Шекспир Вильям
Буря

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Классики иностранной литературы

В. ШЕКСПИР

БУРЯ
КОМЕДИЯ В 5 ДЕЙСТВИЯХ

ПЕРЕВОД Н. САТИНА

ПОДГОТОВИЛ К ПЕЧАТИ Профессор В. К. МЮЛЛЕР

ГОСУДАРСТВЕННОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО МОСКВА 1923 ПЕТРОГРАД

http://az.lib.ru

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

   Алонзо, король неаполитанский.
   Себастиан, брат Алонзо.
   Просперо, законный герцог миланский.
   Антонио, брат Просперо, похититель миланского престола.
   Фердинанд, сын Алонзо.
   Гонзало, старый и честный неаполитанский советник.
   Адриан, Франциск, неаполитанские синьоры.
   Тринкуло, шут.
   Стефано, пьяница-ключник.
   Калибан, уродливый невольник-дикарь.
   Капитан корабля, боцман и матросы.
   Миранда, дочь Просперо.
   Ариэль, дух воздуха.
   Ириса
   Церера
   Юнона духи.
   Нимфы
   Жницы
   Другие духи, подвластные Просперо.

Действие происходит сначала на море, на корабле, а потом на необитаемом острове.

  

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ.

СЦЕНА I.

МОРЕ, КОРАБЛЬ.

Буря с громом и молнией.

Входят капитан корабля и боцман с разных сторон.

   Капитан. Боцман!
   Боцман. Здесь, капитан. Что надо?
   Капитан. Хорошо! Покрикивай-ка на матросов. Работайте живей, не то сядем на мель! Поворачивайтесь, поворачивайтесь!

(Уходит).

Входят матросы.

   Боцман. Эй, детки! смелей, смелей, мои милые! Живо, живо! Подберите-ка марс-зейль! Слушать капитанский свисток! Ну, теперь дуй себе, пока не лопнешь.

Входят Алонзо, Себастиан, Антонио, Фердинанд, Гонзало и другие.

   Алонзо. Постарайся, любезный боцман! Где капитан? Докажите, что вы молодцы!
   Боцман. Прошу вас теперь оставаться внизу.
   Антонио. Боцман, где капитан?
   Боцман. Разве не слышите -- где? Вы мешаете нам! Сидите в своих каютах: здесь вы только помогаете буре.
   Гонзало. Полно, любезный, успокойся.
   Боцман. Когда море успокоится. Ступайте! Какое дело этим ревунам до имени короля? Ступайте в каюты, молчите и не мешайте нам.
   Гонзало. Хорошо; но не забывай, однако, кто на твоем корабле.
   Боцман. Да уж верно здесь нет никого, кого бы я любил более самого себя. Вы -- советник: если можете повелевать стихиями и усмирить их сию же минуту, так распоряжайтесь -- и мы не дотронемся ни до одного каната; а не можете, так благодарите небо за то, что так долго прожили и приготовьтесь в своей каюте к последнему часу, если нам не суждено миновать его. (К Матросам). Смелей, мои милые! (К Гонзало и прочим). Убирайтесь же, говорю я вам (Уходит).
   Гонзало. Этот малый поддерживает сильно мою надежду. Мне кажется, что ему не суждено утонуть! он гораздо более похож на человека, которого ожидает виселица. О, благодетельная судьба, сохрани его для виселицы! Сделай предназначенную ему веревку нашим якорным канатом, так как на собственный -- плохая надежда. Плохо нам, если этот молодец не рожден для виселицы! (Алонзо, Гонзало и прочие уходят).
   Боцман (возвращается). Отпускай брамстеньгу! живо! ниже, ниже! Пусти на фок-зейль! (Слышен крик внутри корабля). Чтоб чума переморила этих визгунов! Из-за них не слышно ни бури, ни команды.

Входят Себастиан, Антонио и Гонзало.

   Боцман. Опять? Что вам здесь надо? Или нам бросить все и утонуть? Разве вам хочется итти ко дну?
   Себастиан. Чтоб оспа перехватила тебе глотку, несносный крикун, богохульник, безжалостная собака!
   Боцман. Так распоряжайтесь сами.
   Антонио. Повесить бы тебя, негодную собаку! Повесить бы тебя, дерзкого крикуна! Мы меньше тебя боимся потонуть.
   Гонзало. Я ручаюсь, что он не потонет, хотя бы корабль этот был не тверже ореховой скорлупы и так же ненасытен, как развратная женщина.
   Боцман. Подведите корабль как можно ближе под ветер! Отдай оба паруса -- и опять в море! Отваливай!

Вбегают измокшие матросы.

   Матросы. К молитве, к молитве скорей! все погибло!

(Уходят).

   Боцман. К молитве? Уже ли пришлось нам погибнуть?
   Гонзало. Король на молитве и принц на молитве. Пойдемте: судьба их должна быть и нашей.
   Себастиан. Терпенье все я потерял!
   Антонио. Как быть!
   По милости мы пьяниц погибаем.
   Горластый враль, взглянул бы на тебя,
   Промытого порядком десятью
   Приливами!
   Гонзало. Нет, он повешен будет --
   Я убежден; хотя бы мне клялись
   Все капельки в противном -- не поверю
   Хоть все они, чтоб поглотить его,
   Разинут пасть -- он ускользнет, я знаю.
   Разные голоса (внутри корабля). Боже, помилуй! Погибаем! погибаем! Прощай, жена! прощайте, дети! прощай, брат! Погибаем! погибаем! погибаем!
   Антонио. Пойдемте все погибнуть с королем!
   Себастиан. Пойдемте все проститься с ним навеки. (Уходят).
   Гонзало. Как бы охотно я дал теперь тысячу миль моря за один клочок бесплодной земли, покрытой тростником, терном или чем угодно. Но, да совершится воля неба! А все лучше бы умереть на суше! (Уходит).
  

СЦЕНА II.

Часть острова с пещерою Просперо.

Входят Просперо и Миранда.

   Миранда. Родитель мой, когда своим искусством
   Заставил ты так волны бушевать,
   То утиши их. Кажется, что небо
   Дождило бы на землю с высоты
   Пылающей и смрадною смолою,
   Когда б валы, вздымаясь до небес,
   Огонь небес собой не утушали.
   Страдала я, взирая на страданья
   Несчастных. Как! прекраснейший корабль,
   С пловцами благородными на нем,
   Изломан в щепы! Вопль их отозвался
   В моей душе. Бедняжки -- все погибли!
   О, если б я была могучим богом,
   Низринула б я в бездну это море
   Но поглотить, как нынче, не дала бы
   Я нагруженный душами корабль.
   Просперо. Покойна будь, оставь напрасный страх
   И своему чувствительному сердцу
   Скажи, что все остались невредимы.
   Миранда. О, горький день!
   Просперо. Беды не приключилось.
   Я эту бурю поднял для тебя,
   Мое дитя, единственная дочь.
   Не знаешь ты, кто ты, откуда сам я.
   Ты думаешь, что бедный твой отец
   Властитель лишь пещеры этой бедной?
   Миранда. Мне никогда желанье больше знать
   Не кралось в мысль.
   Просперо. Теперь настало время
   И ты должна знать более. Дай руку
   И помоги мне снять волшебный плащ.

(Снимает плащ).

   Покойся здесь, ты, символ чар моих,
   Утешься, дочь, утри остаток слез!
   То зрелище, которым состраданье
   В твоей душе так сильно потряслось,
   Я произвел могуществом искусства
   С намереньем, но так, что ни один
   Из всех людей, из всех живых творений,
   Которых вопль ты слышала вдали,
   Которых ты погибшими считала,
   Ни волоса с главы не потерял.
   Садись -- узнать о многом ты должна.
   Миранда. Ты начинал мне часто говорить
   О том, кто я; но каждый раз вначале
   Ты свой рассказ внезапно прерывал
   И оставлял меня соображеньям,
   Кончая так: не время -- подождем.
   Просперо. Так; но теперь настало это время,
   Настал тот час, в который ты должна
   Услышать все. Вниманье -- повинуйся!
   Припомнишь ли ты время, перед тем,
   Как мы в пещере этой поселились?
   Не думаю: не более трех лет
   Имела ты.
   Миранда. Нет, помню, мой родитель,
   Немногое.
   Просперо. Скажи ж, что помнишь ты?
   Другой ли дом, или лицо другое?
   Скажи мне все, что память сберегла.
   Миранда. Все так темно. Теперь припоминаю
   Об этом я, как-будто обо сне.
   Мне помнится, что я всегда имела
   Вокруг себя не менее пяти
   Прислужниц.
   Просперо. Да, ты их имела больше.
   Как память ты об этом сохранила?
   Ну, что еще ты видишь в темноте
   И в глубине времен, давно минувших?
   Ты, может быть, припомнишь и о том,
   Как мы с тобой сюда переселились?
   Миранда. Нет, этого не помню я, отец.
   Просперо. Двенадцать лет тому, моя Миранда,
   Двенадцать лет тому, как твой отец
   Был герцогом Милана и могучим
   Властителем.
   Миранда. Так ты мне не отец?
   Просперо. Нет, мать твоя, живая добродетель,
   Сказала мне, что я был твой отец;
   А твой отец был герцогом Милана;
   А ты его единственная дочь,
   Наследница...
   Миранда. Какое же несчастье,
   Над нами так жестоко подшутив,
   Нас бросило на этот голый остров?
   Иль счастье нас перенесло сюда?
   Просперо. Несчастие и вместе счастье было.
   Дитя мое, права ты! Надо мной
   Несчастие жестоко подшутило;
   Но, к счастию, мы прибыли сюда.
   Миранда. Сочится кровью сердце оттого,
   Что я тебе напомнила печали,
   Мной позабытые. Но продолжай.
   Просперо. Антонио, твой дядя, а мой брат...
   Но слушай же, прошу, со всем вниманьем!--
   Бывает ли когда коварный брат?--
   Я по тебе всего сильнее в мире
   Его любил. Ему я поручил
   Все герцогство во власть и управленье.
   Оно сильнее всех владений было!
   Из герцогов же первым был Просперо.
   Он не имел соперников нигде
   В своей любви к свободному искусству.
   Всего себя наукам посвятив,
   Я передал правленье государством
   Антонио, а сам остался чужд
   Его делам. Сам в тайные науки
   Я был тогда всем сердцем погружен.
   Коварный брат! Но слушай же, Миранда!
   Миранда. Внимательно я слушаю тебя.
   Просперо. Изведав все пружины управленья,
   Стал милости с расчетом раздавать --
   И понял он, кого возвысить должно,
   Или кого низвергнуть с высоты
   За то, что он возвысился. Ну, словом,
   Пересоздал всех верных мне людей:
   Хочу сказать, что всех моих придворных
   Он изменил иль вновь образовал.
   Так, овладев вполне ключом державным
   От высших мест и от сердец людей,
   Он все сердца настроил по желанью,
   И скоро сам -- все крепче, все сильней --
   Обвил, как плющ, властительное древо
   И высосал сок зелени моей.
   Прошу тебя -- вниманье! Ты не слышишь?
   Миранда. О, мой отец, я слушаю тебя!
   Просперо. А я, забыв все выгоды мирские,
   Я в тишине хотел обогатить
   Мой жадный ум таинственной наукой,
   Которая, не будь для пониманья
   Всеобщего так недоступной,
   Стояла бы, конечно, выше всех.
   И быстро рос в моем коварном брате
   Враждебный дух; доверчивость моя
   Коварство в нем столь сильно развила,
   Сколь сильную имел в него я веру.
   Действительно, без меры, без границ
   К нему питал я и любовь и веру.
   Он овладел доходами и всем,
   Что в праве был я требовать, как герцог,
   И до того он правду затемнил
   В своем уме, что, наконец, поверил,
   Как истине, своей бесстыдной лжи;
   Уверился, что, пользуясь правами
   Властителя и исполняя все
   Наружные обряды управленья,
   Он герцог сам -- и властолюбья дух
   Питался в нем безумным убежденьем.
   Ты слышишь ли?
   Миранда. Рассказ твой, мой отец,
   От глухоты излечит поневоле.
   Просперо. Чтобы вполне с желанием своим
   Согласовать характер новой роли,
   К престолу он последний сделал шаг.
   Мне, бедняку, моя библиотека
   Была престол -- и он, предположив,
   Что царствовать я вовсе не способен,
   Условился с враждебным королем
   Неаполя -- так жаден был он к власти --
   Платить ему с покорностию дань
   И подчинить короне королевской
   Венец миланских герцогов, а с ним
   И герцогство, не знавшее дотоле
   Позорных уз. О, бедный мой Милан!
   Миранда. О, небеса!
   Просперо. Заметь его условья
   И действия -- и мне скажи потом,
   Ужели брат так может поступать?
   Миранда. О бабушке дурное мне грешно
   Предположить; но добрая утроба
   Не раз дурных рождала сыновей.
   Просперо. Но слушай, вот в чем были их условья:
   Мой старый враг, Неаполя король,
   Склоняется на убежденья брата,
   Чтобы взамен покорности его
   И дани -- я не знаю, сколь великой --
   Навек меня со всем моим семейством
   От герцогства немедля отрешив,
   Все почести и мой Милан прекрасный
   Отдать ему. Чтоб это совершить,
   Изменников они толпу набрали.
   И вот в одну условленную ночь
   Антонио им отворил ворота
   И в самую глухую темноту
   Изгнали нас с тобою из Милана.
   Ты плакала...
   Миранда. Как грустно, боже мой!
   Не помню я, как плакала тогда я,
   Но хочется заплакать мне опять --
   В моих глазах уж чувствую я слезы.
   Просперо. Но слушай же. Я об'ясню тебе
   С подробностью, зачем я вызвал бурю:
   Без этого не кстати б был рассказ.
   Миранда. Но отчего ж они нас не убили?
   Просперо. Да, дочь моя, вопрос твой справедлив:
   Он вызван был в тебе моим рассказом.
   Они убить тогда не смели нас:
   Я был всегда любим моим народом;
   Не смели знак кровавый положить
   Они на свой бессовестный поступок,
   Они его старались облачить
   Наружностью сколь можно благородной.
   Поспешно нас до барки довели
   И отвезли на ней далеко в море,
   Где был готов давно изгнивший бот,
   Без парусов, без мачт и неснащенный.
   Предчувствуя опасность, из него
   Уже давно перебрались все крысы.
   В него-то нас с тобою посадили --
   Взывать к волнам, бушующим под нами,
   А вздохами взывать в тоске к ветрам,
   Которые, как бы из состраданья,
   Сильнее нас вздыхали нам в ответ,
   Но нам своим участьем лишь вредили.
   Миранда. Я бременем тогда тебе была!
   Просперо. Нет, дочь моя! была ты херувимом --
   Спасителем. Как улыбалась ты,
   Небесною исполненная силой,
   Тогда как я в печали окроплял
   Морскую хлябь горючими слезами.
   Я над тобой с отчаянием стонал,
   А ты во мне улыбкой пробуждала
   Могучую решимость перенесть
   Все то, что нас в грядущем ожидало.
   Миранда. Но как же мы до берега достигли?
   Просперо. Нам помогло святое Провиденье
   И Гонзало, советник короля,
   Назначенный изгнать нас из Милана.
   Он сжалился и нам немного дал
   Речной воды, необходимой пищи,
   Потом еще прибавил он белье,
   Материи, богатые одежды --
   Все нужное для жизни, и оно
   Впоследствии нам очень пригодилось.
   Он был так добр, что даже не забыл,
   Как я любил занятия наукой --
   И несколько доставил он мне книг,
   Которые дороже мне престола.
   Миранда. Как я его желала б увидать!
   Просперо. Но встану я, а ты сиди и слушай,
   Как на море окончился наш путь.
   Мы прибыли сюда, на этот остров.
   Я начал сам воспитывать тебя --
   И сделала ты более успехов,
   Чем многие из царственных детей,
   Которые в ничтожных развлеченьях
   Проводят дни и у которых нет
   Наставников таких, как я, усердных.
   Миранда. За то тебя сам бог вознаградит!
   Теперь прошу тебя, о, мой родитель,--
   Я все еще встревожена -- скажи,
   Зачем ты бурей море всколебал?
   Просперо. Узнай, мой друг, не понимаю -- как,
   Но счастие на остров наш приводит
   Моих врагов. Предведеньем моим
   Я усмотрел звезду в моем зените:
   Она блестит благоприятно мне!
   Но если я теперь ее влияньем
   Пренебрегу, то все мои дела
   Итти все будут хуже с каждым днем
   И, наконец, расстроятся совсем.
   Но прекрати теперь свои вопросы.
   Ты хочешь спать? Скорей предайся сну --
   Он принесет тебе успокоенье:
   Не в силах ты противиться ему!

(Миранда засыпает).

   Явись сюда, явись, слуга мой верный,
   Мой Ариэль! приблизься, я готов!

Является Ариэль.

   Ариэль. Я пред тобой, могучий повелитель!
   Ученый муж, приветствую тебя!
   Готов всегда свершать твои желанья.
   Велишь ли ты лететь мне или плыть,
   Велишь ли ты мне погрузиться в пламя,
   Или нестись верхом на облаках --
   Во всем тебе послушен Ариэль,
   А с ним и все способности его.
   Просперо. Так точно ли ты бурю произвел,
   Как я тебе приказывал сегодня?
   Ариэль. Все сделано, как повелел Просперо.
   Я на корабль Алонзо вдруг напал;
   То там, то здесь, на палубе, в каютах
   Я зажигал отчаянье и страх,
   По временам делился сам на части
   И падал вдруг на многие места;
   На стеньги, марс, на реи, на бусприт
   Нежданное бросал я пламя врознь,
   Потом его в одно соединял я --
   И молния, предвестница громов,
   Не так быстра, как я был в это время.
   Казалося, Нептун был осажден
   На этот час огнем ревущей серы,
   И сам его трезубец трепетал,
   И в ужасе его вздымались волны.
   Просперо. Мой храбрый дух, спасибо! Был ли там
   Хотя один довольно твердый духом,
   Чтоб бедный свой рассудок уберечь?
   Ариэль. Нет, ни души: трясла всех лихорадка
   Безумия, всех ужас оковал.
   На корабле остались лишь матросы,
   А прочие, от моего огня,
   Из корабля все бросилися в море,
   Сын короля Алонзо, Фердинанд,
   С торчащими от страха волосами,
   Похожими скорее на камыш,
   Был первый там и закричал, бросаясь:
   "Ад опустел -- и дьяволы все здесь!"
   Просперо. Ну, хорошо! Но близок ли был берег?
   Ариэль. Близехонько.
   Просперо. А все ли спасены?
   Ариэль. Ни волоса с голов их не пропало;
   Ручаюсь я, что даже на одеждах,
   Которые несли их по воде,
   Нет пятнышка: оне свежей, чем прежде.
   И помня все, что ты мне приказал,
   По острову я всех их разбросал.
   Сын короля, вот так скрестивши руки,
   Сидит один в пустынном уголке
   И вздохами там освежает воздух.
   Просперо. Но где теперь матросы и корабль?
   Что сделал ты с остатками их флота?
   Ариэль. Я к пристани корабль их подогнал.
   Ты помнишь тот глубокий закоулок,
   Куда меня призвал ты как-то в полночь
   Собрать росу Бермудских островов?
   Там скрыт корабль: он безопасен там.
   Матросы в нем забилися под люки
   И крепким сном почиют от трудов,
   Покорные моим могучим чарам.
   А главный флот я в море разметал;
   Но он теперь соединился снова
   И невредим стремится по волнам,
   Печально путь в Неаполь направляя,
   Уверенный, что сам король погиб.
   Просперо. Ты совершил прекрасно порученье,
   Но много дел нам предстоит еще.
   Который час?
   Ариэль. Уж перешло за полдень.
   Просперо. Так, склянки на две... До шести часов
   Нам времени осталося немного.
   С расчетом мы употребим его.
   Ариэль. Как, мне еще работа предстоит?
   Когда меня так много утруждаешь,
   Позволь хотя напомнить здесь тебе,
   Что позабыл сдержать ты обещанье.
   Просперо. Что там такое? Своенравный дух,
   Что требовать еще ты затеваешь?
   Ариэль. Свободу.
   Просперо. Ба! И говорить не смей,
   Пока твое не совершится время!
   Ариэль. Прошу тебя, припомни: оказал
   Ведь я тебе уж всякую услугу.
   Я никогда перед тобой не лгал,
   Служил без ропота и жалоб
   И в промахи ни разу не попал.
   Ты обещал свободу годом раньше.
   Просперо. Так ты забыл, чем ты обязан мне,
   Что я тебя избавил от мучений?
   Ариэль. Нет.
   Просперо. Ты забыл и счел за важный труд,
   Что ты скользишь по брызгам океана,
   Что носишься на северных ветрах,
   Иль в глубь земли, служа мне, проникаешь,
   Когда ее окостенит мороз?
   Ариэль. О, я готов служить, мой повелитель!
   Просперо. Лжешь, хитрый дух! Ты верно позабыл
   Ужасную колдунью Сикораксу,
   Которая, от зависти и лет,
   Так хорошо была в кольцо согнута?
   Ариэль. Нет.
   Просперо. Ты забыл. Где родилась она,
   Скажи-ка мне?
   Ариэль. В Алжире, повелитель.
   Просперо. О! точно ль там? Я вижу, должен я
   Про то, чем был, и что ты забываешь,
   Хоть в месяц раз тебе напоминать.
   Проклятую колдунью Сикораксу
   За волшебство и злобные дела,
   Которые и вспомнить людям страшно,
   Из родины изгнали -- знаешь сам!
   Но за одно какое-то деянье,
   Чтоб наградить, оставили ей жизнь.
   Не так ли, дух?
   Ариэль. Так точно, повелитель!
   Просперо. В то время был у синеглазой сын,
   И с ним ее покинули матросы
   На острове. Ты, верный мой слуга,
   Как знаешь сам, служил тогда колдунье;
   Но, будучи чувствителен и добр,
   Ты отступал порой от исполненья
   Ее земных неистовых затей.
   За то, что ты ее предначертаньям
   Не захотел усердно помогать,
   Взбешенная колдунья Сикоракса,
   При помощи других своих духов,
   В расщеп сосны тебя заколотила.
   Там пробыл ты двенадцать долгих лет
   В безрадостном, тяжелом заключенье.
   А между тем колдунья умерла,
   Забыв тебя в твоей тюрьме сосновой,
   Где вопли ты так часто испускал,
   Как в мельнице колес больших удары.
   Но остров был тогда почти что пуст:
   Страшилище, отродье злой колдуньи,
   Ее сынок скитался здесь один.
   Ариэль. Да, Калибан -- так точно -- сын колдуньи.
   Просперо. О, глупый дух! не то ли я сказал?
   Он, Калибан, которого в услугу
   Теперь я взял. Ты должен лучше знать,
   В каком тебя нашел я здесь мученье.
   Ты заставлял стенаньем выть волков,
   Ты пробуждал медведей вечно-гневных,
   Проклятые не будут так страдать,
   Как ты страдал; но злая Сикоракса
   Уж не могла тебя освободить.
   Прибыв сюда, я внял твоим стенаньям,
   Я с помощью искусства раздвоил
   Опять сосну и дал тебе свободу.
   Ариэль. Благодарю тебя, мой господин.
   Просперо. Но если я услышу вновь твой ропот
   Против меня, то раздвою я дуб,
   И там в его узлистой сердцевине
   Оставлю выть тебя двенадцать зим.
   Ариэль. Я виноват: прости, мой повелитель:
   Готов повиноваться -- и смиренно
   Я исполнять обязанности духа,
   Просперо. Вот делай так -- и через два дня свободу
   Тебе я дам.
   Ариэль. Готов, мой повелитель!
   Скажи скорей, что должен делать я?
   Просперо. Преобразись -- поди -- в морскую нимфу
   Будь видим лишь для одного меня
   И невидим для всякого другого.
   Ступай же, дух, и возвратись сюда
   Красавицей. (Ариэль исчезает).
   Проснись, моя Миранда!
   Проснись -- пора: ты хорошо спала.
   Миранда. Родитель мой, от странности рассказа
   В тяжелое я впала забытье!
   Просперо. Стряхни его. Пойдем теперь со мною --
   Посмотрим, где слуга наш, Калибан.
   Уверен я -- он грубостью нас встретит.
   Миранда. Он негодяй. Я не люблю его.
   Просперо. Что делать, друг; однако, он полезен
   Носить дрова и разводить огонь.
   Эй, Калибан! Эй, раб, комок земли,
   Откликнись!
   Калибан (за сценой). Здесь еще довольно дров.
   Просперо. Иди сюда скорее, черепаха:
   Здесь для тебя другое дело есть.

Является Ариэль в виде морской нимфы.

   Просперо. Мой Ариэль, прелестное явленье,
   Послушай-ка словечко на ушко.
   Ариэль. Исполню все, поверь, мой повелитель!

(Исчезает).

   Просперо. О, гнусный раб, сам демон зародил
   Тебя в твоей проклятой Сикораксе!
   Поди сюда!

Входит Калибан.

   Калибан. Пусть вредная роса,
   Которую сбирала Сикоракса
   Пером вороньим с ржавого болота,
   Падет на вас! Пусть знойный ветер юга
   На вас и день и ночь упорно дует
   И струпьями покроет ваше тело!
   Просперо. Спасибо, друг! За это, верь же мне,
   От судорог и сильного колотья
   Ты не вздохнешь свободно во всю ночь;
   Вокруг тебя сберутся домовые,
   Чтобы колоть, и мучить, и кусать,
   И исщипать тебя, как сот медовый!
   А каждый их порядочный щипок
   Чувствительней пчелиных уязвлений.
   Калибан. Мне надобно окончить мой обед.
   Ведь остров мой -- зачем же отнимаешь?
   Ступайте прочь! От матери моей
   Я получил его один в наследство.
   Да, правда, ты сперва меня ласкал,
   Ты мне давал пить ягодную воду
   И выучил, как должно называть
   Те две свечи, большую и меньшую,
   Которые горят там высоко,--
   И я тебя тогда любил за это.
   На острове тебе я указал
   Источники, соленые колодцы,
   Бесплодные и годные места.
   Будь проклят я за то, что это делал!
   Нетопыри, и жабы, и жуки,
   Все гадины, все чары Сикораксы
   Да ниспадут теперь на вас двоих!
   Я сам себе был королем сначала;
   Вы прибыли -- я сделался рабом,--
   И я один теперь у вас в услугах.
   Вы сделали утес моим жильем,
   А остров мой присвоили себе.
   Просперо. Ты лживый раб! Тебе нужны побои,
   А милости ты ставишь ни во что.
   Да, я ласкал тебя, как человека,
   Я разделял с тобой, одно жилье
   До той поры, пока, неблагодарный,
   Ты дочь мою не вздумал обесчестить.
   Калибан. Ого-го-го! Да, жаль, не удалось мне:
   Ты помешал, а то б я расплодил
   На острове довольно Калибанов!
   Просперо. Презренный раб, не можешь ты принять
   Ни одного благого впечатленья,
   Творение, способное лишь к злу!
   Прибыв сюда, тебя я пожалел,
   Учил тебя работать, говорить,
   Чтоб высказать ты мог свои понятья.
   Ты лишь мычал тогда, как дикий зверь:
   Я одарил твое мышленье словом.
   Но доброе с твоею злой природой
   Я никогда не мог соединить.
   Я вынужден был бросить труд напрасный
   И для тебя избрать жильем утес,
   Хоть большего ты стоил наказанья.
   Калибан. Да, говорить меня вы научили --
   И я могу теперь вас проклинать!
   Пусть поразит вас красная болезнь
   За то, что я умею говорить!
   Просперо. Колдуньино отродье, вон отсюда!
   Неси дрова! Смотри же, будь живей!
   Я дам тебе другие приказанья.
   Бездельник! Что, плечами пожимаешь?
   Смотри, смотри, когда с пренебреженьем
   Иль нехотя исполнишь мой приказ,
   Я судорогой замучаю тебя,
   Я кости все твои наполню болью,
   И в бешенстве заставлю так рычать,
   Что по лесам все звери встрепенутся!
   Калибан. Прошу избавить!
   (В сторону). Придется исполнять!
   Он так могуч, так силен он искусством,
   Что Сетебос, бог матери моей,
   Не в силах с ним успешно побороться:
   Он и его сейчас возьмет в рабы!
   Просперо. Ну, гадкий раб, ступай скорей отсюда;

(Калибан уходит).

Является Ариэль невидимкою. Он поет и играет на инструменте. Фердинанд следует за ним.

   Ариэль (поет). На песках здесь соберитесь,
   Поклонитесь, обнимитесь,
   Поцелуйтесь и потом
   Здесь танцуйте все кружком!
   Волны дикие смолкают,
   Духи в воздухе играют.
   Духи песню повторяют
   Чу, внимайте!
   Голоса (с разных сторон). Боу! уоу!
   Ариэль (поет). На цепи собаки лают!
   Чу, внимайте!
   Голоса (с разных сторон). Боу, уоу!
   Ариэль (поет). Петухи уж на чеку!
   И кричат: кукареку!
   Фердинанд. Откуда же несутся эти звуки:
   Из воздуха иль из земли они?
   Не слышно их: они теперь далеко
   За божеством каким-нибудь летят.
   Я там один на берегу пустынном
   Оплакивал погибель короля,
   Когда ко мне внезапно принеслася
   Волшебная музыка по воде,
   И звуками чудесными своими
   Печаль мою, и ярость волн смирила.
   Оттуда я последовал за ней
   Или, скорей, я увлечен был ею.
   Потом она затихла... Нет, опять!
   Ариэль (поет). На пять сажен в воде уложен твой отец,
   Его кости в коралл превратились,
   А на месте очей в нем два перла блестят.
   Но ничто не пришло в разрушенье.
   Только все по-морски изменилося там,
   Все в богатое, странное что-то.
   По погибшему нимфы разносят вкруг звон:
   Чу! внимайте! я слышу: динь-дон!
   Голоса (с разных сторон). Динь-дон! динь-дон!
   Фердинанд. Про смерть отца мне песнь напоминает!
   Ее пропел не смертный: этот звук
   Земная власть произвести не в силах.
   Его теперь я слышу над собой!
   Просперо (Миранде). Приподними пушистые ресницы,
   Взгляни туда -- скажи, что видишь ты?
   Миранда. Что это? дух! О, боже, как он смотрит
   Вокруг себя! Поверь мне, мой отец,
   Хоть облечен в чудесную он форму,
   Но это дух!
   Просперо. Нет, дочь, он ест и спит
   И чувствует, подобно прочим людям.
   Тот юноша, который там стоит,
   На корабле погибшем был с другими,
   И если бы печаль -- червь красоты --
   Его теперь собою не снедала,
   Красавцем бы его ты назвала.
   Товарищей он всех своих лишился --
   И в горести теперь он ищет их.
   Миранда. Готова я божественным созданьем
   Его назвать. В природе ничего
   Прелестнее его я не видала!
   Просперо (в сторону). Так все идет, как я душой желал!
   Дух, чудный дух, через два дня свободу
   Тебе я дам.
   Фердинанд. Должно быть, вот богиня,
   Которой служит этих песен хор.
   Не откажись моей молитве внять:
   Скажи мне, ты ль на острове живешь --
   И научи, что должен делать я?
   Но первая к тебе моя молитва,
   Хотя ее я после произнес,
   Откройся мне, о, чудо из чудес --
   Ты созданная дева или нет?
   Миранда. Не чудо я, но дева, без сомненья!
   Фердинанд. Родной язык! Из тех, кому знаком
   Он так, как мне, я был бы верно первым,
   Когда б был там, где говорят на нем!
   Просперо. Как -- первым? ты? Но ежели услышит
   Тебя король Неаполя, тогда
   Чем будешь ты?
   Фердинанд. Таким же одиноким,
   Как и теперь, и удивленным тем,
   Что для тебя Неаполь мой известен.
   Увы! король Неаполя уж слышит,
   Как плачу я -- и от того я плачу.
   Я сам король Неаполя: я видел,
   Как потонул король и мой отец --
   И с той поры глаза не осушались
   От горьких слез.
   Миранда. Как жалко мне его!
   Фердинанд. Да, потонул, со всей своею свитой,
   И герцог с ним миланский, и его
   Прекрасный сын -- погибли все!
   Посперо (в сторону). О, герцог
   Миланский и его не сын, а дочь
   Могли легко тебя бы опровергнуть,
   Когда б была теперь на то пора.
   А! взорами они уж обменялись!
   Мой Ариэль, свободен будешь ты!

(Фердинанду).

   Позвольте, добрый господин, одно лишь слово:
   Боюсь, что вы обидели себя.
   Миранда. Зачем же с ним так грубо говорить?
   Вот третьего уж вижу я мужчину,
   Но первый он из сердца вызвал вздох.
   Пусть батюшка допустит состраданье
   Склонить себя на сторону мою.
   Фердинанд. Когда руки и девственности вашей
   От вас никто еще не получил,
   То я готов вас сделать королевой
   Неаполя.
   Посперо. Потише, господин! (В сторону).
   Они теперь во власти друг у друга;
   Но надобно немножко затруднить
   Их счастие, чтоб легкость достиженья
   Не сбавила для них его цены.

(Фердинанду).

   Я требую, чтоб слушал ты меня.
   Ты звание высокое присвоил,
   Но не тебе оно принадлежит.
   На остров мой ты, как шпион, прокрался,
   Чтоб у меня хитро похитить то,
   Чем я один законно здесь владею.
   Фердинанд. Нет, нет, клянусь!
   Миранда. В таком чудесном храме
   Не может быть дурного ничего!
   Когда злой дух живет в таком жилище,
   То добрые, конечно, захотят
   С ним вместе жить.
   Просперо. Скорей, иди за мною!
   Изменник он: ни слова за него!
   Иди -- тебе и голову и ноги
   Тяжелою я цепью закую;
   Ты будешь пить одну морскую воду
   И ракушки воды проточной есть;
   Еще я дам тебе сухих корений
   Да шелухи, и то без желудей.
   Пойдем!
   Фердинанд. О, нет! я буду защищаться
   До той поры, пока не победит
   Меня мой враг. (Вынимает меч).
   Миранда. О, милый мой родитель.
   Зачем его испытывать так смело?
   Он тих и нам не может быть опасен.
   Просперо. Моя нога не хочет ли всем телом
   Распоряжаться? Злой изменник, сталь
   Ты обнажил; но не ударишь ею --
   Так совесть ты проступком оковал!
   О, не храбрись! Тебя обезоружить
   Я в силах в миг единый этой тростью
   И уронить свой меч могу тебя заставить!
   Миранда. О, батюшка!
   Просперо. Не рви моих одежд!
   Оставь меня!
   Миранда. Имейте состраданье,
   Я быть хочу порукой за него.
   Просперо. Молчи! когда еще ты скажешь слово,
   Тогда тебя не только что бранить,
   Но, может быть, я буду ненавидеть.
   Как, защищать! кого? клеветника!
   Видала ты его да Калибана
   И думаешь -- красивей нет людей!
   О, глупая! В сравнении с другими,
   Он Калибан, когда в сравненьи с ним
   Все прочие, как ангелы, прекрасны.
   Миранда. Моя любовь не прихотлива: я
   Не требую красивей человека.
   Просперо. Ступай за мной! Вся сила нерв твоих
   Теперь опять к их детству возвратилась.
   Бессилен ты!
   Фердинанд. Да, правда: как во сне
   Я связан весь! Но все -- смерть короля,
   Бессилие, сковавшее меня,
   Несчастие друзей и те угрозы,
   Которым я покорен, как дитя --
   Я все бы снес, лишь только б эту деву
   Хотя раз в день мог видеть из тюрьмы.
   В такой тюрьме мне будет так просторно,
   Что прочие места все на земле
   Охотно я отдам во власть свободе!
   Просперо (в сторону).
   Все хорошо! (Фердинанду и Миранде).
   Идите же за мной! (Ариэлю).
   Мой Ариэль, прекрасно ты исполнил!

(Фердинанду и Миранде).

   Сюда, за мной!
   (Ариэлю). Послушай, что еще
   Ты для меня скорее должен сделать!
   Миранда (Фердинанду). Я вас прошу быть твердым. Мой отец,
   Поверьте мне, добрее несравненно,
   Чем может по словам своим казаться:
   Такие речи необычны в нем.
   Просперо (Ариэлю). Как ветер гор свободен будешь ты,
   Лишь в точности исполни приказанье!
   Ариэль. Все сделаю.
   Просперо (Фердинанду). Ну, следуй же за мной!
   (Миранде). Не говори ни слова за него!

(Все уходят).

  

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ.

СЦЕНА I.

Другая часть острова.

Входят: Алонзо, Себастиан, Антонио, Гонзало, Адриан и Франциск и другие.

   Гонзало. Я вас прошу, король, развеселитесь.
   Нам есть чему порадоваться всем:
   Спасенное потери нашей выше!
   Обычная беда: жена матроса,
   Купец-судовладелец каждый день
   Подобные имеют огорченья;
   Но рассказать о чуде, каково
   Спасенье наше -- довелось не многим.
   Так взвесьте же разумно, государь,
   И горести, и наши утешенья.
   Алонзо. Прошу тебя, молчи!
   Себастиан (Антонио). Его слова
   Он слушает с таким же точно вкусом,
   С каким бы ел холодную похлебку.
   Антонио. Отвяжется не скоро утешитель.
   Себастиан. Смотрите, вот он заводит часы своего остроумия. Слушайте, они сейчас начнут бить!
   Гонзало. Государь!
   Себастиан. Раз! Считайте!
   Гонзало. Кто поддерживает в душе каждое встретившееся огорчение, тот приобретает.
   Себастиан. Доллар.
   Гонзало. Dolore -- страдание! Да, точно так -- тот приобретает страдание! Вы выразились справедливее, нежели думали.
   Себастиан. А вы истолковали мои слова остроумнее, чем я мог предположить.
   Гонзало. Следовательно, государь...
   Антонио. Тьфу, как он расточителен на слова!
   Алонзо. Прошу тебя, оставь меня в покое!
   Гонзало. Хорошо, я кончил; однако...
   Себастиан. Однако он будет продолжать.
   Антонио. Посмотрим, кто из них, он, или Адриан, запоет первый.
   Себастиан. Я держу за старого петуха.
   Антонио. А я за петушка.
   Себастиан. Кончено. Заклад?
   Антонио. Смех.
   Себастиан. Согласен.
   Адриан. Хотя этот остров кажется пустынным...
   Себастиан. Ха-ха-ха! (Антончо). Заклад я уплатил.
   Адриан. Необитаемым и почти неприступным...
   Себастиан. Однако...
   Адриан. Однако...
   Антонио. Он не мог пропустить этого "однако".
   Адриан. Кажется несомненно, что кроткая и нежная умеренность...
   Антонио. Да, умеренность -- нежная женщина.
   Себастиан. И кроткая, как он заметил весьма мудро.
   Адриан. Составляет достоинство его климата. Здесь воздух дышет так сладко...
   Себастиан. Как будто у него есть легкие, да еще вдобавок сгнившие.
   Антонио. Или точно, как будто он напитался болотным запахом.
   Гонзало. Здесь имеются все удобства жизни.
   Антонио. Правда, кроме средств для жизни.
   Себастиан. Которых здесь совершенно нет, или весьма мало.
   Гонзало. Как свежа и пышна здесь трава! как зелена!
   Антонио. В самом деле, здесь земля бронзового цвета.
   Себастиан. Впрочем, с небольшим оттенком зелени.
   Антонио. Он не во многом ошибается.
   Себастиан. Нет, он ошибается только в истине.
   Гонзало. Но главное чудо в том -- и это почти невероятно...
   Себастиан. Как и большая часть чудес.
   Гонзало (продолжая)... что наше платье, несмотря на то, что побывало в море, сохранило свою свежесть и блеск; оно как-будто вновь выкрашено, а не испорчено соленой водой.
   Антонио. Если бы хотя один из его карманов мог говорить, не сказал ли бы он, что его хозяин лжет?
   Себастиан. Непременно, если бы его карман хитрым образом не вздумал прикарманить ложь своего хозяина.
   Гонзало. Мне кажется, что наше платье также свежо, как в то время, когда мы надели его в первый раз в Африке, на свадьбе прекрасной дочери вашей, Кларибеллы, с королем Туниса.
   Себастиан. Это была пресчастливая свадьба и весьма благоприятная для нашего возвращения!
   Адриан. Тунис никогда не имел королевой такого совершенства.
   Гонзало. Конечно, нет, со времен вдовы Дидоыы.
   Антонио. Вдовы? что за вздор! Откуда взялась эта вдова? Вдова Дидона!
   Себастиан. Ну, если б он к этому назвал и Энея вдовцом -- что бы вы на это сказали, любезный синьор?
   Адриан. Вдова Дидона, говорите вы? Вот хорошо! Она была из Карфагена, а не из Туниса.
   Гонзало. Но, синьор, этот Тунис был прежде Карфагеном.
   Адриан. Карфагеном?
   Гонзало. Уверяю вас, Карфагеном.
   Антонио. Его язык точно волшебная лира.
   Себастиан. Он воздвигает городские стены и дома.
   Антонио. Какую небывальщину он теперь осуществит?
   Себастиан. Он, пожалуй, отвезет этот остров в кармане домой и подарит своему сыну вместо яблока.
   Антонио. А семечки посеет по морю, чтобы выросли другие острова.
   Гонзало. В самом деле?
   Антонио. Да, через несколько времени.
   Гонзало. Государь, мы говорили сейчас, что наше платье теперь так же свежо, как в то время, когда мы были в Тунисе, на свадьбе вашей дочери, которая теперь королевой.
   Антонио. И самою лучшей королевой, которая когда-либо царила в этой стране.
   Себастиан. За исключением вдовы Дидоны -- осмелюсь прибавить.
   Антонио. О, вдова Дидона! Да, за исключением вдовы Дидоны.
   Гонзало. Не правда ли, государь, что мой камзол так же свеж, как в первый день, когда я его надел? То-есть, я говорю, до некоторой степени.
   Антонио. Это прибавление не лишнее.
   Гонзало. Не такой ли он, каким был вовремя свадьбы вашей дочери?
   Алонзо. Всех ваших слов напрасны утешенья!
   Душа моя не принимает их.
   Как я б желал, чтоб не было той свадьбы:
   Тогда б мой сын, быть может, не погиб!
   И дочь моя для нас погибла также:
   Так далеко она теперь от нас,
   Что увидать ее я не надеюсь.
   А ты, мой сын, а ты, наследник мой,
   Каким морским чудовищем ты с'еден?
   Франциск. Он не погиб, быть может, государь.
   Я видел, как боролся он с волнами,
   Как он верхом на их хребтах сидел,
   Как рассекал их мощною рукой
   И раздроблял их грудью богатырской.
   Его чело вставало над волнами
   И, их деля, как веслами, руками,
   Он к берегу дорогу очищал.
   Казалося, сам берег понижал
   Избитое волнами основанье,
   Чтобы принять его -- и он достиг
   До берега, конечно, невредимо.
   Алонзо. Нет, он погиб!
   Себастиан. Себя лишь, государь,
   Вы можете винить в своей потере.
   Вы дочерью своею наградить
   Родную вам Европу не хотели
   И предпочли принцессу потерять,
   Отдав ее в супруги африканцу.
   Вы дочь свою изгнали с ваших глаз
   И можете по праву сокрушаться.
   Алонзо. О, замолчи!
   Себастиан. Мы на коленях вас
   Молитвами своими утруждали.
   Она сама -- прекрасная душа --
   Была тогда в большом недоуменье,
   Не ведая, что превозмочь в себе --
   Покорность ли свою, иль отвращенье.
   Увы, боюсь, что из-за этой свадьбы
   На веки мы расстались с Фердинандом,
   И, кажется, Неаполь и Милан
   Имеют вдов теперь гораздо больше,
   Чем привезем с собою мы людей
   Их утешать. И вы одни виновны.
   Алонзо. Зато моя потеря больше всех.
   Гонзало. Себастиан, позвольте вам заметить,
   Что нет у вас к печали снисхожденья
   И что теперь для истины не время.
   Где вам бы надо пластырь приложить,
   Там бередить стараетесь вы рану!
   Себастиан. Прекрасно!
   Антонио. Он как медик говорит!
   Гонзало. О, государь, когда вы так печальны,
   Так пасмурны -- нам всем темно!
   Себастиан. Темно?
   Антонио. Весьма темно.
   Гонзало. Когда б мне поручили
   Здесь развести плантации...
   Себастиан. То он
   Засеял бы плантации крапивой.
   Антонио. Репейником и конским щавелем!
   Гонзало. А если бы я был здесь государем --
   Хотите знать, что б сделал я тогда?
   Себастиан. Не знаю, только б пьяницею не был,
   А потому, что не было б вина.
   Гонзало. В противность всем известным учрежденьям,
   Развил бы я республику мою.
   Промышленность, чины я б уничтожил
   И грамоты никто бы здесь не знал:
   Здесь не было б ни рабства, ни богатства,
   Ни бедности; я строго б запретил
   Условия наследства и границы;
   Возделывать поля или сады
   Не стали б здесь; изгнал бы я металлы,
   И всякий хлеб, и масло, и вино;
   Все в праздности здесь жили б, без заботы.
   Все, женщины, мужчины; но они
   Остались бы все чисты и невинны;
   Здесь не было б правительства...
   Себастиан. А сам,
   Как помнится, хотел быть королем.
   Антонио. Увы, конец забыл свое начало!
   Гонзало. Все нужное без пота и трудов
   Давалось бы природою в избытке.
   Здесь ни измен не знали б, ни предательств,
   Ни острых шпаг, ни копий, ни ножей
   И вообще орудий никаких.
   Сама собой давала б все природа,
   Чтоб прокормить невинный мой народ...
   Себастиан (Антонио). А подданных своих женить он будет?
   Антонио. О, верно нет! Здесь будут только жить
   Развратницы с толпою негодяев.
   Гонзало. И буду я так славно управлять,
   Что затемню своим я управленьем
   Век золотой.
   Себастиан. Да здравствует король!
   Антонио. Дни долгие великому Гонзало!
   Гонзало. Но слышит ли меня мой государь?
   Алонзо. Прошу тебя, перестань! ты как будто ничего не говорил.
   Гонзало. Я охотно верю вашему величеству. Зато я доставил случай посмеяться этим господам, у которых такое чувствительное и деятельное легкое, что они всегда готовы смеяться над ничем.
   Антонио. Мы смеялись над вами.
   Гонзало. Да, когда дело идет о глупых шутках, то я ничто в сравнении с вами. Вы можете продолжать смеяться над ничем.
   Антонио. Каков удар он нам нанес!
   Себастиан. Спасибо еще, что плашмя.
   Гонзало. Я знаю, господа, какие вы молодцы. Вы вытолкнули бы месяц из его сферы, вздумай он оставаться пять недель сряду, не изменяясь. (Слышна торжественная музыка).

Ариэль является невидимкой.

   Себастиан. Да, мы бы его потревожили -- и потом пошли бы в потемках на охоту за птицами.
   Антонио. Ну, ну, любезный синьор, не сердитесь!
   Гонзало. О, нет! Уверяю вас, я благоразумнее, нежели вы думаете. Не хотите ли усыпить меня вашим смехом? Я что-то очень утомлен.
   Антонио. Хорошо, почивайте и слушайте нас. (Все засыпают, кроме Алонзо, Себастиана и Антонио).
   Алонзо. Как, все уж спят! Когда б глаза и мысли
   Сомкнуло сном! Смежаются глаза.
   Себастиан. О, государь, вы сон не отвергайте!
   В печали он, поверьте, редкий гость
   И за собой ведет лишь утешенье.
   Антонио. Вы отдыхать извольте, государь,
   А мы вдвоем над вами станем стражей.
   Алонзо. Благодарю; я страшно утомлен.

(Алонзо засыпает, Ариэль исчезает).

   Себастиан. Вот в странное все впали забытье!
   Антонио. Не здешний ли все это сделал климат?
   Себастиан. Но отчего ж не действует на нас он?
   Я склонности не чувствую ко сну.
   Антонио. Я тоже свеж; они ж как будто разом
   Заснуть все сговорились, словно их
   Пришиб всех гром. Себастиан, подумай,
   Какую власть имеем мы в руках!
   Но я молчу -- и, кажется, читаю
   В твоем лице твое предназначенье.
   Тебе совет сам случай подает,
   Тогда как мне мое воображенье
   Рисует, как на голову твою
   Неаполя корона упадает.
   Себастиан. Ты спишь иль нет?
   Антонио. Да разве ты не слышишь?
   Я говорю.
   Себастиан. Я слышу; но, конечно,
   Ты говоришь, Антонио, во сне.
   Ты точно спишь. Ну, что сказал ты мне?
   Как можно спать с открытыми глазами?
   Вот странный сон: стоять и говорить,
   И двигаться, и вместе спать глубоко!
   Антонио. Себастиан, ты дозволяешь спать
   Иль умирать неслыханному счастью.
   Не спавши, ты глаза свои закрыл.
   Себастиан. Однако ты храпишь довольно ясно:
   Я нахожу в твоем храпенье смысл.
   Антонио. Серьезнее теперь я, чем бываю.
   И ты, как я теперь, серьезен будь.
   Пойми меня -- и выростешь ты втрое.
   Себастиан. Ну, хорошо, теперь я как вода
   Стоячая.
   Антонио. Я дам тебе теченье.
   Себастиан. Увы, моя наследственная лень
   Меня весь век отливу только учит.
   Антонио. О, если б знал, как любишь ты мечту,
   Что ты на смех нередко поднимаешь!
   Старание твое -- ее прогнать
   Еще сильней тебя связует с нею.
   Как часто те, в которых капли нет
   Решимости, боязнью или ленью
   Доводятся без ведома до цели!
   Себастиан.
   Прошу тебя скорее об'ясниться!
   Твое лицо и выраженье глаз
   Мне говорят о чем-то очень важном
   И, кажется, не даром мысль твоя
   На белый свет так медленно родится.
   Антонио. Увидишь сам! Хотя синьор болтливый
   И с памятью короткою, как та,
   Которую оставит он по смерти,
   Лишь на одни способный уверенья,
   Успел почти уверить короля,
   Что сын его не потонул, а жив,
   Хотя ему почти что так же трудно
   Не утонуть, как трудно плавать тем,
   Которые здесь спят.
   Себастиан. Надежды нет,
   Чтоб он не утонул.
   Антонио. Так вот на чем
   Основаны великие надежды!
   Поверь, когда надежд ты не имеешь
   С той стороны, зато они с другой
   Обширны так, что честолюбья взор,
   Хотя б желал, не может дальше видеть.
   Не хочешь ли со мной предположить,
   Что Фердинанд погиб во время бури?
   Себастиан. Да, он погиб.
   Антонио. А если так, скажи --
   Неаполя наследником кто будет?
   Себастиан. Конечно, Кларибелла.
   Антонио. Та, что ныне
   Воссев на трон тунисский королевой,
   Живет от нас за тридевять земель?
   Чтоб во-время доставить ей известья,
   Нам солнышко придется попросить
   Курьером быть: жильцу луны едва ли
   Туда поспеть. Она так далеко,
   Что до нее пока дойдут известья,
   То вырости успеет борода
   У мальчиков, на этих днях рожденных.
   Мы за нее чуть не погибли все,
   Но я и ты -- мы двое спасены
   Лишь для того, чтоб дело совершить.
   Которому прошедшее прологом
   Должно служить, а будущее все
   Наполниться должно тобой и мною.
   Себастиан. Бог знает, что ты хочешь мне сказать!
   Я знаю, что в Тунисе королевой
   Алонзо дочь, а также, что она
   Наследница Неаполя, и то,
   Что далеко немного там она
   От нас живет.
   Антонио. Мне кажется, я слышу,
   Что каждый фут пространства ей кричит:
   "Нет, не тебе, бедняжка Кларибелла,
   Меня измерить на пути в Неаполь!"
   Нет, пусть она останется в Тунисе
   И бодрствует, проснувшись, Себастьян!
   Предположи, что истинною смертью
   Здесь вместо сна они поражены --
   И было б им наверное не хуже.
   Нашелся бы, конечно, и король
   Чтоб управлять Неаполем, и слуги
   Болтливее Гонзало, может быть;
   Я сам бы мог болтать, ей-ей не хуже
   О! если бы ты думал так, как я,
   Ты в этом сне увидел бы возможность
   Возвыситься. Что, понял ли меня?
   Себастиан. Да, кажется Антонио.
   Ну, как же ты встречаешь
   Нежданную фортуну?
   Себастиан. Помню я,
   Как ты ссадил с миланского престола
   Просперо.
   Антонио. Да -- и сам сел на престол.
   Зато, смотри, не больше ль мне к лицу,
   Чем некогда, теперь мои одежды?
   Я подданным Просперо равен был,
   В них подданных теперь я сам имею.
   Себастиан. А совесть?
   Антонио. Что мне в ней, и где она?
   Живи она в ноге моей ознобой,
   Я в башмаке припрятал бы ее;
   В груди же я, признаться откровенно,
   Не чувствую такого божества.
   А если б в ней хоть двадцать совестей
   Нашлось, чтоб путь мне заградить к престолу,
   То все они замерзнут и растают
   Скорей сто раз, чем преградят мне путь!
   Здесь спит твой брат, и был бы он землею
   Не лучше той, которая под ним,
   Когда б был тем, на что походит сонный
   Я уложу на вечную постель
   Его сейчас послушной этой сталью,
   А ты меж тем на век заставь молчать
   Ходячее его благоразумье,
   Чтоб он не мог противоречить нам.
   А остальных нам нечего бояться:
   Покорные всегда и всем, они
   На нашу мысль все бросятся, как кошки
   На молоко, и будут исполнять
   Все то, что мы с тобой признаем нужным.
   Себастиан. Поступок твой да будет мне примером,
   Любезный друг: я получу Неаполь,
   Как некогда ты получил Милан.
   Вынь меч, один удар -- и ты свободен
   От подати, а я всегда готов
   Тебя любить.
   Антонио. Мечи мы вместе вынем,
   И только что я руку подниму,
   И ты за мной, и поражай Гонзало.
   Себастиан. Постой! еще дай слово мне сказать.

(Они разговаривают тихо. Слышна музыка.)

Ариэль (является невидимкою).

   Ариэль. Наукою своей мой повелитель
   Узнал, что здесь в опасности друзья,
   И их спасти прислал он Ариэля;
   Не то, прощай все, что задумал он.

(Поет над ухом Гонзало).

   Пока вы спите, заговор
   Не спит и скоро совершится!
   Теперь лишь сном закрыт ваш взор,
   Тогда же смертью он затмится!
   Кто хочет жить, тот берегись!
   Стряхни свой сон, проснись, проснись!
   Антонио. Ударим же скорей и оба вместе!

(Антонио и Себастиан обнажают мечи).

   Гонзало (просыпаясь). О, ангелы! спасите короля!

(Все просыпаются).

   Алонзо. Что сделалось? Скорее все вставайте:
   Зачем у вас мечи обнажены
   И взоры так ужасны?
   Гонзало. Что случилось?
   Себастиан. Пока мы здесь ваш сон оберегали,
   Вдруг раздался какой-то рев глухой,
   Как будто львы иль вепри зарычали,
   Вот этот шум всех вас и разбудил
   И бедный слух мой поразил так страшно.
   Алонзо. Я не слыхал.
   Антонио. О! шум так силен был,
   Что испугать он мог бы и чудовищ,
   И землю вкруг поколебать бы мог!
   Наверное тут целыми стадами
   Рычали львы.
   Алонзо. Ты не слыхал, Гонзало?
   Гонзало. Мой государь, клянусь вам в этом честью,
   Мне странное какое-то жужжанье
   Послышалось -- и, пробужденный им,
   Я закричал и бросился будить вас;
   Когда же я открыл мои глаза,
   Я увидал с мечами их в руках.
   Да, государь, здесь был какой-то шум --
   И следует нам быть на-стороже:
   Или совсем отсюда удалимся,
   Иль обнажим мечи по крайней мере!
   Алонзо. Пойдемте же, попробуем еще,
   Поищемте потерянного сына.
   Гонзало. О, да спасут бедняжку небеса
   От злых зверей! На острове уж верно
   Он где-нибудь да поджидает нас.
   Алонзо. Пойдемте же. (Все уходят).
   Ариэль. Теперь мой повелитель
   Узнает, что здесь сделал Ариэль.
   А ты, король, потерянного сына
   Иди искать: не бойся ничего. (Исчезает).
  

СЦЕНА II.

Другая часть острова.

Входит Калибан с вязанкою дров.

Слышны удары грома.

   Калибан. Все вредные, дурные испаренья,
   Которые луч солнечный сосет
   Из низких мест, болот и вязких рытвин,
   Пускай падут все разом на Просперо
   И тело в нем болезнию проникнут!
   Я не могу его не проклинать,
   Хотя меня его и слышат духи;
   Но, ведь, покамест им он не прикажет,
   Никто из них, конечно, не посмеет
   Меня щипать, иль дьявольским виденьем
   Запугивать, или в грязи топить,
   Иль в темноте сбивать меня с дороги,
   Являясь мне блудящим огоньком.
   За каждую безделицу, однако,
   Они толпой преследуют меня --
   И все они, то будто обезьяны,
   Дразня меня, мне дерзко корчат рожи,
   И вдруг потом кусаются ужасно;
   То под ноги рассыплются ежами,
   Чтоб иглами мне ноги исколоть;
   То вкруг меня облепятся змеями,
   И все шипят двойными языками
   Несносно так, что хоть с ума сойти!

Входит Тринкуло.

   Калибан. Ай! вот и дух! Меня пришел он мучить
   За то, что я не скоро нес дрова.
   Ух! Может быть, меня он не заметит,
   Попробую на землю лечь ничком.
   Тринкуло. Здесь нет ни кусточка, ни деревца, где бы можно было спрятаться от дурной погоды, а между тем надвигается новая буря. Я слышу, как она распевает! Это огромное, черное облако, которое прогуливается там, похоже на большую бочку, которая, того и жди, выпустит из себя всю жидкость. Ну, если гром разгремится попрежнему, куда я спрячу свою голову? А облако непременно и скоро лопнет, и прольется целыми ведрами. (Увидав Калибана). Что это такое? человек или рыба? мертвый или живой? Рыба -- и пахнет, точно рыба; так и несет от нее старой тухлой рыбой, как будто от не совсем свежей трески. Странная рыба! Если б я был теперь в Англии -- я был там когда-то -- и если бы я имел хотя рисунок этой рыбы, я уверен, что не осталось бы ни одного ротозея, который бы не отдал мне часть своих денег. Вот там-то это чудовище обогатило бы своего владельца! Там обогащает всякое странное животное. Они не дадут медной монеты, чтобы помочь безногому нищему, а заплатят десять, чтобы взглянуть на мертвого индийца! У него ноги, как у человека, и его плавательные перья похожи на руки; клянусь честью, он еще тепел! О! теперь не остается никакого сомненья: это не рыба, это житель острова, которого только что убило громом! (Слышен гром). Ай-ай! буря опять начинается, мне ничего не остается делать, как спрятаться под его балахон: другого убежища я здесь не вижу. Несчастие дает иногда человеку странных постельных товарищей. Спрячусь здесь, пока угомонится буря. (Ложится под одежду Калибана).

Входит Стефано, распевая и с бутылкою в руке.

   Стефано (поет). В море, море не хочу я!
   Здесь на суше и умру я!
   Дурной напев для похоронной песни!
   Но в горе вот утеха в чем моя! (Пьет и потом поет).
   Наш шкипер, юнга, боцман, я,
   Пушкарь, помощник пушкаря --
   Мы все имеем по милашке;
   Мы все привязаны, друзья,
   Кто к Маргаритке, кто к Малашке.
   Одной лишь Кати удалой
   Моряк любовью не тревожит:
   Вишь, будто запах смоляной
   Переносить она не может!
   Подлезь-ка к ней из нас какой,
   Так с бранью прочь она отскочит,
   А всем известно, что портной
   Ее щекочет там, где хочет.
   Для нас лишь со злостью язык у нее --
   Так в море ж, ребята, и к чорту ее!
   Опять напев ужасно не хорош!
   Но вот моя утеха в огорченьи! (Пьет).
   Калибан. Прошу, не мучь меня! о-о! Я буду скорее таскать дрова!
   Стефано. Что это такое! Нет ли здесь чертей? Не вздумали ль они для потехи наряжаться дикими или индийскими людьми?.. Вздор! Я не затем вынырнул из воды, чтобы испугаться ваших четырех ног! Обо мне не даром говорили: "самый твердый человек, который когда-либо ходил на четвереньках, не сшибет его с ног!" И это будет говориться, пока Стефано будет вдыхать воздух своими ноздрями.
   Калибан. Дух, дух, не мучь меня! О! о!
   Стефано. Это какое-нибудь чудовище здешнего острова, чудовище с четырьмя ногами, и, как мне кажется, его трясет лихорадка. Чорт возьми! Где бы оно могло выучиться говорить по-нашему? За это одно я готов помочь ему. Если мне удастся вылечить его, сделать ручным и увезти в Неаполь, это будет подарок, достойный любого императора, который когда-либо топтал бычачью кожу.
   Калибан. Прошу тебя, не мучь меня! Я понесу дрова скорее!
   Стефано. Оно теперь в припадке и оттого говорит не совсем складно. Дам ему отведать из моей бутылки: если оно никогда не пивало вина, то вино сейчас уничтожит его припадок. Если я его поставлю на ноги и сделаю ручным, то за сколько бы я его ни продал -- все будет слишком дешево. Оно вознаградит своего владельца за все убытки и вознаградит порядком!
   Калибан. Пока ты еще не терзаешь меня, но сейчас начнешь. Я это вижу по твоей дрожи. Просперо заклинает.
   Стефано. Ну, ну, поворачивайся! Разинь рот! Вот это развяжет твой язык, котенок. Разинь рот: это уничтожит твою дрожь, уничтожит совершенно, поверь мне. Ты и не знаешь, кто тебе друг. Ну, разинь свою пасть еще.
   Тринкуло. Мне что-то знаком этот голос: это... Да нет, он утонул! Это черти! О, господи помилуй!
   Стефано. Четыре ноги и два голоса! О, какое прелестное чудовище! Его передний голос служит ему для того, чтобы хорошо отзываться о своем друге, а его задний голос для того, чтобы произносить безумные слова и поносить друга. Хотя бы я должен был употребить все вино из моей бутылки, я вылечу его от лихорадки. Ну, аминь, любезный! Постой же, я волью немного в твой другой рот.
   Тринкуло. Стефано!
   Стефано. Твой другой рот зовет меня! Аа-ай-ай! Это чорт, а не чудовище. Уйти от него поскорее: у меня нет длинной ложки!
   Тринкуло. Стефано! Если ты Стефано, дотронься до меня, заговори со мной. Я Тринкуло, твой добрый приятель Тринкуло.
   Стефано. Если ты Тринкуло, так вылезай оттуда. Подожди, я попробую вытащить тебя за меньшую пару ног. Если тут есть ноги Тринкуло, так это верно они. В самом деле, ты Тринкуло, сам Тринкуло! Как это тебе привелось сделаться пометом этого дрянного куска мяса? Неужели он может разрешаться Тринкулами?
   Тринкуло. Я думал, что он убит громом. Ты не утонул, Стефано? Надеюсь теперь, что ты не утонул! Прошла ли буря? Я от нее спрятался под балахон этого мертвого куска мяса. Так ты жив, Стефано? О, Стефано, два неаполитанца спаслися!
   Стефано. Пожалуйста, не верти меня так: желудок мой не слишком крепок.
   Калибан. Вот славные творенья или духи!
   Вот славный бог с напитком неземным!
   Я преклоню пред ним мои колени.
   Стефано. Ну, как же ты спасся? Как же ты попал сюда? Клянись этой бутылкой рассказать мне, как ты попал сюда! Я спасся на бочке вина, которую матросы выбросили за борт. Клянусь в том этой бутылкой, которую я состряпал собственными руками из древесной коры, едва вышел на твердую землю!
   Калибан. Я клянусь этой бутылкой, что буду твоим верным подданным, потому что твой напиток неземной.
   Стефано (Калибану, подавая бутылку). Вот! (Тринкуло). Клянись же рассказать мне, как ты спасся!
   Тринкуло. Я доплыл до берега, друг, как утка. Я умею плавать, как утка -- клянусь тебе!
   Стефано (подавая ему бутылку). Возьми, целуй книгу! Хотя ты плаваешь, как утка, а все - таки порядочный гусь.
   Тринкуло. О, Стефано! много у тебя еще этого?
   Стефано. Целая бочка, любезный. Мой погреб в утесе, на берегу моря: там я припрятал мое винцо. (Калибану). Ну, чучело, что твоя лихорадка?
   Калибан. Откройся мне, не с неба ль ты сошел?
   Стефано. С луны, поверь мне. Было время, когда я был человеком на луне.
   Калибан. Я там тебя видал -- и обожаю!
   Тебя, твою собаку и твой куст
   Миранда мне показывала часто.
   Стефано (подавая ему бутылку). Хорошо, клянись, целуй книгу! Я сейчас наполню ее новым содержанием. Клянись!
   Тринкуло. Клянусь божьим светом, это пребеспутное чудовище! И я его боялся! Да это совсем не страшное чудовище. Человек с луны! О, бедное легковерное чудовище! Чорт возьми, чудовище славно потягивает!
   Калибан (Стефано). На острове тебе открою каждый
   Я плодоносный угол; ноги стану
   Тебе я целовать. Будь богом мне!
   Тринкуло. Клянусь божьим светом, это самое коварное и пьяное чудовище! Когда его бог уснет -- он украдет у него бутылку.
   Калибан. Твои стопы целую и клянусь
   Твоим рабом послушным быть всегда!
   Стефано. Подойди сюда, становись на колени и клянись!
   Тринкуло. Я умру от смеха, глядя на это чудовище с головой щенка. Отвратительное животное! Меня так и разбирает охота поколотить его.
   Стефано (протягивая Калибану ногу). Ну, целуй же!
   Тринкуло. Если бы чудовище не было пьяно... Отвратительная гадина!
   Калибан. О, для тебя источники живые
   Я отыщу, я буду для тебя
   Рвать ягоды, ловить морскую рыбу,
   Рубить дрова и их тебе носить.
   Пускай чума замучает злодея,
   Которому до ныне я служил!
   Теперь ему не принесу ни прута.
   Я за тобой пойду, о, существо
   Чудесное!
   Тринкуло. О, смешное чудовище! Считать чудом бедного пьяницу!
   Калибан. Прошу тебя, позволь мне проводить
   Тебя туда, где яблоки растут;
   Я свежих трюфлей длинными когтями
   Тебе нарою; покажу тебе,
   Где гнезды сой; я выучу искусно
   Брать в западню проворных обезьян.
   Прекрасных я нарву тебе орехов,
   А по утрам с утесов доставать
   Тебе примусь молоденьких я чаек.
   Ну, хочешь ли итти теперь за мной?
   Стефано. Пожалуйста, без дальних разговоров показывай дорогу. Тринкуло, король и все наши потонули, а потому нам следует вступить во владение этим островом. Итак, возьми и неси мою бутылку, товарищ Тринкуло: скоро мы опять наполним ее по горло.
   Калибан (пьяный, начинает петь).
   Прощай, мой хозяин, прощай навсегда!
   Тринкуло. Горластое чудовище! Пьяное чудовище!
   Калибан (поет). Не ловить мне рыбы сетью,
   Не рубить ему дрова,
   Не терпеть ударов плетью,
   Не сносить его слова!
   Бан-бан, бан-бан, Калибан,
   У тебя есть новый пан!
   А старый пусть ищет себе нового слугу!
   Свобода! у-у! свобода, свобода! у-у! свобода!
   Стефано. Ну, храброе чудовище, показывай дорогу! (Все уходят).
  

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ.

СЦЕНА I.

Часть острова, перед пещерою Просперо.

Входит Фердинанд с поленом на плене.

   Фердинанд. Есть радости, что связаны с мученьем
   И в этом их особенная прелесть.
   Есть случаи, в которых можем мы
   Унизиться, себя не унижая.
   Как часто мы до чудного конца
   Доходим вдруг из грустного начала!
   Так низкий труд, которым занят я,
   Был для меня, конечно б, нестерпимым,
   Когда б она, которой я служу,
   Все мертвое собой не оживляла
   И радостью не делала мой труд.
   Во столько раз добра она душою,
   Во сколько раз отец ее суров!
   Он, право, весь из грубости составлен!
   Он приказал обидно грубым тоном,
   Перетаскать мне тысячи поленьев,
   И в кучу их сложить. А дочь его,
   Когда меня работающим видит,
   Льет слезы, говоря, что для труда
   Столь низкого подобный исполнитель
   Невидан был. Отрадна эта мысль,
   Которой более всего среди работы
   Я предаюсь.

Входят Миранда и Просперо. Просперо остается в некотором отдалении.

   Миранда. Не будьте так прилежны,
   Когда б спалила молния поленья,
   Которые вы складывать должны!
   Ну, бросьте же его -- и отдохните!
   Оно в огне заплачет от того,
   Что вас теперь собою утруждает.
   Родитель мой в науки погружен.
   Я вас прошу -- присядьте, отдохните;
   Свободны вы на целых три часа.
   Фердинанд. Благодарю! Но солнце уж склонилось,
   А я еще не кончил мой урок.
   Миранда. Садитесь здесь, а я за вас дрова
   Начну носить. Подайте мне полено,
   А я его на место положу.
   Фердинанд. Нет, милое созданье, я готов
   Переломить себе скорее спину
   И мускулы порвать, чем видеть вас
   Униженной до этого труда,
   А самому спокойно здесь сидеть.
   Миранда. Он так же мне приличен, как и вам;
   Притом его мне легче перенесть,
   Затем что у меня его исполнить
   Желанье есть, которого в вас нет.
   Просперо (в сторону). Бедняжечка! Ты заразилась ядом!
   И твой приход не трудно об'яснить.
   Миранда. Устали вы?
   Фердинанд. Нет, чудное созданье,
   Нет, верьте мне, когда со мною вы,
   Я чувствую прохладу утра -- ночью!
   Скажите мне, прошу, как вас зовут,
   Чтоб мог в своих молитвах ваше имя
   Я поминать.
   Миранда. Мирандой. (В сторону). Мой отец,
   Нарушила твое я запрещенье!
   Фердинанд. Чудесная Миранда, вы, вполне
   Достойная любви и уваженья,
   Вы -- лучшее, что в мире этом есть!
   Да, нравилось мне много женщин в свете!
   Не раз мой слух их голос обольщал,
   Я многие достоинства во многих
   Тогда любил, но никогда одной
   Моя душа вполне не предавалась:
   В их качествах я открывал всегда
   Какой-нибудь ужасный недостаток.
   Но вы... О, вам подобной нет!
   Достоинства вы все в себе храните!
   Вы созданы из лучших совершенств!
   Миранда. Я женщину ни разу не видала
   И женские черты знакомы мне
   Лишь по моим, которые случалось
   Мне в зеркале моем порой видать.
   И из мужчин лишь только двух я знаю:
   Вас, добрый друг, и моего отца.
   Не знаю я, как созданы другие,
   Но я клянусь вам скромностью моей --
   Сокровище она в моем приданом --
   Что, кроме вас, я в жизни никого
   Товарищем иметь бы не желала;
   Что лучше вас представить ничего
   Не в силах мне мое воображенье.
   Но, кажется, что заболталась я:
   Родителя забыла я уроки.
   Фердинанд. Прекрасная, я по рожденью принц,
   А может быть теперь уже король,
   Хоть всей душой желал бы им не быть.
   Я никогда не снес бы униженья
   Подобного, как не стерплю того,
   Чтоб на губу мясная муха села.
   Но слушайте, что скажет вам душа:
   Лишь только вас я увидал, Миранда,
   Невольно я вам предался вполне,
   Душа моя рванулась к вам навстречу,
   Я сделался покорным вам рабом,
   Я сделался послушным дровосеком
   Для вас, для вас!
   Миранда. Вы любите меня?
   Фердинанд. Клянусь я в том, землей и небесами!
   О! ежели я правду говорю,
   То пусть мои желанья увенчает
   Вполне успех; но ежели я лгу,
   Тогда пускай во зло преобразится
   Все доброе, назначенное мне!
   Я вас люблю любовью беспредельной,
   И выше всех я в мире вас ценю.
   Миранда. Как глупо, что от радости я плачу.
   Просперо (в сторону). Вот редкое сочувствие сердец!
   Да низойдет же с неба благодать
   На их союз, и пусть она растет
   У них в душе!
   Фердинанд. Зачем же эти слезы?
   Миранда. Над слабостью моею плачу я,
   Которая вам предложить не смеет
   То, что душа желала б вам отдать,
   Которая принять от вас не смеет
   То, без чего я верно умерла бы.
   Ребячество! Чем больше я стараюсь --
   Что чувствую, в душе моей укрыть,
   Тем более я душу открываю.
   Прочь ложный стыд! Чтоб душу всю излить,
   Пусть чистая невинность даст мне силы!
   Хотите ли, я буду вам женой?
   А если нет -- умру служанкой вашей.
   Вы можете не взять меня в подруги,
   Но быть рабой вы мне не запретите.
   Фердинанд. О, госпожа прекрасная, всегда
   Я буду так пред вами преклоняться.
   Миранда. И будете супругом вы моим?
   Фердинанд. О, с радостью, какую ощущает
   Несчастный раб, свободу получив!
   Моя рука...
   Миранда. А вот моя -- и с нею
   Моя любовь. Прощайте же пока
   На полчаса.
   Фердинанд. Сто тысяч раз прощайте!

(Фердинанд и Миранда уходят).

   Просперо. Хоть не могу я так же, как они,
   Быть восхищен -- для них все это ново,--
   Но, признаюсь, вполне доволен я.
   Занятий мне еще осталось много
   До ужина. За книгу сяду вновь.

(Уходит).

  

СЦЕНА II.

Другая часть острова.

Входит Стефано и Тринкуло; за ними Калибан с бутылкою.

   Стефано. Не говори мне об этом! Когда бочка будет пуста, тогда, пожалуй, станем пить воду, а до тех пор -- ни капли. Итак, смелей, пускайся на абордаж! Слуга-чудовище, пей за мое здоровье!
   Тринкуло. Слуга-чудовище, безобразие здешнего острова, говорит, что нас только пятеро на этом острове; из пятерых здесь трое; если у остальных двух головы в таком же порядке, как у нас, то государство шатается.
   Стефано. Пей, слуга-чудовище, когда я приказываю! Твои глаза как будто закатились под лоб.
   Тринкуло. Да где ж им быть иначе? Вот было бы презабавное чудовище, если бы они у него закатились под хвост!
   Стефано. Мой слуга-чудовище утопил свой язык в вине, а меня и море не могло утопить. Я проплыл вдоль и поперек тридцать пять миль, прежде нежели достиг берега. Клянусь дневным светом, ты будешь моим наместником, чудовище, или моим знаменосцем.
   Тринкуло. Наместником -- пожалуй, а знаменосцем ему не быть.
   Стефано. Мы с тобой не побежим назад, господин чудовище.
   Тринкуло. Да и вперед не пойдете. Вы ляжете молча, как собаки.
   Стефано. Кусок мяса, заговори хоть раз в жизни, если ты хороший кусок мяса.
   Калибан. Вам, господин, лизнуть башмак дозвольте,
   Я больше не слуга ему -- он трус.
   Тринкуло. Ты лжешь, глупейшее чудовище! Вот, например, теперь я в состоянии толкнуть полицейского. Скажи, распутная рыба: человек, который выпил так много вина, как я, может ли быть трусом? Ты хочешь сказать чудовищную ложь, потому что ты полу-рыба, полу-чудовище!
   Калибан (Стефано). Посмотри, как он меня обижает. Неужели ты ему позволишь, государь?
   Тринкуло. Государь! И чудовище может быть так невинно-глупо!
   Калибан. О-о! опять! Прошу тебя, закусай его до-смерти.
   Стефано. Тринкуло, держи крепче свой язык за зубами. Если ты окажешься возмутителем, то первое дерево... Бедное чудовище -- мой подданный, и я не потерплю, чтоб его обижали.
   Калибан. Спасибо, государь! Но позволь мне повторить еще раз мою просьбу.
   Стефано. Согласен. Становись на колени и повтори свою просьбу; я же буду стоять и Тринкуло также.

Является Ариэль невидимкою.

   Калибан. Я, как уже говорил тебе в рабстве у тирана, у колдуна, который хитростью отнял у меня этот остров.
   Ариэль. Ты лжешь!
   Калибан. Нет, лжешь ты сам, насмешник-обезьяна!
   Желаю, чтоб мой храбрый господин
   Тебя своей рукою уничтожил.
   Нет, я не лгу!
   Стефано. Тринкуло, если ты еще раз помешаешь его рассказу, клянусь этой рукою, я вышибу тебе несколько зубов.
   Тринкуло. За что же? Я ничего не говорю.
   Стефано. Так молчи же -- и ни слова! (Калибану). Ну, продолжай!
   Калибан. Я говорю, что остров
   Он захватил посредством колдовства
   И что меня наследства он лишил.
   Прошу тебя, ты отомсти злодею:
   Ты храбр и, я уверен, можешь ты
   Его прогнать, а этот вот не смеет.
   Стефано. Разумеется.
   Калибан. Ты был бы здесь властителем вполне,
   И у тебя остался б я в услугах.
   Стефано. Но как же это сделать? Можешь ли ты довести меня до твоего злодея?
   Калибан. Да, господин! Я сонного тебе
   Его предам -- и в голову свободно
   Ты можешь гвоздь злодею вколотить.
   Ариэль. Ты лжешь, ты лжешь, ты этого не можешь!
   Калибан. Вот пестрый шут, несносный глупый враль!
   Побей его -- прошу твое величье --
   И отними бутылку у него.
   Пускай он пьет одну морскую воду,
   А я ему никак не укажу
   Источников с проточною водою.
   Стефано. Смотри, Тринкуло, и берегись! Если еще раз ты помешаешь чудовищу хоть одним словом, то, клянусь этой рукой, я вытолкаю за двери мое снисхождение и превращу тебя в треску.
   Тринкуло. Да за что же? что я сделал. Я ничего не сделал! Я отойду в сторону.
   Стефано. Да не сказал ли ты, что он лжет?
   Ариэль. Ты лжешь.
   Стефано. Как -- и я лгу? Вот тебе! (Бьет Тринкуло). Если же тебе это нравится, то скажи мне еще раз, что я лгу.
   Тринкуло. Я не говорил тебе, что ты лжешь. Ты потерял вместе и слух и рассудок. Проклятая бутылка! Вот что значит вино! вот что значит пить его так много! Пусть околеет твое чудовище! пусть чорт откусит тебе пальцы.
   Калибан. Ха-ха-ха.
   Стефано. Ну, продолжай твой рассказ. (Тринкуло). А тебя прошу не подходить близко.
   Калибан. Прошу, еще побей его немножко,
   И сам его я скоро буду бить!
   Стефано. Отойди подальше. (Калибану). Продолжай.
   Калибан. Как я сказал, имеет он привычку
   С приходом к нам полудня отдыхать.
   Застав его уснувшим, постарайся
   Ты книгами сначала овладеть,
   А там тебе уже не трудно будет
   Иль размозжить ему поленом лоб,
   Иль выпустить кишки колом из брюха,
   Иль перерезать становую жилу
   Своим ножом; но, главное, ты книги
   Не позабудь: без них он так же глуп,
   Как Калибан, и никакому духу
   Он ничего не может приказать.
   А духи, как и я, его терпеть не могут.
   Когда сожжешь ты книги -- он погиб.
   Есть у него чудеснейшие вещи,
   Чтоб убирать при случае свой дом;
   Но главное, чем может он гордиться,
   То дочерью красавицей вполне,
   Которую зовет он несравненной.
   Двух женщин только в жизни видел я --
   Ее да мать, колдунью Сикораксу;
   Но мать моя была в сравненьи с ней,
   Как малое в сравнении с великим,
   Стефано. Неужели она в самом деле такая славная девка?
   Калибан. Ты мне поверь, что ложа твоего,
   Мой господин, она вполне достойна
   И принесет породистых детей.
   Стефано. Чудовище, я убью этого человека, а его дочь и я будем здесь королем и королевой. Да здравствуют наши величества! Тринкуло и ты будете вице-королями. Как это тебе нравится, Тринкуло?
   Тринкуло. Превосходно!
   Стефано. Дай мне твою руку. Мне жаль, что я побил тебя; но впредь будь осторожнее и держи крепче свой язык.
   Калибан. Через полчаса заснет он непременно:
   Ты хочешь ли тогда его убить?
   Стефано. Да, чорт возьми!
   Ариэль. Лечу предупредить
   Просперо, что грозит ему опасность.
   Калибан. О, как я рад! в каком восторге я!
   Давайте ж веселиться. Повтори
   Ту песенку, которой ты недавно
   Меня учил.
   Стефано. Изволь, чудовище, изволь, так как я согласен на твою просьбу, я на все согласен. Ну, Тринкуло, давай петь!

(Поет).

   Давайте смеяться, кричать веселиться!
   Ведь мысли свободны...
   Калибан. Нет, не то: голос не тот.

(Ариэль наигрывает на свирели голос и бьет в барабан).

   Стефано. Что это такое?
   Тринкуло. Это голос нашей песни, наигрываемой господином Никто.
   Стефано. Если ты человек, то явись нам в своем настоящем виде; если же ты чорт, то покажись в том виде, в каком вздумаешь.
   Тринкуло. Господи, прости мне мои прегрешения!
   Стефано. Кто умирает, тот платит все свои долги. Я не боюсь тебя. Боже, будь к нам милосерд!
   Калибан. Ты боишься?
   Стефано. Нет, чудовище, нет, я не боюсь.
   Калибан. И ничего: весь остров голосами
   И звуками наполнен здесь всегда;
   Лишь слух они собою восхищают,
   Но никогда не причиняют зла.
   То тысячи звучат здесь инструментов,
   То голоса, от сна вдруг пробудив,
   Опять меня ввергают в усыпленье:
   И в снах моих я вижу облака
   Открытыми, а там, за облаками,
   Богатый мир, готовый на меня
   Как будто бы с высот своих излиться,
   И хочется, проснувшись мне тогда
   Заснуть опять!
   Стефано. Да, это превосходное королевство! Музыку я буду иметь даром.
   Калибан. Когда убьешь Просперо.
   Стефано. За этим дело не станет. Я помню твой рассказ.
   Тринкуло. Звуки удаляются. Пойдемте за ними и кончим наше дело.
   Стефано. Ступай, чудовище, показывай дорогу: я хочу непременно видеть этого барабанщика; он славно барабанит.
   Тринкуло. Идешь ли ты? Я за тобой, Стефано.

(Все уходят).

  

СЦЕНА III.

Другая часть острова.

Входят Алонзо, Себастиан, Антонио, Гонзало, Адриан и Франциск.

   Гонзало. О, государь, клянусь вам Пресвятою,
   Что далее итти я не могу:
   Так дряхлые мои заныли кости!
   Мы бродим здесь, как будто в Лабиренте,
   Что весь из переулков состоит
   Прямых и искривленных. Позвольте
   Мне здесь немного отдохнуть.
   Алонзо. Я, старый друг тебя не осуждаю;
   Я сам устал и до того устал,
   Что у меня все чувства притупились.
   Садись же здесь и отдохни, старик.
   Теперь с моей надеждой я прощаюсь;
   Довольно был я ею обольщен.
   Он утонул, а мы его все ищем!
   Над нами море синее смеется,
   Что на земле мы ищем мертвецов.
   Антонио (тихо Себастиану). Давно б пора надежду потерять!
   Надеюсь я, что первой неудачей
   Не на всегда обезоружен ты?
   Себастиан. Конечно, нет; представься только случай --
   Он будет наш...
   Антонио. В сегодняшнюю ночь!
   Утомлены они теперь ходьбою,
   И им нельзя так осторожным быть,
   Как были бы они в другое время.
   Себастиан. Тс! хорошо! в сегодняшнюю ночь!

Слышна торжественная и необыкновенная музыка. Входят разные странные маски и приносят стол с различными кушаньями; потом начинают танцевать около стола, делают движения и поклоны, которыми приглашают короля со свитой кушать и затем исчезают. Просперо в продолжение всей сцены находится в высоте невидимкою.

   Алонзо. О, что за звук? Послушайте, друзья!
   Гонзало. Волшебная, отрадная музыка!
   Алонзо. О, небеса, предохраните нас!
   Кто это был?
   Себастиан. Живые существа.
   Ну, после них, поверить я готов,
   Что на земле живут единороги,
   Что дерево какое-то растет
   В Аравии и служит будто троном
   Для феникса и что теперь еще
   Царит на нем какой-то чудный феникс.
   Антонио. Я верить сам теперь готов всему,
   Что кажется вам выше вероятья,
   Я побожусь, что истинно оно.
   Пускай себе смеются домоседы:
   Кто странствует, тот никогда не лжет.
   Гонзало. Ну, если бы в Неаполе я вздумал
   Порассказать, что видел я теперь --
   Навряд ли бы поверили они,
   Что существуют здесь островитяне,
   Которые, под формой безобразной,
   Таят такую прелесть обращенья,
   Что, кажется, едва ль кто из людей
   Бывает так любезен и приветлив.
   Просперо (в сторону). О, честный друг, ты правду говоришь:
   Действительно, здесь существуют люди,
   Которые презренней несравненно
   Самих чертей!
   Алонзо. О, не могу притти
   Вполне в себя! Вот чудные творенья!
   Движенье их и их волшебный звук
   Немую речь нам чудно говорили,
   Понятную без языка и слов.
   Просперо (в сторону). Чтоб их хвалить, дождися окончанья.
   Франциск. И странно, как исчезли все они.
   Себастиан. Ну, что ж, зато нам кушанья остались;
   Мы ж голодны. Угодно ль государь,
   Отведать вам?
   Алонзо. О, нет! я есть не буду.
   Гонзало. Вам нечего бояться, государь.
   Не верили, когда детьми мы были,
   Что горцы есть с подгрудками точь в точь,
   Как у быков, и у которых к горлам
   Прикреплены мясистые мешки;
   Не верили, что есть такие люди,
   Которые имеют на груди
   Свое лицо. Придется верить тем,
   Которые, из странствий возвратившись,
   О чудесах рассказывают нам.
   Алонзо. Пусть будет здесь последний мой обед;
   Я буду есть. Чего же мне бояться?
   Я счастия не вижу впереди.
   Антоньо, брат, приблизимтесь все вместе.

Гром и молния. Является Ариэль в виде Гарпии. Он машет крыльями над столом, отчего все блюда исчезают.

   Ариэль. Я вижу трех преступников. Судьба,
   Которая всем в мире управляет,
   Заставила несытую волну
   Вас изрыгнуть на этот дикий остров,
   Так как с людьми вы недостойны жить.
   Я всех троих вас предаю безумью!

(Алонзо и прочие обнажают мечи).

   Храбритесь вы, как вижу, но напрасно,
   И храбростью похожи вы на тех,
   Которые, в безумии своем,
   Повеситься хотят иль утопиться.
   Безумные! Товарищи и я,
   Судьбы святой мы исполняем волю,
   И ваша сталь не так закалена,
   Чтоб нанести удар ревущей буре,
   Чтоб умертвить упругую волну,
   Иль повредить одно из этих перьев.
   Равно как мне, товарищам моим
   Сталь не страшна. Но если бы имела
   Нас одолеть могущество она,
   То в вас самих достаточно нет силы,
   Чтобы поднять тяжелые мечи.
   Но вспомните: я вам пришел напомнить,
   Как вы изгнали доброго Просперо,
   Лишив его миланского престола;
   Как с дочерью невинной вы его
   Покинули на волю океана,
   Который вам теперь лишь отомстил.
   Чтоб наказать за ваше преступленье,
   Могущество предвечного суда
   Хоть медлило, но мщенья не забыло.
   Противу вас моря и берега,
   И все живущее оно под'яло;
   Им у тебя, Алонзо, отнят сын
   И, сверх того, я всем вам предвещаю:
   Несчастия, ужаснее, чем смерть,
   Привяжутся ко всем деяньям вашим
   И будут вас преследовать всегда.
   Да, гнев его на острове безлюдном
   Отыщет вас и умолить его
   Вы можете лишь чистотою жизни
   И истинным раскаяньем души.

(Ариэль исчезает при ударах грома; потом, при звуках тихой музыки, являются предыдущие маски, танцуют, кривляются и уносят стол.)

   Просперо (в сторону). Мой Ариэль, чудесно ты исполнил
   Роль Гарпии! И в самом исступленьи
   Своем ты был так нежен и хорош;
   Не изменил моих предначертаний
   И все сказал. И прочими духами
   Доволен я -- так живо, хорошо
   Исполнили они свои все роли.
   Вот действия моих могучих чар:
   Враги мои окованы безумьем,
   Они мои. Пока оставлю их
   И удалюсь взглянуть на Фердинанда,
   Которого погибшим все считают,
   Что делает он с милою Мирандой.

(Просперо исчезает с высоты).

   Гонзало (Алонзо). Я всем, что есть святого, заклинаю,
   О, государь, что с вами? Ободритесь!
   Алонзо. Ужасно, о, ужасно! Слышал я,
   Как волны мне упреками шумели,
   И ветер выл, нашептывая в уши,
   И гром, как бас в концерте похоронном,
   Так звучно, так ужасно рокотал,
   По имени Просперо называя.
   Теперь мой сын лежит в подводном иле,
   Но я к нему спущуся глубже лота
   И вместе с ним там лягу в глубине.

(Уходит).

   Себастиан. Толпу чертей на бой я вызываю,
   По одному лишь только, а не вдруг!

(Уходит).

   Антонио. А я готов твоим быть секундантом.

(Уходит).

   Гонзало. Все трое вдруг в безумьи убежали!
   Проступок их, как тот ужасный яд,
   Что много лет лишь действует спустя,
   Теперь достиг до самой их души. (Свите).
   У вас проворней ноги, господа,
   Бегите вслед за ними -- удержите
   Непомнящих себя от безрассудства.
   Адриан. Идите все за мною, господа! (Уходят).
  

ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ.

СЦЕНА I.

Перед пещерою Просперо.

Входят Просперо, Фердинанд и Миранда.

   Просперо. Я наказал тебя довольно строго;
   Но ты теперь вполне вознагражден.
   Нить жизни я своей тебе вручаю --
   Нет, больше: то, чем я живу на свете,
   Тебе, в твои я руки отдаю.
   Твою любовь хотел я испытать
   Обидами; но ты остался твердым --
   И я теперь в присутствии небес
   Даю тебе подарок драгоценный.
   О, Фердинанд, не смейся надо мной,
   Что я ее уж слишком восхваляю!
   Увидишь сам, насколько превосходит
   Все похвалы возможные она.
   Фердинанд. Я этому готов охотно верить,
   Хотя б оракул вас опровергал.
   Просперо. Возьми, вот он, подарок дорогой,
   Который ты так заслужил достойно,
   Но если до того, пока обряд
   Священником вполне не совершится,
   Ты девственный развяжешь пояс ей,
   То никогда с небес благословенье
   На ваш союз с любовью не сойдет:
   О, нет! раздор, презренье с едким взором
   И ненависть бесплодная тогда
   Насыпят к вам на брачную постель
   Негодных трав, столь едких и колючих,
   Что оба вы соскочите с нее.
   И так -- будь чист, как лампа Гименея,
   Которая должна вас озарить.
   Фердинанд. Как верю я, что небо мне пошлет
   Спокойствие, наследников прелестных
   И полную любви и счастья жизнь,
   Так верно, что ни темные пещеры,
   Ни самые удобные места,
   Ни гениев коварных искушенья
   Моим страстям мой долг не покорят.
   О, не хочу минутным наслажденьем
   Я омрачать торжественный тот день --
   Тот день, в который будет мне казаться,
   Что Феб коней своих остановил,
   Или что ночь прикована под нами!
   Просперо. Прекрасно, друг! Сядь с нею здесь теперь,
   Поговори. Она твоя на веки. (В сторону).
   Мой верный дух, мой Ариэль!

Является Ариэль.

                                 Я здесь!
   Что хочешь, мой могучий повелитель?
   Просперо. Ты сам и духи низшие твои
   В последний раз мне славно послужили,
   Но я хочу вас вновь употребить
   На действия, подобные последним.
   Поди, веди сюда толпу духов,
   Которых дал тебе я в управленье,
   Да прикажи им поживее быть,
   Я молодой чете хочу представить
   Могущество искусства моего.
   Я обещал: она ждет исполненья.
   Ариэль. Когда? теперь?
   Просперо. Сейчас, в единый миг!
   Ариэль. Не успеешь произнесть ты:
   "Дух явись! дух пропади!"
   Не успеешь обновить ты
   Воздух два раза в груди --
   Духи все к тебе примчатся,
   Чтоб плясать здесь и кривляться
   И твердить тебе привет!
   Любишь ты меня иль нет?
   Просперо. Люблю, люблю, мой Ариэль прелестный!
   Не приходи, пока не позову.
   Ариэль, Благодарю тебя, мой повелитель! (Исчезает).
   Просперо (Фердинанду). Не позабудь обещанное слово.
   И ласкам ты свободы не давай,
   В огне страстей все клятвы -- как солома.
   Воздержан будь, или скажи прости
   Тому, что ты недавно обещал мне.
   Фердинанд. Нет, государь, нет, слово я сдержу.
   Снег девственный, который покрывает
   Мою любовь холодной белизной,
   Умерит пыл моих страстей.
   Просперо. Я верю!

(В сторону).

   Теперь -- явись, явись мой Ариэль,
   Толпу духов, чем большую, тем лучше,
   С собой веди! Проворнее явись!

Фердинанду и Миранде.

   Молчите и глядите со вниманьем!

Слышна тихая музыка. Является Ириса.

   Ириса. Покинь, Церера, щедрая царица,
   Поля твои, где зреют рожь, пшеница,
   Овес, бобы, и пастбища для стад.
   Где крыш, соломой крытых виден ряд,
   И берег твой, цветами окаймленный,
   Где нимфа вьет стыдливый свой венок;
   И тень дубрав, где зеленеет дрок,
   Туда спешит покинутый влюбленный;
   Ты поле виноградное покинь,
   Пустынный берег со скалой бесплодной,
   Где дышишь ты! Богини всех богинь
   Посланницей являюсь многоводной.
   И радугой. Зовет -- веселье с ней
   Делить она -- вот здесь среди долины.
   Чу! Слышу я: летят ее павлины,
   Церера, ей привет неси скорей.

Слетает Церера.

   Церера. Прими привет! Юноне служишь ты.
   И радужной блистаешь ты красою,
   С крыл золотых в лугах мои цветы
   Живишь своей медвяною росою.
   Венчаешь ты пустынный дол и лес,
   Над пышною землей твой шарф наброшен;
   Но для чего на луг, что свеже скошен
   Я призвана богинею небес?
   Ириса. Отпраздновать союз любви священной
   И принести чете благословенной
   Свой щедрый дар.
   Церера. Дай, дивная, ответ:
   С царицею Венеры с сыном нет?
   С тех пор, как стала жертвою Плутона,
   По милости их козней, дочь моя,
   Развратного слепого Купидона
   И мать его -- клялась не видеть я.
   Ириса. Не бойся; нет Венеры при царице.
   Влекомы голубями, в колеснице,
   Что рассекает облачную высь,
   Сын и она на Пафос пронеслись.
   Над юною четой пытались тоже
   Испробовать они соблазн страстей,
   Но те клялись тогда взойти на ложе,
   Когда засветит факел Гименей 1).
   Любовница Марса назад возвратилась
   С досады, что цели своей не добилась;
   А сын своенравный своими стрелами
   Решается только играть с воробьями;
   И, их сокрушая одна за другой,
   Желает остаться на веки дитей!
   1) Предыдущие 41 строка (с появления Ирисы) переведены О. Н. Чюминой.
   Церера. Шум слышу я: царица к нам грядет!
   Я узнаю Юноны в нем полет.

Является Юнона.

   Юнона (Церере). Привет тебе, богине благодатной!
   Приди чету благословить вдвоем
   И пожелать любви ей необ'ятной
   И почестей в наследии своем.

(Поет).

   Честь, богатство, благодать,
   Бесконечность наслажденья
   И большое поколенье --
   Вот пришла, что пожелать
   Вам Юнона в песнопенье!
   Церера (поет). Ваши гумны будут полны
   И довольство снидет к вам;
   Ваши жатвы, будто волны,
   Разольются по полям;
   Вечно сочными гроздами
   Будет рдеть ваш виноград,
   И деревья под плодами
   Долу ветви преклонят.
   Не успеете убрать вы
   И плоды и семена,
   Снова, мать богатой жатвы,
   Возвратится к вам весна.
   Все несчастья, все лишенья
   Будут дом ваш обегать.
   Вот чего пришла желать
   Вам Церера в песнопенье!
   Фердинанд. Вот истинно чудесное виденье!
   Как песни их гармонии полны!
   Уверен я, что перед нами духи.
   Просперо. Конечно, духи -- вызвал их сюда я
   Из их жилищ могуществом искусства,
   Чтобы мои желанья совершить.
   Фердинанд. О, я хочу остаться здесь на веки!
   Клянусь, иметь столь мощного отца
   Иметь жену -- да это быть в раю!

(Юнона и Церера говорят тихо между собою и отдают свои приказания Ирисе).

   Просперо. Внимание! богини меж собой
   Секретничать серьезно начинают:
   Придумали, конечно, что-нибудь.
   Молчите же, не то исчезнут чары.
   Ириса. Нимфы-наяды шумящих ручьев,
   В свежих венках из речных тростников,
   С взором невинным, явитесь!
   Бросьте жилище холодное вод!
   Гласом моим вас Юнона зовет:
   Воле ее покоритесь!
   Нимфы, спешите на луг помогать
   Вечной любови союз ликовать!
   Нимфы, скорей торопитесь!

Являются нимфы.

   Изнуренные работой,
   Загорелые жнецы,
   Бросьте все свои заботы
   Земледельцы-молодцы!
   Шляпы на-бок надевайте,
   Будьте веселы душой
   И на пляски поспешайте
   Каждый с нимфой молодой.

Входят жнецы в приличных им одеждах. Они составляют с нимфами грациозный танец, к концу которого Просперо вдруг быстро встает.

   Просперо (в сторону.) Я позабыл, что гнусный заговор
   Против меня составлен Калибаном.
   Назначенный почти настал уж час.
   (Духам.) Благодарю! довольно, удалитесь!

(Раздается странный, глухой и неопределенный звук. Духи исчезают).

   Фердинанд (Миранде). Взгляните, как взволнован ваш отец.
   Миранда. Да, я его ни разу не видала
   Взволнованным так сильно.
   Просперо. Фердинанд, ты, кажется, немного сам встревожен,
   Как будто бы боишься ты чего.
   Покоен будь; теперь забавы наши
   Окончены. Как я уже сказал,
   Ты духов видел здесь моих покорных.
   Они теперь исчезли в высоте
   И в воздухе чистейшем утонули.
   Когда-нибудь, поверь, настанет день,
   Когда все эти чудные виденья,
   И храмы, и роскошные дворцы,
   И тучами увенчанные башни,
   И самый наш великий шар земной
   Со всем, что в нем находится поныне,
   Исчезнет все, следа не оставляя.
   Из вещества того же как и сон,
   Мы созданы. И жизнь на сон похожа.
   И наша жизнь лишь сном окружена.
   Расстроен я. Простите эту слабость!
   Мой старый мозг немного раздражен.
   Но этим вы, прошу вас, не тревожьтесь,
   Советую в пещеру вам войти
   И отдохнуть; а я здесь прогуляюсь,
   Чтоб утишить взволнованный мой ум.
   Фердинанд и Миранда. Желаем вам скорей успокоенья!

(Входят в пещеру).

   Просперо. Благодарю. Явись, быстрей, чем мысль,
   Явись, мой дух!

Является Ариэль.

   Ариэль. Я здесь, с твоею мыслью.
   Что повелишь?
   Просперо. Ко встрече с Калибаном
   Должны мы приготовиться, мой дух.
   Ариэль. Когда Цереру я изображал,
   Тебе об этом я хотел напомнить.
   Да побоялся рассердить тебя.
   Просперо. Скажи-ка мне, где этих негодяев
   Оставил ты?
   Ариэль. Я уж сказал тебе:
   Они все так вином разгорячились,
   И храбры так, что даже воздух бьют
   За то, что он в лицо им смело дует,
   И землю бьют за то лишь, что она
   Осмелилась до ног их прикасаться;
   Намеренья ж свои не оставляют.
   Когда же я стал бить в мой барабан,
   Тогда они, как будто жеребцы,
   Приподняли и навострили уши,
   Уставили вперед свои зрачки,
   Раздули ноздри, вздернули носы
   И музыку носами стали нюхать.
   Я музыкой их так очаровал,
   Что все они за мною, как телята
   За матерью, пустились чрез кусты,
   Чрез терния, кропиву и колючки,
   Которые порядком рвали их;
   И, наконец, я всех их засадил
   По бороду в вонючее болото,
   Которое отсюда в трех шагах --
   И там они, все трое, как ни бьются,
   Освободить никак не могут ног.
   Просперо. Прекрасно, птичка милая моя!
   Будь невидим и принеси скорей
   Сюда мои одежды из пещеры:
   Нам надобна приманка для воров.
   Ариэль. Лечу, лечу! (Исчезает).
   Просперо. Он чорт, рожден он чортом:
   Воспитывал его напрасно я.
   Мои труды и все мои старанья
   Потеряны -- потеряны вполне.
   С годами он становится все гаже,
   Все безобразней телом и душой.
   Зато теперь я всех троих заставлю
   Порядочно от боли повизжать.

(Ариэль возвращается с блестящими одеждами).

   Ну-ну, скорей развесь все на веревке.

Входят Стефано, Тринкуло и Калибан, все измокшие. Просперо и Ариэль остаются невидимыми.

   Калибан. Я вас прошу, идите потихоньку,
   Чтоб даже крот слепой не услыхал.
   Вот мы пришли к Просперовой пещере.
   Стефано. Чудовище, твоя волшебница, хоть ты говоришь, что она добрая волшебница, сыграла с нами шутку не многим разве лучше блудящего огонька.
   Тринкуло. Чудовище, я провонял чорт знает чем, и нос мой от этого в большом неудовольствии.
   Стефано. И мой также. Слышишь ли, чудовище? Если и я приду в неудовольствие -- тогда берегись!
   Тринкуло. Ты пропадешь тогда, чудовище!
   Калибан. Мой господин, будь милостив со мою,
   Будь терпелив. То, что получишь ты,
   Вознаградит за все несчастья.
   Но говори потише, я прошу.
   Как в полночь, здесь пока еще все тихо.
   Тринкуло. Все это хорошо, но потерять наши бутылки в болоте...
   Стефано. Это не только срам и бесчестие, чудовище, это -- невозвратимая потеря.
   Тринкуло. Эта потеря для меня прискорбнее, чем мое купанье в болоте. И все по милости твоей доброй волшебницы, чудовище.
   Стефано. Отыщу мою бутылку, хоть бы пришлось увязнуть по уши.
   Калибан. Прошу тебя, побудь здесь, государь!
   Смотри, вот вход в Просперову пещеру:
   Войди туда тихонько, и скорей
   Убей его,-- и будешь ты владельцем
   На острове, а я, твой Калибан,
   За то лизать твои подошвы буду.
   Стефано. Дай мне твою руку. Во мне рождаются кровавые замыслы.
   Тринкуло. О, король Стефано, о, благородный, о, знаменитый Стефано, взгляни, какие здесь для тебя богатые одежды!
   Калибан. Ты глуп; оставь, ты видишь здесь ветошки.
   Тринкуло. О-о, чудовище! Мы знаем толк в ветошках! О, король Стефано!
   Стефано. Сдерни-ка этот плащ, Тринкуло. Клянусь этою рукою, я возьму этот плащ себе.
   Тринкуло. Он будет принадлежать твоему величеству.
   Калибан. Пусть дурака задушит водяная!
   Ну, стоит ли так медлить за тряпьем?
   Оставь его и кончи прежде дело.
   Ну, ежели проснется вдруг Просперо --
   Исщиплет он нас с головы до ног,
   И сделает из нас чорт знает что!
   Стефано. Молчи, чудовище! Сударыня веревка, не мой ли это кафтан? Ну, вот теперь кафтан под веревкой. Теперь, кафтан, ты можешь потерять свой ворс и сделаться истертым кафтаном.
   Тринкуло. Возьми, возьми его! Если не противно твоему величеству, мы заберем все, что на веревке и что под веревкой.
   Стефано. Спасибо за шутку! Вот тебе за нее платье. Пока я буду королем этой страны, умные слова не будут оставаться здесь без награды. Забрать все, что на веревке и что под веревкой! Вот славная выдумка! Вот тебе за нее еще платье.
   Тринкуло. Поди сюда, чудовище, намажь клейком свои когти, и убирай отсюда все остальное.
   Калибан. Я не хочу; теряем мы лишь время.
   Того-гляди, Просперо обратит
   Нас всех троих или в морских улиток
   Иль в обезьян с уродливым лицом.
   Стефано. Чудовище, протяни свои когти, помоги нам перенести это туда, где я спрятал бочку с вином или я выгоню тебя из моего королевства. Пошел, неси это!
   Тринкуло. И это?
   Стефано. И еще это?

Слышны крики охотников. Являются различные духи в виде собак и бросаются на воров. Просперо и Ариэль их травят.

   Просперо. Эй, Гора! эй!
   Ариэль. Серебро, сюда! сюда, Серебро!
   Просперо. Эй, Фурия, Фурия, сюда! Тиран, сюда, у-у-у!

(Калибан, Стефано и Тринкуло убегают, преследуемые собаками).

   Просперо (Ариэлю). Лети, скажи покорным моим духам,
   Чтобы они во все суставы их
   Конвульсии с жестокой болью влили,
   Чтоб судрогой сковали мышцы их,
   А их тела, кусая, испестрили
   Так язвами, что леопард и барс,
   Сравнительно, имели б меньше пятен!
   Ариэль. Послушай-ка, как все они рычат!
   Просперо. Пусть их еще порядочно пощипят.
   Враги мои теперь в моих руках.
   Чрез полчаса конец моей работе;
   Тогда, как ветр, свободен будешь ты.
   Иди за мной, и кончим наше дело.

(Уходят).

  

ДЕЙСТВИЕ ПЯТОЕ.

Пред пещерою Просперо.

СЦЕНА I.

Входят Просперо в волшебном плаще и Ариэль.

   Просперо. Мои дела приходят к окончанью.
   Послушен мне могучий сонм духов,
   И действуют прекрасно заклинанья,
   А время все попрежнему идет,
   Под ношею своей не спотыкаясь.
   Который час?
   Ариэль. Шестой, мой господин;
   Назначил ты его для окончанья
   Своих трудов.
   Просперо. Я это говорил,
   Когда еще я бурю начинал.
   А где, скажи, король с своею свитой?
   Ариэль. Они теперь все в том же положеньи,
   В котором ты их отдал мне во власть.
   Они в плену, там, в липовом лесочке,
   Который для жилища твоего
   Охраною от непогоды служит.
   Когда ты их от чар освободишь?
   Король, твой брат, брат короля Алонзо --
   В безумии все трое до сих пор;
   А прочие все в ужасе и горе,
   С глубокою тоской глядят на них.
   Несчастнее всех тот, кого зовешь ты
   Гонзало и добрейшим старичком;
   По бороде его катятся слезы,
   Как зимний дождь по крыше камышовой.
   Так сильно чары действуют твои,
   Что если ты теперь увидишь их,
   То сжалишься над ними непременно.
   Просперо. Ты думаешь, я точно сжалюсь, дух?
   Ариэль. Я б сжалился, когда б был человеком.
   Просперо. И мне их жаль. Когда бесплотный дух
   Их горести сочувствует и тронут,
   То как же мне, природою своей
   Принадлежа вполне тому же роду,
   Мне, у кого, равно как и у них,
   Рождаются и страсти, и страданья,
   Мне ль тронутым не быть сильней тебя?
   Хоть оскорблен я ими был жестоко,
   Но я мой гнев рассудку покорил.
   Прощение всегда отрадней мщенья.
   Раскаялись они -- и я достиг
   В стремлении моем желанной цели.
   Я более на них уж не сердит.
   Мой Ариэль, лети, освободи их.
   Хочу сейчас, разрушив эти чары,
   Восстановить рассудок помраченный
   И их самим себе вновь возвратить.
   Ариэль. За ними я лечу, мой повелитель. (Исчезает).
   Просперо. Вас, эльфы гор, источников, лесов
   И тихих вод, и вас, малютки-эльфы,
   Которые привыкли без следа
   Преследовать бегущего Нептуна
   И от него бесследно убегать,
   Когда свой бег назад он обращает;
   Вас, любящих при месяце свивать
   Кружки из трав, столь кислых и противных,
   Что даже их и овцы не едят;
   И вас, кому приятно заниматься
   В полночный час рождением грибов;
   Вас, для кого начало наслажденьям,
   Когда пробьет успокоенья час --
   Благодарю! Да, с помощию вашей,
   Хоть слабые помощники вы все,
   Я затемнил полуденное солнце,
   И ветры я заставил бушевать;
   Меж небом и зеленоватым морем
   Я пробудил ревущую волну,
   Я влил огонь в ужасный рокот грома
   И разбудил могучий Зевса дуб
   Его ж стрелой; я в твердом основаньи
   Заставил мыс в испуге трепетать;
   Сосну и кедр я вырвал вон с корнями;
   Я повелел -- проснулись мертвецы,
   Чтоб выпустить их -- отворил я гробы
   Могуществом искусства моего.
   От этих сил теперь я отрекаюсь!
   Лишь одного осталось мне желать;
   Мне музыки небесной нужны звуки,
   Чтоб действовать на чувства тех людей,
   Которых ум я чарами расстроил.
   Когда ж они подействуют на них,
   Я раздроблю тогда мой жезл волшебный,
   И вглубь земли зарою я его,
   А книгу так глубоко потоплю,
   Что до нее никто не досягнет.

Слышна торжественная музыка. Возвращается Ариэль. За ним следуют: Алонзо, делая неистовые движения, сопровождаемый Гонзало; потом Себастиан и Антонио в таком же положении, как Алонзо, сопровождаемые Адрианом и Франциском. Все они входят в круг, очерченный Просперо, и остаются очарованными. Просперо наблюдает их и потом говорит, обращаясь к Алонзо:

   Твой мозг кипит без пользы в голове.
   Пусть дивный звук, как лучший утешитель
   Для тех, в ком ум расстроен чем-нибудь,
   Его собой таинственно излечит!
   Останься здесь: ты очарован мной,
   А ты, старик, почтенный мой Гонзало --
   Мои глаза сочувствуют твоим,
   И братские их слезы наполняют. (В сторону).
   А! чары уж мои ослабевают.
   Как утра луч, прорвавшися сквозь ночь,
   Собою мрак ночной далеко гонит,
   Так чувства их, проснувшись ото сна,
   Хотят прогнать пары неразуменья,
   Которые в них омрачали ум.
   Гонзало -- друг, мой истинный спаситель
   И подданный вернейший короля,
   В Милане я словами и делами
   За доброту тебя вознагражу. (Алонзо).
   А ты, король, ты поступил жестоко
   С Мирандою моею и со мной. (Себастиану).
   Ты вместе с ним участвовал в проступке,
   Себастиан. Теперь наказан ты. (Антонио).
   И ты, мой брат, ты, кровь моя и тело,
   Антонио, в котором гордый дух
   Так заглушил и жалость, и природу,
   Который так недавно умертвить
   Здесь короля хотел с Себастианом,
   Зато теперь смотри, как страждет он!
   Я и тебе твои вины прощаю,
   Хотя того и недостоин ты. (В сторону).
   В них прибывать понятья начинают.
   Рассудок их уж близок берегов,
   Пока еще заволоченных грязью.
   Но на меня никто еще не смотрит,
   Еще никто меня не узнает...
   Мой Ариэль, подай мой меч и шляпу.

(Ариэль исчезает).

   Я им хочу предстать, как был в Милане.
   Скорей, мой дух! Свободен будешь ты.

Ариэль возвращается и помогает Просперо одеваться.

   Ариэль (поет). Одною я пищей с пчелами питаюсь,
   Я в буквице белой люблю отдыхать;
   Я в чашечке дивной, свернувшись, качаюсь,
   Лишь совы в трущобе начнут завывать;
   Порой же с весельем над сонной природой
   Люблю я летать на летучих мышах.
   Мне весело, весело будет с свободой
   Порхать иль, качаясь, сидеть на цветах.
   Просперо. Благодарю, мой милый Ариэль!
   Мне жаль тебя; но будешь ты свободен.
   Ну, хорошо! Будь невидимкой ты --
   И на корабль Алонзо отправляйся.
   Под люками там все матросы спят;
   Ты боцмана разбудишь с капитаном
   И их сюда скорее приведешь.
   Ариэль. Перед собой, летя, я выпью воздух
   И ворочусь я прежде, чем твой пульс
   Не более двух раз успеет стукнуть.

(Исчезает).

   Гонзало. О, небеса! Мы здесь окружены
   Мученьями, тоской и чудесами.
   Избавьте нас, и помогите нам
   Ужасную страну скорей оставить!
   Просперо. Смотри, король, перед тобой стоит
   Обиженный тобой миланский герцог.
   Но, чтобы ты не сомневался в том,
   Что говорит с тобой живой Просперо,
   Позволь тебя в моих об'ятьях сжать.
   Приветствую тебя с твоею свитой
   На острове!
   Алонзо.           Просперо -- точно ты,
   Иль ты одно из страшных тех видений,
   Что так меня преследовали здесь --
   Не знаю я. Но пульс твой так же бьется,
   Как и у тех, в которых кровь течет;
   И с той поры, как ты передо мною,
   Рассудок мой становится светлей,
   Стряхнув с себя покров безумья злого,
   В который был недавно облечен.
   Но странные свершились приключенья,
   Когда все то, что вижу я, не сон!
   Я возвращаю герцогство тебе,
   И у тебя прощения прошу.
   Но расскажи, как жив еще Просперо
   И как он здесь?
   Просперо к (Гонзало). Мой благородный друг,
   Позволь сперва обнять твою мне старость,
   Чьей честности нет меры и предела.
   Гонзало. Действительность все это или сон?
   Вот ни за что не стану я божиться!
   Просперо. Здесь виденным еще ты очарован --
   И оттого твое недоуменье.
   Приветствую вас всех, мои друзья!

(Тихо Себастиану и Антонио).

   С вас, господа, мне было бы не трудно,
   Когда б хотел, посбавить вашу спесь;
   Мне уличить легко вас в преступленье,
   Но я теперь ни слова не скажу.
   Себастиан (в сторону). В нем говорит, мне кажется, сам демон!
   Просперо. О, нет! А ты, преступный больше всех,
   Которого назвать боюсь я братом,
   Чтобы уста мои не осквернить,
   Ужасный твой проступок я прощаю,
   Прощаю все и требую, чтоб ты
   Мне возвратил миланские владенья --
   И знаю я, ты будешь принужден
   Мне уступить.
   Алонзо. Но если ты -- Просперо,
   То расскажи с подробностию нам,
   Как ты спасен, как ты попал на остров,
   Куда, тому не больше трех часов,
   Мы брошены неумолимой бурей.
   О, больно, мне о буре вспоминать:
   Она меня лишила Фердинанда!
   Мой бедный сын!
   Просперо. О, как я вас жалею!
   Алонзо. Не возвратить потери мне моей!
   Терпение само не уврачует
   Моей тоски!
   Просперо. Мне кажется, что вы
   К терпению еще не прибегали.
   Сам испытав подобную потерю,
   Прибегнул я к могуществу его --
   И не ропщу я больше на судьбу.
   Алонзо. Просперо, вы -- такую же потерю?
   Просперо. Да, как и вам, пришлось мне испытать
   Недавнюю и тяжкую потерю;
   Но менее имею я, чем вы,
   Отрадных средств утешиться в печали:
   Я дочери единственной лишен.
   Алонзо. Как, дочери? О, если бы они,
   Теперь вдвоем в Неаполе царили,
   А я б лежал на мрачном дне морском,
   Там, где лежит мой Фердинанд несчастный!
   Скажите, где погибла ваша дочь?
   Просперо. В последнюю она погибла бурю.
   Но вижу я, что эти господа
   Все борются с невольным удивленьем;
   Все силятся рассудок напрягать
   И веровать глазам своим не смеют,
   Что здесь стоит живое существо.
   Хотя не раз здесь были ваши чувства
   Обмануты, но верьте, что теперь
   Вы видите Просперо пред собою.
   Действительно, тот самый герцог я,
   Которого изгнали из Милана.
   Я случаем заброшен был сюда,
   Куда и вас привел несчастный случай --
   И здесь теперь я полный властелин.
   Но после вам я расскажу об этом:
   Подробностей мой требует рассказ;
   Его нельзя окончить за обедом
   Иль в первое свидание включить.
   Вы здесь мой гость: вот вход в мою пещеру.
   Имею я здесь очень мало слуг,
   А подданных и вовсе не имею.
   Хотите ли в пещеру заглянуть?
   За то, что вы мне герцогство отдали,
   Позвольте вас достойно отдарить.
   Хотите ли, я покажу вам чудо,
   Которое обрадует вас так,
   Как вы меня обрадовать умели?

Внутренность пещеры открывается; видны Фердинанд и Миранда, играющие в шахматы.

   Миранда. Вы, кажется, плутуете немножко,
   Мой милый друг!
   Фердинанд.           О, нет, моя любовь!
   Нет, целый свет я не возьму, поверьте,
   Чтоб сплутовать.
   Миранда.           Не только целый свет,
   Но даже двадцать королевств, и все же
   Сказала б я: вот честная игра.
   Алонзо. О, если вновь обманут я виденьем,
   То моего единственного сына
   Придется мне два раза потерять.
   Себастиан. Из всех чудес, чудесней это всех!
   Фердинанд. Хоть и грозят несчастьями моря,
   Но милостей исполнены они,
   И проклинал я без причины их.

(Бросается к ногам отца).

   Алонзо. Как счастлив я! Дай на твою главу
   Излить скорей мои благословенья!
   Встань и скажи, как ты попал сюда?
   Миранда. О, чудеса! Какое здесь собранье
   Прекраснейших, божественных существ!
   Как мир хорош с такими существами!
   О, боже мой, как люди хороши!
   Просперо. Да, дочь моя, тебе все это ново!
   Алонзо (Фердинанду). Но кто же та, с которой ты играл?
   Вы три часа знакомы с ней, не больше,
   Не божество ль, которое нас всех
   Раз'единив, соединяет снова?
   Фердинанд. Нет, смертную ты видишь, мой отец!
   Бессмертное свело нас Провиденье --
   И мне теперь она принадлежит.
   Ее избрав, я не был в состояньи
   Родителя согласье испросить;
   Надеяться не смел его я видеть.
   Дочь герцога миланского она:
   О нем слыхал в моей я жизни часто,
   Но в первый раз недавно увидал.
   Он дал мне жизнь с подругою прекрасной,
   И с той поры стал мне вторым отцом.
   Алонзо. А для нее вторым отцом я буду.
   Но странно то, что вынужден просить
   У дочери отец ее прощенье.
   Просперо. Нет, для чего нам то припоминать,
   Что уж прошло при помощи небесной!
   Гонзало. О, если бы я внутренно не плакал,
   То уж давно б я начал говорить!
   О, боги, вы свой взор сюда склоните,
   И счастия незыблемым венцом
   Вы юную чету благословите!
   Не даром вы сюда нас привели.
   Алонзо. Я говорю тебе аминь, Гонзало!
   Гонзало. С миланского престола свергнут был
   Лишь для того Просперо, чтоб царили
   В Неаполе наследники его.
   О, радуйтесь все радостью безмерной,
   И золотом вы врежьте этот день
   На память всем в столпах неразрушимых!
   Как счастливо мы с'ездили в Тунис!
   Там отдали мы замуж Кларибеллу,
   А Фердинанд нашел себе жену
   На острове, где думал он погибнуть.
   Здесь герцогство Просперо возвратил,
   И все мы свой рассудок возвратили,
   Который чуть от нас не ускользнул.
   Как счастливо!
   Алонзо (Фердинанду и Миранде.) Давайте ваши руки:
   Пускай печаль снедает век того,
   Кто всей душой своей не пожелает
   Вам счастия!
   Гонзало. Да будет так! Аминь!

Возвращается Ариэль; за ним следуют капитан корабля и боцман, оба в величайшем удивлении.

   Гонзало. О, государь, еще идут к нам наши!
   Я говорил, что если на земле
   Осталось хоть одна веревка с петлей,
   То утонуть не может наш чудак.
   Ну, богохул -- не ты ли так горланил
   На корабле -- что ж здесь ты не кричишь?
   Иль на земле ты потерял язык?
   Что нового?
   Боцман. Да лучше нет того,
   Что мы нашли здесь короля со свитой
   Здоровыми. Вторая новость та,
   Что наш корабль, который мы считали
   За три часа изломанным в куски,
   Теперь здоров и оснащен, как новый,
   Точь-в-точь, как был, когда пускались в путь.
   Ариэль (тихо Просперо). Все это я устроил, повелитель,
   С тех пор, как здесь оставил я тебя.
   Просперо. Мой добрый дух!
   Алонзо. Все это очень странно
   И все странней становится при том.
   Скажите мне, как вы сюда попали?
   Боцман. О, государь, когда б я точно знал,
   Что я не сплю, я б рассказал подробно!
   Вот видите: мы спали мертвым сном,
   Забившись, сам не знаю как, под люки.
   Вдруг раздался какой-то странный шум:
   Рычание и крики, и визжанье,
   И стук цепей, и множество других
   Ужасных и необ'яснимых звуков
   В единый миг нас пробудили всех.
   Проснувшись, мы уж были все свободны
   И на ногах. Наш царственный корабль
   Так был хорош и крепок, и исправен,
   Что капитан от радости вспрыгнул.
   И вдруг потом нас что-то отделило
   От всех других и, точно как сквозь сон!
   Перенесло сюда непостижимо.
   Ариэль (тихо Просперо). Устроил я, не правда ль хорошо?
   Просперо. Прекрасно, дух -- и будешь ты свободен.
   Алонзо. Едва ль когда случалося кому
   Ходите, как ты, в столь странном лабиринте.
   Волшебное во всем здесь что-то есть.
   К оракулу придется нам прибегнуть,
   Чтоб пояснить.
   Просперо. Не мучьте, государь,
   Напрасно ум, чтоб об'яснить все это...
   В свободный час я все вам расскажу
   И дам вам ключ, чтоб разгадать загадку.
   Поверьте мне; все будет хорошо;
   Предайтеся пока вполне веселью.

(Тихо Ариэлю).

   Поди, мой дух, и чары разорвав,
   Освободи скорее Калибана
   И двух его товарищей. (Ариэль исчезает).
   Зачем,
   Мой государь, не вся здесь с вами свита?
   Забыли вы, конечно, кой-кого?

Возвращается Ариэль, гоня Калибана, Стефано и Тринкуло, одетых в украденные платья.

   Стефано. Каждый человек должен заботиться о других, и ни один человек не должен думать о самом себе, ибо на земле все зависит от счастья. Coragio, глупое чудовище, coragio!
   Тринкуло. Если правду говорят шпионы, которые сидят у меня в голове, то здесь славное зрелище!
   Калибан. О, Сетебос, клянусь, здесь собрались
   Какие-то божественные духи!
   О, как хорош мой старый господин!
   Но я боюсь, чтоб он меня не вздумал
   Наказывать.
   Себастиан. Что это? Ха-ха-ха!
   Антонио, взгляни-ка, что за вещи!
   Нельзя ли нам за деньги их купить?
   Антонио. Я думаю, в числе их есть и рыба
   Продажная, сомненья в этом нет.
   Просперо. Я вас прошу взглянуть на эти рожи:
   Найдете ли вы честности в них след?
   Взгляните, вот уродливый мошенник.
   Колдуньи сын. Когда-то мать его
   Была такою могучею колдуньей,
   Что месяцем повелевать могла
   И делала приливы и отливы,
   У месяца не занимая силы.
   Они меня все трое обокрали;
   А этот безобразный получорт --
   Он сын побочный чорта от колдуньи --
   Убить меня уговорился с ними.
   Двоих из них вы знаете, конечно;
   А эта тварь, рожденная во тьме,
   Принадлежит, я признаюсь вам, мне.
   Калибан. О-о! меня защиплет он до смерти!
   Алонзо. А, пьяница Стефано, ключник мой!
   Себастиан. Он пьян и здесь; но чем он мог напиться?
   Алонзо. И Тринкуло некрепок на ногах.
   Но где же они могли найти ту жидкость.
   Которая подкрасила их так?
   Где ты успел так славно продушиться?
   Тринкуло. Да, с тех пор, как с вами я расстался, я побывал в таком рассоле, что кости мои будут долго помнить об этом. Я так продушен, что не боюсь теперь мух.
   Себастиан. Стефано, ну, скажи мне, что с тобой?
   Стефано. О, не дотрагивайтесь до меня: я не Стефано -- я судорога.
   Просперо. Ты здесь хотел быть королем, мошенник?
   Стефано. Не королем я был бы здесь -- болячкой.
   Алонзо (показывая на Калибана). Вот существо, которого странней
   Я не видал!
   Просперо. Равно в нем безобразны
   И внешний вид и нравственность его.
   Ну, гадкий вор, пошел в мою пещеру;
   Возьми с собой товарищей своих.
   Коль получить прощенье вы хотите,
   Прошу ее на славу мне убрать!
   Калибан. Иду, иду. Теперь умней я буду;
   Все сделаю, чтоб угодить тебе.
   Да, был тройным ослом я, признаюся,
   Что в пьянице я видел божество
   И уважал безумного болвана.
   Просперо. Ступай скорей!
   Алонзо (Стефано и Тринкуло). Ступайте -- положите
   Все эти вещи там, где их нашли.
   Себастиан. Иль, правильней, украли.
   Просперо. Государь,
   Я вас прошу со всею вашей свитой
   В убогое жилье мое войти,
   Где провести вам эту ночь придется;
   Но, чтобы ночь немного сократить,
   Я расскажу мои вам похожденья,
   Все, что со мной случилося с тех пор,
   Как я в стране безлюдной поселился.
   А поутру я сам вас провожу
   На ваш корабль, а там и в ваш Неаполь,
   Где видеть я надеюся, как брак
   Соединит два близкие нам сердца.
   А там от вас я удалюсь в Милан,
   Где буду только думать о могиле.
   Алонзо. Пойдемте же: услышать я хочу
   Историю всех ваших приключений.
   Уверен я, что много в ней чудес.
   Просперо. Я обо всем вам расскажу подробно
   И сверх того, я обещаю вам
   Попутный ветр и путь благоприятный,
   Чтоб скоро вы могли догнать ваш флот.
   Мой Ариэль, малютка, поручаю
   Тебе я все исполнить, как сказал --
   А там, прощай! Свободен будь и счастлив
   И вновь к своим стихиям возвратись.
   Угодно ли теперь войти в пещеру? (Уходят).
  

ЭПИЛОГ,
который произносит Просперо.

   Разрушены все чары, и отныне
   Завишу я от слабых сил моих.
   Оставите ль вы здесь меня в пустыне?
   Увижу ль я Неаполь и родных?
   Мой брат прощен, я -- снова на престоле:
   Останусь ли я здесь по вашей воле?
   Заклятия вы разорвите круг,
   И бремя уз падет от ваших рук.
   Участья дух пускай благоприятно
   Повеет здесь, наполнив паруса,
   Иль мой корабль погибнет безвозвратно.
   Нет духов у меня, и чудеса
   Я силой чар творить не в состояньи,
   Я, как колдун, виновный в волхвованьи,
   Жду гибели -- когда от злой судьбы
   Спасенья мне не даруют мольбы,
   Несущие для всех грехов прощенье.
   Как для себя вы ждете отпущенья
   Всех ваших вин, так с вами на-ряду
   Себе от вас я оправданья жду 1).
   1) Эпилог переведен О. Н. Чюминой.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru