Сервантес Мигель Де
Нумансия

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Мигель де Сервантес

Нумансия

  
   Источник: Правда; Москва; 1961
   OCR Vitmaier, 2006
   Оригинал здесь: http://www.cervantes.su.
  
  

К читателю

   Не суди меня строго, дражайший читатель, если тебе покажется, что автору этого предисловия изменила обычная его скромность. На днях я встретился с друзьями, и у нас зашел разговор о комедиях и обо всем, что до них касается, причем собеседники мои разобрали их до тонкости и так разукрасили, что, казалось, прибавить тут нечего. Говорилось и о том, кто первый в Испании вынул их из пелен, облек в праздничный наряд и придал им пышности и блеску. Будучи старше всех в этом обществе, я вспомнил представления великого Лопе де Руэда[1], мужа, славившегося остротой своего ума и своею игрою на сцене. Этот уроженец Севильи, мастер-золотобой, умевший выделывать из золота тонкие листочки, дал изумительные образцы пасторальной поэзии -- в этом его никто до сих пор не превзошел. Я был тогда еще совсем мальчик и мог ошибиться в оценке его стихов, но некоторые из них запечатлелись в моей памяти, и вот теперь, уже в зрелом возрасте, послушав их со сцены, я понял, что был прав. И если бы это не выходило за рамки предисловия, я привел бы здесь несколько примеров в доказательство верности моего суждения. Во времена этого славного испанца все театральное имущество помещалось в одном мешке и состояло примерно из четырех белых, обшитых золотом тулупов, четырех бород и париков и четырех посохов. Комедии представляли собою написанные в форме эклог диалоги между двумя или тремя пастухами и пастушкой. Сдабривали их и начиняли двумя или тремя интермедиями -- то о негритянке, то о мошеннике, то о дураке, то о бискайце -- этих четырех персонажей, как и многих других, упомянутый Лопе изображал превосходно и удивительно верно. В те времена театральной машинерии не существовало, пеших и конных поединков между маврами и христианами на сцене не устраивалось; не было люка, из которого, точно из преисподней, вылезал бы или делал вид, что вылезает, какой-нибудь персонаж, -- сцену составляли образовывавшие квадрат четыре скамьи, на которые были настелены четыре или шесть досок, и она возвышалась над полом всего на четыре пяди; с неба не спускались тогда облака с ангелами и духами. Декорацией служило державшееся на двух веревках старое одеяло, отделявшее подмостки от того, что теперь именуется актерской уборной, и скрывавшее от публики хор, который без всякого аккомпанемента пел какой-нибудь старинный романс. Когда Лопе де Руэда скончался, его, как человека достойнейшего и знаменитого, похоронили в кордовском соборе (в Кордове он и умер), между хорами, где был похоронен и знаменитый безумец Луис Лопес[2].
   На смену Лопе де Руэда пришел Наварро[3], уроженец Толедо, отлично игравший трусливых мошенников. Он несколько улучшил декорации и заменил мешок для костюмов сундуками и баулами; он вывел певцов, до того скрывавшихся за одеялом, на подмостки; упразднив бороды, -- а прежде никто не играл без накладной бороды, -- он добился того, что все актеры стали выходить на сцену без этого украшения, кроме тех, кто изображал стариков или же каких-либо других персонажей, требовавших от исполнителя изменения лица; он изобрел театральные машины, молнию, гром, облака, придумал, как устроить сражения и поединки; со всем тем ему не удалось поставить театр на ту высоту, на какой он находится ныне.
   И вот здесь я поневоле должен поведать одну истину и выйти за пределы моей непритязательности; дело состоит в том, что в театрах Мадрида были играны Алжирские нравы , принадлежащие моему перу, а также Разрушение Нумансии и Морское сражение , где я осмелился свести комедию к трем действиям вместо прежних пяти[4]; я показал публике или, точнее, я первый олицетворил таимые в душе мечты и образы и вывел на сцену при восторженных и дружных рукоплесканиях зрителей аллегорические фигуры. В то время я написал комедий двадцать или тридцать, и ни одну из них зрители не потчевали ни огурцами, ни какими-либо другими метательными снарядами, -- их представления не сопровождались ни свистом, ни криком, ни перебранкой. Но потом меня отвлекли другие дела, я отложил в сторону перо и комедии, и тогда появился чудо природы -- великий Лопе де Вега и стал самодержцем в театральной империи. Он покорил и подчинил своей власти всех комедиантов и наполнил мир своими комедиями, счастливо задуманными, удачно исполненными и составляющими в общей сложности более десяти тысяч листов, и, что самое поразительное, он все их видел на сцене или, по крайней мере, знал, что все они ставились; те же, кто пытался соперничать с ним и разделить его славу, -- а таких было много, -- все вместе не написали и половины того, что написал он один.
   Но если не за плодовитость, -- ибо господь не всех одарил поровну, -- то все же у нас до сих пор чтут доктора Рамона[5], кстати сказать, после великого Лопе самого плодовитого нашего автора; ценят у нас и в высшей степени тонкое искусство ведения интриги, коим отличается лиценциат Мигель Санчес[6], высокий дух, коим проникнуты творения доктора Мира де Мескуа[7], гордости нашего отечества, глубину и богатство мыслей в творениях каноника Тaррега[8], мягкость и нежность дона Гильена де Кастро[9], остроумие Агилара[10], пышность, живость, блеск и великолепие комедий Луиса Белеса де Гевара [11], изящное дарование дона Антоньо де Галарса [12], имя которого ныне у всех на устах, и многообещающие Плутни Амура Гаспара де Авила [13], -- все эти авторы и некоторые другие помогли великому Лопе тащить эту огромную махину.
   Несколько лет тому назад я вернулся к былой своей праздности и, полагая, что еще не прошла пора, когда меня восхваляли, снова стал сочинять комедии, однако новым птицам на старые гнезда не садиться. Я хочу сказать, что не нашлось ни одного директора театра, который попросил бы у меня комедий, хотя все знали, что они у меня есть, и тогда я запрятал их поглубже в сундук и предал вечному забвению. Вскоре, однако ж, некий книгоиздатель в разговоре со мной признался, что он купил бы их у меня, если бы директор одного привилегированного театра не сказал ему, что от прозы моей можно ожидать многого, от стихов же -- ничего. Откровенно говоря, мне, конечно, больно было это услышать, и я подумал: "Или я стал другой, или времена изменились к лучшему, хотя обычно бывает наоборот, ибо всегда хвалят времена минувшие". Я пересмотрел свои комедии, а заодно и некоторые интермедии, погребенные мной вместе с ними, и нашел, что и те и другие не так уж плохи и, во всяком случае, достойны того, чтобы, выйдя из мрака, в который погружен разум упомянутого директора, выслушать о себе просвещенное мнение других, менее придирчивых и более сведущих. В конце концов мне все это надоело, и я продал их вышеупомянутому книгопродавцу, он же выпустил их в том виде, в каком я ныне их предлагаю твоему, читатель, вниманию. Он назначил мне за них умеренную плату, и я взял свои деньги, довольный уже тем, что мне не придется вступать в пререкания с актерами. Я хотел бы, чтобы эти мои сочинения были лучшими в мире или, по крайности, сносными. Ты сам их оценишь, читатель, и если найдешь в них хоть какие-нибудь достоинства, то при встрече с тем злоречивым директором скажи ему, чтобы он изменил свое мнение, ибо я ничей вкус не оскорбляю, и чтобы он обратил внимание на то, что в них нет явных и очевидных нелепостей, что стихотворная речь у меня такая, какая и должна быть в комедиях, что из трех стилей я пользуюсь лишь низким и что все персонажу моих интермедий выражаются так, как им свойственно выражаться в жизни. И еще передай ему, что, дабы убедить его окончательно, я представлю на его суд комедию под названием Обман для глаз , которую я теперь сочиняю и которая, если только она меня не обманывает, должна его удовлетворить. Засим да пошлет тебе господь здоровья, а мне терпения.
  
  
  

НУМАНСИЯ [14]

  
  

Трагедия в четырех актах в стихах

Действующие лица:

  
   Римляне
   Сципион.
   Югурта.
   Квинт Фабий.
   Гай Марий.
   Эрмилий.
   Лимпий.
   Солдат Гай.
   Солдаты.
  
   Нумансианцы
   ТеогИн.
   Карабино.
   Маркино.
   Мильвио.
   МарАндро.
   Сервий, мальчик.
   Воины.
   Правители.
   Послы.
   Леонисьо.
   Лира.
   Мальчик, брат Лиры.
   Жена и дети Теогена.
   ВириАт, мальчик.
   Жрецы.
   Горожане.
   Слуги.
   Женщины и дети.
  
   Испания.
   Река Дуэро с тремя притоками.
   Война.
   Болезнь.
   Голод.
   Слава.
   Демон.
   Труп в саване.
  
  
  

АКТ ПЕРВЫЙ

  

Входят Сципион, Югурта, Марий и Квинт Фабий, брат Сципиона, римляне.

  
   С ц и п и о н
  
   Кого доверье Рима и Сената
   Ответственной задачи удостоит,
   Вся жизнь его становится чревата
   Волненьями, и все в ней беспокоит.
   За годы войн жестокая расплата.
   О, скольких римлян эта распря стоит!
   Как победить? -- Тут голова вскружится!..
   Кто затянуть войну не устрашится!
  
   Ю г у р т а
  
   Кто, Сципион? Но тот, кто в ратном деле
   И в подвигах себе не знает равных,
   Кто смел, как ты! Не при таком вожде ли
   Уверен Рим всегда в трофеях славных?
  
   С ц и п и о н
  
   Нет для Ума недостижимой цели:
   Цепь рухнет горная от ряда плавных
   Усилий; дикий же напор могучий
   Любую сделает равнину кручей.
  
   На дикий пыл моих солдат управу
   Искать, однако, мне и не придется!
   Забыв трофеи, воинскую славу,
   Разврату наше войско предается.
   Такое поведенье быть по нраву
   Вождю не может. Целью задается
   Он дух в них влить другой, весьма суровый, --
   Что будет прочной для побед основой.
  
   С ц и п и о н
  
   Эй, Марий.
  
   М а р и й
  
   Я.
  
   С ц и п и о н
  
   Прошу поторопиться
   Оповестить все войско: без тревоги
   И спешки лишней все должны явиться
   Ко мне сюда. Не медлить по дороге!
   Я лично к ним желаю обратиться
   С коротким словом.
  
   М а р и й
  
   Тотчас будет строгий
   Приказ твой выполнен.
  
   С ц и п и о н
  
   Без промедленья
   Дать армии решил я наставленье.
  
  

Марий уходит.

  
   Ю г у р т а
  
   Солдата, что тебя не чтил бы, в войске
   Во всем, сеньор, нельзя найти такого.
   Промчалась слава дел твоих геройских
   На крайний юг от полюса седого.
   Идти на бой нас выучил по-свойски
   Наш вождь -- при звуках рога боевого.
   Героев древних, -- как их мир ни славит, --
   Рать Сципиона за собой оставит.
  
   С ц и п и о н
  
   Пусть так, но важно обуздать пороки,
   Которые средь них распространились.
   Им ни к чему великих дел уроки,
   Когда они ослабли, разленились.
   Пока позорные не смыты строки
   И нравы в армии не изменились, --
   Мы оттого ущерба терпим больше,
   Чем если бы война тянулась дольше.
  
  

За сценой передают после сигнала к сбору такой приказ:

  
  
   "От начальника приказ:
   Чтобы все без исключенья,
   Не забыв вооруженья,
   Шли на площадь. Все -- сейчас!
   Уклониться ж от того
   Никому нельзя, под риском
   Что в рядах (по нашим спискам)
   Больше не найдешь его".
  
   Ю г у р т а
  
   Сомнений нет, начальник, что тугая
   Узда для всех солдат необходима,
   Когда они, наказы отвергая,
   К пороку тянутся неудержимо.
   Коль воля их покинула благая, --
   Пускай громада войск необозрима,
   И стяги реют в воздухе безбрежно, --
   Войска теряют в силе неизбежно.
  
  

К этому времени подходит Гай Марий и с ним множество солдат в парадных доспехах, вооруженных на античный манер, т. е. без аркебузов (огнестрельного оружия). Сципион поднимается на высокий камень и говорит солдатам:

  
   С ц и п и о н
  
   Как на войне сейчас -- в доспехах пыльных,
   Блистательных, -- так и в делах гражданских
   Вы, римляне, носители обильных
   Должны бы быть и доблестей романских. [15]
   Но нет! Смотрю, вы неженок бессильных
   Напоминаете -- не то британских,
   Не то фламандских выродков [16] -- руками
   Холеными, румяными щеками.
  
   Лень общая, что всех вас ослабляет,
   С забвеньем полным воинского дела,
   Дух у врага упавший окрыляет,
   Вас доводя в бессилье до предела.
   Могучую скалу собой являет
   Нумансия, свидетельствуя смело,
   Что вы руками праздными своими
   В грязь уронили римлянина имя.
  
   По-вашему, довольны будут в Риме,
   Который держит мир уздой железной,
   Что здесь его позорите вы имя,
   Былую славу повергая в бездну?
   И ваша дряблость вызвана какими
   Причинами? Гаданье бесполезно:
   Пороки все от лености бездельной, --
   Всем доблестям лень -- это враг смертельный.
  
   Союз непрочный там, где сочетались
   Суровый Марс с изнеженной Венерой. [17]
   Ей -- сливки жизни, а ему достались
   В удел одни лишенья полной мерой.
   Киприды культ здесь многие пытались
   Соединить и с Бахусовой верой. [18]
   Но как с походной примирить палаткой
   Пристрастие к пирам и браге сладкой?
  
   Вы думаете, стену сокрушают
   Одни тараны с клиньями стальными?
   Вы думаете, в битвах побеждают
   Владеющие силами двойными?
   Отнюдь! Лишь тех победы ожидают,
   Кто верх умом берет над остальными.
   Где разум спит, там побеждать не могут,
   И тысячи мечей там не помогут.
  
   Сил боевых согласное слиянье
   В дружине, -- пусть она числом ничтожна, --
   Как солнечное вкруг нее сиянье,
   Победа для нее легка, возможна,
   Но вялости столь пагубно влиянье,
   Что -- подпади ему неосторожно --
   И сила войск несметная в сраженье
   С отрядом малым терпит пораженье.
  
   Позор для нашей доблести военной,
   Что год за годом, нам чиня досаду,
   Испанцев горсть с усмешкой дерзновенной
   Выдерживает римскую осаду!
   Шестнадцать лет с Нумансией надменной
   Ведем бои, и нет с врагами сладу,
   Как сладу нет и с их враньем нескромным,
   Что гибнут римляне числом огромным.
  
   Так убедитесь, что побеждены вы
   Своей же дряблостью, своим распутством;
   Тем, что вы пьяницы, что вы блудливы
   И воинским пренебрегли искусством.
   О Риме в вас воспоминанья живы, --
   С каким же принимаете вы чувством,
   Что столько сил мы положили даром,
   А враг нам платит за удар уларом?
  
   Даю приказ -- не будет он повторен! --
   Пусть ни одна не вздумает проникнуть
   К нам потаскушка в лагерь! Вот где корень
   Всех зол, об этом надо громко крикнуть.
   И горе тем, кто на питье проворен,
   Ленив на бой, и кто успел привыкнуть
   К сну на перине с женщиной в истоме,
   Кто спать не ляжет на простой соломе!
  
   К чему нам ароматы дорогие?
   Смолу и вар им предпочтут солдаты.
   Нам не нужны ни блюда поварские,
   Ни всяческие на обжорство траты.
   Кто позволяет на войне такие
   Излишества -- как тот наденет латы?
   Нет, римлянин сластеной стать не смеет,
   Пока испанец крепостью владеет.
  
   Приказом недовольны вы железным?
   При мненьи этом, вижу, остаетесь?
   Он станет сердцу вашему любезным,
   Когда потом победы вы добьетесь!
   Считаю споры делом бесполезным,
   Вы доводам ума не поддаетесь.
   Но если в вас не будет перемены,
   Краснеть за вас начнут и эти стены!
  
   На блудном ложе, в пьянстве, за игрою
   Не оберется воин-бог докуки.
   Нет, Марс привык к другому жизни строю --
   Поднимут стяг его другие руки!
   Не верьте судьбам. Тайну вам открою:
   Творцы своих вы радостей и муки!
   Всегда всех бед причиной лень бывала,
   Усердье -- царства все завоевало.
  
   В конце концов уверен я настолько,
   Что вам удастся лень возненавидеть,
   О римляне, что не боюсь нисколько
   В чужих руках доныне крепость видеть.
   Клянусь моей десницей, если только
   За ум возьметесь, -- вас не дам обидеть!
   Осыплю вас достойными хвалами,
   Вас одарю богатыми дарами!
  
  

Солдаты смотрят один на другого, делая знаки одному из своих товарищей, также носящему имя Гая Мария, который от лица всех говорит следующее:

  
   М а р и й
  
   Внимательным я наблюдаю взглядом
   За тем, какое действие имели
   Твои слова, начальник. Тут же, рядом
   Со мной, одни бледнели, те -- краснели.
   Другие же под сыпавшимся градом
   Твоих упреков взор поднять не смели,
   Не оставляя места для сомненья,
   Что в глаз, не в бровь, попали обвиненья.
  
   Все правде посмотреть в лицо боятся,
   А правда в том, что нравы наши пали...
   И нужные слова, чтоб оправдаться
   Перед тобой, отыщем мы едва ли.
   Все каются, все праздности стыдятся,
   От коей мы в несчастия попали.
   И есть солдаты, что и смерть сочли бы
   В их положенье за исход счастливый!
  
   Срок не пришел, и время остается, --
   Свою вину загладит римский воин.
   А тем, что враг жестокий не сдается,
   Покуда я не так обеспокоен.
   Отныне все иначе поведется:
   Тот будет званья "римлянин" достоин,
   Кто жизнь, и честь, и все, что только может,
   К ногам вождя любимого положит.
  
   Все руки вверх поднимем, встанем ближе
   К вождю, клянясь, что душу мы положим
   За славу Рима! Можно ли пасть ниже,
   Чем мы? -- Нельзя! Но мы воспрянуть можем!
   Ты римлян клятву, Сципион, прими же!
   Мы лень и праздность сами уничтожим!
  
   С о л д а т ы
  
   Все было, было так, мы сознаемся.
   Исправиться клянемся!
  
   В с е
  
   Вся клянемся!
  
   С ц и п и о н
  
   Мое доверье к вам, когда ушами
   Своими слышу это, возрастает.
   Порыв, которым в этот миг вы сами
   Полны, пускай у вас не пропадает,
   И каждый подтвердит потом делами,
   Что клятву он не на ветер кидает!
   Свои же клятвы подтверждаю снова,
   Я их сдержу, раз твердо ваше слово!
  
  

Входит солдат.

  
   С о л д а т
  
   Послы Нумансии с листом охранным
   Тебе желают сделать заявленье.
  
   С ц и п и о н
  
   Доклад об этом кажется мне странным.
  
   С о л д а т
  
   Ждут пропуска.
  
   С ц и п и о н
  
   Я не дал позволенья
   Послам ко мне являться иностранным?
  
   С о л д а т
  
   Так точно.
  
   С ц и п и о н
  
   Пропустить без промедленья!
   С душой открытой или лицемерно
   К нам враг идет, нам прибыль в том наверно.
  
   Никто не в состоянье, лицемеря,
   Ложь прикрывая правдой, так лукавить,
   Чтоб скрытой истине открытой двери
   Для выхода наружу не оставить.
   И выслушать врага -- большой потери
   В том нет. Умей вопросы ловко ставить.
   Воспользуйтесь советом этим ценным --
   Он добыт долгим опытом военным.
   Входят два нумансианских посла.
  
   П е р в ы й п о с о л
  
   Когда, сеньор, ты дал нам разрешенье
   Перед тобой предстать, спешим мы оба
   Нам данное исполнить порученье.
   Сейчас начать? Иль примешь нас особо?
  
   С ц и п и о н
  
   Доклады и важнейшего значенья
   Здесь принимаю.
  
   П е р в ы й п о с о л
  
   Это будет проба
   Сказать, не мудрствуя, в короткой речи,
   Чего мы ждем от этой личной встречи.
  
   Нумансия меня к тебе послала,
   О полководец самый знаменитый
   Из всех, кому приют земля давала,
   Кому служили небеса защитой!
   Все позабыв, что распрю вызывало,
   Тебя, о Сципион, с душой открытой
   И руку протянув, иду просить я
   О мире, о конце кровопролития.
  
   Нумансия с пути повиновенья
   Сенату и закону не сошла бы,
   Когда в охране римской избавленье
   От утеснений консулов нашла бы.
   Неслыханное проявили рвенье
   Они в поборах. Мы же были слабы.
   Но иго их настолько тяжким стало,
   Что наконец Нумансия восстала.
  
   И с самой той поры, как мы восстали,
   Как эта затяжная распря длится,
   Из Рима к нам вождя не назначали,
   С которым мы могли б договориться. [19]
   Но вот в твоем лице мы повстречали
   Надежный порт. -- И нам ли не стремиться,
   Сняв паруса войны, искать решений
   К улажению с Римом отношений?
  
   Знай, полководец, нам не страх внушает
   Настаивать на мире пред тобою.
   Нумансию издавна украшает
   Как толща стен, так и готовность к бою.
   Нет, доблесть сципионова решает
   Вопрос: довольны будем мы судьбою,
   Коль нам приобрести удастся скоро
   В твоем лице и друга и сеньора.
  
   Вот почему, о вождь, мы оказались
   Перед тобой. Ждем твоего ответа.
  
   С ц и п и о н
  
   За ум, друзья, вы слишком поздно взялись,
   И мне не льстит нисколько дружба эта,
   С которой вдруг ко мне вы навязались
   Теперь, когда уж ваша песня спета,
   Когда судьба мне обещает славу,
   И близок миг -- начну вершить расправу.
  
   Из года в год мятежничать бесстыдно --
   Для просьб о мире шаткая основа!
   Придется нам повоевать, как видно,
   И заблестят секиры наши снова.
  
   В т о р о й п о с о л
  
   Ты с нами обошелся преобидно.
   Не издевайся, вождь. Обдумай слово,
   Что бросил нам ты с дерзостью надменной.
   Оно зовет нас к ярости военной.
  
   Ты мир отверг, что мы без страха, смело
   Тебе сейчас от сердца предложили.
   Ну, что же? Перед небом наше дело,
   Как правое, восстанет в новой силе!
   Громада войск твоих не овладела
   Нумансией. Когда переступили
   Ее порог вы? Скоро ты шагаешь!
   Так мы враги? Ты дружбу отвергаешь!
  
   С ц и п и о н
  
   Еще что скажешь?
  
   П е р в ы й п о с о л
  
   Ничего. Другая
   Речь впереди: не речь, а дело, кстати!
   Друзей отверг ты, этим подвергая
   Себя проклятьям -- тысяче проклятий!
   Вопрос, насколько храброго врага я
   На поле брани встречу в вашей рати.
   О мире речь -- одно. Другое дело --
   Секирами врубиться в сечу смело.
  
   С ц и п и о н
  
   Ужо язык услышите, которым,
   Ведя бои, о мире говорю я.
   Не подпущу вас к тем переговорам,
   Не предоставлю слова бунтарю я!
   Уйдите! -- Там вас ждут с ответом скорым.
  
   В т о р о й п о с о л
  
   Итак, война? Мы встретимся в бою?
  
   С ц и п и о н
  
   Да, я сказал!
  
   В т о р о й п о с о л
  
   Ты отпустил нас с этим?
   Мы любим бой! И боем мы ответим.
  
  

Послы уходят, а брат Сципиона Квинт Фабий говорит:

  
   К в и н т Ф а б и й
  
   Ошибка наша, что давно расправа
   Вас не настигла праведною местью!
   Но близок срок, в который наша слава
   Равняться будет вашему бесчестью!
  
   С ц и п и о н
  
   Бахвальство, Фабий, воину отрава
   Такая ж, как подобострастье с лестью.
   Оставь заносчивые выраженья,
   Побереги отвагу для сраженья.
  
   Нумансианцев средствами такими
   Хочу зажать под римскую пяту я,
   Чтоб наши ж выгоды ковались ими!
   Пусть ярость их пожрет себя, бунтуя!
   О, буйством и задорностью своими
   Они поступятся, как обведу я
   Со всех сторон их крепость рвом глубоким
   И уморю их голодом жестоким!
  
   Кровь римская не будет больше литься
   От рук рабов, восставших своевольно.
   Бои теперь должны остановиться,
   Сил без того мы тратили довольно.
   Даю приказ: с мотыгою трудиться, --
   Рубите камни. -- Пусть вам будет больно,
   Но каждого, кто почву эту роет,
   Не кровь врагов, а пыль земли покроет.
  
   Освобожден от этого занятья
   Не будет сам начальник легиона.
   Не сделаю ни одного изъятья
   Ни для солдат, ни для декуриона. [20]
   Не погнушаюсь сам лопату взять я;
   Увидите работу Сципиона --
   Рыть землю ломом тяжким я намерен!..
   Как я, пусть каждый будет долгу верен!
  
   Ф а б и й
  
   В приказе, брат и вождь мой благородный,
   Тобой высокий разум обнаружен.
   Да, тактикою было бы негодной, --
   А безрассудный ли нам выпад нужен? --
   Лицом к лицу встречаться с сумасбродной
   Толпою бунтарей, чей натиск дружен.
   Осадой взять, подрезав сил их корни,
   Вот это -- способ сделать их покорней!
  
   Со всех сторон мы город их обложим...
   Вот от реки отрезать их труднее.
  
   С ц и п и о н
  
   Идем, чтобы скорей, как только можем,
   Начать работу -- да покончить с нею.
   Мы этим средством дерзость уничтожим
   Мятежников спокойней и вернее;
   И если небо с нами, покорим их.
   Из наших рук -- рабами примет Рим их.
  
  
   Выходит дева. На ней корона из башенок [21], а в руке модель замка. Эта дева изображает Испанию. Она говорит:
  
   И с п а н и я
  
   Ты, небо ясное, своей высокой
   И светлой милостью обогатило
   Часть лучшую земли моей широкой.
   Ты ей тепло давало, ей светило!
   Ужель, узнав, что я в беде жестокой,
   Ты мне былой любви не возвратило?
   Ужели не даруешь ты участья
   Испании, повергнутой в несчастья?
  
   Дурные, небо, помню времена я:
   В твоем огне вся плоть моя дрожала.
   И через трещины кора земная
   Не Солнцу ль бездны адские казала?
   Не тысячи ль тиранов власть шальная
   Меня когда-то грабила, терзала?
   То финикиянин, то грек владели
   Испанией.[22] Так небеса хотели.
  
   Ужель мне суждено навек остаться
   Рабыней чужеземного народа
   И, хоть знамена реют, не дождаться
   Заветных слов: Испанская Свобода?
   В том высшей правды воля, может статься,
   Чтоб эта пала на меня невзгода.
   За рознь между детьми несу расплату!
   Давно у них -- брат ненавистен брату!
  
   Сыны мои ни разу не сливались
   В одну семью[23] единым тесным кругом,
   И связи все тогда у них и рвались,
   Когда был нужен мир да лад друг с другом...
   А варварские полчища ворвались, --
   И все здесь оказалось к их услугам;
   Разбили братьев, не признавших братства,
   Разграбили их матери богатства.
  
   Одна Нумансия врагов проходу
   Мечом подъятым дерзко угрожает
   И изначальную свою свободу
   Возлюбленную кровью защищает.
   Но сроки близки. Храброму народу
   Рок гибель скорую и смерть вещает.
   Умрет он, -- но как Феникс возродится,
   И будет мир Нумансией гордиться!
  
   А римляне, хотя числом несметны[24],
   К победе ищут тропочек окольных.
   Уйти от встреч старанья их заметны, --
   Моих бойцов они боятся вольных!
   О, если б козни их остались тщетны,
   Затеи извергов самодовольных!
   Нумансия, хоть силы бедной слабы,
   Не гибель, а спасенье обрела бы!
  
   Ей враг -- увы! -- не только угрожает
   Таранами у стен ее вплотную, --
   Усердными руками продолжает
   Хитрец атаку на нее иную:
   Он роет ров, окоп сооружает,
   Вокруг по долам, горам, -- не минуя
   Земли ни пяди. К рати осажденной
   Лишь по реке есть путь непрегражденный.
  
   За крепостной стеной, в пределе тесном,
   Принуждены нумансианцы жаться.
   Им нет общенья с населеньем местным:
   Помочь несчастным братья не решатся...
   Но враг рассыпан по путям окрестным,
   В бою открытом с ним нельзя сражаться. --
   Их это так гнетет, что громким криком
   "Войну иль смерть!" -- зовут в безумье диком...
  
   Одна дорога в город их свободной
   Еще осталась -- доступ есть рекою.
   Река своей струею многоводной --
   Защита им, охрана их покою.
   И вот пока, Дуэро благородный,
   Ни башней, ни плотиной никакою
   Не перерезан бег твой знаменитый, --
   Нумансианцам будь, молю, защитой!
  
   О ты, Дуэро, чьи струи витые
   Бегут по лону моему без страха, --
   Пусть и в тебе заблещут золотые
   Пески, как в водах ласкового Тахо[25];
   Пусть нимфы, скромные и молодые,
   К тебе спешат, не воздымая праха,
   Меняя рощи тень и зелень луга
   На холод вод, -- любя тебя как друга, --
  
   Свой слух склони внимательный к моленью,
   Исполни просьбу слезную мою ты --
   Не предавайся снам и умиленью,
   Спеши на помощь, не теряй минуты!
   Разлиться дай скорее наводненью
   По берегам, хотя они и круты!
   Коль моего ты не спасешь народа --
   Прощай навек Нумансии свобода!
  
  

Выходит река Дуэро и три речки: их изображают три мальчика [26], одетые так, чтобы по одежде было видно, что это три притока, впадающие в Дуэро около города Сории, который в то время назывался Нумансия [27].

  
   Д у э р о [28]
  
   О мать Испания, мой слух томило
   Твое моленье, полное рыданий...
   Сынов твоих несчастие сломило, --
   А мне -- увы! -- тех не смягчить страданий!..
   День гибели Нумансии светила
   Небесные пророчили зараней!
   Напрасно ты ко мне подъемлешь руки:
   Ей не уйти от неизбывной муки!
  
   От Минуэсы, Тары и Оброна,
   Нагорных рек высокого разлива,
   Мое наполнилось водою лоно
   И стало так, как никогда, бурливо.
   Но не боятся римляне урона
   От бед стихийных, видишь: терпеливо
   Они в меня кидают сваи скопом[29],
   Мой бег деля невиданным окопом.
  
   Хоть приговор судьбы неколебимый
   Привел к отчаянью, к беде предельной
   Нумансианцев, мой народ любимый,
   И им явил тщету борьбы бесцельной, --
   Но в них горит огонь неистребимый.
   Не может мрак, забвенья мрак смертельный,
   Бороться с солнцем их деяний славных,
   Которым в мире не найдется равных.
  
   Но топчет жнивья враг. Он заставляет
   Надменную твою сгибаться шею...
   Терзая грудь твою, осуществляет
   Честолюбивую свою затею...
   Но час придет -- и правда воссияет
   (Как возвестили небеса Протею): [30]
   Я вижу, Рим склоняется во прахе
   У ног того, кого держал он в страхе.
  
   Те варвары придут из отдаленных
   Краев ордой, и на тебя нахлынут,
   Они на римлян, властью упоенных,
   Узду, как и хотела ты, накинут,
   О готах, с пышностью вооруженных,
   Пройти по миру слухи не преминут.
   Они, войдя с Испанией в слиянье,
   Мощь новую вдохнут в ее деянья.
  
   Аттила Риму и соседним странам
   Закон навяжет, отомстив им грозно,
   Острастку дав безжалостным тиранам...
   И в оный день -- с соседями нерозно --
   Сыны твои сомкнут пред Ватиканом
   Свои ряды. Спохватится, но поздно,
   Великий кормчий корабля святого,
   Чтоб было к бегству все ему готово.
  
   Пора придет, что многое искупит:
   Клинок испанский с блеском замахнется
   Над римской шеей, и удар притупит
   Лишь миролюбье -- слабость полководца.
   Он даст приказ -- и армия отступит;
   Великий Альба грубо ошибется:
   Не численность залог победы в войске,
   А тот сильней, кто борется геройски.
  
   Когда же познан будет повсеместно
   Творец земли в его деяний славе,
   Святой отец, что властию небесной
   Поставлен будет на земной державе,
   Прозвание, звучащее столь лестно,
   "Католики", не будет ли он вправе
   Дать королям твоим?[31] Они -- оплоты
   Ему такие же, как были готы.
  
   Но тот, кто меж потомками твоими
   За честь твою поспорит всех охотней, --
   При ком испанцы завоюют имя,
   Которого нет на земле почетней;
   Король, который встанет над другими
   Величьем подвигов -- один над сотней, --
   Филипп второй зовется он... хоть слово
   "Второй" -- не к месту: нет ему второго!
  
   Да! под его счастливою короной
   Придет пора трем королевствам слиться.
   Ко благу всех, дотоле разделенной
   Испании дано восстановиться!
   Вновь Луситании лоскут червленый
   К кастильским ризам присоединится. [32]
   Вся при Филиппе снова будет сшита
   Империя и станет знаменита.
  
   Моя Испания, твоя отвага
   И страх и зависть многих стран возбудит:
   Одних сразит твоя стальная шпага,
   А над другими стяг твой реять будет.
   Да, знаю, слез, тобой пролитых, влага
   Осушится! Да, час придет, забудет
   Испания судьбу нумансианцев --
   Ее утешит слава всех испанцев.
  
   И с п а н и я
  
   Благодаря тебе не так мне больно.
   Ты мне, Дуэро, облегчил страданья.
   Я слушаю, и верится невольно,
   Что истинное дал ты предсказанье.
  
   Д у э р о
  
   Оно согласно с истиной довольно.
   Но счастье после. Раньше -- наказанье.
   Прощай! Хор нимф меня заждаться может!
  
   И с п а н и я
  
   Пусть сладкий ток твой небо преумножит.
  
  

Коней первого акта.

  
  
  

АКТ ВТОРОЙ

  

Теоген и Карабино с четырьмя другими нумансианцами, составляющими правительство Нумансии, и кудесник Маркино В дальнейшем действии Труп в саване. Идет заседание совета.

  
   Т е о г е н
  
   Мне представляется, мужи совета,
   Дурные звезды пагубно влияют
   На наше дело. -- Вам неясно это?
   Подвижность наша меньше, силы тают...
   Из-за врагов не взвидели мы света,
   Нас медленно, трусливо убивают...
   Как отомстим? Мы чувствуем бессилье.
   Как убежим? -- Нужны для бегства крылья!
  
   Враги, нет спора, отплатить решились
   За то, что били мы их повсеместно, --
   Но и друзья с врагом уговорились [33]
   Лить нашу кровь и нас душить совместно!
   Нет! Быть не может, чтоб осуществились
   Такие планы! Молнией небесной
   Настигнут будет изверг, -- тот предатель,
   Кем друг убит и взыскан неприятель!
  
   Подумаем, для нас из этих бедствий
   Найдется ль выход? -- Вражеские силы
   Нас заперли. Подумаем о средстве
   Избегнуть преждевременной могилы.
   Нас от врага, с которым мы в соседстве,
   Ров отделил; но рук стальные жилы
   Бойцов не раз от гибели спасали
   И тысячи препятствий сокрушали.
  
   К а р а б и н о
  
   Нам надлежит Юпитеру молиться, [34]
   Чтоб юношеству нашему уделом
   Почетным выпало: одним сразиться
   В бою неравном с войском римлян целым.
   В той битве даже смерть остановиться
   Нас не заставит; под напором смелым
   Откроются пути войскам испанским
   Для помощи бойцам нумансианским.
  
   Как заточенных жен, нас утеснили
   Враги, что роют нам на гибель ямы...
   Но будем храбры, сделаем, что в силе
   Осталось нашей: вызовем врага мы
   На поединок. Нас они решили
   Измором взять; но пусть они упрямы, --
   А мы их в свой черед возьмем притворством:
   Соблазном -- кончить все единоборством.
  
   Когда ж и тут надежда посмеется
   Над нами и расстанемся мы с нею, --
   У нас еще дорога остается,
   Хотя других путей она труднее.
   Быть может, нам испробовать придется
   Ночную вылазку через траншею --
   Хотя и храброму тот ров преграда.
   Но нам теперь к друзьям пробиться надо.
  
   П е р в ы й н у м а н с и а н е ц
  
   О, мы путем ли рва, путем ли смерти,
   Найдем исход из мрака нашей жизни!
   О, тем невыносимей боль от смерти,
   Чем боле расцветает радость жизни.
   А против бед нет средства лучше смерти,
   Когда становится их много в жизни!
   На этот путь мы станем тем охотней,
   Чем будет смерть храбрее и почетней.
  
   В т о р о й н у м а н с и а н е ц
  
   Но выше честь какая же быть может
   При расставании души и тела!
   Пусть каждый голову без страха сложит
   В борьбе с врагом, жестоким без предела!
   Тот будет трус, тот плохо нам поможет,
   Кто в городе останется без дела.
   Я предпочту скорее смерть на воле --
   Во рву глубоком иль в открытом поле.
  
   Т р е т и й н у м а н с и а н е ц
  
   Голодный призрак, тощий, изможденный,
   Нас так теперь преследует и мучит,
   Что вряд ли убоится осажденный
   Тех крайних мер, которым голод учит...
   Да! только тот умрет непобежденный,
   Кому голодной смерти ждать наскучит...
   За мною в ров! Хотя бы угрожала
   Там сразу смерть, -- не выроним кинжала!
  
   Ч е т в е р т ы й н у м а н с и а н е ц
  
   Но я, пока мы не пришли к решенью
   На волю ночью через ров проникнуть,
   Я присоединяюсь к предложенью
   Взойти на стену и врагов окликнуть, --
   Не предпочтут ли бойни продолженью
   Они единоборство? Стоит крикнуть --
   На поединок с нашим выйдет смело
   Один из них; вдвоем и кончат дело!
  
   Всегда держались римляне надменно,
   И что они пойдут на вызов, верю.
   А если так -- оплачут несомненно
   Победу нашу и свою потерю.
   Храбр Карабино, рубится отменно,
   Я, как и все, ему наш бой доверю:
   Я убежден, что римские герои
   С таким бойцом не справятся и трое.
  
   Пускай Маркино выследит на небе
   (Наш прорицатель мудрый, справедливый)
   Звезду, планету или тайный жребий,
   Благоприятный нам иль несчастливый.
   В пророчестве мы как в насущном хлебе
   Нуждаемся; пусть ищет, терпеливый,
   Какой конец осаде Рок положит:
   Умрем ли мы, иль победим, быть может?
  
   Однако ранее молиться будем
   Юпитеру -- и жертвы на закланье
   Мы поведем. Бог посылает людям
   Дары, что превосходят их желанья.
   Молитвами мы страсти жар остудим,
   Грехов укоренившихся пыланье,
   И сам Юпитер, мудрый и суровый,
   Путь ко спасенью нам укажет новый.
  
   Для смерти упустить не может время
   Тот, кто отчаялся и хочет смерти;
   Всегда найдете, умирая, время
   Отважный дух свой показать до смерти.
   Но, чтобы не напрасно тратить время,
   Все, что сказал я, на себе проверьте,
   И, если мой совет вам не подходит,
   Пусть кто другой вас из беды выводит.
  
   М а р к и н о
  
   Легко прийти нам к общему решенью.
   Не проявляя лишнего упорства.
   Прибегнем мы и к жертвоприношенью,
   Испробуем и путь единоборства.
   И я глухим не буду к приглашенью,
   Еще от мук не стало сердце черство:
   Мне скажет дух, восставший из пучины,
   Судьбу времен и наших зол причины.
  
   Т е о г е н
  
   Готов я первый жертвовать собою,
   Когда у вас я не лишен доверья!
   Меня назначьте биться. Страстно к бою
   Готовлюсь я, скажу без лицемерья.
  
   К а р а б и н о
  
   Гордимся мы всех более тобою,
   И не соперником тебе теперь я
   Быть собираюсь. -- Многократно случай
   Доказывал, что ты из лучших лучший.
  
   По доблестям своим на первом месте
   Во мнении народном ты поставлен.
   И мне -- глашатая довольно чести,
   Т е б е венец бойца мной предоставлен.
  
   П е р в ы й н у м а н с и а н е ц
  
   А так как я, со всем народом вместе,
   Юпитеру, -- который будь прославлен! --
   Хочу в поступках быть всегда угодным,
   Я поспешу к моленьям всенародным.
  
   В т о р о й н у м а н с и а н е ц
  
   Идем скорей и, рук не покладая,
   Стараться будем все, что мы решили,
   Исполнить. А иначе -- голодая --
   На подвиг мы окажемся не в силе.
  
   Т р е т и й н у м а н с и а н е ц
  
   Влачить нам дни положено страдая.
   Как видно, мы пред небом согрешили...
   Но все поправить поединок может,
   Что римлянам Нумансия предложит.
  
  

Выходят два нумансианских воина -- Марандро и Леонисьо.

  
   Л е о н и с ь о
  
   Марандро, друг, я знать желаю,
   Куда уходишь ты сейчас?
  
   М а р а н д р о
  
   Вот этого тебе как раз
   И не скажу: я сам не знаю.
  
   Л е о н и с ь о
  
   Ты поглупел, дружище, что-то!
   Любовь сбивает с колеи.
  
   М а р а н д р о
  
   Ты прав, о ней мечты мои.
   Любовь -- серьезная забота.
  
   Л е о н и с ь о
  
   То общепризнанный закон:
   Кто ревностно Амуру служит --
   Всегда в заботах, вечно тужит,
   И словно одурманен он.
  
   М а р а н д р о
  
   В известной тонкости ума
   Тебе, конечно, не откажешь.
  
   Л е о н и с ь о
  
   А ты порой и в точку скажешь,
   Но в общем -- простота сама!
  
   М а р а н д р о
  
   Кто нежно любит, не простак!
  
   Л е о н и с ь о
  
   Простак, мой друг, простак, наверно:
   Ведь разуму несоразмерно --
   Ч е г о он ищет, г д е и к а к!
  
   М а р а н д р о
  
   Для страсти правил хочешь ты?
  
   Л е о н и с ь о
  
   Да, разум их тебе предложит.
  
   М а р а н д р о
  
   А в них недоставать не может
   Не разума, но остроты?
  
   Л е о н и с ь о
  
   Едва ль речь твоя верна:
   Ты -- воин недурной когда-то --
   Лишь выправку хранишь солдата,
   А на уме -- любовь одна.
  
   Нет! В дни войны моли у бога,
   У Марса, мужественных сил...
   Ты ж у богов любви просил,
   А в ней, брат, женственности много.
  
   В тисках отечество твое,
   К спасенью родина взывает!
   Влюбленный же позабывает
   О всех несчастиях ее.
  
   М а р а н д р о
  
   Моя пылает гневом грудь,
   Когда без толку ты болтаешь,
   Иль трусом делала, считаешь,
   Страсть нежная кого-нибудь?
  
   Иль часового пост кидал
   Я ради пламенных объятий?
   Иль в мягкой засыпал кровати,
   Когда мой капитан не спал?
  
   Служебные ль часы свои
   Я комкал, уходя до срока
   Во имя пьянства ли, порока,
   Иль, менее всего, любви?
  
   Коль долгом я не пренебрег,
   Не крал у службы ни минуты, --
   За что, мой друг, любовь мою ты
   В вину мне ставишь и в упрек?
  
   И если я, свой путь избрав,
   Друзей сообщества чуждался, --
   Ты многократно убеждался.
   Сознайся в том, что прав я, прав...
  
   Тебе известно: много лет
   Я девой Лирой околдован,
   И помню миг, когда дарован
   Мне небом был восторг и свет! --
  
   Отец прекрасной был согласен
   Мне в жены милую отдать...
   И я не мог отказа ждать
   От той, чей выбор был так ясен.
  
   Великолепно шли сначала
   Для сердца важные дела...
   И вдруг суровая пришла
   Страда, с которой все пропало.
  
   И брак мой с Лирою отложен
   До окончания войны...
   Пиры справляться не должны,
   Когда народ войной встревожен.
  
   Надежды мало я пока
   На будущий успех питаю...
   Врагов победа, я считаю,
   И достоверна и близка.
  
   Нас мало, мы истощены,
   И нам не вырваться из плену.
   Взгляни на этот ров, на стену,
   Которой мы окружены...
  
   Увы, осыпались цветы
   Моих надежд первоначальных...
   Печальнейшим из всех печальных
   Меня отныне видишь ты.
  
   Л е о н и с ь о
  
   Марандро, укрепи свой дух,
   Гляди, как прежде, без боязни.
   Избавит небо нас от казни --
   Бог не всегда к молитвам глух.
  
   Он тайные найдет пути
   Нумансианскому народу
   От неприятеля свободу
   Земли родной своей спасти.
  
   Забыв о днях войны ненастных,
   Супругу ты к груди прижмешь,
   И пламя страсти изживешь
   В объятиях живых и страстных.
  
   Знай, вся Нумансия возносит
   Смиренную мольбу сейчас
   О том, чтобы Юпитер спас
   Страну от бед, с надеждой просит.
  
   Несет с собою фимиам
   Жрец, жертву на костер ведущий...
   О ты, Юпитер, всемогущий,
   Будь снова милосерден к нам!
  
  

Только что вошли два нумансианца в одеяниях древних жрецов. Они ведут за рога большого барана. Животное украшено ветвями оливы, плющом и цветами. За ними отроки: один с серебряным блюдом и полотенцем через плечо, другой несет кувшин с водой, третий -- с вином; у четвертого в руках также серебряное блюдо, на котором лежат благовония; в руках у пятого -- щепочки и зажженный фитиль. Еще один отрок ставит и накрывает скатертью стол, на который все это кладется. Между тем выходят в надлежащих одеяниях все действующие в пьесе нумансианцы. Из двух жрецов первый, выпуская барана, говорит:

  
   П е р в ы й ж р е ц
  
   Смерть предвещали знаки на пути нам,
   Беда выходит нам по всем приметам.
   Дрожь пробегает по моим сединам.
  
   В т о р о й ж р е ц
  
   Увы! увы! Я не ошибся в этом --
   Обречены мы злому пораженью.
   О небо, озари народ свой светом!
  
   П е р в ы й ж р е ц
  
   Немедленно приступим мы к служенью,
   Да отвратим конец, что предугадан.
  
   В т о р о й ж р е ц
  
   Подвиньте стол сюда по положенью.
   Все, что здесь есть, вино и воду, ладан,
   Сюда, на стол! -- О люди, кайтесь с нами!
   Чин покаянный нам от века задан.
   Заслуги выше нет пред небесами,
   Чем сердце чистое; благоговейте
   И кайтесь, сокрушаясь со слезами.
  
   П е р в ы й ж р е ц
  
   Здесь, на земле, вы пламя жечь не смейте!
   Оно сойдет в очаг алтарный. Рвенье
   К святому делу проявить умейте.
  
   В т о р о й ж р е ц
  
   Свершим же рук и выи омовенье.
  
   П е р в ы й ж р е ц
  
   Подайте воду... Пламя появилось?
  
   О д и н и з т о л п ы
  
   О нет, нам нет на то благословенья.
  
   В т о р о й ж р е ц
  
   Юпитер в гневе! Чудо не свершилось.
   Судьбина злая холодом дохнула,
   И жертвенное пламя вверх не взвилось.
  
   О д и н и з т о л п ы
  
   Старик, гляди -- вот искра промелькнула.
  
   П е р в ы й ж р е ц
  
   Да, то огонь, но тусклый, безутешный.
   О, как меня надежда обманула!
   Волной густою дым ползет поспешный
   На з а п а д, а язык огня смолистый,
   Что еле теплится во мгле кромешной,
   К в о с т о к у посылает свет струистый.
   О горе!.. В этих знаках для провидца
   Грядущих зол раскрыт прообраз истый!
  
   В т о р о й ж р е ц
  
   Победа римлян в дым да обратится,
   А наша смерть и наша слава рядом
   Да будут вечным пламенем светиться!
  
   П е р в ы й ж р е ц
  
   Вина подать! Указано обрядом
   Святой очаг им окропить. А в пламя
   Толченый ладан сыпьте, сыпьте градом.
  
  

Кропят вином жертвенник и вокруг. В огонь бросают ладан, и второй жрец говорит:

  
   В т о р о й ж р е ц
  
   Пусть, о Юпитер, будем мы дарами
   Твоими взысканы! Благая сила
   Твоя да пребывает вечно с нами!
  
   П е р в ы й ж р е ц
  
   Как в пламени таящаяся сила
   Весь ладан превратила в дым летучий,
   Так и врагов могущество и сила
   Да расточатся черной дыма тучей!
   Молю тебя, и моему моленью
   Ответь, отец наш, грозный и могучий.
  
   В т о р о й ж р е ц
  
   Покорна мощь врага небес веленью,
   Как жертва -- нам. Что с нею делать будем, --
   То будет Рима злому поколенью.
  
   П е р в ы й ж р е ц
  
   Зловещий знак как растолкуем людям?
   Будь хоть один из этих знаков светел!
   А так мы в них отчаянье пробудим.
  
  

Слышен шум; под сценой перекатывают бочку с камнями, а вверх пускают ракету.

  
   В т о р о й ж р е ц
  
   Ты слышишь гром? Ты, кажется, заметил,
   Что молния по небу пробежала?
   То грозный бог моим словам ответил.
  
   П е р в ы й ж р е ц
  
   Душа моя в испуге задрожала, --
   Цепь знамений небесных, нарастая,
   Нам гибелью ужасной угрожала!
   Ты видишь, как уродливая стая
   Орлов пернатых в воздухе несется,
   На птиц других с отвагой налетая?
  
   В т о р о й ж р е ц
  
   Им, хищникам жестоким, удается
   Когтить и бить, и клювом и крылами,
   Ту птицу, что так храбро с ними бьется.
   П е р в ы й ж р е ц
   Сей знак могу ли встретить похвалами? --
   Конец Нумансии! То он предсказан
   Империи победными орлами!
  
   В т о р о й ж р е ц
  
   Путь, вещие орлы, вам не заказан!
   Дни сочтены. И мы врагу уступим...
   Я понял знак, который был показан.
  
   П е р в ы й ж р е ц
  
   К закланью жертвы ныне мы приступим.
   Богам подземным крови черной надо.
   Мы ею сердце чудища подкупим.
   Плутон, великий повелитель ада, [35]
   Тебе по жребию в кромешных безднах
   Царить и править выпала награда.
   Блаженством чистых ласк, тебе любезных,
   Пусть дочь Цереры нежно отвечает
   Твоей любви во мгле ночей беззвездных.
   А ты открой нам все, что рок вещает
   О судьбах наших. Под ярмом несчастий
   Народ к Плутону взор свой обращает.
   Закрой, владыко, зев той лютой пасти,
   Из коей три выходят беспощадных
   Сестры.[36] Живое все у них во власти,
   И нет богинь настолько кровожадных.
  
  
   Вырывает несколько волосков у жертвенного барана и кидает их в воздух.
  
  
   Развейтесь на четыре страны света,
   Намеренья и ковы трех злорадных!
   Как этот нож вонзаю в тело это
   И чистой этой кровью обагряю, --
   (Сам убелясь душою, полной света) --
   Так и земле Нумансии желаю
   Быть кровью римлян густо обагренной!..
   Будь их могилой! -- властно заклинаю.
  
  
   Из люка появляется Демон до половины тела и, стремительно схватив жертвенного барана, скрывается с ним, а затем сейчас же снова выскакивает, тушит и рассыпает пламя очага, разбрасывая все приготовленное для жертвоприношения.
  
   П е р в ы й ж р е ц
  
   Кто это, страшной силой одаренный,
   Взял нашу жертву? К нам, святые боги,
   Злой вторгся дух дорогой проторенной.
   Ему препятствий нет на той дороге
   Ни в этом нашем всенародном плаче,
   Ни в наших гимнах, что святы и строги.
  
   В т о р о й ж р е ц
  
   Ожесточили небо мы. Иначе
   Нас миновало б знаменье такое,
   И не было бы с жертвой неудачи.
   Меж нас живое -- точно неживое,
   Усердье с нераденьем уравнялось,
   Злодейством стало все для всех благое.
  
   О д и н и з т о л п ы
  
   Оплачем, други, песнию плачевной
   Страданья наши, чтобы в род из рода
   Рассказ о них переходил напевный.
   Тебе, Маркино, ведома природа,
   Узнай же от нее своим гаданьем,
   Какое зло готовит для народа
   Судьба, наш смех сменившая рыданьем.
  
  

Все расходятся; остаются лишь Марандро и Леонисьо.

  
   М а р а н д р о
  
   Друг Леонисьо, видишь сам,
   Не убежать нам от несчастий.
   Все судьбы у богов во власти, --
   Нельзя не верить небесам.
   Должны те судьбы измениться,
   Когда окончится война...
   Но раньше, видимо, должна
   Земля моею стать гробницей.
  
   Л е о н и с ь о
  
   Послушай моего совета:
   Ты воин, не к лицу тебе
   Гаданьям верить да судьбе,
   Сам требуй от судьбы ответа.
   Ведомый звезд дурных влияньем,
   Ты не поступишься собой.
   Рука твоя -- тебе судьбой,
   А храбрость будет звезд сияньем.
   Тому ж из нас, кто верить хочет
   Гаданьям, страх в душе тая.
   Тому, не ошибаюсь я,
   Маркино крепче напророчит.
   Маркино -- это мудрый жрец.
   Он знает верные гаданья
   И скажет, скоро ли страданья
   Всеобщего придет конец.
   Он, кажется, проходит там...
   Облекся в странную одежду...
  
   М а р а н д р о
  
   Кто на дурное всю надежду
   Возложит -- о, как дурен сам!
   Прилично ль нам за ним свернуть?
  
   Л е о н и с ь о
  
   Прилично и вполне уместно.
   При случае нам будет лестно
   Помочь Маркине в чем-нибудь.
  
  

Тут выходит Маркино в широкой черной бязевой хламиде, в черном головном уборе, но с голыми ногами; он будет нести в плетеном мешке три колбочки, наполненные водой. Одна из них черная, другая шафранного цвета, а третья прозрачная. В одной руке у него лакированное черное копье, в другой -- книга. С ним идет Мильвио. Они постепенно приближаются к Леонисьо и Марандро.

  
   М а р к и н о
  
   О юноше у нас какие вести?
  
   М и л ь в и о
  
   Покойный в этой схоронен могиле.
  
   М а р к и н о
  
   Ты думаешь, как раз на этом месте?
  
   М и л ь в и о
  
   Сюда мы плющ надгробный возложили
   И, помянув кой-как на скудной тризне,
   Мы юношу в слезах похоронили.
  
   М а р к и н о
  
   Причина смерти?
  
   М и л ь в и о
  
   От ужасной жизни
   Он умер; голод с ним покончил рано.
   Бич, адом посланный моей отчизне!
  
   М а р к и н о
  
   Все это правда? в этом нет обмана?
   Так, значит, вызвали его кончину
   Не рак, не язва, не гнилая рана?
   Расспрашивать имею я причину:
   Сохранно ль было тело, знать хочу я,
   Когда он был похоронен по чину?
  
   М и л ь в и о
  
   Лишь три часа назад глаза ему я
   Закрыл, и мертвый лег в гробницу. Голод
   Причину смерти составлял прямую.
  
   М а р к и н о
  
   Прекрасно, что покойник цел и молод, --
   Для моего он годен волхованья.
   Знай -- духи, кинув адский мрак и холод,
   Ужасные, придут на заклинанья.
  
   К словам моим склонись державным слухом,
   О бог Плутон! Ты в царстве тьмы глубоком
   Над всеми, кто повелевает духам,
   Начальствовать поставлен вечным роком.
   Внемли моим желаньям чутким ухом --
   В постигнувшем нас бедствии жестоком,
   И по добру ответь на убежденье,
   Не вызывай меня на понужденье.
  
   В труп юноши, который похоронен,
   Верни тот дух, что не успел остынуть...
   Пусть при лихом надсмотрщике Хароне [37]
   Не так легко твой черный берег кинуть,
   Пусть Цербер-пес и дик и непреклонен, -- [38]
   Из глоток трех добычу в силах вынуть
   Лишь ты один! Но дух сей да проснется
   На миг!.. потом во мрак опять вернется.
  
   Пред тем, как вновь ожить, пускай узнает
   Конец войны -- каков для нас он будет?
   Но знанья своего пусть не скрывает
   И скажет все нам, что у вас добудет.
   Двусмыслия, сомнений не бывает
   В речах загробных! -- Пусть же не забудет
   Душа про это! Шли ее скорее!
   Молчишь? Так стану заклинать сильнее.
  
   Что? Камня духи тьмы не отвалили?
   Вы не спешите сделать это сами,
   А звук заклятий вы не уловили,
   Которые имеют власть над вами?
   Себе во вред не действуйте же!.. Или
   Хотите, чтоб грубейшими словами,
   Отборными, я воздух огласил бы
   И ослушанье дерзкое сломил бы?
  
   Так знай, наглец, знай, истукан презренный! --
   Тебе в Аиде станет неуютно.
   Ты у меня во власти, ты мой пленный,
   Я гневом допеку тебя попутно.
   Скажи, супруг супруги той растленной,
   Что каждые шесть месяцев распутно
   Рога тебе с любым наставить может, --
   Ты нем? Тебя заклятье не тревожит?
  
   Копье омою в этой влаге ясной,
   Что в месяц май к земле не прикасалась;
   О камень им ударю, чтобы ясной
   И явной мощь волшебства оказалась.
  

(Омывает водой из прозрачной бутылки железный наконечник копья и тотчас же ударяет им по столу; тогда за сценой либо взрывают ракету, либо производят шум катанья бочки с камнями.)

  
   Иль знак, наглец, тебе не виден ясный,
   Что в тщетный бой рать адова ввязалась?
   Что там за шум? Вам, вижу, стало больно,
   Но вы ко мне пришли, хоть и невольно.
  
   Эй, супостаты, камень подымайте,
   И тело, что под ним, откройте глазу!
   Не мешкайте! Смотрите, не зевайте!
   Приказ мой следует исполнить сразу!
   И более угроз не ожидайте,
   Запомните, что не пустую фразу
   Бросаю вам; Стигийскою водою
   Клянусь[39], вам не разделаться с бедою!
  
   Вода лагуны черной, -- ночью черной
   Тебя собрал я, я, принадлежащей
   Одной тебе лишь силой, непокорной,
   Ни перед чьим запретом не дрожащей,
   Вас, бесы, и тебя, о дух тлетворный,
   В личине Змия в мир соблазн вводящий, [40]
   Той силой вас зову, вас побеждаю,
   Вас в миг сюда явиться принуждаю!
  
   (Окропляет водой гробницу, и та раскрывается.)
  
   Ты, юноша, был на земле несчастен,
   Но все же в область солнечного света
   Вернись из стран, где дать тебе не властен
   Никто ни дня покоя, ни просвета,
   Да верен будет твой и беспристрастен
   Рассказ -- имеешь силы ты на это --
   Рассказ о том, что было там с тобою,
   И о конце, что нам сужден судьбою.
  
  

Показывается Труп, одетый в саван; вместо лица бледная, как лицо мертвеца, маска. Он выходит постепенно, а выйдя, падает на сцену и до поры до времени не движет ни рукой, ни ногой,

  
   М а р к и н о
  
   Что это? ты молчишь? иль ты не ожил?
   Иль в область смерти ты ушел вторично?
   Ты ждешь, чтоб муки я твои умножил?
   Под гнетом их заговоришь отлично!
   Всю жизнь свою ты о-бок с нами прожил,
   Едва ль молчание тебе прилично.
   Коль по добру мне истины не скажешь,
   По принужденью свой язык развяжешь.
  

(Кропит тело золотой водою, постегивая его.)

  
   Вас, духи зла, добром не взять?.. Так страхом
   Возьму: водой воспользуюсь живою,
   Чего хочу, добьюсь единым махом.
   Прочь с вашей помощью, всегда кривою!
   Пусть этот труп рассыплется весь прахом,
   Его заставлю, плетью этой злою,
   Облечься новой жизнью на мгновенье,
   Мне оказав во всем повиновенье.
  

(Он поворачивается, а тело сильно вздрагивает.)

  
   Душа упрямая, вернись в то тело,
   В котором ты недавно обитала...
   Я вижу, возвратиться ты успела,
   И с неохотою на место стала.
  
   Т р у п
  
   Жестокое ты совершаешь дело...
   Не мучь меня, Маркино. Или мало
   Уплаченной в аду мученьям дани,
   Что меру ты удвоил мне страданий?
  
   Ошибся, если думаешь доставить
   Мне радость к этой жизни возвращеньем, --
   Короткой жизни, что меня оставить
   Спешит, рожденье новым дав мученьям.
   Наоборот: то значит -- мук прибавить
   Ожившему вторым на свет рожденьем;
   Вторично смерть мой пламенник задует,
   Лукавый враг вдвойне восторжествует.
  
   Тот враг, который, с темной духов сворой,
   Трепещет пред твоим всевластным словом,
   Который полон ярости, который,
   За мной охотясь со злорадством новым,
   Того и ждет, чтоб я о смерти скорой
   Вам подал весть, -- о том, что суждено вам
   Принять мученья страшных дней последних
   От рук отнюдь не дальних, -- но соседних.
  
   Хоть римлянам не одержать победы
   Над крепостью Нумансии, -- ей тоже
   Не лавры предстоят, а только беды:
   Противники друг с другом в этом схожи.
   Покойный сон и мирные беседы
   Чужды вам будут... Час пробьет -- и что же? --
   Нумансию нож друга насмерть ранит.
   Но ваша гибель -- вашей жизнью станет.
  

(Бросается в гробницу и произносит еще следующее.)

  
   Прощай, Маркино, больше не дано мне
   Тебе сказать; пришел к исходу сил я.
   Моим словам не веришь ты, но помни:
   Все с вами сбудется, что говорил я!
  
   М а р к и н о
  
   Нет знамения злей, беды -- огромней...
   Завидую жильцам сырых могил я!
   И раней, чем перевернет страницу
   Судьба, сойду в отверстую гробницу.
   Маркино бросается в гробницу.
  
   М а р а н д р о
  
   Друг Леонисьо, рассуди:
   Неладно судьбы мне гадают!
   Меня, как видно, ожидают
   Одни невзгоды впереди.
  
   К успеху все закрыты, мнится,
   Пути нам; будь это не так --
   Иной бы подали нам знак
   Мертвец, Маркино и гробница...
  
   Л е о н и с ь о
  
   Все это выдумки одни,
   Мечтания без всякой меры.
   Не придавай гаданьям веры,
   Беги от дикой болтовни.
  
   И не показывай своих
   Привычек мыслить суеверно:
   Ведь что до мертвых, им, наверно,
   Нет дела до людей живых.
  
   М и л ь в и о
  
   Маркино сгинул не напрасно:
   Он беды все, что нам в удел
   Достанутся, вперед прозрел.
   Все мудрому провидцу ясно.
  
   О том, что было и свершится,
   Народу надо передать.
   Но кто же, кто из нас -- предать
   Друзей отчаянью решится?
  
  

Конец второго акта.

  
  
  

АКТ ТРЕТИЙ

  

Сципион, Югурта и Гай Марий.

  
   С ц и п и о н
  
   Судьба благоволит нам, повторяю.
   Я осторожен: тихо, постепенно,
   Хитро под ноги Рима покоряю
   Остатки этой нации надменной.
   Случайностей счастливых не теряю,
   Чем можно, пользуюсь. Успех военный
   Всегда на почве шаткой и зыбучей;
   Бесславье ждет, когда упустишь случай.
  
   Хоть этот способ -- брать измором крепость --
   Не нравится, как мне известно, многим, --
   (Одни его считают за нелепость,
   Другие -- чем-то скудным иль убогим), --
   Но воин мудрый полагает крепость
   Победы в том, чтобы с расчетом строгим
   Свести на-нет в составе войск потерю.
   Да, я в бескровную победу верю!
  
   В военном деле нет прочнее блага,
   Чем, я сказал, такое положенье,
   Когда не вынута из ножен шпага,
   А враг повержен, проиграл сраженье.
   Когда ж в бою показана отвага,
   Но неприятельское пораженье
   Потоков крови куплено ценою, --
   Победы те не так ценимы мною.
  
  

При этих словах раздается трубный звук со стены Нумансии.

  
   Ф а б и й
  
   Послушай, вождь! Вот звук трубы раздался.
   Из крепости, как это очевидно,
   Враг сообщенье сделать нам собрался:
   Жизнь за стеной не очень-то завидна.
   Вот Карабино на зубец взобрался,
   Знак подает. Тебе все ясно видно?
   Не подойти ль нам ближе?
  
   С ц и п и о н
  
   Я согласен...
   Остановись. Звук речи очень ясен.
  
  

На стене показывается Карабино с белым флагом на копье.

  
   К а р а б и н о
  
   Эй, римляне! Что, слышно ли вам будет?
   К вам некое вношу я предложенье.
  
   М а р и й
  
   Пониже встань! И римлянин обсудит
   Твои слова и вынесет решенье.
  
   К а р а б и н о
  
   Вождю скорей скажите: пусть прибудет
   Ко рву. Желаем знать его сужденье
   О деле нашем.
  
   С ц и п и о н
  
   Излагайте дело.
   Я Сципион.
  
   К а р а б и н о
  
   Так начинаю смело.
   О мудрый вождь, велением народа
   Тебя в известность должен я поставить,
   Что распря, длящаяся год из года,
   Не может Рим, ни нас в веках прославить.
   Чумы кровавой грозная невзгода
   Да сгинет! Обе стороны избавить
   От жертв могло бы наше предложенье,
   И всю войну решить одно сраженье.
  
   Наметим мы кого-нибудь из наших
   Бойцов, -- а место выберем любое, --
   Пусть он с одним из ставленников ваших
   Исход войны решат между собою.
   Два будут жребия лежать на чашах
   Весов судьбы; решится все борьбою:
   Ваш победит -- ты нашу сдачу примешь;
   Наш победит -- и ты осаду снимешь.
  
   Народ наш обмануть вас не намерен,
   Заложников любых предоставляет.
   Обдумай все: солдат твой долгу верен,
   Коль в бой его начальник направляет.
   Из вас слабейший должен быть уверен,
   Что поединком Рим он прославляет,
   Что в пот из нас сильнейшего он вгонит. --
   Прямой расчет тебя к согласью склонит.
  
   Ответь нам, Сципион, что ты согласен.
   Но делу этому прилична спешка.
  
   С ц и п и о н
  
   Твой дерзкий крик безумен; но напрасен:
   Ваш план -- игрушки, глупость и насмешка.
   Вступя на путь, что менее опасен,
   И, на него переходя, не мешкай:
   Посбавь-ка спеси! Или мы сумеем
   Большим ножом пройтись по чьим-то шеям!
  
   Зверь хищный в клетку для того посажен,
   Что неуютно людям с ним в соседстве.
   Путь к укрощенью издавна налажен,
   Всего добиться можно при посредстве
   Ума да воли. Глуп, а не отважен
   Открывший клетку: зверь немало бедствий
   Наделает! Вы -- звери; посадить вас
   Решил я в клетку, чтобы укротить вас!
  
   Нумансию возьму -- поможет случай --
   Я без потерь, за то могу ручаться!
   Пусть ваш боец, хоть самый наилучший,
   Сквозь мой окоп попробует пробраться!
   Молву, что трус я, словно прах летучий,
   Развеет ветр. И станет почитаться
   Вновь храбрецом -- хотите ль, не хотите ль --
   Недавний трус. -- Ваш скорый укротитель.
   Сципион и его воины уходят.
  
   К а р а б и н о
  
   Ты, трус, меня не слушаешь, уходишь?
   Тебе наш поединок не по вкусу?
   На храбрецов ты славных не походишь.
   Ответил ты, как подобает трусу.
   Сам трус, такой же шайкой верховодишь
   Людей, способных к подлому укусу,
   Готовых разве что к такому бою,
   Где все решают скопом да гурьбою.
  
   Лжецы вы, негодяи, лицемеры,
   Предатели, спесивые тираны!
   Холопы, скареды вы, изуверы,
   Свирепы вы, но подлы и поганы!
   Без меры трусы -- вы хитры без меры!..
   Упрямые, тупые истуканы,
   Вы ждете, вас за то прославят хором,
   Что взяли вы Нумансию измором?
  
   В широком поле с нами бой откройте
   И выходите небольшим отрядом,
   Но только так, смотрите, не подстройте,
   Чтоб были ров или стена тут рядом.
   Меча не опуская, крепко стойте!
   При первом страхе не бегите стадом!
   Велите же солдатам храбрым вашим
   Сразиться грудь о грудь с отрядом нашим.
  
   Победа в тех боях у вас обычна,
   Где вы, слукавив, перевес имели.
   Сражаться вам на равных непривычно,
   От встреч таких вы ускользать умели.
   О зайцы в львиных шкурах! Как вы зычно
   Свои победы жалкие воспели!
   Но -- жив Юпитер -- дни не за горами! --
   Вас вижу я Нумансии рабами.
  
  

Карабино уходит за сцену и тотчас возвращается со всеми нумансианцами -- теми, кто выходил на сцену в начале второй хорнады, за исключением Маркино, оставшегося в гробнице; Марандро тут.

  
   Т е о г е н
  
   Несчастьям нашим меры нет, поверьте.
   Должны мы радоваться, словно счастью,
   Найдя конец мученьям в скорой смерти.
   И тайному, грядущему несчастью
   Прообраз был в гаданье; сам гадатель --
   Маркино -- поглощен могильной пастью.
   Не принял поединка неприятель!
   Настал конец, вы видите воочью.
   Его приблизить к нам теперь не кстати ль?
   По данному нам свыше полномочью
   Мы с пламенем, которое не тухнет,
   В груди на римлян устремимся ночью!
   Под бурным натиском стена их рухнет.
   Мы выйдем -- и умрем в открытом поле.
   Кто жалкий трус -- тот с голода пусть пухнет!
   Что даст наш подвиг? -- Только смерть на воле,
   И от врага нам не уйти. Иной он
   Даст способ умереть нам -- но не боле!
  
   К а р а б и н о
  
   С таким согласен мненьем каждый воин,
   И, сокрушив воздвигнутую стену,
   С любой враждебной силой примет бой он.
   Внести, однако, в плане перемену
   И боевою истомить нас жаждой
   Способно появленье на арену
   Жен милых наших. Было так однажды.
   Мы собрались для вылазки подобной,
   На своего коня надеясь каждый
   Да силу рук. Пол небоеспособный
   Мы порешили было здесь оставить...
   Разведав про наш замысел подробно,
   Они (их гордость на своем поставить!)
   Вмиг ухитрились спрятать с коней сбрую
   И тем мужей бездействовать заставить.
   Так задержать и вылазку вторую
   Они успеют: стоит -- зарыдают...
   Про то напомнить на себя беру я.
  
   М а р а н д р о
  
   Они намерение наше знают
   Все до одной, и все, само собою,
   Печалятся... но в голос утверждают,
   Что раз с мужьями общею судьбою
   На жизнь и смерть они соединились, --
   То право с нами быть возьмут -- хоть с бою!
  
  

Тут выходят не менее четырех нумансианок. С ними Лира. У женщин на руках фигуры детей, других они ведут рядом с собою, исключая Лиры, с которой никого нет.

  
  
   Вы видите, просить они явились
   Не обрекать ни на день их разлуке.
   Будь сталью вы, и то бы вы смягчились.
   И дети с ними простирают руки,
   Стоят печально. В этих взорах столько
   Любви, а в этих поцелуях -- муки!
  
   П е р в а я ж е н щ и н а
  
   Мужья любезные! Сочтите, сколько
   В Нумансии мы претерпели вместе
   Ужасных мук, таких -- что смертью только
   И врачевались! -- Рассудите, взвесьте!
   Поистине мы женами вам стали,
   А вы -- мужьями нам, скажу по чести.
   Что ж вы теперь, когда с небес едва ли
   Не худшее из испытаний шлется,
   Урок любви плохой нам преподали?
   Нам ведомо (все нами узнается!)
   Что ваша горсть на бой с неисчислимым
   Противником в порыве гневном рвется;
   Что вам милее биться с целым Римом,
   Чем трепетать пред вражьими тисками,
   Иль голодом -- врагом неумолимым.
   Погибнуть вы желаете бойцами,
   А мы одни должны с детьми здесь сгинуть?
   Не лучше ль вам своими же руками
   Сталь острую вот в эти горла вдвинуть
   И повернуть... Ужели это хуже,
   Чем на бесчестие врагам нас кинуть?
   Мне расставаться надо почему же
   С тем, чем живу я, -- с участью законной
   Дышать и жить и умереть при муже?
   И будет в том любая непреклонной,
   Считая гибель меньшею напастью,
   Чем быть в беде от мужа отделенной.
   Или чужой его остаться счастью.
  
   В т о р а я ж е н щ и н а
  
   О воители мои,
   Вижу, -- к женам вы суровы:
   Вы идти без нас готовы
   На сраженья, на бои!
   Дев невинных не жалея,
   Видно, мы на том стоим,
   Чтобы победитель Рим
   Растлевал их все наглее?
   Не отдать ли сыновей
   В рабство римское хотите?
   Их уж лучше придушите
   Собственной рукой своей!
   Алчность римскую насытить
   Телом тела своего?
   Дети -- наш трофей. Его
   Дать врагам у нас похитить?
   Враг в своих желаньях лих.
   Наш очаг ему сломать бы!
   И отложенные свадьбы
   Ваши с нами -- будут их...
   Вылазкой дела исправить --
   Мысль, пожалуй, не плоха!
   Только как без пастуха
   Стадо, и без псов, оставить?
   Вы спускаетесь сейчас
   В ров? -- Идите вместе с нами!
   Смерть -- но только о-бок с вами --
   Это будет жизнь для нас!
   Голод, враг ли перережет
   Горло нам -- не все ль равно?
   Наша жизнь уже давно
   Мука да зубовный скрежет.
  
   Т р е т ь я ж е н щ и н а
  
   Тут дети скорбных матерей
   Стоят и ни о чем не просят...
   Отцы сейчас одних нас бросят, --
   Молите, плачьте же скорей!
   Вполне довольно и того вам,
   Что голод вас за горло взять
   Успел... Ужель вас истязать
   Придут враги с злорадством новым?
   Скажите же, что вы -- сыны.
   Отцов свободных, и что сами
   Свободны, и что матерями
   Свободными вы рождены.
   Раз нашу родину сгубить
   Решили -- боги ли, судьба ли, --
   То вы, отцы, что жизнь нам дали,
   Нас можете, должны убить!
   Будь это небесам угодно,
   Стена бы голос подала
   И закричала бы: "Была
   Всегда Нумансия свободна!"
   Дома и храмы наши -- им
   Создаться помогло усердье --
   Все молит вас о милосердье
   К супругам и сынам своим.
   Мужья любезные, смягчите
   Железные свои сердца,
   И сердце нежное отца
   В своей груди вы разбудите!
   Пусть стену римлян прошибить
   Удастся вам, -- зато нет спора,
   Что кара вас настигнет скоро:
   Вас не преминут всех убить.
  
   Л и р а
  
   Найдут только в нашей опоре
   Жена и стыдливая дева --
   Одна -- как укрыться от гнева,
   Другая -- как выжить в позоре.
   В пасть хищнику прямо не бросьте
   Богатой добычи без толку --
   Голодному римскому волку
   Такие понравятся кости.
   В ту сторону разве по праву
   Толкает отчаянье вас,
   Где смерть вы найдете сейчас
   И разве посмертную славу?
   А если б отряд уцелел
   (Оплот нашей мощи гражданской),
   Какой бы нам город испанский
   Прислать с ними помощь посмел?
   Предчувствию женскому верьте,
   Что вылазка ваша лихая
   Потешит врагов, обрекая
   Нумансию гибели, смерти.
   Смешно им, смешно даже то,
   Что встретите смерть вы геройски.
   Ведь тысячи три в нашем войске,
   У них же -- у них тысяч сто! [41]
   Пусть, бросив свой вал, без защиты,
   Враги бы свой лагерь открыли,
   И то б наши воины были
   Один за другим перебиты.
   Советую вам подчиниться
   (Так чувствует каждый и сам!)
   Всегда и во всем небесам:
   И жизнь от небес и гробница.
  
   Т е о г е н
  
   О женщины, глаза от слез отрите!
   Иль каждая из вас не замечает,
   Что скорбью вашей вы пожар творите
   В сердцах мужей, и он не потухает.
   Любовью к нам вы равною горите,
   Беда ль растет, иль счастье нас ласкает.
   Но всякий раз, -- как в жизни, так и в смерти, --
   Мы вам верны, мы будем с вами, верьте.
  
   Когда мечта ворваться в ров манила,
   Мы больше чем удачи -- смерти ждали.
   Такая смерть, однако, жизнь таила:
   Мы месть врагу той смертью утверждали.
   Тот бой для нас был верная могила.
   Но ныне -- раз вы это угадали --
   Мы ни детей, ни жен не бросим наших,
   Своих путей не отделим от ваших.
  
   Единое, о чем дружина тужит, --
   Не дать врагу похитить нашу славу!
   Нет, пусть он сам свидетелем послужит
   Тех подвигов, что Риму не по нраву!
   Ко мне примкнув, пусть каждый обнаружит
   Высокий дух. А это нам по праву
   Бессмертье даст! Все в пламя побросайте,
   Корысти вражеской не потакайте!
  
   Большой костер на площади разложим, --
   И огнь ужасный пищей напитаем,
   Все то, что дома разыскать мы сможем,
   Чем дорожим и чем пренебрегаем, --
   Испепелим до тла и уничтожим!
   А то, что сделать мы предполагаем,
   Когда сожжем пожитки, не жалея, --
   Еще ценнее и еще смелее!
  
   На час-другой мы голода задуем
   Огонь, что грыз так долго наши кости,
   Для этого мы пленных четвертуем,
   Которых мы заполучили в гости;
   Ни молодых, ни старых не минуем!
   Для дележа добычи жребий бросьте.
   Всем поровну. Прибавит только славы
   Нам этот вынужденный пир кровавый.
  
   К а р а б и н о
  
   Как вижу, все со сказанным согласны?
   Держусь я сам такого точно мненья! --
   Мне предложенья Теогена ясны.
   Немедленного жду их исполненья.
  
   Т е о г е н
  
   Итак, все делу этому причастны
   Окажемся, без всякого сомненья.
   Поговорим потом. Теперь идите,
   Огонь богатый, жаркий разводите.
  
   П е р в а я ж е н щ и н а
  
   Уборы наши на костер приносим,
   Себя мы, радуясь, всего лишаем.
   Жизнь самую без колебанья бросим, --
   С мужьями вместе к смерти поспешаем.
  
   Л и р а
  
   Итак, вперед! Мы об одном вас просим:
   Когда добро свое с огнем смешаем,
   Сожгите все до нитки. А иначе
   Невольно сделаем врага богаче.
  
  

Все идут, а Марандро при выходе берет Лиру за руку и держит.

  
   М а р а н д р о
  
   О Лира, не беги бегом,
   Прошу тебя остановиться.
   Дай перед смертью насладиться
   Благами жизни нам вдвоем.
   Дай мне хотя бы на мгновенье,
   Как ты прекрасна, поглядеть.
   Так много мне пришлось терпеть
   От жаркой муки нетерпенья.
  
   От имени, каким зову
   Тебя я, на меня сходила
   Гармонии такая сила,
   Что сны я вижу наяву.
   Душа души моей! Но тучи
   Собрались на твоем лице...
  
   Л и р а
  
   Они -- от мысли о конце,
   Что предстоит нам неминучий...
   Конце, не связанном с войной.
   Не в ней одной конец надежде --
   Уйду я, думается, прежде
   Конца осады в мир иной.
  
   М а р а н д р о
   О солнце дней моих! Ужели...
  
   Л и р а
  
   Дошел мой голод до того,
   Что час еще -- и торжество
   Он справит у моей постели.
   Какое наслажденье дать
   Могу, когда я смерти лютой,
   Голодной, с каждою минутой
   Должна покорно ожидать?
   Брат обессилел мой. Причина --
   Все тот же голод. Умерла
   Мать от того же. Как была
   Мучительна ее кончина!
   Меня же только потому
   Убить не мог доныне голод,
   Что дольше кто здоров и молод
   Сопротивляется ему.
   Но, силы растеряв свои,
   И я едва перемогаюсь, --
   Такой же точно подвергаюсь
   Опасности, как все мои.
  
   М а р а н д р о
  
   Отри глаза! Сдержи рыданья!
   Реками слез, из глаз моих
   Рожденными от мук твоих,
   Я облегчу твои страданья.
   Ты непосильный груз несешь,
   Но к бодрости тебя зову я.
   Знай, Лира, ты -- пока живу я --
   Голодной смертью не умрешь!
   Берусь я стену перепрыгнуть
   И дверью смерти сам пройти,
   Чтоб от нее тебя спасти
   И чтоб на жизнь тебя подвигнуть.
   Тот хлеб, что римлянин берет
   В свой рот, я вырву, не робея,
   И принесу его тебе я,
   Дабы переложить в твой рот.
   Я жизни Лиры дам опору
   Хотя бы через смерть мою:
   Не жизнь мне, если застаю
   В таком отчаянье сеньору.
   Клянусь еду тебе добыть
   У римлян. На любые муки
   Пойду я, -- коль м о и м и руки
   Мои не перестали быть.
  
   Л и р а
  
   Марандро, Лирою плененный,
   Пойдет на многое любя.
   Но страшен подвиг, для тебя
   С опасностью соединенный.
   Пусть и удастся твой грабеж --
   Он будет кровью заработан! --
   А разве же меня спасет он?
   А вдруг ты милой не найдешь?
   Ты полон сил, и полной чашей
   Пей юность золотую; пей!
   Отечеству твоя нужней
   Жизнь молодая жизни нашей.
   Тот нужен, кто преодолеть
   Все ковы вражьи нам поможет...
   А девушка, как я, что может?
   Жизнь эту стоит ли жалеть?
   Надеюсь я, мой друг отбросит
   Такие мысли, что любовь
   Внушает? Повторяю вновь:
   Тебя об этом Лира просит...
   Отсрочить смерть мою сейчас
   Марандро пусть и удалось бы, --
   Но все ж нам умереть пришлось бы,
   Все ж голод доконал бы нас!
  
   М а р а н д р о
  
   Напрасно, Лира, все старанья
   Отвлечь меня с того пути,
   Куда бестрепетно идти
   Велят и жребий и желанье.
   Ты лучше помолись богам,
   Как в этих случаях обычай,
   Чтобы вернулся я с добычей,
   Достаточной обоим нам.
  
   Л и р а
  
   Останься! требую любовью!
   Мерещиться мне начал вдруг
   Меч римлянина острый... Друг,
   Окрашен он твоею кровью!
   Молю я, как могу нежнее:
   Не будь настойчивым, не будь!
   Когда отсюда труден путь,
   То путь назад -- еще труднее!
   Свидетель бог, не для себя
   С такой мольбою Лира просит:
   Ей эта вылазка приносит
   Опасность потерять тебя.
   Но если лаской и мольбой
   Тебя не в силах удержать я,
   То в дар прими мои объятья...
   И буду я тогда с тобой.
  
   М а р а н д р о
  
   Тебя да охраняют боги...
   Вот Леонисьо!.. Отойди.
  
   Л и р а
  
   Коль есть надежда впереди, --
   Счастливой, друг, тебе дороги!
  
  

Леоиисьо видел и слышал все происходившее между другом его Марандро и Лирой.

  
   Л е о н и с ь о
  
   Бесстрашное ты сделал предложенье.
   И из него, Марандро, стало ясно:
   Кто нежно любит, тот не трус в сраженье.
   Редка такая доблесть и прекрасна...
   Но горе! Вся ее необычайность,
   По воле рока, пропадет напрасно.
   Я слышал -- делу помогла случайность --
   Как Лира здесь, в беде, ее постигшей,
   На горя незаслуженную крайность
   Роптала; мысли, у тебя возникшей,
   В стан вражий броситься -- свидетель был я.
   Я понял: хочешь ты душе поникшей
   Поддержку дать. И знаешь, друг, решил я
   Пойти с тобой, чтоб в этом деле нужном
   Помочь, пока не всех лишился сил я.
  
   М а р а н д р о
  
   Друг! Часть души моей! Вот кто наружным
   В беде не ограничился участьем!
   О, что за сила в единенье дружном!
   Нет, пользуйся, о друг мой, жизни счастьем.
   Не я сгублю тебя в летах незрелых --
   Я не осмелюсь стать твоим несчастьем.
   Пойду один, и по примеру смелых
   Я соберу с врага довольно дани
   Для милых уст ее оцепенелых.
  
   Л е о н и с ь о
  
   Тебе я друг. Размер моих желаний
   Всегда, Марандро, точно отвечает
   Твоим -- и в счастье и среди страданий.
   Меня с тобой отнюдь не разлучает
   Страх перед смертью. Страха нет такого,
   Который в храбром труса обличает.
   С тобой иду. С тобою в крепость снова
   Вернусь я, если небо не прикажет
   Пасть за тебя, на что душа готова.
  
   М а р а н д р о
  
   Останься, милый! Если мертвым ляжет
   Твой друг в своем опасном предприятье,
   Кто матери родной моей окажет
   В ее постигнувшем небес проклятье
   Прямую помощь? Кто шепнет невесте:
   "Друг, умирая, помнил об объятье"?
  
   Л е о н и с ь о
  
   Слова твои не делают мне чести.
   Иль вправду думаешь, что друг твой может
   В том случае, коль мы умрем не вместе,
   А лишь тебя враг хитрый уничтожит,
   Утешить мать твою? -- Твоей супруге
   Весть горькую перенести поможет?
   Тебе такой не окажу услуги.
   Смерть для меня придет с твоей кончиной.
   Мое стремленье -- быть всегда при друге
   И быть во всех опасностях мужчиной.
   Оно одно и служит основною
   Решения столь твердого причиной.
  
   М а р а н д р о
  
   Раз помешать тебе идти со мною
   Не в силах я, знай -- полночь избираем,
   Чтоб справиться со рвом и со стеною!
   В вооруженье легком уповаем
   На счастье мы, а не на шит и латы.
   Войдя в их лагерь, тотчас проникаем
   Туда, где снедь свою хранят солдаты,
   И делаем себе в одно мгновенье
   Запас еды достаточно богатый.
  
   Л е о н и с ь о
  
   Я у тебя всегда в повиновенье.
  
  

Марандро и Леонисьо уходят; входят два нумансианца.

  
   П е р в ы й
  
   Душа, о брат, слезами истекает.
   Всеобщий плач вошел у нас в обычай.
   Приходит смерть и души увлекает,
   Довольная столь бренною добычей.
  
   В т о р о й
  
   О да, недолго брат мой прострадает! --
   Летит к нам смерть, не делая различий
   Между людьми. Она уж у порога.
   Нас скоро ждет последняя дорога.
  
   Я видел знамения, цель которых
   Родную землю смерти предавала. --
   Не вражеская мощь в лихих напорах
   Всю нашу крепость кровью заливала,
   Но сами мы, не тратя время в спорах,
   Решили: жизнь коварно нам солгала --
   Положим ей конец. Пусть мук прибавим,
   Но этим мы навек страну прославим.
  
   На главной площади сейчас зажгли мы
   Костер -- и велики его размеры.
   И все свое имущество снесли мы
   На тот огонь, и до четвертой сферы
   Вздымаются его седые дымы.[42]
   Друг другу долга подадим примеры, --
   Святую жертву принося с хвалами,
   Все, что имеем, обращая в пламя.
  
   Там розы перлов пышного Востока
   И благовонья в золотых сосудах,
   Алмазы там, что ценятся высоко,
   В рубинах диадемы, в изумрудах.
   Парча и пурпур, смятые жестоко,
   У самого костра в огромных грудах...
   И все сгорит... Ничто не уцелеет!
   Рук у костра враг жадный не нагреет.
  
  

В одну дверь входят, а через другую выходят несколько человек со свертками носильного платья.

  
  
   Взгляни на эти все приготовленья. --
   С какою спешкой и с какой охотой
   Сюда народа движутся скопленья!
   Они займутся важною работой:
   В костер они бросают не поленья,
   Не щепки -- каждый отягчен заботой
   Немедля сжечь до тла и без остатка
   Хлам тягостный ненужного достатка.
  
   Губить добро, в огне его сжигая,
   Для нас не страшно и весьма почетно.
   Но -- слух идет -- грозит беда другая:
   Лечь на костер горящий доброхотно!
   И ранее чем к нам нагрянет стая
   Врагов, что в наше горло вдвинут плотно
   Жестокий нож, своими палачами,
   Еще до римлян, видно, станем сами.
  
   Уж решено, как это ни обидно,
   Заставить с жизнью стариков проститься,
   Детей и жен... Причина очевидна:
   На слабых голод ранее польстится...
   О друг мой, стало мне отсюда видно --
   Та, что любил я, к нам сюда стремится,
   Исполнена такой же страшной муки,
   С какой я прежде простирал к ней руки.
  
  

Проходит женщина; один ребенок у нее на руках, другого она ведет за руку.

  
   М а т ь
  
   Увы, настала смерть для нас!
   Кто вынести терзанья может?
  
   С ы н
  
   За платье, мама, не предложит
   Нам хлеба кто-нибудь сейчас?
  
   М а т ь
  
   Ни крошки хлеба, ни съестного
   Давно уж нет и не достать...
  
   С ы н
  
   Так, значит, мама, погибать
   От голода такого злого?
   Я, если хочешь, замолчу,
   Но дай хоть маленький кусочек.
  
   М а т ь
  
   Ты мучаешь меня, сыночек.
  
   С ы н
  
   Ну, мама, дай, я есть хочу!
  
   М а т ь
  
   Дала бы, только где сыскать?
   Никто ни крошки не уступит.
  
   С ы н
  
   Купить ты можешь. Или купит
   Сын, раз уж не умеет мать.
   Мне только б голод заморить!..
   Тому, кто хлеба мне добудет,
   Тому, однако, нужно будет
   Все это платье подарить...
  
   М а т ь
  
   О бедное дитя! Ты вновь
   К груди иссохшей присосалось.
   В ней много ль молока осталось?
   Ни капельки. А пьешь ты кровь.
   Что ж, тело матери кусками
   Глотай! Твоя больная Мать
   Еды не может добывать
   Своими хилыми руками.
   О дети милые! Чего
   От матери вы захотели?
   Возьмите кровь, что в этом теле:
   Для вас не жаль мне ничего.
   О голод лютый! Ты конец
   Дням жалким положил до срока!
   А ты, война, веленьем рока
   Мне смертный принесла венец.
  
   С ы н
  
   Куда мы шли, идем скорей.
   Я умираю, мама. Ноги
   Мои слабеют. На дороге
   Я голод чувствую острей.
  
   М а т ь
  
   На площадь скоро мы придем.
   И там в огонь ты бремя сбросишь
   Тяжелое, что ныне носишь,
   Мой милый сын, с таким трудом.
  
  

Женщина с ребенком уходит, два нумансианца остаются.

  
   В т о р о й
  
   Унылая, и поступью неспешной,
   Предвидя скорую с землей разлуку,
   Мать бедная в судьбине безутешной
   Двух сыновей берет с собой на муку.
  
   П е р в ы й
  
   Такой же путь пройдем и мы, конечно,
   И на себе всесильной смерти руку
   Почувствуем. Но праздны речи эти --
   Пора узнать, что решено в с о в е т е.
  
  

Уходят.

Конец третьего акта.

  
  
  

АКТ ЧЕТВЕРТЫЙ

  

В лагере тревога. На шум выходят Сципион, Югурта и Гай Марий.

  
   С ц и п и о н
  
   Что значит этот шум, декурионы?
   В такое время за оружье браться?
   Иль озорник бунтует немудреный,
   Который хочет к праотцам убраться?
   А может быть, мятеж проник в колонны
   И нам с бунтовщиками надо драться?
   Ждать от врага не можем мы геройства, --
   Ужель дождались мы в тылу расстройства?
  
  

Выходит с обнаженной шпагой Квинт Фабий и говорит:

  
   К в и н т Ф а б и й
  
   О, не волнуйся, вождь. Совсем иною
   Причиной вызван шум. Но с этим делом
   Покончено, хоть, сознаюсь, ценою
   Храбрейших и сильнейших в войске целом.
   Нумансианца два всему виною,
   Нас изумившие поступком смелым;
   Ночной порой они сквозь ров пробрались
   И в стане нашем мужественно дрались.
  
   Они заставу первую прорвали, --
   Не различая, копья ли, мечи ли
   Их бешенству во тьме отпор давали, --
   И с боем в самый лагерь проскочили.
   Они к палаткам продвигаться стали
   Фабриция, и время улучили
   Вред нанести такой, сражаясь вместе, --
   Что шестеро солдат легло на месте.
  
   Лишь луч, в который молния одета,
   Так скоро путь на землю совершает;
   Лишь по небу хвостатая комета
   С такою быстротою поспешает, --
   С какою пронеслась лавина эта...
   Единый взмах -- и меч их сокрушает
   Все, что им под руку ни попадется...
   Потоками кровь римлян на земь льется.
  
   Их сталь легко Фабриция пронзила,
   Эрациеву каску проломала,
   Ольмиде руку начисто скосила,
   И жить ему, увы, осталось мало.
   Проворных ног стремительная сила
   Где только Стацию не помогала? --
   Но пал и он: с нумансианцем спорить, --
   Не значило ль -- свой к смерти бег ускорить?
  
   Среди палаток буйство продолжая,
   Они внезапно к складу повернули,
   Где сберегалась пища небольшая:
   Хлеб, сухари... И тут мечи сверкнули,
   Один, надежды наши разрушая,
   Успел уйти. Другого в миг проткнули
   Клинки солдат. Убитый очень молод.
   Обоих разъярил, как видно, голод.
  
   С ц и п и о н
  
   Когда они в тисках осады столько
   Способны обнаруживать напора, --
   Так если дать свободу им -- насколько
   Покажут больше силы и задора!
   Неукротимые они! -- Но только
   Лишь до поры до времени. Мы скоро
   Докажем -- перед хитростью военной
   Не устоит противник дерзновенный.
  
  

Сципион со своими уходит; тогда суматоха начинается в городе. Показывается Марандро, весь истекающий кровью; в левой руке у него белая корзинка, в которой лежит несколько окровавленных сухарей. Он говорит:

  
   М а р а н д р о
  
   Ты что, мой милый, ослабел?
   Ты что? совсем ослабеваешь?
   Не ты меня в беде бросаешь! --
   Я бросил друга!.. сам же цел!
   О Леонисьо, друг! Идем!
   Ужели он не отзовется?
   Ужель мне одному придется
   Вернуться? -- Мы ушли вдвоем!
   Так, значит, платой дорогой --
   Ценой истерзанного тела --
   Судьба продать нам захотела
   Вот этот жалкий хлеб сухой?
   Но раны гибельная сила,
   Что жизнь твою скосила вдруг,
   О, для чего она, мой друг,
   Меня тогда же не сразила?
   Угодно, стало быть, судьбе,
   Взамен желанной общей доли,
   Мне даровать отраву боли,
   А славу верности -- тебе.
   Но, друг, тебя я не лишу
   Венка за истинную дружбу! --
   Чтоб оплатить такую службу,
   И сам к тебе я поспешу.
   И тотчас же душа, ликуя,
   К тебе, любимый, отойдет,
   Лишь Лира нежная придет
   За хлебом грубым, что несу я.
   Хлеб, взятый у врагов лихих,
   Нам с боя жаркого уступлен!
   Он пролитою кровью куплен
   Друзей погибнувших двоих.
  
  

Выходит Лира с охапкой платья, которое она несет, чтобы сжечь на костре.

  
   Л и р а
  
   Ты ль это встал перед очами?
  
   М а р а н д р о
  
   Я пред тобой в последний раз, --
   Мучения мои сейчас
   Окончатся, увидишь, сами.
   Слова, что я сказал, не ложь, --
   Припомнить их тебя зову я:
   "Знай, Лира, ты, пока живу я,
   Голодной смертью не умрешь!"
   Двойная мука, вижу я,
   Обоим выпала на долю:
   Тебе принес я хлеба вволю, --
   Но на исходе жизнь моя.
  
   Л и р а
  
   Что ты сказал, Марандро, милый?
  
   М а р а н д р о
  
   Не медли голод утолить
   Тем временем, как Парка нить
   Срезает над моей могилой.
   И этот, Лира, хлеб простой,
   Напитанный моею кровью,
   Насытит, принятый с любовью,
   Печальной горькою едой.
   Перед тобою хлеб, который
   Все силы Рима стерегли,
   И все ж купить его смогли
   Два добрых друга смертью скорой.
   Любовь, что душу мне томит,
   Какой хотите мерой мерьте:
   Из-за нее пришел я к смерти,
   И Леонисьо мой убит.
   Мою любовь, которой чище
   Нет на земле, принять спеши.
   Она -- питанье для души,
   И выше не бывает пищи!
   Добра ли жизнь была иль зла, --
   Моей судьбою ты владела.
   Прими же ныне это тело,
   Как душу ранее взяла.
  
  
   Падает мертвым, а Лира кладет его к себе на колени.
  
   Л и р а
  
   Мой друг, сокровище мое,
   Уснул ты?.. А недавно сила
   Горячая в тебе бурлила...
   Зачем ты погубил ее?
   И вот тебя не стало вдруг,
   С тобою ж -- радости и счастья!
   Нет в мире большего несчастья,
   Чем час, когда уходит друг.
   Ты был всегда, Марандро мой,
   В любви бестрепетным и верным!
   Но вел тебя в твоем безмерном
   Дерзанье к смерти путь прямой.
   Ты подвиг смелый совершил,
   Врагов дивиться заставляя.
   Но, смерть от милой удаляя,
   Всей жизни ты ее лишил.
   Хлеб кровью тот покрыт... И взгляд
   В испуге на него кидаю, --
   Его и хлебом не считаю:
   В нем яд губительный! в нем яд!
   И если все-таки к устам
   Его, терзаясь, подниму я, --
   То разве лишь для поцелуя: Марандро кровь осталась там.
  
  

В это время входит на сцену мальчик; он слабо бормочет. Эго брат Лиры.

  
   Б р а т Л и р ы
  
   Сестрица, в страшных муках мать
   Скончалась; на своей постели
   Отец наш дышит еле-еле,
   Мне тоже время умирать.
   Нас голод скоро всех убьет...
   Но у тебя есть хлеб, сестрица!
   Увы! Он мне не пригодится,
   Нет, пища в прок мне не пойдет!
   Мне голод горло так стеснил,
   Что будь тот хлеб водою жидкой, --
   И то еда была бы пыткой, --
   Ее бы я не проглотил.
   Возьми же хлеб, сестра моя;
   Чтоб мукой истерзать нас, небо
   Послало вдруг довольно хлеба...
   В тот самый миг, как умер я.
   Падает мертвым.
  
   Л и р а
  
   Вот брат любимый умирает...
   Дыханье жизни отошло...
   Но зло для нас -- еще не зло,
   Коль бог е д и н ы м злом карает.
   Злой рок беду к беде прибавил,
   И стало две беды зараз.
   Меня один и тот же час
   Вдовой и сиротой оставил...
   О вы, лежащие вокруг
   Тела! Обоих римлян злоба
   Убила, дорогие оба:
   Один -- мой брат, другой -- мой друг.
   Гляжу, любви палима жаждой,
   На этого и на того.
   И мука больше оттого,
   Что был душе желанен каждый.
   О друг любимый! нежный брат!
   К любви я вашей вновь приближусь,
   Коль скоро с вами я увижусь,
   Попав на небо или в ад.
   И будет смерть моя похожа
   На смерть обоих мертвецов, --
   Кинжал давно уже готов
   Меня убить -- и голод тоже.
   Но все ж скорее сталью грудь
   Я поражу, чем съесть посмею
   Вот этот хлеб. Косой своею
   Смерть не страшит меня ничуть.
   Я медлю? стала я трусливой?
   Боюсь я? перед чем испуг?
   Брат милый мой! мой нежный друг!
   Свиданья близок миг счастливый.
  
  

В этот момент показывается бегущая женщина, которую преследует солдат-нумансианец с кинжалом в руке. Он хочет ее убить.

  
   Ж е н щ и н а
  
   Юпитер грозный! Помоги скорее!
   Спаси меня от гибели ужасной.
  
   С о л д а т
  
   Беги же от меня, беги быстрее! --
   Твои старанья будут все напрасны.
  
   Л и р а
  
   О воин храбрый! будь же подобрее,
   И не рази той женщины прекрасной!
   Жизнь ей дана на благо и на радость...
   Убей меня: найду я в смерти сладость...
  
   С о л д а т
  
   Нельзя живою женщину оставить...
   "Смерть женщинам"! -- так решено в Совете...
   Но где тот муж, что сможет меч направить
   На красоту, когда она в расцвете?
   Таким злодейством не хочу ославить
   Себя; убить я ни за что на свете
   Тебя не мог бы. Тот убить посмеет,
   Кто пред тобою не благоговеет.
  
   Л и р а
  
   Учтивость я сочту ль за добродетель,
   И жалость эту стану ль прославлять я?
   О неба свод высокий, будь свидетель:
   За ту и за другую шлю проклятья!
   А вот тогда б ты был мне благодетель,
   Не знающий греха лицеприятья, --
   Когда бы в грудь мою ты смело вдвинул
   Клинок и душу из нее бы вынул.
  
   Я, встретив смерть, не ведала б испуга...
   А жалостью ты вред и зло приносишь...
   Надеюсь все же: моего ты друга
   Без погребения теперь не бросишь.
   Такая ж мне еще нужна услуга
   Для брата бездыханного. Ты спросишь,
   Кто их убил? Смерть мужа -- это плата
   За жизнь мою. Покончил голод брата.
  
   С о л д а т
  
   Труда не вижу в том я никакого.
   Но на пути, прошу, открой причину,
   Которая и друга дорогого
   И брата вдруг ускорила кончину.
  
   Л и р а
  
   Не в силах я произнести ни слова...
  
   С о л д а т
  
   Ты так слаба? Тебя я не покину.
   Ты тело брата поднимай смелее;
   Я друга труп возьму -- он тяжелее.
  
  

Они уносят тела. Выходит с копьем и щитом в руке женщина, изображающая Войну и ведущая за собой Болезнь и Голод. Болезнь опирается на костыль; голова у нее обвязана, лицо закрыто желтой маской. Голод выходит тощий как смерть, в одеянии из желтой бязи и в пепельно-бледной маске.

  
   В о й н а
  
   Болезнь и Голод! Вы уже привыкли, --
   Какой приказ мне дать ни довелось бы. --
   Все исполнять, какие б ни возникли
   Тут трудности. И ни мольбы, ни просьбы
   На вас не действуют. В мои проникли
   Все мысли вы вперед. Едва ль пришлось бы
   Мне и сейчас вас наставлять упорно,
   Что следует вам действовать проворно.
   Так волею судеб -- а всякий знает,
   Что воля та ничем неколебима, --
   Указано, что нынче помогает
   Война коварным умышленьям Рима.
   Своих орлов высоко воздвигает
   Вождь Сципион[43], чья мощь необорима.
   Но час придет -- и помощь окажу я
   Слабейшему, а сильного сражу я.
  
   Могуча я, Война. И повсеместно
   Меня все матери вслух проклинают...
   Но смертным далеко не все известно,
   И тайн моих они не понимают.
   Мне ж ведомо, что в целом мире тесно
   Испанской славе будет! Все ли знают,
   Что вражеская покорится банда
   Войскам Филиппа, Карла, Фердинанда? [44]
  
   Б о л е з н ь
  
   Когда бы Голод, наш соратник главный,
   Не доказал, что убивать он может,
   Что жителей Нумансии, столь славной,
   Рукою жадной сам он уничтожит, --
   Тебе бы был союзник полноправный
   В Б о л е з н и. Кончить все она поможет
   Столь выгодно для римлян, что едва ли
   И сами те такого счастья ждали!
  
   Но Голод тощий, поселившись между
   Нумансианцами, в такую крайность
   Поставил их, что всякую надежду
   У бедных отнял даже на случайность.
   Там мудреца -- не меньше чем невежду --
   Небесных знамений необычайность
   Совсем смутила... Стан их весь расколот;
   Не нужны Риму ни недуг, ни голод.
  
   А бешенство и ярость, партизаны
   Войны, у них так плотно угнездились,
   Что для себя они теперь тираны,
   В братоубийц они переродились.
   Поджоги, исступленный гнев и раны
   Так в стане осажденных расплодились,
   Что Рим уж тем победу добывает,
   Что враг его себя же убивает!
  
   Г о л о д
  
   Сюда взгляните! -- Все дома пылают,
   И каждая огнем объята крыша!
   Мне чудится, что тысячи вздыхают
   Оттуда грудей, и огонь колышат...
   Как женщины в смятении взывают
   О помощи -- и отклика не слышат!..
   Бессильна помощь и отца и брата,
   Коль пламенем на части плоть разъята.
  
   Бывает так, что на овечье стадо
   Волк нападет и некоторых тронет, --
   И в ужасе и в хаосе разлада
   Оно бежит, но волк его догонит, --
   Так женщина среди сплошного ада
   Горящих улиц мечется и стонет --
   Спасенья нет ей. Нужны ль палачи нам?
   Убить всех женщин велено мужчинам.
  
   Своей супруге, ласковой и верной,
   Железом грудь супруг ее разрежет;
   Свой сын убьет -- о случай беспримерный! --
   Мать, что его и пестует и нежит...
   И с яростью, ни с чем несоразмерной,
   Отец нить жизни сына перережет,
   И, потрясенный, будет он довольным,
   Как милостью небес, убийством вольным.
   Ни улицы, ни дома, ни угла нет,
   Где не было бы крови или трупа;
   К убийству всех, к поджогу так и тянет. --
   И все глядит свирепо, дико, тупо...
   Сейчас, увидите, на землю грянет
   Зубец их башни с верхнего уступа.
   Все храмы и дома, что здесь ютятся,
   Во прах и пепел вскоре превратятся.
  
   Придите же, смотрите же скорее:
   Вот Теоген усердно нож свой точит, --
   Жены любимой, милых деток шеи
   Он кровью злою сейчас омочит.
   Но жизнь постылая еще труднее
   Тогда убийце будет. Он захочет
   К себе приблизить час конца ужасный,
   Избрав путь к смерти, для других опасный.
  
   В о й н а
  
   Итак, идем! Но требую работы
   Я тщательной, приказов исполненья
   Точнейшего! Направьте все заботы
   К тому, чтоб в план не вкрались измененья.
  
  

Уходят.

Выходит Теоген с двумя мальчиками и девочкой. С ним жена.

  
   Т е о г е н
  
   Преодолел в себе любовь отца я.
   Кто храбр, свой замысел осуществляет.
   О чести мысль, высокая, святая,
   О дети, руку эту направляет.
   Ужасна пытка дней пережитая,
   Но горшую нам рок уготовляет:
   Мне долгом предначертано высоким
   Стать ныне вашим палачом жестоким.
  
   Сыны мои! Вы римскими рабами
   Не будете, а римской силе вражьей
   Бахвалиться ни в чем не дам над вами,
   Пусть покорить нас им удастся даже.
   К свободе путь указан небесами,
   Он -- человеческой ладони глаже.
   Небесным знакам набожно поверьте,
   Что путь для нас -- отдаться в руки смерти.
  
   Тебе ж, супруга милая, доставит
   Смерть избавленье. -- Римлянам развратным
   Супруг твой радости не предоставит
   Супруги телом любоваться статным.
   От этой муки меч тебя избавит.
   Корыстный враг со жребием превратным
   Сам встретится. Давно в нас мысль окрепла
   От города оставить груды пепла.
  
   Я первый высказал, что справедливость
   И честь велят свести нам с жизнью счеты, --
   Не ждать, чтоб римлян дерзкая кичливость
   Нас обрекла на ужасы их гнета, --
   Мне можно ль в смерти выказать трусливость,
   В ней быть последним? Сыну -- тоже?
  
   Ж е н а
  
   Что ты,
   Супруг мой!.. Я б судьбу благославляла,
   Когда бы жизнь она нам оставляла, --
  
   Но выход нам не выискать искусный;
   Нам близкой гибелью грозят тираны...
   Так слаще, чем от римской стали гнусной,
   Смерть от тобою нанесенной раны.
   Сверши же долг торжественный и грустный!
   Прошу тебя, в святилище Дианы
   Пойдем, мои друг,[45] и в этом строгом храме
   Железом нас пронзи и ввергни в пламя.
  
   Т е о г е н
  
   Здесь мешкая, пыл жертвенный остудим.
   Умрем скорей, отбросим страх и жалость.
  
   С ы н
  
   Что плачешь, мать? Куда ж идти мы будем?
   Я с ног валюсь... Повремени же малость.
   Ужель сейчас еды мы не добудем?
   От голода я чувствую усталость.
  
   Ж е н а
  
   Пойди ко мне на ручки. Будешь слушать?
   Тебе я -- хочешь? -- смерти дам покушать.
  
  
   Они уходят, и выбегают два мальчика, из которых один впоследствии бросится с башни вниз.
  
   М а л ь ч и к
  
   Куда б нам, Сервий, убежать?
  
   С е р в и й
  
   Я думаю, тебе виднее.
  
   М а л ь ч и к
  
   Да ну же, двигайся скорее,
   Иначе нам несдобровать.
   За нами гонятся поспешно,
   Настигнут нас, мечи воткнут!
  
   С е р в и й
  
   Быстрее нас они бегут,
   И нам не ускользнуть, конечно.
   Куда бы спрятаться, куда?
   Опасность близкая смущает.
  
   М а л ь ч и к
  
   Отец мой башню защищает,
   Так, думаю, бежать туда.
  
   С е р в и й
  
   Ты, друг, беги туда, пожалуй,
   Один, а я не побегу.
   От голода я не могу
   Ни шагу сделать. Путь немалый!
  
   М а л ь ч и к
  
   Не можешь?
  
   С е р в и й
  
   Еле на ногах
   Держусь.
  
   М а л ь ч и к
  
   Плохая ты опора!
   Покончат здесь с тобою скоро
   Иль голод, или меч, иль страх.
   Да, тут нетрудно умереть,
   Со всех сторон грозят увечья!
   Прощай! Ни угодить под меч я
   Не собираюсь, ни сгореть.
  
  
   Уходит, а выходит Теоген, с двумя обнаженными мечами и окровавленными руками. Сервий, как только его заметил, сейчас же убегает за кулисы.
  
   Т е о г е н
  
   Кровь тела моего, что здесь я пролил, --
   Кровь дочери и двух малюток милых;
   Рука, которой я убить позволил,
   Вняв зову доблестей, душе постылых;
   Рок, что меня так тяжко обездолил,
   Ты, небо непреклонное, -- вы в силах
   Меня от жизни горестной избавить
   И скорой смерти мне почет доставить.
  
   Нумансианцы храбрые, сочтите,
   Что перед вами -- римлянин презренный...
   И родины обиду отомстите,
   Проливши кровь вот этой плоти бренной.
   Из двух мечей моих один примите
   За вызов, что бросает враг надменный.
   Окончив дни мои в пылу сраженья,
   Я чувствовать не буду униженья.
  
   А жалкий труп, покинутый отрадным
   Дыханьем жизни, други, тотчас бросьте
   В большой костер; пускай в огне громадном
   Горячим пеплом станут эти кости.
   Итак, за дело! Жду с волненьем жадным...
   Сердца друзей сердцами полных злости
   Врагов смените. -- Любо вам решенье
   Меня обречь на жертвоприношенье?
  
   Н у м а н с и а н е ц
  
   О Теоген, кого ты призываешь?
   Зачем о смерти редкостной хлопочешь?
   Кровавых дел позором покрываешь
   Ты родину! Своих друзей порочишь!
  
   Т е о г е н
  
   Нумансианец! Что ж ты забываешь
   Про меч свой? Страх берет? Или не хочешь?
   Знай, римлянин стоит перед тобою:
   Бери же меч, приготовляйся к бою.
  
   Такой вот способ смерти изберу я,
   Лишь он один приемлем и прекрасен.
  
   Н у м а н с и а н е ц
  
   Судьба, беду нам за бедой даруя,
   Нас на него толкает; я согласен.
   Пойдем же, друг, на площадь. Там, пируя,
   Горит костер; он стал не безопасен,
  
   Но в нем спасенье. -- Победитель может
   Предать огню того, кого уложит.
  
   Т е о г е н
  
   Отлично, друг. Пора! Приходят сроки,
   И умереть исполнился я жаждой.
   Убьет нас меч или огонь жестокий, --
   Провижу нашу славу в смерти каждой.
  
  

Уходят.

Сципион, Югурта, Квинт Фабий, Гай Марий; с ними несколько римских солдат

  
   С ц и п и о н
  
   Но если я теперь не ошибаюсь,
   И ложными нельзя назвать те знаки,
   Что нам поведали о состоянье
   Нумансии, -- моленья, шум и стоны,
   И в ясном небе столб огня высокий, --
   То сразу возникает подозренье,
   Что бешенство и варварская ярость
   Врагов на них самих оборотилась. --
   Не видим больше мы людей на стенах,
   Нет часовых обычной переклички;
   Весь лагерь так ведет себя спокойно,
   Как если б жил в ненарушимом мире
   Свирепый враг, войны не объявляя.
  
   М а р и й
  
   Все скоро с достоверностью узнаешь.
   Угодно ли -- тебе я предлагаю,
   Хоть знаю все опасности, что могут
   Представиться, -- я поднимусь на стену
   И постараюсь рассмотреть получше,
   Чем заняты сейчас нумансианцы.
  
   С ц и п и о н
  
   Итак, ты, Марий, лестницу приставишь
   К стене и разузнаешь все, что надо.
  
   М а р и й
  
   Несите лестницу скорей!.. Эрмилий,
   Поторопись мне щит сюда доставить
   И белый шлем мой боевой пернатый.
   Клянусь, что если жизни не лишусь я,
   То лагерь наш все о врагах узнает.
  
   Э р м и л и й
  
   Вот белый шлем, а вот и щит твой круглый,
   И лестницу принес проворный Лимпий.
  
   М а р и й
  
   Юпитеру себя я поручаю
   Великому. Итак, спешу исполнить
   Обещанное.
  
   С ц и п и о н
  
   Щит свой выше, Марий,
   Приподымай, когда полезешь. Тело
   Все подбери, а голову особо
   Оберегай. Мужайся! Ты у цели.
   Ну, как там?
  
   М а р и й
  
   Что это, святые боги!
  
   Ю г у р т а
  
   Чему ты изумляешься?
  
   М а р и й
  
   Тому, что
   Передо мной озера красной крови,
   По улицам Нумансии простерты
   Тысячи трупов.
  
   С ц и п и о н
  
   А живых не видно?
  
   М а р и й
  
   Живых, должно быть, нет. По крайней мере,
   Мне на глаза таких не попадалось.
  
   С ц и п и о н
  
   Так спрыгни вниз, все рассмотри подробно.
   Гай Марий прыгает со стены в город.
   За ним последуй ты, мой друг Югурта,
   А за тобою -- мы.
  
   Ю г у р т а
  
   Такая спешка
   Тебе не полагается по сану.
   Умерь свой пыл, начальник храбрый. Будем
   Ждать возвращенья Мария с отчетом
   О том, что происходит в непокорной
   Нумансии. Придерживайте крепче
   Мне лестницу. О праведное небо!
   Да! зрелище ужасное и вместе
   Прискорбное встает перед глазами...
   Как страшно это все! Горячей кровью
   Вся полита земля. И всюду трупы --
   На площадях, на улицах... Хочу я
   Сам спрыгнуть вниз и разглядеть получше.
  
  

Югурта прыгает в город, а Квинт Фабий говорит:

  
   Ф а б и й
  
   Сомнений нет, зверей нумансианских
   Их варварская ярость побудила,
   Когда они отчаялись в спасенье,
   Подставить головы свои железу
   Своих мечей... На все пойти готовы
   Они, чтоб не отдаться в руки наши
   Победоносные. -- Угроза эта
   Для них всего на свете ненавистней.
  
   С ц и п и о н
  
   Когда б один-единственный остался
   Из них в живых, нетрудно было б в Риме
   Всем доказать, что до конца сломил я
   Тот дерзостный народ, который Риму
   Врагом смертельным был; народ упрямцев,
   Которые бросались на любую
   Опасность, как на праздник... Ни единый
   Похвастаться не может римский воин,
   Что спину повернуть нумансианца
   Заставил он когда-нибудь. И храбрость
   Отчаянная их на ратном поле
   Причиною была, что применил я
   К ним средство, применяемое к диким
   Зверям. Я запер их. И эта хитрость
   Мне принесла триумф, который силой
   Не мог я взять. Но вот уже как-будто
   Гай Марий возвращается... Что скажешь?
  
  

Гай Марий возвращается, соскакивая со стены. Он говорит:

  
   М а р и й
  
   Напрасно, вождь, умом и силой славный,
   Отряды войск у крепости столпились.
   И твой пропал напрасно труд державный,
   Победы в дым и ветер превратились,
   Хоть мы, приблизив к нам успех конечный.
   Твой замысел исполнить торопились.
   Конец -- столь жалостный, столь быстротечный --
   Нумансии не знавшей пораженья,
   В веках себя покроет славой вечной!
   Увидя в смерти -- вместо униженья --
   Величье, вырвали триумф заветный
   Они у нас, ускорив приближенье
   Кончины в о л ь н о. Оказались тщетны
   Расчеты все. -- Дух чести изначальный
   Не сломишь силой воинской несметной!..
   Сам сжег себя народ многострадальный, --
   Кто их судьбою лютой не смутится!
   О длинной повести конец печальный!
   Нумансия успела превратиться
   В озера крови. И в озера эти
   Не могут трупов тысячи вместиться.
   От тех цепей, которых нет на свете
   Страшней и тяжелей, освобожденья
   Народ добился -- от бича и плети!
   На площади горит без огражденья
   Костер и пожирает скарба кучи
   И тел истерзанных нагроможденье.
   И вот что мне помог увидеть случай:
   С волнением спешу вам рассказать я,
   Как гордо умер Теоген могучий.
   Он, посылая горькие проклятья
   Веленьям Рока грозным, в то мгновенье,
   Когда раскрылись пламени объятья,
   Так закричал: "Надеюсь, песнопенье
   Сложить про храбрых слава не забудет
   И описать тупое изумленье,
   В котором гордый римлянин пребудет,
   Увидев, что добыча дымом стала,
   Что он шипы взамен цветов добудет..."
   По городу я побродил немало,
   И многое на улицах заметил,
   Нумансианцев же -- как не бывало.
   Ни одного я жителя не встретил,
   Не мог нигде ни одного живого
   Взять пленника, который бы ответил
   Нам толком, под влиянием какого
   Чудовищного бреда порешили
   Они приход конца ускорить злого.
  
   С ц и п и о н
  
   Заранее они меня лишили
   Всех добрых чувств и варварски жестоким
   Убийцею меня вообразили.
   Как будто состраданием глубоким
   Проникнуться к сраженным я не в силах?..
   Мне долгом предначертано высоким
   Прощать врагов, когда я победил их! --
   Нумансианцам Сципион окажет
   Большую милость. Он уже простил их.
  
   Ф а б и й
  
   Вот твой Югурта. Пусть тебе он скажет
   (Хоть в гневе он) о том, что знать желаешь...
   Он просьбу сципионову уважит.
  
  

Югурта возвращается с той же стены.

  
   Ю г у р т а
  
   Ты зря себя заботой угнетаешь:
   Отныне применяй в другой стране ты
   Те замыслы, в которых ты не знаешь
   Соперника. В Нумансии себе ты
   Поживы не найдешь. Судьбы постылой
   Конца там ждет, нарядно приодетый,
   Как перст, один на башне, видом милый
   Подросток. Нам он, -- думать основанье
   Имею, -- скрасит наш триумф унылый!
  
   С ц и п и о н
  
   В нем все мое отныне упованье.
   О, если б Рим с победой мог поздравить
   Меня при всенародном ликованье!
   Пойдем к нему, его в живых оставить
   Нам важно; мальчика вполне возможно
   Нам в виде доказательства представить...
   Мальчик Вириат с башни.
  
   В и р и а т
  
   Что, римляне, ко мне так осторожно
   Подходите? Боязнь свою умерьте:
   Войти в Нумансию не так уж сложно!
   Но знайте, слову мальчика поверьте,
   Что при себе теперь ключи ношу я,
   Ключи от города -- от царства смерти.
  
   С ц и п и о н
  
   За ними, юноша, и прихожу я,
   Ужель сомненье у тебя явилось,
   Что милости тебе не окажу я?
  
   В и р и а т
  
   Не поздно ли ты предлагаешь милость?
   Мне нечего с ней делать. И решенье
   Суровое во мне уж укрепилось.
   Я горькое имею утешенье:
   Конец, моих родителей постигший
   И родину, встает в воображенье.
  
   Ф а б и й
  
   Цвет юности своей, едва возникшей,
   Ужель ты в ослепленье презираешь,
   Строптивый отрок, к жизни непривыкший!
  
   С ц и п и о н
  
   Ты честь вождя и Рима попираешь
   Своим задором. Как на лицемера,
   Ты с недоверьем на меня взираешь?
   Словам моим крепка в народе вера.
   Не грешен я обманом ни одним.
   Ждут не тюрьма тебя и не галера, --
   Но сам себе ты будешь господином,
   И будет у тебя богатств довольно,
   На сколько станет жизни впереди нам...
   Сойди ко мне -- и сдайся добровольно!
  
   В и р и а т
  
   Вся ярость вам отметившего народа, --
   Вот от него ты видишь пепла груду, --
   Вся ненависть его и вся свобода,
   Что подавляли мы везде и всюду, --
   Все это -- кровь моя, моя природа,
   Всегда в груди моей носить их буду...
   Наследник сил Нумансии не сдастся,
   И покорить его вам не удастся.
  
   О город мой, любимый и несчастный,
   Меня родивший, сам же ставший прахом!
   Я на поступок, с честью не согласный,
   Не отклонюсь посулами, ни страхом.
   Пусть мне земля, пусть небосвод ненастный
   И злобный рок грозят бедой и крахом,
   Но будет так, что смерть я храбро встречу --
   Тебе, народ мой, подвигом отвечу!
  
   Хоть скрыться в башне страх меня заставил,
   Страх смерти близкой, смерти неизбежной,
   Но дал мне сил и мужества прибавил
   Народа моего конец мятежный.
   Необходимо, чтобы я исправил
   Невинный грех, грех молодости нежной...
   Клянусь вам, страх мой низкий, недостойный
   Я дерзкой смертью искуплю спокойной.
  
   Нумансианцы! Вот мое вам слово --
   Помех решенью вашему не будет
   Из-за меня, и Рим у нас иного
   Триумфа, кроме пепла, не добудет!
   Враг просчитается, поверьте, снова --
   На пытки ль злые он меня осудит,
   Иль дверь передо мной раскроет шире
   Ко всем благам, что существуют в мире.
  
   Сдержитесь, римляне, уймите страсти,
   Брать стену приступом и не пытайтесь!..
   Я знаю, надо мной не в вашей власти
   Победу одержать, как ни старайтесь.
   И если я достоин хоть отчасти
   Великой родины, не поражайтесь!
   С любовью к вам, места мои родные,
   Свергаюсь смело с башенной стены я!
  
  

Вириат бросается с башни, а Сципион говорит:

  
   С ц и п и о н
  
   Гордиться можешь, юноша, по праву
   Героя зрелого достойный делом.
   Завоевал Нумансии ты славу, --
   Вознес Испанию над миром целым!
   Мне доблесть быть не может не по нраву,
   Хотя себя своим паденьем смелым
   Возвысил ты и спас свои знамена,
   Победы честь отняв у Сципиона.
  
   Пускай бы нам Нумансия грозила,
   Но жил бы ты, о мальчик непокорный!
   Ты умер, но хранит твоя могила
   Прах п о б е д и т е л я в войне упорной.
   Достоин ты, чтоб слава вострубила
   В веках про подвиг юный и задорный, --
   Как, с башни пав, ты торжество приблизил
   Над тем, кто, победив, себя унизил.
  
  

При звуках трубы выходит в белом одеянии Слава.

  
   С л а в а
  
   О, прозвени, мой голос, меж людьми
   И, в душах их рождая отклик встречный,
   Узывчиво и нежно возгреми
   Сказанием про подвиг вековечный.
   Ты, римлянин угрюмый, подними
   С земли того, кто в юности беспечной
   Деяньем дерзностным своим успел
   Отнять у Рима славу громких дел.
  
   Я, Слава, твердую питаю веру:
   Доколе в мире, что лежит во зле,
   Кристальную вращает небо сферу,
   Давая силу бодрую земле,
   И всем вещам определяя меру, --
   Нумансии, сокрывшейся во мгле,
   Провозглашать я доблесть буду в силе
   На полюс с полюса, от Бактры к Тиле. [46]
  
   И в подвигах невиданных страны
   Залог той славы, что в веках грядущих
   Испании отважные сыны
   Стяжают в испытаниях, их ждущих.
   Ни смерть, ни время Славе не должны
   Косой своей и ходом дней бегущих
   Пределы ставить. Грозную мою
   Нумансию и мощь ее пою.
   Прекрасна эта гибель, высока!..
   Она героев отвечает нраву,
   Она способна удивить века
   И служит людям образцом по праву!
   Сынов ее победа так ярка,
   Что в прозе и стихах споют ей славу, --
   И в памяти народов навсегда
   Н у м а н с и и засветится звезда!
  
  

Конец, акта четвертого и всей трагедии.

  
  

Сноски

  

1

   Великий Лопе де Руэда. -- Лопе де Руэда (род. в начале XVI в. -- ум. 1565) представляет собой выдающееся явление в испанской драматургии XVI века. Он смело вводил в свои драматические произведения народную речь, и Сервантес в своих интермедиях шел по его следам. Лопе де Руэда был также блестящим актером.

2

   Безумец Луис Лопес. -- Кто был этот Лопес, установить не удалось.

3

   Наварро. -- По всей вероятности, имеется в виду выдающийся актер, антрепренер и драматург Педро Наварро.

4

   ...я осмелился свести комедию к трем действиям вместо прежних пяти... -- Это нововведение приписывали себе и Кристоваль де Вируэс (его пьесы опубликованы в 1609 году) и Андрее Рей де Артьеда (1549--1613). Но еще до них драматург Франсиско де Авенданьо расчленил свою комедию "Флорисея" (1551) на три действия.

5

   ...до сих пор чтут доктора Рамона... -- До нас дошло пять комедий Алонсо Рамона.

6

   Мигель Санчес (ум. после 1615 г.) -- автор дошедших до нас двух комедий: "Бдительный страж" и "Остров диких".

7

   Мира де Мескуа -- испанский драматург XVII века. Известна его пьеса "Раб дьявола", главный герой которой -- один из ранних прототипов Фауста.

8

   ТАррега -- драматург Франсиско Агустин Таррега (1554 или 1556--1602).

9

   Гильен де Кастро -- драматург (1569--1631). Первая часть его пьесы "Юные годы Сида" оказала влияние на трагедию Корнеля "Сид".

10

   Гаспар Агилар -- поэт и драматург (1561--1623).

11

   Луис Велес де Гевара -- драматург и прозаик (1579--1644).

12

   Антоньо де Галарса -- один из современных Сервантесу поэтов, о котором имеется очень мало сведений.

13

   Гаспар де Авила -- поэт.

14

   Данное название пьесы и отнесение ее к жанру трагедии принадлежит переводчику В.А. Пясту. Подлинное ее название -- "Комедия (то есть представление) об осаде Нумансии". Переводчиком в связи с намечавшейся в 1938 году постановкой пьесы в Ленинграде в целях придания большей сценичности были внесены как в состав действующих лиц, так и в самый текст некоторые изменения. Все эти изменения редакцией сняты в согласии с текстом Сервантеса.
   Среди действующих лиц пьесы имеется несколько исторических имен:
   Публий Корнелий Сципион Африканский (младший) (род. ок. 185 г. до н. э., ум. в 129 г.). -- Один из лучших римских военачальников того времени, покоривший и разрушивший в 146 году до н.э. Карфаген. Избранный во второй раз консулом в 134 г., он был направлен в Испанию с поручением окончить тяжелую и неудачную для римлян борьбу с кельтиберийскимн племенами и в первую очередь с Нумансией, центром и основной твердыней конфедерации, в которую входили многие народы полуострова.
   Югурта -- племянник и преемник нумидийского царя Миципсы, умершего в 118 году до н. э. Был послан во главе нумидийского отряда в Испанию на помощь римлянам, осаждавшим Нумансию. Став впоследствии опасным врагом Рима, был взят в плен Марием и казнен в подземной тюрьме на Капитолии (104 г. до н. э.).
   Гай Марий (род. 156 -- ум, в 86 г. до н. э.) -- победитель кимвров, тевтонов и Югурты, видный политический деятель и военачальник эпохи, занимавший со 106 года восемь раз пост консула в Риме. Свою военную деятельность Марий начал в Испании в войсках Сципиона.
   Что касается Квинта Фабия, которого Сервантес упорно называет братом Сципиона, то, вероятно, речь идет о Квинте Фабии Сервилиане Эмилии, одном из незадачливых предшественников Публия Корнелия на посту командующего римскими войсками в Испании. Так как в роду Сципионов все его представители по мужской линии носили всегда одно из трех личных имен Гал, Публия и Луция, то Квинт Фабий Сервантеса никак не мог быть братом Сципиона, хотя и мог состоять с ним в известной степени родства. Среди действующих лиц нумантинцев также имеются исторические фигуры. Таков Теоген, активный организатор героического сопротивления Нумансии.

15

   Должны бы быть и доблестей романских. -- Здесь "романских" в смысле "римских".

16

   Не то фламандских выродков -- явный анахронизм; никаких фламандцев в римскую эпоху не существовало. Анахронизм объясняется тем, что во время написания Сервантесом "Нумансии" Испания Филиппа II вела с переменным успехом борьбу за обладание Фландрией.

17

   Суровый Марс с изнеженной Венерой. -- Марс (римское наименование греческого бога войны Ареса) был мужем богини красоты и любви Венеры (греческой Афродиты).

18

   Киприды культ здесь многие пытались соединить и с Бахусавой верой. -- Киприда -- одно из прозвищ богини, родившейся, согласно мифу, из пены волн на острове Кипр. Этот остров был одним из главных мест поклонения Венере и считался любимым местом ее пребывания. Бахус (греческий Вакх, Дионис) -- бог вина и виноделия. Здесь синонимы: Киприда -- сладострастия, разврата; Бахус -- пьянства, разгула.

19

   ...с которым мы могли б договориться... -- У нумантинцев имелись все основания жаловаться на римских полководцев, нередко заключавших под влиянием неудач мирные договоры с кельтиберийскими племенами с твердым расчетом, что эти договоры не будут утверждены римским сенатом. Иногда же, как это было с Квинтом Помпеем Руфом, при изменении военной обстановки в их пользу сами полководцы цинично заявляли, что никаких договоров они не заключали. Такими же справедливыми и исторически достоверными являются и жалобы нумантийских послов в трагедии Сервантеса на "поборы" и "утеснения" жителей, чинившиеся римскими властями.

20

   Ни для солдат, ни для декуриона. -- Декурион -- начальник декурии, отделения в 10 человек, главным образом всадников. Три декурии в римском войске составляли "турму", которой начальствовал декурион.

21

   Выходит дева. На ней корона из башенок... -- Испанское слово "кастильо" означает "замок". Древнее название Испании -- Кастилья, сохранившееся в наименовании провинций Старой и Новой Кастилии, может быть передано словами "страна замков". Так как неизбежной принадлежностью средневекового замка были башни, появление аллегорической фигуры Испании в короне из башенок и с моделью замка в руках является воплощением героической редины нумантинцев.

22

   То финикиянин, то грек владели Испанией. -- Юго-западная часть древней Испании, страны, в основном населенной кельтиберами, была в конце XII века до н. в. захвачена финикиянами, в дальнейшем распространившими свое влияние на западное и восточное побережье Пиренейского полуострова и основавшими в захваченных ими владениях свои колонии: Мелькартею (Алхесирас), Малаку (Малагу), Гадес (КАдикс), Гиспалис (Севилью) и др. Появление на востоке Испании греков относится историками к VII веку до н. э. Греки, ведшие постоянны" войны с финикиянами и с карфагенянами, завладевшими Ба-леарскими островами, оставили след своего пребывания в виде торговых факторий, давших свое имя многим испанским городам. К 236 году до н. 9. относится начало захвата Испании карфагенянами, высадившимися на юго-востоке полуострова под предводительством Гамилькара Барки, основавшего здесь после упорной борьбы с кельтиберами "империю Баркидов" со столицей в Картахене, просуществовавшую до 206 года до н. э., когда под натиском римских войск карфагеняне вынуждены были покинуть полуостров. Своим именем Испания обязана карфагенскому слову "Спаун". До этого она была известна под именами, которые ей дали финикияне и греки: Тартес (фин.) и Гесперия, или Иберия (греч.). С момента вытеснения карфагенян с полуострова началось планомерное завоевание его римлянами, длившееся около 200 лет. Одним из особенно ярких эпизодов этого завоевания и была осада и падение Нумансни.

23

   Сыны мои ни разу не сливались в одну семью... -- Племена, населявшие Испанию, нередко враждовали друг с другом, предпочитали воевать в одиночку и даже помогали римлянам.

24

   А римляне, хотя числом несметны... -- Численность войск, собранных Сципионом вокруг Нумансии, определяется историками в 40--60 тысяч человек.

25

   Дуэро и Тахо -- главные водные артерии полуострова. Подобно рекам Малой Азии Пактолу и Герму, Тахо в древности почитался золотоносным.

26

   Выходит река Дуэро и три речки: их изображают три мальчика... -- Три речки -- притоки Дуэро: Оброн (в наст. время Урбион), Минуэса (в наст, время Ревинуэса) и Тэра. Так как реки в испанском языке мужского рода, то и притоки Дуэро должны были изображать на сцене мальчики. Роль Дуэро также должен был исполнять актер, о чем Сервантес не считает нужным особо упомянуть.

27

   ...около города Серии, который в то время назывался Нумансия. -- Отождествляя Нумансию с Сорией, Сервантес допускает ошибку. Историческая Нумансия была расположена на невысоком крутом холме в нескольких километрах от Сории, близ нынешнего селения Гарай в верховьях Дуэро, при впадении его притока Тэры. Там в настоящее время в память героической осады воздвигнут обелиск. Сория же была известна под именем Новой Нумансии, или Кауки, и являлась аванпостом в общей системе обороны.

28

   В своем монологе Дуэро предсказывает историческое будущее Испании. Он упоминает следующие события: вторжение германских народов в Испанию в начале V века н. э. -- вандалов и свевов, захвативших Галисию, аланов, овладевших Луситанией (современной Португалией) и другой ветви вандалов, так называемых силингов, занявших Бетику (современную Андалусию), а также захват вестготами северо-восточной части полуострова (современной Каталонии).
   В пятой строфе Дуэро предсказывает создание вестготами на полуострове сильной монархии, просуществовавшей триста лет и внесшей коренные изменения в социальный строй, систему управления и культуру полуострова. В частности, народности, населявшие древнюю Испанию, были обязаны вестготской монархии реорганизацией своих военных сил, на что и намекает Дуэро, говоря о "готах, с пышностью вооруженных". Свои реформы вестготские короли проводили в жизнь, руководствуясь идеей объединения вестготской и испано-римской народностей. Именно эту характерную особенность внутренней политики вестготских королей и имеют в виду два заключительных стиха пятой строфы: "Они, войдя с Испанией в слиянье, мощь новую вдохнут в ее деянья".
   В шестой строфе имеется в виду нашествие на Италию свирепого царя гуннов Аттилы в 452 году н. э. и разграбление Рима вандалами в 455 году. В обоих случаях Рим был спасен от разрушения папою Львом I, так назыв. Великим, сумевшим уговорить Аттилу остановить свои войска, докатившиеся до "вечного города" и на своем пути уже разрушившие Милан и Падую, и добившимся от короля вандалов Гейзериха обещания не убивать людей и не сжигать разграбленных им церквей и жилищ. Стихи "великий кормчий корабля святого, чтоб было к бегству все ему готово" относятся к Льву I, так как папа во время разграбления Рима вандалами был вынужден покинуть город, чтобы избежать смерти. Ватикан в эпоху Льва I еще не был резиденцией папы; здесь Ватикан -- символ и синоним папской власти.
   В седьмой строфе имеется в виду кратковременная война испанского короля Филиппа II с папою Павлом IV в 1556--1557 годах, когда испанские войска под начальством герцога Альбы вторглись в папские владения и угрожали осадой Риму. Осуществить эту осаду Альбе не удалось в связи с окончанием войны.

29

   Они в меня кидают сваи скопом... -- Сципион распорядился запрудить Дуэро и тем самым не только лишил население Нумансии возможности сноситься с внешним миром вплавь, но и отрезал его от воды.

30

   (Как возвестили небеса Протею...) (миф.) -- Протей -- вещий морской старец, пасший тюленьи стада Амфитриды. Он был одарен даром прорицания и способностью принимать различные образы. В полдень он поднимался со дна моря и отдыхал под скалою, куда стекались желающие узнать будущее. От них Протей скрывался, принимая другой вид, однако в конечном счете почти всегда соглашался выступить в роли прорицателя.

31

   Прозвание, звучащее столь лестно, "католики", не будет ли он вправе дать королям твоим? -- Хотя испанские государи издавна присваивали себе звание "католических королей", однако формально оно было закреплено за королями Исабеллой I и Фердинандом II папою Александром VI Борджиа, после того как Фердинанд заявил о своем намерении защищать католическую церковь. Сервантес, как это он делает в девятой строфе по отношению к Филиппу II, совершенно незаслуженно восхваляет Александра VI, который был одним из самых порочных и преступных пап XVI века.

32

   Вновь Луситании лоскут червленый к кастильским ризам присоединится. -- Дуэро в этой десятой строфе предсказывает присоединение к Кастилии и Арагону Португалии (древней Луситании) в 1580--1581 годах.

33

   Но и друзья с врагом уговорились... -- У Сервантеса сказано конкретнее: испанцы.

34

   Нам надлежит Юпитеру молиться... -- Юпитер (Зевс) -- верховный бог греков и римлян, владыка неба, вершитель судеб народов и царств.

35

   Плутон, великий повелитель ада... -- Плутон -- брат Юпитера (Зевса) и Нептуна (Посейдона), царь смерти и подземного царства, которое он получил при разделе власти над вселенной после победы богов над титанами и гигантами. Другое его имя -- Аид, или Гадес. Властвуя над недрами земли, Плутон был не только владыкою царства теней, но и содержащихся в земле ископаемых руд, металлов и произрастающих хлебных злаков. Его женою была Прозерпина (Персефона) -- дочь богини земледелия Цереры (Деметры), похищенная им с разрешения Юпитера втайне от матери. Опечаленная и оскорбленная Церера запретила земле производить плоды, и Юпитер был вынужден согласиться на то, чтобы Прозерпина оставалась с матерью две трети года, а последнюю треть проводила с мужем в Аиде, царицей которого она была. Миф о Прозерпине в древности толковался, как символическое изображение бессмертия природы, обновляющейся с каждой весной, а вместе с тем и бессмертия души.

36

   ...из коей три выходят беспощадных сестры. -- Три сестры -- парки (у римлян) или мойры (у греков), дочери Ночи -- богини Клофо, Лахезпс и Атропа (в переводе Неизбежная). Первая пряла нить человеческой жизни, вторая направляла судьбу человека, третья обрезала эту нить.

37

   Пусть при лихом надсмотрщике Хароне... -- Харон -- в греческой мифологии старый, неумолимый перевозчик, переправляющий тени умерших через адские реки в подземное царство и не допускающий их возвращения в мир живых людей. За перевоз Харон получал медную монету (обол), которую при погребении родственники клали покойнику в рот.

38

   Пусть Цербер-пес и дик и непреклонен... -- Цербер -- трехглавый адский пес, со змеями вместо волос, охраняющий выход из ада и никого не выпускающий...

39

   Стигийскою водою клянусь... -- Клятва водою адской реки Стикса была самой священной и страшной клятвой древности. За невыполнение ее на людей и богов налагалась тяжелая кара: в течение девяти месяцев виновные оставались недвижными, а боги изгонялись с горы Олимпа, где, согласно верованиям того времени, имел свое местопребывание сонм небожителей.

40

   Вас, бесы, и тебя, о дух тлетворный, в личине Змия в мир соблазн вводящий... -- Здесь Сервантес допускает характерное смешение античной и библейской мифологии. Змий -- Сатана, соблазнивший Адама и Еву в раю.

41

   Ведь тысячи три в нашем войске, у них же -- у них тысяч сто! -- поэтическая вольность, допущенная переводчиком в интересах стиха. У Сервантеса сказано определеннее: восемьдесят тысяч. Что касается гарнизона Нумансии, то большинство историков определяет его приблизительно в восемь тысяч человек, но это не противоречит трем тысячам, о которых говорит Сервантес, так как число защитников города могло сократиться за счет голода и болезней.

42

   ...все свое имущество снесли мы на тот огонь, и до четвертой сферы вздымаются его седые дымы. -- Согласно весьма популярной в средние века и в эпоху Возрождения системе мироздания знаменитого географа и астронома древности Клавдия Птолемея, небо состояло из одиннадцати сфер, посвященных античным богам и богиням. В частности, "четвертая сфера" носила название "сферы Солнца". Иными словами: дым от костра поднимался до самого солнца.

43

   Своих орлов высоко воздвигает вождь Сципион... -- Знаменем римских легионов был орел.

44

   ...войскам Филиппа, Карла, Фердинанда. -- Имеются в виду три знаменитых в истории Испании короля: Филипп II, Карл V и Фердинанд II.

45

   Прошу тебя, в святилище Дианы пойдем, мой друг... -- Диана (Артемида) -- богиня луны, рощ и охоты, покровительница девственности и чистоты нравов.

46

   ...на полюс с полюса, от Бактры к Тиле... -- Бактрой (Бактрией) в древности называлась страна, лежавшая между западной частью Гиндукуша, горами Сефид-Ку и рекой Аму-Дарья. Столицей ее был город Бактра (в настоящее время Балх) -- родина персидского царя Кира и основателя зендской религии Зороастра (Заратустры). Бактра была в древности важным торговым пунктом на пути из Индии в Европу. За свое многовековое существование Бактрия, принадлежащая сейчас Афганистану, входила в состав индийского царства, персидской монархии Кира, государства, созданного Александром Великим, сирийского, парфянского и индо-скифского царств. Простираясь до рек Кабула и Инда, Бактрия считалась древними одной из наиболее южных точек вселенной и как таковая нередко упоминалась античными поэтами. Что касается Тиле, то этот остров в Северном море, иначе именуемый Туле, или Фуле, также считавшийся крайним, только северным пунктом вселенной, по-видимому, соответствовал современной Исландии или какой-либо части Норвегии, хотя имеются ученые гипотезы в пользу Ютландии и одного из Шотландских островов. Был открыт греческим путешественником Пифеем в IV веке до н. э.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru