Шкляревский Александр Андреевич
Отпетый
Lib.ru/Классика:
[
Регистрация
] [
Найти
] [
Рейтинги
] [
Обсуждения
] [
Новинки
] [
Обзоры
] [
Помощь
]
Оставить комментарий
Шкляревский Александр Андреевич
(
yes@lib.ru
)
Год: 1867
Обновлено: 23/03/2018. 84k.
Статистика.
Рассказ
:
Проза
Проза
Скачать
FB2
Ваша оценка:
шедевр
замечательно
очень хорошо
хорошо
нормально
Не читал
терпимо
посредственно
плохо
очень плохо
не читать
Аннотация:
(Из дневника моего приятеля.)
ОТПѢТЫЙ.
(Изъ дневника моего пріятеля.)
18 Іюля 186.. г.
Жарко и пыльно настоящее лѣто въ нашемъ губернскомъ городѣ В. Пыль нашего богоспасаемаго города имѣетъ ту особенную прелесть, что при малѣйшемъ дождѣ обращается въ липкую грязь буро-желтоватаго цвѣта, а потомъ при солнцѣ въ пыль, стоящую огромными облаками и заставляющую прохожихъ чихать немилосерднымъ образомъ. Дороги въ нашемъ городѣ только развѣ изъ учтивости можно назвать дорогами: то приходится подыматься въ горы, то спускаться внизъ. Все это пришло мнѣ въ голову сегодня, когда я совершалъ путь изъ одного конца города въ другой, въ самый разгаръ пыли и жара. На улицахъ было тихо и безлюдно, какъ въ степи, и только въ однихъ кабакахъ было шумно и весело, судя по долетавшему изъ дверей шуму и говору посѣтителей.-- Около одного изъ такихъ увеселительныхъ заведеній со мною случилось небольшое происшествіе, о которомъ я, можетъ быть, и не вспомнилъ бы въ своемъ дневникѣ, если бы виновникъ его не обратилъ на себя моего вниманія. Проходя мимо одного кабака я былъ внезапно ошеломленъ стремительно вылетѣвшимъ изъ дверей какимъ-то человѣкомъ, котораго вытолкнулъ цѣловальникъ, стоявшій на порогѣ и ругавшій его отборнѣйшею бранью. "Что это вы дѣлаете? сказалъ я, получивши толчекъ." Цѣловальникъ и бывшій гость его сконфузились, первый какъ-то нерѣшительно проговорилъ мнѣ: извините, нечаянно, и за тѣмъ поспѣшно захлопнулъ двери; послѣдній, но необходимости, остался на улицѣ.
-- Сдѣлайте одолженіе простите, жалобно обратился онъ ко мнѣ -- но виноватъ, ей Богу не виноватъ!
Эта униженно-умоляющая рѣчь, какую только можно слышать отъ русскаго человѣка, заставила меня внимательно осмотрѣть говорившаго. Передо мною былъ молодой человѣкъ лѣтъ 25, въ истасканномъ суконномъ сюртучишкѣ, въ брюкахъ неопредѣленнаго цвѣта и грязной фуражкѣ на головѣ. Не смотря на такой костюмъ, и на пьяное болѣзненное лицо, оно все-таки носило отпечатокъ замѣчательной красоты, о чемъ свидѣтельствовали прекрасные черные глаза, высокій лобъ и правильный съ небольшимъ горбикомъ носъ. Въ улыбкѣ и въ самомъ голосѣ пьяницы звучала нота сердечной доброты, что заставляло чувствовать къ нему невольную симпатію.-- Мнѣ сильно хотѣлось заговорить съ нимъ, но видя его въ совершенно безчувственномъ состояніи, я отказалъ себѣ въ этомъ желаніи, пробормотавъ нѣсколько успокоительныхъ словъ, въ отвѣтъ на его извиненіе. Молодой человѣкъ ускорилъ шаги и, покачиваясь, изчезъ за поворотомъ въ слѣдующую улицу.
20 Іюля 186.. г.
Сегодня я опять наткнулся на незнакомца изъ кабака. Послѣ мучительнаго жаркаго дня -- наступаетъ чудный прохладный вечеръ. Душа такъ и проситъ чистаго свѣжаго воздуха, глазъ хочетъ видѣть зелени, какъ можно больше зелени. Мнѣ захотѣлось погулять за городомъ, "но въ одиночествѣ и радость намъ не въ радость." Поэтому я зашелъ за художникомъ П. и потащилъ его съ собою. Мы отошли версты 4 отъ города, къ бору, мѣняясь впечатлѣніями окружающей насъ природы. Изъ лѣса повѣяло на насъ какой-то душистой прохладой. Въ полѣ была глубокая, невозмутимая тишина. День совершенно смеркался. Дальше въ бору было еще прохладнѣе и темнѣе. Синева неба едва просвѣчивалась сквозь вѣтви неподвижныхъ сосенъ; птицы улеглись на покой. Въ лѣсу повѣяло холодомъ; мы поднялись домой. Мѣсяцъ прихотливо золотилъ куполы городскихъ церквей, а самъ городъ казался намъ какой-то обширной тюрьмой, которую разнообразила въ ночное время дешевая трактирная музыка и грубая ругань въ харчевняхъ, смѣшанная съ пѣснями.
Мы зашли въ трактиръ. Первая комната была загромождена большимъ прилавкомъ, за которымъ сидѣла до наглости плутовская личность, съ подстриженными въ кружокъ волосами, а позади ея блестѣли графинчики, бутылки, чайныя ложки и проч. Посѣтителей было мало, только за однимъ столомъ помѣщалось нѣсколько гостей.
-- Чтожъ мы тутъ будемъ дѣлать? спросилъ я своего пріятеля. Вѣдь билліярдъ здѣсь, я думаю, очень плохъ.
-- А вотъ узнаемъ отъ половаго. Эй, любезный!
-- Что прикажите-съ, отвѣчалъ половой, фертомъ подлетѣвшій и пріятно осклабляясь.
-- Каковъ у васъ билльярдъ, чай сукно все изорвано?
-- Никакъ нѣтъ-съ. Билльярдъ отмѣнный. У насъ билльярдная въ особомъ отдѣленіи и посѣтителей довольно-съ; вотъ и теперича человѣкъ до двадцати съ будетъ, такъ сказать мастеровые-съ, но люди очень хорошіе-съ, есть и господа такіе же, какъ они, вотъ примѣрно, что за столомъ сидятъ, тоже насъ посѣщаютъ. А на счетъ сукна, будьте покойны. У насъ такое ужь заведеніе, какъ только сукно прорвется, али что, сейчасъ на утро али тамъ зашьешь, али заплатку положишь, а такъ не стоитъ....
-- А шары цѣлы?
-- Какже, только въ желтомъ есть маленькій изъянецъ, небольшая щербатинка, всѣже прочіе,-- то есть поискать шаровъ!
-- Вѣрю, вѣрю, билльярдъ хорошъ, остановилъ художникъ словоохотливаго половаго, но только играть мы не будемъ. Если водка есть хорошая,-- то дай намъ по рюмкѣ.
-- Извольте-съ, я подамъ самый маленькій графинчикъ,-- тамъ всего 4 рюмки.
-- Ну, ладно.
Гостей сидѣло за столомъ пять. Всѣ были немолоды. Одинъ расказывалъ жалобную исторію, про какую-то пропажу у него въ домѣ, и разсказывалъ, должно признаться откровенно, чрезвычайно утомительно, съ мельчайшими подробностями, напримѣръ гдѣ у него въ комнатѣ стояла свѣча, гдѣ кровать и проч., что кажется совсѣмъ не шло къ дѣлу. Прочіе слушали и прерывали расказчика только приглашеніями выпить. Но вотъ половой и намъ подалъ водку въ миніатюрнѣйшемъ графничикѣ, помѣстившись самъ за нашими стульями. Въ это самое время, изъ сосѣдней комнаты, просунулась чья-то голова и стала дѣлать мимическіе знаки половому, чтобы онъ вышелъ. Половой не обращалъ вниманія; знаки становились все явственнѣе, послышался и легкій кашель. Я взглянулъ нѣсколько разъ на эту фигуру и узналъ въ ней своего прежняго незнакомца. По-видимому и онъ узналъ меня и скрылся. Больше фигура его не показывалась, но чрезъ нѣсколько минутъ явился трактирный мальчикъ и сталъ что-то шептать половому, на что послѣдній грубо отвѣчалъ: "Да не пойду, чортъ съ нимъ, что ему нужно?" Мальчикъ опять пошепталъ что-то половому. Тотъ вторично отвѣчалъ громко: какую тамъ вещь, что у него есть, у голодранца этакого, не брюки ли ужь захотѣлъ продать, прибавилъ онъ усмѣхнувшись.-- Дѣло, какъ видно касалось моего незнакомца; я удвоилъ вниманіе.
-- Что тамъ, Сеня, обратился какой-то изъ гостей къ половому, заинтересованный тоже происходившей сценой.
-- Да вотъ Гренковъ зоветъ зачѣмъ то; вещь продать мнѣ -- что-ли хочетъ, да вѣрно вретъ: небось, по намеднишному гривенникъ въ займы попроситъ...
-- А развѣ Гренковъ тутъ?
-- Тутъ.
-- А что вы, Семенъ Петровичъ, Гренкова-то знаете? спросилъ гость, у своего сосѣда, какъ видно пріятеля.
-- Какъ не знать! Онъ у меня года полтора тому назадъ бывалъ. Признаться, я за него даже прочилъ свою Липочку, да спасъ Господь! Вотъ бѣдная натерпѣлась бы горя съ такимъ мужемъ-то....
-- А что?
-- Какъ что? Вѣдь онъ отпѣтый, истиннымъ Богомъ клянусь, отпѣтый! Съ него ужь ничего больше не выйдетъ: со всѣхъ мѣстъ повыгоняли, въ кабакахъ теперь только и живетъ. А оборвался-то какъ, смотрѣть даже зазорно.
-- А кто могъ думать, Семенъ Петровичъ, что онъ дойдетъ до такого скота. Секретарское мѣсто на носу висѣло; такимъ бы паномъ могъ жить... И изъ-за-чего, подумаешь...
-- Богъ съ нимъ, перебилъ его сосѣдъ, лучше давайте, выпьемъ.
И интересовавшій меня разговоръ кончился. Мы заплатили деньги и хотѣли ужь идти, какъ половой, изчезнувшій на минуту, снова явился въ нашей комнатѣ.
-- Ну что Сеня? съ любопытствомъ спросили его гости.
-- Ничего. Дѣлишки хоть куда. Ай да Гренковъ! Спасибо, удружилъ. Что, господа, стоитъ эвта самая вещь? сказалъ онъ, вынрмая изъ боковаго кармана жилета часы на бронзовой цѣпочкѣ.
Всѣ пригнулись разсмотрѣть ихъ, а Семенъ Петровичъ, какъ завидѣлъ часы, такъ и ухватился за нихъ обѣими руками.
-- Гдѣ ты взялъ ихъ? закричалъ онъ впопыхахъ:-- это мои часы, у меня украли надняхъ... Я тебѣ и примѣты опишу: въ срединѣ доска у нихъ мѣдная и на ней перочиннымъ ножикомъ выскоблены: С. и К.
Слово
значитъ Семенъ, а
како --
Купріяновъ. Мои часы -- вся канцелярія знаетъ!
Половой оторопѣлъ.
-- Гдѣ взялъ ихъ? говори, приставалъ Купріяновъ.
-- Что вы горячитесь-то? сталъ успоконвать его половой: вещи сходственныя бываютъ.
-- Да нѣтъ, ты скажи у кого взялъ эти часы? Гренковъ что ли ихъ продалъ, а?
-- Нѣтъ, не Гренковъ! Гдѣ ему такую вещь имѣть.
-- Однакожъ ты сейчасъ сказалъ, что онъ тебѣ далъ... Нѣтъ, братъ, такъ легко отъ меня не отдѣлаешься -- господа, прошу васъ быть свидѣтелями. Георгій Пантелеймовичъ, обратился онъ къ одному изъ товарищей,-- сходите за частнымъ, а я сейчасъ хозяина позову...
-- Напрасно безпокоитесь, ухмылялся буфетчикъ, ничего не сдѣлаете, часы не ваши.
-- Пойдемъ, братъ, отсюда скорѣе, шепнулъ мнѣ потихоньку мой пріятель, а то еще попадемъ въ грязную исторію,-- свидѣтелемъ быть очень непріятно. Я послѣдовалъ доброму совѣту и мы поспѣшно удалились. Дѣло говорило само за себя: часы краденыя и едва ли не Гренковымъ. Мой незнакомецъ оказывается положительнымъ негодяемъ: вотъ вамъ и симпатическая наружность!
3 января 186... г.
Скука смертельная, читать рѣшительно нечего, хоть бы какая нибудь душа человѣческая посѣтила меня и вывела изъ тяжелой хандры. А! звонокъ -- кто бы это? ни кто не является, зову человѣка.-- Кто это приходилъ?
-- Какой-то пьяница спрашивалъ васъ, должно быть похристарадничать, такъ я сказалъ, что барина -- молъ дома нѣтъ.
-- Для чего ты это сдѣлалъ? ступай, сейчасъ вороти.
-- Слушаю-съ.
Можно представить себѣ мою радость, когда мой посланный возвратился и къ изумленію моему, привелъ съ собой Гренкова, того самаго, котораго я назадъ тому нѣсколько мѣсяцевъ оставилъ героемъ грязной трактирной сцены.
Гренкова я узналъ тотчасъ, при первомъ взглядѣ: онъ перемѣнился мало, въ черныхъ какъ смоль волосахъ его, пробивались на вискахъ чуть замѣтные сѣдые волоса, лицо стало еще болѣзненнѣе, а костюмъ еще поношеннѣе, хотя и не тотъ, что прежде. Теперь Гренковъ былъ одѣтъ въ грязные и порванные когда-то бѣлые парусинные брюки и въ сѣрое солдатское изодранное пальто, на плечахъ виднѣлись слѣды погоновъ. Послѣ обычнаго поклона между нами завязался разговоръ такого рода:
-- Вы меня спрашивали, кажется? обратился я къ Гренкову.
-- Такъ-съ точно, отвѣчалъ онъ мнѣ застѣнчиво. Я имѣю къ вамъ большую просьбу, отъ этой просьбы зависитъ моя жизнь... Я отставной чиновникъ, губернскій секретарь Гренковъ.
-- Очень пріятно. Прошу садиться. Будые добры, обождите меня минутку и я къ вашимъ услугамъ.
Я вышелъ въ другую комнату и велѣлъ купить водки. Намѣреніе мое было угостить Гренкова и, развязавъ ему языкъ, вывѣдать отъ него исторію его жизни, а исторія эта почему-то сильно затрогивала мое любопытство...
Когда я воротился, Гренковъ обратился ко мнѣ съ длинной, предлинной рацеей, разумѣется заранѣе обдуманной и разсчитанной на мое самолюбіе и тщеславіе. Провинціальная лесть въ этомъ отношеніи не скупится цвѣтами своего краснорѣчія. Въ заключеніе этой рацеи была патетическая просьба о помощи. Между тѣмъ на столъ была поставлена водка и закуска.
-- Вы пьете водку? спросилъ Гренковъ, когда мы остались одни.
-- Пью, иногда даже напиваюсь и дѣлаю глупости. А вы пьете?
-- Водка-то меня и погубила. Да и зачѣмъ вы меня объ этомъ спрашиваете. Вы, вѣроятно, вспомнили двѣ наши первыя встрѣчи: одну около кабака, а другую въ трактирѣ -- съ часами. Мнѣ досадно только, что вы сейчасъ приказали подать водки. Вѣдь она собственно для меня куплена, не правда ли? Я даже думаю, что вы не безъ цѣли ее подали.
-- Скажу вамъ откровенно, что вы почти угадали мою мысль... Прежде чѣмъ помочь вамъ, я желалъ бы знать исторію вашей жизни, а ваша жизнь не такого розоваго цвѣта, чтобы вспоминать и разсказывать о ней въ трезвомъ видѣ. Только повѣрьте, что не праздное любопытство подстрекаетъ меня познакомиться съ вами поближе.
Гренковъ призадумался и, помолчавъ нѣсколько минутъ, встряхнулъ головой и сказалъ мнѣ:
-- Я вамъ все разскажу, только не скучайте меня слушать. Стаканъ водки, опрокинутый имъ въ горло, оживилъ его одеревенѣлую физіономію.
-----
Девятнадцати лѣтъ, въ 1856 году, началъ Гренковъ, я окончилъ курсъ съ серебряною медалью въ здѣшней гимназіи; въ университетъ я не попалъ, потому что надо было батрачить на свое семейство; оно состояло изъ отца, матери, сестры и меня. Отецъ, старикъ чиновникъ, получалъ 60 руб. въ годъ пенсіона, да за частныя занятія въ полиціи по 7 руб. въ мѣсяцъ. И того его бюджетъ былъ 144 руб. въ годъ. Въ послѣднее время отцу измѣнили ноги, онъ не могъ ходить. И вотъ вмѣсто университета я поступилъ на службу, на жалованье, по 8 р. сер. Было очень тяжеленько, особенно первый годъ; служба поглощала все время. На другой годъ мы поправились бы, меня сдѣлали помощникомъ столоначальника съ жалованьемъ 15 руб. въ мѣсяцъ. Но пришлось сестру выдать замужъ, за такого жъ горемыку чиновника какъ и я. Прошло еще два года и я былъ опредѣленъ столоначальникомъ въ канцелярію начальника губерніи, или, какъ ихъ называютъ, старшимъ помощникомъ правителя дѣлъ, жалованье мое еще болѣе увеличилось. Но тутъ случилось горе: у меня скончался старикъ отецъ, а вслѣдъ затѣмъ чрезъ полгода и старушка мать, не выдержавшая его смерти.
Я еще прослужилъ лѣтъ пять, довольно хорошо жилось мнѣ въ это время: я былъ свѣжъ, молодъ, веселъ, имѣлъ для бѣднаго молодаго человѣка приличное мѣстечко и кусокъ хлѣба, въ будущемъ могло быть еще лучше. Мнѣ предлагали мѣсто судебнаго слѣдователя, но я не захотѣлъ ѣхать въ уѣздъ, тѣмъ болѣе, что въ скоромъ времени открывалась вакансія секретаря въ губернскомъ правленіи, на которую я могъ вполнѣ разсчитывать. Въ этотъ годъ, я случайно познакомился съ однимъ старымъ чиновникомъ, товарищемъ моего отца, Купріяновымъ; у него было двѣ дочери Вѣра и Олимпіада. Старшая -- это типъ губернской барышни, пустой и жеманной, для которой высшимъ благополучіемъ въ жизни было новое барежевое платье. Меньшая же Олимпіада была довольно хорошенькая изъ себя брюнетка, наивная и вѣчно сосредоточенная въ себѣ. Я хотя не находилъ въ ней ничего особеннаго, но любилъ ея общество и до того привыкъ къ ней, что серьезно скучалъ въ тотъ день, когда не бывалъ у Купріяновыхъ. Старикъ любилъ меня и не прочь былъ отдать мнѣ навсегда свою Липу, отчего и я не совсѣмъ уклонялся, и не мудрено, что состоялась бы свадьба, еслибы не случилось одно обстоятельство ничтожное само по себѣ, но принесшее много горя въ моей жизни и доведшее меня, вы видите, до какого состоянія... Купріяновъ далеко не пьяница, но неотказывается однакоже отъ рюмки водки, по временамъ любитъ напиться въ трактирѣ чайку и водочки съ пріятелями, а порою когда идетъ по глухой улицѣ не прочь юркнуть и въ раздробительную {Мѣстное названіе нынѣшняго кабака.}, послѣ чего тихонько отправляется къ себѣ домой соснуть.
Всѣ присутственныя мѣста оканчиваютъ свои занятія въ одно время. Однажды иду я изъ своей канцеляріи въ квартиру, какъ вдругъ меня кто-то ударилъ по плочу.-- "Здравствуйте, говоритъ, Владиміръ Васильевичъ!" Я оглянулся. Ба! здорово Семенъ Петровичъ! Это былъ Купріяновъ.-- Куда васъ Богъ несетъ?
-- Домой. А васъ куда?
-- Туда-жъ.
-- Пойдемте со мной! Уважьте мнѣ старику, присталъ ко мнѣ Купріяновъ. Покушаемъ, что Богъ послалъ; завтра праздникъ, въ присутствіе послѣ обѣда ни вамъ, ни мнѣ не ходить. Стало быть я послѣ обѣда сосну маленько, а вы поболтаете тамъ съ Липочкой; она вѣдь вамъ сюрпризъ приготовила. Ай, ай, ай! чуть-чуть не проболтался, просила не говорить. Ну, что-жъ, пойдемте.
Я согласился. Скоро мы прошли главныя улицы и очутились въ переулкѣ, недалеко отъ того мѣста, гдѣ жилъ Купріяновъ.
-- Вотъ что, сказалъ онъ. Добрый и хорошій вы человѣкъ, Владиміръ Васильевичъ, однимъ худо -- водки совсѣмъ не пьете. Досадно. Хоть бы рюмочку -- все бы старику было повеселѣе. Охъ, хо-хо! Теперешняя молодежь хуже насъ стариковъ. Нѣтъ не такіе мы были. Я въ молодости жилъ въ губернскомъ городѣ Харьковѣ, тамъ водка смерть дорога, а версты за двѣ отъ города, есть село Основа и водка ни почемъ. Полтигу мѣди стоилъ штофъ. Бывало насъ человѣкъ съ 10, или 11 соберется и подъ праздникъ -- маршъ туда. Сколько тамъ попито было въ то время, такъ, кажется, хватило бы на цѣлую жизнь. Но однако, прервалъ онъ самъ себя,-- баснями соловья не кормятъ. Юркнемъ-ка вотъ подъ сѣнь сего пріюта. Я взглянулъ, это была та самая раздробительная, около которой я въ первый разъ васъ встрѣтилъ.
-- Куда это? Неужели въ кабакъ? спросилъ я Купріянова.
-- А то кудажъ, отвѣчалъ онъ. Въ трактиръ, любезнѣйшій мой, ходимъ только по праздникамъ и то когда лишнія деньги есть. Тамъ водка-то кусается. Подадутъ тебѣ графинчикъ въ 4 маленькія рюмки, заплатишь гривенникъ, а здѣсь оно всего 4 коп.,-- стало быть по плечу.
-- Но что же за охота пить здѣсь? Страмить себя? Не лучше ли послать изъ дому? останавливалъ я его.
Старикъ стоялъ на своемъ.
-- Да зайдемте же. Ей Богу никто не увидитъ. Да и вамъ надо же хоть разъ въ жизни посмотрѣть, что такое кабакъ, и вы не полиняете, пробывъ въ немъ нѣсколько минутъ. Зайдемъ.
Отъ природы я былъ всегда такого характера, что рѣшительно не могъ устоять противъ настойчивой просьбы. Какъ бы то ни было, я не выдержалъ и самъ не знаю какимъ образомъ, никогда не бывши, очутился вдругъ въ
раздробительной
вмѣстѣ съ Купріяновымъ.
Обстановка кабака извѣстная. Небольшая комната съ землянымъ поломъ, небѣленныя, загаженныя мухами стѣны, которыя кое-гдѣ были испещрены цифрами,-- вѣроятно, отпускъ въ кредитъ; около прилавка стояла огромная бочка водки съ мѣднымъ краномъ, на самомъ прилавкѣ стояла другая поменьше и тоже съ мѣднымъ краномъ, подъ который была подставлена оловянная или жестяная тарелка; за прилавкомъ устроены полки, гдѣ помѣщалось нѣсколько бутылокъ вишневой наливки, и штофовъ и полуштофовъ простой водки, и тутъ же стояли мелкія вылуженныя мѣры жидкихъ тѣлъ. Такую обстановку можно встрѣтить въ каждомъ кабакѣ; въ этомъ же была таже особенность, что съ лѣвой стороны около прилавка были устроены еще не большія въ три полоски плетеныя ширмы, обитыя краснымъ кумачомъ. Когда мы вошли, въ комнатѣ никого не было. Купріяновъ легонько постучалъ въ ширмы и сказалъ:
-- Прасковья Ивановна! встаньте, а то обокраду все ваше заведеніе.
--
:
Кто тамъ! послышался пріятный женскій голосъ за ширмами,-- сейчасъ выйду.
-- Выходите же, да поскорѣй, Посмотрите какого звѣря я вамъ привелъ.
-- А, это вы Семенъ Петровичъ!
И вслѣдъ за этими словами изъ за ширмъ вышла женщина. Ей было на видъ около двадцати четырехъ лѣтъ; черты лица нѣсколько истомленныя, но нѣжныя и правильныя,-- густые свѣтлорусые полосы, заплетенные въ косу въ два ряда, сильно озадачили меня на первый разъ. Я сталъ всматриваться, и чѣмъ больше смотрѣлъ, тѣмъ больше хотѣлось глядѣть на Прасковью Ивановну; особенно поразила меня ея хитрая улыбка и смѣлый взглядъ большихъ, глубокихъ черныхъ глазъ, про которые невольно вспоминаются слова изъ пѣсни Кольцова.
И какъ ярко горятъ!
Будто яду полны,
Будто съѣсть васъ хотятъ!...
Я неловко поклонился.
-- Видно маленько вздремнули, сказалъ Купріяновъ.
-- Да-а-а, промолвила она, слегка позѣвывая. Вишь время-то какое, никого нѣтъ. Вамъ маленькую? спросила она въ заключеніе, обращаясь къ Купріянову.
-- Маленькую. Мы дальше маленькой не идемъ...
Хозяйка налила небольшой стаканчикъ, Купріяновъ выпилъ.
-- Что же вы Прасковья Ивановна, сказалъ онъ ей, но полюбуетесь вашимъ гостемъ-то. Небось такихъ рѣдко видите.
Не помню, что отвѣчала она.
Перебросившись нѣсколькими словами съ хозяйкой, пошутивши на счетъ моей цѣломудренности, Купріяновъ выпилъ еще маленькій стаканчикъ и сталъ собираться домой. Я будто бы не подозрѣвая, что онъ хочетъ выходить, вынулъ изъ кармана портъ-сигаръ, взялъ оттуда папироску и робко попросилъ у хозяйки огня. Купріяновъ остался, но пропустивши по случаю огня, извѣстной пошлой остроты, при чемъ и хозяйка сконфузилась. Мнѣ хотѣлось побыть еще нѣсколько минутъ, чтобы полюбоваться этой красивой женщиной; я старался найти какой нибудь предлогъ удержать Купріянова, пригласивъ его выпить. Купріяновъ не отказался. Наконецъ дольше сидѣть не было возможности, тѣмъ болѣе, что стали подходить посѣтители.
На прощанье хозяйка попросила Купріянова не забывать, посѣщать ее.
-- Небось съ гостемъ. Да что пользы, не пьетъ.
-- Ничего выучится, промолвила она и взглянула на меня. Мы вышли на улицу. Мнѣ стало не по себѣ; какая-то безотчетная тоска залегла на душу.
-- А что хороша хозяйка? заговорилъ Купріяновъ.
-- Да.
-- Вѣдь я говорилъ. Хороша, бестія! А, вотъ мы и дома, сказалъ Купріяновъ, отворяя калитку.
Семейство Купріяновыхъ было довольно моимъ приходомъ. Липочка была очень весела и разговорчива. Послѣ обѣда, когда отецъ ушелъ отдыхать, она спѣла нарочно заученный для меня романсъ, но я былъ холоденъ ко всѣмъ ея любезностямъ. Липа замѣтила это и еще болѣе удвоила свое вниманіе ко мнѣ. Но все было напрасно; она надула губки и стала жаловаться на меня проснувшемуся отцу,
На жалобу ея Купріяновъ улыбнулся и, отведя меня въ сторону, сказалъ:
-- Знаю, знаю, отъ чего все это, голубчикъ: влюбился, а?
-- Совсѣмъ нѣтъ, отвѣтилъ я вспыльчиво, а просто мнѣ досадно, что вы упросили меня зайдти въ такое мѣсто, куда ходить мнѣ вовсе не слѣдуетъ.-- На самомъ дѣлѣ, вралъ. Я чувствовалъ себя дѣйствительно влюбленнымъ.
При этомъ Гренковъ тяжело вздохнулъ, остановился и утеръ рукавомъ своего пальто выступившій у него на лбу потъ.
-- Вы устали, сказалъ я Гренкову.-- Отдохнемъ; пообѣдаемъ.
-- Да. Благодарю васъ, отвѣтилъ онъ мнѣ, и сильно принялся дымить взятой на столѣ сигарой. За обѣдомъ Гренковъ ѣлъ мало, водку не пилъ и вообще былъ очень серьозенъ.
Послѣ обѣда онъ обратился ко мнѣ съ вопросомъ: отдыхаю ли я?
Я отвѣчалъ отрицательно.
-- Въ такомъ случаѣ позволите ли вы мнѣ продолжать мой разсказъ? спросилъ онъ.-- Мнѣ хотѣлось бы сегодня его кончить.
Я сталъ просить его объ этомъ. Гренковъ началъ:
-- У Купріяновыхъ я сидѣлъ не долго. Проходя мимо раздробительной, я не могъ отказать себѣ въ удовольствіи заглянуть въ окно, чтобъ увидѣть ее, но окна были такъ тусклы, запачканы, что сквозь нихъ ничего не было видно. Возвратившись домой, я думалъ себя развлечь чтеніемъ, но это неудалось, мысли путались, страницы плясали. Я бросилъ книгу. Образъ этой женщины преслѣдовалъ меня неотвязно, какъ пишутъ сочинители. То мнѣ воображались ея жгучіе глаза, то высокая грудь, то локоть бѣлой, обнаженной руки, когда она наливала Купріянову водку. При наступленіи вечера, я ушелъ изъ дому, долго бродилъ безъ цѣли по городу, зашелъ было въ клубъ, но тамъ мнѣ было еще скучнѣе, видя веселыя лица кавалеровъ, расхаживающихъ съ своими дамами. Пойду, думалъ я, еще разъ взгляну на нее, и пошелъ по направленію къ раздробительной. Я прошелся, по крайней мѣрѣ, разъ тридцать около этого заведенія, куда поминутно входили и выходили разные посѣтители. Наконецъ, мнѣ показалось, что, кромѣ ея, въ комнатѣ никого нѣтъ. Лобъ мой трещалъ отъ напряженія придумать какой-либо предлогъ, чтобы зайдти.
-- А! воскликнулъ вдругъ я, зайду, спрошу, не позабылъ ли я мой портъ-сигаръ, который, между прочимъ, былъ со мной. Предлогъ не совсѣмъ ловкій, но я воспользовался имъ. Вхожу. Въ комнатѣ въ самомъ дѣлѣ посѣтителей почти не было, исключая гарнизоннаго солдата, въ кепи на бекрень, свертывавшаго себѣ сигарку изъ махорки. На прилавкѣ стояла нагорѣвшая со всѣхъ сторонъ сальная свѣча и слабо освѣщала сидѣвшую за прилавкомъ хозяйку. Я подошелъ ближе, она посмотрѣла на меня съ удивленіемъ. "Что вамъ угодно?" спросила она.
-- Извините, пожалуйста, я, кажется, забылъ у васъ свой портъ-сигаръ, проговорилъ я краснѣя.
-- Нѣтъ-съ, мнѣ помнится, вы, уходя, положили его въ боковой карманъ пальто; притомъ, по вашемъ уходѣ, я прибирала комнату и нигдѣ не встрѣчала вашей вещи.
-- Здѣсь, баринъ, все честно, хоть бриллианты али золото разсыпь, вмѣшался выпившій солдатъ: -- все тебѣ завтра до чиста отдадутъ.
Я не отвѣчалъ ему, а обратился къ хозяйкѣ:
-- Извините, сказалъ я.
-- Ничего-съ. Вы наливочки не пьете?
-- Нѣтъ.
-- Напрасно, а то бы выпили?
-- Нѣтъ-съ, никогда не пилъ отъ роду, отвѣтилъ я, уходя.
-- За какимъ бѣсомъ и въ кабакъ ходить, коли водки не пить! сказалъ солдатъ улыбаясь.
Дальнѣйшихъ разсужденій его я уже не слыхалъ за дверью.
Возвратившись домой, я долго раздумывалъ о своемъ поведеніи въ этотъ день. "Глупость, ребячество... Я преодолѣю себя!" Таковы были мои разсужденія въ то время, а между тѣмъ грудь горѣла и сердце билось сильно. Я былъ безумно влюбленъ. Дѣйствительно я рѣшился никогда но заходить туда, не завязывать съ ней знакомство, не узнавать, кто она. И поэтому, на другой день ранѣе обыкновеннаго пошелъ на службу. Сидѣлъ, правда, въ канцеляріи я очень долго, вышелъ позднѣе всѣхъ, однако же сдѣлалъ такъ мало дѣла, что становилось совѣстно предъ товарищами. Я часто задумывался, ронялъ перо изъ рукъ, путался въ предложеніяхъ, перечеркивалъ каждую черновую бумажку по нѣсколько разъ, а все-таки выходило плохо, даже изъ рукъ вонъ плохо. Остальную часть дня я провелъ, какъ шальной, рѣшительно ничего не дѣлая, ходя изъ угла въ уголъ и искуривая папиросы. Я рѣшился переломить себя. Такъ прошла цѣлая недѣля. Въ продолженіи ея я каждодневно думалъ побывать въ раздробительной, но выдерживалъ, не ходилъ, хотя это мнѣ дорого стоило. Служилъ я скверно, это замѣтили въ канцеляріи всѣ. Наступило воскресенье. Я на службу не пошелъ, а вышелъ изъ дома -- такъ себѣ, безъ цѣли. Думалъ пойдти въ церковь, но самъ не знаю какъ, очутился поблизости тѣхъ мѣстъ, гдѣ жила Прасковья Ивановна.
-- Зайду! бросилось мнѣ въ голову, и дѣйствительно зашелъ. Что сказать, за какимъ дѣломъ пришелъ, я не думалъ, быстро разстворяя дверь. Въ комнатѣ было нѣсколько кучеровъ и двѣ бабы. Хозяйка по обычаю стояла за прилавкомъ.
-- Здравствуйте!
-- Здравствуйте! Что угодно-съ?
-- Купріяновъ не былъ у васъ сегодня?
-- Не былъ, а вчера были.
-- Жалко.
Дальше, я видѣлъ, дѣлать нечего, и потому сталъ прощаться съ ней.
-- Отъ чего же вы не хотите остаться, можно выпить наливочки, сказала она, улыбаясь, и какъ бы ободряя меня, сдѣлала удареніе на словѣ
можно.
Я поблагодарилъ ее и вышелъ.
Хотя мой визитъ былъ коротокъ и почти также неудаченъ, какъ и первый, тѣмъ не менѣе, у меня на душѣ было очень весело. Слова кабатчицы часто приходили мнѣ на мысль. "Можно выпить наливочки". Въ самомъ дѣлѣ! отчего жь и не выпить рюмочку, другую? что мнѣ отъ этого сдѣлается? И озаренный такою мыслію, я тотчасъ же всталъ и, бросившись на перваго попавшагося извощика, приказалъ ему везти себя въ тотъ глухой переулокъ, гдѣ была знакомая мнѣ раздробительная. Хозяйка на мой поклонъ привѣтливо улыбнулась и, какъ бы угадывая мои мысли, сказала:
-- Наливочки хотите выпить? Какой прикажете стаканчикъ, маленькій или большой?
Я, разумѣется, попросилъ маленькій. Выпивъ и закуривъ папиросу, я сталъ распрашивать хозяйку о доходахъ, о количествѣ посѣтителей, давно ли она сидитъ здѣсь и проч. На послѣдній вопросъ она отвѣтила: "Недавно, съ мѣсяцъ". Съ своей стороны она распрашивала меня, давно ли я знакомъ съ Купріяновымъ, хорошо ли знаю его дочерей, которая изъ нихъ мнѣ больше нравится. Я отвѣчалъ, шутилъ на счотъ старшой дочери Купріянова. Прасковья Ивановна, или, какъ я ее называлъ самъ себѣ, Пашенька, оказалась далеко не глупой женщиной, такъ что ея общество и не въ кабакѣ было бы пріятно. Во время паузъ, когда намъ нечего было говорить, или, если кто приходилъ выпить, или купить водки, я, чтобъ не компрометировать ее своимъ присутствіемъ, выпивалъ по маленькому стаканчику наливки; такихъ стаканчиковъ я пропустилъ болѣе шести. Пора обѣденная давно уже пришла, въ церквяхъ пробило три часа, идти въ присутствіе было поздно, притомъ я, никогда не пивши, сильно охмѣлѣлъ, и потому, распростившись съ Пашей, просившей не забывать ее, я побрелъ домой съ больной головой, съ краской на щекахъ отъ стыда и наливки и съ тяжелою думою на сердцѣ. Я напередъ угадывалъ свое паденье съ этого дня. Помню, пришедши домой, я плакалъ, какъ ребенокъ.
Да! дѣйствительно съ этого дня началось мое паденье. Я, чтобы видѣть Пашу, подъ предлогомъ выпить, сталъ заходить все чаще и чаще, а служба пошла все хуже и хуже, тѣмъ болѣе, что по вечерамъ всегда бывало въ кабакѣ много народу, а утромъ до двѣнадцати часовъ мало; слѣдовательно, чтобы не встрѣчаться съ толпой, я долженъ былъ отлынивать отъ должности. Сначала мои уходы были тайной для всѣхъ, но когда меня застали раза два или три въ кабакѣ солдаты изъ нашей канцеляріи, то молва пошла по городу. Отъ шутокъ, обидныхъ намековъ, я не зналъ, куда дѣваться. Разъ, пришедши въ кабакъ и спросивши наливки, я получилъ отвѣтъ, что она вышла,-- не хочу ли я простой водки? Чтобы остаться посидѣть, я согласился и скоро охмѣлѣлъ. Съ этого времени я уже сталъ пить простую сивуху; пилъ много, иногда, чтобы забыться, а иногда, просто какъ страждущій dilirium tremens. Служебныя распеканціи не только не дѣйствовали на меня нравственно, но толкали меня въ пропасть еще глубже. Напримѣръ, сегодня распекутъ меня, завтра мнѣ совѣстно идти на службу, послѣ завтра я не шелъ по сильной головной боли. Такъ прошло съ полгода. Наконецъ моему начальству ужь не въ моготу было сносить мои упущенія, и дѣло кончилось тѣмъ, что въ одинъ прекрасный день мнѣ велѣно было сдать должность другому, а меня прикомандировали къ губернскому правленію, разумѣется, безъ жалованья. Выслушавши свой приговоръ, я пошелъ прямо въ кабакъ къ Пашѣ, напиться до забвенія.
-- А, душевно рада васъ видѣть, Владиміръ Васильевичъ, сказала она, подавая мнѣ руку.-- А тутъ сейчасъ объ васъ разговоръ былъ. Правда ли, что вы лишились мѣста?
-- Правда, а вамъ-то что? Слава Богу, проживу какъ нибудь и безъ него.
-- Нѣтъ. Не говорите такъ, Владиміръ Васильевичъ. Вы еще молоды, вамъ надо служить. Охъ, Владиміръ Васильевичъ, сказала она помолчавъ немного:-- вы вѣдь начали пить не съ того, чтобы вамъ хотѣлось пить, а просто, чтобъ меня видѣть. А вѣдь такъ, ну, признайтесь, вы меня любите? вѣдь любите, Владиміръ Васильевичъ? Мнѣ, ей-Богу, жалко васъ.
-- Я ни чьихъ сожалѣній не прошу и вашихъ, Прасковья Ивановна, также, а что люблю ли я кого, или нѣтъ, это мое дѣло. Вотъ, если бы я надоѣдалъ вамъ своею любовью, твердилъ о ней, вы вольны замѣтить мнѣ это. А то съ какой стати?-- я вамъ никогда ни слова не говорилъ о любви, а пью,-- я пью на свои деньги.
-- Не говорите мнѣ, Владиміръ Васильевичъ, начала она быстро:-- что мнѣ нѣтъ дѣла. Мнѣ больно, что человѣкъ изъ-за меня пропадаетъ.
-- Я пропадаю просто потому, что я погибшій человѣкъ, пьяница, это ужь, какъ говорится, на роду мнѣ такъ написано. Отъ васъ ли бы я выпилъ первую рюмку, или отъ кого другого, только во всякомъ случаѣ выпилъ, и сталъ бы такимъ, какъ теперь.
-- Вы скажете пожалуй, что меня не любите?
-- Отчего вамъ непремѣнно хочется, чтобы я сегодня объяснился въ любви? сказалъ я съ досадой; между тѣмъ, я волновался сильно, давно уже рѣшался признаться ей, что она сама давно замѣчала мою любовь, о ней узнали даже и всѣ посѣтители...
-- Оттого, Владиміръ Васильевичъ, что съ сегодняшняго дня хочу распрощаться съ вами, мало ли здѣсь кабаковъ помимо моего. Коли есть охота выпить, идите туда, а меня увольте. Я больше ни за какія деньги не дамъ вамъ ни рюмки
-- Это отъ него?
-- Я ужь сказала прежде, отъ чего. Не хочу видѣть, какъ изъ-за меня пропадаетъ человѣкъ. Сидитъ цѣлые дни въ кабакѣ, и кто же? чиновникъ. Какъ не стыдно, Бога вы не боитесь, Владиміръ Васильевичъ. Конечно, я много виновата предъ вами своимъ кокетствомъ, приглашеніями выпить и проч., но я, ей-Богу, не подозрѣвала, что дѣло пойдетъ такъ далеко. Нѣтъ, больше не ходите. Сегодня въ послѣдній разъ...
-- Ради Бога, не дѣлайте этого! сказалъ я, схватывая ея руки и крѣпко цѣлуя ихъ.-- Пощадите меня!.. я... я... я люблю васъ, люблю. Какъ?.. выразить, высказать не могу тебѣ, моя милая, обожаемая Паша.
-- Какъ вамъ не стыдно цѣловать мои руки, Владиміръ Васильевичъ, я вамъ неровня.
-- Но, прервалъ я ее:-- ты не сказала мнѣ отпѣта, любишь ли ты меня.
-- Я люблю тебя, мой милый, мой хорошій, Владиміръ Васильевичъ. Жалко мнѣ тебя, крѣпко жалко! но твоей быть я не могу... Да знаете ли вы, кто такая я? Владиміръ Васильевичъ. Не знаете, такъ слушайте. Но, сначала дайте водки, я выпью. Я вѣдь пью водку. И она налила полный стаканъ и выпила его залпомъ. Я смотрѣлъ на нее съ изумленіемъ.-- А исторію моей жизни я сейчасъ разскажу вамъ; но сначала позвольте, запру двери, чтобы никто не пришолъ. Она поспѣшно встала, заперла на крюченъ двери и выпила водки.-- Пейте и вы!
Я машинально выпилъ.
-- Исторія моя обыкновенная, начала она.
Я прервалъ ее и просилъ не говорить ничего, не убивать меня окончательно, потому что ея слова, какъ острый ножъ, входили въ мое сердце.
-- Нѣтъ, оставь, не говори! умолялъ я.
Но Паша отрицательно покачала головой и продолжала:-- Мать моя была дѣвушка въ модномъ магазинѣ. Свихнулась, сошлась съ какимъ-то купчикомъ, который, узнавши, что она въ интересномъ положеніи, бросилъ ее. Въ магазинѣ нельзя было скрыть это положеніе; ее выгнали оттуда. Она съ пятью рублями въ карманѣ денегъ и съ нѣсколькими платьями, въ числѣ которыхъ были и подарки ея любезнаго, наняла себѣ квартиру въ чуланчикѣ (въ это время было лѣто), въ пригородной слободкѣ, гдѣ и родилась у ней дѣвочка. Дѣвочку окрестили, назвали Пашей, нечего прибавлять, что это была я. Это мое рожденіе -- теперь воспитаніе: что было дѣлать моей матери со мной, когда она выздоровѣла? Ей нужно было работать, трудиться, но я была ей помѣхою. Тутъ кто-то надоумилъ мать подбросить меня куда нибудь. И вотъ мать спеленала меня, положила въ корзинку, вмѣстѣ съ моимъ тряпьемъ и съ запиской такого содержанія; да вотъ и она: Паша встала, пошла за ширмы, и чрезъ нѣсколько минутъ возвратилась, подавая мнѣ довольно ветхую бумажку, на которой женской рукой, съ орфографическими ошибками, было написано: "Родилась отъ дѣвушки 1839 г. 25 мая. Окрещена. Звать Прасковья. Во имя Христа возьмите на воспитаніе этого ребенка!"
Съ такой запиской меня подкинули къ одной богатой вдовѣ, бездѣтной, немолодыхъ лѣтъ и чрезвычайно доброй. Та приняла меня; узнала, кто моя мать, послала за ней, и позволила навѣщать меня. Въ холѣ, въ счастіи я прожила до восьми лѣтъ; въ это время мать моя простудилась и умерла. На десятомъ году меня отдали учиться въ пансіонъ, гдѣ я научилась кое-какъ болтать по-французски, читать и писать по-русски. Знала, что такое исторія, географія и прочія премудрости, денегъ пошло на такое знаніе тьма, а выучилась я, если сказать правду,-- ничему. Шестнадцати лѣтъ вторая мать моя взяла меня изъ пансіона, у ней я прожила еще четыре года. Она была женщина полнокровная, толстая, съ короткой шеею, съ нею случился апоплексическій ударъ, сведшій ее въ могилу. Духовную она не оставила. Нашлись родственники, позабрали все, а мнѣ предложили отправляться, куда мнѣ угодно. У меня было немного денегъ, я наняла себѣ квартиру, стала брать работу изъ магазина, а по выходѣ всѣхъ денегъ и сама переселилась туда. Мнѣ совѣтовали поступить въ гувернантки, но я рѣшительно не чувствовала себя способной къ этой должности, при томъ знанія мои были очень скудны. Въ магазинѣ со мной повторилась исторія моей матери: я юлюбилась въ чиновника, занимавшаго довольно хорошую должность, онъ далъ мнѣ честное слово жениться на мнѣ, какъ только устроитъ свои дѣла; онъ сдержалъ бы свое слово, если бы не несчастный случай: ѣхавши къ своей матери на свиданіе, съ цѣлію просить ея согласія на женитьбу, онъ утонулъ, купаясь въ рѣкѣ на дорогѣ. Вѣсть о его смерти поразила меня страшно. Мнѣ пришло время разрѣшиться отъ бремени; я оставила магазинъ. Кое-какъ я пережила страшное время родовъ, малютка оказался ребенокъ мужескаго пола, я дала ему имя, къ честь отца, Николай. Нужда меня преслѣдовала, ребенка подкинуть я не соглашалась; такъ промаялась я съ годъ. Жила за городомъ, въ курной избѣ, съ своими хозяевами, отставнымъ полицейскимъ солдатомъ и его достойной супругой. Ѣла черный хлѣбъ, въ свѣтлый праздникъ разгавливалась солониной. Но всѣ мои пожертвованія не спасли ребенка: онъ умеръ. На похороны его я истратилась, а поправиться было нечѣмъ; за работу взято впередъ; хозяину за квартиру не заплочено, ѣсть нечего. Я пошла на поденщину. Физическая работа была не по силамъ, что дѣлать? Въ одно утро я стояла на базарѣ въ ожиданіи приглашенія наняться, какъ около меня проѣхала какая-то дѣвушка и взглянула мнѣ въ лицо.
-- А! здравствуй, Паша.
-- Здравствуйте! отвѣчала я дѣвушкѣ, въ которой узнала свою бывшую подругу по магазину.
-- Что ты такъ оборвана?
-- Да денегъ нѣтъ.
-- Вотъ вздоръ. Поѣдемъ со мной.
-- Не могу.
-- Отчего?
-- Прозѣваю работу.
-- Неужели ты нанимаешься въ поденщицы съ такимъ хорошенькимъ личикомъ? Ну, не ожидала! Да полно, поѣдемъ ко мнѣ.
-- Говорю же тебѣ: денегъ нѣтъ
-- На, вотъ, и дамъ три рубля. Будутъ, отдашь. Пожалуйста не церемонься, да пойдемъ или поѣдемъ.
Я взяла деньги съ благодарностію и мы пошли. Я пришла къ Грушѣ,-- такъ звали мою подругу,-- застала у ней еще трехъ другихъ дѣвушекъ. Груша меня сейчасъ нарядила въ свое новенькое кисейное платье, которое мнѣ отдала въ подарокъ, напомадила, причесала по послѣдней модѣ голову. Я давно не видала себя такой хорошенькой, какъ въ тотъ день. Мы много смѣялись, шутили, ѣли пряники, конфекты, которыхъ у ней было множество. О жизни ея я не распрашивала. Вечеромъ пріѣхало нѣсколько мужчинъ. Груша выскочила принять ихъ... Мужчины со мной были вѣжливы и внимательны...
Конечно, я недолго была въ этомъ домѣ и поспѣшила скорѣе изъ него удалиться; но нужда опять согнула меня, дѣваться было некуда, мѣста нѣтъ и не предвидится; что дѣлать? Я должна была не разъ прибѣгать къ великодушію Груши, а наконецъ и сама вступила въ число офиціальныхъ подругъ ея, забрала жалованья впередъ за полгода, пріодѣлась, уплатила деньги за квартиру и начала жить... Но что это за жизнь, что за каторга, вы и представить себѣ но можете!.. Я тяготилась этой жизнію, хотѣла бѣжать оттуда, но куда? Подруги не пускали, жалованье впередъ забрано... Нѣсколько разъ мысль о самоубійствѣ приходила мнѣ въ голову; не знаю почему только я осталась въ живыхъ... Въ числѣ рѣдкихъ посѣтителей нашего дома былъ и Хребтовъ, мой теперешній хозяинъ. Вотъ сейчасъ принесу его карточку. Хорошъ? спросила сна, подавая мнѣ ее.-- Я увидѣлъ подслѣповатую личность, не молодыхъ лѣтъ, съ бородой, кажется блондина. Наружность, судя по карточкѣ, была не презентабельная.-- Наша продолжала: Хребтову я понравилась. Онъ сталъ ѣздить для меня все чаще и чаще. Наконецъ предложилъ мнѣ жить у него. Я согласилась. Первоначально я ничего не дѣлала, жила въ особой нанятой квартирѣ, но какъ стала наскучать Хребтову просьбою дать мнѣ какое нибудь занятіе, то онъ предложилъ мнѣ: не хочу ли я быть сидѣлкой. И вотъ, такимъ-то образомъ я очутилась на настоящемъ моемъ мѣстѣ. Теперь моя исторія жизни вся, Владиміръ Васильевичъ! Что послѣ этого, любите вы свою Пашу?
-- Погоди, дай мнѣ опомниться. Согласна ли ты исправиться?
-- Чтожь будетъ?
-- Выйди за меня замужъ. Я женюсь, перестану пить, службу найду въ другой губерніи, тамъ насъ никто не знаетъ и мы заживемъ новою жизнью...
-- О милый, о дорогой мой Володя! Могу ли я подумать согласиться на твое предложеніе. Нѣтъ, мнѣ своя дорога, а тебѣ своя. Выпьемъ еще рюмку и затѣмъ разстанемся. Больше, чтобы нога твоя не была въ этомъ домѣ. Она еще выпила водки. Я плакалъ.
Ушелъ я отъ Паши вечеромъ, когда стукъ приходящихъ посѣтителей сталъ дѣлаться чаще и чаще. Долго я не могъ оторваться отъ Паши; разъ двадцать возвращался прощаться.
Утромъ слѣдующаго дня я опять отправился къ Пашѣ; она сторожила меня въ окно и, увидя, заперла дверь на крючокъ. Я началъ стучать.
-- Владиміръ Васильевичъ! Я еще вчера вамъ сказала, что не приму васъ. Уйдите. Я вамъ не отопру.
-- Полно, Паша, что за глупости? Пусти! Не пустишь, я еще хуже сгублю себя.
-- Дѣлайте, какъ знаете, сказала она изъ комнаты.-- Лишь бы глаза мои не видѣли. Одно слово, не пущу.
Дѣлать нечего, я ушелъ, но на душѣ было горько; эту горечь я залилъ другою горечью -- водкою. Послѣ этого я частенько ходилъ къ ней, но никогда не былъ принятъ. На службѣ я совсѣмъ пересталъ бывать. Скоро одинъ изъ бывшихъ товарищей извѣстилъ меня запиской, что за неявку на службу меня хотятъ уволить по третьему пункту. Я тотчасъ же подалъ прошеніе объ отставкѣ. Меня уволили. Всѣ вещи, какія были у меня, я спустилъ за безцѣнокъ и все пропилъ, остался лишь въ одномъ сюртучишкѣ и въ одной перемѣнѣ бѣлья на себѣ. Впослѣдствіи все это пришло въ ветхость. Пилъ я чрезвычайно много, безъ просыпу, съ утра до вечера. Разъ, пьяный, я ворвался позднимъ вечеромъ къ Пашѣ, но она упросила своихъ гостей вытолкать меня, и меня выгнали въ шею. Въ это время я дошелъ до полной крайности и безсовѣстности: быть битымъ, вытолканнымъ, для меня ничего не значило. О Пашѣ я только зналъ, что ее бьетъ Хребтовъ и что она также стала пить сильно. Наконецъ Хребтовъ выгналъ ее за пьянство. Куда дѣлась Паша, мнѣ стало неизвѣстно. Тщетно я розыскивалъ ее по всѣмъ трактирамъ, кабакамъ, Паша не отыскивалась. Я продолжалъ вести туже жизнь. Квартиры своей я ужь не имѣлъ, а ночи проводилъ на торговой площади, въ кибиткахъ, поставленныхъ для продажи. Въ день первой встрѣчи моей съ вами я нечаянно встрѣтился и съ Пашей. Вечеромъ этого дня я пьянствовалъ въ кабакѣ съ однимъ солдатомъ. Вышли мы, когда уже кабаки запирались, часовъ въ одиннадцать. Солдатъ пригласилъ меня ночевать къ нему въ квартиру, я согласился. Квартира эта, грязненькая избушка, на концѣ города, надъ рѣкою, состояла, какъ оказалось, изъ сѣней, комнаты и чулана. Въ комнатѣ спало его семейство: жена и трое дѣтей. Мы улеглись въ сѣнцахъ, на полу, вмѣстѣ съ теленкомъ, недавно вступившимъ въ жизнь. Изъ чулана доносились чьи-то стоны. Я полюбопытствовалъ у солдата: кто это?-- Постоялка, вишь, хворая, стонетъ. Вслѣдъ затѣмъ онъ захрапѣлъ. Я тоже послѣдовалъ его примѣру. Ночью съ похмѣлья меня мучила страшная жажда. Въ чуланѣ раздавались стоны.
Я обшарилъ всѣ сѣнцы, искавши воды, но ея не нашелъ. Кое какъ я ощупалъ дверь въ избу; въ потьмахъ наткнулся на какой-то боченокъ, что ли, который съ грохотомъ покатился. Шумъ этотъ разбудилъ хозяйку.
-- Какой чортъ тамъ толчется? сказала она съ просонья.
-- Это я, матушка, гость, что съ мужемъ пришелъ.
-- Ишь чортовы пьяницы. Чего жь тебѣ нужно?
-- Водицы. Гдѣ она? Встань, пожалуйста, дай!
-- Какже! вставать для тебя буду. Ищи самъ, вода въ чуланѣ.
Я отправился туда, также ощупью нашелъ дверь, визгливо скрипнувшую, когда я отворилъ ее.
-- Кто тутъ такой? спросилъ меня болѣзненный голосъ, раздавшійся въ углу чулана.
-- Не бойся, свой; человѣкъ, что пришелъ съ хозяиномъ, пояснилъ я хрипло, съ перепою. Пришелъ воды напиться.
-- Охъ! и самой-то смерть хочется пить, да тоже не знаю гдѣ она. Вишь хозяйка ее розно ставитъ: то въ сѣнцахъ, то въ избѣ, а то и въ чуланѣ. Теперь-то она здѣсь, да гдѣ не знаю.
-- Ладно. Какъ нибудь отыщемъ. Вотъ если бы спичку найти. Кажись была у меня въ карманѣ. Но сколько я не обшаривалъ своихъ кармановъ, а спички не было ни одной.
-- Нѣтъ ли у тебя, бабка, спички?
-- Есть двѣ коробочки, да въ платьѣ, ты не найдешь ихъ, а самой-то встать мнѣ не въ моготу.
-- Постой я вотъ пойду къ хозяину. Авось, у него добуду спички.
Растормошить хозяина было мудрено. Солдатъ спалъ мертвецки, но тѣмъ не менѣе, мнѣ, при помощи толчковъ въ бокъ, тряски за руку, удалось это.
-- Федосѣичъ, Федосѣичъ! а Федосѣичъ! приставалъ я.
-- А? было отвѣтомъ.
-- Федосѣичъ, Федосѣичъ?
-- Чево.
-- Гдѣ спички?
-- Какія? спросилъ онъ наконецъ, проснувшись.
-- Такія, что цигарки закуриваютъ.
-- Въ чинаркѣ.
-- А чинарка гдѣ?
-- А укрытъ чѣмъ же я? вѣдь ею же.
Я полѣзъ въ карманъ чинарки и вынулъ до десятка спичекъ, съ которыми и отправился въ чуланъ.
-- Свѣчка есть? спросилъ я у больной, входя въ чуланъ.
-- Нѣтъ, свѣчки нѣтъ, а есть каганчикъ, тутъ стоитъ возлѣ меня.
Я началъ тереть спичку. При свѣтѣ ее увидалъ въ углу какую-то груду лохмотьевъ, къ которому и отправился. Съ долгими поправками и трудомъ я зажегъ каганецъ, а съ помощью его отыскалъ и ведро съ водой, въ которомъ плавалъ деревянный корчикъ. Я зачерпнулъ корчиковъ пять и выпилъ ихъ съ жадностію, потомъ поднесъ и больной.
-- Ахъ, вскрикнула она, принимая корчикъ и выпустила его изъ рукъ. Сонъ, что ли это?
Я посмотрѣлъ на больную и обомлѣлъ отъ страха и изумленія. Въ этомъ худомъ скелетѣ постоялки я узналъ любимую мной Пашу.
-- Что это съ тобой сдѣлалось? сказалъ я, когда первое изумленіе прошло.
-- Неужели это ты, Володя? спросила она, не отвѣчая мнѣ на мой вопросъ.
Я молча взялъ ее за руку, сѣлъ около нея и сталъ разсматривать ея исхудалое лицо.
Она была одѣта въ грязную холщевую рубашку и покрыта заячьей порванной шубкой, крытой синимъ каленкоромъ. Голова была повязана какимъ-то ситцевымъ платкомъ. Лицо блѣдное, истощенное, на которомъ ярко горѣлъ зловѣщій румянецъ чахотки. Пашу узнать было трудно.
-- Что съ тобой сдѣлалось? повторилъ я. Какими судьбами ты въ этомъ домѣ?
-- Это моя прежняя квартира, гдѣ я жила съ ребенкомъ. Помнишь, я тебѣ разсказывала.
-- Но какъ же ты вновь пришла сюда?
-- Охъ, разсказывать долго. Ну, просто я у Хребтова стала пить крѣпко. И прежде я пила въ тихомолку, а какъ разсталась съ тобой, мнѣ такъ горько было, что я стала стараться забыться и для этого пила все больше и больше. Просто никуда не стала годна. Ну, онъ и прогналъ.
-- Что жь ты не искала другого мѣста?
-- Я бъ и искала его, когда бъ была здорова.
-- Развѣ ты еще у Хребтова заболѣла.
-- Чрезъ него больше,-- Хребтовъ билъ меня крѣпко. Боже какъ крѣпко! Всѣ легкія отбилъ...
-- Но ты бы раньше ушла отъ него.
-- Не до того было, сказала она вздохнувши. Ну, а ты Володя, совсѣмъ пропалъ? Нѣтъ возврату?-- Я ничего не отвѣчалъ. Паша залилась слезами.
-- Полно не надрывай себя, твое здоровье и безъ того слабое. Побереги себя для меня! Можетъ быть, мнѣ удастся доктора привести сюда завтра. Купимъ лекарства. Богъ дастъ поправишься, утѣшалъ я ее.
-- Нѣтъ, меня ужъ поправитъ и исправитъ одинъ врачъ -- могила. Исправься лучше ты, Володя. Ты еще молодъ, можешь быть полезенъ и себѣ и людямъ. Мнѣ жить не долго; уважь мою просьбу, просьбу умирающей. Ты молчишь, Володя, ты не слушаешь меня.-- Она опрокинулась на спину, и закрыла глаза рукой.
Цѣлую ночь я прокороталъ съ Пашей. Мы вспоминали первую нашу встрѣчу, мои неловкія посѣщенія, впечатлѣніе, которое мы произвели другъ на друга. Тутъ былъ и ропотъ на судьбу: отчего не столкнула она насъ прежде, при лучшихъ обстоятельствахъ, и жалобы на самихъ себя и на свое безсиліе.
На утро я побѣжалъ къ знакомому мнѣ доктору Федосѣевскому, молодому врачу, недавно выдержавшему экзаменъ на доктора, медицины въ московскомъ университетѣ, человѣку, въ великодушіи и знаніи котораго, я не могъ допустить сомнѣнія. Слезы душили меня; я не могъ говорить и объяснить причину своего посѣщенія Федосѣевскому, когда онъ вышелъ ко мнѣ.
-- Ради Бога успокойтесь, вы скажите мнѣ, чѣмъ могу служить вамъ? спрашивалъ онъ меня.
Кое-какъ съ рыданьями, прерывавшими мои слова, я объяснилъ ему, что мнѣ отъ него нужно.-- Я умолялъ его не отказать мнѣ, помочь несчастной женщинѣ, отъ которой зависитъ моя жизнь; я признался ему, что люблю ее.
-- Поѣдемъ, поѣдемъ; будьте покойны.-- Я сейчасъ же прикажу послать за извозчикомъ. Вы напрасно меня такъ просите: это мой долгъ, обязанность, мое призваніе, отвѣчалъ онъ на мои просьбы.-- Мы поѣхали. Федосѣевскій осмотрѣлъ больную. Кромѣ чахотки, она была еще больна и отъ побоевъ, принятыхъ недавно у Хребтова; все тѣло ея было покрыто синяками, нога вывихнута.
Федосѣевскій прописалъ ей лекарства, пластырь и проч. Прощаясь, онъ остановилъ меня на крыльцѣ, и сообщилъ грустную новость, что Паша должна умереть, и скоро; много, много прибавилъ онъ, если она проживетъ мѣсяца полтора, два.
-- Да, забылъ еще спросить васъ, сказалъ Федосѣевскій, садясь на дрожки. Я прописалъ лекарство, положимъ оно и не дорого, но... есть ли у васъ деньги? если нѣтъ, пожалуйста, нецеремоньтесь!-- Денегъ у меня не было ни копѣйки, но, огорченный сообщеннымъ мнѣ Федосѣевскимъ извѣстіемъ, я отвѣчалъ ему, чтобы онъ не безпокоился.-- Денегъ у меня немного, отвѣчалъ я, но на лекарство и прочее станетъ.-- На меня нашло какое-то отупѣніе.
-- Но вамъ надо еще позаботиться о возможной чистотѣ постели, бѣлья, дал$е о перемѣнѣ квартиры для больной? возразилъ онъ.-- Я вновь поблагодарилъ его. Федосѣевскій попрощался, пообѣщавъ чрезъ два дня заѣхать къ больной.-- Раньше, ей Богу, не могу, добавилъ онъ: ѣду за городъ, верстъ за 60, есть труднобольной, которому крайне необходима моя помощь.
Распрощавшись съ Федосѣевскимъ, я кинулся къ Пашѣ.
-- Ну, что сказалъ тебѣ докторъ? Скоро умру?..
-- Напротивъ. Онъ сказалъ, что ты скоро выздоровѣешь.
-- Будто бы? О, если бы это сбылось.
-- Что тогда?
-- Тогда, сказала она съ энергіей. Тогда, если ты только и теперь любишь меня какъ прежде, я спасу тебя... Я буду твоимъ другомъ, женой, хранителемъ. Я заставлю тебя начать новую жизнь, исполнить высокое назначеніе человѣка... Но это иллюзія, мой милый! Я чувствую, что-то съ каждымъ днемъ лопается въ груди моей постепенно. Нѣтъ, мнѣ жить осталось недолго, я это знаю.
Я старался успокоить ее, просилъ беречь себя и разпрощался съ нею, чтобы пойти въ городъ за лекарствами.
Вышедши изъ дома, я обдумывалъ гдѣ бы достать денегъ. Если я не спасу Пашу, то все-таки продлю ея отрадное для меня существованіе. Я, прежде чувствовалъ къ Пашѣ страсть физическую, а потомъ, еслибы вы заглянули въ это время въ мое сердце, вы бы увидѣли, въ какую небесную страсть перешло это чувство. Ее слабую, больную, хилую я полюбилъ гораздо болѣо веселой, бодрой женщины, какой я узналъ ее при первой встрѣчѣ.
Эти мысли занимали меня въ продолженіи дороги въ городъ. Я страшно былъ недоволенъ на себя, что отказался отъ помощи Федосѣевскаго, этого добраго и благороднаго человѣка. Достать же денегъ, сколько по раздумывалъ я, рѣшительно было негдѣ. Гдѣ достать нѣсколько рублей, если иногда не доставалъ четырехъ копѣекъ на косушку водки? Но я не унывалъ: обращусь къ одному, къ другому, гдѣ достану гривенникъ, гдѣ пять копѣекъ, авось Богъ дастъ соберу; если же неудастся, пойду къ Федосѣевскому, признаюсь въ своей лжи, попрошу его помощи. Надежды мои оказались несбыточными. Я проходилъ часовъ шесть и немогъ достать ни копѣйки, исключая четвертака, заработаннаго мною переноской привезеннаго товара въ одну лавку. Къ Федосѣевскому я заходилъ три раза и все не заставалъ его дома; а въ послѣдній разъ мнѣ сказали, что онъ уѣхалъ изъ города.-- Говорили ли вы ему, спрашивалъ я у лакея, что я приходилъ.
-- Виноватъ-съ! баринъ торопился, мы захлопотались, позабылъ-съ.
Сколько не ломалъ я головы, сколько не составлялъ плановъ, но денегъ достать было рѣшительно негдѣ.
Я шелъ по улицѣ, присматриваясь къ каждому камушку мостовой, мнѣ думалось: Богъ смилуется, можетъ быть, пошлетъ мнѣ случайную находку....
Изъ окна одного дома неслись знакомые мнѣ звуки оперы Моцарта. Я подошелъ послушать; это былъ домъ Купріяновыхъ; я сталъ около окна, оно было пріотворено. Липочка сидѣла ко мнѣ спиной и играла на фортепьяно; въ комнатѣ никого не было. На притолкѣ окна, лежали серебряныя часы Купріянова. Я взглянулъ на нихъ и сердце во мнѣ захолонуло... Мнѣ стоило только протянуть руку, чтобы взять ихъ. Но я не рѣшался; это воровство, въ немъ я еще не искусился. Другой же голосъ во мнѣ говорилъ: дрянь ты человѣкъ! ты боишься сдѣлать небольшую подлость, для кого же? для спасенія женщины, тобой любимой... Да и что за подлость, часы можно заложить, а черезъ два дня, пріѣдетъ Федосѣевскій, займетъ деньги и можно ихъ вынуть и возвратить. Я протянулъ руку. Дальнѣйшую исторію вы знаете, сказалъ Гренковъ. Мнѣ недавно передъ тѣмъ половой говорилъ о желаніи своемъ пріобрѣсть часы, я заложилъ ихъ ему. Меня въ тотъ день не нашли, а часы, хозяинъ заведенія, боясь скандалу, возвратилъ Купріянову, прося его прекратить всѣ розыски. Впослѣдствіи я уплатилъ половому его пять рублей съ процентами. Послѣ этого я совершенно перемѣнилъ образъ жизни. Сталъ было искать мѣста, но, благодаря моей репутаціи, услышалъ вездѣ отказъ и кинулся въ простую работу, то рубилъ и пилилъ дрова, то песокъ возилъ, то таскалъ кули; подъ часъ заработавши рубль, покупалъ старое платье и перепродавалъ его съ небольшимъ барышомъ, торговалъ перьями и другимъ хламомъ. Какъ ни тяжекъ былъ трудъ физическій и сколько не переносилъ я боли нравственной, но вечеръ вознаграждалъ меня бесѣдой съ милой Пашей. Мы жили бѣдно, нищенски, но были у насъ минуты веселаго счастьи. Здоровье Паши на видъ казалось поправилось, но въ самомъ дѣлѣ оно становилось хуже. Румянецъ блисталъ еще ярче, чудоба становилась замѣтнѣе. Смерть приближалась къ ней ускоренными шагами. Еще мѣсяцъ, и Паша слегла въ постель.-- Не буду описывать вамъ, сказалъ Гренковъ, ея страданій, переходовъ отъ недуга къ здоровью и черезъ часъ опять къ недугамъ. Скажу коротко: Федосѣевскій не обманулъ меня, чрезъ два мѣсяца, послѣ перваго визита его, Паша умерла.... Послѣднія мольбы ея, заклинанія, были обращены ко мнѣ просьбой: щадить самого себя, сдѣлаться другимъ, лучшимъ человѣкомъ, дать успокоиться костямъ ея въ могилѣ; умереть съ надеждой, что человѣкъ, котораго она любитъ, загладитъ прошлую ея жизнь и свою -- пользою, оказанной человѣчеству, во имя этой любви. И я далъ слово. Какъ нетрудно мнѣ будетъ исполнить, но я сдержу его. Признаюсь, на первыхъ порахъ было частое желаніе выпить, заглушить свое горе, но я выдерживалъ. Теперь стало легче.
-- Давно ли вы схоронили Прасковью Ивановну?-- прервалъ я разсказчика.
-- Мѣсяцъ тому назадъ.