Шашков Серафим Серафимович
Движение русской общественной мысли в начале XIX века

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

ДВИЖЕНІЕ РУССКОЙ ОБЩЕСТВЕННОЙ МЫСЛИ ВЪ НАЧАЛѢ XIX В>ѢКА.

IV.

   Еще до паденія Сперанскаго и до псевдопатріотическихъ агитацій, слѣдовавшихъ за отечественною войною, дѣло общественнаго просвѣщенія и развитія встрѣтило сильнаго врага въ томъ мистицизмѣ, который, какъ мы уже говорили, царилъ тогда надъ умами. Со вступленіемъ въ 1817 г. въ министерство народнаго просвѣщенія извѣстнаго мистика Голицына, началась увертюра реакціи. "Сочувствіе къ университетамъ протестантской Германіи поколебалось, стали являться защитники католической системы воспитанія, возвѣщавшіе приближеніе временъ Рунича и Магницкаго. Іезуиты завладѣли общественнымъ воспитаніемъ, вербуя питомцевъ преимущественно въ богатыхъ и знатныхъ семействахъ. Доказывали, что любовь къ наукамъ и забота о нихъ есть опасная ошибка; въ учебныхъ заведеніяхъ, которыя съ такими свѣтлыни надеждами учреждаемы были во всѣхъ краяхъ Россіи, видѣли скопище полузнаекъ самоувѣренныхъ и заносчивыхъ, легкомысленныхъ поклонниковъ моды, готовыхъ разрушать то, чего они не жалуютъ, т. е. все" (Сухомлиновъ). Въ университетахъ учреждены кафедры теологіи. Всѣ науки начали преподавать въ самомъ крайнемъ мистическомъ направленіи. Профессора, отличавшіеся хотя какимъ-нибудь свободомысліемъ, терпѣли гоненія и высылались за-границу. Цензура подчинена министерству полиціи и строгости ея значительно усилились. Говорить объ освобожденіи крестьянъ, о вредѣ откуповъ и о другихъ сколько-нибудь важныхъ внутреннихъ отношеніяхъ сдѣлалось почти невозможнымъ. Промыселъ литературныхъ доносовъ пріобрѣталъ все болѣе и болѣе значенія. Шишковъ, напр., ратовавшій за славянскій языкъ, инсинуировалъ на своихъ противниковъ, что они сроду не бывали ни у заутрени, ни.у обѣдни, и въ ихъ защитѣ новѣйшаго литературнаго языка указывалъ злостный умыселъ "отвлечь умъ и сердце каждаго отъ нравоучительныхъ духовныхъ книгъ и привязать къ однимъ свѣтскимъ писаніямъ, гдѣ столько разставлено сѣтей къ помраченію ума и уловленію невинности" (М. Дмитріевъ, 73, 74). Въ 1809 г. на петрозаводскомъ театрѣ поставлена была одна опера, передѣланная изъ извѣстной Энеиды Котляревскаго. Директоръ училищъ, въ припадкѣ благонамѣренности, не замедлилъ донести высшему петербургскому начальству о зловредности и "подозрительности" этого новаго сочиненія, заключавшихся, по его собственнымъ словамъ, въ томъ только, что всѣмъ дѣйствующимъ въ піесѣ лицамъ "сообщено постыдное пристрастіе въ пьянству, праздности и безпечности"; что влюбленная царица Дидона, унижая свой санъ, "чувствуетъ, какъ обыкновенная женщина, говоритъ какъ женщина низкою страстью упоенная, на тронѣ позволяетъ обувать себя и слушаетъ русскія сказки", а въ заключеніе пляшетъ на сценѣ, и т. д. Все это директоръ считаетъ вреднымъ "чистой нравственности, духу правленія и просвѣщенія" (Р. Арх. 1870, 954--959). Всякое проявленіе прогрессивной мысли возбуждало самыя нелѣпыя инсинуаціи. Ланкастерскія школы, при самомъ учрежденіи которыхъ Стурдза писалъ уже, что ихъ "можно назвать мечомъ обоюду-острымъ, спасительнымъ въ рукахъ благочестія, но. опаснымъ и пагубнымъ, когда владѣетъ ими духъ киченія и безвѣрія, столь непреоборимо распространяющійся въ смутныя времена наши",-- ланкастерскія школы были заподозрѣны, какъ средство для распространенія вольнодумства и мятежа и постепенно пали (Р. Арх., 1869, 601; Пыпинъ). Въ литературѣ, въ учебныхъ заведеніяхъ, въ мистическихъ сектахъ,-- всюду указывали вліяніе пагубнаго духа времени, который "вездѣ, въ сенатѣ, въ совѣтѣ, въ комитетѣ гг. министровъ, въ публикѣ и при самомъ дворѣ находитъ защиту и покровительство" (Зап. Шишкова, 108, 109). Главнымъ сѣдалищемъ этого духа считались германскіе университеты, а за ними и русскіе. "Доколѣ по окровавленной Европѣ, писалъ Магницкій,-- какъ орды дикихъ устремлялись народы просвѣщенные одинъ на другого; доколѣ лилась кровь рѣками и адская политика прикрывала именемъ мира только отдыхъ свой для новыхъ жесточайшихъ разрушеній,-- духъ злобы оставался со всѣхъ другихъ сторонъ покойнымъ. Но когда водворился общій миръ, когда миръ сей запечатлѣвъ именемъ Іисуса, когда государи европейскіе сами поставили себя въ невозможность его нарушить, взволновались университеты, являются изступленные безумцы, требующіе смерти, труповъ, ада! Самъ князь тьмы видимо подступилъ къ намъ. Рѣдѣетъ завѣса, его окружающая... Слово человѣческое есть проводникъ адской силы, книгопечатаніе -- орудіе его; профессоры безбожныхъ университетовъ передаютъ юношеству тонкій ядъ невѣрія и ненависти къ законнымъ властямъ, а тисненіе разливаетъ его по всей Европѣ". По этимъ инсинуаціямъ, въ которыхъ участвовали и оракуръ петербургскихъ салоновъ, гр. де-Местръ, и бывшій поклонникъ революціи, двоедушный и невѣжественный Магницкій, и старовѣръ Шишковъ и всѣ другіе члены реакціонной лиги, -- по этимъ инсинуаціямъ естественныя науки, физика и математика оказались орудіями дьявола, порожденіями ада, распространяющими духъ невѣрія и безбожія, а науки политическія, даже статистика -- пропагандою революціи. Съ особенною яростью нападали реакціонеры на естественное право. "Наука естественнаго права,-- писалъ Магницкій,-- безъ которой обходился древній Римъ, будучи королевствомъ, республикой и имперіей,, и не менѣе того, оставившій намъ образцы совершеннѣйшаго гражданскаго законоположенія, безъ которой обходилась Франція въ теченіи 800 лѣтъ, безъ которой обходятся и нынѣ всѣ университеты Англіи и Италіи, -- наука естественнаго права, сія метафизика правъ, не сопредѣльная къ народному, публичному и положительному праву, есть изобрѣтеніе невѣрія новѣйшихъ временъ сѣверной Германіи. Она всегда была опасна, но когда Кантъ посадилъ въ преторы такъ называемый чистый разумъ, который вопросилъ истину Божію -- что есть истина? и вышелъ вонъ, тогда наука права естественнаго сдѣлалась умозрительною и полною системою всего того, что мы видѣли въ революціи французской на самомъ дѣлѣ, опаснѣйшимъ подмѣномъ евангельскаго откровенія, ибо не опровергаетъ его, но преходитъ въ молчаніи, начинается съ предположенія, что его никогда не было, исторгаетъ изъ руки Божіей начальное звѣно златой цѣпи законодательства и бросаетъ его въ хаосъ своихъ лжемудрствованій и, наконецъ, отвергаетъ алтарь Христовъ, наноситъ святотатственные удары престоламъ царей, властямъ и таинству супружескаго союза, подпиливаетъ въ основаніи сіи три столба, на коихъ лежитъ сводъ общественнаго зданія"... "Можетъ-ли быть сія наука безвредной?" спрашиваетъ Магницкій, и вмѣсто отвѣта указываетъ на результаты ея въ исторіи XVII и XVIII столѣтій, когда "сначала поколебалась вѣра, потомъ взволновались мнѣнія перемѣною значенія и подмѣною словъ и отъ сего непремѣннаго и какъ-бы литературнаго подкопа, алтарь Христовъ и тысячелѣтній тронъ древнихъ государей взорваны; кровавая шайка свободы оскверняетъ главу помазанника Божія и вскорѣ повергаетъ ее на плаху" и т. д. (Чтенія, 1859, IV, 157--159). Подобныя инсинуаціи, въ которыхъ крайнее невѣжество соперничаетъ съ личнымъ своекорыстіемъ и которыя такъ напоминаютъ собой измышленія знаменитыхъ московскихъ публицистовъ нашего времени,-- подобныя инсинуаціи градомъ сыпались со всѣхъ сторонъ и на направленія, и на людей, почему нибудь непріятныхъ легіону Магницкихъ. Мало того, что доносили на Карамзина, какъ на якобинца, "мстящаго въ Сійесы или въ первые консулы," -- даже Филарета, будущаго митрополита московскаго, обвиняли въ намѣреніи подорвать православіе, въ пропагандѣ невѣрія и въ принадлежности къ зловредному тайному обществу (Чтенія, 1868, I, отд. V, 265)!.. Чѣмъ мотивировались эти доносы и къ какимъ послѣдствіямъ могли вести они, показываетъ слѣдующій случай съ извѣстнымъ мистикомъ и обскурантомъ Лабзинымъ. Состоя вицепрезидентомъ академіи художествъ, Лабзинъ не соглашался на предложеніе президента Оленина принять Гурьева въ почетные члены академіи, какъ человѣка, не имѣющаго на то никакого права. Оленинъ настаивалъ, говоря, что Гурьевъ близокъ въ государю. Разгоряченный споромъ Лабзинъ сказалъ: "если такъ, то я вмѣсто Гурьева уважу вамъ на человѣка, который къ нему еще ближе".-- "Кто-же это"?-- "Илья кучеръ", отвѣчалъ Лабзинъ. Изъ этого сдѣлали надлежащій доносъ и Лабзина сослали въ Сенгилей (Р. Арх., 1866, 837). Поэтъ Мещевскій за самые невинные стихи попалъ въ Сибирь, куда чуть было не угодилъ и Пушкинъ, отдѣлавшійся ссылкою въ южную Россію. Врагъ іезуитовъ, петербургскій профессоръ Фесслеръ подвергся гоненіямъ, будучи заподозрѣнъ въ вольнодумствѣ и иллюминатствѣ. Въ 1816 г. изгнанъ за-границу профессоръ харьковскаго университета Шадъ за то, что придерживался философіи Шеллинга. Въ 1820 г. подвергся преслѣдованію, какъ проводникъ революціонныхъ началъ и послѣдователь Марата, профессоръ Куницынъ, а его книга "Естественное Право" была запрещена. Точно такимъ-же образомъ обвинялись въ безбожіи и терпѣли гоненіе профессоръ Буле, "вытѣсненный изъ московскаго университета, Паротъ, господствующій въ Дерптѣ, Якоби, заразившій харьковскій университетъ", Срезневскій, будто-бы руководствовавшійся "духомъ, весьма удаленнымъ отъ христіанскаго ученія", и т. д., и т. д. Въ 1821 г. разразилась гроза надъ профессорами петербургскаго университета, которыхъ попечитель Руничъ обвинялъ въ безбожіи, революціонерствѣ, государственной измѣнѣ, "маратизмѣ и робесньеризмѣ", и во время университетскаго суда надъ ними, осыпалъ ихъ всевозможными оскорбленіями, кричалъ, какъ на мальчишекъ, ругалъ "мошенниками", "поджигателями", "бунтовщиками", "невѣжами", "глупцами". Основаніемъ всѣхъ этихъ наглыхъ обвиненій служили руководства, но которымъ читали профессора и которыя были изданы или одобрены главнымъ правленіемъ училищъ. Несмотря на послѣднее обстоятельство, Руничъ нисколько не стѣснялся въ своихъ обвиненіяхъ и Съ яростью кричалъ: "что книга напечатана и одобрена отъ правительства, это вамъ не оправданіе; тогда было время, а теперь другое; моя ревность все преодолѣетъ. Горе книгамъ, а особенно одобреннымъ отъ прежняго главнаго правленія училищъ"!.. Оскорбляя и унижая профессоровъ, Руничъ внушалъ имъ, что "правительство очень милостиво, позволяя подобнымъ преступникамъ свободно являться передъ судъ, вмѣсто того, чтобы между жандармами съ голыми палашами заставить ихъ за налоемъ писать отвѣты". Галичъ за свою исторію философіи, невинную до того, что она считалась вполнѣ благонамѣренною даже въ духовноучебныхъ заведеніяхъ, былъ обвиненъ въ безбожіи. "Вы, говорилъ ему Руничъ, -- явно предпочитаете язычество христіанству, распутную философію дѣвственной невѣстѣ Христовой, церкви, безбожнаго Канта самому Христу, а Шеллинга св. Духу". Угрозами, что онъ будетъ объявленъ сумасшедшимъ, Галича заставили дать письменное отреченіе отъ его "грѣховъ" и заблужденій и потребовали отъ него обязательство "издать вновь исторію философскихъ системъ и въ оной торжественно описать свое обращеніе и отреченіе отъ мнимаго просвѣщенія, на лжеименномъ разумѣ основаннаго". Профессоръ Германъ обвинялся въ пропагандѣ революціонныхъ идей за то, что доказывалъ вредъ чрезмѣрнаго выпуска ассигнацій и между прочимъ говорилъ въ своихъ лекціяхъ: "русскій крестьянинъ отличается нравственностью весьма хорошею и бережливостью, неизвѣстною народамъ, живущимъ подъ желѣзнымъ игомъ рабства". Подобными-же возмутительными натяжками отличались и всѣ другія обвиненія (Чтенія,.1862, Ш, 179 -- 205). Это "важнѣйшее", по выраженію Рунича, дѣло вполнѣ характеризуетъ всю его дѣятельность въ должности попечителя петербургскаго учебнаго округа. Онъ выставлялъ себя какимъ-то архистратигомъ русской благонамѣренности и хвастался своимъ безкорыстнымъ служеніемъ ей. "Злой духъ, фразерствовалъ этотъ народный просвѣтитель изъ сержантовъ лейбъ-гвардіи, -- злой духъ носится надъ вселенною, силясь мрачными крылами своими заградить отъ смертныхъ свѣтъ истинный, просвѣщающій и освѣщающій всякаго человѣка. Счастливымъ почту себя, если вырву хотя одно перо изъ чернаго крыла противника Христова!.."
   Казанскій университетъ постигла еще болѣе горькая участь, чѣмъ петербургскій. Въ 1819 г. министръ Голицынъ, получивъ свѣденія о дурномъ его состояніи, послалъ, на ревизію его Магницкаго. Магницкій, бывшій сначала ярымъ поклонникомъ революціи, потомъ другомъ и помощникомъ Сперанскаго, а послѣ своей ссылки одновременно съ послѣднимъ, превратившійся въ закоренѣлаго обскуранта, прислуживавшій Голицыну и въ то-же время подкапывавшійся подъ него вмѣстѣ съ Шишковымъ, Фотіемъ и Ко, -- Магницкій, этотъ Булгаринъ своего времени, принялся за дѣло искорененія вреднаго духа съ такою ревностью, что привелъ въ ужасъ даже многихъ обскурантовъ. Онъ нашелъ въ университетѣ много безпорядковъ и злоупотребленій, особенно въ хозяйственномъ отношеніи и не замедлилъ все это приписать "духу вольнодумства и лжемудрія, проникшему въ его стѣны" (Ѳеоктистовъ, 64). Нагнавъ страху на всѣхъ профессоровъ, "выбросивъ изъ библіотеки сочиненія Вольтера", истребивъ въ ней всѣ вредныя, по его мнѣнію, книги, присудивъ къ сожженію почти всю библіотеку гимназіи, Магницкій представилъ высшему начальству о необходимости "публичнаго разрушенія" казанскаго университета (id., 40, 48, 86). Но смѣлый проектъ его не пошелъ въ ходъ; его назначили казанскимъ попечителемъ, и онъ вскорѣ превратилъ несчастный университетъ во что-то въ родѣ монастыря.и вмѣстѣ казармы. Подобравъ благонамѣренныхъ профессоровъ и воспитателей, Магницкій далъ имъ инструкцію, отступать отъ которой они не должны были въ своихъ лекціяхъ. Философію велѣно читать такъ, чтобы убѣдить слушателей, что "все, несогласное съ разумомъ св. писанія есть заблужденіе и ложь и безъ всякой пощады должно быть отвергаемо". Студентамъ медицины предписывалось постоянно твердить, что "искуство врачеванія безъ духа христіанской любви есть ремесло само по себѣ столь-же низкое, сколь высока и почтенна медицина, на пользу человѣчества обращаемая и высшимъ свѣтомъ озаренная". Преподаватель всемірной исторіи долженъ доказывать, что "все то, что въ языческой исторіи называется великостью и добродѣтелью, есть только высочайшая степень гордости человѣческой и ничто передъ величіемъ христіанскимъ". "Профессоръ исторіи россійской покажетъ, что отечество наше въ истинномъ просвѣщеніи упредило многія современныя государства". Преподаватель политическихъ наукъ долженъ прежде всего внушать студентамъ чувства покорности и повиновенія и "съ отвращеніемъ указывать на правила Маккіавелли и Гоббса". Магницкій* долго хлопоталъ объ уничтоженіи въ университетахъ кафедры естественнаго права, которому онъ приписывалъ всѣ революціи и противодѣйствіе Англіи священному союзу". "Врагу Божію три года только нужно было, чтобы довести дѣло сіе отъ кафедры Куницына до потрясеній Неаполя, Мадрита, Турина, Лиссабона, отъ одной строки профессора до 200,000 штыковъ, до государствъ обливаемыхъ кровью". Доказывая необходимость запрещенія естественнаго права, Магницкій указывалъ на примѣръ Франціи, гдѣ будто-бы правительство не допускало преподаванія этой науки и философіи, и несмотря на то, что по офиціальнымъ справкамъ это оказалось чистѣйшею ложью, онъ все-таки не переставалъ утверждать, что философія изгнана изъ французскихъ университетовъ, ссылаясь на "имѣющуюся у него газету, въ которой сіе положительно сказано". Естественное право запрещено не было, и Магницкій реформировалъ преподаваніе его въ теолого-полемическомъ духѣ, хвастаясь въ одной изъ своихъ рѣчей, что подъ его руководствомъ студенты "твердо изучили всѣ возраженія на нелѣпыя положенія естественнаго права, и съ улыбкою презрѣнія къ возмутительнымъ его бреднямъ изощряютъ природное свое остроуміе насчетъ славнѣйшихъ его апостоловъ". Въ какомъ духѣ шло преподаваніе наукъ, можетъ показать слѣдующій отрывокъ изъ лекціи профессора Никольскаго. "Въ математикѣ содержатся превосходныя подобія священныхъ истинъ, христіанскою вѣрою возвѣщаемыхъ. Напр., какъ числа безъ единицы быть не можетъ, такъ и вселенная, яко множество, безъ единаго владыки существовать не можетъ. Начальная аксіома математики: всякая величина равна самой себѣ; главный пунктъ вѣры состоитъ въ томъ, что единый въ первоначальномъ словѣ своего всемогущества равенъ самому себѣ. Въ геометріи треугольникъ есть самый первый и простѣйшій видъ; св. церковь издревле употребляетъ треугольникъ символомъ Господа, яко верховнаго геометра, зиждителя всей твари. Гипотенуза въ прямоугольномъ треугольникѣ есть символъ срѣтенія правды и мира, правосудія и любви, чрезъ ходатая боговъ и человѣковъ, соединившаго горнее съ дальнимъ, небесное съ земнымъ". Нужно впрочемъ замѣтить, что при Голицынѣ преподаваніе всѣхъ наукъ въ университетахъ шло въ томъ-же самомъ направленіи, которое водворялъ въ Казани Магницкій. Въ кіевскомъ университетѣ, напр., профессоръ химіи въ теоретической части излагалъ трактаты "о шестомъ невидимомъ началѣ,-- душѣ, гдѣ изслѣдовалъ качества души и говорилъ объ "органическомъ духѣ" (Шульгинъ, Ист. Кіев. Ун., 141). Въ московскомъ университетѣ профессоръ анатоміи долженъ былъ "отъ изслѣдованія чудной связи въ частяхъ препаратовъ нашего бреннаго тѣла и дивнаго ихъ отправленія въ процессѣ нашей жизни, возносить умы слушателей во всеблагому творцу, познаваемому здѣсь во всемъ его безпредѣльномъ величіи". Хотѣли даже уничтожить анатомическіе театры и запретить скелеты, такъ-какъ "превращеніе труповъ въ скелеты есть необходимость для науки весьма жестокая въ отношеніи почтенія нашего къ умершимъ"!.. (Сухомлиновъ.)
   Магницкій заботился не столько объ образованіи, сколько о добродѣтельномъ поведеніи студентовъ. "Директоръ университета, говорилъ онъ въ одномъ изъ своихъ отчетовъ, -- обращаясь съ питомцами его, какъ отецъ съ дѣтьми, внушаетъ имъ елика суть истинна, едина честна, елика праведна, елика пречиста, елика прелюбезна, елика доброхвальна... Смиренномудріе, терпѣніе, любовь сопровождаютъ поступки студентовъ, а любезная учтивость украшаетъ ихъ наружное обращеніе". Чтеніе библіи, молитвы, благочестивыя бесѣды занимали большую часть времени студентовъ, находившихся подъ надзоромъ многочисленныхъ надзирателей..Не только посѣщать знакомыхъ въ городѣ, но даже переходить изъ одного этажа университета въ другой не дозволялось безъ билета отъ инспектора. Ночью спальня охранялись часовыми, которые вплоть до утра расхаживали по корридорамъ. Строгости простирались до того, что даже профессора въ своихъ квартирахъ держали водку въ какомъ-нибудь секретномъ мѣстѣ и прежде, чѣмъ выпить рюмку, ставили къ дверямъ караульнаго, который могъ бы предупредить ихъ о внезапномъ приходѣ Начальства. Проступки студентовъ карались жестоко: доходило до того, что Магницкій безъ суда и приговора отдавалъ ихъ въ солдаты. Тягчайшимъ изъ домашнихъ наказаній былъ арестъ въ комнатѣ уединенія, дверь и окно которой имѣли желѣзныя рѣшетки, надъ входомъ -- надпись изъ св. писанія, на одной стѣнѣ -- распятіе, а на другой -- изображеніе страшнаго суда. Заключенные назывались грѣшниками, и во все продолженіе ихъ ареста о нихъ приносились общія молитвы. Арестанта одѣвали иногда въ "рубашку, порты, лапти и кафтанъ мужичьи"; его ежедневно посѣщалъ и усовѣщевалъ, какъ преступника, духовникъ, и только послѣ того, какъ послѣдній доносилъ, что виновный раскаялся и "по исповѣди удостоенъ св. причащенія", онъ освобождался и присоединялся къ обществу вѣрныхъ (Феоктистовъ, 94 -- 100; Записки Панаева, въ "Русск. Вѣст.").
   Дерптскій профессоръ Парротъ, по поводу реформъ Магницкаго, предсказывалъ Александру, что "по внѣшности университетъ сохранитъ порядокъ, но внутри это будетъ клоака всякой" безнравственности". Оно такъ и вышло; но только въ началѣ николаевскаго царствованія было обращено вниманіе на печальные результаты дѣятельности Магницкаго, который, вмѣстѣ съ другими членами управленія, по ревизіи 1826 года, оказался между прочимъ виновнымъ въ незаконномъ присвоеніи казенныхъ суммъ (Феоктистовъ, 214--217).
   Принципы Магницкаго въ болѣе или менѣе обширныхъ размѣрахъ прилагались не только ко всѣмъ учебнымъ заведеніямъ, но и въ литературѣ, въ которой запрещалось разсуждать не только о крѣпостномъ правѣ, откупахъ, важныхъ внутреннихъ событіяхъ, не только устранялась перепечатка рѣчей и дебатовъ въ европейскихъ парламентахъ, но не допускались даже сужденія, о * театрахъ, -- сужденія, "которыя позволительны только тогда, когда бы театры и актеры зависѣли отъ частнаго содержателя, а не находились въ службѣ его величества". Прогрессивная литература подвергалась до того нелѣпымъ доносамъ, что даже возмущеніе крестьянъ херсонскаго помѣщика Кочубея было приписано вліянію одной, помѣщенной въ "Историческомъ журналѣ", статьи, въ которой самымъ умѣреннымъ тономъ говорилось о крѣпостномъ правѣ. До чего доходили цензурныя придирки, показываетъ извѣстный анекдотъ о цензорѣ Красовскомъ, который нашелъ возмутительными стихи Оленина --
   
   "О, какъ бы я желалъ пустынныхъ странъ въ тиши,
   "Безвѣстный, близь тебя къ блаженству пріучаться" --
   
   и написалъ по этому поводу: "это значитъ, что авторъ не хочетъ продолжать своей службы государю для того только, чтобъ быть всегда со своей любовницей; сверхъ сего, къ блаженству можно пріучаться только близь евангелія, а не близь женщины" (Пятковскій, журналист. при Алекс. I). Даже адмиралъ Шишковъ возмущался иногда цензорскою ревностію. Онъ разсказываетъ, напр., слѣдующій анекдотъ. Въ стихахъ: "что въ мірѣ мнѣ, гдѣ все на мигъ; что въ мірѣ, гдѣ смерть и рокъ -- цари", цензору показалось возмутительнымъ слово рокъ\ онъ вычеркнулъ его, и вышло: "что въ мірѣ, гдѣ -- смерть и цари"!... (Р. Арх., 1865, 1114).
   Всѣ эти реакціонныя неистовства отнюдь нельзя считать самодурствомъ заблуждавшихся и невѣжественныхъ людей. Въ нихъ * слишкомъ замѣтны нити интриги, устремленной къ поддержанію отжившихъ порядковъ и къ захвату власти ретроградной партіей. Это хорошо понимали даже нѣкоторые современники, и Уваровъ писалъ, что "друзья мрака присвоиваютъ себѣ самыя священныя имена, чтобы захватить власть и подкопать порядокъ въ самомъ основаніи; они утверждаютъ, что защищаютъ троны и алтари противъ нападеній несуществующихъ и въ то-же время набрасываютъ подозрѣніе на истинныя опоры алтаря и трона... Они -- искусные актеры, надѣвающіе всевозможныя маски, чтобы смутить всѣ совѣсти и встревожить всѣ умы". Эта интрига яснѣе всего обнаружилась въ исторіи паденія голицынскаго министерства. Другъ Александра, Голицынъ былъ неудобенъ для Аракчеева, и противъ него устремились соединенныя усилія самого Аракчеева, сдѣланнаго по его настоянію петербургскимъ митрополитомъ Серафима, адмирала Шишкова, извѣстнаго архимандрита Фотія, его другими, графини Орловой-Чесменской и т. д. Всѣ дѣйствія и учрежденія Голицына, даже библейское общество, состоявшее подъ особеннымъ покровительствомъ государя, обвинялись въ иллюминатствѣ, невѣріи, пропагандѣ разрушительныхъ идей. Эти обвиненія подробно развиты въ обширной "Запискѣ о крамолахъ враговъ Россіи" (Р. Арх., 1868, стр. 1329--1391),-- запискѣ, служащей прототипомъ передовыхъ статей современныхъ намъ "Московскихъ Вѣдомостей". Начиная со времени Петра Великаго и причисляя къ врагамъ, ищущимъ погубить Россію, всѣхъ иновѣрцевъ, масоновъ, волтерьянцевъ, русскихъ раскольниковъ, членовъ библейскаго общества и т. д., авторъ говоритъ, что "самые ужасные ковы къ погубленію Россіи враги ея устроили въ царствованіе Александра I,-- ковы, въ устроеніи которыхъ они истощили всю свою хитрость, на удивленіе самому аду... Да, самимъ адомъ придуманы и всѣ мѣры, которыя устроены къ тому, чтобы погубить могущественную Россію". Совѣтъ иллюминатовъ, "содѣйствуя дозволенію свободы всѣмъ вѣроисповѣданіямъ, распространенію книгъ, направленныхъ противъ церкви, вѣры, нравственности и правительства, преподаванію зловреднаго ученія въ университетахъ и умноженію библейскихъ обществъ, ископалъ глубокій ровъ между алтаремъ и трономъ Россіи, чтобы вдругъ повергнуть въ оный и алтарь православія, и тронъ самодержавія". Доказывая безнравственность, безбожность, революціонность разныхъ мистическихъ книгъ, изданныхъ при Голицынѣ, авторъ объясняетъ зловредность библейскихъ обществъ тѣмъ, что "враги церкви и отечества, въ намѣреніи уронить достоинство священныхъ книгъ, продавали ихъ по самой низкой цѣнѣ"; что "библію можно видѣть и въ лавкахъ книгопродавцевъ, и на толкучемъ рынкѣ, и на ларяхъ, и въ передникъ, и въ кухняхъ, и подъ банками ваксы; божественная книга уничижена до послѣдней степени!.." Главнымъ орудіемъ этой адской интриги "совѣтъ иллюминатовъ" избралъ князя Голицына, доставивъ ему должности оберъ-прокурора синода, министра просвѣщенія и президента библейскихъ обществъ; а "дабы онъ имѣлъ возможность содѣйствовать всѣмъ тайнымъ сношеніямъ иностранныхъ враговъ Россіи и русскихъ съ иностранными и свободно разсылать переписки враговъ Россіи во всѣ мѣста Россіи, ему-же поручено главное начальство надъ почтовымъ департаментомъ". Всѣ измышленія и инсинуаціи автора "Записки" выдуманы были не имъ, а принадлежали всѣмъ членамъ той партіи, однимъ изъ органовъ которой онъ былъ. Главнымъ орудіемъ этой партіи избранъ былъ Фотій, ведшій себя такъ,-- что слухи объ его пророческихъ видѣніяхъ, чудесахъ, подвижничествѣ пріобрѣтали полную вѣру у извѣстныхъ лицъ и въ извѣстныхъ кружкахъ. Фотій, называвшій Аракчеева "защитникомъ православія и отечества", а Филарета -- врагомъ вѣры и членомъ тайнаго общества, дѣлавшій видъ, что увѣщеваетъ Голицына отречься отъ заблужденій и положить конецъ посѣянному имъ злу, предававшій его анафемѣ, всюду разглашавшій, что "черезъ троякое министерство въ однихъ рукахъ всѣ ереси и духъ реформы и революціонный такъ сильно и быстро расплываются, что въ ужасъ многихъ приводятъ",-- Фотій скоро сдѣлался извѣстенъ государю и въ 1822 -- 1825 г. пять разъ бесѣдовалъ съ нимъ въ Зимнемъ дворцѣ (Чтенія, 1868, I, 265, 267, 273; Ковалевскій, 148). Вотъ какъ описываетъ санъ Фотій первое изъ этихъ посѣщеній" "Пріѣхалъ Фотій на коняхъ дщери духовныя, дѣвицы Анны (Орловой) ко дворцу цареву. Изшедъ изъ колесницы, шелъ по лѣстницамъ общимъ, знаменалъ какъ себя, такъ во всѣ стороны дворецъ, проходы, помышляя, что тьмы здѣсь живутъ и дѣйствуютъ силъ вражіихъ; но ежели юныя/ видя крестное знаменіе, избѣгутъ изъ дворца на сей часъ прихода, Господь предѣлицомъ царя дастъ ему благодать"... Встрѣтивъ Фотія" "со страхомъ и благоговѣніемъ" и благословившись у него, Александръ сѣлъ, пригласивъ и его сѣсть. "Я же, желая сѣсть на мѣсто, знаменіемъ креста знаменалъ десницею моею мѣсто, возсѣлъ и царя перекрестилъ..." Началась бесѣда. Фотій убѣждалъ государя, что "враги церкви и царства весьма усиливаются, зловѣріе и соблазны явно и съ дерзостью себя открываютъ, хотятъ сотворить тайныя злыя общества, вредъ великъ св. вѣрѣ Христовой и царству всему. Противу тайныхъ враговъ тайно и нечаянно дѣйствуя, вдругъ надобно запретить и поступить". Государь былъ убѣжденъ и тронутъ святою ревностью Фотія (Р. Арх., 1869, 937--942). Кромѣ личныхъ бесѣдъ, вліяніе Фотія еще болѣе поддерживалось посредствомъ писемъ, въ которыхъ онъ прямо указывалъ на голицынское министерство, какъ на средоточіе всевозможныхъ золъ и опасностей. "На вопросъ твой, писалъ Фотій государю, -- какъ пособитъ, чтобы остановитъ революцію?-- молился я Господу Богу, и вотъ что открыто, только дѣлать немедленно: способъ весь планъ уничтожитъ вдругъ, тихо и счастливо есть таковъ: 1) министерство духовныхъ дѣлъ уничтожить, а другіе два отнять отъ извѣстной особы; 2) библейское общество уничтожить; 3) синоду быть по прежнему г духовенству надзирать при случаяхъ за просвѣщеніемъ, не бываетъ-ли гдѣ чего противнаго власти и*вѣрѣ; 4) Кошелева отдалить, Госнера выгнать, Фесслера выгнать и методистовъ выгнать. Провидѣніе Божіе теперь ничего болѣе дѣлать не открыло. Повелѣніе Божіе я тебѣ возвѣстилъ^ исполнить-же въ тебѣ состоитъ" (Чтенія, 1868, I, 271). Подобныхъ увѣщаній, внушеній и откровеній для сверженія добродушнаго и искренняго мистика Голицына оказалось недостаточно. Устроена была слѣдующая штука. Въ типографіи Греча и Края печаталась мистическая книга пастора. Госнера объ евангеліи отъ Матвѣя. Въ этой книгѣ ретрограды нашли много возмутительнаго; посредствомъ обмана завладѣли корректурными листами книги, успѣли убѣдить кого слѣдуетъ въ зловредности какъ этой невинной книжонки, такъ и министерства, дозволяющаго подобныя изданія. Магницкій, Фотій, Аракчеевъ, Орлова Чесменская, настояли, чтобы митрополитъ Серафимъ лично представилъ госнеровскую книгу государю и убѣдилъ-бы его въ крайней неблагонамѣренности голицынскаго министерства. Митрополитъ долго не соглашался; "три раза садился въ карету чтобы ѣхать во дворецъ, и три раза выходилъ изъ нея, оставляя свое намѣреніе. Наконецъ, до кареты проводили его Павловъ, Фотій и Орлова и своими руками усадили его въ нее; Павловъ захлопнулъ дверцы кареты, сказалъ кучеру, чтобъ онъ, не останавливался до Зимняго дворца и крикнулъ -- "поишь"! Прибавляютъ, что Магницкій ѣхалъ на дрожкахъ вслѣдъ за каретою, и когда замѣчалъ, что кучеръ, по приказанію изъ кареты, заворачиваетъ въ сторону, приказывалъ отъ себя ѣхать прямо ко дворцу". Митрополитъ, явившись къ императору, "снялъ съ головы своей бѣлый клобукъ, положилъ его къ ногамъ императора и сказалъ: "не приму его, доколѣ не услышу изъ устъ в. в. царскаго слова, что министерство духовныхъ дѣлъ уничтожится и св. синоду возвратятся прежнія права его, что министромъ народнаго просвѣщенія поставленъ будетъ другой, а вредныя книги истребятся". Убѣдивъ императора въ зловредности госнеровской книги, Серафимъ вполнѣ достигъ своей цѣли. Поднявъ и подавая ему клобукъ, государь сказалъ: примите вашъ клобукъ, который вы достойно носите; а ваши святыя и патріотическія представленія будутъ исполнены". Госнеръ высланъ за-границу, книга его конфискована и сожжена въ александро-невской лаврѣ, а цензоръ, переводчикъ и содержатель типографіи преданы суду (Р. Арх. 1868 г., стр. 1368, 1387, 1390, 1405).
   Въ маѣ 1824 г. Голицынъ смѣненъ, и министромъ сдѣлался адмиралъ Шишковъ, который тотчасъ принялъ всѣ мѣры "къ тихому * скорому (sic!) потушенію того зла, которое хотя и не носитъ у насъ имени карбонарства, но есть точно оное" (Записки Шишкова, изд. Общ. Исторіи, I и др.). Для учебныхъ заведеній настали худшія времена, а цензура усердствовала такъ, что даже самъ Шишковъ подчасъ оставался недоволенъ ея усердіемъ. Около того-же времени удалились со сцены всѣ дѣятели, напоминавшіе собою о первой, либеральной половинѣ эпохи,-- князь Волконскій, Кочубей и др. Аракчеевъ остался безъ соперниковъ; всѣ консервативные элементы общества ликовали, и Фотій на своемъ порченомъ церковнославянскомъ нарѣчіи возвѣщалъ о спасеніи отечества отъ лютаго апокалипсическаго звѣря. Страхъ освобожденія крестьянъ миновался, и крѣпостное право по прежнему осталось одною изъ главныхъ основъ государственнаго быта. Въ то-же время, приводя въ исполненіе идею Павла I и Аракчеева, покрывали окраины государства сѣтью военныхъ поселеній, въ которыхъ жизнь народа регулировалась военною дисциплиною до такой степени, что даже беременные бабы обязаны были являться въ штабъ, чтобы родить, а дѣвушекъ нерѣдко выдавали замужъ за солдатъ по жеребью. Это учрежденіе произвело всеобщій ропотъ и вызвало бунты, но желѣзная рука Аракчеева съумѣла поддержать это желѣзное иго, и многіе видѣли въ военныхъ поселеніяхъ залогъ могущества Россіи (Вигель, V, 61; Ковал. 154; Gervinus, V, 310).
   Порядокъ, благонамѣренность и безопасность государства отъ внѣшнихъ и внутреннихъ враговъ были, по мнѣнію ретроградовъ, водворены, но подъ наружнымъ покровомъ. ихъ совершались ужасныя вещи, о которыхъ частію зналъ, частію не зналъ императоръ. Крѣпостное право свирѣпствовало по прежнему, и по заявленію самого Александра, помѣщичьи крестьяне были раззоряемы до такой степени, что не имѣли никакой собственности. Торговля людьми безъ земли шла своимъ чередомъ, несмотря на запрещеніе государя, который воображалъ, что ея нѣтъ... Между тѣмъ, пишетъ Тургеневъ, "противъ оконъ императора, въ петербургской гражданской палатѣ человѣческая плоть продавалась по рѣшеніямъ властей, и это было въ двухъ шагахъ отъ жилища самодержца, который думалъ, что продажа людей по одиночкѣ давно запрещена"!... Безпорядки и злоупотребленія, взяточничество и казнокрадство, жестокости и насилія были всеобщими, и Александръ не находилъ средствъ для ихъ уменьшенія. Онъ говорилъ однажды королю прусскому, что король и онъ самъ "окружены негодяями", что онъ "многихъ прогонялъ, но на ихъ мѣсто являлись такіе-же", что измѣнить этого невозможно. Милорадовичъ доказалъ даже продажность сената, а государь говаривалъ, что у него украли-бы флотъ, если-бы только знали, куда его дѣвать (Р. Славатинскій, 329; Пыпинъ; Богдановичъ, IV,565--586; Gevinus, V, 280). Что дѣлалось въ провинціяхъ, показываетъ извѣстное тринадцатилѣтнее управленіе Сибирью генералъ-губернатора Пестеля и его клеврета Трескина, управленіе, ознаменованное злоупотребленіями, небывалыми даже въ сибирской исторіи. Во внѣшней политикѣ подчиненіе планамъ Меттерниха, ретроградное вліяніе на дѣла Европы и въ особенности противодѣйствіе освобожденію Греціи, вмѣстѣ съ печальнымъ ходомъ внутреннихъ дѣлъ, безпокоили и смущали всѣхъ людей, искренно преданныхъ общественному благу; но офиціальные и офиціозные представители времени думали или говорили, что все обстоитъ благополучно. "Въ то время, писалъ Шишковъ, -- когда мы слышимъ и видимъ, что почти всѣ европейскія державы вокругъ насъ мятутся и волнуются, наше благословенное отечество пребывало всегда и пребудетъ спокойно. Единодушный громъ на возставшаго. врага, далеко простертыя побѣды и внутренняя среди неустройствъ Европы тишина не показываютъ-ли, что оно больше благополучно, больше благоденствуетъ, нежели всѣ другіе народы?... Мы явно видимъ надъ собою благодать Божію. Десница вышняго хранитъ насъ. Чего намъ лучшаго желать?" (Пыпинъ).
   

V.

   Выше мы уже говорили о томъ, какъ въ первую половину царствованія и особенно послѣ войнъ 1812--1815 г.г. либеральныя идеи овладѣли умами образованныхъ людей. Реакціонное движеніе, боровшееся съ этими идеями, хотя значительно стѣснило и ихъ развитіе, и ихъ распространеніе, но было не въ силахъ остановить ни того, ни другого. Въ литературѣ, даже въ періодъ ея стѣсненія, работала честная мысль, хлопотавшая объ общественномъ развитіи. Что не проходило въ печати, распространялось въ рукописи, особенно разныя мелкія стихотворенія, имѣвшія въ то время большое вліяніе. Но литература была поставлена тогда въ такія условія, что гласное печатное обсужденіе вопросовъ волновавшихъ умы было невозможно въ требуемой степени, и эти вопросы разрѣшались помимо литературы, въ тѣхъ прогрессивныхъ кружкахъ, которые начали повсюду возникать послѣ 1815 г. Кружки эти съ перваго-же раза приняли практическое направленіе; ихъ члены заботились о грамотности, о смягченіи военной дисциплины, объ улучшеніи солдатскаго быта, о заведеніи ланкастерскихъ школъ; нѣкоторые освобождали своихъ крестьянъ, другіе поступали въ гражданскую службу съ цѣлью служить примѣромъ безкорыстія и справедливости. въ направленіе этихъ кружковъ имѣлъ сильное вліяніе "Союзъ добродѣтели",-- нѣмецкое патріотическое общество, существовавшее съ вѣдома правительствъ. Прогрессисты начали организоваться въ такія-же общества и тоже съ вѣдома, хотя и безъ офиціальнаго утвержденія правительства, которое -- говоритъ Тургеневъ -- "въ это время внушало вообще такъ надо недовѣрія и, повидимому, было даже такъ расположено поощрять спасительныя преобразованія, что основатели общества разсуждали о томъ, не слѣдуетъ-ли имъ просить о содѣйствіи правительства. Только опасеніе, что ихъ намѣренія будутъ истолкованы неправильно, побудило ихъ дѣйствовать безъ помощи и безъ вѣдома императора". Александръ, однакожъ, зналъ обо всемъ, и вплоть до своей смерти не трогалъ обществъ, которыя долго руководились вполнѣ легальными стремленіями и имѣли совершенно мирный характеръ. Первою попыткою дать этимъ кружкамъ какую-нибудь правильную организацію было основаніе "Союза Благоденствія", по образцу нѣмецкаго Tugendbund'а. У либераловъ, входившихъ въ этотъ Союзъ, политическія цѣли стояли на второмъ планѣ, они не желали производить никакихъ коренныхъ перемѣнъ въ государственномъ порядкѣ, и надѣясь, что всѣ реформы будутъ совершены правительствомъ, хотѣли помогать только его либеральнымъ планамъ и содѣйствовать осуществленію либеральныхъ идей, такъ явно покровительствуемыхъ правительствомъ въ первую половину царствованія. Тайныя собранія Союза далеко не были тайными и въ нихъ нерѣдко участвовали люди совершенно противоположнаго образа мыслей. "Было-бы большой ошибкой предполагать, что въ этихъ тайныхъ собраніяхъ занимались только заговорами: здѣсь вовсе ими не занимались. Если-бы какіе-нибудь изъ членовъ и имѣли такое намѣреніе, они скоро увидѣли-бы, что здѣсь никакой заговоръ невозможенъ. Начинали обыкновенно тѣмъ, что жаловались на безсиліе общества предпринять что-нибудь серьезное. Потомъ разговоръ переходилъ на политику вообще, на положеніе Россіи, на неустройства ее отягощавшія, на злоупотребленія, которыя ее истощали, наконецъ, на ея будущее". (Тургеневъ у Пыпина). По словамъ извѣстнаго офиціальнаго "Донесенія" по дѣлу декабристовъ, уставъ Союза Благоденствія заключался въ слѣдующихъ правилахъ: "Авторы устава объявляли именемъ основателей Союза, что цѣль ихъ есть одно благо отечества, что эта цѣль не можетъ быть противна желаніямъ правительства, которое, несмотря на свое могущественное вліяніе, имѣетъ нужду въ содѣйствіи частныхъ людей; что учреждаемое общество хочетъ быть ревностнымъ пособникомъ въ добрѣ, и не скрывая своихъ намѣреній отъ гражданъ благомыслящихъ, будетъ трудиться въ тайнѣ только для избѣжанія нареканій злобы и ненависти. Члены общества дѣлились на четыре разряда или отрасли. Въ первой отрасли предметомъ дѣятельности было человѣколюбіе; она должна была имѣть надзоръ за всѣми благотворительными заведеніями, увѣдомляя начальство ихъ и самое правительство о злоупотребленіяхъ и безпорядкахъ, какіе могли въ нихъ оказываться, а также о средствахъ ихъ исправленія и усовершенствованія. Во второй умственное и нравственное образованіе, для котораго должно было дѣйствовать распространеніемъ познаній, заведеніемъ училищъ, особенно ланкастерскихъ и вообще содѣйствіемъ въ воспитаніи юношества, а также дѣйствовать примѣрами доброй нравственности, разговорами и сочиненіями. Члены этой отрасли должны были наблюдать за школами, питать въ юношествѣ любовь ко всему отечественному, препятствуя по возможности воспитанію за-границей и всякому иностранному вліянію. Въ третьей отрасли обращалось вниманіе на дѣйствія судовъ: члены общества обязывались не уклоняться отъ должностей по судебной части и по выборамъ дворянства, исправлять ихъ съ усердіемъ и точностью, сверхъ того наблюдать за теченіемъ дѣлъ этого рода, ободряя чиновниковъ безкорыстныхъ и прямодушныхъ, даже помогая имъ деньгами, удерживая слабыхъ, вразумляя незнающихъ, обличая безсовѣстныхъ и доводя ихъ поступки до свѣденія правительства. Наконецъ, члены четвертой отрасли должны были заниматься предметами, относящимися къ политической экономіи: стараться изыскивать, опредѣлять непреложныя правила общественнаго богатства, способствовать распространенію всякаго рода промышленности, утверждать общій кредитъ и, противиться монополіямъ". Къ Союзу и образовавшимся изъ него впослѣдствіи обществамъ принадлежало большинство образованныхъ людей. "Члены тайнаго общества, говоритъ одинъ современникъ, -- ничѣмъ не отличались отъ другихъ; въ это время свободное выраженіе мыслей было принадлежностью нетолько всякаго порядочнаго человѣка, но и всякаго, кто хотѣлъ казаться порядочнымъ человѣкомъ". "Большинство либеральныхъ умовъ было такъ велико, что его рѣшенія считались мнѣніемъ общимъ", пишетъ Гречъ (Папинъ; Зап. Якушкина 70; Зап. Греча въ "Русск. Вѣстн.". 1868 г.). По словамъ самого "Донесенія", послѣ 14 декабря привлечено къ отвѣтственности только наиболѣе виновное меньшинство лицъ, причастныхъ къ дѣлу, и "если-бы сослать всѣхъ, которые желали перемѣнъ и предавались всякимъ предположеніямъ и мечтаніямъ", говоритъ Гречъ, "то не нашлось-бы мѣста въ Сибири". Къ обществу такъ или иначе принадлежали всѣ образованные люди и въ числѣ ихъ мы видимъ множество людей, замѣчательныхъ умомъ, талантами и честностью. Даже Гречъ, писавшій свои записки съ единственностью цѣлью втоптать въ грязь и опозорить память етихъ людей, даже Гречъ такъ отзывается о нихъ: "пламенные молодые люди возымѣли ревностное желаніе доставить торжество либеральнымъ идеямъ, подъ которыми они разумѣли владычество законовъ, водвореніе правды, безкорыстіе и честность и въ судахъ и въ управленіи, искорененіе вѣковыхъ злоупотребленій, подтачивающихъ древо русскаго величія и благоденствія народнаго. Составилось общество, основанное, казалось, на самыхъ чистыхъ и благородныхъ началахъ, имѣвшихъ цѣлью: распространеніе просвѣщенія, поддержаніе правосудія, поощреніе промышленности и усиленіе народнаго богатства" (Р. Вѣстн. 1868, VI, 372). Въ другомъ мѣстѣ ругая эту "сволочь", эту "шайку безтолковыхъ" людей, Гречъ желаетъ уколоть ихъ тѣмъ, что "возставали противъ злоупотребленій и притѣсненій именно тѣ, которые менѣе всѣхъ отъ нихъ терпѣли"....
   "Союзъ Благоденствія" оказался вскорѣ недостигающимъ своихъ цѣлей и закрылся самъ собою въ 1821 году; но большинство входившихъ въ него членовъ не оставило своихъ плановъ, только въ ихъ дѣятельности произошелъ переломъ. Безотрадная дѣйствительность разочаровала ихъ; ихъ идеалистическія мечтанія и наивныя надежды были разбиты;-они болѣе и болѣе обособлялись отъ массы общества въ своихъ кружкахъ. "Имъ, говоритъ г. Пыпинъ,-- оставалось или потерять всякую надежду на совершеніе своихъ идеаловъ, помириться съ жизнью въ индиферентизмѣ, или, напротивъ, еще болѣе утвердиться въ своей точкѣ зрѣнія и перейти отъ идеалистическихъ мечтаній къ болѣе практическому пониманію вещей и къ большему раздраженію. Это послѣднее было естественно потому, что, въ довершеніе трудности положенія, эти либеральные порывы не имѣли въ практической жизни никакого исхода, въ которомъ эти созрѣвающія силы нашли-бы себѣ какую-нибудь нормальную дѣятельность и примѣненіе и гдѣ могла-бы смягчиться рѣзкость этихъ порывовъ; невозможность дѣйствовать открыто въ пользу своихъ идей, за отсутствіемъ открытой общественной жизни, невозможность даже высказаться, за отсутствіемъ сколько-нибудь свободной печати, съ самаго начала сгнетали этихъ людей въ общество, и въ этой средѣ одинаково возбужденной, одинаково разочарованной жизнію, общая сумма опыта и недовольства производила новую степень разлада съ дѣйствительностью и раздраженія". Запрещеніе масонскихъ ложъ и тайныхъ обществъ высочайшимъ указомъ 1822 года еще болѣе усилило изолированность этихъ обществъ, для преслѣдованія которыхъ, однакожъ, не предпринималось никакихъ мѣръ, и архистратиги легальной безопасности, въ родѣ Шишкова, какъ будто даже игнорировали эти кружки, ожесточенно преслѣдуя въ то-же время разныя вздорныя секты, библейскія общества и людей, вовсе безопасныхъ для того дѣла, которому служили эти стражи стараго порядка. Необходимо замѣтить, что и въ этомъ новомъ фазисѣ своего развитія, общества, о которыхъ идетъ рѣчь, хотя и получили болѣе тревожный и раздражительный характеръ, чѣмъ прежде, но крутыя мѣры все-таки не входили въ ихъ планы, а злоба и раздраженіе выражались только на словахъ и служили проявленіями взволнованнаго чувства въ частныхъ бесѣдахъ, безъ всякой мысли систематически прилагать ихъ къ дѣлу. Стремленія обществъ также не шли черезчуръ далеко и были только повтореніемъ реформаторскихъ желаній самого государя, Строганова, Сперанскаго, желаній и принциповъ всего образованнаго меньшинства. Въ ихъ программу входили: освобожденіе крестьянъ, новое уложеніе, реформа судопроизводства, преобразованіе арміи, уничтоженіе военныхъ поселеній, свобода торговли и промышленности и т. д. Даже по словамъ слѣдственнаго "Донесенія", члены общества и въ это время готовы были, въ случаѣ совершенія государемъ такъ долго занимавшихъ его реформъ, быть "его вѣрными приверженниками и оберегателями". Подобно Новосильцеву и Сперанскому, нѣкоторые изъ членовъ обществъ составляли проекты основныхъ государственныхъ реформъ, проекты, не имѣвшіе вовсе того значенія, какое имъ до сихъ поръ приписывали. Это были только "опыты въ политическихъ наукахъ" и professions de foi ихъ авторовъ; нѣкоторые изъ этихъ проектовъ, напр., пестелевскій, не имѣли ничего общаго съ практическими планами ихъ составителей и самое большее -- служили только программами будущихъ партій. Монархическая форма правленія съ развитіемъ общаго и мѣстнаго самоуправленія, единство государства, цензъ для избирателей и избираемыхъ -- вотъ главныя основы этихъ проектовъ (Русскій Архивъ 1870, 1639--1640; Пыпинъ). "Кругъ ихъ идей, говорить г. Пыпинъ, -- былъ почти тотъ-же, который нѣкогда заявленъ былъ самимъ Александромъ и его совѣтниками, но теперь онъ значительно расширился... Тѣ политическія идеи, которыя въ первое время понимались очень неясно и, такъ сказать, книжно, теперь стали представляться гораздо отчетливѣе... Вмѣстѣ съ тѣмъ, онѣ перестали быть, какъ прежде, исключительнымъ достояніемъ очень немногихъ людей и перешли въ цѣлый обширный слой образованнаго общества; то, о чемъ говорилось прежде въ "тріумвиратѣ", въ ближайшемъ кругу друзей императора, стало привычной темой разговоровъ въ большомъ обществѣ". И все дѣло ограничивалось преимущественно словами да идеями; систематическаго, общаго плана у этихъ людей выработано еще не было, и финалъ ихъ исторіи придалъ имъ окраску, какой въ сущности они не имѣли и какой они, при другихъ обстоятельствахъ, никогда не получили-бы. Смерть Александра была неожиданнымъ ударомъ, произведшимъ переполохъ во всѣхъ сферахъ и въ частности въ обществахъ, о которыхъ идетъ рѣчь. "Событія застали ихъ врасплохъ, производили на нихъ такое различное впечатлѣніе, что они въ самую послѣднюю минуту колебались и не соглашались въ мнѣніяхъ. Соглашались они только въ одномъ, что въ будущемъ одинаково не видѣли никакой надежды на осуществленіе своихъ идей, и страсть, съ которой большинство ихъ было предано этимъ идеямъ, достигла высшей степени возбужденія. У нихъ не было плана, которому они моглибы послѣдовать; было поздно составлять его и собирать силы... Они принимали послѣднія рѣшенія въ пылу страсти, и отчаяніе увлекло ихъ къ дѣйствіямъ, которыя стали ихъ окончательною гибелью" (Пыпинъ).
   Такъ кончилась эпоха, въ которой отъ начала до конца все дышетъ трагизмомъ. Жизнь каждаго изъ сейчасъ помянутыхъ людей -- трагедія. Не ту ли же трагедію видимъ мы въ жизни Радищева, Сперанскаго и другихъ замѣчательныхъ дѣятелей того времени, особенно въ жизни самого Александра, этого симпатичнѣйшаго изъ государей XIX вѣка. Исполненный гуманныхъ намѣреній, преданный возвышеннымъ идеаламъ, мечтавшій облагодѣтельствовать свой народъ, онъ умираетъ съ разбитымъ сердцемъ, разочарованный во всемъ окружающемъ, съ горькимъ сознаніемъ, что не былъ тѣмъ, чѣмъ хотѣлъ быть, и въ предсмертныя минуты получаетъ послѣдній, жестоко поразившій его ударъ,-- извѣстіе о неимовѣрныхъ жестокостяхъ "безъ лести преданнаго" Аракчеева. Вслѣдъ за государемъ, стоявшимъ сначала во главѣ прогрессивнаго движенія, удаляется изъ общественной жизни или совершенно стушевывается въ ней цѣлое поколѣніе, воспитанное тѣми-же идеями, которыми былъ проникнутъ и государь, служившее тому-же дѣлу, которое и онъ считалъ цѣлью своей жизни,-- дѣлу общественнаго развитія. Борьба принциповъ кончилась полною побѣдою консервативной стороны, сильной своимъ подавляющимъ большинствомъ, которое отвлекло Александра отъ его реформаторскихъ намѣреній и, овладѣвъ ходомъ дѣлъ, такъ стѣснило свободное и открытое развитіе народившейся прогрессивной силы, что послѣдняя, будучи дѣйствительною силою и находясь поэтому въ невозможности остановиться въ своемъ движеніи, пошла по пути нежелательному не только для ея противниковъ, но даже и для ея сторонниковъ. Представители этой силы были увлечены потокомъ обстоятельствъ къ дѣлу, о которомъ многіе изъ нихъ даже и не думали въ то время, когда, полные идеалистическихъ надеждъ и упованій на реформы, они вступали на поприще общественной дѣятельности, беззавѣтно посвящая ей всю свою жизнь. Развязка, созданная системою ретроградовъ, охранявшихъ крѣпостное право и другія подобныя институціи, дала охранителямъ сильное, хотя и фальшивое доказательство справедливости тѣхъ тревогъ и опасеній, на основаніи которыхъ получили возможность дѣйствовать Шишковы, Магницкіе, Растоптаны, Аракчеевы. Еслибы всѣ подобные стражи стараго порядка удерживались въ почтительномъ отдаленіи, какъ это было въ началѣ царствованія, еслибы прогрессивной мысли дана была возможность свободнаго развитія, если-бы государь и его друзья-реформаторы могли осуществить свои задушевныя идеи, то общественное развитіе пошло-бы здравымъ, легальнымъ и совершенно мирнымъ путемъ, и всѣ молодыя силы, потраченныя даромъ, пошли-бы на практическую дѣятельность. Неестественность соціальныхъ условій повела къ совершенно другимъ результатамъ, и въ исторіи общественнаго развитія насталъ тридцатилѣтній перерывъ, по окончаніи котораго, впрочемъ, идеи двадцатыхъ годовъ -- о свободѣ крестьянъ, о гласномъ судѣ и т. д.-- воскресли съ новою силою и немедленно начали переходить въ житейскую практику. Ихъ осуществленіе было только отсрочено, несмотря на всѣ усилія вовсе искоренить ихъ. О послѣднемъ могли мечтать только люди, вовсе незнакомые съ исторіей и съ условіями общественнаго развитія, люди въ родѣ добродушнаго чудака Шишкова, который не шутя видѣлъ революціонное чудище въ библейскихъ обществахъ и въ нелѣпыхъ доктринахъ разныхъ мистиковъ. Но шишковскою искренностью отличались не многіе и масса людей, дѣйствовавшихъ въ одномъ направленіи съ адмираломъ, била тревогу только для того, чтобы распространить панику и, воспользовавшись ею, помѣшать реформамъ, отстоять крѣпостное право, сохранить откупа и т. д. О будущемъ, о возможности или невозможности увѣковѣченія этихъ порядковъ масса вовсе не думала да и не умѣла думать; она старалась только о себѣ, и, стѣснивъ естественныя отправленія общественнаго организма, подвергла его жестокому лихорадочному кризису, за которымъ слѣдовалъ долголѣтній, тяжелый и мучительный сонъ. Но все-таки, дѣти и внуки лишились того, что успѣли отстоять ихъ отцы и дѣды. Идеи, которыя подвергались тогда всевозможнымъ гоненіямъ, до того развились и усилились, что получили офиціальную санкцію. Александровская эпоха и создавшее ее поколѣніе все-таки сдѣлали свое дѣло, открывъ собою новый періодъ общественнаго развитія, которое совершается на нашихъ главахъ и будетъ продолжаться впредь, какъ-бы ни противодѣйствовали ему разные Магницкіе и Каразины нашего времени...

С. Шашковъ.

"Дѣло", No 7, 1871

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru