Шишков Вячеслав Яковлевич
Татарский способ

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Вяч. Шишков.
Татарский способ

   Сенька Молодухин вдруг захохотал, подавился кашей, вбросил ложку и закашлялся.
   -- Что ты, Христос с тобой, -- сказала старуха, родная его бабушка. -- Знать, не в то горло попала. Смешное чего вспомнил, что ли?
   -- Смешное, бабушка Агафья! -- утирая слезы, ответил парень.
   Сенька -- широкоплечий, кудрявый молодец, румяные щеки его с ямками и улыбчивый рот с рыженькими усиками. Он отпросился в деревню на два праздника со службы и вот теперь благоденствует у бабушки, единственной родственницы своей.
   -- А ну-ка, чего смешное-то? -- улыбаясь, спросила бабка. -- Ужо я те молочка криночку подам.
   Сенька с силой подул на молоко, дохлые мухи откатились к краям, и стал сосать из кринки, как теленок.
   -- Ну, дак вот, -- начал Сенька тенористым голосом и гордо посмотрел па старуху. -- Как тебе, бабушка, не безызвестно, я возглавляю дрезину на 20-м участке пути. Почему же я такое возглавляю? Вот тут много у меня! -- парень постучал себя по лбу. -- И через это самое под моим началом пять бородатых мужиков. И вот на том же моем участке проживает дорожный мастер Обормотов -- из себя усатый, толстый, так сало и топится, как из барана. Вот хорошо. Хорошо, да не очень. А почему? По тому самому, что в голову дорожного мастера вступил такой оборот: "А дай-ка, говорит, я заведу себе вторичную жену". Тогда первая жена заводит встречь демонстрацию, так что чуть не получился мордобой. Но, принимая во внимание, Иван Петрович закричал на жену: "Скандаль, не скандаль, кричит, а вторичная супруга у меня будет. Эвота, кричит, нынче даже преосвященным архиереям, и тем это можно. Так неужто, кричит, ты меня с митрополитом ровнять желаешь в полных правах?!" И, не будь дурак, обхлопотал себе здоровенпейший бабец, в роде коня, солдатку Арину Митревну, вдовушку великовозрастную рыжей масти. А та, не будь глупа, требует советского браку для крепости.
   -- Ишь ты! -- прервала бабушка и, поджав губы, сердито поправила на седой голове повойник. -- Я бы ей дала брак! А ты слыхал, Сеня, теперь Колька наш замст попа... Он в книжку-то по-совецки венчает.
   -- Знаю, -- сказал Сенька и, дунув на мух, пососал из кринки. -- Колька их и окрутил. Вот хорошо. Хорошо, да не вовся. А почему же? Потому, стали промежду женами нелады происходить. Например, насчет платья к Троице. Отдали шить из одного куска, а вторичная жена Арина, рыжая, сверх того требует, чтоб по горлу кружево проходило. Варвара Тимофеевна действовала во всей горячности характера, например, затопает на рыжую, -закричит и в слезы, потому собой в роде цыганки, либо из хохлуш. Потом из-за уток канфликт получился, уток не поделили. А самое главное -- из-за удобства в смысле спать. Тут уж сам Иван Петрович глядел-глядел, да вдруг, братец ты мой, быком и заревел на них: "Я, кричит, не экспресс, чтобы по расписанию ходить!" -- а сам к рыжей. Ну, ясное дело, рыжей удобство, а чернявой слезы.
   Потом помаленьку утихомирились. Днем ничего -- работают, разговаривают, а чуть дело к ночи, чернявая сейчас же заявляет свой канфликт. Вот как-то после словесного канфликту Аринка как хлопнет Варвару Тимофевну по уху; та сейчас в наступательную тактику -- схватила утюг, бросила -- мимо, схватила чернильницу -- плесь ей в рыжую морду. А в это время ихний супруг постучались в крыльцо с профуполномоченпым, прозывается Лычкин, с линии приехали. "Вот, -- кричит Арина, -- полюбуйтесь, в кровь всю расхвостала меня, нос разбила, и на полу кровь!" А надо ж было такому греху случиться, что чернила-то краспые оказались. "Я на нее, сучку, в народный суд подам!" -- кричит Арина Митревна.
   Иван Петровичу очень неудобно сделалось, стал заминать скандал.
   А товарищ Лычкин говорит: "Раз вы подвергаете себя татарскому способу, то прошу вас жен своих разъединить на две части". Иван Петрович сказал: "Слушаюсь". И на другой день позвал меня. "Вот что, говорит, глубокоуважающий товарищ Семен Афанасьич Молодухин", -- это он, бабушка, меня так самолично возвеличял. "Ты, говорит, как возглавляющий дрезину, отвези, пожалуйста, Арину Митревну к тестю, потому как им надо свежим воздухом наслаждаться, а там лесок и черемуха в цвету". Я говорю: "Арины Митревны папаша, а ваш советский тесть, давно на кладбище опочивают". А Иван Петрович: "К моему, говорит, тестю, к моему, к отцу Варвары Тимофеевы". Я говорю: "Они старик с характером, могут за такой живой груз мне в харю надавать, позвольте накладную или предписанье". -- "Ничего. Я, говорит, с ним по телефону сужет имел".
   Словом, коротко сказать, посадил я Арину Митревну на мягкие подушки, взял вверенных мне четверых мужиков, и покатили. Сам, значит, я возглавляю дрезину, посвистываю, ручки в кармашки, вверенные мужики лебедку крутят. Дуй, не стой -- палим. Я и говорю: "Вот, говорю, до чего доканфликтились, Арина Митревна, за 36 верст приказано вас увезть". -- "А что ж такое, говорит, по крайности, спокой увижу. Через недельку я к супругу, а Варьку на мое место. Кажинную неделю так. А то сами, говорит, посудите, глубокоуважающий красавец Семен Афанасьич, мне ж никакого спокою не было. Ах, какие цветочки желтенькие... Нельзя ли дрезину остановить?" -- "Для кого нельзя, а для вас можно, -- отвечаю в полном сознании, -- потому дрезина казенная, а рабочие тоже казенные". Я рабочим приказал никуда не отлучаться, а сам пошел с Аришкой в лесок, в роде как цветочки собирать.
   Тут я насмелился, чикотнул ее в бок. Она ничего. "Ах, говорит, до чего мне неприятны Иван Петрович, только от бедности и пошла к нему". Я говорю: "Вы очень прекрасны из себя, как насчет роста и прочих трофеев, не чета той цыганской-то морде, чернявой-те". Она улыбнулась, я ее чикотнул во второй бок. Она ничего. Тогда я стал с ней в роде резумировать легким манером, и отправились к линии. Сели, покатили. Я возглавляю, рабочие накручивают.
   Вот приехали. Я полагал, что папаша Варвары Тимофевны пух пустит из этой самой рыжей. А он, вместо пуху и вообще канфликту, говорит: "Это ничего... Теперича, говорит, нравы стали совсем новые, очень хорошие нравы, я даже, говорит, начал сомневаться насчет чертей". Я сейчас же подтвердил его образ мысли и произнес: "До свиданья". А Аришка рыжая вышла в роде провожать: "Через недельку, Сеня, мы опять с тобой соловьев резумировать поедем". А сама знай подмигивает мне, и губки этак дудочкой.
   Хорошо. Вернулся я, а через недельку Варвару Тимофевну повез в товарообмен на Арину. Откатили восемнадцать верст. Я говорю: "Тут смена вверенных мне рабочих; не желаете ли розовых цветочков поискать в отдаленья или грибков?" Вот пошли мы в лесок. Я, значит, все норовлю в одну тахту бить.
    "И чего это, говорю, Иван Петрович могли найти хорошего в рыжей дуре! Фефела и фефела, а у вас же все в наличности: очи, щечки, губки", -- и так далее в том же роде. Она ничего, слушает, улыбку навстречь пускает, а из себя очень приятная, только ростом коротковата чуть, а ножки нежные. Вижу -- дело на колесах, как вагон, и говорю, от всей страсти задышав: "Я возглавляю все-таки дрезину, вы же будучи прошлая жена, и вам ничего не остается, как резумировать со мной сколько угодно". И при этом самом лозунге облапил ее да в губки -- чмок. Она -- "ах!" Но уж было поздно. О выводах же, многоценная бабушка, история умалчивает.
   Вот хорошо. Привез я, значит, цыганку к родному папаше, переночевал, а утром: "Арину Митревну пожалуйте". Ну, тем же манером и ее: остановка, цветочки, чернявую на чем свет ругал. Приехал, сдаю хозяину товар. "Все ли благополучно?" -- спрашивает меня Иван Петрович. "Очень даже хорошо, -- отвечаю, -- не надо лучше". А сам подумал: "Толстобрюхий ты дурак, такую ударную супружницу иметь и польститься на Аришку. Вот погнался за двумя зайчихами, да обеих и упустил. Обе наставили тебе рога, толстому невеже".
   -- Дак чем окончялось-то? -- спросила бабка, улыбась.
   -- Ничем не кончилось... А вот кринка кончилась, -- Сенька дунул в кринку, втянул ртом остатки молока и, скорчив рожу, сплюнул:
   -- А, будь ты проклята!.. Муху проглотил.
   -- Ой, не кончится это добром у них, -- сказала бабка и хлестнула ручником по облаку летавших мух.
   -- Да! Канфликтом кончилось, сверх нормы! -- радостно крикнул Молодухин. -- Везу как-то я в обратный путь Арину Митревну, вдруг навстречь дрезина: "Стоп! -- кричат, -- сбрасывай!" Я им тоже: "Стоп! -- сбрасывай". Тогда слез с той дрезины неизвестный гражданин в шляпе. "Кого везете?"-- "А вы кто такой, что допрос снимаете?"-- "Я, говорит, книжки пишу, разные непредвидимые события могу пропечатать". Я тогда моментально перестал возглавлять твою дрезину, соскочил на насыпь и от непривычки стал трястись.
   "Ну, --думаю, -- влопались, наконец, совсем". -- "Кого, -- спрашивает, -- доставляете на казенный счет?" Я отвечаю, как на экзаменте ученик: "Вторичную жену Ивана Петровича". Они присвистнули и спросили: "А сколь часто это происходит"? -- "Совершенно редко, -- говорю, -- в неделю один разок, не чаще. Через неделю эту мадам долой, а замест нее другая Ивана Петровича мадам поедет, довоенного времени". Они улыбнулись и говорят: "Растолкуйте мне подробно, я обязательно напишу рассказ". Я очень обрадовался и откровенно объяснил ему.
   И вот, бесценная бабушка, не сегодня-завтра должен появиться в Советской республике рассказ. Там, бабушка, все будет, и я буду обозначен. Прямо, сплю и вижу. И рассказ, бабушка, будет, к примеру, начинаться так:
   "Семен Афанасьич Молодухин очень приятный молодой субъект, он возглавляет на 20-м участке дрезину, двух посторонних жен и все на свете"...
   Гы-гы!.. Ловко вру? А как же дальше-то?.. Ну-ка, бабушка Агафья, еще криночку, да похолодней...
   
   1923 г.

------------------------------------------------------------------------------

   Текст издания: Торжество. Шутейные рассказы / Вяч. Шишков. -- 4-е изд. -- Москва: Недра, 1931 ("Мосполиграф", 16-я тип.). -- 145 с.; 21х15 см.
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru