Lib.ru/Классика: Шиллер Фридрих. Дмитрий Самозванец

Собраніе сочиненій Шиллера въ переводѣ русскихъ писателей. Подъ ред. С. А. Венгерова. Томъ III. С.-Пб., 1901

Предисловіе къ "Димитрію Самозванцу". Проф. Е. Ф. Шмурло

Димитрій Самозванецъ. Переводъ Л. Мея

0x01 graphic

"ДИМИTPIЙ".

I.

Кто изъ посѣтителей Вѣчнаго города не восхищался знаменитымъ торсомъ Геркулеса (Torso del Belvedere), однимъ изъ рѣдкихъ сокровищъ Ватиканскаго музея? Съ обломанными ногами, безъ рукъ и головы, фигура Амфитріонова сына даже и въ такомъ жалкомъ состояніи поражаетъ зрителя глубиною замысла и силою экспрессіи; отъ нея такъ и вѣетъ благородствомъ мысли, энергіей жизни. Великое произведеніе остается великимъ даже въ искаженномъ, изувѣченномъ видѣ.

Въ ряду драматическихъ произведеній Шиллера есть одна трагедія, за которою въ нѣмецкой литературѣ прочно установилось названіе @литературнаго торса" -- его @Димитрій", хотя въ данномъ случаѣ мы имѣемъ дѣло не столько съ работой, обезображенной временемъ или рукою варвара, сколько съ произведеніемъ, оставшимся неоконченнымъ за преждевременною смертью автора. Поэтъ успѣлъ написать всего лишь два акта, да и то не отдѣлавъ ихъ, какъ слѣдуетъ; остальные три не болѣе, какъ простые наброски, предварительная разработка литературнаго матеріала, черновые эскизы, гдѣ поэтъ только еще расправляетъ свои крылья въ соотвѣтствіи съ поэтическимъ полетомъ творческой фантазіи. И тѣмъ не менѣе какое крупное произведеніе, какая печать зрѣлаго генія лежитъ на всемъ!.. По своему драматизму, "Димитрій", говоритъ Гетнеръ, есть одно изъ величайшихъ произведеній всѣхъ временъ и народовъ. Характеры, положенія дѣйствующихъ лицъ, развитіе и судьба главнаго героя роднятъ эту трагедію съ "Фіеско" и съ "Валленштейномъ", а мастерство въ обработкѣ разнообразнаго и сложнаго матеріала и искусство, проявленное въ сплетеніи, ходѣ и развитіи дѣйствія -- во многомъ напоминаютъ "Орлеанскую дѣву".

Поэзія очень не многихъ писателей носитъ такой космополитическій, такой отрѣшенный отъ національности характеръ, какъ у Шиллера. Его генію доступно было пониманіе духовной жизни чуть ли не всѣхъ народностей земного шара, и въ трагедіяхъ великаго нѣмецкаго поэта лучшее свидѣтельство того, какъ умѣлъ онъ силою своего творчества вскрыть эту жизнь. Его "Мессинская невѣста" вводитъ насъ въ античное міросозерцаніе; исторіи Италіи и Испаніи воспроизведены въ "Дои-Карлосѣ" и "Фіеско"; Франціи и Англіи -- въ "Орлеанской Дѣвѣ", "Варбекѣ" и "Маріи Стюартъ": Швейцаріи -- въ "Вильгельмѣ Теллѣ". Но міръ античный и міръ германо-романскій были все еще слишкомъ тѣсны для поэтическаго размахай полета фантазіи Шиллера: на преждевременномъ закатѣ своихъ дней веймарскій поэтъ задумалъ завершить циклъ своей славной дѣятельности новымъ произ веденіемъ, на этотъ разъ на тему изъ жизни славянскихъ народностей, русской и польской.

Тема "Димитрія" навѣяна чтеніемъ книги Левека "Histoire de Russie" во второмъ ея изданіи (1800), быть можетъ, не безъ связи съ приготовленіями, дѣлавшимися въ ту пору въ Веймарѣ къ предстоящей свадьбѣ наслѣднаго принца Карла Фридриха съ великой княжною Маріей Павловной. Свадьба эта, весьма естественно, вызвала въ мѣстномъ обществѣ нѣкоторый интересъ къ Россіи, благодаря чему, вѣроятно, и книга французскаго писателя не прошла для Шиллера незамѣченною. Впрочемъ, не разгаданная и трагическая личность несчастнаго Самозванца сама по себѣ уже могла глубоко залечь въ чуткой душѣ поэта. Шиллеру вообще были по душѣ сюжеты съ заговорами, государственными переворотами и разными трагическими конфликтами подобнаго рода. Въ этомъ, можетъ быть, сказывался до извѣстной степени также и духъ времени, то стремительное движеніе, что охватило европейское общество XVIII стол. на почвѣ борьбы историческаго права съ правомъ естественнымъ, стараго порядка съ новыми идеями и вооруженнаго возстанія противъ наслѣдственной власти во имя свободы и права на личную жизнь. Въ "Димитріи" ставится вопросъ о законныхъ правахъ претендента на престолъ, противополагается право избирательное праву наслѣдственному, патріархально-деспотическій образъ правленія республикѣ -- все такія темы, которыя отнюдь нельзя назвать новыми или необычными въ прежнихъ произведеніяхъ Шиллера. Не забудемъ, что въ послѣдніе годы жизни, т. е. почти одновременно съ "Димитріемъ", Шиллеръ обработывалъ совершенно аналогичную тему -- "Варбекъ", гдѣ главнымъ дѣйствующимъ лицомъ является тоже самозванецъ.

Уже въ 1802 г. трагическій эпизодъ русской исторіи рисовался воображенію поэта въ формѣ "Кровавой свадьбы въ Москвѣ" ("Die Bluthochzeit zu Moskau"); но только два года спустя, по окончаніи "Вильгельма Телля" (февраль 1804), складывается у него вполнѣ серьезное рѣшеніе. Подъ 10 марта 1804 г. Шиллеръ занесъ въ свой дневникъ: "я окончательно остановился на Димитріи" (Mich zum Demetrius entchlossen). Къ сожалѣнію, у поэта впереди оставался съ небольшимъ всего одинъ годъ жизни, да и тутъ значительную часть времени пришлось удѣлить на другія литературныя работы и, въ особенности, на борьбу съ физическими недугами. Болѣзнь, иногда на цѣлые мѣсяцы и недѣли вырывавшая перо изъ рукъ Шиллера, не помѣшала однако ему проявить кипучую дѣятельность въ предварительной обработкѣ намѣченной темы: онъ изучаетъ историческій матеріалъ, бытовую обстановку, въ какой должно было развиваться драматическое событіе, собираетъ данныя о зданіяхъ, костюмахъ, монетахъ, составляетъ генеалогическія таблицы, записываетъ русскія пословицы и поговорки, отмѣчаетъ, какъ выглядятъ казаки и каковы особенности ихъ общественной жизни, старается выяснить себѣ представленія, сложившіяся у русскаго народа о царѣ и о царской власти, знакомится съ политическимъ устройствомъ Польши, дѣлаетъ выписки самаго разнообразнаго характера, относящіяся до исторіи, культуры, географіи и топографіи; даетъ характеристики, намѣчаетъ вопросы, требующіе разъясненія, высказываетъ соображенія относительно декорацій, театральныхъ эффектовъ той или иной сцены и т. д., и т. д. Вообще Шиллеръ работалъ надъ своей трагедіей, не покладая рукъ; но неумолимая смерть уже сторожила его: онъ умеръ въ самомъ разгарѣ работы, далеко не доведя ее до желаннаго конца. Однако и въ предсмертной агоніи Шиллеръ продолжалъ бредить своимъ "Димитріемъ", скандировалъ изъ него отдѣльныя строфы, какъ бы желая и на краю могилы удержать тѣ образы, какими жилъ за послѣдніе мѣсяцы. Монологъ царицы Марѳы во 2-мъ актѣ былъ послѣднею грезой о томъ надзвѣздномъ мірѣ поэзіи и прекраснаго, въ которомъ всегда витала возвышенная душа Шиллера: въ день смерти, 9 мая 1805 г., монологъ этотъ былъ найденъ на письменномъ столѣ великаго поэта.

II.

Шиллеръ далеко не первый обработывалъ тему о Димитріи. Еще въ самомъ началѣ XVII стол. знаменитый испанскій драматургъ Лопе де Вега написалъ El gran duque de Moscovia y emperador persequido". Драма напечатана въ 1617 г., событія доведены въ ней только до смерти Бориса и остается не совсѣмъ яснымъ, почему авторъ какъ бы сознательно отказался отъ такихъ благодарныхъ въ сценическомъ отношеніи моментовъ, какъ коронованіе Димитрія, бракосочетаніе съ Мариной, заговоръ и кровавое утро 15 мая. Штейнъ дѣлаетъ предположеніе, не написалъ ли Лопе де Вега своей драмы еще при жизни Самозванца, а только напечаталъ ее позже; но трудно допустить, чтобы уже въ 1605 г. до Испаніи успѣли дойти подробности о борьбѣ, которая въ ту пору разыгрывалась въ отдаленной Москвѣ. Въ 1689 г. на парижской сценѣ давался "Démétrius" Ж. Б. Обри дэ Каррьера (Jean Baptiste Aubry des Carrières), а въ началѣ XVIII в. вышло новое произведеніе, уже итальянскаго автора Боккабадати. Тема на этотъ разъ обработана въ менѣе серьезномъ стилѣ; ея передѣлка, представленная въ 1717 г. на театрѣ въ Парижѣ, носитъ уже прямо названіе "Arlequin Démétrius, canevas italien en cinq actes, tiré d'une comédie du docteur Boccabadati". Димитрій изображенъ въ ней истиннымъ царевичемъ и сыномъ Ивана Грознаго, быть можетъ, не безъ вліянія незадолго передъ тѣмъ появившейся книги Де ла Рошеля (см. ниже), совершенно фантастически и съ романическими прикрасами изобразившей судьбу царевича, который, по этой версіи, счастливо избѣгнулъ убійцъ Годунова и позже отомстилъ ему, занявъ его мѣсто на царскомъ тронѣ. Насколько свободно обращался французскій компиляторъ, воспользовавшійся трудомъ Боккабадати, съ исторіей, можно судить-по тому, что подлѣ одного настоящаго Димитрія фигурируютъ два другихъ самозванныхъ,-- одинъ изъ нихъ, въ интересахъ истиннаго, убиваетъ Бориса, въ то время какъ другой, "арлекинъ", оспариваетъ у законнаго наслѣдника царскій престолъ. Дѣйствіе заканчивается коронованіемъ Димитрія.

Дальнѣйшія обработки историческаго сюжета о Самозванцѣ появились, во 2-й половинѣ XVIII стоя., уже въ Россіи: это были "Димитрій Самозванецъ" Сумарокова, на русскомъ языкѣ, и "Demetrii Jwanowitsch, Zar von Mosksau, ein russisches Original-Trauerspiel in fünf Akten, von einem Liebhaber des Theaters" Коцебу, въ ту пору еще только начинавшаго свою литературную карьеру. Трагедія его, написанная въ 1782 г., по цензурнымъ условіямъ въ печати не появлялась.

О томъ, знакомъ ли былъ Шиллеръ со всѣми этими попытками въ драматической формѣ обрисовать личность Самозванца, нельзя сказать ничего положительнаго; скорѣе приходится дать отвѣтъ отрицательный, если принять во вниманіе, что въ подготовительныхъ этюдахъ и черновыхъ бумагахъ поэта, гдѣ съ такою тщательностью занесены всякаго рода замѣтки, ссылки и справки, никакихъ указаній на этотъ счетъ не сохранилось. Къ тому же основу своей трагедіи Шиллеръ нашелъ въ историческихъ сочиненіяхъ и еще болѣе въ собственномъ творчествѣ.

III.

Сто лѣтъ назадъ, въ эпоху Шиллера, вопросъ о личности, завладѣвшей по смерти царя Бориса Годуно варусскимъ престоломъ, былъ уже поставленъ въ литературѣ, и, какъ и въ наше время, для однихъ это былъ сознательный самозванецъ, для другихъ -- претендентъ, самъ обманутый другими, а для кого и истинный сынъ Ивана Грознаго. Первое {Въ данномъ случаѣ я имѣю въ виду лишь тѣхъ писателей, сочиненія которыхъ успѣли быть опубликованы къ тому времени, когда Шиллеръ писалъ свою трагедію.} мнѣніе высказалъ еще Петрей де Ерлезунда, книга котораго появилась первоначально въ 1615 г. на шведскомъ языкѣ {Regni Muschowilici sciographia, thet är: Een wiss och egentelich Besskriffning om Rydzland... Tryckt i Stockholm 1615.} и пять лѣтъ спустя въ болѣе доступномъ для публики нѣмецкомъ переводѣ {Historien und Bericht von dem Grossfürstenthum Muschow. Lipsiae Anno MDCXX.}. Мнѣніе это тогда же нашло своихъ сторонниковъ, между прочимъ, въ лицѣ извѣстнаго путешественника Олеарія {Offt begehrte Beschreibung der neuen orientalischen Reise. Schlesswig. 1647.}, а во второй половинѣ XVIII в. получило и научное обоснованіе въ трудахъ петербургскаго академика Г. Ф. Миллера {Versuch einer neueren Geschichte von Russland. Sammlung russischer Geschichte. Bnd. V. Stplg. 1760.}.

Едва ли однако не распространеннѣе былъ другой взглядъ, по которому царь Димитрій былъ законнымъ преемникомъ Ивана IV. Еще извѣстный французскій историкъ Де-Ту (ум. 1617 г.) въ "Исторіи своего времени" {Jakob August, Thuani historiarum sui temporis libri CXXXVIII. Parisiis 1604--1619.}, говоря о противоположныхъ толкахъ, порожденныхъ загадочною личностью, осторожно замѣчаетъ: "Доселѣ не рѣшено, былъ ли онъ Димитрій или обманщикъ". Гораздо рѣшительнѣе въ пользу Димитрія высказывается Маржеретъ {Estât de l'empire de Russie et grand duché de Moscovie. Paris 1607.}. Вотъ его главныя положенія:

0x01 graphic

Опасность, грозившая малолѣтнему Димитрію отъ Годунова, заставила мать царевича и приверженныхъ къ ней бояръ подмѣнить ребенка, воспитывая въ тайнѣ отъ постороннихъ глазъ, такъ что въ Угличѣ убитъ былъ не онъ, а другой мальчикъ. Димитрій не Гришка Отрепьевъ; тотъ и другой два разныхъ лица, совмѣстно бѣжавшихъ въ Польшу отъ преслѣдованій Бориса. Иноземцемъ Димитрій быть не могъ: по-русски выражался онъ совершенно правильно, какъ нельзя лучше, насмѣшки же надъ нравами и обычаями русскихъ не представляютъ ничего удивительнаго въ человѣкѣ, который видѣлъ "большой свѣтъ" и, живя въ Польшѣ, могъ ознакомиться съ лучшими сторонами просвѣщенія и образованности. Будь онъ самозванецъ, король польскій едва ли бы рѣшился содѣйствовать ему, а безъ согласія короля не могли бы помогать ему и поляки. Только увѣренностью въ царскомъ своемъ происхожденіи можно объяснить то "пренебреженіе, съ какимъ Димитрій игнорировалъ представлявшіеся ему случаи привлечь къ себѣ сердца новыхъ подданныхъ, то неизъяснимое величіе", какое виднѣлось въ его взорѣ, та рѣшимость съ ничтожными средствами бороться съ государемъ, располагавшимъ такою грозною силою, какая находилась въ распоряженіи Бориса. Димитрій не побоялся ни полчищъ Годунова, ни того, что вдова Ивана Грознаго можетъ отвергнуть его, какъ сына, и тѣмъ разбить весь его замыселъ. Если бы это было не такъ, замѣчаетъ Маржеретъ, то отчего же Борисъ, называя Димитрія обманщикомъ, не допросилъ всенародно инокиню Марѳу, чтобы дать возможность всѣмъ убѣдиться въ истинномъ происхожденіи своего врага? Отчего, когда Димитрія низвергли, его поторопились убить, а не уличили передъ народомъ во лжи, не заставили объясниться? Отчего Василій Шуйскій выдумывалъ на него разнаго рода клеветы, вродѣ намѣренія предать Россію полякамъ и пр.? Все это, взятое вмѣстѣ, по мнѣнію Маржерета, говоритъ въ пользу Димитрія и потому заставляетъ автора категорически высказаться за его подлинность.

Годъ спустя послѣ Маржерета нѣкій Гревенбрухъ также взялся защищать мысль объ истинномъ происхожденіи Димитрія {Tragoedia Mrscovitica, sive de vita et morte Demetrii, qui nuper apud Rutlienos imperium tenuit, narratio, ex fide dignis scriptis et litteris excerpta. Coloniae Agrippinae apud Gerardum Grevenbruch. Два изданія 1608 и 1609 г. г. Остается неизвѣстнымъ, былъ ли этотъ Гревенбрухъ авторомъ или только издателемъ книги, или же, наконецъ, хозяиномъ той типографіи, гдѣ она печаталась.}; отстаиваютъ ее и анонимный авторъ, писавшій еще при жизни Димитрія {Reliquiae Msctorum. Tom. VI. Сравн. Миллеръ стр. 184.}, вышеупомянутый французъ Де ла Рошель, въ романѣ, спеціально посвященномъ личности Самозванца {Le Zar Démétrius. Histoire Moscovite. Paris 1714.}, нѣмецкій профессоръ Трейеръ въ исторіи Московскаго княжества {Einleitung zur Moscovitischen Historie. Helmstadt 1720.}, трудѣ компилятивномъ, опиравшемся, въ опредѣленіи личности Димитрія, по собственному заявленію автора, главнымъ образомъ на показанія Маржерета и Гревенбруха, и, наконецъ, Левекъ {Historie de Russie. Tome troisième. Paris MDCCLXXXII.}.

Послѣдній трактуетъ свой предметъ съ живостью и убѣжденіемъ истиннаго француза. Подобно Маржерету, онъ не только утвердительно высказывается въ пользу Димитрія, но и приводитъ цѣлый рядъ соображеній въ доказательство своей мысли. Эта защита ведется въ духѣ Маржерета, въ данномъ вопросѣ, несомнѣнно, оказавшаго извѣстное вліяніе на точку зрѣнія автора. Левекъ однако не ограничивается однимъ подражаніемъ, но, идя въ намѣченномъ направленіи, вноситъ (къ слову сказать, не безъ успѣха) и самостоятельную разработку въ этотъ вопросъ. Къ тому же Левекъ писалъ въ ту пору, когда противоположный взглядъ на Димитрія былъ уже до извѣстной степени обоснованъ въ вышеназванномъ трудѣ Миллера, что въ свою очередь отразилось и на содержаніи, и на полемической формѣ нѣкоторыхъ страницъ книги французскаго писателя.

Миллеръ утверждалъ, въ противность другимъ заявленіямъ, что убійство никоимъ образомъ не могло произойти ночью, и что на этомъ нельзя строить подмѣны одного ребенка другимъ: неужели, говоритъ онъ, Битяговскій, мамка и ея сынъ, такъ хорошо знавшіе царевича въ лицо, могли бы ошибиться и не знали, кого убивали? Точно также безпочвенно утвержденіе, будто бы у Димитрія-царя и у Димитрія-царевича, у обоихъ, имѣлись на щекѣ бородавки и одна рука была длиннѣе другой. Признаніе Самозванца царицею Марѳою нисколько еще не говоритъ въ пользу претендента: царицу могли понудить къ тому разныя побужденія, а послѣдующій отказъ Марѳы отъ Димитрія совершенно аннулируетъ ея первое заявленіе. Точно также оспариваетъ Миллеръ и свидѣтельство Маржерета о Григоріи Отрепьевѣ и Димитріи, какъ о двухъ разныхъ лицахъ; по его мнѣнію, это одно и то же лицо, доказательства чему петербургскій академикъ находитъ въ источникахъ русскаго происхожденія.

Можно ли однако положительно утверждать, что царевичъ Димитрій былъ, дѣйствительно, убитъ въ Угличѣ? спрашиваетъ въ свою очередь Левекъ: злодѣевъ, пролившихъ кровь 15 мая 1591 г., толпа растерзала почти тотчасъ. Говорятъ, церковный пономарь былъ свидѣтелемъ злодѣянія, но кто засвидѣтельствовалъ его показаніе? Да и существовалъ ли вообще этотъ самый свидѣтель? Борисъ старательно смелъ всѣ слѣды и обстановку ужаснаго событія. По словамъ Маржерета, въ Россіи соблюдали о немъ такую тайну, что было крайне затруднительно добиться истины тѣмъ, кто не видѣлъ совершившагося собственными глазами. Довѣрять показаніямъ Шуйскаго и Клекшина, посланныхъ въ Угличъ для разслѣдованія, нѣтъ никакихъ основаній, тѣмъ болѣе, что тѣло убитаго, обезображенное ранами, не будучи набальзамировано, должно было ко времени пріѣзда слѣдователей стать совершенно неузнаваемымъ. Что открыли Шуйскій съ Клекшинымъ, къ какимъ заключеніямъ сами они пришли, остается положительно неизвѣстнымъ. Если по возвращеніи въ Москву они разглашали басню, заранѣе сговорившись на счетъ ея съ Годуновымъ, то впослѣдствіи имъ уже нельзя было возстановить истины безъ риска навлечь на себя обвиненіе въ плутнѣ и сознательномъ обманѣ.

Предположимъ, продолжаетъ Левекъ, что, будучи въ Угличѣ, они убѣдились въ спасеніи царевича -- въ интересахъ Бориса было скрывать этотъ фактъ и поддерживать уже успѣвшій распространиться слухъ о смерти Димитрія, въ ожиданіи той минуты, когда убѣжище мальчика будетъ открыто и явится возможность нанести второй ударъ, болѣе вѣрный. Подробности дѣла, безъ сомнѣнія, ускользнули даже отъ жителей Углича: тѣмъ не менѣе они все еще знали болѣе, чѣмъ это было желательно, а потому многіе поплатились ссылкой. Во все царствованіе Ѳедора, а затѣмъ Бориса малѣйшее любопытство касательно судьбы молодого Димитрія было крайне рискованно: слѣдовало вѣрить тому, что онъ самъ наложилъ на себя руки. Впослѣдствіи ложный или истинный Димитрій вступилъ на престолъ, изъ свою очередь нельзя было сомнѣваться, что это царевичъ, сынъ Ивана. Наконецъ, въ царствованіе Василія Шуйскаго значило зарекомендовать себя плохимъ подданнымъ, если не вѣрить, что этотъ самый царевичъ въ дѣтствѣ былъ убитъ по приказанію Годунова. Такимъ образомъ обиліе субъективныхъ мотивовъ постоянно мѣшало спокойному раскрытію истины: въ концѣ концовъ отъ нея осталось такъ мало слѣдовъ, что о полномъ возстановленіи ея теперь нечего и думать.

Между тѣмъ допустить избавленіе царевича отъ рукъ Бориса вполнѣ возможно, хотя проникнуть пути, какими онъ спасся, было бы тщетной попыткой. Что удивительнаго въ томъ, что Димитрій скрывался подъ именемъ боярскаго сына и какъ таковой принялъ иноческій обѣтъ? Выставлять его послушникомъ Чудова монастыря еще не значитъ опровергать царское происхожденіе. Утверждаютъ, будто бы сходство монаха Григорія съ покойнымъ царевичемъ навело перваго на мысль объявить себя сыномъ Ивана Грознаго. Но, замѣчаетъ по этому поводу Левекъ, я видѣлъ его портретъ сохраняющимся или, вѣрнѣе говоря, заброшеннымъ въ петербургской Академіи Наукъ -- широкій лобъ, короткое лицо, толстыя губы, двѣ крупныхъ бородавки на правой щекѣ -- все это придаетъ физіономіи такой отпечатокъ индивидуальности, что трудно допустить, чтобы природа могла дважды проявить себя съ такою точностью и однообразіемъ.

Самое главное и неопровержимое свидѣтельство въ пользу Димитрія -- это его мать, и она высказалась за него открыто, въ присутствіи многочисленнаго собранія народа. Говорятъ, она признала его изъ страха смерти; но возможно ли обвинять въ такой низости ту, кого исторія не вправѣ упрекнуть ни въ чемъ дурномъ?... Будь Димитрій сознательнымъ обманщикомъ, какъ осмѣлился бы онъ показаться на глаза царицѣ, вдовѣ Грознаго, бравировать ея присутствіемъ на виду народа, бояръ?... Надо было быть слишкомъ дерзкимъ или вѣрнѣе безразсуднымъ, чтобы ставить на карту все свое положеніе, опираясь на такой шаткій разсчетъ, какъ страхъ и удрученное состояніе царицы; допускать же, что Димитрій посылалъ къ ней довѣренныхъ лицъ уговаривать признать его сыномъ, пугая ее разными угрозами и обольщая наградами, влагать въ его уста фразы вродѣ такихъ:, я злодѣй, обманувшій народъ. Истинный царевичъ въ могилѣ, я же ничтожество, принявшее его имя съ цѣлью завладѣть престоломъ. Отыщи его мать, царицу, заставь ее признать меня своимъ сыномъ и употреби всѣ средства достичь этого -- допускать такія рѣчи возможно лишь въ плохихъ трагедіяхъ, но отнюдь не въ жизни.

Однако царица Марѳа впослѣдствіи отрекалась отъ Самозванца? Но такъ ли? Откуда это извѣстно? Отъ Шуйскаго и его сторонниковъ, въ чьихъ интерасахъ было настаивать именно на такой, а не иной версіи. Отъ Шуйскаго нельзя ожидать правды: онъ достаточно проявилъ свою лживость еще во время слѣдствія 1591 г. Маржеретъ утверждаетъ, что Отрепьевъ не былъ Димитріемъ, но что первый увелъ второго въ Польшу и вернулся съ нимъ обратно въ Россію. Это былъ пьяница, человѣкъ наглый, и Димитрій вынужденъ былъ сослать его въ Ярославль. По смерти ли митрія Отрепьевъ продолжалъ утверждать царское происхожденіе его. Привезенный, по приказанію Шуйскаго, въ Москву, онъ съ той поры совершенно исчезаетъ изъ виду.

Но если даже и допустить, что лицо, царствовавшее подъ именемъ Димитрія, родилось не для трона, во всякомъ случаѣ это былъ человѣкъ, достойный его. Левекъ ссылается на свидѣтельство Маржерета: Димитрій отличался умомъ, ловкостью, силой; вспыльчивый, онъ умѣлъ себя сдерживать; милосердіе было отличительной чертой его характера. Благородный, одушевленный мыслью о славѣ, полный желанія оставить по себѣ добрую память, Димитрій былъ способенъ на великія дѣла. Я придаю, говоритъ Левекъ, большое значеніе тѣмъ соображеніямъ, которыя приведены мною противъ самозванства Отрепьева, однако рѣшить самый вопросъ не берусь. Чтобъ судить вполнѣ основательно, необходимо имѣть данныя, а они, вѣроятно, погибли навсегда. Но по крайней мѣрѣ несомнѣнно, что не прости этотъ ложный или истинный Димитрій Шуйскаго послѣ перваго заговора, удайся ему вообще разстроить замыслы своихъ враговъ и царствуй послѣ него его потомки -- никто бы не сомнѣвался въ законности его власти, и по сей день возносились бы къ небу благодарственныя молитвы за счастливое избавленіе царевича отъ нѣкогда грозившей ему опасности.

IV.

Такова въ общихъ чертахъ была литература о Самозванцѣ въ ту пору, когда Шиллеръ писалъ своего "Димитрія". Изъ всего названнаго поэтъ воспользовался со чиненіями Олеарія, Трейера, Миллера и Левека,-- безспорно, лучшимъ и наиболѣе полнымъ изъ того, что могло подлежать его выбору: остальной матеріалъ, въ основныхъ чертахъ, и безъ того былъ внесенъ въ сочиненія сейчасъ названныхъ писателей. Шиллеръ прибавилъ къ нимъ еще только пятое сочиненіе "Описаніе Польши" англійскаго доктора Коннора {Beschreibung des Königreichs Polen und ürossHertzogthums Litthauen, Durch D. Bernard Connor, medicum in London, vormahls Lcib-Medicum Königs Johannis III in Polen. Aus dem Englischen übersetzet. Leipzig 1700.}, цѣнное для него главнымъ образомъ по даннымъ о бытовой и политической жизни польскаго общества.

Такимъ образомъ, создавая своего героя, поэтъ долженъ былъ неизбѣжно считаться съ двумя противоположными, взаимно исключающими одно другое мнѣніями, съ двумя непримиримыми крайностями. Въ данномъ случаѣ представляется излишнимъ выяснять, насколько убѣдительны были эти мнѣнія; для поэта и то, и другое имѣло значеніе лишь фактическаго матеріала; чутье же художника подсказало наилучшій выходъ, а творческій талантъ въ самыхъ этихъ крайностяхъ открылъ данныя для художественной концепціи и созданія величественнаго, истинно трагическаго образа. Сознательный проходимецъ, основывающій свое счастье на одномъ нагломъ обманѣ и грубо своекорыстныхъ разсчетахъ, конечно никогда не могъ стать героемъ Шиллера; съ другой стороны, даже допуская "подложность" Димитрія, нельзя было закрывать глаза на цѣлый рядъ фактовъ, въ значительной мѣрѣ содѣйствовавшихъ искреннему убѣжденію въ спасеніи царевича, при чемъ увѣровать могла не только толпа, но и самъ "спасенный". Обильный матеріалъ въ такомъ именно духѣ нашелъ Шиллеръ у Левека и мастерски воспользовался имъ для своей трагедіи.

0x01 graphic

Шиллеровскій Димитрій не сынъ Ивана Грознаго, но онъ глубоко вѣруетъ въ свое царственное происхожденіе и чуждъ малѣйшаго сомнѣнія на счетъ законности своихъ правъ на русскій престолъ. Все вокругъ него способствуетъ укрѣпленію этой вѣры: помощь поляковъ, убѣжденіе русскихъ. Димитрій вѣритъ въ себя, и въ него вѣритъ весь міръ. Къ тому же это личность по истинѣ царственная, въ счастьи, равно и въ несчастьи, полная безстрашія, благородства, самодостоинства. Монастырскія стѣны давятъ его; цѣль его жизни -- вернуть законное наслѣдіе, похищенное Борисомъ, и къ этой цѣли ведетъ его само Небо. Вотъ почему такъ убѣжденно звучитъ его рѣчь передъ польскими магнатами и шляхтой; вотъ почему такъ заразительно дѣйствуютъ его слова и увлекаютъ слушателей.

Дѣйствіе открывается блестящей картиною краковскаго сейма; Димитрій среди величественныхъ и исполненныхъ собственнаго достоинства польскихъ епископовъ, сенаторовъ и земскихъ пословъ разсказываетъ приключенія своей жизни, увѣренно восклицая:

Неправда: царь одинъ московскій -- я!--

это картина, полная неподдѣльнаго драматизма, одна изъ самыхъ сильныхъ во всей трагедіи, сразу художественно обрисовывающая положеніе дѣла. Димитрій проситъ о поддержкѣ, но въ его словахъ слышится голосъ, умѣющій не только просить. Безусловная вѣра въ самого себя, въ правоту своего дѣла идетъ рука объ руку съ политическимъ идеализмомъ, который заставляетъ его произнести такія слова:

А есть ли что правдивѣе на свѣтѣ,

Какъ храбрый, независимый народъ?

Верховной властью древле облеченный,

Онъ самъ свои дѣянья повѣряетъ,

И преклоняетъ ухо ко всему,

Что человѣчно.

Такъ говоритъ онъ, мотивируя свою надежду найти справедливость и защиту; и тотъ же Димитрій, чтобъ лучше обезпечить себѣ эту защиту, не задумывается поддѣлаться подъ самыя грубыя страсти толпы, потакая ея низменнымъ инстинктамъ, и обѣщаетъ богатую добычу всѣмъ, кто поможетъ ему овладѣть Москвою:

Кто въѣдетъ въ Кремль за мной, такъ -- вотъ клянусь --

Тотъ въ бархатѣ, шелку и соболяхъ,

И въ жемчугахъ ходить по буднямъ будетъ,

А серебромъ подкуй коня, кто хочетъ...

Вторая сцена 2-го акта изображаетъ намъ Димитрія готовымъ переступить "рубежъ земли московской". Юноша охваченъ чистою радостью, видя желанныя поля и равнины своей родины, и вмѣстѣ съ тѣмъ сердце его щемитъ мысль, что своимъ появленіемъ онъ вноситъ войну со всѣми ея ужасами и несчастьемъ:

Прости меня, прости, земля родная,

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Простите, что съ оружіемъ враждебнымъ

Я въ мирный храмъ насильственно вхожу.

Но онъ долженъ идти: онъ единственный и послѣдній отпрыскъ династіи, и это налагаетъ на него особенныя обязанности.

Столкновеніе съ войскомъ Бориса, хотя на первый разъ и неудачное, оканчивается для Димитрія успѣхомъ: полководцы правительственной арміи передаются на его сторону; Димитрій доходитъ до Тулы и, кажется, никогда еще будущее такъ не улыбалось ему, какъ теперь. Небывалое счастье кружитъ ему голову; сердца всѣхъ людей, полныя надеждъ, склонились на его сторону; для нихъ это свѣтлое, радостное солнце, вновь озарившее русскую землю, онъ идолъ народный; его одѣваютъ въ царскую одежду, и съ этой минуты осуществляется мечта его жизни: онъ становится царемъ для своихъ подданныхъ.

Но именно когда Димитрій чувствуетъ себя на вершинѣ счастья, судьба готовитъ ему тяжелый ударъ: убійца истиннаго царевича открываетъ ему всю правду, сообщая, насколько тотъ обманывается, считая себя за дѣйствительнаго сына Ивана: истинный Димитрій въ могилѣ; его убійца, видя, что вмѣсто ожидаемой награды царь Борисъ ему же угрожаетъ смертью, пылая мщеніемъ, подыскалъ мальчика, схожаго чертами лица съ покойнымъ царемъ Иваномъ, надѣлъ на него золотой крестъ, снятый имъ самимъ съ убитаго царевича, и отдалъ ребенка на воспитаніе въ монастырь, посвятивъ игумена въ свою тайну. Такимъ образомъ теперешній Димитрій -- подкидышъ, не болѣе. Извѣстіе это порождаетъ въ душѣ Димитрія цѣлую бурю: "Ты, говоритъ онъ, смертельно поразилъ мое сердце, ты отнялъ у меня вѣру въ самого себя. Прощай, мое мужество, мои надежды! Охваченный ложью, въ разладѣ съ самимъ собою, теперь я не болѣе, какъ врагъ людей, и отнынѣ я и правда,-- мы разошлись навѣки"... Душевное равновѣсіе покидаетъ Димитрія; возмущенный требованіемъ награды, онъ тутъ же убиваетъ вѣстника ужаснаго факта.

Но что дѣлать ему самому? Откажется ли онъ отъ своей цѣли?... О, нѣтъ, теперь ему уже нельзя отступать назадъ: жизнь его друзей и сподвижниковъ поставлена на карту. Народъ вѣритъ въ него, и можетъ ли онъ, Димитрій, ввергнуть его въ несомнѣнную пучину бѣдъ?-- а это неизбѣжно случится, если онъ отступитъ. И почему онъ не можетъ, даже и не будучи истиннымъ царевичемъ, все же оказать благодѣяніе своей странѣ? Развѣ не мечталъ онъ освободить крестьянъ отъ крѣпостного ига? Подобно Фіеско и Валленштейну, Димитрій достигаетъ власти не изъ низкихъ личныхъ побужденій,-- нѣтъ, имъ двигаетъ сила, составляющая удѣлъ великихъ, возвышенныхъ натуръ. Какъ Фіеско, который при видѣ города, облитаго утреннею зарею, сбрасываетъ съ себя нерѣшительность и принимаетъ рѣшеніе домогаться короны, хотя бы путемъ обмана и лицемѣрія; какъ Валленштейнъ передъ рѣшающимъ разговоромъ съ Врангелемъ, обсуждая самъ съ собою безвыходное положеніе, въ какое онъ попалъ, признаетъ, что возврата для него болѣе уже не существуетъ,-- такъ точно и Димитрій въ разгарѣ колебаній приходитъ къ убѣжденію, что онъ долженъ царствовать. И, подобно Фіеско и Валленштейну, онъ рѣшается на преступленіе не изъ мелочнаго эгоизма, а изъ благороднаго движенія души, на благо родины и народа.

Однако благородная цѣль должна осуществляться лишь благородными средствами. Пока Димитрій вѣритъ въ себя -- онъ остается человѣкомъ, достойнымъ полнаго уваженія и симпатіи; но когда желанная цѣль достигнута, оказывается, роковая сила овладѣла героемъ, право превращая въ безправіе. Въ концепціи Шиллера намъ слышатся отдаленные отзвуки античнаго пониманія человѣческой судьбы. Трагическій фатумъ влечетъ Димитрія отъ счастія къ несчастью; наряду съ самымъ возвышеннымъ въ человѣкѣ уживается и самое дурное: злыя силы только подавлены, притуплены, но не искоренены; настанетъ благопріятный моментъ, и онѣ проснутся, злорадно поднявъ голову, и, овладѣвъ человѣкомъ, неумолимо поведутъ его къ гибели {"Demetrius wird eine tragische Person, wenn er durch fremde Leidenschaften, wie durch ein Verhängniss, dem Glück und dem Unglück zupeschleudert wird, und bei dieser Gelegenheit die mächtigsten Kräfte der Menschheit entwickelt, auch die menschliche Verderbniss zuletzt erleidet". (Слова Шиллера).}. Стоило Димитрію потерять вѣру въ свое происхожденіе, и онъ становится тираномъ, простымъ обманщикомъ. Первою его жертвою падаетъ тотъ, кто открылъ ему правду, потомъ Димитрія увлекаютъ страсти другихъ; временами онъ то необдуманно попираетъ завѣты праотцевъ, то становится причудливымъ деспотомъ.

Но какъ ни глубоко падаетъ Димитрій, онъ все же не потерялъ вполнѣ нашихъ симпатій. Мы не можемъ ему не сочувствовать въ его нѣжной (въ противоположность исторической дѣйствительности) страсти къ Ксеніи, дочери царя Бориса, къ которой его влечетъ нравственная сила, проявленная этою свѣтлою дѣвушкою въ минуты несчастья; не можемъ не сочувствовать ему, видя его любовь отвергнутой, особенно когда сердечная рана еще усилена циничнымъ признаніемъ честолюбивой Марины, заявившей Димитрію, тотчасъ послѣ вѣнца, что она никогда не считала его истиннымъ царевичемъ, но выходила замужъ по однимъ личнымъ разсчетамъ.

Шиллеру удается до конца сохранить трагическое величіе въ своемъ героѣ. Послѣднія минуты Димитрія, опять таки въ противность исторіи, не заключаютъ въ себѣ ничего для него постыднаго или безславнаго. Уязвленный Мариною, Димитрій находитъ нѣкоторое утѣшеніе въ сознаніи, что есть однако сердце, никогда не перестававшее биться за него -- это Лодоиска, дочь самборскаго кастеляна, пославшая въ Москву своего брата Казиміра охранять ея возлюбленнаго и до конца быть его вѣрнымъ защитникомъ. Любовь Лодоиски пробуждаетъ въ Димитріи прежнія мечты, полныя свѣтлыхъ надеждъ, трогательную тоску и влеченіе къ милому прошлому, тягостное сопоставленіе съ настоящимъ, отъ котораго вѣетъ такимъ холодомъ и безсердечіемъ. Бесѣдуя съ Казиміромъ, Димитрій вспоминаетъ, какимъ онъ былъ раньше, и при этомъ говоритъ о себѣ, какъ о совершенно постороннемъ лицѣ: такъ непохожъ кажется онъ теперь самому себѣ, такъ много пережито имъ съ той поры... Былые годы представляются ему въ туманной дымкѣ вечернихъ сумерекъ. А рядомъ съ этими сладостными воспоминаніями грубая дѣйствительность: власть безъ любви, головокружительная высота положенія съ отсутствіемъ покоя...

Но минуты Димитрія уже сочтены, и его неудовлетворенное сердце сейчасъ найдетъ желанный покой. Заговорщики не далеко; они уже ломятся въ двери. Съ величественнымъ видомъ, съ отвагой встрѣчаетъ ихъ Димитрій. Онъ могъ бы обезоружить противниковъ или по крайней мѣрѣ сдѣлать попытку спасти себя обѣщаніемъ предать ненавистныхъ поляковъ -- но это слишкомъ для него низко, и онъ безмолвно падаетъ, пронзенный мечами враговъ.

V.

Такъ очерченъ у Шиллера Димитрій. Отступленій отъ историческихъ фактовъ авторъ допустилъ не мало; но, не говоря уже о томъ, что и цѣлью его трагедіи было не воспроизведеніе исторіи, нельзя не признать, что именно художественное чутье помогло Шиллеру успѣшнѣе иного профессіональнаго историка возстановить историческую правду, разрѣшивъ проблему, надъ которой и понынѣ еще ломаютъ голову спеціалисты: Димитрій Шиллера убѣжденный противникъ Бориса, а не наглый обманщикъ. Какого бы онъ ни былъ происхожденія, изъ московской или западной Руси, Отрепьевъ или кто иной, кѣмъ бы ни былъ выставленъ, русскими или поляками, боярами или іезуитами -- но допустить сознательный обманъ со стороны претендента, значитъ слишкомъ игнорировать психологическую сторону явленія и черезчуръ свободно переносить на людей, жившихъ за триста лѣтъ назадъ, воззрѣнія, привычки, пріемы, вообще строй понятій нашего собственнаго времени. Здѣсь не мѣсто входить въ детальное разсмотрѣніе вопроса о происхожденіи Самозванца, и мы ограничимся лишь самымъ существеннымъ.

Извѣстная группа лицъ могла выдумать самозванца, могла сознательно поддерживать свой обманъ, хотя и здѣсь, вѣроятнѣе всего, въ значительной степени дѣйствовала всеобщая вѣра въ спасеніе царевича отъ руки убійцы; но какимъ надо было быть хитроумнымъ, изворотливымъ Одиссеемъ, какими обладать ловкими пріемами, самообладаніемъ, обдуманностью, предусмотрительностью въ поступкахъ, и при томъ не только по отношенію каждаго изъ поступковъ въ отдѣльности, но и по ихъ взаимодѣйствію, логической связи и послѣдовательности,-- какой талантъ первокласснаго актера надо было проявить человѣку, чтобы цѣлые годы играть -- и такъ безукоризненно!-- свою роль, на виду цѣлаго свѣта, въ ежеминутномъ сознаніи, что это именно только роль, малѣйшій неправильный шагъ въ который будетъ стоить жизни!!...

Умеръ ли названный Димитрій въ убѣжденіи своей "истинности", раскрылъ ли кто ему глаза на горькую правду (если ужъ непремѣнно считать его подложнымъ царемъ) -- это вопросъ другой, и мы его касаться здѣсь не станемъ,-- но что въ началѣ своего выступленія на сцену онъ дѣйствовалъ по убѣжденію, въ этомъ для насъ не можетъ быть сомнѣнія. Триста лѣтъ назадъ складъ русской жизни былъ значительно проще и еще не выработалъ ни такихъ условій, ни средствъ, которыя научили бы, какъ разыгрывать роль самозванца. Правда, въ XVII столѣтіи у насъ появлялся далеко не одинъ этотъ самозванецъ; но для остальныхъ почва была уже подготовлена, и всѣ они дѣйствовали болѣе или менѣе подражая своему первообразу; не говоря уже про то, что ихъ самозванство выдавалъ самый характеръ поступковъ, -- не даромъ же сфера вліянія, результаты ихъ обмана значительно ничтожнѣе и не могутъ идти въ сравненіе съ тѣмъ, чего достигло лицо, приковавшее въ 1605 г. взоры всей Русской земли. Есть замыслы и замыслы, успѣхъ и успѣхъ, и Шиллеръ художественнымъ тактомъ понялъ, что крупный успѣхъ названнаго Димитрія не могъ опираться на одинъ только обманъ, не достаточно было даже и вѣры народной -- необходимо было самому Димитрію увѣровать въ себя и въ правоту своего дѣла.

VI.

Въ настоящемъ изданіи отрывки изъ "Димитрія" и общій планъ пьесы печатаются въ превосходнѣйшемъ переводѣ Мея. Русскій переводчикъ пользовался оригиналомъ въ томъ видѣ, въ которомъ онъ появился въ печати вскорѣ послѣ смерти Шиллера. Это та редакція, которая пріобрѣла всемірную извѣстность и до настоящаго времени входитъ во всѣ нѣмецкія изданія, назначенныя для большой публики. Но кромѣ этого, такъ сказать, классическаго текста, приведеннаго въ извѣстный порядокъ другомъ Шиллера -- Кернеромъ и кое-гдѣ даже стилизованнаго имъ, есть еще очень важный дополнительный матеріалъ -- позже отысканныя черновыя тетради Шиллера, что даетъ возможность возстановить ходъ самой работы поэта, иногда даже въ мельчайшихъ ея подробностяхъ, и съ гораздо большею полнотою выяснить содержаніе тѣхъ сценъ (именно 3-й, 4-й и 5-й акты), которыя самимъ Шиллеромъ всего лишь намѣчены и слегка зарисованы. Сверхъ того изъ этихъ черновыхъ тетрадей оказывается, что авторомъ было написано цѣлое особое дѣйствіе -- сцены въ Самборѣ, которыми онъ первоначально думалъ начать свою трагедію.

Въ этихъ сценахъ Димитрій выведенъ еще подъ именемъ Гришки, какъ бѣглецъ, нашедшій пріютъ въ Самборскомъ замкѣ у воеводы Мнишка. Онъ живетъ тутъ среди многочисленной мелкопомѣстной шляхты, пока еще совершенно далекій отъ мысли видѣть въ себѣ царскаго сына. Однимъ онъ ненавистенъ, потому что стоитъ имъ поперекъ дороги; другіе, особенно женщины, сочувствуютъ ему; воеводѣ онъ нравится, честолюбивая дочь Мнишка, Марина, хотя и невѣста другого, выдѣляетъ его среди остальныхъ мужчинъ, а Лодоиска, дочь кастеляна, любитъ его беззавѣтной, чистой любовью. Димитрій держитъ себя съ достоинствомъ среди лицъ, стоящихъ въ Самборскомъ замкѣ на одинаковой съ нимъ ногѣ, съ благородной признательностью къ воеводѣ, давшему ему пріютъ и защиту, съ почтительнымъ чувствомъ восхищенія передъ его дочерью. Но Марина -- бездушная кокетка, сгарающая честолюбивыми мечтами; она не въ силахъ удовлетвориться скромной судьбою своихъ сестеръ. Съ обиднымъ пренебреженіемъ принимаетъ она подарокъ своего жениха, люблинскаго старосты {Въ болѣе поздней редакціи онъ является подъ именемъ львовскаго кастеляна.}, и въ то же время съ легкомысленнымъ вниманіемъ беретъ цвѣтокъ изъ рукъ Димитрія. Столкновеніе между двумя молодыми людьми неизбѣжно. Староста затѣваетъ ссору и Димитрій, незаслуженно оскорбленный, неожиданно для самого себя, убиваетъ его.

Этимъ открывается дѣйствіе. На лязгъ мечей сбѣгается дворня и видитъ Димитрія съ обнаженнымъ мечемъ надъ трупомъ жениха. По мѣстнымъ законамъ, иноземецъ, убившій поляка, хотя бы и незлоумышленно, можетѣсмытьсвое преступленіе лишь кровью: Димитрія ожидаетъ неминуемая смерть. Но развѣ это моя вина?-- оправдывается Димитрій:-- нападалъ не я; я только защищался, а онъ наткнулся на мой мечъ. Право и законъ на моей сторонѣ". Тѣмъ не менѣе его уводятъ въ темницу.

Во второй сценѣ появляются русскіе бѣглецы Аѳанасій и Тимоѳей, князья, какъ ихъ величаетъ Мнишекъ, искать пріюта у сендомирскаго воеводы: они бѣжали изъ Россіи отъ тиранніи Бориса. Въ бесѣдѣ съ Мнишкомъ одинъ изъ нихъ, Аѳанасій, сообщаетъ, что слухъ прошелъ по всему Московскому государству о томъ, что царевичъ не погибъ въ Угличѣ во время пожара, но спасся, и что Борисъ приведенъ этимъ въ трепетъ. Мнишекъ не хочетъ вѣрить: царь Борисъ слишкомъ умный государь, чтобы бояться тѣни. Во время разговора входятъ Марина и Лодоиска: онѣ принесли золотой наперсный крестъ, усыпанный драгоцѣнными камнями; Лодоиска бѣла у Димитрія въ темницѣ и тотъ передалъ его ей на память передъ смертью, какъ святыню, которую всегда носилъ на груди. Видъ креста несказанно поражаетъ Аѳанасія: это царскій клейнодъ изъ сокровищъ Ивана Грознаго, имя котораго вырѣзано на крестѣ. Аѳанасій нетерпѣливо разспрашиваетъ, кто тотъ, кому принадлежитъ эта вещь? какъ долго живетъ онъ въ Самборѣ? сколько ему лѣтъ? откуда онъ появился? какъ называется тотъ монастырь, гдѣ по его словамъ, онъ находился раньше? Ему говорятъ: уже годъ какъ Гришка въ Самборѣ -- но какъ разъ годъ тому назадъ распространился слухъ о спасеніи царевича! Далѣе оказывается, что и годы Гришки подходятъ къ лѣтамъ царевича; названіе же монастыря (Шиллеромъ не указанное) особенно сильно дѣйствуетъ на Аѳанасія: онъ проситъ показать ему приговореннаго къ смерти, и удивленный воевода ведетъ его въ темницу.

Сцена третья изображаетъ Димитрія въ темницѣ въ ожиданіи предстоящей казни. Онъ готовъ умереть и спокойно приметъ смерть; но ему горько сознавать, что счастье такъ жестоко надсмѣялось надъ нимъ, разрушивъ его надежды и величавыя мечты... Входятъ Мнишекъ, Аѳанасій, Тимоѳей, Марина и Лодоиска. Воевода приказываетъ освободить Димитрія изъ оковъ и дѣлаетъ ему допросъ. Димитрій совершенно не помнитъ, когда надѣли на него этотъ крестъ; онъ знаетъ его на себѣ съ той самой поры, какъ началъ помнить себя. Его наставляли беречь эту драгоцѣнность, какъ святыню, говоря, что отъ этого будетъ зависѣть вся его судьба. Не будучи въ состояніи дать болѣе ясныхъ показаній, Димитрій вспоминаетъ, что у него есть молитвенникъ, который также наказывали беречь: тамъ написаны непонятныя для него греческія слова. Аѳанасій читаетъ ихъ и вдругъ падаетъ передъ узникомъ на колѣни. Греческія письмена раскрыли тайну: обладатель молитвенника -- царевичъ Димитрій, сынъ царя Ивана. Теперь повязка спадаетъ и съ глазъ самого Димитрія: онъ припоминаетъ прошлое, бывшій пожаръ, свое пребываніе въ монастырѣ, вспоминаетъ, какъ его уже тогда иногда величали царевичемъ, и вполнѣ убѣждается въ своемъ царскомъ происхожденіи. Съ легкостью, достойной удивленія, умѣетъ Димитрій найтись въ новомъ своемъ положеніи: давешній изгнанникъ, безпріютный скиталецъ, онъ сразу превращается въ государя, точно онъ былъ имъ постоянно. Первое его движеніе къ Маринѣ, достойнымъ которой чувствуетъ себя онъ только теперь. На страстное изліяніе чувства Марина отвѣчаетъ ободряющими словами, но невольно выдаетъ свое честолюбіе, подчеркивая Димитрію необходимость прежде всего удостовѣрить свои права на царственное положеніе передъ всѣмъ свѣтомъ: хотя онъ и царевичъ, но безъ царства; Россія принадлежитъ ему, но надо подумать о томъ, какъ бы стать ея дѣйствительнымъ обладателемъ.

0x01 graphic

Дальнѣйшее содержаніе "самборскихъ сценъ" осталось лишь намѣченнымъ; имѣлось въ виду дать еще четыре новыхъ. Въ первой шляхта сендомирскаго воеводы бесѣдуетъ о предстоящемъ сеймѣ въ Краковѣ, куда отправляется Димитрій съ Мнишкомъ, и выражаетъ готовность служить дѣлу царевича; появляется Марина поддержать это настроеніе. Во 2-й сценѣ Димитрій заключаетъ условіе съ Мнишкомъ о содѣйствіи въ достиженіи престола и получаетъ согласіе на бракъ съ Мариной, обязываясь въ свою очередь отдарить воеводу и будущую жену областями Русской земли. Сцена 3-я -- разговоръ Марины съ отцомъ, который, какъ послушное орудіе, идетъ, куда ведетъ его честолюбивая дочь. Наконецъ, сцена 4-я -- прощаніе Димитрія передъ отъѣздомъ въ Краковъ съ Лодоиской.

Таково содержаніе "самборскихъ сценъ"; часть ихъ набросана только вчернѣ, другая, наоборотъ, вполнѣ отдѣлана и закончена. Судя по черновымъ бумагамъ, обработка этого акта стоила Шиллеру не малаго труда. Сценичность и художественность концепціи стоятъ внѣ всякаго сомнѣнія,-- и тѣмъ не менѣе впослѣдствіи поэтъ выкинулъ его весь цѣликомъ, справедливо почувствовавъ, что это дѣйствіе ослабитъ силу впечатлѣнія послѣдующихъ. Онъ предпочелъ открыть занавѣсъ безъ какихъ либо предисловій и показалъ своего героя съ той минуты, когда тотъ уже всецѣло успѣлъ проникнуться не только сознаніемъ своего царственнаго положенія, но твердой рѣшимостью бороться за свои права,-- выброшенныя же сцены, основу ихъ содержанія, поэтъ съумѣлъ ярко и образно ввести въ описаніе краковскаго сейма. Окончательно выброшенною, безъ какой либо замѣны, осталась лишь сцена прощанія съ Лодоиской, а потому мы и очертимъ ее въ немногихъ словахъ.

Лодоиска -- вторая Навзикая. Она была невольной причиной признанія Димитрія царевичемъ; но теперь, поднявшись такъ высоко, онъ для нея потерянъ. Она не въ силахъ примириться съ своею утратой, но прирожденная нѣжность ея натуры отъ того не измѣнилась, и дѣвушка продолжаетъ любить Димитрія съ прежнимъ трогательнымъ чувствомъ, Лодоиска ничего не требуетъ, не выражаетъ никакихъ просьбъ и желаній, даже того, чтобы ее помнили; она посылаетъ съ Димитріемъ своего брата Казиміра, да и то не съ цѣлью напоминать имъ о себѣ, а чтобы Димитрій зналъ, что подлѣ него всегда есть вѣрное сердце. Трогательно заклинаетъ она брата никогда не покидать ея возлюбленнаго и посвятить ему свою жизнь. На прощаніе Димитрій хочетъ обнять Лодоиску, но та мягко отстраняетъ его отъ себя. Трубятъ рога, Димитрій уходитъ, и несчастная дѣвушка, оставшись одна, не въ силахъ болѣе владѣть собою; предавшись неутѣшному горю, она даетъ клятву не любить болѣе никого на свѣтѣ.

Выше указывалось, что подготовительныя къ "Димитрію" работы даютъ возможность съ большею ясностью представить себѣ схему и содержаніе Шиллеровской трагедіи. По окончательному плану, если только вообще можно говорить объ окончаніи тамъ, гдѣ работа едва доведена до половины, трагедія должна была состоять изъ пяти актовъ съ слѣдующимъ распредѣленіемъ:

Актъ I. Сеймъ въ Краковѣ, въ нѣсколькихъ сценахъ. За исключеніемъ нѣкоторыхъ отдѣльныхъ словъ и выраженій, автору удалось обработать этотъ актъ вполнѣ.

Актъ II въ 5картинахъ; изъ нихъ двѣ первыхъ -- царица Марѳа въ монастырѣ на Бѣломъ озерѣ и Димитрій на русской границѣ -- достигли той же степени обработки, какъ и весь первый актъ; картина третья -- чтеніе манифеста Димитрія въ деревнѣ -- обработана только въ первой половинѣ. Нарисованная опытною рукою автора "Вильгельма Телля", эта картина полна необычайной жизни и движенія. Одну минуту Шиллеръ колебался, что сдѣлать центральнымъ пунктомъ дѣйствія: рѣзкій ли переходъ отъ мирнаго покоя къ тревогѣ и возбужденію, вызванному въ населеніи чтеніемъ манифеста, или построить всю сцену на почвѣ національнаго столкновенія русскихъ съ поляками; его сомнѣнія разрѣшились на третій ладъ: драматизмъ сцены лежитъ въ борьбѣ двухъ противоположныхъ партій,-- одна деревня стоитъ за Димитрія, другая за Бориса. Четвертая и пятая картины -- пораженіе Димитрія и его побѣда надъ войсками Бориса -- только намѣчены.

Актъ III состоитъ изъ четырехъ большихъ картинъ: 1) Борисъ въ Москвѣ; 2) Димитрій узнаетъ свое истинное происхожденіе; 3) встрѣча Димитрія съ царицею Марѳой и 4) торжественный въѣздъ Димитрія въ Москву.

Шиллеровскій Борисъ въ общемъ очень близокъ къ Борису историческому, по крайней мѣрѣ какъ послѣдняго понимали въ эпоху Шиллера. Обманомъ и насиліемъ достигъ онъ престола и деспотически правитъ государствомъ, не разбирая средствъ для обезпеченія власти. Царское достоинство бережетъ онъ ревностно и гордо, считая униженіемъ сану лично выступать противъ Самозванца. Въ то же время это прекрасный семьянинъ, нѣжный отецъ. Какъ государя, Шиллеръ изобразилъ Бориса съ самой выгодной стороны, и въ этомъ случаѣ онъ тоже не расходился съ показаніями современныхъ историковъ: и Миллеръ, и Трейеръ находятъ въ Борисѣ черты симпатичныя, а по мнѣнію Левека, духовныя способности дѣлали Бориса вполнѣ достойнымъ высшей власти, и остается пожалѣть, что въ сущности рожденный для трона, онъ могъ достичь его только преступленіемъ. Король Сигизмундъ въ бесѣдѣ съ Димитріемъ (актъ I) такъ выражается о Годуновѣ:

Вамъ предстоитъ не легкая побѣда.

Силенъ и чтимъ престолъ царя Бориса.

Не съ нѣженкой вступаете вы въ споръ.

Въ чьи руки скипетръ вложенъ всенародно,

Того не скоро опрокинетъ вѣтеръ

Молвы пролетной: у того въ замѣну

Всѣхъ предковъ есть дѣянья и заслуги.

Шиллеръ оттѣняетъ стараніе Бориса облегчить страданія народныя во время бывшаго голода, заботы о правосудіи, бдительность и политическій тактъ въ поддержаніи мира съ сосѣдями, въ охранѣ государства, предусмотрительность и вниманіе къ благу народному. Борисъ стоитъ выше окружающихъ не только по сану, но и по духовнымъ качествамъ. Онъ не въ силахъ пережить удара, нанесеннаго Самозванцемъ, и добровольно принимаетъ ядъ. Борисъ умираетъ истинно по царски, съ безстрашіемъ смотря въ глаза смерти.

Всѣ эти черты имѣютъ особое значеніе въ примѣненіи къ личности Димитрія: онѣ усиленно подчеркиваютъ ту мысль, что таланты правителя, твердая воля и самосознаніе -- необходимыя условія для устойчивости положенія каждаго государя. И не смотря на это, Борисъ все же гибнетъ! Гибнетъ и Димитрій -- и это потому, что таланты правителя ничто, если они не они раются на нравственныя качества и законность. Борисъ достигъ царства путемъ преступленія, и судьба караетъ его, въ самомъ этомъ преступленіи найдя орудіе кары: съ трона Бориса низвергаетъ не кто иной, какъ тотъ царевичъ, котораго онъ нѣкогда безжалостно убилъ.

Личность Марѳы очень драматизирована. Она играетъ роковую роль одинаково, какъ для Бориса, такъ и для Димитрія. Во 2-мъ актѣ это настоящій титанъ, пылающій мщеніемъ; въ третьей картинѣ 3-го дѣйствія, въ ней, наоборотъ, отчетливо выступаютъ чисто женскія черты. Тамъ она легко увѣровала въ своего сына; здѣсь ее беретъ сомнѣніе. Дрожа отъ волненія, ждетъ она прихода Самозванца. Димитрій входитъ въ палатку, и при первомъ взглядѣ на него царица понимаетъ, что вѣрить больше невозможно. "Что-то невѣдомое стало между ними, природа не сказалась: они навѣкъ чужды другъ другу". Однако, достоинство и благородство просвѣчиваютъ въ лицѣ, во всѣхъ движеніяхъ этого отнынѣ совершенно чуждаго ей человѣка; ея чуткая душа, такъ много испытавшая въ жизни, не можетъ оставаться безучастною къ тому, чья судьба находится въ ея рукахъ. Ей еще самой такъ больно, такъ трудно разстаться съ грезами, которыя она передъ этимъ не переставала лелѣять. Нѣтъ, она не отвергнетъ его. Слова Димитрія ласкаютъ ея слухъ, она плачетъ -- и Димитрій спѣшитъ показать эти слезы народу, какъ лучшее доказательство того, что ихъ льетъ не чужая ему женщина.

Актъ IV. Начиная съ этого акта, композиція трагедіи расплывается и уловить ее становится не такъ то легко. Авторъ успѣлъ лишь бѣгло, въ общихъ чертахъ намѣтить дальнѣйшій ходъ событій. Дѣйствіе открывается сценою въ Кремлѣ. Властная натура Димитрія сказывается теперь въ мрачныхъ выходкахъ деспотизма, въ недовѣріи и насиліяхъ; самъ онъ глубоко страдаетъ отъ сознанія, что долженъ обманывать окружающихъ. Душевному разладу соотвѣтствуетъ разладъ внѣшній: поляки и русскіе настроены враждебно другъ противъ друга; тщетно пытается смягчить онъ заносчивость первыхъ; отношенія къ царицѣ Марѳѣ портятся тоже, а рядомъ съ затрудненіями политическаго характера приходится переживать и сердечную драму: Ксенія отвергаетъ его любовь, а впереди пріѣздъ Марины, которую онъ пересталъ любить и отъ которой охотно бы освободился.

Слѣдующая картина рисуетъ намъ пышный въѣздъ Марины въ Москву и приготовленія Шуйскаго къ заговору; въ третьей картинѣ мы видимъ Марину въ Кремлѣ: она узнаетъ объ измѣнѣ своего жениха и посылаетъ ядъ Ксеніи; наконецъ, четвертая картина -- Романовъ въ темницѣ.

Романовъ -- одно изъ наименѣе согласованныхъ съ исторіей дѣйствующихъ лицъ трагедіи. Въ своихъ поясненіяхъ Шиллеръ называетъ его будущимъ основателемъ династіи. Романовъ любитъ Ксенію и любимъ ею взаимно. Въ свое время Борисъ, чуя въ немъ новаго врага, преслѣдовалъ его, но Романовъ -- чистая, благородная, прямая личность; когда всѣ покинули Бориса, онъ одинъ самоотверженно отстаиваетъ его интересы. Къ сожалѣнію, онъ появляется слишкомъ поздно; однако, собираетъ остатки партіи, провозглашаетъ Ѳедора, Борисова сына, царемъ; спѣшитъ къ арміи, чтобъ удержать ее въ повиновеніи; однако, всѣ усилія его тщетны: армія передается Димитрію, Москва провозглашаетъ Самозванца царемъ, низвергаетъ Ѳедора. Покинутый своими, Романовъ возвращается въ Москву въ намѣреніи спасти по крайней мѣрѣ Ксенію, но попадаетъ въ темницу. Тамъ въ видѣніи ему является умершая Ксенія и предрекаетъ славное будущее, въ то же время увѣщевая покориться судьбѣ и не обагрять кровью своихъ рукъ. Вводя зрителя своею трагедіею въ сложную сѣть обмана и заговоровъ, поэтъ настоящею сценою вноситъ умиротворяющій элементъ, подавая надежду, хотя бы лишь въ отдаленномъ будущемъ, на болѣе спокойное и нормальное теченіе событій.

Актъ V предполагался изъ двухъ большихъ картинъ и эпилога. Первая картина -- ночь послѣ свадебныхъ торжествъ. Марина сообщаетъ Димитрію безпощадную правду -- она никогда его не любила, никогда не считала истиннымъ царевичемъ. Въ лицѣ Казиміра, брата Лодоиски, готоваго умереть за него, находитъ Димитрій въ эту минуту нѣкоторое утѣшеніе. Заговорщики врываются и Казиміръ падаетъ, вѣрный принятому на себя долгу.

Вторая картина -- въ другой части Кремля, въ комнатѣ Марѳы, куда укрывается Димитрій отъ своихъ враговъ. Въ виду грозящей опасности, Димитрій снова преображается: передъ нами въ эту минуту снова властелинъ, вполнѣ обладающій своею демоническою силой. Тѣмъ болѣе потрясающе дѣйствуетъ молчаніе Марѳы среди напряженнаго ожиданія сбѣжавшейся толпы. Крестъ, передъ которымъ она должна поклясться -- это самъ судъ Божій; царица не можетъ лгать передъ ними,-- и отвергнутый Димитрій падаетъ, пораженный врагами.

Эпилогъ, самъ по себѣ въ трагедіяхъ Шиллера необычный; по мнѣнію Кетнера, намѣченъ былъ авторомъ съ цѣлью усилить трагизмъ послѣдней сцены. Марина, спасаясь отъ преслѣдованія, вбѣгаетъ въ комнату, гдѣ только-что убитъ Димитрій, и такимъ образомъ попадаетъ въ западню. Однако, она не теряется и съ находчивостью разыгрываетъ роль жертвы, претерпѣвшей отъ Самозванца, чѣмъ вызываетъ къ себѣ сочувствіе. Обѣщаніе денегъ, выкупъ драгоцѣнностями, угроза мести со стороны поляковъ нѣсколько смягчаютъ пылъ бунтовщиковъ, и безъ того уже значительно охлажденный убійствомъ Димитрія. Шуйскій находитъ, что одной жертвы довольно, и отдаетъ приказъ покончить съ рѣзней: ему надо подготовить кое-что другое, и онъ уводитъ сотоварищей совѣщаться на счетъ избранія новаго царя. Знаки царской власти, взятые у Димитрія, въ его рукахъ. По удаленіи всѣхъ, возвращается одинъ изъ толпы съ царской печатью, какъ-то очутившейся въ его рукахъ. Въ счастливой находкѣ онъ видитъ средство разыгрывать изъ себя убитаго Димитрія, увѣренный, что это будетъ не особенно трудно, такъ какъ цѣлый рядъ обстоятельствъ будетъ содѣйствовать ему въ этомъ обманѣ: выгода для поляковъ продолжать внутреннія неурядицы въ Россіи, мятежницкія наклонности казаковъ, отсутствіе законнаго претендента, интересы Марины остаться царицей и трудность впослѣдствіи доказать, что Димитрія, дѣйствительно, нѣтъ болѣе въ живыхъ. Однимъ словомъ, нарождается новый самозванецъ, а за нимъ въ перспективѣ имѣются новыя волненія и новыя смуты.

Монологомъ второго самозванца заканчивалась, по мысли Шиллера, его трагедія.

VII.

Какъ уже было указано, Мей переводилъ съ первоначальнаго текста "Димитрія" и до того, какъ Гедеке въ 1876 г. опубликовалъ. посмертныя бумаги поэта, содержащія матеріалы по разработкѣ "Димитрія". Этимъ объясняются и нѣкоторыя "ошибки" оригинала, указанныя Меемъ въ примѣчаніяхъ къ своему переводу. Таковы: Нагори вм. Нагой, Вестисловской вм. Мстиславскій -- обѣ исправлены въ послѣдующихъ изданіяхъ, равно какъ и Мейшекъ замѣненъ болѣе правильно Мнишкомъ (имя это Шиллеръ написалъ первоначально готическими буквами и прочелъ н, какъ е) Schinosky, для обозначенія Шуйскаго, едва-ли не опечатка; обыкновенно Шиллеръ употреблялъ начертаніе Zusky, руководствуясь Олеаріемъ и Трейеромъ; встрѣчается также и Schuskoi, быть можетъ, какъ отголосокъ Миллера и Левека, правильно писавшихъ Schuiski, Chouiski. Ксенія въ оригиналѣ названа Axinia, согласно Трейеру и Миллеру, а въ счетѣ браковъ Ивана Грознаго (пять вмѣсто семи) поэтъ слѣдовалъ Левеку.

Въ свою очередь Moromesk оригинала (актъ II, вых. 3), заимствованный Шиллеромъ у Миллера, неправильно переведенъ Муромомъ вм. Моровска. Точно также напрасно думать, будто Одовальскій есть испорченное Одовскій: сопоставлять одно имя съ другимъ нѣтъ никакихъ основаній, а потому и въ русскомъ переводѣ правильнѣе слѣдовать оригиналу, Комля, имя атамана казаковъ, надо думать, есть простой недосмотръ русскаго текста, потому что даже уже въ старыхъ изданіяхъ Шиллера {Ср. напр. Fr. v. Schiller, Sämmtliche Werke Stuttgart 1815. 12 ter Band.} это имя правильно пишется: Корела. Lodoiska не Лодойская, а Лодоиска, не фамильное прозвище, а имя личное.

Въ русскомъ переводѣ наблюдаются и еще нѣкоторыя мелкія отступленія сравнительно съ оригинальнымъ текстомъ позднѣйшихъ изданій: такъ въ первомъ актѣ, въ описаніи обстановки засѣданій краковскаго сейма не упомянуто, что епископы, палатины и кастеляны сидятъ въ шляпахъ; сказано, что послы отъ шляхты стоятъ "близъ нихъ^;, тогда какъ они стояли позади (Hinter diesen) {Въ старыхъ изданіяхъ, напр. 1815 г.: насупротивъ (diesen gegenüber).}. Ближе къ духу русскаго языка замѣнить "палатиновъ" и "выборныхъ отъ шляхты" воеводами и послами, тѣмъ болѣе что и самъ Шиллеръ, опираясь на Коннора, дѣлаетъ такую отмѣтку: "Die Woywoden oder Palatini, Nuncien oder Landbottn". Существеннѣе, однако, отсутствіе въ русскомъ переводѣ нѣкоторыхъ подробностей и діалоговъ, найденныхъ Гедеке. Таковы: 1) въ первомъ актѣ сцена Марины съ Одовальскимъ; 2) тамъ же, слѣдующая за нею сцена Марины съ шляхтичами и 3) во второмъ актѣ сцена въ деревнѣ.

1) Сцена Марины съ Одовальскимъ. Новыя строфы полнѣе обрисовываютъ отношенія къ Димитрію Марины, которая хочетъ слѣдить за малѣйшимъ его движеніемъ и даже за тайными помыслами. "Не спускай съ него глазъ, говоритъ она Одовальскому; будь для него одновременно охраною и сторожемъ; веди его къ побѣдѣ, но такъ, чтобы онъ вѣчно нуждался въ насъ... Люди неблагодарны; почувствуетъ себя царемъ и живо сброситъ съ себя наши путы. Оказанное благодѣяніе становится тяжелою несправедливостью, чуть только надо отплачивать за него. Русь ненавидитъ Польшу, и эта ненависть естественна: межъ ними нѣтъ. никакихъ сердечныхъ узъ. Будь, что будетъ, счастье иль несчастье, но только-бъ поскорѣй. Твоихъ пословъ я буду ждать въ Кіевѣ. Разставь ихъ по дорогѣ верстовыми столбами! Готовь въ любую пору дня, шли ихъ, хотя бы ради этого пришлось обезлюдить самое войско".

2) Сцена Марины съ шляхтичами. Въ первоначальномъ текстѣ говорится о приходѣ одной только группы; въ новыхъ матеріалахъ -- ихъ уже двѣ. Первая (безъ указанія именъ дѣйствующихъ лицъ) входитъ, предлагая свои услуги Маринѣ. Та, назначивъ имъ сборнымъ пунктомъ Кіевъ (эти строфы въ первоначальномъ текстѣ, а слѣдовательно и въ переводѣ Мея, переставлены въ другое мѣсто) и обѣщавъ имъ уплату денегъ черезъ епископа Каменецкаго, обращается къ Роколю (въ русск. пер. къ Бѣльскому):

"Жди: ты сейчасъ меня проводишь"

послѣ чего начинаются новыя строфь*:

Всѣ. Ты должна быть царицей или намъ не жить на этомъ свѣтѣ.

Другіе. Ты заново одѣла насъ, обула: служить тебѣ готовы мы своею кровью.

(Входятъ Опалинскій, Оссолинскій, Замойскій и мною другихъ шляхтичей).

Опалинскій. Мы тоже идемъ вмѣстѣ; мы не остаемся.

Замойскій. И мы. Намъ также хочется принять участіе въ московской добычѣ.

Оссолинскій. Боярышня, возьми съ собою насъ. Мы сдѣлаемъ тебя царицею Россіи!

Марина. Что это за люди? Какой-то сбродъ!

Оссолинскій. Мы конюхи у старосты... Замойскій. Я поваромъ у виленскаго кастеляна.,

Опалинскій. Я кучеръ...

Бѣльскій. За вертеломъ присматриваю я.

Марина. Фи, Одовальскій! Ужъ очень они плохи!

Конюхи. Мы Пясты, свободные мы по рожденію поляки. Не смѣшивай съ простымъ насъ мужикомъ. Мы не изъ низкаго сословія, и есть права у насъ.

Одовальскій. Да, нечего сказать! Ихъ сѣкли на коврахъ!

Замойскій. Не презирай насъ; наше сердце благородно.

Одовальскій. Возьми ихъ на службу, дай имъ коней и сапоговъ, и будутъ биться за тебя они, какъ самый лучшій воинъ.

Марина. Ну, ладно! Да покажитесь, какъ вы выглядите по-людски. Пусть мой дворецкій дастъ вамъ платье.

Шляхта. Ты позаботилася и объ этомъ?! О, нѣтъ, ты все замѣтишь! По истинѣ ты рождена быть королевой.

Марина. Конечно, да! Вотъ потому-то мнѣ и надо ею стать.

Оссолинскій. Веди сама насъ! Будь намъ вождемъ и нашимъ знаменемъ! Садись на бѣлаго коня, бери оружіе, вторая Ванда! Къ побѣдамъ вѣрнымъ веди свои отважныя войска!

Марина. Не плотью, мысленно я поведу васъ -- война не женщины удѣлъ. Клянетесь-ли мнѣ въ вѣрности?

Всѣ. Juramus! Клянемся! (обнажаютъ сабли).

Нѣкоторые. Vivat Marina!

Другіе. Russiae regina!

Такимъ образомъ, заключительныя фразы въ приведенной редакціи (оригиналъ ея см. у Кетнера и Гедеке) тѣ же, что и въ старой, но имъ предшествуетъ цѣлый рядъ другихъ, и чувствуется, насколько, благодаря имъ, мысль, положенная въ основу всей сцены, значительно выиграла въ яркости и пластичности.

3) Сцена въ деревнѣ. Въ стихотворной формѣ она обрывалась на появленіи посадника, но въ черновыхъ бумагахъ позже отыскалось нѣсколько полуобработанныхъ строфъ, въ которыхъ нашлось мѣсто и посаднику.

Посадникъ (входитъ со свиткомъ въ рукахъ). То дѣло рукъ сосѣдей злыхъ, совѣтчиковъ-друзей. Избави насъ, Господь, отъ смуты и свѣтомъ просвѣти!

Народъ. Что намъ несетъ посадникъ?

Посадникъ. Къ намъ отъ царевича, что съ польскимъ войскомъ, пришла бумага. Онъ въ ней Что дѣлать намъ?

Народъ. Читай бумагу. Давай, послушаемъ ее.

Другіе. Читай бумагу.

Посадникъ. Ну, слушайте жъ. "Мы, Димитрій Ивановичъ, Божіею милостію царевичъ всея Руси, Князь Угличскій, Дмитровскій и другихъ княженій, кровный государь и наслѣдникъ всѣхъ русскихъ государствъ, всѣмъ царскій нашъ поклонъ".

Глѣбъ. Да это полный титулъ нашихъ государей.

Посадникъ. "Царь Иванъ Васильевичъ преславной памяти ... его дѣтямъ чтобъ вѣрой, правдою служить ... на нашу жизнь однако, на сына кровнаго царя, Борисъ посягнулъ Годуновъ; но Господу угодно было намъ сохранить ее. Теперь же мы идемъ занять наслѣдный тронъ свой, съ мечемъ въ рукѣ и съ вѣтвью пальмовой въ другой, неся для вѣрныхъ милость и погибель -- супротивнымъ. Напоминаемъ вамъ о вашей клятвѣ, увѣщеваемъ васъ отстать отъ стороны Бориса Годунова, и намъ, законному владыкѣ и истинному государю, дать присягу. Исполните -- и милостиво будемъ править вами, а если нѣтъ, то да падетъ кровь пролитая на ваши головы: не вложимъ въ ножны мы меча, на отческій престолъ доколѣ не возсядемъ".

0x01 graphic

Тимошка. Да, это правда; ему мы присягали.

Глѣбъ. Возможно-ль сыну нашего царя въ повиновеньи отказать и путь ему загородить!

Илья. А, что коли совсѣмъ не истинный онъ сынъ царя?

Тимошка. Да, какъ же! Не будьте дураками; тряхни умомъ! Ну, какъ бы могъ обманнымъ онъ путемъ все это выдумать? Будь иначе, да развѣ говорилъ бы онъ и утверждалъ все это?

Глѣбъ. Я то же думаю. И сталъ-ли бы полякъ изъ-за обманщика тащиться на войну?

Тимошка. Конечно, такъ, ребята; иначе и не можетъ быть. И какъ же сыну нашего царя въ повиновеньи отказать и путь ему загородить?

Илья. Однако жъ мы Борису Годунову, какъ своему царю, клялись и присягали...

На этомъ обрывается сцена.

VIII.

По смерти Шиллера въ нѣмецкой литературѣ не перестаютъ и до послѣдняго времени появляться попытки дальнѣйшей литературной обработки Димитрія".Цѣлый рядъ талантливыхъ и заурядныхъ писателей старается досказать недосказанное великимъ поэтомъ и приспособить его трагедію къ сценѣ. Обработки эти можно разбить на двѣ группы: одни писатели строго придерживаются идей и характера Шиллеровской трагедіи, неуклонно слѣдуя по намѣченному поэтомъ направленію, другіе -- пользуются Шиллеромъ лишь въ качествѣ простого матеріала и строятъ на немъ уже нѣчто собственное. Вотъ перечень тѣхъ и другихъ обработокъ въ хронологическомъ порядкѣ:

1) Fr. у. Maltitz. Demetrius. Ein Trauerspiel von Schiller. Nach dem Hinterlassenen Entwurf des Dichters bearbeitet. Karlsruhe. 1817.

2) H. Grimm. Demetrius. Lpz. 1854.

3) Fr. Bodenstedt. Demetrius. Historische Tragödie in 5 Aufzügen. Berlin. 1856.

4) G. Kühne. Demetrius. Für die Bühne bearbeitet. Dresden. 1860.

5) O. Fr. Gruppe. Demetrius. Schillers Fragment, für die Bühne bearbeitet und fortgeführt, nebst einer litterar-historischen Abhandlung. Berlin. 1861.

6) Fr. Hebbel. Demetrius. Eine Tragödie mit einem Vorspiel. Hamburg. 1866 (осталась неоконченною; конецъ написанъ Э. Ку (Е. Kuh) въ 1869 г.).

7) К. Hardt. Demetrius. Hamburg. 1869.

8) А. Wilhelmi. Dmitri Jwanowitsch. Lpzg. 1869.

9) H. Laube. Demetrius. Historische Tragödie in 5 Akten. Mit Benutzung des Schiller'schen Fragments bis zur Verwandlung in zweiten Akte Lpzg. 1872.

10) H. v. Zimmermann. Demetrius. Trauer spiel in 5 Aufzügen, als freie Vollendung de gleichlautenden Schillerschen Fragmentes. Prag 1855.

11) 0. Sievers. Demetrius. Geschichtliches Trauerspiel in vier Aufzügen. Mit Benutzung des Schillerschen Bruchstücks bis zur Verwandlung im zweiten Aufzug. Braunschweig. 1888.

12) А. Weimar. Demetrius. Trauerspiel in 5 Akten mit Benutzung des gleichnamigen Schillerschen Fragments und einiger Scenen der G. Kühneschen Bearbeitung. Lpzg. 1893.

-----

Нѣмецкая литература о Шиллеровскомъ "Димитріи" очень обширна. Найденные Гедеке матеріалы каждый изъ издателей научныхъ изданій Шиллера группируетъ по своему. Таковы, кромѣ Гедеке {Schillers sämmtliche Schriften. Historisch Kritische Ausgabe von K. Goedeke. 15-tep Theil. 2-ter Band. Stuttgart. 1876.}, изданія Боксбергера {Schillers Werke, herausg. von R. Boxberger. 3-ter Theii (Deutsche National-Litteratur herausg. von J. Kürschner, 125 Bnd.).}, Кетнера {Schillers Demetrius. Nach den Handschriften des Goetheund Schiller-Archivs herausg. von G. Ketiner. Weimar 1824 (Schriften der Goethe Gesellschaft. 9-ter Band).} и Беллермана {Schillers Werke herausg. von Bellermann. Kritisch durchgesehene und erläuterte Ausgabe Bnd. V u. x. (изъ серіи Mevers Klassiker-Ausgaben in 150 Bänden).}. Обработка Кетнера одна изъ лучшихъ.

Не касаясь біографій Шиллера, въ которыхъ, начиная отъ Гофмейстера {Dr. Karl Hoffmeister. Schiller's Leben, Geistesentwickelung und Werke im Zusammenhang. 5-ter Theil. Stuttgart. 1812.} до новѣйшей популярной Вихграма {Dr. Wychgram. Schiller dem deutschen Volke dargestelt. Bielefeld u. Leipzig. 1895.}, вездѣ говорится о "Димитріи", ограничусь хронологическимъ перечнемъ главнѣйшихъ работъ, спеціально относящихся до интересующей насъ трагедіи. Это будутъ:

1) O. F. Gruppe. Demetrius, Anhang. Berlin. 1861.

2) Rudolf. Horrigs Archiv. 1865. Bd. 38.

3) H. Diintzcr. Erläuterungen zu den deutschen Klassikern. Lpzg. 1886.

4) J. Baechtold. Ueber Schillers Demetrius. Programm des Töchterschule in Zürich. 1888.

5) J. Minor. Aus dem Schiller-Archiv. Weimar. 1890.

6) Dr. А. Stein. Schillers Demetrius. Fragment und seine Fortsetzungen. Wissenschaftliche 'Beilage zum Programm der Gewerbeschule auf das Schuljahr 1890--91 und das Schuljahr 1893--94. Mülhausen. 1891--94.

7) R. v. Gottschall. Dramaturgische Parallelen in "Studien zur neuen deutschen Litteratur". Berlin. 1892.

8) R. Box bergen Zeitschrift für verglei chende Litteraturgoschichte. Bd. V, Heft 1 и 2. Berlin. 1892.

9) R. Franz. Gesichtspunkte und Materialien zur Behandlung von Schillers Demetrius in Prima. Programm des Realgymnasiums zu Halberstadt. 1892--93.

E. Шмурло.

0x01 graphic

ДИМИТРІЙ САМОЗВАНЕЦЪ.

(Demetrius).

ПЕРВЫЙ АКТЪ

СЕЙМЪ ВЪ КРАКОВѢ.

При поднятіи занавѣса открывается зала сената, въ которой засѣдаетъ собраніе польскихъ государственныхъ чиновъ. На высокой эстрадѣ о трехъ ступеняхъ, крытыхъ алымъ сукномъ, королевскій тронъ съ сѣнію; по бокамъ висятъ польскіе и литовскіе гербы. Король возсѣдаетъ на тронѣ; справа и слѣва стоятъ на эстрадѣ десять коронныхъ сановниковъ. Подъ эстрадой, по обѣимъ сторонамъ сцены сидятъ епископы палатины и кастелланы. Близъ нихъ помѣщаются въ два ряда, выборные отъ шляхты съ непокрытой головой. Всѣ вооружены, гнѣзненскій архіепископъ, какъ примасъ королевства, сидитъ ближе всѣхъ къ авансценѣ, за нимъ его капелланъ держитъ золотое распятіе.

АРХІЕПИСКОПЪ ГНѢЗНЕНСКІЙ.

И такъ, нашъ бурный сеймъ благополучно

Достигъ давно-желаннаго конца:

Король съ чинами разстается дружно;

Оружіе съ себя слагаетъ шляхта;

Упрямый рокошъ *) разойдтись согласенъ;

А самъ король даетъ святое слово --

Внимать отнынѣ жалобамъ правдивымъ.--

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Внутри все мирно и теперь мы можемъ

Окинуть взоромъ внѣшнія дѣла.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Угодно ли чинамъ свѣтлѣйшимъ будетъ,

Чтобъ князь Димитрій правый притязатель

На русскую корону, какъ законный,

Какъ истинный сынъ покойнаго Ивана,

Предсталъ и доказалъ свои права

На русскій тронъ, здѣсь передъ сеймомъ вольнымъ? **)

*) Рокошъ (rokosz) возстаніе шляхты противъ короля и сенаторовъ. Прим. переводчика.

**) Seym Walny -- генеральный сеймъ. Прим. переводчика.

КРАКОВСКІЙ КАСТЕЛЛАНЪ.

Конечно! Гдѣ же честь и справедливость?

И отказать намъ князю не прилично...

ЕПИСКОПЪ ВЕРМЕЛАНДСКІЙ.

Всѣ документы на его права

Просмотрѣны теперь и оказались

Всѣ подлинными. Выслушать его

Намъ можно.

НѢСКОЛЬКО ВЫБОРНЫХЪ ШЛЯХТИЧЕЙ.

Нѣтъ! не только можно -- должно.

ЛЕВЪ САПѢГА.

Но выслушать -- все то же, что признать.

ОДОВАЛЬСКІЙ *)

Не выслушать -- все то же, что отвергнуть.

*) Въ переводѣ Мея при первомъ упоминаніи Одовальскаіо. сдѣлано слѣдующее примѣчаніе: "Нѣкоторыя собственныя имена искажены у Шиллера: такъ, напримѣръ вмѣсто Одоевскій у него Одовальскій (Odowalsky). Вообще, какъ иностранный писатель тогдашняго времени, незнакомый съ русскимъ бытомъ и съ русской исторіей, онъ неминуемо долженъ былъ впасть въ погрѣшности и анахронизмы. Они будутъ указаны послѣдовательно въ выноскахъ. Прим. переводчика". Но какъ мы уже знаемъ, поправка Мея произвольна. См. выше стр. 275. С. В.

АРХІЕПИСКОПЪ ГНѢЗНЕНСКІЙ.

Благоволятъ ли допросить его?

Вопросъ въ другой и въ третій разъ предложенъ.

ВЕЛИКІЙ КОРОННЫЙ КАНЦЛЕРЪ.

Пусть предстаетъ предъ королевскій тронъ!

СЕНАТОРЫ.

Пусть говоритъ!

ВЫБОРНЫЕ.

Мы всѣ готовы слушать.

(Великій коронный маршалъ даетъ придвернику знакъ своимъ жезломъ; придверникъ отворяетъ двери).

ЛЕВЪ САПѢГА.

Я протестую -- пусть запишетъ канцлеръ --

Противъ всего, что несогласно съ миромъ

Межъ Польшей и московскою короной.

Входитъ Димитрій, приближается на нѣсколько шаговъ къ трону, и не снимая шапки, отдаетъ по поклону королю, сенаторамъ и выборнымъ, ему отвѣчаютъ наклоненіемъ головы. Затѣмъ Димитрій становится такъ, что ему видна большая часть собранія и присутствующихъ на сеймѣ; къ королевскому трону онъ только-что не повернулся спиной.

АРХІЕПИСКОПЪ ГНѢЗНЕНСКІЙ.

Князь Димитрій Іоанновичъ Быть можетъ,

Блескъ сейма и величье короля

Тебѣ невольно связываютъ рѣчи?

Такъ вѣдай, что дозволено сенатомъ "

Тебѣ избрать повѣреннаго: можешь

Его устами съ сеймомъ объясниться.

ДИМИТРІЙ.

Отецъ архіепископъ, я предсталъ

Искателемъ наслѣдственнаго царства

И скипетра державнаго: не гоже

Смущаться мнѣ передъ народомъ вольнымъ,

Передъ его владыкой и сенатомъ.

Я никогда еще ни лицезрѣлъ

Подобнаго высокаго собранья --

И этотъ видъ мнѣ возвышаетъ душу.

Но -- не страшитъ. Чѣмъ послухи *) достойнѣй,

Тѣмъ мнѣ желаннѣй; а теперь я слово

Держу наисвѣтлѣйшему собранію.

*) Я не нашелъ приличнѣе забытаго слова послухъ для передачи современнаго понятія свидѣтель. Оттѣнки обоихъ понятны. Прим. переводчика.

АРХІЕПИСКОПЪ ГНѢЗНЕНСКІЙ

Рѣчь Посполита слову твоему

Благо-вонметъ. Скажи не обинуясь.

ДИМИТРІЙ.

Отцы-епископы, вельможный сонмъ

Достойныхъ палатиновъ, паны-рада

И выборные Рѣчи Посполитой!

Дивлюсь и, съ несказаннымъ изумленьемъ,

Себя, пріимца русскаго престола,

Наслѣдника державы Іоанна,

На вашемъ сеймѣ всенародномъ вижу...

Кровавою враждою оба царства,

Русь съ Польшей, обмѣнялися; о мирѣ

И рѣчь не шла, пока отецъ былъ живъ...

И -- вотъ теперь благо-рѣшило небо,

Чтобъ плоть отъ плоти и отъ крови кровь,

Сынъ Іоанна, съ молокомъ всосавшій

Наслѣдственно-пріемную вражду,

Чтобъ я предъ вами странникомъ явился,

И у враговъ, въ срединномъ градѣ Польши,

Отстаивалъ законныя права!...

Забудьте жъ прежде, чѣмъ держать мнѣ слово,

Забудьте быль-былую благодушно:

Не осудите сына за отца

И кровною войной не упрекните.

Я, русскій князь,-- ограбленъ, угнетенъ,--

Прошу защиты. Развѣ угнетенный

Не вправѣ полагаться на участье

Людей правдивыхъ, благородно-вольныхъ?

А есть ли что правдивѣе на свѣтѣ,

Какъ храбрый, независимый народъ?

Верховной властью древле-облеченный,

Онъ самъ свои дѣянья повѣряетъ,

И преклоняетъ ухо ко всему,

Что человѣчно.

АРХІЕПИСКОПЪ ГНѢЗНЕНСКІЙ.

Князь! ты передъ нами

Предсталъ, какъ сынъ законный Іоанна.

Твоя наружность и слова согласны

Съ такимъ высокомѣрнымъ притязаньемъ;

Но докажи намъ подлинность твою

Неотвержимо -- и надѣйся смѣло

На благородство Рѣчи-Посполитой:

Она встрѣчалась съ русскими на полѣ,

И доказала, что способна быть

Честнымъ врагомъ и вселюбезнымъ другомъ.

ДИМИТРІЙ.

Иванъ Васильичъ былъ женатъ пять *) разъ

И первую супругу взялъ изъ дома

Романовыхъ. Царица родила

Царевича Ѳеодора: наслѣдникъ

И царь онъ былъ по смерти Іоанна,

Но у покойнаго еще былъ сынъ, Димитрій,

Отъ брака съ Марфою, изъ роду Нагихъ **),

Съ послѣднею супругою. Димитрій

Въ пеленкахъ былъ, когда скончался царь.

Ѳеодоръ Іоанновичъ -- и тѣломъ,

И духомъ слабый -- передалъ кормило

Правленія Борису Годунову,

Великому конюшему -- и тотъ

Всѣмъ царствомъ русскимъ правилъ самовластно.

Бездѣтному Ѳеодору надежды

На сына и наслѣдника престола

Царицы юной лоно не сулило.

А между тѣмъ правитель хитрый царства

Снискалъ любовь и преданность народа,

И на вѣнецъ возвелъ свой смѣлый взоръ.

Одной препоной былъ царевичъ-отрокъ,

Димитрій Іоанновичъ взрощенный

Въ удѣльномъ Угличѣ царицей Марѳой.

Когда Бориса замыслы созрѣли,

Послалъ убійцъ онъ въ Угличъ потаенно,

Чтобъ умертвить царевича-младенца.

Глухою ночью, въ терему царицы,

Вдругъ вспыхнули отдѣльные покои,

Гдѣ съ дядькою опочивалъ царевичъ.

Все сдѣлалось добычею пожара,

А самъ царевичъ безъ вѣсти пропалъ:

И мать и всѣ сочли его погибшимъ,

Оплакали безвременную смерть --

Тѣмъ дѣло и покончилось. Спросите --

И вся Москва вамъ въ этомъ присягнетъ.

*) Ошибка: Іоаннъ былъ женатъ но пять, а семь разъ. Прим. переводчика,

**) У Шиллера: Нагори (Nagori). Прим. переводчика. См. выше стр. 275. С. В.

АРХІЕПИКОПЪ ГНѢЗНЕНСКІЙ.

Мы слышали тогда же эти вѣсти:

Всѣ государства обошла молва,

Что въ Угличѣ царевичъ средь пожара

Погибъ; и такъ какъ смерть его конечно

Была желанна для царя Бориса,

Бориса въ этой смерти обвинили.

Теперь однакожъ не о смерти рѣчи:

Царевичъ живъ. Ты увѣряешь, будто

Онъ живъ въ твоей особѣ: докажи,

Гдѣ основанье тождеству такому?

По чемъ признать намъ подлинность твою?

Какъ поисковъ Бориса несомнѣнныхъ

Ты избѣжалъ, и чрезъ шестнадцать лѣтъ

Явился въ Божьемъ мірѣ такъ нежданно?

ДИМИТРІЙ.

И года нѣтъ, какъ самого себя-

Обрелъ я, ибо жизнь моя доселѣ

Была покрыта непрогляднымъ мракомъ,

И о своемъ рожденьѣ я не вѣдалъ.

Едва себя запомню, былъ я служкой

За крѣпкой монастырскою оградой.

Охъ какъ тѣсна монашеская жизнь,

Когда душа запроситъ вольной-воли,

И въ богатырскихъ, юношескихъ жилахъ

Забьетъ ключомъ наслѣдственная кровь!

Я сбросилъ ненавистный мнѣ подрясникъ

И убѣжалъ потайно въ вашу Польшу.

Здѣсь славный Сендомирскій воевода

Мнѣ далъ пріютъ въ своемъ вельможномъ замкѣ

И честнымъ званьемъ воина облекъ.

АРХІЕПИСКОПЪ ГНѢЗНЕНСКІЙ.

Какъ? о себѣ ты самъ еще не вѣдалъ,

Когда по свѣту слухъ ходилъ издавна,

Что былъ спасенъ отъ гибели царевичъ?

Борисъ, дрожа на отнятомъ престолѣ,

По всѣмъ границамъ утвердилъ заставы,

Чтобы слѣдить за путниками зорко.

Какъ? до тебя слухъ этотъ не достигнулъ,

И ты не выдавалъ себя нигдѣ

За Дмитрія?

ДИМИТРІЙ.

Я разсказалъ, что знаю.

Коль слухи о моемъ существованьѣ

Ходили -- ихъ разсѣялъ самъ Господь.

Себя не зналъ я. Въ домѣ палатина

Я прожилъ юность въ сонмѣ челядинцевъ.

Въ молчаніи благоговѣйномъ, страстно

Я полюбилъ одну изъ дочерей

Хозяина, хоть взоровъ и не поднялъ

На высоту, запретную пришельцу.

Но вотъ что было: Львовскій кастелланъ,

Женихъ моей красавицы, случайно,

Узналъ про страсть мою къ его невѣстѣ

И оскорбилъ меня кичливой бранью,

И даже руку поднялъ на меня...

Я взялся за оружіе: безумный,

Онъ въ бѣшенствѣ попался мнѣ подъ саблю --

И палъ... Но въ смерти этой я невиненъ.

МНИШЕКЪ.

Да, такъ все было...

ДИМИТРІЙ.

Боже! безъименный

И бѣглый чужеземецъ умертвилъ

Сановника, пріятеля и зятя

Вельможнаго патрона своего!...

Ни явная невинность, ни участье

Всей челяди, ни даже милосердье

Патрона не могли меня спасти:

Законъ, къ полякамъ милостивый, прямо

Меня, пришельца, осуждалъ на казнь.

И вотъ меня приговорили къ смерти...

И я колѣна преклонилъ предъ плахой,

И шею подъ ударъ меча подставилъ...

Но въ это-то мгновенье у меня

Блеснулъ на шеѣ золота литого,

Каменьями осыпанный, наперсный

Купельный крестъ! У насъ такой обычай,

Чтобы символъ святого искупленья

Не скидывать съ груди отъ колыбели.

Въ тотъ самый мигъ, какъ съ жизнью разставаться

Пришлося мнѣ, я этотъ крестъ купельный

Поднесъ лъ устамъ съ благочестивой думой.

(Поляки знаками выражаютъ свое сочувствіе).

Замѣтили святую драгоцѣнность

Съ немалымъ изумленьемъ; любопытство

Понудило мнѣ узы разрѣшить

И допросить меня; но я не вѣдалъ --

Съ которыхъ поръ ношу святыню эту.

Тутъ были трое изъ дѣтей боярскихъ,

Бѣжавшихъ отъ Бориса въ Сендомиръ:

Они признали крестъ, по изумрудамъ

И аметистамъ, за наперстный крестъ

Царевича Димитрія: возложенъ,

По ихъ словамъ, онъ былъ Мстиславскимъ княземъ *)

При самомъ воспринятьи отъ купели

Царевича. Оглядываютъ ближе

Меня -- и замѣчаютъ съ изумленьемъ,

Что правая рука моя короче,

Чѣмъ лѣвая: такая же примѣта

Была и у Димитрія, случайно.

Допрашиваютъ крѣпко... Я припомнилъ,

Что захватилъ съ собою, при побѣгѣ

Изъ монастырской келіи, псалтырь,

Что въ псалтырѣ есть греческая надпись,

Начерчена игуменомъ -- а какая --

Не знаю, по незнанью языка.

Псалтырь нашли и разобрали надпись.

Гласитъ: что братъ Василій-Филаретъ

(Тогда мое монашеское имя)

Владѣтель псалтыря сего,-- законный

Царевичъ Дмитрій, младшій сынъ Ивана;

Что чудомъ спасъ младенца дьякъ Андрей

И скрылся отъ клевретовъ Годунова;

Что есть тому свидѣтельства: хранятся

Въ какихъ-то двухъ обителяхъ и нынѣ.

Тогда бояре **) мнѣ упали въ ноги;

И съ полнымъ убѣжденьемъ и сознаньемъ

Челомъ мнѣ били, какъ цареву сыну.

И такъ: внезапно, изъ потемной бездны,

Горѣ меня судьбина вознесла!

*)У Шиллера; Вестисловской (Westislowslcoy). Прим. переводчика. См. выше стр. 275. С. В.

**) Шиллеръ смѣшиваетъ званіе боярина и боярскаго сына. Прим. переводчика.

АРХІЕПИСКОПЪ ГНѢЗНЕНСКІЙ.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

ДИМИТРІЙ.

И вотъ -- теперь я чувствую, какъ будто

Съ моихъ очей ниспала чешуя,

Воспоминанья подняли завѣсу

Минувшаго,-- и ясно въ отдаленьѣ,

Какъ купола въ лучахъ зари вечерней,

Два образа передо мной мелькаютъ,--

Двѣ первыхъ искры дѣтскаго сознанья.

Тѣ облики: бѣгу я темной ночью;

Взглянулъ назадъ -- потемки словно спрыснулъ

Пылающими брызгами пожаръ...

Должно быть, вспоминанье стародавне.

Затѣмъ, что облики, съ нимъ слитые, погасли

Въ моей душѣ. Я смутно помню только

Вотъ этотъ страшный, неотступный образъ.

Потомъ яснѣй мои воспоминанья:

Припоминаю, какъ меня обидѣлъ

Одинъ изъ служекъ, упрекнувши царскимъ

Пріемышемъ... Тогда я счелъ за шутку

Его слова: заушиной отвѣтилъ

На нихъ -- и думалъ, что вполнѣ былъ правъ,

Какъ человѣкъ. Теперь я понимаю --

Не какъ простой я смертный былъ разгнѣванъ,

Какъ царскій сынъ... Теперь единымъ словомъ

Разрѣшена судьбы моей загадка:

Не по примѣтамъ, можетъ быть, обманнымъ,

А по біенью собственнаго сердца,

Я узнаю наслѣдственную кровь --

И ужъ скорѣй пролью ее по каплѣ,

Чѣмъ уступлю права на мой вѣнецъ.

АРХІЕПИСКОПЪ ГНѢЗНЕНСКІЙ.

Нельзя же намъ-то на слово повѣрить,

Что впечатлѣнья дѣтскія правдивы!

Кому должны мы вѣрить? Бѣглецу?

Иль показанью бѣглецовъ такихъ же?

Прости меня: я вижу -- благороденъ

Ты, юноша! По голосу, по рѣчи

И по осанкѣ -- видимо не лжецъ;

Но можетъ быть и самъ вѣдь ты обманутъ?

Понятно: человѣческому сердцу

Простительно забиться ложно, если

Вопросъ идетъ о царственной игрѣ,

Что можетъ быть словамъ твоимъ порукой?

ДИМИТРІЙ.

Пятнадцать я свидѣтелей представлю,

Пятнадцать родовитыхъ поляковъ,

Отъ корня безукорнаго Піастовъ:

Пусть подтвердятъ, иль нѣтъ мои слова...

Вотъ къ слову, Сендомирскій воевода

И кастелланъ Люблинскій полагаю,

Что за меня ручательства дадутъ.

АРХІЕПИСКОПЪ ГНѢЗНЕНСКІЙ.

Такъ что жъ еще, пресвѣтлое собранье?...

Свидѣтельствомъ такихъ особъ высокихъ

Разрѣшено сомнѣніе. Давно

По свѣту слухъ прошелъ, что князь Димитрій,

Сынъ Іоанна, живъ еще доселѣ:

Самъ царь Борисъ невольно подтверждаетъ

Слухъ этотъ непонятнымъ опасеньемъ.

Теперь предъ нами юноша: лѣтами,

Обличьемъ, даже до примѣтъ малѣйшихъ,

Случайною природною игрою,

Онъ сходенъ съ тѣмъ, кто такъ необъяснимо

Пропалъ, кого такъ долго и такъ тщетно

Искали. Этотъ юноша достоинъ,

По разуму и сердцу, предъявить

Высокое такое притязанье.

Судьба его чудесна несказанно:

Изъ кельи монастырской бѣдный служка

Является, и на груди его --

Тотъ самый крестъ безцѣнный, что царевичъ

Носилъ когда-то... тотъ купельный крестъ,

Съ которымъ онъ ни разу не разстался.

Онъ, то есть -- этотъ юноша... Припомнимъ,

Какъ рукопись смиренная монаха,

Безъ спору несомнѣнная, гласитъ

О томъ, что яко-бъ самый этотъ служка

И есть Димитрій... Я не говорю,

Не помяну, что ясное чело

И рѣчь по правдѣ -- всякому порука:

Съ такимъ челомъ обманъ потайный въ свѣтѣ

Еще ни разу не смѣлъ пройдти,

Закидывая громкими словами...

И такъ -- я дальше возражать не смѣю

На притязанье юноши и имя --

Даю ему, какъ примасъ, первый Голосъ!

АРХІЕПИСКОПЪ ЛЬВОВСКІЙ.

Мой голосъ -- твой!

НѢСКОЛЬКО ЕПИСКОПОВЪ.

И наши -- также ваши!

НѢСКОЛЬКО ПАЛАТИНОВЪ.

И я!

ОДОВАЛЬСКІЙ.

И я!

ВЫБОРНЫЕ (посп&#1123;шно друѣ за друюмъ).

Мы всѣ!

САПѢГА.

Но нѣтъ, позвольте,

Позвольте, паны-рада! не спѣшите:

Обдумать надо... Благородный сеймъ

Изъ пустяковъ не долженъ расходиться

ОДОВАЛЬСКІЙ.

Тутъ нечего обдумывать; все ясно

Свидѣтельство и дѣло -- на лицо.

Здѣсь -- не орда: здѣсь горла не затянетъ,

За слово правды, ханская веревка!

Здѣсь истина чела не потупляетъ!

Надѣюсь, что въ собранье благородномъ,

Здѣсь, въ Краковѣ, на главномъ польскомъ сеймѣ,

Ни одного нѣтъ ханскаго холопа.

ДИМИТРІЙ.

Благодарю сенаторовъ свѣтлѣйшихъ

За признанную истину! И если

Я подлинно тотъ самый, за кого

Меня признали, прибѣгаю къ сейму

Съ усердною, но правомѣрной просьбой:

Ужели благородный сеймъ допуститъ,

Чтобъ дерзностный и наглый похититель

Владѣлъ моимъ наслѣдіемъ законнымъ

И государскимъ скипетромъ моимъ?

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Мои -- права, а ваши -- мощь и сила:

Такого нѣтъ ни царства, ни престола,

Гдѣ не было бы славы: справедливость,

Гдѣ не было бы собственности правой.

Тогда и веселъ только человѣкъ,

Когда онъ знаетъ, что его наслѣдье

Ограждено закономъ, что надъ каждымъ

И домомъ, и престоломъ вѣетъ знамя

Свободнаго, святого договора,

Какъ бы хоругвь охранная правамъ.

Не даромъ говорятъ, что справедливость --

Десницей смертной возведенный сводъ,

На немъ же опочіетъ все -- едино

Все то, что съ нимъ же рушиться должно

(Одобрительныя мнѣнія сенаторовъ).

ДИМИТРІЙ.

Король пресвѣтлый Сигизмундъ! Проникни

Мнѣ въ душу яснымъ и духовнымъ взоромъ;

Пойми, что участь скорбная моя

Сродна съ твоей; что. ты и самъ родился

Въ темницѣ, самъ безропотно сносилъ

Судьбы несправедливые удары.

Твой первый взглядъ на склепъ тюремный брошенъ;

И изъ тюрьмы избавиться ты могъ

Единымъ бѣгствомъ -- на престолъ наслѣдный...

Достигъ -- а съ нимъ достигъ великодушья:

Такъ будь-же и ко мнѣ великодушенъ...

А вы, сановники, представители сената,

Вы преподобно-твердые столпы

Всей церкви христіанской, палатины

И кастелланы! Вотъ удобный мигъ --

Слитъ два родныхъ народа во-едино.

Давно они между собой враждуютъ...

Оставьте же вы славу за собой,

Что поняли, что даже доказали,

Какъ Польша сопрестольна со Москвой,

И какъ въ враждебномъ, видимо, сосѣдѣ

Вы друга благодарнаго нашли...

А вы, опора Рѣчи Поспо.литой,

Вы, шляхтичи, скорѣй коней сѣдлайте,

Влетайте въ золотыя ворота,

Что передъ вами распахнуло счастье!

Я подѣлюсь всей вражьею добычей.

Москва богата. Царская казна

Несчастна: награжу друзей по-царски,

Кто въѣдетъ въ Кремль за мной, такъ -- вотъ клянусь!--

Тотъ въ бархатѣ, въ шелку, и въ соболяхъ,

И въ жемчугахъ ходить по буднямъ будетъ,

А серебромъ -- подкуй коня, кто хочетъ...

(Сильное волненіе между выборныхъ отъ шляхты).

КОРЕЛА *), КАЗАЧІЙ АТАМАНЪ.

(Объясняетъ, что онъ готовъ привести Димитрію войско).

*) У Мея по ошибкѣ Комля. См. стр. 275 С. В.

ОДОВАЛЬСКІЙ.

Ужели же казакъ у насъ похититъ

И славу, и богатую добычу?

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Мы въ мирѣ съ Крымомъ, съ турками и съ шведомъ.

Уже давно всю нашу молодежь

Такой нежданно-долгій миръ тревожитъ...

Давно покрылись ржавчиною сабли...

Пора!... Гайда -- на царскія владѣнья!...

НѢСКОЛЬКО ШЛЯХТИЧЕЙ.

Война, война съ Москвою!

ОСТАЛЬНЫЕ.

Рѣшено!

По голосамъ рѣшимъ!

САПѢГА (встаетъ).

  Коронный маршалъ!

Вели молчать: хочу держать я слово.

МНОЖЕСТВО ГОЛОСОВЪ.

Война, война съ Москвою!

САПѢГА.

Стойте: слово!

Вы, маршалъ, долгъ исполнить не хотите?

КОРОННЫЙ МАРШАЛЪ.

Вы, видите, что это невозможно.

САПѢГА.

Какъ? И коронный маршалъ также купленъ?

На сеймѣ, значитъ, больше нѣтъ свободы?

Да бросьте жъ жезлъ, въ знакъ общаго молчанья:

Я требую, упорствую, хочу.

(Коронный маршалъ бросаетъ свой жезлъ на средину палаты; говоръ стихаетъ).

О чемъ тутъ спорить? развѣ мы не въ мирѣ,

Не въ полномъ соглашеніи съ Москвою?

Я, полномочный короля посолъ,

Я на двадцать лѣтъ вѣрно, самолично,

Скрѣпилъ съ Москвой условье перемирья:

Я поднялъ руку правую къ соборамъ

Во имя королевское и Польши...

Царь слово держитъ... Но зачѣмъ же клятвы,

Зачѣмъ же и святые договоры,

Коль можно ихъ нарушить сеймомъ сразу?

0x01 graphic

ДИМИТРІЙ.

Князь Левъ Сапѣга! Вы намъ говорите,

Что миръ съ царемъ Московскимъ заключили?

Неправда: царь одинъ Московскій -- я.

Во мнѣ Москвы величіе; за мною

Наслѣдная держава Іоанна...

Коль поляки миръ съ Русью заключатъ,

Такъ заключатъ съ ея царемъ законнымъ.

ОДОВАЛЬСКІЙ.

И намъ-то что за дѣло? Мы тогда

Хотѣли такъ -- теперь хотимъ другого.

САПѢГА.

А! вотъ куда зашло!... И не найдется

Здѣсь никого, кто-бъ сталъ теперь за правду?

Такъ стану я, такъ я сорву личину

И обнаружу истину. Какъ? Примасъ,

Ты можешь такъ сочувствовать усердно

Налетной, недоказанной молвѣ?

Иль можешь такъ искусно притворяться?

Какъ? Польскіе сенаторы доступны

Для первой сплетни? Какъ?.. И ты, король.

Такъ слабодушенъ, что повѣрилъ сплетнѣ?

Да развѣ вы не вѣдали доселѣ,

Что были вы игрушкою въ рукахъ

У воеводы хитраго, что онъ-то

И сочинилъ вамъ русскаго царя,

Такого честолюбца, самозванца,

Что загодя, на нашихъ же глазахъ,

Свою Москву родную намъ же дѣлитъ?

Напоминать объ этомъ вамъ, помимо

Всѣхъ клятвенно-скрѣпленныхъ договоровъ,

Не нужно, а скажу, что воевода

Дочь младшую ему же, самозванцу,

Помолвилъ... Будто въ Рѣчи-Посполитой

Всѣ слѣпы такъ, что разглядѣть не могутъ,--

Гдѣ омутъ? Но зачѣмъ же намъ вдаваться

Въ опасности, въ случайности войны,

На пользу воеводы Сендомира

И быть ступенькой для его Марины,

Чтобъ легче ей взойдти на русскій тронъ?

Онъ -- мало покупаетъ -- подкупаетъ...

Про сеймъ теперь ужъ я не говорю!

Что сеймъ! когда по Кракову повально

Принаняты и праздныя ватаги,

И тридцать тысячъ праздныхъ лошадей?..

Сторонники его и здѣсь, въ палатѣ,

Свободный голосъ заглушить хотятъ

Неправо, покупными голосами...

Но страхъ душѣ правдивой не причастенъ,

А потому, пока течетъ по жиламъ

И не застыла родовая кровь,

Упорно я остаиваю право

Свободой мнѣ дарованнаго слова:

Я заручался миромъ и съ Москвою --

Билъ по рукамъ, онъ святъ мнѣ поневолѣ.

ОДОВАЛЬСКІЙ.

Не слушайте его!-- по голосамъ.

(Епископы краковскій и виленскій встаютъ и становятся на сторону Одовальскаго, чтобы отбирать голоса).

МНОГІЕ.

Война, война съ Москвою!

АРХІЕПИСКОПЪ ГНѢЗНЕНСКІЙ (Сапѣпъ).

; Панъ, сдавайся!

Нельзя противу видимости спорить,

Иначе выйдетъ неразумный споръ

И несогласіе.

КОРОННЫЙ КАНЦЛЕРЪ
(сходитъ со ступенекъ трона и говоритъ Сапѣгѣ).

Король васъ очень проситъ,

Чтобъ какъ нибудь, разнорѣчивымъ мнѣньемъ

Разстроенъ не былъ общій голосъ сейма.

ПРИДВЕРНИКЪ (на ухо Одовальскому)

Васъ просятъ: стойте смѣло на своемъ,

А проситъ -- цѣлый Краковъ, за дверями.

КОРОННЫЙ МАРШАЛЪ (Сапѣгѣ).

Рѣшенье обще: лучше -- согласитесь!

КРАКОВСКІЙ ЕПИСКОПЪ
(отобравъ съ одной стороны голоса).

  Направо -- всѣ согласны.

САПѢГА.

Пусть согласны

А все-таки и всѣмъ скажу я: нѣтъ!

Я сеймъ, по праву, распускаю. Veto!

Кричите, какъ хотите, но вашъ крикъ

Никѣмъ, нигдѣ не можетъ быть услышанъ!

(Общее смятеніе. Король встаетъ съ трона. Перила раздвигаются. Шумъ. Выборные обнажили сабли и сверкаютъ ими, справа и слѣва, передъ Сапѣгой. Епископы съ обѣихъ сторонъ прикрываютъ его своими столами).

Что видимость! въ ней нѣту даже смысла

Затѣмъ, что смыслъ-то есть, да не у всѣхъ.

Что для слѣпого значитъ очевидность?

Что потерять, пожалуй -- все, тому,

Кто не имѣетъ ничего? Для нищихъ

Есть развѣ выборъ? Нѣту: нищій долженъ

Служить тому, кто милосердно кормитъ

И обуваетъ за продажный голосъ.

Не счетъ, а вѣсъ быть долженъ голосамъ:

То государство, рано или поздно,

Обрушится, гдѣ видимость царитъ,

А неразумье дѣло разрѣшаетъ.

ОДОВАЛЬСКІЙ.

Не слушайте извѣтчика!

ВЫБОРНЫЕ.

Долой!

Долой его! Рубите на куски!

АРХІЕПИСКОПЪ ГНѢЗНЕНСКІЙ
(вырываетъ изъ руки своего капеллана крестъ и становится между спорщиками).

Миръ!... Уступи, Сапѣга благородный!

Ужели сеймъ быть можетъ.. окровавленъ?

(Епископамъ).

Скорѣй его отсюда... Потихоньку...

Въ дверь боковую... Защитите грудью,

Чтобы толпа въ куски не растерзала...

(Сапѣга все еще грозя очами, насильно уводится епископами. Архіепископы Гнѣзненскій и Львовскій удерживаютъ въ это время выборныхъ отъ шляхты. При общемъ шумъ и звукѣ сабель, палата пустѣетъ; остаются только Димитрій, Мнишекъ, Одовальскій и казачій атаманъ),

ОДОВАЛЬСКІЙ.

Мы промахнулись. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Только не отсюда

Вы помощи и ждите: пусть тамъ Польша

Съ Москвою въ мирѣ, справимся мы сами.

КОРЕЛА.

И кто бъ подумалъ, чтобы онъ одинъ

На цѣлый сеймъ такъ дерзко поднялъ голосъ?

МНИШЕКЪ.

Король идетъ.

Входитъ король Сигизмундъ, за нимъ коронные канцлеръ, маршалъ и нѣсколько Епископовъ.

КОРОЛЬ.

Позвольте васъ, царевичъ

Димитрій Іоанновичъ, обнять:

Вы признаны всей Рѣчью-Посполитой,

Хоть наше сердце васъ -- признало прежде.

Мы тронуты до глубины души

Судьбою вашей: столько въ ней уроковъ

Для насъ, владыкъ, по милости Господней!.*

ДИМИТРІЙ.

Я все забылъ, что прожито когда-то,

И на груди у васъ я возрождаюсь.

КОРОЛЬ.

Я много словъ не трачу, но спрошу васъ:

Какъ властвовать возможно королю,

Когда вассалы и его богаче!

Вы видѣли теперь примѣръ плачевный:

Но худа не подумайте о Польшѣ:

Случайно государственный корабль

Былъ потрясенъ грозою мимолетной.

МНИШЕКЪ.

А смѣлый кормчій и подъ шумомъ бури

Направитъ судно въ пристань безопасно.

КОРОЛЬ.

Сеймъ на-двое распался. Я не властенъ,

Коль и хотѣлъ бы, миръ съ царемъ нарушить,

Но -- сильные друзья у васъ... Поляки

Могли-бъ и на свой страхъ вооружиться,

И казаки могли бы попытать

Удачи: тѣ, да и другіе вольны.

МНИШЕКЪ.

Весь рокошъ подъ оружьемъ, государь!

Коль вашему величеству угодно,

Потокъ мятежный можете отвесть

Вы на другое русло -- на Москву.

КОРОЛЬ.

Царевичъ, вамъ сильнѣйшее орудье

Дастъ Русь; щитомъ вамъ будетъ грудь народа.

Русь побѣдима развѣ только Русью.

Какъ нынче говорили передъ сеймомъ,

Такъ точно говорите и въ Кремлѣ!

Всѣ вашимъ сердцемъ доблестнымъ плѣнятся,

И властвовать вы будете, конечно.

Я въ Швеціи, наслѣдникомъ природнымъ,

Вступилъ когда-то на престолъ законно,

Но потерялъ отцовское наслѣдье,

Затѣмъ, что мнѣ противился народъ.

МАРИНА (входитъ).

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

МНИШЕКЪ.

Всепресвѣтлѣйшій, вотъ къ твоимъ стопамъ,

Дочь младшая моя, Марина, здѣсь

Со всеусердной просьбой припадаетъ:

Ей руку, вмѣстѣ съ сердцемъ, предлагаетъ

Царевичъ... Ты -- одна у насъ опора:

Твоей рукѣ единой подобаетъ

Ввести къ намъ въ домъ достойнаго супруга.

(Марина колѣно-преклоняется передъ оролемъ).

КОРОЛЬ.

Согласенъ съ вами, братецъ! Если нужно,

И если вамъ пріятно, я готовъ

Быть у царевича отцомъ на свадьбѣ.

(Димитрію, влагая руку Марины въ его руку).

Я лучшій фантъ теперь вамъ вынимаю:

Богиню счастья... Только бы дожить,

Пока чета прелестная такая

Возсядетъ на достойномъ ей престолѣ.

МАРИНА.

Я, государь, всегда всеуниженно

Склонюсь передъ твоимъ великодушьемъ,

Всегда твоей остануся рабой.

КОРОЛЬ.

Царица, встаньте! Здѣсь вы не у мѣста --

Здѣсь мѣста нѣтъ возлюбленницѣ царской

И дочери такого воеводы,

Какимъ отецъ вашъ вами признается.

У насъ онъ -- первый, и хоть вы моложе

Сестеръ, однакожъ умъ вашъ и любезность

На высоту должны васъ возвести.

ДИМИТРІЙ.

Король, изъ рукъ передаю я въ руки,

Какъ государь такому-жъ государю,

Вотъ эту клятву: принимаю руку

Дѣвицы Мнишекъ, какъ залогъ на счастье!

Клянусь, взойдя на отческій престолъ,

Взвести ее торжественно туда же,

Какъ подобаетъ, истою царицей!

На утро, послѣ свадьбы, ей даю,

Какъ брачный даръ, и Псковъ и Новый-Городъ,

Всю пригородъ ихъ, волости, концы,

И села, и поселки, и угодья,--!

Даю ихъ ей я въ вѣчное владѣнье --

И грамоту пишу въ Кремлѣ московскомъ!

За то, что благородный воевода,

Въ защиту правъ моихъ, теперь сбираетъ

По шляхтѣ ополченье, предлагаю

Милльонъ дукатовъ польскаго чекана!

Помогъ бы мнѣ Господь и всѣ святые,

А клятву я сдержу ненарушимо!

КОРОЛЬ.

Вы сдержите: нельзя вамъ позабыть,

Чѣмъ одолжилъ васъ польскій воевода.

Тотъ, кто свое завѣдомое благо,

Кто дщерь свою любимую бросаетъ

Какъ упованье лучшее на жребій --

Такого друга надобно цѣнить,

И, если посчастливится, вамъ должно

Припомнить всѣ престольныя ступени...

Съ одеждою вы сердца не смѣняйте --

И не забудьте, что нашлися въ Польшѣ,

Что Польша васъ вторично породила.

ДИМИТРІЙ.

Я выросъ вѣдь въ бездольѣ, и узналъ,

Какъ только узы чувства и пріязни

Людей взаимно межъ собой связуютъ.

КОРОЛЬ.

Но вы теперь вступаете на царство,

Гдѣ нравы и обычаи не схожи

Съ такой землей свободною, какъ Польша.

Здѣсь самъ король, хотя изъ первыхъ первый

По блеску, долженъ часто уступать...

Тамъ, на Руси -- священныя права,

Семейныя; тамъ -- отческая власть...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

ДИМИТРІЙ.

Я здѣсь свободу сладкую вкусилъ --

Перевести ее хочу въ отчизну...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

КОРОЛЬ.

Не торопитесь! Время нужно выждать!

Послушайте, царевичъ, три совѣта,

И слѣдуйте имъ вѣрно: предлагаетъ

Вамъ ихъ старикъ, а въ старческомъ совѣтѣ

Для юноши всегда таится польза.

ДИМИТРІЙ.

О, научите, доблестный король!

Вы почтены, вы избраны народомъ

Свободнымъ: какъ достигнуть мнѣ того же?

КОРОЛЬ.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Вы на Руси явились изъ чужбины,

Явилися подъ вражескимъ оружьемъ --

Съумѣйте жъ, чтобъ про это позабыли,

Чтобъ признали васъ родичемъ Москвы,

И мѣстные обычаи уважьте.

Блюдите слово, данное полякамъ:

На новомъ тронѣ нуженъ старый другъ,

Иначе та же самая рука,

Что вознесла, и ниспровергнуть можетъ.

Но помните, что подражать не надо;

Обычай чуждый для страны не въ прокъ...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

А главное: къ чему-бъ ни приступали,

У матери своей вы благословитесь --

Вѣдь вы ее найдете?

ДИМИТРІЙ.

Государь!

КОРОЛЬ.

Какъ сынъ, ее вы чтить должны сыновне --

Почтите же... Межъ вами и народомъ

Она да будетъ связію священной.

Конечно -- нѣтъ законовъ для царей;

Но для людей законы естества

Не только есть, а боязливо чтимы...

Для вашего народа нѣтъ святѣе

Залога доказательства и права,

Какъ дѣтская -- сыновняя любовь.

Я замолчу объ этомъ. Слишкомъ много

Препятствій неожиданныхъ прійдется

Вамъ побороть, чтобъ наконецъ достигнуть

До золотого вашего рука.

Вамъ предстоитъ не легкая побѣда:

Силенъ и чтимъ престолъ царя Бориса.

Не съ нѣженкой вступаете вы въ споръ.

Въ чьи руки скипетръ вложенъ всенародно,

Того не скоро опрокинетъ вѣтеръ

Молвы пролетной: у того въ замѣну

Всѣхъ предковъ есть дѣянья и заслуги.

Я васъ ввѣряю вашему же счастью:

Оно спасло васъ два раза отъ смерти --

Спасло какимъ-то непонятнымъ чудомъ --

Оно же васъ и увѣнчать должно.

Марина, Одовальскій.

ОДОВАЛЬСКІЙ.

Ну, панна, я исполнилъ договоръ:

Жду, чтобъ мое усердье похвалили.

МАРИНА.

Да... хорошо, что мы теперь одни,

Поговорить намъ нужно, Одовальскій *),

О многомъ, очень важномъ. Чтобъ царевичъ

Не зналъ объ этомъ. Впрочемъ, еслибъ онъ

Могъ до конца небесному внушенью

Послѣдовать! Въ себя онъ вѣритъ такъ же,

Какъ свѣтъ въ него. И пусть его объемлетъ

Та тьма, та тайна, изъ которой столько

Исходитъ дѣлъ и подвиговъ великихъ;

Но между нами все должно быть ясно.

У насъ въ рукахъ все дѣло, -- такъ разсудимъ;

За нимъ, конечно, имя, вдохновенье;

За нами -- мысль, и если мы разумно

Идемъ къ желанной цѣли и успѣху,

Пускай онъ остается въ заблужденьи,

Что это все ему ниспало съ неба.

*) Ради сохраненія размѣра пришлось измѣнить расположеніе словъ этого стиха. У Мея: "Одоевскій, поговоритъ намъ нужно". С. В.

ОДОВАЛЬСКІЙ.

Повелѣвайте, панна! Я дышу,

Живу затѣмъ, чтобъ вашимъ быть слугою.

Ужель мнѣ занимателенъ вопросъ

О томъ, кто сядетъ на московскомъ тронѣ?

Меня величье ваше занимаетъ

И слава: я за нихъ готовъ отдать

И жизнь и кровь -- всю до послѣдней капли.

Вѣдь для меня ужъ не бывать весны;

Зависимый и бѣдный, я не смѣю

Моихъ желаній дерзостно возвысить;

Но милость вашу я снискать хочу

И домогаюсь одного я только,

Чтобъ, панна, вы взошли на высоту;

Затѣмъ -- пускай другой владѣетъ вами!

Вы все-таки мое произведенье.

МАРИНА.

Затѣмъ и я сердечно васъ люблю,

И дѣло вамъ спокойно довѣряю.

Король его считаетъ вовсе ложнымъ.

Я вижу пресвѣтлѣйшаго насквозь:

Игра съ Сапѣгой тайная -- и только.

Хотя ему, конечно, по душѣ,

Что мой отецъ, кого онъ такъ боится,

Что все дворянство, страшное ему,

Вмѣшалось въ это дѣло, отклонило

Всю силу къ чужеземной сторонѣ;

Но, все-таки, онъ самъ въ борьбу не вступитъ,

А всю удачу съ нами раздѣлитъ.

Насъ побѣдятъ -- ему тѣмъ легче будетъ

Нагнуть всю Польшу подъ свое ярмо.

Одни мы въ полѣ. Жеребій нашъ выпалъ.

Онъ -- за себя; такъ, стало, мы -- за насъ.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Вы -- въ Кіевъ, съ войскомъ. Пусть дадутъ присягу

Царевичу Димитрію и мнѣ.--

Мнѣ, слышите? необходимо нужно...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

ОДОВАЛЬСКІЙ.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

МАРИНА.

Мнѣ мало рукъ -- мнѣ нужны и глаза.

ОДОВАЛЬСКІЙ.

Повелѣвайте!

МАРИНА.

Самъ царевичъ съ вами,

И безотлучно: ровно ни на шагъ;

Иначе мнѣ отвѣтите за каждый.

0x01 graphic

ОДОВАЛЬСКІЙ.

Повѣрьте: ни на шагъ не отпущу.

МАРИНА.

Неблагодарные люди! Какъ почуетъ,

Что царь -- тотчасъ и сброситъ наши путы.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Марина, Одовальскій, Опалинскій, Бѣльскій и множество шляхтичей.

ОПАЛИНСКІЙ.

Намъ очень нужно денегъ, патронесса!

Сеймъ истощилъ въ конецъ насъ, а вѣдь надо

Тебя поставить русскою царицей.

МАРИНА.

Епископъ Каменецкій, онъ же Кульмскій,

Подъ общинный залогъ земли и душъ,

Вамъ вышлетъ деньги. За его порукой,

Продайте или заложите избы

Своихъ крестьянъ, все обратите въ деньги

На вашего коня и на оружье!

Война -- торговецъ смѣтливый; пожалуй,

Хоть изъ желѣза золото скуетъ.

Москва убытокъ въ десять разъ оплатитъ.

БѢЛЬСКІЙ.

Двѣ сотни пьютъ теперь еще въ корчмѣ.

Войди туда и выпей съ ними кубокъ,

Тамъ всѣ твои: я коротко ихъ знаю.

МАРИНА.

Жди: ты сейчасъ туда меня проводишь.

ОПАЛИНСКІЙ.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Ты рождена, конечно, королевой.

МАРИНА.

Конечно. Ей и буду непремѣнно.

БѢЛЬСКІЙ.

Такъ. Только вотъ что: прикажи сѣдлать

Ты иноходца бѣлаго, садися,

Броней покройся, и -- вторая Ванда --

Сама веди безстрашныя дружины.

МАРИНА.

Зачѣмъ? Мой духъ вамъ соприсущимъ будетъ.

Войну не слабымъ женщинамъ вести!

Вамъ сборнымъ мѣстомъ -- Кіевъ. Мой отецъ

Немедленно отправится туда,

И съ нимъ три тысячи коней. Мой деверь

Даетъ еще двѣ тысячи; да съ Дону

Мы ждемъ коней и всадниковъ въ подмогу.

Даете вы присягу мнѣ?

ВСѢ.

Даемъ!

(Обнажаютъ сабли).

ОДНИ. ДРУГІЕ.

Vivat Marina! Russiae regina!

(Марина рветъ на себѣ покрывало и раздаетъ куски шляхтичамъ. Всѣ кромѣ нея уходятъ).

Мнишекъ, Марина.

МАРИНА.

Зачѣмъ, отецъ, такъ хмуренъ, если счастье

Нашъ каждый шагъ улыбкою встрѣчаетъ,

И всѣ для насъ берутся за оружье?

МНИШЕКЪ.

Затѣмъ-то именно! Все, все на ставку

Поставлено. О! это ополченье

Задавитъ силу твоего отца!

Опора есть, да грустно вѣдь подумать,

Какъ измѣнятъ и счастье и успѣхъ?

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

МАРИНА.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

МНИШЕКЪ.

Ты вовлекла меня въ такое дѣло,

Что опасаюсь... Слабый я отецъ...

По королѣ я первый воевода,

И всѣхъ богаче... Еслибъ мы тогда

Не заключили договоръ -- ничто бы

Покоя не нарушило; но ты

Рвалась душой повыше: скромный жребій

Твоихъ сестеръ тебѣ былъ не подъ стать;

Стремилась ты всечасно къ высшей цѣли;

Тянула руку къ царскому вѣнцу;

А я, родитель слабый, я для милой,

Для дочери, готовъ былъ заблуждаться

И позволялъ себя вполнѣ дурачить,

И грезѣ совѣсть честную повѣрить.

МАРИНА.

Какъ? Ты, отецъ, раскаялся?Да въ чемъ?

Не въ добротѣ-ль... Тотъ капли не услышитъ,

Надъ кѣмъ неслышно пролилась рѣка.

МНИШЕКЪ.

Однако сестры счастливы покуда,

Хотя не коронованы. . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

МАРИНА.

Кто счастливъ?

Онѣ-то, сестры? Развѣ это счастье,

Когда изъ дому моего отца

И воеводы я перевожуся

Въ домъ мужа моего и палатина?

Что новаго кому въ такомъ обмѣнѣ?

Какъ для меня должно быть это завтра

Пріятнѣй, чѣмъ сегодня? Какъ и чѣмъ?

Одно и то же, все одно и то же!

Нѣтъ ни стремленья, даже ни надежды!

По мнѣ -- одно: любовь или величье,

А все другое -- ровно ничего.

МНИШЕКЪ.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

МАРИНА.

Развеселись, мой дорогой родитель!

Довѣримся несущему потоку!

Не думай ты о жертвѣ принесенной --

А о давно намѣченной ужъ цѣли;

Подумай ты, что дочь свою увидишь

Царицей, въ полномъ царственномъ убранствѣ,

На томъ московскомъ царственномъ престолѣ,

Гдѣ возсѣдать твои же будутъ внуки!

МНИШЕКЪ.

Я ни о чемъ не думаю, опричь,

Какъ я тебя, дитя мое родное,

Въ вѣнцѣ увижу царскомъ. Такъ ты хочешь,

А я тебѣ не смѣю отказать.

МАРИНА.

Еще -- вотъ просьба, милый мой родитель!

МНИШЕКЪ.

Какая?

МАРИНА.

Неужели въ Сандомирѣ

Я схимницей все буду изнывать?

Мой жеребій далеко переброшенъ

Поверхъ Днѣпра: искать его мнѣ долго

И тяжело, сносить его -- нѣтъ силы!

Ты знаешь самъ, что ожиданье -- пытка,

И что его измѣрить можно только

Тоскливыми біеніями сердца.

МНИШЕКЪ.

Такъ что же ты? Скажи: чего ты хочешь?

МАРИНА.

Пусти меня ты въ Кіевъ за удачей!

Тамъ буду черпать новости вседневно

Изъ свѣжаго, живого родника,

Тамъ на предѣлахъ нашихъ царствъ обоихъ

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

МНИШЕКЪ.

Ты вся теперь въ волненьи! Успокойся!

МАРИНА.

Какъ упрекать меня теперь за то,

Во что ты самъ вовлекъ меня.

МНИШЕКЪ.

Нѣтъ! ты,

Ты вовлекла меня -- твоя и воля!

МАРИНА.

Родитель мой любезный, если буду

Московскою царицей я, смотри,

Чтобъ Кіевъ былъ у насъ, въ предѣлахъ нашихъ.

Ты царствовать тамъ будешь.

МНИШЕКЪ.

Грезишь ты!

Тебѣ уже сама Москва тѣсна:

Ты польскія владѣнья отбираешь?

МАРИНА.

Да Кіевъ развѣ Польша? Тамъ варяги

Споконъ-вѣка наслѣдственно княжили.

Я лѣтопись старинную читала

И вникла: онъ отъ русскаго княженья

Оторванъ -- надо и назадъ отдать.

МНИШЕКЪ.

Сс! Сс! Не говори при воеводѣ!

(Слышны трубы).

Здѣсь, говорятъ, и письма-то вскрываютъ.

0x01 graphic

ВТОРОЙ АКТЪ.

ПЕРВЫЙ ВЫХОДЪ.

Монастырь, Бѣлое озеро.

По сценѣ переходитъ длинный рядъ монахинь, въ черныхъ рясахъ и покрывалахъ. На нихъ смотритъ Марѳа изъ-подъ бѣлаго покрывала; она уединенно склонилась надъ надгробнымъ камнемъ. Ольга выходитъ изъ ряда, съ минуту смотритъ на Марѳу и подходитъ къ ней.

ОЛЬГА.

Весна идетъ и зиму разбудила,

А у тебя къ ней сердце не лежитъ.

Вѣдь вотъ и солнце... да и ночь короче;

Ледъ ломится по рѣчкамъ и оврагамъ,

И сани -- ужъ не сани -- а челноки,

И птицы перелетныя -- вотъ тянутъ...

Земля вздохнула; обновленный воздухъ

Всѣхъ выманилъ на монастырскій дворъ

Изъ душныхъ келій; только ты одна

Печальна, общей радости не дѣлишь.

МАРѲА.

Оставь меня, не покидай сестеръ.

Кому есть радость въ свѣтѣ -- есть надежда!

Мнѣ ничего не принесетъ весна:

Все прошлое, какъ тѣнь, идетъ за мною.

ОЛЬГА.

Неужели ты вѣкъ не перестанешь

Оплакивать потеряннаго сына

И прежнее величіе твое?

Я слышала, что время проливаетъ

Бальзамъ на раны сердца: отчего же

Оно безсильно только надъ тобой?

Была ты царства мощнаго царицей

И матерью цвѣтущаго младенца;

Онъ былъ случайно у тебя похищенъ;

Ты скрылася въ стѣнахъ монастыря,

Здѣсь, на предѣлѣ всякой жизни... Что жъ!

Шестнадцать лѣтъ съ поры той миновало,

Шестнадцать разъ юнѣлъ Господній міръ

И измѣнялся -- ты не измѣнилась:

Ты холодна, какъ памятникъ надгробный!

Обсаженный цвѣтами юной жизни!

Похожа ты на неподвижный обликъ,

Изваянный художникомъ изъ камня!

И навсегда однимъ запечатлѣнный.

МАРѲА.

Да, годы всю меня окаменили

На память о судьбѣ моей ужасной!

Я не могу ни сдвинуться съ былого,

Ни позабыть того, что было прежде.

То сердце слабо, ежели ужъ время

Ему способно раны заживить

И замѣнить, что вѣкъ не замѣнимо.

Моей печали подкупить нельзя:

Какъ сводъ небесный путника повсюду

Сопровождаетъ, такъ и скорбь меня.

Она меня объяла, словно море,

И не изсякнетъ никогда отъ слезъ.

ОЛЬГА.

А! посмотри: вонъ тамъ столпились сестры

Вокругъ мальчишки-рыбака. Онъ вѣсти

Принесъ намъ изъ далекой стороны,

Гдѣ есть жилье и люди. Посмотри же --

Теперь отливъ и улицы свободны.

Ужель тебя не тянетъ любопытство?

Мы всѣ здѣсь словно умерли для свѣта

Но слушаемъ о немъ еще охотно.

Пойдемъ на берегъ: тамъ съ тобой мы можемъ

Напоромъ волнъ спокойно любоваться.

Монахини подходятъ съ маленькимъ РЫБАКОМЪ.

КСЕНІЯ И ЕЛЕНА.

Скажи, скажи, что новаго?

АЛЕКСІЯ.

Что въ мірѣ?

РЫБАКЪ.

Дозвольте, сестры, духъ перевести.

КСЕНІЯ.

Война иль миръ?

АЛЕКСІЯ.

Кто властвуетъ надъ міромъ?

РЫБАКЪ.

Пришелъ корабль въ Архангельскъ ото льдовъ,

Гдѣ, говорятъ, и кровь-то замерзаетъ.

ОЛЬГА.

А какъ зашелъ онъ въ Ледяное море?

РЫБАКЪ.

То англійскій купеческій корабль.

Къ Архангельскому въ первый разъ заходитъ.

АЛЕКСІЯ.

Ой! Люди гдѣ не будутъ изъ наживы!

КСЕНІЯ.

Теперь отъ міра никуда не скрыться.

РЫБАКЪ.

Да это новость малая, а вотъ что:

Молва другая по-свѣту прошла...

АЛЕКСІЯ.

Что? что?

ОЛЬГА.

Скажи, пожалуйста, скорѣе.

РЫБАКЪ.

На свѣтѣ снова появились дива.

ОЛЬГА.

Какъ-такъ?

РЫБАКЪ.

А вотъ какъ: Дмитрій-то царевичъ

(Тужили лѣтъ шестнадцать, говорятъ,

По немъ по мертвомъ) -- Дмитрій то царевичъ

Теперь вѣдь въ Польшѣ!

ОЛЬГА.

Что? царевичъ Дмитрій?

МАРѲА (подходя).

Мой сынъ!

ОЛЬГА.

Скрѣпися! сердце удержи,

Пока всѣ сестры не слыхали вѣсти.

АЛЕКСІЯ.

Царевичъ Дмитрій!... Да его убили:

Онъ въ Угличѣ погибъ среди пожара.

РЫБАКЪ.

Вишь: отъ огня и полымя онъ спасся;

Его укрыли гдѣ-это монахи;

Въ монастырѣ подросъ и появился,

Какъ, значитъ, время самое пришло.

ОЛЬГА (Марѳѣ).

Царица! Ты дрожишь... Вся поблѣднѣла...

МАРѲА.

Я знаю, знаю: это только греза!

Но такъ -- еще малѣйшая надежда

И страхъ меня тревожитъ, что невольно

Трепещетъ сердце.

ОЛЬГА.

Отчего-же греза?

Послушай... Даромъ не идетъ молва.

РЫБАКЪ.

Какъ даромъ! Да вѣдь дѣло-то какое:

На насъ Литва поднялася, поляки.

Царевичъ въ градъ престольный свой грядетъ!...

(Марѳа дрожитъ всѣми членами и должна опереться на Ольгу и Алексію).

КСЕНІЯ.

Да говори-жъ ты, говори, что знаешь!

АЛЕКСІЯ.

Да ты скажи -- откуда эти вѣсти?

РЫБАКЪ.

Я развѣ лгу?.. Вѣдь грамата царева

Давно пришла, и намъ читалъ посадникъ

На городу, на сходкѣ вѣчевой,

А писано, что, слышите, обманщикъ,

И намъ тому обману бы не вѣрить...

А мы-то вѣримъ. Коль была-бъ неправда,

Такъ...Что тутъ ужъ!.. Царевичъ не солжетъ.

МАРѲА.

Такъ оттого мнѣ сердце защемило?

Ужель оно такъ слушается міра,

Что слухъ пустой тревожить можетъ?

Шестнадцать лѣтъ оплакиваю сына --

И вѣрю сразу, что онъ живъ еще.

ОЛЬГА.

Шестнадцать лѣтъ ты плакала по мертвомъ,

А никогда и трупа не видала.

Молвы ничто не можетъ опровергнуть

И кто же можетъ предсказать судьбу

Народовъ и надъ ними главъ вѣнчанныхъ?..

Открой же въ сердце путь для упованья:

Свершилось нѣчто большее, какъ видно,

Что ты недавно называла грезой...

Предѣла Всемогущему вѣдь нѣтъ!

МАРѲА.

Ужели взоръ приходится на то

Мнѣ обратить, что такъ давно ужъ было?

На мертвыхъ я тогда не уповала...

Не говори, сестра, мнѣ ничего!

Не раздражай видѣньемъ ложнымъ сердца!

Не допусти вторично потерять

Возлюбленнаго сына. Нѣтъ покою

И мира нѣтъ въ душѣ моей давно!..

Охъ! и слова то даже я забыла...

Съ тѣхъ самыхъ поръ, какъ сына потеряла,

Не знаю я -- жива иль умерла?

Отчаянье безмѣрное!

(Слышенъ ударъ колокола. Входитъ сестра-привратница).

ОЛЬГА.

Что значитъ?

(Привратницѣ).

Сестра, скажите -- что такое значитъ?

ПРИВРАТНИЦА.

У монастырскихъ вратъ архіепископъ

Желаетъ быть допущенъ отъ царя.

ОЛЬГА.

Архіепископъ! Самъ архіепископъ...

За чудомъ чудо!..

КСЕНІЯ.

Поскорѣе всѣ

На встрѣчу!..

(Монахини отправляются къ воротамъ; при входѣ архіепископа преклоняютъ предъ нимъ колѣни; онъ ихъ осѣняетъ благословеннымъ крестомъ).

ІОВЪ.

Миръ обители во имя

Отца и Сына и Святаго Духа!

ОЛЬГА.

Владыко! паству допусти къ. рукѣ

Святительской...

ІОВЪ.

Гдѣ инокиня Марѳа?

ОЛЬГА.

Владыко, здѣсь: твоихъ ждетъ повелѣній!

(Всѣ инокини удаляются).

ІОВЪ И МАРѲА.

ІОВЪ.

Самъ государь послать меня изволилъ

Къ тебѣ, царица, съ государскимъ словомъ:

Со своего высокаго стола

Онъ келію отшельницы попомнилъ,

Зане: какъ солнце лучезарнымъ окомъ

Вселенную повсюду освѣщаетъ,

Такъ государь своимъ всезрящимъ взглядомъ

Все освѣщаетъ царство, ибо свыше

Печалуетъ о всемъ и обо всѣхъ.

МАРѲА.

Я знаю, какъ рука его печальна!

ІОВЪ.

Познавъ твою великую печаль,

Позналъ онъ также и всю силу духа

И все твое безвременье, царица!

Разгрѣванъ онъ правдиво, какъ и ты,

Тебѣ же нанесенною обидой.

МАРѲА.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

ІОВЪ.

Уразумѣй, царица! Отъ поляковъ

Является какой-то отщепенецъ,

Какой-то бѣглый, безъизвѣстный служка,

Всей братіей отторнутый соборнѣ,

И Божье имя призываетъ всуе

О имени младенца твоего,

Представшаго передъ престолъ Господній;

И сыномъ Іоанновымъ дерзаетъ

Сей скоморохъ народно величаться!

Миро-измѣнникъ, польскій воевода,

Ведетъ на Русь изъ Польши самозванца

Во всеоружьѣ, вѣрныя сердца

Къ предательству и мятежу склоняя.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Теперь свою державную печаль

Царь восхотѣлъ мнѣ возложить на рамо --

Послалъ къ тебѣ... Душевно поминая

Покойнаго младенца, ты не можешь

Дозволить потревожить прахъ и имя

Во гробѣ опочіющаго сына;

Ты не должна позволить проходимцу

Права у непорочнаго похитить...

Но объяви всегласно, что скитальца

Не признаешь за собственное чадо,

Что этой подлой крови не могло

Быть у тебя подъ сердцемъ благороднымъ.

Царь ждетъ, что ты конечно отречешься

Отъ выдумки позорной, наказуя

Ее правдиво заслуженнымъ гнѣвомъ.

МАРѲА
(на продолженіе всей рѣчи силится сдержатъ душевное волненіе).

Владыко, что я слышу?.. Невозможно!

Какой же признакъ, поводъ, да и доводъ,

Чтобъ кто-нибудь обманщику повѣрилъ?

ІОВЪ.

Со Іоанномъ сходство, письмена

И крестъ святой -- вотъ чѣмъ обманщикъ этотъ

Къ себѣ привлекъ не мало легковѣрныхъ.

МАРѲА.

Какой же крестъ?.. Повѣдай мнѣ, владыко!

ІОВЪ.

Крестъ золотой... въ немъ девять изумрудинъ...

И говорятъ, что князь Иванъ Мстиславскій,

Какъ воспріемникъ, имъ благословилъ.

МАРѲА.

Владыко, какъ?.. И крестъ онъ этотъ знаетъ?

(Подавляетъ сердечный порывъ).

А объяснилъ обманщикъ, какъ онъ спасся?

ІОВЪ.

Онъ говоритъ, что дьякомъ былъ спасенъ

Отъ смерти и полночнаго пожара.

Что былъ въ Смоленскъ потайно увезенъ.

МАРѲА.

Да гдѣ же пребывалъ-то онъ доселѣ?

Гдѣ, говоритъ, доселѣ онъ скрывался?

ІОВЪ.

Онъ выросъ въ Чудовомъ монастырѣ,

Не вѣдая и самъ-то -- кто такой?

Бѣжалъ оттуда онъ въ Литву и въ Польшу,

Гдѣ, разъ, при сендомирскомъ воеводѣ,

Узнавъ свое происхожденье...

МАРѲА.

Будто

Такою побасенкой онъ нашелъ

Такихъ друзей, что крови не жалѣютъ?

ІОВЪ.

Царица, всѣ лукавы поляки:

Завистливо на нашу землю смотрятъ

И ловятъ случай -- какъ бы имъ внести

Войну въ предѣлы русскіе.

МАРѲА.

Послушай!...

Но есть ли легковѣрные въ Москвѣ?

ІОВЪ.

Царица, знаешь, что народа голосъ

Разноситъ вѣтромъ... Перемѣну любятъ...

Имъ новость власти вдохновляетъ вѣру.

Не ложь, а правда въ спасенье... За тѣмъ-то

И пожелалъ державный государь,

Чтобъ ты, по праву, съ глазъ сняла повязку

У цѣлаго народа: скажешь слово --

И для Руси обманщикъ сей -- ничто...

Обманщикъ сей твой яко-бъ сынъ, царица!

Твое смущенье радуетъ меня:

Я вижу -- скоморошество его

До глубины души тебя волнуетъ,

И гнѣвъ тебѣ ланиты зарумянилъ.

МАРѲА.

Но гдѣ, скажи мнѣ, гдѣ тотъ дерзновенный,

Кто имя сына нашего присвоилъ?

ІОВЪ.

Изъ Кіева идетъ онъ подъ Черниговъ;

За нимъ толпа вооруженныхъ ляховъ

И цѣлый хвостъ казаковъ, прямо съ Дону.

МАРѲА.

Благодарю Тебя я. Всемогущій,

Благодарю, что далъ ты наконецъ

Мнѣ силу права, вмѣстѣ съ правомъ мести.

ІОВЪ.

Да что съ тобой? Какъ разумѣть велишь?

МАРѲА.

Всѣ Силы и Господствія, спасите!

Архангелы крылами осѣняйте

Его хоругвь!

ІОВЪ.

Какъ?.. И тебя обманщикъ...

МАРѲА.

Мнѣ сынъ онъ! Я по признакамъ всѣмъ знаю --

И признаю... хоть по боязни царской...

Онъ, самый онъ! Онъ живъ! онъ недалеко!

Долой, тиранъ, съ престола! Трепещи!

Въ конецъ не сгибла Рюрикова отрасль,

И царь грядетъ, наслѣдный царь грядетъ

Спросить у вѣрноподданныхъ отчета.

ІОВЪ.

Безумная, слова свои обдумай!

МАРѲА.

Вотъ наконецъ зардѣлся день отместный:

На божій свѣтъ выводитъ изъ могилы

Невинность угнетенную Господь!

Самъ Годуновъ, смертельный врагъ мой, долженъ

У ногъ моихъ пощады вымолять:

Услышаны горячія молитвы!

ІОВЪ.

Ужели месть слѣпитъ тебя на столько?

МАРѲА.

А не на столько страхъ слѣпитъ царя,

Что онъ себѣ спасенья ожидаетъ

Отъ женщины, обиженной самимъ же?

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Мнѣ отрекаться надобно отъ сына,

Что изъ могилы вызвало мнѣ чудо?

И отрекаться для чего? Въ угоду

Всероднаго убійцы моего?

Мнѣ избѣгать Господняго спасенья

Отъ материнскихъ скорбей и печалей,

Ниспосланнаго свыше наконецъ?

ІОВЪ.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

МАРѲА.

Не убѣждай, а выслушай меня!

Не выслушавъ, ты не уйдешь, владыко!

Охъ, наконецъ вздохнула грудь свободно

Мнѣ наконецъ пришлось излить всю желчь,

Подъ сердцемъ хороненную. . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Скажи мнѣ:

Кто за живо зарылъ меня въ могилу,

Со всею силой свѣжею моей

И дѣвственнымъ волненьемъ юныхъ персей?

Кто отнялъ сына милаго отъ лона

Подъ ножъ убійцы? Не найдешь ты словъ

Для передачи всѣхъ моихъ страданій,

Когда меня безсонница томила

Всѣ ночи, вмѣстѣ съ ясными звѣздами,

Когда платила я за каждый часъ

Тоскою и горючими слезами.

Насталъ и часъ спасенія и мести:

Мнѣ мощь влагаетъ въ душу Всемогущій!

ІОВЪ.

Не мнишь ли ты, что царь тебя боится?

МАРѲА.

Онъ у меня во власти: только слово,

Одно-вотъ слово -- и ему конецъ!

За нимъ-то онъ послалъ тебя, владыко!

Всѣ на меня -- и Русь, и Польша -- смотрятъ,

Признай теперь я сыномъ Іоанна

Царевича -- ему удастся все;

А не признай -- все словно въ воду канетъ

Вотъ почему: кто и когда повѣрить,

Чтобы, какъ я, обиженная мать

Отъ подлиннаго сына отреклася,

Съ убійцею семейнымъ по согласью?..

Скажу другое слово -- цѣлый міръ

Отступитъ отъ обманщика. Не правда-ль?

Вотъ это слово вамъ теперь и нужно;

И услужить могу я Годунову.

ІОВЪ.

Нѣтъ, не царю, а царствію всему:

Ты отъ войны спасла бы государство

Правдивымъ словомъ. Ты сама, царица,

Не можешь въ смерти сына твоего,

По совѣсти и чести, сомнѣваться.

МАРѲА.

Я плакала объ немъ шестнадцать лѣтъ,

А мертвымъ не видала; да и въ смерти

Его затѣмъ лишь только убѣдилась,

Что всѣ сказали., что мнѣ было тяжко.

Теперь -- молвѣ всеобщей, да и сердцу

Я вѣрю, что мой сынъ не умиралъ.

Сомнѣніемъ заблудшимся не должно

Переступать прямыхъ путей Господнихъ.

Но, еслибъ я подъ сердцемъ не носила

Его, теперь подъ сердцемъ мщенье носитъ

Его же. Я того усыновляю.

Кого мнѣ возродили небеса.

ІОВЪ.

Несчастная! Ты съ сильнымъ не борися!

Его рука, ты знаешь, далека:

Въ обители достанетъ.

МАРѲА.

Пусть убьетъ --

Мой голосъ вѣдь не то, чтобъ изъ темницы,

Изъ-за могилы будетъ слышанъ міромъ...

Въ ту и въ другую онъ повергнуть можетъ,

Да вотъ чего не можетъ: приказать

Мнѣ говорить со словъ его, и даже

Не сможетъ онъ при хитрости своей.

ІОВЪ.

Послѣднее твое, царица, слово?..

Что жъ мнѣ сказать царю и государю?

МАРѲА.

Пусть на небо надѣется, коль смѣетъ,

И на народъ, коль можетъ!

ІОВЪ.

Помолчи,

Не завершай заранѣй преступленья:

Ты беремя берешь себѣ на плечи,

Да беремя-то плечи къ земи клонитъ.

-----

МАРѲА, одна.

Сынъ -- несомнѣнной. Дальніе края

И дикія пустыни возмутились --

И за него оружіе подняли,

Полякъ-вельможа, гордый палатинъ,

Рѣшается отдать ему въ супруги

Не дочь свою, а золото литое...

И я одна, я, мать, его отвергну?

И буду очевидицей нѣмой,

Какъ вихорь общей радости и счастья

Всю Русь охватитъ въ день вѣнчальный сына?

Онъ сынъ мой -- знаю, чувствую и вѣрю!

Хочу повѣрить и берусь за якорь,

Ниспущенный мнѣ съ неба для спасенья.

Онъ! онъ! Идетъ сюда вооруженный

Спасти меня и отомстить врагу!...

Я слышу звуки громкихъ трубъ и бубновъ!

Сбирайтеся отъ сѣвера и юга,

Изъ всѣхъ степей, изъ вѣковыхъ лѣсовъ,

Всѣ языки, державному навстрѣчу,

По всѣмъ путямъ! Сѣдлайте и коня,

Взнуздайте и оленя и верблюда!

Какъ волны моря, слейтесь отовсюду

Безчисленно подъ царскую хоругвь!

О, для чего же здѣсь съ тоской-печалью

(А имъ конца и мѣры нѣтъ) я гибну?

Ты, солнце вѣковѣчное! Ты ходишь

Кругомъ земли -- снеси мои желанья!

Ты воздухъ, необъятный и летучій,

Вѣй на него моимъ благословеньемъ.

Опричь молитвъ и скорби, ничего

Нѣтъ у меня. Изъ глубины душевной

Ихъ окрыленно шлю я въ выси неба,

Чтобъ воинствомъ помощнымъ низошли

И къ моему возлюбленному сыну.

ВТОРОЙ ВЫХОДЪ.

Пригорокъ, осѣненный деревьями. Открывается вдали веселая окрестность, широкая рѣка; кругомъ зеленыя нивы; тамъ и сямъ мелькаютъ церковные купола нѣсколькихъ городовъ; за сценой трубы и звуки военной музыки.

Появляются Одовальскій и прочіе военачальники; вслѣдъ за ними Димитрій.

ОДОВАЛЬСКІЙ.

Лѣсъ окружить всѣмъ войскомъ, а покуда

Осмотримъ мы окрестности съ пригорка.

(Нѣкоторые изъ присутствующихъ уходятъ. Димитрій выступаетъ на авансцену).

ДИМИТРІЙ (осматриваясь кругомъ).

Га! Что за видъ!

ОДОВАЛЬСКІЙ.

Теперь ты предъ собою

Свое же царство видишь, государь!

Русь!...

РАЗИНЪ.

На межѣ поставленъ столбъ московскій;

А польскія владѣнья прекратились.

ДИМИТРІЙ.

Что жъ это, Днѣпръ?

ОДОВАЛЬСКІЙ.

Нѣтъ, государь, Десна:

Вотъ это -- Кремль въ Черниговѣ бѣлѣетъ.

РАЗИНЪ.

А дальше -- вонъ сверкаютъ купола:

Самъ Новгородъ-то Сѣверскій.

ДИМИТРІЙ.

Прелестно!

Что за поляны!

ОДОВАЛЬСКІЙ.

Государь весна!

Беременна роскошной жатвой нива.

ДИМИТРІЙ.

И взглядомъ не окинешь.

РАЗИНЪ.

Государь!

По правдѣ молвить, это вѣдь начатокъ

Руси. Идетъ она необозримо

Къ востоку и къ востоку, а на сѣверъ

Предѣлъ ей тамъ, гдѣ кончились предѣлы

Всему живому. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

РАЗИНЪ.

. . . . . . . . . . . . . . . . . .Посмотри: нашъ царь

Задумался надъ чѣмъ-то.

ДИМИТРІЙ.

И вотъ эти

Поля, доселѣ мирныя, я долженъ

Наслѣдовать оружіемъ, какъ врагъ.

0x01 graphic

ОДОВАЛЬСКІЙ.

Такъ, государь, и слѣдуетъ.

ДИМИТРІЙ.

Послушай:

Вѣдь ты полякъ, а я москвичъ природный,

Вѣдь это все -- все родина моя.

Прости меня, прости, земля родная!

Прости меня и ты, столбъ пограничный

Съ наслѣдственнымъ родительскимъ орломъ!

Простите, что съ оружіемъ враждебнымъ

Я въ мирный храмъ насильственно вхожу,

Чтобъ возвратить законное по праву

И достоянье отчее, и имя!

Здѣсь властвовало тридцать поколѣній

Моихъ радоначальниковъ-варяговъ;

Но дубъ упалъ -- осталась только отрасль,

Единственно въ моемъ лицѣ осталась

Неизрѣченной милостью Господней.

ТРЕТІЙ ВЫХОДЪ.

Русское село. Церковный погостъ. Звучитъ набатъ. Глѣбъ, Илья и Тимошка выходятъ на сцену; за поясами у нихъ топоры.

ГЛѢБЪ (выходя изъ избы).

Куда народъ?

ИЛЬЯ (выходя изъ другой избы).

Да кто въ набатъ ударилъ?

ТИМОШКА.

Сосѣдушко скорѣе всѣ на сходку!

-----

Входитъ Олегъ и Игорь; за ними толпа крестьянъ, бабъ и ребятишекъ съ пожитками.

ГЛѢБЪ.

Куда вы всѣ, бабье и ребятежь?

ИГОРЬ.

Бѣги скорѣй: поляки подъ Моравскомъ, *)

И бьютъ и рѣжутъ кто ни попадется.

*) У Мея неправильно:-- "Бѣги скорѣй: подъ Муромомъ поляки". С. В.

ОЛЕГЪ.

Бѣги, бѣги!... Скорѣе!... Въ городъ! въ городъ!

А ужъ село со всѣхъ концовъ зажгли.

Всѣмъ міромъ снялись -- прямо въ царскій станъ.

ТИМОШКА.

Ну, вонъ и тѣ!

-----

Съ противуположной стороны выходитъ Ивашка и Петрушка; за ними вооруженная толпа.

ИВАШКА.

Да здравствуетъ на вѣки

Великій князь Димитрій!

ГЛѢБЪ.

Это что?

ИЛЬЯ.

Ты что такое?

ТИМОШКА.

Да ты кто-такой?

ПЕТРУШКА.

А вотъ: кто только носитъ крестъ -- за мною.

ТИМОШКА.

Да что жъ такое? Все село бѣжитъ

Отъ поляковъ, а ты -- вотъ такъ и лѣзешь

Подъ лапу имъ? Аль ворогъ-то -- не ворогъ?

ПЕТРУШКА.

Какой онъ ворогъ?... Онъ нашъ другъ, а хочетъ

Свое наслѣдье отобрать, по правдѣ...

Входитъ посадникъ и начинаетъ читать манифестъ Димитрія. Между поселянами замѣтно колебаніе и они дѣлятся на двѣ стороны. Поселянки первыя склоняются въ пользу Димитрія и даютъ перевѣсъ его партіи.

-----

Станъ Димитрія. Онъ разбитъ въ первомъ сраженіи, но войско царя Бориса одержало побѣду какъ бы нехотя и не пользуется своимъ успѣхомъ. Димитрій въ отчаяніи, хочетъ умертвить себя; Корела и Одовальскій съ трудомъ его отговариваютъ. Своевольные поступки казаковъ, даже противъ самого Димитрія.

-----

Царскій станъ. Самъ царь Борисъ находится въ отсутствіи, и это очень вредитъ царю, потому что его больше страшатся, чѣмъ любятъ. Войско сильно, но очень не надежно. Воеводы несогласны между собою и, по разнымъ причинамъ, держатъ сторону Димитрія. Одинъ изъ воеводъ, Салтыковъ, объявляетъ себя сторонникомъ Димитрія, по убѣжденію. Его переходъ влечетъ за собою самыя важныя послѣдствія: большая часть войска переходитъ къ Димитрію.

-----

Борисъ въ Москвѣ. Онъ еще не утратилъ самодержавной своей власти и окруженъ вѣрными слугами; но постоянно огорченъ худыми вѣстями. Страхъ народнаго возстанія въ Москвѣ не позволяетъ ему принять военачалія надъ войскомъ. Вмѣстѣ съ тѣмъ, онъ, какъ царь, стыдится вступить въ борьбу съ обманщикомъ. Сцены между нимъ и патріархомъ.

-----

Со всѣхъ сторонъ гонцы приносятъ печальныя вѣсти, и опасенія Бориса увеличиваются все болѣе и болѣе. Онъ слышитъ объ измѣнѣ крестьянъ и уѣздныхъ городовъ, о бездѣйствіи и мятежѣ войскъ, о народномъ волненіи въ Москвѣ, о приближеніи Димитрія. Романовъ, тяжело оскорбленный Борисомъ, прибылъ въ Москву. Его прибытіе возбуждаетъ новое опасеніе царя. Приходитъ вѣсть, что бояре перебѣгаютъ изъ стана къ Димитрію и что все войско передалось ему.

-----

Борисъ и Ксенія. Царь растроганъ какъ отецъ, и въ разговорѣ съ дочерью открываетъ всю свою душу.

Борисъ достигнулъ престола преступленіемъ, но всѣ обязанности самодержавнаго владыки безтрепетно взялъ себѣ на рамена и выполнялъ добросовѣстно.-- Онъ безцѣнный повелитель страны и истинный отецъ народа. Только въ своихъ личныхъ отношеніяхъ онъ гнѣвенъ, мстителенъ и суровъ. По своему уму и положенію, онъ выше всего, что его окружаетъ. Долговременная привычка къ верховной власти, умѣнье повелѣвать людьми и самодержавная форма правленія развили въ немъ гордость до того, что онъ не въ силахъ пережить своего величія. Онъ видитъ ясно, что его ожидаетъ, но онъ еще царь и никогда не дойдетъ до униженія, потому что рѣшился умереть.

-----

Онъ вѣритъ въ примѣты, и, въ настоящемъ настроеніи его духа, ему кажутся важными такія бездѣлицы, которыми онъ пренебрегалъ нѣкогда. Случайныя обстоятельства принимаетъ онъ за предвѣщаніе судьбы, и оно заставляетъ его прибѣгнуть къ рѣшительной мѣрѣ.

------

Незадолго до смерти, въ душѣ его происходитъ перемѣна: онъ кротко выслушиваетъ даже вѣстниковъ неудачи и стыдится прежнихъ порывовъ гнѣва. Онъ заставляетъ разсказывать себѣ все, до мельчайшихъ подробностей, мало того -- награждаетъ разскащика.

------

Получивъ вѣсть объ окончательной неудачѣ, онъ хладнокровно и самоотверженно рѣшается покончить съ собою: облекается въ иноческую одежду, и въ послѣднее мгновеніе удаляетъ отъ себя дочь. Въ стѣнахъ обители должна она найти защиту отъ оскорбленій; сыну его Ѳеодору, какъ юношѣ, грозитъ меньшая, можетъ быть, опасность. Борисъ принимаетъ ядъ и удаляется въ уединенную горницу, чтобы умереть спокойно.

-----

Общее смущеніе при вѣсти о смерти царя. Бояре составляютъ государскую думу и правятъ въ Кремлѣ. Романовъ (впослѣдствіи царь и прародитель нынѣшняго императорскаго дома) является во главѣ вооруженнаго отряда передъ останками царя Бориса, присягаетъ сыну его Ѳеодору и принуждаетъ бояръ послѣдовать его примѣру. Месть и честолюбіе не сродны его душѣ; онъ служитъ единой правдѣ. Ксенію любитъ онъ безнадежно и любимъ взаимно, не подозрѣвая этой любви.

-----

Романовъ спѣшитъ къ войску, чтобы склонить его на сторону юнаго царя. Волненіе въ Москвѣ, произведенное приверженцами Димитрія. Народъ врывается въ боярскіе дома, овладѣваетъ особами Ѳеодора и Ксеніи, заключаетъ ихъ въ темницу и посылаетъ выборныхъ къ Димитрію.

-----

Димитрій въ Тулѣ, на высотѣ своего благополучія. Войско ему присягнуло; ему подносятъ ключи отъ городовъ. Одна Москва, повидимому, противится. Димитрій ласковъ и любезенъ, съ благороднымъ сердечнымъ волненіемъ выслушиваетъ онъ вѣсть о смерти царя Бориса; прощаетъ обличеннымъ заговорщикамъ покушеніе на его жизнь; отклоняетъ отъ себя рабскія изъявленія покорности русскихъ и выказываетъ намѣреніе уничтожить съ корнемъ низкопоклонничество. Напротивъ, окружающіе Димитрія поляки обращаются съ русскими сурово и презрительно. Димитрій изъявляетъ желаніе видѣться со своею матерью и отправляетъ пословъ къ Марѳѣ.

------

Посреди толпы русскихъ, скопившихся въ Тулѣ около Димитрія, появляется человѣкъ, котораго царевичъ признаетъ сразу, и встрѣча съ которымъ въ высшей степени его обрадовала. Онъ удаляетъ отъ себя всѣхъ и, оставшись наединѣ съ этимъ человѣкомъ, приноситъ ему сердечную благодарность, какъ своему спасителю и благодѣтелю. Незнакомецъ объясняетъ, что Димитрій, безъ всякаго сомнѣнія, очень обязанъ ему, и даже болѣе, чѣмъ самъ думаетъ. Димитрій вынуждаетъ его объясниться опредѣлительнѣе -- и убійца законнаго царевича показываетъ всю правду. Онъ не получилъ награды за убійство и могъ ожидать отъ Бориса только смерти. Пылая мщеніемъ, онъ увидалъ случайно одного отрока и былъ пораженъ его сходствомъ съ царемъ Иваномъ. Случая нельзя было упустить. Убійца усыновилъ мальчика, бѣжалъ съ нимъ изъ Углича, поручилъ своего пріемыша одному духовному лицу, принявшему участіе въ его предпріятіи, и передалъ этому сообщнику драгоцѣнный крестъ, снятый имъ самимъ съ умерщвленнаго царевича. И вотъ теперь онъ отомстилъ своему врагу въ лицѣ этого отрока, котораго никогда не терялъ изъ виду и за которымъ слѣдилъ незамѣтно. Лжедимитрій, его орудіе, царитъ надъ Русью вмѣсто Бориса.

Во время этого разсказа въ душѣ Димитрія кипитъ борьба. Молчаніе его ужасно. Въ то самое мгновеніе, какъ онъ предается необузданному отчаянію, убійца выводитъ его изъ себя кичливымъ и дерзкимъ требованіемъ награды. Димитрій закалываетъ его.

-----

Монологъ Димитрія. Онъ борется съ властолюбіемъ, но сознаніе необходимости -- объявить себя царемъ -- превозмогаетъ.

-----

Являются выборные отъ Москвы и подчиняютъ городъ власти Димитрія. Ихъ принимаютъ сурово и съ грозными предосторожностями. Между ними находится патріархъ. Димитрій слагаетъ съ него патріаршее званіе и вслѣдъ затѣмъ осуждаетъ на смертную казнь одного изъ знатныхъ россіянъ, усомнившагося въ его неподложности.

-----

Марѳа и Ольга ожидаютъ Димитрія въ роскошно убранной ставкѣ. Марѳа говоритъ о предстоящемъ свиданіи болѣе съ волненіемъ и боязнію, чѣмъ съ надеждою, и трепещетъ того мгновенія, которое сулитъ ей полное благополучіе; Ольга ее уговариваетъ, хотя и сама не вѣритъ своимъ словамъ. Во время долгаго пути онѣ успѣли обсудить всѣ обстоятельства, и восторженность уступила мѣсто раздумью. Суровое молчаніе и угрюмые взгляды стражей только увеличиваютъ сомнѣнія.

-----

Гремятъ трубы. Марѳа въ нерѣшимости; идти ли ей навстрѣчу Димитрія, или нѣтъ. И вотъ онъ стоитъ предъ нею, одинъ. При первомъ взглядѣ на царевича, въ сердцѣ Марѳы угасаетъ послѣдняя искра надежды. Что-то невѣдомое стало между ними; природа не сказалась: они на вѣкъ чужды другъ другу. Въ первое мгновеніе была обоюдная попытка -- кинуться другъ другу въ объятія; но Марѳа отшатнулась назадъ. Димитрій замѣтилъ ея движеніе -- и пораженъ. Знаменательное молчаніе.

ДИМИТРІЙ.

И ничего не говоритъ тебѣ сердце? И не сказалась во мнѣ кровь твоя?

МАРѲА (молчитъ).

ДИМИТРІЙ.

Голосъ естества святъ и свободенъ: не изнасиловать его, не исказить. Забейся твое сердце при взглядѣ на меня -- и мое отвѣтило бы, и палъ бы тебѣ на грудь покорный и любящій сынъ. Чему суждено -- сбылось бы добросклонно, любовно, искренно. Но если ты не чувствуешь, какъ мать, обдумай все, какъ великая княгиня, укрѣпи свой духъ, какъ царица. Меня судьба повергаетъ въ твои объятія нежданнымъ сыномъ -- прими же меня на свое лоно, какъ даръ небесный. Еслибы я не былъ твоимъ сыномъ какъ теперь, что же я отнимаю у твоего дитяти? Отнимаю я что нибудь -- только у твоего врага. Тебя и кровь твою извлекъ я изъ бездны, гдѣ тебя заживо похоронили,-- извлекъ и возвелъ на "царское мѣсто". Пойми, что твой жребій скованъ съ моимъ. Ты -- высоко стоишь возлѣ меня и упадешь со мной. Народъ не спускаетъ съ насъ глазъ.

Ненавижу я скоморошество, облыжнымъ чувствомъ не кичуся, но передъ тобой благоговѣю и достойно преклоняю колѣни.

(Марѳа молчитъ; въ ней замѣтна сильная душевная треста).

ДИМИТРІЙ.

Рѣшайся. Не стѣсняй своей воли, говори по душѣ. Я не требую ни лицемѣрія, ни лжи: требую истиннаго чувства. Полно тебѣ казаться моею матерью -- будь ею. Откинь отъ себя прошлое, прилѣпись всѣмъ сердцемъ къ настоящему! Если я не сынъ твой -- я царь. За меня -- сила, за меня -- счастіе. Тотъ лежитъ въ гробу, тотъ -- прахъ, и ничего болѣе: у него нѣтъ сердца, чтобы любить тебя, нѣтъ взора, чтобъ привѣтствовать. Полюби того, кто живъ.

(Марѳа плачетъ).

ДИМИТРІЙ.

О, эти слезы -- золотая роса! Пусть ихъ падаютъ, пусть на нихъ смотритъ народъ!

(Димитрій дѣлаетъ знакъ: пола шатра поднимается, и толпы русскихъ становятся зрителями этой сцены).

-----

Въѣздъ Димитрія въ Москву. Торжество пышно, но лица окружающихъ царевича угрюмы. Поляки и казаки во главѣ поѣзда. Какая-то мрачность и боязнь нарушаютъ общее веселіе. Такъ и вѣетъ недовѣріемъ и предчувствіемъ бѣды.

-----

Романовъ прибылъ въ войско въ недобрый часъ: онъ опоздалъ, и возвратился въ Москву, чтобы защитить Ѳеодора и Ксенію. Попытки его напрасны; онъ становится узникомъ. Ксенія прибѣгаетъ подъ покровъ царицы Марѳы и бьетъ ей челомъ о защитѣ отъ поляковъ. Здѣсь видитъ ее Димитрій, и въ душѣ его вспыхиваетъ мгновенная, неодолимая страсть. Ксенія гнушается Димитріемъ.

-----

Димитрій царь. Несетъ его вдаль грозная стихія, и онъ не можетъ противостать ей; его увлекаютъ страсти другихъ людей. Въ глубинѣ души своей онъ никому не довѣряетъ: у него нѣтъ ни друга, ни преданнаго сердца. Поляки и казаки вредятъ ему въ народномъ мнѣніи своею дерзостью. Даже то, что дѣлаетъ ему честь, то-есть его любовь къ народу, простота обращенія, пренебреженіе къ стариннымъ льстивымъ обрядамъ и обычаямъ, даже и эти достоинства возбуждаютъ общій ропотъ. Иногда онъ необдуманно попираемъ ногами завѣтъ праотцевъ. Онъ преслѣдуетъ монаховъ, потому что долго вращался между ними. Бываютъ мгновенія, когда его гордость глубоко уязвлена, и тогда онъ становится причудливымъ деспотомъ. Одовальскій съумѣлъ сдѣлаться для него необходимымъ человѣкомъ, удалилъ отъ него русскихъ и окончательно упрочилъ свое вліяніе.

-----

Димитрій задумалъ измѣнить Маринѣ. Онъ разсуждаетъ объ этомъ съ патріархомъ Іовомъ, а тотъ, въ надеждѣ отстранить поляковъ, одобряетъ его замыслы и представляетъ ему царскую власть во всемъ ея величіи.

-----

Марина прибыла въ Москву съ многочисленною свитою. Свиданіе съ Димитріемъ. Съ обѣихъ сторонъ коварство и холодность; но Марина лучше умѣетъ носить личину. Она торопитъ бракосочетаніемъ. Приготовленія къ пышному празднеству.

-----

По приказанію Марины, Ксеніи подносятъ отравленный кубокъ. Смерть отрадна для молодой царевны: она боялась, что Димитрій поведетъ ее къ алтарю.

-----

Неутолимая печаль Димитрія. Съ растерзаннымъ сердцемъ онъ становится подъ вѣнецъ съ Мариною.

-----

Послѣ вѣнца, Марина открываетъ своему супругу, что она никогда не считала и не признавала его за истиннаго Димитрія, и оставляетъ его въ самомъ безпомощномъ, въ самомъ ужасномъ положеніи.

-----

Между тѣмъ одинъ изъ воеводъ царя Бориса, Шуйскій, пользуется возрастающимъ негодованіемъ народа и составляетъ заговоръ противъ Димитрія.

-----

Романовъ, въ темницѣ, утѣшенъ неземнымъ видѣніемъ: ему является душа Ксеніи, заставляетъ его прозрѣть въ будущія счастливыя времена, повелѣваетъ ему спокойно дожидаться своего жребія и не обагрять своихъ рукъ въ крови. Въ словахъ призрака слышенъ намекъ, что Романовъ самъ нѣкогда взойдетъ на престолъ. Вскорѣ затѣмъ его приглашаютъ сдѣлаться участникомъ въ заговорѣ.

-----

0x01 graphic

Салтыковъ горько упрекалъ тебя, что измѣнилъ отчизнѣ, ради Димитрія, но не хочетъ быть вторично измѣнникомъ и невольно держится прежней партіи. Бѣда уже стряслась надъ головами: по крайней мѣрѣ, нужно отвратить ее хоть сколько нибудь, нужно ослабить власть поляковъ. За свою попытку Салтыковъ платится жизнію, но считаетъ смерть заслуженною карою, и, умирая, самъ сознается въ этомъ Димитрію.

-----

Казиміръ, братъ молодой польки Лодоиски {У Мея неправильно: Лодойской. С. В.}, тайно и безнадежно любившей Димитрія, въ дому Сендомирскаго воеводы, сопровождалъ лжецаревича во всѣхъ походахъ и, по просьбѣ своей сестры, не одинъ разъ мужественно защищалъ его. Въ минуту величайшей опасности, когда всѣ приверженцы оставили Димитрія, Казиміръ остался ему вѣрнымъ и сложилъ за него голову.

-----

Заговоръ обнаруживается. Димитрій у царицы Марѳы; мятежники врываются въ ея покои. На мгновеніе величавый видъ и смѣлость Димитрія производятъ впечатлѣніе на заговорщиковъ. Онъ едва не обезоруживаетъ ихъ обѣщаніемъ -- предать имъ въ жертву поляковъ. Но вотъ появляется Шуйскій во главѣ новой разъяренной толпы. Они настоятельно требуютъ отъ царицы крестной присяги, что Димитрій ея сынъ. Царица не въ силахъ клятвопреступно измѣнить своей совѣсти: молча отворачивается она отъ Димитрія и хочетъ выйдти.-- "Она молчитъ!" вскрикиваетъ шумная толпа.-- "Она отрекается отъ него! Умри же, обманщикъ!" И заколотый Димитрій падаетъ къ ногамъ Марѳы.

Л. Мей.

0x01 graphic

Примѣчанія къ III тому А. Горнфельда.

17. Димитрій (1804--1805). Общія объясненія и дополненія даны въ вступительной статьѣ (стр. 262-278). Объ историческихъ участникахъ драмы см. въ Словарѣ (т. IV). Фактическихъ поясненій требуютъ слѣдующія мѣста:

ПЕРВЫЙ АКТЪ

Стр. 279. Видъ засѣданія краковскаго сейма изображенъ по Коннору, у котораго есть и соотвѣтственный рисунокъ. Десять сановниковъ, сидящіе направо (коронные) и налѣво (литовскіе) отъ короля, это маршалы, канцлеры, подканцлеры, гофмаршалы и казначеи. Всѣ вооружены -- такъ указано у Коннора. Палатины -- воеводы, намѣстники тридцати двухъ областей государства и военачальники отрядовъ, выставляемыхъ этими областями; кастелляны, числомъ 65 -- ихъ помощники.

Стр. 280. Архіепископъ гнѣзненскій: Вопросъ въ другой и въ третій разъ предложенъ. Замѣтка Шиллера изъ Коннора: "Формальное требованіе тройного вопроса".

Стр. 281. Димитрій: И въ богатырскихъ юношескихъ жилахъ забьетъ ключомъ наслѣдственная кровъ. Въ книгѣ Трейнера, указанной на стр. 265, говорится о Димитріѣ: "Охота была его величайшимъ наслажденіемъ и рыцарскія игры -- его развлеченіемъ. Военными упражненіями онъ занимался больше, чѣмъ это принято у русскихъ, которые не имѣютъ склонности къ этого рода вещамъ. Онъ исполнялъ все съ налету, былъ въ постоянномъ движеніи, духъ его въ огнѣ,-- и для этого духа Москва, по его собственному выраженію, была слишкомъ тѣсна". Львовскій кастеллянъ... случайно узналъ про страсть мою къ ею невѣстѣ и т. д. Свѣдѣнія объ этомъ апокрифическомъ происшествіи Шиллеръ нашелъ у Миллера, который замѣчаетъ: "Подобно тому, какъ мы не считаемъ нужнымъ передавать романтическій разсказъ Ла-Рошеля о приключеніяхъ Димитрія, мы обойдемъ и то, что сообщаетъ одинъ англійскій писатель въ своей книгѣ "The Russian impostor, or the history of Moscovy" (Лондонъ, 1677) о началѣ любви Лжедимитрія къ Маринѣ и о его соперникѣ Доренскомъ. Ибо всѣ обстоятельства говорятъ, что это чистая выдумка, и самъ авторъ не умѣетъ прикрыть этого ничѣмъ, кромѣ того, что, вѣроятно, Димитрій при дворѣ воеводы Сендомирскаго выдвинулся изъ-на красоты Марины". Любопытно, что въ прозаическомъ наброскѣ Шиллера соперникомъ Димитрію является палатинъ Люблинскій; затѣмъ поятъ почему-то замѣнилъ кастелляномъ львовскимъ, очевидно забывъ, что это -- званіе самого Миншка, отца Марины.

Стр. 284. Ремарка -- Одобрительныя мнѣнія секаторовъ -- произвольно прибавлена Кернеромъ. Сенаторы -- это палатины и кастелляны.

Димитрій: Что ты и самъ родился въ темницѣ и т. д. Мюллеръ: "Онъ напомнилъ о его собственной судьбѣ королю, который самъ родился въ Швеціи въ тюрьмѣ, но откуда былъ освобожденъ особымъ Божескимъ попеченіемъ, дабы онъ имѣлъ возможность помогать другимъ, поверженнымъ въ такое же положеніе. Въ доказательство своего происхожденія онъ сослался на свидѣтелей -- пятерыхъ братьевъ Хрипуновыхъ, Петра Истомина, Михеева и нѣсколькихъ купцовъ изъ Кіева". Сигизмундъ родился, дѣйствительно, въ темницѣ въ Гринегольмѣ на озерѣ Меларѣ, гдѣ его дядя, король Эрихъ XIV, долго держалъ въ заключеніи своего брата Іоанна и его жену.

Сапѣга: Да бросьте-жъ жезлъ въ знакъ общаго молчанья. Замѣтка Шиллера изъ Коннора: "Hикто не смѣетъ говорить безъ разрѣшенія маршала короннаго. Послѣдній всѣмъ напоминаетъ о порядкѣ, когда они забываются. Въ случаѣ шума онъ ударяетъ жезломъ по землѣ". Я на двадцать лѣтъ вѣрно, самолично скрѣпилъ съ Москвой условіе перемирія. Замѣтка Шиллера изъ Миллера "Левъ Сапѣга, литовецъ, въ качествѣ польскаго посла, заключаетъ съ Борисомъ двадцатилѣтній миръ. Онъ именно на Люблинскомъ сеймѣ является противникомъ Димитрія".

Стр. 235. Сапѣга: Я сеймъ по праву распускаю. Veto. Veto значитъ "я -- не согласенъ" -- и одного такого заявленія со стороны одного члена сейма, рѣшенія котораго должны быть единогласны, было достаточно, чтобы лишить силы рѣшеніе громаднаго большинства.

Епископы прикрываютъ его съ обѣихъ сторонъ столами -- то есть облаченіями.

Сапѣга: Что видимость и т. д. Въ подлинникѣ Сапѣга говорить: "Большинство? Да что такое большинство? Большинство это безсмыслица. Разумомъ всегда обладаетъ меньшинство".

Стр. 286. Король: Какъ властвовать возможно королю, когда вассалы и его богаче. Выписка Шиллера изъ Коннора: "Нѣкоторые польскіе магнаты такъ богаты, что ихъ владѣнія простираются на 10, 20 и даже 30 миль, что они владѣютъ 4000 помѣстій (городовъ, мѣстечекъ, деревень) и могутъ выставить въ поле до десяти тысячъ человѣкъ". Но потерялъ отцовское наслѣдье. затѣмъ, что мнѣ противился народъ. Избранный въ 1587 году королемъ польскимъ Сигизмундъ въ 1592. году смѣнилъ своего отца Іоанна II на шведскомъ престолѣ, но, какъ католикъ, не могъ долго оставаться государемъ въ строго протестантской странѣ.

Стр. 287. Димитрій: Король, изъ рукъ передаю я въ руки и т. д. Эта клятва въ общихъ чертахъ повторяетъ запись, данную Димитріемъ въ Самборѣ 25 мая 1604 г. и извѣстную Шиллеру изъ Мидлера.

Король: Тамъ, на Руси -- священныя права, семейныя, тамъ отческая власть... Въ подготовительныхъ замѣткахъ къ драмѣ Шиллеръ писалъ: "Изобразить вездѣ патріархально-деспотическую власть и дѣтски-рабскую покорность".

Стр. 289. Марина: Какъ почуешь, что царь и т. д. За этими словами слѣдуетъ въ переводѣ Мея пропускъ, восполненный на стр. 275--276. Въ вставленной сценѣ съ шляхтичами необходимо объяснить слѣдующее:

Стр. 276. Оссолинскій: Мы конюхи у старосты. Конноръ: "Польскіе дворяне могутъ отправлять всякія ннэкія службы, но не должны заниматься ремесломъ. Конюхи, повара, барабанщики могли достигнуть высокаго сана; всѣ выбираютъ короля и имѣютъ голосъ въ сеймѣ".

Одовальскій: Да, нечего сказать! Ихъ сѣкли на коврахъ. Конноръ: "Дворянинъ можетъ имѣть у себя въ услуженіи дворянъ и можетъ ихъ при случаѣ высѣчь, но непремѣнно на коврѣ".

Стр. 289. Марина: Епископъ Каменецкій онъ-же Кульмскій. Это ошибка переводчика. Говорится не объ одномъ, а о двухъ различныхъ епископахъ. Далѣе изъ новой редакціи подлинника пропущены нѣкоторыя подробности. Къ словамъ Да съ Дону мы ждемъ коней и всадниковъ въ подлинникѣ прибавлено: отъ казаковъ, живущихъ за порогами". Очевидно Шиллеръ смѣшалъ Донъ съ Днѣпромъ, донскихъ казаковъ съ запорожцами. Въ заключительной клятвѣ всѣ восклицаютъ: Juramus (клянемся); это неправильное удареніе-очевидная насмѣшка надъ польскимъ произношеніемъ, которое осмѣиваетъ извѣстная поговорка "Nos Poloni non curamus quantitatem syllabarum". Кернеръ не понялъ шутки и вычеркнулъ это слово, почему оно и не попало къ Мею.

Ремарка Марина рветъ на себѣ покрывало прибавлена Кернеромъ сообразно одной изъ "Самборскихъ сценъ".

Стр. 290. Марина. Тамъ, на предѣлахъ нашихъ царствъ обоихъ. Въ подлинникѣ она продолжаетъ: "Каждое новое событіе донесется до меня, тамъ я у вѣтра подслушаю его вѣсти, тамъ я могу видѣть волны Днѣпра, текущія изъ Смоленска".

Да Кіевъ развѣ Польша? Въ выпискахъ Шиллера изъ Миллера о Кіевѣ говорится: а. Мѣстопребываніе древне-русскаго великаго князя отъ Игоря до 1157 г. е. Въ 1471 г. Казиміръ IV, сынъ Ягелло, присоединилъ Кіевъ къ Польшѣ, но сохранилъ здѣсь русскихъ правителей. Такимъ образомъ Кіевъ во время дѣйствія драмы -- мѣстопребываніе малорусскихъ казаковъ подъ польскимъ главенствомъ. f. Дурное обращеніе поляковъ съ кіевскими казаками заставляетъ въ 1654 г. послѣднихъ возсоединиться съ Россіей, отъ которой они считали себя отторгнутыми".

Мнишекъ: Здѣсь, говорятъ, и письма-то вскрываютъ. Хорошо знавшій по-нѣмецки и самъ полунѣмецъ Мей впалъ тутъ въ непонятную ошибку: въ подлинникѣ "Sie brechen auf", т. е. они выступаютъ въ походъ.

ВТОРОЙ АКТЪ.

Первый выходъ.

Монастырь, Бѣлое озеро. Въ подлинникѣ: "Зданія православнаго монастыря въ пустынной мѣстности у Бѣло-озера".

Третій выходъ.

Стр. 297. Крестьянскія уменьшительныя имена переданы у Шиллера такъ: Тимоске, Петрушке, Иванске.

Русскіе переводы.

1. Сцена изъ II акта (между патріархомъ Іовомъ и царицею Марѳою). Переводъ Каролины Павловой. "Москвитянинъ" 1811, ч. 1, л" 1.

2. Переводъ Л. Мея. Гербелевское изд. Шиллера 1860 и позднѣйшихъ годовъ. Также въ Драмат. сборникѣ" 1860, кн. 12, и въ Собр. соч. Мея.

Приложенія на отдѣльныхъ листахъ.

3. Стр. 264. Современный портретъ Димитрія Самозванца, работы Луки Киліана въ Аугсбургѣ. Относится къ 1606 г. и, повидимому, довольно вѣрно передаетъ черты Самозванца. Надпись кругомъ: Deme tri as loannis, dei gratia czar et magnus dux totius Russiae ac monarchiae moscoviticae dominus el rex (Димитрій Іоанновичъ, милостью Божьею царь и великій князь всея Руси и московской монархіи повелитель и король). Греческая подпись подъ портретовъ означаетъ (гл. 10, ст. 14, изъ премудрости Соломона): "И въ уаахъ не остави его, дондеже принесете ему скипетръ царствія и власть на случающихъ его и живыхъ же показа порокъ сотворившихъ нань и даде ему славу вѣчную". Слѣдующая затѣмъ латинская надпись (Admiratione virtutis, quam Deus in luce popul 'rum posuit, sculpsit Lucas Kilianus Augustao Vind. An. MDCVI) означаетъ: "изъудивленія къ доблести, котору юБогъ проявилъ предъ народомъ, награвировалъ Лука Кпліанъ въ Аугсбургѣ, 1606". Точная копія этого портрета помѣщена въ "Матеріалахъ для русской иконографіи" Ровинскаго и изъ нихъ воспроизведена въ нашемъ изданіи.

4. Стр. 238. Современный портретъ Димитрія Самозванца. Оригиналъ въ Сендомірскомъ замкѣ Вишневецкихъ, копія въ Историческомъ музеѣ въ Москвѣ. Воспроизведенъ въ "Матеріалахъ для русск. иконографіи" Ровинскаго.

5. Портреты Димитрія Самозванца, появившіеся въ XVII вѣкѣ (1-ая таблица):

а) Современный портретъ Ф. Снядецкаго.

б) фантастическій портретъ, работы Іоде. 1603.

в) Портреты Димитрія Самозванца, появившіеся въ XVII вѣкѣ (2-я таблица).

в) фантастическій портретъ изъ книги "The ancient and present stare of Moscovy" (1698).

г) фантастическій портретъ 1686 г. изъ нѣм. перевода книги Роколя "Les imposteurs insignes".

Подробное описаніе всѣхъ этихъ фантастическихъ портретовъ см. въ "Словарѣ гравирован. портретовъ" Ровинскаго. Въ настоящемъ изданіи они воспроизведены по подлинникамъ изъ собранія П. Я. Дашкова.

7) Современный портретъ Марины Мнишекъ. Оригиналъ въ Сендомірскомъ замкѣ Вишневецкихъ, копія въ Историческомъ музеѣ въ Москвѣ. Воспроизведенъ въ "Матеріалахъ для рус. иконографіи" Ровинскаго.

8) Димитрій Самозванецъ, воевода Мнишекъ, Марина и ея сынъ. Гравюра А. Олещинскаго. Изъ собранія П. Я. Дашкова. Ср. также Ровинскій, "Словарь гравированныхъ портретовъ" т. I и II.

9) Бракосочетаніе Димитрія Самозванца и Марины Мнишекъ въ Москвѣ въ 1605 г. Съ современной картины, находящейся въ Зимнемъ Дворцѣ въ С.-Петербургѣ, воспроизведена въ "Матеріалахъ для русской иконографіи" Ровинскаго и въ "Нивѣ" за 1889 годъ, гдѣ находимъ также подробное описаніе картины:

"Лѣтъ двѣнадцать тому назадъ, Государемъ Наслѣдникомъ Цесаревичемъ, нынѣ благополучно Царствующимъ Государемъ Императоромъ Александромъ Александровичемъ, были пріобрѣтены на Волыни, въ одномъ изъ старинныхъ мѣстныхъ польскихъ замковъ, древнія историческія картины, по характеру письма очевидно принадлежавшія началу XVII вѣка. Картины -- различныя по величинѣ и формату -- представляли собою сцены изъ воцаренія въ Москвѣ Лжедмитрія I, его торжественный въѣздъ въ первопрестольную столицу, его вѣнчаніе на царство и бракосочетаніе съ Мариною Мнишекъ. На двухъ, меньшихъ картинахъ, изображены-портретъ Лжедмитрія и портретъ Марины, по всѣмъ признакамъ схожіе и притомъ писанные бойкою умѣлою кистью. Надписи, помѣщенныя, по обычаю времени, въ медальонахъ на самомъ полѣ картины, указываютъ на то, что картины были писаны въ 1606 г.; а подробности, обозначенныя на картинахъ, изобличаютъ въ живописцѣ современника, хотя и иноземца, но довольно близко знакомаго съ правилами и обычаями Московіи, а главное -- очевидца событій... Эти драгоцѣнныя пріобрѣтенія, сильно пострадавшія отъ времени и всякихъ невзгодъ (картины были отысканы на чердакѣ, покрытыя толстымъ слоемъ грязи и птичьяго помета), были тщательно очищены и реставрированы извѣстными братьями Сидоровыми -- художниками-реставраторами Императорскаго Эрмитажа. Тогда-же Государю Наслѣднику благоугодно было дать разрѣшеніе сотруднику нашему -- П. Н. Полевому -- снять копію съ портретовъ Лжедимитрія и Марины и съ огромной картины ихъ бракосочетанія. Эти копіи были художественно выполнены фотографомъ Императорской Академіи Наукъ В. Классеномъ. Одну изъ нихъ мы и прилагаемъ въ нынѣшнемъ No Нивы.

По особенно счастливой случайности, отъ Смутнаго Времени, въ числѣ актовъ, сохранился довольно большой "отрывокъ брачнаго обряда", какъ онъ былъ совершенъ при Лжедмитріевой свадьбѣ. Этотъ драгоцѣнный отрывокъ, даетъ намъ полную возможность -- пояснить подробности любопытной исторической картины, которая живо возстановляетъ передъ нами отдаленную старину. Всё поле картины искусственно подраздѣлено художникомъ на двѣ неровныя половины плоскою полуколонною По лѣвую сторону отъ этой полуколонны изображено торжественное шествіе Лжедмитрія и Марины изъ дворца въ Успенскій соборъ. По правую сторону -- главный сюжетъ картины: коронованіе Марины во время бракосочетанія въ соборѣ. Въ первой половинѣ картины мы видимъ, какъ поѣздъ новобрачныхъ выходить изъ дверей дворца и идетъ по богатымъ узорчатымъ коврамъ черезъ дворцовый государевъ дворъ къ Успенскому собору. Впереди идутъ поѣвжане изъ знатнѣйшихъ бояръ, въ богатѣйшихъ золотыхъ и парчевыхъ кафтанахъ и высокихъ боярскихъ шапкахъ; за поѣзжанами слѣдуютъ рынды съ золоченными топорами на плечахъ. За рындами идетъ государевъ дружка, съ мечемъ въ правой рукѣ,-- тотъ самый дружка, который обязанъ былъ, по древнему русскому обычаю, цѣлую ночь ѣздить подъ окнами опочивальни новобрачныхъ, на конѣ, съ обнаженнымъ мечемъ, "для береженья". За дружкою слѣдуетъ самъ Лжедмитрій, поддерживаемый подъ правую руку тестемъ своимъ, воеводою Сендомирскимъ, Юріемъ Мнишкомъ; а по лѣвую руку отъ Лжедимитрія идетъ тысяцкій свадебный -- князь Василій Ивановичъ Шуйскій. Лжедмитрій идетъ въ царскомъ вѣнцѣ на головѣ, такъ какъ онъ былъ коронованъ почти за годъ до своей свадьбы, а Марина, слѣдующая за Лжедмитріемъ, идетъ безъ вѣнца, такъ какъ ей предстояло короноваться въ соборѣ, во время бракосочетанія. Подъ лѣвую руку ведетъ Марину боярыня, супруга князя Ѳедора Мстиславскаго. Изъ-за Марины видна фигура мужчины, въ польской одеждѣ; вѣроятно -- это братъ Марины, одинъ изъ сыновей воеводы Мнишка. По обѣ стороны свадебнаго поѣзда идутъ богато-одѣтые государевы тѣлохранители -- его дворцовая стража, набранная изъ поляковъ и иноземцевъ. "Рыцари и драбанты со своими капитанами" -- какъ сказано въ описаніи брачнаго обряда стоятъ по обѣ стороны двора, въ богатомъ вооруженіи, со знаменами и значками. Около нихъ, въ правомъ углу картины, по мѣстились думные дворяне и дьяки.

Въ правой половинѣ картины изображено коронованіе Марины. Лжедмитрій и она -- сидятъ на особыхъ "стульцахъ", на "чертожномъ мѣстѣ", обитомъ багрецовыми сукнами и устланномъ ко врами. По правую руку отъ Лжедмитрія стоятъ главные его поѣзжане -- тысяцкій и дружка; по лѣвую сторону отъ Марины -- ея отецъ и двое братьевъ; за ними помѣщаются бояре и "пріятели" (т. е. свита) воеводы Сендомирскаго. Четверо рындъ и прочіе поѣзжане помѣщены живописцемъ передъ чертожнымъ мѣстомъ. По правую руку отъ Лжедмитрія, за дружкой и тысяцкимъ, виденъ протопопъ соборный съ крестомъ; еще правѣе духовныя власти и боярыни. Между Лжедмитріемъ и Мариною помѣщенъ патріархъ возлагающій на главу Марины царскій вѣнецъ. Тутъ живописецъ нѣсколько отступилъ отъ истины, вѣроятно, изъ желанія польстить Мнишкамъ. По сохранившемуся намъ описанію, извѣстно, что Лжедмитрій и Марина не сидѣли, а стояли во время возложенія на Марину царскаго вѣнца, который поднесли патріарху митрополитъ Ростовскій и Новгородскій. Извѣстно также, что, во время поднесенія царскаго вѣнца, "свахи государыни" сняли съ нея вѣнецъ вѣнчальный и "на время принакрыли ее покровцами низаными". И только уже послѣ возложенія вѣнца царскаго и благословенія Марины митрополитами, государь, принявъ государыню" за правую руку, "посадилъ ее и самъ сѣлъ". Очевидно, что этотъ сложный и трудный моментъ былъ упрощенъ художникомъ и представленъ такъ, какъ ему было легче и удобнѣе, по его художественнымъ воззрѣніямъ. Точно такъ же поступилъ онъ и по отношенію къ русскимъ одеждамъ, и по отношенію къ архитектурѣ дворцовыхъ зданій и той церкви, которая видна изъ соборнаго (очень большого) окна, направо отъ Лжедмитрія. Но эти небольшія неточности -- быть можетъ даже и невольныя -- ни мало не уменьшаютъ достоинствъ картины, которая принадлежитъ несомнѣнно къ числу драгоцѣнныхъ нашихъ историческихъ памятниковъ.

Надпись, помѣщенная въ медальонѣ, на самой серединѣ картины, гласитъ по-латыни:

"Марія Мнишковна, Георгія изъ Великихъ Кончицъ Мнишка -- воеводы Сендомирскаго -- дочь, супруга-же Дмитрія Императора Московскаго, коронуется Императрицею Московскою чрезъ архіепископа греческаго закона, въ городъ Москвѣ, столицѣ Московитской Имперіи, въ присутствіи посла Польскаго короля, Николая Олесницкаго, въ 1605 г.".

10) Рисунки Іоіанна Рамберіа къ "Дмитрію Самозванцу". Изъ нѣмецкаго альманаха "Minerva" (1818).

Таблица I:

а) Дѣйствіе I, явл. 1. (Димитрій)

И такъ: внезапно, изъ потемной бездны

Горѣ меня судьбина вознесла.

б) Дѣйствіе I, явл. 1. (Сапѣга)

То государство, рано, или поздно

Обрушится, гдѣ видимость (большинство) царить

А неразумье дѣло разрѣшаетъ.

в) Дѣйствіе I, явл. 1. (Всѣ) Даемъ (клятву)! Viva Marina Russiae regina.

г) Дѣйствій II, явл. 1 (Марѳа) Насталъ и часъ спасенія и мести:

Мнѣ мощь влагаетъ въ душу Всемогущій!

11) Рисунки Іоганна Ромберга къ г Дмитрію Самозванцу". (Таблица II):

д) Дѣйствіе II, явл. 2. (Димитрій)

Вѣдь ты полякъ, а я москвичъ природный,

Вѣдь это все -- все родина моя.

е) Убійца законнаго царевича показываетъ всю правду Самозванцу и требуетъ награды.

ж) Послѣдняя сцена. "Она молчитъ!" вскрикиваетъ шумная толпа. Она отрекается отъ него. Умри-же обманщикъ!"

12) Императоръ Максимиліанъ I и его семья. Картина Бернгарда Стригеля въ Вѣнской Императорской картинной галлереѣ.

13) Карлъ V, на 31 году жизни. Современная (1531) гравюра Бартеля Бегама (1496--1540).

14) Карлъ V. Портретъ Тиціана (1548). Находится въ мюнхенской Пинакотекѣ.

15) Филиппъ II. Картина Рубенса (Мадридъ, музей дель-Прадо).

16) Вильгельмъ Оранскій. По картинѣ Адріана Ванъ-деръ-Венне (1589--1662), гравировалъ Вилемъ Якобъ Дельфъ (1580--1638).

17) Папа Пій IV. Современная гравюра Николая Беатризера.

18) Засѣданіе Тридентскаго собора. Совремеи ная (1565) анонимная гравюра, вышедшая въ Венеціи.

19) Герцогъ Альба. Современная гравюра Губракена.

20) Въѣздъ герцога Альбы въ Брюссель. Современная гравюра Франца Гогенберга.

21) Филиппъ II въ старости. Современный портретъ Антоніо Моро (1512--1588). Находится въ музеѣ дель-Прадо въ Мадридѣ.

22) Графъ Эгмонтъ. Современная анонимная гравюра. (Брюссель, Cabinet dos Estampes).

23) Арестъ Эгмонта. Современная гравюра Франца Гогенберга.

24) Казнь Эгмонта и Горна на Торговой площади въ Брюсселѣ Современная гравюра Франца Гогенберга.

25) Современный планъ Антверпена. Изъ книги Брауна о европейскихъ городахъ, вышедшей въ 1572 г.

26) Осада Антверпена Александромъ Фарнезе. Современная гравюра Франца Гогенберга.

Приложенія NoNo 12--26 заимствованы изъ историческихъ сочиненій: 1) Проф. М. Филиписони, Westeuropa im Zeitalter von Philipp И, Elisabeth und Heinrich IV. (Berlin 1882; изъ коллекціи Онкена): 2) Eio-же, Geschichte der Neueren Zeit. T. 1 и 2 (Berlin 1886--87); 3) Georg Winter, Geschichte der Dreiessigjährigen Krieges. Berlin 1893); 4) Oscar Jäger, Allgemeine Wellgeschichte; 5) Проф. Ed. Неук, Kaiser Maximilian I.

Оставить комментарий Шиллер Фридрих (перевод: Лев Мей) (yes@lib.ru) Год: 1805 Обновлено: 25/07/2020. 310k. Статистика. Пьеса: Поэзия, Драматургия, Переводы Драмы Иллюстрации/приложения: 16 штук.	Скачать FB2 Ваша оценка:
Аннотация: Demetrius (не окончена). Предисловіе къ "Димитрію Самозванцу". Проф. Е. Ф. Шмурло Перевод Льва Мея (1860).

Шиллер Фридрих Дмитрий Самозванец

"ДИМИTPIЙ".

I.

II.

III.

IV.

V.

VI.

VII.

VIII.

ДИМИТРІЙ САМОЗВАНЕЦЪ.

ПЕРВЫЙ АКТЪ

ВТОРОЙ АКТЪ.

Примѣчанія къ III тому А. Горнфельда.

Русскіе переводы.

Приложенія на отдѣльныхъ листахъ.

Шиллер Фридрих
Дмитрий Самозванец