Шекспир Вильям
Как вам угодно

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

ДРАМАТИЧЕСКІЯ СОЧИНЕНІЯ
ШЕКСПИРА.

ПЕРЕВОДЪ СЪ АНГЛІЙСКАГО
Н. КЕТЧЕРА.

По, найденному Пэнъ Колльеромъ, старому экземпляру in folio 1632 года.

ЧАСТЬ 8.

КОРОЛЬ ЛИРЪ.
МНОГО ШУМУ ПО ПУСТОМУ.
ЦИМБЕЛИНЪ.
КАКЪ ВАМЪ УГОДНО.

Изданіе И. Солдатенкова

ЦѢНА КАЖДОЙ ЧАСТИ 1 P. СЕР.

МОСКВА.
Типографія Грачева и К®, у Пречистенскихъ вор, д. Шиловой
1877.

   

КАКЪ ВАМЪ УГОДНО.

   

ДѢЙСТВУЮЩІЕ

   Герцогъ, живущій въ изгнаніи.
   Фредерикъ, его братъ, завладѣвшій его престоломъ.
   Амьенъ, Жакъ, дворяне, послѣдовавшіе за Герцогомъ въ изгнаніе.
   Ле-Бо, придворный Фредерика.
   Чарльзъ, его борецъ.
   Оливеръ, Жакъ, сыновья Ровланда Де Буа.
   Орландо, Адамъ, Денисъ, слуги Оливера.
   Оселокъ, кловнъ.
   Оливеръ Map-текстъ, викарій.
   Коринъ, Сильвій, пастухи.
   Вилльямъ, поселянинъ, влюбленный въ Одри.
   Лице, изображающее Гименея.
   Розалинда, дочь изгнаннаго Герцога.
   Целія, дочь Фредерика.
   Фебе, пастушка.
   Одри, поселянка.

Придворные обоихъ Герцоговъ, Пажи, Лѣсничіе и другіе.

Мѣсто дѣйствія въ началѣ близь дома Оливера; потомъ частью при дворѣ Похитителя престола, частью въ Арденскомъ лѣсу.

   

ДѢЙСТВІЕ 1.

СЦЕНА 1.

Садъ подлъ дона Оливера.

Входятъ Орландо и Адамъ.

   ОРЛА. Дѣло, сколько мнѣ, Адамъ, помнится было такъ {Въ прежнихъ изданіяхъ: it was upon this fatchion bequeathed me: By will... По Колльеру: it was upon this faschion: he bequeathed me by will.}: онъ завѣщалъ мнѣ, по духовной, жалкую тысячу кронъ, и обязалъ, какъ ты говорилъ, моего брата дать мнѣ, если ему дорого его благословеніе, хорошее воспитаніе,-- вотъ тутъ-то и начинается мое горе. Брата Жака онъ отдалъ въ школу, и молва говоритъ чудеса объ его успѣхахъ; меня же воспитываетъ, по мужицки, дома, или, говоря вѣрнѣе, держитъ дома, никакъ не воспитывая. Можно развѣ назвать воспитаніемъ дворянина моего происхожденія то, что нисколько не отличается отъ выкармливанія быка? Его лошади воспитываются лучше; потому что, кромѣ того что ихъ хорошо кормятъ, ихъ и объѣзжаютъ, и для этого нанимаются дорогіе наѣздники; я же, его братъ, если что и пріобрѣтаю подъ его надзоромъ, такъ это развѣ только ростъ, а этимъ и его животныя на своемъ навозѣ столько же ему обязаны, какъ и я. Кромѣ этого ничто, которымъ онъ такъ щедро надѣляетъ меня, и то немногое, что даровала мнѣ природа, онъ хочетъ, кажется, отнять у меня своимъ обращеніемъ со мною; онъ заставляетъ меня ѣсть съ своей прислугой, отказываетъ въ мѣстѣ брата, и на сколько можетъ подкапываетъ мое дворянство моимъ воспитаніемъ. Вотъ это-то, Адамъ, и сокрушаетъ меня; и духъ моего отца, который думаю живетъ во мнѣ, начинаетъ возмущаться противъ этого рабства. Не хочу долѣе терпѣть его, хотя и не знаю еще какъ лучше мнѣ отъ него избавиться.
   АДАМ. Мой господинъ, а вашъ братъ, идетъ сюда.
   ОРЛА. Отойди въ сторону, Адамъ; услышишь какъ онъ проберетъ меня. (Адамъ отходитъ въ сторону.)

Входитъ Оливеръ.

   ОЛИВ. Ты что тутъ дѣлаешь?
   ОРЛА. Да ничего. Меня не учили что нибудь дѣлать.
   ОЛИВ. Что жь гадишь тогда?
   ОРЛА. Помогаю тебѣ гадить созданнаго Богомъ, бѣднаго твоего брата, праздностью.
   ОЛИВ. Займись чѣмъ нибудь получше; убирайся.
   ОРЛА. Стеречь мнѣ твоихъ свиней, ѣсть вмѣстѣ съ ними шелуху? Какое наслѣдіе блуднаго сына промоталъ я, что долженъ жить въ такой нищетѣ?
   ОЛИВ. Знаешь, любезный, гдѣ ты?
   ОРЛА. Очень хорошо; твой это садъ.
   ОЛИВ. Знаешь передъ кѣмъ стоишь?
   ОРЛА. Лучше, чѣмъ стоящій передо мной меня. Я знаю, ты старшій братъ мой, и тебѣ, по нѣжнымъ кровнымъ отношеніямъ, слѣдовало бы также знать кто я. Обычай народовъ ставитъ тебя выше меня, потому что ты перворожденный; но тотъ же обычай не отнимаетъ у меня моей крови, хотя бы между нами было и двадцать братьевъ. Во мнѣ столько же моего отца, сколько и въ тебѣ; хотя, допускаю, явившись на свѣтъ прежде меня, тебѣ надлежало бы и побольше уважать его.
   ОЛИВ. Какъ, мальчишка!
   ОРЛА. Полно, полно, старшій братъ, слишкомъ ты молодъ въ этомъ отношеніи.
   ОЛИВ. Хочешь поднять на меня руку, негодяй?
   ОРЛА. Не негодяй я, младшій я сынъ Ровланда Де-Буа; онъ былъ моимъ отцемъ, и трижды негодяй тотъ, кто говоритъ, что такой отецъ могъ породить негодяевъ. Не будь ты мой братъ, не отнялъ бы я этой руки отъ твоего горла, пока не вырвалъ бы другой твоего языка за такое слово. Ты наругался надъ самимъ собою.
   АДАМ. (Выходя впередъ). Перестаньте, господа мои; памятью отца умоляю васъ не ссорьтесь.
   ОЛИВ. Пусти, говорю я тебѣ.
   ОРЛА. Не пущу, пока самъ не захочу, ты выслушаешь меня. Отецъ мой обязалъ тебя послѣдней своей волей дать мнѣ хорошее воспитаніе; ты же выростилъ меня мужикомъ, заглушая и подавляя во мнѣ всѣ свойственныя дворянину качества; но духъ моего отца крѣпнетъ во мнѣ, и не хочу я долѣе терпѣть это. А потому дозволь мнѣ занятія приличныя дворянину, или выдай ничтожную, завѣщанную отцемъ часть; пойду съ ней искать моего счастія.
   ОЛИВ. Чтожь будешь ты дѣлать? Побираться, когда истратишь ее? Хорошо, ступай. Не намѣренъ долго съ тобой мучиться; желаніе твое будетъ отчасти исполнено; прошу, оставь меня.
   ОРЛА. Болѣе, чѣмъ нужно не буду тебя безпокоить.
   ОЛИВ. Ступай съ нимъ и ты, старая собака.
   АДАМ. Старой-то собакой награждаете вы меня? Оно дѣйствительно -- потерялъ я всѣ мои зубы на службѣ вамъ. Да будетъ Господь съ старымъ моимъ господиномъ! не сказалъ бы онъ мнѣ такого слова. (Уходитъ съ Орландо.)
   ОЛИВ. Такъ вотъ оно какъ! Начинаешь ты переростать меня? Остановлю я быстрый твой ростъ, а тысячи кронъ все-таки не дамъ. Эй, Денисъ!

Входитъ Денисъ.

   ДЕНИ. Изволили звать?
   ОЛИВ. Кажется Чарльзъ, борецъ Герцога, былъ здѣсь и желалъ говорить со мной?
   ДЕНИ. Онъ и теперь у дверей и пристаетъ, чтобъ допустили къ вамъ.
   ОЛИВ. Пошли его сюда. (Денисъ уходитъ.) Это будетъ не дурно; борьба завтра.

Входитъ Чарльзъ.

   ЧАРЛ. Добраго утра вашей милости.
   ОЛИВ. Что скажешь, любезный Чарльзъ, какія у васъ при новомъ дворѣ новѣйшія новости?
   ЧАРЛ. При дворѣ -- никакихъ, кромѣ старыхъ; того, напримѣръ: что старый Герцогъ изгнанъ младшимъ своимъ братомъ, новымъ герцогомъ; что трое или четверо приверженныхъ вельможъ добровольно послѣдовали за нимъ въ изгнаніе; что земли и доходы ихъ обогатили новаго герцога, вслѣдствіе чего онъ и дозволяетъ имъ странствовать.
   ОЛИВ. А не можешь ли сказать мнѣ: изгнана и Розалинда, дочь стараго герцога {Въ прежнихъ изданіяхъ: the duke's daughler... По Колльеру: the old duke's daughter.}, вмѣстѣ съ отцемъ?
   ЧАРЛ. О, нѣтъ; потому что дочь новаго герцога {Въ прежнихъ изданіяхъ: for the duke's daughter... По Колльеру: for the new duke's daugter...}, двоюродная ея сестра, съ колыбели росшая съ ней вмѣстѣ, такъ ее любитъ, что послѣдовала бы за ней въ изгнаніе, или умерла бы, оставшись. Она при дворѣ, и дядя любитъ ее не меньше своей дочери; никогда двѣ дѣвушки не любили другъ друга такъ, какъ онѣ.
   ОЛИВ. Гдѣ же старый герцогъ думаетъ жить?
   ЧАРЛ. Говорятъ что онъ ужъ поселился въ Арденскомъ лѣсу и съ нимъ много веселыхъ людей, и что они живутъ тамъ, какъ старый англійскій Робинъ-Худъ. Говорятъ, что каждый день къ нему наѣзжаетъ много молодыхъ дворянъ проводить время такъ же беззаботно, какъ въ золотомъ вѣкѣ.
   ОЛИВ. Завтра ты долженъ, кажется, бороться передъ новымъ герцогомъ?
   ЧАРЛ. Такъ точно; я вотъ по этому-то случаю и пришелъ сообщить вамъ объ одномъ обстоятельствѣ. Мнѣ по секрету намекнули, что противъ меня намѣревается, переодѣвшись, выступить вашъ младшій братъ, Орландо. Завтра я состязаюсь для поддержки моей славы, и тотъ, кто ускользнетъ отъ меня безъ перелома какого-нибудь члена будетъ очень счастливъ. Вашъ же братъ молодъ и слабосиленъ, и по любви къ вамъ, не хотѣлось бы мнѣ растянуть его, что, однакожь, ради собственной чести, если онъ только явится, долженъ буду сдѣлать; по этому, изъ любви къ вамъ, я и пришелъ сообщить вамъ о томъ, чтобы вы или удержали его отъ этого, или приготовились къ тому несчастію какое можетъ съ нимъ случиться; онъ самъ ищетъ его, совершенно противъ моего желанія.
   ОЛИВ. Благодарю тебя, Чарльзъ, за твою любовь ко мнѣ, за которую, увидишь, достойно отблагодарю тебя. Я слышалъ уже о намѣреніи моего брата, и всячески старался отговорить, но онъ непоколебимъ. Скажу тебѣ, Чарльзъ, онъ упрямѣйшій изъ молодыхъ людей Франціи, преисполненъ честолюбія, завистливый соперникъ хорошихъ качествъ каждаго, скрытный и гнусный каверзникъ противъ меня, роднаго его брата; по этому дѣйствуй, какъ знаешь. Сломишь ему шею -- пожалѣю столько же, сколько и о переломѣ пальца; и мой совѣтъ тебѣ -- не зѣвать; потому что сдѣлаешь, хоть и самомалѣйшую ему непріятность, или не дашь только восторжествовать надъ тобой -- онъ будетъ дѣйствовать противъ тебя ядомъ, поддѣнетъ какой нибудь измѣннической хитростью, не отстанетъ пока не лишитъ жизни какимъ нибудь косвеннымъ, или другимъ способомъ; потому что, вѣрь, говорю почти со слезами, нѣтъ человѣка, который, бывши такъ молодъ, былъ бы такъ гнусенъ. Говорю еще о немъ, какъ братъ, а представляй я его тебѣ такимъ, каковъ онъ есть, пришлось бы мнѣ краснѣть и рыдать, а тебѣ блѣднѣть и изумляться.
   ЧАРЛ. Я очень радъ что пришелъ къ вамъ. Явится онъ завтра -- угощу я его; вернется безъ помощи другихъ -- никогда, ни изъ за чего, не буду болѣе бороться. Да хранитъ Господь вашу милость! (Уходитъ.)
   ОЛИВ. Прощай, добрый Чарльзъ.-- Теперь подзадорю и моего сорванца. Надѣюсь, увижу конецъ его; ни къ кому не питаю я -- и самъ не знаю почему,-- такой ненависти, какъ къ нему. А вѣдь онъ добръ, образованъ, никогда и не учившись; любимъ всѣми до обожанія; такъ, въ самомъ дѣлѣ, по сердцу всѣмъ и въ особенности моимъ людямъ, которые лучше его знаютъ, что я, по его милости, въ презрѣніи; но не долго это будетъ -- борецъ все уладитъ. Остается только посильнѣе разжечь малаго, чѣмъ и займусь сейчасъ же. (Уходитъ.)
   

СЦЕНА 2.

Площадка передъ дворцовъ Герцога.

Входятъ Розалинда и Целія.

   ЦЕЛІ. Прошу тебя, Розалинда, сокровище мое, будь же повеселѣе.
   РОЗА. Милая Целія, я и такъ обнаруживаю большую чѣмъ имѣю веселость; какъ же ты хочешь, чтобъ я была еще веселѣе? Не можешь научить меня забвенію изгнаннаго отца, не требуй и припоминовенія какой нибудь особенной веселости.
   ЦЕЛІ. Изъ этого я вижу, что ты не такъ меня любишь, какъ я тебя. Еслибъ мой дядя, твой изгнанный отецъ, изгналъ твоего дядю, герцога отца моего, и ты осталась бы по прежнему со мной, я научила бы мою любовь видѣть въ твоемъ отцѣ моего; точно тоже сдѣлала бы и ты, еслибъ твоя любовь ко мнѣ вполнѣ соотвѣтствовала моей.
   РОЗА. Хорошо, я забуду о своемъ положеніи, чтобъ радоваться твоимъ.
   ЦЕЛІ. Ты знаешь, кромѣ меня у моего отца нѣтъ дѣтей, да вѣроятно и не будетъ; умретъ онъ, ты будешь его наслѣдницей; потому что все отнятое имъ у твоего отца силой, я возвращу тебѣ любовью -- клянусь честью, возвращу; а если измѣню этой клятвѣ -- пусть обращусь въ чудовище; будь же, моя милая, моя дорогая Роза, весела.
   РОЗА. Отнынѣ буду, примусь даже придумывать забавы. Какъ ты, напримѣръ, думаешь, еслибъ мы влюбились?
   ЦЕЛІ. Сдѣлай милость, влюбись, но только для шутки, никакъ не серьезно; да и въ шутку не заходи далѣе возможности отдѣлаться съ честью, не краснѣя.
   РОЗА. Чѣмъ же станемъ мы забавляться?
   ЦЕЛІ. Сядемъ и отгонимъ насмѣшками Фортуну, эту славную хозяйку, отъ ея прялки, чтобы она отнынѣ равномѣрнѣе надѣлала своими дарами.
   РОЗА. Хорошо, еслибъ могли; потому что она ужасно дурно ими распоряжается, и ошибается эта добрая слѣпая наиболѣе въ надѣлѣ ими женщинъ.
   ЦЕЛІ. Такъ; тѣхъ, которыхъ она дѣлаетъ прекрасными, рѣдко дѣлаетъ она добродѣтельными, а тѣхъ, которыхъ дѣлаетъ добродѣтельными -- дѣлаетъ очень не красивыми.
   РОЗА. Да ты дѣло природы приписываешь Фортунѣ; Фортуна распоряжается вѣдь только мірскими дарами, никакъ не природными чертами лица.

Входитъ Оселокъ.

   ЦЕЛІ. Будто? А развѣ прекрасное произведеніе природы не можетъ попасть, благодаря Фортунѣ, въ огонь?-- Вотъ и теперь, хотя природа и дала намъ умъ для насмѣшекъ надъ Фортуной, развѣ Фортуна не прислала къ намъ этого дурня, чтобъ прервать наше разсужденіе?
   РОЗА. Дѣйствительно слишкомъ ужь жестока Фортуна съ природой, если дурня природы дѣлаетъ кончателемъ ума природы.
   ЦЕЛІ. А можетъ это дѣло и не Фортуны, а самой природы, которая, замѣтивъ что нашъ умъ слишкомъ тупъ для разсужденій о такихъ богиняхъ, прислала намъ этого дурня въ замѣнъ оселка; потому что тупость дурня -- всегда оселокъ ума.-- Ну что, мудрецъ? куда бредешь ты?
   ОСЕЛ. Вашъ родитель требуетъ васъ, сударыня, къ себѣ.
   ЦЕЛІ. И тебя сдѣлали для этого посломъ?
   ОСЕЛ. Нѣтъ, клянусь честью; просто прислали за вами.
   РОЗА. Гдѣ научился ты такъ клясться?
   ОСЕЛ. У одного рыцаря, который клялся честью, что блины отличные, а горчица -- гадость; я же ручаюсь вамъ, что блины были гадость, а горчица -- отличная, и все таки рыцарь-то не былъ клятвопреступенъ.
   ЦЕЛІ. Какъ же ты это докажешь кучей своихъ знаній?
   РОЗА. Разнуздай въ самомъ дѣлѣ свою мудрость.
   ОСЕЛ. Выступите обѣ впередъ, погладьте ваши подбородки, и поклянитесь вашими бородами, что я бездѣльникъ.
   ЦЕЛІ. Клянемся нашими бородами, еслибъ онѣ у насъ были, бездѣльникъ ты.
   ОСЕЛ. Клянусь моимъ бездѣльничествомъ, еслибъ оно у меня было, былъ бы я имъ; ну вотъ, такъ какъ вы клялись тѣмъ, чего у васъ нѣтъ -- вы и не клятвопреступные точно такъ же и тотъ рыцарь, клявшійся своей честью, потому что у него никогда никакой не бывало; а если и была то онъ отклялъ ее отъ себя, гораздо прежде, чѣмъ увидалъ эти блины и эту горчицу.
   ЦЕЛІ. На кого это, скажи, намекаешь ты?
   ОСЕЛ. На кого-то старымъ Фредерикомъ, вашимъ отцемъ, любимаго.
   ЦЕЛІ. Любви моего отца достаточно, чтобъ доставить ему достаточно чести. Не говори болѣе о немъ; высѣкутъ тебя какъ нибудь за твое злословіе.
   ОСЕЛ. То-то и прискорбно, что дуракамъ нельзя говорить умно о томъ, что умные глупо дѣлаютъ.
   ЦЕЛІ. Клянусь, правду ты говоришь, потому что съ тѣхъ поръ какъ небольшой умишко дураковъ заставили молчать, небольшая дурь умныхъ страшно расходилась. Вотъ и Monsieur Ле-Бо идетъ сюда.

Входитъ Ле-Бо.

   РОЗА. Съ полнымъ ртомъ новостей.
   ЦЕЛІ. Которыми начнетъ пичкать насъ, какъ голуби своихъ дѣтенушей.
   РОЗА. Откормитъ новостями.
   ЦЕЛІ. Тѣмъ лучше; цѣннѣе будемъ на рынкѣ. Bonjour, Monsieur Ле-Бо, что новаго?
   ЛЕ-БО. Прелѣстнѣйшая принцесса, вы отличнѣйшей потѣхи лишились.
   ЦЕЛІ. Потѣхи? Какого цвѣта?
   ЛЕ-БО. Какъ, какого цвѣта? Какъ отвѣчать мнѣ вамъ на это?
   РОЗА. Какъ уму и счастію угодно.
   ОСЕЛ. Или какъ велятъ судьбы.
   ЦЕЛІ. Прекрасно сказано; какъ лопаткой каменьщика примазано {Старая поговорка о грубой лести.}.
   ОСЕЛ. Да если не поддержу своего званія --
   РОЗА. Утратишь старый свой запахъ {Тутъ непереводимая игра значеніями слова rank -- званіе, санъ и вонь, промозглость.}.
   ЛЕ-БО. Вы, мои многоуважаемыя, совершенно смутили меня. Я хотѣлъ вамъ разсказать о прекраснѣйшей борьбѣ, которой не пришлось вамъ видѣть.
   РОЗА. Такъ разскажите теперь какъ это было.
   ЛЕ-БО. Разскажу вамъ начало, а конецъ, если вамъ будетъ угодно, можете еще видѣть; потому что самое-то лучшее должно еще произойти, и произойдетъ вотъ здѣсь, на этомъ самомъ мѣстѣ, гдѣ вы стоите.
   ЦЕЛІ. Прекрасно,-- такъ начало, уже скончавшееся и схороненное.
   ЛЕ-БО. Выступаютъ старикъ и три его сына --
   ЦЕЛІ. Да это начало старой сказки.
   ЛЕ-БО. Три прекрасные молодые человѣка, рослые, видные --
   РОЗА. Съ объявленіями на спинѣ {Тутъ непереводимая игра значеніями слова: bills -- сѣкиры и объявленія фехтовальныхъ мастеровъ, начинавшіяся словами да будетъ вѣдомо.}, гласящими: симъ да будетъ вѣдомо всѣмъ нижеслѣдующимъ.
   ЛЕ-БО. Старшій изъ трехъ началъ борьбу съ Чарльзомъ, борцемъ герцога; Чарльзъ разомъ повергъ его и переломилъ ему три ребра, и сомнительно останется ли онъ живъ; такъ же угостилъ онъ и втораго, и третьяго. Они лежатъ тамъ, и бѣдный старикъ, отецъ ихъ, рыдаетъ надъ ними такъ жалобно, что всѣ зрители, сочувствуя ему, заливаются слезами.
   РОЗА. О Боже!
   ОСЕЛ. Но какой же, monsieur, потѣхи принцесы-то лишились?
   ЛЕ-БО. Да той, о которой разсказываю.
   ОСЕЛ. Какъ это люди день это дня все умнѣй становятся! Въ первый вотъ разъ слышу, что переломъ трехъ реберъ потѣха для женщинъ.
   ЦЕЛІ. И я, увѣряю тебя.
   РОЗА. И есть еще сгарающій нетерпѣніемъ услышать эту скрыпучую музыку въ бокахъ своихъ? есть еще кто-нибудь бредящій переломомъ реберъ? Будемъ мы, сестра, смотрѣть борьбу эту?
   ЛЕ-БО. Придется, если здѣсь останетесь; потому что здѣсь назначено произойти ей, и они готовы приступить къ ней.
   ЦЕЛІ. Вотъ, вѣрно это они и идутъ сюда. Останемся, посмотримъ.

Трубы. Входятъ Герцогъ Фредерикъ, Придворные, Орландо, Чарльзъ и Свита.

   ФРЕД. Такъ начинайте жь; не слушаетъ юноша никакихъ убѣжденій -- пусть и платится за свою самонадѣянность.
   РОЗА. Онъ это?
   ЛЕ-БО. Онъ самый.
   ЦЕЛІ. Ахъ, онъ такъ молодъ; смотритъ, однакожь, побѣдоносно.
   ФРЕД. Какъ и вы, дочь и племянница, приползли посмотрѣть на борьбу?
   РОЗА. Да, мой повелитель; если позволите.
   ФРЕД. Мало доставитъ вамъ это удовольствія; между ними такое неравенство силъ. Изъ состраданія къ юности противника, я старался отговорить его, но онъ не слушаетъ; поговорите вы съ нимъ; попробуйте, можетъ вамъ и удастся.
   ЦЕЛІ. Подзовите его къ намъ, добрый monsieur Ле-Бо.
   ФРЕД. Позови; я отойду въ сторону. (Отходите.)
   ЛЕ-БО. Господинъ вызывающій, принцессы желаютъ, чтобъ вы подошли къ нимъ.
   ОРЛА. Повинуюсь съ полнѣйшимъ уваженіемъ и готовностью.
   РОЗА. Скажите, молодой человѣкъ, вы вызвали борца Чарльза?
   ОРЛА. Нѣтъ, прекрасная принцесса; онъ вызывающій. Я явился только, какъ и другіе, попытать съ нимъ силу моей юности.
   ЦЕЛІ. Вы слишкомъ для вашихъ лѣтъ смѣлы. Вы видѣли жестокое доказательство силы этого человѣка; еслибъ вы взглянули на себя нашими глазами, поняли себя нашимъ пониманіемъ {Въ прежнихъ изданіяхъ: if you saw yourself with your eyes, or Knew yourself with your judgement... По Колльеру: if you saw jourself with our eyes, or Knew yourself with our judgement...}, опасность вашей отваги посовѣтовала бы вамъ болѣе равное состязаніе. Просимъ васъ, для васъ же самихъ подумать о вашей безопасности и отказаться отъ этой попытки.
   РОЗА. Послушайтесь насъ; ваша честь нисколько отъ этого не пострадаетъ; мы попросимъ герцога отмѣнить борьбу эту.
   ОРЛА. Прошу васъ, не наказывайте меня дурнымъ вашимъ обо мнѣ мнѣніемъ, котораго отказомъ, въ чемъ-бы то ни было, такимъ прелестнымъ принцессамъ, признаюсь, вполнѣ заслуживаю, и не покидайте меня прекрасными вашими взорами и добрыми вашими желаніями въ этомъ состязаніи. Буду побѣжденъ -- опозорится никогда не славившійся; буду убитъ -- будетъ мертвъ, желающій быть имъ. Этимъ я не причиню никакого горя близкимъ, потому что некому плакать обо мнѣ; не потеряетъ ничего и міръ, потому что нѣтъ у меня въ немъ ничего; занимаю только въ немъ мѣсто, которое, когда освободится, займется, можетъ быть, и лучшимъ.
   РОЗА. И небольшую мою силу передала бы я вамъ.
   ЦЕЛІ. А я мою, чтобъ увеличить ее.
   РОЗА. Прощайте. Молю Бога, чтобъ ошиблась въ васъ.
   ЦЕЛІ. Да исполнятся всѣ желанія вашего сердца.
   ЧАРЛ. Что же, гдѣ же храбрецъ, жаждущій прилечь къ своей матери, землѣ?
   ОРЛА. Онъ готовъ; желанія его только скромнѣе.
   ФРЕД. Вы боритесь до перваго только паденія.
   ЧАРЛ. Ручаюсь, ваше высочество, не придется вамъ, такъ его уговаривавшимъ отказаться отъ перваго, уговаривать на второе.
   ОРЛА. Вы вѣдь разсчитываете посмѣяться надо мной послѣ, не слѣдовало бы вамъ смѣяться прежде; но къ дѣлу.
   РОЗА. Да будетъ Геркулесъ твоимъ, молодой человѣкъ, помощникомъ!
   ЦЕЛІ. Я желала бы сдѣлаться невидимкой, чтобъ схватить силача за ногу. (Чарльза и Орландо борются.)
   РОЗА. О дивный молодой человѣкъ!
   ЦЕЛІ. Будь въ моихъ глазахъ стрѣла громовая, я могла бы сказать кто падетъ. (Чарльзъ повергнута. Восклицанія.)
   ФРЕД. Довольно, довольно.
   ОРЛА. Позвольте, ваше высочество; я еще нисколько не утомился.
   ФРЕД. Какъ ты себя чувствуешь, Чарльзъ?
   ЛЕ-ББ. Не можетъ онъ говорить, ваше высочество.
   ФРЕД. Унесите его. (Чарльза уносятъ.) Твое имя, молодой человѣкъ?
   ОРЛА. Орландо, мой повелитель; младшій я сынъ Ровланда Дебуа.
   ФРЕД. Желалъ бы, чтобъ ты былъ сыномъ кого-нибудь другаго. Отецъ твой пользовался общимъ уваженіемъ, но былъ всегда врагомъ мнѣ; этимъ подвигомъ ты понравился бы мнѣ гораздо болѣе, еслибъ былъ другаго происхожденія. Прощай, однакожь; храбрый ты юноша! Жалѣю, что не назвалъ мнѣ другаго отца. (Уходитъ съ Ле-Бо и со свитой.)
   ЦЕЛІ. Будь я моимъ отцемъ, моя милая, поступила ли бы я такъ?
   ОРЛА. Я горжусь что я сынъ Ровланда -- младшій его сынъ, и не промѣняю этого именованія и на титло усыновленнаго наслѣдника Фредерика.
   РОЗА. Мой отецъ любилъ Ровланда, какъ душу свою, и весь міръ раздѣлялъ расположеніе отца моего. Знай я прежде, что молодой этотъ человѣкъ его сынъ, слезами замѣнила бы я просьбы, чтобъ не отваживался на это состязаніе.
   ЦЕЛІ. Милая сестра, подойдемъ къ нему, поблагодаримъ и ободримъ. Мнѣ ужасно больно что отецъ обошелся съ нимъ такъ сурово и непріязненно.-- Отличились вы, молодой человѣкъ; если вы и въ любви будете сдерживать обѣщанія, какъ тутъ превзошли обѣщанное, ваша возлюбленная будетъ очень счастлива.
   РОЗА. (Подавая ему снятую съ своей шеи цѣпъ.) Носите это въ память разладившей со счастіемъ, которая могла бы дать и больше, еслибъ были на то въ рукахъ ея средства.-- Идемъ, сестра.
   ЦЕЛІ. Да.-- Прощайте, добрый господинъ.
   ОРЛА. Не могу я сказать и благодарю васъ?-- Всѣ лучшія мои способности сбиты, и то, что стоитъ еще здѣсь -- потѣшный столбъ {Quintaine -- врытый на полѣ столбъ, въ которому крѣпко привязывался щитъ и другіе трофеи, которые на всемъ скаку сбивали копьями. Столбы эти устроивались различно и съ разными приспособленіями.}, бревно безжизненное.
   РОЗА. Онъ зоветъ насъ назадъ. Моя гордость пропала вмѣстѣ съ моимъ счастіемъ; спрошу чего онъ хочетъ.-- Вы насъ зовете? Вы прекрасно боролись, и побороли не врага только.
   ЦЕЛІ. Идемъ же, сестра.
   РОЗА. Иду.-- Прощайте. (Уходитъ съ Целіей.)
   ОРЛА. Что придавило языкъ мой такой тяжестью? Не могу говорить съ ней, а она вызывала на разговоръ.

Входитъ Ле-Бо.

   О бѣдный Орландо, побѣжденъ ты; Чарльзъ, или нѣчто слабѣйшее превозмогло тебя.
   ЛЕ-БО. Многоуважаемый, я дружески совѣтую вамъ удалиться отсюда. Хотя вы и заслужили величайшую похвалу, искреннее одобреніе и общее расположеніе; но настоящее настроеніе герцога таково, что онъ все сдѣланное вами перетолковываетъ въ дурную сторону. Герцогъ причудливъ; но что онъ въ самомъ дѣлѣ, вамъ удобнѣе понять, чѣмъ мнѣ объяснять.
   ОРЛА. Благодарю васъ, и прошу сказать мнѣ: которая изъ двухъ, присутствовавшихъ при борьбѣ, дочь герцога?
   ЛЕ-БО. По нраву -- ни которая; но въ дѣйствительности та, которая пониже. Другая же дочь изгнаннаго герцога, удержанная здѣсь похитившимъ престолъ дядей, для сообщества его дочери; онѣ любятъ другъ друга болѣе, чѣмъ родныя сестры. Но могу вамъ сказать, что съ нѣкотораго времени вашъ герцогъ недоволенъ своей прекрасной племянницей, и только потому что народъ восхваляетъ ее за добродѣтель и жалѣетъ о ней ради ея добраго отца; и ручаюсь вамъ жизнію, что недовольство это не замедлитъ разразиться.-- Прощайте, любезнѣйшій! Въ послѣдствіи, въ мірѣ лучшемъ этого, я похлопочу о болѣе близкомъ съ вами знакомствѣ.
   ОРЛА. Много вамъ обязанъ; прощайте. (Ле-Бо уходитъ.) Вотъ и ступай изъ огня да въ полымя; отъ герцога тирана къ тирану брату.-- Но -- о небесная Розалинда! (Уходитъ.)
   

СЦЕНА 3.

Комната во дворцѣ.

Всодятъ Целія и Розалинда.

   ЦЕЛІ. Ну, сестра, ну, Розалинда;-- пощади Купидонъ!-- Ни слова?
   РОЗА. Ни одного, чтобъ бросить собакѣ.
   ЦЕЛІ. Твои слова слишкомъ, разумѣется, драгоцѣнны, чтобъ бросать ихъ собакамъ; брось нѣсколько мнѣ; ну же, калѣчь меня причинами.
   РОЗА. Слягутъ тогда двѣ сестры; одна отъ искалѣченья причинами, другая отъ сумасшествія безъ всякой.
   ЦЕЛІ. И все это изъ-за отца твоего?
   РОЗА. Частью и изъ-за дѣтища отца моего. О, какъ полонъ этотъ будничный міръ терній!
   ЦЕЛІ. Все это репейникъ, набросанный на тебя праздничной шаловливостью; прогуливаемся по не протореннымъ дорожкамъ -- пристаетъ онъ и къ нашимъ юбкамъ.
   РОЗА. Съ платья-то я могла бы стряхнуть его; но этотъ репейникъ въ сердцѣ моемъ.
   ЦЕЛІ. Такъ выкашляй его.
   РОЗА. Выкашляла бы, еслибъ могла кашлемъ отъ него отдѣлаться.
   ЦЕЛІ. Такъ борись съ своей страстью.
   РОЗА. Ахъ, на сторонѣ она борца лучшаго, чѣмъ я.
   ЦЕЛІ. Желаю все таки тебѣ успѣха! придетъ время -- отважиться, на зло низложенью. Шутки, однакожь, въ сторону, поговоримъ серьёзно. Возможно ли, чтобы ты такъ внѣзапно и такъ страстно полюбила младшаго сына стараго Ровланда?
   РОЗА. Герцогъ, отецъ мой, горячо любилъ отца его.
   ЦЕЛІ. Но развѣ изъ этого слѣдуетъ, что и ты такъ же горячо должна любить его сына? По такому выводу, мнѣ слѣдовало бы ненавидѣть его, потому что мой отецъ сильно ненавидѣлъ его отца; а я нисколько не ненавижу Орландо.
   РОЗА. И не ненавидь, ради меня.
   ЦЕЛІ. Какъ же ненавидѣла бы я его, когда онъ оказался такимъ доблестнымъ?
   РОЗА. Такъ позволь же мнѣ и любить его за то; люби его и ты, потому что я его люблю.-- Смотри, Герцогъ идетъ сюда.
   ЦЕЛІ. Со сверкающими отъ гнѣва глазами.

Входитъ Герцогъ Фредерикъ съ Придворными.

   ФРЕД. Извольте, сударыня, какъ можно скорѣе собираться {Въ прежнихъ изданіяхъ: with your sa fest haste... По Колльеру: with your fastest haste...}, и сейчасъ же оставить дворъ нашъ.
   РОЗА. Я, дядя?
   ФРЕД. Ты, племянница. Если въ теченіи десяти этихъ дней тебя найдутъ въ разстояніи и двадцати миль отъ двора вашего -- умрешь ты за это.
   РОЗА. Позвольте же мнѣ, ваше высочество, удалиться съ извѣстностью моей вины. Если я понимаю себя, если знаю свои желанія, если не сонъ это, не сошла я съ ума -- чего никакъ не предполагаю, -- повѣрьте, любезный дядя, никогда, ни даже и нерожденной еще мыслью не оскорбляла я вашего высочества.
   ФРЕД. Такъ говорятъ всѣ измѣнники; можно очиститься словами -- они невинны, какъ сама добродѣтель.-- Будетъ съ тебя и того, что я не довѣряю тебѣ.
   РОЗА. Но ваше недовѣріе не можетъ сдѣлать меня измѣнницей. Скажите причину хоть вѣроятности.
   ФРЕД. Ты дочь твоего отца, и этого довольно.
   РОЗА. Я была ею и въ то время, какъ вы завладѣли его герцогствомъ; была ею и въ то время, какъ вы его изгнали. Измѣна не наслѣдственна; да еслибъ и передавалась близкими -- нисколько ко мнѣ не относится; мой отецъ не былъ измѣнникомъ; и потому не ошибайтесь во мнѣ, мой повелитель, до предположенія что вѣроломна моя бѣдность.
   ЦЕЛІ. Послушай меня, дорогой мой повелитель.
   ФРЕД. Для тебя только, Целія, и оставилъ я ее здѣсь; скиталась бы она безъ того съ отцемъ своимъ.
   ЦЕЛІ. Тогда я не упрашивала тебя оставить ее здѣсь; удержалъ ее ты по своей собственной волѣ, по собственному своему состраданію; тогда я была слишкомъ еще молода, чтобъ знать ей цѣну; но теперь я ее знаю; измѣнница она -- я я тоже; мы спали всегда вмѣстѣ, вставали въ одно время, учились, играли, ѣли вмѣстѣ, и куда бы ни шли -- шли, какъ лебеди Юноны, всегда четой неразлучной.
   ФРЕД. Она слишкомъ хитра для тебя; ея кротость, самое ея молчаніе, ея терпѣливость говорятъ народу, и онъ жалѣетъ ее. Ты глупа; она крадетъ у тебя твою славу; ты будешь и прекраснѣй и добродѣтельнѣй, когда она удалится; а потому и не открывай рта; твердо и непремѣнно наше рѣшеніе; она изгнана.
   ЦЕЛІ. Произнеси жь такой же приговоръ и мнѣ, мой повелитель; не могу я жить безъ нея.
   ФРЕД. Глупа ты.-- А ты, племянница, собирайся; промедлишь долѣе назначеннаго срока, клянусь честью, значеніемъ моего слова -- умрешь. (Уходитъ съ Придворными.)
   ЦЕЛІ. О моя бѣдная Розалинда, куда же пойдешь ты? Хочешь помѣняться отцами? Я отдамъ тебѣ моего. Заклинаю, не огорчайся болѣе меня.
   РОЗА. У меня болѣе причинъ.
   ЦЕЛІ. Никакъ не болѣе, сестра; будь же, прошу, веселѣй; не знаешь развѣ, что герцогъ изгналъ и меня, дочь свою?
   РОЗА. Тебя не изгонялъ онъ.
   ЦЕЛІ. Какъ же не изгналъ? Нѣтъ стало въ Розалиндѣ той любви, которая должна убѣдить тебя, что ты и я одно. И мы разлучимся? разстанемся, моя дорогая? Никогда; пусть отецъ ищетъ другую себѣ наслѣдницу. Обдумаемъ поэтому вмѣстѣ: какъ намъ бѣжать, куда, и что взять съ собой; и не старайся взять на одну себя это несчастіе, одной нести свое горе, отстранивъ меня; клянусь этимъ небомъ, поблѣднѣвшимъ отъ нашей горести, что бы ты ни говорила -- я пойду съ тобой.
   РОЗА. Куда?
   ЦЕЛІ. Отыскивать моего дядю въ Арденскомъ лѣсу.
   РОЗА. Ахъ, опасенъ такой далекій путь для такихъ, какъ мы дѣвушекъ! Красота накликаетъ воровъ скорѣй вѣдь и золота.
   ЦЕЛІ. Я одѣнусь простѣй и бѣднѣе; затемню лице умброй; то же сдѣлай и ты; такъ пройдемъ мы благополучно, не вызвавъ ничьего нападенія.
   РОЗА. Не лучше ли мнѣ, такъ какъ ростомъ я выше обыкновеннаго, одѣться мущиной? Красивый мечъ на боку и охотничье копье въ рукѣ придадутъ мнѣ -- какой бы тамъ женскій страхъ ни скрывался въ сердцѣ, -- отважный, воинственный видъ, какъ и многимъ трусамъ, озадачивающимъ такой внѣшностью.
   ЦЕЛІ. Какъ же звать мнѣ тебя, когда ты будешь мущиной?
   РОЗА. Не иначе, какъ имянемъ пажа Юпитерова; зови меня Ганимедомъ. Ну а ты, какое выберешь имя?
   ЦЕЛІ. Соотвѣтствующее моему положенію. Не Целія я болѣе, а Аліена {Латинское aliena -- чуждая, отчужденная.}.
   РОЗА. А что, сестра, еслибъ мы попробовали сманить потѣшнаго шута отца твоего? Вѣдь онъ большой былъ бы намъ помощью въ дорогѣ.
   ЦЕЛІ. О, онъ пойдетъ за мной и на край свѣта; предоставь мнѣ уговорить его. Идемъ же, соберемъ наши брилліанты и все наше богатство, и выберемъ удобнѣйшее время и вѣрнѣйшій путь, чтобъ скрыться отъ погони, которая непремѣнно за моимъ побѣгомъ будетъ. Идемъ съ радостью на свободу -- не въ изгнанье! (Уходятъ.)
   

ДѢЙСТВІЕ II.

СЦЕНА 1.

Арденскій лесъ.

Входятъ Старый Герцогъ, Амьень и другіе Дворяне, въ одеждѣ лѣсниковъ.

   ГЕРЦ. Ну что, товарищи и братья мои по изгнанію, не сдѣлала старѣющая привычка эту жизнь гораздо пріятнѣй жизни въ разрумяненной роскоши? Не безопаснѣй эти лѣса завистливыхъ дворовъ? Не испытываемъ мы здѣсь кары Адама. Перемѣна временъ года, ледяные клыки, грубая ругань зимняго вѣтра, продуваетъ онъ и щиплетъ мое тѣло до того, что дрожу отъ холода -- я улыбаюсь и говорю: не лесть это; все это совѣтники, ощутительно убѣждающіе меня въ томъ, что я есть. Благодатно испытаніе невзгодъ, которое, какъ жаба, гадкое и ядовитое, носитъ, однакожь, въ головѣ своей брилліантъ драгоцѣннѣйшій {Старое повѣрье, что въ головѣ старой жабы находится камень или жемчужина, одаренный необыкновенными силами.}; и эта наша жизнь, чуждая мірской суеты, находитъ языки въ деревьяхъ, книги въ ручьяхъ, поученія въ камняхъ, доброе во всемъ.
   АМЬЕ. Не промѣняю я ее ни на какую. Счастливы вы, ваше высочество, что можете переводить шероховатость счастія такимъ гладкимъ, такъ пріятнымъ слогомъ.
   ГЕРЦ. Чтожь, пойдемъ и набьемъ мы себѣ дичи? А больно мнѣ все таки язвить развилистыми остріями нашихъ стрѣлъ круглые бока бѣдныхъ пятнистыхъ глупышекъ, урожденныхъ гражданъ этого пустыннаго государства, въ ихъ собственныхъ предѣлахъ.
   1. дво. Этимъ сильно огорчается и меланхолическій нашъ Жакъ; клянется, что въ этомъ отношеніи вы хищнѣе и вашего брата, васъ изгнавшаго. Нынче, я и благородный Амьень подкрались къ нему, когда онъ лежалъ подъ дубомъ, старые корни котораго просунулись въ ручей, журчащій въ этомъ лѣсу; сюда же пробрался томиться и бѣдный, пораненный стрѣлою охотника олень; несчастное это животное стонало такъ сильно, что кожаная его сорочка, казалось, готова была лопнуть, и крупныя, круглыя слезы, гоня другъ друга, катились одна за другой по невинной его мордѣ. Такъ стоялъ волосатый этотъ глупышь, съ котораго грустный Жакъ не спускалъ глазъ, на самомъ краю быстраго ручья, пополняя его своими слезами.
   ГЕРЦ. Что же говорилъ Жакъ? Разражался нравоучительными изъ этой картины выводами?
   1. дво. Какъ же, въ тысячѣ сравненій. Прежде всего, на счетъ слезъ, совсѣмъ ручью не нужныхъ; "бѣдное животное", говорилъ онъ, "ты дѣлаешь духовную какъ свѣтскіе люди; отдаешь свой преизбытокъ тому, что и само въ преизбыткѣ". За тѣмъ, на счетъ того, что онъ одинъ, оставленъ, покинутъ бархатными своими друзьями; "такъ и должно", говорилъ онъ, "такъ отводитъ несчастіе притокъ общества". Тутъ, беззаботное стадо, пресытившееся на сосѣдней луговинѣ, пронеслось мимо, никакъ не попривѣтствовавъ его; "прекрасно!" воскликнулъ Жакъ, "утекайте, толстые, жирные граждане; такъ именно и слѣдуетъ; зачѣмъ вамъ оглядываться на этого бѣднаго, злополучнаго банкрота?" -- Такъ пронзалъ онъ колкими насмѣшками и села, и города, и дворъ, и даже нашу теперешную жизнь; клялся, что всѣ мы беззаконники, тираны, и еще худшіе, потому что распугиваемъ и убиваемъ животныхъ въ мѣстахъ имъ предназначенныхъ, прирожденныхъ.
   ГЕРЦ. И въ такихъ размышленіяхъ вы оставили его?
   2. дво. Оставили въ слезахъ и въ размышленіи о плачущемъ животномъ.
   ГЕРЦ. Покажите мнѣ это мѣсто; люблю я, во время приступовъ такого мрачнаго расположенія, бесѣдовать съ нимъ; тутъ онъ въ особенности богатъ мыслями.
   2. дво. Я сейчасъ проведу васъ къ нему. (Уходятъ.)
   

СЦЕНА 2.

Комната во дворцѣ.

Входятъ Герцогъ Фредерикъ, Придворные и Свита.

   ФРЕД. Возможно ли, чтобы никто не видалъ ихъ? Не можетъ это быть; есть при моемъ дворѣ бездѣльники, знавшіе и допустившіе это.
   1 при. Не слыхалъ я, чтобы кто-нибудь видѣлъ ее. Прислуживавшія ей дамы видѣли какъ она легла въ постель, а рано утромъ на постелѣ не было уже ея сокровища, госпожи ихъ.
   2 при. И наглаго шута, который такъ часто смѣшилъ ваше высочество, также не оказывается. Гесперія, одна изъ прислужницъ принцессы, призналась, что подслушала, какъ ваша дочь и ея сестра очень расхваливали красоту и доблести борца, недавно поборовшаго силача Чарльза; она думаетъ, что, куда бы онѣ ни отправились, молодой этотъ человѣкъ навѣрное съ ними.
   ФРЕД. Послать къ его брату; доставить сюда этого героя; не найдутъ его -- доставить ко мнѣ брата; я заставлю его отыскать его. Распорядитесь этимъ сейчасъ же, я усильте поиски и развѣдываніе, чтобъ возвратить сюда глупыхъ этихъ бѣглянокъ. (Уходятъ.)
   

СЦЕНА 3.

Передъ домомъ Оливера.

Входятъ Орландо и Адамъ съ разныхъ сторонъ.

   ОРЛА. Кто это?
   АДАМ. Какъ! молодой мой господинъ?-- О, мой любезный, о, мой добрый господинъ, о, памятникъ стараго Ровланда! зачѣмъ, что вы здѣсь дѣлаете? Зачѣмъ вы добродѣтельны? Зачѣмъ люди васъ любятъ? И зачѣмъ вы благородны, сильны и храбры? Зачѣмъ вамъ такъ безумно хотѣлось побороть могучаго борца сумасброднаго герцога? Торжество ваше донеслось сюда слишкомъ скоро, прежде васъ. Не знаете вы развѣ, что нѣкоторымъ людямъ всякая ихъ доблесть врагъ? Враги и вамъ ваши; ваши достоинства, добрый господинъ, невинные, святые, въ отношеніи къ вамъ, предатели. О, что же это за свѣтъ, когда въ немъ и самое прекрасное отравляетъ надѣленнаго имъ!
   ОРЛА. Да что такое, въ чемъ дѣло?
   АДАМ. О, несчастный юноша, не входи въ эти двери; подъ этой кровлей живетъ врагъ всѣхъ твоихъ доблестей. Вашъ братъ -- нѣтъ не братъ; сынъ -- нѣтъ не сынъ, не хочу назвать его сыномъ того, кого готовъ былъ назвать отцемъ его,-- узналъ о вашемъ торжествѣ, и задумалъ нынѣшней же ночью сжечь помѣщеніе, въ которомъ вы обыкновенно спите, а въ немъ и васъ; Не удастся это, онъ прибѣгнетъ къ другимъ средствамъ извести васъ. Я подслушалъ его замыслы. Этотъ домъ не жилище, а бойня; гнушайтесь имъ, бойтесь его, не входите въ него.
   ОРЛА. Куда же идти мнѣ, Адамъ?
   АДАМ. Куда хотите, только не туда.
   ОРЛА. Хочешь, чтобъ я пошелъ питаться подаяніемъ, или позорнымъ, разбойничьимъ мечемъ поддерживать воровскую жизнь на столбовой дорогѣ? Только это и остается мнѣ сдѣлать, болѣе не знаю что мнѣ дѣлать; но я этого не сдѣлаю, что бы тамъ ни сдѣлалось; отдамся скорѣй злобѣ выродившагося, жестокаго и кровожаднаго брата {Въ прежнихъ изданіяхъ: Of а diverted blood, and bloody brother... По Колльеру: Of а diverted, proud, and bloody brother...}.
   АДАМ. Не дѣлайте этого; у меня есть пятьсотъ кронъ; эту небольшую сумму скопилъ я на службѣ вашему отцу, для того, чтобъ она была моей кормилицей, когда одряхлѣвшіе члены откажутся служить и пренебрегаемую старость забросятъ въ уголъ. Возьмите ее; тотъ кто питаетъ врановъ, печется и о воробьяхъ, будетъ попечителемъ моей старости. Вотъ это золото; все это отдаю я вамъ. Позвольте мнѣ быть вашимъ служителемъ; хоть я и дряхлъ на видъ, я все-таки силенъ и бодръ, потому что въ юности никогда не употреблялъ горячихъ, возмущающихъ кровь напитковъ; никогда безстыдно не предавался тому, что родитъ слабость и немощность; потому моя старость -- хорошая зима, морозная, но здоровая; позвольте мнѣ идти съ вами; буду служить вамъ, какъ молодой человѣкъ, во всѣхъ вашихъ дѣлахъ и надобностяхъ.
   ОРЛА. О, добрый старикъ! какъ прекрасно проявляется въ тебѣ неизмѣнная преданность {Въ прежнихъ изданіяхъ: The constant service... По Колльеру: The constant favour...} стараго времени, когда потѣли на службѣ по долгу, не изъ корма! Не нынѣшняго ты времени, когда всѣ потѣютъ только изъ повышенія, и добившись его, добытымъ и придушаютъ свою службу; не таковъ ты. Но, бѣдный старикъ, ты ухаживаешь за сгнившимъ деревомъ, которое за всѣ твои труды и заботы даже и зацвѣсть не въ состояніи. Пусть будетъ однакожь по твоему, пойдемъ вмѣстѣ; наткнемся, прежде чѣмъ издержимъ жалованье твоей юности, на какое нибудь покойное, скромное довольство.
   АДАМ. Идемъ, дорогой мой господинъ; буду до послѣдняго моего часа служить тебѣ вѣрно и честно. Съ семнадцати лѣтъ, а мнѣ почти ужь восемьдесятъ, жилъ я здѣсь -- не жить мнѣ здѣсь болѣе. Въ семнадцать лѣтъ многіе добиваются счастія; въ восемьдесятъ поздно ужь. И все таки, умру хорошо и не должникомъ моему господину -- буду какъ нельзя болѣе вознагражденъ счастіемъ. (Уходятъ.)
   

СЦЕНА 4.

Арденскій лисъ.

Входятъ Розалинда въ мужскомъ платьѣ, Делія, одѣтая пастушкой, и Оселокъ.

   РОЗА. О, Юпитеръ, какъ утомились душевныя мои силы!
   ОСЕЛ. О моихъ душевныхъ силахъ нисколько я не безпокоюсь; вотъ, еслибъ ноги-то не утомлялись.
   РОЗА. Я могла бы опозорить мужской мой нарядъ, расплакаться какъ женщина; но я должна ободрять сосудъ слабѣйшій, потому что штаны и куртка должны быть мужественнѣй юбки, и потому, мужайся, добрая Аліена.
   ЦЕЛІ. Будьте снисходительны, переносите мою слабость; не могу идти далѣе.
   ОСЕЛ. Что до меня, я скорѣй соглашусь переносить вашу слабость, чѣмъ васъ; впрочемъ, еслибы и понесъ васъ, не понесъ бы креста {Cross -- крестовикъ, монета съ изображеніемъ на ней креста.}, потому что, полагаю, нѣтъ вѣдь никакихъ денегъ въ кошелькѣ вашемъ.
   РОЗА. Мы въ Арденскомъ ужь лѣсу.
   ОСЕЛ. Въ Арденскомъ я, и тѣмъ я глупѣе; былъ я дома -- былъ въ лучшемъ мѣстѣ; но путешественники должны всѣмъ вѣдь быть довольны.
   РОЗА. И будь, добрый Оселокъ.-- Смотри, кто это, однакожь, идетъ сюда? молодой человѣкъ и старикъ въ пресерьезномъ разговорѣ.

Входятъ Коринъ и Сильвій.

   КОРИ. Такимъ образомъ ты заставишь ее всегда пренебрегать тобой.
   СИЛЬ. О, Коринъ, еслибъ ты зналъ какъ люблю я ее!
   КОРИ. Отчасти догадываюсь; любилъ вѣдь и я когда-то. силъ. Нѣтъ, Коринъ, не можешь ты, по старости, догадаться, хотя бы въ молодости и былъ такимъ истиннымъ любовникомъ, какой когда-либо вздыхалъ на полунощной подушкѣ; еслибъ твоя любовь когда-либо было похожа на мою -- а я увѣренъ, что никто не любилъ еще такъ, -- до какого множества смѣшнѣйшихъ продѣлокъ былъ бы ты доведенъ твоей страстью.
   КОРИ. До тысячи, забытыхъ ужь.
   СИЛЬ. О, такъ ты никогда и не любилъ такъ страстно. Если ты не помнишь и малѣйшей глупости, до которой когда-либо доводила тебя любовь твоя -- не любилъ ты; если ты не говорилъ {Въ прежнихъ изданіяхъ: Or if thou hast not sat... По Колльеру Or if thou hast not spake...}, какъ теперь я, утомляя слушателя восхваленіями своей любезной -- не любилъ ты; если ты не отрывался вдругъ отъ бесѣды, какъ теперь я -- не любилъ ты. О Фебе, Фебе, Фебе! (Уходитъ.)
   РОЗА. Бѣдный пастухъ! изслѣдуя твою рану, я нашла, по какой-то злой случайности, свою.
   ОСЕЛ. А я мою. Помню, когда я былъ влюбленъ, я переломилъ свой мечъ о камень, и внушилъ ему, что это за ночныя его прогулки къ Жаннѣ Смиль; помню и поцѣлуи ея вальку и коровьимъ соскамъ, которыхъ, при дойкѣ, касались ея прекрасныя, растрескавшіяся ручки; помню какъ любезничалъ съ гороховымъ, вмѣсто ея, стручкомъ, какъ вынулъ изъ него двѣ горошины и, возвращая ихъ назадъ, сказалъ, заливаясь слезами: носи это въ память обо мнѣ. Мы, истинно влюбленные, удивительно сумасбродны; но такъ какъ въ природѣ все смертно, то и въ любви все смертельно безумно.
   РОЗА. Ты говоришь умнѣе, чѣмъ думаешь.
   ОСЕЛ. Да я въ моемъ умѣ никогда и не усомнюсь, пока не переломлю о него ноги.
   РОЗА. Юпитеръ! Юпитеръ! страсть этого пастуха такъ сходна съ моей.
   ОСЕЛ. И съ моей; моя немного только поустарѣла, поослабѣла {Въ прежнихъ изданіяхъ: but it grows something stale with me... По Колльеру: but it grows something stale with me, And begins to jail with me.}.
   ЦЕЛІ. Прошу васъ, спросите у этого человѣка, не можетъ ли онъ за деньги накормить насъ; я до смерти отощала.
   ОСЕЛ. Эй ты, дурень!
   РОЗА. Полно, шутъ; не родня вѣдь онъ тебѣ. кори. Кто тамъ зоветъ меня?
   ОСЕЛ. Лучшіе тебя, почтеннѣйшій.
   КОРИ. Куда какъ, безъ того, были бъ вы жалки.
   РОЗА. Да перестань же.-- Добраго тебѣ вечера, любезный другъ.
   КОРИ. И вамъ, прекрасный господинъ, и вамъ всѣмъ.
   РОЗА. Прошу тебя, любезный, если просьбой или деньгами можно отыскать въ этомъ пустынномъ мѣстѣ гостепріимство, проводи насъ туда, гдѣ бы можно было отдохнуть и поѣсть. Молодая эта дѣвушка страшно утомилась дорогой, нуждается въ помощи.
   кори. Жаль мнѣ ее, прекрасный господинъ, и ради ея, болѣе чѣмъ ради себя, хотѣлъ бы быть позажиточнѣй, чтобъ помочь ей; но я пастухъ другаго человѣка, и не стригу овецъ, которыхъ пасу; хозяинъ же мой скупъ, и не ищетъ гостепріимствомъ дороги въ царствіе небесное. Да къ тому жь еще и домъ, и стада, и пастбища его продаются, и такъ какъ самъ онъ въ отсутствіи, то въ нашей овчарнѣ и нѣтъ ничего съѣдобнаго. Впрочемъ, пойдемте, посмотрите сами; что до меня -- я очень вамъ радъ.
   РОЗА. Кто жь покупаетъ его стада и пастбища?
   КОРИ. А вотъ, тотъ самый молодой пастухъ, что сейчасъ ушолъ отсюда; да ему не до покупокъ теперь.
   РОЗА. Такъ будь же такъ добръ, купи, если только не будетъ это противно чести, и домъ, и стада, и пастбища для насъ; деньги на это мы дадимъ тебѣ.
   ЦЕЛІ. И мы увеличимъ твое жалованье. Мнѣ нравится это мѣсто, и я охотно поселюсь здѣсь.
   КОРИ. Купить все это, навѣрное можно. Пойдемте; найдете, и послѣ всего что узнаете, почву, доходы и этотъ образъ жизни подходящими, я куплю все на ваши деньги тотчасъ же, и буду вѣрнымъ вашимъ слугою. (Уходятъ.)
   

СЦЕНА 5

Другая часть лѣса,

Входятъ Амьень, Жакъ и другіе.

   АМЬЕ. (Поетъ). Кто подъ зеленой листвой
             Любитъ валяться со мной,
             Пѣсню веселую радъ
             Съ птичками нѣтъ въ одинъ ладъ,
   Иди тотъ сюда, или тотъ сюда, или тотъ сюда;
             Не узритъ никогда
             Здѣсь онъ врага,
   Кромѣ развѣ зимы да ненастной погоды.
   ЖАКЪ. Продолжай, продолжай, прошу тебя, продолжай.
   АМЬЕ. Усилю, пожалуй, еще болѣе грустное твое расположеніе, Жакъ.
   ЖАКЪ. Скажу спасибо и за то. Продолжай, прошу, продолжай. Я могу высасывать грусть изъ пѣсни, съ такимъ же удовольствіемъ, какъ ласочка яйца. Продолжай, прошу, продолжай.
   АМЬЕ. Я охрипъ; увѣренъ, что не угожу тебѣ.
   ЖАКЪ. Да я и не прошу тебя угождать, прошу пѣть. Дальше, второй куплетъ; куплетами вы вѣдь это называете?
   АМЬЕ. Какъ хочешь, любезный Жакъ.
   ЖАКЪ. Какое мнѣ впрочемъ дѣло до названій; ничего вѣдь не должны они мнѣ. Чтожь, споешь?
   АМЬЕ. Пожалуй; въ угоду больше тебѣ, чѣмъ себѣ.
   ЖАКЪ. Прекрасно; вздумаю когда-нибудь благодарить кого, поблагодарю тебя. То, что они называютъ комплиментами, ни дать ни взять -- встрѣча двухъ мартышекъ; разсыпается человѣкъ передо мной въ благодарностяхъ, мнѣ все сдается, что подалъ я ему какой-нибудь пенсъ, и онъ отвѣчаетъ мнѣ нищенской благодарностью.-- Пой же.-- А вы, не расположенные пѣть, молчите.
   АМЬЕ. Изволь, докончу мою пѣсню. Накрывайте, господа, между тѣмъ столъ; Герцогъ желаетъ пображничать подъ этимъ деревомъ. Онъ весь этотъ день искалъ тебя.
   ЖАКЪ. А я весь этотъ день избѣгалъ его. Онъ слишкомъ большой для меня спорщикъ. Я раздумываю о многомъ, какъ и онъ, но я, благодареніе Богу, не хвастаюсь этимъ. Ну, щебечи же.
   ВСѢ (Кромѣ Жака поютъ):
             Кто честолюбья бѣжитъ,
             Лучше на солнцѣ корпитъ,
             Пищу себѣ самъ достаетъ,
             Доволенъ и тѣмъ, что найдетъ,
   Иди тотъ сюда, или тотъ сюда, или тотъ сюда;
                       Не узритъ никогда
                       Здѣсь онъ врага,
   Кромѣ развѣ зимы, да ненастной погоды.
   
   ЖАКЪ. Скажу вамъ на этотъ мотивъ стишки, которые сложилъ вчера на зло стихотворной моей способности.
   АМЬЕ. А я пропою ихъ.
   ЖАКЪ. Вотъ они.
             Если попутаетъ грѣхъ --
             Станетъ осломъ человѣкъ,
             Броситъ имѣнье и домъ,
             Бывши каприза рабомъ,
   Дукдамъ, дукдамъ, дукдамъ *);
                       Его предстанутъ глазамъ
                       Дураки, какъ и самъ,
   Придти коль вздумаетъ къ намъ.
   *) Ducdame -- одни комментаторы превратили это слово въ duc ad me -- веди его ко мнѣ; другіе предполагаютъ что это простонародная кличка для сбора утокъ; третьи, что это простой припѣвъ пѣсенъ.
   
   АМЬЕ. Что-же дукдамъ-то значитъ? ЖАКЪ. Греческое это заклинанье для сбора дураковъ въ заколдованный кругъ.-- Пойду спать, если удастся заснуть, а не удастся -- примусь издѣваться надъ первенцами Египта.
   АМЬЕ. А я пойду за Герцогомъ; готово все для пира.

(Уходитъ.)

   

СЦЕНА 6.

Тамъ же.

Входятъ Орландо и Адамъ.

   АДАМ. Не могу, дорогой мой господинъ, идти далѣе. Умираю съ голоду! Лягу здѣсь, отмѣрю здѣсь себѣ могилу. Прощайте, добрый господинъ мой.
   ОРЛА. Полно; что съ тобой, Адамъ? на столько-то у тебя мужества? Поживи еще немного; поободрись немного; поразвеселись немного. Есть въ этомъ дремучемъ лѣсу какой-нибудь звѣрь -- сдѣлаюсь его пищей, или притащу его въ пищу тебѣ. Къ смерти воображеніе твое ближе твоихъ силъ. Ободрись для меня {Въ прежнихъ изданіяхъ: be comfortable... По Колльеру: be сотforted...}; погоди умирать. Я сейчасъ же возвращусь къ тебѣ; не добуду тебѣ чего-нибудь поѣсть -- умирай себѣ; умрешь до моего возвращенія -- насмѣешься надъ моимъ стараніемъ. Ну вотъ, отлично! ты смотришь веселѣй; я какъ разъ возвращусь къ тебѣ. Ты лежишь однакожь на холодномъ вѣтру; дай я перенесу тебя подъ какой-нибудь кровъ; не умрешь ты отъ недостатка пищи, если только живетъ что либо въ этой пустынѣ. Веселѣй, добрый Адамъ! (Уходятъ.)
   

СЦЕНА 7.

Тамъ же. Накрытый столъ.

Входятъ Герцогъ, Амьень, Дворяне и другіе.

   ГЕРЦ. Видно онъ въ звѣря обратился; потому что въ человѣческомъ видѣ нигдѣ не оказывается.
   1. дв. Онъ только что ушелъ отсюда. Здѣсь онъ былъ веселъ, слушалъ пѣсню.
   ГЕРЦ. Ну, если онъ, весь разногласіе, дѣлается музыкальнымъ -- быть скоро разладу въ созвѣздіяхъ. Ступайте, отыщите его; скажите что хочу говорить съ нимъ.

Входитъ Жакъ.

   1. дв. Избавляетъ онъ меня своимъ возвращеніемъ сюда отъ труда этого.
   ГЕРЦ. Что же это, любезнѣйшій? что же это за жизнь, если бѣдные твои друзья должны добиваться бесѣды съ тобой, какъ милости? Да ты веселехонекъ.
   ЖАКЪ. Шутъ, шутъ! Въ лѣсу я встрѣтилъ шута, полосатаго шута; -- о, жалкій свѣтъ!-- Такъ вѣрно, какъ живу пищей, наткнулся я на шута; разстянувшись грѣлся онъ на солнышкѣ и издѣвался надъ госпожей Фортуной отличнѣйшимъ образомъ, отличнѣйшимъ, и вполнѣ разумно, хоть и полосатый шутъ.-- "Здорово, шутъ", сказалъ я ему. "Нѣтъ, почтеннѣйшій", сказалъ онъ, "не называйте меня шутомъ, пока не пошлетъ мнѣ небо богатство". За тѣмъ, онъ вынулъ изъ кармана солнечные часы, посмотрѣлъ на нихъ мрачно и сказалъ весьма мудро: "десять часовъ. Изъ этого", продолжалъ онъ, "видимъ мы какъ движется міръ. Часъ только тому назадъ было девять; а черезъ часъ еще будетъ одиннадцать; и такъ, часъ за часомъ, мы зрѣемъ и зрѣемъ, а за тѣмъ, часъ за часомъ, мы гніемъ и гніемъ; и все тутъ". Услыхавъ эти разсужденія полосатаго шута о времени, принялись мои легкія пѣть пѣтухомъ отъ радости, что дураки могутъ быть такъ глубокомысленны, и смѣялся я, безъ перерыва, цѣлый, по его часамъ, часъ.-- О, благородный шутъ! превосходнѣйшій шутъ! Полосатая, изъ всѣхъ одеждъ лучшая.
   ГЕРЦ. Какой же это шутъ?
   ЖАКЪ. О, превосходнѣйшій шутъ!-- Былъ и придворнымъ; и говоритъ, что женщины, когда онѣ молоды и красивы, одарены способностью сейчасъ узнавать это; и въ мозгу его, высохшемъ, какъ оставшійся отъ путешествія сухарь, есть странные отдѣлы, напичканные наблюденіями, которыя онъ отрывками и пускаетъ въ ходъ.-- О, зачѣмъ я не шутъ! жажду полосатаго наряда.
   ГЕРЦ. Получишь его.
   ЖАКЪ. Это единственная моя просьба; въ предположеніи, разумѣется, что вырвете изъ болѣе здраваго вашего сужденія разросшееся въ немъ мнѣніе, что уменъ я. Хочу быть вполнѣ свободнымъ, имѣть такую-жь, какъ вѣтеръ, широкую привилегію дуть на кого вздумается; шуты имѣютъ вѣдь ее. И тѣ, которыхъ наиболѣе буду продувать шутовствомъ моимъ, наиболѣе должны будутъ смѣяться. А почему должны? Это почему такъ же видимо, какъ дорога въ приходскую церковь. Тому, кого шутъ умно уколитъ, глупо вѣдь не казаться совершенно къ его уколу безчувственнымъ {Въ прежнихъ изданіяхъ: Not to seem senseless of the bob... Пo Колльеру: But to seem senseless of the bob...}, какъ бы тамъ его ни коробило; не захочетъ -- глупость умника обнаружится даже и косвенными намеками шута. Дайте мнѣ полосатый мой нарядъ, дайте свободу говорить что думаю, и выполощу я на чисто гнусное тѣло зачумленнаго міра; если только терпѣливо будутъ принимать мое лѣкарство.
   ГЕРЦ. Полно! могу тебѣ сказать, что бы ты дѣлалъ.
   ЖАКЪ. Что же, кромѣ хорошаго?
   ГЕРЦ. Грѣшилъ бы, бичуя грѣхъ ужаснѣйшимъ образомъ; потому что самъ былъ распутенъ и чувствененъ, какъ сама животная похоть; и всѣ волдыри и язвы, добытыя твоимъ собственнымъ разгуломъ, сваливалъ бы ты на весь міръ.
   ЖАКЪ. Да развѣ возстающій противъ гордости возстаетъ противъ какого-нибудь отдѣльнаго лица? Не вздымается развѣ она такъ же страшно, какъ море, пока самыя средства этого не начнутъ отливать {Въ прежнихъ изданіяхъ: Till that the very very means do ebb?.. По Колльеру: Till that the very zneans of wear do ebb?}? Какую изъ женщинъ города называю я, когда говорю: царскіе доходы носитъ горожанка на недостойныхъ плечахъ своихъ? Какая изъ нихъ можетъ выступить и сказать, что я разумѣю ее, когда и ея сосѣдка такова же, какъ она? Кто и изъ самого низкаго сословія, думая что я говорю о немъ, выступитъ и скажетъ: не на твой вѣдь счетъ щеголяю я, и оправдаетъ такой глупостью мѣткость моей рѣчи? Вотъ и все; что же тутъ? что же? Укажите, чѣмъ оскорбилъ его языкъ мой; отдалъ онъ должную ему справедливость -- онъ оскорбилъ себя самъ; чистъ онъ -- мой укоръ проносится, какъ дикій гусь, никѣмъ не признанный.-- Это кто?

Входитъ Орландо съ обнаженнымъ мечемъ.

   ОРЛА. Остановитесь, не ѣшьте больше.
   ЖАКЪ. Да я ничего и не ѣлъ еще.
   ОРЛА. И не будешь, пока нужда не насытится.
   ЖАКЪ. Какой же это породы пѣтухъ?
   ГЕРЦ. Дѣлаетъ тебя такъ дерзкимъ крайность, или грубое презрѣніе вѣжливости заставляетъ тебя забыть всякое приличіе?
   ОРЛА. Первымъ вы попали прямо въ жилку; тернистое остріе крайней нужды лишило меня привѣтливой вѣжливости; родился я, однакожь, не въ дичи, получилъ кой-какое образованіе. И все-таки говорю, остановитесь, смерть тому, кто коснется этихъ плодовъ прежде, чѣмъ будутъ удовлетворены я и мое требованіе.
   ЖАКЪ. Не удовлетворятся благоразуміемъ -- умереть мнѣ.
   ГЕРЦ. Чего хочешь ты? Вѣжливостью ты скорѣй, чѣмъ принужденіемъ, принудилъ бы и насъ быть вѣжливыми.
   ОРЛА. Я почти умираю отъ недостатка пищи, и вы дадите мнѣ ее.
   ГЕРЦ. Садись и ѣшь, милости просимъ.
   ОРЛА. Говорите вы такъ ласково? Простите же мнѣ, прошу васъ. Я думалъ, что здѣсь все дико, и потому обратился къ вамъ такъ грозно-повелительно. Но кто бы ни были вы, беззаботно коротающіе ползущіе часы времени подъ сѣнію мрачныхъ вѣтвей въ этой неприступной пустынѣ, если вы когда нибудь знали дни лучшіе; если когда нибудь были тамъ, гдѣ колокола призываютъ въ церковь; если когда нибудь сидѣли за столомъ добраго человѣка; если когда нибудь стирали слезу съ рѣсницъ вашихъ, и знаете, что значитъ сострадать и возбуждать состраданіе -- вы дозволите и вѣжливости быть настоятельнымъ требованіемъ. Въ этой надеждѣ, краснѣя, влагаю я мечъ въ ножны.
   ГЕРЦ. Дни лучшіе мы видѣли, колокола въ церковь насъ призывали, за столомъ добрыхъ людей мы сиживали, и глаза отъ слезъ, святымъ состраданіемъ вызванныхъ, отирали; и потому, садись спокойно, и распоряжайся всѣмъ, чѣмъ можемъ помочь нуждѣ твоей.
   ОРЛА. Такъ погодите же еще немного приступать къ вашей трапезѣ, пока я, какъ лань, не сбѣгаю за моимъ дѣтенушемъ, чтобъ накормить и его. Это бѣдный старикъ, столько, изъ одной только любви ко мнѣ, проковылявшій за мною; пока онъ, удрученный двумя тяжкими недугами: старостью и голодомъ, не насытится -- не возьму я ничего въ ротъ.
   ГЕРЦ. Ступай за нимъ; мы ни до чего не дотронемся до твоего возвращенія.
   ОРЛА. Благодарю васъ, и да благословитъ васъ Господь за доброту вашу! (Уходитъ.)
   ГЕРЦ. Видишь, не одни мы несчастливы; на громадномъ вселенскомъ театрѣ разыгрываются сцены, далеко плачевнѣйшія той, какую мы разыгрываемъ.
   ЖАКЪ. Весь міръ сцена, и всѣ, и мущины и женщины, актеры; всѣ имѣютъ свои входы и выходы; и одинъ и тотъ же человѣкъ играетъ не одну роль въ семи дѣйствіяхъ, его возрастами образуемыхъ. Въ началѣ, роль дитяти, срыгивающаго и визжащаго на рукахъ кормилицы; потомъ, плаксиваго школьника, съ свѣжимъ утреннимъ личикомъ и съ сумочкой, неохотно, улиткой ползущаго въ школу; потомъ, влюбленнаго, вздыхающаго, какъ печка, горестными сонетами бровямъ своей возлюбленной; потомъ, воина, богатаго неслыханными проклятіями и бородой леопарда, жаднаго къ почестямъ, задорнаго и бѣшенаго въ ссорахъ, отыскивающаго мыльный пузырь славы въ самомъ жерлѣ пушекъ; за тѣмъ, судьи, съ кругленькимъ брюшкомъ, начиненнымъ каплуномъ, со строгимъ взоромъ, съ подобающей бородой {Во время Шекспира каждое званіе имѣло свою отличительную бороду; борода судей была отлична отъ бороды военныхъ, епископская -- отъ бороды и тѣхъ и другихъ, и т. д.}, преисполненнаго мудрыхъ изрѣченій и пошлыхъ доводовъ. Въ шестомъ, онъ является сухопарымъ Панталономъ въ туфляхъ {Лице Итальянскихъ комедій, являющееся въ туфляхъ.}, съ очками на носу и съ кошелемъ на боку; тщательно сбереженные штанишки юности страшно широки для высохшихъ его ногъ, и голосъ мужа перешолъ въ дѣтскій дискантъ, и потому онъ пищитъ и визжитъ въ этомъ только тонѣ. Послѣдняя сцена всего этого, заканчивающая эту странную, богатую событіями повѣсть -- второе дѣтство, полное забвеніе; безъ зубъ, безъ глазъ, безъ вкуса, безъ всего.

Орландо возвращается съ Адамомъ.

   ГЕРЦ. Милости просимъ! Усаживай, почтенную твою ношу, и пусть насыщается.
   ОРЛА. Благодарю васъ за него.
   АДАМ. Должны по неволѣ; потому что едва говорю; не въ силахъ благодарить васъ.
   ГЕРЦ. Прошу покорно; приступайте. Не буду мѣшать вамъ теперь распросами.-- Сыграйте намъ что нибудь, а ты, любезный братъ, спой.
   АМЬЕ. (Поетъ:)
             Дуй, дуй вѣтеръ зимній себѣ,
             Не такъ ты все же жестокъ,
                       Какъ неблагодарность людей;
             Не такъ и зубъ твой остеръ.
             Потому что ты вѣдь незримъ
                       Какъ бы ни рѣзко дышалъ.
   Пойте жь, славьте жь зеленую сѣнь!
   Сплошь вѣдь дружба обманъ, дуръ и любовь.
                       Славьте жь зеленую сѣнь,
                       Веселѣй жизнь наша подъ ней.
             Морозь, морозь гнѣвное небо,
             Не кусаешь свирѣпо такъ ты,
                       Какъ благодѣяній забвенье.
             Хоть и леденишь ты водную зыбь,
             Все жь не язвитъ такъ жало твое,
                       Какъ измѣна друзей.
   Пойте жь, славьте жь зеленую сѣнь!
   Сплошь вѣдь дружба обманъ, дурь и любовь.
                       Славьте жь зеленую сѣнь,
                       Веселѣй жизнь наша подъ ней.
   ГЕРЦ. Если ты сынъ добраго Ровланда, какъ ты шепнулъ мнѣ и какъ свидѣтельствуетъ мой глазъ, видя въ твоемъ лицѣ живой его портретъ -- искренно радъ тебѣ. Я герцогъ, любившій отца твоего. Пойдемъ въ мою пещеру; тамъ ты разскажешь мнѣ все, что съ тобой было.-- Добрый старикъ, я радъ и тебѣ такъ же, какъ твоему господину. Помогите ему идти.-- (Орландо) Руку, разскажи мнѣ все. (Уходятъ.)
   

ДѢЙСТВІЕ III.

СЦЕНА 1.

Комната во дворцѣ.

Входятъ Фредерикъ, Оливеръ, Придворные и Служители.

   ФРЕД. Съ тѣхъ поръ не видалъ его? Не можетъ этого быть; не преобладай во мнѣ милосердіе -- не искалъ бы я, видя тебя передъ собою, другаго для моей мести. Но смотри, отыщи брата, гдѣ бы онъ тамъ ни былъ; ищи его со свѣчей. Представь его, живаго, или мертваго, въ теченіи двѣнадцати этихъ мѣсяцевъ, или не возвращайся жить въ нашихъ владѣніяхъ. Твои земли и все, что ты называешь своимъ, стоящее конфискаціи, будетъ конфисковано до тѣхъ поръ, пока устами твоего брата не оправдается въ томъ, въ чемъ мы тебя подозрѣваемъ.
   ОЛИВ. О, еслибъ ваше высочество знали мое къ нему расположеніе! Никогда не любилъ я его.
   ФРЕД. Тѣмъ гнуснѣе ты.-- Вытолкайте его вонъ, и велите чиновникамъ, на то назначеннымъ, секверстовать его домъ и земли. Сдѣлать это немедленно, а его прогнать. (Уходите.)
   

СЦЕНА 2.

Ардвискій лѣсъ.

Входите Орландо и привѣшиваетъ къ дереву бумагу.

   ОРЛА. Висите здѣсь, стихи мои, свидѣтелями любви моей; а ты, трижды увѣнчанная царица ночи {Прозерпина, Цинтія и Діана считаются нѣкоторыми миѳологами за одно божество.}, стереги, съ блѣдной твоей выси, цѣломудреннымъ твоимъ глазомъ имя твоей звѣроловицы, всей моей жизнью властвующей. О Розалинда! эти деревья будутъ моей бумагой, и на корѣ ихъ напишу я что думаю, чтобы глазъ каждаго, въ этотъ лѣсъ заглянувшаго, видѣлъ всюду твое совершенство заявленнымъ. Бѣги же, бѣги, Орландо; вырѣзывай на каждомъ деревѣ имя несравненной, цѣломудренной, несказанной. (Уходитъ.)

Входятъ Коринъ и Оселокъ.

   КОРИ. Ну, какъ же нравится тебѣ, почтеннѣйшій Оселокъ, паcтушеская жизнь эта?
   ОСЕЛ. Сказать тебѣ, пастухъ, правду, въ отношеніи къ самой себѣ жизнь это, конечно, хорошая; но въ отношеніи къ пастуху -- прежалкая. Какъ жизнь уединенная, она мнѣ нравитcя; но по разобщенности, куды какъ дрянна она. Ну, и потому что проходитъ въ поляхъ, она мнѣ по сердцу; но потому что не при дворѣ -- скучна она ужасно. Какъ жизнь скромная, она, видишь ли, весьма соотвѣтствуетъ расположенію моего духа; но, какъ чуждая всякаго обилія, сильно претитъ моему желудку. Есть въ тебѣ, пастухъ, какая нибудь философія?
   КОРИ. Знаю только, что чѣмъ сильнѣе кто боленъ, тѣмъ ему хуже; что у кого нѣтъ денегъ, имущества и довольства -- лишенъ трехъ добрыхъ друзей; что свойство дождя мочить, а огня -- жечь; что хорошее пастбище дѣлаетъ овцу жирной; что главная причина ночи -- отсутствіе солнца; что не получившій ума ни отъ рожденія, ни отъ ученія можетъ жаловаться на недостатокъ хорошаго образованія, или вышелъ изъ очень ужь глупой семьи.
   ОСЕЛ. Натуральная это философія. Былъ ты когда нибудь при дворѣ?
   КОРИ. Никогда.
   ОСЕЛ. Такъ осужденъ ты на муки вѣчныя.
   КОРИ. Надѣюсь, нѣтъ --
   ОСЕЛ. Вѣрь, поджаришься, какъ дурно испеченное яйцо, съ одной только стороны.
   КОРИ. За то, что не былъ при дворѣ? Почему же?
   ОСЕЛ. Почему? потому что не былъ если при дворѣ, никогда хорошихъ манеръ и не видывалъ; а если никогда хорошихъ манеръ не видывалъ -- твои манеры должны быть злодѣйскія, а злодѣйство грѣхъ, а грѣхъ ведетъ прямо въ адъ. Въ отчаянномъ ты, пастухъ, положеніи.
   КОРИ. Нисколько, Оеелокъ; вѣдь хорошія при дворѣ манеры такъ же смѣшны въ деревнѣ, какъ деревенскія при дворѣ. Ты говорилъ мнѣ, что вы при дворѣ не кланяетесь, а цѣлуете ваши руки; такое привѣтствіе, еслибъ придворные были пастухи, было бы страшно нечистоплотно.
   ОСЕЛ. Докажи, докажи!
   КОРИ. Да вѣдь мы безпрестанно возимся съ овцами; а шкура ихъ, ты знаешь, пресальная.
   ОСЕЛ. А развѣ руки нашихъ придворныхъ не потѣютъ? развѣ сало овецъ не такъ же здорово, какъ потъ человѣка? Плохое, это доказательство. Приводи получше; ну.
   КОРИ. Кромѣ того, наши руки жестки.
   ОСЕЛ. Тѣмъ скорѣе ощутятъ ихъ ваши губы. Плохо и это. Приводи болѣе дѣльное.
   КОРИ. И зачастую вымазаны лекарствомъ нашихъ овецъ; хочешь чтобъ мы цѣловали деготь? Руки придворныхъ благоухаютъ выхухолемъ.
   ОСЕЛ. Пустѣйшій ты человѣкъ! Червями изъѣденный ты кусъ мяса, въ сравненіи съ свѣжей его частью. Узнай отъ мудраго, и поразмысли: выхухоль, по происхожденію, далеко ниже и дегтя; самое онъ неопрятное изверженіе кошки. Приводи лучшее доказательство.
   КОРИ. Нѣтъ, слишкомъ ужь ты, по придворному, уменъ для меня; остаюсь при своемъ.
   ОСЕЛ. Хочешь стало остаться осужденнымъ? Да поможетъ же тебѣ, Господь, глупый ты человѣкъ! да вразумитъ тебя! несмышленокъ ты.
   КОРИ. Простой я, почтеннѣйшій, работникъ; пожинаю что ѣмъ, добываю что ношу; ни къ кому не питаю ненависти, никому и не завидую; радуюсь довольству другихъ и не ропщу на свою тяжелую долю; величайшее мое счастіе -- видѣть что мои овцы пощипываютъ себѣ травку, а ягнята сосутъ.
   ОСЕЛ. Вотъ и другой глупый грѣхъ твой: ты сгоняешь овецъ съ баранами, добываешь хлѣбъ совокупленіемъ скота, служишь сводникомъ барану, предаешь, въ противность всякому разумному соединенію, двѣнадцати-мѣсячную ярочку старому, кривомордому, рогатому окну. Если и за это не будешь ты осужденъ -- отказывается самъ дьяволъ отъ пастуховъ; не знаю, какъ иначе ускользнешь ты.
   КОРИ. Вотъ, молодой Ганимедъ, братъ моей новой госпожи, идетъ сюда.

Входитъ Розалинда.

   РОЗА. (Читая бумагу Орландо):
   Отъ востока до запада Индій
   Нѣтъ брилліанта свѣтлѣй Розалинды,
   На крылахъ своихъ по міру всему
   Вѣтеръ славу разноситъ Розалинды.
   И всѣ лучшія красы изображенья
   Предъ ликомъ меркнутъ Розалинды;
   Не храните жь въ памяти своей
   Ничьего лица, кромѣ лица Розалинды.
   ОСЕЛ. Да я буду риѳмовать вамъ такъ {Все стихотвореніе, читаемое Розалиндой, такъ же какъ и послѣдующее Оселка риѳмуютъ только на Rosalind.} цѣлые восемь лѣтъ, за исключеніемъ только часовъ обѣда, ужина и сна; ни дать ни взять вереница это на рынокъ бѣгущихъ молошницъ.
   РОЗА. Полно, шутъ.
   ОСЕЛ. Вотъ вамъ обративъ:
   Не достаетъ оленю оленицы,
   Пусть ищетъ такой, какъ Розалинда;
   Жаждетъ вошка кота --
   Хочетъ того-жь и Розалинда;
   Нужна зимней одеждѣ покрышка --
   Нуждается въ ней и Розалинда;
   Кто жнетъ, долженъ вязать
   И валить на возы -- вались и Розалинда;
   Чѣмъ слаще орѣхъ, тѣмъ кислѣй скорлупа --
   Такой точно орѣхъ и Розалинда.
   Изъ розъ кто прекраснѣйшей ищетъ --
   Суждены тому муки любви и Розалинда.
   
   Глупѣвшая скачка риѳмъ. Зачѣмъ заражаетесь вы ей?
   РОЗА. Молчи, безтолковый шутъ; нашла я ихъ на деревѣ.
   ОСЕЛ. Скверный же плодъ приноситъ это дерево.
   РОЗА. Привью его тобою, а за тѣмъ кизвлемъ, и оно принесетъ, изъ всѣхъ плодовъ этой страны, самый ранній, потому что сгніешь прежде, чѣмъ на половину созрѣешь, а это главное достоинство кизиля {Тутъ непереводимая игра созвучіемъ словъ medlar -- кизиль, и medler -- человѣкъ во все вмѣшивающійся.}.

Входитъ Целія, читая бумагу.

   РОЗА. Молчи! Сестра идетъ сюда, что-то читая; отойдемъ въ сторону.
   ЦЕЛІ. (Читаетъ):
   Зачѣмъ же быть лѣсу этому безмолвнымъ?
             Потому что безлюденъ? Нѣтъ;
   Ко всѣмъ деревьямъ я его
             Привѣшу языки, и возвѣстятъ они:
   Одни -- какъ коротка людская жизнь,
             Какъ быстро совершаетъ блужданіе свое,
   Что не длиннѣе и локти оно;
             Другіе -- нарушенье клятвъ
   Другъ другу данныхъ;
             Но на лучшихъ изъ вѣтвей,
   И въ заключенье каждой мысли
             Будетъ имя Розалинды.
   И узнаетъ каждый, что прочтетъ:
             Что, задумавъ въ маломъ показать
   Все лучшее прекраснаго всего,
             Соединить природѣ небо повелѣло
   Въ одномъ лицѣ всѣ совершенства;
             Что потому природа ей и даровала:
   Красу ланитъ Елены -- но не сердце,--
             Все величье Клеопатры,
   Все лучшее что было въ Аталантѣ,
             И Лукреціи степенной скромность;
   Что такъ, велѣніемъ боговъ,
             И создалася Розалинда,
   Изъ многихъ глазъ, сердецъ и лицъ
             Соединивъ все лучшее въ себѣ.
   Хотѣло небо даровать ей это все,
             А я хочу и жить, и умереть ея рабомъ.
   РОЗА. О добрѣйшій Юпитеръ! какой скучнѣйшей проповѣдью любви угостилъ ты прихожанъ своихъ, ни разу не воскликнувъ: терпѣніе, любезнѣйшіе!
   ЦЕЛІ. А вы что здѣсь? уходите, други; ступай, пастухъ; и ты съ нимъ, дуралей.
   ОСЕЛ. Идемъ, пастухъ; отступимъ съ честью, если не съ обозомъ, такъ съ сумой. (Уходитъ съ Кориномъ.)
   ЦЕЛІ. Слышала ты стихи эти?
   РОЗА. Слышала всѣ, и съ излишкомъ; потому что нѣкоторые съ такимъ преизбыткомъ стопъ, что стиху и не вынести.
   ЦЕЛІ. Не бѣда это; -- стопы вынесутъ стихъ.
   РОЗА. Но если онѣ хромаютъ и не могутъ безъ стиха держаться -- хромаетъ вѣдь и стихъ.
   ЦЕЛІ. Не удивляетъ тебя, что твое или виситъ и вырѣзано на всѣхъ здѣсь деревьяхъ?
   РОЗА. Дивлюсь семь ужь дней изъ девяти до твоего прихода; вотъ, смотри, что я нашла на одной пальмѣ. Никогда со временъ Пиѳагора, когда была Ирландской крысой -- что едва помню, -- не обдавали еще меня такъ стихами {Въ Ирландіи существовало повѣрье, что крысъ можно убивать стихами.}.
   ЦЕЛІ. Догадываешься, кто ихъ пишетъ?
   РОЗА. Человѣкъ.
   ЦЕЛІ. И цѣпь, которую ты нѣкогда носила на шеѣ. Что покраснѣла?
   РОЗА. Кто же?
   ЦЕЛІ. О, боже, боже! трудно развѣ друзьямъ встрѣтиться; и горы могутъ вѣдь сдвинуться землетрясеніемъ, и такъ встрѣтиться.
   РОЗА. Да кто же?
   ЦЕЛІ. Возможно ли?
   РОЗА. Прошу тебя теперь настоятельно, неотступно, скажи, кто.
   ЦЕЛІ. Удивительно, удивительно, чрезвычайно удивительно, и опять удивительно, и превыше всякаго удивленія.
   РОЗА. Несносная! неужели ты думаешь что если я одѣлась мущиной, такъ и нравъ мой въ штанахъ и въ курткѣ? И минута еще отсрочки будетъ Южнымъ океаномъ для открытій. Прошу, скажи, кто, и скорѣй, сейчасъ же. Желала-бъ чтобъ ты была заикой, чтобы скрываемый человѣкъ этотъ могъ вырваться изо рта твоего, какъ вино изъ узкогорлой бутылки, изъ которой или разомъ слишкомъ много выливается, или ничего не льется. Откупорь, же прошу, ротъ свой, дай упиться тѣмъ, что онъ повѣдаетъ.
   ЦЕЛІ. Быть тогда человѣку въ животѣ твоемъ.
   РОЗА. Божіе онъ созданіе? Что за человѣкъ это? Стоитъ его голова шляпы, а подбородокъ -- бороды?
   ЦЕЛІ. Борода у него маленькая.
   РОЗА. Богъ пошлетъ и большую, если будетъ признателенъ; подожду пока подрастетъ, если только не замедлишь познакомить меня съ его подбородкомъ.
   ЦЕЛІ. Молодой это Орландо, разомъ одолѣвшій и борца и твое сердце.
   РОЗА. Полно, къ черту насмѣшки; говори серьёзно и какъ честная дѣвушка.
   ЦЕЛІ. Право, это онъ.
   РОЗА. Орландо?
   ЦЕЛІ. Орландо.
   РОЗА. Ахъ Боже мой! что же мнѣ дѣлать съ моей курткой и штанами?-- Что дѣлалъ онъ, когда ты увидала его? Что сказалъ онъ? Какой былъ видъ у него? Въ чемъ былъ одѣтъ? Что здѣсь дѣлаетъ? Спрашивалъ обо мнѣ? Гдѣ пребываетъ? Какъ съ тобой разстался? и когда ты опять его увидишь? Отвѣть однимъ словомъ.
   ЦЕЛІ. Для этого снабди меня прежде ртомъ Гаргантуа {Великана Рабеле, разомъ проглотившаго пять пилигримовъ въ платьѣ и съ посохами.}; слишкомъ велико это слово для ртовъ нашего вѣка. Отвѣтить на все это и однимъ только да или нѣтъ труднѣе, чѣмъ на всѣ вопросы катехизиса.
   РОЗА. Знаетъ онъ, что я въ этомъ лѣсу, и въ мужскомъ платьѣ? Такъ же онъ цвѣтущь, какъ въ день борьбы?
   ЦЕЛІ. Рѣшать задачи влюбленныхъ такъ же трудно, какъ считать пылинки; попробуй же мою находку, да разжуй ее хорошенько. Нашла я его подъ деревомъ, какъ свалившійся желудь.
   РОЗА. Можно назвать это дерево деревомъ Юпитера, когда такіе плоды съ него сваливаются.
   ЦЕЛІ. Слушайте-жь, сударыня.
   РОЗА. Продолжай.
   ЦЕЛІ. Лежалъ онъ подъ нимъ растянувшись, какъ раненный рыцарь.
   РОЗА. Какъ ни жалостно такое положеніе, украшало оно все-таки землю.
   ЦЕЛІ. Да крикни жь: смирно! языку своему; слишкомъ ужь онъ некстати расходился. Одѣтъ онъ былъ охотникомъ.
   РОЗА. О скверное предзнаменованіе! чтобъ пронзить мое сердце явился онъ.
   ЦЕЛІ. Я хотѣла спѣть мою пѣсню безъ припѣва; ты сбиваешь меня.
   РОЗА. Развѣ не знаешь, что я женщина? подумала, и заговорила. Разсказывай, моя милая.

Входятъ Орландо и Жакъ.

   ЦЕЛІ. Да ты все перебиваешь.-- Молчи! онъ это, кажется.
   РОЗА. Онъ; спрячемся и подслушаемъ. (Прячутся.)
   ЖАКЪ. Благодарю за компанію; а сказать правду, мнѣ такъ же было бы пріятно и въ одиночествѣ.
   ОРЛА. Да и мнѣ; но изъ приличія, благодарю васъ также за вашу бесѣду.
   ЖАКЪ. Господь съ вами; будемъ встрѣчаться какъ можно рѣже.
   ОРЛА. Будемъ понезнакомѣе другъ съ другомъ.
   ЖАКЪ. Прошу васъ, не портить болѣе деревьевъ вырѣзываніемъ любовныхъ стиховъ на корѣ ихъ.
   ОРЛА. Прошу васъ, не портить болѣе моихъ стиховъ сквернымъ вашимъ чтеніемъ.
   ЖАКЪ. Розалинда, имя вашей возлюбленной?
   ОРЛА. Да.
   ЖАКЪ. Не нравится мнѣ это имя.
   ОРЛА. И не думали угождать вамъ при ея крещеніи.
   ЖАКЪ. Какого она роста?
   ОРЛА. Вполнѣ моему сердцу соотвѣтствующаго.
   ЖАКЪ. Вы полны прекраснѣйшихъ отвѣтовъ. Не были ль вы знакомы съ женами золотыхъ дѣлъ мастеровъ, не съ колецъ ли запаслись ими?
   ОРЛА. Никакъ; отвѣчаю вамъ совершенно какъ обои {Старые обои, кромѣ разныхъ изображеній, снабжались и разными изрѣченіями.}, съ которыхъ заимствуете вы ваши вопросы.
   ЖАКЪ. Умъ вашъ такъ быстръ; созданъ, полагаю, изъ пятъ Аталанты. Хотите присѣсть со мной? примемся вдвоемъ издѣваться надъ нашей владычей -- вселенной, и надъ всѣми нашими напастями.
   ОРЛА. Не стану издѣваться ни надъ чѣмъ въ мірѣ, кромѣ самого себя, зная за собой вдоволь недостатковъ.
   ЖАКЪ. Величайшій изъ вашихъ недостатковъ, это то, что влюблены вы.
   ОРЛА. Недостатокъ этотъ не промѣняю я и на величайшую изъ вашихъ доблестей. Надоѣли вы мнѣ.
   ЖАКЪ. Клянусь, я искалъ шута когда на васъ наткнулся.
   ОРЛА. Утопъ онъ въ ручьѣ; взгляните въ него, и увидите.
   ЖАКЪ. Увижу свою собственную особу.
   ОРЛА. Которую считаю шутомъ, или нулемъ.
   ЖАКЪ. Не хочу долѣе оставаться съ вами; прощайте, добрѣйшая синьора Любовь.
   ОРЛА. Искренно радъ вашему удаленію; прощайте, добрѣйшая госпожа Меланхолія. (Жака уходитъ; Целія и Розалинда выходятъ.)
   РОЗА. (Целіѣ). Заговорю съ нимъ, какъ назойливый служитель; потѣшусь надъ нимъ въ этомъ платьѣ.-- (Орландо) Эй, лѣсникъ, послушай!
   ОРЛА. Слушаю; что тебѣ надо?
   РОЗА. Скажи, который теперь часъ?
   ОРЛА. Спросилъ бы лучше, какое теперь время дня; часовъ-то нѣтъ вѣдь въ лѣсу.
   РОЗА. Нѣтъ стало въ лѣсу и настоящаго любовника; иначе, ежеминутные его вздохи, ежечасные его стоны обозначали бы лѣностный бѣгъ времена такъ же точно, какъ и часы.
   ОРЛА. Почему жь не быстрый его бѣгъ? не былоли-бъ это вѣрнѣе?
   РОЗА. Никакъ. Время идетъ для разныхъ лицъ различно. Могу тебѣ сказать для кого оно идетъ иноходью, для кого -- рысью, для кого -- вскачь, для кого -- и съ мѣста не двигается.
   ОРЛА. Для кого же идетъ оно рысью?
   РОЗА. Идетъ оно тряской рысью для молодой дѣвушки между заключеніемъ брачнаго договора и вѣнчаньемъ; будь этотъ промежутокъ и семидневный, рысь времени такъ для нея тягостна, что кажется ей семилѣтнимъ.
   ОРЛА. Для кого идетъ оно иноходью?
   РОЗА. Для попа незнающаго Латыни, и для богача подагры невѣдающаго; потому что первый спитъ себѣ спокойно, не имѣя возможности изучать, а второй живетъ припѣваючи, не чувствуя никакой боли; одному незнакомо бремя сухой, изнуряющей науки, другому -- бремя тягостной, многотрудной нищеты. Для нихъ время идетъ иноходью.
   ОРЛА. Для кого скачетъ оно?
   РОЗА. Для вора, къ виселицѣ; потому что, или оно и такъ медленно, какъ только можетъ ступать нога, ему все кажется, что слишкомъ скоро онъ къ ней прибылъ.
   ОРЛА. Для кого-же оно и съ мѣста не двигается?
   РОЗА. Для судей въ вакантное время; потому что отъ закрытія до открытія судовъ они спятъ себѣ, и не замѣчаютъ какъ оно движется.
   ОРЛА. Гдѣ живешь ты, любезный?
   РОЗА. Живу, вотъ съ этой пастушкой, сестрой моей, на опушкѣ этого лѣса, какъ бахрома на подолѣ юбки.
   ОРЛА. И здѣшній ты уроженецъ?
   РОЗА. Какъ кроликъ, тамъ гдѣ рожденъ и живущій.
   ОРЛА. Говоришь, однакожь, такъ, какъ не научишься въ такомъ захолустьѣ.
   РОЗА. Многіе это замѣчали; научилъ меня такъ говорить мой дядя, старый священникъ, въ юности жившій въ городахъ и хорошо знавшій свѣтское обращеніе, потому что былъ тамъ влюбленъ. Слышалъ я не мало его проповѣдей противъ любви, и благодарю Бога, что не женщина и потому не одержимъ тѣмъ множествомъ сквернѣйшихъ недостатковъ, какіе онъ приписывалъ вообще всему этому полу.
   ОРЛА. Не помнишь ли какіе изъ главнѣйшихъ взваливалъ онъ на женщину?
   РОЗА. Главнѣйшихъ совсѣмъ не было; всѣ они были равны, какъ полупенсы; каждый казался чудовищнымъ только до тѣхъ поръ, пока не выступалъ другой.
   ОРЛА. Повѣдай, сдѣлай милость, хоть нѣкоторые.
   РОЗА. Нѣтъ; поберегу мое лѣкарство для больныхъ. Вотъ по нашему лѣсу бродитъ какой-то человѣкъ и портитъ наши деревья, вырѣзывая на нихъ имя Розалинды; развѣшиваетъ оды на кустахъ боярышника, элегіи -- на терновникѣ, и все обоготворяющія имя Розалинды; -- встрѣть я этого сумасброда, я непремѣнно далъ бы ему отличный совѣтъ, потому что, по всему, ежедневной страждетъ онъ лихорадкой любви.
   ОРЛА. Это меня трясетъ такъ любовь; скажи же мнѣ, прошу, твое лѣкарство.
   РОЗА. Да въ васъ нѣтъ ни одного изъ признаковъ, сообщенныхъ мнѣ дядей; онъ научилъ меня какъ распознавать влюбленныхъ; не попали вы еще въ западню эту -- это вѣрно.
   ОРЛА. Какіе-жь это признаки?
   РОЗА. Осунувшіяся щеки, чего нѣтъ у васъ; синева подъ ввалившимися глазами, чего нѣтъ у васъ; неразговорчивость, чего нѣтъ у васъ; борода нерасчесанная, чего нѣтъ у васъ,-- но это я обхожу, потому что борода ваша такова же, какъ доходы меньшаго брата.-- За тѣмъ штанамъ вашимъ слѣдовало-бъ быть безъ подвязокъ, шляпѣ -- безъ ленты, рукавамъ -- разстегнутыми, башмакамъ -- не застегнутыми, и все на васъ должно бы носить на себѣ отпечатокъ отчаянной небрежности. Ничего этого въ васъ нѣтъ; одѣты вы, напротивъ, щегольски, какъ человѣкъ любящій самого себя, а не кого-нибудь другаго.
   ОРЛА. Любезный юноша, какъ хотѣлось бы мнѣ убѣдить тебя, что люблю я.
   РОЗА. Меня убѣдить? это такъ же легко, какъ убѣдить въ этомъ ту, которую любите; а она, ручаюсь, способнѣе убѣдиться, чѣмъ признаться въ этомъ; тутъ женщина всегда винитъ во лжи свою совѣсть.-- Но, не шутя, вы это развѣшиваете по кустамъ и деревьямъ стихи, преисполненныя дивованья Розалиндой?
   ОРЛА. Клянусь тебѣ, юноша, бѣлой рукой Розалинды, я, я, несчастный.
   РОЗА. Такъ ли вы, однакожъ, влюблены, какъ говорятъ стихи ваши?
   ОРЛА. Ни стихи, ни умъ не въ состояніи выразить какъ сильно.
   РОЗА. Любовь чистѣйшее сумасшествіе, и, скажу вамъ, такъ же заслуживаетъ темной комнаты и плети, какъ и настоящій сумасшедшій; если же влюбленныхъ не наказываютъ и не врачуютъ такъ, то это потому только, что это сумасшествіе до того обыкновенно, что и бичевальщики тоже влюблены. Но я стою за мое лѣченіе добрымъ совѣтомъ.
   ОРЛА. И удалось тебѣ хоть кого-нибудь излѣчить имъ?
   РОЗА. Одного, да; и вотъ какъ. Онъ долженъ былъ вообразить, что я его возлюбленная, его владычица, и ухаживать за мной ежедневно; я же, какъ перемѣнчивая юность, былъ съ нимъ грустенъ, жеманенъ, капризенъ, требователенъ, льстивъ, надмѣненъ, причудливъ, глупъ, пустъ, вѣтренъ, и слезливъ и смѣшливъ; выказывалъ кое-что каждой страсти, и ничего каждой страсти дѣльнаго, какъ дѣти и женщины -- животныя большей частью этой масти; то я любилъ его, то ненавидѣлъ; то занимался, то пренебрегалъ имъ; то плакалъ о немъ, то плевалъ на него; такимъ образомъ заставилъ я моего обожателя перейти изъ любовнаго его безумія въ настоящее, выразившееся отрѣченіемъ отъ всѣхъ треволненій свѣта для жизни въ монашескомъ почти затворничествѣ. Такъ я и изцѣлилъ его; этимъ путемъ, берусь вымыть и вашу печень, какъ сердце здоровой овцы, на чисто, такъ что ни пятнышка любви на ней не останется.
   ОРЛА. Да не хочу я изцѣленія.
   РОЗА. Я изцѣлилъ бы я васъ, еслибъ вы только согласились звать меня Розалиндой, ежедневно приходить въ мою лачугу и ухаживать за мной.
   ОРЛА. Чтожь, клянусь моей любовью, готовъ; скажи, гдѣ она.
   РОЗА. Пойдемте со мной, я покажу вамъ ее; дорогой и вы скажете мнѣ, гдѣ вы въ этомъ лѣсу живете. Идете?
   ОРЛА. Съ величайшимъ, добрый юноша, удовольствіемъ.
   РОЗА. Нѣтъ, вы Розалиндой должны звать меня.-- Идемъ, сестра, съ нами. (Уходятъ.)
   

СЦЕНА 3.

Входятъ Оселокъ и Одри; Жакъ въ отдаленіи подслушиваетъ ихъ.

   ОСЕЛ. Иди же, иди, милая Одри, скорѣе; козъ-то твоихъ я ужь соберу. Ну чтожь, Одри, подходящій я человѣкъ? Удовлетворяютъ тебя нехитростныя черты мои?
   ОДРИ. Черты твои! Какія жь это, помилуй насъ Боже, черты?
   ОСЕЛ. Я здѣсь съ тобой и съ твоими козами, какъ нѣкогда причудливѣйшій изъ поэтовъ, честный Овидій между Готами {Тутъ непереводимая игра созвучіемъ словъ: goats -- козлы и Goths -- Готы.}.
   ЖАКЪ. (Про себя). О, ученость, гдѣ это ты пріютилась! хуже даже и Юпитера въ покрытой соломой лачугѣ!
   ОСЕЛ. Когда чьи-нибудь стихи не понимаются, не помогаетъ и смѣтливый малютка, пониманіе, это убиваетъ человѣка еще болѣе, чѣмъ громадный счетъ въ крошечной комнаткѣ.-- Право, желалъ бы, чтобъ боги сдѣлали тебя поэтичной.
   ОДРИ. Не знаю я что такое поэтичное. Хорошее это и на словахъ и на дѣлѣ? Настоящее это дѣло?
   ОСЕЛ. Нисколько, потому что именно настоящая-то поэзія и вымышленнѣйшая; любовники преданы поэзіи, а потому, чѣмъ бы они въ поэзіи ни клялись, все это, какъ любовники, можно сказать, они сочиняютъ.
   ОДРИ. Какъ же ты желаешь, чтобъ боги сдѣлали меня поэтичной?
   ОСЕЛ. Желаю, потому что ты вотъ клянешься, что честная ты дѣвушка; будь ты поэтъ -- я могъ бы предположить, что сочиняешь ты это.
   ОДРИ. Такъ ты не желалъ бы, чтобъ я была честной дѣвушкой?
   ОСЕЛ. Не желалъ бы только въ случаѣ, еслибъ ты была дурна лицемъ; присоединеніе честности къ красотѣ то же вѣдь что медовая подливка къ сахару.
   ЖАКЪ. (Про себя). Куды какой смышленый дуракъ!
   ОДРИ. Я не красива; потому и молю боговъ сдѣлать меня честною.
   ОСЕЛ. Снабдить честностью безобразную неряху -- то же что положить отличное кушанье на грязное блюдо.
   ОДРИ. Я не неряха, хотя благодареніе богамъ, и безобразна.
   ОСЕЛ. Восхвалимъ боговъ за твое безобразіе! неряшество же придетъ послѣ. Но будь тамъ, что будетъ -- женюсь я на тебѣ; для этого я былъ уже у достопочтеннаго Оливера Мартекста, викарія ближайшей деревни, и онъ обѣщалъ отыскать меня въ этой части лѣса, и совокупить насъ.
   ЖАКЪ. (Про себя). Посмотрѣлъ бы на эту сходку.
   ОДРИ. Прекрасно, да даруютъ же намъ боги радость.
   ОСЕЛ. Аминь. Человѣкъ трусливый, пожалуй, и не отважился бы на такой подвигъ; нѣтъ вѣдь тутъ никакого храма -- кромѣ лѣса, никакого свидѣтеля -- кромѣ звѣрей рогатыхъ! Чтожь такое? Не смущайся! Какъ тамъ рога ни противны -- необходимы они. Говорятъ: многіе не знаютъ и счета богатствамъ своимъ; вѣрно; многіе и рогами богатые не знаютъ счета имъ. Ничего, приданое это жены -- не собственное пріобрѣтеніе. Надѣляются рогами только бѣдные {Въ прежнихъ изданіяхъ: Horns? Even so.-- Poor men alone?... По Колльеру: Are horns given to poor men alone?}? Нѣтъ, нѣтъ; и у благороднѣйшаго звѣря они такъ же громадны, какъ и у паршивика. Благословенъ по этому холостякъ? Нѣтъ; какъ обнесенный стѣнами городъ важнѣе деревни, такъ и лобъ женатаго почтеннѣе гладкаго лба холостаго, и на сколько защита лучше беззащитности, на столько имѣнье роговъ благодатнѣе отсутствія ихъ.

Входите Оливеръ Мартекстъ.

   Вотъ и господинъ Оливеръ.-- Милости просимъ, господинъ Мартекстъ. Отдѣлаете вы насъ подъ этимъ деревомъ, или идти намъ съ вами въ вашу часовню?
   МАРТ. Нѣтъ здѣсь никого, кто-бъ передалъ тебѣ эту женщину?
   ОСЕЛ. Не возьму я ее ни по чьей передачѣ, и а р т. Необходимо, однакожъ, чтобъ была она передана тебѣ; не будетъ безъ этого бракъ законенъ.
   ЖАКЪ. (Выходя). Не останавливайся, не останавливайся этимъ; передамъ ее я.
   ОСЕЛ. Ахъ, здраствуйте, господинъ Какъ-вы-тамъ-называетесь. Какъ поживаете? Вы какъ нельзя кстати. Пошли вамъ Господи за то, что къ намъ подоспѣли. Очень радъ васъ видѣть,-- у насъ тутъ кое-что затѣвается.-- Прошу накройтесь же.
   ЖАКЪ. Вздумалъ ты, полосатый шутъ, жениться?
   ОСЕЛ. Какъ у вола есть свое ярмо, достолюбезнѣйшій господинъ, у лошади -- своя узда, у сокола -- свои колокольчики, такъ и у человѣка есть свои пожеланія; и какъ голуби носиками цѣлуются, такъ и вступающіе въ бракъ не прочь поклеваться.
   ЖАКЪ. И ты, человѣкъ такого, какъ твое, происхожденія, хочешь повѣнчаться подъ кустомъ, какъ нищій? Ступай въ церковь, обратись къ достойнѣшему священнику, способному объяснить тебѣ, что такое бракъ; этотъ же соединитъ васъ, какъ соединяютъ панели, и за тѣмъ какъ-разъ кто-нибудь изъ васъ ссохнется, и затрещитъ, затрещитъ, какъ сырая доска.
   ОСЕЛ. (Про себя). Да и не разсчитывалъ я, что буду имъ обвѣнчанъ лучше, чѣмъ другимъ; по всему -- онъ обвѣнчаетъ меня дурно, а буду я дурно обвѣнчанъ -- будетъ это мнѣ, въ послѣдствіи, отличнымъ извиненіемъ, что бросилъ жену мою.
   ЖАКЪ. Пойдемъ со мной; дай мнѣ образумить тебя.
   ОСЕЛ. Идемъ, милѣйшая Одри; а повѣнчаться намъ все таки надо, или придется жить беззаконно. Прощай, почтеннѣйшій Оливеръ.
   
   Оливеръ мой милый, мой славный,
             Не увлечь тебѣ насъ за собой;
   Повернись, уберись неотвязный --
             Не хочу, чтобъ былъ я обвѣнчанъ тобой.

(Уходитъ съ Жакомъ и съ Одри.)

   МАРТ. Плевать мнѣ на тебя; никогда, никакому сумасбродному негодяю не отсмѣять меня отъ моего призванія.

(Уходитъ.)

   

СЦЕНА 4.

Тамъ же. Передъ мызой.

Входятъ Розалинда и Целіа.

   РОЗА. И не говори, хочу плакать.
   ЦЕЛІ. Плачь, сдѣлай милость; а все таки сообрази, что слезы мущинѣ вѣдь неприличны.
   РОЗА. Нѣтъ развѣ у меня причины плакать?
   ЦЕЛІ. Болѣе достаточной и пожелать нельзя, плачь себѣ.
   РОЗА. Самые волосы его лживаго цвѣта.
   ЦЕЛІ. Не много они потемнѣе волосъ Іуды; и поцѣлуи его -- поцѣлуи Іуды.
   РОЗА. Волосы его все таки прекраснаго цвѣта.
   ЦЕЛІ. Отличнаго; каштановый всегда вѣдь былъ твоимъ любимымъ цвѣтомъ.
   РОЗА. И поцѣлуи его невинны, какъ прикосновеніе святой бороды.
   ЦЕЛІ. Онъ купилъ пару губъ Діаны; и монахиня зимней общины не цѣлуетъ такъ невинно; самый ледъ цѣломудрія въ нихъ.
   РОЗА. Зачѣмъ же клялся онъ, что придетъ сегодня утромъ, и нейдетъ?
   ЦЕЛІ. Нѣтъ въ немъ никакой честности.
   РОЗА. Ты думаешь?
   ЦЕЛІ. Да, думаю: не карманникъ онъ и не конокрадъ; но что до его честности въ любви -- думаю: пустехонекъ онъ, какъ закрытая кружка, или какъ червивый орѣхъ.
   РОЗА. Нечестенъ въ любви?
   ЦЕЛІ. Ну да, если влюбленъ; но я думаю, и не влюбленъ онъ.
   РОЗА. Да вѣдь ты слышала, какъ онъ клятвенно завѣрялъ что былъ.
   ЦЕЛІ. Былъ не то, что есть; кромѣ того, клятва любовника нисколько не вѣрнѣе клятвы шинкаря; обѣ -- скрѣпы только лживыхъ счетовъ. Онъ здѣсь въ лѣсу въ свитѣ Герцога, отца твоего.
   РОЗА. Герцога вчера я встрѣтила, и онъ много со мной разговаривалъ. Спросилъ, какого я происхожденія; сказала, такого-жь какъ и онъ; онъ улыбнулся, и отпустилъ меня. Но что же мы толкуемъ объ отцахъ, когда есть такой человѣкъ, какъ Орландо.
   ЦЕЛІ. О, чудесный это человѣкъ! чудесные пишетъ онъ стихи, чудесными говоритъ словами, чудесными клянется клятвами, которыя чудесно, совершенно поперегъ, пронзая сердце своей возлюбленной, и переламываетъ; ни дать, ни взять, какъ на турнирѣ, неумѣлый, шпоря лошадь все съ одной стороны, переламываетъ копье свое, какъ гусакъ благородный; но на чемъ бы тамъ юность ни скакала, и чѣмъ бы глупость ни управляла -- все чудесно.-- Это кто идетъ сюда?

Входитъ Коринъ.

   КОРИ. Добрая госпожа, и вы, мой господинъ, вы не разъ спрашивали о пастухѣ, который, вы видѣли, сидѣлъ со мной на травѣ, и жаловался на любовь, восхваляя надменную пастушку, его плѣнившую.
   ЦЕЛІ. Ну такъ что же?
   КОРИ. Хотите взглянуть на сцену, разыгрываемую теперь вѣрнѣйшимъ образомъ блѣдной любовью и пыломъ гнѣва и надменнаго пренебреженія, такъ пойдемте; покажу, если вы не прочь полюбоваться ей.
   РОЗА. О, идемъ, идемъ! Видъ влюбленныхъ оживляетъ любящихъ.-- Покажешь -- увидишь, приму самое дѣятельное участіе въ ихъ піесѣ. (Уходятъ.)
   

СЦЕНА 5.

Другая часть лѣса.

Входятъ Сильвій и Фебе.

   СИЛЬ. Милая Фебе, не негодуй же на меня; не негодуй, Фебе. Скажи, что не любишь; но не говори этого такъ злобно. И обыкновенный палачъ, сердце котораго ожесточилось отъ привычнаго вида смерти, никогда не опускаетъ топора на склоненную выю, не попросивъ прежде прощенія. Хочешь ты быть суровѣй и того, кто убиваетъ и живетъ кровавыми каплями {Въ прежнихъ изданіяхъ: he that dies and lives by bloody drops?... По Колльеру: he that killt and lives by bloody drops?...}?

Входятъ Розалинда, Целія и Коринъ, и остаются въ глубинѣ сцены.

   ФЕБЕ. Не хотѣлось бы мнѣ быть палачемъ твоимъ; я избѣгаю тебя, потому что не хочу огорчать тебя. Ты говоришь, что въ глазахъ моихъ убійство; какъ это мило, и какъ правдоподобно, что глаза -- то, что нѣжнѣе и слабѣе всего, что и отъ малѣйшей пылинки замыкаетъ трусливые свои ворота,-- можно назвать, тиранами, мясниками, убійцами!-- Отъ души негодую я теперь на тебя, и если могутъ мои глаза ранить -- пусть умертвятъ они тебя; ну чтожь, прикидывайся же, что лишаешься чувствъ, падай же; а не можешь -- такъ, стыда ради, стыда ради, не лги же, что глаза мои убійцы. Кажи рану, нанесенную тебѣ моими глазами; оцарапь себя булавкой, и она какой нибудь слѣдъ да оставитъ; обопрись ладонью на тростникъ, и его полосы и вдавленья {Въ прежнихъ изданіяхъ: The cicatrice and capable impessure... По Колльеру: The cicatrice and palpable impressure...} будутъ на ней нѣсколько времени видимы; а вотъ, глаза мои, на тебя устремленные, ни сколько тебя не ранятъ; да глаза, увѣрена, никакъ ранить и не могутъ.
   СИЛЬ. О, дорогая Фебе, если когда нибудь -- а это когда нибудь, можетъ быть, и очень близко,-- чьи либо румяныя щеки заставятъ тебя испытать могущество страсти, узнаешь ты незримыя раны острой стрѣлой любви наносимыя.
   ФЕБЕ. До тѣхъ поръ ты и не подходи ко мнѣ; тогда же казни меня насмѣшками, и не жалѣй, какъ и я не буду до тѣхъ поръ жалѣть тебя.
   РОЗА. (Выходя впередъ). Для чего же это, скажи? Кто могъ быть твоей матерью, что ты такъ, бъ такимъ наслажденіемъ издѣваешься надъ бѣднякомъ этимъ? Неужели красота твоя -- а она, клянусь, никакъ не больше безъ свѣчи ко сну отходящей, -- даетъ тебѣ право быть надменной и безжалостной? На что же это похоже? Что смотришь на меня? Не вижу въ тебѣ ничего болѣе обыкновеннаго, на продажу природой производимаго.-- Прошу покорно! да она, кажется, и меня ослѣпить разсчитываетъ; нѣтъ, гордая красавица, не удастся тебѣ это; ни чернильныя твои брови, ни черные, шелковистые твои волосы, ни бычьи твои глаза, ни бѣлыя, какъ сливки, твои щеки, не одурятъ меня до обожанія тебя. А ты, глупый пастухъ, зачѣмъ слѣдишь ты за ней, какъ туманный югъ, пышущій вѣтромъ и дождемъ? Ты, какъ мущина, въ тысячу разъ красивѣе, чѣмъ она, какъ женщина; такіе-то дурни, какъ ты, и переполняютъ міръ дѣтьми безобразными. Не зеркало ея, а ты льстишь ей; отъ тебя видитъ она въ себѣ красоту, ни одной чертой ея лица не показываемую. Узнай же себя, гордая; на колѣни, и постомъ благодари Господа за любовь хорошаго человѣка, потому что -- дружески долженъ я сказать тебѣ на ушко,-- продавайся когда можешь; не для всѣхъ ты рынковъ. Проси у бѣднаго прощенія; люби его; прими его предложеніе; дурное еще дурнѣе, когда, бывши дурнымъ, издѣвается еще. Бери ее, пастухъ;-- прощайте.
   ФЕБЕ. Милый юноша, прошу, брани меня цѣлый годъ; твоя брань пріятнѣй мнѣ его ухаживанья.
   РОЗА. Онъ влюбился въ ея дурноту, а она -- въ мое негодованіе. Если такъ, какъ только она отвѣтитъ тебѣ гнѣвнымъ взоромъ -- угощу ее горькимъ словомъ.-- Что ты такъ на меня смотришь?
   ФЕБЕ. Не изъ дурнаго къ тебѣ чувства.
   РОЗА. Прошу, не влюбись въ меня, потому что я лживѣе и клятвъ пьянаго; кромѣ того, и не нравишься ты мнѣ. Хочешь знать гдѣ живу -- не далеко отсюда, близь чащи оливъ.-- Хочешь идти, сестра?-- Приступай къ ней, пастухъ, сильнѣе.-- Идемъ, сестра.-- Будь къ нему, пастушка, благосклоннѣй, и не гордись; хотя бы и цѣлый свѣтъ могъ тебя видѣть -- никого не ослѣпить тебѣ такъ, какъ его.-- Идемъ къ нашему стаду. (Уходитъ съ Целіей и Кориномъ.)
   ФЕБЕ. Вижу теперь, покойный пастухъ, какъ справедлива твоя поговорка: кто-жь когда либо любилъ, не влюбившись съ перваго взгляда?
   СИЛЬ. Милая Фебе --
   ФЕБЕ. А! что тебѣ, Сильвій?
   СИЛЬ. Сжалься надо мной, милая Фебе?
   ФЕБЕ. Да я жалѣю тебя, любезный Сильвій.
   СИЛЪ. Гдѣ сожалѣнье, тамъ должно вѣдь быть и утѣшенье. Возбуждаютъ въ тебѣ муки моей любви жалость -- даровавъ мнѣ твою любовь, и ты отдѣлалась бы отъ жалости, и я отъ мученій.
   ФЕБЕ. Она твоя; не по сосѣдски это?
   СИЛЬ. Хотѣлось бы чтобъ и ты была моей.
   ФЕБЕ. Ну это ужь жадность. Сильвій, было время что я ненавидѣла тебя; и теперь не то чтобы любила, но такъ какъ ты такъ хорошо умѣешь говорить о любви, то не буду болѣе избѣгать бесѣдъ твоихъ, прежде такъ меня сердившихъ; потребую даже услугъ твоихъ; но большей награды не жди; будетъ съ тебя и радости, что будешь прислуживать мнѣ.
   СИЛЬ. Такъ свята и безпредѣльна любовь моя, и такъ бѣдна счастіемъ, что сочту богатѣйшей жатвой и жалкое подбираніе оброненныхъ колосьевъ за настоящимъ жнецомъ; бросай по временамъ разсѣянную улыбку -- буду жить и этимъ?
   ФЕБЕ. Знаешь ты юношу, сейчасъ со мной говорившаго?
   СИЛЬ. Не совсѣмъ, хоть и встрѣчаюсь съ нимъ довольно часто; это онъ купилъ мызу и земли стараго скряги.
   ФЕБЕ. Ты не подумай, потому что спрашиваю о немъ, что влюбилась въ него; дерзкой онъ мальчишка, -- говоритъ, однакожь, хорошо;-- да что мнѣ въ словахъ? но и слова пріятны вѣдь, когда тотъ, кто ихъ произноситъ, тому кто слушаетъ нравится. Онъ красивъ -- не очень впрочемъ,-- а вотъ гордъ навѣрное; гордость идетъ однакожь къ нему. Отличный будетъ онъ мущина; всего лучше въ немъ цвѣтъ его лица; и какъ ни скоръ языкъ его на оскорбленья, глаза его заглаживаютъ ихъ еще скорѣе. Не высокъ онъ, но для своихъ лѣтъ высокъ достаточно; нога его такъ себѣ, но хороша. А какая чудесная краснота губъ; не много только погуще и поживѣе румянца щекъ; такая жь между ними разница, какъ между красной и алой розами.-- Видишь ли, Сильвій, нашлись бы женщины, которыя, еслибъ разсмотрѣли его такъ, какъ я, подробно, готовы были бы въ него влюбиться, но я не люблю его, да и не ненавижу; а я -- я имѣю причину скорѣй ненавидѣть, чѣмъ любить его. Съ какой стати вздумалъ онъ бранить меня? Онъ сказалъ что глаза мои черны, что черны и мои волосы, и за тѣмъ, помню, принялся издѣваться надо мной; удивляюсь какъ я не отплатила ему тѣмъ же. Но ничего; спущено -- не опущено еще. Я напишу преязвительное письмо, и ты отнесешь его. Отнесешь, Сильвій?
   СИЛЬ. Съ величайшимъ удовольствіемъ.
   ФЕБЕ. Я сейчасъ напишу его; содержаніе въ головѣ уже и въ сердцѣ. Я буду очень зла съ нимъ, и страшно коротка. Идемъ, Сильвій. (Уходятъ.)
   

ДѢЙСТВІЕ IV.

СЦЕНА 1.

Тамъ же.

Входятъ Розалинда, Целія и Жакъ.

   ЖАКЪ. Прошу, прекрасный юноша, позволь мнѣ покороче съ гобой познакомиться.
   РОЗА. Говорятъ, премрачный вы господинъ.
   ЖАКЪ. Правда это; предпочитаю это смѣшливости.
   РОЗА. Доводящіе и то и другое до крайности противны и больше даже пьяницъ достойны порицанія.
   ЖАКЪ. Отчего же? быть мрачнымъ и молчаливымъ, право, не дурно.
   РОЗА. Не дурно стало, быть и бревномъ.
   ЖАКЪ. Моя мрачность, не ученаго, у котораго она соревнованіе; не музыканта, у котораго она фантазія; не придворнаго, у котораго она тщеславіе; не солдата, у котораго она славолюбіе; не законника, у котораго она разсчетъ; не женщины, у которой она прихоть; не влюбленнаго, у котораго она все это; моя мрачность совершенно особенная, исключительно мнѣ принадлежащая, сложившаяся изъ многихъ вздоровъ, изъ многаго извлеченныхъ; въ сущности -- воспоминаніе это о моихъ путешествіяхъ, раздумье о которыхъ часто повергаетъ меня въ престранное грустное расположеніе.
   РОЗА. Такъ вы путешественникъ! Имѣете стало весьма основательную причину быть грустнымъ. Увѣренъ, вы продали свои земли, чтобъ увидать земли другихъ; а увидать многое, и не имѣть ничего, то же, что имѣть глаза богатые, а руки -- бѣдныя.
   ЖАКЪ. Такъ, но я пріобрѣлъ опытность.

Входить Орландо.

   РОЗА. И ваша опытность повергаетъ васъ въ уныніе. По моему, лучше ужь пріобрѣсти шута, чтобъ онъ веселилъ, чѣмъ опытность, чтобъ омрачала, и еще странствовать за ней.
   ОРЛА. Добраго дня и счастія, Розалиндѣ безцѣнной.
   ЖАКЪ. Ну, пойдутъ теперь бѣлые стихи. Господь съ вами.
   РОЗА. Прощайте, господинъ путешественникъ; картавьте, одѣвайтесь постраннѣе, унижайте все хорошее отечества, кляните свое рожденіе, браните даже Бога за то, что даровалъ вамъ это, а не другое лице,-- или не повѣрю, чтобы вы когда-нибудь катались въ гондолѣ. (Жака уходитъ.) Ну, Орландо! гдѣ же это ты былъ все это время? хорошъ любовникъ!-- сыграешь въ другой разъ такую со мной штуку -- и не показывайся болѣе на глаза.
   ОРЛА. Да я какимъ нибудь только часомъ запоздалъ, прелестная Розалинда.
   РОЗА. Опоздать въ любви часомъ! Да раздѣли человѣкъ минуту на тысячу частей, и опоздай въ дѣлѣ любви хоть только на тысячную частичку минуты, можно сказать про него, что Купидонъ потрепалъ его по плечу, но сердца его никакъ не коснулся.
   ОРЛА. Прости мнѣ, дорогая моя Розалинда.
   РОЗА. Нѣтъ, будешь такъ мѣшкотенъ, не кажись мнѣ на глаза; и улитка лучше бы за мной ухаживала.
   ОРЛА. Улитка?
   РОЗА. Ну да, улитка; ползетъ она хоть и медленно, да съ домкомъ на головѣ -- съ вдовьимъ участкомъ, какого ты, увѣрена, женѣ не оставишь; тащитъ, кромѣ того, на ней и судьбу свою.
   ОРЛА. Это что еще?
   РОЗА. Да рога, которыми такіе, какъ ты, неминуемо женами награждаются; но она является вооруженная уже своей судьбой, и охраняетъ такимъ образомъ жену отъ клеветы.
   ОРЛА. Добродѣтель не готовитъ роговъ; а моя Розалинда добродѣтельна.
   РОЗА. И я твоя Розалинда.
   ЦЕЛІ. Ему нравится такъ тебя называть; но у него есть Розалинда получше тебя.
   РОЗА. Ну, заискивай же, заискивай; нынче въ праздничномъ я настроеніи, достаточно расположена къ уступкамъ. Что сказалъ бы ты мнѣ теперь, еслибъ я была настоящая, настоящая твоя Розалинда?
   ОРЛА. Поцѣловалъ бы прежде, чѣмъ сказалъ что нибудь.
   РОЗА. Нѣтъ, лучше прежде заговорить, а тамъ, какъ замнешься отъ недостатка содержанія, можешь прибѣгнуть и къ поцѣлуямъ. Отличнѣйшіе ораторы, когда замнутся -- отплевываются; а для любовника, когда онъ -- чего да избавитъ насъ Боже,-- не найдетъ что говорить болѣе, опрятнѣе поцѣлуевъ нѣтъ увертки.
   ОРЛА. А если до поцѣлуевъ-то не допустятъ?
   РОЗА. Заставятъ вымаливать ихъ; дадутъ тѣмъ новую пищу для разговора.
   ОРЛА. Но кто же не нашелъ бы, что говорить съ своей возлюбленной?
   РОЗА. Да вы, еслибъ я былъ вашей возлюбленной; уступилъ бы иначе мой умъ моей добродѣтели {Въ прежнихъ изданіяхъ: I shouid think my honesty ranker than my wit... Но Колльеру: I should thank my honesty rather than my wit...}.
   ОРЛА. Какъ, я не нашелся бы?
   РОЗА. Не то, что не нашлись, а замялись бы {Непереводимая тутъ игра значеніями слова suit -- просьба и нарядъ, одежда.}. Не ваша я развѣ Розалинда?
   ОРЛА. Нахожу нѣкоторое удовольствіе называть тебя ею, потому что хочется говорить о ней.
   РОЗА. Такъ ея именемъ говорю я вамъ -- не нужны вы мнѣ.
   ОРЛА. Такъ собственной своей особой, умру я.
   РОЗА. Нѣтъ, умрите ужь лучше чрезъ уполномоченнаго. Бѣдному міру почти шесть уже тысячь лѣтъ, а ни одинъ еще человѣкъ не умиралъ самъ собою, въ любовномъ, разумѣю, дѣлѣ. Троилу раскроила голову греческая дубина; хотя онъ и дѣлалъ все что могъ, чтобы умереть еще прежде; а онъ образецъ любви. Леандръ, безъ жаркой лѣтней ночи, прожилъ бы много еще прекрасныхъ лѣтъ, хотя бы Геро и постриглась; добрый юноша влезъ въ Гелеспонтъ только для того чтобъ покупаться, и утонулъ отъ судорги; а глупые лѣтописцы того времени, приписали вину этого Геро Сестосской. Все это ложь; временами люди и умирали, и черви съѣдали ихъ, но не отъ любви.
   ОРЛА. Не желалъ бы, чтобъ настоящая моя Розалинда была такого мнѣнія; потому что, клянусь, гнѣвный ея взглядъ убилъ бы меня.
   РОЗА. Клянусь, не убьетъ онъ и мухи. Но успокойтесь, буду теперь вашей болѣе благосклонной Розалиндой; проси у меня чего хочешь, не откажу ни въ чемъ.
   ОРЛА. Такъ люби жь меня, Розалинда.
   РОЗА. Буду по пятницамъ, по субботамъ, и во всякой.
   ОРЛА. И возмешь меня?
   РОЗА. И тебя, и еще двадцать такихъ, какъ ты.
   ОРЛА. Что говоришь ты?
   РОЗА. Да развѣ ты не хорошъ?
   ОРЛА. Надѣюсь, не дуренъ.
   РОЗА. Ну, а хорошаго можно развѣ желать слишкомъ много?-- Будь же, сестра, священникомъ, и обвѣнчай насъ.-- Давай мнѣ руку, Орландо.-- Чтожь ты, сестра, намъ скажешь?
   ОРЛА. Сдѣлай милость, обвѣнчай насъ.
   ЦЕЛІ. Да я не знаю, что говорить для этого.
   РОЗА. Ты должна начать вопросомъ: хочешь ты, Орландо --
   ЦЕЛІ. Начинаю.-- Хочешь ты, Орландо, взять въ жены сію Розалинду?
   ОРЛА. Хочу.
   РОЗА. Хочу, когда же?
   ОРЛА. Да тотчасъ же, какъ только обвѣнчаютъ.
   РОЗА. Въ такомъ случаѣ ты долженъ сказать: беру тебя, Розалинда, въ жены.
   ОРЛА. Беру тебя, Розалинда, въ жены.
   РОЗА. Я могла бы потребовать надлежащаго тебѣ на это разрѣшенія; но -- беру тебя, Орландо, въ мужья; вотъ невѣста-то и опередила священника; да вѣдь женская мысль всегда опереживаетъ дѣйствіе.
   ОРЛА. Тоже дѣлаетъ и всякая мысль; крылаты вѣдь онѣ.
   РОЗА. Повѣдай теперь, долго-ли будешь ты дорожить ей, за тѣмъ какъ ей овладѣешь?
   ОРЛА. Цѣлую со днемъ вѣчность.
   РОЗА. Скажи: какой-нибудь день безъ вѣчности. Нѣтъ, нѣтъ, Орландо; мущины апрѣль когда ухаживаютъ, декабрь когда женются; дѣвы май, пока дѣвы еще, но погода измѣняется какъ только сдѣлаются женами. Я буду ревновать тебя больше чѣмъ Варварійскій голубь свою голубку; буду крикливѣе попугая во время дождя, причудливѣе и обезьяны, проказливѣй и мартышки; буду плакать ни изъ чего, какъ Діана у фонтана, и это тогда, какъ ты будешь расположенъ къ веселью; буду хохотать, какъ гіена, и это тогда, какъ тебѣ захочется спать.
   ОРЛА. И будетъ на все это моя Розалинда способна?
   РОЗА. Будетъ; клянусь жизнью, точнехонько какъ я.
   ОРЛА. Нѣтъ, она разумна.
   РОЗА. Да безъ того у ней и не хватило бы на это ума; чѣмъ умнѣй -- тѣмъ своенравнѣй. Запри женскому уму двери -- выпорхнетъ онъ въ окно; запри окно -- проскользнетъ въ замочную скважину; заткни ее -- вылетитъ вмѣстѣ съ дымомъ въ трубу.
   ОРЛА. Тотъ, кому досталась бы жена съ такимъ умомъ, могъ бы воскликнуть: куда это умъ несетъ тебя?
   РОЗА. Ну, этотъ укоръ вы могли бы поберечь до открытія, что умъ вашей жены пробирается на постель вашего сосѣда.
   ОРЛА. У какого жь ума достанетъ ума оправдать это?
   РОЗА. Можетъ сказать, что искала тамъ васъ. Никогда, если только не лишится языка, не останется она безъ отвѣта. Женщинѣ, которая не съумѣетъ свалить свою вину на мужа {Въ прежнихъ изданіяхъ: make her fault her husband's occasion... По Колльеру: make her fault her husband's accusing...}, никогда не позволяйте самой кормить свое дѣтище, потому что такая выкормитъ непремѣнно дурака.
   ОРЛА. Теперь, часа на два я долженъ тебя, Розалинда, оставить.
   РОЗА. Ахъ, мой милый, не могу я два часа безъ тебя оставаться.
   ОРЛА. Необходимо мнѣ быть за обѣдомъ Герцога; черезъ два часа буду опять съ тобой.
   РОЗА. Чтожь, ступайте, ступайте, куда хотите;-- я знала, чѣмъ вы окажетесь; мои друзья предупреждали меня, и сама я то же думала; вашъ льстивый языкъ овладѣлъ мной только для того, чтобы бросить; приди же смерть.-- Такъ черезъ два, говорите вы, часа?
   ОРЛА. Да, милая Розалинда.
   РОЗА. Клянусь же честію, и нисколько не шутя, и надеждой на благость Бога, и всѣми прекрасными, ничуть не опасными клятвами, если вы хоть какъ нибудь не сдержите обѣщанія, опоздаете хоть только минутой, я буду считать васъ отъявленнѣйшимъ вѣроломцемъ, лживѣйшимъ изъ любовниковъ, изъ всей громадной ватаги измѣнниковъ недостойнѣйшимъ той, которую называете своей Розалиндой; и потому, берегитесь моего осужденія и сдержите свое обѣщаніе.
   ОРЛА. Сдержу такъ же свято, какъ еслибъ ты былъ и въ самомъ дѣлѣ моя Розалинда; прощай.
   РОЗА. Хорошо, время старый вѣдь судья, обличающій всѣхъ такихъ преступниковъ, время покажетъ. Прощай! (Орландо уходитъ.)
   ЦЕЛІ. Въ любовной болтовнѣ своей ты страшно наклепала на нашъ полъ; слѣдовало бы намъ поднять тебѣ за это и штаны и куртку на голову, и показать всему свѣту что сдѣлала птица съ гнѣздомъ своимъ.
   РОЗА. О, сестра, сестра, милая сестра мои, еслибъ ты знала на сколько сажень углубилась я въ любовь! Но не измѣрить ея; неизвѣстно дно моей страсти, какъ Португальскаго залива.
   ЦЕЛІ. Бездонна она; сколько не вливай -- все выливается.
   РОЗА. Нѣтъ, пусть злой, незаконный сынишка Венеры, задуманный мыслью, зачатый причудой, рожденный сумасшествіемъ; пусть слѣпой, коварный этотъ мальчишка, надувающій глаза всѣхъ, потому что самъ лишенъ ихъ, пусть онъ рѣшитъ какъ глубоко я въ любви.-- Скажу тебѣ, Аліена, не могу жить безъ Орландо. Пойду, отыщу какое-нибудь тѣнистое мѣстечко, и буду вздыхать пока придетъ.
   ЦЕЛІ. А я засну. (Уходитъ.)
   

СЦЕНА 2.

Другая часть лѣса.

Входятъ Жакъ и Дворяне въ охотничьей одеждѣ.

   ЖАКЪ. Кто убилъ этого оленя?
   1. дво. Я.
   ЖАКЪ. Представьте его Герцогу, какъ Римскому побѣдителю; да не худо его рогами, вмѣсто лавровъ, и увѣнчать его.-- Нѣтъ ли у васъ на этотъ случай и пѣсни?
   2. дво. Есть.
   ЖАКЪ. Такъ спойте-жь ее; не бѣда, если и не въ тонъ, было бы только шумно.

ПѢНІЕ.

   Чѣмъ же наградимъ мы того, это оленя убилъ?
   А шкурой да рогами его, чтобъ ихъ онъ носилъ.
   Носи-къ ты, не гнушаясь, рога;
   И до рожденья тебя, они были замѣной гребня.
             Носилъ ихъ отецъ отца твоего;
             Носилъ и родной твой отецъ.
   ВСѢ. Рогами, рогами, большими рогами
             Гнушаться нельзя.

(Уходятъ.)

   

СЦЕНА 3.

Лѣсъ.

Входятъ Розалинда и Целія.

   РОЗА. Что же теперь ты скажешь? Два часа прошли ужь, а Орландо нѣтъ какъ нѣтъ.
   ЦЕЛІ. Ручаюсь, преисполненный чистѣйшей любовью и совершеннѣйшимъ разстройствомъ мозга, взялъ онъ свой лукъ и стрѣлы, и отправился -- спать -- Это кто идетъ сюда?

Входитъ Сильвій.

   СИЛЬ. Я къ вамъ прекрасный юноша; моя дорогая Фебе велѣла мнѣ доставить вамъ вотъ это. (Подаетъ ей письмо. Розалинда читаетъ). Я не знаю содержанія, но но сведеннымъ бровямъ и по гнѣвнымъ, во время писанія, тѣлодвиженіямъ, догадываюсь что злое оно; вы простите мнѣ это, вѣдь я невинный только посланный.
   РОЗА. Взорвало бы это письмо и самое терпѣніе и заставило бы разыграть роль крикуна; снеси это -- снесешь и все. Она пишетъ, что я совсѣмъ не хорошъ собой, что неучь я, гордецъ; что не полюбила бы она меня и тогда какъ мущины были бы такъ же рѣдки, какъ фениксъ. Да ея любовь, чертъ возьми, совсѣмъ не тотъ заяцъ, за которымъ охочусь. Къ чему пишетъ она это мнѣ?-- Слушай, слушай, пастухъ, письмо это твоего сочиненія.
   СИЛЬ. Клянусь, не знаю я его содержанія; Фебе писала его.
   РОЗА. Полно, полно, ты дурень, совсѣмъ отъ любви потерявшій голову. Видѣлъ я ея руку; кожаная она, песочнаго цвѣта; твердо былъ убѣжденъ, что старая на ней ея перчатка, но это была ея рука; рука у ней кухарки -- да не въ томъ дѣло; говорю, не она сочинила это письмо. Сочиненіе это мущины, его это рука.
   СИЛЬ. Повѣрьте ея.
   РОЗА. Слогъ такой задорный, такой свирѣпый, слогъ рѣшительно вызывателей; къ чему раздражаетъ она меня какъ Турокъ христіанина? Нѣжный мозгъ женщины неспособенъ на такое чудовищно-грубое произведеніе, не придумаетъ такихъ Ефіопскихъ словъ, значеніемъ чернѣйшихъ самой даже ихъ внѣшности, -- Хочешь прослушать это письмо?
   СИЛЬ. Если позволите; никогда еще до этого не прослушивалъ я его; о жестокости же Фебе вдоволь ужь наслушался.
   РОЗА. Офебиваетъ она меня. Слушай что злодѣйка пишетъ. (Читаетъ) "Богъ ты, обратившійся въ пастуха, и сжегшій сердце дѣвы?" -- Можетъ такъ женщина издѣваться?
   СИЛЬ. Вы это издѣваньемъ называете?
   РОЗА. "Къ чему, сбросивъ свою божественность, воюешь ты съ сердцемъ женщины?" -- Слыхали вы когда нибудь, чтобъ такъ издѣвались?-- "Доселѣ страстные взоры мущинъ не причиняли еще мнѣ никакого зла".-- Она думаетъ что звѣрь я.-- "Если и гнѣвъ свѣтлыхъ твоихъ глазъ можетъ возбуждать такую любовь во мнѣ, увы, что же сталось бы со мной, еслибъ они смотрѣли ласково? И въ то самое время какъ ты бранишь меня, люблю я тебя; до чего жь довели бы меня твои просьбы? Тотъ, кто передастъ тебѣ любовь мою, не знаетъ любви моей; открой мнѣ черезъ него твою душу: согласны ли твоя юность и твое расположеніе принять мое искреннее предложеніе и себя самой и всего, чѣмъ обладаю; черезъ него же передай, если и отвергаешь любовь мою, и тогда придумаю какъ умереть".
   СИЛЬ. И это называете вы издѣваньемъ?
   ЦЕЛІ. Бѣдный пастухъ!
   РОЗА. Ты жалѣешь его? Нѣтъ, не заслуживаетъ онъ сожалѣнья.-- И ты будешь еще любить такую женщину?-- Она дѣлаетъ тебя глупымъ инструментомъ, чтобъ разыгрывать лживыя на тебѣ пѣсенки! Невыносимо вѣдь это!-- Ну, да ступай -- потому что, вижу, любовь сдѣлала тебя беззубой змѣей,-- и скажи ей, что если она любитъ меня, то должна полюбить тебя; что если не согласится на это -- не хочу и знать ее, развѣ самъ за нее попросишь.-- Вѣрный ты любовникъ -- ступай къ ней; и ни слова болѣе; видишь, сюда идутъ. (Сильвій уходитъ.)

Входитъ Оливеръ.

   ОЛИВ. Здравствуйте, любезные. Скажите, пожалуйста, не знаете ли, гдѣ тутъ овчарня, окруженная оливковыми деревьями?
   ЦЕЛІ. Отсюда къ западу, въ сосѣдней лощинѣ; оставивъ вправѣ рядъ изъ ростущихъ по берегу ручья, вы прямо къ ней придете; но въ настоящую минуту она сама стережетъ себя, никого вы въ ней не найдете.
   ОЛИВ. Если глазамъ можетъ помогать языкъ -- я долженъ бы узнать васъ по описанію. Таже одежда и тѣже лѣта: юноша бѣлокуръ, лице у него почти женское, такъ что его можно принять за старшую сестру; дѣвушка ниже ростомъ и смуглѣе брата. Не вы ли владѣльцы овчарни, о которой спрашивалъ?
   ЦЕЛІ. Не хвастовство вѣдь сказать, когда спрашиваютъ, что мы.
   ОЛИВ. Орландо поручилъ мнѣ вамъ кланяться, и вручить этотъ окровавленный платокъ молодому человѣку, котораго онъ называетъ Розалиндой. Вы это?
   РОЗА. Я; но что же должны мы понять изъ этого?
   ОЛИВ. Позоръ мой, если захотите узнать отъ меня кто я, и какъ, и почему, и гдѣ окровавился платокъ этотъ.
   ЦЕЛІ. Прошу, скажите.
   ОЛИВ. Разставаясь нынче съ вами, юный Орландо обѣщалъ возвратиться черезъ часъ; представьте же что случилось; пережевывая сладкое и горькое воображенія, пробирался онъ по лѣсу, взглянулъ случайно въ сторону, и что же, вообразите, увидалъ онъ? Подъ дубомъ, сучья котораго отъ лѣтъ покрылись мохомъ, а вершина оплѣшивѣла отъ изсушающей старости, спалъ, лежа на спинѣ, какой-то оборванный, обросшій волосами бѣднякъ, и золотисто-зеленая змѣя, обвившись вкругъ его шеи, приближала уже грозную свою голову къ его раскрытому рту; но, увидавъ Орландо, тотчасъ же развилась и уползла въ кусты, въ тѣни которыхъ лежала львица съ высохшими сосцами, прижавшись головой къ землѣ и выжидая, какъ кошка, чтобъ спящій пошевелился; потому что царственный звѣрь этотъ не бросается ни на что мертвымъ кажущееся. Увидавъ это, Орландо бросился къ спящему, и узналъ въ немъ брата, старшаго своего брага.
   ЦЕЛІ. О, онъ часто разсказывалъ намъ объ этомъ братѣ; говорилъ, что это безсердечнѣйшій изъ всѣхъ живущихъ.
   ОЛИВ. И могъ говорить это; знаю я хорошо какъ онъ былъ безсердеченъ.
   РОЗА. Но что жь Орландо?-- Оставилъ онъ его въ снѣдь голодной, кормящей львицы?
   ОЛИВ. Два раза поворачивался онъ къ нему спиною, съ этимъ намѣреніемъ; но доброта, благороднѣйшая мести, природа, сильнѣйшая справедливаго нерасположенія, заставили его сразиться со львицей, и она вскорѣ пала къ ногамъ его, и во время этой схватки я проснулся.
   ЦЕЛІ. Такъ вы братъ его?
   РОЗА. Васъ спасъ онъ?
   ЦЕЛІ. Вы это такъ часто замышляли убить его?
   ОЛИВ. Я; но теперь не тотъ ужь я. Не стыжусь я признаться чѣмъ былъ, съ тѣхъ поръ какъ переходъ къ тому что я теперь такъ сладостенъ.
   РОЗА. Но окровавленный платокъ?
   ОЛИВ. Сейчасъ. Послѣ того, какъ мы омыли, отъ перваго до послѣдняго, всѣ наши другъ другу разсказы нѣжнѣйшими слезами, когда я сообщилъ ему какъ я зашелъ въ это пустынное мѣсто,-- коротко, онъ свелъ меня къ добрѣйшему Герцогу, который одѣлъ и накормилъ меня, и поручилъ любви брата; онъ же, тотчасъ же привелъ меня въ свою пещеру, и тутъ только, когда онъ раздѣлся, оказалось что львица вырвала изъ руки его кусокъ мяса, и что все это время истекалъ онъ кровью; вскорѣ, призывая Розалинду, лишился онъ чувствъ. Коротко, я привелъ его въ чувство, перевязалъ рану, и черезъ нѣсколько времени, немного оправившись, онъ послалъ меня, совсѣмъ незнакомаго съ мѣстностью, сюда, разсказать вамъ о случившемся въ оправданіе того, что не сдержалъ обѣщанія, и передать этотъ, окрашенный его кровью платокъ молодому пастуху, котораго, шутя, называетъ своей Розалиндой.
   ЦЕЛІ. (Лишающейся чувство Розалиндѣ). Что съ тобой мой Ганимедъ? милый мой Ганимедъ?
   ОЛИВ. Многіе вѣдь и отъ одного взгляда на кровь лишаются чувствъ.
   ЦЕЛІ. Нѣтъ, тутъ не то.-- Братъ!-- Ганимедъ!
   ОЛИВ. Приходитъ онъ въ себя.
   РОЗА. Хотѣлъ бы я быть теперь дома.
   ЦЕЛІ. Мы сведемъ тебя туда.-- Прошу, возьмите его подъ руку.
   ОЛИВ. Ободрись, юноша.-- Мущина ты?-- Не мужское у тебя сердце.
   РОЗА. Да, признаюсь въ этомъ.-- А какъ многіе приняли бы это за отличную поддѣлку. Прошу васъ, разскажите вашему брату, какъ мастерски я прикинулся.
   ОЛИВ. Не прикинулись. Слишкомъ ясно свидѣтельствуетъ ваше лице, что, не шутя, были вы взволнованы.
   РОЗА. Увѣряю васъ, прикинулся.
   ОЛИВ. Ободритесь же, и прикиньтесь мущиной.
   РОЗА. Что и дѣлаю; но, сказать правду, слѣдовало бъ мнѣ быть женщиной.
   ЦЕЛІ. Идемъ, ты все болѣе и болѣе блѣднѣешь; идемъ, прошу, домой. Идите и вы, добрый господинъ, съ нами.
   ОЛИВ. Пойду, потому что долженъ возвратиться къ брату съ отвѣтомъ, что вы, Розалинда, прощаете его.
   ЦЕЛІ. Придумаю что нибудь. Но вы, прошу васъ, расхвалите ему мое искусство прикидываться.-- Угодно вамъ идти? (Уходятъ).
   

ДѢЙСТВІЕ V.

СЦЕНА 1.

Тамъ и.

Входитъ Оселокъ и Одри.

   ОСЕЛ. Успѣемъ, Одри; терпѣніе, милая Одри.
   ОДРИ. На что бы, право, лучше того священника, что бы тамъ старый господинъ ни говорилъ.
   ОСЕЛ. Нечестиваго-то Оливера, гнуснѣйшаго Мартекста? Но вотъ что, Одри, есть въ этомъ лѣсу малой, заявляющій какое-то на тебя право.
   ОДРИ. Знаю кто это; никакого онъ права на меня не имѣетъ; да вотъ и тотъ на кого намекаешь.

Входитъ Вилльямъ.

   ОСЕЛ. Видѣть неуча -- и пища и питье для меня. Намъ, одареннымъ разумомъ, за многое приходится отвѣчать; мы должны быть насмѣшливыми; не можемъ мы удержаться.
   ВИЛЛ. Добраго вечера, Одри.
   ОДРИ. Добраго и тебѣ, Вилльямъ.
   ВИЛЛ. И тебѣ, почтеннѣйшій.
   ОСЕЛ. Добраго вечера, любезный другъ. Накройся, накройся; да полно же, прошу, накройся. Сколько тебѣ лѣтъ, дружище?
   ВИЛЛ. Двадцать пять, почтеннѣйшій.
   ОСЕЛ. Возрастъ это зрѣлый. Твое имя Вилльямъ вѣдь?
   ВИЛЛ. Вилльямъ, почтеннѣйшій.
   ОСЕЛ. Хорошее имя.-- Родился ты въ этомъ лѣсу?
   ВИЛЛ. Да, благодареніе Богу, почтеннѣйшій.
   ОСЕЛ. Благодареніе Богу!-- отвѣтъ хорошій. Богатъ?
   ВИЛЛ. Такъ себѣ, почтеннѣйшій.
   ОСЕЛ. Такъ себѣ!-- хорошо, очень хорошо, какъ нельзя лучше, и не совсѣмъ однакожь; такъ себѣ. Уменъ?
   ВИЛЛ. Да, почтеннѣйшій, могу умомъ похвастаться.
   ОСЕЛ. Отлично. Припоминаю теперь поговорку: дуракъ думаетъ что онъ уменъ, умный же знаетъ что глупъ онъ.-- Одинъ языческій филосовъ, когда рождалось въ немъ желаніе съѣсть кисть винограда, раскрывалъ ротъ какъ только подносилъ ее къ нему, давая тѣмъ уразумѣть, что виноградъ созданъ для ѣды, а ротъ для раскрыванья.-- Ты любишь эту дѣвицу?
   ВИЛЛ. Люблю, почтеннѣйшій.
   ОСЕЛ. Дай руку. Ученъ ты?
   ВИЛЛ. Нѣтъ, почтеннѣйшій.
   ОСЕЛ. Такъ научись же отъ меня вотъ чему. Имѣть, значитъ имѣть; потому что риторическая это фигура, что питье, когда его переливаютъ изъ кубка въ стаканъ, наполняя одинъ, другой опоражниваетъ; потому что всѣ писатели соглашаются, что ipse -- онъ; ну а ты не ipse, потому что онъ -- я.
   ВИЛЛ. Какой же это онъ, почтеннѣйшій?
   ОСЕЛ. Да тотъ, почтеннѣйшій, который долженъ жениться на этой женщинѣ. Посему, ты мужланъ, покинь -- или по простонародному, оставь,-- сообщество -- или по деревенскому, компанію,-- сей жены -- или по мужицки, дѣвки; что все вмѣстѣ составляетъ: покинь общество сей жены, или ты, мужланъ, погибнешь; или, чтобъ ты лучше уразумѣлъ -- умрешь; то есть: убью я тебя, уничтожу, превращу твою жизнь въ смерть, твою свободу въ рабство. Угощу тебя или ядомъ, или палками, или желѣзомъ; возстановлю противъ тебя толпу, доканаю хитростью; убью тебя сто-пятидесатью способами, и потому трепещи и убирайся.
   ОДРИ. Уходи, добрый Вилльямъ.
   ВИЛЛ. Да хранитъ васъ Господь, почтеннѣйшій. (Уходитъ.)

Входитъ Коринъ.

   КОРИ. Господинъ и госпожа наши ищутъ тебя; иди, иди.
   ОСЕЛ. Улепетывай, Одри, улепетывай, Одри.-- Иди, иду.

(Уходятъ.)

   

СЦЕНА 2.

Тамъ же.

Входятъ Орландо и Оливеръ.

   ОРЛА. Возможно ли, чтобъ ты только что познакомился, ужь и очаровался ей? только что увидалъ, и полюбилъ? только что полюбилъ, и объяснился? только что объяснился, и получилъ ужь ея согласіе? И не измѣнишь ты рѣшенія жениться на ней?
   ОЛИВ. Не распространяйся ни о безрасудности этого, ни о ея бѣдности, ни о недавности знакомства, ни о внезапности моего сватовства, ни о внезапности ея согласія; скажи лучше со мной: люблю Аліену; скажи съ ней: люблю тебя; согласись съ обоими, что можемъ соединиться; и для тебя будетъ это лучше; потому что и домъ мой, и все, чѣмъ владѣлъ старый Ровландъ, передамъ я тебѣ, а самъ буду жить и умру здѣсь пастухомъ.
   ОРЛА. Даю тебѣ мое согласіе, и пусть завтра же будетъ твоя свадьба; я приглашу на нее Герцога и веселыхъ его спутниковъ. Ступай, предупреди свою Аліену, а вотъ, смотри,

Входитъ Розалинда.

   и моя Розалинда.
   РОЗА. Богъ тебѣ въ помощь, братъ.
   ОЛИВ. И тебѣ, прекрасная сестра. (Уходитъ.)
   РОЗА. О, мой милый Орландо, какъ больно мнѣ видѣть твое сердце въ перевязкѣ.
   ОРЛА. Моя рука въ ней.
   РОЗА. А я думала, поранено твое сердце когтями львицы.
   ОРЛА. Поранено и оно, но глазами дѣвы.
   РОЗА. Разсказалъ тебѣ братъ, какъ я прикинулась лишающейся чувствъ, когда показалъ онъ мнѣ платокъ твой?
   ОРЛА. Разсказалъ и большіе еще чудеса.
   РОЗА. Знаю, знаю на что вы намекаете.-- Дѣйствительно, никогда, ничто не бывало еще такъ неожиданно, кромѣ развѣ схватки двухъ барановъ, да Цезарева хвастливаго: пришолъ, увидѣлъ, побѣдилъ, потому что вашъ братъ и моя сестра не успѣли встрѣтиться, и ужь вглядѣлись другъ въ друга; не успѣли вглядѣться и ужь влюбились; не успѣли влюбиться, и ужь вздохнули; не успѣли вздохнуть и ужь спросили другъ друга: о чемъ; не успѣли узнать о чемъ, и ужь придумали и лѣкарство; и такъ смастерили себѣ лѣсенку къ браку, на которую и взберутся неудержно, или еще до брака не удержатся; они теперь въ самомъ разгарѣ страсти, и соединятся; и дубинами не разгонишь ихъ.
   ОРЛА. Ихъ завтра же обвѣнчаютъ; приглашу на свадьбу и Герцога. Но какъ же горько видѣть счастіе только глазами другихъ! Завтра, на сколько братъ мой будетъ счастливъ достиженіемъ желаемаго, на столько буду я несчастливъ.
   РОЗА. Отчего же и завтра не могу я быть вашей Розалиндой?
   ОРЛА. Не могу болѣе жить воображеніемъ.
   РОЗА. Не хочу болѣе утомлять васъ пустой болтовней. Узнайте же -- говорю теперь не шутя,-- я знаю, что хорошій вы человѣкъ. Говорю, что знаю это, не для того, чтобъ убѣдить васъ въ моей проницательности; не добиваюсь чтобъ вы были обо мнѣ мнѣнія болѣе высокаго, чѣмъ нужно для вызова довѣренности, для вашей пользы необходимой -- нисколько не для того, чтобъ ей похвастаться. Повѣрьте же мнѣ, если вамъ будетъ угодно, что могу дѣлать удивительнѣйшія вещи. Бывши еще трехъ лѣтъ, я уже занимался съ волшебникомъ, глубоко изучившимъ свое дѣло, нисколько впрочемъ не предосудительное. Если вы любите Розалинду, такъ сильно, какъ наружно высказывается -- вы обвѣнчаетесь съ ней въ то время какъ будетъ вѣнчаться вашъ братъ съ Аліеной.-- Я знаю въ какую трущобу загнала ее судьба, и могу -- если только вы не найдете этого неумѣстнымъ,-- представить вамъ ее завтра, и не призракомъ, сколько нибудь опаснымъ.
   ОРЛА. Говоришь ты въ самомъ дѣлѣ не шутя?
   РОЗА. Клянуся жизнію, которой очень дорожу, хоть и выдаю себя за волшебника. Одѣньтесь же въ лучшую вашу одежду, и пригласите друзей вашихъ, потому что если хотите завтра обвѣнчаться -- будете; и съ Розалиндой -- если хотите.

Входятъ Сильвій и Фебе.

   Вотъ вамъ и влюбленная въ меня, и влюбленный въ нее.
   ФЕБЕ. Юноша, ты поступилъ со мной очень невѣжливо, показавъ мое письмо.
   РОЗА. И не жалѣю, если это и такъ; задача вѣдь моя -- быть съ тобой и злымъ и невѣжливымъ. Съ тобой твой вѣрный пастухъ; обрати вниманіе на него, люби его; онъ обожаетъ тебя.
   ФЕБЕ. Добрый пастухъ, скажи этому юношѣ, что значитъ любить.
   СИЛЬ. Быть вздохами и слезами, какъ и по Фебе.
   ФЕБЕ. А я по Ганимеду.
   ОРЛА. А я по Розалиндѣ.
   РОЗА. А я, ни по какой женщинѣ, силъ. Быть самой вѣрностью, однимъ служеніемъ, какъ я Фебе.
   ФЕБЕ. А я Ганимеду.
   ОРЛА. А я Розалиндѣ.
   РОЗА. А я, никакой женщинѣ.
   СИЛЬ. Быть самой преданностью, быть самой страстью, быть самимъ увлеченьемъ, самимъ обожаньемъ, чествованіемъ и послушаньемъ {Въ прежнихъ изданіяхъ: duty and observance... По Колльеру: duty and obedience.}, быть самой покорностью, самимъ терпѣніемъ и нетерпѣніемъ, самимъ смиреніемъ, самой очарованностью, самой почтительностью, и таковъ я для Фебе.
   ФЕБЕ. А я для Ганимеда.
   ОРЛА. А я для Розалинды.
   РОЗА. А я, ни для какой женщины.
   ФЕБЕ. (Розалиндѣ). Если такъ, зачѣмъ же коришь ты меня за любовь къ тебѣ?
   СИЛЬ. (Фебе). Если такъ, зачѣмъ же коришь ты меня, за любовь къ тебѣ?
   ОРЛА. (Розалиндѣ). Если такъ, зачѣмъ же коришь ты меня за любовь къ тебѣ?
   РОЗА. Къ кому обращаете вы ваше: зачѣмъ же коришь ты меня за любовь къ тебѣ?
   ОРЛА. Къ той, которой нѣтъ здѣсь, которая не слышитъ меня.
   РОЗА. Прошу васъ, будетъ объ этомъ; точно вой это Ирландскихъ волковъ на мѣсяцъ.-- (Сильвію) Помогу тебѣ, если могу.-- (Фебе) Я любилъ бы тебя, еслибъ могъ.-- Приходите завтра всѣ ко мнѣ.-- (Фебе) Я обвѣнчаюсь на тебѣ, если когда нибудь обвѣнчаюсь на женщинѣ, а обвѣнчаюсь я завтра.-- (Орландо) Я удовлетворю васъ, если когда нибудь смогу удовлетворить мущину, и вы женитесь завтра.-- (Сильвію) Я удовольствую тебя, если только то, что тебѣ нравится, можетъ тебя удовольствовать, и ты женишься завтра.-- (Орландо) Если любите Розалинду -- придете; (Сильвію) если любишь Фебе -- придешь; и я, такъ вѣрно, какъ то, что не влюбленъ ни въ одну женщину, буду ждать васъ.-- За симъ, прощайте; приказъ отданъ.
   СИЛЬ. Буду живъ -- приду непремѣнно.
   ФЕБЕ. И я.
   ОРЛА. И я. (Уходятъ.)
   

СЦЕНА 4.

Тамъ же.

Входятъ Оселокъ и Одри.

   ОСЕЛ. Завтра радостный будетъ для насъ день, Одри, завтра повѣнчаемся мы.
   ОДРИ. Отъ всего сердца желаю этого, и надѣюсь, желаніе сдѣлаться замужней женщиной нисколько не безчестное желаніе.-- Вотъ, два пажа изгнаннаго Герцога идутъ сюда.

Входятъ два Пажа.

   1. паж. Пріятнѣйшая, почтенный господинъ, встрѣча.
   ОСЕЛ. Препріятная, ей-богу. Ну, присядьте же, присядьте, и спойте что нибудь.
   2. паж. Мы къ вашимъ услугамъ; садитесь посрединѣ.
   1. паж. Запоемъ мы прямо, безъ откашливанія и отплевыванія, и безъ ссылокъ на хрипоту -- обыкновенныхъ прелюдій безголосыхъ?
   2. паж. Да, да; и оба на одинъ голосъ, какъ двѣ цыганки на одной лошади. (Поютъ):
   
   Шолъ любовникъ съ подругой своей,
             Съ веселымъ гей-го, гей-го,
   Хлѣбною нивой зеленой
             Весною, единой прекрасной порою любви 1),
   Когда заливаются птички громкимъ динь-динь.
             Кто любитъ -- любитъ весну.
   
   И на межку межъ ржи,
             Съ веселымъ гей-го, гей-го,
   Хотѣлось бы юнымъ прилечь
             Весною, единой прекрасной порою любви.
   Когда заливаются птички громкимъ динь-динь.
             Кто любитъ -- любитъ весну.
   
   И вотъ, запѣли дружно они,
             Съ веселымъ гей-го, гей-го,
   Что жизнь бываетъ цвѣткомъ
             Весной лишь, единой прекрасной порою любви,
   Когда заливаются птички громкимъ динь-динь.
             Кто любитъ -- любитъ весну.
   
   Пользуйтесь же ей, благодатной,
             Съ веселымъ гей-го, гей-го,
   Потому что любовь цвѣтетъ лишь
             Весною, единой прокрасной порою любви,
   Когда заливаются птички громкимъ динь-динь.
             Кто любитъ -- любитъ весну.
   1) Въ прежнихъ изданіяхъ: the only pretty rank time... По Колльеру: the only pretty ring time...
   
   ОСЕЛ. Сказать вамъ правду, юные друзья мои, хотя слова вашей пѣсни и не особой важности, а вы, все-таки сбились съ такта {Въ прежнихъ изданіяхъ: was very untuneable... По Колльеру: was very untimable...}.
   1. паж. Ошибаетесь, почтеннѣйшій, ничего не утратилось отъ нашего исполненія.
   ОСЕЛ. Клянусь утратилось; утратилось время, потому что слушанье такой глупой пѣсни -- рѣшительная потеря его {Тутъ игра значеніями слова time -- время и таитъ.}. Да хранитъ васъ Господь и да исправитъ голоса ваши! Идемъ, Одри. (Уходятъ.)
   

СЦЕНА. 5.

Другая часть лѣса.

Входятъ Герцогъ, Амьень, Жакъ, Орландо, Оливеръ и Целія.

   ГЕРЦ. И ты, Орландо, вѣрить, что этотъ юноша можетъ все что обѣщалъ исполнить?
   ОРЛА. То вѣрю, то не вѣрю, какъ тотъ, кто боится надѣяться, и знаетъ что боится {Въ прежнихъ изданіяхъ: As those that fear they hope... По Колльеру: As those that fear to hope...}.

Входятъ Розалинда, Сильвій и Фебе.

   РОЗА. Еще разъ, терпѣніе; выслушайте прежде уговоръ нашъ {Въ прежнихъ изданіяхъ: whiles our compact is urg'd... По Колльdpy: whiles our compact is heard...}. (Герцогу). Вы обѣщали, если приведу вашу Розалинду, отдать ее вотъ этому Орландо?
   ГЕРЦ. Отдамъ, еслибъ даже вмѣстѣ съ ней пришлось отдать и цѣлое королевство.
   РОЗА. [Орландо). А вы обѣщали, если приведу ее, жениться на ней?
   ОРЛА. Женюсь, будь я и королемъ всѣхъ королевствъ.
   РОЗА. (Фебе). Ты обѣщала выдти за меня, если только буду на это согласенъ?
   ФЕБЕ. Выду, еслибъ даже черезъ часъ за тѣмъ и пришлось умереть.
   РОЗА. А если сама отъ меня откажешься, выдти за вѣрнѣйшаго этого пастуха?
   ФЕБЕ. Такъ условились мы.
   РОЗА. (Сильвію). Ты обѣщалъ жениться на Фебе, если она будетъ согласна?
   СИЛЬ. Женюсь, еслибъ даже женитьба и смерть были одно и тоже.
   РОЗА. А я обѣщалъ все это уладить. Будь же, о Герцогъ, вѣренъ своему слову -- отдать твою дочь; ты, Орландо, своему -- жениться на ней; ты, Фебе, своему -- выдти за меня, а въ случаѣ, если отъ меня откажешься, за этого пастуха; ты, Сильвій, своему -- жениться на ней, если она отъ меня откажется; за симъ ухожу чтобы все это уладить точнехонько такъ, какъ условились {Въ прежнихъ изданіяхъ: То make these doubts all even... По Кольеру: To make these doubts all even -- even so.}. (Уходитъ съ Целіей.)
   ГЕРЦ. Въ лицѣ молодаго этого пастуха есть черты рѣшительно моей дочери.
   ОРЛА. Въ первый разъ какъ я увидалъ его, я подумалъ что братъ это вашей дочери; но онъ родился въ этомъ лѣсу и изучилъ, подъ руководствомъ своего дяди, начала многихъ темныхъ наукъ; дядя же, говорятъ, большой чародѣй, въ этомъ лѣсу скрывающійся.

Входятъ Оселокъ и Одри.

   ЖАКЪ. Близится, навѣрное, новый потопъ; вотъ и еще пара спѣшитъ въ ковчегъ! Это чета престранныхъ животныхъ, на всѣхъ языкахъ глупышками именуемыхъ.
   ОСЕЛ. Поклонъ и привѣтъ вамъ всѣмъ!
   ЖАКЪ. Привѣтьте его, добрый герцогъ. Это тотъ самый полосатый господинъ, котораго такъ часто встрѣчалъ я въ лѣсу; клянется что былъ придворнымъ.
   ОСЕЛ. Сомнѣвается кто въ этомъ -- можетъ испытать меня. Выплясывалъ я минуетъ, ухаживалъ за дамой, хитрилъ съ другомъ и лебезилъ со врагомъ, разорилъ трехъ портныхъ, имѣлъ четыре ссоры, изъ которыхъ одна чуть не кончилась схваткой.
   ЖАКЪ. Какъ же ты отдѣлался отъ нея?
   ОСЕЛ. Да сошлись мы, и нашли что наша ссора по седьмому поводу.
   ЖАКЪ. Какъ по седьмому поводу? Полюбите его, ваше высочество.
   ГЕРЦ. Онъ очень мнѣ нравится.
   ОСЕЛ. Господь да наградитъ васъ за это; того же жду и отъ васъ. Я поспѣшилъ, ваше высочество, сюда, въ среду этихъ брачущихся поселянъ, чтобъ поклясться и нарушить за тѣмъ клятву, такъ какъ бракъ связываетъ, а кровь развязываетъ. Она -- дѣва бѣдная, ваше высочество, и невзрачная, ваше высочество, но будетъ все-таки моей; такой ужь капризъ нашелъ -- взять то, чего никто не хочетъ. Богатая честность живетъ вѣдь, ваше высочество, какъ нищета, въ лачугѣ, точнехонько какъ жемчужина въ скверной раковинѣ.
   ГЕРЦ. Онъ удивительно находчивъ и богатъ поучительными изрѣченіями.
   ОСЕЛ. Сладкой горечью, какъ подобаетъ язвительности шута.
   ЖАКЪ. Возвратимся, однакожь, къ седьмому поводу; какъ добрались вы, что ваша ссора по седьмому поводу?
   ОСЕЛ. Да по лжи семь разъ отраженной.-- Держись же попристойнѣе, Одри.-- Происходитъ это, ваше высочество, такъ. Опорочиваю я подстрижку бороды какого-нибудь придворнаго, а онъ отзывается на это тѣмъ, что хотя я и говорю, что борода его дурно подстрижена, онъ полагаетъ, однакожь, что хорошо,-- именуется это Вѣжливымъ отрицаніемъ. Повторяю, что нехорошо она подстрижена, а онъ отзывается тѣмъ, что подстригъ ее такъ для своего собственнаго удовольствія,-- именуется это Скромной колкостью. Говорю опять: не хорошо она подстрижена, а онъ говоритъ: не вамъ судить объ этомъ,-- называется это Грубымъ опроверженіемъ. Скажу еще: не хорошо она подстрижена, а онъ скажетъ на это: неправда,-- называется это Смѣлымъ обличеніемъ. Отвѣтитъ онъ на новое не хорошо она подстрижена словомъ лжете,-- называется это Задорливымъ попрекомъ, и такъ до Лжи случайной и Лжи прямой.
   ЖАКЪ. Сколько же разъ сказалъ ты, что борода его нехорошо подстрижена?
   ОСЕЛ. Я не посмѣлъ идти далѣе Лжи условной, и онъ не посмѣлъ упрекнуть меня Ложью прямой; вотъ, смѣрили мы мечи, и разошлись.
   ЖАКЪ. А можешь ты перечислить теперь по порядку всѣ семь степеней лжи?
   ОСЕЛ. Мы ссоримся по печатному, по книгѣ; есть вѣдь для хорошимъ манеръ книги {Намекъ на книгу Винценціо Савіола, подъ заглавіемъ: Of honour and Honourable Quarrels in 4-to, напечатанную Вольфомъ въ 1594.}. Перечисляю вамъ всѣ степени. Первая -- Вѣжливое отрицаніе; вторая -- Скромна я колкость; третья -- Грубое опроверженіе; четвертая -- Смѣлое обличеніе; пятая -- Задорливый попрекъ; шестая -- Ложь случайная; седьмая -- Ложь прямая. Отдѣлаться вы можете это всѣхъ, кромѣ Лжи прямой; можете, впрочемъ, и отъ этой отдѣлаться черезъ Если. Знаю я случай, что и семь судей не могли отклонить схватку; но когда противники сошлись, одному изъ нихъ вздумалось прибѣгнуть къ Если, къ изрѣченію: Если вы сказали это, такъ я сказалъ это, и они пожали другу другу руки и поклялись быть братски дружными. Если -- единственный умиротворитель; большая сила въ Если.
   ЖАКЪ. Ну не рѣдкостный это человѣкъ, ваше высочество? на все гораздъ, а шутъ вѣдь.
   ГЕРЦ. Шутовство служитъ ему чучелой, изъ за которой онъ и стрѣляетъ своимъ остроуміемъ.

Входятъ Гименей, ведя за руку Розалинду, въ женскомъ платьѣ, и Целія.

   

ТИХАЯ МУЗЫКА.

   ГИМЕ. Преисполняется веселіемъ небо,
   Когда примиренные смертные
             Соединяются.
   Прими же, добрый Герцогъ, дочь;
   Ее съ небесъ приводитъ Гименей,
             Чтобъ ты
   Отдалъ ее тому,
   Чье сердце въ ея бьется груди.
   
   РОЗА. (Герцогу). Тебѣ отдаюсь я, потому что я твоя. (Орландо) Тебѣ отдаюсь я, потому что я твоя.
   ГЕРЦ. Не лгутъ глаза мои, ты дочь моя.
   ОРЛА. Не лгутъ глаза мои, ты моя Розалинда.
   ФЕБЕ. Не врутъ глаза и то что вижу -- прощай моя любовь!
   РОЗА. (Герцогу). Нѣтъ у меня отца, если ты не онъ;-- (Орландо) нѣтъ мнѣ мужа, если ты имъ не будешь;-- (Фебе) нѣтъ мнѣ и жены, если не женюсь на тебѣ.
   ГИМЕ. Молчаніе! не допускаю я безпорядковъ. Мнѣ слѣдуетъ порѣшить странныя эти событія. Здѣсь восемь человѣкъ, которые, если правда -- правда, должны соединить руки узами Гименея. (Орландо и Розалиндѣ) Васъ никакое препятствіе не разлучитъ; (Оливеру и Целіѣ) ваши два сердца -- одно; (Фебѣ) ты должна или уступить его любви, или быть женой женщины; (Оселку и Одри) вы такъ связаны другъ съ другомъ, какъ зима съ непогодой. Пока мы будемъ пѣть брачный гимнъ, упитывайтесь разспросами, чтобъ объясненьемъ уменьшить ваше дивованье и этой встрѣчѣ и такому заключенью {Въ прежнихъ изданіяхъ: and these things finish... По Колльеру: and thus we finish.}.
   

ГИМНЪ.

   О бракъ, вѣнецъ великой, ты, Юноны,
             Благодатный ты союзъ постели и стола!
   Гименей вѣдь всюду населяетъ города;
             Почтамъ же бракъ хвалой;
   Хвала, хвала тебѣ, о Гименей,
             Ты богъ всѣхъ городовъ!
   
   ГЕРЦ. О милая моя племянница, я такъ же радъ тебѣ, какъ и дочери.
   ФЕБЕ. (Сильвію). Не измѣню я моему слову -- я твоя. Твоя преданность заставляетъ полюбить тебя.

Входитъ Жакъ Де-буа.

   Ж. ДЕ. Позвольте мнѣ сказать вамъ два, три слова; я второй сынъ стараго Ровланда, и являюсь вотъ съ какой вѣстью прекрасному этому собранію: Герцогъ Фредерикъ, услыхавъ что люди весьма значительные каждый день прибываютъ въ этотъ лѣсъ, собралъ большое войско и повелъ его сюда, чтобъ схватить своего брата и предать его мечу. Подступивъ къ этому дикому лѣсу, встрѣтилъ онъ на опушкѣ его стараго отшельника, и послѣ непродолжительнаго съ нимъ разговора, отказался и отъ своего намѣренія и отъ свѣта; возвращаетъ изгнанному своему брату корону, а всѣмъ, вмѣстѣ съ нимъ изгнаннымъ ихъ земли. Въ справедливости этого ручаюсь жизнію.
   ГЕРЦ. Душевно радъ тебѣ, молодой человѣкъ; ты принесъ прекрасный свадебный подарокъ своимъ братьямъ: одному -- отнятыя земли, другому -- большое, могущественное герцогство. Но мы покончимъ прежде въ этомъ лѣсу, что такъ прекрасно здѣсь задумали и начали; за тѣмъ уже каждый, изъ дѣлившихъ со мною тяжкіе дни и ночи, раздѣлитъ съ нами, соотвѣтственно своему званію, и хорошее вернувшагося къ намъ счастія. Забудемъ же на время новорожденное возвеличеніе, и предадимся нашему сельскому веселію.-- Играй, музыка!-- а вы, женихи и невѣсты, пускайтеся въ полный веселія плясъ.
   ЖАКЪ. Съ вашего, милостивый государь, позволенія; если хорошо я васъ разслышалъ -- Герцогъ пошелъ въ монахи, пренебрегъ пышностью двора?
   Ж. ДЕ. Да.
   ЖАКЪ. Отправляюсь къ нему; отъ этихъ обращенныхъ можно многое узнать, многому можно научиться. (Герцогу) Завѣщаю васъ вашему прежнему величію; ваше терпѣніе и добродѣтель дѣлаютъ васъ вполнѣ его достойнымъ; (Орландо) васъ -- любви, вашей вѣрностью вполнѣ заслуженной; (Оливеру) васъ -- вашимъ владѣніямъ, любви и знатнымъ вашимъ родственникамъ; (Сильвію) тебя -- брачному ложу, на много, по заслугамъ, лѣтъ; (Оселку) тебя -- раздорамъ, потому что твое любовное странствованіе запаслось на два только мѣсяца.-- Принимайтесь же за ваше веселье -- мое, не плясъ, веселье.
   ГЕРЦ. Останься, останься, Жакъ!
   ЖАКЪ. Для потѣхи -- низачто; угодно вамъ что нибудь отъ меня, подожду въ вашей покидаемой пещерѣ. (Уходитъ.)
   ГЕРЦ. Преступайте жь, приступайте къ торжеству; увѣренъ, полнѣйшимъ оно кончится удовольствіемъ. (Танцы.)
   

ЭПИЛОГЪ.

   РОЗА. Не въ обычаѣ, чтобъ женщина являлась Эпилогомъ, но это нисколько не безобразнѣе вѣдь появленія мущины Прологомъ. Если справедливо, что хорошее вино не нуждается въ ярлыкѣ {Въ подлинникѣ bush -- пукъ, вѣнокъ или, какъ у насъ, елка, которыми обозначались питейные дома.}, справедливо и то, что хорошая піеса не нуждается въ Эпилогѣ; но хорошее вино все-таки обозначаютъ хорошимъ ярлыкомъ, и хорошія піесы отъ хорошихъ Эпилоговъ кажутся еще лучшими. Въ какое жь затруднительное положеніе поставлена я, нисколько не хорошій Эпилогъ и нисколько не способная расположить васъ въ пользу и хорошей піесы! Не одѣта я нищей, а потому и нищить мнѣ не прилично; остается только заклинать васъ -- начну же съ женщинъ. Заклинаю васъ, о женщины, вашей любовью къ мущинамъ, одобрить эту піесу хоть на столько, на сколько она имъ понравится; заклинаю и васъ, о мущины, любовью, которую питаете къ женщинамъ -- а изъ васъ, вижу по вашимъ улыбкамъ, никто не питаетъ къ нимъ ненависти,-- согласиться, что и вамъ и женщинамъ піеса эта можетъ нравиться. Будь я женщина {Въ Шекспирово время женскія роли игрались мущинами.}, я разцѣловала бы всѣхъ, чья только борода мнѣ понравится, лице приглянется, а дыханіе не будетъ противно; и увѣрена, что всѣ, обладающіе хорошей бородой, красивымъ лицомъ и дыханіемъ пріятнымъ, никакъ не откажутся, въ награду за радушную мою готовность, отозваться, только что присяду, благосклоннымъ прощай. (Уходятъ).

КОНЕЦЪ.

   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru