Марии Васильевны и друг семьи.

----

Этим письмом заканчивается переписка Александра Александровича с моей матерью, так как в начале 1869 года она опять приехала за границу, откуда вернулась только через год после кончины Серно-Соловьевича.

XVI

Монтре, 29/VIII

Е. А. кажется очень довольна своим новым местожительством, которое действительно замечательно хорошо. Я решительно не могу понять, почему ты хочешь своих толкать в Женеву, когда имеется возможность устроить их несравненно лучше в Монтре. Между Женевой и Монтре приблизительно такая же разница, как между Неаполем и Сорренто. В конце концов я очень приглашаю тебя прилепить своих ко мне. Но в таком случае телеграфируй сюда, сколько вам нужно комнат, приблизительно сколько вы хотите проживать в день.

О предложении твоем я подробно говорил с П. Ив. и В. Ал. En principe они согласны были бы ехать в Париж, но только дело это требует более обстоятельных переговоров. Ехать на неизвестное они не могут, а потому необходимо знать и характер их обязанностей и цифру вознаграждения.

Что касается до меня, то естественно, что со мной определенность не требует такой математической законченности. Я охотно переселюсь куда надо, особенно, если это будет иметь последствием в более или менее близком будущем переселение Коли. Впрочем, все это только в таком случае, если для этого не требуется таких условий, о которых ты говорил в письмах. Они, само собой разумеется, невозможны и немыслимы для меня ни для каких чечевиц в мире.

Еще одно. М. Ф. очень больна -- у нее болит сердце, а болезни сердца, как ты знаешь, скручивают человека; она страстно желает видеть сына. Не можешь ли ты устроить это через Андр. Ник., тем более, что Вар. Ал. и сам нездоров. Так дружески жму тебе руку.

Вар. Ал.-- Варфоломей Александрович Зайцев, известный публицист. Дело идет о (разрешении ему приехать за границу к больной матери.

-----

По поводу болезни Александра Александровича Серно-Соловьевича у меня имеются еще три письма, относящиеся к 1866 году и адресованные моей матери:

Одно от 7 июня 1866 года от некой M-elle Ermance Naitliey и другие два от 15 октября и 23 декабря того же года от A. Giider -- врача психиатрической лечебницы "Ферма" (La Métairie) около Ниона.

Автор первого письма, повидимому, принадлежит к персоналу лечебницы, так как действует в контакте с врачом; г-жа Natthey познакомилась с Марией Васильевной во время ее, предшествовавшего письму, пребывания в Швейцарии, знает ее сердечное отношение к больному, а теперь выздоравливающему Серно-Соловьевичу, которого она, очевидно, согласно условию называет Madame Alexandrine, поясняя, что вообще в психиатрических больницах не принято оглашать фамилии пациентов, и "notre amie commune" -- наша общая приятельница. Она пишет, что Madame Alexandrine чувствует себя гораздо лучше и желала бы заняться какой-либо, неутомительной для нее, работой, каковую М. В. могла бы, может быть, ей доставить в виде переводов "dans votre journal".

Г-жа Эрманс осведомлена а затруднительном материальном положении больного, об отношениях его с Трубниковой и Черкесовым, ей даже известно прозвище последнего -- механик. Она выражает уверенность, что М. В. сделает все возможное, чтоб выполнить желание Серно-Соловьевича.

Вообще по всему тону видно, что г-жа Natthey дружески расположена и к М. В. Трубниковой и к Александру Александровичу.

Письма доктора медицины А. Güder касаются: первое уплаты денег за больного А. А. Серно-Соловьевича, каковое обязательство взял на себя А. А. Черкесов. Ввиду неполучения от него ответа и непоступления денег, доктор просит Марию Васильевну напомнить ее beau-frère'у о необходимости скорее внести должную сумму. Во втором письме доктор просит Марию Васильевну уведомить, получены ли три главы романа Абу, так как боится, не затерялась ли рукопись, и сообщает, что с Серно-Соловьевичем все обстоит благополучно.

Благодаря этому письму мы видим, что Мария Васильевна снабдила своего друга переводами и что зимой 1866 года он уже был в состоянии работать. Некоторое недоумение вызывает не совсем понятное несоответствие указания в письме г-жи Natthey, что "votre amie vient de sortir d'une maison de santé", с тем, что, повидимому, Серно-Соловьевич продолжал оставаться на попечении доктора.

Сударыня,

С тех пор, что я имела удовольствие познакомиться с Вами во время пребывания Вашего в Швейцарии, я еще не получала вестей от Вас.

Как ни приятно получить таковые, мне было бы стыдно так поздно напоминать о себе, не будь у меня хороших известий об одной из Ваших приятельниц, близко мне знакомой и на-днях покинувшей психиатрическую лечебницу.

Г-жа Александрина (в психиатрических лечебницах, как Вы знаете, не принято оглашать фамилии пациентов), итак г-жа Александрина, наша общая приятельница, чувствует себя гораздо лучше и желала бы заняться какой-либо неутомительной работой. Мы подумали; что, может быть, Вы могли бы достать ей переводов для Вашей газеты. Вы знаете трудное положение нашей приятельницы и, конечно, сделаете все возможное, чтобы дать ей благоприятный ответ. Не предполагаете ли Вы, сударыня, снова посетить наше чудное озеро, я была бы так рада опять повидаться с Вами. В ожидании надеюсь получить от Вас известия, которых поджидаю с нетерпением.

Прошу Вас, сударыня, принять уверение в моей искренней преданности.

Эрманс Натей.

Ферма (La Métairie) близ Ниона 7 июня 1886 года. Кантон Во.

P. S. Не можете ли сообщить мне чего-нибудь о механике?

Ферма, 15 октября 1866 г.
Г-же Трубниковой в С.-Петербурге.

Сударыня,

Ваш beau-frère принял на себя обязательство в сумме, которая с прошлого июня выразилась в 700 фр., но так как посланные мною письма остались без ответа, то я опасаюсь, что или они, или его ответные затерялись.

Беру смелость обратиться к Вам, сударыня, тем более, что Ваш ответ M-elle Ermance Natthey показывает, что вас интересует, откуда взялся этот долг, и уверен, что вы будете добры напомнить вашему зятю об этом деле, которое я желал бы как можно скорее урегулировать, ввиду своей ответственности перед начальством.

В ожидании ответа, прошу вас, сударыня, принять мой почтительный привет.

А. Гюде Д<октор> М<едицины>

III

Ферма, 23 декабря 1866 г.

Сударыня, благоволите сообщить мне, получили ли вы три главы романа Абу, отсутствие известий заставляет меня опасаться потери рукописи; Вы меня очень обяжете, если в своем ответе напишете, что у Вас в семье все обстоит так же благополучно, как по счастью могу сказать -- у нас.

Примите, сударыня, искренний привет

преданного А. Гюде Д<октора> М<едицины>

Кроме этих писем у меня имеется еще записка Александра Александровича в копии, сделанная рукой моей матери и касающаяся его имущественного положения, и несколько писем персонала лечебницы, где лечился Александр Александрович в 1866 году.

То, что она переписана рукой моей матери, служит до известной степени доказательством правильности приводимых Александром Александровичем сведений, так как ей были очень хорошо, известны дела книжного магазина.

Копию эту прилагаю, так как она содержит не безынтересные указания.

ПРИЛОЖЕНИЕ

В письмах своих к маменьке Г. Рихтер, между прочим, говорит: что я должен отвечать за все потери, что он был только моим поверенным, что я принял на себя все дела, что в семейные отношения он никогда не входил, что в делах он стал принимать участие только с декабря, что в первые же дни своего управления положил в магазин из собственных денег 500 р. сер., что в "записную книгу" брата он взглянул только теперь, что его насильно удерживают несколько месяцев при делах, что к нему ни с того, ни с сего явились Кирилины с требованиями и т. д., и, в заключение, он благодарит меня за то, что я впутал его в дела. Все это, конечно, слова, и потому нужно подождать отчета, который он верно когда-нибудь да представит. Но, говоря все это, Г. Рихтер, очевидно, забывает следующее:

1) что, получив известие об аресте Николая, я просил Г. Рих[тера] только помочь Влад[имиру] {Владимир Александрович Серно-Соловьевич -- младший брат Николая Александровича и Александра Александровича.} при ликвидации дел магазина, но ни о чем более {Мое сегодняшнее письмо касается только семейных дел. О личных моих делах и сношениях с Р. по поводу их я уже писал. (Сноска Серно-Соловьевича.)};

2) что ликвидации дела хотели все мы;

3) что он сам убедил Влад[имира] продолжать торговлю;

4) что я с самого начала устранился от всякого вмешательства в дела магазина;

5) что за формальное управление магазином он взялся без всяких переговоров со мной;

6) что в продолжении дел магазина он видел прежде всего собственную выгоду, как сам заявил мне это в Берлине;

7) что я никогда не брал на себя всех семейных дел, а, напротив, и в письмах и при личных свиданиях говорил, что ограничиваю свою роль посредничеством между ним и моим семейством.

8) Что так и понимал мою роль Г. Р[ихтер], когда писал мне в письме от 25 июня, что желал бы вести дела "по возможности через меня". [Эти слова подчеркнуты в подлиннике.].

9) Что письмо маменьки,-- в котором она пишет, что, поручая ему дело, просит его вести их только по соглашению со мной одним,-- написано только как исполнение этого желания Р[ихтера] (вести дело через меня).

10) Что, несмотря на все мои просьбы назначить себе цифру вознаграждения, Р[ихтер] отказался от этого и затем (предложил мне вести дела на семейных началах (его выражение), на что я и согласился.

11) Что положение семейных дел и отношений было всегда известно ему, едва ли не лучше чем кому-нибудь. Он говорит, что не знал их, между тем и я -- в Берлине, в бесконечном числе писем, и Николай -- при свиданиях с ним в крепости и письмах, пересланных им же мне (одно даже переписано его рукою, потому что с подлинником он не хотел расстаться), очень обстоятельно объяснили ему и дела и отношения.

12) Что так называемая "записная книжка" Николая, в которую Р[ихтер] будто бы заглянул только теперь, через 2 года, находилась все время в его руках, и содержание ее служило постоянным материалом для определения всех цифр.

13) Что первым условием продажи дома ставилось выделение всех пайщиков, кроме Черкесова, но прежде всего братьев; и чтобы магазин, очищенный от всех долгов и обязательств, принадлежал одной маменьке, Я ему 10 раз писал, что это conditio "sine qua non".

14) Что в письме от первых чисел июля он писал мне, что совершенно согласен в необходимости поступить так, и что полнейшей гарантией для меня может быть то, что он всегда предупредят меня, если б нашел необходимым дать деньгам от дома другое назначение. Между тем ни один из пайщиков не выделен.

15) Что еще в Берлине, весной [18]62 г., (следовательно, когда дом стоял и от Ч[еркесо]ва не были взяты деньги, он утверждал, что в магазине на 20 000 р. сер. (двадцать) товару.

16) Что он не раз писал и говорил при свидетелях, что для того, чтобы поставить магазин на совершенно прочное основание, ему необходимо 27 000 р. е.; 25 т.-- на расплату всех долгов и 2 т.-- на оборот. Он получил эти 27 т., получал сверх того на временное пользование различные небольшие суммы, и теперь объявляет о банкротстве, даже о невозможности честно расплатиться с кредиторами.

17) Что он никогда не только не совещался ни со мной, ни с Ч[еркесо]вым о займах, которые делал, но даже не сообщал ни о них, ни о назначениях, даваемых этим суммам.

18) Что об уплате 115 талеров Зибергам я писал ему 8 раз, писал до продажи дома, посылал сказать через лиц, которые могут быть свидетелями, и он даже обиженным тоном требовал адреса, обещаясь выслать деньги; но Зибергам и по сие время не уплочено.

19) Что еще до продажи дома он условился с братьями К. и Б. {Константин и Владимир Серно-Соловьевичи.}об уплате им по 8% на их капиталы. Кажется это одно доказывает: и что капитал Константина никогда не считался основным, и, еще более, что Г. Р[ихтер] очень хорошо знал о семейных отношениях.

20) Что, отправив ему доверенность на продажу дома, я тогда же просил его выслать маменьке документы в 40 т. Против этого он тогда ничего не имел. -

21) Что продавать за 42 500 р. дом, который стоит по крайней мере 60 т. (мне давали эту сумму) только потому, что немедленно нужны были 10 т. для каких-то расплат (это было уже по получении 10 т. с Черкес[ова]) -- бессовестно.

22) Что, заболев, я просил его обращаться к Ч[еркесо]ву, как бы ко мне, но что он даже не удостоил спросить его о согласии спустить дом за такую ничтожную сумму.

23) Что он -- будучи, как говорит, моим управляющим -- ни разу не только не дал ни мне, ни Ч[еркесо]ву ни одного дельного ответа на наши вопросы, не прислал ни разу отчета, но даже не написал ни одного обстоятельного и толкового письма.

24) Что дела вообще он вел самым безобразнейшим образом: имея под руками переводчиков, пользуясь кредитом в типографии и на бумажной фабрике, получив огромные суммы в полное распоряжение и несколько раз мелкие суммы на время -- он не издал, однако, ни одной книги, понимая, что книжная торговля может итти успешно только при собственных изданиях.

25) Что в ноябре месяце он спустил дом, а уже в первых числах февраля писал Ч[еркесо]ву, что дела лопнули, что вести их он более не желает, и просил прислать кого-нибудь для (сдачи их. Спрашивается, добросовестно ли было продавать дом, когда он видел, что продажею его только протянет дела на несколько месяцев?

26) Что на письмо Ч£еркесо]ва, в котором тот требовал с него отчета за управление, говоря, что никто не возьмется вести магазин, не зная, в каком состоянии находятся дела, он отвечал, что пришлет отчет через месяц. Прошло полгода, и не только отчет не появился, но и о существовании магазина известно нам только из газетных объявлений. Спрашивается, это ли называется "насильственно держать при делах"?

27) Что о вмешательстве Кирилиных Г. Рихтер очень хорошо знал, так как я сам отправил к нему копию! с письма, в котором я советовал маменьке обратиться к посредничеству дедушки; потому что я, не получая никаких известий от Г. Р[ихтера], не мог отвечать на ее вопросы. Но, может быть, мое письмо постигла та же участь, какая постигла, вероятно, письмо Г. Р[ихтера] ко мне с копией с письма к маменьке, по крайней мере я решительно объявляю, что ни я, ни кто за меня не получал от Г. Р[ихтера] никаких копий, и о вступлении Г. Р[ихтера] в прямую переписку с маменькой я узнал только очень недавно.

28) Что даже в письмах к маменьке он сбивается в показаниях, говоря один раз, что экземпляры] Шлоссера, отданные за долг, лежавший на этом издании, не входят в товар магазина, а другой раз, забыв, вероятно, свое первое показание, пишет, что в товар магазина входит jif Шлоссер. Но тут он опять забывает, что в таком случае 11500 руб. (долг, обеспеченный изданием Шлоссера) нужно отнести к основному капиталу магазина, а это нарушит выводимую им пропорцию, которой он доказывает, что все обстоит исправно. Действительно, выводя пропорцию, он говорит: "что дела теперь находятся в таком же положении, как и при вступлении им в управление ими",-- это его подлинные слова. Т. е. прежде был магазин, обремененный правда долгами, но долгами, не требовавшими уплат, стоял дом и у Черкесова лежали в кармане 10 т.; теперь нет дома, от которого ничего не осталось, у Ч/ерке-со/ва нет денег, на магазине почти все те же долги, не требующие немедленной уплаты, да еще 12 т. долгу Г. Р[ихтеру], заставляющие ликвидировать дела, а товару так мало, что им даже и нельзя честно расплатиться с долгами". Это опять подлинные слова Г. Р/ихтера/. Это конечно лучшая часть его письма.

Что касается времени, с которого Г. Р[ихтер] стал принимать участие в делах, и вклада им собственных денег,-- ответом на это может послужить отчет г-жи Ивашевой, где цифры говорят красноречивее всего. Вот копия с него:

Г-жа Ивашева получила от Ник. на сохранение

29 облигаций Гор. Кред. Общ. (100) 2 900 р.

2 " " " " (500) 1 000 "

25 серий " " " (50) 1250 "

12 акций Гл. Общ. " " (125) 1 500 "

5% банк, билет " " (100) 100 "

Наличными деньгами 749 " 45 к.

% при продаже серий 60 " 30 "

7559 р. 75 к.

До приезда В. А. выдано по соглашению с С Н. Пыпиным и A. Н. Энгельгардт, т. е. лицами, занимавшимися по магазину:

Изд. Тиблену за книгу 400 р.

Пыпину (200.700) 900 р.

Баксту (150.1200.1500) 2 850 р.

B. А. для пересылки мне 197 р.

4347 р.

От всех этих лиц имеются расписки.

Деньги, высланные мне, были впоследствии зачтены при расчетах по Шлоссеру. У Пыпина было занято 2 000 руб. при открытия магазина, следовательно возвращение ему 900 р. сокращало долг, Бакст возвратил Г. Рих[теру] не только 2 850 р., но еще 1 650 р., а всего -- 4 500 р. О получении этих денег Г. Рих[тер] не упоминает в письмах к маменьке.

По приезде Вл. Ал. в совете участвовали еще он и Рих[тер]. Расписки в получении денег, хотя и выданы все В. Ал., но последний не получал от нас ни копейки без ручательства Г. Рих[тера], что им одобряется предполагаемый расход. Эго подлинные слова.

Взято Вл. Ал. 560 р.

Взято Вл. Ал. 300 р.

Выслано в Ахен 350 р.

Взято Вл. Ал. 100 р.

" " 300 р.

Послано в Ахен 50 р.

Взято Г. Рихтер 450 р.

Взято В. А. 1 097 р.

Из денег, взятых Вл. А мне известен только расход в 1000 р., данных Салт[ыкову] в счет 3 т., за которые было куплено его издание.

Нужно еще прибавить, что с июня по ноябрь 1863 г. Г. Р[ихтер] управлял домом, следовательно получал с него деньги; с августа [18]62 г. по июнь [18]63 [г.] дом находился в руках Влад[имира], которым руководил Г. Рихтер.

А. С.-С.

Неаполь, 2/14 октября [18]64 г.

Я могу указать на следующие цифры, уясняющие дела до вступления в управление Г. Р[ихтер]а. При этом основанием для меня служит все то, что я знал о делах Николая до моего отъезда за границу, и сведения, собранные мною впоследствии из различных источников,-- между прочим, из писем Николая, писанных из крепости и пересланных мне Г. Р[ихтером], из показаний последнего в Берлине, при свидании со мной, весной [18]62 г., из записной книжки Николая (в которую будто бы Г. Р[ихтер] заглянул только теперь) и т. д. и т. д.

Гор. Кред. О-во выдало Николаю весною [18]62 г. под залог дома своих облигаций на 28 т. Из этой суммы Николай дал мне под обеспечение Шлоссера облигаций на 11500 р., выплатил В. 7 т. (деньги которого кажется 12 т.-- лежали в доме), заплатил Жебелеву за библиотеку старых книг, помещающихся при его книжном магазине, 3 т. и 2 т. употребил на обзаведение (не считая конечно товар). При продаже облигаций на 16500 р. он понес потери по крайней мере 1500 р., так как курс этих облигаций никогда не стоял al pari. Следовательно, вычитая из 28 т. (11 500 + 7 000 + 3 000 + 2 000 + 1500) = 25 т., окажется, что из денег, полученных из Общества, оставалось у Н. всего 3 т. руб. На торговлю Н. взял у Константина 16 т., Борщева -- 2 т., Слепцова -- 2 т., Пыпина -- 2 т., т. е. 3 + 16 + 2 + 2 + 2 = 25 т. На народную читальню, устроенную в собственном доме, было употреблено 2 т.; читальня была закрыта по распоряжению правительства и деньги эти пропали. Г-же Ивашевой отдано на сохранение 7559 р. (см. ее отчет). Следовательно, собственно на товар употреблено 25 -- (2 + 7 559) = 15 500 р. (Перед поездкой ко мне в Берлин Г. Р[ихтер] занял кажется 7 т. р., употребленные им на магазин; это еще более подтверждает его тогдашнее показание, что в магазине находилось весною [18]62 г. на 20 т. товара, показание, от которого он, кажется теперь отказывается. (Впрочем, в письмах к маменьке эта статья довольно не ясна.) В число 15 500 входят и приобретенные Ник. для издания разные рукописи, напр., сочинения Максимова, стих. Баренцева, Дневник Девочки, О пище [--] Молешотта, О Добролюбове Бибикова и т. д. Ко всем этим цифрам нужно присоединить еще одну, кото,рая вероятно уменьшит капитал, затраченный Ник. на товар, но определить которую я не могу. Дело в том, что Ник. вошел в какого-то рода сделку с книжною торговлею Боллиной в Харькове. Характер этой сделки мне неизвестен. Перед внесением Ч[еркесовы]м капитала, мы потребовали, чтобы Р[ихтер] ликвидировал счеты с Боллиной. Вот выписка из письма Г. Рих[тера] к Ч[еркесов]у от 4 марта [18]64 г., т. е. вскоре после отказа от управления. Подлинник хранится у нас. "Дела с Боллиным прекращены, но не кончены еще счеты. Чтобы свести их, он приезжал сюда в конце января, но без своих книг и отчетов. Он рассчитывал покончить дело разверстанием по соглашению, примерно не вдаваясь в подробные счеты. Но его предложение оказалось совсем не с руки, и он отправился обратно, чтобы из Харькова выслать подробный счет. По нашим счетам (петербургского магазина) надо получить с Боллиной ог 4 до 5 т. руб.".-- Спрашивается, можно ли принять эту цифру, когда на нее указывает сам Г. Р[ихтер], после 1 ¹/₂-годового управления и постоянных сношений с харьковским магазином?

0x01 graphic

Цифру маменькиного состояния 40 т. определил я. При этом я руководствовался следующими данными. Дом был куплен за 25 т. летом [18]60 г. Употреблено на постройки и увеличение дома маменькиных 13 т. деньгами и 2 т., полученные от продажи бриллиантов, и 12 т. Владимира, т. е. всего 27 т. "Это вдвойне увеличило стоимость дома и доход его, простиравшийся в последнее время до 4500 руб. Следовательно, было рациональное основание определить капитал 40 000 р.= 25 т. + 13 т. + 2 т. по взятии из дома 28 т. (при залоге его) и уплате 7 т. Владимиру собственно на доме оставалось обязательство в 17 т., т. е. 12 т. маменьки и 5 т. Владимиру. Не подлежит никакому сомнению, что, выжди Г. Рих[тер] время, за дом дали бы гораздо больше, Кредитное общество оценило его в 70 т.

Таким образом, принимая на себя обязательство в 66 т. (маменьки 40 т., К.-- 16 т., Владим.-- 5 т., Пыпину, (Слепцову, Борщеву -- 6 т.), Николай обеспечивал его: 1) домом, 2) Шлоссером, 3) магазином. Я знаю, что между нашими родственниками распространено мнение, будто Николай перевел деньги в Лондон. Я не обратил бы особого внимания на эту клевету, если бы Г. Р[ихтер], которому ближе чем кому-нибудь известны наши дела, косвенно не подтверждал ее. В одном из своих писем к маменьке он говорит: "что не знает, из каких соображений Н. Ал. надавал обязательств, далеко превышающие наличное имущество". Всякому, кто прочтет мое письмо, станет очевидным, что о переводе каких-то денег в Лондон не может быть и речи, и что главный вопрос заключается в доме, спущенном за такую ничтожную цену, для продления дела на 3 месяца. Слышать удивление от Г. Р[ихтер]а еще страннее после того, как от него, несмотря на все просьбы, никак нельзя добиться отчета в израсходованной громадной сумме.

Кроме мелких сумм, которыми на время и без процентов снабжали Г. Р[ихтер]а мои приятели, давая ему таким образом возможность обертывать их,-- он получил:

От продажи дома 12 500 р.

" Черкесова 10000 р.

" Бакста 4 500 р.

" Ивашевой 450 р.

" Боллиной 4 000 р.

(minimum) 32 000 р.

Сверх этого им сделано долгу неизвестным лицам 12 500 р.

44 500 р.

Ликвидации магазина, т. е. окончательного разорения, так как, по словам самого Г. Рих[тера], в магазине так мало товара, что нельзя даже честно расплатиться с кредиторами, в число которых он не включает Константина, требует только долг в 12 500 руб., сделанный уже самим Г. Рихтером.

А. С.-С.

Оставить комментарий Серно-Соловьевич Александр Александрович (bmn@lib.ru) Год: 1864 Обновлено: 14/12/2023. 87k. Статистика. Переписка: Эпистолярий Переписка Иллюстрации/приложения: 5 штук.	Скачать FB2 Ваша оценка:
Аннотация: C приложением записки А. А. Серно-Соловьевича об его имущественном положении.

Серно-Соловьевич Александр Александрович Пятнадцать неопубликованных писем

А. А. Серно-Соловьевич

Пятнадцать неопубликованных писем

Серно-Соловьевич Александр Александрович
Пятнадцать неопубликованных писем