Шекспир Вильям
Сонеты

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    18, 22, 25, 27, 30, 31, 38, 41, 52, 60, 66, 73, 76, 81, 97, 98, 116, 130, 144, 146
    Перевод С. Ильина (1901).

  

СОНЕТЫ ШЕКСПИРА

  

http://az.lib.ru

   Полное собраніе сонетовъ Шекспира появилось въ печати въ 1609 г. Издатель ихъ, Томасъ Торпъ, предпослалъ имъ посвященіе, изъ котораго можно было видѣть, что вдохновителемъ поэта былъ нѣкто мистеръ W. H. Тѣмъ не менѣе, до начала ХІХ-го столѣтія большинство комментаторовъ Шекспира было убѣждено, что въ сонетахъ выражается пламенная любовь поэта къ неизвѣстной лэди. Такое убѣжденіе представлялось совершенно понятнымъ и естественнымъ -- до такой степени страстная привязанность Шекспира въ неизвѣстному другу походила на обожаніе любимой имъ женщины. Позднѣе, когда вполнѣ выяснилось, что первые 126 изъ общаго числа 154 сонетовъ посвящены лицу мужескаго пола, между изслѣдователями возникли самыя разнообразныя предположенія. Перебирались всѣ близкія къ Шекспиру лица съ иниціалами W. H. Нѣкоторые прямо отрицали самое существованіе какого-нибудь мистера W. H.; и въ настоящее время одни утверждаютъ, что воспѣваемымъ другомъ не могъ быть никто другой, какъ графъ Соутгэмптонъ, другіе -- графъ Пемброкъ. Въ молодой смуглой лэди, которой посвящены остальные 28 сонетовъ, узнаютъ фрейлину королевы Елизаветы, мистриссъ Мэри Фиттонъ.
   Сонеты Шекспира въ своей послѣдовательности представляютъ цѣнный біографическій матеріалъ. Въ своемъ выборѣ мы останавливались, на-ряду съ сонетами, наиболѣе проникнутыми любовью къ другу, и на такихъ, въ которыхъ сквозь призму нѣжной дружбы просвѣчиваютъ черты Шекспировскаго міросозерцанія. Изслѣдователи Шекспира указываютъ, что въ своихъ сонетахъ онъ сходитъ съ пьедестала генія и, какъ обыкновенный человѣкъ, плачетъ и жалуется на судьбу. Вотъ эти-то общечеловѣческія черты генія и останавливали болѣе всего наше вниманіе.
   Сначала мы помѣстили сонетъ LXXII, объясняющій причину однообразія всѣхъ остальныхъ пѣсенъ. Потомъ слѣдуютъ 6 сонетовъ (XXII, XXVII, XXXI, XXXVIII, XLI и LXXXI), въ которыхъ наиболѣе ярко выражена его горячая любовь къ другу. Сонеты XCVII и XCVIII раскрываютъ состояніе души влюбленнаго поэта во время разлуки съ милымъ сердцу, а CXVI -- его твердую вѣру въ истинную любовь, истинную дружбу, которая устоитъ передъ разлукой и передъ какими угодно препятствіями. Далѣе идутъ сонеты, особенно интересные въ психологическомъ отношеніи. Въ XVIII и XXV высказывается недовѣріе Шекспира къ прочности житейскихъ благъ, въ LII -- взглядъ на относительность счастья, на причины, заставляющія людей цѣнить его. Сонеты LX и LXII проникнуты глубокимъ пессимизмомъ; въ послѣднемъ находятся прозрачные намеки на суровый политическій режимъ Елизаветы. Въ XXX и LXXIII слышится глубокая грусть поэта.
   28 послѣднихъ сонетовъ, посвященныхъ женщинѣ, не представляютъ особаго интереса. Въ нихъ выраженія любви даже значительно блѣднѣе, чѣмъ въ предъидущихъ сонетахъ. Очевидно, Шекспиръ вносилъ въ свои новыя отношенія гораздо больше критики (описаніе наружности въ CXXX сонетѣ). Сонетъ CXLV представляетъ граціозную шутку, шаловливый эпизодъ любви. Въ заключеніе мы помѣстили чрезвычайно характерное обращеніе поэта къ своей душѣ (сонетъ CXLVI), быть можетъ, послужившее поводомъ для комментаторовъ настаивать на томъ, что и всѣ сонеты были бесѣдою поэта съ самимъ собою.-- С. И.
  
                                           1.
                                           (LXXVI).
  
                       Зачѣмъ такъ странно чуждъ моимъ стихамъ
                       Новѣйшій ритмъ и способъ выраженья?
                       Зачѣмъ я не ищу по сторонамъ,
                       Какъ помоднѣй излить мнѣ вдохновенье?
                       Зачѣмъ всегда я объ одномъ пою,
                       На старый ладъ настроивъ лиру снова,
                       И простодушно этимъ выдаю
                       И автора, и цѣль любого слова?
                       Затѣмъ, что я лишь о тебѣ пишу,
                       Тебя пою свободными стихами,
                       Про все-жъ, что въ сердцѣ такъ давно ношу,
                       Могу сказать лишь старыми словами...
                       Съ зарею солнце молодѣетъ вновь,
                       А съ новой пѣсней -- старая любовь.
  
                                           2.
                                           (XXII).
  
                       Пока твои прелестныя черты
                       Еще щадитъ безжалостное время,
                       Я такъ же свѣжъ и молодъ, какъ и ты,
                       И плечъ моихъ не давитъ жизни бремя.
                       Могу-ль тебя, о другъ, я быть старѣй?
                       Въ моей груди твое вѣдь сердце бьется,
                       Мое-жъ трепещетъ радостно въ твоей.
                       Состарѣться намъ вмѣстѣ остается.
                       Щади-жъ себя для сердца моего,
                       Твое беречь я также не забуду.
                       Какъ мать хранитъ ребенка своего,
                       Стеречь его отъ грозъ житейскихъ буду.
                       А коль мое умретъ въ твоей груди,
                       Свое обратно отъ меня не жди.
  
                                           3.
                                           (XXVII)
  
                       Я въ мирномъ снѣ ищу успокоенья
                       Отъ будничныхъ заботъ и суеты.
                       Напрасно все. Не спитъ воображенье;
                       Спокойно тѣло,-- бодрствуютъ мечты.
                       Онѣ къ тебѣ стремятся, другъ далекій,
                       Широкою и властною волной.
                       Застлалъ мнѣ взоръ полночи мракъ глубокій,
                       Какъ взоръ слѣпого, черной пеленой.
                       Но я не слѣпъ. Передо мной витаетъ
                       Твой милый образъ. Освѣщая ночь,
                       Онъ какъ звѣзда во тьмѣ ея блистаетъ,
                       Съ ея лица морщины гонитъ прочь.
                       Итакъ, днемъ члены отдыха не знаютъ,
                       А ночью мысли къ другу улетаютъ.
  
                                           4.
                                           (XXXI).
  
                       Сердца давно оплаканныхъ друзей
                       Въ твоей груди въ согласьѣ чудномъ бьются.
                       Не думалъ я, что чувства прежнихъ дней
                       Въ тебѣ одномъ таинственно сольются.
                       Не думалъ я, что всѣ, кого любилъ,
                       Кому во слѣдъ неслись мои рыданья,
                       О комъ въ тоскѣ такъ долго слезы лилъ,
                       Въ тебѣ воскреснутъ въ прежнемъ обаяньѣ.
                       Въ твоей груди вся прежняя любовь
                       И все богатство чувствъ моихъ сокрыто,
                       И для тебя теперь пылаетъ вновь --
                       Что для друзей былыхъ уже забыто.
                       Я ихъ любилъ, предвидя образъ твой,
                       И ты за всѣхъ теперь владѣешь мной.
  
                                           5.
                                           (XXXVIII).
  
                       Пока перомъ моимъ ты управляешь,
                       Не хочетъ муза темъ иныхъ искать,
                       Хотя не все, что ты въ мой стихъ вливаешь,
                       Я на бумагѣ въ силахъ передать.
                       Въ себѣ неси свою ты благодарность
                       За гимнъ, моей написанный рукой:
                       Повѣрь, одна лишь полная бездарность
                       Не вдохновится темою такой.
                       Къ чему-жъ искать иного мнѣ сюжета?
                       Пусть девять музъ -- десятая затмитъ,
                       Въ безсмертныхъ пѣсняхъ твоего поэта
                       Пусть имя друга міру прогремитъ.
                       Коль стихъ мой нынѣ цѣнитъ свѣтъ суровый,--
                       Возьми по праву мой вѣнокъ лавровый.
  
                                           6.
                                           (XLI).
  
                       Пусть тьмою сонъ окутаетъ меня,
                       Во тьмѣ острѣй мое бываетъ зрѣнье;
                       Уставъ служить пустымъ заботамъ дня,
                       Мой взоръ тебя ласкаетъ въ сновидѣньѣ.
                       И призракъ твой ночную гонитъ тѣнь,
                       Твой легкій призракъ, сотканный мечтою.
                       Явись ты самъ -- и самый свѣтлый день
                       Передъ твоей померкнетъ красотою.
                       Твой образъ свѣтитъ мнѣ сквозь мракъ ночной...
                       Когда-жъ придетъ желанный часъ свиданья
                       И на яву мы встрѣтимся съ тобой!
                       Отъ долгаго усталъ я ожиданья.
                       Вѣдь безъ тебя свѣтъ кажется мнѣ тьмой,
                       Съ тобой же ночь ясна, какъ свѣтъ денной.
  
                                           7.
                                           (LXXXI).
  
                       Иль ты умрешь, а я останусь жить,
                       Чтобъ тѣнь твою послѣдній разъ прославить,
                       Иль прежде я умру,-- тебя забыть
                       Не можетъ смерть жестокая заставить.
                       Пусть я забытъ, пусть равнодушный свѣтъ
                       Мою могилу лавромъ не вѣнчаетъ,
                       Но образъ твой оставить яркій слѣдъ,
                       Въ безсмертіи предъ міромъ заблистаетъ.
                       Твой памятникъ, живая пѣснь ноя,
                       Въ грядущія проникнетъ поколѣнья,
                       Сквозь даль временъ твой образъ, жизнь твоя
                       Зажгутъ въ сердцахъ восторгъ и умиленье.
                       Ты въ пѣсняхъ будешь жить изъ вѣка въ вѣкъ,
                       Пока землей владѣетъ человѣкъ.
  
                                           8.
                                           (XCVII).
  
                       Какой студеной, хмурою зимою,
                       Какой завѣсой непроглядной тьмы
                       Я окруженъ былъ въ дни, когда съ тобою
                       Разлучены, другъ нѣжный, были мы.
                       Пора межъ тѣмъ стояла золотая:
                       Смѣняя лѣто, осень плодъ несла,
                       Обильный плодъ, что отъ красавца мая
                       Она весной веселой начала.
                       Но сиротливой, жалкой нищетою
                       Казалась мнѣ вся эта благодать.
                       Всю жизнь, всю радость ты унесъ съ собою,
                       И даже птицы громко щебетать
                       Не смѣли въ рощахъ, иль печальнымъ пѣньемъ
                       Листву пугали стужи приближеньемъ.
  
                                           9.
                                           (XCVIII).
  
                       Въ разлукѣ были мы. Кругомъ шумѣлъ
                       Въ своемъ цвѣтномъ плащѣ апрѣль веселый.
                       Вдохнуть во все онъ молодость съумѣлъ;
                       Казалось, прыгалъ самъ Сатурнъ тяжелый.
                       Ни пѣнье птицъ, ни яркіе цвѣты
                       Съ ихъ ароматомъ, прелестью уборовъ,
                       Ничто моей не трогало мечты,
                       Не привлекало равнодушныхъ взоровъ.
                       Я не плѣнялся блѣдностью лилей
                       И горделивыхъ розъ румянцемъ смѣлымъ:
                       Цвѣты казались копіей твоей,
                       Срисованной художникомъ умѣлымъ;
                       И безъ тебя апрѣль мнѣ былъ зимой,
                       Лишь тѣнь твоя -- цвѣты -- была со мной.
  
                                           10.
                                           (CXVI).
  
                       Ничто не можетъ помѣшать сліянью
                       Двухъ сродныхъ душъ. Любовь не есть любовь,
                       Коль поддается чуждому вліянью,
                       Коль отъ разлуки остываетъ кровь.
                       Всей жизни цѣль, любовь повсюду съ нами,
                       Ее не сломятъ бури никогда,
                       Она во тьмѣ, надъ утлыми судами
                       Горитъ, какъ путеводная звѣзда.
                       Бѣгутъ года, а съ ними исчезаетъ
                       И свѣжесть силъ, и красота лица;
                       Одна любовь крушенья избѣгаетъ,
                       Не измѣняя людямъ до конца.
                       Коль мой примѣръ того не подтверждаетъ,
                       То на землѣ никто любви не знаетъ.
  
                                           11.
                                           (XVIII).
  
                       Я съ лѣтнимъ днемъ сравнить тебя готовъ,
                       Но онъ не столь безоблаченъ и кротокъ;
                       Холодный вѣтеръ не щадитъ цвѣтовъ,
                       И жизни лѣтней слишкомъ срокъ коротокъ:
                       То солнце насъ палящимъ зноемъ жжетъ,
                       То ликъ его скрывается за тучей...
                       Прекрасное, какъ чудный сонъ, пройдетъ,
                       Коль повелитъ природа или случай.
                       Но никогда не можетъ умереть
                       Твоей красы плѣнительное лѣто.
                       Не можетъ смерть твои черты стереть
                       Изъ памяти забывчиваго свѣта.
                       Покуда кровь кипитъ въ людскихъ сердцахъ,
                       Ты не умрешь въ моихъ живыхъ стихахъ.
  
                                           12.
                                           (XXV).
  
                       Кто подъ счастливой родился звѣздой,
                       Тотъ въ правѣ блескомъ почестей гордиться,
                       Но я, довольный скроvною судьбой,
                       Съумѣю лучшимъ счастьемъ насладиться.
                       Предъ сильнымъ міра ловкій фаворитъ,
                       Какъ златоцвѣтъ подъ солнцемъ, расцвѣтаетъ,
                       Но хмурый взглядъ -- и разомъ онъ убитъ,
                       И въ мигъ его величье исчезаетъ...
                       Пусть воинъ далъ отчизнѣ рядъ побѣдъ,--
                       Лишь разъ накажетъ рокъ его ошибкой,
                       И прежняго восторга стынетъ слѣдъ,
                       Смѣняясь вдругъ презрительной улыбкоq.
                       Нѣтъ, я доволенъ жребіемъ своимъ:
                       Любимымъ другомъ нѣжно я любимъ.
  
                                           13.
                                           (LII).
  
                       Похожъ я на скупого богача:
                       Лишь изрѣдка любуясь блескомъ клада,
                       Онъ достаетъ его изъ-подъ ключа;
                       Ему мила запретная отрада.
                       Не потому ль радъ празднику народъ,
                       Что нѣсколько лишь яркихъ дней веселья
                       Приходится на весь рабочій годъ.
                       Вѣдь крупныхъ перловъ мало въ ожерельѣ...
                       Какъ мой сундукъ ревниво стережетъ
                       Красивѣйшій нарядъ для воскресенья,--
                       Скупое время жадно бережетъ
                       Нечастыхъ встрѣчъ волшебныя мгновенья.
                       И я, мой другъ, всегда съ тобой живу,
                       Иль въ золотыхъ мечтахъ, иль наяву.
  
                                           14.
                                           (LX).
  
                       Какъ волнъ морскихъ ритмическій прибой,
                       Несутся легкокрылыя мгновенья,
                       Несутся вдаль поспѣшной чередой,
                       Не зная цѣли вѣчнаго движенья.
                       На утлой лодкѣ жалкій человѣкъ
                       Чрезъ море жизни быстро проплываетъ;
                       Въ борьбѣ за счастье свой истративъ вѣкъ,
                       Онъ никогда его не достигаетъ.
                       И не родилось до сихъ поръ красы,
                       Которую бы время пощадило.
                       Все губитъ мѣрный взмахъ его косы,
                       Все сокрушаетъ гибельная сила.
                       Но пѣснь моя съумѣетъ устоять
                       И долго будетъ друга прославлять.
  
                                           15.
                                           (LXVI).
  
                       Я смерть зову измученной душою,
                       Уставъ смотрѣть, какъ слѣпъ капризный рокъ,
                       Какъ добродѣтель борется съ нуждою
                       И въ золотѣ купается порокъ.
                       Какъ рядомъ съ вѣрой -- ложь живетъ на свѣтѣ,
                       Какъ лаврами ничтожество дарятъ,
                       Невинность какъ безстыдно ловятъ въ сѣти,
                       Какъ всюду силы темныя царятъ.
                       Какъ ротъ искусству нагло зажимаютъ,
                       Какъ въ немъ судьей невѣжда хочетъ быть,
                       Какъ глупостью правдивость называютъ,
                       Какъ добродѣтель злу должна служить...
                       Уйти бъ скорѣй въ прохладный мракъ могилы,
                       Да друга бросить здѣсь не хватитъ силы.
  
                                           16.
                                           (XXX).
  
                       Въ часы, когда молчитъ усталый умъ,
                       И тихія ко мнѣ слетаютъ грезы,
                       О прошломъ я грущу. Полетъ печальныхъ думъ
                       Горячія сопровождаютъ слезы.
                       И плачу я о радостяхъ былыхъ,
                       О всѣхъ, кого давно взяла могила,
                       И о любви увядшей дняхъ златыхъ,
                       О всемъ, что прежде сердцу говорило...
                       Былое горе снова сердце жжетъ,
                       И прошлыя печали вереницей
                       Проносятся и предъявляютъ счетъ,
                       Давно уже оплаченный сторицей.
                       Но стоитъ лишь мнѣ вспомнить о тебѣ,
                       И снова благодаренъ я судьбѣ.
  
                                           17.
                                           (LXXIII).
  
                       Во мнѣ ты видишь, другъ, то время года,
                       Когда рветъ вѣтеръ желтый листъ вѣтвей,
                       Когда уныло стонетъ непогода,
                       Гдѣ прежде пѣлъ такъ сладко соловей.
                       Во мнѣ, мой другъ, ты видишь свѣтъ прощальный
                       На западѣ угаснувшаго дня.
                       Тотъ свѣтъ -- предвѣстникъ полночи печальной,
                       Угрюмой смерти близкая родня.
                       Во мнѣ огня ты видишь угасанье...
                       Онъ умереть не хочетъ подъ золой,
                       Но вырваться смѣшны его старанья:
                       Его задушитъ пепла мертвый слой.
                       Во мнѣ ты это видишь, и разлуку
                       Предчувствуешь, и крѣпче жмешь мнѣ руку...
  
                                           18.
                                           (CXXX).
  
                       Тусклѣе солнца блескъ ея очей,
                       Блѣднѣй коралла губокъ пурпуръ нѣжный,
                       И бѣлыхъ персей все-же снѣгъ бѣлѣй.
                       Прошу прощенья за примѣръ небрежный --
                       Но проволокъ пучки у ней растутъ,
                       Гдѣ долженъ тонкій завиваться волосъ.
                       У ней на щечкахъ розы не цвѣтутъ;
                       Не музыка ея пріятный голосъ;
                       Ея дыханье все-жъ не ароматъ;
                       Ея походка все-же не богини,--
                       Я долженъ въ томъ признаться, радъ не радъ,
                       Хотя богинь не видывалъ донынѣ.
                       Пусть такъ, а все-жъ любовь рѣдка моя,
                       Какъ рѣдко лгу въ своихъ сравненьяхъ я
  
                                           19.
                                           (CXLV).
  
                       Съ прелестныхъ губокъ, созданныхъ рукою
                       Амура самого, чуть слышный звукъ слетѣлъ:
                       "Я ненавижу"... Я молчалъ съ тоскою
                       И на нее въ отчаяньѣ глядѣлъ.
                       Мой видъ, должно быть, жалокъ былъ при этомъ,
                       Пришлось ей гнѣвъ на милость измѣнить,
                       Ей захотѣлось дружескимъ привѣтомъ
                       Унылый духъ мой вновь развеселить.
                       Она съумѣла краткимъ добавленьемъ
                       Своимъ словамъ обратный смыслъ придать:
                       Такъ день своимъ веселымъ приближеньемъ
                       Тьму заставляетъ съ неба улетать.
                       Лишь: "не тебя",-- она проговорила,--
                       И этимъ снова жизнь мнѣ возвратила.
  
                                           20.
                                           (CXLVI).
  
                       Зачѣмъ, душа, покорно ты страдаешь,
                       Перенося позорный плѣнъ страстей,
                       И дорогой цѣною покупаешь
                       Ты красоту земной тюрьмы своей?
                       Ты тратишь жизнь на это украшенье,
                       А жить, душа, такъ мало намъ дано...
                       Твой пышный домъ не убѣжитъ отъ тлѣнья;
                       Червямъ же, право, будетъ все равно.
                       Нѣтъ, нѣтъ, душа, не будь рабою тѣла,
                       Но отъ него богатство отнимай,
                       На счотъ его красы питаясь смѣло,
                       Себѣ права на вѣчность покупай.
                       Ты пищи тлѣнной смерти не оставишь,
                       И смерть погибнуть съ голоду заставишь.
  
                                                                         Перев. С. ИЛЬИНЪ
  
   Сонеты [76, 22, 27, 31, 38, 41, 81, 97, 98, 116, 18, 25, 52, 60, 66, 30, 73, 130, 144 и 146]. Перев. С. Ильина. -- Вестник Европы, 1902, No 9, с. 91--100.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru