Вильям Шекспир Сонеты ---------------------------------------------------------------------------- Перевод М.Чайковского ---------------------------------------------------------------------------- 1 Мы красоте желаем размноженья, Нам хочется, чтоб цвет ее не вял, - Чтоб зрелый плод, - как все, добыча тленья - Нам нежного наследника давал. А ты, плененный сам собой, питая Твой юный пыл своим топливом, сам Творя бесплодье вместо урожая, Сам враг себе, жесток к своим дарам. Ты ныне миру вешних дней отрада, Один глашатай прелестей весны, В зачатке губишь цвет твоей услады, Скупец и мот небесной красоты. Так пожалей же мир, иначе плод Твоей красы с тобою гроб пожрет. 2 Когда твой лик осадят сорок зим, Изрыв красу твоей роскошной нивы, То блеск его, теперь неотразим, Представится тогда мрачней крапивы. И на вопрос, где красота былая, Сокровище твоих весенних дней, Не прозвучит ли как насмешка злая Ответ: "В глуби ввалившихся очей"? Насколько ж будет лучше примененье Твоих даров, когда ответишь: "Вот Мой сын, в нем старости моей прощенье"... И снова лик твой миру зацветет. Так, стариком ты станешь юным вновь, Когда в другом твоя зардеет кровь. 3 Вот зеркало. Взгляни и отраженью Скажи: пора преемника создать, Иначе ты лишишь благословенья Мир светлый и неведомую мать. Где та, чья непорочная утроба Отвергнет радость понести твой плод? Где тот, кто хочет быть подобьем гроба В самолюбви, чтоб прекратить свой род? Ты отблеск матери, верни ж и ты ей Апрель ее красы. И пусть твой сын Тебе вернет назад дни золотые Твоей весны в дни грустные морщин! Но коль не хочешь памяти людей, Умри один с наружностью своей! 4 Прелестный мот небесных чар, не трать Сам на себя дары благой природы! Свободная, она ведь может взять То, что дарует в долг детям свободы. И так, зачем ты, красота скупая, Не отдаешь с щедротой то, что щедро Тебе дано, без пользы возвращая Сокровище в сокровищное недро? Имея дело только сам с собой, У чар твоих крадешь ты обаянье, И в день Суда, за гробовой доской Какое ты предъявишь оправданье? Бесплодная краса умрет с тобой, Но, давши плод, останется живой. 5 Те самые часы, что нам родят Прелестный лик, чарующий все взгляды, Как злой тиран в тиши готовят яд, Чтоб смыть с лица блеск вешнего наряда. Ведь время неустанно гонит лето К убожеству уродливой зимы, Где снегом все, как саваном одето, Где листья и цветы - добыча тьмы. Когда в стенах хрустального фиала Не жил бы вешний запах и зимой, То сладость бы его не оживала, И память бы о нем была немой. Но, извлеченный из цветов, зимою Хранит он хоть на вид - их суть собою. 6 Не дай зиме жестокой извести Твой аромат весенний. Влей же счастье В какой-нибудь фиал, дай нарасти Сокровищу красы до дней ненастья. И не считай такой прирост запретным: Плательщику ты радость принесешь. Сам для себя не умирай бездетным, Не раз, а десять раз себя размножь. Будь счастлив десять раз своей судьбою, Вкушая счастье десяти детей. Что, что похитит смерть тогда с тобою, Когда ты жив в чертах семьи твоей?! Кто так красив, не должен быть упрям. Не завещай красы твоей червям. 7 Когда поутру благодатный свет Вздымает лик свой пламенный с востока, Все взоры шлют восторженный привет Величию всевидящего ока. Достигнув до вершин пути, оно, Подобно юности в поре расцвета, Опять красой для смертного полно, Все в золоте полуденного света. Но чуть оно, как путник утомленный, Начнет сходить к земле, к разлуке с днем, То ум людской, бывало, восхищенный, Теперь уже не думает о нем. Так в старости умрешь ты, позабыт, Коль облик твой твой сын не воскресит. 8 Звук музыки тебе печаль внушает. Но почему? Цветок цветку ведь друг? Зачем же любишь то, что огорчает, И рад тому, что мучит, как недуг? Когда согласье сладкопевных звуков В созвучьи нежном тяготит тебя, Оно ворчит, - как дед на милых внуков, - Что ты живешь, лишь сам себя любя. Заметь, что струнный звук всегда в другом Находит отклик в стройном сочетаньи, Как мать, отец, дитя - всегда в одном Созвучьи шлют хваленье мирозданью. Слив голоса, без слов, все за одно, Они поют: "бездетный, ты ничто"! 9 Из страха вызвать слезы у вдовы Себя ты истощаешь одиноко? Но, без потомства умирая, ты Вдовой оставишь мир земной, глубоко Скорбящей, что унес ты, уходя, Твой несравненный лик с собой в могилу. Ведь плач у вдов при взгляде на дитя, В котором жив опять покойник милый, Сменяется улыбкою. Утрата, Случившись здесь, там прибылью всплывет. Но с красотой не так: ей нет возврата, Когда она бесплодно отцветет. В том нету места для любви к другим, Кто беспощаден так с собой самим. 10 Не говори, что любишь ты других, Когда ты сам себя так злобно губишь: Пусть ты любимец множества твоих Друзей, но сам ты никого не любишь. Ты так жесток к себе, так страшно лют, Что на себя же руку поднимаешь И хочешь в прах стереть приют Сокровища, которым обладаешь. О, изменись, чтоб изменил я мненье! Не гневу жить роскошнее любви! Будь, как твой вид, мил, полон снисхожденья И сам к себе участье прояви: Стань сам собой. И из любви ко мне В потомстве дай вновь цвесть своей весне. 11 Ты в меру увяданья будешь вновь Расти в одном из детищ юных дней. Зачатую в пору расцвета кровь Ты будешь, старясь, называть своей. В том мудрость, красота и размноженье: Вне этого ж - безумие, распад. И, если б все твое имели мненье, - Конец всему лет через шестьдесят. Пусть, созданный не для продленья рода, Урод-калека без плода умрет! Кому ж дала так много мать-природа, Пусть щедрый дар в обилии вернет! Ты создан был затем ее резцом, Чтоб быть потомству вечным образцом. 12 Звучит ли бой часов и время гонит, Иль вянет лепесток за лепестком, Гляжу ль, как бодрый день во мраке тонет, Как черный локон смешан с серебром, - Когда я вижу рощу оголенной, - Бывало, в зной, убежище для стад - Как зелень лета старец убеленный, Скосив стогами, полагает в ряд, - Тогда меня всегда вопрос терзает: Неужли чудный облик твой умрет, Как красота здесь так же скоро тает, Как перед нею новая растет? Косы времен не одолеешь ты, Не передав потомству красоты. 13 О, если б мог ты быть всегда собой! Но помни, милый, что ты здесь не вечен, Что есть конец: - чтоб жив был образ твой, Ты должен быть потомством обеспечен. Тогда лишь лик твой не утратит силы Неистребимых чар. И станешь ты Опять собою даже за могилой, Когда твой сын возьмет твои черты. Кто допустил бы дом до разрушенья, Когда бы мог его спасти уход От зимней стужи, от уничтоженья Под натиском рассвирепевших вод? Лишь мот! - О, друг, ему не подражай! Ведь ты имел отца, отца и сыну дай. 14 Я не у звезд сужденья похищаю, Но мнится мне, я все же звездочет, Хотя пророчески не возвещаю Ни счастия, ни бедствия приход. Я не умею даже предсказать Дождя, грозы, чумы, засухи или Того, как принцы будут поживать... - О чем бы небеса ни говорили. Но мне глаза твои, как звезды, знанье Внушают, что во все века пройдут Краса и правда в дивном сочетаньи, Когда в твоем потомстве оживут. Иначе так предсказываю я: С тобой умрет и красота твоя. 15 Когда гляжу, как все кругом растет, Но только на мгновенье совершенно, - Как плотский мир лишь призрачно живет, Влиянью звезд покорный сокровенно, - Когда я вижу, что людей, как травы, Растит, хранит и косит тот же рок, Даруя им отраду и отраву, Сливая жизнь и смерть в один поток, - В раздумии тогда перед виденьем Твоей роскошной красоты стою, И страшно мне, что время вместе с тленьем Сведут в мрак ночи молодость твою. И я хочу свою подставить грудь И все тебе, что отнято, вернуть. 16 Но почему не избираешь ты, Воюя с временем, пути вернее? И не берешь в защиту красоты Оружия, моих стихов мощнее? Теперь достиг ты счастия вершин. На свете много девственных целин Готово возродить твой пышный цвет Куда живее, чем в стихах поэт. Так жизнь сама вернет твой облик вешний: Ни летопись, ни пыл любви моей Его не в силах внутренне и внешне Заставить вечно жить в очах людей. Сам от себя себя же отделив, Собой рожден, - ты будешь вечно жив. 17 С годами кто, кто будет верить мне, Как бы слова тебя не возносили? Мои стихи, как надпись на могиле, Не в силах вызвать образ твой вполне. И если б даже верно был воспет В моих стихах твой облик несравненный, В грядущем кто не скажет: "Лжет поэт: Нет красоты такой во всей вселенной!"? От времени мой пожелтевший свиток Поднимут на смех, как вранье глупца, И вешних прелестей твоих избыток Покажется всем выдумкой льстеца. Когда ж бы сын твой был в твоих летах, Ты жив бы в нем был и - в моих стихах. 18 Сравню ли я тебя с весенним днем? Нет, ты милее длительной красою: Злой вихрь играет нежным лепестком, Весна проходит краткой полосою. Светило дня то шлет чрезмерный зной, То вдруг скрывается за тучей мрачной... Нет красоты, что, строгой чередой Иль случаем, не стала бы невзрачной. Твоя ж весна не ведает теней, И вечный блеск ее не увядает. Нет, даже смерть бессильна перед ней! На все века твой образ просияет. Пока есть в людях чувства и мечты, Живет мой стих, а вместе с ним и ты! 19 Тупи и старь, о время, когти львов, Пусть жрет земля то, что сама рождает! Пусть тигра пасть лишается зубов, Пусть Феникс сам в своей крови сгорает! Твори, что хочешь, смерть и жизнь неся, И по пути все вялое сметая! Лети над миром, крася и кося, - Но одного не трогай, пролетая: Не борозди морщинами лица Моей любви. Пускай без изменений Останется оно для образца И радости грядущих поколений... А впрочем, что ни делай, чужд мне страх: Мой милый вечно юн в моих стихах. 20 Лик женщины, начертанный природой, Имеешь ты, царица-царь души; И сердце женское без безбородой Притворности, изменчивости, лжи. Твой взор правдивей, проще и свежей, Все золотя вокруг, куда ни взглянет, Равно и жен пленяя и мужей, К себе невольно все живое манит. Сперва женой ты зачат был природой: Творя, она влюбилась и потом Прибавкою, лишив меня свободы, Оставила на свете ни при чем. Раз сотворен ты женам в наслажденье, Дай мне любовь, а им - ее свершенье. 21 Со мной не так, как с Музой, вдохновленной Поддельной красотой. - Пускай в стихах Она равняет обоготворенный Кумир всему, что блещет в небесах, И не смущается перед сравненьем С луною, с солнцем, с чарами земли, С цветком Апреля и со всем твореньем, Что небо и земля произвели. Но я, в любви правдивый, и правдив В моих стихах. Да, светел, как дитя, Мой нежный друг, хоть и не так красив, Как в небесах зардевшая звезда. Пусть больше выскажет, кто может лгать. Что мне хвалить? Ведь мне не продавать! 22 Мне зеркало не скажет, что я стар, Пока и ты, и юность тех же лет. Но чуть в тебе погаснет вешний жар, Я буду ждать, чтоб смерть затмила свет. Ведь блеск твоей небесной красоты - Лишь одеянье сердца моего. Оно в твоей, твое ж в моей груди, Так как ему быть старше твоего? Поэтому будь осторожен, милый, И в сердце сердце буду холить я Твое, ему все отдавая силы, Как холит няня слабое дитя. Не взять тебе его назад, оно Не с тем, чтобы отнять, мне отдано. 23 Как на подмостках юный лицедей Внезапным страхом выбитый из роли, - Иль как не в меру пылкий нрав людей В избытке мощи непокорен воле, - Так в миг признанья забываю я Все правила любовного искусства, Подавленный, теряю все слова Под бременем восторженного чувства. Прими ж мои творенья как немого Предстателя клокочущей груди, Который молит, ждет наград без слова И глубже уст умеет потрясти. Любви безмолвной речь учись читать, Умей, глазами слыша, - понимать. 24 Мой взор, как живописец, закрепил Твои черты в сокровищнице чувства: Внутри меня, как в раму заключил И оттенил по правилам искусства. И только там сумеешь ты найти Правдивое твое изображенье: Оно висит в стенах моей груди, Твои глаза там вместо освещенья. И вот, глаза глазам здесь услужили: Мои - твой лик писали, а твои Лучами света окна заменили, И солнце шлет им радостно свои. Но одного глаза не могут дать: Рисуя лик, им сердца не видать. 25 Пусть баловня изменчивой толпы Пленяют блеск и внешние награды, - А я, лишенный этих благ судьбы, Таю в тиши сердечную отраду. Любимцы королей свой пышный цвет - Как лютик солнцу - к трону обращают, Но гордости у них и следа нет: Суровый взгляд их счастье убивает. Герой войны, прославленный в боях, Хоть раз вслед тысячи побед сраженный, С вершины славы падает во прах, Тем, за кого сражался, посрамленный. А я, любя, тем счастлив, что любим, Незаменимому - незаменим. 26 Мой властелин, твое очарованье Меня к тебе навеки приковало. Прими ж мое горячее посланье. В нем чти не ум, а преданность вассала. Она безмерна, ум же мой убог: Мне страшно, что не хватит слов излиться.. О, если бы в твоих глазах я мог, Любовию согретый, обновиться! О, если бы любовная звезда Могла мне дать другое освещенье И окрылила робкие уста, Чтоб заслужить твое благоволенье! Тогда бы смел я петь любовь мою - Теперь же, в страхе, я ее таю. 27 Измученный трудом, спешу на ложе, Чтоб дать покой усталым членам тела; Но мысли в голове, мой ум тревожа, Стремятся в даль, не ведая предела. Они летят, как бы обет свершая, Паломником к владыке моему: И я, очей печальных не смыкая, Смотрю, но, как слепец, лишь вижу тьму, Меж тем, как взор души воображает, Рисуя тень твою слепым очам: Она, как перл волшебный, обращает Мрак ночи в день и дом смиренный - в храм. Так, днем в трудах, а по ночам от дум, Не знают сна ни плоть моя, ни ум... 28 Как я могу вернуть себе покой, Лишенный сна и благ отдохновенья? Мне ночь не облегчает труд дневной, День вносит в ночь, ночь вносит в день мученья. И день, и ночь, забыв вражду друг с другом, Чтоб сжить меня, друг другу руку дали, Один трудом, другой - как злым недугом, При мысли о меж нас лежащей дали. Чтоб дню польстить, сказал я, что ты ясен, Когда нет солнца, только в непогоду; А ночи - что ты можешь быть прекрасен, Когда не красят звезды неба своды. Но ежедневно скорбь моя длиннее, А ночью сила горя все сильнее. 29 Когда, гонимый и людьми, и роком, Один с собой, в отчаянии диком, Я глушь небес тревожу тщетным криком, Гляжу на мир ожесточенным оком, Желая быть надеждами богаче, Красивее, всегда среди друзей, Искуснее, не зная неудачи, И ненавижу все в судьбе моей, - Я, сам себя за это презирая, Вдруг вспомню о тебе - и в небеса (Как жаворонок на заре с лица Земли) несу мой гимн в преддверье рая... Так, только вспомнив о любви твоей, Я презираю жребий королей. 30 Когда в тиши, средь думы молчаливой, Я вызываю память дней былых, Оплакиваю смерть поры счастливой, По-прежнему скорбя о тенях дорогих, - Когда иссохшие влажнеют очи, И, горестно тоскуя о друзьях, Сокрытых смертью в беспросветной ночи, Я воскрешаю облик их в слезах; Тогда, печалясь о былой печали, Я возвращаю им мою любовь, Как будто слез моих они не знали И ждали быть оплаканными вновь... Но только вспомню о тебе, мой милый, Все прошлое покрыто вновь могилой. 31 В твоей груди вместились все сердца, Которых я, лишась, считал тенями: И там царит вся нежность без конца, Что схоронил я с прежними друзьями. Как много слез и стонов к небесам Благоговейной дружбою пролито Над гробом их! Но вижу - нет их там: Они в тебе покоются, сокрыты. Ты - усыпальница любви живой С трофеями любви похороненной Былых друзей. Они слились с тобой В хранилище любви объединенной! Их образы в твоем лице нося, Ты с ними мне отныне все и вся. 32 О, если ты меня переживешь, Когда давно истлеет тело это, И как-нибудь случайно перечтешь Нескладный стих поклонника-поэта, - Сравни его с стихом позднейшим века, И, хоть он много будет превзойден, В нем чтя не рифмы, - сердце человека, Который был тобой порабощен, - Утешь меня, любовно помышляя: "Когда б стихи покойника могли Идти за веком, дружбу воспевая, Они бы лучших слогом превзошли. Но раз, что умер он, я чту искусство У стихотворцев века, в нем же - чувство". 33 Как часто по утрам светило дня - Вершины гор по-царски украшая, И золотя зеленые поля, И радугой потоки освещая, - Дает внезапно безобразной туче Его небесный лик заволокнуть И, спрятав от земли свой облик облик жгучий, Незримо к западу свершает путь. Так солнце сердца чуть лишь озарило Всеторжествующе мое чело, Как туча черная его затмила, Но не затмила чувства моего... Земных ли солнц бессменно светел луч, Коль солнцу неба не избегнуть туч?! 34 Зачем ты чудный день мне посулил? Я вышел без плаща, и туча злая Мне преградила путь. Дождь ливмя лил, И лик твой светлый скрыла мгла сырая. Мне мало, что твой луч блеснет на миг, Следы дождя с лица мне осушая: Почет тому бальзаму невелик, Что лечит рану, боли не смягчая. Твой стыд, мой друг, не есть еще награда. От сожалений язва не пройдет. Печаль обидчика - ничтожная отрада Тому, кто крест лишения несет. Но капля слез твоих, как перл бесценный, Для всяких зол целитель несомненный! 35 Мой друг, поступок твой предай забвенью! У розы есть шипы, есть ил в ключе, У солнца и луны - туман, затменья, - Зловредный червь встречается в цветке. Все люди грешны, ведь грешу и я, Твои обиды быстро извиняя; Тебе в угоду, сам себе вредя, Я, что бы ты ни делал, все прощаю. Грехи твои моя любовь встречает: Противник твой, защитником явясь, Сам на себя же встречный иск вчиняет И, сам против себя вооружась, Стремится быть судьей, чтоб оправдать Во всем тебя, о мой прелестный тать! 36 Сознаемся, пора нам раздвоиться, Хотя любовь в нас, как была, одна. На мне одном позор пусть отразится, Пусть будешь ты, как прежде, без пятна. Пусть наши чувства будут той же пробы, Но жизни нашей - разные пути. Хоть мы остались неизменны оба, Но светлых встреч нам больше не найти. Отныне я при всех тебе чужой, Дабы тебя не запятнал мой стыд: И ты будь в людях холоден со мной, Иначе свет тебя не пощадит. Пусть будет так! Я так люблю тебя, Что, раз ты мой, и честь твоя - моя. 37 Как дряхлый старец смотрит с наслажденьем На резвость сына в удалой потехе, Так нахожу я, бедный, утешенье Средь неудач моих в твоем успехе. Богатство ль, знатность, ум, краса найдут - Одно ль из них, иль все, иль даже боле - В твоей судьбе свой царственный приют, Я приобщен к твоей счастливой доле, Я больше не убог, не презираем, Коль эти блага вижу наяву, И мой ноябрь сияет светлым маем, И радостью твоей я вновь живу! Так выбирай; и все, что хочешь ты, Осуществясь, - венец моей мечты! 38 Моей ли музе нужно вдохновенья, Пока жив ты, вливающий в мой стих Отраду чар твоих, для сочинений Писак грошовых слишком дорогих? Благодари себя, коль что-нибудь Я написал достойное вниманья. Ты и немому мог бы песнь вдохнуть, Когда ты сам источник дарованья. Будь новой музой, в десять раз прелестней Чем девять прежних [муз для] рифмачей! Поэту твоему в бессмертной песне Дай славить в вечность блеск твоих очей! И если стих мой проживет века, - Труд будет мой, но слава вся твоя. 39 Как мне твои заслуги воспевать, Когда ты часть, и лучшая, моя? Что могут похвалы себе мне дать? Что в том мое, в чем я хвалю тебя? Поэтому нам надо разойтись И наших светлых чувств порвать звено, Чтоб, разлучившись, лишь к тебе неслись Хвалы за то, что лишь тебе дано. Разлука! Как бы ты была тяжка, Когда б досуга тягостное бремя - Обманывая помыслы и время - Не красила любовная мечта, Когда бы ты не дозволяла нам Петь _здесь_ о том, что так далеко _там_! 40 Все, все мои любви, да, все возьми! Но станешь ли от этого богаче? Верней моей не назовешь любви: Она не больше станет от придачи. Когда, любя, любовь мою возьмешь, Я буду рад, то ею обладаешь: Но больно, если сам себе ты лжешь, По прихоти взяв то, что отвергаешь. Прелестный вор! Прощаю я тебя, Хоть ты украл все, что имел я, бедный. Мы больше сокрушаемся, терпя Зло от любви, чем от вражды победной. О неги власть, где зло глядит добром, Убей меня - не будешь ты врагом! 41 Твои грешки, исчадия свободы, Когда далек я сердцу и очам, Увы, понятны в молодые годы: Соблазн идет за ними по пятам. Приветлив ты, а стало быть доступен; Хорош собой - так стоишь быть пленен. В глазах людей сын женщины преступен, Пока в влюбленную он не влюблен. Но все ж ты мог бы пощадить меня И укротить красу и юный пыл, Что, опьянив, свели тебя туда, Где разом ты две клятвы преступил: Ее - своей красой ее пленя, Свою - жестоко обманув меня. 42 Что ты ее имел - не в том беда! Хотя, скажу, ее любил я нежно. И то, что ты ей сердцем отдался, Тревожит скорбно сон мой безмятежный. Изменники! Я так вас извиняю: Ее любил ты, зная, что она Моя: она ж тебя, мне изменяя, В любовники взяла из-за меня. Лишась тебя, я милой угождаю, - Ее утратив, радую тебя: Вы прибыли, я ж убыли считаю И крест несу, что дали вы, любя. Но счастье в том, что мы одно с тобою, А значит, я один любим одною! 43 Я вижу лучше, закрывая очи: В теченье дня их пошлости слепят. Когда же сплю, во сне, средь мрака ночи, В тьму на тебя, блестя, они глядят. И ты тогда, чья тени тень сияет, Как можешь быть сравнен с сияньем дня, Когда твой свет светлее дня блистает, И тень слепит закрытые глаза? Как дать очам мне счастье лицезренья Твоей сияющей услады днем, Когда во тьме лишь тени отраженье Сквозь сон блистает в сумраке ночном? Мне день - что ночь, когда ты не со мной, А ночь мне день: ведь я во сне с тобой! 44 Когда бы в мысль вдруг обратилась плоть, То не было б обиды расстоянья, И я бы мог пространство побороть, Лететь к тебе по прихоти мечтанья. Не все ль равно, где б ни был я тогда, Хотя б в пределах самых дальних мира? Для мысли что вершины гор, вода? Везде ей путь до своего кумира. Но горе! Я не мысль; преодолеть Мне не дано земной и водной дали, И вдалеке осталось лишь скорбеть И гнать досуг в безвыходной печали... Стихии грузные земли и моря Источник вечный слез людского горя. 45 Другие обе - воздуха, огня - Всегда с тобою, где бы ни был я: Одна как мысль, другая как желанье В движении не знают расстоянья. Когда две эти легкие стихии Летят к тебе посланцами любви, Меня мертвят две грузные другие И будят вопль в измученной груди, Пока покоя мне не возвратят Два быстрые посланника мои И не расскажут, прилетев назад, Здоров ли ты и как живешь вдали. Тогда я рад. Но вскоре, вновь тоскуя, Посланцами к тебе опять их шлю я. 46 Мои глаза и сердце в вечном споре, Как разделить права на облик твой. Одни твердят - твой лик в любовном взоре, А сердце отвечает - нет, он мой! Он в сердце, в сердце пламенном сокрыт, - В ларце закрытом, недоступном оку. - Глаза же говорят - твой светлый вид В них, в них одних запечатлен глубоко. Чтоб разрешить по правде это дело, Призвал я ум, как двух истцов звено. Все обсудив и все обдумав зрело, По совести так было решено: Моим глазам твой лик был присужден, А сердцу то, чем ум обворожен. 47 Мой взор и сердце прекратили спор, Решив войти друг с другом в соглашенье: Когда мои глаза твой жаждут взор, Иль сердце ищет страсти утоленье, Мои глаза рисуют облик твой И просят сердце разделить их радость, - В другой же раз у сердца пир горой, И взор с ним грез любовных делит сладость. Так, то любя, а то воображая, Хотя вдали, но все же ты со мной. И помыслы, тебя сопровождая, А с ними я, всегда везде с тобой. Когда же спят они, то в мраке ночи Твой образ будит сердце вновь и очи. 48 Как бережно, пускаясь в дальний путь, Я спрятал вещи в лари под замками, Чтоб, возвратясь, найти их мог, ничуть Не тронутых преступными руками. Но ты, кто в мире мне всего ценней, - Сокровище мое, отрада взору, - По ком тоскую день и ночь сильней, Тебя оставил я доступным вору, Не запер на замок, но спрятал там, Где хоть и нет тебя, но где очам Души моей ты зрим - в моей груди, - Всегда свободный выйти и прийти... Но даже там не верю я затворам. Чтоб взять тебя, и честный станет вором. 49 Готовясь к дню - неужли он придет? - Когда и ты осудишь мой порок, И, завершив любви минувшей счет, Всему, что было, подведешь итог; Готовясь к дню, когда пройдешь ты мимо, В привет мне бросив равнодушный взгляд, Кляня все то, что было так любимо, - Когда любовь расчеты заменят, - Я скроюсь здесь. Готовясь к дню тому, В сознаньи гордом собственных заслуг, Сам на себя я руку подниму, Чтобы всегда, во всем был прав мой друг. Меня покинуть вправе ты, я знаю, Раз на любовь я прав не предъявляю. 50 Как тяжело брести к концу скитанья, Где ждет унылый отдых и досуг, Внушая только вздох да причитанье: "Как от меня далек мой нежный друг!" Мой конь от тяжести моей печали Плетется вял под седоком своим, Как бы поняв всю безотрадность дали Меж всадником и другом дорогим. Напрасно он коня до крови шпорит; Конь только злится, испуская стон, Который моему так тяжко вторит, Что я страдаю более чем он. Ведь тот же самый стон мне шепчет: "Жди Лишь скорбь в грядущем. Счастье позади!" 51 Любовь так может извинить коня, Когда он медлит, друга покидая: К чему спешить, от счастья уезжая? До возвращенья спешка не нужна. Но как вину коня тогда простить, Когда стрела покажется мне клячей? Тогда сам ветер буду шпорить, бить, Весь окрыленный спешностью горячей. Коню ли переспорить вожделенье? Оно, как плод любовного огня, Заржет громчей коня в своем стремленьи. Но за любовь любовь простит коня. Ведь медлил он, с тобой разлуку чуя, Помчась к тебе, его освобожу я. 52 Я как богач, чей ключ благословенный Вскрывает тайное сокровище свое, Не каждый час, но редко, сокровенно, Чтоб не тупить блаженства острие. Всем ведомо: как редкое веселье, Приходит праздник только раз в году, И драгоценный камень в ожерелье Лишь скупо расставляется в ряду. Так и часы с тобой, как мой тайник Иль сундуки с одеждою богатой, Даруют мне благословенный миг, Раскрыв красы, которыми чреваты. Блажен же ты, чьи порождают вежды С тобой восторг, а без тебя - надежды! 53 Какая сущность твоего сложенья? Тьмы чуждых образов живут в тебе. У всех одно лишь тени отраженье, А ты один вмещаешь все в себе. Лик Адониса жалко искажает Собой твои небесные черты, - Все, что лицо Елены украшает, В одежде грека воплощаешь ты. Возьмем весну иль осени дары: Та - только тень твоих очарований, А эта - воплощенье доброты. Ты отражен в красотах всех созданий, Ты внешностью участвуешь везде, Но постоянство сердца лишь в тебе. 54 О, как краса становится нам краше В убранстве правоты! Красив наряд У роз, но восхищенье наше Растет, вдохнув их сладкий аромат. Шиповник тоже нам глаза ласкает Не меньше цвета благовонных роз: Он, сходный с ними, как они блистает В волшебную пору весенних рос. Но красота его на миг жива: Он без ухода, лишний, умирает Как бы один. А роза, и мертва, Свой аромат повсюду расточает. Так будет цвесть твой дух в моих стихах, Когда твой облик обратится в прах. 55 Нет! Пышность мрамора гробниц земных Владык не победит мой мощный стих. Ты будешь светел в нем, всегда нетленный, А время смоет камня блеск надменный. Когда война статуи свергнет в прах, И не оставит бунт на камне камень, Ни Марса меч, ни всемогущий пламень Не тронут память о твоих чертах. И слава о тебе на век пребудет Людской вражде и смерти вопреки. Ты будешь юн, как в ниве васильки, Доколе всех звук трубный не разбудит. Пока на Суд не встанешь из могилы, В моих стихах ты будешь жив, о милый! 56 Любовь, воспрянь. Пускай не говорят, Что твой клинок тупее вожделенья, Которое, тупясь от пресыщенья, На завтра вновь отточенный булат. Так будь и ты. И хоть твой взгляд голодный Насытился и клонится ко сну, Пусть завтра вновь блеснет. Не дай огню Груди заснуть в унылости холодной. Пусть будет отдых твой подобен морю Средь берегов, где юная чета В ладье встречает с пламенем во взоре Возврат любви, увидя берега. Зови его зимой, когда в морозы Мы страстно ждем расцвета вешней розы. 57 Раз я твой раб, готов я должен быть Во всякий час ждать твоего желанья, - Не знать досуга, даже не служить, Пока я не услышал приказанья, - Не сметь роптать на бесконечный час, Когда мой властелин покой вкушает, - Не горевать, услышавши приказ Расстаться с ним. Когда он уезжает, Спросить не смею в помыслах ревнивых, Куда, зачем покинул он меня, И, хмурый, думаю о тех счастливых, Которым радость быть с тобой дана. Любовь глупа, и ей твое желанье - Чтоб ты ни совершил - вне порицанья. 58 Тот бог, что обратил меня в раба, Велел не проверять твои досуги, Не требовать отчета у тебя И быть всегда готовым для услуги. О, дай снести, когда я пред тобой, Отсутствие преград твоей свободы! Терпенья дай, смиренного тоской, Переносить измен твоих невзгоды! Где хочешь будь. Ты полный властелин Всех дел твоих и времяпровожденья. Себя ты можешь миловать один, Свершая над собою преступленье. Хоть ожиданье ад, - я должен ждать И что бы ты ни сделал - не роптать. 59 Что есть, уж было, может быть, не раз. И вот, минувшее изображая, Наш бедный ум обманывает нас, Известное когда-то вновь рождая. О, если б мог я, заглянув в сказанья Пяти веков, увидеть облик твой В одной из древних книг, где начертанья Впервые закрепили дух живой! О, если б знать, что б древние решили, Увидя чудеса твоих красот, Кто ближе к совершенству - мы, они ли, - Иль мир свершает тот же оборот? О, я уверен, ум веков былых Ценил черты, куда бледней твоих! 60 Как волны вечно к берегу несутся, Спешат минуты наши к их концу. Одна другую догоняя бьются, Давая место новому бойцу. Рождение, увидев свет, ползет Ко зрелости, но чуть она настала, Борьбе с затменьем настает черед, И время рушит то, что созидало: Пронзает цвет, блистающий красою, Уродует морщинами чело, Жрет лучшее, что на земле взросло И злобно губит под своей косою. Но стих мой, знай, природе вопреки Спасет твой лик от губящей руки. 61 Хотел ли ты, чтоб образ твой мешал Смежить мне веки средь истомы ночи, И рой теней дремоту прерывал, Подобием с тобой дразня мне очи? Твой дух ли ты мне издалека шлешь Выслеживать тайком мои деянья, Чтоб уличить изменчивость и ложь? Ты ль, в ревности, желаешь испытанья? О нет! Твоя любовь не так сильна. Нет, то моя очей смежить не может. Моя любовь, моя любовь одна Как страж не спит, терзает и тревожит - И стражду я, злой думою томим, Что где-то там ты близок так другим! 62 Грех самомненья очи мне слепит И обладает телом и душою, И этот грех ничто не излечит, Так глубоко сроднился он со мною. Мне кажется, нет облика красивей, Нет лучше стана, выше правоты, Что нет моей оценки справедливей, Что все во мне достойно похвалы. Но чуть возьмусь за зеркало, я вижу, Как стал я стар, как истощен тоской, - И самомненье, падая все ниже, Становится обманчивой мечтой. То не себя - тебя я обожаю! В твою весну сентябрь мой облекаю. 63 Придет пора, когда моя любовь, Как я теперь, от времени завянет, Когда часы в тебе иссушат кровь, Избороздят твое чело и канет В пучину ночи день твоей весны; И с нею все твое очарованье, Без всякого следа воспоминанья, Потонет в вечной тьме, как тонут сны. Предвидя грозный миг исчезновенья, Я отвращу губящую косу, Избавлю я навек от разрушенья Коль не тебя, то черт твоих красу, В моих стихах твой лик изобразив - В них будешь ты и вечно юн, и жив! 64 Когда я зрю, как время искажает И блеск и роскошь отошедших лет, Как башни в прах паденья низвергает, Как истребляет вечной бронзы след, Как океан голодный пожирает Приливом стран цветущих берега Иль вдруг выводит из-под волн луга, Что здесь творит, там властно разрушает; Когда я зрю судьбины государств, Блеск их расцвета, ужас распаденья, То понимаю, видя гибель царств, Что и твое настанет разрушенье... Мне эта мысль как смерть. И лишь печаль Жива о том, что потерять так жаль. 65 Раз бронзе, камню, землям, океану Предел кончины предназначил рок, Как отразит свирепство урагана Красы весенней девственный цветок? Как устоит медовое дыханье Напору вихря мчащихся времен, Когда гранит скалы не защищен, Ни сталь оград от времени метанья? О страшный помысел! Где? Кто, увы! - Кто перл времен от времени спасет? Кто запретит гниенье красоты? Кто гибель прекратит? - Никто! Покуда Великое не совершится чудо И из чернил любовь не зацветет. 66 Томимый этим, к смерти я взываю; Раз что живут заслуги в нищете, Ничтожество ж - в веселье утопая, Раз верность изменяет правоте, Раз почести бесстыдство награждают, Раз девственность вгоняется в разврат, Раз совершенство злобно унижают, Раз мощь хромые силы тормозят, Раз произвол глумится над искусством, Раз глупость знанья принимает вид, Раз здравый смысл считается безумством, Раз что добро в плену, а зло царит - Я, утомленный, жаждал бы уйти, Когда б тебя с собой мог унести! 67 Зачем он должен средь заразы жить, Присутствием уродство украшая? Затем ли, чтоб защитой зла служить, Красой своей невзрачность прикрывая? Иль чтоб могла подделка передать Его лица пленительную живость? Но что бескровью лживых роз искать, Коль роз живых сияет в нем правдивость? Зачем живет он в дни, когда бедна, Как нищая, красой природа стала? - Затем, что в нем лишь вся ее казна И без него платить ей силы б не хватало. Да, в нем одном краса былая вновь Сияет нам и радует любовь. 68 Его ланиты - образец былого, Где, как цветок, взрастала красота, Где лживый цвет поддельного лица Не смел еще касаться до живого; Где золотых кудрей с главы почивших Никто не смел у гроба отнимать, Чтоб снова жить и снова украшать Живущего красой кудрей отживших. Лишь в нем видна былая простота, Вся без прикрас, правдива и чиста, Не знавшая весны с чужой травою, - Ни грабежа, чтоб вновь стать молодою. Как в образце природы в нем видна Глазам поддельной - прежних дней краса. 69 Все, что в тебе извне доступно взгляду, Ни для кого не может лучше быть: Твой светлый лик вселяет всем усладу, Враги - и те должны его хвалить. Так внешности дарует внешность цену. Но те же, что склоняются пред ней, Другое говорят, хвале на смену, Направив взоры глубже в суть вещей. Достоинства души твоей познав, Ей воздают лишь по ее деяньям. Их мысль тогда, в разладе с любованьем, Поражена зловоньем сорных трав. Но почему твой дух не отвечает Красе? Разгадка в том, что он мельчает. 70 То не беда, что ты хулы предмет! Прекрасное рождает осужденье. Ведь красоты без темных пятен нет. И в чистом небе ворон реет тенью. Будь ты хорош, и грязный яд злословья Поднимет лишь тебя в глазах людей. Ведь червь грызет с особенной любовью Сладчайший цвет. Ты ж - цвет весенних дней! Ты пережил соблазны юных лет Нетронутым иль свергнув нападенье, Но этим злейший возбудил навет И дал ему свое утроить рвенье. Когда бы он тебя не искажал, Мильон сердец к твоим ногам бы пал. 71 Когда умру, оплакивай меня Не долее, чем перезвон печальный, Что возвестит отход из мира зла На пир червей, под камень погребальный. При чтеньи этих строк не вспоминай Руки моей, писавшей их когда-то. Я так люблю тебя! Мне лучше, знай, Забытым быть тобою без возврата, Чем отуманить облик твой слезой. Задумавшись над строфами моими, Не поминай, печальный, мое имя, Любовь твоя пускай умрет со мной, Чтоб злобный мир, твою печаль почуя, Не осмеял бы нас, когда умру я. 72 Из страха, чтоб тебя не раздражали Вопросами, какою из заслуг Я удостоился твоей печали, Когда умру, - забудь меня, мой друг! Нет у меня заслуг, а ты невольно Выдумывать начнешь их или лгать И скажешь более, чем добровольно Скупая правда может мне их дать. Пусть, чтобы ложь любви не загрязнила И чтобы ты не лгал, меня любя, - Мое название возьмет могила, Ни одного из нас не устыдя: Меня - за скудость дел моих, тебя - За то что жил, ничтожество любя. 73 Во мне ты можешь видеть время года, Когда слетел иль редок желтый лист На тех ветвях, что треплет непогода, Там, где весной звучал веселый свист. Во мне ты видишь сумерки тех дней, Когда заря на западе блистает, А ночь за ней - все ближе, все черней - В подобье смерти мир успокояет. Во мне ты видишь тление костра На пепле чувств всего, что было мило, Достигшее до смертного одра, Снедаемое тем, чем прежде жило. И, видя это, любишь ты сильней Того, чья жизнь - вопрос немногих дней. 74 Покоен будь. Когда приказ суровый Бесследно унесет меня долой, В моих стихах вернусь я к жизни снова, И в памяти останусь я с тобой. Читая их, прочтешь, что в лучшей части Они, мой друг, посвящены тебе. Земля пойдет к земле. В твоей же власти Останется все лучшее во мне. Итак, утратишь ты лишь труп презренный, Добычу злодеяний и червей, Не стоящий твоей тоски священной И не достойный памяти людей. В нем содержание лишь было ценно, Оно же здесь пребудет неизменно. 75 Для дум моих ты то, что пища телу, Иль благодатный дождик в летний зной. Я за тебя в разладе сам с собой, Как с деньгами скупец закоренелый: То горд, как обладатель, то потом Боюсь, мой клад похитят годы-воры, То жажду только быть с тобой вдвоем, То привлекать на нас с тобой все взоры, - То на тебя гляжу до пресыщенья, То изнываю в жажде увидать. Не знаю я другого наслажденья, Чем то, которое ты можешь дать. Так я то сыт, то алчен - день за днем Бываю нищим или богачом. 76 Зачем мой стих так беден новизной И так далек от смелых выражений? Зачем я с веком не ищу порой Иных созвучий, свежести сравнений? Зачем пишу все то же об одном, Все облекая в прежние одежды, И в каждом слове выдаю пером, Кто вдохновитель мой и где надежды? О, знай, мой друг, ты свет моих стихов; Ты и любовь - вот все их содержанье. Я только тщусь из тех же старых слов Дать чувству вновь иное одеянье. Ведь солнце каждый день старо и ново. Так и любовь, твердя все то же слово. 77 Как вянешь ты, пусть зеркало покажет, Твои часы - как праздно ты живешь. В пустых листах твой дух печатью ляжет, В них поученье ты себе найдешь: Морщины, отраженные стеклом, Твердят, что нас могила ожидает, А ход часов не шепчет ли о том, Что в вечность время, крадучись, шагает? Чего не может память сохранить, Доверь пустым листам, и ты нежданно, Когда начнут созданья мозга жить, Познаешь дух, тебе природой данный. Чем чаще будешь их читать, тем ты Богаче будешь, а с тобой - листы. 78 Я так же часто призывал тебя Быть Музою моих стихотворений, Как все другие, что несут, как я, К твоим стопам плоды их вдохновений. Твой облик, что научит петь немого И неуча парить за облака, Дал силы новые искусству слова, Удвоил мощь и грацию стиха. Но более всего гордись моим: В нем все - любовь, все - пламень чувства. Ты только придал внешний блеск другим И прелестью своей развил искусство - Но можно ли сравнить, что сделал мне ты, Из неуча взведя меня в поэты? 79 Пока один тебя я призывал, Ты лишь мои стихи дарил приветом. Теперь, когда отцвел мой мадригал И Муза перешла к другим поэтам, Я допускаю: чар твоих предмет Достоин лучшего пера, чем это, Но все, что скажет о тебе поэт, - Платеж тебе твоею же монетой. Достоинства ль твои он воспевает - Он из твоих поступков их берет. Красу у щек твоих он похищает. Что он ни славит, все в тебе живет. Чего ж тебе его благодарить За то, что сам ты вынужден платить? 80 О, как мне страшно о тебе писать, Узнав, что лучший дух тебя возносит И силится мои хвалы попрать! Но раз дары твои свободно носят, Как океан безбрежный, все равно И бедное, и мощное ветрило, Мой жалкий челн - пускай слабей его! - Направит вдаль упрямое правило. Спасешь - и полечу по гребню волн, Пока он ждет над бездной молчаливой. Дашь гибель - значит, я негодный челн, А он могуч в постройке горделивой. И если рок судил мне пораженье, В моей любви гнездилось уж паденье... 81 Мне ль пережить тебя назначил рок, Иль раньше буду я в земле зарыт, Не вырвет смерть тебя из этих строк, Хотя я буду сам давно забыт. Бессмертье в них тебе судил Всесильный, А мне, когда умру, - удел червей. Мне предназначен скромный холм могильный, Тебе - нетленный трон в очах людей. Твой монумент - мой стих: прочтут его Еще бытья не знающие очи На языках, неведомых еще. Когда мы все умолкнем в вечной ночи, Ты будешь жив - так мощен я в стихах,- Где дышит дух живой - в людских устах! 82 Допустим, что ты чужд моим стихам И можешь дать оценку беспристрастно Тем посвященьям, что к твоим стопам Писатели несут подобострастно. Ты столь же полон знаний, как красот, И, думая, что мной не оценен, Теперь искать размеров принужден Свежей моих для песен и для од. Ну что ж, ищи! Но ты увидишь скоро, Как много лжи средь выспренних потуг, Что истинно, без ложного убора Тебя изобразил лишь твой правдивый друг. Прикрасы там нужны, где все убого, Где красок нет, - в тебе же их так много! 83 По-моему, прикрас тебе не надо, И потому я их не придавал. Я находил, что чар твоих отрада Сильнее всех напыщенных похвал. Поэтому умолк я, чтоб ты сам Мог видеть, как новейшие приемы Неподходящи, слишком узки там, Где совершенства с ложью не знакомы. Мое молчанье ты вменил мне в грех, Когда оно достойно одобренья За то, что не был я собратом тех, Кто вместо жизни дал лишь искаженье. В твоих очах гораздо больше света, Чем могут выразить твои поэты. 84 Там больший пыл восторга невозможен, Где сказано, что ты один лишь - ты... В каких краях, где в тайниках заложен Бесценный перл подобной красоты? Убого то перо, что не сумеет Превознести предмета своего. Но о тебе одно сказать довлеет: Что ты лишь ты - и больше ничего! Кто спишет то, что вписано в тебе, Не исказив, что создала природа, - Такой поэт прославится везде, И стих его не обесцветят годы. Свои дары пятнаешь ты, ценя Лишь чад похвал, уродящих тебя. 85 Моя немая муза, милый, спит, Когда к тебе несутся песнопенья, И много перьев золотых скрипит, А музы ткут изысканность хваленья. Со мною - мысль, с другими - лишь слова. Кричу "аминь", как дьяк во славу Бога, Услышав всякий гимн, где у стиха Изящество и благозвучье слога. И говорю: "Да, это так; да, верно!" И хочется еще хвалы прибавить, Но мысленно. В моей любви безмерной Не слово - мысль одна умеет славить. Цени ж других за их слова пустые; Меня - за мысли пламенно-немые. 86 Его стихов ли гордое ветрило, Стремясь к тебе, награде всех наград, В моем мозгу рой дум похоронило И обратило в гроб цветущий сад? Его ли дух, злым духом наученный Писать стихи, стал палачом моих? Нет, не злой дух, советник сокровенный, Нет, и не сам он поразил мой стих. Ни он, ни этот тайный вдохновитель, Средь тишины желанный гость ночной, Не может хвастаться как победитель. Я не боюсь побед их надо мной! Но чуть ты стал сочувствовать ему, Я замолчал и погрузился в тьму. 87 Прощай! Ты слишком дорог для меня И самому себе ты знаешь цену. Тебе свобода мной возвращена, И моему предел положен плену. Как удержать тебя мне против воли? Заслугами моими не богат, - Не стою я такой блаженной доли И все права мои даю назад. Ты дал их мне, еще меня не зная И зная мало о себе самом. Твои дары, в разладе возрастая, Из чуждого вернутся в отчий дом. Я обладал тобой, как в сновиденьи, И был царем - до мига пробужденья. 88 Когда захочешь обличить меня, Изобразив, глумясь, в окраске темной, Против себя с тобою буду я И докажу, что прав ты, вероломный! Я лучше всех сам знаю, в чем я слаб. Пред всеми разверну позорный свиток Моих грехов, чтобы, как верный раб, Сиянью твоему придать избыток. И я не буду в проигрыше, нет, - Лишь помышляя о твоем покое, Все, что я сделаю себе во вред, Раз нужно для тебя, нужней мне вдвое. Я так люблю тебя. Весь, весь я твой! Мне в радость скорбь моя за твой покой! 89 Скажи, что я виновен - без протеста Я стану в этом уверять других; Скажи, что хром - и я не сдвинусь с места, Не возражая против слов твоих. Не можешь ты меня унизить боле, Придать мрачнее вид делам моим, Чем я. И вот, твоей покорный воле, Я притворюсь тебе совсем чужим. Я стану избегать возможной встречи, И имя столь любимое твое Я исключу из повседневной речи, Чтоб выдать нас оно вдруг не могло. Сам на себя воздвигну клеветы... Могу ль любить, кого не любишь ты?.. 90 Коль хочешь быть врагом мне - будь им ныне, Когда гоним я роком и людьми. Примкни скорей к враждебной мне судьбине, Но медленной отравой не томи! Когда душа печали сбросит гнет, О, не буди подавленную муку! За бурей вслед пусть дождик не идет... Не замедляй решенную разлуку, Покинь, - но не последним, умоляю, За меньшими печалями вослед, Нет, сразу порази! Тогда познаю Тягчайшую из выпавших мне бед. И горе, что считаю ныне горем, Покажется мне каплей рядом с морем! 91 Кто хвалится искусством, кто - рожденьем, Кто - деньгами, кто - парчевым плащом, Кто - мускульною силой, кто - именьем, Кто - соколом, собакой иль конем. И каждый радость, сродную ему, Считает самой высшей из утех. Все это не по вкусу моему. Мое пристрастье - лучшее из всех: Твоя любовь мне знатности милее, Богаче денег и славней венца, Охотничьей потехи веселее, Когда ты мой - нет гордости конца... Но горе в том, что все отнять ты властен, А без твоей любви я так несчастен! 92 Но что ни делай, чтоб порвать со мной, До смертного конца ты будешь мой. Я буду жить, пока меня ты любишь, Ты осчастливишь, ты же и погубишь. Чего страшиться худшей из обид, Когда в малейшей - жизни прекращенье? Нет, лучшая мне доля предстоит, Чем быть рабом каприза настроенья. Изменой мне не возмутишь покоя, Коль от нее зависит жизнь моя... О, наконец могу вздохнуть легко я, Счастливым жить и умереть любя. Соблазнов красоте не избежать. Но я измен твоих могу не знать... 93 И буду жить в неведеньи счастливом, Как муж обманутый. Твое лицо Еще казаться будет мне правдивым, Когда ты сердцем будешь далеко. В твоих глазах нет места ухищренью, По ним измен твоих мне не узнать. В других чертах всегда по выраженью Обман и хитрость можно прочитать. Но Небо, сотворив тебя, решило В твоем лице любовь запечатлеть. Какие б бури сердце не носило, Их в прелести твоей не разглядеть. Ты чуден, как Эдема плод запретный, Как в нем, в тебе паденье не заметно... 94 Кто в силах повредить, но не вредит, Не делает того, чем угрожает, Влияя на других, сам как гранит Незыблем, тверд, соблазны побеждает, - По праву тот наследует блага, Возделывает их, не расточая, Как властелин, разумно умножая, Когда другие стражи лишь добра. Весенний цвет наряден для весны, Сам по себе он лишь живет и вянет, И если вдруг он зараженным станет, То хуже он негоднейшей травы. Так красота от скверны и обмана Как сгнивший цвет - зловеннее бурьяна... 95 Каким прелестным делаешь ты стыд, Который, словно червь в пахучей розе, Слух о тебе в зародыше пятнит: Твои грехи подобны вешней грезе. Кто о тебе вещает, описав Сластолюбивый пыл твоих забав,- Не может порицать без восхищенья. И против воли шлет благословенье. Что за приют! Какой прелестный кров, Избрав тебя, нашли себе пороки! Твоей красы блистающий покров Меняет грязь в прозрачные потоки. Но берегись, сокровище мое! У лучшего ножа тупеет острие. 96 Кто говорит, что юный пыл твой - грех, Кто прелесть в нем особую находит. Но грех ли, прелесть - он чарует всех, И взор твой в прелесть даже грех возводит. Как на руке у молодой царицы Ничтожный камень блещет как алмаз, Твоих проступков темные страницы Блестят как добродетели для нас. Не все ль ягнята пали б жертвой волка, Когда б он мог их видом обмануть? Какую массу лиц ты сбил бы с толка, Когда б хотел все чары развернуть? Не делай этого! Мне честь твоя, Раз что ты мой, дороже, чем моя. 97 Как на зиму похожи дни разлуки С тобой, о радость промелькнувших дней! Какой мороз! Как все томится в скуке! Какой декабрь средь леса и полей! А между тем то было вслед за летом, Роскошной осенью, в пору плодов, Зачатых некогда весенним цветом, Как плод любви осиротелых вдов. И вялыми казались мне плоды, Которые не знают ласк отца, Ведь лето и отрада там, где ты, А без тебя у рощи нет певца. А если есть, поет он так уныло, Что вянет лист, страшась зимы постылой. 98 Я далеко был от тебя весной, Когда апрель в одежде многоцветной Дышал повсюду жизнью молодой, И сам Сатурн был светлый и приветный. Ни пенье птиц, ни мед благоуханья Пестреющей долины не могли Заставить верить их очарованью, Или сорвать цветок с лица земли. Ни бледность лилии, ни роз блистанье Не тешило меня: я видел в них Лишь бледный отблеск твоего сиянья, О образец всех прелестей земных! Да, зимним мне казался их убор, И с ними вел такой я разговор: 99 Я так цветок фиалки упрекал: Прелестный вор, твое благоуханье Ты не из уст ли милого украл? Чтоб лепесткам твоим придать блистанье Не у него ли кровь из жил ты взял? Лилей корил за цвет руки твоей, Ростки душицы - за красу волос, Виновными глядели кущи роз, Одни красны, другие же бледней Чем снег, а третьи - в краске томной млели, Украв твой цвет и нежный аромат. За это воровство их черви ели, Когда всего пышнее их наряд. И не было ни одного цветка, Который не ограбил бы тебя. 100 Где, Муза, ты, что не поешь так долго О том, кто для тебя источник сил? Иль в пошлой песне, изменяя долгу, На недостойных тратишь светлый пыл? Вернись! Скорее искупи вину В созвучьях нежных, полных вдохновенья. Воспой того, кто ценит песнь твою, Кто дал ей содержанье и уменье. Восстань, взгляни на милого чело - Не провело ли время в нем морщины - И если да, осмей упадок зло. Позорь везде и дряхлость и седины. Но будь проворней времени, лети! Губящую косу предупреди! 101 Лентяйка Муза! Как искупишь ты Пренебреженье к правде с красотою? Не обе ли они отражены В чертах того, кто так любим тобою? Ответь мне. Уж не хочешь ли сказать, Что правда без похвал всегда нетленна? Что красоту не стоит украшать? Что совершенство в корне совершенно? Что он красив, так будешь ты нема? Тебе в молчаньи оправданья нет, Когда ты в силах, чтоб во все века Он жил и всюду проливал свой свет. За дело, Муза! Сделаем с тобою, Его красу на все века живою! 102 Моя любовь растет, хоть не на взгляд. Люблю не меньше, меньше выражая. Любовь - товар, когда о ней кричат На площади, ей цену поднимая. В весеннюю пору любви моей Тебя встречал моею песней звонкой, Как у порога лета соловей. Но чуть окрепнет в ниве стебель тонкий, Смолкает он, - не потому, что слаще Пора весны, когда он пел о розе, Но потому, что там гудит в зеленой чаще И глушит песнь любви в вседневной прозе. Поэтому, как он, и я молчу, Тебя тревожить песней не хочу. 103 Какую бедность, Муза, ты явила Там, где так много высказать могла, - Где в содержаньи голом больше силы, Чем в похвалах и вычурах стиха! О друг мой! Не кори мое молчанье! Вот зеркало. Взгляни себе в лицо. Мне ль передать его очарованье? Не грубо ль для него мое перо? Не грех ли было бы, твой лик рисуя, Лишь искажать его в моих стихах? В том, что пишу, другого не хочу я, Как всем поведать о твоих дарах. И много больше чем мой бедный стих, Покажет зеркало в чертах твоих. 104 Нет, для меня стареть не можешь ты. Каким увидел я тебя впервые, Такой ты и теперь. Пусть три зимы С лесов стряхнули листья золотые, Цветы весны сгубил три раза зной. Обвеянный ее благоуханьем, Пронизанный зеленым ликованьем, Как в первый день стоишь ты предо мной. Но как на башне стрелка часовая Незримо подвигает день к концу, Краса твоя, по-прежнему живая, Незримо сходит в бездну по лицу. Так знайте же, грядущие творенья,- Краса прошла до вашего рожденья. 105 Моя любовь не идолослуженье, И милый мой не идол без души, Хоть шлют все те же страстные хваленья Все одному ему мои стихи. Он так же мил сегодня, как вчера, Все так же постоянно совершенен, Поэтому в созданиях пера И мой восторг все так же неизменен. Мил, добр, правдив - вот все их содержанье, Мил, добр, правдив - в разнообразьи слов Три темы во едином сочетаньи. Вот цель, и смысл, и дух моих стихов. "Мил, добр, правдив" - встречаются отдельно, Но только в нем сложились нераздельно. 106 Когда в сказаниях времен минувших Читаю описанья красоты И рыцарей, и дам, давно уснувших, Я вижу их забытые черты. Но в пышном фимиаме восхваленья Их рук, их ног, их уст и их очей Я вижу лишь как бы предвосхищенье Всего, что слилось в красоте твоей. Все эти похвалы лишь предсказанья Того, что можем ныне видеть мы, Но в смутности далекой прозреванья Воздать тебе, что должно, не могли. Но ведь и мы, любуяся тобой, Немеем пред твоею красотой. 107 Ни собственный мой страх, ни вещий дух, Мечтая о грядущем мирозданья, Не могут предсказать, когда, мой друг, Моей любви наступит окончанье... Проходят без следа луны затменья: Авгурам их пророчество смешно; Бывает часто шаткое прочно: Оливе мир сулит на век цветенье. И вот, в росе поры благоуханий Свежа моя любовь, ей смерти нет, Раз жив в моих стихах я как поэт, Когда могила ждет других созданий. В моих стихах твой памятник прочней, Чем пышные надгробия царей. 108 Нет ничего доступного перу, Чего тебе не выразил мой гений. Что нового сказать тебе могу, В чем не было бы прежних откровений? Ничто, мой светлый мальчик; как в вседневной Молитве Богу то же говорю, - Как стар, но и не стар мой крик душевный - <Я твой, ты мой> - с тех пор, что я люблю. Так вечная любовь в своем теченьи Не знает пыли и обид времен, Не зрит морщин, - и в вечном обновленьи След дряхлости в рабы ей присужден. Где время, внешность вносят обветшанье, Она живет в лучах воспоминанья. 109 Не говори, что это сердце лживо, Хоть потускнел на вид мой пыл вдали, Не умереть тому, что вечно живо В моей душе, - она в твоей груди. Там кров моей любви, и если я Блуждал как странник, то пришел домой Я вовремя, по-прежнему любя, Чтоб смыть пятно моею же водой. Хотя б во мне все слабости земли, Присущие всем существам, царили - Не верь, не верь, чтобы они могли С сокровищем моим сравняться в силе! Нет в мире ничего милей тебя, О розан мой, ты мне и все, и вся! 110 Я сознаюсь: то здесь, то там блуждая, Я сделался изменчивым на вид, Сокровища за гроши продавая, Возобновляя пыл былых обид. Да, только в форме искажений Я видел правду... Верь божбе моей, Что сердце молодело от падений И облик твой все восставал светлей. Теперь конец. Отныне вечно твой, Свободен я от новых вожделений. Ты бог любви, перед одним тобой Я преклоняю вновь мои колени. Прими ж меня, прижми к своей груди, О сладостный, о лучший сын земли! 111 Нет, не меня кори, кори мою судьбу, Виновницу моих дурных деяний! Она меня забросила в среду, Родящую разнузданность желаний. Вот отчего на мне лежит клеймо, Вот что мою природу подчинило Порывам чувств и грязью исказило... В тебе одном спасение мое! И, как больной, желая исцеленья, Желчь снадобий готовится принять, - Нет горести для цели исправленья, Которой бы я не был рад признать. О, пожалей меня, мой нежный друг! И эта жалость исцелит недуг. 112 Твоя любовь и жалость совлекли С меня клеймо суда толпы презренной. Что мне ее хваленья и хулы?! Ты мне один судья во всей вселенной! Ты для меня на свете все и вся! Лишь от тебя снесу я осужденья. Никто другой, хваля иль понося, Не может в жизнь внести мне измененье. В такую бездну погрузил я мненья О мне людей, что мой змеиный слух И к лести, и к проклятиям стал глух. И знай, причина этого презренья Лишь ты. Ты так всегда, везде со мной, Что словно мертв весь мир мне остальной. 113 С тех пор, что я покинул вновь тебя, Я глубь моей души лишь постигаю, Я полуслеп к тому, что вне меня, И будто вижу, но не понимаю. До сердца не доходят отраженья Ни птиц, ни трав, ни образов. Мой ум Не сознает ни вида, ни движенья И не хранит в себе ни грез, ни дум. Прелестный облик ли, чело ль уродства, То день ли, ночь, то море ли, леса, Иль черный грач, голубки ли краса, - Во всем с тобой я только вижу сходство. Мой дух, весь полный чувством лишь безмерным, Из верного становится неверным. 114 Или мой дух, увенчанный тобою, Пьет жадно лесть, отраву всех царей? Иль я стою пред истиной святою, Когда твоя любовь, как чародей, Творит из чудищ светлое виденье Такого небожителя, как ты, Из гадов делает венец творенья, Едва на них блеснут ее лучи? Нет, первое! То лесть в моих очах, И ум ее по-царски выпивает. Мой взор со вкусом был всегда в ладах И другу сам фиал приготовляет. А если он отравлен - не беда! Его наполнили мои глаза. 115 В моих стихах к тебе я прежде лгал, Где говорил: "Нельзя любить сильнее!" Тогда рассудок мой не понимал, Как может быть мой пыл любви ярчее. Ход времени в миллионах измерений Крадется в клятвы, рушит власть царей, Темнит красу, тупит порыв решений И силу духа силою своей. Как мог, страшась его всесильной власти, Я не сказать: "Нельзя любить сильней"? Уверенный в непрочности вещей, Я верил только в мимолетность счастья. Любовь - дитя. Я ж, как на зрелый плод, Смотрел на то, что зреет и растет. 116 Не допускаю я преград слиянью Двух верных душ! Любовь не есть любовь, Когда она при каждом колебанье То исчезает, то приходит вновь. О нет! Она незыблемый маяк, Навстречу бурь глядящий горделиво, Она звезда, и моряку сквозь мрак Блестит с высот, суля приют счастливый. У времени нет власти над любовью; Хотя оно мертвит красу лица, Не в силах привести любовь к безмолвью. Любви живой нет смертного конца... А если есть, тогда я не поэт, И в мире ни любви, ни счастья - нет! 117 Вини меня за то, что расточал Я то, чем одному тебе обязан, - И что твоей любви не призывал, Хоть день за днем сильней был с нею связан, - Что это сердце часто приносило Твои права неведомым сердцам, Что я пускал идти мое ветрило По воле ветра к дальним берегам. Кляни мои поступки, вожделенья, Улику за уликой громозди, Кори, брани, наказывай, стыди, Но только не рази стрелой презренья! Ведь я хотел беспутностью моей Узнать всю силу верности твоей! 118 Как с целью возбудить себя к еде Мы острой смесью небо раздражаем; Как мы, боясь, незримой нам беде Лекарством зримую предпосылаем, Так, сладостью твоею пресыщен, Я горечь зелья примешал в питанье, И вот, больной здоровьем, осужден Без всякой нужды выносить страданье. Так хитрости любви, предупреждая Незримые мученья, их творят, Лекарствами, здоровье отравляя, Избыток блага обращают в ад. И понял я - леченье только губит Тех, кто, как я, тебя безумно любит. 119 О, сколько горьких слез я выпивал Очищенных средь колб, подобных аду, Надежду страхом, страх надеждой гнал, Теряя там, где ожидал отраду! Каких безумств не совершал в тот миг, Когда считал себя в зените счастья! Как выступали из орбит своих Мои глаза в припадках злобных страсти! О благо зла! Теперь могу понять, Что лучшее лишь лучше от страданий, - Любовь былая, возродясь опять, И краше, и полней очарований. Так я ценой перенесенной муки, Счастливей трижды после дней разлуки. 120 Что ты жесток был, ныне мне отрадно; Хоть в ту пору обида и печаль Терзали грешный дух мой беспощадно, - Ведь нервы у меня не медь, не сталь... И если б ты мое познал презренье, Как я твое, то ты б изведал ад. Но я, тиран, забыл бы про тот яд, Который влил ты мне в те дни мученья. О, вспомнив лишь ту горестную ночь, Вся глубь души моей из состраданья Влила б тебе, как ты мне, чтоб помочь, Бальзам любви и соболезнованья. Но грех твой ныне в радость обращен. И я тобой, а мною ты прощен. 121 Нет, лучше подлым быть, чем подлым слыть, Когда не подл, но терпишь осужденья, Когда ты должен не как хочешь жить, Но так, как требует чужое мненье. Как чуждые, превратные глаза Могли б хвалить мои переживанья Иль ветреность мою судить, когда С их точки зло - добро в моем сознанье? Я есть - как есть. Кто стрелы направляет В мой грех, тот множит лишь свои: Я, может, прям, кривы ж они, кто знает? Не их умам судить дела мои, Пока не верно, что все люди злы, Во зле живут и злом порождены. 122 Твой дар, портрет твой, у меня в мозгу Запечатлен; его не смоет вечность. Он тления не знает, жить ему Вне времени предела в бесконечность. Иль, в крайности, пока моей душе Дает еще существовать природа. В то время, как все гибнет на земле, Твой облик будет цвесть из рода в роды. Прожить ли столько этому портрету? Я без доски ношу в душе другой. Вот почему мне в этом нужды нету: Твой истинный неразлучим со мной. Держать для памяти изображенье Не значит ли признать права забвенья? 123 Нет, время, нет, меня ты не изменишь! Взведенных вновь тобою пирамид Моим очам ни нов, ни чуден вид, В какой наряд его не разоденешь! - Наш краток век, и вот нам в удивленье Все то, что выдаешь за старину, И видим мы мечты осуществленье В уже известном нашему уму. Не верю я тебе! Не проведет Меня ни то, что есть, ни то, что было; И прошлое, и видимое лжет, Раз их твое теченье породило. Я так клянусь - и это будет вечно: Назло тебе быть верным бесконечно. 124 Моя любовь и царского рожденья Могла б быть все же пасынком судьбы, Здесь все становится без исключенья - Бурьян, цветок ли - жертвою косы. Любовь же вне случайностей, и чужд Ей пышный блеск дворцов и мрак паденья, Она цветет в богатстве и средь нужд, Вне прихоти времен и разрушенья. Что для нее расчеты государства В изменчивости суетной своей? Она сама незыблимое царство, Не ждет тепла, не гибнет от дождей. Сошлюсь на тех, кто жил в греховной тьме, Но умер как разбойник на кресте. 125 Носить ли сень царей мне над тобой, Чтоб выразить наружное почтенье, Иль класть основы вечности - живой Не долее, чем тлен и разрушенье? Я ль не видал искателей почета, Терявших все в стремлении к нему, За то, что предпочли, пустые моты, Простой, здоровой - острую еду? Нет, нет! Тебя в душе я буду чтить. Прими мой дар, хоть бедный, но свободный, Без примеси приправы разнородной. Давай друг друга попросту любить. Прочь, клевета! Знай: верная душа, Что ни твори, останется чиста. 126 Мой нежный мальчик, у тебя в руках Власть времени и с ней летучий миг. Ты все цветешь, а на твоих глазах Хиреет вид поклонников твоих. Природа, властвуя над разрушеньем, Тебя щадит в движении вперед, Чтобы похвастаться своим уменьем Порой умерить времени полет. Но все ж страшись, о баловень беспечный, Задерживать она не в силах вечно. Когда-нибудь она предъявит счет, И срок расплаты все равно придет. 127 Встарь чернота считалась некрасивой, И красота быть черной не могла. Теперь, став черной, часто слыть фальшивой Устами клеветниц обречена. Ведь если каждый может заменить Уродливость искусственной красою, Где красоте головку преклонить, Поруганной кощунственной рукою? Поэтому глаза у милой черны, Как ворон, и глядят как бы грустя, Что дурнота слывет красой, позорно Фальшивым блеском правду исказя. И эта грусть так чудно ей к лицу, Что каждый в нем признает красоту. 128 Когда ты, музыка моя, играя, Приводишь эти клавиши в движенье И, пальцами так нежно их лаская, Созвучьем струн рождаешь восхищенье, То с ревностью на клавиши смотрю я, Как льнут они к ладоням рук твоих; Уста горят и жаждут поцелуя, Завистливо глядят на дерзость их. Ах, если бы судьба вдруг превратила Меня в ряд этих плясунов сухих! Раз что по ним твоя рука скользила - Бездушность их блаженней уст живых. Но если счастливы они, тогда Дай целовать им пальцы, мне ж - уста. 129 Деянье похоти есть трата духа В преступном мотовстве стыда: оно Проклято, низменно, к рассудку глухо, Убийственно, кроваво и грязно; Едва изжито - будит отвращенье; Сверх помыслов желанно; чуть прошло - Сверх помыслов гнетет; и, как мученье Проглоченной с крючком приманки, зло. Безумие в неистовстве своем - В былом; в тот миг, когда в стремленьи, несдержимо - Зарница счастья; тьма скорбей потом, То в даль манит, то сон, мелькнувший мимо. Мир, зная это, как бы знать был рад Бежать небес, ведущих в этот ад! 130 Ее глаза на солнце не похожи, Коралл краснее, чем ее уста, Снег с грудью милой не одно и то же, Из черных проволок ее коса. Есть много роз пунцовых, белых, красных, Но я не вижу их в ее чертах, - Хоть благовоний много есть прекрасных, Увы, но только не в ее устах. Меня ее ворчанье восхищает, Но музыка звучит совсем не так. Не знаю, как богини выступают, Но госпожи моей не легок шаг. И все-таки, клянусь, она милее, Чем лучшая из смертных рядом с нею. 131 Ты так же тиранична, как все те, Чья красота жестока и надменна, Затем, что знаешь - у меня в душе Ты лучший перл и самый драгоценный. Хоть, правда, часто слышу я, краснея, Что нету чар любви в твоем лице, Сказать им "вы неправы" я не смею, Хоть в этом и клянусь себе в уме. И я не лгу себе, когда порою, Стеня, мечтаю о твоих чертах: Твою головку именно такою Люблю... но если б на других плечах! Черна не ты, а лишь твои дела. И клевету ты ими навлекла. 132 Люблю, когда порой ты с грустью вежды, Поняв всю скорбь, что в сердце мне внесла, Как бы одев их в мрачные одежды, Вдруг с жалостью направишь на меня. Не ярче солнце утром на восходе Вдруг озарит предутреннюю мглу, Не радостней на угасавшем своде Вдруг видим мы вечернюю звезду, - Чем этот взгляд глаза мои встречали... О, если бы и сердцем ты под стать Могла оплакать глубь моей печали И ласкою мучения унять! Тогда я буду клясться в том упорно, Что на земле все скверно, что не черно. 133 Будь проклята она, что так жестоко Меня изранив, ранила и друга! Ей мало, что страдал я одиноко: Нет, привила другому яд недуга. Сам от себя оторванный тобой, Теперь себя другого я лишаюсь: Покинутый тобою, им, собой, Я трижды сирота, втройне терзаюсь. Замкни меня в твоей стальной груди. Пусть сердцу друга буду я порукой И сторожем, где б ни был взаперти, Тогда смягчишь мою, быть может, муку. Нет, не смягчишь - раз роком решено Тебе отдать, что Богом мне дано. 134 Итак, увы, я признаю - он твой, Я ж волею судьбы закрепощен. Хотел бы все отдать, что "я" другой Из-под неволи был освобожден. Но ты не дашь, а он не хочет воли: Ведь ты жадна, а он мягкосердечен. Он поручился за мой долг - не боле - И этим стал клеймом раба отмечен. Вооружась законом красоты, Как ростовщик жестокий, ты взысканье Предъявишь другу за долги мои - И я лишусь любимого созданья... Он мной утрачен... Оба мы твои, Хоть заплатил он все долги мои. 137 Слепой Амур, что сделал ты со мной? Гляжу и вижу то, чего не вижу. Ведь знаю, что зовется красотой, Но высшая мне чудится всех ниже. Когда глаза в тенетах взора страсти Должны пристать к приюту всех людей, Зачем они, твоей поддавшись власти, Связали сердце с лживостью твоей? Зачем я должен видеть чудеса В том, что в глазах у света заурядно? Зачем в чертах немилого лица Рассудку вопреки мне все отрадно? Мой взгляд и сердце в правде заблуждались И в этот омут лжи теперь попались. 138 Когда она клянется, что права, Хоть знаю - лжет, но ей я как бы верю, Пусть думает, что простака нашла, Что в свете я еще не лицемерю. Так, уменьшая счет моим годам, Она отлично про мой возраст знает, Я ж будто верю полным лжи речам. Так с двух сторон правдивость умирает... Зачем бы не сознаться ей во лжи? К чему в моих летах мне не признаться? О, только призрак правды мил любви! Любовь не любит с возрастом считаться. Поэтому я лгу и лжет она, Со мною вместе ложью польщена. 139 Не требуй, чтоб оправдывал я зло, Которое мне внесено тобою! Не рань очами, но скажи мне все; Уж бить так бей, не мучь, кривя душою; Признайся, что другого полюбила, - Не уклоняй в смущении очей! Чего тебе лукавить, если сила Моя давно подчинена твоей! Дай оправдать тебя: да, полон зла, Твой взгляд всегда был мне врагом, и ты Теперь его к другому отвела, Чтобы меня от стрел его спасти. Не делай так! Ведь я почти сражен. Добей же, чтоб я был освобожден. 140 Насколько ты жестока - будь умна. Не изводи меня твоим презреньем, Иначе скорбь моя найдет слова, Которых не сдержать уже терпеньем! О, если бы я мог тебе внушить Слова любви ко мне и состраданья! Так умирающий, мечтая жить, Ждет от врача хоть слова упованья. - Иначе, берегись, с ума сойду, В безумьи буду клясть и клеветать я, И злобный мир, внимая моему Отчаянью, пошлет тебе проклятья! Не доводи до этого! Взгляни И взором, хоть не любишь, обмани! 141 Да, не глазами я люблю тебя. Для них твое неправильно чело. Но сердце обратила ты в раба: Оно, какая б ни была ты, влюблено. Ни голос твой не радует меня, Ни нежность кожи при прикосновеньи, Ни вкус, ни запах, прелестью маня, Не вносят в мою душу восхищенья. Но все пять чувств не могут убедить, Что быть твоим слугою не отрада, Что, потеряв достоинство, служить Тебе, как раб последний, не услада. Но есть в моем позоре искупленье: Внушая грех, ты вносишь и мученье. 142 Мой грех - любовь. Твоя заслуга - злоба И ненависть к моей любви греховной. Да, но сравни, что чувствуем мы оба, И ты, не я, окажешься виновной. А если нет, то все ж тебе негоже, Позорившей пурпурные уста Лобзаньем лжи и, оскверняя ложе Супружества, так презирать меня. Признай, что вправе я любить, как ты Сама других назойливо любила. Дай жалости в душе твоей взрасти, Чтобы ее сама ты заслужила. Ища в других то, что таишь сама, Своим примером будь уличена. 143 Как иногда хозяйка-хлопотунья Спускает с рук дитя, чтобы поймать Сбежавшую пернатую крикунью И спешно пробует ее догнать, - А брошенный ребенок громко плачет, Чтобы вернуть назад скорее ту, Что впопыхах то бегает, то скачет, Стараясь взять беглянку на лету. Так ты бежишь в погоне за мечтой, А я кричу как бедное дитя, Когда ж ее поймаешь - будь со мной Как мать с дитятей - приласкай меня! Так пусть твои осуществятся грезы, Чтоб, отрезвясь, ты ветерла мне слезы! 144 Есть две любви - отрады и мучений. Они вдвоем, как тени, там, где я: Прелестный юноша - мой добрый гений, Мой злобный демон - женщина-змея. Чтоб в ад меня завлечь, она сманить Решила ангела моей души, Мою святыню в беса превратить, Лишив надменно светлой чистоты. Как удалось ей это - я не знаю, Но вижу только, что они дружат. Поэтому, увы, подозреваю, Что ангел мой попал в кромешный ад. И я живу в сомнении, пока Мой друг не сгинул от руки врага. 145 Ее уста - дитя любви Произнесли: "Я ненавижу" Моей измученной груди. Но, заглянув мне в сердце ближе, Ей жалость в сердце вдруг сошла, А с жалостью упрек устам, Привыкшим к ласковым словам. И снова так она рекла: "Я ненавижу...", но кого Не назвала, и светлый день, Прогнав ужасной ночи тень, Вдруг озарил мое чело: "Я ненавижу... не тебя!" - Шепнула, жизнь мне возвратя. 146 Мой бедный дух! Ты, средоточье тела, Игралище бунтующих страстей! Что изнываешь, чахнешь ты без дела, Заботясь лишь о внешности своей? К чему так много трат на краткий срок Существованья тленного жилища? Иль для того живешь ты, чтобы мог Роскошнее быть пир червей кладбища? Нет, телу предоставя долг служенья, Ты сам на счет трудов его живи. В сокровищах небес ищи спасенья, Снаружи беден - будь богач внутри. Борись со смертью, тьму вносящей в свет, Где смерть побеждена, там смерти нет! 147 Моя любовь - болезнь, ее манит К тому лишь, что недуг мой удлинняет. Она, питаясь тем, что ей вредит, Болезненным желаньям угождает. Мой разум, врач моей любви, сердясь, Что все его забыты повеленья, Предав меня отчаянью, погас. Где страсть - там смерть, и нету ей спасенья... Неизлечим, покинутый умом, Как бесноватый, мучась и тоскуя, В словах и в мыслях как объятый сном, Вне истины безумствуя, брожу я. Ведь мнилось мне, что ты чиста, светла, А ты черна, как ад, как ночь мрачна. 148 Какие мне глаза дала любовь, Что нет у них согласья с верным зреньем? А если есть, как мог, спрошу я вновь, Мой разум разойтись с их впечатленьем? Коль хороша она, как лживый свет Любви мне говорит, то отчего же Нет человека, что не скажет "нет!". Иль правды свет и свет любви не схожи? О, может ли быть прав любовный взгляд, Когда от скорби застлан он слезами? Ведь даже солнце слепо, говорят, Коль небеса покрыты облаками... О, хитрая любовь! Слепя слезой, Уродство ты рисуешь красотой. 149 Как можешь ты, жестокая, сказать, Что не люблю тебя, когда назло Своей душе тебе принадлежать, Забыв весь свет, - все счастие мое? Кто из моих приятелей твой враг? Кто ненавидимый тобой мне мил? Когда бранишь меня, бывало ль так, Чтобы себя я тоже не бранил? Какое из моих достоинств я Не повергаю в прах к твоим ногам, И - слабостям твоим, как раб, служа, - Какое предпочту твоим глазам? Что ж, ненавидь. Теперь я просветлен: Ты любишь зрячих, - я же ослеплен. 150 Откуда у тебя такая сила? Как может немощь сердце чаровать? Какою властью мне она внушила Не видеть в блеске солнца благодать? Откуда эти чары ты взяла, Что даже в худшем из твоих деяний Такая мощь, такая прелесть зла, Что ты милей мне ангельских созданий? Кто научил тебя с тем большей силой Внушать любовь, чем меньше можешь дать? И хоть люблю я то, что всем постыло, Тебе ль меня за это упрекать? Чем меньше стоишь ты любви моей, Тем буду я достойнее твоей. 151 Любовь - дитя и чуждо ей сознанье, Хотя оно, все знают, плод любви. Так не кори меня, оставь ворчанье, А то окажешься виновной ты. Ведь за измену мне я изменил, И дух мой, вняв призывам властным тела, Ему в любви победу уступил. А телу до греха какое дело? И, пробудясь при имени твоем, Оно тебя избрало как награду, Гордясь при мысли быть твоим рабом, Ему и жизнь, и смерть с тобой в отраду... Я сознаю неодолимой власть Любви и с ней готов и жить, и пасть. 152 Любя тебя, изменник я, но ты, Клянясь в любви, изменница вдвойне. Забыв любовь, не ты ль права вражды Дала супругу твоему и мне? Но для чего тебя я упрекаю, Когда я в двадцать раз грешнее сам? Клянясь карать тебя, не я ль слагаю И честь, и правду, все к твоим ногам? Не клялся ль я, что нет тебя красивей, Добрее, искреней, прямей? Не я ль внушил глазам, что солнце лживей, Чем мрак любовной слепоты моей? Ведь веря, что ты хороша - я лгал, Преступно ложь за правду выдавал. 153 Амур, сложив свой светоч, опочил: В единый миг одна из дев Дианы, Схватив любви неугасимый пыл, Повергнула его в струи фонтана. И вот, пронизаны огнем любви, Они с тех пор хранят его влиянье, И, силою целительной полны, Спасают все любовные страданья. Но светоч вспыхнул вновь в очах моей Возлюбленной, и мальчик беспощадный Зажег мне сердце. Погрузясь в ручей, Ищу спастись от страсти безотрадной. Но тщетно! Там, где Купидон свой свет Вновь воскресил, спасенья больше нет. 154 Малютка, бог любви, заснул, уставший, И положил свой факел близ себя. Рой нимф, обет невинности державший, Вдруг прискакал. И нежная рука Одной из дев взяла огонь любовный, Которым род людской обворожен. И страстных вожделений вождь верховный Рукою нимфы был разоружен. Она в ручей то пламя погрузила, И он с тех пор огнем любви согрет. В ручье живет таинственная сила Целить людей. Мне ж исцеленья нет! Любовный жар упал в прохладу струй, Но им не остудить твой поцелуй!