Шекспир Вильям
Ромео и Джульетта

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

РОМЕО И ДЖУЛЬЕТТА

ДРАМА ВЪ ПЯТИ АКТАХЪ

Вилліама Шекспира

ПЕРЕВОДЪ СЪ АНГЛІЙСКАГО
Н. П. ГРЕКОВА

ПЕТЕРБУРГЪ
ВЪ ТИПОГРАФІИ Д. И. КАЛИНОВСКАГО
1862

   

ДѢЙСТВУЮЩІЯ ЛИЦА

   ЭСКАЛЬ, герцогъ Веронскій.
   Графъ ПАРИСЪ, родственникъ герцога.
   МОНТЕККИ
   Синьора МОНТЕККИ I
   РОМЕО, ихъ сынъ
   КАПУЛЕТТИ
   Синьора КАПУЛЕТТИ
   ДЖУЛЬЕТТА
   КАПУЛЕТТИ 2-й, ихъ дочь, два семейства, находящіяся во враждѣ.
   МЕРКУЦІО, родственникъ герцога и другъ Ромео.
   БЕНВОЛІО, племянникъ Монтекки и другъ Ромео.
   ТИБАЛЬТЪ, племянникъ синьоры Капулетти.
   ЛОРЕНЦО, монахъ Францисканецъ.
   ІОАННЪ, монахъ того-же ордена.
   БАЛЬТАЗАРЪ, слуга Ромео.
   САМСОНЪ, ГРЕГОРИ, ПЬЕТРО, слуги изъ дома Капулетти.
   АВРААМЪ, слуга изъ дома Монтекки.
   Аптекарь.
   Пажъ Париса.
   Мальчикъ.
   Кормилица Джульетты.
   Пажъ Меркуціо.

Музыканты, хоръ, граждане Вероны. Знакомые обоихъ домовъ.

Маски, стражи, часовые и приближенные.

Дѣйствіе происходитъ въ Веронѣ, только І-я сцена V-го акта въ Мантуѣ.

   

АКТЪ ПЕРВЫЙ

СЦЕНА І-я

ПЛОЩАДЬ

(Входятъ Самсонъ и Грегори, вооруженные мечами и щитами.)

САМСОНЪ.

   Нѣтъ, право, Грегори, лучше не станемъ прибавлять угольевъ къ жару.
   

ГРЕГОРИ.

   Конечно нѣтъ, а то пожалуй прозовутъ насъ угольщиками.
   

САМСОНЪ.

   Я хочу сказать: въ случаѣ, если мы разгорячимся, намъ лучше удалиться.
   

ГРЕГОРИ.

   Да; по если во всю жизнь будешь удаляться отъ жара, такъ подъ часъ, пожалуй, и холодно будетъ.
   

САМСОНЪ.

   Если меня затронутъ, я разомъ хвачу.
   

ГРЕГОРИ.

   Да дѣло въ томъ, что тебя не скоро такъ разшевелишь, чтобъ ты хватилъ.
   

САМСОНЪ.

   Каждая собака изъ дома Монтекки можетъ меня довести до этого.
   

ГРЕГОРИ.

   Шевелиться, значитъ мѣнять мѣсто, а кто храбръ, тотъ не трогается съ мѣста; слѣдовательно, если ты способенъ передвигаться, такъ ты можешь и убѣжать.
   

САМСОНЪ.

   Каждая собака изъ этого дома принудитъ меня стоять твердо. Я отобью стѣну у любаго мужчины или женщины, принадлежащихъ этому дому.
   

ГРЕГОРИ.

   Это показываетъ, что ты презрѣнный рабъ: одни слабые ищутъ защиты въ стѣнѣ.
   

САМСОНЪ.

   Да, да, правда твоя. Оттого-то женщины, эти хрупкія созданія и ходятъ всегда около стѣнъ. Ну, такъ я оттолкну отъ стѣны всѣхъ мужчинъ изъ дома Монтекки, а его женщинъ приткну къ ней.
   

ГРЕГОРИ.

   Да, вѣдь, ссора-то только между нашими господами и нами, ихъ служителями.
   

САМСОНЪ.

   Все равно; я готовъ сдѣлаться тираномъ, и если подерусь съ мужчинами, такъ ожесточусь и противъ женщинъ. Я со всѣхъ поснимаю головы.
   

ГРЕГОРИ.

   Какъ, ты не пощадишь и головъ дѣвушекъ?
   

САМСОНЪ.

   Ну, да... ихъ головы, или ихъ... добродѣтели... Какъ хочешь понимай.
   

ГРЕГОРИ.

   Пускай понимаютъ тѣ, которыя будутъ чувствовать это.
   

САМСОНЪ.

   Ужъ я дамъ себя почувствовать. Пока я буду въ силахъ стоять, всѣ знаютъ, что я постою за себя.
   

ГРЕГОРИ.

   Ну хорошо, что ты не рыба, а то плохой-бы ты былъ карпъ. Готовься къ бою: вонъ двое идутъ изъ дома Монтекки.

(Входятъ Авраамъ и Бальтазаръ.)

САМСОНЪ.

   Мой мечъ ужъ обнаженъ. Начинай ссору, я стану позади.
   

ГРЕГОРИ.

   Какъ, назадъ да и драла?
   

САМСОНЪ.

   Ужъ ты за меня не бойся.
   

ГРЕГОРИ.

   Вотъ тебѣ разъ! мнѣ за него бояться.
   

САМСОНЪ.

   Надо, чтобъ законъ былъ на нашей сторонѣ: пусть они начнутъ.
   

ГРЕГОРИ.

   Проходя мимо, я сдѣлаю имъ кислую рожу. Пусть ихъ обижаются, если хотятъ.
   

САМСОНЪ.

   Гмъ! если посмѣютъ. А я имъ шишъ покажу; вотъ срамъ-то будетъ, если снесутъ. (Показываетъ шишъ).
   

АВРААМЪ.

   Не шишъ-ли это, сударь, вы показываете намъ?
   

САМСОНЪ.

   Я грызу свой палецъ, сударь мой.
   

АВРААМЪ.

   Ужъ не на насъ-ли вы грызете вашъ палецъ?
   

САМСОНЪ (Грегори).

   Будетъ-ли на вашей сторонѣ законъ, если я скажу да?
   

ГРЕГОРИ.

   Нѣтъ.
   

САМСОНЪ.

   Нѣтъ, сударь мой, я не на васъ грызу мой палецъ, а такъ себѣ, грызу его.
   

ГРЕГОРИ.

   Вы начинаете ссору, милостивый государь.
   

АВРААМЪ.

   Ссору? совсѣмъ нѣтъ.
   

САМСОНЪ.

   Если вы идете на ссору, я къ вашимъ услугамъ. Я служу такому-же хорошему господину, какъ и вашъ.
   

АВРААМЪ.

   Такъ вашъ не лучше?
   

САМСОНЪ.

   Ну?

(Бенволіо показывается въ отдаленіи).

ГРЕГОРИ.

   Скажи лучше: вонъ идетъ родственникъ нашего господина.
   

САМСОНЪ.

   Да, лучше вашего.
   

АВРААМЪ.

   Лжешь.
   

САМСОНЪ.

   Ну, мечи наголо, если вы точно мужчины! Грегори, вспомни свои храбрецкіе удары! (Дерутся).
   

БЕНВОЛІО (подходя къ нимъ).

   Глупцы, перестаньте! вложите въ ножны ваши оружія! Вы сами не знаете, что дѣлаете. (Вырываетъ у нихъ мечи).

(Входитъ Тибальтъ).

ТИБАЛЬТЪ.

             Какъ, обнажать свой мечъ на эту сволочь?
             Бенволіо, скорѣе оглянись
             И посмотри въ лицо холодной смерти!
   

БЕНВОЛІО.

             Я только миръ стараюсь водворить.
             Вложи свой мечъ и ихъ разгонимъ вмѣстѣ.
   

ТИБАЛЬТЪ.

             Сражаясь, ты о мирѣ говоришь?
             Я также ненавижу это слово,
             Какъ адъ, какъ всѣхъ Монтекки, какъ тебя.
             Трусъ, защищайся! (Дерутся).

(Входятъ слуги обоихъ домовъ и присоединяются къ сражающимся. За ними вслѣдъ являются граждане съ дубинами.)

1-Й ГРАЖДАНИНЪ.

                                           Топоровъ сюда,
             Дубинъ и бердышей! Мы ихъ уложилъ.
             Долой всѣхъ Капулетти и Монтекки!

(Входитъ Капулетти въ халатѣ и за нимъ синьора Капулетти).

КАПУЛЕТТИ.

             Что здѣсь за шумъ? мой длинный мечъ скорѣе!
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТТИ.

             Костыль, костыль! Зачѣмъ тебѣ твой мечъ.
   

КАПУЛЕТТИ.

             Мой мечъ, мой мечъ! Вонъ вышелъ ужъ Монтекки
             И на зло мнѣ клинкомъ своимъ махаетъ.

(Входятъ Монтекки и синьора Монтекки).

МОНТЕККИ.

             Презрѣнный Капулетти! О, пусти
             И не удерживай меня!
   

СИНЬОРА МОНТЕККИ.

                                                     Ни шагу
             Не сдѣлаешь ты болѣе къ нему.

(Входитъ Герцогъ со свитой).

ГЕРЦОГЪ.

             Мятежники! Спокойствія и мира,
             Безумные враги! Вы, чьи мечи
             Обагрены единоземцевъ кровью,
             Вы слышите-ли? Эй, вы! люди! звѣри!
             Гасящіе огонь своей вражды
             Багровыми волнами вашей крови:
             Повелѣваю вамъ, подъ страхомъ нытки
             Въ мгновеніе оружье ваше бросить
             И выслушать скорѣе приговоръ
             Властителя, разгнѣваннаго вами!
             Ты старый Капулетти, ты Монтекки --
             Вы, трижды нарушавшіе покой
             На улицахъ Вероны вашей ссорой
             И трижды вынуждавшіе гражданъ,
             Чтобъ погасить за слово эту вспышку
             Почетныя одежды ихъ слагать
             И брать мечи заржавленные въ руки, --
             Когда еще нарушите ихъ миръ,
             То жизнью вы заплатите своею.
             Повелѣваю всѣмъ я разойтися!
             А ты пойдешь за мною, Капулетти.
             Монтекки, ты придешь послѣ обѣда
             Къ намъ въ древнее судилище, узнать
             Дальнѣйшее распоряженье наше.
             Я повторю: подъ страхомъ смертной казни
             Повелѣваю всѣмъ я разойтися.

(Уходитъ со свитою. За нимъ слѣдуютъ Капулетти, синьора Капулетти, Тибальтъ, граждане и слуги).

МОНТЕККИ.

             Но кто возобновить могъ эту ссору?
             Ты былъ всего свидѣтелемъ, племянникъ.
   

БЕНВОЛІО.

             Здѣсь были слуги вашего врага
             И ваши,-- и дрались они упорно.
             Я подошелъ, чтобъ ихъ разнять; въ то время
             И бѣшеный Тибальтъ съ мечемъ въ рукѣ
             Явился къ намъ и страшно оскорблять
             Мой началъ слухъ обидными словами.
             Онъ все мечемъ махалъ надъ головой
             И воздухъ лишь рубилъ, а тотъ въ отвѣтъ
             Свисталъ надъ нимъ, какъ будто въ знакъ презрѣнья.
             Пока ударъ ударомъ отражая
             Дралися мы, народъ вокругъ стекался
             До той поры, какъ самъ явился герцогъ
             И разогналъ мятежную толпу.
   

СИНЬОРА МОНТЕККИ.

             Скажи мнѣ, гдѣ Ромео? Слава Богу,
             Что не былъ онъ въ ту страшную тревогу!
   

БЕНВОЛІО.

             За часъ предъ тѣмъ, когда свѣтило дня
             Является въ златомъ окнѣ востока,
             Томимъ тоской, я за-городъ ушелъ.
             И. что-же? тамъ, подъ тѣнью сикоморовъ,
             Въ той рощѣ, что отъ города на западъ,
             Увидѣлъ я гулявшаго Ромео.
             Тогда къ нему направилъ я шаги;
             Но онъ, меня замѣтивъ, скрылся въ рощѣ.
             Я по хотѣлъ мѣшать его мечтамъ,
             Которыя всегда въ уединеньи
             Кипятъ сильнѣй,-- самъ погрузился въ нихъ,
             И не слѣдя за нимъ, избѣгнулъ встрѣчи,
             Которой онъ избѣгнуть такъ старался.
   

МОНТЕККИ.

             Ужъ много разъ его видали тамъ,
             Какъ смѣшивалъ онъ съ утренней росою
             Потоки слезъ, какъ облака сгущалъ
             Онъ вздохами глубокими своими.
             Но только лишь блистательное солнце
             Оддергивать начнетъ туманный пологъ
             Отъ ложа исчезающей Авроры, --
             Мой бѣдный сынъ бѣжитъ отъ свѣта прочь,
             И въ комнатѣ своей уединяясь,
             Онъ окна закрываетъ; гонитъ день
             И создаетъ искуственный мракъ ночи.
             Бѣдой грозитъ уныніе ему,
             Когда его мы не разгонимъ тьму.
   

БЕНВОЛІО.

             Извѣстна-ль вамъ, мой благородный дядя,
             Причина?
   

МОНТЕККИ.

                                 Нѣтъ, узнать я не могу.
   

БЕНВОЛІО.

             Вамъ спрашивать его не удавалось?
   

МОНТЕККИ.

             И самъ, и чрезъ друзей; но онъ одинъ
             Повѣренный всѣхъ тайнъ своихъ душевныхъ.
             Не знаю я, на сколько онъ въ томъ правъ,
             Но всякихъ избѣгая откровеній,
             Такъ скрытенъ онъ и недоступенъ сердцемъ,
             Какъ въ почкѣ цвѣтъ, который источилъ
             Голодный червь, не давъ на вешнемъ солнцѣ
             Блеснуть ему красой благоуханной.
             О, еслибы намъ тайну ту открыть,
             Его-бъ тогда могли мы изцѣлить.

(Ромео показывается вдали).

БЕНВОЛІО.

             Вотъ онъ, уйдите. Можетъ-быть удастся
             Узнать мнѣ все, иль вовсе отказаться.
   

МОНТЕККИ.

             Ахъ, еслибы признался онъ во всемъ
             И все открылъ! Синьора, мы уйдемъ! (уходятъ)
   

БЕНВОЛІО.

             Братъ, добраго утра тебѣ желаю.
   

РОМЕО.

             Уже-ль еще такъ рано?
   

БЕНВОЛІО.

                                                     Только девять
             Сейчасъ пробили.
   

РОМЕО.

                                           Какъ они
             Медлительно текутъ для тяжкой скорби.
             Вѣдь это былъ отецъ мой, что ушелъ
             Поспѣшно такъ отсюда?
   

БЕНВОЛІО.

                                                     Да, отецъ.
             Какая-жъ скорбь такъ длитъ часы, Ромео?
   

РОМЕО.

             Въ томъ недостатокъ, чѣмъ я обладая
             Могъ сокращать-бы ихъ.
   

БЕНВОЛІО.

                                                     А! ты влюбленъ?
   

РОМЕО.

             Я не достигъ...
   

БЕНВОЛІО.

                                 Чего, -- любви?
   

РОМЕО.

                                                               Вниманья
             И ласки той, которую люблю.
   

БЕНВОЛІО.

             Зачѣмъ любовь, столь кроткая на видъ,
             Мучительна бываетъ такъ на дѣлѣ?
   

РОМЕО.

             Любовь слѣпа и дѣйствуетъ безъ глазъ,
             А цѣли достигаетъ каждый разъ.
             Но гдѣ-же мы обѣдаемъ сегодня?
             Скажи: здѣсь бой кровавый былъ? иль нѣтъ,--
             Молчи и не разсказывай -- я знаю:
             Все ненависть, -- съ ней много тутъ хлопотъ,
             Но болѣе гораздо ихъ съ любовью.
             О полная враждебныхъ свойствъ любовь!
             Любовію пылающая злоба!
             Изъ ничего все созданное, легкость
             Тяжелая, серьозное тщеславье,
             Прекрасныхъ образовъ ужасный хаосъ,
             Перо изъ олова, блестящій дымъ,
             Здоровіе больное, пылъ холодный
             И бдящій сонъ, -- но это все ничто
             Въ сравненьи съ ней. И вотъ любовь какую
             Я чувствую, -- какой любви ищу
             Во всемъ. Ну что-жъ, уже-ль ты не смѣешься?
   

БЕНВОЛІО.

             Нѣтъ, братъ, скорѣй отъ этого я плачу.
   

РОМЕО.

             О добрая душа! о чемъ?
   

БЕНВОЛІО.

                                                     О мукахъ
             Твоей души и доброй и прекрасной.
   

РОМЕО.

             И это все вина горячей дружбы!
             И собственная грусть мнѣ тяжела;
             Но если съ ней печаль твоя сольется,
             Она мою умножитъ во сто разъ.
             Любовь есть чадъ отъ пара страстныхъ вздоховъ.
             Очищенный, онъ переходитъ въ пламень
             Въ глазахъ любовниковъ; когда-жъ взволнованъ
             Онъ дѣлается моремъ, -- моремъ слезъ.
             Въ немъ съ горечью слита вся жизни сладость.
             Прощай!
   

БЕНВОЛІО.

                                 Постой! и я пойду съ тобой,
             Иль оскорблюсь, когда меня покинешь.
   

РОМЕО.

             Я потерялъ себя; меня здѣсь нѣтъ.
             Да, это не Ромео, -- гдѣ-нибудь онъ
             Въ другомъ остался мѣстѣ.
   

БЕНВОЛІО.

                                                     Но серьозно
             Скажи мнѣ, кто она, кого ты любишь?
   

РОМЕО.

             Такъ ты мои рыданья хочешь слышать?
   

БЕНВОЛІО.

             Зачѣмъ рыдать,-- скажи мнѣ, кто она.
   

РОМЕО.

             Вели больному сдѣлать завѣщанье,
             И ты услышишь вдругъ его стенанье.
             Серьозно, братъ, я женщину люблю.
   

БЕНВОЛІО.

             Я отгадалъ и стало мѣтилъ вѣрно.
   

РОМЕО.

             О, ты стрѣлокъ! А какъ она прекрасна!
   

БЕНВОЛІО.

             Вѣрнѣе тѣлъ и попадешь ты въ цѣль.
   

РОМЕО.

             На этотъ разъ ты промахъ далъ: она
             Не будетъ никогда поражена
             Незримою стрѣлою купидона.
             Діаны умъ и непорочность въ ней --
             И дѣтскія ей стрѣлы не опасны.
             Ее не взять осадою рѣчей,
             Ни быстрой перестрѣлкою очей;
             Ее не соблазнить приманкой злата,
             Одной лишь красотой она богата.
             Какъ жаль, что это смерть все унесетъ.
   

БЕНВОЛІО.

             Такъ дѣвою ей хочется остаться?
   

РОМЕО.

             Отъ скупости такой, могу поклясться,
             Погибнетъ поколѣнье красоты.
             Она полна душевной чистоты;
             И красота и умъ въ ней совершенство;
             Они дадутъ ей вѣчное блаженство,
             Повергнувши въ отчаянье меня.
             Ея души не измѣнить обѣта.
             И оттого живой мертвецъ сталъ я
             И жизнь влачу, чтобъ высказать все это.
   

БЕНВОЛІО.

             Забудь ее! послушайся меня.
   

РОМЕО.

             О, научи, какъ мнѣ ее забыть!
   

БЕНВОЛІО.

             Дай полную глазамъ твоимъ свободу,
             Разсматривай другихъ красавицъ.
   

РОМЕО.

                                                               Это
             Вѣрнѣйшее есть средство вспоминать
             Ежеминутно образъ сердцу милый.
             Подъ чернымъ цвѣтомъ масокъ нашихъ дамъ
             Всегда мечта намъ красоту рисуетъ.
             Забудетъ-ли когда-нибудь слѣпой
             Потерянное зрѣнье? Покажи
             Мнѣ первую красавицу -- и будетъ
             Она служить мнѣ книжкой записной,
             Гдѣ встрѣчу я всегда, лишь имя той,
             Которая красой ее затмила.
             Прощай. Нѣтъ средствъ: забыть я не могу.
   

БЕНВОЛІО.

             Я отыщу, иль буду вѣкъ въ долгу. (Оба у ходитъ).
   

СЦЕНА II.

УЛИЦА.

(Входятъ Капулетти, Парисъ и слуга).

КАПУЛЕТТИ.

             Штрафъ заплатить обязанъ и Монтекки,
             Такой-же какъ и я; а жить-бы мирно
             Двумъ старикамъ, какъ мы, весьма легко.
   

ПАРИСЪ.

             Обоихъ васъ глубоко уважаютъ.
             Какъ жаль, что такъ давно у васъ вражда.
             Теперь, синьоръ, спросить мнѣ васъ позвольте
             О предложеньи томъ....
   

КАПУЛЕТТИ.

                                                     Я повторю,
             Что прежде я сказалъ: вѣдь дочь моя
             Еще дитя и чужестранка въ свѣтѣ.
             Еще весны четырнадцатой смѣны
             le видѣла она, такъ пусть для ней
             Еще пройдутъ хоть двѣ съ красой своей
             До брачныхъ узъ!
   

ПАРИСЪ.

                                           Но матерьми моложе
             Бываютъ, чѣмъ она.
   

КАПУЛЕТТИ.

                                           Губить зачто-же
             Такъ молодость! на мигъ она дана:
             Въ землѣ мои надежды всѣ; одна
             Лишь эта дочь наслѣдницей моею
             Осталася. Сближайтесь сами съ нею;
             Понравьтесь ей;-- согласіе-жъ мое
             Все въ счастіи и выборѣ ея.
             Сегодня пиръ большой дается мною;
             На этотъ пиръ друзья придутъ толпою, --
             Прошу и васъ я посмотрѣть мой домъ.
             Вы будете желаннымъ гостемъ въ немъ,
             Вы взглянете на звѣзды тамъ живыя,
             Затмившія свѣтила неземныя;
             И въ васъ душа все тоже ощутитъ,
             Что въ юношахъ, въ которыхъ кровь кипитъ
             И въ тѣлѣ разливается томленье,
             Когда весны ужъ близко появленье.
             И точно такъ, въ тотъ вечеръ, какъ весной,
             Когда апрѣль душистый за зимой
             Слегаетъ вдругъ съ роскошными цвѣтами,--
             И тамъ цвѣты заблещутъ передъ вами.
             Любуйтеся ихъ чудными красами!
             Вдыхайте ихъ сладчайшій аромать,
             И пусть изъ нихъ вашъ выбираетъ взглядъ.
             Моя-же дочь, межъ ними только можетъ
             Не качества -- а ихъ число умножить.
             Пойдемте-же теперь. (Слугѣ;.) А ты ступай,
             Обѣгай всю Верону и сзывай
             По списку всѣхъ. (Отдаетъ листъ бумаги).
             Но дѣйствуй лишь проворно.
             Скажи, что ждемъ и просимъ всѣхъ покорно.

(Уходитъ съ Парисомъ).

СЛУГА (съ листомъ въ рукѣ).

   Разыскивай всѣхъ, чьи имена здѣсь записаны! Да это все равно, что сказать: башмашникъ, занимайся своимъ аршиномъ! ты, портной, своей колодкой; ты, рыбакъ, своимъ карандашемъ! а ты, живописецъ, своими сѣтями! Я посланъ разыскать всѣхъ, чьи имена здѣсь записаны, а никакъ не могу разобрать, что за имена написалъ тугъ грамотей. Надо обратиться къ кому-нибудь знающему въ этомъ дѣлѣ. А! да вотъ кстати.

(Входятъ Бенволіо и Ромео).

БЕНВОЛІО.

             Послушай, другъ: огонь огнемъ туши!
             Мученье облегчай другимъ мученьемъ,
             Круженье головы другимъ круженьемъ,
             Тоску любви другой тоской души.
             Влей новую въ глаза свои заразу,
             И прежній ядъ въ душѣ замолкнетъ сразу.
   

РОМЕО.

             Для этого полезенъ поддорожникъ.
   

БЕНВОЛІО.

             Полезенъ подорожникъ? для чего?
   

РОМЕО.

             Да для твоей изломанной ноги.
   

БЕНВОЛІО.

             Ромео, ты совсѣмъ сошелъ съума.
   

РОМЕО.

             Нѣтъ, не сошелъ, но право связанъ крѣпче,
             Чѣмъ сумасшедшій; заключенъ въ темницу,
             Истерзанъ я, измученъ и лишенъ
             Единственной я пищи. (Увидя слугу)
                                                     Здравствуй братъ!
   

СЛУГА.

             Не мастера-ль читать вы, государь мой?
   

РОМЕО.

             Мою судьбу въ несчастіи моемъ.
   

СЛУГА.

             Да этому безъ книги можетъ-статься
             Вы научились. Нѣтъ, вы мнѣ скажите,
             Прочтете-ль вы, что писано вотъ тутъ?
   

РОМЕО.

             Да, если тотъ языкъ и буквы знаю.
   

СЛУГА.

             Что честно, такъ ужъ честно. Ну, прощайте,
             Счастливо оставаться!
   

РОМЕО.

                                           О, дуракъ!
             Постой, постой, я все тебѣ прочту. (Читаетъ)
   "Синьоръ Мартино съ супругой и дочерьми; графъ Анзельмо и его прелестныя сестры; вдова синьора Витрувіо; синьоръ Плаченціо и его любезныя племянницы; Меркуціо и братъ его Валентинъ; дядя мой Капулетти съ его супругой и дочерьми; моя прекрасная племянница Розалина; Ливія; синьоръ Валенціо и его двоюродный братъ Тибальгь; Дючія и остроумная Елена."

(Отдавая листъ).

             Да, общество прекрасное. Куда-же
             Оно сберется?
   

СЛУГА.

                                 Къ намъ.
   

РОМЕО.

                                                     Куда-же къ вамъ?
   

СЛУГА.

             Куда? въ нашъ домъ. Тамъ славный будетъ ужинъ.
   

РОМЕО.

             Да въ чей-же домъ?
   

СЛУГА.

                                           Да въ домъ синьора.
   

РОМЕО.

                                                                         Вижу,
             Что прежде-бы спросить объ этомъ надо.
   

СЛУГА.

   А теперь я скажу вамъ и безъ всякихъ распросовъ: господинъ мой некто другой, какъ знатный и богатый Капулетти. Если вы только не изъ дома Монтекки, то покорно просимъ пожаловать къ намъ и распить бутылку добраго вина. Счастливо оставаться. (Уходитъ.)
   

БЕНВОЛІО.

             На этотъ пиръ обычный Капулетти --
             И Розалина явится твоя
             Съ веронскими красавицами. Что-же,
             Ступай туда; сравни ее съ другими
             И скажешь ты, что бѣлый лебедь твой --
             Ворона предъ ними красотой.
   

РОМЕО.

             О, если глазъ моихъ очарованье
             Ей измѣнить способно: пусть въ огонь
             Всѣ слезы ихъ внезапно обратятся,
             И пусть они -- отступники любви
             Отъ этихъ слезъ не высыхаютъ вѣчно
             И будутъ сожжены за ложь свою,
             Коль женщина прекраснѣе найдется
             Возлюбленной моей. Съ начала міра
             Подобной ей не озаряло солнце.
   

БЕНВОЛІО.

             Ее всегда ты видишь безъ другихъ.
             Одной собой она въ зрачкахъ твоихъ
             Любуется; но этими вѣсами
             Кристальными ты взвѣсь ея красу
             Съ красой другихъ, которыхъ покажу я,
             И блескъ ея померкнетъ передъ ними.
   

РОМЕО.

             Да, я пойду туда, но не для пира,
             А любоваться милой красотой.

(Оба уходятъ).

   

СЦЕНА III.

КОМНАТА ВЪ ДОМЪ КАПУЛЕТТИ.

(Входятъ синьора Капулетти и кормилица).

СИНЬОРА КАПУЛЕТТИ.

             Кормилица, гдѣ дочь моя? скорѣе
             Позвать ее ко мнѣ.
   

КОРМИЛИЦА.

                                           Клянусь вамъ дѣвствомъ
             Прошедшихъ дней моихъ, ее звала я.

(Зоветъ ее).

             Ягненочекъ мой! райская ты птичка!
             Ахъ, Господи, помилуй! Гдѣ-жъ она?
             Джульетточка!

(Входить Джульетта).

   

ДЖУЛЬЕТТА.

                                 Что надо?
   

КОРМИЛИЦА.

                                                     Кличетъ
             Васъ матушка.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

                                 Я здѣсь, я здѣсь, синьора.
             Что мнѣ прикажете?
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТТИ.

                                                     О важномъ дѣлѣ
             Поговорить съ тобой мнѣ очень нужно.
             Кормилица, поди,-- иль нѣтъ, постой,
             Останься здѣсь и слушай. Ты вѣдь знаешь,
             Что дочь моя въ томъ возрастѣ, когда....
   

КОРМИЛИЦА.

             Поистинѣ, часочка не проходитъ,
             Чтобъ не считала я ея годовъ.
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТТИ.

             Ей нѣтъ еще четырнадцати.
   

КОРМИЛИЦА.

                                                     Нѣтъ.
             Въ закладъ отдать четырнадцать зубовъ,
             Которые во рту моемъ, готова,
             Что нѣтъ,-- а ихъ четыре, между нами
             Будь сказано. До Спаса далеко-ли?
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТТИ.

             Да съ небольшимъ осталось двѣ недѣли.
   

КОРМИЛИЦА.

             Ну, съ небольшимъ иль нѣтъ, тутъ все равно.
             Четырнадцать ей будетъ наканунѣ,
             Какъ и Сусаннѣ. Упокой Господь
             Всѣ души христіанскія!-- она
             Однихъ съ ней лѣтъ. Теперь она у Бога.
             Знать недостойна я ее была....
             Да, да, ей наканунѣ Спаса будетъ
             Четырнадцать,-- хоть замужъ выдавай....
             Все это хорошо я очень помню.
             Одиннадцать годовъ съ землетрясенья
             Прошло; а въ этотъ день отъ груди
             Я отняла ее. Вѣкъ не забуду, --
             Мнѣ этотъ день всѣхъ памятнѣй въ году:
             Къ сосочкамъ я полыни приложила
             И сѣла къ голубятнѣ съ ней у стѣнки.
             Вы въ Мантуѣ тогда съ синьоромъ были.
             Ну, не сносить мнѣ головы, коль лгу:
             Какъ въ ротъ взяла сосочекъ-то съ полынью
             Да чувствуетъ, что горько, -- какъ рванется
             Отъ груди-то, а личико-то сморщитъ,
             И въ этотъ мигъ шатнулась голубятня --
             Я опрометью кинулась отъ ней...
             Съ-тѣхъ-поръ прошло одиннадцать годовъ.
             Она тогда ужъ дыбочки стояла;
             Да, что я!-- нѣтъ: ходила съ перевалкой.
             Въ тотъ день она себѣ ушибла лобикъ,
             А мужъ-то мой,-- пошли ему Господь
             Покой и миръ!-- былъ человѣкъ веселый,--
             Взялъ на руки ее и говоритъ:
             "Э! такъ-то ты: все падаешь ничкомъ,
             А подростешь, такъ будешь падать навзничъ?
             Вѣдь такъ дитя?" И вотъ тебѣ Христосъ,
             "Да" говоритъ и перестала плакать.
             Вотъ шутка-то сбывается какъ ладно;
             Ну, проживи я тысячу годовъ
             Я этого, ручаюсь, не забуду.
             "Вѣдь такъ, дитя?" сказалъ онъ, а малютка
             Скрѣпилась и въ отвѣть лепечетъ "да".
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТТИ.

             Да перестань, довольно ужъ объ этомъ.
   

КОРМИЛИЦА.

             Да смѣхъ-то все, синьора, разбираетъ,
             Какъ вспомню, что у ней пропали слезки,
             И какъ она, скрѣпясь, сказала "да";
             А вѣдь на лбу съ яйцо вскочила шишка,
             Такъ стукнулась; и плакала ужъ горько!
             А мужъ мой: "а! ты падаешь ничкомъ,
             А подростешь, такъ падать будешь навзничъ!
             Вѣдь такъ, дитя?" а крошка-то скрѣпилась,
             Забыла слезы и лепечетъ "да".
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Прошу тебя, и ты скрѣпись немного.
   

КОРМИЛИЦА.

             Молчу, молчу.... храни тебя Господь:
             Изъ всѣхъ дѣтей, которыхъ я кормила,
             Ты лучше всѣхъ. Ахъ, еслибъ мнѣ до свадьбы
             Твоей дожить! И сплю, и вижу это.
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТТИ.

             О ней-то мы и будемъ говорить.
             Скажи мнѣ, дочь моя, какія гасли,
             Какой ты взглядъ имѣешь на замужство?
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Мнѣ эта честь и въ умъ не приходила.
   

КОРМИЛИЦА.

             Сказала-бъ: умъ всосала съ молокомъ,
             Когда-бъ, дитя, не я тебя кормила.
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТТИ.

             Подумай-же: въ Веронѣ дамы есть,
             Которыя тебя моложе много,
             А сдѣлались давно ужъ матерями.
             И я была ужъ матерью твоей
             Моложе лѣтъ, которыя въ дѣвицахъ
             Проводишь ты. Скажу короче:
             Твоей руки желаетъ графъ Парисъ.
   

КОРМИЛИЦА.

             А человѣкъ-то, дитятко, какой!
             Весь свѣтъ его не стоитъ, -- восковой,
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТТИ.

             Онъ лучшій цвѣтъ веронской молодежи.
   

КОРМИЛИЦА.

             Да, цвѣтъ, ужъ сущій маковъ цвѣтъ.
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТТИ.

             Ну, можешь-ли его ты полюбить?
             Онъ на вечеръ къ намъ явится сегодня.
             Въ его лицѣ -- въ открытой этой книгѣ
             Разсматривай всю прелесть красоты;
             Вглядись, какъ всѣ согласны въ немъ черты,
             Какъ въ нихъ души замѣтно выраженье.
             А если въ чемъ ты встрѣтишь затрудненье,
             И что темно у книги той въ листахъ
             Покажется тебѣ: читай въ глазахъ,
             Глаза -- альбомъ любви безъ переплета,
             Ему нужна обертка съ позолотой.
             Вѣдь рыбка любитъ глубь рѣки... И въ насъ
             Краса души, сокрытая отъ глазъ
             Красой наружною -- всегда дороже.
             И переплетъ изящный нуженъ тоже
             Для книги дорогой: соедини
             Съ Парисовой судьбою дни свои;
             Свяжи листки той книги драгоцѣнной
             И, сдѣлавшись женой ему, навѣрно
             Подѣлитесь вы точно также съ нимъ
             Безъ убыли достоинствомъ своимъ.
   

КОРМИЛИЦА.

             Какая убыль! какъ выходятъ замужъ,
             Такъ съ прибылью бываютъ отъ мужчинъ.
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТТИ.

             Ну что-жъ, скажи: полюбишь ты Париса?
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Коль надобно понравиться ему,
             Внимательной готова я казаться,
             И замѣчать достоинства его,
             Чтобъ только вамъ во всемъ повиноваться.

(Входитъ слуга).

СЛУГА.

   Синьора, гости пріѣхали, столъ накрытъ, васъ ждутъ и спрашиваютъ синьору, кормилицу ругаютъ въ буфетѣ, и все готово. Сдѣлайте милость, пожалуйте! мнѣ некогда....
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТТИ.

             Сейчасъ. Джульетта, графъ насъ ожидаетъ.
   

КОРМИЛИЦА.

             Ступай, дитя! Прибавить постарайся
             Къ счастливымъ днямъ счастливыхъ столько-жъ ночекъ.

(Всѣ уходятъ).

   

СЦЕНА IV.

УЛИЦА.

(Входятъ Ромео, Меркуціо, Бенволіо и пять иль шесть человѣкъ съ масками и факелами).

РОМЕО.

             Но гдѣ-жъ предлогъ, съ которымъ мы взойдемъ?
             Иль явимся мы такъ, безъ объясненій)
   

БЕНВОЛІО.

             Теперь ужъ предисловія не въ модѣ,
             И съ нами-же не будетъ Купидонъ
             Въ повязкѣ и съ татарскимъ длиннымъ лукомъ
             Изъ дерева, который дамъ пугаетъ,
             Какъ пугало. Не нуженъ намъ и прологъ
             Подъ лепетаніе суфлера. Пусть
             Насъ мѣряютъ они своимъ аршиномъ,
             Мы ловкостью помѣряемся съ ними
             Да и уйдемъ.
   

РОМЕО.

                                 А мнѣ вы дайте факелъ,
             Я танцовать не буду. Тяжкой скорби
             Всего приличнѣй онъ.
   

МЕРКУЦІО.

                                           Нѣтъ, нѣтъ, Ромео,
             Ты танцовать обязанъ непремѣнно.
   

РОМЕО.

             Нѣтъ, не могу. Вы въ бальныхъ башмакахъ,
             Такъ вамъ легко; а у меня свинцомъ
             Тяжелая тоска легла на душу,
             И я къ землѣ прикованъ крѣпко ею.
   

МЕРКУЦІО.

             Вѣдь ты влюбленъ, такъ можешь ты легко
             Взять на прокатъ у Купидона крылья.
   

РОМЕО.

             Я пораженъ имъ слишкомъ тяжело,
             Чтобъ могъ взлетѣть на этихъ легкихъ крыльяхъ.
             Я такъ убитъ моимъ жестокимъ горемъ,
             Тикъ изнемогъ подъ тяжестью любви.
   

МЕРКУЦІО.

             Ты придаешь ей слишкомъ много вѣсу,
             Чтобъ изнемочь: любовь есть вещество
             И легкое, и нѣжное.
   

РОМЕО.

                                           О, нѣтъ!
             Любовь есть нѣчто бурное, -- она
             Свирѣпа, и какъ терніе колюча.
   

МЕРКУЦІО.

             Коль богъ любви съ тобой былъ такъ суровъ,
             Самъ порази его -- и побѣдишь.
             Давай футляръ! въ него я всуну рожу.

(Ему подаютъ маску).

             На маску маска. Мнѣ какое дѣло,
             Что буду я уродливъ: за меня
             Пусть лобъ ея краснѣетъ вислобровый.
   

БЕНВОЛІО.

             Идемъ, стучимъ и только за порогъ,
             То каждый и пускай въ работу ноги!
   

РОМЕО.

             Давайте-же мнѣ факелъ! Пустъ повѣсы
             Безчувственный тростникъ лощатъ ногами,--
             Я праотцевъ обычая держусь.
             Свѣтильникъ понесу и буду зритель.
             А никогда компанія блестяща
             Такъ не была, и я ей измѣняю.
   

МЕРКУЦІО.

             Эй, мышка., ты шалишь! какъ говоритъ
             Чиновникъ полицейскій. Ну, коль втянетъ
             Ужъ черезъ чуръ, мы вытащимъ тебя
             Изъ тины, гдѣ увязнулъ ты по горло.
             Но для чего-жъ огонь-то днемъ мы носимъ?
   

РОМЕО.

             Какъ днемъ?
   

МЕРКУЦІО.

                                 Да такъ, что мы напрасно жжемъ
             Лишь факелы, какъ свѣчи жгли-бы днемъ.
             Хочу сказать: мы время ратинъ даромъ.
             Намѣренье суди, а не слова.
             Намѣренье благое стоитъ втрое,
             Чѣмъ самая блистательная мысль.
   

РОМЕО.

             Мы въ маскарадъ съ намѣреньемъ благимъ
             Идемъ, а умнаго тутъ очень мало.
   

МЕРКУЦІО.

             А почему-жъ, позвольте васъ спросить?
   

РОМЕО

             Сегодня сонъ мнѣ грезился....
   

МЕРКУЦІО.

                                                               Мнѣ тоже.
   

РОМЕО.

             Скажи-же намъ, что видѣлъ ты во снѣ?
   

МЕРКУЦІО.

             Что бредятъ всѣ мечтатели ужасно.
   

РОМЕО.

             Въ постели, сонные, когда
             Имъ снятся истины.
   

МЕРКУЦІО.

                                                     О, вижу ясно,
             Что у тебя была царица Мабъ,
             Которая присутствуетъ всегда
             При появленьи фей на свѣтъ. Она
             Величиной не болѣе агата,
             Что въ перстнѣ у чиновника блеститъ.
             Все но носамъ она катаетъ ночью,
             Четыре атома у ней въ упряжкѣ;
             Изъ ножекъ паука ось колесницы,
             А верхъ у ней изъ крыльевъ стрекозы,
             Постромки изъ тончайшей паутины,
             Хомутъ и возжи изъ лучей луны,
             А кнутикъ изъ сверчковой сдѣланъ кости.
             Комаръ на козлахъ въ сѣромъ армякѣ
             Возницею; онъ менѣе гораздо
             Чѣмъ червячекъ, который иногда
             Но пальчику ползетъ у дѣвы милой, --
             А колесница вся изъ скорлуцы.
             Ей дѣлали ее червякъ и бѣлка --
             Давнишніе каретники всѣхъ фей.
             И по ночамъ она съ такою свитой
             Катается: то по мозгу влюбленныхъ --
             И. грезится имъ въ этотъ часъ любовь,
             То по ногамъ придворныхъ -- и поклоны
             Имъ снятся; если-жъ но рукамъ судей --
             То взятки видятъ, а по губкамъ дѣвъ --
             Такъ жаркіе имъ снятся поцѣлуи;
             И часто осыпаетъ злая Мабъ
             Прыщами ихъ, коль лакомятся много.
             То по носу вельможи прокатитъ --
             И новыхъ ждетъ онъ почестей навѣрно.
             То по груди солдата -- и тогда
             Онъ видитъ сонъ, что рубится въ сраженьи;
             И грезятся испанскіе клинки
             И караулъ, и чаша круговая,
             И прогремитъ порою барабанъ,
             И вскочитъ онъ, и сотворивъ молитву,
             Опять заснетъ потомъ. Все та-же Мабъ
             И гривы лошадямъ переплетаетъ,
             И путаетъ потомъ ихъ въ калтуны,
             А лишь распутай ихъ -- несчастье будетъ.
             И давитъ эта вѣдьма по ночамъ
             Молоденькихъ дѣвицъ, когда снятъ навзничъ,
             И этимъ предвѣщаетъ имъ замужство.
             Все это Мабъ, да, это все она.
   

РОМЕО.

             Да замолчи, Меркуціо, довольно!
             Какъ вздоръ такой ужасный говорить!
   

МЕРКУЦІО.

             Ну да, ты правъ: я говорю о снахъ,
             О чадахъ той фантазіи игривой,
             Чье вещество прозрачнѣй чѣмъ эфиръ.
             Они въ сто разъ непостояннѣй вѣтра,
             Который вдругъ то приласкаетъ сѣверъ,
             То повернувъ внезапно, теплый югъ
             Привѣтствуетъ и бурею, и стужей.
   

БЕНВОЛІО.

             Тотъ вѣтеръ насъ влечетъ теперь невольно;
             Пора; ужъ поздно,-- прогуляемъ ужинъ.
   

РОМЕО.

             А я боюсь, придемъ мы слишкомъ рано...
             Предчувствіемъ душа моя полна,
             Что на пиру веселой этой ночи
             Судьбою смерть моя затаена,
             Что въ ней мои всѣ бѣдствія начнутся,
             И что отъ нихъ несносной жизни дни
             Рукой моей преступною прервутся.
             Не Ты, кому я ввѣрилъ руль ладьи,
             Ты, Ты имъ правь! Идемъ, друзья мои.
   

БЕНВОЛІО.

             Стучимся въ дверь и всѣ въ собранье входимъ..

(Уходятъ всѣ).

   

СЦЕНА V.

ЗАЛА ВЪ ДОМѢ КАПУЛЕТТИ

(Музыканты съ инструментами и нотами и нѣсколько лакеевъ).

1-й СЛУГА.

   Да гдѣ Потланъ? что-жъ онъ не помогаетъ намъ убирать? Правда, какъ ему передвигать столы и смывать съ тарелокъ.
   

2-й СЛУГА.

   Какіе-бы ни были пріемы въ рукахъ у человѣка, хоть самые наилучшіе, да коль руки не умытыя, брось все дѣло.
   

1-й СЛУГА.

   Эти табуретки прочь; шкапъ подвинь, да присматривай за посудой. Послушай, пріятель: отложи для меня кусочекъ марцыпану, а коли ты мнѣ другъ, вели сторожу впустить Сусанну Гриндстонъ и Нелли. Эй, Антонъ! Потпанъ!
   

2-й СЛУГА.

   Ну, мы готовы.
   

3-й СЛУГА.

   Васъ ищутъ, зовутъ, спрашиваютъ и ждутъ въ большой залѣ.
   

2-й СЛУГА.

   Нельзя-же намъ быть и тутъ, и тамъ въ одно время. Живо, ребята! Кто проворнѣй работаетъ, тотъ долго проживетъ. (Всѣ трое уходятъ).

(Входитъ Капулетти въ сопровожденіи гостей и масокъ).

КАПУЛЕТТИ 1-Й.

             Душевно радъ... Покорнѣйше прошу.
             Ну, господа, скорѣе дамъ берите,
             Чьи ножки не страдаютъ отъ мозолей.
             Ага! синьоры! кто теперь изъ васъ
             Откажется отъ танцевъ,-- мы посмотримъ.
             Кто не пойдетъ, я поклянусь тогда,
             Что есть мозоль; вотъ какъ я васъ поймаю.
             Покорнѣйше прошу! Вѣдь было время,
             И я равно подъ маскою, какъ вы,
             Нашептывалъ про страсть въ ушко прекрасной
             И успѣвалъ. Теперь прошло то время.
             Ну, начинайте, музыканты! дальше
             Подвиньтесь, и дѣвицы за работу!

(Музыканты играютъ, всѣ танцуютъ).

             Столы долой! лакеи!-- больше свѣту,
             Да затушите жаръ -- и такъ тепло.

(Капулетти 2-му).

             Ну, что, дружище, славная потѣха?
             Садись-ка, братъ, мой добрый Капулетти.
             Для насъ давно пора минула танцевъ.
             А сколько лѣтъ тому назадъ, какъ мы
             Въ послѣдній разъ съ тобою были въ маскахъ?
   

КАПУЛЕТТИ 2-й.

             Лѣтъ тридцать будетъ вѣрно.
   

КАПУЛЕТТИ 1-й.

                                                     Что ты, что ты!
             Со свадьбы-то Люченціо, любезный,
             Не будетъ столько. Какъ ни приходи
             День Троицы,-- все двадцать-пять годовъ,
             Какъ маски надѣвали мы съ тобою
   

КАПУЛЕТТИ 2-й.

             Нѣтъ больше: сынъ его гораздо старше;
             Вѣдь сыну тридцать лѣтъ.
   

КАПУЛЕТТИ 1-й.

                                                     Поспорь еще!
             Назадъ два года сынъ былъ малолѣтный.
   

РОМЕО (слугѣ).

             Кто эта дама, чьей рукой украшенъ
             Тотъ кавалеръ?
   

СЛУГА.

                                           Синьоръ, не знаю я.
   

РОМЕО.

             О, свѣтильникамъ свѣта занять-бы у ней!
             Въ тьмѣ ночной блещетъ взоръ ея чудныхъ очей,
             Какъ въ ушахъ эфіопки алмазъ дорогой.
             Нѣтъ! она недоступна для страсти земной,
             Дорога для земли, не для ней создана
             И въ толпѣ этихъ дѣвъ,-- между всѣми одна
             Красотою лица, блескомъ чудныхъ даровъ,
             Какъ голубка она, посреди вороньевъ.
             Буду все я за нею слѣдить; я дождусь,
             Какъ окончится танецъ, и ручки коснусь.
             О, любило-ль донынѣ ты, сердце мое?
             Знало-ль пылкую страсть?-- Нѣтъ не знало ее.
             Сознавайся-жъ мой взоръ, сознавайся-жъ и ты,
             Что такой никогда не видалъ красоты!
   

ТИБАЛЬТЪ.

             Но голосу, онъ долженъ быть Монтекки?--
             Да, это онъ. Скорѣе, мальчикъ, мечъ
             Подай мнѣ! Какъ? онъ дерзкій смѣлъ явиться
             Подъ маской дружелюбною сюда,
             Чтобъ нагло порицать забавы паши?
             Въ поруки честь даю и весь мой родъ,
             Что онъ живой отсюда не уйдетъ.
   

КАПУЛЕТТИ 1-й.

             Что вспыхнулъ такъ, племянникъ, что такое?
   

ТИБАЛЬТЪ.

             Монтекки здѣсь,-- нашъ врагъ. Я знаю, въ немъ
             Скрывается намѣреніе злое:
             Надъ нашимъ онъ смѣется празднествомъ.
   

КАПУЛЕТТИ 1-й.

             Ужели этотъ юноша -- Ромео?
   

ТИБАЛЬТЪ.

             Да, подлый тотъ Ромео...
   

КАПУЛЕТТИ 1-й.

                                                     Милый другъ,
             Не горячись! Оставь его въ покоѣ!
             Вѣдь держитъ онъ себя весьма прилично,
             Какъ слѣдуетъ особѣ благородной,
             И правду коль сказать, Верона имъ,
             Какъ юношей отличнѣйшимъ гордится.
             Нѣтъ, я за всѣ богатства городскія,
             Клянусь, въ своемъ-бы домѣ не позволилъ
             Нанесть ему позоръ иль оскорбленье.
             И такъ: смири свой гнѣвъ, забудь о немъ,
             Коль хочешь ты мою исполнить волю.
             Съ веселымъ будь лицомъ и видъ суровый
             Покинь,-- онъ къ празднеству нейдетъ нисколько.
   

ТИБАЛЬТЪ.

             Нѣтъ, онъ идетъ, когда подлецъ въ гостяхъ,
             Котораго мнѣ видъ одинъ несносенъ.
   

КАПУЛЕТТИ 1-Й.

             Да, юноша, что я сказалъ, то будетъ.
             Не я-ль хозяинъ дома! да, ступай!
             Не можетъ онъ сносить его -- Создатель!
             Ты произвесть желаешь лишь сметенье,
             Ты хочешь быть задормымъ пѣтухомъ.
             Вотъ человѣкъ какой!
   

ТИБАЛЬТЪ.

                                           Но это срамъ...
   

КАПУЛЕТТИ 1-й.

             Да перестань-же!.. Дерзкій ты мальчишка!
             Задорливый твой нравъ тебя погубить.
             Со мной завелъ не во время ты споръ.

(Обращаясь къ разговаривающимъ)

             Отлично сказано! (Тибальту)
                                           Ступай, молодчикъ,
             Да смиренъ будь! не то...

(лакеямъ).

                                                     Еще огней!

(Тибальту).

             О, я уйму тебя... (къ танцующимъ)
                                           Живѣй, живѣй!
   

ТИБАЛЬТЪ.

             Пускай возьметъ надъ гнѣвомъ верхъ терпѣнье
             Но ихъ въ душѣ ужасно столькновенье.
             Скрѣплюсь теперь, за наглость-же свою
             Испробуетъ Ромео желчь мою.

(Уходитъ).

РОМЕО (Джульеттѣ).

             Когда тебя руки прикосновеньемъ
             Я оскорбилъ, любви чистѣйшій храмъ,
             Внемли мольбѣ: позволь моимъ губамъ,
             Двумъ этимъ пилигримамъ въ наказанье,
             Стереть его живымъ огнемъ лобзанья.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             О, не вини, прекрасный пилигримъ,
             Руки своей, коснувшейся къ моимъ --
             И у святыхъ есть руки, и своими
             Касаются ихъ также пилигримы;
             Пожатье рукъ -- лобзаніе святыхъ.
   

РОМЕО.

             Но и уста вѣдь также есть у нихъ.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Да, для молитвъ...
   

РОМЕО.

                                           Позволь руки примѣру
             Послѣдовать и набожнымъ устамъ,
             Или душа свою утратитъ вѣру.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Изъ устъ святыхъ отвѣтъ не слышенъ намъ,
             Хотя они и тронуты мольбами.
   

РОМЕО.

             Такъ будь и ты безмолвна, какъ они,
             Пока упьюсь восторгомъ я любви,
             И съ устъ моихъ сними мой грѣхъ устами!

(Цѣлуетъ ее).

ДЖУЛЬЕТТА.

             И снятый мной, ужель на вѣкъ онъ легъ
             Мнѣ на уста?
   

РОМЕО.

                                 О, сладостный упрекъ!
             Нѣтъ, нѣтъ, отдай назадъ мой грѣхъ ужасный.

(Цѣлуетъ ее).

ДЖУЛЬЕТТА.

             Твой поцѣлуй сжигаетъ нѣгой страстной.
   

КОРМИЛИЦА.

             Васъ матушка зоветъ на пару словъ.
   

РОМЕО (кормилицѣ).

             Кто мать ея?
   

КОРМИЛИЦА.

                                 Ай, молодецъ! каковъ?--
             Не знаетъ. Мать ея -- хозяйка дома,
             И умная, и добрая синьора,
             А дочку -- ту, съ которой говорили,
             Вскормила я -- и ужъ скажу: кто замужъ
             Возьметъ ее -- получитъ сущій кладъ.
   

РОМЕО.

             Дочь Капулетти! Страшное открытье!
             Я жизнію за это расплачуся...
   

БЕНВОЛІО.

             Балъ кончился,-- идемъ.
   

РОМЕО.

                                                     И вмѣстѣ съ нимъ
             Прощаюсь я съ спокойствіемъ моимъ.
   

КАПУЛЕТТИ (гостямъ).

             Къ чему вы такъ спѣшите, господа?
             Хоть закусили-бъ: вѣдь готовъ ужъ ужинъ.
             Но, коль нельзя, -- благодарю я васъ.
             Всѣхъ, всѣхъ благодарю. Покойной ночи.
             Огней сюда! (Капулетти 2-му).
                                 А очень вѣдь ужъ поздно,
             Пойдемъ-ка, братъ, уляжемся въ постель.
             Я спать хочу.

(Всѣ расходятся, кромѣ Джульетты и кормилицы).

ДЖУЛЬЕТТА.

                                 Кормилица, послушай!
             Поди сюда! Кто этотъ господинъ?
   

КОРМИЛИЦА.

             Сынъ и наслѣдникъ стараго Тиберіо.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             А этотъ? вотъ выходитъ въ двери онъ?
   

КОРМИЛИЦА.

             А это, кажется, Петручіо.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             А тотъ, который вслѣдъ идетъ за нимъ?
             Не танцовалъ весь вечеръ онъ?
   

КОРМИЛИЦА.

                                                     Не знаю.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Поди-жъ узнай и имя ты спроси.

(Кормилица уходитъ).

             О, если онъ женатъ -- тогда могила
             Навѣрное мнѣ будетъ брачнымъ ложемъ.
   

КОРМИЛИЦА (входя).

             Сынъ вашего врага -- зовутъ: Ромео.
             Монтекки онъ единственный наслѣдникъ.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Такъ изъ моей единственный вражды,
             Единственная страсть возникла ты,
             И вспыхнувши мгновенно запылала!
             Увидѣвъ рано, поздно я узнала...
             Любовь! любовь! какъ ты чудесъ полна:
             И я любить врага теперь должна.
   

КОРМИЛИЦА.

             Что, что?
   

ДЖУЛЬЕТТА.

                                 Стихи я, няня, повторяю,
             Которые читалъ мой кавалеръ.

(Голосъ за сценой: Джульетта)!

КОРМИЛИЦА.

             Идетъ. (Джульеттѣ). Пора: разъѣхались ужъ гости.

(Уходить).

(Входитъ толпа молодыхъ людей въ маскахъ).

   

ХОРЪ.

             И такъ уже страсть похоронена эта,
             И новая ей загорается вслѣдъ?
             Въ стенаньяхъ погибла она безъ отвѣта.
             Подобной Джульеттѣ красавицы нѣтъ.
             Дождалося сердце отъ сердца привѣта.
             Ромео плѣняетъ очей ея свѣтъ;
             Но грусть его гложетъ: страсть пылкая эта
             Враждой смущена -- много ждетъ ее бѣдъ,
             Какъ врагъ, онъ не можетъ имѣть съ ней свиданій
             Для тайныхъ и нѣжныхъ души изліяній,
             И сколько любви въ нихъ, имъ столько-жъ преградъ.
             Далеко, далеко оіи. ней будетъ милый,
             Но страсть ихъ научить, дастъ средства и силы --
             И долгой вражды уничтожитъ весь ядъ.
   

АКТЪ ВТОРОЙl

СЦЕНА I.

ОТКРЫТОЕ МѢСТО ОКОЛО САДА КАПУЛЕТТИ.

Входитъ РОМЕО.

РОМЕО.

             Отсюда-ль мнѣ уйти, коль сердце здѣсь.
             Взгляни назадъ, Ромео, какъ тамъ пусто.
             Отнынѣ здѣсь твой будетъ милый край.

(Перелѣзаетъ черезъ стѣну сада).

Входятъ БЕНВОЛІО и МЕРКУЦІО.

БЕНВОЛІО.

             Ромео! Братъ! Ромео!
   

МЕРКУЦІО.

                                           Я ручаюсь,
             Что онъ теперь лежитъ еще въ постели.
   

БЕНВОЛІО.

             Онъ побѣжалъ сюда; я видѣлъ самъ,
             Какъ перелѣзъ онъ въ садъ черезъ ограду.
             Зови его.
   

МЕРКУЦІО.

                                 Да я нетолько звать,
             Но даже заклинать готовъ. Ромео.
             Безумье! блажь! любовникъ иступленный!
             Хоть въ призракѣ намъ вздоха ты явись!
             Пролепечи хоть стихъ ты намъ единый!
             Хотя "увы"! скажи и слово "вновь"
             Сомкни съ его созвучіемъ: "любовь "!
             Хоть звукъ издай въ честь кумушки Венеры!
             Хотя одинъ эпитетъ пріищи
             Сынку ея, слѣпому Купидону,
             Тому Адаму новому, который
             Такъ ликовалъ въ то время, какъ король
             Кофетуа завелъ интригу съ нищей.
             Не слышитъ и въ отвѣтъ ни звука. Умеръ
             Бѣдняжечка. Нѣтъ, надо заклинать,
             Чтобъ оживить. Тебя я заклинаю
             Блестящими глазами Розалины,
             Челомъ лилейнымъ, сладкими устами,
             Малюткой ножкой и дрожащей ляжкой
             Со смѣжными помѣстьями ея:
             Явись въ своемъ намъ образѣ, Ромео!
   

БЕНВОЛІО.

             Пожалуй, онъ разсердится за это.
   

МЕРКУЦІО.

             За что-жъ? когда-бъ другаго я лица
             Звалъ духа въ этотъ мигъ къ его прекрасной,.
             Оставивъ съ ней любезничать его,
             Тогда-бъ онъ могъ разсердиться конечно;
             А вѣдь его зову я къ намъ явиться
             Во имя милой.
   

БЕНВОЛІО.

                                 Погоди немножко:
             Не спрятался-ль онъ здѣсь между деревъ,
             Чтобы совсѣмъ ужъ мракомъ окружиться.
             Любовь слѣпа, и ей по вкусу онъ.
   

МЕРКУЦІО.

             Была-бъ слѣпа, не попадала-бъ въ цѣль.
             Онъ гдѣ-нибудь въ тѣни теперь мечтаетъ,
             Желая, чтобъ предметъ его любви
             Былъ обращенъ въ тотъ сладкій плодъ, который
             Зовутъ шутя дѣвицы запрещеннымъ.
             Ромео! доброй ночи! Нѣтъ, иду
             И спать ложусь; постель изъ муравы,
             Мнѣ кажется, прохладна будетъ очень.
             Ну, что-жъ, идемъ?
   

БЕНВОЛІО.

                                           Искать того напрасно,
             Кто хочетъ, чтобъ его не отыскали.

(Оба уходятъ).

   

СЦЕНА II.

САДЪ КАПУЛЕТТИ

Входить РОМЕО.

РОМЕО.

             Смѣется тотъ надъ ранами, кто самъ
             Не испыталъ отъ нихъ ужасной боли.

(Джульетта показывается въ окнѣ дома.)

             Но тише! что за яркій свѣтъ у ней
             Является въ окнѣ! О, то востокъ!
             Джульетта -- солнце тамъ. Возстань, возстань,
             Свѣтило красоты, и помрачи
             Завистливой луны туманный отблескъ!
             Она изнемогла и поблѣднѣла
             Отъ скорби, что поклонница ея
             Здѣсь во сто кратъ ея самой прекраснѣй.
             О, не служи завистливой лунѣ!
             Ея покровъ дѣвичій тусклъ и блѣденъ,
             И лишь безумцевъ облекаетъ онъ.
             Отбрось его!-- Да, то любовь моя,
             Моя владычица!.. О, ей извѣстно,
             Что значитъ для меня она. Безъ словъ
             Она мнѣ говорить; но что въ словахъ,
             Когда ихъ взоръ одинъ въ себѣ вмѣщаетъ.
             Я буду отвѣчать на этотъ взоръ.
             Я слишкомъ смѣлъ; та рѣчь не для меня...
             Двѣ самыя блестящія звѣзды,
             Отъ неба удаляйся зачѣмъ-то,
             Всегда берутъ обѣтъ у глазъ Джульетты
             Блескъ разливать въ ихъ сферахъ отдаленныхъ,
             Пока онѣ опять не возвратятся.
             Что, если-бы глаза ея свѣтили
             Тамъ, на небѣ, а здѣсь намѣсто ихъ
             Горѣли звѣзды? О, тогда-бъ затмилъ
             Сіянье ихъ ланитъ ея румянецъ,
             Какъ затмѣваетъ день лампаду ночи.
             А дивный взоръ ея, блистая въ небѣ,
             Такой-бы отъ себя пролилъ тамъ свѣтъ,
             Что птицы-бы запѣли, полагая,
             Что ночь прошла. Но вотъ она склонила
             Чело свое къ рукѣ... О, для чего
             Я не перчатка на прекрасной ручкѣ,
             Я могъ-бы до него коснуться!..
   

ДЖУЛЬЕТТА.

                                                               Ахъ!
   

РОМЕО.

             Она сказала что-то? Говори,
             О, говори, мой свѣтозарный ангелъ!
             На высотѣ своей, ты въ эту ночь
             Величія полна, какъ вѣстникъ неба,
             Когда, предъ изумленными очами
             Всѣхъ смертныхъ, неподвижныхъ въ созерцаньи,
             На облакахъ, въ пространствѣ безпредѣльномъ
             Несется онъ.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

                                           Ромео! Для-чего ты --
             Ромео? Отрекися отъ отца!
             Брось это имя! или, если ты
             Не хочешь этого, то поклянись,
             Но лишь такой любовью, какъ моя --
             И я не Капулетти.
   

РОМЕО.

                                           Ждать-ли мнѣ,
             Иль отвѣчать теперь?
   

ДЖУЛЬЕТТА.

                                                     Одно лишь имя
             Твое мнѣ врагъ; но ты вѣдь для меня
             Останешься все тѣмъ-же, хоть Монтекки
             Не будешь ты. И что Монтекки значитъ?
             Вѣдь это не рука и не нога,
             И не лицо -- не часть отъ человѣка.
             Что въ имени? что розою зовемъ,
             Вѣдь также-бы равно благоухало
             И подъ другимъ названьемъ. Точно также
             Останется все тѣмъ-же и Ромео,
             Хоть не Ромео будетъ онъ, и въ немъ
             Все тѣже сохранятся совершенства
             И безъ того названья. Брось его!
             За имя-жъ го, которое здѣсь даже
             Не часть твоя, всю, всю возьми меня.
   

РОМЕО.

             А! я ловлю тебя на этомъ словѣ.
             Зови меня любовію -- и снова
             Съ минуты той я буду окрещенъ,
             И никогда не назовусь Ромео.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Но кто-же ты, сокрытый мракомъ ночи,
             Который могъ внезапно такъ открыть
             Мои всѣ тайны?
   

РОМЕО.

                                           Какъ назвать себя...
             Кто я по имени... Я не умѣю
             Сказать тебѣ, божественная дѣва.
             Мнѣ самому то имя ненавистно
             Затѣмъ, что врагъ твой это имя. Будь
             Написано оно лишь на бумагѣ,
             Я истребить готовъ-бы цѣлый міръ,
             Чтобъ разорвать его и уничтожить.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Еще мой слухъ не уловилъ ста словъ,
             А узнаю ужъ я по сладкимъ звукамъ:
             Тебя зовутъ Ромео, ты Монтекки?
   

РОМЕО.

             Не тотъ и не другой, моя святыня,
             Когда равно обоихъ презираешь.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Скажи, какъ ты пришелъ сюда, зачѣмъ?
             Вѣдь стѣны сада высоки и трудно
             Перескочить чрезъ нихъ? Тебя ждетъ смерть,
             Коль изъ родныхъ моихъ здѣсь кто-нибудь
             Тебя застанетъ.
   

РОМЕО.

                                           Черезъ эту стѣну
             На крыліяхъ любви я перенесся.
             Не удержать имъ каменной преградой
             Любви; на что она рѣшится только,
             Исполнитъ все: и потому твои
             Родные мнѣ препятствовать не могутъ.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Ахъ, если здѣсь они тебя застанутъ,
             То умертвятъ тебя.
   

РОМЕО.

                                           Въ твоихъ глазахъ
             Мнѣ болѣе опасности таится,
             Чѣмъ въ двадцати мечахъ ихъ; но одчнъ
             Привѣтливый твой взглядъ -- и остаюсь
             Я невредимъ отъ ихъ коварной злобы.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Я ни за что на свѣтѣ не хотѣла-бъ,
             Что-бъ здѣсь они увидѣли тебя.
   

РОМЕО.

             Отъ взоровъ ихъ я скроюсь въ мракѣ ночи;
             Но если не любимъ тобой -- пускай
             Тогда найдутъ меня: отъ злобы ихъ
             Мнѣ легче умереть, чѣмъ жизнь спасти,
             Затѣмъ, чтобъ безъ любви ее вести.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Но кто-жъ сюда твой былъ путеводитель?
   

РОМЕО.

             Любовь. Она открыла мнѣ дорогу
             И мнѣ дала совѣтъ, а я глазами
             Ее снабдилъ. Не кормчій я, но будь
             Ты также далеко, какъ берегъ тотъ,
             Который орошаютъ волны моря,
             На все-бъ рѣшился я, чтобъ завладѣть
             Такимъ сокровищемъ.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

                                                     Ты видишь, ночь
             Лицо мое отъ глазъ твоихъ сокрыла,
             Не то-бы вдругъ зажглись румянцемъ щеки
             Отъ этихъ словъ, которыя ты слышишь.
             О, я могла-бы поддержать приличье
             И съ гордостью отречься отъ того,
             Что говорила: но.... прощай приличье!
             Скажи-же: любишь-ли? О, знаю: да
             Ты скажешь мнѣ, и я тебѣ повѣрю,
             И клятву дашь -- и можешь обмануть.
             Я слышала, что Зевсъ всегда смѣется
             Надъ лживыми обѣтами любви.
             Ахъ, если любишь ты -- скажи мнѣ прямо,
             И если кажется, что слишкомъ скоро
             Я предалась тебѣ: пожалуй, стану
             Я неприступною -- нахмурю брови
             И буду говорить тебѣ все: нѣтъ,
             А ты за мной ухаживать все будешь.
             Я знаю, что я слишкомъ нескромна,
             И потому я вѣтренной кажуся;
             Но ввѣрь свою мнѣ душу и увидишь,
             Что я вѣрнѣй и постояннѣй тѣхъ,
             Которыя искусно такъ умѣютъ
             Выказывать свое благоразумье.
             Да, я сама была-бы осторожнѣй;
             Но я-ль виной, что ты подслушалъ все,
             Тогда какъ я совсѣмъ о томъ не знала.
             Не называй-же вѣтренной любовью
             Любви моей и искренности той,
             Которыя открылъ лишь мракъ ночной.
   

РОМЕО.

             Клянусь тебѣ луной, моя богиня,
             Луной, осеребрившей тѣ деревья!..
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             О, не клянись луною, этой блѣдной
             Луной, непостоянной и невѣрной,
             Что мѣсяцъ -- то мѣняющей свой видъ!
             Нѣтъ, я боюсь, чтобъ на нее, мой милый,
             Любовь души твоей не походила.
   

РОМЕО.

             Скажи-же, чѣмъ поклясться мнѣ?
   

ДЖУЛЬЕТТА.

                                                               Ничѣмъ;
             Но если хочешь, поклянись собою:
             Ты мой кумиръ -- и я тебѣ повѣрю.
   

РОМЕО.

             Когда любви возвышенное чувство....
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Нѣтъ, не клянись! Хоть я тебѣ и рада,
             Но не довольна я, что въ эту ночь
             Такъ скоро здѣсь союзъ нашъ совершился;
             Поспѣшенъ онъ и слишкомъ необдуманъ;
             Да, слишкомъ онъ на молнію похожъ,
             Которая скорѣе исчезаетъ,
             Чѣмъ скажешь: молнья. Доброй ночи, милый!
             Отъ благотворнаго дыханья лѣта
             Пусть разцвѣтетъ зародышъ этой страсти
             Плѣнительнымъ цвѣткомъ -- до новой встрѣчи!
             Прости! да разольется тишина
             Въ душѣ твоей съ тѣмъ сладостнымъ покоемъ,
             Которыми полна такъ грудь моя.
   

РОМЕО.

             И ты меня отпустишь безъ награды?
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Чего-жъ тебѣ желать еще осталось?
   

РОМЕО.

             Обмѣна клятвы въ вѣрности любви.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Я прежде отдала ее тебѣ,
             Чѣмъ ты просилъ, и признаюсь желала-бъ
             Теперь отнять ее.
   

РОМЕО.

                                           Отнять назадъ!
             Но для чего-жъ любовь моей души?
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Затѣмъ, чтобъ я могла, мой милый, снова
             Отдать ее тебѣ; но я владѣю
             Ужъ тѣмъ, чего я страстно такъ желаю.
             О, нѣтъ границъ для щедрости моей,
             И глубока любовь моя, какъ море:
             Чѣмъ больше я даю, тѣмъ больше я
             Имѣю, милый мой, и потому
             И та здѣсь, и другая безпредѣльны.

(Кормилица кличетъ ее за кулисами).

             Я слышу шумъ! зовутъ! прощай, мой милый!
             Сейчасъ, сейчасъ!-- Прекрасный мой Монтекки,
             Будь неизмѣненъ! Подожди немного,
             Я возвращусь!
   

РОМЕО.

                                           О, сладостная ночь!
             Но страшно мнѣ,-- боюсь, что ночь теперь...
             Такъ много вдругъ и радости, и счастья
             Быть на яву, мнѣ кажется, не можетъ.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Три слова лишь Ромео, и потомъ
             Простимся мы: когда твое признанье
             Такъ искренно и бракъ твое желанье,
             Ты завтра мнѣ извѣстіе пришли,
             Съ тѣмъ посланнымъ, который отъ меня
             Придетъ къ тебѣ,-- когда и гдѣ ты хочешь
             Исполнить тотъ обрядъ, и я повергну
             Къ твоимъ ногамъ все, что имѣю я,
             И за тобой, властитель мой прекрасный,
             Хотя на край вселенной я пойду!
   

КОРМИЛИЦА (за кулисами).

             Синьора!
   

ДЖУЛЬЕТТА.

                                 Я иду; но если ты
             Другое что-нибудь скрываешь въ мысляхъ,
             Молю тебя....
   

КОРМИЛИЦА (за кулисами).

                                           Синьора!
   

ДЖУЛЬЕТТА.

                                                               Я иду!
             О, прекрати тогда свои исканья!
             Оставь меня одну съ моей тоской!
             До завтра, я пришлю.
   

РОМЕО.

                                                     О, такъ полна
             Моя душа....
   

ДЖУЛЬЕТТА.

                                           Я сотни разъ тебѣ
             Желаю доброй ночи!
   

РОМЕО.

                                                     И она
             Во столько-жъ разъ несноснѣе мнѣ стала
             Безъ твоего присутствія. Любовь
             Спѣшитъ къ любви, какъ школьники отъ книгъ,
             И такъ-же отъ нея идетъ лѣниво,
             Какъ и они, когда уходятъ въ школу.

(Онъ медленно отходитъ).

ДЖУЛЬЕТТА (опять у окна).

             Ромео! О, зачѣмъ я не имѣю
             Сокольничаго голоса, чтобъ имъ
             Прекраснаго мнѣ сокола прикликать.
             Звукъ голоса слабѣетъ въ заточеньи
             И громко онъ не можетъ раздаваться,
             Не то-бъ я уничтожила пещеру,
             Гдѣ скрылось эхо, и его-бы отзывъ
             Воздушный сталъ слабѣе моего
             Отъ частыхъ повтореній здѣсь: "Ромео!"
   

РОМЕО.

             То милая зоветъ.... Какъ сладки звуки
             Мелодіи, въ полуночной тиши,
             Такъ сладостны и внятны для души
             Здѣсь голоса двухъ любящихъ....
   

ДЖУЛЬЕТТА.

                                                               Ромео!
   

РОМЕО.

             Владычица души моей!
   

ДЖУЛЬЕТТА.

                                                     Скажи-жъ,
             Въ которомъ мнѣ часу прислать!
   

РОМЕО.

                                                               Въ девятомъ.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Я не замедлю. Двадцать лѣсъ еще
             До той минуты.... Позабыла я,
             Зачѣмъ тебя звала!
   

РОМЕО.

                                           Позволь-же мнѣ
             Остаться здѣсь, пока ты все припомнишь.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             О, если такъ, то все позабывать
             Я стану, другъ, пока ты здѣсь пробудешь,
             И буду помнить лишь одно душой,
             Какъ сладко, какъ отрадно быть съ тобой.
   

РОМЕО.

             Такъ я не отойду, чтобъ ты припомнить
             Какъ можно долѣ не могла, и самъ
             Забуду все, гобою восхищаясь.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Ужъ близко утро. Я хотѣла-бъ, милый,
             Чтобъ ты ушелъ, но лишь не дальше птички,
             Которую, поймавъ шалунъ пускаетъ,
             Какъ узника, закованнаго въ цѣпи,
             Спрыгнуть съ своей руки, а между-тѣмъ
             Все тянетъ онъ ее за шелковинку
             Къ себѣ, такъ страстно онъ ее ревнуетъ
             Къ ея свободѣ.
   

РОМЕО.

                                           О, я радъ твоей
             Быть птичкою.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

                                 И я желала-бъ, милый,
             Но ласками замучила-бъ тебя.
             Прости, прости! Минуты разставанья
             Такой полны тоской очарованья,
             Что долго-бы твердила я: прости! (Уходитъ).
   

РОМЕО.

             Пусть сладкій сонъ твои закроетъ вѣжды
             И разольетъ покой въ твоей груди.
             Теперь пойду къ духовнику я въ келью
             И разскажу о счастіи моемъ.
             Онъ въ этомъ предпріятьи намъ поможетъ.

(Уходитъ).

   

СЦЕНА III.

КЕЛЬЯ МОНАХА ЛОРЕНЦО.

ЛОРЕНЦО (съ корзиной).

             Уже разсвѣтъ сквозь легкій паръ тумана
             Привѣтствуетъ блѣднѣющую ночь,
             И озаренный мракъ уходитъ прочь
             За быстрой колесницею Титана.
             Но прежде, чѣмъ взойдетъ свѣтило дня
             И озаритъ весь божій міръ лучами,--
             Полезными и вредными травами
             Корзину всю наполнить долженъ я.
             Земля! ты мать природы и могила;
             Милльоны чадъ твоихъ воскормлены
             Твоей живой, таинственною силой,
             И какъ въ гробу въ тебѣ схоронены:
             Различны всѣ, и всѣ равно прекрасны,
             И каждому особый данъ законъ,
             И въ каждомъ благодать и польза ясны,
             И въ каждомъ даръ природѣ принесенъ.
             Все ихъ хранить: и камень, и растенье;
             Но если, измѣнивши назначенье,
             Другой здѣсь путь предметъ себѣ возьметъ:
             Вдругъ изъ добра во зло онъ обратится.
             Такъ человѣкъ -- что часто въ немъ таится
             Высокаго -- въ порокъ онъ облечетъ.
             Но и порокъ украситъ здѣсь дѣянье
             И можетъ дать ему прекрасный видъ.
             Вотъ этотъ цвѣтъ... два свойства онъ хранитъ:
             Употреби его для обонянья --
             Онъ пользу принесетъ, онъ оживить.
             Вкуси его: и чудо перемѣны!
             Онъ всѣ оледенитъ внезапно члены.
             Такъ связаны, такъ дивно слиты въ немъ
             Двѣ разнородныя, живыя силы:
             Одна горитъ живительнымъ огнемъ,
             Другая вѣетъ холодомъ могилы.
             Такихъ-же два противника и въ насъ:
             То благодать и гибельныя страсти.
             И если у вторыхъ душа во власти,
             Завянетъ цвѣтъ плѣнительный тотчасъ.

Входитъ РОМЕО.

РОМЕО.

             Дня добраго, отецъ, тебѣ желаю.
   

ЛОРЕНЦО.

             Благослови Господь! но чьимъ внимаю
             Привѣтливымъ словамъ такой порой?
             Когда постель покинута тобой
             Такъ рано и для этого желанья,
             Примѣта тутъ тревожнаго мечтанья.
             Разстроенъ ты. У старца сторожитъ
             Въ глазахъ неугомонная забота,
             Онъ неразлученъ съ ней, и оттого-то
             И сонъ его очей не посѣтитъ.
             Когда-жъ, склонясь безпечной головою
             Приляжетъ юноша, навѣрно онъ,
             Плѣняйся волшебною мечтою,
             Ужъ сладкимъ сномъ тотчасъ-же осѣненъ.
             И потому такое посѣщенье,
             Мой добрый сынъ, въ передразсвѣтный часъ
             Порукой мнѣ, что всталъ ты отъ волненья,
             Иль ночь провелъ не закрывавши глазъ.
   

РОМЕО.

             Послѣднее, отецъ мой, справедливѣй:
             Но оттого въ сто кратъ я былъ счастливѣй
             И больше въ томъ душа нашла утѣхъ.
   

ЛОРЕНЦО.

             Прости тебѣ Господь твой тяжкій грѣхъ!
             Ты вѣрно ночь провелъ у Розалины?
   

РОМЕО.

             О, нѣтъ, отецъ! давно ужъ я забылъ
             И имя то, и все, что получилъ
             Съ нимъ горькаго отъ горькой мнѣ судьбины.
   

ЛОРЕНЦО.

             Но гдѣ-жъ ты былъ, Ромео, отвѣчай?
   

РОМЕО.

             Вопроса своего не повторяй,
             Отецъ святой. Души скрывать не стану.
             Я пировалъ всю ночь съ врагомъ моимъ,
             И что-же? вдругъ ударомъ роковымъ
             Я пораженъ, и самъ нанесъ я рану.
             И вотъ къ тебѣ мольбу я приношу:
             Ты можешь дать обоимъ изцѣленье.
             Ты видишь, не хочу врагу я мщенья,
             И за него, отецъ, тебя прошу.
   

ЛОРЕНЦО.

             Будь, сынъ мой, простъ въ рѣчахъ своихъ и кратокъ!
             Въ раскаяньи не надобно загадокъ,
             Не то въ отвѣтъ на исповѣдь свою
             Загадками получишь разрѣшенье.
   

РОМЕО.

             Узнай-же ты души моей стремленье,
             Отецъ святой, узнай любовь мою.
             Для дочери прекрасной Капулетти
             Она на вѣкъ зажглась въ душѣ моей,
             И таже страсть въ огнѣ ея очей
             Видна, какъ и въ душевномъ мнѣ привѣтѣ,
             И мы обручены сердцами съ ней.
             Теперь лишь бракомъ укрѣпить осталось
             Союзъ нашъ. Ты его благослови!
             Гдѣ-жъ встрѣтились мы съ нею, гдѣ мѣнялась
             Душа съ душой обѣтами любви
             Все разскажу дорогой -- обѣщанье
             Лишь дай: свершить сегодня-же вѣнчанье!
   

ЛОРЕНЦО.

             Святой Францискъ! какъ измѣнился онъ!
             Давно-ли-жъ Розалины красотою
             Безумно такъ ты былъ обвороженъ?
             И вотъ она забыта ужъ тобою?
             О, вижу я, у молодыхь людей
             Не въ сердцѣ, а во взорахъ лишь очей
             Живетъ любовь. Давно-ли-жъ о прекрасной
             По блѣдности ланитъ глаза твои
             Горячихъ слезъ обильные ручьи
             Струили здѣсь такъ горько и напрасно?
             Еще не прояснился въ небесахъ
             Туманъ твоихъ тяжелыхъ воздыханій,
             Еще слеза не стерлась на щекахъ --
             И слышится мнѣ вопль твоихъ страданій.
             О, если это ты, Ромео, былъ,
             И если непритворно всѣ мученья,
             Всѣ горести тогда переносилъ --
             Твоя любовь -- ея была творенье.
             Ты ей одной всѣ муки посвятилъ,
             Ужель въ тебѣ такое измѣненье?
             Произнеси свой приговоръ. Гдѣ-жъ страсть,
             Которая такъ жизнь твою томила?
             Вѣдь женщина тогда лишь можетъ пасть,
             Когда въ мужчинѣ исчезаетъ сила.
   

РОМЕО.

             Не часто-ль самъ меня ты упрекалъ
             За чувства къ этой дѣвушкѣ прекрасной?
   

ЛОРЕНЦО.

             О, нѣтъ, я лишь за пылъ безумно-страстный,
             За иступленье, сынъ мой, порицалъ.
   

РОМЕО.

             Совѣтовалъ страсть сердца роковую
             Похоронить....
   

ЛОРЕПЦО.

                                           Но не въ могилу ту,
             Откуда, схоронивъ любви мечту,
             Ты могъ-бы почерпнуть еще другую.
   

РОМЕО.

             Не будь-же строгъ! къ кому пылаю вновь,
             Любовію мнѣ платитъ за любовь,
             А та не такъ со мною поступала,
             Отецъ святой.
   

ЛОРЕНЦО.

                                           Она, повѣрь мнѣ, знала,
             Что хорошо не выучивъ складовъ,
             Любовь твоя по навыку читала.
             Но такъ и быть, безумецъ молодой,
             Пойдемъ! но знай, что съ цѣлью лишь одной
             Теперь свою вамъ помощь предлагаю:
             Быть можетъ, что васъ бракомъ съединивъ,
             Я двухъ семействъ враждующихъ разрывъ
             Въ согласіе съ любовью обращаю.
   

РОМЕО.

             Пойдемъ, пойдемъ скорѣй! изныла грудь,
             Душа отъ нетерпѣнія томится....
   

ЛОРЕНЦО.

             Мой юный сынъ, благоразумнѣй будь!
             Тотъ падаетъ, кто слишкомъ торопится.

(Уходятъ оба).

   

СЦЕНА IV.

УЛИЦА.

Входятъ БЕНВОЛІО и МЕРКУЦІО.

МЕРКУЦІО.

   Ахъ, чортъ возьми! куда-жъ это могъ скрыться Ромео? Неужели всю ночь его не было дома?
   

БЕНВОЛІО.

   Не было. Я спрашивалъ его человѣка.
   

МЕРКУЦІО.

             Все блѣдная виною Розалина.
             Проклятая! свела его съума!
   

БЕНВОЛІО.

             А въ домъ отца племянникъ Капулетти,
             Тибальтъ, прислалъ записку!
   

МЕРКУЦІО.

                                                               Вѣрно вызовъ.
   

БЕНВОЛІО.

             Ну что-жъ, Ромео дастъ ему отвѣтъ.
   

МЕРКУЦІО.

   Конечно, каждый отвѣтитъ, кто умѣетъ писать.
   

БЕНВОЛІО.

   Нѣтъ, онъ отвѣтитъ автору письма на то, какъ онъ смѣлъ его задѣть.
   

МЕРКУЦІО.

   Увы! Бѣдный Ромео и такъ уже мертвый: онъ пораженъ черными глазами этой скверной дѣвчонки. Пѣснь любви оглушила его, а сердце прострѣлено тончайшей иголкой, которую слѣпой мальчикъ называетъ стрѣлою. Ну, гдѣ ему теперь сладить съ Тибальтомъ.
   

БЕНВОЛІО.

   А почему-жъ? что такое Тибальтъ?
   

МЕРКУЦІО.

   Да ужъ могу сказать, что онъ поважнѣй будетъ царя всѣхъ китовъ. Онъ храбрѣйшій изъ всѣхъ кавалеровъ и обработаетъ тебя скорѣй, нежели ты успѣешь пропѣть пѣсенку. Онъ все соблюдаетъ: тактъ, размѣръ, разстояніе. Передохнуть не дастъ: разъ, два -- а ужъ третій у тебя въ груди. Онъ отчаянный забіяка и мастеръ своего дѣла. Не промахнется въ маленькую пуговку. Дуэлистъ, одно слово, дуэлистъ. Баринъ большой руки: готовъ и на вызовъ, и въ секунданты. Безсмертное passado! Punto reverso! ha!
   

БЕНВОЛІО.

   Ну, далѣе!
   

МЕРКУЦІО.

   Ужъ эти мнѣ вѣтренники съ своими прибаутками, пришепетываньемъ и сладкими манерами! Все на новый ладъ. А клянусь Богомъ, лихой малый, весельчакъ, молодецъ и щеголь. Ну, не досадно-ли почтеннѣйшій, что насъ одолѣли такъ эти чужестранныя мухи, эти разнощики модъ, эти pardonnez-moi, которые дотого стоятъ за каждую новость, что имъ ужъ не сидится на дѣдовскихъ креслахъ.
   

БЕНВОЛІО.

   А, вотъ идетъ Ромео.

Входитъ РОМЕО.

МЕРКУЦІО.

   Ни дать, ни взять высохшая селедка безъ молокъ. О бѣдная плоть! какъ ты истощилась! Онъ теперь въ томъ настроеніи духа, которымъ былъ проникнутъ Петрарка. Въ сравненіи съ предметомъ его страсти, Лаура кухарка. Конечно, она имѣла такого любовника, который воспѣвалъ ее; Дидона въ сравненіи съ нею ни больше ни меньше, какъ шлюха; Клеопатра -- цыганка; Елена и Геро -- потаскушки, а у Тизбе, хоть и были хорошенькіе сѣренькіе глазки, но она передъ нею никуда не годится, lion jour, синьоръ Ромео! Вотъ французское привѣтствіе вашимъ французскимъ штанамъ. Ну, славную ты шутку сыгралъ съ нами вчера.
   

РОМЕО.

   Добраго утра вамъ обоимъ! какую шутку?
   

МЕРКУЦІО.

   Какую?-- надулъ. Понимаешь?
   

РОМЕО.

   Pardon, добрый Меркуціо! У меня много было дѣла, а въ моемъ положеніи позволительно иногда быть невѣжливымъ.
   

МЕРКУЦІО.

   Ты хочешь сказать, что въ твоемъ положеніи, ты вынужденъ бываешь преклоняться.
   

РОМЕО.

   Въ смыслѣ учтивости?
   

МЕРКУЦІО.

   О, ты чрезвычайно низкопоклоненъ.
   

РОМЕО.

   Вотъ самое учтивое истолкованіе твоей мысли.
   

МЕРКУЦІО.

   Да, да, я цвѣтъ всевозможной учтивости.
   

РОМЕО.

   Что касается цвѣтовъ, я ношу только розетки на моихъ бальныхъ башмакахъ.
   

МЕРКУЦІО.

   Bravo! bravo! Продолжай въ этомъ тонѣ, да такъ, что когда и подошвы оттреплются у этихъ башмаковъ, чтобъ шутка все была слышна въ немъ.
   

РОМЕО.

   О, пустословіе! какое вздорное остроуміе на пустяки!
   

МЕРКУЦІО.

   Бенволіо, сюда, ко мнѣ! на помощь! мое остроумье ослабѣваетъ.
   

РОМЕО.

   Подстегни его да пришпорь, не то я обгоню тебя.
   

МЕРКУЦІО.

   А! вижу: твой умъ гоняется за бѣлымъ лебедемъ да за дикимъ гусемъ, такъ я ужъ насъ. Ты только о томъ и думаешь, тогда какъ я нисколько. Ну, скажи, по совѣсти: участвовалъ-ли я въ твоей охотѣ за лебедями?
   

РОМЕО.

   Ты никогда не былъ моимъ участникомъ. Хорошъ гусь!
   

МЕРКУЦІО.

   За эту выходку я ущипну тебѣ кончикъ уха.
   

РОМЕО.

   Лишь только не кусайся, мой задорный гусь.
   

МЕРКУЦІО.

   Твой умъ ѣдокъ, какъ соусъ съ острою приправой.
   

РОМЕО.

   А развѣ это не кстати къ такому жирному гусю.
   

МЕРКУЦІО.

   Конца нѣтъ остроумію, и оно растягивается, какъ лайка.
   

РОМЕО.

   Я поддерживаю шутливый тонъ для того, чтобъ и въ тебѣ возбуждать подобный.
   

МЕРКУЦІО.

   Ну, согласись, что онъ гораздо лучше твоихъ любовныхъ вздоховъ и стенаній. Ты снова нашъ, ты опять сталъ прежнимъ Ромео, -- тѣмъ Ромео, котораго природа и искусства такъ щедро надѣлили всѣмъ. Этотъ слюнтяй Купидонъ -- точно простофиля, который кидается изъ угла въ уголъ, все розыскивая щелку, куда-бы спрятать свою побрякушку.
   

БЕНВОЛІО.

   Остановись, остановись, довольно!
   

МЕРКУЦІО.

   Ты, кажется, не желаешь, чтобъ моя рѣчь исчезала въ воздухѣ?
   

БЕНВОЛІО.

   Я боюсь, чтобъ она не была слишкомъ длинна.
   

МЕРКУЦІО.

   Ты ошибаешься: я былъ ужъ на концѣ ея, добравшись до самой сущности дѣла, и хотѣлъ кончить.
   

РОМЕО.

   Смотрите, смотрите, какой красивый нарядъ.

Входятъ кормилица и ПЬЕТРО.

МЕРКУЦІО.

   Парусъ! парусъ! парусъ!
   

БЕНВОЛІО.

   Два: юпка и штаны.
   

КОРМИЛИЦА.

   Пьетро!
   

ПЬЕТРО.

   Сейчасъ.
   

КОРМИЛИЦА.

   Мое опахало, Пьетро!
   

МЕРКУЦІО.

   Пожалуйста, любезный, подай ей опахало-то, чтобъ закрыть скорѣй ея лицо. Изъ этихъ двухъ вещей, первое гораздо красивѣе.
   

КОРМИЛИЦА.

   Пошли вамъ Богъ добраго утра, синьоры!
   

МЕРКУЦІО.

   А вамъ пошли Богъ добраго вечера!
   

КОРМИЛИЦА.

   Да развѣ теперь вечеръ?
   

МЕРКУЦІО.

   Да, около того: дерзкая игла кадрана уже чмокнула съ полднемъ.
   

КОРМИЛИЦА.

   Что вы за человѣкъ?
   

МЕРКУЦІО.

   Человѣкъ, который во вредъ себѣ сотворенъ Богомъ.
   

КОРМИЛИЦА.

   Клянусь честью славно сказано: во вредъ себѣ.-- Каково? Синьоры, не можетъ-ли кто изъ васъ сказать мнѣ, гдѣ я могу найти молодаго Ромео?
   

РОМЕО.

   Я могу сказать вамъ, только молодой Ромео будетъ старѣе, чѣмъ теперь, когда вы его отыщете. Я самый младшій, чтобъ не сказать худшій изъ тѣхъ, которые носятъ это имя.
   

КОРМИЛИЦА.

   Ахъ, какъ вы хорошо говорите.
   

МЕРКУЦІО.

   Онъ говоритъ -- худшій, а вы находите это хорошимъ? очень остроумно, нечего сказать.
   

КОРМИЛИЦА.

   Если вы, синьоръ, точно Ромео, то я желала-бы поговорить съ вами по секрету.
   

БЕНВОЛІО.

Она сочинитъ съ нимъ какой-нибудь ужинъ.

   

МЕРКУЦІО.

Эге -- сваха, сваха! держи! лови!

   

РОМЕО.

   За кѣмъ это ты гоняешься?
   

МЕРКУЦІО.

   Не за зайцемъ, синьоръ -- впрочемъ, пожалуй, за зайцемъ, только приготовленнымъ въ постномъ пастетѣ, который зачерствѣлъ и заплѣснѣлъ, прежде нежели его отвѣдали.
   
             Старый, тощій бѣлякъ;
             Старый, дохлый бѣлякъ,--
             Для поста онъ годится.
             А русакъ для него
             Слишкомъ жиренъ -- его
             Можно съѣсть, какъ сѣдинка явится.
   
   Ромео, ты пойдешь съ нами къ твоему отцу?
   

РОМЕО.

   Я приду вслѣдъ за вами.
   

МЕРКУЦІО.

   Прощайте, древняя синьора, прощайте! (Онъ и Бенволіо уходятъ).
   

КОРМИЛИЦА.

   Забавное прощанье! Скажите, пожалуйста, кто такой этотъ наглецъ?
   

РОМЕО.

   Это такой человѣкъ, который любитъ самъ себя слушать, и который въ одну минуту наговоритъ больше, чѣмъ переслушаетъ въ мѣсяцъ.
   

КОРМИЛИЦА.

   Еслибъ онъ осмѣлился задѣть меня, я-бы справилась съ нимъ, -- да хоть-бы и еще съ двадцатью молодцами подюжѣе его. Ахъ, онъ гнусный нахалъ! Да развѣ я вѣтринница какая досталась ему, или его братъ повѣса? (Пьетро). А ты стоишь тамъ, спустя рукава, да смотришь, какъ всякій нахалъ издѣвается надо мною.
   

ПЬЕТРО.

   Я никого не видалъ, кто-бъ надъ вами издѣвался, а еслибъ увидѣлъ, то въ мигъ-бы обнажилъ свой мечъ, чтобъ защитить васъ. Представься только случай къ доброй ссорѣ, да притомъ, если и законъ на моей сторонѣ, то могу сказать, я не хуже другаго съумѣю обнажить мой мечъ.
   

КОРМИЛИЦА.

   Это меня такъ раздосадовало, что всѣ мои косточки ходуномъ ходятъ. Дерзкій нахалъ! Ну, синьоръ, на пару словъ! Видите... Моя молодая госпожа поручила мнѣ отыскать васъ... Ну, а что она велѣла вамъ сказать, объ этомъ я помолчу покуда. Сперва позвольте мнѣ вамъ доложить, что если вы намѣрены, какъ говорятъ, позабавиться только съ нею, то это будетъ съ вашей стороны, съ позволенія сказать, безчестный поступокъ. Она такъ молода еще... Если вы оскорбите ее этимъ, то это будетъ нехорошая штука съ вашей стороны -- недостойное предложеніе такой благородной дѣвицѣ какъ она.
   

РОМЕО.

   Няня, расхвали только меня своей госпожѣ, и я беру тебя въ свидѣтельницы.
   

КОРМИЛИЦА.

   Добрая душа! Вѣрьте мнѣ, я это все ей разскажу. Боже мой! да она будетъ наисчастливѣйшая женщина!
   

РОМЕО.

   Да что-же ты, няня, ей скажешь? вѣдь ты не дослушала меня.
   

КОРМИЛИЦА.

   Я скажу ей, синьоръ, что вы берете меня въ свидѣтельницы, а это, какъ я смѣкаю, дѣло благороднаго человѣка.
   

РОМЕО.

   Попроси ее, чтобъ она придумала предлогъ пойти на исповѣдь, ныньче послѣ обѣда, и тамъ въ кельѣ у отца Лоренцо мы свершимъ вѣнчальный обрядъ. Вотъ тебѣ за труды. (Даетъ деньги).
   

КОРМИЛИЦА.

   Что вы, что вы синьоръ! Нѣтъ, нѣтъ, я денегъ ни зачто не возьму.
   

РОМЕО.

   Ну, полно, возьми!
   

КОРМИЛИЦА.

   Такъ нынче послѣ обѣда? Очень хорошо, синьоръ, она будетъ.
   

РОМЕО.

             А ты за монастырскою оградой
             Насъ подожди. Мой человѣкъ въ то время
             Съ веревочною лѣстницей придетъ,
             Которая въ таинственную ночь
             Должна вознесть меня наверхъ блаженства.
             Прощай-же! Будь вѣрна.-- Награда будетъ.
             Замолви ей хоть слово обо мнѣ!
   

КОРМИЛИЦА.

             Пошли Господь вамъ счастья! Ахъ, синьоръ,
             Послушайте!
   

РОМЕО.

                                           Что говоришь ты, няня?
   

КОРМИЛИЦА.

             Надеженъ-ли вашъ будетъ человѣкъ?
             Вы можетъ-быть слыхали поговорку:
             Что тайною тогда быть можетъ тайна,
             Когда изъ двухъ одинъ ее не знаетъ.
   

РОМЕО.

             Онъ твердъ, какъ сталь, -- ручаюсь за него.
   

КОРМИЛИЦА.

   Ну, это хорошо, синьоръ. Вѣдь госпожа моя прелесть. Ахъ, Господи Боже мой! А какая она маленькая-то была! Знаете, въ городѣ есть благородный графъ Парисъ; онъ очень зарится на этотъ лакомый кусочекъ, да она-то, бѣдная моя, видѣть его не можетъ. Онъ для нея противнѣе жабы. Я иной разъ, чтобъ подразнить ее, говорю, что Парисъ отличный человѣкъ, такъ вѣрите-ли: она поблѣднѣетъ, какъ полотно. А что, хочу я спросить васъ: розмаринъ и Ромео съ одной буквы начинаются, аль нѣтъ?
   

РОМЕО.

   Но для-чего это нужно? Конечно оба слова начинаются съ Р.
   

КОРМИЛИЦА.

   Ахъ, насмѣшникъ, насмѣшникъ. Да вѣдь это собачья буква ррръ... Нѣтъ, ужъ я знаю: вѣрно не съ этой. А ужъ какъ она складно прибираетъ про васъ и про розмаринъ. Любо-бы было вамъ послушать.
   

РОМЕО.

   Напомни-жъ обо мнѣ своей синьорѣ.

(Уходитъ).

КОРМИЛИЦА.

   Тысячу разъ. Пьетро!
   

ПЬЕТРО.

   Я здѣсь.
   

КОРМИЛИЦА.

Теперь возьми мое опахало и ступай впередъ. (Оба уходятъ).

   

СЦЕНА V.

САДЪ КАПУЛЕТТИ

Входитъ ДЖУЛЬЕТТА.

ДЖУЛЬЕТТА.

             Часы пробили девять, какъ ушла
             Кормилица. Она чрезъ полчаса
             Хотѣла возвратиться непремѣнно.
             Быть можетъ, не нашла его... иль нѣтъ, --
             Не оттого: увы! она хромаетъ.
             Ахъ! мыслямъ-бы послами быть любви,
             Которыя въ сто разъ летятъ быстрѣе,
             Чѣмъ солнца лучъ сгоняетъ тѣнь съ холмовъ.
             Вотъ почему, всегда любви богиню
             Несутъ на легкихъ крыльяхъ голубицы.
             И крылья Купидона также быстры,
             Какъ вѣтеръ. Солнце ходъ дневной свершая,
             Достигло уже крайней высоты,
             И съ девяти часовъ прошло до полдня
             Три длинные часы -- а няни нѣтъ.
             О, еслибъ страсть кипѣла въ ней и кровь
             По жилымъ-бы струилась молодая,
             Она была проворна-бы, какъ мячъ,
             И вѣсти намъ бросала-бъ другъ отъ друга;
             Но старики почти какъ мертвецы:
             И медленны всегда, и неподвижны,
             И блѣдны, какъ свинецъ.

Входитъ кормилица.

                                                     Но вотъ она!
             Ахъ, милая кормилица скорѣй,
             Скорѣе говори, какія вѣсти!
             Ты видѣла его? Оставь слугу.
   

КОРМИЛИЦА.

             Ступай, Пьетро, и тамъ насъ дожидайся.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Ну, говори-жъ! О, Боже! взглядъ твой мраченъ...
             Но, все равно, хотя печальна вѣсть,
             Разсказывай ее мнѣ веселѣе!--
             А радостна -- зачѣмъ-же грустнымъ видомъ
             Такъ портить каждый звукъ ея отрадный!
   

КОРМИЛИЦА.

             Нѣтъ силъ... Дай отдохнуть мнѣ хоть минутку!
             Всѣ косточки болятъ -- дала мнѣ гонку.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Тебѣ свои отдать я кости рада,
             Лишь только говори скорѣе, няня.
   

КОРМИЛИЦА.

             Ахъ, Господи! да подожди немножко.
             Вѣдь видишь ты, что я едва дышу.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             А все-же достаетъ на столько духу,
             Чтобъ вымолвить, что дышешь ты едва.
             Вѣдь тѣ слова, которыми ты медлишь,
             Длиннѣй чѣмъ вѣсть, которой ожидаю.
             Худая-ль, добрая-ль -- отвѣть скорѣй!
             Подробности ждать буду терпѣливо.
             Скажи-же мнѣ: дурна, иль хороша?
   

КОРМИЛИЦА.

   Ну, ужъ сдѣлала выборъ!-- Признаюсь: ужъ не умѣешь выбирать человѣка. Ромео -- да нѣтъ, не о томъ рѣчь -- хоть онъ самый красивый мужчина, что за станъ -- чудо! А ужъ руки, ноги -- хоть о нихъ и не стоитъ говорить, а все-таки нельзя не сказать, коли онѣ выше всякаго сравненья. Хоть онъ не то, чтобъ черезъ чуръ ужъ вѣжливъ, но ручаюсь, что кротокъ какъ агнецъ. Помоги тебѣ Господь! А что, ужъ обѣдали у насъ?
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Нѣтъ, нѣтъ. Все это я и прежде знала.
             Но что-жъ онъ говорилъ о нашемъ бракѣ?
   

КОРМИЛИЦА.

             Охъ, Господи! какъ голова болитъ --
             Стучитъ -- какъ будто разскочиться хочетъ....
             А поясница.... Охъ, ужъ поясница!
             Богъ вамъ судья! меня на побѣгушки
             Опредѣлили.... Голову сложу въ нихъ.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Ну, право-же мнѣ, душка, жаль тебя.
             Скажи-же, няня, что сказалъ Ромео?
   

КОРМИЛИЦА.

             Ромео вашъ, какъ умный человѣкъ,
             И молодой, и добрый, и учтивый,
             И даже, побожусь: благочестивый,
             Мнѣ говорилъ... А маменька гдѣ ваша?
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Гдѣ маменька? да гдѣ-жъ, -- конечно дома,
             Какъ странно ты мнѣ, няня, отвѣчаешь:
             "Ромео вашъ, какъ умный человѣкъ
             И молодой, и добрый, и учтивый",
             И вдругъ: гдѣ маменька?
   

КОРМИЛИЦА.

                                                     Ахъ, матерь Божья!
             Какъ вспыхнула! Ну, что-же будетъ дальше?
             Ты такъ-то мнѣ больныя кости лечишь?
             Ну, хлопочи-жъ о всемъ теперь сама.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Увертки все. Да что-жь сказалъ Ромео?
   

КОРМИЛИЦА.

             Имѣете-ль вы нынче позволенье
             Идти на исповѣдь?
   

ДЖУЛЬЕТТА.

                                           Имѣю.
   

КОРМИЛИЦА.

                                                               Ну,
             Спѣшите-же къ отцу Лоренцо въ келью.
             Тамъ ждетъ женихъ, чтобъ сдѣлать васъ супругой.
             Ну, вотъ и кровь вдругъ къ щечкамъ прилила,
             И заигралъ румянецъ въ нихъ отъ слова.
             Спѣшите-жъ въ церковь; я другою дорогой
             За лѣстницей пойду: по ней вашъ милый,
             Какъ ночь придетъ, полѣзетъ, чтобъ голубку
             Достать себѣ изъ теплаго гнѣзда.
             Вѣдь въ вашихъ-то дѣлахъ сердечныхъ я
             Чернорабочая -- несу лишь бремя.
             Но погоди: настанетъ скоро время,
             Сама ты понесешь его, дитя....
             Ступай-же въ келью, я пойду обѣдать.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Иду къ блаженству.... До свиданья, няня!

(Объ уходятъ).

   

СЦЕНА VI.

КЕЛЬЯ МОНАХА ЛОРЕНЦО.

Входятъ ЛОРЕНЦО и РОМЕО.

ЛОРЕНЦО.

             Да ниспошлетъ благословенье небо
             На этотъ бракъ, и всякую печаль,
             Могущую смѣнить блаженство ваше,
             Да отженитъ!
   

РОМЕО.

                                           Аминь, аминь, аминь.
             Какая-бъ ни ждала въ грядущемъ скорбь,
             Блаженства ей того не перевѣсить,
             Которое даритъ ея мнѣ взглядъ.
             Соедини лишь насъ священнымъ словомъ,
             И пусть тогда зіяетъ смерти пасть --
             Лишь только-бъ мнѣ назвать ее моею.
   

ЛОРЕНЦО.

             Мой юный сынъ, повѣрь, такая страсть
             Кончается здѣсь горестью нерѣдко
             И гибнетъ при началѣ самомъ счастья.
             Такъ жгучею своею лаской пламя
             Въ мгновенье ножираетъ пылкій порохъ.
             Въ излишествѣ употребленный медъ
             И портитъ вкусъ, и приторенъ бываетъ.
             Умѣреннѣй люби!-- прочнѣе это.
             Чтобъ поспѣвать во время -- вѣрь, ненужно
             Ни медлить, ни спѣшить, А! вотъ синьора!
             Такая ножка не топтала ввѣкъ
             Намощенныхъ въ моемъ пріютѣ камней.
             Любовники пройдутъ по паутинѣ,
             Что тянется по воздуху весной
             И не споткнутся. Да, такъ легковѣсна
             Мірская суета.

Входитъ ДЖУЛЬЕТТА.

ДЖУЛЬЕТТА.

                                           Отцу Лоренцо
             Я вечера пріятнаго желаю.
   

ЛОРЕНЦО.

             Пускай за насъ обоихъ, дочь моя,
             Теперь благодаритъ тебя Ромео.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Такъ и ему такой-же мой привѣтъ,
             Чтобъ онъ меня благодарилъ не даромъ.
   

РОМЕО.

             О, если такъ полна душа твоя
             Любовью и блаженствомъ, какъ моя,
             И выразить ты можешь ихъ сильнѣе --
             Такъ говори! открой уста, открой
             И воздухъ услади своимъ дыханьемъ;
             Пусть нѣжный, сладкозвучный голосъ твой
             Передаетъ всю прелесть обаянья,
             Которую мы чувствуемъ съ тобой
             Въ безцѣнныя мгновенія свиданья!
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Нѣтъ, истинному чувству не дано
             Высказываться въ громкихъ выраженьяхъ,
             Оно безъ нихъ само собой полно,
             И нѣтъ ему нужды въ ихъ украшеньяхъ.
             Тотъ бѣденъ, кто богатства счелъ свои.
             Нѣтъ мѣры, нѣтъ границъ моей любви,
             И потому не счесть мнѣ даже трети
             Ея даровъ.
   

ЛОРЕНЦО.

                                 Пойдемте-жъ и скорѣй
             Приступимъ къ дѣлу! Я васъ не оставлю,
             Пока союзъ вашъ церковь не скрѣпитъ.

(Уходятъ всѣ).

   

АКТЪ ТРЕТІЙ.

СЦЕНА I.

ПЛОЩАДЬ.

МЕРКУЦІО, БЕНВОЛІО, пажъ и слуги.

БЕНВОЛІО.

             Прошу тебя, Меркуціо, уйдемъ.
             На улицахъ навѣрно Капулетти,
             А встрѣтившись мы ссоры не минуемъ:
             Всегда сильнѣй въ день жаркій кровь кипитъ.
   

МЕРКУЦІО.

   Ты похожъ на одного изъ господчиковъ, которые едва переступивъ порога таверны хлопъ шпагу свою на столъ да и скажутъ: пошли Господи, чтобъ мнѣ нынче не было въ тебѣ нужды, а послѣ второй чарки обнажатъ ее на перваго прислужника, который имъ попадется, безъ всякой причины.
   

БЕНВОЛІО.

   Будто я похожъ на этого господина?
   

МЕРКУЦІО.

   Да, да; ты вспыльчивѣе, чѣмъ всѣ итальянцы вмѣстѣ. Чуть разгорячился -- и вскинѣлъ; а какъ вскипишь, ты очень горячъ.
   

БЕНВОЛІО.

   Ну, что-жъ изъ этого?
   

МЕРКУЦІО.

   А вотъ что: еслибъ было двое такихъ молодцовъ, какъ ты, мы въ непродолжительномъ времени лишились-бы обоихъ. Они неминуемо убили-бы другъ друга.. Ты, да, именно ты, готовъ придраться къ человѣку за то, что у него въ бородѣ однимъ волосомъ больше или меньше, чѣмъ у тебя. Ты въ состояніи поссориться съ человѣкомъ, который грызетъ орѣхи, потому только, что у тебя глаза орѣховаго цвѣта. Спрашивается: какой другой глазъ, кромѣ твоего, можетъ въ этомъ подмѣтить предлогъ для ссоры? Твоя голова полна задора, какъ яйцо бѣлкомъ и желткомъ; только она, бѣдная, получила ужъ столько ударовъ, что стала больше походить на жировое яйцо. Ты, кажется, съ однимъ подрался за то, что тотъ кашлялъ на улицѣ и разбудилъ твою собаку, которая спала въ то время, растянувшись на солнцѣ. Развѣ ты не сцѣпился съ портнымъ за то, что тотъ осмѣлился надѣть свой новый камзолъ до Святой? а съ другимъ за то, что онъ къ своимъ новымъ башмакамъ пристегнулъ старые ремешки! И ты уговариваешь меня избѣгать ссоры.
   

БЕНВОЛІО.

   Я думаю, еслибъ я былъ такой забіяка, какъ ты, такъ давно-бы запродалъ свою жизнь первому встрѣчному, который поручился-бы за часъ моего существованія.
   

МЕРКУЦІО.

   Ужъ и жизнь-бы запродалъ! О, простота!

Входитъ ТИБАЛЬТЪ съ своими приближенными.

БЕНВОЛІО.

   Клянусь головой, сюда идутъ Капулетти!
   

МЕРКУЦІО.

   Клянусь пятой -- мнѣ все равно.
   

ТИБАЛЬТЪ (своимъ приближеннымъ).

             Быть здѣсь, при мнѣ. Привѣтъ мой вамъ, синьоры!
             Съ однимъ изъ васъ сказать мнѣ нужно слово.
   

МЕРКУЦІО.

   Ну, стоитъ-ли говорить съ кѣмъ-нибудь изъ насъ одно слово. Не лучше-ли сочетатъ его съ чѣмъ-нибудь, такъ чтобъ вышло слово и ударъ.
   

ТИБАЛЬТЪ.

   Если вы, синьоръ, подадите къ тому поводъ, то найдете меня всегда готовымъ.
   

МЕРКУЦІО.

   Какъ-будто мудрено найти предлогъ.
   

ТИБАЛЬТЪ.

   Меркуціо одной партіи съ Ромео,
   

МЕРКУЦІО.

   Одной партіи? ужъ не принимаешь-ли ты насъ за странствующихъ музыкантовъ? Когда такъ, то берегись! ты услышишь отъ насъ много рѣзкихъ тоновъ. Вотъ мой смычокъ ('показывая на мечъ^, онъ заставить тебя плясать. Ахъ, чортъ возьми!-- одной партіи....
   

БЕНВОЛІО.

             Мы разговоръ ведемъ на площади.
             Не лучше-ли уйти отсюда дальше,
             Иль разбирать обиды хладнокровнѣй?
             Здѣсь всѣ глаза на насъ устремлены.
   

МЕРКУЦІО.

             И пусть глядятъ, они на то даны,
             А я ни для кого не тронусь съ мѣста.

Входитъ РОМЕО.

ТИБАЛЬТЪ.

             Э, съ Богомъ вы! Вотъ кто къ моимъ услугамъ.
   

МЕРКУЦІО.

             Пускай меня повѣсятъ, коль Ромео
             Когда-нибудь носилъ ливрею вашу.
             А впрочемъ, позовите на барьеръ,
             Навѣрно онъ послѣдуетъ за вами,
             И въ этомъ смыслѣ къ вашимъ онъ услугамъ.
   

ТИБАЛЬТЪ.

             Та ненависть, Ромео, что кипитъ
             Въ душѣ моей, избрать тебѣ не можетъ
             Привѣтствія другаго, какъ подлецъ.
   

РОМЕО.

             Причина та, за что тебя люблю я,
             Велитъ простить мнѣ бѣшеный твой взрывъ
             И слово то, которое послалъ мнѣ,
             Тибальтъ! Я не подлецъ. Затѣмъ прощай,
             Не понялъ ты меня.
   

ТИБАЛЬТЪ.

                                           Нѣтъ, нѣтъ, подлецъ.
             Твои слова не извиняютъ дѣла.
             Скорѣй вернись и мечъ свой обнажай!
   

РОМЕО.

             Клянусь, что я тебя не оскорблялъ.
             Нѣтъ, я люблю тебя, гораздо болѣ,
             Чѣмъ думаешь, хоть ты о томъ не знаешь.
             Умѣрь-же ты запальчивость свою,
             О добрый Капулетти, чье мнѣ имя
             И дорого и мило, какъ мое.
   

МЕРКУЦІО.

             О низкое и глупое смиренье!
             Его сотретъ одно: à la stoccata!...
             Ну, выступай, Тибальтъ! Ну, крысоловъ!
   

ТИБАЛЬТЪ.

             Но ты чего желаешь отъ меня?
   

МЕРКУЦІО.

   Ничего, кромѣ одной изъ вашихъ девяти жизней, почтенный царь котовъ. Изъ остальныхъ восьми я возьму на себя смѣлость надѣлать сухарей. Все это будетъ зависѣть отъ вашего обращенія со мной. Не угодно-ли вамъ вытащить за уши вашъ мечъ изъ ноженъ? Торопитесь, не то мой какъ-разъ явится около вашихъ ушей.
   

ТИБАЛЬТЪ.

   Я къ вашимъ услугамъ.

(Они обнажаютъ мечи).

РОМЕО.

             Меркуціо, прошу тебя, вложи
             Свой мечъ въ ножны.
   

МЕРКУЦІО.

             Ну, ну, синьоръ, passado!

(Дерутся).

РОМЕО.

             Бенволіо! такъ обнажимъ свои
             И выбьемъ ихъ оружье? Что за вспышки!
             Стыдитесь, господа! Тибальтъ! Тибальтъ!
             Меркуціо! Вѣдь герцогъ запретилъ
             На улицахъ Вероны эти схватки.
             Меркуціо! Тибальтъ! Остановитесь!

(Тибальтъ уходитъ съ своими приближенными).

МЕРКУЦІО.

             Чума, чума на оба эти дома!
             Онъ рану мнѣ нанесъ, а самъ ушелъ
             И невредимъ остался.
   

БЕНВОЛІО.

                                                     Раненъ ты?
   

МЕРКУЦІО.

             Царапина,-- но этого довольно.
             Гдѣ, гдѣ мой пажъ? (Пажу.) Шалунъ, сыскать хирурга.

(Пажъ уходитъ)'

РОМЕО.

             Не бойся, другъ: не глубока вѣдь рана.
   

МЕРКУЦІО.

   Конечно, она не такъ глубока, какъ колодезь, и не такъ широка, какъ церковныя ворота, но все годится. Навѣдайся обо мнѣ завтра, такъ увидишь: я раненъ на смерть.... И эта собака, крыса, мышь, кошка, могъ убить человѣка! Я выключенъ изъ этого міра.... Позоръ на оба ваши дома! Хвастунъ, мерзавецъ, негодяй, который дерется по правиламъ ариѳметики! Зачѣмъ, чортъ возьми, ты сталъ между нами? я получилъ эту рану изъ-подъ твоей руки.
   

РОМЕО.

             Я къ лучшему все думалъ сдѣлать, другъ.
   

МЕРКУЦІО.

             О, отведи меня куда-нибудь,
             Бенволіо!... Ужъ я теряю силы....
             Чума, чума на оба ваши дома!
             Я чувствую, они на пиръ червямъ
             Ушлютъ меня.... О, да, проклятье имъ!

(Бенволіо уводитъ Меркуціо).

РОМЕО.

             Такъ этотъ человѣкъ, мой лучшій другъ
             И герцогу родной ближайшій, раненъ
             Смертельно за меня? И честь моя
             Поругана Тибальтомъ -- тѣмъ Тибальтомъ,
             Который часъ назадъ мнѣ сталъ роднымъ?
             О, какъ твоя, Джульетта, красота
             Желѣзный правъ мой страшно измѣнила
             И сдѣлала меня женоподобнымъ!

Входитъ БЕНВОЛІО.

БЕНВОЛІО.

             Ромео, другъ! Меркуціо нашъ умеръ.
             Его душа, презрѣвши міръ земной,
             Уже царитъ теперь за облаками.
   

РОМЕО.

             И этотъ день ужасный, роковой
             Источникъ дней съ лютѣйшими бѣдами.

Входитъ ТИБАЛЬТЪ.

БЕНВОЛІО.

             А, вотъ и онъ, заносчивый Тибальтъ.
   

РОМЕО.

             И живъ, и торжествуетъ онъ побѣду!
             А храбрый нашъ Меркуціо убитъ!
             Лети-жъ на небеса святая кротость!
             А ты -- ты, злоба съ жгучими очами,
             Ты будь путеводителемъ моимъ!
             Я подлеца Тибальту возвращаю,
             Въ котораго меня онъ окрестилъ.
             Еще не высоко должна подняться
             Теперь душа Меркуціо надъ нами,
             Съ твоею ожидая сладкой встрѣчи.
             Иль ты, иль я, иль оба мы къ нему
             Отправимся.
   

ТИБАЛЬТЪ.

                                 Ты былъ здѣсь неразлученъ
             Съ нимъ, юноша, и тамъ ты будешь съ нимъ.
   

РОМЕО.

             Мечи рѣшатъ скорѣе это дѣло.

(Дерутся. Тибальтъ падаетъ).

БЕНВОЛІО.

             Тибальтъ убить. Бѣги скорѣй, Ромео,
             Скорѣй! Всѣ жители сойдутся; герцогъ,
             Коль здѣсь тебя найдетъ, на казнь осудитъ,
             Скрывайся-же, бѣги скорѣй отсюда!
   

РОМЕО.

             О, какъ судьба играетъ мной ужасно!
   

БЕНВОЛІО.

             Да что-же ты стоишь? бѣги, бѣги!

(Ромео уходитъ).

Входитъ толпа гражданъ.

ОДИНЪ ИЗЪ ГРАЖДАНЪ.

             Куда Тибальтъ шаги свои направилъ?
             Гдѣ скрылся онъ -- Меркуціо убійца?
   

БЕНВОЛІО.

             Вотъ мертвый онъ лежитъ передъ тобой.
   

ГРАЖДАНИНЪ.

             Прошу, синьоръ, васъ именемъ закона
             Послѣдовать за мной безпрекословно!

Входятъ Герцогъ со свитой, МОНТЕККИ, КАПУЛЕТТИ, ихъ жены и другіе.

ГЕРЦОГЪ.

             Гдѣ гнусные начинщики той драки?
   

БЕНВОЛІО.

             Свѣтлѣйшій герцогъ, я могу открыть
             Всѣ грустныя подробности ихъ ссоры;
             Вотъ онъ лежитъ, сраженъ рукой Ромео,
             Тотъ, кѣмъ убитъ твой родственникъ Меркуціо.
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТТИ.

             Сынъ брата моего! Племянникъ милый,
             О зрѣлище плачевное! о кровь
             Родная мнѣ! (Герцогу.) Молю я правосудья!
             За нашу кровь Монтекки кровь пролей!
             О, мой племянникъ! милый мой племянникъ!
   

ГЕРЦОГЪ.

             Бенволіо, кто былъ зачинщикъ здѣсь?
   

БЕНВОЛІО.

             Тибальтъ, погибшій отъ руки Ромео.
             Послѣдній умолялъ его, и долго
             И ласково, обдумать, какъ пуста
             И маловажна ссора, представлялъ
             Гнѣвъ вашей свѣтлости, -- все это было
             Помянуто и съ кротостью въ словахъ,
             И въ голосѣ, и даже съ униженьемъ.
             Но ни на что Тибальта буйный нравъ
             Не сдался -- и, не внемля слову мира,
             Онъ ринулся съ клинкомъ своимъ на грудь
             Меркуціо, который точно также
             Въ азартѣ, какъ и онъ, то отражалъ
             Съ небрежностью смертельные удары,
             То нападалъ на ловкаго Тибальта.
             Ромео имъ кричалъ: оставьте ссору,
             И этихъ словъ быстрѣй -- своея рукою
             Онъ разводилъ сверкавшіе мечи;
             Но вдругъ, изъ-подъ руки его Тибальтомъ
             Былъ пораженъ Меркуціо. Тогда
             Тибальтъ ушелъ и скоро вновь вернулся.
             Увидѣвши его, Ромео вспыхнулъ,
             И молніи быстрѣй свершился бой.
             Я не успѣлъ и обнажить меча,
             Чтобъ ихъ разнять, какъ былъ Тибальтъ поверженъ.
             А тотъ уже исчезъ. О, если лжетъ
             Бенволіо -- пусть онъ тогда умретъ.
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТТИ.

             Монтекки онъ родня и это ясно,
             Что судитъ онъ и дѣйствуетъ пристрастно.
             Ихъ было двадцать здѣсь на одного,
             И то едва могли сразить его.
             Монтекки былъ онъ жертвою удара
             И быть должна Монтекки въ смерти кара.
             Молю васъ, герцогъ!
   

ГЕРЦОГЪ.

                                           Онъ убилъ того,
             Кѣмъ былъ убитъ Меркуціо, -- кто-жъ мнѣ
             За эту кровь безцѣнную заплатитъ?
   

МОНТЕККИ.

             Неужели Ромео, ваша свѣтлость?--
             Другъ истинный Меркуціо? Закономъ
             На тоже-бы Тибальтъ былъ осужденъ --
             На смерть.
   

ГЕРЦОГЪ.

                                 Итакъ, немедля, въ наказанье
             Ромео назначаемъ мы изгнанье.
             Отъ ненависти вашей и вражды
             Кровь льется здѣсь -- на мнѣ ея слѣды;
             Но за мои душевныя утраты
             Расплатитесь со мной вы страшной платой.
             Я буду непреклоненъ ни къ мольбамъ,
             Ни къ горести, ни къ льющимся слезамъ.
             Да, я клянусь. Пусть поспѣшаетъ скрыться
             Ромео, иль онъ съ жизнію простится.
             Трупъ отнести и воли нашей ждать.
             Убійство -- преступленіе прощать.

(Всѣ уходятъ).

   

СЦЕНА II.

КОМНАТА ВЪ ДОМѢ КАПУЛЕТТИ.

Входитъ ДЖУЛЬЕТТА.

ДЖУЛЬЕТТА.

             Быстрѣе мчитесь, кони огненогіе,
             Быстрѣе къ храму Феба! Еслибъ вашимъ
             Былъ Фаетопъ возницей,-- онъ къ закату-бъ
             Направилъ васъ, и облачная ночь
             Немедленно спустилась-бы на землю.
             О, ночь,-- пріютъ любви! Раскинь скорѣй
             Свой занавѣсъ, чтобъ взоръ мимоходящихъ
             Не видѣлъ ничего, и чтобъ Ромео
             Могъ броситься въ объятія мои
             Незримый, незамѣченный никѣмъ!
             Никто, никто любовникамъ не нуженъ
             Для упоенія ихъ счастьемъ, кромѣ
             Ихъ красоты; и коль любовь слѣпа,
             То мракъ приличенъ ей. Иди-же, ночь,
             Властительница строгая, иди-же
             Въ своей одеждѣ черной и внуши,
             Какъ проиграть въ игрѣ мнѣ этой сладкой,
             Устроенной союзомъ чистоты
             И непорочности! Сокрой собою
             Къ лицу мнѣ приливающую кровь,
             Пока огонь любви его неробкой
             Не превратитъ мой стыдъ въ законный долгъ!
             Иди-же ночь! И ты иди, Ромео!
             И ты, моя заря, во тьмѣ ея,
             Чей образъ мнѣ на крыльяхъ этой ночи
             Покажется въ сто разъ бѣлѣй, чѣмъ снѣгъ
             На крыльяхъ ворона! Спѣши-же, ночь,
             Ночь ласковая, съ черными очами,
             И мнѣ Ромео дай!-- а послѣ смерти
             Возьми его и раздроби на звѣзды!
             Да озаритъ онъ сводъ небесъ такъ ярко,
             Чтобъ цѣлый міръ, влюбившись въ ночь, не могъ
             Ужъ солнцу обожать! Любви жилище
             Мной куплено, но имъ я не владѣю;
             Я продана сама, но мною онъ
             Еще не насладился.... Этотъ день
             Такъ кажется мнѣ длиненъ, какъ ребенку
             Ночь кажется длинна подъ праздникъ,
             Когда обновъ нашьютъ ему и онъ
             Не смѣетъ ихъ надѣть.

Входитъ кормилица съ веревочною лѣстницей.

                                                     Но вотъ и няня
             И съ нею вѣсть. Языкъ, произносящій:
             Ромео -- для меня ужъ одаренъ
             Небеснымъ краснорѣчіемъ. Jly, няня,
             Что новаго? а это что такое?
             Не лѣстница-ль, которую велѣлъ
             Принесть тебѣ Ромео?
   

КОРМИЛИЦА.

                                                     Да, она.

(Бросаетъ лѣстницу на полъ).

ДЖУЛЬЕТТА.

             Но что съ тобою? Ты ломаешь руки....
             О, Боже!
   

КОРМИЛИЦА.

                                 Умеръ онъ! увы, онъ умеръ!
             Погибли мы, синьора, да, погибли....
             О, горе намъ! Его ужъ нѣтъ,-- убитъ онъ...
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Ужели небеса такъ могутъ быть
             Завистливы?
   

КОРМИЛИЦА.

                                 Коль небеса не могутъ,
             Такъ могъ Ромео.... Кто-же-бы подумалъ....
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Что ты -- не демонъ, мучающій душу?
             Отъ этой пытки адъ-бы застоналъ.
             Скажи-жъ: убитъ Ромео?-- да? скажи!
             И слово это будетъ ядовитѣй,
             Смертельнѣе, чѣмъ взоры василиска;
             И навсегда сомкнутся эти вѣжды,
             И я не буду я, коль скажешь: да.
             Убитъ -- такъ да скажи, коль живъ -- такъ нѣтъ,
             И этотъ звукъ мнѣ будетъ приговоромъ.
   

КОРМИЛИЦА.

             Ахъ, видѣла сама я рану.... Боже!
             Какой-же знакъ-то, знакъ-то на груди!
             Трупъ жалкій.... Да, облитый кровью трупъ.
             А блѣдный-то, ужъ блѣдный, словно пепелъ.
             Увидѣвши, я въ обморокъ упала.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Разбейся-же ты разомъ мое сердце!
             Сомкнитесь-же глаза!-- вашъ свѣтъ погасъ.
             Прочь, прахъ, съ земли! Нить жизни оборвися,
             И пусть одна покроетъ насъ доска!
   

КОРМИЛИЦА.

             Тибальтъ! Тибальтъ! Онъ лучшимъ былъ мнѣ другомъ.
             О юноша прекрасный, благородный!
             И видѣть смерть его мнѣ суждено.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Что за гроза гремящая отвсюду!
             Убитъ Ромео, умерщвленъ Тибальтъ.
             О, милый братъ! О, мой властитель милый!
             Звучи-жъ, труба зловѣщая, въ отвѣтъ:
             Кто-жъ живъ теперь, коль этихъ двухъ ужъ нѣтъ!
   

КОРМИЛИЦА.

             Тибальта нѣтъ и изгнанъ вашъ Ромео
             За то, что онъ убилъ его.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

                                                     Создатель!
             Его рукой пролита кровь Тибальта?
   

КОРМИЛИЦА.

             Да, онъ его убилъ. О, страшный день!
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Змѣя, змѣя въ прекрасной оболочкѣ!
             О, никогда драконъ такой пещеры
             Цвѣтущей не имѣлъ... Тиранъ, злой духъ
             Подъ ангельской личиной! Воронъ въ бѣлыхъ
             И чистыхъ перьяхъ голубя! Ягненокъ
             Съ ненасытимой алчностію волка!
             Презрѣнный прахъ, носящій образъ божій!
             Свѣтъ, скрывшій тьму! Злодѣйство въ видѣ чести!
             Что-жъ аду Ты на долю могъ оставить,
             Творецъ всего, когда бѣсовскій духъ
             Соединилъ съ такою нѣжной плотью, --
             Вдохнулъ его въ такой живой эдемъ!
             Видалъ-ли кто когда-нибудь на книгѣ
             Съ такимъ противнымъ, страшнымъ содержаньемъ
             Такой великолѣпный переплетъ?
             О, для чего вмѣщать жильца такого
             Въ такой чертогъ блестящій?
   

КОРМИЛИЦА.

                                                               Въ людяхъ нѣтъ
             Ни совѣсти, ни честности, ни чести.
             Всѣ, всѣ они лгуны, всѣ лицемѣры,
             Безбожники. Да гдѣ-же мой слуга?
             Подай мнѣ aqua vitae! Это горе
             Состарѣетъ меня. Позоръ Ромео,--
             Позоръ, позоръ!
   

ДЖУЛЬЕТТА.

                                           Будь проклятъ твой языкъ
             За эту рѣчь!-- Онъ не рожденъ къ позору.
             Стыдъ самого себя-бы устыдился,
             Когда-бъ его чела коснуться могъ,
             Затѣмъ, что тронъ оно, гдѣ быть должна
             Увѣнчана блистательная слава --
             Властительница міра. Да, я звѣрь,
             Я звѣрь была, что на него роптала.
   

КОРМИЛИЦА.

             Да какъ-же отзываться хорошо
             О томъ, кто былъ убійцею роднаго?
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Мнѣ-ль осуждать супруга моего?
             О, бѣдный мой властитель! Чей языкъ
             Пощаду дастъ тебѣ, когда пощады
             Я не даю -- жена трехъ-часовая?
             Зачѣмъ, зачѣмъ тобой убитъ мой братъ?
             Но этотъ братъ убить-бы могъ Ромео...
             Вернитесь-же скорѣй въ источникъ свой,
             Вы, глупыя, струящіяся слезы!--
             Вы -- скорби дань,-- течете вы ошибкой.
             Супругъ мой живъ -- Тибальта лишь не стало.
             Вѣдь радость тутъ, зачѣмъ-же, слезы, течь?
             Но слово есть.... и это слово хуже,
             Чѣмъ смерть сама Тибальта; я его
             Забыть хочу, но скована имъ память,
             Какъ грѣшная душа своимъ дѣяньемъ:
             Тибальтъ убитъ, въ изгнаніи Ромео....
             Изгнанникъ -- онъ!.. Звукъ этотъ умерщвляетъ
             Вдругъ десять тысячъ братьетъ... Вѣдь довольно-бъ
             И одного Тибальта.... Пусть-бы имъ
             Всѣ горести и муки прекратились;
             А коль бѣда одна ужъ не приходить
             И любитъ посѣщать всегда самъ-другъ:
             Зачѣмъ-же вслѣдъ за вѣстью о Тибальтѣ
             Мнѣ про отца, про мать, иль про обоихъ
             Не принесла она печальной вѣсти?
             Печаль была-бъ страшна, но проходяща.
             Прибавить-же за смертію Тибальта,
             Что осужденъ Ромео на изгнанье,
             Произнести то слово -- это значитъ
             Отца и мать, Ромео и Джульетту --
             Всѣхъ, всѣхъ убить... Ромео изгнанъ! О,
             Предѣла нѣтъ, нѣтъ мѣры тяжкой скорби
             Въ мертвящемъ этомъ словѣ, и ничто
             Не облегчить ея ужасной муки.
             Гдѣ-жъ, няня, мой отецъ, гдѣ мать моя?
   

КОРМИЛИЦА.

             Надъ трупомъ все Тибальта горько плачутъ.
             Хотите, я туда васъ провожу.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Не рану-ли слезами омываютъ?
             Когда онѣ изсякнутъ, то мои
             Польются объ изгнаніи Ромео.
             Спрячь лѣстницу. О бѣдная, и ты
             Покинута, какъ я... Тобой дорогу
             Онъ проложить хотѣлъ къ моей постели...
             Я дѣва и умру вдовою-дѣвой.
             Ко мнѣ ее! А ты иди, я лягу
             На брачную постель мою, и дѣвство
             Я смерти передамъ, а не Ромео.
   

КОРМИЛИЦА.

             Поди и отдохни, а я найду
             Навѣрное Ромео. Въ эту ночь
             Онъ будетъ здѣсь,-- онъ въ кельѣ у Лоренцо.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Найди его! Вручи мое кольцо,
             И пусть придетъ сюда мой рыцарь вѣрный,
             Чтобъ мнѣ сказать послѣднее прости.

(Обѣ уходятъ).

   

СЦЕНА III.

КЕЛЬЯ МОНАХА ЛОРЕНЦО.

ЛОРЕНЦО и РОМЕО.

ЛОРЕНЦО.

             Ну, выходи теперь изъ заточенья,
             О робкій человѣкъ! Съ твоею долей
             Слюбилась скорбь; ты обрученъ съ несчастьемъ.
   

РОМЕО.

             Что новаго, отецъ мой, и какой
             Мнѣ приговоръ отъ герцога? нейдетъ-ли
             Еще печаль мнѣ новая навстрѣчу?
   

ЛОРЕНЦО.

             И безъ того, мой сынъ, ее довольно,
             Ты слишкомъ ужъ знакомъ со всякимъ горемъ.
             Вѣсть о судѣ я герцога принесъ.
   

РОМЕО.

             Что-жъ, легче-ли онъ страшнаго суда?
   

ЛОРЕНЦО.

             Нѣтъ, приговоръ довольно благосклоненъ:
             Тебѣ не смерть изрекъ онъ, а изгнанье.
   

РОМЕО.

             Изгнанье? Нѣтъ, -- будь милосердъ: скажи,
             Что смерть изрекъ. Изгнанье хуже смерти...
             Нѣтъ, нѣтъ, молю, не поминай изгнанье!
   

ЛОРЕНЦО.

             Но изгнанъ ты вѣдь только изъ Вероны.
             Будь терпѣливъ, пространенъ божій свѣтъ.
   

РОМЕО.

             Нѣтъ свѣта мнѣ за этими стѣнами.
             Все, что не въ нихъ -- чистилище иль адъ.
             Отсюда изгоняя, онъ со свѣта
             Меня изгнать желаетъ, а съ него
             Изгнаніе есть смерть. Да, это слово
             Есть ложное названье страшной смерти;
             Да, смертью назови его!-- Ты рубишь
             Мнѣ голову сѣкирой золотой
             И смотришь, улыбаясь, какъ я гибну.
   

ЛОРЕНЦО.

             Неблагодарность, сынъ мой, страшный грѣхъ.
             Поступокъ твой заслуживаетъ смерти,
             Но добрый герцогъ измѣнилъ законъ,
             И слово смерть онъ превратилъ въ изгнанье.
             Тутъ милость, да, и ты-ль ее не видишь!
   

РОМЕО.

             Не милость -- казнь: тамъ небо, гдѣ Джульетта.
             Все, что живетъ: собака, кошка, мышь --
             Тварь каждая -- ведетъ здѣсь жизнь, какъ въ небѣ
             И можетъ любоваться ею вѣчно,--
             Не можетъ лишь Ромео. Даже мухи
             И тѣ въ сто разъ имѣютъ больше нравъ
             Чѣмъ онъ: онѣ всегда свободно могутъ
             Владѣть ея прекрасной, бѣлой ручкой,
             Блаженство пить въ дыханьи милыхъ губокъ --
             А губки тѣ, въ невинности своей
             Стыдятся и за грѣхъ считаютъ даже
             Взаимное свое прикосновеньеме.
             И всѣхъ лишенъ восторговъ тѣхъ Ромео!
             Оно для мухъ -- и мухи всѣ свободны,
             Ромео лишь изгнанникъ... Ахъ, и ты
             Мнѣ говоришь: изгнаніе не смерть.
             Иль у тебя готоваго нѣтъ яду,
             Иль остраго ножа для скорой смерти?
             Найди-жъ скорѣй какое хочешь средство,
             Но не изгнаніе!-- Отецъ святой!
             И грѣшники ему внимаютъ съ воплемъ
             Въ аду... Какъ у тебя достало духу,
             Другъ ближняго, врачъ сердца, чтобы имъ
             Мнѣ растерзать такъ душу?
   

ЛОРЕНЦО.

                                                     О, безумецъ!
             Ты выслушай, дай мнѣ сказать хоть слово.
   

РОМЕО.

             Чтобъ мнѣ опять напомнить объ изгнаньи?
   

ЛОРЕНЦО.

             Я огражу щитомъ тебя, чтобъ могъ
             Ты снесть печаль; я дамъ тебѣ лекарство
             Въ совѣтѣ мудромъ, и оно поможетъ
             Переносить изгнанье терпѣливо.
   

РОМЕО.

             Опять оно! Прочь, мудрые совѣты,
             Когда нельзя Джульетты имъ создать,
             Иль городъ перенесть, иль уничтожить
             Мой приговоръ. Не трать напрасно словъ!
   

ЛОРЕНЦО.

             О, вижу я, что всѣ безумцы глухи.
   

РОМЕО.

             Немудрено, коль слѣпы мудрецы.
   

ЛОРЕНЦО.

             Обсудимъ-же, какъ дѣйствовать ты долженъ.
   

РОМЕО.

             Нѣтъ, ты судить, не чувствуя, не можешь.
             Когда-бъ ты былъ, какъ я любимъ и молодъ,
             Какъ я за часъ предъ тѣмъ обвѣнчанъ съ нею,
             Когда-бы ты убійцей былъ Тибальта
             И такъ любилъ, какъ я, и былъ изгнанникъ --
             Тогда-бъ ты могъ: ты рвалъ-бы волоса
             Какъ я, какъ я кидался-бъ ты на землю,
             Какъ я у ней просилъ-бы ты могилы.

(Бросается на землю).
(Стучатся въ дверь).

ЛОРЕНЦО.

             Ромео, встань, и спрячься! въ дверь стучатся.
   

РОМЕО.

             Не встану -- нѣтъ, пока парами вздоховъ
             Отъ поисковъ не буду я укрытъ.

(Стучатся).

ЛОРЕНЦО.

             Ты слышишь, какъ стучатся? встань, Ромео!
             Тебя возьмутъ... Сейчасъ!-- Да ну же! встань!
             Ступай въ мою молельню. Подождите!
             Какъ ты упрямъ!.. Иду, иду сейчасъ.
             Его святая воля!.. Что вамъ надо?
   

КОРМИЛИЦА (за дверью).

                                                               Какъ впустите, скажу.
             Я прислана синьорою Джульеттой.
   

ЛОРЕНЦО.

             О, такъ добро пожаловать!
   

КОРМИЛИЦА (входя).

                                                     Отецъ,
             Скажите, гдѣ супругъ моей синьоры?
             Святой отецъ, скажите, гдѣ Ромео?
   

ЛОРЕНЦО.

             Вонъ на полу онъ опьянѣлъ отъ слезъ.
   

КОРМИЛИЦА.

             Ахъ, онъ въ такомъ-же точно положеньи,
             Какъ и синьора!
   

ЛОРЕНЦО.

                                           Грустное сродство
             Двухъ пылкихъ душъ. О, страшны эти муки!
   

КОРМИЛИЦА.

             Вотъ также и она лежитъ, какъ онъ,
             И плачетъ все навзрыдъ,-- все горько плачетъ.
             Да встаньте-же, синьоръ! Вѣдь вы мужчина.
             Хоть для нея вы встаньте! Для чего
             Такъ приходить въ отчаяніе?
   

РОМЕО.

                                                               Няня!
   

КОРМИЛИЦА.

             Вѣдь всѣ, синьоръ, должны мы умереть.
   

РОМЕО.

             Ты говоришь: Джульетта? Что-жъ она?
             Неправда-ли: она меня считаетъ
             Убійцею закоренѣлымъ? Я
             Столь близкою ей кровью обагрилъ
             Зародышъ нашихъ радостей.-- Что съ нею?
             И гдѣ она, и что моя супруга,--
             Что говоритъ о нашей тайной страсти?
   

КОРМИЛИЦА.

             Да ничего она не говоритъ;
             Все плачетъ только, плачетъ,-- то въ постель
             Вдругъ бросится, то вскочетъ; то Тибальта
             Она зоветъ, то вскрикнетъ вдругъ: Ромео!
             И бросится въ постель.
   

РОМЕО.

                                                     Какъ-будто пулей,
             Изверженной орудьемъ смертоноснымъ,
             Тѣмъ именемъ она поражена!
             Такъ этою проклятою рукою
             Былъ пораженъ Тибальтъ. О, мой отецъ!
             Скажи, скорѣй скажи, гдѣ это имя
             Скрывается въ моемъ презрѣнномъ тѣлѣ,
             Чтобъ могъ его жилище я разрушить.

(Обнажаетъ мечъ).

ЛОРЕНЦО.

             Останови отчаянную руку!
             Не человѣкъ-ли ты?-- Но виду онъ, --
             А слезы женскія, поступки звѣря.
             О женщина, подъ образомъ мужчины!
             О дикій звѣрь, подъ образомъ обоихъ!
             Клянусь моимъ святымъ, я изумленъ:
             Да, я считалъ тебя благоразумнѣй.
             Убивъ Тибальта, хочешь ты убить
             И самъ себя,-- и на себя обрушивъ
             Всю ненависть проклятую, сгубить
             И ту, которая тобою дышетъ.
             Идешь ты противъ неба и земли,
             А небо и земля въ тебѣ самомъ --
             И потерять хотѣлъ ты ихъ въ мгновенье.
             Стыдись! вѣдь ты срамишь любовь и разумъ,
             А ими ты такъ щедро надѣленъ.
             Ты дѣйствуешь точь-въ-точь, какъ ростовщикъ:
             Имѣя все -- не пользуешься этимъ.
             Смотри: твой станъ лишенъ мужской осанки;
             Ты сталъ похожъ на слѣпокъ восковой.
             Убивъ себя, ты губишь ту, которой
             Опорой клялся быть,-- и твой обѣтъ
             Нарушенный есть клятвопреступленье.
             Умъ украшать-бы долженъ былъ тебя,
             А онъ обезображенъ этой мыслью,
             Какъ порохомъ солдатъ неосторожный,
             Вдругъ вспыхнувшимъ въ его пороховницѣ.
             Ты гибель въ томъ находишь, въ чемъ спасенье.
             Ну, встань-же другъ! О комъ ты слезы лилъ,
             Она жива,-- жива твоя Джульетта.
             Ты счастливъ, да: Тибальтовой рукой
             Ты могъ быть пораженъ, -- но ты Тибальта
             Сразилъ своей; законъ, грозившій смертью,
             Смѣнилъ ее изгнаньемъ. Небеса
             Шлютъ видимо тебѣ благословенье,
             И счастье по твоимъ идетъ слѣдамъ;
             А ты и на судьбу, и на любовь,
             Какъ женщина, капризно дуешь губы.
             О, берегись! конецъ печаленъ будетъ.
             Отправься-же къ возлюбленной своей:
             Утѣшь ее; но тамъ не оставайся
             До той поры, когда разставятъ стражу,
             Иль въ Мантуу тогда ужъ не пройдешь.
             Ты долженъ тамъ пробыть, пока возможность
             Отыщемъ мы, чтобъ бракъ твой объявить
             И испросить у герцога прощенье.
             Мы извѣстимъ тебя, и въ двѣсти разъ
             Тогда сильнѣй твои восторги будутъ,
             Чѣмъ эта скорбь. Кормилица, ступай!
             Привѣтствуй отъ меня свою синьору,
             И пусть она скорѣй своихъ домашнихъ,
             И безъ того печалью утомленныхъ,
             Уложитъ спать.-- Ромео будетъ вслѣдъ.
   

КОРМИЛИЦА.

             Ахъ, Господи! Всю ночь-бы простояла
             И слушала такія наставленья.
             Ученье-то что значитъ?-- Я, синьоръ,
             Скажу, что вы немедленно придете.
   

РОМЕО.

             Да; и скажи, что я упрековъ стою.
   

КОРМИЛИЦА.

             А вотъ кольцо вамъ прислано. Скорѣй,
             Не медлите, вѣдь все уходитъ время. (Уходитъ).
   

РОМЕО.

             О, это жизнь мнѣ возвращаетъ вновь!
   

ЛОРЕНЦО.

             Ступай же! доброй ночи, другъ, и помни,
             Что будущность твоя въ рукахъ твоихъ.
             Да уходи, пока не стала стража,
             Иль на зарѣ ступай переодѣтый
             И въ Мантуѣ останься. Твоего
             Я отыщу слугу, и обо всемъ
             Увѣдомлять тебя онъ будетъ вѣрно.
             Дай руку мнѣ; ужъ поздно; доброй ночи!
   

РОМЕО.

             О, еслибъ не влекло меня туда
             Блаженство выше всѣхъ восторговъ въ мірѣ,
             Не скоро-бъ я съ тобою могъ разстаться.
             Прости! (Уходитъ).
   

СЦЕНА IV.

КОМНАТА ВЪ ДОМѢ КАПУЛЕТТИ.

КАПУЛЕТТИ, синьора КАПУЛЕТТИ и ПАРИСЪ.

КАПУЛЕТТИ.

             Несчастный этотъ случай, графъ, намъ былъ
             Помѣхою, и ваше предложенье
             Мы передать Джутьеттѣ не могли.
             Она любила нѣжно такъ Тибальта!
             Что дѣлать, всѣ родимся мы для смерти.
             Но поздно ужъ теперь сходить ей внизъ;
             Я самъ безъ васъ давно-бъ ужъ былъ въ постели.
   

ПАРИСЪ.

             Какъ многаго лишенъ я этой скорьбью!
             Привѣтствуйте-жъ синьору. Доброй ночи!
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТТИ.

             Отъ ней я все узнаю поутру,
             А нынче цѣлый день она печальна.
   

КАПУЛЕТТИ.

             Повѣрьте, графъ, что мнѣ извѣстны чувства
             Дочернины; они мнѣ всѣ открыты,
             И потому ручаюсь я за нихъ.
             Сходи, жена, къ ней прежде, чѣмъ ты ляжешь;
             Увѣдоми ее о чувствахъ графа,--
             Да не забудь сказать, что въ среду -- нѣтъ,
             Постой!-- Какой сегодня день?
   

ПАРИСЪ.

                                                               Синьоръ,
             Сегодня понедѣльникъ.
   

КАПУЛЕТТИ.

                                                     Понедѣльникъ?
             Такъ въ середу ужъ будетъ слишкомъ скоро.
             Нѣтъ, нѣтъ,-- въ четвергъ. Скажи-же, что въ четвергъ
             Она должна обвѣнчана быть съ графомъ.
             Готовы-ль вы? Не слишкомъ-ли поспѣшно?
             Безъ пышности съиграемъ свадьбу мы,
             Безъ шума: два-три друга,-- а не то,
             Пожалуй упрекнутъ, что не жалѣемъ
             Мы родственника нашего Тибальта.
             И такъ: сзовемъ мы нѣсколько друзей,
             И весь тутъ пиръ. Ну, что-жъ о четвергѣ
             Мнѣ скажете?
   

ПАРИСЪ.

                                           Что я желалъ-бы очень,
             Чтобъ завтра былъ четвергъ.
   

КАПУЛЕТТИ.

                                                               Такъ рѣшено?
             Ступайте-же. Жена, сходи къ Джульеттѣ
             И приготовь ее ко дню вѣнчанья.
             Мнѣ въ комнату огня! Синьоръ, прощайте!
             Теперь уже такъ поздно, что сейчасъ
             Мы скажемъ; очень рано. Доброй ночи!

(Всѣ уходятъ).

   

СЦЕНА V.

КОМНАТА ДЖУЛЬЕТТЫ.

РОМЕО и ДЖУЛЬЕТТА.

ДЖУЛЬЕТТА.

             Ужъ ты идешь? Вѣдь день еще не скоро.
             То соловей, не жаворонокъ былъ,
             Чьимъ пѣніемъ смущенъ твой слухъ пугливый.
             Онъ здѣсь всегда на деревѣ гранатномъ
             Поетъ всю ночь.-- Повѣрь мнѣ, милый мой.
   

РОМЕО.

             То жаворонокъ пѣлъ,-- предвѣстникъ утра --
             Не соловей. Смотри, моя краса,
             Какъ облака сіяютъ на востокѣ,
             Облитые зари ревнивымъ свѣтомъ.
             Ужъ звѣзды гаснутъ, и улыбкой день
             Привѣтствуетъ высокихъ горъ вершины.
             Чтобъ жить -- уйти я долженъ, а остаться --
             Такъ умереть.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

                                 Нѣтъ, то не утра блескъ,
             А метеоръ, который посланъ солнцемъ,
             Чтобъ въ Мантуу твоимъ быть провожатымъ
             И озарять, какъ факеломъ, твой путь.
             Зачѣмъ-же такъ спѣшить тебѣ. Останься!
   

РОМЕО.

             Пускай меня возьмутъ и умертвятъ --
             Я остаюсь -- коль этого желаешь.
             И я скажу: тотъ свѣтъ не утра око,
             А Цинтіи туманное сіянье.
             И звуки тѣ не жаворонка пѣсня,
             Что такъ звенитъ высоко въ поднебесья.
             Я больше радъ остаться, чѣмъ уйти.
             Ну, смерть, добро пожаловать! Такъ хочетъ
             Джульетта. Такъ-ли, моя радость? Ну,
             Давай болтать.-- вѣдь день еще не скоро.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Нѣтъ, день, ужъ день... Иди скорѣй отсюда!
             То жаворонка пѣсня раздается,
             Чьи звуки такъ и рѣзки, и противны.
             А говорятъ, что онъ поетъ пріятно --
             Что пѣснь его мелодіи полна.
             Неправда, нѣтъ, неправда потому,
             Что насъ съ тобой теперь онъ разлучаетъ.
             Въ народѣ есть повѣрье, что глазами
             Мѣняется онъ съ жабою: ахъ, еслибъ
             Онъ голосомъ теперь съ ней обмѣнялся!
             Пугая имъ, объятья наши онъ
             Расторгнулъ и тебя отсюда гонитъ.
             Ступай, ступай: становится свѣтлѣй.
   

РОМЕО.

             Чѣмъ ближе день, тѣмъ на душѣ темнѣй.

(Входитъ кормилица).

КОРМИЛИЦА.

             Синьора!
   

ДЖУЛЬЕТТА.

                                 Няня!
   

КОРМИЛИЦА.

                                           Матушка идетъ.
             Ужъ разсвѣтаетъ,-- будьте осторожны!

(Уходитъ).

ДЖУЛЬЕТТА.

             Впуская свѣтъ, окно, ты жизнь уносишь.
   

РОМЕО.

             Прости, прости! Послѣдній поцѣлуй!

(Спускается въ окно).

ДЖУЛЬЕТТА.

             Уходишь ты, мой милый, мой супругъ!
             Смотри-же: каждый часъ давай мнѣ вѣсти!
             Мигъ каждый мнѣ покажется за дни,
             И оттого состарѣюсь я очень
             До новаго свиданія съ тобой.
   

РОМЕО.

             Ни одного я случая, мой ангелъ,
             Не пропущу, чтобъ не прислать тебѣ
             Горячаго души моей привѣта.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Надѣешься-ль, что свидимся мы вновь?
   

РОМЕО.

             Сомнѣнья нѣтъ: современенъ мы будемъ
             Съ отрадой вспоминать объ этомъ горѣ.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Какая мысль зловѣщая во мнѣ:
             Мнѣ кажется, когда тебя я вижу --
             Стоящимъ тамъ, внизу -- что ты въ могилѣ.
             Иль слабъ мой глазъ, иль очень ты ужъ блѣденъ.
   

РОМЕО.

             Повѣрь, и ты мнѣ кажешься блѣдна --
             Грусть нашу кровь сосетъ. Прости, прости!

(Уходитъ).

ДЖУЛЬЕТТА.

             Судьба! тебя зовутъ непостоянной.
             Коль это такъ,-- тебѣ какое дѣло
             До вѣрныхъ сердцемъ: будь непостоянна!
             И буду я надѣяться, что ты
             Не надолго со мной его разлучишь
             И вновь пришлешь ко мнѣ.
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТТИ (за сценой).

                                                     Дочь, встала ты?
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Кто тамъ зоветъ меня? Ужели мать!
             Такъ поздно и не спитъ!-- иль встала рано?
             Какой ее сюда приводитъ случай?

(Входитъ Синьора Капулетти).

СИНЬОРА КАПУЛЕТТИ.

             Джульетта, что съ тобой?
   

ДЖУЛЬЕТТА

                                                     Я нездорова.
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТТИ.

             О, ты все смерть оплакиваешь брата,
             Но влагой слезъ поднимешь-ли его?
             А если-бъ и поднять могла, то жизни
             Не возвратишь. Умѣренная грусть
             Показываетъ разумъ, а такая --
             Безуміе.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

                                 О, дайте плакать мнѣ.
             Моя душа такъ чувствуетъ утрату.
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТТИ.

             Одна она чувствительна и будетъ,
             А слезы все не возвратятъ намъ друга.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Такъ чувствуя ее, могу ли-жъ я
             Не проливать горячихъ слезъ о другѣ!
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТТИ.

             Я вижу, дочь, что ты не столько плачешь
             О братѣ, какъ о томъ, что живъ подлецъ,
             Которымъ онъ убитъ.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

                                           Подлецъ, синьора?
             Какой подлецъ?
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТТИ.

                                           Да и извергъ тотъ -- Ромео.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Подлецъ и онъ далеко другъ отъ друга,
             На сотни миль. Прости ему Создатель,
             Какъ я ему прощаю; но никто
             Не уязвлялъ души моей такъ больно.
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТТИ.

             Все это оттого, что живъ убійца.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Онъ далеко отъ рукъ, готовымъ мстить.
             Ахъ, еслибъ ихъ моими замѣнить!
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТТИ.

             О, мы отмстимъ, отмстимъ ему, -- не бойся
             И болѣе не плачь. Ужъ я писала,--
             Есть въ Мантуѣ, гдѣ поселился онъ,
             Бродяга этотъ, изгнанный закономъ --
             Есть человѣкъ,-- онъ приготовитъ зелье,
             Которое пошлетъ его къ Тибальту.
             Тогда ты успокоишься конечно.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Пока онъ живъ -- покоя сердцу нѣтъ;
             Растерзано оно своей утратой.
             Ахъ, еслибъ вы послать могли, синьора,
             Кого-нибудь, чтобъ отнести ему
             То, что я дамъ, и отъ чего конечно
             Немедленно заснетъ онъ сномъ спокойнымъ.
             Душа кипить... Какъ? слышать это имя
             И не летѣть къ нему, не утолить
             Любви моей къ Тибальту на убійцѣ.
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТТИ.

             Такъ приготовь, а человѣкъ найдется.
             Межъ-тѣмъ скажу я радостную новость.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             О, радость мнѣ всего теперь нужнѣй.
             Скажите-же, синьора, что такое?
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТТИ.

             Имѣешь ты примѣрнаго отца:
             Чтобъ отъ тоски и слезъ тебя избавить,
             Онъ для тебя такой готовитъ праздникъ,
             Котораго никто изъ насъ не ждалъ.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Въ часъ добрый. Но какой-же это праздникъ?
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТТИ.

             Дитя мое, внимай: въ четвергъ по утру,
             Прекрасный графъ Парисъ во храмѣ божьемъ
             Тебя своей супругой назоветъ.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Клянусь святымъ Петромъ и божьимъ храмомъ,
             Что онъ меня не назоветъ супругой.
             Поспѣшностью такой изумлена я:
             Вѣнчаться съ тѣмъ, женою быть того,
             Кто даже и согласья моего
             Не изъявилъ желанія услышать.
             Синьора, я прошу васъ передать
             Отцу и властелину моему,
             Что замужъ не хочу я, что скорѣй
             Я соглашусь женою быть Ромео,
             Который ненавистенъ мнѣ, чѣмъ графу:
             Да, это новость.
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТТИ.

                                           Вотъ идетъ отецъ,
             Съ нимъ объяснись; посмотримъ, что онъ скажетъ.

Входитъ КАПУЛЕТТИ.

КАПУЛЕТТИ.

             Съ закатомъ солнца падаетъ роса,
             Закатъ-же дней племянника встрѣчаетъ
             Обильный дождь: ты, дочь моя, все плачешь?
             Изъ глазъ твоихъ все льется слезъ рѣка.
             Ты въ маленькомъ своемъ и юномъ тѣлѣ
             Вмѣщаешь лодку, море, бури: я
             Сравню твои глаза съ кипучимъ моремъ;
             Въ нихъ также слезъ приливъ есть и отливъ,
             А корпусъ твой въ нихъ носится, какъ лодка
             Отъ вздоховъ -- этихъ бурь твоей души,.
             Которые, свирѣпствуя съ слезами,
             Безъ радости особенной могли-бъ
             Ее сгубить. Ну, что-жъ, ты объявила
             Навѣрно ей, жена, рѣшенье наше?
   

СИНЬОPА КАПУЛЕТТИ.

             Она о томъ, синьоръ, не хочетъ слышать.
             Мнѣ легче-бъ увидать ее въ гробу.
   

КАПУЛЕТТИ.

             Постой, постой!-- Я самъ того-же мнѣнья.
             Уже-ль отказъ? уже-ли намъ она
             Неблагодарна такъ и не гордится
             И не считаетъ счастливой себя,
             Что ей такой женихъ былъ выбранъ нами?
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Я не горжусь, но благодарна я.
             Гордиться тѣмъ могу-ль, что ненавижу?
             Но все-же благодарна за любовь.
   

КАПУЛЕТТИ.

             Что это за безсмыслица такая!
             Благодарю, горжусь и не горжусь...
             Нѣтъ, милая, откинь-ка благодарность
             И гордость прочь, да къ четвергу расправь
             Суставчики свои, чтобы съ Парисомъ
             Идти во храмъ апостола Петра,
             Иль волокомъ тебя поволоку.
             Вонъ, чахлая дѣвчонка,-- потаскушка
             Ты блѣднолицая!
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТТИ.

                                           Опомнись! Что ты?
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             О, мой отецъ, у вашихъ ногъ милю я:
             Позвольте мнѣ сказать одно лишь слово!
   

КАПУЛЕТТИ.

             Прочь съ глазъ моихъ, безпутная дѣвчонка!
             Да, я сказалъ: въ четвергъ пойдешь ты въ храмъ --
             Иль никогда со мною не встрѣчайся,
             Не говори и возражать не смѣй!
             Такъ руки вотъ и чешутся... А мы
             Считали все благословеньемъ божьимъ,
             Что послано намъ было это чадо
             Единое, а и оно, какъ видно,
             Ужъ лишнее теперь. Прочь съ глазъ моихъ:
   

КОРМИЛИЦА.

             Спаси ее Создатель милосердый!
             Синьоръ, вы обижаете напрасно.
   

КАПУЛЕТТИ.

             Ты, умница, тутъ что? Свой язычекъ
             Укороти, иль къ кумушкамъ отправься!
   

КОРМИЛИЦА.

             Да, что-же я сказала вамъ такого?
   

КАПУЛЕТТИ.

             Ну, съ Богомъ, съ Богомъ, милая моя!
   

КОРМИЛИЦА.

             Да развѣ ужъ нельзя и говорить?
   

КАПУЛЕТТИ.

             Молчать, молчать, безмозглая болтушка!
             Побереги ты умничанье это
             Для дружескихъ пирушекъ -- не для насъ.
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТТИ.

             Ты черезъ-чуръ ужъ вспыльчивъ.
   

КАПУЛЕТТИ.

                                                               Боже мой!
             Съума сойдешь: и днемъ, и поздней ночью,
             И въ обществѣ, и дома, и во снѣ,
             Одной моей любимой мыслью было
             Ей жениха найти. И вотъ нашелъ,
             Изъ герцогскаго дома,-- и богатъ,
             И милъ онъ, и уменъ, и молодъ --
             Осыпанъ весь дарами отъ природы
             И всѣмъ-бы долженъ нравиться -- и что-жъ?
             Имѣй такую гадкую дѣвчонку!
             При счастіи такомъ, пустая кукла,
             Вотъ что твердитъ: "я замужъ не пойду;
             Я не могу любить; еще мнѣ рано...
             Простите мнѣ"! Да, я тебя прощу...
             Не выходи,-- да и кормись чѣмъ хочешь,
             А я держать не буду. Поразмысли!
             Шутить я не люблю,-- четвергъ-же близко,
             Коль съ нами быть -- такъ графу быть женою,
             Коль нѣтъ -- такъ вонъ!-- на улицѣ издохни --
             Я не приму. Да, въ томъ клянусь я честью,
             И что мое -- твоимъ не будетъ въ вѣкъ.
             Одумайся: не измѣню я клятвѣ.

(Уходитъ).

ДЖУЛЬЕТТА.

             О неужель и въ небесахъ нѣтъ ока,
             Которое-бъ проникло въ скорбь мою?
             О, мать моя! молю васъ: защитите!
             Отсрочьте бракъ на мѣсяцъ, на недѣлю.
             Не то устройте брачное мнѣ ложе
             Въ томъ мѣстѣ, гдѣ покоится Тибальтъ.
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТТИ.

             Оставь меня! Я не скажу ни слова.
             Какъ хочешь дѣйствуй -- кончено межъ нами.

(Уходитъ).

ДЖУЛЬЕТТА.

             О, Боже! Няня! научи, что дѣлать!
             Супругъ въ душѣ, а клятва въ небесахъ.
             Возможноли-жъ вернуться ей на землю,
             Пока онъ не оставитъ этотъ міръ
             И съ неба мнѣ ее не возвратить?
             И небо допустило это горе
             Обрушиться на слабое созданье!
             Ну, что-жъ молчишь? Уже-ль ни одного
             Нѣтъ слова утѣшительнаго, няня?
   

КОРМИЛИЦА.

             Есть, право есть: Ромео вѣдь изгнанникъ:--
             Я голову въ закладъ отдамъ, что онъ
             Не явится и правъ своихъ на васъ
             Конечно предъявить ужъ не посмѣетъ.
             А если и рѣшится, то тайкомъ.
             Ну, право-же, я въ случаѣ подобномъ
             Рѣшилась-бы за графа выйдти замужъ.
             Ахъ, онъ такой прелестный кавалеръ!
             Въ сравненьи съ нимъ, вѣдь тряпка вашъ Ромео.
             Взоръ у орла не ясенъ такъ, синьора,
             Какъ у него.-- И будь я проклята,
             Коль не пошлетъ союзъ вамъ этотъ счастья.
             А если онъ не превзойдетъ вашъ первый,
             Такъ все-равно: вѣдь первый умеръ мужъ.--
             Иль, пусть онъ живъ, да пользы-то въ немъ мало.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Ты говоришь отъ чистаго мнѣ сердца?
   

КОРМИЛИЦА.

             И отъ души -- иль будь они прокляты!
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Аминь.
   

КОРМИЛИЦА.

                                 Насчетъ чего сказали это?
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Довольно... Благодарна я... Иди
             И матери скажи, что отправляюсь
             Я въ келью къ моему духовнику.
             Я каяться хочу въ грѣхѣ тяжеломъ,
             Что прогнѣвить могла я такъ отца.
   

КОРМИЛИЦА.

             Придумано умно. Иду, сейчасъ.

(Уходитъ).

ДЖУЛЬЕТТА.

             Проклятая старуха! Демонъ злобный,
             Какой-же грѣхъ изъ двухъ тебѣ важнѣй:
             Совѣтъ-ли твой, чтобъ измѣнила клятвѣ,
             Иль, что хулишь супруга моего
             Тѣмъ языкомъ, которымъ такъ хвалила?
             Отнынѣ далеко ты отъ меня...
             Пойду просить совѣта у монаха...
             И если онъ не отвратитъ бѣду,
             Такъ силу я въ самой себѣ найду,
             Чтобъ умереть безъ трепета и страха.
   

АКТЪ ЧЕТВЕРТЫЙ

СЦЕНА I.

КЕЛЬЯ МОНАХА ЛОРЕНЦО

ЛОРЕНЦО и ПАРИСЪ.

ЛОРЕНЦО.

             Въ четвергъ, синьоръ? Какъ этотъ срокъ коротокъ.
   

ПАРИСЪ.

             Желаетъ такъ мой будущій отецъ,
             А спорить съ нимъ конечно я не буду.
   

ЛОРЕНЦО.

             Но мнѣнье вамъ синьоры не извѣстно,
             Сказали вы? Не по душѣ мнѣ это.
   

ПАРИСЪ.

             Она все смерть оплакиваетъ брата,
             И потому я съ ней не говорилъ.
             Любовь не улыбается въ печали.
             Джульетты грусть тревожить такъ отца,
             Такъ онъ ее опасною считаетъ,
             Что ускорить желаетъ нашу свадьбу
             И тѣмъ прервать потоки горькихъ слезъ,
             Которые текутъ въ уединеньи.
             Сообщество супруга въ томъ поможетъ.
             Вы видите теперь, зачѣмъ спѣшить онъ.
   

ЛОРЕНЦО (въ сторону).

             Я не видать желалъ-бы той причины,
             Которая преградой быть должна.
             Смотрите, графъ, сюда идетъ синьора.

Входитъ ДЖУЛЬЕТТА.

ПАРИСЪ.

             Счастливѣе не можетъ встрѣчи быть.
             Моя богиня! Милая супруга!
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Она могла-бы точно быть такой,
             Когда-бы я была ужъ вамъ женой.
   

ПАРИСЪ.

             Но это можетъ быть и быть должно
             Въ четвергъ.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

                                 Что быть должно, то будетъ.
   

ЛОРЕНЦО.

                                                                                   Вѣрно.
   

ПАРИСЪ.

             На исповѣдь, конечно, вы пришли?
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Вамъ отвѣчать, такъ каяться предъ вами.
   

ПАРИСЪ.

             Не скройте-же, что любите меня.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Что я люблю его, я въ томъ признаюсь.
   

ПАРИСЪ.

             Нѣтъ, любите меня,-- я въ томъ увѣренъ.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Заочное признанье въ этомъ, графъ,
             Конечно-бы цѣны имѣло больше,
             Чѣмъ слышанное вами...
   

ПАРИСЪ.

                                                     О, бѣдняжка!
             Какъ личико твое отъ жгучихъ слезъ
             Перемѣнилось!
   

ДЖУЛЬЕТТА.

                                 Нѣтъ, не одержали
             Онѣ надъ нимъ такой побѣды страшной:
             Въ немъ и до нихъ красы не много было.
   

ПАРИСЪ.

             Ты болѣе вредишь ему словами,
             Чѣмъ ими.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

                                 Это, графъ, не клевета,
             Да и лицо мое -- надъ нимъ я въ правѣ.
   

ПАРИСЪ.

             Оно мое. Его ты оскорбила.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Быть-можетъ это такъ, что и оно
             Не собственность моя. Отецъ Лоренцо,
             Досугъ-ли вамъ теперь? Иль я опять
             Приду сюда передъ вечерней службой.
   

ЛОРЕНЦО.

             Я, дочь моя, свободенъ. Графъ, намъ нужно
             Поговорить съ синьорою однимъ.
   

ПАРИСЪ.

             Избави Богъ, чтобъ сталъ я возмущать
             Въ ней набожныя чувства. Поутру,
             Въ четвергъ, я разбужу тебя, Джульетта.
             Вотъ первый поцѣлуй мой. До свиданья?

(Уходить).

ДЖУЛЬЕТТА.

             Запри-же дверь и будемъ плакать вмѣстѣ:
             Спасенье и надежда -- все исчезло.
   

ЛОРЕНЦО.

             Твою печаль я знаю, дочь моя,
             И ничего придумать не умѣю.
             Да, слышалъ я, что въ будущій четвергъ
             Должна ты обвѣнчаться будешь съ графомъ.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Не говори, что слышалъ, но скажи,
             Но научи, въ чемъ мнѣ найти спасенье.
             Коль мудрость мнѣ твоя помочь не можетъ,
             Такъ назови хоть мудрой мысль мою:
             Вотъ этотъ ножъ пошлетъ мнѣ избавленье.
             Самъ Богъ соединилъ сердцами насъ,
             Какъ здѣсь соединилъ ты наши руки.
             И прежде, чѣмъ рука моя скрѣпитъ
             Другой союзъ и передастся сердце,
             Исполнено измѣною другому,--
             Обоихъ ихъ я этимъ уничтожу.
             Пускай-же долголѣтній опытъ твой
             Мнѣ дастъ совѣтъ, какъ дѣйствовать -- не то
             Вотъ этотъ ножъ посредникъ будетъ вѣрный
             Между моимъ рѣшеньемъ и тоской,
             Коль опытность твоя и свѣтлый разумъ
             Счастливаго исхода не найдутъ.
             Ну, говори! Я умереть готова,
             Коль нѣтъ уже спасительнаго слова!
   

ЛОРЕНЦО.

             Счастливая мнѣ мысль блеснула вдругъ.
             Послушай, дочь моя: нужна рѣшимость
             Отчаянная тутъ, какъ положенье,
             Которое намъ нужно отвратить.
             Когда лишить себя ты хочешь жизни
             Скорѣе, чѣмъ идти за графа замужъ,--
             То вѣрно согласишься испытать
             Со смертью нѣчто сходное и этимъ
             Предупредить твой стыдъ. Неправда-ль, ты
             Рѣшаешься на смерть? Ну, отвѣчай!
             Коль такъ, то у меня найдется средство.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Чтобъ только мнѣ не быть женой Парису,
             Вели ты мнѣ спрыгнуть съ зубчатой башни,
             Вели идти въ разбойничій вертепъ,
             Въ змѣиное гнѣздо вели укрыться,
             Съ медвѣдями сомкни меня; запри
             Въ могильный склепъ, гдѣ кости съ черепами
             И тлѣніе и смрадъ; вели мнѣ лечь
             Подъ саваномъ въ холодную могилу --
             Все, отъ чего-бъ дрожала я, внимая --
             Исполню все, безъ страха и сомнѣнья:
             Лишь-бы женой остаться неизмѣнной
             Возлюбленному сердца моего.
   

ЛОРЕНЦО.

             Такъ слушай-же: теперь иди домой,
             Будь весела и изъяви согласье
             Женой быть графу. Завтра середа --
             Такъ завтра въ ночь ты спать одна ложись
             И не клади съ собою старой няни.
             Возьми вотъ эту стклянку и въ постели
             Ее до дна всю выпей. Въ тотъ-же мигъ
             Услышишь ты, какъ въ жилахъ разольется
             Холодная, сномъ вѣющая влага,
             И жизненныя силы окуетъ.
             Артеріи прервутъ свое біенье.
             Ни теплота, ни пульсъ и не дыханье
             Не обличатъ, что жизнь въ тебѣ таится.
             Румянецъ щекъ и губъ твоихъ поблекнетъ,
             И будешь ты блѣдна, и окна глазъ
             Закроются, какъ въ часъ печальной смерти.
             И члены всѣ твои окостенѣютъ,
             И мертвенности примутъ страшный видъ.
             И въ этомъ ты подобьи хладной смерти
             Пробудешь цѣлыхъ сорокъ два часа,
             И послѣ, какъ отъ сна откроешь очи.
             Когда-жъ придетъ поутру твой женихъ,
             Чтобъ разбудить тебя -- ты будешь мертвой;
             Тогда, по существующимъ обрядамъ
             Нарядную тебя перенесутъ
             Въ твоемъ гробу открытомъ въ древній склепъ,
             Гдѣ вѣчный сонъ вкушаютъ Капулетти.
             А между-тѣмъ я извѣщу Ромео,
             И онъ придетъ сюда, и оба мы
             Здѣсь твоего ждать будемъ пробужденья:
             Онъ въ Мантуу съ тобою въ тотъ-же день
             Отправится. Такъ ты стыда избѣгнешь,
             Коль женскій страхъ тебѣ не помѣшаетъ.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Не говори о страхѣ, дай скорѣе!
   

ЛОРЕНЦО.

             Вотъ стклянка, -- на!-- и будь тверда въ рѣшеньи.
             Я поспѣшу послать теперь монаха
             Съ моимъ письмомъ къ супругу твоему.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Одно спасеніе!.. Любовь, дай силу
             Исполнить мнѣ! Отецъ святой, прощайте!

(Уходитъ).

   

СЦЕНА II.

КОМНАТА ВЪ ДОМѢ КАПУЛЕТТИ

КАПУЛЕТТИ, синьора КАПУЛЕТТИ, кормилица и слуги.

КАПУЛЕТТИ.

             Которые записаны здѣсь гости,
             Всѣхъ приглашай.

(Одинъ слуга уходитъ).

                                           А ты, братъ, поваровъ
             Десятка два достань -- но лишь искусныхъ.
   

СЛУГА.

   Ни одного не будетъ плохаго, синьоръ. Я прежде посмотрю, облизываютъ-ли они пальцы.
   

КАПУЛЕТТИ.

   Какъ-же ты этимъ узнаешь о ихъ искусствѣ?
   

СЛУГА.

   Еще-бы, синьоръ: ужъ тотъ плохой поваръ, который не облизываетъ пальцевъ; того намъ ненадо.
   

КАПУЛЕТТИ.

             Ступай-же! (Слуга уходитъ)
             Не справиться, какъ должно, намъ теперь.
             Ну, что-же: дочь пошла къ отцу Лоренцо?
   

КОРМИЛИЦА.

             Пошла, синьоръ.
   

КАПУЛЕТТИ.

                                           Прекрасно. Можетъ статься
             Онъ вразумитъ. Дѣвчонка своенравна.
   

КОРМИЛИЦА.

             Смотрите-ка, какая отъ монаха
             Веселая идетъ она сюда.
   

КАПУЛЕТТИ.

             Упрямица, куда таскалась ты?
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Туда, гдѣ я раскаянью училась
             Въ моемъ грѣхѣ непослушанья вамъ.
             Отецъ Лоренцо далъ благой совѣтъ мнѣ:
             Упавъ къ ногамъ родительскимъ, просить
             Прощенія. Простите-же меня!
             Отнынѣ я всегда покорна буду.

(Бросается къ его ногамъ).

КАПУЛЕТТИ.

             Скорѣй послать за графомъ! (слугѣ).
                                                               Ты, бѣги
             Увѣдоми его -- и завтра-ань свадьбу
             Сыграемъ мы.
   

ДЖУЛЬЕТТА.

                                           Съ нимъ у отца Лоренцо
             Я встрѣтилась, и сколько позволяло
             Приличіе, любовь мою къ нему
             Я выразила скромно и пристойно.
   

КАПУЛЕТТИ.

             Ну, вотъ теперь я радъ. Встань, дочь моя!
             Вотъ такъ-то-бы... Ахъ, если-бы мнѣ съ графомъ
             Увидѣться!... Послать за нимъ скорѣй!
             Ну, Богомъ я клянусь: монахъ -- святой.
             Весь городъ нашъ ему обязанъ много.
   

ДЖУЛЬЕТТА (кормилицѣ).

             Теперь пойдемъ, кормилица, со мной
             Въ уборную и выберемъ тамъ платье
             Мнѣ къ завтрашнему дню.
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТТИ.

                                                     Еще успѣешь:
             До четверга, вѣдь, времени довольно.
   

КАПУЛЕТТИ.

             Нѣтъ, нѣтъ, ступай!-- и завтра-же мы въ церковь.

(Джульетта и кормилица уходятъ).

СИНЬОРА КАПУЛЕТТИ.

             Ужъ ночь почти, а дѣла очень много.
   

КАПУЛЕТТИ.

             Спокойна будь: все живо поверну
             И славно все устрою, -- я ручаюсь.
             Ступай теперь, Джульеттѣ помогай.
             Сегодня спать не лягу я -- одинъ
             На этотъ разъ сыграю роль хозяйки.
             Кто тамъ? Всѣ разошлись. Ну, самъ пойду
             Я къ графу. У меня легко на сердцѣ
             Съ тѣхъ поръ, какъ покорилась мнѣ дѣвчонка.

(Оба уходятъ).

   

СЦЕНА III.

КОМНАТА ДЖУЛЬЕТТЫ.

ДЖУЛЬЕТТА и КОРМИЛИЦА.

ДЖУЛЬЕТТА.

             Вотъ это всѣхъ приличнѣй будетъ платье.
             Теперь прошу, кормилица, оставь
             Меня одну на эту ночь: мнѣ нужно
             Молиться.... Да, молиться и просить,
             Чтобъ небеса привѣтно улыбнулись
             Моей судьбѣ. Ты знаешь, какъ грѣшна я.

Входитъ синьора КАПУЛЕТТИ.

СИНЬОРА КАПУЛЕТТИ.

             Хлопочете? Ну, что-жъ: я вамъ нужна?
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Синьора, мы ужъ выбрали, что нужно
             И что прилично къ завтрашнему дню.
             Теперь могу-ль просить васъ, мнѣ позволить
             Остаться здѣсь одной. Пусть вмѣстѣ съ вами
             Ночь проведетъ кормилица -- у васъ
             Такъ много дѣла.
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТТИ.

                                           Ну, спокойной ночи!
             Ложись въ постель; тебѣ такъ нуженъ отдыхъ.

(Синьора Капулетти и кормилица уходятъ).

ДЖУЛЬЕТТА.

             Прощайте! Встрѣтимся-ль еще -- Богъ знаетъ....
             Мертвящій страхъ вливаетъ холодъ въ жилы
             И леденитъ въ нихъ жизни теплоту.
             Мнѣ страшно.... Да, мнѣ страшно... кликну ихъ...
             Кормилица! Иль нѣтъ: что ей тутъ дѣлать?
             Одна должна я кончить эту сцену,
             Сюда, фіалъ, сюда!...
             Что, если слабъ окажется составъ,
             И буду я должна вѣнчаться съ графомъ?...
             Не можетъ быть: вотъ это помѣшаетъ.

(Кладетъ возлѣ себя кинжалъ).

             А если ядъ мнѣ далъ монахъ лукавый,
             Чтобъ умертвить меня и избѣжать
             Позора, обвѣнчавши насъ съ Парисомъ,
             Когда ужъ я обвѣнчана съ Ромео?
             Да, если онъ.... Но нѣтъ, не можетъ быть;
             Онъ человѣкъ извѣстный благочестьемъ.
             Поддерживать не стану этой мысли....
             Но если я проснусь въ моемъ гробу --
             Проснуся раньше, чѣмъ придетъ Ромео....
             Вотъ страшно что.... Да, да, я задохнусь
             Подъ сводами могильными, куда
             Не входитъ свѣжій воздухъ, и умру
             Я прежде, чѣмъ придетъ туда мой милый.
             А если и останусь я жива --
             Не все-ль равно: мечты о смерти, ночь,
             Всѣ ужасы могилы, темный склепъ,
             Гдѣ нѣсколько сотъ лѣтъ погребены
             Прапрадѣдовъ моихъ хранятся кости,
             Гдѣ въ саванѣ лежитъ, окровавленъ
             Тибальта трупъ, ужъ преданный гніенью,
             Гдѣ, говорятъ, въ извѣстный ночи часъ
             Выходятъ привидѣнья.... Боже! если
             Я ранѣе проснусь, окружена
             И смрадомъ тѣлъ, и стонами глухими,
             Похожими на тѣ, что издаетъ
             Вдругъ вырванная съ корнемъ мандрагора....
             Отъ нихъ бѣжитъ въ безумномъ страхѣ каждый.
             О, если я проснуся прежде ихъ!...
             Съума сойду я, и въ безумьи буду
             Прапрадѣдовъ моихъ играть костями,
             И вытащу изъ савана Тибальта,
             И въ бѣшенствѣ одной изъ тѣхъ костей
             Свой черепъ разобью.... Вотъ, вижу брата...
             Онъ гонится съ угрозой за Ромео
             И хочетъ поразить... Стой! стой, Тибальтъ!
             Ромео! Я иду... Да, я готова
             И за тебя напитокъ этотъ пью.

(Выпиваетъ изъ стклянки и бросается на постель).

   

СЦЕНА IV.

ЗАЛА ВЪ ДОМѢ КАПУЛЕТТИ.

Входитъ синьора КАПУЛЕТТИ и кормилица.

СИНЬОРА КАПУЛЕТТИ.

             Возьми ключи и пряностей достань.
   

КОРМИЛИЦА

             Тамъ спрашиваютъ финиковъ и сливы.

Входить КАПУЛЕТТИ.

КАПУЛЕТТИ.

             Живѣй! вторые пѣли пѣтухи
             И колоколъ звонилъ; ужъ три часа
             Займись-ка ты печеньемъ, Анжелика!
             Да присмотри за всѣмъ.
   

КОРМИЛИЦА.

                                                     Эхъ, курощупъ,
             Ступайте спать, иль завтра вы свалитесь,
             Не выспавшись и будете больны.
   

КАПУЛЕТТИ

             Нисколько,-- вотъ еще! не разъ случалось
             Не для такихъ причинъ не спать мнѣ ночи,
             А болѣнъ не бывалъ.
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТТИ.

                                           Да, да, ты былъ
             Отчаяннымъ когда-то вертопрахомъ.
             Да ужъ теперь довольно, не позволю.

(Она и кормилица уходятъ).

КАПУЛЕТТИ.

             А! ревность, другъ!

(Входятъ слуги съ вертелами, дровами и корзинами).

1-Й СЛУГА.

                                           Для поваровъ все это.
   

КАПУЛЕТТИ.

             Живѣй, живѣй!

(1-й слуга уходить).

                                           Посуше дровъ возьми
             Да позови Пьетро, онъ имъ укажетъ.
   

2-й СЛУГА.

             Вѣдь у меня есть также голова,
             И безъ Пьетро дрова-то мы отыщемъ.
   

КАПУЛЕТТИ.

             Люблю за это, славно, молодецъ!
             Ты могъ-бы быть отличнѣйшимъ болваномъ.
             Чу! день уже.. Теперь, какъ разъ придетъ
             Графъ съ музыкой; да вотъ ее ужъ слышно...
             Кормилица! эй! кто тамъ есть? Жена!

Входитъ кормилица.

             Скорѣй буди и наряжай Джульетту,
             Я поболтать пойду покуда къ графу.
             Скорѣй, скорѣй! Пришелъ уже женихъ.
             Спѣшите-же, чтобъ все кипѣло живо!

(Уходить).

   

СЦЕНА V.

КОМНАТА ДЖУЛЬЕТТЫ.

ДЖУЛЬЕТТА въ постели, входить кормилица.

КОРМИЛИЦА.

             Синьора! Ангелъ мой! Какъ крѣпко спитъ.
             Голубушка!.. Джульетта!. Что за соня!
             Да ну-жъ, вставай, сердечная моя!
             Не вымолвить словечка! знать ужъ хочетъ
             За цѣлую недѣлю отоспаться.
             Навѣрно графъ себя побезпокоитъ,
             Чтобъ не спалось ей въ будущую ночь,
             Ахъ, Господи помилуй! спитъ себѣ,
             Не тронется, а разбудить вѣдь нужно.
             Проснитесь-же, синьора!-- хорошо-же:
             Пускай самъ графъ застанетъ васъ въ постели
             И васъ спугнетъ. Смотри-ка ты: въ нарядѣ
             Спать улеглась. Вставайте-же, синьора
             Создатель мой! На помощь! Умерла!
             О, для чего на свѣтъ я зародилась!
             Подайте aqua vitae мнѣ! Синьора!

Входитъ синьора КАПУЛЕТТИ.

СИНЬОРА КАПУЛЕТТИ.

             Что здѣсь за шумъ?
   

КОРМИЛИЦА.

                                           Плачевный, страшный день!
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТТИ.

             Что сдѣлалось?
   

КОРМИЛИЦА.

                                           Смотрите... День ужасный!
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТТИ

             О, горе мнѣ! Дитя мое, проснись!
             Взгляни, иль я умру съ тобою вмѣстѣ!
             На помощь! Ахъ, зовите всѣхъ на помощь!

Входитъ КАПУЛЕТТИ.

КАПУЛЕТТИ.

             Не стыдно-ль вамъ! Скорѣй сюда Джульетту!
             Женихъ пришелъ.
   

КОРМИЛИЦА.

                                           Ахъ, умерла она!
             Скончалась!... Умерла! О, день несчастный!
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТТИ.

             Ужасный день!.. Мертва, мертва, мертва!...
   

КАПУЛЕТТИ.

             Пустите, я взгляну.

(Смотритъ).

                                           Увы! скончалась...
             Ужъ холодна... Кровь перестала течь;
             Всѣ члены у нея окостенѣли!..
             Разсталась жизнь давно съ ея устами,
             И какъ морозъ безвременный, убила
             Смерть лютая цвѣтокъ благоуханный --
             Проклятый часъ! Несчастный я старикъ.
   

КОРМИЛИЦА.

             Плачевный день!
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТТИ.

                                           Часъ бѣдствій безконечныхъ!
   

КАПУЛЕТТИ.

             Ты, смерть, взяла ее, чтобъ я стоналъ,
             И мой языкъ сковала страшнымъ горемъ.

Входятъ ПАРИСЪ, ЛОРЕНЦО и музыканты.

ЛОРЕНЦО.

             Готова-ли идти невѣста въ церковь?
   

КАПУЛЕТТИ.

             Готова,-- но на вѣчность, безъ возврата.
             О, сынъ мой, милый сынъ! Смерть въ эту ночь
             Легла въ постель съ невѣстою твоею...
             Смотри, смотри!.. И этотъ нѣжный цвѣтъ
             Разтлѣнъ былъ смертью!... Смерть мнѣ стала зятемъ,
             Наслѣдникомъ и дочери лишила.
             Да, я умру -- и все ей, все отдамъ.
   

ПАРИСЪ.

             Какъ ожидалъ я этого утра,
             И что-жъ оно глазамъ моимъ являетъ!
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТТИ.

             Проклятіемъ запечатлѣнный день!
             Страшнѣйшій часъ изъ всѣхъ, что зрѣло время
             Въ своемъ теченіи! Дитя мое!
             Любимое, единственное чадо!
             Единственная радость! Все съ тобою
             Смерть отняла у сердца моего!
   

КОРМИЛИЦА.

             Несчастнѣйшій изъ всѣхъ несчастныхъ дней,
             Которые когда-либо я знала!
             О, лютый день! О, ненавистный день!
             Мрачнѣйшій день изъ всѣхъ ненастныхъ въ жизни!
             О, лютый день! О, злополучный день!
   

ПАРИСЪ.

             Обманутъ я и оскорбленъ тобою,
             Поруганъ и убитъ, нѣмая смерть!
             Разрушила ты все мое блаженство...
             Любовь и жизнь моя!... Нѣтъ, нѣтъ, не жизнь,
             Но все еще любовь и въ самой смерти.
   

КАПУЛЕТТИ.

             О, время ненавистное! зачѣмъ
             'Ты принесло намъ этотъ день печальный
             И торжество убило наше вдругъ!
             Дитя мое!-- нѣтъ не дитя -- душа моя.
             Ты мертвая, -- да, мертвая -- и все,
             Все безъ тебя для сердца мертвымъ стало.
   

ЛОРЕНЦО.

             Довольно-же! стыдитесь: ваши вопли
             Не могутъ исцѣлить сердечной раны.
             И небеса, и вы имѣли долю
             Въ прекрасной этой дѣвушкѣ,-- теперь
             Все небесамъ досталось. Не могли вы
             Любовію спасти ее отъ смерти;
             А небеса, призвавъ ее къ себѣ,
             Жизнь вѣчную въ награду ей послали.
             Вся цѣль у васъ была: доставить ей
             Здѣсь счастіе. О чемъ-же льете слезы,
             Зря вашу дочь превыше облаковъ,
             Въ блаженствѣ вѣчномъ? О, любовь такая
             Безуміе. Не та жена блаженна,
             Которая въ замужствѣ ужъ давно,
             А та, что смерть въ дни юные вкусила.
             Прервите-жъ слезъ потокъ и розмариномъ
             Прекрасное ея осыпьте тѣло,
             И въ лучшія убравъ ея одежда,
             Какъ требуетъ обрядъ, несите въ церковь.
             Хоть свойственна по слабости намъ скорбь,
             Но здравый умъ бороться съ нею долженъ.
   

КАПУЛЕТТИ.

             И всѣ приготовленья къ празднику
             Замѣнятся теперь похоронами.
             Громъ музыки смѣнятъ колокола,
             Пиръ свадебный -- печальныя поминки,
             Торжественные гимны -- панихида,
             И къ трушу перейдетъ букетъ невѣсты,
             И приметъ все печальный, мрачный видъ.
   

ЛОРЕНЦО.

             Теперь, синьоръ, и вы, синьора, также
             И вы, Парисъ, подите, приготовьтесь
             Сопровождать до сумрачной могилы
             Гробъ этого цвѣтка. Да, небеса
             Вы чѣмъ-нибудь прогнѣвали, конечно;
             Смиритесь-же предъ Промысломъ святымъ.

(Уходятъ Капулетти, синьора Капулетти, Парисъ и Лоренцо).

1-Й МУЗЫКАНТЪ.

             Теперь намъ можно и убрать наши гулки.
   

КОРМИЛИЦА.

             Да, да, убрать, честные господа.
             Вы видите, какой несчастный случай.

(Уходить).

1-й МУЗЫКАНТЪ.

             А хорошо, коль можно-бъ пособить.

Входитъ ПЬЕТРО.

ПЬЕТРО.

   Музыканты, музыканты! "Сердечный покой, сердечный покой!" Отведите душу: сыграйте "сердечный покой"!
   

1-й МУЗЫКАНТЪ.

   Зачѣмъ-же "сердечный покой"?
   

ПЬЕТРО.

   Затѣмъ, что сердце мое само наигрываетъ: "Мое сердце печали полно", сыграйте-жъ, чтобъ усладить его, какую-нибудь веселую пѣсенку!
   

2-й МУЗЫКАНТЪ.

   Какую тутъ веселую пѣсенку! до того-ли теперь.
   

ПЬЕТРО.

   Такъ вы не хотите?
   

1-й МУЗЫКАНТЪ.

   Нѣтъ
   

ПЬЕТРО.

   А я-бы ловко расплатился съ вами.
   

1-й МУЗЫКАНТЪ.

   Чѣмъ?.
   

ПЬЕТРО.

   Конечно не деньгами, а прибауткой. Удружилъ-бы пѣсенкой.
   

1-й МУЗЫКАНТЪ.

             Я доставлю тебѣ случай услужить по лакейски.
   

ПЬЕТРО.

   Хорошо-же, я своимъ лакейскимъ кинжаломъ раскрою твою башку. Я вѣдь не стану сносить вашихъ причудъ; я вамъ во всѣхъ тонахъ отвѣчу -- замѣтьте это.
   

1-й МУЗЫКАНТЪ.

   Ужъ не хочешь-ли ты положить насъ на музыку.
   

2-й МУЗЫКАНТЪ.

   Сдѣлай одолженіе, положи свой острый кинжалъ-то, да покажи намъ лучше собственную остроту свою.
   

ПЬЕТРО.

   Смотрите-жъ, берегитесь моей остроты: я и безъ кинжала доканаю васъ ею. Отвѣчайте-ка мнѣ:
   
             "Когда душа испытываетъ муки
             И думы голову тѣснятъ,
             То музыки серебреные звуки...
   
             Отъ чего серебреные звуки? Отчего музыки серебреные звуки? Что скажешь ты на это, Симонъ-струнка?
   

1-й МУЗЫКАНТЪ.

   Конечно, синьоръ, оттого, что серебро звучитъ пріятно.
   

ПЬЕТРО.

   Не дурно! Ну, ты что скажешь, Гуго-гудочникъ.
   

2-й МУЗЫКАНТЪ.

   Я скажу: "серебреные звуки сказано оттого, что музыкантъ всегда звучитъ за серебро".
   

ПЬЕТРО.

   Тоже не дурно. А ты что скажешь, Джакъ-канифоль?
   

3-й МУЗЫКАНТЪ.

   А я ужъ право не знаю, что сказать.
   

ПЬЕТРО.

   Ну, я помилую тебя,-- вѣдь ты пѣвчій?-- такъ я за тебя отвѣчу. Вотъ отчего "музыки серебреные звуки" -- оттого, что такіе молодцы, какъ вы, за свою игру очень рѣдко получаютъ золотомъ.

(Уходитъ напѣвая).

             "То музыки серебреные звуки
             Тотчасъ мнѣ душу облегчатъ."
   

1-й МУЗЫКАНТЪ.

   Что за отчаянный плутъ!
   

2-й МУЗЫКАНТЪ.

   Къ чорту его! Пойдемъ-ка Джакъ, подождемъ погребальнаго шествія, а тамъ, пожалуй, дадутъ и пообѣдать.

(Уходятъ всѣ трое).

   

АКТЪ ПЯТЫЙ

СЦЕНА 1.

УЛИЦА ВЪ МАНТУѢ.

Входитъ РОМЕО.

РОМЕО.

             Коль вѣрить снамъ, мой сонъ сулитъ мнѣ радость.
             Душа моя свѣтла, какъ царь на тронѣ,
             И цѣлый день какой-то духъ меня
             Далеко отъ земли мечтой уноситъ.
             Мнѣ грезилось, что здѣсь моя супруга
             Нашла меня умершимъ, (Странный сонъ,
             Въ которомъ мертвецу возможно грезить),
             И будто жизнь влила въ меня такую
             Горячимъ поцѣлуемъ, что внезапно
             И ожилъ я, и сдѣлался царемъ.
             О, какъ должно быть сладко обладанье
             Любимымъ существомъ, когда и призракъ
             Его богатъ такъ счастьемъ.

(Увидѣвъ входящаго Бальтазара.)

                                                     А! вотъ вѣсти,
             Вотъ вѣсти изъ Вероны съ Бальтазаромъ!
             Но гдѣ-жъ письмо мнѣ отъ отца Лоренцо?
             Здоровы-ли супруга и отецъ?
             О, говори: что дѣлаетъ Джульетта?
             Когда она спокойна -- счастливъ я.
   

БАЛЬТАЗАРЪ.

             Она въ блаженствѣ вѣчномъ: прахъ синьоры
             Покоится ужъ съ прадѣдами вмѣстѣ
             И въ небесахъ живетъ ея душа;
             Я видѣлъ самъ, какъ гробъ ея несли,
             И тотъ-же часъ отправился къ вамъ съ вѣстью.
             Простите, если такъ она печальна!
             Вы сами мнѣ велѣли, и исполнилъ
             Я вашъ приказъ.
   

РОМЕО.

                                           Ты правду говоришь?
             Судьба! судьба! Теперь въ борьбу мы вступимъ...
             Да, да, въ борьбу... Ты знаешь, гдѣ живу я?
             Достань-же мнѣ бумаги и чернилъ
             Да лошадей найми; я въ ночь уѣду.
   

БАЛЬТАЗАРЪ.

             Синьоръ, простите мнѣ... но васъ оставить
             Я не могу: вы блѣдны такъ... вашъ взоръ
             Сулитъ недоброе...
   

РОМЕО.

                                           Ты въ заблужденьи.
             Оставь меня и все скорѣй исполни.
             А отъ отца Лоренцо нѣтъ письма?
   

БАЛЬТАЗАРЪ.

             Нѣтъ, добрый мой синьоръ.
   

РОМЕО.

                                                               Ну, все равно.
             Найми-же лошадей -- сейчасъ приду я.

(Бальтазаръ уходитъ).

РОМЕО.

             И такъ съ тобой, Джульетта, въ эту ночь
             Въ холодной я могилѣ лягу рядомъ.
             Но отыскать сначала нужно средство.
             О, пагубная мысль! какъ быстро ты
             Являешься къ услугамъ несчастливцевъ
             О бѣднякѣ аптекарѣ я вспомнилъ,
             Котораго недавно встрѣтилъ я.
             Онъ здѣсь живетъ. Бѣднякъ былъ весь въ лохмотьяхъ,
             Съ нависшими бровями, съ дикимъ взоромъ,
             И собиралъ какія-то онъ травы,
             Жестокой вынуждаемъ нищетой.
             А въ лавочкѣ его чрезмѣрно скудной
             Висѣла черепаха, аллигиторъ
             Набитый былъ соломою, и съ рыбъ
             Уродливыхъ лежали чешуи;
             Разставлены на полкахъ были стклянки,
             Коробочки, да сѣмена валялись
             Какія-то ужъ затхлыя, и съ ними
             Кой-гдѣ куски лепешечекъ цвѣтныхъ,--
             Все выставлено было на показъ.
             И бѣдность ту, замѣтивъ, я подумалъ:
             Будь нуженъ ядъ кому-нибудь теперь,
             Который продавать подъ страхомъ казни
             Запрещено -- бѣднякъ его-бы продалъ.
             Та мысль была -- пророческая мысль,
             И мнѣ его продать онъ будетъ долженъ.
             Мнѣ помнится: вотъ этотъ самый домъ,
             А лавочка, какъ видно, заперта,
             Затѣмъ, что праздникъ. Эй! кто тамъ? Аптекарь!

Выходитъ аптекарь.

АПТЕКАРЬ.

             Кто громко такъ зоветъ меня?
   

РОМЕО.

                                                               Послушай,
             Любезнѣйшій: какъ вижу я, ты бѣденъ;
             На вотъ, возьми,-- тутъ сорокъ всѣхъ дукатовъ,
             А мнѣ за нихъ ты дай лишь драхму яду,
             Который-бы такъ дѣйствовалъ мгновенно,
             Разлившися по жиламъ, чтобы духъ
             Могъ вылетѣть изъ тѣла также быстро,
             Какъ порохъ вылетаетъ вонъ изъ пушки.
   

АПТЕКАРЬ.

             Есть у меня такое зелье, но...
             Законъ грозитъ намъ казнью за продажу.
   

РОМЕО.

             Такой бѣднякъ, какъ ты, въ нуждѣ такой --
             И смерть страшна? Смотри, какъ впали щеки
             Отъ голода; нужда и угнетенье
             Отражены въ потухнувшихъ глазахъ,
             И вся спина лохмотьями покрыта.
             Вѣдь не друзья твои законъ и свѣтъ:
             Свѣтъ не издастъ закона, чтобъ тебя
             Обогатить. Нарушь его! Возьми,
             Что я даю -- и съ нищетой простишься.
   

АПТЕКАРЬ

             Ахъ, только я по бѣдности одной
             Могу....
   

РОМЕО.

                                 Ну, что-жъ: и бѣдности плачу я.

(Аптекарь приноситъ ядъ).

АПТЕКАРЬ.

             Налейте-же вы жидкостью его
             И выпейте до дна; тогда ручаюсь --
             Будь вы сильнѣй, чѣмъ двадцать человѣкъ,
             Онъ съ разу васъ убьетъ въ одно мгновенье.
   

РОМЕО (отдавая деньги).

             Вотъ золото -- душевная отрава....
             Имъ болѣе погублено людей
             Въ презрѣнномъ этомъ мірѣ, чѣмъ составомъ,
             Который ты не смѣешь продавать.
             Да, да: не ты, а я тебѣ далъ яду.
             Прощай! Живи, будь сыть и растолстѣй;
             Идемъ-же, ядъ,-- нѣтъ: врачъ, дающій силу
             Моей душѣ!-- Идемъ-же къ ней въ могилу!

(Уходитъ).

   

СЦЕНА II.

КЕЛЬЯ МОНАХА ЛОРЕНЦО.

Входитъ монахъ ІОАННЪ.

ІОАННЪ.

             Лоренцо! Братъ! Смиренный францисканецъ!
             Гдѣ ты?
   

ЛОРЕНЦО.

                                 А! голосъ брата Іоанна
             Изъ Мантуи. Ну, что-жъ сказалъ Ромео?
             Иль пишетъ онъ? Такъ дай-же мнѣ письмо.
   

ІОАННЪ.

             Отправившись позвать проводника,
             Изъ нашего-же ордена монаха,
             Я не засталъ его: онъ навѣщалъ
             Больнаго въ это время; но когда
             Его нашелъ, тутъ насъ остановили,
             Боясь, что мы у чумныхъ были въ домѣ,
             И стража городская насъ взяла.
             Поэтому и въ Мантуѣ я не былъ.
   

ЛОРЕНЦО.

             Такъ кто-жъ отнесъ письмо мое къ Ромео?
   

ІОАННЪ.

             Оно со мной; не могъ его послать я,
             Ни передать тебѣ -- такъ были всѣ
             Напуганы смертельною заразой.
   

ЛОРЕНЦО.

             О, верхъ ужасныхъ золъ! Клянусь всѣмъ братствомъ,
             Мое письмо, хоть не было отрадно,
             Но польза отъ него была важна;
             Теперь грозитъ напастью неудача.
             Братъ Іоаннъ! Ступай и мнѣ достань
             Желѣзный ломъ и принеси скорѣе!
   

ІОАННЪ.

             Сейчасъ твое исполню, братъ, желанье.

(Уходитъ).

ЛОРЕНЦО.

             Теперь одинъ идти я долженъ въ склепъ.
             Чрезъ три часа пробудится Джульетта.
             Она пошлетъ упрекъ мнѣ справедливый,
             Зачѣмъ не могъ я извѣстить Ромео.
             Но въ Мантуу я снова напишу
             И у себя ее оставлю въ кельѣ:
             О, трупъ живой, сокрытый съ мертвецами!

(Уходитъ).

   

СЦЕНА III.

КЛАДБИЩЕ И НА НЕМЪ ПАВШЕЮ, ПРИНАДЛЕЖАЩІЙ СЕМЕЙСТВУ КАПУЛЕТТИ.

Входятъ ПАРИСЪ и за нимъ пажъ съ факеломъ и цвѣтами.

ПАРИСЪ.

             Дай факелъ мнѣ, дитя, и стань поодаль,--
             Иль нѣтъ -- задуй, чтобъ не былъ я замѣтенъ.
             Ты можешь лечь подъ тисами, но ухо
             Къ разрыхленной землѣ прижми плотнѣй,
             Чтобъ ни одна нога здѣсь не ступила,
             Которой шагъ тебѣ-бы не былъ слышенъ
             На почвѣ этой зыбкой и изрытой.
             Ты, въ случаѣ, подашь мнѣ знакъ свисткомъ,
             Коль чье-нибудь услышишь приближенье.
             Подай цвѣты!

(Беретъ цвѣты)

                                 Иди и все исполни!
   

ПАЖЪ.

             Признаться, одному немного жутко
             Мнѣ на кладбищѣ; впрочемъ попытаюсь.

(Уходитъ).

ПАРИСЪ (у памятника).

             Прелестный цвѣтъ! Душистыми цвѣтами
             Я брачную постель твою усыплю.
             Священная и милая гробница!
             Ты совершенства вѣчный образецъ
             Подъ сводами своими заключила;
             А ты, что въ сонмѣ ангеловъ теперь, --
             Прекрасная Джульетта! О, прими
             Чистѣйшій этотъ даръ благоговѣнья
             Изъ рукъ того, кто чтилъ тебя
             Живую и надгробныя хваленья
             Возноситъ надъ твоимъ священнымъ прахомъ.

(Слышенъ свистокъ пажа).

             Пажъ знакъ даетъ, что кто-то къ намъ подходитъ.
             Чьи ноги здѣсь блуждаютъ въ эту ночь
             Проклятыя, любви свершить мѣшая
             Послѣдній долгъ въ обрядѣ погребенья?
             Да, кто-то съ факеломъ... О, на минуту
             Сокрой меня, таинственная ночь!

(Уходитъ).

Входить РОМЕО и БАЛЬТАЗАРЪ съ факеломъ, ломомъ и заступомъ.

РОМЕО.

             Дай заступъ мнѣ и ломъ!-- а вотъ письмо;
             Его отцу вручишь ты рано утромъ.
             Теперь подай мнѣ факелъ свой и помни,
             Что жизнью мнѣ отвѣтишь, если ты
             Не выполнишь того, что я желаю:
             Стой тамъ вдали, и чтобы ты ни видѣлъ,
             И чтобы твой здѣсь слухъ ни поразило,
             Не прерывай намѣреній моихъ!
             Я нисхожу во мракъ, гдѣ ложе смерти,
             Чтобъ созерцать черты моей богини
             И спять съ ея руки оледенѣлой
             Безцѣнное кольцо мнѣ. Это нужно
             Для сердца моего. Теперь ступай!
             Но если ты дерзнешь сюда вернуться,
             Чтобы слѣдить мои дѣянья тайно,--
             Тогда, клянусь: твои составы всѣ
             Сломаю я, и жадное кладбище
             Усѣю все твоими я костями.
             Мой насъ насталъ: намѣренья мои
             Неизмѣнимы, яростны и дики;
             Они лютѣе тигра на свободѣ,
             Страшнѣе моря въ часъ ужасной бури.
   

БАЛЬТАЗАРЪ.

             Все въ точности исполню я, синьоръ.
   

РОМЕО.

             И этимъ мнѣ ты преданность докажешь.
             На вотъ, возьми...

(Даетъ деньги).

                                           Живи и будь счастливъ...
             Прощай, товарищъ!
   

БАЛЬТАЗАРЪ.

                                           Все равно: я спрячусь
             Поближе гдѣ-нибудь. И видъ его,
             И замыслы страшатъ меня невольно.

(Уходитъ).

РОМЕО (у памятника).

             О, нѣдра смерти! Алчная утроба,
             Похитившая лучшій цвѣтъ земли,
             Я пасть твою тлетворную открою
             И новою тебя насыщу жертвой.

(Ударяя ломомъ, отворять дверь памятника.
Въ это время входитъ Парисъ).

ПАРИСЪ.

             А, это тотъ изгнанникъ, тотъ Монтекки
             Надменный, что убилъ моей невѣсты
             Двоюроднаго брата. Полагаютъ,
             Что умерла она отъ той печали.
             Не хочетъ-ли ужъ извергъ заклеймить
             Какимъ-нибудь позоромъ прахъ почившихъ?
             Остановлю.

(Подходя къ Ромео).

                                 Стой, дерзостный Монтекки,
             И замыселъ постыдный свой оставь.
             Должна-ли месть преслѣдовать за гробомъ!
             Ни съ мѣста-же, отъявленный злодѣй!
             Иди за мной, ты обреченъ ужъ смерти.
   

РОМЕО.

             Да, да, ты правъ: я долженъ умереть;
             Затѣмъ я и пришелъ сюда... Но, слушай,
             О юноша и кроткій и прекрасный:
             Оставь меня! Бѣги скорѣй отсюда.
             Не искушай отчаянной души
             И вспомни о почившихъ здѣсь: пусть страхъ
             Они прольютъ въ тебя... Не возводи
             На голову мнѣ новаго грѣха,
             Волнуя гнѣвъ мой, и уйди отсюда!
             Клянусь тебѣ я небомъ, что я больше
             Тебя люблю, чѣмъ самого себя.
             Сюда пришелъ къ себѣ лишь я съ враждою...
             Ступай, живя! Ты послѣ скажешь самъ:
             Великодушенъ былъ безумецъ этотъ!
   

ПАРИСЪ.

             Презрѣнье всѣмъ мольбамъ и заклинаньямъ!
             Ты, какъ злодѣй, мной будешь остановленъ.
   

РОМЕО.

             А! раздражать меня? Такъ защищайся-жъ!

(Они дерутся).

ПАЖЪ.

             О, Боже мой! дерутся... кликну стражу.

(Уходитъ).

ПАРИСЪ (падая).

             Убитъ... Ахъ, если ты великодушенъ,
             Похорони мой прахъ съ Джульеттой рядомъ.

(Умираетъ).

РОМЕО.

             Даю честное слово. Но посмотримъ
             Ему въ лицо. А! это графъ Парисъ,
             Родня Меркуціо. Что говорилъ
             Мнѣ Бальтазаръ, какъ шли мы съ нимъ сюда,
             Когда я понимать былъ неспособенъ?
             Мнѣ помнится сказалъ онъ: что жениться
             Былъ долженъ на Джульеттѣ графъ Парисъ.
             Ужъ не съума-ль сошелъ я въ это время,
             Какъ слушалъ я разсказъ его о ней
             И такъ истолковалъ его? Товарищъ!
             Записанъ ты со мною рядомъ въ книгѣ
             Таинственныхъ судебъ: такъ дай-же руку!
             Я схороню въ торжественной могилѣ
             Твой юный нрахъ... Въ могилѣ?-- нѣтъ, въ чертогѣ,
             Сраженный юноша: да, въ ней почіетъ
             Джульетты прахъ -- и этотъ мрачный склепъ
             Краса ея въ чертогъ преобразила...

(Кладетъ Париса въ склепъ).

             Ложись-же съ ней тамъ, трупъ окостенѣлый,
             Схороненный здѣсь трупомъ!... Часто люди
             И веселы и радостны бываютъ
             Въ послѣдній часъ, и это называютъ
             Предсмертною зарницей. Какъ-же мнѣ
             Назвать мои послѣднія минуты?
             Любовь моей души! Моя супруга!
             Смерть, высосавъ до капли жизнь твою,
             Надъ красотой твоей еще безвластна,
             И не совсѣмъ раскинулось надъ ней
             Могильной тьмы таинственное знамя.
             А! это ты, Тибальтъ, лежишь одѣтый
             Въ кровавый саванъ свой?-- какой услуги
             Могъ ожидать ты больше отъ меня!
             Не тою-ли-же самою рукою,
             Которой жизнь погашена твоя,
             Убитъ и врагъ былъ твои непримиримый?
             О, милый братъ, простишь-ли мнѣ? Джульетта!
             Зачѣмъ, зачѣмъ ты такъ еще прекрасна?
             Ужели смерть -- незримый этотъ призракъ,
             Тобою очарована? Быть-можетъ
             Чудовище щадитъ тебя затѣмъ,
             Чтобъ быть твоимъ любовникомъ во мракѣ?
             Но остаюсь я самъ на стражѣ здѣсь
             И траурный чертогъ твой не покину --
             Не выйду, здѣсь останусь, здѣсь, съ червями --
             Прислужниками смерти. Да, я здѣсь
             Созижду мой покой навѣкъ -- стряхну
             Весь грузъ судьбы съ моей усталой плоти.
             Взгляните-же глаза въ послѣдній разъ!
             Откройтесь-же въ послѣдній разъ объятья?
             А вы, уста -- врата дыханья -- вы
             Скрѣпите чистымъ и святымъ лобзаньемъ
             Безсрочный договоръ безумной страсти.

(Вынимаетъ стклянку).

             Сюда, сюда, мой горькій проводникъ!
             Сюда, сюда, мой спутникъ! О, скорѣе,
             Отчаянный мой кормчій, направляй
             Разбитую ладью грозою жизни
             На страшную скалу!... Теперь нью въ память
             Возлюбленной моей... Ты правъ, аптекарь:
             Ядъ быстро дѣйствуетъ... Я умираю
             Съ прощальнымъ поцѣлуемъ на устахъ...

(Умираетъ).

Съ другой стороны кладбища входитъ монахъ ЛОРЕНЦО съ фонаремъ, ломомъ и заступомъ.

ЛОРЕНЦО.

             Святой Францискъ, будь въ помощь мнѣ!-- Во мракѣ
             Не разъ уже мои споткнулись ноги
             На насыпи могихь. Но кто тамъ бродитъ?
             Кто въ этотъ часъ ведетъ бесѣду съ смертью?
   

БАЛЬТАЗАРЪ (подходя къ нему).

             Знакомый вамъ и другъ.
   

ЛОРЕНЦО.

                                                     Благослови
             Тебя Господь! Скажи-же мнѣ, мой милый,
             Зачѣмъ тамъ свѣтъ отъ факела мелькаетъ
             Среди червей и страшныхъ череповъ?
             Сдается мнѣ: онъ въ склепѣ Капулетти.
   

БАЛЬТАЗАРЪ.

             Вы правы, мой отецъ: тамъ мой синьоръ,
             Котораго вы любите.
   

ЛОРЕНЦО.

                                                     Кто-жъ онъ?
   

БАЛЬТАЗАРЪ.

                                                                         Ромео.
   

ЛОРЕНЦО.

             Говори: давно-ль онъ тамъ?
   

БАЛЬТАЗАРЪ.

             Ужъ полчаса.
   

ЛОРЕНЦО.

                                 Пойдемъ-же въ склепъ со иною.
   

БАЛЬТАЗАРЪ.

             Не смѣю, мой отецъ: мой господинъ
             Не знаетъ, что я здѣсь; подъ страхомъ смерти
             Онъ не велѣлъ слѣдить мнѣ за собою.
   

ЛОРЕНЦО.

             Такъ не ходи, отправлюсь я одинъ.
             Мнѣ страшно... Да, я жду бѣды какой-то.
   

БАЛЬТАЗАРЪ.

             Когда я спалъ, вотъ здѣсь, подъ этимъ тисомъ,
             Мнѣ грезилось, что съ кѣмъ-то онъ сражался
             И что убилъ кого-то мой синьоръ.
   

ЛОРЕНЦО (приближаясь къ склепу).

             Ромео! Боже мой! Чьей это кровью
             Весь обогренъ порогъ у двери свода?
             И для-чего здѣсь эти два меча,--
             Здѣсь, гдѣ покой и миръ невозмутимы?

(Входитъ внутрь склепа).

             Ромео блѣдный и въ крови Парисъ!
             Въ какой ужасный часъ -- въ часъ роковой
             Свершилось это все?

(Смотритъ на гробъ Джульетты).

                                           Пошевелилась...

(Джульетта встаетъ изъ гроба и осматривается вокругъ).

ДЖУЛЬЕТТА.

             Отрадный другъ, скажи, гдѣ мой Ромео?
             Я помню все, да, все, и знаю гдѣ я.
             Да, такъ и есть... Но гдѣ-же мой супругъ?

(Слышенъ шумъ снаружи).

ЛОРЕНЦО.

             Я слышу шумъ... Уйдемъ, уйдемъ скорѣе
             Изъ этого гнѣзда ужасной смерти!
             Противиться нельзя намъ высшей волѣ...
             Надежды наши рушились... Уйдемъ!
             Вотъ твой супругъ -- лежитъ онъ бездыханый,
             И съ нимъ Парисъ. Уйдемъ, уйдемъ скорѣй!
             Я отведу сейчасъ тебя въ обитель
             Къ отшельницамъ... Идемъ-же, близки стражи...
             Не время говорить теперь, Джульетта!
             Нѣтъ, долѣе остаться мнѣ нельзя.

(Уходитъ).

ДЖУЛЬЕТТА.

             Ступай! спѣши! я не пойду отсюда.
             Что вижу я: въ рукѣ мнѣ милой стклянка!
             Навѣрно ядъ причиной смерти былъ:.
             О, жадный! всю до дна ты осушилъ,
             Ни капли не оставилъ мнѣ на долю;
             Но я прижму уста къ твоимъ устамъ
             И буду цѣловать: на нихъ быть-можетъ
             Остался онъ и мнѣ теперь поможетъ.

(Цѣлуетъ его).

             О, какъ еще теплы твои уста!
   

1-й СТРАЖЪ (за сценой).

             Веди насъ, пажъ, показывай дорогу!
   

ДЖУЛЬЕТТА.

             Шумъ. Поспѣшимъ! Сюда, кинжалъ, ко мнѣ!

(Схватываетъ кинжалъ Ромео).

             Вотъ здѣсь твои ножны...

(Закалывается).

                                                     Заржавей въ сердцѣ!...

(Падаетъ на трупъ Ромео и умираетъ).

Входятъ стражи и пажъ Париса.

ПАЖЪ.

             Вотъ здѣсь, вотъ здѣсь, гдѣ свѣтитъ этотъ факелъ.
   

1-й СТРАЖЪ.

             Кровь на землѣ... Кладбище осмотрите,
             И кто ни попадется, задержать!

(Нѣкоторые изъ стражей уходятъ.)

1-й СТРАЖЪ.

             О, страшный видъ! Вотъ графъ лежитъ убитый,
             Джульетта вся въ крови -- еще тепла...
             Однако здѣсь она ужъ двое сутокъ
             Схоронена. За герцогомъ бѣгите!
             Скажите Капулетти и Монтекки.
             Будите всѣхъ, кладбище осмотрѣть.

(Уходятъ еще нѣсколько стражей).

1-й СТРАЖЪ.

             Мы мѣсто происшествія нашли,
             Гдѣ свершено убійство, но причины
             Безъ случая узнать намъ не возможно.

(Входятъ нѣсколько стражей съ Бальтазаромъ).

2-й СТРАЖЪ.

             А вотъ слуга Ромео,-- на кладбищѣ.
             Его нашли.
   

1-й СТРАЖЪ

                                 Держать подъ карауломъ
             До герцога!

(Входить еще стражъ съ монахомъ Лоренцо).

3-й СТРАЖЪ.

                                 Какой-то вотъ монахъ;
             Онъ и дрожитъ, и плачетъ, и вздыхаетъ.
             Мы у него отняли заступъ съ ломомъ;
             Онъ съ этаго конца кладбища шелъ.
   

1-й СТРАЖЪ.

             Такъ задержать съ нимъ вмѣстѣ и монаха.
             Большое подозрѣнье...

Входитъ ГЕРЦОГЪ со свитою.

ГЕРЦОГЪ.

                                                     Что случилось,
             И бѣдствіе какое возмущаетъ
             Такъ рано нашъ покой?

Входятъ КАПУЛЕТТИ, синьора КАПУЛЕТТИ и прочіе.

КАПУЛЕТТИ.

                                                     Отвсюду крики...
             Что значитъ это?
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТТИ.

                                           Улицы полны
             Народомъ; всѣ кричатъ одно: Ромео,
             Джульетта и Парисъ, и всѣ стремятся
             Въ ту сторону, гдѣ склепъ нашъ.
   

ГЕРЦОГЪ.

                                                               Что за ужасъ!
             Откуда эти крики къ намъ несутся?
   

1-й СТРАЖЪ.

             Вотъ, государь, лежитъ здѣсь графъ убитый,
             Ромео бездыханный и Джульетта,
             Умершая два дня уже назадъ,
             Но только умерщвленная теперь.
             Она еще тепла.
   

ГЕРЦОГЪ.

                                           О, разыскать
             Немедленно, кѣмъ свершено убійство!
   

1-й СТРАЖЪ.

             А вотъ монахъ и съ нимъ слуга Ромео.
             При нихъ и ломъ, и заступъ найдены,
             Которыми вскрываютъ домъ усопшихъ.
   

КАПУЛЕТТИ.

             О, Господи! Смотри жена, смотри:
             Какъ наша дочь вся кровью истекаетъ.
             Кинжалъ ошибся: при бедрѣ Ромео
             Его ножны, а онъ въ груди Джульетты...
   

СИНЬОРА КАПУЛЕТТИ.

             О, этотъ видъ, какъ погребальный звонъ,
             Зоветъ меня въ холодную могилу.

Входятъ МОНТЕККИ и другіе.

ГЕРЦОГЪ.

             Приближься къ намъ, Монтекки! рано всталъ ты,
             Чтобъ видѣть, какъ твой сынъ улегся рано.
   

МОНТЕККИ.

             Сегодня въ ночь лишился я жены:
             Ее свела въ могилу грусть о сынѣ.
             Какое-же несчастье, государь,
             Вновь ждетъ меня на склокѣ дней печальныхъ?
   

ГЕРЦОГЪ.

             Взгляни, и ты увидишь.
   

МОНТЕККИ.

                                                     О, мой сынъ,
             Что сдѣлалъ ты со мною? Для чего
             Ты поспѣшилъ впередъ меня въ могилу.
   

ГЕРЦОГЪ.

             Сомкните-же теперь свои уста
             И стоны всѣ и вопли прекратите!
             Намъ надо разыскать сперва причину
             И разъяснить, что такъ теперь темно.
             Потомъ приму я первый въ вашемъ горѣ
             Участіе и буду вамъ до смерти
             Опорою. Задержанныхъ позвать!
   

ЛОРЕНЦО.

             Я больше всѣхъ быть долженъ въ подозрѣньи,
             Хоть къ этому способенъ меньше всѣхъ;
             Но все противъ меня: и часъ и мѣсто,
             Гдѣ свершено ужасное убійство!
             Во всемъ готовъ признаніе принесть,
             Чтобъ обвинить себя, иль оправдаться.
   

ГЕРЦОГЪ.

             Да, разскажи намъ все, что знаешь ты.
   

ЛОРЕНЦО.

             Я буду кратокъ; разсказать подробно
             Всю повѣсть ихъ -- мнѣ жизни недостало-бъ.
             Ромео распростертый былъ супругъ
             Джульетты бездыханной, а она
             Была его супругой неизмѣнной.
             Я ихъ вѣнчалъ. День тайнаго ихъ брака
             Днемъ роковымъ Тибальту былъ, чья смерть
             Содѣлала изгнанникомъ Ромео.
             О немъ,-- не о Тибальтѣ, слезъ потоки
             Она лила;-- а вы, чтобъ ихъ прервать,
             Тотъ-часъ ее помолвили за графа
             И силою хотѣли выдать замужъ.
             Тогда ко мнѣ пришла она въ тоскѣ;
             Отчаянья огонь горѣлъ въ глазахъ,
             И взоръ былъ дикъ... И тутъ она молила
             Ей пособить, придумать средство ей
             Вторичнаго избѣгнуть брака, или
             Сама себя лишить хотѣла жизни.
             Тогда, руководимъ моей наукой,
             Напитка ей снотворнаго я далъ;
             И онъ мое исполнилъ ожиданье,
             Вдругъ погрузивъ ее въ могильный сонъ.
             Я между-тѣмъ къ Ромео написалъ,
             Чтобъ онъ сюда явился и увезъ
             Ее въ ту ночь изъ временной могилы.
             Ужъ дѣйствіе кончалося напитка;
             Но посланный съ письмомъ, братъ Іоаннъ,
             Задержанъ былъ случайно въ это время
             И мнѣ принесъ письмо мое обратно.
             Тогда одинъ -- за часъ предъ тѣмъ, какъ ей
             Проснуться было должно, я пошелъ,
             Чтобъ вынести ее отсюда тайно
             И въ кельѣ скрыть моей, пока Ромео
             Не извѣщу. Когда-жъ сюда явился
             (За нѣсколько минутъ до пробужденья),
             Ужъ мертвые лежали предо мной
             И графъ Парисъ и молодой Ромео.
             Тутъ и она проснулась. Я просилъ
             Уйти ее -- безропотно снести
             Ниспосланную Богомъ эту кару,
             Но въ этотъ мигъ шумъ вызвалъ вонъ меня.--
             Она осталась въ склепѣ, и конечно
             Въ отчаяньи себя лишила жизни.
             Вотъ все, что знаю я. Но этотъ бракъ
             Извѣстенъ былъ и нянѣ. Если я
             Виной всему: пусть жертвою закона,
             Здѣсь нѣсколькими ранѣе часами
             Падетъ моя сѣдая голова!
   

ГЕРЦОГЪ.

             Тебя всегда мы знали справедливымъ.
             Но гдѣ-жъ слуга Ромео? Что онъ скажетъ?
   

БАЛЬТАЗАРЪ.

             Мой господинъ былъ мною извѣщенъ,
             Что умерла синьора, и сюда
             Изъ Мантуи сейчасъ-же онъ пріѣхалъ.
             На этомъ мѣстѣ онъ, вотъ здѣсь у склепа,
             Просилъ меня вручить отцу письмо
             Сегодня утромъ и грозилъ мнѣ смертью,
             Коль я не поспѣшу его оставить.
   

ГЕРЦОГЪ.

             Дай мнѣ письмо (беретъ письмо).
                                           Его прочесть намъ нужно.
             Гдѣ-жъ графа пажъ, сюда приведшій стражу?

(Пажу).

             Скажи, что здѣсь твой дѣлалъ господинъ?
   

ПАЖЪ.

             Сюда пришелъ цвѣтами онъ усыпать
             Невѣстину могилу и велѣлъ мнѣ
             Скорѣй уйти.-- Все это я исполнилъ;
             Вдругъ съ факеломъ явился кто-то здѣсь
             И отпирать сталъ склепъ,-- мой господинъ
             Съ нимъ встрѣтившись напалъ на незнакомца,
             И ихъ мечи скрестились. Въ ту минуту
             За стражей я ушелъ.
   

ГЕРЦОГЪ.

                                                     Слова монаха
             Подтверждены письмомъ: Ромео пишетъ
             И о любви своей, и о страданьяхъ,
             И наконецъ, какъ яду онъ купилъ
             У бѣднаго аптекаря, и какъ
             Пришелъ сюда, чтобъ умереть съ Джульеттой.
             Гдѣ вы... вы, Капулетти и Монтекки?
             Смотрите, что вы сдѣлали враждой?
             Господь караетъ васъ: любовь убила
             Всю радость вашихъ дней, а я наказалъ
             Потерею двухъ близкихъ за потворство.
   

КАПУЛЕТТИ.

             Монтекки! Врать! дай руку мнѣ свою!
             Пусть будетъ это вдовьимъ мнѣ участкомъ
             Отъ дочери моей!-- Чего мнѣ больше?
   

МОНТЕККИ.

             Я больше дамъ: я памятникъ воздвигну
             Изъ чистаго ей золота. Пока
             Нашъ городъ называется Вероной,
             Въ немъ статуи богатѣе не будетъ,
             Какъ статуя супруги неизмѣнной.
   

КАПУЛЕТТИ.

             Такая-жъ мной воздвигнется супругу.
             О, жертвы нашей гибельной вражды!
   

ГЕРЦОГЪ.

             Печально этотъ миръ освѣтитъ утро,
             И солнце ликъ свой съ горя спрячетъ въ тучахъ.
             Пойдемте-же, дань скорби отдадимъ
             И правый судъ надъ всѣми совершимъ.
             Печальнѣе нѣтъ повѣсти на свѣтѣ,
             Какъ повѣсть о Ромео и Джульеттѣ.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru