Попов А. Д.
"Земля вовремя породила на свет такое чудо..."

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   
   Федор Иванович Шаляпин. Том второй. Воспоминания о Ф. И. Шаляпине
   М., "Искусство", 1977
   

АЛЕКСЕЙ ПОПОВ

"ЗЕМЛЯ ВОВРЕМЯ ПОРОДИЛА НА СВЕТ ТАКОЕ ЧУДО..."

   Почувствовать и понять истинное богатство форм органической жизни в образе нам помог Федор Иванович Шаляпин.
   С ростом художественного успеха и популярности студия 1 одновременно с Художественным театром начала свои самостоятельные гастроли в тогдашнем Петербурге, где и произошла одна из памятных встреч студийцев с Шаляпиным. Он уже успел повидать несколько спектаклей студии и после одного из таких посещений пришел за кулисы и долго беседовал с нами. Сдержанно похвалил спектакль, а потом с увлечением стал рассказывать о том, как работал над образом Олоферна. "Очень уж опошлена в опере Ассирия. Трудно было выискивать материал". Он рассказал, что нашел этот материал среди фотографий памятников древнего искусства Ассирии.
   Изучая барельефы, каменные изображения царей и полководцев, он "лепил" образ Олоферна.
   -- Я работал запоем, как пьяница, днем и ночью, видел Олоферна во сне, искал его позы, вывернутые ладони, подносящие чашу ко рту,-- Федор Иванович неожиданно раскатисто засмеялся.-- Однажды так увлекся, что сидя на извозчичьей пролетке, стал примериваться к Олоферну. Вдруг вижу: прохожие останавливаются, глазеют на меня,-- пришлось прервать репетицию...
   В этот вечер он говорил о нелепости механического перенесения принципов Художественного театра в оперу 2. Каждое искусство требует присущих ему форм выразительности, меру условности.
   -- Вот ваши спектакли, они волнуют; я был растроган и потерял глаз профессионала. Вы заставили меня быть наивным зрителем, настолько все это искренно и просто. Но вы знаете, что ремесленники и спекулянты всюду проникают. Говорят, что сейчас мода на Художественный театр, как же не спекульнуть? И спекулянт принес это "влияние" Художественного театра в оперу. Послушайте, как оно выразилось. Как-то пою я Бориса и в финальной труднейшей сцене смерти вдруг вижу -- ко мне пытается подползти какой-то хорист с глиняным горшком в руках. Я цыкнул на него, чтобы он не мешал мне. Но он упорно продолжает лезть и протягивает мне горшок. Тогда я отделался от него пинком. До сих пор не понимаю, как не рассмеялась публика. Упал занавес. Я бросился к этому хористу и спрашиваю: "Что тебе нужно от меня, и почему ты мешал мне на сцене?" И представьте, он в растерянности заявил, что всю эту игру с горшком подсказал ему режиссер! Он, видите ли, изображает знахаря, а в горшке у него целебные травы, которыми он хотел спасти Бориса!
   Мы все долго смеялись, а Федор Иванович, хитро улыбаясь, закончил:
   -- Вот как вы дурно влияете на оперу.
   В ответ на наш спектакль Федор Иванович пригласил всю студию в Народный дом, где он выступал в "Дон Кихоте". Многие из нас впервые слушали и видели его в этой опере. Мы были потрясены могучим талантом. Поразил он нас и как величайший драматический артист. Может быть, это произошло потому, что в опере было много драматических пауз, речитативов.
   Прошло много, много лет с тех пор, а я вижу его Дон Кихота, умирающего стоя. Слышу его рыдающий голос...
   Опера имеет свои законы, свою технику. Шаляпин владел этой техникой великолепно, и в то же время он целиком отвечал тому идеалу актера, о котором мечтал Станиславский. Мы поняли тогда, почему Константин Сергеевич так высоко ценил Шаляпина.
   В его игре была та правда и глубина, какие искал Художественный театр, но одновременно Шаляпин был огромен и масштабен. В Дон Кихоте он раскрывал подлинное величие человеческого духа.
   Тайна перевоплощения этого артиста была почти невероятной. Накануне мы видели огромного человека, великолепно сложенного и хорошо упитанного; на сцене же перед нами был худой, изможденный, но сильный духом старик, старик грациозный, с юношески стройными ногами.
   В антракте мы пошли к Федору Ивановичу за кулисы. Гримировался он в огромном закулисном артистическом фойе, где было несколько трюмо. Смелость и четкость грима говорила о таланте Шаляпина в скульптуре и живописи.
   По окончании спектакля мы, восторженные зрители, примкнули к тем овациям, которые бушевали в зале.
   Позднее я видел и слышал Шаляпина в Борисе, Мефистофеле, в "Хованщине", слушал в концерте и в полной мере почувствовал его могучий талант перевоплощения. У него менялся тембр голоса в зависимости от музыкально-драматического образа, который он создавал, менялся даже цвет глаз, пластика; кажется, каждая клеточка его физического существа менялась от тех художественных задач, какие он ставил себе. Но и это до конца не определяло существа его великого таланта.
   В те годы я мог только восторгаться Шаляпиным. Сейчас не хочу ограничивать себя впечатлениями далеких лет, а смотрю на него с позиций сегодняшнего моего разумения. На всю жизнь поселился в моем сердце Шаляпин, и всю жизнь мысль возвращалась к нему, как к загадке в мире искусства.
   О певце и артисте Шаляпине написано много, и все же необходимо, чтобы каждый, кому выпало счастье слышать и видеть этого непревзойденного художника, хоть немногими словами, по-своему дополнил его творческий облик. В этом наш долг перед грядущими поколениями.
   Что же это за явление в искусстве?
   Может ли вызывать такой единодушный восторг самое совершенное художественное мастерство?
   Наблюдая триумф Шаляпина, читая о нем, я отвечаю себе: "Нет, не может. Здесь присутствовало нечто большее, чем обаяние и мастерство".
   А. В. Луначарский в одном из своих всегда блестящих докладов, характеризуя гения в политике, науке, искусстве, высказал такую мысль. Гениален не тот, кто дьявольски талантлив и способен создавать гениальные вещи вне связи с эпохой и своим народом (о такой потенциальной гениальности мы можем и не узнать),-- нет, гениален тот, кого выхлестнуло время и народ на самый высокий гребень волны и через кого выразились все лучшие устремления эпохи и народа.
   Это определение Луначарского, мне думается, относится и к Шаляпину. Он творил в эпоху переломную, когда сумерки чередовались с грозовыми вспышками молний, волны общественного подъема сменялись спадом и новым подъемом.
   В одно и то же время богато расцветал талант Чехова и Горького. Тогда лирика легко переходила в жалобу и уныние, а без душевных мук и лирики немыслимо искусство. Оркестровая медь Рихарда Вагнера 3 могла сотрясать и греметь, но она не трогала слушателя. Полоса упадничества и вырождения захлестнула целые области искусства, литературы, живописи, музыки и театра. Вместе с тем каждый нормальный, здоровый человек на пороге XX века мучительно искал бодрость и силу для жизни. Шаляпин и Горький, выйдя из недр народных, в своем мироощущении (а Горький и в мировоззрении), в своей психике, в своих эстетических идеалах, со своим здоровым взглядом на человека, с верой в его разум и силу,-- оба властно заявили о себе: один в литературе, а другой в музыкальном театре.
   Разумеется, нельзя сравнивать Горького и Шаляпина, и все же их творческое рождение вызвало одинаковое чувство изумления и восторга -- так неожидан был их голос.
   Мужество и волю нес во всех своих образах Шаляпин. Он никогда не пел об уходящем, никогда ничего не хоронил. Пафос его идейных и эстетических утверждений был в преодолении человеческого страдания, обиды, отчаяния. И ему всегда было что преодолевать. Он всегда сеял бурю в человеке, а потом пожинал ее.
   Размышляя о Федоре Шаляпине, думаешь не только о великой одаренности и высочайшем мастерстве, но еще и о том, что земля вовремя породила на свет такое чудо, каким был Шаляпин. Великого лирика она наградила басовым инструментом, а мужественного, могучего человека -- нежнейшей лирической душой. На памяти многих поколений природа не создавала еще такого контрастного сочетания. А уж на этот "фундамент" был положен огромный талант и не менее великий труд. В этом, мне кажется, и есть неповторимый Шаляпин.
   И величайшей трагедией был отрыв Шаляпина от родной почвы, от своего народа.
   Шаляпин без российских просторов, рек и лесов, без пушистого снега и без всего, что вмещается в понятие Родина,-- это поистине великая мука.
   В этой смертной муке и кончил свои дни могучий русский художник.
   

КОММЕНТАРИИ

   Печатается фрагмент из книги известного советского режиссера, народного артиста СССР А. Д. Попова "Воспоминания и размышления о театре" (М., "Искусство", 1963).
   1 Эта встреча с Шаляпиным состоялась в период работы А. Д. Попова в Первой студии MX Т.
   2 В то время (с 1912 г.) особенно подражал Художественному театру в оперных постановках режиссер И. М. Лапицкий, один из создателей и руководителей (вместе с дирижером М. А. Бихтером) петербургского Театра музыкальной драмы.
   3 По отношению к Вагнеру автор несправедлив. Р. Вагнер тоже выразил в опере свое время: настроения 1848 г. и разочарование, охватившее общественность Западной Европы после разгрома революции.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru