Шишков Вячеслав Яковлевич
Винолазы

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Вяч. Шишков.
Винолазы

1

   Село наше -- даже совсем отменное село. При царях, исстари, оно называлось Титькино. После же великой русской революция мужики перво-наперво постановили поднятием всех рук кверху переименовать село Титькпно в Либкнехтово. Кто против? Принято единогласно. Вот как мы!
   Подбил нас на эту спозицпю Пашка Зайцев, бывший рабочий с монопольки, и в тех же самых смыслах жестикулировал Семка-водолаз, -- пес его знает, по каким водам он лазил, купаться же, правда, любил и всегда удивительно мырял на самое дно. Это совершенно верно.
   Но по первопричине темности это не привилось, то есть насчет названия села. Даже вот совсем недавно приехал казенный землемер и спросил врасплох председателя сельсовета, а как дескать, зовут ваше село? Председатель очень смутился, аж весь покраснел, стал собственный лоб тереть и сказал: "Запамятовал". Но об этом не может быть никакой речи, как это возможно -- запамятовать! А как он был из бедноты, человек забитый, и язык имел во рту толстый, нецензурный, просто -- дрянь язык, -- поэтому и не мог выворотить этакую страсть в ясных словах.
   Тогда наши мужички сказали:
   -- Липкино село, товарищ-барин... Липкино.
   Так и укрепилось: Липкино да Липкино.
   Но это вопрос входящий. И не такие же мы, всамделе, идиоты, чтоб ограничить себя селом, то есть было Титькино, а стало... Мы в начале революции разбили винный склад. Ну, нечего греха таить, теперича дело прошлое, обожралось тогда водкой восьмеро несознательных крестьян, исключая баб, которых три. Все померли. Это совершенно верно.
   Которые же мужики были посмышленее, сказали:
   -- Это, ребята, бочонки железные. А в них гольный спирт. Давайте, ребята, схороним про запас.
   А у нас протекала, между прочим, речка. Вы никогда не бывали в наших местах! Ага... Местность наша прямо загляденье. И в самом селе мельница, вода по весне через плотину бьет, и такой под плотиной омутище вымыла, даже ужасти. Мы туда бочонки-то со спиртом и спустили, благословись. Шесть штук. Спустили, да и зачесали в затылках: вот так дураки! Семка же водолаз успокоил:
   -- А я-то на что!
   Кроме того, шурупчик по шурупчику, гаечка по гаечке, крестьяне растащили по избам весь механизм, базируя, что монопольку вырабатывать преступно. Тем же образом распределили себе всю мебель: дескать, полно, посидели в хлевах-то мы. И очень сожалительно отзывались, что поблизости наших мест бог не уродил ни одного помещика.
   Хорошо. Это все темные бока революции, если взглянуть со стороны пролетарской культуры. Но надо быть самостоятельным идиотом, чтобы не усмотреть, например, как мы веем селом постановили открыть в главном монопольном корпусе народный дом. Там же процветает школа первой и второй ступени, хотя, положим, учителя без малого все по миру пошли по причине окончательного недостатка дефицита.

2

   А вот ежели бичевать нашу культуру, то не угодно ли выслушать так.
   Вступило нам в головы, а не пора ли, мол, пожестикулировать насчет спирту.
   Было принято единогласно, аж всех прошибла слюна, как. про омутину вспомнили, а то все самогон да самогон, просто безобразие. Словом, коротко сказать, решили Ильин день, наш престольный праздник, отпраздновать в порядке довоенного времени, не отставая от непу. С гульбой.
   А Семка-водолаз провозгласил:
   -- Я по эфтим делам самый спец, -- и стал по хозяевам холсты собирать, объясняя: дескать, на скафандер.
   И вот, в неполном доумении, мы не могли определить, что это за скафандер такой; только видим -- Семка-водолаз стал холсты кроить, сшивать да высмаливать как с той, так и с другой стороны горячим дегтем. Раз пяток просмолил. Высушит, да опять, кожа-кожей стала одежина. Дня три пластался, и воды не пропускает. Тогда Семка потребовал давайте, говорит, самый огромнейший чугун.
   -- Пошто же тебе?
   -- А на башку-то. Ведь я без чугуна должен захлебаться. Ни чорта вы, говорит, не знаете механики. У всамделишнего, говорит, скафандера, голова аккуратная, потому что в голову вставляется кишка, и я дышу. А мне, говорит, надо много воздуху, поэтому чугун на башку большой, в маленьком же я должен задохнуться и скоропостижно умереть.
   Все мы испугались и сейчас же предоставила чугунище калибром ведра на четыре. Семка сказал: "в самый раз", а стал чугун приляпывать да присмаливать к одежине. Усердствует, а сам объясняет нам:
   -- В настоящих скафандерах в башке стекло вставлено для усмотрения. Ну, я мертвый инвентарь портить не согласен, могу и ногами ущупать не хуже глаз.
   После всего этого пошли пробовать на речку. Публики собралось -- видимо-невидимо. Как надел Семка-водолаз свою стремлюдь -- боже ты мой, -- чисто чорт какой. Залез у моста в неглыб- кое место, сидит под водой. И публика села на бережку.
   И откуда ни возьмись, какая-то благочестивая старушка, в празднику спозаранок приплелась. Вы что тут, говорит, православные? Да чорта, бабушка, караулим, водяного лешего. Он должен, говорим, скоро вынырнуть, потому в Ильин день поп воду будет освящать, а ему вредно. Старушка заулыбалась и тоже, будьте так добры, уселась. А сама чистенькая, аккуратненькая такая, в белом платочке, на носу очки, и костыль в руках >
   Вдруг, братец ты мой, через полчаса времени Семка как вымырнет. Все: ай-ай!.. А со старушечкой на манер господской кстерики: "Свят, свят, свят... Караул!" -- да хлобысь нашего сельсовета костылем по черепу, а сама как стрелит вдоль деревни, быдто заяц. Публика захохотала и принялась рассмаливать Семку-водолаза.
   Он вылез и сказал:
   -- В этом чугуне атмосфера, и дышать можно целый день. Тогда сельсовет сказал; кудрявый такой мужичишка, и ноздри вверх:
   -- Одному тебе, парень, будет тяжело с бочонком вожгаться, несмотря, что спец. Бочонок тяжелый.
   Семка лег с устатку на землю, задышал тяжко и возразил:
   -- Ерунда какая. Механика гласит, что всякое тело в воде очень легкое, а на улице очень тяжелое.
   Мы засмеялись, конечно. Сельсовет же потер желвак на голове, сказал:
   -- Удар старушки очень даже сильный.
   А между прочим видим, что за речкой, на берегу против нас целая куча мужиков из соседней деревни, из Махрушина. Вот дьяволы, сдогадались! Как нам быть? Ильин день завтра. Решили ночью и за дело приниматься: чтоб без огласки, значит. Но все- таки тактика никогда дальновидности не повредит. Живо скомандовали вооруженный отряд образовать в роде заградиловки, потому как у нас и винтовки и кой-какие два пулеметишка от прежних сражений уцелели.
   Сказано-сделано. Пять красноармейцев отпускных да прочие мужики, царской которые службы, устроили на нашем берегу военное положение, на флангах два пулеметишка, так -- окоп, а так -- другой окоп, а Кронька Ниточкин, красноармеец, взял троих товарищей и айда на речку: надо, говорят, местность осветить. Ночи, совершенно верно, были темные, но "осветить" -- это оказалось дело совеем не то.
   Все обмозговывалось по-тайности, особливо опасались баб, потому -- баба хуже курицы, самая душевредная в таких делах национальность.
   А промежду тем махрушинцы, чтоб нм в тартарары сто годов лететь, пронюхали окончательно: мальчишата наши перенесли. Организовали и они, бодай их щука, отряд. Правда, что у них только стрельцы, что касаемо пулеметов -- нуль. А все-таки видим -- дело дрянь, кроволитием пахнет. Это совершенно верно.

3

   Однако дождались вторых петухов, пошли, благословись.
   Бабы спрашивают: куда? Да так, мол, тут возле дома по преимуществу. А ночь была темная, тихая, обязательно быть завтра грозе, потому -- Илья-пророк, в роде вне закона.
   Семка-водолаз тоже с нами, трубку курит. "Я, говорит, теперича не водолаз, а в роде -- винолаз". Евоное облачение двое на носилках тащат. Пришли, обрядили его, как следует быть, аркан такой цинковый, называется -- трос, обмотали под мышки, а к кажинной ноге, к поджилкам, привязали по камнищу, потому -- глыби здесь три сажени с таком оказалось. Семка доложил, что без камней не унырнуть.
   И вдруг, братец ты мой, мать евоная, Мавра. Как взвоет, да в нему: -- Ой, кормилец, ой, Семенушка! -- теребит его, да и никаких, в чугун целует. А он, ясное дело, ничего под чугуном не понимает, -- кто.
   -- Не пущу, не пущу, -- это мать-то гаркает.
   А сельсовет начал ей объяснять:
   -- Ах ты, дура ты такая, неуч, несознательная ты баранина... Неужто он маленький, не понимает, раз он в заграничные окияны нырял, А велика ли речонка-то наша вся: ежели селедок, нажраться -- всюё можно вылакать.
   Подтащили, значит, Семку-водолаза к краешку моста, трое через перила перекинули, чтоб по малости травить, и -- фюить! -- зажестикулировал наш Семка на самое донышко. А кругом тихо, только зарницы в небе поигрывают.
   И вдруг из-за речки голоса:
   -- Эй, ребята! Нам желательно в компанию. Ведь вместях спирт-то хоронили.
   -- Ах, вместях? А водолаз имеется у вас? Спец!
   -- Тогда мы силой возьмем!
   -- А вот попробуй!!
   Стоим, материмся.
   Боже ты мой! И затрещали ружья. Мы все ляг пузом на мост, а канат все-таки держим.
   Мы, признаться, в легком градусе были, потому дело сурьезное, пришлось всем выпить дома самогону.
   А в деревне гвалт, собаки залаяли, визготня...
   -- Крой из пулеметов! -- на нашем берегу комсостав скомандовал.
   Царица ты небесная... Забурлило тут у нас от ужасу в животах. А пулеметы так и режут, так и режут, вздыху не дают, хорошо, что темень, дуют во что попало, зря.
   Время же прошло охапка. Вдруг Семка из-под воды дернул за канат.
   -- Эй ребята, сигнал.
   Мы вскочили и под перекрестным огнем, не щадя живота, начали тянуть.
   Слышим:
   -- Тяни, товарищи, тяни веселей!
   Батюшки, да ведь это махрушинцы нам помогают! И верно: чужих мужиков с десяток в трос вцепились, в канат. Ах-ах --
   -- Бей махрушиицев!
   И началась потеха.
   -- Это наша собственность! -- кричим. -- Наш спирт! Ах, дьяволы! Бросай их в воду!!
   Клубком катаемся по мосту, жестикулируем, только клочья из бород летят, зубами грыземся, хрюкаем. А оба фронта друг в друга через речонку палят, ничего не знают...
   И, господи твоя воля, что же оказалось... Просто невозможно рассказать. Ведь в этой битве -- опустили, мотри, канат-то!
   -- Стой, ребята, человек утоп!..
   Опамятовались, бросились искать. Махрушинцы, конечно убежали. Шарилнсь-шарились, до самого до утра, без всяких, следствий. Так бедным Семка-винолаз и по сей день на вине сидит. Мы же возвратились все разбитые в кровь, а у других и зубы вылетели. 'Это совершенно верно.
   Вот вам, граждане, смешно, а ежели рассудить, то совсем не смешно окажется, а скорее прискорбно. А все из-за чего грех-то вышел? Из-за собственности. И довольно правильно большевики говорят, что, мол, собственность есть самое зло. Ха, черти! Спирту пожалели, собственность, мол, а хороший человек чрез эта самое утоп, с чугуном вместях.
   Ну, как-никак, бог с ним, с человеком, царстве ему небесное. А вот жаль спирту. Ведь шесть бочонков. Это какой ресурс казны, ежели взять таблицу умножения. Обязательно двух, а то и трех казенных водолазов пусть командируют в Либкнехтово село. Самим нам в жизнь не вытащить. А оставить под водой достояние республики -- это даже все Европы засмеют.
   
   1923 г.

------------------------------------------------------------------------------

   Текст издания: Торжество. Шутейные рассказы / Вяч. Шишков. -- 4-е изд. -- Москва: Недра, 1931 ("Мосполиграф", 16-я тип.). -- 145 с.; 21х15 см.
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru