Шаврова Елена Михайловна
Маркиза

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Е. М. Шаврова

МАРКИЗА

   Писатели чеховской поры: Избранные произведения писателей 80--90-х годов: В 2-х т.-- М., Худож. лит., 1982. Т. 2.
   Вступит. статья, сост. и коммент. С. В. Букчина.
   

Le bonheur a deux lois:
beaucoup -- et pas longtemps {*}.
{* У счастья два закона:
много -- и недолго (фр.).}

   В лодке было шумно и весело.
   Нелли гребла, и ее сухощавая фигурка в красной шелковой рубашке ярким пятном горела на солнце.
   -- Я не устала! -- уверяла она своим высоким возбужденным голосом.-- Право, маркиза, я не устала. Я ужасно люблю грести!
   Лодка плыла все дальше между лесистыми берегами. Монастырь давно уже скрылся за поворотом реки. С обеих сторон громоздились сосны, цепляясь мохнатыми корнями за глинистую почву обрыва.
   Вот одно дерево, снесенное вешнею водой, соскользнуло вниз, почти на самую середину реки, и, одинокое, жалкое, расправляет оттуда ветви, словно руки, молящие о помощи.
   Маркиза взглянула на него и почему-то вспомнила иллюстрацию Доре, изображающую мучеников Дантова ада, обращенных в деревья1.
   Но почему ее, Катерину Ивановну Тимченко, помещицу одной из черноземных губерний, называли "маркизой"? Этого, должно быть, никто хорошенько не знал. Вероятнее всего, что название это дано было ей после какого-нибудь костюмированного вечера.
   Ее называли маркизой, но из этого вовсе не следовало, чтобы она походила на грациозные и легкомысленные изображения Буше и Греза2. Она была высока ростом, имела крупные черты лица, энергический голос и большие руки и ноги. Она была восемь лет замужем и без памяти любила своего мужа Ивана Аркадьевича. Теперь ей было жарко, она устала от ходьбы и от корсета, и ее неудержимо тянуло домой, к детям и хозяйству.
   Возле же сидел Ильин, судебный следователь и товарищ Ивана Аркадьевича, гостивший у них в деревне.
   Лицо Ильина было умиленно-грустно, близорукие глаза, щурясь, смотрели на воду, и он говорил взволнованным голосом:
   -- Маркиза, дорогая маркиза, как подумаешь, что прошло почти девять лет с тех пор, как мы с Ваней украли вас из пансиона madame Гаусман. А? Девять лет! Не правда ли, как удивительно быстро идет время? И вот я теперь опять с вами, вижу ваше семейное счастье,-- я, старый холостяк, хочу немного погреться у вашего очага!
   -- Женитесь,-- сказала маркиза.-- Отчего вы не женитесь? -- Но Ильин сделал недоумевающее лицо и замахал руками.
   -- Нет, стар! -- сказал он.-- Ведь мне уже под сорок! Видите, маркиза,-- продолжал он,-- я твердо верю, что все настоящее в жизни бывает всего один раз. Родятся и умирают ведь тоже только раз. Ну, и у меня, как у всякого, была передряга, не окончившаяся женитьбой, и больше ничего быть не может...
   Но тут поднялся шум и крик кругом. Нелли незаметно раскачала лодку. Старшая сестра ее, Зизи, чуть не плакала, англичанка сердилась. Инженер успокаивал дам. Иван Аркадьевич хотел было помочь делу, но еще больше раскачал лодку, и ее сильно накренило вправо. Тут все закричали разом, что лодка опрокинется и что виновата Нелли.
   Но она, не обращая на них внимания и почти такая же пунцовая, как ее рубашка, стояла опершись о плечо Ивана Аркадьевича и своим высоким, возбужденным голосом уверяла его, блестя глазами, что любит опасность!
   -- Ну, что за беда, если бы лодка и перевернулась бы в самом деле? Велика беда! Са sort de l'ordinaire {Это необычно (фр.).},-- говорила Нелли.-- А то так скучно, все одно и то же каждцй день! Я готова все перенести -- только не однообразие. А опасность! всякая опасность, по-моему,-- прелесть! Знаете, еще Доде говорит где-то: "Се petit souffle du danger" {Это легкое дуновение опасности3 (фр.).}. Вот я и люблю его, этот "petit souffle". Ужасно люблю.
   -- Нелли непременно где-нибудь сломает себе шею,-- вставила старшая сестра с убеждением. Но Нелли только смеялась и опять взялась за весла.
   Было все еще жарко и от заходящего солнца, и от испарений реки. Ивы и сосны с обеих сторон, казалось, еще больше сгущали воздух. Но вот солнце незаметно скользнуло за гору, и сразу потянуло свежестью. Река и лес мгновенно посерели и утратили яркость красок.
   Зато на небе разыгрывался целый апофеоз. Там всплыли из-за горизонта золотые облака с голубыми, пурпурными и ярко-розовыми краями. Они искрились и сверкали как драгоценные каменья и медленно уплывали вдаль, где скоро делались темными и скучными. Сплотившись там, они залегли неподвижно темно-лиловою грядой, напоминавшей лежащую собаку с вытянутою на лапы мордой.
   -- Голубка моя! -- запел Иван Аркадьевич,-- умчимся в края...4 -- И маркизе показалось, что он смотрел на одну Нелли.
   "Ну и что же,-- тотчас же поймала себя маркиза.-- И пускай смотрит! Я приглашу ее к нам в деревню -- вот ничего и не будет".
   Нелли бросила грести, и лодка тихо плыла обратно вниз по течению.
   Золотые облака вверху теперь все потемнели и ушли за гору. Небо было нежно-лилового цвета, и зажигались первые звезды. Река стала темной и таинственной, а соскользнувшие в воду деревья, мимо которых теперь проходила лодка, еще более напоминали дантовских грешников.
   
   И будем мы там
   Делить пополам
   И мир, и любовь, и блаженство,--
   
   пел Иван Аркадьевич.
   -- Вот и скит,-- сказала Зизи,
   Монастырь был уже близко. Слышался благовест к вечерне.
   -- Пойдемте, господа, ужинать,-- сказала маркиза. Все пошли в монастырскую гостиницу -- грязное двухэтажное здание, где в номерах стояла жесткая кожаная мебель и в углу под образами были полочки с духовными книгами.
   Ильин помогал маркизе разливать суп по тарелкам и разносить вино и закуски.
   Нелли, ее сестра и англичанка объявили, что никогда не ели ничего более вкусного, хотя суп был пересолен и в нем плавали перья сваренной там курицы.
   В ожидании, пока запрягут лошадей и можно будет ехать обратно, пошли бродить по монастырю. Было темно, и река лениво шлепала под деревянным зыбким мостом.
   Монахи, похожие на черные тени, попадались навстречу. По ту сторону реки горели костры. Это ловили раков на смолку.
   -- И мир, и любовь, и блаже-е-е-нство,-- напевал Иван Аркадьевич, едва поспевая за Нелли, которая была неутомима и увлекала всех за собой. И все шли, хотя уже успели набегаться за целый день по монастырю и окрестностям, устали, вполне сознавали это, по все-таки шли.
   Наконец Нелли попала погою в болотце. Башмак завяз, и черный чулок был весь мокрый. Она захохотала.
   -- С нею всегда что-нибудь в этом роде случается,-- заметила сентенциозно старшая сестра. Но маркиза встревожилась: ведь барышни были на ее ответственности. И она стала торопить всех обратно.
   -- Это ничего,-- смеялась Нелли.-- Душечка, маркиза, ну, чего она беспокоится! Ну, замочила ногу,-- да ведь она высохнет, непременно высохнет!
   Однако идти ей было неудобно, и при всеобщем смехе Иван Аркадьевич взял ее на руки и так донес до монастыря.
   Маркизу охватило досадливое, неприязненное чувство, но она поборола его и сказала ласковым голосом:
   -- Нелли, голубчик, вы непременно должны выпить вина, когда мы вернемся. Долго ли до простуды! Что тогда скажет ваша мама?
   Лошади были готовы, и часть пути все сделали вместе.
   Несмотря на неприязненное чувство, испытываемое к Нелли, маркиза все-таки увозила ее к себе в Ивановку на несколько дней.
   Имение это было уже продано Иваном Аркадьевичем, но он выговорил себе право прожить там до осени.
   Когда остальные экипажи свернули в сторону и старая дорожная коляска Ивана Аркадьевича осталась одна, то он сказал кучеру:
   -- Ну, брат, не зевай!
   Четверка крупных серых лошадей взяла сразу, и коляска, как люлька, стала покачиваться по мягкой степной дороге.
   Тогда только маркиза почувствовала, как сильно она устала и как ее клонит ко сну.
   Впереди вытянулась серая, как длинная газовая вуаль, и ровная, как доска, степная дорога, сверху было темное небо, а рядом задорный голосок Нелли говорил:
   -- Ах, как я люблю быструю езду!
   Потом все они что-то говорили о Швейцарии, Интерлакене и ослах. Сквозь сон маркиза слышала, как Иван Аркадьевич пел "Ночи безумные"5, а Нелли напевала какую-то итальянскую песенку -- не то "Faniculi"6, не то "Penso" {"Думаю" (ит.).}.
   А потом ничего нельзя было разобрать.
   Когда маркиза открыла глаза, то уже светало, и было очень свежо. Роса тускло блестела на траве и даже на рельсах железнодорожного пути.
   Кузов коляски и лошади тоже были мокры. Окрестность, и воздух, и небо -- все еще было серо и туманно, но на востоке уже проступали робкие полоски зари. Над рекой и плесами курился туман.
   Ильин спал как младенец с очень некрасиво открытым ртом. Лицо Ивана Аркадьевича было заспанно и сердито.
   "Бедный тютик,-- подумала маркиза,-- как ему было неудобно сидеть всю дорогу спереди и как он устал!"
   Право, если бы не было совестно перед другими, то она всегда сажала бы его на свое место, а сама садилась бы напротив.
   Нелли куталась, как котенок, в белый оренбургский платок, и видно было, что ей совсем не хочется спать.
   -- Наша маркиза всю дорогу бай-бай,-- сказала она.-- А мы успели и с дороги сбиться, и в провалье чуть-чуть не попали. Уж Иван Аркадьевич спас, вел лошадей под уздцы, пока не выехали на дорогу!
   Коляска остановилась перед большим каменным домом.
   -- Я помещу Нелли в голубой комнате,-- сказала маркиза, занятая практическими соображениями,-- там ей дети не будут мешать.
   Иван Аркадьевич ничего не отвечал. Он был угрюм и зол. Он помог дамам выйти из коляски, разбудил Ильина и увел его с собою в кабинет.
   Быстро светало.
   
   Маркизе удалось заснуть на какие-нибудь три, четыре часа. Ее разбудили дети: три девочки с загорелыми рожицами и бритыми, как у рекрутов, белокурыми затылками.
   Они только что выкупались и шли пить парное молоко со своею бонной-немкой, тоже розовой и белокурой. Нужно было узнать, что они делали весь вчерашний день, что ели и пили, как сготовил Федот, а также кто шалил и не слушался fraulein. Потом нужно было подумать об обеде, выдать провизию и вообще навести справки как об людях, так и об животных.
   За всеми этими хлопотами маркиза едва успела умыться, завить волосы и сделать модную прическу, причем с горестью заметила, как редки становятся ее русые волосы. После рождения младшей девочки они стали сильно выпадать. Потом маркиза велела горничной Саше подать себе розовый батистовый капот, обшитый кружевами, и, несмотря на то что это был капот, туго стянула корсетом талию. Ах, эта полнота! Она старила маркизу по крайней мере лет на десять! Уж чего только не делала она, чтобы похудеть. Ничто не помогало.
   Маркиза вздохнула, напудрила лицо, налила духов на руки и в платок и вышла в столовую. Там был один Ильин.
   Он с чувством поцеловал руку маркизы и сказал:
   -- А барышня наша уже выпила молочка и с Иваном Аркадьевичем осматривает сад.
   Маркиза села против него к столу и нервно налила себе чаю.
   Ильин ничего не замечал. Он все еще чувствовал себя в сентиментально-размягченном состоянии духа. Целуя руки Катерины Ивановны, он говорил:
   -- Маркиза, милая маркиза, вы не поверите, как я счастлив, что вижу вас и могу полюбоваться вашим счастьем...
   Но маркиза грустно и недоверчиво смотрела на него и прервала поток его красноречия, сказав:
   -- Вы знаете, что Ваня продал имение? Да, представьте, продал. И ему не жаль! Он построил этот дом, распланировал сад, положил столько труда и умения, он, который всегда хотел жить в деревне,-- вдруг продал! Дети привыкли к деревне,-- продолжала маркиза, ходя взволнованно взад и вперед по столовой.-- Дети привыкли, да и я сама решительно не знаю, что буду делать в городе! Боже мой, как мы были счастливы здесь, хотя, конечно, бывали и трудные времена! Помните, как мама была против моего замужества. Первые годы она не давала ни копейки. Ваня занял денег и купил хутор. Тут только лес был да кое-какие постройки. Вот мы и стали хозяйничать. Сначала жили во флигеле. Тут и моя старшая девочка родилась. Наконец мама помирилась с нами и выделила мне мою часть. Мы стали строиться. Ваня был с рабочими и по хозяйству, а я записывала. Боже мой, мне здесь всякий уголок дорог, а он продал!
   Тут маркиза почувствовала, что ей сдавило горло, но она мужественно не дала себе воли и удержала слезы.
   -- Ну что же делать,-- храбро и почти весело, сказала она,-- раз уж это решено.
   -- Что же Иван Аркадьевич теперь думает предпринять?-- спросил Ильин.-- Ведь не на службу же поступить? А жаль, к хозяйству у него удивительные способности. В чиновники он не годится!
   Ильин представил себе массивную, самую черноземную фигуру Ивана Аркадьевича и его апатичное лицо с красивыми карими глазами, в вицмундире и с портфелем и засмеялся.
   -- Нет, он не годится!
   Маркиза тоже улыбнулась жалкою улыбкой и сказала печально:
   -- Он хочет идти на сцену.
   Этого Ильин совершенно не ожидал.
   -- Да,-- продолжала маркиза,-- за последние два года это у него просто мания какая-то. В городе он знаком со всеми актерами, берет у них уроки декламации. Они, разумеется, рады. А он убежден, твердо уверен, что у него талант, призвание и что из него выйдет великий артист! Он теперь интересуется только театром и целыми часами, запершись в своем кабинете, громко читает роли и декламирует.
   -- Да играл ли он когда-нибудь? -- недоумевающим голосом спросил Ильин, которому счастливая жизнь приятеля и его жены представлялась совсем в другом свете.
   -- Играл, как же...-- отвечала маркиза, и по ее сконфуженному виду Ильин понял все,-- Конечно,-- продолжала она, точно оправдываясь,-- у него все данные для сцены есть. У него чудный голос, и поет он великолепно, потом у него благодарная фигура и наружность... но я боюсь, что он ошибается и что большого таланта у него нет...
   Маркиза не могла продолжать, потому что Саша делала знаки и вызывала ее в коридор. Там стоял скотник Андрей, объявивший мрачным голосом, что у коровы, купленной недавно в Харькове, распух язык и "дюже бежала слюна".
   Нужно было распорядиться отделить ее от стада и послать в Смирновку за ветеринаром. Потом пришли бабы, половшие малину, за расчетом, а потом надо было давать урок музыки старшей девочке.
   Так прошло время до обеда.
   Ильин взял "Новое время", которое здесь приходилось читать на третьи сутки, и уселся на террасе, увитой диким виноградом, где стояли розово-красные олеандры в больших деревянных кадках.
   Солнце грело вовсю. С реки доносились всплески воды -- это купали лошадей, а из цветника пахло розами и левкоями.
   Из дома долетали робкие звуки рояля и голос маркизы, считавшей: "Раз, два, раз, два". Но Ильин не читал.
   Жизнь его друзей, этих здоровых, сильных, молодых людей, женившихся по любви и живших, как казалось, в самых благоприятных условиях, представлялась ему теперь вовсе не такою простою и счастливою.
   А между тем у этих людей было все для счастья. Была молодость, здоровье, дети, труд и материальная обеспеченность.
   Ильину также вспомнилась своя собственная скучная жизнь, неприятности по службе, уколы самолюбия, каждый день одно и то же, без женской ласки, без радости... Потом такая же скучная старость, болезни и одиночество, всегда одиночество...
   И ему стало грустно.
   Тень упала на газету. Перед ним стояла Нелли в сером платье с распущенным желтым и круглым, как солнце, зонтиком.
   -- Вы спите? -- крикнула она ему и бросила в него горстью розовых лепестков, причем глаза ее задорно смеялись.-- Вы спите, как старичок, а мы исходили все окрестности, пили молоко, видели лошадей и даже играли в крокет.
   Иван Аркадьевич стоял за нею, как исполин, в своей белой парусиновой блузе и высоких охотничьих сапогах. Лицо его было оживленно и весело, лоб красен и потен, и белая парусинная фуражка далеко отсажена на затылок. "Наверное, они целовались все утро",-- невольно подумал Ильин, но тотчас же устыдился этой мысли.
   -- Я ужасно хочу есть! -- говорила Нелли, усаживаясь в кресло-качалку.-- Я просто умираю от голода! Дорогой хозяин,-- комически протянула она,-- скажите, чтобы дали обедать!..
   Обедали в прохладной, полутемной от закрытых ставен столовой. Нелли бросилась целовать маркизу, переодевшуюся к обеду в полосатое платье, отделанное прошивками и лентами.
   -- Душка, маркизочка,-- воскликнула Нелли,-- да какая же она нарядная! Прелесть моя! Право, ты счастливица, и я завидую тебе и нисколько не стыжусь этого! Подумай только, какой у тебя талантливый муж, какие чудные бэбиньки! Какой дом, какой сад, какие цветы! Да, ты счастливица, маркиза, не то что я, старая дева,-- а la recherche d'un mari {ищущая мужа (фр.).}.
   И маркиза улыбнулась, целовала Нелли, и казалось, нет в мире женщины счастливее ее.
   -- Право, как хорошо жить в России,-- говорила Нелли, с аппетитом кушая творожники со сметаной.-- Я так рада, что мы в этом году не поедем за границу. И все это я устроила. Я сказала maman: довольно, больше я не поеду за границу. Мало мы разве колесили по всей Европе? А результат? И Зизи, и Долли до сих пор не замужем. А надо сознаться, что ведь все-таки назначение каждой девушки -- это выйти замуж. А за кого можно выйти замуж за границей? За какого-нибудь "prince pas le sou" {принца, но без гроша (фр.).},-- правда, с титулом, но ведь это глупости! Русская дворянская фамилия лучше всего!
   Нелли говорила все это так мило и грациозно, что все за столом смеялись и сочувствовали ей. И маркиза, хотя и ужасалась внутрепно той непринужденности и простоте, с которой Нелли трактовала о таком важном в жизни каждой женщины событии, тоже не могла не улыбнуться и не посочувствовать ей.
   Обед был самый деревенский. Ильин удивлялся, как можно так много есть. Иван Аркадьевич за обедом почти не разговаривал, но ел изумительно много. После кофе он тотчас же ушел вздремнуть и увел с собой Ильина.
   -- Боже мой,-- сказала Нелли,-- как подумаешь, что и у меня тоже будет муж, который будет спать после обеда, а я стану полной и счастливой дамой, как ты, маркиза, и ничего-то мне не будет надо!
   И Нелли нервно смеялась и крепко обнимала маркизу за талию и плечи.
   Приехал на дрезине красивый инженер. Он нравился Нелли, и она мечтала выйти за него замуж.
   Маркиза, инженер и Нелли стали ходить взад и вперед по аллее, от дома к беседке и обратно, и говорили о загранице, опере и вчерашней поездке в монастырь. Инженер был прекрасно воспитан, но еще лучше выкормлен и одет. Он так был поглощен сознанием этих совершенств, что глядел на все окружающее с высоты Олимпа и ничем, кроме своей особы, не интересовался. Нелли находила его tres distinque {весьма изысканным (фр.).}, и все, что бы он ни сказал, казалось ей необыкновенно умно. Но маркиза знала, что он груб и ограничен, что обсчитывает рабочих, наживается на подрядах и любит выпить. Она знала также, что в большом селе, где жил инженер, он пользовался весьма неопрятной репутацией.
   Маркиза знала все это и с сожалением смотрела на хорошенькую, свеженькую Нелли, говорившую своим возбужденным голосом: "Когда мы взбирались на Риги-Кульм7, то было очень облачно, и мы так и не видали восхода солнца..." -- или: "Доде и Коппе -- мои любимые писатели, но я просто зачитываюсь Бурже. Ах, Бурже! Он такой глубокий психолог!", причем инженер, такой выхоленный и сдержанно-благовоспитанный, отвечал ей в тон, что "вообще традиционные восходы солнца редко удаются, что он тоже читает Доде и Коппе и что, разумеется, Бурже глубокий психолог!"
   А маркиза слушала эти разговоры и думала: "Ну чего она старается, эта девочка, ведь он на ней все равно не женится, так как за ней мало дают".
   Иван Аркадьевич вышел в сад и стал просить инженера остаться повинтить. Но тот спешил и уехал на своей дрезине.
   Быстро смеркалось.
   Маркиза пошла в дом. Нужно было распорядиться на счет ужина, выдать столовое белье и белье для гостей, потом заглянуть в детскую. Маленькие ложились спать, а у старшей девочки болело горло. Маркиза приготовила ей полоскание из розовой воды и глицерину и долго уговаривала пополоскать горло. Девочка плакала и не хотела.
   В гостиной Иван Аркадьевич пел.
   Голос его, высокий баритон, немного хриплый от табаку, вина и простуды, раздавался по всему дому. Этот хороший, задушевный голос, который так любила маркиза, как она любила все в этом человеке -- его грузную фигуру, сонное лицо, медленность движений и речи, его манеру ласкать детей и собак... все!
   При первых звуках этого голоса у нее захолонуло сердце и она даже остановилась в темном коридорчике, ведущем из детской в спальню.
   -- "Ах, дайте, дайте мне свободу!"8 -- пел Иван Аркадьевич, и маркиза чувствовала, как растет в ее сердце безграничная любовь и нежность...
   Маркиза сидела в своей спальне, большой комнате с поблекнувшими розовыми кретоновыми занавесками, где она давно уже спала одна на широкой французской кровати, и слушала.
   Теплый, южный ветер колыхал занавесками в углу, перед образом божией матери, в венке из померанцевых цветов, теплилась красная лампадка, а из сада сладко пахло никоцианой, ночными красавицами и розами.
   "Боже мой,-- думала маркиза,-- отчего нельзя быть счастливой, когда все есть для счастья? Отчего нельзя прожить спокойно, чисто и честно, как подобает перед богом и совестью? Отчего счастье так коротко и непрочно?.. О, вечно лгать, улыбаться, когда хочется плакать, подлаживаться, притворяться и кокетничать! Да, кокетничать со своим собственным мужем". Иначе для кого и для чего было бы ей в деревне завиваться, пудриться и затягиваться в корсет и менять по два платья в день? Ей, матери троих детей, утомленной хозяйством и любящей простоту во всем. Это было низко, гадко. Всегда найдутся красивее, интереснее,-- моложе ее. Сегодня эта дурочка Нелли, завтра какая-нибудь любительница драматического искусства, которых так много развелось за последнее время, или хорошенькая актриска. Была бы охота! Разве уследишь! Иван Аркадьевич постоянно уезжает в город. Что он там делает, с кем проводит время? Ведь он сам рассказывал ей про ужины с актерами и приезжими знаменитостями, показывал и карточки актрис с надписями. И этим он обезоруживал ее. Ничего не поделаешь: любовь к искусству! Не могла же она запретить мужу любить искусство и ездить в город? Этим она бы только восстановила его против себя.
   У нее была своя тактика.
   Напротив, она старалась ближе сходиться с теми барышнями и дамами, которые, по-видимому, нравились Ивану Аркадьевичу, приглашала их к себе, думая этим удержать его дома.
   Так, в прошлом году здесь жила целый месяц Марья Петровна Снежкова, ingenue {наивная (фр.) -- актерское амплуа в дореволюционном русском театре: простодушная, обаятельная девушка.} драматического товарищества, игравшего в городе зимою. Теперь маркиза позвала Нелли.
   Пускай хоть на глазах, все-таки легче! Ну, что же делать, если она так глупо сотворена, что привязалась к человеку, с которым прожила восемь лет, имела детей, знала все его слабости и недостатки и все-таки любила его настолько сильно, что на все была готова, лишь бы удержать его возле себя. Теперь он продал имение, где они были счастливы, работали вместе, где родились ее дети и где она любила каждый угол в доме, каждое дерево в саду... Что будет дальше?.. Где и как они будут жить?.. Но об этом маркиза боялась и думать.
   Иван Аркадьевич кончил петь, и няня пришла сказать, что ужин подан.
   Маркиза размечталась.
   Ей было сладко, несмотря на грустные мысли, сидеть в темноте и слушать пение.
   Она вздохнула, напудрила лицо и вышла в столовую. За ужином мужчины дразнили Нелли инженером, а та защищалась. Маркиза, с веселым лицом, раскладывала по тарелкам простоквашу, резала жаркое и брала сторону Нелли.
   Но пришел приказчик, и маркиза должна была выйта к нему в прихожую. Иван Аркадьевич, с тех пор как имение было продано, выказывал такое решительное отвращение к хозяйству, что маркиза принуждена была взять на себя все распоряжения.
   Когда она вернулась в столовую, то там никого по было, и Саша, убиравшая со стола, сказала ей, что господа ушли в сад.
   В длинной аллее маркиза встретила одного Ильина.
   -- Трава совсем мокрая,-- сказал он ей озабоченным тоном,-- а с ревматизмом нельзя шутить; я иду в дом.
   -- Надо разыскать их, а то еще Нелли простудится,-- звонко крикнула маркиза и, подобрав платье, быстро пошла по аллее.
   Было темно и сыро.
   Ветки били по лицу маркизы, а в густой траве между яблонями сверкали светляки. Запах никоцианы и роз слышался даже здесь, но он был нежнее и приятнее.
   Маркиза пробежала весь сад, но, не найдя никого, свернула боковою дорожкой и пошла берегом реки.
   Здесь рос молодняк белой акации, посаженный всего два года тому назад, а потому было гораздо светлее, чем в саду. Маркиза дошла до купальни, скрытой в густом тростнике, но и здесь никого не было. Тростник шумел и наклонялся медленно и плавно, а по реке и берегу стлался чуть заметный туман. Вдали за монастырским хутором мигал огонек в степи. Маркиза обогнула огороды и пошла по опушке сада, по аллее, ведшей к железнодорожному пути. Здесь сад был окопан глубокою канавой, за канавой был заливной луг, уже скошенный. Через канаву была переброшена доска, которую дети называли "мостиком".
   Отсюда маркиза явственно услышала голоса и остановилась за большими деревьями.
   Иван Аркадьевич и Нелли были в двух шагах от нее. Нелли взобралась на копну сена и сидела неподвижно, обхватив руками колени, причем ее худощавая фигурка с задорным пучком волос на затылке отчетливым силуэтом вырезывалась на звездном небе. Иван Аркадьевич растянулся у ног Нелли, как большой датский дог, и говорил:
   -- Птичка моя, простите меня, но вы все еще несмысленочек, хотя и побывали за границей и видели свет. Впрочем, это-то именно мне в вас так и нравится. Ну, подумайте немного, рассудите, и вы увидите, что я прав. Я уважаю мою жену, меня связывает с нею наша совместная жизнь, дети, состояние, но я не люблю ее. К чему лгать?
   Он сказал это так искренно и правдиво, что маркиза невольно подумала тоже: к чему лгать?
   -- Когда я женился,-- продолжал Иван Аркадьевич своим задушевным голосом,-- мне было всего восемнадцать лет, а ей было девятнадцать. Ну скажите, что мы знали о жизни? Недаром все родные были так против нашей свадьбы. Они были тысячу раз правы. Да, это была романическая история,-- я увез ее, и мы женились наперекор всем. И что же? Прошло восемь лет, и я сознаю, что не люблю своей жены, ненавижу свою жизнь, хозяйство... я даже плохой отец, потому что равнодушен к своим детям. Бывают дни, когда я забываю об их существовании, и каждое напоминание об них мне тягостно, потому что я сознаю, что я скован... Ах, это ужасно, ужасно! -- говорил Иван Аркадьевич, и в голосе его слышалось страдание.-- Ни один человек не может дать более того, чем он располагает,-- продолжал он.-- Я не люблю своей жены, и мысли мои далеки от семьи. Но я сделал все, что мог, для их благосостояния. Имение продано, и капитал обеспечивает их. А себя я считаю теперь совершенно свободным!
   Иван Аркадьевич вскочил с места и, взъерошив свои густые волосы, вскричал:
   -- Восемь лет! А? Восемь лет я был работником для жены и детей. А что я видел? Что испытал? Что взял от жизни? Я не жил, а прозябал, как червь! Чем другие заканчивают свою жизнь, тем я начал. И вся жизнь моя пошла навыворот, наизнанку. Я не был молод, я не жил! Я хочу жить!
   Маркиза стояла бледная под высокими деревьями, и ей казалось, что что-то темное и безобразное свалилось на нее.
   В это время по насыпи медленно и важно прошел, сверкая красными фонарями, товарный поезд.
   Когда он скрылся за поворотом и шум утих, то маркиза снова услыхала голос Ивана Аркадьевича.
   -- Господи,-- говорил он,-- как подумаешь, ведь весь мир мне открыт! Стоит только пожелать -- и все будет мое. Стоит только протянуть руку! Весь мир! Мир красоты, искусства, наслаждений! Ведь мне всего двадцать шесть лет! От одной мысли быть свободным у меня, право, кружится голова! Я буду путешествовать, играть на сцене, сочинять стихи, сумасбродствовать, любить! Я увижу и узнаю все то, о чем читал в книгах и о чем знаю лишь понаслышке!..
   Ивана Аркадьевича теперь нельзя было узнать. Сонный, неподвижный человек куда-то исчез, голос его звенел, он нервно жестикулировал, и маркиза жалела, что не видит его лица, которое, наверное, в эту минуту было красиво.
   Нелли с недоумением смотрела на Ивана Аркадьевича и отказывалась понимать его.
   В ее маленьком мозгу решительно не умещалось столько слов и страстных порывов.
   -- Ах, какие все мужчины безнравственные,-- только все повторяла она.-- И как подумаешь, что и я выйду замуж за такого же, как вы, а может быть и хуже... Бедная, милая маркиза! Зачем вы так несправедливы к ней? Она такая чудная, добрая!
   -- Голубчик мой,-- заговорил Иван Аркадьевич своим задушевным голосом.-- Конечно, она хорошая, она чудная, великолепная женщина -- и вот это-то и мучает меня больше всего. Да не будь она такой, да разве, вы думаете, я бы минуту подумал и не удрал бы на край света? Взял бы вас, мою птичку колибри, и увез бы далеко, далеко отсюда, куда-нибудь в Америку, где мы бы стали жить новой жизнью! -- Иван Аркадьевич говорил еще много, но суть была все та же, и слова его падали как тяжелые камни на бедную маркизу.
   Нелли слушала его полулежа и закрыв глаза. Она воображала себе, что перед нею инженер и объясняется в любви. Потом они женятся, и он увезет ее подальше от домашней, пресной жизни, от скучной, взбалмошной матери и от завистливых, злых сестер. Тогда уже не надо будет в каждом знакомом и незнакомом мужчине видеть более или менее вероятного мужа, и жизнь обратится в поэму, где все будет "мир и любовь и блаженство", с присоединением, конечно, поездок на воды и хорошеньких туалетов...
   Ночь стала темнее и звезды ярче. Из низины потянуло прохладой, а по крутой насыпи опять прополз поезд.
   -- Поздно,-- сказала Нелли.-- Вы дурной, очень дурной человек, и я ни за что не поехала бы с вами в Америку. А теперь пойдем домой, а то становится сыро и мы оба схватим насморк.
   Иван Аркадьевич снял Нелли с копны сена и крепко поцеловал ее в губы.
   Он делал это, вероятно, не в первый раз, потому что Нелли нисколько не удивилась и не рассердилась. Напротив, она крепко обвила его шею руками и сказала своим возбужденным, страстным голосом:
   -- Какой вы гадкий и как я люблю вас...
   За высокими темными деревьями что-то хрустнуло и зашумело. Это маркиза бежала домой через темный, росистый сад, охватив обеими руками свою бедную голову...
   

КОММЕНТАРИИ

Е. М. ШАВРОВА

   Имя Елены Михайловны Шавровой (в замужестве Юст) дошло до нас только потому, что она близко стояла к Чехову. Будучи материально обеспеченной, она никогда не писала ради заработка, не издавала своих книг, ограничиваясь публикацией в периодике (под псевдонимами Е. Шастунов, Е. Шавров). Между тем это была разносторонне одаренная личность, в том числе -- одаренная литературным талантом. Шаврова родилась в 1874 году в семье профессора словесности Петербургской духовной семинарии, в прошлом сотрудника журнала "Отечественные записки". Она обладала хорошим голосом камерной певицы, занималась в Московском музыкально-драматическом училище под руководством известной артистки Е. А. Лавровской. Вместе со своей сестрой Ольгой, профессиональной актрисой, она принимала участие в любительских спектаклях, в том числе и в тех, которые ставились при содействии Чехова в пользу земских школ.
    С Чеховым Шаврова познакомилась совсем юной, в 1889 году, в Ялте, передав при этом на просмотр свой рассказ. Знакомство это переросло в многолетние дружеские отношения. Чехов симпатизировал человеческим качествам Шевровой, любил слушать в ее исполнении романсы русских композиторов. Он ценил и ее литературные способности. На протяжении почти десяти лет Чехов читал и правил рукописи Шавровой, рекомендовал ее произведения в журналы и газеты. Первый же переданный Чехову рассказ "Софка" был отредактирован писателем и по его рекомендации опубликован в газете "Новое время" (1889, No 4846, 26 августа). Подлинник этого рассказа с правкой Чехова воспроизведен в "Литературном наследстве" (т. 68. М., Изд-во АН СССР, 1960, с. 836--844). Два года спустя после дебюта Чехов писал Шавровой по поводу ее рассказа "Замуж" (11 января 1891 г.): "Только что прочел Ваш рассказ в корректуре, Елена Михайловна, и паки нахожу, что он очень хорош. Прогресс большущий. Еще год-два, и я не буду сметь прикасаться к Вашим рассказам и давать Вам советы". Основные темы произведений Шавровой -- любовь, семейные отношения, жизнь актерской среды. Ее рассказы печатались в журналах "Артист", "Русская мысль", "Аргус", "Столица и усадьба", в газетах "Новое время", "Вечернее время", в "Московской иллюстрированной газете". Отдавая должное таланту молодой писательницы, Чехов в то же время некоторые ее рассказы сурово критиковал. Он с одобрением отнесся к позднейшим произведениям Шавровой -- рассказам "Бабье лето", "Маркиза", "Жена цезаря" и другим. Вместе с тем он по-прежнему считал, что писательница недостаточно уделяет внимания композиции, тому, что он называл "отделкой". В связи с этим он писал ей 17 мая 1897 года: "Вы заметно мужаете и крепнете и с каждым разом пишете все лучше и лучше... Недостаток у Вас один, крупный, по-моему, недостаток,-- это то, что Вы не отделываете, отчего Ваши вещи местами кажутся растянутыми, загроможденными, в них нет той компактности, которая делает живыми короткие вещи. В Ваших повестях есть ум, есть талант, есть беллетристика, но недостаточно искусства. Вы правильно лепите фигуру, но не пластично, Вы не хотите или ленитесь удалить резцом все лишнее. Ведь сделать из мрамора лицо,-- это значит удалить из этого куска то, что не есть лицо". В 1924 году, работая над воспоминаниями о своем знакомстве и взаимоотношениях с Чеховым, Шаврова писала: "Я тогда многому научилась у Антона Павловича. Он не щадил моего самолюбия, резал мне чистую правду в глаза" (воспоминания частично опубликованы в кн.: "Литературный музей А. П. Чехова. Таганрог. Сборник статей и материалов". Вып. 3. Ростов-на-Дону, 1963, с. 267--308).
   Шаврова много занималась и переводами. Ею переведено несколько английских романов. Известно, что свои переводы пьес А. Стриндберга "Отец" и "Фрекен Юлия" она посылала на просмотр А. П. Чехову.
   Умерла Е. М. Шаврова в 1937 году в Ленинграде.
   

МАРКИЗА

   Печатается по публикации в журнале "Артист" (1894, No 6).
   По просьбе Шавровой Чехов ознакомился с журнальной публикацией, о чем писал ей 22 ноября 1894 г.: "Рассказ мне очень понравился, в нем кроме таланта, который и ранее не подлежал сомнению, чувствуется также еще зрелость. Только заглавие показалось мне несколько изысканным. Фигура героини сделана так просто, что прозвище "маркиза" является какой-то лишней прицепкой, все равно как если бы Вы мужику продели сквозь губу золотое кольцо. Если бы не было этого прозвища и если бы Нелли звали Дашей или Наташей, то финал рассказа вышел бы сочнее, а герой пухлее... Видите, это не критика, а очень субъективное рассуждение, которым Вы имеете полное право пренебречь, хотя я, по-Вашему, очень важная особа: Ваш учитель. Если хотите недостатков, то извольте, могу указать Вам на один, который Вы повторяете во всех Ваших рассказах: на первом плане картины много подробностей. Вы наблюдательный человек, Вам жаль было бы расстаться с этими частностями, но что делать? Ими надо жертвовать ради целого. Таковы физические условия: надо писать и помнить, что подробности, даже очень интересные, утомляют внимание".
   1 Доре Гюстав (1832--1883) -- французский художник, автор иллюстраций к произведениям мировой литературной классики, в том числе к "Божественной комедии" Данте.
   2 Буше Франсуа (1703--1770), Грез Жан Батист (1725-1805) -- французские живописцы-романтики.
   3 Слова о "легком дуновении опасности" принадлежат главному герою трилогии французского писателя А. Доде "Тартарен из Тараскона" (1872--1890).
   4 Один из популярных романсов на тему Миньоны (см. коммент. 4 в т. 1, с. 459--460).
   5 Романс П. И. Чайковского на стихи (1876) А. Н. Апухтина.
   6 Песенка на неаполитанском диалекте, посвященная строительству фуникулера на Везувий.
   7 Горный массив в Швейцарии.
   8 Слова из арии Игоря, героя оперы А. П. Бородина "Князь Игорь" (1888).
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru