Шиль Софья Николаевна
Вечер у Толстого

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Автор помещаемых ниже воспоминаний, Софья Николаевна Шиль (1863--1928), была сотрудницей книгоиздательства "Посредник". Интересуясь вопросами внешкольного образования, С. Н. Шиль изучала методы работы народных университетов в Швеции и Норвегии; ей принадлежит ряд статей и книг о высшей народной школе в Швеции, о клубах мальчиков в Стокгольме и т. д.
   С. Н. Шиль состояла членом Общества любителей российской словесности при Московском университете и написала несколько работ о Тургеневе. Писала она под псевдонимом Сергей Орловский.
   С. Н. Шиль не принадлежала к числу лиц, близко знавших Толстого. Тем не менее, ее воспоминания о вечере, проведенном в хамовническом доме Толстого, дают некоторые штрихи, характерные для быта семьи Толстых в конце 90-х годов. Особенно интересен записанный С. Н. Шиль эпизод, связанный с именем Пушкина.

Шохор-Троцкий К.

Софья Шиль

Вечер у Толстого

   В вербную субботу 1899 г., часов в 8 вечера, Иван Иванович Горбунов [1] и я стояли у подъезда дома Толстых в Хамовниках.
   Нам отворил лакей; мы прошли через пустые комнаты в глубь квартиры и поднялись по внутренней деревянной лестнице во второй этаж.
   Убранство комнат было обыкновенное дворянское, средней руки. Обычные тогда ширмы и уголки, где стоял мягкий диван или пара кресел у столика.
   Мы застали наверху женское общество. Софья Андреевна была в отъезде. Дочери Льва Николаевича и их гостьи сидели в маленькой четырехугольной гостиной, куда мы вошли. Завязался незначительный разговор, светская болтовня. Я сидела у круглого столика, покрытого суконной скатертью. Одна из молодых хозяек стала показывать мне, как эта скатерть расшита именами посетителей. Писали свои имена мелом, а барышни, должно быть, по мелу, вышивали. Я заметила много имен с предшествующими "кн." или "гр.". Очевидно, это была скатерть людей comme il faut.
   Скоро вошел своей быстрой походкой Лев Николаевич, ласково поздоровался и сейчас же заговорил. Меня поразило, как он постарел. Глубокие морщины врезались в его обветренное загорелое лицо. Когда он поворачивался, видна была его шея у затылка, тоже вся в складках; я подумала невольно, что кожа грубая и жесткая, как у гиппопотама, но глаза великого писателя, острые и колючие, были полны жизни.
   Он был одет в широкие черные штаны и темносинюю блузу очень тонкого, хорошего сукна. Блуза свободно облегала его старческие члены, -- казалось, нельзя и придумать лучшей одежды для человека.
   Лев Николаевич, опершись обеими руками о колена, оживленно рассказывал.
   Он был утомлен. Он только-что вернулся с Александровского вокзала, где наблюдал отправку ссыльных [2]. Должно быть, он провел там несколько часов. Он говорил с величайшей симпатией о несчастных и очень подробно рассказывал, чему был свидетелем. Казалось, что в его творческом видении уже кристаллизуется для новой главы "Воскресения" материал, почерпнутый из действительности.
   Тем временем приходили еще гости, и разговор перескакивал от одной темы к другой. Входил лакей и подавал Толстому визитные карточки. Получалось впечатление обычного тогда в дворянской среде времяпровождения. Были анекдоты, каламбуры, разговор учтиво-поверхностный. И странным мне казалось, что тут сидит великий писатель; повидимому, он привык и не тяготится.
   Еще раз вошел лакей в белых перчатках и подал на серебряном подносе две визитные карточки. Вскоре вошли в маленькую гостиную два изящных господина, оба высокого роста и видной наружности.
   Это были Дягилев и Философов [3].
   Лев Николаевич поднялся к ним навстречу. После веселых приветствий все уселись; начался разговор, уже не столь ничтожный. Присутствие петербургских гостей как будто подтянуло москвичей; да и люди они были не праздные, а деловые.
   Сначала поговорили о внутренней политике. В те дни острым событием было, кажется, назначение Бобрикова генерал-губернатором Княжества Финляндского. Одинаково угнетенные, русские интеллигенты тех дней сочувствовали финнам и горевали о наступлении у них эры новых репрессий.
   Лев Николаевич был настроен на тот же лад. Он сказал, что похоже на то, что было где-то полуоткрыто окно и кому-то легче было дышать, а теперь и это окно захлопнули.
   Поговорили о петербургских новостях в литературном мире, о журнале "Мир Искусства", и наконец Философов приступил к настоящей цели их посещения.
   В мае 1899 г. вся Россия готовилась праздновать столетнюю годовщину рождения Пушкина. Все организации уже перед пасхою были заняты подготовительными работами к этому празднику. Философов просил Льва Николаевича принять участие в чествовании Пушкина [4].
   Видимо, задетый глубоко, Толстой горячо заговорил. Завязалась беседа с петербуржцами о Пушкине, о его гении, о том, что такое Пушкин для нас.
   Приятно было видеть, как горячился Лев Николаевич, потому что, как и следовало ожидать, его взгляды на Пушкина и оценка редакторов "Мира Искусства" далеко расходились между собой. Но, хотя у Толстого и не могло быть того богомольного преклонения перед величайшим русским поэтом, какое выражали его гости, все-таки, помимо слов, было видно, что Пушкин глубоко запал в его душу и еще жив для него.
   Однако, от участия в чествовании Толстой наотрез отказался и вдруг из оживленного стал хмурым и неприятным. Он сказал, что все такие юбилеи совершенно излишни; что нет бессмертных; что каждый живет для своего времени. Как картофель усваивается в пище организмом и, напитав его, выбрасывается вон, так и писатель. Его современники усваивают в себе все то, что в его творчестве есть ценного, и перерабатывают эту духовную пищу; затем уже она за ненадобностью выбрасывается вон, то-есть предается полному забвению.
   Что пора предать Пушкина полному забвению, с этим представители "Мира Искусства" никак не могли согласиться. Мне казалось, что каждому думалось в ту минуту: "Ну, а как же ты сам -- хотел бы ты, чтоб тебя, усвоив, как картофель, скоро выбросили вон?". И внутреннее чувство подсказывало, что ответ должен быть отрицательный, если бы Толстой был искренним.
   Видимо, огорченные отказом, Философов и Дягилев скоро откланялись и исчезли.
   Но по их уходе разговор о Пушкине продолжался и стал общим.
   -- Ну, а в вас какая есть заковырка? -- вдруг обратился ко мне Лев Николаевич.
   -- Я люблю Пушкина, -- отвечала я в смущении.
   Через некоторое время снова появился лакей и шопотом доложил о чем-то Льву Николаевичу. Он быстро встал и ушел к себе.
   В доме было два входа. Парадным входили люди comme il faut и люди с каким-либо положением в обществе. Но существовало еще заднее крыльцо для тех искателей правды, которые приходили к Толстому-моралисту; они подымались прямо к нему, не беспокоя никого. Там же ходили другие несветские посетители. Так было и на этот раз.
   Лев Николаевич скоро вернулся с вербой и запиской в руке. Лицо его было насмешливо, когда он стал рассказывать. Приходили к нему прямо от всенощной несколько семинаристов: в смущении что-то набормотали, отдали вербу и записку и убежали.
   Стали читать вслух записку. В ней была мольба о возвращении Толстого к православию, наивно и горячо, по-юношески написанная.
   Ее разобрали по косточкам, подняли насмех, -- и так же безжалостен к ней был и сам Лев Николаевич.
   Скоро все разошлись.
  

Примечания

   1 Горбунов-Посадов Иван Иванович (1884--1937), единомышленник Толстого, редактор изданий книгоиздательства "Посредник".
   2 В дневнике композитора С. И. Танеева от 8 апреля 1899 г. отмечено, что Толстой ездил в этот день в пересыльную тюрьму, чтобы посмотреть, как ведут арестантов в кандалах, и сделать с ними путь до Николаевского вокзала (см. "Дневники С. А. Толстой, 1897--1909", изд. "Север", М., 1932, стр. 274). Вербная суббота в 1899 г. была 10 апреля. Вероятно, Толстой рассказывал о своих впечатлениях, полученных 8 апреля. Возможно, однако, что он 10 апреля вторично побывал на вокзале для наблюдений над отправкой арестантов.
   3 Дягилев С. П. (1872--1929), редактор журнала "Мир Искусства", и Философов Д. В., один из ближайших сотрудников этого журнала.
   4 В No 13 журнала "Мир Искусства" за 1899 г. были напечатаны, в связи со столетием со дня смерти Пушкина, статьи Н. М. Минского, Д. С. Мережковского, В. В. Розанова и Ф. Сологуба. Вероятно, Дягилев и Философов пытались получить у Толстого материал для этого номера журнала.
  

---------------------------------------------------------------------

   Источник текста: Л. Н. Толстой / АН СССР. Ин-т рус. лит. (Пушкин. Дом). -- М.: Изд-во АН СССР, 1939. -- Кн. II. -- С. 520--523. -- (Лит. наследство; Т. 37/38).
   Оригинал здесь: fhttp://feb-web.ru/feb/litnas/texts/l37/t37-5203.htm
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru