ПОЛНОЕ СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ
В. ШЕКСПИРА
ВЪ ПРОЗѢ И СТИХАХЪ
Біографическій очеркъ В. Шекспира написанъ профессоромъ Московского университета Н. И. Стороженко, примѣчанія П. И. Вейнберга, П. А. Каншина и др.
І) ГАМЛЕТЪ, ПРИНЦЪ ДАТСКІЙ. II) РОМЕО И ДЖУЛЬЕТТА и III) ОТЭЛЛО.
СЪ ПРИЛОЖЕНІЕМЪ ПОРТРЕТА АВТОРА И СЕМИ РИСУНКОВЪ.
БЕЗПЛАТНОЕ ПРИЛОЖЕНІЕ
КЪ ЖУРНАЛУ
"ЖИВОПИСНОЕ ОБОЗРѢНІЕ"
за 1893 ГОДЪ.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
ИЗДАНІЕ С. ДОБРОДѢЕВА.
1893.
Дожъ.
Брабанціо, венеціанскій сенаторъ, отецъ Дездемоны.
Два другихъ сенатора.
Граціано, братъ Брабанціо.
Лодовико, родственникъ Брабанціо.
Отэлло, мавръ.
Кассіо, лейтенантъ.
Яго, поручикъ.
Родриго, знатный венеціанецъ.
Монтано, предшественникъ Отэіло по управленію Кипромъ.
Шутъ, слуга Отэлло.
Глашатай.
Дездемона, дочь Брабанціо и жена Отэлло.
Эмилія, жена Яго.
Біанка, куртизанка, -- любовница Кассіо.
Офицеры, военные, знатные, гонцы, музыканты, матросы, служители и прочіе.
2-е дѣйствіе происходитъ въ Венеціи, остальные на Кипрѣ.
Родриго. Что ни говори, Яго, а мнѣ крайне непріятно, что ты, распоряжавшійся завязками моего кошелька, такъ-же свободно, какъ своими собственными, зналъ объ этомъ.
Яго. Ты ничего не хочешь слушать!.. Не знайся со мною, если я когда-либо даже во снѣ видѣлъ что-нибудь подобное.
Родриго. Ты самъ-же говорилъ мнѣ, что ненавидишь его.
Яго. И ненавижу! Презирай меня, если не такъ! Мало-ли кланялись ему и ухаживали за нимъ трое изъ важнѣйшихъ лицъ Венеціи, чтобы доставить мнѣ должность лейтенанта. Цѣну я себѣ знаю, и вотъ тебѣ слово честнаго человѣка, я не хуже всякаго другаго былъ-бы на мѣстѣ, на самомъ этомъ мѣстѣ. Но онъ, поступая во всемъ согласно только своей гордой волѣ, сначала уклонялся отъ прямого отвѣта, прибѣгая при этомъ къ напыщеннымъ рѣчамъ, до невозможности пересыпаннымъ военными терминами и, наконецъ, не обращая вниманія на просьбы ходатайствовавшихъ за меня лицъ, объявилъ, что уже выбралъ другого лейтенанта. А на кого-же палъ выборъ? на какого-то флорентинца Микеля Кассіо, дѣйствительно замѣчательнаго математика, уже наполовину загубившаго свою душу любовью къ одной прелестницѣ и намѣреньемъ на ней жениться, но никогда не командовавшаго ни однимъ эскадрономъ на полѣ битвы и имѣющаго такъ-же мало понятія о военномъ дѣлѣ, какъ любая пряха. Онъ только по книгамъ знакомъ съ теоріей военнаго дѣла, но и одѣтые въ мантіи сенаторы могутъ объ этомъ настолько-же мастерски толковать какъ и онъ. Одна болтовня безъ практической опытности -- вотъ и вся его военная подготовка. Вотъ на него-то, синьоръ, палъ выборъ, а мнѣ, уже успѣвшему доказать, чего я стою и на Родосѣ, и на Кипрѣ, въ христіанскихъ странахъ и среди нехристей, подулъ на встрѣчу противный вѣтеръ, такъ-что меня обогналъ какой-то приходорасходчикъ. Вотъ этому-то счетчику суждено быть лейтенантомъ, а мнѣ, -- какъ ни велика между нами разница, -- по-прежнему оставаться только поручикомъ его мавританской свѣтлости.
Родриго. Клянусь небомъ, я скорѣй-бы согласился быть его палачомъ.
Яго. Теперь ничто уже бѣдѣ не поможетъ; въ этомъ-то и есть худшая сторона службы, гдѣ повышенія производятся или въ силу ходатайствъ, или по собственному расположенію, а не по старой постепенности, когда каждый второй заступалъ мѣсто каждаго выбывшаго перваго. Теперь, синьоръ, судите сами, имѣю-ли я хоть малѣйшее основаніе любить мавра?
Родриго. Если такъ, я бы не сталъ служить подъ его начальствомъ.
Яго. Чтобы успокоить васъ, синьоръ, я вамъ скажу, что я имѣю особые виды на Отэлло, поэтому и продолжаю служить. Не всѣ могутъ быть господами и не всѣмъ господамъ можно служить съ полною вѣрностью. Развѣ рѣдко можно видѣть усердныхъ и колѣнопреклоненныхъ слугъ, чуть не гордящихся своимъ рабскимъ униженіемъ и всю жизнь служащихъ своимъ господамъ, словно ослы, только изъ одного корма. А когда такой слуга состарится, его безжалостно выгоняютъ. Отхлесталъ-бы я кнутомъ такихъ честныхъ дуралеевъ. Но есть слуги и другого сорта. Они, прикрывая маскою истинныя свои чувства, и по лицу, и по пріемамъ то-же какъ будто служатъ вѣрою и правдой, но ни на минуту не забываютъ о самихъ себѣ. Выставляя напоказъ господамъ свою притворную услужливость, они обдѣлываютъ свои собственныя дѣлишки, а, нагрѣвъ хорошенько руки, начинаютъ жить исключительно въ свое удовольствіе. У такихъ людей есть въ головѣ мозгъ; къ нимъ причисляю я и себя. Да, синьоръ, такъ-же вѣрно, какъ то, что вы Родриго, -- будь я мавромъ Отэлло, не захотѣлъ-бы я быть Яго. Состоя при немъ на службѣ, я служу только одному себѣ. Само небо свидѣтель, что поступать такъ, какъ поступаю я, меня побуждаютъ не привязанность, не долгъ; подъ ихъ внѣшнимъ видомъ, я преслѣдую только личные виды. Выказать какимъ-нибудь неосторожнымъ поступкомъ самую суть, душу моихъ замысловъ, значило-бы выложить сердце на ладонь и дать его расклевать галкамъ. Я далеко не то, чѣмъ кажусь.
Родриго. Толстогубый, должно быть, родился въ сорочкѣ, такъ все ему удается... даже это...
Яго. Окликните ея отца и разбудите его. Выдавъ ихъ тайну, мы отравимъ ихъ блаженство. Кричите во всеуслышаніе на улицахъ имя мавра, возстановите противъ него всю ея родню, и хотя онъ живетъ въ благорастворенномъ климатѣ, надоѣдайте ему, какъ мушкара. Да, хотя его радости -- радости настоящія, отравляйте ихъ разными мелкими непріятностями, и онѣ утратятъ много своего теперешняго блеска.
Родриго. Вотъ дворецъ ея отца. Я окликну старика погромче.
Яго. Да, какъ можно громче. Кричите такъ, чтобы вашъ голосъ вызвалъ переполохъ и такой-же ужасъ, какъ крикъ: -- "Горимъ!" неожиданно раздавшійся въ многолюдномъ селеніи, гдѣ, ночью, благодаря неосторожности, вспыхнулъ пожаръ.
Родриго. Эй, эй, Брабанціо!.. Синьоръ Брабанціо, проснитесь!.. Эй! эй!
Яго. Проснитесь, Брабанціо, скорѣй проснитесь!.. Здѣсь воры, воры, воры! Охраняйте и домъ свой, и дочь, и казну. Здѣсь воры, воры!
У окна наверху появляется Брабанціо.
Брабанціо. Что здѣсь такое? Почему эти отчаянные крики?
Родриго. Синьоръ, дома-ли всѣ ваши близкіе?
Яго. Крѣпко-ли заперты у васъ двери?
Брабанціо. Къ чему эти вопросы?
Яго. Васъ ограбили, синьоръ! Одѣньтесь поскорѣе, приличія ради. Ваше сердце разорвется на двое, потому что у васъ похитили половину вашей души. Именно теперь, теперь, въ эту самую минуту, черный баранъ позоритъ вашу бѣлую овечку... Одѣвайтесь-же, одѣвайтесь скорѣе. Ударьте въ набатъ и его зловѣщимъ звономъ разбудите всѣхъ мирно храпящихъ жителей, не то дьяволъ сдѣлаетъ васъ дѣдушкой. Говорю вамъ, одѣвайтесь скорѣе!
Брабанціо. Съ ума вы сошли, что-ли?
Родриго. Высокоуважаемый синьоръ, узнаете вы мой голосъ?
Брабанціо. Нѣтъ, не узнаю. Кто вы такой?
Родриго. Меня зовутъ Родриго.
Брабанціо. Тѣмъ хуже для тебя. Я запретилъ тебѣ шляться около моихъ воротъ. Я давно отвѣтилъ на отрѣзъ, что дочь моя не для тебя, а теперь, послѣ не въ мѣру изобильнаго ужина и подъ вліяніемъ хмѣльныхъ напитковъ, ты напускаешь на себя глупую храбрость и являешься сюда, чтобы нарушить мой покой.
Родриго. Синьоръ, синьоръ, синьоръ!
Брабанціо. Можешь быть увѣренъ, что моя сила и мое вліяніе скоро заставятъ тебя въ этомъ раскаяться.
Родриго. Терпѣніе, добрый синьоръ, терпѣніе!
Брабанціо. Что болтаешь ты мнѣ о разбоѣ? Здѣсь -- Beнеція, мой домъ не хуторъ.
Родриго. Глубокомысленный Брабанціо, я обращаюсь к вамъ во всей простотѣ своей души.
Яго. Синьоръ, вы, какъ видно, изъ тѣхъ, которые откажутся служить Господу, если дьяволъ внушитъ имъ ему не служить. Мы пришли оказать вамъ услугу; вы-же принимате насъ за негодяевъ и готовы допустить, чтобы дочь ваша соединилась съ варварійскимъ конемъ, чтобы внуки ваши ржали у васъ подъ носомъ, чтобы ваша родня состояла изъ скакуновъ и свойственники -- изъ иноходцевъ?
Брабанціо. Что ты за мерзкій сквернословъ!
Яго. Я человѣкъ, пришедшій сообщить вамъ, что ваша дочь и мавръ изображаютъ изъ себя двуспиннное животное.
Брабанціо. Ты негодяй!
Яго. А вы сенаторъ.
Брабанціо. За это отвѣтите вы оба. Тебя, Родриго, я знаю.
Родриго. Синьоръ, я готовъ отвѣтить чѣмъ угодно. Только позвольте обратиться къ вамъ съ однимъ вопросомъ: -- по вашему-ли обдуманному желанію и съ вашего-ли разрѣшенія, -- какъ я начинаю это предполагать, -- ваша красавица дочь, въ этотъ полуночный часъ, при помощи простого наемнаго бездѣльника-гондольера,отправилась въ сладострастныя объятія мавра?.. Если все это произошло съ вашего вѣдома, мы дѣйствительно нанесли вамъ наглую и непростительную обиду. Но если все это произошло не съ вашего согласія, мое знаніе свѣтскихъ приличій говоритъ мнѣ, что мы незаслуженно подверглись вашимъ упрекамъ. Не думайте, что мы желаемъ глумиться надъ вашимъ горемъ; нѣтъ, мы настолько умѣемъ держать себя въ обществѣ, что не позволимъ себѣ этого... Повторяю снова, если ваша дочь поступаетъ не съ вашего разрѣшенія, она впадаетъ въ крупную ошибку. Она своимъ долгомъ, красотой, имуществомъ жертвуетъ ради какого-то темнаго проходимца, который нынче здѣсь, а завтра Богъ знаетъ гдѣ. Провѣрьте сейчасъ-же справедливость моихъ словъ. Если она дома, у себя въ спальнѣ, пусть на меня обрушится кара государства за то, что я обманулъ васъ.
Брабанціо. Огня сюда, огня!.. Эй, вы, поболѣе огня!.. Разбудите всю мою прислугу!.. Это открытіе не идетъ въ разрѣзъ съ моимъ сномъ! Предчувствіе томитъ меня мучительно! Огня, скорѣй-же огня! (Уходитъ отъ окна).
Яго. Прощайте. Я долженъ разстаться съ вами. Мнѣ, при моемъ служебномъ положеніи, неудобно, даже опасно свидѣтельствовать противъ мавра, а это окажется неизбѣжнымъ, если я останусь съ вами долѣе. Я знаю, что такое изобличеніе можетъ повлечь за собою кое-какія непріятности для мавра, вродѣ строгаго выговора, но правительство, рада безопасности государства, ни за что не отставитъ его. У насъ теперь война изъ-за Кипра; мавръ назначенъ главнокомандующимъ, а нашимъ государственнымъ мужамъ,-- если-бы отъ этого зависѣло даже спасеніе ихъ душъ, -- не найти другаго военачальника, равнаго ему для веденія дѣлъ. Хотя мавръ такъ-же ненавистенъ мнѣ, какъ муки ада, я, въ силу сложившихся обстоятельствъ, вынужденъ пока вывѣшивать флагъ любви и преданности, но это одна только вывѣска... И такъ, ведите старика въ арсеналъ, гдѣ квартира главнаго начальника флота. Вы всего вѣрнѣе застанете мавра тамъ. Я буду около него. Прощайте-же (Уходитъ).
Входитъ Брабанціо взбѣшенный; за нимъ слуги съ факелами.
Брабанціо. Мое несчастіе не подлежитъ сомнѣнію. Она ушла! и мнѣ отъ этой презрѣнной жизни нечего ожидать, кромѣ горя! Теперь, Родриго, говори, гдѣ ты ее видѣлъ?.. О, несчастная дочь!.. Ты говоришь, она съ мавромъ?.. Кому послѣ этого придетъ охота быть отцомъ!.. Почемъ ты узналъ, что это именно она?.. Нѣтъ словъ передать, какъ жестоко она меня обманула!.. Что сказала она вамъ?.. Побольше свѣчей, факеловъ!.. Поднимите на ноги всю мою родню!.. Какъ думаете, повѣнчаны они?
Родриго. Думается, что въ самомъ дѣдѣ такъ.
Брабанціо. О, Боже!Какъ успѣла она уйти изъ дома? О, кровная измѣна! О, вы, отцы, не довѣряйте отнынѣ дочерямъ и судите о нихъ только по ихъ поступкамъ... Или, можетъ быть, есть волшебныя чары, при помощи которыхъ легко ввести въ обманъ молодость и дѣвичью неопытность? Не читали-ли вы, Родриго, о чемъ-нибудь подобномъ?
Родриго. Да, синьоръ, читалъ.
Брабанціо. Разбудите моего брата... Какъ жалѣю я, что не отдалъ ее за васъ!.. Пусть одни идутъ съ ними, другіе-же другимъ путемъ... Какъ предполагаете, гдѣ можно найти ее и мавра?
Родриго. Я думаю, что могу найти его, если вы возьмете съ собою стражу и пойдете за мною.
Брабанціо. Ради Бога, ведите меня скорѣе! Я буду стучаться во всѣ дома и въ случаѣ необходимости изъ каждаго требовать подкрѣпленія. Вооружитесь всѣ и отыщите начальниковъ ночной стражи. Идемъ, любезный Родриго; я отблагодарю васъ за трудъ (Уходятъ).
Входятъ Отэлло, Яго и свита, несущая факелы.
Яго. Мнѣ, какъ военному по ремеслу, случалось убивать людей на войнѣ; однако, совѣсть подсказываетъ мнѣ, что предумышленное убійство -- преступленье. У меня отъ природы не хватаетъ рѣшимости для преступленія, хотя иной разъ такая рѣшимость могла-бы послужить мнѣ на пользу. Разъ девять или десять собирался я пырнуть его ножомъ подъ ребра.
Отэлло. Пусть все остается, какъ есть. Это лучше.
Яго. Онъ вралъ всякій вздоръ и въ такихъ гнусныхъ, такихъ возмутительныхъ выраженіяхъ поносилъ вашу честь, что даже несмотря на свое ограниченное благочестіе я едва могъ это стерпѣть. Однако, прошу васъ, синьоръ, скажите, настолько-ли крѣпко озаконенъ вашъ бракъ, что его нельзя расторгнуть? Знайте напередъ, если возможно расторгнуть вашъ бракъ, старый, любимый всѣми сенаторъ, чье вліяніе и голосъ едва-ли не вдвое сильнѣе вліянія и голоса самаго дожа, непремѣнно это сдѣлаетъ. Вообще онъ станетъ придираться къ вамъ и дѣлать вамъ всевозможныя непріятности, какія только дозволитъ законъ, вполнѣ находящійся у него въ рукахъ.
Отэлло. Пусть себѣ вымещаетъ свою досаду. Услуги, оказанныя мною Венеціи, заглушатъ его жалобы. Обо мнѣ знаютъ здѣсь еще не все. Когда я увижу, что почетно будетъ этимъ похвастаться, я объявлю, что предки, которымъ я обязанъ существованіемъ, были вѣнценосцами, а такое происхожденіе и безъ сенаторской шапки даетъ мнѣ право на положеніе, котораго я уже достигъ. Знай, Яго, не люби я прелестную Дездемону такъ сильно, я за всѣ таящіяся въ морѣ сокровища не согласился бы разстаться съ привольною жизнью ничѣмъ не связаннаго бездѣльника. Взгляни, однако, что за огни приближаются къ намъ?
Яго. Это разгнѣванный отецъ вмѣстѣ съ поднятыми имъ на ноги друзьями и родственниками. Вамъ лучше-бы уйти отсюда.
Отэлло. Ни за что! Надо, чтобы они меня нашли. Меня оправдаютъ мои заслуги, мое званіе и чистота моей души. Они это?
Яго. Нѣтъ, клянусь Янусомъ, кажется, не они.
Входятъ Кассіо и нѣсколько слугъ, несущихъ факелы.
Отэлло. Это слуги дожа и мой лейтенантъ. Доброй ночи вамъ, друзья. Что скажете новаго?
Кассіо. Дожъ кланяется вамъ, синьоръ, и проситъ васъ прибыть къ нему какъ можно скорѣе... сію-же минуту.
Отэлло. Въ чемъ дѣло? Не знаете-ли вы?
Кассіо. Насколько я догадываюсь, получены извѣстія съ Кипра, и дѣло, кажется, спѣшное. Съ галеръ въ эту ночь одинъ за другимъ прибыло съ дюжину гонцовъ. Многіе изъ членовъ совѣта уже встали и собрались у дожа. Ваше отсутствіе необходимо. За вами посылали, но не застали дома; поэтому сенаторъ, чтобы разыскать васъ, отправилъ въ разныя стороны три отдѣльныхъ отряда.
Отэлло. Я очень радъ, что вы меня нашли. Скажу только одно слово здѣсь въ домѣ и отправлюсь съ вами. (Уходитъ).
Кассіо. Поручикъ, какое у него здѣсь дѣло?
Яго. Онъ за ночь взялъ на абордажъ сухопутную галеру, если права его на нее будутъ признаны законными, счастіе его упрочено навсегда.
Кассіо. Не понимаю.
Яго. Онъ женился.
Кассіо На комъ?
Яго. На... (Отэлло возвращается). Что-жь, идете, генералъ?
Отэлло. Идемте.
Кассіо. А вотъ и другой, разыскивающій васъ, отрядъ.
Яго. Синьоръ, это Брабанціо; будьте осторожны. Они пришли съ недобрыми намѣреніями.
Входятъ Брабанціо, Родриго, вооруженная ночная стража и слуги, несущіе факелы.
Отэлло. Эй,стойте!
Родриго. Синьоръ, вотъ мавръ.
Брабанціо. Уложите на мѣстѣ этого мерзавца, вора! Хватайте его, вора!
Съ обѣихъ сторонъ обнажаютъ оружіе.
Яго. А, это вы, Родриго? Синьоръ, я къ вашимъ услугамъ.
Отэлло. Вложите снова въ ножны ваши блестящіе мечи; они могутъ заржавить отъ росы (Обращаясь къ Брабанціо). Добрѣйшій синьоръ, ваши лѣта внушительнѣе вашего оружія.
Брабанціо. Говори, гнусный воръ, куда ты спряталъ мою дочь? Окаянный, ты околдовалъ ее. Я ко всѣмъ здравомыслящимъ людямъ обращаюсь съ вопросомъ: -- статочное-ли дѣло, чтобы иначе, какъ при помощи колдовства, дѣвушка, нѣжная, красивая, счастливая, отказывавшая до сихъ поръ самымъ блестящимъ, изящнымъ и наряднымъ женихамъ Венеціи, изъ-подъ опеки отца бѣжала въ черныя, какъ сажа, объятія этого мавра, скорѣе созданнаго, чтобы пугать, чѣмъ быть любимымъ. Суди меня весь міръ, если не ясно до очевидности, что ты дѣйствовалъ скверными чарами и, пользуясь ея молодостью и неопытностью, давалъ ей разныя растительныя и ископаемыя снадобья, возбуждающія страсть. Я велю разобрать все это дѣло. Оно очень правдоподобно и даже вполнѣ осязательно для мысли. Вслѣдствіе этого я задерживаю тебя, какъ обольстителя, морочащаго міръ, и какъ чернокнижника, занимающагося недозволенными закономъ темными науками. Схватите-же его, а если онъ вздумаетъ сопротивляться, тѣмъ хуже для него. Не щадите его тогда.
Отэлло. Не давайте воли рукамъ ни вы, преданные мнѣ люди, ни вы, враждебные мнѣ. Если-бы я имѣлъ намѣреніе защищаться силою оружія, я уже сдѣлалъ бы это безъ всякихъ напоминаній (Къ Брабтціо). Куда, синьоръ, прикажете вы мнѣ идти, чтобы отвѣчать на ваши обвиненія?
Брабанціо. Въ тюрьму, пока не настанетъ установленное закономъ время давать отвѣтъ передъ судомъ.
Отэлло. Если я исполню ваше требованіе, какъ-же исполню я требованіе дожа, приславшаго за мною вотъ этихъ, стоящихъ рядомъ со мною, господъ, съ приказаніемъ немедленно явиться къ нему для обсужденія какого-то важнаго государственнаго вопроса.
Одинъ изъ спутниковъ Кассіо. Совершенная правда, синьоръ. Дожъ собралъ совѣтъ; вѣроятно, послано и за вашею благородною особою.
Брабанціо. Странно, что дожъ собралъ совѣтъ въ такое позднее, ночное время. Ведите его. Дѣло мое не пустое; ни дожъ, ни мои братья-сенаторы не могутъ взглянуть на него, какъ на личное, касающееся меня одного, и навѣрное такъ-же близко примутъ его къ сердцу, какъ свое собственное. Если такія дѣла оставлять ненаказанными, нами скоро будутъ управлять рабы и нехристи (Всѣ уходятъ).
Дожъ и сенаторы сидятъ за столомъ; въ глубинѣ -- дежурные офицеры.
Дожъ. Всѣ полученныя извѣстія такъ противорѣчивы, что, право, не знаешь, которому изъ нихъ вѣрить.
1-й сенаторъ. Они дѣйствительно разнорѣчивы. Мнѣ пишутъ о ста семи галерахъ.
Дожъ. Мнѣ-же сообщаютъ о ста сорока.
2-й Сенаторъ. А мнѣ о двухстахъ. Вы знаете, что извѣстія, основанныя на предположеніяхъ, никогда не могутъ отличаться точностью цифръ, однако,изъ всѣхъ разнорѣчивыхъ извѣстій несомнѣнно вытекаетъ одно: -- сильный турецкій флотъ направляется къ Кипру.
Дожъ. Этого достаточно, чтобы, несмотря на разногласіе, составить себѣ понятіе о настоящемъ положеніи дѣла. Главный фактъ я считаю вполнѣ доказаннымъ.
Матросъ (За сценой). Эй, кто-нибудь! кто-нибудь!
Офицеръ. Вѣстникъ съ галеры.
Входитъ матросъ съ однимъ изъ дежурныхъ офицеровъ.
Дожъ. Что новаго еще?
Матросъ, Турецкій флотъ направляется къ Родосу. Доложить это правительству мнѣ поручилъ синьоръ Анджело.
Дожъ. Что вы скажете объ этой перемѣнѣ?
1-й сенаторъ. Быть не можетъ. Въ такомъ измѣненіи плана нѣтъ здраваго смысла. Это не болѣе, какъ хитрая уловка, чтобы отвести намъ глаза. Вспомнимъ только, какую важность представляетъ для турокъ Кипръ; въ томъ, что онъ несравненно важнѣе для нихъ, чѣмъ Родосъ, не можетъ быть ни малѣйшаго сомнѣнія. Къ тому-же завладѣть Кипромъ несравненно легче: онъ лишенъ почти всякихъ средствъ къ оборонѣ, тогда какъ Родосъ снабженъ ими очень богато. Подумайте-же объ этомъ, и вы поймете, что турки не такъ просты, чтобы промѣнять главное на менѣе важное, когда достиженіе перваго такъ легко. Погнавшись за вторымъ, можно подвергнуться большой опасности безъ всякой для себя пользы.
Дожъ. Да, можно съ полнымъ убѣжденіемъ сказать, что имъ нуженъ совсѣмъ не Родосъ.
Офицеръ. Еще гонецъ. Входитъ другой гонецъ.
Гонецъ. Высокочтимые дожъ и сенаторы. Къ оттоманскимъ галерамъ неподалеку отъ Родоса присоединился другой запасный флотъ.
1-й сенаторъ. Я такъ и думалъ. Какъ велико по твоему разсчету число новыхъ судовъ?
Гонецъ. Кораблей тридцать. Турецкій флотъ въ полномъ составѣ свернулъ съ пути къ Родосу и теперь открыто плыветъ къ Кипру. Вашъ вѣрный и доблестный слуга -- синьоръ Монтано поручилъ мнѣ передать это вамъ, свѣтлѣйшіе синьоры, и просить васъ принять къ свѣдѣнію его сообщеніе, какъ вполнѣ достовѣрное.
Дожъ. Итакъ, не подлежитъ ни малѣйшему сомнѣнію, что непріятельскій флотъ направляется къ Кипру. Марко Луччикосъ въ городѣ?
1-й сенаторъ. Онъ во Флоренціи.
Дожъ. Напишите ему отъ насъ, чтобы онъ вернулся, какъ можно скорѣе.
1-й сенаторъ. А, вотъ идутъ Брабанціо и доблестный мавръ.
Входятъ Брабанціо, Отэлло, Яго, Родриго и другіе.
Дожъ. Доблестный Отэлло, мы намѣрены тотчасъ-же отправить васъ противъ общихъ враговъ, оттоманъ. (Къ Брабанціо). Я васъ не видѣлъ. Добро пожаловать, благородный синьоръ. Мы за эту ночь сильно ощущали недостатокъ въ вашихъ совѣтахъ и въ вашей помощи.
Брабанціо. А я ощущалъ сильный недостатокъ въ томъ и въ другомъ съ вашей стороны. Простите меня, свѣтлѣйшій дожъ, -- но не долгъ сенатора, не государственныя дѣла подняли меня съ постели: до общественныхъ вопросовъ мнѣ въ настоящую минуту нѣтъ ровно никакого дѣла. Личное мое горе такъ велико, оно до такой степени поглощаетъ все остальное, что заслоняетъ собою всѣ другія мои тревоги и заботы, нисколько при этомъ не утрачивая своей силы.
Дожъ. Въ чемъ-же дѣло?
Брабанціо. Дочь моя... О, моя дочь...
Сенаторъ. Умерла?
Брабанціо. Для меня -- да. Она сбита съ пути, похищена изъ моего дома, развращена при помощи снадобій, купленныхъ у бродячихъ торговцевъ зельями, потому что, не будучи ни уродливой, ни слѣпою, ни лишенною разума, она безъ чаръ, безъ колдовства не могла-бы дойти до такого чудовищнаго извращенія всѣхъ чувствъ и понятій.
Дожъ. Кто-бы ни былъ тотъ, кто посредствомъ подобныхъ гнусныхъ средствъ обольстилъ вашу дочь, сдѣлавъ ее до неузнаваемости непохожею на себя, и отнялъ ее у васъ, онъ дастъ отвѣть передъ кровавою книгою закона,и вы сами прочтете ему жестокій приговоръ. Да будетъ такъ, хотя-бы виновнымъ оказался родной мой сынъ.
Брабанціо. Приношу вашей свѣтлости покорную свою благодарность. Виноватъ во всемъ вотъ этотъ мавръ, котораго, повидимому, вы, ради пользы государства, намѣрены теперь еще повысить.
Дожъ и сенаторы. Мы этимъ глубоко огорчены.
Дожъ. Отэлло, что скажете вы на это обвиненіе?
Брабанціо. Ничего, потому, что это -- такъ.
Отэлло. Могущественные, степенные и высокочимые синьоры, добрые и глубокоуважаемые повелители мои. Да, я похитилъ дочь этого старца. Это такая-же правда, какъ то, что я повѣнчался съ нею. Вотъ въ чемъ заключается моя вина; она стоитъ передъ вами прямо, въ полномъ своемъ объемѣ. Рѣчи мои не искусны; я не обладаю увлекательнымъ краснорѣчіемъ, развиваемымъ въ дни мира, такъ какъ мозгъ вотъ этихъ костей съ семилѣтняго возраста, за исключеніемъ послѣднихъ девяти мѣсяцевъ праздности, растрачивалъ свои лучшія силы на поляхъ битвъ. Я весь вѣкъ проживалъ въ походныхъ палаткахъ и, помимо войнъ и сраженій, мало съ чѣмъ знакомъ въ этомъ необъятномъ мірѣ. Поэтому, защищаясь самъ, я едва-ли съумѣю, какъ слѣдуетъ, обѣлить свое дѣло. Позвольте-же мнѣ, испросивъ у васъ терпѣнія, разсказать вамъ, безъ всякихъ прикрасъ, всю повѣсть моей любви, и вы узнаете, -- разъ меня обвиняютъ въ этомъ, -- какими преступными чарами, какими гнусными зельями, какимъ колдовствомъ я добился любви его дочери.
Брабанціо. Она всегда была дѣвушкою скромною, тихою и робкою до того, что краснѣла передъ самою собою отъ каждаго мало-мальски рѣзкаго движенія; и вдругъ она, на перекоръ природѣ, своему возрасту, своей странѣ, своему положенію, всему, всему, влюбилась въ человѣка, на котораго она до тѣхъ поръ не могла взглянуть безъ страха. Было-бы нелѣпо, немыслимо предполагать, будто полное совершенство способно такъ сильно сбиться съ пути, предначертаемаго законами самой природы. Содѣйствовать этому могъ только одинъ коварный адъ. Поэтому я свидѣтельствую снова, что воздѣйствовать на нее мавръ могъ только при помощи зловредныхъ зелій, дѣйствующихъ на кровь, или при помощи заклинаній и колдовства.
Дожъ. Голословное обвиненіе еще не доказательство. Подтвердите свои слова какими-нибудь доводами, могущими служить противъ него болѣе основательными, болѣе вѣскими уликами, чѣмъ мало вѣроятныя догадки и предположенія.
1-й сенаторъ. Говорите, Отэлло, правда-ли, что вы покорили сердце дѣвушки, влили въ него отраву при помощи непозволительныхъ и насильственныхъ средствъ?.. Или вы прибѣгали только къ мольбамъ и убѣжденіямъ, ведущимъ къ сближенію двухъ человѣческихъ душъ?..
Отэлло. Убѣдительно прошу васъ послать за женой въ Арсеналъ, и пусть она при отцѣ разскажетъ, какъ и чѣмъ заставилъ я ее полюбить меня. Если-же вы изъ ея словъ увидите, что я прибѣгалъ къ мѣрамъ преступнымъ, лишите меня не только своего довѣрія и того назначенія, котораго вы меня удостоили, но и велите казнить, какъ злодѣя.
Дожъ. Пригласить сюда Дездемону.
Отэлло. Поручикъ, проводите ихъ, такъ-какъ вамъ извѣстно, гдѣ она находится (Яго и нѣсколько офицеровъ уходятъ). А пока она не придетъ, я откровенно, какъ передъ самимъ Богомъ, видящимъ насквозь мою грѣшную душу разскажу вамъ, какъ добился я ея любви и какъ самъ ее по любилъ.
Дожъ. Говорите, Отэлло.
Отэлло. Я пользовался расположеніемъ ея отца, и онъ часто приглашалъ меня къ себѣ. По его желанію я годъ за годъ разсказывалъ ему всѣ подробности моей жизни: пережитыя мною битвы, осады и случайности. Онъ узналъ мою жизнь отъ самаго ранняго моего дѣтства до той минуты, когда ему захотѣлось узнать мое прошлое. Понятно,что мнѣ приходилось говорить о возбуждающихъ участіе опасностяхъ и бѣдствіяхъ, которымъ я подвергался и на морѣ, и на поляхъ битвъ; какъ я, находясь на волосъ отъ гибели, въ проломѣ стѣны спасся отъ неминуемо грозившей мнѣ смерти; какъ я попался въ плѣнъ къ дерзкому врагу и проданъ былъ въ рабство; какъ я былъ выкупленъ и какъ затѣмъ принялся странствовать по свѣту. Я описывалъ видѣнныя мною громадныя пещеры, безплодныя пустыни, глубокія трясины, скалы и горы, своими вершинами касающіяся небесъ. Я водилъ слушателей за собою. Говорилъ я и о каннибалахъ, пожирающихъ другъ друга, объ антропофагахъ, у которыхъ голова совсѣмъ уходитъ въ плечи. Дездемона слушала мои разсказы съ сосредоточеннымъ вниманіемъ, и, когда домашнія дѣла вынуждали ее удаляться, она, распорядившись наскоро чѣмъ слѣдовало, возвращалась и жаднымъ ухомъ снова продолжала внимать моимъ рѣчамъ. Замѣтивъ это, я улучилъ удобный часъ и мнѣ удалось вызвать изъ глубины ея души просьбу разсказать ей всю повѣсть моей жизни цѣликомъ, потому что она слышала ее только урывками и безъ всякой связи. Я согласился и часто вызывалъ на глаза ея слезы, когда приходилось говорить о бѣдствіяхъ, перенесенныхъ мною въ юности. Когда разсказъ мой былъ оконченъ, она за мой трудъ наградила меня цѣлымъ міромъ вздоховъ; она увѣряла, что все это странно, болѣе, чѣмъ странно, трогательно, даже изумительно трогательно, что лучше-бы ей совсѣмъ этого не слыхать, но что она всетаки желала-бы, чтобы небо и ее создало такимъ-же человѣкомъ. Она поблагодарила меня и просила, если у меня есть другъ, влюбленный въ нее, только научитъ разсказывать мою исторію, и тогда она, пожалуй, полюбитъ его. Понявъ намекъ, я заговорилъ прямо. Она полюбила меня за пережитыя опасности, а я ее за состраданія къ нимъ. Вотъ и всѣ чары, къ которымъ я прибѣгалъ. Но она идетъ сама, выслушайте ея показанія.
Входятъ Дездемона, Яго и другіе.
Дожъ. Мнѣ кажется, что такой разсказъ одержалъ-бы побѣду даже и надъ моею дочерью. Уважаемый Брабанціо, дѣло сдѣлано; его не поправишь, такъ лучше съ нимъ помириться. Люди охотнѣе прибѣгаютъ даже къ сломанному оружію, чѣмъ къ своимъ голымъ рукамъ.
Брабанціо. Прошу васъ, допросите ее. Если она сознается, что она поощряла мавра и первая намекнула на любовь, пусть всѣ бѣды обрушатся на мою голову, если я хоть слово скажу въ осужденіе этого человѣка. Подойди, милѣйшая синьора. Скажи, кому во всемъ этомъ почтенномъ собраніи обязана ты болѣе всего повиноваться?
Дездемона. Благородный отецъ мой, мнѣ кажется, что у меня здѣсь двѣ обязанности. Вамъ я обязана жизнью и воспитаніемъ. Моя жизнь и воспитаніе учатъ меня васъ уважать. Вы мой повелитель, которому, какъ дочь, я обязана повиновеніемъ. Но вотъ мой мужъ. Нѣкогда моя мать, отдавъ вамъ предпочтеніе передъ своимъ отцомъ, исполнила свою обязанность относительно васъ; теперь позвольте и мнѣ поступить такъ-же относительно Отэлло, моего законнаго повелителя и мужа.
Брабанціо. Богъ съ тобой!.. Я кончилъ. Теперь, если угодно вашей свѣтлости, перейдемъ къ государственнымъ дѣламъ. Много лучше, если-бы у меня былъ пріемышъ, а не родная дочь... Подойди, мавръ. Отъ всего сердца уступаю тебѣ то, въ чемъ непремѣнно отказалъ бы тебѣ отъ всей души, если-бы оно и такъ уже не было твоимъ (Дездемонѣ). Благодаря тебѣ, мое сокровище! Я радуюсь теперь, что у меня нѣтъ другой дочери; твой поступокъ научилъ-бы меня тиранить ее и держать ее на привязи... Я кончилъ, свѣтлѣйшій синьоръ.
Дожъ. Дайте мнѣ занять ваше мѣсто и, какъ-бы говоря вашими устами, указать обоимъ влюбленнымъ, какъ войти снова въ милость къ негодующему отцу. Когда не остается никакихъ средствъ для спасенія, когда худшее, чего можно было ожидать, является неизбѣжнымъ, тоска, ранѣе поддерживаемая надеждою, скоро проходитъ. Оплакивать старое, уже миновавшее несчастіе -- самое вѣрное средство накликать новое горе. Когда судьба отнимаетъ у насъ то, чего мы не въ силахъ удержать, терпѣніе научаетъ съ презрительною усмѣшкою относиться къ нанесенному ею удару. Если обворованный улыбается, онъ этою улыбкою отнимаетъ кое-что у вора; но если человѣкъ тратится на безконечную скорбь, онъ самъ обкрадываетъ себя.
Брабанціо. Если такъ, допустите турокъ отнять у насъ Кипръ; это не будетъ для насъ потерей, если мы еще способны будемъ улыбаться. Легко разсыпаться въ наставленіяхъ тому, кого ничто не тяготитъ, кромѣ накопившагося запаса утѣшеній, отъ котораго ему пріятно освободиться; но каково тому, кто подъ гнетомъ страданія вынужденъ выслушивать наставленія, что ему для расплаты съ горемъ слѣдуетъ прибѣгнуть къ жалкому терпѣнію? Всѣ эти сладкія, какъ сахаръ, и горькія, какъ желчь, утѣшенія обоюдоостры и весьма двусмысленны. Слова всегда остаются только словами; я никогда не слыхивалъ, чтобы истерзанное сердце врачевалось при помощи ушей. Покорнѣйше прошу, прейдемте къ государственнымъ дѣламъ.
Дожъ. Сильно вооруженный турецкій флотъ направляется къ берегамъ Кипра. Вамъ, Отэлло, средства обороны этого острова лучше извѣстны, чѣмъ кому-либо другому, Хотя мы имѣемъ тамъ весьма способнаго намѣстника, но общественное мнѣніе, голосу котораго принадлежитъ рѣшающее значеніе въ дѣлѣ выбора, возлагаетъ на васъ болѣе надеждъ, поэтому оно взываетъ къ вамъ о помощи. Какъ ни прискорбно, а вамъ придется оторваться отъ вашего новаго счастія и временно промѣнять его на грозныя бури суровой борьбы.
Огэлло. Почтенные синьоры, привычка -- вторая природа; она-то научила меня находить, что жесткое походное ложе, ложе изъ камня и стали, мягче чѣмъ трижды взбитая пуховая постель. Сознаюсь, что всю природную живость, всю силу духа пробуждаетъ во мнѣ только суровая жизнь воина, и я согласенъ предпринять войну противъ оттомановъ. Однако, покорно склоняя голову предъ волею правительства, я прошу васъ распорядиться должнымъ образомъ насчетъ положенія моей жены: доставить ей помѣщеніе, содержаніе, спокойствіе и прислугу, соотвѣтствующія ея происхожденію.
Дожъ. Не согласитесь-ли вы, чтобы она возвратилась къ отцу.
Брабанціо. Нѣтъ, я на это не согласенъ.
Отэлло. И я.
Дездемона. Я тоже, потому что, живя тамъ, я вѣчно буду у отца на глазахъ, а мое присутствіе станетъ раздражать его постоянно. Свѣтлѣйшій дожъ, выслушайте благосклоннымъ ухомъ то, что я желала-бы вамъ сказать и ободрите милостивымъ словомъ мою застѣнчивость.
Дожъ. Что вамъ угодно, Дездемона?
Дездемона. Своимъ откровеннымъ и смѣлымъ поступкомъ, я громче трубъ объявила міру, что люблю Отэлло, что хочу жить съ нимъ и вмѣстѣ съ нимъ идти навстрѣчу всѣмъ бурямъ и превратностямъ судьбы. Мое сердце покорили подвиги моего мужа. Лицо его озарялось для меня сіяніемъ его высокихъ душевныхъ качествъ, его славы его доблестныхъ дѣяній; имъ-то отдала я и душу, и всю дальнѣйшую свою судьбу. Поэтому, благородные синьоры, если оставите меня здѣсь, какъ мирную бабочку міра, пока онъ будетъ воевать, вы отнимете у меня именно то, за что я его люблю, и мнѣ придется пережить въ отсутствіе его, дорогого, слишкомъ тяжкій промежутокъ времени. Дозвольте мнѣ послѣдовать за нимъ.
Отэлло. Согласитесь на ея просьбу, синьоры. Клянусь небесами, что просить васъ объ этомъ меня заставляетъ не ненасытная алчность сластолюбія, не юношескій пылъ, уже значительно во мнѣ остывшій, не жажда личныхъ радостей, но только желаніе исполнить ея свободную волю. Да сохранитъ васъ Богъ отъ недоброй мысли, будто я, благодаря ея присутствію, хоть сколько-нибудь небрежнѣе отнесусь къ важной и великой обязаности, возложенной вами на меня. Если когда-нибудь вѣтренныя игры крылатаго купидона, окутавъ меня сладостной нѣгой, хоть на минуту притупятъ мои способности соображать и дѣйствовать, если я когда-нибудь, ради наслажденія, забуду свои обязанности или исполню ихъ нерадиво, пусть ключницы обратятъ мой шлемъ въ кастрюлю; пусть всѣ обиды, всѣ поруганія, соединившись вмѣстѣ, обрушатся на мое честное имя и загрязнятъ его на вѣки!
Дожъ. Рѣшите между собой, ѣхать ей или оставаться? Но дѣло спѣшное; оно кричитъ: "скорѣе!" быстрота вашихъ дѣйствій должна соотвѣтствовать важности дѣла. Вамъ необходимо отплыть сегодня же въ ночь.
Дездемона. Въ эту же ночь, синьоръ?
Дожъ. Да, непремѣнно.
Отэлло. Я готовъ всею душею.
Дожъ (Сенаторамъ). Завтра въ девять часовъ утра мы снова соберемся здѣсь. Отэлло, оставьте здѣсь кого-нибудь изъ вашихъ офицеровъ; мы ему поручимъ доставить вамъ и полномочія, и все, что окажется необходимымъ.
Отэлло. Если ваша свѣтлость позволитъ, я оставлю здѣсъ своего поручика, человѣка безукоризненно честнаго и достойнаго всякого довѣрія. Ему я поручу проводить мою жену, а также доставить мнѣ то, что вамъ угодно будетъ мнѣ переслать.
Дожъ. Хорошо. Покойной ночи вамъ всѣмъ! (Къ Брабанціо). Ну, благородный синьоръ, если правда, что доблесть сіяетъ также ярко, какъ и красота, вашъ зять также лучезаренъ, на сколько темнолицъ.
1-й сенаторъ. Прощайте, храбрый мавръ. Берегите счастіе Дездемоны.
Брабанціо. Смотри за нею зорко, мавръ! наблюдай, не спуская глазъ. Она обманула отца, можетъ обмануть и тебя (Дожъ, сенаторы и офицеры уходятъ).
Отэлло. Жизнью поручусь за ея вѣрность. Честный Яго, свою Дездемону я оставляю на твое попеченіе; пусть твоя жена прислуживаетъ ей; прошу тебя объ этомъ, а при первой возможности привези ихъ. Идемъ, Дездемона. Мнѣ остается побыть съ тобою всего одинъ часъ досуга для любви. Да надо еще приготовиться. Приходится покоряться времени (Уходитъ съ Дездемоной).
Родриго. Яго!
Яго. Что скажешь, благородная душа?
Родриго. Какъ думаешь, что я намѣренъ сдѣлать?
Яго. Пойдти домой и лечь спать.
Родриго. Сію же минуту пойду и утоплюсь.
Яго. Если ты это сдѣлаешь, я перестану тебя любить, и къ чему это, глупый человѣкъ?
Родриго. Еще труднѣе жить, когда жизнь одно мученіе. Намъ прописано умереть, если смерть является нашимъ врачомъ.
Яго. Это подлая трусость. Я уже четырежды семь лѣтъ наблюдаю свѣтъ и съ тѣхъ поръ, какъ умѣю отличать обиду отъ благодѣянія, ни разу еще не встрѣчалъ человѣка, который умѣлъ бы какъ слѣдуетъ любить самого себя. Вотъ, я -- скорѣе готовъ промѣнять свой человѣческій образъ на обезьяній, чѣмъ идти топиться изъ-за любви къ какой-нибудь цесаркѣ.
Родриго. Что же дѣлать? Мнѣ самому стыдно признаваться, что я влюбленъ такъ сильно... Какъ быть, если для того, чтобы разлюбить, не хватаетъ такой добродѣтели, какъ мужество.
Яго. Что такое добродѣтель? -- фига. Каждый можетъ поступать такъ или иначе. Наше тѣло -- нашъ садъ, а наша воля въ немъ садовникъ. Захотимъ мы разводить въ немъ крапиву или сажать латукъ, сѣять иссопъ или тминъ, распложать въ немъ одинъ родъ травъ или придавать разнообразіе его растительности, сдѣлать его вслѣдствіе нашей нерадивости безплоднымъ, или увеличивать плодородіе его почвы усерднымъ удобреніемъ, это зависитъ отъ нашей воли, имѣющей полную возможность устраивать тамъ все по своему усмотрѣнію такъ же, какъ измѣнять все до неузнаваемости. Еслибы на вѣсахъ жизни разсудокъ не служилъ противовѣсомъ чувственности, горячность нашей крови и низменность нашихъ инстинктовъ привели бы насъ къ самымъ прискорбнымъ послѣдствіямъ; вотъ для того, чтобы охлаждать наши бѣшенныя страсти, наши чувственные порывы, наши необузданныя желанія, намъ данъ разсудокъ. То, что вы называете любовью -- не болѣе,какъ черенокъ или остовъ растенія.
Родриго. Неужели?
Яго. Она только горячка крови и потворство воли. Ну, полно! Будь мужчиной и не думай топиться. Топятъ однѣхъ кошекъ да ихъ слѣпой пометъ. Я не разъ заявлялъ, что я тебѣ другъ, готовый оказывать всевозможныя услуги, и дѣйствительно привязанъ къ тебѣ несокрушимо-прочными канатами. Никогда я не могъ быть на столько полезенъ тебѣ, какъ теперь. Набей потуже кошелекъ деньгами и отправляйся на войну, а чтобы тебя не узнали, привяжи себѣ поддѣльную бороду, но главное -- припаси побольше денегъ. Не можетъ быть, что любовь Дездемоны къ мавру просуществовала долго, -- поэтому помни -- припаси побольше денегъ, -- и его любовь къ ней скоро остынетъ. Чѣмъ сильнѣе былъ первый порывъ страсти, тѣмъ скорѣе наступитъ охлажденіе; и такъ, говорю, побольше денегъ. Мавры въ своихъ желаніяхъ непостоянны. Набей же потуже кошелекъ деньгами. Ему любовь кажется теперь слаще рожковъ, но скоро она покажется горьче колоцинты. Дездемона такъ еще молода, что тоже измѣнится скоро. Стоить ей только пресытиться его тѣломъ, какъ она тотчасъ же пойметъ, что ошиблась въ выборѣ. Измѣниться она должна неизбѣжно, поэтому -- приготовь побольше денегъ. Если ты хочешь погубить свою душу, не топись, а сдѣлай это поумнѣе... Добудь только денегъ и какъ можно больше. Если бренныя и скоро забываемыя увѣренія въ любви кочующаго мавра и изощренной въ лукавствѣ венеціанки не пересилятъ смышленности Яго и всего адскаго кагала, будь увѣренъ, что ты вкусишь полное наслажденіе въ объятіяхъ этой женщины... но только побольше, побольше денегъ. Мысль утопиться -- глупа. Ну ее къ чорту! Нечего о ней и думать. Если же непремѣнно хочешь умереть, умри послѣ, а не ранѣе обладанія.
Родриго. А если я положусь на тебя, могу ли я надѣяться, что ты поможешь мнѣ добиться желанной цѣли?
Яго. Можешь вѣрить мнѣ вполнѣ. Ступай, запасись деньгами. Я говорилъ тебѣ это не разъ и теперь повторяю снова. Я ненавижу мавра. Эта ненависть не даетъ мнѣ дышать свободно; у меня для нея есть вполнѣ основательныя причины; есть онѣ и у тебя. Будемъ же дѣйствовать сообща, чтобы ему отмстить. Если ты съумѣешь приставить ему рога, ты мнѣ доставишь удовольствіе, а себѣ наслажденіе. Утроба времени теперь чревата разными событіями, которыми она должна скоро разродиться. Ну, въ путь-дорогу. Ступай!.. да раздобудь какъ можно больше денегъ. Завтра мы поговоримъ объ этомъ еще. Прощай!
Родриго. Гдѣ же мы завтра встрѣтимся?
Яго. У меня на дому.
Родриго. Хорошо. Я приду рано.
Яго. Приходи. До свиданія... Только помни, Родриго...
Родриго. Что такое?
Яго. Не вздумай утопиться.
Родриго. Нѣтъ, я передумалъ. Я продамъ всѣ свои земли.
Яго. Прекрасно. Прощай! Чѣмъ больше будетъ у тебя денегъ, тѣмъ лучше (Родриго уходитъ). Вотъ такъ-то у меня всегда: кошелекъ дурака дѣлается собственнымъ моимъ кошелькомъ. Было бы совершенно недостойно моихъ способностей, еслибы я стадъ терять время съ такимъ олухомъ, неизвлекая изъ него ни пользы, ни удовольствія. Я ненавижу мавра! По свѣту ходитъ молва, будто онъ подъ моимъ одѣяломъ исполнялъ мнѣ одному принадлежащія обязанности. Не знаю, правда ли это, но изъ-за одного подозрѣнія я буду поступать такъ, какъ будто улики у меня на лицо. Онъ обо мнѣ самаго лучшаго мнѣнія; тѣмъ легче будетъ мнѣ достигнуть цѣли. Кассіо мужчина подходящій. Посмотримъ теперь. Для того, чтобы добиться его должности и отомстить мавру, надо однимъ камнемъ нанести два удара... Но какъ и что -- увидимъ далѣе. Не заставить ли черезъ нѣсколько времени Отэлло вообразить, будто Кассіо слишкомъ близокъ къ его женѣ? Наружность у Кассіо красивая, обращеніе изящное и вѣжливое, а все это поможетъ возбудить подозрѣніе: онъ какъ будто созданъ для соблазна женщинъ. Натура у мавра прямая, довѣрчивая; онъ готовъ считать людей честными по одному ихъ внѣшнему виду. Онъ позволитъ водить себя за носъ такъ же покорно, какъ оселъ. И такъ, зачатіе плана совершилось: при помощи ада и ночи, чудовищное исчадіе это явится на бѣлый свѣтъ (Уходитъ).
Портовый приморскій городъ на Кипрѣ.
Входятъ Монтано и двое горожанъ.
Монтано. Не видать-ли чего-нибудь на морѣ съ вершины мыса?
1-й горожанинъ. Волны вздымаются такъ высоко, что ровно ничего не видно. Какъ я ни смотрѣлъ, но между небомъ и открытымъ моремъ не могу разглядѣть ни одного паруса.
Монтано. Однако, вѣтеръ громко ревѣлъ на сушѣ; никогда еще отъ его порывовъ наши бойницы не дрожали такъ сильно. Если онъ и на морѣ бушевалъ съ такою-же яростью, какія дубовыя ребра кораблей выдержатъ напоръ обрушивающихся на нихъ тающихъ горъ! Что-то мы еще услышимъ?
2-й горожанинъ. Услышимъ, что турецкій флотъ разсѣянъ. Чтобы прійти къ такому заключенію, стоитъ только съ обдаваемаго пѣною берега взглянуть, какъ бушуютъ разъяренныя волны; онѣ, кажется, стремятся покорить облака, Встряхиваемыми вѣтромъ чудовищными гривами своими, онѣ какъ будто стремятся залить сіяющіе огни Медвѣдицы и погасить стражей недвижимаго полюса. Никогда не видывалъ я такого бѣшеннаго разгула волнъ.
Монтано. Если турецкій флотъ не успѣлъ найти убѣжища въ какой-нибудь бухтѣ, ему не сдобровать. Гдѣ выдержать такую бурю? (Входитъ третій горожанинъ).
3-й горожанинъ. Радостныя вѣсти, пріятели! Война окончена. Бѣшенная буря такъ оттузила турокъ, что положила конецъ всѣмъ ихъ намѣреніямъ. Одинъ прибывшій изъ Венеціи корабль видѣлъ крушеніе и гибель большей части непріятельскаго флота.
Монтано. Неужто? это правда?
3-й горожанинъ. Корабль только-что вошелъ въ гавань изъ Вероны. Микаэль Кассіо, лейтенантъ воинственнаго мавра, вышелъ на берегъ; самъ Отэлло, назначенный правителемъ Кипра и снабженный широкими полномочіями, еще въ морѣ.
Монтано. Я этому радъ; онъ будетъ достойнымъ правителемъ.
3-й горожанинъ. Хотя тотъ-же Кассіо и радуется истребленію турецкаго флота, онъ все-таки печаленъ и молится о спасеніи мавра. Свирѣпствовавшая буря разлучила ихъ корабли.
Монтано. Молюсь и я о его спасеніи. Я служилъ подъ его начальствомъ; полководецъ онъ настоящій. Пойдемте на пристань и посмотримъ на прибывшій корабль, а тамъ, гдѣ небесная лазурь сливается съ лазурью моря, постараемся увидать, не плыветъ-ли сюда храбрый Отэлло.
3-й горожанинъ. Да, пойдемте. Каждую минуту можно ожидать новаго прибытія (Входитъ Кассіо).
Кассіо. Благодарю доблестныхъ обитателей этого воинственнаго острова, отдающихъ полную справедливость мавру. Да пошлетъ ему небо защиту противъ разсвирѣпѣвшей стихіи. Я потерялъ его изъ вида въ самую опасную минуту.
Монтано. Проченъ-ли его корабль?
Кассіо. Корабль новый; построенъ онъ изъ крѣпкаго лѣса, а кормчій славится и опытностью своею, и умѣніемъ; поэтому на него можно вполнѣ положиться. Въ виду этого, хотя я и не обольщаюсь чрезмѣрною надеждой, но въ то-же время и не отчаиваюсь (За сценой крики: Парусъ! Парусъ! Входить четвертый горожанинъ).
Кассіо. Что тамъ за крики?
4-й горожанинъ. Городъ совсѣмъ опустѣлъ; всѣ жители столпились на морскомъ берегу и кричатъ, что виденъ парусъ.
Кассіо. Предчувствіе говоритъ мнѣ, что это правитель (Пушечная пальба).
2-й горожанинъ. Корабль привѣтствуетъ пушечною пальбою; это означаетъ, что онъ дружественный.
Кассіо. Прошу васъ, синьоръ, справьтесь повѣрнѣе, кто прибылъ? и скажите намъ.
2-й горожанинъ. Сейчасъ (Уходитъ).
Монтано. Скажите, лейтенантъ, правитель женатъ?
Кассіо. И какъ нельзя счастливѣе. Ему судьба послала такую дѣвушку, которая, какъ-бы ни восхваляла ее молва, какъ-бы ни описывали ее увлекательныя перья, все-таки остается внѣ сравненія и не поддается описаніямъ, такъ богато надѣлена она всякими совершенствами (2-й горожанинъ возвращается). Кто-же пріѣхалъ?
2-й горожанинъ. Нѣкто Яго, поручикъ правителя.
Кассіо. Переѣздъ, значитъ, выдался ему самый счастливый и скорый. Даже сами бури, громадныя волны, ревущій вѣтеръ, отмели и подводные камни, -- эти предатели, на каждомъ шагу грозящіе бѣдою ни въ чемъ не виноватому килю, точно утратили свои сокрушительныя наклонности. Красота какъ будто и на нихъ повліяла своею прелестью, и они, неумолимые, не захотѣли препятствовать благополучному пріѣзду сюда божественной Дездемоны.
Монтано. Кто это?
Кассіо. Та самая, о которой я говорилъ: -- повелительница нашего великаго повелителя, въ сопровожденіи неустрашимаго Яго, сверхъ всякихъ ожиданій прибывавшая сюда послѣ семидневнаго плаванія. О, великій Юпитеръ, прими Отэлло подъ свою защиту и наполни его парусъ могучимъ своимъ дыханіемъ; дай ему осчастливить эту бухту прибытіемъ въ нее великолѣпнаго корабля, благополучно препроводи его, трепещущаго отъ любви, въ объятія Дездемоны, и дай ему, ожививъ новымъ пламенемъ нашъ упавшій духъ, успокоить весь островъ Кипръ... Но вотъ, смотрите! (Входятъ Дездемона, Эмилія, Яго и Родриго съ ихъ свитою). Сокровище, привезенное кораблемъ, ступило на берегъ! Обитатели Кипра, падайте предъ нею на колѣни! Привѣтъ мой тебѣ, прелестная синьора! Пусть небесная благодать осѣняетъ тебя и сверху, и со всѣхъ сторонъ!
Дездемона. Благодарю васъ, доблестный Кассіо. Что можете вы сообщить мнѣ о моемъ супругѣ?
Каcсіо. Онъ еще не прибылъ, и я о немъ ничего не знаю, кромѣ того, что онъ до сихъ поръ былъ совершенно здоровъ и скоро прибудетъ сюда.
Дездемона. А все-таки я за него боюсь. Какъ васъ отбило отъ него?
Кассіо. Совмѣстными усиліями неба и моря... Однако, слышите? опять крики! (За сценой кричатъ: "Еще парусъ! Еще парусъ! Затѣмъ раздается пальба).
2-й горожанинъ. Пушечною пальбою привѣтствуютъ они крѣпость; значитъ, тоже дружественный корабль.
Кассіо. Освѣдомитесь, кто прибылъ (Одинъ изъ горожанъ уходитъ). Здравствуйте, почтеннѣйшій Яго; здравствуйте и вы, синьора Эмилія. Не выходите, Яго, изъ терпѣнія при видѣ моего слишкомъ вольнаго обращенія; меня воспитаніе научило такой смѣлой вѣжливости (Цѣлуетъ Эмилію).
Яго. Если-бы относительно васъ ея губы такъ-же щедры были на поцѣлуи, какъ относительно меня языкъ ея щедръ на слова, вамъ это скоро-бы надоѣло.
Дездемона. Напротивъ, она говоритъ очень мало.
Яго. Нѣтъ, синьора, черезъ-чуръ много! Я всегда замѣчаю это, когда мнѣ хочется спать. Впрочемъ, долженъ сознаться, что при васъ, синьора, она больше держитъ языкъ за зубами и ворчитъ только мысленно.
Эмилія. Никогда я не подавала тебѣ повода отзываться такъ.
Яго. Ну, ну! знаю я васъ,женщинъ! Внѣ дома вы картинки въ гостинной вы колокола, дикія кошки въ кухнѣ, праведницы, когда оскорбляете другихъ, чертовки, когда задѣнутъ васъ, бездѣльницы въ домашнемъ обиходѣ и клюшницы въ постели.
Дездемона. Какой ты клеветникъ!
Яго. Будь я туркомъ, если говорю неправду. Всѣ женщины встаютъ только, чтобы бездѣльничать, и ложатся въ постель, чтобы бодрствовать.
Эмилія. Не поручила-бы я тебѣ сочинить мнѣ похвальное слово.
Яго. Да и не поручай.
Дездемона. Что-бы ты придумалъ, если-бы тебѣ поручили сказать похвальное слово мнѣ?
Яго. Синьора, не возлагайте на меня такой обязанности. Я умѣю только хулить, а хвалить не мастеръ.
Дездемона. А все-таки попробуй!.. Пошелъ кто-нибудь на пристань?
Яго. Да, синьора.