Вильям Шекспир Сонеты ---------------------------------------------------------------------------- Перевод А. М. Федорова Шекспир Вильям. Комедии, сонеты. - Самара: Изд-во "АВС", 2001 ---------------------------------------------------------------------------- 15. Когда я вижу, - каждое растенье Лишь краткое мгновение цветет, И высший миг прекрасного цветенья - Влиянье звезд и внешний переход; Когда я вижу, - род людской живет, Как злак полей, исполнен самомненья, И падает с обманчивых высот В пустую пропасть смерти и забвенья; Тогда от них с томительною думой Я на тебя переношу свой взор. Ты юн, а время с тлением, как вор, Готово ночью мрачной и угрюмой Сменить твой день. Но я стремлюсь, любя, Отвоевать у времени тебя. 16. Но почему в борьбе с слепым тираном Не ищешь ты надежного пути? Тебя летучим рифмам не спасти. Ты чувствуешь себя теперь тираном: Ты счастлив; ты в саду благоуханном Цветы души заботливо взрасти; В них образ твой; в портрете не найти Такого сходства с обликом желанным. Вся жизнь твоя вольется в те черты, Ее нельзя перед глазами света Ни передать в созвучиях сонета, Ни в красках, полных дивной красоты. Но, жертвуя собой, воскреснешь ты В своих твореньях с славою поэта. 17. Поверят ли когда моим стихам, Тебе хвалу поющим вдохновенно? Они - лишь склеп, где хороню я сам То, что в тебе сияет неизменно. Когда б я мог сложить свой гимн смиренно Твоей красе и пламенным очам, - Сказало бы потомство: "Лжет он сам: То лик небес, а на земле все тленно". И желтые от времени листки Возбудит только смех, как старики Болтливые, в которых толку мало. Мой стих сочтут за строфы мадригала. Но будь твое создание в живых, - Ты в нем бессмертен и в стихах моих. 67. О, для чего он будет жить бесславно С бесчестием, с заразой и грехом! Вступать в союз и им служить щитом? Зачем румяна спорить будут явно С его румянцем нежным и тайком Фальшивых роз искать себе тщеславно, Когда цветут живые розы в нем? Зачем теперь живет он своенравно, Когда природа, обнищав, ему Дала всю кровь, живет с него доходом И бережно лелеет потому, Что хвастаться желает пред народом, Каких богатств хранилищем была, Когда во дни счастливые цвела. 68. Его лицо - рисунок благородный Минувших дней, когда краса жила И умирала, как цветок природный: Подделка ей неведома была, Сребристых кос с покойниц не брала Себе она, чтобы прической модной Украсить жизнь чужого им чела. Но воскресил мой друг красою сродной Дух древности. Он из весны чужой Не создавал фальшивого расцвета, Он не творил над мертвыми разбой. Храня его для гибнущего света, Природа всем показывает в нем, Что красотой считалося в былом. 69. В глазах людей, то, что в тебе сияет, Не требует добавочных красот. Уста - душа народа, и народ Тебе хвалу правдивую слагает. Твоей красы и враг не отрицает. Но этот хор, что гимн тебе поет, Глядит во глубь души твоей, и вот Ее твоим деяньем измеряет. И пышному цветку, казня его За то, что встречен лаской благосклонной, Лишь запах плевел душный и зловонный Они придать стремятся, оттого Что пред красой твой аромат бесспорно Ничтожен: ты ведь вырос беспризорно, 70. Пускай тебе сопутствует глумленье, - За красотой злословье вслед идет, За прелестью, как ворон злой, с высот Следит зловещим оком подозренье. Чем лучше ты, - злословье, без сомненья, Язвит сильней: червь любит нежный плод, А твой расцвет прекрасен. Ты вперед Отважно шел чрез бездны искушенья В дни юности и победил. Но все ж Твоя победа гордая не может У зависти преступный вырвать нож! Пусть подозренье мир твой не встревожит, Тогда прийми властительный венец И будь владыкой царства всех сердец. 123. Нет, время, не хвастнешь ты тем, что изменило Меня. Для глаз моих не нов, не чуден вид Твоих, воздвигнутых из праха, пирамид: Они лишь видимость того, что прежде было. Жизнь наша коротка, и восхищает нас Печальное старье, и верим мы охотно, Что создано для нас все это безотчетно, - Меж тем, как повторен наскучивший рассказ. Бросаю вызов я твоим страницам пыльным! Я настоящее и прошлое бессильным Считаю. Вся твоя слепая запись - ложь. Течение времен величит то, что бренно, Но я клянусь в одном, и это - неизменно, Что верности моей косой ты не снесешь. 124. Когда б любовь моя была питомец трона, Случайное дитя фортуны без отца, И страсть и ненависть в ней были б повременно, Трава средь сорных трав, цветок среди венца. На нет, она стоит от случая далеко - Ей роскошь льстивая и рабский гнет чужды; Ей мод изменчивых неведомы следы, Политики вельмож не страшно злое око, Пустой политики, которая живет Короткие часы, - любовь моя ведет Свою политику: не гибнет от ненастья, Не зреет от тепла. В свидетели зову Я наших дней глупцов, во сне и наяву Живущих для злодейств, для лжи, а не для счастья. 125. Зачем мне возносить нарядный балдахин, Наружному почет наружный воздавая, Иль строить сложный план на вечность, забывая, Что вечность может быть бедней, чем миг один. Не видел разве я, как в бегстве за миражем Теряется что есть и то, чем мы живем. Им смесь нужна, когда все счастие в простом. О, жалкие рабы! Нет, ты мне верным стражем Дай в сердце быть твоем. Мой бедный дар прими, Свободный, искренний, простой и беззаветный: " Взамен своей любви - всего меня возьми! Я слово честное даю за дар ответный. Прочь, подлый клеветник! Чем ты гнусней, губя Невинность, - тем она все дальше от тебя. 126. Прелестный юноша, ты ныне держишь властно И косу острую, и зеркало времен; Ты рос и расцветал, заставя ежечасно Стареть поклонников. Ты дивно сохранен Природой, чтоб явить, как, мощная, способна Смеяться над крылом губительных времен, И вечный ход минут остановить, как сон. Над разрушением царит она незлобно, Но берегись ее, любимец, в свой черед. Она сокровище задержит, но назначен Ему законный срок; она затянет счет, Но все же времени он должен быть уплачен, И ради своего спокойствия, она В уплату принести тебя ему должна. 127. В былые времена смуглянка не считалась Красавицею; ей названье красоты Присвоить никогда себе не удавалось, Теперь она у ней заимствует черты. С тех пор, как всякий стал рукой природы право Присваивать шутя, уродство украшать Подделкой грубою, - красы не распознать, Она опошлена и изгнана лукаво. Поэтому глаза возлюбленной моей, Как ворона крыло, черны и идут к ней - То траур по тому, кто в свет родился черным, Но не лишен красы в сиянии притворном. Печаль так красит их, что все твердят одно: Чтоб быть красивой, стать подобной ей должно. 128. Порой, о музыка, когда играешь ты На этом дереве благословенно-дивном, Которое звучать заставили персты, Чаруя слух своим аккордом переливным, - Я клавишам тогда завидую, любя: Они твою ладонь целуют то и дело. Увы, уста мои, для коих жатва зрела, За дерзость дерева краснеют близ тебя. Всем существом своим они бы поменялись С его кусочками, к которым прикасались Твои персты; они блаженней уст живых, Обрезки мертвые! Но пусть они счастливы; Дай пальчики твои лобзать им шаловливо, А губы нежные оставь для губ моих. 129. Потворство похоти ведет к позорной трате Души. Для своего каприза похоть всех Ведет на подлость, ложь, убийство, лютость, грех. А чуть утолена - презрение в расплате. За нею гонятся безумно, но поймав Желаемое, - все безумно ненавидят. Одну приманку в ней заброшенную видят, Дабы лишить ума того, кто ждет забав. Она в желании дика, как в обладаньи. Имев, имея и готовая иметь, Она до крайности доходит. Миг слиянья, А после горести; миг радости, а впредь - Ничтожная мечта. Для мира путь известный. Но всех приводит в ад его соблазн небесный. 131. Такая, как ты есть, тиран ты, как оне, Чья красота ведет к жестокости холодной; Ты знаешь хорошо, как ты желанна мне. Из лучших перлов перл ты самый благородный. Сознаюсь, многие твердят, что образ твой Не вызовет у них порыв любви глубокой. Их мнение назвать ошибкою жестокой Я не дерзну, хотя, клянусь в том головой, Для подтверждения, что клятвы те святые, При виде твоего прекрасного лица, За вздохом вздох меня волнует без конца, И вздохи тяжкие - свидетели прямые, Что ты в моих глазах прекрасна чернотой. Не образ, а дела клеймятся клеветой. 133. Да будет проклято то сердце, что мое Заставило стонать от раны, нанесенной И мне и другу. Ах, довольно бы с нее И одного, так нет, еще закрепощенный! Из-за жестоких глаз я потерял себя, А ты еще сильней привязываешь друга. Покинут я тобой и им и три недуга Несу в одной груди. О, заточи, губя, В тюрьму своей пустой железной груди это Больное сердце! Пусть заложником оно За сердце друга там навек заключено! Кто б ни держал меня, оно, вдали от света, Ему охраною. Не будь строга ко мне. Увы! Я пленник твой со всем, что есть во мне. 134. Да, вот теперь я сам сознался, что он твой; Что я в залоге сам у твоего желанья, Но жертвовать собой готов я, в воздаянье Того, кто мне служил отрадою живой. Но не согласна ты, а он не хочет воли. Он добр, а ты жадна. Он только за меня Ручался, но теперь он связан сам до боли. Ты ж, красоту свою, как ростовщик, ценя, Готова все взыскать за долг непоправимый. Так опрометчиво воспользовавшись им, Я друга потерял по промахам моим, А ты обоих нас имеешь, ты любима - Мы оба у тебя во власти, я и он - Он платит за меня, и все же я пленен. 135*. Пусть обращаются ко всем ее желанья, Есть у тебя твой Вилль; чтоб прославлять тебя, Я с волею своей соединю тебя. Не согласишься ль ты, чья воля приказанье, Дозволить волю мне с твоею волей слить? Неужто воля всех других тебе милее, Мою ж не хочешь ты согласием почтить? Ведь море от дождей становится сильнее. Так волей награжден, не хочешь ли ты к ней Прибавить имя Вилль. Одно мое стремленье - Усилить воли мощь лишь волею своей. Не дай же осаждать твое уединенье Просителям, равно хорошим и дурным, И дай лишь имя Вилль желаниям твоим. {* Здесь и в следующем сонете игра слов: Will означает 1) сокращенное имя Шекспира Вильям и 2) воля, желание.} 136. О, если гнев в душе твоей лишь потому, Что я сближаюсь с ней, ответь душе незрячей, Что я - твой верный Билль - желанье, а ему К душе доступен путь. Призыв любви горячей Ей возвести, скажи, что Билль обогатит Желаньями алтарь любви твоей; а с ними Его желание в толпе других слетит И тихо проскользнет украдкой меж другими. Пусть я войду в толпе несчитанным, хотя Я должен быть зачтен в заветной книге тоже. Считай меня ничем, но для тебя, дитя, Я буду чем-нибудь. Тогда всего дороже Покажется твое желанье для тебя. Меня полюбишь ты, лишь имя по любя. 137. Безумная любовь! Слепец! Не ты ль затмила Мои глаза! Они не видят, хоть глядят. Открывши красоту, ты и приют открыла, Но с худшим лучшее смешала зауряд. Когда глаза мои, обмануты пристрастно, Бросают якорь в порт, где всякий люд снует, Зачем из глаз моих ты делаешь привод, Который сердца мысль опутывает властно. Зачем для сердца то сияет алтарем, Что - площадь для толпы. Зачем глаза, все видя, Твердят упорно "нет", и, ложь возненавидя, Правдивость лживому лицу дают. Во всем Пред истиной мои глаза и сердце грешны, За то осуждены страдать во лжи кромешной. 138. Когда клянется мне возлюбленная в том, Что все в ней истина, - я верю ей, хоть знаю, Что это ложь: пускай сочтет меня юнцом За то, что я притворств ее не понимаю. Увы, напрасно я себе воображаю, Что обманул ее, - мой возраст ей знаком; Но солгала она, и стал я простаком. Так Правду гоним мы. Но для чего скрываю Я то, что постарел, она же - ложь свою?! Любовь! Всего милей ей вид доверья нежный. А старости в любви подсчет годов прилежный Не нравится - и вот, я лгу. На ложь мою Она мне также лжет, и с чувством безрассудным Мы ложью льстим своим порокам обоюдным. 140. Будь столь же мудрою, как ты ко мне жестока. Пренебрежением терпенья не язви, Иль скорбь найдет слова для горестей любви, Поведать, как тобой истерзан g жестоко. О, если бы тебе, любовь моя, я мог Внушить, чтоб не любя, ты о любви мне пела, Лгала, как мудрый врач больному лжет умело, Когда ему грозит могилой близкой рок. Знай, я в отчаянья могу сойти с ума, В безумьи порицать тебя сурово стану. А злобный, лживый мир поверить рад обману И правдою сочтет злословье. Ты сама Скорей прерви его; гляди в глаза покорно, Хотя бы сердце вдаль стремилося упорно. 142. Любовь - мой грех. Твоя святая добродетель - Лишь ненависть к греху, с которым я любил. Сравни себя со мной - сама себе свидетель - И убедишься ты, что я не заслужил Упрек; а если заслужил, то уж конечно, - Не от тебя. Свою пурпурную красу Не раз твои уста пятнали бессердечно, Несли такой же грех, какой и я несу. Моя любовь к тебе законна, как законна Твоя любовь к тому, кто взор твой приковал. Но в сердце жалость ты посей, чтоб вырастал Посев и жалость сам мог вызвать благосклонно. А если ты сама не дашь, что ждешь на веру, Откажут и тебе по твоему примеру. 143. Взгляни, хозяюшка стремится торопливо Поймать вдали птенца, который ускользнул. Она оставила ребенка сиротливо, Гоняется за тем; но маленький всплакнул, За матерью бежит, остановиться молит; Она же ничего не слышит, занята Желанием поймать того, кто своеволит. Так гонишься и ты за тем, что, как мечта, Летает пред тобой. Я ж за тобою, плача, Бегу, младенец твой, далеко позади. О, если ждет тебя в погоне той удача, Вернись ко мне тогда, прижми к своей груди И приласкай, как мать: за все твои желанья Молиться буду, я - утешь мои рыданья. 144. Отчаянье и радость утешений - Два духа, два любви моей крыла. Он - белокур, мужчина, добрый гений; Она - злой дух, лицом мрачна, смугла. Чтоб в ад меня скорей увлечь, дух черный Склонил к разлуке доброго со мной И, соблазняя наглостью упорной, Старается, чтоб стал и он иной. Быть может, ангел мой уже низринут, - Не знаю, но могу подозревать. И если я обоими покинут, То ангел мой в аду. Увы, узнать Могу тогда ту правду, что хоронят, Когда злой демон ангела прогонят. 147. Моя любовь с горячкой злою сходна: Ей надо то, что только длит недуг. Что аппетит больной захочет вдруг, И это только ей всего дороже. Мой разум, врач любви моей, взбешен, Что не считалась с строгим предписаньем. Беспомощным меня оставил он. Страсть - смерть, и ей врач не поможет знаньем. Утратив разум, я неизлечим, Безумен от тревоги постоянной. Мои слова и мысли - бред туманный, Безумен я и дик, и чужд другим. Ведь я клялся, что ты светла, красива, А ты, как ад, как ночь, мрачна и лжива. 148. О, горе! Для чего глаза такие мне Поставила любовь! Их зрение фальшиво. А если - нет, - ты, мой рассудок, слеп на диво, И ложно для него, что ясно им вполне. Ведь если дивна ты, - о чем глаза твердят - Как может свет сказать, что это не красиво. Иль правы люди все, мое же зренье лживо? Ах, может быть! Ведь их потоки слез слепят, Томит бессонница? И солнца луч не светит, Пока не сгонит туч. Лукавая любовь! Ты ослепляешь взгляд слезой, и не заметит Он, даже прояснев от слез тумана вновь, Коварства твоего и низостей постылых. Все видя, разглядеть он будет их не в силах. 149. Как ты могла сказать, жестокая, что я Уж не люблю тебя! Из-за тебя враждуя С самим собой, в тоске тираня сам себя - Дружу ль я с тем, кого клеймишь ты, негодуя? И угождаю ль тем, кто вызовет твой гнев? Когда нахмуришься, - не мщу ль себе сурово? Мое достоинство услужливо готово Упасть к твоим ногам, все, - гордость, стыд, презренье, Все сильное во мне склоняется послушно Пред слабостью твоей; движеньем глаз одним Ты мной повелевать способна равнодушно. О, презирай меня! Я понял все! Любим Тобою только тот, кто видит, что бесстрастен. А я? Я ослеплен и должен быть несчастен. 150. Кто одарил тебя такою силой властной, Чтоб слабостью своей меня порабощать И делать лживым взор испытанный и ясный, Заставив свету дня ночь - тьму предпочитать? Откуда у тебя все зла очарованье, Что худшим из твоих поступков придает И привлекательность, и негу, и сиянье? Все зло в тебе меня сильней добра влечет. Кто научил меня любить тебя, заставить За то, что ненависть должно бы пробудить, Но пусть презренное любя готов я славить, Не презирай меня с другими. Полюбить Способен был я то, что людям ненавистно, Тем больше я любви достоин бескорыстно. 151. Уж чересчур юна любовь, чтоб стать Сознательной, хоть в ней зерно сознанья. Поэтому не надо порицанья, О милая, иначе ты опять Окажешься виновной. Совращаешь Ведь ты меня. А я? Я - сам себя. Моя душа вещает, что, любя, Стать может плоть счастливою. А знаешь, Довольно ей приманки и такой! При имени твоем она бодрится И на тебя, как на добычу, мчится; Тебе готова жертвовать собой. Не недостаток совести заставил Меня любовью звать то, что я славил. 152. Ты знаешь, поступил в любви я вероломно - Но в вероломстве ты виновнее вдвойне. Ты клятву прежнюю нарушила нескромно, И ненависть опять сменила страсть ко мне. Но брошу ли в тебя за это осужденье, Когда я двадцать клятв нарушил для тебя. Я с клятвой обличал тебя и обличенья Я клятвой вновь и вновь опровергал, любя. Всем в доброте твоей клялся я со слезами, Клялся в твоей любви и верности твоей. Чтоб образ твой сиял, я сам ослеп глазами, Иль клясться заставлял себя, как фарисей. Клялся и больше лгал, чем ты, что ты прекрасна, И клятвой гнусность лжи я подтверждал бесстрастно. 153. Свой факел уронив, красавец Купидон Заснул. Одна из дев Дианы подхватила Огонь любви и вмиг светильник опустила В холодный ключ воды, но не погас там он. Из пламени любви священный ключ мгновенно Впитал бессмертный жар на вечные года, И стала для людей целительна вода От злобных болестей, жестоких, как измена. Зажегши факел вновь от глаз, любимых мною, Для пробы мальчик им меня коснулся вдруг. Я исцеленья ждал душой моей больною От теплых вод, куда тянул меня недуг, Но исцеленья нет. Ключ животворный льется В очах возлюбленной, где пламя вновь смеется.