Давыдов А. М.
Из воспоминаний. Первая встреча

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   
   Федор Иванович Шаляпин. Том второй. Воспоминания о Ф. И. Шаляпине
   М., "Искусство", 1977
   

А. М. ДАВЫДОВ

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ

ПЕРВАЯ ВСТРЕЧА

   По окончании летнего сезона 1892 года я отправился в Тифлис. Железных дорог на Кавказе тогда еще не было. Поездка была "на долгих" в дилижансе по Военно-Грузинской дороге. Нудность и утомительность путешествия сторицей вознаграждались видами природы Кавказа. В Тифлис приехал абсолютно неутомленным. Остановился неподалеку от театра, в меблированных комнатах.
   Старый казенный оперный театр, теперь не существующий, находился в нижней части города, у самой Куры. На одной из первых репетиций я познакомился с Шаляпиным. С первого взгляда этот худой, длинный как палка юноша лет двадцати, со светлыми глазами выглядел довольно непрезентабельно. Пиджак на нем сидел, словно с чужого плеча. Общее впечатление было неважное. Но, когда он запел, тембр его голоса сразу захватил меня. Было что-то особенно утверждающее, волнующее в звуках его голоса. Правда, его голос не искрился все время полноценным блеском, как это было впоследствии, но отдельные фразы у него были блестящи по своей искренности и свежести. В этом сезоне Шаляпин замечательно пел баритональную партию Тонио в "Паяцах". За эту партию он получил в конце сезона необусловленный бенефис.
   Антрепренер В. Н. Любимов1 был на театральном рынке очень популярен. К нему всегда была большая тяга, особенно со стороны молодых начинающих певцов, которых он любовно выдвигал.
   Любимов всегда безошибочно чувствовал талант: в Тифлисе по его настоянию был принят в труппу Шаляпин. Я хорошо помню, как Владимир Николаевич обратил внимание на начинающего баса, не представлявшего тогда еще как будто ничего особенного.
   Любимов часто говорил Шаляпину: "Перестань, Феденька, увлекаться "бахусом", погибнешь, как погиб Богатырев, в то время как я предсказываю тебе большую будущность..." Павел Иванович Богатырев был русским Таманьо -- он обладал тенором, поражавшим диапазоном и силой звука. Увы!! Этот колосс быстро сошел со сцены из-за сорокаградусной московской "белой головки"...
   Мне приятно вспоминать о том, как Любимов впоследствии всегда указывал всем на свою "тройку удалую", как он называл Шаляпина, Собинову и меня. Так же часто вспоминали о нем Шаляпин и Собинов...2.
   

ШАЛЯПИН И ГОРЬКИЙ

   Во время ярмарки ежегодно в Нижнем Новгороде в Большом театре подвизалась опера. В одном из оперных сезонов мы выступали там вместе с Ф. И. Шаляпиным.
   Шла опера "Фауст", когда в одной из лож неожиданно появился только что выпущенный из тюрьмы А. М. Горький. В этом спектакле наибольший успех выпал на долю Горького. Публика то и дело устраивала овации Горькому, а он вставал в своей ложе и раскланивался. Картина была поистине неописуемая.
   ...После спектакля вся площадь у театра была запружена народом. Окружив Алексея Максимовича, мы с трудом пробились сквозь толпу и поехали в ресторан, чтобы отпраздновать освобождение любимого писателя. Засидевшись далеко за полночь, мы, набравшись храбрости, затянули "Дубинушку". Запевали Горький и Шаляпин, а мы подтягивали. Блюстители порядка не преминули тут же явиться в наш отдельный кабинет и потребовали немедленно прекратить пение, пригрозив в случае неповиновения составлением протокола за нарушение тишины и спокойствия.
   Во избежание инцидента, главным образом чтобы не повредить А. М., мы повиновались и "на заре туманной юности" организованно ретировались... После этого дня через два Алексей Максимович вместе с Шаляпиным, закончившим свои гастроли, уехали в Москву.
   Как-то летом в 1906 или 1907 году в Берлине я случайно встретился с Шаляпиным, который предложил: "Знаешь что, Саша, поедем к Алексею Максимовичу, на Капри. Погостим у него недельку-другую и кстати хорошего каприй-ского вина отведаем по стаканчику..." Сказано -- сделано. Мы отправились на Капри, где тогда жил А. М. Горький.
   Дивная панорама острова Капри привела нас в неописуемый восторг. В прекрасном доме А. М. мы почувствовали себя особенно радостно, так как находились среди людей, борющихся за грядущую русскую революцию. Там мы впервые познакомились с А. В. Луначарским, который тогда был еще совсем молодым* Само собой разумеется, говорили там почти исключительно на революционные темы.
   Распивая чудное каприйское вино и распевая мелодичные неаполитанские народные песни, которые Горький обожал, мы с Федором Ивановичем после двенадцатидневного наслаждения в доме А. М. Горького поехали на итальянский курорт Сальцо Маджиоре, где певцы приводят в порядок свое горло.
   После этого я встречался с Горьким много раз в Москве, Петербурге, в Крыму. С особенным восторгом вспоминаю первую постановку пьесы Горького "На дне" в Московском Художественном театре в присутствии самого автора. Незабываем триумф этого спектакля, о котором говорила тогда вся Москва.
   В начале Февральской революции я встретился с Горьким на обеде у Шаляпина.
   Последняя моя встреча с Горьким произошла в Москве в 1919 или 1920 году, точно не помню. Время было голодное. Было в основном не до пения. Однако А. М. Горький, у которого собрались его друзья, вспомнив Капри, попросил меня "тряхнуть стариной" и спеть несколько неаполитанских песен. У сына его Максима нашлись ноты, нашелся и аккомпаниатор, и я с большим удовольствием исполнил его просьбу. В этот день А. М. подарил мне свою фотографию с собственноручной надписью: "На память дорогому Саше Давыдову и спасибо за чудные неаполитанские песни".
   После возвращения из-за границы, куда я ездил лечиться от моего тяжкого недуга -- глухоты, я снова надеялся увидеть Горького.
   Дело в том, что, когда Горький, уже при Советской власти, жил в Сорренто, он однажды написал Шаляпину в Париж, что пора уже вернуться на родину, где его с нетерпением ждет народ. Шаляпин ответил, что он на определенный срок уже законтрактован за границей и поэтому вернуться до истечения этого срока никак не может, а потом он вернется. Горький, не взирая на прежнюю дружбу, на любовь к Шаляпину, написал ему очень резкое письмо. На Шаляпина этот ответ произвел впечатление разорвавшейся бомбы3. Я сам наблюдал его удрученное состояние после этого письма. Неоднократно со слезами на глазах, он говорил: "В лице Горького я потерял своего лучшего друга!" Шаляпин горячо и искренне любил Горького.
   По природе своей Шаляпин был человеком вспыльчивым и довольно резким: но вместе с тем он был и безвольным. Зачастую он вел себя, как капризный ребенок. Находясь под влиянием эмигрантских кругов и своей семьи, Шаляпин, не послушавшись совета Горького, к великому нашему огорчению, окончил свой жизненный путь на чужбине, вдали от Родины.
   Но должен подтвердить, что Шаляпин стремился возвратиться на Родину. Неоднократно он беседовал об этом со мной. В день моего отъезда из Парижа в Ленинград, при прощании, Шаляпин мне сказал:
   -- Я очень прошу тебя, как только приедешь, повидайся с А. М. и скажи, что я умоляю его сменить гнев на милость. Пусть он теперь позовет меня. Тогда я все брошу и приеду немедленно. Скажи А. М., что тоска моя по Родине безгранична, что узы нашей с ним дружбы не могут быть порваны, ибо для меня это равносильно преждевременной смерти!
   Я вернулся в Ленинград в ноябре 1935 года и, к моему великому огорчению, узнал, что А. М. тяжело болен и находится в Крыму. Тем не менее я лелеял надежду после его выздоровления увидеться с ним и передать слова Шаляпина. Я глубоко убежден, что А. М. протянул бы руку Шаляпину, и моя миссия была бы для меня большой радостью...
   Увы! Мне не суждено было больше увидеть этого человека с кристально чистой душой, всенародно любимого писателя, имя которого будет жить в веках!!
   

АДЕЛИНА ПАТТИ О ШАЛЯПИНЕ

   Прославленную певицу Аделину Патти я впервые услышал в Москве в 1890 году, когда я делал только первые робкие шаги на сцене.
   Примерно лет через десять, когда я уже пел на императорской сцене, Аделина Патти приехала в Петербург.
   Зал Дворянского собрания был переполнен. Успех грандиозный!
   Пела она совершенно восхитительно, но немного детонировала, особенно в верхнем регистре. Это было не удивительно. Ведь ей уже было за шестьдесят.
   Спустя несколько лет я поехал летом в Байрейт на фестивальные торжества, посвященные Вагнеру. Рядом со мной сидела женщина, старая и сильно загримированная, но вся усыпанная драгоценностями. В первом же антракте во время "Золота Рейна" моя соседка обратилась ко мне и очень живо сказала на хорошем немецком языке: "Какая волшебная музыка! И какое восхитительное исполнение, не правда ли?" Я ответил утвердительно и, как подобает, хотел уже представиться ей, как вдруг к ней подошел очень красивый элегантный мужчина лет сорока пяти, она не по годам быстро вскочила и, взяв его под руку, удалилась.
   Вернувшись на свое место, она тотчас же обратилась ко мне с вопросом: "Вы артист?" Я не замедлил представиться ей.
   В антракте к ней снова подошел тот же красавец, и она представила мне своего мужа -- барона X. Затем, кокетливо улыбнувшись, добавила:
   -- А я Аделина Патти. Вы еще молодой и меня, вероятно, не слышали, но обо мне вы, наверно, слышали?
   Я был настолько ошеломлен, что у меня язык прилип к гортани. Оправившись, я довольно неуклюже воскликнул: "Wunderbare Singerin Adelina Patti?!" {Чудесная певица Аделина Патти?! (нем.)} Наконец, совершенно оправившись, сказал уже более спокойно: "Да, я молод, но тем не менее я имел великое счастье слышать ваш чудный голос и ваше божественное исполнение два раза, в Москве и в Петербурге". Она опустила глаза и со слезами в голосе произнесла:
   -- Как я люблю вашу страну и ваш народ! Меня так чудесно принимали на вашей родине. Я объехала почти весь мир, но такого приема и такого энтузиазма не встречала ни в одной стране. К сожалению, мне не пришлось побывать в вашей опере; но я знаю, что Россия -- рассадник выдающихся голосов и артистов. Чего стоит один Шаляпин, которого я имела удовольствие слышать в Лондоне. Он окончательно покорил мое сердце. Это величайший вокалист и величайший артист. Я даже познакомилась с ним лично. Он произвел на меня чарующее впечатление. Неужели это правда, что он таскал барки на Волге? Я бы сказала, если бы не читала об этом, что он аристократ чистейшей воды. Мне говорили, что он бывает очень груб в обращении. Полагаю, что это клевета, такая же, как в "Севильском цирюльнике",-- арию эту он так замечательно исполняет! А верно ли, что он не ладит со своими товарищами по сцене?
   -- Все это чепуха,-- ответил я,-- ведь про нашего брата чего только не выдумают.
   -- Вот это совершенно верно, я знаю это по себе,-- заметила Патти.
   -- Мы с Шаляпиным большие друзья на протяжении многих лет,-- продолжал я,-- мы вместе начинали свою карьеру в Тифлисе, и я его очень люблю.
   -- Тогда, пожалуйста, передайте ему мой самый сердечный привет и восхищение,-- сказала Патти.-- Будучи последний раз в Петербурге, я восторгалась вашим балетом, который произвел на меня незабываемое впечатление. Таких балерин и такого балета нет нигде в мире. Я смотрела "Спящую красавицу". Это просто волшебство! А музыка! Ведь ваш Чайковский истинный поэт в музыке. Я, к сожалению, мало знакома с его музыкой, но все, что я слышала,-- само совершенство. Это идет по прямой линии от Моцарта. Вы видите, я восторгаюсь Вагнером, но Моцарт ближе моему сердцу.
   -- А вам нравятся немецкие певцы? -- спросил я.
   -- Ну что ж, они прекрасно поют, но во всем остальном, кроме Вагнера, я их, за редким исключением, не признаю. Даже при исполнении Моцарта и Бетховена они слишком громоздки, у них нет даже приблизительного итальянского bel canto. Их школа хороша только для Вагнера. Между прочим, вы, русские певцы, владеете итальянским bel canto. Я убедилась в этом, когда слушала того же Шаляпина. Он в этом отношении превзошел даже итальянцев.
   Наша беседа приближалась к концу. Меня несколько удивило, что Патти и ее муж сидят отдельно друг от друга, но спросить я постеснялся, а только сказал:
   -- Я очень рад, что мне довелось сидеть рядом с вами, но я готов для вас на жертву и потому охотно поменяюсь с бароном.
   Остальные спектакли они сидели рядом.
   

ШАЛЯПИН И ГЛАЗУНОВ

   В парижском театре "Опера комик" задумали поставить "Князя Игоря" с участием Шаляпина. По желанию Шаляпина, ставить эту оперу пригласили меня, а в качестве музыкального руководителя и консультанта был привлечен Александр Константинович Глазунов, являющийся, как известно, редактором этой оперы. Перед началом репетиций у Шаляпина состоялось заседание, посвященное предстоящей постановке. Одним из существенных вопросов была переделка тесситуры партии Кончака, которая для Шаляпина была низка. В этой опере Шаляпин пел одновременно две роли: Галицкого и Кончака. Делалось это по указаниям и под непосредственным наблюдением А. К. Глазунова4. Зная экспансивность Шаляпина и его веру только в свой авторитет, я был поражен тем вниманием, с которым он относился к указаниям А. К., принимая их безоговорочно, без всяких возражений. Это было столь необычно, что поразило всех, привыкших к тому, что Шаляпин редко считался с чужим мнением. Но таким был, очевидно, его пиетет к имени Александра Константиновича. Однажды Шаляпин обратился к А. К. с просьбой переделать для него баритоновую партию Грязного в опере Римского-Корсакова "Царская невеста". А. К. ответил уклончиво. "Мне, собственно говоря, не совсем улыбается мысль о переделке того, что было сделано таким большим композитором, как Римский-Корсаков,-- сказал он,-- но я подумаю. Когда мы вернемся домой, я кое с кем посоветуюсь, и если не встретится принципиальных препятствий, то я готов исполнить вашу просьбу. Но здесь ни в коем случае...".
   После совещания мы остались обедать у Шаляпина, где присутствовал также С. В. Рахманинов. Во время обеда А. К. произнес речь, обращенную к хозяину дома, в которой он решительно настаивал на возвращении Шаляпина и Рахманинова в родные края. С глубоким вниманием слушали мы вдохновенные слова Александра Константиновича.
   Как игла, врезалась в мою память следующая фраза Глазунова. Он сказал:
   -- Дорогой Федор Иванович! Где бы мы ни были за пределами нашей Родины, мы обязаны делать наше русское дело. Мы с вами, так сказать, являемся послами духа не официального назначения.
   После этого Шаляпин, подняв свой бокал, сказал:
   -- Я подымаю свой бокал за процветание моей Родины, за всех тех, кто ведет Россию к будущей, как море, свободной жизни.
   -- К этому тосту горячо присоединился также С. В. Рахманинов. Затем Шаляпин с чувством сказал:
   -- Ну что ж, пусть мой друг Алексей Максимович Горький потребует, и я немедленно поеду к своему народу.
   Для всех присутствующих было ясно, что это не фраза, и если бы не болезнь Алексея Максимовича, которого я по поручению Шаляпина должен был просить сменить гнев на милость и сделать первый шаг к примирению, то Шаляпин был бы с нами.
   

ПОСЛЕДНИЕ ПИСЬМА

   При прощании Федор Иванович просил написать ему обо всем, что происходит в России. Возвратившись в Ленинград, я немедля написал ему и приложил письмо нашего общего друга Леонарда Пальмского. На это я и Пальмский получили ответ {Письмо Ф. И. Шаляпина А. М. Давыдову и Л. Л. Пальмскому публикуется в т. 1 наст. изд., с. 463.}.
   После этого письма мною было получено от него еще много писем, вплоть до его заболевания в 1938 году. Эти письма, к сожалению, остались в Ленинграде, когда я эвакуировался в 1941 году.
   Подробное извещение о смерти Шаляпина было получено в апреле 1938 года от Михаила Кашука, пианиста, бывшего администратором Шаляпина в последние годы.
   "Мой дорогой Саша! Спасибо за письмо. Мы не можем до сих пор в себя прийти от этого тяжелого удара. Ф. И. долго болел, врачи давно предсказывали скорый конец, но мы, несмотря на это, надеялись, и теперь не можем примириться с ужасной правдой...
   Похороны мы ему устроили поистине шаляпинские. Никогда ни один артист, ни один общественный деятель не был окружен таким всеобщим почетом... Отклики получались и продолжают получаться буквально со всех концов земного шара. Ты просишь рассказать тебе о болезни и кончине. К нему подкралась какая-то болезнь крови, которую французские врачи называют "leucémie aigu" (острое белокровие), очень редкая вообще, а в его возрасте небывалая. Случаев выздоровления от этой болезни не бывает...
   Последние 2--3 недели наш дорогой больной очень страдал, а в последний день (12 апреля) страшно мучился. Умер он в 5 с четвертью часов пополудни, во сне, усыпленный наркотиками для избавления от страшных мучений. Сознания он не терял, но о том, что умирает, как будто не знал.
   Будь здоров, давай знать о себе.

Твой Миша".

   Это письмо было написано на бланке, извещавшем о предстоящем чествовании Шаляпина в связи с его пятидесятилетним юбилеем...
   

КОММЕНТАРИИ

   Фрагменты из воспоминаний солиста Мариинского театра, заслуженного артиста РСФСР А. М. Давыдова (рукопись -- частный архив). Впервые опубликованы в двухтомнике "Федор Иванович Шаляпин" (т. 2, М., "Искусство", 1958).
   
   1 На афишах оперных спектаклей Тифлисского казенного театра в 1893--1894 гг. В. Н. Любимов значился как главный режиссер. Антрепризу держал В. Л. Форкатти.
   2 Л. В. Собинов встретился с В. Н. Любимовым во время своих первых гастролей (совместно о Ф. И. Шаляпиным) в Одесском городском театре в июне 1899 г. Затем Л. В. Собинов принял участие в антрепризе В. Н. Любимова в Петербурге (Театр Консерватории) в 1901 г.
   3 Вероятно, речь идет о письме А. М. Горького, поводом для которого явился выход книги Ф. И. Шаляпина "Маска и душа" (Париж, изд. "Современные записки", 1932).
   4 В конце 20-х гг. А. К. Глазунов выехал за границу для лечения; там и застала его смерть. В октябре 1972 г. прах выдающегося русского композитора был перевезен на родину в сопровождении делегации французских деятелей искусства.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru