Шпильгаген Фридрих
Семейство лесничего

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    In Reih und Glied.
    Текст издания: журнал "Дело", 1867.

СЕМЕЙСТВО ЛѢСНИЧАГО

РОМАНЪ ВЪ ДЕВЯТИ КНИГАХЪ

КНИГА ПЕРВАЯ.

ГЛАВА ПЕРВАЯ.

   Былъ поздній лѣтній вечеръ. Солнце закатилось уже за лѣса, но лучи его еще проникали въ безоблачную глубину неба, откуда на землю изливались потоки мягкаго, кроткаго свѣта. Ни малѣйшее дыханіе воздуха не шевелило роскошныхъ вершинъ величавыхъ дубовъ и буковыхъ деревьевъ. Среди беззвучной тишины отчетливѣе разносилось щебетаніе ласточекъ, которыя съ своими птенцами вились вокругъ крыши дома лѣсничаго. Съ колокольни въ деревнѣ Тухгеймѣ, расположенной на противоположномъ спускѣ холма, въ разстояніи около полумили отъ дома лѣсничаго, раздавался такой явственный звонъ, что можно было совершенно отчетливо считать удары.
   -- Семь часовъ, сказалъ одинъ изъ двухъ собесѣдниковъ, сидѣвшихъ передъ дверью на скамьѣ съ лѣвой стороны подъ высокой липой. При этомъ онъ вытащилъ изъ кармана своего чернаго жилета большіе часы въ двойномъ томпаковомъ футлярѣ и поднесъ ихъ къ своимъ, не совсѣмъ зоркимъ глазамъ:-- семь часовъ, значитъ мнѣ нужно идти.
   -- Ну, подожди еще, дружокъ Антонъ, отозвался другой:-- Мальхенъ надѣялась, что вы останетесь ужинать; слышишь ли, какъ она хлопочетъ въ кухнѣ? Вотъ запахло чѣмъ-то похожимъ на пироги съ яйцами,-- ты какъ думаешь, Понто?
   Говоря это, онъ положилъ свою смуглую руку на голову красивой, длинношерстой лягавой собаки, которая, виляя хвостомъ, прижалась къ его колѣну.
   Антонъ ничего не отвѣчалъ; нагнувъ опять голову къ груди, онъ смутно глядѣлъ въ землю и, по временамъ, тихонько покашливалъ. Лѣсничій усердно курилъ изъ коротенькой пенковой трубки; его голубые глаза глядѣли на хищную птицу, которая неслась въ неизмѣримой вышинѣ среди эфира, раззолоченнаго солнечнымъ блескомъ.
   Въ этомъ положеніи собесѣдники просидѣли нѣсколько минутъ.
   Пасмурное лицо Антона безпокойно подергивалось. Казалось, изъ души его просвѣчивалось какое-то, тяжелое для него, но твердое намѣреніе. Онъ покашливалъ сильнѣе, чѣмъ прежде, косился украдкой на брата, раза два собирался заговорить, опять откашливался и наконецъ сказалъ:
   -- Послушай, Фрицъ!
   -- Что скажешь, Антонъ? отозвался лѣсничій, не сводя глазъ съ чуть замѣтной подвижной точки, чернѣвшей въ вышинѣ.
   -- Ты можешь оказать мнѣ услугу, большую услугу.
   -- Съ удовольствіемъ.
   -- Въ какихъ ты теперь отношеніяхъ съ господиномъ.
   -- Да, полагаю, не въ худшихъ, чѣмъ обыкновенно,-- а тебѣ-то зачѣмъ? проговорилъ лѣсничій, прикладывая къ щекѣ свою, сжатую въ кулакъ руку и указывая большимъ пальцемъ на хищную птицу, которую онъ могъ теперь различить явственнѣе; птица эта оказалась соколомъ, изъ породы мышелововъ.
   -- Мнѣ хотѣлось бы, чтобъ ты... видишь ли, чтобъ ты похлопоталъ у него... Собственно, дѣло это очень важное не для меня, то есть не такъ для меня, какъ для Лео. Да, ты, кажется, меня не слушаешь?
   -- Ну, слушаю, братъ, слушаю.
   Хищная птица, мѣтко подстороживъ добычу, словно камень устремилась внизъ по прямой линіи и изчезла за лѣсомъ. Лѣсничій обернулся къ брату и повторилъ:
   -- Слушаю, слушаю: я насторожилъ уши. У тебя есть дѣло къ господину,-- такъ что ли ты сказалъ.
   -- Старый волостной писарь въ Тухгеймѣ лежитъ больной при смерти, заговорилъ Антонъ въ сильномъ волненіи, которое покрыло его блѣдныя щеки чахотошнымъ румянцемъ и замѣтно стѣсняло дыханіе:-- скоро долженъ быть сдѣланъ новый выборъ; мѣсто приноситъ болѣе пятидесяти талеровъ, если бы господинъ подалъ за меня голосъ и похлопоталъ бы обо мнѣ въ совѣтѣ, то, право, я былъ бы непрочь, занять эту вакансію.
   -- Тебѣ, волостнымъ писаремъ въ Тухгеймѣ. Нѣтъ, Антонъ, тебѣ не понравится ни эта, ни какая бы то ни было другая хлопотливая служба. Недѣли черезъ четыре -- нѣтъ, что я говорю -- черезъ четыре дня ты опять придешь и станешь ворчать: "пусть кто хочетъ тотъ и будетъ волостнымъ писаремъ, чортъ съ ней -- съ этой скучной возней, для которой я долженъ распрощаться съ своими книгами".-- Я не хочу тебя обидѣть, Антонъ. У тебя голова смышленая и ты могъ бы добиться до чего нибудь лучшаго, чѣмъ заглохнуть въ какомъ ни будь вонючемъ Фельдгеймѣ. Да, жизнь-то ты плохо раскусилъ, Антонъ, къ людямъ не умѣешь приноровиться. Вѣдь въ замкѣ съ тобой обращались хорошо, какъ и со всѣми нами. Но ты самъ хотѣлъ устроить свое положеніе. Ни я, ни другіе не виноваты, что случилось такъ скверно.
   Говоря это, лѣсничій выбивалъ свою трубку и такъ какъ при этомъ онъ говорилъ громче, чтобы быть слышимымъ, то слова его звучали суровѣе, чѣмъ сколько этого желалъ говорившій. Чахлое, жолтое лицо его собесѣдника, сидѣвшаго съ нимъ о бокъ, конвульсивно подергивалось. Онъ закрылъ глаза, какъ бы отъ внезапно подступившей физической боли.
   -- Скверно, очень скверно случилось, сказалъ онъ глухо.
   -- Ну, ничего, ободрялъ лѣсничій: -- каждый изъ насъ несетъ свой крестъ. Главное дѣло въ томъ, какъ мы его несемъ. Многое при этомъ зависитъ отъ насъ самихъ, и успѣхъ нашихъ дѣлъ обезпечивается, смотря по тому, шутя или серьозно мы ими занимаемся, запаслись ли мы немножко терпѣніемъ, или, очертя голову лѣземъ въ петлю. Что же касается твоего желанія....
   -- Не трудись тратить словъ, вскричалъ Антонъ, вскакивая съ мѣста: -- я уже довольно слышалъ. Не нужны мнѣ твои хлопоты, не нужны мнѣ барскія милости. Я одинъ найду себѣ дорогу до могилы, какъ одинъ отыскалъ путь въ жизни. Я открылъ ротъ, потому что мнѣ было на сердцѣ слишкомъ тяжело. Эхъ, я зналъ, или по крайней мѣрѣ могъ знать, какого участія мнѣ ждать отъ людей. Ну, и прекрасно, я больше безпокоить тебя не стану.
   Судорожно нахлобучилъ онъ на голову фуражку, дрожащими руками всунулъ въ карманъ деревянную табакерку и платокъ, потомъ сталъ искать глазами палку, скатившуюся подъ столъ со скамьи, къ которой онъ прислонился,
   -- Да, послушай, Антонъ, сказалъ съ досадою лѣсничій, развѣ твои слова и поступки показываютъ въ тебѣ уже не говорю брата, но христіанина и разсудительнаго человѣка? Полно тебѣ дурачиться, Антонъ! Лѣтъ сорокъ тому назадъ мы таскали другъ друга за волосы, когда ты правильно рѣшалъ задачу, или я находилъ больше птичьихъ гнѣздъ. Тогда мы были оба глупые ребята, и не понимали другого обращенія. Неужто намъ и теперь ссориться, когда наши головы покрыты сѣдиной и когда ни одинъ изъ насъ не можетъ быть судьею, какимъ былъ нашъ отецъ, хватая насъ обоихъ за шиворотъ.
   Глубокій голосъ лѣсничаго звучалъ необыкновенно мягко, когда онъ произносилъ эти слова, протягивая брату свою смуглую, плотную руку.
   -- Лучше бы отецъ меня убилъ, или никогда не родилъ, сказалъ Антонъ, расхаживая взадъ и впередъ передъ скамьей, на которой сидѣлъ лѣсничій.-- Что принесла мнѣ съ собою жизнь? Горе, заботы, болѣзни! Я былъ хворый, отвратительный ребенокъ. Отецъ презиралъ меня постоянно, вы всѣ также меня презирали, хотя, конечно, и не говорили объ этомъ ни слова. Но я чувствовалъ это отлично, я зналъ это, и оттого преждевременно сдѣлался такимъ робкимъ и запуганнымъ, такимъ нелюдимымъ и гордымъ. И однако я васъ любилъ, и людей любилъ. А они отблагодарили меня по своему. Они оттолкнули меня отъ себя и потомъ сказали, будто я отъ нихъ убѣжалъ. Ну, а въ какія теплыя объятія они заключили бы меня, если бы мнѣ повезло счастье! Но мнѣ рѣшительно не хотѣло повезти счастье -- вотъ въ чемъ вся сила. Этого люди не прощаютъ. Бѣдный и осмѣянный, больной и презрѣнный -- вѣдь это одно и тоже.
   Лѣсничій покачалъ головой.
   -- Это старая пѣсня, сказалъ онъ: -- впрочемъ отъ стараго дрозда нельзя и требовать, чтобы онъ выучился чему нибудь другому, кромѣ этой пѣсни, которую заводилъ впродолженіи всей своей жизни. Пусть Богъ меня покараетъ, Антонъ, если я когда нибудь тебя презиралъ; напротивъ, я постоянно питалъ къ тебѣ большое уваженіе, хотя ты и былъ младшимъ братомъ. А что у тебя, Антонъ, есть сердце, и сердце, способное любить,-- это также мнѣ хорошо извѣстно. Если бы его у тебя не было, то ты не заперся бы въ деревушкѣ изъ любви къ своей покойной женѣ,-- ты, для котораго былъ открытъ цѣлый свѣтъ. Да развѣ ты не дѣлаешь то же самое и теперь ради маленькаго сына? Ты живешь только для него одного. Ты уже почти совсѣмъ погубилъ свои несчастные слабые глаза отъ книжныхъ занятій, чтобы только порядочно выучить сына. Мой Вальтеръ говоритъ, что Лео все знаетъ -- такой ужасный ученый -- и что его хоть сію минуту примутъ въ первый классъ. Отчего ты не соглашаешься на мое предложеніе? Еще три года тому назадъ, отпуская Вальтера въ городскую школу, я совѣтовалъ тебѣ, чтобы ты посылалъ вмѣстѣ съ нимъ и своего Лео. Я ужь хотѣлъ платить за обоихъ мальчугановъ. Ты этого не пожелалъ, говоря, что и за одного лишняго ученика мнѣ будетъ платить очень трудно. Ну, какъ угодно.. Дѣйствительно, тогда было бы для меня тяжеленько взносить уплату, ну, а теперь дѣло иное. Вальтеръ уже порядкомъ начинилъ свою голову латинскими и французскими вокабулами; теперь ему нужно не шутя подумать и о работѣ, а иначе изъ него не выйдетъ дѣльный лѣсничій. И такъ, мой молодецъ останется здѣсь, руки у меня будутъ посвободнѣе и Лео можетъ заступить его мѣсто. Хочешь, что ли Антонъ? По рукамъ, пріятель! Богомъ тебѣ клянусь, Антонъ, что все это говорю тебѣ отъ чистаго сердца.
   Антонъ опять сѣлъ. По его высохшему лицу пробѣгали болѣзненныя конвульсіи. Очевидно, нелицемѣрное добродушіе брата его глубоко тронуло. Но въ недужной, искалеченной душѣ уже не могъ прозвучать ни одинъ чистый, полный аккордъ. Покручивая свои тонкіе, сѣдые волосы, онъ сказалъ съ сумрачнымъ видомъ.
   -- Я вѣрю, Фрицъ, очень вѣрю, но дѣлу все-таки не бывать. Твой сынъ и въ будущемъ времени обойдется для тебя достаточно дорого, когда поступитъ въ солдаты или куда знаетъ. Кромѣ того, ты долженъ таки подумать и о своей дочери, которую вѣроятно не захочешь всегда держать здѣсь въ деревнѣ. Наконецъ ты долженъ заботиться и о сестрѣ Мальхенъ; я тоже повисъ на твоей шеѣ, уже не считая двухъ талеровъ арендной платы, которую владѣлецъ не хочетъ получать отъ меня. Вотъ по всему этому я повторяю свою просьбу о мѣстѣ писаря. Пятьдесятъ талеровъ для меня, при настоящихъ моихъ обстоятельствахъ, цѣлый капиталъ. Мнѣ многаго не нужно, а мой Лео не избалованъ. Тогда я буду имѣть возможность посылать его въ школу, а въ послѣдствіи, можетъ быть, и въ университетъ, ни для кого не становясь въ тягость и не стѣсняя молодой свободы моего сына разными обязательствами съ посторонними людьми. Если ты захочешь поговорить обо мнѣ съ владѣльцемъ, то я, съ своей стороны, похлопочу о себѣ въ городѣ у ландрата. Отказать мнѣ едва ли можно, потому что я еще ни о чемъ не просилъ. Можетъ быть, ты возьмешь къ себѣ моего Лео, пока я буду въ отлучкѣ. Ты видишь, что я также умѣю унижаться и просить, когда это необходимо. Ну, идетъ, что ли, Фрицъ?
   Лѣсничій находился въ большомъ замѣшательствѣ. Онъ зналъ, что новый проектъ его брата окажется также мыльнымъ пузыремъ, который лопнетъ при первомъ столкновеніи съ дѣйствительностью. Тѣмъ не менѣе онъ не долженъ былъ проронить ни одного слова о своихъ сомнѣніяхъ и недовѣрчивомъ раздумьѣ, чтобы окончательно не разстроить этого страдальца, больного тѣломъ и находившагося сегодня въ сильномъ душевномъ волненіи. Поэтому лѣсничій поспѣшилъ кивнуть головой и сказалъ:
   -- Ну, конечно, Антонъ, разумѣется тутъ и толковать много нечего.
   Но глаза его безпокойно бѣгали, какъ бы отыскивая предметъ, который могъ бы сообщить другой оборотъ разговору.
   Вдругъ по его загорѣлому лицу пробѣжалъ словно солнечный лучъ. Въ глубокой тѣни деревьевъ между могучими стволами промелькнулъ легкій, двигавшійся силуэтъ дѣвушки, въ свѣтломъ платьѣ; этотъ силуэтъ то исчезалъ, то совершенно скрывался, то, наконецъ выходилъ наружу и былъ видѣнъ очень явственно, подобно блестящему серну луны, плывущему между облаками. Часто дѣвушка наклонялась надъ нѣжной травкой и мхомъ, потомъ опять глядѣла вверхъ на деревья, гдѣ въ густой зелени вершинъ тамъ и сямъ еще щебетала одинокая птичка. Подойдя ближе, дѣвушка, вышла, наконецъ, изъ лѣсу и показалась на открытомъ мѣстѣ, роскошно залитая съ ногъ до головы розовымъ сіяніемъ вечера. У отца запрыгало сердце, когда онъ увидѣла, свою любимицу. Еще никогда не казалась она ему такою прелестною. Какъ стройна и нѣжна ея легкая фигура, и какъ бойко выросло это тринадцатилѣтнее дитя! Точь въ точь какъ взрослая барышня! И какъ шелъ ей къ лицу вѣнокъ изъ дубовыхъ листьевъ, небрежно надѣтый на каштановые волосы, которые ниспадали веселыми и, казалось, черезъ чуръ обильными локонами съ ея хорошенькой головки!
   -- Сильвія, позвалъ отецъ, или ко мнѣ, дитя мое!
   -- Нѣтъ, папа, ты или ко мнѣ, сказала дѣвочка:-- здѣсь гораздо лучше, чѣмъ передъ дверью; мы еще немножко побѣгаемъ.
   Лѣсничій уже почти совсѣмъ было всталъ.
   -- Ты балуешь своихъ дѣтей, Фрицъ, замѣтилъ Антонъ наставительнымъ тономъ.
   -- Я думаю, что ты правъ, сказалъ съ улыбкою лѣсничій, но чтожъ тутъ дурного?
   -- Любяй сына наказуетъ прилежно, возразилъ другой.
   -- Если дядя не хочетъ идти съ тобой, то пусть остается, гдѣ сидитъ, закричала Сильвія, догадавшаяся по лицамъ собесѣдниковъ о предметѣ разговора:-- вѣдь я его еще не просила придти.
   -- Стыдно такъ говорить, Сильвія, крикнулъ отецъ.
   Въ это мгновеніе на порогѣ двери показалась коротенькая, живая женская фигура. Узенькое лицо этой пожилой дѣвы, свѣтившееся добродушіемъ и отраженіемъ кухоннаго огня, было мѣстами усажено маленькими кусочками тѣста. Въ рукахъ она держала деревянную ложку и закричала, какъ только переступила черезъ порогъ.
   -- Фрицъ, Антонъ, Сильвія! А гдѣ же дѣти? Черезъ десять минутъ ужинъ будетъ готовъ. Гдѣ дѣти?
   -- Сильвія, гдѣ дѣти? крикнулъ отецъ.
   -- Тамъ, отвѣчала Сильвія, указывая рукой въ сторону лѣса:-- они подъ большимъ букомъ; я ихъ сейчасъ кликну.
   -- Да, моя душа, кликни ихъ! закричалъ лѣсничій. Ну, Антонъ, идемъ; тамъ въ бесѣдкѣ уже накрыто. Я хотѣлъ тебѣ показать мои ульи, времени для этого еще хватитъ.
   

ГЛАВА ВТОРАЯ.

   Весело и легко, какъ молоденькій козленокъ, Сильвія вбѣжала въ лѣсъ, но скоро умѣрила шаги и наконецъ остановилась въ нерѣшительности: исполнить ли ей принятое на себя порученіе. Вѣдь еще за полчаса передъ тѣмъ она сильно поссорилась съ дѣтьми и считала себя совершенно въ правѣ сердиться на зазнавшихся мальчишекъ. Конечно, Лео былъ постоянно гордъ и высокомѣренъ, но Вальтеръ, который прежде не могъ жить безъ сестры, который съ радостью исполнялъ ея малѣйшее желаніе, прощалъ всякій капризъ и часто даже позволялъ ей добровольно себя мучить,-- даже Вальтеръ все время послѣ обѣда не хотѣлъ ни смотрѣть на нее, ни говорить съ нею. "Вы, дѣвочки, этого не понимаете", повторялъ онъ нѣсколько разъ, когда она хотѣла вмѣшаться въ разговоръ. Наконецъ они стали говорить по латыни, чтобъ только ее обидѣть, чтобъ только выставить на видъ ея необразованность, хотя и сами-то они едва отвѣдали латинскаго языка.-- Лео еще туда-сюда, да и тотъ еще спотыкается на каждомъ третьемъ словѣ; но Вальтеръ,-- Господи Боже мой -- что этотъ Вальтеръ только о себѣ думаетъ?! Во вчерашней отмѣткѣ, которую онъ съ собой принесъ, было написано: латинскій языкъ -- посредственно. И когда я ему объ этомъ напомнила, онъ покраснѣлъ, до самыхъ ушей покраснѣлъ, а этотъ Лео презрительно улыбнулся, какъ онъ всегда улыбается, когда считаетъ не нужнымъ мнѣ отвѣчать. Теперь же я опять должна показаться предъ этими грубіянами, опять позволить себя обижать и насмѣхаться надъ собою. Нѣтъ, пусть кто хочетъ зоветъ ихъ къ столу, а я не хочу, нѣтъ -- ни за что на свѣтѣ!
   Чувствуя себя глубоко оскорбленной, Сильвія сердилась и считала себя крайне несчастной; она сняла съ своей головы вѣнокъ, который сплела еще прежде, когда проходила черезъ лѣсъ, разорвала его, а листья побросала на землю. Потомъ она сѣла на мохъ, закрыла лицо руками и начала плакать горько, неутѣшно.
   Но черезъ нѣсколько минутъ, она опять подняла головку, оттряхнула локоны на спину и засмѣялась. "Глупые мальчишки, какъ бы вы обрадовались, если бы увидѣли, что я плачу! А вѣдь это легко можетъ случиться! Они должны идти здѣсь мимо."
   Сильвіи встала и начала прислушиваться. Въ лѣсу не было ни малѣйшаго шелеста вѣтерка. Что-то безпокойное чувствовалось среди этой тишины. Сильвія приложила руку къ тревожнобившемуся сердцу. Не пойти ли назадъ? А если ихъ нѣтъ на той полянѣ, гдѣ она ихъ оставила, и ей придется возвращаться одной чрезъ сумрачное пространство лѣса? Такъ значитъ эти хвастунишки правы, говоря, что всѣ дѣвочки трусливы? Не всѣ! Она не трусиха! Въ этомъ раздумьѣ она пошла далѣе и скоро у окраины увидѣла просвѣтъ между древесными стволами, стоявшими не такъ густо. Она не сбивалась съ дороги. Здѣсь, у опушки лѣса росъ высокій букъ, здѣсь же сидѣли и дѣти въ томъ видѣ, въ какомъ она ихъ оставила. Лео, прислонившись къ дереву, глядѣлъ на равнину, застилаемую вечерними сумерками.
   Вальтеръ, сидя на травѣ почти у его ногъ и поддерживая голову согнутой рукой, глядѣлъ вверхъ то въ прозрачное небо, то въ темные глаза своего друга.
   -- А гдѣ же лежитъ эта страна, населенная бѣдными дикарями?
   -- Она простирается на неизмѣримое разстояніе къ сѣверу отъ Оранжевой рѣки, объяснялъ Лео, указывая рукой на горизонтъ:-- здѣсь деревня, тамъ деревня, но всѣ онѣ въ разстояніи мили одна отъ другой, точно острова среди океана степей, заросшихъ травою, въ которыхъ бродятъ страусы и антилопы. Кто рѣшится въ нихъ пробраться, того окутываетъ трава въ человѣческій ростъ, словно волны утопленника. Онъ долженъ быть готовъ на всякія случайности. Жизнь и смерть должны быть для него сестрами. Такъ сказано въ книжкѣ, которую одолжилъ мнѣ учитель. Число миссіонеровъ уменьшается съ каждымъ годомъ и потому англійское общество миссіонеровъ проситъ извѣщать о себѣ всѣхъ тѣхъ, которые почувствуютъ въ себѣ призваніе продолжать великое начатое дѣло. Я чувствую въ себѣ это призваніе и извѣщу объ этомъ общество, какъ только придетъ мое время.
   -- Да вѣдь ты по англійски не понимаешь, Лео!
   -- Выучусь.
   -- Ты не будешь въ состояніи жить въ тѣхъ странахъ, потому что ты не можешь переносить сильный солнечный зной.
   -- Я буду себя пріучать.
   Вальтеръ никакъ не могъ одобрить этотъ новый планъ своего отважнаго пріятеля. Онъ не хотѣлъ допустить, чтобы можно было жить счастливо гдѣ бы то ни было за лѣсомъ, среди котораго былъ построенъ домъ его отца. Когда за каникулами приходило время отправляться въ школу и повозка, запряженная двумя плотными вороными конями, катилась по шоссейной дорогѣ, взглядъ Вальтера съ грустью почивалъ на миломъ лѣсѣ, а въ одномъ мѣстѣ, гдѣ шоссе дѣлало крутой поворотъ и рядъ холмовъ скрывалъ видъ родины, глаза мальчика каждый разъ наполнялись слезами. А потомъ, съ какою тоскою мечталъ онъ посреди школьныхъ скамеекъ, въ узкихъ городскихъ улицахъ, между непривѣтливо тѣсными стѣнами его комнатки, о зеленомъ лѣсѣ, солнечномъ блескѣ, шумѣ дождя, пѣніи птичекъ и соколиномъ крикѣ! А вчера, какъ радостно, билось его сердце, когда онъ съ сумкою за плечами брелъ къ родительскому дому, чтобы оттуда уже не возвращаться въ школу, когда наконецъ-то длинныя-предлинныя четыре мили были пройдены и вдали показался горный скатъ съ бѣлѣвшимъ замкомъ, который такъ величаво поднимался изъ за лѣса, покрывавшаго холмы на далекое разстояніе, изъ за того самаго темнаго, милаго лѣса, который въ своей прохладной тѣни скрывалъ все, что для мальчика было дорого и любезно, прекрасно и свято!
   -- Я бы не могъ отсюда удалиться, сказалъ Вальтеръ.
   -- Да тебѣ это и не нужно, возразилъ его товарищъ:-- ты имѣешь здѣсь все, въ чемъ нуждаешься -- теперь и на будущее время. Когда ты совсѣмъ выучишься и потомъ, можетъ быть, поработаешь года два вмѣстѣ съ отцомъ, онъ передастъ тебѣ свое ремесло. Если ты въ чемъ нибудь и будешь нуждаться, то тебѣ можетъ помочь господинъ. Нѣтъ, Вальтеръ, ты совершенно обезпеченъ: у тебя есть куда преклонить голову. Вотъ я, такъ дѣло другое. Мой отецъ бѣденъ и болѣнъ; я боюсь, что онъ долго не проживетъ. Если онъ помретъ, то я остаюсь одинъ, какъ перстъ. Я самъ долженъ проложить себѣ дорогу въ свѣтѣ. Я хочу этого, я такъ и сдѣлаю. Но не для себя: я о себѣ немного хлопочу. Я хочу выучиться, чтобъ учить другихъ, хочу быть силенъ, чтобы поддерживать другихъ, хочу быть умнымъ, чтобы другихъ надѣлять совѣтами. Вотъ почему я хотѣлъ бы быть римскимъ папою или, покрайней мѣрѣ, генераломъ іезуитовъ. Тогда-то можно было бы производить въ большихъ размѣрахъ то, что мы, маленькіе люди, принуждены дѣлать въ крошечныхъ. Но и теперь мы не должны сидѣть сложа руки. Жатва обильна, а мы всѣ призваны быть жнецами. Быть можетъ и я принадлежу къ младшимъ изъ избранныхъ. Да, Вальтеръ, я вѣрю въ это. Не рѣдко кажется мнѣ, какъ будто я чувствую въ себѣ неизмѣримую силу, какъ будто мнѣ стоитъ только захотѣть, чтобы сдвинуть съ мѣста горы, только заговорить, чтобы все случилось по моему слову. Во снѣ сердце мое прыгаетъ, грудь поднимается, какъ будто хочетъ лопнуть, мнѣ хочется плакать, мнѣ хочется громко закричать отъ боли и радости. Боже мой, вѣдь я не смѣю разсказать обо всемъ этомъ никому, кромѣ тебя! Другіе отвѣтятъ мнѣ смѣхомъ и презрѣніемъ. Да и кто можетъ мнѣ повѣрить?!
   -- Я, сказалъ голосъ, полузадавленный слезами.
   И Сильвія, тихонько подходившая сюда все ближе и ближе своими легкими ножками и слышавшая все отъ слова до слова, показалась наконецъ предъ мальчиками, протягивая свои сложенныя руки, какъ бы въ умоляющемъ положеніи.
   Съ сердитымъ восклицаніемъ мальчикъ поднялъ вверхъ голову.
   -- Неужели нельзя ни на минуту отъ тебя избавиться, закричалъ онъ, неужели ты вѣчно будешь насъ сторожить и подслушивать?
   При этихъ словахъ, брошенныхъ ей грубымъ голосомъ, Сильвія поблѣднѣла. Новое униженіе, нанесенное ей этимъ непривѣтливымъ мальчикомъ, словно ножомъ пронзило ей сердце. Быстро отскочила она на два шага назадъ, и, сложивъ на груди руки, глядѣла на Лео изъ подлобья сердитыми глазами.
   -- Я васъ не подстерегала и не подслушивала, сказала она, но меня послали звать васъ къ ужину. Я, глупая, ничѣмъ не виновата, что слышала вашъ разговоръ.
   Лео улыбнулся.
   -- Пойдемъ, Вальтеръ, сказалъ онъ, вѣдь намъ вовсе не пристало спорить съ дѣвочкой.
   Это холодное презрѣніе было черезъ-чуръ обидно для юнаго самолюбія.
   Сильвія поблѣднѣла еще больше и хотѣла дать какой-то рѣзкій, отчаянный отвѣтъ, но губы ея шевелились беззвучно. Слезы, которыя она напрасно силилась удержать, потекли изъ ея глазъ.
   -- Ну успокойся, Сильвія, утѣшалъ Вальтеръ, Лео вовсе не хотѣлъ тебя обидѣть. Я и самъ перепугался, когда ты явилась такъ неожиданно. Ну полно же, Сильвія!
   И добродушный мальчикъ хотѣлъ отнять ея руки отъ слезливаго личика. Сильвія попятилась назадъ.
   -- Не тронь меня! закричала она. Подите прочь оба! Я одинаково ненавижу васъ обоихъ! Да, Вальтеръ, и тебя также. Ты страшно низокъ, а иначе ты не позволилъ бы меня обижать этому дерзкому -- нищему!
   Какъ только было произнесено послѣднее слово, изъ груди Лео вырвался хриплый крикъ ярости. Сжавъ кулаки, мальчикъ бросился на Сильвію.
   Смѣлая дѣвочка стояла на мѣстѣ, какъ вкопанная, и не моргая рѣсницами, глядѣла въ сверкавшіе злостью глаза своего антагониста.
   -- Ну чтожъ, бей! проговорила она: вѣдь я не больше, какъ дѣвочка!
   Лео опустилъ руки и, отвернувшись, произнесъ нѣсколько грубыхъ, безсвязныхъ словъ сквозь зубы. Сильвія громко захохотала.
   -- Прощайте, вѣжливые, молоденькіе господа! вскрикнула она: -- ваше общество для меня слишкомъ высоко!
   Она сдѣлала насмѣшливый поклонъ и убѣжала назадъ въ лѣсъ.
   Скоро свѣтлая ея фигура скрылась между темными стволами.
   Оттуда доносился ея голосъ, но нельзя было разобрать, плакала ли она, или напѣвала веселую пѣсенку. Можетъ быть, она мѣшала и то, и другое вмѣстѣ.
   Медленно шли по ея слѣдамъ мальчики. Оба они чувствовали себя неправыми, и совѣсть громко упрекала ихъ въ послѣдней исторіи. Объ отважныхъ планахъ Лео не было болѣе и рѣчи. Молча шли они рядомъ. Весь разговоръ заключался въ слѣдующемъ:
   -- Ты всегда грубо обращаешься съ Сильвіей, сказалъ Вальтеръ.
   -- Да вѣдь нищіе, Вальтеръ, не понимаютъ вѣжливости.
   -- Она сказала это такъ, сгоряча.
   -- Да и почему ей этого не сказать, если это правда, проговорилъ Лео съ желчнымъ смѣхомъ.
   

ГЛАВА ТРЕТЬЯ.

   Рано утромъ на слѣдующій день, лѣсничій, справившись съ своими обыденными дѣлами, собрался идти въ замокъ владѣльца, чтобы представить обычный недѣльный рапортъ и при случаѣ поговорить о дѣлѣ брата.
   Трудно было бы найдти болѣе очаровательный ландшафтъ, чѣмъ тотъ, который окружалъ лѣсничаго на его теперешнемъ пути.
   Эта часть лѣса, расположенная холмами на пути къ замку, принадлежала уже къ парку владѣльца, но здѣсь были прочищены только тропинки, да въ нѣкоторыхъ, болѣе удобныхъ мѣстахъ, устроены простыя убѣжища для отдыха. Все остальное первобытное величіе лѣса было оставлено нетронутымъ. Самые виды, открывавшіеся по временамъ то на мирную, молчаливую луговину, то на тучно заросшую поляну плодородной страны, возникли не подъ рукою смѣтливаго садовника, а были совершенно случайны, смотря по тому, какъ ихъ распредѣлила капризная фантазія мѣстности.
   Въ извѣстныхъ пунктахъ дороги было бы даже позволительно призывать искусственную помощь человѣка. Здѣсь тропинка слишкомъ густо заросла травою, тамъ ручеекъ разрыхлилъ кругомъ глинистую почву. Въ одномъ мѣстѣ даже буря вырвала съ корнемъ ель и опрокинула ее поперегъ дороги.
   -- Гмъ, гмъ! бормоталъ лѣсничій, останавливаясь и измѣряя дерево опытнымъ глазомъ въ длину, ширину кубическихъ размѣровъ: -- я что-то слишкомъ становлюсь старъ и лѣнивъ. Дерево лежитъ уже здѣсь, по крайней мѣрѣ, недѣльки съ двѣ, со времени грозы, ночью, съ десятаго на одиннадцатое число,-- а я ничего о томъ не знаю. А какая сдѣлалась отвратительная дорога! Что бы сказала покойная госпожа, если бы увидѣла свое любимое мѣсто гулянья въ такомъ запустѣніи. Но, со времени ея смерти, никто и не позаботился объ этомъ мѣстѣ, даже я, на шеѣ котораго лежитъ это дѣло.
   Честный лѣсничій покачалъ головою и медленно побрелъ далѣе.
   Когда онъ проходилъ черезъ лѣсъ, ни малѣйшій птичій звукъ, никакой трескъ и осыпаніе сухихъ вѣтвей, никакой шумъ въ кустахъ не тревожили окрестной тишины.
   Родившись въ лѣсу, проведя дѣтство, отрочество и зрѣлые года въ лѣсу, этотъ человѣкъ побратался съ лѣсомъ. Пусть себѣ шумитъ дождь, пусть блещетъ солнце -- его симпатія къ природѣ оставалась неизмѣнною. Птица ли свиваетъ гнѣздышко на лиственныхъ верхахъ деревьевъ, лѣсной ли звѣрь карабкается по мшистымъ стволамъ буковъ,-- все это понималъ лѣсничій, знавшій жизнь, потребности и привычки каждаго лѣснаго существа, какъ будто выросъ вмѣстѣ съ ними. Природа, насколько она доступна изощреннымъ чувствамъ человѣка, не имѣла для него никакихъ тайнъ. Быть можетъ, она сообщала ему сама не одинъ секретъ, даже относительно возможнаго напряженія чувствъ. Когда буря хлестала вѣтви, напоенныя дождемъ, и черныя, грозно ползущія тучи почти цѣплялись за вершины деревьевъ,-- или когда заходящее солнце окрашивало своимъ пурпуромъ верхи елей, тогда лѣсничему нерѣдко казалось, будто онъ самъ обращался въ громовую тучу или въ вечерній отблескъ солнца, будто здѣсь исчезало всякое отдѣльное существованіе, будто все сосредоточивалось въ частномъ и частное поглощалось всѣмъ, подобно тому, какъ въ стройномъ аккордѣ органа одинъ тонъ поддерживаетъ всѣ прочіе и поддерживается ими, такъ что отдѣльные тоны уже не слышны, а раздается одна звучная, цѣльная гармонія.
   По цѣлымъ часамъ вѣрный другъ лѣса погрузился иногда въ подобное полумистическое раздумье и гораздо болѣе находилъ отраду въ этихъ размышленіяхъ,-- которые, нерѣдко, правда, обращались въ сонъ на яву,-- чѣмъ въ проповѣдяхъ приходскаго пастора. Но въ нынѣшнее утро другія мысли занимали его голову -- заботы о семействѣ, предположенія относительно будущности дѣтей, къ которымъ со вчерашняго вечера онъ причислялъ и сына своего брата.
   Сколько-то еще суждено прожить бѣдному Антону! Тяжело было видѣть, какъ онъ ослабѣлъ силами за послѣднія двѣ недѣли: впалыя щеки, большіе, неподвижные глаза, сиплый, грубый голосъ... Бѣдный Антонъ! Да, да, онъ совершенно правъ. Мало радостей удѣлила ему жизнь! Какія только изобрѣтенія не вертѣлись въ его головѣ: воздушные шары, управляемые рулемъ, корабли, плывущіе подъ водою, бомбы, которыми можно было бы уничтожить цѣлые непріятельскіе полки! И что же осуществилось изъ всѣхъ этихъ великихъ замысловъ? Ровно ничего, даже менѣе, чѣмъ ничего! А что вышло изъ этого изобрѣтателя, который бралъ на себя въ жизни такъ много, который все вычислялъ и собою только обчелся? Больной старикъ, добывающій себѣ въ деревнѣ горькій кусокъ хлѣба подаяніемъ! "Безмѣрно несчастный человѣкъ, которому и пособить нельзя, потому что его неотвязчиво преслѣдуютъ разные замыслы, словно фуріи, тогда какъ онъ не обладаетъ ни однимъ изъ тѣхъ условій, которыя необходимы для осуществленія проектовъ." Такъ говоритъ о немъ зачастую самъ фрейгерръ, и теперь братъ мой обращается къ нему съ просьбой, которая едва ли можетъ быть удовлетворена кѣмъ бы то ни было, кто хорошо знакомъ съ характеромъ Антона!
   Лѣсничій вздохнулъ. Онъ гордился тѣмъ, что еще ничего не выпрашивалъ у владѣльца замка, такъ какъ и Фрицу не хотѣлось также показывать видъ, будто онъ имѣетъ право просить и заранѣе разсчитывать на удовлетвореніе своей просьбы.
   Случаю было угодно, чтобы онъ два раза спасъ жизнь настоящему владѣльцу замка. Въ первый разъ это было въ то время, когда дѣти купались въ мельничномъ пруду и маленькій баронъ быль увлеченъ теченіемъ и непремѣнно утонулъ бы, еслибъ сильный сынъ лѣсничаго не вытащилъ его уже безъ чувствъ изъ водоворота на берегъ. Во второй разъ, это случилось нѣсколькими годами позже, въ эпоху войны съ французами. Непріятельскій армейскій корпусъ наводнилъ страну и, раздраженный многими значительными потерями, распоряжался съ безжалостнымъ свирѣпствомъ въ несчастной мѣстности. Молодой баронъ уже со славою дѣйствовалъ въ полѣ противъ притѣснителей, какъ офицеръ въ отрядѣ волонтеровъ. Тяжело-раненый въ одной стычкѣ, онъ былъ отправленъ въ родительскій замокъ, гдѣ за нимъ стали ухаживать мать и двѣ сестры.
   Благодаря измѣнѣ одного служителя, непріятельскій начальникъ узналъ о мѣстѣ жительства молодаго человѣка, за голову котораго была назначена довольно высокая цѣна. Подъ прикрытіемъ ночи отрядъ солдатъ окружилъ домъ лѣсничаго и принудилъ Фрица служить проводникомъ. Онъ долженъ былъ самыми скрытыми путями провести непріятеля къ замку; при первой попыткѣ къ бѣгству ему угрожали смертью. Фрицъ покинулъ отчій домъ, твердо рѣшившись скорѣе умереть, чѣмъ помогать измѣннику погубить патріота. Онъ свернулъ немедленно съ большой дороги въ лѣсъ и довелъ недруговъ до того мѣста, гдѣ высокія деревья, подъ которыми они шли до сихъ поръ, примыкали къ окраинѣ довольно крутаго спуска, котораго подошва окаймлялась нѣсколькими молодыми дубами. Дойдя сюда, Фрицъ смѣлымъ прыжкомъ соскочилъ съ обрыва на рыхлую землю и въ слѣдующее затѣмъ мгновеніе изчезъ въ кустарникѣ. Пробираясь ползкомъ на рукахъ и ногахъ вверхъ и внизъ по холмамъ, карабкаясь, скатываясь, спотыкаясь по мѣстности, гдѣ не было ни одной тропинки, дошелъ онъ, наконецъ, до замка, весь запыхавшійся, окровавленный, въ изорванномъ платьѣ. При вѣсти о приближеніи непріятеля устрашенные слуги замка разбѣжались. Баронесса и ея дочери стонали у постели несчастнаго страдальца, котораго слабость не позволяла ему принять никакихъ мѣръ для своего собственнаго спасенія. Фрицъ съ первой же минуты понялъ, что нужно было дѣлать. Онъ попросилъ бутылку вина, которую выпилъ залпомъ, потомъ поднялъ больнаго на свои широкія, мощныя плечи, далъ знакъ женщинамъ за нимъ слѣдовать и вмѣстѣ съ драгоцѣнной ношей вышелъ изъ замка въ лѣсъ къ тому мѣсту, которое было извѣстно только ему да лисицамъ и гдѣ французы не могли ихъ найдти, хотя и бродили по всей мѣстности до вечера слѣдующаго дня.
   Съ того самого мѣста, гдѣ теперь находился лѣсничій, ему можно было видѣть убѣжище, въ которомъ онъ скрылъ въ ту страшную ночь владѣтелей замка. Это была трущоба, окруженная темными елями и пересѣкаемая внутри пѣнистыми каскадами лѣснаго ручья. Это мѣсто, представлявшее лѣтъ тридцать тому назадъ дикую, почти непроницаемую нору, съ тѣхъ поръ сдѣлалось гораздо доступнѣе. Лѣсничій снялъ фуражку и въ раздумьи провелъ по лбу рукою; ему показалось, что и на головѣ его волосы не были такъ густы, какъ тридцать лѣтъ тому назадъ. Тридцать лѣтъ назадъ! Шутка ли,-- и вѣдь кажется, какъ будто это только вчера случилось! Тридцать лѣтъ тому назадъ, какъ-разъ по окончаніи войны старый покойный баронъ устроилъ въ своемъ замкѣ праздникъ мира, на которомъ четверо его дѣтей вмѣстѣ съ четырьмя дѣтьми лѣсничаго танцовали кадриль, и было пропасть гостей, и всѣ они хлопали въ ладоши съ криками: "bravo и da capo!" Вотъ ужъ такъ были четыре парочки! Ихъ подобрали другъ къ дружкѣ по одинакому возрасту, и такъ они были схожи между собою,-- по крайней мѣрѣ, благодаря одинакимъ танцевальнымъ костюмамъ,-- что, къ величайшей потѣхѣ общества, нѣкоторые гости цѣлый вечеръ принимали дочерей лѣсничаго за барышень замка, а съ барышнями говорили, какъ съ лѣсными дѣвочками... Даже обо мнѣ говорили, что въ моемъ видѣ и манерахъ было что-то баронское. Я знаю только, что мы на всю нашу жизнь могли бы обмѣняться мундирами, а что касается до генерала и моего брата Антона, то они дѣйствительно въ то время были поразительно схожи другъ съ другомъ. Собравшись вмѣстѣ въ послѣдній разъ, мы протанцовали передъ нашей молодежью прощальный танецъ и потомъ разбрелись разными путями. Дай-то Богъ, чтобы каждый нашелъ для себя вѣрную дорогу!
   Наружность лѣсничаго сдѣлалась еще задумчивѣе, когда онъ, глядя на землю, побрелъ далѣе медленными шагами. Въ оттянутыхъ назадъ углахъ его рта и конвульсивномъ движеніи крѣпко сжатыхъ губъ отразилось даже что-то похожее на досаду, на сдержанное раздраженіе, возникающее въ насъ при внезапномъ непріятномъ воспоминаніи. Вѣдь съ того самаго праздника завязались отношенія между генераломъ, который былъ еще тогда пылкимъ, молодымъ лейтенантомъ, и сестрой Фрица -- Сарой, тѣ глупѣйшія отношенія, которыя породили между людьми столько злыхъ толковъ и столько горя принесли бѣдному брату, сильно дорожившему семейной честью. А между тѣмъ, когда вскорѣ послѣ того померли родители, онъ, Фрицъ, не могъ помѣшать удаленію Сары въ городъ, гдѣ она сдѣлалась экономкой у министра Фалькенштейна, а послѣ и няней маленькаго принца. Конечно, это была блестящая карьера для бѣдной, невоспитанной дочери лѣсничаго, и люди сейчасъ вывели свои заключенія, какимъ образомъ дѣвица Сара добилась такой высокой чести. Почему же ей и не быть нянею принца, если генералъ, пользовавшійся, какъ это всѣмъ было извѣстно, безграничнымъ довѣріемъ стараго короля, впослѣдствіи былъ даже сдѣланъ военнымъ воспитателемъ принца? Ну что ты скажешь противъ этихъ оскорбительныхъ пересудовъ?! фактовъ отвергать было невозможно, хотя лѣсничій съ радостью позволилъ бы себѣ отрубить палецъ и даже, въ порывѣ досады, всю руку, чтобъ только имѣть право сказать: "это ложь!"
   Лѣсничій остановился у калитки палисадника, которая вела изъ парка въ самый садъ замка. Онъ отворилъ калитку и вошелъ. Устланныя темнымъ пескомъ и тщательно расчищенныя аллеи, постепенно возвышаясь, рѣзво извивались между восхитительными купами рѣдкихъ, большею частью иноземныхъ, кустовъ и между грядами, на которыхъ въ щедромъ изобиліи красовались цвѣты поздняго лѣта. Картины лѣса и равнины поодаль, были здѣсь живописнѣе и, очевидно, подобраны по зрѣломъ сообразивши, при достаточномъ пониманіи дѣла. Ландшафты, заключенные здѣсь въ естественныя рамки стройныхъ стволовъ и шелестящихъ вершинъ деревьевъ, нерѣдко производили какое-то чарующее впечатлѣніе. Такъ какъ садъ занималъ всю верхнюю часть конусообразной горы и дороги были проведены такимъ образомъ, что по пути къ замку надобно было пройдти всю окружность почти два раза, то это относительно маленькое пространство щеголяло невѣроятнымъ разнообразіемъ прелестнаго и прихотливаго убранства. Здѣсь черезъ ложбинку, въ глубинѣ которой журчалъ ручей, велъ мостъ изъ древесныхъ стволовъ и вѣтвей съ неснятою корою; этотъ мостъ былъ видѣнъ съ вершины балкона, возведеннаго изъ необтесанныхъ камней. Въ другомъ мѣстѣ дорога съуживалась и входила, наконецъ, въ скалистыя ворота; изъ влажнаго полумрака этого прохода можно было подняться на свѣтлую вершину, откуда открывался привольный видъ на далекую мѣстность. Здѣсь была и темная зелень, и прохладные гроты, и два небольшихъ фонтана, которыхъ безмятежный плескъ дѣлалъ теплую, ароматическую тишину сада еще молчаливѣе.
   Лѣсничій не могъ довольно налюбоваться всѣми этими красотами, хотя уже почти около полстолѣтія ему приходилось то входить въ замокъ, то выходить изъ него. Сегодня также онъ не въ одномъ мѣстѣ останавливался, погружаясь въ сладостное восхищеніе. Нѣсколько разъ также онъ наклонялся, чтобы выпрямить растеніе, помятое ночнымъ вѣтромъ, или вдохнуть въ себя ароматъ розъ, мѣстами еще не осыпавшихся. Торопиться ему было не зачѣмъ, потому что владѣлецъ замка оставлялъ только около десяти часовъ свой рабочій домъ, отправляясь на прогулку по саду, во время которой, какъ извѣстно было лѣсничему изъ долголѣтняго опыта, баронъ былъ постоянно въ самомъ доступномъ, ласковомъ расположеніи духа.
   Въ то время, какъ онъ еще держалъ совѣтъ съ самимъ собою, какимъ бы образомъ поприличнѣе исполнить порученіе брата, вдругъ на него посыпался маленькій цвѣточный дождикъ. Астры, георгины, ночныя фіалки стали падать на его голову и плечи, и въ то же время слухъ его былъ пріятно пораженъ серебристымъ хохотомъ.
   Лѣсничій взглянулъ вверхъ. Близь деревянной эстрады, огибавшей болѣе крутое мѣсто, проходившей выше дороги, виднѣлось розовое личико дѣвочки лѣтъ тринадцати; ея плутовскіе черные глазенки искрились какъ звѣздочки подъ вліяніемъ восторга, какой ощущала дѣвочка, позволивъ себѣ вполнѣ удавшуюся шалость.
   -- Здравствуй, господинъ Гутманъ, кричала малютка: -- а что, привелъ ли ты мнѣ Сильвію.
   -- Нѣтъ, фрейлейнъ Амелія, отвѣчалъ лѣсничій:-- я здѣсь по дѣламъ.
   -- Какой же ты злой, господинъ Гутманъ! Ну, ступай же себѣ домой! кричала малютка:-- бѣдные мои, хорошенькіе цвѣточки! ну, если бы я это знала! Тогда я, право, подарила бы ихъ другому.
   -- А развѣ вы мнѣ подарили ваши цвѣточки? Я думалъ, что вы бросили мнѣ ихъ на голову, сказалъ со смѣхомъ лѣсничій: -- ну постойте же, я ихъ подберу...
   -- Чтобы еще болѣе сдѣлать ребенка капризнымъ; да когда же вы выучитесь обращаться съ дѣтьми, любезный Гутманъ? сказалъ нѣжный женскій голосъ. При этомъ къ эстрадѣ подошла дама съ блѣднымъ, выразительнымъ лицомъ, стоявшая позади дѣвочки. Обнявъ дитя рукою, она дружески поклонилась лѣсничему. Лѣсничій обнажилъ голову.
   -- Мое почтеніе, фрейлейнъ, сказалъ онъ: -- какъ ваше здоровье? Не лучше ли вы почивали послѣ чаю?
   -- Да -- благодарю васъ -- чай для меня очень полезенъ; я чувствую, точно я сильно помолодѣла.
   -- Да, это замѣтно, сказалъ лѣсничій: -- вы такъ здоровы и свѣжи на лицо, какъ...
   -- Какъ тридцать лѣтъ тому назадъ, но правда ли? прервала дама съ улыбкой.
   Краска показалась на смугломъ лицѣ лѣсничаго.
   -- Вы все таже, замѣтилъ онъ лаконически, но съ нѣкоторой живостью.
   -- А вы все тотъ же -- рыцарски любезенъ. Но прощайте. Вы найдете брата въ бельведерѣ. Онъ уже васъ ожидаетъ.
   Фрейлейнъ Шарлотта сдѣлала еще одинъ тихій, пріятный поклонъ, Амелія послала поцѣлуй ручкой, послѣ чего обѣ онѣ отошли отъ эстрады.
   Лѣсничій пошелъ дальше не прежде, какъ собравъ всѣ цвѣточки и соединивъ ихъ въ хорошенькій букетъ. Онъ былъ такъ же мало способенъ раздавить цвѣтокъ, какъ и животное; притомъ ему казалось, какъ будто цвѣты эти назначались для фрейлейнъ Шарлотты, а все, что находилось въ близкомъ или отдаленномъ отношеніи съ фрейлейнъ Шарлоттою, все это имѣло для него особенную важность и глубокое значеніе.
   Тридцать лѣтъ тому назадъ! Странное дѣло! Онъ такъ много размышлялъ нынѣшнимъ утромъ о томъ времени, которое она же сама должна была ему напомнить! Да, она была и теперь все таже, какъ и тогда, все таже неизмѣнно добрая, привѣтливая женщина; она сохранила тѣ же теплые, кроткіе глаза, туже мягкую, сердечную улыбку. Было время, когда эти глаза, эта улыбка доставляли бѣдному Фрицу Гутману не одну тревожную минуту, не одну безсонную ночь; было время, когда по милости этихъ глазъ, онъ уже собирался странствовать въ Америку и до самыхъ конечныхъ предѣловъ земли.
   Кто знаетъ, что бы сталъ дѣлать Фрицъ, если бы послѣ смерти отца въ то время, на него не перешелъ долгъ попеченія о младшихъ сестрахъ? Такъ ужь видно онъ былъ обреченъ судьбою: терпѣть и работать. Притомъ, и любовь его къ такой знатной барышнѣ была чистымъ безуміемъ. Равный съ равнымъ -- это и прилично, и сообразно съ природой. Сыну лѣсничаго была дана въ подруги дочь лѣсничаго,-- честная, добрая дѣвушка, которая всегда была для него вѣрной женой. Послѣ многихъ лѣтъ мирной брачной жизни, она родила ему, наконецъ, двоихъ дѣтей, которыми самъ владѣтельный князь могъ бы гордиться. Фрейлейнъ Шарлотта не вышла за мужъ. Ну да это и не удивительно: гдѣ бы она нашла себѣ ровнаго въ цѣломъ свѣтѣ?
   Честный Гутманъ такъ погрузился въ свое раздумье, что сильно вздрогнулъ, когда внезапно очутился передъ барономъ, который сидѣлъ въ бельведерѣ, одномъ изъ прелестнѣйшихъ убѣжищъ сада, откуда открывался видъ неизмѣримой далекой мѣстности.
   Прекрасное лицо владѣльца замка было лишено сегодня утромъ выраженія той свѣтлой, беззаботной веселости, которымъ оно отличалось обыкновенно. Онъ сидѣлъ передъ небольшимъ каменнымъ столикомъ и мрачными глазами смотрѣлъ на письмо, принесенное съ часъ тому назадъ почтальономъ. Заслышавъ приближавшіеся шаги, онъ также нѣсколько смутился, но поднявъ со вздохомъ голову, вдругъ увидѣлъ передъ собою лѣсничаго.
   -- Здравствуй, мой добрый другъ, сказалъ онъ, ты явился какъ разъ кстати. Но разъ въ этой жизни ты былъ полезенъ мнѣ своими умными совѣтами. Посовѣтуй же мнѣ и теперь, но сначала прочти вотъ это.
   Съ этими словами онъ подалъ Фрицу письмо и указалъ ему на стулъ по другую сторону стола.
   -- Садись, сказалъ онъ, и читай со вниманіемъ:-- дѣло это не спѣшное, но требуетъ серьознаго обсужденія.
   Баронъ всталъ и началъ медленно ходить взадъ и впередъ по бельведеру. Лѣсничій сѣлъ и принялся читать.
   Письмо это было получено отъ директора столичной гимназіи, гдѣ Генри находился пансіонеромъ. Выпустивъ обстоятельное введеніе, въ которомъ достойный педагогъ распространялся о своей методѣ воспитанія и о блестящихъ результатахъ, которые она продолжаетъ приносить до сихъ поръ, лѣсничій продолжалъ:
   "Къ моему сожалѣнію, я долженъ признаться, что съ вашимъ сыномъ я не могъ достигнуть того же успѣха. Его довольно замѣчательныя умственныя способности могли бы позволить ему быть человѣкомъ, въ высшей степени полезнымъ на поприщѣ науки, если бы живость въ его характерѣ -- говорю это съ прискорбіемъ -- не дѣлала для него серьозный трудъ невозможнымъ. Я и другіе наставники, мои товарищи, всѣ сердечно любя этого даровитаго и милаго мальчика, употребляли всѣ усилія, чтобы пробудить въ немъ охоту къ тому или къ другому занятію. Быстрота и смѣтливость, съ какими онъ схватываетъ и постигаетъ все, для него новое, по истинѣ изумительны, но вмѣстѣ съ тѣмъ грустно то отвращеніе, съ какимъ онъ бросаетъ все, потерявшее въ его глазахъ приманку новизны. Вотъ отчего онъ остается и долженъ оставаться позади своихъ товарищей, которыхъ могъ бы опередить.
   Впрочемъ, это несчастіе, вызывающее только напряженное вниманіе преподавателей и не приносящее никому положительнаго вреда, не могло бы насъ опечаливать, если бы мы были довольны Генри по крайней мѣрѣ относительно нравственнаго поведенія. Говоря по долгу чистой совѣсти и откровенности, господинъ баронъ, мы въ этомъ-то отношеніи всего менѣе довольны. Его легкій характеръ, который я до сихъ поръ постоянно защищалъ, обнаружилъ въ послѣднее время не только рѣшительное легкомысліе, но даже плачевное безразсудство. Ни его товарищи, ни наставники не могутъ даже и на одинъ часъ находиться въ безопасности отъ его проказъ, которыя далеко не всегда проникнуты характеромъ дѣтской невинности. Еще вчера -- и это послужило поводомъ къ моему настоящему письму -- еще вчера, въ послѣдній день передъ большими вакаціями онъ, въ виду цѣлаго класса, велъ себя относительно одного учителя -- дѣльнаго педагога и полезнаго ученаго -- до того предосудительно, что это уже переходитъ за границы всего, на что можно смотрѣть сквозь пальцы или что можно простить. Съ душевнымъ прискорбіемъ я долженъ сообщить вамъ, что этотъ послѣдній поступокъ требуетъ немедленнаго удаленія вашего сына изъ заведенія."
   Взаключеніе директоръ просилъ барона или лично прибыть въ столицу, или, по крайней мѣрѣ, письменно увѣдомить, что надобно было дѣлать съ Генри послѣ того, какъ онъ просидитъ опредѣленное ему время въ карцерѣ, отъ котораго освободить его было рѣшительно невозможно.
   -- Ну что ты скажешь, что присовѣтуешь? съ жаромъ спросилъ баронъ, когда лѣсничій прочелъ письмо до конца.
   -- Трудно совѣтовать, ваша свѣтлость, отозвался лѣсничій, положивъ письмо на столъ и разглаживая его тихонько ладонью:-- ученые господа, можетъ быть, не совсѣмъ толково взялись за дѣло, а послѣ и Генри началъ вести себя неисправно. Да, я думаю, что нашъ молоденькій господинъ знаетъ, чего хочетъ.
   -- О да, вскричалъ баронъ, я также знаю, чего хочу. Я выбью изъ него эту дурь. Солдата -- вотъ чего мнѣ не доставало. Послушай, Фрицъ, мы оба были солдатами и, полагаю, не плохими. И теперь, если-бъ нужно было, какъ тридцать лѣтъ тому назадъ, мы не показали бы себя трусами и, разумѣется, были бы послѣдними изъ числа тѣхъ, которые удерживаютъ своихъ дѣтенышей отъ службы отечеству. Но быть военнымъ въ мирное время! Молодой дворянинъ, убивающій лучшіе года, въ которые человѣкъ долженъ строить прочный фундаментъ для всего своего будущаго существованія, на безтолковую, безсодержательную возню на парадномъ плацу или въ бальной залѣ; молодой дворянинъ, маленькій для всего полезнаго, великій въ одномъ бездѣлья и еще надменный тѣмъ, что онъ не работаетъ и не можетъ работать, подобно честнымъ людямъ.... О, вѣришь ли, Фрицъ, эта мысль переворачиваетъ во мнѣ всю жолчь, и я говорю тебѣ, что мой сынъ не будетъ военнымъ, и если я его...
   Баронъ не окончилъ своей фразы. Онъ началъ ходить взадъ и впередъ большими шагами, очевидно, желая утишить свое волненіе.
   Спустя нѣкоторое время онъ остановился передъ лѣсничимъ съ заложенными за спину руками и сказалъ спокойнымъ голосомъ.
   -- Ты часто упрекалъ меня въ необдуманности и я сознавалъ, что ты всегда былъ правъ, хотя и не говорилъ тебѣ объ этомъ ни слова. Я знаю себя лучше, чѣмъ это показываю, и думаю также, что натура Генри мною хорошо понята. Но именно поэтому мнѣ и хотѣлось бы освободить его ноги отъ тѣхъ камней, о которые и довольно часто спотыкался, при чемъ довольно часто падалъ. Какой же опытъ мы могли бы извлечь изъ нашихъ глупостей, если бы дѣти наши опять должны были идти по той же дорогѣ? Жить болѣе чистой, болѣе благородной жизнью, чѣмъ какая выпала на нашу долю,-- вотъ наша послѣдняя и вмѣстѣ лучшая надежда! Ты, мой старый другъ, можешь быть въ этомъ отношеніи совершенно доволенъ. Да, если я имѣю право тебѣ въ чемъ нибудь завидовать, такъ это въ той твердой увѣренности, съ какою ты можешь предвидѣть будущее развитіе твоего Вальтера. Вотъ мальчикъ, котораго я отъ души желалъ бы имѣть своимъ сыномъ: онъ смышленъ, добръ, честенъ, способенъ и при всемъ этомъ до того скроменъ, что краснѣетъ каждый разъ, когда невольно обнаруживаетъ свои хорошія качества. Да, онъ будетъ для тебя отрадой.
   -- Да, да, сказалъ лѣсничій, совсѣмъ смущенный этими похвалами его сыну, который, впрочемъ, былъ его плотью и кровью, частью его самаго: -- да, мой Вальтеръ славный мальчикъ, и я, разумѣется, очень радъ, что онъ такъ хорошо начинаетъ, хотя мнѣ и кажется иногда, что онъ не совсѣмъ удался въ меня. Часто даже я боюсь, что изъ него не выйдетъ хорошій лѣсничій. Я думаю, что у него недостаточно развито зрѣніе. Онъ стрѣляетъ не особенно мѣтко; мнѣ и въ десять лѣтъ стыдно было бы такъ стрѣлять. Правда, онъ любитъ лѣсъ, но не такъ, какъ сынъ лѣсничаго, самъ будущій лѣсничій, а какъ-то особенно, я, право, и сказать не съумѣю какъ.
   Баронъ засмѣялся и сказалъ:
   -- Эхъ, глупы мы, люди, недовольные обладаніемъ блага въ какомъ бы оно видѣ къ намъ ни пришло, но непремѣнно желающіе приноровить это благо къ удобнѣйшей для насъ формѣ, къ той формѣ, съ которой мы сроднились! Другія времена, другіе нравы, другія птицы, другія пѣсни. Ну что же изъ того, что твой Вальтеръ не будетъ такимъ первокласнымъ лѣсничимъ, какимъ былъ его отецъ, его дѣдъ и другіе Гутманы въ длинномъ генеалогическомъ ряду, память о которомъ утрачена забывчивой исторіей? Такъ за то изъ Вальтера выйдетъ что нибудь другое. Теперь я скажу тебѣ, какъ мальчикъ смотритъ на лѣсъ. Да точно также, какъ ты самъ на этотъ же лѣсъ смотришь, когда окончишь свою дневную работу,-- какъ поэтъ. Недавно ты показывалъ мнѣ его школьныя упражненія, такъ какъ мнѣ хотѣлось видѣть, не обнаружилось ли въ мальчикѣ какое нибудь опредѣленное направленіе. Когда я перелистывалъ его тетрадки, мнѣ пришла въ голову мысль, не вспыхнетъ ли въ Вальтерѣ поэтическій огонекъ, который замѣтенъ у всѣхъ у васъ въ крови, и не появится ли дѣйствительный поэтъ надъ всей этой толпой сонныхъ стихокропателей -- вѣдь ты также, Фрицъ, былъ силенъ въ стихокропательствѣ -- надъ всѣмъ этимъ людомъ съ фантастическими претензіями. Я показывалъ тетрадки Шарлоттѣ, и она также пришла къ этой мысли, хотя я и не думалъ сообщать ей о моей догадкѣ.
   -- Да, ужь это и у меня вертѣлось въ головѣ, сказалъ лѣсничій; -- мальчикъ говоритъ иногда такія хорошія слова, напримѣръ, какъ звѣздочка на небѣ за... за... заискрится; но я всегда думалъ, что во всемъ этомъ было мало пригоднаго для сына лѣсничаго, и поэтому я взялъ его изъ школы, конечно, съ большою досадой.
   Баронъ схватилъ ружье лѣсничаго, поглядѣлъ на замокъ, взвелъ, потомъ опять спустилъ курокъ, приложилъ ружье къ щекѣ и нѣсколько разъ съ большимъ вниманіемъ прицѣливался въ голубое небо; потомъ судорожнымъ движеніемъ онъ отстранилъ отъ себя ружье и, подойдя близко къ лѣсничему, сказалъ ему:
   -- Поручи мнѣ своего мальчика, Фрицъ. Это было всегда моей любимою мыслію, и теперь настала минута для ея осуществленія. Я не хочу лишать тебя сына, но желалъ бы только имѣть право воспитывать и заботиться о немъ до тѣхъ поръ, пока онъ не будетъ болѣе нуждаться ни во мнѣ, ни въ тебѣ. Ты долженъ дать мнѣ на это позволеніе. Не отказывай же мнѣ, Фрицъ! Втеченіи нашей общей жизни я былъ тебѣ такъ много обязанъ, что этимъ хотѣлъ бы, покрайней мѣрѣ, заплатить проценты съ капитала. Притомъ, если я и настаиваю теперь на осуществленіи этого проэкта, то это значитъ, что съ нимъ связаны и мои эгоистическіе виды. Отправлять Генри въ третью гимназію -- тоже, что терять по пусту время и трудъ; онъ и тамъ будетъ вести себя не лучше прежняго. Я опять долженъ его взять, но, разумѣется, не въ мой домъ. Докторъ Урбанъ давно уже думаетъ устроить нѣчто въ родѣ сельской академіи, и, что бы мы о немъ ни говорили, онъ совершенно способенъ къ этому дѣлу. Это человѣкъ достаточно ученый, энергическій и разсудительный. Прекрасно, значитъ онъ можетъ начать съ нашими двумя мальчиками. Глупыя шалости Генри останутся безвредными на вольномъ деревенскомъ воздухѣ, тогда какъ твои сынишка будетъ подвигаться далѣе впередъ въ наукахъ, не вдыхая въ себя школьной атмосферы, которая ему такъ противна. Ну, что ты скажешь, Фрицъ.
   Баронъ положилъ обѣ руки на плеча. лѣсничаго и глядѣлъ на него своими, все еще прекрасными глазами такъ дружески, такъ, весело, что Фрицъ Гутманъ съ восторгомъ въ третій разъ рискнулъ бы жизнію для своего возлюбленнаго господина; но онъ также вспомнилъ о блѣднолицомъ, грустномъ призракѣ, сидѣвшемъ вчера вечеромъ на скамьѣ передъ дверью его дома, вспомнилъ онъ и объ угрюмомъ мальчикѣ съ большими, словно запуганными глазами, а затѣмъ сказалъ:
   -- Хорошо и достойно я умѣю цѣнить вашу доброту, благородный господинъ, и если бы мой Вальтеръ могъ сдѣлать лучшую карьеру, чѣмъ какую выбрали его предки, то я видѣлъ бы исполненнымъ самое горячее мое желаніе, но...
   -- Зачѣмъ же но? прервалъ баронъ съ нѣкоторой досадой.
   -- Я знаю другого юношу, который могъ бы быть еще лучшимъ товарищемъ моего молоденькаго господина.
   -- Кто же это? спросилъ баронъ.
   Лѣсничій пріободрился и разсказалъ о Лео, присоединяя, что всѣ видѣвшіе этого мальчика считали его способнымъ, при средствахъ, сдѣлаться какимъ нибудь великимъ человѣкомъ. Газъ Поводя объ этомъ рѣчь, лѣсничій заговорилъ и о порученіи брата и о надеждѣ Антона, что баронъ не захочетъ отказать его просьбѣ.
   Баронъ слушалъ лѣсничаго не безъ явныхъ знаковъ нетерпѣнія. Наконецъ онъ сказалъ ему:
   -- Однако, Фрицъ, ты вѣдь не дѣло говоришь; тебѣ самому это извѣстно не хуже, какъ и мнѣ. Зачѣмъ же ты мучишь и себя, и меня подобной болтовней.
   -- Братъ всегда остается братомъ, пробормоталъ лѣсничій:-- для брата можно говорить и дѣлать то, чего не рѣшишься для себя сказать и сдѣлать ни за что на свѣтѣ.
   -- Бѣдный ты добрякъ! сказалъ баронъ: -- чего ты только не натерпѣлся ради этого брата и всему этому до сихъ поръ конца нѣтъ. Мы были очень довольны, когда, наконецъ, утихомирили этого мечтателя въ Тухгеймѣ, послѣ того какъ этотъ человѣкъ тысячу разъ доказалъ свою неспособность ужиться въ людскомъ обществѣ. Вѣдь, какъ хочешь, а жить въ своемъ маленькомъ домикѣ съ женой и сыномъ несравненно лучше, чѣмъ сидѣть въ долговой тюрьмѣ, изъ которой мы его, наконецъ, освободили. Вѣдь онъ самъ съ этимъ согласенъ. Но радость продолжается недолго: умираетъ жена. До тѣхъ поръ онъ имѣлъ, покрайней мѣрѣ, то утѣшеніе, что воображалъ себѣ, будто останется въ деревнѣ ради жены, которая дѣйствительно не желала странствовать. Теперь онъ между прочимъ увидѣлъ, что его одолѣли и болѣзни, и старость, что, наконецъ, онъ сдѣлался безпомощнымъ во всѣхъ отношеніяхъ. Но взять его теперь въ Тухгеймъ,-- его, этаго полупомѣшаннаго чудака, съ которымъ я еще въ дѣтствѣ по могъ ужиться,-- какъ ты, помнишь ли, не могъ ужиться съ генераломъ -- нѣтъ, этого онъ отъ меня не можетъ требовать. Я съ удовольствіемъ удвою его маленькую пенсію, если только онъ...
   Ахъ, ты Боже мой, да изъ за чего мы ломаемъ ебѣ голову, когда дѣло такъ просто! Ясно, что Антонъ хочетъ имѣть здѣсь мѣсто только для того, чтобы лучше пристроить Лео; отъ своего желанія, которое ставитъ меня въ такое сильное затрудненіе, онъ откажется, какъ только увидитъ, что будущность его сына упрочена. Ну, если этотъ юноша, дѣйствительно, подаетъ такія блестящія надежды,-- надобно отдать ему справедливость онъ вовсе не глядитъ дуракомъ,-- то нашъ прямой долгъ похлопотать о томъ, чтобы доброе зерно упало на плодородную почву. Итакъ, я беру обоихъ мальчиковъ, потому что едва ли мнѣ можно взятъ одного Вальтера безъ Лео. Притомъ, мнѣ же лучше, лучше учить и воспитывать троихъ мальчиковъ, чѣмъ двоихъ, и всѣ выгоды остаются все-таки на моей сторонѣ. Ты долженъ растолковать это и Антону: вытаскивая его изъ пропасти, надобно всегда показывать видъ, какъ будто онъ же дѣлаетъ одолженіе. Теперь, Фрицъ, дѣло въ шляпѣ. Мы во всемъ и всегда были согласны въ жизни, не разойдемся и при этомъ важномъ случаѣ.-- Что это такое?
   -- Съ нарочнымъ, отвѣчалъ подошедшій слуга, подавая барону письмо.
   -- Сегодня, кажется, день неожиданностей, пробормоталъ баронъ, распечатывая письмо, написанное рукою его брата, генерала.
   -- Ну это еще ничего, сказалъ онъ вполголоса, пробѣгая письмо глазами. "Большіе маневры, которые начнутся чрезъ двѣ недѣли, дойдутъ и до нашей мѣстности... волнистая поверхность... благопріятная для совокупнаго дѣйствія всѣхъ трехъ родовъ войскъ... король и наслѣдный принцъ будутъ присутствовать... король надѣется погостить дня два или три у своего стараго пріятеля." Это значитъ, что я долженъ какъ можно скорѣе умолять о счастьи угощать его величество, полу-сердито, полу-смѣясь вскричалъ баронъ. Какъ ты думаешь объ этомъ, Фрицъ? Надобно поспѣшить къ Шарлоттѣ. Ну, пойдемъ со мною, Фрицъ: ты намъ также нуженъ въ военномъ совѣтѣ.
   Оба они, оставивъ террассу, отправились въ замокъ.
   

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ.

   Рано утромъ того же дня Антонъ Гутманъ подошелъ въ верхней комнаткѣ своего домика къ постели Лео. Положивъ на столъ маленькій узелокъ, завернутый бумажнымъ платкомъ, фуражку и палку, онъ осторожно разбудилъ спавшаго мальчика, который открылъ темные, заспанные глаза и встрѣтилъ отца безсмысленнымъ взглядомъ.,
   -- Я хотѣлъ съ тобой проститься, Лео.
   Еще вчера, когда они возвращались изъ дома лѣсничаго, Антонъ сообщилъ сыну о своемъ намѣреніи отправиться въ городъ -- къ господину ландрату. Отецъ прибавилъ, что онъ пробудетъ тамъ, быть можетъ, дня два или три и что, на время его отсутствія, Лео останется у дяди, какъ уже и было условлено. На все это мальчикъ, весь погрузись въ свои мысли, не обратилъ особеннаго вниманія, а теперь онъ еще не успѣлъ порядкомъ проснуться.
   -- Прощай, пробормоталъ онъ, тогда какъ глаза его опять закрылись и голова склонилась на сторону.
   Антонъ Гутманъ тяжело вздохнулъ. Осторожной рукой онъ приподнялъ волосы Лео съ теплаго лба, который поцѣловалъ, нагнувшись надъ полуспящимъ мальчикомъ.
   Потомъ, взявъ свой узелокъ, палку и фуражку, онъ тихонько пробрался къ двери, откуда бросилъ еще одинъ долгій, печальный взглядъ на спавшаго и за тѣмъ вышелъ изъ дому.
   Пурпуровыя полосы, разрисованныя на бѣлой стѣнѣ утренней зарею, постепенно блѣднѣли; въ комнатѣ становилось свѣтлѣе и свѣтлѣе; солнце, выплывъ изъ за опушки лѣса, ударяло первыми своими горизонтальными лучами въ маленькое окошко, убранное виноградными листьями, и будило сонливца. Онъ привсталъ. Что это -- ужь не приснилось ли ему? Не подходилъ ли къ нему отецъ и не прощался ли съ нимъ? Прощался на день, на два, на три дня. Такъ значитъ Лео одинъ, онъ свободенъ,-- хочешь спи или нѣтъ, хочешь ступай себѣ куда знаешь -- вотъ радость-то! Надо же воспользоваться такимъ завиднымъ положеніемъ!
   І5ъ одинъ прыжокъ мальчикъ оставилъ постель и, подъ вліяніемъ радостнаго волненія, сталъ одѣваться дрожащими руками, даже затянулъ пѣсенку; по уже послѣ первыхъ звуковъ онъ замолчалъ, потому что никогда не пѣлъ, и собственный голосъ показался ему страшнымъ.
   Ну, а какъ отецъ да остался дома, ну, если онъ вдругъ просунетъ въ дверь голову, удивляясь и озлившись, заслышавъ этотъ непривычный ранній шумъ! Мальчикъ осторожно отворилъ дверь комнатки и сталъ прислушиваться. Старая кошка пробиралась сквозь полуоткрытую дверь, съ мяуканьемъ прокрадываясь между ногами Лео: все прочее было спокойно. Онъ пошелъ на кончикахъ пальцевъ въ нижнее жилое отдѣленіе, гдѣ еще сохранялся знойный, удушливый воздухъ минувшаго дня и сталъ осторожно спускаться по скрипучимъ ступенькамъ гнилой лѣстницы. Двери внизу, въ тѣсныхъ сѣняхъ,-- направо въ безотрадно пустую кухню, налѣво -- въ скудно меблированную комнату отца,-- стояли настежь. Отца, дѣйствительно, не было дома. Мальчикъ тяжело вздохнулъ, возвратился съ нѣсколько облегченнымъ сердцемъ въ свою комнатку и сѣлъ у окна, къ столу, за которымъ многіе часы дня, нерѣдко даже цѣлый день проходили для него въ занятіяхъ.
   Что жь ему было и дѣлать, какъ не заниматься?
   Но сколько онъ себя помнилъ, ему судьба сулила одно -- работу. Когда деревенскія дѣти играли на улицѣ, или съ пѣснями возвращались изъ лѣса, онъ быль прикованъ къ стулу, училъ вокабулы, дѣлалъ упражненія или, по крайней мѣрѣ, читалъ свои историческія книжки. Онъ не могъ не играть, ни пѣть. Отецъ такъ рано отнялъ у него къ тому охоту. Только одни глупыя дѣти играютъ, говорилъ отецъ, а умныя работаютъ, чтобы быть со временемъ богатыми, сильными и командовать этой сволочью -- тутъ онъ съ презрѣніемъ указывалъ на задорливыхъ деревенскихъ мальчишекъ -- какъ стадомъ барановъ.
   -- Ты, вѣдь, также уменъ и много учился, отецъ, возражалъ мальчикъ:-- почему же ты такъ бѣденъ, что намъ часто и хлѣбомъ нельзя досыта наѣсться?
   -- Меня постигло несчастье, бормоталъ отецъ: -- впрочемъ, я также не былъ достаточно уменъ, не учился, сколько было нужно. Но ты, Лео, долженъ сдѣлаться умнымъ, умнѣе всѣхъ людей -- тогда ты будешь также и сильнѣе всѣхъ людей.
   Какъ пылало сердце мальчика, когда эти и подобныя имъ слова, какъ огненныя искры, залетали въ его душу! Дѣйствительно ли въ знаніи скрытъ тотъ талисманъ, передъ которымъ распадаются голыя скалы, открывая обширные чертоги, гдѣ груды золота и самоцвѣтныхъ камней блещутъ и искрятся? Неужели съ латинскими вокабулами связана сила, могущая обратить жалкую, крытую соломою избушку въ пышный дворецъ,-- въ такой дворецъ, гдѣ по широкой мраморной лѣстницѣ сходитъ царскій сынъ, чтобы милостиво поднять съ земли крестьянскихъ сыновей, стоящихъ на колѣняхъ въ умоляющемъ положеніи на самой нижней ступенькѣ? То были дѣтскія грезы, которыя заставляли улыбаться мальчика, готовившагося быть юношей.
   Такой волшебной силой знаніе не обладаетъ, но оно обладаетъ другимъ, не менѣе громаднымъ могуществомъ. Убѣжденіе есть также сила. Убѣжденіе поддерживало ветхозавѣтныхъ пророковъ, а самъ Господь дѣйствовалъ однимъ только своимъ словомъ,-- и это слово покорило половину міра и, безъ сомнѣнія, покоритъ другую. О, какъ горѣла голова мальчика при этой мысли! Какое наслажденіе быть проповѣдникомъ Господа, проникать во всѣ страны, возвѣщать его ученіе,-- ученіе о радости, о мирѣ -- о вѣчномъ мирѣ, которому съ ангельской улыбкой.поклоняется великое, чистое и непорочное человѣчество!
   И эта мысль все болѣе, все настойчивѣе овладѣваетъ воображеніемъ мальчика. Все, что онъ ни дѣлаетъ, служитъ только средствомъ къ великой цѣли. Онъ постится, онъ терпитъ голодъ, потому что проповѣдникъ въ пустынѣ не долженъ себя спрашивать: что я буду ѣсть или пить? Онъ спитъ часто на голомъ полу, потому что Сынъ человѣческій также не имѣлъ убѣжища, куда бы приклонить голову. До полуночи, по цѣлымъ ночамъ мальчикъ упорно не хочетъ сомкнуть глазъ, потому что святой часъ на масличной горѣ пробьетъ и для него, тотъ часъ, когда онъ долженъ будетъ засвидѣтельствовать истину своего вѣрованія, когда долженъ будетъ доказать, что онъ какъ самого себя, больше чѣмъ самого себя, любилъ людей, своихъ ближнихъ, своихъ братьевъ!
   Люди, братья! У него никогда не было ни брата, ни сестры. Своей матери онъ почти совсѣмъ не помнилъ. Но отецъ -- любитъ ли онъ отца? Да любитъ ли отецъ своего сына? Чѣмъ это онъ доказываетъ? Развѣ онъ былъ когда нибудь ко мнѣ такъ добръ, какимъ всегда былъ дядя къ своимъ дѣтямъ и даже ко мнѣ самому? Развѣ я не помню еще и теперь, какъ онъ меня прежде билъ, мало того -- ногами топталъ, когда я не могъ сказать своего урока безъ запинки? Развѣ онъ не былъ постоянно сердитъ, брюзгливъ и капризенъ? Могу ли я ему когда нибудь угодить? Развѣ не сторожитъ онъ меня повсюду? Развѣ прослѣдитъ за мной на каждомъ шагу? Чѣмъ я виноватъ, что его постигло несчастье? Онъ самъ въ этомъ виноватъ. Вѣдь говоритъ же онъ, что кто дѣлается бѣднымъ и несчастнымъ, тотъ самъ на себя и пеняй. Зачѣмъ онъ бѣденъ и несчастенъ, и за что меня такимъ же дѣлаетъ? Ну, по крайней мѣрѣ, сегодня, а, можетъ быть, денька на два я одинъ, я свободенъ... свободенъ...
   И опять мальчикъ пытался запѣть, но опять онъ смолкъ, послѣ первыхъ нотъ, испугавшись собственнаго голоса. Взявъ свою латинскую грамматику, онъ закрылъ страницу рукою и началъ повѣрять самъ себя въ знаніи вчерашняго урока. Ошибки не оказалось. Онъ гордо, самодовольно улыбнулся и углубился въ свою работу.
   Но солнце ему мѣшало. Оно пробралось къ столу и озарило страницу. Онъ отодвинулся назадъ; солнце его преслѣдовало. Онъ закрылъ книгу съ досадою. А на дворѣ теплое золото обливало луга и окраину лѣса, надъ которымъ вилась хищная птица. Положивъ голову на руку, мальчикъ выглянулъ въ окошко. И когда онъ туда смотрѣлъ, имъ все сильнѣе и сильнѣе овладѣвала мечта, раздавшаяся въ немъ при видѣ летѣвшей птицы,-- будто онъ также можетъ полетѣть надъ землею выше, выше, гуда -- въ заоблачное небо.
   Усидѣть въ комнатѣ было для него уже невозможно. Въ слѣдующую минуту онъ у;не спустился съ лѣстницы, вышелъ на лугъ позади домика и затѣмъ поспѣшилъ къ лѣсу.
   Какъ тѣнистъ и прохладенъ былъ лѣсъ! Между широколиственными верхами буковыхъ деревьевъ и дубовъ играло утреннее солнышко, а мѣстами разрозненные лучи проникали внутрь до мшистой почвы. Кругомъ -- тишина; иногда только по сторонамъ слышался въ Чащѣ шелестъ подъ легкими шагами дикаго козленка, испуганнаго раннимъ посѣтителемъ лѣса. По временамъ между вершинами деревьевъ раздавался шопотъ листьевъ, выходившій изъ глубины лѣса и тихо замиравшій въ дальнемъ разстояніи.
   Никогда еще Лео не приходилось быть въ лѣсу такъ рано. Новая картина восхищала его впечатлительную душу. Въ первый разъ въ своей жизни онъ почувствовалъ восторгъ полной свободы. Но въ тоже время къ его блаженству, которое онъ едва только началъ вкушать, примѣшивалась безотрадная мысль, что онъ одинокъ, что ему не съ кѣмъ подѣлиться своей радостью. Правда, Вальтеръ его любилъ, и онъ, съ своей стороны, питалъ большое расположеніе къ Вальтеру. Когда Лео разсказывалъ ему о своихъ намѣреніяхъ, о своей будущности, Вальтеръ слушалъ его, но это было все. Настоящимъ пониманіемъ того, что такъ интересовало Лео, его пріятель не обладалъ. Какъ часто сознавалъ это Лео съ сердечной грустью! Еще вчера, когда онъ говорилъ о своемъ проектѣ отправиться миссіонеромъ въ далекія страны, Вальтеръ утверждалъ, что онъ не можетъ разстаться съ своимъ лѣсомъ. А Сильвія? Губы мальчика презрительно сжались, когда онъ громко произнесъ имя своей кузины. Она назвала его нищимъ,-- гордая, злая дикарка! У него была хорошая память, и онъ зналъ, что не проститъ ей никогда этой обиды. Онъ, нищій! Когда же онъ побирался? Нѣтъ, когда онъ даже попросилъ хоть одного человѣка о кускѣ хлѣба или о добромъ словѣ? А вѣдь въ жизни ему приходилось нуждаться въ хлѣбѣ и душевной пріязни. Однако, развѣ онъ не собирался воспользоваться гостепріимствомъ въ домѣ лѣсничаго? Ужь не вернуться ли ему въ свою одинокую комнатку, въ общество кошки, которая уже сегодня утромъ мяукала отъ голода? Ахъ, какимъ тяжелымъ показалось мальчику его одиночество! Какъ онъ былъ одинокъ, оставленъ, несчастенъ! Куда дѣлась вся ароматная свѣжесть, вся красота утра! Какъ докучливо свѣтило это солнце! Какъ страшно, какъ заунывно шелестѣли деревья!
   Такъ брелъ онъ нѣсколько часовъ сряду безъ опредѣленной цѣли все далѣе и далѣе чрезъ лѣсъ и, наконецъ, пошелъ подъ верхами могучихъ елей, которыхъ осыпавшіяся, сухія иглы, смѣшиваясь съ каменистой почвой, еще болѣе затрудняли и безъ того неровную дорогу. Къ нѣкоторыхъ мѣстахъ вода, просачивавшаяся сквозь землю, тамъ и сямъ образовала протоки. Къ шелестомъ вѣтерка между вершинами деревьевъ смѣшивалось какое-то болѣе сильное, мѣрное журчаніе, доносившееся отъ лѣснаго ручейка, который, начинаясь въ горѣ, протекалъ въ лѣсу по послѣднимъ террассамъ переднихъ возвышенностей и вливалъ въ ближнюю рѣку на равнинѣ свою довольно обильную воду.
   Лео безотчетно пошелъ по направленію къ ручью. Онъ не зналъ, какъ долго пробылъ уже въ лѣсу, но чувствовалъ, что ему хочется отдохнуть, поѣсть и напиться. Теченіе ручья, который, какъ ему было извѣстно, уходилъ изъ лѣсу въ луговину, могло провести его по мѣстности, лишенной тропинокъ.
   По мѣрѣ того, какъ журчаніе раздавалось громче, дорога была усѣяна болѣе крупными скалистыми обломками, много затруднявшими шаги мальчика.
   Это была чудная картина. По скалистой лѣстницѣ вода сбѣгала внизъ сильными скачками; здѣсь, по широкой ступенькѣ, она разстилалась гладкой массой, тамъ, сильно сдавленная между большими камнями, вздымалась плотными буграми и, кружась, кипя, разсыпаясь пѣной, обрушивалась внизъ, при непрерывномъ шумѣ, ревѣ, громѣ; на такомъ недальнемъ разстояніи это было почти оглушительно.
   Лео никогда еще не былъ въ этомъ мѣстѣ, хотя въ семействѣ своего дяди и часто слышалъ разсказы о водопадахъ. Если бы ему не хотѣлось такъ сильно ѣсть и нить, то эта прекрасная картина непремѣнно овладѣла бы его вниманіемъ; но теперь этотъ шумъ, сильно раздражавшій его напряженные нервы, еще больше его раздосадовалъ. Онъ хотѣлъ напиться, но берегъ въ томъ мѣстѣ, гдѣ стоялъ Лео, былъ такъ крутъ, что достать до воды было невозможно. Онъ сталъ карабкаться далѣе по скалѣ, то пробираясь подъ самымъ ручьемъ, то опять возвращаясь въ лѣсъ, если обрывъ былъ слишкомъ крутъ, чтобы подвигаться впередъ, хотя и съ трудомъ, между толстыми стволами, но шишковатымъ корнямъ, которые, какъ вѣтви полиповъ, охватывали мшистые камни. Потомъ, по болѣе отлогой мѣстности, можно было подойдти къ берегу.
   Первобытный деревья окружали маленькій заливъ, безпорядочно заваленный каменными глыбами, застланными густымъ мхомъ и исполинскими вѣтвями папоротника. Между камнями были расположены разныхъ размѣровъ логовища, изъ которыхъ многія, въ случаѣ внезапной грозы, могли доставить убѣжище нѣсколькимъ людямъ. Между этимъ мѣстомъ и противолежащимъ берегомъ, спускавшимся къ водѣ гораздо отложе, ручей образовалъ маленькій бассейнъ, котораго зеркальная, невозмутимая поверхность представляла довольно пріятный контрастъ съ клокочущимъ ревомъ верхняго водопада. Книзу бассейнъ примыкалъ къ скалистому заслону, который первоначально и произвелъ это накопленіе воды и надъ которымъ она теперь, какъ надъ естественной плотиной, ниспадала почти равномѣрно съ высоты нѣсколькихъ футовъ. Свѣжесть этого мѣста, тѣнь высокихъ деревьевъ, мѣрный, менѣе оглушительный шумъ воды, невозмутимая тишина и одиночество,-- все это такъ величественно гармонировало между собою, что Лео точно находился подъ обаяніемъ волшебныхъ прелестей. Онъ повалился между скалъ на одѣтую мхомъ землю, склонилъ голову на руки и сталъ глядѣть на чуть подымавшуюся поверхность бассейна, на противоположный берегъ, гдѣ на гладкомъ пескѣ миловидныя чайки завелись своимъ комфортабельнымъ хозяйствомъ.
   Въ этомъ уединеніи мальчикъ почувствовалъ себя еще болѣе одинокимъ и покинутымъ, но уже не такимъ несчастнымъ, какъ прежде. Самый голодъ не былъ для него такъ мучителенъ, съ тѣхъ поръ, какъ онъ утолилъ свою жажду. Имъ овладѣло сильное изнеможеніе всего организма, которое, однако, не заключало въ себѣ ничего мучительно безпокойнаго. Но онъ чувствовалъ себя усталымъ, смертельно усталымъ. Ему хотѣлось бы уснуть, чтобы болѣе не просыпаться. Да и кому онъ былъ нуженъ? Быть можетъ, дня черезъ два другіе станутъ отыскивать его трупъ и, ничего не найдя, успокоятся, какъ будто все это было дѣло самое обыкновенное. Кто могъ о немъ печалиться?
   А его великіе планы? Ужь будто бы они были одними пустыми сновидѣніями? Такъ, значитъ, онъ не увидитъ чужихъ странъ съ невѣданными людьми, громадными растеніями и диковинными животными? А быть папой или генераломъ іезуитовъ -- все это, слѣдовательно, были ребяческія грезы жалкаго оборвыша, умирающаго отъ изнеможенія и голода въ глубокомъ одиночествѣ лѣса?
   Подобныя мысли мучили больной мозгъ мальчика; но скоро къ этимъ сознательнымъ мыслямъ присоединились чудныя, несвязныя видѣнія. Лео видѣлъ себя посреди великолѣпной залы, которой мраморныя стѣны были освѣщены тысячами отраженныхъ огней большой люстры; онъ сидѣлъ за большимъ круглымъ столомъ, уставленнымъ богатѣйшими блюдами съ самыми изысканными кушаньями. Но онъ сидѣлъ не одинъ: множество людей въ пышныхъ одеждахъ размѣстились вокругъ стола. Онъ ихъ не зналъ, даже не могъ различить ихъ лицъ, исключая молодаго человѣка, сидѣвшаго у него по лѣвую руку, имѣвшаго голубые, дерзкіе глаза и высокій, бѣлый лобъ. Передъ этимъ юношей всѣ преклонялись раболѣпно, но онъ обращалъ вниманіе только на одного Лео, не переставая наполнять его тарелку пирожнымъ и плодами, потомъ опять пирожнымъ и плодами, пока, наконецъ, въ тарелкѣ не могла болѣе помѣститься ни одна крошка. Тогда молодой человѣкъ съ дерзкими глазами началъ дерзко хохотать и вдругъ, захлопавъ въ ладоши, закричалъ: "живо! живо!" И вотъ зала, столъ, кушанье и гости -- все изчезло.
   А тамъ, по другую сторону, на плоскомъ, песчаномъ берегу стояла Сильвія. Хлопанье въ ладоши относилось къ чайкамъ, которыя потянулись своимъ извилистымъ полетомъ надъ низменностью. "Живо! живо!" закричала еще разъ дѣвочка подпрыгивая. Потомъ она подошла къ самой окраинѣ берега и, нагнувшись впередъ, насколько было можно, стала глядѣть въ воду и кивать своему кивающему отраженію. "Здравствуй, Сильвія! Такъ ты здѣсь одна, безъ тетушки -- ай, ай, ай! Ну, здравствуй! Здравствуй же! Еще разъ здравствуй! Подожди-ка, я пойду къ тебѣ!"
   Въ одно мгновеніе она сорвала съ себя чулки и башмаки. Вотъ она сдѣлала пол-шага въ водѣ, лотомъ еще пол-шага, и вдругъ однимъ прыжкомъ отпрянула назадъ, на высохшій, горячій песокъ. Но вода, освѣщенная насквозь солнцемъ, стала искушать ее не на шутку.
   Выкупаться одной, безъ докучливаго надзора тетки -- какъ долго она ждала этого наслажденія! Наконецъ-то дождалась -- такой благопріятный случай едва ли можетъ еще представиться. Ну, кто же можетъ ее увидѣть въ такомъ пустынномъ мѣстѣ?
   Она остановилась и начала прислушиваться. Дикая голубка пролетѣла мимо и, спустившись посидѣть не въ дальнемъ разстояніи, испустила свой звучный призывъ. Сильвія тяжело дышала. Еще разъ она обернулась, прислушиваясь по всѣмъ сторонамъ, Тихо... вездѣ тихо! Торопливыми руками ока начала снимать съ себя платье.
   Очнувшись отъ своего полузабытья, Лео тихонько приподнялся на колѣни и увидѣлъ Сильвію. Первымъ его движеніемъ было желаніе пробраться далѣе между скалами, потомъ онъ сталъ опасаться произвести шумъ, наконецъ, какое-то непонятное любопытство, пригнавшее всю кровь къ его сердцу, заставило его остаться на мѣстѣ. Сначала это была Сильвія -- гордая, ему ненавистная Сильвія, но потомъ, это была уже не Сильвія, а какое-то незнакомое, нездѣшнее существо, котораго бѣлыя, круглыя, полупогруженныя въ воду формы ослѣпительно сверкали на солнцѣ; а дѣвочка, между тѣмъ, высоко всплескивала руками воду и со смѣхомъ разсыпала влажные перлы по своимъ длиннымъ локонамъ.
   Какое-то непонятное оцѣпененіе овладѣло мальчикомъ. Къ немъ происходило что-то непостижимое, чего онъ никогда прежде не чувствовалъ. Онъ не можетъ отвести глазъ отъ этого милаго призрака, хотя внутренній голосъ и твердитъ ему, что всякая новая минута, посвященная имъ этому любопытству, сопряжена съ преступленіемъ. Мальчикъ чувствуетъ головокруженіе, въ его ушахъ раздастся шумъ, его дыханіе, стѣсняется, въ его глазахъ, рябитъ. Словно прозрачное покрывало окутываетъ это очаровательное существо; чувства мальчика мѣшаются; онъ держится только послѣднимъ напряженіемъ силъ. Его голова, съ которой упала фуражка, сильно ударяется объ острое ребро скалистаго выступа, подъ которымъ онъ стоялъ на колѣняхъ, и, не произнося ни одного жалобнаго звука, онъ склоняется безъ чувствъ на мягкую мшистую подстилку.
   

ГЛАВА ПЯТАЯ.

   Очнувшись, онъ увидѣлъ надъ собою смуглое лицо своего дяди.
   Возвратясь изъ замка, лѣсничій, не мѣшкая, отправился въ Фельдгеймъ, чтобы переговорить съ своимъ братомъ, но, къ величайшему своему прискорбію, узналъ отъ крестьянина, работавшаго въ нолѣ, что докторъ Антонъ еще на разсвѣтѣ, взявъ въ руку палку, а подъ мышку красный узелокъ, вышелъ изъ деревни. Въ сосѣдствѣ всѣ называли Антона докторомъ, потому что онъ постоянно варилъ въ своей химической кухнѣ разныя снадобья и даже думалъ, что, въ числѣ другихъ драгоцѣнностей, имъ былъ открытъ также жизненный элексиръ. О Лео ничего не было извѣстно. "Этотъ мальчишка -- настоящая дикая кошка", отозвалась старуха, жившая въ сосѣдствѣ:-- "чуть только настаетъ вечеръ -- онъ ужь и шмыгъ изъ дому; я вотъ ужь десять лѣтъ живу напротивъ нихъ, а не знаю, какая у него рожа".-- Лѣсничій успокоился, когда нашелъ домикъ запертымъ, и не получилъ никакого отвѣта на свой зовъ. Безъ сомнѣнія, Лео, согласно условію, уже находился въ домѣ лѣсничаго.
   Затѣмъ, Фрицъ Гутманъ собрался въ обратный путь и чтобы поскорѣе дойдти домой, пошелъ по той самой лѣсной тропинкѣ, по которой утромъ сначала шелъ Лео, свернувшій съ поя при дальнѣйшемъ своемъ путешествіи по лѣсу. Тропинка вела прямо къ мосту, устроенному изъ двухъ древесныхъ стволовъ, съ прикрѣпленными къ нимъ шаткими перилами; мостъ этотъ, перекинутый черезъ ручей нѣсколько пониже водопадовъ, велъ на прекрасную луговину, откуда до дома лѣсничаго надобно было идти по небольшому пространству лѣсистой мѣстности.
   Когда Фрицъ Гутманъ былъ вблизи этого мѣста, ему вспало на мысль, что онъ давно уже не ходилъ къ водопадамъ. Вѣдь они своимъ шумомъ навѣяли на него столько воспоминаній, когда онъ шелъ черезъ гору замка; ему сильно захотѣлось увидѣть ту мшистую пещеру, въ которой онъ скрылъ фрейлейнъ и молодаго больнаго господина. Онъ свернулъ направо и сталъ карабкаться по берегу ручья. Когда онъ подошелъ на близкое разстояніе къ бассейну, то не другую сторону, на противоположномъ берегу бѣжало промежъ стволовъ что-то бѣлое. Но и впечатлѣніе отъ этого явленія было такъ мимолетно, что даже острый и многоопытный глазъ лѣсничаго не могъ разобрать, что бы это было такое. Фрицъ усѣлся у края бассейна на большомъ камнѣ, помѣстилъ ружье между колѣнями, опустилъ голову на руку и погрузился въ глубокую задумчивость.
   Подобно мелодіи, отъ которой мы не имѣемъ силъ избавиться, если она разъ затронула нашу душу, лѣсничаго преслѣдовалъ призракъ минувшаго времени. Въ продолжительномъ разговорѣ съ барономъ ему все чудилось, будто онъ слышитъ молодой голосъ былыхъ годовъ,-- а потомъ, когда бесѣда въ замкѣ продолжалась, фрейлейнъ Шарлотта назвала его раза два: "любезный господинъ Гутманъ," и это такъ звучало, какъ будто было сказано не сегодня утромъ, а тридцать лѣтъ тому назадъ. Вотъ оно -- памятное мѣсто. На этомъ самомъ камнѣ онъ сидѣлъ въ ту страшную ночь, когда Шарлотта, подступивъ къ нему, сказала: "не допусти меня достаться имъ живою въ руки! Обѣщай мнѣ это!" II онъ ей обѣщалъ это. Въ первый и послѣдній разъ въ своей жизни тогда она назвала его "ты," но это слово было произнесено въ критическую минуту, которую она, въ своемъ волненіи, считала послѣднею. Да, если бы та минута и была послѣднею -- для него и для ней? Развѣ не сладко было бы для него умереть съ увѣренностью, что онъ былъ любимъ Шарлоттой? Могла ли вся послѣдующая жизнь сравниться съ блаженствомъ этого одного мгновенія?
   Такъ сидѣлъ лѣсничій, держа ружье между колѣнями, а голову въ рукѣ,-- и все думалъ, все думалъ. Надъ нимъ вершины деревьевъ словно вели бесѣду о прежнихъ, давно забытыхъ дняхъ; журчаніе воды у его ногъ напоминало о веснѣ, о молодости, о солнечномъ блескѣ,-- миновавшихъ тридцать лѣтъ тому назадъ!
   Вдругъ лѣсничій судорожно очнулся отъ своего полу-соннаго состоянія. Какой-то звукъ, похожій на стонъ умирающаго, коснулся его слуха. Еще разъ громче, явственнѣе раздался тотъ же жалобный звукъ. Поспѣшно пробравшись сквозь густой папоротникъ до тою мѣста, откуда слышались стоны, лѣсничій увидѣлъ сына своего брата съ окровавленнымъ чередомъ; мальчикъ казался мертвымъ или умирающимъ...
   Сердце лѣсничаго болѣзненно сжалось при видѣ этого несчастій. Но старое многоиспытанное мужество освобождало Фрица отъ безплоднаго ужаса. Когда онъ смылъ водою ручья кровь со лба и глазъ мальчика, что-то похожее на улыбку промелькнуло на лицѣ лѣсничаго, оттушеванномъ лучами солнца. То была не смертельна" рана, а довольно значительный шрамъ, сопровождаемый большею потерею крови, отчего и произошелъ обморокъ.
   Тѣмъ не менѣе прошло нѣсколько времени, пока лѣсничему удалось призвать къ жизни мальчика, все еще лежавшаго въ полу-безпамятствѣ.
   Умный. Фрицъ не позволялъ себѣ засыпать докучливыми вопросами своего обезсилѣвшаго, блѣднаго племянника. Онъ влилъ въ него порядочный глотокъ изъ своей фляжки, далъ ему кусокъ хлѣба, который постоянно носилъ съ собою въ охотничьей сумѣ. Потомъ онъ повелъ его кратчайшимъ путемъ къ себѣ домой, гдѣ тетушка Мальхенъ уже сильно досадовала на продолжительное отсутствіе брата, боясь, что оно можетъ сдѣлать неудобосъѣдомымъ его любимое кушанье.
   Блѣдное лицо и окровавленный лобъ Лео возбудилъ удивленіе, которое лѣсничій старался успокоить съ своимъ обычнымъ благоразуміемъ. Изъ отрывочныхъ словъ, сказанныхъ ему Лео по дорогѣ, онъ заключилъ, что мальчикъ, заблудившись въ лѣсу и обезсилѣвъ отъ голода и усталости, не могъ удержаться на ногахъ и упалъ. Очень естественно, что всѣ прочіе также этому повѣрили. Сильвія сдѣлала безпокойную гримаску, когда услышала отъ отца, что Лео былъ найденъ у водопадовъ. Но такъ какъ въ этой суматохѣ никто не обращалъ на нее вниманія, а ея роскошныя локоны высохли еще прежде, чѣмъ она дошла до дому, то дѣвочка успокоилась. Притомъ, на слѣдующее утро не было больше и помину о несчастій съ Лео. Особенно лѣсничаго занимали совсѣмъ другія заботы. Братъ что-то ужь слишкомъ долго не возвращался изъ города. Живое воображеніе честнаго Фрица создавало уже всевозможные несчастные случаи, которые могли постигнуть больного старика, давно отвыкшаго отъ безпокойной городской жизни, и уже вечеромъ втораго дня лѣсничій хотѣлъ было запрягать лошадь, чтобы ѣхать съ своимъ работникамъ въ городъ, какъ вдругъ во дворѣ дома явился Антонъ, весь измученный, запыленный, съ раскраснѣвшимся лицомъ, посреди котораго, точно одинокая спичка, торчалъ бѣлый носъ. И, очевидно, въ этихъ мрачныхъ, безпорядочныхъ чертахъ лица выражалось не одно физическое истомленіе. Лѣсничій тотчасъ же догадался, что опасенія его оправдались, и Антонъ не достигъ цѣли своей поѣздки.
   Господинъ фонъ-Гей, состоявшій тогда въ должности ландрата, принялъ Антона очень непривѣтливо. Господинъ фонъ-Гей, конечно, высказалъ сожалѣніе, что видитъ человѣка такихъ почтенныхъ лѣтъ и такого солиднаго образованія въ горестномъ положеніи, но прибавилъ, что правительство теперь болѣе, чѣмъ когда бы то ни было прежде, имѣетъ причинъ опредѣлять въ общинную службу людей, на которыхъ оно можетъ вполнѣ положиться. Притомъ же, въ этомъ случаѣ, правительство имѣетъ право только утверждать, а не избирать; избирательное же право, какъ не безъизвѣстно просителю, принадлежитъ общинѣ или, точнѣе говоря, барону фонъ-Тухгейму. Думаетъ ли проситель, что баронъ подастъ за него свой голосъ? спрашивалъ господинъ фонъ-Гей. Когда Антонъ, вполнѣ полагаясь на ходатайство брата, счелъ возможнымъ отвѣчать утвердительно, ландратъ сдвинулъ плечами и выразилъ удивленіе, что барону не угодно почтить своимъ выборомъ человѣка номоложо, съ болѣе свѣжими силами. Можетъ ли проситель представить свидѣтельство врача объ удовлетворительномъ здоровьи? спрашивалъ фонъ-Гей. Тогда Антонъ, чтобы ускорить рѣшеніе дѣла, отправился къ знакомому окружному медику, который подвергъ его тщательному освидѣтельствованію.
   Дойдя до этого мѣста своего разсказа, Антонъ вдругъ замолчалъ и, понуривъ голову, тупо глядѣлъ въ землю. Потомъ, тяжело вздохнувъ, онъ продолжалъ:
   -- Ну, Фрицъ, теперь все со мною кончено: -- я еще нѣсколько времени прострадаю на этомъ свѣтѣ, но, но мнѣнію доктора, всему скоро будетъ конецъ. Да и слава Богу. Опротивѣла мнѣ жизнь, и сели бы я только зналъ, что моему Лео будетъ житься сноснѣе, то лучше умереть сегодня, чѣмъ завтра.
   Лѣсничій давно уже опасался за жизнь брата, но ему было очень тяжело слышать, что самъ больной находилъ эти опасенія основательными. Его любящее сердце сильно протестовало.
   Онъ не хотѣлъ ничего слышать о смерти, увѣряя, что всѣ Гутманы были очень живучи, что отецъ жилъ восемьдесятъ, а дѣдъ даже восемьдесятъ пять лѣтъ; что мать и бабушка также наслаждались долголѣтней жизнію. Соглашаясь, что Антонъ никогда не пользовался крѣпкимъ тѣлосложеніемъ другихъ членовъ семьи, лѣсничій находилъ, однако, что это ничего не значитъ и что щедушные люди нерѣдко переживаютъ атлетовъ. Все пойдетъ, какъ по маслу, думалъ Фрицъ, лишь бы только Антонъ былъ спокойнѣе душою и совершенно выбросилъ изъ своей головы мысль содержать Лео на собственныя средства. Замѣчая, что его братскія, глубоко прочувствованныя слова производили нѣкоторое впечатлѣніе на Антона, лѣсничій заговорилъ потомъ и о намѣреніи барона. Фрицъ исчислилъ брату, какія выгоды могъ извлечь мальчикъ при подобномъ воспитаніи и объявилъ, что не принять этого великодушнаго предложенія значило бы тоже, что грѣшить противъ собственныхъ дѣтей и обнаруживать черную неблагодарность къ барону, который былъ постояннымъ благодѣтелемъ семейства Гутмановъ.
   Побуждаемый тайнымъ опасеніемъ наткнуться на рѣшительный отказъ Антона, лѣсничій говорилъ языкомъ такого живаго и настойчиваго убѣжденія, какой только былъ ему доступенъ. Тѣмъ пріятнѣе онъ удивился, что братъ, не показывая ни малѣйшей тѣни своей обычной щепетильности, сразу согласился съ его доводами.
   -- Дѣлайте, что хотите, сказалъ онъ съ безжизненной улыбкой, а я, съ тѣхъ поръ, какъ затворилъ за собой дверь доктора Гомана, не стану ни въ чемъ вамъ перечить.
   Найдя брата въ такомъ благопріятномъ настроенія духа, лѣсничій отважился высказать ему и другое свое желаніе. Оба мальчика за два дня до такой степени сдружились между собою, что для Фрица было бы необыкновенно отрадно, если бы ихъ не разлучали, а оставили жить вмѣстѣ, такъ какъ впослѣдствіи они должны же были жить въ тѣсномъ обществѣ въ пансіонѣ доктора Урбана.
   Сегодня вечеромъ краснорѣчіе лѣсничаго торжествовало одну побѣду за другою. Антонъ счелъ возможнымъ принять и это предложеніе; онъ даже какъ будто нѣсколько торопился свалить съ своихъ плечь всякую отвѣтственность за дальнѣйшее обезпеченное положеніе своего сына.
   Но потомъ имъ овладѣла старая хандра. Онъ хотѣлъ сейчасъ же идти домой и только съ большимъ трудомъ его удержали на ужинъ, за которымъ онъ чуть дотрогивался до тарелокъ. Какъ только ужинъ пришелъ къ концу, онъ собрался домой въ Фельдгеймъ при восходѣ луны, рѣшительно не позволяя проводить себя не только кому нибудь изъ семьи лѣсничаго, но даже собственному сыну.
   Итакъ, Лео поселился гостемъ въ домѣ своего дяди; заботливость, съ которою тетушка Мальхенъ починяла и дополняла его бѣдный гардеробъ и скудный запасъ бѣлья, доказывали, что доброй женщинѣ пришлось совершенно по сердцу желаніе брата -- смотрѣть на Лео, какъ полноправнаго члена семьи.
   Тетушка Мальхенъ впродолженіи этихъ дней вынесла столько разнообразныхъ душевныхъ потрясеній, что не знала даже, откуда найти время для работы и также для слезъ, на которыя она была такъ неистощимо щедра, имѣя на то самыя законныя побужденія. Близкій конецъ бѣднаго Антона, непонятное упрямство брата Фрица, спавшаго при открытомъ окошкѣ, не смотря на то, что замѣтно уменьшавшіяся дни не рѣдко становились по утрамъ и вечерамъ озязательно холодными, положеніе бѣдняжки Лео, угрожаемаго сиротствомъ, опасность другихъ двухъ дѣтей также остаться одинокими на бѣломъ свѣтѣ въ случаѣ смерти отца, пренебрегающаго своимъ здоровьемъ,-- всѣ эти заботы и мучительныя соображенія могли бы поколебать и болѣе твердое сердце, чѣмъ то, которое стучало въ груди доброй хозяйки. Но и это было невсе. Еще болѣе горя доставило ей новое рѣшеніе, составленное относительно будущности Бальтера. Отчего скажите пожалуйста, быть ему ни тѣмъ, чѣмъ были его отецъ и дѣдъ -- честнымъ, богобоязливымъ, искуснымъ лѣсничимъ? Справедливо и честно ли человѣка, которому самъ Богъ предначерталъ направленіе жизни, сбивать на другую дорогу неизвѣстно куда ведущую? Что принесло двумъ сестрамъ Гутманъ ихъ упрямое бѣгство изъ свѣжаго, зеленаго лѣса въ сѣрый, пыльный городъ, кромѣ несчастья, тоски, да нѣсколькихъ жалкихъ и очень сомнительныхъ выгодъ? Развѣ Антонъ при всѣхъ своихъ дарованіяхъ не сдѣлался несчастнѣйшимъ человѣкомъ? Развѣ совѣсть Сары была такъ чиста, какъ бы она этого желала, когда передъ сномъ она творила Господу Богу свою вечернюю молитву? Да и молилась ли еще Сара? Этотъ пунктъ Мальхенъ подвергла самому серьезному сомнѣнію и, предполагая, что сестра нуждается въ ея заступничествѣ, никогда не пропускала ея имени въ своей молитвѣ. И теперь ея любимчикъ, ея кумиръ, ея Вальтеръ долженъ пойти по тѣмъ же богопротивнымъ слѣдамъ, подвергаться опасности запятнать свою чистую душу въ грязи развратнаго общества, свою здоровую головку затемнить чрезмѣрными умственными истязаніями. Ученіе никогда не было для него такъ необыкновенно легко, какъ для Сильвіи, которая удерживала въ памяти все, что только пробѣгала глазами, какъ для Лео, который былъ совсѣмъ не то, что другіе мальчики, и котораго съ другими дѣтьми и сравнивать невозможно.
   Даже допуская, что, Вальтеръ, изучивъ богословіе, сдѣлается проповѣдникомъ -- все-таки остается рѣшить мучительный вопросъ:-- кто же замѣнитъ Фрица, когда его одолѣетъ смерть или старость? Тетушка Мальхенъ должна была мысленно отвѣтить себѣ: другой посторонній человѣкъ его замѣнитъ, незнакомецъ будетъ здѣсь распоряжаться и заправлять мѣстами, съ которыми связано столько воспоминаній, надъ которыми витаетъ духъ милыхъ родныхъ сердцу покойниковъ, давно уже перешедшихъ въ вѣчность. А она, здѣсь родившаяся и здѣсь надѣявшаяся умереть, принуждена будетъ занести ногу черезъ чужой порогъ, грѣться у чужого очага и испустить вздохъ въ комнатѣ, которая угрюмо будетъ глядѣть на нее съ, своими обоями и красками, незнакомыми для глазъ умирающей...
   Эта печальная мысль день и ночь преслѣдовала добрую старушку и даже во снѣ являлась ей подъ тѣмъ или инымъ видомъ. Подобно тому, какъ человѣкъ думаетъ и, быть можетъ, не ошибается, что онъ никогда такъ горячо не любилъ близкихъ сердцу, какъ въ минуту разлуки съ ними,-- тетушкѣ Мальхенъ казалось, что никогда домъ лѣсничаго не былъ для нея такою милою родиной какъ теперь, когда она уже распрощалась съ нимъ мысленно.
   Привѣтливый одноэтажный домикъ, съ низенькой и далеко выступавшей впередъ крышей; его окна, размѣщенныя по три съ каждой стороны двери, казались нѣсколько покосившимися направо и налѣво; непосвященному могло представиться, что отворить ихъ трудно, а затворить невозможно; но за то, стекла въ нихъ были безукоризненно прозрачны, а гардины ослѣпительно бѣлы. Надъ дверью поднималась еще пристройка съ торчавшимъ вверху оленьимъ рогомъ и двумя окнами, передъ которыми былъ устроенъ большой, выкрашенный зеленой краской цвѣтникъ, гдѣ круглое лѣто цвѣли въ горшкахъ великолѣпнѣйшіе садовые цвѣты. Эта верхняя комната служила съ незапамятныхъ лѣтъ убѣжищемъ тетушки Мальхснъ, которая сама не помнила, когда сюда вошла. Цвѣтникъ составлялъ предметъ ея особенной гордости. Но сколько она можетъ себѣ припомнить, еще никогда онъ не щеголялъ такимъ роскошнымъ изобиліемъ, какъ въ настоящую осень. Она невольно на него поглядывала, когда подъ вечерокъ гуляла на небольшомъ лугу, проходившемъ отъ дома до ближняго лѣса. Лужокъ этотъ былъ освященъ многими воспоминаніями. Здѣсь она въ нѣжномъ дѣтствѣ, на глазахъ родителей, на глазахъ дѣдушки, котораго портретъ висѣлъ въ комнатѣ надъ диваномъ, играла съ своими сестрами -- въ сумерки, когда съ голубаго неба заблещутъ звѣздочки -- въ тѣ прекрасныя дѣтскія игры, которыхъ кроткое обаяніе и полумистическій смыслъ едва ли могутъ быть поняты остывшимъ сердцемъ взрослаго. Здѣсь на этомъ самомъ открытомъ мѣстѣ стоялъ Фрицъ, когда въ ту страшную ночь французы потащили его изъ дому. Здѣсь она видѣла три похоронныя процессіи, сопровождавшія гробы ея дѣда, отца и матери, на гухгеймское кладбище. Здѣсь она приготовляла свадебный столъ, когда Фрицъ ввелъ въ свой домъ дочь лѣсничаго изъ сосѣдняго Шварценбаха,-- прелестную, блѣднолицую, молодую женщину съ прекрасными, кроткими голубыми глазами, которая постоянно хворала и умерла, давъ жизнь двумъ малюткамъ. Тогда тетушка Мальхенъ опять вступила въ свои прежнія права, но вмѣстѣ съ ними должна была принять на себя новую, великую и святую обязанность -- воспитывать бѣдныхъ малютокъ, такъ рано лишившихся матери. Теперь-то наконецъ открылось для доброй, трудолюбивой, готовой на самопожертвованіе старушки обширное поле дѣятельности. Теперь-то она могла себя мучить, цѣлые дни работать, цѣлыя ночи не спать, вкушать и горе, и радости, все хороня въ своемъ честномъ, любящемъ сердцѣ. Но какъ заплатили ой дѣти за ея неутомимыя заботы! Былъ ли между ними кто другой, похожій на Вальтера съ его ангельски непорочными голубыми глазами, съ его послушаніемъ и скромностью, съ его честностью и добродушіемъ! А Сильвія! Добрая женщина впадала въ глубокую задумчивость всякій разъ, какъ пыталась опредѣлить настоящій характеръ этой дѣвочки. Часто ей казалось, что она нашла ключъ къ загадкѣ; но гораздо чаще она грустно покачивала головой и должна была сознаться, что еще далѣе отошла отъ истины. На всѣ предметы Сильвія имѣла свои особенные взгляды, нерѣдко до того странные, что тетушка Мальхенъ не на шутку пугалась. На этого ребенка рѣшительно нельзя было подѣйствовать отборно крупными словами и тѣми моральными назиданіями, на которыя такъ щедры родители и воспитатели. На каждое замѣчаніе въ родѣ: ты должна, она всякій разъ возражала своимъ почему? и ужъ кто ей на эти "почему, да зачѣмъ" и многое подобное новъ состояніи отвѣтить, тотъ напрасно бы сталъ разсчитывать на ея послушаніе. Но за то добрымъ словомъ съ ней можно было сдѣлать все, что угодно, а когда тетушка Мальхенъ въ своемъ замѣшательствѣ и отчаяніи прибѣгала къ слезамъ, что случалось довольно нерѣдко, упрямой Сильвіи рѣшительно нельзя было узнать. Она бросалась къ доброй старушкѣ на шею, осыпала тетушку самыми нѣжными страстными поцfлуями, умоляла ее успокоиться, клялась и божилась, что съ этихъ поръ Сильвія будетъ вести себя какъ самая послушная, умненькая дѣвочка и никогда,-- о, никогда больше, не обидитъ свою милую безцѣнную тетеньку. Однако Мальхенъ никогда не замѣчала, чтобы за этимъ бурно сокрушеннымъ покаяніемъ слѣдовало исправленіе. Полчаса спустя дѣвочка опять обращалась къ своимъ обычнымъ капризнымъ выходкамъ, и въ этомъ случаѣ тетушка Мальхенъ была похожа на добрую индюшку, съ мучительнымъ отчаяніемъ бѣгающую по берегу пруда, въ то время, какъ утенокъ, ввѣренный ея нѣжному попеченію, преспокойно полощется себѣ подалѣе въ своей родной стихіи.
   Былъ у тетушки Мальхенъ еще третій питомецъ, котораго ужь ни какъ нельзя сравнить съ шаловливымъ утенкомъ, а скорѣе, быть можетъ, слѣдовало бы назвать молодымъ соколомъ, который съ весны гордо и угрюмо сидитъ на жерди своей, поставленной во дворѣ деревянной клѣтки и злобно поднимаетъ перья когда кто нибудь къ нему подходитъ. Тетушка Мальхенъ ни какъ не могла освободиться отъ мысли, что этотъ мрачный ея питомецъ подобно отцу, не рождеyъ для счастія. Старушку уже безпокоили его черные глаза, наслѣдованные отъ матери, принадлежавшей къ цыганской семьѣ, поселившсйся въ Фельдгеймѣ въ эпоху стараго Фрица (Фридриха великаго). Гартвигъ, молодой королевскій лѣсничій, лѣтъ за двадцать пять передъ тѣмъ застрѣлившійся въ Нессельбрухѣ, обладалъ необыкновенно черными глазами. Добрая старушка чуть не плакала при видѣ глазъ Лео, устремленныхъ вдаль, какъ будто пристально, но съ какимъ-то тускло неопредѣленнымъ выраженіемъ, полнымъ беззвучной грусти. Казалось, что, въ подобныя минуты, мальчикъ читалъ въ книгѣ своего грядущаго. Нѣсколько разъ уже тетушка брала въ руки карты, чтобъ узнать наконецъ, что ожидало его впереди и насколько справедливы были ея опасенія, но каждый разъ тайный ужасъ не позволялъ ей выспросить окончательный отвѣть оракула. Въ числѣ многихъ нравственныхъ правилъ этой робкой. дѣтски вѣрующей души было одно, гласившее, что "писать дьявола на стѣнѣ не слѣдуетъ." Если для Лео впереди не предстоитъ ничего хорошаго, то она, по крайней мѣрѣ, не хотѣла знать, въ какомъ видѣ обрушится на него несчастіе.
   

ГЛАВА ШЕСТАЯ.

   И, однако, эти дни были лучшими въ ряду прожитыхъ Лео до сихъ поръ. Избавляясь отъ назойливаго общества больного, капризнаго старика, который, самъ этого не зная и не желая, мучилъ мальчика съ необыкновенной жестокостью; освободясь отъ образа жизни, который уже началъ подтачивать его крѣпкое здоровье, Лео почувствовалъ присутствіе, надъ домомъ лѣсничаго, отраднаго мира, который проникалъ и въ его юное сердце. По мѣрѣ того, какъ ослаблялось напряженіе его нравственныхъ силъ, на которое осудилъ его отецъ, лучшія стороны его натуры стали разоблачаться все болѣе и болѣе. Въ немъ происходило тоже, что и въ погодѣ: за періодомъ невыносимаго зноя, котораго не могли освѣжить частые и страшные ливни, наступила на дворѣ кроткая, благотворная умѣренность воздуха.
   Въ эти прекрасные дни ранней осени домъ лѣсничаго въ Тухгеймѣ представлялъ очаровательное убѣжище. Даже въ раю солнце не могло бы свѣтить лучезарнѣе, а небо блистать болѣе чистой и прозрачною синевою. Старыя буковыя деревья и дубы, окружавшіе поляну, гдѣ былъ расположенъ домъ съ другими постройками, стояли такъ тихо, такъ торжественно, какъ будто уже распрощались съ золотымъ блескомъ солнца, котораго лучи такъ же рѣзво играли въ темнѣющей зелени лѣса въ ожиданіи зимы, оледѣняющей и солнечные лучи, и чрезъ нихъ -- всю жизнь. Въ маленькомъ садикѣ позади дома цвѣли астры, георгины и нѣсколько розовыхъ кустовъ; но бѣлыя лѣтнія нити, летавшія въ воздухѣ, возвѣщали, что время цвѣтовъ уже миновало. За то, сквозь скудную зелень заблестѣли уже яблоки, темнѣе и темнѣе окрашивались грозды на широколиственныхъ виноградныхъ лозахъ, тянувшихся вверхъ по шпалерамъ, почти до самого гребня крыши, по южной сторонѣ стѣны дома.
   Эти и другія черты осенняго вида природы отпечатлѣвались въ совершенно одинокомъ пространствѣ съ особенной рѣзкостью и возбуждали поэтическое настроеніе страстнаго мальчика, который выражалъ состояніе своей души то въ грустныхъ, то въ веселыхъ, то въ спокойно-ясныхъ, то въ дико безпорядочныхъ напѣвахъ. Особенно по вечерамъ, когда голоса природы явственнѣе сообщались съ его возбужденными чувствами, онъ ощущалъ въ себѣ какое то непостижимое безпокойство. Глухой звукъ падающаго плода, шелестъ ночнаго вѣтра между листьями, на которыхъ почивало трепетное сіяніе луны, отдаленный крикъ журавлей, пролетающихъ въ тонкомъ воздухѣ поднебесной вышины -- все это сливалось дли Лео въ общую мелодію, для которой слова являлись у него обильной рѣкою. Часто Вальтеръ, спавшій съ нимъ въ одной верхней комнатѣ, удивлялся проснувшись по утру, что бумага, оставшаяся чистою вечеромъ, когда они ложились спать, теперь была исписана стихами, которые добродушному мальчику казались величайшимъ произведеніемъ, какое только когда-нибудь было доступно человѣческому вдохновенію. Вальтеръ былъ одаренъ въ высшей степени впечатлительной душой, но поэтическій зародышъ еще спалъ въ ней, глубоко завернутый въ свою зеленую оболочку. Вальтеръ не думалъ писать стиховъ, не зналъ какъ они пишутся и не постигалъ, откуда Лео бралъ всѣ эти дивныя слова, всѣ эти мелодическія созвучія. Вальтеръ упрекалъ себя въ необыкновенной глупости, когда увидѣлъ, что его болѣе даровитый товарищъ могъ все это набросить съ непостижимой легкостью, какъ бы шутя. Часто ему было грустно также, что онъ не только многаго не понялъ съ перваго разу, но даже и по неоднократномъ прочтеніи. Но никогда зависть не поселялась въ его сердцѣ и еще менѣе сомнѣніе въ геніальности его кузина. Ему не приходило въ голову спросить себя: былъ ли какой нибудь смыслъ въ тѣхъ звучныхъ фразахъ автора, въ которыхъ, дѣйствительно, нельзя было бы отыскать никакого. Лео былъ для него образцомъ, свѣтиломъ, идеаломъ. Произвесть то, что произвелъ Лео, Вальтеръ считалъ для себя такою же невозможностью, какъ полетѣть въ Африку съ ласточками и аистами. Такъ все болѣе и болѣе между двумя мальчиками завязывалась дружба, которая, по крайней мѣрѣ, со стороны Вальтера была проникнута искренностью и энтузіазмомъ; поразительный контрастъ съ нею составляли взаимныя отношенія между Лео и Сильвіей.
   Въ этихъ отношеніяхъ, съ тѣхъ торъ, какъ Лео поселялся въ домѣ лѣсничаго, произошла значительная перемѣна. Если ранѣе мальчикъ считалъ Сильвію, бывшую нѣсколькими годами его моложе, существомъ низшимъ и обращался съ нею сообразно съ этимъ мнѣніемъ, то теперь онъ чувствовалъ къ ней, что-то въ родѣ страха. Онъ уже болѣе не возражалъ ей раздражительно и высокомѣрно, какъ это дѣлалъ прежде при всякомъ удобномъ случаѣ, но, подобно человѣку, котораго языкъ связанъ уваженьемъ, встрѣчалъ упорнымъ молчаніемъ всѣ ея странныя, часто непростительныя причуды, даже когда онѣ были направлены прямо противъ него. Эта перемѣна его поведенія рѣзко бросалась всѣмъ въ глаза и сама Сильвія замѣтила ее не позже другихъ. Но удивительно, что Сильвію, вообще такъ легко побѣждаемую снисходительностью, кротость Лео, повидимому, ни сколько не тронула. Можно было бы подумать, что еще вчера вечеромъ онъ нанесъ ей такое чувствительное оскорбленіе, какое нельзя отмолить никакимъ раскаяніемъ. Разумѣется, тетушка Мальхенъ безъ устали усовѣщивала ее быть дружественнѣе. Но упрямая дѣвочка не хотѣла и слышать о примиреніи. "Что ему нужно? что онъ тутъ дѣлаетъ? кричала она:-- ужь не должна ли я быть къ нему добра за то, что черезъ него вы ругаете меня съ утра до вечера? Чѣмъ я виновата, что не могу терпѣть этого противнаго цыганенка? Не довѣряй ему, тетушка, что онъ прикидывается такимъ тихенькимъ барашкомъ. Онъ презираетъ насъ всѣхъ, потому только, что знаетъ крошечку по латыни да пишетъ стишки, какъ говоритъ Вальтеръ. По латыни! Стишки? Я и сама могу быть на это способна, если только захочу!" И дѣвочка дѣлала губами презрительную гримаску, потряхивая роскошными локонами.
   Съ отвращеніемъ, которымъ Сильвія нарочно щеголяла передъ всѣми, мало согласовались тѣ неимовѣрныя усилія, какія она дѣлала, чтобы какъ можно ближе подойти къ умственному уровню ненавистнаго мальчишки. Она старалась доставать тѣ книги, изъ которыхъ онъ почерпалъ свѣденія о чужихъ странахъ и народахъ; она цѣлыми сотнями заучивала французскія вокабулы, чтобъ только имѣть предъ нимъ какое-нибудь ничтожное преимущество; она рѣшилась даже унизиться и просила Лео преподавать ей латинскій языкъ. Когда онъ на это согласился, Сильвія, дѣйствительно, въ самое короткое время ознакомилась съ начальными основаніями языка. Но даже и эти совмѣстныя занятія не привели ее къ болѣе кроткому обращенію съ двоюроднымъ братомъ. Она приняла его согласіе трудиться для нея съ суровымъ замѣшательствомъ, не выразивъ ни однимъ словомъ, ни однимъ знакомъ своей благодарности. "Онъ можетъ отказаться -- это его дѣло; онъ можетъ быть уже тѣмъ доволенъ, что я хочу у него учиться" сказала она надменно, когда тетушка упрекала ее въ неблагодарности.-- "Ты завидуешь Лео," сказалъ Вальтеръ, "тебѣ сильно хочется знать, сколько онъ знаетъ и такъ же легко выучиться -- вотъ въ чемъ все дѣло." -- "Когда мнѣ будетъ столько же лѣтъ, сколько Лео," возразила Сильвія, "то и я поровняюсь съ нимъ въ знаніи, а что касается до легкости учиться, то это еще вопросъ; кому изъ насъ легче учиться -- мнѣ или ему." Отецъ, котораго капризное поведеніе Сильвіи серьозно печалило, съ своей стороны усовѣщивалъ ее самыми дружескими, сердечными словами. Кто нарушаетъ долгъ гостепріимства, говорилъ онъ ей, тотъ дѣлаетъ очень и очень дурно; всѣ мы должны любить ближняго, какъ самихъ себя; нуждающійся человѣкъ, какъ ближній, также имѣетъ право на наше участіе, а бѣдный Лео очевидно нуждается въ помощи.-- "Да, это какъ разъ идетъ къ Лео," перебила Сильвія, несчастный, котораго Агаснеръ прогналъ съ своего порога былъ Христосъ, а Лео также воображаетъ себя спасителемъ." -- Какая ты еще дурочка, если мозкешь говорить подобныя вещи, замѣтилъ отецъ.-- "Да ужь я знаю, что говорю," заключила Сильвія.
   Честный лѣсничій замолчалъ въ сильномъ недоумѣніи и поспѣшилъ сообщить сестрѣ Мальхенъ странное замѣчаніе дѣвочки. "Просто не знаю, что съ ней дѣлать, сказалъ онъ: эта дѣвочка -- настоящая молоденькая тонкая ель; можно ее сломить, но не согнуть."
   Тетушка Мальхенъ покачала головою. "Богъ такъ устроилъ, Фрицъ, что деревья не могутъ рости до неба; онъ же, милосердый, и наше дитя сохранитъ отъ высокомѣрія и грѣха. Однако, Фрицъ, наша отвѣтственность отъ этого не уменьшается и наказаніе за наше нерадѣніе не смягчится."
   Лѣсничій, изъ долгаго опыта знавшій о чемъ сестра вела рѣчь, при другихъ обстоятельствахъ прервалъ бы разговоръ сердитымъ ворчаніемъ; но теперь онъ чувствовалъ себя поставленнымъ въ такое затруднительное положеніе, что счелъ нужнымъ принять эту суровую проповѣдь, какъ заслуженную рѣчь.
   Лѣсничему вообще не нравились слезы и еще менѣе -- если отъ плачущаго зависѣло унять ихъ теченіе. Однако упрямство Сильвіи и крайнее огрубѣніе ея сердца перепугали его не на шутку; чистая душа его смутилась призракомъ нравственной вины, которую онъ неизвѣстно почему свалилъ на себя. Поэтому на предложеніе Мальхенъ отправиться всей семьѣ въ церковь въ слѣдующее воскресенье, онъ отвѣчалъ почти боязливымъ согласіемъ.
   "Человѣкъ живетъ на землѣ не ради одного угожденія самому себѣ", раздумывалъ онъ, когда шелъ лѣсомъ, съ ружьемъ на плечѣ, черезъ четверть часа послѣ этой бесѣды:-- "жить для самого себя никто не можетъ. Другіе должны жить для насъ, мы для другихъ; напримѣръ, для нашихъ дѣтей; наши дѣти въ свою очередь будутъ умнѣе для своихъ и такъ далѣе впродолженіи вѣковъ. Иначе человѣчество существовать и не можетъ: оно, какъ лѣсъ, возрождается изъ самого себя. Въ лѣсу также одно дерево защищаетъ другое, чтобы ненастье не обрушивалось на одно дерево и чтобы дождь и солнечная теплота были распредѣлены равномѣрно между всѣми членами семьи. Въ лѣсу потому именно такъ и хорошо, что тамъ всѣ подчиняются одному общему закону; вотъ почему лѣсъ издаетъ такой могучій шумъ, вотъ почему солнце свѣтитъ здѣсь вдвое привѣтливѣе".
   Лѣсничій продолжалъ преслѣдовать эту мысль далѣе, и скоро совершенно примирился съ своей совѣстью. "Да, наконецъ, вѣдь Мальхенъ совершенно права", заключилъ онъ свои размышленія: "не всѣ одинаково мыслятъ, и я не могу требовать, чтобы дѣти мои въ этомъ отношеніи дѣйствовали совершенно подобно мнѣ. Поэтому не надобно закрывать для нихъ дорогу, по которой "теченіи столькихъ вѣковъ шло неисчислимое человѣчество, и которая часто, безъ всякаго сомнѣнія, прямо приводила къ цѣли. Вѣдь я самъ указываю незнакомому съ лѣсомъ не на извилистыя тропинки, извѣстныя одному мнѣ, а на большую, широкую дорогу, на которой трудно кому нибудь заблудиться."
   

ГЛАВА СЕДЬМАЯ.

   Было чудное осеннее утро воскреснаго дня, въ который семейство тухгеймскаго лѣсничаго собралось въ церковь. Дорога вела ихъ черезъ лѣсъ до половины по тому же направленію, но которому надобно было идти въ замокъ. Золотые огоньки пробѣгали по вѣтвямъ, качаемымъ кроткимъ вѣтеркомъ. Кругомъ царила безконечная, словно наскучившая жизнію тишина; какой-то сладкій, просящій смерти покой шелестѣлъ между побурѣвшими листьями, чувствовался въ влажномъ испареніи листопада, мѣстами застилавшаго землю довольно густымъ слоемъ. По временамъ въ ясномъ воздухѣ звучала гармонически замирающая перекличка улетающихъ птицъ. На большой полянѣ у окраины лѣса стояли два оленя, глядѣвшіе издали съ любопытствомъ, но безъ страха на мирную семью благочестивыхъ странниковъ.
   Лѣсничій шелъ тихо и задумчиво ровными, медленными шагами. На немъ былъ его лучшій, зеленый форменный мундиръ съ короткой таліей и узкими рукавами, какъ требовала послѣдняя мода, а голову его покрывала праздничная фуражка, которой фасонъ былъ, кажется, скроенъ по образцу фуражекъ ландвера военнаго времени. ЭтоДъ костюмъ дополнялся чернымъ шелковымъ галстукомъ, изъ-за котораго выглядывалъ воротъ рубашки, бѣлымъ, сверху до низу застегнутымъ камзоломъ и желтыми штанами съ сѣрыми штиблетами. Злоязычные увѣряли, что онъ носилъ эти штиблеты изъ желанія щегольнуть своими красивыми ляшками и небольшими, хорошо сформированными ногами, не смотря на небезупречную красоту башмаковъ. Какъ-бы то ни было, лѣсничій Фрицъ Гутманъ былъ очень видный мужчина, и, глядя на него, легко можно было повѣрить, что въ своей молодости онъ отлично танцовалъ, бѣгалъ и прыгалъ на всякія разстоянія и пользовался расположеніемъ прекраснаго пола, хотя по лицу его нельзя было назвать въ строгомъ смыслѣ красавцемъ. Въ глазахъ сестры Мальхенъ онъ не утратилъ ни одного изъ своихъ прежнихъ преимуществъ, и сегодня утромъ она также считала его вполнѣ красивымъ мужчиной, когда онъ прошелся нѣсколько шаговъ передъ нею. Съ самымъ чистымъ наслажденіемъ, какое только можетъ ощущать сердце, она лелѣяла его плотную фигуру своимъ взглядомъ и молила Бога, чтобы оба мальчика, шедшіе возлѣ нея, были современемъ также красивы и сильны, и особенно такъ честны и добродушны, какъ онъ.
   Сильвія шла подлѣ тетки. Голубые глазки, обыкновенно глядѣвшіе на все съ такимъ дерзкимъ любопытствомъ, сегодня были прикованы къ землѣ. Тегушка Мальхенъ не преминула надѣлить ее самыми трогательными назиданіями, умоляя, "по крайней мѣрѣ, не осквернять святаго воскреснаго дня грубостью я высокомѣріемъ". Такъ какъ день былъ воскресный и погода стояла прекрасная, то слова доброй старушки произвели свое дѣйствіе на сердце Сильвіи, которое, убаюкиваемое надеждой пріятной прогулки и восхищенное колокольнымъ звономъ, долетавшимъ изъ Тухгейма по ясному воздуху, было настроено сегодня довольно кротко и человѣколюбиво.
   Бросившись опять къ теткѣ на шею, она обѣщала со слезами и поцѣлуями во всемъ раскаяться, измѣниться, понравиться. Она всегда будетъ слушаться и любить отца и брата, а что касается до Лео, то она больше никогда -- даже за спиною -- не назоветъ его цыганенкомъ. При этомъ шалунья вся въ слезахъ вдругъ разсмѣялась и сказала: "ну, да право же, тетенька, онъ нохоямъ на цыганенка!" Затѣмъ опять пошли клятвенныя увѣренія, что это было сказано рѣшительно въ послѣдній разъ. Теперь она не хотѣла поднимать вверхъ своихъ длинныхъ рѣсницъ, изъ страха, что фигура Лео опять можетъ возбудить въ ней злую насмѣшку и заставитъ бѣдную дѣвочку согрѣшить, хотя бы только мысленно.
   На половинѣ подъема горы замка, дорога повернула въ деревню, направляясь по долинѣ. Къ немалому ужасу тетушки Мальхенъ они дошли до церкви въ то самое время, когда, по окончаніи первой пѣсни и предъ началомъ проповѣди церковныя двери должны были скоро запереться. Неслышными, торопливыми шагами она стала пробираться къ своему мѣсту, сопровождаемая Сильвіей и двумя мальчиками; лѣсничій же предпочелъ постоять близь дверей, у столба, достаточно скрывавшаго его отъ глазъ проповѣдника и прихожанъ.
   Сегодня церковь была биткомъ полна народу, отчего докторъ Урбанъ говорилъ необыкновенно хорошо. Его звучный голосъ разносился по всему пространству церкви, проникая въ каждую, самую отдаленную нишу. Докторъ Урбанъ отлично зналъ, что онъ обладаетъ звонкимъ, гибкимъ голосомъ; послѣ многихъ и довольно трудныхъ опытовъ, ему, наконецъ, удалось вполнѣ примѣниться къ акустическому устройству церкви. Онъ мастерски умѣлъ соразмѣрять тоны, и этимъ производилъ, особенно въ концѣ длинной фразы, великолѣпнѣйшій Эффектъ. Казалось, будто окрыленное слово возносилось къ самому небу и тамъ кротко звучало, повторяемое хорами ангеловъ.
   Своимъ текстомъ докторъ Урбанъ выбралъ слова апостола: "если бы я говорилъ человѣческими и ангельскими языками, но не имѣлъ бы въ себѣ любви, то былъ бы похожъ на мѣдь звенящую или на кимвалъ бряцающій". Онъ говорилъ о сынахъ міра сего, сладкорѣчивыхъ и словообильныхъ, которые такъ хорошо умѣютъ взывать: Господи! Господи! и всякого обольщаютъ своимъ сладкоязычіемъ, въ сердцѣ же ихъ гнѣздится одна суета, ложь и обманъ. Такъ многіе цвѣты, росписаннью чудными красками, не издаютъ, однако, отъ своихъ лепестковъ никакого отраднаго, язвительнаго благоуханія; такъ тѣла змѣй играютъ при блескѣ лѣтняго солнца радужными цвѣтами, а между тѣмъ, это -- холодныя, ядовитыя твари, осужденныя Господомъ пресмыкаться и пожирать прахъ земной. Но и эти сравненія далеко не имѣютъ всей настоящей силы; человѣкъ, нищій любовью, гораздо гнуснѣе неблагоуханнаго цвѣтка и ядовитой гадины. Человѣкъ, лишенный чувства любви, не можетъ ограничиваться тѣмъ, что не дѣлаетъ ближнему добра; онъ долженъ еще дѣлать ему зло, онъ долженъ вредить, разрушать, уничтожать. Человѣкъ безъ любви ужаснѣе самого дикаго звѣря. Міръ безъ любви обратился бы въ хаосъ -- въ ревущій мракъ, гдѣ кишатъ чудовища, которыя жадными зубами вонзаются другъ въ друга, которыя признаютъ одно право -- право сильнаго надъ слабымъ, одинъ законъ -- беззаконіе,-- ночь и ужасъ, повсемѣстное злодѣйство и холодъ смерти! При сильныхъ звукахъ, которые проповѣдникъ сообщилъ этимъ страшнымъ словамъ, задрожалъ домъ божій, затрепетали сердца благочестивыхъ слушателей. Казалось, словно день былъ омраченъ приближеніемъ ночи, которой ужасъ ораторъ изобразилъ такими потрясающими чертами. Прихожане чуть переводили дыханіе изъ страха, что на нихъ можетъ обрушиться гибель, которая, казалось, витала надъ ихъ головами, въ воздухѣ. Но вдругъ всѣмъ почудилось, что заговорилъ другой человѣкъ голосомъ мягкимъ и успокоивающимъ.
   Но что я вижу? говорилъ кроткій голосъ. Въ необъятномъ хаосѣ вдругъ распространяется теплота, и гдѣ теплота эта становится гуще, тамъ вспыхиваетъ пламя,-- сначала здѣсь, потомъ вонъ тамъ, наконецъ вездѣ, подобно тому, какъ на ночномъ небѣ загорается сначала одна звѣздочка, за ней другая, третья -- и вотъ весь небосклонъ засѣвается миріадами сверкающихъ міровъ! Эта теплота, о братія и сестры, это пламя, этотъ свѣтъ -- есть любовь и т. д.
   Быть можетъ, въ то мгновеніе, когда съ кафедры было произнесено слово -- любовь, между слушателями не нашлось ни одного, котораго сердце не было бы тронуто этой прекрасной проповѣдью; но впечатлительное сердце Лео было объято пламенемъ. Щеки его пылали; когда рѣчь шла о хаосѣ, лобъ мальчика былъ омраченъ тяжелыми тучами, но когда была восхваляема любовь словами, казалось, звучавшими съ самаго неба, изъ глазъ Лео заструились свѣтлыя капли. Да, да, именно такъ надѣялся онъ со временемъ возвѣщать о Богѣ въ пустынѣ язычникамъ!
   Въ пылкомъ увлеченіи мальчикъ поднялся съ своего мѣста. Вотъ онъ стоитъ, весь выпрямившись; высокій лобъ открытъ, длинные, черные волосы откинуты назадъ; глаза, завѣшенные, словно флеромъ, крупными слезами, впились въ лицо проповѣдника. Но проповѣдника нѣтъ; кафедра исчезла; высокій церковный сводъ раздвинулся, и вверху заблестѣло безоблачное голубое небо; толстыя колонны замѣнились величественными елями, между вѣтвями которыхъ рѣзвился утренній вѣтерокъ. Съ шелестомъ лѣса смѣшивался шумъ водопадовъ, а тамъ, по другую сторону, то въ прохладной тѣни деревьевъ, то при блескѣ золотого солнушка -- обнаженныя, бѣлыя формы очаровательнаго призрака плескались въ прозрачной влагѣ
   Сильнѣе зазвучалъ органъ, и мечтатель очнулся: возлѣ него стояла Сильвія; она взяла его за руку; ея голубые глазки, глядѣвшіе на него съ выраженіемъ нѣмой мольбы, были заплаканы.
   -- Не хочешь-ли пѣть по моей книгѣ, Лео? сказала она, садясь и давая ему подлѣ себя мѣсто.
   -- Я не могу пѣть, отвѣчалъ мальчикъ въ замѣшательствѣ.
   -- Ну, покрайней мѣрѣ, гляди въ книгу.
   Сквозь высокія, узкія окна падали внутрь косыя солнечныя полосы, въ которыхъ кружились безчисленныя пылинки. Органъ гремѣлъ, звучнѣе и торжественнѣе раздавалось пѣніе. Тетушка Мальхенъ, глядя на дѣтей, сидѣвшихъ согласно другъ подлѣ друга съ преображенными, какъ ей казалось, лицами, заливалась обильными слезами радости и восхваляла милосерднаго Бога, дарующаго силу своему служителю размягчать сердца грѣшниковъ, вселяя въ людяхъ любовь, безъ которой мы не больше, какъ мѣдь звенящая или кимвалъ бряцающій.
   Это же объясняла она и Сильвіи, когда всѣ они были на кладбищѣ передъ церковными дверьми.
   Сильвія покраснѣла до макушки.
   -- Лучше было бы мнѣ одной читать свою книгу, гордо сказала она, забросивъ назадъ голову съ волнистыми локонами.
   

ГЛАВА ВОСЬМАЯ.

   Минуты двѣ спустя лѣсничій въ сопровожденіи обоихъ мальчиковъ входилъ въ тѣнистый дворъ пастора, тогда какъ тетушка Мальхенъ и Сильвія отправились въ замокъ. Сумрачная прохлада, распространявшаяся подъ толстыми каштановыми деревьями, глубокая тишина, среди которой дрожалъ послѣдній отголосокъ колокольнаго звона, пасторской домъ, съ его узкими стрѣльчатыми окнами и прочей внѣшностью почтенной старины -- все это не могло не произвесть значительнаго впечатлѣнія на обоихъ юныхъ посѣтителей и даже на смугломъ лицѣ лѣсничаго появились двѣ многозначительныя морщины. Онъ взглянулъ на башенные часы и, по видимому, спрашивалъ себя, не лучше ли подождать нѣсколько минутъ; но потомъ онъ сдѣлалъ видъ, какъ будто ему стало стыдно откладывать визитъ, конечно, но совсѣмъ для него пріятный. По крайней мѣрѣ, онъ потянулъ звонокъ у двери съ такой энергической торопливостью, которая нисколько не вызывалась обстоятельствами.
   Дѣвушка, отворившая дверь, ввела гостей въ комнату нижняго этажа, гдѣ они тотчасъ же были приняты женой пастора. Эта малорослая, блѣднолицая дама протянула лѣсничему руку съ непритворной любезностью, и затѣмъ обернулась къ дѣтямъ, при одномъ видѣ которыхъ ея узкіе, покраснѣвшіе глаза наполнились слезами. "Ботъ такого возраста были бы мои близнецы", сказала она, "если бы ихъ не прибрала могила".
   Воспоминаніе о понесенной пятнадцать лѣтъ тому назадъ и ничѣмъ невознагражденной потерѣ дѣтей, изъ которыхъ одинъ родился мертвымъ, а другой не пережилъ и слѣдующаго дня, лишило маленькую даму и послѣдняго присутствія духа. Она стала проливать обильныя слезы, потомъ улыбнулась и просила лѣсничаго и "молодыхъ господъ" извинить ее, если она не умѣла приготовить имъ лучшаго пріема. Пригласивъ ихъ сѣсть на диванѣ, она опрокинула стоявшую предъ нимъ прекрасную фарфоровую вазу съ цвѣтами. База разбилась, вода изъ нея полилась на скатерть, оттуда на полъ, тщательно вытертый пескомъ. Мадамъ Урбанъ вскричала: "ахъ, Боже мой!" потомъ опять улыбнулась и просила посѣтителей не обращать вниманія на это ничтожное происшествіе. Однако, было видно, что безпокойство ея увеличивалось съ каждой минутой и возросло до высочайшей степени, когда въ сосѣдней комнатѣ послышалась тяжелая походка ногъ, обутыхъ въ скрипучіе сапоги, Она встала поспѣшно съ дивана, на который только-что сѣла, сказала болѣзненнымъ голосомъ: ахъ, Боже мой -- это мой мужъ!-- и опять улыбнулась.
   Д-ръ Урбанъ, сбросивъ съ себя церковную одежду, явился въ покойномъ домашнемъ черномъ сюртукѣ, который еще лучше обрисовывалъ его высокую, плотную фигуру. Его сѣрые глаза бросили на одно мгновеніе холодный, карающій взглядъ на супругу, въ которой онъ не замедлилъ узнать виновницу несчастія съ вазой; потомъ, обратясь къ лѣсничему и его молодымъ товарищамъ, онъ старался придать глазамъ своимъ выраженіе необыкновеннаго радушія.
   -- Дорогой гость почтилъ своимъ посѣщеніемъ мое убогое жилище! какъ говорятъ поэты! Ну, добро пожаловать, мой достойнѣйшій господинъ Гутманъ! Здравствуйте, добрый мой Вальтеръ, здравствуйте молодой Лео,-- а я слышалъ, что вы уже осилили греческій языкъ.
   Д-ръ Урбанъ протягивалъ своимъ гостямъ поочередно руку, потомъ, обратясь къ женѣ и указывая глазами на разбитую вазу, сказалъ ей голосомъ, котораго даже шутливый тонъ былъ тяжелъ для слуха:
   -- Ты бы могла предложить нашимъ дорогимъ посѣтителямъ какое нибудь другое угощеніе, вмѣсто обыкновенной и, какъ я полагаю, даже не свѣжей воды.
   Маленькая дама стала увѣрять нетвердымъ голосомъ, что для этого у ней еще не было времени.
   Пасторъ нахмурилъ лобъ и сказалъ съ улыбкой:
   -- Куда же у тебя дѣвается время, моя милая? Лѣсничій принялся увѣрять, что они позавтракали, еще до выхода изъ дома и что ровно въ часъ ихъ ожидаетъ обѣдъ въ замкѣ.
   Это новое доказательство постояннаго благоволенія барона къ семейству лѣсничаго разсердило пастора, неудостоившагося приглашенія; но съ другой стороны, честь, оказываемая его будущимъ воспитанникамъ, не могла быть неодобрена пасторомъ, "Ну да, это такъ!" сказалъ онъ: "милостивый баронъ желаетъ добра вамъ и всѣмъ вашимъ". Затѣмъ, такъ какъ никто не хотѣлъ слышать о тѣлесной пищѣ, онъ пригласилъ ихъ войдти въ свои комнаты, гдѣ молодые люди могли вкусить, покрайней мѣрѣ, пищи духовной.
   Говоря это, д-ръ Урбанъ открылъ дверь той комнаты, изъ которой вышелъ. Это было очень милое убѣжище, вокругъ котораго по стѣнамъ были разставлены шкапы съ книгами. По срединѣ на простомъ коврѣ помѣщался четырехугольный, покрытый зеленымъ сукномъ, столъ, къ которому были придвинуты три кресла на колесахъ и стулъ съ подушкой, обитой черной кожей. Зеленыя занавѣски смягчали свѣтъ, проникавшій сквозь высокія окна, отчего комнатѣ сообщалась какая-то отрадная уютность.
   -- Ахъ, какъ хорошо, я думаю, здѣсь работать, сказалъ въ восхищеніи Лео.
   -- Въ самомъ дѣлѣ, мой юный другъ? сказалъ д-ръ Урбанъ, положивъ свою широкую руку въ знакъ расположенія на плечо мальчика: -- отъ васъ зависитъ попробовать. Вотъ чернило, перо и бумага; вотъ лексиконъ, а вотъ исторія тридцатилѣтней войны Шиллера. Не возьметесь ли вы перевести отсюда полстраницы по латыни?
   -- Извольте, сказалъ Лео.
   -- А вы, дружокъ?
   -- Попытаюсь, сказалъ покраснѣвшій Вальтеръ, бросая на Лео взглядъ, выражавшій замѣшательство.
   -- Отлично, безподобно! замѣтилъ д-ръ Урбанъ: -- а мы, любезный господинъ Гутманъ, потолкуемъ вмѣстѣ въ моемъ кабинетѣ.
   Пасторъ взялъ лѣсничаго за руку и повелъ его въ смежную комнату, меньшую, нежели библіотека, но меблированную съ большимъ комфортомъ и даже съ роскошью.
   -- Ну, теперь поговоримте откровеннѣе, любезнѣйшій господинъ Гутманъ:-- люди добропорядочные и смышленые понимаютъ другъ друга легко, а первымъ условіемъ тѣхъ объясненій, въ которыя мы готовимся вступить, я считаю полнѣйшую искренность. Будьте такъ добры, отвѣчайте мнѣ сначала, на вопросъ: какія причины побуждаютъ нашего барона брать на себя такую отвѣтственность и -- извините, если я выскажусь безъ обиняковъ,-- такую тягость, какъ попеченіе о двухъ постороннихъ мальчикахъ?
   Лѣсничій посмотрѣлъ на него съ нѣкоторымъ удивленіемъ.
   -- Я васъ не совсѣмъ ясно понимаю, господинъ пасторъ, сказалъ онъ.
   -- Конечно, конечно, отозвался д-ръ Урбанъ, вопросъ въ томъ видѣ, какъ я его выразилъ, можетъ показаться нѣсколько страннымъ. Вѣдь мнѣ извѣстно, что баронъ издавна удостоивалъ васъ своихъ милостей. Я хотѣлъ собственно сказать: не предполагаете ли вы, что кромѣ извѣстнаго уже благоволенія къ вамъ и всему вашему семейству, баронъ руководится въ этомъ случаѣ какими нибудь другими побужденіями? Да вы можете говорить со мной съ безграничной откровенностью, любезный господинъ Гутманъ.
   -- Я не имѣю никакихъ причинъ передъ вами скрытничать, сказалъ лѣсничій, невольно улыбаясь при странной таинственности этихъ допросовъ; но я не такъ-то легко выстрѣлю изъ ружья, если знаю, что звукъ не долженъ дойдти до вашего слуха.
   Д-ръ Урбанъ улыбнулся и сказалъ:
   -- Да впрочемъ, что намъ за дѣло до побужденій, когда дѣйствія такъ благородны, такъ... такъ... я хочу сказать -- такъ осязательны. Съ своей стороны я чистосердечно признаюсь, что весьма и весьма благодаренъ барону за то, что онъ помогаетъ мнѣ завести сельскую академію, о которой я мечтаю уже такъ долго. Скажите, чѣмъ должно наполнить досугъ продолжительнаго и... и... говоря откровенно -- невольнаго пребываніи въ деревнѣ. Проповѣди -- ну, да помилуй Богъ, вѣдь подъ конецъ это дѣлается какъ-то само собою; спасеніе душъ, н-да! спасеніе душъ, гмъ! Видите ли, милѣйшій господинъ Гутманъ, приходишь, наконецъ, къ тому заключенію, что и это святое дѣло всего лучше идетъ впередъ, когда его предоставить на волю Божію. Дѣтей, которыхъ воспитаніе заняло бы мое свободное время,-- я лишенъ; женѣ я мало нуженъ. Ну, скажите, не предназначенъ ли я самой судьбой для основанія ученой школы въ деревнѣ. Вотъ это-то самое и побудило меня сразу согласиться на предложеніе барона. Правда, этотъ молодой повѣса -- Генри насолитъ намъ порядкомъ вначалѣ; впрочемъ, можно надѣяться, что въ обществѣ двухъ порядочныхъ учениковъ онъ скоро забудетъ свои глупыя шалости. Вашъ Вальтеръ, господинъ лѣсничій, нравится мнѣ, какъ нельзя больше: славный мальчикъ, съ открытіямъ лбомъ, вотъ такіе мнѣ какъ разъ по сердцу. Ну, а что касается до Лео -- вѣдь его такъ, кажется зовутъі -- то я удивляюсь, что ничего не слышалъ о немъ прежде. Баронъ говорилъ мнѣ, что этотъ мальчикъ уже вполовину ученый и всего добился собственнымъ прилежаніемъ, пользуясь развѣ однимъ руководствомъ своего отца, который, сколько мнѣ извѣстно, самъ не получилъ ученаго образованія. Удивительно, просто непостижимо! Послѣ всего, мною слышаннаго, я предполагаю, что вашъ братъ, должно быть, необыкновенный человѣкъ. Похожъ ли онъ на васъ? А въ этомъ мальчикѣ нѣтъ ни одной фамильной черты, то есть я хотѣлъ сказать... ни одной фамильной черты Гутмановъ. Судя по его чернымъ глазамъ можно было бы подумать, что онъ родился въ какомъ нибудь очень знатномъ семействѣ".
   При этихъ словахъ д-ръ Урбанъ бросилъ быстрый взглядъ "а лѣсничаго, но чрезвычайно удивилсл, не замѣтивъ въ его смугломъ лицѣ ни малѣйшихъ слѣдовъ досады или замѣшательства. На этомъ бесѣда покончилась и уже не могла завязаться, несмотря на то, что пасторъ заговаривалъ о многихъ другихъ предметахъ. Наконецъ, оба они привстали, бѣгло переговоривъ о нѣкоторыхъ частностяхъ, касавшихся переселенія мальчиковъ въ домъ пастора. Мимоходомъ д-ръ Урбанъ просмотрѣлъ упражненія молодыхъ людей и сказалъ Лео -- отлично, а Вальтеру, писавшему подъ диктовку товарища,-- очень хорошо. Затѣмъ, у двери библіотеки пасторъ отпустилъ своихъ посѣтителей съ самой любезной улыбкой и самыми изысканными фразами вѣжливости.
   Въ сѣняхъ дома имъ попалась пасторша, шедшая къ нимъ съ судорожной торопливостью. Очевидно, ей хотѣлось сказать уходившимъ нѣсколько дружескихъ словъ; но глубокая тоска или мучительное безпокойство не позволили ей этого сдѣлать. Она ограничилась улыбкой, нѣсколько разъ пожала всѣмъ руки, потомъ опять улыбнулась и, наконецъ, поспѣшно исчезла.
   За дверью молодые люди вздохнули спокойнѣе и вдоволь могли сообщить другъ другу сдѣланныя имя въ домѣ наблюденія. Вальтеръ нашелъ, что пасторша была добрая старушка, а самъ докторъ вовсе не казался такимъ дурнымъ человѣкомъ, какимъ онъ его себѣ воображалъ. Лео говорилъ, что, по его мнѣнію, въ библіотекѣ заключалось до двухъ тысячъ томовъ и съ сверкающими глазами увѣрялъ дядю, что онъ, Лео, всѣхъ ихъ перечитаетъ. Лѣсничій не говорилъ ни слова. Д-ръ Урбанъ произвелъ на него теперь гораздо болѣе непріятное впечатлѣніе, чѣмъ когда бы то ни было прежде. У Фрица Гутмана въ сильной, широкой груди было заключено-мягкое сердце, говорившее ему, что пасторша, которую онъ въ первый разъ видѣлъ сегодня въ ея домашнемъ быту, была, по всей вѣроятности, очень и очень несчастная женщина. Далѣе, ему не понравился тонъ, которымъ говорилъ съ нимъ докторъ. Ради чего это ученому мужу вздумалось разыгривать роль откровеннаго, задушевнаго пріятеля? Фрицъ Гутманъ обладалъ тонкимъ слухомъ, и если кто нибудь говорилъ съ нимъ не такъ, какъ думалъ, то въ интонаціи голоса лѣсничій почти всегда умѣлъ поймать фальшивую нотку. Притомъ, глаза доктора оставались холодными и рѣзкими, хотя онъ и улыбался часто, оскаливая бѣлые зубы.
   Честный Фрицъ глубоко вздыхалъ, тогда какъ молодые друзья вели возлѣ него оживленную бесѣду между собою. Онъ почти раскаивался, что такъ легко уступилъ желанію барона. Старому сыну лѣса не могъ понравиться суровый, молчаливый домъ съ спертой, монастырской атмосферой.
   

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ.

   Придя въ замокъ, тетушка Мальхенъ и Сильвія нашли всю семью въ полу-радостномъ, полу-грустномъ расположеніи духа. За полчаса предъ тѣмъ явился Генри -- совершенно нежданный и едва ли желанный гость. Развязный черноволосый мальчикъ разсказывалъ съ неудержимымъ смѣхомъ, какъ онъ, выдержавъ карцерное заключеніе, согласился странствовать вмѣстѣ съ семействомъ своего дядюшки-банкира Зоненштейна; но, продолжалъ онъ, дядюшка, съ своими нескончаемыми столичными остротами, кузинъ Альфредъ -- съ своими величавыми манерами и эта неумолимая трещетка -- кузина Эмма до того надоѣли, что уже послѣ первыхъ станцій оставаться въ ихъ обществѣ было рѣшительно невозможно.
   -- По счастію, съ жаромъ разсказывалъ мальчикъ, у меня было еще достаточно денегъ въ карманѣ, и, значитъ, дѣло было еще поправимо. Въ одномъ мѣстѣ -- ахъ, да, бишь, какъ называется то мѣсто, гдѣ сходятся многія дороги?-- ну, да все равно -- въ Дингсда я выпрыгнулъ изъ вагона, взялъ обратный билетъ, помѣстился въ первомъ классѣ, а такъ какъ этотъ поѣздъ отходилъ раньше, чѣмъ тотъ, въ которомъ сидѣли Зоненштейны, то я проѣхалъ мимо ихъ и, высунувшись въ окошко, закричалъ: ау! Вообразите же себѣ удивленныя рожи. Вотъ бы ты, папа, поглядѣлъ на эти образины! Эмма запищала, Альфредъ не могъ справиться съ своей лорнеткой, а дядюшка давай горланить: какъ бишь его! Ну, вотъ, ей-богу, тетя Шарлотта, онъ закричалъ: какъ бишь его! Когда онъ порядкомъ струхнетъ -- а это съ нимъ бываетъ частенько -- или другое что нибудь подобное съ нимъ приключится, онъ всегда оретъ: какъ бишь его! Вы замѣтите, что такъ не годится говорить о родственникахъ. Э, тетя, полноте, пожалуйста -- дядя находится съ нами въ свойствѣ, а не въ родствѣ. Боже упаси -- баронъ фонъ-Тухгеимь и какой-то банкиришка фонъ-Зоненштойнъ -- родственники!! Вотъ этого еще не доставало! Ну, полно, тетя, помиримся. Въ другомъ Дингсда, гдѣ желѣзная дорога останавливается -- и чтобъ мнѣ вѣкъ ее не видѣть!-- я сѣлъ въ почтовый экипажъ и проѣхалъ шесть миль, какъ какой нибудь принцъ. Ну, вотъ, тетя, я къ вамъ и прилетѣлъ. Вѣдь назадъ ужь не прогоните. Поэтому -- прошу любить и жаловать! И разбитной мальчикъ обнималъ сначала отца, потомъ тетку и наконецъ англичанку, миссъ Этель Джонсъ, которая въ это самое время явилась въ садъ съ извѣстіемъ, что лѣсничій съ семействомъ находится въ замкѣ и что обѣдъ уже поданъ.
   Прошло часа два послѣ обѣда. Баронъ въ сопровожденіи лѣсничаго отправился въ конюшни съ цѣлію сообразить мѣры, которыя необходимо было принять, въ виду предстоявшаго размѣщенія сотни лошадей короли и принца. Юное общество подъ руководствомъ добродушной миссъ Джонсъ играло въ шаръ на зеленомъ лугу предъ замкомъ; фрейленъ Шарлотта и тетушка Мальхенъ сидѣли на балконѣ и, по временамъ, оставляя работу, любовались веселой игрой.
   Эти двѣ женщины были подругами съ тѣхъ поръ, какъ могли, себя помнить, хотя тетушка Мальхенъ и не смѣла называть этихъ отношеній слишкомъ лестнымъ для себя именемъ дружбы. Въ ней была замѣтна таже покорная, безграничная, безотвѣтная привязанность, какую питалъ лѣсничій къ своему возлюбленному господину, хотя, быть можетъ, фрейленъ Шарлотта и не давала своему дружескому чувству того сердечнаго выраженія, которое не боялся высказывать ея братъ, обладавшій болѣе сообщительнымъ характеромъ и не такъ строго соблюдавшій условія внѣшней сдержанности.
   Сегодня фрейлейнъ Шарлотта была серьознѣо обыкновеннаго. Предстоящее прибытіе высокихъ гостей поселяло въ ея душѣ тѣмъ большее замѣшательство, что касательно пріема ихъ она никакъ не могла согласиться съ братомъ. Шарлотта была того мнѣнія, что, не жалѣя лучшихъ даровъ, какіе могли быть предположены ихъ домомъ, кухней и погребомъ, все таки слѣдовало воздерживаться отъ неумѣренной роскоши и раззорительнаго хвастовства. "Кто," говорила она, "не обладая громаднымъ состояніемъ, захочетъ блеснуть княжеской пышностью, тотъ вредитъ только самому себѣ, не принося пользы ни одному человѣку въ мірѣ. Напротивъ, въ глазахъ людей, хорошо замѣчающихъ несоразмѣрность нашихъ средствъ съ нашими тратами, мы кажемся только смѣшными глупцами. Что касается знатныхъ особъ, то они до такой степени привыкли къ излишеству, что едва ли и замѣтятъ наши усилія и потому не скажутъ намъ спасибо, хотя бы и не были лишены чувства признательности. Притомъ же, Карлъ, я не могу понять, откуда взялась въ этомъ случаѣ твоя эксцентричная радость: вѣдь ты уже нѣсколько лѣтъ сразу не одобряешь многихъ мѣръ правительства. "Именно потому-то я такъ и дѣйствую", возражалъ баронъ съ большой живостью: -- если при дворѣ меня знаютъ, какъ члена оппозиціи, то теперь я хочу показать, что понимаю разницу между частнымъ и общественнымъ положеніемъ человѣка. Почему король располагаетъ спою главную квартиру у меня, а не у графа Шнабельсдорфа, у князя Фалленштейна или у другого кого изъ знатныхъ сосѣдей, къ которымъ также не трудно добраться? Я долженъ быть ему очень благодаренъ за это предпочтеніе, и не хочу, чтобы о баронѣ фонъ-Тухгеймѣ говорили, что онъ забылъ долгъ гостепріимства".
   Послѣдними словами баронъ указалъ, по крайней мѣрѣ, на настоящую причину той расточительности, которою онъ былъ увлеченъ въ этомъ случаѣ. При всей умѣренности своего образа мыслей, онъ никакъ не могъ забыть, что Тухгеймы впродолженіи цѣлыхъ вѣковъ владѣли имѣніями въ этихъ лѣсахъ, горахъ и плодоносныхъ долинахъ за долго до того, какъ это родовое имя сдѣлалось здѣсь извѣстнымъ. На охотѣ онъ могъ пить изъ одной фляжки съ своими незнатными егерями, но одна мысль угостить короля не по королевски бурно шевелила въ немъ старую баронскую кровь. Король долженъ забыть, разсуждалъ баронъ, что его угощаетъ не король; затѣмъ, презирая непомѣрныя издержки, гостепріимный хозяинъ приказалъ убрать со всевозможнымъ великолѣпіемъ тѣ комнаты, въ которыхъ должны были размѣститься ожидаемые имъ посѣтители, устроилъ бараки для слугъ, конюшни для лошадей и собралъ въ замкѣ огромное количество съѣстныхъ припасовъ и напитковъ.
   Конечно, это былъ предметъ, о которомъ фрейлейнъ Шарлотта не могла свободно говорить съ тетушкой Мальхенъ, хотя бы этого и желала; тѣмъ непринужденнѣе она обсуждала второй вопросъ, не менѣе печалившій ея сердце,
   -- Я удивляюсь, сказала она, что братъ мой такъ хладнокровно смотритъ на послѣднюю продѣлку, которую позволилъ себѣ Генри. А между тѣмъ эта продѣлка должна бы быть отцу непріятнѣе, чѣмъ всѣмъ другимъ. Я уже не говорю ничего о вѣтреномъ бѣгствѣ Генри отъ Зоненштейновъ, не говорю и о вояжѣ его съ экстренной почтой, какъ будто по обыкновенной почтѣ онъ не доѣхалъ бы къ намъ во время и даже слишкомъ рано; но вѣдь вамъ извѣстно, Мальхенъ, какъ мало мой братъ одобряетъ желаніе Генри поступить въ военную службу; я даже могу сказать намъ, что потому онъ рѣшился удалить сына изъ столицы съ ея казармами и вахтпарадами. И что же? Мальчикъ, какъ будто нарочно -- между нами, я думаю, что нарочно -- подоспѣлъ къ намъ для того, чтобъ полюбоваться военнымъ представленіемъ, которое окончательно вскружитъ ему голову. Я уже предвижу бурныя сцены, угрожающія намъ послѣ ухода войскъ, и если при этомъ король проронитъ хоть одно лестное для Генри слово, то дѣло можетъ принять самый неожиданный оборотъ. Я уже такъ тѣшилась отрадной картиной, какъ три мальчика будутъ жить согласно и учиться вмѣстѣ возлѣ насъ, подъ нашими глазами; это была одна изъ самыхъ счастливыхъ мыслей моего брата, а теперь...
   Фрейлейнъ Шарлотта опустила голову на бѣлую, тонкую ручку и грустно посмотрѣла на игравшихъ мальчиковъ. Тетушка Мальхенъ пыталась ее утѣшить, но доводы ея были недостаточно сильны, чтобы освободить Шарлотту отъ ея печальныхъ размышленій.
   -- Какъ живо я припоминаю себѣ, глядя на эту счастливую, юную толпу, время моего дѣтства, шептала она кроткимъ и нѣсколько дрожащимъ голосомъ:-- моего и вашего дѣтства, милая Мальхенъ; вѣдь мы и подростали вмѣстѣ и старѣлись вмѣстѣ; какъ часто и мы играли на этомъ лугу, особенно въ обручи! Матери моей очень нравилась эта игра, такъ какъ она находила, что при этомъ преимущественно развивалась граціозная непринужденность. Это она говорила по-французски, и вы помните, можетъ быть, Мальхенъ, что когда рѣчь шла о граціи, мать моя чувствовала себя не въ силахъ выражаться по-нѣмецки. Но вашъ братъ, Фрицъ, былъ самый ловкій и быстроногій членъ нашего общества. Когда онъ бѣжалъ, то казалось, что ноги его чуть дотрогивались до земли, а въ прыганіи чрезъ рвы и заборы онъ соперничалъ съ оленями. Нашего брата, не смотря на его прекрасные голубые глаза, нельзя было назвать писанымъ красавцемъ, по съ тѣхъ поръ и часто думала, что такія дѣти теперь уже не родятся. Какъ только фрейлейнъ Шарлотта заговорила о золотомъ времени дѣтства, глаза тетушки Мальхенъ сдѣлались влажными, но лестный отзывъ о ея миломъ братѣ вызвалъ изъ глазъ ея горячія слезы восторга. Она не обратила особеннаго вниманія на то обстоятельство, что Фрицъ никогда не былъ красавцемъ: вѣдь въ этомъ отношеніи вкусы людей такъ различны!
   -- Молодое поколѣніе, продолжала Шарлотта: -- развилось красивѣе. Вальтеръ, конечно, не чудо красоты, но все-таки прелестный мальчикъ. Сильвія, наслѣдовавшая прекрасныя глаза Гутмановъ, со всей стереотипной отчетливостью, также не можетъ имѣть претензій на первоклассную красоту, но въ выраженіи ея лица, въ пріемахъ и во всей фигурѣ есть что-то особенно привлекательное, принадлежащее исключительно одной ей. Мнѣ часто представляется, какъ будто она не смертная дѣвочка, а Ундина или дочь феи, поселившаяся въ вашемъ семействѣ. Ну, полноте, Мальхенъ, не смотрите такъ боязливо: вѣдь она не превратится когда нибудь въ ручей или дерево; но это очень и очень замѣчательная дѣвочка. Вотъ посмотрите, какъ она тамъ дразнитъ Генри и откидываетъ назадъ свои шелковистые локоны. Какая у этой дѣвочки чудная, волнистая, кудрявая головка! Теперь мнѣ Сильвія кажется очаровательнымъ существомъ, не смотря на ея страсть надсмѣхаться, отъ которой, я думаю, много терпитъ Лео. Они что-то другъ друга не очень любятъ. По крайней мѣрѣ, у Лео теперь такое мрачное лицо, какъ громовая туча. Доброе ли сердце у этого Лео? По его лицу я ничего не могу отгадать. Но на этомъ лицѣ отражается что-то совершенно необыкновенное, невольно внушающее уваженіе. Трудно себѣ представить, чтобы со временемъ жизнь этого мальчика была похожа на существованіе другихъ людей и чтобы она -- мнѣ страшно сказать это -- была счастлива. Но оставимъ мрачныя мысли, плохо гармонирующія съ этимъ упоительно прекраснымъ вечеромъ.-- Ахъ, какъ хорошо, какъ это кстати, какъ отрадно это звучитъ!
   Когда игра была окончена, молодое общество собралось въ устроенной въ саду залѣ, которой открытыя двери были обращены къ балкону, и миссъ Джонсъ, обладавшая основательными музыкальными свѣденіями, усѣвшись за фортепіано, соединила молодежь въ небольшой квартетъ. Подобно всѣмъ Гутманамъ, Вальтеръ и Сильвія были одарены чуткимъ музыкальнымъ слухомъ и прекрасными голосами; Амелія была артистка, благодаря ревностнымъ стараніямъ своей наставницы, и если Генри, при извѣстной своей вѣтрености, не сдѣлалъ большихъ успѣховъ въ музыкѣ, какъ и во всемъ прочемъ, то, по крайней мѣрѣ, въ искусствѣ пѣнія онъ былъ на столько силенъ, что могъ принять участіе въ квартетѣ. Миссъ Джонсъ аккомпанировала и энергически поддерживала пѣніе своимъ немолодымъ и нѣсколько суровымъ голосомъ, всякій разъ, когда аккорды недостаточно отчетливо или не совсѣмъ согласовались съ тактомъ. Но это случалось чрезвычайно рѣдко. Молодые пѣвцы уже въ самомъ началѣ исполняли концертъ довольно дружно и съ каждой новой пѣснію пріобрѣтали болѣе увѣренности.
   Было необыкновенно утѣшительно слышать эти свѣжіе, еще неизуродованные голоса, особенно въ нѣкоторыхъ народныхъ пѣсняхъ, гдѣ простыя слова въ соединеніи съ безъискусственнымъ напѣвомъ лились изъ дѣтскихъ устъ мягко, словно лучи утренняго солнца. Но едва ли менѣе успѣха артисты имѣли и въ тѣхъ изъ новыхъ романсовъ, гдѣ унылая нѣжность гармоніи представляла необыкновенно трогательный контрастъ съ стремительностью громкихъ звуковъ. Особенно дуэтъ, пропѣтый двумя дѣвочками, произвелъ волшебный эффектъ: здѣсь заключалась тихая жалоба объ утраченной любви, надрывающее душу сѣтованье объ умершемъ счастьи.
   Шарлотта отерла слезы.
   -- Но, скажите, пожалуйста, сказала она вставая: -- все какъ нарочно согласилось нагнать на меня сегодня тоску. Пойду-на я пройдусь по саду. Это, можетъ быть, разсѣетъ мое плаксивое настроеніе духа. Я знаю, вы небольшая охотница до прогулокъ, Мальхенъ, и потому я не стану принуждать васъ составить мнѣ компанію.
   Уже вечерѣло, когда Шарлотта вошла въ одну изъ тѣнистыхъ аллей сада по другую сторону луга. Воздухъ былъ свѣжъ, но не холоденъ; всюду вѣяло дыханіемъ осени, что однако не было сопряжено съ неудобствами для тѣла. Рѣзкій запахъ сгнивавшаго на землѣ листопада, Шелестъ вѣтра между поблекшими листьями, внезапное паденіе зрѣлаго плода, тоскливый блескъ уходившаго за лѣса солнца -- все это говорило о разлукѣ, объ удаленіи и еще болѣе наполнило грустью сердце Шарлотты. Трогательная мелодія, исполненная двумя звонкими голосами дѣвочекъ, безпрестанно отдавалась въ ея ушахъ и она повторяла со вздохомъ слова пѣсни:

"Куда же скрылись всѣ наши хороводы!"

   -- Ахъ, куда, куда! Мнѣ такъ и кажется, что еще вчера я заливалась такой же звонкой пѣсенькой, что вчера я съ той же веселостью забавлялась на лугу играми! Мнѣ часто кажется, что я все еще та же, какою была прежде. Но вѣдь Мальхонъ была прежде молода и свѣжа, а теперь она глядитъ некрасивой старухой. Могу ли я думать, что время поступило со мною милостивѣе? Да если бы было и такъ, все таки увяла милая юность, какъ увяла вотъ эта роза; развѣяны вы, золотые деньки, какъ неслышно развѣяны эти листья, оторванные отъ своихъ вѣтвей... Ахъ, какъ скоро, какъ скоро!
   Между деревьями зачирикала птичка. Птичка не показывалась и вмѣсто нея Шарлотта могла видѣть только бѣлое облачко, плывшее въ высокомъ голубомъ Эфирѣ и подрумяненное заходящимъ солнцемъ. Еще когда она смотрѣла вверхъ, розовый свѣтъ потухъ. Шарлотта вздохнула и побрела далѣе. Пѣсня опять пришла ей на память:

"Любовь крылатая! Не сонъ ли была ты?"

   Не сонъ ли была ты! Шарлотта такъ хладнокровно сейчасъ сказала, что Фрицъ Гутманъ былъ чуть не уродъ, но не такимъ онъ ей показался въ ту ночь, когда блѣдный и окровавленный вошелъ въ комнату, гдѣ лежалъ ея раненый братъ, когда взвалилъ тяжелую ношу на свои мощныя плечи. Но такимъ онъ ей показался на слѣдующій день, когда, при громкихъ крикахъ рыскавшихъ въ лѣсу французовъ, гордо и спокойно стоялъ у входа пещеры съ своимъ вѣрнымъ, недававшимъ промаха ружьемъ на готовѣ, не страшась смерти, по рѣшившись дорого продать свою жизнь. Да, та любовь была мгновенный, но все-таки прекрасный сонъ,-- такой упоительный сонъ, что даже черезъ тридцать лѣтъ воспоминаніе о немъ не утратило своей свѣжести.
   Шарлотта улыбнулась, но потомъ внезапно лицо ея сдѣлалось необыкновенно пасмурнымъ. Дѣйствительно, невольно улыбнешься при воспоминаніи, что дочь барона фонъ-Тухгейма могла быть женою господскаго лѣсничаго. Но когда проживешь еще тридцать лѣтъ, когда увидишь, какъ ничтожно все человѣческое тщеславіе породой, когда испытаешь, съ какимъ убійственнымъ равнодушномъ общество, которому мы жертвуемъ нашимъ счастіемъ, глядитъ на наши радости и горе; когда похоронишь красоту, молодость, здоровье, веселость и убѣдишься, что можно было жить и любить, когда подъ старость лѣтъ увидишь, что жизнь и любовь, словно блѣдныя, холодныя тѣни, плачутъ у порога вѣчности,-- о, тогда взглянешь на вещи иначе, и даже любовь баронессы къ сыну лѣсничаго, отряхая могильную пыль, спроситъ: за-что ей но позволили жить, за-что ее обратили въ пустое сновидѣніе?
   -- И неужели же человѣчество будетъ вѣчно страдать подъ этимъ игомъ, которое взвалило на себя добровольно? Неужели всегда будутъ изсыхать чистѣйшіе источники человѣческаго счастія и благороднѣйшія сердца гибнуть? Неужели дѣтей, такъ счастливо игравшихъ сегодня другъ съ другомъ, постигнетъ таже участь? Можно ли не содрогнуться при мысли, что дѣвочки сами пропѣли сегодня себѣ судьбу, что мальчики, придя въ горькій, страдальческій возрастъ, вспомнятъ объ этой минутѣ?!
   Въ это время Шарлотта обогнула одну изъ тѣхъ скалъ, которыя, какъ казалось, совершенно преграждали дорогу, тогда какъ они заслоняли только довольно живописный видъ. На скамьѣ, поставленной на небольшомъ лугу подъ тѣнью плакучей ивы, сидѣла какая-то человѣческая фигура, облокотившись о спинку скамьи и свѣсивши голову на руку; фигура эта была погружена въ такую глубокую задумчивость, что не слышала легкаго шума приближавшихся шаговъ. То былъ Лео.
   Шарлоттѣ показалось, что она слышитъ тихое, сдержанное рыданіе. Въ порывѣ участія она подошла еще ближе и чуть слышно положила свою руку на его плечо. Она не ошиблась.
   Блѣдное, глядѣвшее на нее съ испугомъ лицо, было омочено слезами.
   -- Отчего вы не съ вашими товарищами, которые поютъ въ залѣ? спросила Шарлотта, сама, при видѣ слезъ, пришедшая въ замѣшательство,
   -- Вѣдь я не могу пѣть, отвѣчалъ мальчикъ.
   Въ этихъ простыхъ словахъ и тонѣ, какимъ они были произнесены, звучало такое отчаяніе, что Шарлотта была растрогана до глубины души.
   Но прежде, чѣмъ она успѣла прибрать своеобразныя выраженія для участія, которое чувствовала въ своемъ сердцѣ, Лео уже осушилъ слезы, и въ чертахъ его лица можно было прочесть скорѣе стыдъ той неловкости, съ какою онъ допустилъ застать себя врасплохъ, чѣмъ желаніе повѣритъ другому свое горе. Проницательная Шарлотта видѣла это очень хорошо, и потому не дѣлала никакихъ попытокъ завладѣть откровенностью мальчика въ подобную минуту. Когда они шли вмѣстѣ по направленію къ замку, Шарлотта съ тактомъ свѣтской женщины говорила о совершенно побочныхъ предметахъ: спрашивала Лео о его занятіяхъ, о пасторѣ и о томъ впечатлѣніи, какое произвелъ на него этотъ ученый проповѣдникъ.
   Лео отвѣчалъ односложно и разсѣянно.
   

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ.

   Недѣлю спустя, когда хлѣба съ полей были уже вездѣ сжаты и мѣстами начиналось собираніе винограда, мѣстность вокругъ Фельдгейма приняла вдругъ необыкновенно воинственную наружность. Пятнадцатитысячный гарнизонъ крѣпости и главнаго города окружного управленія была, аттакованъ отдѣльнымъ непріятельскимъ корпусомъ, котораго числительность доводили до двадцати и даже до двадцати пяти тысячъ человѣкъ. Непріятель, повидимому, направлялся начать правильную осаду, тогда какъ защитники города всѣми силами старались отвратить эту опасность. Не проходило ни одною дня и даже ни одной ночи безъ вылазокъ, болѣе или менѣе значительныхъ силъ, причемъ происходили довольно жаркія стычки, и въ мирныхъ горахъ и лѣсахъ отдавался страшный пушечный громъ и безостановочная ружейная перестрѣлка. Тѣмъ не менѣе эти неутомимыя и, безъ сомнѣніе, геройскія усилія не сопровождались никакимъ видимымъ успѣхомъ. По крайней мѣрѣ, упорный непріятель укрѣплялся во всѣхъ деревняхъ и даже въ удобныхъ для него мѣстахъ раскинулъ шатры, которые своимъ живописнымъ видомъ привлекали къ себѣ толпы мирныхъ городскихъ и сельскихъ жителей изъ ближнихъ и дальнихъ окрестностей. Чего только тамъ нельзя было видѣть! Тутъ вамъ попадались на глаза и колонны, марширующія въ клубахъ ныли и рѣзвые стрѣлки на форпостахъ за лѣсной засѣкой подъ тѣнистыми деревьями, и гусары, чистящіе коней скребницей, и кирасиры, полирующіе свои латы, и длинныя ряды ружейныхъ пирамидъ, которыя иногда сваливались какъ карточные домики; тутъ вы видите маркитантскія телѣги, посѣщаемыя любопытными и пьяницами, а вонъ тамъ, позади фронта, лазаретная прислуга уводитъ больныхъ и отсталыхъ. Между всѣмъ этимъ людомъ снуютъ вѣстовые, поднимающіеся вверхъ по холмамъ на своихъ измученныхъ лошадяхъ, съ новымъ донесеніемъ, что нѣтъ ничего новаго; но уже одинъ видъ ихъ внушаетъ зрителямъ мысль о необыкновенной важности совершающихся событій.
   Неменьшая суматоха происходила и въ тухгеймскомъ замкѣ. Принять монарха, прибывшаго на четырнадцатый день, кронпринца съ его свитой, значительное число старшихъ и младшихъ придворныхъ чиновъ, размѣстить всѣхъ сообразно съ требованіями каждаго,-- все это составляло довольно трудную задачу, которая однако была разрѣшена Шарлоттой вполнѣ удовлетворительно.
   При помощи тетушки Мальхенъ, которой смышленость въ подобныхъ вещахъ была достаточно испытана, распоряженія Шарлотты были такъ умны и предусмотрительны, что никакому замѣшательству не могло быть мѣста и все дѣлалось какъ-то само собою. По крайней мѣрѣ, вечеръ, въ который пожаловали гости и первая затѣмъ ночь прошли благополучно, и можно было надѣяться, что теперь, когда были преодолѣны первыя и наиболѣе значительныя трудности, слѣдующіе два дня также не повлекутъ за собою никакихъ непріятныхъ случаевъ.
   Было утро перваго дня. Но балкону прохаживались взадъ и впередъ два брата Тухгеймы -- баронъ и генералъ. Воздухъ былъ ощутительно свѣжъ, но смотри на. то, что солнце свѣтило довольно ясно и тѣни тонкихъ колоннъ, поддерживавшихъ легкую крышу балкона и обвитыхъ дикимъ виноградникомъ, ложились по землѣ отчетливо. Баронъ, казалось, не чувствовалъ свѣжести. На немъ не было даже шинели, и только одна верхняя пуговица его фрака, надѣтаго на бѣлый жилетъ, была застегнута; напротивъ, генералъ плотно закуталъ свою длинную, тощую фигуру въ широкій плащъ, и блѣдное лицо его выглядывало сильно озябшимъ, хотя онъ видимо старался изъ всѣхъ силъ скрыть отъ своего бодраго брата, какъ мало пріятенъ былъ свѣжій утренній воздухъ для генеральскаго здоровья.
   -- Мнѣ очень пріятно, сказалъ генералъ, что я могу потолковать съ тобою, прежде чѣмъ позоветъ тебя король. Мнѣ хотѣлось бы имѣть удовольствіе дать тебѣ нѣсколько указаній, которыя, быть можетъ, были бы для тебя по безполезны въ бесѣдѣ съ его величествомъ.
   -- Весьма тебѣ обязанъ, отозвался баронъ съ улыбкой, но вѣдь ты, Жозефъ, знаешь, что я -- въ противоположность тебѣ -- всегда лучше говорю безъ приготовленіи и вообще удачно дѣйствую только въ томъ случаѣ, когда бываю откровененъ.
   -- Это-то я знаю, сказалъ генералъ, но видишь ли, то, что я хотѣлъ сообщить тебѣ, такъ важно, что на этотъ разъ ты долженъ позволить мнѣ нѣсколько пособить твоей не дипломатической безпечности.
   -- Да ты не на шутку подстрекаешь мое любопытство, пробормоталъ баронъ, начинавшій чувствовать нетерпѣніе.
   Генералъ бросилъ вокругъ себя быстрый, испытующій взглядъ, желая увѣриться, что его никто не можетъ подслушать, и потомъ сказалъ еще болѣе тихимъ голосомъ, чѣмъ какимъ имѣлъ обыкновеніе говорить постоянно:
   -- Вѣдь король старъ, другъ мой Карлъ, то есть оно не то, чтобы онъ былъ старѣе насъ съ тобою, но судьба не дала ему въ распоряженіе нашего желѣзнаго здоровья; притомъ же и грѣшки бурно проведенной молодости... Однимъ словомъ, онъ ужь не таковъ, какимъ былъ немного раньше, и я имѣю твердое убѣжденіе, конечно, подкрѣпляемое и посторонними доказательствами, что онъ будетъ жить еще недолго.
   -- Будто бы! возразилъ баронъ! А я еще вчера видѣлъ его, правда мелькомъ, но однако...
   -- Да ужь ты вѣрь мнѣ и слушай, прервалъ генералъ:-- повторяю, король проживетъ не долго, и въ одинъ прекрасный день насъ поразитъ крикъ: Le roi est mort, vive le roi!
   Паромъ взялся за пуговицу своего фрака. Этотъ разговоръ угрожалъ принять самый непріятный для него оборотъ; однако баронъ молчалъ, зная, что генералъ имѣлъ привычку прикрывать таинственными обиняками и театральными фразами какую нибудь глупѣйшую чепуху. Генералъ продолжалъ.
   -- Тебѣ извѣстно, или точнѣе говоря, тебѣ неизвѣстно мое положеніе при дворѣ: ничто не можетъ покоиться на такихъ непрочныхъ подпорахъ, какъ это милѣйшее мое положеніе. Король ко мнѣ расположенъ, но при другихъ обстоятельствахъ могъ бы быть еще расположеннѣе. Онъ чувствуетъ ко мнѣ уваженіе, какъ къ неглупому человѣку, но уваженіе еще не есть пріязнь и нерѣдко можетъ обратиться въ одну изъ тѣхъ непрочныхъ подпорокъ, о которыхъ я говорилъ. Теперь о кронпринцѣ. Отношенія мои къ нему совсѣмъ иныя, по почиваютъ на тѣхъ же основаніяхъ. Кронпринцъ также меня любитъ. При всѣхъ своихъ недюжинныхъ дарованіяхъ, онъ слишкомъ безпеченъ, непостояненъ, вѣтренъ и вдобавокъ до того тщеславенъ, что едва ли въ своемъ зрѣломъ возрастѣ снесетъ возлѣ себя присутствіе человѣка, который такъ часто видѣлъ его врасплохъ. Какъ бы то ни было, но и по отношенію къ нему я не вижу въ моемъ положеніи ничего прочнаго; поэтому боюсь, чтобы и на мнѣ со временемъ не сбылись страшныя слова: "и возсталъ въ странѣ новый царь, который ничего не зналъ объ Іосифѣ."
   Баронъ, котораго ротъ впродолженіи этаго разсказа уже раза два искривлялся улыбкой, теперь не могъ сдержатъ хохота. Ссылка на библію была такъ кстати! Генерала звали точно также, какъ и министра при дворѣ древняго египетскаго фараона!
   -- Ну да, ну да, сказалъ генералъ:-- почему же намъ на одно мгновеніе и не взглянуть на серьезное дѣло съ смѣхотворной точки зрѣнія; вѣдь серьозная-то точка тяготитъ надъ нами сама собою...
   Говоря откровенно, любезный Карлъ, въ возможности лишиться скоро вліянія при дворѣ я не вижу для себя ничего особенно забавнаго. Я не располагаю такою независимостью, какъ ты, хотя, конечно, остатковъ моего состоянія хватитъ настолько, чтобы дать моей Жозефинѣ приличное приданое,-- enfin, я долженъ держаться, держаться, какъ только могу, всякими средствами, и если я не буду имѣть силъ устоять на своихъ ногахъ, то мнѣ нужно будетъ для моей опоры пріискать чужія.
   -- Разумѣется, въ этомъ отношеніи мой выборъ былъ бы очень остороженъ, замѣтилъ баронъ.
   -- Я умоляю тебя, Карлъ, выслушать меня внимательно, сказалъ генералъ: -- мы толкуемъ о дѣлѣ чрезвычайной важности, а вѣдь минуты наши сочтены. Мы живемъ въ странное время, Карлъ; все требуетъ воздуха, жизни, все стремится къ развитію. Ты вѣдь знаешь, что я не принадлежу къ числу записныхъ либераловъ, или, какъ говаривалъ нашъ папаша -- необузданныхъ мечтателей, которые думаютъ, что все можно пересоздать до основанія одной звонкой фразой. Тѣмъ не менѣе, и я вижу, что должно было что-то случиться -- и не случилось. Вмѣсто того, чтобы стѣснять движеніе самымъ неловкимъ, безтактнымъ, безхарактернымъ образомъ, надобно было бы направлять его, разумѣется, къ благой цѣли. Король былъ всегда слабъ, но теперь онъ еще слабѣе, чѣмъ прежде. Онъ инстинктивно ненавидитъ все, что пахнетъ перемѣной, нововведеніемъ. Но порядокъ вещей, считавшійся хорошимъ полстолѣтіл тому назадъ, непримѣнимъ къ нашему времени. Если мы даже и избѣгнемъ довольно серьезной катастрофы, которую и не считаю невозможной, то все-таки должно произойти въ обществѣ коренное измѣненіе, и смерть короля послужитъ къ тому сигналомъ. Принцъ, при всей легкости своею характера, довольно склоненъ къ принятію новыхъ идей и готовъ покровительствовать всякому, кто только захочетъ льстиво видѣть въ немъ реформатора. Итакъ, кто въ эту минуту, приближеніе которой я чувствую, какъ ясновидящій, завладѣетъ его довѣріемъ, тотъ и сдѣлается первымъ человѣкомъ, тотъ и будетъ наслаждаться неограниченнымъ вліяніемъ. Но видимому, питать подобные честолюбивые замыслы могъ бы никто другой, какъ твой братъ, но, какъ я уже замѣтилъ, это только такъ кажется. Принцу угодно будетъ самому себѣ приписать славу гражданскихъ подвиговъ, а воспоминаніе о томъ, чѣмъ онъ мнѣ обязанъ, жестоко уничтожитъ всю его иллюзію. Надобно придать этому дѣлу такой видъ, какъ будто принцъ самъ нашелъ для себя подходящаго человѣка, а для того, чтобы онъ могъ его найти, такой человѣкъ долженъ спрятаться за кулисы до поры до времени и потомъ вдругъ послѣ реплики появиться на сценѣ. Вѣдь ты понимаешь меня, Карлъ?
   -- Немножко, отвѣчали, баронъ, котораго начинала интересовать эта политическая шахматная Игра, представленная братомъ предъ его глазами.
   Въ это время раздался звонъ башенныхъ часовъ замка. Генералъ насторожилъ уши.
   -- Восемь часовъ, прошепталъ онъ:-- король скоро тебя позоветъ. Намъ надобно дорожить каждой минутой. Слушай!
   Живой румянецъ разлился по его блѣднымъ щекамъ, слѣдующія слова онъ произнесъ болѣе торопливымъ, почти страстнымъ голосомъ:
   -- Человѣкъ, о которомъ я говорилъ, человѣкъ, могущій сдѣлать все. чего отъ него ни потребуетъ великое мгновеніе, потому что для этого онъ соединяетъ въ себѣ всѣ необходимыя качества, этотъ человѣкъ -- никто иной, какъ ты. Прошу тебя не перебивать меня и выслушать до конца. Король разошелся съ Массенбахомъ, который показался ему не совсѣмъ сговорчивымъ. Сближеніе невозможно. Чассенбахъ потому только и остается на своемъ мѣстѣ, что ему до сихъ поръ не найденъ преемникъ по вкусу короля. Я предлагалъ ему тебя, и король съ живостью, ему совершенно не свойственною, одобрилъ мою идею. При другихъ обстоятельствахъ въ этомъ предпочтеніи для тебя не заключалось бы ничего, особенно лестнаго, такъ какъ выборъ короля не всегда надаетъ на людей, замѣчательныхъ по уму, но теперь тебя зарекомендовала твоя же оппозиція противъ административныхъ соображеній Чассенбаха. Этому господину было бы очень прискорбно видѣть именно тебя своимъ преемникомъ, а этого-то королю, при настоящемъ его расположеніи духа, сильно хочется. Кромѣ того, съ тѣхъ поръ, какъ ты съ королемъ вмѣстѣ ратовалъ въ нолѣ, онъ сохранилъ къ тебѣ особенную симпатію. Ты принадлежишь къ числу тѣхъ немногихъ людей, которыхъ онъ, быть можетъ, противъ собственнаго убѣжденія, дѣйствительно любитъ: вѣдь бываютъ же эдакіе необъяснимые капризы человѣческаго сердца. Однимъ словомъ, съ моей стороны стоитъ только употребить одно незначительное усиліе, чтобы выиграть передъ королемъ твое дѣло. Ты поймешь теперь, почему я убѣдилъ короля расположиться главной квартирой именно въ твоемъ домѣ и почему его величество согласился на это съ такой готовностью. Теперь дѣло должно пойдти, какъ по маслу. Тебѣ же нужно будетъ протянуть руку; отъ тебя самого будетъ зависѣть сдѣлаться черезъ двадцать четыре часа, быть можетъ черезъ часъ, министромъ публичныхъ зданій, ремеслъ и торговли. А оттуда до президентства въ кабинетѣ короля -- il n'y a qu'un pas.
   Здѣсь бесѣда двухъ братьевъ была прервана появленіемъ королевскаго камергера, который доложилъ, что королю угодно говорить съ его превосходительствомъ. Генералъ сбросилъ съ себя плащъ и удалился съ камергеромъ, пославъ предварительно многозначительный взглядъ своему брату.
   Оставшись на балконѣ, баронъ почувствовалъ себя до такой степени увлеченнымъ разсказомъ брата, что самъ этому удивился.
   -- Неужели, спрашивалъ онъ себя, расхаживая скорыми шагами по балкону, приманка власти всѣхъ людей одинаково ловитъ въ свои сѣти? Какое мнѣ дѣло до всего, мною слышаннаго, послѣ того, какъ я умышленно впродолженіи всей жизни держалъ себя вдали отъ этихъ соблазновъ? А между тѣмъ... однако... если бы мнѣ дѣйствительно удалось пріобрѣсть вліяніе, которое мнѣ такъ необходимо... вѣдь мнѣ нужно повершить столько дѣлъ... по лѣсному хозяйству... но сельскому управленію... тамъ-то бездна работы... но нѣтъ, нѣтъ! Все это вздоръ, этому не бывать! Прямою, законною дорогой -- иное дѣло; но объ этомъ нѣтъ и рѣчи. А достигать своей цѣли хитростями и интригами -- ну, до этого я еще никогда не доходилъ. Ужь не сдѣлаться ли мнѣ подъ старость лѣтъ придворнымъ льстецомъ. А вѣдь и, гордо сидѣвшій на своей прадѣдовской землѣ, никогда не любилъ всю эту знать, гоняющуюся за почетными мѣстами и орденами. Не выдрессировать ли мнѣ мою старую спину для поклоновъ? Не выучиться ли мнѣ говорить да, когда надо сказать -- нѣтъ. О, нѣтъ, это невозможно!
   Баронъ снялъ шляпу и вытеръ свой лобъ. Вопросъ былъ имъ, повидимому, рѣшенъ,-- но не совсѣмъ. Подобно неотвязчивымъ мухамъ, его "учили тревожныя мысли.
   -- Но если я скажу -- нѣтъ, король взвалитъ всю вину на Жозефа, который долженъ былъ бы предупредить его обстоятельнѣе. Чего добраго, мой отказъ будетъ стоить брату мѣста. Чортъ возьми! Ну, да кто же заставлялъ тонкаго дипломата поступать такъ необдуманно? А можетъ быть, и съ его стороны это не больше, какъ хитро заброшенная удочка. Быть можетъ, онъ хотѣлъ завладѣть мною врасплохъ, зная, что въ подобныхъ вещахъ дѣйствовать убѣжденіемъ на меня невозможно. Въ такомъ случаѣ онъ самъ можетъ попасться въ свои сѣти, потому что ни братъ, никто иной, не можетъ требовать отъ меня самопожертвованій.
   Чѣмъ больше баронъ раздумывалъ, тѣмъ мрачнѣе становилось его прекрасное лицо. Онъ пасмурно глядѣлъ впередъ, прислонившись къ колоннамъ и поникнувъ головою.
   -- Конечно, бормоталъ онъ: -- съ этимъ планомъ сопряжены и другія выгоды: уже нѣсколько лѣтъ сряду дѣла мои идутъ не такъ хорошо, какъ прежде. Я до сихъ поръ не могъ выплатить Шарлоттѣ десяти тысячъ талеровъ, которыми она ссудила меня для покупки мызы; а мыза-то, подъ конецъ, оказалась совершенно безполезнымъ пріобрѣтеніемъ. Чѣмъ я покрою послѣднія издержки при настоящемъ безденежьи, мнѣ также покуда неизвѣстно. Сдѣлать новый заемъ у Шарлотты -- Боже избави! А содержаніе министра при подобныхъ обстоятельствахъ было бы великолѣпной подмогой. Конечно, въ этомъ случаѣ я долженъ былъ бы опять отдать мои земли въ аренду, хотя и было необыкновенно пріятно управлять ими самому въ теченіи двадцати пяти лѣтъ. Ну, да объ этомъ можно еще подумать. Но выпустить изъ рукъ такой великолѣпный случай было бы безразсудно. Однако, король, привыкшій дѣйствовать напрямикъ, пожелаетъ имѣть отъ меня окончательный отвѣтъ. Ну, почему бы этому Жозефу раньше не открыть рта? Не я буду виноватъ, если исходъ этой исторіи не будетъ соотвѣтствовать. его желаніямъ.
   Генералъ возвратился назадъ.
   -- Ну, братъ, сегодня утромъ ты не получишь аудіенціи, сказалъ онъ съ досадой. Голова короля занята маневрами: онъ приказалъ сѣдлать лошадей.
   Баронъ перевелъ дыханіе.
   -- Съ одной стороны это для меня пріятно, продолжалъ генералъ: -- я боялся, что внезапность предложенія тебя ошеломитъ и что, при своей добросовѣстности, ты скорѣе дашь отрицательный отвѣтъ, чемъ согласишься на что нибудь, не вполнѣ тобою одобряемое. Мы еще объ этомъ потолкуемъ, не такъ ли?
   -- Съ удовольствіемъ, отвѣчалъ баронъ.
   -- Ахъ, да, кстати, сегодня утромъ мы всѣ соберемся вмѣстѣ; принцъ также будетъ съ нами, но послѣ обѣда намъ предстоитъ особенное развлеченіе. Тебѣ извѣстно, какъ много принцъ расположенъ къ Сарѣ Гутманъ. Сара просила его, чтобы онъ, когда будетъ здѣсь, удостоилъ своего пріема ея родственниковъ. Принцъ такъ много наслышался о старомъ домѣ лѣсничаго, что непремѣнно хочетъ самъ взглянуть на это почтенное убѣжище. Я ровно ничего не имѣю противъ этого желанія, au contraire -- я нахожу выгоднымъ ласкать тѣ человѣческія ощущенія, изъ которыхъ впослѣдствіи можно выковать приличный политическій капиталъ. Поэтому, сегодня послѣ обѣда, можетъ быть, подъ вечерокъ мы собираемся сдѣлать туда маленькую экскурсію. Твой Генри, безъ всякаго сомнѣнія, примкнетъ къ намъ. Эта поѣздка также потребуетъ со временемъ, быть можетъ, нѣкоторыхъ серьезныхъ обсужденій.-- Ахъ, вы здѣсь, любезный графъ!
   Дѣйствительно, къ нимъ вошелъ гофмаршалъ графъ Шготторигеймъ, одинъ изъ соперниковъ генерала и потому заклятый его врагъ. Генералъ и графъ встрѣтились съ любезностью двухъ истинныхъ пріятелей. Затѣмъ вошли и другіе члены королевской свиты, преимущественно изъ военныхъ тузовъ. Генералъ спѣшилъ къ принцу, самъ баронъ къ королю, котораго онъ нашелъ въ полной формѣ и готовымъ къ выѣзду. Монархъ изъявилъ свою благодарность за угощенье, потомъ всѣ отправились на поляну, лежавшую передъ воротами замка, и кавалькада тронулась съ мѣста. Это была восхитительная картина: весело было смотрѣть на прекрасныхъ, ретивыхъ коней, съ ихъ пестрыми чепраками и изящнымъ сѣдельнымъ приборомъ, на самыхъ всадниковъ, одѣтыхъ въ различные мундиры и украшенныхъ орденами. Въ одно время всѣ были въ сѣдлахъ и пустили лошадей. Впереди всѣхъ на красивомъ ворономъ скакунѣ ѣхалъ самъ король, котораго изящно простой костюмъ рѣзко бросался въ глаза среди великолѣпныхъ мундировъ свиты; непосредственно за нимъ ѣхалъ молодой принцъ и генералъ, потомъ уже слѣдовала блестящая толпа прочихъ придворныхъ чиновъ: кавалькада замыкалась отрядомъ прислуги и рейткнехтовъ.
   Баронъ остался внизу лѣстницы. Любезная улыбка, которою онъ сопровождалъ свое разставанье съ монархомъ, тотчасъ изчезла, и опять на прекрасномъ его лицѣ появилось выраженіе безпокойства и тяжелаго раздумья. Теперь онъ охотно шепнулъ бы своему брату, чтобы тотъ прекратилъ всякія дальнѣйшія хлопоты объ извѣстномъ имъ дѣлѣ, но это было уже невозможно. Поѣздка въ домъ лѣсничаго, предположенная генераломъ, также не нравилась барону по многимъ причинамъ. Но теперь противъ этого намѣренія ничего нельзя было сдѣлать. Онъ тревожно задумался. Къ счастію, въ эту минуту къ нему явилась, какъ добрый геній, Шарлотта. Давно уже, чуть не съ самой ранней молодости баронъ считалъ для себя необходимостью сообщать своей умной, проницательной, доброй сестрѣ все, чѣмъ было занято его сердце. Онъ вздохнула свободнѣе, когда увидѣлъ ея кроткое, блѣдное лицо. Поспѣшно подойдя къ ней и взявъ ее за руку, онъ сказалъ:
   -- Мнѣ нужно о многомъ переговорить съ тобою, свободна ли ты?
   -- Для тебя -- всегда, отвѣчала Шарлотта съ дружеской улыбкой.
   Братъ и сестра долго гуляли въ саду, дышавшемъ утренней свѣжестью, послѣ чего баронъ довольно бодро и гораздо спокойнѣе возвратился въ замокъ.
   

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ.

   Военная суматоха также отозвалась и въ домѣ лѣсничаго. Тетушка Мальхенъ угощала хлѣбомъ и молокомъ заблудившихся патрулей, а лѣсничій указывалъ имъ настоящую дорогу; эскадронъ гусаръ, расположившись на открытой полянѣ, занялся выкармливаньемъ лошадей. Разъ даже, у самаго двора, завязалась такая оживленная перестрѣлка, что собаки, привязанныя за заборомъ и принимавшія неумолкавшую ружейную трескотню за охоту въ большихъ размѣрахъ, предавались самому горькому отчаянью, а голуби тетушки Мальхенъ, отправлявшіяся теперь въ свой утренній воздушный вояжъ, были до того напуганы, что только на слѣдующій день рѣшились возвратиться въ свое родное убѣжище.
   Не меньшее волненіе сообщилось и юному человѣческому обществу, къ которому теперь принадлежалъ и Генри, большую часть времени проживавшій въ домѣ лѣсничаго. Доходившая до безразсудства склонность Генри къ военному ремеслу и ко всему, что сюда относилось, увлекла отчасти и другихъ, покрайней мѣрѣ, Вальтера и Сильвію. Ему было всегда хорошо извѣстно -- Богъ вѣсть откуда,-- что должно случиться на слѣдующій день, гдѣ будутъ расположены различные отряды войскъ, въ какихъ мѣстахъ и въ которомъ часу будетъ, по всей вѣроятности, дано сраженіе.
   Такъ какъ онъ не могъ быть самъ дѣйствующимъ лицомъ въ подобномъ сраженіи, то уже одну возможность посмотрѣть на него, фантазія Генри представляла верхомъ земнаго благополучія, и потому онъ надоѣдалъ лѣсничему до тѣхъ поръ, пока тотъ не приказалъ своему работнику запречь въ небольшую повозку двухъ гнѣдыхъ лошадокъ и везти молодежь къ тому мѣсту, какое укажетъ Генри. Въ одномъ мѣстѣ они сбились съ дороги и уже хотѣли было вернуться домой, не встрѣтивъ ничего интереснаго ни для зрѣнія, ни для слуха, но далѣе, у опушки лѣса, молодые люди могли полюбоваться картиной кавалерійской аттаки, направленной на два пѣхотные каре. Дома пошли безконечные разсказы о томъ, что любо было смотрѣть, какъ безконечная линія двухъ кавалерійскихъ полковъ -- то были кирасиры и красные гусары,-- внезапно появившись изъ за далеко тянувшагося холма, устремились во весь карьеръ на марширующія колонны, которыя свернулись съ быстротою молніи по командѣ "изъ середины колонны въ каре, стройся" и отвѣчали дружнымъ залпомъ на каждый залпъ непріятеля; какъ потомъ кавалерійскіе полки, отступивши частями на право, опять изчезли за хребтомъ холмистой возвышенности.
   Но это было еще не все. Придя въ движеніе, колонны должны были проходить у нѣсколько приподнятой окраины лѣса, на которой остановилась легкая повозка юныхъ наблюдателей. Фигура Сильвіи, стоявшей въ повозкѣ во весь ростъ, произвела живѣйшее впечатлѣніе. Офицеры, изъ которыхъ многіе были лично знакомы съ Генри, салютовали шпагами, солдаты кричали ура! музыканты были глубоко разстроганы, и въ такомъ видѣ всѣ они прошли мимо, къ полному торжеству Сильвіи, которой щечки зардѣлись румянцемъ подъ вліяніемъ того радостнаго изумленія, съ какимъ она встрѣчала всѣ эти любезности,-- къ неописанному восторгу Генри и Вальтера, осипшихъ отъ усердныхъ отвѣтовъ на крики солдатскаго ура и къ величайшему отчаянію возницы, который не могъ удержать лошадей среди всей этой, потрясавшей воздухъ, разноголосицы.
   Обыкновенно въ подобныхъ поѣздкахъ участвовали только Сильвія, Вальтеръ и Генри; Лео почти всегда оставался дома подъ тѣмъ или инымъ предлогомъ. То онъ чувствовалъ себя нездоровымъ, то долженъ былъ заниматься, то, наконецъ, собирался идти къ своему отцу въ Фельдгеймъ. Вальтеръ заразившись воинственной лихорадкой Генри, пытался склонить и Лео къ участію въ ихъ прогулкахъ. Но Генри и Сильвія, повидимому, радовались, что въ повозкѣ было попросторнѣе.
   Такъ прошло утро того дня, въ который прибылъ король. Послѣ обѣда Генри предлагалъ отправиться на тотъ холмъ, съ котораго можно было видѣть короля со всѣмъ его штабомъ и вблизи котораго, породъ глазами короля, должно было произойдти большое артиллерійское дѣло. Лѣсничій далъ ужь было свое согласіе, лошади были запряжены въ повозку, какъ вдругъ королевскій рейткнехтъ, прискакавшій во всю прыть, подалъ лѣсничему записку, который ее тотчасъ же распечаталъ и прочелъ съ выраженіемъ въ лицѣ, не обѣщавшимъ ничего хорошаго мальчикамъ, находившимся въ тревожномъ ожиданіи.
   -- Что случилось, господинъ Гутманъ? спросилъ Генри:-- ужь не меня ли зовутъ домой?
   -- Напротивъ, сказалъ лѣсничій, опять заглядывая въ письмо, нашъ дядюшка пишетъ, чтобы вы ни подъ какимъ видомъ не отлучались отсюда, такъ какъ въ пять часовъ его королевскому высочеству кронпринцу угодно осчастливить насъ своимъ посѣщеніемъ, въ сопровожденіи незначительной свиты.
   Съ задумчивымъ лицомъ лѣсничій началъ прохаживаться впереди дома. По временамъ онъ заглядывалъ въ письмо, какъ бы желая убѣдиться, что дѣйствительно въ немъ написано такъ, какъ онъ прочелъ. Наконецъ, онъ громко позвалъ сестру.
   Тетушка Мальхенъ, семѣня ножками, прибѣжала изъ кладовой, гдѣ она намазывала буттерброды, которые юные путешественники должны взять съ собой въ дорогу. Извѣстіе о предстоящемъ визитѣ принца, сообщенное ей братомъ безъ всякихъ предисловій, рѣшительно озадачило добрую женщину. Сначала она поблѣднѣла отъ страха, потомъ побагровѣла при мысли, что сегодня послѣ обѣда -- тогда была суббота -- она отдала приказаніе вытереть пескомъ полъ пріемной комнаты. Притомъ, по ея увѣренію, въ домѣ не было ничего, рѣшительно ничего, чѣмъ бы можно было достойно угостить высокихъ посѣтителей.
   Дѣйствіе столькихъ страшныхъ извѣстій, обратившихся на тетушку Мальхенъ въ одно время, было такъ сильно, что она, усѣвшись на скамьѣ передъ ломомъ, закрыла лицо передникомъ и принялась горько плакать.
   Лѣсничій, забывъ свою обычную снисходительность, вышелъ изъ терпѣнія. Онъ сказалъ Мальхенъ, что слезами комнаты не высушишь и спрашивалъ, достойно ли порядочной христіанки такъ сильно пугаться человѣка, который, кто бы онъ ни быль, также созданъ изъ глины. Домъ лѣсничаго, продолжалъ объяснять братъ,-- не замокъ; это знаетъ каждое малое дитя, а кронпринцъ давно уже вышелъ изъ пеленокъ. Тетушка Мальхенъ, съ незапамятнаго времени, не слышавшая такихъ жесткихъ словъ отъ своего брата, вошла въ домъ и, скрывшись въ своей опустѣвшей кладовой, по возможности старалась забыть въ слезахъ и упреки брата, и стыдъ, угрожавшій дому лѣсничаго.
   Повозка стоила все еще запряженною передъ воротами. Сильвія, Генри и Вальтеръ сидѣли на соломѣ и съ удивленными лицами глядѣли другъ на друга. Лѣсничій спрашивалъ, ужь не хотятъ ли они сидѣть такимъ образомъ до скончанія вѣка, убѣждалъ, что конюху нѣкогда, что онъ долженъ торопиться, что иначе некому будетъ и лошадей поставить въ конюшню, когда пріѣдетъ принцъ, а вѣдь онъ не за горами.
   Лео глядѣлъ на эту сцену въ нѣкоторомъ отдаленіи. Но потомъ, подойдя къ своему дядѣ, онъ просилъ у него позволенія сходить къ отцу въ Фельдгеймъ.
   -- Пожалуйста, Лео, хоть ты не морочь мнѣ головы, прикрикнулъ сердито лѣсничій: -- что тебѣ сегодня такъ понадобилось въ Фельдгеймѣ? Сиди здѣсь и дѣлай то, что другіе дѣлаютъ. Или, можетъ быть, компанія принца тебѣ не нравится? Ну, ну, успокойся, я не хотѣлъ тебя обидѣть; но вѣдь вы также должны быть посмышленѣе и не сводить человѣка съ ума въ подобную минуту.
   Кавалькада изъ четырехъ или пяти всадниковъ приближалась черезъ лѣсъ по широкой дорогѣ. Впереди, на прелестной арабской лошадкѣ, ѣхалъ сынъ короля. Они остановились у воротъ дома лѣсничаго. Спутники принца соскочили съ сѣделъ, тогда какъ лѣсничій поспѣшилъ придержать его лошадь подъ уздцы.
   -- Вы, кажется, господинъ Гутманъ? спросилъ принцъ необыкновенно звонкимъ голосомъ.
   -- Точно такъ, ваше королевское высочество!
   -- А кто эта очаровательная дѣвочка, вонъ тамъ на повозкѣ?
   -- Моя дочь, ваше высочество.
   Принцъ обернулся и закричалъ находившемуся вблизи его генералу нѣсколько французскихъ словъ, которыхъ лѣсничій, забывшій этотъ языкъ, не понялъ.
   Затѣмъ принцъ соскочилъ съ лошади и подалъ руку лѣсничему.
   -- Я думаю, что мнѣ будетъ у васъ весело, любезный Гутманъ, сказалъ принцъ.
   -- Это было бы для меня счастіемъ, ваше высочество, отозвался лѣсничій.
   Принцъ опять обратился къ генералу и шепнулъ ему съ улыбкой нѣсколько словъ, опять но-французски; генералъ, улыбаясь, отвѣчалъ на томъ же языкѣ.
   Лѣсничій покраснѣлъ и пришелъ въ замѣшательство. Ему было бы гораздо пріятнѣе, если бы принцъ говорилъ громче и въ особенности если бы онъ выражался но-нѣмецки.
   

ГЛАВА ДВѢНАДЦАТАЯ.

   Между тѣмъ, принцъ обходился такъ ласково, что рѣшительно былъ невиноватъ, если другіе чувствовали себя въ его присутствіи не совсѣмъ развязными. Онъ просилъ представить ему всѣхъ жильцовъ лома лѣсничаго. Тетушку Мальхенъ, явившуюся съ красными отъ слезъ глазами и въ новомъ чепцѣ со множествомъ лентъ, принцъ благодарилъ за радушіе, но извинялся, что еще недавно всталъ изъ-за стола; мальчиковъ просилъ повесть его по двору и саду, много любовался великолѣпнымъ соколомъ, молодыми, недавно пойманными лисицами, двумя ручными зайчиками Сильвіи, словомъ, всѣмъ замѣчательнымъ и интереснымъ, что только принесли мальчики изъ своихъ лѣсныхъ экспедицій.
   Наконецъ, когда ему разсказали о большомъ, тысячелѣтнемъ буковомъ деревѣ, котораго не могли обхватить шесть человѣкъ, принцъ обратился къ генералу и спросилъ, будетъ ли у нихъ достаточно времени, чтобы туда отправиться. Генералъ взглянулъ на часы и отозвался, что времени еще довольно. И такъ, все общество собралось въ дорогу; впереди шелъ принцъ въ сопровожденіи мальчиковъ и Сильвіи, тогда какъ генералъ лѣсничій шли поодаль въ нѣкоторомъ разстояніи. Еще далѣе позади двигались два исполинскаго роста служителя.
   Предложеніе принца пришлось генералу необыкновенно по сердцу. Во время этой прогулки онъ долженъ былъ найдти случай обстоятельно переговорить съ лѣсничимъ, который до сихъ поръ умышленно избѣгалъ съ нимъ встрѣчи. Съ своей стороны, лѣсничій, все это предвидѣвшій, шелъ не особенно радостно, молчаливый и задумчивый, подлѣ генерала.
   Усилившійся вѣтеръ шумѣлъ между вершинами деревьевъ, а на небѣ томныя тучи, направлявшіяся къ западу, все гуще и гуще помрачали ярко-желтую окраску лѣса.
   Подъ ногами спутниковъ шелестѣлъ высохшій листопадъ. Жутко сдѣлалось сердцу лѣсничаго. Онъ самъ не зналъ, чѣмъ былъ взволнованъ: приближеніемъ ли непогоды, которую онъ уже начиналъ чувствовать во всѣхъ своихъ членахъ, или близкимъ сосѣдствомъ знатнаго человѣка, но милости котораго ему такъ много пришлось выстрадать.
   Генералъ первый прервалъ молчаніе. Онъ заговорилъ о минувшемъ времени, когда они вмѣстѣ бродили по лѣсу, отыскивая птичьи гнѣзда.
   Онъ помнилъ Антона стройнымъ, много обѣщавшимъ мальчикомъ и сожалѣлъ, что этотъ даровитый, энергическій человѣкъ, благодаря своему же необузданному непостоянству, зналъ въ крайнюю нищету и душевное разстройство. Потомъ, онъ сталъ разсказывать о дѣвицѣ Сарѣ Гутманъ, сообщилъ, что она все еще живетъ въ замкѣ, въ своемъ прекрасномъ помѣщеніи, котораго не оставитъ до послѣдней минуты своей жизни, указывалъ, въ какой высокой милости она находится не только у принца, но даже у самаго короля, и вообще какимъ лестнымъ уваженіемъ пользуется при дворѣ. Жаль только, что нѣкогда цвѣтущее здоровье этой прекрасной женщины стало въ послѣднее время подвергаться припадкамъ ревматизма, которые, удаляя ее отъ всякихъ общественныхъ связей, дѣлали ей уединеніе довольно горькимъ, въ особенности при грустныхъ воспоминаніяхъ объ оставленномъ семействѣ.
   Его подруга (генералъ сдѣлалъ на этомъ словѣ удареніе) вѣритъ непоколебимо, что всѣ семейныя непріятности были порождены недоразумѣніями, которыя ст. теченіемъ времени разъяснились сами собою, хотя и не были подвергнуты какимъ бы то ни было разслѣдованіямъ.
   -- Вотъ, изволите ли видѣть, любезнѣйшій господинъ Гутманъ, сказалъ генералъ, я во всемъ этомъ убѣжденъ такъ глубоко, что, не колеблясь ни минуты, согласился передать вамъ отъ лица дѣвицы Гутманъ просьбу, которой пополненіе вполнѣ зависитъ отъ васъ; я же прибавлю только, что отъ вашего согласія можно для всѣхъ ожидать самыхъ отрадныхъ послѣдствій. Какъ я уже сказалъ, фрейлейнъ Гутманъ чувствуетъ себя одинокою посреди большаго и шумнаго общества; она желаетъ видѣть подлѣ себя существо, которое бы она любила, которому, въ случаѣ своей смерти, могла бы по чистой совѣсти отказать довольно значительное состояніе, собранное втеченіи послѣднихъ лѣтъ ея бережливостью. Гдѣ же она найдетъ такое существо, какъ не тамъ, гдѣ ей и искать долго по нужно -- здѣсь, среди родной семьи? Я не люблю, почтеннѣйшій господинъ Гутманъ, тратить много словъ, по крайней мѣрѣ тамъ, гдѣ дѣло такъ просто.
   Если бы вы рѣшились отпустить отъ себя вашу дочь -- дѣвочку,-- то я думаю -- нѣтъ, я положительно убѣжденъ,-- что этимъ самымъ вы бы открыли милому, рѣзвому ребенку самую блестящую будущность.
   Сильный вѣтеръ зашумѣлъ между осенними листьями; лѣсничій почувствовалъ дрожь по всему тѣлу, но онъ преодолѣлъ ее и сказалъ такъ спокойно, какъ только это было для него возможно.
   -- Наше превосходительство не любите тратить словъ; ваше превосходительство можете себѣ припомнить, что и я этого никогда не любилъ, а потому я доложу вашему превосходительству, что мнѣ было бы отраднѣе видѣть дитя мое мертвымъ у моихъ ногъ, чѣмъ вмѣстѣ съ моей сестрой Сарой и подъ ея надзоромъ.
   Генералъ поблѣднѣлъ.
   -- Вы говорите о дамѣ, которую я уважаю, сказалъ онъ.
   -- Я говорю о моей сестрѣ, возразилъ съ сдержанной досадой лѣсничій: -- а если братъ говоритъ такъ о сестрѣ и если онъ не положительный негодяй, то, значитъ, онъ имѣетъ причины выражаться такимъ образомъ. Да, генералъ, я бы не сталъ заговаривать съ вами объ этомъ предметѣ, но такъ какъ вы меня вынуждаете, то я ужь сразу выскажу все, что камнемъ лежитъ у меня на сердцѣ. Сара поступила не такъ, какъ должна была бы поступить дочь моего отца. Еще живя у родителей, она навлекла на себя много злорѣчивыхъ толковъ; когда же родители померли и она, вопреки всякому моему желанію, удалилась въ столицу, чтобы поступить экономкой къ господину Фалькенштейну -- дѣло становилось все хуже и хуже. Къ господину Фалькенштейну, человѣку холостому и извѣстному своей развратной жизнію, не поступитъ въ услуженіе ни одна честная дѣвушка. Это люди говорили мнѣ въ глаза, и я долженъ былъ проглотить этотъ позоръ. Но люди говорили мнѣ и многое другое, и то, что говорили мнѣ люди, я сказку вашему превосходительству: если бы мое уваженіе къ вашему роду, въ особенности къ барону, моему милостивому господину, было меньше, чѣмъ каково оно теперь,-- лѣсничій Фрицъ Гутманъ явился бы къ вашему превосходительству и позвалъ бы васъ къ отчету за... Ну а теперь ужь съ тѣхъ поръ много воды утекло,-- и пусть васъ судятъ Когъ и совѣсть!
   Лѣсничій замолчалъ не столько потому, что все уже было имъ высказано, сколько подъ вліяніемъ волненія, стѣснявшаго его дыханіе. Генералъ сдѣлался еще блѣднѣе.
   -- Хорошо, хорошо, мы это не забудемъ, бормоталъ онъ сквозь зубы.
   -- Ваше превосходительство можете дѣлать, что вамъ угодно, сказалъ лѣсничій:-- а я повторяю, что если бы ваше превосходительство къ тому меня не вынудили, то я не проронилъ бы ни слова объ этой старой исторіи, которую слѣдуетъ забыть навѣки. Мнѣ очень и очень прискорбно, что между нами могъ завязаться подобный разговоръ въ такой день, когда я высоко осчастливленъ посѣщеніемъ кронпринца.
   Не успѣлъ еще лѣсничій произнести этихъ словъ, какъ со стороны высокаго буковаго дерева, отъ котораго они находились недалеко, раздался звонкій голосъ, звавшій къ себѣ на помощь.
   Кронпринцъ въ сопровожденіи своихъ юныхъ знакомцевъ взобрался вверхъ по лѣсной тропинкѣ при безостановочномъ хохотѣ и шуткахъ, Онъ велъ оживленную бесѣду съ мальчиками. Съ Сильвіею же былъ особенно любезенъ; принцъ говорилъ, что она была очень похожа на его кузину, принцессу Матильду, но съ тою разницею, что принцесса значительно уступала ей въ красотѣ. Онъ убѣждалъ дѣвочку ѣхать вмѣстѣ съ нимъ въ столицу, обѣщая самъ показать ей все, достойное вниманія, объяснялъ ей, что она непремѣнно должна выучиться ѣздить на лошади, говорилъ, что у него есть прехорошенькій арабскій иноходецъ, который будетъ выѣзженъ нарочно для нея, и что онъ прикажетъ нарисовать ее сидящею на лошади въ костюмѣ амазонки -- черномъ бархатномъ платьѣ и круглой шляпкѣ съ развѣвающимися страусовыми перьями. Эта картина будетъ повѣшена въ его комнатѣ надъ рабочимъ столомъ или, еще лучше,-- въ спальнѣ, противъ кровати, такимъ образомъ, чтобы глаза его, когда онъ проснется, тотчасъ же падали на это изображеніе.
   Въ этомъ шуточномъ тонѣ принцъ продолжалъ бесѣдовать безъ умолку, и Сильвія, чувствовавшая принужденность въ первую минуту этого знакомства, теперь сдѣлалась довольно словоохотлива. Она хохотала и шутила такъ безцеремонно, что Генри и Вальтеръ едва могли вѣрить своимъ ушамъ. Лео не произносилъ до сихъ поръ почти ни слова и, по возможности, старался держать себя вдали. На пару вопросовъ, предложенныхъ ему принцемъ, онъ отвѣчалъ медленно и застѣнчиво.
   Такимъ образомъ они пришли къ большому буку,-- тому самому, у котораго прежде произошелъ вечерній споръ между Лео и Сильвіей. Мальчикъ припомнилъ себѣ всю эту исторію. Предъ его воображеніемъ предстала Сильвія -- блѣдная, со слезами на большихъ, голубыхъ глазахъ; въ ушахъ его зазвучали слова: "ну, бей! вѣдь я не больше, какъ дѣвочка!"
   Генри и Вальтеръ возвратились назадъ, чтобы отдать рейткнехтамъ приказаніе держать лошадей въ готовности.
   Принцъ отошелъ также нѣсколько шаговъ впередъ.
   Между тѣмъ одинъ изъ молодыхъ людей изъ свиты принца, оставшійся у дуба съ Сильвіей, обратился къ ней, полусерьозно, полушутя.
   -- Ты мнѣ должна подарить одинъ поцѣлуй, Сильвія.
   -- Нѣтъ, не должна.
   -- Почему нѣтъ?
   -- Потому что не хочу.
   -- Ну, такъ я самъ возьму.
   Юноша хотѣлъ сорвать одинъ поцѣлуй, но Сильвія съ хохотомъ отскочила въ сторону. Онъ за нею. Но вдругъ онъ почувствовалъ себя схваченнымъ сзади за руку; обернувшись, онъ встрѣтился съ темными, сердитыми глазами Лео. Такая дерзость сильно возмутила сына сановника; оправившись отъ своего мгновеннаго страха, онъ закричалъ гнѣвнымъ голосомъ:
   -- Пусти!
   Но дерзкій Лео не хотѣлъ повиноваться.
   -- Пусти! закричалъ онъ еще громче.
   На крикъ прибѣжали принцъ, генералъ, лѣсничій и два служителя. Сильвія стояла у высокаго бука, поблѣднѣвъ и, трясясь всѣмъ тѣломъ; Лео, выпустившій наконецъ юношу, глядѣлъ дико и сердито. Принцъ тоже немного разсердился, генералъ увѣрялъ обиженнаго, что наглость Лео не останется безъ примѣрнаго наказанія.
   Не веселъ былъ обратный путь къ дому лѣсничаго. Тамъ принцъ немедленно сѣлъ на лошадь и поскакалъ въ галопъ, не удостоивъ взглядомъ ни лѣсничаго, ни тетушку Мальхенъ, ни даже Сильвію, уже не говоря о мальчикахъ.
   -- Ступай въ свою комнату и оставайся тамъ, пока я не приду, сурово сказалъ лѣсничій Лео.
   Мальчикъ удалился, не произнеся ни слова и нонуря голову.
   Тогда лѣсничій далъ полную волю своему дурному расположенію духа. Неужели сегодня, какъ нарочно, выпалъ такой неестественно скверный денекъ! Быть можетъ, первый разъ въ жизни Сильвіи онъ распекъ ее съ такою жестокостью, хотя она -- какъ онъ сознавалъ внутренно -- и была во всемъ виновата. Ради ея, онъ наговорилъ кучу непріятностей генералу, котораго все-таки можно было пощадить, какъ гостя и какъ брата барона. Но ея же милости, какъ оказалось изъ поспѣшно собранныхъ свѣденій, Лео сдѣлалъ дерзость высокому гостю. Кровь стыла въ жилахъ лѣсничаго, когда онъ соображалъ, какое несчастіе могло бы возникнуть изъ этой непріятной исторіи. Онъ не былъ также спокоенъ и относительно послѣдствій; его душа, воспитанная въ строгихъ правилахъ гостепріимства, возмущалась оскорбленіемъ, нанесеннымъ священной особѣ гостя. Однако, другой голосъ шепталъ ему, что Лео не былъ еще такъ преступенъ и только вступился за двоюродную сестру, которая была уже не такъ мала, чтобы позволить себя цѣловать, какъ ребенка. Мечтательный мальчикъ защищалъ только семейную честь, какъ поступилъ самъ лѣсничій, напомнивъ генералу прошлое и наотрѣзъ отказавъ отпустить Сильвію въ столицу. Лѣсничій хотѣлъ уже было освободить Лео изъ-подъ ареста, но, остановившись внизу лѣстницы, онъ разсуждалъ самъ съ собой!
   -- Вреда мальчику оттого не будетъ, если онъ немножко поразмыслить о своей дерзости. Чѣмъ больше живешь, тѣмъ труднѣе учиться. Вѣдь я самъ сегодня испыталъ это на себѣ. Любяй сына, наказуетъ прилежно, говаривалъ мой братъ Антонъ: -- поступлю-ка я теперь съ его сыномъ въ духѣ этого правила.
   Фрицъ Гутманъ снялъ съ гвоздя ружье, перевѣсилъ чрезъ плечо охотничью суму и отправился въ лѣсъ, чтобы пострѣлять зайцевъ и вмѣстѣ съ тѣмъ успокоить свою взволнованную душу, что, какъ онъ зналъ изъ долголѣтняго опыта, ему удавалось лучше всего подъ открытымъ небомъ.
   

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ.

   Придя въ свою комнату, Лео скрылъ лицо свое въ подушкахъ и предался такому безутѣшному отчаянію, что по всему его тѣлу распространилась нервическая дрожь, а изъ стѣсненной груди вырывались тихіе стоны.
   Долго пролежалъ онъ въ этомъ горѣ, омрачавшемъ его голову. Было уже совершенно темно. На небѣ серпъ убывающей луны нырялъ между мрачными тучами, гонимыми вдаль вѣтромъ.
   Лео осторожно отворилъ окно и выглянулъ. На крышѣ, надъ его головой, пискливо вертѣлся флюгеръ на своихъ ржавыхъ пробояхъ. Исполинскіе дубы, красовавшіеся въ ближнемъ лѣсу, скрипѣли и стонали; подъ окномъ пожелтѣвшіе листья виноградныхъ лозъ издавали какой-то унылый шопотъ. Въ домѣ все было тихо, и только изъ отворенныхъ оконъ позади расположенной кухни раздавался стукъ сковородъ и тарелокъ. Въ это время, какъ ему было извѣстно, вся семьи собиралась въ комнатѣ. Теперь это время уже настало.
   Еще нѣсколько минутъ онъ прислушивался, высунувшись всѣмъ тѣломъ наружу, потомъ вскочилъ на подоконникъ и сталъ спускаться внизъ по шпалерамъ. Несмотря на то, что одна изъ гнилыхъ жердочекъ сломилась въ его рукѣ, онъ благополучно добрался до земли. Поспѣшными и возможно тихими шагами прошелъ онъ чрезъ узкій дворъ по направленію къ саду и, проходя мимо конуры, былъ встрѣченъ лающими собаками, которыя бросались къ самому забору сада. Рѣшетчатая калитка сада была не заперта, и Лео прошелъ ею къ окраинѣ лѣса, находившейся въ нѣсколькихъ шагахъ. Дойдя сюда, онъ оглянулся кругомъ, желая удостовѣриться, что его никто не преслѣдовалъ. Все было тихо; собаки перестали лаять. Никто не замѣтилъ его бѣгства. Онъ могъ идти, куда хотѣлъ.
   Но куда?
   Объ этомъ онъ подумалъ теперь въ первый разъ. Онъ хотѣлъ только уйдти изъ дома, гдѣ его запирали, изъ того дома, гдѣ никто не любилъ его на столько, чтобы интересоваться его положеніемъ, гдѣ его обвиняли, не выслушавъ, гдѣ его позволяли оскорблять безъ всякаго состраданія. Но теперь спрашивается -- куда идти?.. Куда? Назадъ къ своему отцу. Да что онъ тамъ будетъ дѣлать? Ужь не начать ли опять прежнюю жизнь въ комнатѣ подъ крышей, гдѣ лѣтомъ такъ жарко, а зимой такъ холодно? Голодать взапуски съ кошкой? Если у отца и бываютъ деньги, то онъ употребляетъ ихъ скорѣе на пріобрѣтеніе книги или какого-нибудь снадобья для своей маленькой химической лабораторіи, чѣмъ на покупку хлѣба для своего пустаго шкапа. Притомъ же, вѣдь отца нужно отыскать, а онъ не хотѣлъ, чтобы его отыскивали. Онъ желалъ, чтобы ни одинъ человѣкъ, знавшій его когда-нибудь прежде, но видалъ его своими глазами,-- онъ хотѣлъ спрятаться отъ людей? Куда же дѣваться-то?
   Бѣдный мальчикъ совершенно не зналъ, что такое жизнь, однако отлично понималъ, что безъ денегъ прожить невозможно. У него ихъ не было. Мелкія деньги, подаренныя ему дядей, онъ недавно сносъ въ Фельдгеймъ своему отцу. У него не было ни гроша и ничего такого, на что бы можно было выручить деньги. Самое платье, прикрывавшее его тѣло, было въ довольно жалкомъ видѣ; въ своемъ поспѣшномъ бѣгствѣ онъ даже забылъ надѣть шапку. Это неудобство Лео замѣтилъ только въ ту минуту, какъ вѣтеръ закрылъ ему лицо длинными волосами.
   Ночь становилась темнѣе и буря усиливалась. Грозно шумѣли до половины обнаженные верхи деревьевъ, когда Лео торопливо пробирался по тропинкѣ, которая вела къ переброшенному черезъ ручей мостику. Не зная по близости никакой другой дороги, онъ поневолѣ шелъ въ этомъ направленіи. Такимъ образомъ онъ добрался до мостика.
   Взойдя на середину моста, Лео прислонился къ шаткимъ периламъ и заглянулъ въ ручей. При слабомъ мерцаніи луны, повременамъ выплывавшей изъ-за двигавшихся черныхъ тучъ, онъ могъ видѣть внизу теченіе воды, мчавшейся мимо пѣнистыми скачками. Бурная влага сверкала, шумѣла и извивалась. Ему стоило только еще немножко сильнѣе налечь на перила -- и онъ полетѣлъ бы вмѣстѣ съ ними стремглавъ въ бездну. Ручей въ этомъ мѣстѣ былъ очень глубокъ, и дядя предупреждалъ объ этомъ всякій разъ, какъ они здѣсь проходили.
   Что бы они сказали? Боясь наказанія, онъ бросился въ ручей и утонулъ. Лео припомнилъ себѣ подобное происшествіе, случившееся въ той деревнѣ, гдѣ онъ жилъ прежде. Одинъ крестьянинъ вечеромъ наказалъ своего конюха и при этомъ угрожалъ ему на слѣдующее утро продолжать наказаніе; ночью конюхъ изчезъ и только четыре недѣли спустя былъ найденъ въ ручьѣ. Этотъ несчастный случай не возбудилъ въ деревнѣ ни чьего сожалѣнія. По дѣломъ вору и мука, говорили поселяне. Нѣкоторые были того мнѣнія, что такимъ образомъ долженъ былъ бы погибать всякій негодяй.
   Ну, что бы сказали люди теперь? Очень можетъ быть -- то же самое. Вѣдь они всегда глядѣли на него, глупо вытаращивъ глаза. И вотъ они считали бы себя правыми, Сильвія хохотала бы такъ же, какъ и прежде, издѣваясь вмѣстѣ съ Генри надъ бѣднымъ побирашкой, который не придумалъ ничего лучшаго, какъ броситься въ воду. Такъ нѣтъ же, на зло имъ, этого не будетъ!
   Изъ медленно тянувшихся тучъ начали понемногу падать капли; скоро полилъ дождь, постепенно усиливаясь. Лео искалъ защиты по ту сторону ручья между деревьями. Правда, ему пришли на память пещеры близь водопада, но Лео не безъ причины опасался, что ему невозможно будетъ пройдти ночною порой между каменными глыбами и посреди густыхъ лѣсистыхъ трущобъ. Гораздо вѣрнѣе было продолжать свой путь, чрезъ лѣсъ, но той же тропинкѣ.
   Такъ онъ и сдѣлалъ. Дурная погода становилась нѣсколько сноснѣе, хотя все еще пронизывалъ его холодный ночной вѣтеръ съ дождемъ. Лео чувствовалъ себя очень несчастнымъ человѣкомъ, однако, все не въ такой степени, какъ прежде. Не смотря на то, что внѣ и внутри его поселилась мрачная ночь, въ сердцѣ мальчика теплилась еще одна искра -- послѣдняя искра. Но онъ хорошо чувствовалъ животворную силу, исходившую изъ этого крошечнаго огонька. Онъ не зналъ, что его поддерживало самолюбіе; онъ говорилъ только: не допущу, чтобы они надо мною издѣвались.
   Яркій свѣтъ заблестѣлъ между деревьевъ. Лео направился туда, такъ какъ въ своемъ волненіи онъ предполагалъ, что находится вблизи своей деревни.
   Но скоро онъ увѣрился въ своемъ обманѣ. Свѣтъ горѣлъ слишкомъ ярко; притомъ Лео находился еще далеко въ глубинѣ лѣса. Глаза мальчика видѣли форпостный сторожевой огонь, который былъ разведенъ на полянѣ, окруженной лѣсомъ. Два приземистые шалаша, построенные изъ еловыхъ вѣтвей и соломы, обозначали бивуачное помѣщеніе офицеровъ, тогда какъ ихъ подчиненные, завернувшись въ шинели, лежали на густомъ слоѣ иглъ подъ деревьями или развлекались куреніемъ и болтовней вокругъ огня, который эти самовольные господа щедро поддерживали на счетъ барона фонъ-Тухгсима молодыми елями, срубленными у самого корня. По временамъ пламя поднималось до самыхъ вершинъ деревьевъ и яркимъ свѣтомъ обливало всю прекрасную картину лѣса.
   Лео былъ бы не прочь отогрѣть у огня свои окоченѣвшіе члены, но у него не хватало духу на это отважиться. Хотя ему, пожалуй, и не сдѣлали бы ничего дурного, все-таки его засыпали бы разспросами -- откуда и куда, а что онъ могъ на нихъ отвѣчать? Быть можетъ, его отослали бы еще назадъ или продержали бы у себя до самого утра, и въ этомъ случаѣ онъ могъ встрѣтиться съ генераломъ. Теперь въ первый разъ его посѣтила мысль, что, поступивъ съ гостемъ такъ дерзко, онъ могъ навлечь на себя очень суровое наказаніе. Ну, что если его будутъ судить, какъ преступника? Ну, что если его посадятъ въ тюрьму, чѣмъ вчера ему угрожали?
   Патруль, возвращавшійся съ рунда, прошелъ въ лѣсъ въ очень близкомъ направленіи прямо къ тому мѣсту, гдѣ стоялъ мальчикъ. Лоо присѣлъ за двумя толстыми стволами. Пропустивъ патруля мимо себя, онъ поспѣшилъ сколько было мочи на оставленную имъ тропинку и по ней дошелъ до окраины лѣса.
   Глаза его могли полюбоваться великолѣпной картиной. Вправо и влѣво отъ его деревни, которая также была ярко освѣщена множествомъ свѣчъ, тянулись въ видѣ необозримаго полукруга бивуачные огни войскъ, расположенныхъ лагеремъ. Онъ примѣтилъ людей, ходившихъ вокругъ костровъ, разведенныхъ въ самомъ близкомъ отъ него разстояніи. Онъ смотрѣлъ на штыки ружейныхъ пирамидъ, блестѣвшихъ въ отраженіи пламени.
   Въ его ушахъ тревожно отдавались перекличка голосовъ и пѣсни, ржаніе лошадей и собачій лай въ деревнѣ. Его напуганному воображенію, которое еще болѣе было встревожено ночнымъ страхомъ, представлялось, будто всѣ эти огни устремили на него глаза адскихъ чудовищъ; всѣ эти люди, походившіе на тѣней, сторожили его одного; всѣ эти ружья для того только и была уставлены такъ аккуратно, чтобы въ одно мгновеніе быть разряженными о его грудь.
   Домъ его отца находился въ сторонѣ деревни, обращенной къ Лео. Оставалось пройдти только чрезъ лугъ и нѣсколько садовъ. Отецъ приметъ его, безъ всякаго сомнѣнія, брюзгливо, но всс-таки приметъ, а больше мальчику ничего и не было нужно.
   Колѣни у него подкосились, когда онъ, напрягая всѣ свои усилія, подошелъ къ домику. Въ деревнѣ, гдѣ по квартирамъ собралось довольно густое военное населеніе, раздавались нескромныя пѣсни пьяныхъ солдатъ, музыка и грубые восторги танцующихъ; все это Лео слышалъ точно во снѣ. Онъ вошелъ въ хижину. Сквозь щели въ двери, которая вола въ комнату нижняго этажа, занимаемую его отцомъ, проходилъ слабый свѣтъ. Лео повернулъ ручку -- и отворилъ. На столѣ, съ искалеченными ножками, за которымъ его отецъ имѣлъ обыкновеніе писать, стояла лампадка, готовая погаснуть. Отецъ его легъ спать, не раздѣвшись, что онъ дѣлалъ нерѣдко при сильной усталости. Однако Антонъ, просыпавшійся при малѣйшемъ шорохѣ, даже не пошевельнулся, когда вошелъ Лео. Подойдя ближе, мальчикъ увидѣлъ, что отецъ его, лежавшій съ страшно блѣднымъ лицомъ и сложенными на груди руками, былъ очень похожъ на покойника.
   -- Папа, позвалъ мальчикъ, положивъ свои дрожащія руки на руки спавшаго отца.
   Никакого отвѣта; руки были холодны, какъ ледъ. Огонь лампадки вспыхнулъ еще разъ и затѣмъ погасъ.
   Съ неописаннымъ ужасомъ, мальчикъ побрелъ, шатаясь, обратно къ двери, но прежде, чѣмъ онъ подошелъ къ ней, силы его оставили, и въ безпамятствѣ онъ повалился на землю въ то самое мгновеніе, какъ повозка лѣсничаго, присланная сюда наудачу за бѣглецомъ, подъѣзжала къ домику.
   

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ.

   Военный погромъ, такъ внезапно обрушившійся на горы и долины вокругъ Тухгейма, изчезъ съ тою же внезапностію. Въ публикѣ по этому поводу ходили самые разнорѣчивые толки. Одни утверждали, что Шнабельсдорфъ осуществилъ пророчество своего соперники, генерала Газенбурга, и еще къ пріѣзду короля выстрѣлялъ весь свой порохъ до послѣдняго патрона.
   Какъ бы то ни было, но большой парадъ, которымъ должна была достойно закончиться эта военная игра,-- не состоялся. Въ одно прекрасное утро по всѣмъ окрестнымъ деревнямъ и дворамъ раздались сигналы къ сбору, и прежде чѣмъ осеннее солнце достигло своей высочайшей точки на небѣ,-- мушкетеры и егеря, гусары и уланы, пушки и обозъ, словомъ, все убралось отсюда.
   Гости оставили тухгсимскій замокъ. Не задолго до отъѣзда король почтилъ своего благороднаго хозяина секретной аудіенціей, послѣ которой баронъ вышелъ съ покраснѣвшимъ отъ волненія лицомъ.
   Немедленно послѣ этого происшествія было отдано приказаніе готовиться къ отъѣзду и чрезъ два часа всѣ дѣйствительно выѣхали съ нѣкоторой поспѣшностью и суматохой,-- къ величайшему прискорбію генерала, не осуществившаго ни одного изъ тѣхъ плановъ, которые въ минуту пріѣзда наполняли его дипломатическое сердце. Да и было о чемъ тужить! Баронъ въ нѣкоторомъ смыслѣ уже засѣдалъ въ министерствѣ, уже держалъ кормило правленія въ своей рукѣ, и только не хотѣлъ схватиться за него сильнѣе,-- изъ чистѣйшаго упрямства, ради какихъ-то недоразумѣній, недостойныхъ порядочнаго человѣка. Ненавистнѣйшій Массенбахъ, непримиримый врагъ генерала, остается пока при своемъ портфелѣ, и прожектеръ долженъ будетъ даже благословлять свою судьбу, если положеніе его не сдѣлается еще непріятнѣе по милости неудавшихся соображеній. А вѣдь какъ сильно ему хотѣлось привезти къ своей подругѣ Сарѣ хорошенькую дочку лѣсничаго! Какой дивный получился бы эффектъ, если бъ Сара могла прокатиться въ паркъ въ придворной каретѣ, сидя рядомъ съ племянницей,-- дѣйствительной племянницей! И тутъ отказаться отъ всего этого! О, роковое, въ полномъ смыслѣ слова роковое несчастіе!
   Притомъ, забудетъ ли кронпринцъ обиду, нанесенную племянникомъ Сары? При всей своей ласковости кронпринцъ былъ очень чувствителенъ къ обидамъ своихъ приближенныхъ и не забывалъ ихъ. Генералъ, имѣвшій тому не одно доказательство, никогда не видѣлъ принца въ такомъ раздраженіи, какъ при этомъ несчастномъ случаѣ. Дипломатическій менторъ долженъ былъ употребить всю силу своего краснорѣчіи, чтобы разогнать довольно мрачныя мысли своего Телемака.
   Въ сильныхъ сердцахъ какъ на брата, такъ и на сестру, въ которой онъ не безъ основанія видѣлъ рѣшительную противницу своихъ высокихъ замысловъ, генералъ выѣхалъ изъ замка вмѣстѣ съ своими царственными покровителями. Братъ и сестра перевели духъ. Генри не употреблялъ серьозныхъ попытокъ воспользоваться такимъ благопріятнымъ случаемъ для осуществленія своей любимой мечты. Быть можетъ, его предупредило окончаніе маневровъ. По крайней мѣрѣ, ему сильно взгрустнулось, когда послѣдовала внезапная ретирада войскъ; генералъ же былъ такъ сильно занятъ или такъ сильно разстроенъ, что и не вспомнилъ замолвить его величеству словцо о своемъ племянникѣ. Фрейлейнъ Шарлотта утѣшалась тѣмъ, что вѣтреный Генри совсѣмъ забудетъ о томъ, на что не будетъ смотрѣть глазами, и убѣждала поспѣшить переселеніемъ Генри въ домъ пастора и открытіемъ учебныхъ занятій. Она думала, что можно будетъ начать курсъ, по крайней мѣрѣ, послѣ выздоровленія бѣднаго Лео, котораго болѣзнь угрожала затянуться надолго.
   

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ.

   "Намъ бы только поставить его на ноги, а остальное все пойдетъ хорошо," говорилъ съ серьознымъ видомъ лѣсничій своей сестрѣ Мальхенъ каждый разъ, когда входилъ въ комнату больного.
   И дѣйствительно, эта болѣзнь, словно ужасная ночь, словно гнетущая гора, налегшая на мальчика, была, наконецъ, побѣждена. Новый міръ открылся предъ глазами выздоравливающаго,-- новый міръ, въ которомъ при первомъ взглядѣ все было такъ незнакомо. И между тѣмъ, это была та же комната, изъ которой онъ, какъ воръ, бѣжалъ ночью, самъ не сознавая въ своемъ отчаяніи, на что рѣшался. Вѣдь это была таже самая постель, на которой онъ душилъ въ подушкахъ свои стоны. И эти лучи осенняго солнца, ударявшіе въ прозрачныя стекла и разсыпавшіе по полу игривыя тѣни пожелтѣвшихъ виноградныхъ листьевъ, были тѣ же лучи, которые блестѣли съ такимъ равнодушіемъ, когда давили слезы, когда у него ныло сердце.
   Дни шли своей чередою. Часто солнце свѣтило тускло изъ-за волнъ тумана, часто также оно совершенно закутывалось дождевыми тучами. Послѣднія желтые листья деревьевъ кружились въ воздухѣ; черная влажная земля раздѣлась до нага. Лео все еще продолжалъ лежать неподвижно въ своей постели, полузакрывъ глаза въ какомъ-то не совсѣмъ сознательномъ положеніи и развлекаясь картинами своего, безпрестанно творящаго воображенія. Блѣдное его лицо, которому страшная болѣзнь еще болѣе сообщила безтѣлесную прозрачность, часто казалось совершенно преображеннымъ, и тогда тетушка Мальхенъ со слезами увѣряла брата, что ихъ Лео не жилецъ на свѣтѣ. Она выставляла, какъ неоспоримый фактъ, подтверждаемый опытомъ и картами -- въ которыя Фрицъ не хотѣлъ вѣрить,-- что людямъ, такъ внезапно мѣняющимъ характеръ, угрожаетъ неминуемая смерть.
   Она припомнила, что королевскій лѣсничій Гартвигъ, застрѣлившійся двадцать пять лѣтъ тому назадъ въ Нессельбрухѣ, за недѣлю до смерти вдругъ ни съ сего, ни съ того началъ пить въ большемъ количествѣ водку, не смотря на то, что прежде онъ слылъ въ околодкѣ за самаго трезваго молодаго человѣка.
   Такъ какъ противъ такихъ сильныхъ аргументовъ Фрицъ Гутманъ не могъ найдти ни одного слова, то онъ и не возражалъ, но тѣмъ внимательнѣе сталъ наблюдать за мальчикомъ, котораго нравъ и его наводилъ на грустныя мысли, раждавшіяся, конечно, изъ совершенно иныхъ источниковъ.
   -- Этотъ мальчишка не любитъ насъ, часто бормоталъ онъ себѣ подъ носъ: -- въ его глазахъ мы не люди въ крови и плоти -- о родственныхъ чувствахъ уже и не говорю -- а какія-то тѣни, шатающіяся на стѣнкѣ. Нерѣдко лѣсничій заговаривалъ о Лео съ барономъ и фрейлейнъ Шарлоттою; и братъ, и сестра принимали живѣйшее участіе въ ихъ новомъ питомцѣ, и хотя они не раздѣляли вполнѣ опасеній лѣсничаго, тѣмъ не менѣе соглашались съ нимъ, что для подобнаго характера необходимо энергическое направленіе, которое, какъ всѣ надѣялись, могъ дать ему д-ръ Урбанъ.
   Наконецъ, насталъ день, въ который Лео долженъ былъ переселиться въ домъ пастора.
   Вальтеръ и Генри пріѣхали взять его въ маленькомъ экипажѣ барона. Тетушка Мальхенъ была въ самомъ трагическомъ и плаксивомъ расположеніи духа, хотя отъ дома лѣсничаго къ пастору не было и полумили; притомъ же, она могла питать основательную надежду видѣть Лео въ слѣдующее воскресенье. Впродолженіи шести или семи недѣль она ходила за мальчикомъ денно и нощно, почему и смотрѣла на него отчасти, какъ на свою собственность; трудно сказать, однако, чего она въ немъ лишалась.
   Между тѣмъ Лео былъ съ своимъ дядей въ маленькой комнаткѣ, находившейся позади большой, которой выпала честь называться а отчимъ покоемъ."
   Лѣсничій сидѣлъ за конторкой, сдѣланной изъ прочнаго еловаго дерева и хранившей сокровища и тайны, по крайнѣй мѣрѣ, трехъ поколѣній рода Гутмановъ. На крышкѣ этой конторки были разложены письменныя принадлежности, бумаги, пакеты. Возлѣ конторки стоялъ Лео.
   -- Ну, мой другъ, ты уходишь, сказалъ лѣсничій,-- сначала. недалеко. Но гдѣ бы ты ни былъ, я надѣюсь, что этотъ старый домъ ты будешь считать своимъ роднымъ кровомъ. Я употреблю всѣ свои усилія, чтобы ты не былъ лишенъ любви отца. Конечно, въ нѣкоторыхъ отношеніяхъ я не могу подать тебѣ большей помощи или лучше -- не могу пособить никакъ. Теперь ты уже ученѣе, чѣмъ я былъ когда нибудь на своемъ вѣку, однако помни, Лео, что въ жизни бываютъ такіе случаи, когда человѣкъ, при всей своей учености, самъ не можетъ пособить своему горю. Если ты въ подобныхъ обстоятельствахъ вспомнишь старика-дядю, то, я думаю, раскаяваться не будешь.
   При послѣднихъ словахъ голосъ лѣсничаго былъ нѣсколько нетвердъ. Фрицъ еще болѣе наклонилъ впередъ голову и сталъ рыться въ бумагахъ.
   -- Вотъ здѣсь, продолжалъ лѣсничій, я приберегъ для себя все, что необходимо для избѣжанія всякихъ непріятностей съ полиціей: вотъ брачное свидѣтельство твоихъ родителей, а вотъ и твои два свидѣтельства -- о рожденіи и прививаніи оспы; тутъ ты найдешь всѣ свои документы. Ты можешь получить ихъ отъ меня во всякое время. Здѣсь же припрятаны тетради и бумаги, найденныя мною у твоего отца. Тутъ, какъ ты самъ видишь, ихъ немного. Исе это я теперь только пронумеровалъ и свяжу въ пакетъ. Впослѣдствіи ты самъ рѣшишь, что дѣлать съ этими бумагами. Вотъ мой другъ, все что оставилъ тебѣ отецъ. Однако, не сокрушайся сердцемъ. Пока живъ я и баронъ, ты не будешь нуждаться ни въ чемъ необходимомъ до той поры, когда ты самъ будешь въ состояніи снискивать себѣ хлѣбъ. Но не забывай, Лео, что человѣкъ живетъ не однимъ хлѣбомъ, но и сердцемъ; умѣй же дать своему сердцу честное направленіе. Ну, голубчикъ, довольно съ тебя этихъ наставленій, тѣмъ болѣе, что тебѣ нора садиться въ экипажъ.
   Говоря эти послѣднія слова, лѣсничій собралъ бумаги и заперъ ихъ въ конторку, затѣмъ вставъ съ мѣста, онъ обнялъ мальчика и поцѣловалъ его въ лобъ. Послѣ этого они вышли изъ дома, гдѣ въ то время находились прочіе его жильцы и кромѣ нихъ охотничьи собаки, ласково помахивавшія хвостами. Служанка и помощникъ лѣсничаго пожали уѣзжавшему руку; тетушка Мальхенъ рыдала, лѣсничій закричалъ: "ну, съ Богомъ!" Лошади потянули, собаки залаяли. Генри и Вальтеръ возгласили ура -- и экипажъ покатился по дорогѣ.
   

ГЛАВА ШЕСНАДЦАТАЯ.

   Въ небольшомъ разстоянія отъ деревни, прислонясь къ холму, на которомъ возвышалась церковь, стоялъ дворъ тухгеймскаго пастора; между старинными, обвитыми плющомъ постройками этого невозмутимо-мирнаго убѣжища красовались высокія деревья, которыхъ развѣсистыя вѣтви, словно благословляющія руки, осѣняли крыши домовъ. Отдаленный лай деревенскихъ собакъ, карканье воронъ, прилетавшихъ вечеромъ изъ лѣса, хриплый звонъ башенныхъ часовъ, съ тоскливымъ однообразіемъ мѣрявшихъ время, глухое дрожаніе колокола, призывавшаго вѣрныхъ къ молитвѣ,-- вотъ всѣ звуки, проникавшіе извнѣ въ пасторскій дворъ и съ этой окрестной тишиной гармонировало молчаніе, царившее посреди стараго, обширнаго дома и производившее на незнакомца даже непріятное впечатлѣніе. Когда д-ръ Урбанъ всходилъ на верхъ по вымытой до бѣла лѣстницѣ, чтобы заглянуть въ спальню учениковъ, помѣщенныхъ въ обширныхъ комнатахъ верхняго этажа., то можно было слышать скрипъ каждой ступеньки и стукъ каждаго изъ шаговъ пастора по длинному корридору; когда же въ кухнѣ изъ дрожащихъ рукъ пасторши выпадала тарелка, разбиваясь въ куски о каменный полъ, то она безошибочно могла разсчитывать, что ея супругъ съ улыбкой предложитъ ей за обѣдомъ вопросъ: кто это сегодня утромъ аранжировалъ маленькій домашній концертъ. Казалось, какъ будто толстыя стѣны имѣли не только уши, чтобъ подслушивать, но и ротъ, чтобы ябедничать и будто эту послѣднюю дѣятельность онѣ исключительно посвятили видамъ и интересамъ д-ра Урбана.
   Ученый докторъ былъ безъ всякаго сомнѣнія душою дома, и, быть можетъ, поэтому-то въ домѣ поселилась тишина, прохлада и даже нѣкоторая затхлость, несмотря на то, что окна отворялись довольно часто.
   При всемъ томъ, д-ра Урбана никакъ нельзя было назвать меланхоликомъ или молчаливымъ брюзгой. Напротивъ онъ былъ очень словоохотливъ, и даже въ тѣхъ случаяхъ, когда его вынуждали сдѣлать кому нибудь выговоръ или дать головомойку, онъ держалъ себя въ границахъ строгой вѣжливости; скажемъ даже болѣе: чѣмъ холоднѣе глядѣли его глаза, чѣмъ больше колкости было въ его словахъ, тѣмъ вообще наружность его была вѣжливѣе и улыбка привлекательнѣе.
   -- Лучше бы онъ пустилъ мнѣ въ голову книгой, вмѣсто того, чтобы высчитывать съ улыбкой всѣ мои промахи, говорилъ Вальтеръ; Генри, не обладавшій особенной пылкостью фантазіи, утверждалъ однако, что д-ръ Урбанъ былъ вампиръ, тайкомъ пожиравшій человѣческое мясо. Листки своего дневника Генри покрывалъ разнообразными каррикатурами энергическаго лица и высокаго роста доктора; онъ умѣлъ подражать голосу пастора съ поразительной я забавной вѣрностью. Особенно ему удавалась сцена между пасторомъ и пасторшей, гдѣ дѣло шло о маленькихъ несчастіяхъ, которыя постигали добрую женщину почти ежедневно и вызывали самыя остроумныя, самыя мѣткія замѣчанія доктора.
   Вальтеръ, бывшій неутомимымъ слушателемъ и зрителемъ всѣхъ проказъ и кривляній Генри, сердился всякій разъ, когда безпощадный насмѣшникъ затрогивалъ и пасторшу.
   -- Она добрая женщина, Генри, говорилъ мальчикъ, и при этомъ щеки его горѣли отъ внутренняго волненія:-- она не заслуживаетъ, чтобы мы надъ нею потѣшались.
   -- Не велика бѣда, вѣтрено возражалъ Генри; а знаешь ли что, Вальтеръ, теперь мы часика на два свободны: не хочешь ли вмѣстѣ со мной покатать въ санкахъ дѣвочекъ; ледъ на деревенскомъ нрудѣ чудо какъ хорошъ!
   Противъ этого Вальтеръ не нашелъ возраженій. Онъ никогда не отказывался отъ забавы, которая позюляла ему полюбоваться черными глазками Амеліи. Подобныя забавы случались нерѣдко, такъ какъ Сильвія все еще гостила въ замкѣ и самъ Вальтера, пользовался особеннымъ расположеніемъ барона и фрейлейнъ Шарлотты.
   По желанію фрейлейнъ Шарлотты, не забывшей того вечера, въ который молодежь пѣла въ залѣ сада, былъ аранжированъ правильный квартетъ, необыкновенно удачно продолжавшій свои вокальныя упражненія подъ энергическимъ руководствомъ миссъ Джонсъ. Англичанка приняла на себя трудъ обучать своихъ артистовъ также танцамъ, къ неописанному восторгу Генри, котораго саркастическій талантъ находилъ обильную пищу въ не совсѣмъ живописныхъ позахъ и отчаянныхъ скачкахъ нѣсколько тучной учительницы. Только присутствіе фрейлейнъ Шарлотты могло удержать въ границахъ неприличную веселость вѣтренаго насмѣшника. Къ счастію, добродушная гувернантка нисколько не воображала, что мальчикъ забавлялся на ея счетъ. Она жила исключительно для своей цѣли, радовалась при каждомъ успѣхѣ своихъ питомцевъ, любила всѣхъ и почти обожала Сильвію, о которой она говорила, что въ дѣвочкѣ этой было больше генія, чѣмъ въ тридцати-шести молоденькихъ дамахъ, вмѣстѣ взятыхъ, со всѣми ихъ accomplishments. Фрейлейнъ Шарлотта соглашалась съ полнотѣлой энтузіасткой, но остерегалась обнаруживать удивленіе, которое внушала ей молоденькая дѣвочка.
   -- Ей не надо знать такъ рано о своемъ превосходствѣ надъ другими, говорила фрейлейнъ Шарлотта.
   Въ этихъ занятіяхъ и забавахъ всего общества Лео не принималъ никакого участія. На приглашенія присоединить и свой голосъ въ музыкальныхъ вечерахъ, онъ отвѣчалъ своей упрямой фразой: "я не могу пѣть;" что же касается до танцевъ, то даже рѣшительная миссъ Джонсъ, съ каждымъ и обо всемъ говорившая довольно развязно, боялась и подумать обратиться къ угрюмому мальчику съ подобнымъ предложеніемъ.
   Лео былъ доволенъ, когда его предоставляли самому себѣ,-- и больше ничего не требовалъ. Стремленіе къ любви или, по крайнѣй мѣрѣ, сознаніе всего, имъ прежде выстраданнаго, совершенно изчезло изъ его юной, страстной души, теперь наэлектризированной возвышенно-духовными мечтами.
   Какое наслажденіе быть уже на землѣ богоугоднымъ думалъ онъ; но какъ достичь этой цѣли? Скрыться въ уединеніи,-- въ томъ уединеніи, которому посвящали себя великіе люди всѣхъ вѣковъ, чтобы оставаться чистыми или чтобы изъ борьбы съ дьяволомъ -- искусителемъ выйти чистыми. Ахъ какъ хороша жизнь пустынника, который заживо хоронитъ себя у опушки лѣса въ нишѣ, высѣченной въ скалѣ грубыми руками за нѣсколько тысячелѣтій! Какъ торжественна та минута, когда огненный шаръ солнца погружается въ безводное море, или когда настанетъ ночь, озаренная миріадами небесныхъ свѣтилъ! Какъ краснорѣчиво это святое молчаніе вокругъ! Какъ глубоко таинственна эта бесѣда съ безплотнымъ духомъ, который паритъ надъ водою и котораго дыханіе святое ухо чуетъ въ. дуновеніи вѣтра, наполняющаго безграничную пустыню дивно величественными звуками!
   Или скрыться отъ міра и его жалкой суеты въ древнихъ, сѣрыхъ стѣнахъ монастыря, и тамъ, въ обществѣ братскихъ душъ, посвятить жизнь созерцанію, молитвѣ и чтенію праведныхъ книгъ. Утромъ въ монастырскомъ саду, окропленномъ росою, ухаживать за деревьями и цвѣтами, вечеромъ гулять въ тѣнистыхъ аллеяхъ съ братіей и наслаждаться дружественной поучительной бесѣдой, глядѣть сквозь рѣшетчатую ограду на долину, на рѣку, которой прихотливые извивы отражаютъ розовый блескъ неба!
   И развѣ эти мечты о монастырѣ отчасти уже не осуществились? Развѣ въ домѣ тухгеймскаго пастора не было такъ мирно, какъ въ монастырѣ?
   Онъ углубился въ эту тишину съ невыразимымъ наслажденіемъ; онъ выхлопоталъ для себя отдѣльную комнату, тогда какъ Генри, не могшій жить безъ общества, сдѣлался товарищемъ Вальтера и по рекреаціонной комнатѣ, и по спальнѣ. Юному мизантропу было такъ отрадно просиживать надъ своими книгами, когда въ домѣ все спало, или мечтать у окна, когда серебристое сіяніе луны скользило по церковнымъ окнамъ и крышѣ, застланной снѣгомъ, когда при порывѣ вѣтра скрипѣли старыя, высокія деревья и въ отверзтіяхъ стѣнъ птенцы филиновъ кричали отъ стужи и голода. И какія только фантазіи не наполняли тогда голову мальчика! фантазіи объ отдаленныхъ чудныхъ краяхъ по ту сторону бурнаго океана, объ островахъ святыхъ, гдѣ мирные, благочестивые люди, днемъ отдыхаютъ подъ тѣнью качающихся пальмъ, а ночью, обвѣваемые теплымъ воздухомъ, созерцаютъ вѣчную красоту свѣтилъ.
   Вскорѣ съ Лео произошла перемѣна, сильно всѣхъ озадачившая. Не говоря уже о томъ, что блѣдное лицо его сдѣлалось еще блѣднѣе, во всей его наружности, въ самомъ голосѣ замѣчалась какая-то робость, которой прежде въ немъ не было видно. Правда, прежде онъ былъ робокъ и нелюдимъ, но сквозь это покрывало глядѣли глаза упрямой гордости; теперь отъ этой гордости не оставалось и слѣдовъ: черные, блестящіе глаза были прикованы къ землѣ. Въ его обращеніи съ другими также напрасно стали бы искать прежней самостоятельности. Часто онъ былъ похожъ на недобросовѣстнаго должника, который каждую минуту боится, что отъ него потребуютъ отданную взаймы сумму.
   Онъ не измѣнилъ только своему желѣзному, непоколебимому прилежанію. Почти все досужее время дня, въ особенности вечеромъ, онъ проводилъ между своими книгами въ библіотекѣ. Здѣсь Лео находился въ близкомъ сосѣдствѣ съ докторомъ Урбаномъ, который занимался въ смежной комнатѣ, а иногда въ самой библіотекѣ.

КОНЕЦЪ ПЕРВОЙ КНИГИ.

   

КНИГА ВТОРАЯ.

ГЛАВА ПЕРВАЯ.

   Въ подлунномъ мірѣ нѣтъ ничего вѣчнаго. Послѣ зимы наступаетъ весна, а весну смѣняетъ лѣто. Живописная окрестность Тухгейма опять щеголяетъ всего роскошью лѣтней одежды. Лѣса и поля, луга и сады соединились въ одинъ необозримый коверъ, на которомъ, словно серебряныя ленты, засверкали прозрачные ручьи. въ короткія ночи на землю ложится обильная роса, а привѣтливое солнце, загорѣвшись съ новой силой на безоблачномъ небѣ, согрѣваетъ освѣженную природу. Въ синей вышинѣ звенитъ пѣсня жаворонковъ, привѣтствующихъ обновленную жизнь; невольно дивишься, какъ не порвется грудь этихъ крошечныхъ птичекъ отъ такой усердной пѣсни...
   Между тѣмъ, люди хлопочатъ и трудятся, смотря по требованіямъ времени. Цѣлую зиму баронъ провелъ въ усердныхъ занятіяхъ и разсчетахъ. Съ окончаніемъ аренднаго срока, послѣ Мартынова дня, онъ предполагалъ самъ завѣдывать своими землями; его занимаютъ проекты коронныхъ хозяйственныхъ улучшеній, и фрейлейнъ Шарлотта употребляетъ всѣ свои усилія, чтобы умѣрить эту ревность и обратить ее на предметы первой необходимости. Лѣсничій почти не выходитъ теперь изъ замка и если самъ не можетъ сюда явиться, то лошадь барона по цѣлымъ часамъ ждетъ въ тѣни липы передъ домомъ Фрица. Господинъ Гутманъ слыветъ не только дѣльнымъ лѣсничимъ, но также умѣетъ составить планъ амбара или конюшни, соединяя удобство съ дешевизной,-- словомъ, не хуже опытнаго архитектора, а что касается его хозяйственныхъ соображеній, то въ этомъ отношеніи онъ считается первымъ авторитетомъ на три мили въ окружности. Слѣдовательно, барону есть о чемъ съ нимъ потолковать и посовѣтоваться. Баронъ желаетъ, чтобы Фрицъ отказался отъ должности лѣсничаго; но мнѣнію барона господинъ Гутманъ могъ бы быть ему несравненно полезнѣе въ качествѣ Фельдгеймскаго управляющаго или вообще его представителя въ помѣстьи; но Фрицъ никакъ не можетъ на это рѣшиться" думаетъ, что ему будетъ легко справиться со всѣмъ хозяйствомъ, лишь бы только баронъ захотѣлъ поставить въ его конюшню здоровую и быстроногую лошадь. Баронъ отъ этого не прочь, но съ условіемъ, чтобы Фрицъ согласился получать опредѣленную денежную сумму въ видѣ добавочнаго жалованья.
   Этого-то условія лѣсничій принять и не можетъ. Конечно, онъ раздѣляетъ то мнѣніе, что каждому воздается по дѣламъ его. однако не считаетъ справедливымъ, чтобы рабочій получалъ сверхъ своихъ трудовъ. По мнѣнію Фрица, баронъ платя пастору за содержаніе и обученіе двухъ мальчиковъ, не только вполнѣ вознаграждаетъ трудъ, но даже цѣнитъ его слишкомъ высоко; лѣсничій поэтому думаетъ, что барону не мѣшало бы умѣрить свое великодушіе. Фрейлейнъ Шарлотта, которой братъ предлагаетъ это обстоятельство на обсужденіе, находитъ, что и теперь, какъ обыкновенно всегда, Фрицъ Гутманъ былъ совершенно правъ.
   Сильвія все еще гоститъ въ замкѣ; только во время болѣзни Лео ее должны были удалить на нѣсколько недѣль изъ низенькаго домика, прикрытаго влажной рощицей; но не такъ-то легко разстаться съ этой маленькой дѣвочкой; при томъ же и многія обстоятельства вполнѣ оправдывали пребываніе Сильвіи въ замкѣ. Обѣ дѣвочки сдружились не на шутку между собою, покрайней мѣрѣ, Амелія увѣряетъ, что она умретъ, если отъ нея отымутъ Сильвію,-- ея милую, дорогую Сильвію. Миссъ Джонсъ, изъ педагогическихъ соображеній, также не одобряетъ возвращенія Сильвіи къ отцу. Она утверждаетъ, что тетушка Мальцевъ также пригодна, для воспитанія этого умнаго, даровитаго ребенка, какъ садовая лейка для поливанія большой нивы, засѣянной пшеницею,-- что такую задачу, по ея мнѣнію, можетъ взять на себя только одна дама, объ имени которой она принуждена умолчать изъ скромности.
   Лѣсничій соглашается оставить Сильвію въ замкѣ. О въ отъ всего сердца радъ прекрасному обществу, отличному обученію и ласкамъ, среди которыхъ подростаетъ его дочь, но часто -- особенно по вечерамъ когда занятія окончены,-- онъ съ грустью вспоминаетъ о своей любимицѣ. Вѣдь Сильвію онъ видитъ почти каждый день. Этого съ него и довольно. Да и что сталось бы съ дѣтьми, если бы родители на время не удаляли ихъ изъ того круга, въ которомъ они родились?
   Въ домѣ пастора, на сколько можно судить по наружности, все осталось по прежнему; по крайней мѣрѣ, тѣлесная крѣпость и плотность д-ра Урбана остались нетронутыми; его улыбка также холодна, его зубы также бѣлы. Госпожа Урбанъ, можетъ быть, немножко поблѣднѣла, а глаза ея покраснѣли. Супружескія отношенія по поводу тарелокъ и кухонной посуды также, по видимому, не выиграли въ миролюбіи, но за то искренняя вѣжливость пасторши съ сильнымъ и слабымъ, богатымъ и бѣднымъ осталась неизмѣнной; и теперь, какъ прежде, добрая женщина способна расплакаться при одномъ дружескомъ къ ней словѣ, при малѣйшемъ, оказанномъ ей вниманіи.
   Впрочемъ она не избалована дружескими словами и ласковымъ обращеніемъ. Въ замкѣ или вообще въ деревнѣ является она очень рѣдко; къ тому же пасторъ въ секретной супружеской аудіенціи сообщилъ ей, что онъ женился вовсе не для того, чтобы чужіе люди потѣшались надъ неуклюжестью и необразованностью нѣкоторой женской особы. У себя же дома пасторша дрожитъ передъ мужемъ, дрожитъ передъ Лео, который не обмѣнялся съ нею до сихъ поръ и тремя словами, дрожитъ передъ Генри, который разставляетъ всегда бутылки и стаканы по столу такимъ образомъ, что она должна ихъ опрокидывать, дрожитъ передъ обѣими служанками, поднимающими ее на смѣхъ, чуть только она выразитъ вслухъ какое нибудь желаніе. Только въ одни честные глаза глядитъ она безъ страха, только, отъ одного человѣка слышитъ ласковый, задушевный голосъ участія, только одна рука удостоиваетъ ея дрожащіе пальцы теплаго, сердечнаго пожатія. За то же и любитъ она Вальтера, какъ побила бы своихъ дѣтенышей-близнецовъ, если бы они не умерли сейчасъ-же послѣ рожденія. Въ своей одинокой комнатѣ, передъ сномъ, она никогда не забываетъ помолиться о миломъ Вальтерѣ, чтобы небо въ тысячу разъ вознаградило его за всю неизмѣнную его доброту къ несчастной, оставленной всѣми женщинѣ.
   Бѣдный Вальтеръ! Онъ добръ со всѣми ближними и, безъ всякаго сомнѣнія, встрѣтилъ бы съ задушевной искренностью и жену пастора, если бы даже засталъ ее и менѣе несчастною; но видъ столькихъ страданій, выносимыхъ человѣческимъ существомъ безъ всякой съ его стороны вины, совершенно смутилъ сердце бѣднаго юноши, до сихъ поръ видѣвшаго вокругъ себя-одну любовь и пріязнь, миръ и радость. Своимъ товарищамъ онъ сообщаетъ, что по его мнѣнію докторъ человѣкъ очень ученый, не всегда, однако, согласующій свое поведеніе съ своими жe проповѣдями о христіанской любви и милосердіи, и что онъ, Вальтеръ, не въ состоянія питать глубокаго уваженія къ человѣку, котораго слова противорѣчатъ поступкамъ. Таковы были внушенія его отца и такого образа мыслей Вальтеръ хотѣлъ держаться всегда съ позволенія господина доктора.
   Въ подобныхъ случаяхъ Лео обыкновенно пожимаетъ плечами, тогда какъ Генри говоритъ: "стоитъ ли спорить изъ за этого старикашки! Вы, пожалуй, еще можете ломать себѣ о немъ головы, потому что это прилично вамъ, людямъ темнымъ; а я, и безъ того знаю, что мнѣ думать объ эдакихъ молодцахъ." Такія заявленія Генри Лео всегда встрѣчаетъ ѣдкимъ отвѣтомъ. Вальтеръ съ своей стороны недоволенъ высокомѣрнымъ тономъ Генри, но умѣетъ скрыть свою досаду. Онъ нисколько не желаетъ ссориться съ Генри, который ему также необходимъ, какъ ключъ отъ запертаго дома тому, кто хочетъ переступить чрезъ его порогъ. Вальтеръ даже любитъ Генри всею безкорыстною привязанностью, какую можетъ питать шестнадцатилѣтній юноша къ брату дѣвушки, которая для него дороже въ тысячу разъ его собственнаго, безвреднаго существованія.
   

ГЛАВА ВТОРАЯ.

   Такое душевное состояніе овладѣло Вальтеромъ не сразу, а постепенно, подобно тому, какъ загорается утренняя заря или распускается цвѣточная почка. По крайней мѣрѣ, бѣдный юноша самъ не могъ отдать себѣ отчета въ своихъ чувствахъ; онъ не зналъ, что дѣлалось въ его сердцѣ. -омъ зналъ только, что Амелія обладала черными глазками, ослѣпительной бѣлизны острыми зубами, которые она показывала, когда смѣялась -- что случалось съ нею довольно часто -- тогда какъ на ея лѣвой щекѣ обрисовывалась очаровательная ямочка, изчезавшая вмѣстѣ съ улыбкою. Опозналъ, разумѣется, также, что ножки Амеліи, каждый разъ, какъ онъ ее видѣлъ, были обуты въ прелестные ботинки и что она свою птичку -- снигиря -- обожала болѣе всего на свѣтѣ.
   Эта птичка была предметомъ первыхъ тревожныхъ стремленій и домогательствъ Вальтера. Еще во время болѣзни Лео, осеннимъ днемъ, Амелія, Сильвія, Генри и Вальтеръ отправились гулять по саду и далѣе внизъ по горѣ замка въ паркъ; все общество совершенно отдалось невинной рѣзвости, но вдругъ Амелія увидѣла снигиря, который, сидя на гибкой вѣтвѣ, глядѣлъ уныло и выводилъ такой грустно-монотонный свистъ, къ какому способны только эти птицы. Увидя снигиря въ первый разъ, Амелія стала любоваться съ дѣтскимъ восторгомъ его пестрыми перышками и выразила живѣйшее желаніе имѣть у себя "такую миленькую крошку." Генри спросилъ, что она станетъ дѣлать съ этимъ глупымъ свистуномъ, но Вальтеръ съ этой самой минуты погрузился въ задумчивое молчаніе, размышляя, что этотъ или другой снигирь непремѣнно долженъ быть пойманъ и соображая, какимъ образомъ поймать его. Мысли его упорно сосредоточились на этомъ одномъ предметѣ. Вальтера немного останавливало запрещеніе отца ловить птицъ. Помощникъ его отца, которому Вальтеръ сообщилъ о своемъ намѣреніи, нашелъ это дѣло довольно затруднительнымъ и обѣщалъ свое содѣйствіе только послѣ того, какъ юноша объявилъ, что человѣка, который захочетъ помочь ему въ этомъ дѣлѣ, онъ всегда будетъ считать своимъ лучшимъ другомъ. Нѣсколько дней сряду они бродили по лѣсу на разсвѣтѣ; цѣлую недѣлю Вальтеръ провелъ въ самомъ лихорадочномъ волненіи, такъ что, наконецъ, сталъ видѣть снигирей по стульямъ и шкапамъ. Наконецъ поиски увѣнчались успѣхомъ. Радость Вальтера не имѣла границъ. Онъ обѣщалъ подарить помощнику два новенькіе талера, полученные отъ отца въ день ею именинъ, и затѣмъ безъ оглядки поспѣшилъ въ замокъ съ маленькой деревянной клѣткой, въ которой сидѣла плѣнная птичка. Въ замокъ онъ пришелъ въ ту самую минуту, какъ миссъ Джонсъ собиралась отправиться съ двумя дѣвочками въ обычную утреннюю прогулку передъ началомъ учебныхъ занятій. Вальтеръ могъ только снять фуражку, пробормотать нѣсколько безсвязныхъ словъ, поставить клѣтку на небольшомъ столикѣ въ саду и убѣжать съ тою же поспѣшностью, съ какою онъ сюда явился.
   Послѣ этого геройскаго подвига Вальтеръ не отваживался зайдти въ замокъ впродолженіи цѣлой недѣли и, безъ сомнѣнія, еще очень долго находился бы въ этомъ добровольномъ изгнаніи, еслибы миссъ Джонсъ, въ сопровожденіи двухъ дѣвочекъ, не явилась въ домъ пастора, чтобы забрать обоихъ мальчиковъ на прогулку. Когда доложили о прибытіи гостей, Вальтеръ немедленно рѣшился увернуться отъ опасности, выпрыгнуть въ окно и бѣжать со всѣхъ ногъ. Но отважная миссъ Джонсъ разрушила этотъ планъ и рѣшилась лично завладѣть Вальтеромъ.
   Съ этого вечера между домомъ пастора и замкомъ завязались дѣятельныя сношенія, которыя правильно поддерживались съ началомъ зимы танцами и музыкальными вечерами.
   На первыхъ порахъ Вальтеръ былъ не совсѣмъ развязенъ и веселъ въ благоуханной атмосферѣ великолѣпныхъ баронскихъ покоевъ, посреди роскошной мебели, масляныхъ картинъ, вазъ, статуй, при свѣтѣ большихъ люстръ, висѣвшихъ съ потолковъ, и облинявшихъ кроткимъ блескомъ крупные цвѣты ковровъ, по которымъ почти совершенно замирали шаги проходившихъ. Но скоро онъ сталъ дышать свободнѣе или, по крайней мѣрѣ, двигаться съ большей увѣренностью среди этого общества, гдѣ всѣ обращались съ и имъ радушно и гдѣ Сильвіи могла дѣлать все, что хотѣла и гдѣ ее всѣ носили на рукахъ. Чѣмъ чаще Вальтеръ, являясь въ замокъ, видѣлъ Амелію, тѣмъ неотступнѣе милый образъ тѣснился въ его сердце; прошла весна, настало лѣто, и несчастный Вальтеръ не зналъ никого, кому бы можно было повѣрить заповѣдную тайну своего сердца. Лео сдѣлался еще несообщительнѣе. Генри продолжалъ говорить о дамахъ вообще съ самой неуважительной легкостью и позволялъ себѣ относительно молоденькой и смазливой служанки въ домѣ пастора разнаго рода неприличныя вольности, которыя коробили Вальтера: не съ Генри же пускаться въ откровенности. Тетушку Мальхенъ Вальтеръ видѣлъ теперь довольно рѣдко. Оставалась одна пасторша, которая по прежнему была къ нему очень добра и которую онъ какъ за это, такъ и за все, что она переносила, любилъ и уважалъ по мѣрѣ своихъ силъ. Вальтеръ вовсе не думалъ дѣлать признанія,-- онъ даже не зналъ, въ чемъ ему признаваться,-- онъ хотѣлъ только найти человѣка, съ которымъ ему можно было бы говорить объ Амеліи. Пасторша какъ нельзя лучше могла удовлетворить этому желанію. Она не уставала выслушивать, онъ не уставалъ разсказывать безконечныя невинныя исторіи, въ которыхъ главную роль играла черноглазая четырнадцатилѣтняя красавица, тогда какъ на заднемъ планѣ, въ тѣни, изнывалъ шестнадцатилѣтній влюбленный юноша.
   Какъ не успокоительна была такая бесѣда, однако она далеко не исчерпывала всѣхъ нѣжныхъ ощущеній, наполнявшихъ сердце бѣднаго юноши, и разъ вечеромъ Вальтеръ пробрался тихонько въ паркъ до того мѣста, откуда былъ видѣнъ замокъ, особенно тотъ балконъ, передъ которымъ въ окнѣ помѣщалась клѣтка. Дрожащею рукою Вальтеръ сталъ писать въ своей карманной книжкѣ что-то, похожее на стихи, если только то не были стихи на самомъ дѣлѣ. Удивляясь поэтическому генію Лео, Вальтеръ никогда не подозрѣвалъ за собою способности къ стихотворнымъ произведеніямъ. Онъ не рѣшился бы также показать того, что написалъ самъ, ни одному человѣку въ мірѣ, не исключая и снисходительной госпожи Урбанъ. Но теперь. Кастальскіе ручьи потекли съ неудержимой смѣлостью. Вальтеръ принялся по пальцамъ высчитывать трохеи и ямбы, приходя въ отчаянье, что для имени Амеліи не являлись капризныя риѳмы.. Какъ восторгался юноша, какими щедрыми похвалами осыпалъ самъ себя, когда слова, наконецъ, повиновались его чувствамъ! Если вѣрить его стихамъ, "грудь Вальтера, была пуста, какъ гробница, а въ сердцѣ его царилъ глубокій мракъ ночи, прежде, чѣмъ онъ "ее" увидѣлъ; "она" одушевила его "новой вѣрой;" благодаря "ей" онъ сталъ обновленнымъ чистымъ человѣкомъ; при этомъ Вальтеръ говоритъ о прежнемъ состояніи своей души, которой муки -- если вѣрить поэту -- дѣйствительно были ужасны. Онъ клянется сѣдыми кудрями своего отца -- гладкіе, какъ нитки, волосы лѣсничаго еще не утратили своего первобытнаго, чернаго цвѣта -- что онъ "ее осчастливитъ," что онъ "ее," если только это возможно,-- еще болѣе "уважаетъ, чѣмъ любитъ" и что онъ пребудетъ вѣрнымъ этой любви вѣчно, даже когда на "ея" прекрасныхъ щекахъ "увянутъ розы юности." Здѣсь же поэтъ не совсѣмъ ясно говоритъ о какихъ-то невѣроятнѣйшихъ подвигахъ, которые онъ совершить для "нея," и прибавляетъ -- такъ какъ милое имя никакъ не хочетъ помириться съ стихотворнымъ размѣромъ -- что онъ не рѣшается "ее" назвать изъ опасенія возбудить ревность ангеловъ.
   Это приторное лирическое произведеніе наполняло нѣсколько листковъ, которые Вальтеръ осторожно собралъ и скрылъ отъ непосвященныхъ взоровъ. Въ единственномъ запиравшемся отдѣленіи его маленькой письменной конторки былъ спрятанъ картонный, обклеенный красной бумагой, ящикъ, въ которомъ прежде тетушка Мальхенъ получила изъ города чулки для Сильвіи; въ этомъ-то ящикѣ были схоронены драгоцѣнные стихи, а сверху, на ею крышкѣ, находилась элегическая надпись, гдѣ онъ, Вальтеръ, въ случаѣ, если бы внезапная смерть исторгла его у жизни, въ которой для него не было болѣе ничего отраднаго, "во имя всего святаго" умолялъ того, въ чьи руки попадется этотъ ящикъ, сжечь бумаги непрочитанными, а пепелъ "развѣять по волѣ вѣтра."
   

ГЛАВА ТРЕТЬЯ.

   Для Лео ни весна, ни лѣто не принесли никакихъ цвѣтовъ. Подобно тому, какъ на молодые древесные листья ложится желтая окраска осени, въ его, сердце проникъ холодъ тайнаго эгоистическаго ученія д-ра Урбана. Юноша былъ слишкомъ впечатлителенъ, чтобы не поддаться вліянію этой безжалостно разочаровывающей доктрины, и слишкомъ неопытенъ для того, чтобы опровергнуть софизмы своего наставника. Но молодое, теплое сердце не могло постигать жизни, лишенной всякаго идеальнаго содержанія. И вотъ Лео сталъ прозябать одиноко, безотрадно, словно бродилъ на краю бездны.
   Съ той ночи, въ которую онъ обратился въ бѣгство, въ его сердцѣ изчезла всякая симпатія къ родственникамъ. Лео помогъ забыть, что его, какъ онъ думалъ, оставили въ самую критическую минуту его жизни, все добродушіе дяди, нѣжная заботливость тетки, самая дружба Вальтера не могли изгладить одного дурного впечатлѣнія, и теперь Лео никакъ не постигалъ, какимъ образомъ Сильвія могла въ его глазахъ казаться какимъ-то порядочнымъ существомъ, а не высокомѣрной, надутой, неотесанной дурой.
   Такимъ образомъ, бѣдный юноша все болѣе и болѣе сосредоточивался въ своемъ одиночествѣ; всѣ до такой степени привыкли къ этой несообщительности нелюдимаго мальчика, что уже и не брали на себя труда зазывать его въ общество. "Если только Лео и господинъ Туски не обращаются по ночамъ въ филиновъ, то пусть я никогда не сяду на лошадь," говорилъ Генри.
   Господинъ Конрадъ Туски съ начала весны занималъ должность школьнаго учителя въ Тухгеймѣ, куда ею прислала консисторія. Никто его не зналъ, и господинъ Туски съ своей стороны не обнаруживалъ особеннаго желанія знакомиться съ тухгеймцами. Это было тѣмъ болѣе странно, что господинъ Туски былъ еще очень молодъ и, но приговору вполнѣ компетентныхъ въ этомъ дѣлѣ судей -- молоденькихъ обитательницъ Тухгейма,-- очень хорошъ собой. Правда, въ его фигурѣ замѣчалось что-то накрахмаленное, неподвижно деревянное, тѣмъ не менѣе его широкоплечій бюстъ производилъ довольно пріятное впечатлѣніе.
   Господинъ Туски явился чрезвычайно кстати на помощь къ д-ру Урбану. Безспорно, что пасторъ былъ очень силенъ въ классической филологіи; математика, новѣйшіе языки и исторія также были изучены имъ основательно; за то его познанія въ естественныхъ наукахъ нѣсколько прихрамывали, и пасторъ счелъ необходимымъ пригласить къ себѣ помощника, чтобы и въ этой области научнаго образованія не менѣе быстро двигать впередъ своихъ питомцевъ. Нѣсколько разъ д-ръ Урбанъ, занятый этой мыслію, встрѣчался въ своихъ прогулкахъ съ новымъ учителемъ, который, закинувъ на плечо мѣшокъ и вооружись заступомъ, проводилъ время въ ботаническихъ изслѣдованіяхъ. Д-ръ Урбанъ рѣшительно не одобрялъ подобнаго увлеченія природой, думая, что оно можетъ вредно дѣйствовать на нравственность молодыхъ деревенскихъ педагоговъ. Но на этотъ разъ онъ смотрѣлъ на дѣло какъ старый схоластикъ и не понималъ, что его классическая нравственность есть отвратительное лицемѣріе. Скоро однакожъ д-ръ Урбанъ убѣдился, что надо допустить и реальное образованіе; онъ даже замѣтилъ, что молчаливый, угрюмый молодой человѣкъ обладалъ обширными познаніями не только въ ботаникѣ, но также въ минералогіи и даже химіи. На слѣдующій день послѣ этой бесѣды имѣла мѣсто болѣе обстоятельная конференція съ господиномъ Туски, въ которой онъ -- правда, не безъ нѣкотораго сопротивленія -- соглашался за опредѣленное жалованье давать мальчикамъ еженедѣльно шесть уроковъ въ названныхъ наукахъ.
   Уже въ слѣдующій за тѣмъ день господинъ Туски былъ представленъ своимъ ученикамъ и произвелъ на нихъ самое разнообразное впечатлѣніе. Генри объявилъ, что новый учитель былъ похожъ на воробьиное пугало; проказникъ обѣщалъ своимъ товарищамъ вдоволь посмѣяться надъ новымъ наставникомъ. Вальтеръ не нашелъ въ новомъ учителѣ ничего особеннаго, но и не могъ сказать, чтобы господинъ Туски ему очень понравился. Лео, напротивъ, встрѣтилъ господина Туски съ необыкновенной сердечной теплотою, которая сильно удивила всѣхъ, знавшихъ мальчика, тѣмъ болѣе, что молодой учитель, съ своей стороны, ни для кого не измѣнялъ своей обычной, сдержанной холодности.
   -- Напрасно ты хлопочешь, Лео, говорилъ Генри: -- этотъ неуклюжій тюлень еще пасмурнѣе тебя; ты, братъ, ангелъ доброты въ сравненіи съ нимъ.
   Скоро Генри возненавидѣлъ господина Туски съ тою силою, съ какою избалованная комнатная собачонка можетъ ненавидѣть огромнаго, сердитаго двороваго пса. Обыкновенно Генри мало стѣснялся въ выраженіи своихъ чувствъ, однако ему не совсѣмъ удавалось "вдоволь потѣшаться" во время уроковъ Туски. Въ наружности и пріемахъ новаго учителя было что-то, внушавшее невольный страхъ и уваженіе. Лео часто говорилъ объ этомъ своимъ товарищамъ, тогда какъ Генри съ жаромъ обѣщалъ въ скоромъ времени доказать, что рѣшительно не стоитъ бояться этого сухаго педанта, хотя онъ и не безопасенъ для подобныхъ ему олуховъ.
   Скоро представился случай показать дѣйствительность этихъ дерзкихъ угрозъ. Во время урока Генри началъ зѣвать, потягиваться во весь ростъ, потомъ забарабанилъ по столу пальцами и, наконецъ, тихонько засвисталъ. Господинъ Туски невозмутимо спокойнымъ голосомъ выговаривалъ ему за каждый поступокъ, и, быть можетъ, Генри не осмѣлился бы продолжать своихъ проказъ, если бы господинъ Туски заговорилъ строже или какъ нибудь иначе далъ замѣтить, что эти шалости ему черезъ чуръ надоѣли; но однообразно спокойный голосъ учителя еще болѣе подстрекалъ шалуна.
   Вдругъ, прыжкомъ тигра, господинъ Туски подскочилъ къ неугомонному ученику, повалилъ его со стула на землю, подхватилъ за затылокъ и ноги, послѣ чего взбросилъ кверху, какъ малаго ребенка. Лицо учителя покрылось смертной блѣдностью, его губы дрожали. Въ этомъ положеніи господинъ Туски простоялъ одну минуту, потомъ опустилъ на полъ Генри, дрожавшаго всѣмъ тѣломъ, и, не произнеся ни слова, оставилъ классную комнату.
   Внѣ себя отъ страха и досады, Генри принялся почесывать тѣ мѣста своего тѣла, гдѣ оставались слѣды желѣзныхъ пальцевъ Туски, что возбудило невольный смѣхъ Вальтера, которому, однако, вся эта исторія нисколько не представлялась забавною. Нѣсколько успокоившись, они замѣтили отсутствіе Лео.
   

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ.

   Лео нагналъ Туски еще на улицѣ деревни.
   -- Могу ли я съ вами идти? спросилъ мальчикъ.
   -- Пожалуй, отвѣчалъ, учитель.
   Не нарушая молчанія, они вышли изъ деревни въ поло и, углубившись въ лѣсъ, дошли до водопадовъ, которые не разъ уже служили цѣлью ихъ ботаническихъ экспедицій.
   -- Здѣсь хорошо, сказалъ Туски, озираясь вокругъ и тяжело переводя дыханіе:-- въ этой тѣни вѣетъ прохладой; здѣсь можно на нѣсколько минутъ забыть тревоги человѣческой жизни.
   Онъ опустился на мягкую мшистую подстилку; Лео послѣдовалъ его примѣру. Передъ ними лежала полупрозрачная поверхность бассейна, въ которой отражались могучіе стволы рослыхъ елей, тогда какъ лучи румянаго вечерняго солнца рѣзвились между густыми вершинами. Въ воздухѣ носился ароматный запахъ древесной смолы; въ сторонѣ водопадовъ отдавался плескъ и шумъ неутомимой влажной стихіи. Казалось, что въ этотъ часъ вся окрестная картина дышала какою-то святою отрадой, которая, однако, не проникала въ сердца двухъ молодыхъ спутниковъ.
   Нѣсколько минутъ онѣ пролежали молча. Лучи румянаго солнца простились съ вершинами елей и вечерній вѣтеръ затянулъ свою заунывную пѣсню.
   Туски срѣзалъ своимъ заступомъ нѣсколько высокихъ травянистыхъ стеблей. Лео положилъ руку на его плечо и съ необыкновеннымъ увлеченіемъ глядѣлъ ему въ глаза, какъ бы желая сказать: о да, какъ здѣсь хорошо вдали людей!
   Во время ихъ бесѣды незамѣтно настали сумерки; въ глубокой ложбинѣ, гдѣ находились разговаривавшіе, было уже темно. Громче раздавался плескъ воды, явственнѣе шелестѣлъ вечерній вѣтеръ между колыхавшимися вершинами деревьевъ. Молодые люди встали и пошли по лѣсу тою же дорогою, которою вошли въ него. Туски также молчалъ. Такъ дошли они до деревни, гдѣ въ окнахъ низенькихъ домиковъ тамъ и сямъ уже мелькали огоньки. Нѣсколько игравшихъ на улицѣ мальчишекъ, мычанье коровъ по дворахъ, скрипъ ворота надъ колодцемъ, у каменнаго обвода котораго весело щебетали двѣ-три деревенскія дѣвушки -- вотъ все, что означало въ этотъ поздній часъ присутствіе жизни.
   Такимъ образомъ спутники паши подошли къ крестьянскому домику, въ которомъ община временно помѣстила Туски впредь до построенія большой школы. Лео схватилъ руку Туски и нѣсколько разъ пожалъ ее съ жаромъ.
   -- Мы добрый малый, сказалъ Туски, а иначе я не сталъ бы относиться къ вамъ такъ довѣрчиво. Боюсь только, чтобы это свиданіе не было между нами послѣднимъ. Мнѣ не простятъ той смѣлости, съ какою я проучилъ этого мальчишку.
   Туски вошелъ въ домикъ, а Лео побрелъ далѣе, погрузившись въ глубокое раздумье.
   

ГЛАВА ПЯТАЯ.

   Приключеніе въ классной комнатѣ не сопровождалось послѣдствіями, предсказанными Туски. Хотя еще въ тотъ же вечоръ Генри жаловался отцу на оскорбленіе, которое этотъ "тюлень Туски" осмѣлился нанести сыну барона, однако, вопреки ожиданіямъ Генри, баронъ не изумился и не пришелъ въ негодованіе, но отвѣчалъ совершенно спокойно, что онъ разберетъ дѣло, а до того будетъ воздерживаться отъ всякаго съ своей стороны приговора.
   На слѣдующій день онъ отправилъ въ деревню къ господину Туски просьбу прибыть въ замокъ, если ничто этому не помѣшаетъ. Туски явился еще въ тотъ же вечеръ, съ своей обычной холодностью, сдержанностью и одеревенѣлостью, но безъ малѣйшихъ слѣдовъ робкаго подобострастія. Эта осанка произвела благопріятное впечатлѣніе на барона, умѣвшаго цѣнить людей, не лишенныхъ мужественнаго самоуваженія.
   -- Вы предупредили мое собственное желаніе, господинъ баронъ, сказалъ Туски. Жалоба, которую въ подобныхъ случаяхъ мальчикъ приноситъ своимъ родителямъ, но можетъ быть сочтена образцомъ правдивости и безпристрастія.
   -- Я держался всегда, того мнѣнія, отозвался баронъ съ своей пріятной и покровительственной улыбкой, что въ подобныхъ обстоятельствахъ наговоры человѣка, а тѣмъ болѣе мальчика, не могутъ быть приняты во вниманіе.
   Туски разсказалъ все происшествіе.
   Онъ сознался съ полной искренностью, что, подъ вліяніемъ сильнаго раздраженія, позволилъ себѣ выходку, которую теперь, разумѣется, изъ одного уваженія къ самому себѣ и своему нравственному достоинству -- не можетъ одобрить. Впрочемъ ему кажется и до сихъ поръ, что Генри своимъ ежедневнымъ я постепенно возраставшимъ безстыдствомъ умышленно вызвалъ эту катастрофу.
   Баронъ внимательно выслушалъ разсказъ Туски и сказалъ ему, когда тотъ замолчалъ:
   -- Благодарю васъ, господинъ Туски, за искренность, съ которою вы изложили это дѣло, не утаивая своей неправоты -- если она, дѣйствительно была -- и не преувеличивая несомнѣнной вины моего сына. Для отца всегда очень грустно произносить приговоры надъ своею собственной плотью и кровью. Но я постоянно старался поступать честно въ отношеніи самого себя и поэтому у меня хватитъ мужества принять на себя укоръ въ неприличномъ поведеніи моихъ дѣтей. Если мы считали своею обязанностью подражать нашимъ отцамъ, то тѣмъ болѣе должны стараться изо всѣхъ силъ, чтобы дѣти наши поучались отъ насъ правиламъ доброй нравственности и приличіи. По крайней мѣрѣ, я всегда думалъ, что настоящаго благородства надобно исключительно искать въ неутомимомъ стремленіи къ усовершенствованію, въ постоянномъ, изъ рода въ родъ переходящемъ, нравственномъ возвышеніи. А вы не такъ же ли думаете, господинъ Туски?
   -- Для человѣка, который не знаетъ кто былъ его дѣдъ и почти не зналъ своихъ родителей, очень трудно подавать свое мнѣніе въ подобныхъ вопросахъ, господинъ баронъ, замѣтилъ Туски.
   Каронъ закусилъ губы. Онъ хотѣлъ приласкать учителя. Но съ нимъ уже не въ первый разъ случалось, что люди низкаго происхожденія встрѣчали добродушіе и обходительность барона обидной холодностью и упорнымъ недружелюбіемъ.
   -- А, это, знаете ли, очень жаль, сказалъ онъ;-- ничто не имѣетъ такого благодѣтельнаго вліянія на образованіе нашего сердца, какъ честность отца и любовь матери. Безотрадная молодость рѣдко переходитъ въ безотрадную, угрюмую, несчастную, даже преступную старость. Я немножко болѣе васъ пожилъ на свѣтѣ и думаю, что имѣю право напомнить вамъ эту старую, добытую опытомъ истину, изъ которой вы -- почемъ знать -- можете извлечь гу или другую пользу.
   Туски всталъ.
   -- Не смѣю, господинъ баронъ, удерживать васъ отъ болѣе важныхъ занятій, сказалъ онъ.
   -- Помилуйте, время еще терпитъ, возразилъ баронъ, рѣшившись, на зло упрямой суровости Туски, не измѣнять своего добродушія: -- вы должны прежде всего сказать мнѣ, какого рода удовлетвореніе вамъ угодно получить за оскорбленіе или -- говори точнѣе -- за длинный рядъ оскорбленій, которыя осмѣлился нанести вамъ мой Генри?
   -- Я желаю, чтобы онъ въ присутствіи двухъ другихъ учениковъ попросилъ у меня прощенія.
   -- Этого мало, сказалъ баронъ.
   -- Больше мнѣ ничего не нужно, отозвался Туски, сдѣлавъ свой неподвижный, словно деревянный, поклонъ и направляясь къ двери съ грубо-холоднымъ достоинствомъ.
   -- Ну что ты скажешь, Шарлотта? спросилъ баронъ, опуская портьеру и возвращаясь въ комнату, гдѣ его сестра сидѣли у окна за рукодѣльемъ: -- какимъ тебѣ показался этотъ господинъ?
   -- Онъ говоритъ, какъ ходитъ, отвѣчала Шарлотта, поглядывая изъ окна на Туски, который въ это время проходилъ чрезъ лугъ,-- и ходитъ, какъ говоритъ.
   -- Ну это загадка, замѣтилъ баронъ, садясь передъ сестрою на низкомъ стулѣ и глядя на нее своими черными, свѣтлыми глазами.
   -- Только для непосвященныхъ, сказала съ улыбкою Шарлотта: -- развѣ языкъ и походка не обличаютъ вѣрнѣе всего свойствъ души и тѣла? Походка -- это видимый языкъ тѣла. Языкъ -- это звуки движущейся души. Пусть заговоритъ при мнѣ какой нибудь человѣкъ,-- и и скажу, какимъ онъ одушевленъ чувствомъ, пусть онъ передо мною пройдется,-- а угадаю его темпераментъ и характеръ.
   -- Ну что же ты скажешь объ этомъ человѣкѣ? спросилъ съ любопытствомъ баронъ.
   -- Я скажу, что это вовсе не человѣкъ, отвѣчала Шарлотта.
   -- Ба! Нотъ новость! вскричалъ удивленный баронъ:-- кто же это по твоему?
   -- Автоматъ, сказала Шарлотта:-- развѣ ты не слышалъ, что его голосъ твердъ, какъ дубовый катокъ, и скрипитъ, какъ испорченная жестяная труба? Ну посмотри же теперь, какъ онъ идетъ! Нотъ онъ наклоняется, чтобы сорвать травку. Такъ не наклоняется ни одинъ живой, дышащій легкими человѣкъ: такъ сдвигается и раздвигается только деревянный станокъ, обитый желѣзомъ и кожей.
   -- Моя кроткая, мягкосердая сестрица находится сегодня въ изступленно-мрачномъ расположеніи духа.
   -- Нисколько, оправдывалась Шарлотта:-- ему, этому странному существу не было бы такъ тяжело слышать мои безсильныя замѣчанія, какъ мнѣ на него глядѣть. Я ощущаю что-то въ родѣ физической боли каждый разъ, когда вижу молодого человѣка, который, какъ нотъ этотъ учитель, не можетъ даже разучиться любить, потому что никогда этому не учился.
   -- Однако, Шарлотта, вѣдь это слишкомъ жестоко! сказалъ баронъ.
   -- О, дай Богъ, чтобы это было слишкомъ жестоко, произнесла Шарлотта кроткимъ, печальнымъ голосомъ,-- какъ бы я желала ошибаться въ этомъ и въ другомъ случаѣ, который еще болѣе меня тревожитъ!
   -- Ты говоришь о Лео? спросилъ баронъ.
   -- Да, о немъ, сказала Шарлотта:-- будущность этого юноши -- вѣдь Лео едва ли можно теперь называть мальчикомъ -- эта будущность тягостно тревожитъ меня. Мы согласились его воспитывать и, слѣдовательно, до нѣкоторой степени приняли на себя за него отвѣтственность. Я употребляла всѣ мои усилія, чтобы сблизить его съ нами и разсѣять его угрюмое къ намъ недовѣріе. Но къ несчастью, это мнѣ неудалось. Онъ недовѣрчивъ, какъ пойманный дикій звѣрь, отъ всѣхъ укрывается и враждебно глядитъ изъ подлобья своими злобно сверкающими глазами. И никогда еще я не читала съ такою ясностію въ его будущемъ, какъ въ то время, когда ты говорилъ съ этимъ деревяннымъ человѣкомъ. Я не пророчу для Лео ничего хорошаго, если онъ нѣсколько лѣтъ сряду останется подъ руководствомъ этого холоднаго эгоиста -- д-ра Урбана; но особенно вліяніе, которое этотъ Туски можетъ имѣть на молодой умъ, представляется мнѣ очень серьезной бѣдою.
   -- Ну, однако, ты все рисуешь такими мрачными красками, сказалъ баронъ,-- я никогда не стану, изъ одного предубѣжденія, дурно отзываться о человѣкѣ, безспорно очень дѣльномъ, или даже лишать его мѣста, для котораго онъ очень пригоденъ, тѣмъ болѣе, что свѣдущіе люди встрѣчаются не такъ-то легко.
   -- Небольшая крутая мѣра, принятая въ надлежащее время, нерѣдко предупреждала большія несчастія.
   -- Но,-- но, другъ мой, я право не узнаю тебя сегодня! вскричалъ баронъ, вскакивая съ мѣста: -- куда дѣвалась твоя обычная снисходительность, справедливость, свѣтлое довѣріе къ людямъ? Гдѣ то неисчерпаемое состраданіе, которымъ ты такъ нѣжно покрывала проступки и злыя дѣла множества ближнихъ? Я серьезно боюсь, но заболѣла ли ты, мой ангелъ Шарлотта?
   -- Такъ говорили когда-то и о Кассандрѣ, когда она глазами своей вѣщей души видѣла пламя, охватившее стѣны гордой Трои.
   -- Ну, такъ значитъ, мнѣ надобно спѣшить на пожарище! вскричалъ баронъ, полушутливо, полусердито: -- чего добраго, ужь не загорѣлись ли всѣ мои деревни и мызы въ окрестности! Прощай, о Кассандра! Ну, до свиданія, моя милая, дорогая сестрица!
   Баронъ обнялъ Шарлотту и поцаловалъ ее въ бѣлый лобъ. Затѣмъ онъ поспѣшилъ изъ замка.
   

ГЛАВА ШЕСТАЯ.

   И такъ, происшествіе, само по себѣ довольно непріятное, окончилось, по видимому, безъ дальнѣйшихъ послѣдствій. Въ особенности вѣтреный Генри мало воспользовался полученнымъ имъ суровымъ урокомъ. Теперь, въ присутствіи Туски, онъ велъ себя въ классѣ осторожнѣе, но Вальтеру сообщалъ въ откровенной пріятельской бесѣдѣ, что ужь онъ, Генри, никогда не забудетъ Туски этой обиды. Вальтеръ не могъ похвалить этого злопамятства, хотя неумолимо холодный, точно окаменѣлый характеръ учителя нравился ему теперь еще менѣе, чѣмъ прежде. Лео сохранялъ гробовое молчаніе, но тѣмъ больше наслажденія находилъ въ своихъ вечернихъ одинокихъ прогулкахъ, на которыхъ онъ случайно встрѣчался съ школьнымъ учителемъ то у окраины лѣса, то на перекресткѣ дорогъ. Знакомцы привѣтствовали другъ друга энергическимъ пожатіемъ руки и продолжали идти вмѣстѣ, выбирая наиболѣе уединенныя мѣста лѣса. Старый почтальонъ, встрѣчавшійся съ ними частенько, постоянно слушалъ въ отдаленіи сдержанные, но какъ будто взволнованные голоса, умолкавшіе каждый разъ, когда онъ подходилъ ближе. Случалось, что во время этихъ прогулокъ собесѣдники приближались къ окрестнымъ деревнямъ и рѣдко возвращались въ Тухгеймъ до наступленія сумерекъ. Отъ времени до времени Лео, войдя позднимъ вечеромъ въ свою комнату, клалъ передъ собою газету, летучій листокъ, брошюру или что нибудь въ этомъ родѣ, перешедшее въ его карманъ изъ рукъ Туски, и углублялся въ усердное чтеніе при слабомъ мерцаніи свѣчекъ, которыя въ пасторскомъ домѣ считались достаточными для лѣтняго освѣщенія.
   Но въ это время былъ въ домѣ пастора еще одинъ жилецъ, зараженный непреодолимой страстію къ вечернимъ прогулкамъ.
   Вальтеръ, какъ было сказано въ одномъ изъ самыхъ возвышенныхъ его пѣснопѣній, старался "истому горькаго волненія когтями тигра задушить", однако успѣхъ не соотвѣтствовалъ стараніямъ, или -- какъ говорится въ другомъ, довольно плаксивомъ стихотвориніи -- "его всѣ муки не спасли, и нѣтъ возврата жизни силѣ; хоть бы ужь фіалки зацвѣли на неоплаканной могилѣ". Какъ бы то ни было, Вальтеръ любилъ бродить, при слабомъ мерцаніи вечера, по волнующимся хлѣбнымъ нивамъ или, карабкаясь по лѣсистымъ холмамъ, взбираться на возвышенныя мѣста, съ которыхъ открывался свободный, привѣтливый видъ на живописную равнину. Кроткое сердце бѣднаго юноши находило особенную прелесть въ этихъ прогулкахъ, тѣмъ болѣе, что никогда карманная книжка Вальтера не испещрялась поэтическими гіероглифами съ такою непостижимою легкостію, какъ въ тѣ минуты, когда у ногъ его вѣтеръ покачивалъ головки луговыхъ цвѣтовъ, а изъ потемнѣвшаго лѣса доносились тихіе, отрывочные голоса птичекъ.
   Хотя и Лео, и Вальтеръ искали уединенія, однако, хорошо зная свои любимыя мѣста для прогулокъ, они могли не встрѣчаться до сихъ поръ другъ съ другомъ. По въ одинъ вечеръ они очутились лицомъ къ лицу въ глубокой лѣсной ложбинѣ, гдѣ свернуть не было никакой возможности. Одинъ изъ нихъ держалъ въ рукѣ открытую записную книжку, другой -- сложенную газету. При внезапности этой встрѣчи, Вальтеръ не могъ спрятать свою, нѣсколько объемистую книжку. Онъ покраснѣлъ, но сказалъ съ радушіемъ: "добрый вечеръ, Лео!" -- Лео, успѣвшій всунуть свою газету въ карманъ, отвѣчалъ тѣмъ же привѣтствіемъ, но не радушіемъ. Для него эта встрѣча была скучной и непріятной помѣхой, такъ какъ онъ поджидалъ въ этомъ мѣстѣ Туски, который долженъ былъ придти съ минуты на минуту, но по какому направленію -- этого не зналъ Лео.
   -- Давно ужь мы такъ не гуляли, сказалъ Вальтеръ.
   -- Да, отвѣчалъ Лео,
   -- Не хочешь ли идти далѣе вмѣстѣ? предложилъ Вальтеръ.
   -- Признаться, я порядкомъ усталъ, извинялся Лео.
   Съ этими словами онъ повалился подъ высокимъ прекраснымъ букомъ, на мшистую землю, нѣсколько поодаль отъ дороги. Лео хотѣлъ отдѣлаться этимъ способомъ отъ Вальтера.
   -- Да я и самъ ужь уходился, сказалъ Вальтеръ, опускаясь возлѣ Лео на землю.
   Нечего было дѣлать. Лео долженъ былъ спокойно ждать Туски и наслаждаться обществомъ неотвязчиваго товарища, котораго онъ спросилъ, чтобы только о чемъ нибудь спросить -- какія тайны заключались въ его записной книжкѣ?
   Вальтеръ покраснѣлъ до ушей. Страхъ измѣнить своей завѣтной тайнѣ боролся въ немъ съ желаніемъ сообщить кое-что изъ плодовъ своего поэтическаго вдохновенія именно Лео, которому онъ съ этой стороны еще не былъ извѣстенъ. А вѣдь эти плоды такъ обильно росли теперь въ пламенной груди Вальтера! Между послѣдними стихотвореніями книжки находилось одно,-- предметъ особенной гордости автора. По счастію милое имя не хотѣло помириться съ стихотворнымъ размѣромъ ни въ одномъ мѣстѣ этого произведенія, гдѣ поэтъ, вынужденный этимъ обстоятельствомъ, долженъ былъ воспѣвать только "ее".
   -- Ты не будешь смѣяться? спросилъ Вальтеръ, держа въ рукѣ уже полураскрытую книжку.
   -- Пока еще нѣтъ причины, замѣтилъ Лео.
   -- Это, это, сказалъ съ смущеніемъ Вальтеръ:-- взято изъ цѣлаго ряда фантазій, которыя я назвалъ "испанскими мотивами ".
   -- Значитъ это -- стихотворенія, проговорилъ Лео не безъ удивленія: -- какъ это тебя, Вальтеръ, на это угораздило?
   -- Пусть дастъ отвѣтъ само стихотвореніе, сказалъ Вальтеръ, и началъ угощать товарища порядочной порціей трохеевъ, въ которыхъ кто-то проситъ какого-то сѣдовласаго лодочника перевезти его чрезъ какія-то воды въ какую-то виллу. Дальше описываются -- бѣлѣющій въ лунномъ трепетѣ фасадъ виллы, снѣжныя вершины Сьерры, золотые берега Тахо, ламанчскій желтый песокъ -- и все это усердно помогаетъ какому-то пѣвцу упрашивать какую-то черноокую богиню переѣхать съ нимъ, пѣвцомъ, въ Германію, гдѣ ихъ, взамѣнъ испанскихъ красотъ и замковъ, будутъ развлекать зеленые берега Дуная и гордыя прирейнскія твердыни.
   Пѣвецъ закрылъ карманную книжку и пришелъ еще въ большее замѣшательство, чѣмъ прежде. Къ счастію, Лео скрылъ ироническую улыбку, раза два уже появлявшуюся на его губахъ во время чтенія.
   -- Недурно, Вальтеръ, недурно; стихотворный размѣръ не всегда вѣренъ... также не слѣдуетъ рифмовать два раза "фасаду" и "серенаду" -- ну, а прочее не шутя удовлетворительно. Только скажи, пожалуйста, что тебѣ за охота заниматься этимъ вздоромъ?
   -- Но вѣдь ты же самъ прежде писалъ стихи, замѣтилъ Вальтеръ нѣсколько робко.
   -- Прежде! сказалъ Лео,-- ну да, и въ этомъ "прежде" -- все извиненіе.
   -- Да развѣ стихи писать непозволительно?! вскричалъ Вальтеръ
   -- Конечно, если время занято рѣшеніемъ болѣе серьезныхъ вопросовъ, отозвался Лео.
   Вальтеръ поглядѣлъ на него съ нѣкоторымъ удивленіемъ. Изъ словъ товарища онъ не могъ составить никакого опредѣленнаго понятія. Но самыя слова и тонъ, какимъ они были произнесены, заставили его призадуматься.
   -- Что ты хочешь этимъ сказать? боязливо спросилъ онъ.
   -- Сразу я не могу тебѣ всего объяснить, отвѣчалъ Лео,-- даже если бы ты достаточно созрѣлъ до пониманія этихъ вещей, чего, однако, о тебѣ сказать нельзя.
   -- А о тебѣ?
   -- Надѣюсь -- можно, сказалъ Лео не безъ самохвальства: -- по крайней мѣрѣ я честно стараюсь изслѣдовать настоящія причины безотраднаго положенія человѣчества и найдти средства -- къ прекращенію этихъ бѣдствій.
   Вальтеръ посмотрѣлъ на Лео съ нѣкоторымъ ужасомъ. Еще никогда не случалось ему слушать такихъ диковинныхъ разсужденій отъ Лео. Вальтеръ не зналъ, что его товарищъ повторилъ почти слово въ слово фразы того летучаго листка, который Лео песъ въ рукѣ
   

ГЛАВА СЕДЬМАЯ.

   Туски и Лео шли по каменистой, пустынной мѣстности въ одну изъ своихъ обычныхъ прогулокъ. Предъ ними поднималась заросшая лѣсомъ горная полоса, надъ которой торчали синія массы главной цѣпи возвышенностей. Между тѣмъ мѣстомъ, гдѣ они находились, и горной полосой была расположена глубокая ложбина, а на днѣ этой ложбины виднѣлись крыши маленькой деревушки; изъ трубъ поднимался дымъ въ видѣ тонкихъ столбиковъ: вѣтеръ прогонялъ этотъ дымъ къ горной стѣнѣ, развѣвалъ по сторонамъ, отчего вверху образовалось легкое сѣрое облачко.
   Они начали сходить по очень неправильнымъ каменнымъ ступенямъ и, наконецъ, вошли въ деревню, расположенную у подошвы крутого спуска. Это было невыразимо жалкое мѣсто, не имѣвшее и тѣни той поэтической заманчивости, какою могъ полюбоваться наблюдатель, стоящій на горной площадкѣ.
   Повсюду была накоплена вонючая нечистота; блѣдныя чахлыя дѣти во множествѣ ползали у пороговъ грязныхъ хижинъ. Нигдѣ не было слышно ни блеянія овецъ, ни мычанія коровъ, ни веселой болтовни и пѣсенъ дѣвушекъ и ихъ поклонниковъ, словомъ, ничто не обличало свѣжей и здоровой деревенской жизни. Повсюду царила гробовая тишина. Только въ хижинахъ, гдѣ на очагахъ тлѣли немногіе угли, однообразно стучали молоты, но и этотъ стукъ нисколько не напоминалъ бодрой кузнечной работы: онъ раздавался слабо, глухо, безотрадно, какъ будто вся деревня была занята сколачиваньемъ гробовъ. Въ воздухѣ носился угольный дымъ, который еще болѣе затемнялъ тусклый вечерній свѣтъ, и безъ того скупо проникавшій сверху въ эту глубокую нору. Лео также не княземъ жилъ въ своей родной деревушкѣ, однако эта безотрадная картина была для него крайне тяжела.
   Онъ остановился передъ одною изъ самыхъ крошечныхъ хижинъ, находившеюся немного въ сторонѣ отъ деревенской улицы, и постучался въ единственное окно, освѣщенное извнутри тусклымъ свѣтомъ. На стукъ явилась молодая дѣвушка въ низенькой двери, одна изъ половинъ которой придерживалась подпорами.
   -- Это ты, Гансъ? спросила дѣвушка.
   -- На этотъ разъ -- не онъ, сказалъ Туски, переступая чрезъ порогъ,-- сегодня твой братецъ пожаловалъ къ тебѣ въ гости.
   Дѣвушка покраснѣла до макушки своей темноволосой головы.
   -- И всегда такъ неожиданно! сказала она съ сдержанной досадой.
   -- Не имѣю прислуги, которая бы обо мнѣ докладывала вамъ, Эва, произнесъ Туски холоднымъ, насмѣшливымъ голосомъ.
   Дѣвушка покривила хорошенькія губки и окинула любопытнымъ взглядомъ спутника своего брата. Красивая наружность юноши, по видимому, расположила ее къ болѣе миролюбивому обращенію. Она улыбнулась, при чемъ заблестѣли два ряда ослѣпительно бѣлыхъ зубовъ -- и сказала привѣтливо:
   -- Ну, войди же, Конрадъ!
   -- Нѣтъ ужь меня ты пообожди маленько, отозвался Туски;-- вѣдь не выплачешь ради меня своихъ хорошенькихъ глазокъ. А вотъ этотъ молодецъ останется у тебя на полчаса, пожалуй на часъ. До свиданія.
   Туски побрелъ далѣе по деревнѣ и вошелъ въ одну изъ хижинъ, въ которой, какъ почти во всѣхъ, раздавались удары молота. Дѣвушка закрыла окно ставней и затворила дверь, послѣ чего Лео пошелъ за нею сначала въ узкую переднюю, а оттуда въ низенькую комнатку, вымазанную бѣлой глиной. Къ глубинѣ этой комнаты помѣщались двѣ кровати -- одна большая съ пестрымъ ситцевымъ пологомъ, другая поменьше и безъ полога, по срединѣ стоялъ столъ, на которомъ тускло извивалось пламя огарка. Въ углу виднѣлась уродливая печь, покрытая темнымъ изразцомъ, кухонный шкапъ, двѣ скамейки -- поты и вся внѣшняя обстановка комнаты.
   Дѣвушка подошла къ большой кровати, раздвинула немного пологъ и заглянула за него. Оттуда хриплый голосъ что-то пробормоталъ, но Лео не могъ разобрать ни одного слова. Дѣвушка произнесла равнодушно: "да, мамаша!" и опустила пологъ.
   -- Нотъ такая она постоянно, сказала она, обращаясь къ Лео,-- день за днемъ, годъ за годомъ. А ты вотъ сиди около нея да скучай до смерти!
   -- Да развѣ она никогда не встаетъ? тихо спросилъ Лео.
   -- Ты можешь говорить громко, отвѣчала Эва,-- она ничего не услышитъ, а хотя и услышитъ, то ничего не пойметъ. Она не можетъ ни стоять, ни ходить. Я поднимаю ее съ кровати и опять кладу въ кровать. Слава Богу, хоть не слишкомъ тяжела.
   Лео чувствовалъ большое замѣшательство, очутись среди этой непривлекательной обстановки такъ внезапно и безъ всякаго приготовленія. Завѣшанная пологомъ постель съ таинственной больной, которая заговорила только разъ споимъ хриплымъ шопотомъ и послѣ сохраняла молчаніе трупа, тусклое мерцаніе огарка, тяжелая затхлость въ комнатѣ, опиравшая дыханіе Лео, вошедшаго сюда прямо съ открытаго воздуха,-- вся эта плачевная картина, окутанная дрожащимъ полумракомъ, представлялась юношѣ ужаснымъ гнетущимъ сномъ, изъ котораго человѣку трудно пробудиться. Лео убѣжалъ бы вонъ изъ этой комнаты, изъ этого дома, если бы для этого у него достало рѣшимости.
   -- Вамъ, какъ я вижу, не очень нравится наше житье, молоденькій господинъ, сказала дѣвушка.
   Она сѣла за столъ, подперла обѣими руками растрепанную голову и стала пристально глядѣть на Лео своими сѣрыми блестящими глазами,
   -- Нѣтъ ничего... проговорилъ Лео.
   -- Ну такъ садитесь, приглашала она,-- только поосторожнѣе -- эта скамейка немножко шатается.-- Да будьте же смѣлѣе, вѣдь и совсѣмъ не хочу васъ съѣсть!
   Она засмѣялась отрывисто, сильно, причемъ опять показала бѣлые зубы. Лео также засмѣялся изъ вѣжливости.
   -- А вы не смѣйтесь, если вамъ не хочется, сказала Эва. Я сама смѣюсь обыкновенно только въ то время, когда просиживаю по цѣлымъ часамъ одна -- одинехонько, а кругомъ такъ тихо, что можно считать удары сердца. Тогда знаешь по крайней мѣрѣ, что еще живешь на этомъ свѣтѣ. Но отчего же вы молчите? Развѣ вы такъ нѣмы, какъ рыба? Или, можетъ быть, тамъ у васъ, знатныхъ господъ, такъ ужь заведено -- молчать и смотрѣть на человѣка, какъ на какого нибудь заморскаго звѣря?
   -- Я не принадлежу къ знатнымъ, замѣтилъ Лео:-- я изъ крестьянскаго сословія, такъ же какъ и вы.
   -- Въ самомъ дѣлѣ? сказала Эва:-- ну, не похоже что-то! Вы, пожалуйста, но думайте, что я ужь такая дура! Откуда же вы родомъ? Какъ васъ зовутъ?
   Лео назвалъ себя по имени и сообщилъ ей, что отецъ его въ прошломъ году умеръ въ Фельдгеймѣ и что онъ самъ живетъ у тухгеймскаго пастора на счетъ барона.
   Эва прослушала внимательно.
   -- Вѣдь вотъ вамъ хорошо, не то что намъ горемычнымъ, сказала она:-- меня уа;ь никто не пріютитъ, когда вонъ та -- Эва указала чрезъ плечо на постель,-- сойдетъ въ могилу. Конрадъ рано или поздно женится и будетъ не въ состояніи помогать мнѣ. Прошу покорно тогда прожить на свѣтѣ! Я не говорю лѣтомъ, когда дни большіе, а ночи короткія и теплыя: тогда еще весело бѣгать вонъ тамъ въ лѣсу,-- ну а зимою? Укрыться некуда, а работать я не могу. Такъ я же знаю, что сдѣлаю,-- уйду въ городъ. Тамъ построены большіе дома, каменные; въ нихъ очень тепло...
   -- Но въ городѣ также нужно работать, чтобы жить, сказалъ Лео.
   Дѣвушка посмотрѣла на него съ удивленіемъ.
   -- въ самомъ дѣлѣ? проговорила она.
   По видимому, ее сильно озадачило неожиданное замѣчаніе Лео.
   -- Нѣтъ, это неправда, сказала она,-- тамъ работать совсѣмъ не нужно. У меня къ городѣ есть тетка. Она отправилась туда еще шестнадцатилѣтней дѣвушкой. Годъ спустя она вышла замужъ за лакея какого-то большаго барина. Ей работать не зачѣмъ. Ужь это я узнала отъ брата, а онъ не любитъ ее хвалить, потому что она намъ не помогаетъ, хотя сама очень богата.
   -- Хорошо, что вашей тетушкѣ выпало такое счастіе, сказалъ Лео,-- но вѣдь это случай: ну а если бы она не вышла замужъ?
   -- Да зачѣмъ же ей не выйдти замужъ? возразила Эва,-- мужа всегда можно подцѣпить -- стоитъ только захотѣть. Мотъ еще глупость! Да я на каждомъ своемъ пальцѣ могу сосчитать по жениху, но только я плевать на нихъ хочу! Все вѣдь такая голь! Гансъ богаче ихъ всѣхъ, да и онъ имѣетъ развѣ на столько, чтобы не умереть съ голоду. Жалко, очень жалко.
   Эва разразилась своимъ судорожнымъ рѣзкимъ хохотомъ.
   -- По если онъ любитъ, а вы любите его, то вы должны выйдти за него замужъ, замѣтилъ Лео.
   -- Скажите пожалуйста,-- еще и должна! отозвалась Эва,-- вы-то почему это знаете. Ужь не завелись ли и вы сердечной зазнобушкой?
   При этомъ вопросѣ кровь прилила къ вискамъ Лео.
   -- Не думаю! пробормоталъ онъ.
   Дѣвушка, какъ казалось, наслаждалась его замѣшательствомъ. Ея глаза сверкали и на прекрасныхъ, влажныхъ губахъ блуждала какая-то странная улыбка. Она подвинула свою скамейку ближе къ Лео, высунулась далеко впередъ, опустила голову на согнутую лѣвую руку и такимъ образомъ могла удобно смотрѣть въ раскраснѣвшееся лицо юноши.
   -- Сколько вамъ лѣтъ? спросила она.
   -- Послѣдней весной мнѣ окончилось семнадцать лѣтъ.
   -- Мнѣ тоже, сказала Эва,-- значитъ, парочка хоть куда! Вы мнѣ нравитесь, даже больше чѣмъ Гансъ. У васъ прехорошенькіе черные глазки и красивые бѣлые, длинные пальцы. У этого Ганса такія противныя широкія руки и зеленые глаза -- когда онъ пьянъ -- право, похожи на совиные. Хотите на мнѣ жениться?
   На это странное предложеніе Лео не могъ прибрать никакого отвѣта. Онъ пробовалъ улыбнуться, но и это не удавалось. Губы его дрожали, сердце сильно билось. Онъ былъ не въ силахъ поднять глазъ, хотя лицо дѣвушки такъ близко придвинулось къ его лицу, что онъ чувствовалъ на себѣ ея горячее дыханіе. Эва не дождалась отвѣта.
   -- Что вамъ говорилъ про меня Конрадъ? спросила она, но гораздо тише, чѣмъ говорила до сихъ поръ.
   -- Ровно ничего, пробормоталъ Лео.
   -- Ужь будто бы ничего и не говорилъ! сказала Эва,-- а не говорилъ вамъ, что я скверная дѣвчонка и что изъ меня никогда не будетъ проку? Не разсказывалъ ли онъ вамъ, что я прежде убѣжала изъ дому, но охотники поймали меня, привели домой il отецъ отколотилъ меня за это до полусмерти? Полноте, развѣ онъ этого вамъ не говорилъ?
   -- Нѣтъ, не говорилъ, увѣрялъ Лео.
   -- Да чего же вы меня такъ боитесь. Вѣдь я не кошка -- не оцарапаю.
   -- Я не боюсь, отозвался Лео и сдѣлалъ неимовѣрное усиліе, чтобы взглянуть на Эву.
   -- Право, хорошенькіе у васъ глазки, замѣтила Эва,-- глядя въ нихъ, видишь себя какъ въ колодцѣ.
   Она положила свою правую руку на его плечо. Дрожь пробѣжала по всему тѣлу юноши; ему казалось, что онъ задохнется. Онъ пробовалъ встать, но члены отказывались служить ему. Подломанный столикъ, у котораго они сидѣли, зашатался, больная громко застонала въ постелѣ и въ ту же минуту кто-то тяжело застучалъ въ ставню.
   -- Это Конрадъ, сказала Эва торопливо. Приходите завтра, только если можете безъ него.
   Опять стукъ въ ставню.
   -- Постой, сейчасъ! закричала Эва и поспѣшила къ запертой двери.
   Въ комнату вошелъ Туски. Онъ окинулъ сестру и Лео инквизиторскимъ взглядомъ; Лео нѣсколько отвернулся въ сторону чтобы скрыть жаръ, разлившійся по его щекамъ. Но проронивъ ни одного слова, Туски подошелъ къ большой кровати, повидимому щупалъ пульсъ больной и прикладывалъ руку къ ея головѣ и, наконецъ, опустилъ пологъ.
   -- Ну что, спокойно лежала мамаша?
   -- Какъ всегда, отвѣчала Эва, хозяйничавшая у шкапа въ углу комнаты.
   Туски выложилъ нѣсколько монетъ на е голъ.
   -- А ты, Эва, до сихъ поръ не заплатила Урсулѣ за хлѣбъ,-- это почему?
   -- Денегъ по было, сухо отвѣчала Эва.
   -- Да оттого, что тебѣ захотѣлось купить у разнощика шелковую ленту.
   -- Если ты знаешь, за чѣмъ же меня допрашиваешь.
   -- 'Ітобы напомнить тебѣ, что у меня нѣтъ денегъ на шелковыя ленты, сказалъ Туски,-- не забывай этого, Эва, и не принимайся за свои прежнія глупости. Ты вѣдь меня знаешь, со мной шутки плохи.
   Отрывистый, рѣзкій смѣхъ вылетѣлъ изъ груди Эвы.
   -- Шутить съ тобою я позволяла бы себѣ развѣ на томъ свѣтѣ.
   -- Ну то-то же, холодно замѣтилъ Туски,-- однако Лео, намъ уже давно пора домой.
   Онъ подошелъ къ двери.
   -- Послушайте! сказалъ Лео.
   Эва все еще хлопотавшая возлѣ шкапа, не обернулась и ничего не отвѣчала.
   Лео еще на одно мгновеніе остановился на порогѣ и потомъ послѣдовалъ за своимъ спутникомъ, который стоялъ уже на улицѣ.
   Между тѣмъ на дворѣ стемнѣло. Они пошли вдоль деревушки. Въ дверяхъ дѣтей уже не было видно. Въ приземистыхъ хижинахъ свѣтились матовые огни крошечныхъ очаговъ и раздавались глухіе, тоскливые удары. Только когда.деревня осталась позади и пріятели начали опять взбираться по горному скату, Лео вздохнулъ свободнѣе.
   На обратномъ пути не было и помину о тѣхъ предметахъ, которые съ такимъ жаромъ обсуждались нашими спутниками, когда они направлялись къ жалкой деревушкѣ.
   Молча спустились они съ горы, молча прошли по деревнѣ. Передъ дверью домика, въ которомъ жилъ Туски друзья разстались. Лео отошелъ уже нѣсколько шаговъ впередъ, когда Туски опять позвалъ его къ себѣ.
   -- Я было совсѣмъ позабылъ спросить тебя, понравилась ли тебѣ моя сестра, сказалъ онъ шуточнымъ тономъ.
   -- Да, она хорошая дѣвушка, проговорилъ Лео увертливо.
   -- Очень радъ, сказалъ Туски,-- только я хотѣлъ бы тебя предостеречь отъ нея и дать тебѣ дружескій совѣтъ: если она о чемъ нибудь тебя попроситъ, поступай всегда на оборотъ. Спокойной ночи!
   Лео поплелся далѣе. При всѣхъ своихъ усиліяхъ онъ не могъ освободиться отъ прослѣдовавшаго его призрака дѣвушки съ черными, роскошными волосами, блестящими глазками и розовыми влажными губами. Даже когда онъ лежалъ въ постели, его мучило это неотвязчивое привидѣніе, а когда онъ, наконецъ, задремалъ, оно явилось ему въ дикомъ, безпорядочномъ снѣ.
   

ГЛАВА ВОСЬМАЯ.

   Личное завѣдываніе землями, которое баронъ принялъ на себя, по видимому не принесло ему особенныхъ выгодъ, что Шарлотта предвидѣла еще прежде. Въ этомъ былъ виноватъ отчасти самъ баронъ. До сихъ поръ онъ былъ диллетантомъ въ сельскомъ хозяйствѣ,-- зналъ многое, но безъ всякой послѣдовательной связи. Изъ журналовъ и книгъ онъ познакомился со всѣми новѣйшими земледѣльческими машинами и, при очевидности ихъ пользы, немедленно хотѣлъ пріобрѣсть и для себя эти прекрасныя пособія. Онъ сталъ выписывать ихъ, нерѣдко съ громадными издержками, и тогда-то оказывалось, что машина на бумагѣ и машина въ работѣ были двѣ вещи разныя. Даже и въ томъ случаѣ, когда эти дорогія орудія оказывались годными, все таки они не доставляли тѣхъ выгодъ, какія должны были бы доставлять. Фрицъ Гутманъ, по вѣрности практическаго взгляда стоявшій неизмѣримо выше барона, напрасно противодѣйствовалъ этой страсти къ нововведеніямъ, которой грустныя послѣдствія не замедлили уже обнаружиться довольно ясно. Наемные рабочіе, не умѣвшіе сладить то съ той, то съ другого изъ этихъ диковинокъ, теряли терпѣніе, работали нерадиво и даже нарочно портили винтовой или колесный механизмъ, думая, что эти машины уменьшали ихъ заработки. Баронъ жаловался въ такихъ случаяхъ фабрикантамъ на непрочность работы, а тѣ, зная, что дѣло было выполнено ими добросовѣстно, отвѣчали съ обидной рѣзкостію. Такимъ образомъ, все хозяйство шло ощупью, но твердо. Обращая вниманіе на частности, баронъ увидѣлъ столько несовершенствъ въ своей экономіи, что не зналъ, какъ управиться со всѣми своими дѣлами. Безпорядки, весьма естественно, прежде всего бросались ему въ глаза. Тутъ нужно было исправить соломенную кровлю, тамъ починить заборъ, далѣе вновь ремонтировать ограду сада или мостъ. Старыя хозяйственныя постройки въ Тухгеймѣ готовились развалиться, а домъ фермера былъ до такой степени безобразенъ, что, по мнѣнію барона, его рѣшительно необходимо было снести прочь. Напрасно Шарлотта предостерегала отъ раззореніи, напрасно Фрицъ Гутманъ вызывался составить подробную опись всему, что требовало починокъ, и такимъ образомъ дать барону возможность видѣть всѣ недостатки хозяйства и исправлять ихъ постепенно.
   -- Вы не видите того, что я вижу, вскричалъ баронъ,-- отъ тебя, Шарлотта, нельзя и требовать большой экономической сметливости, а что касается Фрица, то онъ, безспорно, человѣкъ дѣятельный и зорко умѣетъ подмѣчать частные недостатки. Однако онъ не умѣетъ схватить цѣлаго, а я, какъ мнѣ кажется, на это способенъ, хотя я и долженъ признаться, что мнѣ еще нужно научиться вѣрной оцѣнкѣ практическихъ подробностей. Прежде всего необходимо поселить другой духъ между рабочими, которыхъ совершенно испортило арендаторское управленіе. Съ такими невѣжественными и лѣнивыми субъектами ничего не подѣлаешь. Вотъ тутъ-то сначала нужно приложить рычагъ, чтобы сдвинуть цѣлое съ мѣста.
   Къ несчастію, баронъ имѣлъ справедливость жаловаться на. дурной духъ, господствовавшій между рабочими. Нерѣдко барону приходилось встрѣчать непобѣдимое упрямство или капризное, враждебное своеволіе даже тамъ, гдѣ этого всего менѣе можно было ожидать. То свободный поселянинъ не хотѣлъ согласиться съ барономъ въ дѣлѣ, ясномъ какъ божій день, то вдругъ обязанный крестьянинъ начиналъ горько жаловаться на какую нибудь повинность, которую предки его сносили молча богъ вѣсть сколько столѣтій и которую онъ самъ до сихъ поръ отправлялъ безропотно; то наконецъ, наемный поденьщикъ требовалъ прибавки платы за худо сдѣланную работу.
   Конечно, надобно было согласиться, что самое время давало пищу неудовольствію простого класса. Картофель уродился очень плохо и, кромѣ того, немедленно, за сборомъ плодовъ, обнаружились первые слѣды страшной болѣзни, такъ что и на зимнее время, нельзя было ожидать ничего утѣшительнаго. При постоянныхъ проливныхъ дождяхъ, пришедшихся ко времени жатвы, богатѣйшій зерновой хлѣбъ отчасти погибъ еще на корню, частію же долженъ былъ подвергнуться уборкѣ не вполнѣ высохшимъ и сгнивалъ въ амбарахъ.
   Особенно тяжело несчастіе это обрушилось на поденныхъ рабочихъ, которые, какъ было принято обычаемъ въ той мѣстности, получали плату не деньгами, а опредѣленнымъ количествомъ хлѣба. Они подняли громкій ропотъ, спрашивая, что имъ дѣлать съ этими жалкими, мокрыми снопами, которые едва ли годились и на подстилку скотинѣ? Напрасно баронъ старался растолковать имъ, что онъ не менѣе терпитъ отъ этой бѣды, застигнувшей всѣхъ, терпитъ даже болѣе, потому что самъ получаетъ довольно значительную часть своихъ доходовъ десятиной и другими подобными повинностями, значитъ также натурой, къ тому же до сей норы при всеобщемъ неурожаѣ, почти никто еще не отдавалъ ему сбора въ должномъ количествѣ, тогда какъ онъ употребитъ всѣ усилія, чтобы дурное качество зерна вознаградить большимъ размѣромъ выдачи.-- "Притомъ же, убѣждалъ баронъ, не зачѣмъ приходить въ отчаяніе. До сихъ поръ дѣйствительный голодъ еще нигдѣ не обнаружился." Къ случаѣ же послѣдней крайности,-- это всѣмъ извѣстно изъ долголѣтняго опыта -- баронъ никогда не отказывался помочь бѣдняку ло мѣрѣ своихъ силъ; но теперь онъ проситъ съ своей стороны, чтобы преждевременно его не осаждали просьбами, которыя онъ затрудняется исполнить, не зная, что Богъ пошлетъ дальше.
   Эту маленькую рацею баронъ прочелъ, передъ дверью своего дома, толпѣ, состоявшей, по крайней мѣрѣ, изъ двадцати парной, собравшихся сюда въ одно воскресное утро изъ разныхъ деревень, съ цѣлію лично представить свои нужды милостивому господину. Уже довольно часто въ теченіи года происходили подобныя сцены, и баронъ, къ немалому своему удовольствію, постоянно успѣвалъ согласиться съ крестьянами, которые, признавая справедливость его доводовъ, спокойно и съ полнымъ довѣріемъ къ владѣльцу расходились по своимъ деревнямъ.
   На этотъ разъ дѣло окончилось не такъ успѣшно. Крестьяне выслушали его слова съ тупыми, пасмурными физіономіями и Послѣ многихъ непріятныхъ объясненій удалились,-- одни въ угрюмомъ молчаніи, другіе бормоча подъ носъ. Вѣрные слуги доносили барону, что крестьяне, отойдя отъ замка, разразились даже бранными словами и угрозами.
   Баронъ задумчиво и безпокойно возвратился въ замокъ.
   -- Я не знаю, сказалъ онъ Шарлоттѣ, что сталось съ людьми: они сегодня на себя не похожи.
   -- Но почему ты не обратишь вниманія на то обстоятельство, замѣтила Шарлотта, что люди эти собрались изъ Фельдгейма, Тухгейма и мызы почти всѣ въ одно и тоже время? Вѣдь безъ предварительной стачки это было бы невозможно.
   -- Ты говоришь правду, вскричалъ баронъ,-- я объ этомъ вовсе и не думалъ. Да вонъ посмотри-ка, Шарлотта, и самъ Ландратъ въѣзжаетъ во дворъ! Интересно знать, что-то сообщитъ намъ этотъ гусь!
   

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ.

   Ландратъ фонъ-Гей былъ рѣдкій гость въ тухгеймскомъ замкѣ. Онъ совершенно расходился съ барономъ въ политическихъ воззрѣніяхъ. При томъ же барону не особенно нравились ни личныя качества, ни наружность господина фонъ-Гея, молодца лѣтъ пятидесяти съ крючковатой физіономіей, которую не прикрашивали даже золотые очки. Къ этому присоединилось еще одно обстоятельство, правда, почти совсѣмъ забытое, но въ тайнѣ все еще, быть можетъ, поддерживавшее холодность между двумя знакомцами. Лѣтъ двадцать тому назадъ господинъ фонъ-Гей, только-что назначенный ландратомъ, искалъ руки Шарлотты и получилъ отказъ. Общество объясняло отказъ этотъ баронской спѣсью. Фамилія Гей ведетъ свое родовое дворянство отъ времени семилѣтней войны; въ ту эпоху интендантуръ-ратъ Гей своевременно открылъ какую-то замѣчательную плутню подрядчиковъ и, такимъ образомъ, оградилъ казну отъ доволыю крупныхъ убытковъ, за что признательный король возвелъ его въ дворянское достоинство. Фонъ-Тухгеймы получили свой настоящій родовой гербъ еще въ эпоху крестоваго похода Фридриха Барбароссы и уже тогда принадлежали къ древнему и коренному туземному дворянству. Впрочемъ отстраняя отъ себя предложеніе асссесора фонъ-Гея, фрейленъ Шарлотта едва ли пускалась въ эти генеалогическія соображенія. Она просто не любила своего претендента, а въ ея глазахъ этого было совершенно достаточно для произнесенія рѣшительнаго отказа. "Мнѣ тридцать лѣтъ, любезный Карлъ," сказала она брату, поглядѣвшему на нее при этомъ случаѣ съ нѣсколько кисловатымъ выраженіемъ въ лицѣ,-- "я знаю, что дѣлаю." Впослѣдствіи, если вѣрить преданію, господинъ фонъ-Гей скушалъ еще одинъ арбузъ отъ богатой, но несговорчивой крестьянской дѣвчонки и, наконецъ, совершенно помирился съ обезпеченнымъ житьемъ холостяка. Нѣкоторые утверждали, что ландратъ, подъ личиною скромности, таилъ непомѣрное честолюбіе. Увѣряли, будто изъ своею городка онъ забрасывалъ сѣти по всему краю, нерѣдко на самыя почетныя мѣста, и будто къ этимъ сѣтямъ онъ не переставалъ приплетать новыя петли. Какъ бы то ни было, но справедливо, что въ цѣломъ государствѣ нельзя было бы найти такого ревностнаго ландрата; бургомистрамъ маленькихъ городковъ, старшинамъ деревень и другимъ маленькимъ земскимъ чинамъ жить при немъ было довольно солоно.
   Баронъ встрѣтилъ посѣтителя у самой двери комнаты съ такимъ радушіемъ, на какое, люди, имъ нелюбимые, обыкновенно не могли разсчитывать. Фрейленъ Шарлотта ушла, обмѣнявшись съ гостемъ нѣсколькими вѣжливыми фразами. Баронъ и ландратъ усѣлись за столъ, На которомъ былъ накрытъ завтракъ. Хозяинъ кушалъ съ большимъ аппетитомъ, но господинъ фонъ Гей чуть дотрогивался до тарелокъ и, по видимому, ждалъ съ нетерпѣніемъ, пока баронъ утолитъ свой голодъ.
   -- Что-жь вы не кушаете? спросилъ баронъ, подвигая къ себѣ другую тарелку,-- вѣдь вы, я думаю, еще не завтракали?
   -- Благодарю покорно, отвѣчалъ ландратъ,-- я вообще не пользуюсь хорошимъ аппетитомъ, особенно когда меня занимаютъ -- вотъ какъ въ настоящую минуту -- довольно серьезныя мысли.
   -- Я ужь это давно замѣтилъ, сказалъ баронъ,-- въ чемъ же именно дѣло?
   Ландратъ направилъ свои очки на слугу, хлопотавшаго у буфета.
   -- Ты можешь оставить насъ однихъ, Іоганнъ, сказалъ баронъ.
   Господинъ фонъ-Гей преслѣдовалъ слугу очками, пока тотъ не скрылся за дверью; затѣмъ, придвинувъ слои стулъ къ барону, ландратъ произнесъ тихимъ, осторожнымъ голосомъ:
   -- Мы живемъ, баронъ, въ преотвратительное время.
   -- Да, пожалуй, были времена и посноснѣе, замѣтилъ баронъ.
   -- Пожалуйста, не угощайте меня виномъ, у меня и такъ голова кругомъ ходитъ!
   -- Однако, вы не на шутку меня пугаете, сказалъ баронъ, медленно наливая свой стаканъ,-- вѣрно случилось что нибудь особенно нехорошее. Но сдѣлайте же одолженіе, не мучьте меня этими утомительными предисловіями! Вы видите, что я почти умираю отъ любопытства и нетерпѣнія.
   -- И по дѣломъ вамъ, я очень радъ, утѣшалъ ландратъ. Вы такъ долго не хотѣли замѣчать никакой опасности, такъ ѣдко осмѣивали нашъ будто бы мрачный образъ мыслей, такъ безтактно препятствовали предварительнымъ полицейскимъ мѣрамъ, что было бы совершенно справедливо предоставить васъ собственной вашей участи, которую вы въ нѣкоторомъ смыслѣ сами себѣ приготовили.
   -- Однако, Гей, помилосердуйте, полно вамъ ораторствовать въ этомъ трагическомъ тонѣ! вскричалъ баронъ, выходи изъ терпѣнія; -- или вы имѣете сообщить мнѣ что нибудь опредѣленное -- bon, я слушаю -- или ничего не можете сообщить, то, въ такомъ случаѣ, прекратимте это переливаніе изъ пустого въ порожнее.
   -- Позвольте мнѣ предложить вамъ одинъ только вопросъ, сказалъ ландратъ,-- какъ ведутъ себя ваши рабочіе? Довольны ли вы ими?
   Баронъ взглянулъ на него съ удивленіемъ. На тонкихъ губахъ господина фонъ-Генъ замѣчалось что-то въ родѣ улыбки.
   -- Зачѣмъ, напримѣръ, приходили къ вамъ -- и еще во время богослуженія,-- двадцать молодцовъ, которыхъ я встрѣтилъ сегодня утромъ возлѣ замка? Эти мужики, казалось, находились не въ праздничномъ расположеніи духа. Они такъ неистово орали, что я боялся, право, какъ бы меня не понесли лошади.
   Баронъ сдвинулъ брови и выпрямился во весь ростъ.
   -- Господинъ фонъ-Гей, сказалъ онъ, я не могу скрыть отъ васъ, что тонъ, какимъ вы говорите о дѣлахъ, исключительно меня касающихся, нисколько мнѣ не нравятся.
   -- Извините меня, отозвался ландратъ, я вовсе не хотѣлъ васъ обидѣть; напротивъ я хотѣлъ предостеречь васъ, какъ добрый сосѣдъ. Мнѣ уже съ давнихъ поръ извѣстно, что здѣсь, на вашихъ земляхъ, также и въ моемъ помѣстья, далѣе въ газенбургскомъ приходѣ, но въ особенности въ деревняхъ, расположенныхъ въ глубинѣ лѣса, между жителями появился духъ неудовольствія и буйства, тѣмъ болѣе опасный, что все это дѣло ведется по какой-то заранѣе обдуманной системѣ. Отвѣчайте же мнѣ, ради Бога, господинъ баронъ, на этотъ единственный вопросъ: люди, говорившіе съ вами, были всѣ гухгеймцы.
   -- Нѣтъ, сказалъ баронъ: -- это обстоятельство было замѣчено и Шарлоттою.
   -- Что можетъ укрыться отъ проницательности баронесы, процѣдилъ ландратъ съ кислосладкой улыбкой,-- однако, потъ вамъ еще доказательство, и это случилось не только здѣсь, по повсемѣстно. Особнякомъ крестьянинъ не отважится протестовать; если, но видимому, онъ и говоритъ одинъ, то вѣрьте мнѣ, что его защищаютъ около дюжины товарищей, оставшихся на заднемъ планѣ. Мой арендаторъ разсказываетъ преинтересную исторію въ этомъ родѣ, которая могла обойдтись ему дорого. Мой братъ, капитанъ, третьяго дня сдѣлалъ подобныя же наблюденія. Вѣдь вамъ извѣстно, что толпа набирается преимущественно изъ вашихъ людей, моихъ газенбургцевъ и изъ кузнецовъ, живущихъ въ горныхъ деревняхъ. Съ этими фактами вполнѣ согласуются донесенія моихъ старостъ. Скажу болѣе: дѣло зашло уже такъ далеко, что только отважнѣйшіе изъ моихъ подчиненныхъ еще не боятся дѣйствовать съ энергіей, напримѣръ арестовать безпокойныхъ.
   Баронъ задумчиво слушалъ оживленный разсказъ ландрата. Онъ долженъ былъ сознаться, что если очеркъ, набросанный господиномъ фонъ-Геемъ, въ частностяхъ и былъ подкрашенъ нѣсколько мрачно, все-таки въ цѣломъ онъ нисколько не противорѣчилъ истинѣ.
   Но выразительному лицу барона не трудно было угадать, что происходило у него на душѣ, к ландратъ старался извлечь выгоду изъ этого обстоятельства, устремивъ свои блестящіе очки на хозяина замка.
   -- Мы почти никогда не могли примирить между собою нашихъ административныхъ взглядовъ, продолжалъ господинъ фбнъ-Гей,-- что, по моему, совершенно понятно. Мы -- grands seigneurs никакъ не можете позабыть о вашей былой имперской независимости. Намъ все хочется поддержать или возстановить древнія патріархальныя отношенія между вами и вашими подчиненными; поэтому-то въ насъ, представителяхъ современнаго государства, вы видите своихъ естественныхъ противниковъ.
   -- Не будемте возобновлять нашего стараго спора, сказалъ баронъ съ досадою.
   Онъ налилъ себѣ стаканъ вина и выпилъ его залпомъ. Потомъ, заложивъ руки за спину, баронъ началъ ходить взадъ и впередъ. Ландратъ также не зналъ, какъ завязать прервавшійся разговоръ, и потому обрадовался появленію Шарлотты, хотя присутствіе ея обыкновенно ставило его въ неловкое положеніе. Онъ всталъ поспѣшно, придвинулъ вѣжливо стулъ къ камину и почтительно усѣлся возлѣ Шарлотты на другомъ низкомъ стулѣ. Къ нимъ подошелъ также баронъ.
   -- Ты явилась очень кстати, сказалъ ей братъ,-- вотъ мы съ господиномъ фонъ-Геемъ опять свирѣпствуемъ другъ противъ друга съ опущенными забралами и поднятыми копьями.
   -- Признаюсь, я слышала изъ своей комнаты часть вашего разговора, сказала Шарлотта:-- если не ошибаюсь, вы, господа, нѣсколько удалились теперь отъ главнаго предмета. Дѣло, какъ мнѣ кажется, было сначала въ томъ, можемъ ли мы успѣшно противодѣйствовать духу враждебнаго упрямства и неповиновенія, который обнаружился между нашими крестьянами. Этотъ вопросъ требуетъ самаго серьезнаго обсужденія.
   -- Ваша свѣтлость выражаете мои собственныя мысли, сказалъ ландратъ, съ глубокимъ поклономъ,-- дѣло это очень просто и приметъ еще болѣе простую форму, если мы вспомнимъ, что нашъ сельскій бытъ обставленъ тѣми же экономическими условіями, какія существуютъ почти во всѣхъ провинціяхъ нашей родины, и что, слѣдовательно, смута исходитъ отъ одного или нѣсколькихъ лицъ и сообщается всему населенію.
   -- И у это еще только гипотеза! вскричалъ баронъ.
   -- Имѣете ли вы на кого... на кого побудь подозрѣніе? спросила Шарлотта.
   -- Нѣтъ, отвѣчалъ ландратъ, но тонъ, какимъ вы предлагаете этотъ вопросъ, невольно наводитъ на мысль, что ваша свѣтлость сами не свободны отъ подозрѣнія.
   -- Ну, Шарлотта? сказалъ баронъ.
   По блѣднымъ щекамъ Шарлотты разлился яркій румянецъ. Очевидно ей стоило не малаго труда проговорить съ улыбкой на губахъ:
   -- Я нахожу, что вы, господа, поступаете не совсѣмъ деликатно, наказывая мое любопытство этими неумѣстными вопросами
   -- Гмъ... гмъ... промычалъ ландратъ,-- ваша свѣтлость изволите обнаруживать скромность, безспорно весьма похвальную, но -- извините за это замѣчаніе -- она не подвигаетъ насъ ни на шагъ впередъ въ нашемъ затруднительномъ положеніи. Такъ позвольте же мнѣ высказаться свободно и повѣрьте, что слово мое васъ не обидитъ, потому что оно исходитъ изъ сердца, которому дорога ваша безопасность. Но времена, подобныя нашему, энергическій способъ дѣйствія -- составляетъ самую настоятельную потребность. Я думаю поэтому, что господинъ, котораго сердце отъ природы склонно къ кротости и милосердію, долженъ съ осторожностію избирать исполнителей своей воли. Вѣдь вамъ извѣстна старая поговорка -- каковъ господинъ, таковъ холопъ, но къ несчастью поговорка эта, при всей ея древности не всегда оправдывается надѣлѣ. О, еслибы наша кротость могла передать подчиненному здравый смыслъ, наша ласковость внушить ему чувство справедливости! Но это-то и оказывается рѣшительной невозможностью. Въ слугѣ блѣднѣютъ наши лучшія качества и даже -- при его безтолковости и недостаточно развитой способности различать вещи,-- обращаются въ положительные пороки. Припомните себѣ, напримѣръ, какъ часто я говорилъ, что въ вашихъ лѣсахъ неизвѣстны браконьерство и порубка, что тамъ царствуетъ невозмутимое согласіе между людьми, которые вездѣ вынуждены, кажется, самой природой враждовать другъ съ другомъ. Правда, я называлъ тогда, въ шутку вашего лѣсничаго коноводомъ всѣхъ бродягъ на три мили въ окружности. Я могъ, конечно, шутить, когда миръ и тишина въ этихъ мѣстахъ еще не были нарушены. Но теперь боюсь, чтобы шутка моя не обратилась въ горькую истину. Мнѣ говорили, что этотъ человѣкъ позволяетъ себѣ въ вашемъ отсутствіи критиковать ваши распоряженія, подозрѣвать ваши намѣренія, сомнѣваться въ вашей опытности и даже дерзко отзываться о вашемъ характерѣ. Согласенъ, что здѣсь многое преувеличено, многое выдумано завистниками и врагами господина Гутмана, однако худо уже то, что люди толкуютъ между собою о подобныхъ вещахъ. Господинъ Гутманъ впродолженіи трехъ лѣтъ доказалъ, что онъ знать не хочетъ распоряженій ландрата: всѣмъ извѣстны постоянныя враждебныя столкновенія вашего лѣсничаго съ моими жандармами. Сначала зло было еще не такъ велико. Люди болтали только, что господинъ Гутманъ не чета другимъ и имѣетъ право поступать такимъ образомъ. Теперь они припомнили себѣ это обстоятельство и хотятъ исключеніе обратить въ общее правило. Видите ли, какъ разносится дурное сѣмя и пускаетъ корни. Не сердитесь sice на меня, если, послѣ всего, мною сказаннаго, я готовъ даже поклясться, что этотъ человѣкъ, избалованный всякими съ вашей стороны благодѣяніями -- сознательно или безсознательно все равно -- преимущественно способствуетъ къ распространенію пожара, который занялся подъ нашими ногами и кое-гдѣ уже становится чувствителенъ для подошвъ.
   -- Вы готовы клятвенно подтвердить страшную ложь! сказала фрейленъ Шарлотта.
   Ландратъ такъ пристально глядѣлъ на потухавшее пламя камина, что и не замѣтилъ, какъ, впродолженіи его тирады, лицо барона становилось все мрачнѣе, тогда какъ щеки Шарлотты то багровѣли, то блѣднѣли. Поэтому онъ очень удивился, услышавъ громкое и нисколько не дружное восклицаніе Шарлотты. Это удивленіе возрасло еще болѣе, когда она, почти глотая слезы, продолжала запальчиво:
   -- Прежде, чѣмъ взводить на кого бы то ни было подобныя тяжелыя обвиненія, господинъ фонъ-Гей, я бы постаралась серьезно обдумать мое измѣреніе, въ особенности гдѣ дѣло идетъ о человѣкѣ, въ которомъ всѣ видятъ образецъ безукоризненной честности и вѣрности. Но всего осторожнѣе я поступила бы въ сообщеніи этихъ гадкихъ сплетенъ людямъ, связаннымъ съ обвиняемымъ лицомъ,-- какъ мой братъ -- не только длиннымъ рядомъ воспоминаній, но даже содержаніемъ цѣлой жизни, сообща прожитой. Поэтому, господинъ фонъ-Гей, вы можете вывести заключеніе, на какую плодородную почву вы потратили ваше сѣмя.
   -- Гость нашъ нисколько не хотѣлъ насъ обидѣть, сказалъ баронъ, по мнѣнію котораго волненіе Шарлотты вышло изъ границъ.
   -- И ты туда же, Карлъ! вскричала Шарлотта, сверкая своими, обыкновенно кроткими глазами,-- и ты также! Вотъ и благодарность за безграничное самоотверженіе.
   -- Да и ни на одну секунду не думаю подозрѣвать Фрица, сказалъ баронъ съ досадой,-- однако, ты должна знать, что мы не можемъ требовать отъ господина фонъ-Гея, чтобы онъ смотрѣлъ на нашего друга нашими глазами.
   -- Я требую только, вскричала Шарлотта, чтобы никто не взводилъ оскорбительныхъ обвиненій на человѣка, честная жизнь котораго не помрачена ни однимъ пятнышкомъ! О, жалкая проницательность мужчинъ! Псевдоястребиная зоркость! Фрицъ Гутманъ, котораго лицо сама честность, кажется, отмѣтила своей печатью! И обвинять именно его!.. Почему же вы по обратите вниманія на общее впечатлѣніе, внушаемое людьми, если изъ ихъ поступковъ не можете вывести никакого заключенія?! Но нѣтъ, и не хочу впасть въ ту же ошибку! Извините меня, господинъ фонъ-Гей, если я зашла слишкомъ далеко въ моемъ, думало, основательномъ раздраженіи. Вы, дѣйствительно, не можете знать, какъ тяжело намъ было выслушивать ваши грустныя предположенія.
   Господинъ фонъ-Гей разсыпался въ извиненіяхъ и завѣрялъ, что ему было бы очень пріятно ошибиться насчетъ характера господина Гутмана. Съ своимъ обычнымъ тактомъ Шарлотта умѣла дать разговору другой оборотъ, но господинъ фонъ-Гей чувствовалъ себя глубоко униженнымъ и не могъ принимать участія въ той, совершенно посторонней для него бесѣдѣ. Онъ или молчалъ, или отвѣчалъ односложно и, наконецъ,-- когда это было можно сдѣлать, не нарушая приличія -- откланялся, по видимому, еще въ худшемъ настроеніи, чѣмъ въ какомъ сюда явился.
   Какъ только экипажъ ландрата тронулся съ мѣста, баронъ съ живостію обратился къ сестрѣ, которая стояла у окна въ глубокой задумчивости.
   -- Послушай, Шарлотта, на кого это ты намекала, не желая назвать по имени?
   -- Какъ же ты простъ! замѣтила Шарлотта,-- будто ты не догадался, что я только хотѣла придать себѣ важности и поселить въ васъ выгодное мнѣніе о моей скромной проницательности?
   -- Нѣтъ, нѣтъ, вскричалъ баронъ,-- твое лицо говоритъ совсѣмъ другое! Ты кого-то подозрѣваешь! И хочу знать, кого именно!
   Вдругъ онъ ударилъ себя по лбу.
   -- Здѣсь, здѣсь это было, громко вскрикнулъ онъ,-- здѣсь на этомъ самомъ мѣстѣ!
   :-- Что такое было? спросила Шарлотта съ замѣшательствомъ.
   -- Ты выразилась объ учителѣ, о Туски, съ такою суровостію! И ей-богу, Шарлотта, мнѣ кажется, что ты права. Раза два я встрѣчалъ этого господина и каждый раза, физіономія его производила на меня тяжелое впечатлѣніе. Сейчасъ же надо будетъ отправиться къ пастору...
   -- Ради Бога, Карлъ, вскричала. Шарлотта,-- что ты хочешь дѣлать? Сдѣлать несчастнымъ человѣка, котораго мы вовсе не знаемъ и который не сдѣлалъ намъ ничего дурного?!
   -- Значитъ, ты намекала на Туски,-- да? судорожно вскричалъ баронъ.
   -- Ты самъ его назвалъ, возразила Шарлотта.
   

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

   Въ слѣдующіе затѣмъ дни баронъ и его сестра подвергали продолжительному обсужденію важные вопросы, возбужденные посѣщеніемъ ландрата. Шарлотта желала, чтобы Туски былъ, пода, какимъ нибудь приличнымъ предлогомъ, лишенъ учительскаго мѣста, на которомъ онъ могъ имѣть пагубное вліяніе на мальчиковъ, и чтобы понесенные имъ чрезъ это денежные убытки были вознаграждены изъ другихъ источниковъ, но общественное положеніе и личность Туски, но ея мнѣнію, должны были оставаться нетронутыми. Биронъ считалъ такой образъ дѣйствій нелогичнымъ. Одно изъ двухъ, утверждалъ баронъ: или Туски опасный человѣкъ или неопасный; въ первомъ случаѣ надобно было сдѣлать его безвреднымъ, во второмъ -- совершенно оставить въ покоѣ. Не мѣшало бы, думалъ баронъ, переговорить съ пасторомъ: вѣдь пасторъ человѣкъ благоразумный и благоразуміе его всего лучше могло бы гарантировать добрую нравственность учителя.
   Баронъ, всегда принимавшій совѣты своей сестры близко къ сердцу, теперь, однако, твердо рѣшился поступить по своему. Нѣсколько дней спустя онъ долженъ былъ объясниться съ д-ромъ Урбаномъ по какимъ-то церковнымъ дѣламъ; при этомъ представился самый удобный случай свести разговоръ на тему, предложенную господиномъ фонъ-Геемъ. Къ величайшему изумленію барона, пасторъ, съ своей стороны, подтверждалъ наблюденія, сдѣланныя ландратомъ. Такъ, въ послѣднее время церковь посѣщалась съ меньшимъ усердіемъ, что, при извѣстной набожности крестьянскаго сословія, могло быть сочтено симптомомъ чего-то недобраго. Напротивъ, трактирная жизнь необыкновенно оживилась. Учитель Туски, самъ вышедшій изъ среды народа и, по своему положенію, глубоко изучившій характеристическія особенности этого народа, не могъ достаточно надивиться той ужасающей быстротѣ, съ какою повсюду разливается духъ безнравственности и буйства.
   Такимъ образомъ завязался разговоръ о предметѣ, наиболѣе интересовавшемъ барона. Съ необыкновенной осторожностію баронъ продолжалъ вывѣдывать мысли пастора, который до нельзя расхвалилъ подозрѣваемую личность. Правда, говорилъ пасторъ, въ его внѣшнихъ пріемахъ замѣчаются кое-какіе недостатки, но за то нельзя не признать въ немъ даровитаго учителя и человѣка съ мужественнымъ, непоколебимо честнымъ сердцемъ.
   Баронъ поблагодарилъ доктора за этотъ отзывъ и признался, что сердце его освободилось отъ мучительной тяжести, потому что онъ, баронъ, считалъ Туски тѣмъ таинственнымъ зачинщикомъ мятежа и врагомъ общества, который, но убѣжденію лаидрата, долженъ былъ находиться въ этой мѣстности.
   Д-ръ Урбанъ искрививъ свой ротъ сладенькой улыбкой, замѣтилъ, что люди нерѣдко отыскиваютъ вдали то, что сами могутъ достать рукою.
   Баронъ поглядѣлъ на него съ озадаченнымъ видомъ.
   -- Я никого не обвиняю, продолжалъ пасторъ, но позволяю ее()ѣ только намекнуть, что слишкомъ дѣятельные слуги не всегда бываютъ благонадежны. Однако, я лучше замолчу изъ страха васъ обидѣть.
   -- Нѣтъ, сдѣлайте одолженіе, говорите, вы меня не обидите, проговорилъ баронъ.
   -- Извольте, господинъ баронъ, я скажу вамъ откровенно, что значительное вліяніе, которымъ пользуется при васъ господинъ Гутманъ, не представляется мнѣ особенно прочной гарантіей порядка ни для васъ, ни для всѣхъ насъ.
   -- Да, скажите же, чортъ возьми, что вы имѣете противъ Фрица? неистово закричалъ баронъ.
   -- Молчу, чтобы еще болѣе не раздражить васъ, проговорилъ пасторъ, наклоняясь.
   -- Нѣтъ я желаю, сильно желаю, чтобы вы говорили!
   -- Я хотѣлъ только замѣтить, продолжалъ д-ръ Урбанъ, что господинъ Гутманъ открыто пренебрегаетъ обязанностями добраго прихожанина. Нудь онъ еще въ другомъ положеніи, а то... Одно и тоже не для всѣхъ одинаково прилично, господинъ баронъ, и такой либерализмъ вовсе не присталъ къ лицу темнаго, простого человѣка. Все это было бы не такъ важно, если бы господинъ Гутманъ не переступалъ за черту своего лѣса. Но теперь, когда -- какъ всѣмъ извѣстно -- господинъ Гутманъ сдѣлался вашей правой рукою, господинъ баронъ, и въ нѣкоторомъ смыслѣ вашимъ alter ego,-- замѣченное мною обстоятельство получаетъ другое значеніе. Приглашаю ли я своихъ чадъ духовныхъ посѣщать церковь, мнѣ говорятъ: господинъ Гутманъ не пойдетъ: увѣщеваю ли повиноваться распоряженіямъ мѣстныхъ властей, до ушей моихъ, можетъ быть, доходитъ, что господинъ Гутманъ знать ничего не хочетъ объ этихъ распоряженіяхъ.
   -- Довольно, довольно, вскричалъ баронъ, страшно поблѣднѣвъ:-- благодарю васъ, господинъ докторъ, очень, очень вамъ благодаренъ. Позвольте мнѣ только предложить вамъ одинъ вопросъ: говорили ли вы уже объ этомъ предметѣ съ господиномъ фонъ-Геемъ?
   -- Нѣтъ, отвѣчалъ докторъ Урбанъ послѣ нѣкотораго раздумья.
   Баронъ возвратился домой въ сильномъ волненіи, котораго и не могъ, и не хотѣлъ скрыть отъ Шарлотты. Въ безпорядочныхъ торопливыхъ словахъ онъ сообщалъ ой о результатѣ своего разговора съ пасторомъ.
   -- Я надѣюсь, что ты теперь горячѣе вступился за своего друга, чѣмъ прежде, сурово замѣтила Шарлотта.
   -- Ну да, какже! вскричалъ жолчно баронъ:-- велика была-бъ бѣда, если бы эти люди только оклеветали предо мною честнаго человѣка! Но я по неволѣ прислушиваюсь къ тому, что они говорятъ. При всѣхъ неимовѣрныхъ моихъ усиліяхъ, я никакъ не могу освободиться отъ непріятнаго впечатлѣнія и безпрестанно наскакиваю на вопросъ: неужели тутъ есть хоть какая нибудь доля правды?
   -- Карлъ, Карлъ! съ жаромъ сказала Шарлотта: -- умоляю тебя моей безграничной, испытанной любовью къ тебѣ -- отбрось отъ себя эту мысль, которая грязнитъ твою чистую душу! Подобная черная неблагодарность способна затмить всю, честно прожитую жизнь.
   -- Да ужь я ли не повторяю себѣ этого сто разъ на день, отозвался баронъ,-- это самая черная, преступная неблагодарность, и между тѣмъ она осиливаетъ меня, самъ не знаю какъ. Когда я бываю въ нолѣ и вижу, что люди распредѣлены не такъ, какъ я думалъ, сейчасъ же является логическое заключеніе: такъ угодно было господину Гутману. Разумѣется, я молчу и проѣзжаю далѣе. Быть можетъ, онъ и нравъ -- что случается почти постоянно -- а мнѣ все-таки досадно, зачѣмъ я не догадался распорядиться точно также. Отдаю ли я при немъ какое нибудь приказаніе людямъ, они отвѣчаютъ "слушаемъ", а сами взглядываютъ на Фрица, какъ будто ожидая, чтобы тотъ сказалъ: быть по сему. Это опять меня бѣситъ. Часто мнѣ кажется, будто люди надо мной смѣются или поднимаютъ меня на смѣхъ, чуть только я поверну спину, и тогда я искоса поглядываю на Фрица, но не замѣчаю въ немъ никакого смѣха.
   Шарлотта взяла его за руку.
   -- Ты болѣнъ, Карлъ, сказала она; -- иначе ты не поддавался бы этимъ печальнымъ, лихорадочнымъ фантазіямъ
   -- Я самъ этого боюсь, замѣтилъ баронъ: -- дѣйствительно, меня какъ будто мучитъ лихорадка,-- лихорадка неотвязчиваго, назойливаго безпокойства. Конечно, я вездѣ и всегда одушевленъ стремленіемъ къ правдѣ, но одно стремленіе ничего не дѣлаетъ безъ помощи свѣтлаго ума, да и самый умъ еще слишкомъ слабъ, если ему не содѣйствуетъ постоянство, преслѣдующее шагъ за шагомъ опредѣленную цѣль. Благоразуміе запрещаетъ людямъ прыгать за идеалами. Нотъ въ этомъ-то и вся штука. Я умѣю только прыгать, но не ходить, потому что ходить я никогда не учился. Я не могу работать съ постоянствомъ, а Фрицъ можетъ.
   -- Будь же доволенъ, если онъ къ этому способенъ, сказала Шарлотта:-- никто не можетъ жить только одной своей жизнью, потому что въ этомъ смыслѣ никто не вправѣ считать себя цѣльнымъ человѣкомъ. Мы имѣемъ друзей собственно для того, чтобы черезъ нихъ сами могли совершенствоваться.
   -- Ты должна согласиться, отозвался баронъ,-- что и я всегда держался этого же образа мыслей. Нотъ почему я такъ горячо привязался къ Фрицу. Но развѣ ты осудишь меня зато, что я думаю немножко и о себѣ, что мнѣ вѣдь не совсѣмъ пріятно оставаться вѣчно на заднемъ планѣ? Неужели же я, нерѣдко считавшій себя способнымъ управлять большимъ государствомъ, не могу сладить съ клочкомъ земли въ половину квадратной мили протяженія? Да у меня по было бы ни капли самолюбія, если бы я позволилъ отвѣчать на этотъ вопросъ утвердительно. Я тебѣ еще не говорилъ, что сегодня ночью на мызѣ фонъ-Гся загорѣлась большая скирда хлѣба -- это уже третья въ короткій промежутокъ времени. 11 если ты обратишь вниманіе, что пожары начались въ газенбургскихъ имѣніяхъ и подходятъ къ намъ все ближе и ближе, то должна будешь согласиться съ ландратомъ, что здѣсь, вблизи насъ, находится голова человѣка, командующаго, по всей вѣроятности, множествомъ рукъ.
   -- И что этотъ злодѣй, зачинщикъ мятежа -- никто иной, какъ человѣкъ, спасшій тебѣ два раза жизнь? подсказала Шарлотта съ улыбкой укоризны.
   -- Я заслужилъ эту иронію своею необдуманностію, проговорилъ баронъ, цѣлуя руку сестры.
   На этотъ разъ Шарлотта одержала побѣду, хотя однако не могла еще успокоиться совершенно. Послѣ разговора съ братомъ, ея подозрѣнія противъ Туски пріобрѣли новую силу. Человѣкъ, обладавшій такимъ голосомъ, въ которомъ слова звучали словно удары молота,-- отрывисто, рѣзко, твердо, не могъ быть, но ея внутреннему убѣжденію, образцомъ искренности и честности, какимъ выставлялъ его д-ръ Урбанъ. Сколько же лицъ было у этого человѣка? Безъ всякаго сомнѣнія, пастору онъ показывался не въ томъ видѣ, въ какомъ его встрѣтилъ братъ Шарлотты. Однихъ онъ хотѣлъ обворожить мнимой искренностію обращенія, другимъ старался внушить къ себѣ уваженіе суровой наружностью.
   Быть можетъ, ни одно изъ этихъ лицъ ему не принадлежало, и въ такомъ случаѣ раждался вопросъ: кто же былъ въ дѣйствительности этотъ загадочный человѣкъ?!...
   

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ.

   Шарлотта видѣла, что въ этомъ ей трудно было разсчитывать на поддержку брата и потому она. повинуясь своему мучительному внутреннему безпокойству, рѣшилась сама продолжать свои изслѣдованія.
   Но какимъ образомъ заглянуть хоть разъ въ душу этого непроницаемаго человѣка, который, какъ она заключала по собраннымъ свѣдѣніямъ, былъ связанъ самой тѣсной дружбой съ Лео? Что сталось съ Лео, показывавшимся ей мелькомъ, и то изрѣдка, втеченіи уже многихъ недѣль?
   Въ одинъ день, когда вопросы эти особенно тревожили сердце Шарлотты, она взяла шаль, шляпку и отправилась въ домъ пастора.
   Былъ мрачный ноябрскій день. На дворѣ пасторскаго дома летали темные листья широковѣтвистыхъ орѣховыхъ деревьевъ; на колокольнѣ со скрипомъ вертѣлся флюгеръ. Въ домѣ все было тихо, глухо; госпожа Урбанъ, оставивъ чтеніе у окна, при свѣтѣ погасавшихъ сумерекъ, поспѣшила встрѣтить посѣтительницу и поранила ее необыкновенно плаксивымъ, разстроеннымъ видомъ своей наружности. Какъ обрадовалась пасторша появленію фрейлейнъ Шарлотты, которая -- увы!-- показывалась здѣсь такъ рѣдко. Фрейленъ представить себѣ не можетъ, какъ глубоко она -- мадамъ Урбанъ -- ее уважала, съ какимъ наслажденіемъ вглядывалась въ милыя, кроткія черты ея лица, когда сестра барона по воскреснымъ днямъ сидѣла въ церкви на почетномъ мѣстѣ, принадлежавшемъ баронской фамиліи! Чѣмъ же прикажетъ фрейленъ ее угощать? Чашку кофе -- сейчасъ, сейчасъ! Или, быть можетъ, не угодно ли будетъ благородной фрейленъ отвѣдать стаканъ согрѣтаго нива, такъ какъ на дворѣ стояла довольно непривѣтливая погода.
   При этомъ добрая женщина суетилась около Шарлотты, опрокинула два или три стула и просила Шарлотту извинить ее, если она, по своей недогадливости, не пригласила сѣсть на диванъ свою дорогую гостью.
   Шарлотта благодарила за все, и желала только усѣсться у окна вмѣстѣ съ хозяйкой. Вѣдь тамъ говорить гораздо удобнѣе. А гдѣ же молодые люди? Ихъ что-то не слышно.
   Госпожа Урбанъ была въ такомъ восторгѣ, что благородной фрейленъ угодно почтить своимъ разговоромъ ее -- бѣдную, необразованную женщину. Всѣ молодые господа были въ отсутствіи, воспользовавшись послѣобѣденнымъ досужимъ временемъ, такъ какъ докторъ находился въ отлучкѣ по своимъ дѣламъ. Генри и Вальтеръ, по всей вѣроятности, отправились въ домъ лѣсничаго, а Лео недавно вышелъ неизвѣстно въ какую сторону.
   Какъ только мадамъ Урбанъ пускалась въ разговоръ, не трудно было поддержать въ ней словоохотливость. Невзначай брошенное слово ободренія, участія или состраданія заставляло пасторшу говорить, говорить безъ умолку, ея обычнымъ задавленнымъ, слезливымъ голосомъ, при чемъ она, неизвѣстно какимъ образомъ переходила отъ одного предмета къ другому. Она разсказывала о томъ времени, когда была еще невѣстой; у ея отца, столичнаго портного, нѣсколько лѣтъ сряду проживалъ студентъ Урбанъ. О какомъ счастьи она мечтала, выходя замужъ за пастора, д-ра Урбана, котораго громадный умъ признанъ цѣлымъ свѣтомъ! И какъ горько ошиблась въ своихъ надеждахъ! Но кто-же виноватъ? О, она никого не обвиняла! Видно такъ Богу было угодно, что ея близнецы умерли. Но вмѣстѣ съ этими двумя ангелами навсегда улетѣло ея счастье.
   Да и чѣмъ виноватъ пасторъ, если его приводитъ въ отчаяніе мысль, что жена его -- притомъ существо, въ высшей степени невѣжественное -- такъ жестоко обманула его родительскія надежды? При своей необъятной учености онъ могъ бы сдѣлать еще болѣе блестящею карьеру, если бы все на свѣтѣ текло какъ по маслу. Еще недавно господинъ ландратъ сказалъ, что онъ надѣется видѣть доктора епископомъ, на что докторъ весьма остроумно замѣтилъ, что получитъ епископскую кафедру, по всей вѣроятности, въ тотъ самый день, въ который господинъ фонъ-Гей будетъ сдѣланъ министромъ духовныхъ дѣлъ и народнаго просвѣщенія. Господинъ фонъ-Гей и пасторъ такъ свыклись другъ съ другомъ, что послѣднее время почтя постоянно проводили вмѣстѣ. Господинъ фонъ-Гей, безъ всякаго сомнѣнія, человѣкъ весьма почтенный, хотя и шутитъ иногда довольно страннымъ образомъ; напримѣръ, говоритъ, что крестьянинъ вовсе не человѣкъ. Конечно, онъ самъ не вѣритъ тому, что говоритъ. Тяжкія, ахъ тяжкія времена теперь настали! Благородная фрейленъ не можетъ вообразить, какихъ тощихъ гусей люди доставляютъ на пасторскій дворъ -- кожа да кости! Настоящая бѣда съ ними! Докторъ запретилъ женѣ разъ на всегда принимать эдакую дрянь за годныхъ гусей, которыхъ обязаны давать крестьяне, а между тѣмъ у нея сердце разрывается на части, когда люди сами нерѣдко приходятъ къ ной въ такомъ жалкомъ, голодномъ видѣ? Особенно горькую нужду терпятъ бѣдные жители горной мѣстности,-- подальше, въ глубину лѣса. Тамъ-то нищета, Господи ты Боже мой! Не проходитъ дня, чтобъ эти оборванцы появлялись сюда цѣлыми слободами съ гвоздями, которые они продаютъ за безцѣнокъ. Но большею частію они просятъ милостыню и даже воруютъ, что попадется. Недавно -- при этомъ г-жа Урбанъ придвинулась ближе къ своей собесѣдницѣ и заговорила еще болѣе взволнованнымъ шопотомъ -- недавно вечеромъ къ намъ во дворъ явилась молодая дѣвушка тоже продавать гвозди, и ни за что не хотѣла отстать И представьте себѣ, благородная фрейленъ, когда эта по наружности очень бойкая крестьянка ушла, моя Урсула, также родившаяся въ той лѣсной мѣстности, сообщаетъ мнѣ, что то была дикарка Эва, сестра учителя, постоянно убѣгавшая изъ школы. Но что всего удивительнѣе -- эта дѣвушка поздно вечеромъ бродила у ограды, позади церкви, а ночью -- Урсула увѣряетъ, будто видѣла это своими глазами,-- стояла подъ окномъ господина Лео, которое, какъ вамъ извѣстно, находится вверху и обращено къ церковной оградѣ; дѣвушка эта разговаривала съ господиномъ Лео. Кромѣ васъ, я еще никому по говорила и приказала также Урсулѣ молчать, потому что господинъ Лео и господинъ Туски очень дружны между собою и мнѣ ни за что на свѣтѣ не хотѣлось бы кого нибудь изъ нихъ обидѣть. Ахъ, благородная фрейленъ, сколько же горя накопилось у меня, бѣдной на сердцѣ! Молоденькій баронъ -- извините, что я вамъ говорю это,-- тоже доставляетъ мнѣ много хлопотъ! Урсула имѣетъ пріятную наружность и часто очень сердится на вашего племянника, потому что онъ занимается ею, служанкой, болѣе, чѣмъ сколько это прилично для такого знатнаго господина. Я не думаю, чтобъ у него была какая нибудь дурная мысль. Боже избави! Но вѣдь отъ этого происходятъ безпрестанныя толки и неудовольствія, а отвѣчать за все должна я одна. За то я не могу достаточно нахвалиться моимъ Вальтеромъ, моимъ добрымъ ангеломъ, какъ я часто его называю. Но и онъ въ послѣднее время заставилъ меня пролить много, много горькихъ слезъ. Правда, я обѣщала ему не говорить о страданіяхъ его сердца, но вы такъ ангельски добры, кроткая, великодушная фрейленъ, и притомъ, быть можетъ, вы найдете для него какой нибудь совѣтъ или утѣшеніе. Онъ то и дѣло говоритъ теперь о любви, растерзанной душѣ я о могилѣ. Еще вчера я получила отъ него блѣдно-розовый бантикъ -- такъ какъ Вальтеру казалось, что эта святыня въ моихъ рукахъ будетъ сохраннѣе,-- и при этомъ бѣдный юноша просилъ меня, чтобы я, когда его опустятъ въ гробъ, положила ему этотъ бантикъ на сердце. Жениться на мой онъ не можетъ ни въ какомъ случаѣ, да притокъ бѣдняжка говоритъ, каждый разъ проливая горячія слезы, что онъ не смѣетъ и подумать о ея взаимномъ чувствѣ, что она для него слишкомъ прекрасна и знатна. Ахъ, добрая фрейленъ, какъ его жаль! Горе да и только, а вѣдь у этого юноши душа такая теплая и благородная! Неужели же, фрейленъ, вы уходите! Вѣроятно я наскучила вамъ моею болтовнею. Ужь какъ я разъ заговорю, то языкъ просто не хочетъ остановиться.
   Г-жа Урбанъ поспѣшно поднялась съ мѣста и принялась помогать Шарлоттѣ завернуться въ шаль, что, наконецъ, удалось послѣ многихъ неудачныхъ фасоновъ, какіе старалась придать добрая пасторша этой принадлежности дамскаго туалета. Г-жа Урбанъ были сильно опечалена своей неловкостью, но опять развеселилась, когда Шарлотта обѣщала извѣстить ее въ самомъ непродолжительномъ времени.
   Было уже очень темно, когда Шарлотта начала взбираться по горѣ замка, почти примыкавшей къ пасторскому двору съ задней его стороны. Плотно закутавшись въ шаль и не обращая большаго вниманія на хорошо знакомую ей дорогу, она шла скоро и вся отдалась мыслямъ, вызваннымъ въ ней словоохотливостію г-жи Урбанъ. И тѣмъ интереснѣе были свѣденія, добытыя Шарлоттой, что пасторша сказала больше, чѣмъ хотѣла. Короткая пріязнь между господиномъ фонъ-Геемъ и докторомъ, странная дружба, соединявшая Лео съ Туски, подозрительное появленіе молодой дѣвушки, любовь Вальтера къ Амеліи -- все это тревожно занимало голову Шарлотты. Бѣдный, бѣдный юноша! И такъ, Шарлотта не ошиблась, приписывая въ послѣднее время большимъ, голубымъ глазамъ мальчика особенное выраженіе. А эта маленькая Амелія! Нѣтъ, это ужь больше не была маленькая Амелія, хотя, конечно, она не могла подозрѣвать, какое важное значеніе нерѣдко пріобрѣтаютъ блѣднорозовые бантики, шаловливо вложенные товарищу невниныхъ игръ въ петлю сюртучка. Теперь надъ этимъ можно только посмѣяться, но кто знаетъ, придется ли смѣяться впослѣдствіи, когда юноша, возмужавъ тѣломъ и душой, сохранитъ тоже вѣрное, любящее сердце и въ немъ -- всю поэзію, всѣ мечты своей юности?
   Горькія, безотрадныя мысли смущали Шарлотту, Слезы полились у ней изъ глазъ, колѣна ея дрожали -- она опустилась на скамью, бѣлѣвшуюся въ темнотѣ густой аллеи, въ которой Шарлотта находилась въ эту минуту.
   Погрузись въ воспоминанія и рѣшительно забывая все, ее окружавшее, Шарлотта просидѣла неподвижно нѣсколько минутъ, какъ вдругъ раздались шаги и неясный шопотъ человѣческихъ голосовъ. Пораженная скорѣе неожиданностью, чѣмъ страхомъ, Шарлотта прижалась къ углу. Ночная темнота, распространявшаяся вокругъ, и черный цвѣтъ платья позволяли Шарлоттѣ надѣяться, что она не будетъ замѣчена проходившими. Шаги приближались медленно, голоса звучали явственнѣе -- особенно одинъ, болѣе глубокій, твердый голосъ, который Шарлотта слышала всего разъ и никогда не могла забыть. Сердце Шарлотты, не лишенное мужества, теперь начало стучать съ необыкновенной силой; она невольно притаила дыханіе; воя сознательная способность, казалось, сосредоточилась въ слухѣ.
   -- Не безпокойся, говорилъ болѣе жесткій голосъ,-- я вѣдь умѣю дѣлать звѣрьковъ ручными; сюда внизъ она не посмѣетъ явиться.
   -- Однако, чѣмъ же она заслужила подобную измѣну съ моей стороны? проговорилъ второй, необыкновенно чистый и звучавшій страстію голосъ.
   -- Ты говоришь вздоръ! Измѣна,-- что такое измѣна?! Кто преслѣдуетъ цѣль, долженъ изыскивать средства. Да притомъ, вѣдь мнѣ не зачѣмъ тебя называть по имени; ее могъ видѣть кто нибудь другой, знающій ее въ лицо, напримѣръ Іоганъ Брандтъ или кто другой изъ молодыхъ людей лѣсныхъ деревень. Очень вѣроятно, что оно такъ и случилось: вотъ это-то меня такъ и бѣситъ. Эдакая дура!
   -- Не ругай ее такъ обидно!
   -- Не бойся, не расплачется!
   -- Вотъ ты только что упомянулъ объ Іоганѣ Брандтѣ; пожалуйста, не дружись съ нимъ слишкомъ коротко.
   -- Почему же онъ тебѣ такъ не нравится?
   -- У него такіе алые, коварные глаза, какъ у собаки, которая собирается схватить за горло. Притомъ же онъ, право, глядитъ Іудой-христопродавцемъ.
   -- Нѣтъ, Іоганъ Брандтъ -- мужчина солидный.
   -- Да онъ не старше меня,
   -- Ну, и ты тоже взрослый молодецъ; однако, осторожнѣе, вотъ тутъ надо спуститься внизъ по двумъ ступенькамъ.
   Говорившіе такъ близко прошли мимо Шарлотты, что почти коснулись сл платья. Они спустились внизъ по лѣстницѣ; ихъ шаги и голоса были заглушены ночнымъ вѣтромъ, шелестѣвшимъ между сухими листьями.
   Шарлотта встала, нѣсколько минутъ прислушивалась въ темнотѣ и потомъ гораздо скорѣе продолжала свой путь къ замку.
   Она рѣшительно недоумѣвала, что подумать, чего бояться, однако немедленно пришла къ тому твердому заключенію, что не слѣдовало сообщать брату этихъ мрачныхъ загадокъ. Дѣйствительно, прежде чѣмъ она дошла до замка, ей удалось успокоить свое тревожно бившееся сердце, и баронъ, котораго уже начинало безпокоить продолжительное отсутствіе сестры, былъ встрѣченъ ея дружескимъ словомъ и улыбкой.
   

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ.

   На слѣдующій день Шарлотта, собираясь посѣтить лѣсничаго въ сопровожденія миссъ Джонсъ и обѣихъ дѣвочекъ, приказала запречь лошадей. Сегодня она была необыкновенно молчалива и предоставила самой наставницѣ справляться съ двумя молоденькими и капризными ученицами. Задача эта была, однако, не легка даже для энергической миссъ Джонсъ. Нерѣдко въ послѣднее время гувернантка находила, что очень трудно примѣняется на практикѣ ея золотое правило, гласившее, что учительница должна "стоять цѣлой головой выше своихъ ученицъ." Къ физическомъ отношеніи она должна была отказаться отъ этого удовольствія еще въ началѣ лѣта, такъ какъ Сильвія, оставивъ далеко позади себя Амелію, выровнялась, словно молодая ель, и, но мнѣнію миссъ Джонсъ, скоро могла запутаться локонами въ звѣздахъ. Но дочь лѣсничаго также быстро развивалась и въ умственномъ отношеніи. Съ непостижимой быстротой Сильвія усвоивала задаваемыя ей уроки; нельзя было даже сказать, что она ихъ учила; казалось, будто она все это уже знаетъ, или знала когда нибудь и теперь тоіько припоминаетъ прежнее. Миссъ Джонсъ трубила каждому, кто хотѣлъ ее слушать, что Сильвія -- "феноменъ." фрейленъ Шарлотта также удивлялась блестящимъ способностямъ дѣвочки, однако не желала выражать свое удивленіе такъ открыто. Она была убѣждена, что слишкомъ щедрыя похвалы рано или поздно приведутъ человѣка къ самообожанію и презрѣнію другихъ; Шарлотта думала даже, что даровитая дѣвочка уже теперь не была совершенно свободна отъ этихъ недостатковъ. Сильвія была одушевлена самымъ горячимъ чувствомъ состраданія къ бѣднымъ, больнымъ, словомъ, ко всему, что нуждалось въ помощи, особенно въ ея помощи. Но людямъ, превосходившимъ ее умомъ, образованіемъ или другими какими нибудь достоинствами, она не умѣла отдавать полной справедливости. Въ подобныхъ случаяхъ на ея шепчущія губы такъ и напрашивалась самонадѣянная фраза; "велика штука! И я это сдѣлаю!" Когда чьи нибудь заслуги удостоивались похвалъ, Сильвія положительно не могла соснуть цѣлую ночь.
   Напрасно Шарлотта своимъ кроткимъ, дружескимъ совѣтомъ старалась излечить ее отъ этого болѣзненнаго честолюбія. "Нѣтъ нѣтъ, ужь я такъ создана, оправдывалась дѣвочка, если бы я слышала, что кто нибудь сдѣлалъ крылья и полетѣлъ, то сама старалась бы сдѣлать себѣ такія же крылья -- или умерла бы отъ стыда." Ея соперничество въ особенности возбуждалъ Лео, котораго такъ же щедро расхваливалъ д-ръ Урбанъ, какъ ее миссъ Джонсъ. Сильвія на колѣняхъ просила миссъ Джонсъ выучить ее по гречески, но отвернулась съ досадой и презрѣніемъ, когда гувернантка съ сокрушеннымъ сердцемъ призналась, что по части греческаго языка она сама была не мудрѣе своей ученицы. Съ тѣхъ поръ -- какъ замѣчали нерѣдко другіе -- Сильвія исподтишка измѣряла взглядомъ Лео, какъ боецъ измѣряетъ своего противника. Разумѣется, Вальтеръ былъ отчасти правъ, говоря, что его сестра преклонялась внутренно только предъ однимъ Лео. Но гораздо болѣе бросалось въ глаза то обстоятельство, что Сильвія не любила кланяться никому, однако нисколько не находила страннымъ., если другіе всячески старались угождать ей. Дома она командовала отцомъ, теткой, братомъ и теперь ей вовсе не хотѣлось отстранять отъ себя ласки и угожденія, которыми всѣ старались окружить ее въ замкѣ, даже служанки, даже слуги, изъ которыхъ одного -- скромнаго молодого человѣка -- надобно было потихоньку удалить изъ замка, такъ какъ сдѣлано было наблюденіе, что этому юношѣ хорошенькія глазки Сильвіи угрожали положительнымъ сумашествіемъ. Эти побѣды надъ знатными и простыми, стариками и молодежью были тѣмъ удивительнѣе, что четырнадцати лѣтнюю Сильвію никакъ нельзя было назвать красавицей. Самые горячіе ея поклонники должны были согласиться, что рослая, стройная и гибкая ея фигура была пока еще лишена пріятной округлости формъ, что черты лица Сильвіи, безъ сомнѣнія очень выразительныя, были также очень неправильны, что ротъ ея никакъ нельзя было назвать миніатюрнымъ ротикомъ, наконецъ, что въ ней не было ровно ничего замѣчательнаго, кромѣ блестящихъ голубыхъ глазъ и темнорусыхъ волосъ, которые, живописно поднимаясь надъ широкимъ и низкимъ лбомъ, разсыпались обильными локонами вокругъ хорошенькой головки.
   Вообще въ этой дѣвочкѣ было что-то необыкновенно привлекательное, даже приковывающее; однако при этомъ слѣдуетъ сказать, что фрейленъ Амелію всѣ -- не исключая и самой Сильвіи -- считали несравненно прелестнѣе. Конечно. Амелія, подобно всѣмъ другимъ, старалась угождать Сильвіи, "а то дочь лѣсничаго привязалась къ миловидной дѣвочкѣ всею силою той безгранично нѣжной дружбы, какую способна питать старшая сестра къ младшей, которой превосходству она радуется и которую готова любить и защищать, какъ только можетъ. Эти отношенія казались тѣмъ оригинальнѣе, что обѣ дѣвочки были почти ровесницы. И какую отрадную картину представляли онѣ, прогуливаясь взадъ и впередъ по балкону, при чемъ Сильвія опускала свою руку на плечо Амеліи, тогда какъ Амелія съ невыразимой нѣжностью глядѣла своими кроткими, карими глазками въ выразительное лицо подруги и выслушивала ея слова почти съ благоговѣйнымъ вниманіемъ! Но потомъ онѣ вдругъ, по видимому, мѣнялось ролями, и бывали минуты когда Сильвія преклонялась предъ Амеліей, какъ предъ святыней и не могла достаточно налюбоваться ея очаровательной нѣжностью.
   Что же касается Шарлотты, то она была настроена теперь пасмурно, даже слишкомъ пасмурно и, конечно, имѣла на это -совершенно основательныя причины. Изъ тѣснаго кружка любимыхъ ею и любившихъ ее существъ она переносилась мысленно въ болѣе обширную сферу другихъ людей, которые, мало того, что не любили ни ее, ни близкихъ ея сердцу, но даже угрожали всѣмъ имъ страшными и постепенно приближавшимися бѣдствіями. Шарлотта ясно сознавала, что надобно было изготовиться къ опасности и попытаться отразить ее, но какъ за это взяться -- на это не дала ей отвѣта вся ночь, проведенная безъ сна, и вотъ почему Шарлоттѣ хотѣлось свидѣться съ вѣрнымъ другомъ, который неизмѣнно остался для нея образцомъ благоразумія, честности и мужества.
   Фрицъ Гутманъ было собирался уже сѣсть на лошадь, когда экипажъ съ дамами выѣхавъ изъ лѣса, повернулъ на открытое мѣсто передъ домомъ лѣсничаго. Но когда Шарлотта сказала, что ей необходимо переговорить съ Фрицомъ объ очень важныхъ предметахъ, лошадь опить была отведена съ конюшню.
   Въ то время, какъ тетушка Мальхенъ толковала миссъ Джонсъ о тяжелыхъ временахъ, а молодыя барышни отправились навѣстить сокола и ручнаго зайца, Шарлотта и лѣсничій прохаживались по широкой аллеѣ между обнаженными кустами смородины. Шарлотта говорила съ большимъ жаромъ, лѣсничій внимательно слушалъ, поникнувъ головою. Уже нѣсколько разъ сестра барона подносила платокъ къ своимъ глазамъ; лѣсничій также, по видимому, былъ растроганъ. До сихъ поръ она. ограничивался по временамъ какимъ нибудь отрывочнымъ замѣчаніемъ, но теперь, когда Шарлотта замолчала, Фрицъ сказалъ своимъ глубокимъ и нѣсколько дрожащимъ голосомъ;
   -- Благодарю васъ, великодушная фрейленъ, отъ всей души благодарю васъ за то, что вы сообщили мнѣ всѣ эти подробности. Что бы со мной ни случилось, я скажу всегда, что я горжусь вашимъ довѣріемъ. И такъ это обстоятельство, какъ вы видите, лично меня касающееся, тревожитъ меня всего меньше. Господинъ баронъ горячъ и суетится тамъ, гдѣ это вовсе не нужно. Но у него честное сердце, а въ этомъ случаѣ -- болѣе рѣдкомъ, чѣмъ думаютъ обыкновенно,-- голова всегда можетъ доискаться до правды. И притомъ такихъ двухъ людей какъ я и баронъ, дѣлившихъ впродолженіи цѣлой жизни и горе и радости пополамъ, сроднила непобѣдимая привычка, которую, по справедливости, называютъ второй натурой. Когда польетъ сильный дождь, намъ кажется, что онъ ужь не перестанетъ во вѣки, когда же безпрерывно свѣтитъ солнце, мы невольно думаемъ, что дождя быть не можетъ, а между тѣмъ все идетъ своимъ правильнымъ ходомъ и остается по старому. Природа знала, что дѣлала, вооружая людей привычкой, которая давитъ иногда, какъ солдатскій ранецъ а все же дѣйствуетъ благотворно. Да и что бы сталось съ нами, если бы мы постоянно хватались за новое, только потому и соблазняющее насъ, что оно ново? Можно ограничиться и спокойнымъ существованіемъ. Люди двадцати и тридцати лѣтъ отъ роду эта то не сознаютъ, а какъ перевалитъ пятый десятокъ, по неволѣ затвердишь эту истину, да если и забудешь ее, какъ нибудь невзначай, то опять таки къ ней вернешься. Такъ ли я говорю, фрейленъ?
   -- Дай Богъ, чтобъ это было такъ? сказала Шарлотта.
   -- Да, да, это правда -- вотъ что твердитъ мнѣ внутренній голосъ, рѣдко обманывавшій меня въ Жизни. Что касается Лео, я долженъ съ вами совершенно согласиться. Въ этомъ сынѣ моего брата есть примѣсь чужой крови, той дикой кропи, которую уже обнаруживалъ Антонъ и которая такъ обильно наполнила жилы моего племянника, что мнѣ часто кажется, будто онъ совсѣмъ не принадлежитъ къ нашему роду. Я не скажу этого никому, кромѣ васъ, потому что только вы одни можете понятъ какъ это мнѣ больно. Я видѣлъ Лео послѣ его болѣзни прошедшей осенью. Подстрѣленный олень не прячется въ чащѣ лѣса такъ боязливо, какъ мальчикъ избѣгаетъ всѣхъ насъ. Нотъ почему я отпустилъ его къ доктору Урбану съ такимъ сокрушеннымъ сердцемъ. Я не предчувствовалъ ничего хорошаго и сильно досадую на себя, что не отвѣтилъ тогда рѣшительнымъ отказомъ. Докторъ не имѣлъ на него благотворнаго нравственнаго вліянія, а теперь явился этотъ учитель чтобы еще болѣе подлить въ огонь масла.
   -- Вы должны поговорить съ Лео.
   -- Я боюсь, что это принесетъ мало пользы, замѣтилъ лѣсничій, качая головой:-- у меня не хватитъ достаточной твердости; не могу забыть, что онъ сирота, за котораго никто не вступится, если я буду неправъ въ отношеніи къ нему. И притомъ же, этотъ юноша слишкомъ ученъ для меня и говоритъ такія тонкія вещи, которыхъ я никакъ не могу взять въ толкъ.
   -- Но нельзя не предостеречь мальчика отъ угрожающей ему опасности, сказала Шарлотта.
   -- Конечно, отозвался лѣсничій,-- и поэтому я думаю, что вы должны переговорить съ нимъ, и чѣмъ скорѣе, тѣмъ лучше.
   -- Я?
   Шарлотта призадумалась на минуту и потомъ сказала взволнованнымъ голосомъ:
   -- Да, вы правы, мой другъ. Многому, очень многому вы можете научиться отъ женщины, и горе тому, кого въ подобныя минуты не поддерживаетъ участіе жены, сестры или матери! Все несчастіе этого юноши заключается въ томъ, что онъ, при страстности своей натуры и геніальномъ дарованіи, былъ лишенъ до сихъ поръ кроткаго, остерегающаго, сострадательнаго голоса матери. Но теперь, въ эту страшную минуту когда участіе матери для него такъ необходимо,-- у него есть мать, если только и могу принять на себя этотъ святой долгъ.
   -- Пусть благословитъ васъ небо! сказалъ лѣсничій.
   Раза два они прошли молча по аллеѣ. Потомъ, между ними завязался опять разговоръ о положеніи дѣлъ вообще и о томъ, что нужно было предпринять для усмиренія враждебнаго ропота крестьянъ, становившагося съ каждымъ днемъ явственнѣе и грознѣе. Узнавъ, какой лестный отзывъ сдѣлали о немъ ландратъ и пасторъ, лѣсничій расхохотался.
   -- Да, да, сказалъ онъ,-- я знаю здѣсь по сосѣдству многихъ молодцовъ, умѣющихъ, при свѣтѣ луны, зарядитъ и вы стрѣлять свое ружье въ королевскомъ лѣсу. Ко мнѣ они, конечно, не являются, а приходятъ только старухи да дѣти, собирающія на зиму хворостъ и сухія вѣтви. Когда я съ ними встрѣчаюсь, они говорятъ: здравствуйте господинъ лѣсничій!-- а дѣти протягиваютъ мнѣ свои маленькія, грязныя руки. Вѣдь вы знаете, что имъ незачемъ меня бояться и что -- пока въ кладовой тетушки Мальхенъ есть свинина и картофель -- никто не уйдетъ голоднымъ отъ нашей двери. Чтоже, вѣдь тутъ нѣтъ ничего дурнаго, и вы должны мнѣ въ этомъ случаѣ содѣйствовать по мѣрѣ силъ.
   Лѣсничій развилъ планъ, составленный имъ еще прежде. Что простое населеніе терпѣло страшную нужду, требовавшую помощи -- это было очевидно. Но этому, лѣсничій желалъ, чтобы Шарлотта стала во главѣ общества, въ когортъ должны были принимать участіе всѣ богатыя дома по сосѣдству. Общество обязывалось доставлять людямъ работу, если это было возможно, или отыскивать для мужчинъ занятія въ другихъ мѣстахъ и тѣмъ съ большимъ вниманіемъ слѣдить за обезпеченнымъ положеніемъ оставшихся дома женъ и дѣтей. Этимъ способомъ можно было надѣяться успокоить раздраженные голоса крестьянъ, вынужденные крайностью, и въ тоже время противодѣйствовать вліянію клеветниковъ и возмутителей, изъ которыхъ самымъ опаснымъ могъ быть учитель Туска.
   -- Я не знаю о господинѣ Туски больше того, что знаютъ о немъ люди, продолжалъ лѣсничій, его отецъ былъ пастухъ въ горной лѣсной мѣстности. Этотъ безнравственный и во всѣхъ отношеніяхъ дурной человѣкъ былъ окончательно развращенъ несчастной судьбой, въ которой, конечно, нужно винить его одного; онъ богохульствовалъ, проклиналъ весь свѣтъ и постепенно довелъ свою семью -- жену и дѣтей -- до послѣдней степени нищеты. Дѣти разбѣжались оттуда, какъ только выучились бѣгать, потому что другого исхода для нихъ не было. Не вина Туски, что онъ принадлежалъ къ этому семейству, однако, все таки это остается несчастіемъ, которое тяжело обрушилось на учителя. Когда мы встрѣчаемся, онъ глядитъ въ другую сторону, а если не можетъ увернуться, то притворяется, какъ будто прежде меня никогда не видѣлъ. Это уже сначала не расположило меня въ его пользу, потому что, но моему мнѣнію, никто не станетъ дичиться людей безъ причины. Впослѣдствіи я подмѣтилъ въ немъ столько непріятныхъ странностей, но въ особенности такъ много про него наслышался, что онъ мнѣ рѣшительно не понравился. До сихъ поръ я молчалъ, но такъ какъ ваши подозрѣнія уже во многомъ оправдываются, то я думаю, вамъ не мѣшаетъ знать и кое-что другое объ этомъ человѣкѣ.
   Затѣмъ Фрицъ Гутманъ продолжалъ обстоятельный разсказъ. Онъ не разъ слышалъ отъ самихъ дровосѣковъ, угольщиковъ, извощиковъ и нищихъ, что они отъ времени до времени -- вечеромъ, часто также около полуночи -- встрѣчались съ учителемъ въ лѣсу, на дорогѣ, въ трактирѣ, что онъ вступалъ съ ними въ бесѣду и при этомъ говорилъ довольно странныя вещи, что наконецъ по всей мѣстности ходила молва, будто тухгеймскій учитель умнѣе всѣхъ прочихъ людей и можетъ переноситься съ мѣста на мѣсто, не утруждая для этого ногъ.
   -- Подобныя басни, заключилъ лѣсничій, очень нравятся нашему суевѣрному народу, а учитель, какъ человѣкъ очень хитрый, конечно, старается извлечь изъ нихъ для себя всевозможную пользу.
   На этомъ разговоръ былъ прерванъ шумнымъ появленіемъ въ саду двухъ дѣвочекъ, не знавшихъ, что ужь дѣлать съ зайчикомъ, который больше не хотѣлъ ѣсть капусты, и съ соколомъ, такимъ же сердитымъ, какъ прежде. Впереди подругъ бодрымъ галопомъ несся Понто, фаворитъ лѣсничаго -- большая длинношерстая собака, которую шалуньи презабавно украсили гирляндами изъ высохшихъ цвѣтовъ и виноградныхъ листьевъ; бѣдное животное искало у господина защиты отъ своихъ мучительницъ.
   О продолженіи разговора нечего было и думать; притомъ, Шарлотта уже начертала себѣ планъ дѣйствій. Она твердо рѣшилась идти по дорогѣ, указываемой долгомъ, хотя бы дорога эта была усѣяна всѣми возможными трудностями и опасностями.
   

КНИГА ТРЕТЬЯ.

ГЛАВА ПЕРВАЯ.

   Прошло четыре недѣли послѣ этого разговора. Кругомъ царила уже зима, суровой рукой снявшая всѣ красоты тухгеймской мѣстности. На сѣромъ небѣ тяжко и лѣниво ползли непривѣтливыя тучи, которыя гналъ холодный какъ желѣзо вѣтеръ, привольно разгуливавшій надъ обнаженными полями и завывавшій въ безлиственномъ кустарникѣ. Наконецъ выпалъ снѣгъ,-- слишкомъ обильный снѣгъ для этой мѣстности; люди не могли себѣ припомнить, чтобы онъ когда нибудь прежде лежалъ въ лѣсу такимъ густымъ слоемъ. Зайцы и дикіе кролики, какъ жаловались крестьяне, забирались даже въ ихъ крошечные огороды и пожирали капусту изъ подъ снѣга. Лисицы еще никогда не были такъ хищны и дерзки: нерѣдко въ звѣздныя ночи можно было слышать ихъ вой. Въ дурныхъ предзнаменованіяхъ и примѣтахъ также не было недостатка. Незадолго до наступленія зимнихъ морозовъ страшная буря -- правда, не сопровождаемая молніей -- два раза съ силою обрушивалась на постройки одного изъ газенбургскихъ имѣній. Вокругъ полной лупы три ночи сряду была видна радуга; вороны летали даже въ полночь съ оглушительнымъ карканьемъ, а совы поднимали такой адскій крикъ, что при этомъ волосы у людей становились дыбомъ.
   Эти и подобные разсказы ходили по всей окрестности и обыкновенно вездѣ возбуждали лихорадочное любопытство. Тогда было трудное, голодное время. Да и почему же небо, тронутое страданіями человѣчества, не могло быть, наконецъ, раздражено этими земными бѣдствіями? Почему оно не могло обнаруживать своего гнѣва такимъ видимымъ образомъ?
   Другіе утверждали, что спасенія надобно искать въ работѣ. Поселяне, жившіе на тухгеймскихъ земляхъ, могли разсуждать объ этомъ съ спокойнымъ сердцемъ, зная, что въ случаѣ дѣйствительной крайности баронъ не оставитъ ихъ безъ помощи.
   Вотъ какими толками было занято крестьянское населеніе. Но внимательное ухо могло бы подслушать среди этихъ кроткихъ голосовъ другіе, далеко не въ такой степени попятные, хотя, быть можетъ, еще болѣе горячіе и усердные возгласы, отъ которыхъ на сердцѣ было еще тяжелѣе, чѣмъ отъ завыванія лисицъ или карканья сорокъ, летавшихъ вокругъ почернѣвшей и заросшей плющомъ тухгеймской колокольни.
   Въ узкой боковой двери этой колокольни вечеромъ въ началѣ декабря мѣсяца стоялъ учитель Тусни. Онъ здѣсь былъ чѣмъ-то занятъ, какъ показывала большая связка ключей, которыми онъ отъ времени до времени побрякивалъ съ нетерпѣніемъ. Однако, учитель, по видимому, медлилъ отпирать узкую дверь. Зоркіе глаза его, пробѣгая надъ могильными памятниками и крестами кладбища, часто поглядывали на калитку, продѣланную въ стѣнѣ пасторскаго двора, потомъ опять устремлялись на небо, гдѣ къ ночи собирались огромныя массы тучъ, угрожавшія скоро отереть ярко красную полосу, проходившую вокругъ всего горизонта,
   Сильный порывъ вѣтра завылъ вокругъ церкви, сметая густыми массами оледенѣвшій снѣгъ съ ея высокой и круто возведенной крыши. Двѣ три сороки, каркавшія повыше оконъ, поднялись на воздухъ и суетливо пытались опять спуститься на церковь. Туски долго глядѣлъ на эти летавшія черныя точки.
   -- И на какую жизнь, подумаешь, осуждено это бѣдное, голодное, холодное племя, бормоталъ онъ: -- а между тѣмъ, эти птицы бодро сопротивляются непогодѣ и испускаютъ радостный крикъ, когда имъ, наконецъ, удается пріютиться на крышѣ. Неужели же обнаженное, жалкое существованіе стоитъ такой борьбы, такихъ тяжелыхъ усилій? Что это за непостижимая энергія, захватывающая всю нашу плоть, когда мы заглядываемъ въ лицо смерти? Не говоритъ-ли она намъ ясно, что горькая дѣйствительность все-таки преслѣдуетъ насъ, хотя намъ и кажется, что мы съ нею покончили?
   По его задумчивой наружности вдругъ пробѣжалъ огонь необыкновеннаго одушевленія. Туски протянулъ руку, указывая на горизонтъ.
   -- Отъ этой дѣйствительности ты не можешь, не желаешь отказаться! вскричалъ онъ: -- слышишь-ли ты этотъ блѣдный призракъ умершаго дня! Ступай же въ вѣчность со всѣми страданіями и со всѣми счастливыми часами, изъ которыхъ ты не удѣлилъ намъ ни одного!
   Изъ черныхъ тучъ началъ падать снѣгъ, сначала медленно, потомъ быстрѣе и гуще. Туски вышелъ изъ подъ защищавшей его двери на кладбище и взглянулъ на калитку.
   -- Куда онъ запропастился? пробормоталъ учитель: -- пора ужь давно ему быть здѣсь, тѣмъ болѣе, что мнѣ сильно хочется его видѣть.
   Вдругъ позади Туски раздались шаги. Онъ обернулся и узналъ Лео.
   -- Богъ въ помощь, пріятель, закричалъ учитель,-- заставилъ же ты меня прождать здѣсь! Что такъ поздно?
   -- Я изъ замка, сказалъ Лео, отвѣчая какъ-то небрежно на дружеское привѣтствіе Туски.
   -- Ну, ну, пойдемъ, молодецъ, сказалъ Туски,-- тамъ лучше бесѣдовать, чѣмъ здѣсь, посреди этой метели. Смѣлѣе!
   Онъ отворилъ дверь и потомъ, когда они вошли, опять заперъ ее. Туски шелъ впереди по хорошо знакомымъ проходамъ и ступенямъ; такъ добрались они до узкаго пространства передъ органомъ, гдѣ учитель зажегъ два толстые, огарка. Скудные лучи пламени падали на ближайшія переводины и лѣстницы, тогда какъ внутрь церкви проникалъ только очень слабый отблескъ и глубина сіяла внизу, какъ открытая гробница.
   Туски сѣлъ къ органу и опытной, привычной рукой взялъ нѣсколько аккордовъ, которыхъ сильные переливы отозвались вверху шумнымъ эхомъ и въ одно мгновеніе наполнили отдаленнѣйшіе углы обширнаго пространства величественной гармоніей. Туски, по видимому, былъ глубоко погруженъ въ свою игру и совсѣмъ позабылъ о стоявшемъ возлѣ него товарищѣ. Лео положилъ свою руку на его плечо.
   -- Мнѣ нужно съ тобою переговорить, Конрадъ, сказалъ онъ.
   -- Говори.
   Онъ нагнулся къ Лео, снялъ съ клавишей свою лѣвую руку, а правою, оставшеюся на инструментѣ, бралъ тихія, дрожащія ноты.
   -- Сегодня мы находимся здѣсь съ тобою въ послѣдній разъ подъ предлогомъ музыкальныхъ уроковъ.
   -- Это почему?
   -- Мнѣ кажется, что наши все знаютъ.
   Туски быстро обернулся къ Лео.
   -- Что они знаютъ? Кто знаетъ? вскричалъ онъ съ тревожной горячностію.
   -- Я это замѣтилъ уже съ нѣкотораго времени, сказалъ Лео глухимъ, торопливымъ голосомъ. Всѣ они были необыкновенно добры ко мнѣ -- баронъ, дѣвочки, но особенно фрейлейнъ Шарлотта. Она взглянула на меня раза два съ такимъ выраженіемъ въ глазахъ, какъ будто хотѣла сказать мнѣ что-то очень важное. Но я постоянно показывалъ видъ, будто ничего не понимаю, такъ какъ я думалъ, что она хочетъ только, чтобъ я принималъ участіе въ устроиваемыхъ ею на рождество живыхъ картинахъ, которыми будутъ любоваться всѣ сосѣди. И до сихъ поръ старался увернуться отъ фрейлейнъ, но сегодня это было невозможно. Она схватила меня неожиданно за руку и сказала: "мнѣ хотѣлось бы съ вами поговорить". Потомъ мы усѣлись съ нею въ ея комнатѣ, и и, право, даже теперь хорошенько не знаю, какъ мы тамъ очутились.
   -- Ну? спросилъ Туски съ нетерпѣніемъ,-- что она говорила? что ей отъ тебя было нужно?
   -- Да я и самъ не знаю, сказалъ Лео, закрывъ глаза рукою: -- у нея такой прекрасный, чарующій голосъ. Сначала я вслушивался только въ одинъ этотъ голосъ. Она говорила о моей покойной матери, о моемъ отцѣ -- право, не помню, что именно. Но -голосъ звучалъ такъ кротко, такъ сострадательно, я бы цѣлую жизнь готовъ былъ его слушать. Я совершенно не обратилъ вниманіе на то, какъ все это было странно, и почему именно сегодня ей вздумалось объясняться со мною. Изъ этой безсознательности меня пробудило твое имя. Какъ она въ разговорѣ коснулась тебя -- рѣшительно не могу сказать, но когда она о тебѣ говорила, ея голосъ вдругъ сдѣлался рѣзкимъ, и нѣжное, блѣдное ея лицо приняло совершенно другое выраженіе. Она предостерегала меня отъ тебя и сказала, что не можетъ передать всѣхъ свѣденій, добытыхъ ею о тебѣ, потому что еще не знаетъ, какъ далеко ты посвятилъ меня въ свои тайны, и съумѣю ли я скрыть отъ тебя то, что она мнѣ скажетъ. Впрочемъ, этого она даже не требовала и объявила, что хотя бы я былъ врагомъ ея и всѣхъ ея родственниковъ, хотя бы я участвовалъ во враждебномъ противъ нихъ заговорѣ, ей все-таки не хотѣлось, чтобы я сдѣлался измѣнникомъ. Даже и дурное дѣло, прибавила она, не должно соединять съ вѣроломствомъ. Измѣны она отъ меня не требовала и не желала; но всякій человѣкъ, но ея словамъ, долженъ отказаться отъ дурного дѣла, если узналъ и убѣдился, что оно дѣйствительно дурно; вся цѣль этого разговора, сказала фрейлейнъ, заключалась именно въ томъ, чтобы обратить на этотъ долгъ мое вниманіе.
   -- Ну что жъ ты отвѣчалъ на все это? спросилъ Туски.
   -- Я рѣшительно не имѣлъ времени что нибудь отвѣтить, сказалъ Лео Переставъ говорить, она положила свою руку на мой поникнувшій лобъ, а когда я опять поднялъ голову, ея уже не было въ комнатѣ. Тогда я пробрался тайкомъ изъ той комнаты и изъ замка.
   -- На что же ты теперь рѣшился?
   -- На что же мнѣ рѣшаться? Что мнѣ еще дѣлать? кричалъ Лео, ломая себѣ руки: -- больше ничего, какъ отказаться отъ всякихъ дальнѣйшихъ благодѣяній этого семейства. О, Туски, у меня на сердцѣ давно уже было невыносимо тяжело и я доволенъ, что, наконецъ, между мной и тобой произошло это объясненіе. Я до сихъ поръ не осмѣлился заговорить первый; отъ этого уже въ началѣ останавливалъ меня какой-то внутренній голосъ,-- но теперь, теперь,-- о, это мучительно!..
   -- Ну такъ ступай, бросься къ ногамъ фрейлейнъ, и покайся во всемъ предъ барономъ; скажи ему: я не могу больше называться твоимъ сыномъ!
   -- И это невозможно. Я не хочу болѣе входить къ нимъ и выходить изъ ихъ дома, какъ шпіонъ.
   -- Конечно, лучше измѣнить другу.
   -- Я этого еще не дѣлалъ.
   -- А если и сдѣлаешь, то -- беру въ свидѣтели небо -- жестоко раскаешься, грозно сказалъ Туски.
   Онъ схватилъ Лео за оба плеча. Жилы его высокаго, далеко выгнутаго лба напряглись и стали толсты, какъ древесныя вѣтви; его глаза подернулись кровью.
   -- Я знаю, что ты очень силенъ, сказалъ Лео спокойно,-- ты могъ бы здѣсь же убить меня, прежде чѣмъ кто нибудь подоспѣетъ ко мнѣ на помощь; однако, я не боюсь тебя,
   Туски оставилъ плечи Лео и опустилъ на руку спою голову. Порывъ злобнаго раздраженія также быстро его оставилъ, какъ прежде овладѣлъ ямъ. На суровомъ, энергическомъ лицѣ Туски появилось выраженіе тяжелой грусти и душевнаго страданія. Его твердый голосъ звучалъ необыкновенно мягко, когда онъ тихо сказалъ Лео.
   -- Послушай, меня терзаетъ, невыносимо грызетъ мысль, что ты хочешь меня оставить,-- да, меня оставить ради этихъ богатыхъ счастливцевъ. Они все имѣютъ въ изобиліи -- свѣтъ и теплоту, одежду и пищу для души и тѣла, солнце и любовь,-- а мнѣ судьба послала одного тебя. Для тебя я бы могъ лечь подъ копыта дикихъ лошадей, по каплямъ пролить всю свою кровь. Ты это знаешь, хотя я никогда тебѣ этого не говорилъ, хотя завтра мнѣ самому будетъ стыдно отъ такого признанія. И ты хочешь меня оставить. Вотъ что крѣпко обидно!
   -- Я не могу и не хочу тебя оставить, сказалъ Лео, схвативъ Туски за обѣ руки,-- о, никогда, клянусь тебѣ! Но возьми же съ моей души бремя этой черной измѣны, этой отвратительной неблагодарности! ко мнѣ они были всегда добры. Ихъ тяготитъ проклятіе человѣчества, но оно остановится у меня въ горлѣ.
   -- Бѣдный юноша, сказалъ Туски, нѣжно приглаживая черные волосы мальчика, оттѣнявшіе его прекрасный лобъ,-- бѣдный, бѣдный юноша! И ты не избѣжалъ этихъ страданій.
   Лео поникъ головою и мрачно глядѣлъ въ землю. Слова друга пробудили всѣ дикія страсти его души и наполнили восторженнымъ угаромъ его горячую голову. Но потомъ его лобъ опять почувствовалъ прикосновеніе мягкой, нѣжной женской руки, и опять въ его ушахъ прозвучалъ тихій, сострадательный голосъ, отъ котораго болѣзненно зарыло сердце юноши.
   -- О, Конрадъ, умолялъ онъ,-- уйдемъ прочь,-- прочь отсюда, куда хочешь; даже въ вѣчное жилище человѣческаго горя.
   -- Нѣтъ Лео, уіідтіі -- по моему значитъ отказываться отъ своей цѣли. Я ничего не боюсь. Быть можетъ, эта великодушная дама отчасти и догадывается о нашихъ замыслахъ, но пусть ее себѣ догадывается. До сихъ поръ никто не находилъ того замка, которымъ я запираю ротъ нашимъ братьямъ; конечно, сама фрейлейнъ еще не сдѣлала подобнаго открытія,
   -- Она называла также по имени твою сестру; я не совсѣмъ понялъ, была ли фрейлейнъ въ Танненштедтѣ, но я, по крайней мѣрѣ, думаю, что она была тамъ.
   -- И, по всей вѣроятности, очень недавно, можетъ быть, даже сегодня.
   -- Право, не знаю.
   Туски задумчиво опустилъ голову.
   -- Если такъ, сказалъ онъ, то она, дѣйствительно, могла кое-что пронюхать.
   -- Ты не довѣряешь Эвѣ?
   -- Отчасти, но я не могу безъ нея обойтись. Она хитра, проворна, рѣшительна, и въ цѣломъ свѣтѣ боится одного меня. Это обстоятельство все-таки можетъ служить гарантіей, правда, не вполнѣ достаточной. Теперь Она іюни видитъ меня еще сильнѣе. Ну, ну, чего жъ ты покраснѣлъ, пріятель? Вѣдь ты же невиноватъ, что глупая дѣвчонка являлась сюда. Или, быть можетъ, ты не все мнѣ сказалъ, Лео?
   -- Нотъ еще вздоръ! Я ни прежде, ни послѣ не видѣлъ ее и не говорилъ съ нею.
   -- Этого-то она мнѣ и не хочетъ простить, сказалъ Туски,-- и могъ бы легко укротить ея гнѣвъ, взявши опять тебя съ собою.
   -- Ну что жъ, побалуй ее, замѣтилъ Лео,-- развѣ ты думаешь, что я ребенокъ или что Эва такъ опасна?
   Туски расхохотался.
   -- Конечно, я думаю то и другое, сказалъ онъ,-- твоя кровь горяча, а въ жилахъ Эвы течетъ вѣдь не сыворотка. Ноты долженъ оставаться чистымъ, какъ полированная сталь. Берегись перваго пятна, Лео: за первымъ пятномъ скоро послѣдуютъ другія. Ну, теперь, товарищъ, отправляйся домой, и скажи своему пастору, что ты взялъ урокъ музыки, и что мы сегодня пустили въ ходъ генералъ-басъ. И выбрось изъ своей головы всякій вздоръ. Ступай!
   Лео остановился за оградой. Снѣгъ пересталъ падать. Земля была спокойна и холодна, какъ трупъ. Когда онъ сошелъ внизъ по горѣ, вдругъ полились мощные звуки органа. Но завывавшій вѣтеръ порвалъ эту гармонію на отдѣльные тоны: казалось, будто призраки летали по землѣ на черныхъ тучахъ и окликали другъ друга словами, непостижимыми для смертнаго.
   

ГЛАВА ВТОРАЯ.

   Во дворъ замка быстро въѣхали сани, запряженныя двумя плотными лошадьми. Сидѣвшій въ нихъ мужчина высоко поднялъ воротникъ своей шубы и нахлобучилъ почти на самыя глаза мѣховую шапку, отчего очки, украшавшіе его носъ, блестѣли посреди глубокаго мрака
   -- Это Гей, вскричалъ баронъ съ нѣкоторымъ безпокойствомъ,-- этотъ господинъ рѣдко являлся ко мнѣ съ пріятными извѣстіями что-то онъ сообщитъ мнѣ теперь?
   -- Я знало все! сказалъ онъ входящему гостю.
   -- Ничего вы не знаете, отозвался ландратъ, раскланиваясь передъ Шарлоттой, и подавая барону спою окоченѣвшую руку. Дѣло несравненно хуже, чѣмъ говорятъ газеты.
   Господинъ фонъ-Гей бросился въ совершенномъ изнеможеніи на мягкій стулъ предъ каминомъ.
   -- Но мы, мы! Чтоже съ нами наконецъ будетъ?
   -- Да ужь въ случаѣ бѣды, будемъ хлопотать сами о себѣ, отвѣчалъ баронъ.
   -- Легко сказать сами о себѣ! вскричалъ ландратъ,-- вы не хотѣли меня слушать, но скоро, я боюсь даже очень скоро, вы убѣдитесь, что мы стоимъ на вулканѣ.
   -- Я думаю, любезный Гей, что вы рисуете себѣ положеніе вещей слишкомъ мрачно, сказалъ баронъ. Согласенъ, что мы окружены крикунами, по кричать еще вовсе не значитъ дѣйствовать, и люди пріобрѣтаютъ смѣлость только въ томъ случаѣ, когда во главѣ ихъ стоитъ отважный, энергическій коноводъ. Откуда же они его достанутъ? Немногія смышленыя головы, которыя могутъ найтись здѣсь, безъ всякого сомнѣнія будутъ насъ поддерживать. Нѣтъ нѣтъ, намъ рѣшительно нечего бояться.
   Шарлотта слѣдила за этимъ разговоромъ съ самымъ напряженнымъ вниманіемъ, ясно отражавшимся на ея нѣжномъ, блѣдномъ лицѣ. Какое-то важное, рѣшительное слово, казалось, просилось на ея губы; она сдѣлала быстрое движеніе, какъ бы желая говорить. Но въ это самое мгновеніе кто-то въ передней громко спросилъ о баронѣ. Въ комнату, по слѣдамъ слуги, вошелъ докторъ Урбанъ.
   Одного взгляда было достаточно, чтобы замѣтить на лицѣ пастора тревожное волненіе, плохо клеившееся съ его обычнымъ холоднымъ спокойствіемъ.
   -- Я пришелъ сюда съ довольно странными извѣстіями, сказалъ онъ, торопливо и почти небрежно кланяясь присутствующимъ. Около часа тому назадъ меня увѣдомили, что крестьяне затѣяли въ питейномъ заведеніи какое-то дикое совѣщаніе между собою. Я счелъ своимъ долгомъ привести людей къ тишинѣ и порядку. Отправляюсь въ указанное мѣсто. Но какую картину я засталъ тамъ, господа!... Эдакаго скотскаго огрубѣнія, эдакой наглости я представить себѣ никогда не могъ. Напрасно старался я заговорить. Дикій шумъ, сатанинскій свистъ ивой -- вотъ привѣтствія, которыми меня встрѣтили. И кто же, какъ бы вы думали, господинъ баронъ, благородная фрейлейнъ, господинъ фонъ-Гей, кто начальствуетъ этой шайкой буяновъ? Кто такой, если только меня не обманывали зрѣніе и слухъ -- сдѣлался, безъ всякого сомнѣнія, душою бунта?
   -- Учитель Туски, вскричала Шарлотта, я давно это знала.
   Она встала со стула и выпрямилась предъ собесѣдниками, глядѣвшими на нее изумленными глазами.
   -- Я давно это знала, повторила она, но до сихъ поръ молчала, во-первыхъ изъ ложнаго великодушія, какъ я это теперь хорошо вижу, во-вторыхъ потому, что не имѣя подъ руками никакихъ доказательствъ, не надѣялась побѣдить вашу упрямую близорукость.
   -- Да, да, сказалъ баронъ, ты еще тогда это говорила, помните ли вы, господинъ докторъ? и спрашивалъ ваше мнѣніе объ этомъ господинѣ, и вы восхвалили его до небесъ.
   -- Онъ обманулъ меня, также точно какъ и всѣхъ насъ, за исключеніемъ благородной фрейленъ, пробормоталъ докторъ Урбанъ.
   -- Ну, да чего все онъ наконецъ хочетъ, чего хотятъ люди? спросилъ баронъ.
   -- Я не знаю, сказалъ докторъ Урбанъ. Что тутъ можно было разобрать, когда въ одно и тоже время заорали двадцать или тридцать неистовыхъ голосовъ? Притомъ, я весьма натурально не замедлилъ уйти, какъ только увидѣлъ, что мое присутствіе еще болѣе увеличивало безпорядокъ. Я поспѣшилъ къ вамъ съ этимъ извѣстіемъ, желая предупредить появленіе здѣсь самихъ буяновъ.
   -- Ну этого они не посмѣютъ сдѣлать! вскричалъ баронъ.
   Докторъ Урбанъ пожалъ плечами.
   -- Вонъ они! громко сказала Шарлотта.
   Въ сѣняхъ дома раздались громкіе, хриплые голоса, вызывавшіе барона, тогда какъ Христіанъ, старый камердинеръ, напрасно кричалъ своимъ сердитымъ, пискливымъ голосомъ, чтобы его выслушали.
   Ландратъ и пасторъ повернули другъ къ другу блѣдныя, испуганныя лица; глаза Шарлотты были устремлены на брата, котораго лобъ покрылся краснымъ облакомъ гнѣва. "л" сверкавшими глазами баронъ быстро направился къ двери.
   -- Что ты хочешь дѣлать? вскричала Шарлотта, преграждая ему дорогу.
   -- Защищать святость моего домашняго очага! сказала, баронъ, пытаясь отстранить сестру.
   Раздался новый шума..
   -- Онъ дома! онъ долженъ быть дома! кричали голоса.
   -- Впусти ихъ и говори съ ними спокойно! умоляла Шарлотта.
   -- Ну чтожь, пожалуй!
   Онъ отворилъ дверь и, оставаясь на on порогѣ, закричалъ:
   -- Кому я здѣсь нуженъ?
   -- Мы пришли отъ имени общины, отвѣчалъ одинъ голосъ, и желаемъ имѣть объясненіе съ господиномъ фонъ-Тухгеймомъ.
   -- Войдите, сказалъ барона..
   Въ комнату вошелъ Туски, сопровождаемый еще двумя мужчинами. Другіе съ тревожными лицами толпились у двери. Твердыми шагами Туски подошелъ ближе и остановился у камина предъ собесѣдниками, которыхъ еще прежде согнала съ мѣстъ произшедшая суматоха.
   -- Что вамъ угодно? спросилъ баронъ.
   -- И осмѣливаюсь предложить вамъ требованія, единогласно утвержденныя въ настоящемъ собраніи общины.
   -- Я также принадлежу къ общинѣ, сказалъ баронъ съ ироніей,-- былъ іи поданъ мой голосъ?
   -- Мы пришли сюда именно для того, чтобы испросить ваше согласіе, отвѣчалъ Туски съ невозмутимымъ спокойствіемъ:-- наши требованіи такого рода, что вы не можете на нихъ не согласиться.
   -- Это почему?
   -- Ваше собственное чувство справедливости не позволитъ вамъ пользоваться по отношенію къ намъ тѣми преимуществами, который рѣшительно ни на чемъ не основываются.
   -- Ваши требованія?
   -- Заключаются въ желаніи получить то, чѣмъ всегда владѣли предки. И онъ подалъ барону исписанный кругомъ листъ бумаги.
   Баронъ быстро вскочилъ на ноги и произнесъ съ твердостью.
   -- Такъ скажите же вы тѣмъ крикунамъ, которые выбрали васъ своимъ представителемъ, что требовать отъ честнаго человѣка того, что можетъ сдѣлать только государство путемъ законодательства, по моему просто безумно. Во-вторыхъ скажите имъ, что я уже около тридцати лѣтъ изыскиваю средства къ отмѣненію всего, вами сказаннаго, и что, слѣдовательно, я одинъ сдѣлалъ болѣе для рѣшенія этого вопроса, чѣмъ всѣ вы, вмѣстѣ взятые. И въ третьихъ, скажите вы имъ, что всякаго человѣка, который вздумалъ бы угрозами вымогать отъ меня то, на что я съ радостью согласился бы добровольно, я буду считать разбойникомъ, врывающимся въ мой домъ ночью, и постараюсь принять его согласно съ этимъ мнѣніемъ. Скажите вы это бѣднымъ людямъ, и на сегодняшій день довольно съ васъ этого объясненіи.
   -- Молодой человѣкъ, вскричалъ д-ръ Урбанъ, вы съ самаго начала обманули всѣхъ насъ своей фальшивой наружностью, но изъ этой комедіи вы ровно ничего не выиграете.
   -- Очень можетъ быть, сказалъ Туски, но я надѣюсь продолжать ее такъ долго, что еще успѣю разоблачить и вашу непроницаемость, господинъ пасторъ.
   -- Довольно! вскричалъ баронъ:-- мнѣ надоѣла вся эта болтовня. Идите, господинъ Туски и унесите съ собой убѣжденіе, что вы жестоко обманулись въ своей надеждѣ меня напугать.
   -- И не имѣлъ ни надежды, ни желанія испугать васъ, повѣрьте мнѣ! Напротивъ, я желаю вамъ совершенно спокойной ночи. Пойдемъ, друзья!
   Туски направился къ двери. Здѣсь онъ долженъ былъ проходить мимо Шарлотты, которая впродолженіи разговора, по видимому, нарочно перешла на это мѣсто. Когда Туски находился очень близко къ ней, Шарлотта сказала ему такимъ тихимъ голосомъ, что только одинъ учитель и могъ ее слышать.
   Вспомните о вашей дряхлой матери!
   -- Умерла сегодня утромъ, также тихо проговорилъ онъ,-- пусть мертвецы хоронятъ мертвыхъ!..
   Передъ замкомъ, вѣроятно, стояла еще толпа людей, потому что когда Туски вышелъ, за дверью поднялся безпорядочный крикъ, скоро умолкнувшій въ дальнемъ разстояніи.
   Прошло нѣкоторое время, пока собесѣдники, собравшіеся въ замкѣ, могли подавить въ себѣ гнѣвъ, замѣшательство и страхъ, чтобы съ должнымъ спокойствіемъ приняться за обсужденіе вопроса, какъ поступать при подобныхъ обстоятельствахъ. Ландратъ рѣшительно держался того мнѣнія, что надобно рыло арестовать Туски вмѣстѣ съ другими главными буянами и, такимъ образомъ, прекратить суматоху въ самомъ зародышѣ. Баронъ никакъ не хотѣлъ на это согласиться.
   Пасторъ всѣми силами поддерживалъ мнѣніе дандрата. Преслѣдуемый доводами барона, д-ръ Урбанъ долженъ былъ, наконецъ, сознаться, что, но своимъ отношеніямъ къ крестьянскому населенію, онъ не считалъ себя въ безопасности.
   Баронъ измѣрилъ его полу-изумленнымъ, полу-презрительнымъ взглядомъ.
   -- Дѣйствительно, очень жаль, сказалъ онъ, если вы господинъ докторъ, котораго само призваніе обязываетъ расточать одни благодѣянія, не могли пріобрѣсти сочувствія вашихъ прихожанъ. Послѣ этого что же можемъ сдѣлать мы, неимѣющіе особаго нрава разсчитывать на ихъ признательность, благодаря нашему привилигироваиному положенію?
   Гости откланялись. Ландратъ сидѣлъ уже въ своихъ саняхъ, когда къ нему подошелъ д-ръ Урбанъ.
   -- Не сумашествіе ли это? пробормоталъ пасторъ, значительно кивая головой на замокъ.
   -- Положительное сумашествіе, отвѣчалъ господинъ фонъ-Гей, но я-то вѣдь еще не рехнулся. Ради насъ самихъ, мы не должны позволить ему хлебать ту кату, которую out. самъ себѣ заварилъ. Я сейчасъ же ѣду въ городъ во всю лошадиную прыть и приму нужныя мѣры.
   -- Могу ли я на это разсчитывать?
   -- Всесовершенно.
   Лаидратъ, взявъ возжи изъ рукъ своего кучера, пустился внизъ по горѣ съ такой быстротою, какъ будто позади его по блестящему снѣгу бѣжала огромная стая голодныхъ волковъ. Пасторъ поплелся въ деревню. По его согнутой спинѣ и трусливому выраженію лица трудно было бы узнать этого, прежде высокомѣрнаго человѣка.
   Паровъ же сталъ ходить быстрыми шагами по обширной комнатѣ и, но видимому, старался побѣдить свое внутреннее волненіе. Съ глубоко-грустнымъ видомъ Шарлотта глядѣла на своего брата. Она замѣчала, что противорѣчіе между убѣжденіемъ и склонностью, между головой и сердцемъ,-- противорѣчіе, составлявшее болѣзнь всей его жизни, въ эту важную критическую минуту было еще неразрѣшимѣе.
   -- Карлъ, сказала она -- при этомъ кроткій голосъ ея былъ очень твердъ и спокоенъ -- ты долженъ подумать о самомъ энергическомъ отпорѣ; будь твердо убѣжденъ, что этотъ человѣкъ затѣялъ серьезную, трагическую борьбу.
   -- Ну, этого онъ не посмѣетъ, сказалъ баронъ.
   -- Я повторяю тебѣ, онъ затѣялъ серьезную, трагическую борьбу. Я всегда считала его на это способнымъ, представляя его себѣ при такихъ или подобныхъ обстоятельствахъ. Сегодня вечеромъ я убѣдилась въ этомъ непоколебимо. Этотъ человѣкъ дѣйствуетъ послѣдовательно, безжалостно и сторонится только передъ другой, болѣе значительной, чѣмъ онъ, силой. Можно ли было замѣтить по его словамъ и наружности, что сегодня утромъ умерла его мать?
   -- Въ самомъ дѣлѣ? разсѣянно произнесъ баронъ.
   -- А между тѣмъ онъ ее любилъ, продолжала Шарлотта, какъ бы говоря сама съ собой,-- я даже готова въ этомъ поклясться. Вчера я въ первый разъ видѣла въ Танненштедтѣ эту хромую, разбитую параличомъ старуху, которая десять лѣтъ по вставала съ постели. Онъ постоянно окружалъ ее самой внимательной сыновней заботливостью, онъ дѣлалъ для нея все, что позволяли ему собственныя силы, даже болѣе,-- я узнала это отъ мѣстныхъ жителей, отъ самой сестры Туски, которая вовсе не была расположена хвалить брата. Но теперь, теперь, выходя изъ комнаты, онъ сказалъ мнѣ, что его старая мать умерла,-- умерла сегодня, и сказалъ такъ спокойно, такъ холодно, такъ невозмутимо,-- о, это ужасно, ужасно!
   Шарлотта съ трудомъ преодолѣла, невольную дрожь и продолжала болѣе спокойнымъ голосомъ.
   -- Мы должны подумать о мальчикахъ. Карлъ, нельзя оставлять ихъ теперь въ деревнѣ посреди всевозможныхъ опасностей и обольщеній.
   -- Обольщеній? повторилъ баронъ,-- что ты хочешь этимъ сказать?
   Въ это самое мгновеніе между людьми, столпившимися у балюстрады, произошла какая-то давка и послышались крики. Чей-то запыхавшійся и испуганный голосъ убѣждалъ:
   -- Пропустите меня поскорѣе, ради самого Господа!
   Въ переднюю очертя голову бросилась молодая дѣвушка, въ которой Шарлотта сейчасъ же узнала сестру учителя. На дѣвушкѣ было мокрое и мѣстами изорванное платье; ея сапоги были покрыты плотно замерзшимъ снѣгомъ; съ длинныхъ, черныхъ и отчасти скомканныхъ волосъ, каплями сбѣгала вода; ея сѣрые глаза безпокойно озирали всю комнату и остановились на Шарлоттѣ.
   -- Что тебѣ здѣсь нужно, дитя мое? спросила Шарлотта, подходя къ ней ближе.
   -- Успокойся, соберись съ мыслями и говори, сказала Шарлотта, взявъ ее за холодную руку.
   -- Мой братъ съ господиномъ Лео..... При этомъ Эва разразилась рѣзкимъ, болѣзненнымъ хохотомъ и, какъ трупъ, повалилась на руки миссъ Джонсъ и одной изъ служанокъ, привлеченныхъ сюда любопытствомъ.
   -- Надобно отнести ее въ комнату, сказала Шарлотта.
   Спустя нѣсколько минутъ она опять возвратилась къ брату и лѣсничему.
   

ГЛАВА ТРЕТІЯ.

   Между тѣмъ, какъ все успокоилось, Туски сидѣлъ за столомъ, близь печки, и неподвижно глядѣлъ на пылающіе уголья. Онъ отдыхалъ въ томъ самомъ домикѣ, гдѣ его принимали всегда, какъ друга, гдѣ ласки и любовь женщины смягчали его суровыя думы. Молодая вдова и ея сестра суетливо хозяйничали въ хижинѣ и тѣни ихъ то безобразно выростали до потолка, то вдругъ являлись ни бѣлой стѣнѣ рѣзко очерченными силуэтами. Старые шварцвальдскіе часы грустно выводили свой однообразный тикъ-такъ; на дворѣ, вокругъ хижины, завывалъ вѣтеръ.
   Все это Лео видѣлъ и слышалъ уже довольно долго, прежде чѣмъ ему удалось совершенно ясно припомнить себѣ, какимъ образомъ онъ здѣсь очутился. Наконецъ, онъ нѣсколько приподнялся на рукѣ. Туски, услышавшій этотъ легкій шорохъ, всталъ съ своего мѣста и подошелъ къ кровати.
   -- Какъ поживаешь, Лео? спросилъ онъ.
   Этотъ вопросъ заставилъ юношу окончательно очнуться.
   -- Что такое случилось? какимъ образомъ ты здѣсь? вскричалъ онъ и въ слѣдующее Затѣмъ мгновеніе вскочилъ съ постели. Онъ чувствовалъ еще сонную неловкость въ членахъ, но не обращалъ на это вниманія. Глаза его впились въ мрачное лицо Туски Судорожно схватилъ онъ руку своего друга.
   -- Я не виноватъ, Туски! Я торопился, какъ только могъ, но сегодня стемнѣло такъ скоро, что я не могъ далѣе идти. Ну, что же случилось?
   -- Я все, все тебѣ разскажу, сказалъ Туски,-- только не теперь. Мнѣ нельзя медлить ни одной секунды -- я долженъ уйти.
   -- И я съ тобою.
   -- Невозможно!
   -- Да, да, подтвердилъ Лео еще съ большимъ жаромъ,-- я иду съ тобою, какое мнѣ дѣло куда! У пеня здѣсь больше нѣтъ родины; я разстался навсегда съ домомъ барона.
   Туски призадумался.
   -- Это невозможно, сказалъ онъ,-- у тебя не хватитъ силъ. Д-ръ Урбанъ и ландратъ преслѣдуютъ меня по пятамъ. Я долженъ спасаться, а ты едва-едва можешь держаться на ногахъ.
   -- Я могу сдѣлать все, что долженъ! рѣшительно сказалъ Лео,-- и чувствую, что мои силы совершенно освѣжились.
   Туски положилъ обѣ руки на его плеча и проговорилъ сквозь зубы:
   -- А тебя я также не отдамъ.
   Потомъ онъ обратился съ улыбкой къ хозяйкѣ:
   -- Онъ хочетъ идти со мною,-- ну, и пусть идетъ,-- ты же распорядись поскорѣй относительно закуски. А ты, Катя, стань въ караулъ передъ дверью и смотри не зѣвай!
   У Кати глаза были заплаканы; ей, повидимому, пріятнѣе было бы оставаться въ хижинѣ, однако она повиновалась безпрекословно.
   -- Какого горя натерпится эта бѣдная Катя! замѣтила вдова, подавая на столь хлѣбъ, масло и вишневую настойку.
   Туски не отвѣчалъ. Онъ убѣждалъ Лео хорошенько подкрѣпить себя для предстоявшаго имъ далекаго пути въ зимнюю ночь, а самъ укладывалъ съѣстные припасы и бѣлье въ истертую сумку, отысканную хозяйкой гдѣ-то въ углу хижины.
   -- Я готовъ, сказалъ Лео.
   Въ это самое мгновеніе дверь со стукомъ отворилась и Катя закричала неистовымъ голосомъ:
   -- Они идутъ! Я хорошо ихъ видѣла, когда луна засвѣтила изъ-за лѣса.
   И, рыдая, какъ маленькое дитя, она повисла у него на шеѣ. Туски старался оттолкнуть ее отъ себя и сказалъ суровымъ голосомъ:
   -- Ну, оставь же, оставь Катя! Полно дурачиться! Ну, прощай же! А ты возьми и успокой ее! Попытайся задержать здѣсь моихъ гонителей и заведи ихъ въ ту трущобу -- знаешь? Ну, прощайте!
   И, вырвавшись изъ объятій Кати, онъ поспѣшно оставилъ хижину въ сопровожденіи Лео.
   Надобно было спѣшить изо всей мочи, потому что д-ръ Урбанъ и ландратъ съ проводниками находились въ очень не далекомъ разстояніи отъ хижины еще прежде, чѣмъ были замѣчены Катей.
   Волнистая и изрытая ущеліями мѣстность, скрывавшая отъ преслѣдующихъ близость хижины, въ то же время покровительствовала бѣглецамъ. Выйдя изъ хиннны, они стали пробираться по глубокой ложбинѣ, прикрывавшей всѣ ихъ движенія, и, послѣ непродолжительнаго, но труднаго всхода вверхъ по отлогости, дошли до лѣса.
   До сихъ поръ спутники не говорили ни слова, и почти не глядѣли на долину. Только раза два Туски лаконически спрашивалъ своего товарища, какъ онъ себя чувствуетъ и каждый разъ получалъ въ отвѣтъ: "ничего, очень хорошо!" Наконецъ, умѣривъ шаги, Туски сказалъ:
   -- Теперь, Лоо, намъ незачѣмъ себя такъ изнурять. Они уже насъ не преслѣдуютъ, да если бы имъ и вздумалось идти въ Танненштедтъ, то все-таки мы выбрали кратчайшую дорогу, и они насъ не догонятъ.
   Когда они вошли въ лѣсъ, котораго деревья, занесенныя снѣгомъ, при блескѣ восходящей луны, искрились множествомъ брилльянтовыхъ огоньковъ, Лео спросилъ о происшествіяхъ нынѣшняго вечера, но Туски ограничился одними общими намеками.
   -- Я разскажу тебѣ все обстоятельно въ другой разъ, Лео, сказалъ онъ,-- теперь же мнѣ не до того.
   -- Быть можетъ, это была съ моей стороны ошибка, продолжалъ онъ, немного помолчавъ,-- глупая, ребяческая шалость. Въ настоящую минуту нынѣшняя исторія представляется мнѣ почти въ этомъ видѣ. Но это когда нибудь да должно было случиться, а мнѣ сегодня окончилось тридцать лѣтъ. Говорятъ, что это эпоха возмужалости. Мнѣ жалко тебя, и мое бѣгство -- это мое спасеніе.
   -- Куда же мы бѣжимъ? спросилъ Лео.
   -- Свѣтъ великъ, отвѣчалъ Туски,-- просторный, божій свѣтъ -- вотъ наша родина. Вездѣ, на всѣхъ дорогахъ, во всѣхъ грязныхъ закоулкахъ любого города мы найдемъ трудъ, а слѣдовательно и кусокъ хлѣба. Куда? Но все ли намъ равно? Но сначала завернемъ въ Танненштедтъ, гдѣ я долженъ еще проститься съ кѣмъ-то.
   Послѣднія слова онъ произнесъ глубоко взволнованнымъ голосомъ, и Лео показалось даже, что желѣзный человѣкъ силился подавить слезы. Юный спутникъ учителя не спрашивалъ, съ кѣмъ тотъ долженъ проститься: Лео узналъ все отъ А вы.
   Такъ продолжали они идти чрезъ лѣсъ, поднимаясь по холмистой мѣстности. Вчера, во время своего вечерняго похода, Лео до такой степени усталъ и изнемогъ, что даже призывалъ къ себѣ смерть, тогда какъ сегодня онъ шелъ мужественно и бодро. Сонъ и пища подкрѣпили его молодыя силы; его живое воображеніе было сильно увлечено поэзіей этого ночною бѣгства. На дорогѣ, но которой они шли, снѣгу было сравнительно немного, и только мѣстами попадались довольно глубокіе сугробы. Вообще путь этотъ не представлялъ для нихъ большихъ затрудненій. Въ глубинѣ неба свѣтила почти совершенно круглая луна, вблизи ея сверкала цыганская звѣзда -- Альдебаранъ, а подалѣе, въ темной небесной области, горѣли другіе міры -- свѣточи. Ледяныя сосульки, висѣвшія по деревьямъ, искрились магическимъ блескомъ, а вѣтви въ лѣсу, одѣтыя снѣгомъ, торчали и протягивались, какъ руки страшныхъ призраковъ. Вѣтеръ пересталъ дуть -- было тихо, такъ тихо, что хриплый крикъ хищной ночной птицы звучалъ изъ глубины лѣса съ страшной выразительностью -- словно сердитый голосъ человѣка -- и ни одинъ жалобный стонъ, ни одна скрипучая судорога деревьевъ, мучимыхъ стужею, не ускользали отъ внимательнаго уха. Часто казалось, какъ будто вблизи дороги, что-то прокрадывалось изъ-за кустовъ, какъ будто въ углу лѣса, позади дубовыхъ стволовъ, что-то караулило прохожихъ -- и тогда Лео бросалъ боязливый взглядъ на своего молчаливаго спутника. Но Туски только кивалъ головою, когда Лео обращалъ его вниманіе на этотъ шумъ, на эту тѣнь, и говорилъ: "пустяки -- не догонятъ! "
   Все далѣе и далѣе вверхъ по отлогости, сквозь густой лѣсъ, но пустыннымъ буграмъ и глубокимъ ущельямъ, вырытымъ горными источниками впродолженіи цѣлыхъ тысячелѣтій,-- то по лѣснымъ тропинкамъ, то по гладкому шоссе, потомъ опять безъ дорогъ и тропинокъ, сквозь лѣсистую трущобу -- и на всемъ этомъ пути странный товарищъ Лео ни разу не обнаружилъ ни медленности, ни нерѣшительности въ выборѣ направленія.
   И такъ, нашъ юноша пустился странствовать по широкому божьему свѣту! Идти бокъ-о-бокъ съ человѣкомъ, котораго знаешь лучше всѣхъ людей,-- о! это совсѣмъ не то, что блуждать ночью въ безотвѣтной, холодной пустынѣ, быть оставленнымъ всѣми ближними и звать смерть къ себѣ на помощь!
   Страшныя слова -- широкій свѣтъ!..
   По сначала надобно было зайти въ узкій Танненштедтъ, внезапно открывшійся подъ ихъ ногами, прежде, чѣмъ ожидалъ Лео.
   Вскорѣ затѣмъ они дошли до деревни и до самаго дома, въ которомъ Лео былъ прошлой осенью. Туски просилъ Лео обождать его у двери и вошелъ въ домъ, гдѣ все было погружено въ безмолвный мракъ. Лео невольно сложилъ накрестъ руки; онъ зналъ, что въ эту минуту сынъ прощается послѣднимъ цѣлованіемъ съ своей мертвой матерью. Въ щеляхъ притворенной ставни нѣкоторое время свѣтилъ огонь, но скоро онъ погасъ и Туски опять вышелъ изъ хижины. Когда онъ показался на порогѣ, свѣтъ луны упалъ прямо на его лицо. Это лицо было смертельно блѣдно при блѣдномъ сіяніи луны, и Лео почудилось, будто въ этихъ холодныхъ сѣрыхъ" глазахъ блестѣли слезы.
   Тихо прошли они по улицѣ деревни. Передъ другимъ маленькимъ домикомъ Туски опять остановился и, но принятому обыкновенію, постучалъ три раза въ ставню; она отворилась со внутренней стороны и оттуда выглянуло запотѣлое лицо человѣка, котораго макушка была прикрыта узкимъ, грязнымъ колпакомъ.
   Туски говорилъ съ своимъ землякомъ шопотомъ; Лео, стоявшій въ отдаленіи, слышалъ также, кака, зазвенѣли деньги, очевидно, положенныя Туски въ массивную руку кузнеца.
   Голова въ колпакѣ изчезла. Туски плотнѣе притворилъ ставню и повернулся къ Лео.
   -- Можешь ли ты еще идти далѣе, не отдыхая? спросилъ онъ,-- если не можешь, то такъ и скажи, не церемонься. Въ случаѣ надобности, мы посвятимъ здѣсь одинъ часъ роздыху.
   -- Я нисколько не усталъ, отозвался Лео.
   -- Ну, такъ идемъ.
   И опять вверхъ по горной отлогости, но теперь она была круче я оттого путь становился утомительнѣе. Скоро холмы, оставшіеся у нихъ позади, казались нижними ступенями лѣстницы, вверху которой они находились.
   На пустынной скалѣ, угрюмо отдѣлявшейся отъ горнаго ската, они остановились, чтобы перевести духъ. Вѣтеръ -- предвозвѣстникъ близкаго утра -- дулъ изъ ущелья и обвѣвалъ горячія щеки спутниковъ. Мѣсяцъ висѣлъ надъ горизонтомъ, словно огромный огненный шаръ, а звѣзды еще многочисленнѣе, чѣмъ ночью, высыпали на небо.
   Туски пристально глядѣлъ въ ту сторону.
   

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ.

   Въ замкѣ барона опять началась мирная и строго-размѣренная жизнь. Баронъ рѣдко показывался въ семейномъ кругу, и даже садясь за обѣдъ и ужинъ, не обнаруживалъ той задушевной веселости, которая прежде такъ оживляла его физіономію и разговоръ. "У меня цѣлая куча непріятныхъ дѣлъ," извинялся онъ обыкновенно, когда замѣчалъ, что другихъ поражалъ его угрюмый видъ: "прошу не обращать на меня никакого вниманія. Это все пройдетъ."
   Жалуясь на докучливость непріятныхъ дѣлъ, баронъ, разумѣется, былъ отчасти правъ. Въ окружномъ городѣ уже началось предварительное слѣдствіе и баронъ долженъ былъ представлять и свои показанія, что онъ дѣлалъ съ видимымъ неудовольствіемъ. Со стороны казалось даже, что во время слѣдствія онъ дѣйствовалъ не какъ обидчикъ, боящійся запутаться въ словахъ; ему даже было высказано это прямо въ лицо, но онъ -- вопреки своему характеру -- отвѣчалъ сухо и высокомѣрно. Еще въ самую ночь возстанія между барономъ и ландратомъ фонъ-Геемъ дошло до крайне непріятныхъ объясненій. Онъ упрекалъ ландрата въ превышеніи служебной власти, и всѣми силами противился всякому дальнѣйшему преслѣдованію крестьянъ, разбѣжавшихся по своимъ хижинамъ.
   -- Вы должны были исполнить только свою обязанность, господинъ ландратъ, вскричалъ онъ,-- но не больше.
   Оба брата фонъ-Гей трубили безъ умолку о странномъ, непростительномъ поведеніи барона. Ландрагь говорилъ, что будетъ жаловаться предъ судомъ на барона за оскорбленіе чиновника во время отправленія имъ своей служебной обязанности; капитанъ увѣрялъ, что пошлетъ барону вызовъ. Однако, братцы скоро утѣшились и рѣшились замолчать о своихъ претензіяхъ и личныхъ оскорбленіяхъ. Быть можетъ, они сами постепенно убѣдились, что въ ту ночь они оба были увлечены излишней ревностью.
   Между тѣмъ, эта исторія возбудила всеобщее любопытство съ публикѣ.
   "Безпорядки въ Тухгеймѣ" сдѣлались любимой темой газетъ.
   И вотъ, въ самомъ непродолжительномъ времени баронъ былъ выставленъ передъ глазами всего цивилизованнаго міра человѣкомъ жестокимъ, достойнымъ потомкомъ средневѣковыхъ феодаловъ, Обь этомъ ужасномъ человѣкѣ составлялись ужасныя, подымавшія волосы дыбомъ описанія; страшная исторія безпорядковъ, изложенная плохимъ риѳмованнымъ языкомъ, почти съ неизмѣненными собственными именами, распѣвалась по ярмаркамъ, подъ звуки шарманки. Эти нападенія были для барона тѣмъ тягостнѣй, что гордость не позволяла ему открыто выступить противъ клеветниковъ. "Стоитъ ли перебраниваться съ анонимной сволочью", говорилъ онъ Шарлоттѣ: "пусть себѣ надрываются отъ злости, а я все-таки остаюсь такимъ же, какимъ былъ, по крайней мѣрѣ, передъ своей совѣстью и въ твоемъ мнѣніи, которымъ я, разумѣется, дорожу болѣе, чѣмъ всѣмъ этимъ лаемъ тупыхъ бумагомарателей, кричащихъ гдѣ-то изъ подполья".
   При этомъ, баронъ старался улыбнуться. Но то былъ блѣдный, бѣглый солнечный лучъ, и потомъ на прекрасномъ лицѣ барона появлялось прежнее, неотступное, мрачное облако. Онъ всегда защищалъ полную свободу печатнаго слова -- но теперь, когда его древнее, священное для него имя было забросано грязью, ни него находила хандра, когда онъ отъ души желалъ, чтобы все это "отродье писакъ" было стерто съ лица земли. А между тѣмъ, при своей честности и свѣтломъ умѣ, онъ готовъ былъ сознаться, что въ этомъ случаѣ разсуждалъ крайне непослѣдовательно.
   -- Я согласенъ, говорилъ онъ съ жаромъ, что здѣсь-то именно ножъ, нанесшій рану, можетъ одинъ ее и выломить, что только отъ одного меня зависитъ перетянуть на.свою сторону публику, обыкновенно слушающую того, кто поголосистѣе; но кто спасетъ насъ отъ интригъ нашей собственной братія, задушающихъ наши лучшія лишенныя силы, какъ змѣи аполлонова жреца?
   Развѣ не прискорбно видѣть, что два человѣка, породившіе все несчастіе, остались одни въ выигрышѣ отъ всей этой печальной исторіи. Дѣйствительно, самымъ блистательнымъ образомъ вознаграждены были ландратъ и пасторъ за всѣ труды и лишенія, понесенныя ими во время тухгеймской неурядицы. Спустя нѣсколько недѣль послѣ катастрофы господинъ фонъ-Гой былъ отозванъ въ столицу, и получилъ повышеніе. Его вліянію надобно было приписать то обстоятельство, что д-ръ Урбанъ вскорѣ былъ назначенъ главнымъ настоятелемъ столичнаго прихода св. Михаила и въ то же время членомъ земской консисторіи съ званіемъ и содержаніемъ консисторіальнаго совѣтника.
   Между тѣмъ производившееся слѣдствіе разоблачило множество подробностей, бросавшихъ довольно невыгодный свѣтъ какъ на управленіе ландрата, такъ и на самую личность пастора, и, безъ сомнѣнія, было бы разоблачено и многое другое въ этомъ родѣ, если бы власти, повинуясь голосу благоразумія, не замяли этого дѣла. Но уже по добытымъ свѣденіямъ можно было заключить, что сдѣлано было слишкомъ много, чтобы возбудить серьезное неудовольствіе.
   О бѣглецахъ не было ни слуху, ни духу. Слѣдствіе открыло только, что они заходили въ хижину вдовы, но далѣе ничего не было извѣстно. Никто не сомнѣвался, что такой смышленый и отважный человѣкъ, какъ Туски, найдетъ средства укрыть отъ опасности какъ себя, такъ и своего юнаго питомца.
   -- Мы оба любили Лео, утѣшалъ баронъ лѣсничаго,-- но этотъ юноша не могъ приноровиться къ условіямъ нашей жизни. Не спорю, онъ заплатилъ намъ крайней неблагодарностью, онъ поступилъ, какъ неопытный мальчикъ, но, все-таки, какъ мальчикъ, обѣщающій сильно и мужественно развиться;-- я желалъ бы сказать тоже самое о моемъ сынѣ.
   Между Генри и его отцомъ до сихъ поръ не доходило до примиренія. Баронъ не хотѣлъ слушать никакихъ доводовъ, которыми Шарлотта старалась нѣсколько извинить Генри, который во время опасности далъ тягу и неизвѣстно гдѣ скрывался цѣлую ночь.
   -- Я все могу простить, но не эту подлую трусость, не эту отвратительную измѣну.
   Шарлотта настаивала на удаленіи Генри. Отъ военной службы онъ самъ теперь отказался и объявилъ, что желаетъ изучать права. Баронъ вступилъ -- чрезъ посредство господина фонъ.Чонненштейна -- въ сношеніе съ однимъ столичнымъ ученымъ, который вызвался въ самомъ непродолжительномъ времени приготовить Генри и Бальтера ко вступленію въ университетъ. Итакъ, молодые люди отправились въ путь -- Генри съ затаенной досадой, послѣ всѣхъ униженій, испытанныхъ имъ дома въ послѣднее время,-- Вальтеръ съ сердцемъ, переполненнымъ тоскою, страданіемъ и любовью. Что могъ широкій свѣтъ, въ который онъ пускался, показать ему лучше того, что онъ оставлялъ позади себя? Съ тѣхъ поръ, какъ было рѣшено отправить его въ столицу, онъ составлялъ самыя смѣлые планы, и всегда въ отдаленной ихъ перспективѣ стоялъ молодой рыцарь, котораго чело, въ награду за геройскіе подвиги, украшаетъ вѣнкомъ побѣды стройная черноокая красавица. Но въ минуту разставанія, когда глаза его завѣсились слезнымъ флеромъ, онъ уже не могъ видѣть этой отрадной картины и находилъ единственное утѣшеніе въ блѣднорозовомъ бантикѣ, удачно похищенномъ у Амаліи прошлый годъ, во время вечерней игры въ фанты; съ тѣхъ поръ Вальтеръ постоянно носилъ этотъ бантикъ, спрятанный въ бумажникъ вмѣстѣ съ послѣдними стихотвореніями, на своемъ вѣрномъ сердцѣ.
   За отъѣздомъ молодыхъ людей, въ замкѣ стало еще тише, но не отраднѣе, не веселѣе, какъ надѣялась Шарлотта. Избавясь отъ непріятнаго для него присутствія сына, баронъ, однако, еще неохотнѣе оставлялъ свою комнату, чѣмъ прежде, и тѣлесныя упражненія, которымъ онъ когда-то предавался съ такимъ восторгомъ, теперь, но видимому, лишились для него всякой приманки. Онъ началъ жаловаться на скуку -- чего съ нимъ прежде никогда не было -- и проклиналъ однообразіе сельской жизни, лишенной всякихъ возбуждающихъ развлеченій. Трудно было его узнать -- такъ онъ постарѣлъ въ эти нѣсколько недѣль. Его здоровье внушало Шарлоттѣ самыя серьозныя опасенія, и она съ недовѣріемъ слушала своего друга, утѣшавшаго ее, что весною все поправится. При такихъ обстоятельствахъ Шарлотта очень обрадовалась посѣщенію зятя, пріѣхавшаго къ нимъ на почтовыхъ въ послѣобѣденное время.
   Уже очень давно банкирскій домъ Зонненштейна принялъ на себя посредничество по дѣламъ денежнымъ фамиліи фонъ-Тухгеймовъ. Отцы нынѣшнихъ главъ семействъ были очень дружны между собою. Покойный баронъ выхлопоталъ дворянство покойному банкиру, перешедшему въ христіанскую вѣру, а банкиръ съ своей стороны оказалъ пріятелю чрезвычайно важныя услуги въ эпоху французской революціи. Эти продолжительныя дружескія отношенія еще болѣе закрѣпились брачнымъ союзомъ между Эльфридой фонъ-Тухгеймъ -- старшей сестрой Шарлотты -- и единственнымъ сыномъ банкира.
   Ни та, ни другая сторона не имѣли никакихъ причинъ раскаиваться въ этомъ родственномъ союзѣ. Капиталъ и кредитъ банкирскаго дома съ тѣхъ поръ нерѣдко оказывались очень полезными баронской фамиліи, и если господинъ фонъ-Зоннонштейнъ увѣрялъ, что всегда будетъ считать высокимъ для себя счастіемъ ту честь, которой удостоилъ его покойный баронъ, отдавъ ему руку своей дочери,-- то въ этомъ ему можно было повѣрить на слово.
   Онъ очень важничалъ этой связью съ гордой фамиліей и при каждомъ удобномъ случаѣ горько сѣтовалъ, что его супруга была такъ рано похищена у него смертью.
   При всемъ томъ, этотъ вкрадчивый человѣкъ не пользовался особеннымъ расположеніемъ барона, во многихъ случаяхъ не успѣвшаго вполнѣ согласить своего теоретическаго убѣжденія съ практическимъ взглядомъ. Постоянно одобряя идею полнѣйшей эмансипаціи евреевъ, баронъ, тѣмъ не менѣе, никакъ не могъ помириться съ тайной, непріятной мыслію, что его зять былъ жидъ и притомъ -- какъ полагалъ баронъ -- жидъ чистѣйшей жидовской расы. Когда Шарлотта упрекала брата въ упрямой отсталости, онъ прибѣгалъ съ улыбкой къ фразѣ Гретхенъ: "не могу -- антипатія".
   -- Да кромѣ того, прибавлялъ онъ, этотъ господинъ,-- какъ мнѣ кажется -- слишкомъ положителенъ, слишкомъ точенъ въ вычисленіяхъ, это какая-то стихія природы, неимѣющая ничего общаго съ нами, я хочу сказать -- съ нашими идеальными воззрѣніями. Я думаю, что онъ ко мнѣ расположенъ -- то есть, на сколько это для него доступно -- по въ то же время -- я глубоко убѣжденъ, что онъ самымъ хладнокровнымъ образомъ вычеркнулъ бы меня изъ жизни, если бы я почему бы то ни было уже не годился для его математическихъ комбинацій.
   Всякій, знавшій банкира, вѣчно заваленнаго кучей дѣлъ, легко догадался бы, что господинъ фонъ-Зонненштейнъ не безъ особенныхъ уважительныхъ причинъ предпринялъ это изнурительное зимнее путешествіе. И дѣйствительно, уже на слѣдующій день, послѣ завтрака, онъ извѣстилъ брата и сестру о настоящей цѣли своего посѣщенія. Ему давно уже было очень прискорбно -- говорилъ онъ,-- что баронъ не извлекаетъ изъ своихъ имѣній тѣхъ выгодъ, какія можно было бы изъ нихъ извлечь. Конечно, ничего нельзя было предпринять въ то время, когда земли находились въ арендномъ положеніи, но теперь слѣдовало бы приняться за дѣло съ болѣе разумнымъ разсчетомъ.
   -- Я положительно знаю, что нужно дѣлать, продолжалъ онъ,-- и этой проницательностью, любезной зятюшка, я обязанъ множеству брошюръ, въ которыхъ были перепечатаны газетныя статьи о вашей несчастной декабрьской исторіи. въ этихъ статьяхъ всѣ экономическія условія здѣшней мѣстности были изложены съ такою тщательной подробностью, что надобно, подобно вамъ, состариться среди этихъ условій, чтобы не догадаться -- какъ говоритъ пословица -- гдѣ раки зимуютъ. Но оставляя всякія предисловія, скажу вамъ, что этотъ участокъ земли, самою природою предназначенный для развитія цвѣтущей фабричной промышленности, напрасно старается во что бы то ни стало быть земледѣльческой страной. Изъ этого, разумѣется, ничего не выйдетъ. Правда, тамъ и сямъ въ горахъ уже замѣчаются попытки къ фабричному труду -- вѣдь ваши жалкія деревенскія кузницы можно назвать фабричными станками въ зародышѣ,-- но до сихъ поръ вся эта работа производилась безтолково, неопытно, а главное не поддерживалась капиталомъ,-- ну и понятное дѣло -- начало вѣчно осуждено оставаться началомъ. Но развѣ вамъ никогда не приходило въ голову, дорогой зятюшна, что по вашей землѣ на пол-мили протяженія течетъ ручей съ неистощимой массой воды, который, выйдя изъ-за-горъ, почти тутъ же впадаетъ въ судоходную рѣчку,-- а эта рѣчка, въ свою очередь, очень недалеко отсюда вливается въ одну изъ нашихъ главныхъ водныхъ артерій? Развѣ вы не знаете, что имѣете подъ рукой лѣсъ, уголь и превосходную желѣзную руду, но главнѣе всего -- рабочій рынокъ, гдѣ предложеніе труда громадно, а спросъ ничтоженъ, то есть, гдѣ рабочіе могутъ быть наняты почти даромъ? Я все это уже разсчиталъ и соообразилъ. Съ капиталомъ тысячъ въ двѣсти талеровъ, мы можемъ поставить около дюжины желѣзныхъ заводовъ, да столько же пильныхъ мельницъ, а прибавивъ еще двѣсти тысячъ талеровъ, устроимъ машинную фабрику, которая очень скоро дастъ намъ сто процентовъ на капиталъ и даже болѣе.
   Господинъ фонъ-Зонненштейнъ принялся развивать свой проектъ во всѣхъ подробностяхъ и доказалъ, что онъ, дѣйствительно, все уже разсчиталъ и сообразилъ. Разумѣется, планъ былъ начертанъ опытной рукою, и смѣлыя ожиданія банкира, предлагавшаго выгодное предпріятіе, очевидно не были преувеличены.
   Однако, баронъ обнаружилъ мало охоты къ осуществленію этихъ золотыхъ надеждъ, открывавшихся для него такъ внезапно. Онъ отозвался, что не имѣетъ никакого капитала для этой серьозной затѣи, которая, притомъ, нисколько не согласуется съ его привычками и наклонностями. Шумъ машинъ, стукъ молотовъ, пронзительный свистъ паровыхъ трубокъ, дымъ -- все это окончательно заставитъ его возненавидѣть жизнь, о безъ того невеселую.
   Господинъ фонъ-Зонненштейнъ не хотѣлъ принять во вниманіе этихъ отговорокъ. Если у зятя нѣтъ наличныхъ денегъ -- и дѣйствительно, въ послѣднее время ему пришлось таки немного поистратиться -- то онъ, господинъ фонъ-Зонненштейнъ, съ полной готовностью вызывался занять необходимую сумму. Что же касается до отвращенія барона къ дыму каменнаго угля, то вѣдь банкиръ уже совѣтовалъ своему зятю переселиться въ столицу, теперь очень оживленную.
   -- Мнѣ кажется, прибавилъ онъ, что надъ нами должна разразиться неминуемая гроза и, я полагаю, посмотрѣть на нее вблизи не безъинтересно. Господинъ фонъ-Зонненштейнъ истощилъ все свое краснорѣчіе, чтобы убѣдить барона принять проектъ, однако это не совсѣмъ ему удалось. Баронъ не сказалъ ни да, ни нѣтъ, но замѣтилъ только, что обо всемъ подумаетъ. Господинъ фонъ-Зонненштейнъ долженъ былъ пока довольствоваться и этимъ результатомъ. Лажныя дѣла, послѣднія извѣстія, отозвали его въ столицу.
   Когда онъ уѣхалъ, барону стало очень досадно, что онъ отпустилъ его съ такими неопредѣленными надеждами. Все предпріятіе вдругъ явилось предъ нимъ въ самомъ заманчивомъ свѣтѣ. Выгодъ, которыя оно обѣщало, разсуждалъ баронъ, не слѣдуетъ презирать. Бѣдное дворянство -- вовсе не дворянство. Если дворянское сословіе не желаетъ уступить своего, наслѣдованнаго отъ предковъ мѣста, усиливающемуся классу буржуазіи, то должно, подобно имъ, стараться набивать карманы. Иначе и въ Германіи можетъ случится тоже, что мы видимъ уже въ Англіи, гдѣ лорды хлопка и мѣшки съ золотомъ начинаютъ играть первую роль въ обществѣ и государствѣ.
   Съ душевной грустью Шарлотта выслушала отъ брата такія мнѣнія, но, какъ благоразумная женщина, удерживалась отъ всякихъ возраженій, которыя въ подобную минуту не принесли бы никакой пользы. Она надѣялась, что время залечитъ раны, нанесенныя сердцу брата возстаніемъ, и что весна, уже стучавшаяся въ дверь, опять все измѣнитъ къ лучшему.
   Но случилось не такъ, какъ ожидала Шарлотта. Пророчество дальновиднаго банкира исполнялось съ неимовѣрной быстротою. Баронъ сталъ крайне нетерпѣливъ. Земля горѣла у него подъ ногами. Ему было невыносимо оставаться въ своемъ прекрасномъ, спокойномъ имѣніи.
   Шарлотта видѣла, что всѣ убѣжденія были напрасны. Поэтому переселеніе въ столицу было рѣшено, и всѣ приготовленія къ нему были сдѣланы не только скоро, но даже съ какою-то тревожною поспѣшностью. Менѣе, чѣмъ чрезъ недѣлю, все было готово къ отъѣзду.
   Никто не ждалъ приближенія этой минуты съ такимъ лихорадочнымъ нетерпѣніемъ и радостію, какъ Эва, которая оставалась въ замкѣ. Фрейлейнъ Шарлотта, движимая своей обычной сострадательностью и великодушіемъ, приняла на свое попеченіе бѣдную дѣвушку, совершенно осиротѣвшую послѣ смерти матери и бѣгства брата, и своею постоянною ласковостью умѣла постепенно смягчить суровый нравъ этой дикарки. Она съ радостнымъ удивленіемъ открыла, подъ отталкивающей оболочкой невѣжества и нравственнаго отупѣнія, слѣды необыкновенно живого ума и страстнаго, вовсе не грубаго сердца, и приняла живѣйшее участіе въ этой дѣвушкѣ, которая также, но видимому, искренно къ ной привязалась. Тѣмъ не менѣе Шарлотта не безъ удовольствія прочла письмо кастелляна при дворѣ его королевскаго высочества принца,-- господина Амадеуса Линперта, который отъ имени своей жены -- тетки Эвы -- просилъ передать ему племянницу, увѣряя, что ей будетъ у него хорошо, и что онъ добросовѣстно позаботится о ея образованіи. Фрейлейнъ Шарлотта поспѣшно навела справки о господинѣ Амадеусѣ Линпертѣ, и когда корреспондентъ ея извѣстилъ, что господинъ Линпертъ пользовался въ своемъ кругу большимъ уваженіемъ, она письменно отвѣчала кастелляну, что сама привезетъ дѣвушку къ ея родственникамъ. Дѣйствительно, она во всякомъ случаѣ должна была пристроить ее гдѣ нибудь внѣ семейства барона. Эва, выучившаяся уважать фрейлейнъ Шарлотту, обращалась, однако, съ обѣими молоденькими дѣвушками необыкновенно дерзко, особенно съ Сильвіей. Ни за что на свѣтѣ эта дикая поселянка не хотѣла подарить Сильвію хотя однимъ ласковымъ взглядомъ, и весь авторитетъ Шарлотты не могъ предупредить вспышекъ ненависти, которая, не оправдываясь никакими причинами, по видимой) не знала также предѣловъ. Узнавъ, что въ столицѣ ей предстояло переселеніе къ дядѣ и теткѣ, Эва сначала провела рукою по густымъ бровямъ, потомъ упала къ ногамъ Шарлотты и начала страстно цѣловать ея руки и платье. Съ трудомъ объясняла ей Шарлотта, что сама же она, Эва, съ тѣхъ поръ, какъ стала на ноги, ничего такъ сильно не желала, какъ жить въ столицѣ у тетушки. Она прежде думала, что въ столицѣ ей не нужно будетъ работать, и что она постоянно будетъ жить въ безпечности и удовольствіяхъ; но теперь она должна была бы подумать именно о томъ, какъ побольше работать и многому выучиться, чтобы и самой со временемъ сдѣлаться образованной дамой, на которую уже не посмѣетъ смотрѣть свысока дѣвушка, происходящая не изъ лучшаго сословія, чѣмъ сама Эва...
   Насталъ вечоръ того дня, въ который рано утромъ два дорожные экипажа, тяжело нагруженные поклажей всякаго рода, выѣхали изъ замка и изъ деревни. Фрицъ Гутманъ сидѣлъ на скамьѣ, передъ дверью своего дома, подъ большой липой, начинавшей распускать свои первые блѣдно-желтые листья. Надъ его головой, между вѣтвями чирикали воробьи, изъ лѣсу доносился крикъ кукушки, а передъ лѣсничимъ взадъ и впередъ извивались надъ лугомъ первыя ласточки. Но Фрицъ Гутманъ ничего этого не видѣлъ и не слышалъ: онъ все еще видѣлъ, какъ два громоздкіе экипажа огибали уголъ, онъ все еще слышалъ тѣ голоса, которыхъ не услышитъ долго, долго... быть можетъ, никогда!
   Но будто бы это въ самомъ дѣлѣ случилось? Неужели господинъ, его возлюбленный господинъ, не боясь близкой старости, заставляющей всякаго устраивать себѣ покойное убѣжище, рѣшился оставить землю своихъ предковъ, на которой родился и на, которой -- какъ самъ же онъ увѣрялъ очень часто -- желалъ умереть? Да, онъ покинулъ свою землю, говоря, что уже не можетъ считать себя здѣсь хозяиномъ и господиномъ, Онъ сказалъ, что никогда не можетъ вынести мучительнаго сознанія, что люди не любили его, а только боялись. Ну а въ огромномъ городѣ, гдѣ всякій думаетъ только о себѣ, развѣ больше будутъ любить его? По придется ли ему скоро -- быть можетъ, очень скоро,-- раскаяться въ своей опрометчивости и почувствовать себя еще гораздо несчастнѣе? А между тѣмъ, гордость не позволяетъ ему сознаться въ ошибкѣ и вернуться въ свой прадѣдовскій домъ, съ которымъ его связываютъ тысячи священнѣйшихъ воспоминаній. Такъ вотъ какъ должно было случиться! Слишкомъ живая впечатлительность сердца, изъ которой проистекали всѣ его добродѣтели и слабости, привела его наконецъ, къ такому необдуманному шагу!
   Лѣсничій поднялъ глаза. Его взглядъ упалъ, на ель, красовавшуюся у опушки лѣса. Тридцать лѣтъ тому назадъ онъ самъ посадилъ слабый отпрыскъ, разросшійся въ могучее дерево, на вѣтвяхъ котораго птицы сказали себѣ гнѣзда.
   -- Вѣдь вотъ -- могла же выросли, сказалъ лѣсничій, потому что хотѣла всегда остаться сама собою, елью -- при солнечномъ блескѣ и подъ дождемъ, лѣтомъ и зимою. Ахъ, еслибъ человѣкъ, хоть онъ и разумнѣе дерева, могъ у него поучиться рости непоколебимо изъ самого себя и сосредоточивать въ себѣ всю свою благородную силу! Къ чему послужитъ вся наша сердечная доброта, если мы хотимъ сегодня одного, завтра другого, послѣ завтра третьяго? Такого болѣзнію страдалъ мой бѣдный Антонъ -- и она его погубила. И теперь я дожилъ до того, что вижу ту же болѣзнь въ моемъ возлюбленномъ господинѣ! Не потому ли онъ такъ сурово и порицалъ непостоянство Антона, что самъ чувствовалъ за собою тотъ же грѣхъ? Какъ скоро наскучило ему самостоятельно хозяйничать въ своихъ имѣніяхъ! А между тѣмъ онъ двадцать пять лѣтъ ждала, итого съ нетерпѣніемъ. Теперь онъ съ нетерпѣливой радостью ждетъ не дождется той минуты, когда въ нашихъ спокойныхъ лѣсахъ застучитъ молотъ, загудятъ машины -- но долго ли будетъ продолжаться его радость?!.
   Лѣсничій глубоко вздохнулъ и опять закрылъ лицо своими смуглыми руками. Не о себѣ онъ думалъ, не о тяжелой работѣ, которую господинъ взвалилъ на его плечи, не о своемъ неограниченномъ полномочіи назначать и смѣщать надсмотрщиковъ, нанимать и разсчитывать рабочихъ, собирать доходы и дѣлать затраты; не о томъ думалъ онъ, что у него въ конюшнѣ стояли двѣ верховыя лошади и что онъ былъ полнымъ хозяиномъ въ этихъ прекрасныхъ, обширныхъ имѣніяхъ,-- нѣтъ, онъ грустно раздумывалъ о томъ, что связь, соединявшая его съ господиномъ съ самыхъ раннихъ лѣтъ все тѣснѣе и тѣснѣе, теперь вдругъ порвалась и доброе, старое время миновало безвозвратно. "Доброе, старое время! Да, да, оно миновало. Свѣтъ былъ ужь не тотъ, что прежде, и люди также какъ будто перемѣнились. Tire бѣжало и толкалось, желало и надѣялось, суетилось безъ устали, безъ отдыха, кривлялось, хлопотало въ перегонку, какъ будто весь свѣтъ былъ до сихъ поръ полемъ, отдыхавшимъ подъ паромъ, и будто люди должны были сдѣлать въ одинъ день не только запашку, но и самый посѣвъ, чтобы къ вечеру по возможности убрать жатву въ амбары. Ну, конечно, многое слѣдовало бы измѣнить и исправить. Но если мы будемъ бѣжать сломя голову, то изъ этого тоже выйдетъ немного проку. Только тяжелый, терпѣливый трудъ получаетъ прочную награду. Посмотримъ, окажутся ли наши молодые люди къ нему способными. Они налиты свѣжими соками, правда, немножко бурными, не перебродившими, однако, приняты мѣры, чтобы деревья не доросли до неба. За моего Вальтера я нисколько не безпокоюсь. Это -- славное дерево, здоровое до самой сердцевины. Даже Лео можетъ сдѣлаться такимъ же, когда познакомится съ свѣтомъ и пойметъ, какую важную роль играетъ въ жизни чувство теплой, душевной любви, которую теперь онъ удалялъ отъ себя съ такимъ холоднымъ презрѣніемъ. Пусть себѣ заблуждаются -- у нихъ еще будетъ время оставить свои заблужденія; но если въ наши лѣта человѣкъ дѣлаетъ ложный шагъ,-- то ужь не догонитъ потеряннаго времени, не возвратитъ потраченной силы."
   Лѣсничій поднялъ голову и лицо его какъ будто немного просіяло.
   -- Но зачѣмъ мнѣ за него такъ тревожиться? думалъ онъ,-- развѣ не сопутствуетъ ему та, которая всегда была для него добрымъ ангеломъ, которая была добрымъ ангеломъ всякаго человѣка, имѣвшаго счастье къ лей приблизиться? Ничто злое не можетъ скрыться отъ ея глазъ; она все умѣетъ направить къ лучшему, къ утѣшительному,-- и я, съ глубоко-вѣрующей душою передавшій ей мое драгоцѣннѣйшее сокровище, я готовъ безъ всякой тѣни недовѣрія положить все счастье моей собственной души въ ея чистыя руки!
   Изъ за темныхъ стволовъ на одно неуловимое мгновеніе показался стройный станъ дѣвушки съ голубыми блестящими глазами и развѣвающимися локонами; потомъ и это свѣтлое видѣніе, и весь божій свѣтъ были завѣшены непроницаемымъ покрываломъ. Лѣсничій закрылъ лицо обѣими руками. На порогѣ двери явилась тетушка Мальхенъ. При видѣ брата -- этого сильнаго человѣка, тоскливо сидѣвшаго и плакавшаго, горячія слезы полились также и по морщинистымъ щекамъ доброй старушки. Она скрестила руки и усердно молилась. Потомъ, подойдя къ грустившему, она опустила свою руку на его плечо.
   -- Братецъ Фрицъ, сказала она,-- поживемъ, голубчикъ, вмѣстѣ. Мало, очень мало я могу для тебя сдѣлать -- это я хорошо знаю. По и это малое я посвящаю тебѣ,-- теперь, какъ и всегда, пока не призоветъ меня Господь отъ этой жизни.
   Лѣсничій приподнялъ голову и провелъ рукою по глазамъ, но нисколько не торопливо; ему не стыдно было своихъ слезъ передъ доброй сестрою.
   -- Мы пожили съ тобой не одинъ годъ вмѣстѣ, сказалъ онъ съ грустной улыбкой,-- дѣлили горо и радости пополамъ. Ногъ дастъ, перенесемъ какъ нибудь и это горе.
   Тетушка Мальхенъ отерла кончикомъ передника свои щеки и сѣла рядомъ съ братомъ.
   Такъ сидѣли они долго вмѣстѣ въ молчаливомъ раздумьи. Ласточки извивались по всѣмъ направленіямъ и безъ устали разсказывали, что весна на дворѣ; но брату и сестрѣ, грустившимъ подъ развивавшейся липой, казалось, какъ будто ими утрачено то, чего не возвратитъ никакая радостная весна...
   

КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ.

ГЛАВА ПЕРВАЯ.

   Но длиннымъ прекраснымъ улицамъ столицы разгуливалъ холодный ноябрскій вѣтеръ; газовые огии фонарей горѣли извилистыми, коварными языками; по временамъ въ оконныя стекла угрюмо билъ дождь, смѣшанный съ мелкими ледяными иглами.
   Въ подобныя тоскливыя минуты, особенно если при этомъ по опустѣвшей улицѣ проѣзжали дрожки, Вальтеръ подходилъ къ окну и внимательно озиралъ окрестность. Но теперь едва ли извощикъ могъ привезти ожидаемаго гостя, который долженъ былъ прибыть съ поѣздомъ, приходившимъ въ девять часовъ, но всего вѣроятнѣе могъ быть въ столицѣ съ другимъ позднимъ поѣздомъ, приходившимъ въ одиннадцать часовъ, а теперь было только десять,-- но радость свидѣться, наконецъ, съ другомъ дѣтства, послѣ долгихъ лѣтъ разлуки, приводила сердце Вальтера въ мучительное нетерпѣніе, рѣшительно отказывавшееся слѣдить за стукомъ старыхъ стѣнныхъ часовъ, висѣвшихъ въ темномъ углу комнаты.
   Онъ опять подошелъ къ столу породъ диваномъ и въ десятый разъ убѣдился, что все было въ порядкѣ. Вода тихонько клокотала въ котлѣ, уставленномъ надъ берцеліусовой лампой; коровье масло, въ количествѣ четверти фунта, и вареная ветчина изъ угловой бакалейной лавки была бережно прикрыта. Большіе куски неровно нарубленнаго и нѣсколько желтоватаго сахара красовалась въ стеклянной вазѣ; тутъ же была и откупоренная бутылка добраго арака -- и все это освѣщалось кроткимъ, привѣтливымъ пламенемъ лампы, горѣвшей посреди этихъ лакомствъ. Чайный столикъ Вальтера былъ, слѣдовательно, убранъ довольно скромно, но за то опрятно, радушно, заманчиво и вполнѣ гармонировалъ съ прочей обстановкой комнаты, въ которой сверхъ того можно было подмѣтить нѣкоторые намеки на ученую дѣятельность хозяина. Правда, книгъ разставленныхъ на полкѣ, лежавшихъ на письменномъ столѣ и по стульямъ, было не очень много, но съ перваго же взгляда можно было убѣдиться, что онѣ раскрывались довольно часто. Немногія гравюры и литографированные эстампы, развѣшанные по стѣнамъ -- даже не всѣ въ рамахъ,-- были однако снимки съ работъ древнихъ хорошихъ мастеровъ, а прекрасная головка античной музы, виднѣвшаяся надъ столомъ, тихо и задумчиво глядѣла изъ-за густыхъ, кротко опущенныхъ рѣсницъ.
   Чайный столъ былъ давнимъ давно готовъ; въ маленькой комнаткѣ, находившейся въ лѣвой сторонѣ и служившей Вальтеру спальней, также какъ и въ болѣе просторной комнатѣ направо -- уборной госпожи Гебейцъ, которая съ радостью уступила ее своему возлюбленному жильцу, ожидавшему дорогого гостя,-- уже около десяти минутъ не произошло никакой замѣтной перемѣны. На улицѣ было тихо -- только вокругъ фронтоновъ и въ трубахъ домовъ свистѣлъ и завывалъ вѣтеръ. Вальтеръ придвинулъ къ чайному столу свое скромное кресло и, усѣвшись, принялся перечитывать уже не въ первый разъ полученное письмо, выраженное въ такой формѣ:
   "Если ты, любезный Вальтеръ, недоумѣвая, кто могъ написать къ тебѣ эти строки, захочешь прежде всего взглянуть на подпись, то, разумѣется, нисколько не будешь виноватъ -- въ семь лѣтъ можно окончательно забыть человѣка, уже не говоря о его почеркѣ, а между нами именно впродолженіи этого періода времени были прерваны всякія сношенія,-- конечно, если не считать кое-какихъ отрывочныхъ слуховъ, передаваемыхъ намъ общими нашими знакомыми. Шутка ли -- семь лѣтъ? Вѣдь это широкая и глубокая разсѣянна: для каждаго изъ насъ обоихъ прошло много-много событій, подобныхъ неудержимо-несущимся волнамъ, которые постоянно дѣлаютъ круче и круче сдавливающіе ихъ берега. Нельзя ли намъ какъ нибудь перекинуть мостъ чрезъ эту пропасть? По смѣю надѣяться на это, относительно нѣкоторыхъ, Сформировавшихся во мнѣ убѣжденій;-- но вѣдь люди говорятъ, что дружба дѣтства -- тоже, что наслѣдственная болѣзнь, отъ которой, какъ ни вертись, ни отдѣлаешься, Мнѣ любопытно было бы видѣть, какъ близко мы съ тобой подходимъ подъ это общее правило. Теперь я ѣду въ столицу, чтобы сдѣлать рекогносцировку мѣстности. Если мои намѣренія не встрѣтятъ значительныхъ препятствій и вообще если столичная атмосфера окажется для меня сносною, то я разсчитываю пробыть тамъ нѣкоторое время, другими словами нѣсколько лѣтъ, другими словами -- я самъ не знаю какъ долго. Если ты можешь пріютить меня у себя на первыхъ порахъ, то я весьма и весьма буду тебѣ обязанъ. Твой адресъ, какъ ты видишь, мнѣ извѣстенъ. Твой письменный отвѣтъ о согласіи видѣть меня подъ твоей крышей застанетъ меня въ Н., гдѣ я долженъ пробыть одни сутки,-- слѣдовательно, пиши poste restante. Пятнадцатаго числа я отправляюсь съ вечернимъ поѣздомъ. Итакъ, до свиданья!"

"Лео Гутманъ, Dr. med."

   -- Каково -- doctor medicinae Лео Гутманъ! сказалъ Вальтеръ, положивъ письмо на столѣ между прикрытымъ масломъ и окорокомъ:-- онъ уже и докторство схватилъ и даже теперь обогналъ меня, какъ во всемъ и всегда. Не думаю, чтобы мнѣ когда нибудь удалось хватить такъ высоко: сдѣлали меня вѣдь только докторомъ философіи. Если бы при этомъ сразу махнуть въ дѣйствительные философы -- иное дѣло! А эта пустая, педантическая кличка, право, выѣденнаго яйца не стоитъ. Ну, а докторъ медицины -- это почище! Однако, объ этомъ онъ прежде вовсе не думалъ. Но видимому, изъ идеалиста онъ сдѣлался реалистомъ. Да, человѣкъ съ такими дарованіями можетъ сдѣлаться чѣмъ ему угодно, и всегда будетъ выше посредственности, объ этомъ и толковать нечего!
   -- Каковъ-то онъ теперь -- сильно ли перемѣнился? Едва ли. Онъ ужь и тогда былъ рѣзко обозначившеюся умственною личностью. Ныть можетъ, Лео сдѣлался инымъ человѣкомъ только въ той мѣрѣ, въ какой измѣнился его почеркъ. Глядя на письмо, кажется, будто видишь ту же хорошо памятную для меня руку, которая когда-то писала тетрадки нѣмецкихъ упражненій,-- однако, какая разница! Въ этихъ бѣгло-набросанныхъ строкахъ замѣчаешь великолѣпную размашистость смѣлаго, вольнаго пера. Такъ можетъ писать развѣ одинъ король или лордъ-протекторъ Вѣдь Лео всегда надѣялся далеко пойти въ гору, и имѣлъ полное право питать подобныя честолюбивыя надежды. Что это былъ за человѣкъ въ то время! Часто съ тѣхъ поръ мнѣ казалось, что я черезъ чуръ преувеличивалъ его геніальность, что мое юношеское воображеніе видѣло полубога въ обыкновенномъ смертномъ. Но чѣмъ сознательнѣе я воскрешалъ въ себѣ воспоминанія прошлаго, чѣмъ опредѣленнѣе возникала въ моемъ представленіи его энергическая фигура, тѣмъ съ болѣе твердымъ убѣжденіемъ я говорилъ самъ себѣ: такого человѣка тебѣ еще не приходилось встрѣчать между множествомъ замѣчательныхъ личностей. Я полагаю, Патроклъ чувствовалъ тоже самое, сравнивая своего дорогого Ахилла съ другими витязями Эллады.
   -- Но что-то скажутъ другіе -- Амелія, баронъ, Сильвія? Какъ-то обрадуется отецъ, тетушка, когда узнаютъ, что далеко скрывшагося, но незабытаго друга, который, казалось, былъ внезапно унесенъ отъ насъ какимъ-то чудеснымъ облакомъ, вдругъ такъ неожиданно судьба опять бросаетъ въ наши объятія? Бросаетъ?! Это выраженіе вовсе не идетъ къ Лео. Кто такъ гордо, такъ самостоятельно ѣдетъ чрезъ поле жизни, тотъ можетъ развѣ сдаться самъ, но увы! Лео и этого никогда не дѣлалъ. Онъ, какъ комета, прошелъ одинокимъ, неотвратимымъ путемъ къ нашему горизонту, горя страннымъ, мистическимъ огнемъ, притягивая насъ къ себѣ, но не признавая за нами притягательной силы. Это какой-то феноменъ, ни для кого изъ насъ не разрѣшимая загадка. По кто въ этомъ виноватъ -- мы ли? онъ ли? О, конечно, мы! Какъ часто въ прежніе годы онъ повторялъ, что никто его не понимаетъ, никто его не любитъ, пока, наконецъ, ему не пришлось встрѣтиться съ этимъ страннымъ фанатикомъ. По нашелъ ли въ немъ Лео то, чего искалъ? И съумѣго ли я заслужить сегодня отъ Лео болѣе теплую симпатію, чѣмъ какой онъ удостоивалъ меня прежде?
   Вальтеръ всталъ съ мѣста и началъ прохаживаться по комнатѣ. Въ немъ возникло неловкое чувство, напоминавшее ту робость, съ какою онъ созналъ ничтожество своего образованія, когда въ первый разъ явился къ доктору Урбану.
   Съ тѣхъ поръ прошло много лѣтъ, впродолженіе которыхъ Вальтеръ многое испыталъ, многое видѣлъ, усердно старался выучиться, работать, развить свои способности, которыя природа послала и на его долю. Но могъ ли онъ быть доволенъ, приводя къ итогу всѣ свои, добытыя до сихъ поръ, умственныя сокровища? Сколько было упущено имъ благопріятныхъ случаевъ узнать что нибудь полезное? И зачѣмъ онъ не зналъ многаго, очень многаго, что однако, долженъ былъ бы знать! А собственные его поэтическіе опыты -- единственные плоды его литературной работы, украшенные подписью автора -- какими ничтожными они ему теперь показались! Какъ все это было скудно сравнительно съ потраченнымъ трудомъ! Въ эту минуту онъ рѣшительно позабылъ о томъ тепломъ сочувствіи, какое питали его ученики къ своему молодому наставнику; онъ позабылъ, что просвѣщенные и безпристрастные критики съ большимъ уваженіемъ отозвались о первыхъ произведеніяхъ неизвѣстнаго автора и что опытные публицисты не брезгали вступать съ молодымъ человѣкомъ въ бесѣду о текущихъ вопросахъ времени. Вальтеръ такъ высоко цѣнилъ труды другихъ людей, что свои собственныя заслуги почти совершенно выпускалъ изъ виду. Притомъ же, еще съ давняго времени существовала та пропасть, о которой говорилось въ письмѣ Лео, и если прежде онъ добровольно преклонялся предъ блестящимъ геніемъ товарища, то теперь чувствовалъ тоже, что можетъ чувствовать ученикъ, поджидающій давно отлучившагося наставника.
   Въ сѣняхъ раздался звонокъ, и затѣмъ Вальтеръ услышалъ протяжный голосъ своей хозяйки, къ которому присоединился другой, глубокій грудной голосъ вошедшаго мужчины. Неужели Лео? Отчего же это не было слышно стука подъѣхавшаго экипажа?.. Дверь отворилась. Вслѣдъ за госпожой Ребейнъ и служанкой, несшей чемоданъ, вошелъ высокій стройный брюнетъ. Вальтеръ поспѣшилъ заключить въ объятія друга своего дѣтства.
   -- Лео, голубчикъ мой Лео! Здравствуй, тысячу, милліонъ разъ здравствуй! Добро пожаловать, дорогой гость!
   -- Если бы ваша полиція на станціи желѣзной дороги сказала тоже самое, то я былъ бы здѣсь еще часъ тому назадъ. Ну ужь погода, нечего сказать! говорилъ Лео, пожимая твердой, холодной рукою теплую руку Вальтера, дрожавшую отъ внутренняго волненія.
   

ГЛАВА ВТОРАЯ.

   -- Да что ты все глядишь на меня такимъ испытующимъ взглядомъ? спросилъ ко, усѣвшись минуты двѣ спустя передъ чайнымъ столикомъ,-- право, какъ будто свидѣтельствуешь мой паспортъ и съ зоркостью полицейскаго аргуса сравниваешь означенныя въ документѣ примѣты съ моею физіономіей.
   -- Я, дѣйствительно, тебя сравниваю, сказалъ со смѣхомъ Вальтеръ,-- тебя, возмужалаго молодца съ мальчикомъ былыхъ лѣтъ; да, я сравниваю тебя, какимъ теперь тебя вижу, съ тобою же, какимъ ты представлялся въ моемъ воображеніи нѣсколько минутъ тому назадъ,-- и, знаешь ли, я не могу такъ скоро собраться съ мыслями.
   -- Ужь будто бы я такъ много перемѣнился!-- благодарю, я пью чай безъ арака!
   -- И да, я нѣтъ. Это значитъ, что перемѣна произошла совершенно согласно съ условіями твоей внутренней жизни; другими словами, перемѣна эта такъ логична, что къ ней надо долго и внимательно приглядываться, чтобы убѣдиться, какъ она значительна на самомъ дѣлѣ.
   -- Право? Ну, однако, я не могу отвѣтить тебѣ такимъ же комплиментомъ, если только ты дѣйствительно хотѣлъ сказать мнѣ любезность. Ты очень перемѣнился и, по видимому, ничуть не логично, какъ ты выражаешься. Однако, не сокрушайся. Перемѣна произошла рѣшительно къ лучшему. Въ дѣтствѣ ты былъ довольно обыкновенный мальчуганъ, не красавецъ и не уродъ, не великъ, не малъ, не дуракъ, но и не богъ вѣсть какой умникъ. Тогда ты подавалъ надежды сдѣлаться со временемъ безукоризненно честнымъ чиновникомъ, и въ особенности образцовымъ отцомъ семейства. Теперь я вижу, что въ то время я не былъ особенно силенъ въ психической діагностикѣ. Твои глаза до сихъ поръ смотрятъ безукоризненно честно, твой лобъ вовсе ужь не носитъ печати подобострастія, а хорошенькіе усы, оттѣняющіе твой ротъ, глядятъ молодцевато Словомъ, теперь ты -- положительно интересный субъектъ, и я боюсь, что женщины помѣшаютъ тебѣ наслаждаться безмятежнымъ семейнымъ счастьемъ.
   Вальтеръ хохоталъ отъ всей души. Для него было еще ново слышать отъ Лео этотъ шутливый тонъ, и потому Вальтера, обрадовался способности Лео шутить, какъ очень утѣшительному знаку. И такъ, мрачный демонъ, прежде овладѣвшій всею душею мальчика, долженъ былъ, наконецъ уступить мѣсто добрымъ геніямъ. Вальтеръ выразилъ эту мысль въ слухъ, на что Лео замѣтилъ:
   -- Мы, нѣмцы, чуть ли не самый странный народъ, по крайней мѣрѣ, между всѣми, видѣнными мною націями. Только у насъ въ Германіи, я думаю, можетъ случиться эдакая забавная штука: два пріятеля, свидѣвшись послѣ продолжительной разлуки и не успѣвши даже обмѣняться обычнымъ "здорово", предварительно стараются вывести другъ друга на чистую воду по части философскихъ воззрѣній. Да, мы неисправимые идеалисты, а между тѣмъ поди-ка, какъ удивляемся, что въ реальной сферѣ стоимъ не больше нуля.
   -- Это, пожалуй, и правда, сказалъ Вальтеръ,-- но, признаюсь тебѣ, у меня отъ радости закружилась голова, какъ шальная! Просто не могу очнуться отъ удивленія, видя тебя въ собственной особѣ, сидящаго на моемъ диванѣ. Вѣдь ты скрылся отъ насъ, какъ духъ, и мы впродолженіи многихъ лѣтъ могли сообщаться съ тобой только какъ съ улетѣвшимъ духомъ! И не прислать отъ себя ни словечка! Не подать ни малѣйшаго знака жизни. Стыдно, Лео, не хорошо! За тожь теперь ты долженъ исполнить этотъ пробѣлъ и разсказать съ справедливой обстоятельностью все, все,-- съ какими людьми ты сходился, какимъ подвергался испытаніямъ на морѣ и сушѣ,-- ты, бѣдная, добрая душа! Но прежде всего -- въ сторону чай со всѣми его принадлежностями! Займемся-ка лучше вотъ этимъ благороднымъ винцомъ, которое часа два тому назадъ прислалъ мнѣ баронъ, узнавшій, что ты долженъ былъ пріѣхать сегодня вечеромъ.
   Говоря это, Вальтеръ вынулъ бутылку изъ небольшой корзинки, стоявшей возлѣ дивана.
   -- Ба! Да это рюдесгеимъ съ желтой печатью! радостно вскричалъ онъ, откупоривая бутылку и наливая стаканы золотистымъ виномъ:-- ну! ужь я знаю, что скажешь спасибо. Пука, Лео, чокнемся, что ли!
   Онъ залпомъ, осушилъ свой стаканъ и опять его налилъ.
   -- Вниманіе барона доказываетъ, что ваши взаимныя дружескія отношенія прежняго времени до сихъ поръ нисколько не измѣнились, проговорилъ Лео, отхлебнувъ немного вина,-- и это меня нѣсколько удивляетъ. Судя по всему, что я о тебѣ слышалъ и что теперь отъ тебя слышу, ты имѣешь право на званіе рыцаря здраваго смысла, а тотъ -- рыцарь ветхаго преданія, въ свое лучшее время щеголявшій отчаяннымъ романтизмомъ, теперь-же, по всѣмъ человѣческимъ соображеніямъ, вѣроятно, обѣими ногами завязъ въ болотѣ реакціи.
   -- Ошибаешься, мой ясновидящій Мерлинъ, возразилъ Вальтеръ,-- баронъ человѣкъ, какъ человѣкъ,-- каковы всѣ мы, это значитъ -- подверженъ заблужденіямъ. Но онъ слишкомъ благороденъ, и это-то самое и не позволяетъ ему заблуждаться такъ дико! Послушай, Лео, вѣдь это вниманіе относится къ намъ обоимъ -- также и къ тебѣ, его питомцу, въ которомъ онъ принималъ тогда живѣйшее участіе, и не переставалъ принимать и послѣ, не смотря на то, что надо признаться въ этомъ -- не имѣлъ причинъ вспоминать о тебѣ съ особенной отрадой. Развѣ вы разстались не врагами? Я не стану, Лео, разбирать, кто тогда былъ правъ,-- человѣкъ, отважно защищавшій свое родовое наслѣдіе, домъ, скрывавшій его родное дитя,-- или мальчикъ, поднявшій руку на своего благодѣтеля. Незачѣмъ воскрешать прошедшее! Послѣдовавшія затѣмъ событія отчасти извинили ваше увлеченіе, особенно твое, такъ какъ ты былъ въ то время очень молодъ. Такъ смотритъ на это дѣло и баронъ; то обстоятельство, что онъ, именно онъ, такъ на это смотритъ, пусть тебѣ служитъ доказательствомъ его благородства, его прямого, честнаго образа мыслей. Я могу сказать даже болѣе. Баронъ радостно привѣтствовалъ новыя воззрѣнія. Какъ тебѣ извѣстно, онъ немедленно переселился сюда, чтобы быть ближе къ театру главныхъ событіи.
   Когда Вальтеръ говорилъ это, голосъ его нѣсколько дрожалъ; нетвердою рукою онъ поднесъ стаканъ къ своимъ губамъ. Очевидно, предметъ разговора глубоко волновалъ молодаго человѣка. На губахъ Лео появилась тонкая, неуловимая улыбка.
   -- Ну, а потомъ? спросилъ онъ.
   -- Потомъ, продолжалъ Вальтеръ, иго увлеченіе, само собою разумѣется, очень скоро охладѣло. Онъ пересталъ сочувствовать движенію, когда увидѣлъ, что оно грозило обратиться въ анархію; онъ оставилъ эту шумную, базарную сцену,-- по не съ упорной ненавистью, а скорѣе съ разочарованнымъ сердцемъ, полнымъ грустнаго, безвыходнаго смятенія.
   -- А теперь? спросилъ Лео.
   -- Теперь пришлось ему дожить до того, что человѣкъ, котораго онъ всегда презиралъ -- Ландратъ фонъ-Гей сдѣлался теперь могущественнымъ.
   -- И съ тѣхъ поръ баронъ уже не возвращался въ Тухгоймъ?
   -- Пріѣзжалъ туда изрѣдка, да и то на самое короткое время, и мнѣ кажется, что нельзя ставить ему въ укоръ его настоящее нерасположеніе къ тому мѣсту. Пусть же врывается себѣ въ моя родныя горы хваленое новое время! говорилъ баронъ. И новое время, дѣйствительно, ворвалось туда въ видѣ пильныхъ мельницъ, желѣзныхъ молотовъ и машинныхъ заводовъ. Грустныя затѣи! Въ послѣднюю мою поѣздку къ отцу прошедшимъ лѣтомъ я уже не нашелъ тамъ прежняго величія лѣсной мѣстности. Съ утра до ночи слышишь одинъ трескъ, стукъ молотовъ, пыхтѣніе пара, выходящаго густыми клубами, и даже ночью изъ громадныхъ трубъ вырывается огонь вышиною въ ростъ человѣка, пугай нѣжныхъ духовъ, летающихъ по лугамъ въ сіяніи мѣсяца.
   -- Лѣсные духи, безспорно, существа очень поэтическія, но, сколько мнѣ извѣстно, неприносящія особенныхъ денежныхъ выгодъ; пильныя мельницы и машинные заводы, во всякомъ случаѣ, доходнѣе. Однако я никогда не думалъ, чтобы баронъ такъ хорошо понималъ требованія новаго времени.
   -- И здѣсь, какъ во всемъ, онъ болѣе имѣлъ въ виду обезпеченіе другихъ, чѣмъ свои собственныя выгоды, съ горячностью отозвался Вальтеръ. Нонненштейнъ доказывалъ ему, что эта заводская промышленность будетъ настоящимъ благодѣяніемъ для цѣлаго края, въ особенности же для бѣднаго населенія деревень, расположенныхъ далѣе -- въ горной лѣсной мѣстности. Безъ этихъ убѣжденій баронъ никогда бы не принялъ проекта банкира, потому что ни одинъ человѣкъ, быть можетъ въ цѣломъ свѣтѣ, не думаетъ такъ мало о своемъ обогащеніи, какъ баронъ. Я полагаю даже, что онъ самъ не знаетъ, какою цифрою выражаются его ежегодные доходы отъ всего этого предпріятія; онъ не перестаетъ только спрашивать: а сколько занято рабочихъ, а нельзя ли пристроить какъ нибудь и другихъ? Нерѣдко я съ невольнымъ страхомъ думаю, что онъ ужь черезъ чуръ довѣряетъ финансовому генію банкира и что капай нибудь неудача въ смѣлыхъ спекуляціяхъ, которыми фирма Нонненштейнъ и сынъ собрала свой исполинскій капиталъ, можетъ обрушиться и на барона.
   -- И сынъ? спросилъ Лео: -- развѣ у достопочтеннаго патріарха есть еще и сынъ. Мнѣ кажется, что я слышалъ только объ одной дочери.
   -- У него сынъ и дочь, сказалъ Вальтеръ,-- да еще сынъ-то какой! Драгоцѣнный сынокъ,-- по крайней мѣрѣ, если судить объ очень нешуточныхъ, какъ я думаю, деньгахъ, которыхъ онъ стоитъ отцу. Но если старикъ и раскошеливается немного, то ужь, видно, и самъ тѣшится. Какое, подумаешь, наслажденіе, имѣть эдакого сынишку, который водитъ знакомство только съ графами, баронами, и мотоватыми attachés при посольствахъ, который ѣздить верхомъ на великолѣпнѣйшихъ жеребцахъ, даетъ очаровательнѣйшіе petits soupers и -- если вѣрить слухамъ -- одерживаетъ въ beau monde и demimonde блистательнѣйшія сердечны" побѣды! Большому кораблю -- большое плаваніе!,
   -- Ужь не разсчитываешь ли ты жениться на сестрѣ этого Ловеласа семитской расы?
   -- Я? Это почему?
   -- Да что-то ужь больно безпощадно казнишь братца своимъ остроуміемъ.
   Вальтеръ откинулся назадъ въ стулѣ и расхохотался, какъ самый веселый школьникъ.
   -- А между тѣмъ, вскричалъ онъ,-- эта коллекціи совершенствъ, этотъ сердцегрызъ, этотъ большой корабль -- вѣдь все это только копія; -- а какъ бы ты думалъ съ кого?-- Съ нашего -- по крайней мѣрѣ съ моего -- добраго товарища блаженнаго школьнаго времени -- съ Генри.
   -- Онъ уже и тогда шипѣлъ довольно дерзко, замѣтилъ Лео. Но вѣдь ты самъ, помнишь постоянно любезничалъ съ этимъ молокососомъ. Ты утверждалъ, подобно всѣмъ другимъ, что онъ, при всѣхъ своихъ недостаткахъ, одаренъ какими-то -- Богъ вѣсть какими именно -- добрыми качествами.
   -- Да, эти добрыя качества въ немъ, дѣйствительно, были, съ жаромъ сказалъ Вальтеръ,-- это, въ самомъ дѣлѣ, былъ разбитной, веселый, острый мальчикъ, не портившій ни одной рѣзвой забавы и всегда умѣвшій возбудить жизнь и радость тамъ, гдѣ показывалась его кудрявая голова и пара плутовскихъ глазъ. Онъ и теперь, разумѣется, веселъ, развязенъ и остеръ; но при всемъ томъ уже не можетъ распространять свѣтлой радости вокругъ себя, по крайней мѣрѣ, не сладокъ онъ въ кругу своего собственнаго семейства. Его развязность напоминаетъ отталкивающую скользкость змѣи, его остроуміе также холодно, какъ блескъ его глазъ, лишившихся своей привлекательной живости и пріобрѣтшихъ то наглое и отталкивающее выраженіе, съ какимъ названная мною гадина можетъ заглядывать въ гнѣздо птицы. Ботъ это-то для меня возмутительно. Я не вижу ничего похвальнаго въ развратной пылкости молодого человѣка, которому буйно-клокочущая кровь не дастъ покоя, который безпечно и жадной глоткой пьетъ чашу наслажденій, хорошо зная однако, что на днѣ ея лежитъ ядовитая гуща,-- но это, по крайней мѣрѣ, въ порядкѣ вещей. А тутъ нѣтъ ничего общаго съ вакхическимъ увлеченіемъ, съ безуміемъ корибанта. Если онъ играетъ, будь увѣренъ, что выиграетъ; если влюбляется,-- пусть несчастная жертва подумаетъ о горячей, горячей молитвѣ. Эгоистомъ онъ былъ всегда; я до сихъ поръ хорошо помню, какъ онъ важничалъ на вечерахъ въ замкѣ своимъ щегольскимъ костюмомъ и издѣвался надъ моимъ праздничнымъ жилетомъ, чего не позволитъ себѣ ни одинъ мальчикъ съ честнымъ сердцемъ. Но эта дурная трава съ тѣхъ поръ разрослась по всему полю съ такой чудовищной силой, что теперь на немъ едва ли можетъ прозябать хотя одинъ здоровый, годный стебель. Генри видимо тѣшится чужимъ горемъ. Какого нибудь простофилю, который попадетъ въ его руки, онъ погубитъ съ такою же систематической легкостью, съ какою ястребъ потрошитъ воробья. Впрочемъ при всей своей безнравственности, онъ пользуется репутаціей дѣльнаго юриста, ему пророчатъ блестящую карьеру.
   -- Ну, а какъ же смотритъ на все это баронъ?
   Вальтеръ покачалъ головою.
   -- Бѣдный, честный человѣкъ! сказалъ онъ,-- самое тяжелое горе всей его жизни, быть можетъ, заключается въ томъ, что онъ видитъ въ своемъ сынѣ совершенно постороннее лицо, съ которымъ ни по чувствамъ, ни по мыслямъ, не имѣетъ почти ничего общаго. Правда, ихъ никогда не связывала особенная взаимная симпатія, по съ того времени, какъ
   -- Съ какого времени? спросилъ Лео, когда Вальтеръ вдругъ остановился и принялся откупоривать вторую бутылку.
   -- Собственно говоря, это дѣло семейное между ними, сказалъ Вальтеръ,-- да выпей же и ты хотя немного, и и то почти одинъ осушилъ цѣлую бутылку. Видишь ли я еще никому не разсказывалъ объ этой исторіи. Причина охлажденія кроется въ той самой ночи, о которой я только-что упоминалъ. Что произошло между ними, узнаешь когда нибудь послѣ, но только съ той самой ночи отецъ и сынъ не обмѣнялись ни однимъ словомъ взаимнаго довѣріи или родственной пріязни. Генри зналъ,-- только это обстоятельство и можетъ нѣсколько служить къ его оправданію,-- что отецъ никогда не забудетъ и не проститъ его измѣны. Эта увѣренность возбудила въ сынѣ нерасположеніе, даже ненависть къ отцу! Я думаю, что они взаимно ненавидятъ другъ друга, по крайней мѣрѣ Генри, я убѣжденъ, не питаетъ къ барону другого чувства. Очень можетъ быть, что оба они еще не пришли къ отчетливому внутреннему сознанію этой взаимной ненависти. Я заключаю это изъ того, что по наружности они находятся между собою въ добромъ согласіи, а это было бы рѣшительно невозможно при извѣстномъ прямодушіи и горячности барона. Но всякомъ случаѣ подобныя отношенія мнѣ напоминаютъ скелетъ, припрятанный, по выраженію аглійскаго сатирическаго поэта, въ отдаленномъ углу каждаго дома.
   -- Генри, конечно, живетъ теперь не у отца?
   -- Боже избави!
   -- Ты по прежнему усердно извѣщаешь семейство барона?
   -- Нѣтъ; являюсь туда въ недѣлю разъ, когда они даютъ свои открытые вечера; бываю, конечно, и въ другое время, но все невзначай, мимоходомъ,-- вѣдь они живутъ довольно далеко отсюда,-- будетъ, пожалуй, съ четверть мили.
   -- Ну, для большаго города, это не Гогъ знаетъ какое разстояніе.
   -- Не спорю, но все же это -- препятствіе, и притомъ у меня пропасть занятій; принявъ въ соображеніе все это, я нахожу даже, что бываю тамъ довольно часто.
   При этихъ словахъ на честномъ лицѣ Вальтера появилась краска какого-то замѣшательства. Глаза его опустились, и когда онъ опять поднялъ рѣсницы, то взглядъ, которымъ онъ встрѣтилъ глаза Лео, принялъ особенное, полу-вопросительное, полу-умоляющее выраженіе. Лео улыбнулся. Вальтеръ покраснѣлъ еще болѣе и также улыбнулся.
   -- Почему ты смѣешься? спросилъ онъ.
   -- Почему смѣялись римскіе авгуры, взглядывая одинъ на другаго?
   -- Потому что знали другъ за другомъ кое-какіе грѣшки.
   -- Быть можетъ, нѣчто подобное и насъ обоихъ заставляетъ смѣяться. Выпей-ка, Вальтеръ! Ты, какъ я вижу, но долженъ скупиться на шито, чтобы побѣдить въ себѣ остатокъ той робости, которая преслѣдуетъ тебя со времени блаженнаго дѣтства. Почему ты боишься признаться мнѣ, что любишь Амелію?
   -- Да, я люблю ее, съ жаромъ вскричалъ Вальтеръ, вскакивая съ своего мѣста, и принимаясь расхаживать взадъ и впередъ по комнатѣ съ жестами самого пылкаго одушевленія,-- я люблю ее, да ты-то откуда это узналъ?
   -- Помнишь ли ты, сказалъ Лео, прислонившись спиной къ углу дивана,-- какъ въ одинъ прекрасный лѣтній вечоръ мы встрѣтились съ тобою въ ложбинѣ, что ведетъ въ Танненштедтъ, и ты читалъ мнѣ подъ высокимъ букомъ свое стихотвореніе, въ которомъ два раза повторялась риѳма "фасаду" и "серенаду" и пара чьихъ-то карихъ глазокъ превозносилась до небесъ? Я находился тогда въ первомъ періодѣ моей политической горячки и не могъ особенно сочувствовать твоему любовному бреду, однако все-таки видѣлъ, что ты былъ влюбленъ до сумасшествія. Я зналъ также, какая дама поработила твое сердце и сдѣлала тебя вѣрнѣйшимъ изъ вѣрныхъ рыцарей.
   -- Да, клянусь великимъ богомъ любви, я оставался ей вѣренъ каждымъ біеніемъ моего сердца, каждымъ ощущеніемъ моей души. Я содрогаюсь при мысли, что сталось бы со мною, еслибы я не былъ согрѣтъ этой любовью, или, говоря вѣрнѣе, я никакъ не могу объ этомъ думать. Еще при первомъ, сумеречномъ разсвѣтѣ моего сознательнаго существованія, ея глаза блестѣли для меня, какъ двѣ милыя, путеводныя звѣзды, и съ тѣхъ поръ я ношу блескъ этотъ въ своей груди днемъ и ночью. Часто -- и притомъ иногда совершенно для меня неожиданно -- среди безобразія студенческой пирушки, въ слабомъ мерцаніи утра, заглядывающаго въ окно комнаты, въ косыхъ лучахъ солнца, освѣщающаго въ полдень скучную аудиторію, въ удушливомъ воздухѣ экзаменаціонной залы -- я видѣлъ эти милые, милые глаза, и зналъ, чего хотѣлъ и что долженъ былъ дѣлать. Неужели, нерѣдко спрашивалъ я себя съ удивленіемъ, смертное существо можетъ имѣть на своего ближняго такое безгранично-могущественное вліяніе и дѣлать его, ближняго, своего собственностью въ буквальномъ смыслѣ этого слова? По послушай, Лео, какое же другое существо можетъ такъ всецѣло овладѣть человѣкомъ, какъ не то, въ которомъ онъ видитъ олицетвореніе всего прекраснаго и высокаго, въ которомъ поклоняется воплощенной идеѣ?
   -- Короче, ты говоришь о томъ, что въ эстетикѣ именуется идеаломъ, сказалъ Лео,-- но, видишь ли, невѣжливая наука утверждаетъ, что эту воплощенную идею, этотъ идеалъ можно представлять себѣ только въ созданіи искусства и никогда, въ человѣкѣ, который, находясь подъ гнетомъ дѣйствительности, подверженъ всѣмъ возможнымъ несовершенствамъ плоти, откуда явствуетъ, что живой человѣкъ никогда не можетъ служить олицетвореніемъ красоты въ возвышенномъ значеніи этого слома, тогда какъ всѣ дѣйствительно прекрасныя созданія искусства, къ несчастно, всегда были и будутъ мертвы.
   Вальтеръ остановился и слушалъ внимательно, но, по видимому, съ досадой.
   -- Да, да, вскричалъ онъ,-- это правда, это всесовершеннѣйшая правда, съ которой я рѣшительно соглашаюсь. Но, видишь ли, Лео, жизнь сильнѣе науки. Я знаю, что земля вокругъ солнца вертится, а не на оборотъ; всѣмъ намъ извѣстна эта истина, а между тѣмъ люди всегда говорили и до скончанія вѣка будутъ говорить о восходѣ и заходѣ солнца. Тоже примѣняется къ чувству любви. Центромъ всего бытія мы дѣлаемъ любимое нами существо, вокругъ котораго заставляемъ вращаться солнце, луну и звѣзды, но вовсе не потому, чтобы съ дѣтскимъ простодушіемъ сами вѣрили въ такой механизмъ вселенной.
   -- По почему же не выбрать своимъ центромъ тяжести безсмертную идею вмѣсто смертнаго человѣка? спросилъ Лео.
   -- По той простой причинѣ, отвѣчалъ Вальтеръ, что никакая идея не обладаетъ теплотою любимой руки, пожимающей нашу руку, сладкой гармоніей любимаго голоса, отраднымъ блескомъ любимыхъ глазъ. Слово только тогда звучитъ дли насъ понятно, когда облекается въ плоть. Ахъ, Лео, Лео, зачѣмъ мнѣ объяснять тебѣ то, что необъяснимо, зачѣмъ говорить о томъ, что извѣстно тебѣ также хорошо, какъ и мнѣ! Да, Лео, признайся, что и ты любишь, что и ты знаешь женщину, которой взаимность составляетъ предметъ твоихъ пламеннѣйшихъ желаній! Ну-ка, выпьемъ за здоровье твоей возлюбленной: говори мнѣ о ней, разсказывай все, все на-чисто. Теперь я въ особенномъ ударѣ дѣлать признанія и выслушивать ихъ. Пошути я сегодня въ какомъ-то всезнающемъ настроеніи.
   -- Слѣдовательно ты долженъ былъ бы знать, что по этой части мнѣ рѣшительно не въ чемъ тебѣ признаваться, сказалъ Лео съ улыбкой,-- однако мы еще не все переговорили о тебѣ самомъ. Вѣдь дорога-то къ твоей цѣли, я полагаю, не такъ удобна, какъ бы это было желательно въ видахъ твоего успѣха.
   -- Объ этомъ я до сихъ поръ вовсе не думалъ, сказалъ Вальтеръ.
   -- Гмъ! Ото отзывается даже немножко легкомысліемъ,-- впрочемъ, быть можетъ, въ этой милой непослѣдовательности головы и заключается тайна твоего счастія, къ которому ты не осмѣлишься прикоснуться до тѣхъ поръ, и ока драгоцѣнная жемчужина не окунетъ тебя въ десятисаженную глубину. Однако, ты что-то пріунылъ. Видно, разговоръ этотъ тебѣ не по сердцу. Ну, потолкуемъ о чемъ нибудь другомъ.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, съ живостью сказалъ Вальтеръ,-- прошу тебя, говори все, что думаешь. Ты хотѣлъ сказать, что учитель гимназіи, съ шестью стами талеровъ жалованья, пописывающій притомъ повѣсти, которыхъ никто не читаетъ,-- что такой господинъ едва ли можетъ назваться приличной партіей для единственной дочери богатаго титулованнаго дворянина.
   -- Именно это я думалъ, отвѣчалъ Лео,-- однако ты былъ, вѣдь, постоянно любимцемъ барона -- и почемъ знать! Быть можетъ, онъ уже успѣлъ забыть, что ты сынъ его лѣсничаго; быть можетъ, онъ, когда ты явишься просить руки его дочери, отвѣтятъ съ отеческой улыбкой, какъ добрякъ-дядюшка въ комедіи: "ну, дѣтки, да благословить васъ небо! Будьте счастливы?"
   -- Какой ты злой насмѣшникъ! сказалъ Вальтеръ,-- ты хорошо знаешь, что онъ этого не скажетъ, что онъ.... о, Боже мой! Я никогда не думалъ объ этомъ серьезно. Я всегда, такъ сказать, закрывалъ глаза, какъ только эта мысль возникала въ моей головѣ. Да, ты нравъ, это -- бездна, жадная, глубокая бездна, которая поглотитъ все мое счастье.... все, все мое счастье!!
   Вальтеръ сталъ бѣгать по комнатѣ, отчаянно размахивая руками.
   -- Чтожь сестра-то твоя говоритъ? спросилъ Лео.
   -- Съ ней я никогда по пускался въ объясненія объ этомъ предметѣ; я знаю, что въ этомъ отношеніи у Сильвіи нѣтъ сердца; она думаетъ о любви совершенно иначе, чѣмъ я, или, говоря еще опредѣленнѣе, она, по моему мнѣнію, только думаетъ о любви, а сама никогда не любила.
   -- Какъ-то развилась твоя сестрица? Велика она, стройна?
   -- Да вотъ она сама, какъ двѣ капли воды -- какъ только можетъ живой человѣкъ быть похожимъ на свой портретъ, сказалъ Вальтеръ, вынимая изъ портфеля сдѣланный карандашомъ рисунокъ и поднося его къ Лео.-- Это -- образцовое произведеніе Амеліи, передающее дѣйствительность съ поразительной артистической вѣрностью. Видишь ли эту черту около рта, эту надменно вздернутую нижнюю губу, эти большіе мрачные глаза -- прелесть! Ты какого мнѣнія?
   Лео не отвѣчалъ. Свѣсивъ голову на руку, онъ долго глядѣлъ на рисунокъ, потомъ положилъ его на столъ и откинулся въ уголъ дивана.
   Вальтеръ опять сѣлъ за столъ и принялся медленно прихлебывать вино.
   -- Сестра моя, сказалъ онъ,-- энергическая, самостоятельная натура. Какъ ни значительна разница между вами, но часто собою она напоминала мнѣ тебя. Да, если приглядѣться къ тебѣ пристальнѣе, то можно замѣтить, что въ выраженіи вашихъ лицъ есть, право, что-то общее, Лобъ ея, также какъ и твой, омраченъ какими-то серьезными думами; въ ея глазахъ, также какъ и въ твоихъ, свѣтится цѣлая бездна; но и ея ротъ, подобно твоимъ губамъ, судорожно подергивается, Да, вы оба, бѣдныя, бѣдныя души, никогда не были довольны и счастливы.
   -- Довольство и счастіе -- это curac posteriores, какъ выражаемся мы, врачи, сказалъ Лео.
   -- По безъ которыхъ мы. однако, не можемъ жить, по крайней мѣрѣ полной и сильной жизнію, съ жаромъ сказалъ Вальтеръ,-- нѣтъ, я твердо убѣжденъ, что безъ свѣтлаго душевнаго мира человѣкъ чуждъ добродѣтелямъ. Какимъ образомъ мы можемъ питать участіе къ ближнимъ, когда сами не знаемъ отрады? Можемъ ли мы помочь другимъ нашими силами, когда силы эти истощены въ спорѣ и борьбѣ съ судьбою, которую мы называемъ злою, непривѣтливою, чтобы самихъ себя не обозвать суровыми мизантропами?
   -- Эхъ ты, добрякъ, добрякъ! сказалъ Лео: -- если въ твоемъ сердцѣ разцвѣтаютъ розы и ноютъ соловьи, такъ ты думаешь, что и во всѣхъ сердцахъ должна благоухать весна?! Нѣтъ, милый Вальтеръ, въ моей груди напрасно ты сталъ бы искать весны и ея благораствореннаго воздуха. Свивайте себѣ гнѣздышко на безопасномъ скалистомъ утесѣ, а мнѣ оставьте океанъ, котораго съ меня пока будетъ довольно, хотя и ему кое-гдѣ положены предѣлы.
   Послѣднія слова Лео произнесъ внезапно понизившимся голосомъ, какъ будто говоря съ самимъ собою. Глубоко призадумавшись, Вальтеръ долго глядѣлъ въ свой стаканъ и, наконецъ, сказалъ:
   -- Ты -- геройская натура. Лео, подобно тому, какъ и Сильвія, но моему мнѣнію, также геройская натура,-- только въ своемъ родѣ. Признаюсь тебѣ, еще не задолго до твоего пріѣзда мое воображеніе живо рисовало тебя именно въ этомъ ослѣпительномъ свѣтѣ, и тѣмъ радостнѣе я тебя привѣтствовалъ, тѣмъ болѣе былъ тебѣ благодаренъ, что мнѣ показалось, будто твой взглядъ на жизнь сдѣлался нѣсколько теплѣе. Теперь же я хорошо вижу, что ты таковъ же, какимъ былъ прежде, и это -- скажу тебѣ откровенно -- внушаетъ мнѣ серьезныя опасенія. Повѣрь мнѣ, Лео, я вовсе не тупоголовый филистеръ; и у меня есть сердце, способное биться восторженнѣе, когда я читаю, какъ тотъ или другой изъ историческихъ героевъ шелъ къ безсмертію трудной, утомительной дорогой. Но -- если судить по всему, насъ окружающему,-- героическія времена миновали; ужь не вернется та почтенная эпоха, когда герои громили равнины своими страшными колесницами, а трусливыя войска, не поднимая оружія, разбѣгались отъ нихъ съ безтолковымъ крикомъ. Вѣрь мнѣ, Лео, что если слово любви было произнесено въ отношеніи всего страждущаго и обремененнаго человѣчества, то и всякій человѣкъ въ частности непремѣнно будетъ освобожденъ отъ своего горя и бремени подъ игомъ этого кроткаго закона. Теперь никто не долженъ нести болѣе того, сколько можетъ; въ наше время не нужны тяжелые кресты мучениковъ, не нужны Деціи Мусы, поражающіе издали непріятеля копьемъ и гибнущіе въ виду своей смѣлой цѣли. Нѣтъ, нѣтъ, Лео, тысячу разъ нѣтъ! Теперь намъ извѣстно, что во всѣхъ странахъ есть честные люди, и эти-то честные люди составляютъ единственную великую армію; здѣсь одинъ человѣкъ -- тоже, что солдатъ въ шеренгѣ и никакъ не болѣе. Ощупывай товарища локтемъ, маршируй въ тактъ и, когда забьютъ къ аттакѣ, съ громкимъ крикомъ: ура! храбро бросайся на непріятеля -- вотъ въ чемъ вся честь рядоваго, вся его сила. Какъ особнякъ -- онъ ничего не значитъ, какъ членъ въ цѣломъ -- онъ неприступная твердыня. Ядро можетъ повалить его на землю, но шеренга смыкается и колонна цѣла по прежнему. Нотъ какова, Лео, сила дисциплины, и всякій честный человѣкъ -- кто бы онъ ни былъ -- долженъ этой дисциплинѣ покоряться. Если онъ одинъ силенъ, то въ ряду будетъ еще сильнѣе, а если слабъ, то все-таки будетъ занимать мѣсто въ шеренгѣ. Въ этой мысли, которую я стараюсь представить себѣ какъ можно осязательнѣе, мнѣ давно уже удалось найдти для себя утѣшеніе, спокойствіе и радость.
   Въ сильномъ волненіи Вальтеръ опять всталъ съ мѣста. Онъ стоялъ, выпрямившись во весь ростъ; отъ дѣйствія вина и подъ вліяніемъ внутренняго жара прекрасный открытый лобъ и щеки молодато человѣка загорѣлись легкой краской; его лѣвая нога была отставлена впередъ, рука была нѣсколько поднята, сильная грудь волновалась. Лео опустилъ голову; его блѣдное лицо не обнаруживало никакого движеніи -- только тонкія губы сжались еще плотнѣе. Когда онъ, наконецъ, наговорилъ, голосъ его звучалъ жестче и слова получили еще болѣе рѣзкую выразительность.
   -- Твое сравненіе, сказалъ онъ,-- прекрасно, но, подобно другимъ сравненіямъ имѣетъ маленькій недостатокъ -- оно не соотвѣтствуетъ объему сравниваемыхъ предметовъ. Когда ты утверждаешь, что непріязненныя столкновеніи въ человѣчествѣ теперь болѣе происходятъ массами, чѣмъ это было прежде, что рука одного воина въ наше время лишилась своего прежняго вѣса, то это, разумѣется, совершенно вѣрно. Но если отсюда ты выводишь заключеніе, что геній сдѣлался въ наше время ни къ чему негодной ветошкой, то, конечно, ошибаешься. Далеко напротивъ! Изъ того, что мысль, возникшая въ великой головѣ, теперь скорѣе дѣлается общимъ достояніемъ, чѣмъ было прежде -- слѣдуетъ ли, что эта мысль перестаетъ быть собственностью великой головы? Если въ наше время причина быстрѣй переходитъ въ дѣйствіе и дѣйствіе своимъ объемомъ совершенно покрываетъ концентрированную причину, то развѣ это сколько нибудь доказываетъ, будто мы уже не подчиняемся причинному закону? Конечно, кто теперь, при взглядѣ на какую нибудь сложную работающую машину съ ея колесами, зубцами и вальками, станетъ думать о человѣкѣ, въ головѣ котораго родились всѣ эти диковинки? Кто, прослушавъ продолжительныя шумныя пренія народнаго собранія, приходящаго, наконецъ, къ опредѣленному рѣшенію, вспомнитъ о политическомъ дѣятелѣ, еще заранѣе записавшемъ лею эту исторію слово въ слово и принесшемъ ее въ своемъ карманѣ?-- Однако, mon cher, отправимся-ка мы спать; уже довольно поздно, а я таки порядкомъ усталъ съ дороги.
   Вальтеръ былъ не совсѣмъ доволенъ этимъ предложеніемъ. Онъ еще многое хотѣлъ сказать, о многомъ распросить. Разговоръ коснулся предмета, сильно его интересовавшаго,-- и вдругъ надо было прервать эту бесѣду, даже не окончивши второй бутылки. Но Лео, утѣшая своего пріятеля, сказалъ, и что завтра тоже можно будетъ потолковать и что онъ не думаетъ такъ скоро оставить гостепріимную крышу Вальтера. При этомъ Вальтеръ узналъ, въ чемъ именно заключался планъ Лео относительно будущаго. Опираясь на дипломъ одного изъ южно-нѣмецкихъ университетовъ, на продолжительную практику въ Швейцаріи и на блестящія рекомендаціи извѣстныхъ ученыхъ, Лео хотѣлъ получить должность врача-ассистента въ одной изъ столичныхъ клиникъ, или -- еслибы это не удалось -- заняться частной практикой. Все это онъ говорилъ, застегивая свой чемоданъ. Потомъ, съ трудомъ сдерживая зѣвоту, онъ протянулъ руку Вальтеру, стоявшему передъ нимъ со свѣчкой.
   -- Иду, иду, со смѣхомъ сказалъ Вальтеръ,-- но завтра мы увидимся до одиннадцати часовъ. Я имѣю два урока, и кромѣ того мнѣ хотѣлось бы побывать у барона и сообщить ему я твоемъ пріѣздѣ. Спокойной ночи, голубчикъ, высыпайся хорошенько!
   Лео остался одинъ. Приводя въ порядокъ свои туалетныя принадлежности, онъ въ тоже время осматривалъ комнату, убранную разными вышитыми подушками -- для оконъ, для дивана, для ногъ -- и особенно поражавшую обильнымъ запасомъ всякой стеклянной посуды, разставленной въ шкапахъ, по комодамъ, на угловыхъ полкахъ, на подножіи небольшаго трюмо и даже на карнизѣ бѣлой изразцовой печи. Но стѣнамъ были развѣшены портреты покойныхъ короля и королевы, нынѣ царствующаго молодаго короля съ его юной супругой и нѣкоторыхъ принцевъ и принцессъ королевской фамиліи.
   -- Очаровательная обстановка, сказалъ Лео.-- Онъ провелъ свѣчей вдоль ряда портретовъ; дойдя до портрета юнаго короля, онъ остановился и началъ внимательно присматриваться къ этому изображенію.
   -- Да, хорошо сдѣлано, бормоталъ онъ, должно быть -- вѣрно. Еще и теперь въ этомъ гвардейскомъ генералѣ я могу припомнить себѣ юношу прежняго времени. Тогда на немъ былъ синій мундиръ и синяя фуражка съ довольно широкомъ козырькомъ. Мнѣ кажется, какъ будто и тогда уже онъ былъ немножко лысоватъ. Возлѣ его рта проходила какая-то старческая морщинка, сохранившаяся, какъ видно, и теперь. Въ глазахъ его замѣчается теплое, очень умное выраженіе. Вѣдь о немъ слышно, что онъ человѣкъ съ большими природными дарованіями.
   Лео опять поставилъ свѣчку на столъ и тихими шагами началъ ходить по комнатѣ.
   -- Какъ завидна, подумаешь, доля монарха! Одного безсмертія не достаетъ ему, чтобы вполнѣ быть божествомъ. Но и самое безсмертіе можетъ стяжать себѣ этотъ любимецъ счастья, если только, не злоупотребляя споимъ всемогуществомъ, захочетъ потрудиться для человѣчества.
   Лео подошелъ къ окну и сталъ глядѣть въ него. На небѣ, сквозь густыя массы облаковъ скользилъ серебряный серпъ луны. Противоположные дома стояли мрачнымъ рядомъ, и только гдѣ-то въ одинокой мансардѣ еще мерцалъ слабый огонекъ. Свѣтъ фонарей отражался въ лужахъ, покрывавшихъ мостовую. На улицѣ не было никакихъ признаковъ человѣческой жизни. Вѣтеръ завывалъ вдоль фронтоновъ домовъ, стучалъ ставнями и свистѣлъ въ слуховыя окна.
   -- Такъ вотъ она, давно желанная цѣль моихъ пламенныхъ стремленій! Ну, однако не видно еще ничего привлекательнаго! Не такою я воображалъ себѣ столицу. Къ дѣтствѣ она представлялась мнѣ необозримымъ рядомъ дворцовъ, облитыхъ золотомъ утренняго солнца и раздѣленныхъ широкими улицами, но которымъ безостановочно снуетъ взадъ и впередъ толпа. Котъ почему меня все тянуло сюда, вотъ почему я здѣсь;-- и такъ какъ я уже здѣсь, то начну же прокладывать себѣ дорогу, и эта дорога поведетъ далеко въ гору.... На зло Вальтеру и всѣмъ филистерамъ я твердо убѣжденъ, что судьбами народовъ управляютъ власть и сила отдѣльныхъ личностей -- теперь, такъ же какъ и за тысячу лѣтъ до нашей эпохи.-- Когда онъ направился отъ окна къ постели, помѣщавшейся въ альковѣ у задней стѣны комнаты, взглядъ его опять упалъ вскользь на портретъ юнаго монарха.
   -- Странное сходство, бормоталъ Лео,-- гдѣ я видѣлъ другое лицо! Не маленькаго принца, а совершенно другую физіономію, которая, впрочемъ, могла мнѣ и присниться,-- съ высокимъ, открытымъ лбомъ, живыми и веселыми глазами -- точь въ точь, какъ вотъ это изображеніе. Сильвія послужила поводомъ къ нашему знакомству другъ съ другомъ. Поразительная встрѣча! Но была ли она первой и послѣдней?-- Гдѣ же, гдѣ я могъ видѣть это лицо?-- и почему непремѣнно я при этомъ вспоминаю о томъ, какъ мнѣ пришлось видѣть утромъ Сильвію въ сверкающей водѣ, подъ тѣнью деревьевъ, качаемыхъ вѣтромъ?.. Однако, я, кажется, начинаю бредить, еще не успѣвши заснуть.-- Спокойной ночи, китайское безвкусіе, спокойной ночи, пестрый ребяческій вздоръ, спокойной ночи и вамъ, люди!
   

ГЛАВА ТРЕТЬЯ.

   Парадныя комнаты въ отелѣ барона были уже готовы принять друзей дома, собиравшихся сюда по средамъ вечеромъ каждую недѣлю. Люстры были зажжены, и высокія зеркала, разставленныя между темными опущенными занавѣсами, отражали отъ себя рѣзкій, энергическій блескъ. Старый Христіанъ ходилъ тихими шагами туда и сюда, бросалъ инквизиторскіе взгляды на потолокъ, на стѣны, на полъ, тутъ уставлялъ стулъ, тамъ поправлялъ положеніе картины, далѣе сметалъ сукномъ остатки пыли и утиралъ щеткой лицо статуи. Въ комнатахъ болѣе никого не было. Старый слуга остался доволенъ своей распорядительностью. Онъ взглянулъ на часы, убралъ принадлежности своей профессіи и вышелъ въ дверь, которую чуть слышно заперъ за собою. Впродолженіи двухъ-трехъ минутъ прекрасные, обширные покои оставались пустыми. Но вотъ въ стѣнѣ отворяется непримѣтная дверь, которая вела во внутреннія комнаты, и изъ нея выходитъ молоденькая дѣвушка. Прежде всего она прошла по всему ряду парадныхъ комнатъ, какъ бы желая убѣдиться, что, кромѣ нея, здѣсь никого не было, потомъ медленно возвратилась назадъ и, наконецъ, пойдя въ голубую комнату, усѣлась въ одномъ изъ низкихъ, покойныхъ креселъ, окружавшихъ каминъ.
   Свѣсивъ голову на руку, дѣвушка неподвижно смотрѣла на кончикъ хорошенькой ножки, выглядывавшій изъ-за-края платья; но этого вовсе нельзя было объяснить тщеславіемъ красавицы, потому что дѣвушка эта, проходя прежде мимо зеркалъ, ни разу въ нихъ не заглянула.
   Она вынула изъ кармана письмо, которое принялась читать; но отъ слезъ, выступившихъ на ея глаза, слова и строки безпорядочно мѣшались другъ съ другомъ, и скоро на бумагу стали падать крупныя слезы.
   Что же могло ихъ вызвать? Мысль объ одиночествѣ стараго отца? или о горестномъ положеніи молоденькой дочери, которая готовилась раздѣлить съ старикомъ его одиночество?
   Но развѣ здѣсь она не была также одинока, капъ и тамъ -- въ домѣ лѣсничаго? Развѣ она чувствовала такъ сильно, какъ теперь, свое одиночество въ золотые дни дѣтства, когда утромъ гуляла въ лѣсу, когда вокругъ щебетали птички, и комары заводили въ тѣни свою нескончаемую пляску? Вѣдь жертвы-то она теперь никакой не приносила, а только исполняла свое собственное, давно родившееся въ ней желаніе, котораго не выражала вслухъ только потому, что ей не хотѣлось опечалить людей, согрѣвавшихъ ее впродолженіе многихъ лѣтъ нѣжной дружбой и участіемъ.
   -- А между тѣмъ надо на это рѣшиться, проговорила дѣвушка, оставляя свою небрежную позу и вскакивая съ нѣкоторой досадой.
   -- На что рѣшиться, ma belle? прошепталъ кроткій голосъ,-- и легкая, какъ призракъ, молодая дѣвушка, одѣтая въ бѣлое платье, склонилась предъ грустившей на колѣни и обняла ея станъ своей рукою,-- это что значитъ, Сильвія,-- ты плакала?-- продолжала она, заглядывая въ лицо своей подругѣ,-- ты плакала?
   -- Ахъ, какая ты, право, несносная! проговорила Сильвія, стараясь улыбнуться и быстро отирая слезы.
   -- Извини мою докучливость, замѣтила Амелія съ кроткимъ упрекомъ,-- но что съ тобой Сильвія, моя дорогая Сильвія? Что такое случилось? Отъ кого это письмо? Отъ... отъ...
   -- Не отъ него... не отъ твоего юноши-героя -- это письмо моего старика-отца и, чтобы болѣе не мучить твое любопытство, скажу прямо, что я должна уѣхать.
   -- Это значитъ... ты желаешь... ты думаешь...
   -- Это значитъ -- но сядь поближе ко мнѣ, мой ангелъ, вотъ сюда на эту скамью,-- да не смотри на меня съ такимъ безпокойствомъ твоими добрыми карими глазками! Постараемся переговорить съ должнымъ благоразуміемъ; Я нахожу, что теперь-то настала самая удобная минута вести такую бесѣду -- въ этомъ прекрасномъ костюмѣ, посреди зажженныхъ огней и въ ожиданіи гостей, могущихъ явиться ежеминутно. Мы находимся не въ обществѣ, но и не предоставлены вполнѣ самимъ себѣ, и потому наша домашняя искренность и сообщительность будутъ умѣряться разсудительностью и сдержанностью,-- необходимыми условіями разговора въ присутствіи постороннихъ людей. Но моему это самое лучшее настроеніе духа для того, чтобы говорить о предметахъ такой важности. Посмотри-ка, моя милая, вѣдь зима стучится въ дверь, и теперь въ деревнѣ -- какъ ты знаешь -- безотрадно и скучно, особенно въ лѣсу, гдѣ съ дубовъ осыпаются послѣдніе листья и между обнаженными вѣтвями бушуютъ дикіе порывы холоднаго вѣтра. И посреди шумнаго пустыннаго лѣса, на полянѣ, стоитъ маленькій домикъ, и въ этомъ домикѣ скучаетъ старикъ, чутко прислушивающійся къ завыванію бури. И часто ему кажется, будто посреди вѣтра вдругъ раздается совершенно отчетливо стукъ ѣдущаго экипажа. По убѣдившись въ своей ошибкѣ, старикъ съ грустнымъ вздохомъ покачиваетъ головой и опять садится, сгорбившись, за слои старыя, толстыя счетныя книги. И... однако, Амелія дитя мое...
   -- Оставь, оставь меня! Изъ всего, тобою сказаннаго, я слышала и поняла только одно -- что ты хочешь уѣхать. Ахъ, Сильвія, Сильвія, какъ тебѣ не грѣхъ поступать со мною такъ безжалостно! Теперь, въ ту самую минуту, когда открывается сезонъ, ты хочешь меня оставить,-- ты, моя единственная поддержка и защита посреди всѣхъ опасностей общественной жизни! Вѣдь ты нынѣшнимъ лѣтомъ провела у отца около трехъ недѣль. Нѣтъ, я ге отпущу тебя или сама поѣду съ тобою! Сильвія, останься, умоляю тебя!
   И Амелія, обвилъ обѣими руками стройный станъ подруги, посреди слезъ и смѣха покрывала ее страстными поцѣлуями,
   -- Быть можетъ, мнѣ совсѣмъ не слѣдовало быть здѣсь! замѣтила Сильвія,-- нѣтъ, моя крошка, не гляди на меня такъ испуганно, не омрачай слезами своихъ прекрасныхъ глазъ,-- или я не произнесу болѣе ни слова.-- Я хотѣла только сказать, что мнѣ не слѣдовало выходить изъ того круга, въ которомъ я родилась. Тогда бы я, по крайней мѣрѣ, не знала, что значитъ имѣть въ жизни притязанія, не основанныя ни на какомъ нравѣ. Я заняла, непринадлежащее мнѣ высокое положеніе, съ котораго рано или поздно мнѣ придется сойти внизъ,-- такъ ужь лучше сдѣлать это заблаговременно.
   -- Непринадлежащое тебѣ высокое положеніе, сказала ты,-- тебѣ непринадлежащее?! говорила Амелія, и въ большихъ карихъ глазахъ ея отразилось искреннее удивленіе;-- кому же въ цѣломъ свѣтѣ оно можетъ болѣе принадлежатъ, какъ не тебѣ? Не признаютъ ли тебя люди первою во всемъ, не поклоняются ли тебѣ всѣ -- мужчины и женщины, старики и молодежь? Полно, ты шутишь, Сильвія, и шутишь жестоко, кто пишетъ тебѣ отецъ? Здоровъ ли онъ? И зачѣмъ это онъ вдругъ зоветъ тебя къ себѣ?
   -- Мой отецъ нисколько не зоветъ меня, сказала Сильвія,-- по крайней мѣрѣ, не пишетъ объ этомъ ни пол-слова, но во всемъ его письмѣ, подобно отдаленному колокольному звону, слышится тихая жалоба, отзывающаяся эхомъ въ моемъ сердцѣ. Мой отецъ -- несчастный старикъ и...
   -- И ты такъ несчастна! Ахъ, Сильвія Сильвія! Давно уже я втайнѣ страдаю, глядя на тебя! Ты несчастна, а мы... мы не въ силахъ сдѣлать тебя счастливою!
   Амелія склонила голову на колѣни Сильвіи, которая начала гладить рукою темные, мягкіе волосы своей подруги.
   -- Я несчастна, произнесла Сильвія,-- да и могло-ли быть иначе? Ты г споришь о поклоненіяхъ, которыхъ меня повсюду удостаиваютъ. Ну чтоже изъ того! Люди хвалятъ мой голосъ, мое умѣнье вести разговоръ, удивляются, что и, въ случаѣ необходимости, могу объясняться на двухъ иностранныхъ языкахъ, забавляются моимъ леннымъ характеромъ и называютъ меня умненькой барышней. По вычтя изъ всего этого запаса любезностей то, что происходятъ отъ лживости, невѣжества и тупоумія людей,-- что получится въ остаткѣ? Возьми меня изъ этихъ великолѣпныхъ покоенъ и перенеси въ концертную залу, на сцену -- кто знаетъ, съумѣю ли я добывать себѣ хлѣбъ моими хвалеными дарованіями. Положимъ даже, что съумѣю -- все-таки мое честолюбіе не можетъ ограничиться такой карьерой. Я хотѣла бы играть роль не на подмосткахъ, представляющихъ жизнь, а въ самой жизни, и не только играть роль, но быть чѣмъ нибудь въ дѣйствительности,-- а скажи-ка, пожалуйста, чѣмъ можетъ быть наша сестра въ жизни? Имѣть непосредственное, самостоятельное значеніе не позволяютъ намъ законъ и обычай. Мы можемъ пріобрѣсти только посредственное положеніе въ обществѣ чрезъ мужчинъ, но -- Боже великій!-- какихъ мужчинъ мы видимъ, куда, не оглянешься въ общественной средѣ? Жалкій излишекъ знанія, которымъ они щеголяютъ передъ нами, но сообщаетъ имъ большей внутренней силы, а дѣлаетъ ихъ только несноснѣе, скучнѣе. Они позволяютъ себѣ все критиковать, надъ всѣмъ пожимаютъ плечами, знаютъ все лучше насъ, но ни одинъ изъ нихъ не одушевленъ мужествомъ иниціативы, могуществомъ великой мысли, знаю я ихъ, этихъ дюжинныхъ актеровъ, знаю всѣ ихъ роли, всѣ реплики. Мнѣ нисколько не хочется ими любоваться, и вотъ почему я хочу уѣхать, не дожидаясь, пока опять поднимется занавѣсъ. Вотъ милая Амелія, какія мысли бродили въ моей головѣ, когда я сидѣла, съ письмомъ отца въ рукѣ въ этой молчаливой комнатѣ, посреди нѣмой мебели, и мысленно представляла себѣ, какъ знакомыя физіономіи наполняли эту знакомую гостиную. Помню то время, когда эта игра фантазіи доставляла мнѣ живѣйшее наслажденіе. Вы постоянно удивлялись, что я всегда была первою въ обществѣ! Ахъ, еслибъ ты знала, какъ интересно было для меня раздумывать о характерахъ поджидаемыхъ гостей, о связяхъ и взаимныхъ отношеніяхъ между ними, потомъ наблюдать ихъ самихъ, когда они, одинъ за другимъ, появлялись въ пріемной комнатѣ! Но то время уже миновало. Я слишкомъ рано начала наблюдать, слишкомъ много видѣла, и теноръ все это мнѣ надоѣло. Я изъ всѣхъ силъ стараюсь забыть мною видѣнное, стараюсь забыть самую себя. Я сама сдѣлалась гадкою, и въ сердцѣ моемъ уже нѣтъ ни одного чистаго, свѣтлаго ощущенія. И теперь, когда я тебѣ говорила это, и когда твои кроткія глаза смотрѣли на меня такъ уныло, я прислушивалась къ своему собственному голосу и восхищалась, что говорю такъ хорошо, такъ складно. Не правда-ли, это пошло? Не гнусная-ли я кокетка? Я знаю, что меня многіе такъ называли. Вѣрь же мнѣ, эти люди не солгали.
   -- Ты -- моя Сильви, мой единственный другъ, моя возлюбленная Сильви, вскричала Амелія,-- предметъ моего обожанія, мой идеалъ! И я требую, чтобы ты не смѣла говорить о себѣ такъ дурно. Ахъ, Сильвія, Сильвія, еслибы ты могла найти человѣка, котораго могла бы любить и который былъ бы тебя достоинъ! Какъ часто я молю небо, чтобы оно послало мнѣ утѣшеніе видѣть тебя счастливою!
   -- А ты счастлива?
   -- О, да, и при другихъ обстоятельствахъ была бы еще счастливѣе -- вѣдь ты знаешь, чего ке достаетъ для полноты моего счастья. По и твердо вѣрю, что все окончится благополучно, хотя и не знаю, какъ и когда. Да, я вѣрю и надѣюсь. Ахъ, въ какомъ онъ былъ сегодня восторгѣ! Онъ также гордится дружбой Лео, какъ я твоей; не могу тебѣ выразить, какъ онъ былъ благодаренъ моему отцу, который съ радостію позволилъ ему привести сюда гостя сегодня вечеромъ! Думала-ли ты объ этомъ, Сильвія? Развѣ ты не рада съ нимъ увидѣться?
   -- Рада! произнесла Сильвія,-- чему же мнѣ радоваться, скажи пожалуйста? Лео мнѣ никогда не нравился. Напротивъ, онъ былъ въ моихъ глазахъ высокомѣрнымъ, злымъ мальчуганомъ и -- если меня не обманываетъ память -- я скорѣй ненавидѣла его, чѣмъ любила. Нѣтъ, говоря совершенно откровенно, я нисколько не радуюсь, что буду съ нимъ видѣться.
   -- А все-таки интересно будетъ на него взглянуть, сказала Амелія,-- я всегда чувствовала къ нему какое-то боязливое уваженіе, вотъ все или почти все, что я могу себѣ о немъ припомнить, да еще не забыла, что у него были черные глаза, глядѣвшіе необыкновенно мрачно. Ты ужь пожалуйста, поспѣши ко мнѣ сегодня ни помощь, если я должна (іуду его развлекать или даже выдерживать съ нимъ tête-à-tête. Не правда ли, милая, дорогая Сильвія, ты не оставишь свою маленькую Амелію?
   Сильвія не имѣла времени отвѣчать, потому что въ это самое мгновеніе раздался скрипъ двери, выходившей въ переднюю; затѣмъ послышался шорохъ шелковаго платья, въ тоже время въ комнатѣ появилась молоденькая, очень смуглая дѣвушка, съ живыми глазами и необыкновенно выразительными, подвижными чертами лица; торопливой походкой и съ протянутыми впередъ руками она подошла къ двумъ юнымъ собесѣдницамъ, сидѣвшимъ у камина.
   -- Ah mon Dieu! вскричала молоденькая гостья,-- васъ ли я вижу, mesdames, въ такомъ одиночествѣ! Возлѣ васъ нѣтъ еще ни одной посторонней дамы! Это меня удивляетъ. Здравствуйте, здравствуйте, какъ поживаете! Я являюсь рано и toute seule! Рѣшительно не могла уговорить папашу отправиться вмѣстѣ. А что касается до Альфреда, то я не могла въ цѣломъ домѣ открыть ни малѣйшихъ его слѣдовъ. Вотъ почему я сама поспѣшила къ вамъ на крыльяхъ нетерпѣнія.
   -- Покойно ли ѣхать въ новомъ экипажѣ? спросила Сильвія.
   -- Великолѣпно, очаровательно,-- однако, вы, противная насмѣшница, хотите, кажется, обрѣзать мнѣ крылья нетерпѣніи! Я знаю, вы не любите моею аллегорическаго способа выражаться. Qu'importe! Оставьте въ сторонѣ крылья и повѣрьте моему нетерпѣнію. Ахъ, какъ это прекрасно, что я явилась первою! Однѣ дѣвушки! Значитъ, успѣемъ еще поболтать. Много ли будетъ сегодня гостей, весело-ли мы проведемъ время?
   Эмма фонъ-Зонненпітейнъ опустилась въ одно изъ низкихъ креселъ, разгладила приподнявшееся вверхъ платье маленькой, надушенной и украшенной богатыми перстнями ручкой и, не дожидаясь отвѣта, продолжала въ томъ л;е оживленномъ топѣ:
   -- Однако, вы представляетесь мнѣ самыми непроницаемыми двумя существами, по крайней мѣрѣ, относительно насъ, слабыхъ смертныхъ,-- вы, не шутя, какіе то сфинксы!
   -- Въ чемъ же мы такъ провинились? спросила со смѣхомъ Амелія, тогда какъ Сильвія повернула къ огню лицо, на которомъ отражалась худо скрытая досада..
   -- Ты-то еще не такъ преступна, вскричала Эмма,-- потому что онъ для тебя посторонній человѣкъ, хотя я и узнала отъ него, что вы часто находились вмѣстѣ; но послѣ того, какъ мнѣ пришлось его увидѣть, я не понимаю, почему Сильвія никогда прежде не говорила, о своемъ кузинѣ.
   -- Ты видѣла его? спросила Амелія съ живѣйшимъ любопытствомъ.
   -- Ты спрашиваешь такимъ тономъ, какъ будто сама не видѣла этого молодаго человѣка.
   -- Нѣтъ, онъ еще у меня не былъ, но....
   -- Онъ еще не былъ у васъ? Однако, это еще непостижимѣе! вскричала Эмма, поднимая вверхъ обѣ руки, какъ бы подъ вліяніемъ сильнаго удивленія.
   -- Очнись, пожалуйста, отъ своего недоумѣнія и объяснись понятнѣе, сказала Амелія, взглядывая на Сильвію,-- мы вотъ только-что говорили о немъ и разсуждали, можемъ-ли мы пригласить его, хотя онъ и не сдѣлалъ намъ визита. Онъ, повидимому, не очень сообщителенъ,-- Вальтеръ назвалъ его мизантропомъ. А у васъ онъ уже былъ? Въ первый же день послѣ пріѣзда?
   -- Да, въ первый же день, отвѣчала Эмма, откидывая назадъ голову и глядя томно въ потолокъ,-- впрочемъ, милыя, не думайте приревновать его ко мнѣ: вѣдь его визитъ относился собственно не ко мнѣ, а къ папашѣ, хотя при этомъ онъ и проговорилъ около получаса со мною. У него были рекомендательныя письма къ папашѣ отъ какихъ-то свѣтилъ политической сферы, изъ Швейцаріи, южной Германіи или франціи -- право не припомню хорошенько. Папаша увѣряетъ, что ему еще не приходилось встрѣчать молодаго человѣка съ такими обширными свѣденіями и такимъ тонкимъ знаніемъ общества. Ну, что касается до учености,-- кто его знаетъ -- я его не экзаменовала, но общество -- у, какъ онъ знаетъ общество! Цѣлая бездна пониманія, осмѣлюсь сообщить вамъ! Какая увѣренность въ посту ни, какая точность въ выраженіяхъ -- очаровательно! Ужь онъ не скажетъ ни одного лишняго слова, не пропуститъ ни одного нужнаго
   -- Да, вы умѣете цѣнить это преимущество, поддразнивала Сильвія.
   -- Мы хотите намекнуть на мою словоохотливость, сказала Эмма,-- но -- Grand Dien!-- вѣдь я дитя природы и не умѣю драпироваться въ мрачное молчаніе, когда сердце приказываетъ говорить.
   -- А, такъ у васъ дошло уже и до сердца! вскричала, хохоча, Амелія,-- бѣдняжка Генри!
   -- Ну, вѣдь это такъ только -- faèon de parler, сказала Эмма, стараясь скопировать въ креслѣ живописную позу Сильвіи. Мое сердце можно совершенно безошибочно сравнить съ моремъ, въ особенности въ томъ отношеніи, что и оно, подобно морской безднѣ, не такъ-то легко поддается изслѣдованіямъ. Что мнѣ до Гекубы, до Генри, до другихъ? Собственно говоря, я не хотѣла болѣе ничего сообщать вамъ,-- куда ужь такъ и быть, не измѣню своему обычному добродушію. Вѣдь самое-то интересное я берегла до сихъ поръ in petto. Я провела въ очаровательной бесѣдѣ съ господиномъ докторомъ около часу времени и уже готовилась было разразиться неистовымъ хохотомъ, выслушивая анекдотъ, мастерски разсказанный молодымъ человѣкомъ,-- какъ вдругъ докладываютъ,-- о комъ? Разумѣется, о Генри. Докторъ встаетъ.-- Извините, не желаю быть помѣхой.-- Нисколько, оставайтесь, прошу васъ.-- А Генри ужь здѣсь.-- Позвольте мнѣ, господа, васъ предста...
   Я не могла окончить, потому что лицо Генри, въ то время, какъ онъ пристально взглянулъ въ глаза доктора, приняло такое странное выраженіе,-- увѣряю васъ, такое злобное, страшное выраженіе, что я сама испугалась и быстро посмотрѣла на доктора. Но докторъ глядѣлъ съ холоднымъ спокойствіемъ каменнаго гостя, и когда я опять взглянула на Генри, то увидѣла, что злобное выраженіе его лица замѣнилось обычной холодностію.-- Я имѣлъ уже удовольствіе, сказалъ онъ.-- Мнѣ очень пріятно, замѣтилъ докторъ, что вы съ удовольствіемъ вспоминаете о прошедшихъ дняхъ, быть можетъ, я еще буду имѣть честь -- и съ этими словами докторъ откланялся.-- Откуда взялся этотъ гусь? вскричалъ Генри, какъ только докторъ затворилъ за собою дверь.-- Ты бы самъ спросилъ его объ этомъ, сказала я нѣсколько обидясь этой неприличной выходкой.-- Ты, кажется, сегодня находишься не въ особенно ласковомъ расположеніи духа.-- Въ самомъ дѣлѣ?-- Ну. однимъ словомъ между нами произошла маленькая сцена. Но странно-ли нее это?
   -- О, Конечно, очень странно и очень интересно, сказала Амелія,-- но ты забыла сообщить намъ главное -- каковъ онъ изъ себя?
   -- Я ужь сказала -- похожъ на каменнаго гостя въ траурѣ, только лѣтъ тридцать помоложе; но и въ докторѣ замѣчается тоже мрачное величіе. Я должна признаться, что онъ произвелъ на меня глубокое впечатлѣніе. Это -- мужчина высокаго роста, стройный, съ черными глазами, черными волосами, черной бородой, смуглымъ цвѣтомъ лица, короче онъ весь мраченъ, какъ испанскій грандъ или венеціанскій побило во фракѣ и бѣлыхъ перчаткахъ.
   -- Слѣдовательно, это какой-то феноменъ,-- однако, о комъ идетъ рѣчь? спросилъ кроткій голосъ.
   -- Ah, ma chère tante! вскричала Эмма, вскакивая съ мѣста и цѣлуя руку фрейленъ Шарлотты.
   Шарлотта повторила вопросъ и узнавъ, о комъ говорили дѣвушки, сказала:
   -- Очень можетъ быть, Эмма и права, Еще прежде, глядя на Лео, я часто припоминала себѣ прекрасное выраженіе Гёте о благородныхъ дѣтяхъ Венеціи, которыя, но словамъ поэта, именно потому такъ горды и самобытны, что современемъ могутъ сдѣлаться дожами. Ну, мы сегодня его увидимъ.
   Эмма не успѣла достаточно пошутить надъ "таинственностію" своихъ подругъ, такъ какъ въ это самое время баронъ также вошелъ въ комнату., притомъ ранѣе обыкновеннаго. Прежде онъ тогда только выходилъ, когда всѣ гости были уже въ сборѣ; побесѣдовавъ съ знакомыми около часу и принявъ вновь представленныхъ ему посѣтителей, баронъ опять уходилъ на свою половину. Онъ утверждалъ, что разстроенное здоровье дѣлало для него что одиночество необходимымъ, но Шарлоттѣ было хорошо извѣстно, что баронъ просто не любилъ тереться въ обществѣ, къ тону котораго онъ не умѣлъ примѣниться; притомъ же, въ его салонахъ встрѣчались люди, не пользовавшіеся его особенной симпатіей. "Но это ровно ничего не значитъ, говорилъ онъ Шарлоттѣ,-- напротивъ, мнѣ тѣмъ пріятнѣе сидѣть за, книгами въ моей одинокой комнатѣ. И притомъ -- noblesse oblige! кто, подобно намъ, располагаетъ достаточными средствами, тотъ долженъ жить прилично. Порядочный богатый домъ -- разсадникъ доброй нравственности, центръ образованности, школа вѣжливаго обращенія, а вѣдь во всѣхъ этихъ отношеніяхъ современное общество порядкомъ прихрамываетъ. И наконецъ, не могу же я требовать, чтобы мой собственный вкусъ былъ также и вашимъ, въ особенности вкусомъ молоденькихъ дамъ. Пожалуйста, разошли на этотъ зимній сезонъ, побольше пригласительныхъ билетовъ."
   -- Вы удивляетесь, что я выхожу сегодня такъ рано, сказалъ баронъ, любезно раскланиваясь передъ дамами. Уважая истину, я долженъ признаться, что не для васъ оставилъ на столѣ брошюру, которой чтеніе сегодня послѣ обѣда овладѣло всѣмъ моимъ вниманіемъ. Я далеко не во всемъ могу согласиться съ авторомъ -- нерѣдко онъ заходитъ слишкомъ далеко, а иногда останавливается почти на половинѣ дороги, но за-то онъ смотритъ на свой предметъ съ возвышенной точки зрѣнія и обнимаетъ его широкимъ, зоркимъ взглядомъ, котораго напрасно стали бы мы искать въ бездарныхъ произведеніяхъ современныхъ либеральныхъ доктринеровъ. Быть можетъ ужь таковы мы всѣ люди,-- эта книжечка понравилась бы мнѣ еще болѣе, еслибы я не зналъ, что ее написалъ молодой человѣкъ, котораго я нѣсколько лѣтъ тому назадъ видѣлъ мальчикомъ. Нѣтъ, нужды, кажется, упоминать, что я говорю о Лео. Судя по всему, мнѣ извѣстному, онъ сдѣлался, повидимому, значительнымъ человѣкомъ и ужь, конечно, я не поставлю ему въ укоръ того обстоятельства, что онъ, проложилъ себѣ дорогу собственными силами. Теперь-то для меня нѣсколько понятны побудительныя причины его прежняго поведенія. Онъ ошибся въ разсчетѣ, но не какъ безумецъ, ослѣпленный невѣжественнымъ раздраженіемъ, а какъ человѣкъ, увлеченный фанатизмомъ еще невыяснившагося убѣжденія. Въ брошюрѣ есть одно прекрасное мѣсто, очевидно, намекающее на тухгеймскую исторію. Притомъ же Вальтеръ сообщалъ мнѣ, что Лео не лично или. по крайней мѣрѣ, не самостоятельно участвовалъ въ ней. Мнѣ очень пріятно похвалить догадливость Вальтера, просившаго меня позволить ему привести къ намъ сегодня съ собою Лео. Послѣ всею, прежде случившагося, первая встрѣча между четырехъ глазъ всегда нѣсколько непріятна для обѣихъ сторонъ, а въ обществѣ все это устраивается легко и свободно. Мнѣ, право, очень желательно бы его видѣть.
   Баронъ сталъ потирать свои прекрасныя бѣлыя руки и расхаживать по комнатѣ, причемъ онъ опять задумался объ интересовавшей его брошюрѣ.
   Дамы слушали слова барона со вниманіемъ, отразившимся въ самой разнообразной игрѣ физіономіи и оживленныхъ жестахъ. Разговоръ, все еще вращавшійся на личности Лео, занялъ напослѣдокъ все общество. Только одна Сильвія, съ самаго начала стоявшая нѣсколько поодаль, полуотвернувшись и опершись рукою о карнизъ камина, не принимала никакого участія въ этой бесѣдѣ и спустя нѣсколько минутъ удалилась отъ своихъ подругъ. Но Амелія пошла вслѣдъ за нею и застала ее въ сосѣдней комнатѣ, возлѣ фортепьяно, за перелистываніемъ нотъ.
   -- Ты сегодня такъ сильно меня встревожила, Сильвія, что я ни на минуту не могу выпустить тебя изъ виду, сказала Амелія: -- чуть только ты повернешь спину, мнѣ такъ и кажется, что ты меня оставляешь и больше никогда не возвратишься. Что съ тобой сдѣлалось? Или болтовня Эммы тебѣ сильно надоѣла?
   -- Ты вѣдь знаешь, что я обыкновенно слушаю ее не съ особеннымъ вниманіемъ, возразила Сильвія,-- нѣтъ, совсѣмъ не то мнѣ было непріятно. Во мнѣ происходитъ что-то странное. По мѣрѣ того, какъ говорилъ твой отецъ, въ моемъ сердцѣ сильнѣе заговаривало прежнее мое нерасположеніе къ моему кузину. Вообще несносно слышать, какъ осыпаютъ похвалами человѣка, котораго мы сами хвалить вовсе не желаемъ. Ото еще прежде поселило во мнѣ отвращеніе къ Лео. а теперь мнѣ хотѣлось бы попробовать, не могу-ли я встрѣтиться съ нимъ безъ всякаго противъ него предубѣжденія. Ахъ, да вотъ и миссъ Джонсъ! Развѣ уже восемь часовъ?
   Миссъ Этель Джонсъ еще четыре года, тому назадъ оставила домъ барона. Она неожиданно объявила, что молодыя дѣвушки уже достаточно подросли и могли обойтись безъ ея наставленіи, и что поэтому она, руководясь своими нравственными правилами, не можетъ долѣе занимать того положенія, которое на будущее время дѣлало ее пребываніе въ домѣ безполезнымъ. Напрасно баронъ и фрейленъ Шарлотта осаждали ее своими убѣжденіями; напрасно дѣвушки со слезами умоляли свою бывшую учительницу не покидать ихъ -- рѣшительная миссъ осталась непреклонною въ своемъ намѣреніи, уложила свои сундуки и, при помощи достаточныхъ денежныхъ средствъ, собранныхъ ея бережливостью теченіи почти двадцатилѣтней педагогической дѣятельности, открыла въ одной изъ фэшенебельныхъ мѣстностей города пансіонъ "для благородныхъ дѣвицъ", скоро вошедшій въ славу. Миссъ Джонсъ заботилась о своемъ заведеніи съ тою добросовѣстностью, которую НЕ могли помрачить зависть и конкуренція ея многочисленныхъ соперницъ по ремеслу: разъ въ недѣлю она садилась вечеромъ въ наемный экипажъ и десять минутъ позже, когда стѣнные часы отсчитывали восемь ударовъ, являлась въ салонѣ барона, въ темномъ шелковомъ платьѣ, съ желтой шалью на широкихъ плечахъ и страннымъ уборомъ изъ цвѣтовъ и перьевъ на четырехъугольной головѣ. У барона ее немедленно приглашали за чайный столъ. Въ десять минутъ десятаго она опять поднимала шелестъ споимъ тяжелымъ платьемъ и удалялась также величаво, какъ прежде сюда являлась. Миссъ Джонсъ, была во всѣхъ отношеніяхъ пріятной гостьей въ семействѣ барона. Но части умѣнья разливать чаи она пользовалась извѣстностью по всей столицѣ, и потому всѣ старались снискать ея благоволеніе. Она оставляла свое мѣсто за чайнымъ столомъ только въ то время, когда Сильвія пѣла. Миссъ Джонсъ увѣряла, что никто, кромѣ нея, не съумѣетъ аккомпанировать Сильвіи,-- и дѣйствительно, молоденькая дѣвушка пѣла всего охотнѣе подъ аккомпаниманъ своей прежней наставницы.
   Широкое лицо миссъ Джонсъ, котораго цвѣтъ постоянно соперничалъ съ радужными переливами ея головнаго наряда, сегодня болѣе обыкновеннаго было залито яркой краской. Увидя молоденькихъ подругъ, она сейчасъ же закричала:
   -- Правда-ли, что мнѣ сегодня писалъ Вальтеръ? Такъ этотъ странный юноша дѣйствительно пріѣхалъ? Гдѣ же онъ?
   Сильвія съ досадой пожала плечами, тогда какъ Амелія сообщила своей старой пріятельницѣ, что сама знала. "Опять затянули старую пѣсню", раздумывала Сильвія,-- "они тогда его баловали и преувеличивали его достоинства; теперь также расхваливаютъ его съ смѣшнымъ усердіемъ. Воображаю, какъ онъ долженъ быть гадокъ и тщеславенъ, если всѣ окружаютъ его такой безсовѣстной лестью! Право, мнѣ хочется уйти въ свою комнату и не встрѣчаться съ нимъ хотя сегодня!"
   Между тѣмъ, пріѣхали первые гости, за ними другіе и еще другіе. Такъ какъ баронъ не игралъ никакой дѣятельной роли въ политической жизни, а его знатное рожденіе въ нѣкоторой степени позволяло ему стать выше сословныхъ предразсудковъ и различій, то въ его салонѣ собирались представители всѣхъ возможныхъ политическихъ партій и сословій. Только высшая аристократія и привиллегированные классы не могли простить потомку одного изъ древнѣйшихъ родовъ въ государствѣ, его поведенія въ эпоху революціи и упорно держали себя отъ него вдали. Даже братъ барона, генералъ, прежній военный губернаторъ, все еще стоявшій въ милости у молодаго короля, не отваживался посѣщать опальнаго аристократа въ присутствіи большаго общества. Поенные мундиры были вообще рѣдкостью въ домѣ барона, такъ какъ особенно усердное посѣщеніе этого дома не считалось для Офицера лестной рекомендаціей. За то тѣмъ легче было встрѣтить здѣсь ученыхъ и артистовъ, въ особенности виртуозовъ, которыхъ прекрасное искуство нашло гостепріимное убѣжище въ баронскомъ салонѣ. Но кромѣ нихъ, здѣсь можно было видѣть живописцевъ и скульпторовъ; въ писателяхъ также не было недостатка. Высшая финансовая сфера нашла себѣ здѣсь представителей въ нѣсколькихъ банкирахъ; во всѣхъ кружкахъ раздавалась толки о политическихъ вопросахъ. Словомъ, этотъ салонъ считался самымъ веселымъ и -- въ возвышенномъ смыслѣ слова -- самымъ приличнымъ мѣстомъ развлеченій въ цѣлой столицѣ. Получить сюда приглашеніе значило почти тоже, что удостоиться жалованной дворянской грамоты.
   Собравшееся сегодня общество было особенно многочисленно. Къ этому самому времени приходилось открытіе новой палаты депутатовъ, и потому нѣкоторые изъ гостей подняли разговора, о серьезныхъ матеріяхъ, желая обсудить ихъ свободно, на нейтральной почвѣ. Вокругъ этихъ глубокомысленныхъ кружковъ, занявшихъ сегодня свои мѣста съ особенной упорной неподвижностью, расхаживали рѣзвыя толпы другихъ гостей -- дамъ и кавалеровъ, искавшихъ развлеченія въ взаимной веселой болтовнѣ и въ шуткахъ, причемъ они наперерывъ старались очаровать другъ друга утонченной любезностью и нѣжно улыбающимися лицами.
   Между многими прелестными женщинами и дѣвушками, украшавшими собою гостиную барона, Сильвія давно уже была почти всѣми мужчинами признана звѣздою первой величины. Они увѣряли, что Сильвія, гдѣ ни показывалась, умѣла поселить свѣтлую веселость, что было уже отрадно смотрѣть на ея высокую, стройную фигуру, проходившую чрезъ залу, и что если эта дѣвушка не появлялась, то все общество какъ бы завѣшивалось траурнымъ флеромъ или -- какъ выразился одинъ изъ ея поклонниковъ -- огни въ люстрахъ издавали тусклый болѣзненный блескъ. Но уже съ самаго начала настоящаго сезона, многія замѣчали въ ней рѣзкую перемѣну и открывали въ молоденькой дѣвушкѣ большую противъ прежняго серьезность, нерѣдко переходившую даже въ суровость -- особенную склонность жъ противорѣчіямъ, словомъ -- ослабленіе той свѣжей жизненной силы, которая была лучшимъ выраженіемъ ея натуры, и которая, подобно электрическому току, сообщалась всѣмъ, находившимся вблизи Сильвіи. Нѣкоторые находили, что рѣчь ея лишилась своей прежней полноты и текучести, что ея большіе голубые глаза уже не горѣли такимъ яркимъ блескомъ и что между ея бровями нерѣдко показывалось какое-то мрачное облако.
   Все это въ дѣвушкѣ, по мнѣнію гостей, особенно замѣтно было сегодня вечеромъ. Она отвѣчала односложно, безсознательно. Самыя остроумныя, тонкія замѣчанія значительныхъ людей, съ особеннымъ предпочтеніемъ толпившихся вокругъ нея, не могли вызвать ни одного изъ ея мѣткихъ возраженій, ни одной изъ тѣхъ прекрасныхъ, полныхъ глубокаго смысла остротъ, которыми прежде она сыпала такъ щедро. Только губы Сильвіи искривлялись блѣдной улыбкой. Д-ръ Паулусъ, домашній врачъ, пользовавшійся ея особеннымъ расположеніемъ, позволилъ себѣ, въ видѣ намека на ея молчаливость, упомянуть о выраженіи Горація, сказавшаго, что Аполлонъ не всегда въ силахъ натянуть свой лукъ. Но добродушный докторъ сильно удивился, даже перепугался, когда Сильвія, какъ бы выходя изъ своей летаргіи, почти злобно засверкала своими выразительными глазами и замѣтила:
   -- Лукъ Аполлона напоминаетъ мнѣ о другомъ лукѣ въ баснѣ Лессинга, отдѣланномъ съ такой изящной тонкостью, что когда самъ мастеръ хотѣлъ его натянуть, лукъ изломался въ его рукахъ. Таковы и наши нынѣшніе мужчины! вскричала дѣвушка,-- каждаго изъ нихъ безъ исключенія можно сравнить съ этимъ красивымъ, но никуда негоднымъ лукомъ, который развѣ только можно повѣсить, какъ украшеніе, въ салонѣ -- или бросить въ кухонную печку.
   Оставивъ окружавшее со общество, она усѣлась на маленькомъ диванѣ возлѣ окна, гдѣ никто не могъ ее преслѣдовать; здѣсь же сидѣла добрая старушка, мать прелестныхъ, образованныхъ дочерей, пользовавшихся особенной пріязнію Амеліи. Старая дама не замедлила, съ своей обычной безцеремонностью, начать разговоръ, который только она одна и должна была поддерживать. Скрипучій голосъ говорливой сосѣдки едва касался уха Сильвіи; въ душѣ молодой дѣвушки бродили мрачныя ощущенія, подобно тяжелымъ облакамъ, ползущимъ по знойному лѣтнему небу и ежеминутно измѣняющимъ свои фантастическія формы. Шумная, подвижная толпа представлялась глазамъ Сильвіи смутною игрою тѣней, и скоро дѣвушка уже ничего не видѣла, что происходило вокругъ. Она унеслась мыслію въ мѣста, гдѣ провела дѣтство,-- въ милый, старый домикъ на полянѣ, посреди лѣса, на мирный огородъ, гдѣ высоко надъ головою качались зеленыя пряди турецкихъ бобовъ, въ роскошный лѣсъ, гдѣ между стволами и листьями красовались грозды малины,-- въ тотъ чудный лѣсъ, въ которомъ царило такое величавое молчаніе, что птицы пѣли съ особенной выразительностію и ея собственный голосъ, когда она кричала, раздавался, какъ голосъ сказочной принцессы! Ахъ, какъ роскошно горѣло солнце надъ ароматными лугами! А журчанія ручья, пробѣгающаго по гладкимъ камнямъ, его грозный шумъ внизу скалистой лѣстницы! О, рай дѣтства, такъ скоро, такъ безжалостно скоро скрывшійся изъ глазъ неопытной подроставшей дѣвочки!
   -- Да, именно чуднымъ раемъ показался мнѣ лѣсъ, когда я видѣла его въ послѣдній разъ -- утромъ того самого дня, въ который Лео пришелъ къ намъ. Я все это хорошо помню -- въ то утро мнѣ хотѣлось выкупаться у водопадовъ, и когда я послѣ вернулась домой, отецъ привелъ также и его -- блѣднаго, окровавленнаго -- и тетушка при этомъ не замѣтила, что волосы мои были мокры. Неужели же съ мрачной фигурой мальчика въ нашемъ домѣ, во всей моей жизни поселилась какая-то роковая тѣнь! А между тѣмъ я не могу забыть, что онъ сначала былъ со мной ласковъ, конечно по своему; онъ давалъ мнѣ книги, даже хотѣлъ выучить меня по латыни, и если я не продолжала изучать этотъ языкъ, то это, конечно не вина Лео. А я, напротивъ, обращалась съ нимъ обидно, называла его отвратительнымъ цыганенкомъ, хотя онъ вовсе не былъ отвратителенъ. Быть можетъ, я сама виновата, если дальнѣйшія наши отношенія не измѣнятся къ лучшему.
   Сильвія совершенно погрузилась въ свои воспоминанія. Старая дама, ея сосѣдка, заболталась съ другой, подсѣвшей къ ней старушкой. Сильвіи была предоставлена самой себѣ.
   Она продолжала раздумывать. Всѣ дни ея дѣтства, казалось, проходили предъ нею въ волшебномъ зеркалѣ послѣдовательнымъ рядомъ картинъ. Но вотъ показался, наконецъ, старый букъ, росшій у опушки лѣса, гдѣ она шутила съ знатнымъ юношей, который хотѣлъ ее поцѣловать и непремѣнно поцѣловалъ бы, еслибъ Лео не поспѣшилъ къ ней на помощь. Но зачѣмъ ему было вмѣшиваться? Еще никогда со времени страннаго приключенія въ лѣсу Сильвія не задавала себѣ этого вопроса, который былъ однимъ изъ многихъ, туманныхъ пятенъ на звѣздномъ небѣ дѣтства. Но сегодня она вдругъ уяснила себѣ весь смыслъ случившагося; она догадалась, что происходило въ то мгновеніе въ сердцахъ двухъ юныхъ антагонистовъ,-- увидѣла это такъ ясно, какъ будто бы сцена повторилась теперь, передъ ея глазами, изощренными длиннымъ рядомъ внимательныхъ наблюденій. Она поняла., что знатный юноша во взглядѣ, пріемахъ и разговорѣ обнаруживалъ дерзкое легкомысліе -- поняла, что Лео разсудительный, гордый, нелюдимый Лео не бросился бы очертя голову въ опасность, которой важность онъ очень хорошо сознавалъ, еслибы не любилъ молоденькую кокетку своей наивной, дѣтской страстью. Да, да онъ любилъ ее. Когда онъ схватилъ волокиту за руку, въ мрачныхъ глазахъ его загорѣлся дикій огонь ревности, тогда какъ съ губъ его струилась кровь... Въ полусонномъ раздумья, которому предавалась Сильвія, это открытіе ярко озарило ея душу, подобно свѣту, внезапно врывающемуся въ темную комнату сквозь отворенную ставню. Съ ужасомъ она очнулась изъ своего полубезсознательнаго положенія. Обаяніе, подъ вліяніемъ котораго она находилась, исчезло: она опять слышала скрипучій голосъ сосѣдки, жужжаніе и шумный говоръ общества, она видѣла дамъ и кавалеровъ, кланяющихся другъ передъ другомъ и проходящихъ мимо съ вѣжливой увертливостью, и вдругъ она замѣтила барона, разговаривавшаго посреди обширной комнаты съ молодымъ человѣкомъ, въ которомъ Сильвія съ перваго взгляда узнала Лео. Но какъ онъ перемѣнился! Освѣщеніе-ли, падавшее на него сверху, придавало ему эту интересную наружность, или дѣйствительно онъ былъ такъ блѣденъ, а черты его лица обозначились съ такой пластической рѣзкостью?!.. Онъ, повидимому, стройно выпрямился, потому что головой почти поровнялся съ барономъ, мужчиною высокаго роста! Какому энергическому развитію долженъ былъ подвергнуться этотъ неуклюжій, нелюдимый мальчикъ, чтобы сдѣлаться мужчиной, котораго спокойная, увѣренная осанка вполнѣ гармонировала съ глубокой, серьозной выразительностью лица!...
   Сильвія не сводили глазъ съ молодаго человѣка; она совершенно безсознательно слѣдила за каждымъ его движеніемъ, за каждымъ жестомъ; ей казалось, будто она слышитъ его разговоръ съ барономъ. Вотъ Вальтеръ подошелъ къ нимъ съ лицомъ, повидимому, сіявшимъ радостью. Баронъ, улыбаясь, отвернулся въ сторону, Лео поклонился, Вальтеръ схватилъ его за руку и увелъ въ смежную комнату, гдѣ, какъ было извѣстно Сильвіи, находилась фрейленъ Шарлотта вмѣстѣ съ Амеліей. Сильвію, сидѣвшую въ углу, они очевидно не замѣтили.
   Это было очень понятно, но однако для Сильвіи -- обидно. Того, кого она любитъ, она съумѣла бы найти вездѣ. Да зачѣмъ же она забилась въ уголъ? что ей тутъ дѣлать?
   Она встала и торопливыми шагами вошла въ залу, гдѣ сейчасъ же была окружена любезными кавалерами, сообщившими ей съ нѣжнымъ смѣхомъ, что они уже составили заговоръ, имѣвшій цѣлію выманить ее изъ одинокаго угла. Сильвія также смѣялась и съ такимъ умѣньемъ отвѣчала на остроты, которыми преслѣдовалъ ее одинъ изъ извѣстныхъ депутатовъ, что разговоръ въ маленькомъ кружкѣ съ каждой минутой принималъ болѣе оживленный характеръ и привлекалъ новыхъ многочисленныхъ собесѣдниковъ.
   Однако Сильвія не отъ всей души участвовала въ этомъ разговорѣ. Часто она посматривала на дверь смежной комнаты, но, разумѣлся, никто изъ окружавшихъ ее не могъ объяснить себѣ, почему лицо Сильвіи по временамъ покрывалось внезапной блѣдностью. Лео и Вальтеръ опять вышли изъ сосѣдней комнаты и направились къ группѣ, очевидно, желая пробраться поближе къ Сильвіи. Однако Сильвія не обнаруживала большой готовности пособить осуществленію этого желанія; она притворно не замѣчала, что Вальтеръ уже два раза нарочно подмигивалъ ей глазами; ей многое хотѣлось еще сказать, многое выслушать....
   Лео пожалъ плечами и отвернулся: ему не стоило большихъ усилій надъ собою отказаться отъ своего намѣренія.
   Два артиста, были посмѣлѣе Лео и Вальтера. Они протиснулись сквозь группу, окружавшую Сильвію, и просили молодую дѣвушку отъ имени всего общества и особенно отъ имени одного компониста, пользовавшагося заслуженной славой и сегодня въ первый разъ посѣтившаго домъ барона,-- спѣть нѣсколько романсовъ.
   Миссъ Джонсъ, предупрежденная объ этомъ желаніи гостей, оставила свое мѣсто у чайного стола и помѣстилась за роялемъ.
   Сильвія изъявила согласіе и отправилась въ противоположную смежную комнату, гдѣ находился инструментъ. Въ слѣдующее затѣмъ мгновеніе раздался голосъ Сильвіи, котораго стройная, гармоническая звучность громко разошлась по всему обширному пространству и, какъ бы волшебной силой, обратила шумный говоръ общества въ невозмутимое молчаніе. Ей пришлось пѣть наиболѣе любимыя ею пѣсни,-- и она пѣла ихъ съ такимъ жаромъ, съ такой глубиной выраженія, что всѣ, и въ особенности благодарный компонистъ, были приведены въ неописанный восторгъ. По вдругъ голосъ ея задрожалъ и Сильвія, прерывая романсъ въ самомъ началѣ, отговорилась внезапной охриплостію и пасмурно отошла отъ рояля.
   Ее засыпали самыми лестными похвалами, которыя она выслушивала съ видимой досадой, прося восторженныхъ гостей лучше обратиться къ мнѣнію стоявшаго вблизи ея компониста.
   -- Я не знаю, какъ вы пѣли, сказалъ Генри, вошедшій въ эту минуту съ Альфредомъ фонъ-Зонненштейномъ: мы являемся только теперь, и потому лишены счастія присоединить и нашъ голосъ къ общему хору похвалъ.
   -- Фрейленъ Сильвію всегда надобно хвалить и превозносить какъ божество, сказалъ Альфредъ, и если мы были лишены счастья слышать, то за-то и намъ предоставлено наслажденіе видѣть.
   -- Мы, вѣроятно, пришли отъ обѣда, господа? сухо спросила Сильвія.
   -- Отгадали! вскричалъ Генри со смѣхомъ -- вы имѣете непостижимую способность читать въ сердцахъ.
   -- Относительно васъ это ни къ чему непригодный талантъ.
   -- Потому что у меня нѣтъ сердца, хотите вы сказать? отозвался Генри,-- да, я знаю, вы постоянно оставляли меня въ этомъ подозрѣніи; но въ свое оправданіе я скажу, что обладая натурой Корделіи, я не ношу сердца открыто на ладони. Да вотъ спросите Альфреда!
   -- Спросите лучше мою сестру! вскричалъ Альфредъ.
   -- Или его сестру, замѣтилъ Генри, дѣйствительно это единственная особа, отдающая мнѣ иногда справедливость. Она, между прочимъ, можетъ сообщить вамъ, какъ сильно обрадовался я, встрѣтившись сегодня неожиданно послѣ давнихъ лѣтъ разлуки и какъ радушно привѣтствовалъ товарища моего дѣтства.,
   -- Однако куда спрятался этотъ феноменъ, котораго такъ усердно расхваливалъ папаша сегодня послѣ обѣда, и который теперь заинтересовалъ собою почти все блестящее общество этого салона? спросилъ Альфредъ, вставляя лорнетъ въ глаза.
   -- О немъ я не имѣю никакихъ свѣденій и вамъ бы право, лучше самимъ постараться поискать его, сказала Сильвія.
   -- Бррръ! пробормоталъ Генри, когда Сильвія отошла отъ нихъ съ легкимъ наклоненіемъ головы,-- кто бы подумалъ, что эта принцесса, удаляющая насъ отъ себя такъ надменно, не больше какъ дочь лѣсничаго моего батюшки?
   -- А все-таки она хороша, чертовски хороша! сказалъ Альфредъ, наводя лорнетъ на дверь, въ которую вышла Сильвія,-- grands dieux combien elle est jolie! Жениться на ней конечно, нельзя, но....
   -- Экой ты Донъ-Жуанъ!
   -- Ба! вскричалъ Альфредъ, опуская лорнетъ и улыбаясь,-- душа моя, и я могу сказать съ добрымъ старичкомъ Гораціемъ: militavi.
   -- И конечно также non sine gloria, долженъ былъ ты договорить, если бы тебя не удержала похвальная скромность. Кстати о Лео: смотри, братъ, чтобы этотъ молодецъ не расположился въ вашемъ домѣ, какъ въ своемъ собственномъ. Твой отецъ что-то ужъ слишкомъ къ нему благоволитъ, да и сестра твоя также обнаруживаетъ желаніе въ него влюбиться.
   -- Ба! произнесъ съ удивленіемъ Альфредъ.
   -- Ужь я тебѣ говорю, что это очень опасный звѣрь. Я зналъ его довольно хорошо еще въ Тухгеймѣ, и все что я о немъ слышалъ, что теперь самъ вижу, еще болѣе утверждаетъ меня въ прежнемъ о немъ мнѣніи. Это фанатикъ, прикрывшійся маской свѣтскаго человѣка. Съ такими людьми шутить безразсудно.
   -- А ну-ка поглядимъ на этого страшнаго льва вблизи, сказалъ Альфредъ, взявъ своего кузена подъ руку и увлекая его за собой въ залу.
   Сильвія вошла въ комнату, расположенную въ одномъ ряду съ пріемными залами, но, рѣдко посѣщаемую гостями, такъ какъ комната эта была очень мала и потому не давала проcтора оживленному движенію, къ которому такъ привыкло общество, собиравшееся у барона. Впрочемъ это была очень миленькая, уютная комнатка, которую друзья дома прозвали краснымъ гротомъ, по причинѣ красныхъ ковровъ и того же цвѣта штофной матеріи, покрывавшей мебель. Въ одномъ углу, на пьедесталѣ виднѣлась статуэтка хорошенькой музы, въ другомъ стояла античная ваза. Въ потолкѣ горѣла лампа, обливавшая это уютное пространство слабымъ, матовымъ свѣтомъ.
   Этотъ полумракъ и затишье въ комнатѣ были отрадны для Сильвіи. Она искала уединенія, она не хотѣла болѣе ни слышать, ни видѣть той тревожной общественной жизни, которая прежде въ глазахъ ея была такъ заманчива, такъ богата наслажденіями, и которая теперь казалась ей пустою и утомительною. Что она, Сильвія, здѣсь дѣлаетъ! Зачѣмъ она здѣсь? Кому она здѣсь нужна? Ужь гораздо лучше обречь себя на совершенное круглое одиночество, чѣмъ мучиться въ этомъ великосвѣтскомъ омутѣ, который, какъ фата-моргана, безпрестанно отражаетъ недосягаемые берега; еще лучше посвятить себя такому существованію, которое дѣятельно развивало бы нравственныя силы, направляя ихъ къ возвышеннымъ цѣлямъ жизни. Жить безжизненно, умереть не родясь,-- что можетъ быть безотраднѣе этого?
   И ухватившись обѣими руками за стоявшій передъ нею мраморный столикъ, Сильвія судорожно стала его двигать, потомъ какъ бы устыдясь такого ребяческаго начала новой жизни, положила свою пылавшую голову на холодный камень.
   Нѣсколько минутъ она оставалась въ этомъ положеніи, но вдругъ была выведена изъ своего горестнаго оцѣпененія шорохомъ колецъ отдергиваемой портьеры. Быстро поднявъ голову, Сильвія увидѣла стройную, мрачную фигуру мужчины, который, задергивая портьеру, съ минуту оставался у входа и наконецъ, поспѣшными шагами направился къ грустившей молодой дѣвушкѣ.
   Сильвіей овладѣлъ непонятный страхъ, прежде никогда ею неиспытанный. Въ первое мгновеніе она хотѣла бѣжать, но второе стала мысленно укорять себя въ этой дѣтской робости и ругала свою руку, сильно дрожавшую въ рукѣ Лео.
   -- Я давно уже ищу тебя, сказалъ Лео, но ты была до сихъ поръ такъ осаждена любезными гостями, что я никакъ не могъ къ тебѣ пробраться. Твоя рука, дрожитъ, не испугалъ-ли я тебя моимъ внезапнымъ появленіемъ? Позволишь-ли мнѣ возлѣ тебя присѣсть?
   Лео придвинулъ одно изъ креселъ къ мраморному столику и усѣлся противъ Сильвіи.
   -- Я очень радъ, что мнѣ привелось съ тобой свидѣться, продолжалъ онъ, не давая Сильвіи времени для отвѣта,-- и радуюсь также, что нахожу тебя почти такою же, какою ты была прежде и какою ты осталась въ моемъ воспоминаніи. Ты конечно выросла, но однако во всемъ прочемъ я не замѣчаю существенной перемѣны.
   Лео говорилъ ласково, однако его слова въ чуткомъ ухѣ Сильвіи отдавались холоднымъ, равнодушнымъ тономъ, невольно напоминавшимъ молодой дѣвушкѣ ея прежнее нерасположеніе къ кузину. Не отвѣчая на его рукопожатіе, она отдернула свою руку назадъ и на послѣднее замѣчаніе Лео отозвалась лаконической фразой:
   -- Это не комплиментъ.
   -- Я и не хотѣлъ разсыпать любезностей, однако почему же это не комплиментъ?
   -- Не измѣниться впродолженіи шести или семи лѣтъ, другими словами значитъ: прожить все это время безплодной жизнію, остаться прежнимъ существомъ, то есть, какъ въ этомъ случаѣ, ничтожной, глупенькой, необразованной и неопытной дѣвочкой.-- Сильвія сдѣлала движеніе, которымъ какъ бы хотѣла выразить, что разговоръ длился уже довольно долго или что она, по крайней мѣрѣ, но желала продолжать его здѣсь, въ отсутствіи общества. Но Лео, повидимому, не замѣчалъ ея непріязненнаго движенія и сказалъ спокойнымъ голосомъ:
   -- Остаться прежнимъ, порядочнымъ существомъ, но моему нисколько не стыдно, а глупенькой и ничтожной дѣвочкой ты никогда не была.
   -- Ты почему это знаешь? возразила Сильвія -- вѣдь ты не обращалъ на меня ни малѣйшаго вниманія и даже, я думаю, не интересовался, существую-ли я на бѣломъ свѣтѣ.
   -- Мы переживаемъ многое, кажущееся намъ пустяками, когда мы его переживаемъ, но впослѣдствіи пріобрѣтающее для насъ большое значеніе. Приходилось-ли тебѣ провѣрять собственнымъ опытомъ истину этого замѣчанія?
   -- О, конечно, но мнѣ было бы очень странно, если бы ты вздумалъ примѣнять его ко мнѣ.
   -- По крайней мѣрѣ, я чаще о тебѣ вспоминалъ, тѣмъ ты, можетъ быть, думаешь, и даже позволяю себѣ сказать, что въ моей нравственной жизни ты играла нѣкоторую роль.
   -- Какую же, если смѣю спросить?
   -- Ту, которой тебѣ нѣтъ причинъ стыдиться. Мнѣ, на моемъ вѣку, доводилось встрѣчать немногихъ, очень немногихъ людей, которые обнаруживали бы положительное стремленіе возвыситься надъ большинствомъ дюжиннаго человѣчества. Эти немногія личности всегда служили для меня утѣшеніемъ и поддержкою, когда безпечность и тупоуміе всего огромнаго стада приводили меня въ отчаяніе. Къ этимъ немногимъ личностямъ принадлежишь и ты.
   -- Я?
   -- Ну да, ты.
   Теперь для Сильвіи не было нисколько непріятно продолжать разговоръ. Она опустила голову на руку и въ первый разъ во время этой бѣседы смѣло взглянула на Лео. И теперь, капъ прежде, ее смутила суровая серьезность прекрасныхъ чертъ его лица и невозмутимое спокойствіе черныхъ, блестящихъ глазъ.
   -- Ты, можетъ быть, правъ, проговорила она медленно,-- мнѣ здѣсь душно.
   Лео улыбнулся.
   -- Мнѣ кажется, что въ этихъ залахъ много простора для воздуха, сказалъ онъ, указывая движеніемъ головы на сосѣднія пріемныя комнаты, изъ которыхъ доносился шумный говоръ общества,-- маленькіе люди съ узенькими взглядами, съ мелкими ощущеньицами! По какому широкому полю общихъ мѣстъ я долженъ былъ прогуляться уже сегодня вечеромъ! Трудновато мнѣ будетъ сначала здѣсь акклиматизироваться!...
   -- Но зачѣмъ же ты сюда явился?
   -- Затѣмъ, что никто не бываетъ пророкомъ въ своей родинѣ, тогда какъ только изъ своей родины человѣкъ можетъ успѣшно дѣйствовать на общество въ обширномъ смыслѣ.
   -- Неужели ты, въ самомъ дѣлѣ, приписываешь себѣ значеніе пророка? спросила Сильвія съ какимъ-то страннымъ одушевленіемъ,-- мнѣ помнится, я давно это о тебѣ говорила, за что я выслушивала выговоры отца и тетушки. Теперь же мнѣ очень пріятно, что я тогда не ошибалась. Но въ чемъ же заключается твое призваніе? Чему ты учишь?
   -- Ты, какъ женщина, приняла внѣшнюю форму за самую сущность мысли, возразилъ Лоо,-- я хотѣлъ только сказать, что и то немногое, что призванъ совершить человѣкъ въ жизни, онъ можетъ совершить только въ своемъ отечествѣ, подобно тому, какъ можетъ безошибочно думать, говорить и писать только на своемъ родномъ языкѣ. Притомъ, что бы мы говорили другіе, я считаю Германію единственною страною свободы. Мнѣ извѣстенъ гражданскій бытъ Англіи и франціи. Свобода, къ которой пришли или идутъ тѣ народы, такъ относится къ свободѣ, которая предстоитъ намъ, какъ ремесло къ искуству. Могутъ-ли быть свободными люди, неумѣющіе мыслить, распинающіе себя въ какомъ-то дикомъ наступленіи съ виду послѣднихъ результатовъ спекуляціи и неупѣющіе даже предвидѣть этихъ результатовъ? Истинная свобода должна родиться въ Германіи, подобно тому, какъ истинное искуство родилось въ Греціи.
   -- По развѣ ты обладаешь этими послѣдними результатами? спросила Сильвія. При этомъ она дышала тяжелѣе, а большіе глаза ея загорѣлись ярче.
   -- Этого я не стану утверждать, сказалъ Лео,-- но могу только замѣтить, что я, какъ мнѣ кажется, въ области философскихъ и политическихъ вопросовъ, выработалъ себѣ кое-какія здоровыя убѣжденія, но составляющія собственности огромнаго большинства, и далѣе, что я постараюсь сдѣлать изъ моей политико-философской доктрины практическое примѣненіе.
   Сильвія хотѣла, повидимому, что-то возразить съ жаромъ, но, тяжело переведя дыханіе, она только сказала послѣ нѣкотораго молчанія.
   -- Какъ медикъ, ты, я полагаю, пріѣхалъ сюда съ цѣлію отыскать себѣ практику. Какимъ же образомъ согласить это обстоятельство съ твоими политическими воззрѣніями, которымъ ты, повидимому, продаешь важное значеніе?
   -- Да, я медикъ и думаю, что по этой части я нисколько не хуже большинства моихъ собратій,-- но медицинская наука не наполняетъ всего простора моей души, или, если хочешь, составляетъ только часть моей, болѣе обширной науки -- о страданіяхъ человѣчества, въ особенности о страданіяхъ моей націи. Каждый врачъ, уже вслѣдствіе своей спеціальности, долженъ также интересоваться явленіями политической Сферы, потому что патологическое состояніе народа находится въ тѣсной связи съ общественнымъ его бытомъ. Съ своей стороны я и прежде зналъ, что и душа можетъ заболѣть, подобно тѣлу, что и цѣлые народы, точно такъ же, какъ отдѣльныя лица, могутъ нуждаться въ помощи и участіи. Вотъ почему я пишу политическія брошюры, какъ пишу рецепты.
   -- Да, да, все это великія мысли, сказала она,-- такъ, по моему мнѣнію, долженъ былъ бы мыслить и дѣйствовать способный мужчина. Но достаточно-ли силъ одного человѣка? Что можетъ сдѣлать онъ одинъ противъ цѣлаго океана золъ?
   Впродолженіи этого разговора лицо Сильвіи принимало все болѣе и болѣе мрачное выраженіе, и теперь на ея обыкновенно оживленной наружности лежала печать тяжелой скорби. Вдругъ лицо ея подернулось судорогой.
   -- Какъ ты думаешь, спросила она, о чемъ я думала теперь, въ эту самую минуту?
   Сильвія пристально посмотрѣла въ глаза Лео, который выдержалъ этотъ взглядъ съ своимъ обычнымъ спокойствіемъ.
   -- Ты думала слѣдующее: если бы я была мужчиной, то и я съумѣла бы проложить себѣ дорогу.
   Сильвія сдѣлалась еще блѣднѣе, чѣмъ прежде, и отодвинула свой стулъ назадъ, какъ бы желая оградить себя отъ опаснаго сосѣдства.
   -- Не присоединиться-ли намъ къ прочему обществу, предложила она и, не дожидая отвѣта Лео, вошла въ смежную комнату, гдѣ въ эту самую минуту одинъ извѣстный артистъ уже началъ исполненіе какой-то пьесы.
   Лео сидѣлъ одинъ, склонивъ на руку голову. Онъ былъ такъ погруженъ въ свое раздумье, что не слышалъ почти ни одного аккорда, ни одной трели даровитаго піаниста. Уже когда восхищенное общество разразилось громкими криками -- браво! Лео поднялъ глаза и увидѣлъ Вальтера, стоявшаго у входа.
   -- А я вездѣ тебя ищу, сказалъ Вальтеръ.
   -- Я сію минуту самъ хотѣлъ тебя видѣть. Не пора-ли намъ домой?
   -- Еще очень рано,-- а впрочемъ какъ хочешь.
   Вскорѣ послѣ того пріятели вышли изъ салона.
   

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ.

   Лео безъ всякихъ церемонныхъ отговорокъ принялъ предложеніе Вальтера погостить подольше у своего товарища, и такимъ образомъ госпожѣ Ребейнъ пришлось пріютить у себя двухъ жильцовъ.
   Пріѣхавъ въ столицу, Вальтеръ прежде всего заглянулъ въ ту улицу, гдѣ какъ ему было еще прежде извѣстно въ Тухгеймѣ, жила г-жа Ребейнъ -- жена портнаго. Г-жа Ребейнъ все-таки была сестра пасторши -- г-жи Урбанъ, не смотря на то, что докторъ никогда не упоминалъ объ этой плебейской роднѣ и строго запретилъ своей женѣ называть по имени ея сестру предъ пасторшиными людьми. Однако Вальтеръ обѣщалъ, что по пріѣздѣ въ столицу, онъ ни у кого не станетъ жить, кромѣ г-жи Ребейнъ, разумѣется, если это окажется возможнымъ. Случилось по желанію Вальтера. Двѣ комнаты "для холостыхъ безъ прислуги" стояли незанятыми, когда студентъ Гутманъ нѣсколько робкой рукою потянулъ звонокъ, привѣшенный къ двери породной. Уже семь лѣтъ юноша проживалъ въ этихъ двухъ комнатахъ, пользуясь безграничнымъ уваженіемъ и самымъ теплымъ участіемъ всего семейства портнаго; всѣ рабочіе и ученики г-на Ребейна также обращались съ Вальтеромъ почтительно и радушно.
   Въ прежніе годы г-жа Ребейнъ была очень схожа съ своей сестрой какъ наружностью, такъ и душевными качествами. Но впослѣдствіи бѣдная г-жа Урбанъ постепенно худѣла и становилась сентиментальнѣе, тогда какъ г-жа Ребейнъ въ той же мѣрѣ тучнѣла и пріобрѣтала невозмутимо-спокойное расположеніе духа; тѣмъ не менѣе, жизнь обѣихъ сестеръ представляла многія сходныя черты. Подобно Урбанамъ, ихъ родственники -- Ребойны также оставались бездѣтными, послѣ смерти перворожденнаго младенца, очень скоро смѣнившей его рожденіе, и если г-жа Урбанъ выбрала своимъ мужемъ человѣка, далеко превосходившаго со умственными достоинствами, то относительно этого пункта жена портнаго находилась не въ лучшемъ положеніи. Однако ей выпала болѣе сносная доля. Никогда ей не приходилось слышать отъ своего мужа ны одного слова, которое заключало бы въ себѣ хотя отдаленный намокъ на недостаточность ея умственнаго образованія и развитія, а между тѣмъ г-нъ Ребейнъ былъ человѣкъ очень неглупый и свѣдущій; онъ могъ бы занять и болѣе видное мѣсто въ жизни, если бы -- какъ выражался онъ самъ -- не долженъ быль сшивать своего образованія, въ проклятой швейной мастерской, изъ множества лоскутковъ и тряпокъ. Сидячая жизнь, въ этой проклятой мастерской, посреди не совсѣмъ здороваго воздуха, слишкомъ усердная работа иглой -- когда голова горѣла подъ вліяніемъ сильныхъ, страстныхъ мыслег -- сдѣлали г-на Ребойпа хилымъ нервнымъ, раздражительнымъ или -- какъ говорили его недруги -- капризнымъ старикомъ. Его недруги утверждали также, что этотъ брюзга принадлежалъ ко многимъ обществамъ единственно на томъ основаніи, что въ лозунгѣ такихъ обществъ слышалось словцо "свобода", однако никто изъ порицателей портнаго не могъ сказать, чтобы г-нъ Ребейнъ, ради увлеченія интересами общественной жизни, пренебрегалъ своимъ собственнымъ ремесломъ.
   -- И пока я не поступаю такимъ образомъ, говорилъ г-нъ Ребейнъ съ большимъ энтузіамомъ,-- пусть скользятъ по мнѣ, сколько имъ угодно, ножницы зависти и злобы -- я не боюсь ихъ остраго лезвея.
   Безграничная снисходительность честнаго хозяина къ умственнымъ несовершенствамъ его тучной супруги, была въ немъ тѣмъ похвальнѣе, что при этомъ затрогивались отчасти самыя завѣтныя его убѣжденія. Господинъ Ребейнъ держался демократическихъ тенденцій. Госпожа Ребейнъ выросла въ домѣ своего отца -- прежде зажиточнаго, а впослѣдствіи обѣднѣвшаго придворнаго портнаго -- въ строгихъ непоколебимыхъ легитимистскихъ правилахъ; уже давно господинъ Ребейнъ принадлежалъ къ свободной общинѣ и былъ не задолго до описываемаго времени избранъ ея предстоящимъ, тогда какъ госпожа Ребейнъ каждое воскресенье ходила въ церковь и благоговѣйно слушала проповѣдника, извѣстнаго своимъ пылкимъ религіознымъ усердіемъ. Послѣднее обстоятельство, быть можетъ, было особенно непріятно для либеральнаго портнаго.
   Безъ всякаго сомнѣнія, любовь Ребейна къ правдѣ была безкорыстна и чужда всякаго эгоистическаго пристрастія. Онъ ненавидѣлъ грѣхъ, но не грѣшника, а если и не долюбливалъ особенно одного изъ своихъ заклятыхъ враговъ, то это составляло не болѣе, какъ случайное исключеніе. Однако этотъ одинъ, особенно нелюбимый Ребейномъ человѣкъ -- былъ его зять, прежній тухгеймскій пасторъ, теперь старшій консисторіальный совѣтникъ въ министерствѣ духовныхъ дѣлъ -- д-ръ Урбанъ.
   Въ минуту искренней бесѣды -- но уже послѣ продолжительнаго взаимнаго знакомства -- Ребейнъ открылъ своему жильцу настоящую причину этой ненависти. Еще будучи студентомъ богословія, д-ръ Урбанъ проживалъ у отца своей жены въ то время, когда Ребейнъ былъ закройщикомъ и первымъ подмастерьемъ придворнаго портнаго. Молодые люди вели тогда между собою короткое знакомство и даже интимную дружбу. Разница въ относительномъ положеніи ничего не значила въ глазахъ двухъ бѣдняковъ, тѣмъ болѣе, что они были земляки, и Урбинъ, самъ происходившій изъ семейства честнаго портного, просидѣлъ не одинъ годъ вмѣстѣ съ Репейномъ на одной школьной скамьѣ въ родномъ городѣ. По степени познаніи они также стояли тогда довольно близко другъ къ другу. Опираясь на прочное элементарное образованіе, Ребейнъ вышелъ умственно развитымъ человѣкомъ, продолжалъ развиваться далѣе и особенно интересовался теологическими вопросами.
   -- Очень часто, разсказывалъ онъ, мы просиживали вмѣстѣ длинные зимніе вечера въ его маленькой комнаткѣ, на чердакѣ, и воли оживленные диспуты о божественныхъ религіозныхъ вопросахъ. Иногда случалось, что среди нашихъ ученыхъ несогласій, мы спорили очень запальчиво, но всегда, оставались при этомъ добрыми пріятелями, такими, скажу вамъ, задушевными пріятелями, что я даже открылъ ему священнѣйшую тайну моего сердца -- именно мою любовь къ Іеттхенъ, старшей изъ двухъ дочерей моего хозяина. Урбанъ съ жаромъ сталъ хвалить мой выборъ, и обѣщалъ мнѣ употребить въ мою пользу все свое вліяніе на родныхъ и даже на мою возлюбленную, и какъ бы вы думали, что сдѣлалъ этотъ лицемѣръ?!
   Онъ оклеветалъ меня передъ хозяиномъ, который позорно вытолкалъ меня въ шею изъ дома; далѣе, тотъ же Урбанъ очернилъ меня въ глазахъ Іеттхенъ, и та почтила меня письмомъ, заключавшимъ въ себѣ рѣшительный отказъ. Въ заключеніе спектакля, Урбанъ самъ сдѣлала" ей предложеніе и женился на ней въ то самое время, когда отецъ ея раззорился до тла, по милости неудавшейся спекуляціи. Значитъ, хитрая лиса попалась въ тенета, но къ несчастію не одна, а вмѣстѣ съ невинной, простодушной голубкой. Развестись съ женой сейчасъ же послѣ назначенія пасторомъ было для него не совсѣмъ удобно, а мучить беззащитную женщину -- дѣло обычное и подходящее, которымъ съ тѣхъ поръ достопочтенный мужъ и занимается въ усладу своего сердца.-- Вы сами подтвердили мнѣ только то, что мнѣ давно уже было извѣстно. Что я поэтому поводу выстрадалъ -- разсказать вамъ не съумѣю; однако, скажу вамъ откровенно, это самое обстоятельство сдѣлало меня привѣтливымъ и снисходительнымъ къ моей собственной женѣ. Я обвѣнчался съ ней немножко легкомысленно -- послѣ банкротства ея отца -- болѣе изъ состраданія, чѣмъ изъ любви, а скорѣе всего подъ вліяніемъ отчаяньи. Часто это положеніе невыносимо гнететъ меня, особенно при различіи нашихъ убѣжденій, но я никогда не позволялъ въ себѣ подниматься необузданной желчи и, при каждомъ внутреннемъ раздраженіи вспоминалъ о той несчастной женщинѣ и говорилъ самъ себѣ: "удержись, Іеремія!" И послѣ того, на зло моему ненавистному врагу, я становился смиренъ, какъ ягненокъ. Въ самомъ дѣлѣ, какъ отрадно чувствовать себя честнымъ человѣкомъ, видя другія качества въ своемъ заклятомъ недругѣ! Такъ-то "продолженіи двадцати лѣтъ я старался какъ можно менѣе быть похожимъ на Урбана, и даже могу сказать, что на зло и въ укоръ ему я сдѣлался такимъ, какимъ теперь знаютъ меня люди. Ему на зло я сдѣлался сноснымъ мужемъ, порядочнымъ ремесленникомъ и членомъ всѣхъ обществъ, выбравшихъ с;.нею задачею помогать бѣднымъ и просвѣщать дураковъ. Когда онъ семь лѣтъ тому назадъ явился сюда и былъ назначенъ сначала пасторомъ при церкви св. Михаила, а впослѣдствіи консисторіальнымъ совѣтникомъ, я, въ пику ему, сдѣлался членомъ свободной общины, а теперь ея представителемъ.
   Вальтеръ засмѣялся и замѣтилъ, что господинъ Іеремія Ребейнъ остался бы такимъ же честнымъ и полезнымъ человѣкомъ, если бы на свѣтѣ и не было никакого д-ра Урбана, Ребейнъ покачалъ лысой головкой и съ живостью возразилъ, что это кажется ему рѣшительно невозможнымъ.
   -- Какъ бы-то-ни было, сказалъ Вальтеръ, но мнѣ пріятнѣе будетъ руководствоваться примѣромъ честной жизни, какова ваша, чѣмъ извлекать урокъ изъ мрачныхъ человѣческихъ поступковъ.
   Дѣйствительно, Вальтеръ былъ во многихъ отношеніяхъ обязанъ пылкому портному. Въ мастерской своего квартирнаго хозяина Вальтеръ ознакомился съ жизнію нѣмецкаго ремесленника, съ странными, полу-патріархальными, обветшалыми и полу-современными либеральными формами, въ которыхъ выражались взаимныя отношенія хозяина-мастера къ рабочимъ; въ лицѣ самого господина Ребейна, Вальтеръ узналъ человѣка, принадлежавшаго всѣми интересами своего существованія къ среднему сословію и потому сосредоточившаго въ себѣ почти всѣ добродѣтели, а быть можетъ, также и кое-какіе недостатки истаго, честнаго бюргера. До сихъ поръ политическое чутье дремало въ Вальтерѣ. Воздухъ тухгеймскаго парка и лѣсовъ не могъ не оказать особенно сильнаго, чарующаго вліянія на молодое, поэтически настроенное воображеніе юноши. Здѣсь же въ домѣ и въ обществѣ либеральнаго политическаго мыслителя портнаго, не было ни малѣйшихъ слѣдовъ романтической поэзіи. Здѣсь главную цѣль составляло пріобрѣтеніе, нерѣдко обращавшееся въ тягостное вымоганіе -- того или другого положенія частнаго лица въ общинѣ, тѣхъ или иныхъ отношеній общины къ государству. Здѣсь онъ въ первый разъ слышалъ разсужденія -- о податяхъ съ мясниковъ и мельниковъ, о прямыхъ и косвенныхъ налогахъ, о свободѣ промысловъ и о цѣховомъ стѣсненіи, объ окружныхъ и ремесленныхъ ассосіаціяхъ, о рабочихъ артеляхъ, о кредитныхъ учрежденіяхъ, о порядкѣ выборовъ, о трехъ-классной системѣ, о прямомъ избирательномъ правѣ,-- и не только онъ слышалъ разсужденія объ этихъ матеріяхъ, но даже видѣлъ, какъ всѣ эти вопросы непосредственно проникали въ. жизнь людей.
   Точное наблюденіе всѣхъ этихъ общественныхъ отношеній могло оказать только одно дѣйствіе на честное сердце и на здоровый смыслъ юноши. Вальтера сама природа создала другомъ всѣхъ угнетенныхъ, помощникомъ всѣхъ слабыхъ и безпомощныхъ, сострадательнымъ утѣшителемъ всѣхъ несчастныхъ и страждущихъ; теперь къ этимъ природнымъ побужденіямъ присоединилось свѣтлое пониманіе дѣла.
   Мейстеръ Ребейнъ и его юный другъ часто вели обо всѣхъ, этихъ вопросахъ нескончаемые разговоры, и хотя сначала Вальтеръ въ сущности могъ только поучаться, однако, при его основательномъ теоретическомъ образованіи и ясномъ, безпристрастномъ взглядѣ на вещи, скоро настало время, когда ученикъ нерѣдко просвѣщалъ своего наставника. Радостнѣй всякаго другого сознавалъ это самъ учитель, и скоро г-нъ Ребейнъ не рѣшался ни на одинъ шагъ въ своихъ общественныхъ и политическихъ дѣлахъ, не переговоривъ предварительно съ Вальтеромъ.
   Между старымъ энтузіастомъ ремесленникомъ, котораго многіе считали съумасшедшимъ, и молодымъ поэтомъ и ученымъ, находившимся въ полномъ цвѣтѣ силы и возраста, завязались какія-то странныя, близкія отношенія, основанныя, однако, на строгомъ взаимномъ уваженіи. Отношенія эти возбуждали даже ревнивое неудовольствіе г-жи Ребейнъ, которая горько сознавала и жаловалась, что свое расположеніе къ Вальтеру она можетъ выразить только усерднымъ отопленіемъ комнаты Вальтера, строгимъ соблюденіемъ въ ней чистоты и аккуратною стиркой бѣлья, принадлежавшаго ея дорогому жильцу. Г-жа Ребейнъ была глубоко убѣждена, что пока Вальтеръ будетъ жить у нихъ, она никогда не навлечетъ на себя укора въ небрежности относительно этихъ трехъ пунктовъ; но для ея любви, какъ она говорила, этого было недостаточно, а между тѣмъ другія ея любезныя услуги Вальтеръ до сихъ поръ встрѣчалъ упорнымъ отказомъ.
   За то, какъ была счастлива г-жа Ребейнъ, когда ей представился случай отдать въ распоряженіе гостя своего возлюбленнаго жильца свою уборную комнату со всѣми собранными въ ней втеченіи двадцати двухъ лѣтъ шитыми подушками и разными красивыми бездѣлушками! Какъ обрадовалась она, узнавъ, что гость пробудетъ у ея Вальтера не нѣсколько сутокъ -- какъ было предположено вначалѣ -- но даже нѣсколько недѣль, пока г-нъ докторъ не приведетъ окончательно своихъ дѣлъ въ порядокъ! Если г-нъ докторъ и не похвалилъ до сихъ поръ ни своей комнаты, изящно меблированной, ни безукоризненно прекрасныхъ портретовъ королевской фамиліи, то вѣдь онъ успѣетъ еще всѣмъ этимъ налюбоваться и тогда, безъ всякаго сомнѣнія, скажетъ хотя одно одобрительное слово. Двѣ недѣли сряду г-жа Ребейнъ убаюкивала себя этой пріятной надеждой, но такъ какъ губы Лео были упорно сомкнуты для всякихъ восторженныхъ заявленій, то хозяйка не могла долѣе обуздывать своего нетерпѣнія и обратилась къ Вальтеру съ категорическимъ вопросомъ, доволенъ ли двоюродный братъ Вальтера пріемомъ въ ея домѣ?
   -- Все прекрасно, все восхитительно, добрѣйшая госпожа Ребейнъ, отозвался Вальтеръ,-- хотя, сказать вамъ правду, онъ не промолвилъ о споемъ удовольствіи еще ни словечка.
   -- Ни словечка! Такъ -- таки ни словечка! съ горестнымъ удивленіемъ вскричала госпожа Ребейнъ.
   -- Ни объ этомъ, ни о многомъ другомъ, что мнѣ не менѣе интересно, замѣтилъ съ улыбкой Вальтеръ.
   Въ самомъ дѣлѣ, Вальтеръ имѣлъ причины досадовать на несообщительность Лео. Еще при разставаніи въ первый вечеръ Вальтеру пришло на мысль, что онъ открылъ Лоо всѣ подробности своего положенія, даже разсказалъ про житье любимыхъ людей, тогда какъ самъ Лео не почтилъ его ни однимъ откровеннымъ признаніемъ. И съ тѣхъ поръ все оставалось по прежнему. Правда, Вальтеръ узналъ постепенно и въ общихъ чертахъ о жизни Лео впродолженіи семи лѣтъ послѣ бѣгства изъ Тухгейма, однако всего этого было недостаточно даже для того, чтобы составить себѣ болѣе или менѣе удовлетворительное понятіе о внѣшнемъ существованіи Лео, уже не говоря о ходѣ его умственнаго развитія. Подобно госпожѣ Ребейнъ, Вальтеръ утѣшалъ себя тѣмъ, что со временемъ эта несообщительность исчезнетъ; при томъ же теперь Лоо былъ весь погруженъ въ свои дѣла, и въ настоящую минуту неосновательно было бы на него сердиться за то, что онъ выпустилъ изъ виду все прочее.
   Уже въ первые дни намѣреніе Лео выхлопотать себѣ мѣсто врача-ассистента въ одной изъ столичныхъ клиникъ столкнулось съ непреодолимымъ препятствіемъ: мѣсто уже было обѣщано прежнему кандидату, однако врачебное начальство искренно сожалѣло, что Лео началъ хлопотать такъ поздо, и обѣщало оказывать ему всякое покровительство при дальнѣйшихъ его попыткахъ сдѣлать себѣ завидную медицинскую карьеру. Другія власти также встрѣтили молодого ученаго съ самымъ лестнымъ радушіемъ. Его прошедшее служило ему хорошей рекомендаціей въ глазахъ университетскаго профессора, имѣвшаго рѣшительный голосъ въ его дѣлѣ,-- а свою ученость и даровитость Лео доказалъ уже многими монографіями такъ блистательно, что казалось довольно забавнымъ подвергать его еще формальному испытанію.
   -- Вы видите, любезный докторъ, вскричалъ со смѣхомъ профессоръ,-- у насъ все еще торчитъ коса на затылкѣ. Однако, не сердитесь на насъ, пожалуйста. Мои ученые товарищи думаютъ совершенно по моему, и экзаменъ, которому мы хотимъ, или лучше должны васъ подвергнуть, имѣетъ значеніе только насмѣшливаго комплимента, адресуемаго нами вышеупомянутой косѣ.
   Но какъ ни радушно былъ встрѣченъ Лео учеными людьми, старавшимися устранить съ его дороги всѣ препятствія, однако прошло много недѣль, прежде чѣмъ всѣ формальности были выполнены, и втеченіи этого времени Лео на досугѣ могъ изучить обстоятельства и людей, между которыми онъ былъ поставленъ теперь судьбою. И онъ воспользовался этимъ временемъ такъ систематически и съ такимъ блестящимъ успѣхомъ, что Вальтеръ не могъ очнуться отъ удивленія. Впродолженіи семи лѣтъ, прожитыхъ въ столицѣ, Вальтеръ не успѣлъ составить себѣ такого обширнаго круга знакомствъ и связей, какой былъ составленъ Лео втеченіи столькихъ л;е недѣль.
   -- Сказки, ради самого неба, какъ ты это дѣлаешь?! изумлялся нерѣдко Вальтеръ, узнавъ, съ какой легкостью Лео появлялся то въ томъ, то въ другомъ обществѣ и вездѣ умѣлъ овладѣть всеобщимъ вниманіемъ: -- весь свѣтъ передъ тобой стоитъ настежь, тогда какъ ты, повидимому, затворяешься отъ всего свѣта.
   -- Въ этомъ-то видимомъ противорѣчіи и заключается вся моя тайна, отвѣчалъ Лео.
   -- Объяснись, пожалуйста, понятнѣе.
   -- Это не такъ-то легко, замѣтилъ Лео,-- ни, право, не съумѣлъ бы тебѣ изложить это дѣло теоретически. Я знаю только, что на практикѣ мой методъ оказывается постоянно превосходнымъ. Быть можетъ это потому, что теорія его вѣрна. Люди вообще имѣютъ обыкновеніе искать позади своихъ ближнихъ и вещей то, чего, быть можетъ, тамъ и нѣтъ. Они думаютъ, что нравственное величіе, которымъ они не обладаютъ сами, но въ которое они втайнѣ вѣрятъ, хотя и не признаются въ томъ открыто,-- должно же гдѣ нибудь находиться. Этой вѣры разбивать въ нихъ не слѣдуетъ. А вѣра эта неминуемо разбивается въ томъ случаѣ, когда кто нибудь, подобно твоему милѣйшему хозяину -- говорю для примѣра-высказываетъ все, то лежитъ у него на сердцѣ. Попробуй высчитывать на столѣ всѣ свои деньги до послѣдняго гроша,-- люди сейчасъ узнаютъ на сколько ты богатъ и, можетъ быть, увидятъ, что ты вовсе не богатъ. Однимъ словомъ: не слѣдуетъ ни при какихъ обстоятельствахъ и ни передъ кѣмъ разоблачать всю свою подноготную.
   -- Но вѣдь довѣріе, какъ говорятъ, вызываетъ довѣріе.
   -- Это совершенно ложное правило, любезный Вальтеръ. Напротивъ, передавая людямъ всѣ свои секреты, какою ты можешь располагать гарантіей, что и эти люди въ свою очередь посвятятъ тебя во всѣ свои тайны? Пусть тебѣ все разсказываютъ, но ты-то самъ ничего не разсказывай; слушай какого нибудь словоохотливаго чудака, но какъ только разговоръ касается твоихъ личныхъ дѣлъ, показывай видъ, какъ будто о такомъ предметѣ не стоитъ тратить словъ. Тогда всѣ будутъ считать тебя скромнымъ, любезнымъ и вполнѣ порядочнымъ субъектомъ.
   -- И ты слѣдуешь этимъ правиламъ въ бесѣдѣ со всѣми, даже съ друзьями?
   -- Любезный Вальтеръ, друзья -- статья совсѣмъ особая, отвѣчалъ Лео уклончиво.
   Какъ ни непріятна была эта мораль для Вальтера, но практическая ея польза была очевидна. Онъ слышалъ, какъ усердно со всѣхъ сторонъ расточались похвалы его кузину, и Вальтеру при этомъ показалось удивительнымъ то обстоятельство, что Лео расхваливали люди съ различными характерами и съ самыми противорѣчивыми нравственными убѣжденіями. Баронъ и банкиръ фонъ-Зонненштейнъ, совершенно расходившіеся между собою во взглядахъ, тѣмъ не менѣе съ одинаковой готовностію соглашались, что д-ръ Лео Гутманъ -- самый даровитый, самый порядочный молодой человѣкъ, какого имъ приходилось встрѣчать до сихъ поръ. Тоже самое утверждали и другіе ученые и опытные жители столицы, и если женщины не простирали своего удивленія такъ далеко, то все-таки и онѣ ни оставались совершенно равнодушными къ появленію интереснаго молодаго человѣка. Многія дамы вмѣстѣ съ Амеліей признавались, правда, что онѣ никакъ не могутъ постичь новопріѣзжаго, и должны были выслушивать объясненіи фрейленъ Эммы фонъ-Зонненштейнъ, говорившей имъ, что "только дюжинныхъ людей можно видѣть насквозь", что "нельзя всѣхъ мѣрять на одинъ аршинъ" и что, однимъ словомъ, необыкновеннаго человѣка способны понять и достойно оцѣнить только необыкновенные люди.
   

ГЛАВА ПЯТАЯ.

   Зима спустилась на землю, сопровождаемая своими туманами и мятелями и въ скромной улицѣ, гдѣ жилъ Вальтеръ, сдѣлалось еще тише, еще пустыннѣе. Издали доносился стукъ дрожекъ, дѣти перестали забавляться на улицѣ въ сумерки, и продавецъ огородной зелени, прежде кричавшій во все горло, долженъ былъ ликвидировать свою торговлю или, быть можетъ, переселился съ своей корзиной въ болѣе благорастворенные климаты. За-то теперь чаще раздавались звуки шарманокъ, а какая-то виртуозка, жившая въ бель-этажѣ и помѣстившая свое фортепіано подъ самымъ письменнымъ столомъ Вальтера, еще съ большей противъ прежняго энергіей, даже съ утомительнымъ для слушателя упрямствомъ, повторяла свои безконечные этюды.
   Вальтеръ стоялъ у окна своего рабочаго кабинета и, скрестивъ на груди руки, глядѣлъ сквозь оконныя стекла. Сегодня онъ былъ свободенъ отъ учебныхъ занятій во все послѣобѣденное время и очень усердно писалъ, пока въ комнатѣ не стемнѣло. Работа шла довольно успѣшно; трудная глаза въ его романѣ, противъ всякаго ожиданія вылилась сегодня какъ бы сама изъ подъ его пера; на душѣ у него было легко и отрадно. Вальтеръ былъ доволенъ всѣмъ свѣтомъ, даже нисколько не сердился на неугомонную виртуозку, жившую въ бель-этажѣ.
   Въ эту минуту Вальтеру хотѣлось бы поговорить съ кѣмъ нибудь откровеннѣе. Еще сидя за работой, онъ раздумывалъ обо всемъ, что долженъ былъ сказать, и при этомъ онъ чувствовалъ, какъ въ головѣ его тѣснились новыя и новыя мысли, подобно снѣжнымъ хлопьямъ, начинавшимъ теперь падать на землю. Онъ затронулъ только одинъ тонъ, на который въ душѣ юноши отозвался полный звучный аккордъ. И все это звучало, волновалось, хотѣло воплотиться въ форму, въ образъ,-- и воплотилось въ легкій, милый образъ нѣжной дѣвушки съ кроткими глазками.
   Подъ вліяніемъ пылкаго одушевленія молодой человѣкъ протянулъ впередъ руки, и на лицѣ его промелькнула улыбка неисчерпаемаго блаженства. Но улыбка быстро изчезла и Вальтеръ, въ глубокомъ раздумьи, приложилъ свой лобъ къ рамѣ стекла.
   Какъ-то прочтетъ Амелія только-что написанную имъ главу? Пойметъ-ли Амелія смыслъ, заключенный въ этихъ строкахъ, именно такъ, какъ хотѣлось Вальтеру?
   Содержаніе романа Вальтеръ заимствовалъ изъ своей собственной жизни, но при выполненіи своей задачи -- въ пылу увлеченія, среди борьбы за завѣтныя свои идеи -- онъ, самъ того не зная и не желая, все ближе и ближе подходилъ къ. дѣйствительности, отъ которой вначалѣ отклонялся, такъ что напослѣдокъ дѣйствительность и вымыселъ слились въ одинъ глубоко прочувствованный мотивъ. Герой романа былъ молодой ученый, навлекшій на себя ненависть обскурантовъ за свой честный образъ мыслей и ради своихъ убѣжденій пожертвовавшій всѣмъ своимъ состояніемъ, положеніемъ въ жизни, спокойствіемъ, здоровьемъ и самой любовью. Но эта послѣдняя жертва не была принята, потому что въ рѣшительную минуту высокорожденная красавица доказала, что она цѣнитъ чувство выше общественнаго положенія и родовой спѣси, что и она способна къ честнымъ мыслямъ и честнымъ подвигамъ.
   Вальтеръ окончилъ сегодня именно ту сцену, въ которой героиня рѣшается на неровную борьбу съ безпощаднымъ обществомъ. Была-ли бы Амелія способна говорить и дѣйствовать такимъ образомъ, если бы судьба поставила со въ подобное положеніе?!..
   Еще недавно Вальтеръ говорилъ своему двоюродному брату, что онъ, Вальтеръ, никогда не думалъ о тѣхъ препятствіяхъ, которыя непреодолимо мѣшали осуществленію его пламенныхъ желаній. Его любовь къ очаровательной дѣвушкѣ началась очень рано, наполнила все его сердце, и овладѣла всѣмъ дыханіемъ жизни,-- и потому Вальтеръ зналъ только, что любовь эта никогда въ немъ не умретъ, а, въ сравненіи съ этой великой, отрадной увѣренностью, внѣшняя форма, какую приметъ въ дѣйствительности его пламеннѣйшее желаніе, была въ его глазахъ обстоятельствомъ второстепеннымъ и маловажнымъ.
   Лео съ его холодно разсчитанными планами разсѣялъ сладкія грезы своего товарища, подобно тому, какъ свѣжій утренній вѣтеръ разрываетъ топкую туманную полосу, стелющуюся надъ лугами. Когда Вальтеръ увидѣлъ, какъ ясно Лео представлялъ себѣ свои цѣли, какъ рѣшительно онъ ихъ преслѣдовалъ, какъ мужественно боролся съ препятствіями или съ какимъ умѣньемъ обходилъ ихъ, когда они были непреодолимы,-- тогда-то влюбленный юноша началъ считать себя непрактическимъ мечтателемъ, старающимся замѣнить непобѣдимую для него дѣйствительность своими собственными фантазіями и картинами робкаго воображенія. Подъ вліяніемъ этого тайнаго негодованія, Вальтеръ какъ человѣкъ, всегда стремившійся къ постоянному нравственному развитію, рѣшился глубже проникнуть въ смыслъ жизни и энергически развить свои силы. Съ новымъ жаромъ онъ принялся за окончаніе своей литературной работы и, при дальнѣйшемъ ходѣ этого занятія, сдѣлалъ положеніе своихъ героевъ, еще болѣе занимательнымъ и критическимъ, даже дошелъ до крайней степени литературнаго преувеличенія, чтобы то крайней мѣрѣ теоретически ознакомиться со всѣми послѣдствіями своего настоящаго образа мыслей. Однако, при своемъ свѣтломъ умѣ, онъ хорошо понималъ, что жизнь рѣдко приводитъ къ такимъ рѣзкимъ результатамъ, что случай и произволъ измѣняютъ, смягчаютъ положенія, благоразуміе и малодушіе ослабляютъ страсти, и въ концѣ концовъ дѣло выходитъ ни комическимъ, ни трагическимъ, недостойнымъ ни слезъ, ни смѣха,-- словомъ, принимаетъ форму той обыденной исторіи, о которой люди говорятъ: да вѣдь иначе и быть, то не могло.
   Подъ вліяніемъ внезапно подступившей хандры и досады, Вальтеръ забарабанилъ пальцами по оконнымъ стекламъ и потому не слышалъ стука шаговъ въ комнатѣ, наполненной сумеречнымъ полусвѣтомъ. Ровной, спокойной походкой гость направился впередъ и тихо опустилъ свою руку на плечо Вальтера, который быстро обернулся и увидѣлъ передъ собою радушное, серьозное, умное лицо вошедшаго.
   -- А, г-нъ докторъ, вскричалъ Вальтеръ, застигнутый врасплохъ,-- какъ это мило съ вашей стороны, что вы даете мнѣ урокъ вѣжливости!
   -- Мы, старики, должны подавать хорошій примѣръ молодымъ, сказалъ докторъ Паулусъ,-- не помѣшалъ-ли я вамъ?
   -- Какъ вы видите, нисколько, отозвался Вальтеръ, усаживая почтеннаго гостя на диванъ,-- по крайней мѣрѣ я очень радъ этой помѣхѣ. Я былъ погруженъ въ размышленія довольно грустнаго свойства по поводу одной избитой истины, гласящей, что въ поэзіи болѣе поэтическаго элемента, чѣмъ въ жизни.
   -- Ужь будто бы это неоспоримая истина? сказалъ докторъ Паулусъ,-- правда, всѣ ученые судьи это утверждали отъ Аристотеля и до новѣйшихъ эстетиковъ. Съ эстетической точки зрѣнія они совершенно правы,-- то есть по отношенію къ формѣ, внѣшнему расположенію, группировкѣ,-- но что касается сущности содержанія, то я всегда былъ того мнѣнія, что жизнь и поэзія такъ относятся между собою, какъ вода въ ведрѣ къ водяной каплѣ, повисшей съ наружной стороны ведра, причемъ я нисколько не исключаю нѣсколькихъ десятковъ великихъ поэтовъ, существовавшихъ до сихъ поръ. Если представить себѣ -- разумѣется, на сколько это возможно -- все великое человѣчество, работающее отъ полюса до полюса въ городахъ, деревняхъ, на ноляхъ, въ лѣсахъ, въ пустыняхъ и степяхъ, на морѣ, на землѣ и подъ землею,-- если сообразить, что ежедневно, ежечасно вымираетъ и нарождается цѣлое громадное поколѣніе людей, что ежедневно, ежечасно совершается цѣлый адъ преступленій, неслыханныхъ ужасовъ и позорныхъ дѣлъ, тогда какъ во всѣхъ странахъ, во всѣхъ климатахъ бьются неисчислимые милльоны честныхъ сердецъ,-- если припомнить себѣ, что существующее сегодня существовало за тысячи лѣтъ до настоящаго дня и будетъ существовать послѣ насъ тысячи, десятки тысячъ лѣтъ, что милліоны людей жили, живутъ и будутъ жить, причемъ природа никогда не производила, не производитъ, и не произведетъ двухъ совершенно сходныхъ между собою людей, наконецъ, если обратить вниманіе на неисчерпаемое, вѣчное разнообразіе судебъ, которыя постигаютъ отдѣльныхъ смертныхъ,-- то нельзя довольно надивиться смѣлости поэтовъ, погружающихъ свои руки въ эту живую, вѣчно шумящую рѣку и зачерпывающихъ изъ нея только то... ну да, именно только то, что остается между пальцами.
   -- Однако это звучитъ не особенно поощрительно для насъ, поэтовъ, или желающихъ прослыть поэтами, замѣтилъ Вальтеръ.
   -- Вы придаете не совсѣмъ вѣрное значеніе моимъ словамъ, сказалъ д-ръ Паулусъ, -- я хотѣлъ только, по отношенію къ вамъ, поэтамъ, указать на неотъемлемыя права жизни, на вѣковѣчное, неувядаемое величіе дѣйствительности. Быть можетъ, я обсуживаю вопросъ этотъ нѣсколько пристрастно и, какъ слуга науки и практическій мыслитель, слишкомъ много склоняюсь къ воззрѣнію Платона, который въ своей республикѣ отвелъ изящнымъ искуствамъ очень скромное мѣсто. Признаюсь вамъ даже, что я считаю искуство только какъ бы переходнымъ пунктомъ на пути человѣчества къ высшему развитію. Подобно тому, какъ религія, по моему, должна обратиться постепенно въ практическую мораль, въ дѣятельный, всеобъемлющій принципъ любви, искуство съ теченіемъ временъ должно выразиться, такъ сказать, въ формахъ жизненной красоты. Что я сказалъ о человѣческомъ родѣ вообще, одинаково примѣняется къ частнымъ лицамъ, отъ которыхъ я прямо перехожу къ вамъ, мой достойный другъ, такъ какъ именно васъ я имѣлъ въ виду, начиная мою лекцію. Мнѣ нѣтъ надобности говорить вамъ, потому что если вы до сихъ поръ этого не знали, то мой настоящій визитъ въ нѣкоторомъ смыслѣ можетъ послужитъ вамъ доказательствомъ, что съ первой же минуты нашей встрѣчи въ салонѣ господина фонъ-Тухгейма вы внушили мнѣ чувство самаго теплаго сердечнаго влеченія. Я нашелъ въ васъ -- что въ наше время встрѣчается очень рѣдко -- соединеніе свѣтлаго ума съ неменѣе почтенной способностью одушевляться возвышенными идеалами, и впечатлѣніе, которое я вынесъ изъ личнаго знакомства и бесѣды съ вами, было впослѣдствіи еще усилено при чтеніи вашихъ сочиненій. Особенно я уважалъ, хвалилъ и хвалю ту смѣлость, съ какою вы -- въ противоположность многимъ нашимъ салоннымъ поэтикамъ -- стремитесь къ радикальному рѣшенію вопросовъ времени, тотъ героизмъ, съ какимъ вы высказываете ваши убѣжденія, называя мертвое -- мертвымъ и оставляя похороненное могиламъ. При всемъ высокомъ мнѣніи, составленномъ мною о васъ, признаюсь вамъ, я не ожидалъ отъ васъ такой глубоко осмысленной дѣятельности. Не смотря на это или, говоря точнѣе, именно поэтому, когда я закрывалъ прочитанныя книги, меня осаждали нѣкоторыя критическія размышленія, которыя мнѣ хотѣлось бы сообщить вамъ, если вы мнѣ это позволите.
   -- Вы сдѣлаете мнѣ величайшее одолженіе, сказалъ Вальтеръ, съ жаромъ пожимая руку достойнаго посѣтителя.
   Д-ръ Паулусъ отвѣчалъ не менѣе дружескимъ рукопожатіемъ и затѣмъ продолжалъ тѣмъ же кроткимъ, заискивающимъ голосомъ.
   -- Такъ какъ я еще прежде призналъ себя рѣшительно некомпетентнымъ судьей по отношенію къ поэзіи, то васъ, конечно, немного опечалитъ то обстоятельство что я не считаю вашихъ повѣстей образцовыми созданіями искуства. Однако я долженъ изложить вамъ основанія моего нелюбезнаго и непросвѣщеннаго приговора. Взглядъ мой въ этомъ случаѣ совершенно совпадаетъ съ высказаннымъ мною прежде о значеніи поэзіи вообще. Ваши поэтическіе недостатки проистекаютъ изъ тѣхъ условій, какія дѣлаютъ васъ въ моихъ глазахъ вполнѣ достойнымъ человѣкомъ и по которымъ я признаю въ васъ настоящаго сына нашего вѣка, гражданина будущаго свободнаго государства. Вы отправляетесь -- сознательно или неумышленно все равно -- отъ того принципа, что жизнь и поэзія въ сущности тождественны и что явленія дѣйствительности надобно облагороживать созданіями искуства. Не беру на себя смѣлости самодовольно рѣшать, до какой степени это возможно, потому что для генія предѣлы, вѣдь, широко раздвинуты; но скажу вамъ откровенно, что я не вѣрю въ это тождество; по крайней мѣрѣ, на практикѣ оно не было доказано ни однимъ поэтомъ. Напротивъ, я нахожу, что поэзію, въ ея послѣдовательномъ ходѣ, можно приравнять къ той процессіи въ Палермо, о которой Гете говоритъ, что оно съ трудомъ поднимается вверхъ по извилистой и расчищенной дорогѣ посреди уличнаго сори и грязи. Процессія не глядитъ, что лежитъ направо и налѣво, въ томъ ей нѣтъ нужды, что постланнымъ для нея драгоцѣннымъ ковромъ прикрыта непривлекательная навозная куча. Такъ поступать не позволяетъ вамъ все ваше направленіе. Вы спрашиваете себя: что толку въ той поэзіи, которая того по можетъ сказать, о другомъ умалчиваетъ, тутъ идетъ ощупью, я тамъ и совсѣмъ останавливается?.. Я былъ бы послѣднимъ изъ числа тѣхъ, которые могутъ назвать такой вопросъ неумѣстнымъ; напротивъ, по этой-то самой причинѣ поэзія для меня не такъ драгоцѣнна, какъ для другихъ людей. Но въ каждой странѣ господствуютъ извѣстные законы, которымъ всякое, проживающее тамъ частное лицо должно повиноваться, и если стезя, ведущая на. вершину Парнаса, отмѣрена, слишкомъ узко, то умному человѣку, право, лучше всего спуститься въ прозаическую равнину, гдѣ онъ можетъ двигаться свободно.
   -- Такъ вы и мнѣ посовѣтуете оставить мои поэтическіе опыты? спросилъ Вальтеръ нѣсколько робко.
   -- Я еще не высказалъ вамъ всѣхъ моихъ критическихъ размышленій по поводу вашей поэтической дѣятельности, отозвался докторъ,-- если вы стѣснены внутренно условіями поэзія,-- что составляетъ для васъ существенную часть задачи,-- то въ той же мѣрѣ вы стѣснены и во внѣшней сферѣ. Вы печатаете ваши повѣсти анонимно -- разумѣется, не изъ страха людей, къ которому вы неспособны,-- а скорѣе, какъ я думаю, изъ скромности, изъ робкаго нежеланія открыто объявить себя писателемъ. При всемъ томъ я не могу одобрить этой анонимности. Имя, какъ я полагаю, не лишено своего значенія. Мы вездѣ несемъ нравственную отвѣтственность за всѣ наши поступки, а имя -- это нашъ гербъ и потому все, что мы ни дѣлаемъ, должно быть помѣчено этимъ знакомъ. Предположимъ, что вы открыто назвали себя по имени -- каковы выйдутъ послѣдствія? Или вы думаете, что это не будетъ сопровождаться для васъ большими непріятностями со стороны ханжей, обскурантовъ и вообще всѣхъ людей, играющихъ словами, какъ дѣти бабками?
   -- Нѣтъ, отвѣчалъ Вальтеръ,-- напротивъ, я глубоко убѣжденъ, что чуть только я объявлю свое имя, ко мнѣ привяжутся разные, весьма, злые звѣрьки, и -- чего добраго -- мнѣ придется лишиться мѣста.
   -- И вы рѣшились смѣло идти на встрѣчу опасности?
   -- Твердо рѣшился.
   Нѣсколько секундъ въ сумрачной комнатѣ не прерывалось молчаніе. Потомъ д-ръ Паулусъ сказалъ:
   -- Я ожидалъ этого отъ васъ. Много горькихъ часовъ придется прожить вамъ. Я, сынъ бѣдныхъ евреевъ, которому судьба послала жалкую, безотрадную молодость,-- я знаю, что такое значитъ прокладывать себѣ дорогу въ жизни собственными силами посреди тысячи препятствій. Я знаю, что такое не имѣть на свѣтѣ ничего своего, кромѣ любви къ правдѣ, вѣры въ самаго себя и твердаго упованія, что придетъ мессія -- то есть избавленіе отъ разныхъ общественныхъ золъ -- однако я постоянно повторяю: все еще впереди! Никакое земное благополучіе не имѣетъ даже отдаленнаго сходства съ тѣмъ счастьемъ человѣка, когда онъ вполнѣ согласенъ съ самимъ собою! Это -- существенное; все прочее не такъ важно. Будемъ же стремиться, мой любезный, юный другъ, изъ мрака сомнѣнія къ яркому свѣту самопознанія!
   Вальтеръ всталъ съ мѣста и нѣсколько разъ прошелся взадъ и впередъ; потомъ онъ опять усѣлся возлѣ доктора и сказалъ:
   -- Извините меня, но свѣтъ, бросаемый вами на мою жизненную дорогу, ослѣпилъ меня на одно мгновеніе. Что лежитъ позади меня я вижу теперь яснѣе, чѣмъ когда бы-то-ни было прежде. Но далѣе-то что будетъ? Куда ведетъ новый путь, который вы мнѣ указываете?
   -- Поймите меня, мой юный другъ, возразилъ д-ръ Паулусъ. Я вовсе не совѣтую вамъ бросить прочь тѣ орудія, которыми вы до сихъ поръ пользовались. Почемъ знать,-- быть можетъ, вы будете работать ими съ крайнимъ, возможнымъ для человѣка совершенствомъ; быть можетъ, вамъ, именно вамъ суждено оживить старыя формы новымъ содержаніемъ или расширить самыя формы! Продолжайте свою поэтическую карьеру! Но не упадайте духомъ, если со временемъ увидите, что вы не могли быть великимъ поэтомъ. И развѣ у васъ нѣтъ другихъ жизненныхъ путей? Вы можете быть человѣкомъ дѣла, политическимъ дѣятелемъ, проповѣдникомъ здравыхъ общественныхъ убѣжденій,-- человѣкомъ, котораго уже не удовлетворяютъ искуственные цвѣты поэзіи, но который, опоясавъ грязный кожаный передникъ, съ молотомъ и лопатою въ рукахъ, строитъ зданіе, гдѣ должны жить свободные люди съ равными себѣ, свободными... Однако мнѣ пора проститься съ вами. Мнѣ нужно видѣться въ отдаленномъ питейномъ заведеніи -- въ предмѣстья -- съ Ребейномъ и другими еретиками. Пожалуйста, сообщите мнѣ, что будетъ говориться о свободныхъ общинахъ въ слѣдующемъ засѣданіи палаты,-- у Зонненштейна послѣ того назначено собраніе членовъ партіи. Итакъ, будьте здоровы! До скораго свиданія!
   Д-ръ Паулусъ ушелъ. Газовый фонарь, горѣвшій на улицѣ, бросилъ матовый отблескъ въ темную комнату. Вальтеръ долго просидѣлъ въ глубокомъ раздумьи.
   -- Да, да, сказалъ онъ, наконецъ, громко,-- докторъ совершенно правъ. Это искуственные цвѣты, фата-моргана -- это не цѣль жизни, не высшее благо человѣка! То зданіе, о которомъ онъ говорилъ, давно уже было моимъ высшимъ идеаломъ; но я не довѣрялъ своимъ силамъ, я пугался при одной мысли переворачивать тяжелые камни. Но все равно! Будь что будетъ! Быть готовымъ и къ жизни, и къ смерти -- вотъ что главное.
   Госпожа Ребейнъ принесла зажженную лампу и только-что полученную запечатанную записочку. Въ этой записочкѣ Лео просилъ Вальтера быть къ десяти часамъ въ названномъ ресторанѣ, гдѣ онъ, Лео, намѣренъ видѣться съ своимъ кузеномъ.
   Сегодня баронъ давалъ вечеръ, но Вальтеръ не чувствовалъ въ себѣ на этотъ разъ никакой охоты веселиться въ обществѣ. Голову его наполняли тревожныя мысли; приглашеніе Лео явилось какъ нельзя кстати. Уже нѣсколько дней сряду Вальтеръ почти не видѣлся съ своимъ двоюроднымъ братомъ и теперь ему было бы крайне пріятно взглянуть на человѣка, обнаружившаго еще въ дѣтскіе годы ту мужественную энергію, къ какой Вальтеръ, взрослый мужчина, еще не признавалъ себя способнымъ.
   

ГЛАВА ШЕСТАЯ.

   Вальтеръ жилъ такимъ отшельникомъ, что до сихъ поръ ничего не зналъ, даже по наслышкѣ, о ресторанѣ, усердно посѣщаемомъ знатными молодыми сибаритами столицы. Войдя сюда въ назначенный часъ, Вальтеръ былъ нѣсколько пораженъ блестящими люстрами, драгоцѣнными коврами, мраморными каминами, картинами, развѣшанными по стѣнамъ, и всею прочею роскошной обстановкой прекрасныхъ и обширныхъ комнатъ; но при этомъ скромнаго посѣтителя не мало удивляло также и то обстоятельство, что его демократическій родственникъ назначилъ ему свиданіе именно въ этомъ пышномъ убѣжищѣ. Однако Лео, еще такъ недавно пріѣхавшій въ столицу, могъ также не знать этого заведенія,-- да вѣдь вопросъ о мѣстѣ не представлялъ существенной важности. И вотъ Вальтеръ усѣлся въ залѣ, которая показалась ему пустѣе прочихъ, за однимъ изъ множества разставленныхъ тамъ столовъ,-- приказалъ гарсону, глядѣвшему на него нахально, подать полбутылки вина и чего нибудь закусить; Вальтеръ надѣялся, что Лео не заставитъ его долго просидѣть одного въ обществѣ купающейся Діаны, висѣвшей въ рамкѣ на стѣнѣ, и четырехъ или пяти господъ, пившихъ шампанское за круглымъ столомъ на другомъ концѣ комнаты.
   Однако Лео не являлся долго, и Вальтеръ могъ на досугѣ любоваться купающейся Діаной и господами, угощавшимися шампанскимъ. Діана была посредственная копія съ древняго оригинала, да и молодые господа тоже не казались замѣчательными существами -- то были плоскія, туповатыя, раскраснѣвшія отъ вина лица, вполнѣ гармонировавшія съ разговоромъ, преимущественно вращавшимся на лошадяхъ, собакахъ, на закулисныхъ, особенно балетныхъ тайнахъ. Вальтеръ поневолѣ долженъ былъ выслушать часть этой болтовни, потому что эти господа говорили если не съ жаромъ, то все-таки довольно громко и всѣ голоса отличались какимъ-то рѣзкимъ взвизгиваньемъ, мучившимъ музыкальное ухо Вальтера.
   Проведя въ этомъ наблюдательномъ положеніи около получаса, Вальтеръ думалъ, что просидѣлъ здѣсь цѣлые сутки; онъ уже началъ досадовать на неаккуратность Лео, но въ эту самую минуту новый гость, подошедшій къ веселой группѣ молодыхъ людей, пробудилъ задремавшее вниманіе Вальтера, который сталъ наблюдать даже усерднѣе прежняго.
   Новый посѣтитель былъ стройный мужчина, средняго роста, лѣтъ тридцати отъ роду. Вальтеру показалось почему-то, будто это лицо было ему знакомо, однако онъ скоро долженъ былъ сознаться, что никогда не видѣлъ прежде этого господина, потому что Вальтеръ обладалъ превосходной физіогномической памятью, а лицо новаго гостя было такъ замѣчательно, что не могло быть забыто никѣмъ, кто хоть разъ имѣлъ случай видѣть этого молодого человѣка. Густые волоса, вьющіеся усы, выразительныя черты лица, нѣсколько смуглый цвѣтъ кожи, прекрасно очерченная форма головы -- все это сливалось въ одну гармоническую фигуру и производило впечатлѣніе хорошаго портрета работы Ванъ-Дика. Особенно Вальтеру понравились большіе, темно-голубые или каріе блестящіе глаза, поглядѣвшіе на него съ бѣглымъ любопытствомъ, когда незнакомецъ проходилъ мимо стола, за которымъ Вальтеръ поджидалъ своего запоздавшаго родственника. На вновь пришедшемъ молодомъ посѣтителѣ былъ изящный, но удобный костюмъ, совершенно согласовавшійся съ осанкой, походкой и манерами красиваго господина.
   Высокаго положенія въ обществѣ онъ не могъ занимать, потому что знатные господа, какъ замѣтилъ Вальтеръ, только кивнули головами новопришедшему, тогда какъ другихъ знакомыхъ посѣтителей они встрѣчали церемонными поклонами.
   Когда новый гость усѣлся между молодежью -- почти всѣ они были моложе его лѣтами -- разговоръ примялъ болѣе оживленный характеръ, благодаря словоохотливости новопришедшаго. Повидимому, онъ былъ неистощимъ по части забавныхъ исторій и анекдотовъ, которые онъ разсказывалъ тихимъ голосомъ и о занимательности которыхъ можно было заключить по напряженному вниманію слушателей и по оглушительному хохоту, періодически сопровождавшему слова разскащика. Послѣ каждаго анекдота онъ выпивалъ стаканъ шампанскаго и быстро оборачивался по сторонамъ, переходя къ другимъ предметамъ разговора, какъ будто прежнее, о чемъ онъ только-что говорилъ, не стоило ни малѣйшаго вниманія. Въ этихъ внезапныхъ переходахъ отъ однаго предмета къ другому, въ этомъ повышеніи и пониженіи голоса, въ этихъ утрированныхъ жестахъ и чрезмѣрной игрѣ физіономіи проглядывала разсчитанномъ на эффектъ, которая была для Вальтера тѣмъ попріятнѣе, чѣмъ привлекательнѣе ему показалась сначала прекрасная наружность этого господина. Наконецъ Вальтеръ съ негодованіемъ отвернулся, чтобы не видѣть, какъ люди, располагая прекраснѣйшими средствами, употребляютъ ихъ для отвратительнѣйшихъ цѣлей.
   Уже онъ хотѣлъ было встать, потерявъ надежду дождаться Лео, какъ вдругъ Лео быстро вошелъ въ залу и съ нѣкоторою досадой привѣтствовалъ своего кузина.
   -- Пожалуйста, вскричалъ онъ, не сердись на меня за то, что я немножко запоздалъ; съ хромыми клячами шибко не уѣдешь.
   Лео, повидимому былъ сильно взволнованъ; его черные глаза горѣли особенно рѣзкимъ блескомъ, по его обыкновенно блѣднымъ щекамъ разлился яркій румянецъ; вопреки своимъ привычкамъ онъ осушилъ залпомъ стакана два вина -- одинъ вслѣдъ за другимъ.
   -- О какихъ это ты говоришь хромыхъ клячахъ? спросилъ Вальтеръ.
   -- Да о вашей хваленой либеральной партіи, сказалъ Лео,-- которую я сегодня вечеромъ въ первый разъ видѣлъ лицомъ къ лицу. Я никогда не принадлежалъ къ числу тѣхъ людей, которые, отдѣляя человѣка отъ дѣла, поставляютъ въ этомъ свою особенную заслугу. По моему это -- вздоръ, по крайней мѣрѣ въ политической сферѣ. Самая разумная, благонамѣренная политическая доктрина обращается въ чепуху, когда ее на практикѣ прилагаютъ олухи и бараньи головы; съ другой стороны, самое скверное дѣло въ рукахъ талантливаго человѣка, постепенно дѣлается хорошимъ и процвѣтаетъ. Пока я былъ заграницей, я никакъ не могъ объяснять себѣ безхарактерной, непослѣдовательной тактики вашей либеральной партіи; я искалъ причинъ такого образа дѣйствій во множествѣ побочныхъ обстоятельствъ. Сегодня только мнѣ стало извѣстно, что этихъ полу-людей, воображающихъ себя глазами партіи, надобно считать настоящими виновниками всѣхъ возможныхъ нелѣпыхъ мѣръ. Господи, что это за люди! Безтолковые филистеры, которыхъ кругозоръ не переходитъ за кончикъ ихъ носа, пустые говоруны, старающіеся прикрыть нищету мыслей мишурою пошлыхъ фразъ, сухіе педанты, спорящіе изъ-за пустяковъ, коварные софисты, хорошо знающіе, что нужно, но скрывающіе истину изъ разныхъ неблаговидныхъ побужденій, своекорыстные лукавцы, видящіе въ оппозиціи только средство залѣзть въ почетное министерское кресло, туго начиненные золотомъ мѣшки, неспособные пожертвовать и одной полушкой, если только ихъ акціи могутъ понизить при этомъ курсъ хотя на полпроцента...
   -- Ради самого неба, вскричалъ, смѣясь Вальтеръ, прекрати свой перечень либеральныхъ грѣховъ; слушая тебя, право, можно подумать, что наша партія -- настоящій политическій содомъ, въ которомъ не найдется ни одного Лота, заслуживающаго спасеніе.
   -- По крайней мѣрѣ, я не знаю ни одного, замѣтилъ Лео.
   -- Да гдѣ же ты былъ?
   -- У Зонненштейна, въ собраніи членовъ партіи, въ которое ввелъ меня самъ хозяинъ.
   -- Слѣдовательно ты долженъ быть знакомъ съ докторомъ Паулусомъ.
   -- Я знаю его по письмамъ ужъ нѣсколько лѣтъ, а лично -- со второго дня моей бытности въ столицѣ.
   -- Ужь не причисляешь-ли ты его также къ тѣмъ людямъ, отъ которыхъ трудно ожидать полезной и энергической дѣятельности?
   -- Говоря откровенно,-- причисляю и его туда-же.
   -- Ты слишкомъ взволнованъ и потому пристрастенъ, сказалъ Вальтеръ послѣ непродолжительнаго молчанія, во время котораго Лео мрачнымъ, внимательнымъ взглядомъ окинулъ общество, сидѣвшее за другимъ столомъ,-- и подъ вліяніемъ этого волненія ты разбиваешь скрижаль закона и изрекаешь проклятіе правымъ и виновнымъ. Что наша партія не обнаруживаетъ той энергіи, которую должна была бы обнаруживать, что къ либеральной средѣ примѣшались многіе нечистые, даже совершенно чуждые элементы -- въ этомъ согласны всѣ истинные патріоты; но вѣдь у насъ еще нѣтъ подъ руками никакого другого матеріала для возведенія зданія. Скажу тебѣ, однако, что пока не сошли со сцены такіе люди, какъ докторъ Паулусъ и другіе дѣятели, о которыхъ ты отзываешься съ такимъ презрѣніемъ, я не хочу и не могу отчаиваться въ успѣхѣ нашего дѣла.
   -- Что ты такъ превозносишь сегодня своего Паулуса? спросилъ Лео.
   -- Только сегодня я имѣлъ случай постичь и достойно оцѣнить этого человѣка, сказалъ Вальтеръ и подробно передалъ Лео весь свой разговоръ съ докторомъ,
   Лео слушалъ своего товарища вовсе не съ тѣмъ вниманіемъ и участіемъ, какихъ ожидалъ Вальтеръ въ дѣлѣ, такъ сильно его интересовавшемъ. Для Лео весь вопросъ заключался не въ Вальтерѣ, а въ докторѣ Паулусѣ, и потому, когда Вальтеръ замолчалъ, Лео сказалъ ему:
   -- Да, да, пріятель, и я отдаю полную справедливость почтенному доктору. Это -- золото, а не человѣкъ! Современный діогенъ, отыскивающій всѣхъ съ фонаремъ среди бѣлаго дня, Сократъ, краснорѣчиво толкующій о добромъ, прекрасномъ и истинномъ, какой-то нравственный голландецъ, своею безукоризненной чистотой отравляющій жизнь себѣ и другимъ! Политическій фаталистъ, упрямо проигрывающій процессъ, отъ котораго зависитъ счастье и благосостояніе какъ его самого, такъ и всей его семьи.
   Общество, сидѣвшее на другомъ концѣ, встало изъ-за стола, и молодые люди, шаркая ногами, хохоча и гремя саблями, проходили мимо Лео и Вальтера, на которыхъ никто изъ удалявшихся гостей не обратилъ вниманія, кромѣ господина, поразившаго Вальтера своей прекрасной, типической физіономіей. Вальтеръ замѣтилъ, что красавецъ устремилъ съ какимъ-то удовольствіемъ на Лео свои блестящіе глаза; Лео отвѣчалъ такимъ же изумленнымъ взглядомъ.
   -- Кто это такой? спросилъ Лео, когда общество прошло далѣе.
   -- Но знаю, отвѣчалъ Вальтеръ,-- я еще первый разъ нахожусь въ этомъ заведеніи и сильно хотѣлъ бы знать, какимъ образомъ ты самъ провѣдалъ о существованіи этого ресторана.
   -- Нравится ли тебѣ это мѣсто? Мнѣ здѣсь хорошо. Я нахожу, что, право, весело провести часъ, два вечеромъ въ этихъ прекрасныхъ, высокихъ залахъ, проскучавъ цѣлый день въ нашихъ тѣсныхъ, будничныхъ квартирахъ.
   Вальтера удивилъ не столько этотъ отвѣтъ, сколько тонъ, какимъ онъ былъ высказанъ.
   -- Не пора-ли намъ ретироваться? сказалъ Вальтеръ и позвалъ слугу, не очень поспѣшившаго явиться на зовъ.
   Между тѣмъ незнакомецъ опять вошелъ въ залу, помѣстился за тѣмъ же столомъ, за которымъ онъ прежде сидѣлъ съ удалившимся обществомъ,-- и приказалъ подать себѣ полбутылки шампанскаго.
   -- Сейчасъ! откликнулся слуга.
   -- Чтожь, идемъ? спросилъ Вальтеръ, видя, что Лео рѣшительно не обнаруживаетъ готовности сопровождать его.
   -- Откровенно скажу тебѣ, что мнѣ бы хотѣлось еще немножко посидѣть здѣсь.
   -- Сколько хочешь, но ужь меня пожалуйста извини, у меня завтра много работы, и потому я долженъ встать рано.
   Двоюродные братья пожелали другъ другу спокойной ночи, но въ ихъ рукопожатіи по было уже прежней сердечной теплоты. Вальтеръ не на шутку разсердился на Лео, а мысли Лео были, повидимому, заняты другими предметами или лицами.
   

ГЛАВА СЕДЬМАЯ.

   Между тѣмъ, ресторанъ, въ которомъ прежде толпились многочисленные посѣтители, замѣтно опустѣлъ; но временамъ изъ другихъ комнатъ доносились еще взрывы хохота и чоканье стакановъ, но въ той залѣ, гдѣ находился Лео, кромѣ него сидѣлъ еще только господинъ, возбудившій прежде его вниманіе. Иногда, Лео бросалъ на молодаго человѣка любопытные взгляды изъ за газеты, которую онъ держалъ въ рукахъ. При этомъ Лео замѣчалъ, что и красивый господинъ также мало былъ погруженъ въ свое чтеніе и часто поглядывалъ на него съ тѣмъ же живымъ любопытствомъ. Наконецъ, красивый господинъ положилъ газету, осушилъ стаканъ вина, всталъ, выпрямился передъ зеркаломъ, прошелся раза два по залѣ и вдругъ, проходя мимо Лео во второй разъ, сказалъ ему:
   -- Извините меня, милостивый государь, если я преслѣдовалъ васъ своими взглядами внимательнѣе, чѣмъ насколько это можетъ быть допущено приличіемъ, но вы сами въ томъ виноваты.
   -- Какимъ образомъ? возразилъ Лео, оставляя газету и слегка наклоняя голову.
   -- Весьма просто, продолжалъ красавецъ,-- вы такъ мало похожи на другихъ людей, что невольно останавливаете на себѣ вниманіе.
   -- Такъ какъ непріятности не говорятся въ такомъ любезномъ тонѣ, то я хочу думать, что вы не были намѣрены меня обидѣть, сказалъ Лео.
   -- Обидѣть! вскричалъ его собесѣдникъ,-- какая же это для васъ обида, если вамъ говорятъ, что вы не похожи на другихъ людей? Да если бы кто нибудь прежде и считалъ подобное заявленіе для себя обидой, то слова мои не заключаютъ въ себѣ сегодня и тѣни подобнаго значенія.
   -- Почему же именно сегодня?
   -- Это вы знаете не хуже меня. Зачѣмъ вы сидите здѣсь, за полночь, въ этой залѣ, въ которой -- сколько мнѣ извѣстно -- вы находитесь въ первый разъ и которая не должна представлять для васъ ничего занимательнаго съ тѣхъ поръ, какъ вы пожелали спокойной ночи вашему товарищу съ невинными голубыми глазами? Вы сидите здѣсь потому, что хотите быть одинъ, потому что привыкли къ уединенію, а развѣ вы были бы знакомы съ подобными оригинальными привычками, если бы были похожи на другихъ людей душой и наружностью? Что и требовалось доказать -- не такъ-ли?
   -- Совершенно такъ, сказалъ Лео съ улыбкой.
   -- Позвольте же мнѣ распить мое вино вмѣстѣ съ вами!
   И молодой человѣкъ, не дожидаясь отвѣта Лео, приказалъ слугѣ подать новую бутылку, затѣмъ сѣлъ и сказалъ:
   -- Не всѣ тѣ люди свободны, которые смѣются надъ своими цѣпями. На зло Натану я внѣ себя отъ восторга, повстрѣчавшись въ этотъ поздній часъ съ порядочнымъ человѣкомъ противъ всякаго моего ожиданія, и могъ бы совершенно этимъ удовольствоваться,-- но подите же, и я не могу не слѣдовать глупѣйшему обыкновенію и представляю вамъ мою персону -- я д-ръ Фердинандъ Липпертъ, секретарь принца; -- да тысячу разъ уже я говорилъ вамъ, Jean, что я не пью этой дряни! Или вы думаете, будто я такъ пьянъ, что уже не въ состояніи отличить настоящаго клико отъ какой-то кислятины и честнаго гарсона отъ безстыднаго ротозѣя?
   Благодаря послѣднему наставленію, относившемуся къ слугѣ, Фердинандъ Липпертъ вовсе не замѣтилъ, какъ при произнесеніи имъ своего имени и званія Лео побагровѣлъ и какъ потомъ лицо его стало подергиваться странными конвульсіями.
   -- Извините, пожалуйста, сказалъ Фердинандъ,-- вѣдь выведутъ же изъ терпѣнія эти канальи -- мнѣ кажется, я не разслышалъ вашего имени.
   Лео назвалъ себя, и Фердинандъ, поглядывая на слугу, который, какъ ему казалось, слишкомъ долго торчалъ предъ нимъ, произнесъ:
   -- Это имя, если я не ошибаюсь, мнѣ приходилось уже слышать.
   -- Ничего нѣтъ мудренаго. Столбцы адресъ-календаря ежегодно наполняются множествомъ фамилій.
   -- Нѣтъ, не то, совсѣмъ не то, я слышалъ это имя при какомъ-то особенномъ случаѣ, о которомъ въ настоящую минуту рѣшительно не могу себѣ припомнить. Странно, что шампанское, такъ много способствующее развитію всѣхъ умственныхъ силъ, никакъ не можетъ помириться съ памятью. Непостижимо, непостижимо!
   Онъ склонилъ голову на руку. На бѣлой, узкой рукѣ, также, какъ и на вискахъ съ силою напряглись жилы, тогда какъ на лбу Фердинанда выступило красное облако и прежній прекрасный блескъ глазъ смѣнился мрачнымъ огнемъ. Даже менѣе проницательный человѣкъ, чѣмъ Лео, могъ легко убѣдиться, что слуга нисколько не ошибался насчетъ состоянія, въ которомъ находился ежедневный посѣтитель ресторана, и что Фердинандъ, дѣйствительно, былъ болѣе, чѣмъ навеселѣ.
   Шампанское было подано. Лео налилъ стаканъ и сказалъ:
   -- Это не такъ странно и притомъ я нахожу, что въ этомъ отношеніи природа распорядилась весьма разумно. Nunc vino pellite curas! Можно-ли было бы помечтать, изгнать на время изъ головы всѣ заботы, еслибы вино, вмѣсто того, чтобы усыплять память, еще болѣе ее освѣжало?
   -- Заботы! сказалъ Фердинандъ,-- намъ-то что до нихъ за дѣло, когда каждому изъ насъ еще не исполнилось и тридцати лѣтъ?
   -- Я не говорю про себя, но вы, при вашемъ важномъ отвѣтственномъ положеніи, вы -- человѣкъ, вращающійся въ высшей сферѣ, гдѣ надобно взвѣшивать каждое слово, разсчитывать каждый взглядъ, гармонически настроивать каждый тонъ, человѣкъ, который долженъ отстаивать ежеминутно свое трудное положеніе и единственно силою своей нравственной энергіи -- если только вамъ судьба не послала на помощь знатнаго происхожденія -- такой человѣкъ, по моему мнѣнію, дѣйствительно вынужденъ омывать свою душу въ шампанскомъ отъ многаго множества тягостныхъ заботъ...
   -- О, вы правы, клянусь вѣчными богами! вскричалъ Фердинандъ,-- въ шампанскомъ -- голая истина! Шампанское всему указываетъ настоящее мѣсто. Отъ двѣнадцати и до двухъ часовъ ночи я вижу свѣтъ, каковъ онъ на самомъ дѣлѣ. Всѣ личины падаютъ, все прочее тряпье, въ которое наряжаются люди на этомъ дурацкомъ маскарадѣ, разлетается и тогда я вижу ихъ, я гляжу сквозь нихъ, какъ будто бы они были вылиты изъ стекла. А, здравствуйте, моя красавица, вы сегодня очаровательно копировали неприступную добродѣтель, однако теперь оставьте эти глупости, я вѣдь вижу насквозь! А, мой распрелюбезнѣйшій другъ, какъ поживаешь! Да не отворачивайся же, а посмотри мнѣ прямо въ глаза и сознайся, что ты въ душѣ посылаешь меня ко всѣмъ чертямъ! Ахъ, какъ весело, какъ забавно все знать, все видѣть! И мало-ли чего не увидишь! Вотъ я вижу, что Jean угрожаетъ мнѣ сзади кулакомъ, я вижу даже въ вашихъ глазахъ блескъ -- холодный, ровный блескъ, который сквозь винные пары кажется только немножко синеватымъ, по онъ рѣшительно неподвиженъ; вы глядите на мой лобъ и въ мои глаза совершенно спокойно, методически, съ безстрастіемъ ученаго наблюдателя. Ну, развѣ-же это не забавно?
   -- Я долженъ вѣрить вамъ, потому что вы выражаетесь съ самой строгой опредѣленностью, сказалъ Лео.
   -- О, да, повѣрьте мнѣ, я говорю серьозно, продолжалъ Фердинандъ,-- и притомъ-же вы отъ этого ровно ничего не теряете въ моихъ глазахъ. Мнѣ даже необыкновенно отрадно глядѣть на глубокомысленное лицо, котораго пластическая красота и величіе обаятельно дѣйствуютъ на душу; да, это отрадно, даже если такое лицо принадлежитъ высшему, чѣмъ я, существу, даже если я долженъ при этомъ глядѣть вверхъ,-- да, вотъ какъ тотъ колѣнопреклоненный рабъ -- жнецъ, котораго я какъ-то видѣлъ въ скульптурной залѣ. Въ сжатыхъ, но все-таки очень вялыхъ чертахъ этого тупаго человѣческаго лица, въ морщинистыхъ складкахъ лба, въ нависшихъ губахъ отражалось такое глубокое земное горе. Долго стоялъ я предъ этой фигурой; на сердцѣ у меня было тяжело. Широко прорѣзанные глаза смотрѣли вверхъ съ выраженіемъ жалобы, мольбы,-- глаза эти глядѣли такъ неподвижно, такъ пристально... Наконецъ я посмотрѣлъ по направленію этого неподвижнаго взгляда и увидѣлъ голову Бахуса, украшенную густымъ плющевымъ вѣнкомъ и широкой діадемой -- на губахъ, казалось, почивали поцѣлуи всѣхъ грацій, прелестныя, нѣжныя очертанія щекъ были выше всякаго описанія, а прекрасные, большіе, влажные, задумчивые, сострадательные глаза были устремлены на колѣнопреклоненнаго раба и очень ясно говорили: бѣдный сынъ нужды и порока! Я не могу помочь твоему горю -- хотя я и богъ, и часто упиваюсь нектаромъ -- но у меня нѣтъ въ карманѣ трех-копѣечника, а безъ денегъ у васъ тамъ внизу, на землѣ, нельзя хлебнуть шампанскаго. Такъ ползи же ты прочь съ своимъ серпомъ, пока не придетъ великій косарь и не скоситъ тебя вмѣстѣ съ остальной травою! Однако, къ чему это я повелъ рѣчь объ этихъ скульптурныхъ фигурахъ? Ахъ да, одна изъ нихъ Бахусъ,-- это вы, а другая -- я. Смотрѣть вверхъ еще сносно, по крайней мѣрѣ въ этомъ находишь разнообразіе, но смотрѣть внизъ, какъ мнѣ случается здѣсь каждый вечеръ, видѣть, какъ плоскія глупыя хари дѣлаются все пошлѣе и глупѣе, наконецъ, видѣть передъ собою не людей, а рыла животныхъ -- козловъ, барановъ, лошадей, когда все это кричитъ, горланитъ, ржетъ,-- о, это встрѣчаетъ такое ужасное отвращеніе, отъ котораго, право, можно было бы умереть, еслибы, къ несчастію, подобныя сцены не были слишкомъ обыкновенны.
   -- Но почему вы не ищите себѣ лучшаго общества? спросилъ Лео.
   -- Потому что здѣсь собирается лучшее, какъ всѣ это говорятъ, лучшее общество, и это лучшее общество меня ищетъ. Эти бараньи головы не могутъ безъ меня обойтись: я -- соль въ ихъ жидкомъ, нищенскомъ супѣ. И притомъ не вездѣ-ли совершается тоже, что и chez nous. Разница только та, что другіе отуманиваютъ свой смыслъ пивомъ, а мы шампанскимъ. Что до меня, то я предпочитаю шампанское.
   И Фердинандъ осушалъ стаканъ за стаканомъ; жилы по его вискамъ. сдѣлались толсты, какъ древесная вѣтвь и все прекрасное его лицо казалось цвѣтущимъ деревомъ, качаемымъ бурею.
   Онъ заскрежеталъ зубами и съ такою силою пеетавилъ свой стаканъ на столъ, что стаканъ разбился и вино изъ него вылилось.
   -- Почему мнѣ не наслаждаться жизнію, если я этого хочу? говорилъ онъ хриплымъ шопотомъ, развѣ потому, что моей фамиліи не предшествуетъ частичка фонъ или что мой отецъ не камергеръ, а простой слуга, украшенный титуломъ кастелляна? Не я выбиралъ себѣ имя и отца; я бы обнаружилъ больше вкуса. Да и кто можетъ положительно утверждать, что я сынъ моего отца? Моя мать говоритъ все то., что говоритъ мой отецъ. Но я хочу знать, кто я. Развѣ меня не могли подмѣнить или подкинуть при моемъ рожденіи? Кто былъ тотъ господинъ въ красномъ шелковомъ халатѣ -- тотъ господинъ, къ которому меня носила разъ какъ-то мать? Мнѣ было тогда, быть можетъ, года два и, по давности времени, я, конечно, многаго не помню, однако нѣкоторыя, особенно сильныя впечатлѣнія все-таки проникли въ мягкій мозгъ и остались въ немъ навсегда, и есть между ними одно замѣчательное впечатлѣніе. Съ потолка висѣла внизъ лампа и свѣтъ ея прямо упадалъ на красный халатъ. Какая забавная штука, красный халатъ -- мой папенька! Можно написать цѣлую повѣсть въ романтическомъ вкусѣ, о томъ, какъ нѣкто цѣлую жизнь искалъ своего папашу и въ одинъ прекрасный день, самъ того не подозрѣвая, купилъ его на толкучемъ рынкѣ, принесъ домой и повѣсилъ на гвоздикѣ. И вотъ папенька начинаетъ размахивать полами, кряхтитъ и слезно упрашиваетъ насъ снять его съ вѣшалки, потому что хотя онъ и негодяй большой руки, но все-таки не относительно насъ. Глянь -- онъ-то совсѣмъ не халатъ, а добрый, знакомый намъ господинъ въ камергерскомъ халатѣ. Господинъ вертитъ глазами, семенитъ ножками и умоляетъ, чтобы мы поскорѣе отцѣпили его отъ гвоздика -- и вдругъ на полъ падаетъ куча костей. Почему же и со мной не можетъ приключиться нѣчто подобное на этомъ свѣтѣ. Со мною на этомъ свѣтѣ все можетъ приключиться, потому что я самъ -- свѣтъ; въ моемъ мозгу вращаются солнце, луна и звѣзды, я -- я.... да, да, она не должна сотворить себѣ никакого кумира, кромѣ меня. Она воображаетъ себѣ, что такъ какъ она -- моя прелестнѣйшая вакханка, то ужь можетъ шутить съ богомъ -- Бахусомъ! Но клянусь моей божественной природой, я этого не позволю. Я велю разорвать дерзкую! Я велю бросить ее нагую на растерзаніе моимъ пантерамъ,-- да, нагую, голую! При послѣднихъ словахъ Фердинандъ всталъ, но потомъ вдругъ опустился, какъ трупъ, въ свой стулъ. Лео приказалъ слугѣ подать стаканъ воды, но пока пришелъ слуга, Фердинандъ (приподнялся и, наконецъ, всталъ на ноги. Еще ворочавшимся языкомъ онъ спросилъ, поданы-ли дрожки, съ пьяной любезностью увѣрялъ Лео, что онъ, Липпертъ, въ восторгѣ отъ такого пріятнаго знакомства и, наконецъ, направился къ двери, которую Jean поспѣшилъ отворить ему необыкновенно услужливо.
   Jean возвратился улыбаясь.
   -- Что онъ всегда таковъ? спросилъ Лео.
   -- Случается и хуже, сказалъ слуга -- когда онъ остается одинъ, то ужъ бушуетъ такъ, что мы съ нимъ порядкомъ намучимся. Но онъ можетъ себѣ здѣсь позволить больше, чѣмъ богатѣйшій графъ или баронъ, потому что съ господиномъ Липпертомъ мы лишились бы половины нашихъ посѣтителей. Впрочемъ, такъ напивается онъ только тогда, когда заходитъ во второй разъ. Но въ первый разъ, находясь въ знатномъ обществѣ, онъ ведетъ себя такъ благопристойно -- что всѣ господа могли бы брать съ него примѣръ! А на деньги онъ не скупится, даже когда немножко шумитъ, все-таки честно расплачивается -- хорошій человѣкъ. Благодарю искренно-съ!
   Лео, весь не грузясь въ размышленія, шелъ домой но длиннымъ грязнымъ улицамъ. Онъ повторялъ мысленно рѣчи, прослушанные имъ сегодня въ политическомъ собраніи, онъ сравнивалъ другъ съ другомъ разные аргументы ораторовъ.
   -- Всѣ они не практическіе фантазеры, сказалъ онъ, наконецъ, самъ себѣ,-- и я докажу имъ, что ихъ разсчетъ составленъ совершенно ошибочно. Этого Липперта какъ будто нарочно подослала мнѣ судьба. Завтра онъ забудетъ все, что говорилъ сегодня, но онъ можетъ даже послѣ завтра опять напиться, и тогда я постараюсь свести разговоръ на болѣе интересные предметы, чѣмъ о какихъ онъ безсмысленно болталъ сегодня. Этотъ дуракъ хочетъ играть роль великаго человѣка, не обладая никакими для того средствами, и считаетъ себя цѣлой головой выше другихъ людей, выходя изъ питейнаго заведенія, какъ послѣдній пьянчужка. Видна птица по полету! Однако онъ мнѣ пригодится -- и очень! Я полагаю, что скоро-скоро господа либеральные философы ясно увидятъ, что они -- олухи.
   На своемъ столѣ Лео нашелъ письмо съ англійской почтовой маркою.
   -- Наконецъ-то! съ живостію произнесъ Лео, протягивая къ иисыіу руку.
   По онъ не спѣшилъ его распечатывать, а задумчиво взвѣшивалъ письмо въ рукѣ.
   -- И Патрокла уже не стало! бормоталъ онъ читая письмо, прежде онъ былъ моимъ Ахилломъ; однако и друзья становятся намъ со временемъ не по плечу, какъ платье подростающему мальчику. Вонъ тамъ сложено такое узкое платье! И Лео съ грустной улыбкой указалъ на дверь, которая вела въ комнату Вальтера.
   Выпустивъ изъ рукъ письмо, онъ сталъ ходить по комнатѣ тихими, медленными шагами. Лобъ его покрылся мрачными морщинами, а тонкія губы болѣзненно сжались.
   -- Сохрани вѣру въ самого себя! Эка мудреная штука! Развѣ всякій набитый дуракъ не вѣритъ въ себя твердо? Развѣ великосвѣтскій фатъ не считаетъ себя непоколебимо умнѣйшимъ человѣкомъ и побѣдителемъ сердецъ? Что толку вѣрить въ самого себя, когда мы не можемъ вѣрить въ нравственную силу людей, окружающихъ насъ? Къ чему способны эти благородные донъ-кихоты? Какія послѣдствія получатся изъ того, что они теперь замышляютъ въ Лондонѣ? Какая нибудь отъявленная глупость, которая еще болѣе нахлобучитъ шлемъ Мамбрина на ихъ пустыя головы
   -- Ты благороднѣе, выше ихъ всѣхъ! Ты былъ достоинъ лучшей участи. Но фанатизмъ и тебя сдѣлалъ безплоднымъ мечтателемъ. Ты ничего не забылъ, но также ничему не выучился. Ты въ своемъ фанатическомъ ослѣпленіи не видишь, что для того, кто преслѣдуетъ цѣли, нужны средства. Скоро и мы перестанемъ понимать другъ друга. Но это не моя вина. Кто не за меня, тотъ противъ меня.
   Онъ опять взялъ письмо. Въ концѣ были приписаны еще немногія строки.
   "Когда мы разставались, я забылъ сообщить тебѣ фамилію дяди Эвы, которая, сколько мнѣ извѣстно, проживаетъ у него до сихъ поръ. Теперь рекомендую тебѣ господина Липперта; онъ кастелянъ или нѣчто въ этомъ родѣ во дворцѣ принца. Сдѣлай одолженіе, полюбопытствуй, какъ поживаетъ моя сестрица: вѣдь вы между собой старые знакомые."
   -- Странное стеченіе благопріятныхъ обстоятельствъ, сказалъ Лео, -- моя дорога, повидимому, устлана коврами. Если бы я былъ суевѣренъ, то могъ бы изумиться не на шутку.
   Онъ засмѣялся, но то былъ грустный, судорожный хохотъ, скоро оборвавшійся. На ближайшей колокольнѣ пробило два часа. Лео началъ чувствовать ознобъ и усталость; виски у него болѣли.
   Онъ сосчиталъ удары своего пульса.
   -- Нѣтъ ничего удивительнаго, пробормоталъ онъ, что я не могу въ себя вѣрить въ такомъ сильномъ лихорадочномъ состояніи.
   

КНИГА ПЯТАЯ

ГЛАВА ПЕРВАЯ.

   Съ передняго фасада, дворецъ принца не отличался рѣзко отъ многихъ пышныхъ домовъ, занятыхъ министрами и послами въ той же спокойной части города. Къ высокому, массивному главному корпусу дворца, возведенному во вкусѣ первыхъ лѣтъ прошлаго столѣтія, примыкали два боковыя зданія, обращенныя фронтами на улицу, а открытая сторона двора замыкалась колоннадой; между этими тяжелыми колоннами были разставлены неуклюжія статуи, вытесанныя изъ песчаника и поражавшія разнообразнымъ положеніемъ аляповато-отдѣланныхъ, словно вывихнутыхъ членовъ. По срединѣ мрачнаго двора, на колоннѣ изъ полированнаго гранита, помѣщался колоссальный вызолоченый орелъ съ широко распростертыми крыльями. Это произведеніе новаго времени представляло рѣзкій контрастъ съ прочею сѣрой внѣшней обстановкой. Вотъ все или почти все, что можно было видѣть съ наружной стороны дворца, принадлежавшаго принцу.
   При воемъ томъ зданіе это считалось одного изъ столичныхъ достопримѣчательностей и по временамъ посѣщалось какъ заѣзжими иностранцами, такъ и туземными художниками и любителими искуствъ, потому что въ этомъ дворцѣ находились коллекціи рѣдкихъ камней, и кромѣ того здѣсь же помѣщалась галлерея картинъ, принадлежавшихъ преимущественно кисти древнихъ мастеровъ и очень высоко цѣнимыхъ знатоками живописи.
   Къ двери флигеля, расположеннаго по лѣвую сторону, былъ привѣшенъ звонокъ, а на маленькой, почернѣвшей металлической досчечкѣ были вырѣзаны слова: "квартира Кастеллана".
   Нѣсколько дней послѣ прочтенія письма, Лео стоялъ предъ этой дверью, часу въ двѣнадцатомъ утра. Онъ собирался уже позвонить, но въ это самое мгновеніе дверь извнутри отворилась и изъ нея вышелъ офицеръ, въ которомъ Лео сейчасъ же узналъ генерала фонъ-Тухгейма, не смотря на то, что видѣлъ его давнымъ давно, и то впродолженіи нѣсколькихъ минутъ. При всемъ различіи выраженія, лица обоихъ братьевъ представляли поразительно близкое фамильное сходство. Генералъ сильно посѣдѣлъ съ тѣхъ поръ, какъ его видѣлъ Лео, а черные глаза его еще глубже ушли въ свои впадины. Поднявъ воротникъ плаща кверху, генералъ, не обративъ никакого вниманія на Лео, направился къ экипажу, ожидавшему его въ нѣкоторомъ отдаленіи на углу улицы. Лакей отворилъ дверцы, генералъ взошелъ по ступенькѣ и экипажъ быстро покатился.
   -- Старъ сталъ, подумалъ Лео,-- очень старъ! А какъ давно, однако, это было? Всего девять лѣтъ тому назадъ! И то былъ скверный день, въ который я увидѣлъ эту безстрастноумную, холодную физіономію. Часто съ тѣхъ поръ мнѣ снилось, будто я бѣгу черезъ лѣсъ, какъ въ ту ночь, а они гонятся за мною съ оглушительнымъ крикомъ и гвалтомъ.
   При видѣ человѣка, стоявшаго передъ дверью, генералъ не притворялъ ее, и Лео оставалось только войти. Однако онъ медлилъ. Именно то обстоятельство, что дверь давала ему свободный проходъ и была отворена генераломъ, усиливало суевѣрную нерѣшительность Лео. Онъ почти хотѣлъ уже уйти, но вдругъ ему пришла въ голову мысль, что прежнее бѣгство изъ дома его родственниковъ было его первымъ самостоятельнымъ поступкомъ, въ нѣкоторомъ смыслѣ заявленіемъ совершеннолѣтія. И что же онъ предпринималъ сдѣлать теперь, какъ не шагъ впередъ по той же дорогѣ, на которую онъ выступилъ еще въ ранней молодости?
   Въ просторной, изящной передней Лео не встрѣтилъ никого, къ кому могъ бы обратиться съ разспросами, но у двери, находившейся по правую руку, была прибита другая досчечка съ словами: "квартира Кастеллана". Въ эту дверь онъ постучался и, наконецъ, медленно отворилъ ее, когда на этотъ стукъ извнутри долго никто не отзывался.
   Въ одной изъ глубокихъ оконныхъ нишъ обширной, но низкой комнаты, сидѣла женщина за рукодѣльной работой. Эта женщина закрыла лицо руками и была погружена въ такое глубокое раздумье, что не слышала шаговъ Лео до тѣхъ поръ, пока онъ не подошелъ къ самому ея столику. Только тогда она вскочила на ноги, слегка вскрикнувъ и поспѣшно стараясь изгладить слѣды недавнихъ слезъ съ своего, когда-то безукоризненно-прекраснаго лица. Тихимъ, робкимъ голосомъ она спросила Лео, что ему угодно.
   Лео отвѣчалъ, что ему бы желательно было осмотрѣть коллекціи художественныхъ произведеній, находящихся въ замкѣ. Тогда замѣшательство дамы возрасло еще болѣе; она проговорила запинаясь, что мужъ ея въ подобныхъ случаяхъ самъ вездѣ водитъ посѣтителей, но теперь его нѣтъ дома, а она не чувствуетъ себя способной удовлетворительно справиться съ возложенной на ея мужа обязанностью. Лео сказалъ, что выберетъ для своего посѣщенія болѣе удобное время, и уже хотѣлъ было откланяться, но въ это самое мгновеніе молоденькая дѣвушка быстро вошла въ слабопритворенную дверь, которая вела изъ передней залы въ другія жилыя комнаты. Вдругъ, какъ бы испугавшись при неожиданномъ видѣ посторонняго лица, дѣвушка отскочила назадъ съ притворнымъ удивленіемъ.
   -- Ахъ извините! сказала она,-- и думала застать тетушку одну. И сдѣланъ легкій поклонъ, дѣвушка показала видъ, будто хочетъ удалиться.
   -- Это господинъ, желающій осмотрѣть замокъ, Эва, сказала дама,-- но отца нѣтъ дома, а я.....
   -- Быть можетъ, и могу предложить свои услуги, прервала Эва тетку,-- разумѣется, я съумѣю только отворять двери, и если этого достаточно...
   Лео поспѣшилъ увѣрить, что онъ этимъ совершенно доволенъ, но что ему не хотѣлось бы, ради своего желанія, лишать мадемуазель Эву -- болѣе занимательныхъ развлеченій.
   Тетка, повидимому, была недовольна и безпокоилась. Она долго перешептывалась съ Эвой, но дѣвушка, наконецъ, завладѣла ключами и повела Лео по длинному корридору, который, проходя по всей длинѣ флигеля, направлялся въ главное зданіе.
   Между тѣмъ Лео имѣлъ время очнуться отъ изумленія, которое овладѣло имъ при видѣ перемѣны, произошедшей въ Эвѣ въ теченіе послѣдняго времени. Онъ бы совершенно не узналъ ее, если бы заранѣе не былъ приготовленъ къ этому свиданію. Крестьянская дѣвушка преобразилась въ даму, которой простой, но изящный туалетъ обличалъ особенный, тонкій вкусъ. Ея разговоръ, осанка, манеры были отмѣчены печатью образованности, которая могла показаться фальшивой только немногимъ опытнымъ ушамъ и глазамъ. По мнѣнію Лео, Эва была теперь даже выше ростомъ и стройнѣе, а формы ея сдѣлались полнѣе и роскошнѣе, чѣмъ прежде. Онъ даже долженъ былъ сознаться, когда она поднялась предъ нимъ на. нѣсколько ступенекъ, что рѣдко случалось ему видѣть существо, въ которомъ такъ гармонически соединились бы сила и нѣжность.
   Въ чертахъ ея лица не было уже и слѣдовъ прежней деревенской жесткости, хотя горожанки едва ли могли похвалиться такимъ яркимъ блескомъ глазъ, такимъ свѣжимъ румянцемъ щекъ. Густые, обильные, черные волосы, которые прежде были заплетены въ двѣ непривлекательныя косы, теперь лежали очаровательными, модными локонами вокругъ хорошенькой головки, и Лео при этомъ вспомнилъ слова Фердинанда о вакханкѣ, которую тотъ хотѣлъ, раздѣвъ до нага, бросать своимъ пантерамъ.
   -- Вы выбрали не очень благопріятный допекъ, сказала Эва, поднимая сторы у оконъ первой залы, въ которую они теперь вошли.-- при подобномъ сѣромъ небѣ старыя картины, для которыхъ необходимо яркое освѣщеніе, но произведутъ сильнаго впечатлѣнія. Эти геніальныя созданія кисти были собраны дѣдомъ его высочества по боковой линіи -- принцемъ Эдуардомъ, который большею частію самъ накупилъ ихъ въ Италіи. Между ними должны быть нѣкоторыя очень цѣнныя картины пятнадцатаго столѣтія. Эту "мадонну съ младенцемъ" одни считаютъ произведеніемъ самаго Рафаэля, другіе приписываютъ ее Бернардо Лунни, ученику Леонардо-да-Винчи. Это "снятіе со креста" принадлежитъ кисти Джанантеніо Рацци, называемаго Иль-Содома,-- однако, что это мнѣ вздумалось выгружать предъ вами всю мою мудрость? вдругъ прервала себя Эва, оборачиваясь съ кокетливой улыбкой,-- вы, безъ всякаго сомнѣнія, въ этихъ вещахъ понимаете болѣе меня, и потому едва ли слышали хотя одно слово изъ всего, что я вамъ наговорила.
   -- Я не знатокъ, а только любитель, сказалъ Лео,-- я скромный невѣжда, который безъ вашей помощи сталъ бы въ безсмысленный тупикъ посреди всѣхъ этихъ древнихъ диковинокъ, а вы, какъ я вожу, очень основательно знакомы съ исторіей живописи.
   -- Да вѣдь это заучивается какъ-то само собою, проговорила съ живостью Эва,-- у меня хорошая память, легко удерживающая собственныя имена, а глаза мои, быть можетъ, немножко привыкли къ очертаніямъ и краскамъ. Прежде я часто ходила здѣсь съ посѣтителями, но теперь являюсь сюда очень рѣдко.
   -- Ваша тетушка, какъ мнѣ показалось, съ большимъ нежеланіемъ передала вамъ ключи, сказалъ Лео. Эва улыбнулась и обнаружила рядъ зубовъ.
   -- Вы очень зорко наблюдаете, милостивый государь.
   -- Я слышу очень чутко, добавилъ Лео,-- когда вы перешептывались съ вашей тетушкой, до ушей моихъ долетѣли слова: онъ ничего не узнаетъ. Былъ ли это обманъ слуха?
   -- Милостивый государь! вскричала Эва, отступая назадъ съ притворнымъ замѣшательствомъ.
   -- Полно вамъ, Эва, что за церемоніи между старыми друзьями: ужь будто вы меня не узнаете? И съ этими словами Лео взялъ руку Эвы.
   На этотъ разъ рука ея непритворно дрожала, щеки Эвы краснѣли и блѣднѣли, ея прекрасная грудь поднималась и опускалась, а глаза молодой дѣвушки пристально, неподвижно впились въ лицо Лео.
   -- Неужели вы не хотите меня узнать, Эва? спросилъ Лео опять.
   Эва тихо вскрикнула и еще разъ взглянула въ глаза, на губы Лео, который завладѣлъ и другой ея рукою. Вдругъ Эва, какъ бы подъ вліяніемъ внезапнаго изнеможенія, опустила свою голову на плечо Лео, Онъ держалъ прекрасный станъ въ своихъ объятіяхъ, ея лицо было обращено къ нему. Лео чувствовалъ на себѣ ея горячее дыханіе и, когда онъ прижалъ ее къ себѣ еще ближе, Эва накрыла, его губы своими.
   Но вдругъ она опять выпрямилась.
   -- Ахъ вы злой, гадкій человѣкъ! сказала она,-- какъ вы меня испугали! Какимъ образомъ вы сюда попали? Какъ долго вы здѣсь? Нѣтъ не то, не то! Какъ вы перемѣнились! Какъ вы выросли, выровнялись и... и похорошѣли! Гдѣ вы были? Нѣтъ, нѣтъ, не то! Ахъ какъ я рада, какъ я рада, что увидалась съ вами!
   Такъ продолжала Эва раскрашивать, разражаясь громкимъ хохотомъ. Теперь въ ней опять пробудилось что-то прежнее,-- она была въ эту минуту -- Эва минувшихъ дней, пылкая дѣвушка, повиновавшаяся только голосу и требованіямъ своей стремительной, необузданной, полудикой натуры.
   Они усѣлись на низкомъ диванѣ, стоявшемъ въ одной изъ нишъ залы. Эва все еще не могла придти въ себя отъ восторга, возбужденнаго въ ней свиданіемъ съ короткимъ знакомымъ давно минувшаго времени. О своемъ братѣ она освѣдомилась только въ ту минуту, когда Лео передалъ ей поклонъ Конрада. Ей пріятно было слышать, что братъ ея не со провождалъ Лео въ столицу.
   -- Конрадъ всегда обращался со мной какъ тиранъ, сказала она,-- а я не позволю никому обращаться со мной такимъ образомъ, или могу это позволить только тому, кого я люблю, а брата моего я никогда не любила. Онъ отравлялъ мнѣ всякую радость, когда это было въ его власти,-- и по его же милости вы также поступили со мной не благородно. Да, да, вы были очень злы, безжалостны ко мнѣ. Виновата ли я въ этомъ, что вы мнѣ тогда понравились? Мнѣ такъ отрадно было смотрѣть въ ваши черные глаза, на ваши черные волосы, на ваше худощавое смуглое лицо. Притомъ же и вы, какъ я, были одинокій, безпомощный сирота,-- и между тѣмъ все-таки стремились къ чему то высокому, точь въ точь какъ я. Ну теперь, конечно, вы уже достигли того, къ чему стремились, сдѣлали блестящую каррьеру...
   -- Еще пока не сдѣлалъ, сказалъ Лео, улыбаясь.
   -- Но безъ всякаго сомнѣнія -- сдѣлаете, съ жаромъ продолжала Эва,-- вы обладаете для того всѣми средствами; по я! А осталась тѣмъ же, чѣмъ была прежде.
   Лео никакъ не хотѣлъ согласиться съ послѣднимъ мнѣніемъ. Онъ сказалъ, что ему еще ни въ комъ не приходилось замѣчать такой рѣзкой перемѣны въ сравнительно короткое время. Лео прибавилъ, что считалъ бы такую перемѣну рѣшительно невозможною, если бы не видѣлъ ея собственными глазами.
   Эва смѣялась, и бѣлые зубы ея искрились въ полу-мракѣ ниши.
   -- Такъ по вашему я была тогда преотвратительная дѣвочка?
   -- Этого я не говорю, возразилъ Лео,-- напротивъ вы и тогда обладали парою дивныхъ глазъ. Все объясненіе нынѣ совершающагося предо мною чуда, какъ я полагаю, надобно приписать тому обстоятельству, что семнадцатилѣтній мальчикъ былъ слишкомъ глупъ и не могъ отличить брилльянта отъ кусочка стекла. Но я желалъ бы знать, какой искусный мастеръ съумѣлъ такъ хорошо отшлифовать этотъ твердый камень, котораго высокая цѣнность теперь понятна для всякаго.
   -- Какой мастеръ? Если вы серьезно хотите знать, то я отвѣчу вамъ -- ревность.
   -- Вы должны растолковать мнѣ это яснѣе, сказалъ Лео.
   -- Я была бы положительная дура, если бы удовлетворила вашему тщеславію, которымъ вы теперь уже успѣли запастись не въ мѣру.
   -- А я клянусь вамъ, отозвался со смѣхомъ Лео,-- что на этотъ счетъ вы можете совершенно успокоиться: я такъ тщеславенъ, что вы уже не можете сдѣлать меня тщеславнѣе.
   -- Прекрасно, возразила Эва, если въ самомъ дѣлѣ васъ уже болѣе испортить нельзя -- и чѣмъ пристальнѣе я въ васъ вглядываюсь, тѣмъ болѣе убѣждаюсь, что вы говорите совершенную правду -- то я должна вамъ признаться, что въ то время я васъ страстно любила. Оставьте мой руки въ покоѣ! Вы не имѣете никакихъ причинъ благодарить меня за эту откровенность и, дѣйствительно, вы ничего, ровно ничего не сдѣлали для возбужденія во мнѣ этой страсти; напротивъ, вы, какъ я уже сказала, поступили со мной крайне безсовѣстно. Вы никогда не сказали мнѣ ни одного дружескаго слова и даже жестоко оттолкнули меня отъ себя, а между тѣмъ я все-таки была готова идти за васъ въ огонь и въ воду. Еще въ тотъ зимній вечеръ -- о, я никогда, этого не забуду!-- когда скончалась моя мать, а вы съ вашими союзниками приготовлялись напасть на замокъ,-- и просидѣла долго, долго на пригоркѣ, а ледяной вѣтеръ немилосердно хлесталъ мнѣ въ лицо. Но я ждала терпѣливо -- вы думаете для Конрада? Нѣтъ я знала, что онъ пришлетъ именно васъ, котораго я такъ давно не видала и такъ страстно желала видѣть. А вы пришли и потомъ убѣжали отъ меня, какъ отъ дикаго звѣря; тогда во мнѣ самой пробудилось желаніе обратиться въ дикое животное и оправдать вашъ взглядъ на меня,-- да, л, подобно преслѣдуемому звѣрю, побѣжала въ глубокомъ снѣгу по лѣсу, вверхъ и внизъ по холмамъ, по оврагамъ, и бѣжала до тѣхъ поръ, пока въ безпамятствѣ не свалилась на руки благородной фрейленъ. Замокъ былъ спасенъ, но измѣна получила также свою награду. День и ночь я повторяла сама себѣ, что по моей милости вы находитесь въ далекомъ изгнаніи. Не знаю, правда ли это, но я думала такимъ образомъ и никогда не могла простить себѣ моего поступка. Я ненавидѣла себя, ненавидѣла всѣхъ людей, въ особенности нашу прелестную кузину -- Сильвію, о которой и до сихъ поръ не могу вспомнить безъ желчнаго непріязненнаго волненія. Она была такъ разсудительна, такъ высокомѣрна, всѣ носили ее на рукахъ и Вальтеръ говорилъ мнѣ, что прежде вы расхваливали ее въ стихахъ,-- но далѣе я уже ничего не помню, что разсказывали о ней Вальтеръ и другіе -- я знала только за что ненавидѣла Сильвію. Съ тѣхъ поръ мною овладѣло одно желаніе -- сдѣлаться такою же разсудительною и завоевать себѣ положеніе въ обществѣ. Да и чѣмъ она лучше, выше меня? Почему я не могу достичь того же, что досталось въ удѣлъ ей? И вотъ я съ радостью переселилась сюда, потому что въ домѣ барона, вблизи ненавистнаго мнѣ существа не могла и не хотѣла оставаться. Съ того времени я живу здѣсь и измѣнилась къ лучшему, какъ мы утверждаете, впрочемъ быть можетъ только, ради свѣтской любезности, а не изъ внутренняго убѣжденія. Однако, что это вы такъ призадумались! Ужь не укоряете ли вы себя въ томъ несчастій, котораго, дѣйствительно, были единственной причиной? Успокойтесь; бѣдная жертва вашей жестокости прощаетъ васъ, давно уже насъ простила и только радуется, свидясь съ старымъ знакомымъ послѣ долгихъ лѣтъ разлуки.
   Эва протянула съ привѣтливой улыбкой свою руку, которую Лео горячо пожалъ.
   -- Благодарю васъ отъ всего сердца, дорогая Эва. сказалъ онъ:-- вѣрьте мнѣ, что даже человѣкъ, совершенно одинокій въ жизни, какъ мы съ вами, можетъ мечтать о счастьи, если только имѣетъ друга, готоваго помочь ему совѣтомъ и дѣломъ. Мнѣ еще, быть можетъ, представится случай попросить у васъ того и другого, но на этотъ разъ не будемте говорить обо мнѣ, а лучше разскажите1 мнѣ побольше о васъ самихъ, объ окружающихъ васъ обстоятельствахъ; объясняйте себѣ это желаніе не пустымъ любопытствомъ, но искреннимъ съ моей стороны къ вамъ участіемъ. Еще прежде я имѣлъ нескромность освѣдомиться, кто такой не долженъ знать, что вы водите незнакомаго посѣтителя по этимъ заламъ. Теперь я серьезно повторяю мой вопросъ: не сговорены ли вы уже, Эва? И кто этотъ счастливый смертный, которому предстоитъ обладать сокровищами вашего сердца?
   Свѣжія щочки Эвы вспыхнули яркимъ пламенемъ, но въ блестящихъ глазахъ ея и вокругъ полныхъ губъ проглядывалъ рѣзвый лукавый смѣхъ.
   -- Ахъ вы, гадкіе мужчины! вскричала она,-- такъ по вашему дѣвушка, ради приличія, должна быть непремѣнно помолвлена или, покрайней мѣрѣ, влюблена, чтобы имѣть право пройтись часа два съ случайно подвернувшимся, но порядочнымъ молодымъ человѣкомъ по картинной галереѣ?
   -- Вы уклоняетесь отъ прямаго отвѣта, Эва, сказалъ Лео,-- а между тѣмъ вопросъ очень важенъ, и я, въ качествѣ друга, могу расчитывать на вашу откровенность въ подобныхъ важныхъ обстоятельствахъ. Притомъ ваша добрая тетушка, очевидно, держится болѣе осторожнаго образа мыслей, чѣмъ вы, а отсюда слѣдуетъ что вы или твердо увѣрены въ любви вашего будущаго обладателя или не ставите ее въ грошъ, или, быть можетъ, здѣсь надобно предположить то и другое вмѣстѣ.
   -- Ужь не знаете ли вы и болѣе? спросила Эва съ притворнымъ смѣхомъ,-- не извѣстно ли вамъ уже и имя влюбленнаго въ меня человѣка?
   -- И это можетъ быть -- съ вашего позволенія, сказалъ Лео, встрѣчая глаза Эвы пристальнымъ взглядомъ,-- вашъ обожатель докторъ Фердинандъ Линнертъ, секретарь его высочества принца!
   Эва покраснѣла до макушки и потомъ вдругъ сильно поблѣднѣла.
   -- Кто кто вамъ это сказалъ? проговорила она взволнованнымъ голосомъ.
   -- Никто, отвѣчалъ, смѣясь, Лео,-- ну, не сердитесь же, Эва, вѣдь это была шутка.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, такъ не шутятъ, съ живостью возразила Эва,-- вы знаете больше, чѣмъ хотите сказать; что вы еще знаете?
   -- Ровно ничего, увѣряю васъ, отозвался Лео, и разсказалъ о своей вчерашней встрѣчѣ и бесѣдѣ съ Фердинандомъ. Лео удивлялся при этомъ, что его, ни на чемъ неоснованная догадка, оказывалась такою вѣрною.
   -- Да, сказала Эва,-- вы, дѣйствительно отгадали, Фердинандъ любитъ меня уже давно, но я никакъ не могу рѣшиться отвѣчать ему взаимностію; онъ очень красивый молодой человѣкъ, и могъ бы пріобрѣсти себѣ очень завидное положеніе въ свѣтѣ, если бы захотѣлъ, но я боюсь, что онъ этого не захочетъ. Въ немъ нѣтъ воли, а съ тѣми, положимъ, и очень милыми капризами, которые замѣчаются въ немъ, далеко не уѣдешь. И притомъ въ числѣ его капризовъ есть также очень непривлекательные -- напримѣръ, онъ до безумія ревнивъ, хотя я не подавала ему къ тому никакихъ поводовъ. Онъ преслѣдуетъ меня на каждомъ шагу. Онъ запретилъ мнѣ водить посѣтителей по замку, то есть, другими словами, онъ дѣлаетъ мнѣ изъ за этого обстоятельства каждый разъ такія отвратительныя сцены, что я, дѣйствительно, рѣшаюсь позволить себѣ это удовольствіе только въ рѣдкихъ случаяхъ, когда я увѣрена, что онъ ничего не узнаетъ. О, вы не знаете, какой это ужасный дикарь. Я убѣждена, что онъ бы меня билъ, если бы я была его женою, и мнѣ удивительно, какъ это онъ теперь не обращается со мною такимъ образомъ. Не лучше поступаетъ онъ и относительно своихъ родителей, особенно съ моимъ дядюшкой у нихъ доходитъ ежеминутно до самыхъ непріятныхъ столкновеній.
   Эва заговорилась такъ усердно, что Лео, напослѣдокъ, долженъ былъ освѣдомиться, не пора ли уже выйти изъ залы. Эва вздрогнула. До обѣда оставался одинъ часъ; и въ это самое время Фердинандъ, по выходѣ изъ кабинета принца, имѣлъ обыкновеніе безъ умолку бесѣдовать въ семействѣ. Тетушка, при своей глупости и слабости, какъ выражалась Эва, безъ всякаго сомнѣнія проболтается, и тогда-то пойдетъ потѣха. Лео вызвался сопровождать Эву; онъ былъ убѣжденъ, что Фердинандъ, въ присутствіи посторонняго лица, умѣритъ свою раздражительность. При томъ же Лео изъявилъ желаніе познакомиться съ господиномъ и госпожею Липпертъ.
   -- Почему вы прямо не назвали себя по имени? спросила Эва, когда они опять находились въ корридорѣ, который велъ изъ главнаго зданія въ квартиру Липперта.
   -- Признаюсь вамъ, сказалъ Лео,-- я хотѣлъ сначала сдѣлать рекогносцировку мѣстности; я думалъ, что всегда будетъ время предъявить права стараго знакомаго и друга.
   -- Ну, что-же вы скажете теперь моимъ родственникамъ? спросила Эва.
   -- Что я часто видѣлся съ вами еще въ дѣтствѣ, что въ чужихъ краяхъ я познакомился съ вашимъ братомъ и привезъ отъ него поклоны какъ вамъ, такъ и господину Липперту съ супругой. Я думаю, этого будетъ достаточно.
   -- Совершенно, добавила Эва,-- и мнѣ бы даже не хотѣлось, чтобы вы сказали болѣе -- изъ... изъ...
   -- Изъ побужденій, которыя старый другъ, какъ я, съумѣетъ уважить, подхватилъ Лео, пожимая руку молодой дѣвушкѣ.
   Эва, повидимому, была склонна еще живѣе выразить свою благодарность другу за обѣщанную имъ скромность, но въ это самое мгновеніе изъ квартиры Липперта, передъ которою они стояли, раздался крикливый, сердитый мужской голосъ.
   -- Не говорила-ли а вамъ? вскричала Эва, вся поблѣднѣвъ отъ досады.
   -- Такъ выдержимъ же вмѣстѣ грозу, сказалъ Лео, отворяя передъ Эвой дверь комнаты.
   

ГЛАВА ВТОРАЯ.

   Кто былъ, подобно Лео, посвященъ во всѣ тайны семейныхъ отношеній Липпертовъ, тотъ, при первомъ взглядѣ, могъ уяснить себѣ смыслъ происходившей теперь сцены.
   Посреди комнаты и спиной къ двери стоялъ Фердинандъ, громко кричавшій и неистово размахивавшій руками. Шляпа его валялась на полу въ нѣкоторомъ отдаленіи и была, очевидно, сброшена съ головы самимъ Фердинандомъ въ порывѣ гнѣва. Мать все еще сидѣла у окна, на прежнемъ мѣстѣ, даже въ прежнемъ положеніи, такъ какъ и теперь ея лицо было закрыто обѣими руками. Но для Лео интереснѣе этихъ обѣихъ, уже знакомыхъ ему фигуръ, показался длинный, сухой остовъ человѣка, преспокойно стоявшаго нѣсколько въ сторонѣ, у печки, съ заложенными за спину руками, какъ -- будто дѣло рѣшительно до него не касалось. Out, былъ одѣтъ съ долгополый сюртукъ, котораго вышитые рукава, и воротникъ давали знать, что хозяинъ сюртука числился въ штатѣ дворцовой прислуги его высочества; ноги были обуты въ штиблеты темнаго цвѣта и, подобно сюртуку и штиблетамъ, весь этотъ человѣкъ, съ его душой и убѣжденіями, казалось, также былъ плотно застегнутъ. На блѣдномъ его лицѣ нельзя было бы уловить ни малѣйшаго выраженія; лицо это, при свѣтѣ проникавшемъ изъ окошка, поразило Лео неуклюжимъ, отталкивающимъ профилемъ Короткіе, курчавые волосы на несоразмѣрно маленькой головѣ уже замѣтно посѣдѣли; голова эта была наклонена нѣсколько на бокъ, глаза были полузакрыты, какъ будто этотъ человѣкъ постоянно находился породъ дверью и боялся, не подслушалъ-ли его кто нибудь въ скважину двери.
   Только господинъ Липпертъ сразу замѣтилъ появленіе новыхъ лицъ, однако онъ нисколько не думалъ останавливать ярость своего сына, который но прежнему выходилъ изъ себя и кричалъ почти не своимъ голосомъ:
   -- Пусть самъ чорта, меня возьметъ, если я это позволю. Говорю вамъ теперь въ послѣдній разъ: я не потерплю этого и буду считать васъ причиною всѣхъ могущихъ произойти непріятностей. На кои прахъ -- съ позволенія сказать -- вы бѣгаете два раза по воскресеньямъ въ церковь и прикидываетесь святошами, когда въ своемъ собственномъ домѣ не умѣете соблюдать порядка и благопристойности...
   Вдругъ Фердинандъ остановился, увидѣвъ въ зеркалѣ фигуру Эвы и еще какого-то посторонняго человѣка. Тонкая, чуть замѣтная улыбка промелькнула по блѣдному лицу Липперта. Онъ опустилъ руки изъ за спины и повернулся къ двери. Фердинандъ поднялъ свою шляпу и старался съ наивозможнымъ для него хладнокровіемъ смотрѣть на портретъ принца. Мать выпрямила свою согнутую спину и встала на ноги.
   -- Кого имѣю честь видѣть? произнесъ Липпертъ.
   Лео отрекомендовался, и при первомъ же звукѣ его голоса Фердинандъ сдѣлалъ быстрый оборотъ и, съ выраженіемъ стыда и испуга въ лицѣ, пристально устремилъ глаза на Лео. Но гость скоро вывелъ его изъ этого замѣшательства. Лео говорилъ о радости, какую доставляетъ ему возможность возобновить такое пріятное знакомство.
   -- Думалъ-ли я, вскричалъ онъ, что изъ полученнаго мною вчера письма мнѣ суждено будетъ узнать, въ какія близкія отношенія вы и ваши почтенные родители поставлены къ фрейлейнъ Эвѣ, которая поселила во мнѣ такое отрадное воспоминаніе, уходящее въ эпоху моей ранней молодости, воспоминаніе, правда, только мимолетное. И какъ я радъ, что могу познакомиться теперь со всѣмъ семействомъ и отписать моему другу, какое счастіе и спокойствіе окружаютъ здѣсь его сестру! Не то выпало на долю этому честному человѣку,-- при этомъ Лео разсказалъ о Туски, о Швейцаріи, о жизни бѣглецовъ, этихъ горемычныхъ скитальцевъ. Вообще Лео былъ теперь очень словоохотливъ, тогда какъ господинъ Липпертъ оставался застегнутымъ, какъ всегда, и только по временамъ, его блѣдное, нѣмое лицо искривлялось холодною, нѣмою улыбкой. Госпожа Липпертъ слушала съ какою-то набожной сосредоточенностью. Эва обнаруживала радость, что все окончилось такъ благополучно, а лицо Фердинанда -- хотя онъ этого, конечно, не хотѣлъ -- ясно отражало различныя ощущенія, раждавшіяся въ его душѣ.
   Наконецъ, Лео показалось, что было уже. время откланяться. Фердинандъ выразилъ желаніе проводить гостя.
   Какъ только они вышли на улицу, Фердинандъ схватилъ Лео за руку и сказалъ;
   -- Пообѣдаемте сегодня вмѣстѣ. Мнѣ нужно многое сообщить вамъ. Что вы на это скажете?
   Лео былъ очень доволенъ этимъ предложеніемъ, и скоро новые друзья сидѣли vis-а-vis въ сосѣднемъ ресторанѣ. Фердинандъ заказалъ кушанья и свой любимый напитокъ, потомъ, когда слуга ушелъ, Фердинандѣ обратился къ Лео съ слѣдующими словами:
   -- Странно какъ-то это все произошло между мной и вами. Вчера вы произвели на меня удивительное впечатлѣніе, какого я не испытывалъ еще никогда въ моей жизни. Послѣ этого вечера вы снились мнѣ цѣлую ночь -- такіе сны, я полагаю, можетъ породить только мой мозгъ -- а сегодня я васъ вижу
   опять совершенно неожиданно, въ кругу моего семейства. Это значитъ, что вамъ предназначено судьбою играть какую нибудь важную роль въ моей жизни. Всѣ недюжинные люди суевѣрны -- вы, безъ сомнѣнія, также -- а я суевѣренъ въ крайней степени. )1 знаю или предчувствую, что вы можете сдѣлаться и для меня источникомъ большаго счастья или большаго несчастья, и что поэтому я долженъ назвать васъ своимъ другомъ. Изволите-ли видѣть, докторъ, я ни во что не вѣрю, то есть рѣшительно ни во что. Впродолженіи моей жизни я спорилъ съ разными авторитетами и убѣдился, что они -- чушь, галиматья, всѣ безъ исключенія. Обыкновенно мнѣ очень удобно почивать въ этомъ чистомъ Эфирѣ, въ которомъ нѣтъ ничего, въ которомъ, куда ни сунешься, ни на что не наткнешься. Однако, часто мы ощущаемъ въ себѣ желаніе найти твердую точку опоры. Я всегда бредилъ объ этой твердой точкѣ, и этой твердой точкой должны, повидимому, служить мнѣ вы, потому что втеченіи всего моего существованія одни вы -- могу завѣрить васъ въ этомъ искренно -- произвели на меня сильное, импонирующее впечатлѣніе. Теперь позвольте мнѣ поблагодарить васъ за эту крайне любезную находчивость, съ какою вы высвободили меня изъ моего неловкаго положенія. Предаваться сильнымъ порывамъ досады -- вообще не хорошо, хотя бы на это существовали законныя причины, какъ, къ несчастію, случилось теперь со мною. Но чтобы представить вамъ все дѣло яснѣе, я долженъ разсказать вамъ кое-какія предшествующія обстоятельства.
   -- Я единственный сынъ моихъ родителей, моя мать, еще будучи очень молоденькой дѣвушкой, оставила свою родину и поселилась въ столицѣ; теперь я припомнилъ себѣ, почему ваша фамилія, когда вы произнесли ее вчера вечеромъ, показалась мнѣ знакомою. Ваша тетушка, которую вы назвали въ разговорѣ съ моими родителями,-- фрейленъ Сара Гутманъ, бывшая нянюшка короля, до сихъ поръ проживающая во дворцѣ, вывезла мою мать изъ ея родной деревушки. Вы, конечно, знакомы съ этой тетушкой и уже навѣшали ее?
   -- Нѣтъ, отозвался Лео,-- говоря откровенно, эта фрейлейнъ Сара уже давно живетъ въ совершенномъ разладѣ со всею своей роднею. Право не знаю хорошенько, въ немъ эта дама провинилась.
   -- Я полагаю, сказалъ Фердинандъ, что объ этомъ могу сообщить вамъ кое-какія свѣденія, также точно, какъ и по части всѣхъ придворныхъ и городскихъ толковъ, ходившихъ "теченіи двадцати пяти лѣтъ. Ваша тетушка была домоправительницею и экономкой министра. Фонъ-Фалькенштейна -- дяди настоящаго оберъ-егермейстера фонъ-Фалькенштейна; въ концѣ двадцатыхъ годовъ, какъ вамъ извѣстно, у насъ настало затишье, ради скуки сограждане наши были непрочь и поразвратничать, и Фалькенштейнъ, проживавшій холостякомъ и долгое время прогостившій въ Парижѣ въ качествѣ посланника, пріобрѣлъ репутацію самаго заклятаго врага скуки -- или выражаясь менѣе лукаво -- самаго рьянаго сторонника нещепетильныхъ моральныхъ воззрѣній. Тѣ года нашей chronique scandaleuse заключаютъ много такихъ вещей, какими не побрезгали бы самые любострастные изъ французскихъ романовъ, но что дѣлаетъ этотъ кошачій карнавалъ еще пикантнѣе, еще забавнѣе, такъ это та непроницаемая завѣса, какою онъ прикрывался отъ глазъ стараго, строго цѣломудреннаго короля. Рядомъ съ Фалькенштейномъ генералъ фонъ-Тухгеймъ слылъ за одного изъ самыхъ галантныхъ любезниковъ и, по истинѣ, достойно трогательнаго умиленія то обстоятельство, что эти два господина пользовались наибольшей милостью и самымъ безграничнымъ довѣріемъ брезгливаго короля. Ну-съ, вотъ въ домъ этого-то Фалькенштййна была помѣщена вашей тетушкой моя мать -- семнадцати лѣтняя дѣвушка, а спустя годъ я родился. Недѣли за двѣ до моего рожденія моя мать вышла замужъ за моего батюшку, который между тѣмъ перешелъ изъ дома министра на службу принца, родителя его высочества, но... неправдоподобно, рѣшительно неправдоподобно отъ начала до конца -- а вы какъ думаете?
   Фердинандъ довольно усердно побесѣдовалъ съ бутылкой. Казалось, будто мысль о его сомнительномъ происхожденіи приводила его въ живѣйшее волненіе.
   Лео слушалъ съ напряженнымъ вниманіемъ. Часто, въ послѣднее время, ревностно изучая различныя партіи въ государствѣ и все болѣе и болѣе убѣждаясь въ необходимости находить для себя агентовъ. Лео мимоходомъ спрашивалъ себя мысленно, кто такая -- эта его тетушка, презираемая его родственниками, и не можетъ ли онъ добыть многія важныя свѣденія чрезъ эту женщину, которая, какъ оказывалось, до сихъ поръ пользовалась благосклонностью короля. Теперь праздно качавшаяся въ воздухѣ нить, повидимому, хотѣла прикрѣпиться къ этой точкѣ, но вотъ вдругъ является вторая нить, которая прикрѣпляется къ первой. За нѣсколько часовъ предъ тѣмъ Лео повстрѣчался съ генераломъ фонъ-Тухгеймомъ у дворцоваго входа,-- у того самого входа, который также сообщался съ помѣщеніемъ Липперта,-- съ той самой квартирой, въ которой Лео увидѣлъ заплаканную мать Фердинанда!
   -- Вы знаете генерала? спросилъ Лео.
   -- Еще бы! откликнулся Фердинандъ, поднимая вверхъ голову, которую онъ подпиралъ рукою,-- я знаю его еще съ тѣхъ поръ, какъ только поднялся на ноги. Прежде онъ жилъ влѣво отъ дворца въ отелѣ, который былъ назначенъ для него покойнымъ королемъ, и изъ котораго генералъ, получившій отъ нынѣ царствующаго короля должность гофмейстера, перешелъ въ казенное помѣщеніе, при главномъ дворцовомъ зданіи. Садъ отеля прилегалъ къ нашему парку, и не разъ въ лѣтніе вечера случалось мнѣ играть съ Жозефою фонъ-Тухгеймъ въ горѣлки и въ прятки. Она была годами двумя моложе меня, личико у ней было довольно смазливенькое, и мы очень любили другъ друга, хотя объ этомъ она теперь и знать не хочетъ и когда мы встрѣчаемся въ обществѣ, показываетъ видъ, будто я еще никогда въ ея жизни не попадался ей на глаза. Старый генералъ обращался со мной всегда очень ласково, гладилъ меня по головкѣ каждый разъ, когда я, бѣгая, встрѣчался и дарилъ мнѣ талеръ. Вообще я ему очень понравился, и генералъ убѣждала, моего отца воспитывать меня, а впослѣдствіи выхлопоталъ мнѣ мѣсто на службѣ принца. Это открытое участіе, которое онъ мнѣ постоянно оказывалъ, можетъ служить единственнымъ доводомъ, который не позволяетъ мнѣ думать, что самъ генералъ -- мой отецъ. Онъ настолько остороженъ, что съумѣлъ бы въ этомъ случаѣ играть свою роль непроницаемѣе. Очень можетъ статься, что когда онъ навѣщалъ домъ Фалькенштейна, то генералу приглянулась моя хорошенькая мамаша, однако министръ, насколько я о немъ знаю по наслышкѣ, не любилъ простирать подобныхъ шутокъ слишкомъ далеко, и ужь если мой отецъ мнѣ не отецъ, то я непремѣнно сынокъ покойнаго министра.
   Фердинандъ разразился циническимъ хохотомъ, залпомъ осушилъ свой стаканъ, который опять налилъ.
   -- Тысячу дьяволовъ! вскричалъ онъ,-- ради чего я обязанъ скрываться? Судьба моя напоминаетъ жизнь незаконнорожденнаго Глостера въ "королѣ Лирѣ." Природа знаетъ, чего хочетъ, и яблоко никогда не падаетъ далеко отъ своего дерева. Ну мы рѣшительно ни въ чемъ не могли между собою согласиться. Онъ холоденъ, какъ ледяная сосулька, а во мнѣ происходитъ такое броженіе, что я не понимаю, какъ иногда мой черепъ не разлетится въ дребезги. Не особенно сочувствую я и моей матери, но это, по крайней мѣрѣ, замученная несчастная женщина, которая, точно боязливая улитка, ко всему прикасается своими осторожными щупальцами и чуть дотронется до чего нибудь жесткаго,-- сейчасъ же прячется въ свою раковинку. Что только я вытерпѣлъ, когда былъ ребенкомъ и мальчуганомъ, подъ гнетомъ такихъ обстоятельствъ,-- разсказать не съумѣю,-- вѣчный холодъ здѣсь, вѣчныя слезы тамъ, отдыха -- нигдѣ, а тутъ въ сердцѣ пламя жадныхъ страстей, неутолимая жажда наслажденій,-- и вотъ какимъ образомъ прогулялся я по морю житейскому, да и желалъ бы посмотрѣть, кто бы не свалился кувыркомъ на моемъ мѣстѣ.
   На лобъ Фердинанда опять выступило красное облако, возвѣщавшее у него приближеніе грозы. Въ его обыкновенно прекрасныхъ глазахъ отразился блеклый, матовый блескъ и голосъ его за звучалъ грубѣе, когда юноша, послѣ нѣкотораго молчанія, посвященнаго имъ безостановочному, торопливому осушенію стакановъ, опять заговорилъ:
   -- Часто мнѣ приходилось читать -- и это можетъ быть совершенно вѣрно -- что подобныхъ мнѣ людей отъ гибели можетъ спасти только одна возвышенная любовь. Но гдѣ найдти драгоцѣнную жемчужину на томъ пути, но которому я шелъ и иду? Рѣшить задачу эту не въ силахъ ни я, ни женщины -- говорю по чистой совѣсти -- потому что относительно меня онѣ не были суровы -- добренькія овечки! И вотъ почему я не хвастаю моими побѣдами, но вотъ почему также я не нашелъ, что мнѣ было нужно. Я не зналъ ни одной женщины, которая въ какомъ нибудь отношеніи стояла бы выше меня. Можно ли любить то, что у насъ у самихъ имѣется и притомъ въ большемъ запасѣ,-- да если бы намъ и было принесено въ жертву единственное, чѣмъ мы не обладаемъ -- невинность и добродѣтель -- скажите же пожалуйста -- кой чортъ заставитъ насъ продолжать наши колѣнопреклоненія предъ этими хрупкими глиняными кумирами? Пусть ихъ себѣ этимъ забавляются дураки, для которыхъ самообольщеніе составляетъ врожденную потребность. А природа вставила въ мой лобъ глаза, и я не хочу служить тамъ, гдѣ могу повелѣвать. Вы смѣетесь, докторъ? Вы припоминаете себѣ недавнюю сцену, которой вы были свидѣтелемъ и изъ которой ваша наблюдательная прозорливость выводитъ такую груду заключеній, что я нахожусь вынужденнымъ разсказать вамъ все обстоятельно. Да, я люблю Эву, то есть не подумайте, чтобы я дѣйствительно такъ любилъ ее, какъ любятъ юные романтики -- до самозабвенія, до безуміи. Знаю, что она этого не стоитъ, но если бы я былъ божественъ, то отдалъ бы всю свою божественную славу для этой дѣвушки. Вы знаете Эву или лучше вы ея совсѣмъ не знаете, потому что знать Эву можетъ только тотъ, кого она, какъ вотъ меня, безжалостно промучила впродолженіи нѣсколькихъ лѣтъ. Я былъ еще студентомъ, когда въ домѣ моихъ родителей появилась эта опаленная солнцемъ, налитая молодой, клокочущей кровью брюнетка,-- худенькая и въ то же время плѣнявшая мягкой округлостью формъ,-- какъ цыганка-прелестница -- съ глазами, сверкавшими изъ за темныхъ, густыхъ бровей, словно зрачки у дикой кошки. Въ нашемъ пасмурномъ, замкнутомъ, скучномъ домашнемъ кругу она двигалась, какъ пойманный дикій звѣрь, тревожно... тревожно... и притомъ тихо... тихонько... ни за что не зацѣпляясь, все наблюдая и, повидимому, будучи каждую минуту на готовѣ вонзиться зубами въ руку, неосторожно просунутую въ ея клѣтку. Она была тогда до того необразована, что не умѣла ни читать, ли писать, а о томъ, что дѣлается на бѣломъ свѣтѣ составила себѣ преуморительныя воззрѣнія."Это было, однако, съ самаго начала, а послѣ Эва въ нѣсколько мѣсяцевъ съ непостижимою для меня до сихъ поръ легкостью выучилась всему тому, что впродолженіи столькихъ же лѣтъ преподается въ высшихъ женскихъ заведеніяхъ. Многимъ предметамъ, которые она еще прежде усвоила себѣ въ совершенствѣ, ей совсѣмъ не нужно было учиться, напр. искусству плѣнять собою, когда это ей нравилось, или отталкивать отъ себя, если только этого ей было угодно. Я сказалъ вамъ, что тогда я былъ еще студентъ, и -- мнѣ кажется, едва ли нужно прибавлять -- взбалмошный студентъ, и вы можете себѣ легко представить, какъ развилась моя вѣтреная студентская удаль вблизи этой волшебницы. Мы то и дѣло искали и избѣгали другъ друга, любезно шептались и громко ругались, ласкались одинъ къ другому, царапались,-- это былъ настоящій бѣсовскій шабашъ страданія и наслажденія, пока я, наконецъ, не убѣдился, что я, котораго она тысячу разъ клялась любить больше своей жизни, былъ для нея только услужливымъ зеркаломъ, передъ которымъ она изучала свои гримасы, глупымъ болваномъ, на которомъ она примѣривала свои наряды. Мнѣ стало ясно, что мой банкъ лопнулъ, что я игралъ противъ самого себя,-- а между тѣмъ, меня словно какой-то бѣсъ приковалъ къ игорному столу, меня уже прельщалъ не выигрышъ, а игорный азартъ, лихорадочное волненіе, безъ котораго я уже не могъ дышать.
   -- А она... ей любо было поддерживать во мнѣ это горячечное изступленіе. Солнце не съумѣетъ освѣщать праведныхъ и грѣшниковъ съ такою равномѣрностью, съ какою она дѣйствуетъ на каждаго своими чарующими прелестями. Я думаю, что ее знаетъ половина столичнаго населенія подъ именемъ "хорошенькой кастелянши," и нѣтъ ни одного стройнаго гвардейскаго офицера, который не показалъ бы предъ окномъ Эвы своей красивой кавалерійской посадки и который послѣ не прокартавилъ бы мнѣ, что моя кузина -- какъ честный человѣкъ!-- аппетитная штучка.
   -- Часто я уже себя спрашивалъ: чѣмъ все это кончится, что затѣяла Эва? Всему вѣдь есть же конецъ, самыя соблазнительныя прелести увидаютъ,-- а вѣдь Эвѣ двадцать пять лѣтъ! Вотъ видите ли, по мнѣ развилось подозрѣніе, грызущее меня какъ жгучій ядъ, котораго не можетъ залить все шампанское на земномъ шарѣ. Не глядите съ такимъ испытующимъ выраженіемъ на мой лобъ -- я еще совершенно трезвъ. Знаю, знаю, что я еще долженъ объяснить вамъ недавнюю сцену. Мы -- человѣкъ не глупый, человѣкъ другого калибра, чѣмъ тѣ безмозглые господишки, которыхъ мнѣ приходится забавлять. Тѣмъ я не могу довѣриться, но мнѣ крайне нужно кому нибудь довѣриться. Отвѣчайте же мнѣ вотъ на этакій вопросецъ: зачѣмъ этотъ человѣкъ -- мой папаша -- вызвалъ къ себѣ эту дѣвушку, зачѣмъ такъ заботливо ее воспитываетъ, зачѣмъ даетъ ей такое изысканное образованіе? Зачѣмъ онъ потворствуетъ малѣйшей ея прихоти? Зачѣмъ?! О, умоляю васъ, отвѣчайте мнѣ на это единственное мое "зачѣмъ?" Изъ человѣколюбія? Изъ родственнаго расположенія? Ха, ха, ха! Мой батюшка неповиненъ въ этихъ грѣхахъ, Ну, что-жь, не отгадаете? Хорошо, я за васъ отвѣчу. Прелестная, умненькая и ловкая дѣвушка -- чистый клада, для того, кто хочетъ сдѣлать завидную карьеру при дворѣ. Чрезъ такую дѣвушку можно достигнуть того, что недостижимо ни за какія блага въ свѣтѣ. Ну-съ, а что если такой человѣкъ -- то есть мой папенька -- захотѣлъ скрыть подобный аппетитный, доходный кладъ, въ этой дѣвушкѣ? Что если мой папенька,-- какъ человѣкъ разсудительный,-- рѣшился выдавать свои деньги только за самыя высокіе проценты и милыя, умныя денежки какъ нельзя успѣшнѣе начали работать для умной цѣли своего владѣльца? А? Что же тутъ несбыточнаго? Развѣ нѣтъ уже въ нашихъ знатныхъ хоромахъ заднихъ лѣстницъ, но которымъ можно дойдти до неизобразимо уютнаго, отраднаго диванчика въ будуарѣ ближайшей виллы, или до качающейся кушетки въ тѣнистой галлереѣ очаровательнаго домика, расположеннаго на берегу озера. Развѣ никогда не попадала дѣвушка незнатнаго происхожденія въ графини по милости своей хорошенькой мордочки? на всѣ эти вопросы есть одинъ отвѣтъ -- утвердительный, и въ большихъ домахъ настроено много заднихъ лѣстницъ. Послѣ этого будете ли вы считать меня ревнивцемъ, если мнѣ непріятно, что Эва водитъ по замку постороннихъ людей, которые умѣютъ исчезать, когда это нужно, напримѣръ, когда она подходитъ къ извѣстной двери?
   Лео пытался нѣсколько успокоить взволнованнаго молодого человѣка, представляя ему, что все это -- одно подозрѣніе,-- по убѣжденія Лео были напрасны.
   -- Ужъ, пожалуйста, не толкуйте! вскричалъ Фердинандъ,-- доказательство добыть трудновато, когда имѣешь дѣло съ такой коварной змѣей, но поводовъ къ подозрѣнію у меня накопилось больше, чѣмъ сколько нужно.
   Онъ придвинулся къ Лео ближе и заговорилъ шопотомъ:
   -- Вотъ ужь пять лѣтъ, какъ а состою въ личной службѣ принца и безъ всякаго преувеличенія могу сказать, что никто не знаетъ его лучше меня. Онъ ко мнѣ расположенъ, какъ только можетъ быть расположено такое высокое лицо къ нашему брату, служащему человѣку,-- онъ мнѣ много довѣряетъ. Корреспонденція, при видѣ которой очень умные дипломаты выпучили бы глаза, проходитъ чрезъ мои руки, а также и другая корреспонденція, болѣе опасная для спокойствія частныхъ лицъ, имѣющихъ хорошенькихъ дочекъ и женъ, чѣмъ для государственной тишины. Принцъ -- человѣкъ страстный, котораго страсти дѣлаются тѣмъ необузданнѣе, чѣмъ осторожнѣе онъ долженъ угождать имъ. Съ такими людьми, какъ я, разумѣется, не зачѣмъ черезъ чуръ скрытничать, можно быть словоохотливѣе.
   -- Скажите-ка мнѣ, Липпертъ, кто эта хорошенькая дѣвушка, которую я часто видѣлъ возлѣ окна у кастелляна?-- Моя кузина, ваше высочество.
   -- Ахъ, это ваша кузина! Чортъ возьми, какія у васъ хорошенькія кузины. Премиленькая дѣвушка. Пожалуйста, напомните мнѣ о ней! Красота, въ особенности находящаяся вблизи насъ, имѣетъ право на наше вниманіе. Подобныя вещи разсказывалъ онъ постоянно впродолженіи двухъ лѣтъ, но я не принималъ этого слишкомъ близко къ сердцу; онъ былъ занятъ и многими другими интригами. Теперь онъ пересталъ говорить объ Эвѣ, но я знаю, что онъ ее не забылъ, потому что еще недавно я нашелъ на его столѣ листъ бумаги, на которомъ было начато письмо, потомъ слѣдовали разные росчерки и, наконецъ, тутъ же приплелись слова: обворожительная Ува.
   -- Не ошиблись ли вы? спросилъ Лео,-- ошибиться не трудно, если...
   -- Если имѣется копія? перебилъ Фердинандъ,-- вотъ она вамъ- на лицо.
   Онъ вынулъ изъ своего маленькаго портфеля листъ бумаги, который развернулъ передъ Лео. Глаза Лео съ жаднымъ любопытствомъ пробѣжали по загадочнымъ строчкамъ. Фердинандъ, болѣе чѣмъ полупьяный, склонилъ голову на руку и совершенно не замѣтилъ, что Лео держалъ письмо передъ своими глазами довольно долго.
   -- Ну, что же, сказалъ напослѣдокъ Фердинандъ,-- можете ли вы еще сомнѣваться?
   -- Нѣтъ, отвѣчалъ Лео,-- но кому адресовано это письмо?
   -- Князю М.! Кому же другому?! пролепеталъ Фердинандъ, онъ приказалъ сдѣлать мнѣ копію, а остальное я написалъ подъ его диктовку.
   -- А самый оригиналъ?
   -- Оригиналъ изчезъ, запечатанъ, сожженъ,-- я-то почемъ знаю? Но она увидитъ, собственными глазами увидитъ, что я не былъ слѣпъ, что я хорошо звалъ, какую глупую комедію она со мной разыгрывала.
   -- Это можетъ стоить вамъ мѣста, сказалъ Лео,-- не лучше ли мы сдѣлаемъ, если сожжемъ это письмо.
   Онъ поднесъ листъ къ пламени свѣчи, которую прежде слуга поставилъ на столъ вмѣстѣ съ кофе.
   -- Нѣтъ, это невозможно! вскричалъ Фердинандъ, поспѣшно отводя назадъ руку Лео.
   -- Такъ отдайте письмо мнѣ, сказалъ Лео,-- у меня оно будетъ въ большей безопасности.
   Онъ сложилъ листъ и всунулъ его въ свой карманъ.
   Фердинандъ хотѣлъ что-то возразить, но вдругъ схватился рукою за сердце и тихо вскрикнулъ, какъ бы отъ боли.
   -- Что это часто съ вами случается?
   -- Да, иногда бываетъ.
   -- Гмъ... приливъ крови къ сердцу; вотъ по этому рецепту вамъ дадутъ порошекъ, который вы принимайте въ водѣ. А теперь поспѣшимъ выйти. Здѣшній воздухъ -- отрави для васъ при вашемъ состояніи здоровья.
   

ГЛАВА ТРЕТЬЯ.

   -- А почему, господинъ докторъ, вы не изволили быть вчера вечеромъ въ собраніи ремесленниковъ?-- спросилъ господинъ Ребейнъ, стоявшій предъ своимъ закройщичьимъ столомъ, Вальтера, который, отправляясь утромъ одного изъ слѣдующихъ дней въ свое учебное заведеніе, заглянулъ въ мастерскую портнаго.
   -- Надобно было справиться съ послѣдними корректурными листами, отозвался Вальтеръ, садясь на столъ возлѣ Ребейна.
   -- Никакихъ оправданій, никакихъ резоновъ не принимается! вскричалъ Ребейнъ, усердно отмѣривая и разрѣзывая,-- сначала божья служба -- двадцать семь и три четверти, а потомъ мірскія дѣла -- прорѣзать рукава, Левтольдъ, петли сдѣлать поближе, а то вѣдь господинъ не влѣзетъ въ сюртукъ! да, докторъ, надо дѣлать одно и не забывать другого. Я бы помогъ вамъ при корректурѣ, а вы бы за это вотъ теперь пособили мнѣ разжевать эту мудреную рѣчь, которую я никакъ не умѣю взять въ толкъ, никакимъ образомъ не могу разгадать ее своей головою.
   -- Какую рѣчь?
   -- Гмъ... Какую рѣчь?! повторилъ портной, опуская ножницы,-- да вы съ луны свалились, Вальтеръ, что ли? Неужто вы ничего не слышали о рѣчи, которую вашъ двоюродный братъ произнесъ третьяго дня въ собраніи ремесленной общины и о которой сегодня утромъ сообщаютъ всѣ газеты. Ну ужь я вамъ скажу, дружокъ Вальтеръ, рѣчь такъ рѣчь! Два часа сряду вашъ братецъ не умолкалъ, любо было слушать,-- но самая-то суть дѣла, миленькій мой Вальтеръ, то есть содержаніе не при мнѣ писано,-- тутъ-то я, миленькій Вальтеръ, становлюсь въ тупикъ; это какая-то цвѣтистая болтовня,-- онъ учитъ тому, во что самъ не вѣритъ,-- настоящая погремушка -- чшшш... Ты, Клапротъ, посадилъ тутъ не лучшій шовъ... ты вѣрно слѣпилъ его на счетъ вспоможеній изъ государственнаго казначейства -- смотри, братъ, шей лучше ни нашъ частный счетъ и подъ своей отвѣтственностію!
   Вальтеръ пожелалъ узнать, о чемъ собственно говорилъ Лео въ своей рѣчи, но Ребейнъ отозвался, что такъ скоро всего нельзя разсказать.
   -- Заходите ко мнѣ, сказалъ онъ, когда мы пошабашимъ, или я приду къ вамъ и мы потолкуемъ на досугѣ. А теперь я могу только замѣтить, что тотъ, кто не захочетъ практически ознакомиться съ дѣломъ, никогда не пойметъ потребностей ремесленной жизни. Развѣ онъ, проживая у насъ уже три мѣсяца, хотя разъ заглянулъ до сихъ поръ въ мою швальню. Шапку долой передъ геніемъ, всяческій почетъ книгамъ! Но геній и книги -- это голова и рука,-- игла и ножницы -- " а матерія-то, миленькій Вальтеръ, матерія, которую нужно выкроить,-- это практическая жизнь! Вальтеръ долженъ былъ идти въ училище, но теперь ему не такъ-то легко было преподавать уроки съ его обычнымъ педагогическимъ умѣньемъ. Судьба его новаго романа, который былъ уже совершенно готовъ въ печати и чрезъ нѣсколько дней долженъ былъ выйти въ свѣтъ, выйти съ полнымъ именемъ автора, красовавшимся на заглавномъ листѣ,-- эта судьба наполняла всѣ мысли Вальтера, которому теперь трескучія фразы добродѣтельнаго Цицерона, громившаго изверга Катилину, представлялись довольно прѣсными. Потомъ педагогу опять приходила на мысль рѣчь Лео, которой Вальтеръ самъ не прослушалъ и о которой мимоходомъ прочелъ отзывъ въ одной либеральной газетѣ,-- отзывъ, совершенно согласовавшійся съ мнѣніемъ Ребейна. Высокопарящій талантъ, удивительная всеобъемлющая ученость, но рѣшительное непониманіе условій практической жизни: стремленіе къ экспериментамъ надъ соціальными доктринами, которыхъ непримѣнимость была уже извѣдана очень часто.
   Подобные отзывы о его двоюродномъ братѣ Вальтеру приходилось слышать уже не въ первый разъ, но что всего хуже, Вальтеръ волею или неволею долженъ былъ съ ними согласиться. Онъ не допускалъ ни малѣйшаго сомнѣнія на счетъ безукоризненной добросовѣстности Лео, но различіе ихъ взглядовъ по отношенію къ средствамъ, путемъ которыхъ можно или должно было достигать цѣлей, съ каждымъ днемъ высказывалось рѣзче. Для Вальтера это было очень прискорбно, потому что онъ любилъ Лео и искренно желалъ хотя немножко быть любимъ человѣкомъ, котораго онъ ставилъ такъ высоко и съ которымъ онъ былъ связанъ узами родства и цѣлымъ рядомъ отрадныхъ воспоминаній дѣтства. Но осуществленіе этого желанія съ каждымъ днемъ близкой совмѣстной жизни родственниковъ отсрочивалось все далѣе и далѣе. Лео, повидимому, не нуждался въ дружбѣ, въ пріязненной близости, въ теплой довѣрчивости, въ любви: сблизиться съ нимъ рѣшительно было невозможно.
   Госпожа Ребейнъ испытала это на себѣ. Ее мучила холодная вѣжливость Лео, съ какою онъ постоянно съ ней обращался. Разумѣется, госпожа Ребейнъ заслуживала больше вниманія: если она, въ угоду Вальтеру, удалилась изъ своей уборной комнаты -- изъ этого рая шитыхъ подушекъ,-- и помѣстилась вдали отъ своей возлюбленной портретной галлереи, то все-таки это была жертва, а, по мнѣнію жены портнаго, надобно было совсѣмъ не имѣть человѣческаго сердца, чтобы на жертву не отозваться ни однимъ теплымъ задушевнымъ словомъ. Но Лео не отзывался и даже -- что казалось еще ужаснѣе -- повидимому, нисколько не замѣчалъ тѣхъ упущеній, въ какихъ иногда можетъ провиниться самая рачительная хозяйка. Такъ случилось, что въ одинъ вечеръ она не подала ему свѣчей, въ другой -- не затопила печки,-- и Лео въ первый разъ легъ спать въ потемкахъ, а во второй -- какъ послѣ сообщалъ Вальтеръ -- проработалъ до полуночи въ холодной комнатѣ. Этотъ человѣкъ, наконецъ, сталъ внушать ужасъ госпожѣ Ребейнъ и она даже начала размышлять, что Лео, можетъ быть, совсѣмъ не человѣкъ, а скорѣе одинъ изъ тѣхъ повѣренныхъ нечистаго духа, о которыхъ такъ много толковалъ ея любимый проповѣдникъ.
   Но худшее было еще впереди. Въ одинъ прекрасный день Вальтеръ поразилъ ее извѣстіемъ, что Лео отъ нихъ уходитъ, добровольно, спокойно, злодѣйски уходитъ изъ ея рая шитыхъ подушекъ. Да, именно, если это было не шутка, то это было преступленіе! По сосѣдству она уже знала пять ремесленныхъ семействъ, неимѣвшихъ никакого врача, и во всемъ городѣ не было другой такой улицы, въ которой бы такъ неистово свирѣпствовала жаба, какъ въ той улицѣ, гдѣ проживала госпожа Ребейнъ. Гдѣ же это молодой докторъ задумалъ найти себѣ болѣе выгодную практику? Вальтеръ и самъ господинъ Ребейнъ -- хотя и не съ точки зрѣніи раздосадованной хозяйки, тѣмъ не менѣе были оба того мнѣнія, что въ ихъ части города Лео имѣлъ наилучшіе шансы; но несмотря ни на отсовѣтыванія Вальтера, кн на разсудительныя представленія господина Ребейнъ, ни на молчаливое негодованіе госпожи Ребейнъ, Лео остался твердъ въ своемъ намѣреніи и еще до наступленія ранняго зимняго вечера, рай шитыхъ подушекъ былъ оставленъ своимъ неблагодарнымъ жильцомъ.
   

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ.

   Пользуясь первымъ досужимъ временемъ, Вальтеръ отыскалъ новую квартиру Лео и не мало изумился, увидѣвъ новую докторскую вывѣску надъ парадной дверью одного изъ великолѣпнѣйшихъ домовъ въ лучшей улицѣ аристократической части города. Покачавъ головой, онъ взошелъ по лѣстницѣ, устланной ковромъ, въ бель-этажъ и позвонилъ. Вмѣсто Лео, котораго ожидалъ Вальтеръ, дверь отворилъ молодой слуга въ простой, но красивой ливреѣ, а Вальтеру хотѣлось не на шутку расхохотаться, когда юный слуга серьозно сообщилъ, что назначенное господиномъ докторомъ пріемное время уже прошло, но что если господину посѣтителю угодно недолго обождать въ передней, то онъ, слуга, подастъ господину доктору визитную карточку пришедшаго. У Вальтера не было при себѣ визитной карточки. Это нѣсколько смутило юнаго лакея, который съ необыкновенно пасмурнымъ лицомъ сказалъ, что онъ посмотритъ, дома ли господинъ докторъ.
   Передняя представляла довольно обширную квадратную комнату, убранную во вкусѣ Помпеи: Летающія фигуры по темно-краснымъ стѣнамъ и арабески, окружавшіе и связывавшіе отдѣльныя изображенія, пріятно поражали изяществомъ работы. Между двумя окнами помѣщался въ нишѣ прекрасный бюстъ Эскулапа. По срединѣ красовался изящной отдѣлки столъ съ мраморной плитою, на которой стоялъ графинъ съ водою и стаканы; вокругъ по сіѣнамъ были разставлены легкія стулья и скамьи, вполнѣ гармонировавшіе со вкусомъ прочей обстановки. У стѣны противъ окна поднималась вверхъ, въ видѣ стройной колонны красивая печь, оканчивавшаяся сверху шаромъ, на которомъ стояла статуя крылатой побѣды.
   Какъ только Вальтеръ окончилъ ревизію всѣхъ этихъ роскошныхъ диковинокъ, вернувшійся юный слуга отворилъ дверь смежной комнаты и доложилъ, что господинъ докторъ сейчасъ изволитъ явиться.
   Убранство этой смежной комнаты представляло разительный контрастъ съ классической простотою передней: удобные, роскошные стулья и диваны разнообразнѣйшихъ формъ, по стѣнамъ драгоцѣнные ковры; дорогія бездѣлушки на мраморномъ карнизѣ камина, плотныя стопы у оконъ одного цвѣта съ портьерами, ниспадавшими въ складкахъ надъ дверьми,-- вотъ что увидѣлъ Вальтеръ въ этой комнатѣ. Онъ не зналъ, какъ объяснить себѣ всю эту роскошь и уже сталъ думать, не попалъ ли онъ ошибкою къ другому, незнакомому хозяину.
   Изъ этого сомнѣнія Вальтеръ былъ выведенъ самимъ Лео, который, приподнявъ ковровую дверь, вышелъ изъ своей спальной и протянулъ руку своему родственнику.
   -- Добро пожаловать, Вальтеръ! Спасибо, братъ, тебѣ за то, что ты такъ скоро вспомнилъ о бѣглецѣ. Садись, пожалуйста!
   -- Хорошо, хорошо, сказалъ Вальтеръ, дай-ка мнѣ сначала придти въ себя отъ изумленія.
   -- Отъ изумленія? Это что значитъ? спросилъ Лео.
   -- Помилосердуй! вскричалъ Вольтеръ: ты, конечно, на столько геніаленъ, то я ни чему не долженъ былъ бы удивляться, все долженъ былъ бы находить въ порядкѣ вещей. И однако я слышу въ себѣ голосъ честнаго недоумѣнья, я удивляюсь, какъ только можетъ удивляться человѣкъ, и спрашиваю самымъ наивнѣйшимъ образомъ: какими непостижимыми судьбами ты, Лео, попалъ въ этотъ роскошный чертогъ?
   -- Ахъ, да, сказалъ Лео, при той поспѣшности, съ какой уладилось это дѣло, я, видишь ли, не могъ сообщить тебѣ кое-какихъ частностей. Какими судьбами я попалъ сюда? Наипростѣйшимъ человѣческимъ способомъ. Мой предмѣстникъ или лучше мой хозяинъ служитъ при французскомъ посольствѣ и называется маркизомъ де-Садъ. Я помогъ ему отправиться въ Египетъ, такъ какъ въ медицинскомъ ареопагѣ, рѣшавшемъ дѣло маркиза и мнѣ было предоставлено мѣсто и голосъ. Признательный французъ отдалъ въ мое распоряженіе свою квартиру. Боюсь только, что онъ умретъ, не увидѣвъ пирамидъ.
   -- Говоря откровенно, Лео, у меня словно камень свалился съ сердца, сказалъ Вальтеръ, а то я уже боялся, что ты, какъ выразился бы добрякъ Ребейнъ, попалъ въ это изысканное помѣщеніе на свой честный счетъ и подъ своей отвѣтственностью.
   -- Ну, конечно, замѣтилъ Лео, я живу здѣсь не совсѣмъ даромъ, однако плата, которую я насильно навязалъ щедрому маркизу, нисколько не соотвѣтствуетъ цѣнности квартиры, которая вполнѣ годна для моей цѣли -- въ кратчайшемъ времени сдѣлаться однимъ изъ извѣстнѣйшихъ медиковъ.
   -- И ты положительно думаешь, что лучше достигнешь своей цѣли такимъ образомъ?
   -- Я въ этомъ убѣжденъ, отвѣчалъ Лео:-- многіе въ высшей степени неосновательно полагаются, что, затративъ крошечный капиталъ, можно получить крупные барыши. Кто начинаетъ свою карьеру въ подпольѣ, тотъ можетъ положительно разсчитывать окончить ее тамъ же или въ какой нибудь другой норкѣ. Затрата должна соотвѣтствовать ожидаемому барышу. Съ тѣхъ поръ, какъ стоитъ свѣтъ, изъ ничего нельзя было и сдѣлать ничего. На то, что я привезъ съ собою, вмѣстѣ съ очень приличнымъ литературнымъ гононаріемъ, собраннымъ мною въ непродолжительное время, мнѣ можно прожить полгода. Если я втеченіи этого времени не успѣю двинуться такъ далеко, какъ твердо расчитываю,-- ну, тогда все еще будетъ время заползти въ норку,
   Эта аргументація мало понравилась Вальтеру. При подобныхъ предпріятіяхъ, разсуждалъ онъ, можно легко ошибиться въ разсчетѣ. Что если французъ въ самомъ дѣлѣ умретъ, или преждевременно возвратится и Лео долженъ будетъ опять очистить квартиру? Или если демократическія воззрѣнія Лео, получивъ скоро огласку, преградятъ для него, такъ сказать, въ самомъ началѣ доступъ къ аристократической и во всякомъ случаѣ болѣе или менѣе реакціонерной публикѣ этой богатой части города?
   Лео выслушалъ эти и подобныя имъ замѣчанія съ видимой досадой.
   -- Ну, прекрасно, вскричалъ онъ, ты, можетъ, совершенно нравъ, но я все-таки не намѣренъ ради этихъ соображеній блуждать во мракѣ кромѣшномъ. Нѣтъ правила безъ исключеній: такъ допустимъ же и здѣсь исключеніе. Если бы я, который такъ долго, съ тѣхъ поръ, какъ сталъ на ноги, всегда вѣрилъ въ божественное могущество случая, теперь началъ бы осторожно размѣривать каждый шагъ, боязливо разсчитывать каждый грошъ, то впалъ бы въ противорѣчіе съ самимъ собою, то есть дѣйствовалъ бы крайне лживо, непослѣдовательно и, разумѣется, также могъ бы проиграть свою игру съ перваго же выхода.
   -- Можетъ статься, замѣтилъ Вальтеръ съ дружескимъ, серьезнымъ участіемъ, но самый стойкій, самый согласный съ собой характеръ, можетъ находиться въ затрудненіи,-- напримѣръ, въ денежномъ,-- и если эта бѣда приключится съ тобою, то я прошу тебя только объ одномъ: не обращайся за поддержкой ни къ кому, кромѣ меня! Я самъ на случай возможной въ моей жизни катастрофы кое-что сберегъ, а чего нѣтъ у меня, то я всегда могу достать у добрыхъ друзей безъ всякой огласки твоего имени. Если мнѣ суждено, Лео, быть изгнаннымъ изъ твоего сердца, то, по крайней мѣрѣ, обѣщай исполнить эту единственную мою просьбу! Ты долженъ сдѣлать это ради родственной крови, протекающей въ нашихъ жилахъ, ради воспоминаній изъ времени нашего дѣтства.
   Лео не успѣлъ отвѣчать на эти слова, потому что на юнымъ слугою, доложившимъ о новомъ посѣтителѣ, въ комнату вошелъ Фердинандъ, поклонившійся Лео -- къ немалому изумленію Вальтера -- съ развязностью стараго знакомаго, а затѣмъ и Вальтеру съ утонченной вѣжливостью въ пріемахъ и словахъ. Онъ не забылъ лица Вальтера и всегда, сожалѣлъ, что уже тогда не могъ лично познакомиться съ нимъ въ ресторанѣ. Онъ изъявлялъ надежду, что Вальтеръ предоставитъ ему случай вознаградить утраченное время.
   -- Въ нашъ вѣкъ, сказалъ онъ, мы такъ торопимся жить, что не желаемъ ничего откладывать до слѣдующаго утра. Ахъ, эта пышная обстановка напоминаетъ тому, кто знакомъ съ нею, о неудержимомъ теченіи временъ, о непостоянствѣ всѣхъ земныхъ радостей. Я очень доволенъ, докторъ, что не я, а вы здѣсь обитаете. Мнѣ бы постоянно чудился здѣсь сладкій дѣвичій смѣхъ, таинственный шорохъ женскаго платья, соблазнительный звонъ золота, перекатывающагося блестящими грудами съ одного конца стола на другой. Мнѣ бы неотвязчиво мерещилось, будто воздухъ этотъ, словно волшебными облаками, наполняется упоительнѣйшими ароматами и изъ этихъ волшебныхъ облаковъ выглядываютъ милыя, божественныя женщины съ блестящими глазками и юные мужчины, изъ которыхъ не одинъ украшенъ той странной игрой мускуловъ надъ бровями, какую Гоффманъ замѣтилъ въ своемъ Донъ-Жуанѣ,-- но увы!-- напослѣдокъ, предо мною предсталъ бы самъ m-r le marquis -- этотъ корабль, уцѣлѣвшій послѣ столькихъ революціонныхъ бурь, этотъ неподдѣльный брилліянтъ аристократіи съ его гранями, которыя могли быть такъ тонко отшлифованы только въ сенъ-жерменскомъ предместьи, но завѣтнымъ правиламъ искусства, переданнымъ добрымъ старымъ временемъ. Pauvre homme! Виноватъ ли онъ, что messieurs les marquis -- его предки, посреди празднествъ Тріанона и оргій Палерояля, такъ мало думали о своемъ потомствѣ, отчего на послѣдняго въ родѣ упалъ только одинъ слабый лучъ прадѣдовскаго блеска! Однако онъ раззорилъ себя съ самой очаровательной безпечностью, которая составляетъ его неотъемлемое достояніе и которая будетъ украшать его до тѣхъ поръ, пока послѣдній вздохъ не вылетитъ изъ его юной усталой груди.
   Въ то время, когда Фердинандъ болталъ такимъ образомъ, Вальтеръ надѣвалъ перчатки; онъ пришелъ вовсе не за тѣмъ, чтобы щеголять остроумными фразами или выслушивать ихъ, и притомъ въ тирадѣ Фердинанда мѣстами звучалъ фальшивый, скрипучій тонъ, назойливо раздражавшій ухо Вальтера, который не шутя разсердился на своего кузина, предпочитавшаго знакомство съ такимъ болтуномъ обществу любящаго родственника. Съ несвойственной ему холодной осанкой Вальтеръ всталъ и откланялся.
   -- Я, кажется, выгналъ вашего кузина, сказалъ Фердинандъ, какъ только Вальтеръ скрылся за дверью,-- странно, какъ быстро близкія натуры взаимно притягиваются, а противоположныя отскакиваютъ одна отъ другой. Мнѣ кажется, что я и вашъ родичъ никогда не можемъ быть пріятелями.
   -- Мнѣ также это кажется, холодно отозвался Лео.
   -- Но посѣщеніе мое, продолжалъ Фердинандъ, собственно касалось другого предмета: мнѣ было бы пріятно имѣть отъ васъ новое доказательство вашей дружбы и вашего ко мнѣ довѣрія, и доказательство это вы мнѣ дадите, если позволите мнѣ спросить васъ, не смѣю ли я теперь, когда вы, быть можетъ, должны сдѣлать значительныя издержки, служить вамъ моими денежными средствами. Нашъ братъ всегда ну издается въ деньгахъ, а вы, при кашей недавней бытности здѣсь, легко можете ошибиться при выборѣ источниковъ. Пожалуйста, не стѣсняйтесь, въ послѣднее время мнѣ везло необыкновенное счастье и я, право, не знаю, куда мнѣ сбыть весь этотъ мусоръ презрѣннаго металла. Угодно вамъ?
   -- Очень вамъ благодаренъ, отвѣчалъ Лео,-- вы съумѣете опять облегчиться, а я пока довольно хорошо обеспеченъ.
   -- Мнѣ крайне жаль, замѣтилъ Фердинандъ,-- потому что, говоря чистосердечно, мнѣ хотѣлось сдѣлать вамъ пріятное, и хотя немножко заплатить вамъ лежащій на мнѣ долгъ благодарности.
   -- Благодарности? За что же вы мнѣ благодарны?
   -- За все, за все! съ жаромъ вскричалъ Фердинандъ, за отрадные часы, проведенные мною съ вами, за лучшее мнѣніе, которое вы внушили обо мнѣ Эвѣ. Кому же, какъ не вамъ я долженъ быть благодаренъ за то, что Эва поступаетъ теперь со мной ласковѣе и любезнѣе, чѣмъ было прежде! Съ тѣхъ поръ, какъ вы были у насъ раза два вечеромъ и прочитали ей ваши умныя наставленія, дѣвушка точно переродилась. Она ужь болѣе не надуваетъ своихъ губокъ, не кокетничаетъ, и еще вчерась она протянула мнѣ съ очаровательнѣйшей улыбкой руку и при этомъ сказала: "будемъ жить мирно, Фердинандъ, я думаю, что это будетъ ему пріятнѣе". А потомъ она подарила меня такимъ взглядомъ, отъ котораго всѣ жилки мои радостно затрепетали. О, другъ мой, теперь-то я знаю, какъ плѣнительно хороша эта дѣвушка! Она очаровательна въ ея безумной надменности, въ ея ребяческомъ упрямствѣ, но съ умной, сосредоточенной мыслію въ теплыхъ глазахъ, на роскошныхъ губахъ,-- о, это совершенство! Кто хотя разъ видѣлъ эту дивную грудь, вздымающуюся и опускающуюся съ такою глубиною чувства, какъ мнѣ довелось видѣть вчера, когда дѣвушка плѣняла меня своимъ шопотомъ въ сумрачной комнатѣ,-- тотъ погибъ навѣки. Помогите мнѣ овладѣть этой женщиной, и я впродолженіи всей моей жизни буду вашимъ покорнымъ рабомъ. Мнѣ назначено въ семь часовъ свиданіе, отъ котораго я бы совершенно отказался, если бы не разсчитывалъ сразу покончить со всѣми этими пошлыми liaisons. Не встрѣтимся ли мы сегодня позднимъ вечеромъ въ ресторанѣ?
   -- Едва ли, потому что вечеромъ меня ждутъ въ другомъ мѣстѣ.
   -- Экой какой вы! Всѣ берутъ васъ на расхватъ... Ну, такъ до скораго свиданія!
   Когда Фердинандъ подошелъ уже къ двери, Лео вдругъ закричалъ:
   -- А propos, докторъ, письмо все еще у меня.
   -- Какое письмо?
   -- Да то, прежнее.
   -- Ахъ, да! Пусть у васъ и остается. Мнѣ рѣшительно оно не нужно, покрайней мѣрі. теперь, когда мнѣ удалось помириться съ Эвой. Adieu, adieu!
   Фердинандъ поспѣшно вышелъ.
   Лео ушелъ въ свою спальню, чтобы переодѣться.
   Уволивъ на нынѣшній день отъ службы лакея, онъ самъ отправился къ банкиру Зонненштейну, который просилъ зайти къ нему вечеромъ для откровенной бесѣды.
   

ГЛАВА ПЯТАЯ.

   Путь Лео былъ недалекъ, такъ какъ домъ Зонненштейна стоялъ въ той же улицѣ и былъ,-- покрайней мѣрѣ, но мнѣнію владѣльца,-- ея лучшимъ украшеніемъ и гордостью. Другіе, однако, не совсѣмъ съ этимъ соглашались и въ особенности порицали чрезмѣрное обиліе орнаментовъ, которые сверхъ того принадлежали разнымъ стилямъ и къ различнымъ періодамъ архитектурной исторіи. Какъ бы то ни было, но массивное зданіе производило значительное впечатлѣніе, особенно теперь -- въ угрюмыхъ сумеркахъ наступающаго вечера, когда недавно выпавшій снѣгъ оттѣнялъ отъ главной сѣрой массы каждый карнизъ и архитектурное украшеніе, а яркій свѣтъ зажженыхъ газовыхъ фонарей отражался на блестящихъ оконныхъ стеклахъ.
   Въ то самое время, какъ Лео взялся за звонокъ швейцара, къ оградѣ быстро подъѣхалъ щегольской экипажъ, изъ котораго вышла Эмма. Она повстрѣчалась съ Лео у самой двери.
   -- Ахъ, какъ это мило! вскричала молоденькая дама,-- какая пріятная встрѣча! Я, право, одарена духомъ предвѣденія. Вообразите, среди очаровательнѣйшаго tête-à-tête съ моей интимной подругой меня все что-то тревожило. Я предчувствовала, что увижу васъ въ нашемъ домѣ. А вѣдь мнѣ такъ нужно, такъ настоятельно нужно съ вами переговорить.
   Лео почтительно поклонился, но не могъ скрыть, что предполагалъ объясняться не съ дочерью, а съ отцомъ, который поджидалъ его.
   -- Скучные, злые мужчины! вскричала Эмма,-- ужь конечно вы опять пуститесь въ ваши политическія соображенія, но послѣ я непремѣнно жду васъ. Въ восемь часовъ я должна быть въ концертѣ и если вы пробудите у насъ до тѣхъ поръ, то я могу представить вамъ особу, которую вы увидите не безъ удовольствія. Эмма убѣжала, а Лео послѣдовалъ за ожидавшимъ его слугою въ кабинетъ банкира.
   Господинъ фонъ-Зонненштейнъ принялъ сегодня Лео съ особенной торжественностью. Онъ приказалъ подать рейнвейну, зажечь свѣчи на каминѣ, собственноручно придвинулъ тяжелыя кресла поближе къ очагу, освѣдомился, какъ поживаетъ Лео на новой квартирѣ и послѣ этого предисловія приступилъ къ главному предмету разговора.
   -- Съ подобнымъ вамъ умнымъ человѣкомъ, сказалъ онъ, отхлебывая вина,-- лучшая политика -- прямая откровенность, и потому, любезный докторъ, я говорю вамъ безъ всякихъ обиняковъ, что я... что вы можете оказать мнѣ важную услугу и что я хочу просить васъ объ этой услугѣ.
   Лео выразилъ свою полнѣйшую готовность и надежду, что онъ въ состояніи сдѣлать то, чего ожидалъ отъ него банкиръ.
   -- Да, вы-то въ состояніи, отозвался банкиръ,-- вы или никто, какъ говорится въ одной комедіи,-- нравится ли вамъ вино? Я пью его только въ избранномъ обществѣ,-- гмъ... да, вы или никто, потому что одинъ вы, находясь такъ близко къ обѣимъ партіямъ, можете не поддаваться вліянію той или другой стороны и въ тоже время обладаете достаточнымъ практическимъ пониманіемъ, чтобы произнести компетентное мнѣніе. Мы, конечно, догадываетесь, что дѣло идетъ о разладѣ, который вотъ уже четыре года существуетъ между мною и моимъ зятемъ.
   -- Да, я подозрѣвалъ нѣчто подобное, замѣтилъ Лео съ легкой улыбкой: -- еще очень недавно баронъ дѣлалъ мнѣ кое-какіе,-- разумѣется, очень отдаленные,-- намеки на какія-то происшествія.
   -- Что же онъ намъ говорилъ? вскричалъ банкиръ,-- но впрочемъ зачѣмъ я спрашиваю объ этомъ, продолжалъ онъ, пожимая плечами,-- чтобы онъ ни сказалъ вамъ, вы правды во всякомъ случаѣ не узнали, правду вы можете услышитъ отъ одного меня, дѣлового человѣка, который тысячу разъ уже раскаивался въ томъ, что имѣлъ глупость вступить въ товарищество съ знатнымъ бариномъ.
   Господинъ фонъ-Зонненштейнъ проговорилъ слова эти насмѣшливымъ тономъ и вообще Лео не случалось еще видѣть банкира въ такомъ взволнованномъ состояніи.
   -- Изволите-ли видѣть, сказалъ Зонненштойнъ, дѣло это приметъ наипростѣйшую форму въ глазахъ всякаго, мало-мальски мыслящаго человѣка. Я не вижу необходимости подробно излагать вамъ причины, побудившія меня семь лѣтъ тому назадъ, завести фабрики на земляхъ моего зятя. Разумѣется, я хотѣлъ заработать деньги, а онѣ, сердечныя, лежали тамъ на открытой, такъ сказать, дорогѣ: низкая задѣльная плата, дешевые источники производства, воды -- пей не хочу, поблизости каменный уголь, проѣзжіе пути сообщеній и вѣрныя надежды на желѣзныя дороги. Мнѣ сейчасъ же пришли въ голову желѣзные молотки и машинныя фабрики; дѣла можно было повести восхитительнѣйшимъ образомъ. Вотъ мы и соединились на основаніи слѣдующихъ условій: -- и выложилъ изъ своего кармана весь нужный для полнаго хода предпріятія капиталъ и кромѣ того четыреста тысячъ талеровъ, но съ той оговоркою, что половину этой суммы я плачу за своего зятя, разумѣется, пользуясь нравомъ взимать узаконенные проценты. У зятя же моего наличныхъ денегъ тогда не было, и достать на сторонѣ нужный капиталъ подъ залогъ недвижимости или на условіяхъ какого другаго кредита было для барона слишкомъ нелегко. Для обеспеченія себя я выговорилъ условіе, что фабричныя заведенія должны, какъ залогъ, прежде всего отвѣчать за этотъ капиталъ. Земля умѣренно оцѣненная, должна была обеспечивать предпріятіе и считаться въ немъ долею барона. Вѣдь, я, кажется, говорю понятно?
   -- Совершенно ясно; отозвался Лео:-- при такомъ соглашеніи вы уже заранѣе имѣли барона въ своихъ рукахъ.
   Банкиръ бросилъ на гостя испытующій взглядъ изъ за своихъ темныхъ, густыхъ бровей, но, увидя неподвижное лицо Лео, онъ сказалъ съ улыбкой.
   -- Ну, да, съ другимъ, опрометчивымъ спекуляторомъ, онъ могъ бы поступить и хуже -- со мною вышло нѣсколько иначе. Я сдѣлалъ предложеніе, потому что какимъ нибудь другимъ путемъ не разсчитывалъ заинтересовать зятюшку въ этомъ дѣлѣ, но при всей моей сердечной вѣрѣ въ доходность предпріятія я не хотѣлъ, однако, все-таки возможный рискъ взвалить на одну свою шею.
   -- Разумѣется, замѣтилъ Лео,-- если вы и внесли весь нужный капиталъ, то въ случаѣ бѣды баронъ, какъ компаньонъ съ половиннымъ капиталомъ, все-таки могъ удовлетворить васъ своимъ имуществомъ, а въ этомъ случаѣ аукціонная продажа фабрикъ оказывалась ненужною. При неблагопріятныхъ обстоятельствахъ, если бы баронъ не могъ выплатить вамъ своего долга, у васъ все-таки оставался залогъ, обеспечивавшій за вами исключительное право на все предпріятіе. Говорю это для того только, чтобы высказать вамъ, съ какимъ почтительнымъ вниманіемъ я васъ слушалъ: я совершенно au fait вашего разсказа.
   -- Прекрасно, сказалъ банкиръ, у васъ чудная голова для дѣловыхъ соображеній. Ну-съ, предпріятіе пошло въ ходъ. Опытные рабочіе, которыхъ мы пріобрѣли на необременительныхъ условіяхъ, стали поучать туземцевъ -- мы выручили приличный барышъ. Чудное, гармоническое согласіе царствовало между мною и моимъ компаньономъ, который между тѣмъ, какъ вамъ извѣстно, переселился въ городъ и -- между нами -- зажилъ на барскую, ужь черезъ чуръ барскую ногу.
   Онъ былъ чрезвычайно доволенъ своей частью выручки и очень часто благодарилъ меня за ту упрямую настойчивость, съ какою и убѣдилъ его принять участіе въ предпріятіи. Но уже въ концѣ втораго года дѣла приняли другой оборотъ. Я всегда боялся, что конкурренціи не замедлитъ жадно броситься на проложенную мною дорогу и уже въ самомъ началѣ принялъ мѣры на случай такой непріятности. Но вышло еще гораздо хуже, чѣмъ я опасался: фабрики выростали какъ грибы вокругъ лѣса и отчасти еще при болѣе благопріятныхъ условіяхъ; нашему участку въ то самое время пришлось особенно плохо. Мы ужь и такъ потерпѣли значительные убытки, а тутъ еще къ довершенію бѣды на насъ обрушились лѣсные пожары близь Танненштедта и другихъ деревень; то были безъ сомнѣнія, поджоги, хотя слѣдствіе ничего не открыло. По милости этихъ пожаровъ, мы до того обѣднѣли водою, что должны были рѣшиться копать артезіанскій колодезь. А вы знаете, какъ это убыточно! Короче, о барышахъ не было больше и помину, а требовались новыя суммы для покрытія непомѣрныхъ издержекъ. Баронъ, который согласно договору долженъ былъ внести половину...
   -- Не платилъ, разумѣется, подхватилъ Лео.
   -- Конечно не платилъ, съ жаромъ повторилъ банкиръ,-- онъ просилъ, чтобы я взялъ на себя его часть на тѣхъ же условіяхъ, на какихъ мною была взнесена его доля первоначальнаго капитала. Этого я не могъ и не хотѣлъ сдѣлать. Моя, банкирская контора была поставлена въ затруднительное положеніе. Я требовалъ отъ моего зятя не только проценты съ затраченнаго капитала, по и настойчиво убѣждалъ его доставить новые денежные взносы...
   -- Которыхъ баронъ не доставилъ, замѣтилъ Лео.
   -- Которыхъ баронъ не доставилъ, продолжалъ банкиръ,-- не смотря на то, что я просилъ, когда имѣлъ право требовать, и наконецъ даже угрожалъ аукціономъ...
   -- Котораго вы бы, само собою разумѣется, не допустили, сказалъ Лео.
   -- Сохрани Богъ, отозвался банкиръ,-- я хотѣлъ его только немножко напугать, но и угрозы оказались такими же безуспѣшными, какъ просьбы. Можете-ли вы себѣ представить эдакую безсовѣстность?!
   -- Только при одномъ предположеніи, замѣтилъ Лео.
   -- Именно?
   -- Баронъ вамъ не довѣряетъ.
   -- Развѣ онъ это говорилъ?
   -- Я уже прежде сообщалъ, что баронъ объяснялся мнѣ въ самыхъ общихъ намекахъ, спокойно отозвался Лео, тогда какъ черные глаза банкира почти боязливо взглянули на молодаго человѣка,-- или, быть можетъ, у него дѣйствительно нѣтъ денегъ.
   -- Не вѣрю! вскричалъ банкиръ.
   -- Слѣдовательно, остается одно первое предположеніе; но вы не разсказали мнѣ все до конца. Мы говорили о тощихъ годахъ, за которыми, если не ошибаюсь, послѣдовали утѣшительно тучные и понынѣ продолжающіеся.
   -- Это такъ, сказалъ банкиръ,-- я, разумѣется, удержалъ таки фабрику на ходу; я всосался въ конкурренцію, отчасти задушилъ ее; цѣны подросли, тогда какъ задѣльная плата, спустилась почти до своего первоначальнаго уровня. Дѣло пошло хорошо, идетъ хорошо, но...
   -- Извините, что я васъ прерываю, сказалъ Лео,-- знаетъ объ этомъ баронъ?
   -- Ну да, это несомнѣнно, то есть...
   -- То есть, со временъ постигшей васъ неудачи онъ ужь болѣе не получаетъ никакого разсчета?
   -- Помилосердуйте, вскричалъ господинъ фонъ-Зонненштейнъ,-- вѣдь это вещь понятная! Какой тутъ разсчетъ имѣть съ партнеромъ, который мертвѣе самого мертвеца?!
   -- Въ такомъ случаѣ прежнее мое предположеніе надо признать основательнымъ, сказалъ Лео: -- баронъ никакъ не можетъ себѣ объяснить, какимъ образомъ предпріятіе, уже въ первые годы принесшее такіе обильные плоды, не могло, при наступившихъ благопріятныхъ обстоятельствахъ, давно уже оправиться отъ постигшихъ его въ третьемъ и четвертомъ годѣ временныхъ несчастій, которыхъ важность баронъ конечно уменьшаетъ, а теперь это же самое предпріятіе доставляетъ наиболѣе крупные барыши. Итакъ, подъ вліяніемъ этой угрюмой подозрительности, баронъ вамъ не вѣритъ; онъ полагаетъ, что вы его хотите эксплуатировать, сдѣлаться единственнымъ владѣльцемъ фабрикъ; онъ, статься можетъ, воображаетъ, что вы еще вначалѣ предположили себѣ эту цѣль, такъ какъ прежде онъ, безъ всякаго сомнѣнія, внесеніе вами его части въ общую сумму подъ залогъ фабричныхъ заведеній считалъ одной формальностью и только впослѣдствіи постепенно убѣдился въ серьезномъ значеніи этого факта.
   -- Но вѣдь я поступилъ еще очень умѣренно, чтобы обезпечить себя, мою контору, вскричалъ банкиръ.
   -- Я нисколько не противорѣчу, замѣтилъ Лео, -- я хочу сказать только, что недовѣріе барона было порождено и, безъ всякаго сомнѣнія, постоянно поддерживалось однимъ и тѣмъ же источникомъ,-- именно, онъ слишкомъ поздно -- на его мѣстѣ, конечно, другой увидѣлъ бы это въ самомъ началѣ -- убѣдился, что все предпріятіе находилось въ вашемъ распоряженіи. Положеніе дѣлъ представляется ему довольно смутно, потому что онъ не платитъ, а не платитъ онъ, потому что не знаетъ ничего опредѣленнаго. Если я не ошибаюсь, это -- circulus viciosus, въ которомъ уже четыре года движется баронъ и изъ котораго онъ никакъ не можетъ выйдти.
   -- По онъ долженъ выйдти! вскричалъ запальчиво банкиръ,-- онъ долженъ выйдти или совершенно устранить себя отъ предпріятія. Вы должны съ нимъ сладить.
   -- Устранить его отъ предпріятія? спросилъ Лео, улыбаясь.
   -- Нѣтъ, предварительно выгнать изъ головы его безсмысленныя, смущающія его фантазіи. Повторяю, теперь вы моя послѣдняя надежда. Отъ моей дочери я узналъ, что баронъ питаетъ къ вамъ большое уваженіе, сильно претендуетъ на рѣдкость вашихъ посѣщеній, высоко цѣнитъ ваши дарованія, паши познанія и въ особенности ваши основательныя соображенія въ области народнаго хозяйства.
   -- Ну, что касается послѣдняго обстоятельства, то я едвали могу разсчитывать на ваше сочувствіе, замѣтилъ Лео,-- вы знаете, что наши воззрѣнія по этой части въ очень многихъ отношеніяхъ значительно расходятся.
   -- А, ба! сказалъ банкиръ,-- все это теоретическія словоизверженія; на практикѣ предметы принимаютъ совершенно иной видъ, и тутъ намъ представляется именно чисто практическій сличай, не допускающій никакихъ парадоксальныхъ, отвлеченныхъ умствованій.
   Въ глубинѣ души Лео былъ вовсе не прочь принять на себя трудное, возлагаемое на него порученіе. Онъ не сомнѣвался, что и въ этомъ случаѣ, какъ во многихъ другихъ, ему подобныхъ случаяхъ, дѣло дойдетъ до привередливыхъ нападокъ и ожесточенныхъ возгласовъ съ обѣихъ сторонъ; безъ сомнѣнія, его вліяніе должно было возрасти тамъ и здѣсь; вѣсть о почетномъ посредничествѣ, препорученномъ ему при обстоятельствахъ такой важности, должна была возвысить или утвердить положеніе Лео не только въ средѣ партіи, но и въ публикѣ вообще, всегда жадно узнающей о такого рода происшествіяхъ. Притомъ -- и это самое важное -- онъ имѣлъ теперь право требовать отъ банкира услуги за услугу. Интересное письмо только въ рукахъ Зонненштейна пріобрѣтало настоящее значеніе, настоящій вѣсъ.
   Въ то время, какъ онъ размышлялъ объ этомъ, банкиръ множествомъ доводовъ старался разсѣять всѣ его недоумѣнія. Господинъ фонъ-Зоненштейнъ говорилъ, что въ случаѣ особенной надобности можно свѣриться и съ книгами, что онъ вообще готовъ доставить желаемыя свѣденія, но что баронъ грубо заблуждается, если полагаетъ, что издержки, принятыя за него фирмою, уже всѣ покрыты. Потомъ банкиръ опять заговорилъ о томъ, что только одинъ Лео можетъ быть подходящимъ посредникомъ. Альфродъ, какъ блестящій кавалеръ (банкиръ сказала. это съ особеннымъ удовольствіемъ) мало смыслитъ въ дѣлахъ, а Генри, вполнѣ признающій правоту дяди, не совсѣмъ ладитъ съ своимъ родителемъ; самъ же онъ, Зонненштейнъ, нѣсколько раза, пытался прежде урезонить барона, но все осталось втунѣ.
   -- Ужь какое тутъ промышленное товарищество можно имѣть съ человѣкомъ, который не умѣетъ отдѣлять плѣность отъ дѣла, который, ничего не слыша объ убыткахъ, толкуетъ мнѣ о своихъ достославныхъ предкахъ, который, не выплачивая денегъ, кричитъ о своемъ незапятнанномъ имени? Что мнѣ проку въ его имени. Зачѣмъ перекрестился мой дѣдъ, если я все-таки долженъ оставаться жидомъ, сосущимъ кровь знатнаго господина? Зачѣмъ король пожаловалъ дворянствомъ моего отца, если слово мое значитъ не то, что слово другого дворянина? Наконецъ ради чего выдавать за меня свою ясновельможную дщерь, если родство продолжается только до тѣхъ поръ, пока я терпѣливо сношу всѣ унизительныя мерзости, которыми меня угощаютъ за мои же услужливыя денежки?
   Черные глаза банкира сверкали изъ за густыхъ сѣрыхъ бровей, его стройный, тонкій станъ дрожалъ. Въ первый разъ, впродолженіи этой бесѣды, долго сдерживаемое страстное раздраженіе человѣка высказалось наружу, но потомъ изчезло съ быстротою молніи.
   -- Совершенно не таково ваше положеніе, продолжалъ онъ съ принужденною улыбкой,-- вы -- человѣкъ науки, а въ этой области всякій пользуется тѣмъ авторитетомъ, какого онъ достоинъ. Кромѣ того вы снабжены нервами завидной крѣпости, и взгляды, брошенные на васъ свысока, по приведутъ васъ въ замѣшательство. Вы должны пособить мнѣ, потому что я не могу затѣять открытую ссору съ моимъ зятемъ. Эти знатные дворянскіе роды держатся другъ за друга, словно колючія головки репейника, и если баронъ захочетъ теперь высунуться немножко и на политическую арену -- горе мнѣ, затрогивающему до окрылія его одежды. Знатность, знатность, почтеннѣйшій другъ мой! Вы не знаете, что это такое!
   -- Ну, можетъ быть что нибудь и знаю, замѣтилъ Лео,-- если глядишь въ оба, то случается иногда поднять съ дороги преинтересныя находки. Вотъ, напримѣръ, это письмо, принадлежащее перу одного чрезвычайно знатнаго барина, я считаю необыкновенно поучительнымъ документомъ.
   Онъ развернулъ передъ банкиромъ письмо, которое взялъ у Фердинанда.
   Фонъ-Зонненштейнъ бросилъ одинъ бѣглый взглядъ на бумагу, и вдругъ вскричалъ съ неописаннымъ изумленіемъ:
   -- Какимъ образомъ оно у васъ?!
   -- Такъ вамъ знакомъ почеркъ? проговорилъ Лео.
   -- Еще бы! съ жаромъ подхватилъ банкиръ,-- не разъ доводилось видѣть,-- у стараго генерала фонъ-Шнабельсдорфа, котораго денежными дѣлами я завѣдываю и котораго посѣщаю довольно часто,-- есть съ полъ-дюжины собственноручныхъ писемъ отъ него. Но скажите ради самаго неба...
   -- Читайте! сказалъ Лео.
   Банкиръ надѣлъ на глаза лорнетъ и принялся читать, но сейчасъ же остановился и почти съ ужасомъ вскричалъ:
   -- Да вѣдь это, очевидно, къ князю...
   -- Читайте! повторилъ Лео.
   Медленно прочиталъ банкиръ письмо до конца. Изумленіе и ужасъ почти лишили его присутствія духа, и когда Зонненштейнъ, спустя нѣсколько минутъ, опустилъ письмо на столъ, то въ чертахъ лица банкира отразилось безнадежное отчаянье.
   -- Непостижимо! произнесъ хозяинъ.
   -- Не сказали бы вы этою, замѣтилъ Лео,-- если бы только вы и ваши друзья захотѣли слушать другихъ,-- вѣдь я давно васъ предупреждалъ.
   -- Самое задушевное расположеніе къ заклятому врагу всякой европейской свободы, къ старому, коварному интригану, самое нелицемѣрное осмѣяніе всѣхъ конституцій, циническая насмѣшка надъ стремленіями либеральныхъ партій -- просто непостижимо! Но ради самаго Господа, докторъ, откуда вы могли достать это письмо?
   Фонъ-Зонненштейнь положилъ свою дрожащую руку на плечо Лео.
   -- Жаль только, что это только черновой листъ письма, сказалъ Лео уклончиво,-- но что листъ этотъ предназначался, дѣйствительно для письма, показываетъ почеркъ первой страницы. Впрочемъ, мнѣ положительно извѣстно, что письмо отправлено по адресу. Ужь за это я вамъ ручаюсь. Этого съ васъ, полагаю, достаточно.
   -- И вамъ угодно, чтобы я показалъ это письмо другимъ, то есть моимъ политическимъ единомышленникамъ.
   -- Я приберегъ его преимущественно для этой цѣли, а если вы желаете, чтобы я, насколько меня для этого хватитъ, постарался уладить ваше дѣло съ барономъ, то я ставлю единственнымъ условіемъ, чтобы вы въ кругу вашей партіи употребили все ваше вліяніе для доставленія письму того вѣса, какой оно, дѣйствительно, имѣетъ.
   -- Ну мы посмотримъ, что можно будетъ сдѣлать, сказалъ банкиръ, протягивая Лео руку.
   -- Теперь позвольте мнѣ откланяться. Я обѣщалъ еще прежде засвидѣтельствовать мое почтеніе вашей дочери.
   -- И прекрасно, и безподобно, любезный другъ, вскричалъ банкиръ, провожая Лео чрезъ переднюю до самаго выхода съ такою вѣжливостью въ словахъ и жестахъ, которая граничила почти съ подобострастіемъ. Наконецъ, крикнувъ слугу, банкиръ приказалъ ему проводить господина доктора къ благородной фрейленъ.
   Лео нашелъ Эмму не въ уединеніи. Противъ нея, у камина, въ безпечной позѣ сидѣлъ Генри. Онъ, повидимому, не ожидалъ прихода Лео, и этотъ приходъ былъ, какъ казалось, не особенно пріятнымъ сюрпризомъ для Генри, котораго оживленное лицо вдругъ приняло мрачное выраженіе. Въ первое мгновеніе Лео также лишился своей невозмутимо-увѣренной осанки, встрѣтивъ невзначай -- и уже во второй разъ -- своего школьнаго товарища въ салонѣ Эммы.
   

ГЛАВА ПЯТАЯ.

   Молодые люди поздоровались очень церемонно и, послѣ этого нѣмаго вступленія, стали вдругъ оба очень разговорчивы и сообщительны. Эмма пришла въ восторгъ отъ этого оживленнаго разговора. Она смѣялась анекдотамъ Генри, находила, что Лео слишкомъ золъ, что сарказмы его слишкомъ язвительны, и стала допытываться, почему молодые люди не посѣщаютъ ее чаще. "А какъ бы это было очаровательно!" вскричала она; "вы превратили бы эту скромную комнату въ храмъ мудрости и остроумія; но вмѣсто того вы убѣгаете въ ваши отвратительные клубы или теряете время у дядюшки барона.; до меня же, бѣдной, забытой дѣвушки, никому и дѣла нѣтъ. Впрочемъ, я знаю, что мнѣ дѣлать: пойду rt, монастырь, монахиней сдѣлаюсь. Да что же дѣлать мнѣ, мыслящему существу, чуждому житейской прозы, въ этомъ холодномъ, бездушномъ свѣтѣ?"
   И Эмма поставила свои ножки на рѣшетку камина и откинула головку на мягкую подушку кресла.
   Разговоръ былъ прерванъ Альфредомъ ф. Зонненштейнъ, который, войдя въ комнату съ шляпою и хлыстомъ въ рукѣ, вскричалъ еще издали: "Да что же это такое, Генри! Я а:далъ, ждалъ! Ужь даннымъ -- давно нора!"
   -- О, варвары! что у васъ тамъ опять? спросила Эмма.
   -- У насъ сегодня репетиція, послѣдняя передъ генеральною, сказалъ Альфредъ.
   -- Да уйдешь ли ты извергъ! вскричала Эмма, обращаясь къ Генри.-- Надо вамъ сказать, г. докторъ, что въ день рожденія наслѣднаго принца они хотѣли устроить карусель съ костюмами. Генри распорядитель -- я такъ рада, что буду имѣть честь съ нимъ фехтовать -- а вотъ онъ не хочетъ идти на репетицію! Попъ, вонъ, чудовище!
   И, преслѣдуя Генри ударами своего вѣера, Эмма выгнала его изъ комнаты, потомъ вернулась къ Лео, къ камину, бросилась въ кресло и такъ расхохоталась, что едва могла удержаться.
   -- Нѣтъ, это было слишкомъ хорошо, слишкомъ хорошо, быстро заговорила она; неужели вы не замѣтили, какую мину онъ сдѣлалъ, когда Альфредъ вошелъ въ комнату и онъ увидалъ, что ему придется уйти? Орестъ чуть не отрекся отъ своего Пилада!
   -- Въ самомъ дѣлѣ ему, какъ будто не хотѣлось уходить, сказалъ Лео; почему же вы такъ удивляетесь? Пора же вамъ было привыкнуть къ тому, что съ вами разстаются не хотя.
   За эту любезность Эмма бросила Лео взглядъ, полный благодарности и вдругъ послѣ смѣха впала въ серьезно сантиментальный тонъ.
   -- Ахъ, сказала она, нѣтъ на свѣтѣ истинной дружбы! Ну какая ему польза отъ того, что онъ мѣшаетъ мнѣ быть съ вами наединѣ? И почему вамъ самому пріятнѣе -- не отпирайтесь, я это замѣтила,-- чтобы онъ уходилъ, чѣмъ чтобы онъ оставался съ нами? Неужели намъ нельзя быть всѣмъ вмѣстѣ въ мирѣ и добромъ согласіи, особенно теперь, когда мы стали сосѣдями? О, докторъ, ваша квартира должно быть настоящій маленькій музеемъ. Помпея и Версаль! Мнѣ необходимо взглянуть на эту святыню, и если этого никакъ иначе нельзя будетъ устроить, и захвораю отъ тоски и приду къ вамъ въ пріемный день. Тогда вамъ нельзя будетъ отказать мнѣ. Вообще вы должны сдѣлаться моимъ врачемъ! моимъ душевнымъ врачомъ! Гдѣ нашему старому тайному совѣтнику понять мою сложную натуру. Онъ и не подозрѣваетъ неуловимаго соотношенія, существующаго между моею физическою и психическою жизнью. Поэтому-то онъ и рѣшается говорить мнѣ въ глаза, что у меня все обстоитъ благополучно. Да имъ и горя мало -- протянется ли мое скромное существованье двумя, тремя годами дольше; но мой братъ, мой бѣдный братъ!
   Эмма прижала платокъ къ глазамъ и мрачно проговорила изъ за платка.
   -- Какъ вы думаете, долго онъ проживетъ?
   Лео сказалъ, что безъ подробнаго предварительнаго изслѣдованія онъ не въ состояніи отвѣчать на, подобный вопросъ; Альфредъ, правда, кажется ему нѣсколько истощеннымъ, но это, быть можетъ, происходитъ отъ разсѣянной жизни, которую онъ ведетъ въ обществѣ своихъ сверстниковъ.
   -- О, эти мущины, эти мущины! вздыхая промолвила Эмма; это ужасно, это навѣрное ужасно, хотя мы, стыдливыя женщины, и понятія не имѣемъ о томъ, что вы продѣлываете. Я думаю, вы по цѣлымъ ночамъ играете въ карты, пьете слишкомъ много шампанскаго. Неужели это еще не все? Отвѣчайте мнѣ докторъ! Или нѣтъ, лучше не отвѣчайте! Я больше ничего и знать не хочу, если это не все.
   Болтовня Эммы наскучила Лео и онъ откланялся ей.
   

ШЕСТАЯ ГЛАВА.

   Г. Фонъ-Зонненштейнъ до нѣкоторой степени ошибся въ разсчетѣ, понадѣявшись, что его молодой другъ окажется покорнымъ, услужливымъ комиссіонеромъ и исполнитъ немедленно возложенное на него порученіе. Въ неоднократныхъ дѣловыхъ бесѣдахъ Лео постоянно утверждалъ, что въ такихъ обстоятельствахъ надо дѣйствовать съ величайшею осторожностью; что тикъ какъ банкиръ хочетъ избѣжать открытой вражды, то ему придется допустить медленныя, но вѣрныя дѣйствія дипломатіи; кромѣ того -- и это главное -- ему необходимо самому выиграть въ глазахъ барона, чтобы онъ не оттолкнулъ его рѣзкимъ и обиднымъ образомъ. Банкиру почти нечего было возражать на это; но онъ замѣчалъ, что, въ заключеніе всѣхъ подобныхъ разговоровъ, молодой человѣкъ непремѣнно заводилъ рѣчь о политическомъ положеніи, о дѣйствіяхъ либеральной партіи, а главное о томъ важномъ, тайномъ доку ментѣ, который былъ ему довѣренъ и все еще находился въ его рукахъ. Показалъ ли г. фонъ-Зонненштейнъ политическимъ друзьямъ письмо принца? кому онъ его сообщилъ? какое впечатлѣніе произвело оно на нихъ? Г. Фонъ-Зонненштейнъ былъ человѣкъ умный и притомъ дѣловой; онъ превосходно зналъ, что всякій товаръ имѣетъ свою цѣну, и потому намѣреніе Лео не могло долго оставаться тайною дли него. Въ сущности онъ и не сердился на своего повѣреннаго за то, что онъ требовалъ платы, хотя и отрицательной.-- Напротивъ того. Это возвышало Лео въ его глазахъ. Ему только не нравилась монета, которою ему приходилось разплачиваться. Онъ самъ сильно ладилъ проектированный союзъ между принцемъ и либеральною партіей; онъ ожидалъ отъ этого союза значительныхъ выгодъ для своего дѣла, къ которому высшее дворянство страны примкнуло различнымъ образомъ значительными денежными взносами; въ глубинѣ души онъ самъ былъ аристократъ, сильно носился съ своимъ вчерашнимъ дворянствомъ и уже давно гордился тѣмъ положеніемъ, которое его Альфредъ занималъ между членами jeunesse dorée и которое вводило его въ такіе значительные расходы. Къ этому присоединялись его тѣсныя отношенія съ Генри, въ которомъ онъ давнымъ-давно привыкъ уважать будущаго главу семейства, естественнаго покровителя своего Альфреда; и -- чего не бываетъ -- будущаго мужа своей дочери; онъ дорожилъ этими отношеніями не столькимъ уважительнымъ причинамъ, а вовсе не потому, что, благодаря этому молодому человѣку, онъ поддерживалъ непрерывныя, тѣсныя, выгодныя, хотя и тщательно скрываемыя сношенія съ блестящею молодежью, толпившеюся вокругъ принца. Все это сильно смущало его въ дѣлѣ о таинственномъ письмѣ, смущало до тою, что наконецъ, послѣ всевозможныхъ отговорокъ, онъ попытался прямо убѣдить Лео отступиться отъ такого опаснаго предпріятіи. Лео выслушалъ его съ величайшимъ спокойствіемъ и возразилъ, что сообщеніемъ письма онъ разсчитывалъ принести существенную пользу и партіи, и банкиру, который открыто принадлежитъ къ ней; что партія отклонилась въ сторону и что ее нужно снова поставить на прямой путь,-- письмо же вѣрнѣйшее средство къ достиженію этой цѣли. Лео утверждалъ, что г. Фонъ-Зонненштейнъ не можетъ взять на себя отвѣтственность въ томъ, что подобное сродство было у него въ рукахъ и онъ не употребилъ его въ дѣло. Если же его смущаютъ соображенія относительно нравственности этого сродства,-- г. Фонъ-Зонненштейнъ приводилъ даже и этотъ аргументъ,-- то пусть онъ Посовѣтуется съ такими безукоризненно нравственными людьми, каковъ д-ръ Паулусъ. Если же онъ ни за что не хочетъ принять на себя дѣло, то онъ, Лео, готовъ каждую минуту взять письмо назадъ и затѣмъ поступитъ съ нимъ по его усмотрѣнію. Но тогда то, что г. фонъ-Зонненштейнъ не рѣшался сообщить теперь, какъ такъ, даже самымъ близкимъ людямъ, легко могло-бы превратиться въ общественный фактъ.
   Банкиръ былъ въ страшномъ затрудненіи, онъ по говорилъ ни да, ни нѣтъ, держалъ Лео въ нерѣшительномъ положеніи,-- и Лео повидимому терпѣливо сносилъ это; но въ самомъ счастливомъ случаѣ, въ результатѣ должно было оказаться, что то время, которое Зонненштейнъ выигрывалъ въ дѣлѣ письма, пропадало въ дѣлѣ съ его тестемъ. Между тѣмъ онъ старался приняться за упрямца съ другой стороны. Онъ осыпалъ его всевозможными доказательствами дружескаго расположенія, просилъ свою дочь помочь ему въ этомъ отношеніи -- и Эмма принялась за дѣло съ величайшею готовностью,-- убѣдительно просилъ Альфреда поддерживать знакомство съ Лео и отъ души старался расположить Генри въ пользу его бывшаго школьнаго товарища. Кромѣ того онъ постоянно старался рекомендовать Лео, какъ врача, и вскорѣ онъ могъ похвалиться тѣмъ, что его усилія не остались безуспѣшными. Лео положительно вошелъ въ моду; должность молодаго привратника перестала быть синекурою, и щегольская карета, въ которой молодой врачъ дѣлалъ свои визиты, скоро сдѣлалась обыкновеннымъ явленіемъ въ роскошныхъ улицахъ богатаго квартала. Но хотя Лео охотно принималъ эти значительныя услуги Зонненштейна, онъ все-таки оставался непреклоннымъ относительно письма. Хотя въ послѣднее время Лео сталъ часто посѣщать барона и имѣлъ съ нимъ длинныя бесѣды,-- что банкиръ узналъ отъ Эммы, которая внезапно воспылала особенно нѣжною дружбой къ своей кузинѣ Амеліи -- онъ ко переставалъ утверждать, что еще не время приступить къ серьезнымъ переговорамъ съ барономъ Лео очевидно хотѣлъ показать, что онъ можетъ быть полезнымъ, когда захочетъ, то есть, когда будетъ исполнено то, чего онъ желалъ отъ всей души. Банкиръ понялъ, что придется уступить другу; разъ, утромъ, онъ написалъ ему записку, въ которой приглашалъ его на дняхъ на ужинъ- и прибавлялъ въ Post-scriptum, что Лео встрѣтитъ у него д-ра Паулуса и двухъ трехъ почтенныхъ членовъ партіи, имѣющихъ получить отъ него за это время важное извѣщеніе. Лео отвѣчалъ съ тѣмъ же посланнымъ, что съ благодарностью принимаетъ любезное приглашеніе, тѣмъ болѣе, что надѣется до назначеннаго дня подвинуться впередъ въ извѣстномъ дѣлѣ. "Вотъ такъ и вышло, какъ я думалъ, пробормоталъ банкиръ, прочитавши отвѣтъ. Это умный, чертовски-умный человѣкъ, и я не желалъ бы имѣть въ немъ врага".
   И это желаніе было желаніе очень серьезное. Опытный дѣлецъ помѣрялъ силы съ человѣкомъ науки и при этомъ оказалось, что онъ имѣетъ въ немъ если не учителя, то, но меньшей мѣрѣ, равносильнаго противника. къ тому откровенному уваженію, которое внушали ему блестящія способности и въ особенности стальная энергія характера Лео, стало постепенно примѣшиваться неопредѣленное чувство страха и опасенія.
   

СЕДЬМАЯ ГЛАВА.

   Тяжело и скучно пронеслись зимніе мѣсяцы надъ домомъ барона. Въ первые годы пребыванія барона въ городѣ, т. е. до нынѣшней зимы, съ его домѣ, кромѣ jours-fixes, давалось еще множество вечеровъ съ особыми приглашеніями и нѣсколько баловъ; въ его гостепріимномъ домѣ было вообще много жизни и движенія, много веселости и пестроты; теперь же, хотя всѣ окна бель-этажа и освѣщались разъ въ недѣлю, хотя въ высокихъ комнатахъ и толпилось, смѣясь и болтая, блестящее общество,-- за то остальные вечера проходили тѣмъ неоживленнѣе и на долю многочисленной прислуги, занимавшей просторную кухню подвальнаго этажа, выпадало много свободныхъ часовъ.
   -- На барина что-то нашло, говорилъ на кухнѣ старый камердинеръ христіанъ, обращаясь къ остальнымъ слугамъ,-- онъ не такой, какъ былъ прежде. Онъ бывало занимался своимъ гардеробомъ, заботился о томъ, чтобъ все у него было новомодное и хорошее; а теперь, подай я ему хоть сюртукъ 1830 года, который былъ заказанъ, когда я къ нему поступилъ,-- онъ даже и не замѣтитъ, право.
   -- А по мнѣ пусть бы себѣ носилъ хоть самое старое платье, лишь бы аппетитъ-то у него былъ старый, подала свое мнѣніе кухарка, которая поступила въ домъ барона только годомъ позднѣе каммердинера и потому предсѣдательствовала наравнѣ съ нимъ въ подвальныхъ собраніяхъ; но въ томъ то и бѣда, что пришло старое времечко. Бывало каждое божье утро, какъ пробьетъ десять, подаешь плотный завтракъ -- бифштексъ, или пулярку, или что другое,-- а теперь сваришь въ смятку два яйца, да и изъ нихъ то каждый разъ одно сносятъ на кухню нетронутымъ. Я всегда говорила барышнѣ:-- кушать, кушать надо барину, а то добра не будетъ.
   -- Да и на конюшню онъ пересталъ заглядывать, сказалъ кучеръ, привезенный въ городъ изъ Тухгейма;-- онъ былъ значительно моложе обоихъ ветерановъ и на этомъ основаніи его соображеніямъ придавалось второстепенное значеніе; не понимаю, зачѣмъ мы все еще держимъ двухъ верховыхъ лошадей -- вѣдь онъ совсѣмъ пересталъ ѣздить.
   -- Совсѣмъ это не ваше дѣло, свысока замѣтилъ старый Христіанъ.
   -- Да вѣдь это я только такъ сказалъ, извинялся кучеръ.
   -- Все это у меня изъ головы не выходитъ, опять заговорила кухарка,-- ну, да пусть будетъ, что будетъ,-- а я пошлю завтра барину сочный бифштексъ.
   -- Не дѣлайте этого, Сусанна, сказалъ старикъ,-- это было бы явное неповиновеніе, которое вовсе не пристало вамъ, порядочной женщинѣ. Къ тому же такое зло настолько глубоко, что его не вылечить никакими бифштексами. На этотъ счетъ можно было бы сказать многое, но на это нашъ братъ не имѣетъ права, особенно при молодыхъ, неопытныхъ людяхъ, у которыхъ языкъ часто выдастъ мысль.
   -- Что это значитъ? спросилъ Павелъ, слуга, поступившій на мѣсто только съ начала зимы и не безъ основанія принявшій послѣднее замѣчаніе на свой счетъ.-- Баринъ, можетъ быть, проживаетъ больше, чѣмъ получаетъ и входитъ въ долги, какъ...
   Смѣльчакъ не могъ продолжать, потому что кухарка всплеснула руками и воскликнула: Съ нами крестная сила! Судомойка и горничная заохали, кучеръ сконфузился и закашлялся, а старый Христьянъ всталъ и произнесъ торжественнымъ голосомъ:
   -- Молодой человѣкъ, вы спятили съ ума!
   -- И не думалъ, продолжалъ съ невозмутимымъ спокойствіемъ дерзкій юноша,-- я узнаю птицу по полету, мнѣ приходилось служить не въ одномъ домѣ, гдѣ жили и пошире, чѣмъ здѣсь; что ни вечоръ, то гости и шампанское и лучшія сигары; барышни на балахъ въ жемчугахъ да въ брильянтахъ, а на улицу выйдутъ въ шелковыхъ платьяхъ со шлейфами чуть не въ два аршина, такъ что то и дѣло наступаютъ на нихъ прохожіе, а въ одно прекрасное утро -- только вы насъ и видѣли!-- вся компанія отправляется къ чорту, а потомъ аукціонъ, опись имущества, и все пошло прахомъ!
   За рѣчью смѣльчака послѣдовалъ крупный разговоръ между мужчинами, который чуть не перешелъ въ драку, и наконецъ былъ съ трудомъ прекращенъ плачущими женщинами. Но согласіе уже было нарушено въ подземельи и оно не возстановлялось ни въ этотъ, ни въ слѣдующіе вечера. Способность понимать другъ друга была утрачена.
   Къ несчастью, почти тоже самое говорили о господахъ и на верху такіе проданные друзья, какъ Вальтеръ и миссъ Джойсъ; по крайней мѣрѣ, они болѣзненно чувствовали отсутствіе той задушевности и непринужденности, которыя прежде придавали особенную прелесть отношеніямъ отдѣльныхъ членовъ семейства между собою. Но какъ бы то ни было, даже человѣкъ менѣе проницательный, чѣмъ старый, честный каммердинеръ, могъ подмѣтить, что на барина что-то нашло.
   То живое участіе, которое жадный до наслажденій мужчина принималъ бывало въ удовольствіяхъ столицы и особенно въ собраніяхъ, происходившихъ въ его домѣ, уменьшалось годъ отъ году и почти окончательно изчезло въ послѣднюю зиму; онъ сталъ все чаще и чаще запираться въ свой кабинетъ и углубился въ книги и газеты; наконецъ онъ сталъ часто проводить въ такомъ уединеніи цѣлые дни. Со времени своего пребыванія въ городѣ, онъ ни съ кѣмъ не былъ въ тѣсныхъ, дружескихъ отношеніяхъ; теперь же онъ приказывалъ отказывать даже тѣмъ немногимъ знакомымъ, которыхъ принималъ въ былое время за просто, въ своихъ непарадныхъ комнатахъ -- даже своему брату, генералу. Прошло уже много лѣтъ съ тѣхъ поръ, какъ зять его, банкиръ, не переступалъ за порогъ его комнаты и единственный человѣкъ, который имѣлъ къ нему постоянный доступъ, былъ его повѣренный адвокатъ, непріятной наружности, но ловкій и весьма словоохотливый, и притомъ отличавшійся практичностью, незаслуживавшею повсемѣстнаго одобренія. Наконецъ въ послѣднее время баронъ вошелъ въ болѣе тѣсныя сношенія съ Лео. Шарлотта подозрѣвала, что онъ также совѣтовался съ молодымъ человѣкомъ о состояніи своего здоровья, потому что онъ часто отзывался съ уваженіемъ о его медицинскихъ познаніяхъ.
   У барона еще въ молодости было правило, что съ докторами слѣдуетъ имѣть дѣло только въ крайнихъ случаяхъ, или, какъ онъ выражался, когда уже знаешь навѣрное, что нечего больше портить -- все же остальное слѣдуетъ предоставлять природѣ. Ему было легко слѣдовать этому правилу. Съ нѣжнымъ, но крѣпкимъ организмомъ, закаленнымъ охотою и разными другими упражненіями, онъ выносилъ всякое ненастье и съ тѣхъ поръ какъ онъ, еще будучи почти мальчикомъ, страдалъ во времена французовъ отъ полученныхъ ранъ, онъ ни одного дня не пролежалъ въ постели, даже отъ пустой болѣзни. Такъ оно и было, пока онъ жилъ въ деревнѣ; но въ состояніи его здоровья произошла поразительная перемѣна почти въ ту самую минуту, когда, онъ переселился въ городъ. Недостатокъ свѣжаго воздуха и движенія не могли благотворно подѣйствовать на такой организмъ, какъ его. Онъ началъ хворать, хотя и слышать объ этомъ не хотѣлъ, и тѣмъ упорнѣе отгонялъ отъ себя всякую мысль объ этомъ, чѣмъ очевиднѣе было его нездоровье, чѣмъ больше подъ вліяніемъ этого нездоровья измѣнялись его веселый нравъ, его уживчивость, его душевное спокойствіе, которое было неизмѣннымъ его спутникомъ въ теченіе всей жизни.
   Это могли подмѣтить, конечно, только тѣ, кто имѣлъ случаи очень пристально наблюдать за нимъ; для постороннихъ онъ, во всемъ своемъ обращеніи, остался все тѣмъ же. Когда онъ появлялся въ своей гостиной его еще по прежнему окружало какое-то очарованіе любезности и привлекательности,-- но это былъ только розовый отблескъ закатившагося солнца. Кто любилъ его, тому чуялось, что эта свѣтлая жизнь близится къ концу.
   Никто не чувствовалъ этого сильнѣе и болѣзненнѣе Шарлотты. Въ тотъ день, когда она навсегда покончила со свѣтомъ, она еще молодая, отдала этому горячо любимому брату лею полноту своего богатаго, любящаго сердца. Въ теченіи многихъ, многихъ лѣтъ онъ былъ ея опорою и въ тоже время предметомъ ея постоянныхъ заботъ, ея укоромъ и въ тоже время ея идеаломъ; онъ съ своей стороны вполнѣ отвѣчалъ на эту любовь, на это довѣріе, часто съ волненіемъ сознавалъ, что только Шарлотта помогла ему перенести тяжелую и раннюю потерю обожаемой жены, что Шарлотта даже замѣнила ему жену въ лучшемъ, въ благороднѣйшемъ смыслѣ.
   -- И вотъ что вышло теперь! часто говорила Шарлотта, заливаясь горячими слезами.-- Онъ уже не зоветъ меня, какъ прежде, когда ему предстоитъ рѣшеніе труднаго вопроса, когда ему надо сдѣлать какой нибудь важный, богатый послѣдствіями шагъ; съ этой минуты между нами, братски дѣлившими въ теченіе долгой жизни горе и радость, заходитъ рѣчь о моемъ и твоемъ! Сначала Шарлотта никакъ не могла приноровиться къ такимъ отношеніямъ, да и теперь она только повидимому помирилась съ ними, т. е. перестала преслѣдовать любимаго брата просьбами, доводами, слезами; но затаенная рана все-таки продолжала болѣть и, въ своемъ душевномъ томленіи, Шарлотта постоянно носилась съ множествомъ вопросовъ и соображеній, которые всѣ вертѣлись около одного: "Что съ моимъ братомъ"?
   А между тѣмъ было мною такихъ обстоятельствъ, которыя могли нарушить спокойствіе живаго, пылкаго, но не достаточно сильнаго, невыносливаго характера. Съ самой молодости баронъ мечталъ о видномъ политическомъ положеніи, стремился къ нему, но ни разу въ жизни не сдѣлалъ перваго серьезнаго шага къ достиженію желаемаго; даже когда, много лѣтъ тому назадъ, благодаря особенному стеченію обстоятельствъ, ему чуть не навязывали министерскій портфель, онъ не взялъ его и былъ радъ въ душѣ, что Шарлотта посовѣтовала ему не прививать. Она знала его лучше, чѣмъ онъ самъ. Она знала, что въ немъ происходитъ непрерывная борьба между старымъ и новымъ, между романтизмомъ и раціонализмомъ, сословными предразсудками и космополитизмомъ, гордостью и смиреніемъ, и что, въ общественной жизни, это внутреннее раздвоеніе никогда не позволитъ ему играть значительную роль, для чего, по ея мнѣнію, требуется непремѣнно нѣкоторая доза упорной односторонности. И послѣдующія событія дѣйствительно во всемъ оправдали ея мнѣніе. Онъ, напримѣръ, постоянно мечталъ объ эмансипаціи сельскихъ и городскихъ рабочихъ,-- а малѣйшаго заявленія недовольства со стороны его крестьянъ было достаточно, чтобы навсегда отравить ему удовольствіе деревенской жизни, потому что онъ считалъ себя добрѣйшимъ изъ помѣщиковъ и думалъ на этомъ основаніи, что его люди цѣнятъ и уважаютъ его; ему было больно такъ горько разочароваться въ этомъ отношеніи. Кромѣ того онъ утверждалъ, что революція -- это событіе, котораго онъ давно ожидалъ я которое должно имѣть самыя важныя, самыя благодѣтельныя послѣдствія -- а между тѣмъ онъ выронилъ изъ рукъ знамя лишь только брызнули на него первыя капли грязи, взвороченной быстрымъ движеніемъ.
   Шарлотта не могла не сознавать, что такія печальныя испытанія въ значительной степени омрачили веселый духъ ея брата; но даже прибавляя къ этимъ обстоятельствамъ его печальныя отношенія съ Генри и его физическое нездоровье, она все-таки находила, что всего этого мало, чтобы объяснить глубокое недовольство, странную тревогу, которыя такъ страшно томили его въ послѣднее время.
   Шарлотта думала и думала. Подумала она и объ отношеніяхъ съ Зонненштейномъ, но сначала вскользь и безъ большой тревоги. Она знала, что между родственниками есть непріятности,-- но между тѣмъ объ этомъ дѣлѣ, сначала возбуждавшемъ такіе усердные толки, едва упоминали въ послѣдніе годы; кромѣ того денежныя дѣла могли встревожить ея брата только на короткое время. Казалось невозможнымъ, чтобы онъ всегда такъ легко, даже слишкомъ легко относившійся къ подобнымъ дѣламъ, вдругъ сталъ бы принимать ихъ такъ серьезно.
   А все-таки въ концѣ концовъ, Шарлоттѣ осталось только одно,-- принять за возможное то, что казалось невозможнымъ. Ей показалось страннымъ, что адвокатъ, къ которому она съ перваго раза почувствовала инстинктивное предубѣжденіе за его непріятную наружность, сталъ посѣщать ея брата все чаще и чаще и имѣлъ съ нимъ продолжительныя совѣщанія, содержаніе которыхъ оставалось для нея тайною. Нѣкоторыя обстоятельства дали значительную пищу ея подозрѣніямъ. Разъ, во время отсутствія ея брата, былъ предъявленъ вексель на весьма значительную сумму, и когда, возвратясь домой, онъ узналъ объ этомъ, онъ обнаружилъ такое смущеніе, которое могло имѣть только зловѣщее значеніе. Въ другой разъ она услыхала въ его комнатѣ громкій споръ и тотчасъ послѣ этого вышелъ какой-то господинъ, удалившійся въ сильномъ гнѣвѣ и съ неприличными восклицаніями. И хотя его блѣдность и мрачность его взгляда слишкомъ ясно обличали его внутреннее волненіе, онъ все-таки обошелъ молчаніемъ и этотъ случай, когда вышелъ вечеромъ на нѣсколько минутъ въ общую комнату.
   Шарлотта была поражена. Некому ей было сообщить свои опасенія, свои заботы, свою тревогу. Но сту разъ на день она была готова идти къ брату и просить его на колѣняхъ высказать ей все, но каждый разъ она робѣла передъ этимъ шагомъ, который наложилъ бы печать на существовавшее.между ними отчужденіе. Потомъ ей приходило въ голову обратиться снова къ тому другу, который быль для нея такою вѣрной) поддержкою во всѣхъ трудныхъ случаяхъ ея жизни; но и отъ этого си удерживали тяжелыя мысли. Чѣмъ усерднѣе братъ таился отъ нея, тѣмъ ей казалось менѣе достойнымъ платить ему тѣмъ же; кромѣ того ее поразило, что, когда въ послѣднее время рѣчь заходила о лѣсничемъ, братъ ея постоянно обнаруживалъ странное безпокойство,-- будто его тяготило воспоминаніе о другѣ его молодости, о честномъ товарищѣ его лучшихъ лѣтъ, о повѣренномъ столькихъ тайнъ, объ управляющемъ его имѣній.
   Шарлотта не умѣла найтись, не знала, что дѣлать. Она попробовала убѣдить себя, что горевать не объ чемъ, попробовала обвинить сѣрое, зимнее небо въ своемъ мрачномъ настроеніи,-- но это ей не удавалось. Она слишкомъ хорошо понимала, что надъ ея головою собирались иныя тучи,-- которыя съ каждымъ днемъ все ниже и ниже спускались надъ нею.
   А между тѣмъ тѣнь новой скорби уже скользнула черезъ порогъ ея одинокой комнаты. Шарлотта подмѣтила любовь Вальтера и Амеліи въ первомъ, нѣжномъ ея бутонѣ, она наблюдала за нею глазами мыслящаго садовника, который видитъ, что взлелѣянное и возрощенное имъ растеніе близится къ исполненію своего прекраснаго назначенія. О, съ какимъ нѣжнымъ участіемъ она переживала въ солнечные тухгеймскіе дни за одно съ этими чистыми молодыми существами ту очаровательную мечту, которая наполняла ихъ сердца на зарѣ пробуждающагося сознанія; о, какъ горячо, какъ искренно она желала, чтобы яркое солнце наступающаго дня не разсѣяло душистыхъ, прелестныхъ мечтаній. Ей довелось испытать, какъ солнце бываетъ жестоко! Но нѣтъ, на этотъ разъ два молодыя сердца не будутъ разбиты, не будутъ они, въ теченіе цѣлой, долгой жизни страдать отъ неизлѣчимой раны! Развѣ не довольно потерять одну молодость со всѣми ея весенними упоеніями? Эта вторая молодость, съ которою она отождествилась своею безконечною любовью, эта вторая молодость, съ которою она жила за одно, на которую не падало ни малѣйшей тѣни эгоистичныхъ ощущеній,-- эта молодость должна была достаться ой вся, безраздѣльно -- такова была ея задушевная мечта, ея надежда, ея страстная мольба, ея горячая, многолѣтняя молитва. И казалось, что ея молитва не остается неуслышанною! Казалось, что добрыя феи хранятъ ея садикъ и съ любовью поятъ ея милые цвѣтки отмою чистою небесною росой! Какой взглядъ могъ быть чище взгляда ласковыхъ глазъ веселаго, шаловливаго ребенка? Чей лобъ ярче озарялся отблескомъ внутренней чистоты, какъ не лобъ этого мальчика? И такъ-то они росли, и каждый наступающій день приносилъ только то, что обѣщалъ предыдущій, съ каждымъ все пышнѣе и пышнѣе разцвѣтало чарующее обаяніе прелестной дѣвушки, все свободнѣе и горделивѣе поднималась голова юноши, постепенно превращавшагося въ мужчину. Теперь, яркое солнце, загорающееся на горизонтѣ, пусть твоя милость будетъ равна твоему могуществу! Не высасывай слишкомъ жадно утреннюю росу изъ чашечекъ этихъ цвѣтковъ, съ любовью раскрывшихся въ стыдливомъ томленіи; -- пусть они сіяютъ и благоухаютъ въ полдень во всемъ своемъ блескѣ, пусть порадуютъ усталаго путника, который вдохнетъ ограду и утѣшеніе изъ ихъ распустившихся чашечекъ!
   И все шло такъ, какъ она надѣялась; солнце жизни не коснулось губительно ея любимцевъ. Она съ восторгомъ видѣла, что двое людей, посвящающихъ себя другъ другу съ чистою любовью, всегда снова являются первою человѣческою четою, и что тотъ рай, который въ мифѣ считается навсегда поконченнымъ вмѣстѣ съ лучезарнымъ весеннимъ днемъ только-что созданной земли, можетъ ежеминутно снова открыться среди суеты и шума большихъ городовъ. Не смотря на пестрое разнообразіе общественной жизни, Амелія осталась тѣмъ же мыслящимъ, веселымъ ребенкомъ, какимъ была въ Тухгеймѣ. Веселыя бесѣды съ смѣлыми товарищами, полезныя сношенія съ серьезными, достойными людьми, усидчивый грудъ, горькія разочарованія, скромные успѣхи,-- все это коснулось Вальтера, всему этому онъ охотно отдался, а его голубые глаза еще блестѣли все также смѣло и ясно, какъ въ тѣ давно прошедшіе дни, когда Шарлотта гладила волнистые волосы и горячій лобъ мальчика. Нѣтъ, за нихъ обоихъ она могла поручиться, какъ за себя. Они не нарушатъ святотатственно свой покой; не они будутъ причиною зла.
   Но зачѣмъ же и быть злу?
   Этотъ вопросъ часто приходилъ Шарлоттѣ на умъ и ей хотѣлось улыбнуться, по воспоминаніе о собственной судьбѣ каждый разъ прогоняло довѣрчивую улыбку. Понимаетъ-ли свѣтъ ту любовь, которая дѣлаетъ всѣхъ равными, которая смотритъ только на достоинства, на пріятныя качества,-- а въ глазахъ свѣта Амелія -- дочь знатнаго человѣка, имѣющаго рядъ знаменитыхъ предковъ, а Вальтеръ только сынъ лѣсничаго, юноша низкаго происхожденія. Но будь это только въ глазахъ свѣта -- какъ бы легко Шарлотта утѣшилась; но развѣ отецъ Амеліи смотрѣлъ на дѣло иначе? Развѣ отецъ Амеліи съ удовольствіемъ отдалъ бы свою единственную дочь за сына своего слуги?
   На этотъ вопросъ у Шарлотты былъ одинъ только отвѣтъ -- Нѣтъ. Она была убѣждена, что ея брату никогда и въ умъ не приходило, что ему когда-нибудь придется рѣшать такого рода вопросъ. Она вспоминала многія, случайно вырвавшіяся у него слова, въ которыхъ слишкомъ ясно сказывалось, что, не смотря на все свое уваженіе къ уму и характеру молодаго человѣка, не смотря на все свое явное расположеніе къ нему, онъ все-таки не переставалъ видѣть въ Вальтерѣ воспитанника, сына лѣсничаго, обязаннаго ему, одному ему, своимъ высшимъ положеніемъ на общественной лѣстницѣ. Шарлотта знала -- (и часто украдкой улыбалась этому), какъ онъ отъ всей души наслаждался сознаніемъ собственнаго великодушія и могущества именно тогда, когда, какъ ему казалось, онъ свободно поддавался хорошимъ внушеніямъ своего сердца, склонности къ добрымъ дѣламъ, къ щедрости. Она часто замѣчала, что его доброта къ питомцу, къ подчиненному всегда проявлялась въ сильной степени, и убывала по мѣрѣ того, какъ покровительствуемый шелъ въ гору,-- пріобрѣталъ значеніе, силу, положеніе въ свѣтѣ. Чтобы доставлять другимъ счастье, ему было необходимо чувствовать себя счастливымъ; не потому, чтобъ собственное несчастье озлобляло его,-- оно дѣлало его робкимъ, даже пристыженнымъ, и тогда онъ старался скрыть эту робость, этотъ стыдъ отъ другихъ, быть можетъ, и отъ самого себя, выставляя на показъ свою гордость. И Шарлотта говорила себѣ, что если счастливый и пожертвовалъ бы, можетъ быть, своими предразсудками во имя любви къ своему ребенку, то отъ несчастнаго нечего было и ожидать такой жертвы.
   Въ одинъ изъ послѣднихъ вечеровъ Вальтеръ пришелъ раньше обыкновеннаго и принесъ свой романъ, вышедшій въ свѣтъ съ его именемъ и съ короткимъ предисловіемъ, въ которомъ онъ признавалъ себя авторомъ повѣстей. Съ этимъ сочиненіемъ онъ поступилъ таинственнѣе, чѣмъ съ прежними, разсказалъ планъ только въ общихъ чертахъ, и когда дамы съ любопытствомъ распрашивали о подробностяхъ, онъ отвѣчалъ имъ, что онѣ все узнаютъ изъ самой книги. Теперь она лежала передъ ними, въ щегольскомъ переплетѣ, и Амелія стояла у стола и сжимала прекрасно переплетенный экземпляръ въ своихъ дрожащихъ рукахъ, будто хотѣла защитить произведеніе своего милаго, чтобы его въ свѣтѣ встрѣтили съ любовью и благосклонностью. Шарлотта стояла съ другой стороны у стола; взглядъ ея кроткихъ, все еще прекрасныхъ глазъ слѣдилъ съ глубокою нѣжностью за обоими молодыми людьми. Она попросила Вальтера сдержать свое давнишнее обѣщаніе и прочесть романъ.
   Вальтеръ покраснѣлъ; онъ вдругъ вспомнилъ, что ему нужно поправить большую кипу латинскихъ упражненій, и кромѣ того не лучше ли будетъ выбрать вечеръ, когда Сильвія тоже будетъ слушать -- сегодня же она пошла въ гости къ Эммѣ фонъ-Зонненштейнъ. Но ему тотчасъ же пришлось посмѣяться надъ своимъ лицемѣріемъ и добродушно сознаться, что въ душѣ онъ надѣялся, даже почти зналъ, что Сильвіи сегодня не будетъ.
   -- Я знаю, сказалъ онъ,-- что Сильвія не одобрила бы извѣстныя мѣста, на которыя я, между прочимъ, особенно надѣюсь,-- а сегодня мнѣ хочется слышать однѣ только похвалы.
   -- А въ насъ вы такъ увѣрены? спросила Амелія съ лукавою улыбкой.
   -- Полноте, полноте, дѣти, не теряйте но-пусту золотое время, сказала Шарлотта, взявши Вальтера за руку и указывая. ему на стулъ возлѣ лампы; она сама сѣла возлѣ него, а Амелія помѣстилась поодаль, въ тѣни.
   Вальтеръ началъ читать,-- сперва нѣсколько робко, потому что мысли его были заняты не книгой, а слушательницами; но вскорѣ въ немъ заговорило чувство автора, сжившагося съ своимъ произведеніемъ, онъ сталъ читать болѣе звучнымъ, богатымъ, модулированнымъ голосомъ и, хотя онъ и не забывалъ своихъ дорогихъ собесѣдницъ, но онѣ носились какъ блаженные духи у входа въ міръ его мечтаній. Только теперь, когда на широкихъ крыльяхъ воспроизводящей фантазіи, онъ легко и свободно парилъ надъ этимъ міромъ,-- только теперь ему казалось, что онъ весь принадлежитъ ему,-- а между тѣмъ онъ едва, узнавалъ многія частности, потому что теперь видѣлъ ихъ въ общей связи. И только теперь онъ могъ вполнѣ наслаждаться тѣмъ, что удалось, между тѣмъ какъ менѣе удачное или даже плохое вызывало у него только насмѣшливую улыбку, потому что теперь ему было ясно, почему вышло плохо, почему даже не могло выйти хорошо.
   Такъ онъ читалъ нѣсколько часовъ, не останавливаясь.
   Обѣ женщины слушали съ одинаковымъ вниманіемъ, съ одинаковымъ глубокимъ участіемъ, только чувства у нихъ были не одни и тѣ же. Шарлотта сидѣла, прислонившись къ спинкѣ стула, скрестивши руки на груди и не сводила глазъ съ автора. Отъ ея тонкаго, развитаго художественнаго чутья не скрылось, какъ много ея молодой другъ ушелъ впередъ въ этомъ произведеніи, насколько онъ смѣлѣе владѣлъ теперь своимъ матеріаломъ, насколько сю образы стали пластичнѣе, насколько самый языкъ его выигралъ со стороны полноты и ясности. Она убѣдилась, что это произведеніе побѣдитъ равнодушіе и вражду свѣта, что съ этой минуты его имя будетъ стоять на ряду съ именами національныхъ писателей. Не смотря на это она все-таки не могла искренно радоваться и глаза ея становились все грустнѣе и грустнѣе, чѣмъ дальше подвигалось чтеніе Вальтера. Вѣдь въ этой книгѣ передъ нею рисовалась судьба Вальтера, вѣдь ей приходилось бороться за свободу съ самимъ Вальтеромъ, съ нимъ самимъ ей приходилось переживать всѣ эти страданія, которыя,-- какъ она слишкомъ хорошо знала,-- были далеко не выдуманы и ежеминутно могли превратиться въ грустную дѣйствительность. А съумѣетъ-ли Вальтеръ также устоять противъ невзгодъ, какъ устоялъ его герой? А если и съумѣетъ, то все-таки развѣ прелестный цвѣтникъ, о которомъ она мечтала, не будетъ разрушенъ, развѣ мощное, прекрасное дерево не лишится навсегда своихъ цвѣтовъ, развѣ ея дорогой, нѣжный цвѣтокъ, который она такъ заботливо лелѣяла, не будетъ сломленъ навсегда?
   Она грустно посмотрѣла на Амелію, и невеселая улыбка промелькнула по ея тонкимъ чертамъ, когда она увидѣла счастливое выраженіе этого юношескаго лица.
   Амелія и не подозрѣвала тѣхъ тягостныхъ заботъ, тѣхъ мрачныхъ предчувствіи, которыя наполняли душу ея тетки. Какъ ей было отрадно слушать слова милаго! У нея была только одна мысль, и эта мысль заставляла ее торжествовать: это написалъ онъ, онъ могъ создать и продумать это! Вотъ на сколько онъ выше тебя,-- я онъ все-таки любитъ тебя! Тебѣ, тебѣ принадлежатъ всѣ сокровища этого благороднаго духа, тебѣ принадлежитъ всецѣло это великое сердце! Ты вдохновляешь его, ты заставляешь дрожать его голосъ! Эти глаза горятъ любовью къ тебѣ! Ты та муза, которая цѣловала этотъ лобъ въ тихія, трудовыя ночи, когда онъ писалъ все это -- и этимъ сдѣлала тебя его любовь?
   Она не шевелилась, она едва дышала, будто поддаваясь очаровательному обаянію и опасаясь нарушить его малѣйшимъ звукомъ, взглядомъ на право или на лѣво.
   Она не замѣтила,-- да и никто изъ трехъ не замѣтилъ,-- что уже съ полчаса кто-то прошелъ по мягкому ковру сосѣдней комнаты, а, подойдя къ отворенной двери, сталъ скрестивши руки у притолки и внимательно слушалъ. Только теперь, когда Вальтеръ кончилъ первую часть, въ концѣ которой событія запутались въ неразрѣшимую завязку, и тихо закрылъ книгу,-- только теперь молчаливая фигура выдвинулась изъ тѣни и подошла къ столу. Это былъ баронъ.
   При его внезапномъ появленіи Вальтеръ и Амелія поднялись въ нѣкоторомъ смущеніи. Шарлотта осталась неподвижна. Ей было довольно взглянуть на своего брата, чтобы убѣдиться, что настала минута, которой она такъ давно боялась.
   -- Извините меня, сказалъ баронъ, слегка кивнувши головой всѣмъ тремъ,-- проходя по сосѣдней комнатѣ, я услыхалъ, что Вальтеръ читаетъ и не могъ отказать себѣ въ удовольствіи послушать немного, потому что мнѣ тотчасъ пришло на умъ, что дѣло идетъ о новой книгѣ нашего друга. На сколько я могу судить, милый Вальтеръ, вы создали вещь, замѣчательную въ художественномъ отношеніи, вещь пламенную, сильную, живую; и если свѣтъ вамъ будетъ благодаренъ, то мы, стоящіе во всѣхъ отношеніяхъ гораздо ближе къ вамъ, имѣемъ гораздо больше основанія радоваться вашему успѣху.
   Баронъ произнесъ эти слова не тѣмъ веселымъ тономъ, которымъ онъ обыкновенію говорилъ въ обществѣ; онъ говорилъ съ какою-то обдуманною размѣренностью человѣка, желающаго сказать что-то рѣшительное и потому строго слѣдящаго за тѣмъ, чтобы не сказать чего нибудь лишняго и не оставить чего ни будь не договореннымъ.
   -- Я съ своей стороны отъ души радуюсь этому успѣху, продолжалъ онъ,-- и моя радость была бы лишена всякой примѣси, еслибъ у меня не являлось одно сомнѣніе, которое вы позволите вамъ высказать, милый Вальтеръ. Вы, Вальтеръ,-- человѣкъ серьезный, какъ и вашъ отецъ и, кажется, всѣ Гутманы вообще. Вы и жизнь принимаете серьезно и искуство тоже, вы вносите свой идеализмъ въ жизнь и наполняете образы, созданные вашею фантазіей, кровью дѣйствительности. Это упрочиваетъ за вами успѣхъ писателя, но именно благодаря этому вы подвергаетесь опасности, несуществующей для натуръ болѣе поверхностныхъ,-- опасности смѣшивать, даже перепутывать искуство съ дѣйствительностью. Согласитесь, что изъ такого смѣшенія не выйдетъ ничего потнаго,-- извините мое рѣзкое выраженіе -- выйдетъ только чепуха. Впрочемъ, я ни минуты не сомнѣваюсь, милый Вальтеръ, что вы на столько разсудительны, что съумѣете уклониться отъ угрожающей вамъ опасности; да и романъ вашъ, если я не ошибаюсь, служитъ доказательствомъ этого. Насколько я могу судить потому, что слышалъ, вы пытаетесь изобразить судьбу человѣка, который постоянно смѣшиваетъ границы поэтической и реальной жизни. Занимая скромное, но почтенное положеніе въ свѣтѣ, вашъ герой низкаго происхожденія любитъ женщину, которая родилась и вращается въ высшихъ сферахъ общества. Ему и въ голову не приходитъ спрашивать себя: придется ли ему бороться съ препятствіями, отстранять преграды, коснуться даже самыхъ основаній, ни которыхъ построено все общественное зданіе. Своею наивной вѣтренностью онъ ставитъ себя въ невыносимое положеніе, отравляетъ жизнь той женщины, которую будтобы любитъ, словомъ все приводитъ въ смятеніе. Этимъ заканчивается вашъ первый томъ. Я желаю, милый Вальтеръ, чтобы во второмъ томѣ вы заставили своего героя опомниться, чтобы вы довели его до сознанія той страшной ошибки, которую дѣлаетъ человѣкъ, принимающій свои личныя стремленія и желанія за законъ общества; я желалъ бы этого для васъ, милый Вальтеръ, а также для себя, даже для насъ -- и надѣюсь, что вы такъ и сдѣлаете. Вашъ герой до нѣкоторой степени похожъ на васъ, милый Вальтеръ. Мнѣ было бы очень жаль, еслибъ вы исказили это сходство, еслибъ вы заставили своого героя упрямо отстаивать такое положеніе, въ которомъ я ни за что не хотѣлъ бы видѣть васъ въ дѣйствительности.
   Баронъ сохранилъ до конца свой сдержанный тонъ, но нѣкоторое дрожаніе и усиленіе голоса обнаруживало, какихъ усилій ему стоило это спокойствіе. Казалось, онъ не былъ въ состояніи сдерживаться дольше, потому что, договоривши послѣднія слова, онъ быстро повернулся и вышелъ изъ комнаты, никому не покланявшись. Шарлота встала, она хотѣла что-то сказать, но не находила словъ, голосъ измѣнилъ ей. Она обратилась къ Вальтеру молча, съ умоляющимъ жестомъ и поспѣшила за барономъ, который запиралъ наружную дверь сосѣдней комнаты.
   Вальтеръ и Амелія остались одни. Амелія была очень блѣдна я дрожала всѣмъ тѣломъ. Она хорошенько не знала, что случилось, она едва слышала слова отца; по его тонъ, страшная, мертвенная блѣдность, покрывавшая лицо Вальтера, и смѣнившаяся вдругъ яркою краской, жестъ тетки, когда она пошла за отцомъ,-- все это наполнило ея душу предчувствіемъ страшнаго несчастья, которое вдругъ обрушилось на нее, на Вальтера, на нихъ всѣхъ. Она не сводила глазъ съ Вальтера, который медленно заходилъ взадъ и впередъ по комнатѣ и наконецъ, подойдя къ ней и подавая ей руку, проговорилъ голосомъ, съ трудомъ вырвавшимся изъ его измученной груди: "Прощайте, Амелія!"
   Вальтеръ хотѣлъ ее покинуть, покинуть ее въ этой тревогѣ, въ этомъ томленіи! Мысли путались въ ея головѣ.-- Вы хотите идти, Вальтеръ, опросила она едва слышно.
   -- Могу ли л, смѣю ли я оставаться? отвѣчалъ Вальтеръ. Развѣ вы не слыхали? Амелія, милая, дорогая Амелія!
   Амелія не коснулась протянутой руки Вальтера. Она закрыла лицо обѣими руками, потомъ рванулась къ нему и упала къ нему на грудь. Вальтеръ держалъ въ своихъ объятіяхъ милую дѣвушку, гладилъ дрожащими руками ея мягкіе волосы, шепталъ ея имя самымъ нѣжнымъ, самымъ любовнымъ голосомъ. "А ты все-таки моя, все-таки, ты моя!"
   Амелія откинула голову, она посмотрѣла на милаго и улыбнулась ему сквозь слезы, губы ихъ слились въ первомъ поцѣлуѣ любви и счастья.
   Шелестъ платья заставилъ ихъ встрепенуться. Передъ ними стояла Шарлотта. Она была все еще очень блѣдна, но улыбка играла на ея тонкихъ губахъ и свѣтилась въ ея влажныхъ глазахъ.
   -- Дѣти, милыя, дорогія мои дѣти, сказала она кротко. Амелія рыдала прильнувши къ ея груди, Вальтеръ цѣловалъ ея руки.
   Шарлотта нѣжно освободилась изъ объятіи Амеліи и заставила сѣсть дрожавшую дѣвушку. Когда Амелія снова подняла глаза, Вальтеръ выходилъ изъ комнаты и все глядѣлъ на нее до послѣдней минуты.
   -- Вальтеръ, тоскливо вскричала дѣвушка и бросилась впередъ, но тетка нѣжно остановила ее.
   -- Онъ уходитъ, ему надо уйти, милое, дорогое мое дитя,-- только не навсегда.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, не навсегда, не навсегда! вскричала Амелія, и, прижавшись къ любящему сердцу, залилась горькими, горячими слезами.
   

ГЛАВА ВОСЬМАЯ.

   Не минутный капризъ побудилъ Сильвію вдругъ принять приглашеніе Эммы.-- приглашеніе, на которое и она и Амелія отвѣчали утромъ отказомъ -- и отправиться къ ней послѣ обѣда. Въ этотъ же день, когда она выходила изъ своей комнаты въ гостиную, ей встрѣтился Лео, уходившій отъ барона. Онъ сказалъ ей, что долженъ повидаться вечеромъ у фонъ-Зонненштейна съ нѣкоторыми политиками и что Эмма просила ихъ, но окончаніи переговоровъ, придти нить чай въ гостиную. "Такъ мы тамъ увидимся," отвѣчала Сильвія, и быстро прошла мимо него въ корридоръ.
   Сильвія застала Эмму одну. Эмма вышла къ ней на встрѣчу, шелестя своимъ прекраснымъ бѣлымъ платьемъ; ея густые, черные волосы были фантастически убраны и завиты и богатыя украшенія ярко блестѣли при свѣтѣ канделябръ. Она обняла Сильвію; какъ это было мило съ ея стороны, что она все-таки пришла; одна изъ шести приглашенныхъ дамъ, которыя всѣ прислали отказъ въ теченіи дня. "Люди уже не чувствуютъ потребности въ истинной дружбѣ," воскликнула она полузакрывши глаза и бросивъ украдкой взглядъ въ уголъ комнаты; "только такіе серьезные люди, какъ мы съ вами, еще болѣзненно, чувствуютъ свое уединеніе среди этой житейской суеты."
   Въ теченіе того получаса, который Эмма была принуждена провести одна въ своихъ роскошныхъ комнатахъ, жалѣя о томъ, что некому будетъ полюбоваться ея новымъ платьемъ, она стала очень сантиментальна, а съ Сильвіей, но ея мнѣнію, нельзя было говорить о разныхъ будничныхъ происшествіяхъ. Потому она отъ души старалась вести разговоръ о такихъ предметахъ, въ которыхъ ничего не смыслила, этотъ разговоръ казался ей весьма значительнымъ, хотя Сильвія считала его пустымъ и даже просто глупымъ. Но Сильвія рѣшилась не выходить сегодня изъ себя отъ пошлостей Эммы, и Эмма была въ восторгѣ видя, что ей почти ни въ чемъ не противорѣчатъ; она всегда думала, что во всемъ найдетъ сочувствіе со стороны Сильвіи, но вѣдь среди общественной суеты нельзя узнать хорошенько ни себя, ни своихъ ближнихъ; одиночество, особенно самое привлекательное одиночество -- одиночество вдвоемъ,-- вотъ та атмосфера, въ которой могутъ распуститься нѣжные цвѣты -- любовь и дружба.
   -- По удивляйтесь, милая, заговорила Эмма, что и сегодня совсѣмъ не такая, какъ всегда. Я не такая кажусь; мнѣ часто приходится ребячиться и напускать на себя излишнюю игривость только для того, чтобы не открывать свою взволнованную душу передъ взорами непосвященной толпы. Къ тому же я охотно сознаюсь вамъ, что за послѣднее время короткость съ вашимъ замѣчательнымъ братомъ открыла мнѣ многія тайны жизни, мимо которыхъ я прежде проходила, не обращая на нихъ вниманія.
   Имя Лео было произнесено въ первый разъ въ продолженіи этого страннаго разговора. Сильвія быстро вскинула свои большіе глаза, которые снова опустились, блеснувъ мрачнымъ взглядомъ; но Эмма не замѣтила этого и продолжала не прерываясь:
   -- Я не знаю, милая, въ какихъ вы отношеніяхъ съ вашимъ братомъ; вѣроятно, между нами нѣтъ никакихъ отношеній, потому что я не помню, чтобы вы когда нибудь упоминали о немъ, а онъ объ васъ; но впрочемъ таковъ ужь свѣтъ: что близко -- того не цѣнятъ; мы только умѣемъ узнавать и цѣнить то, что намъ чужое. А что это за человѣкъ! Какъ онъ не похожъ ничѣмъ на другихъ нашихъ молодыхъ людей. Признаюсь, онъ для меня феноменъ, который, проходя по темному небу, заставляетъ тускнѣть всѣ прочія звѣзды!
   Эмма напала на тему, которая давала ей неистощимый сюжетъ для разговора; восхваляя, по своему обыкновенію преувеличенно, блестящія качества Лео, она очень явственно давала чувствовать, что приписываетъ себѣ въ значительной степени то, что Лео принимали съ уваженіемъ въ обществѣ и въ кругу ея отца въ особенности; она давала понять, что обратила вниманіе общества на такое замѣчательное явленіе и, съ своей стороны, подала примѣръ того, что нельзя мѣрить необыкновенное на общій, дюжинный аршинъ.
   -- Какое дѣло до условныхъ формъ, восклицала она,-- разъ какъ сердце поняло сердце, разъ какъ умъ постигъ умъ? Я осторожна въ выборѣ друзей и надо долго добиваться моей откровенности прежде, чѣмъ я дамъ ее; но въ этомъ случаѣ такая сдержанность была бы ребячествомъ. И такимъ образомъ въ самое короткое время между мною и имъ завязались отношеніи, которыя бы и назвала братскими, если бы свѣтъ былъ менѣе склоненъ чернить блестящее и лучезарное и топтать въ грязь возвышенное.-- Что съ вами, милочка?
   Сильвія вдругъ встала и, сдѣлавши нѣсколько быстрыхъ шаговъ, остановилась, отвернувши лицо отъ Эммы. Эмма поспѣшила за ней и ей пришлось повторить свой вопросъ, на который Сильвія наконецъ отвѣчала глухимъ голосомъ, что ей слишкомъ жарко въ комнатѣ, что отъ духоты кровь бросилась ей въ голову, но что это конечно скоро пройдетъ. Эмма любезно достала всевозможныя стклянки съ спиртами и стала спрыскивать ими Сильвію; она говорила при этомъ, что сама страдаетъ такими же припадками и что ей пріятно видѣть, что ея пріятельница -- потому что только съ сегодняшняго вечера она можетъ считать Сильвію пріятельницею -- даже по своему сложенію, даже по сокровенной жизни нервовъ до такой степени похожа на нее. Сильвія просила не безпокоиться о ней больше, потому что все уже прошло. Пока Эмма все еще разбирала свои сткляночки, лакей доложилъ о приходѣ мужчинъ.
   Они вошли, смѣясь и болтая, и раскланялись съ дамами. Банкиръ представилъ Сильвіи обоихъ мужчинъ, которыхъ она еще не знала,-- одного высшаго сановника и землевладѣльца,-- членовъ палаты, пользовавшихся большимъ уваженіемъ либеральной партіи; д-ръ Паулусъ, какъ ему извѣстно, е я старинный знакомый, Лео -- еще болѣе старинный, хотя онъ и самый младшій изъ членовъ общества -- такъ какъ дамы, разумѣется, составляютъ исключеніе здѣсь, какъ и вездѣ.
   Фонъ-Зонненштейнъ былъ особенно шутливъ, а благодаря этому и всѣ другіе были очень сообщительны и веселы; но проницательный взглядъ могъ бы замѣтить подъ этою сообщительною и веселою внѣшностью нѣкоторую возбужденность, даже нѣкоторую озлобленность. Изъ шумной конференціи, которая, по всей вѣроятности, происходила не за долго передъ тѣмъ, одинъ только д-ръ Паулусъ вынесъ и на этотъ разъ свое душевное равнодушіе, рѣдко оставлявшее его. Онъ подсѣлъ къ Сильвіи, съ которою онъ всегда охотно разговаривалъ, и спросилъ ее о ея братѣ, читала ли она его новое сочиненіе, уже напечатанное, какъ онъ слышалъ. "Я ожидаю этой книги съ особеннымъ нетерпѣніемъ и, продолжалъ онъ, получивши отъ Сильвіи отрицательный отвѣтъ.-- "Если я не ошибалось, она будетъ имѣть рѣшительное вліяніе на послѣдующую судьбу Вальтера; я думаю это не потому только, что онъ на этотъ разъ открыто бросаетъ перчатку партіи обскурантовъ, которая не колеблясь подниметъ ее по своему, а потому что теперь, когда Вальтеръ принужденъ прекрасно обработать великую тему, теперь выяснится, точно ли онъ вдохновенный поэтъ или нѣтъ. Для меня онъ будетъ не хуже, если онъ окажется не такимъ, потому что на всякомъ поприщѣ онъ окажется хорошимъ человѣкомъ; поэтому я уже давно старался приготовить его къ мысли, что, быть можетъ, ему придется приложить свои силы къ другой отрасли дѣятельности."
   Сильвія слушала разсѣянно. Докторъ замѣтилъ это и, слѣдя за направленіемъ ея взгляда, сказалъ:
   -- Вы имѣете большое вліяніе на вашего двоюроднаго брата, мадмуазель Сильвія?
   -- Нѣтъ -- а что? спросила Сильвія, быстро обращая глаза на доктора.
   -- Потому что, продолжалъ докторъ, я очень желалъ бы знать хорошаго, умнаго человѣка, который имѣлъ бы нѣкоторое, вѣрнѣе очень сильное вліяніе на Лео. Я знаю, что отъ Вальтера онъ все больше и больше удалялся, а Вальтеръ именно былъ бы пригоденъ для этой цѣли, еслибы для этой цѣли нуженъ быль именно мужчина. Быть можетъ, на это способна только женщина, и мнѣ сейчасъ пришло только въ голову, что этою женщиною могли бы быть вы.
   -- Но въ чемъ дѣло, господинъ докторъ? спросила Сильвія,-- и ея голосъ и выраженіе лица обнаружили ея глубокое внутреннее волненіе.
   -- Дѣло въ томъ, чтобы спасти крупную силу отъ крупнаго заблужденія, быть можетъ, отъ гибели. Мысль, что можно плыть противъ теченія времени, что можно направить, запрудить, отвести назадъ этотъ бурный потокъ, согласитесь, что такая мысль есть самое жалкое, самое гибельное заблужденіе, въ которое только можетъ впасть политикъ. Я не говорю, что вашъ двоюродный братъ уже стоитъ на этой точкѣ потому, что дойди онъ уже до этого, ему никто не могъ бы помочь,-- я только нахожу, что онъ идетъ по такому направленію, которое доводитъ до этой точки. Онъ думаетъ пока -- и, конечно, это уже довольно дурно,-- что человѣкъ одинъ, самъ по себѣ, можетъ быть цѣлою партіей, или, говоря другими словами, что одинъ человѣкъ въ состояніи соединить въ себѣ всю сумму силъ, убѣжденій, познаній, которыя обыкновенно встрѣчаются у значительнаго числа хорошихъ вождей партіи, и то только съ трудомъ, въ несовершенномъ видѣ, такъ что они должны пополнять другъ друга. Понятно само собою, насколько подобная мечта можетъ сдѣлаться гибельною. Никто не знаетъ себѣ цѣны. Если подчасъ намъ и кажется въ чаду безмѣрнаго, абсолютнаго самообольщенія, что мы въ состоянія передвинуть горы, то эта самонадѣянность разбивается о незыблемую силу событій; и человѣкъ, не безъ основанія отчаивающійся въ своихъ силахъ, мечется тогда на право и на лѣво и хватается за все, что можетъ хоть до нѣкоторой степени пособить его безсилію.
   Докторъ пріостановился, замѣтивъ безпокойное, быть можетъ, нетерпѣливое движеніе Сильвіи, и сказалъ: "Не знаю, слушали ли вы меня?"
   -- Да, все-таки, отвѣчала Сильвія,-- я слушала васъ; я думаю только, что великихъ людей нельзя мѣрять на дюжинный аршинъ.
   -- Великихъ людей, великихъ людей, засмѣялся д-ръ Паулусъ.-- Да кто великъ-то? Тотъ изъ насъ великъ, кто додумался до идеи солидарности человѣческихъ интересовъ, кто преслѣдуетъ эту идею во всѣхъ ея видоизмѣненіяхъ, до послѣднихъ ея предѣловъ, тотъ, чья дѣятельность вся превращается вслѣдствіе этого въ осуществленіе этой идеи. Эта великость, стало быть, вовсе не та, къ которой, если я не ошибаюсь, стремится вашъ двоюродный братъ.
   -- Извините, господинъ докторъ,-- но вы, какъ я знаю, уже давно стоите съ нимъ въ тѣсныхъ отношеніяхъ,-- такъ почему же вы не высказываете всего этого сами?
   -- Неужели вы думаете, что я обратился бы съ такою просьбой къ третьему лицу, еслибъ я, съ своей стороны, но перепробовалъ нее, что въ моей власти, и еслибъ все не оказалось напраснымъ?-- возразилъ докторъ съ кроткимъ упрекомъ.
   Сильвія быстро встала: "Я сдѣлаю все, что могу," и пошла къ остальному обществу, которое сидѣло у камина.
   Докторъ Паулусъ медленно пошелъ вслѣдъ за нею.
   Разговоръ сталъ общимъ; говорили о театрѣ, о новыхъ книгахъ, о трудности, съ которою даже хорошія сочиненія пробиваютъ себѣ дорогу въ Германіи, говорили о причинахъ этого явленія и о томъ, что оно особенно поражаетъ въ странѣ, прославляемой за свое высокое образованіе. Говорили подробно, съ толкомъ, знаніемъ дѣла о выгодахъ и невыгодахъ, происходящихъ для нѣмца отъ того, что у него нѣсколько столицъ, а не одна, и о томъ, какъ дѣйствуетъ эта децентрализація на его политическое развитіе. Общее мнѣніе было таково, что какъ въ предыдущія эпохи политическое раздробленіе не способствовало успѣхамъ нѣмецкой литературы,-- въ настоящее время это правда только въ очень ограниченномъ смыслѣ. Лео и этого не хотѣлъ допустить.
   -- Я не люблю того различія, сказалъ онъ, -- которое Гете дѣлаетъ между талантомъ и характеромъ. Если характеръ можетъ сложиться только въ водоворотѣ жизни, то это же самое относится и къ таланту. Талантъ, развившійся въ тиши, навѣрное окажется тепличнымъ растеніемъ, котораго цвѣты скоро поблекнутъ на суровомъ воздухѣ дѣйствительности. Да и существуетъ ли талантъ безъ характера? Я утверждаю, что нѣтъ. Человѣкъ безъ характера не можетъ не только правильно поступать, но и правильно думать. Его безхарактерность станетъ у него ноперегъ дороги въ его тончайшихъ умозаключеніяхъ и повернетъ на ложную дорогу его, до тѣхъ поръ правильный, ходъ мыслей?
   -- Я тѣмъ болѣе убѣжденъ въ этомъ, сказалъ докторъ Паулусъ,-- что этотъ опытъ, который всякому легко почерпнуть изъ вседневной жизни и который подтверждается слишкомъ часто въ нашей прекрасной литературѣ, въ то же время блистательно оправдывается высшею философіей. Единое и все мысль и пространство, идеальное и реальное бытіе -- это не болѣе, какъ различные способы пониманія недѣлимой, неизмѣнной субстанціи.
   Говоря это, докторъ обращался къ Лео съ выраженіемъ, въ которомъ слышалось искреннее, сердечное желаніе найти путь ко взаимному соглашенію, но Лео, повидимому, ничего не замѣчалъ или не хотѣлъ замѣчать и продолжалъ тѣмъ же тономъ рѣзкой холодности, которая и до сихъ поръ сказывалась въ его словахъ.
   -- За границею насъ называютъ народомъ мыслителей; я нахожу, что намъ слѣдовало бы подумать прежде, чѣмъ принимать такой двусмысленный комплиментъ. Если мысль и дѣйствія дѣйствительно тождественны, въ высшемъ своемъ значеніи, какъ сейчасъ утверждали, то мы или вовсе не думаемъ, или же наши мысли мрачныя, сбивчивыя бредни черезъ мѣру возбуждаемого и истощеннаго мозга. Потому что вѣдь мы дошли до того, что прямо-таки отрицаемъ то тождество, которое присуще всѣмъ трезвымъ народамъ, даже всѣмъ трезвымъ личностямъ, и которое они приводятъ въ дѣйствіе безъ долгихъ размышленій, вѣдь мы дошли до того, что у насъ ежедневно на всѣ лады ставится вопросъ: зачѣмъ намъ протягивать руку за плодами? созрѣютъ когда-нибудь -- сами упадутъ къ намъ на колѣни. И въ отвѣтъ на такія аксіомы, въ которыхъ сказывается ни болѣе, ни менѣе, какъ наше полнѣйшее, позорнѣйшее банкротство относительно всякой энергіи, всякой иниціативы, въ отвѣтъ на такіе аргументы, которые явно и нагло противорѣчатъ и ученіямъ философіи, и примѣрамъ исторіи, и даже простому человѣческому здравому смыслу,-- изъ рядовъ избранниковъ націи, хранителей ея умственнаго и матеріальнаго капитала раздаются клики: Да и Аминь! И эти восклицанія будутъ раздаваться до тѣхъ поръ, пока геній народа снова не пробудитъ человѣка, который взглянулъ бы нѣсколько иначе на отношенія между правомъ и силою и создалъ бы изъ этого скопища пустоголовыхъ мечтателей народъ активныхъ людей.
   Пока Лео говорилъ, Сильвія невольно слѣдила, за выраженіемъ лицъ слушателей и отъ нея не могло скрыться, что между словами Лео и тѣмъ, что было говорено на совѣщаніи, должна была существовать тѣсная связь. Слушатели съ замѣшательствомъ переглядывались и даже на лицо доктора Паулуса налегла какая-то тѣнь. Сильвія быстро сообразила все, нашлась и сказала:
   -- Изъ области литературы ты перевелъ разговоръ въ область политики, то есть въ такую область, куда мы, дамы, не можемъ слѣдовать за вами, господа. Не лучше ли вернуться къ нашей прежней темѣ, тѣмъ болѣе, что она еще далеко не исчерпана.
   Докторъ Паулусъ тотчасъ вставилъ шутку, но доброе согласіе не возстановлялось, хотя Эмма, которой стало не по себѣ во время серьезнаго разговора, пустила въ ходъ всѣ свои общественные таланты. Одинъ изъ гостей вспомнилъ, что его ждутъ сегодня вечеромъ еще на совѣщаніе, другой,-- что ему надо окончить отчетъ комиссіи къ завтрашнему засѣданію. Сильвія нашла, что уже очень поздно, и захотѣла отправиться домой, хотя карета, которую баронъ долженъ былъ прислать за нею, еще не пріѣзжала: она предпочла пройтись пѣшкомъ. Лео предложилъ проводить ее и она согласилась. Эмма обнаружила удивленіе, увидѣвъ, что ея общество такъ внезапно разсыпалось. При прощаніи она, обняла Сильвію и назвала Лео злымъ, потому что она была убѣждена, что, благодаря своему разговорному таланту, онъ могъ бы, еслибъ захотѣлъ, удержать общество. Лео какъ будто не слыхалъ комплимента, по крайней мѣрѣ, онъ ничего не отвѣчалъ. Сильвія нахмурилась. Вслѣдъ за тѣмъ они вышли изъ дома банкира.
   

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

   Стояла тихая, звѣздная зимняя ночь; тамъ, гдѣ еще лежалъ снѣгъ, выпавшій нѣсколько дней назадъ, онъ крѣпко осѣлся; пѣшеходы бодро проходили по тротуарамъ. Впрочемъ этотъ кварталъ былъ не изъ многолюдныхъ. Только изрѣдка быстро проѣзжалъ экипажъ, запряженный двумя горячими лошадьми и освѣщалъ своими фонарями громадные дома по обѣ стороны улицы.
   Лео подалъ Сильвіи руку, когда они вышли илъ дома банкира; она приняла ее, хотя обыкновенно предпочитала ходить одна. Непривычное положеніе, зависимость отъ другого, съ движеніями котораго она должна была сообразовать свои -- все это стѣсняло ее, тѣмъ болѣе, что Лео не говорилъ ни слова. Она сама не знала о чемъ ей заговорить, да и заговорить ли?
   А между тѣмъ она ужъ давнымъ давно выжидала случая поговорить cъ своимъ двоюроднымъ братомъ наединѣ и отъ души желала этого случая, она даже приняла приглашеніе Эммы съ тою смутной надеждой, что на этотъ разъ представится такой случай; ей надо было обо многомъ распросить его, обо многомъ сообщить ему -- а теперь языкъ ея былъ словно связанъ и сердце ея сильно билось подъ впечатлѣніемъ того усилія, которое она дѣлала, чтобы сбросить съ себя тяготѣвшій надъ нею гнетъ. Наконецъ она рѣшилась произнести: "Почему ты въ послѣднее время такъ рѣдко бывалъ у насъ?"
   -- Я былъ очень занятъ, отвѣчалъ Лео.
   -- Да вѣдь ты же успѣвалъ бывать у барона?
   -- Я бывалъ и у него только по дѣлу, возразилъ Лео и потомъ снова задумался.
   Это, вѣроятно, были невеселыя мысли. Идя рядомъ съ нимъ, Сильвія слышала его быстрое, злобное дыханіе; она робко заглянула ему въ глаза и увидала, что его лицо было очень мрачно и взоръ его пристально устремленъ на землю. Раза два онъ бормоталъ сквозь стиснутые зубы какія-то непонятныя слова.
   Почему онъ не говорилъ съ нею? Почему онъ ей не сообщалъ того, что такъ сильно волновало ея душу? Развѣ она не стоитъ его довѣрія? Развѣ она не въ состояніи понять его мысли, его планы? Развѣ она неспособна отнестись съ участіемъ къ его разочарованіямъ, къ его страданіямъ? Да впрочемъ развѣ онъ знаетъ ее? Развѣ онъ знаетъ, что она не забыла ни одного изъ тѣхъ словъ, которыя онъ говорилъ ей въ тотъ первый вечеръ, что эти слова были для нея только откровеніемъ, откровеніемъ жизни, къ которой она рвалась уже много лѣтъ, о которой она мечтала, жизни въ полномъ и всеобъемлющемъ значеніи этого слова,-- такой жизни, которая,-- ведетъ ли она человѣка къ счастью или къ несчастью -- все-таки высоко поднимаетъ его своими могучими волнами надъ болотистыми низменностями, томящими свободныя, великія души? Развѣ онъ зналъ, что она съ напряженнымъ вниманіемъ слѣдила за каждымъ новымъ шагомъ на его поприщѣ, что она съ торжествомъ встрѣчала каждый его успѣхъ, что она вѣрила въ него, въ его несокрушимыя силы, въ величіе его ума, безукоризненность его намѣреній, что она вѣрила въ него, быть можетъ, гораздо сильнѣе, чѣмъ онъ самъ въ себя, и что, разумѣется, вѣра ея была въ тысячу разъ искреннѣе вѣры тѣхъ людей, подобныхъ Эммѣ Зонненштейнъ, которая хвастала тѣмъ, что способствовала его успѣхамъ, что связана съ нимъ братскими отношеніями? Неужели это правда? Неужели онъ, умный, знающій людей человѣкъ, можетъ быть настолько слѣпъ?-- Неужели Эмма въ самомъ дѣлѣ твой другъ, Лео?
   -- Кто тебѣ это сказалъ? спросилъ Лео.
   -- Она сама.
   Лео горько усмѣхнулся.
   Ужь лучше было бы довѣрить свою тайну болтливому тростнику; но зачѣмъ ты меня спрашиваешь объ этомъ?
   -- Чтобы предостеречь тебя въ крайнемъ случаѣ. Я думаю, что ты великодушенъ, какъ и всякой сильный человѣка., и что поэтому ты склоненъ ставить ничтожныхъ людей, которые навязываются къ тебѣ, выше, чѣмъ они заслуживаютъ. Я очень рада, что ты не удостоилъ ее своего довѣрія. Но если этого нѣтъ, зачѣмъ же ты такъ часто бываешь съ нею, съ ея отцомъ, со всѣми этими людьми, которые повидимому далеко не дружески расположены къ тебѣ?
   -- Они мнѣ нужны, или, лучше сказать, я думалъ, что они могутъ быть мнѣ нужны, Да, Сильвія, ты нрава, вѣрить этимъ людямъ -- безуміе; послѣдняя искра священнаго огня уже давно погасла въ нихъ. Развѣ зола можетъ горѣть? Ахъ, все время, пока я здѣсь, я только и дѣлалъ, что возился въ золѣ и я чувствую на языкѣ ея вкусъ -- ея горькій вкусъ.
   -- А съ какими великими надеждами ты пріѣхалъ сюда, какъ ты вѣрилъ въ нашъ народъ, о которомъ ты говорилъ мнѣ въ первый вечеръ, что онъ одинъ призванъ къ свободѣ, потому что онъ одинъ изъ всѣхъ народовъ умѣетъ мыслить!
   -- Относительно народа это вѣрно; но тѣ люди, которымъ и только-что говорилъ,-- они не умѣютъ мыслить.-- Сокровища нашего образованія, скрытыя въ произведеніяхъ нашихъ великихъ поэтовъ и мыслителей, слишкомъ зрѣлы, слишкомъ полновѣсны, и такія руки не осилятъ поднять ихъ. Они не смогли размѣнять эти сокровища на настоящую монету, они размѣняли ихъ на фальшивую монету и такимъ образомъ отняли у бѣднаго, обманутаго народа его богатое наслѣдство. Есть ли въ этихъ жалкихъ эпигонахъ хоть слѣдъ того величія, той высоты, которыми отличались наши умственные предки? Есть ли въ нихъ хоть частица всеобъемлющаго космополитизма Гете, идеальнаго пафоса Шиллера, задорнаго мужества Лессинга, протестантскаго упорства Канта? Я одинъ изъ послѣднихъ рѣшился бы упрекнуть ихъ въ томъ, что они не поэты и не философы! Наше время не требуетъ поэтовъ и философовъ! Но оно требуетъ политиковъ, государственныхъ людей, которые въ этой области были бы тѣмъ же, чѣмъ были тѣ въ чисто-умственныхъ сферахъ, и, правду сказать, отъ этихъ людей мы еще должны ожидать первой идеи, которая узаконила бы въ томъ великомъ смыслъ ихъ политическую и государственную миссію, Нѣтъ, еслибъ мы послѣдовали за ними -- всѣ пріобрѣтенія нашею образованія погибли бы самымъ постыднымъ образомъ, мы стали бы ниже всѣхъ образованныхъ народовъ.
   Говоря это, Лео пошелъ быстрѣе; опираясь на его руку, Сильвія дрожала отъ внутренняго волненія, глаза ея были полны слезами блаженства и грусти. Стало быть, идеалъ ея мечтаній существуетъ въ жизни. Есть же человѣкъ, котораго не связываетъ пошлость, у котораго на умѣ самые широкіе планы, и который также занятъ ими, какъ другіе бываютъ заняты будничными интересами,-- и этотъ человѣкъ такъ близокъ ей, она можетъ видѣть, слышать его, можетъ любоваться имъ, жить съ нимъ одною умственною жизнью. "Но сможетъ ли онъ довести до конца то, что онъ началъ? Не сломитъ ли его непосильная тяжесть? "
   -- Лео,-- они говорятъ -- ты замышляешь невозможное, неисполнимое; они говорятъ -- ты возстаешь противъ духа времени и принужденъ по этому прибѣгать къ дурнымъ средствамъ.
   -- Они говоритъ это?
   Лео шелъ нѣсколько времени молча; потомъ онъ началъ тихимъ голосомъ.
   -- Я не спрашиваю, Сильвія, кто тебѣ говорилъ это; я знаю, какъ эти пустомели думаютъ обо мнѣ, но я бы не желалъ, чтобы ты невѣрно понимала мои стремленія; а какъ же ты можешь вѣрно понимать ихъ, когда ты такъ мало знаешь меня, когда тебѣ такъ чужды вопросы, о которыхъ идетъ рѣчь!
   -- Быть можетъ, они мнѣ не такъ чужды, какъ ты думаешь, съ жаромъ перебила его Сильвія,-- я... она запнулась и продолжала съ нѣкоторымъ смущеніемъ -- я читала твои статьи, которыя ты давалъ барону, и кромѣ того мнѣ удалось прочесть нѣсколько книгъ по тѣмъ же вопросамъ. Кромѣ того въ эту зиму я усердно слѣдила за газетами.
   -- Въ самомъ дѣлѣ, замѣтилъ Лео, кто подумалъ бы, что изъ романтической дѣвушки можетъ развиться политикъ? Но, разумѣется, серьезный умъ долженъ обратиться рано или поздно къ высшимъ вопросамъ, которые могутъ представиться человѣку; -- а кто разъ заглянулъ въ загадочное лицо сфинкса, того приковываетъ какое-то обаяніе, онъ долженъ идти далѣе по опасному пути, долженъ подниматься выше и выше, какъ бы вороны и галки ни каркали вокругъ него, какъ бы грозно ни раскрывалась пропасть подъ его ногами.
   Они остановились и посмотрѣли на старое великолѣпное зданіе. Изъ подъ огромныхъ подъѣздовъ свѣтились огни, освѣщавшіе просторные дворы; въ верхнихъ этажахъ гамъ и сямъ виднѣлось нѣсколько освѣщенныхъ оконъ; остальная часть громаднаго зданія стояла мрачная.
   Знаешь, Сильвія, мы уже разъ встрѣтились, онъ и я. Встрѣча была не любезная, и, если я не ошибаюсь, въ этомъ ты была невиновата. Эта дѣтская сцена была довольно странна, да довольно странно и то, что тамъ на верху, быть можетъ, въ тѣхъ освѣщенныхъ окнахъ, живетъ наша родственница, которой мы не знаемъ, которая была съ самаго дѣтства его заботливою наставницею и, какъ я слышалъ, до сихъ поръ пользуется его особеннымъ вниманіемъ и милостивымъ расположеніемъ. Ты никогда не видала ее, эту нашу тетку, Сильвія?
   -- Нѣтъ, никогда.
   -- Что еслибъ мы взошли на верхъ по широкимъ лѣстницамъ и приказали бы доложить о себѣ почтенной дамѣ? Она вѣрно поразсказала бы вамъ много удивительнаго. Какъ ты думаешь, Сильвія?
   Сильвія вздрогнула.
   Они быстрѣе пошли дальше и скоро пришли въ ту улицу, гдѣ былъ домъ барона. Когда они подошли къ двери и Лео дернулъ звонокъ -- женская фигура, слѣдовавшая за ними на нѣкоторомъ разстояніи отъ самого дома банкира, проскользнула близко мимо нихъ. Лицо ея было закрыто темнымъ вуалемъ, но она съ своей стороны легко могла разглядѣть лица Лео и Сильвіи, потому что на нихъ упалъ свѣтъ фонаря.
   -- Видѣлъ ты черную, закутанную фигуру? спросила Сильвія.
   -- Нѣтъ, отвѣчалъ Лео.
   Швейцаръ отворилъ дверь. Они подали другъ другу руки.
   -- Какая у тебя горячая рука, точно ты въ лихорадкѣ, замѣтилъ Лео.
   -- Сегодня вечеромъ я слышала, много такого, что глубоко взволновало мое сердце.
   -- Отъ этого надо тебѣ отучиться, если мы, какъ я надѣюсь и желаю, теперь все чаще и чаще будемъ бесѣдовать о подобныхъ предметахъ. Истинныя отрасти головныя, а не сердечныя страсти.
   Онъ пожалъ ей руку; Сильвія быстро поднялась по ступенькамъ, которыя вели наверхъ отъ входной двери. Потомъ она обернулась и кивнула ему еще разъ. Свѣтъ фонаря прямо упалъ на ея блѣдное лицо. Она привѣтливо улыбнулась и поклонилась. Лео подумалъ о просвѣтленной возлюбленной, которая явилась въ тюрьмѣ заключенному Эгмонту и звала его за собою изъ земныхъ оковъ въ небесное раздолье.
   

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ.

   Когда Лоо, выйдя изъ передней, очутился посреди ночной темноты, прелестная, отрадная картина все еще представлялась его воображенію. Но скоро она изгладилась, при воспоминаніи о сценахъ въ домѣ Зонненштейна. Дружескія его отношенія къ либеральной партіи оканчивались и, быть можетъ, уже совершенно окончились. Хотя и въ этотъ разъ, какъ всегда, д-ръ Паулусъ рѣшительно объявилъ себя противъ уступокъ, которыя предполагалось сдѣлать партіи принца, при всемъ томъ докторъ, не раздѣлявшій того убѣжденія, что цѣль оправдываетъ средства, также не хотѣлъ ничего и слышать о дальнѣйшемъ распространеніи письма.
   Погрузись въ такія мысли, Лео и не замѣтилъ, что завернутая фигура, прежде прошедшая мимо него, опять за нимъ слѣдовала, и на поворотѣ ближайшей улицы Лео услышалъ сзади себя шорохъ женскаго платья. Онъ обернулся. Женщина также остановилась и откинула вуаль. То была Эва.
   -- Извините, господинъ докторъ, сказала она дрожащимъ отъ усталости или отъ волненіи голосомъ.-- Я была у васъ, чтобы попросить васъ пожаловать къ моей тетушкѣ, которая внезапно захворала и довольно серьезно. Мнѣ сказали, что вы были у Зонненштейна. Я отправилась туда, но пришла въ то самое мгновеніе, когда вы выходили изъ дверей въ сопровожденіи какой-то дамы. Я не смѣла васъ безпокоить и потому рѣшилась слѣдовать за вами.
   Проѣзжалъ ночной извощикъ. Лео крикнулъ его, принудилъ Эву усѣсться и самъ помѣстился рядомъ съ нею. Дотронувшись до руки Эвы, онъ почувствовалъ, что рука эта была очень холодна и невольно вспомнилъ о той теплой ручкѣ, которую пожималъ еще такъ недавно. Онъ спросилъ Эву, что сталось съ ея тетушкой. Ужь не приключилась ли съ ней головная боль, которою она, какъ извѣстно было Лео, страдала довольно часто? Эва отвѣчала, что должно быть такъ, но что на этотъ разъ болѣзнь приняла довольно серьезный характеръ. Сама Dr а отъ страха не знала, что и дѣлать.
   -- Вы сами, по видимому, больны, милая Эва, сказалъ Лео,-- ваша рука холодна и пульсъ бьется лихорадочно. Эва ничего не отвѣчала, но позволила Лео завладѣть своею рукою, и молодому доктору почудилось, будто онъ почувствовалъ легкое рукопожатіе. Вскорѣ затѣмъ они доѣхали до дворца. Эва сама отворила дверь и повела Лео чрезъ комнату, въ которой горѣла лампа, въ спальню, гдѣ на постели стонала и плакала больная.
   Лео скоро убѣдился, что положеніе госпожи Липпертъ было далеко не похоже на прежніе болѣзненные припадки. Онъ прописалъ успокоительное питье, которое Эва хотѣла сама принести изъ ближайшей аптеки. Лео въ ожиданіи усѣлся на кровати.
   Въ просторной комнатѣ былъ разлитъ грустный полумракъ, и отдаленные предметы изчезали въ совершенной темнотѣ. Гдѣ-то, посреди глубокой тишины, тоскливо стучали столовые часы; по временамъ раздавалось слезливое оханье больной. Потомъ она начала въ безсвязныхъ словахъ бредить о свѣжихъ лугахъ, по которымъ между ивами и ольхами изливались серебряные ручейки, о тѣнистыхъ лѣсахъ, которыхъ древесныя вершины были обвѣваемы свѣжими вѣтерками. Но вдругъ больная отчаянно зарыдала, и все громче, громче. Она ни въ чемъ не была виновата; вѣдь ребенокъ былъ мертвъ; за что же съ ней такъ безжалостно обращались? Зачѣмъ ее оставили умирать одну -- одну?... За что она ни въ комъ не видѣла къ себѣ состраданіи?
   Лео прикладывалъ приготовленные имъ холодные компресы къ головѣ страдалицы. Ей, по видимому, отъ этого стало легче. Она всхлипывала все тише и тише. Вѣдь пожалѣлъ же ее какой-то ангелъ. Да, именно какой-то ангелъ, потому что люди жалѣть не умѣютъ.
   О чемъ говорила эта женщина? О какомъ умершемъ ребенкѣ она вспоминала, говоря, что за него должна была расплатиться счастьемъ цѣлой своей жизни? Фердинандъ не былъ сынъ господина Липперта. Самому Лео, познакомившемуся съ людьми и обстоятельствами въ домѣ Липпертовъ, теперь это представлялось совершенно вѣроятнымъ. Да, еслибы Фердинандъ и былъ сыномъ покойнаго министра,-- вѣдь самъ-то Фердинандъ былъ еще живъ. Не имѣла ли эта несчастная женщина и другихъ дѣтей? Но отъ кого? Въ этомъ семействѣ присутствовала какая-то тайна, проглядывавшая въ тоскливой тишинѣ комнатъ, въ коварной улыбкѣ Липперта, въ боязливомъ выраженіи глазъ несчастной женщины. Призракъ какого-то мрачнаго воспоминанія, казалось, парившій среди бѣлаго дня въ обширныхъ, низкихъ комнатахъ, теперь среди молчаливой, угрюмой ночи, по видимому, сторожилъ у изголовья больной, которая вдругъ опять залилась слезлми и начала кричать, чтобы у нея не отнимали ребенка,-- ея единственное дитя, которое она не хочетъ убивать, но лелѣять, холить, и ни на кого не взвалитъ этой обузы.
   Эва возвратилась съ лекарствомъ, Лео шепнулъ объ этомъ больной. Та успокоилась и склонила голову на бокъ, какъ бы желая соснуть. Лео просидѣлъ еще нѣсколько времени на постели, потомъ всталъ и послѣдовалъ за Эвой въ другую комнату, гдѣ сказалъ дѣвушкѣ, что теперь сдѣлать больше ничего нельзя, но что припадокъ уже уменьшается, ночь пройдетъ спокойно, а на завтра онъ опять навѣдается.
   Они стояли у стола другъ противъ друга. Эва пристально глядѣла въ лицо Лео, и казалось не слышала его словъ, потому что отвѣчала совершенно безсвязно. Лео подошелъ ближе къ дѣвушкѣ и, взявъ ее за руку, сказалъ:
   -- Вы, милая Эва, также ложитесь отдыхать, чтобы мнѣ не пришлось завтра лечить здѣсь двухъ паціентокъ.
   Эва удержала его руку въ своей и проговорила:
   -- Останьтесь на нѣсколько минутъ, еще не такъ поздно, а здѣсь -- убійственная тоска.
   Лео опять положилъ на мѣсто шляпу и усѣлся возлѣ Эвы за столъ, на которомъ лежала ея рукодѣльная работа. Эва шила очень усердно и очень много, съ тѣхъ поръ, какъ Лео замѣтилъ ей, что онъ не особенно жалуетъ женщинъ постоянно вооруженныхъ книгами, изъ которыхъ онѣ умѣютъ черпать не богъ-вѣсть какую премудрость.
   -- Вы видите, сказала она, указывая на работу,-- я нсполиліо виши желаніе, но вы должны научить меня умѣнію побывать при шитьѣ мое положеніе, по крайней мѣрѣ насколько это возможно для меня за чтеніемъ.
   -- Развѣ вамъ нужно такъ забываться? спросилъ разсѣянно Лео.
   -- И вы это спрашиваете? отозвалась Эва съ тономъ упрека,-- именно вы?
   -- Я хотѣлъ собственно спросить: развѣ это для васъ такъ трудно?-- Но, ради Бога, Эва, что съ нами? продолжалъ Лео, когда Эва начала плакать, прижимая къ своимъ глазамъ платокъ,-- что сталось съ вами? У васъ разстроены нервы, и вы бы хорошо сдѣлали, если бы легли; въ постель, любезная Эва.
   -- Оставьте меня! вскричала дѣвушка, отстраняя его руки,-- у насъ, также какъ и у другихъ, ледяное сердце! У васъ стало духа спрашивать, нужно ли мнѣ забыться, трудно ли для меня забыться! А вѣдь я вѣрила въ вашу дружбу...
   Лео старался успокоить взволнованную дѣвушку, и это напослѣдокъ ему удалось. Тихія слезы красавицы, которой роскошные волосы онъ приглаживалъ осторожной рукою, мертвая, казалось, подслушивавшая молчаливость комнаты, поздній ночной часъ -- все это по могло не произвести нѣкотораго дѣйствія даже на сердце Лео. Онъ говорилъ нѣжнѣе, мягче, чѣмъ обыкновенно. Эва осушила слезы и сказала:
   -- Я конечно должна вѣрить, что вы ко мнѣ расположены,-- я не знаю, что сталось бы со мной безъ этой вѣры. Но какъ мало вы знаете, что меня гнететъ, что, я должна выстрадать. Вы сами находите, что въ послѣднее время силы моей тетушки замѣтно ослабѣли,-- и если она умретъ, что-то меня постигнетъ? Она -- единственная женщина, къ которой я, по крайней мѣрѣ, питаю довѣріе, если только не люблю ее въ строгомъ смыслѣ слова.
   Къ дядѣ я не имѣю и не могу имѣть ни малѣйшаго довѣрія. Я и вамъ даже не могу всего разсказывать,-- а дядя мой -- нехорошій человѣкъ; онъ только передъ людьми прикидывается такимъ святошей, а когда мы одни дома, онъ совершенно не тотъ. Каждый вечеръ онъ уходитъ въ трактиръ и часто впродолженіи цѣлой ночи не является домой, а когда и возвратится, то творить ужасныя вещи и оскорбляетъ мою тетушку. О, дядюшка мой -- гадкій человѣкъ! Такъ въ комъ же я должна искать къ себѣ участія? Въ моемъ братѣ? Гдѣ онъ мой бритъ? Я бы желала даже спросить, кто такой мой братъ? Я знаю объ этомъ теперь также мало, какъ и прежде, когда мы съ вами встрѣтились въ первый разъ,-- помните ли вы еще Лео,-- въ маленькой комнаткѣ въ Танненштедтѣ? Не забыли еще? Развѣ не тоже происходитъ предъ нашими глазами и теперь, что въ ту ночь? Моя "больная мать лежала въ постели, какъ теперь тетка, а мы сидѣли другъ возлѣ друга за столомъ,-- чтсь въ точь, какъ въ эту самую минуту. Ахъ, Лео, и вы были такъ хороши, съ вашими темными глазами, безпорядочно разбросанными черными кудрями и блѣднымъ лицомъ! Такой интересной наружности я еще до того вечера нигдѣ не встрѣчала и, кажется, откровенно созналась вамъ въ этомъ, потому что тогда я была своенравная дикарка и не умѣла скрывать своихъ ощущеній, чему научилась уже впослѣдствіи. А вы и тогда уже были такъ холодны и умны, какъ теперь,-- не такъ ли, Лео?
   Очаровательная улыбка засвѣтилась на роскошныхъ губахъ Эвы; она наклонилась ближе къ Лео и глубоко заглянула въ его глаза своими сѣрыми, влажными, блестящими глазками.
   -- Вы ошибаетесь, милая Эва, отозвался Лео,-- я былъ тогда горячій, страстный мальчикъ, и ваши черты долго меня преслѣдовали. Не моя вина въ томъ, что безпощадная судьба такъ рано и такъ жестоко разсѣяла свѣжій цвѣтъ моей молодости. Не моя вина, что я сдѣлался съ лѣтами такимъ холоднымъ и умнымъ, а такимъ долженъ сдѣлаться всякій, вступающій въ борьбу съ людскимъ свѣтомъ. Но не будемте говорить обо мнѣ, Эва. Дѣло идетъ о вашей судьбѣ, которая -- вы извините меня за это замѣчаніе,-- какъ мнѣ кажется, рано или поздно будетъ навсегда соединена съ земнымъ жребіемъ Фердинанда.
   При этихъ словахъ Эва отскочила назадъ.
   -- И вы это думали, вы, вы? пробормотала она,-- о, какъ же вы плохо, какъ недостаточно вы меня знаете!
   Она склонила голову на руку. Лео не могъ видѣть выраженія ея лица, но онъ слѣдилъ, какъ высоко поднималась грудь дѣвушки и вспомнилъ о томъ восторгѣ, съ какимъ Фердинандъ говорилъ о красотѣ Эвы, при подобныхъ обстоятельствахъ.
   -- Я не хотѣлъ васъ обидѣть, сказалъ Лео кротко.
   Эва оставалась въ прежнемъ положеніи; только рука ея, придерживавшая голову, также начала дрожать. Лео повторилъ свои послѣднія слова и старался завладѣть другой рукою, лежавшею на груди Эвы. Дѣвушка поспѣшно отдернула эту руку.
   -- Вы не хотѣли меня обидѣть, шопотомъ проговорила Эва,-- и однако обидѣли. Но я не могу на васъ сердиться: вы вѣдь меня не знаете. Но вы должны меня узнать; я погибла, если не позволю вамъ заглянуть въ сокровеннѣйшую глубину моего сердца. Послушайте: Фердинандъ никогда не будетъ моимъ мужемъ. Если я выйду замужъ за человѣка, который за свободу, приносимую мною ему въ жертву, не можетъ дать мнѣ богатства и блестящаго общественнаго положенія, то значитъ, я должна была безгранично любить этого человѣка. Я не люблю Фердинанда. При всей его красотѣ, онъ не опасенъ для моего сердца. Если бы я могла дать себя поймать въ такія нити, то давно бы уже въ нихъ попалась. Многіе сѣти для меня разставлены и такія, Лео, сѣти, отъ которыхъ дѣвушки въ моемъ положеніи и при моей страстной натурѣ, быть можетъ, не спаслись бы. Я страстная женщина, Лео, и и люблю блескъ и общественную высоту. Мысль подняться высоко надъ другими существами моего пола, забыть горечь моего дѣтства и молодости въ безбрежномъ морѣ избытка -- эта мысль, Лео, заключаетъ для меня все могущество неотступнаго соблазна. И меня уже обольщаютъ, Лео, не шуточно обольщаютъ, и я непремѣнно попадусь въ эту ловушку, если вы меня не спасете.
   При послѣднихъ словахъ Эва спустилась со стула къ ногамъ Лео. Ея голова склонилась на колѣни молодаго человѣка. Лео пытался ея поднять.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, прошептала она,-- оставьте меня такъ, оставьте меня такъ!.. Вотъ мѣсто, мнѣ принадлежащее...
   Лео находился въ довольно оригинальномъ настроеніи духа. Онъ наблюдалъ Эв" такъ внимательно, и такъ много наслышался о ней отъ Фердинанда, что не мигъ не признать ее способною къ искреннему выраженію чувства. Но теперь онъ, привыкнувъ руководиться по своему обыкновенію въ каждой бесѣдѣ правильной логической нитью, подмѣтилъ всѣ уловки, пущенныя въ ходъ Эвою, чтобы придти къ такому заключенію. Подозрѣніе, что Эва -- съ незначительной или значительной примѣсью чувства все равно -- старалась объ осуществленіи заранѣе разсчитаннаго по отношенію къ Лео плана, мысль, что она принудила его стать въ это неловкое положеніе и тѣмъ лишила его въ нѣкоторомъ смыслѣ свободы рѣшенія,-- эти соображенія возмутили гордую, самобытную натуру молодаго человѣка и ту извѣданную внутреннюю силу, которая побуждала его неумолимо удалить отъ себя все, что назойливо къ нему привязывалось и заграждало его дорогу.
   -- Встаньте Эва, сказалъ онъ,-- я думалъ, что мы съ вами можемъ объясниться, вмѣсто того, чтобы, какъ теперь, запутываться въ омутѣ неразрѣшимыхъ загадокъ.
   Эва поднялась и быстро отступила на нѣсколько шаговъ назадъ. Выраженіе ея лица совершенно измѣнилось. Черты лица ея судорожно сжались; губы ея раздражительно подергивались, а глаза свѣтились враждебно-холоднымъ блескомъ.
   -- А, такъ вотъ оно что! громко вскричала она,-- такъ вы, значатъ, любите эту надменную дуру, эту накрахмаленную куклу -- дочку лѣсничаго! Съ чѣмъ васъ и поздравляю! Отъ всего сердца поздравляю!
   Эва разразилась отрывистымъ, жесткимъ хохотомъ, котораго Лео не слышалъ отъ нея со времени своего прежняго знакомства съ ней въ ранней молодости.
   Раздался стонъ больной.
   -- Пожалѣйте, по крайней мѣрѣ, вашу тетушку, сказалъ Лео сурово, но потомъ прибавилъ нѣсколько ласковѣе:
   -- Вы слишкомъ взволнованы, Эва. Ночные призраки васъ смущаютъ. Завтра мы оба будемъ спокойнѣе. Прощайте, Эва!
   Эва все еще глядѣла на него, не сводя глазъ. Ея дрожащія губы что-то бормотали, но Лео не могъ разобрать ни одного слова. Затѣмъ она отвергалась и поспѣшно отправилась въ смежную комнату, гдѣ лежала больная. Лео слышалъ, какъ Эва запирала дверь на задвижку.
   Еще одну минуту простоялъ онъ, глядя на стеклянную дверь въ которой изчезла Эва. Ему показалось, какъ будто портьера у двери зашевелилась, но онъ могъ и ошибиться. Эва положила въ свою рабочую корзинку его перчатки, которыми играла въ началѣ разговора. Когда Лео вынималъ изъ корзинки эти перчатки, ему попался подъ руки медальонъ, котораго роскошные брильянты заискрились моремъ огней при свѣтѣ лампы. Лео подавилъ пружинку. Медальонъ открылся, и Лео увидѣлъ миніатюрный портретъ принца.
   -- А вѣдь я чуть было ей но повѣрилъ, разсуждалъ Лео самъ съ собой, выходя на улицу и бросая послѣдній взглядъ на дворецъ, котораго неуклюжая масса, словно мрачная тайна дремала въ темнотѣ ночи.
   

КНИГА ШЕСТАЯ.

ГЛАВА ПЕРВАЯ.

   Спусти нѣсколько недѣль -- зима уже удалялась и весна еще не совсѣмъ привѣтливо поглядывала на землю изъ за ползущихъ по небу облаковъ -- госпожа Ребейнъ сидѣла вечеромъ въ ея уютной комнаткѣ, расположенной между мастерскою и уборною. Былъ часъ девятый -- часъ, въ который господинъ Ребейнъ, если не былъ чѣмъ нибудь задержанъ, возвращался изъ своей скромной пивной или изъ различныхъ засѣданій домой, чтобы напиться чайку съ своей супругой. Минуты ожиданія госпожа Ребейнъ имѣла обыкновеніе посвящать чтенію, сидя за чайнымъ столомъ, изобиловавшимъ разными хозяйственными сластями. Это было ея единственное, вполнѣ досужее время, утверждала она.
   Дѣйствительно ли читала его супруга, или только воображала себѣ, что читаетъ -- этого никакъ не могъ взять въ толкъ почтенный хозяинъ. Ему не было извѣстно ни одно обстоятельство, которое сколько нибудь обнаруживало бы вліяніе чтенія на мыслительное отправленіе его половины и между тѣмъ Ребейнъ, входя, каждый разъ могъ любоваться своей женой, дремавшей въ креслѣ надъ книгой.
   -- Мнѣ сдается, говорила она въ свое оправданіе, что если книга должна мнѣ понравиться, то для этого мнѣ нужно разика два вздремнуть надъ нею.
   Но сегодня хозяйка не спала. Она читала и читала очень усердно. Круглые добродушные глаза ея внимательно глядѣли сквозь большіе, вправленные въ роговой ободокъ очки въ книгу, которую она держала въ нѣкоторомъ отдаленіи возлѣ лампы, безостановочно пошевеливая толстыми губами. Ребейнъ удивился, даже перепугался, заставъ жену въ такомъ усердномъ умственномъ занятіи. Разумѣется, книга, которая могла измѣнить умственный обиходъ всей долголѣтней жизни, была особенное, исключительное произведеніе. Госпожа Ребейнъ была особенно заинтересована этой книгой, заинтересована болѣе всѣхъ другихъ людей, если вѣрить ея словамъ. Она видѣла, какъ книга эта возникала страница за страницей; каждое утро по уходѣ Вальтера въ училище, госпожа Ребейнъ накладывала на разбросанные на столѣ листы какіе нибудь тяжелые предметы, чтобы Вальтеръ, возвратясь домой, засталъ свои бумаги въ томъ видѣ, въ какомъ ихъ оставилъ. Не разъ видѣла она Вальтера за его литературной работой, когда приносила ему вечеромъ чай. Часто просыпаясь ночью, госпожа Ребейнъ слышала посреди мертвой тишины тихіе шаги и знала, что работа опять не позволяла Вальтеру отдыхать спокойно. Постепенно добрая старушка пришла къ тому убѣжденію, что изъ этихъ листовъ должна составиться, такъ сказать, книга книгъ, такая же большая, какъ самая объемистая библія или какъ толстые лексиконы, которые, къ немалому горю хозяйки, постоянно валялись по стульямъ и потому госпожа Ребейнъ была не мало разочарована, когда Вальтеръ подалъ ей два не очень жирные, красиво переплетенные томики.
   Но все-таки то была книга, давно ожидаемая книга! На второмъ заглавномъ листѣ крупныя буквы выводили имя Вальтера я если бы въ душѣ доброй женщины терялось хотя малѣйшее сомнѣніе, то стоило только взглянуть на первый листокъ, гдѣ Вальтеръ написалъ собственноручно: "авторъ, въ знакъ благодарнаго расположенія, посвящаетъ этотъ экземпляръ многоуважаемой госпожѣ Ребейнъ". Прочитавъ эти слова, добрая женщина залилась слезами восторга; и каждый разъ, когда они по вечерамъ открывала книгу, глаза ея на нѣсколько минутъ останавливались съ нѣжнымъ выраженіемъ надъ двумя-тремя довольно обыкновенными строчками.
   Чтеніе подвигалось не очень быстро. Госпожа Ребейнъ вообще не имѣла обыкновенія торопиться и по отношенію къ этой милой книгѣ поспѣшность была бы даже преступленіемъ. При томъ же книга была очень мудрено написана, многое надобно было прочитывать по нѣскольку разъ, а тутъ опять нечаянно забудешь, какъ это героиня поссорилась съ своей матерью, такъ ужь лучше было рѣшиться опять начать чтеніе съ двадцатой главы. Но вѣдь это было нисколько не скучно. Времени у госпожи Ребейнъ было достаточно и теперь она была совершенно свободна отъ хлопотъ по хозяйству.
   И такъ въ этотъ вечеръ она сидѣла и все читала, безъ устали читала. Очки спускались ниже и ниже по маленькому вздернутому носу, толстыя губы пошевеливались все усерднѣе, клокочущая вода переливалась чрезъ край самовара, хозяйка ничего не замѣчала и не слышала, что кто-то копошился за дверью въ полусумрачной передней и, наконецъ, взялся за ручку двери, которая вела въ комнату. Госпожа Ребейнъ ничего не слышала, пока передъ нею вошедшая женщина не произнесла нѣсколькихъ звуковъ, въ которыхъ хроническій кашель смѣшивался съ полуподавленнымъ плачемъ и изъ которыхъ едва-едва можно было разобрать имя: "Лизхенъ!"
   Госпожа Ребейнъ вскочила въ испугѣ, взглянула пугливо изъ за своихъ массивныхъ очковъ на докучливую гостью и затѣмъ съ изумленіемъ вскрикнула. Съ этимъ крикомъ, въ которомъ прозвучало что-то похожее на имя "Іеттхенъ!", госпожа Ребейнъ быстро заключила посѣтительницу въ свои объятія.
   Не скоро госпожа Ребейнъ могла очнуться отъ сильнаго волненія, въ которое ее привело внезапное появленіе сестры; кое-какъ оправившись, хозяйка съ смущеніемъ проговорила:
   -- Скажи, Іеттхенъ, ради самаго Господа, какимъ ты образомъ здѣсь? Ужь не умеръ ли твой мужъ?
   Госпозка Урбанъ покачала толовою и улыбнулась. Мысль, что ея мужъ, казавшійся во всѣхъ отношеніяхъ геркулесомъ сравнительно съ нею, могъ умереть прежде нея, показалась ей слишкомъ оригинальною. Но улыбку на блѣдномъ, измученномъ лицѣ гостьи можно было бы сравнить съ бѣглымъ солнечнымъ лучемъ, нечаянно появляющимся въ плаксивый осенній день. Робкіе, заплаканные глаза опять налились слезами. Госпожа Урбанъ пожала руки сестры, который все еще держала въ своихъ, и сказала:
   -- Ты вѣрно потому меня объ этомъ спросила, что я впродолженіи многихъ лѣтъ не осмѣлилась ни разу извѣстить тебя, Лизхенъ; но если бы ты знала...
   -- Ахъ, я все знаю, моя бѣдная, бѣдная Іеттхенъ, съ жаромъ сказала госпожа Ребейнъ,-- но садись же, Іеттхенъ, ты вся дрожишь, твои руки холодны, какъ ледъ, платокъ весь измоченъ, бѣдняжечка! Развѣ дождь идетъ? А онъ даже и зонтика не позволяетъ тебѣ взять, варваръ!..
   -- Ахъ, не брани его, говорила всхлипывая госпожа Урбанъ,-- у него и безъ того голова сильно озабочена, время ли ему подумать обо мнѣ. Мнѣ не запрещаютъ брать зонтикъ, когда я ухожу со двора; но сегодня вечеромъ я выбѣжала изъ дому съ такимъ страхомъ и поспѣшностью; не понимаю, какъ еще голова держится на моихъ плечахъ.
   И бѣдная женщина схватилась руками за виски и озиралась кругомъ съ такимъ изступленіемъ, что госпожѣ Ребейнъ пришла страшная мысль, что ея сестра, благодаря оскорбительному обращенію мужа, лишилась разсудка.
   -- Ахъ, если бы хоть Ребейнъ пришелъ поскорѣе! вздохнула хозяйка изъ глубины сердца.
   Честный портной, словно угадывая, какъ было необходимо его присутствіе, отворилъ въ эту самую минуту дверь и, при видѣ двухъ плачущихъ женщинъ, остановился на порогѣ, какъ громомъ пораженный. Госпожа тайная совѣтница Урбанъ -- возлюбленная его сердца въ эпоху ранней молодости, жена человѣка, разбившаго счастье его жизни,-- здѣсь, въ его комнатѣ -- портной съ своей стороны нашелъ только одно объясненіе такому необычайному явленію.
   -- Онъ умеръ, что ли? сказалъ хозяинъ, поспѣшно подходя къ своей женѣ.
   -- Я сама объ этомъ спрашивала, отозвалась госпожа Ребейнъ,-- но она говоритъ -- нѣтъ, я сама ума не приложу, что такое приключилось.
   -- Ну, такъ дай же ей чашку чаю, да и мнѣ также, рѣшительно сказалъ Ребейнъ, бросая съ взволнованнымъ видомъ свою шляпу на комодъ,-- душевная стойкость, говоритъ д-ръ Паулусъ,-- мужество -- вотъ что главное. Остальное пойдетъ сносно.
   Малорослый человѣчекъ бѣгалъ неровными шагами взадъ и впередъ по комнатѣ, безпрестанно повторяя себѣ, что въ этомъ странномъ положеніи онъ долженъ былъ сохранять спокойствіе. Наконецъ онъ подошелъ къ госпожѣ Урбанъ, схватилъ ея дрожащія руки и проговорилъ:
   -- Добро пожаловать, любезная госпожа... любезная Іеттхенъ, и если вы можете говорить, то объясните мнѣ, что васъ сюда привело, и будьте увѣрены, что я готовъ употребить всѣ мои усилія, чтобы помочь вамъ.
   Потомъ онъ подвинулъ ногой стулъ, взялъ госпожу Урбанъ за обѣ руки, глядя на нее спокойными, сострадательными глазами, какъ добрый врачъ на тяжкаго больнаго, продолжалъ:
   -- Да, на сколько это отъ меня зависитъ. Говорите, какъ если бы... какъ если бы послѣднихъ двадцать пять лѣтъ еще не было. Правда, я немножко измѣнился, вы также перемѣнились, Іеттхенъ,-- но душа моя осталась прежнею!
   Госпожа Урбанъ улыбнулась -- и на этотъ разъ почти счастливою улыбкою. Съ тѣхъ поръ, какъ Вальтеръ переселился изъ ея дома, она давно уже не слыхала такого добродушнаго голоса. Теперь она также припомнила себѣ, зачѣмъ сюда явилась.
   -- Его нѣтъ дома? спросила она.
   -- Кого.
   -- Вальтера.
   -- Нѣтъ, отвѣчалъ Ребейнъ,-- сегодня онъ придетъ домой поздно. А что, вамъ хотѣлось бы его видѣть!
   -- Ахъ, да, очень, очень бы хотѣлось его видѣть. Мнѣ нужно передать ему очень важныя извѣстія. А между тѣмъ, я не смѣю долго оставаться внѣ дома.
   -- Такъ передайте мнѣ, что вы знаете, съ жаромъ вскричалъ Ребейнъ,-- я другъ Вальтера, и онъ все узнаетъ отъ меня. Ну ободритесь же! Смѣлость города беретъ!
   И господа Урбанъ пріободрилась и повела свой разсказъ.
   Въ нынѣшній вечоръ -- часа дна тому назадъ, она сидѣла посреди темноты въ комнатѣ, которая была смежною съ кабинетомъ ея мужа. Вотъ приходитъ ея мужъ домой въ сопровожденіи одного господина, въ которомъ госпожа Урбанъ узнала начальника Вальтера -- директора гимназіи Морица, жившаго на пріятельской ногѣ съ докторомъ Урбаномъ. Дверь комнаты была полуотворена; пришедшіе, думая, что въ темной комнатѣ никого не было, продолжали разговоръ, по видимому, завязавшійся еще на улицѣ. Госпожа Урбанъ охотно удалилась бы, но на это она не могла отважиться, и такъ какъ въ разговорѣ часто повторялось имя Вальтера, то она чувствовала, какъ будто какая-то тайная сила приковала ее къ мѣсту. Госпожа Урбанъ не шевелилась и чуть дышала. При всемъ томъ она слышала или понимала не все, что говорилось въ сосѣдней комнатѣ, но и услышаннаго было достаточно для того, чтобы наполнить сердце госпожи Урбанъ смертельнымъ страхомъ. Она слышала, какъ директоръ сказалъ: "этотъ господинъ давно уже сдѣлался мнѣ противнымъ, и теперь, къ моему немалому удовольствію, всѣ узнали, что это за гусь." Затѣмъ директоръ, какъ показалось госпожѣ Урбанъ, сталъ читать отрывки изъ какой-то книги и при этомъ собесѣдники восклицали: ясно, что онъ богоотступникъ,-- и прибавляли другія ужасныя обвиненія. Наконецъ директоръ сказалъ: и такъ, я могу совершенно спокойно начать съ нимъ расправу и быть увѣреннымъ въ вашей поддержкѣ? Конечно, конечно, отвѣчалъ мужъ госпожи Урбанъ: "я знаю этого молодца больше васъ и питаю къ нему непобѣдимое отвращеніе. Я съ радостью употреблю всѣ мои усилія, чтобы свернуть ему шею." Это были послѣднія слова, слышанныя госпожою Урбанъ, которая чуть не умерла отъ ужаса и тревоги. Собесѣдники вышли изъ комнаты, а она -- сама не зная, что дѣлаетъ -- поспѣшила въ попыхахъ предупредить своего милаго Вальтера объ угрожающей ему опасности.
   -- Боже мой, Боже мой, всхлипывала она,-- я рѣшительно не знаю, что такое онъ сдѣлалъ, но во всякомъ случаѣ, онъ вовсе не такъ виноватъ, какъ они его выставляютъ. Прежде онъ обращался со мною такъ ласково, и я всегда молила Господа принять его подъ свое небесное заступничество. Я никогда не повѣрю, чтобы Богъ совершенно его оставилъ и попустилъ его сдѣлать какое нибудь ужасное преступленіе.
   Госпожа Урбанъ сложила руки и полными слезъ глазами взглядывала то на сестру, то на зятя. Госпожа Ребейнъ сидѣла въ своемъ креслѣ неподвижно, погрузись въ нѣмое отчаянье. Она вспомнила, что многое въ книгѣ было ею непонято и стала соображать, что, быть можетъ, именно въ этихъ мудреныхъ строкахъ были заключены тѣ преступныя мнѣнія, о которыхъ говорили ученые собесѣдники. При томъ же романъ, если разсудить хорошенько, самъ по себѣ безбожная книга. А между тѣмъ она радовалась, когда Вальтеръ писалъ свою книгу! Котъ ужъ и замѣшана въ богопротивномъ дѣлѣ!
   Ея бѣдный мозгъ никакъ не могъ сладить съ этими ужасами; она залилась слезами и вскричала:
   -- Ахъ, Ребейнъ, помоги намъ, чтобы они и насъ туда не запутали, какъ тебя во время процесса коммунистовъ.
   Ребейнъ хотѣлъ отвѣчать съ сердцемъ, но удержался и сказалъ:
   -- Мы также много смыслите, какъ... ну да все равно. Эти дѣла не вамъ понимать. Вальтеръ съумѣетъ самъ за себя постоять и дать отвѣтъ въ томъ, что онъ дѣлаетъ; Вальтеръ ни отъ кого не прячется, и если мсрз.... ну, да ладно -- если они захотятъ свернуть ему шею, то увидятъ, съ кѣмъ имѣютъ дѣло. Да, да, адское чудовище, то-то былъ бы для тебя лакомый кусочекъ! Однако, ты напрасно точишь зубы...
   Обѣ женщины съ удивленіемъ взглянули на взволнованнаго хозяина; Ребейнъ потиралъ лобъ. Дѣло это заинтересовало его сильнѣе, чѣмъ сколько онъ желалъ или смѣлъ дать, замѣтить. Онъ немедленно хотѣлъ опять уйдти, чтобы отыскать Вольтера, но прежде надобно было проводить домой госпожу Урбанъ, которая уже встала и плотнѣе завернулась въ свой платокъ. Госпожа Урбавъ не хотѣла, чтобы зять ее провожалъ, но Ребейнъ настоялъ на своемъ. Они вышли вмѣстѣ изъ дому, и при этомъ въ груди честной хозяюшки невольно заговорило какое-то смутное чувство ревности.
   На этотъ счетъ госпожа Ребейнъ могла бы быть совершенно спокойна.
   Правда, ея супругъ находился въ какомъ-то странномъ смущеніи, молчаливо идя возлѣ своей робкой, пасмурной спутницы. У него была хорошая память, и онъ принялся соображать, что вотъ ужь минуло ровно двадцать шесть лѣтъ съ тѣхъ поръ, какъ онъ -- также весеннимъ вечеромъ -- провожалъ Іеттхенъ отъ одной изъ ея подругъ и дорогой сдѣлалъ любовное признаніе. Они шли по тѣмъ же самымъ улицамъ; у этого моста, въ тѣни конной статуи, влюбленные прильнули другъ къ другу первымъ поцѣлуемъ, и -- какъ сегодня -- тогда также свѣтила луна изъ-за легкихъ облаковъ и ея лучи скользили по темной поверхности рѣки. Ребейнъ все еще помнилъ это очень хорошо; онъ могъ припомнить себѣ слова, произнесенныя имъ или ею. Онъ не забылъ той отрады, которая тогда наполняла его душу, того горя, которое овладѣло имъ, когда Іеттхенъ ему измѣнила и прислала ему письменный отказъ продиктованный коварнымъ другомъ. Но теперь ему казалось, что все это приключилось не съ нимъ, а съ кѣмъ-то другимъ; и дѣйствительно то былъ другой -- страстный молодой человѣкъ, видѣвшій земной рай въ парѣ любимыхъ глазокъ. Боже мой, Боже мой! Какъ глаза эти измѣнились: Гдѣ дѣвалась эта стройная, очаровательно блѣдненькая, хорошенькая дѣвушка! Къ этимъ перемѣнамъ Ребейнъ былъ уже приготовленъ своей женой, которая раза два видѣла свою сестру въ церкви издали, но онъ никогда не думалъ, чтобы перемѣны эти были такъ рѣзки. Нѣтъ, госпожа Ребейнъ могла оставаться совершенно спокойною! Не любовь наполняла сердце ея мужа, а состраданіе -- состраданіе къ бѣдной слабой женщинѣ, доставшейся, словно голубка ястребу, въ жертву грубому, безпощадному эгоизму,-- состраданіе не только къ этой женщинѣ, но къ слабому полу вообще, котораго нѣжныя плечи должны были, какъ полагалъ Ребейнъ, выносить болѣе тяжкое бремя изъ всей ноши человѣческихъ бѣдствій.
   Ласково простился онъ съ госпожой Урбанъ въ нѣкоторомъ разстояніи отъ ея дома и затѣмъ поспѣшными шагами пошелъ по почти опустѣвшимъ улицамъ, направляясь къ квартирѣ д-ра Паулуса, гдѣ Ребейнъ разсчитывалъ застать Вальтера.
   -- Да, да, бормоталъ портной дорогою,-- вотъ настоящія рабыни новаго времени, особенно въ низшихъ классахъ. Но все таки зло существуетъ вездѣ, гдѣ поселилась ледяная безчувственность,-- оно существуетъ, хотя и прикрыто блестящими формами. Кто болѣе женщинъ долженъ былъ бы сочувствовать распространенію свѣта, науки, животворныхъ законовъ любви и свободы? А между тѣмъ, онѣ-то, женщины, всѣхъ охотнѣе склоняютъ выю подъ ярмо тираніи и собираются подъ знамена обскурантизма. И все-таки какія благородныя ощущенія скрываются въ этихъ замученныхъ, оскорбленныхъ душахъ! Это несчастное существо изъ участія къ молодому человѣку, о которомъ ей неизвѣстно, вспоминаетъ ли онъ когда нибудь о ней,-- который, по ея понятіямъ, быть можетъ, совершенно виновенъ во взводимыхъ на него преступленіяхъ,-- это жалкое существо отваживается его предостерегать, рискуетъ подвергнуться неумолимому мщенію своего мужа, который никогда не простилъ бы ей этого злодѣйскаго поступка, если бы что нибудь о немъ провѣдалъ. Странная смѣсь благоразумія и ограниченности, мужества и робкаго слабоумія, энергіи и безсилія!-- Вотъ она, Лизхенъ, добрая, но томная женщина! она готова обвинить Вальтера, но въ случаѣ надобности рѣшилась бы пойти за него въ огонь и воду. Однако дѣло Вальтера -- не шутка. Онъ предложилъ имъ бой, они приняли вызовъ,-- пойдетъ потѣха. Ура!
   Проходившій мимо ночной стражъ посовѣтовалъ восторженному человѣчку быть спокойнѣе, если ему не хочется попасть подъ караулъ. Знаемъ, тебя пріятель, подтвердилъ сторожъ. Сердце Ребейна вспыхнуло. Онъ имѣлъ обыкновеніе встрѣчать сопротивленіемъ всякое насиліе, въ какой бы формѣ и при какихъ бы обстоятельствахъ оно ни проявлялось. Но сегодня вечеромъ онъ допустилъ исключеніе изъ этого общаго правила. Ребейнъ спѣшилъ переговорить съ Вальтеромъ, и уже представлялъ себѣ мысленно, какъ Вальтеръ огненными словами отстаивалъ себя передъ высшимъ учебнымъ начальствомъ и защищалъ святую свободу просвѣщенія и поэзіи. Ужь конечно теперь дѣло пойдетъ совсѣмъ иначе, чѣмъ въ то время, когда портной Ребейнъ долженъ былъ отвѣчать на слѣдствіи въ присутствіи полицейскихъ властей...
   

ГЛАВА ВТОРАЯ.

   Въ тотъ же вечеръ и въ тотъ же часъ фрейлейнъ Эмма и ея кузина Жозефа фонъ-Тухгеймъ сидѣли у камина въ салонѣ банкира. Эмма тономъ декламаціи читала брошюру, вышедшую нѣсколько дней тому назадъ и возбудившую въ политическихъ кружкахъ столицы большое вниманіе.
   -- Великолѣпно, очаровательно, не правда ли? вскричала Эмма, положивъ брошюру на мраморную плиту стоявшаго передъ нею маленькаго столика.
   -- Ты знаешь, милая Эмма, что я вѣдь не много смыслю въ этихъ вещахъ, небрежно отвѣчала Жозефа.
   -- Допустимъ, что ты ровно ничего не смыслишь, что я впрочемъ не думаю,-- съ жаромъ сказала Эмма,-- но уже одна прелесть слога должна была бы тебя привести въ восхищеніе. И притомъ эта непреоборимая сила убѣжденія -- enfin, я нахожу, что это божественно, дивно хорошо. Профессоръ Шнейдеръ у насъ обѣдавшій сегодня, сказалъ, что никто еще не владѣлъ такъ искусно бичомъ ироніи,-- никто, со времени Letters of Junius или Julius -- право не знаю, какъ правильнѣе,-- это видишь ли былъ знаменитый англійскій юмористъ, а когда онъ жилъ, кто ею знаетъ. Такъ слышишь ли, никто!
   -- Въ самомъ дѣлѣ! проговорила Жозефа, поднимая вверхъ хорошенькія брови.
   -- Бичъ ироніи! А вѣдь, какъ хочешь, и это хорошо сказано! продолжала Эмма,-- но это всегда такъ случается! Искра соединяется съ искрой; какъ часто я повторяла это сама себѣ, находясь въ обществѣ умнаго мужчины! Какъ часто мнѣ казалось, какъ будто я должна была громко вскричать: Anch'io son pittore! Ахъ умъ, умъ! Конечно между умомъ всегда есть разница. По кто осмѣлился бы съ нимъ мѣряться!
   -- Съ кѣмъ? спросила Жозефа, съ трудомъ удерживая тихую зѣвоту.
   Эмма, принялась играть вѣеромъ и улыбнулась.
   -- Ну да вѣдь это всѣмъ извѣстная тайна, сказала она,-- или какъ профессоръ Шнейдеръ довольно остроумно выразился: онъ отъ всего можетъ отречься, только не отъ самою себя. 1!ѣдь авторъ брюшюры -- онъ, то есть я хочу сказать -- д-ръ Гутманъ. Эмма старалась придать этимъ словамъ совершенно равнодушный тонъ, но въ глазахъ ея проглядывало любопытство, какъ-то кузина, приметъ это извѣстіе. Дѣйствительно прекрасное, холодное лицо Жозефы нѣсколько оживилось.
   -- Это тотъ самый, сказала она,-- который написалъ романъ, пріобрѣвшій на первыхъ порахъ повсемѣстную огласку.
   -- Совсѣмъ нѣтъ, вскричала Эмма, это его двоюродный братъ, молодой, незначительный человѣкъ, котораго я иногда встрѣчала у нашего дядюшки и который -- между нами -- ухаживаетъ за нашей умненькой кузиной нѣсколько оригинальнымъ образомъ. Впрочемъ, нѣсколько дней тому назадъ Генри говорилъ мнѣ, что романъ -- ни то, ни се, также незначителенъ, какъ и его авторъ. Но этотъ д-ръ Гутманъ -- но вѣдь ты его уже видѣла у меня -- помнишь ли, нѣсколько недѣль тому назадъ, а можетъ быть и еще прежде?-- Это вѣчное общественное разстояніе, не шутя, можетъ хоть кого сбить съ толку,-- это преинтересный брюнетъ, котораго я тебѣ здѣсь... ахъ, вотъ, вотъ, теперь я хорошо припоминаю... еще послѣ того мы отправились на вечеръ къ Баху. Даты вѣрно его не забыла!
   Жозефа конечно не забыла встрѣчи съ Лео, но въ этомъ воспоминаніи для нея не было ничего отраднаго. Поэтому она отвѣчала, что къ величайшему ея сожалѣнію, она очень плохо помнитъ о разныхъ встрѣчахъ, особенно о такихъ, которыя ее нисколько не интересуютъ.
   Эмма всплеснула пухленькими ручками, на которыхъ засверкали золотые браслеты. Ужь если Лео не интересенъ, то кто же, кто такой интереснѣе? Жозефа прервала восторженную дѣвушку, замѣтивъ рѣшительнымъ тономъ:
   -- Успокойся, милое дитя мое! Ты доказываешь своими собственными словами, что господинъ докторъ заинтересовалъ тебя собою и, какъ кажется, не на шутку. Но вѣдь о вкусахъ не спорятъ. Признаюсь тебѣ все-таки, что я считала тебя болѣе взыскательною въ этомъ отношеніи.
   Эмма прислонилась жъ мягкой спинкѣ своего кресла и глядѣла на потолокъ полу-изнеможенными, полу-смущенными глазками.
   -- Впрочемъ, продолжала Жозефа,-- ты сама, вѣдь должна хорошо знать, что дѣлаешь. Богатство твоего отца -- обстоятельство очень пригодное, и притомъ ты не такъ связана, какъ мы, несчастныя.
   Лицо Эммы приняло такое выраженіе, какъ будто бы она глубоко сознавала, что не можетъ никакъ поправить дѣла и рѣшилась допустить несчастіе на себя обрушиться. Жозефа была во всемъ идеаломъ Эммы, но по части сердечныхъ зазнобушекъ дочь генерала фонъ Тухгейма была существо, въ высшей степени прозаическое.
   -- Святая свобода, начала Эмма, но не окончила своей фразы, потому что въ это самое мгновеніе въ комнату вошелъ ея братъ Альфредъ, сопровождаемый кузеномъ Генри.
   Эти господа возвратились съ обѣда, послѣ котораго дессертъ, приправленный виномъ и игрою въ кости продлился на довольно значительное время. Красныя пятна на щекахъ Альфреда были сегодня крупнѣе, чѣмъ обыкновенно, а въ глазахъ его замѣчалась зловѣщая стеклянная неподвижность. Въ расположеніи молодаго человѣка также не было никакихъ признаковъ веселости. Дѣйствительно, онъ выпилъ гораздо болѣе, чѣмъ сколько могъ вынести его организмъ и проигралъ такъ много, что эта неудача была чувствительна даже для него, получавшаго отъ тщеславнаго папеньки довольно большія годовыя суммы, Генри, напротивъ, находился въ самомъ веселомъ ударѣ. Уже нѣсколько лѣтъ сряду онъ пилъ очень осторожно и сегодня въ игрѣ ему везло особенное счастіе. Слабый отблескъ свѣжей молодости замѣчался на его, все еще красивомъ лицѣ, и голосъ его звучалъ ясно и весело, когда онъ подошелъ къ дамамъ, сидѣвшимъ у камина, протянулъ имъ руку и опустился въ одно изъ креселъ. Въ нѣкоторомъ разстояніи на кушеткѣ растянулся Альфредъ, угрюмо поглядывая на кончики своихъ лакированныхъ сапоговъ, которые были для него далеко не такъ удобны, какъ бы желалъ человѣкъ съ сильно разстроенными нервами.
   -- Вы опять возвращаетесь съ одного изъ вашихъ невоздержныхъ пировъ, вскричала Эмма,-- желала бы я знать, что такое заманиваетъ туда васъ, вѣтрениковъ, просиживающихъ за столами отъ четырехъ и до девяти часовъ.
   -- Ah, mon Dieu! вскричалъ Генри со смѣхомъ,-- мы разсуждаемъ о тщетѣ и непостоянствѣ всего земного и при этомъ выпиваемъ чару вина. Не такъ ли, Альфредъ?
   Альфредъ простоналъ.
   -- Ахъ вы, мужчины, мужчины! сказала Эмма,-- вы, цари природы, вы, все себѣ позволяющіе! Вы все захватываете себѣ, на все предъявляете притязанія, всюду возвышаете голосъ и въ насъ видите только игрушекъ своихъ прихотей. Преклоняться, пресмыкаться, вамъ постоянно льстить -- вотъ наша милая жизненная задача. Горе намъ, если мы подумаемъ или даже...
   -- Осмѣлитесь заниматься политикой! прервалъ Генри, взявъ съ мраморнаго столика брошюру, которую Эмма прежде читала своей кузинѣ.-- Каково! Наши умненькія головки умѣютъ интересоваться и вотъ этимъ! И въ добавокъ самой свѣженькой новостью. Вѣдь неправда ли, это тебя очень заинтересовало?
   -- Очень! сказала Эмма, но въ головѣ ея уже не звучала прежняя откровенность.
   -- Вещь понятная! Намъ эксцентричности нравятся. А вѣдь какъ, хочешь довольно эксцентрично освѣтить своего папеньку, своихъ постоянныхъ застольныхъ пріятелей бенгальскимъ огнемъ... Вѣдь это должно быть прелесть! Напримѣръ...
   -- Ахъ пожалуйста, Генри, пощади меня, сказала Жозефа, съ меня довольно и одного раза, да притомъ Эмма читаетъ великолѣпно.
   -- А если бы она знала, кто этотъ забавникъ, пускающій всѣ эти ракеты трескучаго остроумія, сказалъ Генри, перелистывая брошюру и ехидно улыбаясь.
   -- О, вскричала Жозефа, можешь ли ты думать, что о такомъ важномъ обстоятельствѣ уже не наведены справки! Какъ говоритъ профессоръ Шнейдеръ? Онъ можетъ отречься отъ всего, только не отъ самого себя. Такъ, что ли, Эмма?
   Генри наморщилъ лобъ и съ нѣкоторой досадой выпустилъ изъ рукъ брошюру. Жозефа, по водимому, радовалась смущенію Эммы, которая взглядомъ какъ бы просила помощи у Альфреда, но братецъ, совершенно равнодушный ко всему, что происходило вокругъ него, безстрастно глядѣлъ на свои лакированные сапоги.
   -- Профессоръ Шнейдеръ, сказалъ Генри,-- также принадлежитъ къ числу болтуновъ, имѣющихъ претензію на остроуміе и готовыхъ для краснаго словца отказаться отъ безсмертія, въ которое они впрочемъ не вѣрятъ. Въ обществѣ этихъ безтолковыхъ людей -- настоящихъ каучуковыхъ чучелъ -- ты, Эмма, испортишь и вкусъ, и характеръ.
   -- Мнѣ кажется, что и я, какъ ты, имѣю право сама выбирать для себя общество, запальчиво возразила Эмма,-- не думаю также, чтобы знакомство съ графомъ Ребенштейномъ, котораго по уму всѣ считаютъ бараномъ, имѣло на твой характеръ особенно благотворное вліяніе.
   -- Ну это дѣло другое.
   -- Можетъ быть.
   -- Вамъ, друзья мои, конечно хотѣлось бы переговорить безъ помѣхи, сказала Жозефа, вставая съ мѣста и бросая взглядъ, выражавшій злую радость, на Эмму, которая не старалась ее удерживать. Жозефа вышла изъ комнаты и подарила улыбкой Генри, который отворилъ ей дверь.
   -- Ты могла бы и умолчать о Ребенштейнѣ, который притомъ приходится немножко съ родни Жозефѣ, сказалъ Генри, возвращаясь къ камину на свое мѣсто.
   -- А тебѣ не слѣдовало бы такъ говорить о Шнейдерѣ.
   -- Разница между нами только та, что я правъ, а ты сказала неправду. Я знаю, чего хочу, и потому-то знакомство съ Ребенштейномъ, который все же не заслуживаетъ своей худой славы, вредить мнѣ не можетъ. А ты...
   -- О, я также знаю, чего хочу, прорвала его Эмма, и также хорошо, какъ и ты.
   -- Творецъ небесный! вскричалъ Генри,-- вотъ это я въ первый разъ слышу! Ты знаешь, чего хочешь?
   Съ которыхъ поръ, позволь тебя спросить? Нѣтъ, милая Эмма, шутки въ сторону! Намъ пора объясниться на счетъ одного обстоятельства. Покровительствуя этому человѣку, котораго я считаю самымъ дюжиннымъ искателемъ приключеній, ты дѣлаешь себя не только смѣшною, но даже можешь навлечь на себя довольно серьезныя непріятности, отъ которыхъ я хотѣлъ бы предостеречь тебя, какъ твой добрый другъ.
   -- Онъ не искатель приключеній, всхлипывала Эмма, закрывъ лицо носовымъ платкомъ.
   -- Нѣтъ, я сказалъ совершенную истину, съ жаромъ замѣтила. Генри,-- пожалуйста ужь ты не учи меня узнавать людей! Онъ съ ногъ до головы авантюристъ и больше ничего. Это -- политическій коноводъ, остающійся подъ споимъ знаменемъ только до тѣхъ поръ, пока въ виду для него имѣется хорошая пожива; притомъ это человѣкъ, привыкшій нагло пользоваться обстоятельствами. Мнѣ извѣстно изъ вѣрнаго источника, что онъ живетъ въ кредитъ, доставляемый ему знакомствомъ съ богатыми домами. Блестящее помѣщеніе, которымъ онъ такъ тщеславится, принадлежитъ маркизу де-Садъ, который былъ такъ глупъ, что, на время своего отсутствія, уступилъ ему свою квартиру,-- и такъ, во всемъ, рѣшительно во всемъ. У меня съ нимъ свои особые счеты. Онъ -- я это положительно знаю -- сбиваетъ съ толку моего папашу и подстрекаетъ его къ ребяческой непріязни противъ твоего отца, противъ меня, противъ всѣхъ насъ. Ты, конечно, въ этомъ нисколько не виновата, ужь за это долженъ благодарить сама, себя твой папаша.
   -- А думалъ, что въ вашей болтовнѣ вы пощадите хоть моего отца, сказалъ Альфредъ, лежавшій въ углу дивана.
   Генри хотѣлъ что-то горячо возразить, но удержался, вспомнивъ, что обыкновенно апатичный Альфредъ съ жаромъ вмѣшивался во все, что относилось къ его отцу. Но Генри не прекратилъ своихъ нападокъ на Лео, который, вѣчно заграждая ему дорогу, когда жизнь сводила ихъ вмѣстѣ, поселилъ въ немъ безграничную къ себѣ ненависть. Теперь Генри, полагая, что настало время свободно высказаться на счетъ Лео, далъ полную свободу своимъ злобнымъ порывамъ. Сначала Эмма напрасно пыталась остановить грозные возгласы Генри, но потомъ ограничилась тѣмъ, что заплакала на взрыдъ, закрываясь носовымъ платкомъ.
   -- Нечего сказать, пріятный послѣобѣденный отдыхъ, сказалъ Альфредъ, поднявшійся, зѣвая, съ своего дивана,-- вы оба страшно надоѣли мнѣ, ты своими слезами, а ты Генри своимъ оглушительнымъ кривомъ. И притомъ, Генри, сознайся, что Лео потому тебѣ такъ ненавистенъ, что онъ тебя импонируетъ. Не надо, братъ, такъ откровенно разоблачать свою ревность.
   -- Я ревнивъ! Что ты за чушь городишь!
   -- Да, да, подтверждала Эмма, онъ ревнивъ и вотъ въ чемъ все дѣло,-- онъ уже съ самаго начала ревновалъ къ Лео. Но какое же право я дала ревновать себя? Какое право онъ имѣетъ надо мной верховодничать?
   -- Имѣю честь быть твоимъ кузеномъ.
   -- Фу ты чортъ возьми! съ досадою вскричалъ Альфредъ,-- да что же я послѣ этого долженъ дѣлать, я, которой довожусь ей братомъ? Нѣтъ, душа моя Генри, что скверно, то скверно. Ты просто на просто тиранишь Эмму. Альфредъ сегодня такъ много проигралъ Генри, что менѣе чувствовалъ себя въ зависимости отъ его вліянія. Когда и Альфредъ началъ на него нападать, Генри страшно разозлился. Послѣ нѣсколькихъ непріязненныхъ словъ, онъ взялъ шляпу и направился къ двери. Здѣсь онъ наткнулся на банкира.
   Что такъ скоро убѣгаешь, mon cher?
   -- Пусть тебѣ разскажутъ вотъ они, а мнѣ вовсе не хочется выходить изъ себя. Спокойной ночи!
   Банкиръ посмотрѣлъ съ удивленіемъ на молодого человѣка, потомъ взглянулъ вопросительно на Альфреда, который всталъ съ дивана и пожималъ плечами. Эмма все еще рыдала, закрывъ глаза носовымъ платкомъ.
   -- Да я право хорошенько и самъ не знаю, сказалъ шопотомъ Альфредъ,-- они повздорили между собой: главнымъ предметомъ бесѣды былъ докторъ Гутманъ.
   Банкиръ началъ озираться своими зоркими глазами, сверкавшими изъ-за насупившихся бровей. На маленькомъ столикѣ онъ увидѣлъ брошюру и могъ представить себѣ начало и весь ходъ ссоры также хорошо, какъ будто самъ былъ ея свидѣтелемъ.
   -- А ты, какъ поживаешь, голубчикъ?-- сказалъ онъ обращаясь къ Альфреду,-- у тебя что-то кислая физіономія.
   -- Мы были у Ребенштейна, отозвался молодой человѣкъ съ нѣкоторымъ замѣшательствомъ.
   -- Была маленькая битва? А!
   -- Гмъ, да.
   -- Проигралъ!
   -- Гмъ, да.
   -- Много?
   -- Гмъ, да.
   -- Ну, однако?
   -- Тысячу съ чѣмъ-то талеровъ.
   Брови банкира опять сдвинулись.
   -- Въ послѣднее время тебѣ очень не везло. Ну, нуже дружокъ, продолжалъ онъ,-- я говорю тебѣ не въ укоръ. Счастье нельзя заставить служить, особенно тебѣ это трудненько. Это дѣло обычное. Прикажи выдать себѣ завтра утромъ деньги, а теперь ложись спать, другъ мой. Ты въ самомъ дѣлѣ не совсѣмъ здоровъ, а у меня еще...
   Банкиръ началъ искать глазами Эмму. Альфредъ всталъ, протянулъ отцу свою горячую руку и затѣмъ вышелъ изъ комнаты.
   Опершись рукой о подбородокъ, банкиръ прошелся нѣсколько разъ взадъ и впередъ, потомъ подошелъ къ Эммѣ и сказалъ:
   -- Эммочка!
   Вмѣсто отвѣта Эмма еще горестнѣе зарыдала.
   Отецъ придвинулъ себѣ стулъ.
   -- Полно тебѣ плакать, Эмма, дитя мое,-- слезы ни къ чему не ведутъ, а кому же мнѣ съ толкомъ разсказать то, что лежитъ у меня на сердцѣ, какъ не моей умненькой дочери?
   Эмма отерла глаза и поглядѣла на отца съ благодарной улыбкой.
   -- Я выслалъ отсюда Альфреда, продолжалъ банкиръ,-- онъ еще очень молодъ и не имѣетъ ни малѣйшей охоты толковать о дѣлахъ. Да это ему и не нужно. Лишь бы онъ съ честью представлялъ нашъ домъ -- съ него и этого достаточно. Деньги, которыя онъ проигрываетъ, употребляются съ пользою, повѣрь мнѣ. Но чѣмъ безпечнѣе онъ живетъ, тѣмъ болѣе мы съ тобой должны глядѣть въ оба, Ну, скажи же мнѣ, Эммочка, мое дитя, въ какихъ отношеніяхъ ты находишься съ Лео?
   Эмма опять хотѣла приняться за слезы, но отецъ не допустилъ ее до такой уловки, замѣтивъ многозначительно: -- это дѣловой вопросъ, Эммочка, по крайней мѣрѣ на столько, на сколько и сердечный.
   Эмма была дочь своего отца и понимала истину его словъ превосходно. Она положила, платокъ возлѣ себя сбоку и отвѣчала:
   -- Ахъ, Боже мой, папа, въ какихъ отношеніяхъ! Вѣдь ты все знаешь!
   -- Я знаю, что я отрекомендовалъ его тебѣ, что просилъ тебя приласкать его и что ты, дѣйствительно, обращалась съ нимъ довольно ласково. Но теперь я хотѣлъ бы еще знать, интересенъ ли онъ въ твоихъ глазахъ и не дала ли ты ему какъ нибудь уже замѣтить, что онъ тебѣ не противенъ.
   Такъ какъ Эмма медлила отвѣтить, то банкиръ продолжалъ:
   -- Ну, ну, я не стану тебя болѣе мучить вопросами, которые сами за себя даютъ отвѣты. Веселыя шуточки, любезные каламбуры, блестки остроумія, обоюдныя сладкія замѣчанія -- быть можетъ, украдкою и рукопожатіе -- знаемъ мы эти штуки. Это, разумѣется, никого и ни къ чему не обязываетъ, можно сразу положить конецъ всѣмъ этимъ любезностямъ -- и вотъ именно на это я и хотѣлъ обратитъ твое вниманіе. Въ подобныхъ вещахъ молоденькія дѣвушки обыкновенно поступаютъ безъ должной разсудительности. Этимъ я вовсе не хочу сказать тебѣ, чтобы ты прервала съ нимъ всѣ сношенія. Вопросъ мой скорѣе принимаетъ такого рода форму: читала ли ты брошюру, которую я тебѣ далъ вчера? Да? Ну, вотъ видишь ли, написавши ее, докторъ совершенно разошелся съ нашей партіей. Я на него за это нисколько не сержусь и даже нахожу, что это очень понятно. Но для человѣка въ моемъ положеніи умѣренный либерализмъ, быть можетъ, самая удобная политическая доктрина. Докторъ -- дѣло другое. Онъ можетъ пускаться и въ крайности. Вопросъ о рабочихъ опять выходитъ на первый планъ. Я не сомнѣваюсь, что докторъ захочетъ взяться за этотъ вопросъ, хотя бы даже только для того, чтобы этимъ путемъ достигнуть самаго высокаго общественнаго положенія. Можетъ быть въ настоящую минуту онъ болѣе ни о чемъ не думаетъ, какъ объ аттакѣ на насъ и въ частности на меня. Ты молода, хороша собой, имѣешь преострую головку, привлекательныя манеры -- нечего тебѣ краснѣть, Эммочка,-- но и это по помогло, бы тебѣ если бы твой отецъ не былъ богатый человѣкъ.
   Банкиръ сталъ ходить по комнатѣ, потомъ опять остановился передъ своей дочерью и сказалъ:
   -- Однако ни въ какомъ случаѣ не слѣдуетъ обращаться съ нимъ слишкомъ рѣзко и приводить его въ сильное раздраженіе, какъ хочетъ д-ръ Паулусъ. Въ особенности я не долженъ такъ поступать до тѣхъ поръ, пока во мнѣ сохранится надежда, что въ исторіи съ барономъ онъ окончательно не приметъ мою сторону. И поэтому-то я хотѣлъ тебя просить, Эммочка, дитя мое,-- будь осторожна въ твоемъ поведеніи относительно доктора, такъ осторожна, какъ будто бы ты наливала вино въ тоненькую соломенку, не желая его пролить. Будь къ нему привѣтлива, но брось весь этотъ любовный вздоръ, какъ только настанетъ минута разорвать всѣ сношенія съ этимъ человѣкомъ. Завтра утромъ напиши ему одну изъ твоихъ умненькихъ записочекъ и пригласи его къ обѣду. Намъ нужно бытъ entre nous, понимаешь ли ты? Пожалуйста, обдѣлай это какъ можно получше, Эммочка, котеночекъ мой. Брошюру я, конечно, уже могу взять съ собою. Это удивительный человѣкъ. Ну, спи же спокойно, милое дитя!
   Банкиръ поцѣловалъ свою дочь въ лобъ. Въ двери онъ опять остановился.
   -- Ахъ, да, я еще хотѣлъ тебѣ кое-что сказать, Эммочка! Не будь такъ сурова къ Генри. Конечно, онъ не легко отъ тебя откажется, все же не хорошо быть къ нему такою взыскательною. Онъ уже и потому для меня довольно противенъ, что я долженъ щадить его батюшку. Что прикажешь дѣлать! Не все творится по нашему желанію.
   Банкиръ вздохнулъ, послалъ своей дочери поцѣлуй рукою и вышелъ. Эмма не долго просидѣла у камина. Уединеніе ей было не по сердцу, къ особенности когда въ головѣ ея тѣснились разнообразныя мысли, какъ было сегодня вечеромъ. Въ такихъ случаяхъ, какъ она знала по собственному опыту, у нея былъ одинъ, всегда услужливый утѣшитель -- сонь. Про томъ же сегодня самый долгъ дочерней любви какъ бы требовалъ лечь спать въ одиннадцать часовъ, попреки обыкновенію. Это вполнѣ согласовалось съ ролью разсудительной дѣвушки,-- ролью, которую назначилъ ей папаша. Эмма позвонила горничную.
   

ГЛАВА ТРЕТЬЯ.

   На письменномъ столѣ Лео горѣла лампа. Этотъ красивый столъ, сдѣланный изъ массивнаго, дубоваго дерева и украшенный богатою рѣзьбою, былъ заваленъ книгами, брошюрами, газетами, письмами и разнаго рода бумагами. На маленькомъ столѣ возлѣ рабочаго кресла были въ порядкѣ подобраны всѣ бумаги, поступившія въ теченіи дня. Слуга зналъ, что самая строгая аккуратность и порядокъ были ненарушимымъ закономъ его господина и также должны были быть его собственнымъ закономъ. Заслышавъ стукъ подъѣзжающаго экипажа, слуга вытеръ еще свѣтлѣе лампу, бросилъ зоркій взгляда, вокругъ себя и затѣмъ уже поспѣшилъ на встрѣчу своему господину, чтобы въ передней снять съ него излишнее платье. Войдя въ комнату, Лео прошелся по ней нѣсколько разъ взадъ и впередъ. Съ одиннадцати часовъ утра и до сихъ поръ онъ былъ въ непрерывномъ движеніи, и только на самое непродолжительное время оставался въ одномъ отелѣ, гдѣ пообѣдалъ на скорую руку. То былъ отдыхъ, который разрѣшилъ себѣ Лео, съ самыхъ раннихъ лѣтъ не привыкшій отдыхать,-- для этого у Лео никогда не хватало времени, а теперь менѣе, чѣмъ когда бы то ни было прежде.
   Лео сѣлъ за письменный столъ и сначала перебралъ письма, поступавшія во время его отсутствія.
   Прежде всего онъ прочиталъ три письма -- отъ коммерціи совѣтника Винклера, книгопродавца издатели Трейбеля и банкира Нейдгардта,-- которыя почти, въ однихъ и тѣхъ же выраженіяхъ, извѣщали его, что они привыкли видѣть въ своемъ домашнемъ врачѣ также друга дома, и очень опечалены, что въ немъ общество можетъ даже подозрѣвать автора брошюры: "что они сдѣлали и что должны были бы сдѣлать".
   -- И такъ далѣе, и такъ далѣе, пробормоталъ Лео,-- я всегда ожидалъ, что они отъ меня отрекутся. Пусть будетъ такъ! Это лучшее доказательство, что мой бичъ чувствителенъ, по я буду карать васъ и скорпіонами! А это что такое? "Если вы авторъ брошюры, какъ вездѣ носятся слухи, то почему же вы не назовете себя открыто? Вы не то, что я -- голосъ изъ народа, имѣющій право оставаться безъимяинымъ. Или вы страшитесь вашихъ враговъ въ то самое мгновеніе, когда выставляете ихъ на позоръ предъ нашими глазами? Неосновательное опасеніе! Неизвѣстный".
   Лео опустилъ голову на руку.
   -- Какъ здѣсь горячо! Костеръ наваленъ высокою горою. Одна маленькая искорка,-- и онъ вспыхнетъ яркимъ заревомъ. Съ Туски и подобныхъ ему этого было бы совершенно достаточно. Только тотъ, кто разсчитываетъ на свои силы, чтобы создать свѣтъ, мелютъ отваживаться его разрушать. Какъ мало могутъ сдѣлать различныя разрушительныя силы, работающія посреди хаотическаго шума, во взаимномъ разладѣ, при враждебномъ столкновеніи одна съ другою,-- это я знаю по собственному опыту. Мнѣ очень жаль васъ, господинъ неизвѣстный. Я не могу вамъ помочь такъ, какъ вы этого желаете.
   Это что за раздушенная записочка?
   "Мой несговорчивый другъ! зачѣмъ вы, подобно разгнѣванному сыну Нолея, скрываетесь въ вашемъ шатрѣ? Зачѣмъ не являетесь, по крайней мѣрѣ, ко мнѣ?
   Кто вашъ Патроклъ? Завидую ему. Или вамъ совершенно не нужно общество сочувствующей души, въ особенности теперь, когда о васъ такъ много говорятъ хорошаго и дурного. Конечно, мы съ папашей вѣримъ только первому. Ахъ, если бы вы знали, какъ отецъ мой къ вамъ расположенъ!
   Докажите же, что вы не совсѣмъ пренебрегаете нашей дружбой къ вамъ и отобѣдайте завтра вмѣстѣ съ нами въ обыкновенное время. Мы будемъ совершенно entre nous.

Искренно расположенная къ вамъ Эмма З.

   Лео улыбнулся.
   -- Вишь какъ прикидываются! Натурально, для нихъ это самая удобная роль, пока они не могутъ меня свалить съ ногъ. А она позволяетъ себя употреблять, какъ приманку! Стыдитесь, фрейлейнъ Эмма! Дама съ такими претензіями на умъ и проницательность, и быть такой грубо безтолковой дѣвчонкой! Фи!
   Онъ бросилъ презрительно отъ себя прочь розовую бумажку и взялъ другое письмо, которое положилъ прежде внизу всѣхъ бумагъ, какъ бы думая, что оно могло подождать своей очереди.
   "Я читала твою брошюру. Она, какъ я ожидала, написана смѣло и рѣзко.
   "Сегодня около полудня мнѣ пришлось играть роль въ довольно странномъ происшествіи. Я возвращалась отъ... и часть дороги должна была пройти чрезъ паркъ. Передо мною шла какая-то пожилая дама, которую велъ подъ руку слуга; по широкой дорогѣ, направлявшейся возлѣ тропинки, тихо ѣхала карета. Такъ какъ я шла, разумѣется, скорѣе дамы, то чрезъ нѣсколько минутъ нагнала ее, и когда взглянула на ея лицо, то право не знаю почему -- вдругъ живо припомнила себѣ твою наружность, но я старалась, хотя и съ трудомъ, скрыть свое изумленіе, которое было замѣчено и дамою, и идти далѣе.
   "Не успѣла я сдѣлать и десяти шаговъ, какъ по другой дорогѣ, пересѣкающей широкую подъ прямымъ угломъ, прискакалъ всадникъ. Не знаю, что такое случилось, Но вдругъ позади себя я услышала крикъ. Обернувшись, я увидѣла, что старая дама лежала на землѣ, слуга опустился передъ своей госпожой на колѣни, тогда какъ всадникъ готовился сойти съ подымавшейся на дыбы лошади. Я поспѣшила туда. Къ счастію, пожилая дама осталась цѣлою и невредимою. Лошадь задѣла, ее грудью за плечи и повалила съ ногъ. Всадникъ -- замѣчательно красивый молодой человѣкъ -- разсыпался въ самыхъ усердныхъ, безсвязныхъ извиненіяхъ, но видя, что здѣсь не приключилось никакого серьезнаго несчастія,-- не дожидалъ долго, бросился на своего коня и предоставилъ мнѣ и слугѣ пособить еще полубезчувственной дамѣ сѣсть въ ея экипажъ. Я помѣстилась вмѣстѣ съ нею, потому что не могла оставить ее въ такомъ состояніи и приказала кучеру какъ можно скорѣе ѣхать домой. Мы пріѣхали въ городъ. Стукъ колесъ по мостовой заставилъ даму очнуться. Она поблагодарила меня въ очень любезныхъ словахъ и при этомъ глядѣла на меня съ такимъ же удивленіемъ, съ какимъ я прежде взглянула на нее въ паркѣ.
   "Разговорившись съ ней, я не обращала вниманія, куда мы ѣдемъ. Выглянувъ изъ окошка, я увидѣла, что мы находились у замка. Экипажъ въѣхалъ во дворъ и остановился у одной двери боковаго флигеля. Сердце у меня сжалось отъ ужаса. Я знала, кто такова была дама, хотя она и не назвала себя, но тѣмъ болѣе изумилась она сама, когда я въ сильномъ замѣшательствѣ произнесла свое имя. Затѣмъ я бросилась вонъ изъ кареты, но до сихъ поръ не могу себѣ припомнить, какимъ образомъ я вышла изъ двора замка.
   "Теперь я сама стыжусь своей ребяческой робости. Грустно сказать, но человѣкъ рѣдко бываетъ способенъ отдѣлаться отъ предразсудковъ и предубѣжденій. Суевѣрный страхъ, который намъ, дѣтямъ, съизмала внушали къ этой "тетушкѣ въ замкѣ" и только тѣмъ, что говорили о ней рѣдко и каждый разъ въ особенно элегическомъ тонѣ,-- этотъ страхъ еще до сихъ поръ живетъ въ моей душѣ -- а вѣдь я называю себя свободномыслящимъ существомъ! Но развѣ я старалась когда нибудь заглянуть въ жизнь, постичь характеръ этой безспорно-замѣчательной женщины? И я осуждаю ее, не выслушавъ, я пугаюсь ее, какъ глупый ребенокъ пугается какого нибудь сказочнаго страшилища. Если это не предразсудокъ, то что же слѣдуетъ называть предразсудкомъ?
   "Помнишь ли ты, Лео, какъ мы разъ вечеромъ проходили мимо замка -- въ нѣсколькихъ окнахъ верхняго этажа горѣлъ тусклый свѣтъ и ты шутя спрашивалъ, но сдѣлать ли намъ визитъ "тетушкѣ въ замкѣ". Ты назовешь меня, пожалуй, романтической мечтательницей,-- но что если старый замокъ съ его вельможными обитателями также будетъ играть роль въ твоихъ смѣлыхъ политическихъ планахъ? Я стояла у порога двери, которая ведетъ въ тѣсный лабиринтъ и не переступила чрезъ этотъ порогъ, Я упустила случай, который, быть можетъ, никогда не представится. Тезей и Аріадна!! Нѣтъ, если еще существуютъ герои, то героини давно уже перевелись! Смѣйся надо мной! Я вполнѣ это заслужила такъ или иначе"...
   Это письмо было безъ подписи.
   Лео выпустилъ его изъ рукъ; потомъ онъ всталъ и, скрестивъ на груди руки, медленными шагами сталъ ходить по комнатѣ.
   -- У ней голова и энергія мужчины, пробормоталъ онъ.
   Потомъ онъ болѣе и не думалъ о Сильвіи. Онъ переступилъ
   чрезъ порогъ, передъ которымъ она остановилась. По длиннымъ корридорамъ и обширнымъ заламъ онъ вошелъ въ пышный чертогъ и остановился передъ человѣкомъ съ поникшей головой; Лео плѣнилъ эту голову силою своего ума, могуществомъ своего слова, онъ -- властелинъ властелина!
   -- Его называютъ слабохарактернымъ человѣкомъ, можетъ быть, это и правда; однако онъ не разъ уже доказалъ, что можетъ одушевиться идеей. Именно такой человѣкъ мнѣ и нуженъ. Глупецъ не понялъ бы меня, самостоятельный человѣкъ въ обыкновенномъ смыслѣ слова захотѣлъ бы выставлять мнѣ свое упрямство твердостью характера. Нѣтъ, вотъ человѣкъ, который, какъ глина въ рукахъ артиста, мягокъ, гибокъ, податливъ и... непроченъ. Но что же изъ того? Вѣдь это будетъ продолжаться не вѣчно. Въ нѣсколько мѣсяцевъ многое, очень многое можно сдѣлать. Однако, вѣдь это только сонъ, а пристало ли мнѣ возиться съ сновидѣніями.
   Онъ опять подошелъ къ письменному столу и опустилъ письмо ко многимъ другимъ, писаннымъ тѣмъ же почеркомъ, къ ящикъ, который Лео заперъ. Потомъ онъ опять сѣлъ. Чтеніе писемъ было окончено. Но это что такое? Онъ вынулъ изъ пакета брошюру, которая заключала въ себѣ не болѣе листа и, повидимому, только-что вышла изъ типографіи. Бумага была еще влажна. Лео взглянулъ на заглавіе: "чѣмъ бы онъ могъ быть и что изъ него вышло".
   Лицо Лео искривилось бѣглой конвульсіей. Это былъ отвѣтъ на брошюрку Лео,-- отвѣтъ, который, оставляя въ сторонѣ предметъ, былъ, очевидно, направленъ противъ самой личности Лео. Кто могъ отважиться на это нападеніе? Такъ вотъ оружіе, которымъ борется эта партія,-- эти герои принциповъ, эти добродѣтельные краснобаи!
   Онъ началъ читать, и при этомъ лицо его становилось мрачнѣе и мрачнѣе. Онъ ошибся. То было нападеніе, направленное не противъ его личности, по крайней мѣрѣ, не противъ дѣйствительнаго Лео, а только противъ идеальнаго Лео, противъ человѣка, который обладаетъ такими дарованіями, держится такихъ воззрѣній, какъ настоящій Лео, и такъ пишетъ, какъ писалъ Лео. Въ авторѣ брошюры: "что они сдѣлали и что должны были бы сдѣлать" -- говорилось въ этомъ отвѣтѣ -- мы видимъ безспорно блестящаго представителя цѣлаго класса человѣческихъ существъ -- тѣхъ энергическихъ людей которые, наскучивъ негодностью матеріала, изъ коего они должны были бы возводить зданіе, и медленностью работы, поступаютъ такъ, какъ тѣ баснословные средневѣковые строители, которые, для ускоренія дѣла, хотѣли поручать дьяволу постройку ихъ замковъ и храмовъ. Но дьяволъ не можетъ сладить съ этимъ порученіемъ, все побѣждается только человѣческимъ терпѣливымъ трудомъ. Возведенныя ночью громады обваливаются на слѣдующее утро. Что сдѣлано тысячью рабочихъ рукъ при медленномъ упорномъ трудѣ, то считаетъ свое существованіе вѣками. Мы охотно соглашаемся съ авторомъ, что фундаментъ, на которомъ мы строимъ, очень узокъ, мы должны ввести въ нашъ планъ всѣ слои народа, но пусть авторъ приметъ въ соображеніе, что чѣмъ шире фундаментъ, тѣмъ медленнѣе работа. Если онъ сообразитъ это -- сообразить это онъ совершенно способенъ -- тогда онъ не будетъ такимъ, какимъ онъ сдѣлался теперь -- агитаторомъ, который еще болѣе увеличиваетъ неурядицу, тогда онъ будетъ однимъ изъ тѣхъ зодчихъ, которымъ Богъ позволилъ созерцать въ духѣ все величіе завершеннаго дѣла и которые все-таки не гнушаются учить рабочихъ, какъ надобно разламывать камни".
   -- Вотъ онъ весь на лицо, какъ живетъ и мыслитъ, вскричалъ Лео съ громкимъ смѣхомъ,-- Паулусъ Камнеломъ, вотъ самая приличная для него кличка! Такъ я и озаглавлю мою слѣдующую брошюру. Неизвѣстный совершенно правъ. Мнѣ нельзя болѣе оставаться въ тѣни. Притомъ это былъ мой первый непріязненный выстрѣлъ. Я хотѣлъ только нарушить ихъ лѣнивый покой.
   Онъ принялся за вечернія газеты.
   -- Совѣщанія ландтага.-- ну, это старый хламъ.
   Онъ опять взялъ газету. Привычнымъ взглядомъ онъ пробѣжалъ длинные столбцы. Вдругъ глаза его остановились на нѣсколькихъ строчкахъ:
   "Только-что мы узнали, что сегодня пополудни были конфискованы у издателя остальные экземпляры вновь вышедшаго романа, принятаго публикой съ большимъ сочувствіемъ, и что уже производился допросъ автору романа -- молодому и всѣми уважаемому учителю въ здѣшней гимназіи.
   "Очень многіе взгляды, выраженные въ книгѣ, найдены неблагонамѣренными и даже автору, какъ говорятъ, грозитъ процессъ за все направленіе книги, враждебное религіознымъ вѣрованіямъ и общественному порядку.
   Лео уже во второй разъ перечитывалъ эти строки, когда вошелъ слуга съ докладомъ, что какой-то господинъ, заходившій сюда уже два раза сегодня, желаетъ говорить съ господиномъ докторомъ.
   -- Мнѣ непремѣнно нужно съ тобой переговорить, Лео, сказалъ Вальтеръ, входя въ дверь и отстраняя слугу,-- мнѣ это необходимо; ты, конечно, можешь удѣлить мнѣ четверть часа времени.
   Вальтеръ произнесъ эти слова взволнованнымъ голосомъ и въ лицѣ его также отражалась сильная внутренняя тревога.
   -- Я уже прочиталъ объ этомъ кое-что въ это самое мгновеніе, сказалъ Лео, перенося лампу съ своего рабочаго бюро на столь передъ диваномъ.
   -- Быть не можетъ! вскричалъ Вальтеръ.
   -- Да вонъ посмотри въ вечернемъ нумерѣ.
   -- Ты о чемъ говоришь?
   -- Ну, разумѣется, о твоемъ столкновеніи съ нашими постановленіями о печати.
   -- Ахъ, да, сказалъ Вальтеръ, и, право, объ этомъ совсѣмъ и не думалъ. Меня привело къ тебѣ -- сегодня я былъ у тебя уже два раза -- собственно письмо, которое я получилъ утромъ сегодня отъ отца -- вѣдь насъ никто не слышитъ?-- и которое содержитъ въ себѣ кое-что, внушающее мнѣ самое мучительное безпокойство. Но поводу этого-то письма я и хотѣлъ получить отъ тебя кое-какія свѣденія. Дѣло касается барона. Отецъ пишетъ слѣдующее: "но что еще болѣе меня тревожитъ" -- онъ говорилъ о тетушкѣ Мальхенъ, которая въ послѣднее время начала часто хворать -- "такъ это нѣкоторые признаки, заставляющіе меня опасаться, что дѣла моего добраго господина по имѣніямъ идутъ не такъ, какъ имъ слѣдовало бы идти. Онъ не только совершенно издерживаетъ всѣ тѣ довольно значительныя суммы которыя я могу высылать ему изъ доходовъ,-- такъ что на управленіе землями остается только самое необходимое, а часто нѣтъ даже и того,-- но онъ требуетъ все болѣе и болѣе, выходитъ изъ терпѣнія, когда я нахожусь вынужденнымъ сообщать ему, что я сдѣлалъ все, что могъ, что моя касса пуста. Вчера онъ приказалъ мнѣ въ нѣсколькихъ строчкахъ, выраженныхъ довольно сухо, продать на срубъ буковую рощу на Финкенбергѣ, нашу гордость,-- то есть капиталъ, который чрезъ тридцать лѣтъ на худой конецъ обратился бы въ пятьдесятъ тысячъ талеровъ, сбыть сегодня за пятнадцать тысячъ. Но это еще не все. Я узналъ, что онъ въ прежнему и безъ того высокому залогу на Фельдгеймъ согласился еще и на новый, также довольно значительный,-- и въ то же время баронъ краткимъ дѣловымъ слогомъ сообщаетъ мнѣ, что онъ духовнымъ завѣщаніемъ отказываетъ домъ лѣсничаго, съ принадлежащимъ къ нему садомъ, лугами и усадьбами мнѣ, вамъ и вашимъ дѣтямъ на вѣчныя времена! Ну что я долженъ заключить изъ всего этого. Я еще не говорилъ объ этомъ ни съ кѣмъ, но страхъ мучитъ меня, я долженъ кому нибудь открыться, но кому же, кромѣ тебя? Тебѣ всего легче меня увѣдомить и, быть можетъ, успокоить. Вѣдь ты чисто бываешь у ного въ домѣ. Не замѣтилъ ли ты тамъ чего нибудь необычайнаго? Можетъ быть, ты развѣдаешь что нибудь отъ Лео. Онъ, какъ ты самъ мнѣ пишешь, часто бываетъ у барона и пользуется его особеннымъ довѣріемъ. Пожалуйста, объяснись съ Лео, какъ самъ найдешь за лучшее!"
   Вальтеръ сложилъ письмо; при этомъ рука его дрожала. Онъ взглянулъ на Лео, и такъ какъ Лео не произносилъ ни слова, то Вальтеръ продолжалъ:
   -- Ты видишь, Лео, что отецъ думаетъ, будто между мной и... и ими все осталось по старому. Онъ на знаетъ, что я уже нѣсколько недѣль сряду не бывалъ тамъ. Кромѣ нѣсколькихъ строчекъ я не имѣю отъ фрейлейнъ Шарлотты никакихъ извѣстіи. Амелія мнѣ не пишетъ, потому что я этого не желаю, а. Сильвія, кажется, совсѣмъ меня забыла. Тебя же я нижу теперь рѣдко. Я не моту написать отцу ничего успокоительнаго, я точно стою передъ какою-то роковою загадкою. Быть можетъ, ты знаешь больше и, судя потому, что я наслышался о твоемъ дружескомъ знакомствѣ съ барономъ, ты даже долженъ знать больше. Дѣйствительно ли его дѣла находятся въ такомъ шаткомъ положеніи?
   Вальтеръ пристально взглянулъ въ лицо Лео, который поправлялъ лампу.
   -- Ты спрашиваешь меня о томъ, на что я не моту дать тебѣ обстоятельнаго отвѣта, отозвался онъ,-- баронъ совѣтовался со мною по дѣлу Зонненштейна, но и этимъ уже очень много сказано. Мы говорили постоянно объ этомъ дѣлѣ и теоретически обсуждали нѣкоторые экономическіе и политическіе вопросы, имѣющіе сюда отношеніе. О его личныхъ обстоятельствахъ я при этомъ ровно ничего не развѣдалъ, да и признаться мало ими интересовался. Ты, конечно, повѣришь мнѣ, что во всемъ этомъ дѣлѣ я руководствовался чисто-политическими соображеніями.
   -- Ахъ, Лео, Лео, какъ можешь ты говорить объ этомъ дѣлѣ съ такимъ равнодушіемъ, вскричалъ Вальтеръ въ горестномъ раздраженіи,-- я этого никакъ не умѣю постичь. Развѣ человѣкъ, которому мы такъ много обязаны...
   -- Которому ты. такъ много обязанъ, поправилъ Лоо.
   -- Все равно! Этотъ человѣкъ долженъ быть для тебя священнымъ, если ты еще сколько нибудь способенъ чувствовать по человѣчески.
   -- Мы, кажется, перестали понимать другъ друга, холодно замѣтилъ Лоо.
   -- Извини меня, возразилъ Вальтеръ, и въ сильномъ волненіи вскочилъ со стула.-- Мысль, что барона на старости лѣтъ -- потому что вѣдь онъ уже старикъ -- можетъ постигнуть такое несчастіе, какъ потеря всего имущества -- эта мысль терзаетъ меня. Я согласенъ, что ты не можешь чувствовать этого такъ живо, ты, который съ раннихъ лѣтъ считалъ Тухгеймовъ и даже насъ, Лео, совершенно посторонними людьми; но мы не до такой же степени далеки отъ тебя, чтобы ты въ томъ, что насъ всѣхъ такъ печалитъ и тревожитъ, видѣлъ только цифру, необходимую для твоихъ вычисленій. Прошу тебя, забудь, что я сказалъ тебѣ и если можешь доставь мнѣ какія нибудь обстоятельныя свѣденія о положеніи барона.
   -- Я могу только сказать, отозвался Лео,-- что я не совсѣмъ раздѣляю опасенія твоего отца. На что баронъ издерживаетъ значительныя суммы, мнѣ, разумѣется, неизвѣстно, но я полагаю, что онъ приготовляется къ тому случаю, когда долженъ будетъ выплатить довольно крупные капиталы банкиру, который угрожаетъ ему процессомъ. Если онъ можетъ переломить себя и миролюбиво объясниться съ банкиромъ, то положеніе барона еще не такъ безнадежно, такъ какъ фабрики даютъ отличный доходъ,-- въ противномъ случаѣ...
   -- Не можешь ли ты употребить свое вліяніе, чтобы склонить барона къ миролюбивой сдѣлкѣ.
   -- Ты слишкомъ преувеличиваешь мое вліяніе на барона, сказалъ Лео уклончиво.
   Вальтеръ всталъ; лицо его омрачилось глубокой грустью. Итакъ, они дѣйствительно перестали понимать другъ друга. Его взглядъ упалъ на брошюру, которая была ему хорошо извѣстна. Относительно ея содержанія и формы онъ обстоятельно условился съ д-ромъ На улусомъ и даже могъ сказать, что самъ ее написалъ. Паулусъ, подобно Вальтеру, ожидалъ, что брошюра произведетъ на Лео выгодное впечатлѣніе. Лео также увидитъ, что мы глядимъ съ нимъ съ одной и той же точки зрѣнія! часто восклицалъ Паулусъ, и только Ребе имъ былъ проницательнѣе. На столѣ лежала брошюра. Лео прочиталъ ее, но нисколько не проникся желаніемъ соглашенія, то есть тѣмъ чувствомъ, подъ вліяніемъ котораго была написана эта брошюра. Въ этомъ убѣждали черты его лица, его слова, его рука, которую онъ при разставаніи подалъ Вальтеру.
   Лео говорилъ о дѣлѣ, лично касавшемся Вальтера, о томъ впечатлѣніи, какое можетъ произвести осужденіе или оправданіе автора; онъ завѣрялъ въ шуточномъ тонѣ, что за романомъ успѣхъ во всякомъ случаѣ упроченъ и что книга дождется не только второго, но даже и третьяго изданія.
   Вальтеръ слушалъ все это разсѣянно и въ настоящую минуту не могъ думать о себѣ. Онъ чувствовалъ, что теперь въ послѣдній разъ онъ стоялъ передъ другомъ своего дѣтства, котораго всегда, до этой самой минуты любилъ, какъ брата,-- онъ сознавалъ, что когда выйдетъ изъ комнаты, ихъ будетъ раздѣлять пропасть, чрезъ которую уже нельзя будетъ подать другъ другу руку примиренія.
   -- Лео, вскричалъ онъ,-- попытайся сблизиться съ нами! Не отваживайся идти далѣе одинъ тою пустынною дорогою, которую ты выбралъ. Ты опять будешь нуждаться въ людяхъ, чтобы имѣть силы дѣйствовать, а мы стоимъ къ тебѣ очень близко, ближе чѣмъ ты думаешь. Повѣрь мнѣ, такіе люди, какъ Паулусъ -- ни могъ бы назвать тебѣ еще много честныхъ именъ -- также хорошо, какъ ты, сознаютъ всю горькую неудовлетворительность нашихъ общественныхъ отношеній, какъ ты понимаютъ необходимость радикальной реформы. Присоедини и свою силу къ ихъ усиліямъ, примкни къ ихъ рядамъ! Что могутъ сдѣлать честные люди, если они не держатся одинъ за другого?
   Лео сдѣлалъ отрицательное движеніе.
   -- Объ этомъ предметѣ, сказалъ онъ, мы разглагольствовали уже довольно часто, но ты и твои пріятели не могли убѣдить меня, не могли даже вотъ этой брошюрой. Вѣдь она принадлежитъ вашему перу? Нѣтъ, милый Вальтеръ, каждый изъ насъ долженъ идти своей собственной дорогой, какъ нимъ предопредѣлили небесныя свѣтла. Мы также не можемъ помѣняться нашими ролями, какъ отцы и матери, призвавшіе насъ къ жизни. Если бы я, подобно тебѣ, выросъ въ сферѣ гармоническаго порядка, при стройномъ сочетаніи жизненныхъ обстоятельствъ, то, быть можетъ, я чувствовалъ бы болѣе потребности идти съ другими рука объ руку, опираться на другихъ, стать въ ряды, выражаясь по твоему. А. можетъ быть... можетъ быть, и нѣтъ. По такъ какъ съ молокомъ матери я не всосалъ кроткихъ воззрѣній, такъ какъ отецъ училъ меня мудрости кулаками и такъ какъ я потомъ, пройдя школу лицемѣра и фанатика, былъ вытолканъ на широкій, суровый свѣтъ, еще почти ребенкомъ, то теперь я хочу остаться такимъ человѣкомъ, какимъ меня сдѣлали обстоятельства и природа -- одинокимъ человѣкомъ, который проводитъ по своему въ жизнь свою собственную великую и сознанную идею или въ случаѣ неудачи, паденія, прощается съ жизнію подъ градомъ насмѣшекъ и ругани, на которую такъ щедро человѣчество дли глупцовъ и искателей приключеній.
   Черные глаза Лео засвѣтились какимъ-то холоднымъ огнемъ, когда онъ, при произнесеніи послѣднихъ словъ, вставъ съ мѣста и выпрямивъ свою стройную фигуру, протянулъ впередъ правую руку, какъ будто указывая въ мрачное будущее. Энергическая личность Лео опять наполнила душу Вальтера тѣмъ почти мистическимъ обаяніемъ, подъ вліяніемъ котораго онъ находился въ прежніе годы. Могъ ли онъ, могъ ли Паулусъ надѣяться обуздать эту демонскую натуру? Можно ли грозной тучѣ сказать: или сюда!
   Вальтеръ, не пророни ни слова, пожалъ руку Лео и вышелъ изъ комнаты. Когда дверь за нимъ затворилась, Лео сдѣлалъ два шага впередъ, какъ будто желая позвать его назадъ. Но, еще не доходя до двери, Лео остановился.
   -- Впрочемъ, къ чему это? пробормотала, онъ,-- вѣдь рано или поздно намъ надобно было разойтись. Такъ ужь лучше пусть будетъ это сегодня, нежели завтра.
   Онъ провела, рукою по лбу, словно на немъ находились привѣтливыя картины, которыя начали возникать въ душѣ Лео,-- картины изъ времени дѣтства, изъ времени его жизни съ Вальтеромъ, въ тѣнистыхъ ложбинахъ тухгеймскихъ лѣсовъ, въ маленькой верхней комнатѣ дома лѣсничаго, гдѣ окошко было обвито виноградными листьями; изъ этого окна Вальтеръ и Лео такъ часто заглядывались вмѣстѣ на сверкающія въ вышинѣ звѣзды. Такъ значитъ Лео не всегда былъ одинокимъ и, быть можетъ, ему не зачѣмъ было оставаться одинокимъ. Развѣ Вальтеръ въ нѣкоторыхъ отношеніяхъ не развился такъ полно, какъ Лео никогда не могъ ожидать. Могъ ли онъ, долженъ ли въ интересахъ дѣла удалять отъ себя подобнаго союзника? Но увы, увы! Онъ зналъ ихъ, этихъ идеологовъ, которые привыкли сражаться въ чистѣйшемъ эфирѣ мыслей и которыхъ удары попадаютъ поэтому въ воздухъ, онъ зналъ этихъ сантиментальныхъ теоретиковъ, которые хотятъ достичь великой цѣли и ради мелочныхъ, частныхъ соображеній совращаются съ своей дороги. Не глупо ли со стороны Вальтера хлопотать о баронѣ, когда самъ онъ, Вальтеръ, долженъ былъ бы позаботиться серьезно о сохраненіи своей собственной шкуры! Они хотятъ быть общественными дѣятелями и частными лицами, безпощаднымъ орудіемъ идеи и сердобольными воздыхателями,-- они хотятъ быть всѣмъ, и оттого, понятно, обратились въ ничто. ко сдѣлалъ порывистое движеніе, не въ это самое время кто-то сильно потянулъ звонокъ въ передней. Лео услышалъ. что слуга его говорилъ -- какъ показалось Лео -- съ какою то плачущею женщиною.
   -- Кто тамъ? крикнулъ Лео входящему лакею.
   Слуга доложилъ, что приходила дѣвушка отъ госпожи кастелянши Липпертъ и просила, чтобы господинъ докторъ какъ можно поскорѣе пришелъ къ нимъ. Госпожа кастелянши умираетъ. Служанка говорила и еще что-то, чего, однако докторскій лакей за ея слезами и стонами никакъ не могъ разобрать. Служанка скоро выбѣжала на улицу. Лео заперъ письма и важныя бумаги въ ящикъ и приказалъ слугѣ не гасить лампы, такъ какъ онъ намѣренъ скоро возвратиться.
   

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ.

   Со времени той ночи, въ которую Лео разстался съ Эвою такимъ страннымъ образомъ, онъ былъ въ квартирѣ кастеляна не болѣе двухъ разъ и только для того, чтобы навѣстить больную госпожу Липпертъ. Съ Эвою Лео послѣ того не говорилъ и видѣлъ ее всего одинъ разъ, да и то мелькомъ, такъ какъ она при его входѣ поспѣшно удалялась изъ комнаты больной второю дверью. Онъ нисколько не старался съ нею сблизиться и зналъ, что она никогда не проститъ ему его холоднаго невниманія къ ея прелестямъ. Притомъ же Лео, развѣдавъ чрезъ нее и Фердинанда Липперта о принцѣ почти все, что ему нужно было знать, теперь нисколько не интересовался Эвою. Да и Фердинандъ лишился въ его глазахъ всей своей важности. Фердинандъ сослужилъ свою службу и теперь могъ сопровождать своего принца въ его разъѣздахъ. Лео вспоминалъ о молодомъ чтителѣ Бахуса только въ томъ случаѣ, когда при политическихъ соображеніяхъ доктора въ немъ возникало желаніе опубликовать письмо, которое онъ все еще имѣлъ въ своихъ рукахъ. Самъ Лео удивлялся, какимъ образомъ его могла такъ долго останавливать мысль скомпрометировать навѣрняка Липперта этимъ письмомъ. Но письмо это было козырь, который надобно было выкинуть въ настоящій моментъ, чтобы выигратъ упрочить за собою. Оно должно было служить окончательнымъ смертельнымъ ударомъ, когда жертва уже повалена на землю. Такъ далеко дѣло съ либеральной партіей у Лео еще не заходило.
   Эти мысли наполняли голову Лео, когда онъ торопливыми шагами направлялся къ замку принца по длиннымъ улицамъ, въ которыхъ шумѣлъ весенній дождь. Лео размышлялъ также о тайнѣ, которая, подобно мрачной тучѣ, висѣла надъ семействомъ Липпертовъ, и которая никогда не откроется, если кастелянша уже отошла въ вѣчность.
   По не все ли равно, чей сынъ былъ Фердинандъ,-- того или другого безпутнаго человѣка; во всякомъ случаѣ онъ вышелъ весь въ батюшку
   Дойдя до дворца, Лео нашелъ дверь квартиры Липпертовъ отворенною. Не смотря на массивныя стѣны зданія и плотно притворенныя двери внутреннихъ комнатъ, Лео услышалъ раздраженный голосъ Фердинанда. При этомъ Лео долженъ былъ вспомнить о томъ днѣ, въ который былъ въ первый разъ введенъ Эвою въ это семейство. Лео приготовлялся и сегодня увидѣть сцену подобную той, какой ему пришлось быть свидѣтелемъ прежде.
   Лео отворилъ дверь одной изъ внутреннихъ комнатъ. Одного взгляда было достаточно для того, чтобы убѣдиться, что здѣсь происходило что-то необычайное. Въ комнатѣ, гдѣ прежде заботливо соблюдалась чистота, все было въ безпорядкѣ. Женское платье, бѣлье и многія другія вещи были разбросаны по полу, какъ будто здѣсь свирѣпствовалъ какой нибудь человѣкъ, одержимый бѣшенствомъ. И дѣйствительно, Фердинандъ, стоявшій передъ своимъ отцомъ съ поднятымъ кулакомъ и произносившій при этомъ безсвязныя слова, былъ совершенно похожъ на бѣшенаго. Господинъ Липпертъ стоялъ у печки съ заложенными за спину руками, слегка наклоненной головой, покрытою короткими, безпорядочно взъерошенными сѣдыми волосами, и съ прищуренными по обыкновенію глазами. Только самый проницательный взглядъ могъ бы подмѣтить, что подъ этой маской ледяной холодности съ трудомъ скрывались внутреннее безпокойство, и что господинъ Липпертъ недовѣрчиво косился на входящаго изъ-за своихъ опущенныхъ щетинистыхъ рѣсницъ.
   Даже видъ Лео не могъ смягчить раздраженія Фердинанда.
   -- Ее нѣтъ, закричалъ Фердинандъ на встрѣчу Лео,-- еще со вчерашняго вечера ее нѣтъ, и онъ -- при этомъ Фердинандъ дрожащею отъ волненія рукою указалъ на господина, стоявшаго у ночки -- онъ помогъ ей бѣжать. Но онъ сильно будетъ раскаиваться, всѣ они будутъ раскаиваться. Я докажу имъ, что я не позволю играть съ собою, какъ съ мальчишкой.
   Господинъ Липпертъ, къ которому все это относилось, улыбнулся.
   -- Это продолжается ужь съ полчаса, сказалъ онъ обращаясь къ Лео.
   Лео замѣтилъ, что онъ пришелъ вовсе не для того, чтобы вмѣшиваться въ ссору между отцомъ и сыномъ; не останавливаясь, Лео вошелъ въ смежную комнату. Добродушная служанка, только-что возвратившаяся домой, подошла къ нему на цыпочкахъ.
   -- Я думаю, она спитъ, сказала дѣвушка,-- бѣдная моя госпожа! Ахъ какъ она невыносимо стонала! Я уложила ее въ постель и изо всѣхъ ногъ побѣжала за вами. Тѣ господа, что въ сосѣдней комнатѣ, нисколько не заботятся о больной. Они даже не знаютъ, что я выходила изъ дома.
   -- Что же здѣсь случилось?
   -- Развѣ вы еще не знаете: фрейленъ отъ насъ ушла... еще со вчерашняго вечера; они говорятъ, что...
   Лео подошелъ къ постели. Свѣтъ лампы, которую дѣвушка держала въ рукѣ, упалъ на лицо, покрытое смертной блѣдностью. Пусть они спорятъ и шумятъ тамъ, въ сосѣдней комнатѣ,-- этого сна они уже не могутъ потревожить,-- пусть отравляютъ другъ другу жизнь, эти матовые глаза не могутъ проронить уже ни одной слезинки.
   Дѣвушка громко взвизгнула, выпустила изъ рукъ лампу и съ воемъ выбѣжала изъ комнаты. Лео сталъ ощупью пробираться въ темнотѣ.
   Спорившіе господа услышали пронзительный визгъ. Когда Лео вышелъ, лицо Фердинанда выражало сильное внутреннее потрясеніе.
   -- Что тамъ такое? спросилъ онъ.
   -- Ваша матушка скончалась, отвѣчалъ Лео.
   Фердинандъ отшатнулся назадъ и вперилъ въ него неподвижный, безсмысленный взглядъ. Лео взялъ со стола лампу и опять вошелъ въ спальню. За нимъ послѣдовалъ только господинъ Липпертъ.
   Не трудно было догадаться, какъ и почему тонкая нить этой несчастной жизни оборвалась такъ скоро. Мои;но было даже удивляться, какъ это бѣдное, оскорбленное сердце могло такъ долго переносить столько горя и страданій. Лео, однако, еще принялся внимательно осматривать тѣло, тогда какъ господинъ Липпертъ, усѣвшись въ нѣкоторомъ разстояніи на стулѣ, закрылъ лицо платкомъ.
   -- Но дѣйствительно ли она... она умерла? пробормоталъ онъ.
   -- Да, отвѣчалъ Лео,-- и если вы -- что я считаю очень вѣроятнымъ -- радуетесь этой кончинѣ, то радуйтесь также не менѣе и тому, что тайная исторія болѣзни вашей жены не можетъ быть изложена передъ судомъ присяжныхъ,-- въ противномъ случаѣ вамъ бы пришлось очень плохо... Пожалуйста, безъ этихъ отчаянныхъ кривляній, милостивый государь! Напечатайте въ газетахъ: вчера вечеромъ скончалась отъ удара моя возлюбленная супруга,-- но не тратьте напраснаго труда убѣждать меня въ вашей невинности. Я положительно утверждаю, что эта смерть лежитъ на вашей совѣсти, и хотя вы негодяй большой руки, однако я надѣюсь, что настанетъ время въ вашей жизни, когда эта мертвая женщина надѣлаетъ вамъ больше хлопотъ, чѣмъ сколько надѣлала живая.
   Когда Лео произносилъ эти слова такъ спокойно, какъ будто дѣло заключалось въ обыкновенномъ медицинскомъ распоряженіи, господинъ Липпертъ отнялъ платокъ отъ блѣднаго, искривленнаго страхомъ и яростью лица; онъ хотѣлъ что-то возразить, но Лео отвернулся отъ него, и сдѣлавъ въ кухнѣ нѣсколько порученій рыдавшей дѣвушкѣ, вышелъ изъ квартиры Липпертовъ. Фердинандъ куда-то скрылся.
   Отойдя нѣсколько шаговъ отъ дворца, Лео замѣтилъ, что кто-то спѣшилъ за нимъ сзади. То былъ Фердинандъ. Луна, выглядывавшая изъ-за бѣгущихъ облаковъ, освѣщала его красивое лицо, которое однако теперь было искривлено кислой гримасой.
   -- Такъ это въ самомъ дѣлѣ правда? спросилъ онъ.
   -- Да, отозвался Лео.
   -- Но ради самого неба возможно-ли это? Мнѣ кажется нѣсколько минутъ тому назадъ она еще была въ комнатѣ; я не замѣтилъ, какъ она вышла. Право, я тутъ ничего не понимаю.
   Лео молчалъ. Фердинандъ, шедшій съ нимъ рядомъ, положилъ свою руку на его плечо.
   -- Ради самого Господа, докторъ, говорите, скажите, что вы не считаете меня ея убійцею! Виноватъ-ли я тутъ въ чемъ нибудь?! Я былъ дѣйствительно сильно раздраженъ, но не противъ нея. Ей также было видно не въ моготу долѣе молчать. Ахъ я несчастный, жалкій человѣкъ!
   Фердинандъ закрылъ лицо руками и началъ плакать.
   Лео не чувствовалъ никакого состраданія къ горемычному молодому человѣку.
   -- Оставьте, пожалуйста, эти глупости, сказалъ онъ сурово,-- ваши рыданія ни къ чему не ведутъ. Вы мнѣ очень часто говорили, что вы не питали ни малѣйшей любви къ вашей матери, что вы не чувствовали къ ней ничего, ровно ничего и даже нерѣдко сомнѣвались дѣйствительно ли она вамъ мать? Что же вы теперь-то такъ сокрушаетесь?
   -- Да, вскричалъ Фердинандъ,-- я не хочу лгать передъ вами и сознаюсь, что я никогда не любилъ моей матери. И если бы вы тысячу разъ назвали меня негодяемъ,-- не я все-таки въ этомъ виноватъ.
   -- Это ваше дѣло, сказалъ Лео сухо,-- здѣсь кажется раздѣляются наши дороги?
   -- Вы хотите меня оставить, съ ужасомъ вскричалъ Фердинандъ,-- меня оставить въ подобномъ положеніи? Ради всего святаго, не дѣлайте этого, если не хотите, чтобы я бросился въ рѣку здѣсь же, съ этого моста!
   -- Я очень занятъ, замѣтилъ Лео,-- и притомъ не знаю, чѣмъ могу помочь вамъ.
   -- Не оставляйте меня только, умолялъ Фердинандъ,-- голова моя кружится, я не знаю, что дѣлаю. Я былъ бы въ состояніи убить васъ, убить принца. Спасите самихъ себя отъ меня! Дайте мнѣ выпить; я долженъ пить, пить, я задохнусь, если не выпью.
   Лео взглянулъ на свои часы, призадумался на одну минуту и сказалъ, что онъ можетъ идти съ Фердинандомъ. Ресторанъ, въ которомъ они познакомились нѣсколько мѣсяцевъ тому назадъ, находился не вдалекѣ. Они вошли въ ярко освѣщенныя залы.
   Впродолженіи послѣднихъ недѣль въ заведенія была произведена перестройка.
   Къ одной изъ наиболѣе обширныхъ залъ примыкали маленькіе кабинеты, отдѣленные очень тонкими стѣнами и завѣшенные спереди зелеными шелковыми портьерами. Молодые люди усѣлись въ одномъ изъ такихъ кабинетовъ. Фердинандъ жадно пилъ поданное вино; Лео опустилъ голову на руку. Онъ вспомнилъ, какъ онъ, нѣсколько лѣтъ тому назадъ, бывшій мрачнымъ, страстнымъ мальчикомъ, встрѣтился въ лѣсной мѣстности, въ затхлой, крестьянской хижинѣ съ Эвою -- молодою, пылкою, дикою дѣвушкою; онъ припомнилъ себѣ, что въ продолженіи многихъ недѣль онъ бредилъ только объ этомъ странномъ существѣ, и что Эва съ своей стороны не могла долго его забыть, чему доказательствомъ служила сцена въ картинной галлереѣ принца. А теперь?
   Лео взглянулъ на Фердинанда, который, какъ казалось, постарѣлъ десятью годами. Прежніе блестящіе глаза, глубоко засѣли во впадинахъ, извилистыя линіи окружали ротъ, лобъ былъ изрытъ угрюмыми морщинами.
   -- Да, да, сказалъ Фердинандъ съ пасмурной улыбкой, моя физіономія не очень весела, но вѣдь и на сердцѣ-то у меня не особенно легко. Итакъ, моя мать приказала долго жить. Конечно, я скверно дѣлаю, что пью, но честью васъ увѣряю, докторъ, что и вы поступали бы точно также, что и всякій сталъ бы пить на моемъ мѣстѣ. Для нея, конечно, хорошо что она умерла, но я въ томъ невиноватъ, клянусь вамъ невиноватъ. Они оба совершили это преступленіе,-- она, продажная женщина, а онъ указалъ ей стезю разврата! И другой долженъ держать ее въ своихъ объятіяхъ, другой можетъ упиваться этими прелестями! Адъ и небо! Какъ я долженъ перенести это? Нѣтъ, я хочу за себя отомстить ему, ей, всѣмъ женщинамъ,-- всѣмъ, всѣмъ! Всѣ они негодяйки! Однако, докторъ, есть у меня одно утѣшеніе: не пройдетъ а двухъ недѣль, а, можетъ быть, и двухъ дней, какъ онъ опять ее отъ себя прогонитъ. Я знаю его лучше, чѣмъ кто нибудь другой. Или вы въ самомъ дѣлѣ думаете, докторъ, что связь эта можетъ быть прочною, вы какъ думаете?
   -- Я не могу догадаться даже, о комъ вы говорите, сказалъ Лео,-- до сихъ поръ я слышалъ отъ васъ только безпорядочный лихорадочный бредъ.
   Фердинандъ провелъ по лбу рукою.
   Да, да, отозвался онъ, вы, кажется, еще ничего не знаете. Это премиленькая хорошенькая исторійка. Впродолженіи двухъ недѣль и сопровождалъ принца въ его поѣздкахъ. Во все это время онъ былъ ко мнѣ необыкновенно благосклоненъ, увѣряй меня, что было бы несправедливо долѣе удерживать меня въ его службѣ и такимъ образомъ не позволить моимъ дарованіямъ вполнѣ развиться въ другой, высшей сферѣ. Государство, говорилъ онъ, нуждается въ дѣльныхъ головахъ теперь болѣе, чѣмъ когда бы то ни было прежде,-- и спрашивалъ, не хочу ли я переговорить съ министромъ юстиціи или не предпочитаю ли избрать дипломатическую карьеру?-- А я, глупецъ, принялъ это лицемѣріе за дѣйствительное участіе; я нисколько не подозрѣвалъ, что онъ просто хотѣлъ удалить меня отъ себя,-- и я не принялъ даже платы за мой позоръ! Вѣдь экая я баранья голова!
   Третьяго дня вернулись мы назадъ. Еще въ тотъ же вечеръ принцъ уѣхалъ въ свой лѣтній замокъ и притомъ безъ меня, что меня очень поразило, такъ какъ я зналъ, что дѣла было много и онъ не могъ обойтись безъ меня. Предчувствіе грозившей мнѣ впереди бѣды стало меня мучить. Я не могъ оставаться дома и отправился освѣдомиться объ Эвѣ. Покойная матушка сказала мнѣ, что Эва куда-то вышла. Мать сказала неправду, разумѣется боясь его, но все-таки сказала неправду. Еще и теперь я помню, что губы матери дрожали и что она была блѣднѣе стѣны. Если бы я зналъ, что мать должна была умереть такъ скоро...
   Фердинандъ глубоко вздохнулъ и залпомъ осушилъ полный стаканъ вина.
   -- Ну? произнесъ Лео.
   -- Мое подозрѣніе, что съ Эвой происходитъ что-то особенное, не давало мнѣ покоя, продолжалъ Фердинандъ, вытирая платкомъ холодный потъ, выступившій на лбу,-- спустя часъ я опять отправился въ квартиру отца и на этотъ разъ прямо въ кухню. Служанка очень добродушна и глупа; поэтому я скоро все развѣдалъ. Эва еще вчера вечеромъ уѣхала въ лѣтній замокъ принца навѣстить дочку тамошняго кастеляна,-- слышите ли -- эту рыжую, горбатую дѣвушку, которую Эва никогда не могла видѣть безъ отвращенія и надъ которой издѣвалась безпощаднѣйшимъ образомъ! При этомъ извѣстіи у меня ёкнуло сердце. Я зналъ все, что случилось, какъ будто самъ участвовалъ въ этой грязной сдѣлкѣ. Я поспѣшилъ на станцію желѣзной дороги. Инспекторъ мнѣ короткій пріятель. Сначала онъ не хотѣлъ ничего говорить, но наконецъ сообщилъ мнѣ, что съ тѣмъ же поѣздомъ, съ которымъ вчера вечеромъ отправился принцъ, уѣхала также какая-то дама, одѣтая въ черное платье и закрытая плотнымъ вуалемъ. Эту даму сопровождалъ господинъ въ партикулярномъ платьѣ, котораго онъ часто видѣлъ вмѣстѣ со мною. Это возбудило вниманіе инспектора, который не выпускалъ даму изъ виду. Когда поѣздъ началъ отходить, дама откинула вуаль и тогда инспекторъ хорошо узналъ въ ней Эву. Этого съ меня было достаточно, все вокругъ меня завертѣлось и я забылъ броситься въ вагонъ только что отходившаго поѣзда. Однако, можно было поскакать туда на лошади. Я пришелъ домой, осѣдлалъ коня и пустился во всю лошадиную мочь по кратчайшей дорогѣ черезъ паркъ. Въ это время я, должно быть, совершенно ошалѣлъ. Помню, что вездѣ люди глядѣли на меня, вытаращивъ глаза, и что я сшибъ съ ногъ какую-то старушку, шедшую въ сопровожденіи премиленькой дѣвушки. Моя лошадь упала, когда я подъѣзжалъ къ замку, я оставилъ ее на мѣстѣ и ужъ не знаю, что съ ней сталось. Я отправился въ замокъ и опросилъ объ Эвѣ. Она уѣхала вмѣстѣ съ горбатой дочкою кастеляна въ одно изъ имѣніи принца, чтобы повидаться съ дочерью управляющаго -- родственницею непривлекательной дѣвушки. Ну-съ, а принцъ? Онъ былъ въ своемъ охотничьемъ замкѣ, да, докторъ, въ своемъ охотничьемъ замкѣ, вблизи того имѣнія, куда отправилась Эва извѣстить свою подругу! Ловко обдѣлано дѣльце, докторъ, а? Дорогая, любезная дичь такъ покорно спѣшитъ попасться въ силки 1 Благородная, настоящая королевская охота! ха, ха, ха!
   И Фердинандъ, заскрежетавъ зубами, ударилъ себя кулакомъ въ лобъ.
   -- По зачѣмъ же я ее люблю?! о, за это я готовъ былъ бы задушить себя моими собственными руками. Развѣ я не обладалъ женщинами, которыя были въ тысячу разъ прелестнѣе? Развѣ та дамочка, которую я повстрѣчалъ сегодня въ паркѣ, не была очаровательнѣе Эвы? О я глупецъ, баранъ, безмозглая голова!
   Лео глубоко задумался. Итакъ, Эва достигла цѣли, о которой мечтала. Отъ крестьянской дѣвушки въ Танненштедтѣ до любовницы принца переходъ -- не шуточное дѣло. Съумѣетъ ли о на поддержать себя въ этомъ шаткомъ положеніи? Будетъ ли въ силахъ завладѣть вліяніемъ на принца, или онъ отошлетъ ее опять отъ себя, когда она ему прискучитъ? Было ли это рѣшено окончательно уже въ то время, когда она нѣсколько недѣль тому назадъ съ нимъ любезничала или она захотѣла быть наложницей, не выпеся презрѣнія любимаго человѣка?
   Фердинандъ разсказывалъ далѣе, какъ онъ, возвратясь по желѣзной дорогѣ назадъ, отправился во дворецъ, чтобы допросить этого господина... своего отца. Но потомъ, говорилъ Фердинандъ, онъ уже не зналъ, что случилось и пришелъ въ сознаніе только тогда, когда Лео явился съ извѣстіемъ о смерти матери. Даже теперь, по словамъ Фердинанда, онъ не зналъ, что дѣлается съ его головою и что говоритъ, чью руку держитъ и дѣйствительно ли мать его умерла, или Лео сказалъ это только для того, чтобы обратить его къ другимъ мыслямъ.
   Глаза молодаго человѣка дико блуждали; его лобъ пылалъ, жилы на вискахъ ударяли въ голову, словно молотомъ. Было очень ясно, что онъ не сознавалъ, что говоритъ и дѣлаетъ. Потомъ онъ посмотрѣлъ мутными глазами впередъ и, наконецъ, изнеможенно склонилъ голову къ стѣнѣ, отдѣлявшей кабинетъ отъ смежной комнаты.
   Тамъ еще прежде шумѣло довольно веселое общество, изъ среды котораго раздавались картавые голоса, по временамъ рѣзкій хохотъ, чоканіе стакановъ и иногда побрякиванье сабель. Сначала нельзя было ничего разслышать изъ шумной бесѣды, но когда Фердинандъ замолчалъ, Лео могъ хорошо слышать, какъ одинъ голосъ говорилъ:
   -- Ужь повѣрьте мнѣ, господа, что я обстоятельно знаю это дѣло. Эта дѣвушка дѣйствительно вышла изъ крестьянскаго семейства, проживавшаго въ моемъ родномъ краю. Mon Dieu! Я зналъ ее, когда ей не было еще семнадцати лѣтъ! Нечего смѣяться, господа! Это было въ имѣніи моего батюшки. Кромѣ нѣсколькихъ поцѣлуевъ, которыми, сказать правду, я завладѣлъ почти съ бои, не могу похвалиться никакимъ успѣхомъ. Потомъ безъ дальнѣйшихъ приключеній она. переселилась къ старику. Какое могущественное вліяніе имѣла на нее эта школа -- я могъ видѣть это при моихъ случайныхъ посѣщеніяхъ, на которыя мнѣ дало право мое старинное знакомство съ прелестной кастеляншей. Съ извѣстнымъ вамъ шутомъ дѣло никогда не доходило ни до чего серьезнаго,-- это я узналъ отъ нея самой, да притомъ шутъ не преминулъ бы похвастать предъ нами своими побѣдами, если бы ихъ одерживалъ. Гораздо опаснѣе былъ другой человѣкъ,-- къ которому въ послѣднее время нашъ шутъ питаетъ глубокое благоговѣніе и съ которымъ мнѣ придется свести довольно серьезный счетъ. но все это не помѣшало бы мнѣ продолжать осаду и, безъ сомнѣнія, достичь цѣли,-- вашъ смѣхъ не очень лестенъ для меня, любезный Генколь!-- еслибы я не долженъ былъ добровольно отказаться отъ моихъ притязаній въ пользу сильнѣйшаго лица.. Когда львы отправляются на охоту, благоразумные шакалы имъ не мѣшаютъ,-- обратите на это вниманіе, корнетъ фонъ-деръ-Гассебургъ!
   -- Ну, чтожь прелестная кастелянша?
   -- О, ей живется такъ ужь весело, привольно!.. и... и...
   -- А за усердіе спасиба съ насъ довольно.
   Раздался оглушительный взрывъ хохота. Прежній голосъ между тѣмъ закричалъ:
   -- Que-voulez-vous! Это -- чисто дружеская услуга, если ужь говорить объ услугѣ. Но больше и не меньше того, что въ случаѣ необходимо каждый изъ васъ сдѣлалъ бы для меня или я для каждаго.
   -- Съ первымъ я согласенъ, послѣднее отвергаю. И опять неистовый хохотъ.
   Лео, невольно слѣдя за разговоромъ, такъ сильно его интересовавшимъ, не замѣтилъ, что Фердинандъ очнулся отъ своей ошеломленія, по крайней мѣрѣ, на столько, что могъ понимать то, о чемъ говорилось въ смежной комнатѣ. Поэтому Лео не мало удивился, когда Фердинандъ вдругъ вскочилъ съ мѣста и какъ безумный выбѣжалъ изъ кабинета. Вскорѣ затѣмъ Лео слышалъ, какъ въ смежной комнатѣ кто-то отдергивалъ портьеру и Фердинандъ произнесъ хриплымъ голосомъ нѣсколько словъ, которыхъ не могъ разобрать Лео не смотря на то, что посреди общества, недавно такъ неистово шумѣвшаго, воцарилось вдругъ глубокое молчаніе. Лео немедленно всталъ и еще подоспѣлъ во время, чтобы принять на свои руки свалившагося съ ногъ Фердинанда, который отъ внезапно подступившаго къ нему припадка бѣшенства лишился послѣднихъ силъ. Слуга поспѣшилъ на помощь,-- но ни одинъ изъ господъ, сидѣвшихъ за столомъ, обремененнымъ бутылками, не тронулся съ мѣста.
   -- Вы бы лучше сдѣлали, если бы помогли мнѣ, сказалъ Лео, устремляя глаза на Генри, который измѣрялъ его наглымъ взглядомъ.
   -- Клянусь честью, онъ нравъ! Ахъ, бѣдный шутъ вскричалъ Альфредъ,-- ну берите же его, Генкель! И добродушный молодой человѣкъ помогъ Лео и слугѣ поставить на ноги Фердинанда, еще лежавшаго безъ чувствъ.
   -- Вишь ты, сострадательный самаритянинъ! вскричалъ Генри съ неестественнымъ смѣхомъ.
   -- Разумѣется, господинъ фонъ-Тухгеймъ, васъ никогда нельзя найти тамъ, гдѣ нужно дѣйствовать за одно съ другими.
   При этихъ словахъ, которыя Лео произнесъ своимъ обычнымъ мѣрно-холоднымъ тономъ, Генри страшно поблѣднѣлъ. Онъ видѣлъ, что всѣ глаза были на него устремлены, и притомъ... нельзя ли было какъ нибудь выгнать Лео изъ дома Зонненштейна, заведя съ своимъ врагомъ скандалъ въ публичномъ мѣстѣ?.. И вотъ Генри нагналъ Лео, который уже уходилъ съ очнувшимся Фердинандомъ, и сказалъ ему громкимъ грознымъ голосомъ:
   -- Я требую объясненія вашихъ словъ, милостивый государь,-- и сейчасъ же!
   -- Вы, кажется, между, вашими ранними геройскими подвигами забыли исторію девятнадцатаго декабря, сказалъ Лео также громко,-- если вамъ желательно, то при случаѣ я обстоятельно разскажу ее вамъ и вашимъ друзьямъ. А теперь, какъ вы сами видите, это не возможно. Пожалуйста, съ дороги!
   Передъ взглядомъ Лео Генри попятился назадъ. Какъ въ дѣтствѣ, такъ и теперь въ болѣе зрѣломъ возрастѣ, Генри видѣлъ въ немъ своего врага. Прежде чѣмъ Генри могъ собраться съ мыслями на столько, чтобы рѣшиться, что ему сказать или дѣлать, Лео уже вышелъ изъ залы въ сопровожденіи Фердинанда.
   На свѣжемъ воздухѣ къ Фердинанду скоро возвратились силы. Онъ хотѣлъ вернуться въ ресторанъ, онъ хотѣлъ вызвать этого всадника, этого барона фонъ-Тухгейма на поединокъ или нѣтъ! лучше раскроить ему черепъ. При этомъ случаѣ Лео узналъ въ первый разъ, что Генри пользовался особенной благосклонностію принца и на его petits soupers былъ постояннымъ гостемъ. Знакомство между ними завязалось еще въ то время, когда оба они -- принцъ и Генри -- воспитывались въ одномъ прирейнскомъ университетѣ. Нѣтъ никакого сомнѣнія, что Генри игралъ роль посредника и что Эва была имъ привезена принцу. Лео далъ волю раздраженному молодому человѣку вполнѣ высказаться, не прерывая то, и напослѣдокъ замѣтилъ:
   -- Ваше негодованіе совершенно основательно; я удивляюсь только, что вы всегда говорите о мести, которую хотите направить противъ людей подручныхъ; почему не обратиться прямо къ главному виновнику?
   -- Да что же и могу сдѣлать? вскричалъ Фердинандъ.
   -- Помните ли вы еще о письмѣ, переданномъ вами мнѣ, нѣсколько недѣль тому назадъ, о письмѣ принца, которое навело васъ съ самаго начала на настоящій слѣдъ?
   -- Конечно помню, по что же изъ того?
   -- Письмо имѣетъ для васъ только частный интересъ, но оно заключаетъ въ себѣ также чрезвычайно важный общественный интерессъ, т. е. могло бы заключать, если бы оно было опубликовано. Это осязательное доказательство мрачныхъ воззрѣній принца и въ тоже время глупости и коварства нашихъ такъ называемыхъ либераловъ, которые воображаютъ себѣ, будьте могутъ найти поддержку въ принцѣ Принцу и либераламъ не поздоровиться отъ напечатанія этого письма.
   -- Гдѣ письмо? Дайте мнѣ письмо! Я самъ снесу его въ типографію. Давайте же, давайте поскорѣе! И Фердинандъ схватилъ Лео за руку и за плечо.
   -- Не горячитесь, пожалуйста. Письмо у меня дома подъ надежнымъ запоромъ. Если я завтра его напечатаю, то послѣ завтра вы лишитесь мѣста. Быть можетъ -- впрочемъ, я итого не думаю,-- при подобныхъ обстоятельствахъ, когда вы должны будете доказывать, что это письмо -- подложный документъ, вамъ можетъ приключиться и что нибудь худшее.
   -- Да если бы вы рвали мнѣ тѣло раскаленными клещами,-- мнѣ все равно,-- я хочу мстить, я требую мести, неумолимой мести! Мстить во что бы то ни стало! Неужели вы думаете, что не могу человѣку, похитившему Эву... о, я съума сойду!..
   -- Прекрасно, сказалъ Лео, если вы такъ думаете, то наши дѣла еще могутъ уладиться. Вотъ ваша квартира, ложитесь въ постель и приложите себѣ къ головѣ холодной воды. Я увижусь съ вами завтра. Спокойной ночи!
   

КНИГА СЕДЬМАЯ

ГЛАВА ПЕРВАЯ.

   Каждый вечеръ до поздней ночи -- часто даже цѣлую ночь до самаго утра -- чрезъ занавѣски окна виднѣлось на рабочемъ столѣ Лео тусклое пламя лампы.
   Вторая брошюра, которой заглавный листъ былъ помѣченъ его именемъ и въ которой Лео называлъ себя авторомъ предшествовавшей брошюры, произвела живѣйшее впечатлѣніе на умы даже въ тѣхъ кружкахъ, которые до сихъ поръ чрезвычайно мало интересовали политикой. Чтители изящнаго жадно наслаждались красотами этого слога и сравнивали брошюру съ вынутымъ на голо кинжаломъ; простолюдинъ съ изумленіемъ читалъ, къ какимъ высокимъ и до сихъ скрытымъ отъ него цѣлямъ онъ былъ предназначенъ; сторонники правительства радовались той холодной безпощадности, съ какою авторъ разоблачилъ всѣ слабыя стороны либеральной партіи. Это тоже самое, утверждали они, какъ если бы боковая стѣна дома вдругъ была проломлена и обнаружила во всей наготѣ передъ прохожими всѣ тайныя подробности домашней жизни. И въ тоже время въ заграничныхъ газетахъ появилось письмо принца, выставлявшее воплощеннымъ реакціонеромъ и положительно деспотической натурой человѣка, на котораго либеральная партія возлагала всѣ свои лучшія надежды.
   Лео хорошо разсчиталъ потрясающее дѣйствіе, которое должно было произвести это письмо. Либеральная партія приняла видъ, какъ будьте выстрѣлъ попалъ въ воздухъ, и этимъ самымъ показала, какъ чувствителенъ для нея былъ этотъ ударъ. Проницательные приверженцы принца должны были сознаться, что пройдетъ мною лѣтъ, прежде чѣмъ изгладится дурное впечатлѣніе, возбужденное этимъ невольнымъ самообличеніемъ. Но даже и сторонники высшей правительственной власти, которымъ особенно было радостно непріятное положеніе ихъ могущественнаго соперника,-- даже они были поражены той смѣлостью, которая не знаетъ никакихъ границъ.
   -- Ну, что не правъ ли я былъ?-- вскричалъ господинъ Ребейнъ, держа въ рукѣ передъ своимъ закройщичьимъ столомъ новую брошюру Лео: "Камнетесы и зодчіе" и поспѣшая въ припрыжку къ входящимъ пріятелямъ,-- я вѣдь всегда говорилъ, что изъ него ничего не выйдетъ путнаго. Ему нѣтъ дѣла, что станется съ другими, лишь бы ему удовлетворить своей мести, лишь бы поласкать свое нестыдное честолюбіе. Да это -- іуда-предатель, отщепенецъ!..
   Вальтеръ покачалъ головою и сказалъ:
   -- Не будемъ судить слишкомъ строго! Если онъ и отщепенецъ, то не изъ мелкихъ побужденій, онъ сдѣлался такимъ подобно тому, какъ лучезарнѣйшій ангелъ сдѣлался демономъ. Все это было порождено неутолимой, мучительной жаждою дѣятельности, которая не находила для себя достаточно простора.
   -- Эхъ, что вы толкуете! возразилъ маленькій человѣкъ: -- жажда дѣятельности... Болтается себѣ туда и сюда, словно маятникъ. Каждый порядочный человѣкъ всегда можетъ найти постоянное мѣсто, чтобы подсобить другимъ поднять тяжесть. Чортъ возьми совсѣмъ! Уа;ь я не говорю про себя -- хотя желалъ бы я посмотрѣть, кто такой радикальнѣе меня,-- но вѣдь вотъ вы сами здѣсь, а вотъ нашъ докторъ. Развѣ вы не въ томъ же положеніи? А приходитъ ли вамъ въ голову корчить изъ себя великаго могола и изламывать въ щепки свою колымагу потому только, что она на одно мгновеніе остановилась?
   -- Но зачѣмъ такъ горячиться, почтенные друзья,-- сказалъ д-ръ Паулусъ,-- неужели мы доставимъ ему торжество и нашимъ взаимнымъ несогласіемъ? А думаю, что вы оба не совсѣмъ правы: Вальтеръ -- потому, что по его мнѣнію Лео въ своихъ стремленіяхъ совершенно чистъ отъ всякаго предосудительнаго честолюбія, а вы, Ребейнъ, неправы, если думаете, будьто эта агитація можетъ нанести неизгладимый вредъ доброму дѣлу. Идея не находится въ такой безусловной зависимости отъ стремленій и воззрѣній одного человѣка. Какъ бы ни былъ силенъ человѣкъ, все-таки онъ проводитъ, а не творитъ идею, и потому онъ можетъ на короткое, очень короткое время только затемнить и идею, но не остановить, не разрушить ее. Въ области всемірно-историческихъ явленій до сихъ поръ еще не лишилось силы древнее изрѣченіе "если это дѣло отъ Бога, то оно неразрушимо, если же не отъ Бога, то погибнетъ". Я позволяю себѣ даже утверждать, что дѣятельность Лео скорѣе можетъ принести пользу доброму дѣлу. Что либеральная партія нуждается въ коренной реформѣ -- въ этомъ всѣ мы давно уже согласны. Гроза, вызванная Лео, будетъ способствовать только тому, чтобы плевелы поскорѣе отдѣлились отъ пшеницы.
   -- А вопросъ о рабочихъ? спросилъ Ребейнъ,-- вопросъ, который за послѣдними происшествіями въ Тухгеймѣ сдѣлался такимъ тревожнымъ?
   -- И рабочій вопросъ,-- возразилъ д-ръ Паулусъ,.-- можетъ оказаться очень полезнымъ, если передъ всѣми глазами обнаружится несостоятельность соціалистическихъ доктринъ Лео. Тѣмъ лучше. Воззрѣнія выяснятся, свѣтъ разольется повсюду ярче. Съ своей стороны я ничего другого такъ сильно не желаю.
   -- Ну, а Лео? спросилъ Вальтеръ.
   -- Лео? повторилъ Паулусъ и его честное одушевленное лицо приняло выраженіе глубокой грусти,-- я боюсь, что самъ Лео подтвердитъ правильность моихъ заключеній своимъ моральнымъ, а можетъ быть, и физическимъ паденіемъ: онъ будетъ держаться впродолженіи нѣкотораго времени, быть можетъ, даже будетъ играть блестящую роль, но потомъ волны, явившіяся на зовъ волшебника, поднимутся вверхъ и хлынутъ чрезъ его голову. Послѣдняя его рѣчь, произнесенная въ его обществѣ рабочихъ, убѣждаетъ меня въ этомъ самымъ несомнѣннымъ образомъ. Однако, друзья мои, теперь мы должны заняться другимъ предметомъ. Я пригласилъ придти сюда нашего адвоката. Но я полагаю, что не мѣшаетъ намъ самимъ потолковать предварительно, такъ какъ здѣсь надо обратить вниманіе на очень многія обстоятельства.
   Друзья открыли между собою совѣщаніе по дѣлу Вальтера, которое приняло уже оборотъ, внушавшій самую серьозную осмотрительность.
   Съ неменьшимъ интересомъ, чѣмъ между пріятелями въ задней комнатѣ мастерской Ребейна, дѣятельность и намѣренія Лео обсуждались въ салонѣ Зонненштейна между различными членами семейства.
   Генри всегда смотрѣлъ непріязненными глазами на хорошій пріемъ, оказываемый Лео въ домѣ банкира, и нисколько не скрывалъ передъ своими родственниками того отвращенія, какое онъ питалъ къ своему прежнему школьному товарищу. Но въ послѣднее время это отвращеніе перешло въ ненависть, которая, чтобы вполнѣ высказаться, не находила для себя достаточно оскорбительныхъ выраженій. Генри увѣрялъ, что если этому ненавистному человѣку по всей формѣ не будетъ отказано отъ дома, то онъ самъ, Генри, никогда не переступитъ черезъ его порогъ, и когда Эмма, заливаясь слезами, но все-таки довольно запальчиво объявила, что онъ -- самъ себѣ господинъ и могъ дѣлать, что хотѣлъ, тогда Генри положительно вышелъ изъ себя.
   -- Да вѣдь это рѣшительно пошло,-- вскричалъ онъ,-- это непостижимо! Неужели у васъ, капиталистовъ, нѣтъ ни капли стыда! Человѣкъ, начавшій свою жизненную карьеру, какъ всѣмъ извѣстно, преступленіемъ, человѣкъ, который и впослѣдствіи не переставалъ питать довольно опасные замыслы,-- этотъ господинъ является сюда, чтобы и здѣсь сумазбродствовать, какъ онъ сумазбродствовалъ вездѣ. А вы, вмѣсто тою чтобы избѣжать его, какъ проказу, вы принимаете его съ распростертыми объясненіями; дядя угощаетъ его своими лучшими винами, Эмма каждую чашку чаю приготовляетъ ему собственноручно. Вы гладите его по головкѣ, превозносите до небесъ, навлекаете на себя порицанія другихъ людей,-- ну, да это однимъ словомъ отвратительнѣйшій скандалъ. Потомъ господинъ этотъ изъ благодарности измѣняетъ такъ называемой вашей партіи, публично издѣвается надъ твоимъ отцомъ,-- а вы-то что дѣлаете? Ни приглашаете его къ себѣ въ то время, какъ отъ него отшатнулись самые короткіе его знакомые. И изъ благодарности за то, что я выставляю вамъ на видъ всѣ несообразности вашего поведенія, вы указываете мнѣ на дверь.
   -- Зачѣмъ же ты не уходишь, если тебѣ непріятно у насъ оставаться?-- спросила Эмма изъ за платка, которымъ было закрыто ея лицо.
   Однако, Генри, я рѣшительно тебя не постигаю, сказалъ господинъ фонъ Зоненнштейнъ,-- я думаю, что поступаю въ этомъ случаѣ совершенно понятно и логично. Я приласкалъ этого молодаго человѣка, полагая, что онъ можетъ мнѣ пригодиться въ дѣлѣ съ твоимъ отцомъ. Если окажется -- чего я теперь таки начинаю побаиваться -- что онъ не можетъ и не хочетъ мнѣ помочь, то и я отъ него отшатнусь: пусть себѣ гибнетъ! Voila toût.
   -- О, вы, варвары, бездушные варвары! всхлипывала Эмма.
   -- Да развѣ я не говорилъ тебѣ еще прежде, вскричалъ Генри, обращаясь къ своему дядѣ,-- что онъ просто водитъ тебя за носъ, что ты сталъ его игрушкою, что онъ изъ тебя извлекаетъ выгоды въ то время, когда ты воображаешь себѣ, будьто его заставляешь себѣ служить? Однако, дядя, скажу тебѣ прямо, что это наконецъ мнѣ надоѣло. Или ты будешь теперь дѣйствовать рѣшительно противъ моего отца и просто на просто предложить ему ультиматумъ, или я поведу свою самостоятельную аттаку. Я вовсе по хочу глядѣть спокойно, какъ мой папаша пропускаетъ сквозь свои пальцы мое состояніе. Покрайней мѣрѣ я, во что бы то ни стало, намѣренъ вывести его на чистую воду.
   -- Творецъ небѣсный, сказалъ банкиръ, неужели ты думаешь, что и менѣе тебя интересуюсь знать, на что я наконецъ долженъ разсчитывать? Но послушай, вѣдь ты знаешь наша отношенія. Изъ этого выйдетъ страшный скандаль, а твой отецъ -- представитель благороднаго рода.
   -- Рано или поздно я буду представителемъ этого рода и притомъ я полагаю, что человѣкъ, поступающей не такъ, какъ ему велитъ долгъ, не можетъ быть представителемъ рода.
   -- О душа моя, Генри, это съ твоей стороны непохвально, сказалъ Альфредъ, входя въ комнату. До того онъ сидѣлъ на балконѣ, такъ какъ на дворѣ, особенно около полуденнаго времени, стояла великолѣпная погода.
   -- Ты тоже туда! вскричалъ Генри, встрѣчая своего кузена полу-сердитымъ, полу-презрительнымъ взглядомъ.
   -- Я тебѣ не сказалъ ничего обиднаго, замѣтилъ Альфредъ,-- мнѣ только очень больно слышать, что ты такъ дурно отзываешься о своемъ папашѣ.
   -- Пожалуйста, mon cher, не хлопочи ты о вещахъ, въ которыхъ ровно ничего не смыслишь.
   -- Тутъ нечего смыслить, сказалъ Альфредъ, отецъ всегда останется отцомъ, и я повторяю, что не хорошо такъ говорить объ отцѣ.
   Альфредъ закурилъ папиросу, возвратился на балконъ и, помѣстившись верхомъ на стулѣ, принялся лорнировать проѣзжавшихъ въ экипажахъ.
   -- Такъ вы не хотите, рѣшительно не хотите? вскричалъ Генри, окончательно взбѣшенный замѣчаніемъ Альфреда.
   -- Нѣтъ, нѣтъ! Я не хочу деспотическаго обращенія со мною! съ негодованіемъ проговорила Эмма и заливаясь слезами.
   -- Да образумьтесь же вы оба! наставительно замѣтилъ банкиръ.
   -- Прощайте!
   И Генри выбѣжалъ изъ комнаты, сердито захлопывая за собою дверь.
   -- Онъ не придетъ больше? вскричала Эмма, поспѣшно отнимая платокъ отъ своего лица.
   -- Не бойся, придетъ! утѣшалъ ее отецъ:-- подлецы опять являются, когда имъ нужны деньги. Однако онъ правъ. Надо порѣшить какъ нибудь дѣло съ Лео, да и съ старикомъ долженъ я когда нибудь покончить.
   -- Эмма поди-ка поскорѣе! закричалъ Альфредъ съ балкона,-- принцесса, супруга принца Филиппа-Франца ѣдетъ въ открытомъ экипажѣ и въ очаровательнѣйшемъ весеннемъ костюмѣ!
   -- Гдѣ, гдѣ? И Эмма поспѣшила на балконъ.
   Генри оставилъ домъ своего дяди въ страшной досадѣ.
   -- Я покончу это дѣло, бормоталъ онъ сквозь зубы, бросаясь въ дрожки,-- неужели же я обречемъ вѣчно ѣздить въ жалкихъ извощичьихъ экипажахъ въ то время, какъ мой батюшка, угождая своимъ ребяческимъ капризамъ, проматываетъ состояніе -- не свое, а рядовое? Я -- представитель рода, я, я! Я докажу это ему, всѣмъ имъ! Эти подлыя жидовскія души будутъ дрожать передо мною; безтолковая Эмма будетъ на колѣняхъ благодарить меня за то, что я спасъ ее отъ этого человѣка. Чего добраго, онъ затѣялъ на ней жениться! Вишь, какой забавникъ! Это, пожалуй, было бы очень по сердцу этому хвастунишкѣ! Но ради чего тутъ приплелся ни къ селу ни къ городу Альфредъ -- слабоумный идіотъ! А пріятно было бы негодяю завладѣть милліономъ! То-то бы взглянулъ на меня свысока! Тысячу чертей! Нѣтъ, братъ, и тебя повалю; я наступлю тебѣ на горло,--я хочу этого! Пріѣхавши домой, Генри изготовили письмо своему пріятелю -- маркизу де-Садъ, который, какъ ему было извѣстно, уже выѣхалъ изъ Египта и временно проживалъ въ Ниццѣ. Генри счелъ своимъ долгомъ извѣстить маркиза, что онъ, Генри, нисколько не ошибался въ своихъ опасеніяхъ и что докторъ Гутманъ, отъ знакомства съ которымъ Генри всегда предостерегалъ своего пріятеля, дѣйствительно оказался самымъ неблагонамѣреннымъ человѣкомъ. Этотъ человѣкъ, писалъ Генри далѣе, питаетъ самые дикіе демократическіе замыслы и даже положительно подозрѣвается въ государственной измѣнѣ, которая началась покражею имъ депешъ изъ кабинета одного очень сановитаго лица. Все общество избѣгаетъ этого человѣка, который каждую минуту можетъ быть засаженъ въ исправительной домъ. Генри убѣждалъ маркиза не держать болѣе не минуты подобнаго человѣка на своей квартирѣ и даже выражалъ опасеніе, не можетъ ли маркизъ при его оффиціальномъ положеніи компрометировать свое правительство благосклонностью къ такому безпокойному субъекту. Генри просилъ дли себя полномочія противодѣйствовать, какъ сойдетъ за лучшее, той дерзости, съ какою этотъ опасный искатель приключеній употреблялъ во зло довѣріе добродушнаго маркиза. Такое противодѣйствіе Генри считалъ необходимымъ даже въ томъ случаѣ, если бы маркизъ и не возвратился къ мѣсту своего прежняго назначенія.
   -- Вотъ это будетъ маленькое начало, бормоталъ Генри на дорогѣ къ принцу, опуская письмо въ почтовый ящикъ.
   Принцъ только что возвратился изъ своей поѣздки въ охотничій замокъ. Дѣло съ письмомъ -- дѣло, которое онъ хотѣлъ нѣкоторое время игнорировать, напослѣдокъ принудило его возвратиться въ столицу. Генри немедленно былъ допущенъ къ аудіенціи, но нашелъ своего высокаго покровителя въ самомъ немилостивомъ расположеніи духа. Генри могъ хорошо знать своего повелителя, могъ знать, на что способенъ этотъ человѣкъ.
   -- И вѣдь никакъ нельзя захватить этого господина въ нація руки или отдать его подъ судъ; напротивъ до поры до времени не надобно нарушать его спокойствіе, а не то вѣдь эти проклятыя газеты загорланятъ хоромъ: Ага! Такъ, значитъ, письмо то было не подложное! И за все это я долженъ благодарить васъ, любезный Тухгеймъ, васъ!... Ну признаюсь, и ожидалъ лучшаго отъ вашей хваленой преданности.
   Генри вовсе не былъ расположенъ выслушивать спокойно упреки и вдобавокъ совершенно незаслуженные. Поэтому онъ отвѣчалъ съ нѣкоторой досадой, что дѣйствительно, какъ онъ позволилъ себѣ утверждать, его высочество не имѣлъ болѣе преданнаго слуги, по что ему, Генри, невозможно было предвидѣть всѣхъ послѣдствій интриги, въ которую его высочество соизволилъ посвятить его слишкомъ поздно. Однако онъ старался по мѣрѣ своихъ силъ вознаградить потерянное время и теперь можетъ положительно завѣрить, что въ этомъ непріятномъ дѣлѣ съ письмомъ Фердинандъ Липпертъ служилъ-только орудіемъ въ рукахъ гораздо болѣе опаснаго человѣка,
   Генри началъ разсказывать принцу о проискахъ Лер, какъ выражался Генри. Онъ еще гораздо болѣе сожалѣлъ бы о несчастіи, что впродолженіи нѣсколькихъ лѣтъ воспитывался съ подобнымъ человѣкомъ, если бы это самое обстоятельство не предоставляло ему возможности лучше всякаго другого вѣрно оцѣнить этотъ опасный характеръ и, какъ слѣдовало надѣяться, сдѣлать его безвреднымъ.
   Принцъ слушалъ съ большимъ вниманіемъ. Онъ приказалъ прочитать себѣ изъ брошюръ Лео самыя рѣзкія мѣста, касавшіяся въ частности его высочества. По Генри сегодня ничѣмъ не могъ угодить принцу.
   -- Отчего вы, скажите пожалуйста, являетесь только теперь, вскричалъ принцъ,-- отчего вы предостерегаете меня только сегодня отъ человѣка, котораго можно было бы еще недѣли двѣ тому назадъ подкупить ничтожной платой или посредствомъ полиціи выпроводить изъ города? И почему же нельзя этого сдѣлать и теперь? Правда я не совсѣмъ лажу съ господиномъ фонъ-Геемъ, а вы говорите, что брошюра понравилась королю. Вѣрю охотно. Но этотъ господинъ долженъ убраться отсюда! Онъ долженъ, слышите-ли вы меня?! Поручаю вамъ выпроводить его вонъ. Нечего пожимать плечами! Повторяю вамъ, онъ долженъ удалиться.
   -- По благоугодно ли будетъ вашему высочеству разрѣшить мнѣ вступить по этому дѣлу въ объясненіе съ министромъ, котораго, какъ не безъ-извѣстно вашему высочеству, я зналъ еще въ Тухгеймѣ? отозвался Генри.
   -- Хорошо, хорошо, я васъ къ тому уполномочиваю; однако постарайтесь обдѣлать все хорошенько. Не могу же я, благодаря этому непріятному обстоятельству, дѣлать, богъ вѣсть, какія тяжелыя уступки. Вы говорите, что этотъ господинъ умѣлъ также вкрасться въ довѣріе вашего отца?
   -- Такъ точно, ваше высочество.
   -- Ну вотъ видите ли! Слѣдовательно вы не менѣе меня должны желать удаленія этого молодца изъ города. Я надѣюсь, что для себя вы будете хлопотать дѣятельнѣе и осмотрительнѣе, нежели для меня.-- Теперь, я долженъ съ вами разстаться; мнѣ нужно принять еще кой-кого.
   Генри находился уже у двери, когда принцъ опять закричалъ ему:
   -- Ахъ да, бишь, что я хотѣлъ сказать? Я долженъ сдѣлать вамъ серьозный упрекъ, любезный Тухгеймъ. Вы мнѣ сказали, что знаете эту дѣвушку.-- Вы сказали вопіющую неправду. Она и вполовину не такъ любезна, какою вы мнѣ описывали; это капризная, взбалмошная дѣвченка. Словомъ съ ногъ до головы она вовсе не въ моемъ вкусѣ. Вы любезный Тухгеймъ, заслужили маленькое должны взять отъ меня эту наказаніе, и оно будетъ заключаться въ томъ, что вы опять дѣвушку. Ха, ха, ха!.. Неправда ли -- легкое наказаніе? Ну объ этомъ при случаѣ потолкуемъ болѣе. Прощайте, любезнѣйшій Тухгеймъ!
   Не совсѣмъ благосклонный пріемъ и несправедливые упреки принца нисколько не могли разсѣять мрачное расположеніе духа Генри. Проходя по переднимъ комнатамъ, онъ съ трудомъ могъ себя удерживать, чтобы не разразиться громомъ проклятій. Онъ давалъ почти клятвенное обѣщаніе никогда впредь не служить этому неблагодарному принцу и между тѣмъ долженъ былъ сознаться, что покровительство принца было теперь для него необходимѣе, чѣмъ когда бы то ни было прежде. Если ул;ь отваживаться напустить на Лео полицію, то за кулисами непремѣнно должно было скрываться какое нибудь очень могущественное лицо. Но кого онъ, Генри, долженъ былъ благодарить за это новое униженіе, какъ не Лео и послѣ него, разумѣется, отца? Кто, какъ не отецъ, былъ виноватъ въ томъ, что Генри не могъ держаться на. своихъ собственныхъ ногахъ, не могъ обойтись безъ покровительства сильныхъ? Кто же, кто его къ этому принудилъ?
   -- Отецъ!... Но терпѣніе мое истощилось. Не позволю себя болѣе водить за носъ.
   Генри чувствовалъ себя въ настоящемъ ударѣ, для того чтобы вступить въ непріязненное объясненіе съ отцомъ, и приказалъ кучеру ѣхать въ отель барона.
   

ГЛАВА ВТОРАЯ.

   Лео сидѣлъ въ комнатѣ барона, гдѣ помѣщалась библіотека. Полуденное солнце привѣтливо освѣщало большую, со вкусомъ убранную комнату, и золотистыя пылинки весело кружились въ яркихъ косыхъ полосахъ свѣта, проникавшихъ внутрь сквозь окна. Теплый весенній воздухъ приносилъ изъ сада, расположеннаго внизу оконъ, ароматъ первыхъ почекъ и щебетаніе птичекъ.
   Лео помѣстился возлѣ окна за столомъ, на которомъ были разбросаны брошюры и газеты. Баронъ расхаживалъ взадъ и впередъ по комнатѣ, заложивъ за спину руки По временамъ онъ останавливался и взглядывалъ на Лео, говорившаго съ большимъ жаромъ, своими карими глазами, которые все еще можно было назвать прекрасными, хотя они уже не свѣтились прежнимъ блескомъ; потомъ онъ медленными шагами продолжалъ свою прогулку.
   -- И такъ, заключилъ Лео свои соображенія,-- если вы впослѣдствіи рѣшитесь признать законнымъ распоряженіе, которое фонъ-Зонненштейнъ, не спросясь васъ, затѣялъ въ компаніи съ владѣльцами другихъ фабрикъ, то поставите себя на одну линію съ этими аферистами, и я счелъ бы себя виновнымъ въ нанесеніи вамъ глубокаго оскорбленія, если бы хотя одно мгновеніе предполагалъ это возможнымъ.
   Лео опять сложилъ газету, изъ которой прежде прочелъ барону извѣстіе о положеніи рабочаго класса въ Тухгеймѣ и его окрестностяхъ. Баронъ остановился посреди комнаты и сказалъ, какъ бы говоря отчасти самому себѣ и отчасти относясь къ Лео:
   -- Вы правы, совершенно правы! Я быль бы глубоко оскорбленъ, если бы кто нибудь вздумалъ поставить меня на одну линію съ этими пройдохами. Когда же я своекорыстно глумился надъ крайнимъ положеніемъ бѣднаго человѣка, подобно этимъ живодерамъ! Вы слишкомъ молоды, докторъ, и не могли знать, что я дѣлалъ въ прежніе годы для бѣднаго населенія. Если бы вы это знали, то конечно не приняли бы участія въ возмущеніи. Извините меня, если я напоминаю вамъ объ этомъ горестномъ времени въ моей жизни, однако оно находится въ тѣсной связи съ тѣмъ, что насъ теперь здѣсь занимаетъ. Благодаря той грустной эпохѣ, я навсегда возненавидѣлъ то барство въ моихъ имѣніяхъ, какимъ мои предки впродолженіи многихъ столѣтій но считали предосудительнымъ пользоваться. Въ.то время всѣ газеты огласили меня безтолковымъ, средневѣковымъ барономъ, совершенно незнакомымъ съ условіями современнаго, раціональнаго сельскаго хозяйства. Въ то время я, желая противодѣйствовать возраставшему пролетаріату между бѣдными жителями горныхъ деревень, согласился на проектъ господина фонъ-Зонненштейна и позволилъ ему завести фабрики на. моей родовой землѣ. Если бы я могъ предвидѣть, что эта мысль, внушенная мнѣ чувствомъ человѣколюбія, будетъ приложена на практикѣ такимъ плачевнымъ образомъ, что бѣдность, вмѣсто того чтобы уменьшиться, приметъ еще большіе размѣры или выразится въ еще болѣе безотрадной формѣ -- если это возможно -- о, я бы согласился лучше самъ умереть съ голоду, чѣмъ содѣйствовать такимъ позорнымъ спекуляціямъ.
   -- И такъ, могу ли я по отношенію къ этому вопросу разсчитывать на поддержку съ вашей стороны? спросилъ Лео.
   -- Разумѣется, разумѣется! вскричалъ баронъ,-- однако я не вижу, какую пользу можетъ принести мое отреченіе отъ всякаго участія въ этомъ постыдномъ управленіи фабриками, котораго я никогда по былъ свидѣтелемъ?
   -- Очень большую пользу, замѣтилъ Лео,-- ваше заявленіе о томъ, что извѣстное распоряженіе было сдѣлано не только безъ вашего вѣдома, но что вы никогда не дали бы на него вашего согласіи, если бы были извѣщены предварительно, и теперь открыто объявляете, что вы гнушаетесь подобной эксплуатаціей рабочихъ,-- такое заявленіе, выраженное въ простыхъ, ясныхъ словахъ, безъ обиняковъ, подписанное вашимъ полнымъ именемъ и напечатанное во всѣхъ газетахъ, произвело бы потрясающее дѣйствіе. И -- извините, баронъ, если я это повторяю -- я полагаю, вы, лично вы, уже оставляя въ сторонѣ всѣ политическія и соціалистическія соображенія, должны сдѣлать подобное заявленіе.
   -- Да, да, сказалъ баронъ,-- и хорошо знаю это. Я такъ много выстрадалъ подъ гнетомъ этой денежной аристократіи, что отъ всего сердца желалъ бы выставить ее на позоръ. Лучше въ тысячу разъ ѣсть съ простолюдиномъ изъ одной чашки, чѣмъ сносить высокомѣріе этихъ прожорливыхъ піявицъ. Но, однако....
   Онъ потерь рукою свой высокій, уже облысѣвшій у висковъ лобъ и, спустя нѣсколько секундъ, продолжалъ тревожнымъ голосомъ:
   -- Однако, вѣдь они настолько сильны, что могутъ, по крайней мѣрѣ, намъ напакостить. Зонненштейнъ приметъ подобное заявленіе за формальный отказъ вступить съ нимъ въ сдѣлку и станетъ дѣйствовать противъ меня открыто, какъ теперь дѣйствуетъ тайно. Конечно, а не боюсь его угрозъ и убѣжденъ теперь болѣе, чѣмъ когда бы то ни было прежде, въ своей правотѣ, Эта наглость по отношенію къ рабочимъ доказываетъ, что фабрики процвѣтаютъ и что слѣдовательно онъ утаилъ мою долю съ доходовъ за нѣсколько лѣтъ. При всемъ томъ, признаюсь вамъ, что затѣвать процессъ съ моимъ зятемъ мнѣ теперь не совсѣмъ удобно. Процессы стоятъ денегъ, а я не могу дѣлать значительныхъ затратъ, такъ какъ въ настоящее время собираюсь въ качествѣ главнаго акціонера принять участіе въ одномъ очень.... очень выгодномъ предпріятіи.
   Въ нѣкоторомъ" замѣшательствѣ баронъ взъерошилъ себѣ волосы; при послѣднихъ словахъ голосъ его звучалъ жестко.
   -- Въ такомъ случаѣ, я не буду болѣе настаивать, сказалъ Лео, приподнимаясь съ мѣста,-- тѣмъ болѣе, что я, какъ вамъ извѣстно, былъ всегда того мнѣнія, что принуждая вашего зятя къ разсчету, вы становитесь съ нимъ въ одинаковое положеніе и должны будете выплатить нѣкоторыя суммы.
   -- Да вѣдь это составляетъ двѣсти тысячъ талеровъ, не считая процентовъ и другихъ побочныхъ капиталовъ! вскричалъ баронъ въ сильномъ волненіи.
   Лео бросилъ зоркій взглядъ на блѣдное лицо, изнуренное внутреннимъ мучительнымъ безпокойствомъ.
   -- Извините меня, сказалъ онъ, я вовсе не желалъ быть нескромнымъ. Я не имѣю никакого права давать вамъ совѣты въ вашихъ дѣлахъ; я могу высказать вамъ только мое мнѣніе, если вы меня о томъ спрашиваете.
   Баронъ не хорошо разслышалъ слова Лео. Воробьи, сидѣвшіе на грушевомъ деревѣ, которое находилось у окна, черикали оглушительно, и притомъ баронъ увидѣлъ въ послѣдней длинной аллеѣ сада свою сестру и дочь, шедшихъ рука объ руку и, какъ казалось, разговаривавшихъ о чемъ-то съ большимъ жаромъ. Онъ вспомнилъ, что послѣ вчерашняго обѣда до сихъ поръ не видался съ ними, и глубоко вздохнулъ.
   Повернувшись отъ окна, баронъ замѣтилъ, что Лео собирался уйти и поспѣшно сказалъ съ безпокойствомъ.
   -- Останьтесь, останьтесь же еще хотя на одну минуточку!
   Прежнее волненіе, повидимому, въ немъ еще болѣе усилилось.
   -- Какъ идутъ дѣла Вальтера? произнесъ баронъ.
   -- Я самъ впродолженіи нѣсколькихъ дней не говорилъ съ нимъ, отозвался Лео.
   -- А его процессъ?
   -- Какъ я слышалъ, ведется довольно дѣятельно.
   -- Вы думаете, что онъ будетъ осужденъ.
   -- Судя по настоящему положенію дѣла, я едва ли могу въ этомъ сомнѣваться.
   -- О, какъ это, больно, какъ это для меня больно! пробормоталъ баронъ:-- Бѣдный юноша! Онъ не заслуживаетъ такого несчастій; и притомъ для дамъ -- и онъ указалъ дрожащею рукой чрезъ окно на двухъ прогуливавшихся женщинъ -- это будетъ очень, очень тяжело. Уже принимая во вниманіе это обстоятельство, я не хотѣлъ бы именно теперь вступать въ борьбу съ моимъ зятемъ. Въ послѣднее время въ моемъ домѣ стало пасмурно... очень пасмурно.
   И баронъ прижалъ руку къ своимъ глазамъ.
   Лео пожалъ плечами; по суровымъ чертамъ его лица пробѣжала недовольная улыбка, ясно говорившая: мнѣ некогда здѣсь въ ступѣ воду толочь.
   Онъ спѣша поклонился барону и вышелъ изъ комнаты.
   Въ передней онъ увидѣлъ Генри, говорившаго съ старымъ камердинеромъ Христіаномъ.
   -- Мнѣ не приказано никого пускать, сказалъ старикъ.
   -- Ну, меня-то, братъ, впустишь, сердито отозвался Генри; говорятъ тебѣ, что я хочу, что мнѣ нужно объясниться съ нимъ. Ну, убирайся же къ чорту!
   Въ это самое мгновеніе Генри замѣтилъ въ передней Лео. Отвратительная судорога искривила поблѣднѣвшее лицо Генри. Но самый видъ ненавистнаго человѣка въ этомъ мѣстѣ не позволилъ ярости Генри высказаться вполнѣ наружу. Онъ подошелъ къ Лео, ко по могъ найти пригодныхъ для него словъ. Лео подождалъ нѣсколько минутъ, улыбнулся презрительно и затѣмъ, не удостоивая Генри ни однимъ взглядомъ, направился къ двери. Генри заскрежеталъ зубами, потомъ, обернувшись къ старику, грубо оттолкнулъ его въ сторону и ворвался въ комнату, которая вела въ кабинетъ барона.
   Отецъ Генри все еще находился въ томъ положеніи, въ какомъ былъ оставленъ Лео. Только при стукѣ быстро отворившейся двери онъ отнялъ руку глазъ, отступилъ шагъ назадъ и вперилъ мрачный взглядъ на вошедшаго сына.
   -- Это что значитъ? Какимъ образомъ ты являешься ко мнѣ безъ доклада?
   -- А полагалъ, что если ты могъ бесѣдовать съ тѣмъ..., господиномъ, то можешь также принять и меня.
   Отецъ и сынъ стояли посреди комнаты въ разстояніи двухъ-трехъ шаговъ другъ передъ другомъ. Въ выраженіи ихъ взглядовъ, которыми они взаимно измѣряли одинъ другого, не замѣчалось и самой слабой тѣни какой нибудь симпатіи или родственной пріязни. Баронъ видимо силился сохранять твердость и присутствіе духа, тогда какъ члены его дрожали отъ внутренняго волненія. Однако Генри также,-- хотя онъ былъ давно приготовленъ къ этому объясненію и сильно раздраженъ непріятностями, приключившимися ему втеченіе дня,-- сильно сжалъ губы и старался возвратить правильность и спокойствіе своему взволнованному дыханію.
   -- Что привело тебя ко мнѣ? спросилъ баронъ.
   -- Желаніе объясниться съ тобою насчетъ различныхъ пунктовъ, о которыхъ мы давно уже должны были бы переговорить обстоятельно.
   -- Гмъ, это похоже на слѣдственный допросъ, скалилъ баронъ, стараясь улыбнуться. Но въ тоже самое время онъ опустился на стулъ, чувствуя, что, его члены лишились послѣдняго запаса силы.
   Слабость отца не скрылась отъ Генри. Его рѣшительность возрастала по мѣрѣ того, какъ отецъ его, повидимому, упадалъ духомъ. Опершись о столъ вблизи барона, Генри скрестилъ ноги и сказалъ:
   -- Мнѣ рѣшительно все равно, на чтобы это ни было похоже; я положительно убѣжденъ въ правотѣ моего дѣла, и о формѣ забочусь немного.
   -- Да, твое дѣло, дѣйствительно, правое, потому что форма въ высшей степени безсмысленна. Однако, скажи, пожалуйста, чего же ты хочешь?
   -- Прежде всего я хочу знать, какъ прикажешь согласовать твои возвышенныя идеи о достоинствѣ твоего рода, о твоемъ личномъ благородствѣ съ тѣмъ пріемомъ, какой ты оказываешь искателю приключеній, котораго я только-что встрѣтилъ въ передней.
   -- Хочешь знать достоинство моего рода личное благородство!... Да ты съ ума спятилъ что ли?
   Продолжительная, развитая знакомствомъ съ обществомъ привычка господствовать подъ своими ощущеніями -- возвратила барону все его внѣшнее спокойствіе.
   Положеніе Генри становилось затруднительнѣе, чѣмъ онъ ожидалъ.
   -- Нѣтъ, я пока еще не спятилъ съ ума, вскричала, онъ, напротивъ я все вижу совершенно ясно, а именно потому, что я вижу очень, очень ясно, мнѣ вовсе не хочется далѣе разъ игрывать изъ себя слѣпого. Я повторяю: ты протежируешь этому господину; этого я никакъ не могу взять въ толкъ и объясняю только тѣмъ, что тебѣ неизвѣстна завидная роль, какую принялъ на себя этотъ человѣкъ въ послѣднее время.
   -- Если ты, какъ я долженъ заключить изъ твоихъ все еще очень безсвязныхъ словъ, желаешь объяснить мнѣ положеніе, занимаемое господиномъ докторомъ Гутманомъ, по отношенію къ политическимъ общественнымъ вопросамъ, то я нахожусь вынужденнымъ сказать тебѣ, что могу обойтись и безъ твоего ко мнѣ участія. Я прослѣдилъ "роль" господина доктора отъ начала и до сихъ поръ съ большимъ интересомъ и сосредоточеннымъ вниманіемъ.
   -- Слѣдовательно ты долженъ знать, что ему угрожаетъ судъ за покражу депешъ принца.
   -- Должно быть, господинъ докторъ порядкомъ тебѣ насолилъ, что ты не стыдишься прибѣгать къ такимъ безчестнымъ клеветамъ. Впрочемъ я долженъ тебѣ сказать, что мнѣ надоѣла эта безтолковая, ни къ чему не ведущая бесѣда, и потому прошу тебя оставить меня одного. Баронъ всталъ съ своего мѣста и сдѣлалъ рукой движеніе по направленію къ двери. Генри не оставлялъ своего положенія.
   -- Нѣтъ, я еще не окончилъ, сказалъ онъ, и буду убѣдительнѣйше просить тебя не указывать мнѣ на дверь, какъ какому нибудь валяющемуся у твоихъ ногъ просителю. Я имѣю право быть здѣсь и требовать отъ тебя объясненій. Да, да, я имѣю право,-- ты можешь сколько угодно наморщивать свой лобъ. Я не хочу долѣе оставаться въ ребяческой зависимости, на которую ты обрекъ меня. Я желалъ бы знать, какими ты руководишься побужденіями, не соглашаясь на совершенно благоразумныя юридическія предложенія моего дяди Зонненштейна; желаю знать, ради чего ты умышленно затѣваешь скандалъ и вынуждаешь дядю ссориться съ тобой публично; наконецъ я хочу знать въ какомъ положеніи находятся дѣла относительно нашего имущества. Колѣни барона задрожали и онъ опять опустился на мѣсто. При словахъ сына онъ точно былъ схваченъ желѣзными щипцами за тяжело-раненую руку. Вся кровь отхлынула отъ его щекъ, и однако ему удалось, благодаря неимовѣрному надъ собою усилію, отвѣтить въ мѣрномъ, спокойномъ тонѣ:
   -- До сихъ поръ я думалъ, что тухгеймское имущество не подлежало майорату. Я объявляю, что могу распоряжаться имъ согласно съ моими желаніями, что оно -- моя полная собственность.
   -- Я положительно отвергаю это, возразили Генри,-- имущество, наслѣдованное отъ предковъ, не можетъ быть названо личнымъ; оно должно быть передано дѣтямъ въ томъ же самомъ видѣ, въ какомъ было получено.
   -- Благодарю тебя за твои дружескія наставленія, но позволь ужь мнѣ оставаться при споемъ мнѣніи. Дѣти, идущія по всемъ на перекоръ желаніямъ родителей, не могутъ быть названы нашими дѣтьми.
   -- Да, ужь конечно люди, постоянно поддакивающіе и восхищающіеся всѣмъ, что ты не сдѣлаешь, для тебя гораздо пріятнѣе.
   -- По крайней мѣрѣ для меня пріятнѣе люди, не оставляющіе своего отца въ серьезной опасности и не нападающіе на него въ его же комнатѣ изъ желанія наносить ему оскорбленія.
   -- Я полагаю, что объ этой старой исторіи пора было бы перестать болтать.
   -- Да и тебѣ не слѣдовало бы подавать мнѣ повода возвращаться къ этимъ воспоминаніямъ. Могу ли теперь просить тебя оставить меня одного?-- Генри задрожалъ съ ногъ до головы. Лицо его искривилось, голосъ сдѣлался дерзкимъ,
   -- Прекрасно, я уйду, потому что съ тобой, какъ я вижу, нельзя объясниться толкомъ. Но мнѣ хотѣлось бы тебѣ сказать еще слѣдующее: ты съ самыхъ раннихъ моихъ лѣтъ обращался со мной, какъ съ негодяемъ, и послѣ еще удивлялся, если я иногда дѣйствительно такимъ оказывался. Ты постоянно жаловался, что я не питалъ къ тебѣ должнаго уваженія, и между тѣмъ ты никогда не старался поселить во мнѣ этого уваженія къ себѣ. Еще ни при какомъ положеніи въ жизни ты не обнаружилъ никакой послѣдовательности,-- то есть, именно, никогда! Ни въ періодъ до-революціонныхъ патріархальныхъ отношеній, ни при новѣйшемъ порядкѣ вещей ты не могъ отнестись серьезно къ требованіямъ обстоятельствъ. Ты разыгрывалъ изъ себя важнаго барина, сельскаго хозяина, промышленника -- и всегда безъ энергіи, безъ постоянства, безъ всякаго практическаго благоразумія, на счетъ нашего -- слышишь ли?-- нашего состояніи! Я молчало, потому что долженъ былъ молчать. Впродолженіи многихъ лѣтъ я глядѣлъ, не смѣя жаловаться, на это положеніе пещей, однако всему есть конецъ, также и моему терпѣнію. Ты просто хочешь раззоритъся до тла: прекрасно! Такъ имѣй по крайней мѣрѣ мужество заявить объ этомъ честно и открыто, чтобы другіе могли заранѣе принять свои мѣры,-- ты, который никогда не можешь, простить мнѣ, какъ самъ утверждаешь, моей такъ называемой трусости. Незачѣмъ тебѣ хвататься за звонокъ. Я боюсь, что то, о чемъ мы здѣсь говорили, само собою сдѣлается скоро ходячею молвою въ публикѣ. И Генри выбѣжалъ изъ двери.
   Баронъ былъ въ лихорадочномъ волненіи; сдержанность, которой онъ подчинилъ себя съ такимъ трудомъ, теперь уже была не нужна, такъ какъ онъ находился одинъ. Баронъ сталъ ходить неровными шагами по обширной комнатѣ, останавливаясь тамъ и сямъ, бралъ въ руки то книгу, то листъ бумаги, то спинку стула, котомъ все это бросалъ или выпускалъ изъ рукъ, самъ не зная, что онъ хотѣлъ сдѣлать съ тѣмъ или другимъ предметомъ.
   Такъ вотъ до чего уже дошло, вотъ до чего, а! Его сынъ, его родной сынъ осмѣлился говорить съ нимъ такъ нахально, и отецъ долженъ былъ все выслушать, все сносить въ тупомъ молчаніи! Да вѣдь что правда, то правда: онъ никогда въ жизни не обнаружилъ ни послѣдовательности, ни энергіи, ни дѣйствительнаго благоразумія! Онъ все предпринималъ на счетъ своего имущества. Пока имѣнія находились въ арендномъ пользованіи, онъ былъ обремененъ долгами. Отъ министерскаго кресла онъ отказался, для того чтобы самому завѣдывать своими землями и получать большія выгоды, собирать болѣе крупные доходы. Управляя самостоятельно своими имѣніями, онъ потратилъ много денегъ на безполезныя машины и новыя постройки. Быть можетъ, даже крестьяне, раздраженные его дурнымъ управленіемъ и близорукой безпечностью, на могли придумать для себя ничего лучшаго, какъ возмутиться. Потомъ онъ опять оставилъ сельское хозяйство, принялъ участіе въ промышленномъ предпріятіи, котораго рѣшительно не понималъ; въ надеждѣ на несомнѣнную доходность фабрикъ, онъ переселился въ городъ и зажилъ еще роскошнѣе чѣмъ прежде. Когда же несомнѣнные доходы не поступали въ его карманъ, онъ сталъ закладывать и перезакладывать свои земли въ твердой увѣренности, что его зять долженъ же будетъ когда нибудь заплатить. Далѣе, когда кредиторы начали терять терпѣніе, а зять все-таки не платилъ, баронъ сталъ неистово спекулировать на биржѣ, чтобы справиться сначала съ незначительными убытками, которые потомъ приняли самые ужасающіе размѣры и теперь, теперь, когда послѣдняя и самая рѣшительная ставка не вывезетъ, онъ -- погибшій, раззорившійся человѣкъ, банкротъ -- онъ, глаза и представитель одной изъ древнѣйшихъ фамилій въ государствѣ!...
   Такъ безпощадная память вычисляла несчастному человѣку, теперь бѣгающему въ какомъ-то безуміи взадъ и впередъ по комнатѣ, всѣ ошибки, сдѣланныя имъ влеченіи жизни.
   Онъ подошелъ къ окну, но быстро отскочилъ назадъ, завидѣвъ двухъ женщинъ, которыя, какъ ему причудилось, также на него взглянули. Они не должны были на него смотрѣть теперь, не смѣли!...
   Отойдя на нѣсколько шаговъ отъ окна, онъ все-таки глядѣлъ въ него; что сказали бы онѣ, еслибъ знали, что дѣлается въ глубинѣ его души?! А можетъ быть онѣ ужъ и знали! Но подозрѣваютъ ли онѣ, по крайней мѣрѣ, чего нибудь? Не говоритъ ли ихъ блѣдныя лица, ихъ заплаканные глаза, что эти женщины какъ будто догадываются? Нѣтъ, нѣтъ; это вздоръ! Онѣ опечалены положеніемъ Вальтера -- изгнанника Вальтера. ну, эка бѣда! Ужь коли отецъ раззорился, такъ дочери не слѣдовало обращать много вниманія на его досады. Притомъ же состояніе Шарлотты вос-таки еще уцѣлѣло, правда въ значительно сокращенномъ видѣ, по причинѣ разныхъ займовъ, которые баронъ, вынуждаемый стѣснительными обстоятельствами, долженъ былъ сдѣлать у сестры. Значитъ, въ случаѣ окончательной бѣды -- которая, можетъ быть, еще и не разразится!-- участь дамъ обезпечена. А что касается до Генри
   Баронъ отошелъ отъ окна и опять началъ свою прогулку по комнатѣ.
   -- Что касается до Генри!.... Сынъ, осмѣливающійся оскорблять отца, разрываетъ самъ всѣ связи, соединяющія его съ отцомъ и отца съ нимъ. Нѣтъ, онъ сказалъ ложь. Я и не думалъ съ самыхъ раннихъ лѣтъ обращаться съ нимъ какъ съ негодяемъ! Когда онъ былъ мальчикомъ, я тысячу разъ ему прощалъ его непристойныя шалости. Въ то время, какъ меня заставили взять его въ Тухгеймъ, и желалъ ему всякаго добра. Помню до сихъ поръ то утро, въ которое посланный подалъ мнѣ письмо, и мы вмѣстѣ съ Фрицомъ порѣшили отдать мальчика въ пансіонъ къ пастору. Генри отъ меня отшатнулся. Сердца у него никогда не было, и оттого онъ никого изъ насъ не любилъ. Онъ показалъ въ ту ночь, что Богъ лишилъ его сердца!
   И этотъ молокососъ осмѣливается меня оскорблять, упрекать меня въ безхарактерности,-- меня, который во всемъ поступалъ по своему искреннему убѣжденію, не разсуждая, дѣйствую ли я лично для себя по вредъ или въ пользу!
   И такимъ я останусь до гроба, будь что будетъ! Вотъ въ чемъ все мое удовольствіе.
   Онъ сѣлъ за столъ я написалъ Лео:
   "Я передумалъ, любезный докторъ! Составьте желаемое вами отъ меня объявленіе по отношенію къ вопросу о тухгеймскихъ рабочихъ, и, выставивъ внизу мое полное имя, напечатайте это объявленіе въ столькихъ газетахъ, въ сколькихъ вы признаете за лучшее.
   "Я самъ сегодня же уѣзжаю по извѣстному вамъ дѣлу на Рейнъ и очень сожалѣю, что не могу видѣться съ вами передъ отъѣздомъ".
   Потомъ онъ написалъ своему адвокату и поручилъ ему покончить переговоры о ломкѣ угля посредствомъ телеграфа, Самъ онъ, баронъ, явится на мѣсто для дальнѣйшаго веденія дѣла.
   Запечатавъ эти два письма въ конверты, баронъ глубоко вздохнулъ. Въ немъ заговорилъ старый сангвиническій темпераментъ. Все могло еще поправиться и пойти хорошо,-- теперь когда баронъ твердо намѣревался привести къ окончательному рѣшенію то, что должно же когда нибудь рѣшиться
   Теперь къ барону опять возвратилось его обычное расположеніе духа, и только голосъ его, быть можетъ, слегка дрожалъ, когда онъ приказывалъ вошедшему слугѣ уложить нужныя вещи и приготовиться къ поѣздкѣ, которая можетъ продолжаться нѣсколько недѣль.
   -- Мы отправляемся съ экстреннымъ поѣздомъ въ половинѣ восьмого!
   И такъ поторопись! А не видѣлъ ли,-- дамы въ саду? впрочемъ я увижусь съ ними въ ихъ комнатѣ.
   Баронъ вышелъ изъ своей комнаты. Старый Христіанъ съ удивленіемъ поглядѣлъ вслѣдъ ему, покачивая головою.
   -- Что такое приключилось? Пока мы здѣсь, онъ до сихъ поръ не думалъ никуда уѣзжать. А теперь на-вотъ! Хоть бы поскорѣе вернуться назадъ, а не то ужъ лучше бы никогда сюда не показывались....
   

ГЛАВА ТРЕТЬЯ.

   Баронъ былъ совершенно правъ, говоря, что за послѣднее время въ его домѣ было чрезвычайно мрачно.
   А между тѣмъ онъ, такъ рѣдко оставлявшій свою комнату и вносившій съ собою даже въ кругъ своего семейства свое мрачное, подчасъ отчаянное настроеніе, онъ могъ замѣтить только ничтожную часть того, что происходило вокругъ него. Онъ не видалъ и не слыхалъ, какъ понура голову, сообщали другъ другу длинныя, страшныя исторіи; онъ не видалъ безчисленныхъ слезъ, которыя Шарлотта проливала въ своей комнатѣ; онъ не слыхалъ подавленныхъ рыданій, которыми бѣдная Амелія часто усыпляла себя.
   Шарлотта не сдѣлала ни одной попытки перемѣнить рѣшеніе брата относительно Вальтера. Она, говорила съ нимъ о Вальтерѣ только разъ и это было на другой день послѣ катастрофы, когда Вальтеръ написалъ къ ней, что считаетъ споимъ долгомъ избѣгать тотъ домъ, который считаетъ святымъ, избѣгать его съ тѣхъ поръ, какъ барону стала извѣстна его любовь къ Амеліи, и съ тѣхъ поръ, какъ онъ такъ строго осудилъ эту любовь; онъ просилъ ее сообщить барону объ этомъ рѣшеніи, и говорилъ, что самъ не пишетъ къ нему, потому что не въ силахъ; а между тѣмъ не желалъ бы, чтобы баронъ хотя на минуту находился въ невѣденіи относительно того, что, быть можетъ, онъ долженъ былъ объяснить ему много лѣтъ назадъ.
   Шарлотта дала это письмо брату; онъ прочелъ ею съ видимымъ волненіемъ и отдалъ его ей, не говори ни слова.
   -- Ты одобряешь рѣшеніе Вальтера? спросила Шарлотта тихо.
   -- Я не знаю, какъ же бы онъ могъ поступить иначе послѣ того, что случилось, отвѣчалъ баронъ.
   Больше не было сказано ни слова; да и что могли бы сказать другъ другу они, научившіеся въ теченія долгихъ, долгихъ лѣтъ читать въ душѣ одинъ другого. Баронъ зналъ, что и теперь какъ и всегда сестра его видитъ и будетъ видѣть въ союзѣ Вальтера и Амеліи исполненіе самаго завѣтнаго своего желанія. Шарлотта знала, что въ настоящую минуту совершенно безполезно стараться примирить брата съ мыслью, такъ жестоко оскорблявшею его аристократическіе предразсудки.
   А все-таки Шарлотта не совсѣмъ потеряла надежду за своихъ дорогихъ дѣтей; братъ уже столько разъ отказывался отъ рѣшеній, которыя онъ настойчиво объявлялъ непоколебимыми, и на этотъ разъ Шарлотта разсчитывала не на шаткость ею характера, которая причинила ей столько заботъ и огорченій въ жизни, но за то могла дать ей и что нибудь хорошее; она гораздо больше разсчитывала на его благородство и на доброту его сердца, которыя, хотя не безъ упорной борьбы, побѣждали всякій разъ его капризы и предразсудки. Да кромѣ того вѣдь онъ же любилъ Вальтера! Онъ вѣрно не зналъ, какъ сильно онъ его любитъ: быть можетъ, такое стеченіе обстоятельствъ было необходимо для того, чтобы онъ увидѣлъ ясно, чѣмъ былъ для него Вальтеръ, и что онъ въ немъ терялъ. Какъ часто онъ говорилъ Шарлоттѣ съ благодарнымъ волненіемъ, что огонь, свѣтившійся въ вѣрныхъ, голубыхъ глазахъ Вальтера, былъ для него словно отблескомъ тѣхъ счастливыхъ дней юности, когда онъ, полный жизненныхъ силъ и молодаго задора, бродилъ съ Фрицомъ Гутманомъ по тухгеймскимъ лѣсамъ. Какъ часто онъ указывалъ на Вальтера, какъ на образецъ молодаго человѣка въ его духѣ! Какъ часто онъ дружелюбно болталъ съ Вальтеромъ, какъ ни съ кѣмъ другимъ, и ходилъ съ нимъ рука объ руку по комнатамъ и по саду. Неужели онъ могъ забыть все это, забыть навсегда! Шарлотта не хотѣла, не могла вѣрить этому.
   Она старалась утѣшиться, успокоиться такимъ образомъ, чтобы утѣшить и успокоить спою возлюбленную Амелію; Амеліи же старалась, съ своей стороны, всегда показывать дорогой теткѣ веселое лицо.
   -- Ты не увидишь меня недостойною тебя, часто говорила Амеліи;-- ты была такъ несчастна въ своей жизни, а какая ты добрая и благородная; какое же право имѣю я роптать и жаловаться!
   -- А процессъ Вальтера, дорогое дитя мое! Я должна приготовить тебя къ тому, что Вальтеръ будетъ осужденъ; онъ самъ, д-ръ Паулусъ, другіе друзья его считаютъ его дѣло проиграннымъ; имъ нужна жертва. Ты и это перенесешь также терпѣливо?
   -- Сколько времени продолжится его заключеніе? опросила Амелія дрожащимъ голосомъ.
   -- Быть можетъ, недѣли двѣ, быть можетъ и много "мѣсяцевъ.
   -- А что говоритъ объ этомъ самъ Вальтеръ?
   -- Онъ говоритъ, что побѣда не въ побѣду безъ борьбы; онъ веселъ, какъ всегда, н. полонъ радостной надежды на лучшее будущее,
   -- Такъ и я буду весела, вскричала Амелія, цалуя въ волненіи руки тетки и обливая ихъ слезами.
   -- Тише, перестань, дитя мое, кажется, Сильвія идетъ; ты знаешь вѣдь, что она не любитъ сантиментальности.
   Правда, Шарлотта улыбалась, говоря это, но тѣмъ не менѣе она говорила съ нѣкоторою поспѣшностью, которая была не чужда смущенія.
   А потомъ, когда Сильвія дѣйствительно входила въ комнату и занимала свое мѣсто у окна, разговоръ каждый разъ принималъ другой оборотъ или же совсѣмъ обрывался.
   Прежде не бывало этого; но странно: Сильвія, казалось, не замѣчала этой перемѣны, которую такъ болѣзненно чувствовали обѣ другія женщины.
   Что же дѣлалось съ Сильвіей, что происходило въ ней?
   Этотъ вопросъ сказывался во взглядахъ, которые Шарлотта и Амелія обращали на прекрасную фигуру, сидѣвшую у окна. Этотъ вопросъ Шарлотта и Амелія часто предлагали другъ другу и ни одна изъ нихъ не знала ничего такого, что могло бы успокоить другую на счетъ страннаго обращенія Сильвіи и разъяснить ей въ чемъ дѣло.
   Куда дѣвалась веселость Сильвіи? куда изчезли ея свѣтлая ясность духа, ея задушевный смѣхъ, ея насмѣшливыя шутки, задорное удовольствіе, которое они вносила въ споры, живая радость, съ которою она вела разговоры, которыхъ никто лучше ея не умѣлъ поддерживать? Теперь она стала серьезна, задумчива, молчалива; въ ней не было замѣтно ни слѣда интереса къ тому, что прежде занимало ее -- къ чтенію, обществу, музыкѣ. Она стала чуждаться общества, даже, въ случаѣ возможности, общества Амеліи и Шарлотты, она, игравшая бывало по цѣлымъ часамъ, не дотрогивалась до клавишей но цѣлымъ недѣлямъ, но цѣлымъ мѣсяцамъ не пѣла ни одной изъ тѣхъ пѣсенъ, которыя она умѣла нѣтъ съ такимъ очаровательнымъ выраженіемъ; она читала, читала даже очень много, но все это были книги и брошюры, которыя она доставала себѣ изъ библіотеки барона или которыя ей оставилъ или прислалъ Лео, и кромѣ того она старалась не читать ихъ въ присутствіи обѣихъ.
   И наружность ея измѣнилась, какъ самыя ея занятія и ея обращеніе. Прежняя обаятельная улыбка уже не играла больше вокругъ ея крѣпко стиснутыхъ губъ; большіе, бывало ярко свѣтившіеся голубые глаза впали нѣсколько глубже и смотрѣли какъ-то грустно или же ярко и страстно загорались гнѣвомъ, что случалось теперь при малѣйшемъ противорѣчіи; даже ея легкая походка превратилась въ какую-то медленную и утомленную, будто она устала отъ этой вѣчной ходьбы туда и сюда, ходьбы, не ведшей ни къ какой цѣли.
   Она по прежнему относилась къ Шарлоттѣ съ заботливою внимательностью, а къ Амеліи съ снисходительною ласкою; но слишкомъ часто случалось, что это были только старыя, обычныя формы, лишенныя прежде одушевлявшей ихъ симпатіи. Что сталось съ богатымъ запасомъ любви, наполнявшей это сердце? Какъ могла она не замѣчать заботъ Шарлотты, но видѣть горя Амеліи, забывать объ отсутствіи Вальтера? И старика отца она какъ будто совсѣмъ забыла; она очень рѣдко говорила о немъ, и никогда она ни однимъ словомъ не упоминала о своемъ желаніи возвратиться въ Тухгеймъ, желаніи, которое она съ такимъ жаромъ и такъ часто высказывала въ началѣ зимы.
   Шарлотта и Амелія любили Сильвію слишкомъ искренно, чтобы отнестись къ произшедшей въ ней перемѣнѣ иначе, какъ съ глубокою грустью и самымъ задушевнымъ участіемъ, и въ этомъ случаѣ пришлось утѣшать опять-таки Шарлоттѣ, самой нуждавшейся въ утѣшеніи.
   -- Я всегда предчувствовала, что въ жизни Сильвіи наступитъ такая пора, говорила она. У Сильвіи слишкомъ глубокая, слишкомъ страстная натура, и ей но могло не придти желаніе попытаться отдѣлиться отъ всего существующаго и устроить себѣ свою жизнь на свой ладъ, устроить себѣ свободную, величественную жизнь, въ которой она могла бы свободно и на просторѣ развить неизмѣримыя силы своей головы и своего сердца; я уже много лѣтъ тому назадъ предвидѣла наступленіе этой минуты, и вотъ она наступила. Въ жизни ея происходитъ переломъ, но я надѣюсь на твердость и смѣлость си натуры. Она увидитъ, что судьба ея такова же, какъ и судьба всѣхъ людей; что никому изъ насъ не дано жить на просторѣ; что во многихъ случаяхъ намъ всѣмъ на худой конецъ остается только молча покориться.
   -- Я всегда думала, что все пошло бы хорошо, еслибъ Сильвія могла полюбить, то есть, я хочу сказать, если бы нашелся кто нибудь, кого бы она могла полюбить, сказала Амелія съ живостью.
   Шарлотта улыбнулась.
   -- Ты думаешь, милое дитя, что всѣ должны освѣжаться и искать подкрѣпленія на жизненномъ пути у одного и того же источника. Если бы судьба и не была къ намъ такъ милостива, намъ все-таки пришлось бы и безъ этого пробивать себѣ дорогу въ жизни. Я даже не знаю, могла ли бы личная любовь когда нибудь вполнѣ удовлетворить Сильвію. Такія идеальныя натуры, какъ она, постоянно стремятся къ великому и полному, и если я думаю и надѣюсь, что она научится покоряться, я вовсе не хочу сказать этимъ, что она не имѣетъ права искать себѣ такой кругъ дѣятельности, гдѣ она могла бы шире работать и дѣйствовать, чѣмъ здѣсь, съ нами. Я уже часто думала, что ей слѣдовало бы попробовать свои силы въ области литературы или искусства. Если она будетъ имѣть успѣхъ на этомъ поприщѣ -- она можетъ быть счастлива, мнѣ даже хочется сказать, несчастлива по своему; если успѣха не будетъ, то все же лучше сознавать, что боролся и не могъ побѣдить, чѣмъ постоянно говорить себѣ: ты могла бы сдѣлать мною великаго, но у тебя отнята всякая возможность доказать это на дѣлѣ. Но посмотримъ, какъ хороша эта цвѣтущая вишня! О, дитя мое! и у меня есть на сердцѣ желаніе: хотѣлось бы мнѣ тебя, отца, всѣхъ васъ увезти изъ города назадъ въ нашъ Тухгеймъ, чтобы мы могли оправиться отъ всего, что насъ гнететъ здѣсь. Отцу нужно вонъ отсюда; онъ чахнетъ въ жизни, которая противна и его натурѣ, и всѣмъ его привычкамъ.
   Такъ говорили Шарлотта и Амелія, прогуливаясь подлинной, широкой, залитой солнечнымъ свѣтомъ аллеѣ вдоль садовой стѣны, подъ распускавшимися деревьями; а между тѣмъ баронъ, съ грустью и отчаяніемъ въ сердцѣ, прятался за гардины своего окна, чтобы обѣ женщины не замѣтили его. Какъ только онѣ вошли въ домъ, онъ сошелъ внизъ, чтобы сообщить имъ, что ему необходимо уѣхать на нѣсколько дней, быть можетъ, на нѣсколько недѣль. Черезъ часъ онъ дѣйствительно уѣхалъ.
   Теперь-то настало время, когда Шарлоттѣ пришлось выказать всю свою твердость, всю силу своего духа. Не то тревожило ее, что братъ уѣхалъ такъ внезапно, безъ всякихъ приготовленій, онъ, не сдѣлавшій въ теченіе 7 лѣтъ ни одного далекаго путешествія и едва выѣзжавшій за это время; конечно, ему могла вдругъ представиться необходимость предпринять поѣздку. Къ тому же, уѣзжая, онъ былъ гораздо веселѣе, чѣмъ за все послѣднее время, и когда экипажъ тронулся, онъ привѣтливо поклонился и сдѣлалъ знакъ рукой; но какое это было дѣло, которое такъ настоятельно требовало его присутствія въ ту минуту, когда онъ имѣлъ съ Генри такое горячее объясненіе, что старый Христіанъ еще дрожалъ въ торопяхъ, разсказывая о немъ барышнѣ.-- А до прихода Генри къ нему входилъ Лео, и онъ тоже имѣлъ длинный разговоръ съ барономъ, и молодой баринъ и Лео встрѣтились въ передней и смѣрили другъ друга такимъ злобнымъ взглядомъ,-- и вамъ говорю, барышня, они встрѣтились гораздо хуже, чѣмъ бывало у насъ въ домѣ, хотя и тогда они часто посматривали друга, на друга, какъ двѣ собаки, которыя всего охотнѣе разорвали бы другъ друга.
   Старый Христіанъ передавалъ все это такъ безсвязно, укладывая господскія вещи въ сундуки, онъ смотрѣлъ такъ боязливо и спрашивалъ такимъ тихимъ, хриплымъ голосомъ,-- Да что же это такое случилось, сударыня, что сердце Шарлотты сжалось отъ безотчетной, невыразимой тоски?
   Братъ уѣхалъ; наступила ночь,-- долгая, мучительная ночь для Шарлотты. Она не сомкнула глазъ. Она думала, думала, надѣялась, желала, боялась; она слѣдила за братомъ въ его внезапномъ путешествіи, она едва знала, куда онъ направился -- на Рейнъ -- съ какою цѣлью? Или то былъ только предлогъ? Хотѣлъ ли онъ -- Боже праведный! нѣтъ, это невозможно! Онъ такъ ласково улыбался, когда карета двинулась! Онъ бы не захотѣлъ такъ жестоко играть съ сестрою и дочерью, не захотѣлъ бы такъ страшно обмануть ихъ. Вѣдь онъ никогда не обманывалъ ихъ! Никогда? А все это послѣднее время? Въ его головѣ, въ его сердцѣ происходило за это время многое, что онъ заботливо скрывалъ отъ нихъ. И это внезапное путешествіе не есть ли оно конецъ всѣмъ этимъ тайнамъ, которыя онъ носилъ въ себѣ уже цѣлые мѣсяцы?
   Такимъ образомъ мрачная фигура заботы усѣлась у постели Шарлотты, и безъ устали гонялась за несчастною женщиною, когда она тоскливо бродила по опустѣвшимъ комнатамъ. Наконецъ наступило утро, и оно принесло новыя надежды, свѣжія силы. И что-же случилось такого ужаснаго?
   -- Я рада, что отецъ выѣхалъ въ такую прекрасную погоду; свѣжій воздухъ, перемѣна обстановки, сношенія съ новыми людьми, занятія новыми предметами -- все это, вѣрно, принесетъ ему пользу. И какъ давно ему хотѣлось быть на Рейнѣ, который онъ видѣлъ къ послѣдній разъ въ 1815 году, возвращаясь изъ франціи. Ему опять придетъ на память прекрасная пора молодости; ему опять захочется жить; онъ такъ хорошо умѣетъ понимать все прекрасное въ мірѣ, какъ не всякій другой.
   Амелія съ полнымъ убѣжденіемъ вторила теткѣ. И дѣйствительно, мало знакомая съ дѣлами отца, она смотрѣла на эту поѣздку съ самой лучшей точки зрѣніи, даже связывала съ нею самыя лучшія надежды на будущее. Лишь бы только отецъ началъ шутить и улыбаться по прежнему и смотрѣть на міръ также весело, какъ прежде, своими прекрасными, карими глазами,-- тогда онъ уже не будетъ въ состояніи смотрѣть на свою маленькую Амелію равнодушно, зная что она несчастна, и притомъ несчастна отъ него! Это просто на просто невозможно.
   Утро прошло. Теплый воздухъ, яркіе солнечные лучи, синее небо -- все манило къ прогулкѣ. Шарлотта приказала подать экипажъ и долго каталась съ своею племянницею. (Сильвія поблагодарила и отказалась). Дѣло шло къ обѣду, когда онѣ вернулись. Шарлоттѣ доложили, что заходилъ д-ръ Паулу съ, который оставилъ записку на имя барышни.
   То спокойствіе духа, которое навѣяла на Шарлотту прогулка, тотчасъ же изчезло. Она распечатала записку дрожащими руками.-- "Уважаемая пріятельница! Я слышалъ, что вашъ братъ уѣхалъ со вчерашняго вечера на Рейнъ, а не въ Тухгеймъ, какъ можно было бы заключить по его сегодняшнему заявленію въ газетахъ. Вы можете себѣ представить, какъ мнѣ хочется переговорить съ вами. Я зайду сегодня еще разъ въ 4 часа по полудни".
   Шарлотта стояла, какъ окаменѣвшая. Стало быть и этотъ ужасный, дальновидный, всегда смѣлый человѣкъ тоже безпокоится, онъ тоже озабоченъ. Это было видно слишкомъ ясно по строкамъ, быстро набросаннымъ карандашомъ. И какое о то объясненіе братъ напечаталъ въ газетахъ?
   Она взяла со стала сегодняшній номеръ. Она стала искать, не могла найти, а между тѣмъ оно должно было быть въ этомъ номерѣ. Наконецъ она нашла.
   Шарлотта была такъ смущена, что едва понимала, что читала. Ей пришлось нѣсколько разъ остановиться; наконецъ она сообразила, что братъ ея напечаталъ относительно рабочаго вопроса, о которомъ теперь было такъ много толковъ, очень рѣзкое заявленіе; онъ рѣшительно становился на сторону рабочихъ и торжественно отказывался отъ склада понятій и системы дѣйствій фабричныхъ хозяевъ.
   Такъ вотъ въ чемъ было дѣло! Тотъ призракъ заботы, который преслѣдовалъ ее сегодня ночью, принялъ извѣстную форму и опредѣленный видъ. Братъ окончательно разошелся съ банкиромъ. Началась борьба, уже такъ давно грозившая,-- борьба на жизнь и смерть для ея брата, который сдѣлалъ затраты, огромныя при его денежныхъ обстоятельствахъ.
   Газета выпала изъ рукъ Шарлотты. Она простояла съ минуту, опустивши голову; она ничего не чувствовала, ничего не думала; потомъ волна жизни снова всколыхнулась изъ глубины души Шарлотты и она подняла голову, снова взялась за газету и прочитала заявленіе спокойно, внимательно, вдумчиво. Теперь она поняла, что было сказано въ этихъ печатныхъ строкахъ; теперь она знала тоже, что ей дѣлать.
   Она опять приказала подать коляску и сообщила Амеліи, которая вошла въ комнату съ букетомъ весеннихъ цвѣтовъ въ рукѣ и еще вся раскраснѣвшаяся отъ прогулки, обо всемъ, что случилось.-- Тебѣ же вѣдь придется когда нибудь узнать объ этомъ, такъ лучше теперь, чѣмъ послѣ.
   Поблѣднѣвшая Амелія не хотѣла отпустить тетку одну, но Шарлотта рѣшительно отклонила ея предложеніе проводить ее,-- Мнѣ придется сдѣлать нѣсколько визитовъ, и тебѣ неудобно будетъ ѣздить со мною.
   Амелія должна была покориться; Шарлотта сѣла въ экипажъ, подъѣхавшій къ подъѣзду, и приказала ѣхать къ фонъ-Зонненштейну.
   

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ.

   Лакей Павелъ, уже давно извѣщавшій Генри обо всемъ, что дѣлалось въ домѣ барона, далъ ему знать еще вчера вечеромъ объ отъѣздѣ отца. Генри тотчасъ поспѣшилъ къ фонъ Зонненштейну; ни банкиръ, ни онъ самъ не могли объяснить себѣ, куда направился баронъ.
   Генри обдумывалъ въ это утро, какъ бы довести отца или г. ф. Зонненштейна до рѣшительнаго шага, но заявленіе барона, попавшееся ему на глаза въ утренней газетѣ, избавило его отъ всякихъ дальнѣйшихъ размышленій объ этомъ предметѣ. Зонненштейну приходилось теперь поднять брошенную ему перчатку. Генри былъ радъ этому. Онъ зналъ не со вчерашняго дня только, что отецъ не навидитъ его, а онъ отца. Но то, что случилось вчера, уничтожило даже внѣшнія отношенія, во имя которыхъ онъ молчалъ до сихъ поръ; что же ему оставалось беречь теперь?
   Молодой человѣкъ снова поспѣшилъ къ банкиру, котораго онъ засталъ сильно взволнованнаго и съ газетою въ рукахъ.
   -- Этого я никакъ не ожидалъ, вскричалъ г. Фонъ-Зонненштейнъ, и глаза его безпокойно блуждали туда и сюда подъ его нависшими, пушистыми бровями.-- Предупредить меня, меня, когда на моей сторонѣ и сила и право! Я думаю, Генри, твой отецъ рехнулся. Но я знаю, кто съигралъ съ нами эту штуку! Подлить масло въ огонь въ ту самую минуту, когда онъ и безъ того ярко горитъ -- это совершенно на него похоже. Это окончательно сведетъ рабочихъ съ ума, и страшно повредитъ намъ въ глазахъ остальной публики.
   Генри подозрѣвалъ, что его вчерашняя ссора съ отцомъ, быть можетъ, больше, чѣмъ всѣ другія причины, ускорила или даже вызвала заявленіе; но ему было весьма пріятно, что вину взваливали на ненавистнаго Лео.
   -- Вы вѣдь никогда не хотѣли мнѣ вѣрить, вскричалъ онъ.-- Пѣняйте же теперь на себя! Я покрайней мѣрѣ надѣюсь, что бѣда сдѣлаетъ тебя умнѣе, и что ты наконецъ отважишься на рѣшительный шагъ въ твоихъ отношеніяхъ къ отцу.
   Самъ банкиръ, быть можетъ, желалъ случая, который положилъ бы конецъ невыносимымъ отношеніямъ къ барону; но теперь, въ рѣшительную минуту, ему было далеко не по себѣ.
   -- Выйдетъ скандалъ, котораго никакъ не потушить, мой другъ, сказалъ онъ, качая головой, и до этого мнѣ не можетъ быть никакого дѣла, какъ ты самъ знаешь очень хорошо. Я чуть не разошелся съ либеральной партіей изъ-за васъ, то есть изъ-за принца, который рано или поздно, будетъ держать въ рукахъ судьбу нашей страны. Паулусъ и компанія уже теперь смотрятъ на меня, какъ на отщепенца; неужели мнѣ теперь разойтись и съ дворянствомъ? Что же касается настоящей демократіи,-- могу тебя увѣрить, moucher, что это не шутка въ такую минуту, какъ теперь, когда у тебя на шеѣ сидитъ тысяча другая сварливыхъ рабочихъ,-- видѣть своимъ врагомъ на жизнь и смерть человѣка, какъ Лео.
   Банкиръ въ раздумьи потиралъ свои густыя брони. Генри нетерпѣливо барабанилъ по столу.
   -- Такъ это стало быть правда, вскричалъ онъ, стало быть правда то, что со всѣхъ сторонъ говорятъ объ васъ ваши враги,-- что у васъ смѣлости не хватаетъ, даже у лучшихъ изъ васъ. Мы не можемъ оставаться на той точкѣ, на которой стоимъ теперь,-- стало быть надо идти дальше. Задача самая простая. Чѣмъ дольше ты будешь колебаться въ рѣшеніи дѣла, съ моимъ отцомъ судебнымъ порядкомъ, тѣмъ вѣрнѣе ты можешь разсчитывать, что не получишь своихъ денегъ. Ты боишься послѣдствій открытаго разрыва съ моимъ семействомъ. Хорошо, отдай мнѣ Эмму. Какое удовлетвореніе можетъ быть блистательнѣе брака послѣдняго Тухгейма съ твоею дочерью, и, въ качествѣ твоего зятя, я получу назадъ то состояніе, или часть того состоянія, которое я теряю, какъ сынъ моего отца.
   -- Хорошее дѣло, сказалъ фонъ Зонненштейнъ; но, Генри, я не говорю, что это случится, ни вѣдь это возможно,-- если Эмма откажетъ тебѣ? За послѣднее время дѣвочка будто перемѣнилась. Чаѣ кажется, она серьезно привязалась къ доктору
   -- Ну клянусь честью, это было бы курьезно! вскричалъ Генри съ злобнымъ смѣхомъ. Неужели ты думаешь, дядя, что Эмма будетъ въ состояніи хоть минуту серьезно колебаться, если ой предложатъ выбрать между дальнѣйшимъ кокетствомъ съ этимъ шарлатаномъ и бракомъ со мною? Если она будетъ колебаться, то въ этомъ будете виноваты вы, одни вы, которые такъ безмѣрно баловали ее. Но я думаю, что знаю Эмму лучше вашего, и во всякомъ случаѣ я даю тебѣ слово, что этотъ Лео недолго будетъ намъ мѣшать -- я все обдумалъ, и его можно удалить не однимъ способомъ.
   -- Ты хорошо разсчитываешь, Генри, но я боюсь, что въ этомъ отношеніи ты оборвешься, возразилъ банкиръ задумчиво.
   Генри только-что хотѣлъ рѣзко возразить что-то, но вошелъ слуга съ карточкою въ рукѣ.
   -- Твоя тетка! произнесъ банкиръ съ испугомъ и подалъ Генри карточку.
   Генри вскочилъ:-- ты хочешь принять ее?
   -- Боже сохрани! Только этого не доставало, сказалъ банкиръ. Въ ту минуту, когда мы должны рѣшиться, когда мы даже рѣшились -- да къ тому же я всегда плохо ладилъ съ нею.
   -- Да и лучше, чтобы ты съ нею не видался! сказалъ Генри и обратился потомъ къ лакею, ждавшему у двери: -- фонъ-Зонненштейнъ выѣхалъ, Іоганнъ, понимаете, его нѣтъ дома.
   Удивленный лакей вышелъ. До сихъ поръ барышню всегда принимали. Генри посмотрѣлъ ему вслѣдъ съ насмѣшливой улыбкой.-- Вѣдь она вѣроятно пойметъ это, проворчалъ онъ; -- ну ее! она никогда не замолвила за меня добраго слова и постоянно предпочитала мнѣ этого олуха, Вальтера, и даже Лео. Теперь я пойду къ Эммѣ, дядя. На заявленіе моего отца мы должны отвѣчать объявленіемъ о помолвкѣ.
   Банкиръ пожалъ плечами.
   Проходя черезъ дворъ, Генри увидалъ отъѣзжавшій экипажъ своей тетки. Онъ приказалъ доложить Эммѣ о своемъ приходѣ.
   Эмма сидѣла на балконѣ. Генри нашелъ, что минута и положеніе неудобны для его намѣренія, но онъ зналъ, что врядъ ли Эмма рѣшится въ это время сойти съ своего любимаго мѣста. Поэтому онъ сѣлъ возлѣ нея.
   -- Ну, гнусный человѣкъ, сказала Эмма, не отнимая лорнета отъ глазъ,-- не тетинъ ли экипажъ подъѣзжалъ сейчасъ къ намъ? Не садись на мое платье! Наконецъ-то ты пришелъ просить у меня прощенья.
   -- Наконецъ? Это наконецъ очень лестно для меня.
   -- Pourquoi?
   -- Потому что не прошло и сутокъ съ тѣхъ поръ, какъ мы поссорились,
   -- Боже, какъ время-то плетется! Еще сутокъ не прошло! А мнѣ казалось, что уже мѣсяцъ прошелъ. Ахъ, вонъ ѣдетъ графъ Вартенбургъ съ своею молодою женой; какъ она очаровательна! Я всегда говорила, что у него самый изящный вкусъ изъ всѣхъ нашихъ молодыхъ кавалеровъ.
   -- Гм! неужели? сказалъ Генри; что касается меня, я бы ни за что не выѣхалъ на лошади, которая хромаетъ отъ сильнаго шпаня; кромѣ того я бы не простилъ своему каретнику такого отвратительнаго свѣтло-голубаго цвѣта, или по крайней мѣрѣ запретилъ бы женѣ носить желтое платье.
   -- О, ты злой, злой человѣкъ! вскричала Эмма, стегая Генри своимъ носовымъ платкомъ.
   Генри схватилъ маленькую, полную ручку и призналъ ее къ своимъ губамъ.
   -- Ради Бога, Генри,-- здѣсь, на открытомъ балконѣ!
   -- Что жь мнѣ дѣлать, если ты принимаешь своихъ гостей на балконѣ?
   Эмма выронила лорнетъ и посмотрѣла на своего двоюроднаго брата. Она всегда находила его хорошенькимъ: сегодня утромъ онъ казался ей очень красивъ. Короткія, темныя кудри, изящная бородка -- и какъ онъ умѣлъ изящно одѣться! Да, у него есть вкусъ; онъ бы не вывозъ жену въ желтомъ шелковомъ платьѣ и въ коляскѣ съ свѣтло-голубой обивкою!
   -- Ну, спросилъ Генри, чего ты такъ задумчиво смотришь на меня? и при этомъ улыбка обнаружила его блестящіе, бѣлые зубы.
   -- Я думаю, отчего это ты всегда такой нелюбезный, между тѣмъ какъ ты иногда можешь быть довольно любезенъ.
   -- Довольно любезенъ! Я думаю, что могу быть очень любезенъ, и, право, это не моя вина, если я не всегда бываю таковъ.
   -- Кто же въ этомъ виноватъ?
   Эмма опять приставила лорнетъ къ главамъ. Генри близко наклонился къ ней и сказалъ: -- Ты виновата въ этомъ, ma belle cousine.
   -- Гм! почему это?
   -- Потому что тотъ, кто такъ очарователенъ, какъ ты, не долженъ еще нарочно очаровывать людей.
   Эмма не отвѣчала; она усердно смотрѣла въ лорнетъ на господина и на даму, которые, сопровождаемые ливрейнымъ лакеемъ, проскакали мимо по дорогѣ.
   -- Мнѣ кажется, что здѣсь немного дуетъ, сказала она вдругъ.
   -- Ужасно, подтвердилъ Генри.
   Эмма встала и вошла въ комнату черезъ открытую балконную дверь; Генри пошелъ за нею съ улыбкою, которой Эмма не замѣтила, потому что она подошла къ вазѣ съ золотыми рыбками. Генри обнялъ ея талію.
   -- Ты сегодня невыносимъ, вскричала Эмма, освобождаясь отъ него и быстро направляясь къ кушеткѣ, гдѣ она тотчасъ же прижала платокъ къ лицу и залилась слезами.
   Генри принялъ это за хорошій признакъ. Онъ поспѣшилъ стать возлѣ нея на колѣни и сказалъ, стараясь отвести ея руки отъ лица: -- Эмма, милая Эмма, что съ тобою! о чемъ ты плачешь?
   -- Оставь меня, и такъ несчастна, такъ безгранично несчастна! вскричала она, рыдая.
   Генри придвинулъ себѣ стулъ и сказалъ, держа руку Эммы въ своихъ рукахъ:
   -- Поговоримъ наконецъ разумно, Эмма; мы наконецъ должны же объясниться. Ты знаешь, что я тебя люблю, а если не знаешь, то я говорю тебѣ это теперь. Ты всегда показывала мнѣ расположеніе, и я думаю, что мы давно бы соединились, если бы семейныя отношенія не ставили намъ непреодолимаго препятствія. Ни теперь, со вчерашняго дня, произошли рѣшительныя событія. Я и твой отецъ -- мы разошлись окончательно съ моимъ отцомъ, или скорѣе мой отецъ разошелся съ нами. Отецъ мой открыто сталъ на сторону работниковъ и вслѣдъ затѣмъ уѣхалъ, неизвѣстно куда, но вѣроятно онъ отправился окольнымъ путемъ въ Тухгеймъ, чтобы тамъ побрататься съ рабочими или сдѣлать какую нибудь другую глупость въ этомъ родѣ. Но у моего отца не хватило бы смѣлости на такой шагъ. Мнѣ, а думаю, нечего говорить тебѣ, кто за нимъ стоитъ.
   Эмма, слушавшая очень внимательно, снова зарыдала; Генри сдвинулъ брови, но продолжалъ еще мягче, чѣмъ говорилъ до сихъ поръ:
   -- Я не стану упрекать тебя ни въ чемъ, милое дитя! Ты умная дѣвушка; ты чувствуешь непреодолимое влеченіе ко всему необыкновенному, и я отдаю ему справедливость -- ты знаешь, о комъ я говорю,-- онъ недюжинный человѣкъ. Но, милое дитя, мы живомъ среди весьма опредѣленныхъ условій и всему, выходящему изъ ряда обыкновеннаго, приходится по большей части играть странную, а то еще хуже, смѣшную роль. Съ необыкновеннымъ человѣкомъ, если онъ не имѣетъ права писать передъ своей фамиліей частицу "фонъ", нельзя показаться при дворѣ, но съ нимъ весьма легко можно попасть въ такое положеніе, что придется украсить своимъ присутствіемъ балъ почтенныхъ ремесленниковъ или другое одинаково благородное общество. А мнѣ помнится, что покрайней мѣрѣ прежде табачный дымъ и запахъ пива были тебѣ по по вкусу -- нѣтъ, но смѣйся, милая Эмма, я говорю совершенно серьезно, потому что это дѣло имѣетъ совершенно серьезную сторону.
   Эмма, которая сейчасъ была готова разхохотаться, снова стала рыдать.-- О, эти мужчины, эти мужчины, жестокіе, черствые люди! что вамъ за польза отъ того, что вы раздавите сердце дѣвушки! Развѣ любовь опрашиваетъ о положеніи въ свѣтѣ и званіи!
   -- Вѣдь это все пустяки, милое дитя! сказалъ Генри съ досадой; при существующихъ свѣтскихъ отношеніяхъ для любви, конечно, очень нужны положеніе и знаніе!
   -- Да, и богатство, вскричала. Эмма насмѣшливо; ахъ, какъ бы я желала быть простой, бѣдной дѣвушкой!
   -- А я бы желалъ, чтобы ты хоть на минуту была разумна! Увѣряю тебя, Эмма, увѣряю тебя честью, что твой необыкновенный другъ пустился вовсе не на шуточныя дѣла. Ты вчера не хотѣла мнѣ вѣрить, но и повторяю тебѣ, что на немъ лежитъ самое сильное подозрѣніе въ томъ, что онъ склонилъ д-ра Липперта -- ты вѣдь знаешь его -- къ покражѣ депеши, о которой теперь такъ много говорятъ. Быть можетъ, черезъ недѣлю, не больше, Липперта посадятъ за покражу, а другихъ за нравственное соучастіе. Я былъ вчера, у принца; принцъ внѣ себя и не оставитъ этого дѣла безъ вниманія, какъ мы прежде думали. Обдумай же, дитя, въ какое положеніе ты себя поставишь, если поведешь дальше опасную игру съ этимъ человѣкомъ. Ты знаешь, есть вещи, которыхъ наше общество не прощаетъ даже самой богатой, самой красивой, самой любезной дѣвушкѣ.
   И Генри гладилъ и цѣловалъ руку Эммы.
   Эмма никогда не смотрѣла съ такой мрачной точки зрѣнія на свое кокетство съ Лео. Она хотѣла порисоваться съ нимъ -- и это ей удалось. Ей хотѣлось продолжать рисоваться съ нимъ -- только съ этимъ непремѣннымъ условіемъ она могла бы согласиться выйти за него замужъ. Конечно, если Генри говорилъ правду,-- а онъ былъ сегодня утромъ серьезенъ до утомительности,-- то дѣло принимало совсѣмъ другой оборотъ. Но развѣ онъ не могъ выдумать всѣ эти исторіи, чтобы вынудить у нея поспѣшное рѣшеніе. Кромѣ того если даже все такъ и есть, какъ Генри говоритъ, если дѣйствительно надо бросить Лео, то вѣдь это всегда можно успѣть сдѣлать, и надо стараться не уступать Генри, не давать ему замѣтить, что онъ сегодня утромъ дѣйствительно очаровательно-любезенъ.
   Въ силу этого она продолжала глубоко вздыхать, между тѣмъ какъ онъ усердно цѣловалъ ея руки, и объявила еще разъ, что она самая несчастная дѣвушка во всемъ свѣтѣ, и что она хочетъ идти въ монастырь, гдѣ она по крайней мѣрѣ будетъ имѣть возможность жить сердцемъ и отдаться своимъ идеаламъ.
   Терпѣніе Генри истощилось; кромѣ того ему надо было отправиться къ повѣренному своего отца, отъ котораго онъ надѣялся узнать кое-что не лишенное интереса. Онъ сдѣлалъ еще послѣднюю попытку, опустился на колѣни возлѣ кушетки и обхватилъ Эмму, но когда она оттолкнула его, онъ вскочилъ и вскричалъ:
   -- Хорошо же! Ты хочешь дурачиться -- на здоровье! Но не требуй же, чтобы мы тебя продолжали щадить. Онъ не придетъ больше въ этотъ домъ -- клянусь тебѣ въ этомъ; но, можетъ быть, мнѣ удастся выхлопотать для тебя позволеніе видѣться съ нимъ въ тюрьмѣ.
   Эмма тоже встала. Не броситься ли ей на шею разсерженному, оттолкнувши за минуту передъ тѣмъ ласкающаго? Наступила минута, когда ей хотѣлось это сдѣлать; но вѣдь на это всегда найдется время.
   Она отвѣчала обиженнымъ тономъ. Послѣдовала ссора, которая, подобно многимъ предыдущимъ, кончилась тѣмъ, что Эмма залилась слезами, а Генри вышелъ изъ комнаты взбѣшенный.
   Эмма въ самомъ дѣлѣ была взволнована. Генри наговорилъ ой слишкомъ много рѣзкаго. Какъ ей отмстить ему? Устроить ли ей такъ, чтобы Лео увезъ ее? Пойдти ли ей къ нему на свиданіе въ тюрьму? Возлюбленная политическаго преступника! Это было ново и должно было вывести Генри изъ себя. Самое меньшее было написать къ Лео. О, она была совершенно въ такомъ настроеніи духа! Зачѣмъ ее мучили, когда солнце такъ ярко свѣтило въ высокія окна, когда золотыя рыбки такъ весело плескались въ водѣ, когда канарейки такъ громко заливались, когда экипажи такъ пестро толпились на улицѣ? О! она была такъ несчастна! Почему же ей но высказать этого, не высказать ему!
   И Эмма сѣла за спой письменный столъ, уставленный разными фигурками, миніатюрными обелисками и другими дорогими бездѣлками, и написала къ Лео о темъ, что она несчастна.
   

ГЛАВА ПЯТАЯ.

   Отъ фонъ-Зонненштейна Шарлотта поѣхала къ Лео, оттуда къ повѣренному своего брата. Она никого не застала дома, или, быть можетъ, ее нигдѣ не приняли. Но она вовсе не чувствовала личнаго оскорбленія; она думала только о своемъ братѣ, о томъ, какъ должны быть плохи его дѣла, если никто уже не хочетъ говорить съ его сестрою.
   Вернувшись, она уже застала д-ра Паулуса. Онъ пошелъ къ ной на встрѣчу и довелъ до дивана. Шарлотта была очень потрясена; она могла поблагодарить за дружеское вниманіе только пожатіемъ руки.
   -- Я не извиняюсь въ томъ, что я здѣсь, сказалъ д-ръ Паулусъ, садясь къ Шарлоттѣ на диванъ:-- есть минуты, когда это просто ребячество играть другъ съ другомъ въ прятки, а я открыто сознаюсь, что заявленіе вашего брата и его внезапный отъѣздъ сильно тревожатъ меня и насъ всѣхъ. Быть можетъ, я такъ или иначе могу быть вамъ полезенъ, и мнѣ кажется, будетъ лишнее увѣрять васъ, что вы можете мною располагать.
   Шарлотта кивнула испытанному другу и грустно улыбнулась, а д-ръ Паулусъ продолжалъ: -- А думаю, что вы ѣздили, для того чтобы собрать свѣденія, навести справки. Вы узнали больше, чѣмъ знали до сихъ поръ?
   -- Меня нигдѣ не приняли, отвѣчала Шарлотта.
   -- Вы были, я думаю, у г. фонъ-Зонненштейна и у повѣреннаго вашего брата?
   -- Да, и у Лео,-- я хочу сказать у г. д-ра Гутмана. Я имѣю основаніе предполагать, что онъ далъ моему брату этотъ несчастный совѣтъ,-- и Шарлотта подробно разсказала другу о частыхъ сношеніяхъ Лео съ барономъ и о томъ, какъ еще вчера, не задолго до его отъѣзда, онъ пробылъ у него цѣлый часъ.
   -- Вы мнѣ сообщаете мало такого, чего бы я не зналъ, возразилъ докторъ.-- Мы съ Вальтеромъ слѣдили съ болѣзненнымъ участіемъ за этимъ все болѣе и болѣе возроставшимъ вліяніемъ Лео на вашего брата; я даже могу сказать вамъ больше: это заявленіе, вѣроятно списано со словъ Лео; это его мысли въ самой короткой, въ самой энергической формѣ, которою онъ такъ удивительно умѣетъ владѣть. И ни на минуту не сомнѣваюсь въ томъ, что онъ употребилъ всю силу своей діалектики, чтобы убѣдить барона сдѣлать этотъ шагъ.
   -- Но, Боже мой, какая же ему отъ этого польза, вскричала Шарлотта въ тягостномъ волненіи.
   -- Очень большая, возразилъ Паулусъ,-- теперь главное дѣло для него это -- смирить либеральную партію и растоптать ее ногами. Для этой цѣли онъ беретъ союзниковъ откуда попало. Баронъ въ его глазахъ только представитель нашей древней знати, которую онъ такимъ образомъ старается вовлечь въ борьбу, хотя бы только внѣшнимъ образомъ. Всѣ недоумѣваютъ, спрашиваютъ, таращатъ глаза, взвѣшиваютъ близкія отношенія барона къ г. Фонъ-Зонненштейнъ и припѣвомъ оказывается: да, да, злые либералы! Вотъ единственная цѣль, которую Лео имѣлъ въ виду, и онъ ее достигнетъ.
   -- И для этой цѣли, для этого-то онъ становится предателемъ человѣка, который виноватъ только тѣмъ, что не сдѣлался вторымъ отцомъ осиротѣвшаго мальчика!
   Паулусъ пожалъ плечами.-- Онъ признаетъ только одну добродѣтель: доставлять торжество своимъ принципамъ, только одну слабость -- отвлекаться отъ этого пути какими нибудь побочными соображеніями. Онъ пожертвовалъ бы своимъ лучшимъ другомъ, онъ пожертвовалъ бы любимою женщиной, если бы считалъ это необходимымъ для успѣха дѣла. Но не будемъ говорить про Лео.
   Шарлотта покраснѣла. Она очень хорошо чувствовала, что докторъ хотѣлъ дать ей случай воспользоваться въ дѣлѣ своего брата его совѣтомъ, его помощью, если они могли быть ей нужны. Она знала также, что никто лучше не съумѣетъ оказать эту дружескую услугу, никто не окажетъ ее съ большею готовностью,-- но это все-таки была услуга. Она помогала очень многимъ въ своей жизни -- теперь ей приходилось въ первый разъ принимать помощь. И какъ могла она заговорить о дѣлахъ брата, не обвиняя его прямо или косвенно? Часъ тому назадъ она считала себя готовою на все, она была готова выслушать упреки банкира, перенести дерзость повѣреннаго, холодный отказъ Лео,-- но къ этому удару для ея самолюбія она не приготовилась. Она знала только одного человѣка, которому бы она принесла эту послѣднюю, эту самую тяжелую жертву, но этотъ человѣкъ былъ далеко.
   -- Что дѣло Вальтера? спросила она послѣ продолжительной паузы тихимъ, неровнымъ голосомъ.
   Докторъ прочелъ на лицѣ Шарлотты самыя затаенныя движенія съ души. Онъ увидалъ, что теперь было бы напрасно продолжать настаивать, и отвѣчалъ, какъ будто онъ именно и ожидалъ услышать этотъ вопросъ:
   -- Срокъ назначенъ на сегодняшній день черезъ недѣлю. Онъ будетъ защищаться самъ, и я это одобряю. Онъ скажетъ и докажетъ судьямъ, что въ этомъ случаѣ они вовсе некомпетентны, что вопросъ, о которомъ идетъ рѣчь, подлежитъ не юридическому, а эстетическому суду. Его рѣчь во всѣхъ отношеніяхъ прекрасна, и кромѣ того его адвокатъ, одинъ изъ самыхъ лучшихъ юристовъ, какъ вы знаете, сдѣлаетъ все, что будетъ отъ него зависѣть. Тѣмъ не менѣе мы совершенно убѣждены въ томъ, что онъ будетъ осужденъ. Онъ слишкомъ глубоко оскорбилъ обскурантовъ, и въ ихъ главѣ -- недобросовѣстнаго директора Морица и вліятельнаго Урбана; а подкупность нашихъ судей уже давно стала безстыдною.
   Въ эту минуту бесѣда была прервана приходомъ миссъ Джонсъ, которая вошла въ комнату въ сопровожденіи Амеліи.
   Миссъ Джонсъ была страшно взволнована, что для человѣка, знающаго ее, было ясно уже изъ того, что она говорила сегодня по-англійски. Амелія сообщила ей еще вчера вечеромъ объ отъѣздѣ отца, а сегодня утромъ она нашла въ газетахъ его заявленіе; и она тоже тотчасъ пришла къ заключенію, что Лео былъ авторомъ этого заявленія:
   -- Я понимаю, что такое слогъ, вскричала она, понимаю!
   Вслѣдъ затѣмъ она сочла своимъ долгомъ сдѣлать Лео допросъ, какимъ образомъ онъ могъ подать барону такой совѣтъ. Она хотѣла посредствомъ его добиться отъ барона отмѣны, или по меньшей мѣрѣ, смягченія заявленія, потому что нападеніе на Зонненштейна казалось ей слишкомъ жестокимъ. Лео не было дома; но миссъ Джонсъ встрѣтила его на улицѣ, когда онъ садился въ экипажъ. Она сказала ему въ лицо, что онъ написалъ заявленіе и онъ не сталъ отпираться отъ этого.-- Но, Боже мой, сказала я, какъ вы могли это сдѣлать, когда вы знали, что это будетъ сигналомъ къ семейному раздору, который можетъ быть ничѣмъ не хуже раздора Монтекки и Капулетти!-- И что же онъ отвѣчалъ мнѣ на это?-- "Сударыня, въ концѣ концовъ веронскимъ бѣднякамъ было не хуже по время ссоры обоихъ знатныхъ домовъ; а вы знаете, что я стою на сторонѣ бѣдняка." При этомъ онъ насмѣшливо откланялся мнѣ и оставилъ меня на троттуарѣ,-- меня, которая знала его, когда онъ, какъ черный цыганенокъ, бродилъ по Фельдгеймскимъ улицамъ и убѣгалъ, когда кто нибудь подходилъ -- меня, которой онъ обязанъ тѣмъ чистымъ англійскимъ языкомъ, на которомъ онъ меня сегодня такъ страшно обидѣлъ.
   И раздраженная миссъ обмахивала свое горѣвшее лицо, употребляя вмѣсто вѣера газетный листъ, взятый ею ее стола.
   Д-ръ Паулусъ уже давно замѣтилъ то глубокое утомленіе, которое гнетомъ налегло на Шарлотту. Онъ всталъ и увелъ миссъ Джонсъ, которой онъ хотѣлъ сообщить важныя извѣстія о Вальтерѣ. Шарлотта просила Амелію проводить ее въ ея комнату.
   Когда дверь затворилась за ними, Сильвія, сидѣвшая въ маленькомъ, красномъ кабинетѣ, находившемся рядомъ съ тою комнатой, гдѣ происходилъ описанный разговоръ, и отдѣлявшимся отъ нея только тяжелою штофною портьерой, подняла голову съ мраморной доски стола. Она не знала, долго ли она такъ просидѣла; можетъ быть часъ, можетъ быть все время до обѣда. Она знала только, что пока она здѣсь сидѣла, счастливая хоть тѣмъ, что была, одна,-- его имя долетало до ея слуха и будило ее отъ дремоты; потомъ она слышала, что объ немъ говорили, говорили такъ, что ея кровь то останавливалась въ сердцѣ, то могучими волнами приливала къ мозгу. И кто же говорилъ? Шарлотта, кроткая Шарлотта, д-ръ Паулусъ, справедливый Паулусъ! Если кротость и справедливость говорили такъ, какъ же станутъ говорить жестокость и несправедливость? А какъ заговорятъ враги! Враговъ у него было много; а друга у него не было ни одного, который замолвилъ бы за него слово и защитилъ бы ею отъ всѣхъ этихъ обвиненій. Даже она сама, знавшая его лучше ихъ, даже она не попыталась опровергнуть тѣ обвиненія и уничтожить ихъ.
   Сильвія сдѣлала нѣсколько быстрыхъ шаговъ къ портьерѣ и ваялась рукою за ея складки; но потомъ она снова опустила руку.
   -- Впрочемъ къ чему бы это повело? Они не только не оправдали бы меня, они даже не поняли бы. И гдѣ же имъ понять когда нибудь то, что сколько нибудь превышаетъ обыкновенную мѣрку? Такъ ведется испоконъ вѣка; они его никогда не понимали, они никогда не подозрѣвали того, что происходило въ душѣ мрачнаго мальчика, когда онъ предпочиталъ ихъ обществу одиночество, въ которомъ онъ могъ безпрепятственно бесѣдовать съ своимъ геніемъ. Какъ она сказала?-- смуглый циганенокъ, который бродилъ по улицамъ Фельдгеима? и я была такая же, какъ они всѣ; я бранила его циганенкомъ, я дразнила, мучила его, смѣялась надъ нимъ. А между тѣмъ мнѣ чуялось его величіе, его значеніе. Я завидовала его уму; я еще не знала, что противъ безграничнаго благоговѣнія есть только одно средство -- безграничная любовь!
   Сильвія прижала руку къ глазамъ. Она дышала тяжело и глубоко, безконечная тоска наполняла ея душу, но она подавила брызнувшія слезы.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, истинныя страсти -- страсти головы, а не сердца -- это его слова. Онъ пожертвовалъ бы своею милой, еслибы счелъ это полезнымъ для своего дѣла!-- да, да, онъ бы сдѣлалъ это и долженъ былъ бы сдѣлать это! Кто посмѣетъ его осуждать? Неужели мнѣ его мѣрить на аршинъ обыкновенныхъ людей, какъ тѣ дюжинныя натуры.
   Сильвія вспомнила тотъ вечеръ, когда она увидала Лео въ первый разъ, когда послѣ долгой разлуки, они встрѣтились здѣсь, въ этой маленькой комнатѣ. Онъ сначала оттолкнулъ ее своею рѣзкостью совершенно также, какъ въ былое время; но лотомъ ее потянуло къ нему, словно какими нибудь чарами; у нея явилось такое чувство къ нему, что ей хотѣлось стать передъ нимъ на колѣни и поклоняться ему. А потомъ на нее напалъ страхъ, не ложный ли онъ пророкъ, какихъ было много до него, и она стала требовать отъ него знамени, какъ богобоязненные Евреи требовали его отъ спасителя, въ котораго они не могли вѣрить, чувствуя въ тоже время глубочайшую потребность въ вѣрѣ. Она спросила у него: о чемъ я думаю въ настоящую минуту? и онъ отвѣчалъ ей: ты думаешь, что будь ты мужчина, и ты пробила бы себѣ дорогу въ жизни.
   -- Быть можетъ, въ этомъ не было ничего удивительнаго; быть можетъ, это только проницательный взглядъ психолога; но все равно -- онъ былъ нравъ; и съумѣла бы пробить себѣ дорогу. Я не могу, я не смѣю быть тѣмъ, чѣмъ бы мнѣ хотѣлось быть, чѣмъ бы я смогла сдѣлаться; а онъ можетъ и долженъ. Если же я и помочь ему не могу, то я, по крайней мѣрѣ, ободрать сю буду, особенно теперь, когда даже тѣ, кто зовется его друзьями, и тѣ оставляютъ его.
   Сильвія поспѣшила въ свою комнату и принялась писать къ Лео, и писала она спокойнѣе, проще, чѣмъ когда нибудь. Она не хотѣла тревожить и волновать его въ такое время, когда ему было такъ необходимо душевное спокойствіе.
   Когда Сильвія перечитала письмо, она сама была страшно поражена вѣявшимъ отъ него холоднымъ спокойствіемъ. Говорить такъ было вовсе не въ ея духѣ; въ письмѣ не было ни малѣйшаго слѣда той тревоги, того гнѣва, той тоски, восторга и порывовъ,-- не было и слѣда той несенной грозы, которая бушевала въ ея душѣ.
   Горькая улыбка мелькнула на ея губахъ и взглядъ ея неподвижно остановился на адресѣ письма.-- Вѣдь онъ только этого и хочетъ. Не нужны ему страсти сердца -- онъ понимаетъ однѣ только головныя страсти, только страсть къ правдѣ и справедливости, страсть къ великой идеѣ, которой онъ служитъ, и которой я хотѣла бы служить, служа ему.
   

ГЛАВА ШЕСТАЯ.

   Нѣсколько дней спустя, Генри былъ въ кабинетѣ извѣстнаго намъ сановника. Сановникъ быстрыми шагами ходилъ взадъ и впередъ; стоя нѣсколько въ отдаленіи, Генри слѣдилъ за нимъ, и обыкновенно холодное и проницательное выраженіе его глазъ было сегодня особенно мрачно. На лицѣ принца была видна глубокая забота.
   -- Мы вѣроятно для того и принялись за дѣло? спросилъ сановникъ.
   -- Извините, я сдѣлалъ, что могъ, возразилъ Генри; -- но вѣдь понятно, что молодая дѣвушка въ первомъ порывѣ горя...
   -- Ахъ, оставьте эти фразы! вскричалъ сановникъ, останавливаясь,-- неужели вы думаете, что я глухъ и слѣпъ? Я вамъ говорю, что она никогда не чувствовала ко мнѣ и тѣни любви, и потому-то она такъ скоро и поняла, что не произвела на меня такого сильнаго впечатлѣнія, какое необходимо для болѣе продолжительной связи. Поэтому-то она и вернулась сюда безъ приказанія, безъ позволенія. Mon Dieu! По мнѣ пусть бы она оставалась еще, сколько угодно, въ замкѣ.
   -- Быть можетъ, эта перспектива не казалась ей заманчивою, сказалъ Генри съ хитрой, злобной усмѣшкой.
   Сановникъ нетерпѣливо пожалъ плечами и снова принялся за прерванную прогулку.
   -- Чего же она хочетъ? спросилъ онъ.
   -- Я думаю, она и сама этого хорошенько не знаетъ, возразилъ Генри. Прежде всего она вѣроятно, не смотря ни на что, горюетъ о своихъ несбывшихся надеждахъ, хотя она достаточно умна, чтобы видѣть, что тутъ ничего не поправишь. Впрочемъ это все уладится; характеръ ея не склоненъ къ праздной сентиментальности; а то пріятное положеніе, въ которое безъ сомнѣнія поставитъ ее всѣмъ извѣстная щедрость вашего пр--ства, будетъ для нея своего рода возмездіемъ.
   -- Котъ мы и вернулись опять къ тому пункту, изъ котораго вышли, вскричалъ сановникъ съ жаромъ. Конечно она получитъ все чего пожелаетъ; но для того, чтобы дѣло не обнаружилось, надо найти любовника, которымъ можно было бы объяснить ея роскошный образъ жизни, стало быть -- надо найти богатаго любовника.
   -- Я не богатъ, сказалъ Генри.
   -- Боже мой, я вѣдь знаю, что вы всегда найдете отговорки, вскричалъ сановникъ; такъ достаньте мнѣ другого; мнѣ все равно; только скорѣе.
   -- Я боюсь, что она не согласится на это; ваше пр--во, возразилъ Генри.
   -- Изъ злопамятства?
   -- Отчасти, по съ другой стороны...
   -- Съ другой стороны?
   -- Я боюсь, что вы опять не найдете во мнѣ того вѣрнаго слуги, которымъ я хотѣлъ бы быть.
   -- Опять? Хотѣлъ бы быть? Я вижу въ васъ самую странную смѣсь невѣжливости и уклончивости, какую мнѣ только приходилось встрѣчать. Намъ никогда не бывать первымъ министромъ, вы невыносимы.
   -- А все-таки и былъ бы весьма сноснымъ первымъ министромъ, сказалъ Генри съ поклономъ.
   Сановникъ засмѣялся.
   -- Можетъ быть; только не для меня! Но мы отклонились отъ нашей темы. Почему вы думаете, что дѣвочка заупрямится и не захочетъ выбрать себѣ новаго любовника!
   -- Потому что мнѣ кажется, но ея страстнымъ, сбивчивымъ рѣчамъ, которыя мнѣ пришлось слушать сегодня утромъ, что она любитъ другого, сказалъ Генри.
   -- Сегодня утромъ! très bien! Кого же? Не Липперта ли?
   -- Нѣтъ, того же д-ра Лео Гутмана, на котораго я указалъ вамъ, какъ на автора извѣстныхъ брошюръ.
   -- Опять этотъ человѣкъ стоитъ у меня на дорогѣ! вскричалъ сановникъ.-- Вѣдь вы хотѣли уладить его заключеніе? Вы развѣ еще не говорили съ Геемъ?
   -- Нѣтъ еще.
   -- Почему же?
   -- Я далеко не увѣренъ и не былъ увѣрена" въ томъ, что г. Гей захочетъ понять мои намеки, и конечно и вовсе не хотѣлъ спѣшить подвергать себя, т. е. въ этомъ случаѣ васъ, возможности получить отказъ.
   -- Стало быть, кромѣ исторіи съ депешей -- о чемъ конечно не слѣдуетъ толковать -- нѣтъ ничего такого, за что можно было бы придраться къ этому негодяю?
   -- Развѣ только его прошедшее, которое въ политическомъ отношеніи достаточно скользко; да впрочемъ послѣ амнистіи, данной при вступленіи на престолъ короля, объ этомъ нечего и толковать.
   -- А что онъ теперь дѣлаетъ? Судя по его брошюрамъ, онъ долженъ быть отчаянный демагогъ.
   -- Я не сомнѣваюсь въ томъ, что было бы легко втянуть его въ какой нибудь процессъ по дѣламъ печати, или затѣять съ нимъ исторію за несоблюденіе какого нибудь изъ параграфовъ уложенія; впрочемъ я не рѣшился дѣйствовать и въ этомъ направленіи.
   -- Почему-же?
   -- Потому чтобы не навлечь на себя порицаніе, отъ котораго, быть можетъ, нельзя будетъ отдѣлаться оправданіями. Вы изволите знать, что крайняя лѣвая должна сдѣлать предложеніе относительно рабочаго вопроса. Это послѣдняя попытка либеральной партіи удержать за собою въ послѣднюю минуту кусокъ потерянной почвы,-- попытка, которая безъ сомнѣнія не удастся, потому что при дебаттахъ и при подачѣ голосовъ обнаружится, что партія пришла совершенно въ упадокъ. Теперь было бы не дурно отнестись съ сочувствіемъ къ предложенію,-- это пробудило бы снова симпатію къ вамъ, нѣсколько пошатнутую огласкою извѣстнаго письма. Конечно это было бы ударомъ для той части либеральной партіи, которая предана вашему дѣлу,-- но все-таки...
   Сановникъ нетерпѣливо топнулъ ногой.
   -- Ахъ, вскричалъ онъ, отстаньте вы отъ меня со всѣми этими соображеніями. Если вы хотите, чтобы такіе планы удались вамъ, обратитесь къ моему умному двоюродному брату. Я не созданъ для такихъ хитросплетеній. Я человѣкъ честный, мой путь долженъ быть прямъ. Плохо уже то, что я долженъ сдѣлать уступку вашему дядѣ и ему подобнымъ; но съ чернью я разъ навсегда не хочу имѣть ничего общаго. Не надо мнѣ этой сволочи!
   Въ томъ взглядѣ, которымъ Генри сталъ слѣдить за прохаживавшимся принцомъ, не было и тѣни уваженія; но тѣмъ покорнѣе былъ тонъ, которымъ Генри произнесъ слѣдующія слова:
   -- Другихъ приказаній не будетъ?
   -- Да, и бы желалъ я паи. нотъ что: вы въ самомъ дѣлѣ окончательно разсорились съ вашимъ отцомъ?
   -- Окончательно, ваше пр--ство.
   -- Это мнѣ не нравится. Отъ этого произойдетъ страшный скандалъ, котораго вы могли бы избѣжать при нѣкоторой уступчивости.
   -- Это было невозможно.
   -- Я сегодня не хочу больше ссориться съ вами. Вы останетесь навсегда неисправимымъ упрямцемъ. Ну, ну, я не хотѣлъ огорчить васъ, любезный Тухгеймъ; и думаю, что вы меня любите. Приходите завтра ко мнѣ обѣдать. И, послушайте, любезный Тухгеймъ, какъ вы думаете, что если все-таки выдать Липперту паспортъ для побѣга? Видѣть я этого человѣка я безъ того не хочу. Какъ вы думаете?
   -- Дѣло только въ томъ, чтобы найти приличный предлогъ.
   -- Хорошо, хорошо, мы завтра еще поговоримъ объ этомъ.
   Сановникъ подалъ Генри руку съ привѣтливой улыбкой. Генри низко поклонился и вышелъ.
   На этотъ разъ онъ разстался съ своимъ высокимъ покровителемъ болѣе довольный, чѣмъ въ прошлый разъ; на его губахъ даже мелькала гордая улыбка, когда онъ проходилъ по заламъ мимо кланявшихся ему придворныхъ лакеевъ. Было очевидно, что сановникъ не можетъ обойтись безъ него, и, хотя, взявши все въ соображеніе, приходилось заключить, что это высокое лицо имѣло весьма ограниченный умъ,-- было ясно, что онъ не понялъ политическаго маневра, который предлагалъ ему Генри,-- однако это было вовсе не такъ плохо для любимца и будущаго перваго министра.
   Генри чувствовалъ себя въ силахъ выйти побѣдителемъ изъ своего тяжелаго положенія. Объ отцѣ еще не было получено никакихъ извѣстій; но графъ Зонненштейнъ сталъ теперь дѣйствительно жалокъ и сталъ хлопотать о наложеніи запрещенія на фабрики. Это было главное. Кромѣ того повѣренный отца, пожимая плечами и соболѣзнуя о неосторожности и упрямствѣ своего кліента, бросилъ нѣсколько, правда, весьма осторожныхъ намековъ, которыми можно было прекрасно воспользоваться при запутанныхъ обстоятельствахъ.
   Онъ надѣялся справиться со временемъ и съ дѣтскимъ упрямствомъ Эммы. Быть можетъ, ея тогдашній отнявъ былъ вовсе не такъ серьезенъ,-- онъ вспомнилъ, что она раза два взглянула на него такими влюбленными глазами, и все шло прекрасно, пока не было произнесено имя Лео.
   Лицо Генри стало мрачно, когда ему вспомнился образъ этого человѣка, котораго онъ ненавидѣлъ больше всего на свѣтѣ. Онъ будетъ лежать въ прахѣ, это должно случиться, промолвилъ онъ, и мнѣ кажется, что теперь онъ у меня въ рукахъ.
   Онъ невольно схватилъ письмо, которое онъ получилъ, отправляясь къ сановнику. Это было нѣсколько строкъ отъ сольнаго маркиза изъ Ниццы; говорилось въ письмѣ, чтобы Генри удалилъ изъ дома безпокойнаго квартиранта,-- но приличнымъ образомъ, мой другъ, и прежде всего такъ, чтобы отъ. этого не пострадала репутація молодаго человѣка, которому я все-таки въ концѣ концовъ многимъ обязанъ.
   -- О, благородные люди, сказалъ Генри, снова опуская письмо въ карманъ. Я нахожу, что могу поступить и по своему благоусмотрѣнію. А потомъ, натравивши на него добраго шуга, который наконецъ долженъ же будетъ узнать, кому онъ обязанъ этимъ фіаско; я въ заключеніе объясню г. фонъ-Гею, что для блага государства необходимо, чтобы г. докторъ изчезъ на нѣкоторое время. Тогда останется только пріискать мадемуазель Эвѣ любовника.
   Генри повернулъ на мѣсто гулянья, гдѣ теперь, благодаря прекрасной весенней погодѣ, сновали экипажи, верховые и гуляющіе пѣшеходы.
   Между послѣдними онъ замѣтилъ Альфреда ф. Зонненштейна, который, вставивъ стеклышко въ глазъ, слонялся взадъ и впередъ съ скучающимъ видомъ.
   -- Какъ поживаешь, Альфредъ? Кого это ты такъ старательно высматриваешь?
   -- Какую нибудь хорошенькую дѣвушку, въ которую бы я могъ влюбиться. Я страшно скучаю.
   -- Быть можетъ, я помогу тебѣ, сказалъ Генри, взявъ своего двоюроднаго брата подъ руку.
   -- Гдѣ же она? вскричалъ дэнди, снова вбрасывая въ глазъ вынутое стеклышко.
   -- Не здѣсь, mon cher! Она не изъ этимъ лилій, которыя теперь передъ нами. Это тернистая роза, или, лучше сказать, роза съ шинами. Я познакомлю тебя съ нею; а пока полюбуемся еще на эти лиліи.
   Генри былъ очень веселъ; онъ смѣялся, шутилъ, раскланивался на право и на лѣво. Онъ зналъ, что положеніе его въ свѣтѣ стало двусмысленнымъ послѣ заявленія его отца, по онъ рѣшился быть спокойнымъ, что бы тамъ ни было.
   

ГЛАВА СЕДЬМАЯ.

   Утромъ того же дня передняя Лео была наполнена обществомъ, котораго онъ вѣроятно никогда еще не видѣлъ у себя. То были люди съ смуглыми лицами, съ корявыми руками безъ перчатокъ, одѣтые въ платья, которыя вѣроятно, были заказаны какому нибудь почтенному сельскому портному; ихъ было двѣнадцать, всѣ они держали шляпы въ рукахъ, а многіе посматривали съ боязливымъ любопытствомъ на окружавшее ихъ великолѣпіе.
   -- Долго-таки онъ заставляетъ себя ждать, сказалъ одинъ изъ посѣтителей, человѣкъ худощавый и долговязый, съ серьезнымъ, задумчивымъ лицомъ, обращаясь къ болѣе молодому человѣку, имѣвшему смѣлую, рѣшительную наружность.
   -- Вѣдь я тотчасъ же сказалъ, что мы не къ тому пришли, отвѣчалъ молодой человѣкъ съ неудовольствіемъ и продолжалъ потомъ, послѣ короткой паузы, съ сдержанною злобой:-- Я еще хорошо помню, какъ онъ разгуливалъ мимо насъ, будто нашъ братъ и на свѣтѣ не существуетъ.
   -- Какъ вы думаете, станетъ онъ съ нами разговаривать, спросилъ третій, подходя.
   -- Не захочетъ, съ тѣмъ и останемся, сказалъ рабочій съ смѣлымъ лицомъ.
   Дверь въ сосѣднюю комнату отворилась, и вмѣсто молодаго лакея, доложившаго о ихъ приходѣ, на порогѣ показалась высокая стройная фигура Лео. Его глаза быстро окинули лица, которыя вдругъ всѣ повернулись къ нему, и улыбка заиграла на его губахъ, когда онъ подошелъ къ худощавому человѣку и подалъ ему руку.
   -- А, господинъ Крафотъ, давно мы съ вами не видались, да и съ вами тоже, Брангъ; право, я насилу бы узналъ насъ.
   Смѣльчакъ, съ которымъ вдругъ заговорили, сдѣлалъ удивленное лицо и принялъ не безъ нѣкотораго колебаніи протянутую правую руку Лео.
   -- Я знаю изъ вашего вчерашняго письма, хотя только отчасти, что привело васъ ко мнѣ, господа, продолжалъ Лео,-- и до сихъ поръ я могу сказать только одно: я сдѣлаю все, что будетъ зависѣть отъ меня, чтобы услужить вамъ, или, вѣрнѣе, намъ. Я вамъ даю честное слово въ этомъ; а теперь подойдите ближе и давайте спокойно обсуживать дѣло.
   И движеніемъ руки онъ пригласилъ ихъ войти въ рабочій кабинетъ. Прошло нѣсколько времени и ему пришлось повторять нѣсколько разъ свои пригласительные жесты, пока всѣ прошли наконецъ въ комнату. Если изящное убранство пріемной успѣло возбудить удивленіе, а отчасти и недовѣріе простыхъ людей, то изумленіе, вызванное въ нихъ видомъ роскошной обстановки этой комнаты.-- видомъ всей этой дорогой мебели, ковровъ, картинъ и бюстовъ, было еще гораздо сильнѣе и слишкомъ ясно выразилось на ихъ лицахъ и въ ихъ пріемахъ, чтобы Лео могъ не замѣтить его.
   Онъ улыбнулся и сказалъ:
   -- Вы удивляетесь, друзья мои, видя въ такомъ роскошномъ жилищѣ человѣка, который называетъ себя вашимъ; но развѣ вы сами не надѣваете свой лучшій сюртукъ, когда у васъ есть дѣло къ пастору или ландрату? Вы дѣлаете это не для себя, потому что вы знаете, что останетесь тѣмъ, кто и что вы есть,-- вы дѣлаете это потому, что въ глазахъ этихъ господъ платье даетъ вѣса, человѣку. Вотъ видите ли, а поступилъ точно также относительно своего жилища. Вся эта дребедень только платье, которое въ глазахъ буржуазныхъ филистеровъ дѣлаетъ меня человѣкомъ солиднымъ и точно въ такой же степени роняетъ меня въ вашихъ, болѣе трезвыхъ глазахъ. Да, весьма сомнительно, могъ ли бы я безъ этого печальнаго вспомогательнаго средства добиться тѣхъ уступокъ, которыя я все-таки успѣлъ вырвать у нашего скареднаго мѣщанства. По вѣдь вы хотѣли имѣть дѣло не съ платьемъ, а съ человѣкомъ. Разскажите же мнѣ подробно, что вы намѣреваетесь дѣлать, и потомъ мы обдумаемъ, какъ за это приняться.
   Ораторъ рабочихъ, худощавый, серьезный мужчина началъ говорить.
   Сначала онъ говорилъ запинаясь, по потомъ рѣчь его лилась все свободнѣе и свободнѣе; говорилъ онъ о положеніи рабочихъ на тухгеймской и сосѣднихъ фабрикахъ, о ихъ физическихъ и нравственныхъ лишеніяхъ, которыя тяготѣли ихъ все сильнѣе и сильнѣе, такъ что наконецъ, когда всѣ увѣщанія, просьбы и представленія оказались напрасными, они всѣ вмѣстѣ -- человѣкъ до тысячи на тухгеймской и фельдгеймской фабрикахъ и, быть можетъ, вдвое больше на сосѣднихъ -- рѣшились прекратить работы и приняться за нихъ не раньше, какъ когда ихъ скромныя требованія будутъ уважены. Но теперь они не могутъ долго выносить такое положеніе, потому что ихъ скудныя сбереженіи истощились и помощи ждать не откуда; имъ приходится или покориться прежнему игу, или остаться безъ куска хлѣба. Въ этомъ крайне-стѣсненномъ положеніи заявленіе барона было для нихъ благовѣстіемъ. Изъ этого заявленія они увидали, что есть еще люди, милостивые къ бѣднымъ, и это навело ихъ на мысль, испробовать послѣднее средство: попытаться, но сможетъ ли избранная изъ ихъ среды депутація привлечь къ ихъ дѣлу и другихъ знатныхъ господъ, живущихъ въ столицѣ, особенно изъ членовъ еще засѣдающей палаты. Если же имъ пришлось бы узнать, что въ настоящую минуту имъ нечего разсчитывать на помощь, то они охотно согласились бы выжидать, еслибы имъ обѣщали, что серьезно, всѣми силами и всѣми средствами постараются помочь ихъ дѣлу. Это было рѣшено ни послѣднемъ, общемъ собраніи рабочихъ въ Тухгеймѣ, продолжалъ ораторъ; но мы вскорѣ поняли, что необходимо привлечь на свою сторону умнаго, расположеннаго въ нашу пользу человѣка, который могъ бы пособить нимъ въ большомъ городѣ въ этомъ трудномъ предпріятіи словомъ и дѣломъ и согласился бы быть нашимъ повѣреннымъ. И тогда я и многіе тухгеймскіе уроженцы, мы подумали о насъ, такъ какъ вы своими сочиненіями доказали намъ, до какой степени вы принимаете къ сердцу дѣло рабочихъ и такъ какъ вы, кромѣ того, выросли между нами и можете быть нашимъ настоящимъ ходатаемъ.
   Худощавый рабочій смолкъ и вытеръ свой обнаженный лобъ маленькимъ бумажнымъ платкомъ; другіе рабочіе, которые сопровождали рѣчь своего оратора одобрительнымъ шопотомъ и сочувственнымъ киваніемъ головы, стали смотрѣть на Лео.
   Лео сидѣлъ, опершись головой на руки, онъ вслушивался внимательно, онъ ничего не упускалъ изъ того, что было сказано, а между тѣмъ мысль его носилась вдали и въ прошедшемъ. Неужели дѣйствительно осуществилась гордая мечта его дѣтства, и деревенскіе дѣти приходитъ и склоняются передъ нимъ? Неужели исполнилось страстное желаніе тѣхъ лѣтъ, когда онъ, изгнанный изъ родной земли, скитался на чужбинѣ,-- желаніе, чтобы ему удалось вернуться и въ средѣ своего народа работать и дѣйствовать за этотъ народъ! Онъ стремился и дѣйствовалъ, насколько хватало силъ! И вотъ доказательство, что это не пропало даромъ; вотъ они, эти люди изъ его родныхъ горъ и лѣсовъ, и они говорятъ: будь ты нашимъ вождемъ, мы пойдемъ за тобою всюду, куда ты насъ поведешь!
   -- Спасибо вамъ, друзья мои, сказалъ имъ взволнованнымъ голосомъ,-- я надѣюсь, что докажу вамъ, что я достоинъ вашего довѣрія. Между вами есть люди, которые знаютъ, что я уже разъ твердо стоялъ съ вами за одно въ серьезный, рѣшительный часъ. Тогда, когда я пошелъ отъ васъ съ тѣмъ достойнымъ человѣкомъ, память котораго должна быть вамъ дорога, и бросилъ съ холмовъ послѣдній, прощальный взглядъ на свою родную долину, озаренную лучами восходящаго солнца, тогда я поклялся священною клятвой остаться до гроба вѣрнымъ народному дѣлу. Я могу сказать, что ни однимъ вздохомъ не измѣнилъ этой клятвѣ; но именно потому-то я могу оказать это: наше предпріятіе въ тотъ зимній день было дѣломъ неразумнымъ, и точно также теперь вы стоите на дорогѣ къ ложной, обманчивой цѣли. Мы думали тогда, что боремся съ нашимъ злѣйшими врагомъ, и нападали на человѣка, который никогда не желалъ намъ зла, который и прежде, и послѣ и даже въ самое послѣднее время доказалъ, что онъ вашъ другъ, вашъ искренній, если и недальновидный другъ. А теперь вы думаете найти друзей въ людяхъ, которые изстари были вашими злѣйшими и, къ несчастью, вашими дальновидными врагами. Эти люди, напротивъ того, всегда умѣли эксплуатировать въ свою пользу ваше безпомощное положеніе; они прекрасно знали, когда Сампсонъ засыпалъ, и пользовались этою минутой, чтобы обрѣзать ему его кудри и выколоть ему глаза, чтобы бѣдный слѣпой рабъ никакъ не могъ возстать противъ своего несправедливаго господина. Ожидать отъ такихъ людей поддержки, даже престаю участія въ вашемъ положеніи я состраданія къ вашей горькой долѣ -- это все равно, что надѣяться сорвать финикъ съ репейника. Мы читали мои сочиненія. Хорошо! стало быть вы знаете, что препятствуетъ вашимъ требованіямъ буржуазная партія, партія безсовѣстныхъ и алчныхъ хозяевъ. Ну, господа, и изъ членовъ этой-то партіи состоитъ та часть палаты, на которую вы возлагаете свои надежды. Нашъ хозяинъ, г. Фонъ-Зойненштейнъ, членъ, и очень вліятельный членъ этой партіи, мы хотите жаловаться на вора тому, кто утаиваетъ краденое добро? Тѣ немногіе люди, которые, какъ докторъ Цаулусъ и его единомышленники, лучше другихъ, тѣ правда люди добрые, но не значительные, не имѣющіе на столько умственныхъ силъ, чтобы прослѣдить вопросъ въ глубину, не имѣющіе и нравственныхъ силъ, чтобы осуществитъ то немногое, въ чемъ они убѣждены. Да, господа, клянусь вамъ въ этомъ, таково мое святое убѣжденіе, у васъ только двѣ дороги для достиженія вашей цѣли: но одной вы не хотите идти. Посмотримъ, каковъ вашъ второй
   Лео смолкъ и сталъ пристально вглядываться въ выразительныя лица своихъ собесѣдниковъ.
   -- Второй путь, продолжалъ онъ медленно, повидимому лежитъ далеко, очень далеко отъ перваго, а между тѣмъ онъ въ концѣ концовъ все-таки соотвѣтствуетъ ему. Первый путь -- реформа снизу, второй реформа сверху, реформа, идущая отъ власти, предназначенной судьбою къ тому, чтобы служить народу, имѣя между тѣмъ постоянно въ виду собственную выгоду. Я говорю о королѣ. Постарайтесь пробиться къ нему, постарайтесь, чтобы онъ выслушалъ васъ, одинъ онъ только и можетъ помочь вамъ.
   Рабочіе съ удивленіемъ посмотрѣли другъ на друга; человѣкъ съ смѣлымъ лицомъ насмѣшливо улыбался.
   -- Вы удивляетесь, что я такъ заговорилъ, продолжалъ Лео, и нѣкоторые изъ васъ смѣются надо мною, какъ надъ дуракомъ или надъ разоблаченнымъ обманщикомъ; по, повѣрьте мнѣ Іоганнъ Брантъ, еслибы восемь лѣтъ назадъ, когда мы клялись помочь своимъ бѣднымъ братьямъ, еслибъ даже годъ назадъ какой нибудь другъ заговорилъ со мною такъ, какъ я теперь говорю съ вами, я сдѣлалъ бы какъ разъ тоже самое, что и вы. Не моя это заслуга, что я теперь смотрю нѣсколько дальше, опытъ, вынесенный мною изъ лагеря либераловъ, открылъ бы глаза и вамъ, и всякому, и всякій увидалъ бы дѣло въ томъ свѣтѣ, въ какомъ я вижу его теперь. Повторяю вамъ: вамъ надо надѣяться; не на палату, которая безсильна въ качествѣ палаты, и не могла бы вамъ помочь, еслибъ даже хотѣла, главное, не на буржуазную партію, къ несчастью, слишкомъ могущественную, я которая конечно не помогла бы вамъ, хотя и могла бы это сдѣлать, вамъ остается только надѣяться на короля. Если и эта надежда обманетъ васъ -- тогда... вы освобождаетесь отъ всякой отвѣтственности.
   -- Такъ лучше же сейчасъ пустить это средство въ ходъ, вскричалъ Іоганнъ Брантъ, порывисто вскакивая съ своего мѣста,-- пойдемте, братья, нечего намъ тутъ дѣлать!
   -- Я не могу и не хочу васъ удерживать, сказалъ Лео; вы пришли выслушать мой совѣтъ; хотите ли вы принять его или нѣтъ, это конечно ваше дѣло.
   Худощавый рабочій опять заговорилъ:-- Любезные братья! Мы клялись вѣрно стоять другъ за друга и не допускать между собою ни вражды, ни ссоры, и кромѣ того не быть настойчивыми и не говорить другъ другу грубыхъ словъ. Іоганнъ Брантъ, ты самый младшій изъ насъ, у тебя нѣтъ ни жены, ни дѣтей, никого, для кого ты долженъ былъ бы трудиться, потому-то тебѣ и легко сейчасъ пойти на ссору. Не сердитесь на него, г. докторъ, и объясните намъ потолковѣй, какъ это вы думаете насчетъ короля.
   -- Я не говорю, что королевство есть цѣль и стремленіе всего современнаго развитія Европы, возразилъ Лео,-- но такъ какъ произведенія природы развиваются строго и постепенно, то иначе и быть не можетъ въ области политической жизни. Королевство уже разъ помогло намъ стряхнуть ярмо феодализма, оно же должно помочь намъ установить болѣе справедливыя отношенія между хозяевами и рабочими. Я хочу сдѣлать вамъ предложеніе. Завтра въ палатѣ будутъ дебатты о рабочемъ вопросѣ. Если палата приметъ рѣшеніе, котораго можно ожидать отъ людей, относящихся съ теплымъ участіемъ къ вашему дѣлу, отъ людей, чувствующихъ, что будущее принадлежитъ вамъ, что не сословіе, а человѣчество требуетъ въ вашемъ лицѣ и съ вами человѣческой жизни,-- если говорю я, вамъ въ дебаттахъ удастся уловить хотя бы только это сочувствіе и это пониманіе -- тогда будь по вашему, оставайтесь при своей вѣрѣ, что буржуазія можетъ и хочетъ вамъ помочь, Но если результатъ будетъ таковъ, какъ я предсказываю, то приходите опять ко мнѣ, и мы тогда обдумаемъ сообща, что намъ дѣлать.
   -- Такъ мы и сдѣлаемъ, господинъ докторъ, сказалъ худощавый рабочій; онъ всталъ и.другіе послѣдовали его примѣру. Мы отвѣчаемъ передъ двумя тысячами братьевъ и должны во все серьезно вглядѣться. Если мы такъ долго совѣщались и не пришли ни къ какому рѣшенію, то мы можемъ еще подождать дня два. Прощайте, господинъ докторъ, и не пѣняйте на насъ.
   Онъ подалъ Лео большую мозолистую руку и отъ души пожалъ его руку. Другіо рабочіе точно также простились съ нимъ; одинъ только Іоганнъ Брантъ мрачно стоялъ въ сторонѣ и, одинъ изъ первыхъ, проскользнулъ за дверь.
   

ГЛАВА ВОСЬМАЯ.

   Было ли то дѣйствіе воздуха, испорченнаго присутствіемъ столькихъ людей, было ли то мрачное предчувствіе будущаго, которое было рѣшено минутою,-- только Лео почувствовалъ какую-то давившую его тяжесть, когда опить остался одинъ въ своей комнатѣ. Онъ открылъ окна настежь, и золотой весенній воздухъ ворвался цѣлою волной. Потомъ онъ опять отвернулся въ комнату, прошелся раза два быстрыми шагами, бросился наконецъ на диванъ у окна, прижавши руку ко лбу и къ глазамъ, и впалъ въ глубокую задумчивость.
   Да, дѣло было рѣшено! Минута опять выказала свое всемогущество. То слово, которое онъ такъ долго вынашивалъ въ своей груди, оно сорвалось съ его губъ и стояло теперь передъ нимъ, полное самостоятельной жизни, и не поддающееся никакому искусству, неистребимое никакою силою. Оно уже перестало принадлежать ему; оно принадлежало тѣмъ людямъ, которые вышли отъ него, тѣмъ людямъ съ страдальческими, изнуренными лицами и вѣрными, добрыми глазами, которые были представителями народа!
   -- А кѣмъ же я жертвую въ концѣ концовъ?-- только собою. Если даже мой опытъ и не удастся, положеніе рабочаго человѣка вѣдь не ухудшится отъ этого; сколько вѣковъ прошло съ тѣхъ поръ, какъ солнце неизмѣнно освѣщаетъ тоже самое несчастье. По я могъ бы устроить свою жизнь иначе? Я могъ бы прожить грѣясь на солнцѣ, еслибъ меня занимало это круженіе комаровъ. И какъ бы это было легко! Стоило бы только извиваться, и обманывать, и не смотрѣть на то, что происходитъ кругомъ. Почему бы мнѣ было не наслаждаться на счетъ кроваваго труда этихъ бѣдняковъ, я стоялъ на самой лучшей дорогѣ къ этому, да и въ настоящую минуту мнѣ стоило бы употребитъ только нѣсколько часовъ, чтобы написать въ пользу этихъ торгашей точно такъ же, какъ я писалъ противъ нихъ, и богатый Лаванъ отдалъ бы мнѣ свою Лію и половину своего достоянія. Какъ она написала? Мой гордый орелъ, твоя скромная голубка ждетъ тебя, чтобы взвиться съ тобою подъ облака -- кажется такъ! Да! Она бы бѣжала со мною, я могъ бы обладать ея роскошнымъ маленькимъ тѣломъ и ея маленькою душой, могъ бы -- еслибъ захотѣлъ!
   Лакей прервалъ размышленіе Лео, войдя съ письмомъ, которое только-что принесла молодая дама; она сейчасъ же удалялась, отдавши письмо. Лео взглянулъ на подпись и узналъ почеркъ Эвы. Имъ овладѣло непріятное ощущеніе, точно онъ нечаянно наткнулся на остріе кинжала, и онъ уронилъ письмо на диванъ возлѣ себя. Онъ ничего не слыхалъ объ Эвѣ послѣ той страшной ночи; онъ зналъ только отъ Фердинанда Липперта, котораго онъ тоже уже давно не видалъ, что она все еще находится въ замкѣ у принца. Страстно преслѣдуя свои политическіе планы, онъ почта совсѣмъ забылъ о странной дѣвушкѣ и о ея судьбѣ; теперь ея образъ грозно всталъ передъ нимъ, словно привидѣніе среди бѣлаго дня.
   Онъ сильно рванулся, точно отмахивался отъ чего-то, но письмо все-таки лежало передъ нимъ. Въ первый разъ въ жизни я не смѣю смотрѣть прямо въ глаза одному изъ своихъ поступковъ. Что-то она пишетъ!
   Лео сломалъ печать,
   "Въ вашемъ тщеславіи вы, быть можетъ, подумаете, что я пишу къ вамъ, для того чтобы еще разъ бросить къ вашимъ ногамъ любовь, которой вы не стоите; и не для того я пишу къ вамъ, чтобы вымолить у васъ состраданіе, на которое вы неспособны; пишу къ вамъ, чтобы сказать вамъ, что я ненавижу васъ такъ, какъ можетъ ненавидѣть несчастная того, кто довелъ ее до несчастья. Да, да, сдвигайте гнѣвно ваши брови, подергивайте презрительно губами. Вы, вы виноваты въ моемъ несчастья, вы не подали мнѣ, блуждавшей надъ пропастью, руку спасенья; что я говорю,-- у васъ не нашлось для меня ни совѣта, ни предостереженія, а это, это одно уже могло бы спасти меня.
   "Вы человѣкъ, преданный долгу, человѣкъ героической добродѣтели! Развѣ у васъ не было обязанностей относительно меня? Развѣ ваша добродѣтель запрещала вамъ быть добродѣтельнымъ со мною, развѣ, не чувствуя ко мнѣ любви, вы не могли отнестись ко мнѣ съ самой обыкновенной любовью къ ближнему? Развѣ я была недостойна даже этого? Неужели та энергія, съ которою я стремилась изъ глубины незнанія и дикости къ образованію и наукѣ, не вызвала у васъ уваженія? Неужели васъ не тронула та отчаянная борьба, благодаря которой я осталась чистою среди нечистой атмосферы, окружавшей меня? Неужели вы мною не дорожили, даже какъ сестрою моего брата, котораго вы зовете своимъ лучшимъ другомъ, которому, но собственному вашему признанію, вы безконечно многимъ обязаны? Неужели вы побоялись оказаться слишкомъ благодарнымъ, снасти его сестру отъ позора?
   "Но къ чему я говорю обо всемъ этомъ,-- точно будто вы можете это понять,-- точно будто у васъ есть сердце, какъ у другихъ людей! И когда же оно у васъ было! Не тогда ли, можетъ быть, когда вы хотѣли поджечь домъ того человѣка, который васъ кормилъ и одѣвалъ? Не тогда ли, когда вы покинули моего брата, чтобы здѣсь ложью и обманомъ попасть въ великіе люди. Да! Вы лгали и обманывали! Даже я не казалась вамъ слишкомъ ничтожною, и на мнѣ вы попробовали свои маневры. Вы не можете отпереться отъ этого! Не отопретесь вы отъ того, что вы меня отыскали, что вы пришли ко мнѣ подъ маской друга юности, что вы втерлись ко мнѣ въ довѣріе, осчастливили меня ласковыми словами, что вы хорошо замѣтили мою любовь, вы -- умный, опытный человѣкъ,-- что вы пользовались ею до тѣхъ поръ, пока она вамъ была нужна, пока я была вамъ полезна, пока я была одною изъ цифръ вашей политической задачи! И вотъ этого-то я вамъ и не могу простить! Никогда, никогда я вамъ этого не прощу! Чтобы узнать то, что вы хотѣли узнать отъ принца и объ немъ, вы пожертвовали мною, пожертвовали Фердинандомъ, который теперь позорно выгнанъ изъ службы. Какое вы имѣли право дѣлать все это? Я говорю вамъ, какъ ни низко палъ Фердинандъ, онъ все-таки въ сравненіи съ вами герой чести.
   "Не я! Конечно я не заслужила лучшей участи! Дѣвушка, которая не находитъ лучшаго средства, чтобы забыть несчастную любовь, какъ отдаться принцу! О, политическій дѣятель! вы, человѣкъ безъ сердца, знаете ли вы всѣ мученія отвергнутой любви? И еслибъ и была кокетка, какъ мы думали, поселилась ли бы я теперь здѣсь въ гадкій chambre garnie, стѣна объ стѣну съ дѣвушкой, которая отыскиваетъ себѣ обожателей по ночамъ при свѣтѣ фонарей? Мы думаете, можетъ быть, что такъ трудно поддерживать хорошее расположеніе духа султана? или что наложница позволила бы такъ легко отдѣлаться отъ себя, если бы она дѣйствительно надоѣла? О, значитъ, вы цѣните весь такъ называемый сильный полъ также преувеличенно высоко, какъ цѣните и себя!
   "Но день разсчета между мною и вами настанетъ; это будетъ не завтра или послѣ завтра, потому что ваше поприще еще не кончено; но этотъ день настанетъ. Пока, но только пока, смѣйтесь надъ моимъ признаніемъ къ ненависти".
   Но Лео не смѣялся, когда онъ выронилъ изъ рукъ письмо, написанное подъ вліяніемъ сильной страсти, что было ясно видно по быстрому, часто неразборчивому почерку. Онъ мрачно смотрѣлъ въ землю. Страстность обвинителя потрясла его; казалось невозможнымъ, чтобы жалобы были совершенно безъосновательны, чтобы обвиняемый былъ совершенно невиненъ.
   Невиненъ? Да кто же невиненъ? И какой трезвый человѣка, требуетъ этого? Только тотъ, кто никогда не понималъ великаго слова философа, что виновность -- это честь великихъ характеровъ. Что мнѣ до зловѣщаго вопли нечистыхъ устъ? Сели я захочу услышать другой голосъ, кромѣ того, который внятно говоритъ въ моей груди, то пусть же это будетъ, по крайней мѣрѣ, голосъ чистой, великодушной женщины,
   Онъ подошелъ къ письменному столу, вынулъ изъ ящика письмо и, наклонившись надъ пюпитромъ, сталъ медленно читать его, будто хотѣлъ заучить его наизусть.
   "Они бранятъ тебя эгоистомъ, потому что имъ неизвѣстна страсть къ идеѣ,-- холоднымъ и разсчетливымъ человѣкомъ, потому что имъ непостижимо, что во имя общаго блага ты долженъ требовать жертвъ отъ отдѣльныхъ личностей! Не давай сбивать себя съ пути, Лео! Тебѣ не пристали колебанія и нерѣшительность мелкихъ душъ. Ты долженъ идти своимъ путемъ медленно, величественно, спокойно; ты не долженъ заботиться о томъ, что они будутъ кричать возлѣ тебя по сторонамъ. Ты долженъ постоянно имѣть передъ глазами свою цѣль. Людей, избранныхъ судьбою быть представителями великой идеи, узнаютъ потому, что глаза ихъ покоятся на одной точкѣ. Если и не ошибаюсь, то теперь для тебя и твоего дѣла настала великая минута. Будь силенъ и великъ! У меня только одно это горячее желаніе и одинъ страхъ -- страхъ, что ты когда нибудь окажешься слабымъ и мелкимъ, забудешь когда нибудь, что не принадлежишь себѣ. Короли принадлежатъ своему народу, великіе люди -- своей цѣли".
   Лео глубоко вздохнулъ и выпрямился. Онъ отдохнулъ душой; онъ снова чувствовалъ въ себѣ довольно силъ, чтобы сдержать то слово, которымъ онъ связалъ и себя и свое будущее съ тухгеймскими рабочими.
   

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ.

   -- Я ничего не могу обѣщать вамъ навѣрное, сказалъ г. Ф. Гей и подвинулся въ своемъ креслѣ, будто хотѣлъ прекратить бесѣду, продолжавшуюся уже съ часъ.
   Лео всталъ.
   -- Я боюсь, ваше превосходительство, что скоро настанетъ время, когда вы пожалѣете о томъ, что упустили такой удобный случай.
   Министръ надвинулъ золотые очки плотнѣе на маленькіе глаза и уставился въ землю. Отъ Лео не ускользнуло это выраженіе нерѣшительности.
   -- Потому что случай удобный, продолжалъ онъ тѣмъ же тономъ спокойнаго убѣжденія, который не оставлялъ его во все время разговора,-- съ этимъ ваше превосходительство должны согласиться. Своимъ вчерашнимъ рѣшеніемъ палата отняла у себя послѣдній остатокъ уваженія и довѣрія, которыми, быть можетъ, она еще пользовалась въ радикальныхъ рабочихъ кругахъ. Голоса двухъ-трехъ истинно-либеральныхъ людей остались безъ всякаго вліянія, и этихъ людей просто бросятъ въ груду мертвецовъ. Доска, такъ сказать, чиста; отъ васъ зависитъ написать на ней новый порядокъ вещей.
   -- Повторяю вамъ это невозможно, невозможно, вскричалъ министръ, вставая въ свою очередь.
   -- Такъ устройте же, по крайней мѣрѣ, ваше превосходительство, чтобы рѣшеніе вышло отъ его величества, сказалъ Лео настойчиво;-- подумайте о той страшной отвѣтственности, которую вы возьмете на себя, отправивъ депутацію домой, даже не допустивши ее къ себѣ, даже не выслушавши жалобы этихъ людей. Вы знаете, по собственному опыту, раздражительный духъ той страны, Вы знаете, какой горючій матеріалъ былъ запасенъ тамъ восемь лѣтъ назадъ, вы знаете, что довольно было одной искры -- и пламя ярко запылало.
   Грубое лицо фонъ Гея дрогнуло; но онъ сдержалъ себя и сказалъ съ видомъ, которымъ онъ хотѣлъ выразить шутливую осторожность.
   -- Я далъ вамъ договорить спокойно, потому что вижу въ васъ молодаго человѣка, способности котораго мнѣ хвалили именно съ такой стороны, которую я высоко цѣню. Но между тѣмъ, хотя я охотно признаю за вами умственное развитіе, далеко превышающее обыкновенный уровень, однако я долженъ вамъ сказать, что вы лишены всякой опытности въ такихъ важныхъ пещахъ. Въ ваши годы я думалъ также, какъ вы; вы думали бы по-моему, еслибъ состарѣлись на государственной службѣ.
   Г. Ф. Гей указалъ на свой свѣтлый парикъ, въ которомъ появилось нѣсколько сѣдыхъ волосъ съ тѣхъ поръ, какъ онъ сталъ первымъ министромъ, и поклонился, давая этимъ знать, что аудіэнція кончена. Горькое слово чуть по сорвалось съ устъ Лео, но онъ не произнесъ его, а вышелъ молча, отвѣтивъ на поклонъ.
   Министръ злобно посмотрѣлъ ему въ слѣдъ.
   -- Какой дерзскій! пробормоталъ онъ, ни дать, ни взять въ отца вышелъ, который лѣтъ восемь или десять назадъ просилъ меня доставить ему мѣсто писаря въ Тухгеймѣ; онъ тогда просто на просто угрожалъ мнѣ, такъ что я чуть не велѣлъ его арестовать. О, у меня хорошая память!
   Министръ потянулся въ своемъ покойномъ креслѣ. Давно ли, кажется, онъ былъ мелкимъ ландратомь, а теперь онъ великій министръ! Тогда онъ долженъ былъ преклоняться передъ тухгеймскими владѣтелями, долженъ былъ добиваться милостиваго взгляда болѣе важнаго лица въ округѣ; теперь этотъ человѣкъ, судя по всѣмъ признакамъ, обанкротился, превратился въ падшее величіе,-- а онъ сдѣлался министромъ, у него портфель въ рукахъ.
   Фонъ-Гей всегда ненавидѣлъ барона, ненавидѣлъ въ сущности все его семейство, особенно со времени своего неудачнаго сватовства къ одной изъ баронессъ ф. Тухгеймъ. Фонъ-Гей никогда не хотѣлъ вѣрить, что ему отказала Шарлотта сама, но собственной волѣ; братъ ея конечно участвовалъ въ этомъ дѣлѣ. А другой братъ, генералъ, развѣ онъ не стоялъ по прежнему у него на дорогѣ? Повидимому онъ окончательно уступилъ ему мѣсто, это правда; генералъ, руководившій первыми шагами конституціоннаго короля, налъ, когда волны революціи подались назадъ и солидарность династическихъ интересовъ вызвала энергическую реакцію. Но онъ все еще стоялъ близко къ королю и безспорно пользовался лучшимъ обращеніемъ со стороны молодаго, вспыльчиваго монарха, чѣмъ кто либо изъ настоящихъ министровъ. Кто могъ поручиться за то, что не настанетъ такое время, когда старый интриганъ сдѣлается публичнымъ совѣтникомъ короля точно также, какъ онъ теперь оставался его тайнымъ руководителемъ! Стало быть нельзя было упускать ни малѣйшей возможности повредить генералу.
   А случай былъ, очевидно, благопріятный. Своимъ заявленіемъ баронъ безъ сомнѣнія сильно поддержалъ волненіе тухгеймскихъ рабочихъ; молодой человѣкъ только-что сказалъ, что рабочіе прислали депутацію въ столицу именно въ надеждѣ получить поддержку со стороны барона. Если бы удалось объяснить королю весь вредъ, всю опасность этого движенія -- а почему бы это могло не удаться?-- то значительная часть вины обрушилась бы на барона, стало быть и на генерала, то есть, можно было бы придать дѣлу такой оборотъ,-- и намекъ молодаго безумца о томъ, чтобы представить депутацію королю, былъ бы просто объявленъ съумашествіемъ.
   

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ.

   Лео вынесъ изъ дома министра мысль, что старый бюро кратъ ничего не сдѣлаетъ дли него, то есть дли дѣла, которое такъ близко его сердцу. Онъ былъ готовъ къ этой неудачѣ, а между тѣмъ въ немъ кипѣло негодованіе, когда теперь, проѣзжая мимо парка дачи генерала фонъ-Тухгейма, онъ былъ принужденъ сказать себѣ, что ему отказали, какъ безсовѣстному просителю,-- ему, представителю бѣдняковъ, представителю будущаго; ему отказалъ глупо-хитрый бюрократъ, въ душу котораго никогда не проникалъ лучъ любви въ человѣчеству, и хотя слабый отблескъ сознанія того, что есть и что могло бы быть. А между тѣмъ этотъ карликъ, словно гигантъ, стоитъ между мною и моею цѣлые, и будто тѣшится надъ теоріею Вальтера о безсиліи единичныхъ личностей и всемогуществѣ массы.
   Экипажъ остановился передъ домомъ генерала, отдѣленнымъ отъ парка маленькимъ садомъ; мимо парка въ это время безпрестанно сновали экипажи, скакали изящные всадники и двигалась взадъ и впередъ толпа гуляющихъ.
   Лео еще наканунѣ увѣдомилъ генерала о своемъ посѣщеніи и былъ немедленно принять. Изящныя манеры генерала и всего его семейства представляли пріятный контрастъ съ неуклюжими пріемами фонъ-Гея. Лео былъ пріятно пораженъ любезнымъ пріемомъ; у него снова блеснула надежда, что его идеи будутъ таки поняты, и онъ изложилъ свои планы и желанія увлекательно и краснорѣчиво. Но ему пришлось замѣтить слишкомъ скоро, что генералъ была, занятъ совершенно иными соображеніями.
   -- Я боюсь, что недостаточно ясно излагаю свои мнѣнія вашему превосходительству, сказалъ Лео.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, молодой другъ мой, возразилъ генералъ, я слѣдилъ съ величайшимъ вниманіемъ за вашими ясными, вразумительными доводами; но, признаюсь вамъ, одинъ эпизодъ этой драмы касается меня особенно близко. Вы сказали, что заявленіе моего брата сильнѣе всѣхъ другихъ причинъ побудило рабочихъ рѣшиться на этотъ шагъ. Я думалъ съ самаго начала и теперь все больше и больше убѣждаюсь въ томъ, что этотъ шагъ былъ дѣломъ весьма рѣшительнымъ. Вы видите, уважаемый господинъ докторъ, что слухъ о томъ, что вы умственный двигатель этого злополучнаго заявленія, дошелъ и до меня, правда частнымъ нутомъ -- я считаю долгомъ прибавить это,-- черезъ мою дочь, которая слышала объ этомъ въ домѣ моего брата,-- не знаю отъ сестры ли, или отъ моей племянницы: и не спрашиваю, основательно ли это извѣстіе, потому что я не желаю вынуждать у васъ отвѣтъ, котораго вы, быть можетъ, не захотите мнѣ дать въ силу другихъ соображеній.
   -- Извините, ваше превосходительство, прервалъ Лео генерала, я не могу и не хочу отпираться, что я убѣдилъ барона сдѣлать заявленіе, о которомъ идетъ рѣчь.
   -- Но, Боже мой, что же побудило васъ къ этому? вскричалъ генералъ въ мучительномъ волненіи.
   -- Забота объ общемъ благѣ, ваше превосходительство.
   -- Во имя котораго вы пожертвовали спокойствіемъ цѣлаго семейства!
   -- Извините, наше превосходительство, но мнѣ придется отклонить отъ себя такую отвѣтственность, которая, очевидно, была бы оскорбительна для умственныхъ способностей вашего брата.
   -- Я не говорю, что вы неправы, возразилъ генералъ; я допускаю, что вы не знали ни шаткаго положенія, ни слабохарактерности моего брата; еслибъ вы знали, что случится и что отчасти уже случилось,-- открытый разрывъ моего брата съ г. Фонъ-Зонненштейномъ, процессъ, компрометирующій обѣ стороны, и начавшійся, не смотря на всѣ мои попытки къ примиренію, наконецъ возможное раззореніе моего брата, главы одной изъ древнѣйшихъ фамилій королевства....
   Генералъ закрылъ лицо руками; по лицу Лео пробѣжало выраженіе глубокаго раздраженія.
   -- Извините, ваше превосходительство, сказалъ онъ, не моя вина, что такой человѣкъ, какъ я,-- человѣкъ, который никогда не принадлежалъ настоящимъ образомъ къ какому нибудь семейству, не чувствуетъ къ семейному счастью или несчастью тѣхъ живыхъ симпатій, какими отличаются люди, выросшіе при болѣе благопріятныхъ обстоятельствахъ. Мой взоръ былъ съ самой молодости моей обращенъ на общественные интересы; старая привычка такъ сильна, что я и въ настоящую минуту не могу отстать отъ нея, и долженъ позволить себѣ напомнить вашему превосходительству, что и все еще жду вашего рѣшенія относительно итого крайне-важнаго случая, который доставилъ мнѣ удовольствіе васъ видѣть.
   Генералъ поднесъ ко рту свою бѣлую, изнѣженную руку и слегка закашлялся; но онъ еще не успѣлъ отвѣчать, когда вошелъ камердинеръ и, передавая ему письмо, шепнулъ ему нѣсколько словъ на ухо. Лео замѣтилъ, что генералъ сильно поблѣднѣлъ, когда, извинившись вскользь, онъ быстро прочиталъ письмо. Онъ отдалъ какое-то приказаніе ожидавшему камердинеру и сказалъ потомъ, обращаясь къ Лео.
   -- Я попрошу у васъ извиненія, господинъ докторъ, мнѣ необходимо принять посѣтителя, пріѣхавшаго по очень важному дѣлу. Но такъ какъ ваше, дѣло требуетъ также безотлагательнаго рѣшенія, то я попрошу васъ войти пока къ моей дочери.
   Генералъ произнесъ это съ нѣкоторою нерѣшительностью и не безъ смущенія; кромѣ того онъ не даль Лео время отвѣчать, а быстро откинулъ портьеру и, отворяя дверь, представилъ Лео:
   -- Господинъ д-ръ Гутманъ, милая Жозефа, о которомъ ты часто говорила мнѣ. Тебѣ будетъ пріятно занять его на нѣсколько минутъ; мнѣ же надо принять одного посѣтителя.
   Вслѣдъ затѣмъ онъ затворилъ дверь и Лео слышалъ, какъ онъ снова задернулъ портьеру
   Жозефи фонъ-Tyдюймъ сидѣла въ глубокой оконной нишѣ большой комнаты, убранной съ большимъ вкусомъ. Она встала, услыхавши слова отца, поклонилась и указала Лео на кресло, стоявшее возлѣ нея.
   Лео былъ удивленъ непонятнымъ обращеніемъ генерала, онъ даже чувствовалъ себя оскорбленнымъ при мысли, что онъ вынужденъ на объясненіе, котораго онъ иначе рѣшительно избѣжалъ бы. Однако онъ все-таки не могъ не полюбоваться красотою той женщины, съ которой онъ теперь сидѣлъ съ глазу на глазъ. Онъ не видалъ ее съ того вечера у Мины фонъ-Зонненштейнъ; но оказалось, что онъ не забылъ ни одной черты этого образа,-- не забылъ онъ прелестной формы головы, блеска томныхъ волосъ; помнилъ онъ и почти античную гармонію правильныхъ чертъ, и блѣдность лица, которая представляла странный контрастъ съ блескомъ темно-карихъ глазъ, отѣненныхъ длинными рѣсницами. Но въ тотъ вечеръ, когда Жозефа была одѣта въ широкую кружевную мантилью, отъ его вниманія ускользнуло одно: высокій, стройный ростъ соотвѣтствовалъ благородному лицу; очертанія плечь и бюста, ясно, но нѣжно обрисованныхъ темнымъ облегавшимъ талію утреннимъ платьемъ, были замѣчательно и безукоризненно хороши. Глаза Лео наслаждались этою полнотою красоты, которая дѣйствовала, на него тѣмъ сильнѣе, чѣмъ меньше воспринимаемое имъ впечатлѣніе вязалось съ мыслями, толпившимися въ его умѣ; но все это продолжалось по больше минуты; йогомъ вся эта сцена показалась ему только непріятнымъ неумѣстнымъ перерывомъ его посѣщеніи къ генералу, и онъ замѣтилъ, что вовсе не имѣлъ намѣренія нарушать уединеніе баронессы.
   -- Въ послѣднее время столько приходилось слышать о васъ, что я должна считать счастьемъ загладить несправедливость, въ которой а провинилась передъ вами, возразила Жозефа, наклонивъ голову.
   -- О какой несправедливости вы говорите?
   -- Я говорю о томъ, что не обратила на васъ должнаго вниманія, когда имѣла удовольствіе видѣть васъ въ первый разъ.
   -- Кто такъ часто бываетъ въ обществѣ, какъ вы,-- если а не ошибаюсь,-- топ. имѣетъ право быть осторожнымъ.
   -- Имѣетъ право -- и даже обязанъ.
   -- Да, и обязанъ.
   -- Это слова, съ которыми врядъ ли согласилась бы моя добрая кузина Амелія.
   Жозефа сказала это съ легкою насмѣшкой и продолжала потомъ, послѣ короткой паузы, въ томъ же тонѣ:
   -- Бѣдная Амелія,-- вѣдь вы ее уже давно знаете и часто видѣли со на послѣднее время -- они. не а на отъ, что такое осторожность, да и вообще не понимаетъ свѣта; милое она дитя. Эта вѣтвь нашего семейства всегда доставляла намъ много набитъ и въ послѣднее время она какъ будто старается наставить всѣхъ и каждаго говорить о себѣ.
   -- Въ самомъ дѣлѣ! сказалъ Тео; но онъ едва понялъ, что сказала Жозефа, потому что его чуткій слухъ уловилъ въ сосѣдней комнатѣ звукъ весьма знакомаго ему голоса, который пробудилъ въ немъ непріятныя воспоминанія. Быть можетъ, говорившій сдержалъ свей громкій голосъ, потому что его больше уже не было слышно, а Жозофк между тѣмъ продолжала;
   -- Вѣдь вы уже такъ давно знаете семейство моего дяди; неужели моя кузина всегда была тѣмъ мечтательнымъ, романическимъ существомъ, которое только и живетъ что своими ощущеніями и повидимому даже не подозрѣваетъ дѣйствительной жизни. Но вотъ что меня сильно интересуетъ и объ чемъ вы конечно будете въ состояніи сообщить мнѣ вѣрныя свѣденія: моя кузина Эмма ф. Зонненштейнъ не разъ намекала мнѣ на нѣжныя отношенія между Амеліею и однимъ молодымъ ученымъ, котораго она называла вашимъ двоюроднымъ братомъ. Правда ли это?
   -- Право я не знаю, возразилъ Лео разсѣянно.
   Жозефа сдвинула свои правильныя густыя брови. Она хотѣла, при удобномъ случаѣ, потѣшить свое любопытство и у знать кое-что относительно семейства своего дяди подъ видомъ милостиваго разговора съ чтимъ докторомъ; ей показалось изумительнымъ, что онъ даже не давалъ себѣ труда поддерживать этотъ разговоръ.
   Лео и не замѣтилъ, что сдѣлалъ неловкость. Онъ вовсе не былъ расположенъ къ злостной бесѣдѣ, и къ тому же онъ слышалъ опять и на этотъ разъ гораздо явственнѣе, чѣмъ прежде, громкій голосъ, говорившій въ сосѣдней комнатѣ. Теперь онъ уже зналъ навѣрное, кто былъ тотъ посѣтитель, которому онъ такъ поспѣшно долженъ былъ уступить мѣсто. Какое право имѣлъ этотъ человѣкъ такимъ образомъ передавать генералу свое дѣло? И какое это было дѣло?
   Лео мрачно сдвинулъ брови; Жозефа, полу-отвернувшись отъ него, смотрѣла сквозь зеркальное окно на улицу, тянувшуюся вдоль парка, и повидимому забыла о его присутствіи. Дверь въ комнату генерала отворилась и самъ генералъ показался на порогѣ.
   -- Извини, милая Жозефа, что я такъ скоро долженъ лишить тебя удовольствія бесѣдовать съ докторомъ; могу я васъ просить къ себѣ?
   Лео всталъ, поклонился своей собесѣдницѣ, которая отвѣтила ему едва замѣтнымъ наклоненіемъ головы, и пошелъ въ кабинетъ вслѣдъ за генераломъ.
   Генералъ указалъ ему на кресло, но самъ не сѣлъ, а сталъ быстро ходить по комнатѣ въ сильномъ волненіи.
   -- Извините меня, если я предложу вамъ вопросъ, который можетъ показаться тѣмъ нескромнѣе, что онъ не имѣетъ прянаго отношенія къ дѣлу, заставившему васъ придти ко мнѣ. Мы знаете семейство кастеллана Липперта?
   -- Да, ваше превосходительство.
   -- Прежде, чѣмъ продолжать, я долженъ пояснить вамъ кое-что. Я всегда принималъ участіе въ этой семьѣ и она находилась и находится такъ сказать подъ моимъ покровительствомъ. Та женщина, которую вы недавно лѣчили, какъ я узналъ, и которая скончалась, была,-- я говорю съ честнымъ человѣкомъ и мигу быть откровеннымъ -- была возлюбленною очень, очень дорогого мнѣ друга, покойнаго министра гр. Фалькенштейна. Сынъ ея пользовался покровительствомъ министра; и имѣю основаніе предполагать, что онъ былъ еще гораздо ближе министру. Но всякомъ случаѣ онъ былъ для меня дорогимъ залогомъ, который былъ мнѣ довѣренъ другомъ юношескихъ лѣта,; я слѣдила, за воспитаніемъ мальчика и доставилъ ему то мѣсто, которое онъ занималъ до вчерашняго дня. До вчерашняго дня! Я буду говорить коротко. Сейчасъ только этотъ молодой человѣкъ приходилъ ко мнѣ; онъ былъ страшно взволнованъ. Онъ сообщилъ мнѣ, что вчера его отставили отъ должности, которую онъ занималъ при его высочествѣ; кромѣ того онъ сообщилъ мнѣ причину этой отставки; онъ признался, что выдалъ письмо, которое своимъ обнародованіемъ надѣлало въ послѣднее время столько шума, но онъ сказалъ мнѣ, что, я рѣшаюсь высказать это -- что вы, вы, господинъ докторъ, должны нести нравственную отвѣтственность за эту ужасную ошибку. Поймите меня, пожалуйста, я не говорю, что это такъ, и, напротивъ того, жду, чтобы вы сказали мнѣ, что несчастный ошибся, обманутый какимъ побудь обстоятельствомъ, которое повидимому говоритъ противъ васъ.
   Генералъ пытливо устремилъ на Леo свои каріе глаза, еще глубже ввалившіеся въ теченіи нѣсколькихъ послѣднихъ минутъ. Лео твердо встрѣтилъ испытующій взглядъ генерала и проговорилъ спокойно.
   -- Я тоже убѣждена, что говорю съ честнымъ человѣкомъ, о потому отвѣчаю вамъ: д-ръ Липпертъ сказалъ вашему превосходительству сущую правду; я убѣдилъ его отдать мнѣ извѣстное вамъ письмо и потомъ употребилъ его, какъ вы знаете.
   -- Но, Боже мой, какъ могли вы на это рѣшиться! вскричалъ генералъ и въ голосѣ его зазвучало сильнѣйшее и притомъ болѣзненное изумленіе.
   -- Я считалъ своимъ долгомъ принести своей партіи эту жертву, возразилъ Лео;-- кромѣ того рискъ былъ для меня менѣе опасенъ, чѣмъ кажется. Я быль убѣжденъ и осталось при этомъ убѣжденіи, что принцъ никогда не могъ бы преслѣдовать тѣхъ, кто устроилъ а то дѣло, потому что такою мѣрою онъ призналъ бы письмо подлиннымъ.
   -- Но я же говорю намъ, что, благодаря этой исторіи, д-ръ Липпертъ лишился своего мѣста.
   -- Я сомнѣваюсь въ томъ, чтобы такова была настоящая причина. Предлогомъ послужило, вѣроятно, что-нибудь другое. Да и при такихъ обстоятельствахъ отставка человѣка, на которомъ, собственно говоря, сосредоточивается подозрѣніе, все-таки большая неосторожность; этого я не ожидалъ отъ совѣтниковъ его высочества и думаю, что скоро имъ придется раскаиваться въ этомъ.
   Генералъ былъ совершенно ошеломленъ, не разъ въ жизни ему приходилось завязать узелъ интриги и доводить ее до конца; но его нервы, никогда не отличавшіеся особенною крѣпостью, всегда сильно страдали отъ этого. Онъ какъ-то робѣлъ породъ этою смѣлой увѣренностью, съ которою молодой человѣкъ отстаивалъ свою опасную позицію, опираясь единственно на собственныя силы.
   -- Во всякомъ случаѣ, продолжалъ Лео, видя, что генералъ ничего не возражаетъ,-- я думалъ, что обнародованіе этого письма будетъ съ моей стороны нѣкоторою заслугой въ глазахъ той придворной партіи, къ которой общество причисляетъ и ваше превосходительство.
   -- Какимъ это образомъ? спросилъ генералъ.
   -- Ваше превосходительство имѣли бы полное право трунить надо мной, еслибъ и былъ настолько наивенъ, чтобы отвѣчать совершенно серьезно на этотъ вопросъ, возразилъ Лео.
   Генералъ прекрасно понималъ, насколько это справедливо. Вѣдь онъ доставилъ Фердинанду это мѣсто только для того, чтобы имѣть возлѣ принца человѣка, преданность котораго онъ пріобрѣлъ путемъ такихъ тяжелыхъ жертвъ! Вѣдь онъ съ наслажденіемъ напечаталъ бы всякое письмо, которое могло бы повредить принцу въ общественномъ мнѣніи, только на это у него не хватало рѣшимости. Отставка Фердинанда потому-то прежде всего и была для него тяжелымъ ударомъ. И къ тому же не удался планъ сдѣлать Эву любовницею принца; а онъ такъ тонко и хитро обдумалъ этотъ планъ, такъ усердно поддерживалъ его, такъ торжествовалъ, имѣя въ виду его осуществленіе,-- я вдругъ, все пропало -- онъ не понялъ хорошенько изъ словъ Фердинанда, почему такъ вышло,-- и все это обратилось на него сразу; старый придворный былъ ошеломленъ; онъ чувствовалъ, что близокъ къ обмороку.
   -- Извините меня, но я попрошу васъ прекратить теперь нашу бесѣду, сказалъ онъ своими поблѣднѣвшими губами;-- мнѣ все утро не здоровилось и моя головная боль становится невыносимою. Я буду радъ видѣть васъ снова у себя на дняхъ. Къ тому же я буду имѣть возможность зрѣло обдумать тѣ важныя свѣденія, которыя вы мнѣ сообщили.
   Лео всталъ.
   -- Мнѣ хотѣлось бы выйти отъ васъ съ положительнымъ отвѣтомъ, ваше превосходительство, сказалъ онъ;-- собраніе рабочихъ назначено на субботу вечеромъ. Если до тѣхъ поръ въ нашемъ дѣлѣ не произойдетъ ничего рѣшительнаго, то тогда, будетъ уже слишкомъ поздно.
   -- Вы очень торопите меня, сказалъ генералъ.
   Лео пожалъ плечами.-- Въ три дня можно много сдѣлать -- конечно при желаніи.
   -- Хорошо, хорошо, я посмотрю, промолвилъ генералъ.-- Лео поклонился и вышелъ.
   Солнце ярко свѣтило ему въ лицо, когда онъ, выйдя изъ двери, пошелъ по бурой, убитой щебнемъ, дорожкѣ мимо гладко подстриженныхъ дерновыхъ куртинъ. Небо синѣло въ своей бездонной глубинѣ; птицы щебетали по заборамъ и на вѣткахъ кустовъ, покрытыхъ свѣжею листвою; но дорогѣ мимо парка все еще проѣзжали блестящіе экипажи, скакали на прекрасныхъ верховыхъ лошадяхъ изящные всадники; но дорогѣ, устроенной для пѣшеходовъ рядомъ съ проѣзжею дорогою, все еще гуляли толпы дамъ и кавалеровъ,-- но Лео ничего этого не видалъ. Онъ выбрался изъ этого пестраго потока и углубился въ пустынный паркъ. Онъ быстро шелъ, не останавливаясь, все дальше, все больше углубляясь въ зеленую чащу. Но и теперь, когда шумъ экипажей едва долеталъ до его слуха, когда онъ былъ одинъ между этими почтенными деревьями,-- и теперь онъ не могъ найти того спокойствія, котораго искалъ скорѣе инстинктивно, чѣмъ сознательно. Къ душѣ его закипала злоба, потому что ему приходилось сказать себѣ, что и генералъ врядъ ли будетъ содѣйствовать успѣху его дѣла.
   -- Узкоумные, трусливые людишки, никто-то изъ васъ не понимаетъ положенія дѣлъ! Никто! У всѣхъ на умѣ дрянныя соображенія о своемъ положеніи, о милыхъ родственницахъ. И съ такими-то людьми приходится дѣлать исторію!
   Лео упалъ на скамью, стоявшую въ тѣни широко-раскинувшагося бука на берегу пруда, который блестѣлъ подъ лучами солнца, обрамленный густыми деревьями и кустами.
   Опершись головою на руки, онъ старался повторять про себя свои бесѣды съ обоими государственными людьми и силился припоминать, не было ли сказано хотя одно слово, которое могло бы позволить надѣяться; но чѣмъ упорнѣе онъ старался сосредоточить свои воспоминанія на только-что случившемся, тѣмъ навязчивѣе и неотвязнѣе выступили передъ нимъ образы давно минувшаго. Образъ генерала постоянно превращался въ образъ его покойнаго отца, и онъ представлялся ему такимъ, какимъ онъ былъ въ то утро, когда, отправляясь въ городъ къ ландрату, онъ нагнулся надъ нимъ, полу-соннымъ ребенкомъ. Вѣроятно было между ними что-то схожее,-- быть можетъ, они походили другъ на друга темными, впалыми глазами, или безпокойнымъ подергиваніемъ худаю, блѣднаго лица.
   То утро было ему очень памятно.
   Выходя изъ своей коморки онъ не думалъ, что никогда уже по переступитъ за ея порогъ. Потомъ онъ бродилъ по лѣсу, отъ котораго вѣяло утреннею прохладой, бродилъ до тѣхъ поръ, пока не свалился у водопадовъ отъ голода и утомленія. Зачѣмъ тогда онъ не простился съ жизнью на вѣкъ! Зачѣмъ онъ проснулся тогда, зачѣмъ онъ увидалъ тогда этотъ очаровательный образъ прелестной, купавшейся дѣвушки, этотъ образъ, похожій на обманчивыя, туманныя картины, которыми злая судьба заманиваетъ насъ все дальше и дальше въ пустыню жизни. Нѣтъ! Надежда еще не пропала! а еслибъ и пропала, то все-таки стоило бы жить, стоило бы биться хотя бы безъ надежды; стоило бы подняться выше той судьбы, которая можетъ насъ раздробить, но не унизить!
   Послышался какой-то шелестъ въ прошлогодней листвѣ, какъ разъ позади Лео, и это заставило его выпрямиться; черезъ минуту Фердинандъ стоялъ передъ нимъ.
   При первомъ же взглядѣ Лео понялъ, что встрѣча была неслучайная, что онъ нарочно пришелъ за нимъ сюда. Прелестное лицо Фердинанда было блѣдно, только на щекахъ его горѣли алыя пятна; каріе глаза искрились гнѣвомъ и ненавистью. Онъ дрожалъ всѣмъ тѣломъ, губы его судорожно подергивались, и онъ промолвилъ подавленнымъ, едва внятнымъ голосомъ.
   -- Мнѣ надо съ вами переговорить, милостивый государь!
   -- Вы выбрали славное мѣсто, здѣсь намъ никто не помѣшаетъ, отвѣчалъ Лео.
   Лео всталъ и остановился передъ своимъ взбѣшеннымъ противникомъ совершенно спокойно, будто они встрѣтились случайно и дружелюбно.
   -- Что вамъ нужно мнѣ сказать, спросилъ онъ, когда Фердинандъ продолжалъ молча и пристально смотрѣть на него.
   -- Что мнѣ надо сказать? мнѣ -- вамъ, проговорилъ Фердинандъ сквозь зубы, и вы у мои я спрашиваете объ этомъ?
   -- Оставьте фразы и говорите дѣло, сказалъ Лео; я не намѣренъ играть въ жмурки среди бѣлаго дни.
   -- Не намѣрены? Неужели! вскричалъ Фердинандъ съ ядовитой насмѣшкой, вѣрю, охотно вѣрю, что вы не намѣрены! А я скажу вамъ, что я тоже не намѣренъ позволять вамъ продолжать играть мною? Перестаньте улыбаться такъ презрительна, Вамъ не за что меня презирать. Вы поступили со мною такъ, какъ вы не смѣли поступить! Я говорю не о письмѣ, хотя и его вы выманили у меня, какъ ловкій карманный воръ! Вамъ было много дѣла до письма, а до меня очень мало; да къ тому-же въ случаѣ нужды у васъ есть и оправданіе на готовѣ: онъ немалолѣтный, самъ долженъ знать, что дѣлаетъ. Но въ другомъ случаѣ вы просто на просто обманули меня и должны отвѣчать мнѣ на, это.
   -- Если я долженъ исполнить ваше желаніе, возразилъ Лео, то и прежде попрошу васъ говорить и держать себя поспокойнѣе. Ваше слишкомъ явное волненіе вредитъ ясности изложенія и при немъ намъ будетъ невозможно понять другъ друга.
   -- Я буду очень покоенъ, сказалъ Фердинандъ, дѣлая усиліе надъ самимъ собою, и не дамъ вамъ повода избѣгать меня. И такъ, я спрашиваю васъ совершенно спокойно и вѣжливо: отчего вы мнѣ никогда не сказали, что вы еще въ Тухгеймѣ, еще будучи школьникомъ, были въ близкихъ отношеніяхъ съ Эвою?
   -- Потому что это было бы грубою ложью,
   -- Вы опровергаете это? Вы станете опровергать даже въ томъ случаѣ, если я это узналъ отъ отъ самой Эвы?
   -- Даже и тогда!
   -- Хорошо. Вы, стало быть, пріѣхали сюда, зная Эву очень немного -- потому что вѣдь все же вы ее сколько-то нибудь да знали? Тѣмъ неменѣе вы не захотѣли избрать единственный, приличный путь, вы по захотѣли войти въ семейство и просто сдѣлать визитъ; вы вошли въ домъ въ качествѣ незнакомца, которому захотѣлось посмотрѣть галлерею, и пробыли съ Эвой въ залахъ больше часа -- прошу васъ объяснить мнѣ это.
   -- Объяснить это можно очень просто: въ то время мнѣ было гораздо нужнѣе знакомство съ вами, чѣмъ съ вашимъ семействомъ; семейство ваше, не исключая и Эву, имѣло для меня значеніе только настолько, насколько оно могло закрѣпить завязавшееся съ вами знакомство. Я бы и не выдалъ себя, если бы я не замѣтилъ вскорѣ, что конецъ нити, за которою я шелъ, находился въ рукахъ Эвы, Послѣдствія показали, насколько я былъ правъ.
   -- Хорошо. Допустимъ, что вы были правы. Теперь дальше! Я высказалъ вамъ съ полною откровенностью мою страсть къ Эвѣ. Вы мнѣ даже и не намекнули, что вы, вы сами старались добиться любви этой дѣвушки, что ваша любовь не была отвергнута, что она любила васъ жгучею страстью, что и вы любили ее, или покрайней мѣрѣ прикидывались влюбленнымъ до тѣхъ поръ, пока несчастной дѣвушкѣ уже нечего было дать вамъ; а такъ какъ это случилось именно въ ту минуту, когда ваша, игра со мною тоже подходила къ концу, то вы и обнаружили вполнѣ, что вы за человѣкъ,-- вы оттолкнули несчастную, которая надѣялась на васъ, которая вѣрила вашимъ клятвамъ; это привело ее въ отчаяніе и она кинулась въ объятія принца. Неужели вы станете отпираться отъ всего этого, неужели вы станете опровергать это и тогда, если я вамъ скажу, что все это я слышалъ изъ устъ самой Эвы?
   -- Стану и тогда!
   -- Ну, такъ вы
   -- Поберегите про себя то, что вы хотѣли сказать: это относится не ко мнѣ. Но я нахожу, что наша, бесѣда кончена.
   И нахожу, что все, что я могъ бы сказать еще, было бы брошено на вѣтеръ, потому что вы не хотите, а, можетъ быть, и не можете разорвать ту сѣть лжи и выдумокъ, которыми Эва такъ ловко съумѣла опутать васъ.
   И Лео повернулся и пошелъ.
   -- Ни съ мѣста, промолвилъ Фердинандъ, схвативъ Лео за руку.
   Лео быстро стряхнулъ его руку, отступилъ на нѣсколько шаговъ и сказалъ, пристально и прямо глядя въ лицо Фердинанду, который напрасно старался спокойно перенести его взглядъ.
   -- Я подаю вамъ хорошій совѣтъ, Фердинандъ Липпертъ! Кажется, вы меня достаточно знаете! Чего же вы отъ меня хотите? Не стрѣляться ли со мною, можетъ быть? У меня есть дѣла поважнѣе и я не имѣю право подставлять себя подъ нашу пулю или подъ пулю подобнаго вамъ господина. Видите ли, любезнѣйшій: оказывается, что вы не только дуракъ, но и трусъ; кто вамъ мѣшаетъ тутъ же, сейчасъ схватить меня за горло или утопить меня въ этомъ пруду. Мѣсто тутъ одинокое, караулъ кричать я не сталъ бы, а судя по вашему тѣлосложенію и по нашей мускулатурѣ, вы должны быть сильнѣе меня. А между тѣмъ посмотрите-ка: моя рука тверда, а вы дрожжите съ ногъ до головы; я бы васъ уничтожилъ, если бы вы рѣшились показаться мнѣ на глаза теперь или когда нибудь послѣ,-- это также вѣрно, какъ то, что надъ нами свѣтитъ солнце А вы пойдете себѣ и натравите на меня вашихъ высокородныхъ патроновъ или тѣхъ молодыхъ шелопаевъ, съ которыми вы справляете ваши оргіи, или сдѣлаете что-нибудь въ этомъ родѣ,-- мнѣ же съ вами больше нечего дѣлать. Прочь съ дороги, вамъ говорятъ!
   Фердинандъ отступилъ, какъ хищный звѣрь, который собирается прыгнуть. Но въ его трусливомъ сердцѣ не нашлось той смѣлости, которая была необходима, для того чтобы рѣшиться на насиліе; онъ удовлетворился тѣмъ, что бросилъ на него взглядъ, полный смертельной ненависти, и пробормотала, сквозь зубы нѣсколько угрозъ, не сводя глазъ съ уходящаго Лео, который, не ускоряя шаговъ, пошелъ по дорогѣ, ведшей изъ чащи къ оживленной улицѣ близь парка.
   

ГЛАВА ОДИНАДЦАТАЯ.

   Когда Лео вернулся домой, лакей встрѣтилъ его съ нѣкоторымъ замѣшательствомъ; онъ доложилъ, что двое господъ ждутъ его уже нѣсколько часовъ, и что они объявили, что не уйдутъ, не дождавшись его возвращенія; онъ не могъ объяснить себѣ, чтобы это могло значить.
   Лео засталъ обоихъ въ пріемной; одинъ изъ нихъ стоялъ у окна, другой сидѣлъ за столомъ и барабанилъ пальцами по доскѣ. Они встали, когда онъ вошелъ. Первый, щегольски одѣтый молодой человѣкъ съ очень темными волосами и слегка пробивавшеюся бородкой, подошелъ къ нему, переваливаясь, и произнесъ въ носъ утомленнымъ голосомъ:
   -- Маркусъ, отъ фирмы А. фонъ-Зонненштейна. Я долженъ представить вамъ этотъ вексель, господинъ докторъ.
   Между тѣмъ подошелъ и другой господинъ, мужчина невысокаго роста и среднихъ лѣтъ, съ хитрыми глазами, выглядывавшими изъ подъ широкаго низкаго лба, и подалъ Лео письмо.
   -- Изъ конторы господина Гелльфельда. Прошу дать отвѣтъ.
   Лео распечаталъ поданное письмо. Оно состояло изъ нѣсколькихъ строкъ;
   "Любезнѣйшій пріятель! Мнѣ все-таки пришлось выдать вашу бумагу изъ своего портфеля, но надѣюсь, что это вамъ не повредитъ. Кромѣ того подателю этого письма вручено полномочіе маркиза де-Садъ, о которомъ я прошу васъ сообщить мнѣ, считаете ли вы его достаточнымъ".
   Посланный вынулъ изъ своего объемистаго бумажника узкую полоску бумаги, на которой было написано по французски:-- "Я прошу и уполномочиваю господина барона Генри фонъ-Тухгеймъ потребовать, чтобы господинъ докторъ Лео Гутманъ очистилъ занимаемую имъ въ моемъ домѣ квартиру". Альфонсъ декадъ.
   -- Квартира будетъ завтра утромъ въ вашемъ распоряженіи, сказалъ Лео посланному; потомъ онъ обратился къ прикащику съ слѣдующими словами: -- Не угодно ли вамъ пойдти со мною въ мой рабочій кабинетъ?
   Черезъ минуту Лео заперъ дверь за прикащикомъ, который удалился, отвѣсивъ поклонъ и спрятавъ полученныя деньги въ кожаный бумажникъ.
   -- Петля не захлестнулась, промолвилъ Лео, а затянули они ее ловко.
   Лео вошелъ въ болѣе близкія сношенія съ г. Гелльфельдомъ, повѣреннымъ барона, въ то время, когда между ними навязались близкія отношенія. Тенденціи г. Гелльфельда были настолько опредѣленны, что онъ разъ навсегда, не хотѣлъ имѣть ничего общаго съ либеральной партіей. Хотя практика его не была обширна, однако онъ волъ такой образъ жизни, по которому можно было заключить, что у него было значительное состояніе. Его маленькіе обѣды и ужины -- г. Гелльфельдъ былъ холостъ -- пользовались нѣкоторою извѣстностью; славились и умные разговоры, которые ори подобныхъ случаяхъ велись за его столомъ. Онъ отнесся къ Лео особенно любезно; онъ даже осыпалъ заявленіями дружбы молодаго человѣка, который такъ быстро поднимался во мнѣніи общества. Онъ просилъ его располагать его библіотекою, его экипажемъ, онъ не разъ предлагалъ ему денегъ. Такъ какъ необходимо было располагать болѣе значительными средствами, чѣмъ какія находились у Лео въ рукахъ, чтобы идти по избранному имъ пути, то молодой человѣкъ и воспользовался этимъ предложеніемъ, но онъ ни мало не удивился и не обидѣлся, когда другъ -- на жизнь и на. смерть, какъ онъ самъ же выражается -- попросилъ у него вексель на данную сумму. Вѣдь онъ же давно зналъ, съ кѣмъ имѣлъ дѣло, и ему было легче попасться въ руки ростовщика, чѣмъ обязываться Вальтеромъ или Паулусомъ, которые не одобряли его поступковъ, или барону, который самъ находился въ стѣсненномъ положеніи. Потому онъ и не повѣрилъ увѣреніямъ Гелльфольда, что онъ считаетъ деньги, данныя взаймы другу, непроизводительнымъ капиталамъ, и отложилъ на всякій случай значительную по его обстоятельствамъ сумму, съ которою удалился юноша, присланный изъ конторы А. фонъ-Зонненштейна. Это были, конечно, всѣ его деньги; у него осталась ничтожная сумма и онъ не зналъ, что будетъ дѣлать дальше. Но въ теченіи своей, богатой приключеніями жизни ему часто приходилось попадать и въ такое, и въ худшее положеніе, и все-таки онъ кое-какъ выпутывался. Стало быть, не то заставляло его недоумѣвать.
   Недоумѣвалъ онъ отъ того сознанія, что враги его подняли перчатку, и что ему слѣдуетъ готовиться къ борьбѣ на жизнь и смерть. Гелльфельдъ продалъ вексель Зонненштейну, а маркизъ выбралъ въ уполномоченные Генри фонъ-Тухгейма,-- стало быть Генри былъ душою говорила. Но правдоподобно-ли и то, что Генри направилъ на него и Фердинанда, и Эву? Да не могъ ли Генри повредить ему заблаговременно и у министра г. фонъ-Гея и у генерала фонъ-Тухгейма?
   Лео вскочилъ и прошелся по комнатѣ въ сильномъ волненіи. Вспомнилась ему сцена въ тухгеймской школѣ, когда Туски поднялъ въ своихъ сильныхъ рукахъ оскорбившаго его мальчика и хотѣлъ разможжить его объ земь; вспомнились ему и слова, сказанныя Туски у водопадовъ:-- Еслибъ я это убилъ -- никакого тутъ не было бы преступленія: я убилъ бы молодую гадину, которая питается теперь тщеславіемъ и себялюбіемъ и выростетъ только для того, чтобы вонзить свои ядовитые зубы въ здоровую жизнь.
   Тщеславіе и себялюбіе!
   Лео окинулъ взглядомъ свою комнату. Развѣ не было доли себялюбія въ той готовности, съ которою онъ принялъ предложеніе легкомысленнаго молодаго человѣка, почти навязавшаго ему эту роскошную квартиру? Развѣ не было доли тщеславія въ томъ наслажденіи, съ которымъ онъ прислонялся къ подушкамъ этихъ бархатныхъ дивановъ въ томъ упоеніи, которое доставлялъ его чувству изящнаго видъ этихъ великолѣпныхъ картинъ, этихъ прелестныхъ бюстовъ? Это было для него средствомъ для достиженія цѣли,-- хорошо! А развѣ онъ, правда на короткое время, не забывалъ цѣль изъ-за средствъ?-- онъ, взоръ котораго долженъ быть неуклонно устремленъ на одну высокую цѣль;-- онъ, представитель бѣдняковъ и угнетенныхъ? Не потому ли узнаютъ боговъ, что глаза у нихъ неподвижны? А неужели онъ не выше другихъ людей?..
   -- Но эти вопросы и жалобы, эта тревога и эти сомнѣнія -- вѣдь это все морганіе глазами! На это будетъ время въ концѣ моего поприща, а если и тогда не будетъ, тѣмъ лучше! Теперь еще день, теперь еще надо мною свѣтитъ солнце, теперь еще время дѣйствовать и творить! Отдыхать можно только въ могилѣ!
   

ГЛАВА ДВѢНАДЦАТАЯ.

   Съ этой минуты Лео могъ замѣтить происки своихъ враговъ, которые, навали себя чувствовать на. каждомъ шагу. Куда бы онъ ни пошелъ -- вездѣ они успѣли побывать до него, или приходили навѣрное тотчасъ послѣ него. Хозяинъ отеля, куда онъ переселился, объявилъ ему уже на другой день, разсыпаясь въ вѣжливыхъ извиненіяхъ, что ему невозможно держать въ своемъ домѣ жильца, который принимаетъ въ своей комнатѣ работниковъ, обутыхъ въ сапоги съ гвоздями; кромѣ того онъ не хочетъ и не можетъ скрыть, что многіе изъ почетнѣйшихъ его жильцовъ наотрѣзъ отказались жить съ господиномъ докторомъ подъ одною кровлею и кушать съ нимъ за однимъ столомъ. Лео переѣхалъ въ другую гостинницу, гдѣ ему пропѣли ту же пѣсню; наконецъ онъ нашелъ хотя временное пристанище въ плохомъ Hôtel garni, почтенная хозяйка котораго была чужда, свѣтской суеты.
   И это было еще не все. Въ либеральныхъ газетахъ стали появляться отчеты о депутаціи рабочихъ, и въ нихъ его роль покровителя подвергалась самому безпощадному порицанію и самымъ жестокимъ насмѣшкамъ. Наконецъ въ фельетонѣ одной реакціонной газеты, избравшей своею спеціальностью нападки на частную жизнь общественныхъ дѣятелей, появилась язвительная исторія о томъ, какъ ворона, устроившаяся въ гнѣздѣ сокола, была наконецъ ощипана и лишена краденныхъ перьевъ (исключая нѣкоторыхъ, которыхъ уже не было возможности отнять), но однако на этотъ разъ еще осталась безъ наказанія благодаря ходатайству великодушнаго сокола.
   Эти пошлости вызывали только презрительную улыбку на устахъ Лео, но въ немъ закипѣло негодованіе, когда онъ, въ отвѣтъ на свою просьбу доставить рабочей депутаціи аудіенцію у короля, получилъ отъ министра г. фонъ-Гея рѣзкій и короткій отказъ, и когда въ тотъ же день генералъ фонъ-Тухгеймъ прислалъ ему письмо, въ которомъ говорилось, что къ несчастью онъ еще до сихъ поръ нездоровъ, и потому не въ состояніи помочь чѣмъ бы то ни было своему молодому другу въ его смѣломъ и благородномъ предпріятіи.
   При такихъ-то обстоятельствахъ насталъ день, назначенный дли собранія рабочихъ.
   Проведя безсонную ночь, онъ былъ утромъ въ лихорадочномъ волненіи. Онъ не могъ скрыть отъ себя, что вся страшно напряженная работа послѣднихъ мѣсяцевъ пропала даромъ. До чего бы онъ не прикасался своимъ рычагомъ -- тяжесть, которую ему надо было сдвинуть, осталась на своемъ прежнемъ мѣстѣ.
   Имъ чуть не овладѣла глубокая тоска; ему пришлось сдѣлать большое усиліе надъ самимъ собою, чтобы встряхнуться; но онъ не будетъ недостоинъ самого себя въ послѣдней сценѣ драмы. Въ послѣдней сценѣ -- да! Все пропало! Здѣсь ему уже больше нечего дѣлать. На сегодняшнее вечернее собраніе онъ не возлагалъ никакой надежды, потому что онъ уже давно пересталъ вѣрить, чтобы темный народъ могъ собственными силами возвыситься до благосостоянія и образованія. Онъ только и хотѣлъ еще разъ публично высказать это свое убѣжденіе. А что будетъ потомъ -- онъ этого не зналъ, да онъ и не думалъ объ этомъ; прежде всего надо было покончить съ настоящимъ.
   Онъ сталъ готовить все къ поспѣшному отъѣзду. Онъ поручилъ укладку вещей и книгъ своему молодому лакею Филиппу, который но своему успѣлъ привязаться къ серьезному, молчаливому барину и былъ не на шутку опечаленъ его рѣшеніемъ оставить городъ; самъ онъ сталъ приводить въ порядокъ свои бумаги. За ними не было особенно много хлопотъ. Живи уже много лѣтъ то здѣсь, то тамъ, находясь ежеминутно на готовѣ сломать на-скоро выстроенную палатку, занимаясь кромѣ того постоянно весьма компрометирующими предпріятіями, А со уже давно привыкъ уничтожать каждую проку, которая хотя косвенно могла причинить непріятности другому. Онъ сталъ бросать въ затопленный каминъ тѣ немногія бумаги, которыя еще сохранились у него, и вдругъ ему попался подъ руку небольшой пакетъ, связанный болѣе тщательно, чѣмъ другіе. Это были письма Сильвіи.
   Онъ задумчиво сжалъ ихъ въ рукѣ. Здѣсь было немного такихъ листковъ,-- всего четыре или пять, а между тѣмъ они казались ему особенно тяжеловѣсны, точно ему попался золотой въ числѣ другихъ монетъ.-- А что она скажетъ, когда узнаетъ, что ты уѣхалъ ночью, какъ игрокъ, спустившій за. зеленымъ столомъ свой послѣдній гульденъ? Она одна только понимала тебя и потому одна она будетъ жалѣть о тебѣ!
   Лео остановился въ нерѣшительности! Вѣдь индійскимъ жрецамъ запрещено спать два раза подъ однимъ деревомъ, чтобы въ ихъ душу не запала даже тѣнь привязанности хотя бы къ неодушевленному предмету. Пусть гоняются за любовью тѣ, которымъ жизнь не въ жизнь безъ зеркала, отражающаго ихъ образъ въ прикрашенномъ видѣ; пусть стремятся къ дружбѣ тѣ, кому страшно въ житейскомъ мракѣ отъ сознанія собственнаго безсилія -- я не принадлежу ни къ тѣмъ, ни къ другимъ!
   Вещи были уложены; Филиппъ простился со слезами на глазахъ; Лео подошелъ къ открытому окну. Воздухъ былъ мягокъ и тепелъ; послѣдній отблескъ заходящаго солнца рдѣлъ на крышахъ противоположныхъ домовъ; на широкихъ улицахъ отливалъ потокъ дѣловыхъ людей, а толпа гуляющихъ все увеличивалась, и дѣти выбѣгали изъ подвальныхъ квартиръ и со дворовъ поиграть на свѣжемъ вечернемъ воздухѣ.
   -- Вотъ они всѣ снуютъ и толкаются, заняты своими дѣлами, каковы бы они ни были, наслаждаются жизнью, какъ попало! И какое имъ дѣло -- имъ, погрязшимъ въ мелочи, до общей связи событій, отъ которыхъ зависитъ жизнь каждаго изъ нихъ! Что имъ за дѣло до одинокаго мыслителя, который, вглядываясь въ эту общую связь, желалъ бы помочь каждому отдѣльному лицу! Онъ для нихъ или дуракъ, или обманщикъ, и когда его проводятъ мимо ихъ къ позорному столбу, они кричатъ: распни, распни его! Не знаютъ они, что дѣлаютъ, не могутъ они этого знать, и потому слѣдуетъ простить имъ; но не будетъ прощеніи тѣмъ, которые знаютъ, что поступаютъ дурно, и продолжаютъ поступать такъ, не будетъ прощенія умнымъ и ученымъ, фарисеямъ и писакамъ? Не будетъ прощенья и имъ, богатымъ и сильнымъ, которыхъ нужда не заставляетъ думать только объ одномъ -- о своемъ собственномъ, скудномъ существованіи,-- и которые все-таки закрываютъ глаза, уши и сердце и не обращаютъ вниманія на окружающія ихъ бѣдствія.
   Лео живо припомнилъ тѣ часы, которые онъ въ теченіе этой зимы проводилъ въ лучшемъ обществѣ столицы. Какъ часто ему случалось быть душою этого общества! Какъ часто всѣ благоговѣйно слушали его рѣчи! Какъ они усердно добивались его знакомства! Какъ часто высказывали они ему въ лестныхъ выраженіяхъ свое сочувствіе и одобреніе! Сколько знатныхъ людей пожимали ему руку и шептали при этомъ: -- Я удивляюсь вашей смѣлости, по вы правы! Сколько умныхъ женщинъ улыбалось ему и говорило своими разгорѣвшимися глазами: -- Все правда, что ты говоришь!
   Л все это было ложь и обманъ! все это была вопіющая неправда! Это была пустая игра, остроумія и воображенія, мелкая погоня за впечатлѣніями и чувствами, которыя были только на языкѣ и не проникали въ холодное сердце! Если это было все не такъ, почему же онъ теперь былъ одинокъ,-- покинутъ и забытъ всѣми!
   -- Ну, и не надо мнѣ васъ! Напрасно я пробовалъ примириться съ вами! Вы мира не хотите,-- такъ пусть же будетъ война! Война между мною и вами,-- извратителями образованія, лже-толкователями истины.-- Здравствуйте, друзья мои! я сдѣлалъ все, что могъ; я готовъ съ чистымъ сердцемъ отдать вамъ отчетъ въ вашемъ, въ нашемъ дѣлѣ.
   Вошли тухгеймскіе работники, чтобы, какъ было условлено, вести Лео въ собраніе. Но число ихъ уменьшилось почти на половину.
   Депутація не потеряла даромъ то время, которое она провела въ столицѣ; она познакомилась съ положеніемъ рабочихъ на многихъ фабрикахъ и вглядѣлась со всѣхъ сторонъ въ жизнь своихъ столичныхъ собратій. Это дало имъ возможность заглянуть въ между-человѣческія отношенія, въ отношенія между спросомъ и предложеніемъ, которыя регулируютъ рабочій рынокъ; и между тѣмъ какъ нѣкоторые изъ нихъ только утвердились въ своихъ экономическихъ воззрѣніяхъ, благодаря этимъ наблюденіямъ и опытамъ, другіе стали колебаться, а еще другіе объявили на отрѣзъ, что такимъ путемъ невозможно добиться чего-бы то ни было, а что напротивъ того имъ положеніе сдѣлается еще хуже. Всего же меньше, по ихъ мнѣнію, можно было ожидать отъ предложеній Лео. Съ государственною помощью, которой требовалъ Лео, дѣло пойдетъ слишкомъ медленно, а что король самъ по себѣ не можетъ помочь -- это ясно уже потому, что онъ не допустилъ къ себѣ депутацію. Да кто знаетъ, кромѣ того, самый планъ Лео не есть ли онъ ловушка реакціи, и самъ Лео не есть ли онъ орудіе, состоящее на жалованьи реакціи,-- что утверждали прямо многія газеты.
   Эти люди, въ числѣ которыхъ находился Іоганнъ Брандтъ, за подогрѣвшій Лео съ самаго начала въ измѣнѣ, отдѣлились отъ своихъ братій. Но лица остальныхъ были также значительно серьезнѣе и печальнѣе, чѣмъ въ прошлый разъ. Они получили дурныя вѣсти съ родины. Баронъ пріѣхалъ въ Тухгеймъ и обѣщалъ съ этой минуты лично заниматься положеніемъ рабочихъ и радикально облегчить ихъ бѣдствія на фабрикахъ; но пронесся слухъ, что дѣла барона пришли въ окончательное разстройство и что онъ будетъ вынужденъ предоставить г. фонъ-Зонненштейну свою часть фабрикъ. Вслѣдствіе этого большая часть рабочихъ сочла за лучшее снова приняться за работы, тѣмъ болѣе, что по всѣмъ вѣроятіямъ можно было ожидать, что въ самомъ скоромъ времени приступятъ къ энергическимъ мѣрамъ противъ непокорныхъ.
   Поэтому и депутаты рѣшились завтра же отправиться обратно на родину; но они сочли своимъ долгомъ изъ благодарности сдержать обѣщаніе, данное Лео, который столько хлопоталъ для нихъ и присутствовалъ въ назначенномъ для нихъ мѣстѣ, чтобы съ своей стороны, свидѣтельствовать этимъ въ его пользу, такъ какъ онъ теперь до такой степени оклеветанъ.
   Все это Лео узналъ отъ этихъ честныхъ людей, идя съ ними по темнымъ улицамъ къ дальнему сборному пункту. Одинъ говорилъ то, другой -- другое. Лео, молчаливый и мрачный, шелъ между ними. Ему казалось, что все со всѣхъ сторонъ напоминаетъ ему о безуспѣшности его стараній, что онъ долженъ выпить чашу разочарованія всю, до дна,-- до послѣдней ея горькой капли.
   Зданіе, въ которомъ Лео собиралъ сходки и гдѣ сегодня тоже должны были собраться рабочіе, находилось въ мрачномъ кварталѣ громаднаго города, въ узкой улицѣ, населенной почти одними только работниками. Лео нарочно выбралъ это мѣсто, однако, не смотря на это, ожидаемаго стеченія никогда не было. Въ лучшіе дни въ собраніяхъ было не больше ста членовъ, да и это маленькое общество рѣдко сходилось все, а въ послѣднее время оно значительно убыло. Поэтому Лоо былъ сильно пораженъ, когда, приближаясь къ мѣсту назначенія, онъ замѣтилъ необычайное оживленіе на улицахъ, обыкновенно, довольно пустынныхъ въ это время. Вездѣ у дверей стояли горячо разговаривавшіе люди; небольшія группы рабочихъ проходили мимо; изъ открытыхъ оконъ трактировъ и кабаковъ раздавались крики и шумъ; толпа полувзрослыхъ мальчишекъ бродила, насвистывая и перекрикиваясь; тамъ и сямъ прохаживались полицейскіе, которые сегодня, казалось, не замѣчали уличнаго гвалта.
   У послѣдняго угла стоялъ человѣкъ, который поджидалъ Лео и, завидѣвъ его, тотчасъ поспѣшно подошелъ къ нему на встрѣчу. Это былъ молодой рабочій съ увлеченіемъ присоединившійся къ Лео и пользовавшійся его особеннымъ вниманіемъ. Молодой человѣкъ отвелъ Лео нѣсколько всторону и поспѣшно сообщилъ ему, что происходятъ странныя вещи; зала собранія биткомъ набита рабочими, по большей части людьми самаго худшаго разбора, которые не записали своихъ именъ въ реэстры у входныхъ дверей, какъ тою требовалъ уставъ общества, но ворвались насильно. Между ними есть нѣкоторые, порядочно одѣтые люди, которые однако совершенно поддѣлываются подъ тонъ другихъ. Полицейскіе, которыхъ очень много, вовсе не останавливаютъ шумъ, возрастающій съ минуты на минуту. Сообразивши все, нельзя сомнѣваться въ томъ, что противъ общества что-то замышляютъ, а главное хотятъ повредить Лео. Онъ убѣдительно просилъ Лео не показываться въ залѣ; это дастъ предсѣдателю превосходное основаніе отсрочить собраніе и такимъ образомъ весьма просто уничтожить всѣ замыслы враговъ.
   Молодой человѣкъ говорилъ горячо, убѣдительно, во имя блага общества, которое было дли него святынею, въ интересахъ Лео, къ которому онъ привязался всею душою. Но Лео былъ не расположенъ принять хорошій совѣтъ. Озлобленіе, накипѣвшее у него на душѣ, благодаря неудачамъ послѣднихъ дней, вспыхнуло въ порывѣ страшнаго гнѣва.
   Онъ рѣзко выбранилъ молодаго друга. Къ чему колебанія и трусость, вскричалъ онъ быстро, идя дальше; назадъ пятиться намъ уже не приходится, такъ пусть же будетъ, что будетъ!
   -- И я пойду съ вами! вскричалъ работникъ, ставшій возлѣ Лео и тухгейискіе работники тоже не захотѣли оставить своего вождя, но протѣснились съ нимъ въ залу, которая дѣйствительно представляла зрѣлище не совсѣмъ пріятное даже для самаго храбраго.
   Огромная зала, которая вмѣстѣ съ своею широкою галлереей могла вмѣстить въ себя до тысячи человѣкъ, была почти вся наполнена шумѣвшею, дико волновавшеюся массой; поведеніе этой массы производило тѣмъ болѣе страшное впечатлѣніе, что и сегодня, какъ въ другіе дни собранія, зажгли одну только канделябру на одномъ концѣ залы, возлѣ президентскаго стола и кафедры, такъ что другія части комнаты и галлереи оставались томными или были слабо освѣщены. Кромѣ того дымъ безчисленныхъ сигаръ затемнялъ еще больше тяжелый, душной воздухъ.
   Лео съ большимъ трудомъ успѣлъ протѣсниться до стола, возлѣ котораго стояли въ совершенномъ недоумѣніи предсѣдатель собранія (тоже работникъ) и нѣкоторые изъ самыхъ горячихъ приверженцевъ Лео. Они испугались, увидавъ его, и стали убѣдительно просить его не показываться на трибунѣ: его еще вѣроятно не успѣли замѣтить, все еще можетъ кончиться благополучно.
   Но Лео не хотѣлъ слушать этихъ предложеній. Собраніе должно состояться, предсѣдатель долженъ открыть его.
   Рабочій съ неудовольствіемъ взошелъ на платформу. Но шумъ, начавшійся въ залѣ, покрылъ и его слова и даже звукъ колокольчика.
   Тотчасъ послѣ него Лео взошелъ на трибуну.
   И поднялся вдругъ гвалтъ смѣшанныхъ, вопящихъ голосовъ; раздались свистки, вой, топотня, такъ что казалось, что зданіе обрушится на волнующуюся толпу. А Лео стоялъ на трибунѣ блѣдный, но безъ признаковъ волненія на лицѣ, спокойно устремивъ большіе, каріе глаза на это бушующее море грубыхъ липъ, которыя со смѣхомъ и угрозою глядѣли ему въ лицо.-- И для этихъ-то людей онъ работалъ!
   И сердце его постепенно наполнялось чувствомъ горькаго презрѣнія, а между тѣмъ.ему казалось, что какой-то голосъ говорилъ надъ самымъ его ухомъ: еслибъ я говорилъ языкомъ людей и ангеловъ, но былъ бы чуждъ любви, я былъ бы мѣдь звѣнящая и звучащій колоколъ.
   И вдругъ представилась ему тухгеймская церковь; звучалъ органъ, раздавалось торжественное пѣніе, лучъ утренняго солнца падалъ золотистымъ блескомъ сквозь высокія, стрѣльчатыя окна, а возлѣ него стояла голубо-глазая дѣвочка и шептала ему: "но хочешь ли пѣть со мною изъ этой книги"?..
   Лео протянулъ руки впередъ; вдругъ въ залѣ все затихло, словно какимъ-то чудомъ, и его первыя слова явственно пронеслись до самаго дальняго угла какимъ то рѣзкимъ металлическимъ звукомъ.
   И чѣмъ больше онъ говорилъ, тѣмъ въ залѣ становилось тише и тише; а чѣмъ становилось тише вокругъ него, чѣмъ больше онъ говорилъ, тѣмъ стремительнѣе лился потокъ его рѣчи, тѣмъ полнѣе звучалъ его голосъ, какъ-то обаятельно дѣйствовавшій на грубыя души.
   Не волшебная ли сила давала этому серьезному, блѣдному человѣку, стоявшему тамъ, на трибунѣ, силу противиться этой толпѣ, которая могла бы разорвать его въ клочки, если бы захотѣла? Или дѣло его и въ правду было лучше, чѣмъ имъ сказали? Да въ сущности развѣ это онъ все неправду говорилъ о бѣдствіяхъ, въ которыя они погрязли? развѣ неправду онъ говорилъ о томъ, что бѣдность и невѣжество дѣлаютъ ихъ слѣпыми и глухими, и заставляютъ ихъ отталкивать отъ себя даже тѣхъ, у кого одна только мысль, одно только желаніе помочь имъ сбросить то своихъ страданій, чтобы они могли воспрянуть и вздохнуть свободно при свѣтѣ солнца, которое свѣтитъ всѣмъ одинаково!
   -- Не вѣрьте ему, братья, онъ лжетъ! Каждое слово, которое онъ произноситъ, ложь!
   Очарованіе пропало. Голосъ, прокричавшій эти слова -- то былъ голосъ не рабочаго,-- былъ заглушенъ шумомъ, который теперь вдругъ поднялся пуще прежняго. Приверженцы Лео, ободренные страннымъ ходомъ собранія, старались успокоить толпу и водворить порядокъ; значительное число другихъ, пришедшихъ въ залу изъ простаго любопытства и изъ любви къ скандалу и невольно увлеченныхъ словами Лео, присоединилось къ нимъ; но болѣе многочисленная толпа тѣхъ, которые уже почти забыли, за что ихъ такъ щедро одѣлили водкою и деньгами, не хотѣла тратить время даромъ и отвѣчала бранью на брань, силою на силу. Черезъ нѣсколько мгновеній вся эта человѣческая масса превратилась въ страшный, бушующій хаосъ, въ которомъ среди столбовъ поднятой пыли можно было разглядѣть только одно: пылавшія, взбѣшенныя лица, сжатые кулаки, руки, поднимавшіяся съ угрозою, двигавшіяся туда и сюда фигуры.
   Лео не двигался съ мѣста съ тѣхъ поръ, какъ поднялся шумъ. Онъ стоялъ скрестивши руки на груди, и лицо его выражало и состраданіе, и презрѣніе
   Тогда къ нему подошли двое друзей, которые стали умолять его удалиться хоть теперь.
   Маленькая дверь, которая вела изъ залы въ сосѣдній корридоръ, была еще свободна. Оттуда можно было легко выйти на улицу; черезъ минуту уже могло быть поздно,
   Пока они еще говорили, къ трибунѣ вдругъ ринулась съ дикимъ крикомъ группа отчаянныхъ ребятъ, и между ними послышался тотъ же самый голосъ, который тогда подалъ сигналъ къ смятенію. Лео вздрогнулъ, когда этотъ голосъ во второй разъ коснулся его слуха; онъ быстро обернулся и, не смотря на переодѣванье, его зоркій глазъ узналъ Фердинанда Липперта, который съ своей стороны, казалось, хотѣлъ уничтожить и вызвать смертельнаго врага своимъ дикимъ смѣхомъ.
   При взглядѣ на него, въ душѣ Лео закипѣли всѣ страсти, которыя онъ сдерживалъ такъ долго и съ такимъ трудомъ. Однимъ прыжкомъ онъ соскочилъ съ трибуны и бросился къ тому кружку, гдѣ стоялъ Фердинандъ, который съ блѣдными губами бросился за своихъ товарищей, какъ только увидалъ передъ собою пылавшее негодованіемъ лицо. Вдругъ Лео почувствовалъ, что его хватаютъ за обѣ руки и оттаскиваютъ назадъ. Вокругъ него заблистало оружіе полицейскихъ солдатъ, и офицеръ закричалъ ему:
   -- Я арестую васъ именемъ закона!
   -- Скажите вашимъ людямъ, что они имѣютъ дѣло не съ разбойникомъ, крикнулъ Лео, стряхивая съ себя державшія его руки. Я самъ пойду за вами!
   

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ.

   Сильвія видѣла Лео раза два послѣ той зимней ночи, когда онъ ее провожалъ отъ Зонненштейновъ домой; она говорила съ нимъ, по это каждый разъ случалось въ присутствіи постороннихъ, и они уже больше не касались тѣхъ вопросовъ, о которыхъ они тогда такъ страстно бесѣдовали. Послѣ отъѣзда барона Лео пересталъ посѣщать его домъ. Шарлотта и Амелія избѣгали говорить объ немъ съ тѣхъ поръ, какъ онѣ узнали, что онъ виновникъ того знаменательнаго заявленія; Лео не отвѣчалъ на послѣднее письмо Сильвіи и такимъ образомъ она была принуждена довольствоваться только тѣми извѣстіями, которыя сообщались о немъ въ газетахъ. Никто въ домѣ не заглядывалъ въ газеты, и чтеніе ихъ доставалось исключительно на ея долю.
   Невеселое это было чтеніе! Потому что въ отвѣтъ на каждую заостренную стрѣлу, которую Лео пускалъ изъ своего лука на враговъ, они осыпали его цѣлымъ облакомъ бѣшеной слюны и грязи. А по мнѣнію Сильвіи, каждая стрѣла Лео попадала прямо въ сердце одного изъ его заклятыхъ враговъ и низпровергала его въ прахъ, Онъ же бросался опять въ битву съ неистощимыми силами и непобѣдимымъ мужествомъ, словно богъ, только неодаренный неуязвимостью боговъ. Она чувствовала, она сознавала, что у него была не одна кровавая рана, что онъ часто долженъ былъ страдать отъ жестокихъ мученій. И сердце Сильвіи обливалось кровью, и гордая душа ея переживала вдвое мучительнѣе всѣ его. страданія. Не погибнетъ ли онъ наконецъ въ этой неровной борьбѣ, не сломитъ ли его просто грубая сила, какъ сломила она Роланда въ рошевальской долинѣ?
   Въ одной изъ своихъ полемическихъ статей Лео разъ примѣнилъ къ себѣ слова Лессинга.
   -- Я не подхожу ни къ кому и никто не подходитъ ко мнѣ. Гдѣ бы она ни была -- эти слова преслѣдовали ее, даже во снѣ ей слышался милый голосъ, грустно и нѣжно нашептывавшій ей: Никто не подходитъ ко мнѣ и я не подхожу ни къ кому! Никого-то нѣтъ возлѣ него! Нѣтъ у него друга, которому бы онъ могъ довѣриться, съ которымъ бы онъ могъ провѣрить свои планы, нѣтъ у него смѣлаго товарища, который могъ бы хоть на минуту заслонить его отъ его коварныхъ противниковъ. Куда дѣвались всѣ тѣ, кто прежде не могъ достаточно нахвалиться Лео? Куда дѣвался тотъ умный депутатъ, который однажды явился къ барону съ новою брошюрою Лео и, подойдя къ кружку собравшихся друзей, высоко поднялъ книжку и произнесъ съ блиставшими глазами: На колѣни, на колѣни, передъ этимъ пророкомъ, истиннымъ провозвѣстникомъ новаго времени! О какъ живо помнила она эту сцену, какъ сильно билось ея сердце и теперь при этомъ воспоминаніи! Куда же онъ дѣвался? Куда дѣвались и всѣ другіе? Неужели же ни у кого не хватало силъ открыто стать на сторону того, что въ глубинѣ души каждый признавалъ за истину?Неужели стѣны гостиной были тою границею, за предѣлы которой нельзя было выносить великой тайны? Неужели же въ самомъ дѣлѣ такое тяжкое преступленіе возвѣстить ожидающему народу, стоящему на улицѣ, о томъ, что уже давно считается дѣломъ рѣшеннымъ въ удобной гостиной, за чайнымъ столомъ?
   Сильвія содрагалась отъ сношеній съ этими людьми, которые на ея глаза такъ тяжко грѣшили передъ святымъ духомъ истины. Она стала избѣгать даже д-ра Паулуса, бывшаго столько лѣтъ домашнимъ врачомъ барона,-- человѣка, котораго она прежде считала своимъ дорогимъ другомъ. Онъ, правда, съ самого же начала объявилъ планы Лео неисполнимыми; но если онъ дѣйствительно тотъ вдохновенный ходатай бѣдныхъ и угнетенныхъ, которымъ она считала его прежде, какъ же онъ можетъ теперь отворачиваться отъ Лео? Развѣ, во имя спасенія идеи, онъ не долженъ оставаться при своемъ другѣ, какъ бы они ни расходились между собою въ выборѣ средствъ? Развѣ дѣло Вальтера настолько благороднѣе, что онъ только объ немъ и говорить, только имъ и увлеченъ?-- Нѣтъ, и Паулусъ не лучше ихъ всѣхъ; болтаетъ о добродѣтели, какъ и они, отдастся истинѣ въ половину; да не таковъ ли и самъ Палмеръ?
   Что толку въ его доброй полѣ, если у него нѣтъ сознанія, нѣтъ кромѣ того страсти къ идеѣ? Ее никогда у него и не было, Душа у него была любящая -- это правда: но онъ въ концѣ концовъ понималъ только ту мелкую, индивидуальную любовь, которая видитъ свою цѣль и свою границу во взаимной любви любимаго существа. Вальтеръ былъ способенъ на жертвы -- и это правда! но онъ до сихъ поръ еще постоянно умѣлъ примирять свои сердечныя наклонности съ своими убѣжденіями! Его любовь къ Амеліи осталась такою же, хотя онъ уже давно переросъ простую дѣвушку; его уваженіе къ барону не уменьшилось, хотя онъ уже давно во многомъ разошелся съ нимъ и хотя теперь разладъ между убѣжденіями обоихъ такъ рѣзко обнаружился. Вальтеръ никогда не понималъ словъ: -- а Кто не за меня, тотъ противъ меня!"
   Такимъ образомъ Сильвія внутронно все больше и больше удалялась отъ того, что не служило пищею для овладѣвшей ею страсти, или даже грозило отнять у нея часть этой пищи. Ей какъ-то смутно чуялось, что ей грозитъ великая катастрофа, и что ей надо готовиться къ этой минутѣ. Вѣдь не могла же борьба, которую началъ Лео, все тянуться такимъ же путемъ; вѣдь должно же было такъ или иначе произойти что нибудь рѣшительное.
   А это рѣшительное наступило скорѣе, чѣмъ она надѣялась, чѣмъ она боялась. Она видѣла, какъ борьба, за которою она слѣдила съ такимъ лихорадочнымъ напряженіемъ, все больше и больше сосредоточивалась на одномъ пунктѣ; она видѣла, какъ противники Лео пускали ш" ходъ все, чтобы въ глазахъ публики наложить печать измѣны общественному дѣлу на открыто высказанное намѣреніе Лео -- представить королю депутацію тухгеймскихъ рабочихъ, и выставить это намѣреніе къ позорному столбу, заклеймивъ его предварительно проклятіемъ насмѣшки; она прочитала, прочитала дрожащими губами исторію о воронѣ, устроившейся въ соколиномъ гнѣздѣ, и выгнанной оттуда съ позоромъ и насмѣшками.
   -- И никто не подходитъ къ нему! звучало въ ея сердцѣ, когда она, отчаянно ломая руки, быстро ходила взадъ и впередъ по своей комнатѣ и горячія слезы одна за другою катились изъ ея глазъ.
   Вечеромъ должно было состояться собраніе, въ которомъ Лео долженъ былъ отдать отчетъ о мѣрахъ, которыя онъ принималъ, чтобы доставить депутаціи доступъ къ королю. Объ этомъ вечерѣ она ничего не могла узнать изъ газетъ, не могла узнать, удастся ли ему смѣлый замыселъ, А что, если она сама отправится, чтобы знать все?
   Никто ея не хватится; въ домѣ вѣдь всѣ давно привыкли къ тому, что она по цѣлымъ вечерамъ просиживаетъ одна въ своей комнатѣ. Изъ ея комнаты, расположенной въ нижнемъ этажѣ, можно было легко выйти въ садъ, оттуда, черезъ калитку, на улицу.
   Она высунулась въ темный садъ и стала прислушиваться; все было тихо; съ яснаго неба сквозь верхушки деревьевъ свѣтилъ полный мѣсяцъ; изъ подвальнаго окна доносился въ ней стукъ кухонной посуды и слышались голоса прислуги; никто и не замѣтитъ ни ея ухода, ни возвращенія.
   Она выскользнула въ садъ; ключъ калитки повертывался съ трудомъ, ей пришлось приниматься за него нѣсколько разъ; потомъ маленькая, окованная желѣзомъ дверь заскрипѣла на заржавленныхъ петляхъ; ей показалось, что всѣ услыхали это,-- но никто не пришелъ посмотрѣть; наконецъ она вышла на темную улицу, Сердце ея билось такъ сильно, что, казалось, готово было надорваться. Неужели ей вернуться назадъ? Теперь еще можно безъ всякой опасности. Но если она и вернется, что же она найдетъ въ своей комнатѣ, кромѣ прежней неизвѣстности, кромѣ прежняго безпокойства. Ему она помочь не можетъ, но по крайней мѣрѣ сама-то хоть она избавится отъ этихъ одинокихъ страданій. И она быстрыми шагами пошла внизъ по улицѣ.
   Она не встрѣтила никого ни здѣсь, ни на обсаженной деревьями площади, на которую выходила улица. Но теперь ей надо было выйдти на широкую, прекрасную улицу, гдѣ толпились пѣшеходы. Она плотнѣе закуталась въ шаль и гуще сдвинула сборки чернаго вуаля. Никто не могъ ее узнать. А еслибъ и узнали -- такъ чтожъ? Кому какое дѣло до ея поступковъ? Кто объ ней заботится? Кто можетъ заботиться объ ней?
   Однако она все-таки избѣгала, на сколько возможно тѣхъ, кто " съ нею встрѣчался, и старалась, гдѣ было можно, обходить ослѣпительный свѣтъ, падавшій изъ оконъ магазиновъ. Она знала, въ какой улицѣ находилось зданіе, гдѣ было назначено собраніе, знала, въ какой части города находилась эта улица; но ей рѣдко приходилось бывать въ этихъ краяхъ, и она скоро очутилась въ улицахъ, въ которыхъ она еще никогда не бывала,-- въ узкихъ улицахъ съ низкими домами, гдѣ озабоченная толпа тѣснилась по узкимъ троттуарамъ, и гдѣ еще въ эту пору съ шумомъ проѣзжали подводы съ кладью. Въ одномъ мѣстѣ двѣ такія подводы наѣхали другъ на друга; извощики ругались, въ сбежаѣшейся толпѣ слышались свистки и крики, полицейскіе толкали впередъ какого-то арестанта, старая баба, стоявшая возлѣ Сильвіи, увѣщевала ихъ пронзительнымъ голосомъ и ругала въ общихъ выраженіяхъ неисправную полицію, которая должна наблюдать за порядкомъ, а только и дѣлаетъ, что увеличиваетъ безпорядокъ. Сильвія съ ужасомъ прижалась въ сторонкѣ и, выйдя изъ толпы, она поспѣшила броситься въ первую, попавшуюся ей улицу.
   Она остановилась, чтобы перевести духъ и оглядѣться -- куда она попала. Она сбилась съ дороги; она никогда не слыхала имя улицы, которое она разобрала при тускломъ свѣтѣ фонаря; маленькіе дома, грязные люди, шумъ,-- все это ужасало ее; ея предпріятіе казалось ей сумасброднымъ, безцѣльнымъ; ей хотѣлось вернуться; но она не рѣшалась спрашивать дорогу. Мимо нея протрясся извощикъ; ей пришло въ голову нанять его, но тутъ только она вспомнила, что у нея по было съ собою денегъ; ей пришлось рѣшиться идти, куда глаза глядятъ.
   Наконецъ она опять добралась до болѣе широкой улицы, но и въ ней толпился народъ; но вся толпа, казалось, шла съ одной стороны. Группы двигались одна за другою, люди эти брали другъ друга подъ руку, пѣли и кричали, другіе говорили горячо и громко между собою.
   Сильвія была увлечена этимъ потокомъ; она не могла никакъ понять, о чемъ эти люди такъ горячо толковали. Вдругъ имя Лео долетѣло до ея слуха; какъ разъ передъ нею шли рука объ руку двое мужчинъ, которые, судя по одеждѣ, казалось, принадлежали къ высшему сословію. Она слышала, что одинъ говорилъ: -- Ну, теперь онъ крѣпко сидитъ; позаботьтесь только о томъ, чтобы онъ не такъ скоро снова вырвался на свободу. Другой возразилъ что-то такое, чего она не поняла; потомъ первый сказалъ:
   -- Выходите только поскорѣе изъ толпы; не хорошо было бы, если бы кто-нибудь увидалъ васъ здѣсь; меня не такъ-то легко всякій узнаетъ.
   Оба они остановились; Сильвія должна была пройти мимо нихъ.
   -- Sacre!
   -- Оставьте ее! Вы видите, что ей къ спѣху!
   Сильвія услыхала за собою смѣхъ. Она ускорила шаги и снова попала въ толпу. Всѣ эти люди думали только о томъ, что они сейчасъ только пережили. Никто не обращалъ на нее вниманія. Наконецъ толпа хлынула въ знакомую ей улицу, изъ которой она съумѣстъ найти дорогу домой; она быстро пошла впередъ, впередъ, не оглядываясь ни на право, ни на лѣво; передъ нею мелькали ярко освѣщенныя окна магазиновъ, быстро катавшіеся экипажи, многочисленные пѣшеходы, а вотъ и тихій лѣсокъ, вотъ и темная, пустынная улица, калитка, садъ,-- и вотъ она опять въ своей комнатѣ; она сбросила шаль и шляпу и упала на диванъ, закрывши глаза въ совершенномъ изнеможеніи.
   Придя снова въ себя, она съ удивленіемъ оглянулась вокругъ. На ея письменномъ столѣ горѣла лампа, часы тикали на консолѣ подъ зеркаломъ, тамъ стоялъ столъ съ книгами, здѣсь открытая рояль, въ углу виднѣлась прелестная муза на мраморной колоннѣ -- неужели все это былъ только сонъ, гадкій, смутный сонъ? Неужели она въ самомъ дѣлѣ могла промѣнять цѣломудренную тишину этихъ комнатъ на безпорядочную толкотню улицъ? Да, даі Она все это видѣла, слышала! Ворчливая баба положила свой костлявый кулакъ на эту руку, къ этому платью прикасались пьяные рабочіе, шедшіе рука объ руку по улицѣ.
   Сильвія закрыла лицо руками. Она подчасъ думала, что можетъ сойти съ ума; неужели это уже случилось съ нею? Если бы кто нибудь изъ знавшихъ ее людей узналъ, что она сдѣлала сегодня вечеромъ -- если бы кто-нибудь увидалъ ее!
   Сильвія въ страшномъ испугѣ подняла голову. Слухъ ея уловилъ среди шумной улицы то, что оба господина говорили между собою, но, въ страхѣ, она не придала этимъ словамъ никакого смысла. Но теперь вдругъ все стало ей ясно. О комъ они могли говорить, какъ не объ Лео, всѣ эти люди, которые шли по одному направленію, откуда могли они идти, какъ не изъ того собранія? Стало быть оправдались всѣ ея худшія предположенія и Лео сталъ жертвою своихъ враговъ!
   Но нѣтъ, нѣтъ! Вѣдь это все лихорадочные сны возбужденнаго мозга! Лео первый осудилъ бы ее за то, что она такъ неудержимо отдается своему воображенію помимо собственной воли. Она ляжетъ въ постель и заснетъ, а на другое утро все будетъ хорошо,
   Но Сильвія заснула несладкимъ, успокоительнымъ и освѣжающимъ сномъ; она впала въ тяжелое забытье, нарушаемое какими-то дикими, смутными грезами. То старая баба хватала ее за руку, то двое мужчинъ, шедшихъ за нею, хотѣли ее обнять, то на мѣстѣ ихъ шелъ Лео и разсказывалъ ей, что вся эта толпа идетъ съ его казни. Онъ говорилъ, что вѣрилъ до послѣдней минуты, что друзья спасутъ его; но, ты вѣдь знаешь, Сильвія,-- ко мнѣ вѣдь никто не подходитъ!
   Онъ болѣзненно улыбался и жалъ ей руку, и губы его были блѣдны, и рука его была холодна. Безконечная тоска наполнила душу Сильвіи; она заплакала горькими, горячими слезами, заплакала, словно хотѣла доплакаться до смерти,-- и проснулась вся въ слезахъ.
   На ея постели сидѣла Амелія и наклонилась надъ нею съ озабоченнымъ лицомъ.
   -- Что съ тобою Сильвія? Я сижу тутъ уже давно, ты спала такъ безпокойно, ты такъ плакала и рыдала, что я наконецъ разбудила тебя. Что съ тобой?
   -- Да, кажется, ничего -- не знаю право. У меня немного болитъ голова.
   -- А мы такъ испугались за тебя; послать къ тебѣ д-ра Паулуса?
   -- Ни за что! Я посмотрю, что со мною будетъ, когда я встану. Да ты и сама сегодня что-то блѣдна, мнѣ кажется!
   -- Я тоже спала не особенно хорошо! сказала Амелія, отвернувшись.
   Сильвія вспомнила, что на этотъ день былъ назначенъ процессъ Вальтера; ей показалось, что она виновата, что въ ту минуту, когда, она подумала объ этомъ, сердце ея осталось безъучастнымъ; впрочемъ, чтожь такое? У него вѣдь столько друзой, что ему не трудно обойтись и безъ сестры!
   -- Въ одинъ и тотъ же день рѣшается судьба многихъ людей, глухо проговорила Сильвія.
   Амелія вопросительно посмотрѣла на нее. Но Сильвія попросила ее оставить одну.
   -- Я приду, когда мнѣ будетъ лучше; а ты пока пришли мнѣ завтракъ.
   Сильвія была одѣта, когда ей принесли завтракъ; на подносѣ лежала газета.
   Она развернула листъ. Первые слова, попавшіяся ей на глаза, были слѣдующія:
   -- Вчера вечеромъ въ залѣ Музъ происходило назначенное публичное собраніе общества работниковъ, основаннаго д-мъ Лео Гутманомъ. Порядокъ засѣданія. Отчетъ д-ра Гутмана о его (какъ извѣстно неудавшейся) попыткѣ, доставить депутаціи тухгеймскихъ работниковъ доступъ къ королю, и дебатты о томъ, что слѣдуетъ предпринять дальше, не могли состояться, такъ какъ послѣ первыхъ же словъ оратора поднялся шумъ, вслѣдствіе котораго самъ ораторъ и нѣкоторый другія лица были арестованы. Присутствовавшая при этомъ полиція успѣла только съ большимъ трудомъ очистить наполненную народомъ, Какъ извѣстно, весьма большую залу и сосѣднія улицы. Этою новою неудачею плачевно заканчивается предпріятіе д-ра Гутмана; таковъ ея естественный исходъ, который мы уже давно предсказывали.
   Сильвія выронила газету изъ рукъ. Долго, долго просидѣла она, склонивъ голову и неподвижно устремивъ глаза на одну точку. Амелія и Шарлотта приходили узнавать объ ней. Она говорила съ ними, но когда онѣ уходили за дверь, она уже не помнила, что было говорено, ни минуты не думала объ этомъ. У нея была одна только мысль. Онъ въ заключеніи и никто не подходитъ къ нему! Они топчутъ его чистое имя въ грязь, и никто не говоритъ за него! Они позорятъ и опошляютъ его великую идею -- и никто не кричитъ имъ: вы святотатствуете и лжете!
   Такимъ образомъ наступилъ обѣдъ, прошелъ день и свечерѣло.
   Тогда она встала и позвонила.-- Я выйду на нѣсколько времени, сказала она. такъ и скажите, когда обо мнѣ спросятъ.
   -- Вы вѣрно очень болты, барышня, сказала добродушная горничная; вы такъ блѣдны и утомлены; лучше бы вамъ остаться дома, барышня; или не лучше ли приказать запречь и поѣхать вамъ покататься. Сказать кучеру, чтобы запретилъ?
   -- Не знаю, отвѣчала Сильвія.
   Она и не слыхала того, что говорила горничная. Горничная покачала головою и посмотрѣла, удивленнымъ взглядомъ, когда Сильвія стала одѣваться, чтобы выйти и прошла мимо нея въ дверь, неподвижно устремивъ глаза на одну точку и какъ будто не замѣчая, что она. была въ комнатѣ.
   -- Боже мой, что это еще за бѣда? сказала дѣвушка. У барышни заплаканы глаза, а что съ фрейлейнъ Сильвіей дѣлается -- это просто ужасъ. И баринъ не возвращается, право не знаешь, что и подумать!
   

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ.

   Черезъ полчаса д-ръ Паулусъ сидѣлъ въ комнатѣ Шарлотты.
   -- Намъ нечего дѣлать, говорила Шарлотта; такая натура, какъ Сильвія, должна воспрянуть сама, если ей никто не поможетъ.
   -- Вы берете это изъ опыта вашей собственной жизни, возразилъ д-ръ Паулусъ; а все-таки, если вы захотите припомнить прошлое, вы вѣроятно увидите, что не разъ вамъ приходилось быть въ такомъ положеніи, изъ котораго вы вышли бы съ значительно меньшою тратою силъ и жизненной свѣжести, еслибъ могли беззавѣтно открыть свою душу какому нибудь вѣрному другу. Я думаю, что въ извѣстныхъ случаяхъ жизни человѣкъ обязанъ высказываться, точно также какъ всякій обязанъ постоянно съ готовностью выслушивать огорченнаго. При нашемъ міросозерцаніи у насъ нѣтъ священника, который могъ бы насъ исповѣдывать, который могъ бы давать намъ отпущеніе грѣховъ; поэтому-то мы должны исполнять сами эти священныя и освящающія обязанности. Мы не имѣемъ право разрушать храмъ, сели мы не въ состояніи воздвигнуть его въ самихъ себѣ.
   -- Я совершенно убѣждена въ справедливости того, что вы говорите, возразила Шарлотта,-- по вамъ, какъ врачу, должно быть прежде всего извѣстно, что ваша врачующая сила парализуется на половину, если самъ страдающій но встрѣчаетъ васъ на половинѣ дороги. По вѣдь это нежеланіе выйти изъ своего внутренняго міра врожденно человѣку,-- этого вы же не станете отрицать.
   -- Я это отрицаю, горячо возразилъ д-ръ Паулусъ;-- это нежеланіе у насъ не врожденное, а привитое воспитаніемъ; это больше ничего, какъ я о ясный стыдъ, развившійся въ насъ благодаря грубости или непониманію нашихъ воспитателей и искусственно развиваемый нами еще дальше, благодаря ложному желанію сдѣлать изъ самого себя нѣчто цѣлое. Дитя, которое чувствуетъ, что его любятъ, охотно высказываетъ свое горе, точно также какъ и наивный человѣкъ; гомерическіе герои не стыдятся своихъ слезъ. Только тогда возможно будетъ царство божіе на землѣ, когда мы, въ лучшемъ смыслѣ, этого слова, уподобимся древнимъ или дѣтямъ; когда мы сознаемъ свое единство со всѣмъ существующимъ, такъ точно, какъ это чувствовалъ древній человѣкъ, у котораго это ощущеніе было еще не надломлено, какъ оно въ наше время не надломлено у ребенка.
   -- Я постараюсь исправиться, сказала Шарлотта, подавая доктору руку.
   -- Иногда бываетъ уже поздно, возразилъ Паулусъ съ особеннымъ удареніемъ.
   Докторъ пришелъ только затѣмъ, чтобы извѣстить о дѣлѣ Вальтера. Засѣданіе открылось въ 10 часовъ утра; занятый своими дѣлами, Паулусъ приходилъ въ залу засѣданія только на нѣсколько минутъ, въ послѣдній разъ онъ былъ тамъ часъ назадъ, когда судьи только-что приступили къ совѣщанію. Теперь онъ хотѣлъ отправиться туда, чтобы узнать, произнесенъ ли приговоръ; онъ простился съ Шарлоттой и сказалъ на порогѣ:-- Я во всякомъ случаѣ опять пріѣду,-- пожалуйста будьте покойны.
   Шарлотта грустно посмотрѣла ему въ слѣдъ.-- Иногда бываетъ слишкомъ поздно,-- быть можетъ уже и теперь.
   Шарлотта взяла письмо, полученное не задолго до пріѣзда доктора, и прочитала его во второй разъ. Письмо было отъ Фрица Гутмана и въ немъ говорилось слѣдующее.
   -- Баронъ пріѣхалъ сюда третьяго дня вечеромъ, не увѣдомивши меня предварительно о своемъ намѣреніи. Это конечно ничего не значить, потому что здѣсь всегда все готово къ его пріему,-- и одному Богу извѣстно, какъ часто цѣлый длинный лѣтній день проходилъ у меня въ томъ, что я высматривалъ его!-- По еслибъ она. пріѣхалъ иначе, или еслибъ онъ теперь вовсе не пріѣзжалъ! Потому что, судя потому, что баринъ мнѣ разсказывалъ и что я самъ успѣлъ сообразить, его присутствіе въ городѣ гораздо необходимѣе, чѣмъ здѣсь, гдѣ онъ не можетъ помочь, а можетъ развѣ только еще ухудшить дѣло. Правда, большая часть людей опять принялась за работу, но другая часть, которая и подняла все движеніе,-- самые рѣшительные, смѣлые, а подчасъ и самые испорченные люди, считаютъ присутствіе барона ноною причиною, для того чтобы, какъ они говорятъ, провести дѣло; ссылаясь на заявленіе, напечатанное барономъ въ газетахъ, они говорятъ, что терпятъ несправедливости и что имъ должны помочь. Теперь онъ тутъ на лицо; пусть же онъ сдержитъ свое слово, говорятъ они. А баронъ обѣщаетъ имъ то, чего онъ никогда не будетъ въ состояніи сдержать, и подливаетъ масло въ пылающій огонь. Мало того, что онъ снова наводитъ людей, которые были готовы смириться, на старый ложный путъ,-- онъ своими поступками возбуждаетъ неудовольствіе королевскихъ комиссаровъ, отъ доброй воли которыхъ зависитъ очень многое. И къ несчастью здѣсь еще подполковникъ фонъ-Гей, котораго баронъ всегда терпѣть не могъ и съ которымъ онъ не можетъ встрѣтиться, чтобы не поссориться.
   -- Я просилъ барона, какъ только могъ, предоставить дѣламъ ихъ естественный ходъ и возвратиться въ столицу, но онъ ничего не хочетъ слушать.
   -- Не стану таиться отъ васъ,-- сердце мое полно тяжелой тоски; я думаю день и ночь, какъ бы помочь дѣлу, и не знаю, что и дѣлать. У меня одна только надежда,-- не удастся ли вамъ то, чего не смогу я, чего не сможетъ никто другой. Правда, я узналъ отъ самого барона, что онъ просилъ васъ не пріѣзжать сюда, но я думаю, что вамъ все-таки не слѣдуетъ смотрѣть на это. Въ такихъ дѣлахъ письмами помочь трудно; надо самому быть на лицо и дѣйствовать. Я многаго ожидаю отъ вашего присутствія.
   Шарлотта прижала руки, выронившія письмо, къ своимъ забившимся вискамъ. Что же ей дѣлать? Слѣдовать ли совѣту друга, не обращая вниманія на очень опредѣленно выраженное желаніе брата?
   Братъ писалъ только одинъ разъ. Онъ говорилъ, что и теперь, какъ столько разъ въ жизни, счастье одурачило его, потому что наперекоръ всякимъ человѣческимъ разсчетамъ, то предпріятіе, отъ котораго онъ навѣрное ожидалъ такихъ блистательныхъ результатовъ, буквально лопнуло въ послѣднюю минуту. Такое дѣло кончится конечно не безъ потери, которую теперь, конечно, еще нельзя было вполнѣ оцѣнить, но которая не должна подавать поводъ къ серьезнымъ заботамъ. Испытанный повѣренный въ столицѣ получилъ порученіе привести дѣло въ извѣстность вмѣстѣ со всѣми другими; онъ же самъ, не заѣзжая въ столицу, отправится прямо въ Тухгеймъ, гдѣ еще до сихъ поръ поуспокоившіяся волненія рабочихъ требуютъ настоятельно его личнаго присутствія. Онъ просилъ сестру не безпокоится о немъ, а главное не исполнять теперь своего желанія вернуться въ Тухгеймъ, такъ какъ можно предвидѣть, что въ теченіе слѣдующихъ недѣль Тухгеймъ будетъ неособенно спокойнымъ и пріятнымъ мѣстомъ.
   Это письмо, котораго поразительно шутливый, повидимому дажо умышленно легкомысленный тонъ противорѣчилъ невеселому содержанію, конечно не могло успокоить Шарлотту. А теперь, послѣ нѣсколькихъ дней тоскливаго ожиданія, въ которые она не получала никакихъ извѣстіи, пришло письмо отъ друга!
   Что же ей дѣлать?
   Она пыталась спокойно обдумать положеніе, но чѣмъ больше она старалась быть спокойною и овладѣть собою, тѣмъ тоскливѣе билось ея сердце, тѣмъ смутнѣе становились ея мысли.-- Нѣтъ, нѣтъ, вскричала она, выпрямляясь, этой пытки я не вынесу; лучше подвергнуться его гнѣву? Мнѣ надо ѣхать въ Тухгеймъ и ѣхать сейчасъ же; я сойду съ ума, если проведу еще одну ночь въ этой тоскѣ.
   Она знала, что слѣдующій поѣздъ отходитъ въ семь часовъ,-- теперь было шесть. Въ одинъ часъ надо было все приготовить къ отъѣзду.
   Шарлотта пошла къ двери,-- но она остановилась на полу-дорогѣ. А Амелія? Что скажетъ она Амеліи? Она сидѣла въ своей комнатѣ и писала къ отцу. Подавно только Шарлотта послала ее на верхъ, успокоивши ее, какъ было возможно, насчетъ Вальтера.
   И теперь ей надо оставить ее -- оставить ее въ этой двойной тоскѣ -- о миломъ и объ отцѣ! Или взять ее съ собою, чтобы она была свидѣтельницею тяжелыхъ сцена., которыя теперь безъ сомнѣнія происходятъ въ Тухгеймѣ!
   Шарлотта еще стояла въ нерѣшительности, когда отворилась дверь, къ которой она направлялась, и на порогѣ показался Вальтеръ. Теперь Шарлоттѣ было не до того, чтобы удивиться, какъ это Вальтеръ измѣнилъ своему столько времени выдержанному рѣшенію не входить въ домъ барона, пока баронъ не измѣнитъ своему намѣренію относительно него; сердце радостно забилось при видѣ друга, котораго она столько времени не имѣла возлѣ себя; она поспѣшила къ нему на встрѣчу, подавая ему обѣ руки.
   -- Вальтеръ, милый Вальтеръ!-- Но, Боже мой, Вальтеръ, что съ вами? продолжала она съ испугомъ, потому что теперь, подойдя къ нему ближе, она замѣтила грустное выраженіе его блѣднаго лица; -- васъ осудили? Вамъ предстоитъ тяжелое наказаніе?
   Вальтеръ сдѣлалъ отрицательный знакъ, потомъ онъ схватилъ обѣ руки Шарлотты и прижалъ ихъ съ глубочайшею любовью къ губамъ и къ глазамъ.
   -- Не о себѣ я пришелъ вамъ сказать, проговорилъ онъ тихо, я тотчасъ получилъ извѣстіе отъ отца и долженъ вамъ сообщить его.
   -- И я получила письмо отъ вашего отца, сказала Шарлотта, доставая письмо,-- онъ совѣтуетъ мнѣ пріѣхать. Я собиралась въ путь. Но, Вальтеръ, вы знаете больше моего, что пишетъ вамъ отецъ?
   -- У меня нѣтъ письма; получена депеша, отправленная еще сегодня утромъ, но которую мнѣ подали только-что сейчасъ, когда я выходилъ изъ залы засѣданія.
   Шарлотта заглянула Вальтеру въ глаза.
   -- Ради Бога, Вальтеръ, скажите мнѣ, что случилось!
   -- Намъ сейчасъ же надо выѣхать, баронъ опасно заболѣлъ.
   -- Я такъ и ожидала! вскричала Шарлотта. Онъ не могъ перенести всѣхъ этихъ тревогъ! Гдѣ телеграмма?
   -- Вотъ она! Но, сударыня, намъ не слѣдуетъ терять ни минуты! Гдѣ
   -- Она на верху, я позову ее, сказала Шарлотта, возвращая Вальтеру депешу.-- Велите пока запрягать. Сильвія ушла съ полчаса назадъ; она была цѣлый день очень нездорова; напишите ой нѣсколько словъ. Быть можетъ, будетъ лучше, если она останется здѣсь. Дайте знать и Генри...
   -- Я уже написалъ къ Генри, сказалъ Вальтеръ, написалъ ему, что мы ждемъ его на желѣзной дорогѣ.
   -- Вы поѣдете съ нами Вальтеръ! Не смотрите на меня такъ тоскливо! Милый, добрый! Такъ-то намъ пришлось съ вами встрѣтиться!
   Блѣдныя губы Шарлотты судорожно и болѣзненно сжались; рука, которую она подала Вальтеру, была холодна; Вальтеръ скрылъ свое смущеніе, насколько могъ; Шарлотта ушла, обѣщая быть готовой вмѣстѣ съ Амеліей въ самое короткое время.
   Когда дверь затворилась за нею, Вальтеръ съ тоскою оглянулся на эту прекрасную комнату, освященную для него не однимъ дорогимъ воспоминаніемъ. Онъ не думалъ, что ему будетъ такъ тяжело, а онъ только еще сказалъ часть страшной истины, онъ ничего не сказалъ о второй телеграммѣ, отправленной отцомъ въ одно время съ первою; въ ней говорилось, что на дуэли съ полковникомъ фонъ-Геемъ баронъ получилъ смертельную рану, и что нѣтъ ни малѣйшей надежды спасти его; Вальтеръ долженъ былъ приготовить постепенно обѣихъ женщинъ къ худшему исходу.
   Если отецъ говорилъ, что нѣтъ надежды, то это дѣло рѣшенное. Отецъ зналъ, смертельна ли рана отъ пули или нѣтъ.
   Вальтеръ только застоналъ; но нельзя было терять время на безполезныя жалобы. Онъ написалъ къ Сильвіи за письменнымъ столомъ Шарлотты -- и вспомнилось ему, какъ онъ, еще будучи мальчикомъ, бродилъ вокругъ этого стола, глядя на него съ боязливымъ благоговѣніемъ, какъ на священный алтарь. Но и Сильвіи онъ не рѣшился высказать всю ужасную истину. Онъ только просилъ ее быть готовой къ отъѣзду на случай, если ея присутствіе понадобится въ Тухгеймѣ. Тоже самое онъ написалъ и къ миссъ Джонсъ. Потомъ онъ отправился устроивать все необходимое къ отъѣзду, объявилъ людямъ о случившемся и приказалъ запрягать. Когда онъ вернулся въ комнату, Амелія и Шарлотта были уже тамъ.
   Амелія пошла къ нему на встрѣчу и на минуту припала головой къ его груди.
   Подали карету. Шарлотта вышла.-- Пора ѣхать, дорогіе дѣти, сказала она кротко.
   Амелія откинулась назадъ. Она подала Шарлоттѣ шаль, которую держала на рукѣ, и поспѣшно собрала вещи, которыя лежали на столѣ.
   Черезъ минуту карета быстро покатилась.
   

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ.

   Какъ только Сильвія вышла на широкую улицу, она подозвала къ себѣ извощика.
   -- Въ замокъ!
   -- Съ какой стороны прикажете подъѣхать, барышня?
   -- Везите меня только въ замокъ.
   -- Здѣсь прикажете остановиться, барышня? спросилъ извощикъ, подъѣхавъ къ замку и отворяя дверцу кареты,
   -- Не знаю; впрочемъ все равно.
   -- Прикажете подождать?
   -- Не надо.
   -- Боже мой, это вѣрно какая нибудь принцесса, сказалъ извощикъ, разглядывая талеръ, который дала ему Сильвія; и такая она, чудная право!
   Сильвія взошла на крыльцо. Къ ней вышелъ придворный лакей.
   -- Кого вамъ угодно, сударыня?
   -- Фрейлейнъ Сару Гутманъ.
   -- Потрудитесь пройти сейчасъ въ первый дворъ на право, первый подъѣздъ, на третьей площадкѣ.
   -- Благодарю васъ.
   Сильвія поднялась по довольно узкимъ каменнымъ лѣстницамъ, выходившимъ на широкіе корридоры; никто съ нею не встрѣтился; ни одна изъ золоченныхъ дверей не отворилась; не было слышно ни одного звука, кромѣ шелеста ея собственнаго платья. Придя на верхъ, она остановилась к оглянулась. Корридоры расходились съ крыльца на обѣ стороны. Противъ лѣстницы на одной изъ дверей была прикрѣплена дощечка. На ней было вырѣзано:-- фрейлейнъ Сара Гутманъ. Прошу звонить сильнѣе.
   Сильвія дернула звонокъ и стала прислушиваться. Ничего не было слышно,-- ничего, кромѣ стука ея собственнаго сердца.
   Прошло съ полминуты; это время показалось Сильвіи вѣчностью. Она уже хотѣла позвонить во второй разъ, по вотъ она услыхала за дверью, что отодвигаютъ задвижку. На порогѣ полу-отворенной двери показалась хорошенькая, изящно, почти кокетливо одѣтая дѣвушка.
   -- Я желаю видѣть госпожу Сару Гутманъ.
   -- Въ это время барыня никого не принимаетъ.
   -- Передайте ей эту карточку и спросите, когда я могу опять придти.
   Дѣвушка взглянула на карточку и потомъ посмотрѣла на Сильвію съ нѣкоторымъ удивленіемъ.-- Пойдите, пожалуйста, сударыня; я сейчасъ принесу вамъ отвѣтъ.
   Она заперла дверь за Сильвіею и отворила ей другую, которая вела изъ маленькой передней въ просторную комнату.
   Комната была низка сравнительно съ своею величиною и казалась еще ниже, благодаря тяжелой, лѣпной работѣ, украшавшей потолокъ. Полъ былъ устланъ мягкимъ ковромъ, къ новомодному узору котораго не совсѣмъ-то подходила старинная мебель чернаго дерева, искусно украшенная рѣзьбою. На широкой окраинѣ камина стояли часы временъ рококо, которые изображали собою фантастическій храмъ, вокругъ малахитовыхъ столбовъ котораго обвивались золотыя грозды винограда и лазили золотые амурчики. Въ комнатѣ было душно и воздухъ былъ проникнутъ какими-то духами, которые не давали Сильвіи свободно дышать.
   Или это было отъ лихорадочнаго волненія, въ которомъ она находилась, и которое она старалась сдержать, обращая вниманіе на всѣ окружавшіе ее предметы? Она хотѣла быть сильною, спокойною! Вѣдь она рѣшилась на этотъ шагъ не въ моментъ сильнаго волненія,-- онъ былъ результатомъ долгихъ, мучительныхъ думъ сегодняшняго утра, тѣхъ думъ, которыя не оставляли ее съ той минуты, когда она прочитала въ газетахъ извѣстіе объ арестѣ Лео, и до сихъ поръ. Она напрягала свой умъ, чтобы найти средство, какъ бы помочь ему, кому никто не хочетъ помочь. Она не нашла ни одного, рѣшительно ни одного средства, кромѣ этого.
   Она стояла у камина, опершись рукою на его доску. Вдругъ въ часахъ поднялось какое-то хрипѣніе, какой то скрипъ. Въ открытый храмъ выдвинулся скелетъ изъ слоновой кости и размахнулъ косою за порогъ храма. Сильвія отскочила отъ камина съ легкимъ крикомъ.
   -- О, я васъ испугала, сказала хорошенькая дѣвушка, вдругъ очутившаяся возлѣ нея, извините пожалуйста. Барыни просятъ васъ войти къ нимъ и извиняются передъ вами, что не выходятъ къ вамъ на встрѣчу. Неугодно ли вамъ будетъ пожаловать за много?
   Дѣвушка расправила свой ослѣпительно бѣлый фартучекъ и улыбнулась. Но когда она пошла по комнатѣ впереди Сильвіи, она насмѣшливо сдвинула губы и потомъ снова улыбнулась, отворяя Сильвіи дверь другой комнаты, которая была такой же величины, какъ и первая, и одинаково убрана. Сильвіи показалось, что здѣсь еще душнѣе и странный своеобразный запахъ еще непріятнѣе поразилъ ее.
   Дѣвушка опять остановилась передъ дверью и сказала:-- барыня здѣсь!
   Яркій свѣтъ многихъ свѣчей, зажженныхъ вокругъ комнаты въ канделябрахъ и дорогихъ подсвѣчникахъ, хлынулъ Сильвіи на встрѣчу. Въ серединѣ комнаты между дверью и столомъ, на которомъ горѣла большая, изящная лампа, и который былъ окруженъ диванами и креслами, стояла женская фигура, закутанная въ странныя одежды; она опиралась одною рукою на палку и далеко протянула другую къ вошедшей Сильвіи.
   -- Я очень, очень рада тебѣ, милое дитя! Какъ это мило съ твоей стороны, что ты наконецъ-таки вспомнила свою старую тетку. Здравствуй, здравствуй, милая!
   И она привлекла къ себѣ Сильвію, которая подала ей свою дрожащую руку, и поцѣловала ее въ лобъ.
   -- Ну, теперь помоги мнѣ опять дойти до мѣста, милое дитя мое. Ты сегодня какъ разъ застала меня нездоровою. Такъ, спасибо, тысячу разъ спасибо! Какъ ты хорошо умѣешь себя вести! Тысячу разъ спасибо! Лизетта! Возьми у барышни шаль и шляпу и отнеси вещи въ сосѣднюю комнату, и, послушай, Лизетта!
   Фрейлейнъ Гутманъ шепнула дѣвушкѣ что-то на ухо; дѣвушка вышла.
   Сильвія помогла тетушкѣ усѣсться на диванъ, на которомъ, быть можетъ, эта дама сидѣла прежде, и сама Сильвія должна была помѣститься въ одномъ изъ креселъ вблизи своей родственницы.
   -- О, да какая ты стройная, хорошенькая дѣвушка! Какіе у тебя роскошные волосы! Не шутя, на тебя очень отрадно глядѣть! Я бы тебя никогда не могла узнать. А ты меня также? Вечеромъ, при этомъ блескѣ огней, лица кажутся совсѣмъ не такими, каковы они на самомъ дѣлѣ. Теперь, какъ ты видишь, уже вечеръ. Я терпѣть не могу темноты, а сумерки мнѣ еще менѣе нравятся, такъ какъ мои бѣдные, старые глаза почти совершенно ослѣпли отъ лѣтъ. Твои хорошенькіе глазки еще не знакомы съ подобными страданіями. Ахъ, какъ эти глазки напоминаютъ мнѣ прошлое! Эти глаза моей милой, покойной матери, твоей бабушки. Она совершенно выплакала бы свои прекрасные глаза, если бы знала, что дѣти, игравшія у ея колѣнъ, распрощаются съ ней на вѣки.
   Сара приложила къ своему лицу платокъ, и при этомъ до обонянія Сильвіи достигъ упоительный ароматъ, распространившійся по всей комнатѣ. Сильвія хотѣла что-то сказать, но языкъ ей не повиновался.
   Блескъ отъ столькихъ свѣчей, роскошная обстановка комнаты, наполненной драгоцѣннѣйшей мебелью, старая плачущая дама въ малиновомъ бархатномъ шлафрокѣ и съ головой, украшенной какимъ-то страннымъ тюрбаномъ, изъ подъ котораго мѣстами вырывались наружу пряди сѣдыхъ волосъ,-- все это производило на Сильвію непостижимо фантастическое впечатлѣніе, и Сильвія только съ величайшимъ усиліемъ могла собрать свои мысли.
   Тетушка отняла платокъ отъ глазъ и, взявши опять Сильвію за руку, проговорила съ улыбкой.
   -- Однако, зачѣмъ же это мнѣ вздумалось плакать?!.. Я должна только радоваться тому, что наконецъ таки сжимаю въ своихъ объятіяхъ дитя, принадлежащее къ моей родной семьѣ. Наша недавняя встрѣча была только счастливымъ случаемъ. А вотъ теперь мы видимся неслучайно. Наше настоящее свиданіе -- это залогъ примиренія съ моими родными, которое приноситъ мнѣ ангелъ.
   -- Извините, любезная тетушка...
   -- Нѣтъ, милое дитя мое, я этого никогда не могу извинить! Ты говоришь мнѣ вы? Мнѣ, сестрѣ твоего отца!..
   -- Извини меня.
   -- Нотъ такъ-то лучше, дѣточка! Ну, что же ты хотѣла, душка, сказать?
   -- Я хотѣла сказать, что я являюсь сюда не по порученію отца, а по собственному желанію.
   Измятое лицо старой дамы нѣсколько омрачилось.
   -- А, такъ ты теперь не отъ отца! Ну, чтожъ,-- мнѣ еще вдвое, втрое отраднѣе тебя видѣть. Я, разумѣется, не поставлю тебѣ въ вину того незаслуженнаго пренебреженія, которое оказали мнѣ твои родные.
   -- Мы... ты очень добра, милая тетушка, но я также, хотя и глубоко сожалѣю о семейномъ разладѣ, котораго причина мнѣ неизвѣстна или извѣстна очень недостаточно,-- я также не знаю, была ли бы я въ состояніи отдѣлаться отъ предразсудка, который былъ внушенъ мнѣ слишкомъ рано, если бы у меня не было къ тебѣ убѣдительнѣйшей просьбы; признаюсь, я даже не знаю, можешь ли ты ее исполнить...
   -- Да ты не на шутку подзадориваешь мое любопытство, сказала тетушка, опрокидываясь въ уголъ дивана и заслоняя отъ свѣта глаза ладонью, отчего на лицо пожилой дамы упала тѣнь,-- я просто сгараю отъ любопытства.
   Слова эти были произнесены гораздо менѣе искреннимъ тономъ, и Сильвія хорошо это замѣтила.
   -- Я еще никогда, насколько я себя помню, не сказала неправды, и въ этомъ случаѣ всякая попытка солгать была бы совершенно неумѣстна, потому что въ слѣдующую же минуту я должна была бы высказаться съ полной откровенностью. Притомъ просьба моя касается во меня, а другого человѣка, принадлежащаго къ нашему семейству, и это-то и придало мнѣ бодрости обратиться къ и... къ тебѣ.
   -- Да это въ высшей степени интересно! пробормотала тетушка, оставаясь въ прежней нолѣ.
   -- Ты, конечно, уже читала въ газетахъ...
   -- Что ты, что ты, ma chère! Я никогда не читаю газетъ.
   Сильвія пріуныла. Съ тѣхъ поръ, какъ она объявила себя просительницей, обращеніе съ ней старой дамы совершенно измѣнилось, и теперь оказывалось, что тетушка рѣшительно ничего не знала о случившемся, что до нея, никогда не читавшей газетъ, не доходили по всей вѣроятности, никакіе слухи о борьбѣ партій, въ которой былъ замѣшанъ Лео. Какъ растолковать тетушкѣ положеніе вещей? Какъ возбудить въ ней участіе къ совершенно неизвѣстному ей дѣлу -- къ человѣку, котораго она совсѣмъ не знала.
   -- Но вы... но ты, вѣроятно, слыхала что-нибудь о Лео, сынѣ дяди Антона,-- о моемъ кузинѣ и твоемъ племянникѣ? Его имя пріобрѣло теперь вездѣ большую извѣстность.
   -- Лео? Лео Гутманъ? заговорила тетушка,-- это не тотъ ли д-ръ Гутманъ, демократъ, который, который...
   -- Онъ самый, тетушка. Еги засадили въ тюрьму. Ему никто не помогаетъ, никто не хочетъ помочь. А между тѣмъ онъ защищаетъ самое благородное, самое святое дѣло, какое когда либо отстаивалъ человѣкъ. Онъ хотѣлъ привести къ королю депутацію тухгеймскихъ рабочихъ, чтобы бѣдные люди могли изложить передъ королемъ свои нужды, потому что -- какъ утверждаетъ Лео -- спасеніе можетъ даровать бѣдному человѣку только одинъ король. Враги Лео, зная, что онъ говорилъ правду, и не желая предоставить ему торжество, оклеветали ею безсовѣстнѣйшимъ образомъ и, наконецъ, успѣли поставить его въ такое опасное положеніе. Король, разумѣется, не знаетъ, что Лео невиненъ, что Лео хотѣлъ оказать ему и отечеству величайшую услугу. Если бы король это зналъ, если бы онъ могъ объ этомъ провѣдать,-- о тогда, конечно, Лео не прострадалъ бы и одного лишняго часа въ своемъ горестномъ заключеніи.
   И вотъ мнѣ пришла въ голову слѣдующая мысль: ты, тетушка, къ которой, какъ и наслышалась, король такъ милостивъ, ты бы могла ему сказать то, чего онъ не услышитъ ни отъ кого другого. Я надѣялась, что король этимъ путемъ можетъ узнать истину. Я слышала, тетушка, что ты руководила имъ при его вступленіи на жизненную дорогу, что ты научила его первому самостоятельному употребленію тѣхъ богатыхъ умственныхъ и нравственныхъ сокровищъ, которыми осыпала его природа. Благодѣяніе велико, хотя бы оно и казалось незначительнымъ, и король, при его благородствѣ и добродушіи, долженъ и до сихъ поръ питать къ тебѣ чувство признательности. Но можно ли сравнить это благодѣяніе съ тѣмъ, которое ты оказала бы королю, если бы, открывъ ему истину, дала ему въ руки ключъ ко всей той силѣ, какою онъ можетъ располагать и которая не извѣстна ему самому во всей полнотѣ! Тогда бы онъ былъ дѣйствительнымъ королемъ, царственнымъ благодѣтелемъ своего отечества. Десятки милліоновъ нынѣ живущихъ людей и вновь подрастающихъ поколѣній благословляли бы его имя и память. Тетушка, тетушка, вѣдь это не пустая мечта! Мысль моя могла бы легко осуществиться. Неужели же честная человѣческая душа, недоступная мелочнымъ предразсудкамъ, безъ стыда и страха открывающая истину тому человѣку, который сильно желалъ бы ее узнать и который обреченъ судьбой никогда не слышать истины, неужели же, тетушка, такая благородная душа была бы теперь большою рѣдкостью.
   -- Да, хорошенькій ораторъ, она была бы очень большой рѣдкостью! громко произнесъ вблизи звучный голосъ.
   Сара, слегка вскрикнувъ, вскочила на ноги. Сильвія, вставшая съ мѣста подъ вліяніемъ одушевленія, также обернулась, но безъ всякаго испуга. Жаръ, согрѣвавшій ее внутри, все еще пылалъ на щекахъ; большими, сверкавшими глазами она взглянула на человѣка, который вошелъ въ комнату нѣсколько минутъ тому назадъ и теперь остановился у овальнаго стола.
   -- Именно большой рѣдкостью повторилъ онъ,-- и я почти сомнѣваюсь, чтобы даже вы также свободно захотѣли высказаться передъ королемъ, какъ передъ вашей тетушкой.
   -- Я имѣла уже счастіе высказать все передъ королемъ, и это устраняетъ необходимость повторенія.
   Сильвія произнесла эти слова тихимъ, кроткимъ голосомъ, причемъ она, наклонивъ голову и медленно опуская внизъ руки, отступила шагъ назадъ.
   Свѣтлые глаза юнаго короля еще одну минуту глядѣли на хорошенькую дѣвушку; затѣмъ онъ со смѣхомъ обратился къ Сарѣ, которая въ замѣшательствѣ стояла возлѣ дивана, схватившись за него рукою,
   -- Ну, полноте, не сердитесь, любезная Сара. Ваша Лизетта нисколько не виновата; она караулила самымъ добросовѣстнымъ образомъ и имѣла только несчастье на что-то споткнуться на возвратномъ пути, и это дало мнѣ возможность перегнать ее. Надобно вамъ сказать, фрейлейнъ, что я могу позволить себѣ удовольствіе поболтать часокъ -- другой съ вашей, умненькой тетушкой, но не иначе, какъ съ нѣкоторой романтической таинственностью. Ваша тетушка питаетъ ко мнѣ дружеское расположеніе, чему доказательствомъ можетъ служить то обстоятельство, что въ это время она, кромѣ меня, никого не принимаетъ. И такъ мое желаніе узнать, въ чью пользу сегодня было въ первый разъ допущено исключеніе изъ правила, которое не нарушалось въ продолженіе многихъ лѣтъ,-- было, надѣюсь, довольно извинительно, и любопытство мое возрасло, когда я услышалъ, что этотъ странный визитъ былъ сдѣланъ молоденькой дамочкой, которая, однако, была моей старой знакомою. Да, да, любезная Гутманъ, я давно знакомъ съ вашей хорошенькой племянницей. Вы, фрейлейнъ, конечно, не можете припомнить себѣ этой встрѣчи, потому что тогда вы были почти дитя; я былъ, правда, всего пятью годами старѣе васъ, но короли, какъ вызнаете, имѣютъ обыкновенно очень печальное, но въ настояніемъ случаѣ довольно отрадное преимущество не забывать прошлаго. Я обладаю особенно королевскою памятью, и потому я припоминаю себѣ происшествія того дня со всѣми подробностями. На васъ было бѣлое платьице -- то есть уже послѣ, а сначала вы были въ бѣломъ, голубое же платьице, по всей вѣроятности, на васъ надѣли второпяхъ. Ваши волосы, какъ и теперь, были непокрыты, но они, какъ мнѣ кажется, тогда были длиннѣе. Помнится также, что я просилъ васъ подарить мнѣ вашъ локонъ, но вы отказали моей просьбѣ, за что я на насъ сильно разсердился. Кромѣ вашего отца, достойнаго и честнаго человѣка, въ машемъ обществѣ находились два мальчика. Одинъ изъ нихъ, хорошенькій, привѣтливый мальчуганъ,-- былъ вашъ братъ. Другой былъ годами двумя постарше, по крайней мѣрѣ, казался старше, благодаря смуглому цвѣту своего лица и чернымъ глазамъ. Это было какое-то странное существо; еще въ настоящую минуту я припоминаю его себѣ такъ отчетливо, какъ будто наша ссора -- изъ-за васъ, фрейлейнъ -- произошла только вчера. Я, какъ мнѣ кажется, ударилъ бѣднаго юношу. Впослѣдствіи мнѣ было это очень прискорбно и часто я желалъ какъ нибудь загладить мою обиду.
   -- Вы это можете сдѣлать, ваше величество, вскричала Сильвія,-- да, вы можете!
   Король быстро повернулся къ Сарѣ.
   -- Зачѣмъ вы мнѣ не сказали, Сара, что молодой человѣкъ, котораго агитація пріобрѣла теперь нѣкоторое значеніе,-- нашъ племянникъ?
   -- Тетушка сама этого не знала до сихъ поръ, ваше величество.
   -- Или не хотѣла знать, что впрочемъ все равно. Однако, что такое съ нимъ приключилось? Онъ засаженъ въ тюрьму, что ли,-- такъ, кажется, вы сказали? Когда это случилось?
   -- Вчера вечеромъ, ваше величество.
   -- А за что?
   -- Я и сама помогу сказать вамъ въ точности. Газеты повѣстили о фактѣ, а не о направленномъ противъ моего родственника обвиненіи.
   -- Ну, все это всплыветъ наружу. Однако, обратите вниманіе, mesdames, что то, о чемъ вы просите не легко сдѣлать, даже для короля.
   Мы живемъ въ управляемомъ законами -- нѣтъ, не такъ я выразился -- въ конституціонномъ государствѣ. Теперь ужъ нельзя разыгрывать роль Гарунъ-аль-Рашида. Теперь самый могущественный человѣкъ -- государственный прокуроръ, передъ которымъ даже мое величество должно преклоняться. Но ссорьте меня, любезная фрейлейнъ, съ моей высшей администраціей.
   Король смѣялся, но то былъ принужденный, непривѣтливый хохотъ. Король опустился въ кресло. Сильвіей овладѣло смущеніе -- въ первый разъ впродолженіе этой странной бесѣды. Пока король говорилъ серьозно, Сильвія не затруднялась въ словахъ, но этотъ холодный смѣхъ привелъ ее въ замѣшательство и заставилъ молчать.
   Сара была внимательной и нѣмой наблюдательницею всей этой сцены, въ продолженіи которой голова старухи наполнилась цѣлымъ роемъ мыслей. Сара знала, короля очень хорошо и должна была бояться, чтобы онъ самъ не уничтожилъ то выгодное впечатлѣніе, какое произвелъ собою на великодушную дѣвушку вначалѣ этого разговора. Она хотѣла, на сколько было возможно, предотвратить такой исходъ этой встрѣчи. Поэтому она съ живостью обернулась къ Сильвіи и, положивъ руку на ея плечо, сказала:
   -- Успокойся, милое дитя мое! Твое дѣло находится въ надежныхъ рукахъ. Я знаю благородное сердце и возвышенный образъ мыслей короля. Неправда-ли, ваше величество, я вѣдь могу обнадежить бѣдное дитя въ томъ, что вы заступитесь за нашего родственника? Ну, теперь, милое дитя мое, иди, чтобы у барона тебя не начали отыскивать. Иди и положись на того, кто имѣетъ власть и волю оказывать помощь нуждающимся въ ней людямъ.
   Король бросилъ недовольный взглядъ на Сару, но потомъ съ улыбкою поклонился Сильвіи, которая ушла въ сопровожденіи миловидной камеристки, прибѣжавшей на звонъ серебрянаго колокольчика.
   Какъ только за Сильвіей затворилась дверь, король вскричалъ:
   -- За что ты выпроводила эту молоденькую даму? Пожалуйста, безъ отговорокъ! Ты разсердилась за то, что я говорилъ только съ ней, а не съ тобой. Какъ будто и этого удовольствія я не могу доставить себѣ каждый день!
   Онъ поспѣшно разстегнулъ послѣднія пуговки своего мундира, широко распахнулъ лацкана, отчасти разстегнулъ также и жилетъ.
   -- Тамъ проскучаешь битыхъ два часа за столомъ, а какъ захочешь отдохнуть -- слишкомъ ревностная дуэнья всюду суетъ свой носъ -- весело, нечего сказать! Зачѣмъ ты выпроводила донну, я тебя спрашиваю?
   -- Чтобы она завтра опять сюда возвратилась, ваше величество. Осмѣлюсь ли я спать, ваше величество?
   -- Я не вижу, почему ты не можешь и сидя выводить меня изъ терпѣнія своею наглостью. Или ты думаешь, что она не пришла бы опять, если бы я нѣсколько долѣе съ нею побесѣдовалъ?
   -- Да, я это думаю, ваше величество.
   -- Почему же, почему, злая дуэнья?
   -- Потому, ваше величество, что въ это время вы имѣете обыкновеніе выпить стаканъ чаю и не любите вступать въ серьезный разговоръ, какого желала, молодая дама. Не прикажите ли мнѣ распорядиться на счетъ чаю, ваше величество?
   Король не отвѣчалъ. Жаръ, покрывавшій его лобъ, загорѣлся еще болѣе яркимъ краснымъ отливомъ. Когда король глядѣлъ на кончики своихъ далеко протянутыхъ ногъ, глаза его приняли угрюмо пристальное выраженіе. Онъ не замѣтилъ, какъ Лизетта, съ свойственной ей ловкостью и безъ малѣйшаго шума, поставила на столъ различныя принадлежности чая и какъ Сара начала заваривать чай. Механически взялъ король поднесенный ему Сарой хрустальный стаканъ, до половины налитый чаемъ -- камеристка уже удалилась -- механически налилъ въ стаканъ значительную порцію арака изъ бутылки, поданной на подносѣ, механически отпилъ нѣсколько глотковъ горячаго напитка и, наконецъ, какъ будто просыпаясь, проговорилъ:
   -- Странная была у насъ сцена. Я ударилъ его въ лицо такъ сильно, что изъ губъ полилась кровь. А ты, Сара, въ самомъ дѣлѣ не знала, что этотъ докторъ Гутманъ -- твой племянникъ?
   -- Клянусь вамъ въ томъ, ваше величество. Вѣдь я давно уже прервала всякія сношенія съ моими родными.
   -- Помнится, что ты говорила объ этомъ мнѣ еще прежде. Что же было причиной вашего разлада?
   -- Отецъ этой хорошенькой дѣвушки -- мой братъ. Ото дюжинный человѣкъ съ весьма ограниченной головой и богатымъ ляписомъ всякаго рода предразсудковъ. Онъ никогда не могъ простить мнѣ того, что я противъ его желанія переѣхала въ городъ и никакъ не могъ повѣрить, чтобы моя блестящая жизненная карьера, ослѣпившая его недальновидный взглядъ, могла осуществиться добропорядочнымъ путемъ. Впрочемъ, относительно этого пункта, онъ, какъ кажется, сдѣлался въ послѣднее время нѣсколько разсудительнѣе, по крайней мѣрѣ, позволилъ своей дочери воспитываться въ домѣ барона фонъ-Тухгейма, гдѣ она, насколько мнѣ извѣстно, живетъ до сихъ поръ. Я слышала, что баронъ любитъ ее, какъ родное дитя, а потому ока легко могла бы занять блестящее положеніе, если бы дѣла барона шли не такъ убійственно плохо, въ особенности вслѣдствіе ссоры съ его зятемъ, банкиромъ фонъ Зонненштейномъ.
   -- Вслѣдствіе какой ссоры? Тебя сегодня никакъ не разберешь!
   -- Несогласія по поводу части, приходящейся на долю каждаго изъ доходовъ съ тухгеймекихъ фабрикъ. Я еще прежде разсказывала объ этомъ вашему величеству. Въ эту ссору вмѣшался, кажется, и мой племянникъ. Наконецъ дѣло касалось депутаціи отъ тухгеймскихъ рабочихъ, которую мой племянникъ хотѣлъ представить вашему величеству. Какимъ образомъ случилось, что молодой человѣкъ при этомъ лишился свободы, и можете ли ваше величество исполнить желаніе этой очаровательной дѣвушки и какъ нибудь помочь ея кузину...
   Въ то время, какъ Сара говорила все это въ легкомъ, безпечномъ тонѣ, глаза ея съ самымъ напряженнымъ вниманіемъ слѣдили за выраженіемъ лица короля, при чемъ она размышляла, повѣритъ ли король ея наивному и притворному незнанію исторіи Лео, которую генералъ фонъ-Тухгеймъ уже сообщилъ ей со всѣми подробностями. Генералъ настоятельно убѣждалъ ее не признаваться въ родственныхъ отношеніяхъ къ Лео, который, повидимому, былъ очень опасный человѣкъ,-- не признаваться, по крайней мѣрѣ, до тѣхъ поръ, пока это будетъ возможно.
   Такъ поступала она сначала и относительно Сильвіи, но теперь стала раздумывать, нельзя ли дать дѣлу болѣе выгодный оборотъ. Разумѣется, покровительствуя Лео, можно было закабалить признательность Сильвіи и такимъ образомъ осуществить давнее желаніе Сары,-- желаніе взять къ себѣ молодую дѣвушку. Однако, за это дѣло надобно было взяться съ величайшей осторожностью.
   Король потребовалъ второй стаканъ чаю и выпилъ его такъ скоро, какъ только это позволяла высокая температура напитка.
   -- Да что же я могу для него сдѣлать? сказалъ король, слегка пожимая плечами.
   -- Ныть можетъ, призвать его къ себѣ и выслушать, чего онъ хочетъ. Его отецъ былъ необыкновенно развитой человѣкъ.
   -- Ну, да и тетушка его тоже не придурковата,.
   -- По крайней мѣрѣ, ваше величество неоднократно выражали мнѣ этимъ лестное мнѣніе. Люди, подобные моему племяннику, не лишены той или другой свѣтлой мысли, и такъ какъ ваше величество постоянно утверждаете, что этотъ товаръ доставляется вамъ очень скупо вашими оффиціальными сотрудниками...
   -- О, я бы солгалъ самымъ безбожнымъ образомъ, если бы въ этомъ случаѣ утверждалъ что нибудь другое, вскричалъ король полусердито, полусмѣясь. Твой старый protégé генералъ Тухгеймъ начинаетъ тупѣть немилосердно, а вѣдь до сихъ поръ онъ былъ моей солью. Если эта соль сдѣлается прѣсна, чѣмъ тогда прикажешь солить? Моя акула -- Гей съ его зелеными, вѣчно торчащими на выкатѣ глазами, превращается положительно въ вонючую треску. Массенбахъ былъ осломъ еще при жизни моего отца и съ тѣхъ поръ уши его нисколько не сдѣлались короче.
   -- Ваше величество, быть можетъ, слишкомъ часто ихъ подергиваете, ввернула Сара.
   -- Да что тутъ подѣлаешь съ этакой животиной?!. Они такъ подсѣдаютъ мнѣ, что я часто боюсь съ ума сойти. Развѣ я не могу ихъ за это пилить съ своей стороны? О, въ этомъ случаѣ я распоряжаюсь совершенно свободно, хотя эта свобода, насколько мнѣ извѣстно, не предоставлена мнѣ ни одной статьею конституціи. И вѣдь они называются отвѣтственными министрами!.. Ну и чортъ съ ними, что до меня, то я ни за какія блага въ свѣтѣ не рѣшился бы нести отвѣтственность за ихъ съумасбродныя глупости. Эти господа только- роняютъ такъ называемую конституцію въ глазахъ гражданъ, которые отъ души желаютъ поступить подъ мое непосредственное управленіе.
   -- Слѣдовательно, ваше величество сдѣлало бы, можетъ быть не худо, если бы допустили къ себѣ депутацію отъ тухгеймскихъ рабочихъ, замѣтила Сара.
   -- Да, поди ты! Они этого не захотѣли -- эта акула-Гей вмѣстѣ съ другими саламандрами...
   -- При этомъ представился бы прекрасный случай заговорить прямо съ народомъ,-- случай, которымъ ваше величество съумѣли бы геніально воспользоваться.
   -- И разбѣсилъ бы гадовъ на пропалую! Да что тутъ объ этомъ теперь толковать,-- ужъ поздно!
   -- Я не знала, ваше величество, что вожатымъ недовольныхъ рѣшился быть мой племянникъ. Бѣдный юноша! Теперь они его заперли и, разумѣется, за то только, чтобы освободиться отъ опаснаго обличителя.
   -- Можетъ статься! Но мнѣ изобразили его ужаснымъ демагогомъ, и если онъ, дѣйствительно, прежній мрачный мальчишка...
   -- Призовите къ себѣ мрачнаго мальчишку, ваше величество! Я очень интересуюсь узнать ближе это странное существо.
   -- Но какъ это сдѣлать?
   -- Прикажите возвратить ему свободу и представить къ вамъ. Ваше величество знаете, что "счастье съ неба къ намъ нисходитъ изъ нѣдра правосудныхъ боговъ".
   -- Пожалуй, пожалуй, вскричалъ король, вскакивая съ мѣста,-- я хочу посмотрѣть на него, хоть бы для того, чтобы разбѣсилась Гея и компанію. Который часъ?
   -- Половина восьмаго, ваше величество!
   -- Вотъ какъ! Значитъ, пора окончить мой оффиціальный послѣобѣденный сонъ. Славно такъ вздремнулъ!
   Король зѣвнулъ и вытянулся самымъ забавнымъ образомъ, подражая человѣку, пробудившемуся отъ глубокаго сна. Сара хохотала, король вторилъ ой и, раскланиваясь нѣсколько разъ съ самой изысканной вѣжливостью, говорилъ:
   -- Прощайте, очаровательная принцесса изъ тысячи и одной ночи! Прощай, старый драконъ въ юбкѣ -- вѣрный стражъ сокровища моихъ неожиданныхъ, тайныхъ наслажденій!
   Сара, опершись на костыль, отвѣчала на поклоны съ необыкновеннымъ величіемъ, приговаривая:
   -- Прощайте, доблестный принцъ изъ тысячи и еще нѣсколькихъ дней! Прощайте, юный герой, возвышенный предметъ моихъ неутомимыхъ материнскихъ попеченій.
   Король хохоталъ во все горло и посылалъ старой дамѣ поцалуи рукою, подвигаясь впередъ къ потайной двери, которая находилась въ глубинѣ комнаты и почти не различалась отъ стѣны.
   Дойдя до двери, король еще разъ повернулъ назадъ голову и закричалъ черезъ плечо:
   -- А propos: какъ зовутъ твою племянницу?
   -- Сильвіей, ваше величество!
   -- Хорошенькое имячко для хорошенькой дѣвушки. Позаботься о томъ, чтобы я опять ее у тебя увидѣлъ. Bon soir!
   Дверь за королемъ затворилась. Сара опять опустилась на диванъ и стала пасмурно глядѣть впередъ. Выраженіе лукавой рѣзвости и веселаго удара, непокидавшее ея лица, пока король находился въ ея комнатѣ, теперь совершенно исчезло. Сара какъ будто сразу постарѣла десятью годами. Больная нога, на которой она должна была простоять такъ долго, мучила ее невыносимо.
   -- Проклятое шутовство! проворчала Сара съ досадою,-- и вѣдь съ каждымъ днемъ онъ становится капризнѣе. Сегодня опять былъ въ нетрезвомъ видѣ! Я сейчасъ же замѣтила это по его глазамъ. Но Сильвіей я завладѣю во что-бы то ни стало. Все-таки она придержалась бы нѣкоторое время, а во всякомъ случаѣ было бы совсѣмъ не то, что съ этими глупыми тварями, которыя надоѣдали ему уже черезъ недѣлю. Сегодня онъ даже не взглянулъ на Лизетту, а еще такъ недавно клялся, что никогда не доводилось ему видѣть такой хорошенькой дѣвушки. Трудновато будетъ обдѣлить это дѣльца. Но я его обдѣлаю. Отчего эта дура не тушитъ огней?! Ужь не разыгрывать ли мнѣ комедію для себя самой!.. Лизетта! Лизетта! слышишь, что ли!
   

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ.

   Весенній вечеръ обливалъ теплотой и золотомъ обширный городъ, когда Сильвія, выйдя изъ замка, направилась домой. Она шла медленно, задумчиво. То, что она пережила въ послѣдній часъ, было такъ странно, такъ непостижимо для Сильвіи, что она невольно себя спрашивала, не пригрезилось ли все это во снѣ. Вечерній отблескъ еще освѣщалъ куполы церквей и фронтоны дворцовъ, небо синѣло въ далекой вышинѣ, а ее, Сильвію, еще такъ недавно окружала ночь, ярко освѣщенная множествомъ свѣчъ. Люди толпились, проходя мимо Сильвіи, никто не интересовался знать, откуда она шла; тамъ часовой вытянулся въ струнку и отдалъ честь ружьемъ принцессѣ, супругѣ принца Филиппа-Франца, которая проѣзжала въ открытомъ экипажѣ, прохожіе останавливались на тротуарахъ, снимали шляпы и были очень счастливы и довольны, когда прелестная принцесса кивала головою, а съ Сильвіей такъ недавно разговаривалъ король, держалъ ея руку въ своей рукѣ и вѣжливо раскланивался. Не было ли все это непостижимо? И не чудомъ ли должно было показаться то обстоятельство, что Сильвія явилась къ тетушкѣ въ то самое время, когда въ ту комнату вошелъ король? Могла ли повѣрить Сильвія, если бы кто нибудь сказалъ ей, что король тайкомъ пробирался по корридорамъ своего дворца, чтобы навѣстить тетушку Сару -- сестру отца, о которой еще ребенкомъ Сильвія слышала одни недружелюбные отзывы и которая въ сущности была умная старушка, обладавшая самостоятельнымъ характеромъ и неумѣвшая приладиться къ обыденной, скромной дѣйствительности.
   А ей самой, Сильвіи, могло удаться, благодаря этимъ счастливымъ обстоятельствамъ, еще большее чудо: освобожденіе всѣми оставленнаго человѣка, сдѣлавшагося жертвою измѣны и побѣжденнаго своими врагами, несмотря на свою почти божественную силу. И ей могло удаться это чудо -- ей, которая еще нѣсколько часовъ тому назадъ ломала руки въ безвыходномъ отчаяньи!
   Молодая дѣвушка съ гордостью посмотрѣла вокругъ себя, но въ слѣдующее затѣмъ мгновеніе опятъ потупила глаза. О нѣтъ, не гордою она хотѣла быть, а смиренною и чистою сердцемъ,-- тогда, безъ всякаго сомнѣнія, все должно было ей удаться!
   Такъ дошла она до отеля барона. Увидя дверь отворенною настежь, заставь дворника и слугу Павла въ оживленномъ разговорѣ съ нѣкоторыми слугами изъ сосѣдняго отеля, Сильвія сильно удивилась. Завидѣвъ молоденькую даму, разговаривавшая группа разошлась.
   -- Что здѣсь случилось? спросила Сильвія словоохотливаго слугу.
   -- Благородныя фрейлейнъ выѣхали съ полчаса тому назадъ, прождавъ фрейлейнъ Сильвію до послѣдней минуты. Въ домѣ оставлено письмо фрейлейнъ Сильвіи. Прикажете принести?
   -- Нѣтъ, не нужно, я пойду сама.
   Сильно забилось сердце Сильвіи, когда она по передней отправилась въ комнату: что все это значило?
   На столѣ лежало письмо, написанное рукою Вальтера: "милая Сильвія! Только-что я получилъ извѣстіе, что баронъ очень опасно заболѣлъ. Я сопровождаю фрейлейнъ Шарлотту и Амелію въ Тухгеймъ. Оставайся пока здѣсь. Я напишу тебѣ, какъ только буду имѣть возможность, во всякомъ случаѣ завтра".
   Именно теперь!
   Это была первая мысль Сильвіи. Именно теперь должно было приключиться это новое несчастье! "Оставайся пока здѣсь" -- что это значитъ? "Завтра". А послѣ? Послѣ надобно отсюда выѣхать -- въ то время, какъ дѣло Лео, быть можетъ, совсѣмъ не рѣшено. Неужели же мы только подневольные спутники этого семейства и лишены своей собственной судьбы?
   Дверь съ шумомъ отворилась, и въ комнату вбѣжала миссъ Джонсъ. Второпяхъ она насунула навыворотъ свою круглую ярко-желтую соломенную шляпу, которой широкія лиловыя ленты ниспадали по плечамъ и покрывали голубую мантилью. Лицо англичанки отъ поспѣшности и тревоги сильно раскраснѣлось, глаза были налиты слезами, и голосъ прерывался рыданіями, когда она, обнимая Сильвію, вскричала.
   -- О, милая, дорогая Сильвія, слышали ли вы, что случилось? О, это ужасно! Бѣдненькая дѣвушка! Какъ-то она перенесетъ это горе!
   Сильвія не отвѣчала, но внутренній голосъ произнесъ въ ней: а спрашивалъ ли меня кто-нибудь, какъ я переношу свое горе?
   Я убѣждена, что онъ умретъ, продолжала миссъ Джойсъ,-- я твердо убѣждена въ этомъ! Что вы намѣрены дѣлать, Сильвія? Сегодня въ одиннадцать часовъ вечера отсюда отправляется экстренный поѣздъ. но онъ не имѣетъ правильныхъ сообщеній съ Тухгеймомъ.
   -- Я не могу ѣхать отсюда, сказала Сильвія.
   -- Боитесь оставить домъ? О, милая моя, поручите эту заботу мнѣ. Послѣ завтра у меня* начинаются каникулы и къ счастью всѣ мои молоденькія дамочки на этотъ разъ разъѣзжаются по домамъ. И такъ, я могу быть совершенно свободна. Если вы желаете сегодня ночью выѣхать, то чрезъ часъ и опять возвращусь сюда, а вѣдь вы знаете, съумѣю ли я заправлять хозяйствомъ!
   Миссъ Джонсъ стала ходить по залѣ рѣшительными шагами. Она чувствовала потребность что нибудь дѣлать въ этомъ положеніи. Но сильная тоска скоро овладѣла ею при мысли о новомъ несчастья, такъ внезапно обрушившемся на это семейство. Миссъ Джонсъ сѣла на стулъ и принялась горевать о судьбѣ этого добраго, кроткаго человѣка, отъ котораго она въ продолженіи пятнадцати лѣтъ, прожитыхъ въ его домѣ, не слышала ни одного жесткаго, непривѣтливаго слова. Да, онъ никогда не возвышалъ сурово голоса, говора съ женщинами и дѣтьми, онъ былъ настоящій джентльменъ въ самомъ возвышенномъ значеніи этого слова. А прежде какъ гордо возвышался этотъ благородный домъ, котораго владѣлецъ испускалъ послѣднее дыханіе и котораго колонны разрушались одна за другой,-- и теперь остались только женщины, чтобы плакать на развалинахъ! Миссъ Джонсъ отерла слезы, опять надѣла шляпку на свою объемистую голову и, обнимая Сильвію, сказала:
   -- Пришлите за мной, когда будете имѣть во мнѣ надобность!
   Затѣмъ она поспѣшно выбѣжала изъ дома.
   Сильвія осталась одна -- въ безпокойствѣ и замѣшательствѣ. Теплое, благородное сердце вѣрной и честной миссъ не нашло въ ея душѣ полнаго отголоска. При видѣ своей плачущей пріятельницы Сильвія не могла плакать. Но теперь, когда она оглянулась кругомъ въ этихъ комнатахъ, которыя прежде были оживлены обществомъ веселыхъ и остроумныхъ людей,-- теперь опустѣли,-- быть можетъ навсегда,-- когда глаза ея упали на эту мебель, связанную со столькими воспоминаніями,-- на этотъ диванъ, обтянутый голубой камчатной матеріей, который когда-то возбуждалъ ея дѣтское удивленіе, теперь же казался почти продырявленнымъ,-- наконецъ, когда взглядъ ея пробѣжалъ по стѣннымъ картинамъ, на которыхъ были изображены нѣжныя черты блѣднаго лица Шарлотты, розовое личико черноволосой дѣвушки, представлявшее Амелію на двѣнадцатомъ году и все еще на нее похожее,-- прекрасная, привѣтливая наружность человѣка, который такъ всегда ее любилъ и ласкалъ, а теперь лежалъ въ предсмертной агоніи,-- тогда-то Сильвія тяжело вздохнула, но плакать все-таки не могла и теперь. Я имъ не нужна, кричалъ въ ней внутренній голосъ, имъ всѣмъ, всѣмъ судьба послала столько любви и при жизни и при смерти, а у него нѣтъ никого, ни отца, ни матери, ни братьевъ или друзей,-- никого кромѣ меня...
   Въ комнатѣ стемнѣло; горничная подала свѣчу и спросила, не прикажетъ ли фрейлейнъ накрывать на столь въ обыкновенное, время. Сильвія ничего не отвѣчала, и дѣвушка вышла изъ комнаты. Горничная не хотѣла вѣрить слугѣ Павлу, что "господамъ, видно, приходится плохо". Теперь нельзя было допустить ни малѣйшаго сомнѣнія въ томъ, что господамъ уже пришлось ужасно плохо.
   Наконецъ Сильвія очутилась въ своей комнатѣ у открытаго окна, она не могла бы отдать себѣ отчета, какимъ образомъ сюда попала. Изъ сада, окутаннаго вечерней темнотой, вѣялъ теплый воздухъ. Кроткій трепетъ луннаго свѣта пробѣгалъ по высокимъ деревьямъ, лиліи бѣлѣли въ цвѣточныхъ грядахъ посреди темноты. Изъ сосѣдняго обширнаго сада доносилось пѣніе соловьевъ.
   -- Ахъ, какъ я прежде наслаждалась прелестью подобной ночи! Прежде! Душа моя упивалась всею роскошью созданнаго, въ надеждѣ на то счастье, которымъ должно было подарить меня будущее и о которомъ шелестъ вѣтра между листьями, лучи мѣсяца и звучныя трели соловья доставляли мнѣ отдаленныя, разрозненныя, но все-таки сладко упоительныя извѣстія.
   Я еще тогда не знала, что это стремленіе, которое представлялось мнѣ въ то время такимъ отраднымъ, будетъ мучить меня всю жизнь, что золотая будущность, которой я ждала съ такою полнотою вѣрующаго упованія, никогда не придетъ, что люди обставятъ меня пошлостями узкаго, обыденнаго существованія -- безъ цѣли, безъ намѣреній. Онъ освободилъ меня отъ этой пытки, и за это я должна служить ему, какъ своему спасителю. Не о такомъ счастьи когда-то я мечтала, совсѣмъ не того жаждало дѣвическое сердце. Это не отрадная, теплая нѣга на лонѣ цвѣтущей природы,-- нѣтъ, это служеніе жрицъ въ холодномъ храмѣ божества. Одинока жрица, но одиноко также и божество. О, да, ты одинъ, одинъ, гордый, благородный, прекрасный геній! Теперь мрачныя тучи затемняютъ твой блескъ, но ты опять покажешься еще болѣе яркой звѣздою, выше и выше проложишь ты на небѣ свой огненный путь!... Я ничего не хочу отъ тебя, ничего, кромѣ слабаго отблеска, проникающаго въ мою темноту отъ твоего ослѣпительнаго свѣта.
   Она склонила голову на руку, лежавшую на подоконникѣ. Такъ просидѣла она долго, долго....
   

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ.

   Между тѣмъ почтовый поѣздъ, уносившій Шарлотту, Амелію и Вальтера къ югу, съ громомъ летѣлъ посреди теплой, лунной весенней ночи. Лѣса и поля, луга и озера быстро смѣнялись, словно китайскія тѣни. Когда поѣздъ остановился у одной станціи, изъ купы цвѣтущихъ, облитыхъ серебрянымъ свѣтомъ, деревьевъ сосѣдняго сада раздалось соловьиное пѣніе.
   -- Какъ обворожительно хороша эта ночь, сказала Шарлотта:-- неправда ли, вся земля кажется жилищемъ блаженныхъ духовъ?...
   Раздался сигналъ къ отъѣзду, машина пронзительно свистнула, поѣздъ тронулся съ мѣста и опять загрохоталъ далѣе посреди ароматной ночи. Наши три знакомые въ вагонѣ опять откинулись въ свои углы; только изрѣдка женщины мѣнялись привѣтливымъ словомъ. Вальтеръ также становился молчаливѣе, но мѣрѣ того какъ дѣлалось позднѣе. Шарлотта думала, что его одолѣвала усталость, и просила его немного вздремнуть.
   Но могъ ли онъ спать съ своей мучительной тревогой въ сердцѣ? Часъ проходилъ за часомъ, еще двѣ или три станціи,-- и тогда онъ никакъ не могъ скрыть страшнаго происшествія отъ этихъ двухъ возлюбленныхъ существъ, которыя старались поселить одно въ другомъ мужество и утѣшеніе.
   А что же будетъ послѣ?!
   Еще показалась станція, у которой прежде пассажирскій поѣздъ останавливался, но почтовый пронесся теперь мимо съ быстротою молніи. На слѣдующей станціи новая вѣтвь дороги уже вела въ горную мѣстность.
   Вальтеръ вспомнилъ о своей первой поѣздкѣ по этой дорогѣ, когда онъ, три года тому назадъ, послѣ своего послѣдняго экзамена извѣстилъ отца въ Тухгеймѣ. Онъ такъ торопился тогда лично доставить это пріятное извѣстіе отцу, и эта поспѣшность, быть можетъ, еще болѣе подстрекалась тѣмъ обстоятельствомъ, что фрейлейнъ Шарлотта съ двумя молоденькими дамами въ тоже время была въ Тухгеймѣ, гдѣ разсчитывала прогостить недолго Этотъ случай доставилъ ему два счастливѣйшіе денька въ его жизни, о которыхъ воспоминаніе впослѣдствіи мирили его со многими непріятностями его новаго положенія. Когда они вмѣстѣ возвращались въ городъ, Вальтеръ узналъ, что онъ былъ любимъ Амеліей. Они сидѣли другъ противъ друга въ полусумрачномъ углу,-- почти также, какъ теперь, и любимые глаза не переставали глядѣть на него посреди весенней ночи съ выраженіемъ блаженства, съ блескомъ, упоительно отраднымъ для сердца, а когда на разсвѣтѣ утра золотыя звѣздочки угасли на разовомъ небѣ, возлюбленные глаза все продолжали глядѣть на Вальтера, конечно, кротче, мягче, стыдливѣе, чѣмъ ночью, но все съ выраженіемъ блаженства, съ упоительною для сердца отрадою.
   Сегодня милые глаза были опять устремлены на него, но какъ измѣнилось ихъ выраженіе! А между тѣмъ она еще не знала, какая убійственная сцена ожидала ее впереди. Амелія освѣдомлялась о подробностяхъ процесса Вальтера, Шарлотта просила его сказать откровенно, какой состоялся приговоръ, и очень испугалась, когда Вальтеръ, не нарушая истины, долженъ былъ отвѣчать, что его приговорили къ шестимѣсячному тюремному заключенію. Впрочемъ, по словамъ Вальтера, друзья ею надѣялись на совершенное отмѣненіе или то всякомъ случаѣ на значительное смягченіе приговора судомъ второй инстанція. Вальтеру было непріятно говорить о своихъ дѣлахъ въ то время, когда, быть можетъ, въ эту же минуту отецъ возлюбленной дѣвушки разставался съ жизнью.
   Какъ-то перенесетъ это его собственный отецъ?! Разумѣется, съ спокойнымъ достоинствомъ, какъ онъ все переносилъ. Однако какъ тяжело, какъ убійственно тяжело. Вѣдь возлюбленный господинъ составлялъ для него половину жизни. Вѣдь лѣсничій любилъ его со всей романтической вѣрностью, какую можетъ питать шотландскій кланмэнъ къ своему плѣмененачальку, и всею нѣжностью брата. Да, Фрицъ любилъ его, быть можетъ, тѣмъ сильнѣе, чѣмъ болѣе хлопотъ доставляло добросовѣстному лѣсничему необъяснимое поведеніе барона. Какъ ревностно -- и вопреки своему обыкновенію -- Фрицъ увлекался три года тому назадъ разными смѣлыми проэктами увеличить доходы съ имѣній къ настоящему времени, когда, чрезъ землю барона проходила желѣзная дорога, доставить барону независимое положеніе относительно банкира, заманить, если можно, господина въ Тухгеймъ, чтобы онъ съ своей семьей могъ прожить остатокъ жизни тамъ, гдѣ прежде онъ прожилъ молодость!.. А теперь!
   Дома, сигнальные огни, пронзительный визгъ паровой трубы, еще одна станція -- послѣдняя! На станціи желѣзной дороги часовая стрѣлка показывала три часа, утренняя свѣжесть проникала въ вагонъ.
   Вальтеръ затворилъ окно, но потомъ сейчасъ же опять открылъ его, такъ какъ ему показалось, что онъ задохнется. Шарлотта, накрывъ шалью Амелію, которою окончательно овладѣла усталость, придвинулась къ Вальтеру и взяла его за руку.
   -- Ни провели тревожно цѣлый день и цѣлую ночь, милый Палмеръ, тихо сказала она:-- ваши руки въ лихорадочномъ жару, я чувствую это черезъ перчатку; вамъ бы не слѣдовало сидѣть здѣсь у открытаго окна, а то вы можете заболѣть и опечалить насъ; вѣдь вы удаляете отъ насъ всякую заботу, вы бы желали даже впродолженіи всей жизни нести насъ на вашихъ собственныхъ рукахъ. О, не будьте такъ печальны, милый Вальтеръ! Все можетъ еще поправиться. Любовь можетъ быть вознаграждена, только любовью, а въ любви Амеліи и въ моей вы увѣрены. Да, Пальтеръ, братъ мой также васъ любитъ, я знаю это навѣрное, знаю лучше, чѣмъ онъ сознаетъ это теперь самъ. Онъ много выстрадалъ въ теченіи послѣднихъ лѣтъ, и это на короткое время помутило его умъ, наполнило смущеніемъ сердце. Но благородные люди напослѣдокъ выходятъ изъ страданій еще благороднѣе. Быть можетъ, въ этой болѣзни, которая безъ сомнѣнія грызла его уже долго, надобно видѣть благодѣтельный кризисъ, возвращающій его самому себѣ и всѣмъ намъ.
   Вальтеръ не могъ долѣе молчать. Онъ взялъ Шарлотту за обѣ руки и произнесъ:
   -- Благородные люди выходятъ изъ страданіи еще благороднѣе! Я вѣрю въ это, мы всѣ теперь должны такъ думать. И, приблизивъ свои губы къ ея уху, Вальтеръ сообщилъ ой все, что самъ зналъ.
   Шарлотта ничего не отвѣчала; она отодвинулась на свое мѣсто и закрыла глаза руками. Вальтеръ не хотѣлъ прерывать молчанія и раздумывалъ, что въ подобную минуту эта прекрасная, великая душа должна быть предоставлена самой себѣ. Дѣйствительно, хотя онъ зналъ безграничную любовь Шарлотты къ ея наиболѣе любимому брату, однако за Шарлотту Вальтеръ боялся менѣе, чѣмъ за Амелію, которой мягкое неопытное сердце должно было подвергнуться всей тяжести ужаснаго удара, Амелія нисколько не думала, чтобы ея отецъ магъ умереть; для нея отецъ былъ только болѣнъ; а могъ ли бы сонъ смежить ея глаза, если бы она насколько нибудь догадывалась, что, быть можетъ, еще съ часъ тому назадъ должна была оплакивать смерть родного, дорогого ея сердцу человѣка?
   Вальтеръ съ болѣзненнымъ состраданіемъ глядѣлъ на это прелестное личико, котораго кроткой красотой онъ любовался часто съ такимъ избыткомъ блаженства -- на чистый лобъ, на рѣзко изогнутыя брови, на длинныя рѣсницы, теперь прикасавшіяся до нѣжныхъ щечекъ, на нѣжныя, дѣвственно непорочныя губы, полураскрывшіяся во время сна юной красавицы.
   Спящая дѣвушка повернула голову, причемъ свѣтъ еще ярче упалъ на ея личико. Какъ очаровательно оно обозначалось съ его темными волосами отъ малиноваго бархата! Какъ оно было прекрасно и блѣдно! Былъ ли то обманъ зрѣнія или дѣйствительность, но Вальтеру показалось, будто вокругъ рта пробѣгали болѣе и болѣе горестныя конвульсіи!..
   Шарлотта повернулась къ ней. Амелія плакала и всхлипывала во снѣ, потомъ, когда Шарлотта къ ней прикоснулась, молоденькая дѣвушка быстро вскочила, робко оглянулась во кр\гъ себя и бросилась въ объятія Шарлотты.
   -- О, тетушка, какой ужасный сонъ я видѣла! Мнѣ снилось, что я шла съ отцомъ по лѣсу, и вдругъ изъ за деревьевъ показался человѣкъ; онъ прицѣлился въ отца, выстрѣлилъ, и отецъ повалился мертвымъ къ моимъ ногамъ, а изъ груди его полилась красная кровь,-- о, Боже мой. Боже мой!..
   Амелія, продолжая горько плакать, прильнула лицомъ еще ближе къ груди Шарлотты, которая спросила Вальтера скорѣе движеніемъ губъ, нежели словами: "далеко ли еще?"
   Вальтеръ указалъ на красный огонь, пробѣгавшій въ это время мимо окна. Труба свистнула рѣзко и протяжно, и полъ-минуты спустя поѣздъ остановился. На илотформѣ расхаживали многочисленной толпою мрачныя фигуры. То были фабричные рабочіе, поджидавшіе свою депутацію, которая должна была возвратиться съ этимъ поѣздомъ.
   -- Ура за нашихъ братьевъ! крикнулъ громкій, грубый голосъ, и сотни грубыхъ голосомъ повторили этотъ возгласъ.
   -- Вашъ экипажъ находится сейчасъ же за платформой, сказалъ станціонный инспекторъ, самъ отворившій дверцы.
   Это былъ молодой человѣкъ, тухгеймскій уроженецъ, хорошо знакомый какъ Вальтеру, такъ и всему семейству барона.
   -- Какъ идутъ дѣла въ замкѣ? шопотомъ спросилъ Вальтеръ.
   Инспекторъ пожалъ плечами и, бросивъ многозначительный взглядъ на домъ, крикнулъ человѣка, которому поручилъ провести пріѣхавшихъ къ ихъ экипажу.
   Они съ трудомъ стали пробираться сквозь толпу.
   -- Посторонитесь, добрые люди, сказалъ Вальтеръ.
   -- Эй вы, посторонитесь! крикнуло нѣсколько голосовъ:-- не видите развѣ, что фрейлейнъ идетъ.
   Люди очистили дорогу: многіе снимали шапки. То были жители изъ окрестныхъ деревень, гдѣ Шарлотта въ прежніе годы, заходя въ хижины, ободряла всѣхъ совѣтомъ, утѣшеніемъ и помощью. Другіе глядѣли съ участіемъ или съ любопытствомъ, и сообщали другъ другу свои замѣчанія, когда пріѣхавшіе проходили мимо. Вальтеръ поспѣшалъ, какъ только могъ. Амелія не должна была узнать отъ этихъ людей, что она лишится или даже уже лишилась отца,
   Вальтеръ подсадилъ дамъ въ экипажъ и сталъ торопить работника, правившаго лошадьми.
   Въ деревнѣ мѣстами изъ низкихъ оконъ показывалось пламя зажженныхъ уже свѣчей или только-что затопленныхъ очаговъ, фабричныя зданія, виднѣвшіяся въ отдаленіи, покоились еще въ тишинѣ и мракѣ; только изъ одной высокой трубы выходилъ огромный столбъ дыма, а на нижнемъ концѣ этого столба прорывалось по временамъ красное пламя. На. колокольнѣ -- какъ хорошо помнилъ Вальтеръ хриплый звонъ стараго колокола!-- пробило четыре часа.
   Когда они поднимались по горѣ замка, на равнинѣ начали растилаться первыя пурпуровыя полосы наступающаго утра. Изъ молчаливыхъ придорожныхъ кустовъ раздавались отрывочные птичьи звуки. Все шире и шире разливался разсвѣтъ по сѣрому небу и все блѣднѣе и блѣднѣе становились лица сидѣвшихъ въ экипажѣ. Шарлотта держала руку Амеліи въ своей рукѣ; молчаніе не прорывалось.
   Наконецъ, выѣхавъ изъ за кустовъ, экипажъ понесся скорою рысью къ замку.
   На обширной дерновой площади стояли группы мужчинъ и женщинъ, которые глядѣли на нѣсколько слабо освѣщенныя въ нижнемъ этажѣ окна и теперь, когда подъѣхалъ экипажъ, стали еще ближе пробираться къ крыльцу.
   Вальтеръ высадилъ дамъ изъ экипажа; Шарлотта твердыми шагами сошла по ступенькамъ, Амелія крѣпко ухватилась за руку Вальтера. Всѣ взглянули на подъѣздъ и на широко растворенную дверь, изъ которой Францъ Гутманъ торопливыми шагами поспѣшилъ къ нимъ на встрѣчу. Вѣтеръ развѣвалъ его сѣдые волосы, утренній свѣтъ достаточно освѣщалъ смуглыя щеки, но которымъ струились слезы. Онъ протянулъ къ Шарлоттѣ обѣ руки.
   -- Умеръ? спросилъ неподвижный взглядъ Шарлотты.
   -- Умеръ: отвѣчали дрожащія губы лѣсничаго.
   -- Ахъ бѣдное, бѣдное дитя! прошептала Шарлотта, поддерживая въ своихъ объятіяхъ зашатавшуюся Амелію и проводя ее съ крыльца въ корридоръ:-- бѣдненькое, милое дитя мое!..
   

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ.

   Ясное утро разсѣяло безпорядочныя сновидѣнія Сильвіи. Только постепенно она могла съ полнымъ сознаніемъ припомнить себѣ всѣ происшествія минувшаго дня. И теперь она увидѣла, что ни одна изъ ея блестящихъ надеждъ еще не осуществилась, что все подлежитъ еще самому безотрадному сомнѣнію. Кто могъ поручиться Сильвіи, что король, занявшись другими дѣлами, сегодня же не забудетъ того, что вчера обѣщалъ такъ неопредѣленно? Кто поручится, что тетушка будетъ имѣть мужество напоминать королю, когда онъ дастъ ей намѣтить, что не желаетъ выслушивать никакихъ напоминаній?
   Страхъ на Лео пробудился въ Сильвіи съ новою силой. Если даже его арестъ будетъ непродолжителенъ, то его дѣло все-таки безнадежно погибло, а вѣдь этотъ гордый боецъ дорожилъ не собою и защищаемымъ имъ дѣломъ.
   Съ лихорадочнымъ нетерпѣніемъ Сильвіи ожидала газеты. Наконецъ вошла дѣвушка съ завтракомъ и газетою. Насилу Сильвіи дождалась, пока ее оставили одну. Она поспѣшно развернула листокъ и отыскивала недолго.
   Въ длинной статьѣ сообщалось вечернее происшествіе третьяго дни, но въ такомъ тонѣ, что лобъ и щеки Сильвіи побагровѣли отъ негодованія. Авторъ сожалѣлъ о происшедшемъ въ собраніи безпорядкѣ, но выставлялъ его совершенно естественной реакціей разсудительныхъ рабочихъ противъ мечтательныхъ домогательствъ партіи Лео, которая сама была виновата въ вмѣшательствѣ полиціи, оказавшемся необходимымъ при этомъ случаѣ. Впрочемъ, продолжала газета, начавшееся надъ Лео судебное слѣдствіе, безъ всякаго сомнѣнія, обнаружитъ, что вся агитація возникла изъ весьма нечистыхъ побужденій. Въ квартирѣ агитатора -- какъ извѣстно изъ достовѣрнаго источника -- были найдены чрезвычайно компрометирующія бумаги.
   -- А все-таки я вырву у нихъ жертву, которою они, по ихъ твердому убѣжденію, уже окончательно завладѣли, сказала Сильвія.
   Она сѣла за письменный столъ и торопливымъ перомъ написала тетушкѣ Сарѣ:
   "Ты не читаешь газетъ, тетя Сара! Какъ же ты легко можешь считать мое безпокойство за судьбу Лео только неосновательнымъ опасеніемъ! Прочитай, прошу тебя, посылаемый мною отрывокъ. Твой умный взглядъ, привыкшій правильно оцѣнивать людей и обстоятельства, увидитъ изъ этихъ строкъ, какъ враги радуются тому, что изловили благороднаго оленя, принимая въ то же время видъ, будто они соболѣзнуютъ о его судьбѣ. Тетя Сара! Онъ погибъ, если его не защититъ могущественная рука твоего августѣйшаго покровителя. Кто знаетъ, что сегодня уже разсказывается королю. Быть можетъ, безчестные люди станутъ употреблять ревностныя усилія, чтобы отвратить его открытое сердце отъ благороднѣйшаго изъ смертныхъ. А между тѣмъ, король и онъ,-- и они поняли бы другъ друга, если бы хотя такъ стали лицомъ къ лицу. Это была бы встрѣча двухъ королей. Тетя Сара! ты много добраго можешь сдѣлать! О, если бы ты повела блистательно это дѣло,-- я поверглась бы къ твоимъ ногамъ, я обожала бы тебя!"
   Сильвія не прочитала того, что написала. Судорожной рукою она вырѣзала изъ газеты мѣсто, относившееся къ Лео, вложила отрѣзокъ въ письмо и позвонила.
   -- Это письмо должно быть отправлено сію же минуту. Фрейлейнъ Сара Гутманъ живетъ въ замкѣ. Если Павелъ не найдетъ, пусть спроситъ у кастеллана.
   Произнося эти слова торопливымъ голосомъ, Сильвія не глядѣла на дѣвушку. Имя ея тетки никогда еще до сихъ поръ не было названо предъ прислугою. По, не взглядывая на дѣвушку, Сильвія все-таки замѣтила удивленную, вопросительную ея физіономію.
   Когда дѣвушка вышла изъ комнаты, Сильвія глубоко вздохнула.
   -- По неужели же мы обречены рабски повиноваться предразсудкамъ! Могу ли я идти по этой дорогѣ, когда при первыхъ шагахъ уже спотыкаюсь? Могу ли я ему помочь, когда робко оглядываюсь на другихъ, поджидая, что-то они скажутъ?!
   Но не смотря на всѣ эти размышленія, душа Сильвіи была тревожна. При каждомъ шумѣ въ зданіи она содрогалась, какъ будто бы теперь должно было придти окончательное рѣшеніе. Она хотѣла разсѣять свое безпокойство чтеніемъ, письменнымъ занятіемъ, игрою, пѣніемъ -- ничто не удавалось.
   Часы проходили. Наконецъ, уже къ вечеру, ей принесли письмо, но не отъ тетки, а отъ миссъ Джонсъ. Письмо содержало немногія строки:
   "Дорогая Сильвія! Только-что я получила телеграфическую депешу изъ Тухгейма. Положеніе барона сдѣлалось еще хуже. Я явлюсь къ вамъ въ десять минутъ десятаго и у васъ останусь. Вѣдь моя прежняя комната всегда для меня готова. Моихъ послѣднихъ молоденькихъ дѣточекъ я выпроводила сегодня и теперь впродолженіи многихъ дней буду пользоваться совершенной свободой".
   Сильвія горько посмотрѣла на письмо, и тихо опустила его на колѣни. Она всегда горячо любила барона, который обращался съ ней постоянно,-- съ тѣхъ поръ, какъ она могла себя помнить,-- съ безграничной и всегда одинаковой добротою. Часто баронъ утверждалъ въ шутку, что онъ и Сильвія были близкія, родственныя натуры, и быть можетъ, въ этомъ отношеніи онъ былъ не совсѣмъ не правъ, по крайней мѣрѣ, во вкусахъ, воззрѣніяхъ и чувствахъ они почти всегда сходились другъ съ другомъ. Эти-то симпатическія отношенія къ добродушному барону удерживали Сильвію болѣе другихъ связей въ его домѣ втеченіи послѣднихъ лѣтъ ея лихорадочнаго нетерпѣнія и постояннаго стремленія вдаль, впередъ. Теперь должна была порваться и эта связь, какъ будто бы для того, чтобы съ этихъ поръ ничто не должно было стѣснять полетъ къ новой, болѣе энергической жизни. Сильвіи самой было стыдно "первые думать объ этомъ въ подобную минуту, и однако эта мысль неотступно засѣла въ ея головѣ.
   -- Нѣтъ, себя не пересилишь, подумала она,-- наконецъ они слишкомъ долго сдерживали искусственно потокъ моей жизни.
   Она сидѣла все еще съ письмомъ на колѣняхъ, когда вошелъ слуга Павелъ и подалъ ей карточку.
   -- Дама ожидаетъ отвѣта, сказалъ Павелъ.
   Сильвія взяла карточку и прочитала: "фрейленъ Сара Гутманъ". На углу карточки было написано: "Tournez, s'il vous plait", а на оборотѣ: "не можешь ли ты удѣлить часъ для бесѣды со мною? Не заставляй себя ждать!".
   -- Гдѣ эта дама, спросила Сильвія.
   -- Передъ подъѣздомъ, въ своемъ экипажѣ.
   -- Скажите ей, что я сейчасъ выйду.
   -- Слушаю, фрейлейнъ.
   Слуга Павелъ обладалъ парою живыхъ, черныхъ маленькихъ глазъ, во взглядѣ которыхъ обыкновенно замѣчалось лукавое и какъ бы трусливое проворство. Онъ тогда только могъ смотрѣть на людей, когда они на него не глядѣли, но умѣлъ хорошо пользоваться подобными минутами. Такимъ образомъ онъ теперь замѣтилъ, что руки фрейленъ дрожали, когда она въ нихъ взяла карточку, и что къ си щекамъ прилила кровь, когда она пасмурно взглянула на эту карточку. Молодая дамочка, ни съ сего, ни съ того краснѣющая, показалась очень забавною слугѣ Павлу, и онъ, выходя изъ комнаты, скроилъ веселую, но чудовищную гримасу.
   Дрожащими отъ волненія руками, Сильвія принялась готовиться къ отъѣзду. Какое-то извѣстіе передастъ ей тетушка? Рѣшено ли уже дѣло? Освобожденъ ли Лео?
   И въ то время, какъ она привязывала къ своей шляпкѣ ленты, въ то время, какъ радостная надежда вызывала на ея глаза слезы благодарности къ тетушкѣ, Сильвія раздумывала, что-то сказали бы фрейленъ Шарлотта и Амелія, если бы находились у окна передней залы и видѣли, какъ фрейленъ Сара, сидя въ своемъ экипажѣ, посматривала въ золотой лорнетъ, приставленный къ полупогасшимъ глазамъ, то на обѣихъ дамъ у окна, то на крышу дома.
   Тетушка Сара сидѣла въ двух-мѣстной придворной коляскѣ съ лорнетомъ передъ глазами, и чрезъ отворенныя дверцы экипажа, возлѣ которыхъ стоялъ лакей въ придворной ливреѣ, поглядывала на слугу Павла, который поджидалъ фрейленъ Сильвію у открытыхъ воротъ дома.
   -- Ah! vous voila, ma chere! вскричала, тетушка Сара, опрокидываясь въ лѣвый уголъ экипажа, въ то время, какъ оба лакея -- придворный и слуга барона подсаживали молоденькую даму въ коляску.
   -- Въ паркъ! крикнула тетушка Сара.
   -- Слушаю-съ! отозвался придворный лакей, обѣгая вокругъ коляски, чтобы занять свое мѣсто возлѣ кучера. Когда лошади тронулись, придворный лакей подмигнулъ глазами слугѣ барона, на что слуга этотъ отвѣчалъ соотвѣтствующимъ жестомъ.
   -- Милое дитя мое, начала. Сара, когда экипажъ тронулся съ мѣста, ты извини меня, что я не выходила изъ коляски и не представилась фрейленъ Шарлоттѣ; мнѣ было бы очень пріятно свидѣться съ нею послѣ столькихъ лѣтъ разлуки,-- вѣдь мы были большія подруги! Но видишь ли, душка, ходить мнѣ тяжеленько, и притомъ я должна беречь себя сегодня отъ всякихъ потрясеній: я намѣчаю въ себѣ кое-какіе симптомы приближающейся мигрени. Что ты говорить, дѣточка? На это ухо я слышу плоховато.
   -- Ты бы не застала фрейленъ Шарлотты,-- она и Амелія уѣхала вчера вечеромъ въ Тухгеймъ. Баронъ, какъ слышно, очень опасно заболѣлъ, и еще часъ тому назадъ я получила извѣстіе, что положеніе его сдѣлалось хуже.
   -- Oh, mon Dieu! произнесла тетушка Сара, опрокидываясь въ уголъ и поднося къ глазамъ раздушенный носовой платокъ.
   Сильвія не сообщала ей ничего новаго. Слуга Павелъ, относившій письмо Сильвіи, былъ хорошо знакомъ съ Лизетой въ очень веселый періодъ своей треволненной жизни. Добрые знакомые сообщали другъ другу о своихъ послѣднихъ жизненныхъ приключеніяхъ и помѣнялись свѣдѣніями о своемъ настоящемъ положеніи у нынѣшнихъ господъ. При этомъ Навелъ упомянулъ о внезапномъ отъѣздѣ своихъ господъ и о причинѣ злого отъѣзда, а Лизетта сдѣлала обстоятельное и вѣрное донесеніе обо всѣхъ этихъ новостяхъ своей госпожѣ. Тетушка Сара привѣтствовала это извѣстіе, какъ совершенно неожиданное благопріятное обстоятельство, обѣщавшее оказаться очень пригоднымъ для осуществленія плана, который она составила сегодня утромъ и о которомъ вела корреспонденцію съ больнымъ генераломъ фонъ-Тухгеймомъ.
   -- Mon Dieu, mon Dieu! повторила тетушка Сара, отнимая платокъ отъ глазъ и гляди на Сильвію съ выраженіемъ глубокаго сожалѣнія,-- бѣдное, бѣдное дитя, что ты должна была выстрадать и какъ тяжело должна теперь страдать! И къ этому еще забота о нашемъ миломъ Лоо! Ахъ, дѣточка, твоего письма было бы и ненужно! Я просидѣла цѣлую ночь, все раздумывала, соображала, а сегодня цѣлый день все писала письма, принимала разныхъ лицъ, развѣдывала, давала порученія,-- словомъ честно и усердно поработала для него, для тебя. О мнѣ намного нужно времени, для того чтобы распутать какое нибудь трудное дѣло. По голова моя, бѣдная, бѣдная голова!
   -- Добрая, милая тетя, какъ мнѣ тебя благодарить! Сказала Сильвіи, схвативъ узкую, костлявую руку Сары, одѣтую въ тонкую, лиловую перчатку, и съ жаромъ прижимая эту руку къ сердцу.
   -- Мнѣ не нужно благодарности, милое дитя мое! Я къ ней не привыкла, я никогда не видѣла благодарности отъ тѣхъ людей, которымъ дѣлала добро.
   Сильвія желала сильно узнать, какъ теперь идетъ дѣло Лео, но боялась предложить прямой вопросъ. Сара опять откинулась въ свой уголъ; уличный шумъ, повидимому, ее очень безпокоилъ. Но когда экипажъ въѣхалъ въ великолѣпныя ворота парка и стукъ колосъ слышался тише по шоссейной дорогѣ, Сара опять выпрямилась и сказала своимъ веселымъ, привѣтливымъ тономъ:
   -- Зачѣмъ ты такъ блѣдна, дѣточка, такъ болѣзненно пуглива? Въ своей жизни я столько разъ была въ затруднительномъ положеніи, столько испытала и выстрадала, что пріобрѣла право держать вверхъ голову, когда другіе ее понуряютъ. Но -- если я не ошибаюсь грубо -- ты создана изъ того же матеріала. И притомъ ты молода, сильна, а я -- разбитая, немощная старуха. Я уже ничего не могу сдѣлать, и мнѣ остается только отдать мои послѣдніе часы въ распоряженіе всѣхъ людей, которые не оттолкнули меня отъ себя, если бы лучше меня знали.
   Тетушка Сара низко поклонилась молодымъ особамъ, проѣзжавшимъ въ эту минуту въ богатой каретѣ.
   Между тѣмъ экипажъ тетушки Сары доѣхалъ до самой оживленной части парка, которая въ этотъ вечерній часъ была пополнена множествомъ пѣшеходовъ, карстъ и всадниковъ. Часто экипажъ долженъ былъ ѣхать медленно, и это давало возможность двумъ дамамъ наблюдать удобно проѣзжавшихъ, скакавшихъ на лошадяхъ, гулявшихъ и въ свою очередь быть предметами наблюденій публики. Тетушка, не отнимавшая отъ глазъ золотаго лорнета, усердно разсматривала и часто раскланивалась. Она была повидимому знакома со всѣми. Небрежно кивая головой или низко кланяясь и при этомъ постоянно улыбаясь, тетушка Сара разсказывала разныя маленькія исторійки и пикантные анекдотцы, особенно лестные для лицъ, которыхъ она удостоивала своихъ поклоновъ.
   -- Ага, вонъ онъ -- баронъ фонъ-Краковъ! Какими это судьбами онъ опять парадируетъ здѣсь на чистокровномъ англійскомъ жеребцѣ?! Вѣдь я думаю, его кредиторы отняли у него подъ залогъ послѣдній чапракъ, уже не говоря, послѣдней лошадь!.. Но это просто непостижимо, какъ это знатные господчики за послѣднимъ ростовщикомъ находятъ еще самаго послѣдняго!...
   Графъ фонъ-Ребейнъ! Мое почтеніе! Бѣдная графиня! Посмотри-ко, какъ она сидитъ въ этомъ экипажѣ,-- точь въ точь на заборѣ!.. Это самая нервическая женщина, какую только можно себѣ представить, а онъ при своей глупости, доходящей почти до съумасшествія, находитъ удовольствіе въ томъ, что доставляетъ своей супругѣ такія положенія, въ которыхъ она чуть не умираетъ отъ боли и страха. Знаешь ли, Сильвія, вѣдь онъ короткій пріятель Генри фонъ-Тухгейма. Удивительно только, что Генри и его Телемакъ сегодня не показываются. Quand on parle des loups... А, вонъ они! Хорошая выѣздка! Во сколько-то обошлись эти два коня старичку Зонненштейну? Генри принадлежитъ къ числу лучшихъ ѣздоковъ,-- ну, да вѣдь всѣ Тухгеймы хорошо сидятъ на лошади! Но Альфредъ фонъ-Зонненштейнъ также не совсѣмъ плохъ! только онъ бѣдненькій не долженъ былъ бы такъ горячить лошадь: вѣдь это ему совсѣмъ не идетъ... Передъ кѣмъ это они повернулись по фронтъ такъ почтительно?! Ахъ, вонъ принцесса, супруга принца Филиппа-Франца! Да, да, она -- настоящій ангелъ, спустившійся на землю,-- молода, дивно хороша собой принцесса, но... но... непрочное положеніе. Боже, какъ она опять сегодня прелестна!
   Такъ продолжала безъ умолку болтать тетушка Сара, какъ бы отчасти говоря сама съ собою, отчасти обращаясь къ Сильвіи. Сильвія была совершенно нѣма въ это время. Сегодня она еще менѣе могла постичь свою тетку, чѣмъ вчера. По крайней мѣрѣ вчера тетушка, въ ея фантастическомъ домашнемъ костюмѣ, показалось ей существомъ, вполнѣ самобытнымъ, оригинальнымъ, а сегодня въ элегантномъ изысканно-аристократическомъ костюмѣ фрейлейнъ Сара въ глазахъ Сильвіи была похожа на сотни другихъ дамъ, проѣзжавшихъ мимо въ глубокихъ экипажахъ, удобно развалившись на мягкихъ подушкахъ. А между тѣмъ, чѣмъ болѣе продолжалась прогулка, тѣмъ сильнѣе чувствовала Сильвія влеченіе къ своей теткѣ. Вѣдь это тонкое знаніе положеній множества болѣе или менѣе высокопоставленныхъ лицъ было все такъ довольно замѣчательно. Виновата ли была тетушка въ томъ, что этотъ большой свѣтъ, разсматриваемый вблизи сквозь стекла лорнета, оправленныя въ золотой ободокъ, представлялся такимъ маленькимъ. Можно было ли тетушкѣ, всю жизнь вращавшейся въ этомъ кругу, поставить въ упрекъ то обстоятельство, что она заразилась скептическими, сатирическими и даже слишкомъ суровыми воззрѣніями? А съ другой стороны, не доказывало ли ея живое участіе къ Лео,-- хотя бы даже обнаруживаемое въ ея тонѣ, что посреди всей этой великосвѣтской безсодержательности, она все-таки сохранила сердце, способное сочувствовать страдальцу?!
   Но когда часъ спустя экипажъ подъѣзжалъ къ воротамъ, Сильвія вздохнула свободнѣе. Тетушка была знакома почти со всѣми, встрѣчавшимися ей на пути, поэтому Сильвія должна была также знакомиться почти со всѣми, и эта необходимость безостановочно кланяться людямъ, для нея совершенно постороннимъ, была для нея чрезвычайно* тяжела, но еще мучительнѣе были для нея и удивительные взгляды очень многихъ мужчинъ идамъ изъ круга, собиравшагося въ домѣ барона. Чтобы, не встрѣчаться съ этими взглядами, Сильвія наконецъ откинулась въ уголъ экипажа.
   -- Что ты такъ притихла, милое дитя мое? сказала тетушка Сара.
   -- Да что же мнѣ говорить, когда ты такъ увлекательно одна можешь вести разговоръ!
   -- Полно льстить мнѣ! Но я чувствую, что наговорила слишкомъ много. Иногда, знаешь ли, я жестоко плачусь за это здоровьемъ. О, бѣдная моя голова!
   -- Вѣрно разбилась только оттого, что мы опять съѣхали на мостовую.
   Тетушка Сара ничего не отвѣчала. Она поднесла флакончикъ съ духами къ носу и повалилась на подушки экипажа. Черты ея подвижнаго лица вдругъ приняли выраженіе нестерпимой боли.
   -- Не лучше ли ѣхать потише, тетя?
   -- О, нѣтъ, ради Бога нѣтъ! Мнѣ давно пора быть дома. О, Господи милосердный!
   Чрезъ нѣсколько минутъ экипажъ остановился во дворѣ замка передъ дверью. Тетушка Сара пыталась приподняться.
   -- Прощай, милочка! Тысячу разъ благодарю тебя. Oh, mon Dieu!
   И она опять опрокинулась на подушки.
   Лакей отворилъ дверцы.
   -- Мы должны будемъ вести фрейлейнъ подъ руки, сказала Сильвія,-- ей вдругъ сдѣлалось дурно.
   Она обняла тетку, которую лакей подхватилъ своими руками.
   Опираясь на лакея и на Сильвію -- такъ что голова ея лежала на плечѣ молодой дѣвушки -- тетушка Сара начала всходить вверхъ по лѣстницѣ. Къ счастію, она была очень легка и потому ее довольно удобно было вести по ступенькамъ. Слуга сильно позвонилъ, и дверь сейчасъ же отворилась.
   -- Ахъ, бѣдненькая моя фрейлейнъ! вскричала Лизетта,-- я такъ и ожидала!
   -- Если позволите, я помогу вамъ уложить фрейленъ къ постель, сказала Сильвія.
   

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ.

   Онѣ положили тетушку Сару въ великолѣпную постель съ пологомъ. Лизетта ушла, чтобы своей госпожѣ приготовить чай, который ей особенно хорошо помогалъ въ подобныхъ случаяхъ. Сильвія усѣлась на кровать и прислушивалась къ неправильному дыханію и къ вырывавшимся по временамъ стонамъ больной.
   -- Сильвія!
   -- Милая тетя!
   -- Не оставляй еще меня, я должна многое тебѣ сказать. Король... о, Боже милосердный!
   -- Не тревожь себя, милая тетя, я... во всякомъ случаѣ... остаюсь съ тобою.
   -- Тебя будутъ ждать.
   -- Я напишу нѣсколько строчекъ.
   -- Пожалуйста, сдѣлай это, дитя мое! Это меня много успокоитъ -- тамъ ты найдешь бумагу и чернила -- охъ!..
   Сильвія написала къ миссъ Джонсъ, которая должна была въ это время уже пріѣхать въ домъ барона. Въ письмѣ Сильвіи говорилось, что она находилась въ замкѣ у тетушки Сары и не знала, когда будетъ имѣть возможность возвратиться домой, такъ какъ тетя внезапно занемогла и довольно серьезно. Лизетта принесла чай, Сильвія чувствовала непріятную робость, передавая Лизеттѣ письмецо и поручая ей отправить его съ придворнымъ лакеемъ. Что пойметъ миссъ Джонсъ изъ этихъ немногихъ, второпяхъ набросанныхъ строчекъ? Что подумаетъ она изъ всего этого, зная отношенія Сильвіи къ тетушкѣ Сарѣ? Но для болѣе обстоятельнаго письма у Сильвіи не было времени и притомъ она должна была сознаться, что даже такое письмо не лучше уяснило бы это дѣло. Она опять сѣла на постель тетки.,
   -- Сильвія!
   -- Милая тетя!
   -- Мы однѣ?
   -- Да.
   -- Безпокойство о Лео не позволяетъ мнѣ соснуть, а сонъ -- единственное средство, которое можетъ облегчить мои невыносимыя страданія. Тетка говорила такъ тихо, что Сильвія съ трудомъ могла ее слышать.
   -- Будемъ надѣяться на благопріятный оборотъ, замѣтила дѣвушка.
   -- Надѣяться и ждать мучительно, дитя мое. У королей намять коротка, когда воспоминаніе для нихъ почему нибудь не по сердцу. Если слѣдствіе надъ Лео поведено уже слишкомъ далеко, то и король помочь не въ силахъ.
   -- Ты завтра опять будешь здорова.
   -- Можетъ быть... я не знаю... но я нахожусь въ очень затруднительномъ положеніи. Если король... Сегодня вечеромъ.
   -- О, боже мой, неужели ты его ожидаешь, тетя?
   -- Ожидаю? Нѣтъ... то есть онъ можетъ придти съ минуты на минуту, продолженіи пяти лѣтъ не прошло ни одного дня, къ который я не была бы готова принять его около этого времени. Часто онъ не показывается "продолженіи цѣлыхъ недѣль, даже мѣсяцевъ, а потомъ приходитъ нѣсколько вечеровъ сряду. Онъ не знаетъ, чего это мнѣ стоитъ, что я едва-едва могу устоять на моихъ старыхъ ногахъ отъ боли или усталости. Но горе мнѣ, еслибъ я хотя одинъ разъ не оказалась на своемъ мѣстѣ. Онъ никогда не простилъ бы мнѣ этого.
   -- Что же намъ дѣлать?
   -- Попытаюсь-ка я встать. О, Богъ мой, какія жестокія страданія.
   Сара приподнялась на локоть, но сейчасъ же со стонами упала на подушки.
   -- Не вставай, тетя, сказала Сильвія,-- я приму за тебя короля, если онъ придетъ. Онъ повѣритъ мнѣ, что ты не здорова.
   -- Ахъ ты, доброе, мужественное дитя! Ты не шутишь? Это оригинально и понравится королю. Говори съ нимъ, какъ научитъ тебя твое благоразуміе. Иди въ залу. Судьба Лео, можетъ быть, теперь находится въ твоихъ рукахъ. Теперь, я думаю, мнѣ можно будетъ согнуть.
   Она повернулась лицомъ къ стѣнѣ. Сильвія тихонько встала и отправилась въ смежную комнату и нисколько не удивилась, увидѣвъ, что большая лампа на столѣ и лампы по стѣнамъ были зажжены, а на другомъ, маленькомъ столикѣ были уже приготовлены всѣ принадлежности чая. Быть можетъ, Лизетта думала, что ея госпожа опять встанетъ, очень можетъ быть... но все равно! Какъ-то должна была Сильвіи встрѣтить короля, въ случаѣ его прихода, что должна была ему сказать?
   Сильвія начала ходить по комнатѣ. Мягкіе, эластическіе ковры дѣлали шаги не слышными. Даже случайный тихій шелестъ платья Сильвіи какъ-то тоскливо отдавался въ си ушахъ. Великолѣпная обстановка комнатъ, съ которою Сильвія познакомилась во всѣхъ подробностяхъ только сегодня, драгоцѣнныя вазы изъ чистѣйшаго алебастра на подставкахъ изъ сѣраго мрамора, дивно прекрасный бюстъ Венеры, нѣсколько изящныхъ головъ божествъ и героевъ -- все, очевидно, произведенія древняго искусства, рядъ самыхъ рѣдкихъ картинъ италіянскихъ и фламандскихъ мастеровъ и между этими картинами нѣсколько очаровательнѣйшихъ женскихъ фигуръ, потомъ опять эта драгоцѣнная мебель съ фантастическими формами, эти зеркала, широкими стѣнами поднимавшіяся отъ пола до потолка, этотъ блескъ огней, въ которомъ вся эта роскошь свѣтилась, отражалась, разсыпалась лучами и искрами, какъ въ своей настоящей стихіи -- все это внушало Сильвіи, какъ будто уже осуществились ея смѣлыя мечты, въ которыхъ еще вчера она совершенно отчаивалась.
   И вотъ она стояла въ королевскомъ чертогѣ стараго дворца въ ожиданіи короля. И дѣиствительно-ли это была она сама? Эта высокая, стройная женщина въ черномъ платьѣ, въ локонахъ и съ блѣднымъ лицомъ, На которомъ сверкали большіе глаза -- была ли это въ самомъ дѣлѣ Сильвія или только картина, написанная въ естественную величину и отразившаяся въ блестящемъ стеклѣ зеркала? Однако, картина подносила руку къ груди, тревожно вздымавшейся и опускавшейся. Ты боишься, бѣдная дѣвушка, оставаться въ этомъ лучезарномъ одиночествѣ? У тебя захватываетъ духъ! Но можешь ли ты позабыть хотя на одно мгновеніе, что судьба Лео находится теперь въ твоихъ рукахъ? О, еслибъ это было такъ, о, творецъ всемогущій, дай, чтобы это именно было такъ!
   Сильвія протянула впередъ обѣ руки, какъ будто желая привлечь къ себѣ силу всѣхъ благодѣтельныхъ геніевъ. И развѣ она не чувствовала, что ее одушевляетъ какая-то сверхъестественная сила? Когда же въ головѣ ея было такъ свѣтло? Когда сердце ея билось такъ мужественно?
   Она обратила глаза къ той двери, въ которую, какъ ей было извѣстно, входилъ король. Эта дверь, словно по мановенію волшебнаго взгляда Сильвіи, вдругъ отворилась и въ нее вошелъ король -- совершенно такъ, какъ вчера, въ форменномъ сюртукѣ безъ эполетъ, съ веселымъ лицомъ, какъ будто онъ уже заранѣе предвкушалъ удовольствіе искренней бесѣды съ своей старой пріятельницей.
   -- Bon soir, Сара! вскричалъ онъ,-- гдѣ ты...
   -- Наше величество! произнесла Сильвія, подходя на встрѣчу королю.
   Король остановился, по потомъ быстрыми шагами подошелъ къ Сильвіи.
   -- Ахъ, это вы, фрейлейнъ! Извините мою близорукость. Но какъ это прелестно съ вашей стороны! А куда запропастилась моя старая собесѣдница?
   При этихъ словахъ король протянулъ дѣвушкѣ руку, которую Сильвія взяла безъ всякаго замѣшательства. Въ немногихъ словахъ она сказала королю, какимъ образомъ онъ видитъ сегодня со вмѣсто больной тетки.
   -- 11у, это маленькое qui pro quo, съ которымъ можно, разумѣется, помириться, сказалъ король,-- мое старое, вѣрное quo конечно понравится и вся бѣда окончательно сводится на то, что я на сегодняшній день не могу съ наслажденіемъ напиться чаю, который молоденькое, привлекательное qui едва ли съумѣетъ приготовить также вкусно.
   Король говорилъ это въ самомъ развязномъ, веселомъ тонѣ, и Сильвіи также должна была улыбнуться. Высокій, открытый лобъ юнаго монарха, его привѣтливые голубые глаза, мягкія подвижныя черты его безбородаго лица, выраженіе ума и лукавой рѣзвости вокругъ пріятно очерченнаго рта -- все это пріободряло Сильвію, и ей казалось, какъ будто ина видитъ передъ собою прежняго царственнаго юношу; вмѣстѣ съ этимъ воспоминаніемъ къ ней отчасти возвращалось ея былое, дѣтское своенравіе.
   -- Не смѣю утверждать, ваше величество, проговорила она, чтобы я съумѣла распорядиться такъ же хорошо, но если вашему величеству угодно будетъ почтить меня вашей снисходительностью...
   И она указала граціознымъ наклоненіемъ на чайный столь,
   -- Вотъ какъ! это очаровательно, вполнѣ очаровательно. Мнѣ очень любопытно, какъ-то вы справитесь съ вашимъ настоящимъ положеніемъ.
   Сильвія нашла на чайномъ столѣ все въ порядкѣ; вода кипѣла, чайникъ находился на своемъ мѣстѣ. Но какой чай любилъ пить король? Очень крѣпкій? по всей вѣроятности... Илъ стакана? Разумѣется, потому что на столѣ не было чашки. Съ аракомъ? Конечно, иначе для чего бы здѣсь стоялъ хрустальный графинчикъ, изъ котораго разлился тонкій ароматъ, когда Сильвія сняла пробку? Искусными руками она все это приготовила и предложила королю напитокъ, изъ котораго ис-* ходили обильные клубы пара.
   Король усѣлся въ креслѣ и слѣдилъ за каждымъ движеніемъ Сильвіи такъ внимательно, что при этомъ совершенно позабылъ о разговорѣ. Наконецъ онъ отпилъ чая и сказалъ:
   -- Превосходно, упоительно, фрейлейнъ! Если бы я былъ императоромъ священной римской имперіи, то сдѣлалъ бы васъ моимъ виночерпіемъ.
   Сильвія широко раскрыла глаза и пристально взглянула на короля.
   -- Мы должны бы быть императоромъ, ваше величество.
   -- Въ самомъ дѣлѣ? Я тоже частенько объ этомъ думалъ. Но почему вы держитесь такого мнѣнія?
   -- Всякій человѣкъ долженъ быть тѣмъ, чѣмъ онъ можетъ быть.
   -- Великая мысль: но кто вамъ сказалъ, что я могу быть императоромъ?
   -- Вы сами, ваше величество! Вы объ этомъ думали -- сказали -- думали часто! Что же значатъ всѣ наши мысли, какъ не предчувствіе дѣйствительности, которая потому только и дѣлается дѣйствительностью, что мы прежде о ней думали?
   -- Такъ могъ бы разсуждать только спекулятивный философъ.
   -- Такъ говоритъ опытъ, ваше величество.
   -- Собственный вашъ!
   -- Да, собственный мой.
   -- Всей вашей жизни?
   -- Настоящей минуты, продолжала Сильвія: -- какъ я теперь стою передъ вами, и вы выслушиваете меня милостиво, въ такомъ положеніи предъ вашимъ лицомъ я давно уже представляли себѣ другого человѣка, котораго смѣлыя воззрѣнія находятъ только блѣдный, слабый отблескъ въ моемъ собственномъ образѣ мыслей. Можетъ ли судьба отказать достойному въ томъ, чѣмъ она такъ милостиво даритъ недостойныхъ? О, да, я глубоко вѣрю, что скоро, очень скоро исполнится также и его горячее желаніе, и я не знаю, могла ли бы и тогда требовать отъ жизни чего нибудь болѣе возвышеннаго и отраднаго.
   -- Слишкомъ опрометчивое увѣреніе для такой молоденькой и -- извините -- такой хорошенькой дѣвушки.
   -- И между тѣмъ это -- глубокая истина.
   -- Вы любите вашего кузина?
   Щеки Сильвіи загорѣлись яркимъ румянцемъ,
   -- Я говорила бы такимъ образомъ за него при всѣхъ возможныхъ обстоятельствахъ, произнесла она тихимъ голосомъ.
   -- Такъ вы его любите?
   Жаръ также быстро оставилъ щеки Сильвіи, какъ прежде зарумянилъ ихъ. Она взглянула на короля съ серьознымъ, почти строгимъ выраженіемъ въ глазахъ.
   -- Ваше величество, если и полагала, что лучше всякаго другого, даже моей доброй тетушки, могу говорить въ защиту моего родственника, то это потому, что другіе, какъ мнѣ извѣстно, примѣшали бы личныя соображенія къ дѣлу, которое также ясно и часто, какъ свѣтъ солнца. Въ чемъ бы ни обвиняли этого человѣка,-- онъ никогда не хотѣлъ ничего другого, какъ разломать стѣну, которою другіе отдѣлили короля отъ его народа,-- для этой цѣли онъ говорилъ и писалъ. Дѣйствительно, онъ виноватъ въ этомъ преступленіи и откровенно сознается въ немъ предъ вашимъ величествомъ; но я не думаю, чтобы ваше величество осудили его именно за это преступленіе.
   Глаза короля съ возраставшимъ удивленіемъ глядѣли въ лицо Сильвіи, которая все болѣе и болѣе разгорячалась подъ вліяніемъ одушевлявшаго ее увлеченія. Почти въ замѣшательствѣ король отвернулъ глаза и сказалъ:
   -- Вы адвокатъ, который съумѣлъ бы изъ чернаго сдѣлать бѣлое, но этимъ я вовсе не хочу сказать, чтобы дѣло вашего кузина было такъ плохо, какимъ могъ бы его выставить неискусный судебный защитникъ. Вы знаете, что короли обречены выбирать ограниченныхъ людей исполнителями ихъ воли, и притомъ развѣ королю въ конституціонномъ государствѣ предоставлена какая нибудь воля? Впрочемъ, въ этомъ случаѣ, можетъ быть, намъ удастся что-нибудь сдѣлать, Признаюсь вамъ, голова моя была сегодня отягощена многими другими мыслями, но завтра и вспомню о настоящей минутѣ. Я обѣщаю вамъ это. Довольны ли вы мною? Ахъ, при васъ есть часы,-- посмотрите, пожалуйста, который теперь часъ? О, mon Dieu! Ужъ такъ поздно! А я обѣщалъ навѣстить королеву въ ея ложѣ во время третьяго акта оперы. Мое почтеніе, любезная фрейлейнъ: au révoir!
   Онъ подалъ Сильвіи руку и затѣмъ повернулся, чтобы идти. Но вдругъ онъ остановился и, подходя опять къ дѣвушкѣ, сказалъ:
   -- Поклонитесь отъ меня вашей тетушкѣ; au révoir -- понимаю я буквально,-- но правда ли?
   Сильвія сдѣлала молчаливое наклоненіе головы.
   -- И такъ, вашу руку!
   Сильвія нерѣшительно положила свою руку въ руку короля, который, повидимому, не замѣтилъ смущенія дѣвушки; онъ горячо пожалъ предложенную руку и затѣмъ поспѣшно вышелъ изъ комнаты.
   Сильвія осталась одна.
   Должна ли она была давать это обѣщаніе?
   Въ ея душѣ зашевелилось чувство робости, какъ будто Сильвія поступила не хорошо или по крайней мѣрѣ не совсѣмъ ловко. Но это продолжалось только на одно мгновеніе. Затѣмъ всѣмъ существомъ Сильвіи овладѣла сегодня надежда, обратившаяся теперь почти въ увѣренность, что главная часть задачи была наконецъ рѣшена и горячія слезы радости полились изъ глазъ Сильвіи. Она опустилась на каминъ и склонила голову на низкую спинку дивана тетушки Сары.
   Потомъ она встала, такъ какъ ей показалось, что ее зоветъ тетка. Сильвія не замѣтила, какъ Лизетта, вошедшая съ минуту тому назадъ въ залу и тихонько остановившаяся въ двери, глядѣла на дѣвушку съ насмѣшливой улыбкой на хорошенькихъ губахъ.
   Въ спальнѣ тетки горѣла розовая хрустальная лампадка. Сильвія осторожно подошла къ постели и чрезъ полураздвинутый пологъ увидѣла, что тетка, какъ казалось, крѣпко уснула, ложа, какъ и прежде, лицомъ къ стѣнѣ. Ея дыханіе было спокойно, и Сильвія не смѣла повторить своего вопроса, какъ тетушка себя чувствуетъ.
   Неподалеку отъ кровати стоялъ большой, покойный диванъ, на которомъ тетушка вѣроятно отдыхала днемъ; по крайней мѣрѣ здѣсь лежало большое и чрезвычайно мягкое одѣяло изъ малиновой шерсти. Сильвія усѣлась на диванъ, намѣреваясь, не засыпая, охранять сонъ тетушки. Но не долго просидѣла Сильвія съ открытыми пазами въ этомъ розовомъ полумракѣ. Истощеніе послѣ столькихъ сильныхъ душевныхъ движеній скоро дало непобѣдимо себя чувствовать. Напрасно она боролась съ усталостью, которая отягощала ея вѣки. Еще раза два она увидѣла розовое пламя лампадки, качавшееся, какъ казалось, изъ стороны въ сторону, потомъ причудилось Сильвіи, какъ будто надъ ней наклонялось лицо тетки, наконецъ, молодая дѣвушка, окончательно утомленная всѣмъ, что она пережила и выстрадала, погрузилась въ глубокій сонъ безъ грезъ и безъ видѣній.
   

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ.

   Проснувшись, она не скоро могла сознательно представить себѣ свое положеніе. Лампадка больше не горѣла и, не смотря на это, въ комнатѣ былъ разлитъ розовый полусвѣтъ. Мало по малу Сильвіи убѣдилась, что этотъ розовый отблескъ былъ бросаемъ днемъ, просвѣчивавшимся сквозь плотныя, красныя шелковыя гардины. И такъ, она проспала здѣсь не часъ -- какъ думала сначала -- а цѣлую ночь.
   Въ испугѣ очнулась она окончательно и оглянулась въ комнатѣ съ замѣшательствомъ. Постель тетки была плотно задернута пологомъ. Спала ли еще тетка? Который теперь часъ? Сильвія имѣла при себѣ часы у пояса, но они остановились на двѣнадцати.
   Въ первый разъ Сильвія забыла завести свои хорошенькіе часики, подаренные ей въ день рожденія барономъ лѣтъ пять тому назадъ. Это маловажное обстоятельство однако глубоко ее смутило. Ей казалось, какъ будто теперь въ часахъ не было уже доброй, вѣрной души, до сихъ поръ въ нихъ жившей, какъ будто между вчерашнимъ и нынѣшнимъ днемъ легла пропасть, на вѣки отдѣлившая сегодняшній день отъ вчерашняго, какъ будто съ сегодняшняго дня должна была начаться другая жизнь. Вчера Сильвія въ послѣдній разъ взглянула на часы, когда король просилъ со объ этомъ. Теперь она припомнила себѣ это обстоятельство. О чемъ они говорили между собою? Король, кажется, ушелъ, высказавъ положительное обѣщаніе. А не обѣщала ли она съ своей стороны что-то королю? Что же именно? Что онъ, король, ее увидитъ. Зачѣмъ? Да вѣдь король далъ слово вспомнить о Лео!
   Сильвія все еще сидѣла на диванѣ, склонивъ голову на руку, какъ вдругъ отворилась дверь, которая вела въ залу, и тетушка осторожно просунула свою голову.
   Сильвія взглянула. Тетка приближалась къ Сильвіи такъ скоро, какъ позволила ей слабость, далеко выставивъ впередъ свободную руку.
   -- Проснулась ли ты, наконецъ, душка? сказала она:-- вотъ такъ богатырскій сонъ! И на диванѣ! Мнѣ хотѣлось уложить тебя въ постель, но ты спала такъ сладко, что я невольно подумала: къ чему тревожить бѣдное дитятко, одну ночь можно и такъ выспаться! Какъ твое здоровье, сердце мое?
   Тетушка Сара усѣлась на диванъ возлѣ Сильвіи и поцѣловала ее въ лобъ.
   -- Хорошо, очень хорошо,-- а твое?
   -- Такъ себѣ! Я давно уже встала, прочитала съ полдюжины полученныхъ писемъ и написала столько же. А ты, моя молоденькая фея, какимъ это волшебнымъ напиткомъ ты угостила короля? Вообрази себѣ, король... однако всему будетъ свое время. Прежде всего, моя красотка, послѣ такого романтическаго ночлега, должна придти въ болѣе удобное и современное положеніе.
   -- Но который же часъ, тетя? Ужь, вѣроятно, очень поздно! Мнѣ надо отправляться домой!
   -- Въ этомъ безпорядкѣ? Что ты, что ты, въ своемъ ли ты умѣ, душка! Теперь солнце ужь высоко, я думаю будетъ болѣе девяти часовъ. Что скажутъ люди, если ты покажешься въ такомъ видѣ? Тамъ безъ тебя могутъ, пожалуй, и обойтись, а здѣсь ты нужна. Подумай только, что мы уже можемъ начать нашъ военный совѣтъ. Вотъ тутъ въ сосѣдней комнатѣ, ты найдешь все, необходимое для туалета молоденькой дамы. Иди же, душка, позволь провести тебя въ уборную!
   Тетушка Сара встала и заковыляла усердно впереди, тогда какъ Сильвія медленно за нею слѣдовала. Тетушка была со вершенію права; въ этомъ видѣ нельзя было отправиться домой. Но Сильвія такъ мало привыкла въ своемъ поведеніи повиноваться предписаніямъ другого человѣка, что теперь она казалась самой себѣ плѣнницей, которая не имѣетъ и не будетъ имѣть собственной воли.
   Въ маленькой уютной уборной комнатѣ свѣтился розовый день, вмѣсто розовыхъ полусумерекъ спальной, такъ какъ красныя гардины уборной были тоньше.
   Тетушка Сара ничего не преувеличивала: здѣсь было все, въ чемъ могла нуждаться молоденькая дама для своего туалета. Тетушка показывала тончайшее, до бѣлизны снѣга вымытое бѣлье, разложенное на низкомъ диванѣ,-- зеркало въ массивной золотой рамѣ, во вкусѣ рококо, стоявшее на мраморномъ столѣ, я всѣ прочія принадлежности приличнаго и изысканнаго туалета.
   -- Надѣюсь, милое дитя, что я распорядилась недурно. По хочешь ли ты принять ванну? Нотъ эта притворенная дверь ведетъ въ ванную. Я могу прислать къ тебѣ Лизетту, она очень расторопна и ты останешься ею совершенно довольна.
   -- Но зачѣмъ столько хлопотъ, тетя?-- сказала Сильвія,-- я...
   -- Здѣсь нѣтъ никакихъ хлопотъ, дитя мое! Я хочу доставить удобства моей милой гостьѣ по мѣрѣ моихъ силъ. Ты тоже для меня бы сдѣлала. Теперь, дѣточка, я тебя оставлю и буду ждать тебя къ кофе въ залѣ. Мнѣ о многомъ надобно поговорить съ тобою.
   Тетушка Сара опять поцѣловала Сильвію въ лобъ и вышла, прихрамывая, изъ комнаты. Сильвія поглядѣла ей вслѣдъ унылыми глазами.
   -- Она такъ добра, а между тѣмъ все это представляется мнѣ тяжелымъ сномъ. Сильвія приготовилась одѣваться, но находилась въ такомъ смущеніи, что часто сама не знала, чего хотѣла. Не скоро справилась она съ своимъ туалетомъ.
   Между тѣмъ тетушка Сара усѣлась, съежившись, на кушеткѣ и стала раздумывать такъ усердно, что совсѣмъ позабыла придать своей наружности сносный видъ и оттого была отвратительна. До сихъ поръ все шло еще удовлетворительно; первый трудный шагъ былъ сдѣланъ: дочь ея брата прогостила у ней цѣлую ночь. Прихода короля тетушка Сара вчера, конечно, не ожидала, такъ какъ генералъ писалъ ей, что король отправился на смотръ и возвратится во дворецъ поздно. Она находилась въ величайшемъ безпокойствѣ, чтобы король какою нибудь не совсѣмъ умѣстною выходкой, Къ которой она считала его способнымъ, особенно въ это время, не запугалъ навсегда самолюбивую молодую дѣвушку. И вотъ тетушка Сара, какъ ей ни мучительно было согнутое положеніе, стала подслушивать въ замочную скважину и проклинала генерала, котораго ложное извѣстіе поставило ее въ это затруднительное положеніе, но не могла отчетливо слѣдить за. разговоромъ. Когда король ушелъ, она поспѣшила въ постель и позвала Сильвію. По потомъ ей пришло въ голову, что для нея, быть можетъ, лучше продолжать разыгрывать роль больной, и тетушка Сара опять притворилась спящей,-- хитрость удалась какъ нельзя лучше. Молодость и утомленіе послужили для Сильвіи усыпительнымъ напиткомъ, которымъ не прочь была бы угостить и тетушка Сара.
   Но теперь было утро: что-то подумаетъ о ней дѣвушка? Провести ночь у тетушки Сары при совершенно исключительныхъ обстоятельствахъ значило еще не очень много. И если Сильвія узнаетъ, что баронъ умеръ,-- о чемъ, вмѣстѣ со многими другими извѣстіями, ранымъ раненько генералъ фонъ-Тухгеймъ сообщилъ сегодня своей подругѣ,-- а узнать объ этой смерти Сильвія непременно должна была изъ письма миссъ Джонсъ, отправленнаго съ часъ тому назадъ изъ дома барона -- что-то будетъ тогда? Достаточно ли будетъ сильна ея любовь къ Лео -- въ которой нельзя было сомнѣваться, чтобы одержать верхъ надъ нѣкоторыми соображеніями, связывавшими ее съ семействомъ Гухгеймовъ, надъ очень возможнымъ желаніемъ отца, чтобы она возвратилась домой?
   Разумѣется, очень многое зависѣло отъ ея вчерашняго разговора съ королемъ. Записочка короля была набросана въ многозначительномъ гонѣ: "Съ добрымъ утромъ, любезная Сара! Какъ твое здоровье и каково поживаетъ твое миловидная племянница. Скажи ей, что я не забуду своего обѣщанія, но пусть она помнитъ о своемъ". Что это значило? Если бы Сильвія могла совершенно успокоиться на счетъ судьбы Лео, то удержать дѣвушку было бы довольно трудно. Для этого нужно было примѣшать новыя обстоятельства -- вчерашнія и нынѣшнія извѣстія генерала и къ нимъ вліяніе, какое могла имѣть на положеніе вещей смерть барона отъ руки брата министра -- президента. Тетушка совершенно довѣрилась своей извѣданной проницательности и бормотала проклятія на генерала, который и теперь, какъ обыкновенно, оставлялъ ее въ затруднительномъ положеніи.
   Она услышала шаги Сильвіи, высунулась изъ своего угла, расправила рукой складки на своемъ лицѣ и привѣтствовала вошедшую дѣвушку самой дружеской улыбкой.
   -- А, ты ужь и готова, душка! Да какъ ты прелестна, какъ ты стройна! Солнце свѣтитъ ужъ давно, а мнѣ кажется, какъ будто оно теперь только всходитъ. Садись же, мой ангелъ! Нотъ къ твоимъ услугамъ кофе, вотъ шоколадъ. Ты ищешь писемъ. Послѣ ими займемся: мы должны переговорить о множествѣ предметовъ; но сначала я бы желала пріобрѣсти успокоительную увѣренность, что ты сегодня не начнешь дня съ голоднымъ желудкомъ, какъ вчера окончила день. Лизетта увѣряетъ, что ты не выпила ни капельки, не скушала ни крошки. Но ты умненькая, ловкая дѣвушка, и король.... но нѣтъ, нѣтъ! Ни слова болѣе, пока ты не выпьешь своего шоколада!
   Тетушка подняла выше на свои колѣни шелковое одѣяло, опять откинулась въ уголъ и прикрыла свои слабые глаза отъ свѣта рукою, чтобы лучше разсмотрѣть лицо Сильвіи. Его выраженіе вовсе ей не понравилось. Опущенныя рѣсницы обличали уныніе, по крайней мѣрѣ, сознаніе неловкаго положенія, а вокругъ рта лежало выраженіе печали, но также твердости и настойчивости,-- выраженіе, еще никогда не поражавшее такъ сильно тетушку Сару. Не лучше ли совсѣмъ не показывать письма миссъ Джонсъ? Но это ничему не поможетъ,-- напротивъ, какое нибудь извѣстіе изъ дома барона было все-таки лучше неопредѣленнаго безпокойства.
   -- Теперь примемся за дѣло, дитя мое,-- сказала рѣшительно тетушка;-- тамъ между письмами есть одно къ тебѣ -- отъ миссъ Джонсъ, какъ сказалъ принесшій его слуга, но, Боже мой, что съ тобою, дѣточка?
   Сильвія торопливо сломала печать и въ конвертѣ нашла письмо отъ отца, еще завернутое въ листѣ бумаги, на которомъ рукою миссъ Джонсъ было написано по-англійски слѣдующее:
   "фрейлейнъ Сильвія, имѣю честь препроводить къ вамъ прилагаемое письмо вашего батюшки. Такъ какъ письмо, по всей вѣроятности, содержитъ въ себѣ печальное извѣстіе, которое я еще вчера получила по телеграфу изъ Тухгейма и которое изъ желанія пощадить насъ я хотѣла доставить вамъ лично -- предосторожность, оказавшаяся совершенно ненужною, какъ я ясно это теперь вижу -- то мнѣ остается выразить вамъ только мое глубокое прискорбіе и негодованіе по поводу того поступка, о которомъ я могу только сказать, что онъ недостоинъ васъ во всѣхъ отношеніяхъ, и затѣмъ имѣю честь быть вашей покорной слугой Этель Джонсъ".
   -- Что съ тобой, дитя мое?-- повторила тетка, видя, что руки Сильвіи дрожали сильнѣе и сильнѣе.
   -- О, ничего -- по крайней мѣрѣ ничего такого, къ чему я давно не должна была быть готова,-- вскричала Сильвія, тогда какъ глаза ея яростно сверкали и щеки горѣли.-- Это -- тотъ же духъ мелкаго, узкаго квакерства, открещивающійся отъ всего, выходящаго за уровень обыкновеннаго, чего онъ постичь не можетъ,-- та же бездушная щепетильность, которою они такъ долго меня мучили!-- Сильвія сердито бросила письмо на столъ и залилась слезами.
   -- Можно мнѣ прочесть?-- сказала тетушка Сара съ лукавой улыбкой;-- я вѣдь не принадлежу къ сектѣ квакеровъ.
   -- Пожалуй, если хочешь,-- отвѣчала Сильвія, поспѣшно отирая слезы,-- вѣдь мы нисколько не виноваты въ мелкодушіи другихъ.
   -- О, конечно,-- замѣтила тетушка Сара, опять положивъ письмо на столъ послѣ прочтенія,-- и все-таки мнѣ очень жаль -- не ради себя, а рада тебя -- мнѣ жаль, что я подала поводъ этой дамѣ писать тебѣ такъ рѣзко. Очень, очень жаль!
   -- Нѣтъ, нѣтъ, тетя, тысячу разъ нѣтъ!-- вскричала Сильвія,-- въ этомъ случаѣ ни я, ни ты -- мы не имѣемъ никакихъ причинъ жалѣть. Какой человѣкъ имѣетъ право изрекать хулу на другого, не выслушавъ его предварительно. Это деспотизмъ. Такъ они поступили и съ Лео, и теперь поступаютъ такимъ образомъ со мною. Я всегда думала, что дойдетъ до этого, и теперь радуюсь, что это уже случилось.
   -- Тебѣ понадобится еще это мужество, милое дитя,-- грустно сказала тетушка Сара:-- цѣни, которыя мы носили, которыя должны были нести, разрываются не сразу. Здѣсь есть еще одно письмо. Я давно не видала почерка твоего отца, но знаю, что письмо это отъ него. Отецъ твой извѣщаетъ тебя о смерти барона, и это можетъ доставить тебѣ сильное потрясеніе. Еще сегодня утромъ я получила другимъ путемъ извѣстіе объ этомъ трагическомъ происшествіи.-- Сильвія вперила неподвижный взглядъ на тетку. И такъ, барона, умеръ -- неужели же все на свѣтѣ пошло не такъ, какъ слѣдуетъ?!
   -- Ну взгляни же, что тамъ пишетъ твой отецъ,-- сказала Сара, съ выраженіемъ нежеланія, и не сводила съ нея пристальнаго, неподвижнаго взгляда.
   Сильвія машинально распечатала письмо, потомъ опустила его въ карманъ и опять стала безстрастно глядѣть предъ собою.
   Это сильно встревожило тетушку Сару, которая спрашивала себя, часто ли дѣвушка находится въ подобномъ положеніи, и не лучше ли было бы совершенно отказаться отъ своего плана.
   -- Могу ли я прочесть это письмо?-- спросила она съ тономъ самаго теплаго материнскаго участія, и, когда Сильвія не отвѣчала даже на повтореніе этого вопроса, тетушка Сара сама взяла письмо и прочитала слѣдующія строки:
   "Мое милое дитя! Вальтеръ поступилъ не совсѣмъ хорошо, не сообщилъ тебѣ всей ужасной истины, иначе я давно бы уже, безъ всякаго сомнѣнія, сжималъ тебя въ моихъ объятіяхъ и оплакивалъ бы съ тобою смерть добраго господина. Ты узнаешь все отъ фрейлейнъ Джонсъ, которой Вальтеръ пишетъ теперь подробно (сегодня утромъ онъ ей телеграфировалъ), я же обстоятельно писать не могу, сердце скорбитъ во мнѣ слишкомъ тяжело.
   "Послѣ завтра утромъ мы хотимъ предать тѣло его землѣ; тебѣ лучше всего отправиться съ поѣздомъ, который отходитъ въ полдень. О, если бы ты поскорѣе пріѣхала сюда! Въ зеленомъ лѣсу раны заживаютъ легче."
   Тетушка Сара осторожно опустила письмо на столъ; взглядъ Сильвіи все еще не измѣнился, и тетушка Сара рѣшительно не знала, что дѣлать въ настоящую минуту съ стой странной дѣвушкой. На душѣ у тетушки Сары стало гораздо легче, когда Сильвія, покачавъ головой, заговорила:
   -- Какъ бы я оплакивала кончину этого человѣка, если бы они этого отъ меня не требовали, если бы они не выжимали у меня насильно моихъ слезъ! Какъ горько я буду еще его оплакивать! Но теперь я не могу. Здѣсь такъ пусто, такъ смутно -- она указала на лобъ и на сердце -- они хотятъ отнять у меня мое лучшее достояніе. Ну, что-же бы тогда осталось при мнѣ? О, тогда они милостиво позволили бы и мнѣ также умереть...
   -- Дитя мое -- вскричала тетушка Сара -- это я испытала на себѣ. Твоя судьба очень похожа на мою собственную! Однако мы поговоримъ объ этомъ въ другой разъ. Теперь же мы должны придти къ опредѣленному рѣшенію. Твой отецъ ожидаетъ тебя. Ты должна отправиться съ поѣздомъ, отходящимъ въ полдень, а теперь еще половина десятаго. Слѣдовательно, приготовиться еще успѣешь, но что можетъ постичь Лео, этого я не знаю.
   Лицо тетушки Сары выражало глубочайшее уныніе.
   -- Я думаю, что на его счетъ мы можемъ быть спокойны,-- сказала Сильвія,-- король мнѣ обѣщалъ, что онъ вспомнитъ объ этомъ дѣлѣ.
   И она сообщила теткѣ все, о чемъ вчера говорилъ съ него король, но умолчала о томъ обстоятельствѣ, что король заставилъ ее дать ему руку въ знакъ того, что онъ еще ее увидитъ.
   Тетушка Сара улыбнулась.
   -- Ты умненькая дѣвушка,-- сказала она,-- и чего бы не дала любая придворная дама, чтобы обладать твоимъ тактомъ, твоимъ умѣньемъ вести побѣдоносно разговоръ! Какъ высоко король, который самъ одаренъ очень острой головой, цѣнитъ эти качества -- доказываетъ эта записочка, полученная мною съ полчаса, тому назадъ. Прочти сама!
   Она передала записочку короля Сильвіи и наслаждалась яркимъ румянцемъ, разлившимся по щекамъ молодой дѣвушки, когда она пробѣгала глазами строчки.
   -- Тамъ говорится, если я не ошибаюсь, о какомъ-то данномъ тобою обѣщаніи. Что это значитъ, Сильвія? Мнѣ кажется, что ты ничего объ этомъ мнѣ не сообщала.
   Тетушка Сара предложила свои вопросъ очень спокойнымъ голосомъ, однако Сильвія закраснѣлась еще болѣе и отвѣчала нерѣшительно.
   -- Я по упоминала объ этомъ обстоятельствѣ, потому что не знала, какимъ образомъ должна была выразиться, чтобы слова мои не пріобрѣли какого нибудь нелѣпаго значенія. Король надѣялся еще увидѣться со мною. Я приняла и теперь принимаю это только за вѣжливую фразу.
   Тетушка покачала головою.
   -- Ты не знаешь короля; у него голова мужчины, а сердце двѣнадцатилѣтняго мальчика. То, что онъ любитъ -- онъ любитъ своенравно, чего желаетъ -- желаетъ необузданно, и горе тому, кто откажется удовлетворить его невиннымъ желаніямъ, потому что въ сущности у него -- невиннѣйшій характеръ въ свѣтѣ. Въ своей ребяческой настойчивости онъ дѣлаетъ то, въ чемъ каждый разъ рано или поздно раскаивается, но что сдѣлано, то сдѣлано -- и раскаянье приходитъ обыкновенно слишкомъ поздно. Онъ тобою интересуется, Если онъ сегодня вечеромъ явится и не застанетъ тебя здѣсь -- повторяю тебѣ, я не знаю, что можетъ случиться.
   -- По, тетя, вѣдь онъ самъ обѣщалъ!..
   -- А boy's will is the wind's will,-- проговорила тетушка Capa,-- я знаю его лучше, чѣмъ какой бы то ни было другой человѣкъ на свѣтѣ.
   -- Мнѣ было бы очень прискорбно, если бы въ этомъ случаѣ слова твои были справедливы. Ребенокъ едва ли можетъ понимать такого человѣка, какъ Лео.
   -- Я тебѣ сказала, что у этого ребенка голова очень умнаго взрослаго человѣка, и это соединеніе противоположныхъ качествъ представляется, быть можетъ, именно необходимымъ условіи въ государѣ, на котораго Лео хочетъ имѣть вліяніе.
   Слова эти Сильвію не убѣдили, но она молчала, чтобы не раздражать тетку.
   Въ эту минуту Лизетта подала на серебряномъ подносѣ письмо, проговоривъ:
   -- Отъ его величества!
   -- Хорошо. Ты можешь убирать со стола, или лучше подожди немного, мнѣ нужно поговорить съ моей племянницей.
   -- Это странно,-- сказала тетушка Сара и на этотъ разъ съ непритворнымъ удивленіемъ,-- впродолженіи двухъ часовъ двѣ записки!-- Ну вотъ видишь ли! Я только что сама хотѣла объ этомъ говорить. Посмотри сама, интересуется ли онъ тобою и ошибалась ли я, сказавъ, что у него острая голова!..
   -- Я этого не понимаю,-- замѣтила Сильвія, взглянувъ на записку, содержавшую только слова: "тухгеймское дѣло подвернулось очень некстати, передай это твоей племянницѣ."
   -- И не можешь этого понять,-- сказала, тетка,-- потому что гной братъ скрылъ отъ тебя истину твой отецъ во всемъ положился на миссъ Джонсъ, а миссъ Джонсъ сочла, съ своей стороны, за лучшее щадить тебя, какъ ей угодно выражаться. Баронъ -- какъ я узнала это сегодня утромъ изъ письма генерала Тухгейма, моего стараго пріятеля -- баромъ фонъ-Тухгеймъ... но соберись съ духомъ, бѣдное дитя!-- убитъ на дуэли полковникомъ-лейтенантомъ фонъ-Геемъ, и поводомъ ш. этому поединку послужили волненія между тухгеймскими рабочими,-- волненія, къ которымъ несчастный баронъ горячо принялъ сторону рабочихъ, тогда какъ противникъ его не менѣе горячо поддерживалъ другую партію. Но вѣдь всѣмъ извѣстно -- такъ пишетъ генералъ -- что волненія эти безъ агитаціи Лео никогда не приняли бы такого опаснаго характера. И такъ, ты видишь, душка, какъ правъ король, говоря, что это дѣло подвернулось очень некстати.
   -- Мнѣ это не совсѣмъ ясно,-- замѣтила Сильвія.
   -- Но обрати же вниманіе, милое дитя мое, что человѣкъ съ общественнымъ значеніемъ барона, вдругъ умираетъ отъ руки брата нашего министра-президента, въ спорѣ котораго настоящій виновникъ, въ моральномъ смыслѣ итого слова, сидитъ теперь въ тюрьмѣ. Развѣ ты полагаешь, что подобное обстоятельство очень благопріятно для тою, чтобы король оказалъ милость этому человѣку и, ради него, остановилъ ходъ судебнаго разслѣдованія.
   Сильвія ничего не могла возражать. Только теперь извѣстіе о смерти барона предстало предъ Сильвіей во всемъ ужасающемъ его значеніи. Блѣдная, съ разстроеннымъ лицомъ дѣвушка сидѣла неподвижно, употребляя всю свою внутреннюю энергію, чтобы подать себя побороть этимъ подавляющимъ впечатлѣніемъ, чтобы оказаться достойною дѣла, которому она служила. Она не хотѣла возложить всю тяжесть труда на тетку, не хотѣла быть обязанною ей всѣмъ, что имѣло отношеніе къ дѣлу Лео. Вчера она заснула съ сладкой увѣренностью, что держала и хранила, какъ святыню въ своихъ рукахъ судьбу Лео. Неужели этому счастью такъ скоро суждено было разрушиться? Зачѣмъ тетка была одарена такой свѣтлой головой? Она, Сильвія, должна была обладать силой, какою обладала тетка.
   -- Но дѣло становится еще болѣе запутаннымъ,-- продолжала тетушка Сара,-- если принять въ соображеніе извѣстія, которыя были мнѣ доставлены, и за достовѣрность которыхъ я могу поручиться. Вообще, милое дитя мое, въ подобныхъ случаяхъ, быть можетъ, надобно говорить не о самой сущности дѣла; почти всегда здѣсь дѣйствуютъ интересы личностей, которыя и должны быть внимательно изучаемы. Знать побужденія, которыя приводятъ личности въ дѣйствіе -- значитъ все знать. Благодари небо, дитя мое, за то, что оно дало тебѣ старую, опытную тетку, которая, хотя и не слышитъ на одно ухо и почти слѣпа на оба глаза, тѣмъ не менѣе слышитъ и видитъ лучше многихъ людей, располагающихъ совершенно здоровыми органами чувствъ. Чтобы высказаться покороче, я замѣчу только, что злѣйшіе враги Лео -- какъ мнѣ положительно извѣстно -- находятся не тамъ, гдѣ ты ихъ отыскиваешь. Господа либералы, можетъ статься, говорятъ о немъ не совсѣмъ лестно, но отъ того, что люди говорятъ, никто по умираетъ. Лео задѣлъ людей совершенно другого сорта; -- людей, которые не болтаютъ языкомъ, а дѣйствуютъ, и эти-то люди и подставили ему ножку. Не знаю, милое дитя, слыхала ли ты что-нибудь о письмѣ принца, которое -- мнѣ неизвѣстно, какимъ образомъ попало въ руки Лео и было имъ опубликовано. Это письмо -- котораго я, разумѣется, сама не читала,-- какъ говорятъ содержитъ ужасныя вещи и бросаетъ на принца чрезвычайно неблаговидную тѣнь въ глазахъ общества. Принцъ по этому поводу рѣшительно вышелъ изъ себя. Онъ поклялся, что человѣкъ, сыгравшій ему эту злую шутку, жестоко поплатится, а подобныя высокопоставленныя лица, дитя мое, всегда находятъ подручныхъ людей, которые изо всѣхъ силъ имъ усердствуютъ. По главнымъ прислужникомъ принца взялся быть никто иной, какъ молодой баронъ Тухгеймъ. Ты, конечно, лучше другихъ знаешь, справедливо ли, что Лео и Генри -- вѣдь его такъ зовутъ?-- никогда не могли терпѣть другъ друга. Еще недавно, какъ говорятъ, Лео, въ ущербъ Генри, овладѣлъ благосклонностью дочери банкира фонъ-Зонненштейна; къ этому присоединилась еще роль, которую игралъ Лео вскорѣ между банкиромъ и покойнымъ барономъ,-- словомъ для Генри, не менѣе чѣмъ для принца, важно сдѣлать Лео безвреднымъ, и потому Генри съ радостью подчинился внушеніямъ принца и сдѣлался самымъ горячимъ его приверженцемъ. Разумѣется, при этомъ нашелся индивидуумъ, принявшій на себя грубую часть работы,-- и такимъ образомъ Генри фонъ-Тухгеймъ, вооружись деньгами принца и помощью того индивидуума, успѣшно произвелъ безпорядокъ, котораго неизбѣжнымъ слѣдствіемъ долженъ былъ быть арестъ Лео.
   Говоря это, тетушка Сара не переставала зорко наблюдать Сильвію. Когда она упоминала объ Эммѣ фонъ-Зонненштейнъ, подвижное лицо молодой дѣвушки подергивалось конвульсіями и безпокойство ея возрастало болѣе и болѣе. Тетушка Сара осталась довольна произведеннымъ ею впечатлѣніемъ и продолжала еще болѣе задушевнымъ тономъ:
   -- Какъ я уже сказала, милое дитя мое, въ подобныхъ случаяхъ прежде всего необходимо ознакомиться съ отношеніями дѣйствующихъ лицъ. Вторая задача заключается въ томъ, что нужно добыть этимъ путемъ свѣденія, отчетливо и отважно приноравливать къ хорошо сознаннымъ собственнымъ цѣлямъ. Посмотримъ же, что мы можемъ сдѣлать теперь. То обстоятельство, что ни принцъ, ни Генри не могутъ открыто назвать себя участниками въ извѣстномъ дѣлѣ, разумѣется, очень благопріятно. Король не станетъ много церемониться съ принцемъ, если не захочетъ, и всего забавнѣе въ этой исторіи то, что король нисколько не опечаленъ судьбою письма. Король не очень благоволитъ къ принцу и -- между нами -- имѣетъ на то самыя уважительныя причины. Огласка письма -- какъ мнѣ извѣстно изъ достовѣрнѣйшихъ источниковъ -- сильно его обрадовала. По прочтеніи письма онъ нѣсколько разъ моторъ себѣ руки, приговаривая: "но дѣломъ ему, но дѣломъ ему!" Онъ, какъ и всякій посвященный въ тайну этой исторіи, ни на одно мгновеніе не сомнѣвался въ достовѣрности письма. Какъ только онъ узнаетъ, что своей радостью онъ обязанъ Лео -- а мы должны похлопотать объ этомъ -- то ужь его болѣе по будутъ стѣснять соображенія, которыя онъ считаетъ теперь необходимыми въ виду общественнаго мнѣнія и надъ которыми онъ серьозно призадумывается въ настоящую минуту, что доказываетъ ею вторая записочка. Королю не чуждо романтическое настроеніе. Таинственность -- или выражаясь точнѣе -- интрига производитъ на него чарующее впечатлѣніе. Агитаторъ, занимающійся своимъ дѣломъ на открытой площади, могъ бы импонировать ему при совершенно исключительныхъ обстоятельствахъ; но король снялъ бы шляпу предъ человѣкомъ, который въ тишинѣ, съ мудрымъ разсчетомъ подводитъ мину, чтобы взорвать своего противника на воздухъ. О первомъ человѣкѣ король сказалъ бы, если бы благоволилъ къ нему: "пусть его бѣжитъ, куда хочетъ!", а о второмъ дѣятелѣ онъ замѣтилъ бы: "съ нимъ мнѣ надобно познакомиться". Нотъ мои соображенія, милое дитя, и я надѣюсь, что ты не откажешь имъ въ основательности.
   Тетушка Сара откинулась назадъ въ свой уголъ съ полупритворной и отчасти дѣйствительной усталостью. Она хотѣла дать Сильвіи время переработать полученныя ею сильныя впечатлѣнія, хотѣла выждать дѣйствіи своихъ внушеній, которымъ приписывала большое значеніе. Она нисколько не думала, что слова ея произведутъ не то дѣйствіе, на которое она разсчитывала, а совершенно противоположное.
   Сильвіи, конечно, была приведена въ большое замѣшательство всѣмъ, ею слышаннымъ, и въ этомъ состояніи даже не обратила вниманія на то удивительное обстоятельство, какимъ образомъ тетушка Сара впродолженіи немногихъ часовъ могла собрать столько подробныхъ свѣденій о дѣлѣ, которое прежде было ей почти совершенно неизвѣстно, и какъ могла тетушка, никогда не читавшая газетъ, въ такое короткое время такъ хорошо ознакомиться съ стремленіями различныхъ партій.
   Но слова тетушки не только привели Сильвію въ замѣшательство, но даже заставили ее невыносимо страдать. Это превращеніе героической трагедіи, которой героемъ въ ея глазахъ былъ Лео, въ обыкновенный пошлый фарсъ съ интрижкою жестоко оскорбляло возвышенныя воззрѣнія молодой дѣвушки. Разумѣется, она читала объ этомъ письмѣ въ газетахъ и слышала по этому поводу разговоры въ обществѣ, однако заявленіе о томъ, будто бы Лео былъ издателемъ этого документа, она всегда относила къ подозрѣніямъ, которыми враги прослѣдовали Лео. Но какимъ образомъ Эмма фонъ-Зонненштейнъ, пустая, вѣтреная Эмма замѣшалась въ этой борьбѣ мужчинъ-дѣятелей?! И неужели наивная Елена оказалась достойною того, чтобы Лео палъ жертвою ея кокетства! И еще кто его повалилъ? Пустой, безмозглый фатъ -- Генри! И подобныя пошлости, къ тому же слава Богу -- выдуманныя, должны увлекать умнаго короля болѣе, чѣмъ великія идеи, за которыя Лео вступилъ въ борьбу! Если все это было справедливо, то она Сильвія, конечно, совершила преступленіе, отдавъ всѣ свои симпатіи, всѣ помыслы, всѣ желанія, всю душу этому одному человѣку и его дѣлу,-- но она лучше понимала дѣйствительный характеръ событій! Чѣмъ виноватъ былъ Лео, если его гигантскій планъ въ ограниченныхъ головахъ сдѣлался уродливою игрушкою пигмеевъ! Вѣдь отъ него всегда слышалась справедливая жалоба о томъ, что люди его не понимаютъ, Если прежде они къ этому были неспособны, то почему же теперь у нихъ вдругъ открылись глаза. Конечно, тетушка была добра! Но горе Лео, еслибъ рѣшеніе его дѣла было предоставлено ей и людямъ, раздѣлявшимъ ея обрилъ мыслей!
   И въ этотъ часъ, когда рѣшалась, быть можетъ, безвозвратно, судьба Лео, судьба его праваго дѣла, должна ли была она, Сильвія, бѣжать изъ города, оставить Лео! Должна ли была она издали глядѣть спокойно, какъ тетушка, при всемъ споемъ желаніи помочь, разрушаетъ все, уже пріобрѣтенное, и своими разсужденіями о личностяхъ положительно мѣшаетъ энергически честному, но юному королю принять непосредственное участіе въ этомъ дѣлѣ? Кто могъ требовать этого отъ Сильвіи? Кто требовалъ? Только тѣ, которые не сознавали, что для нея нее... все... поставлено на карту!
   Въ сильномъ, почти изступленномъ волненіи Сильвія встала съ мѣста и начала ходить взадъ и впередъ по комнатѣ. Она подошла къ окну и въ первый разъ увидѣла передъ дворцомъ прекрасную площадь, далеко окруженную великолѣпными зданіями, которыхъ колонны и архитектурныя украшенія были позолочены весеннимъ солнцемъ. Тамъ внизу стояла она въ темную ночь вмѣстѣ съ Лео и глядѣла, въ вверхъ, на эти самыя окна, а теперь, когда цѣль, въ то время еще непримѣтная вдали, была ею почти достигнута,-- теперь она должна была остановиться, должна была опять возвратиться въ прежнюю давящую тѣсноту ощущеній, предположеній и проэктовъ!
   Она отвернулась отъ окна, Вотъ здѣсь она стояла вчера вечеромъ съ королемъ, когда онъ горячо пожалъ ей руку и заставилъ ее обѣщать, что онъ опять ее увидитъ. Что побудило короля говорить такимъ образомъ, какъ не убѣжденіе -- посѣщающее его, быть можетъ, довольно рѣдко -- что онъ говоритъ съ человѣкомъ, который не страшится людей и высказываетъ просто только то, что думаетъ и чувствуетъ -- не больше, ни меньше?! Повиновалась, ли она еще самой себѣ? И не была ли она скорѣе орудіемъ той высшей силы, которая правитъ судьбами человѣчества и которая въ огромной толпѣ смертныхъ, употребленныхъ ею для достиженія ея великихъ цѣлей, находитъ немногихъ достойныхъ,-- находитъ именно только тѣхъ, которые не закрываютъ своего уха и сердца, но которые, услыша святой призывъ, смиренно говорятъ: "глаголя, Господи, рабъ твой слушаетъ!"
   -- Тетя Сара!
   -- Что, душка?
   -- Я хотѣла бы написать королю.
   -- Чтожъ, съ божьей помощью!-- проговорила тетушка Сара, но зная сама, какъ она должна была принять эту новую фантазію своей племянницы.
   -- На сердцѣ у меня лежитъ многое,-- продолжала Сильвія,-- чего я еще королю не высказала и едва ли имѣла бы твердость высказать въ томъ случаѣ, когда бы его увидѣла, но это многое я должна высказать прежде, чѣмъ будетъ уже поздно. Онъ такъ добръ и великодушенъ. Онъ сострадательно проститъ неопытной дѣвушкѣ ея смѣлость. Развѣ не имѣетъ право послѣдній изъ народа приближаться къ трону, какъ проситель? И я вѣдь ничего не испрашиваю для себя! Неправда ли, тетя Сара, онъ меня выслушаетъ?
   -- Конечно, конечно, выслушаетъ!-- проговорила тетушка Сара, которая до сихъ поръ еще отчетливо не сообразила, сказать ли ей да или нѣтъ:-- мнѣ кажется... я полагаю... что это можно будетъ уладить. Въ настоящую минуту я, право, хорошо не знаю... я еще никогда къ нему не писала... сколько мнѣ извѣстно, король самъ не читаетъ входящихъ бумагъ... надобно было бы пріискать человѣка, на котораго можно было бы положиться, что онъ навѣрное доставитъ письмо въ собственныя руки короля... однако, это можно какъ нибудь уладить... дай-ко мнѣ объ этомъ немного подумать.
   Тетушка Сара съежилась въ своемъ углу и закрыла глаза ладонью руки.
   Но какъ только она приняла эту удобную позу, Лизетта, принесла визитную карточку и, передавая ее своей фрейлейнъ, шепнула на ухо нѣсколько словъ.
   Тетушка Сара опять выпрямилась и сказала поспѣшно.
   -- Проси подождать одну минуточку!-- Затѣмъ обращаясь къ Сильвіи, она сказала.
   -- Вотъ счастливый случай, дитя мое! генералъ фонъ-Тухгеймъ, до сихъ поръ хворавшій, приказываетъ о себѣ доложить и извѣщаетъ меня вотъ здѣсь -- она указала на карточку -- что чрезъ часъ онъ будетъ у короля. Генералъ, какъ вполнѣ преданный мнѣ другъ, всего лучше можетъ доставить твое письмо. Иди же, дѣточка, не спѣши, не торопясь, такъ какъ мнѣ о многомъ нужно потолковать съ генераломъ: я хочу совершенно посвятить его въ твои мысли, а письмо твое сдѣлаетъ остальное. Въ спальнѣ на письменномъ столѣ ты найдешь все нужное -- но вѣдь ты знаешь -- иди же, иди, душка, и съ богомъ принимайся за дѣло!
   Она приблизила къ себѣ Сильвію и поцѣловала ее въ лобъ. Сильвія вышла изъ комнаты.
   Тетушка Сара посмотрѣла ей вслѣдъ съ злою улыбкой и потомъ дотронулась рукой до серебрянаго колокольчика. Но вдругъ ей пришло въ голову что-то другое.
   -- У этой фантазерки, можетъ быть, уши также чутки, какъ ясны глазки. Лучше говорить съ нимъ въ пріемной.
   Она встала и, прихрамывая, опираясь на костыль, прошла по обширной комнатѣ. Когда она отворила дверь въ смежную комнату, генералъ уже шелъ на встрѣчу къ своей подругѣ.
   -- Останемтесь, пожалуйста, здѣсь,-- сказала тетушка Сара.
   

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ.

   -- Неужели я, наконецъ, имѣю удовольствіе?-- продолжала тетка Сара, усаживаясь на одномъ изъ дивановъ и приглашая жестомъ генерала сѣсть возлѣ нея;-- какому это случаю я обязана высокою честью?
   -- Къ чему этотъ насмѣшливый тонъ, милая Сара?-- сказалъ генералъ,-- и къ чему вопросъ? Вы знаете, что я болѣнъ и что я не выѣхалъ бы изъ дому, если бы король не вызвалъ меня.
   И въ самомъ дѣлѣ генералъ такъ посѣдѣлъ, такъ постарѣлъ и опустился, что никакой непредубѣжденный человѣкъ по усомнился бы въ истинности его словъ. Тѣмъ не менѣе тетка Сара вскричала насмѣшливо:
   -- Вы знаете? Знаетъ ли она на самомъ дѣлѣ? О, да, она знаетъ!
   -- Ну да, вы знаете!-- возразилъ генералъ;-- еслибъ вы еще не знали того, что я говорю истинную правду, то вы точно также не повѣрили бы никакимъ самымъ торжественнымъ увѣреніямъ.
   -- Это совершенная правда, mon brave! Это вовсе не по нашей части слишкомъ довѣрять людямъ.
   -- Но скажите же Бога ради, въ чемъ вы можете упрекнуть меня?-- вскричалъ генералъ,-- я обо всемъ увѣдомилъ васъ письменно, такъ какъ словесно сдѣлать этого не могъ.
   -- Скажите, лучше, не хотѣлъ, Да я вамъ и скажу даже почему. Потому что вы опять дѣйствовали у меня за спиной, потому что вамъ опять пришлось бы сознаться, что все, предпринятое вами такимъ образомъ,-- чепуха и вздоръ, да еще пожалуй и похуже этого.
   -- Я этого не могу переносить дольше!-- вскричалъ генералъ, быстро вскочивъ съ дивана, не смотря на свою немощность.
   -- Сидите, сидите пожалуйста, mon cher, и не портите себѣ кровь! Я вамъ докажу, что и права. Кто постоянно проповѣдывалъ противъ той обезьяньей любви, съ которою вы обращались съ своимъ сыномъ? Кто постоянно предсказывалъ вамъ, что еще настанетъ время, когда вы раскаятесь въ этомъ?
   -- Это вашъ сынъ, точно также, какъ и мой,-- пробормоталъ генералъ.
   -- Не перебивайте меня! Я совѣтовала вамъ съ самой первой минуты отослать мальчика куда нибудь подальше, чтобы онъ когда нибудь не стадъ намъ не во-время поперегъ дороги. Но, благодаря своему благодушію, вы, конечно, никакъ не могли на. это рѣшиться. Вамъ необходимо было держать его возлѣ себя, воспитать себѣ изъ него довѣренное лицо,-- да еще Богъ вѣсть что такое; вы строили не-вѣсть какіе планы, доставивши ему мѣсто у принца. И что же вышло изъ всего этого? Что малаго выгоняютъ изъ службы и что вы должны еще и за то Бога благодарить, если вѣрный исполнитель вашей воли не станетъ болтать о той школѣ, которую онъ прошелъ въ вашей канцеляріи.
   -- Да вѣдь во всемъ этомъ я не виноватъ!-- сказалъ генералъ, пожимая плечами.
   -- Теперь перейдемъ ко второму номеру,-- продолжала Сара;-- я совѣтовала вамъ сто разъ не довѣряться больше этимъ Липпертамъ, больше чѣмъ того требовала крайняя необходимость. Вы никогда не хотѣли слушаться меня -- и потому вамъ еще когда нибудь придется почувствовать на себѣ правду моихъ словъ. Радуйтесь еще, что эта дура-баба умерла, не проболтавшись -- если только она на самомъ дѣлѣ не проболталась. И неужели вы думаете, что старая лисица Липпертъ не догадался бы, что Фердинандъ вашъ сынъ, а по сынъ Фалькенштейна, если бы вы позволили мальчику жениться на ней. Какое вамъ было до этого дѣло?
   -- Вы никогда не видѣли Фердинанда,-- началъ генералъ глухимъ голосомъ.
   -- Да и видѣть-то его не хочу,-- вскричала Сара, гнѣвно стукнувши палкой) по ковру.
   -- Я теперь почти пересталъ желать этого,-- продолжалъ генералъ;-- я хотѣлъ только сказать, что еслибъ вы увидали его во цвѣтѣ юношеской красы,-- его, прелестнѣйшаго юношу, котораго когда либо видѣли мои глаза, быть можетъ, вы полюбили бы его, полюбили бы такъ, какъ я любилъ и еще теперь люблю его. Я не могъ снести мысль, что онъ будетъ въ рукахъ этой дѣвушки, которая не лучше первой встрѣчной публичной женщины.
   -- Пожалуйста, не пускайтесь въ сантиментальности, мой милый,-- сказала тетка Сара,-- а то вы увлечете меня своимъ волненіемъ и я пожалуй и вправду повѣрю, что вы и на самомъ дѣлѣ больше хлопотали о честной женѣ для нашего сына, чѣмъ о хорошей любовницѣ для принца. Но хотите ли пари, что еслибъ только удалось, то вы всего охотнѣе убили бы однимъ взмахомъ хлопушки двухъ мухъ?
   -- Вы съ каждымъ днемъ становитесь все циничнѣе,-- сказалъ генералъ, отвернувшись съ досадою.
   -- Такіе старые друзья, какъ мы, не должны обращать такъ много вниманія на форму и на выраженія. Ну, объ этомъ толковать нечего. Но все-таки можно было-бы пожелать, чтобы счастливые влюбленные не такъ скоро надоѣли другъ другу.
   -- Да какъ же можно было предвидѣть это?-- вскричалъ генералъ съ досадой.
   -- Неужели вамъ нестыдно давать себѣ самому такую плохую рекомендацію? Такой старый мастеръ своего дѣла и такъ страшно путаете! фу! Мнѣ стыдно за васъ.
   -- Ну да, сказалъ генералъ, я, быть можетъ, могъ бы быть осторожнѣе и, чтобы не заплатить вамъ зломъ за зло, я только пожелаю вамъ, чтобы вашъ планъ, на который вы, повидимому, такъ сильно разсчитываете, не принесъ вамъ еще болѣе плохіе плоды.
   -- Предоставьте ужь мнѣ эту работу.
   Генералъ помолчалъ минуты съ двѣ, въ теченіе которыхъ онъ казался еще старѣе; потомъ онъ обратился къ Сарѣ и сказалъ, стараясь выдержать ея пронизывающій взглядъ.
   -- Вы, вѣроятно, признаетесь, милая Сара, что я выслушалъ съ величайшимъ терпѣніемъ всѣ ваши, далеко недружелюбные упреки, что я и на этотъ разъ, какъ и всегда, согласился съ вами въ томъ, въ чемъ вы были правы. Но теперь и вы въ свою очередь выслушайте спокойно то, что я имѣю противъ вашего послѣдняго плана. Говоря откровенно, онъ мнѣ вовсе, вовсе не нравится!
   Тетка Сара заняла оборонительное положеніе въ углу дивана.
   -- Почему это?-- рѣзко е отрывисто спросила она,
   -- Позвольте мнѣ отвѣчать вамъ нѣсколькими вопросами. Что побуждаетъ васъ такъ ревностно преслѣдовать этотъ планъ, который, въ сущности, совершенно случайный?
   -- Быть можетъ, я о немъ и хлопочу такъ потому, что онъ случайный, а я принадлежу къ тѣмъ людямъ, которые умѣютъ воспользоваться счастливымъ случаемъ.
   -- Да это не отвѣтъ, милая Сара.
   -- Ну хорошо, такъ я буду говорить яснѣе. Король дѣлается съ каждымъ днемъ все прихотливѣе и придирчивѣе; мнѣ кажется, что вы сами должны знать это лучше всякаго другого; по крайней мѣрѣ, я могу васъ увѣрить, что онъ говорилъ третьяго дня вечеромъ объ исходѣ вашей остроумной шутки въ такихъ выраженіяхъ, которыя были глубоко оскорбительны для слуха старой пріятельницы. По, успокойтесь, если только это можетъ послужить вамъ успокоеніемъ,-- онъ и со мною поступаетъ не лучше. Лучшія мои остроты уже потеряли свое дѣйствіе, и я вижу, что приближается часъ, когда онъ назоветъ меня старой дурой и выставитъ мнѣ стулъ за дверь. Мнѣ хотѣлось бы, чтобы этотъ часъ насталъ какъ можно позднѣе -- я чувствую себя хорошо въ этихъ хоромахъ, и если я даже и теперь, слава Богу, небезусловно состою въ зависимости отъ его величества, то мнѣ все-таки нравится, что всякій передо мною пресмыкается,-- enfin я еще не хочу въ отставку. Такъ какъ я теперь не могу твердо держаться на своемъ мѣстѣ одна, то мнѣ необходима помощница. Вы сами въ свое время сильно настаивали на этомъ, да и дѣло шло прекрасно много лѣтъ подърядъ. Теперь же не я виновата -- мнѣ было поручено только наблюдать за невиннымъ дѣтствомъ его величества!-- что въ нашемъ господинѣ спиритуалистическая сторона такъ быстро взяла верхъ надъ матеріалистическою стороной его существа! Внѣшняя красота уже перестаетъ сильно привлекать его. Внѣшняя красота -- это не болѣе, какъ картина, а такой тонкій цѣнитель изящнаго не преминетъ скоро распознать недостатки картины. Моя послѣдняя компаньонка -- вѣдь вы въ этомъ согласитесь со мною -- была прелестная дѣвушка, красавица, кромѣ того итальянка, стало-быть дочь страны, любимой имъ,-- въ теченіе трехъ дней я считала ое истиннымъ пріобрѣтеніемъ, пока наконецъ на четвертый его величество спросилъ, знаю ли я навѣрное, что молодая дама не изъ Рима.-- Почему вы спрашиваете объ этомъ, ваше величество?-- Потому что я готовъ поклясться, что одна изъ капитолійскихъ гусынь была ея бабушкой. Ну согласитесь же сами, мой милый, что подобныя остроты, хотя онѣ и очень лубочныя, прискорбно слушать изъ такихъ высокородныхъ устъ. Эта вѣчная погоня за красавицей, которая всегда держалась лишь на такое короткое время, надоѣла мнѣ, мой милый, и я стала пользоваться репутаціей покой Ксантиппы, потому что мнѣ вѣдь надо было имѣть какой нибудь предлогъ спроваживать отъ себя этихъ глупенькихъ дѣвочекъ. И вдругъ случай приводитъ ко мнѣ эту дѣвушку, которая словно создана для этой роли; она молода, но уже по настолько, чтобы не имѣть собственнаго опыта, умна, жива и подвижна, образована, ловка во всѣхъ отношеніяхъ, и притомъ настолько чужда всякой задней мысли, что я уже нѣсколько разъ подозрѣвала, но продувная ли она кокетка. И такой-то кладъ мнѣ упустить изъ рукъ, разъ какъ онъ попался мнѣ. Да вѣдь не дура же я въ самомъ дѣлѣ!
   И тетка Сара насмѣшливо усмѣхнулась. Генералъ покачалъ головой.
   -- Чего же вы хотите?-- продолжала Сара,-- не вы ли сами носились, лѣтъ девять или десять тому назадъ съ мыслью о томъ, чтобы я воспитала себѣ изъ племянницы друга на старые годы? Вы мечтали объ этомъ еще больше, чѣмъ я. Не вернулись ли вы тогда совершенно огорченный оттого, что вамъ штука не удалась? Не мнѣ ли самой приходилось въ то время утѣшать васъ? Чего ли: вы теперь-то упираетесь противъ того, что тогда казалось вамъ весьма удобоисполнимымъ?
   -- Молодая дѣвушка не годится для роли, которую вы хотѣли бы навязать ей.
   -- А почему же это?
   -- Мнѣ не разъ случалось видѣть ее въ обществѣ, и я наблюдалъ за нею потому что она интересовала меня. Она казалась мнѣ гордою и высокомѣрною, и...
   -- Именно потому-то она мнѣ и годится,-- перебила тетка. Сара своего-собесѣдника.-- Почему гусыни мнѣ по годятся? Потому что онѣ не внушаютъ королю уваженія къ себѣ. Она произвела на него впечатленіе, говорятъ вамъ; она внушила ему глубокое почтеніе! Король enchanté, въ полномъ смыслѣ этого слова. Не скоро ему удастся отшутиться и отъостриться отъ этого обаянія.
   -- По что же потомъ-ты? Обдумайте хорошенько, милая Сара! Вѣдь эта дѣвушка не какая нибудь особа безъ связей, безъ имени, вѣрнѣе сказать. Ее видѣли въ хорошемъ кругу, ею даже восхищались. Это надѣлало бы скандала, котораго вы, во всякомъ случаѣ, желали бы избѣжать.
   -- Боже мой!-- вскричала тетка Сара,-- да чего же мы толкуете? вѣдь съ нею ничего и не случится. Ни одна Геснерова идиллія не можетъ быть невиннѣе нашихъ собраній у чайнаго стола.
   -- А ваше семейство, Сара? А вашъ братъ, которому было бы легче увидать свое дитя мертвымъ, чѣмъ находящимся подъ вашимъ покровительствомъ.
   Лицо Сары приняло такое злое выраженіе, что даже генералъ ужаснулся его. Онъ приготовился къ страстной вспышкѣ гнѣва, но Сара молчала и только кивнула раза два головою, причемъ она быстро принялась жевать нижнюю губу.
   Въ часахъ, стоявшихъ противъ нихъ на. каминѣ, поднялся звонъ и хрипѣніе; косарь прошелъ черезъ храмъ и два раза размахнулъ косой.
   Тетка Сара протянула къ часамъ костлявую, сухую руку и прошипѣла: -- Смолкнешь ли ты? Надѣюсь, что я буду имѣть счастье увидѣть, что онъ умретъ раньше меня. Знаете ли вы, чего онъ хочетъ отъ васъ?-- сказала она потомъ, вдругъ обращаясь къ генералу.
   -- Нѣтъ; но я подозрѣваю это; услыхать отъ меня то немногое, что я знаю о смерти моего бѣднаго брата.
   Сара посмотрѣла на генерала съ насмѣшливою миной.
   -- Да вы и въ самомъ дѣлѣ начинаете выживать изъ ума, дражайшій мой превосходительный,-- сказала она; вы даже перестаете дѣлать различіе между людьми, съ которыми говорите. Неужели вы думаете, что такъ вамъ и удастся увѣрить меня, что вы въ душѣ по рады, что судьба избавила васъ отъ этого брата, жизнь котораго за послѣднее время была только цѣпью глупостей? Неужели вы думаете, что я не знаю, что сегодня вечеромъ у васъ будетъ жестокій припадокъ вашей болѣзни, который вынудитъ васъ телеграфировать въ Тухгеймъ. Къ несчастью, я не въ состояніи явиться завтра на похороны? И вы также не знаете, чего король отъ васъ хочетъ? Ну, такъ мнѣ придется сказать вамъ, въ чемъ дѣло. Онъ хочетъ узнать отъ васъ, отчего это вы не дали ему совѣтъ принять депутацію тухгеймскихъ работниковъ? И, для большей краткости, я попрошу васъ хорошенько запомнить только слѣдующее. Когда вамъ удастся извиниться въ этомъ, насколько возможно лучше или хуже, тогда король заговоритъ о Лео Гутманѣ и спроситъ, не думаете ли вы, что молодой человѣкъ пострадалъ несправедливо, и что слѣдуетъ дать ему какое нибудь удовлетвореніе. Когда вы, безъ всякаго сомнѣнія, поспѣшно отвѣтите на этотъ вопросъ утвердительно и при этомъ ловко коснетесь дѣла о письмѣ, тогда вамъ будетъ весьма понятно, въ высшей степени понятно, что его величество выразитъ желаніе лично увидать человѣка, о которомъ онъ уже слышалъ столько интереснаго. Вы возьмете на себя смѣлость замѣтить, что въ настоящее время такое свиданіе имѣетъ свои значительныя неудобства, а если, вслѣдъ за этимъ замѣчаніемъ, король станетъ еще больше настаивать -- что съ нимъ обыкновенно и случается -- то выскажите ему мысль, внезапно пришедшую вамъ на умъ,-- предложите ему увидаться съ молодымъ человѣкомъ гдѣ нибудь въ третьемъ мѣстѣ, на вашей виллѣ напримѣръ. Его величество найдетъ выдумку превосходною, а вы -- я надѣюсь по крайней мѣрѣ -- разъ дойдя до этой точки, уже съумѣете сами справиться со всѣмъ остальнымъ. Но подождите, еще вотъ что, маленькая дурочка теперь сидитъ у меня въ комнатѣ и пишетъ къ королю письмо, въ которомъ она опять говоритъ ему про Лео. Конечно, все это выйдетъ глупо, всѣ ея резоны окажутся пустяками, но, быть можетъ, все-таки это будетъ для насъ небезполезно. Конечно, вы должны уловить благопріятную минуту, чтобы передать интересное письмецо Я пойду, посмотрю, кончила ли она.
   Сара вышла изъ своего угла.
   -- Но, милѣйшая пріятельница, сказалъ генералъ, неужели же вы совершенно [серьезно...
   -- Нее обдумано! Ужь въ этомъ отношеніи будьте покойны: все и все обдумано. Я хочу завербовать эту дѣвочку, она мнѣ необходима, а безъ этого юноши дѣло не сладится. Если малый окажется непригоднымъ для насъ -- мы пошлемъ его на всѣ четыре стороны; если же онъ на что нибудь годится -- и мнѣ думается, что онъ съ радостью поддастся намъ -- то тѣмъ лучше. Я черезъ минутку опять вернусь.
   Сара заковыляла къ двери; генералъ остался на диванѣ и оперся узкимъ, высокимъ лбомъ на старческую руку.
   Да, да, она была права, онъ и вправду изъ ума выживаетъ! Неужели въ другомъ случаѣ онъ позволилъ бы этой женщинѣ, которую онъ ненавидѣлъ, такъ безусловно властвовать надъ собою! А все-таки, все-таки онъ долженъ дѣлать все, что она хочетъ. Его вліяніе на короля осла бывало въ той же пропорціи, въ какой возростало ея вліяніе. И кромѣ того, сколько разъ она уже давала блистательныя доказательства своего тонкаго проницательнаго остроумія, своего глубокаго пониманія мельчайшихъ особенностей характера короля,-- неужели все послѣ всего этого она могла теперь ошибиться въ разсчетѣ?
   Генералъ потеръ себѣ лобъ. Онъ подумалъ о своей недавней встрѣчѣ съ Лео. Въ то время колода была у него въ рукахъ. Почему же онъ тогда придавалъ такъ мало цѣны тому сильному впечатлѣнію, которое могъ бы произвести на короля такой человѣкъ, какъ Лео. А теперь, благодаря самому странному стеченію обстоятельствъ, онъ вынужденъ сдѣлать то, что тогда онъ могъ бы сдѣлать добровольно.-- О какой же я дуракъ, старый, трусливый дуракъ! А что же я теперь скажу Фердинанду?
   Генералъ тяжело вздохнулъ и всталъ съ дивана.
   -- Ну, мнѣ удастся успокоить его, онъ долженъ успокоиться. Онъ испугалъ меня своею страстностью, своимъ гнѣвомъ; онъ вѣдь былъ внѣ себя, бѣдный малый! Онъ, который обыкновенно все такъ легко принимаетъ. И эта исторія съ Эвой тоже совсѣмъ сбила меня съ толку. Я въ ту минуту и сообразить не могъ, что изъ исторіи съ письмомъ можно извлечь большія выгоды для Фердинанда. Теперь мнѣ приходится извлекать эти выгоды въ пользу Лео.
   Онъ услыхалъ шаги Сары, и постарался придать своему лицу менѣе озабоченное выраженіе. Ему не хотѣлось доставить ей торжество и показать ой, до какой степени онъ страдаетъ.
   -- Ну такъ я и думала! Чепуха страшнѣйшая, но необыкновенно умно написано,-- какъ разъ то, что должно и можетъ ему понравиться. Удивительное она существо! Мотъ -- возьмите! И сообщите лучшему вашему другу, котораго вы подчасъ отъ души желали бы отравить, о томъ, что вамъ удастся сдѣлать. Сообщите письменно, не иначе, слышите? Сегодня васъ не должны видѣть во второй радъ у меня. А теперь извольте-ка уходить, мой милѣйшій, старый превосходительный!
   Сара привѣтливо улыбнулась и протянула генералу свою тощую руку. Генералъ также попытался улыбнуться, но потомъ очень быстро удалился.
   Опершись на свою палку, Сара посмотрѣла ему вслѣдъ и пробормотала:-- Онъ и въ самомъ дѣлѣ сильно старѣетъ.
   

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ.

   -- Профессоръ Гартунгъ еще не выходилъ отъ его величества; но его величество приказали впустить ваше превосходительство тотчасъ же безъ доклада,-- сказалъ старый камеръ-лакей.
   Когда генералъ вошелъ, къ нему живо обернулся король, стоявшій съ какимъ-то бѣлокурымъ мужчиной передъ очень большою картиною, которая была укрѣплена на подставкахъ и придвинута близко къ окну, и вскричалъ, увидавши его:
   -- Подходите, подходите ближе, любезный Тухгеймъ, вы пришли какъ разъ во время. кто это говорилъ, что постройка пирамидъ по представляетъ живописнаго сюжета? Вотъ посмотрите-ка, что изъ этого сдѣлалъ нашъ Гартунгъ, и это совершенно въ моемъ духѣ. Еслибъ я не зналъ навѣрное, что это написалъ Гартунгъ, я готовъ былъ бы держать пари, что это моя картина!
   Король потиралъ руки и влюбленными глазами смотрѣлъ на картину. Потомъ онъ снова обратился къ генералу и, взявъ его за руку, отвелъ его нѣсколько въ сторону.
   -- Да, Господи, какъ же вы стоите?-- вскричалъ онъ.-- Вѣдь вы, я думаю, въ другихъ случаяхъ не любите застить самому себѣ! Вотъ, подите-ка сюда По великое ли это произведеніе? это за техника! Какая композиція! Величественно! Вглядитесь хорошенько хоть въ одну эту группу, вотъ здѣсь, налѣво, на переднемъ планѣ: фараонъ въ своихъ носилкахъ, на подушкахъ. Какая тонкая мысль! Спокойно усѣвшійся властелинъ, котораго несутъ запыхавшіеся рабы! Вотъ вамъ и весь востокъ въ одномъ этомъ! И какъ просто онъ съумѣлъ выдвинуть его изъ толпы окружающихъ его воиновъ и жрецовъ, и этой толпы дѣвушекъ, которыя навѣваютъ на него прохладу пальмовыми листьями. И что за выраженіе придано этой головѣ! Не Неронъ ли сказалъ, что онъ нигдѣ глубже не чувствовалъ величіе Египта, какъ къ пирамидахъ? Ну, взгляните жe, не выражено ли это величіе, вынудившее такое глубокое удивленіе у властелина другой страны и много народа, на этомъ лицѣ, характеръ котораго такъ живо напоминаетъ Рамзесовы головы передъ храмомъ Абу Симбеля! Право, Гартунгъ, вамъ за это стоило бы дать званіе пера!
   Счастливый живописецъ поклонился и улыбнулся; но тѣмъ не менѣе въ его глазахъ видна была какая-то тревога. Король взялъ съ чертежной доски большой циркуль и слишкомъ близко водилъ его концомъ передъ лицомъ фараона.
   -- Взгляните же теперь на эту вторую группу: архитекторъ подходитъ къ владыкѣ въ сопровожденія нѣкоторыхъ изъ своихъ подчиненныхъ, держа въ рукѣ каменную плиту, на которой вырѣзанъ планъ. Король даже и не смотритъ на него. Какъ это опять глубоко вѣрно! Идея принадлежала ему; онъ больше ничего не можетъ сказать ему; онъ хочетъ, чтобы дѣло было окончено; онъ даже видитъ его оконченнымъ -- передъ его духовными очами, какъ говоритъ Гамлетъ, хотя теперь пирамида еще едва только возвышается фута на два надъ пескомъ пустыни. Видите, Гартунгъ, какъ я былъ правъ, когда совѣтовалъ вамъ подвинуть глубже на средину и самую постройку, и все, что вокругъ все группируется. При этомъ вамъ не пришлось бы такъ подробно изображать тѣ сплошныя группы, которыя вамъ пришлось изобразить теперь. Теперь темно-бурыя человѣческія фигуры сливаются съ темно-бурымъ фономъ пустыни и камней, надъ которыми они работаютъ,-- точно, будто все это само собою выростаетъ изъ песка. Вглядитесь-ка, любезный Тухгеймъ, какой порядокъ въ кажущемся безпорядкѣ. Этому вы научились отъ Гораса Вернэ, у котораго это встрѣчается на его картинахъ, изображающихъ сраженія,-- но такъ ли, Гартунгъ? Но разумѣется -- mutatis mutandis! Въ томъ-то и заключается разница между мыслящимъ художникомъ и мизернымъ подражателемъ. И кромѣ того, любезный Гартунгъ, эта даль пустыни, которую ни умѣли ввести въ картину, это небо, въ бездонной глубинѣ котораго такъ и тонетъ глазъ, этотъ блѣдный отблескъ, который виднѣется тамъ, на горизонтѣ, и предвѣщаетъ приближающійся самумъ,-- это принадлежитъ неоспоримо вамъ, въ этомъ и Вернэ не сравняется съ вами, онъ ни за-что не съумѣетъ воспроизвести такого ряда фламинго! Чортъ возьми! Какъ это прочувствовано, какъ это написано! Посмотрите-ка такъ, сквозь руку, любезнѣйшій Тухгеймъ! Развѣ вамъ не кажется, будто птицы двигаются съ своихъ мѣстъ? Точно слышишь шелестъ безчисленныхъ крыльевъ! Сколько прелести въ этой очаровательной кривой линіи! И какъ естественно длинная линія здѣсь нѣсколько вдается, тамъ слова нѣсколько выступаетъ, какъ опавшій парусъ при легкомъ вѣтеркѣ; кажется, будто теплый вѣтеръ гонитъ ихъ въ Нубію, глубоко на ютъ, гдѣ солнце бросаетъ свои отвѣсные лучи, между тѣмъ какъ здѣсь оно еще рисуетъ на пустынѣ короткія тѣни. По, Гартунгъ, что вы тутъ нарисовали Лилъ, хотя и совсѣмъ вдали, хотя только какъ сверкающую полосу,-- это вѣдь, ужь сознайтесь, слишкомъ большая licentia poetica. Нилъ никакъ не можетъ быть видѣнъ съ этого мѣста,
   -- Извините, ваше величество,-- сказалъ живописецъ,-- я дѣйствительно не могу припомнить, видна ли рѣка съ подошвы гицехскихъ пирамидъ; но съ извѣстной ихъ высоты онъ видѣнъ очень ясно. И къ тому же мнѣ казалось, что безъ рѣки обойтись невозможно, потому что только Нилъ, въ качествѣ великаго воднаго пути, объясняетъ намъ, какимъ образомъ сюда доставлены эти колоссальныя каменныя глыбы и этимъ дѣлаетъ намъ понятною всю сцену.
   Король былъ, повидимому, непріятно пораженъ этимъ противорѣчіемъ.
   -- Мнѣ бы больше понравилась голая, безводная пустыня,-- сказалъ онъ.
   Такъ какъ глаза страстнаго художника были обращены на картину, то онъ не замѣтилъ облачка, набѣжавшаго на королевское чело и живо продолжалъ.
   -- Кромѣ того я упустилъ бы тогда эту двойную линію вьючныхъ животныхъ и навьюченныхъ возовъ, которые двигаются отъ мѣста постройки къ рѣкѣ и отъ рѣки къ мѣсту постройки, и которые заканчиваютъ картину, повидимому, продолжая свое движеніе до безконечности и...
   -- Да, да, это мы уже давно знаемъ,-- перебилъ король художника,-- критики вы не переносите, господа артисты, но надо притомъ замѣтить, что исключеніе дѣлается въ пользу хвалящей критики. Но теперь, любезный Гартунгъ, мнѣ нужно распроститься съ вами,-- а картину я вѣдь еще могу оставить у себя?
   -- Конечно, ваше величество!
   -- Я спросилъ объ этомъ потому, что вы поставили непремѣннымъ условіемъ, чтобы картина предварительно попала на выставку. Какъ эти художники бьются изъ-за славы, любезный Тухгеймъ,-- объ этомъ нашъ братъ и понятія никакого не имѣетъ. Ну, прощайте, любезный Гартунгъ, желаю вамъ всякаго благополучія!
   Живописецъ уже подходилъ къ двери, когда король еще закричалъ ему вслѣдъ:-- Раньше двухъ недѣль вы картины не получите, хоть бы вся достопочтенная коммисія выставки стала внизъ головою; такъ и скажите этимъ господамъ!
   -- Теперь ваша очередь, любезный Тухгеймъ,-- продолжалъ онъ, глядя теперь въ первый разъ генералу въ лицо;-- но, чортъ возьми, любезный Тухгеймъ, вы состарѣлись въ эти дни! Право, глядя на васъ, можно сказать, что вы родились во времена постройки той пирамиды.
   -- Я болѣнъ, ваше величество, и кромѣ того за послѣдніе дни у меня было слишкомъ много горя,-- отвѣчалъ генералъ глухимъ голосомъ.
   -- Да, да,-- сказалъ король,-- за этимъ-то именно я васъ и призвалъ къ себѣ. Но садитесь же, любезный Тухгеймъ, вы уже перестали принадлежать къ стоящей братіи. Ну, теперь разскажите-ка мнѣ, что вамъ извѣстно объ этой несчастной исторіи; или, лучше сказать, я уже все знаю, а мнѣ только хотѣлось бы послушать, что вы думаете на этотъ счетъ. Мнѣ не хотѣлось бы огорчить васъ, а съ другой стороны мнѣ жаль и этаго бѣднаго шута, Гея,-- онъ глупъ, это и самому Богу извѣстно, но, суди по всему тому, что мнѣ приходилось слышать, онъ долженъ быть оскорбленъ настолько сильно, что не могъ оставить дѣло бонъ удовлетворенія. Какъ относится къ этому происшествію сынъ нашего покойнаго брата? Онъ, какъ мнѣ кажется, горячій молодой человѣка, и можетъ легко навязать намъ новую непріятную исторію. Правда, говорятъ, что онъ былъ не въ особенно хорошихъ отношеніяхъ съ своимъ отцомъ, но въ подобныя минуты родственное чувство часто берета. верхъ надъ разсудкомъ. Потому-то мнѣ бы очень хотѣлось, чтобы вы поговорили съ Генри,-- я еще съ того времени помню очень твердо его имя. Вы, какъ старшій въ семействѣ, должны же имѣть нѣкоторое вліяніе на молодого человѣка, и, послушайте, любезный Тухгеймь, вы можете сказать тогда, что я очень желалъ бы, чтобы эту исторію похоронили вмѣстѣ съ барономъ. Не забудьте этого.
   Но позволяя генералу вставить ни одного слова, король проговорилъ все это быстро, по своему обыкновенію, часто поглядывая при этомъ на картину, передъ которою онъ стоялъ. Хотя въ теченіе послѣднихъ лѣтъ генерала, чрезвычайно далеко разошелся съ своимъ покойнымъ братомъ, и хотя, въ сущности, смерть его выручала изъ весьма сильнаго затрудненія, однако въ душѣ онъ все-таки былъ возмущенъ тою легкостью, съ которою король относился къ такому горестному случаю. Онъ сказалъ съ особеннымъ выраженіемъ.
   -- Я употреблю всѣ свои усилія, чтобы исполнить желаніе и приказанія вашего величества, но только я попрошу, ваше величество, не забывать, что мое вліяніе прекращается внѣ круга моей семьи, и что не такъ-то легко будетъ успокоить волненіе, которое, конечно, будетъ чрезвычайно сильно въ публикѣ.
   Король отвернулся отъ картины и сказалъ, быстро подходя къ генералу и подавая ему руку:-- Простите меня, любезный Тухгеймъ, вы вѣдь знаете меня съ самаго дѣтства и, конечно, помните, что я могу смотрѣть очень серьезно на какое побудь дѣло, хотя иногда это и не бываетъ замѣтно. Повѣрьте мнѣ, что я принялъ очень близко къ сердцу это дѣло Нашъ братъ былъ любимцемъ блаженной памяти моего отца; я самъ гостилъ у него нѣсколько дней и прекрасно помню этого красиваго, рослаго мужчину. Кромѣ того мы съ вами въ такихъ отношеніяхъ -- дѣло мнѣ очень, очень близко къ сердцу -- вѣрьте мнѣ!
   Генералъ низко наклонился надъ королевскою рукою, которая все еще держала его руку.
   -- Но,-- продолжалъ король съ живостью, выпуская руку генерала и бросаясь въ кресло,-- въ этомъ дѣлѣ и вы не совсѣмъ-то чисты отъ всякой вины. Къ чему вамъ мое довѣріе, если вы никогда къ нему не обращаетесь? Еслибъ вы во время дали мнѣ знать о положеніи дѣлъ въ Тухгеймѣ и о курьезной тактикѣ, которой вашъ братъ держался относительно тамошнихъ событій,-- ну, для васъ я бы охотно принялъ рабочую депутацію и сказалъ бы этимъ людямъ нѣсколько привѣтливыхъ словъ. Тогда безъ сомнѣнія все вышло бы иначе, чѣмъ вышло теперь. Это было бы тоже, что масло для бушующихъ волнъ. Рабочіе были бы довольны, барону уже не пришлось бы такъ рѣзко играть роль протектора, этотъ болванъ Гей не зашелъ бы такъ далеко въ своемъ неумѣстномъ усердіи,-- вашъ несчастный братъ былъ бы живъ и теперь. Теперь бѣда стряслась. Но, Богу извѣстно, что я въ этомъ не виноватъ, не виноватъ! Неужели вы не оправдаете меня?
   -- Горе мнѣ, что я долженъ оправдать васъ!-- сказалъ генералъ, закрывая глаза рукою.
   -- Ну, ну, полноте, мой старый другъ!-- сказалъ король благосклоннымъ тономъ.-- Къ чему намъ утруждать свою совѣсть больше, чѣмъ слѣдуетъ. Это старая исторія о колодцѣ, который оставили открытымъ до тѣхъ поръ, пока въ него не упалъ ребенокъ. Теперь надо закрыть колодезь. Я сегодня все утро ломалъ себѣ голову, какъ всего лучше за это приняться. До сихъ поръ мнѣ кажется яснымъ только одно, что слѣдуетъ придать дѣлу, насколько возможно, болѣе частный характеръ. Вашъ несчастный братъ и Гей поссорились, оба они дворяне, вашъ братъ отставной, а Гей служащій военный,-- ну, стало быть, тутъ нѣтъ ничего мудренаго, такія вещи могутъ происходить и каждый день. Но тутъ, какъ на зло, примѣшивается во всей своей обширности рабочій вопросъ, и, чтобы мы ни дѣлали -- все тотчасъ же принимаетъ политическій характеръ. Я право охотно доставилъ бы удовольствіе милой старушкѣ Гутманъ и избавилъ бы ея племянника отъ ближайшаго знакомства съ государственною тюрьмою, да и пожалуй согласился бы, чтобы мнѣ представили молодаго человѣка, котораго она очень хвалитъ и за котораго она такъ хлопочетъ въ этомъ отношеніи, но вѣдь эти проклятыя демократическія газеты опять поднимутъ гвалтъ!
   При этихъ послѣднихъ словахъ король наклонился къ картинѣ и сталъ смахивать своимъ платкомъ пыльное пятно, засѣвшее въ углубленіи рамы. Генералъ припомнилъ инструкцію, данную Сарою, потому что до сихъ поръ бесѣда шла какъ разъ по указанному ею пути.
   -- Не однѣ только демократическія газеты, ваше величество,-- сказалъ онъ, но и другіе органы, вѣроятно, отнеслись бы неодобрительно къ такому шагу вашего величества.
   -- Да какимъ же образомъ дѣло это касается принца и его приверженцевъ,-- вскричалъ король съ досадою.
   -- Я не могу отвѣчать вашему величеству на этотъ вопросъ, по сообщивши вамъ въ тоже время одного открытія, которое я сдѣлалъ, благодаря самому странному стеченію обстоятельствъ, и которое покажется интереснымъ вашему величеству. Ваше величество изволите, вѣроятно, помнить объ одномъ извѣстномъ письмѣ, которое нѣсколько времени тому назадъ...
   -- Знаю, знаю,-- вскричалъ король,-- ну такъ въ чемъ же дѣло!
   -- Это письмо обнародовано...
   -- Ну?-- вскричалъ король, слушая съ величайшимъ напряженіемъ.
   -- Тѣмъ же самымъ Лео Гутманомъ, о которомъ вы сейчасъ изволили говорить.
   -- Быть не можетъ! Вы знаете это навѣрное?
   -- Это не подлежитъ ни малѣйшему сомнѣнію.
   -- И вы совершенно убѣждены въ этомъ?
   -- Совершенно, ваше величество!
   -- Какимъ образомъ вамъ удалось сдѣлать это открытіе? Впрочемъ я не хочу быть нескромнымъ; здѣсь -- король показалъ при этомъ на потолокъ комнаты,-- разумѣется замѣшаны женщины, объ этомъ и толковать нечего. Но я только признаюсь откровенно, что, благодаря тому, что вы сообщили мнѣ, мое желаніе видѣть молодого человѣка не только не уменьшилось, а еще возрасло. Ясно, что мы здѣсь имѣемъ дѣло съ тонкою политическою головою, а не съ какимъ нибудь бариномъ въ родѣ современныхъ нашихъ государственныхъ мудрецовъ, съ человѣкомъ съ такимъ закаломъ характера, какимъ отличались люди средневѣковой Италіи,-- а признаюсь вамъ, такіе характеры дѣйствуютъ на меня неотразимо обаятельно. Добудьте вы мнѣ этого доктора, любезный Тухгеймъ! Мнѣ необходимо знать, чего онъ хотѣлъ добиться посредствомъ этого письма! Такой человѣкъ ничего не дѣлаетъ безъ мысли и цѣли. Скажите-ка мнѣ, любезнѣйшій Тухгеймъ,-- тутъ король опять обратился къ картинѣ,-- вы, можетъ быть, уже переговорили съ нашею милою пріятельницею тамъ, на верху?
   -- Я только-что отъ нея, ваше величество; г-жа Гутманъ Пыла такъ взволнована, какъ я еще никогда не видалъ ее; я никакъ не могъ бы объяснить себѣ того живого участія, которое она стала теперь принимать въ своемъ племянникѣ, если бы она не сообщила мнѣ, что она можетъ сдѣлать одной молодой дѣвушкѣ, своей племянницѣ, которую она очень любитъ,-- ваше величество видѣли ее еще ребенкомъ во время своего пребыванія въ Тухгеймѣ, въ домѣ лѣсничаго,-- большое одолженіе, замолвивъ за него слово вашему величеству, и что она отъ души желала бы сдѣлать это.
   Король посмотрѣлъ сквозь руку на цѣпь фламинго, изображенныхъ на картинѣ.
   -- А почему же дѣвушка такъ заботится о своемъ двоюродномъ братѣ? Развѣ она его любитъ?
   -- Я этого не знаю, ваше величество; впрочемъ я не думаю, чтобы было необходимо подставлять именно эту побудительную причину. Каждый членъ этого семейства отличается необыкновенною привязанностью другъ къ другу и способностью пожертвовать собою для другого, и кромѣ того, судя по всему тому, что мнѣ приходилось о ней слышать, я считаю эту дѣвушку чрезвычайно способною увлекаться, энтузіасткой, у которой страсть къ идеѣ,-- въ данномъ случаѣ къ политическимъ идеямъ своего двоюроднаго брата -- нисколько не зависитъ отъ личнаго расположенія.
   Король, казалось, совершенно удовлетворился этимъ объясненіемъ, онъ прошелся нѣсколько разъ по комнатѣ и сказалъ потомъ, остановившись передъ генераломъ:
   -- Ну, ужъ такъ и быть, я вамъ признаюсь, я видѣлъ молодую дѣвушку на верху у моей милой пріятельницы Гутманъ, и думаю, что вы совершенно вѣрно опредѣляете ея характеръ. Это замѣчательная, энтузіастичная натура, которую и считаю способною на высочайшее увлеченіе, но, конечно, также и на всякую нелѣпость, если дѣло идетъ о томъ, чтобы провести любимую идею.
   -- Такъ какъ ваше величество были такъ милостивы, что подтвердили мои психически-физіономическія соображенія, то я уже менѣе боюсь исполнить, конечно, довольно странное порученіе молодой дѣвушки къ вамъ. Я говорю о письмѣ...
   -- Давайте, давайте его сюда,-- вскричалъ король;-- я, какъ вамъ извѣстно, очень люблю эти неказенныя изліянія неизкалеченной натуры; въ нихъ обыкновенно столько естественной поэзіи! Давайте-ка мнѣ его.
   Король поспѣшно развернулъ письмо Сильвіи и, начавши читать его, сталъ такъ, что генералъ не могъ видѣть его лица; вѣроятно, ему было такъ свѣтлѣе читать.
   Удивленіе генерала все увеличивалось и увеличивалось въ теченіе всей этой бесѣды, которая и въ общемъ, и въ частности буквально была такой, какъ предсказала Сара. Онъ не могъ уже больше сомнѣваться въ томъ, что ему приходится имѣть дѣло съ фактомъ, уже совершившимся помимо его содѣйствія и безъ его вѣдома. Здѣсь приходилось, стало быть, съиграть по возможности выгодную роль въ готовой пьэсѣ.
   -- Удивительная дѣвушка,-- сказалъ король, складывая письмо и бросая его на подставку картины.-- Котъ я представляю себѣ точно такою дочь пастуха изъ Дом-Рэми. Тутъ есть еще вѣра, поэзія, высочайшее отрѣшеніе отъ презрѣнной дѣйствительности; это лучезарный лучъ изъ глубины неба, подъ сводомъ котораго жилъ счастливый средневѣковый человѣкъ, струя воздуха изъ лѣсовъ, въ которыхъ заблудившійся королевскій сынъ нашелъ на залитой солнцемъ лужайкѣ красавицу-пастушку. Право, любезный Тухгеймъ, а бы отъ души желалъ исполнить желаніе молодой особы, только я боюсь, что въ настоящую минуту это всё-таки будетъ неудобно. Какъ вы объ этомъ думаете, любезный Тухгеймъ?
   -- Это покажется нѣсколько удивительнымъ, ваше величество!
   Король, который все время говорилъ больше съ картиною, чѣмъ съ генераломъ, быстро обернулся и вскричалъ: -- Да, но пусть же никто не Дивится! Неужели я прикованъ къ государству, какъ одинъ галерный каторжникъ къ другому, и долженъ продѣлывать тѣ же самые прыжки и конвульсивныя тѣлодвиженія, которыя заблагоразсудится ему продѣлать. И какая же вамъ польза изъ того, что вы такъ долго прожили на свѣтѣ, если вы еще и тому не научились, какъ отнять добычу у воющихъ газетныхъ волковъ, потому что кто же другой станетъ объ этомъ заботиться!
   Эта послѣдняя вспышка королевскаго гнѣва освободила генерала отъ нерѣшительности, въ которой онъ еще до сихъ поръ находился относительно плановъ Сары. Онъ поднялъ голову и проговорилъ болѣе твердымъ голосомъ, чѣмъ онъ говорилъ все это время: -- Извините меня, ваше величество, если въ этомъ случаѣ я взялъ на себя смѣлость свободно выразить мое собственное мнѣніе. Какъ же я могъ думать иначе, что ваше величество относительно этого случая находится въ полнѣйшемъ согласіи съ своими отвѣтственными министрами! Еслибъ я выразилъ свой противоположный взглядъ, какъ бы легко мнѣ могли бросить въ глаза чувствительный попрекъ тѣмъ, что я въ немилости, что я лично отвергнутъ! Но, хотя я, какъ и слѣдуетъ, совершенно отрѣшаюсь отъ собственной личности, однако все-таки я не могу и не долженъ совѣтовать вашему величеству дѣлать въ настоящую минуту, чти бы ни было въ пользу доктора Гутмана. Этого никакъ нельзя было бы согласить съ тѣмъ, совершенно основательнымъ желаніемъ, которое ваше величество только-что изволили выразить, съ желаніемъ придать насколько возможно болѣе частный характеръ печальной ссорѣ моего покойнаго брата съ г. Ф. Геемъ. Всякій видитъ, что докторъ Гутманъ -- душа тухгеймской исторіи агитаціи, точно также какъ всякій понимаетъ, что мой братъ -- ея жертва. Публичное заявленіе королевской милости къ Гутману придало бы вашему величеству во всемъ этомъ вопросѣ весьма опредѣленное положеніе, совершенно враждебное теперешнему вашему министерству.
   -- Такъ мнѣ невозможно поступить!-- вскричалъ король.
   -- О, конечно, нѣтъ,-- быстро сказалъ генералъ.
   -- Но какъ же устроить дѣло?
   -- Прикажите, ваше величество, чтобы слухи о проискахъ, душою которыхъ докторъ Гутманъ, окончательно прекратились; прикажите, чтобы былъ распущенъ слухъ, что при тщательномъ обыскѣ, произведенномъ въ квартирѣ заключеннаго, не нашлось никакихъ компрометирующихъ бумагъ, и что, вслѣдствіе этого заключеннаго можно было освободить на третій день.
   -- Нельзя ли уладить это сегодня же?-- сказалъ король.
   -- Ваше величество, если только вообще дѣлать это, то надо дѣлать скорѣе.
   -- Ваша правда, свѣжая рыба -- лучшая рыба. Ну, а теперь дальше!
   -- Затѣмъ нашему величеству останется только приказать, чтобы молодой человѣкъ былъ вамъ представленъ гдѣ-нибудь въ другомъ мѣстѣ, напримѣръ, хоть бы въ домѣ одного изъ вашихъ истинно преданныхъ слугъ.
   -- Въ вашемъ домѣ, напримѣръ?
   -- Такая милость была бы мнѣ чрезвычайно дорога, сказалъ генералъ.
   -- Превосходно, превосходно,-- вскричалъ король, потирая руки.-- Вѣдь это будетъ только совершенно въ порядкѣ вещей, если я заявлю свое сочувствіе и участіе такому вѣрному, заслуженному слугѣ, какъ вы, тѣмъ болѣе, что ваше и безъ того уже слабое здоровье еще больше потрясено внезапнымъ извѣстіемъ. Мы отправляетесь на похороны?
   -- Ваше величество, я думаю, что при такомъ странномъ положеніи дѣлъ, нейтралитетъ...
   -- Совершенно справедливо! Вы должны растолковать это и вашему племяннику; пожалуйста же не забудьте этого. А относительно Гутмановской исторіи дѣло остается при моемъ рѣшеніи. Я хочу, чтобы исторію эту обошли молчаніемъ, а сегодня вечеромъ, часу въ восьмомъ я освѣдомлюсь о вашемъ здоровьи. А теперь отправляйтесь, любезный Тухгеймъ, у меня сегодня утромъ еще бездна занятій.
   Король подалъ генералу руку. Генералъ направился къ двери послѣ низкаго поклона.-- Послушайте его вотъ что, любезный Тухгеймъ,-- закричалъ король ему въ слѣдъ.-- Пожалуйста вы не пишите ничего старухѣ Гутманъ; я хочу сдѣлать молодой дѣвушкѣ сюрпризъ. Да и къ Гею тоже намъ не-зачѣмъ ходить; это я все при случаѣ самъ устрою.
   Король засмѣялся черезчуръ громко: генералъ улыбнулся, поклонился еще разъ и вышелъ.
   Сойдя внизъ во дворцовый дворъ и, поставивъ ногу на подножку кареты, онъ подумалъ, что обѣденный поѣзда, отходитъ въ Тухгеймъ только еще черезъ часъ, и что теперь еще самое время увѣдомить Генри и г. Ф. Зонненштейна о желаніяхъ короля, насколько они ихъ касались. Онъ и приказала, кучеру ѣхать къ г. Ф. Зонненштейну.
   

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ.

   Въ то же самое время, когда генералъ былъ у короля, въ кабинетѣ г. Ф. Зонненштейна происходило совѣщаніе между имъ, его племянникомъ и адвокатомъ Гельфельдомъ. Въ этомъ совѣщаніи дѣло дошло до язвительныхъ объясненій, наговорили другъ другу рѣзкостей, но въ заключеніе, особенно благодаря стараніямъ банкира, договорились наконецъ до такихъ вещей, которыя можно было принять за полюбовное соглашеніе. Г. Гельфельдъ, улыбаясь, подалъ дядѣ и племяннику руку и оставилъ ихъ однихъ вдвоемъ,
   -- Онъ еще смѣяться можетъ!-- вскричалъ Генри со злобою, лишь только дверь затворилась за г. Гельфельдомъ,-- и при этомъ негодяй такъ все время умѣлъ ставить вопросъ, что процессомъ никакъ невозможно было его запугать.
   -- Да, Генри, ей Богу, оно такъ и есть,-- возразилъ банкиръ,-- неужели же ты думаешь, что я не вижу также ясно, какъ и ты, что онъ вовлекаетъ твоего отца въ эти безумныя спекуляціи, имѣя въ виду забрать его въ руки крѣпче и крѣпче. Да къ тому же еще весьма сомнительно, полиштъ ли онъ обратно, не смотря на свои векселя свои двадцать пять тысячъ; насколько я понимаю дѣло, я думаю, что будетъ дефицитъ по меньшей мѣрѣ въ пятьдесятъ тысячъ.
   Банкиръ закурилъ сигару; послѣдніе слова банкира повидимому нисколько не успокоили Генри.
   -- Ты тоже еще смѣешься,-- сказалъ онъ,-- да что тебѣ, ты обезпеченъ совершенно первымъ залогомъ и, въ худшемъ случаѣ, отдѣлаешься фонаремъ подъ глазомъ; у тетки Шарлотты свое состояніе, которое она до послѣдняго гроша завѣщаетъ Амеліи; а она, конечно, сейчасъ же поспѣшитъ выйти за мужъ за этого мальчишку, за Вальтера.
   Молодой человѣкъ заскрежеталъ зубами,-- Я бы готовъ былъ рвать на себѣ волосы, еслибы...
   -- Еслибы это къ чему добудь привело!-- перебилъ его банкиръ:-- будь благоразуменъ, Генри! Ты знаешь, что хотя родство съ твоимъ семействомъ не принесло мнѣ большаго благополучія, однако я ежеминутно готовъ сдѣлать для тебя все, что отъ меня зависитъ.
   -- Но ты ничего не можешь сдѣлать,-- вскричалъ Генри,-- какой же мнѣ прокъ отъ твоей доброй воли? Впрочемъ, дядя, я долженъ замѣтить тебѣ, что толковать теперь о неблагополучіи твоего родства съ нами по меньшей мѣрѣ неделикатно; я не говорю уже т" мъ, что такое имя, какъ имя моего семейства, все-таки само по себѣ уже составляетъ капиталъ, который, насколько мнѣ извѣстно, принесъ тебѣ весьма приличные проценты.
   Генри зналъ по опыту, что, когда онъ начиналъ носиться съ своимъ знаменитымъ древнимъ именемъ, это импонировало его дядѣ,-- и на этотъ разъ онъ не ошибся въ разсчетѣ. Банкиръ положилъ только-что закуренную сигару и сказалъ:-- Но, Боже мой, Генри, ты съ нѣкоторыхъ поръ сталъ необыкновенно раздражителенъ. Я думаю, ты знаетъ, какъ сильно а дорожу тобою; кажется, я не могу дать тебѣ болѣе вѣрнаго ручательства, какъ только повторить тебѣ, что я считаю честью и выгодою для себя выдать свою дочь за мужъ за человѣка съ твоимъ именемъ и твоею карьерою, хотя бы у тебя не было ни гроша денегъ.
   -- Такъ устрой же такъ, чтобы и Эмма захотѣла принять мое предложеніе,-- возразилъ Генри коротко.
   -- Да ужь захочетъ, захочетъ,-- сказалъ банкиръ,-- только будь терпѣливъ съ этой дѣвушкой. Этотъ господинъ, этотъ докторъ занималъ ее гораздо сильнѣе, чѣмъ мы оба думали.
   Со вчерашняго утра она словно ошалѣла,-- но вѣдь все это проходитъ! Главное дѣло въ томъ, чтобы его дѣла оставались по крайней мѣрѣ на нѣкоторое время въ возможно худшемъ состояніи. Горе намъ, бѣда наша въ томъ, что мы не могли захватить его въ свои руки. Арестъ по векселю за долги повѣрнѣе такого ареста по государственному дѣлу, изъ подъ котораго вы все-таки не ныньче, такъ завтра будете принуждены освободить его, въ особенности если, какъ ты говоришь, въ его бумагахъ не нашлось ничего серьезнаго и опаснаго.
   -- Онъ не выберется такъ скоро,-- сказалъ Генри,-- предоставь только мнѣ заботиться объ этомъ!
   -- Ихъ превосходительство, г. генералъ-лейтенантъ фонъ-Тухгеймъ,-- доложилъ лакей.
   Банкиръ вопросительно посмотрѣлъ на своего племянника.
   -- Пожалуй!-- сказалъ Генри.
   Банкиръ утвердительно кивнулъ лакею.
   -- Что это ему нужно?
   Генри пожалъ плечами.
   Генералъ вошелъ. Его обыкновенно блѣдное лицо было еще блѣднѣе и серьезнѣе, чѣмъ всегда. Онъ раскланялся обоимъ съ нѣкоторою сдержанностью.
   -- Я очень радъ, что засталъ васъ обоихъ вмѣстѣ, сказалъ онъ, но у меня времени немного; поэтому прошу васъ извинить меня, если мнѣ придется сообщить вамъ какъ можно короче то, что я долженъ передать вамъ. Я сейчасъ отъ его величества, который сегодня утромъ вызвалъ меня и соизволилъ дать мнѣ продолжительную аудіэнцію. Его величество изволилъ милостиво выразить мнѣ свое сочувствіе относительно поразившей насъ тяжкой потери и приказалъ мнѣ сообщить объ этомъ своемъ милостивомъ расположеніи остальнымъ членамъ семейства.
   Генералъ поклонился банкиру и сказалъ потомъ, обращаясь къ Генри:
   -- Его величество удостоилъ меня сверхъ того особаго порученія къ тебѣ, любезный племянникъ, и частный характеръ этого порученія требуетъ бесѣды съ глаза на глазъ. А имѣлъ намѣреніе отправиться прямо отсюда къ тебѣ, и уже боялся не застать тебя, потому что предполагалъ, что ты, вѣроятно, не пропустишь полуденнаго поѣзда и отправишься еще сегодня въ Тухгеймъ, хотя, какъ мнѣ пишутъ, похороны моего несчастнаго брата, а твоего отца, состоятся только завтра рано утромъ.
   -- Я собирался выѣхать съ вечернимъ поѣздомъ,-- продолжалъ генералъ, потому что Генри не сказалъ ни слова;-- но тяжелое нездоровье, которымъ я страдаю, мѣшаетъ мнѣ исполнить эту горестную и въ то же время дорогую обязанность. Поэтому мнѣ было бы весьма необходимо какъ можно скорѣе передать тебѣ порученіе его величества, и я попросилъ бы тебя...
   -- Но, господа, сказалъ банкиръ,-- не угодно ли вамъ будетъ сдѣлать мнѣ честь воспользоваться моимъ кабинетомъ. Я попрошу у васъ позволенія удалиться въ свою контору, гдѣ мое присутствіе необходимо въ настоящее время.
   Банкиръ вышелъ изъ комнаты; генералъ обратился къ Генри:
   -- Г. фонъ-Зонненштейнъ отправится въ Тухгеймъ?
   -- Нѣтъ,-- возразилъ Генри;-- и я думаю, судя по положенію дѣлъ, что никто не рѣшится упрекнуть его въ этомъ.
   -- Да я ни на что подобное и не намекалъ,-- сказалъ генералъ.-- А ты самъ, любезный племянникъ, поѣдешь?
   -- Ни въ какомъ случаѣ не поѣду,-- сказалъ Генри.-- Дѣла отца страшно запутаны и намъ приходится бороться съ такими опытными противниками, что я не могу отлучиться ни ни минуту, Кромѣ того всякій въ Тухгеймѣ знаетъ тѣ дурныя отношенія, въ которыхъ мы за послѣдніе годы были съ отцомъ; какая же мнѣ охота рисковать, чтобы мои друзья, жители дома лѣсничаго, натравили на меня тухгеймскую сволочь.
   Генри сказалъ все это насмѣшливо грубымъ тономъ, который онъ всегда охотно принималъ въ разговорѣ съ своимъ дядей и политическимъ противникомъ; онъ за глаза называлъ его старымъ пройдохой. Генералъ откашлялся, заслонивши ротъ рукою, и сказала.:
   -- Какъ бы ни были неутѣшительны тѣ причины, которыя препятствуютъ тебѣ проводить до послѣдняго жилища смертные останки твоего дорогого отца, моего брата,-- я думаю, съ другой стороны, что твое удаленіе отъ того мѣста, гдѣ должны будутъ розыграться сцены мирнаго частнаго горя, въ которыя, конечно можетъ вмѣшаться бурный взрывъ общественнаго горя, вполнѣ будетъ совпадать съ намѣреніями его величества. Онъ желаетъ именно,-- и это самое важное порученіе, о которомъ я спѣшу сообщить тебѣ -- чтобы не произошло ничего такого, что могло бы придать смерти твоего отца, моего несчастнаго брата, болѣе серьезное и обширное значеніе; онъ желаетъ, чтобы этому событію былъ приданъ характеръ печальнаго семейнаго событія -- не больше. Онъ желаетъ, чтобы ты самъ, любезный племянникъ отказался для этой цѣли отъ всякаго чувства мести, которая можетъ взволноваться въ твоей груди,-- на это мнѣ стоитъ только намекнуть, не правда ли!
   На губахъ Генри мелькнула злая улыбка:-- Это, конечно, въ значительной степени подтвердитъ слухи о моей трусости, которые, какъ мнѣ говорили, ходятъ въ кругу друзей моего отца; однако я сумѣю перенести и это несчастіе за одно съ другими,-- отвѣчалъ онъ.
   -- Вотъ объ этомъ-то его величество и поручилъ мнѣ намекнуть тебѣ,-- продолжалъ генералъ, будто онъ и не слыхалъ ни одного слова изъ послѣдней фразы Генри;-- а теперь я позволю себѣ съ своей стороны сообщить тебѣ кое-что, о чемъ я считаю необходимымъ извѣстить тебя изъ родственнаго сочувствія, или, лучше сказать, руководствуясь солидарностью родственныхъ интересовъ. Ты принимаешь большое участіе въ судьбѣ твоего стараго школьнаго товарища, доктора Лео Гутмана,-- не правда ли?
   Лицо Генри, выражавшее до этой минуты только раздраженіе и равнодушіе, внезапно измѣнилось. Онъ бросилъ на генерала полный ожиданія, почти боязливый взглядъ, который, конечно, не прошелъ незамѣченнымъ и вызвалъ на лицѣ старика хитрую улыбку.
   -- Тебѣ незачѣмъ удивляться, любезный племянникъ,-- продолжалъ онъ;-- человѣкъ, находящійся, подобно мнѣ, по милости его величества въ такомъ положеніи, которое позволяетъ оглядываться во всѣ стороны, можетъ, конечно, видѣть очень многое, что ускользаетъ отъ взоровъ другихъ людей, менѣе благопріятно обставленныхъ. Быть можетъ то, что я собираюсь сообщить тебѣ, будетъ не безъинтересно и для его величества, конечно, если наложить дѣло въ приличной формѣ. Король узналъ только недавно, что докторъ Лео Гутманъ и замѣчательный мальчикъ, котораго онъ встрѣтилъ когда-то въ Тухгеймѣ одинъ и тотъ же человѣкъ, и выразилъ поэтому случаю живѣйшее желаніе, чтобы его дѣло было окончено, какъ можно скорѣе; да кромѣ того...
   Генералъ осторожно оглянулся и продолжалъ тихимъ голосомъ:
   -- Кромѣ того я могу сказать тебѣ еще больше. Одна высоко поставленная особа, съ которою я чрезвычайно друженъ, получила отъ короля порученіе заботиться во всѣхъ отношеніяхъ о докторѣ Гутманѣ; надо тебѣ сказать, что его необыкновенныя политическія и другія дарованія по остались тайною для короля. Таже самая особа говорила мнѣ подъ строжайшимъ секретомъ, что его величество приказалъ представить ему доктора на дняхъ. Sapienti sat, любезнѣйшій племянникъ! Совершеннѣйшая скромность, которою ты заплатишь мнѣ, конечно, за мое довѣріе, покажетъ мнѣ, могу ли я и впередъ напутствовать полезными совѣтами старости и опытности твои первые шаги на скользкомъ поприщѣ государственной дѣятельности. Прошу тебя передать мое почтеніе г. фонъ-Зонненштейну и его очаровательной дочери, которой, къ сожалѣнію, я самъ не успѣю засвидѣтельствовать его.
   Генералъ подалъ племяннику концы пальцевъ, еще съ минутку насладился замѣшательствомъ, котораго Генри не сумѣлъ совершенно скрыть, но смотря на всѣ свои усилія, и ушелъ наконецъ, вполнѣ довольный успѣхомъ и тѣмъ, какъ онъ велъ переговоры.-- Только бы мнѣ опять въ ходъ пойти, думалъ онъ про себя, пока лакеи подавалъ ему пальто въ передней передъ большимъ зеркаломъ; такимъ вещамъ нельзя ни научиться, ни разучиться; боюсь, что, не смотря на протекцію своего всемилостивѣйшаго повелителя, мой дрожайшій племянникъ никогда не пойдетъ особенно далеко!
   

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ.

   Послѣднія слова генерала дѣйствительно отняли у Генри ту самоувѣренность, которою онъ обыкновенно могъ хвастаться. Но, конечно, генералъ не зналъ, что если только его слова были непраздною выдумкой, то тутъ для Генри шло дѣло не объ однихъ только чисто политическихъ интересахъ. Да, если это, только не были одни праздныя слова!
   Но это слабое утѣшеніе, за которое Генри поспѣшилъ ухватиться, оправившись отъ перваго страха, оказалось далеко не прочнымъ. "Старый пройдоха" смотрѣлъ слишкомъ побѣдоносно и смѣло, у него былъ слишкомъ отечески-покровительственный тонъ. Буффона, вѣроятно, проболталась, и Генри поклялся отомстить Буффонѣ, какъ нельзя сильнѣе, по кто же это сумѣлъ и кому удалось настолько расположить короля въ пользу Лео? И кому было до такой степени нужно принимать въ Лео такое участіе? Вѣдь Генри зналъ навѣрное, что Лео обращался и къ генералу и что генералъ отвѣчалъ ему отказомъ. Какимъ же образомъ произошла эта внезапная и быстрая перемѣна? Если слѣдствіе, производимое надъ Лео, дѣйствительно будетъ прекращено по именному поколѣнію короля, если его таинственные покровители дѣйствительно постараются устроить свиданіе между нимъ и королемъ, тогда нее было возможно, тогда былъ возможенъ и бракъ между авантюристомъ и Эммой. Если Эмма узнаетъ хоть одно слово о благопріятной перемѣнѣ обстоятельствъ этого человѣка, то не подлетитъ никакому сомнѣнію, что она будетъ продолжать противиться желаніямъ и приказаніямъ отца, и будетъ даже гораздо упорнѣе, чѣмъ была до сихъ поръ; да кто же могъ поручиться ему за. то, что и самъ дядя не повернетъ туда, откуда дуетъ вѣтеръ, и не станетъ смотрѣть на человѣка, взысканнаго милостями его величества., какъ на достойнаго мужа своей дочери, какъ на единственнаго человѣка, который годится ей въ мужья!
   Генри бросилъ робкій взглядъ на стеклянную дверь, завѣшанную зеленою толковою гардиною и соединившую кабинетъ съ конторою г. фонъ-Зонненштейна, и ему казалось, что вотъ, вотъ эта дверь отворится, что банкиръ вернется въ кабинетъ и скажетъ: -- Я все слышалъ, mon cher! По дверь не отворилась, и банкиръ продолжалъ заниматься своимъ дѣломъ. Съ этой стороны еще не было никакой опасности. Но насколько это времени? Во всякомъ случаѣ не на долго, но настоящая минута принадлежала ему и ею надо было пользоваться.
   Генри сдѣлалъ нѣсколько шаговъ, вдругъ снова остановился, но потомъ, быстро рѣшившись на что-то, отворилъ дверь, ведшую изъ кабинета банкира въ сѣни.
   Онъ прошелъ торопливыми, неслышными шагами по мраморнымъ платамъ сѣней, потомъ медленно поднялся по широкой, прямой, устланной ковромъ лѣстницѣ и, придя на верхнюю площадку, долженъ былъ схватиться за вызолоченныя перила, потому что колѣни у него дрожали. И въ ту минуту, когда его глаза неподвижно уставились на большую дверь, за которою черезъ нѣсколько времени долженъ былъ рѣшиться вопросъ, будетъ ли когда-нибудь принадлежать ему этотъ великолѣпный домъ со всѣми своими сокровищами или нѣтъ,-- въ эту минуту душа его переполнилась ненавистью къ той, чью любовь ему теперь приходилось вымаливать, какъ милостыню,-- къ той, которая такъ глубоко унижала его въ собственныхъ глазахъ, заставляя рѣшаться на эту постыдную роль.
   Онъ зналъ, что Эмма всегда сердилась, когда кто-нибудь, кромѣ отца и брата, входилъ къ ней безъ доклада; но послѣ послѣдней сцены онъ не разъ напрасно пытался проникнуть въ ея покои и зналъ навѣрное, что и сегодня ему откажутъ. Время летѣло. А что если кто нибудь опередитъ его? Теперь еще остается возможность. Онъ пріободрился, воскликнулъ "ну!", которое словно не хотѣло вылетѣть изъ его груди, и вошелъ. Въ первой комнатѣ Эммы не было. Но, поднявши партнеру, которая отдѣляла вторую комнату, онъ увидалъ ее за бюро; она усердно писала. Солнечный свѣтъ, врывавшійся въ высокія окна и отворенную балконную дверь, заливалъ большую, прекрасную комнату; богатое, почти черезчуръ роскошное убранство казалось прелестнымъ при этомъ сильномъ освѣщеніи; но сама Эмма, усердно писавшая и, благодаря своей близорукости, низко нагнувшаяся надъ бумагою, была одѣта въ тяжелое, черное шелковое платье, которое вовсе не шло къ ея слишкомъ румяному лицу, и тонкій цѣнитель женской красоты нашелъ бы ее сегодня такою некрасивою, такою непривлекательною, что онъ еще живѣе, чѣмъ прежде почувствовалъ бы всю жалость своего положенія. Услыхавъ шумъ, Эмма мелькомъ взглянула на дверь, увидѣла мужскую фигуру и, подумавъ, что вошелъ ея братъ, вскричала:
   -- Сколько разъ я уже говорила тебѣ, Альфредъ, что я не люблю, когда мнѣ мѣшаютъ въ это время!
   -- Это я, милая Эмма,-- сказалъ Генри, подходя.
   Эмма только-что бесѣдовала съ какою-то пріятельницею о смерти своего дяди, барона, "этого прекраснаго человѣка, котораго она такъ любила", о заключеніи своего "орла" и вообще о своей "злой судьбѣ", "которая не перестаетъ обвѣвать ея чело своими черными крылами". Звукъ голоса Генри такъ испугалъ ее, что она громко вскрикнула, уронила перо изъ рукъ іі, вскочивъ съ своего кресла, схватилась дрожащею рукою за бюро и посмотрѣла на вошедшаго широко раскрытыми глазами.
   -- Неужели я тебѣ такъ противенъ,-- сказалъ Генри
   Эта жалоба, въ которой слышался и упрекъ, блѣдное, разстроенное лицо, умоляющій жестъ, съ которымъ онъ протянулъ руку, все это успокоило Эмму, даже тронуло до нѣкоторой степени ея впечатлительное сердце.
   -- Ты пришелъ такъ неожиданно.-- сказала она, глубоко вздохнувъ и нерѣшительно опуская руку въ его руку, которую онъ все еще держалъ въ прежнемъ положеніи.
   -- Да и кто же станетъ меня ожидать!-- вскричалъ Генри, сжавши ея руку и выпустивши ее, чтобы броситься въ низкое кресло и мрачно опустить глаза, какъ человѣкъ, поглощенный глубокою скорбью.
   -- Вѣдь у меня нѣтъ никого, кто бы обо мнѣ заботился,-- продолжалъ онъ, будто говоря съ самимъ собою;-- отецъ сошелъ въ могилу съ непріязнью и враждою ко мнѣ, сестра моя слѣпо отдается своей высоко-аристократической привязанности къ поэтическому сыну лѣсничаго, а любимая мною дѣвушка не можетъ видѣть меня безъ ужаса.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, Генри,-- вскричала добродушная Эмма,-- не могу слышать, когда ты такъ говоришь! Ахъ, я и сама такъ несчастна, такъ несчастна!-- и, откинувшись на спинку кресла, она опять залилась слезами.
   -- Ну чѣмъ ты несчастна!-- сказалъ Генри,-- вѣдь у тебя есть все, чего только можно желать: отецъ любитъ тебя до безумія, исполняетъ всякое твое желаніе еще раньше, чѣмъ ты успѣешь его выразить, братъ твой чувствуетъ себя счастливымъ въ той сферѣ, которую я постарался открыть ему, и играючи проводитъ свою беззаботную жизнь подъ яркими лучами счастья, ты сама окружена блескомъ и роскошью. Ты свободно можешь развивать свои прелестные таланты на радость себѣ и на утѣшеніе другимъ; твое лицо никогда еще не блѣднѣло отъ заботы, на твоемъ лбу нѣтъ ни одной морщинки, проведенной горестью. О, Эмма, Эмма -- одна только у меня и есть молитва, чтобы ты никогда не знала истиннаго несчастья, чтобы ты не страдала отъ него, какъ я страдаю въ теченіе всей своей жизни, и не изнемогала подъ его бременемъ, какъ изнемогаю я теперь.
   Слезы все еще продолжали катиться по лицу Эммы. Теперь она, конечно, знала еще меньше, чѣмъ прежде, о чемъ она плакала; но Генри говорилъ такъ чувствительно, совсѣмъ иначе, чѣмъ говорилъ обыкновенно. Она такъ часто утверждала, что обладаетъ самымъ чувствительнымъ сердцемъ въ свѣтѣ; да и, наконецъ, неужели же такая впечатлительность не была трогательна.
   -- Ахъ, Генри,-- повторила она, рыдая,-- не говори такъ, я не могу этого слышать!
   -- Ты должна это выслушать,-- сказалъ Генри, который дѣлался все смѣлѣе и смѣлѣе отъ этого неожиданнаго успѣха,-- ты должна это выслушать, потому что я имѣю право требовать отъ тебя, чтобы ты, по крайней мѣрѣ, на будущее время не судила обо мнѣ также неправильно, какъ ты, можетъ быть, судила обо мнѣ до настоящей минуты. Вотъ видишь ли, Эмма, ты упрекнула меня намедни, и этотъ упрекъ жжетъ мнѣ душу, какъ огненная капля ада -- въ томъ, что я такъ низокъ и добиваюсь твоей руки не потому, что люблю тебя, а потому, что ты богата. Нѣтъ, дай же мнѣ договорить Эмма. Тогда ты не имѣла права сказать мнѣ это. Тогда я зналъ, что принадлежу къ семейству, которое, хотя и не могло сравняться съ твоимъ относительно состоянія, однако было все-таки не бѣдно и дополняло блескомъ своего стариннаго, славнаго имени то, чего ему не доставало со стороны богатства. Я могъ съ совершенно спокойною совѣстью домогаться твоей руки. Теперь положеніе дѣлъ измѣнилось. Не знаю, сказалъ ли тебѣ дядя, что насколько до сихъ поръ можно сообразить положеніе дѣлъ -- отецъ мой оставилъ свое состояніе совершенно разстроеннымъ. Если ты до сихъ поръ еще не знала этого, то знай теперь. Я сегодня сдѣлался тѣмъ, чѣмъ ты считала меня тогда: барономъ безъ гроша денегъ, который долженъ жениться на богатой дѣвушкѣ, чтобы удержать за собою свое прежнее положеніе въ свѣтѣ. Запомни это Эмма,-- пригодится на будущее время! Не вѣрь ни одному моему слову, потому что вѣдь я хочу тебя оболгать! Не вѣрь искреннимъ, дружескимъ чувствамъ, которыя, быть можетъ, шевелятся въ твоей груди къ твоему несчастному двоюродному брату, потому что это вѣдь только ловушка, въ которую ты можешь нечаянно пойматься!
   Генри вскочилъ и сталъ бѣгать взадъ и впередъ по комнатѣ. Эмма смутно воображала себѣ, что ея двоюродный братъ, энергіи котораго она всегда дивилась, можетъ въ такомъ положеніи рѣшится ни какое нибудь ужасное дѣло; но еще больше мучила ее мысль, что. но милости Генри, она дѣйствительно могла лишиться въ глазахъ свѣта той репутаціи полнаго безкорыстія, которою она на самомъ дѣлѣ сильно дорожила. Она вскричала: -- Я этого не заслужила, Генри! Я никогда не освѣдомлялась о томъ, богатъ или бѣденъ тотъ человѣкъ, котораго я люблю, и я думала, что ты это знаешь лучше, чѣмъ всякій другой. Не ты ли самъ называлъ меня романтическою мечтательницей за то, что я поклонялась тому человѣку, который...
   Эмма не знала, чѣмъ закончить фразу и потому прибѣгла снова къ своему носовому платку. По лицу Генри пробѣжала не добрая улыбка. Онъ остановился, скрестивши руки на груди, и сказалъ:
   -- Ну, чего же ты не высказываешь того, что думаешь? Я вѣдь знаю, что тотъ искатель приключеній кажется тебѣ героемъ изъ героевъ, вѣдь я это знаю. И ты можешь считать себя счастливою, Эмма, что я одинъ знаю это, что это скрыто отъ свѣта. Вѣдь и безкорыстіе и великодушіе имѣютъ свои предѣлы, на которыми свѣтъ -- сужденія его все-таки въ концѣ концовъ оказываются вѣрными увидитъ уже не безкорыстіе и великодушіе, а... но къ чему же мнѣ сердить тебя въ послѣдній разъ,-- потому что мнѣ, быть можетъ, уже никогда больше не придется такъ свободно говорить съ тобою! Клянусь тебѣ, что если это жалкое фіаско, надъ которымъ теперь потѣшаются газеты, кончится приговоромъ противъ обожаемаго героя и если дѣло приметъ серьезный оборотъ,-- я по позволю себѣ произнести ни одной насмѣшки! Боже мой! Кому не приходилось на своемъ вѣку ошибаться относительно собственныхъ чувствъ или чувствъ другихъ людей! Да и я самъ развѣ не считалъ когда-то возможнымъ, что ты полюбишь меня!
   -- Генри,-- зарыдала Эмма,-- ты жестокъ, какъ ты можешь давать такое серьезное значеніе мгновенному раздраженію, какъ ты можешь..
   Генри показалъ видъ, что не слыхалъ того, что Эмма говорила; онъ былъ убѣжденъ, что цѣль, къ которой онъ такъ упорно стремился, можетъ быть достигнута или теперь, или никогда, и, благодаря этому, онъ находился въ состояніи лихорадочнаго ожиданіи; такое ощущеніе ему часто приходилось испытывать за карточнымъ столомъ и оно придавало его голосу такія вибраціи, которыя и болѣе тонкое ухо, чѣмъ ухо Эммы, могло бы принять за истинную страсть.
   -- Но подумай,-- вскричалъ онъ, снова начиная ходить взадъ и впередъ по комнатѣ,-- что я стану разыгрывать роль пастушка и терпѣливо переносить удары злой судьбы! Несмотря на мою бѣдность, у меня все-таки остается мое древнее имя и мои связи. Въ томъ высшемъ кругу, куда я стремлюсь и который отчасти сталъ мнѣ доступенъ, никто не обращаетъ вниманія на одну или двѣ тысячи талеровъ липшихъ. Для принца я по прежнему останусь барономъ фонъ-Тухгеймъ, человѣкомъ такого закала, что умный принцъ съ удовольствіемъ сдѣлалъ бы меня своимъ министромъ и довѣреннымъ лицомъ. Мы ужь не такъ-то скоро увидимся съ тобою, Эмма. Дай Богъ, чтобы тебѣ никогда не пришлось раскаяться въ томъ, что ты теперь прогоняешь меня, какъ нищаго! А теперь дай-ка мнѣ еще разъ милую руку,-- и простимся!
   Генри провелъ лѣвою рукой по глазамъ и подалъ другую Эммѣ. Эмма не могла взять ее; она, слишкомъ занялась своимъ носовымъ платкомъ, который она неперемѣнно прижимала то къ правому, то къ лѣвому глазу.
   -- О, Генри, не уходи, не оставляй меня въ такомъ положеніи!
   -- Да могу ли я остаться, Эмма!
   -- Ты никогда больше не услышишь... Я никогда больше не стану... ахъ! Я такая несчастная! такая несчастная!
   Генри теперь ничего по нашелъ возразить противъ того выраженіи, которое его оскорбило нѣсколько минутъ назадъ.
   -- Да какъ же я могу остаться, Эмма?-- повторилъ онъ;-- вѣдь ты меня не любишь, ты меня отталкиваешь отъ себя!
   -- Да я не хочу тебя отталкивать -- я хочу...
   Эмма привстала съ кресла и протянула обѣ руки съ платкомъ къ Генри. Генри не заставилъ повторить себѣ сказанное два раза, онъ сжалъ со въ своихъ объятіяхъ и покрылъ ея губы поцѣлуями; она не сопротивлялась ему больше.
   -- Неужели это правда!-- вскричалъ Генри; но потомъ ему подумалось, что вовсе не кстати даже на словахъ сомнѣваться въ томъ, что разъ на всегда должно быть рѣшено и покончено, онъ сказалъ:-- Да, это такъ, это точно правда, истинная правда! Ты моя, Эмма! Я наконецъ добился этого, и никакая сила въ мірѣ уже не разлучитъ насъ. Этотъ день и самый грустный и самый счастливый день въ моей жизни! Величайшее горе и величайшее наслажденіе! О, моя дорогая дѣвушка! Милая, милая невѣста моя!
   -- Но теперь надо сказать объ этомъ дядѣ,-- продолжалъ онъ,-- между нами не должно быть ничего невыясненнаго. Прощай, моя дѣвушка! Моя милая!
   Генри еще разъ пламенно поцѣловалъ ее въ губы и въ глаза. Эмма не разсердилась на своего жениха за то, что онъ такъ поспѣшилъ уйти отъ нея. Она почувствовала потребность остаться одной. Она приняла за нѣжное вниманіе съ его стороны то, что онъ далъ ей время попривыкнуть къ ихъ новымъ отношеніямъ. А вотъ на столѣ лежитъ письмо къ пріятельницѣ,-- письмо, въ которомъ она называла себя самымъ несчастнымъ существомъ въ мірѣ! Боже кой! Ей придется переписывать все письмо сызнова,-- ни одно слово не подходитъ! Теперь вѣдь все перемѣнилось! Развѣ она теперь таже самая!
   Эмма подбѣжала къ зеркалу, чтобы убѣдиться, точно ли она не измѣнилась!
   Между тѣмъ Генри спускался съ лѣстницы съ совершенно другими чувствами, чѣмъ тѣ, которыя волновали его, когда онъ всходилъ на нее. Правда колѣни его опять дрожали, но вѣдь сцена-то была очень волнующая! И сыгралъ онъ ее мастерски, мастерски!
   Вдругъ улыбка изчезла съ его губъ. А что если отецъ Эммы вдругъ скажетъ: нѣтъ? Отецъ Эммы очень умный человѣкъ! Ему легко будетъ понять игру, которая подъ конецъ таки обнаружилась довольно ясно. А тогда что?
   Но тутъ думать было нечего. "Старый пройдоха" могъ уже завтра сообщить банкиру то, что разсказалъ ему сегодня утромъ, и тогда все опять можетъ сдѣлаться сомнительнымъ или даже рѣшиться на всегда не въ пользу его.
   Генри стоялъ внизу, въ сѣняхъ, колеблющійся и выжидающій, когда, вдругъ раздался на дворѣ стукъ легкаго экипажа Альфреда, подъѣзжавшаго къ дому. Это было очень кстати. Правда, Альфредъ также мало заботился объ его отношеніяхъ къ Эммѣ, какъ и вообще обо всемъ остальномъ, тотъ не считалъ ихъ серьезными; но онъ не сомнѣвался въ томъ, что въ рѣшительную минуту Альфредъ станетъ на его сторону.
   -- Э, да ты еще здѣсь?-- вскричалъ Альфредъ, какъ только увидалъ своего двоюроднаго брата.-- А я думалъ, не уѣхалъ ли ты съ полуденнымъ поѣздомъ.
   -- Вѣдь я еще вчера говорилъ тебѣ, что не поѣду въ Тухгеймъ,-- возразилъ Генри, подавая Альфреду руку.
   Альфредъ отдернулъ свою руку и сказалъ, серьезно глядя на Генри своими большими, утомленными глазами: -- Но вѣдь это вовсе не хорошо съ твоей стороны! Я на твоемъ мѣстѣ поѣхалъ бы, не смотря ни на что. Все-таки умеръ-то твой отецъ. Я нахожу, что мой отецъ напрасно дѣлаетъ, что самъ не ѣдетъ туда и меня не пускаетъ; а ты то чего же?
   Альфредъ покачалъ головой и началъ снимать съ себя перчатки. Онъ чрезвычайно усталъ отъ быстрой ѣзды по парку; онъ исполнилъ свою-обязанность, напомнивъ двоюродному брату о томъ, что ему слѣдуетъ дѣлать, а теперь ему хотѣлось завтракать.
   -- Ну, сказалъ онъ, разъ какъ ты еще здѣсь, пойдемъ вмѣстѣ въ мою комнату; этотъ жеребецъ просто ни на чорта не годится, онъ безпрестанно бѣсится и совсѣмъ измучилъ меня; мнѣ надо выпить стаканъ мадеры. Но помилуй, на что ты похожь? ты сегодня какой-то странный.
   -- Альфредъ,-- сказалъ Генри,-- считаешь ли ты меня своимъ другомъ?
   Альфредъ посмотрѣлъ на своего двоюроднаго брата вопросительно.
   -- Если ты считаешь меня своимъ другомъ,-- продолжалъ Генри тихимъ голосомъ,-- если и ты тоже мнѣ истинный другъ, то теперь ты можешь доказать мнѣ это. Мы сейчасъ дали другъ другу слово -- я и твоя сестра -- не спрашивай меня, какъ это все произошло, я разскажу тебѣ объ этомъ въ другое время. Мы оба любимъ другъ друга, но вотъ необходимо твое одобреніе. мнѣ необходимо согласіе отца. Мое счастье, жизнь моя -- все поставлено на карту. Пойдемъ вмѣстѣ къ твоему отцу.
   Альфредъ пристально посмотрѣлъ на своего двоюроднаго брата широко раскрытыми глазами.
   -- Но Боже мой,-- сказалъ онъ.
   -- Такъ я и зналъ, что у меня нѣтъ друга!-- пробормоталъ Генри.
   -- Но Боже мой!-- началъ снова Альфредъ.
   -- Пойдемъ же вмѣстѣ къ отцу!-- вскричалъ Генри, схвативъ Альфреда за. руку и увлекая сопротивлявшагося юношу въ кабинетъ банкира.
   Г. фонъ-Зонненштейнъ ходилъ взадъ и впередъ по своему кабинету, заложивъ руки за спину. Вернувшись изъ своей конторы онъ позвонилъ лакея и узналъ отъ него, что его превосходительство уѣхалъ, а что г. баронъ пошелъ на верхъ. Ему было до крайности любопытно узнать содержаніе разговора, происходившаго между генераломъ и его племянникомъ. Спеціальное порученіе отъ короля! Какое бы это могло быть порученіе? По всей вѣроятности дѣло шло тутъ о покойномъ родственникѣ. Блаженной памяти король былъ другомъ барона; было, стало быть, весьма вѣроятно, что король изъявлялъ Генри свое сочувствіе и даже, можетъ быть; посылалъ его въ Тухгеймъ на похороны, съ порученіемъ къ обѣимъ дамамъ. Это было бы весьма непріятно. Банкиръ выразилъ живѣйшее желаніе, чтобы Генри подъ какимъ нибудь предлогомъ не ѣхалъ въ Тухгеймъ. Что ему тамъ дѣлать? Въ такія минуты всеобщей скорби и умиленія приходится обыкновенно дѣлать уступки, о которыхъ потомъ горько жалѣешь. Недѣлю тому назадъ Шарлотта объявила ему, что желаетъ взять обратно тѣ пятьдесятъ тысячъ, которыя были даны ему для оборота; это значило, что она хочетъ идти своимъ путемъ. Пусть себѣ идетъ! Чѣмъ оригинальнѣе будетъ путь -- тѣмъ лучше. Банкиру не хотѣлось больше стѣсняться въ тухгеймскомъ дѣлѣ. Онъ и то уже долго сдерживалъ себя. Ему нужны были деньги именно теперь для извѣстнаго оборота, и нужно было много денегъ. Ему надо было продать фабрики, не стѣсняясь ничѣмъ и выбравъ для этого удобную минуту, надо было, быть можетъ съ убыткомъ, продать земли, которыя ради фабрикъ ему непремѣнно нужно было упрочить за собою и которыя теперь могли достаться ему за дешевую цѣну, если онъ во время успѣетъ войти въ соглашеніе съ кредиторами барона. Нѣтъ, нѣтъ, надо непремѣнно, чтобы его ничто по стѣсняло! Чтобы даже Генри его не стѣснялъ!
   -- Если Генри не можетъ или не хочетъ отказаться отъ исполненія своихъ обязанностей относительно семьи, то пусть попробуетъ поступить по своему; я долженъ заботиться о самомъ себѣ. Ну, да это довольно скоро все рѣшится. А если онъ все-таки отправится на похороны, то это будетъ первымъ шагомъ, который насъ разведетъ.
   Ланкиръ только что хотѣлъ опять позвонить лакея и спросить, вышелъ ли г. баронъ отъ барышни, но въ эту минуту въ кабинетъ вошли Генри и Альфредъ.
   -- Ну,-- вскричалъ онъ торопливо,-- скажи же Генри, какіе у тебя были секреты съ генераломъ? Или нельзя сообщить ихъ? Ты теперь, конечно, отправишься въ Тухгеймъ?
   -- Я не поѣду въ Тухгеймъ,-- сказалъ Генри, поглядывая искоса на Альфреда,-- король ничего подобнаго отъ меня не требуетъ; онъ напротивъ того выразилъ желаніе, чтобы было устранено все, что можетъ усилить волненіе, господствующее въ Тухгеймѣ. Генералъ, который впрочемъ и самъ не ѣдетъ туда, согласился со мною, что мое появленіе тамъ не могло бы способствовать къ успокоенію умовъ.
   -- Ну, такъ я поѣду,-- сказалъ Альфредъ, блѣдное лицо котораго слегка вспыхнуло при послѣднихъ словахъ Генри.-- Я нахожу, что это просто непростительно: никого изъ насъ тамъ не будетъ и мы оставляемъ домъ въ такомъ положеніи!
   -- Альфредъ!-- сказалъ банкиръ съ нѣжнымъ упрекомъ, между тѣмъ какъ Генри мрачно посмотрѣлъ на своего двоюроднаго брата.
   -- Да, да, папа!-- продолжалъ Альфредъ,-- это непростительно! Вѣдь Генри еще и послѣ этого всегда успѣетъ продолжать свое сватовство...
   -- Хорошо, Альфредъ,-- сказалъ Генри поблѣднѣвшими губами,-- я просилъ тебя доказать мнѣ свою дружбу въ эту важную для меня минуту,-- а ты вмѣсто этого дѣлаешь вотъ-что. Ну увидимъ, какъ-то мы впослѣдствіи будемъ обходиться другъ безъ друга!
   -- Но что это съ вами сегодня,-- вскричалъ г. Фонъ-Зонненштейнъ.
   -- О, все дѣло вотъ въ чемъ,-- возразилъ Генри,-- я сейчасъ сообщилъ Альфреду, что тяжелая минута произвела рѣшительный переворотъ въ нашихъ отношеніяхъ съ Эммой и сказалъ ему, что теперь онъ имѣетъ случай отплатить мнѣ за то, что, быть можетъ, мнѣ удалось сдѣлать для него въ свою жизнь. Онъ не хотѣлъ понять моей просьбы или, лучше сказать, понялъ ее по своему. Конечно, весьма удобно обращать свое великодушіе туда, гдѣ оно никому не пойдетъ въ прокъ.
   -- Боже мой!-- вскричалъ Альфредъ,-- но ты въ самомъ дѣлѣ сегодня ужасный! Да у меня и въ умѣ нѣтъ противиться твоему браку съ Эммой! Не ты -- такъ другой! И въ концѣ концовъ мнѣ все-таки пріятнѣе имѣть зятемъ тебя, чѣмъ г. фонъ-Эрльбаха который въ благодарность за то, что я доставлялъ ему случай танцевать съ Эммой котильонъ, продалъ мнѣ за чортъ знаетъ какія деньги своего проклятаго жеребца, или г. фонъ-Штурлифельда, котораго страсть къ Эммѣ я долженъ былъ оплачивать неимовѣрнымъ числомъ партій въ экарте! Женитесь себѣ, Богъ съ вами! Я только не хочу...
   -- О, добрый, милый Альфредъ!-- вскричалъ Генри, схвативъ обѣ руки молодого человѣка,-- я вѣдь зналъ это! Мы были до сихъ поръ хорошими товарищами и останемся ими на будущее время; а сдѣлавшись зятьями, мы сблизимся еще больше. Не правда ли, дядя,-- Генри обратился къ банкиру и схватилъ его руки точно также, какъ руки Альфреда,-- ты даешь папъ свое согласіе?
   -- Дѣло какъ-то сладилось слишкомъ быстро,-- сказалъ банкиръ, еще больше сдвинувъ свои густыя, нависшія брови.
   Колебаніе дяди было кровавымъ оскорбленіемъ для Генри; поклявшись въ душѣ рано или поздно отомстить, насколько хватитъ силъ, за этотъ позоръ, который ему приходится переносить изъ-за "проклятаго жидовскаго отродья", онъ постарался любезно улыбнуться и сказалъ:-- Ты далъ мнѣ олово, дяди, что отдашь мнѣ Эмму, если она сама согласится быть моею,-- а слово дворянина священно!
   -- Хм, хм,-- сказалъ банкиръ.
   -- А теперь пойдемте завтракать!-- вскричалъ Альфредъ,-- я едва на ногахъ стою отъ голода и жажды!
   -- Ты что-то на себя не похожъ, мой мальчикъ,-- сказалъ банкиръ, который теперь только обратилъ вниманіе на блѣдное лицо и впалые глаза Альфреда,-- ты долженъ беречь себя больше, тебѣ бы слѣдовало отправиться на это лѣто въ Моранъ.
   Банкиръ все еще глядѣлъ на впалые глаза сына. Въ первый разъ ему пришло въ голову, что его гордость, его Альфредъ, его мальчикъ, его блестящій кавалеръ можетъ умереть раньше его. Сердце сжалось у него отъ тоски и грусти. Онъ взялъ руку Альфреда. Рука была суха и горяча.
   -- Ты болѣнъ, мой мальчикъ, вскричалъ банкиръ.-- Ты взволновался. И въ самомъ дѣлѣ, зачѣмъ это вы такъ его волнуете?
   -- Я не болѣнъ, пойдемъ только завтракать!
   -- Да, да, пойдемте завтракать,-- сказалъ банкиръ, взявши Альфреда подъ руку.
   -- Будемъ завтракать на верху, у Эммы!-- вскричалъ Альфредъ.
   -- Хорошо, на верху у Эммы,-- сказалъ банкиръ,-- какъ хочешь, мой сынъ, и все, что ты хочешь!
   Банкиръ пошелъ съ своимъ сыномъ къ двери. Альфредъ наклонилъ голову къ уху отца и быстро шепнулъ ему нѣсколько словъ. Банкиръ выпустилъ руку Альфреда и вернулся къ Генри, который все еще стоялъ на прежнемъ мѣстѣ.
   -- Извини, милый Генри,-- но наружность Альфреда очень обезпокоила меня, очень!
   Глаза его наполнились слезами; ему въ эту минуту бы до необходимо найти опору и утѣшеніе и онъ бросился на грудь къ Генри. Генри обнялъ его -- Мы съ Эммой будемъ ухаживать за нимъ,-- сказалъ онъ тономъ, которому хотѣлъ придать оттѣнокъ братской заботливости.
   -- Идите же наконецъ!-- вскричалъ Адьфредъ, все еще стоявшій за дверью.
   -- Пойдемъ, Генри,-- сказалъ банкиръ, освобождаясь изъ его объятій; теперь ты вдвойнѣ обязанъ заботиться объ Альфредѣ.
   -- Положись на меня!-- отвѣчалъ Генри.
   

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ.

   Генералъ вернулся домой уже поздно послѣ обѣда совершенно изнуренный всѣми усиліями, которымъ долженъ былъ подвергнуть свое ослабѣвшее тѣло, но вполнѣ довольный полученнымъ результатомъ; онъ однако ожидалъ съ тревогою того, что еще предстояло впереди. Ему было досадно слышать, что барышня, думая, что его превосходительство теперь уже не вернется къ обѣду, приняла приглашеніе графини ф. Шлиффенбахъ. Ему необходимо было видѣть Жозефу и онъ тотчасъ же послалъ къ ней лакея,-- который ворчалъ про себя въ густую бороду на счетъ проклятой службы,-- съ запиской въ отель графини и просилъ дочь сократить свой визитъ, такъ какъ онъ имѣетъ сообщить ей нѣчто весьма важное.
   За обѣдомъ, который подали ему наскоро, онъ только дотрогивался вилкой до различныхъ блюдъ, но за то налилъ себѣ дрожащими руками стакана два крѣпкаго, стараго рейнвейна, чтобы нѣсколько подкрѣпить свои разстроенные нервы, и приказавъ тотчасъ доложить ему, когда пріѣдетъ барышня, отправился въ свою комнату, чтобы хоть сколько побудь отдохнуть на диванѣ.
   Но онъ никакъ не могъ успокоиться. Ему было о чемъ поразмыслить, было что пообдумать. Нотъ онъ и оглянуться не успѣлъ, какъ очутился въ центрѣ интриги, исхода которой никакъ нельзя было предвидѣть, но которая, судя по лицамъ, участвовавшимъ въ ной, и по крайне запутаннымъ обстоятельствамъ дѣла, должна была во всѣхъ отношеніяхъ имѣть громадное значеніе. Рѣдко случалось, чтобы не удалось дѣло, за которое взялась Сара; но та удивительная проницательность, которую она обнаружила во всемъ этомъ дѣлѣ, превосходила все, что до сихъ поръ можно было ожидать отъ нея. Развѣ замѣчательная бесѣда съ королемъ не шла такъ, словно она сама суфлировала ее отъ слова до слова? Только въ одномъ пунктѣ оказалась разница. Сара строго-на-строго предписала ему увѣдомить ее тотчасъ, какъ онъ добьется чего нибудь; король же объявилъ также настоятельно, что желаетъ поразить неожиданностью -- только было не совсѣмъ ясно кого?-- тетку ли Сару или молодую дѣвушку, или и ту и другую. Генералъ еще дорогой зрѣло обдумалъ этотъ пунктъ, но не пришелъ ни къ какому результату. Только теперь, лежа въ углу своего дивана, онъ сказалъ себѣ, что будетъ лучше исполнить приказаніе Сары, чѣмъ желаніе короля,-- и несчастному лакею, только что исполнившему одно порученіе, пришлось тотчасъ же идти во дворецъ, съ запискою къ г-жѣ Гутмавъ.
   -- Теперь она знаетъ въ чемъ дѣло, сказалъ генералъ, отправивши записку и снова садясь на диванъ, чтобы обдумать, что, какъ и насколько онъ долженъ сообщить обо всемъ случившемся Жозефѣ, которая могла съ минуты на минуту войдти въ комнату.-- Такъ трудно объяснить ей политическое положеніе; она интересуется рѣшительно одними только личными вопросами. Пойметъ ли она, что теперь разсудокъ предписываетъ намъ завербовать всѣми возможными средствами этого доктора, привязать его къ намъ? Намели и она рѣзко упрекала меня въ тома, что я осмѣлился прямо, безъ всякой церемоніи привести къ ней въ комнату этого Гутмана,-- но теперь она сумѣетъ все сообразить, теперь для нея уже очевидно. Ей бы такъ хотѣлось подняться туда, повыше, а между тѣмъ она тогда по сумѣла привязать къ себѣ короля, когда онъ былъ еще не такъ прельщенъ, какъ теперь, когда еще такая красавица, какъ Жозефа, легко могла приковать его къ себѣ. Теперь случай на всегда пропалъ, но теперь представляется второй, быть можетъ еще гораздо болѣе удобный случай занять видное мѣсто -- быть можетъ, черезъ два часа этотъ д-ръ Гутманъ сдѣлается великою силою въ государствѣ, Право, сегодня онъ понравился мнѣ еще больше, чѣмъ намедни; я только не понимаю, гдѣ у меня тогда были глаза. Но нужно хоть теперь постараться извлечь сколько возможно пользы, и Жозефа должна мнѣ помочь.
   Генералъ прижалъ руки къ вискамъ.-- Ну право же я не солгу, если телеграфирую въ Тухгеймъ, что не могу пріѣхать по случаю болѣзни; я боюсь, что серьезно захвораю; сегодня, во всякомъ случаѣ я долженъ быть на мѣстѣ. Слава Богу, вотъ и Жозефа!
   Жозефа пришла въ немилостивомъ расположеніи духа. Графиня ф. Шлиффенбахъ, супруги недавно прибывшаго къ этому двору * * * посланника, была двумя годами моложе ее; она принадлежала къ совершенно раззорившемуся дворянскому роду изъ южной Германіи, притомъ не была даже особенно хороши -- была только замѣчательна ея стройная, граціозная фигура -- даже не была особенно умна -- только очень привлекательна -- а между тѣмъ она сдѣлали одну изъ самыхъ блистательныхъ партій, о которой только можно было мечтать. Роскошное и изящное убранство ея дома, находившагося въ нѣсколькихъ шагахъ отъ виллы генерала, то умѣнье, съ которымъ она держала себя въ этой блестящей обстановкѣ, та непринужденность, съ которою она говорила объ отношеніяхъ своего мужа къ тому или другому знатному семейству -- все это внушило Жозефѣ глубочайшую зависть къ новой пріятельницѣ. А когда графъ вошелъ къ дамамъ въ комнату, чтобы спросить свою супругу, не желаетъ ли она до вечера у англійскаго посланника поѣхать на часокъ послушать новую оперу, ей пришлось отправляться домой но приказанію стараго, капризнаго отца, который, вѣроятно, вернулся ворчливый и разстроенный съ своихъ долгихъ разъѣздовъ; развлекать и разсѣивать его -- вотъ удовольствіе, которое предстоитъ ей на сегодняшній вечеръ. Или ужь не рѣшился ли отецъ ѣхать въ двѣнадцатомъ часу въ Тухгеймъ?
   На счетъ послѣдняго пункта. Жозефа скоро успокоилась. Изъ первыхъ же словъ отца она могла заключить, что онъ и не думаетъ о ночномъ путешествіи въ вагонѣ.
   -- Сколько тебѣ нужно времени, чтобы одѣться изящно, не по домашнему?
   -- Зачѣмъ это?
   -- Черезъ часъ у нагъ будетъ д-ръ Гутманъ, а можетъ быть черезъ полчаса спустя, пріѣдетъ и король.
   Жозефа посмотрѣла на отца своими большими, изумленными глазами; у него была, такой странный, такой разстроенный видъ; не выпилъ ли онъ слишкомъ много вина, не бредитъ ли онъ? Что могло быть общаго у д-ра Гутмана, который сидитъ въ тюрьмѣ, съ королемъ?
   -- Однако отвѣчай же,-- сказалъ генералъ съ нѣкоторымъ раздраженіемъ, потому что дочь его все еще молчала,-- намъ не приходится терять ни минуты: мнѣ еще прежде нужно многое сообщить тебѣ. Но сколько времени ты успѣешь одѣться!
   -- Въ четверть часа,-- отвѣчала Жозефа, не сводя съ отца своего пристальнаго взгляда, потому что поведеніе его казалось ей все болѣе и болѣе загадочнымъ.
   -- Ну, такъ садись и слушай меня внимательно!
   Жозефа подумала не позвать ли лучше теперь на помощь, но сообразивши, что и послѣ она еще успѣетъ это сдѣлать, сѣла на диванъ поодаль отъ отца и стала зорко слѣдить за его взглядомъ, за выраженіемъ его лица, за каждымъ его движеніемъ.
   Генералу было страшно не по себѣ подъ этимъ испытующимъ взглядомъ, котораго значеніе онъ хорошенько не понималъ. Онъ не зналъ, какъ сообщить дочери все необходимое, не посвящая ее въ свои тѣсныя отношенія съ Сарой и не разъясняя ей той роли, которую онъ мысленно приписалъ Сильвіи во всей этой исторіи, и этотъ страхъ выдать себя сдѣлалъ начало его разсказа такимъ запутаннымъ, что подозрѣнія Жозефы еще подтвердились. Но чѣмъ дальше генералъ разсказывалъ, тѣмъ яснѣе Жозефа начинала видѣть, что ошиблась, и что необыкновенное происшествіе достаточно объясняло волненіе ея отца.
   -- И я могу тебя увѣрить Жозефа,-- продолжалъ генералъ,-- что г. ф. Штурмфельдъ,-- братъ того, знаешь, который такъ ухаживаетъ за твоею кузиной Эммой,-- онъ всего мѣсяца два назадъ получилъ это мѣсто,-- замѣтилъ уже дня черезъ два, что это какой-то совсѣмъ особенный человѣкъ. "Я не получалъ никакихъ особенныхъ инструкціи, сказалъ онъ, но я все-таки не могъ обращаться съ нимъ, какъ съ обыкновенною литературной сволочью, которая отъ времени до времени попадаетъ подъ мой надзоръ. Я предложилъ ему гулять въ свободные часы у меня въ саду; онъ, конечно, не принялъ этого и отказался также отъ другого моего предложенія -- принимать своихъ посѣтителей въ моей комнатѣ, но я вдвойнѣ радъ, что предложилъ ему и то, и другое." Мнѣ было крайне трудно прекратить пытливые распросы Штурмфельда; спустя минуту въ директорскую комнату вошелъ докторъ въ сопровожденіи Штурмфельда, который тотчасъ же удалился, Не стану тебѣ долго описывать, какъ этотъ человѣкъ встрѣтилъ меня,-- спокойный, твердый, самоувѣренный, точно онъ уже догадывался зачѣмъ я пришелъ. Онъ даже прямо сказалъ, что мой приходъ вовсе по удивляетъ его. Но вы сегодня же вечеромъ будете представлены его величеству!-- Ну, чтожь такое,-- возразилъ онъ,-- я уже давно имѣлъ въ виду эту минуту и потому мнѣ нечего къ ней готовиться!
   -- Ты, конечно, поймешь, Жозефа, что моя готовность взять на себя отвѣтственность, дала возможность обойтись безъ соблюденія всякихъ формальностей. Попросивши еще разъ Штурмфельда, чтобы онъ до поры до времени хранилъ строжайшую тайну, я сѣлъ съ докторомъ въ свою карсту, стоявшую у задняго подъѣзда квартиры и повезъ его въ отель Шребера, гдѣ мысъ нимъ въ теченіе двухъ часовъ вели весьма замѣчательный разговоръ, пока Штурмфельдъ прислалъ сундуки доктора. Наконецъ -- и это было какъ нельзя больше кстати -- мнѣ пришло въ голову попросить его оказать мнѣ честь и позволить мнѣ открыть ему кредитъ у моего банкира въ случаѣ, если онъ не достаточно снабженъ деньгами. Онъ принялъ это съ улыбкою; я откланялся ему, отправился къ Натансону и устроилъ это дѣло. Теперь пока все сдѣлано, что зависѣло лично отъ меня; по теперь твоя очередь, милая Жозефа; докторъ будетъ у насъ черезъ полчаса. Ты займешь его до пріѣзда короля. Я приму короля въ гостиной, пока докторъ будетъ сидѣть въ твоихъ комнатахъ. Если король потомъ захочетъ видѣть его, "приду за нимъ къ тебѣ. А что нужно будетъ дѣлать дальше, это тогда увидимъ. Ну ступай же теперь, дитя мое, и одѣнься просто, но съ большимъ вкусомъ; никто и подозрѣвать не долженъ, что во всемъ этомъ есть что-нибудь условленное; все должно произойти, будто случилось само по себѣ. Стало быть я моту разсчитывать на тебя, какъ на умную, добрую дочь?
   Жозефа обѣщала исполнить насколько возможно желанія отца и отправилась отдать нѣсколько необходимыхъ приказаній и одѣться. Лихорадочное волненіе отца вывело и ее изъ обычнаго, холоднаго спокойствія. Она никогда не слыхала, чтобы онъ о комъ-нибудь говорилъ съ такимъ уваженіемъ; если даже и не все было такъ, какъ онъ говорилъ, то нее же въ словахъ его должна была заключаться доля правды! Одно уже то, что король рѣшался на такой шагъ -- доказывало, что это дѣло нешуточное! Но всякомъ случаѣ это рѣшительный успѣхъ! Удивленіе, возбужденное докторомъ въ зонненштейнскомъ кругу, подъ конецъ весьма охладѣло. Кому и чему только эти люди не поклонялись? Нельзя было также очень полагаться на уваженіе, которымъ онъ пользовался со стороны барона, потому что это слѣдовало считать однимъ изъ самыхъ плачевныхъ капризовъ, безъ которыхъ въ сущности дядю нельзя было представить себѣ; теперь же все это принимало другой оборотъ. Въ этомъ человѣкѣ должна была быть какая-то сила, но только въ чемъ же выражалась эта сила.
   Жозефа думала надъ этой загадкой, стоя передъ зеркаломъ и глядя по окончаніи туалета на свое прекрасное лицо. Какъ часто ой приходилось сидѣть такъ, окончивъ свой вечерній, утренній концертный или бальный туалетъ. Она всегда была прекрасна и всѣ находили ее всегда прекрасною; сколько разъ она думала, что уже достигла цѣли своихъ желаній, а между тѣмъ она еще все на томъ же мѣстѣ. Эта несносная блондинка, у которой не было ничего кромѣ мягкаго голоса и кроткихъ голубыхъ глазъ, которыми она привѣтливо глядитъ на весь міръ, превратилась изъ скромной деревенской барышни въ графиню Шлиффенбахъ, и въ ея полномъ распоряженіи находится огромное состояніе ея супруга, любящаго ее до обожанія; а она, которая безъ всякаго сравненія красивѣе ее, которой тысячу разъ говорилось, что она прекрасна, что ни одна изъ самыхъ блестящихъ партій не будетъ слишкомъ блестящею для нея, которая произвела безпримѣрный фуроръ, появившись восемь лѣтъ тому назадъ въ первый разъ на придворномъ балѣ, и въ жизни которой съ тѣхъ поръ одинъ успѣхъ слѣдовалъ за другимъ, она все еще остается тѣмъ же, чѣмъ была и тогда.
   Да въ сущности она была уже не такая, какъ прежде. Ей довелось испытать это въ теченіе прошлой зимы. На ея бальныхъ карточкахъ въ первый разъ стали появляться пробѣлы, которые часто пополнялись не безъ труда, а иной разъ оставались и вовсе неисполненными. Въ послѣдній сезонъ ея самымъ усерднымъ поклонникомъ оказался молодой графъ ф. деръ Гассебургъ; она сильно пострадала отъ этой юношеской страсти; старая, злобная баронесса Бартонъ имѣла дерзость сказать ей на послѣднемъ вечерѣ у испанскаго посланника:-- Все это прекрасно, моя милая: но вѣдь нельзя же выйдти замужъ за прапорщика, даже если у него есть майоратъ. Подождите же по крайней мѣрѣ пока онъ дослужится до эполетъ!
   Жозефа расправила маленькую морщинку, которая образовалась во время этихъ мучительныхъ воспоминаній надъ ея лѣвою бровью.
   И зачѣмъ она сегодня здѣсь сидитъ? Для кого она сегодня будетъ блистать красотой? Для человѣка, который въ концѣ концовъ все-таки ничто иное, какъ искатель приключеній, какъ сынъ пропащаго человѣка,-- вотъ все, что она объ немъ знала;-- и этотъ человѣкъ, Богъ вѣсть какими средствами, сумѣлъ заинтересовать собою короля. И что если отецъ все-таки находится подъ вліяніемъ страшнаго ослѣпленія? Если все окажется только минутнымъ капризомъ, странною вспышкою королевскаго любопытства? Если онъ также скоро броситъ этого человѣка, какъ онъ возвысилъ его? Если обнаружится та роль, которую и отецъ ея, и она, играютъ въ этой странной исторіи? Если ой придется подвергнуться такимъ же насмѣшкамъ и пересудамъ, если она также скомпрометируетъ себя, какъ си наивная кузина Амелія скомпрометирована въ глазахъ всѣхъ здравомыслящихъ людей своею привязанностью къ Вальтеру, двоюродному брату этого человѣка?
   Жозефа сдвинула брови.-- Я должна быть осторожной и за себя, и за отца, подумала она,-- не можетъ же онъ отъ меня потребовать, чтобы и компрометировала себя изъ-за каприза короля!
   -- Его превосходительство проситъ васъ, барышня, сойти въ маленькую гостиную,-- сказала горничная, просунувъ голову въ полуотворенную дверь.
   -- Есть тамъ кто нибудь?-- спросила Жозефа,-- ты видишь, что я уже переодѣлась.
   -- Ахъ, тамъ только какой-то докторъ, барышня; я не знаю, какъ его зовутъ. Онъ намедни уже былъ разъ у его превосходительства.
   -- Хорошо, я приду.
   -- Какой-то докторъ!-- сказала Жозефа, медленно спускаясь съ лѣстницы.
   

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ.

   Войдя въ маленькую гостиную Жозефа увидала обоихъ мужчинъ, стоявшихъ посреди комнаты и запятыхъ оживленною бесѣдою, которая тотчасъ же оборвалась при ея появленіи. Генералъ обратился къ своей дочери и сказалъ:
   -- Такъ какъ я знаю, милая Жозефа, съ какимъ удовольствіемъ ты всегда бесѣдуешь съ г. докторомъ, то я и не прошу у тебя извиненія, что приказалъ позвать тебя. По я долженъ признаться тебѣ и вамъ также, господинъ докторъ, что я буду принужденъ оставить на нѣкоторое время ваше общество. Ею величество тотчасъ оказалъ мнѣ честь и прислалъ сказать, Что будетъ ко мнѣ,-- но только, пожалуйста, вы этимъ не стѣсняйтесь, и ты тоже, милая Жозефа. Я приказалъ зажечь свѣчи въ большой залѣ. Его величество можетъ пріѣхать съ минуты на минуту, но останется, по обыкновенію, очень недолго. Поэтому я. съ вашею позволенія, отправлюсь къ своему посту; только пожалуйста, нисколько не стѣсняйтесь,-- сдѣлайте одолженіе!
   Генералъ вышелъ; Лео привѣтливо глядѣлъ ему въ слѣдъ и слегка поклонился ему еще разъ, когда онъ уже стоялъ на порогѣ; потомъ онъ обратился къ Жозефѣ, усѣвшейся тѣмъ временемъ на диванѣ, и сказалъ тѣмъ же самымъ веселымъ, сообщительнымъ гономъ, какимъ говорилъ все время:
   -- Благопріятная судьба вотъ уже въ третій разъ даетъ намъ случай совершать нашъ жизненный путь наединѣ, въ одномъ купе, Я не умѣю объяснить себѣ это упорство; не найдете ли вы какого нибудь объясненія этому странному стеченію обстоятельствъ.
   Не дожидаясь приглашенія Жозофы, Лео сѣлъ возлѣ нее небрежно и покойно, опершись руками на спинку своего стула. Во всякомъ другомъ случаѣ Жозофа съ трудомъ нашла бы отвѣтъ на такой вопросъ, который въ сущности былъ только игрою остроумія; теперь же, рѣшившись быть осторожною, она и не дала себѣ труда пріискать подходящій отвѣтъ, а просто произнесла короткое; нѣтъ.
   -- Въ сущности тутъ можно допустить два объясненія,-- продолжалъ Лео, какъ будто онъ и не слыхалъ нѣтъ Жозефы,-- первое,-- что судьба еще разъ ставитъ насъ съ вами лицомъ къ лицу въ борьбѣ жизни, для того чтобы дать намъ случай заранѣе подмѣтить слабости, которыя есть въ характерѣ каждаго изъ насъ; второе,-- что, какъ бы ни казалось страннымъ съ перваго раза, мы предназначены какою то высшею властью помогать и способствовать другъ другу и что стало быть виноваты будемъ только мы сами, если мы не будемъ повиноваться той рукѣ, которая въ третій разъ даетъ намъ знакъ.
   Кругъ, въ которомъ вращалась Жозефа, не пріучилъ ее къ разговорамъ подобнаго рода; она также не знала хорошенько серьезно ли говоритъ этотъ человѣкъ или позволяетъ себѣ съ нею неприличную шутку, которую ей нужно отстранить. Но она обѣщала отцу, что будетъ съ нимъ любезна, да къ тому же въ самоувѣренномъ спокойствіи этого человѣка было что-то такое, что вынуждало у нее, поклонявшейся умѣнью держать себя, какъ высочайшему общественному идеалу, невольное уваженіе.
   -- Я боюсь только,-- возразила она, принужденно улыбаясь,-- что у насъ найдется мало общихъ интересовъ.
   -- Вы основываетесь по томъ, что между нашимъ общественнымъ положеніемъ такое громадное разстояніе.
   -- Нѣтъ, я не то хотѣла сказать,
   -- Почему же бы и не это? Съ вашей точки зрѣнія вы имѣете полное право считать это разстояніе совершенно реальнымъ. Вамъ такъ рѣдко доказывается противное! А все-таки я думаю, что ваши опасенія относительно того, что наши интересы такъ несходны, не совсѣмъ основательны.
   -- Я никакъ не могу съ разу найти точки соприкосновенія,-- сказала Жозефа все съ тою же принужденною улыбкой.
   -- И я тоже не могу,-- возразилъ Лео тѣмъ же веселымъ, сообщительнымъ тономъ,-- если непозволительно назвать такимъ общимъ пунктомъ то, что мы оба должны теперь стараться какъ можно пріятнѣе провести минуты, въ теченіе которыхъ вашъ отецъ оставитъ насъ наединѣ. Но примите въ соображеніе также и слѣдующее: я желаю по многимъ причинамъ, чтобы вашъ отецъ возможно долго наслаждался эластичностью своего ума., которое обусловливается величайшею прочностью физическаго здоровья; вы, какъ любящая дочь, должны желать того же самаго, хотя и по другимъ причинамъ. Нотъ видите ли, у насъ уже и нашелся, какъ мнѣ кажется, совершенно почтенный общій интересъ.
   -- Вы развѣ думаете, что мой отецъ болѣнъ?-- спросила Жозефа, вспомнивъ то странное впечатлѣніе, которое же за долго передъ тѣмъ произвело на нее обращеніе отца, и подумавъ, что она имѣетъ дѣло "только съ какимъ то докторомъ."
   -- Нѣтъ, и этого не думаю, но въ старшемъ поколѣніи тухгеймскаго семейства есть какая-то нервная раздражительность, которая требуетъ, чтобы ее щадили. Для такихъ комплекцій непремѣнно требуется продолжительный, но не утомляющій моціонъ на свѣжемъ воздухѣ, необходима не слишкомъ усиленная умственная работа,-- а главное нужно тщательно оберегать ихъ отъ сильныхъ нравственныхъ потрясеній; несоблюденіе этихъ условій подѣйствовало слишкомъ тяжело на вашего дядю. Я очень радъ за вашего отца, что, какъ онъ сообщилъ мнѣ сегодня, король позволилъ ему переселиться на лѣто въ эту.очаровательную виллу изъ казенной квартиры во дворцѣ.
   Жозефа все больше и больше терялась, сидя съ глазу на глазъ съ этимъ страннымъ человѣкомъ. Считаетъ ли онъ въ самомъ дѣлѣ состояніе отца опаснымъ? И какъ это у нею хватаетъ духу говорить такъ спокойно о постороннихъ предметахъ, въ такую минуту, когда, очевидно, идетъ дѣло о многомъ, что его касается?
   Въ это время на улицѣ, тянувшейся вдоль парка, раздался стукъ подковъ пары лошадей, бѣжавшихъ крупною рысью. Съ того мѣста, гдѣ сидѣли Жозефа и Лео, изъ широкаго окна съ глубокою нишей можно было видѣть все, что дѣлалось на улицѣ,-- можно было видѣть, стало быть, и красную двухмѣстную карету, которая подъѣхала бы неслышно, благодаря своимъ колесамъ, обтянутымъ резиною, еслибъ стукъ подковъ не выдалъ ея приближенія, и которая вдругъ остановилась у калитки сада передъ виллою.
   Жозефа быстро взглянула на своего гостя. Онъ, конечно, видѣлъ не хуже ея карету съ ярко-свѣтившимися фонарями, съ козелъ которой быстро спрыгнулъ камерлакей; но ни одинъ мускулъ не дрогнулъ на его лицѣ, и онъ продолжалъ нисколько неизмѣнившимся голосомъ;
   -- Мнѣ кажется, что даже и для васъ эта перемѣна мѣста должна быть чрезвычайно полезна послѣ утомительнаго и долгаго зимняго сезона. Хотя въ вашей натурѣ и нѣтъ идиллическаго элемента, однако быть не можетъ, чтобы вы не чувствовали изрѣдка пустоту биткомъ набитой залы и безсодержательность разговоровъ, которые поддерживаютъ только ради того, что нельзя же все время молчать. Послѣ этого особенно полезно и пріятно засыпать вечеромъ подъ тихій шелестъ деревьевъ, ростущихъ подъ окномъ, и просыпаться утромъ отъ щебетанья птицъ, порхающихъ по вѣтвямъ тѣхъ же деревьевъ. Неужели вы не раздѣляете моего мнѣнія?
   -- О. вы совершенно нравы!-- отвѣчала Жозефа.
   Она почти не сознавала того, что говорила. Изъ большой сосѣдней гостиной раздался очень чистый, хорошо знакомый ей голосъ. Она почувствовала, что сердце ея болѣзненно забилось,-- а это рѣдко случалось съ нею; а на лицѣ человѣка, сидѣвшаго напротивъ ея, по прежнему не дрогнулъ ни одинъ мускулъ, и голосъ его звучалъ, если возможно, еще веселѣе, когда онъ сказалъ:
   -- Это наслажденіе безыскусственностью сельской жизни можно очень легко объяснить себѣ: это весьма понятная реакція нашей истинной, неизувѣченной природы противъ той неестественности, которая воспитывается въ насъ обществомъ и его безчисленными деспотическими требованіями и которой мы, не смотря ни на что, отдаемся всей душою, тѣмъ болѣе, что при условіяхъ нашей жизни весьма трудно возстановить необходимое равновѣсіе между жизнью на лонѣ природы и общественною жизнью. Надъ нашего головою гораздо чаще бываетъ потолокъ, чѣмъ небесный сводъ. Это отнимаетъ слишкомъ рано у нашихъ мужчинъ -- умственную подвижность, а у нашихъ женщинъ -- ихъ свѣжій цвѣтъ лица. Въ первый разъ, когда я пріѣхалъ въ Англію, я удивился тому множеству цвѣтущихъ женскихъ лицъ, которыя мнѣ приходилось встрѣчать; но тугъ въ сущности нѣтъ ничего удивительнаго: гулянье по просторнымъ, тѣнистымъ паркамъ, dolce far niente на морскихъ купаньяхъ, быстрая верховая ѣзда на бойкой лошади черезъ шотландскія степи,-- это поддерживаетъ свѣжесть лица, не смотря на однообразіе, царящее въ drawing-rooms, и на пыль и духоту переполненныхъ rout.
   Въ это время не разъ раздавался чистый голосъ въ сосѣдней комнатѣ; Жозефа была такъ сконфужена, что она уже не рѣшалась смотрѣть на Лео. Она не могла замѣтить поэтому, что, пока онъ болталъ, повидимому, такъ беззаботно, глаза его горѣли лихорадочнымъ огнемъ и обратились съ быстротою молніи къ двери гостиной въ ту самую минуту, когда она отперлась
   Генералъ вошелъ тихими, быстрыми шагами и сказалъ вполголоса:
   -- Извини, милая Жозефа, извините меня и вы, господина, докторъ! Въ разговорѣ съ его величествомъ я упомянулъ, что въ настоящую минуту мы имѣемъ честь принимать васъ у себя, и его величество, помня васъ очень хорошо еще со времени своего пребыванія въ Тухгеймѣ, изъявилъ желаніе видѣть васъ. Будьте такъ добры, пойдемте со мною. Его величество знаетъ, что вы не приготовлены къ этому: поэтому не смущайтесь пожалуйста.
   -- Я еще надѣюсь, что буду имѣть честь откланяться вамъ,-- сказалъ Лео, обращаясь къ Жозефѣ и уходя вслѣдъ за генераломъ, который уже взялся за ручку двери, ведшей въ гостиную.
   

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ.

   Когда вошелъ генералъ въ сопровожденіи Лео, король стоялъ посреди залы возлѣ стола и былъ занятъ перелистываньемъ альбома. Онъ пристально взглянулъ прищуренными глазами на вошедшихъ, но потомъ сейчасъ же повернулъ глаза къ альбому и продолжалъ перелистывать далѣе до тѣхъ поръ, пока генералъ и Лео не остановились въ нѣкоторомъ отъ него отдаленіи. Уже послѣ того король поднялъ голову, отодвинулъ отъ себя альбомъ и сказалъ:
   -- Ахъ вотъ онъ, нашъ юный пріятель изъ дома тухгеймскаго лѣсничаго; этому молодому человѣку я нанесъ когда-то обиду, которую хотѣлъ бы и, благодаря нашей любезной Сарѣ Гутманъ и моему достойному другу, находящемуся здѣсь, могу загладить. Мы уже брались съ вами за руки, любезный доктора, такъ возьмите же и теперь мою руку и вмѣстѣ съ ней удовлетвореніе, которое я могу вамъ предложить.
   Король съ улыбкой протянулъ руку Лео и затѣмъ обратился къ генералу.
   -- Мнѣ очень жаль, любезный Тухгеймъ, что ваша прелестная дочь, по моей милости, должна оставаться совершенно внѣ общества. Четверть часа моего времени я долженъ отдать нашему юному другу,-- время королей летитъ, любезный докторъ, тогда какъ время другихъ смертныхъ только бѣжитъ,-- и затѣмъ я надѣюсь съ вами увидѣться, мой милѣйшій Тухгеймъ.
   Генералъ поклонился и сталъ уходить Король ласково кивнулъ ему головою, потомъ съ живостію обратился къ Лео и сказалъ:
   -- Ну-съ, мнѣ бы хотѣлось слышать отъ васъ самихъ, какимъ образомъ произошла ваша стычка съ моей администраціей,-- стычка, изъ которой я высвободилъ васъ не безъ труда? Чего вы хотѣли, чего хотѣли люди?
   -- Я хотѣлъ говорить съ вашимъ величествомъ, мои противники не хотѣли меня пропустить, и такъ какъ въ рѣшительную минуту они были сильнѣе меня, то естественно и оказались правыми.
   -- Естественно? Почему же естественно? Это нисколько не могло быть естественно.
   -- И однако это такъ, ваше величество, это естественно въ полномъ значеніи слова. Изъ моихъ научныхъ изслѣдованій я не могу припомнить себѣ ни одного случая, при которомъ дѣло произошло бы иначе.
   -- Да, въ области естествознанія это, быть можетъ, и неоспоримо. Тамъ сила, пожалуй, и можетъ совпадать съ правомъ. Но вѣдь мы говоримъ не о природѣ, а о государствѣ.
   -- Которое составляетъ часть природы, ваше величество.
   -- Съ точки зрѣнія натуралиста; но въ дѣйствительности этого мы, къ величайшему прискорбію, вовсе не видимъ. Вы сами, мой милый служите тому самымъ осязательнымъ доказательствомъ. Васъ арестовали sans faèon, а между тѣмъ вы бы дали голову на отрѣзъ, настаивая на томъ, что правда находилась не на ихъ, а на вашей сторонѣ.
   -- Извините, ваше величество, я уже сказалъ, что мои противники оказались правыми, слѣдовательно я былъ виноватъ, кругомъ виноватъ, и заслужилъ еще болѣе суровое наказаніе. Политическій дѣятель, не разсчитавшій своихъ средствъ, похожъ на купца, ошибочно спекулирующаго. Торговый спекуляторъ можетъ быть очень честнымъ человѣкомъ, но въ указанномъ мною случаѣ вся его честность не спасетъ его отъ банкротства.
   Король сдѣлалъ нетерпѣливое движеніе.
   -- Вы все-таки не сказали мнѣ, чего вы отъ меня хотѣли?
   -- Я хотѣлъ представить вашему величеству депутацію тухгеймскихъ рабочихъ нуждающихся въ защитѣ.
   -- Но какъ оказать этимъ людямъ дѣйствительную помощь? Дѣло мудреное. Что положеніе ихъ не совсѣмъ удовлетворительно -- этому я охотно вѣрю. Но вѣдь такъ было испоконъ вѣковъ. Въ общемъ выводѣ теперь положеніе ихъ, по всей вѣроятности, гораздо сноснѣе, чѣмъ было, напримѣръ, въ эпоху среднихъ вѣковъ. Но желанія ростутъ скорѣе, чѣмъ средства къ ихъ удовлетворенію. Сдѣлайте людей опять скромными и умѣренными, внушите имъ, чтобы они благоговѣйно обращались къ творцу и верховному правителю ихъ судебъ, который избираетъ для себя на землѣ слугъ и исполнителей его предначертаній, словомъ возвратите имъ вѣру и сердечную теплоту -- и тогда, конечно, было бы отрадно называться королемъ, какъ теперь это мучительно, что, разумѣется, могутъ понимать очень немногіе проницательные умы.
   Послѣдней фразой король остался очень доволенъ. Вообще ему очень нравился этотъ разговоръ, въ которомъ обѣ стороны обнаруживали одинаковую ловкость и полемическій талантъ. Король сравнивалъ эту бесѣду съ вчерашнимъ дуэтомъ скрипокъ, который онъ слышалъ вечеромъ въ салонѣ королевы.
   Ему было теперь очень интересно, что станетъ возражать Лео. Молодой докторъ сказалъ:
   -- Эта сердечная теплота и эта вѣра, которыя, какъ полагаете ваше величество, изчезли вмѣстѣ съ городскими валами и лѣсистыми трущобами среднихъ вѣковъ,-- живутъ между людьми еще до сихъ поръ, хотя и проявляются въ измѣненныхъ формахъ. И даже измѣненій этихъ вовсе нельзя назвать значительными. Въ самомъ дѣлѣ, чѣмъ существенно разнится толпа набожныхъ пилигримовъ, которая, распѣвая божественные гимны, отправляется къ какому нибудь дальнему образу, въ надеждѣ вымолить въ нуждѣ помощь неба чрезъ ходатайство святого,-- чѣмъ толпа такихъ людей существенно разнится отъ депутаціи бѣдныхъ рабочихъ, которые, быть можетъ, въ первый разъ въ жизни оставляютъ родную долину и идутъ къ своему королю,-- какъ къ своему доброму генію-хранителю -- въ твердой надеждѣ, что онъ освободитъ ихъ отъ тяжкихъ страданій?!
   Лео, котораго глаза были устремлены на подвижное лицо короля, хорошо замѣтилъ впечатлѣніе, произведенное на романтическое воображеніе юнаго монарха этимъ сравненіемъ. Не давая ему времени на обдумываніе, Лео продолжалъ тономъ глубокаго убѣжденія:
   -- Но не въ бредѣ парижской буржуазіи, на которую хотѣлъ опереться Луи-Филиппъ орлеанскій и которая за свое благосостояніе и богатство поплатилась моральнымъ и умственнымъ банкротствомъ,-- не въ этой средѣ надобно искать вѣры, сердечной теплоты или вообще какихъ нибудь нравственныхъ побужденій, великой мысли. Ее можно сравнить съ каменистымъ нолемъ, мимо котораго разсудительный сѣятель проходитъ, не останавливаясь. Но добрая пива, въ которую онъ кладетъ золотое сѣмя будущности, чтобы оно прозябло и принесло обильный плодъ,-- это именно тѣ люди, которые просятъ вашей защиты. Я -- сынъ крестьянина, ваше величество. Я выросъ въ низкихъ стѣнахъ крестьянской хижины, между терновыми заборами деревенской улицы. Потомъ, какъ врачъ, я имѣлъ часто случай знакомиться съ положеніемъ бѣдняка въ тѣсной уличной давкѣ многолюднаго города, въ отравляющей атмосферѣ чердаковъ и подваловъ. Какую глубину теплаго, сердечнаго чувства мнѣ приходилось встрѣчать тамъ, ваше величество! какое искреннее, страстное стремленіе къ верховному подателю благъ! какую непоколебимую, святую вѣру въ силу, которая, возвышаясь надъ частной силой индивидуумовъ, поддерживаетъ все общественное значеніе,-- вѣру въ высшую мудрость, которая, подчиняя себѣ индивидуальную мудрость, имѣетъ въ виду и осуществляетъ благо общее! Я думаю, что сочувствіе со стороны благороднаго монарха къ такимъ бѣднякамъ, какъ тухгеймскіе работники, есть самое законное и справедливое сочувствіе. Это впрочемъ мое убѣжденіе, ваше величество, и я думаю, что рано или поздно придется осуществить эту идею.
   -- По могъ ли бы я осуществить ее -- вотъ въ чемъ вопросъ, сказалъ король съ тѣмъ большимъ жаромъ, что въ его душѣ была сильно затронута чувствительная струна,-- я охотно соглашаюсь съ вами, что современный порядокъ не есть идеалъ совершенства, но за него стоитъ духъ времени.
   -- Но матеріальная сила капитала, еще не составляетъ духа нашего времени, ваше величество; болѣе богатый не есть еще болѣе сильный въ современномъ обществѣ. А тѣмъ менѣе злоупотребленія такихъ людей, какъ разбогатѣвшій еврей фонъ-Зонненштейнъ, могутъ останавливать чистыя и высокія побужденія вашего сердца...
   Подвижныя черты лица короля выражали живѣйшее участіе, съ какимъ онъ слушалъ Лео. Потирая руки, онъ тихо проговорилъ:-- "очень хорошо! очень хорошо!" -- какъ будто предъ нимъ, къ полному его удивленію, была пропѣта хорошимъ пѣвцомъ прекрасная арія. Когда Лео замолчалъ, король сказалъ:
   -- Продолжайте, продолжайте! Вы не все еще мнѣ сказали или лучше вы сказали только то, что я уже предчувствовалъ.
   -- Естественный защитникъ бѣдныхъ и угнетенныхъ -- это вы, продолжалъ Лео. Подобно тому, какъ въ машинѣ регуляторъ сдерживаетъ и соразмѣряетъ обращеніе колесъ, которыя безъ этого условія переломались и перетерлись бы одно о другое, такъ точно въ государствѣ должна существовать сила, уравновѣшивающая значеніе сословій, чтобы ни одно изъ нихъ не жило на счетъ другого. Каждый разъ, когда это равновѣсіе, отъ котораго зависитъ здоровое состояніе государственнаго организма, нарушается вслѣдствіе перевѣса той или другой стороны, имѣетъ мѣсто аппеляція къ той власти, которая служитъ воплощеніемъ и олицетвореніемъ цѣлаго,-- къ королевской власти. Тогда наибольшая слава монарха заключается въ томъ, чтобы ухомъ и сердцемъ слышать нужды своего народа, и самыми несчастными изъ коронованныхъ властителей были тѣ, которые не понимали этого призыва. Почему августѣйшій домъ, изъ котораго происходите вы, ваше величество, сдѣлался такимъ великимъ и могущественнымъ, какъ не потому, что его представители всегда шли въ уровень съ вѣкомъ и такимъ образомъ были въ состояніи дать форму, внѣшнее выраженіе идеѣ, стремящейся къ осуществленію? Ваше величество! Въ ту эпоху, когда надменный произволъ рыцарей кулачнаго права не зналъ никакихъ границъ, когда бѣдный народъ былъ втоптанъ въ грязь, ваши предки простерли надъ нимъ покровительствующую руку и облегчили ихъ участь. Если бы внуку тѣхъ великихъ властителей была предоставлена еще болѣе трудная, потому что болѣе сложная задача, отъ которой онъ не захотѣлъ бы отказаться, потому что она именно его задача,-- если бы этотъ потомокъ рѣшился уничтожить злоупотребленія золота, подобно тому, какъ его предки уничтожили кулачное право, тогда языкъ нашъ не могъ бы удовлетворительно выразить благодарность народа, всего человѣчества такому государю, которому въ пантеонѣ всѣхъ вѣковъ не нашлось бы достаточно возвышеннаго мѣста!..
   -- Великолѣпно, дивно хорошо!-- вскричалъ король,-- magnifique! Вы должны быть выбраны въ палату. Прежде тамъ и сямъ я читалъ кое-какую рѣчь, но напослѣдокъ доля,-омъ былъ отказаться отъ этого упражненія: все вѣдь только слова, слова, небольше, какъ голыя слова! Публика, переполошилась бы не на шутку -- вѣдь до сихъ поръ умный человѣкъ не показывался въ высокой палатѣ. Кстати о высокой палатѣ. Вопросъ интересуетъ меня, такъ какъ я скоро долженъ буду дать на него отвѣтъ,-- но что же я могу подѣлать съ моими возлюбленными министрами?
   -- Вы сидите на мѣстѣ уже около полугода, ваше величество, теперь вамъ пора идти. А что палата не въ силахъ уладить дѣло рабочихъ и даже рѣшительно не желаетъ за него взяться -- это она доказала ясно своимъ заключеніемъ пятнадцатаго числа. Теперь дѣло это поступило въ высшую инстанцію и только теперь получитъ окончательное рѣшеніе.
   -- Да, слѣдовало бы немножко проучить нашихъ радикаловъ, которые уже богъ вѣсть какъ долго переливаютъ изъ пустаго въ порожнее.
   -- Но безотлагательно, ваше величество! Взявъ дѣло въ свои собственныя руки и отнявъ у радикаловъ ихъ единственное средство къ агитаціи, вы посадите на мель не только этихъ людей, но вмѣстѣ съ ними также и либераловъ, которые изъ той же и притомъ только изъ той почвы заимствуютъ свою жизненную силу.
   Король потеръ себѣ лобъ.
   -- Очень хорошо, очень хорошо. Но разсматривали ли вы въ частностяхъ задачу, которая теперь была означена въ общихъ чертахъ?
   -- Цѣлую жизнь, могу даже сказать съ тѣхъ соръ, какъ началъ думать логически, я размышлялъ о рѣшеніи этой задачи и позволяю себѣ думать, что только немногіе пункты, имѣющіе отношеніе къ исполненію этого плана, ускользнули отъ моихъ соображеній.
   -- Вы, кажется, сказали мнѣ, что изучали естествознаніе?
   -- Я медикъ, ваше величество.
   -- И между тѣмъ?...
   -- Извините, ваше величество, именно по этому. Еще прежде я позволилъ себѣ замѣтить, что государство -- часть природы. Частное можетъ быть объяснено только изъ общаго, и хорошіе законы производятъ дѣйствіе наилучшихъ рецептовъ.
   -- Вы очень остроумный человѣкъ!
   Лео поклонился; король всталъ съ своего мѣста и началъ прохаживаться взадъ и впередъ, не теряя изъ виду Лео, который также при поднялся съ своего стула. Въ это время дверь отворилась и на порогѣ ея показался генералъ. Король быстро повернулся къ нему съ словами:
   -- Ахъ, любезный генералъ, развѣ уже прошло четверть часа? Оставьте насъ на одну минуточку: мнѣ нужно еще переговорить кое-о чемъ съ господиномъ докторомъ.
   Генералъ изчезъ опять съ глубокимъ поклономъ.
   -- Вы очень остроумный человѣкъ,-- повторилъ король, подходя ближе къ Лео,-- и мнѣ желательно было бы знать, такой ли же вы искусный врачъ; большинство вашихъ собратій, извините, пачкуны, извѣстно ли вамъ это?
   -- Къ несчастію слишкомъ хорошо извѣстно, ваше величество, и я не былъ бы нисколько удивленъ, если бы ваше замѣчаніе было результатомъ вашего собственнаго личнаго опыта.
   -- Это почему?
   -- Потому что я позволяю себѣ утверждать, разумѣется, насколько физіологъ можетъ руководствоваться опытомъ физіогнома и психолога, что съ натурою, подобной вашей, могутъ раціонально обращаться только очень немногіе врачи, способные понимать такія натуры.
   -- На чемъ же вы основываете ваше замѣчаніе?
   -- Разумѣется, патологическая исторія подчиняется общимъ правиламъ, которыя могутъ быть растолкованы любому дюжинному коновалу; но чѣмъ богаче, чѣмъ оригинальнѣе, такъ сказать, индивидуальная натура, тѣмъ своеобразнѣе, оригинальнѣе измѣненія, сопровождающія общее проявленіе болѣзни, и въ той же мѣрѣ, само собою разумѣется, тѣмъ труднѣе дѣлается правильный діагнозъ. Тутъ ничего нельзя сдѣлать съ одною ученостью, которая одна обыкновенно принимается въ соображеніе при назначеніи лейбъ-медиковъ къ государямъ; тутъ дѣло часто рѣшается вдохновеніемъ, тѣмъ научнымъ взглядомъ, который представляется ничѣмъ инымъ, какъ всеобъемлющимъ синтезомъ disjesta membra, разрозненныхъ членовъ анализа.
   Король опять прошелся взадъ и впередъ, но на этотъ разъ бросая на Лео только украдкою робкіе взгляды. Потомъ онъ остановился противъ молодаго медика и сказалъ тихимъ, торопливымъ голосомъ:
   -- Такъ вы полагаете, что можете понимать мою натуру?
   -- Да, ваше величество.
   -- Смѣлое заявленіе! очень смѣлое! Даже если бы дѣло касалось индивидуальнаго, совершенно индивидуальнаго случая въ строжайшемъ смыслѣ слова?
   -- Даже тогда.
   Король твердо посмотрѣлъ въ глаза Лео, который отвѣтилъ спокойнымъ взглядомъ, но тѣмъ не менѣе по лицу его было замѣтно, съ какимъ нетерпѣніемъ онъ выжидалъ словъ короля, которыя, казалось, уже находились на кончикѣ его языка. Но король только глубоко вздохнулъ и, совершенно измѣняя тонъ, вдругъ проговорилъ:
   -- Мнѣ очень пріятно, что я приказалъ васъ къ себѣ представить, вы меня заинтересовали собою и я надѣюсь, что въ другой разъ мнѣ будетъ можно поговорить съ вами обо всѣхъ этихъ предметахъ обстоятельнѣе, чѣмъ теперь. Сегодня вечеромъ я не могу располагать своимъ временемъ, и потому хочу возложить на васъ маленькое порученіе. Я обѣщалъ вашей тетушкѣ, моей доброй старушкѣ Гутманъ, похлопотать о вашемъ дѣлѣ. Обѣщаніе мое исполнено И такъ, отправляйтесь къ ней, передайте старушкѣ отъ меня поклонъ и скажите, что вы явились вмѣсто меня.
   -- Ваше величество, можете мнѣ приказывать, что вамъ будетъ угодно.
   -- У вашей тетушки вы застанете молоденькую даму, которую не забудьте поблагодарить отъ себя, такъ какъ весь этотъ заговоръ былъ затѣянъ собственно ею. Вы не догадываетесь, о комъ я говорю?
   -- Нѣтъ, ваше величество.
   -- Тѣмъ лучше; теперь я долженъ отвести васъ къ моимъ любезнымъ хозяевамъ, у которыхъ я отнялъ васъ на продолжительное время.
   Лео отворилъ королю дверь комнаты, въ которой находился генералъ съ своей дочерью. Король поклонился Жозефѣ и сдѣлалъ ей комплиментъ, относившійся къ ея наружности. Король находился въ очаровательнѣйшемъ расположеніи духа.
   -- Видите ли, любезная баронесса, на какія страданія обречены мы, коронованныя лица. Я хотѣлъ только вызвать воспоминаніе изъ временъ благодатнаго дѣтства, и прежде, чѣмъ я могъ очнуться, нашъ юный другъ запутываетъ меня въ несносный разговоръ о важныхъ предметахъ, такъ что у меня до сихъ поръ неистово кружится голова отъ всѣхъ мыслей, которыя были затронуты нами второпяхъ. Вы, милыя женщины, но имѣете объ этомъ никакого понятія. Благоразумные мужчины не подвергаютъ васъ такимъ пыткамъ. Вашу дорогу нужно усыпать только лиліями и розами, similia similibus... пусть вамъ переведетъ это нашъ юный жрецъ Эскулапа. Васъ, мой достойный другъ, я также поручаю участію его науки. Вы что-то не въ своей тарелкѣ. И это напоминаетъ мнѣ, что я слишкомъ долго уже безпокоилъ васъ моимъ присутствіемъ. Adieu, моя любезная баронесса! Не задерживайте пожалуйста господина доктора очень долго, онъ долженъ еще исполнить одно мое порученіе. А мой достойный пріятель, конечно, не откажется проводить меня изъ дома?
   Король протянулъ руку сначала Жозефѣ, потомъ Лео, затѣмъ подхватилъ генерала подъ руку и, въ сопровожденіи его, вышелъ изъ комнаты, не переставая во все время говорить съ нимъ тихо, но съ большимъ жаромъ. Уже когда они совершенно скрылись за дверью, были слышны явственно слова: "очень замѣчательный человѣкъ!"
   Лео и Жозефа опять остались одни. Жозефа была сильно удивлена всѣмъ, что произошло втеченіе послѣднихъ часовъ. Теперь она собственными глазами увидѣла то, чему никогда бы не повѣрила, что даже теперь представлялось ей совершенно невѣроятнымъ. Она съ смущеніемъ глядѣла на Лео, какъ бы выжидая отъ него объясненія этой загадки, но на лицѣ Лео замѣчалось прежнее выраженіе, и только глаза его свѣтились еще болѣе яркимъ блескомъ. Она рѣшительно недоумѣвала, какъ должно было обращаться съ этимъ человѣкомъ. Лео, повидимому, не замѣчалъ ея замѣшательства. Онъ продолжалъ прежде прерванный разговоръ и толковалъ такъ развязно, какъ будто бы не случилось ничего особеннаго,-- объ Англіи, общественной жизни въ Лондонѣ,-- толковалъ до тѣхъ поръ, пока генералъ, спустя нѣсколько минутъ, не вошелъ въ комнату съ видимымъ волненіемъ.
   -- Я могу поздравить васъ съ впечатлѣніемъ, произведеннымъ вами на его величество. Мнѣ рѣдко доводилось слышать, чтобы король отзывался о комъ нибудь съ такимъ восторгомъ.
   -- Король одаренъ натурою, способною живо воспринимать новыя впечатлѣнія,-- замѣтилъ Лео,-- и я, съ своей стороны, долженъ признаться, что онъ превзошелъ мои ожиданія. Но теперь позвольте мнѣ въ точности слѣдовать приказаніямъ его величества и не отнимать у васъ покоя, въ которомъ вы, безъ всякаго сомнѣнія, очень нуждаетесь.
   Лео откланялся. Генералъ проводилъ его до двери съ самой изысканной вѣжливостью, и затѣмъ, въ совершенномъ истощеніи повалился въ кресло, закрывъ глаза узкою, бѣлою рукою.
   -- Увидишь, Жозефа, прошепталъ онъ, что втеченіе года этотъ человѣкъ сдѣлается всесильнымъ.
   Жозефа сидѣла передъ зеркаломъ въ прежнемъ положеніи. Она провела пальцемъ по лѣвой брови и, по всей вѣроятности, не разслышала словъ отца; по крайней мѣрѣ, она ничего не отвѣчала.
   

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ.

   Окончивъ разговоръ съ генераломъ, тетушка Сара возвратилась къ Сильвіи не безъ нѣкоторыхъ опасеній. Правда, тетушка Сара не была положительно убѣждена въ томъ, что молодая дѣвушка, такъ дѣятельно вмѣшавшаяся въ исторію съ Лео, непремѣнно отправится теперь въ Тухгеймъ, по желанію отца, однако въ этомъ не было ничего невозможнаго, а тетушка Сара, изъ продолжительнаго опыта, знала, что благоразуміе -- мать мудрости. Благоразуміе же требовало не подавать Сильвіи никакой надежды на то, что она выйдетъ побѣдительницей изъ этой интриги, какъ изъ тысячи другихъ, а напротивъ продолжать разыгрывать роль сомнѣвающейся, озабоченной, нѣжно соболѣзнующей подруги.
   Передавъ письмо къ королю въ руки тетки, Сильвія все еще сидѣла въ прежнемъ положеніи передъ маленькимъ письменнымъ столомъ, склонивъ голову на лѣвую руку, тогда какъ правая изнеможенно повисла съ боку. Тетушка Сара обняла дѣвушку и поцѣловала ее въ темя. Сильвія подняла голову и отвѣчала теткѣ грустной улыбкою.
   -- Мы должны запастись терпѣніемъ, милое дитя,-- сказала Сара,-- Римъ былъ выстроенъ не въ одни сутки, и кто испыталъ и выстрадалъ такъ много, какъ я, тотъ умѣетъ выжидать.
   -- Не это меня смущаетъ, тетя, отозвалась Сильвія, теперь, когда мы, наконецъ, могли что нибудь сдѣлать, когда сдѣлали то, что могли, теперь мы имѣемъ право успокоиться, и я отчасти спокойна. Нѣтъ, въ настоящую минуту меня занимала грустная мысль о томъ диссонансѣ человѣческой жизни, который не даетъ намъ ни одного цѣльнаго аккорда, чистаго отклика только одного нераздѣльнаго ощущенія. Пока я жила въ кругу родной семьи, пока меня любили, баловали, носили на рукахъ всѣ, меня окружавшіе, я чувствовала мучительное, непобѣдимое стремленіе къ осуществленію моихъ идеаловъ, стремленіе къ чему нибудь, что могло бы имѣть хотя наружную форму дѣла, а теперь, когда я исполнила то, что уже отчаявалась исполнить, когда я была перенесена, словно божественными руками, изъ сферы обыденной, узкой жизни въ высшую сферу, гдѣ всѣ явленія представляются мнѣ рядомъ причудливыхъ, фантастическихъ сновидѣній, изъ которыхъ я каждую минуту боюсь очнуться, теперь я ощущаю въ себѣ что-то похожее на тоску по узкой, по родной сферѣ, теперь я съ болью въ сердцѣ думаю о томъ горѣ, которое, если захочу принадлежать самой себѣ, быть можетъ, доставлю людямъ, меня никогда не понимавшимъ,-- людямъ, которые никогда меня не поймутъ, но которыхъ я все-таки горячо люблю!...
   Сильвія закрыла лицо обѣими руками. Она дышала тяжело, грудь ея сильно волновалась, но ни одна слезинка не являлась облегчить страданія этого сердца. Тетушка Сара глядѣла на грустившую дѣвушку глазами, въ которыхъ отражалось вовсе не сочувствіе, а только нетерпѣніе, даже досада. Вокругъ сжатыхъ губъ старухи бродила злая конвульсія, но голосъ тетушки Сары звучалъ очень мягко, когда она, приглаживая волосы Сильвіи, проговорила:
   -- Мой бѣдный, благородный соколъ! Они держали его въ заперти такъ долго, что теперь онъ никакъ не можетъ привыкнуть къ свободѣ! Присядь, душка, ко мнѣ, и я могу сообщить тебѣ многое, что если тебя не утѣшитъ -- можно ли извлечь утѣшеніе изъ страданій своего ближняго?-- то, по крайней мѣрѣ, покажетъ тебѣ, что мы родныя другъ другу существа не только по образу мыслей и общности ощущеній, но и по одинаковой судьбѣ, постигшей насъ обѣихъ.
   Тетушка Сара обняла руками шею Сильвіи, которая, вставъ съ мѣста, послѣдовала за. теткой къ дивану, на которомъ усѣлась рядомъ съ нею. Тетушка Сара взяла ее за руку и сказала:
   -- Видишь ли, любезное дитя мое, чѣмъ внимательнѣе я о тебѣ раздумываю и, насколько возможно, сравниваю тебя съ собою -- тебя, находящуюся въ полномъ цвѣтѣ молодости и красоты, со мною, которую преждевременно состарили горе и тяжелыя испытанія, тѣмъ болѣе открываю между обѣими нами общія страданія, которыхъ одна только часть относится ко времени нашей жизни въ семействѣ, тогда какъ другая часть вовсе не принадлежитъ этой сферѣ. Часто я размышляла о тайнѣ тѣлеснаго и умственнаго несходства между дѣтьми отъ однихъ и тѣхъ же родителей,-- несходство, которое при всей его необъяснимости проявляется, однако, довольно часто. На дѣтяхъ моихъ родителей несходство это обнаружилось съ поразительной отчетливостью. Антонъ и я -- младшія дѣти -- наслѣдовали темные волосы и рѣзкія черты лица матери, твой отецъ и Мальхенъ -- свѣтлые глаза и добродушную наружность нашего отца. Быть можетъ мы оба были созданы болѣе даровитыми; по крайней мѣрѣ мы, совершенно въ противоположность старшимъ дѣтямъ, постоянно чувствовали въ себѣ стремленіе выйти изъ узкой сферы нашего отеческаго дома въ широкій, пестрый свѣтъ, лежавшій за чертою нашего лѣса. Другая пара довольствовалась настоящимъ, которое одно могло быть понято подобными натурами. Антонъ и я,-- мы бредили только о будущемъ, рисуя его себѣ сообразно съ нашими желаніями и надѣясь облечь его въ желаемыя нами формы. Несхожіе съ нами братъ и сестра называли насъ мечтательными головами и въ укоръ намъ говорили, будто мы слишкомъ высоко задирали носы. А мы, съ своей стороны, называли ихъ кротами и замѣчали, что для нихъ, конечно, лучше было оставаться въ темной норкѣ. Отсюда возникли поддразниванія, изъ поддразниваній -- несогласія, изъ несогласій -- споры, изъ споровъ -- открытая война, въ которой мы, младшіе, конечно, всегда дѣйствовали за одно противъ неразвитыхъ старшихъ, и потому сближались все тѣснѣе и тѣснѣе между собою. Ты легко можешь себѣ представить, какимъ образомъ этотъ семейный разладъ постоянно возрасталъ болѣе и дѣлался непримиримѣе.
   По странной аналогіи таже трагедія братской войны происходила въ семействѣ бароновъ. Тамъ также старшіе -- баронъ Карлъ и фрейленъ Шарлотта -- враждовали противъ младшихъ -- генерала Іосифа и Эльфриды, впослѣдствіи вышедшей замужъ за Зонненштейна.
   Здѣсь также различіе въ складѣ ума и въ темпераментахъ рѣзко обнаруживалось физіономически, даже въ цвѣтѣ волосъ и глазъ. У всѣхъ Тухгеймовъ были темные глаза, какъ у насъ голубые. Но у младшихъ глаза были болѣе чернаго и блестящаго оттѣнка, какъ у насъ съ Антономъ болѣе темнаго голубого, Различіе это было отчетливо замѣтно для всѣхъ, и такъ какъ младшіе, естественно, чувствовали большее влеченіе къ младшимъ, а старшіе болѣе симпатизировали старшимъ, то первыхъ прозвали темными, а послѣднихъ -- свѣтлыми, и такая характеристика выразилась даже въ темныхъ и свѣтлыхъ бантахъ, когда мы въ четыре пары танцовали кадриль на праздникѣ, который былъ данъ по случаю торжества мира и о которомъ твой отецъ и тетка, вѣроятно, тебѣ уже разсказывали.
   Съ этшо вечера, я могу сказать, начались бѣдствія Антона и мои собственныя. Антонъ поклялся, что то былъ послѣдній день кропотливой праздности, какъ онъ называлъ сельскую жизнь,-- и, дѣйствительно, онъ сдержалъ свою клятву, отправившись на слѣдующій день искать счастья по бѣлу свѣту... Мнѣ, въ то время семнадцатилѣтней дѣвушкѣ, также сильно прискучило однообразіе родительскаго дома, и мысль о разлукѣ съ Антономъ заставляла меня, въ антрактахъ между танцами, проливать горячія слезы. Кромѣ того, у меня было тогда и другое горе. Въ то время генералъ, возвратившійся изъ франціи еще молодымъ, полнымъ свѣжести лейтенантомъ, пріѣхалъ погостить на короткое время въ замокъ, и... стыдиться здѣсь мнѣ нечего, и я нисколько не стыжусь тебѣ признаться,-- я полюбила его всею силою моего сердца, а онъ полюбилъ меня. На балѣ мы открылись въ этомъ другъ другу и сказали также одинъ другому, что для насъ на землѣ нѣтъ никакой надежды и что первому нашему поцѣлую суждено оставаться послѣднимъ.
   Тетушка Сара приложила раздушенный платокъ къ своимъ глазамъ. Сильвія схватила ее за руку и проговорила тихо:
   -- Бѣдная, бѣдная тетя! Такъ молода, и отъ всего отказаться -- о, это тяжело, невыносимо тяжело!
   -- Да, это было тяжело, милое дитя мое, продолжала тетушка Сара,-- подаривъ Сильвію признательной улыбкою,-- но еще несравненно было тяжелѣе чувствовать себя несчастною и въ тоже время выслушивать обвиненія въ притворствѣ, которое, будто бы, пускается въ ходъ только для того, чтобы тѣмъ успѣшнѣе скрыть свое тайное счастье. Никто не хотѣлъ мнѣ повѣрить, чтобы я, страстная, рѣшительная дѣвушка, могла такъ владѣть собою. Какъ будто страстность сама не создаетъ твердаго рѣшенія! Какъ будто только безстрастные люди имѣютъ право быть добродѣтельными! Къ несчастію неосторожность Іосифа дала пищу къ разнымъ злымъ толкамъ. Онъ не обладалъ моимъ мужествомъ, не могъ сдержать даннаго имъ мнѣ обѣщанія болѣе не нарушать моего спокойствія.
   Изъ этого города, гдѣ были расположены войска, въ которыхъ онъ служилъ, Іосифъ пріѣзжалъ въ Тухгеймъ, не очень часто, но все-таки отъ времени до времени. Нотъ и пошли пересуды: я его просила пріѣхать, я не хотѣла выпустить его изъ своихъ сѣтей, я назначала ему тайныя свиданія. Казалось, что людямъ не оставалось ничего другого дѣлать, какъ только мучить несчастную дѣвушку. И къ несчастію я должна тебѣ признаться, что отецъ твой принадлежалъ къ числу людей, наиболѣе безпощадно меня тиранившихъ. О, я знаю, что въ своей юношеской ограниченности, онъ дѣлалъ это изъ добраго намѣренія, но развѣ слезы, которыя заставляютъ насъ проливать, по милости добрыхъ намѣреній, перестаютъ быть горькими слезами?!
   Меня преслѣдовали на каждомъ шагу, меня подслушивали, окружили шпіонствомъ, меня охотно желали бы запереть подъ замокъ. Я была близка къ отчаянію. Можешь ли ты, можетъ ли всякій здравомыслящій человѣкъ удивляться, что въ этомъ отчаяньи я обратилась къ отчаяннымъ средствамъ? Да, я начала кокетничать, отчасти для того, чтобы избавиться отъ вѣчнаго надо мною надзора, частію, чтобы забыться и съ демонскимъ наслажденіемъ пошутить опасными дарами, которыми надѣлила меня природа. Да, на сельскихъ праздникахъ я развлекалась тѣмъ, что кружила безтолковыя головы неуклюжихъ обожателей! Да, сдѣлавшись невинною жертвою злыхъ пересудовъ, я еще вызывала ихъ, смѣялась надъ ними и вела себя такимъ образомъ., какъ будто бы вполнѣ ихъ заслужила. О, глупцы видѣли мою дикую веселость, но слезъ, которыми я расплачивалась за свое торжество, они не замѣчали!..
   Однако, если бы это продолжалось слишкомъ долго, я лишилась бы разсудка. Я сказала объ этомъ твоему отцу, который, послѣ смерти нашего отца, сдѣлался въ то время лѣсничимъ и заботился о насъ, младшихъ дѣтяхъ, но мѣрѣ силъ, о чемъ, впрочемъ, излишне было бы тебѣ упоминать. Я открыла ему также свое твердое намѣреніе отправиться въ столицу, чтобы тамъ -- такъ или иначе -- заработывать себѣ честный кусокъ хлѣба. Онъ ничего не хотѣлъ объ этомъ и слышать, убѣждая, что хлѣба будетъ съ насъ достаточно и дома, что я могла бы оказаться полезною и по лѣсному хозяйству, что ужь если я твердо рѣшилась оставить родную семью, то онъ могъ отыскать мнѣ по сосѣдству мѣсто экономки, компаньонки или учительницы, такъ какъ я, присутствуя при обученіи благородныхъ фрейленъ, заимствовала много полезныхъ свѣденій. Слышишь ли, по сосѣдству! Какъ будто я не стремилась именно вдаль, какъ будто не должно было вдаль стремиться послѣ всего, со мною случившагося! Разумѣется, мы другъ друга не поняли, не могли между собою согласиться. Дѣло дошло до крайне непріятной сцены между нами, и на слѣдующее же утро я отправилась сюда пѣшкомъ....
   Ты, конечно, избавишь меня отъ описанія этого романтическаго путешествія и не заставишь подробно раскапывать тебѣ, какимъ образомъ я, съ немногими талерами въ карманѣ, безъ друзей очутилась на краю гибели, какъ счастливый случай наткнулъ меня на стараго Зонненштейна, котораго сынъ былъ помолвленъ съ Эльфридою фонъ-Тухгеймъ и котораго я нѣсколько разъ видѣла въ Тухгеймѣ. Скажу только, что добрый старикъ принялъ во мнѣ участіе и доставилъ мнѣ мѣсто второй экономки, то есть помощницы экономки въ домѣ министра фонъ-Фалькенштейна.
   Худшаго выбора, старый банкиръ, конечно, не могъ сдѣлать, однако я всегда благословляла его память, такъ какъ я твердо убѣждена, что онъ желалъ мнѣ только добра, и притомъ я всегда считала глубоко справедливымъ, что хорошій человѣкъ изъ всякихъ обстоятельствъ можетъ извлечь что нибудь доброе.
   Нескоро, уже нѣсколько лѣтъ спустя, у меня, несчастной дѣвушки, раскрылись глаза, и тогда я поняла тотъ злой свѣтъ, въ которомъ я жила такъ довѣрчиво, словно невинный ребенокъ въ львиной пещерѣ. Что въ этомъ домѣ, блиставшемъ княжеской роскошью, люди жили привольно и на слишкомъ высокую ногу -- это л, конечно, знала, потому что работой у меня были завалены руки; но хотя работа эта мнѣ неособенно нравилась, все-таки это была работа, честная работа, порядкомъ утомлявшая и заставлявшая меня, пріютившуюся въ маленькой комнаткѣ задняго отдѣленія дома, оставаться равнодушною ко всему, что происходило въ ярко освѣщенныхъ залахъ передняго зданія. Если во мнѣ и заговаривала досада, если я и раздумывала, что была создана къ чему нибудь лучшему, чѣмъ къ этой хлопотливой вознѣ въ кухняхъ и кладовыхъ, то меня всегда утѣшала при этомъ мысль: даже тѣ люди,-- говорила я сама себѣ,-- которые называли тебя фантазеркой и кричали, что ты слишкомъ высоко задирала вверхъ голову,-- даже они не сумѣли бы дать твоему существованію такую прозаическую обстановку. Какъ бы то ни было, но теперь ты не останешься непонятою. Ахъ, я нисколько не подозрѣвала, что это грустное утѣшеніе должно было у меня быть отнято, что въ то время, какъ я несла покаяніе за грѣхи, которыхъ не сотворила, меня уже огласили погибшей женщиной!
   Около того времени, какъ я оставила навсегда домъ лѣсничаго, Іосифъ фонъ-Тухгеймъ также перемѣстился въ столицу. Сказали что, все это было втайнѣ между нами условлено, несмотря на то, что я не видѣла его ни разу впродолженіи четырехъ или пяти лѣтъ, прожитыхъ мною въ домѣ министра. Но этого было мало: я должна была принимать участіе въ слишкомъ разгульной жизни, которую важные господа вели въ домѣ министра, и даже за это. я, при всякомъ удобномъ случаѣ, несла отвѣтственность. Не хочу оскорблять твоего дѣвственнаго слуха всѣмъ, что обо мнѣ говорили. Наконецъ я увидѣла ясно,-- болѣе благоразумная женщина, разумѣется, поняла бы это уже давно,-- что домъ министра былъ нехорошій домъ; но теперь -- твоя умная энергическая головка въ состояніи понять это -- теперь на меня нашло упрямство; теперь я захотѣла посмѣяться надъ свѣтомъ, который совершенно отъ меня отступился, я захотѣла дразнить его, но не стараніемъ заслужить свою дурную славу, а хвастливымъ равнодушіемъ къ этому жестокому, безтолковому, слѣпому суду людского свѣта. Пусть себѣ говорятъ, думаютъ обо мнѣ, что имъ угодно,-- я осталась такою же, какого была,-- я осталась самой собою, а этого съ меня было достаточно.
   Такъ прошли годы. Наконецъ наступила катастрофа. Неизлечимая болѣзнь, которою давно уже страдалъ министръ, вдругъ вступила въ послѣдній ужасный кризисъ. Его невѣрные друзья разбѣжались. Корыстолюбивые слуги, награбивъ то, что было можно, также ретировались; любовницы, которыхъ онъ обогатилъ, больше не показывались. Несчастный страдалецъ былъ переданъ на руки грубыхъ надсмотрщиковъ, которые не обращали никакого вниманія на умирающаго и всѣми оставленнаго старика. Тогда я поступила такъ, какъ внушали мнѣ мое сердце и любовь къ ближнему. Я сѣла у изголовья всѣми покинутаго, больного человѣка, находившагося при послѣднемъ издыханіи. Я поступила бы такимъ образомъ, если бы отъ этого должна была погибнуть вся моя незапятнанная репутація; почему же мнѣ было не поступить такъ теперь, когда мнѣ нечего было бояться потерять репутацію. Они называли меня, думала я, его наложницей въ то время, когда сотни другихъ женщинъ позавидовали бы моему мѣсту; но я буду ухаживать за нимъ теперь, когда онъ не можетъ купить себѣ любовницы за всѣ свои сокровища.
   Тетушка Сара замолчала и задумчиво потупила глаза въ землю; Сильвія въ сильномъ душевномъ волненіи взяла руку тетки и прижала ее къ своимъ губамъ.
   -- Благодарю тебя, милое дитя мое,-- сказала тетушка Сара съ улыбкой,-- поцѣлуй такихъ чистыхъ губъ былъ бы сладкимъ и вполнѣ достаточнымъ вознагражденіемъ за все, что я сдѣлала,-- даже и въ томъ случаѣ, если бы я уже давнымъ давно не получила своей платы монетою міра сего. Казалось, какъ будто судьба хотѣла меня возвысить безъ всякихъ съ моей стороны домогательствъ, какъ прежде унизила безъ всякой моей вины.
   Конецъ несчастнаго страдальца приближался. Покойный король, у котораго въ послѣдніе годы жизни онъ находился въ немилости, вспомнилъ о заслугахъ, оказанныхъ его дому министромъ въ лучшее время, и о его монаршей къ нему благосклонности. Король нисколько не думалъ застать потрясающую картину, которая его ожидала. Онъ остановился въ нѣмомъ ужасѣ, съ трепетомъ отвернулся и далъ мнѣ знакъ за нимъ слѣдовать. Онъ сталъ меня обстоятельно допрашивать; мнѣ нечего было ни скрывать, ни прибавлять что-нибудь къ истинѣ. Онъ многое замѣтилъ въ своей записной книжкѣ, кивнувъ головой, и своимъ отрывистымъ, солдатскимъ тономъ сказалъ, что онъ обо мнѣ вспомнитъ.
   Министръ скончался. Я позаботилась о томъ, чтобы его не вышвырнули, какъ собаку, и затѣмъ удалилась изъ опустѣвшаго дома не такою богатою, какъ разгласила клевета, которая естественно, опять преслѣдовала меня по пятамъ, но и не такою бѣдною, какою сюда вошла. Незадолго передъ своей смертью министръ, подъ вліяніемъ чувства признательности, которая, быть можетъ, не была преувеличена, назначилъ мнѣ ежегодный пожизненный пенсіонъ. Этого было немного, но совершенно достаточно, для того чтобы спокойно существовать съ моими скромными притязаніями. Мнѣнію людскаго свѣта я давно уже перестала приписывать какое бы то ни было значеніе. И вотъ я зажила одна, занимаясь изученіемъ новыхъ языковъ, которые любила, и упражняясь не совсѣмъ безуспѣшно въ искуствахъ; въ обществѣ людей, достаточно умныхъ для того, чтобы возвыситься надъ узкими предразсудками, я старалась найдти и отчасти находила вознагражденіе за семейное счастье, отъ котораго должна была отказаться.
   Между развитыми людьми, которыхъ я видѣла въ моемъ маленькомъ салонѣ, находился также генералъ, въ то время маіоръ фонъ-Тухгеймъ. Хотя онъ былъ въ самыхъ пріятельскихъ отношеніяхъ съ министромъ, однако повиновался моему твердому рѣшенію и не дѣлалъ никакихъ попытокъ сблизиться со мною. Теперь явился и онъ, но, какъ я узнала, съ особеннымъ порученіемъ. Въ то время для слабенькаго здоровьемъ, но умненькаго ребенка -- сына короля -- отыскивалась дама, которая въ одно и то же время могла ухаживать за больнымъ ребенкомъ, забавлять его играми и служить для него воспитательницею. Король вспомнилъ обо мнѣ, и выборъ его палъ на меня. Между тѣмъ генералъ -- то есть, я хочу сказать -- маіоръ женился и былъ совершенно счастливъ въ своей семейной жизни. По части сердечныхъ дѣлъ у мужчинъ память несравненно слабѣе, чѣмъ у насъ, женщинъ, дитя мое,-- генералъ совѣтовалъ принять мнѣ предлагаемое мѣсто. Послѣ нѣкотораго довольно понятнаго сопротивленія я согласилась и... моя исторія кончена, милое дитя мое: остальное ты сама знаешь, сама видишь. Ты знаешь, что я была матерью для малютки, ты видишь, съ какою королевскою щедростью онъ заплатилъ мнѣ за мои ночи, проведенныя дли него безъ сна, за mon дневныя о немъ попеченія. Но что значитъ этотъ внѣшній успѣхъ сравнительно съ той сладкой отрадой, которая доставляется мнѣ убѣжденіемъ, что я въ тишинѣ и молчаніи -- да и отчего мнѣ этого не сказать?!-- все-таки могла сдѣлать много добра! Душу короля можно назвать звучной арфой, однако надобно затрогивать надлежащія струны. Этого не понимаетъ никто -- ни королева, его супруга, прекрасная женщина, которую король однако, недостаточно уважаетъ -- и никто изъ вельможъ, занимающихъ при немъ офиціальное положеніе. Онъ страдаетъ въ этомъ умственномъ одиночествѣ -- какъ только можетъ страдать король,-- онъ, отыскивающій людей съ тѣмъ жаромъ, какой только доступенъ смертному. И такъ какъ король полагаетъ, что во мнѣ онъ нашелъ,-- а, можетъ быть, нашелъ дѣйствительно,-- честнаго человѣка, то поэтому онъ привязанъ ко мнѣ съ тѣмъ постоянствомъ, которое при подобныхъ обстоятельствахъ слѣдуетъ назвать не только трогательнымъ, но даже возвышеннымъ. Но давно уже я чувствую, что не могу быть для него тѣмъ, чѣмъ бы желала. Моя слабость и разстроенное здоровье дѣлаютъ для меня часто невозможнымъ обнаруживать при немъ ту умственную свѣжесть, которая такъ необходима, для него, желающаго отдохнуть и освѣжиться въ бесѣдѣ со мною. Вчерашній вечеръ доказалъ мнѣ, какъ мало я могу положиться на себя и какъ снисходительно надобно обращаться съ остаткомъ моихъ силъ, чтобы въ конецъ его не разрушить. Мое мѣсто должна была бы заступить болѣе свѣжая и молодая подруга, которая могла бы охранять сокровище дружбы короля такими же чистыми, такими же преданными, но болѣе сильными руками. И, быть можетъ, женщина, исключительно только женщина не можетъ быть охранительницею этого сокровища, хотя онъ -- горячій поклонникъ вѣчно чистой женственности (das ewig Weibliche ihn anzieht und hinanzieht, сказалъ бы Гете), въ самомъ возвышенномъ значеніи этой мысли. Король многое долженъ сообразить, оцѣнить критически, привести въ исполненіе, чего не понимаетъ и умнѣйшая женщина: при этомъ ему нужна помощь и совѣсть мужчины. По, милое дитя мое, я не буду отыскивать для занимающей насъ теперь мысли своеобразныхъ выраженій. Въ виду великихъ начинаній честныя натуры всегда ощущаютъ какую-то благоговѣйную сдержанность и не желаютъ высказываться относительно ожидаемыхъ ими результатовъ, Будемъ же и мы лучше слѣдовать примѣру умнаго искателя кладовъ, который, не озираясь по сторонамъ и не оглядываясь назадъ, спокойно продолжаетъ свое дѣло и не смущается ложно предостерегающими голосами.
   Тетушка Сара, поднялась съ мѣста. Сильвія предложила ей руку и съ нѣжной осторожностью повела слабую старушку по комнатѣ. Съ первой же минуты Сильвія почувствовала влеченіе къ интересной дамѣ, по теперь она протиснулась глубокимъ уваженіемъ къ этой женщинѣ, которая такъ много выстрадала, такъ много сдѣлала добраго и съ такою скромною простотою говорила о своихъ заслугахъ.
   Коротенькіе, трогательные отрывки, сообщенные Сильвіи тетушкой Сарой, показались безхитростной дѣвушкѣ разрозненными аккордами великой симфоніи, которые горячая фантазія Сильвіи старалась привести во взаимную связь и продолжала развивать далѣе. Тетушка Сара, съ своей стороны, повидимому, нисколько не замѣчала живѣйшаго впечатлѣнія, произведеннаго ея разсказомъ на молодую дѣвушку. Тетушка продолжала болтать, какъ казалось, совершенно беззаботно, и въ то же время водила племянницу по всѣмъ комнатамъ помѣщеніи, даже показывала кухню, которая имѣла видъ хорошенькаго, драгоцѣннаго ларчика и въ которой, по словамъ тетушки Сары, даже не производилась стряпни, такъ какъ она, тетушка, получала свои кушанья съ королевскаго стола. Сильвія видѣла также комнату, назначенную для компаньонки фрейленъ и теперь остававшуюся пустою, тикъ какъ послѣдняя жилица -- миловидная, очень ласковая дѣвушка, которую тетушка Сара очень любила и которой сдѣлала приличное приданое, умерла незадолго до своей свадьбы, Тетушка показывала и другія комнаты, которыя Сильвія уже прежде видѣла, но только теперь разсмотрѣла въ подробностяхъ. По части оцѣнки изящныхъ произведеній, во множествѣ наполнявшихъ эти комнаты, тетушка Сара обнаружила замѣчательный вкусъ и пониманіе. Она знала, какимъ образомъ надобно было стать, чтобы лучше и правильнѣе смотрѣть на ту или другую картину, ту или другую статую, принесла Сильвіи свои портфели и объяснила ей, отчего зависитъ удачная рѣзьба на стали, показала Сильвіи свои эскизы, обнаруживавшіе очень недюжинный талантъ.
   Такъ проходили часы, и Сильвія не мало испугалась, когда около четырехъ часовъ Лизетта доложила, что подано на столъ. Тетушка Сара замѣтила измѣненіе въ лицѣ Сильвіи, но только проговорила: терпѣніе!
   Послѣ обѣда, окончившагося очень скоро,-- такъ какъ тетушка Сара жаловалась на дурной аппетитъ, а Сильвія отъ душевнаго волненія чуть дотрогивалась до блюдъ,-- тетушка предложила проѣздиться въ экипажѣ.
   -- Но только съ опущенными гардинами,-- добавила она,-- вчера я замѣтила, дитя мое, что тебѣ при твоемъ настоящемъ настроеніи духа не совсѣмъ пріятенъ видъ такого множества людей, да притомъ и я должна избѣгать безпокойства, такъ какъ -- я должна тебѣ признаться -- я чувствую первые признаки опять приближающейся мигрени.
   На этотъ разъ тетушка Сара не солгала. Она, прежде развалившаяся до обѣда на диванѣ съ французскимъ романомъ или болтавшая безъ умолку съ своими посѣтителями, сегодня, когда должна была говорить о такомъ множествѣ важныхъ предметовъ, чувствовала усталость, даже болѣзненное головокруженіе и боялась, какъ всегда въ подобныхъ случаяхъ, заболѣть серьезно. Она безъ труда позволила Сильвіи, замѣтившей ея слабость, уговорить себя отказаться отъ прогулки, и экипажъ, уже поджидавшій дамъ во дворѣ замка, былъ отосланъ назадъ. Тетушка Сара просила что нибудь ей почитать, говоря, что заснуть она не можетъ, но надѣется, что чтеніе успокоитъ ея разстроенные нервы. Она выбрала "Ученическіе годы Вильгельма Мейстера". Сильвія начала читать, и тетушка Сара откинулась въ уголъ дивана.
   Она не слышала ничего или слышала очень мало изъ того, что читала Сильвія. Тетушку занимали совершенно другіе предметы, чѣмъ любовныя радости и страданія пылкаго купеческаго сынка. До сихъ поръ все, чѣмъ она могла руководить сама, устроилось превосходно и превзошло самыя смѣлыя ея ожиданія. Она не допустила Сильвію до спокойнаго раздумья о ея положеніи, напротивъ, держала ее въ постоянномъ внутреннемъ напряженіи и прежде всего старалась поселить въ ной выгодное о себѣ мнѣніе. Она могла быть со всѣхъ сторонъ довольна своими успѣшными происками. Одно только сильно ее тревожило: Сильвія еще ни одного слова не отвѣчала на письмо отца,-- на то письмо, по которому она. должна была отправиться въ Тухгеймъ еще сегодня и не позже нынѣшняго вечера. Считала ли она дѣломъ, совершенно рѣшеннымъ, что ей надобно ѣхать, и оттого не говорила объ этомъ ни слова? Или, наоборотъ, рѣшилась ли она твердо не ѣхать и только боялась положительно высказаться объ этомъ твердомъ намѣреніи? Но всякомъ случаѣ послѣднее, заключительное слово еще не было произнесено, партія еще не была выиграна...
   Но какъ-то распорядился генералъ? Удачно ли онъ разъигралъ свою роль? Онъ способенъ сдѣлать глупость, когда не стоишь у него надъ душой.
   Передалъ-ли онъ королю письмо Сильвіи? Что-то отвѣчалъ король? Дѣло не могло уладиться совершенно удовлетворительно, иначе генералъ доставилъ бы о немъ извѣстіе втеченіе такого значительнаго времени. Или, чего добраго, дѣло пошло такъ скверно, что онъ не смѣлъ о немъ увѣдомить?!..
   Эти тревожныя размышленія, разумѣется, не могли благодѣтельно подѣйствовать на здоровье тетушки Сары. Съ каждой минутой виски болѣли у ней невыносимѣе.
   Съ лихорадочнымъ нетерпѣніемъ Сара поджидала Лизетту, которую предостерегла, чтобы она, извѣстіе, полученное отъ генерала, не передавала въ присутствіи Сильвіи. Наконецъ, въ двери показалась Лизетта съ вопросомъ, не позвонила ли фрейленъ? Фрейленъ, конечно, не звонила, но когда Лизетта вышла изъ комнаты, тетушка Сара вспомнила, что должна отдать камеристкѣ какое-то приказаніе. Она пошла въ спальню и торопливыми руками распечатала записочку генерала, поданную ей Лизеттою. Нотъ ужь сказано старый дуралей! Онъ и сегодня остается вѣрнымъ принятому между двумя союзниками обыкновенію сообщать другъ другу извѣстія объ очень важныхъ вещахъ въ формѣ иносказательныхъ выраженій, непонятныхъ для людей непосвященныхъ! Что такое это могло значить: "Нельзя желать лучшей погоды, и еще сегодня вечеромъ произойдетъ встрѣча, о которой вы освѣдомляетесь,-- встрѣча луны съ юпитеромъ. Оба свѣтила будутъ видны именно надъ моимъ домомъ, Блескъ, которымъ будетъ сопровождаться эта встрѣча, особенно пріятно поразитъ всѣхъ тѣхъ, которые, какъ мы съ вами и ваша прелестная племянница, еще не наблюдали указаннаго явленія. Сегодня вечеромъ вы будете имѣть случай восхвалить виновника такихъ великихъ чудесъ,-- всесильнаго и могущественнаго генія".
   Голова Сары утратила сегодня свою обычную ясность пониманія. Тетушка должна была еще разъ прочесть записку, чтобы проникнуть въ ея смыслъ. Можетъ ли быть! Уже сегодня вечеромъ Лео долженъ говорить съ королемъ! И въ домѣ генерала! Но что значитъ послѣдняя фраза? Сегодня мы будемъ имѣть случай восхвалить виновника такихъ великихъ чудесъ, всесильнаго и могущественнаго... значитъ короля. Другими словами, онъ явится къ намъ, радостно поразить насъ пріятной вѣсточкой. Насъ? Быть можетъ, онъ хлопочетъ больше для прелестной племянницы, чѣмъ для меня. Вчера ему вовсе непротивно было застать ее одну; сегодня ему предстоитъ тоже удовольствіе.
   Сара быстро пришла къ опредѣленному рѣшенію. Обратившись къ Сильвіи, она вскричала.
   -- Сильвія, Сильвія! О Боже мой! Земля колеблется подъ моими ногами! Онъ спасенъ! Только что я получила записку отъ генерала! Король самъ желаетъ принести намъ сегодня вечеромъ радостную вѣсть! Она должна быть для насъ сюрпризомъ. Но генералъ хорошо сдѣлалъ, что увѣдомилъ насъ. Передъ королями надобно удивляться только притворно! Но... но... дѣточка, что съ тобою?!
   При первыхъ словахъ тетки, Сильвія встала съ мѣста, блѣдная, съ широко раскрытыми, неподвижными глазами, потомъ опять опустилась на стулъ, закрывъ лицо руками. Она дрожала всѣмъ тѣломъ. Сильное душевное напряженіе, въ которомъ она находилась такъ долго, высвобождалось наружу судорожными всхлипываніями.
   -- О, Боже мой,-- простонала тетушка Сара,-- если мужество и силы тебя оставляютъ, что же будетъ съ нами! О-охъ!
   Сара повалилась на диванъ; Сильвія склонилась предъ него на колѣни.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, тетя, мужество и силы меня не оставили! Это былъ избытокъ радости, слишкомъ порывистый восторгъ! Ну, теперь я уже успокоилась. О, благородная, чистая душа! Ты не должна все взваливать на одну себя! Ты должна видѣть, что я сильна, что я близка къ тебѣ по крови и по духу! Ты очень мною потрудилась для него, для меня, для всѣхъ насъ! Позволь же мнѣ теперь похлопотать о тебѣ и предоставь мнѣ все прочее!
   -- Я принимаю твое предложеніе,-- сказала тетушка Сара,-- я должна была бы его принять, если бы даже не хотѣла. О, я совсѣмъ выбилась изъ силъ.
   Дѣйствительно, болѣзненное состояніе Сары значительно ухудшилось и теперь ей незачѣмъ было, какъ вчера, прикидываться больною. Поэтому, когда Сильвія, при помощи Лизетты, уложила тетку въ постель, тетушка Сара согласилась послать за придворнымъ медикомъ, тайнымъ совѣтникомъ Веберомъ, который вскорѣ явился, прописалъ лекарство и совѣтовалъ соблюдать наивозможное спокойствіе и тишину,
   -- Вы, многоуважаемая фрейленъ, вѣроятно, родственница нашей паціентки?-- спросилъ тайный совѣтникъ Веберъ, когда Сильвія проводила его въ сосѣднюю комнату.
   -- Да.
   -- И, какъ я полагаю, еще нѣкоторое время намѣрены здѣсь прогостить?
   -- Да,-- нерѣшительно проговорила Сильвія.
   -- Ну вотъ и прекрасно, то есть я хотѣлъ сказать -- это будетъ хорошо для нашей дорогой паціентки, которая должна будетъ нѣсколько сутокъ пролежать въ постели и теперь можетъ быть увѣрена въ самомъ рачительномъ за нею уходѣ. Имѣю честь кланяться, многоуважаемая фрейленъ!
   

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ.

   Часъ спустя, Сильвія находилась въ залѣ, которая, какъ вчера и третьяго дня, была ярко освѣщена. "Король такъ привыкъ, король не можетъ отказаться отъ своихъ старыхъ привычекъ", недавно сказала тетушка Сара.
   Король!
   Какъ должна она, Сильвія, его сегодня встрѣтить? Его, который явится, какъ божество, чтобы истребовать благодарную жертву отъ смертнаго существа, имъ осчастливленнаго! О, разумѣется, она была ему очень признательна, но было ли достойно короля такъ скоро требовать долгъ, какъ будто король не довѣрялъ честности плательщика! Какъ будто сумма благодарности не возрастала постепенно, чѣмъ долѣе оставалась въ рукахъ должника!
   Сильвія никакъ не могла освободиться отъ этого раздумья.
   Подобно тому, какъ отъ маленькаго, темнаго облачка на горизонтѣ постепенно растилается по всему небу туманный покровъ, такъ на сердцѣ Сильвіи становилось все болѣе смутно и жутко, чѣмъ болѣе продолжалось это ожиданіе появленія короля. Мы обречены на ожиданіе -- мы горемычныя!
   Мы должны каждую минуту быть на готовѣ! А что говорила тетя Сара?
   Онъ не знаетъ, чего мнѣ стоитъ его августѣйшее благоволеніе, онъ не знаетъ, какъ часто я едва-едва могу держаться на моихъ болящихъ членахъ. Да, но все это изощреніе терпѣнія дѣлается не даромъ,-- это не глупое переливаніе изъ пустаго въ порожнее нашихъ салоновъ,-- пошлая кутерьма, изъ которой ровно ничего не извлекаешь, кромѣ скуки и усталости. Лео спасенъ!
   Что можетъ сравниться съ такою побѣдою?!
   Тетушка Сара ничего не намекнула Сильвіи о встрѣчѣ Лео съ королемъ; для Сильвіи Лео былъ освобожденъ изъ тюрьмы -- это было уже въ высшей степени важно. Но теперь молодая дѣвушка не могла освободиться отъ мысли, что побѣда была далеко не полна, что дѣло Лео все-таки было безнадежно проиграно до тѣхъ поръ, пока онъ не осуществитъ своего главнаго, настоятельнаго желанія -- лично объясниться съ королемъ. И такъ, она должна была не только благодарить короля, но и обратиться къ нему съ другого просьбою, которую исполнить было, разумѣется, гораздо труднѣе, чѣмъ прежнюю. Что значило для короля отворить двери темницы? Онъ могъ дѣйствовать при этомъ однимъ всесильнымъ своимъ словомъ. Но выслушать снотолкователя, и не только выслушать, но и послѣдовать его совѣтамъ, въ твердомъ довѣріи къ одушевленному свыше прорицателю, энергически взяться за мѣры нужные для блага народа -- вотъ что долженъ былъ бы сдѣлать монархъ, вотъ высокая цѣль, но чуть-чуть мерцающая въ неизмѣримо далекомъ разстояніи.
   И какъ-то она, Сильвія, встрѣтится съ Лео?
   Сердце въ ней затрепетало, по по подъ вліяніемъ радостнаго ожиданія.
   Что долженъ былъ вытерпѣть въ послѣднее время этотъ гордый человѣкъ, начиная отъ неудачи его плановъ до личнаго униженія! Видѣть надменную, наглую радость враговъ, думавшихъ, что они надолго прогнали съ поля битвы безоружнаго великана! Что значила для него свобода, которую онъ болѣе не могъ употребить для осуществленія своихъ идей? Отдавать побѣжденнаго на посмѣяніе его счастливыхъ противниковъ -- развѣ это была милость? Развѣ люди, при появленіи его въ обществѣ, не будутъ презрительно помахивать головами и улыбаться? Развѣ по будутъ указывать на него пальцами на улицахъ? Ахъ, встрѣча съ нимъ не могла имѣть въ себѣ ничего радостнаго! И зачѣмъ встрѣчаться?
   Лео едва ли узнаетъ, кому онъ обязанъ своимъ спасеніемъ. Обязанъ! Какое отвратительное, неумѣстное слово! Неужели теткѣ, неужели самой Сильвіи нужны были изъявленія признательности? Положимъ даже, что онъ и узнаетъ. Лео былъ не такой человѣкъ, чтобы ради сентиментальныхъ сценъ совращаться съ своего прямого пути. Если по его соображеніямъ окажется необходимымъ -- и этого всегда слѣдуетъ ожидать -- удалиться изъ столицы, то онъ не останется здѣсь ни одного дня, ни одного часа, чтобы угодить дѣвушкѣ, которой горе и радости никогда не возбуждали его особенно горячаго сочувствія. Въ послѣднее время онъ вовсе не старался съ нею сблизиться. Вѣдь даже письма ея не удостоивались отвѣта! О да, онъ бы немедленно снялся лагеремъ, чтобы перенести свой шатеръ въ другія, отдаленныя страны!
   А что станетъ тогда съ лею, Сильвіей? Развѣ не все свое она поставила на эту единственную карту? Развѣ она не отреклась, не на вѣки отреклась отъ всего, что привязывало ее къ жизни? И могла ли она теперь возвратиться назадъ, даже если бы этого желала? Назадъ -- въ домъ барона, чтобы объяснять миссъ Джонсъ то, чего она неспособна понять во всю свою жизнь? Чтобы видѣть, какъ старые слуги покачиваютъ на ея счетъ глупыми головами, чтобы сносить наглыя усмѣшки молодой дворовой челяди!.. Нѣтъ, тотъ домъ уже не могъ служить ой роднымъ убѣжищемъ, даже если бы баронъ оставался въ живыхъ.
   Но развѣ Тамъ была ея родина?
   Почему не возвратиться къ нему -- къ старому, доброму отцу?!..
   Сильвія протянула впередъ руки, какъ будто желая обнять чей-то милый призракъ. Потомъ она смутно оглянулась вокругъ себя, словно очнувшись отъ сна.
   Все находилось въ прежнемъ порядкѣ. Огни ярко горѣли, мраморныя вазы и картины сверкали, облитыя этимъ блескомъ; на заднемъ планѣ въ полусумракѣ выглядывали, словно звѣзды на омраченномъ ночью небѣ, прекрасныя лица нарисованныхъ женщинъ. На столѣ блестѣлъ серебряный самоваръ, въ которомъ клокотала вода, возлѣ него искрились хрустальные графины и стаканы. Вонъ въ стѣнѣ было мѣсто, гдѣ должна была отвориться дверь, когда придетъ король. Почему онъ запоздалъ? Уже прошелъ часъ, въ который онъ приходилъ сюда вчера и третьяго дня. Или, быть можетъ, генералъ съ нимъ еще не говорилъ? Или король, озабоченный другими дѣлами, позабылъ объ этомъ визитѣ? И однако вчера онъ былъ такъ ласковъ, такъ задушевно обходителенъ, такъ мало былъ похожъ на монарха и такъ живо напоминалъ собою портретъ нарисованный тетушкой Сарой, которая изображала его умнымъ, благороднымъ человѣкомъ, сохранившимъ на своей одинокой, холодной высотѣ теплое сердце, свѣтлый взглядъ и тонкій слухъ -- но человѣкомъ, который, благодаря своему исключительному положенію, былъ обреченъ никогда не находить непритворно сочувствующаго сердца, никогда не видѣть честнаго, неподмалеваннаго человѣческаго лица, никогда не слышать голоса истины... Отчего же онъ не приходилъ?!
   Сильвія подошла къ окну. Далеко внизу гремѣла и суетилась тревожная жизнь громаднаго города, которая окружала древнія сѣрыя стѣны королевскаго дворца, подобно тому, какъ волны морскія обуреваютъ и хлещутъ уединенный утесъ. Безчисленные огни сверкали по всѣмъ направленіямъ; туда и сюда черными подвижными линіями проталкивались толпы озабоченнаго люда, по мостовой безостановочно раздавался грохотъ экипажей -- каретъ съ зажженными фонарями, уносимыхъ быстрыми конями, медленныхъ фіакровъ, омнибусовъ, биткомъ набитыхъ пассажирами, ломовыхъ телѣгъ. А когда Сильвія посмотрѣла вверхъ, ей, съ синей вышины неба, засверкали въ глазахъ разсыпанныя звѣздочки -- тѣ самыя звѣздочки, на которыя она заглядывалась среди молчаливаго лѣснаго луга, когда изъ за кустарниковъ выходили молодыя косули и въ потемнѣвшемъ лѣсу раздавался крикъ ночнаго орла!..
   Глубокая грусть овладѣла ею.
   -- Нѣтъ,-- подумала она,-- я не хочу вернуться къ отрадной тишинѣ дѣтства, къ мирнымъ радостямъ блаженныхъ первыхъ дней; я хотѣла бы только быть сильною... да, сильною и согласною съ самой собою, я желала бы, чтобы моя душа была зеркаломъ его души...
   Шумъ снаружи и глубокое раздумье, которому совершенно отдалась Сильвія, не позволили ей разслышать шаговъ мужчины, который вошелъ въ сопровожденіи Лизетты въ комнату. Не безъ нѣкотораго, хотя и мимолетнаго удивленія, отразившагося на его лицѣ, вошедшій оглянулся вокругъ себя въ великолѣпной залѣ, потомъ, примѣтивъ Сильвію, стоявшую у окна, онъ далъ знакъ хорошенькой Лизеттѣ выйдти изъ комнаты и съ дружеской на губахъ улыбкой подошелъ къ грустившей молодой дѣвушкѣ.
   -- Сильвія!
   Сильвія встрепенулась, тихо вскрикнувъ. Первымъ ея желаніемъ, при видѣ любимаго человѣка, было броситься къ нему на грудь. Но не любовь играла вокругъ его рта, не любовь свѣтилась въ мрачныхъ глазахъ. Ея поднятыя вверхъ руки изнеможенно опустились, изъ груди вылетѣлъ глубокій, протяжный вздохъ.
   -- Ахъ, это ты,-- сказала она чуть слышнымъ голосомъ.
   -- Да, это я,-- сказалъ Лео,-- и повѣрь, что для меня не менѣе непостижимо встрѣтить тебя въ этомъ дворцѣ, чѣмъ для тебя видѣть здѣсь меня. Разумѣется, вся загадка этого благопріятнаго оборота не могла разрѣшиться для меня пріятнѣе. Такъ эта другая дама, которую онъ поручилъ мнѣ привѣтствовать здѣсь,-- ты!-- Лео пожалъ руку Сильвіи, которая тихо ее отдернула, проговоривъ:
   -- Кто поручилъ тебѣ это?
   -- Король.
   -- Значитъ, ты уже говорилъ съ нимъ?
   -- Я только-что покончилъ довольно продолжительную бесѣду съ нимъ въ домѣ генерала. Такъ какъ онъ не могъ придти самъ, то и поручилъ мнѣ поклониться тетушкѣ и еще другой дамѣ, т. е., какъ теперь оказывается,-- тебѣ. Но объясни мнѣ, пожалуйста, какимъ ты образомъ здѣсь, какими судьбами я встрѣчаюсь съ тобой въ этомъ мѣстѣ?
   -- Послѣ,-- отозвалась Сильвія,-- а сначала потолкуемъ о болѣе важныхъ предметахъ. Какимъ тебѣ показался король?
   Голосъ Сильвіи былъ нетвердъ, она дрожала всѣмъ тѣломъ. Направившись къ одному изъ дивановъ, окружавшихъ чайный столъ, она даже пошатнулась на ногахъ. Лео усѣлся рядомъ съ нею.
   -- Какимъ онъ мнѣ показался? Да такимъ, какъ я ожидалъ, даже умнѣе, воспріимчивѣе къ идеямъ, чѣмъ я его себѣ представлялъ. Разумѣется, я долженъ былъ переводить мои мысли на языкъ его любезнаго романтизма,-- но не все ли это равно!
   Сильвія схватилась за голову руками. Переходъ отъ трусливаго ожиданія къ полной удачѣ былъ слишкомъ внезапенъ. Сильвія едва могла вѣрить, что трудная, такъ давно и съ такимъ трудомъ преслѣдуемая цѣль была, дѣйствительно, достигнута. А Лео, повидимому, нисколько не былъ въ волненіи, и голосъ его звучалъ также твердо, какъ всегда. Какимъ образомъ онъ могъ сохранить такое невозмутимое спокойствіе въ подобную минуту?
   -- Что съ тобой?-- спросилъ Лео,-- не больна ли ты?
   -- О, нѣтъ, нѣтъ, радость помутила мнѣ голову! Радость и... страхъ. Я вижу тебя на той высотѣ, къ которой ты стремился и ты стоишь на ней такъ довѣрчиво и спокойно, какъ будто паденіе для тебя невозможно.
   -- На высотѣ?-- сказалъ съ удивленіемъ Лео,-- на той высотѣ, къ которой я стремился?!.. Да развѣ я впродолженіи всей жизни ничего другого и не желалъ, какъ только поговорить разъ съ королемъ и узнать то, что я давнымъ давно и самъ зналъ -- именно, что онъ такой же человѣкъ, какъ и всѣ мы? Нѣтъ, Сильвія, это не та высота, къ которой я стремился, но только одна ступень къ ней, быть можетъ, великая, но все-таки ступень. Что для меня это свиданіе, что другое могу я видѣть въ немъ, какъ не средство къ цѣли? Подождемъ немного и увидимъ, какъ я сумѣю имъ воспользоваться.
   -- Это драгоцѣнное средство, Лео, пріобрѣсть его трудно, потерять -- ничего не можетъ быть легче. Нудь остороженъ, Лео, и постарайся сдѣлать изъ него правильное употребленіе. Если ты хотя разъ обратишь въ шутку благосклонность короля,-- а что же тутъ невозможнаго?-- то эта благосклонность уже никогда къ тебѣ не возвратится.
   -- Я не узнаю тебя болѣе, Сильвія,-- какимъ образомъ ты изъ отважной дѣвушки могла сдѣлаться такою трусихой? Нѣтъ, Сильвія, не медленность, но черепашья осторожность, по взвѣшиваніе и робкое ощупыванье пригодны для того, кто стремится къ достиженію великой цѣли. Теперь я болѣе, чѣмъ когда бы то ни было прежде, вѣрю въ мою звѣзду и не потому, чтобы въ эту минуту только я имѣлъ право разсчитывать на успѣхъ, но потому, что сегодня случилось только то, что -- какъ я зналъ еще десять лѣтъ тому назадъ -- неминуемо должно было случиться.
   Сильвія взглянула на него съ удивленіемъ. На прекрасномъ блѣдномъ лицѣ Лео лежало то пластическое спокойствіе, которое всегда дѣйствовало на мое такъ обаятельно, но мрачные глаза его искрились опіемъ, передъ которымъ она -- сама не зная почему -- боязливо опустила рѣсницы.
   -- Видишь ли,-- продолжалъ Лео,-- я немного суевѣренъ, покрайней мѣрѣ, такъ другіе отозвались бы о томъ моемъ убѣжденіи, что человѣческая душа, стремящаяся къ осуществленію великихъ идеаловъ, въ минуты особенно глубокаго сосредоточенія пріобрѣтаетъ способность прозрѣнія, которую мы, за неимѣніемъ болѣе удовлетворительныхъ объясненій, по неволѣ должны признать чудесною. Силою этого прозрѣнія душа не только внутренно созерцаетъ осуществленіе своихъ идеаловъ, но и облекаетъ ихъ въ опредѣленные образы, которые, повидимому, не имѣютъ ничего общаго съ характеромъ самихъ идеаловъ, но въ которыхъ снотолкователь можетъ видѣть настоящую внѣшнюю форму для болѣе глубокаго содержанія. Разскажу тебѣ кое-что о первой ночи послѣ моего ареста, проведенной мною въ тѣсной, затхлой, темной комнатѣ. Долго я не могъ заснуть; изъ моей полусонной дремоты меня раза два будилъ стукъ въ стѣну возлѣ самого моего уха. Быть можетъ, другой узникъ, заключенный въ смежномъ отдѣленіи, хотѣлъ побесѣдовать съ своимъ сосѣдомъ. Только къ утру я крѣпко заснулъ, и тогда пригрезился мнѣ странный сонъ, который я совершенно отчетливо, со всѣми подробностями уже разъ видѣлъ -- въ то утро, когда твой отецъ нашелъ меня спящимъ возлѣ водопадовъ. Мнѣ снилось, будто я сидѣлъ за большимъ круглымъ столомъ посреди великолѣпной мраморной залы, которой стѣны отражали блескъ безчисленныхъ огней. Столъ былъ покрытъ изысканными кушаньями, пирожнымъ и плодами на золотыхъ и серебряныхъ блюдахъ. Я сидѣлъ не одинъ: многіе гости, размѣстившіеся за тѣмъ же столомъ, были одѣты въ богатые мундиры, украшенные орденами. И странно -- я не могъ видѣть явственно лицъ, какъ ни старался приглядываться,-- только одно лицо человѣка, сидѣвшаго по лѣвую отъ меня руку, я различалъ совершенно отчетливо. Это былъ юноша съ свѣтлыми, голубыми, рѣзвыми глазами и высокимъ, бѣлымъ лбомъ. Онъ былъ хозяинъ и очень знатный господинъ, потому что всѣ прочіе почтительно предъ нимъ преклонялись. Но онъ не обращалъ на нихъ никакого вниманія, и только съ однимъ мною говорилъ, только ко мнѣ обращался съ веселымъ смѣхомъ и, смѣясь, постоянно накладывалъ мнѣ въ тарелку разныхъ сластей и фруктовъ, смѣялся при этомъ все громче и громче, накладывая въ мою тарелку кушаньевъ до тѣхъ поръ, пока въ ней не могъ уже помѣститься ни одинъ кусочекъ; вдругъ молодой человѣкъ съ неистовымъ смѣхомъ захлопалъ въ ладоши, и кушанья и гости -- все исчезло. Передо мной стоялъ тюремный сторожъ, сообщившій мнѣ, что пора вставать и что онъ принесъ мнѣ завтракъ.
   -- Что же значитъ этотъ сонъ?-- спросила Сильвія, слушавшая разсказъ этотъ съ тревожно-бившимся сердцемъ.
   -- Что значитъ этотъ сонъ?-- повторилъ Лео, опустивъ голову на руку и задумчиво потупивъ глаза въ землю,-- другіе могли бы сказать, что одинаковыя причины порождаютъ одинаковыя дѣйствія: и теперь, какъ прежде, я заснулъ, мучимый голодомъ и жаждою, поэтому, очень естественно, могъ видѣть во снѣ кушанья и напитки, а прислужливая фантазія только потрудилась скопировать ту соблазнительную форму, которую неотступное желаніе приняло въ моей душѣ. Такъ сказали бы другіе, но я этого не скажу. Видишь ли, Сильвія, тотъ молодой человѣкъ, который былъ со мною такъ ласковъ, котораго я не зналъ ни въ первый, ни во второй разъ моего сновидѣнія...
   -- Ты знаешь его теперь?-- вскричала Сильвія съ ужасомъ, отъ котораго кровь застыла въ ея жилахъ.
   -- Я знаю его теперь,-- сказалъ Лео,-- точь въ точь такимъ видѣлъ я его теперь на яву -- съ тѣми же свѣтлыми, голубыми глазами, съ тѣмъ же высокимъ, бѣлымъ лбомъ, а этотъ веселый хохотъ, постоянно отдававшійся въ моихъ ушахъ, я слышалъ сегодня отъ живого, говорившаго со мной на яву человѣка...
   Колѣни Сильвіи дрожали, ея неподвижный взглядъ остановился на лицѣ Лео; теперь она знала, почему прежде такъ сильно испугалъ ее огонь его мрачныхъ глазъ; то былъ отблескъ царства духовъ, которое отворилось предъ волшебнымъ взглядомъ этого человѣка.
   Лео всталъ съ мѣста и нѣсколько разъ прошелся взадъ и впередъ передъ Сильвіей. Наконецъ, онъ сказалъ ей:
   -- Ты видишь, что случившееся теперь, сегодня -- только одинъ шагъ на первую ступень. Много придется пройти мнѣ еще ступеней, чтобы взобраться на высоту, но я взойду на нее -- это также вѣрно, какъ то, что мы находимся съ тобой въ той самой комнатѣ, въ окна которой мы глядѣли въ ту ночь съ смутнымъ стремленіемъ, которое предвѣщало намъ настоящую минуту. Тогда -- но только тогда -- пусть подо мной свалится лѣстница: храмъ, который я хочу воздвигнуть, будетъ уже оконченъ. Но объ этомъ поговоримъ въ другой разъ, а теперь скажи мнѣ, какимъ образомъ ты сюда явилась -- почему ты здѣсь, это я знаю...
   Лео опять сѣлъ возлѣ нея. Голосъ его былъ также звученъ и твердъ, какъ всегда. Фантастическая, мрачная загадочность, вызванная его волшебной фантазіей, исчезла и опять должна была уступить мѣсто дѣйствительности. Сильвія старалась преодолѣть свое волненіе и разсказать все немногословно и ясно, но рѣчь ея, прежде такая свободная и текучая, часто прерывалась. Лоо долженъ былъ нерѣдко распрашивать, а ей было чрезвычайно трудно отвѣчать на эти вопросы. Напослѣдокъ онъ сказалъ:
   -- Ну, что же ты разсчитываешь дѣлать теперь, Сильвія? Однако, это одинъ изъ тѣхъ вопросовъ, на которые намъ должны отвѣчать другіе, такъ какъ мы сами рѣшительно не можемъ освѣтить весь этотъ хаосъ противорѣчащихъ другъ другу ощущеній. Ты боишься, послѣ всего случившагося, встрѣтиться съ отцомъ, и совершенно основательно. Едва ли онъ проститъ тебѣ то, что ты сдѣлала, едва ли убѣдится, что онъ ошибается и всегда ошибался на счетъ тетушки Сары. Быть можетъ, она и не такъ благородна и великодушна, какою тебѣ до сихъ поръ показалась; но все-таки безспорно, что это замѣчательная женщина, о которой надобно судить совершенно съ другой точки зрѣнія, чѣмъ на основаніи афоризмовъ узкой морали. Можетъ ли повѣрить тебѣ отецъ, если онъ не повѣрилъ самой тетушкѣ, которая въ прежніе годы, безъ всякаго сомнѣнія, употребила всѣ свои усилія, чтобы убѣдить брата въ своей невинности? Въ области подобныхъ предметовъ предразсудки извѣстныхъ натуръ ростутъ вмѣстѣ съ годами. Можно ли убѣдить кого нибудь въ томъ, чего онъ не понимаетъ, а твой отецъ, при всей его добротѣ и душевномъ благородствѣ, этого никакъ не въ силахъ постичь. Умъ, подобный тому, какимъ обладаетъ тетушка, съ непреодолимою силою разбивающій старыя, узаконенныя обычаемъ формы, въ которыя его заключили рожденіе и воспитаніе, радостно облекающійся въ тѣло, привольное и удобное для своего самостоятельнаго бытія,-- такой умъ навсегда останется для твоего отца книгой съ семью печатями -- роковой, слезъ достойной книгой. Симпатія его дочери къ женщинѣ, отъ которой отрекся онъ, отреклась вся ея семья, покажется ему плачевнымъ извращеніемъ природнаго чувства.
   При послѣднихъ словахъ лицо Сильвіи покрылось смертной блѣдностью, Лео продолжалъ.
   -- Я не могу объ этомъ умолчать передъ тобою, потому что ты должна сознательно представить себѣ свое положеніе. Ты слишкомъ далеко зашла, чтобы вернуться назадъ безъ объясненія. При самомъ благопріятномъ исходѣ объясненіе это будетъ для тебя невыносимо тяжело. Отецъ захочетъ слышать отъ тебя извиненіе, а не объясненіе. Такимъ образомъ передъ тобою на порогъ твоего отчаго дома ляжетъ тѣнь, и эта тѣнь будетъ распространяться все шире, шире и, наконецъ, омрачитъ цѣлое зданіе. Можетъ ли быть тогда рѣчь, но говорю о счастьѣ -- это безтолковое слово, которое выдумалъ какой-нибудь дуракъ, и которое я ненавижу -- но о болѣе или менѣе сносной жизни? Трудно будетъ для тебя передъ всѣми лгать не только въ мысляхъ, но на словахъ, въ выраженіи лица. Твои пасмурныя глаза, твои болѣзненно сжатыя губы довольно ясно выскажутъ эту, совершенно простую истину: ни я вамъ, ни вы мнѣ, мы не можемъ другъ другу сочувствовать; вамъ хотѣлось бы видѣть меня иною, чтобъ я могла подходить подъ вашъ уровень; а я не могу быть другою, не могу измѣнить сама себѣ. И вотъ я живу и вамъ на муку, и себѣ самой...
   А хочешь ли знать, какова была бы твоя жизнь въ Тухгеймѣ? Помнишь ли ты еще молодого красиваго сокола, котораго мы держали во дворѣ -- въ большой деревянной клѣткѣ? Чуть только кто нибудь проходитъ мимо, онъ яростно оттопыривалъ перья; но если ему казалось, что за нимъ не слѣдятъ, онъ угрюмо сидѣлъ на своей жерди и большими, блестящими глазами глядѣлъ въ небо. Въ одно утро мы нашли его мертвымъ въ углу клѣтки. Онъ имѣлъ отличный кормъ, защиту отъ холода и все, что нужно было для его существованія -- и однако не могъ долѣе жить, не хотѣлъ жить.
   Вотъ какова была бы и твоя жизнь, Сильвія, и таковъ же былъ бы и твой конецъ. Ты бы умерла, потому что безъ небольшой доли свѣтлой, небесной свободы ты бы не могла, да и не хотѣла бы жить.
   Отъ подобной судьбы мнѣ хотѣлось бы тебя предостеречь, Сильвія. Ты должна рѣшиться, и потому сократи эту мучительную нерѣшительность. Напиши твоему отцу. Попытайся,-- вѣдь ты должна дли него это сдѣлать,-- попытайся растолковать ему, какое дѣло тебя здѣсь занимаетъ, и почему ты не могла пріѣхать. Очень можетъ быть, что онъ тебя еще и пойметъ,-- тѣмъ лучше; если же нѣтъ,-- что чрезвычайно вѣроятно,-- то послѣ всего, что я узналъ отъ тебя, ты не должна оставлять тетушку. Ты обѣщала королю видѣться съ нимъ. Если ты не сдержишь своего обѣщанія, то онъ вымоститъ свое неудовольствіе на тетушкѣ, которая, разумѣется, отъ насъ этого не заслужила, и даже, пойми ты это, Сильвія, онъ вымоститъ свою досаду на мнѣ. Король принадлежитъ къ числу тѣхъ невинныхъ человѣчковъ, которымъ пріятно всегда слышать отъ женщины, что они должны дѣлать, къ чему стремиться. Я бы на всемъ земномъ шарѣ не нашелъ другой женщины, которая такъ всецѣло бы меня понимала, какъ ты меня понимаешь, которая могла бы развивать далѣе мои мысли другому такъ ясно и правдиво, какъ ты, или, по крайней мѣрѣ, умѣла бы облечь ихъ въ болѣе изящныя формы, чѣмъ это доступно для меня. Тѣмъ романтическимъ языкомъ, какимъ я объяснялся съ нимъ сегодня, я не всегда буду въ состояніи, не всегда захочу говорить. Въ подобныхъ случаяхъ ты, какъ артистка, глубоко изучившая капризные законы формы, могла бы однимъ споимъ словомъ уничтожить диссонансъ и привести обѣ стороны ко взаимному соглашенію. Да, чѣмъ глубже я во все это вдумываюсь, тѣмъ болѣе убѣждаюсь, что ты должна служить цѣпью, при помощи которой я обращу силу власти къ пользѣ народа, не правда ли, Сильвія, ты напишешь своему отцу?
   Лео всталъ и началъ собираться выйдти. Онъ схватилъ Сильвію за руку. Сильвія была страшно блѣдна, и голосъ ея звучалъ очень нетвердо, когда она проговорила:
   -- Пожалуй, вѣдь не навѣки же я съ нимъ прощаюсь.
   -- А если бы было и такъ -- я положительно надѣюсь, что этого не случится -- но если бы было и такъ, Сильвія? Если бы ты была обвѣнчана съ человѣкомъ, котораго ты любишь, и должна была бы выбирать между мужемъ и отцемъ,-- то, конечно, выборъ не былъ бы затруднителенъ. Но развѣ дружба менѣе священна, чѣмъ брачный союзъ? И развѣ мы не связаны съ тобой самой чистой, возвышенной дружбой? Не пріобрѣли ли мы полнаго нрава оставаться при нашемъ убѣжденіи, такъ какъ, чуждаясь всякаго мелочнаго эгоизма, мы ничего не желаемъ для себя лично?
   До свиданія, Сильвія! Я опять увижусь съ тобой завтра и вѣроятно, также съ тетушкой.
   Део вышелъ. Сильвія осталась на прежнемъ мѣстѣ, рука ея повисла внизъ и сохранила то положеніе, въ какомъ выскользнула изъ руки Лео.
   -- Если бы ты была обвѣнчана съ человѣкомъ, котораго ты любишь!..
   Да, я могу дерзнуть приблизиться къ алтарю и Богъ при. мотъ мою жертву, потому что чисты мои дары и не осквернены мои руки. Я ничего не хочу для себя; сердцевѣдѣцъ знаетъ, что я ничего для себя не желаю... Грудь Сильвіи высоко вздымалась подъ вліяніемъ глубокой душевной скорби, дѣвушка хотѣла быть сильною, хотѣла подавить слезы, но онѣ полились неудержимымъ потокомъ; она опустилась на диванъ и, судорожно всхлипывая, скрыла лицо въ подушкахъ.
   Но вотъ вошла Лизотта, чтобы убрать принадлежности чая и потушить свѣчи. Сильвія встала и побрела въ спальню тетушки.
   

КНИГА ВОСЬМАЯ.

ГЛАВА ПЕРВАЯ.

   На третій день послѣ смерти барона онъ былъ похороненъ утромъ въ фамильномъ отдѣленіи тухгеймскаго кладбища. Его сопровождала въ могилу любовь поселянъ, въ которой ему такъ жестоко было отказано при жизни и которую онъ однако вполнѣ заслужилъ своей добротой и множествомъ фактическихъ доказательствъ того великодушія, которое втеченіе послѣднихъ лѣтъ доходило даже до рыцарскаго излишества. Со всѣхъ сторонъ изъ окрестности собрались поселяне -- мужчины, женщины, юноши и молодыя дѣвушки; многочисленныя толпы фабричныхъ рабочихъ также не хотѣли отказаться отъ печальнаго долга проводить усопшаго къ его послѣднему жилищу. Только незначительная часть многолюднаго сборища, которое стеклось тысячами, могла помѣститься въ пространствѣ кладбища, к женщины поднимали вверхъ своихъ дѣтей, чтобы они видѣли, какъ предавалось землѣ тѣло добраго человѣка. Вотъ къ открытому гробу подошелъ молодой человѣкъ, котораго многіе еще помнили ласковымъ, голубоглазымъ мальчикомъ, и который въ настоящую минуту возбудилъ къ себѣ сочувствіе, смѣшанное съ удивленіемъ, даже въ людяхъ, его совсѣмъ незнавшихъ. Молодой человѣкъ заговорилъ, и звучный голосъ его достигалъ даже до тѣхъ присутствовавшихъ, которые стояли вокругъ, внѣ ограды кладбища. Прежде всего молодой ораторъ объяснилъ, почему онъ говоритъ здѣсь вмѣсто духовнаго проповѣдника, который отказался отдать послѣднюю честь покойнику подъ тѣмъ предлогомъ, что,-- какъ выразился набожный пастырь,-- умершій тяжко и преступно согрѣшилъ, легкомысленно сдѣлавъ жизнь свою игрушкою.
   -- Я думаю иначе,-- съ жаромъ сказалъ молодой человѣкъ,-- и вы также думаете иначе, въ противномъ случаѣ вы бы не были здѣсь, и такъ какъ мы собрались сюда во имя священнаго духа братства, который связываетъ всѣхъ людей, то позвольте вамъ сказать, кто былъ этотъ покойникъ, какъ онъ жилъ и почему отошелъ въ вѣчность.
   Въ мертвомъ молчаніи и неподвижно присутствующіе слушали эти и послѣдующія слова рѣчи Вальтера, и только по временамъ раздавалось рыданіе какой нибудь женщины, и тотъ или другой мужчина отворачивался въ сторону, чтобы стереть грубыми руками слезы, струившіяся по щекамъ.
   Подавляя свою собственную, просившуюся наружу скорбь, молодой человѣкъ заключилъ громкимъ голосомъ:
   -- Итакъ, предадимъ праху, что прахъ есть; но любовь, жившая въ этомъ сердцѣ, которое когда-то билось такъ горячо и теперь смолкло на вѣки,-- она не будетъ похоронена въ могилѣ, она живетъ во мнѣ, въ васъ, въ каждомъ человѣкѣ, котораго душа способна сочувствовать страданію, котораго рука открывается при голосѣ нищеты... Эта любовь -- лучшее достояніе человѣчества, она безсмертна, какъ самое человѣчество!..
   Когда онъ говорилъ это, и при послѣднихъ словахъ протянулъ впередъ руки, какъ бы желая передать всѣмъ этимъ бѣднымъ людямъ радостную увѣренность, которою была полна его душа, въ это мгновеніе немногіе глаза оставались сухими, всѣ головы были обнажены,-- и собраніе разошлось среди торжественной, молитвенной тишины.
   Смерть барона, которой причина вмѣстѣ съ предшествовавшими обстоятельствами, скоро сдѣлалась повсемѣстно извѣстною, произвела во всемъ краѣ живѣйшее впечатлѣніе, которое имѣло однако, однѣ благодѣтельныя послѣдствія. Казалось, будто люди, при этомъ трагическомъ происшествіи, глубже заглянули въ самихъ себя, какъ будто въ этомъ частномъ случаѣ они увидѣла грозный примѣръ, къ чему можетъ и даже должно привести упрямое, слишкомъ настойчивое преслѣдованіе цѣлей. Первымъ слѣдствіемъ роковаго поединка былъ, разумѣется, отъѣздъ полковника-лейтенанта фонъ-Гея въ свой гарнизонъ, гдѣ онъ извѣстилъ о случившемся коменданта. Ото обстоятельство само по себѣ было уже довольно благопріятно, потому что одно присутствіе звѣроподобнаго офицера было для рабочихъ крайне ненавистно. Что онъ не долженъ былъ оставаться въ Тухгеймѣ -- это считалось совершенно понятнымъ; но уже на второй день изъ столицы пришло по телеграфу приказаніе перевести въ мѣсто расположенія гарнизона и тѣ два батальона, которые находились возлѣ тухгеймскихъ и прочихъ фабрикъ въ деревняхъ. Такое распоряженіе всѣ приняли и горячо расхваливали, какъ необыкновенную, неожиданную гуманную мѣру правительства. Къ этому присоединилось и то обстоятельство, что владѣльцы фабрикъ, устрашенные новыми волненіями рабочихъ, сопровождавшими смерть барона, безуспѣшныя старанія депутаціи и арестованіе Лео, согласились на такъ долго вымогаемыя и незначительныя уступки. Правда, въ послѣднее время эти уступки показались одной части еще праздныхъ рабочихъ такими же недостаточными и непрочными, какъ заплата на старомъ, изношенномъ платьѣ, однако большинство радовалось, что могло покончить эту въ высшей степени непріятную ссору какимъ нибудь, не слишкомъ обиднымъ договоромъ; а люди, еще прежде возвратившіеся къ работѣ, приняли эти уступки, какъ неожиданный подарокъ. Въ послѣднюю минуту отказъ ревностнаго послѣдователя лицемѣрнаго д-ра Урбана сопровождать на кладбище покойника, въ которомъ рабочіе видѣли мученика за свое дѣло, почти поднялъ новое безпокойное броженіе, но и эта опасность была отвращена рѣчью Вальтера. Его увѣщаніе, чтобы каждый отправлялся къ своему обычному занятію спокойно и старался точнымъ исполненіемъ долга сдѣлаться достойнымъ лучшаго будущаго, было принято къ сердцу. Еще въ тоже утро послѣдніе праздные выразили желаніе приняться за работу. Опасный спорь, распространившій по всей мѣстности впродолженіи нѣсколькихъ недѣль такое сильное движеніе, страхъ и крайнюю нужду, казалось, покончился, по крайней мѣрѣ, на нѣкоторое время.
   Вечеромъ того дня, въ который былъ похороненъ баронъ, фрейленъ Шарлотта и лѣсничій ходили вмѣстѣ въ тѣни деревьевъ по окраинѣ луга противъ дома лѣсничаго. Солнце было уже низко, и его кроткіе лучи освѣщали только крышу и фронтонъ дома.. Ласточки, еще нѣсколько недѣль тому назадъ возвратившіяся къ своимъ старымъ гнѣздамъ подъ далеко выступавшей впередъ крышей, рѣзво кружились надъ лугомъ, на которомъ играли двѣ молодыя собачонки, тогда какъ старикъ Понто, лежа нѣсколько поодаль и помѣстивъ голову между передними лапами, по временамъ поглядывалъ на своего господина.
   Послѣдніе годы провели нѣсколько лишнихъ глубокихъ морщинъ не смуглымъ щекамъ лѣсничаго, и его гладкіе волосы мѣстами уже смѣшивались съ просѣдью. Тревожныя и грустныя событія послѣднихъ дней провели также угрюмыя складки вокругъ его сжатаго рта, но фигура лѣсничаго не лишилась еще своей прежней энергіи, и походка его была все еще также тверда и спокойна, какъ въ былое время. Рѣзкій контрастъ съ этимъ сильнымъ, закаленнымъ въ непогодѣ человѣкомъ представляла рядомъ съ нимъ шедшая, нѣжная и стройная женщина съ блѣднымъ, благороднымъ лицомъ, и однако въ свѣтломъ, тепломъ взглядѣ обоихъ собесѣдниковъ отражалась какая-то общность судьбы и убѣжденій, звучавшая даже въ сердечной интонаціи ихъ голосовъ.
   Въ первый разъ впродолженіи послѣднихъ дней оба они находились достаточно долго вмѣстѣ, и теперь Шарлотта могла высказать свое живѣйшее желаніе -- узнать отъ своого друга о послѣднихъ обстоятельствахъ жизни ея брата.
   -- Если это горе и допускаетъ для меня какое нибудь утѣшеніе,-- сказала Шарлотта,-- такъ это то. что мой братъ умеръ на вашихъ рукахъ, и что я отъ васъ могу узнать, какъ онъ умеръ,-- я могла бы даже сказать -отчего онъ умеръ. Подарокъ отъ дружеской руку намъ вдвойнѣ пріятенъ, а горькая чаша, которую подаетъ, долженъ подать намъ другъ, лишается самой ѣдкой горечи. Разскажите же мнѣ все, мой добрый, милый другъ, вѣдь я имѣю право все знать. И не бойтесь меня огорчить, если вы не можете выставить характеръ моего брата совершенно свободнымъ отъ пятенъ. Я знаю, какъ онъ былъ непростительно слабъ и непостояненъ. Но безчестнымъ... о, неправдали, другъ мой, безчестнымъ онъ себя не показалъ въ этой катастрофѣ?!
   -- Нѣтъ, съ живостію отозвался лѣсничій,-- безчестнымъ онъ не былъ. Если бы онъ былъ менѣе честенъ, то могъ бы до сихъ поръ жить между нами. Хотя мнѣ часто и приходило въ голову, что онъ былъ приведенъ къ такому концу отчаяньемъ... однако, вы правы, вы должны все знать, мнѣ самому на сердцѣ будетъ отраднѣе, если я все разскажу вамъ.
   Недѣлю тому назадъ помощникъ садовника Густавъ принесъ мнѣ незапечатанную записочку, въ которой были написаны только слова: "я только что сюда пріѣхалъ, страшно усталъ, но, несмотря на это, желалъ бы какъ можно поскорѣе переговорить съ тобою." Я сильно удивился, и на зло самому себѣ не могъ радоваться этой неожиданной вѣсти. По дорогѣ къ замку я терялся въ догадкахъ, зачѣмъ сюда пріѣхалъ баронъ, но что тутъ было что-то недоброе, въ этомъ и могъ даже побожиться.
   При всемъ томъ наша встрѣча была радостнѣе, чѣмъ я ожидалъ. Господинъ нѣсколько разъ пожалъ мнѣ руку, и при этомъ неоднократно повторялъ, какъ ему пріятно опять видѣть свои старый домъ, и какъ онъ сожалѣетъ, что прежде изъ него выѣхалъ. Скоро, однако, я замѣтилъ, что слова эти выходили не изъ сердца, и что въ этой радости не было ничего искренняго и задушевнаго. Меня опечалила также и наружность барона. На мой взглядъ онъ очень постарѣлъ, хотя въ глубоко запавшихъ глазахъ и многихъ морщинахъ, рѣзко пролегавшихъ вокругъ рта, можно было отчасти видѣть также слѣды усталости послѣ продолжительнаго путешествія. Онъ былъ видимо утомленъ и въ тоже время взволнованъ. Его движенія были то вялы, то внезапны и порывисты; тоже самое замѣчалось и въ его словахъ. Вскорѣ онъ заговорилъ о здѣшнихъ безпорядкахъ, и во многомъ считалъ себя самого въ нихъ виноватымъ. "Если бы я былъ здѣсь", сказалъ онъ съ жаромъ, "дѣло не зашло бы такъ далеко! "
   Вы знаете, благородная фрейлейнъ, какъ мнѣ было всегда прискорбно, что баронъ отсюда выѣхалъ. Конечно, теперь многое было бы въ лучшемъ видѣ, если бы онъ оставался здѣсь; однако я не думаю, чтобы даже его пребываніе въ Тухгеймѣ, послѣ заведенія фабрикъ, могло предотвратить нѣкоторыя бѣдствія, на которыя отчасти совершенно справедливо и законно жалуются люди. Видите ли, благородная фрейлейнъ, не все зависитъ отъ воли одного человѣка; добрый господинъ, конечно, можетъ всячески заботиться о положеніи бѣдныхъ людей, доставлять имъ многія облегченія, помогать въ той или другой нуждѣ, но вѣдь онъ не можетъ удерживать на постоянной высотѣ заработную плату -- а вѣдь это главное -- если его конкуренты этого не желаютъ, да если бы они и желали, то все-таки не могутъ этого сдѣлать, если вздорожавшій товаръ не находитъ для себя достаточнаго сбыта. Это тоже, что ихъ огромныя машины, гдѣ одно колесо цѣпляется за другое, и гдѣ нельзя ослабить ни одного винта безъ того, чтобы цѣлый механизмъ не лишился порядка. Многое изъ того, что совершалось предъ моими глазами, я подмѣтилъ самъ, иное слышалъ отъ другихъ или вычиталъ изъ книгъ, и еще въ тотъ же первый вечеръ я сказалъ господину, что онъ не могъ бы отвратить бѣду, и почему именно.
   Когда я излагалъ ему всю свою мудрость, господинъ широко раскрылъ глаза, засмѣялся почти своимъ прежнимъ добрымъ смѣхомъ и сказалъ: -- Какъ это тебя угораздило, Фрицъ, сдѣлаться такимъ записнымъ ученымъ! Да теперь тебѣ подстать состязаться и съ Лео, который поетъ, разумѣется, на другой ладъ.
   И вотъ между нами завязался довольно оживленный разговоръ; я усердно перечиталъ статьи Лео, и хотя часто долженъ былъ съ нимъ соглашаться, однако рѣшительно не могъ одобрить предлагаемыхъ имъ мѣръ. Во время нашего разговора баронъ разгорячался все болѣе, настаивая, что Лео былъ правъ въ нарядомъ своемъ словѣ.
   -- Нѣтъ,-- продолжалъ баронъ,-- я не хочу слышать никакихъ возраженій противъ Лео, я слишкомъ много ему обязанъ. Онъ призвалъ меня къ сознательной, осмысленной жизни, убѣдивъ бросить перчатку этимъ ненасытнымъ ростовщикамъ.
   Видя его въ такомъ горячечномъ раздраженіи, я замолчалъ и просилъ на этотъ разъ прекратить разговоръ, который мы могли продолжать на слѣдующій день.
   Когда я былъ уже у двери, баронъ опять меня кликнулъ.
   Но старой привычкѣ онъ ходилъ взадъ и впередъ, и я видѣлъ, что ему было трудно высказать то, что лежало у него на сердцѣ. Наконецъ, онъ остановился передъ мною и спросилъ торопливымъ голосомъ.
   -- Что, братъ Фрицъ, у тебя ужь нѣтъ денегъ?
   Произнося эти слова, онъ не глядѣлъ на меня, и мнѣ это
   было такъ больно, что я въ первое мгновеніе позабылъ объ отвѣтѣ.
   -- Твоя касса пуста?-- спросилъ онъ глухимъ голосомъ,-- говори же сразу, что тутъ мямлить!
   -- Нѣтъ -- отвѣчалъ я,-- за послѣднее время я собралъ значительныя суммы.
   -- Однако вѣдь мнѣ нужна не бездѣлица и... и... говоря точнѣе -- дѣло съ горнымъ заводомъ наказало меня на пятьдесятъ тысячъ талеровъ. Мнѣ необходима теперь не вся эта сумма, но десять тысячъ талеровъ ты постарайся доставить мнѣ какъ можно скорѣе. Какъ ты полагаешь?
   Только теперь онъ посмотрѣлъ мнѣ въ лицо. Мнѣ нечего говорить вамъ, что этотъ новый убытокъ, присоединившійся ко множеству другихъ, ужаснулъ меня. Однако я не хотѣлъ, не долженъ былъ дать ему замѣтить того, что было у меня на душѣ, и потому отвѣчалъ спокойно:
   -- Я думаю, благородный баронъ, что это можно будетъ сдѣлать.
   По его лицу пробѣжало что-то, похожее на улыбку -- въ первый разъ впродолженіи всего вечера. Онъ положилъ обѣ руки на мои плечи и сказалъ:
   -- Я тебѣ безсовѣстно докучаю, мой добрый пріятель; ты опять просидишь цѣлую ночь за счетами. Только пожалуйста, но вмѣшивай Шарлотту въ свои вычисленія, а во всемъ прочемъ дѣлай, какъ знаешь.
   Не помню, какъ я послѣ того вернулся домой. Мой старый рыжій конь самъ долженъ былъ отыскивать себѣ дорогу. Я вычислялъ уже, сидя на лошади, и, какъ сказалъ господинъ, провелъ за счетами всю ночь. Десять-то тысячъ я розыскалъ довольно скоро; баронъ запретилъ мнѣ прикасаться къ вашему имуществу, но обо мнѣ онъ ничего не сказалъ. За послѣдній восемь лѣтъ и почти ничего не истрачивалъ, и эти сбереженный деньги вмѣстѣ съ суммами, остававшимися отъ прежнихъ лѣтъ, даже превышали немного десять тысячъ талеровъ. Весь этотъ капиталъ я отдалъ подъ надежное сохраненіе и могъ истребовать каждый день. Теперь мнѣ было очень пріятно, что я съ такимъ успѣхомъ противился довольно часто искушавшему меня въ послѣднее время обольщеніи) употребить въ дѣло эти деньги: придетъ бѣда и посерьознѣе,-- раздумывалъ я,-- и теперь то подобная минута настала. Далеко не такъ легко было добыть другія сорокъ тысячъ. Фельдгеймское имѣніе не могло быть уже заложено, но подъ залогъ Тухгейма, пожалуй, еще можно было достать тысячъ двадцать, а за мызу, которая въ послѣдніе годы приносила намъ, правда, значительныя выгоды, при хорошей продажѣ можно было выручить еще двадцать тысячъ. Конечно, это значило бы рѣшительно не-жалѣть прекраснаго имѣнія, которое когда-то находилось въ такомъ цвѣтущемъ состояніи; но въ подобныя минуты не слѣдуетъ терять время на безплодныя сожалѣнія, и нужно только радоваться, если удастся хотя что нибудь спасти отъ погибели. Притомъ же еще оставалась доля барона въ фабричныхъ заведеніяхъ, такъ какъ я нисколько не сомнѣвался, что споръ между компаньонами рано или поздно долженъ былъ окончиться миролюбивой сдѣлкой. Нужно было только убѣдить барона, что заступаться такимъ образомъ за рабочихъ значило тоже, что вредить самому себѣ и не приносить рабочимъ никакой пользы.
   Съ такими мыслями отправился я въ замокъ на слѣдующій день раннимъ утромъ, чтобы никто не могъ предупредить меня, однако, я пріѣхалъ уже поздно. Праздные рабочіе, узнавъ, что баронъ находился здѣсь, еще въ тотъ же вечеръ поспѣшили собраться на гору, и угостили его серенадой Онъ держалъ къ нимъ рѣчь и пригласилъ ихъ явиться къ нему на другое утро. Прибывъ на мѣсто, я засталъ барона въ задушевной бесѣдѣ съ людьми. Они приносили ему жалобы, какъ обыкновенно жалуются простолюдины, мѣшая правду съ ложью и безпорядочно путая слова, и баронъ находилъ ихъ во всемъ правыми; я пытался было вмѣшаться въ разслѣдованіе претензій, но барона сердили мои возраженія; жаловавшимся, разумѣется, было непріятно мое вмѣшательство; я замолчалъ, чтобы не увеличивать этого безпорядка. Для меня это была очень прискорбная минута.
   Когда мы остались одни, онъ почти не слушалъ моихъ денежныхъ соображеній, и всею душою отдался рабочему вопросу, какъ онъ выражался. "Что значитъ судьба одного человѣка", вскричалъ онъ,-- "здѣсь, гдѣ дѣло идетъ о жизни многихъ тысячъ согражданъ! Я изо всѣхъ силъ старался облегчить бремя людей, которые отъ меня зависѣли, но это мнѣ не удалось. Мнѣ не было удачи ни въ чемъ, что я ни предпринималъ для устраненія бѣдственной нужды Вмѣсто любви я находилъ для себя наградой одну ненависть. Прежде они хотѣли похоронить меня подъ развалинами моего дома; меня передъ цѣлымъ свѣтомъ ославили злымъ, безсовѣстнымъ деспотомъ.
   А теперь, когда я ради бѣдняковъ побѣдилъ свою гордость и сдѣлался промышленникомъ, теперь я, повидимому, работалъ только для живодеровъ и кровопійцъ, и къ старому проклятію пріобрѣлъ для себя новое съ утратою моего спокойствія, моего имущества, моего личнаго счастья! Никогда не соглашусь я сносить это терпѣливо, чтобы со мною ни приключилось!"
   Это и многое другое въ томъ же родѣ онъ говорилъ мнѣ въ то утро своимъ торопливымъ голосомъ и при этомъ глаза его сверкали яркимъ огнемъ, который сильно тревожилъ меня, когда я раздумывалъ, что въ этомъ сильномъ волненіи онъ долженъ былъ встрѣтиться съ коммисарами. Въ полдень было назначено между ними совѣщаніе, на которомъ должны были присутствовать баронъ фонъ-Гассенбургъ и другія лица изъ окрестности. Между тѣмъ я старался навести барона на другія мысли, водилъ его по любимымъ его мѣстамъ въ паркѣ, показывалъ ему, что было сдѣлано вновь и что сохранилось въ прежнемъ видѣ. По сегодня онъ рѣшительно ничего не замѣчалъ. То, что объ хотѣлъ сказать на совѣщаніи, не выходило у него изъ головы.
   Что было говорено на совѣщаніи,-- я не знаю. Я долженъ былъ ѣхать по дѣламъ въ городъ, и это задержало меня на продолжительное время. Назадъ вернулся я уже съ наступленіемъ ночи, и когда освѣдомился въ замкѣ о баронѣ, мнѣ сказали, что онъ уже легъ спать. Это меня обрадовало. Сонъ и спокойствіе были для него всего необходимѣе. Дѣйствительно, на слѣдующій день онъ былъ нѣсколько спокойнѣе, чѣмъ въ предшествовавшее утро, Я узналъ отъ него, что онъ объяснился съ дворянами и это облегчило его сердце. Ну, на сердцѣ-то у него было не очень легко; напротивъ, онъ былъ такъ пасмуренъ, какимъ я его никогда не видѣлъ, и не разъ, когда мы опять ходили по парку и разсказывали о прежнихъ лучшихъ дняхъ, на глазахъ барона навертывались слезы. Казалось, будто настоящее теперь его нисколько не интересовало, и онъ не могъ достаточно насладиться воспоминаніями прошлаго. Память его удержала множество самыхъ мелочныхъ подробностей изъ нашей жизни, которыя я самъ отчасти уже позабылъ. Раза два онъ засмѣялся отъ всего сердца; по то былъ мимолетный проблескъ прежней веселости.
   Вечеромъ, когда, я опять явился въ замокъ, баронъ былъ еще пасмурнѣе и грустнѣе. Онъ сидѣлъ въ большой комнатѣ передъ каминомъ, въ которомъ извивалось яркое пламя. По словамъ барона, онъ чувствовалъ ознобъ, хотя бы всѣ утверждали, что на дворѣ стоить жаркій день. Старъ сильно становлюсь, сказалъ баронъ, и затѣмъ опять началъ тужить, какъ плохо оправдалось на дѣлѣ его изрѣченіе: жить для себя и другихъ. Ни одного-то человѣка онъ не сдѣлалъ счастливымъ, напротивъ, всѣхъ-то людей и именно самыхъ дорогихъ его сердцу, онъ подѣлалъ несчастными. Разумѣется, я не хотѣлъ съ этимъ согласиться; но что я ни говорилъ, онъ все покачивалъ головою. Когда же я напомнилъ ему, что онъ воспиталъ моихъ дѣтей, какъ своихъ собственныхъ, онъ вскочилъ съ мѣста въ горестномъ волненіи и сказалъ, что нельзя хвалить дня до вечера, что мы поговоримъ о нашихъ дѣтяхъ, когда онъ будетъ чувствовать себя сильнѣе и спокойнѣе, по что теперь это ему не подъ силу. Въ тотъ вечеръ я не понималъ, что это означало, и мнѣ не суждено было слышать объясненіе отъ самого барона.
   На слѣдующій день должно было состояться другое такое же несчастное совѣщаніе; на этотъ разъ должны были присутствовать лица, практически знакомые съ положеніемъ здѣшнихъ дѣлъ. Въ числѣ другихъ позвали также и меня. Но я не могъ присутствовать при началѣ совѣщанія, такъ какъ мнѣ опять нужно было съѣздить въ городъ; когда же я явился около полу-дня, депутаты уже засѣдали впродолженіи нѣсколькихъ часовъ. Можно было догадываться, что совѣщаніе происходило не особенно мирно, потому что всѣ они казались разсерженными и встревоженными, особенно самъ баронъ, который, завидѣвъ меня, немедленно закричалъ: "наконецъ-то дождался я тебя!" и затѣмъ, обращаясь къ другимъ, онъ проговорилъ: "вы знаете господина Гутмана. Его показанія могутъ имѣть тѣмъ болѣе вѣса, что никто изъ насъ даже приблизительно не ознакомился съ здѣшними обстоятельствами такъ хорошо, какъ онъ!"
   Президентъ предложилъ мнѣ рядъ вопросовъ, на которые я отвѣчалъ обстоятельно. Дѣло заключалось въ томъ, могутъ ли рабочіе существовать своей заработной платой или нѣтъ Баронъ съ самаго начала отвѣчалъ на этотъ вопросъ отрицательно, въ противоположность другимъ фабрикантамъ, и отсюда-то возникъ весь споръ. Я старался доказать, что истину надо искать между двумя крайностями, что усердный рабочій, конечно, можетъ существовать при обыкновенныхъ обстоятельствахъ съ своимъ семействомъ, но что онъ не обезпеченъ на случай непредвидѣнныхъ нуждъ и экстренныхъ расходовъ, что фабрикантамъ слѣдуетъ сдѣлать именно тотъ упрекъ, что они недостаточно позаботились объ учрежденіи вдовьихъ, больничныхъ и другихъ кассъ и заведеній.
   Впрочемъ, въ своихъ требованіяхъ, я не заходилъ такъ далеко, какъ господинъ баронъ, но по мнѣнію другихъ я говорилъ уже черезъ чуръ смѣло, это ясно отражалось на ихъ лицахъ. Многіе изъ нихъ, разумѣется, прикинулась только равнодушными къ моимъ показаніямъ или покачивали головами, или шептались другъ въ другомъ и при этомъ улыбались. Только на другомъ концѣ стола, гдѣ сидѣлъ полковникъ-лейтенантъ, слышался болѣе громкій разговоръ.
   Быть можетъ, я невольно посмотрѣлъ раза два въ ту сторону, и баронъ это намѣтилъ. Вдругъ онъ вскочилъ съ своего мѣста и просилъ президента предложить тѣмъ господамъ -- при этомъ онъ обратился къ полковнику-лейтенанту -- но задерживать совѣщаній безъ всякой надобности. Полковникъ-лейтенантъ окинулъ барона злымъ взглядомъ и сказалъ, что здѣшнія дѣла ему извѣстны такъ же хорошо., какъ и мнѣ, и что поэтому онъ считаетъ для себя возможнымъ обойтись и безъ моихъ назиданій. При этомъ онъ объявилъ, что не приписываетъ большого значенія показаніямъ человѣка, находящагося въ моемъ зависимомъ положеніи.
   Услышавъ это, баронъ гордо выпрямился и произнесъ: "господинъ Гутманъ мой другъ, мой лучшій другъ, какого я когда либо имѣлъ. Сомнѣніе въ справедливости его словъ я принялъ бы за личное оскорбленіе и поступилъ бы сообразно съ этимъ убѣжденіемъ. Впрочемъ, господинъ полковникъ-лейтенантъ, его независимость также неприкосновенна, какъ и ваша, да пожалуй еще неприкосновеннѣе".
   Полковникъ-лейтенантъ яростно вскочилъ на ноги и хотѣлъ что-то возразить, но былъ предупрежденъ президентомъ, который просилъ спорящихъ удержаться при подобныхъ важныхъ обстоятельствахъ отъ всякихъ личныхъ выходокъ. Притомъ, по его словамъ, совѣщаніе продолжалось сегодня утромъ достаточно долго, и потому онъ закрылъ засѣданіе и обошелся со мной особенно ласково. Право не знаю, какъ это случалось, только послѣ того баронъ и полковникъ-лейтенантъ опять встрѣтились лицомъ къ лицу передъ домомъ, въ которомъ происходило совѣщаніе, и въ присутстмііГнѣкоторыхъ другихъ депутатовъ наговорили другъ другу кучу дерзостей. Нашъ баронъ послалъ немедленно молодого барона Гассенбурга къ полковнику-лейтенанту съ вызовомъ на поединокъ, и они съ соблюденіемъ возможной тишины изготовились къ слѣдующему утру.
   Когда я около вечера прибылъ въ замокъ, мнѣ сказали, что баронъ выѣхалъ изъ дому нѣсколько часовъ тому назадъ, но объявилъ что возвратится назадъ съ наступленіемъ ночи и поручилъ мнѣ подождать его до того времени.
   Между тѣмъ баронъ разъѣзжалъ вдоль и поперегъ по Фельдгейму и Тухгейму, прощаясь со всѣми дорогими его сердцу мѣстами и людьми. Здѣсь оіи. былъ уже послѣ тою, какъ объѣхалъ всѣхъ друигихъ, просидѣлъ вонъ на той скамьѣ около получаса съ Мальхенъ и просилъ разсказать ему, какъ я живу, всегда ли я здоровъ,-- и при этомъ онъ глядѣлъ на верхушки деревьевъ, на небо, и никакъ не могъ разстаться съ этимъ мѣстомъ, наконецъ, еще разъ пожавъ руку Мальхенъ, онъ опять сѣлъ на лошадь и уѣхалъ съ поникшей головою.
   Меня ужь сильно тревожило его продолжительное отсутствіе. Но вотъ онъ, наконецъ, явился и, какъ мнѣ показалось, былъ въ самомъ тоскливомъ расположеніи духа, хотя и не хотѣлъ въ этомъ признаться. Онъ сейчасъ же началъ говорить о своихъ дѣлахъ, и еще въ первый разъ ознакомилъ меня обстоятельно съ своимъ положеніемъ, насколько для него это было возможно. Я старался скрыть свой ужасъ, когда мнѣ становилось яснѣе и яснѣе, что баронъ -- раззорившійся до тла человѣкъ, и что единственная надежда къ спасенію представлялась въ миролюбивомъ соглашеніи съ Зонненштейномъ. Но и теперь онъ рѣшительно отклонялъ всякую попытку, какую я употреблялъ, чтобы побудить его сдѣлать шагъ къ примиренію. "Я не могу", твердо повторилъ онъ, "жить на хлѣбахъ этого человѣка". Я замолчалъ, чтобы опять не раздражить его, и при этомъ всегда думалъ о васъ, о томъ, что вы должны были пріѣхать, и что помощь могла придти отъ одной васъ.
   Потомъ онъ опять возвратился къ своей вчерашней печальной мысли,-- именно, что онъ сдѣлалъ несчастными всѣхъ тѣхъ, которые ожидали отъ него счастья. Покойную баронессу въ своей молодости онъ почти до полу-смерти замучилъ своей безразсудной отвагой. А какому горю и страданіямъ онъ подвергалъ васъ впродолженіи своей жизни!!.. По всѣми родственниками онъ былъ въ ссорѣ, его родной сынъ велъ съ нимъ открытую войну.
   Все глубже и глубже погружался онъ въ эти безотрадныя воспоминанія; но меня удивляло, что онъ гораздо болѣе говорилъ о Сильвіи, чѣмъ о благородной фрейленъ, и даже вовсе не упоминалъ о Вальтерѣ. Только ради отношеній барона къ Генри я хотѣлъ воспользоваться обѣщаніемъ его поговорить со мной о дѣтяхъ, когда онъ будетъ чувствовать себя сильнѣе. Теперь въ первый разъ въ моей жизни меня посѣтили мысль, что времена настали иныя, что дѣти наши смотрятъ на жизнь съ болѣе свѣжимъ мужествомъ, съ болѣе свободнымъ духомъ, чѣмъ это было возможно для насъ".
   До сихъ поръ Фрицъ Гутманъ говорилъ, не останавливаясь, своимъ ровнымъ, оживленнымъ тономъ, хотя внутреннее волненіе сильно поднимало его могучую грудь, и голубые глаза его подергивались тихой слезою. По при послѣднихъ словахъ голосъ его замѣтно задрожалъ, и какъ лѣсничій ни старался одержать верхъ надъ своими ощущеніями, однако это удалось ему не сразу. Онъ остановился и пристально взглянулъ на двухъ шаловливыхъ собачонокъ, какъ будто отыскивая глазами что-нибудь особенное.
   Глаза Шарлотты неподвижно глядѣли на смуглое лицо ея собесѣдника. Быть можетъ, она любила его болѣе страстно въ минувшую весну ранней жизни, но, конечно, но съ тою глубиною чувства, какъ теперь, когда первые годы старости уже начинали серебрить ихъ волосы. Шарлотта положила свою руку на плечо грустившаго и произнесла.
   -- Вы хотите сказать, что дѣти наши смотрятъ на жизнь болѣе свѣтлымъ взглядомъ, съ болѣе свободнымъ сердцемъ, чѣмъ это было по силамъ намъ самимъ?
   Фрицъ Гутманъ кивнулъ головою.
   -- Да, да,-- сказалъ онъ съ глубокимъ вздохомъ,-- именно это я думалъ. Теперь-то я, видя такъ часто вмѣстѣ этихъ добрыхъ дѣтей, нѣсколько привыкъ къ такой мысли, но въ тотъ вечеръ во мнѣ родилось какое-то особенное чувство, словно бы я -- какъ это и случилось недавно, когда мы вырубили буковую рощу на Финкенбергѣ -- взглянулъ на долину съ той стороны, съ которой прежде это было для меня невозможно. Часто баронъ хотѣлъ свободно высказать то, что,-- какъ я хорошо зналъ,-- тяжелымъ камнемъ лежало у него на сердцѣ, однако это было для него очень трудно даже въ ту минуту, когда онъ такъ сильно желалъ покончить съ нами всѣми свои счеты. Когда я уже собирался уйти, онъ только въ концѣ разговора повторилъ какъ-то внезапно: "я очень люблю Вальтера". Потомъ, когда я уже былъ возлѣ двери, онъ послѣдовалъ за мною, съ нѣмою грустью положилъ руки на мои плечи и глядѣлъ на меня неподвижно. Я замѣтилъ, что глаза его налились слезами, да и мои рѣсницы не оставались сухими, такъ что я не могъ уже различать его явственно. Сквозь это покрывало видѣлъ я его въ послѣдній разъ живого и съ полнымъ сознаніемъ, потому что, когда на. слѣдующее утро меня позвали въ замокъ, баронъ лежалъ безъ памяти и послѣ того сознаніе къ нему уже не возвращалось.
   Они шли по окраинѣ поляны и достигли того мѣста, съ котораго открывался видъ на садъ, расположенный позади дома, и на бесѣдку, въ которую теперь чрезъ лѣсную прогалину проникалъ красный отблескъ заходящаго солнца. Въ бесѣдкѣ сидѣла, отвернувшись, Амелія, такъ что можно было видѣть только часть ея легкаго бюста и очертанія прелестной головки, которой темные волосы блестѣли въ кроткомъ сіяніи вечера.
   Возлѣ нея, у входа въ бесѣдку, стоялъ Вальтеръ. Его глаза покоились на возлюбленномъ существѣ; онъ что-то говорилъ ей, но такъ тихо, что, не смотря на очень незначительное разстояніе, до приближавшихся собесѣдниковъ не достигалъ даже звукъ его голоса.
   -- Милыя, милыя дѣтки!-- произнесла Шарлотта.
   Лѣсничій ничего не сказалъ. Онъ съ грустью раздумывалъ о томъ, что его возлюбленный баронъ уже не могъ скрѣпить этой любви своимъ согласіемъ, и оттого лѣсничій былъ не въ силахъ предаться всею душою свѣтлой радости при видѣ этого юнаго счастья.
   На заднемъ планѣ сада между огородными грядами двигалась маленькая, закутанная въ глубокій трауръ женская фигура, которая часто наклонялась надъ грядами, какъ будто что-то сѣяла, и также часто подносила бѣлый платокъ къ краснымъ, заплаканнымъ глазамъ. То была тетушка Мальхенъ.
   -- Тяжело ей, бѣдной, на душѣ,-- замѣтила Шарлотта,-- трудно намъ будетъ хотя немного ее утѣ шить.
   -- Да, очень трудно,-- сказалъ лѣсничій,-- не весело будетъ жить для Сильвіи въ нашемъ обществѣ, и потому-то я думаю, что вы хорошо сдѣлаете, если теперь же увезете ее съ собою.
   -- Такъ мы ожидаете ее сегодня?
   -- Непремѣнно,-- отвѣчать лѣсничій,-- я право не знаю, что могло задержать ее еще вчера; конечно, она совершенно здорова, а иначе я получилъ бы извѣстіе не телеграфу или отъ ней самой, или отъ миссъ Джонсъ,-- но такъ какъ Сильвія даже ничего не написала, то ясно, что она разсчитываетъ пріѣхать сама. Надѣюсь, что она привезетъ намъ съ собою немного теплой отрады.
   Въ первый разъ впродолженіи всей бесѣды по лицу лѣсничаго промелькнуло что-то, похожее на улыбку. Его взглядъ остановился на томъ мѣстѣ, гдѣ дорога выходила изъ лѣса на поляну, какъ будто Фрицъ Гутманъ ожидалъ, что въ слѣдующее же мгновеніе тамъ появится его милое, нѣжно любимое дитя.
   Но безъ душевной тревоги Шарлотта взглянула на своего друга.
   -- Не надѣйтесь такъ твердо, сказала она,-- вы найдете въ Сильвіи большую перемѣну.
   -- Пусть только подышетъ немного лѣснымъ воздухомъ,-- съ увѣренностью сказалъ лѣсничій.
   -- О, дай Богъ, чтобы вы не ошиблись, проговорила Шарлотта,-- но я не буду возбуждать въ васъ надежды, которая очень скоро можетъ оказаться обманчивою. Страданія Сильвіи -- каковы бы они ни были -- лежатъ гораздо глубже, и едва-ли могутъ быть излечены лѣснымъ воздухомъ. Она хочетъ и должна жить на просторѣ, въ широкомъ свѣтѣ, а не въ одиночествѣ. Уже того, что мы до сихъ поръ могли ей здѣсь предложить, для нея было мало. Съ душевнымъ прискорбіемъ я раздумываю о томъ, что же будетъ теперь, когда большой свѣтъ для насъ запрется. И могу придти только къ одному предположенію: если она въ своемъ стремленіи къ тому, что ее привлекаетъ, но охладѣетъ, то должна будетъ идти своей собственной дорогой.
   Фрицъ Гутманъ снялъ шляпу и пригладилъ рукою свои мягкіе волосы.
   -- Гмъ!-- произнесъ онъ,-- моя Сильвія съ раннихъ лѣтъ шла своей собственной, особенной дорогой, но, по смотря на то, что она была очень оригинальнымъ ребенкомъ, не смотря на то, что я многаго не понималъ, чѣмъ она увлекалась, чего хотѣла,-- въ ней всегда билось честное, доброе сердце, въ ея сердцѣ я всегда ее находилъ,-- найду и теперь. Къ намъ ѣдетъ экипажъ!
   Смуглыя щеки его покрылись темно-краснымъ оттѣнкомъ, когда лѣсничій, нѣсколько наклонившись впередъ, сталъ прислушиваться къ лѣсу. Шарлотта сказала, что ничего не слышитъ; но чуткое ухо не обмануло лѣсничаго. Вскорѣ услышала и Шарлотта стукъ колесъ и щелканье бича Молодые влюбленные также заслышали эти звуки изъ сада и поспѣшили къ калиткѣ.
   -- Медленно очень ѣдетъ,-- замѣтилъ Вальтеръ.
   -- Тамъ въ двухъ мѣстахъ очень нехороша дорога,-- сказалъ лѣсничій, какъ бы желая усмирить свое собственное нетерпѣніе.
   Нo вотъ изъ-за лѣса показались и лошади вмѣстѣ съ экипажемъ; однако, кромѣ кучера на переднемъ мѣстѣ сидѣлъ только почтальонъ, заднее мѣсто было незанято. Фрейлейнъ не прибыла съ поѣздомъ, и Іоганнъ захватилъ съ собою почтальона, у котораго были письма къ благородной фрейленъ и къ господину лѣсничему.
   Скоро Шарлотта окончила чтеніе своего письма. Немногія строчки заключали слѣдующее:
   "Уважаемая тетушка! Мнѣ очень прискорбно, что настоящая моя болѣзнь не позволяетъ мнѣ присутствовать на похоронахъ отца. При всемъ томъ л, какъ мнѣ кажется, тѣмъ болѣе заслуживаю извиненіе, что ты и Амелія достойно представляете нашъ родъ, и что въ настоящее время я долженъ посвятить всѣ мои силы на приведеніе въ порядокъ дѣлъ, которыя, какъ оказывается съ каждымъ днемъ яснѣе, были оставлены покойнымъ отцомъ въ самомъ разстроенномъ положеніи. Дядя фонъ-Зонненштейнъ, уже письменно выражавшій тебѣ -- какъ онъ мнѣ сообщалъ -- свое соболѣзнованіе, поручаетъ мнѣ и теперь увѣрить тебя и сестру въ своемъ дружескомъ расположеніи. Тоже самое передаетъ вамъ и Эмма. Бѣдная дѣвушка сильно опечалена тѣмъ, что наше обрученіе, которое мы скромно отпраздновали въ тѣсномъ кругу семейства Зонненштейновъ, въ тотъ самый день, когда сюда пришло извѣстіе о смерти отца, должно было случиться въ такое грустное время...."
   Губы Шарлотты судорожно сжались, руки ей дрожали, когда она складывала письмо.
   Она знала также хорошо, какъ если бы это ясно проглядывало между строчками, что Генри солгалъ, и что обрученіе имѣло мѣсто не въ день полученія грустнаго извѣстія, а нѣсколько позже, и теперь Шарлотта знала также, къ чему здѣсь была употреблена эта постыдная поспѣшность. Чистая душа Шарлотты содрогалась при мысли о подобной низости, которая представлялась этой благородной женщинѣ положительно невозможною. Шарлотта отвернулась, чтобы скрыть отъ другихъ свое негодованіе. Но скоро вниманіе ея было устремлено на лѣсничаго.
   Тетушка Мальхенъ, Вальтеръ, Амелія хотѣли знать, почему не пріѣхала Сильвія. Фрицъ Гутманъ поспѣшно сломалъ печать, и былъ приведенъ въ удивленіе, почти въ замѣшательство, когда увидѣлъ, что письмо, въ которомъ онъ ожидалъ найдти краткое увѣдомленіе, занимало нѣсколько страницъ. Потомъ онъ началъ читать, но чѣмъ далѣе онъ читалъ, тѣмъ пасмурнѣе становилось выраженіе его лица.
   -- Что такое случилось, папаша,-- спросилъ Вальтеръ, подходя къ отцу,-- что пишетъ Сильвія?
   Лѣсничій ничего не отвѣчалъ: онъ провелъ рукою по глазамъ и опять сталъ неподвижно глядѣть въ письмо.
   Вальтеръ повторилъ свои вопросы; тетушка Мальхенъ и Амелія вскричали въ одинъ голосъ:
   -- Не больна ли Сильвія?
   -- О, нѣтъ, нѣтъ,-- пробормоталъ лѣсничій, Его лицо было смертельно блѣдно и какъ бы искривилось. Онъ повернулся, какъ будто желая войти въ домъ, и отошелъ нѣсколько шаговъ. Вдругъ онъ споткнулся. Вальтеръ, послѣдовавшій за нимъ съ безпокойствомъ, обнялъ его своими руками, но лѣсничій опять выпрямился, отстранилъ отъ себя Вальтера и съ глубоко-поникшей головою вошелъ въ комнату.
   

ГЛАВА ВТОРАЯ.

   Оставшіеся на полянѣ глядѣли съ недоумѣвающими лицами. Вальтеръ обратился къ фрейленъ Шарлоттѣ и, идя возлѣ нея нѣсколько поодаль, завязалъ съ ной тихій разговоръ; Амелія смотрѣла ямъ вслѣдъ, тетушка Мальхонъ, обезсилѣвшая отъ страха, должна была сѣсть на скамью передъ дверью. Какое же приключилось новое несчастье? Тетушка Мальхенъ знала по своимъ картамъ, что дому лѣсничаго также угрожало страшное горе. Выпавшую роковую карту она относила къ смерти барона, который дѣйствительно скончался. Теперь было очевидно, что гадальщица приняла слишкомъ благопріятное истолкованіе, и вотъ простодушная старушка сложила руки и молила небо, чтобы за ея высокомѣрное лжемудріе оно на нее одну излило чашу своего праведнаго гнѣва.
   Но вотъ Фрицъ Гутманъ опять показался на порогѣ дома. Онъ перевѣсилъ черезъ плечо ружье и ягдташъ. Понто, увидя своего господина въ охотничьемъ вооруженіи, прибѣжалъ къ нему усердной рысцою и, любезно помахивая хвостомъ, выразилъ готовность принять участіе въ прогулкѣ. Молодыя собачонки лаяли и нетерпѣливо прыгали. Фрицъ Гутманъ опустилъ свою смуглую руку на плечо плачущей Мальхенъ и сказалъ:
   -- Ну, полно же, другъ мой Мальхенъ! Вѣдь Сильвія здорова! Только что она не пріѣхала, и мнѣ это очень больно; я съ такимъ радостнымъ нетерпѣніемъ ожидалъ ея пріѣзда.
   Лѣсничій говорилъ спокойнымъ голосомъ, по ротъ его искривлялся странными конвульсіями; потомъ онъ обратился къ другимъ и сообщилъ имъ также, что Сильвія, дѣйствительно, не пріѣдетъ. Затѣмъ онъ сказалъ, что фрейленъ Шарлотта, вѣроятно, извинитъ его, если онъ отправится теперь въ Фельдгеймъ, гдѣ онъ долженъ былъ похлопотать косо чемъ для предстоящаго завтра аукціона. Послѣ этого аукціона онъ предполагалъ быть въ замкѣ и надѣялся увидѣть благородную фрейленъ.
   Молча протянула фрейленъ Шарлотта руку своему старому другу, но не смѣла на него взглянуть и еще менѣе предлагать ему вопросы. Она знали, что онъ явится, когда это будетъ для него возможно, но что теперь онъ хотѣлъ быть одинъ... одинъ съ письмомъ, полученнымъ отъ Сильвіи.
   Лѣсничій направился позади сада въ лѣсъ по тропинкѣ, которая вела къ дорогѣ чрезъ ручей. До этой части лѣса не простирались измѣненія, сопровождавшія заведеніе фабрикъ и сообщавшія даже окрестной мѣстности иную наружность. Здѣсь все было еще точно въ томъ же видѣ, какъ лѣтъ десять или двѣнадцать тому назадъ, развѣ только ели разрослись еще роскошнѣе и оттого въ этотъ поздній часъ на шумящій и пѣнящійся ручей ложились еще болѣе мрачныя вечернія тѣни. И теперь еще чрезъ ручей былъ перекинутъ мостикъ, сплоченный изъ нѣсколькихъ бревенъ и обнесенный съ одной стороны ненадежными перилами, и мохъ все еще одѣвалъ зеленой настилкой утесистые обломки со стороны маленькаго густого бассейна, подалѣе водопадовъ.
   Это мѣсто лежало нѣсколько въ сторонѣ отъ тропинки; лѣсничій собственно и не предполагалъ заходить сюда, но былъ привлеченъ какою-то невѣдомою силою. Онъ снялъ ружье съ плеча и усѣлся на одинъ изъ скалистыхъ обломковъ.
   Между вершинами деревьевъ надъ Фрицомъ шелестѣлъ вечерній вѣтеръ, у ногъ его плескалась вода, а со стороны водопадовъ доносился глухой шумъ. Лѣсничій прислушивался къ отрадной музыкѣ своего роднаго лѣса. Часто она, словно нѣжная мать свое дитя, убаюкивала и успокоивала его встревоженное сердце, по теперь слова никакъ не хотѣли согласоваться съ напѣвомъ. Погибла! погибла! шуршалъ вечерній вѣтеръ; туда! туда! докучала плескавшаяся межъ камней вода; бѣдный отецъ! бѣдный, бѣдный, бѣдняжка отецъ, глухо журчали водопады. Несчастный испустилъ глубокій вздохъ. Все явственнѣе отдавалось у него въ ушахъ: бѣдный, бѣдный отецъ! Все горячѣе становилось у него на сердцѣ и, наконецъ, онъ, осиленный грызущей тоскою и невыносимой внутренней пыткой, закрылъ лицо руками и заплакалъ... заплакалъ навзрыдъ.
   Какъ могло это случиться?! Его родное дитя, его жизнь, сокровище его души, его Сильвія оставила своего отца! Она не хотѣла болѣе ничего звать о немъ! Не хотѣла ничего слышать о зеленомъ лѣсѣ, гдѣ стоялъ домъ, въ которомъ она. родилась! Такъ значитъ это стройное, прыткое дитя съ блестящими голубыми глазами, рѣзвившееся въ тѣни этихъ деревьевъ, это прелестное дитя, котораго шаловливые локоны такъ часто цѣловало золотое солнышко, посылавшее свои лучи сквозь эти древесныя вершины,-- такъ это былъ только сокъ! Ничто иное, какъ праздная, пустая мечта глупца, воображавшаго; что это милое существо создано такимъ очаровательнымъ на радость и утѣху отцу и что оно и далѣе будетъ развиваться также утѣшительно! Какъ же, какъ это могло случиться? Какъ могла она отречься отъ своего любящаго, вѣрнаго сердца? Какъ могла она поступить такимъ образомъ, зная, что это должно быть для ея стараго отца тяжелѣе всякаго другого горя? ужаснѣе самой смерти? И она могла поступить такъ именно теперь, зная хорошо, какъ невыносимо и безъ того онъ терзается горемъ! Именно теперь, когда онъ, подъ своей тяжелой ношей страданія, такъ нуждается въ участіи любимыхъ людей! О, нѣтъ, это рѣшительно невозможно! Этого нѣтъ въ письмѣ! Она призналась отцу только въ постигшемъ со зломъ искушеніи и послѣ присоединила, что она одержала побѣду надъ этимъ искушеніемъ, что она возвратится опять въ объятія отца,-- онъ какъ нибудь недосмотрѣлъ этого прибавленія!..
   Дрожащими руками Фрицъ Гутманъ растегнулъ свой старый форменный сюртукъ и вынулъ изъ бокового кармана письмо Сильвіи. Онъ хотѣлъ еще разъ перечитать письмо. Но или вечернія сумерки, застилавшія это пустынное мѣсто, или слезы, омрачавшія прежде свѣтлые глаза лѣсничаго, были тому причиною,-- только чтеніе ему не удавалось. Буквы, слова безсвязно сливались вмѣстѣ, и какъ бы сквозь туманъ, онъ различалъ только немногія, отрывочныя строчки: "я знаю, что тебѣ будетъ тяжело, но я не могу поступить иначе"; потомъ опять другое мѣсто: "я знаю, что ты будешь считать меня погибшею. но..." Она знаетъ, она все знаетъ хорошо -- и между тѣмъ!.. Значитъ, она никогда не была моимъ роднымъ дѣтищемъ! Мое дитя никогда меня не покинуло бы такъ безжалостно.
   И опять грудь лѣсничаго поднялась высоко. Но теперь то было не глубокое, разслабляющее душу уныніе, а гнѣвъ, грозный отцовскій гнѣвъ, готовый обрушиться на голову неблагодарнаго, заблуждающагося дѣтища! Фрицъ измялъ письмо между пальцами, изорвалъ его въ клочки, которые съ негодованіемъ бросилъ въ протекавшій внизу ручей.
   Но когда лѣсничій увидѣлъ, какъ бѣлые листочки носились по темной поверхности воды, то ныряя, то опять всплывая наверхъ въ водоворотахъ, и, наконецъ, изчезали между скалами, тогда онъ громко вскрикнулъ и съ ужасомъ вскочилъ на ноги. Ему почудилось, какъ будто онъ бросилъ свое дитя въ воду и будто оно тонуло передъ его глазами.
   -- Дитя мое, дитя мое!-- вскричалъ онъ, протягивая впередъ руки,-- о, нѣтъ, нѣтъ! Дѣлай, что хочешь, я тебя не проклинаю!
   Онъ повалился назадъ на скалистый обломокъ, какъ бы въ сильномъ изнеможеніи, и закрылъ глаза руками. Не былъ ли онъ бѣшеный дуракъ! Развѣ для того впродолженіи всей своей жизни, онъ старался закалить себя въ терпѣніи, спокойно и мужественно сносить всѣ испытанія, которыя посылала ему судьба,-- чтобы теперь, подъ старостъ лѣтъ, терзаться, какъ сумашедшій, какъ неразвитый мальчишка, воображающій что будетъ свѣтопреставленіе, если не исполнится его горячее желаніе.
   Онъ любилъ ее всѣми силами души, онъ гордился ею. Да, онъ всегда сознавалъ, что эта любовь и эта гордость превосходили всякую мѣру, и уже рано началъ бороться съ самимъ собою. И однако все-таки недостаточно рано. Онъ воображалъ, что подвергъ, себя богъ вѣсть какому лишенію, когда позволилъ ей совершенно переселиться въ замокъ. Но это нисколько не помогло; напротивъ, его любовь къ дочери только возросла, когда, онъ теперь могъ любоваться ею только въ два дня разъ, вмѣсто того чтобы, какъ прежде, видѣть ее ежечасно. Гордость его выросла еще болѣе, когда Сильвію стали всѣ баловать о обожать въ замкѣ подобно тому, какъ въ домѣ лѣсничаго она была любимицею всего семейства. Какъ часто, когда онъ видѣлъ Амелію нее, идущихъ рука объ руку,-- ее, стройную, высокую Сильвію, такъ смѣло и свободно глядѣвшую своими голубыми глазами, какъ будто она была покровительницей другого, нѣжнаго существа,-- какъ часто, когда взгляды гостей съ благоговѣйнымъ удивленіемъ устремлялись на молоденькую дочку лѣсничаго, въ присутствіи которой юная дочь барона была почти забыта, какъ часто въ подобныхъ случаяхъ Фрицъ Гутманъ внутренно улыбался и раздумывалъ, что другой такой нѣтъ на цѣломъ свѣтѣ, и что даже королевская дочь не можетъ быть краше и благороднѣе!
   Нѣтъ! тогда она находилась къ нему очень близко, и оттого онъ не дѣлалъ никакихъ возраженій и схватился за сердце обѣими руками, когда она сѣла въ просторный дорожный экипажъ, чтобы ѣхать въ городъ вмѣстѣ съ семействомъ барона. Теперь лѣсничій могъ успокоиться на счетъ судьбы своей дочери, могъ только съ любовью вспоминать о Сильвіи и радоваться, что ей выпала такая счастливая доля, далеко отъ него, отъ стараго отца, котораго она все еще любила. Это ясно доказывали ея письма, которыя онъ перечитывалъ такъ часто, что, наконецъ, заучилъ ихъ наизусть; это живо отражалось въ той радости, какою свѣтились ея глаза каждый разъ, когда она, теченіе послѣднихъ лѣтъ изрѣдка извѣщая отца, бросалась въ его объятія послѣ продолжительной разлуки. Да, онъ только отдалъ въ заемъ, а не подарилъ свое лучшее достояніе, свое сокровище; онъ могъ каждую минуту возвратить его себѣ, для этого ему стоило только сказать: воротись къ своему старому отцу!-- и она радостно послѣдовала бы этому призыву, гдѣ бы она ни находилась. Ахъ! теперь она не откликнулась на призывъ. Въ письмѣ, унесенномъ тревожными струями ручья, было написано, что это сокровище, эта жемчужина погибла, что у отца не было уже дочери...
   Что же онъ долженъ былъ дѣлать, для тою чтобы найти ее? Не просить, какъ было до сихъ поръ, а приказать ей пріѣхать? По развѣ любовь слушается приказаній? Сильвія пріѣхала бы, конечно,-- но потомъ, что же было бы потомъ? Ея нѣмой взглядъ ежеминутно укорялъ бы его: ты лишилъ меня свободы; ты обрекъ меня на жизнь, совершенно для меня чуждую. Но ты поступилъ несправедливо. Каждое существо имѣетъ право развиваться самобытно, согласно съ условіями своей собственной натуры. Въ прежніе годы ты постоянно запрещалъ намъ, дѣтямъ, запирать въ клѣтку лѣсныхъ птицъ: ни едва-едва могли упросить тебя, чтобы ты позволилъ намъ держать молодого сокола, и когда бѣдная птица не могла перенести своей тоскливой жизни, ты сильно разсердился самъ на себя и долго не могъ забыть о бѣдномъ, околѣвшемъ соколѣ. А теперь меня хочешь запороть въ клѣтку?! По послушай, что и скажу еще далѣе! Развѣ старыя животныя хлопочутъ о молодыхъ, которыя настолько подросли, что сами могутъ о себѣ позаботиться? Какое молодое животное, почувствовавъ въ себѣ достаточную силу, по оставляетъ отца, мать, родную семью и не идетъ своей собственной дорогой, какъ хотѣла сдѣлать теперь я? Тѣмъ болѣе имѣемъ право на самостоятельность мы, люди; съ насъ недостаточно жить только въ плоти и крови, мы должны жить также духомъ, а согласная духовная жизнь не направляется ни пространствомъ, ни временемъ и никакими другими условіями, имѣющими могущественное вліяніе на существованіе животныхъ Духовное бытіе стоитъ въ зависимости отъ совершенно другихъ условіи -- отъ впечатлѣній, результатовъ опыта, отъ всего того, что мы слышимъ, видимъ, узнаемъ,-- итакъ какъ всякій можетъ слышать только своими ушами, видѣть своими глазами, то отсюда происходитъ то, что ни одинъ человѣкъ по можетъ думать совершенно сходно съ другимъ, и въ каждомъ явленіи всякій изъ насъ замѣчаетъ что-нибудь другое. Согласная жизнь въ духѣ! Это было бы прекрасно, по развѣ ты, путемъ собственнаго опыта, когда нибудь сознательно понялъ, что это значитъ? Развѣ ты былъ согласенъ съ воззрѣніями друга твоей молодости, котораго ты, однако, горячо любилъ? Развѣ между тобой и Мальхенъ -- этой кроткой, преданной душою -- не возникаютъ ежеминутно противорѣчія? И можешь ли ты быть твердо увѣренъ, что вы съ Вальтеромъ всегда понимаете другъ друга? Да и самая фрейленъ Шарлотта,-- о, если бы мы могли, дѣйствительно, жить согласной духовной жизнію, развѣ мы не соединились бы въ одну счастливую чету, несмотря на всѣ внѣшнія препятствія? Нѣтъ, ты нигдѣ ни встрѣчалъ, никогда самъ не испыталъ прочнаго единства убѣжденій,-- и теперь требуешь невозможнаго отъ своихъ дѣтей! требуешь настойчиво, потому что хлопочешь о себѣ, а не о ней, своей дочери, не о томъ, кг чему она стремится, въ чемъ видитъ, если не счастье, то, по крайней мѣрѣ, цѣль своей лишни. Вѣдь сама фрейленъ Шарлотта говоритъ, что этой дѣвушкѣ нуженъ просторъ, что она не могли помириться съ здѣшнимъ затишьемъ. Будь, что будетъ! Пусть отыскиваетъ сама себѣ жизненную дорогу! Бѣлый свѣтъ широкъ. Чрезъ горы и долины, чрезъ нивы и лѣса ведутъ многіе пути, и небо свѣтитъ надъ всѣми.
   Такъ сидѣлъ лѣсничій и все раздумывалъ, все раздумывалъ... Вечерняя темнота застилала уже всю ложбину; громче шелестѣли листья деревьевъ, тревожнѣе плескалась вода между камнями, свѣжѣе вѣяло изъ лѣса и отъ струившагося внизу ручья. Понто, до сихъ поръ спокойно почивавшій возлѣ своего господина, вдругъ приподнялся и положилъ свою голову на его колѣни.
   -- Да, да, пойдемъ далѣе, мой старый пріятель,-- сказалъ лѣсничій, нѣжно прижимая къ себѣ своего вѣрнаго спутника,-- твои щенки также по хотятъ тебя знать, и когда ты еще состаришься и сдѣлаешься еще угрюмѣе... но пойдемъ, пойдемъ, Понто! Будемъ до конца исполнять нашъ долгъ.
   Лѣсничій всталъ, перевѣсилъ ружье чрезъ плечо и побрелъ наискось чрезъ лѣсъ, пока не дошелъ до тропинки, которая вела въ Фельдгеймъ. Въ лѣсу уже сильно стемнѣло, и ноги Фрица Гутмана часто спотыкались о древесные корни и качни. По не темнота дѣлала его шаги сегодня нетвердыми. Обыкновенно онъ съ одинаковой легкостью находилъ дорогу днемъ и ночью.
   

ГЛАВА ТРЕТЬЯ.

   Сильвія высказалась въ своемъ письмѣ такъ неясно относительно настоящей причины, побудившей ее сдѣлать роковой шагъ, и такъ заботливо умѣла скрыть свою любовь къ Лео отъ фрейленъ Шярлогты и Амеліи, что собравшимся въ Тухгеймѣ поступокъ молодой дѣвушки, дѣйствительно, долженъ былъ показаться необъяснимымъ или, покрайней мѣрѣ, темнымъ и загадочнымъ. Можно было предполагать, что еще прежде между нею и тетушкой Сарой завязались тайныя сношеніи, но какого рода были эти сношенія и что провело, наконецъ, къ извѣстному уже результату, объ этомъ тѣмъ труднѣе было что-нибудь разузнать, что Фрицъ Гутманъ не могъ сообщить Шарлоттѣ изъ прочтеннаго имъ въ такомъ сильномъ волненіи и уничтоженнаго письма ничего, кромѣ голаго факта. Фрейленъ Шарлотта была болѣе другихъ приготовлена къ такому исходу, Она созналась лѣсничему, что всегда боялась со стороны Сильвіи если не этого, то подобнаго ему поступка, но въ тоже время считала его неизбѣжнымъ.
   -- Сильвія,-- сказала она,-- должна попробовать жить безъ насъ въ той сферѣ, какую она сама себѣ избрала. Между нами жизнь ея была бы тоже, что медленная смерть. Неудовлетворенное стремленіе къ существованію, о которомъ она мечтала, вскорѣ свело бы ее въ могилу или помутило бы разсудокъ. Почемъ знать, быть можетъ и этотъ шагъ былъ внушенъ ей отчаяньемъ, которое граничило съ сумашествіемъ? Для самоотреченія нужна болѣе кроткая кровь, чѣмъ та, которая течетъ въ жилахъ Сильвіи. И притомъ вспомните, мой добрый другъ, что молодое поколѣніе, подросшее возлѣ насъ, далеко не такъ, какъ мы, склонно къ самоотреченію: молодежь эта хочетъ наслаждаться или, по крайней мѣрѣ, построить жизнь согласно съ своими убѣжденіями. Ужь это -- духъ времени, съ особенною силою обнаруживающійся въ такихъ даровитыхъ натурахъ, какъ ваша дочь. Сильвія чувствуетъ въ себѣ присутствіе силы, и она должна испробовать эту силу на дѣлѣ. Чѣмъ болѣе и теперь раздумываю, тѣмъ тверже убѣждаюсь, что Сильвія хочетъ именно этимъ путемъ приблизиться къ своей цѣли. Докторъ Паулусъ говорилъ мнѣ какъ-то, что фрейленъ Гутманъ до сихъ поръ еще пользуется особенной благосклонностью короля и далеко простираетъ свое вліяніе въ придворномъ обществѣ. Понятно, что надежда играть при помощи тетушки, конечно, но скупящейся на пышныя обѣщанія, видную роль въ политикѣ и пріобрѣсть значеніе въ государствѣ,-- эта надежда имѣетъ для честолюбивой головы всю обаятельную силу непобѣдимаго соблазна. Сильвія честолюбива, всегда была такою, даже еще ребенкомъ, когда захотѣла учиться по гречески и по латыни, чтобы только ни въ чемъ не уступать мальчикамъ. Видѣть себя обманутою въ своихъ надеждахъ -- вотъ для нея единственная опасность, какой она подвергается при своемъ отважномъ предпріятіи. Я нисколько не уменьшаю важности этой опасности, но также велика была бы опасность подвергать пылкую дѣвушку въ нашемъ обществѣ при томъ, что мы можемъ ей предложить, внутреннему томленію, безвыходному моральному голоду и жаждѣ,-- а вѣдь Сильвія должна была выбирать между этими двумя крайностями.
   Замѣчательно, что во всѣхъ этихъ разговорахъ никто не упоминалъ ни полслова о нелестной репутаціи, какою здѣсь пользовалась тетушка Сара не со вчерашняго дня. Всѣ чувствовали, что высказывать за Сильвію малѣйшее опасеніе съ этой стороны значило бы оскорблять ее, что, какъ ни ошибалась пылкая дѣвушка, все-таки она не могла поддаться искушенію, которое угрожало бы ея нравственной чистотѣ. По крайней мѣрѣ фрейленъ Шарлотта и Вальтеръ соглашались, что поведеніемъ Сильвіи руководило одно честолюбіе.
   Каждый разъ, когда эти объясненія происходили въ присутствіи Амеліи, она внимательно слушала, хотя сама въ нихъ не вмѣшивалась. Кто, подобно Вальтеру, зорко наблюдалъ бы за нею, тотъ могъ бы по ея задумчивой наружности и случайному покачиванію хорошенькой головки заключить, что Амелія не вполнѣ раздѣляла мнѣніе другихъ, и только кроткая застѣнчивость не позволяла ей высказать вслухъ свои мысли.
   Былъ вечеръ второго дня. Все время послѣ полудня шелъ сильный дождь, но теперь онъ унялся, да и то, какъ казалось, ненадолго; по крайней мѣрѣ на небѣ все еще ползли сѣрыя массы дождевыхъ тучъ вслѣдъ за солнцемъ, которое уже довольно низко спустилась къ горизонту. Съ вѣтвей и молодыхъ листьевъ безпрестанно осыпались водяныя капли. Въ каменистыхъ канавкахъ возлѣ аллей сада, по которымъ рука объ руку шли Амеліи и Вальтеръ, журчала вода. Амелія накинула на голову черный флеровый вуаль, и прелестными, кроткими глазками глядѣла на своего возлюбленнаго, который говорилъ ей съ теплымъ, сосредоточеннымъ чувствомъ, забывая при этомъ выбирать болѣе сухія мѣста по дорогѣ, которая здѣсь становилась не совсѣмъ ровною.
   -- Мнѣ тяжело видѣть, какъ страдаетъ отецъ,-- сказалъ Вальтеръ,-- его нѣмое горе терзаетъ мнѣ сердце. Онъ сильно постарѣлъ въ эти послѣдніе дни. Сильвія объ этомъ не подумала. Она сдѣлалась чужою для нашего кружка, она забыла языкъ своей родины, но воспоминаніе проснется въ ней съ непреодолимою силой, когда она опять услышитъ родные звуки, а она должна услышать ихъ отъ меня. Переписываться здѣсь совершенно безполезно, на письмо служитъ отпѣтомъ другое письмо. Это ни къ чему не поведетъ, развѣ только еще болѣе увеличитъ разстояніе между нами. Глазъ на глазъ она должна мнѣ сознаться, что ея гордые замыслы для нея важнѣе, дороже спокойствія отца, котораго она сокрушитъ подъ тяжелымъ бременемъ горя, если не поспѣшитъ къ нему возвратиться.
   Амелія опять покачала, головою.
   -- Развѣ вы не раздѣляете моего мнѣнія,-- замѣтилъ Вальтеръ,-- развѣ вы думаете, что и я не буду въ силахъ убѣдить Сильвію? Я вижу, что вы передъ нами стѣсняетесь высказаться. Могу ли я знать, что вы думаете?
   -- Да,-- отвѣчала Амелія,-- и я давно бы вамъ это сказала, если бы знала, какъ мнѣ высказаться.
   -- Попробуйте все-таки,-- поощрялъ Вальтеръ,-- съ вашей небесной добротою и непорочностью можно все высказать.
   Нѣжныя щечки Амеліи подернулись легкимъ румянцемъ, голосъ ея дрожалъ, когда она, послѣ непродолжительнаго раздумья, заговорила.-- Мнѣ кажется, что вы и другіе не совсѣмъ вѣрно судите о Сильвіи. Я не могу себѣ представить, чтобы то, что вы могли бы сказать Сильвіи, она сама себѣ уже не сказала,-- она, которая способна чувствовать такъ живо и глубоко, которая такъ горячо любитъ своего отца. Да, я твердо убѣждена, что она рѣшалась на этотъ поступокъ только подъ вліяніемъ глубокаго страданія, безвыходнаго замѣшательства, заливаясь горькими слезами, и, быть можетъ, въ настоящую минуту она несчастнѣе всѣхъ насъ. Если она отъ насъ отворачивается, то это значитъ, что ею овладѣло какое побудь чувство, заглушившее всѣ прочія движенія души.
   Щечки Амеліи зардѣлись еще ярче, но она отважно продолжала:
   -- Вы, можетъ быть, лучше понимаете Сильвію, когда она такъ хорошо говоритъ о важныхъ предметахъ -- о литературѣ, о политикѣ и тому подобномъ. Но сердце ея, я полагаю, знакомо мнѣ лучше, чѣмъ вамъ. Вы всегда считали ее неспособною любить, какъ другія дѣвушки, по я постоянно думала, что она можетъ не только любить, но любить безгранично, любить всею силою человѣческаго чувства, и что она, дѣйствительно полюбитъ, когда встрѣтитъ человѣка, котораго признаетъ достойнымъ своей любви. Что вы скажете, Вальтеръ, если она, дѣйствительно, нашла такого человѣка?
   Вальтеръ невольно выпустилъ руку Амеліи изъ своей. Словно молнія, прорывающаяся сквозь ночныя тучи и обливающая всѣ окрестные предметы призрачнымъ блескомъ, послѣднія слова Амеліи проникли въ душу Вальтера.
   -- Лео!-- вскричалъ онъ голосомъ, въ которомъ звучало сильное безпокойство, наполнившее его сердце при этой мысли,-- не онъ ли?
   Амелію также сильно испугало дѣйствіе, произведенное ея открытіемъ на любимаго юношу. Она дрожала всѣмъ тѣломъ и съ трудомъ могла удержаться отъ слезъ.
   -- Извините меня, Амелія,-- сказалъ Вальтеръ, взявъ ее за руку,-- но, признаюсь вамъ, если я не ошибаюсь въ своемъ предположеніи, то это хуже, несравненно хуже всего другого. Я сейчасъ объясню вамъ почему. Но сначала скажите мнѣ, отгадалъ ли я истину. И говорите съ полной откровенностью. Будьте увѣрены, что я болѣе не испугаю васъ моей неумѣренной впечатлительностью.
   -- Это только предположеніе,-- сказала Амелія,-- у меня нѣтъ никакихъ доказательствъ, то есть, я ничего не слышала и не видѣла такого, что давало бы мнѣ право утверждать положительно. Но когда я припоминаю себѣ о перемѣнѣ, происшедшей въ Сильвіи съ самаго начала послѣдней зимы и совпадающей съ появленіемъ Лео въ нашемъ обществѣ, когда я раздумываю о многомъ другомъ, чего я сначала по понимала, а теперь понимаю совершенно ясно,-- о, тогда я могу сказать только слѣдующее: они полюбила его съ первой минуты, и теперь она поступила такимъ образомъ только изъ любви къ нему. Вы говорили между собою, что эта фрейленъ Сара пользуется у короля большимъ вліяніемъ; и вотъ Сильвія хотѣла оказать помощь любимому человѣку, освободить его отъ приключившейся съ нимъ бѣды,-- а для этой цѣли Сильвія не остановилась бы ни передъ какою жертвой, какъ бы тяжела она ни была.
   Амелія опять взяла Вальтера подъ руку и нѣкоторое время они шли молча.
   Чѣмъ болѣе Вальтеръ раздумывалъ о словахъ Амеліи, тѣмъ яснѣе убѣждался, что она не ошибалась, но тѣмъ ужаснѣе представлялись ему послѣдствія, какими могло сопровождаться настоящее положеніе Сильвіи.
   -- Только теперь она, дѣйствительно, для насъ погибла!-- вскричалъ онъ,-- если бы она преслѣдовала свое счастье или то, что она принимала за счастье, то скоро могла бы образумиться, потому что при всемъ ея честолюбивомъ характерѣ въ ней бьется благородное сердце, способное къ самопожертвованію; но теперь въ ея душѣ два сильныя ощущенія сольются въ одинъ общій потокъ; теперь она, отрекаясь отъ насъ, будетъ думать, что отрекается только отъ одной себя, жертвуетъ только собою. А Лео не такой человѣкъ, чтобы отказаться отъ такой жертвы. Его ни на одно мгновеніе не остановитъ вопросъ, что же станется послѣ съ Сильвіей и даже съ нами всѣми? Что мы для него? Ничто или еще хуже -- политическіе антагонисты, съ которыми нечего много церемониться. Да и самая Сильвія -- оцѣнитъ ли онъ ее когда нибудь, какъ должно? Развѣ онъ будетъ видѣть въ ней что-нибудь другое, чѣмъ грошъ или, пожалуй, золотую монету, которая не дороже того, за что ее принимаютъ на большомъ рынкѣ?
   -- Нѣтъ, нѣтъ!-- вскричала Амелія, тихо сжимая руку Вальтера,-- онъ не будетъ такъ безжалостенъ, его душа и теперь, разумѣется, не до такой же степени холодна. Да и отчего ему не любить Сильвію? Мнѣ кажется, что ее нельзя не любить. Если я и не чувствовала къ нему особеннаго симпатическаго влеченія, все же онъ очень умный, очень даровитый человѣкъ, и сумѣетъ оцѣнить ее. Не будемъ судить строго, Вальтеръ! Мы еще не знаемъ, требовалъ ли Лео отъ Сильвіи этой жертвы. Я этого не допускаю, и скорѣе думаю, что она дѣйствовала, повинуясь совершенно свободному побужденію. Если она его любитъ и при этомъ не видѣла никакого другого средства помочь ему,-- что же ей оставалось дѣлать?
   Вальтеръ ничего не отвѣчалъ. Онъ вспомнилъ о томъ положеніи, въ какое онъ былъ поставленъ передъ барономъ, причемъ Амелія находилась въ подобномъ же затрудненіи. Она также, напослѣдокъ, должна была бы выбирать между отцомъ и любимымъ человѣкомъ Выбрала ли бы она, какъ Сильвія? Или, быть можетъ, одна и та же мѣра не приходится къ этимъ двумъ случаямъ? Требовала ли бы Амелія, чтобы онъ уступилъ отцу ея навсегда, какъ онъ уступилъ ему только временно? Горестное чувство прокрадывалось въ душу молодого человѣка. Не въ первый уже разъ въ его жизни скромность представлялась ему глупостью.
   Они вышли изъ за кустовъ на "бельведеръ" -- тотъ самый лугъ, на которомъ когда-то баронъ и Фрицъ Гутманъ въ одно короткое осеннее утро составили планъ помѣстить своихъ дѣтей въ пансіонъ д-ра Урбана. Этотъ лугъ былъ любимымъ мѣстомъ ея отца, и Амелія часто его сюда сопровождала, часто видѣла, когда онъ, сидя здѣсь, съ наслажденіемъ обозрѣвалъ далекую окрестность. Воспоминаніе о миломъ покойникѣ совершенно осилило Амелію. Слезы полились изъ глазъ ея; она высвободилась отъ Вальтера и отвернулась. Но вдругъ она опять быстро повернула къ нему свое личико и протянула впередъ обѣ руки. Вальтеръ обнялъ ея нѣжный, дрожащій станъ. Глаза молодаго человѣка также были влажны, грудь его сильно поднималась и опускалась, на губахъ у него навертывался вопросъ, который однако былъ предупрежденъ Амеліею.
   -- Вальтеръ, милый мой Вальтеръ,-- сказала она,-- я также пошла бы всюду за. тобою, я также ни за что не хотѣла бы съ тобой разстаться!
   Въ это мгновеніе солнце, которое до сихъ поръ было закутано мрачными тучами, показалось уже очень близко къ горизонту и разсыпало свои ослѣпительные лучи по лѣсистымъ холмамъ и полянамъ, а въ далекой вышинѣ темныя облака вдругъ загорѣлись тысячью причудливыхъ оттѣнковъ. Вдали раздавался по временамъ глухой весенній громъ, а среди необъятной окрестной тишины слышалось только паденье дождевыхъ капель съ блестящихъ молодыхъ листьевъ.
   Вальтеръ осушилъ поцѣлуями слезы, повисшія на рѣсницахъ возлюбленной дѣвушки, цѣловалъ ея лобъ, ея губы.
   -- И я могъ въ тебѣ сомнѣваться,-- говорилъ онъ шопотомъ,-- могъ думать, что ты любишь меня не такой горячей, полной любовью, какою я люблю тебя; я могъ воображать, что ты, при всей твоей голубиной нѣжности и добротѣ, никогда не забудешь, что ты родилась тамъ, на той высотѣ, а я внизу, въ глубокой долинѣ...
   Амелія съ нѣжнымъ упрекомъ поглядѣла на любимаго человѣка.
   -- Я подозрѣвала это,-- сказала она,-- я догадывалась объ этомъ по твоему молчанію, по твоему прерывистому, глубокому дыханію. Вальтеръ, милый мой Вальтеръ!.. "Посмотри", сказалъ мнѣ разъ отецъ, когда мы при захожденіи солнца стояли здѣсь вверху:-- сспосмотри, какъ только можетъ далеко завидѣть твой глазъ, до самаго крайняго ряда холмовъ,-- вся эта земля принадлежала когда-то нашимъ предкамъ,-- и со всѣхъ сторонъ, такъ далеко, какъ только можно обозрѣвать мѣстность съ сторожевой башни нашего замка,-- все было наше!" Такъ знай же, Вальтеръ, если бы все это опять было моею собственностью, я бы и тогда, отыскала тебя, гдѣ бы ты ни былъ, и сказала: "будь моимъ мужемъ!" А теперь, когда отъ всего этого богатства осталось одно воспоминаніе, одно только имя, теперь, когда я также бѣдна, какъ дочь поденьщика въ одной изъ этихъ деревень,-- о, теперь я должна гордиться, что могу быть женою избраннаго много, любимаго человѣка! По правда ли, милый мой!
   Глаза и все лицо Амеліи загорѣлось восторженнымъ блескомъ, и Вальтеръ не помнилъ себя отъ блаженства при мысли, что онъ былъ любимъ этимъ небеснымъ существомъ.
   Солнце спустилось за горизонтъ, преслѣдуемое еще болѣе мрачными массами тучъ; горящіе огни вдругъ потухли внизу и въ вышинѣ; ближе раздавались глухіе раскаты грома; между вѣтвями начинался смутный шопотъ и шелестъ; крупныя, теплыя дождевыя капли ниспадали на землю.
   Рука объ руку молодые люди пошли назадъ, но направленію въ замокъ,-- чрезъ естественныя ворота въ скалѣ, по мосту, внизу котораго ручей съ плескомъ бѣжалъ въ долину,-- по неровной дорогѣ, огибавшей гору, гдѣ деревья виднѣлись съ одной стороны вверху надъ головою, съ другой внизу подъ ногами, и каждый шагъ, пройденный юными спутниками былъ связанъ съ какимъ нибудь воспоминаніемъ, и каждый шелестъ вѣтра между вѣтвями говорилъ имъ объ отрадномъ минувшемъ времени, когда они уже любили другъ друга наивной дѣтской страстью.
   -- Помнишь ли,-- сказалъ Вальтеръ,-- вотъ здѣсь ты подарила мнѣ блѣднорозовы1 бантикъ, который до сихъ поръ въ теченіе многихъ лѣтъ свято сохраненъ мною и лежитъ въ моемъ ящикѣ вмѣстѣ съ твоими письмами.
   -- А помнишь ли, сказала Амелія,-- вотъ въ этомъ мѣстѣ ты встрѣтился съ нами въ то утро, когда мы вмѣстѣ съ миссъ Джонсъ вышли на прогулку, и ты принесъ мнѣ краснаго снигиря въ зеленой клѣткѣ. Какъ теперь вижу удивленные глаза миссъ Джонсъ и слышу ея восклицаніе: "strange boy!"
   Между тѣмъ дождь усилился; они ускорили шаги. Когда они вышли на открытый лугъ передъ замкомъ, на крутой горной дорогѣ, которая вела изъ деревни, показалась странная фигура, то была дама, подобравшая платье и растянувшая чудовищныхъ размѣровъ красный дождевый зонтикъ надъ желтой соломенной шляпкой съ уродливо-широкими нолями. Позади дамы шелъ человѣкъ, несшій на плечахъ чемоданъ и съ трудомъ слѣдовавшій за дамой, которая поспѣшала впередъ исполинскими шагами.
   -- Миссъ Джонсъ! миссъ Джонсъ!-- вскрикнули въ одинъ голосъ Кальторъ и Амелія.
   По почтенная дама ничего не слышала. Она ревностно шагала впередъ, чтобы укрыться отъ угрожавшаго проливнаго дождя подъ гостепріимной крышей замка. Только у самаго подъѣзда она повстрѣчалась съ молодой парочкою.
   -- А, здравствуйте, друзья мои,-- проговорила миссъ Джонсъ, но останавливаясь,-- какъ поживаете? Сейчасъ разразится гроза. Я какъ будто прежде это знала....
   Миссъ Джойсъ сложила зонтикъ, и подъ навѣсомъ пожала молодымъ людямъ руки, тогда какъ дождь началъ падать уже ливмя.
   

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ.

   О причинѣ, побудившей достопочтенную наставницу такъ внезапно явиться въ Тухгеймъ, предварительно знала только фрейленъ Шарлотта, съ которою миссъ Джонсъ, спустя часа два послѣ чаю, удалилась въ маленькую комнатку, расположенную позади залы, "для секретныхъ и важныхъ объясненій", какъ выражалась англичанка.
   Здѣсь рѣшительная миссъ сочла возможнымъ на короткое время оставить свою увѣренную осанку и ту внѣшнюю безпечную веселость, которую она выказывали передъ "молодежью",-- миссъ Джонсъ теперь пожелала быть вполнѣ откровенною, чтобы оросить горячими слезами руки фрейленъ Шарлотты, которыя она держала въ своихъ большихъ рукахъ, и высказать все горе, которое такъ долго она носила въ своемъ вѣрномъ сердцѣ. По потомъ она подняла свою объемистую голову, отерла слезы и проговорила:
   -- Well! Я пріѣхала не для того, чтобы еще болѣе опечалить васъ, но я думала, что мету вамъ быть здѣсь въ чемъ нибудь полезною, а въ городѣ мнѣ болѣе ничего не оставалось дѣлать.
   Дѣйствительно, охранительная роль миссъ Джонсъ въ домѣ барона окончилась по той простой причинѣ, что еще вчера вечеромъ по настоянію кредиторовъ было наложено на имущество умершаго должника предварительное судебное запрещеніе и -- какъ было видно изъ словъ миссъ Джонсъ -- не безъ энергическаго, хотя и безуспѣшнаго протеста со стороны этой отважной дамы.
   -- Я была воспитана,-- вскричала она,-- въ духѣ того основнаго правила, что my house is my castle, но что могла я сдѣлать тамъ, гдѣ человѣка мы на волосъ не уважаютъ, и гдѣ полицейскіе чиновники на мои возраженія отвѣчаютъ презрительнымъ смѣхомъ. Я хотѣла было отражать силу силою, и старый Христіанъ, какъ честный слуга, еще не лишившійся мужества, съ радостію былъ готовъ помогать мнѣ. По онъ старъ и слабъ, а я, какъ женщина, также не имѣла силъ сбросить негодяевъ съ лѣстницы, чего мнѣ, разумѣется, очень хотѣлось. Все-таки я еще разъ протестовала самымъ торжественнымъ образомъ и уступила только потому, что не могла оказать никакого другого сопротивленія.
   Фрейленъ Шарлотта, поблѣднѣвшая при этомъ разсказѣ, старалась успокоить взволнованную англичанку.
   -- На насъ обрушилось,-- сказала она,-- такъ много горя, что одной бѣдой больше или меньше не составляетъ почти никакого разсчета. Мы должны выпить чашу тяжелыхъ испытаній до дна, и при этомъ меня утѣшаетъ только то, что брату моему не досталось отвѣдать самыхъ горькихъ капель. Конечно, надобно полагать, что онъ все это предвидѣлъ въ послѣднее время, и я содрагаюсь при одной мысли о томъ, что должна была вытерпѣть его гордая душа.
   -- По вы правы,-- продолжала она,-- мы не должны слишкомъ сокрушать другъ друга. Теперь скажите мнѣ откровенно все, что вы знаете о Сильвіи.
   Миссъ Джонсъ бросила тревожный взглядъ на дверь въ залу, нѣсколько разъ покачала большой головой и отвѣчала съ подавленнымъ волненіемъ.
   -- Вотъ видите ли, фрейленъ Шарлотта, до сихъ поръ"продолженіе всей моей жизни я считала "Короля Лира" неудачнымъ вымысломъ, такъ какъ я думала, что здѣсь Шекспиръ переступаетъ за границы природнаго чувства и возводитъ невозможное на степень дѣйствительности. Но теперь я вижу, что нашъ великій поэтъ правъ; не надобно быть до глупости нѣжнымъ и чувствительнымъ отцомъ, даже слабоумнымъ восмидесятилѣтнимъ старцемъ, чтобы отдать всю свою любовь молодому существу, которое я послѣдствіи должно измѣнить намъ. О, фрейленъ Шарлотта, фрейленъ Шарлотта! Какъ нѣжно я любила это дитя! Да если бы я была ея матерью, то и тогда не могла бы любить ее сильнѣе! Знаете ли, фрейленъ Шарлотта, всякій человѣкъ носитъ въ себѣ самомъ, въ собственномъ сердцѣ, свой идеалъ. Эта дѣвушка была моимъ идеаломъ. Она представляется мнѣ такою, какою я могла и должна была сдѣлаться сама, еслибъ... ну, да ужь я знаю, почему я не такова, словомъ, она мой идеалъ или лучше была моимъ идеаломъ! Теперь она показала себя въ своемъ настоящемъ видѣ, а до сихъ поръ носила только маску.
   Миссъ Джонсъ заговорила такъ громко, что Шарлотта просила ее успокоиться и сообщить ей, не узнала ли она, миссъ Джонсъ, чего нибудь, что могло бы служить къ объясненію поведенія Сильвіи.
   Миссъ Джонсъ просила извинить ея горячность и прибавила, что никто, даже фрейленъ Шарлотта, не можетъ знать, что она должна была выстрадать въ послѣднее время благодаря "измѣнѣ" Сильвіи.
   Теперь миссъ Джонсъ разсказала, какъ она удивилась, не заставъ въ тотъ вечеръ Сильвію дома, и узнавъ отъ слугъ, что какая-то дама увезла фрейленъ съ собою въ придворномъ экипажѣ; далѣе англичанка сообщила, что она ждала, ждала терпѣливо до девяти часовъ, когда была получена ею записочка Сильвіи.
   -- Впродолженіе всей моей жизни, фрейленъ Шарлотта, я еще никогда не была испугана такъ сильно. Вы знаете, что я обладаю могущественными нервами и ненавижу всякое проявленіе слабости. Но тогда я была близка къ обмороку, и даже въ настоящую минуту удивляюсь, какъ это со мною не сдѣлался апоплексическій ударъ. Въ этомъ состояніи сильнаго волненія я ей написала, разумѣется, не въ очень дружескомъ тонѣ, но я не могла себя преодолѣть. Весь слѣдующій день я съ минуты на минуту ждала, что она возвратится. Она должна была возвратиться, чтобы спасти себя отъ погибели; она не явилась и... и погибла.,
   Шарлотта хотѣла что-то возразить; но миссъ Джонсъ сдѣлала отрицательное движеніе.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, вскричала она, я утверждаю положительно, что она погибла. Мнѣ немного знакомы такіе характеры. Нѣчто подобное случилось и въ кругу моей семьи. Была у меня племянница, вы знаете, фрейленъ Шарлотта, изъ старшей богатой линіи. Эта дѣвушка была единственная дочь и наслѣдница, а природа подарила ее замѣчательной красотой. Well! Племянница моя влюбилась гдѣ-то на водахъ въ какого-то молодого человѣка, который оказался просто на просто негодяемъ и контрабандистомъ. Около мѣсяца спустя она отплыла съ нимъ въ Австралію, и съ тѣхъ поръ о ней нѣтъ ни малѣйшаго слуха.
   -- По вѣдь это не подходитъ къ нашему случаю,-- замѣтила фрейленъ Шарлотта.
   -- Да,-- отозвалась миссъ,-- несходство только въ мѣстѣ дѣйствія и въ нѣкоторыхъ мелочныхъ обстоятельствахъ. Но и она также готова послѣдовать въ огонь и въ воду за человѣкомъ, котораго она любитъ.
   -- Да о комъ вы говорите? спросила фрейленъ Шарлотта.
   -- Ну, такъ надобно же сказать вамъ все!-- вскричала миссъ Джонсъ,-- то, что я сообщу вамъ, я узнала отъ вашей горничной, которой передалъ слуга Павелъ, собравшій эти свѣденія отъ камеристки фрейленъ Гутманъ. Еще въ тотъ же вечеръ, когда Лео была возвращена свобода, онъ былъ у фрейленъ Гутманъ, то есть у Сильвіи; вчера вечеромъ она разъѣзжала съ нимъ въ экипажѣ фрейленъ Гутманъ. Но я знала, что мнѣ нужно было дѣлать. Я уложила въ большой сундукъ ея бѣлье и лучшій гардеробъ вмѣстѣ съ ея любимыми книгами и нотами,-- вѣдь она, бѣдненькая, оставила все въ прежнемъ видѣ и ни до чего не дотронулась,-- ну, и затѣмъ я отослала ей сундукъ къ фрейленъ Гутманъ во дворецъ съ немногими вѣжливыми строчками. Я думала, что поступаю сообразно съ вашими желаніями. Фрейленъ Шарлотта! Вѣдь она все-таки наше дитя! Неужели мы допустимъ, чтобы въ чужомъ домѣ со считали нищею?!
   Широкое лицо миссъ Джонсъ какъ-то странно искривлялось; она хотѣла преодолѣть въ себѣ болѣзненную треку по Сильвіи,-- по напрасно. Еще нѣсколько разъ она вздохнула торопливо и отрывисто, потомъ склонила свое лицо къ спинкѣ дивана, на которомъ она сидѣла, и старалась заглушить громкое рыданіе.
   Шарлотта опустила свою руку на ея голову и принялась утѣшать плачущую дружескими, кроткими словами Что касается до неожиданнаго извѣстіи, сообщеннаго миссъ Джонсъ, то оно произвело на Шарлоту такое же дѣйствіе, какъ прежде на Вальтера: какъ только настоящая причина, руководившая поведеніемъ Сильвіи, была разгадана, то она представлялась такою простою, ясною и несомнѣнною, что казалось непонятнымъ, какъ можно было такъ долго не придти къ этому необходимому заключенію. Шарлотта припомнила себѣ многое, чего она прежде не постигала, и что теперь объяснялось такъ просто. Она также была глубоко потрясена этимъ открытіемъ. Могла ли любовь къ человѣку, который такъ неудержимо и съ такимъ холоднымъ разсчетомъ стремится къ своей цѣли, принести счастье женщинѣ, и притомъ женщинѣ, одаренной глубокой, страстной натурой Сильвіи? Здѣсь, на этомъ мѣстѣ, она, Шарлотта, сидѣла съ мальчикомъ и умолила его всѣмъ для него священнымъ, избѣгать опаснаго общества Туски,-- и между тѣмъ, два дня спустя, онъ вмѣстѣ съ Туски угрожалъ гибелью замку... Да, миссъ Джонсъ была совершенно права: теперь Сильвія погибла.
   Миссъ Джонсъ хотѣла сообщить еще кое-какія извѣстія, но фрейленъ Шарлотта уже не могла слушать ее съ прежнимъ вниманіемъ.
   -- Мы переговоримъ съ вами обо всемъ этомъ въ другое время, милая моя, сказала Шарлотта,-- а теперь возвратимся къ дѣткамъ,-- и, пожалуйста, ни слова господину Гутману объ этомъ дѣлѣ, ни одного слова!
   То были грустные и въ то же время отрадные дни,-- немногіе дни, прожитые этими людьми, такъ искренно другъ друга любившими, въ замкѣ и въ домѣ лѣсничаго.
   Земля принарядилась въ свою пеструю, весеннюю одежду; вездѣ были разсыпаны почки и цвѣты,-- на поляхъ и лугахъ, въ садахъ и лѣсахъ,-- всюду раздавалось стрекотаніе и жужжаніе безчисленныхъ насѣкомыхъ, щебетаніе, пискъ и пѣніе птицъ, изъ которыхъ многіе уже выкармливали своихъ первыхъ малютокъ. Съ вышины синяго неба, по которому развѣ только къ вечеру ползли сѣрыя дождевыя тучи, загоравшіяся молніей и окроплявшія землю дождемъ,-- свѣтило кроткое солнце; казалось невозможнымъ, чтобы посреди всей этой роскоши природы, посреди этого избытка жизненной силы и довольства жизнію, могли бродить люди съ омраченными лицами и заплаканными глазами, казалось невозможнымъ, чтобы это лучезарное солнце было не въ силахъ пролить свѣтъ и отрадную теплоту въ самое унылое сердце.
   Но хотя ни одинъ изъ страдальцевъ не могъ и не хотѣлъ совершенно не подчиниться кроткому вліянію ласкающей природы, однако избытокъ ихъ горя не могъ быть разсѣянъ самымъ гармоническимъ пѣніемъ птицъ, самымъ привѣтливымъ свѣтомъ солнца. Люди эти понесли такъ много невознаградимыхъ утратъ, что все прочее, повидимому, ихъ нисколько не занимало, такъ много тяжелыхъ утратъ понесли они, что по неволѣ спрашивали самихъ себя: не во снѣ ли привидѣлись эти добрые друзья? Да и самая любовь -- не сонъ ли она во снѣ?..
   И съ этимъ отраднымъ сномъ сурово и безпощадно сталкивалась грубая дѣйствительность. Надобно было покончить счеты съ обществомъ, совершенно равнодушнымъ къ счастію и несчастію отдѣльнаго человѣческаго существа, надобно было вступить въ грустную борьбу изъ-за матеріальныхъ разсчетовъ въ то время, когда сердце желаетъ всѣмъ людямъ того мира, въ какомъ само нуждается. Адвокатъ, защищавшій Вальтера, еще молодой, но очень свѣдущій человѣкъ,-- по просьбѣ его пріѣхалъ въ Тухгеймъ, чтобы помочь женщинамъ совѣтами и дѣломъ.
   Адвокатъ этотъ вступилъ въ продолжительныя совѣщанія, на которыхъ присутствовалъ и Вальтеръ. При этомъ все болѣе и очевиднѣе подтверждалась справедливость заявленія, еще прежде высказаннаго лѣсничимъ Шарлоттѣ, именно, что пассивъ, числившійся на имуществѣ барона, значительно превышалъ активъ, и что предстоящая аукціонная продажа имѣній и фабрикъ, даже при самомъ благопріятномъ оборотѣ, не оставитъ бѣдной Амеліи ничего,-- ни одного мѣднаго гроша...
   -- Хорошо еще, благородная фрейленъ,-- сказалъ адвокатъ,-- что при подобныхъ обстоятельствахъ мы, по крайней мѣрѣ, приберегли остатки вашего состоянія; этотъ остатокъ какъ разъ могъ бы покрыть послѣдній значительный убытокъ при ломкѣ угли, и я нисколько не сомнѣваюсь, что если бы катастрофа разразилась не такъ быстро, вы пожертвовали бы и этимъ остаткомъ.
   -- Быть можетъ, мой долгъ требуетъ, чтобы я и теперь поступила такимъ образомъ.
   Адвокатъ посмотрѣлъ на нее съ изумленіемъ.
   -- Мнѣ было бы крайне тяжело, продолжала Шарлотта,-- если бы на памяти моего брата лежало хотя малѣйшее пятно. Этимъ я хочу сказать, что если между членами одного и того же семейства и можетъ когда нибудь существовать солидарность интересовъ, то именно въ этомъ случаѣ.
   -- Однако, благородная фрейленъ, съ жаромъ сказалъ адвокатъ,-- вѣдь вы, конечно, не захотите отдать въ руки ростовщиковъ, погубившихъ вашего брата...
   -- Я еще не знаю на что рѣшусь,-- прервала Шарлотта разгорячившагося адвоката,-- но между кредиторами моего брата могутъ оказаться люди, для которыхъ необходимо получить уплату всего долга сполна, на которыхъ слишкомъ тяжело упалъ бы убытокъ. Во всякомъ случаѣ я желала бы дѣйствовать такимъ образомъ, какъ поступилъ бы мой братъ въ подобномъ положеніи, если это можно себѣ представить.
   -- Но въ томъ-то и дѣло, что этого себѣ нельзя представить, пробормоталъ адвокатъ.
   Шарлотта пожала плечами.
   Лѣсничій, всегда принимавшій сторону фрейленъ Шарлотты, на этотъ разъ рѣшительно не хотѣлъ съ ней согласиться. Онъ утверждалъ, что здѣсь не слѣдуетъ руководиться однимъ своимъ чувствомъ, и что если фрейленъ Шарлотта хотя сколько нибудь уважаетъ намять и желанія покойнаго, то должна удержать за собою свое имущество. Баронъ положительно настаивалъ на томъ, чтобы при всѣхъ долговыхъ разсчетахъ имущество Шарлотты оставалось неприкосновеннымъ. Никогда и ни за что на свѣтѣ онъ не согласился бы допустить, чтобы у его сестры и дочери было отнято это послѣднее ихъ кровное достояніе.
   -- Точно также, мой другъ, какъ никогда не взялъ бы вашихъ десяти тысячъ талеровъ, замѣтила Шарлотта.
   Фрицъ Гутманъ глядѣлъ съ замѣшательствомъ и не нашелъ отвѣта; но съ тѣмъ упорствомъ, какого въ немъ прежде никто не замѣчалъ, онъ продолжалъ возражать противъ намѣренія Шарлотты. Что касается до нею лично, объявилъ онъ наконецъ, то онъ всегда будетъ уважать волю своего господина, и ни въ какомъ случаѣ не позволитъ выгнать себя изъ дома, который былъ ввѣренъ и завѣщанъ ему благороднымъ барономъ. Онъ ожидалъ, повидимому, что это заявленіе удивитъ Шарлотту, но она протянула ему руку и сказала:
   -- Если бы вы поступили иначе, я бы никогда этого вамъ не простила. Я многое перенесла и могу перенести еще болѣе, но никогда не помирюсь съ мыслью, что другой животъ въ домѣ лѣсничаго при вашей жизни.
   Фрицъ Гутманъ, какъ казалось, полагалъ, что такой взглядъ на дѣло совершенно несправедливъ; еще въ тотъ же вечеръ, когда лѣсничій съ сыномъ возвратился изъ замка и усѣлся съ нимъ подъ липой у двери, Фрицъ Гутманъ заговорилъ о томъ же предметѣ.
   -- Она не хочетъ согласиться, чтобы при моей жизни кто нибудь другой здѣсь хозяйничалъ. А мнѣ каково сносить, что въ замкѣ другіе люди хозяйничаютъ -- объ этомъ она не думаетъ. Какъ будто я приросъ къ дому лѣсничаго или во всей этой этой исторіи хлопоталъ только о себѣ!.. Разумѣется, мнѣ было бы нелегко отсюда удалиться -- видитъ Богъ, какъ нелегко! Мой дѣдъ и отецъ были здѣсь лѣсничими, это я знаю навѣрное,-- а можетъ быть и прадѣдъ, достовѣрно еще неизвѣстно, потому что въ семилѣтнюю войну часть архива была сожжена вмѣстѣ съ документами по лѣсному хозяйству. Но я не задумался бы ни на одну минуту и ушелъ бы отсюда, если бы меня не останавливала мысль: этотъ старый домъ, можетъ быть, еще пріютитъ тѣхъ, которые родились тамъ, на горѣ и...
   Лѣсничій не окончилъ начатой фразы; грустными глазами глядѣлъ онъ впередъ, потомъ внезапно всталъ и вошелъ въ двери.
   Вальтеръ не спрашивалъ для кого предназначилъ его отецъ старый домъ въ лѣсу постоянно открытымъ убѣжищемъ. Вальтера" и самъ хорошо зналъ это.
   

ГЛАВА ПЯТАЯ.

   Свободное время миссъ Джонсъ, которое она расчитывала, провести въ обществѣ своихъ тухгеймскихъ друзей, приближалось къ концу; на слѣдующее утро они хотѣла уѣхать. Послѣ чая, фрейленъ Шарлотта и она сидѣли на балконѣ, тогда какъ Амелія и тетушка Мальхенъ прогуливались по лугу, Вальтеръ сопровождалъ своего отца, котораго дѣла отозвали въ городъ.
   Миссъ Джонсъ долго толковала о цвѣтущемъ состояніи своего пансіона; говорила, что ей одной уже нѣтъ возможности слѣдить за всѣмъ заведеніемъ, такъ какъ соединенная съ пансіономъ школа, въ которую допускались и приходящія дѣвочки, принимала съ каждымъ днемъ большіе размѣры.
   -- Скоро, скоро я должна буду вступить съ кѣмъ-нибудь въ компанію, замѣтила миссъ Джонсъ.
   -- Съ кѣмъ же вы желаете,-- съ мужчиной или дамой? спросила Шарлотта.
   -- Съ дамой, разумѣется, съ дамой! отозвалась миссъ Джонсъ,-- мужчина захотѣлъ бы разъигрмвать важнаго барина, а этого я никакъ не могу допустить.
   -- Такъ возьмите меня, сказала фрейленъ Шарлотта.
   Миссъ Джонсъ отъ всей души расхохоталась. О, это, въ самомъ дѣлѣ, было бы великолѣпно. Тогда она сейчасъ же купила бы сосѣдній домъ, который ей уже предлагали. Всѣ аристократическія семейства въ цѣломъ краю отдавали бы своихъ дочерей въ пансіонъ, во главѣ котораго стоитъ баронесса фрейленъ фонъ-Тугхеймъ.
   -- Мнѣ очень пріятно, сказала Шарлотта,-- что вы приписываете такое значеніе моему имени; но это имя -- единственный капиталъ, который я могу принести вамъ.
   Миссъ Джонсъ перестала смѣяться; фрейленъ Шарлотта говорила такъ серьезно, и при этомъ большія глаза ея глядѣли съ самымъ серьезнымъ выраженіемъ.
   -- Видите ли, продолжала. Шарлотта,-- на мое такъ называемое состояніе я не могу и не хочу разсчитывать. Слѣдовательно, если вы примете меня въ компанію, то я дѣйствительно могу платить въ вашу кассу только моимъ именемъ. Впрочемъ, вы найдете во мнѣ помощницу не хуже всякой другой дамы, которая съумѣетъ съ достоинствомъ представлять заведеніе, въ случаѣ надобности вести домашнее хозяйство, и при этомъ говорить сносно по-французски.
   Миссъ Джонсъ выпучила, какъ только могла, свои маленькіе, впалые, узкіе глаза.
   -- Вы не. не шутите? проговорила она., заикаясь.
   -- Нисколько, повѣрьте мнѣ,-- отвѣчала Шарлотта,-- въ моемъ положеніи я должна подумать о пріисканіи для себя какого нибудь приличнаго занятія, и я не знаю профессіи, которая была бы мнѣ болѣе по душѣ во всѣхъ отношеніяхъ. Но я не одна. Я должна позаботиться также и о моей милой дѣвочкѣ -- объ Амеліи. Вамъ, добрый другъ мой, самой лучше извѣстно, въ чемъ Амелія можетъ оказаться полезною, такъ какъ вамъ она обязана лучшими сокровищами своего образованія. Теперь вы можете получать проценты съ капитала любви и нѣжныхъ попеченій,-- съ того капитала, который вы впродолженіи многихъ лѣтъ истрачивали на ея умственное и тѣлесное развитіе. Разумѣется, я уже переговорила съ Амеліей, и намъ не достаетъ только вашего согласія. Что же вы скажете?
   -- It is strange! пробормотала миссъ Джонсъ, озираясь вокругъ и какъ будто недоумѣвая, во снѣ или на яву она это слышитъ.
   -- Что же тутъ страннаго, другъ мой? замѣтила Шарлотта, напротивъ ничто не можетъ быть проще и естественнѣе. Ны только теперь, въ эту самую минуту прощаетесь съ домомъ, этимъ садомъ, со всѣмъ, что вы нераздѣльно связывали съ мыслію о насъ,-- я же простилась со всѣмъ этимъ уже давно. Въ этихъ комнатахъ мы теперь чужіе люди, которыхъ присутствіе уже прискочило хозяевамъ. Пора и честь знать -- пора отсюда убираться. Взгляните, пожалуйста, на это дѣло не съ романической, а съ чисто-практической стороны. Назовите мнѣ какое-нибудь другое убѣжище, гдѣ бы мы находились въ такой же безопасности, гдѣ бы намъ во всѣхъ отношеніяхъ было бы такъ же отрадно, какъ въ вашемъ домѣ. Вамъ извѣстна жизненная обстановка Вальтера. Пройдетъ, быть можетъ, много времени, пока онъ справится съ осаждающими его затруднительными обстоятельствами и займетъ то положеніе, въ которомъ ему можно будетъ назвать Амелію своею. И если мы предоставимъ Амеліи средства съ ея стороны способствовать къ скорѣйшему достиженію ихъ цѣли, если мы дадимъ ей возможность впослѣдствіи раздѣлить трудъ любимаго человѣка,-- а вѣдь трудъ ихъ общій удѣлъ,-- то это было бы лучшимъ приданымъ, какого я ей желаю, какого онъ самъ себѣ желаетъ. Однако, добрый другъ мой, я никакъ не ожидала, чтобы мнѣ стоило такихъ усилій убѣдить васъ утвердить нашъ проэктъ своимъ согласіемъ.
   Мало-по-малу миссъ Джонсъ пришла къ тому заключенію, что здѣсь дѣло пошло не на шутку. Широкій ротъ старой миссъ подергивался горестными конвульсіями, но въ узкихъ ея глазахъ свѣтился огонь самой задушевной радости; миссъ Джонсъ схватила протянутую ей Шарлоттой руку, съ жаромъ стиснула ее и вскричала:
   -- Призываю въ свидѣтели небо, что это -- лучшая, счастливѣйшая минута во всей моей жизни'..
   -- Значитъ, дѣло улажено, проговорила Шарлотта,-- и теперь мнѣ интересно знать, что скажутъ о нашемъ рѣшеніи вонь тѣ господа, которые къ намъ подходятъ.
   Лѣсничій и Вальтеръ, возвратившіеся теперь изъ города, подошли къ дамамъ и привѣтливо раскланялись. Сюда же явились Амелія и тетушка Мальхенъ, а также и адвокатъ, который собирался рано утромъ ѣхать съ миссъ Джонсъ въ городъ, и уложилъ свои чемоданъ.
   Шарлотта, повидимому, нарочно выбрала для объявленія своего плана такое время, которое не благопріятствовало горячимъ и противорѣчивымъ обсужденіямъ вопроса, потому что когда всѣ уже собрались, и разговоръ, послѣ того, какъ мужчины отвѣдали поданнаго вина, занялъ все общество, фрейленъ Шарлотта высказала все, что хотѣла высказать, немного дрожащимъ голосомъ, и при этомъ ея прекрасные, кроткіе глаза были устремлены на Фрица Гутмана, какъ будто для него одного было интересно ея рѣшеніе.
   Однако Шарлотта ошиблась въ своемъ предположеніи, что старый другъ будетъ протестовать и противъ этого намѣренія. Разумѣется, онъ затаилъ въ самомъ себѣ возраженія, которыя могъ бы сдѣлать. Онъ только грустно улыбался, какъ бы желая сказать: ты хочешь одна идти своей дорогой, и я не имѣю права мѣшать тебѣ.
   Вальтеръ также былъ сильно изумленъ и если внутренно онъ не могъ не сознаться, что логика Шарлотты совершенно согласовалось съ его личными убѣжденіями, при всемъ томъ въ первое мгновеніе онъ не могъ подавить въ себѣ чувства горестнаго разочарованія. Впродолженіе всего этого времени онъ былъ занятъ планами къ возможно-скорому полученію руки Амеліи въ томъ случаѣ, когда Шарлотта, дѣйствительно, откажется отъ своего имущества,:-- теперь онъ увидѣлъ ясно, что, по крайней мѣрѣ, съ этой стороны, ему ничего не оставалось дѣлать.
   Такъ какъ тетушка Мальхенъ послѣ словъ Шарлотты, которыя показались старушкѣ страшною сказкой, разумѣется, не издавала ни малѣйшаго звука, то наступило кратковременное молчаніе, прерванное молодымъ адвокатомъ, который, возвысивъ голосъ, съ большимъ присутствіемъ духа, въ коротенькой, оживленной рѣчи поздравилъ Шарлотту съ ея рѣшеніемъ и привѣтствовалъ новое счастливое время, когда всѣ люди съ свѣтлыми головами понимаю истинное благородство, которое въ противоположность родовому дворянству наслѣдуется не отъ предковъ, а зарабатывается трудомъ и потомъ и которое тѣмъ болѣе еще отличается отъ знатности породы, что это истинное благородство вовсе не носитъ исключительнаго характера, а напротивъ стремится обнять собою все бѣдно человѣчество. Шарлотта поблагодарила адвоката за его хорошее мнѣніе и прибавила, что она попытается, нельзя ли ей достичь истиннаго благородства.
   Миссъ Джонсъ и адвокатъ уѣхали,-- первая съ обѣщаніемъ въ теченіи недѣли приготовить все къ пріему си подругъ, послѣдній съ проэктомъ изданія новой газеты, который онъ составилъ сообща съ Вальтеромъ и собирался предложить на усмотрѣніе столичнымъ членамъ партіи. Самъ Вальтеръ не поѣхалъ, потому что не желалъ оставлять дамъ при подобныхъ обстоятельствахъ. Отецъ доставлялъ ему также большее безпокойство, хотя молодой человѣкъ, конечно, этого не выказывалъ наружно.
   Для каждаго, кто наблюдалъ бы его поверхностно, лѣсничій остался такимъ же, какимъ былъ прежде; но глазъ любви и участія хорошо замѣчалъ, какъ тяжелы были для этого человѣка удары судьбы, которые обрушились на него недавно и, по крайней мѣрѣ, на время потрясли эту силу. А вѣдь до сихъ пора, силу эту можно было бы считать почти нечувствительною къ ударамъ.
   Его глаза уже не горѣли прежнимъ блескомъ, походка лишилась своей эластичности, голосъ утратилъ свою звучную полноту. Чаще прежняго Фрицъ Гутманъ искалъ уединенія, и если прежде былъ склоненъ къ возраженіямъ и отстаивалъ свое мнѣніе съ живостью, даже съ запальчивостью, то теперь онъ рѣдко вмѣшивался въ разговоръ, и даже въ этомъ случаѣ умышленно избѣгалъ всякихъ настойчивыхъ заявленій и обыкновенно прибавлялъ, что онъ ни у кого не оспариваетъ права смотрѣть на дѣло иначе. О Сильвіи онъ никогда не говорилъ; можно было даже подумать, что онъ совершенно изгналъ ее изъ своей памяти, по другіе, конечно, этого никакъ не допускали.
   При всемъ томъ, Вальтеръ сильно удивился, узнавъ отъ самого отца, что онъ писалъ къ Сильвіи. Вальтеръ спросилъ, не можетъ ли онъ знать содержанія письма. Сначала лѣсничій ничего не отвѣчалъ, но потомъ сказалъ:
   -- Да, я думаю, лучше все сказать тебѣ. Я писалъ ей, что если она въ чемъ-нибудь и виновата, то только въ томъ, что сейчасъ же не увѣдомила меня о своемъ намѣреніи, и виновата нисколько не передо мною, а передъ самой собою, потому что чрезъ это доставила себѣ, разумѣется, много горькихъ минутъ. Теперь она не могла ожидать отъ меня, чтобы я одобрилъ ея поступокъ, но это не представляетъ никакой важности! Она настолько выросла, говорилъ я далѣе, что сама въ состояніи дѣйствовать и выбирать, какъ ей угодно, и я слишкомъ далекъ отъ того, чтобы на нее за это сердиться или непризнавать за нею этого права. По если рано или поздно она увидитъ, что поступила необдуманно и выбрала неосновательно, то пусть считаетъ это неудавшейся попыткой пробраться напрямикъ чрезъ лѣсъ и пусть возвращается въ домъ своего отца, чтобы отдохнуть отъ тревоги и непріятности безполезнаго странствованія.
   Послѣднія слова лѣсничій произнесъ не совсѣмъ твердымъ голосомъ и не глядя на Вальтера, но потомъ повернулся къ сыну и проговорилъ:
   -- Мнѣ бы не хотѣлось, Вальтеръ, чтобы Сильвія подумала, будто у ной нѣтъ родины и будто она навсегда разошлась съ людьми, которые стоятъ къ ней ближе всѣхъ другихъ, и я желалъ бы, чтобы и ты высказался въ томъ же смыслѣ, когда будешь писать къ ней.
   По тону, какимъ говорилъ отецъ, Вальтеръ увидѣлъ ясно, что рѣшеніе его было твердо, и что онъ, конечно, не обошелъ вопроса, возникшаго въ головѣ Вальтера,-- именно, произведетъ ли эта краткая уступчивость благопріятное впечатлѣніе на такой характеръ, какимъ была одарена Сильвіи. Еще менѣе Вальтеръ былъ склоненъ сообщать отцу предположеніе Амеліи и миссъ Джонсъ, получившее теперь въ глазахъ Вальтера всю силу достовѣрности. Но тѣмъ нетерпѣливѣе молодой человѣкъ поджидалъ вѣстей изъ столицы, которыя, дѣйствительно, пришли на слѣдующій день, и были изложены въ письмахъ адвоката и д-ра Паулуса.
   Первый сообщалъ, что ему удалось снять секвестръ, наложенный на городской домъ барона, и что онъ, адвокатъ, вопреки ожиданію, нашелъ господина Зонненштейна склоннымъ къ миролюбивой сдѣлкѣ. Поэтому адвокатъ еще разъ убѣдительно совѣтовалъ воспользоваться ей этимъ обстоятельствомъ и внушить фрейленъ Шарлоттѣ, чтобы она отказалась отъ опеки надъ наслѣдствомъ въ пользу Генри, который послѣ будетъ вѣдаться, какъ ему угодно, съ своимъ свекромъ и дядюшкою. Такъ какъ, продолжалъ адвокатъ, Амеліи ни при какихъ обстоятельствахъ ничего не достанется, то это -- лучшій и простѣйшій способъ развязаться съ дѣломъ, и фрейленъ Шарлотта при этомъ можетъ распоряжаться своимъ имуществомъ, какъ полной собственностью.
   Далѣе онъ извѣщалъ, что изданіе газеты почти окончательно упрочено, и недостаетъ только еще десяти тысячъ талеровъ, которые, однако, можно надѣяться достать въ самомъ непродолжительномъ времени. Докторъ Паулусъ будетъ говорить подробнѣе объ этомъ предметѣ.
   Докторъ Паулусъ обстоятельно изложилъ свои мнѣнія относительно предполагаемаго предпріятія. По этой части онъ обладалъ богатымъ запасомъ практическихъ свѣденій, которыя вмѣстѣ съ небольшимъ капиталомъ, находившимся въ его распоряженіи, предлагалъ къ услугамъ предпринимателей. "Вы, мой добрый другъ", писалъ онъ, "можете совершенно безобидно воспользоваться этими двумя-тремя тысячами талеровъ; деньги эти не смочены моимъ потомъ, такъ какъ я получилъ ихъ въ наслѣдство отъ стараго дядюшки-скряги и очень радъ что могу избавиться отъ нихъ какимъ-нибудь приличнымъ способомъ. Что мы должны будемъ облегчиться отъ нашихъ денегъ -- это, мой другъ, если не положительно достовѣрно, то очень вѣроятно. Реакцію можно сравнить съ бурной рѣкою въ полноводіи,-- рѣкою, которая побѣждаетъ всякое препятствіе. И однакоже, или, говоря точнѣе, именно поэтому я настоятельно совѣтую испытать это предпріятіе. А твердо убѣжденъ, что такъ немилостиво распущенная палата будетъ опять созвана, чтобы въ непродолжительномъ времени разойтись по домамъ, если только не будетъ принято для предстоящихъ выборовъ болѣе удобное законоположеніе. Слѣдовательно, при такомъ положеніи вещей очень необходима газета, размѣряющая спой либерализмъ независимо отъ какого-нибудь внѣшняго дирижерства. При томъ же наша партія довольно долго оставалась безъ органа, и если мы, наконецъ, не говоримъ, то наши оппоненты, пожалуй, подумаютъ, будто мы всѣ перемерли, а вѣдь политическая партія, которую считаютъ мертвою, въ большинствѣ случаевъ, дѣйствительно, мертва, потому что здѣсь жить и обнаруживать признаки жизни -- одно и тоже. Съ своей стороны я еще не такъ обезсилѣлъ, чтобы, подобно моимъ прежнимъ единомышленникамъ и сподвижникамъ, захотѣлъ предаться удобному кейфу пессимизма. Далѣе, что въ высшихъ правительственныхъ кружкахъ ощущается нѣкоторое поползновеніе замѣнить бичи, которыми насъ до сихъ поръ карали, скорпіонами -- это обнаруживается изъ цѣлаго ряда фактовъ, изъ которыхъ я сообщу вамъ одинъ, особенно интересный. Вы знаете, что арестъ Лео, впрочемъ, во всѣхъ отношеніяхъ несправедливый, продолжался только трое сутокъ. Лео былъ освобожденъ по именному повелѣнію короля, который еще въ тотъ же вечеръ почтилъ его тайной аудіенціей на дачѣ генерала фовъ-Тухгейма, и съ тѣхъ поръ принимаетъ молодаго доктора ежедневно,-- для различныхъ совѣщаній, которыя зачастую продолжаются по цѣлымъ часамъ и къ которымъ, кромѣ иногда присутствующаго на нихъ генерала, никто другой не допускается. Все это извѣстно мнѣ изъ самыхъ достовѣрныхъ источниковъ, и притомъ же исторія эта вовсе не содержится въ тайнѣ. Въ городѣ носятся самые чудовищные слухи. Говорятъ, что въ послѣднемъ засѣданіи министровъ, король до тою разсердился на нею эту высокопревосходительную публику, что такое обращеніе даже показалось имъ опаснымъ. Гей будто бы просто обезумѣлъ отъ ярости и сталъ держать оскорбительныя для величества рѣчи. Утверждаютъ, что дня министерства Гея сочтены, и что теперь образуется новое министерство романтиковъ, піетистовъ и филантроповъ; генералъ получитъ портфель иностранныхъ дѣлъ, Урбанъ -- народнаго просвѣщенія, но душою новой администраціи будетъ никто другой, какъ Лео. При этой послѣдней догадкѣ, очевидно, не былъ принятъ въ соображеніе характеръ короля, который, по своей гамлетовской натурѣ, имѣетъ обыкновеніе долго предаваться остроумнымъ разглагольствованіямъ и... и брани, прежде чѣмъ начнетъ дѣйствовать. Достовѣрно извѣстно, однако, что Лео уже принятъ въ кабинетѣ короля,-- думаютъ даже, что тронная рѣчь, произнесенная при закрытіи засѣданій палаты, вышла изъ подъ пера вашего родича,-- и тайный совѣтникъ не долго заставитъ себя ждать...
   Что касается вашей сестры -- вы, конечно, съумѣете привести въ связь эти идеи -- все извѣстное мнѣ по отношенію къ ней я хотѣлъ бы передать вамъ при нашемъ личномъ свиданіи, а теперь, для вашего успокоенія, сообщу вамъ, что въ публикѣ -- а вѣдь вы знаете, я одаренъ тонкимъ слухомъ -- нимало не подозрѣвается настоящій характеръ событій, и протекція, оказанная Лео королемъ, считается результатомъ интриги генерала, которому и здѣсь per fas et nefas навязывается первая роль въ траги-комедіи нашей современной политики".
   Въ заключеніи письма говорилось о политическомъ положеніи доктора и его намѣреніи выступить, при наступающихъ выборахъ, кандидатомъ тухгеймскаго округа, такъ какъ на вторичное избраніе его, д-ра Паулуса, въ столицѣ не было никакой прочной надежды. Вальтеръ уже собирался отправиться въ замокъ, чтобы переговорить съ фрейленъ Шарлоттой относительно предложеній адвоката, но въ это время явилась она сама съ Амеліей, и съ нѣкоторою поспѣшностью спросила, дома ли его отецъ. Фрицъ Гутманъ, только-что возвратившійся съ хозяйственнаго двора, услышалъ голосъ своей подруги и вышелъ изъ двери. Шарлотта направилась къ нему на встрѣчу и, протягивая ему руку, проговорила:
   -- Ну вотъ, мой доброй другъ, мы являемся къ вамъ и просимъ пріютить насъ въ вашемъ домѣ, потому что въ замкѣ для насъ оставаться уже невозможно.
   Съ тою же почтою Шарлотта получила письмо отъ господина фонъ-Зонненштейна, который извѣщалъ ее, что онъ, нѣсколько оправившись отъ своей болѣзни, можетъ предпринять поѣздку въ Тухгеймь, куда явится къ вечеру того дня, въ который къ его belle-soeur дойдутъ эти строки. Онъ отправится въ сопровожденіи своей дочери, а Генри и Альфредъ пріѣдутъ послѣ. При этомъ банкиръ выражалъ надежду, что когда члены семейства соберутся для личныхъ объясненій, всѣ недоразумѣнія будутъ устранены миролюбиво. Фрейленъ Шарлотта, говорилось въ письмѣ далѣе, можетъ быть увѣрена, что сердце его переполнено чувствами уваженія и любви,-- тѣми чувствами, которыя онъ всегда питалъ къ благородному характеру своей родственицы и къ ея миловидной племянницѣ, и чувства эти нисколько не уменьшаются вслѣдствіе несчастія, постигшаго этихъ дамъ.
   -- Я не хочу видѣть ни господина фонъ-Зонненшейна, ни Генри, сказала Шарлотта; свиданіе съ ними превзошло бы мѣру всего, что я могу вытерпѣть, и, быть можетъ, поколебало бы нѣкоторыя твердыя намѣренія, которымъ я отъ всей души желала бы оставаться вѣрною. Вы также, мой другъ, не должны съ ними встрѣчаться. О, нѣтъ, не отворачивайтесь такъ отъ меня! Вы должны исполнить эту задушевную мою просьбу. Вальтеръ возьметъ на себя непріятный трудъ принять ихъ. Онъ молодъ и достаточно знакомъ съ условіями внѣшней любезности. Притомъ же, какъ будущій мужъ Амеліи, онъ имѣетъ полное право заступить наше мѣсто въ этомъ случаѣ и при всякихъ другихъ обстоятельствахъ.
   Еще въ первый разъ Шарлотта выразилась опредѣленно объ отношеніяхъ Вальтера къ Амеліи, но въ настоящую минуту употребила свое выраженіе безъ всякаго умысла; она просто придала своеобразную форму своей настоящей мысли. Вальтеръ понялъ это хорошо, что, конечно, но помѣшало яркой краскѣ разлиться по его щекамъ, когда онъ заглянулъ въ милое, зарумянившееся личико Амеліи.
   Амелія бросилась въ объятія Шарлотты, которая съ нѣжностью охватила станъ дрожащей дѣвушки; потомъ Амелія отъ нея освободилась и, обратившись къ лѣсничему, съ жаромъ взяла его смуглыя руки, которыя почтительно поднесла къ своимъ губамъ.
   Лесничій не сопротивлялся; онъ дрожалъ всѣмъ тѣломъ, глаза его налились слезами. Шарлота подала Вальтеру и Амеліи знакъ войти въ домъ къ тетушкѣ Мальхенъ, а сама, взявъ своего друга за руку, прошла съ нимъ вдоль дома въ садъ, который столько разъ уже былъ молчаливымъ свидѣтелемъ ихъ объясненій.
   -- Вы, добрый другъ мой, сказала Шарлотта,-- какъ будто изумлены и глубоко-потрясены, и мнѣ кажется, что и теперь, какъ обыкновенно всегда, я читаю ясно въ вашей душѣ. Въ подобныя минуты мы, женщины, обладаемъ тѣмъ преимуществомъ, что можемъ говорить свободнѣе чѣмъ вы, мужчины; позвольте же мнѣ и теперь высказать то, что облегчитъ сердце вамъ и мнѣ, когда будетъ высказано. Вы съ ужасомъ думаете, что ваше родное дитя для васъ погибло! Но я надѣюсь и увѣряю васъ всѣмъ, для меня священнымъ, моей къ вамъ любовью, что ваше дитя, которое вы считаете погибшимъ, у васъ не отнято! Но вы... вы этого боитесь, и развѣ уже одно это не ужасно? И развѣ еще не убійственнѣе, что вы одни пишете съ своей страшной мыслію? Да, вы одни, другъ мой, потому что чувствуете себя одинокимъ. Я знаю, я вижу въ вашихъ глазахъ, читаю на вашихъ губахъ ужасное слово: одинокъ! Противъ этой подавляющей мысли я безсильна, но какъ глубоко заставляетъ меня страдать мое безсиліе! Добрый благородный другъ мой, теперь, только теперь я чувствую, что значитъ не быть вашей женою, но быть матерью вашихъ дѣтей. Не испытать для меня счастья съ любимымъ человѣкомъ -- это по неволѣ какъ-то переносится, но не смѣть страдать вмѣстѣ съ нимъ также глубоко, какъ онъ страдаетъ,-- о, это слишкомъ мучительно, слишкомъ тяжело!... Слезы полились изъ глазъ Шарлотты, широкая грудь Фрица Гутмана съ силою подымалась и опускалась, онъ дышалъ тяжело и глубоко,-- хотѣла что-то сказать, но губы его шевелились только беззвучно.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, сказала Шарлотта,-- не теперь.
   Она повела глубоко потрясеннаго страдальца въ бесѣдку, устроенную на концѣ длинной аллеи. Лѣсничій опустился на скамью и склонилъ лицо на руки; изъ груди его вылетѣлъ глухой, хриплый стонъ, заставившій сердце Шарлотты содрогнуться. Дѣлая надъ собой неимовѣрное усиліе, Фрицъ Гутманъ произнесъ:
   -- Я доставляю вамъ большое безпокойство. Да, я очень любилъ мою дочь, но вы правы, другіе наши дѣти ни въ чемъ предо мною не провинились, чтобы я ради ея одной совершенно о нихъ позабылъ. Добрый почтительный сынъ въ библіи! О, да, онъ и до сихъ поръ остался неизмѣннымъ!
   Шарлотта видѣла, что Фрицъ всецѣло былъ поглощенъ своими мрачными думами и потому она не хотѣла болѣе расточать теперь своихъ утѣшеній, и притомъ она хорошо знала, что голосъ кроткаго, дружескаго участія всегда находилъ доступъ въ его сердцѣ. Когда она возвратилась домой, гдѣ Вальтеръ и Амелія вмѣстѣ съ тетушкой Мальхенъ сидѣли передъ дверью, лѣсничій поцѣловалъ въ лобъ вышедшую къ нему на встрѣчу Амелію, и сказалъ тетушкѣ Мальхенъ, которой красные заплаканные глаза, были теперь наполнены слезами радости:
   -- Смотри, сестра, этого твои карты, конечно, не предсказывали,
   На слѣдующее утро дамы должны были уѣхать. До тѣхъ поръ многое еще нужно было привести въ порядокъ; повозка лѣсничаго нѣсколько разъ въ день должна была съѣздить въ замокъ и обратно. За полчаса до прибытія поѣзда, съ которымъ должны были пріѣхать Зонненштейны, Шарлотта и Амелія оставили замокъ съ блѣдными, задумчивыми лицами, но безъ слезъ. Вальтеръ остался, чтобы принять поджидаемыхъ посѣтителей. Часъ спустя Вальтеръ опять былъ уже въ домѣ лѣсничаго, гдѣ нашелъ общество сидѣвшимъ передъ дверью подъ липою.
   Былъ восхитительный вечеръ. Надъ молчаливымъ лѣсомъ простиралась румяная вечерняя заря, посреди которой ярко искрилась одна золотая звѣздочка. Торжественный миръ природы отражался и на лицахъ кроткихъ, добродушныхъ людей, сидѣвшихъ подъ липою. Эти люди говорили только вполголоса и перерывы тихой бесѣды ни для кого не были тягостны. Вальтеръ и Амелія въ первый разъ въ присутствіи постороннихъ людей обмѣнялись дружескимъ ты\ прекрасные глаза Шарлотты часто останавливались на лѣсничемъ, котораго серьезное лицо утратило выраженіе жгучаго горя. Онъ даже нѣсколько разъ улыбался, когда, по желанію Амеліи, разсказывалъ исторію о дикомъ охотникѣ,-- ту самую исторію, которою онъ прежде съ такимъ юморомъ, съ такимъ неровнымъ увлеченіемъ часто развлекалъ дѣтей и которой они не могли достаточно наслушаться.
   Затѣмъ друзья пожелали другъ другу спокойной ночи. Свѣчи, горѣвшія тамъ и сямъ въ низкихъ окнахъ, погасли, и только одна свѣча мерцала еще позади просторнаго отдѣленія, въ маленькой комнатѣ, гдѣ находилась жесткая постель лѣсничаго.
   Лѣсничій сидѣлъ за маленькимъ чернымъ письменнымъ столомъ, вытесаннымъ изъ еловаго дерева. Передъ нимъ лежала толстая, переплетенная грубой копіей книга. То была книга для домашняго хозяйства, заведенная дѣдомъ; отецъ продолжалъ ее и Фрицъ Гутманъ началъ писать тамъ, гдѣ остановился его отецъ. На послѣднихъ ста страницахъ Фрицъ Гутманъ, считая себя послѣднимъ, имѣвшимъ надобность въ этой книгѣ,-- а чистыхъ листовъ оставалось еще очень много,-- началъ записывать различныя мысли, приходившія ему въ голову во время его странствованій но полямъ и лѣсамъ, мысля, казавшіяся ему достаточно важными для того, чтобы при случаѣ о нихъ вспомнить. Сюда же вписывались особенно замѣчательныя происшествія въ его жизни, помѣченныя годомъ, числомъ и дномъ, когда они случились. Долго лѣсничій читалъ изъ этой книги, потомъ взялъ перо и записалъ.
   "Сегодня обручился мой сынъ съ фрейленъ Амеліей-Шарлоттой, баронессой фонъ-Тухгеймъ, причемъ свидѣтелями были фрейленъ Шарлотта фонъ-Тухгеймъ, моя сестра Мальхенъ и я. Милыя дѣтки извинятъ меня за то, что я не могъ быть такъ веселъ, какъ обыкновенно прежде. Я вспомнилъ о моей доброй женѣ, которая уже восемнадцать лѣтъ почиваетъ въ сырой землѣ, и потомъ припомнилъ я себѣ, что мой благородный баронъ я господинъ не могъ освятить нашей радости своимъ согласіемъ. По на землѣ нѣтъ совершеннаго счастья. Очень грустно было для меня также отсутствіе дочери моей Сильвіи, которая, съ моего согласія, гоститъ у моей сестры Сары. А между тѣмъ надъ лѣсомъ яркимъ блескомъ загорѣлась вечерняя звѣзда. Отрадно думать, что люди, далеко другъ отъ друга удаленные, могутъ въ одно и тоже мгновеніе видѣть тѣ жe самыя звѣзды. А вечернюю звѣзду она любила болѣе всѣхъ другихъ. Въ ту же ночь фрейленъ Шарлотта въ первый разъ опочивала подъ моею крышей. Невѣста моего сына еще прежде провела здѣсь одну ночь, четырнадцать лѣтъ тому назадъ, когда посѣтила мою Сильвію, а вечеромъ разразилась страшная гроза, свирѣпствовавшая въ Фельдгеймѣ и Тухгеймѣ. Пусть отдыхаютъ спокойно всѣ люди, пусть безмятежный миръ осѣнитъ мою родную Сильвію".
   Свѣча въ комнатѣ лѣсничаго потухла, и только матовый отблескъ убывающей луны, плывшей въ глубокомъ небѣ, скользилъ по низкимъ окнамъ стараго дома тухгеймскаго лѣсничаго.
   

ШЕСТАЯ ГЛАВА.

   Господинъ фонъ-Зонненштейнъ пріѣхалъ вмѣстѣ съ своей дочерью. Онъ думалъ, что поступитъ съ самой изысканной деликатностью, если не озадачитъ Шарлотту и Амелію сразу наѣхавшимъ многочисленнымъ обществомъ, и потому желалъ, чтобы Генри и Альфредъ прибыли на слѣдующій день. Но какъ же удивленъ и непріятно пораженъ былъ банкиръ, когда вчера вечеромъ Вальтеръ, вышедшій одинъ къ нимъ навстрѣчу, привѣтствуя пріѣхавшихъ и провожая ихъ въ замокъ, просилъ извинить отсутствіе дамъ, которыя собрались на другой день ѣхать обратно въ столицу и старались избѣжать всякаго сильнаго душевнаго волненія... Эмма находила это весьма натуральнымъ и понятнымъ! Она такъ много наслышалась объ идиллической тишинѣ дома лѣсничаго; она была увѣрена, что съ своей стороны, не нарушитъ этой-тишины, что господинъ Гутманъ, разумѣется, будетъ такъ добръ, что проводитъ ее туда, а часа чрезъ два нэпа можетъ прислать за нею экипажъ. Вальтеру стоило большаго труда растолковать Эммѣ, что даже ея присутствіе въ домѣ лѣсничаго ни для кого не было бы радостно. Господинъ фонъ-Зоннеиштейнъ былъ необыкновенно вѣжливъ съ Вальтеромъ, но какъ только сынъ лѣсничаго повернулъ спину, банкиръ вскричалъ:
   -- И вѣдь это нарѣченный супругъ твоей кузины Амеліи!
   -- Будто бы?? пропищала Эмма.
   -- Теперь для меня это не подлежитъ ни малѣйшему сомнѣнію, теперь для меня все ясно, сказалъ банкиръ.
   -- Я ничего не замѣтила, проговорила Эмма.-- Но вѣдь при настоящихъ обстоятельствахъ Амеліи онъ для нея самая подходящая партія.
   Банкиръ ничего не отвѣчалъ; онъ былъ сильно разстроенъ. Отецъ и дочь рано пожелали другъ другу спокойной ночи, не зная, что дѣлать вечеромъ.
   Поведеніе Шарлотты было необъяснимо для господина фонъ-Зонненштейна. Предложеніе покончить дѣла миролюбиво было сдѣлано Шарлоттою или, по крайней мѣрѣ, ея повѣреннымъ. Въ надеждѣ на значительныя выгоды, банкиръ выразилъ посреднику полную готовность съ своей стороны и желалъ ускорить эту важную развязку путемъ непосредственныхъ переговоровъ съ Шарлоттою. Но теперь Шарлотта его избѣгала. Не пришла ли она къ другому образу мыслей? Дѣло принимало довольно непривлекательны и характеръ.
   На слѣдующее утро разъяснилось поведеніе Шарлотты и въ то же время подтвердилась проницательность банкира. Въ письмѣ, отправленномъ чрезъ почту, Шарлотта извѣщала его, что она выѣхала съ раннимъ поѣздомъ и просила господина фонъ-Зонненштейна, чтобы онъ благоволилъ вступить въ объясненія съ Вальтеромъ, который, какъ преданный ея другъ и будущій мужъ Амеліи, удобнѣе всякаго другого лица могъ обо всемъ переговорить съ господиномъ фонъ-Зонненштейномъ и, насколько это возможно, покончить дѣло безъ вмѣшательства судебной власти.
   -- Ну, что, не правъ ли я? сказалъ банкиръ, передавая дочери письмо чрезъ столъ, покрытый завтракомъ.
   -- О, c'est charmant! вскричала Эмма.
   -- Ну, ужь не знаю, такою ли покажется нашему Генри эта исторія.
   -- Почему же нѣтъ? замѣтила Эмма,-- при настоящихъ обстоятельствахъ Амеліи! Да лучшаго она ничего не можетъ сдѣлать, какъ выйти замужъ по любви. Ахъ, Боже мой, да развѣ я поступаю иначе?!.. Но вѣдь и здѣсь, какъ вездѣ: les extrêmes se touchent.
   Банкиръ не разслышалъ словъ дочери. Въ числѣ доставленныхъ ему писемъ онъ замѣтилъ одно, которое поспѣшилъ распечатать. Письмо содержало въ себѣ только слѣдующія строчки:
   "Я узналъ отъ Гельфельда, который былъ у меня сегодня утромъ, что вы не прочь отъ продажи тухгеймскихъ фабрикъ, если къ тому представится случай. Такъ какъ король поручилъ мнѣ пріобрѣсти фабричное заведеніе въ размѣрахъ вашего, на счетъ частной его величества кассы, то мы, быть можетъ, съ вами сойдемся. Если вамъ угодно будетъ обратить вниманіе на мое предложеніе и войти со мной въ личные переговоры, то прошу васъ увѣдомить меня телеграфической депешей, но которой я немедленно явлюсь въ Тухгеймъ. Покорнѣйше прошу васъ также до времени держать это дѣло въ строжайшей тайнѣ. Докторъ Лео Гутманъ."
   -- Ты, папа, такого же мнѣнія? проговорила Эмма.
   Банкиръ не зналъ, о чемъ спрашивала Эмма. Она должна была повторить свой вопросъ.
   -- Безъ всякаго сомнѣнія... разумѣется... сказалъ банкиръ разсѣянно. Онъ думалъ о томъ, что сказала бы Эмма объ этомъ письмѣ.
   Эмма, чрезвычайно рѣдко заглядывавшая въ газеты, да и то только для того, чтобы читать объявленія, ничего не знала о блестящей перемѣнѣ въ обстоятельствахъ Лео. Какъ была-бы озадачена она, какъ сильно былъ бы пораженъ Генри, если бы Лео вдругъ нагрянулъ въ Тухгеймъ! Не нужно ли телеграфировать Генри, чтобы онъ не пріѣзжалъ? Или отназаться отъ предложенія Лео? Но во-первыхъ, оно обѣщало значительныя выгоды, и притомъ Лео теперь менѣе, чѣмъ когда бы-то-ни было прежде, находился въ положеніи человѣка, который позволитъ безнаказанно щекотать свое самолюбіе.
   -- Ты просто несносенъ, папа, сказала Эмма,-- вѣдь ты обѣщалъ мнѣ быть очень любезнымъ.
   -- И я сдержу свое обѣщаніе, отозвался банкиръ,-- я надѣюсь удивить тебя среди этой сельской тишины самыми диковинными сюрпризами. А до того, пожалуйста, извини меня: я долженъ заняться очень важными дѣлами. И не дожидая отвѣта Эммы, онъ собралъ свои письма и вышелъ изъ комнаты. Эмма осталась одна, надула губки и начинала находить эту "сельскую жизнь" убійственно-скучною, но въ это время она вспомнила, что вчера вечеромъ мысль осмотрѣть одной, безъ всякаго проводника, замокъ представлялась ей полною самаго свѣжаго романтизма. Этотъ осмотръ Эмма начала съ того, что, сиди за чайнымъ столомъ, принялась обозрѣвать въ лорнетъ съ своего кресла комнату, въ которой она находилась. Это была большая зала, расположенная съ лѣвой стороны нижняго этажа и служившая при жизни барона пріемнымъ покоемъ. Эмма восхищалась величественными размѣрами комнаты, нѣсколько тяжелой, но богатой лѣпной работой потолка, массивнымъ каминомъ. Все было въ настоящемъ рыцарскомъ, безукоризненно романтическомъ вкусѣ. По стѣнамъ были развѣшены масляныя картины въ тяжелыхъ позолоченыхъ рамахъ, изображавшія мужчинъ и женщинъ въ странныхъ костюмахъ, въ парикахъ и съ напудренными головами,-- между ними красовался даже какой-то рыцарь въ панцырѣ и съ изящно-очерченной головой, съ которой по обѣимъ сторонамъ падали роскошныя кудри. Такъ вотъ они -- предки Генри! А въ самомъ дѣлѣ пріятно было выйти замужъ за человѣка, у котораго были предки, чистокровные аристократическіе предки, и который къ счастью не смѣетъ ими колоть глазъ, такъ какъ не будь богатой жены, то онъ, по всей вѣроятности, сносъ бы на толкучій рынокъ всѣхъ этихъ дамъ и кавалеровъ. Прелесть, какъ хороша эта новенькая драпировка комнаты, очаровательны эти элегантные диваны и кресла въ новѣйшемъ вкусѣ, но вонъ та мебель съ полинявшей вышитой матеріей и причудливыми позолочеными ножками -- верхъ безвкусія?-- словомъ, это былъ салонъ, достойный баронессы фонъ-Тухгеймъ, салонъ, въ которомъ баронессѣ не стыдно было бы принимать гостей. По что звучало лучше: Эмма баронесса фонъ-Тухгеймъ, урожденная фонъ-Зонненштейнъ или: La baronne Emma de Touchheim, née de Sonnenstéin? И то и другое хорошо. Быть можетъ, еще лучше будетъ титуловаться и такъ, и эдакъ поперемѣнно.
   Эмма хотѣла пройти въ ближайшую комнату, но не попала туда и вышла въ галерею. Какая высота! Какой прекрасный плафонъ изъ дубоваго дерева, изукрашенный очаровательной старинной рѣзьбой! Какъ хороши эти колоссальные оленьи рога,-- а между ними опять мрачные портреты, едва-едва замѣтные на темномъ холстѣ и въ почернѣвшихъ отъ времени, позолоченыхъ рамахъ... А потомъ, какъ живописны были эти узкія, высокія, стрѣльчатыя окна, расположенныя по обѣимъ сторонамъ величественнаго параднаго входа и пропускавшія сквозь свои маленькія стекла въ глубокую, темную галлерею длинныя солнечныя полосы, въ которыхъ кружились и танцовали пылинки, словно золотыя звѣздочки!.. Такъ вотъ она -- классическая галлерея! Да, это былъ одинъ изъ тѣхъ высокихъ, длинныхъ сводовъ, о которыхъ такъ часто упоминается въ англійскихъ романахъ, "Hall" звучало гораздо торжественнѣе, чѣмъ "галлерея". Эмма порѣшила назвать это отдѣленіе замка "The hall".
   Она не хотѣла ослабить въ себѣ этого впечатлѣнія и отложила осмотръ остальныхъ комнатъ до другого времени. Теперь она желала, видѣть паркъ, о которомъ наслышалась такъ много интереснаго. Она приказала подать себѣ шляпку и перчатки; потомъ осмотрѣла замокъ съ внѣшней стороны. И этотъ видъ возбудилъ ея удивленіе: это было очаровательно въ полномъ значеніи слова! Особенно хороша была высокая башня съ надломаннымъ верхомъ, надъ которой въ вышинѣ ползли бѣлыя утреннія облака. На крайней вершинѣ башни сидѣла и каркала ворона.. Эмма не хотѣла долѣе терпѣть присутствія этихъ гадкихъ птицъ. Вокругъ сѣрыхъ стѣнъ имѣли право летать только бѣлые голубки!..
   Близорукимъ глазамъ Эммы было больно глядѣть на блестящее небо; она искала тѣни деревьевъ, и при этомъ ее удивляло то, что въ узкихъ аллеяхъ она должна была постоянно то опускаться, то подниматься по отлогостямъ. Мосты, но виду совершенно сгнившіе и переброшенные чрезъ глубокія бездны, также внушали ей опасенія, а скалистыя ворота вели прямо къ пропасти, отъ которой идущаго отдѣляли только непрочныя деревянныя перила или какая нибудь крошечная желѣзная рѣшетка. Эмма представляла себѣ все это гораздо величественнѣе и особенно -- удобнѣе. Здѣсь были, безъ сомнѣнія, очаровательныя мѣста, а въ видахъ на окрестность также не было недостатка, но вѣдь эти виды, очень скоро прискучаютъ, особенно тому, кто близорукъ и бродитъ совершенно одинъ. Генри поступилъ безсовѣстно, позволивъ имъ ѣхать впередъ. Зачѣмъ она обручилась, если и теперь должна скучать также, какъ прежде. Какъ было бы прелестно пройтись среди этого одиночества съ хорошенькимъ молодымъ человѣкомъ! О, да, Генри, поступилъ жестоко, безсовѣстно! Онъ не питалъ къ ней истинной любви!
   Хотя Эмма оставалась невѣстой не долго, однако эта мысль уже нѣсколько разъ приходила ей въ голову. Теперь Эмма чаще видѣла вблизи себя Генри, и нерѣдко его каріе глаза казались ей убійственно холодными; его поцѣлуи также могли быть немножко жарче. Но любви ли онъ на ней женится, или она выходитъ за него замужъ? Почемъ знать? Если бы кто нибудь дѣйствительно и несомнѣнно женился по любви, то и за него по любви выходили бы замужъ... Счастливица Амелія! Боже праведный, что это должна быть за любовь! Или, быть можетъ, Вальтеръ также разсчитывалъ на наслѣдницу, и только ради приличія не отступился. Но всѣ эти Гутманы были такими чудаками и идеалистами! Что сталось съ Лео? Если бы она хотѣла выйти замужъ по любви, то почему не выбрала Лео? Онъ, разумѣется, также съумѣлъ бы распорядиться ея деньгами, какъ и Генри, а пожалуй еще лучше. Для Генри Лео не былъ бы такъ ненавистенъ, если бы не внушалъ къ себѣ такого глубокаго уваженія. Жаль, очень жаль, бѣдилнісчку Лео!..
   Эмма опустилась на скамью и начертила на пескѣ кончикомъ своего зонтика L потомъ Е и, наконецъ, провела неуклюжую гирлянду вокругъ обѣихъ буквъ. Эта забава заинтересовала со такъ сильно, что Эмма не замѣчала очаровательнаго вида, открывавшагося съ бельведера и не слышала шума приближавшихся шаговъ. Поэтому она сильно испугалась, когда почти у самыхъ ея ногъ захрустѣлъ песокъ, и она, обернувшись, увидѣла мужчину, который, видя мѣсто занятымъ, хотѣлъ съ поклономъ пройти далѣе.
   -- Ахъ, господинъ Гутманъ! вскричала Эмма,-- какъ это мило, что я встрѣчаюсь въ этомъ уединеніи съ человѣкомъ,-- и именно съ вами, о которомъ я только-что думала!
   -- Я хотѣлъ идти къ господину банкиру, съ которымъ долженъ переговорить объ очень важныхъ предметахъ, сказалъ Вальтеръ, опять поклонившись, въ надеждѣ отъ нея отвязаться. По Эмма вовсе не расчитывала позволить своей пріятной добычѣ такъ легко ускользнуть.
   Къ счастію, Эмма была такой плохою наблюдательницею, что ни замѣшательство Вальтера, ни противорѣчія, въ которыя онъ впадалъ, отвѣчая на безчисленные распросы Эммы, не были ею замѣчены.
   -- Скажите мнѣ только одно, опять затароторила Эмма,-- что думаетъ Сильвія о судьбѣ своего кузена -- Лео? Что вы думаете объ этомъ сами? Развѣ не ужасно, что человѣкъ съ его талантами, съ его блестящими общественными связями, забылся до такой степени, что сталъ водить дружбу съ грубой чернью? О, какъ я чрезъ это выстрадала! Если онъ и не заинтересовалъ меня собою такъ ужъ сильно, какъ это обо мнѣ говорятъ, однако -- зачѣмъ мнѣ передъ вами скрываться?-- онъ дѣйствительно мнѣ нравился. Я отъ этого никогда не отрекусь,-- о, никогда, никогда!
   Эмма остановилась, положила въ подтвержденіе своихъ словъ руку на сердце и при этомъ окинула Вальтера торжествующимъ взглядомъ.
   -- Удивляюсь только одному, сказалъ Вальтеръ, что, при такомъ горячемъ участіи къ Лео, вы рѣшительно ничего не знаете о перемѣнѣ, послѣдовавшей въ его судьбѣ.
   -- Что... что вы говорите? вскричала Эмма съ удивленіемъ, къ которому примѣшивался ужасъ.
   Вальтеръ сообщилъ Эммѣ то, что узналъ о Лео отъ Паулуса и изъ газеты, которая была получена сегодня утромъ и несомнѣнно подтвердила извѣстія, доставленныя докторомъ.
   -- Когда это случилось? спросила Эмма.
   Вальтеръ назвалъ день, въ который по его разсчету Лео долженъ былъ выйти изъ заключенія.
   -- День моего обрученія! возопила Эмма,-- и вы говорите, что еще въ тотъ же вечеръ Лео имѣлъ свиданіе съ королемъ въ домѣ генерала?
   -- Такъ слышалъ я отъ миссъ Джонсъ.
   -- Это низко! вскричала Эмма въ сильномъ волненіи,-- это подло! Отъ меня умышленно скрыли все это. Зачѣмъ мнѣ объ этомъ ничего не сообщили?
   Вальтеръ сдвинулъ плечами.
   -- Такъ и же вамъ сказку почему,-- неистово вскричала Эмма съ огненными глазами и раскраснѣвшимися щеками,-- потому, потому что...
   Она остановилась, такъ какъ ей пришло вдругъ въ голову, что вовсе некстати разсказывать Вальтеру -- для нея совершенно постороннему человѣку -- почему, какъ полагала Эмма, ее не извѣстили о всѣхъ этихъ происшествіяхъ. Нѣсколько минутъ стояла она въ смущеніи, потомъ ни съ того, ни съ сего ударилась въ слезы, словно дитя, у котораго хитростью отняли опасную игрушку. При этой странной выходкѣ Эммы, Вальтеръ самъ пришелъ въ замѣшательство. Онъ сильно желалъ окончить скорѣе сцену, въ которой ему волей-неволей навязывалась роль повѣреннаго женскаго сердца. Къ счастію, они выбрались изъ кустовъ и у самаго замка вышли на открытую поляну.
   Эмма, все еще державшая платокъ предъ глазами, пріостановилась и просила Вальтера, чтобы онъ хранилъ въ строжайшей тайнѣ все, что теперь при разговорѣ съ ней слышалъ или видѣлъ. Вальтеръ долженъ былъ дать въ этомъ руку и еще другой разъ въ томъ, что они, которыхъ -- какъ выражалась Эмма -- вмѣстѣ свелъ чудесный случай, и впредь всегда останутся добрыми друзьями. Наконецъ Вальтеру удалось отъ нея отдѣлаться. Онъ поспѣшилъ въ замокъ, тогда какъ Эмма, усѣвшись противъ замка, на скамьѣ, подъ роскошнымъ букомъ, принялась размышлять объ удивительныхъ новостяхъ, сообщенныхъ ей Вальтеромъ.
   

ГЛАВА СЕДЬМАЯ.

   Вальтеръ явился къ господину фонъ-Зонненштейну въ то самое время, когда банкиръ только-что отправилъ въ столицу депешу къ Лео, въ которой просилъ его пріѣхать немедленно. Не легко было господину фонъ-Зонненштейну на это рѣшиться. Съ политической, дѣловой и даже моральной стороны дѣло требовало самаго серьезнаго обдумыванья; но вѣдь не въ первый разъ господинъ фонъ-Зонненштейнъ, твердо вѣря въ непогрѣшимость своихъ вычисленій, одерживалъ верхъ надъ своими дрожащими нервами, составлялъ самыя смѣлыя предположенія и до сихъ поръ никогда не имѣлъ причинъ раскаиваться. Безъ значительнаго внутренняго волненія подобные отважные проекты, разумѣется, не даются. Господинъ фонъ-Зонненштейнъ торопливо провелъ по густымъ бровямъ правой рукою, которую затѣмъ съ самой ласковой улыбкою протянулъ своему гостю. Онъ самъ, банкиръ, собирался уже пригласить господина Гутмана для нѣкоторыхъ объясненій, но господинъ Гутманъ былъ такъ любезенъ, что предупредилъ его. Завтракалъ ли господинъ Гутманъ? Не угодно ли господину Гутману сигару?
   Вальтеръ отклонилъ отъ себя эти предложенія; онъ не желалъ и не требовалъ никакихъ доказательствъ гостепріимства отъ новаго хозяина.
   Да, въ тухгеймскомъ замкѣ былъ новый хозяинъ и сердце Вальтера наполнилось горечью, когда онъ при видѣ этого поджараго человѣка, съ темными бровями, безпокойно бѣгавшими глазами и слишкомъ оживленной жестикуляціей, припомнилъ себѣ высокую и стройную фигуру покойнаго барона, когда привелъ себѣ на память, какую привѣтливость и вмѣстѣ съ тѣмъ достоинство такъ часто обнаруживалъ покойникъ здѣсь, въ этой самой залѣ, въ обращеніи съ нимъ, Вальтеромъ,-- мальчикомъ и юношею. Между этими двумя враждебными сторонами долго велась борьба, которая теперь была, рѣшена,-- рѣшена въ пользу менѣе добросовѣстнаго человѣка, и этотъ менѣе добросовѣстный человѣкъ теперь сидѣлъ здѣсь, удобно развалившись въ креслѣ, тогда какъ противникъ его спалъ мертвымъ сномъ на кладбищѣ, съ сложенными на крестъ руками въ томъ мѣстѣ, гдѣ въ грудь впилась роковая пуля.
   Не безъ труда Вальтеръ подавилъ въ себѣ эти горестныя размышленія на столько, что могъ слѣдить за разъясненіями банкира, который уже началъ говорить о дѣлахъ.
   Господинъ фонъ-Зонненштейнъ толковалъ Вальтеру, какого рода отношенія завязались первоначально между нимъ, Зонненштейномъ, и барономъ, какъ съ теченіемъ времени отношенія эти послѣдовательно проходили различные періоды ихъ исторіи и, наконецъ, сложились такимъ плачевнымъ образомъ, какимъ они представлялись, когда баронъ вышелъ изъ компаніи и въ тоже время простился съ жизнію. Это было довольно продолжительное изложеніе съ очень крупными цифрами, которыхъ Вальтеръ былъ не въ силахъ ни удержатъ въ памяти, ни подвергнуть въ головѣ вычисленіямъ.
   -- Итакъ, вы видите, сказалъ банкиръ,-- какъ я былъ правъ впродолженіи этихъ лѣтъ и какъ велико было мое долготерпѣніе, при другихъ обстоятельствахъ невозможное и при всѣхъ обстоятельствахъ совершенно непрактичное. Я слишкомъ далекъ отъ того, чтобы оскорблять могилу усопшаго какимъ нибудь суровымъ словомъ. Но положительный, скажу даже -- трагическій недостатокъ разсчетливости, обнаруживаемый всѣми его неудачами, слишкомъ очевиденъ и самъ себя обличаетъ. Виноватъ ли я, если дѣло приняло такой печальный оборотъ?
   -- Я этого нисколько не утверждаю, господинъ фонъ-Зонненштейнъ,-- сказалъ Вальтеръ, притомъ я вовсе не имѣлъ намѣренія входить въ разсмотрѣніе этихъ предметовъ, которые вы обсудите съ нашимъ повѣреннымъ скорѣе и, разумѣется, къ большему вашему удовольствію. Меня привело къ вамъ собственно совершенно особенное порученіе, которое, какъ справедливо полагаетъ фрейленъ Шарлотта, я могу выполнить лучше стряпчаго.
   -- Въ чемъ же оно заключается? спросилъ фонъ-Зонненштейнъ,-- будьте увѣрены, что я, по мѣрѣ моихъ силъ, готовъ сдѣлать все, угодное многоуважаемымъ дамамъ.
   -- Извините, отозвался Вальтеръ,-- здѣсь дѣло заключается не въ просьбѣ, а скорѣе въ предложеніи, которое я уполномоченъ сдѣлать вамъ отъ тетки моей довѣрительницы. Вы изъявили согласіе предоставить наслѣдство Генри въ томъ случаѣ, если Амелія откажется отъ всякаго въ этомъ наслѣдствѣ участія, то есть -- если я не ошибаюсь -- вы хотите посредствомъ вашихъ деистъ дать Генри возможность разсчитаться съ заимодавцами его отца. Нашъ адвокатъ совѣтуетъ видѣть намъ въ этомъ скорѣйшій и притомъ наименѣе убыточный способъ покончить дѣло. Вы, какъ говоритъ онъ, будете впослѣдствіи вѣдаться сами съ кредиторами, какъ будетъ угодно вамъ и кредиторамъ. Фрейленъ Шарлотта вполнѣ одобряетъ этотъ планъ.
   -- И совершенно основательно, перебилъ господинъ фонъ-Зонненштейнъ съ жаромъ,-- Амелія, также и вы сами, господинъ Гутманъ, можете быть этимъ совершенно довольны. Вы окончательно развяжетесь со всей этой непріятной исторіей, а маленькое состояньице моей belle-soeur ни при какихъ обстоятельствахъ отъ нея не отнимется.
   -- Вотъ именно относительно этого состоянія я и позволилъ себѣ безпокоить васъ. Фрейленъ Шарлотта не можетъ считать его своей неотъемлемой собственностью, пока всѣ долги ея покойнаго брата не будутъ выплачены. Ей очень прискорбно только, что и состоянія этого будетъ недостаточно для того, чтобы покрыть всѣ долги до послѣдняго талера. Во всякомъ случаѣ она желаетъ, чтобы оно было обращено на удовлетвореніе заимодавцевъ.
   Господинъ фонъ-Зонненштейнъ поглядѣлъ на Вальтера съ такимъ выраженіемъ въ лицѣ, какъ будто не довѣрялъ своимъ собственнымъ ушамъ.
   -- Господинъ Гутманъ, сказалъ онъ протяжно,-- вы приводите меня въ неописанное изумленіе. Однако, продолжайте, прошу васъ. Вы хотѣли прибавить, что вы, какъ.будущій супругъ наслѣдницы фрейленъ Шарлотты...
   -- Раздѣляю мнѣніе фрейленъ Шарлотты.
   -- Въ самомъ дѣлѣ? сказалъ господинъ фонъ-Зонненштейнъ.
   -- За исключеніемъ одного обстоятельства.
   -- Именно?
   -- За нѣсколько дней передъ смертію барона мой отецъ, желая достать для него наличный капиталъ тысячъ въ десять талеровъ, который былъ необходимъ для покрытія убытковъ по горному заводу, ликвидировалъ свою собственную кассу, заключавшую почти такую же сумму и, безъ вѣдома барона, выплатилъ за него эти деньги адвокату Гольфельду. Мой отецъ никогда не разсчитывалъ на обратное полученіе этой суммы, и рѣшился бы требовать этого возвращенія не иначе, какъ по настоятельному желанію фрейленъ Шарлотты, по и тогда противъ собственной своей, воли. Въ этомъ отношеніи я вполнѣ сочувствую моему отцу; но фрейленъ Шарлотта думаетъ иначе и положительно требуетъ, чтобы я взялъ деньги вмѣсто отца. Убѣдившись, что упорный отказъ съ моей стороны можетъ только глубоко огорчить даму, имѣющую право на все мое уваженіе -- я при всемъ моемъ нежеланіи, котораго, по крайней мѣрѣ, даже до сихъ поръ не могу побѣдить въ себѣ -- а... согласился принять эту сумму.
   Когда Вальтеръ взялся за шляпу, на губахъ банкира промелькнула неуловимая улыбка. Намѣреніе Шарлотты показалось ему верхомъ безразсудства, въ безкорыстной жертвѣ лѣсничаго онъ видѣлъ донкихотство, но обратное требованіе послѣднихъ десяти тысячъ талеровъ Вальтеромъ было въ глазахъ банкира первымъ симптомомъ того, что онъ имѣлъ дѣло не съ безнадежно-съумасшедшими, что, по крайней мѣрѣ, Вальтеръ въ этомъ обществѣ благодушныхъ олуховъ сохранилъ остатокъ здраваго человѣческаго смысла. Что мысль спасти эти деньги для себя и своей будущей жены возникла въ головѣ Вальтера -- въ этомъ банкиръ ни на одну минуту не сомнѣвался, точно также, какъ считалъ одною маскою то нежеланіе, съ какимъ Вальтеръ повиновался будто бы настоятельному требованію Шарлотты.
   -- Когда вы предполагаете ѣхать? спросилъ банкиръ, провожая Вальтера до дверей съ необыкновенной вѣжливостью.
   -- Думаю сегодня вечеромъ.
   -- Ахъ, какъ это жаль. Слѣдовательно я лишенъ буду удовольствія видѣть у себя насъ вмѣстѣ съ вашимъ двоюроднымъ братцемъ. Я жду его сегодня или ужь непремѣнно завтра. Мы должны потолковать съ нимъ объ очень важныхъ дѣлахъ, добавилъ господинъ фонъ-Зонненштейнъ, предупреждая вопросъ, выразившійся на лицѣ Вальтера.
   -- Въ такомъ случаѣ я могу отложить на нѣсколько дней мой отъѣздъ, сказалъ Вальтеръ,-- мнѣ также нужно поговорить съ моимъ родственникомъ объ одномъ очень серьезномъ дѣлѣ. Въ столицѣ я прежде всего разсчитывалъ видѣться съ нимъ.
   -- А, ну вотъ и прекрасно, сказалъ банкиръ,-- итакъ, до свиданія!
   Выйдя изъ замка, Вальтеръ замѣтилъ, что Эмма все еще сидѣла подъ букомъ. Повидимому она его поджидала, потому что какъ только онъ показался, Эмма встала съ мѣста, и, уже издали размахивая зонтикомъ, приближалась къ молодому человѣку.
   -- Я васъ ждала съ такимъ нетерпѣніемъ! вскричала она,-- вы должны подарить мнѣ еще двѣ-три минутки. Я въ отчаяніи!
   -- Что же съ вами случилось? спросилъ Вальтеръ, для котораго повтореніе прежней продолжительной бесѣды съ Эммой не представляло ничего заманчиваго.
   -- Вы -- поэтъ, продолжала Эмма въ сильномъ волненіи,-- а поэты склонны видѣть самыя обыкновенныя происшествія жизни въ какомъ-то фантастическомъ полумракѣ. Желательно знать, какою я показалась вамъ подъ вліяніемъ того изумленія, какое было возбуждено во мнѣ вашими извѣстіями. Я содрогаюсь при мысли о томъ романтическомъ объясненіи, какое создаетъ ваша пылкая фантазія по поводу моей недавней съ вами бесѣды.
   Вальтеръ, разумѣется, не зналъ, какимъ образомъ могло случиться, что Эммѣ до сихъ поръ ничего не было сообщено о послѣднихъ обстоятельствахъ въ жизни Лео. Если она, какъ по всему видно, сильно имъ интересуется, то какимъ образомъ его пригласили пріѣхать сюда? Однако, Вальтеръ по имѣлъ ни малѣйшаго желанія утруждать свою голову этими вопросами и отвѣчалъ Эммѣ, что въ его объясненіи не будетъ заключаться ничего фантастическаго или несообразнаго.
   Но Эмма этимъ не удовлетворилась: это была только дипломатическая фраза, которой она, Эмма, никакъ не ожидала отъ поэта.
   -- Неужели, вскричала она съ жаромъ,-- ни у кого нѣтъ болѣе ни чистоты души, ни прямого, безхитростнаго сердца,-- даже у васъ, поэтовъ? А между тѣмъ я хотѣла именно просить васъ принять на себя одно мое порученіе къ вашему кузену,-- порученіе, которое я могу довѣрить только поэту.
   -- Эта честь, которой вы меня удостоиваете, очень льститъ моему самолюбію,-- отозвался Вальтеръ, но, сколько мнѣ кажется, вамъ ненужно ничье посредничество между вами и моимъ двоюроднымъ братомъ, такъ какъ Лео -- если я хорошо понялъ вашего батюшку -- сегодня или непремѣнно завтра пріѣдетъ сюда.
   Вальтеръ приподнялъ шляпу, откланялся и оставилъ Эмму въ сильномъ удивленіи, которое даже ее лишило языка на нѣсколько минутъ.
   Господинъ фонъ-Зонненштейнъ размышлялъ, какъ бы ему лучше приготовить Эмму къ пріѣзду Лео, когда она, заливаясь слезами, вбѣжала въ залу и бросилась противъ отца въ одно изъ креселъ. Видя свою дочь въ такомъ положеніи, банкиръ сильно перепугался и употребилъ всевозможныя усилія, чтобы развѣдать о причинѣ. Не скоро, однако, онъ могъ изъ рыданій и безсвязныхъ жалобъ Эммы разобрать, что повергло ее въ такое безутѣшное горе.
   -- Вы мнѣ измѣнили! кричала она,-- вы лишили меня первой моей любви, вы украли у меня весну моего чувства!
   -- Однако, Эмма, послушай -- не городи ты пустяковъ! разсердился банкиръ,-- вѣдь ты разъ десять собиралась выйти замужъ прежде, чѣмъ тебѣ вздумалось влюбиться въ доктора...
   -- Ты безчеловѣченъ, папа, ты -- варваръ, папа! всхлипывала Эмма.
   Банкиръ находился въ мучительномъ положеніи. Онъ никогда не думалъ, что Эмма возвратится такъ неистово къ минувшимъ ощущеніямъ; онъ полагалъ, что если она не любила Генри, то все-таки онъ по былъ для нея положительно противенъ и что она могла быть по своему съ нимъ счастлива.
   -- Клянусь тебѣ, Эмма, съ жаромъ сказалъ банкиръ, что я рѣшительно не подозрѣвалъ предстоявшей судьбы доктора, когда ты обручилась съ Генри.
   -- Но Генри зналъ это, голосила Эмма.
   -- Это мнѣ неизвѣстно, но я не думаю, чтобы и онъ зналъ, сказалъ банкиръ.
   -- А я думаю, а я знаю!.. кричала Эмма,-- вы думаете, что я слѣпа? Вальтеръ сказалъ мнѣ, что еще вечеромъ того же дня Лео былъ у генерала; я знаю также, что генералъ до того, какъ Генри вошелъ ко мнѣ въ комнату, находился у тебя и говорилъ съ Генри одинъ на одинъ въ твоей комнатѣ. О чемъ они говорили?
   Банкиръ сдвинулъ брови; онъ не имѣлъ духа защищать Генри, и притомъ теперь самъ фонъ-Зонненштейнъ считалъ очень вѣроятнымъ, что Генри разузналъ кое-что о Лео отъ генерала и, какъ человѣкъ практическій и рѣшительный, воспользовался этой благопріятной минутой для своихъ цѣлей. Весь этотъ маневръ былъ совершенно въ характерѣ Генри; и притомъ же банкиру казалось совершенно въ порядкѣ вещей, что человѣкъ, пользуясь счастливымъ сцѣпленіемъ обстоятельствъ, устроиваетъ очень важное и выгодное дѣло.
   -- По я не хочу быть его женой! горланила Эмма,-- я скажу это ему въ глаза, когда онъ явится, сказку въ присутствіи Лео... да, да, передъ Лео, котораго онъ еще недавно оклеветалъ!
   Господинъ фонъ-Зоннонштейпъ сталъ опасаться, чтобы Эмма въ припадкѣ раздраженія въ самомъ дѣлѣ не выкинула этакой штуки. Онъ взялъ свою, все еще горько плакавшую дочь подъ руку и медленно сталъ водить ее взадъ и впередъ по комнатѣ, причемъ старался говорить тономъ серьезнаго участія, который считалъ необходимымъ употребить въ настоящемъ случаѣ.
   -- Послушай, милое дитя мое, сказалъ онъ,-- въ эту минуту ты противъ меня неправа, совершенію неправа. Ты считаешь меня холоднымъ эгоистомъ, которому нѣтъ никакого дѣла до счастья своихъ дѣтей. Напротивъ, и далеко напротивъ! Для кого же я работаю, для кого истязую себя, для кого по цѣлымъ ночамъ лежу безъ сна въ постели, разсчитывая и вычисляя до тѣхъ поръ, пока жилы начнутъ колотить въ виски, словно молотъ,-- для кого все это, какъ не для васъ, мои родные, мои милые... Послушай, Эмма, лѣтъ сто тому назадъ въ одно осеннее утро въ городскіе ворота вошелъ бѣдный еврей, у котораго не было ничего своего, кромѣ изорванной сумки, торчавшей за спиною. Этотъ бѣдный жидъ, Эмма, былъ твой прадѣдъ. Отъ продолжительнаго пути онъ совершенно выбился изъ силъ и присѣлъ на камень въ углу караульнаго дома въ то время, какъ унтеръ-офицеръ свидѣтельствовалъ его бумаги, а солдаты и уличные мальчишки забавлялись тѣмъ, что дразнили бѣднаго жидка. Въ тотъ камень, на которомъ онъ сидѣлъ, какъ разъ ударяло солнце, и оттого камень достаточно нагрѣлся. Это было пріятно бѣдному еврею и онъ подумалъ: камень сострадательнѣе людей; такъ будь же ты, бѣднякъ, съ этихъ поръ также твердъ, какъ этотъ камень, удѣляй часть своей теплоты только тому, кто этого достоинъ. Бѣдный жидокъ сдержалъ свое слово, сдѣлался зажиточнымъ евреемъ и, въ воспоминаніе той минуты назвался Зонненштейномъ (Sonne -- солнце, Stein -- камень), такъ какъ прежнее его имя было Манассія. Ты пожелаешь знать, дитя мое, для чего я разсказываю тебѣ эту исторію? Для того, чтобы ты знала, чѣмъ я руководился и всегда руковожусь въ жизни -- желаніемъ, чтобы правнуки того бѣднаго жидка были также богаты и сильны, какъ онъ самъ былъ бѣденъ и слабъ, сидя въ изнеможеніи на камнѣ и выслушивая насмѣшки уличныхъ мальчишекъ. Развѣ желаніе мое большею частію уже не пополнилось? Мой отецъ былъ уже очень богатый человѣкъ, и когда принялъ христіанскую вѣру, король возвелъ его въ дворянство. Но выкрещенный и пожалованный дворянствомъ жидъ все-таки остается предметомъ насмѣшекъ, и такова была, дѣйствительно, судьба моего отца; не смотря на то, что надъ нимъ былъ совершенъ обрядъ крещенія, не смотря на то, что его экипажъ былъ украшенъ дворянскимъ гербомъ, когда люди нуждались въ его деньгахъ, то вѣжливо передъ нимъ раскланивались и расточали разныя любезности, за спиною же дѣлали гримасы, а на улицѣ мальчишки кричали: жидъ! жидъ! Я самъ слышалъ это моими собственными ушами -- и внутренно возобновилъ прадѣдовскую клятву. Это было благодѣтельно для меня и для васъ. Я вдвое богаче моего отца,-- принимая въ соображеніе различную цѣнность денегъ тогда и теперь,-- я женился на дочери знатнаго барона. Въ вашихъ жилахъ течетъ кровь древняго дворянскаго рода, ваше общественное положеніе совсѣмъ не похоже на то, которое досталось мнѣ.
   Я съизмала сидѣлъ и работалъ въ конторѣ моего отца, какъ работаю и до сихъ поръ; Альфредъ не знаетъ, что такое работа. Я поставляю свою гордость въ томъ, что ему не нужно ничего знать о дѣлахъ, что онъ можетъ жить для своихъ удовольствій, какъ какой нибудь принцъ. Я никогда не держалъ картъ въ рукахъ, Альфредъ же проигралъ въ карты уже болѣе, чѣмъ десятокъ обширныхъ знатныхъ дворянствъ. Да, въ этомъ -- моя гордость!
   Ну, теперь очередь дошла и до тебя, моя Эммочка, моя умненькая, хорошенькая дочка! Для тебя я еще заранѣе разсчитывалъ пріискать очень знатную партію. Но я никогда не стѣснялъ тебя, я хотѣлъ, чтобы твои желанія совпадали съ моими. Вотъ почему, когда ты обручилась съ Генри, я съ полной готовностью далъ на то мое согласіе. Нѣтъ, милая дочка, дай мнѣ все высказать. Генри -- человѣкъ, какого намъ нужно. Знатнѣе и древнѣе его дворянскаго рода нѣтъ въ цѣлой нашей странѣ, и притомъ Генри очень разсудителенъ и обладаетъ достаточной энергіей. Онъ можетъ далеко пойти въ гору, по только не безъ насъ. Какъ бы далеко онъ ни зашелъ, все-таки онъ долженъ насъ взять съ собою, и если онъ сдѣлается президентомъ министровъ -- я я готовъ поклясться, что онъ доберется и до этого -- ну, очаровательная дочка, тогда ты будешь ясновельможной супругой президента министровъ, а я попаду въ министры финансовъ. Увѣряю тебя, моя ненаглядная дочка, что при настоящемъ положеніи вещей любо-дорого обдѣлывать дѣлишки съ знатными барами: стоитъ только пожертвовать бумажекъ на полмилльона.
   Банкиръ сдвинулъ брови.
   -- Я смотрѣлъ на Лео, сказалъ онъ,-- какъ на смѣлаго изобрѣтателя. Этотъ господинъ, быть можетъ и даже очень вѣроятно, будетъ не въ силахъ сдѣлать что нибудь, особенно поразительное, по почему же, скажи Бога ради, не приласкать человѣка, когда въ деньгахъ у насъ нѣтъ недостатка,
   -- Однако, Вальтеръ говоритъ, что Лео теперь стоитъ выше и прочнѣе, чѣмъ когда бы-то-ни было прежде; да притомъ лучшимъ доказательствомъ тому служитъ то, что ты его пригласилъ къ себѣ.
   -- Гмь! пробормоталъ банкиръ,-- выше -- этого отвергать нельзя, но прочнѣе ли? Я не вижу тутъ никакой прочности, напротивъ, мнѣ кажется, что онъ упадетъ гораздо ниже, чѣмъ съумѣлъ вскарабкаться. Это, однако, нисколько не мѣшаетъ мнѣ пользоваться счастливыми обстоятельствами. Положись на меня, дитя мое, какъ я совершенно полагаюсь на тебя. Генри также согласится, что я соображаю вѣрно, если не отталкиваю отъ себя руки, которую протягиваетъ мнѣ докторъ. Да, нашъ Генри давно уже убѣдился въ вѣрности моихъ разсчетовъ. Лео что ты здѣсь видишь,-- мое и безспорно мое!.. Генри уже не хозяинъ въ этомъ домѣ,-- я здѣсь господинъ, и Генри будетъ считать себя необыкновенно-счастливымъ, если я возвращу ему наслѣдство отцовъ съ придачею этой прелестной, маленькой женушки!
   Господинъ фонъ-Зонненштейнъ улыбнулся и любезно поцѣловалъ руку своей дочери. Эмма также улыбнулась. Слова отца и особенно исторія о прадѣдушкѣ на камнѣ произвели на нее успокоительное впечатлѣніе. Этотъ разсказъ показался Эммѣ очень поэтичнымъ. Съ другой стороны для Эммы была совершенно понятна практическая мораль, извлеченная отсюда ея отцомъ. Въ особенности же для Эммы было пріятно слышать, что она -- госпожа въ тухгеймскомъ замкѣ. Если она была госпожа,-- ну и прекрасно, можно было, слѣдовательно, при случаѣ дать это почувствовать; имѣя въ виду это утѣшительное обстоятельство, Эмма могла представлять себѣ скорѣе довольно забавною, чѣмъ трагическою встрѣчу двухъ соперниковъ, изъ которыхъ одинъ былъ ея нарѣченный женихъ, а другой, быть можетъ, избранникъ сердца.
   Эти размышленія привели Эмму въ восхитительнѣйшее расположеніе духа. Объ украденной веснѣ чувства не было, разумѣется, больше и помину. Чрезъ четверть часа она отправилась вмѣстѣ съ старой экономкой въ верхній этажъ, чтобы лично убѣдиться, что комнаты для ожидаемыхъ гостей были приготовлены.
   -- Noblesse oblige! сказала себѣ при этомъ Эмма,-- какъ châtelaine я должна же немножко похлопотать. Въ городѣ можно положиться на прислугу въ подобныхъ случаяхъ, но здѣсь, въ деревнѣ, нуженъ глазъ хозяйки.
   Подойдя къ одному изъ высокихъ оконъ передней, Эмма стала глядѣть на деревья парка, которыхъ молодые листья блестѣли въ лучахъ полуденнаго солнца,-- на дорогу, выходившую изъ парка въ восхитительнѣйшую окрестность. Въ это время къ замку быстро подкатилъ экипажъ. Эмма не могла разглядѣть, кто въ немъ сидѣлъ. Что если Лео? Сердце въ ней неистово запрыгало. Затаивъ дыханіе, она начала прислушиваться въ ту сторону дома, гдѣ теперь на крыльцѣ раздавались мужскіе голоса.
   Эмма протяжно вздохнула, и разочарованіе отчетливо отразилось на ея лицѣ.
   -- Это Генри и Альфредъ, подумала она,-- кого меньше желаешь видѣть, тѣ и лѣзутъ впередъ!
   

ГЛАВА ВОСЬМАЯ.

   -- Сказалъ ли ты ему у же, что ты поджидаешь Лео? спросила Эмма своего отца, какъ только для поя представился случай шепнуть ему эти слова потихоньку отъ другихъ.
   -- Я еще навѣрное не знаю, пріѣдетъ ли онъ, отвѣчалъ банкиръ.
   -- Ну, тѣмъ лучше, замѣтила Эмма.
   Ни одинъ изъ прибывшихъ гостей не находился въ особенно веселомъ расположеніи духа. Альфреду было не совсѣмъ пріятно именно теперь выѣзжать изъ города, въ Генри мысль увидѣть родину послѣ такого продолжительнаго отсутствія -- онъ не былъ здѣсь ни разу съ тѣхъ поръ, какъ восемь лѣтъ тому назадъ выѣхалъ вмѣстѣ съ Вальтеромъ въ столицу -- эта мысль возбудила самыя разнообразныя ощущенія. Онъ ненавидѣлъ своего отца, по крайней мѣрѣ, въ послѣднее время, но замокъ этотъ былъ не только домомъ его отца, но и домомъ его предковъ. На томъ самомъ мѣстѣ, гдѣ былъ расположенъ господскій домъ, возвышалась когда-то грозная крѣпость, окружавшая своими обширными стѣнами всю вершину горы, и здѣсь-то испоконъ вѣковъ жилъ доблестный родъ Тухгеймовъ. Какъ далеко въ древность заходили письменныя воспоминанія старыхъ хроникъ, Тухгеймы царили и господствовали надъ всѣми этими лѣсами и горами.
   Такъ какъ молодой человѣкъ теперь слишкомъ хорошо зналъ, что брачный союзъ съ его кузиной былъ при настоящемъ положеніи дѣлъ, очень счастливымъ для него обстоятельствомъ, то и не могъ простить Эммѣ, что, только благодаря ей, онъ получалъ наслѣдство своихъ отцовъ; онъ могъ простить ей это тѣмъ менѣе, что незначительный остатокъ склонности, которую онъ прежде, конечно, питалъ къ Эммѣ, теперь уступилъ мѣсто рѣшительному отвращенію. Генри находилъ вздорными и смѣшными ея претензіи, мысленно увѣрялъ себя, что она и теперь вовсе нехороша и что чрезъ нѣсколько лѣтъ она будетъ даже очень нехороша. Краска яростной досады выступила на его лицѣ при мысли, что онъ долженъ будетъ являться въ салонахъ министровъ, при дворѣ принца, вмѣстѣ съ этой приземистой, неумѣренно-пухлой и, какъ всѣмъ было извѣстно, глуповатой дамой.
   Бесѣда съ тестемъ, которую Генри велъ еще до обѣда не сдѣлала его веселѣе. Если съ одной стороны дѣло о наслѣдствѣ, благодаря предложенному способу соглашенія, значительно упрощалось, то съ другой стороны такое соглашеніе совершенно отдавало Генри въ руки банкира, и господинъ фонъ-Зонненштейнъ вовсе не былъ намѣренъ великодушно отказаться отъ какихъ бы-то-ни было правъ, которыя представлялись ему такимъ положеніемъ вещей. Нерѣдко даже онъ заговаривалъ такимъ тономъ, который ясно обнаруживалъ, что банкиръ чувствовалъ себя самовластнымъ распоряди гелемъ настоящихъ обстоятельствъ. Въ особенности это было рѣзко-ощутительно, когда разговоръ зашелъ о фабрикахъ.
   -- Я не могу требовать, любезный Генри, сказалъ напослѣдокъ банкиръ,-- чтобы ты раздѣлялъ мое мнѣніе, но также мало и ты имѣешь право требовать отъ меня, чтобы я дѣйствовалъ вопреки моему убѣжденію и согласно съ твоими желаніями. Говорю тебѣ положительно, что я продамъ фабрики, какъ только найду подходящаго покупщика. Скажу тебѣ даже болѣе, я имѣю уже кое-кого въ виду in petto,-- ну, а теперь пойдемъ-ка мы къ столу.
   Эмма явилась къ обѣду въ свѣтленькомъ, простенькомъ лѣтнемъ платьицѣ и съ натуральными въ волосахъ цвѣтами. Она была очень привлекательна и очень весела; только веселость эта приходилась вовсе не по сердцу Генри. Эмма рѣшилась наказать Генри за его ревность -- какъ она выражалась -- и думала всего лучше достичь своей цѣли намеками на Лео, но высказываемыми замысловато дли того, чтобы Генри какъ можно долѣе оставался въ недоумѣніи, знаетъ ли она, Эмма, что нибудь о послѣднихъ обстоятельствахъ въ жизни Лео. Генри рѣшительно не постигалъ, къ чему клонились всѣ ея странные экивоки, и потому для него было очень нетрудно не принимать ихъ на свой счетъ. Но его равнодушіе сердило Эмму, которая могла предположить только, что небрежная холодность къ ной Генри зашла такъ далеко, что онъ рѣшился на зло Эммѣ ничего не понимать. Эмма, наконецъ, прямо сказала это ему вслухъ.
   -- Извини, пожалуйста, милая Эмма, отозвался Генри,-- на сколько я невиненъ -- это ты можешь всего лучше видѣть изъ того, что даже теперь, послѣ того, какъ ты сообщила мнѣ свое дружеское намѣреніе, я рѣшительно, не могу догадаться, чего ты отъ меня хочешь. Играть закрытыми картами вовсе не значитъ бросать на столъ совершенно чистые бумажные лоскутки.
   -- Ну, по части карточной игры я, разумѣется, должна признать тебя болѣе опытнымъ, замѣтила Эмма.
   -- Объясни, сдѣлай милость, своей сестрицѣ, что называется terbium comparationis, отнесся Генри къ Альфреду.
   -- Объясняйтесь лучше сами между собою, сказалъ Альфредъ разсѣянно, любуясь цѣнившимся въ его стаканѣ шампанскимъ.
   -- Можетъ быть, Генри считаетъ для себя унизительнымъ позаботиться о расширенія круга моихъ познаній, обратилась Эмма также къ Альфреду.
   -- Я и тебѣ могу повторить то же,- что сказалъ Генри,
   -- Да, полно вамъ, сварливыя дѣти! вмѣшался старикъ Зонненштейнъ.
   -- Нѣтъ, нѣтъ папа! вскричала Эмма, окончательно взбѣшенная презрительной улыбкой, которая, какъ показалось ой, появилась на губахъ Генри,-- позволь ужь ему меня мучить, я заслужила это своею глупостью, рѣшившись сковать мою судьбу съ человѣкомъ, который меня не любитъ.
   -- Старая пѣсенька, моя милая Эмма! сказалъ Генри, пожимая плечами.
   -- Я для тебя вовсе не милая Эмма, кричала молодая дама, которой ярость болѣе и болѣе распалялась при видѣ убійственнаго хладнокровія жениха,-- я была твоя милая Эмма только до тѣхъ поръ, пока не давала тебѣ никакого права меня терзать, да и тогда, по всей вѣроятности, я была для тебя также мила, какъ нѣкто другой -- называть его не хочу -- былъ преступенъ, какимъ нѣкто третій хотѣлъ выставить его изъ нѣкоторыхъ таинственныхъ побужденій...
   -- А, вонъ оно въ чемъ штука! вскричалъ Генри,-- такъ зачѣмъ же ты прямо не сказала, что ты говоришь о Лео?! Ты видишь, милая Эмма -- извини, что я опять тебя такъ называю -- ты видишь, что для того, чтобы быть понятымъ, надобно объясниться съ толкомъ, безъ всякихъ ухищреній.
   -- А я желала бы, чтобы ты всегда такъ поступалъ, зарыдала Эмма, опять прибѣгая къ защитѣ носового платка.
   -- А я желалъ бы, чтобъ вы прекратили эту невеселую бесѣду, сказалъ фонъ-Зонненштейнъ.
   -- Прошу извинить меня, сказалъ Генри,-- если я, по начиная ссоры, позволю себѣ нѣсколько опредѣленнѣе высказаться объ этомъ предметѣ. Іоганнъ, вѣроятно, явится не сейчасъ, и потому мы будемъ говорить совершенно entre nous. Прежде всего я долженъ просить тебя, мой дорогой дядюшка, оправдать меня въ глазахъ Эммы и засвидѣтельствовать, что, по отношенію къ извѣстному господину, мы дѣйствовали въ совершенно обоюдномъ согласіи, и это было возможно для насъ тѣмъ болѣе, что наши мнѣнія о немъ положительно сходятся. Итакъ, упреки, которыми Эмма осыпаетъ своего жениха, падаютъ также и на ея отца, и я прошу ее поразмыслить, дѣлаетъ ли это обстоятельство ея поведеніе извинительнѣе. Что же касается до послѣдняго переворота въ судьбѣ названнаго господина, то я не могу допустить, чтобы эта исторія могла заставить насъ измѣнитъ наше мнѣніе о ея героѣ,-- напротивъ я нахожу, что она -- простѣйшее явленіе, обнаружившееся совершенно въ духѣ предыдущаго, я считаю все это только ловкимъ фокусомъ, но не вижу никакихъ причинъ ему удивляться.
   Впродолженіи всего времени, пока говорилъ Генри, фонъ-Зоннештейнъ подавалъ Эммѣ знаки подмигиваньемъ глазъ, но Эмма не имѣла ни досуга, ни желанія думать о чемъ нибудь другомъ, кромѣ перенесенныхъ ею оскорбленій. Носовой платокъ, въ который она выплакала свои слезы, послужилъ ей теперь для того, чтобы подавить истерическій хохотъ, и съ этимъ смѣхомъ она вскричала:
   -- О, какъ это будетъ очаровательно, неправда-ли, папа,-- если Лео пріѣдетъ сегодня вечеромъ или завтра, какъ ему пріятно будетъ слышать все это, и слышать изъ устъ самого Генри?!.
   -- Это что значитъ? спросилъ Генри рѣзко и отрывисто.
   Саркастическая улыбка, до сихъ поръ не сходившая съ его губъ, вдругъ изчезла; онъ мрачно взглянулъ на фонъ-Зонненштейна.
   Банкиръ чувствовалъ, что сердце его безпокойно забилось, и бутылка, изъ которой онъ въ эту минуту наливалъ себѣ вина, раза два столкнулись съ стаканомъ, однако банкиръ превозмогъ это волненіе, явившееся такъ некстати, и старался глядѣть и говорить съ наивозможнымъ спокойствіемъ:
   -- Ты былъ совершенно нравъ, любезный Генри, замѣтивъ прежде, что во избѣжаніе непріятныхъ и глупыхъ недоразумѣній надо объясняться другъ съ другомъ толково. Мнѣ очень жаль, что прежде когда мы говорили о фабрикахъ, я не сказалъ тебѣ прямо -- впрочемъ только потому, что ты, какъ мнѣ показалось, былъ нѣсколько взволнованъ -- какого подходящаго человѣка я имѣлъ въ виду для продажи: это -- никто иной, какъ самъ его величество. Д-ръ Гутманъ, извѣстившій меня сегодня о своемъ скоромъ пріѣздѣ сюда, служитъ для короля только агентомъ. Ты извинишь меня, если въ настоящую минуту -- при этомъ банкиръ взглянулъ на слугу, появившагося въ столовой съ дессертомъ -- я не стану распространяться объ этомъ дѣлѣ. Мы достаточно переговоримъ объ этомъ втеченіи дня.
   Генри кивнулъ головой и заговорилъ о восхитительной погодѣ и о видахъ на урожай въ этомъ году. Банкиръ немедленно сталъ поддерживать разговоръ объ этомъ предметѣ, который вдвойнѣ интересовалъ его, какъ биржевого дѣятеля и будущаго землевладѣльца. Эмма, въ качествѣ châtelaine, чувствуя притомъ, что и теперь, какъ обыкновенно, она слишкомъ далеко зашла въ своемъ раздраженіи, сочла нужнымъ вмѣшаться въ эту бесѣду; только Альфредъ нисколько не скрывалъ, что всѣ эти разсужденія были ему не по вкусу, и просилъ поскорѣе вставать изъ-за стола.
   -- Ты все еще на меня сердишься? любезно сказала Эмма, когда встали изъ за-стола.
   -- Можно ли сердиться на воплощенную доброту? замѣтилъ Генри, доднося руку Эммы къ своимъ губамъ.
   Глаза фонъ-Зонненштейна съ отрадой остановились на молодой четѣ. Онъ потрепалъ Генри по плечу и сказалъ:
   -- Выкуримъ же мы съ тобой, дружище, но сигарѣ на балконѣ, пока Альфредъ и Эмма пріищутъ намъ хорошенькое мѣстечко для кофе.
   -- Мнѣ право отъ души хочется продолжать съ тобой крѣпкую дружбу, продолжалъ банкиръ, когда они вышли изъ обѣденной залы на балконъ,-- если бы во мнѣ не было этого желанія, то я не согласился бы на вашу свадьбу Отъ ребячекаго вздора Эммы ты, вѣдь, не умрешь, и если тебѣ нужно свести старые счеты съ докторомъ, то теперь ты имѣешь къ тому великолѣпнѣйшій случай, какой другой разъ не такъ скоро представится. Намъ нужны деньги и деньги -- какъ можно больше денегъ -- чтобы высвободить земли изъ подъ залоговъ. Я, какъ тебѣ извѣстно, со всѣхъ сторонъ долженъ дѣлать большія затраты. Для фабрикъ -- ужь повѣрь ты въ этомъ мнѣ,-- наступаетъ неблагопріятное время. Не лучше ли для насъ теперь сбыть ихъ, если мы располагаемъ вѣрнѣйшими шансами опить выкупить фабрики эти за половинную цѣну и, быть можетъ, не далѣе какъ черезъ полгода? Какъ ты полагаешь, Генри, для чего Лео убѣдилъ короля купить фабрики? Только для того, чтобы на нихъ испробовать свои эксперименты. Я предвижу, что случится впередъ, также ясно, какъ если бы оно было написано на моей ладони. Во-первыхъ, господинъ докторъ, сгарая желаніемъ какъ можно поскорѣе приступить къ своимъ экспериментамъ, заплатитъ непомѣрно дорого,-- я навѣрное это знаю. Потомъ, фабрика будетъ торжественно отдана въ пользованіе рабочимъ, и ликованіе поднимется до небесъ. И почему не ликовать?! Четыре или пять процентовъ, которые нужно заплатить королю, будутъ какъ нибудь выручены, а если и не будутъ,-- чтожь? король богатый человѣкъ, можетъ и подождать. Предварительно они захотятъ устроиться немножко по удобнѣе -- вѣдь безъ удобства и жизнь не въ жизнь! Къ чему слишкомъ значительный оборотный капиталъ? Часть его, въ видѣ задатка ожидаемыхъ барышей, можно раздѣлить между членами общества, правда, на каждаго придется не очень много, ну да все же что нибудь да придется!... И при этомъ сократить нѣсколькими часами рабочее время -- это также хорошо... Вотъ видишь ли, мой милѣйшій Генри, вся машина-то у нихъ сразу и изломается. Деньги, которыя будутъ раздѣлены, каждому отдѣльному члену не окажутъ никакой помощи, потому что все ихъ значеніе заключалось въ томъ, что деньги эти составляли часть цѣлаго капитала, раздробленнаго самымъ безразсуднымъ образомъ. О Лео я не стану тебѣ много и говорить; онъ слишкомъ знатенъ, чтобы хлопотливо вникать самому въ это дѣло. Вообрази же теперь себѣ, что два, три субъекта, одаренные смышлеными головами, успѣютъ занять вліятельныя мѣста и захотятъ эксплуатировать глупость другихъ въ свою пользу,-- увѣряю тебя, Генри, что не пройдетъ и полгода, какъ у общества не хватитъ денегъ, и такъ какъ они не могутъ отдать подъ залогъ непринадлежащую имъ фабрику, то господа эти сядутъ на мель въ самое непродолжительное время.
   Банкиръ пустилъ изъ своей сигары густое облако дыма; чѣмъ болѣе онъ раздумывалъ объ этомъ проэктѣ, тѣмъ онъ казался для него соблазнительнѣе.
   Усѣвшись на качавшееся кресло, которое находилось на балконѣ, фонъ-Зонненштейнъ качнулся нѣсколько разъ взадъ и впередъ, но потомъ быстро всталъ.
   -- Это кресло не совсѣмъ удобно, Генри, сказалъ онъ,-- стулья въ обѣденной залѣ также нехороши и сдѣланы безъ всякаго вкуса. Мы весь замокъ омеблируемъ заново на счетъ короля, да ужь кстати выхлопочемъ у него и новую изящную драпировку!
   Фонъ-Зонненштейнъ захохоталъ. Онъ находился въ самомъ хорошемъ ударѣ.
   Эмма шла въ припрыжку чрезъ дерновую площадь и уже издали кричала:
   -- Ахъ, какое мы нашли очаровательное мѣсто, папаі Настоящее идиллическое убѣжище...
   -- Милое дитя, пробормоталъ банкиръ, на нее никакъ нельзя сердиться, не правда ли, Генри?
   Тотъ, ничего не отвѣчая, подалъ своей невѣстѣ руку и отвѣчалъ на тихое рукопожатіе Эммы и, на сколько это было возможно для него, также на нѣжный взглядъ, которымъ она хотѣла дать понять, что расположена забыть прошлое и наслаждаться настоящимъ.
   Это желаніе было возбуждено въ ней интересной новостью, которую сообщилъ ей Альфредъ своимъ небрежнымъ тономъ въ то время, какъ ихъ отецъ и Генри прогуливались вмѣстѣ на балконѣ.
   -- Ты поступаешь довольно неделикатно, сказалъ молодой человѣкъ,-- преслѣдуя Генри своими капризами. Генри -- добрый малый для того, кто не прекословитъ его желаніямъ; но я еще не видѣлъ, чтобы онъ безнаказанно сносилъ оскорбленія. А въ этомъ случаѣ ты положительно неправа. Чѣмъ виноватъ Генри, что ты влюбилась въ Лео? И съ какой стати тебѣ влюбляться въ Лео, который, сколько я могъ замѣтить, нисколько тобой не интересуется, и притомъ, какъ мнѣ извѣстно изъ достовѣрнаго источника, отдалъ свои симпатіи совершенно другому сердцу.
   При этомъ Альфредъ сообщилъ, что съ недавняго времени познакомился съ одной дамой, которой имя не считаетъ нужнымъ произносить и которая сама была поставлена къ Лео въ довольно оригинальныя отношенія и потому положительно знала, что Лео любилъ свою кузину, Сильвію, что, наконецъ, Сильвіи удалось выхлопотать освобожденіе Лео, его свиданіе съ королемъ и все прочее.
   Альфредъ приправилъ свой разсказъ столькими мелочными подробностями, и притомъ все это было такъ правдоподобно, что Эмма не обнаружила ни малѣйшаго сомнѣнія, и только не знала, приходить ли ей отъ этой новости въ восторгъ или въ отчаянье. Теперь сцена, устроенная жениху за обѣдомъ, доставляла Эммѣ угрызенія совѣсти, а солнце свѣтило такъ привѣтливо, такъ ярко... Эмма чувствовала себя въ ударѣ прощать, быть доброю, быть великодушною, и притомъ настоящія обстоятельства позволяли ей проникнуться всѣмъ достоинствомъ châtelaine. Поэтому Эмма, съ жаромъ пожимая руку Генри, сказала ему:
   -- Будемъ беззаботны, какъ дѣти, будемъ счастливы, Генри!
   Въ послѣобѣденное время Эмма о томъ только и хлопотала, чтобы "другихъ сдѣлать такими же счастливыми, какою она сама себя чувствовала." Для Альфреда она вертѣла папиросы, держала зонтикъ надъ головою отца и потомъ принялась, чтобы угодить Генри, рисовать видъ замка. Однако всѣ эти любезности не имѣли желаннаго успѣха. Банкиръ сталъ тяготиться отсутствіемъ опредѣленнаго занятія, Альфредъ находилъ сельскую жизнь убійственно-скучною, а для Генри во всѣхъ разговорахъ звучало высокомѣріе, съ которымъ Зонненштейны удобно расположились все еще въ родовомъ наслѣдіи Тухгеймовъ, а при такомъ мучительномъ настроеніи даже надежда когда нибудь отомстить за себя такъ или иначе не приносила никакого утѣшеніи.
   Наконецъ всѣ разбрелись въ разныя стороны. Банкиръ хотѣлъ заняться полученными письмами, Эмма отправилась въ кухню, а Генри и Альфредъ пожелали заглянуть въ конюшни. никто и не упоминалъ о Лео, который могъ прибыть съ вечернимъ поѣздомъ.
   Альфредъ и Генри отправились черезъ паркъ къ хозяйственнымъ постройкамъ, расположеннымъ нѣсколько въ сторонѣ, на половинѣ высоты горы, увѣнчанной замкомъ. Въ душѣ Генри начали возникать воспоминанія о той зимней ночи, когда съ того мѣста, къ которому они теперь приближались, по темному небу разлилось красное зарево пожара. Генри спрашивалъ себя мысленно, не случилось ли бы иначе, если бы онъ не имѣлъ глупости обратиться тогда въ бѣгство. Съ тѣхъ поръ, если онъ и не искалъ личной опасности, однако все-таки научился встрѣчать ее, если прилично увернуться отъ нея было невозможно. Потомъ Генри вспомнилъ о той роли, какую Лео игралъ въ ту ночь, вспомнилъ и о томъ, что этотъ человѣкъ и до сихъ поръ стоялъ поперегъ его дороги и что счастливая минута, въ которую ему, Генри, удастся одолѣть своего врага и повалить его на землю, повидимому отсрочена на долго. Наконецъ взглядъ Генри упалъ на щедушную фигурку и измятое лицо шедшаго съ нимъ рядомъ, юнаго сердцегрыза, и Генри задался вопросомъ, долго ли еще промается на свѣтѣ этотъ гуляка.
   -- Дольше, какъ до завтрашняго обѣда я не останусь здѣсь ни въ какомъ случаѣ, сказалъ Альфредъ.
   -- Что, развѣ Эва не соблаговолила дать тебѣ болѣе продолжительный отпускъ?
   На блѣдныхъ щекахъ Альфреда выступили два розовыя пятна, которыя сейчасъ же и изчезли.
   -- Какія глупости городишь ты.
   -- Однако, послушай, пріятель, отъ своего стараго ментора ты, вѣроятно, не захочешь хранить никакихъ тайнъ. Въ первое время ты только и бредилъ, что прелестной кастеляншей, а теперь окружаешь и ее, и себя золотымъ облакомъ строжайшаго молчанія,-- и ты думаешь, что это незамѣтно?! Что, братъ, не везетъ тебѣ въ любви, а? Глубокія бороздки подъ твоими глазами обличали бы твое несчастье, если бы такъ краснорѣчиво не убѣждали въ твоемъ блаженствѣ.
   Альфредъ улыбнулся и провелъ рукою по мягкой, черной бородкѣ.
   -- Ахъ, ты, счастливчикъ! сказалъ Генри,-- однако, душа моя, съ твоей стороны очень непохвально, что ты не позволяешь мнѣ ни разу заглянуть въ твои карты,-- мнѣ, который такъ усердно служилъ для твоего счастья. Ну, какъ же вы-то поживаете? Не прискучила ли она уже тебѣ?
   -- Прискучила! Да объ этомъ можетъ спрашивать только тотъ, кто ее не знаетъ. Прискучила ли, а! За одну ночь, проведенную съ нею, я пошелъ бы босыми ногами къ сѣверному полюсу!...
   -- Будто бы? сказалъ Генри, расхохотавшись,-- ну, братъ, навѣрняка схватилъ бы великолѣпный насморкъ. Однако шутки въ сторону, ты мой милый, побереги себя; Эва -- это одна изъ змѣй древняго Нила, которыя страшны для героевъ, а вѣдь ты имѣешь причины щадить себя.
   -- Напротивъ, я долженъ торопиться, если хочу еще чѣмъ нибудь попользоваться. Долго ли будетъ продолжаться мое существованіе? Не думаю.
   Молодой человѣкъ потупилъ глаза въ землю, но все-таки споткнулся о какой-то корень, который, но причинѣ своей близорукости, не замѣтилъ. Альфредъ оступился, и Генри только съ трудомъ удалось удержать отъ паденія это слабое, измученное тѣло. "Я тоже надѣюсь, что недолго", подумалъ Генри, но потомъ голосомъ, внушавшимъ мужество, произнесъ:
   -- Все это пустяки, мой милый Альфредъ,-- вѣрно ты худо спалъ двѣ-три ночи; здѣшняя добродѣтельная скука принесетъ тебѣ пользу; тебѣ не зачѣмъ такъ скоро спѣшить въ сѣти твоей волшебницы.
   -- Но я ей нуженъ, сказалъ Альфредъ,-- она не можетъ жить безъ меня, какъ я не могу безъ нея. Притомъ же я собирался похлопотать о приличной обстановкѣ для ея дачи; сама Эва вѣдь не справится съ разными торговцами мебелью, обойщиками и прочимъ людомъ. И въ добавокъ признаюсь тебѣ, Генри, хотя Эва предостерегаетъ меня отъ тебя и убѣждаетъ меня, чтобы я много тебѣ не довѣрялъ, однако я боюсь, какъ бы шутъ не сыгралъ когда нибудь со мной плохой шутки. Что онъ влюбленъ въ Эву до безумія -- это ясно. А вѣдь съумасшедшій человѣкъ на все можетъ рѣшиться.
   -- Въ послѣднее время ты былъ такъ скроменъ относительно всѣхъ этихъ предметовъ, что я долженъ спросить тебя: въ какихъ ты теперь отношеніяхъ съ шутомъ?
   -- О, до сихъ поръ въ самыхъ лучшихъ. Я заплатилъ за него долги и просилъ отца пріискать для него гдѣ нибудь занятіе. Онъ можетъ очень хорошо работать, если захочетъ. Разумѣется, при этомъ мнѣ было бы пріятно, чтобы онъ уволилъ Эву отъ своихъ посѣщеній, но я не смѣю этого требовать прежде, чѣмъ Эва не изъявитъ на то своего собственнаго желанія, а до сихъ поръ она еще не высказывалась въ этомъ смыслѣ. Она хочетъ давать интимные обѣды и ужины, при этомъ полагаетъ, что вы бы соскучились въ отсутствіи шута. Ты что на это скажешь?
   Генри сдвинулъ плечами.
   -- Его надобно немножко и щадить. Вѣдь онъ, какъ Танталъ, стоялъ по шею въ водѣ и не могъ напиться.
   -- А между тѣмъ онъ замѣчательно-красивый мужчина, проговорилъ задумчиво Альфредъ,-- и часто я не въ силахъ постичь, какъ могла Эва не внять его мольбамъ.
   -- Тсъ!.. произнесъ Генри, дернувъ Альфреда за руку.
   Они находились на узкой тропинкѣ, круто спускавшейся чрезъ кустарники къ большой проѣзжей дорогѣ, которая вела изъ деревни. Съ открытой стороны дороги, гдѣ ярко свѣтило заходящее солнце, шелъ мужчина въ дорожномъ костюмѣ. Онъ подвигался очень медленно, часто останавливался и, сложа на крестъ руки, обозрѣвалъ изъ за кустовъ мѣстность, облитую вечернимъ свѣтомъ, потомъ тихо продолжалъ идти впередъ.
   Такъ какъ глаза его были обращены въ противуположную сторону, то онъ и не примѣтилъ двухъ молодыхъ пріятелей, которые теперь находились у опушки рощи, разросшейся на косогорѣ.
   -- Ты знаешь его? спросилъ Генри.
   -- Да, это, кажется, докторъ, сказалъ Альфредъ, приставляя лорнетъ къ глазу.
   -- Тссъ!..
   Генри отвелъ своего кузена на нѣсколько шаговъ назадъ въ кусты и, указывая на медленно подвигавшуюся вдали фигуру, шепнулъ:
   -- Знай же, Альфредъ, этотъ человѣкъ несравненно опаснѣе для твоего счастья, чѣмъ всѣ шуты на свѣтѣ, гуртомъ взятые. Я еще не знаю, была, ли онъ фактическимъ любовникомъ Эвы; это, однако, не только очень важно, но и весьма вѣроятно, не смотря на всѣ клятвенныя увѣренія Эвы. Положительно достовѣрно, однако, то, что онъ каждую минуту можетъ обладать ею, если захочетъ. На свѣтѣ, другъ мой, немного такихъ субъектовъ, которыхъ мы, какъ вонъ того господина, имѣли бы самыя уважительныя причины ненавидѣть отъ всей души. И поэтому-то мы должны обращаться съ нимъ самымъ любезнымъ образомъ. Надѣюсь, что недалеко то время, когда мы съ лихвою отдадимъ ему то, что онъ для насъ сдѣлалъ.
   

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ.

   Лео не спѣшилъ дойти до замка. Былъ восхитительный вечеръ. Ни малѣйшій вѣтерокъ не шелестѣлъ въ кустахъ по сторонамъ дороги. Заходящее солнце разсыпало свои яркіе лучи по полямъ и лугамъ далекой равнины и искрилось тамъ и сямъ на окнахъ колокольни, возвышавшейся между красными крышами и окрестной зеленой рощею. Вершины близь лежащихъ холмовъ горѣли пурпуровымъ сіяньемъ, тогда какъ величественныя очертанія горы, выступавшія наружу при каждомъ внезапномъ поворотѣ извилистой дороги, были окутаны пеленою голубаго свѣта. Въ безграничной вышинѣ лучезарнаго неба плыли бѣлыя облачка съ позолочеными краями.
   Давно уже глаза Лео не восхищались прелестной сельской картиной,-- миновалъ почти цѣлый годъ съ тѣхъ поръ, какъ Лео имѣлъ свиданіе съ Туски и другими своими друзьями въ Швейцаріи, на берегахъ женевскаго озера. Тогда-то, при выслушаніи въ сотый разъ невозможныхъ проэктовъ, въ душѣ Лео созрѣло желаніе попытаться достичь цѣли другою дорогою. Теперь -- спустя годъ -- эта дорога привела его опить въ то мѣсто, откуда онъ отправился, какъ будто путь долженъ былъ начаться съизнова, какъ будто все случившееся было только утомительное странствованіе безъ цѣли... О, нѣтъ -- не безъ цѣли! Многое было уже достигнуто, но это достигнутое было только началомъ того, что должно было осуществиться. Когда-то эти долины, эти горы заселятся людьми, незнакомыми съ другими страданіями, кромѣ тѣхъ, которыя неразлучны съ природою человѣка? И до какого минимума можно сократить сумму этихъ естественныхъ страданій? Да и въ самомъ дѣлѣ, кромѣ смерти, которой никто не можетъ избѣжать, существуетъ ли хотя единственное зло, которое не коренилось бы въ человѣческой глупости? Страданія за торжество духа!! Гмъ!.. Древній греческій богъ прозрѣлъ своими безсмертными глазами глубочайшую бездну человѣческой жизни...
   Лео опять остановился.
   -- О, если бы эту сельскую картину могъ видѣть король! Но увидѣлъ-ли бы онъ ее? Можно ли твердо положиться на него? Однако духъ самыхъ возвышенныхъ идей обвѣваетъ этотъ странный фантастическій мозгъ! Съ какою готовностью, даже съ одушевленіемъ онъ одобрилъ мой планъ! И какъ прекрасны эти слова: "вы первый должны сообщить радостную вѣсть тѣмъ, съ которыми прежде вы были такъ несчастны."
   Но возникла ли эта высоко-человѣческая мысль въ немъ самомъ? Мнѣ почудилось даже, какъ будто я слышалъ звукъ другого голоса.
   Какъ-то въ будущемъ онъ и она взаимно отнесутся другъ къ другу? Да и продолжительны ли подобныя отношенія? Поддержитъ ли онъ то уваженіе, которое она до сихъ поръ къ нему питаетъ? Если нѣтъ?!
   Для такой идеальной натуры, какою одарена Сильвія, разочарованіе ничѣмъ непоправимо. Вотъ единственная опасность, которой она подвергается. Человѣкъ, который могъ бы сдѣлаться опаснымъ для подобной женщины, долженъ быть, по крайней мѣрѣ, мужчиной въ полномъ смыслѣ слова.
   Лео посмотрѣлъ въ ту сторону, гдѣ надъ вершинами деревьевъ поднималось легкое облако дыма. Лео зналъ, что въ этомъ направленіи находился только одинъ домъ, изъ котораго могъ высоко подниматься дымъ. Чего бы она не дала, чтобы быть здѣсь! Голосъ ея звучалъ необыкновенно уныло, когда она въ послѣдній разъ произнесла: передай привѣтъ моей родинѣ! Что такое родина? Развѣ дерево и скала -- родина? У людей, подобныхъ намъ, есть только одна родина -- умы людей, которые думали, думаютъ и будутъ думать, какъ мы. Она рѣшилась и была на столько умна, что поняла невозможность служить двумъ господамъ. Мы такъ долго ѣдемъ уже тяжелой и трудной дорогой, что не имѣемъ досуга и подумать о возвращеніи назадъ. Сообразимъ только, что это невозможно,-- и тогда изчезнутъ всѣ тяжелыя сомнѣнія, всѣ трудности. Что мнѣ за дѣло до лицъ, которыхъ я скоро увижу передъ собою?!
   Еще одинъ поворотъ дороги -- и передъ Лео открылся замокъ, облитый сіяніемъ вечера.
   Когда Лео подошелъ за докладывавшимъ слугою, банкиръ и фрейленъ Эмма прохаживались рука объ руку по балкону. Эмма прижалась къ своему отцу, вскрикнувъ: ахъ, Боже мой! Банкиръ высвободился отъ нея и, съ распростертыми руками, пошелъ на встрѣчу гостю.
   -- Добро пожаловать, почтенный докторъ! Я надѣюсь, что наша кратковременная разлука будетъ сопровождаться продолжительной дружбою!
   -- Другими словами: будемъ надѣяться, что наши взаимныя выгоды долго поладятъ между собою! отозвался Лео, и затѣмъ поклонился Эммѣ, которая, подумавъ немного, какъ ей приличнѣе привѣтствовать своего друга, рѣшилась, наконецъ, подражать примѣру своего отца и также протянула Лео обѣ руки.
   -- Но къ нашей дружбѣ не примѣшаются никакія матеріальныя соображенія! Не правда ли, докторъ?
   -- Только одна любовь можетъ завладѣть сердцемъ, подобнымъ вашему, достоуважаемая фрейленъ. Позвольте мнѣ поздравить васъ съ вашимъ обрученіемъ и предложить вамъ этотъ скромный весенній цвѣтокъ, сорванный мною по дорогѣ.
   Эмма покраснѣла до макушки; Лео все еще держалъ ея руки въ своихъ. Банкиръ закашлялъ. Въ это время Альфредъ и Генри проходили чрезъ площадь.
   -- Мои сынки будутъ такъ рады васъ видѣть, господинъ докторъ, сказалъ онъ,-- ахъ, да вотъ и они! Я полагаю Эммочка, тебѣ бы не мѣшало похлопотать съ экономкой на счетъ ужина,-- въ нашемъ обѣдѣ много кое-чего недоставало.
   Эмма не желала понимать намека отца,-- ей хотѣлось доказать папашѣ, доказать Генри, что она можетъ все простить, все забыть, что надобно чувствовать себя только правымъ, что бы не придти въ замѣшательство.
   -- Наша послѣдняя встрѣча у Таволини не была проникнута особенно дружескимъ характеромъ, проговорилъ Генри такимъ тономъ, котораго притворная искренность звучала необыкновенно естественно.
   -- И между тѣмъ съ тѣхъ поръ вы дали мнѣ столько доказательствъ вашего дружескаго ко мнѣ расположенія, отозвался Лео.
   Генри захохоталъ,
   -- Все тотъ же, что и прежде, никогда не полѣзетъ въ карманъ за острымъ словцомъ! Не шутя вы должны мнѣ быть за это признательны. Безъ частой практики, которую я вамъ доставлялъ, вы никогда не дошли бы до такой геніальной словоизворотливости.
   -- Ахъ, какъ жаль, что мнѣ не довелось васъ видѣть вмѣстѣ, задорныхъ мальчугановъ! сказала Эмма.
   -- Да, вы насладились бы настоящимъ зрѣлищемъ боговъ! замѣтилъ Лео. Эмма зарумянилась, Генри хохоталъ, Эмма ему вторила. Она и не думала сказать что нибудь неумѣстное! Ей хотѣлось только напомнить молодымъ людямъ, что они когда-то были друзьями, что каждую минуту могли подружиться снова.
   Эмма чувствовала себя необыкновенно счастливою. Люди, окружавшіе ее съ улыбающимися лицами, говорили только о мирѣ и уступчивости. Чего она могла еще желать? Она нашла мужа и не лишилась остроумнаго друга. И этотъ другъ также любилъ умненькую дѣвушку, которая была ея подругою. Тутъ въ зародышѣ было неизмѣнное счастье. 11 опять у этой дѣвушки былъ братъ, котораго будущая жена доводилась сестрою жениху Эммы. Разладъ совершенно изчезнетъ: нужно было только аппелировать кроткимъ голосомъ къ родственной крови, неразрывно связывающей брата и сестру. А ея собственный братъ! Добрый, мечтательный, невинный Альфредъ! О, Эмма должна была пріискать и для него спутницу жизни., такую же добрую и кроткую, какъ онъ,-- любящую жену, которая бы нѣжно ухаживала за нимъ, когда у него болѣла грудь. Какъ отрадна была эта перспектива будущности, когда всѣ эти добрые люди мирно заживутъ другъ подлѣ друга, въ избыткѣ невозмутимаго блаженства, окруженные толпою рѣзвыхъ, цвѣтущихъ малютокъ! Упоительно.
   Впродолженіи ужина Эмма развивала эту мечту во всѣхъ подробностяхъ, и при этомъ бросала такіе нѣжные взгляды то на Генри, то на Лео, что Генри съ трудомъ сдерживалъ досаду, тогда какъ для Лео неменьшаго труда стоило подавить смѣхъ. Это комическое положеніе и словоохотливость банкира, слывшаго даровитымъ собесѣдникомъ, придавали разговору необыкновенно-оживленный характеръ. Только Альфредъ неохотно вмѣшивался въ бесѣду и становился все молчаливѣе, чѣмъ далѣе продолжался ужинъ и чѣмъ болѣе Альфредъ пилъ шампанскаго. Только отъ времени до времени онъ поднималъ свои усталые глаза и бросалъ на Лео взглядъ, въ которомъ отражалось нерасположеніе, отчасти смѣшанное съ эстетическимъ удивленіемъ. Альфредъ не могъ забыть словъ Генри, что Лео могъ бы обладать Эвою, если бы этого захотѣлъ,-- Эвою, которую Альфредъ любилъ, насколько это было доступно для его пресыщеннаго, но добраго сердца, и которая во всякомъ случаѣ совершенно опутала всѣ его чувства. Для Альфреда было обидно, унизительно, невыносимо сидѣть рядомъ съ своимъ соперникомъ и пить изъ одной бутылки; и между тѣмъ, если бы не богатство, а личныя преимущества рѣшали въ сердечныхъ дѣлахъ,-- что могъ онъ сдѣлать противъ этого человѣка, который неизмѣримо превосходилъ его, Альфреда, во всѣхъ отношеніяхъ?
   -- Довольны ли вы здоровьемъ его величества? спросилъ банкиръ,-- вообще говорятъ, что онъ недолговѣченъ.
   -- Король обладаетъ крѣпкимъ тѣлосложеніемъ, сказалъ Лео,-- которое былобы еще крѣпче, если бы слишкомъ большая раздражительность мозга не дѣйствовала разрушительно на прочій организмъ. При всемъ томъ я полагаю, что король проживетъ еще очень долго я что господа, разсчитывающіе на его преждевременную кончину, спекулируютъ неудачно.
   При этихъ словахъ Лео умышленно окинулъ Генри бѣглымъ взглядомъ,
   -- Ахъ, только однимъ врачамъ доступно заглядывать въ человѣческое сердце! продекламировала Эмма,-- вы, врачи, положительно опасные люди; для васъ мы, бѣдные смертные, живемъ какъ бы въ стеклянныхъ домахъ.
   -- Вы часто видите теперь его величество? ввернулъ банкиръ.
   -- Да, почти каждый день. Королю нравится все новенькое: новыя книги, новыя картины, новые люди. Такъ какъ одинъ постоянно вытѣсняетъ другого, то каждый но неволѣ долженъ хлопотать о томъ, чтобы показаться въ самомъ лучшемъ свѣтѣ впродолженіи тѣхъ драгоцѣнныхъ минутъ, когда на счастливца обращено августѣйшее вниманіе. Неимовѣрныя, забавныя усилія, употребляемыя этими господами для достиженія своей цѣли, сильно искушало меня расхохотаться самымъ безцеремоннымъ образомъ.
   -- Ахъ вы злой, безжалостный насмѣшникъ! сказала Эмма,-- вы и на ступеняхъ трона не могли разстаться съ вашей ироніей; я всегда говорила, что вы -- чудовище!..
   -- Не прогуляться ли намъ немного? продолжалъ Генри.
   Когда всѣ встали изъ-за стола, камердинеръ принесъ только что полученныя депеши -- одну банкиру, который пробѣжалъ ее глазами и немедленно спряталъ въ карманъ, такъ какъ депеша содержала заключеніе какого-то денежнаго дѣла; другая депеша была адресована Лео.
   -- Мнѣ очень жаль, что я не могу осмотрѣть съ вами фабрикъ завтра, какъ мы условились, сказалъ Лео.
   -- Что случилось? спросилъ банкиръ,-- надѣюсь, нѣтъ ничего непріятнаго.
   -- Нисколько. Король приказываетъ мнѣ возвратиться назадъ. Вотъ, удостовѣрьтесь сами.
   Банкиръ заглянулъ въ депешу: "Его величество желаетъ видѣть васъ завтра къ одиннадцати часамъ. Пріѣзжайте безотлагательно. Оберъ-каммергеръ Боленъ."
   -- Не думаете ли вы, чтобы это отозваніе имѣло связь съ нашимъ дѣломъ? спросилъ банкиръ.
   -- О, нѣтъ, ны въ-какомъ случаѣ. Я припоминаю себѣ, что на завтра назначено засѣданіе совѣта министровъ. Быть можетъ, это обстоятельство имѣетъ связь съ приказаніемъ его величества. Не знаете ли вы, господинъ фонъ-Зонненштейнъ, когда отходитъ ближайшій поѣздъ?
   Поѣздъ отходилъ въ двѣнадцать часовъ и присоединялся къ почтовому, который шелъ съ юга. Было девять часовъ. Баронъ спросилъ, не угодно ли будетъ Лео вступить въ предварительныя объясненія относительно извѣстнаго дѣла. Гораздо лучше заранѣе условиться, по крайней мѣрѣ, въ главныхъ пунктахъ. Лео согласился, и банкиръ повелъ его въ смежный съ залою кабинетъ. До окончанія переговоровъ Генри и Эмма пожелали прогуливаться въ паркѣ, чтобы потомъ проводить гостя на небольшее разстояніе. Альфредъ неизвѣстно куда скрылся. Никто не замѣтилъ, что прежде, когда Лео и банкиръ были заняты своими депешами, слуга подалъ Альфреду записочку которую тотъ прочиталъ у боковаго столика и затѣмъ удалился безъ шума.
   ' -- О, какъ очарователенъ сегодня вечеръ! сказала Эмма, когда они вышли изъ замка,-- о, какъ я счастлива!
   При этихъ словахъ Эмма глядѣла не на жениха, а на луну, которой блестящій серпъ висѣлъ надъ деревьями парка. Генри хорошо зналъ, что не близость его къ дѣвушкѣ, нелюбовь Эммы къ нему, дѣлали ее счастливою. Если бы она сколько нибудь подозрѣвала, какія мысли бродили въ головѣ ея спутника, то конечно, не рѣшилась бы идти съ нимъ въ темную чащу кустовъ, она съ ужасомъ вырвалась бы изъ его рукъ и оттолкнула бы отъ себя прочь, какъ убійцу, своего будущаго мужа, котораго все болѣе и болѣе свободнымъ ласкамъ она отдалась теперь покорно, дрожа всѣмъ тѣломъ.
   -- И такъ, въ главномъ мы съ вами совершенно d'accord, сказалъ банкиръ, резюмируя результатъ получасоваго совѣщанія.
   -- Въ главномъ -- да, отозвался Лео со смѣхомъ,-- это значитъ: вы хотите продать, я хочу купить. Ну-съ, а относительно маленькаго, второстепеннаго вопросца о цѣнѣ вы должны будете сдѣлать кое-какія уступочки, безъ которыхъ мнѣ едва ли будетъ возможно съ вами покончить.
   -- Однако, послушайте, любезнѣйшій мой, вы лучше всякого другого знакомы съ сущностью этого дѣла. Вы знаете, что мнѣ стоитъ обзаведеніе, какой я убилъ капиталъ и какія доходы приноситъ фабрика. И притомъ, вспомните, что, по милости этой безтолковой возни съ наслѣдствомъ, я долженъ былъ сдѣлать чрезвычайно крупныя затраты, которыхъ еще до сихъ пора, не могу свести къ окончательному итогу, такъ что я, собственно говоря, самъ не знаю, во что мнѣ обходится фабрика.
   -- Но я-то ужь хорошо знаю, чего она для меня стоитъ, сказалъ Лео.
   -- Вы не совсѣмъ сговорчивый покупатель, сказалъ банкиръ, улыбаясь,-- и это я знаю не съ этой минуты, при всемъ томъ я нисколько не сомнѣваюсь, что мы съ вами сойдемся. Завтра я, съ моимъ семействомъ, также пускаюсь въ обратный путь, и мы можемъ вести съ вами.въ городѣ дальнѣйшіе переговоры. Чрезъ недѣлю или чрезъ двѣ мы опять пріѣдемъ сюда, лично осмотримъ фабрику и покончимъ дѣло'.
   -- И такъ, теперь я могу засвидѣтельствовать вамъ мое почтеніе.
   -- Я провожу васъ, если вы позволите.
   Они встали и банкиръ взялъ Лео за руку.
   -- Я долженъ сдѣлать вамъ маленькое объясненіе, господинъ докторъ, хотя вы, какъ любезный, свѣтскій человѣкъ, повидимому, не намѣрены его отъ меня требовать. Мое поведеніе относительно васъ въ послѣднее время было подвержено нѣкоторымъ колебаніямъ, о которыхъ я глубоко соболѣзную, хотя вы должны согласиться, что при этомъ не вся тяжесть вины падаетъ на одного меня. Прежде всего я -- дѣловой человѣкъ, а курсъ вашихъ акцій, достойный докторъ, находился въ самомъ отчаянномъ положеніи. И притомъ же вы открыто выступили противъ меня. Вы печатно опубликовали обо мнѣ самыя непріятныя вещи. Можете ли вы сердиться на меня зато, что я какъ человѣкъ, все-таки подверженный заблужденіямъ, ошибся въ разсчетѣ и считалъ васъ погибшимъ въ тотъ самый моментъ, когда вы готовились только сдѣлать новый скачекъ, который унесетъ васъ еще Богъ вѣсть какъ далеко? Во всякомъ случаѣ, однако, прошу васъ вѣрить, что если я что нибудь и сдѣлалъ противъ васъ, то сдѣлалъ это съ душевнымъ прискорбіемъ, и что въ моей жизни было немного радостей, подобной той, какую я испытываю въ настоящую минуту, пожимая руку, которую я никогда не желалъ бы выпускать изъ своей руки.
   -- Вы очень добры, проговорилъ Лео,-- но мы, въ самомъ дѣлѣ, могли бы обойтись и безъ этого объясненія. Мы оба знаемъ, что опредѣляетъ цѣну человѣка на обширномъ рынкѣ жизни.
   Господинъ фонъ-Зонненштейнъ желалъ бы услышать болѣе привѣтливый и менѣе двусмысленный отвѣтъ. По вѣдь этотъ человѣкъ и теперь не былъ похожъ на другихъ.
   -- А гдѣ же Альфредъ? спросилъ фонъ-Зонненштейнъ, когда они, выйдя изъ замка, повстрѣчались съ Генри и Эммою.
   Генри и Эмма не видѣли Альфреда; призванные слуги также отозвались, что не замѣчали его. Банкиръ боролся съ тревожнымъ чувствомъ и настаивалъ на своемъ желаніи проводить далѣе Лео. Банкиръ надѣялся, что Альфредъ, привлеченный прелестью лунной ночи, отправился прогуляться по проѣзжей дорогѣ въ деревню; однако люди, находившіеся въ услуженіи въ замкѣ, все-таки должны были обыскать ближайшія части парка.
   -- Въ городѣ отсутствіе Альфреда не заставляло бы меня безпокоиться, сказалъ банкиръ,-- мы, къ несчастію, уже привыкли къ подобнымъ эксцентричностямъ моего сына.
   Смѣхъ, которымъ Зонненштейнъ сопровождалъ эти слова, словно не хотѣлъ выйти изъ груди. Чѣмъ далѣе они отходили отъ замка, тѣмъ банкиръ становился молчаливѣе, и открывалъ ротъ только для того, чтобы замѣтить, что ночь темнѣе, чѣмъ онъ думалъ, и что даже большая проѣзжая дорога вела чрезъ многія опасныя мѣста.
   Вдругъ онъ остановился и проговорилъ.
   -- Куда же это онъ запропастился?! Это начинаетъ не шутя меня тревожить. Вернусь-ка я въ замокъ, чтобы выслать на поиски еще нѣсколько человѣкъ. Пожалуйста, голубчикъ Генри, проводи господина доктора до станціи; можетъ быть, нашъ Альфредъ въ самомъ дѣлѣ пошелъ не этой дорогѣ.
   Банкиръ торопливо откланялся Лео и увелъ съ собою Эмму, которая не успѣла даже съ достаточной любезностью пожать руку Лео. Молодые люди продолжали вдвоемъ идти далѣе по дорогѣ, залитой луннымъ свѣтомъ.
   -- Скажите, развѣ, въ самомъ дѣлѣ, есть причины бить такую тревогу? спросилъ Лео.
   -- Не думаю, отвѣчалъ Генри со смѣхомъ,-- Альфредъ заснулъ гдѣ нибудь на диванѣ, или, когда мы сегодня проходили по деревнѣ, ему, можетъ быть, приглянулась какая нибудь смазливенькая дѣвочка, къ которой онъ отправился пожелать спокойной ночи. О! къ такимъ любимцамъ счастья не можетъ прикоснуться никакая бѣда.
   -- Кромѣ развѣ воспаленіи въ легкихъ; этого молодаго человѣка должно внимательно оберегать.
   -- Будто бы? Но вѣдь раса, изъ которой онъ происходитъ, живуча, просуществовала же она пять или шесть съ чѣмъ-то тысячелѣтій.
   -- Это, однако, не значитъ, что одна вѣтвь не можетъ засохнуть и преждевременно отвалиться отъ дерева. Впрочемъ преждевременно ли? Если мѣра наслажденій должна служить также мѣрою жизни, то господинъ фонъ-Зонненштейнъ такъ далеко шагнулъ за среднюю величину, что можетъ совершенно спокойно отправиться себѣ на тотъ свѣтъ.
   -- Но что такое наслажденіе? сказалъ Генри -- шампанское и хорошенькія женщины? Пьешь -- пьешь, цѣлуешься -- цѣлуешься,-- да вѣдь наконецъ все это и надоѣстъ. Вотъ вы избрали для себя лучшее наслажденіе, которое не допускаетъ скораго пресыщенія.
   -- Именно?
   -- Страсть къ господству.
   -- Почему же вы такъ думаете?
   -- Почему?! Вы спрашиваете объ этомъ серьезно? И притомъ меня, знающаго васъ съ тѣхъ поръ, какъ мы оба начали сознательно жить? Или, быть можетъ, вы не допускаете воинѣ порядочной наблюдательности? Нѣтъ, господинъ докторъ, я рѣдко зналъ кого нибудь другого, котораго характеръ въ главныхъ чертахъ такъ легко было бы постичь какъ вашъ! Я предложу вамъ критеріумъ,-- если онъ вамъ еще неизвѣстенъ -- по которому очень нетрудно разгадать честолюбца. Если кто нибудь постоянно обращается привѣтливо и радушно съ существами, его слабѣйшими, и постоянно высокомѣренъ и недружелюбенъ съ болѣе сильными, то вы можете поклясться, что этотъ человѣкъ домогается власти. Я зналъ такого мальчика; взрослый мужчина осуществилъ то, что обѣщалъ мальчикъ,
   -- Вы проницательнѣе, чѣмъ я думалъ,-- по если всѣ, къ которымъ примѣняется вашъ признакъ,-- честолюбцы, то все-таки не ко всѣмъ несомнѣннымъ честолюбцамъ примѣняется эта примѣта. Я, напримѣръ, зналъ мальчика, который душилъ, топталъ ногами всякаго, кто былъ его слабѣе, тогда какъ передъ всякимъ существомъ посильнѣе себя этотъ мальчишка держалъ себя на благородной дистанціи или старался расположить его къ себѣ лестью и дипломатическими хитростями. Честолюбіе было написано на лбу этого мальчугана, и въ этомъ случаѣ также взрослый мужчина осуществовилъ то, что обѣщалъ мальчикъ.
   -- Нотъ это интересно, сказалъ Генри,-- слѣдовательно вся разница между этими двумя субъектами заключалась только въ методѣ, тогда какъ цѣль была одна и таже?
   -- Не совсѣмъ. Первый стремится къ господству надъ всѣми, чтобы многимъ безкорыстно служить; второй служить безкорыстно только немногимъ, да и то для того, чтобы надъ многими господствовать по своему произволу.
   -- Я тутъ не вижу слишкомъ рѣзкой разницы, замѣтилъ Генри,-- что значитъ господствовать надъ другими -- это довольно понятно. Но подъ личиною служенія другимъ можно скрываться совершенно удобно. Нѣтъ, я думаю, что между двумя индивидуумами, о которыхъ идетъ рѣчь, разница таже, что испоконъ вѣковъ существовала между честолюбивымъ плебеемъ и честолюбивымъ аристократомъ. Первый, развивая свои высокіе замыслы въ средѣ людей грубыхъ и темныхъ, думаетъ, что онъ одинъ призванъ къ господству, второй знаетъ, что онъ, при всѣхъ возможныхъ обстоятельствахъ, долженъ будетъ раздѣлить это господство съ равными себѣ, и оттого ему не стоитъ никакихъ тяжелыхъ надъ собою усилій держать себя въ отношеніи къ нимъ привѣтливо и даже, въ случаѣ надобности, смиренно. Аристократъ, какъ бы онъ высокомѣренъ ни былъ, видитъ въ своемъ сословномъ товарищѣ себѣ равнаго; высокомѣрный плебей положительно убѣжденъ, что ему никто не равенъ, исключая, разумѣется, своей собственной особы.
   -- Недурно, господинъ баронъ! Но, видите-ли. Будда, желающій прежде всего быть богомъ правды, не можетъ потерпѣть рядомъ съ собою присутствія другихъ боговъ: олимпійцы же, считающіе землю' своей обѣденной залой и своимъ гаремомъ, уживаются другъ съ другомъ за золотымъ столомъ или развѣ ужь ссорятся потихоньку за лучшія мѣста.
   -- Недурно, господинъ докторъ! Однако, повѣрьте мнѣ, олимпійцы пересилятъ вашего Будду.
   Молодые люди вышли на то мѣсто, гдѣ прежде была разломана скала для свободнаго прохода дороги. Открытая сторона была огорожена только низкой каменной стѣною. Книзу шумѣлъ ручей, протекавшій въ долинѣ съ горы замка между обломками скалы. Генри, до сихъ поръ находившійся на правой сторонѣ, вдругъ перешелъ на противоположную. Лео остановился и сказалъ со смѣхомъ:
   -- Ужь не думаете ли вы, что мнѣ можетъ придти фантазія сыграть роль провидѣнія и попробовать, что крѣпче -- скала или олимпійскій черепъ?
   -- Я думаю, что въ этомъ случаѣ и плебейскій черепъ также годится для пробы, отвѣчалъ Генри въ томъ же тонѣ.
   Луна свѣтила достаточно ярко, и спутники могли заглянуть другъ другу въ глаза, сверкавшіе ненавистью.
   -- Если дѣлать этотъ опытъ безъ свидѣтелей, такъ поспѣшимте, потому что я слышу чьи-то приближающіеся шаги, сказалъ Лео.
   -- Такъ отложимте опытъ до болѣе удобнаго случая, отозвался Генри.
   Въ эту минуту человѣкъ, котораго шаги были заслышаны, обходилъ вокругъ скалистаго выступа. Когда онъ изъ тѣни вышелъ на мѣсто, освѣщенное луною, Генри, стоявшій ближе, узналъ Вальтера. Въ первую минуту удивленія въ головѣ Генри возникла страшная мысль, что встрѣча эта была заранѣе условлена между родственниками и что они посягали на его жизнь. Съ глухимъ крикомъ ужаса онъ отшатнулся назадъ и, дрожа всѣмъ тѣломъ, прислонился къ скалистой стѣнѣ. Вальтеръ, съ своей стороны, узнавшій Лео и -- по голосу -- также Генри, былъ не менѣе изумленъ, если только менѣе испуганъ. Лео былъ также нѣсколько взволнованъ неожиданностью этой встрѣчи.
   Нѣкоторое время всѣ трое стояли безмолвно другъ передъ другомъ. Въ глубинѣ плескалась вода, облачко набѣжало на луну, еще болѣе затемняя ея фантастическій обманчивый свѣтъ.
   Генри уже оправился отъ своего переполоха.
   -- Вотъ странная игра случая, сказалъ онъ, подходя къ Вальтеру и протягивая руку,-- можно было бы, право, подумать, что мы только-что окончили англійскій урокъ у миссъ Джонсъ, а внизу насъ поджидаетъ достопочтенный Урбанъ съ гнѣвной проповѣдью за наше продолжительное отсутствіе.
   Вальтеръ не взялъ предложенной ему Генри руки и только замѣтилъ:
   -- Завидую вамъ, вынесшему изъ прошлаго такія невинныя воспоминанія.-- Затѣмъ, обращаясь къ Лео, онъ проговорилъ.
   -- Я слышалъ, Лео, что ты оставилъ за собой комнату на станціи. Я только-что оттуда.
   -- И такъ, господа, я не буду для васъ помѣхой, сказалъ Генри, приподнимая шляпу.
   Онъ повернулся кругомъ и, напѣвая оперную арію, отправился обратно по дорогѣ къ замку.
   

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ.

   Лео усѣлся на низкую ограду. Вальтеръ и ему не предложилъ своей руки.
   -- Мнѣ нужно съ тобой объясниться, сказалъ Вальтеръ, подходя къ своему родственнику,-- расположенъ ли ты меня выслушать.
   Голосъ Вальтера звучалъ суровѣе и тверже, чѣмъ когда бы то-ни было прежде.
   -- Это будетъ зависѣть отъ того, что ты мнѣ скажешь, а также и отъ способа изложенія. Дружеское слово, высказанное дружески,-- почему же не выслушать? Но политико-моральную лекцію, въ родѣ тѣхъ разглагольствованій, которыми ты такъ щедро угощалъ меня въ послѣднее время,-- нѣтъ ужъ, слуга покорный!
   -- Съ политическимъ дѣятелемъ я не имѣю ничего общаго, отозвался Вальтеръ,-- кто, подобно тебѣ, пользуется нехорошими средствами, которыя въ практическомъ примѣненіи могутъ повести еще къ худшимъ цѣлямъ,-- съ тѣмъ сойтись невозможно.
   -- Ты опять впадаешь въ свой докторальный тонъ.
   -- Ну такъ я наговорю другимъ тономъ. Какъ ты, въ своемъ настоящемъ положеніи, ладишь съ своею совѣстью -- это твое дѣло. Но женское платье чувствительнѣе къ грязи. Зачѣмъ ты завелъ Сильвію въ нечистое мѣсто?
   -- Этотъ тонъ мнѣ также не очень нравится. Знаешь ли, не лучше ли нимъ разойтись -- каждому своей дорогой?
   -- Нѣтъ, отвѣчай прежде на мой вопросъ.
   -- Adieu!
   -- Нѣтъ, ты останешься, вскричалъ Вальтеръ, схватывая Лео за руку. Лео быстро вырвался и отскочилъ назадъ.
   -- Да въ этомъ мѣстѣ, кажется, всѣ люди съ ума сходятъ! закричалъ онъ,-- вотъ только-что породъ этимъ у меня чесались руки кое-кого спихнуть долой со свѣта,-- а теперь ты чуть-чуть не сдѣлалъ величайшей глупости Ты взволнованъ, Вальтеръ, и я повторяю тебѣ съ моимъ всесовершеннымъ спокойствіемъ прежнее предложеніе: пойдемъ каждый своей дорогой!
   -- А я повторяю тебѣ не менѣе спокойно, что мнѣ нуженъ отвѣтъ на мой вопросъ.
   Лео призадумался немного и потомъ сказалъ:
   -- Ну, изволь пусть будетъ по твоему; черезъ часъ я ѣду,-- проводи меня до станціи.
   Они обошли скалистый выступъ. У ногъ ихъ была расположена деревня, принявшая впродолженіи послѣднихъ лѣтъ размѣры маленькаго городка. Тамъ и сямъ между древесными вѣтвями блестѣли огоньки. Изъ высокой трубы фабричныхъ заведеній, прислоненныхъ къ горѣ замка, вырывалось красное пламя, разносившее среди ночи огненное облако, усыпанное безчисленными искорками. Съ другого конца, въ сторонѣ долины, свѣтились окна, массивнаго зданія рестораціи и разноцвѣтные фонари желѣзной дороги.
   -- Ты хочешь знать, началъ Лео,-- зачѣмъ я завелъ твою сестру къ теткѣ Сарѣ; вотъ мой отвѣтъ: я ее туда не заводилъ. Пойми же ты меня хорошенько: не заводилъ ее туда никакимъ человѣческимъ способомъ -- ни убѣжденіями, ни хитростью -- о физической силѣ нечего и говорить -- и никакими другими позволительными или непозволительными средствами. Сильвія провели у тетки сорокъ четыре часа, прежде чѣмъ я ее тамъ засталъ къ моему величайшему изумленію. Слѣдовательно, все, что она ни сдѣлала, было сдѣлано его по своему собственному, свободному желанію и на собственный свой рискъ. За это ни передъ вами, ни перодъ нею самою я не могу нести никакой отвѣтственности.
   Лео замолчалъ Вальтеръ медлилъ отвѣтомъ. Наконецъ, онъ заговорилъ, и при этомъ было явственно слышно, какихъ усилій ему стоило сохранить спокойствіе.
   -- Я зналъ, что ты именно такъ, а не иначе взглянешь на это дѣло, и это-то меня и возмущаетъ. Существуетъ только одинъ родъ безнравственности, по крайней мѣрѣ, мнѣ извѣстенъ только одинъ -- ледяной холодъ сердца, въ которомъ подъ, конецъ коченѣетъ всякое чувство. Если бы ты любилъ Сильвію также горячо, какъ она -- въ чемъ нѣтъ сомнѣнія -- тебя любитъ, то, разумѣется, ты не оставилъ бы ее въ такомъ положеніи. Если бы ты всячески старался приковать ее къ себѣ, даже если бы ты для этой цѣли увлекъ ее за собою туда, откуда она, при всемъ своемъ желаніи, но могла бы возвратиться назадъ,-- все это было бы для меня совершенно понятно, и я сказалъ бы только: ужь, видно, такая ихъ судьба, иначе они поступить не могли. Но теперь, чувствуетъ ли Сильвія себя безгранично несчастною въ средѣ, которая во всѣхъ отношеніяхъ ея недостойна, будетъ ли Сильвія, терзаться всю свою жизнь воспоминаніемъ объ этомъ роковомъ ослѣпленіи,-- сойдетъ ли въ преждевременную могилу ея старый отецъ, сраженный этимъ поступкомъ, перенесшимъ его возлюбленное дитя изъ круга мирной и честной жизни въ обманчивую сферу лживаго большаго свѣта,-- все это можетъ быть, можетъ и не быть -- тебѣ до этого нѣтъ ровно никакого дѣла. Кто хочетъ для тебя жертвовать собою, пусть его жертвуетъ, пусть ищетъ въ этомъ самопожертвованіи для себя награду. Тебя это ни къ чему не обязываетъ, даже и къ чувству обыденной признательности.
   -- Кончилъ ли ты?
   -- Нѣтъ, еще не совсѣмъ, все, что я говорилъ до сихъ поръ, не можетъ произвести на тебя никакого впечатлѣнія, потому что при этомъ имѣется въ виду та сторона человѣческаго сердца, которую ты давно уже въ себѣ умертвилъ. Теперь я предложу тебѣ драгой аргументъ, надѣюсь, болѣе для тебя полновѣсный. Твое ледяное равнодушіе къ участи Сильвіи не только безнравственно, но и глупо. Что планъ, по которому ты хочешь воздвигнуть свое зданіе, совершенно непрактиченъ и невыполнимъ,-- объ этомъ, какъ я уже сказалъ, мнѣ нисколько нежелательно болѣе съ тобою спорить. Надѣюсь, однако, что ты согласишься со мною въ одномъ: умный архитекторъ не употребляетъ для своей постройки непригоднаго матеріала! Ты говоришь, что ты не ставилъ Сильвію въ такое шаткое положеніе -- это неправда, потому что хотя косвеннымъ путемъ, по все-таки ты это сдѣлалъ! Однако, ты оставляешь ее въ этомъ положеніи. Ну, каковы же выйдутъ послѣдствія? Пли ты думаешь, что такая натура, какъ Сильвія, перенесетъ свою участь? будетъ далѣе переносить ее? О, разочаруйся. Реакція въ такой натурѣ должна наступить и неминуемо наступитъ. Благородный камень, такъ безжалостно положенный тобою въ фундаментъ, не выдержитъ позорной тяжести, сломается,-- и это можетъ стоить тебѣ дороже, чѣмъ ты предполагаешь.
   Вальтеръ замолчалъ. Лео подождалъ немного и потомъ заговорилъ:
   -- Ну, ты кончилъ? И прекрасно! Согласись, что я слушалъ тебя терпѣливо, такъ выслушай съ тѣмъ же терпѣніемъ и мой отвѣтъ. Не думай, чтобы я имѣлъ хотя малѣйшее намѣреніе или даже самое скромное желаніе убѣдить тебя,-- о нѣтъ! Желать чего нибудь невозможнаго значитъ быть ребенкомъ, а соглашеніе между нами -- какъ ты самъ же основательно замѣтилъ и потомъ сейчасъ же позабылъ -- положительно невозможно. Намъ только кажется, будто мы говоримъ на одномъ и томъ же языкѣ потому что мы означаемъ тѣми же словами въ высшей степени различныя вещи! Что для тебя нравственно, для меня -- безнравственно и наоборотъ. Безнравственна и до глубины моей души ненавистна для меня твоя лавочная мораль, въ которой идутъ вѣчныя хлопоты о томъ, что мое, что твое, въ которой все мѣряется на аршинъ индивидуальныхъ выгодъ. Если бы я любилъ Сильвію, если бы даже желалъ ею обладать, то могъ ли все-таки принять спокойно жертву, которую она мнѣ приноситъ? Слыханное ли дѣло? Неужели женщина, складывающая все свое достояніе -- потому что иначе она поступить не можетъ -- на жертвенникъ божества, неужели такая женщина должна отдать самую себя жрецу, чтобы онъ во имя божества принялъ ея жертву! И наградой жертвующей были бы восторги любовнаго лобзанія! И притомъ, сравненіе мое неудачно, я вовсе не жрецъ; я дѣлаю только то, что дѣлаетъ сама Сильвія. Я жертвую собою также беззавѣтно, также всецѣло, какъ и Сильвія собою жертвуетъ. Безличное страстное увлеченіе идеей, само въ себѣ заключающее наслажденіе и кару, и потому нисколько не заботящееся объ индивидуальномъ счастьи или несчастьи -- эта благороднѣйшая и возвышеннѣйшая страсть представляется тебѣ ледянымъ холодомъ сердца, холодомъ, въ которомъ коченѣетъ всякое чувство!! Ну и Богъ съ ними, пусть ихъ коченѣютъ эти крошечныя чувства и ощущепьнца! Ужь что вамъ въ этомъ по позавидую. Не знаю, любитъ ли меня Сильвія; я объ этомъ ее никогда не спрашивалъ, а она мнѣ ничего не говорила. Одно только я знаю навѣрное, что въ этомъ отношеніи она думаетъ, какъ и я самъ; да, я знаю, что если она. меня любитъ, то между прочимъ могла бы пожертвовать и этой любовью. Теперь о томъ, что ты обругалъ моего глупостью. Изволишь ли видѣть, я не фарисей, но право не прочь отъ того, чтобы ударить себя въ перси и возгласить: хвала Всевышнему, что я не такъ мудръ, какъ вы! Можетъ быть, кредитъ и дебетъ въ счетной книгѣ моей жизни не такъ строго согласуются каждую минуту, какъ у васъ,-- можетъ быть, я предлагаю и себѣ, и другимъ невыполнимыя требованія, можетъ быть, я затѣялъ смѣлую игру и проиграю ее -- можетъ быть, можетъ быть!.. Но и въ случаѣ проигрыша я все-таки выигрываю больше, чѣмъ вы при самомъ блестящемъ положеніи вашего баланса. Я, по крайней мѣрѣ, жилъ, имѣлъ на своемъ вѣку такую минуту, для которой стоило родиться на свѣтъ. И я жилъ не только для себя, по и для другихъ. Ложь, будто мои старанія были такъ безполезны, какъ вы прокричали; уже теперь поднятъ вопросъ о новой общественной жизни, уже теперь вы начали пошевеливаться, чувствуя, что вашему господству приходитъ конецъ. И скажите ради самаго неба, что вы сдѣлали такого геніальнаго, что давало бы вамъ право заправлять обществомъ? Мы хвалитесь вашими огромными городами съ постоянно-развивающимся пролетаріатомъ,-- какъ будто зло уменьшается, разливаясь на болѣе обширномъ пространствѣ!-- вашими желѣзными дорогами, по которымъ нищета -- прежняя домосѣдка, теперь свободно вояжируетъ по всей землѣ,-- вы гордитесь вашими телеграфами, посредствомъ которыхъ ваши биржевые царьки пересылаются утѣшительными извѣстіями, что вотъ, молъ, мы, прибрали всѣ денежки и съ ними все человѣчество въ карманъ! А что принесли добраго эти выдумки -- вы, небось, это сдѣлали? Развѣ это доброе -- практическій результатъ вашихъ теорій? Развѣ оно проявилось по вашей милости, а не на зло вамъ? Все это было бы довольно забавно, когда бы не было такъ убійственно безотрадно, такъ серьезно...
   Быстро подвигаясь въ пылу разговора, они подошли къ выходу изъ деревни у подошвы горы замка. Въ одномъ изъ фабричныхъ заведеній сквозь высокія окна ярко свѣтилось пламя; у пылающихъ очаговъ бродили мрачныя человѣческія фигуры.
   Лео остановился.
   -- Для кого работаютъ вонъ тѣ горемычные въ этотъ поздній часъ ночи? вскричалъ онъ,-- для себя? для своихъ дѣтей, поужинавшихъ черствымъ сухаремъ и уснувшихъ съ голоднымъ желудкомъ? для своихъ женъ, которыя сидятъ теперь за починкой лохмотьевъ, если только и онѣ не прикованы къ какой нибудь машинѣ въ этомъ же самомъ аду?... Если бы я могъ добиться своими усиліями только того, чтобы эти люди каждый вечеръ часомъ раньше стирали копоть съ своихъ лицъ, то и тогда я съ гордостью сказалъ бы: я не даромъ жилъ на свѣтѣ!
   -- Конечно, сказалъ Вальтеръ, и я первый благодарилъ бы тебя, поклонился бы тебѣ въ ноги, если бы ты осуществилъ это или что нибудь подобное; но въ томъ-то и сила, что ты не можешь этого осуществить? Ты хвалишься своимъ культомъ идеѣ, и постоянно привязываешься къ частностямъ, мелочамъ -- къ той, другой или третьей личности, посредствомъ которой желаешь проводить свои мысли въ жизнь. Непригодность такихъ средствъ разстроитъ твои замыслы и погубитъ тебя самого. Однако, пора намъ кончить. Я никогда не повторю попытки найти дорогу къ твоему сердцу,-- о, повѣрь мнѣ, никогда! Напротивъ и всегда и вездѣ буду нападать на тебя открыто, какъ только мнѣ представится случай вести съ тобой честную войну!
   Вальтеръ ушелъ поспѣшными шагами и опить не подалъ Лео руки. Лео смотрѣлъ ему вслѣдъ, пока фигура удалявшагося молодаго человѣка не изчезла окончательно въ тѣни домовъ. Медленно пошелъ потомъ Лео по шоссейной дорогѣ, которая была недавно проведена отъ фабричныхъ зданій къ станціи желѣзной дороги. Выбравшись позади рестораціи на открытую, установленную столами и стульями площадь, которая была дли него, вышедшаго изъ темноты, достаточно свѣтла, Лео различилъ человѣка, который глядѣлъ вверхъ по направленію къ освѣщеннымъ окнамъ комнаты въ боль этажѣ, но потомъ вдру гъ повернулъ назадъ и, бормоча невнятныя слова, быстро прошелъ возлѣ самаго доктора. Лео хотѣлъ было его окликнуть, но потомъ раздумалъ: "что мнѣ до него за дѣло;-- Донъ-Жуанъ, можетъ быть и не хочетъ быть узнаннымъ, что-то ужь больно шибко улепетываетъ."
   Отъ заспаннаго кельнера въ опустѣвшей общей залѣ Лео узналъ, что его слуга Филиппъ -- тотъ самый, который прежде находился у него въ услуженіи и который послѣ освобожденія Лео изъ тюрьмы опять къ нему явился -- уже занятъ былъ въ его комнатѣ приготовленіемъ ночлега. Лео сказалъ, что онъ отправится съ слѣдующимъ поѣздомъ и, взявъ у слуги свѣчу, пошелъ къ себѣ наверхъ.
   Когда онъ уже взошелъ на лѣстницу, сквозной вѣтеръ задулъ свѣчу. Назадъ возвращаться Лео по хотѣлъ, такъ какъ слуга находился въ его комнатѣ. И вотъ Лео сталъ пробираться ощупью по узкому корридору. Одна дверь немного отворилась. Лео пошелъ по направленію тусклаго свѣта, думая, что то была дверь въ его комнату, полуотворенная слугою, приводившимъ въ порядокъ вещи. Когда Лео подошелъ къ двери, она отворилась еще болѣе; женская фигура, одѣтая въ легкое платье, быстро показалась на порогѣ, обвила Лео руками и вскричала:
   -- Ахъ, я знала, что ты опять возвратишься!
   -- Да это я... я, Эва, сказалъ Лео, улыбаясь.
   Глухой крикъ вырвался изъ груди Эвы. Ужасъ оцѣпенилъ ея члены; она повисла безъ движенія на рукахъ Лео, который, плотнѣе охвативъ ея талію и прихлопнувъ за собою дверь, внесъ Эву въ комнату.
   На кругломъ столѣ посрединѣ комнаты горѣли двѣ свѣчи. Дамскія вещи, какъ будто только-что выпущенныя изъ рукъ пріѣзжей, валялись въ хаотическомъ безпорядкѣ. На полу стоялъ открытый чемоданъ; шляпка, мантилья и другія принадлежности дамскаго туалета были разложены на постели, по стульямъ.
   Лео отнесъ все еще полу-безчувственную красавицу въ комнату; онъ зналъ хороню, что этотъ припадокъ не былъ притворенъ; руки Эвы были холодны, глаза полу-смежились, дыханіе неровное. Совершенно свободное ночное платье, котораго ослѣпительно-бѣлыя складки рѣзко отдѣлялись отъ черныхъ и отчасти распущенныхъ волосъ, не могло ее стѣснять, шея Эвы и прекрасная, чуть прикрытая грудь были согрѣты горячей кровью.
   Въ то время какъ онъ еще разъ къ ней наклонился, жизнь опять возвратилась къ ея обезсилѣвшимъ членамъ, Эва открыла глаза и вперила въ лицо Лео дикій взглядъ; изъ открывшихся губъ засверкали сжатые зубы. Вдругъ она разразилась хохотомъ, который сейчасъ же перешелъ въ какой-то судорожный вой. Она старалась стать на ноги и тѣмъ сильнѣе прижималась къ рукамъ Лео.
   Кровь Лео страстно клокотала. Обаятельная красота этой женщины совершенно отуманила его мозгъ. Эва сопротивлялась и тѣмъ сильнѣе распаляла сладострастное увлеченіе молодого человѣка. Въ порывѣ этого увлеченія онъ совершенно забылъ, что Сильвія ждала его сегодня. Съ дикою страстью онъ прижималъ къ себѣ Эву, которая, обвивъ его своими мягкими руками, отвѣчала на его изступленные поцѣлуи своими сладострастными поцѣлуями...
   А минуты между тѣмъ проходили одна за другой, и никто изъ любовниковъ не замѣчалъ, не считалъ ихъ.
   Вдругъ подъ самымъ окномъ раздался звонокъ сигнальнаго колокольчика. Волшебное обаяніе миновало. Рѣзкій, пронзительный звукъ казался сердитымъ призывомъ дѣйствительности, которая не хотѣла ждать, которая желѣзнымъ голосомъ требовала свою собственность. Лео вырвался изъ объятій Эвы. И вотъ они стояли теперь другъ противъ друга. Эва, которой сверкающіе глаза были устремлены на Лео, сразу поняла, что происходило въ его душѣ.
   Не сводя съ него своихъ огненныхъ глазъ, Эва отступила назадъ къ столу, на которомъ горѣли свѣчи. Вдругъ она схватила что-то между разбросанными вещами и съ высоко-поднятой рукой бросилась на Лео. Но рука ея была схвачена быстро протянутой впередъ рукой Лео; послѣ непродолжительной борьбы онъ далеко отбросилъ отъ себя кинжалъ, отнятый у обезумѣвшей отъ ярости женщины.
   -- Извините, сказалъ онъ,-- но вы сами видите, что вы основательно изучили только одну сторону вашего ремесла, а другой вамъ нужно еще учиться и учиться...
   Въ слѣдующее затѣмъ мгновеніе Лео вышелъ изъ комнаты. Спустя нѣсколько минутъ, Эва яростно метавшаяся въ комнатѣ словно тигрица, у которой отняли добычу, слышала какъ тронулся поѣздъ, уносившій Лео въ столицу.
   

ГЛАВА ОДИНАДЦАТАЯ.

   Спустя нѣсколько недѣль въ одинъ теплый вечеръ, генералъ фонъ-Тухгеймъ сидѣлъ въ своемъ рабочемъ кабинетѣ, изъ котораго стеклянная дверь вела въ садъ. Генералъ, сидѣвшій и писавшій за своимъ письменнымъ столомъ, былъ не одинъ. Посрединѣ комнаты стоялъ кастелянъ Липпертъ, склонивъ на лѣвую сторону свою маленькую голову съ сѣдыми, коротко остриженными волосами, перебирая пальцами правой руки блестящія пуговицы своего форменнаго сюртука и осматривая писавшаго генерала злымъ и вызывающимъ взглядомъ.
   Генералъ полу-обернулся и подалъ кастеляну клочекъ бумаги.
   -- Вотъ возьмите, сказалъ генералъ,-- но повторяю вамъ, что это рѣшительно въ послѣдній разъ. Терпѣніе мое истощилось.
   Господинъ Липпертъ взялъ бумагу, ловко засунулъ ее въ карманъ своего сюртука и улыбнулся.
   -- Это ни на что не похоже! продолжалъ генералъ съ досадой,-- извѣстно ли вамъ, что втеченіи послѣднихъ лѣтъ вы перебрали почти десять тысячъ талеровъ, кромѣ 300 талеровъ такъ называемой платы за содержаніе, которая уже десять лѣтъ не имѣетъ никакого смысла?
   -- Всего на всего съ этими будетъ 9700 талеровъ, сказалъ Липпертъ,-- однако, ваше превосходительство, примите во вниманіе, чего мнѣ стоитъ этотъ юноша, въ особенности теперь, когда онъ, лишившись мѣста, опять сидитъ на шеѣ у своего старика-отца.
   Генералъ, повидимому, не разслышалъ словъ кастеляна.
   -- Это просто дневной грабежъ, сказалъ генералъ,-- но я не совѣтую вамъ принуждать меня къ крайностямъ. Я скорѣе признаю Фердинанда, чѣмъ позволю вамъ обирать меня такъ безцеремонно.
   Кастелянъ тихо покачалъ головой и улыбнулся.
   -- Этого ваше превосходительство не сдѣлаете; двадцать, десять лѣтъ тому назадъ еще шло туда сюда, но къ лицу почтеннаго, слишкомъ пожилаго человѣка это вовсе не идетъ, ваше превосходительство. Да если бы вы этого и желали, ваше превосходительство, то все-таки одна пожилая дама въ замкѣ никогда этого не захочетъ. А что молоденькая дама -- при этомъ онъ указалъ на окно -- скажетъ въ такомъ случаѣ, это тоже еще вопросъ. Болѣе ничего не прикажете, ваше превосходительство?
   -- Нѣтъ.
   -- Въ послѣднее время ваше превосходительство почти перестали удостоивать меня вашими порученіями, но я позволяю себѣ надѣяться, что вы все-таки не лишите меня вашего благосклоннаго вниманія.
   Послѣднія слова г. Липпертъ произнесъ выразительнымъ, почти угрожающимъ тономъ, рѣшительно противорѣчившимъ его смиренной осанкѣ, глубокому поклону, тихому звуку шаговъ, которыми кастелянъ удалился и той необыкновенной осторожности, съ какого онъ отворилъ и затворилъ дверь.
   Генералъ все еще сидѣлъ за столомъ, поддерживая высокій, узкій лобъ своей бѣлой заботливо выхоленной рукою. Но вотъ кто-то постучалъ изящно отдѣланной ручкой дамскаго зонтика въ стеклянную дверь, вблизи которой генералъ находился.
   Генералъ тревожно встрепенулся, но потомъ съ ласковой улыбкой закричалъ находившейся за дверью дамѣ: "сейчасъ! сейчасъ!"
   Затѣмъ онъ прежде убралъ бумаги съ письменнаго стола въ особый ящикъ, который тише какъ и самый столъ, бережно заперъ.
   -- Пожалуйста, извини, что я такъ долго заставляю тебя ждать, сказалъ онъ выходя на крыльцо и предлагая Жозефѣ руку.
   -- Что-то не является графиня, сказала Жозефа, которая была въ визитномъ туалетѣ и собиралась куда-то выѣхать изъ дома.
   -- Тѣмъ лучше для насъ.
   При этихъ словахъ генералъ посмотрѣлъ на фронтонъ очаровательной виллы, которая виднѣлась между деревьями и кустами сосѣдняго сада, освѣщенная послѣднимъ отблескомъ удалявшагося дня.
   -- Будь остороженъ, папа, прошу тебя, сказала дѣвушка, также взглянувъ на стѣну, облитую матовымъ свѣтомъ.
   -- Ты считаешь нужнымъ совѣтовать это мнѣ, старому, извѣданному тактику! отозвался генералъ, не сомнѣвайся, Жозефа, въ моей осторожности. Но быть черезъ чуръ осторожнымъ -- глупо, тѣмъ болѣе, что здѣсь мы стоимъ на совершенно твердой почвѣ. Если теперь, когда наша дружба можетъ для него еще пригодиться, мы не сдѣлаемъ себя для наго необходимыми людьми, то послѣ, когда всѣ будутъ стараться завладѣть имъ, это будетъ уже для насъ невозможно.
   -- Но справедливо ли, что мы стоимъ на твердой почвѣ? усумнилась дѣвушка,-- признаюсь, я еще не увѣрена въ нашемъ прочномъ положеніи.
   -- А это что? спросилъ генералъ, указывая на виллу,-- вѣдь эта игрушка на худой конецъ стоитъ 00,000 талеровъ. Я отслужилъ его отцу двадцать лѣтъ и не менѣе ему самому, прежде, чѣмъ онъ выразилъ свою признательность за мой заслуги въ формѣ этого дома. А тутъ человѣка награждаютъ такимъ образомъ послѣ столькихъ же дней. Да это неслыханное дѣло! Весь городъ, уже не говоря о дворѣ, приведенъ въ живѣйшее изумленіе...
   -- Но удержится ли онъ на такой высотѣ? спросила Жозефа, снимая съ плечъ кружевную мантилью.
   -- Признаюсь тебѣ, сначала я самъ въ этомъ сомнѣвался, но теперь не допускаю ни малѣйшаго сомнѣнія. Этого человѣка можно сравнить съ тѣмъ чисто-кровнымъ жеребцомъ, на которомъ я ѣздилъ, когда еще былъ молодымъ лейтенантомъ, и выигрывалъ съ нимъ большія деньги. Своимъ противникамъ я давалъ часто значительныя разстоянія, и сердце во мнѣ билось безпокойно, пока конь мой оставался позади. Но какъ только конь мой начиналъ бѣжать наравнѣ съ другими, то ужь никто не могъ оспаривать у меня побѣду. Этотъ человѣкъ поровнялся съ самыми могущественными смертными. Теперь я держу пари за него, какъ бы ни былъ великъ закладъ.
   Жозефа поспѣшно дотронулась до руки отца; между кустами показалась фигура Лео, который приближался по полянѣ.
   -- Ахъ, Жозефа, сказалъ генералъ,-- ради Бога будь съ нимъ любезна, какъ только можешь!
   Отецъ и дочь вышли изъ кустовъ на поляну. Генералъ выпустилъ руку Жозефы и, съ протянутой впередъ рукою, пошелъ на встрѣчу къ молодому человѣку.
   -- Ахъ, это вы, cher voisin! Ну, что, какъ вы у себя расположились?
   -- Превосходно, благодаря участію благородной фрейленъ, сказалъ Лео, протягивая руку генералу и кланяясь Жозефѣ. Вѣдь вы знаете, мы холостяки, неприхотливы.
   -- Ну, что до этого, сказалъ генералъ, улыбаясь,-- то вѣдь случается иногда устраиваться своимъ домашнимъ обиходомъ не только для себя, но и для другихъ. Говоря совершенно искренно, и предпочелъ бы жесткую солдатскую постель, три, четыре деревянныхъ стула, нѣсколько хорошихъ книгъ и нѣсколькихъ добрыхъ друзей всему этому великосвѣтскому блести, но вѣдь не Робинзоны же мы какіе нибудь и волей-неволей должны подчиняться требованіямъ людскаго общества.
   Но аллеѣ шелъ слуга, за которымъ слѣдовала дама.
   -- А, наконецъ-то пожаловала и наша очаровательная графиня! вскричалъ генералъ.
   -- Я отниму у васъ на нѣсколько минутъ вашу прелестную дочку, проговорила графиня Шлиффенбахъ, обнимая Жозефу,-- но я не шутя боюсь ѣхать одна къ старой, брюзгливой баронессѣ Бартонъ; мнѣ все кажется, что или она, или ея пинчеръ,-- кто нибудь изъ нихъ меня укуситъ нечаянно.
   Молодая дама звонко захохотала и, весело поклонившись мужчинамъ, удалилась подъ руку съ Жозефою.
   -- Премиленькая женщина, сказалъ генералъ, пославъ вслѣдъ дамамъ нѣсколько любезныхъ поцѣлуевъ рукою,-- быть можетъ, немножко прѣсновата для пресыщеннаго вкуса, но я предпочитаю эту очаровательную естественность въ манерахъ и словахъ, той приторной утонченности, которою такъ любятъ щеголять наши дамы. Вы должны будете ревностно поддерживать это знакомство, мой добрый другъ, какъ только графъ возвратится изъ Парижа. А теперь мнѣ очень пріятно, что дамы оставили насъ однихъ на нѣкоторое время. Мнѣ хотѣлось бы кое-что сообщить вамъ, если только вы расположены меня выслушать. Генералъ взялъ дружески Лео за руку, и они медленно пошли по гладко выкошенному лугу, котораго фонтаны громче плескались среди вечерней тишины.
   -- То, что я хотѣлъ вамъ сказать, любезный другъ мой -- извините за это выраженіе, вытекающее прямо изъ сердца -- можетъ показаться совершенно излишнимъ такому человѣку, какъ вы. Однако старость имѣетъ преимущество опытности,-- преимущество, котораго не могутъ оспаривать у насъ, стариковъ, юные геніи. Позволите ли вы говорить опытному человѣку?
   -- Я прошу его объ этомъ.
   -- Сильный слишкомъ довѣрчиво полагается на свою силу -- но кто знаетъ роковую быстроту, съ какою насъ истощаетъ жизнь, тотъ понимаетъ настоящую цѣну преобладающихъ обстоятельствъ, изъ которыхъ мы должны почерпать, такъ сказать, элементарную силу, если только для насъ недостаточно нашей собственной, запасной силы. Я нисколько не хочу утверждать, чтобы эта, слишкомъ осязательная истина укрылась отъ вашей проницательности. Но вѣдь тутъ дѣло идетъ о примѣненіи къ извѣстному, частному случаю! Зачѣмъ,-- вы видите, что и я могу предлагать нескромные вопросы,-- зачѣмъ вы отклонили отъ себя предложеніе короля получить мѣсто въ одномъ изъ министерствъ?
   -- Потому что -- вы позволите мнѣ отвѣчать съ тою же откровенностью, съ какого вы меня спрашиваете -- я нисколько не хотѣлъ бы затеряться въ толпѣ. Цѣль моего честолюбія заключается вовсе не въ томъ, чтобы въ моей особѣ обогатить государство однимъ чиновникомъ больше.
   -- Прекрасно, мой почтенный другъ, и заранѣе совершенно соглашаюсь, что въ государствѣ есть только одно, достойное васъ, мѣсто. Но чтобы достичь до него, чтобы безпрекословно командовать чиновничьимъ войскомъ, надобно самому изъ него выйти. Вы преклоняетесь предъ каждымъ олухомъ, который стоялъ въ однихъ рядахъ съ вами, однако...
   -- Опять приходится мнѣ слышать эту риторическую фигуру, сказалъ Лео,-- такъ значитъ, и тутъ имѣешь дѣло, съ бездушной силою дисциплинированной или скорѣе выдрессированной массы! Этотъ лозунгъ либераловъ въ устахъ аристократа!. Извините если это заставляетъ меня улыбнуться!
   -- Улыбайтесь или смѣйтесь, если вамъ это угодно, сказалъ генералъ,-- но согласитесь со мною, что безъ хорошо организованной, плотно сомкнутой массы также нельзя думать объ успѣшномъ достиженіи цѣли. Дворянство всѣмъ своимъ значеніемъ обязано именно солидарности интересовъ, при которой существованіе учрежденія выгодно дли каждаго частнаго лица и той болѣе или менѣе систематической дрессировкѣ, которая побуждаетъ каждаго дворянина сознательно или безсознательно стремиться къ преслѣдованію этой общей цѣли. Я ставлю нашему дворянству въ упрекъ вовсе не эту дружную сплоченность,-- которая не можетъ и долго- не будетъ достаточно прочною, а умственную шаткость, недостаточное пони* маніе условій времени, неспособность пользоваться находящимися подъ руками выгодами, напр., эксплуатировать въ свою пользу рабочій вопросъ, какъ этого желаете вы.
   -- Съ тою, однако, разницею ваше превосходительство, что вы видите средство въ томъ, что я считаю своею цѣлію.
   -- При надлежащемъ свѣтѣ разница эта не представляется мнѣ значительною, продолжалъ генералъ,-- вѣдь вы вовсе не хотите сказать, чтобы чернорабочая, узкоголовая, крикливая, словомъ до мозга костей грубая масса сумѣла сама собою управлять. Ею все-таки нужно всегда управлять и для одного человѣка, мой почтенный другъ, это -- въ высшей степени трудная задача. Однако, мой слуга подалъ уже свѣчу въ павильонъ -- тамъ мы можемъ подождать до возвращенія моей дочери, если вамъ будетъ угодно. Въ саду уже довольно свѣжо. Вѣдь вы остаетесь къ ужину?
   -- Если не обезпокою васъ.
   -- О, нисколько, помилуйте... Я надѣюсь, что мы удержимъ также у себя и графиню. Графъ теперь въ Парижѣ. И такъ пойдемте!
   Павильонъ -- маленькій деревянный домикъ, стоявшій на низкомъ каменномъ фундаментѣ, находился въ углу сада, позади котораго, во избѣжаніе обхода по расположеннымъ впереди садамъ, была проведена для слугъ изъ сосѣднихъ дачъ узкая дорога, обнесенная отчасти деревяннымъ палисадникомъ, отчасти живою изгородью. Когда генералъ и Лео пошли по направленію къ павильону, какой-то человѣкъ, до сихъ поръ находившійся на узкой тропинкѣ и слѣдившій за обоими собесѣдниками изъ-за кустовъ, вдругъ шмыгнулъ къ павильону, съ большою силою и ловкостью вскарабкался на наружную стѣну и укрѣпился на ней, упершись ногами въ нижній карнизъ и придерживаясь рукою за переводину далеко выступавшей впередъ крыши. На узкой тропинкѣ было уже совершенно томно; въ случаѣ необходимости онъ могъ спрыгнуть внизъ и удалиться въ томъ или другомъ направленіи. Но никто не проходилъ, и этотъ человѣкъ чрезъ тонкую стѣну могъ совершенно отчетливо слышать разговоръ въ павильонѣ, а сквозь неплотно прикрытое окно отчасти также видѣть, что въ немъ происходило.
   Генералъ и Лео усѣлись за столомъ на легкихъ стульяхъ. На столѣ стоялъ графинъ съ виномъ и серебряная корзина съ пирожнымъ.
   -- Милое дитя мое! сказалъ генералъ,-- она обо всемъ думаетъ! Однако, возвратимся къ нашему прежнему разговору. Какъ вы полагаете, что погубило моего брата? Онъ былъ человѣкъ, котораго умъ и познанія, какъ вамъ самимъ извѣстно, стояли далеко выше посредственности. Онъ всегда стремился къ правдѣ, но никогда не заходилъ достаточно далеко, потому что всегда держалъ себя изолированно, постоянно одинъ преслѣдовалъ свои цѣли. Рабочій вопросъ давно уже былъ его конькомъ... Какъ много утѣшительнаго могъ бы онъ сдѣлать въ области этого вопроса, если бы захотѣлъ послушаться моего совѣта и лѣтъ восемь или девять тому назадъ вступить въ министерство вмѣсто Массенбаха, отъ котораго покойный король хотѣлъ отдѣлаться во что бы-то-ни стало! Да, братъ мой, можетъ быть, предупредилъ бы революцію, вмѣсто того, чтобы растратить все свое состояніе, непринеся этимъ пользы никому на свѣтѣ и всего менѣе -- рабочимъ. Что было справедливо по отношенію къ моему брату, тѣмъ болѣе то же самое примѣняется и къ вамъ, такъ какъ вы даже не обладаете преимуществомъ привилегированнаго, знатнаго рожденія. Съ моей стороны было бы глупо указывать человѣку съ вашей геніальной проницательностью и благоразуміемъ на опасности, которыя неминуемо влечетъ за собою такая изумительно-быстрая карьера. Теперь, когда ночва разрыхлѣла, вы должны пустить такіе глубокіе корни, чтобы послѣ ихъ не могла вырвать изъ земли никакая буря. Изъ всѣхъ силъ хлопочите для себя о прочныхъ связяхъ и при этомъ будьте убѣждены, что я, съ величайшею радостію, ютовъ съ своей стороны всегда служить вамъ по мѣрѣ моихъ силъ.
   Генералъ хлебнулъ вина изъ стакана и -- такъ какъ выраженіе лица Лео, повидимому, поощряло говорить далѣе -- продолжалъ еще болѣе задушевнымъ тономъ.
   -- Вѣдь мы должны опираться одинъ на другого -- я на васъ, вы на меня, мы оба на третьяго, тотъ опять на насъ и такъ далѣе ad infinitum. Громадное сокровище, выброшенное на нашъ островъ счастливымъ случаемъ, мы должны стараться удержать тысячью нитей, а иначе оно ускользнетъ отъ насъ, если только не сыграетъ еще болѣе злую шутку. Вы, мой уважаемый другъ, уже забросили двѣ, три ниточки, которыя очень прочны, не смотря на то, что очень тонки. Только одна спокойная сила страшна, какъ говоритъ поэтъ, а какая же сила спокойнѣе и, слѣдовательно, страшнѣе обаянія двухъ прекрасныхъ, полныхъ ума и чувства женскихъ глазъ? Какъ хороши глазки вашей кузины! Ваша тетушка въ своей молодости также обладала парою прелестныхъ, но все же не такихъ божественныхъ глазъ. Знаете ли вы, что король чуть не помираетъ отъ любопытства, желая узнать, въ какихъ вы отношеніяхъ находитесь другъ къ другу? Однако,-- любопытство въ этомъ случаѣ не только неудачное, но и совершенно неумѣстное выраженіе. Симпатическое сердце не позволяетъ королю успокоиться, пока онъ не узнаетъ, что дѣлается, наконецъ, въ сердцахъ людей, которыми онъ интересуется. "Что мнѣ въ человѣкѣ, если я не могу постичь его во всей полнотѣ?.." Какъ часто я слышалъ отъ него эти слова! Но такъ какъ онъ слишкомъ скроменъ для того, чтобы предложить прямой запросъ, то и теряется въ самыхъ причудливыхъ предположеніяхъ.
   -- А вы сами, ваше превосходительство? спросилъ Лео, улыбаясь.
   -- Я-то самъ? Ну ужь если вы, мой дорогой другъ, непремѣнно хотите знать, то я думаю, что это дѣло очень просто, я между тѣмъ мнѣ очень жаль, что оно такъ просто?
   -- Что же вы хотите сказать?
   -- Я хочу сказать... по вы не шутя хотите знать мое личное мнѣніе?
   -- Я васъ убѣдительнѣйше прошу объ этомъ.
   -- Извините: самое простое и безошибочное рѣшеніе вопроса я нахожу въ томъ, что вы любите вашу очаровательную кузину и что ваша очаровательная кузина любитъ васъ.
   -- И вы объ этомъ сожалѣете?
   -- Говоря откровенно -- да. При настоящихъ вашихъ обстоятельствахъ вы должны сдѣлать очень блестящую партію. Если вы женитесь на дамѣ, о которой идетъ рѣчь, то лишите себя блестящей партіи,-- если вы на ней не женитесь, то лишитесь быть можетъ, подруги. Однако я слышу, ѣдутъ наши дамы. Нѣтъ, это одна Жозефа. А гдѣ же графиня, душечка?
   -- Графиня проситъ извинить ее: она вспомнила, что съ этой почтой ей нужно написать къ мужу. Вы, господа, должны удовольствоваться моимъ обществомъ.
   Жозефа сняла шляпку; ея темные, изящно и очень къ лицу завитые волосы заблестѣли при свѣчахъ.
   Глаза генерала съ любовью были устремлены на его хорошенькую дочку и мелькомъ взглянули также на гостя, который, съ своей стороны, смотрѣлъ на очаровательную фигуру дѣвушки задумчивымъ взглядомъ.
   -- Не подано ли уже на столъ, Жозефа?
   -- Сейчасъ подадутъ.
   -- Мнѣ нужно еще дать одно маленькое порученіе Фридриху, по хозяйству, сказалъ генералъ вставая съ мѣста,-- а ты, Жозефа, придешь чрезъ нѣсколько минутъ съ нашимъ дорогимъ гостемъ.
   -- Какъ вы полагаете, благородная фрейленъ, сказалъ Лео, какъ только генералъ вышелъ изъ павильона,-- не имѣла ли графиня какихъ нибудь другихъ, болѣе серьезныхъ причинъ не возвращаться сюда съ вами?
   Жозефа широко раскрыла свои большія глаза.
   -- Вы почему объ этомъ спрашиваете?
   -- Такъ мнѣ показалось по выраженію ея лица, когда она вошла въ садъ и увидѣла меня. Первая ея мысль была: какъ бы мнѣ прилично убраться отсюда. Отгадалъ ли я?
   -- Не совсѣмъ, отвѣчала Жозефа,-- съ своей стороны она...
   -- Охотно осталась бы, перебилъ Лео,-- вѣрю: но она боится, что одинъ часъ, проведенной ею въ моемъ обществѣ, можетъ компроментировать ...скаго посланника. Господину посланнику не угодно только подумать, что очень легко можетъ настать часъ, въ который онъ пожелаетъ давать своей супругѣ менѣе стѣснительныя наставленія. А вы сами что скажете, благородная фрейленъ?
   -- Я не могу кругомъ винить одну графиню. Вы знаете, какъ мы оба -- я и папа -- васъ уважаемъ и цѣнимъ, но условія вашей жизни сложились такимъ замысловатымъ образомъ! Вы не повѣрите, какого непріятнаго безпокойства стоитъ мнѣ то, что вы не можете удовлетворить всѣмъ этимъ условіямъ безъ исключенія.
   -- Серьезно, вамъ это непріятно? Кто бы подумалъ, что эти прелестно очерченныя брови могутъ сдвигаться подъ вліяніемъ безпокойства?
   -- Полноте шутить такъ жестоко.
   -- Увѣряю васъ, я не шучу.
   -- Значитъ вы думаете, что я нисколько къ вамъ не расположена?
   -- А какое бы право я имѣлъ думать иначе?
   -- Пойдемте, пойдемте въ залу! сказала Жозефа, взявъ мантилью, которую она прежде сбросила съ своихъ прекрасныхъ плечъ.
   Лео помогъ дѣвушкѣ опять ее накинуть и при этомъ дотронулся до руки Жозеффы; онъ удержалъ эту руку и поднесъ къ своимъ губамъ.
   -- Извините меня! Я съ трудомъ рѣшаюсь вѣрить тому, что для меня очень дорого.
   -- Жозефа! раздался голосъ генерала изъ отворенной двери залы.
   -- Пойдемте же, вовсе нелюбезный скептикъ! сказала Жозефа,-- папа будетъ безпокоиться.
   Она вырвала свою руку изъ руки Лео и быстро удалилась изъ павильона. Лео пошелъ медленнѣе.
   Когда звукъ удалявшихся шаговъ совершенно смолкъ на щебнѣ аллеи, подслушивавшій человѣкъ спрыгнулъ на дорогу изъ своей неудобной позиціи на стѣнѣ павильона. На дорогѣ было очень темно, однако этотъ человѣкъ шелъ тихо, поспѣшая выйдти на болѣе просторную дорогу, къ которой вела узкая тропинка. Здѣсь онъ нѣсколько оправился и пошелъ медленнѣе, затѣмъ повернулъ въ другую улицу и остановился передъ восхитительнѣйшей двухъ-этажной виллою, которая была изукрашена деревянной рѣзьбою и вся обвита дикимъ виноградникомъ. Эта вилла была расположена немного въ сторонѣ отъ улицы и, окруженная садомъ, словно нѣжилась въ своемъ свѣжемъ, густолиственномъ одиночествѣ.
   Пришедшій потянулъ звонокъ у калитки сада и спросилъ слугу, который принялъ отъ него пальто и трость въ передней, убранной статуэтками и растеніями съ широкими листьями.
   -- Есть ли кто-нибудь у госпожи?
   При отрицательномъ отвѣтѣ слуги на прекрасномъ лицѣ посѣтителя промелькнула конвульсія. Онъ пригладилъ со лба свои роскошные кудри, закрутилъ молодецкіе усы и послѣдовалъ за слугою, который отворилъ передъ нимъ дверь въ залу.
   Въ великолѣпно-убранной комнатѣ никого не было, кромѣ дамы, развалившейся въ небрежной позѣ на низкомъ диванѣ.
   При шумѣ отворившейся двери эта дама приподняла голову, но потомъ, увидя вошедшаго, опять откинула ее лѣниво назадъ.
   -- Ахъ, Фердинандъ, сказала она,-- ты являешься очень рано! Впрочемъ, хорошо, что ты пришелъ: мнѣ нужно кое-что сообщить тебѣ. Задерни-ка портьеру у двери. Я подозрѣваю, что слуга любитъ подслушивать въ замочную скважину. Ну, спасибо! Теперь садись ко мнѣ. О, да не такъ же ужь близко!.. Вотъ такъ!
   И Эва, улыбаясь, разгладила плотныя складки своего платья, до которыхъ Фердинандъ усаживаясь, дотронулся колѣнями.
   

ГЛАВА ДВѢНАДЦАТАЯ.

   -- Во-первыхъ, продолжала Эва,-- я должна сообщить тебѣ, что твой отецъ опять былъ здѣсь и, угрозою огласить мою поѣздку въ охотничій замокъ принца, опять вынудилъ у меня двѣсти талеровъ. Ты долженъ положить конецъ этой глупѣйшей исторіи.
   -- Но какъ же я могу это сдѣлай, дорогая Эва? спросилъ Фердинандъ.
   -- Не называй меня дорогой Эвой, если не можешь этого сдѣлать, да пожалуйста, не кокетничай передъ зеркаломъ, ты новое не находишься въ твоемъ beau jour; мнѣ совсѣмъ не хочется сегодня съ тобой любезничать. И притомъ твой туалетъ въ такомъ страшномъ безпорядкѣ, что порядочный человѣкъ посовѣстился бы являться передъ дамой въ такомъ видѣ. Молчать! Или отвѣчай мнѣ сначала, почему ты не хочешь освободить меня отъ своего папеньки?
   -- Ахъ, Боже мой, да ты сама виновата, если онъ знаетъ о тебѣ то, чего не долженъ былъ бы знать.
   -- Вы начинаете говорить дерзости, mon cher! Въ такомъ случаѣ я буду вынуждена просить васъ уйти! строго проговорила Эва, скрестивъ на груди руки и еще болѣе прислоняясь къ спинкѣ дивана, при чемъ глаза ея глядѣли въ потолокъ,
   -- Но какъ ты все близко принимаешь къ сердцу! замѣтилъ Фердинандъ, стараясь поймать руку Эвы.
   -- Я слышать отъ тебя ничего не хочу, убирайся нонъ! вскричала Эва, ударивъ его по рукѣ и вставая съ мѣста. Ея плотное шелковое платье громко зашелестѣло, когда она прошла по комнатѣ къ большому зеркалу, передъ которымъ остановилась и -- какъ будто кромѣ нея въ комнатѣ никого больше не было -- принялась поправлять свою прическу.
   Взглядъ Фердинанда былъ прикованъ къ этой фигурѣ, которой роскошныя формы обрисовывались во всей красѣ, когда Эва, поднявъ обѣ руки и нѣсколько откинувшись тѣломъ назадъ, приглаживала и лелѣяла свои чудные волосы. Глаза Фердинанда загорѣлись дикимъ огнемъ; молодой человѣкъ яростно кусалъ свою нижнюю губу.
   -- Ты еще здѣсь? спросила Эва, дѣлая на мѣстѣ полуоборотъ и не оставляя своего занятія.
   -- Я сейчасъ же уйду, сказалъ Фердинандъ.
   -- И прекрасно сдѣлаешь. Могу ли я терпѣть возлѣ себя человѣка, который постоянно меня компрометируетъ,-- ахъ, дай-ка сюда тотъ хорошенькій гребешокъ, что ты всегда носишь съ собой въ карманѣ -- благодарю! да, который постоянно меня компрометируетъ?! Извѣстно ли тебѣ, что Альфредъ положительно ревнуетъ къ тебѣ и, по твоей милости, уже не разъ дѣлалъ мнѣ самыя отвратительныя сцены? А ты, вмѣсто того, чтобы быть внимательнѣе и услужливѣе, съ каждымъ днемъ дѣлаешься небрежнѣе и равнодушнѣе. Вотъ ужь прошло болѣе недѣли съ тѣхъ поръ, какъ я дала тебѣ порученіе развѣдать, гдѣ и какъ проводитъ вечера, нѣкоторый господинъ. Я хочу сегодня же получить отвѣть.
   -- И это также не моя вина, отозвался Фердинандъ,-- ты сама хорошо знаешь, что для меня нелегко исполнить то, чего ты отъ меня требуешь. Интересъ, внушаемый тебѣ до сихъ поръ этимъ человѣкомъ, не очень для меня лестенъ. Право, мнѣ бы отъ всей души хотѣлось объяснить твоему умнику Альфреду, какъ нѣжно онъ любимъ дамой, которая ни одного дня не можетъ прожить съ нимъ въ разлукѣ и даже разъѣзжаетъ по его слѣдамъ.
   -- Такъ этого тебѣ хочется? вскричала Эва,-- тебѣ, который называетъ себя моимъ лучшимъ другомъ... Тебѣ?! Она опустилась въ кресло вблизи зеркала и закрыла глаза батистовымъ платкомъ.
   -- Эва, моя возлюбленная Эва,-- вскричалъ Фердинандъ бросаясь передъ нею на колѣни,-- какъ ты могла думать, что я способенъ измѣнить тебѣ? Я, который такъ безгранично люблю тебя! Дѣлай со мной что хочешь, но только не отталкивай меня отъ себя! И, наконецъ, убѣдись же, Эва, какъ ты неправа относительно меня! Я теперь именно возвращаюсь изъ экспедиціи, которую предпринялъ для тебя и въ которой провисѣлъ добрыхъ полчаса, вцѣпившись въ стѣну, какъ летучая мышь, чтобы лучше выслушать и высмотрѣть.
   -- Ну? спросила Эва, поспѣшно отрывая платокъ отъ лица,-- чтожь ты видѣлъ и слышалъ?
   -- Я все тебѣ разскажу.
   -- Тсссъ!.. Кто-то идетъ! Вставай... да скорѣе же!
   Въ комнату вошелъ Генри. Онъ поцѣловалъ Эвѣ рису, небрежно кивнулъ головою Фердинанду и, бросившись на диванъ, вскричалъ:
   -- Ахъ, силы небесныя, какъ вы сегодня прелестны, Эва! Вашъ вкусъ, не шутя, совершенствуется съ каждымъ днемъ. Я полагаю, что васъ одѣваютъ феи, вмѣсто модистокъ! Платье -- чудо, а эти дивные перлы слишкомъ драгоцѣнны даже для очень знатной дамы въ день большаго выхода. Однако, я хотѣлъ собственно говорить о другихъ матеріяхъ. Извѣстно ли вамъ, Липпертъ, что король, дѣйствительно, подарилъ ему домъ? Я знаю это изъ вѣрнѣйшаго источника. Просто непостижимо... Ничего подобнаго не было еще со временъ праотца Адама. Принцъ взбѣшенъ, весь дворъ -- внѣ себя, королева, говорятъ, стояла предъ супругомъ на колѣняхъ...
   -- Публика должна будетъ привыкать и не къ такимъ поразительнымъ новостямъ, замѣтилъ Фердинандъ.
   -- Да ужь послѣ этого все можетъ случиться.
   -- И случится.
   Эва поглядывала сверкающими глазами то на одного, то на другого.
   -- Какъ! вскричала она,-- и вы говорите это такъ спокойно! Вы -- мужчины!.. Развѣ не найдется болѣе у насъ пистолета, чтобы спровадить съ этого свѣта ненавистнаго для васъ обоихъ человѣка?!
   Генри сдвинулъ плечами.
   -- Мы обставлены очень просвѣщенными условіями жизни, сказалъ онъ,-- даже не смотря на то, что мой милый тесть разсвирѣпѣлъ бы, еслибъ я подстрѣлилъ его золотую рыбку, не смотря на то, что Лео едва ли будетъ имѣть глупость сдѣлать вызовъ, дуэль все-таки можно состряпать,-- но... въ этомъ случаѣ -- хотя бы вслѣдствіе какой-нибудь презрѣнной нечаянности -- можно самому также легко быть застрѣленнымъ, какъ и застрѣлить. А я, подобно Гамлету, желалъ бы стоять на болѣе твердой почвѣ.
   -- Натурально! сказала Эва съ презрительнымъ смѣхомъ.
   -- Скажите, пожалуйста, отнесся Генрихъ къ Фердинанду,-- какъ понимать ваши слова, что случится еще не то? Вы сказали это, не опираясь ни на какіе факты, или въ самомъ дѣлѣ знаете болѣе?
   -- Мнѣ извѣстно кое-что побольше, отозвался Фердинандъ и затѣмъ разсказалъ, какъ онъ напрасно бродилъ по цѣлымъ днямъ вокругъ загороднаго дома Лео, пока, наконецъ, сегодня вечеромъ ему, Фердинанду, не удалось провѣдать нѣчто интересное. Онъ сообщилъ то, что припомнилъ изъ разговора Лео съ генераломъ, и взаключеніе разсказалъ о сценѣ между Лоо и Жозефою.
   -- О, эта была прелестная картина! вскричалъ Фердинандъ,-- самое нѣжное ухаживанье со стороны кавалера и очаровательно-стыдливое поощреніе со стороны дамы. Мнѣ-то извѣстны эти продѣлки, потому что въ былое время она разыграла совершенно такую же комедію и со мной.
   Генри разразился неистовымъ хохотомъ,
   -- Съ вами? вскричалъ онъ,-- ужь будто бы только съ вами?! Скажите-ка лучше съ тысячью другихъ и даже болѣе! Ужь разсмѣшу же я до упаду маленькаго Гассенбурга., который былъ, кажется, послѣднимъ. Однако, шутки въ сторону, можетъ выйти скверно, даже очень скверно... Жозефа, про всей ея, пожалуй, незавидной извѣстности, носитъ имя знатнаго, древняго рода. Это остается, остальное забывается. По этого не должно случиться, никогда, никогда! Нѣтъ, ужь слуга покорный, не хочу имѣть эдакого двоюроднаго братца!
   И Генри въ живѣйшемъ волненіи сталъ ходить взадъ и впередъ по комнатѣ.
   -- Но послушайте, любезный баронъ! сказала Эва,-- вѣдь можно быть застрѣленнымъ!.. О, ради самого неба, не забывайте этого! Я выплачу съ горя мои несчастные глаза...
   -- Вмѣсто того, чтобы поднимать насъ на смѣхъ, вы бы лучше подали намъ добрый совѣтъ. Я полагалъ, что для васъ, по крайней мѣрѣ, на столько же, какъ и для насъ, важно, чтобы этого не случилось.
   Эва усѣлась на диванъ, склонивъ голову на руку.
   -- Что онъ отвѣчалъ генералу? спросила она глухимъ голосомъ,-- что онъ говорилъ о Сильвіи?
   -- Не знаю, сказалъ Фердинандъ,-- въ это время подошла Жозефа, и я долженъ былъ перемѣнить позицію.
   -- А это очень важно,-- бормотала Эва,-- здѣсь-то мы и должны приняться дѣйствовать; онъ не долженъ безнаказанно измѣнить ей... Теперь я, разумѣется, нисколько не думаю, что онъ ее любитъ -- кого или что любилъ этотъ человѣкъ, кромѣ самого себя? но тѣмъ несомнѣннѣе, что она его любитъ, а если они его любитъ, то, слѣдовательно, у ней есть сердце, способное страдать. А, пусть же страдаетъ это тщеславное, гордое сердце, пусть истекаетъ кровью, капля по каплѣ, какъ...
   Эва опять опустила голову на руку. Ея маленькіе бѣлые зубы кусали нижнюю губу, лѣвая нога Эвы била тактъ яростнымъ мыслямъ, толпившимся въ ея головѣ.
   -- Да, да, сказалъ Генри,-- идея недурна, очень недурна! Я знаю Сильвію! Это самое высокомѣрное, самое тщеславное существо, какое только можно себѣ представить. Она можетъ совершить подвиги святой, вынести страданія мученицы, но горе тому, кто не замѣчаетъ ея ореола! Она никогда не проститъ Лео его ухаживанья за Жозефою, и тутъ-то можно уже многое выиграть. Съ той минуты, какъ она объ этомъ узнаетъ, Сильвія будетъ далеко не такимъ краснорѣчивымъ адвокатомъ его необыкновенныхъ достоинствъ, и скоро добренькая Лизетта подслушаетъ въ замочную скважину совершенно иныя вещи. Но какимъ образомъ сообщить Сильвіи интересную новость? Пожалуй, можно написать ей маленькое, изящное, пикантное письмецо. Нѣчто подобное всегда оказываетъ свое дѣйствіе.
   -- Да, да! сказалъ Фердинандъ.
   -- Ахъ, вы, жалкіе, бездарные тактики! сказала Эва, поднимая глаза,-- такъ вотъ въ чемъ вся ваша мудрость! мы обращаетесь къ такому избитому средству!.. Мнѣ стыдно за васъ! Разумѣется, Сильвію необходимо извѣстить, но ужь, никакъ не письмомъ. Фердинандъ долженъ отправиться къ ней лично.
   -- Я? вскричалъ Фердинандъ.
   -- Ну да, ты.
   -- Подъ какимъ предлогомъ?
   -- Это очень просто. Извѣстно, что Сильвія имѣетъ значительное вліяніе на своего родственника, и почему же лицо, желающее получить что-нибудь чрезъ Лео, но можетъ обратиться къ Сильвіи? Вѣдь здѣсь нѣтъ ровно ничего неумѣстнаго или предосудительнаго. Фердинандъ теперь безъ мѣста и хлѣба...
   -- Не считая, конечно, жаренаго фазана, которымъ вы насъ сегодня угостите, замѣтилъ Генри.
   -- Пожалуйста, не перебивайте меня. Лео привелъ его въ это положеніе, слѣдовательно, на Лео лежитъ долгъ помочь ему въ бѣдѣ. Это воззваніе къ его великодушію польститъ его тщеславію. Во всякомъ случаѣ Фердинандъ имѣетъ предлогъ приблизиться къ Сильвіи и тогда онъ долженъ будетъ...
   -- Дѣйствовать молодцомъ, вскричалъ Генри, вскакивая съ мѣста и потирая себѣ руки,-- восхитительная мысль! Просто расцѣловалъ бы васъ за это, Эва!
   -- Вы бы могли этого желать, если бы эта мысль и не приходила мнѣ въ голову, сказала Эва бросаясь на диванъ и съ закинутой назадъ головой разсматривая висѣвшее на стѣнѣ изображеніе нимфы работы Корреджіо.
   -- О, безъ малѣйшаго сомнѣнія, замѣтилъ Генри со смѣхомъ.
   -- Мы можемъ и должны сдѣлать еще болѣе, сказалъ Фердинандъ. Я уже раздумывалъ, нельзя ли воспользоваться для нашей цѣли худою славою, въ которой стоитъ старая фрейленъ. Я кое-что объ этомъ знаю, можно было бы разузнать и по дальше.
   -- Какая же въ томъ польза? спросилъ Генри.
   -- Продолжайте, продолжайте, любезнѣйшій Фердинандъ! вскричала Эва,-- баронъ въ этихъ вещахъ ничего не смыслитъ.
   -- Я хотѣлъ сказать, отозвался Фердинандъ, котораго черные глаза ярко засверкали при этой похвалѣ Эвы,-- что всегда не худо бросить искру въ непріятельскій лагерь. Пожаръ можетъ разгуляться лихо. Король очень дорожитъ своею доброю славою. До сихъ поръ ни для кого не было особенно интересно получше освѣтить отношенія, въ которыхъ онъ находится съ старой дамой. Если при этомъ случаѣ пострадаетъ репутація молоденькой дамочки, то плакать изъ насъ никто не будетъ.
   -- Старая надменная фурія! вскричала Эва. А не худо было бы тщательно разрисовать эту чертовку и тѣмъ легче бросить другую въ объятія короля.
   -- Ба! сказалъ Генри-- Вы только не подумали объ одномъ, Эва,-- эта дѣвушка далеко не похожа на другихъ.
   -- Будто бы? спросила насмѣшливо Эва, постукивая кончиками своихъ ботинокъ,-- развѣ вы уже ухаживали за ней и возвратились съ носомъ? И вы полагаете, что другіе не могутъ побѣдить тамъ, гдѣ вы были разбиты на голову? Ахъ вы жалкіе, до глупости тщеславные мужчины.
   -- Не горячитесь пожалуйста, благородная фрейленъ, сказалъ Генри,-- это не производитъ на меня ни малѣйшаго впечатлѣнія. Вы не такъ глубоко ненавидѣли бы Сильвію, еслибы она была дѣвушка въ родѣ...
   -- Въ родѣ кого? воскликнула Эва, приподнимаясь впередъ изъ своего небрежнаго положенія и измѣряя Генри угрожающимъ взглядомъ
   -- Ну, хоть въ родѣ фрейленъ Адель Виньероль, вскричалъ со смѣхомъ Генри,-- она, кажется, теперь въ вашей передней. По крайней мѣрѣ, я слышалъ, какъ прогремѣла сабля Генкели, а ужь отъ него мамзель Адель всегда не далеко.
   Дверь съ шумомъ отворилась, и за, легкой, граціозной дѣвушкой въ свѣтломъ, воздушномъ платьѣ и съ бѣлой камеліей въ роскошныхъ каштановыхъ волосахъ показалась длинная и черезъ чуръ гибкая фигура кирасирскаго офицера, который кокетливо закручивалъ спою русую бородку.
   -- Ah, cette chère Eve! съ жаромъ вскричала мамзель Адель, подбѣгая къ Эвѣ и нѣжно цѣлуя ее сначала въ правую, потомъ въ лѣвую щеку,-- какъ мы давно съ вами не видались!..
   -- Съ самаго вечера третьяго дня, сухо сказалъ Генри.
   -- Ахъ, вы, чудопище, и вы также здѣсь? вскричала маленькая вертлявая француженка, поворачиваясь къ Генри и кокетливо взмахнувъ носовымъ платкомъ.
   -- А вы полагали, что третьяго дня ваши черные глазки навѣрное убили меня? сказалъ Генри, поймавъ и удержавъ руку дамы,-- вы, конечно, на это и мѣтили; однако разочаруйтесь, сердце мое еще бьется,-- и онъ приложилъ пойманную ручку къ своей груди.
   -- Ахъ, чудовище! повторила фрейленъ Адель,-- неужели никто не освободитъ меня отъ этого чудовища!
   -- Странно, что здѣсь до сихъ поръ нѣтъ Зонненштейна, сказалъ кирасиръ, довольно угрюмо глядя на заигрыванье Генри съ его возлюбленной.
   -- Quand ou parle du loup! вскричала Адель, когда дверь опять отворилась и въ комнату вошелъ Альфредъ.
   -- Ага! сказалъ онъ,-- уже въ полномъ сборѣ! А а думалъ, что приду первымъ.
   Онъ подошелъ къ Эвѣ, поцѣловалъ ей руку и, передавая букетъ цвѣтовъ, шепнулъ нѣсколько словъ, на которыя она улыбнулась. Затѣмъ онъ обратился къ другимъ,
   Для каждаго онъ могъ найти и дружеское слово, и привѣтливый взглядъ, не смотра на то, что былъ блѣднѣе чѣмъ обыкновенно, и изъ подъ его длинныхъ рѣсницъ выглядывали глаза, подернутые стекляннымъ отблескомъ.
   -- Мнѣ очень, очень пріятно васъ здѣсь видѣть! сказалъ онъ какимъ-то задавленнымъ, беззвучнымъ голосомъ,-- надѣюсь мы проведемъ весело вечеръ! Принесли ли намъ шампанское, Эва? Но со льдомъ, моя крошка, со льдомъ,-- никогда не забывай этой статьи! Не жарко ли здѣсь?.. Уфъ!!
   Молодой человѣкъ тоскливо взглянулъ на окно и сталъ обвѣваться носовымъ платкомъ, тогда какъ два огненныя пятна еще отчетливѣе обозначались на его блѣдныхъ щекахъ.
   Эва отворила окно и отерла капли пота со лба своего обожателя, который, бросившись въ стоявшее близь окна кресло, сталъ съ жадностью втягивать теплый, ночной воздухъ своей болящей грудью. Между тѣмъ салонъ наполнялся гостями.
   Корнетъ фонъ-деръ-Гассенбургъ горделиво явился съ трофеемъ своей послѣдней побѣды надъ фрейленъ Луизою изъ большаго опернаго театра Барона Керкова сопровождала его подруга, молоденькая дама, которая была дочь садовника въ одномъ изъ его имѣній, и которую онъ -- чѣмъ любилъ прихвастнуть -- воспиталъ нарочно для себя въ Гамбургѣ. Наконецъ, пришелъ и легаціонный совѣтникъ фонъ-Диркгеймъ, человѣкъ уже не молодой, но не смотря на свой докучливый кашель, дрожащія руки и постоянно мигавшіе глаза, не желавшій разстаться съ утѣхами молодости.
   Гнусливымъ голосомъ онъ извинился передъ Эвою, что не могъ привести съ собою фрейленъ Августу.
   -- Бѣдненькое дитя, сказалъ онъ,-- третьяго дня и вчера слишкомъ неумѣренно повеселилась. Ну, вотъ теперь она слегла и жалуется на убійственную мигрень. Вотъ она какова, нынѣшняя-то молодежь! Когда я былъ еще молодъ...
   -- Былъ!! Э, полноте, любезный совѣтникъ, вы и теперь еще молоды. Дайте-ка мнѣ вашу руку; уже подали на столъ.
   И Эва, со смѣхомъ и шутками, сопровождала закашлявшагося легаціоннаго совѣтника въ маленькую столовую; изъ отворенныхъ дверей этой комнаты, отъ роскошно накрытаго стола засверкали ряды зажженныхъ свѣчей.
   Ужинъ прошелъ очень весело. Кавалеры были говорливы, дамы необыкновенно остроумны. Въ смѣхѣ не было недостатка, вина было выпито вдоволь. Только разъ эта гармонія была вскользь нарушена, когда фрейленъ Луиза изъ большаго опернаго театра назвала фрейленъ Адель изъ балета безстыдной тварью, на что фрейленъ Адель торжественно объявила, что фрейленъ Луиза -- настоящая vipère.
   Эва, дорожившая хорошимъ тономъ на своихъ petits soupers, послала молодымъ дамамъ гнѣвный взглядъ, и подала знакъ вставать изъ-за стола въ то самое мгновеніе, когда слуга передалъ ей визитную карточку.
   -- Ты знаешь этого господина? спросила Эва, передавая Альфреду карточку.
   -- Ба, да это маркизъ! Вотъ очаровательная неожиданность!.. Госпожа проситъ пожаловать!
   -- Кто тамъ такой? спросилъ Генри.
   -- О, нашъ любезнѣйшій маркизъ! Маркизъ де-Садъ! Ботъ онъ, вотъ онъ!..
   Альфредъ пошелъ нт встрѣчу молодому необыкновенно изящно одѣтому.человѣку, котораго нѣжное лицо, оттѣненное черными волосами и бородой, было сильно измято болѣзнію или слишкомъ неумѣреннымъ разгуломъ, а, можетъ быть, тѣмъ и другимъ вмѣстѣ.
   Маркизъ только-что возвратился изъ своего путешествія въ Египетъ и Италію, такъ какъ его посольство не хотѣло продлить ему отпуска.
   -- Въ виду того, что я, не обладая вашимъ состояніемъ, любезный Зонненштейнъ, все-таки долженъ жить, какъ говорилъ портной Талейрану,-- въ виду этого обстоятельства мнѣ не оставалось ничего другого, какъ возвратиться въ вашъ мерзѣйшій климатъ. Однако теперь я чувствую себя лучше, замѣтно лучше, и этимъ я обязанъ преимущественно милѣйшему доктору, который къ сожалѣнію надѣлалъ такихъ страшныхъ глупостей. Но теперь мнѣ его, право, очень, очень жаль. Однако вы, баронъ, настоятельно требовали отъ меня распорядиться такимъ образомъ. Чтоже, наконецъ, съ нимъ сталось?
   -- О, это длинная исторія, отвѣчалъ Генри.
   -- Напротивъ, очень коротка, замѣтилъ юный фонъ-Гассебургъ, котораго Генри дразнилъ за столомъ слишкомъ безжалостно,-- Тухгеймъ расчитывалъ подтрунить надъ докторомъ, а вышло, что докторъ подтрунилъ надъ Тухгеймомъ. Вотъ въ чемъ вся штука.
   Маркизъ поглядывалъ то на одного, то на другого.
   -- Вы забываете, господа,-- сказалъ онъ,-- что я, какъ иностранецъ, не обязанъ постигать всѣ тонкости вашего элегантнаго языка.
   -- Ни отъ одного изъ нихъ вы не узнаете истины,-- вскричалъ баронъ Керковъ,-- они принадлежатъ къ различнымъ партіямъ. Выслушайте меня; и знаю всю исторію.
   -- Обратите вниманіе, господа, сказалъ совѣтникъ,-- что это слишкомъ щекотливое дѣло. Не лучше ли говорить о чемъ нибудь другомъ.
   -- Или не сыграть ли намъ партійку,-- предложилъ Алььредъ, взявъ маркиза подъ руку и провожая его въ салонъ, куда и другіе послѣдовали за ними со смѣхомъ и шутками.
   Игорный столъ скоро былъ приготовленъ. Мужчины и дамы усѣлись за овальной доскою, и на зеленомъ ея полѣ стали перекатываться туда и сюда деньги, сначала небольшими, потомъ быстро возраставшими кучами. И чѣмъ болѣе усложнялись суммы, тѣмъ серьезнѣе становились лица, тѣмъ внимательнѣе бѣгали глаза игравшихъ. Въ комнатѣ становилось все тише и тише; наконецъ можно было слышать только роковое щелканье шара въ рулеткѣ, монотонный возгласъ банкомета: faites votre jeu! rien ne va plus, звяканье золотыхъ монетъ, да по временамъ отрывистый хриплый смѣхъ или проклятіе, произнесенное сквозь стиснутые зубы.
   Альфредъ самъ держалъ банкъ. Молодому человѣку обыкновенно никогда въ игрѣ не везло счастье, но сегодня вечеромъ, казалось, словно шаръ нарочно для него катался. Куча золота, и банковыхъ билетовъ росла возлѣ Альфреда съ каждою минутою и также съ каждою минутою зловѣщія пятна ни его щекахъ становились багровѣе. Его притупленные нервы были возбуждены страстью къ самой игрѣ, перемѣнчивостью счастья. Сзади его, опершись о спинку стула, стояла Эва. Во всемъ обществѣ она одна, повидимому, не принимала никакого участія въ игрѣ Она отвѣчала, улыбаясь, на лаконическія замѣчанія, которыя дѣлалъ Альфредъ, полуоборачиваясь къ ной, при какимъ-нибудь особенно замѣчательномъ шансѣ въ игрѣ, ставила иногда золотую монету, которую брала изъ кучи, на rouge или noir, но сѣрыя ея глазки рѣзво блуждали по всему обществу, останавливаясь то на томъ, то на другомъ лицѣ, какъ будто она, въ видахъ будущей для себя пользы, внимательно изучала всѣ слабости этихъ людей, обнаруженныя во всей наготѣ игорнымъ азартомъ. Чаще и внимательнѣе взглядъ ея останавливался на лицѣ маркиза де-Садъ, который сидѣлъ возлѣ своей черноглазой соотечественницы.
   Эву сильно сердили нахальныя ухватки дѣвушки, представлявшія, дѣйствительно, рѣзкій контрастъ съ благородными пріемами и благовоспитанной любезностью молодаго дипломата. Эва невольно спрашивала себя, былъ ли этотъ человѣкъ въ строгомъ смыслѣ достоинъ любви женщины? Нѣтъ, не этому человѣку, съ чахоточной грудью и тонкими губами, повидимому, насмѣхавшимися одинаково надъ жизнію и смертью, не ему она рѣшилась бы отдать свое сердце, точно также, какъ и не тому, на чей стулъ она опиралась. Кого же, кого изъ нихъ предпочесть? Неужели она, такъ дерзко насмѣявшаяся надъ общественными приличіями, не обладала даже предъ другими женщинами преимуществомъ назвать по собственному влеченію избранника своего сердца? Если это такъ, если она, въ самомъ дѣлѣ, не смѣла выбирать свободно, то все-таки принцъ былъ для нея лучшимъ выборомъ.
   Сѣрыя глазки Эвы глядѣли все мрачнѣе, и все пасмурнѣе сдвигались черныя брови надъ этими сѣрыми глазками. Къ ней подступило горестное воспоминаніе -- тяжелое, мучительное, грызущее воспоминаніе -- о гостепріимствѣ принца въ его охотничьемъ замкѣ. Послѣ своего дядюшки она должна была благодарить за это Генри. И въ то время, когда взглядъ еи былъ устремленъ на Генри, который глазами и ушами весь отдался игрѣ, она не въ первый уже разъ давала себѣ слово возвратить ему при случаѣ долгъ благодарности съ процентами. И при этомъ она вспомнила о человѣкѣ, котораго, дѣйствительно, любила или, по крайней мѣрѣ, думала, что любитъ, и который оскорбилъ ее тяжелѣе, чѣмъ всѣ другія. Что онъ прежде сдѣлалъ -- Эва могла простить, могла забыть. Но это послѣднее поруганіе, когда онъ держалъ ее въ своихъ рукахъ, страстно упивался ея прелестями и потомъ такъ позорно ее оставилъ, это требовало мщенія, страшнаго мщенія во что бы то ни стало!..
   -- Faites votre jeu, messieurs! Rien ne va plus!
   Эва оставила свое мѣсто за стуломъ возлюбленнаго и, проходя возлѣ стола, прикоснулась къ плечу Фердинанда, который былъ увлеченъ игрою, но теперь поднялъ вверхъ голову. Эва улыбнулась; Фердинандъ взялъ назадъ золотую монету, которую хотѣлъ поставить въ игрѣ, всталъ съ мѣста и подошелъ къ Эвѣ.
   -- Не требуешь ли ты чего-нибудь отъ меня, милая Эва?
   -- Я? О, нѣтъ; но такъ какъ ты уже всталъ изъ-за скучнаго шорнаго стола, то можешь дать мнѣ руку и проводить меня отсюда. Здѣсь невыносимо жарко. Вѣдь ты, я думаю, еще не видѣлъ новыхъ комнатъ, которыя теперь меблировалъ мнѣ Альфредъ. Посмотри, развѣ не очарователенъ этотъ маленькій кабинета къ? Альфредъ желалъ, чтобы обои и мебельная матерія была свѣтло-голубаго цвѣта; но Альфредъ не знаетъ, чего мнѣ хочется. Ты видишь, что я предпочла твой любимый цвѣтъ -- темно-желтый. Ты всегда утверждалъ, что онъ гармонируетъ съ цвѣтомъ моего лица.
   -- Не думалъ я, чтобы ты сколько-нибудь интересовалась моимъ вкусомъ, нѣжно замѣтилъ Фердинандъ.
   -- Ну, а какъ тебѣ нравится вотъ это? продолжала Эва, немного отдергивая камчатный занавѣсъ темно-желтаго цвѣта,-- да подойди же поближе, робкій вздыхатель,-- вѣдь не въ первый же разъ ты входишь въ мою спальню... Она опустила портьеру за собою и Фердинандомъ. Въ довольно просторной комнатѣ былъ разлитъ матовый розовый полусвѣтъ отъ лампы, которая была сдѣлана въ формѣ винограднаго грозда и висѣла съ потолка на золотыхъ усикахъ. На заднемъ планѣ стояла роскошная кровать съ пологомъ, котораго стройныя, красивыя колонки поддерживались позолоченными Сфинксами; сквозь полуотдернутый красный шелковый пологъ бѣлѣли подушки, обшитыя кружевами. Въ открытыя, задернутыя тонкими занавѣсами окна изъ сада вѣялъ ароматъ розъ и резеды, тогда какъ изъ игорной залы все еще доносился смѣшанный шумъ. Въ самой спальнѣ плотные ковры заглушали звукъ шаговъ; Фердинандъ слышалъ только шорохъ платья Эвы и трепетное біеніе своего сердца.
   -- И ты сюда меня ведешь,-- вскричалъ онъ,-- меня!..
   -- Я тебя не понимаю, замѣтила Эва, глядя съ притворнымъ спокойствіемъ на взволнованное страстью лицо своего спутника.
   -- Въ самомъ дѣлѣ! съ горечью сказалъ Фердинандъ,-- а между прочимъ все это очень понятно. Дѣло понятное, что я долженъ проникнуться восторгомъ небеснаго блаженства при видѣ того ложа, которое ты раздѣляешь съ другимъ, дѣло понятное, что я, въ усладу своего сердца, долженъ хорошенько приглядѣться къ формѣ этой мебели и къ цвѣту всего роскошнаго убранства, чтобы уже никогда не забывать этого мѣста. Неправда ли, что это совершенно понятно!
   И Фердинандъ дико захохоталъ, схватившись обѣими руками за свои роскошные кудри.
   -- Да ты просто съумасшедшій! сказала Эва.
   -- Конечно, конечно, ѣдко замѣтилъ Фердинандъ,-- я все, рѣшительно все, что ты хочешь, и почему же мнѣ не быть съумасшедишмъ?! По берегись, Эва, съ съумасшедшими шутить безразсудно. Съумасшедшимъ приходятъ иногда въ голову довольно оригинальныя, далеко неразумныя мысли, и въ подобныя минуты съумасшедшимъ можетъ придти фантазія задушить горячо любимую женщину, чтобы только видѣть, можно ли и послѣ смерти улыбаться и лгать посинѣвшими губами...
   -- Право, съума сошелъ!
   -- Если ты еще, еще хоть одинъ разъ это скажешь, глухо зарычалъ Фердинандъ, охватывая руками станъ Эвы и съ дикою силой привлекая ее къ себѣ,-- клянусь всѣмъ могуществомъ неба...
   -- Вѣдь ты меня любишь, я думаю, Фердинандъ!
   Взглядъ Эвы былъ неподвижно устремлёнъ на разъяреннаго юношу. Этотъ взглядъ, казалось, дѣйствовалъ на него съ магическою силой. Онъ выпустилъ Эву изъ своихъ рукъ и бросился въ низкое кресло возлѣ постели, закрывая лицо рунами.
   -- Фердинандъ!
   -- Оставь меня!
   Она наклонилась надъ нимъ, обвила его шею своей рукою и шепнула ему на ухо нѣсколько словъ.
   -- Этого ты хотѣла? О, можетъ ли быть?! вскричалъ Фердинандъ, бросаясь съ кресла на колѣни и скрывая свое пылавшее лицо въ складкахъ ея платья.
   -- Но съ однимъ условіемъ; исполнишь ли ты его?
   -- Все, все, чего бы ты ни потребовала. Для тебя я готовъ былъ бы рѣшиться на убійство.
   Губы Эвы странно искривились.
   -- Онъ также и твой врагъ, какъ мой. Я ничего отъ тебя не требую, кромѣ того, что я сама бы сдѣлала, еслибъ была мужчиною.
   Изъ игорной залы послышался громкій шумъ, крикливые голоса безпорядочно смѣшивались, съ верху лѣстницы гости требовали поскорѣе подать воды.
   Эва поспѣшно бросилась вонъ изъ комнаты; въ желтомъ кабинетѣ она встрѣтилась съ Генри.
   -- Куда вы, скажите пожалуйста, за пропасти лисъ?
   -- А что тамъ такое?
   -- Съ Альфредомъ случился приливъ крови; чего добраго, еще умретъ на нашихъ рукахъ.
   Фердинандъ, все еще стоявшій на колѣняхъ, явственно разслышалъ слова Генри. Онъ всталъ на ноги; мрачная улыбка искривила его лицо.
   -- Ага, уже!! пробормоталъ онъ,-- не долго же разыгрывался этотъ фарсъ... Я это даже предчувствовалъ... Ну, мой милѣйшій, не придется же вамъ часто нѣжиться на этой постели... Экая курьезная оказія! Кто ее любитъ -- умираетъ, но любитъ, тоже долженъ отправляться на тотъ свѣтъ... Прекурьезное право дѣло!..
   Онъ громко захохоталъ, но смѣхъ этотъ внезапно оборвался. Винные нары, подъ вліяніемъ сильнаго волненія, еще болѣе омрачили его мозгъ Въ глазахъ у него рябило, въ ушахъ раздавался оглушительный звонъ; Фердинандъ долженъ былъ схватиться за одну изъ колоннъ кровати, чтобы не свалиться съ ногъ. Однако, заслышавъ шаги людей, приближавшихся по переднимъ комнатамъ и, какъ казалось, несшихъ какую-то тяжесть, Фердинандъ поспѣшно оправился. Люди принесли сюда свою тяжесть -- здѣсь, на постелѣ, долженъ былъ лежать мертвецъ. Фердинандъ не хотѣлъ ничего этого видѣть. Онъ быстро шмыгнулъ въ знакомую ему потайную дверь и вышелъ въ переднюю залу.
   Тамъ мужчины и дамы, съ испуганными лицами, начали поспѣшно сходить внизъ. Фердинандъ также схватилъ шляпу и трость; уже на улицѣ онъ могъ собраться съ духомъ и спросить барона Керкопа, поправлявшаго своей дамѣ надѣтую на выворотъ шаль, дѣйствительно ли Альфредъ скончался.
   -- Ахъ, это вы, mon cher! сказалъ баронъ,-- куда это вы дѣвались отъ насъ? Нѣтъ, онъ не умеръ. Маркизъ, понимающій толкъ въ подобнаго рода оказіяхъ, полагаетъ, что это еще разъ ему сойдетъ. Возлѣ больнаго остались Тухгеймъ и маркизъ. Старикъ порядкомъ переполошится. Мнѣ поручили ѣхать туда, и сообщить ему объ этой исторіи. Нѣтъ, ужь за это -- спасибо. А, вотъ ѣдетъ экипажъ. Славу Богу!.. Ну-съ, спокойной ночи, Липпертъ! Да отобѣдайте у насъ завтра,-- въ четыре часа. Пріятнаго сна.
   

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ.

   Утреннее солнце свѣтило рѣзво и привѣтливо вокругъ стараго, массивнаго королевскаго дворца, который казался достаточно веселымъ и даже помолодѣвшимъ. Величественныя картины исполинскихъ гербовъ подъ главными воротами были какъ будто покрыты новою позолотою. Между далеко выпуклыми орнаментами фриза и капителями колоннъ шумѣли воробьи, словно имъ принадлежалъ замокъ, а не потомкамъ угрюмыхъ каменныхъ великановъ, которые съ скипетромъ и мечомъ въ рукахъ возвышались на балюстрадѣ, окружавшей громадную плоскую крышу, и будто охраняли наслѣдство своихъ внуковъ.
   Между двумя такими каменными великанами стояла, опершись на балюстраду, молодая дѣвушка, глядѣвшая внизъ, на широкую площадь, разстилавшуюся у ея ногъ и окруженную великолѣпными зданіями,-- вверхъ, на бѣлыя облака, плывшія по синему небу, потомъ вдаль, гдѣ она, между крышами и надъ крышами ломовъ могла видѣть обширную плоскую окрестность, сливавшуюся, наконецъ, съ линіей горизонта.
   Такъ какъ тетушка никогда не выходила пѣшкомъ, а въ послѣднее время, по причинѣ еще болѣе разстроившагося здоровья, выѣзжала несравненно рѣже, то Сильвія, привыкшая къ движенію на открытомъ воздухѣ, выбрала крышу мѣстомъ для своихъ прогулокъ. Въ свѣжемъ воздухѣ здѣсь не было недостатка и притомъ это мѣсто имѣло свои выгоды. Здѣсь вверху за ней не одѣлилъ ни одинъ любопытный взглядъ незнакомцевъ или -- что было еще хуже -- удивленный взглядъ знакомыхъ людей. А вѣдь она такъ много выстрадала отъ этихъ взглядовъ въ послѣднее время! Напрасно она сама себѣ твердила: никто не имѣетъ нрава порицать ея поведеніе, потому что никто не знаетъ руководившихъ ею побудительныхъ причинъ. Каждый изъ этихъ пронизывающихъ взглядовъ все-таки вызывалъ ее оправдываться предъ самой собою, такъ что она даже не снѣ произносила передъ призракомъ: я невнновата, потомъ опять еще горячѣе: я невиновата, и, наконецъ, очнувшись отъ этой дремоты шептала дрожащими губами среди ночной темноты: я нсвиновата...
   Не то было здѣсь вверху. До этой высоты не достигалъ ни одинъ взглядъ проѣзжавшихъ и проходившихъ внизу людей; передъ лучезарнымъ солнцемъ изчезали призрачныя тѣни и свѣжій вѣтерокъ прогонялъ грустныя мысли изъ свѣтлой головы. Крикливые воробьи толковали между собою совсѣмъ о другихъ предметахъ, и только галки, спускавшіяся отъ времени до времени на балюстраду, поглядывали на дѣвушку такими угрюмыми, черными глазами и улетали оттуда такъ быстро, какъ будто бы они знали, что тутъ дѣло-то не совсѣмъ ладно.
   Что знали галки?
   Развѣ у нихъ были родственники -- тамъ, въ тухгеймскихъ лѣсахъ? черноглазые, каркающіе родственники, съ которыми они иногда встрѣчались на половинѣ пути? И не разсказывали ли имъ эти родственники объ уединенномъ старомъ домѣ въ зеленомъ лѣсу и объ одинокомъ старомъ человѣкѣ, который вечеромъ, по окончаніи работы, садился подъ липою, передъ дверью дома, и былъ очень доволенъ, если могъ сообщить тогда кому нибудь свои мысли, пришедшія ему въ голову во время его странствованій но полямъ и лѣсамъ въ теченіи дня? И не разсказывали ли тухгеймскія галки, что лицо старика въ послѣднее время сдѣлалось блѣднѣе и угрюмѣе, что голубые глаза его давно уже не блестѣли такъ ясно и привѣтливо какъ прежде?
   О, нѣтъ, что могутъ знать галки изъ всего этого?
   И однако все-таки какъ-то жутко смотрѣть на птицу, которая черною кучей громоздится въ солнечномъ блескѣ и наполняетъ синій утренній воздухъ своимъ хриплымъ карканьемъ...
   Четыре недѣли только она находилась въ замкѣ у тетушки -- время непродолжительное, а между тѣмъ это время легло глубокой, обширной пропастью между нынѣшнимъ днемъ и былыми днями. Неужели невозможно перекинуть чрезъ нее мостъ? Часто это представлялось Сильвіи, дѣйствительно невозможнымъ, и тогда она дѣлалась еще печальнѣе. Нерѣдко она сама дивилась, что исполненіе самыхъ смѣлыхъ ея желаній не доставляло ей даже натянутой веселости прежнихъ лѣтъ. Правда въ парадныхъ комнатахъ тетушки было нѣсколько пусто; въ замкнутомъ, раздушенномъ воздухѣ подъ часъ становилось даже новы носимо.
   Тетушка, при всемъ ея умѣ и привѣтливости, однако же не была свободна отъ капризовъ и причудъ больной женщины. Дообѣденное время казалось уже черезъ чуръ продолжительнымъ, и вечерямъ, которые начинались на часъ до захода солнца, просто не было зачастую конца. Кавалеры и дамы, посѣщавшіе тетушку,-- но большей части очень важные вельможи и очень знатныя дамы -- далеко не всегда приходились по вкусу Сильвіи, а въ усердной прислужливости хорошенькой Дизетты было для нея что-то необъяснимо-отталкивающее.
   Однако все это слѣдовало въ концѣ концовъ считать второстепенными вещами, не заслуживавшими никакого вниманія въ виду великой цѣли -- содѣйствовать по мѣрѣ силъ доброму и прочному согласію Лео съ королемъ. Относительно этого пункта она могла быть совершенно довольна. Въ теченіи послѣднихъ недѣль она рѣдко видѣла ихъ обоихъ, такъ какъ они находились въ постоянныхъ разъѣздахъ. Лео опять уѣхалъ въ Тухгеймъ, чтобы именемъ короля принять фабрики. Но каждый разъ, какъ она ихъ видѣла, одинъ изъ нихъ не могъ достаточно нахвалиться другимъ. Король объявилъ Лео первымъ человѣкомъ изъ всѣхъ смертныхъ, съ которыми ему доводилось встрѣтиться въ жизни, а Лео называлъ короля первымъ государемъ, достойнымъ короны. Вообще Лео находился въ самомъ возвышенномъ настроеніи и былъ полонъ смѣлыхъ проэктовъ и отважныхъ надеждъ.
   Сильвія видѣла свое счастье, свою честь въ томъ, что онъ такъ высоко поднималъ вверхъ свою гордую голову и что она смѣла сказать себѣ самой: безъ тебя онъ бы этого не достигъ. Но чѣмъ отважнѣе онъ направлялъ корабль своей жизни въ бурное общественное море, чѣмъ болѣе презиралъ, казалось даже вызывалъ на бой его волны, тѣмъ тревожнѣе Сильвія глядѣла вдаль, тѣмъ пугливѣе трепетало сердце въ ея груди. Что если смѣлый пловецъ сдѣлается жертвой своей дерзкой отваги! Поможетъ ли ему сильное сердце, вѣрный глазъ, глубокое знаніе своего дѣла противъ коварнаго подземнаго утеса или даже противъ измѣны жалкаго гвоздя, который, оторвавшись отъ досчатой обшивки, пропускаетъ въ судно поду! Развѣ можетъ морякъ слѣпо ввѣряться своему судну, возлагать на него всѣ свои надежды и нагружать всѣмъ своимъ добромъ,-- можетъ ли Лео твердо и беззавѣтно полагаться на короля?... Вотъ вопросъ, постоянно преслѣдовавшій Сильвію,-- вопросъ, отъ правильнаго рѣшенія котораго все зависѣло.
   Король обладалъ многими блестящими качествами безспорно. Но въ характерѣ его была одна черта, которой Сильвія никакъ не могла постичь, потому что, какъ говорилъ Лео, то, что хотѣла постичь Сильвія, и было непостижимо въ натурѣ юнаго монарха. Это -- странная, фантастическая пестрота мнѣніи и взглядовъ, сцѣпленіе совершенно правильныхъ, даже очень свѣтлыхъ, но въ общей связи положительно разнородныхъ идей, и къ этому -- юморъ, часто переходившій въ причудливое злорадство, въ безнадежное недовѣріе къ своимъ собственнымъ нравственнымъ силамъ. И въ этомъ необъятномъ морѣ часто величественныхъ, нерѣдко, однако, угловатыхъ возрѣній -- ни одного, прочнаго мѣста гдѣ бы можно было съ безопасностью закинуть якорь!...
   Такимъ показался онъ и Сильвіи, причемъ тетушка утверждала, однако, что она рѣдко видѣла короля въ такомъ блестящемъ умственномъ экстазѣ, въ такомъ полномъ обладаніи всѣми дарами своей геніальной натуры. Еще болѣе серьезныя опасенія внушало то обстоятельство, что такимъ, течь въ точь такимъ былъ король и во мнѣніи Паулуса и другихъ либераловъ, которые сто разъ твердили всѣмъ, что этому человѣку довѣрять нельзя, даже, что подъ обманчивой личиною ума и гуманности скрываются самыя неблаговидныя побужденія, самый мрачный эгоизмъ, готовый выступить наружу при первомъ удобномъ случаѣ. И если Сильвія и не принимала этихъ заключеній, выводимыхъ либералами изъ качествъ короля,-- все-таки существованіе самихъ качествъ отвергнуть было невозможно,-- и свѣтлый умъ Сильвіи страдалъ подъ гнетомъ этого противорѣчія.
   Ближайшій часовой отдавалъ честь ружьемъ; король проѣхалъ въ открытой коляскѣ по великолѣпной улицѣ, которая вела ко дворцу; спустя нѣсколько минутъ экипажъ остановился во внутреннемъ дворѣ. Король вышелъ и Сильвія, подойдя къ той сторонѣ, видѣла, какъ король, оставаясь нѣкоторое время возлѣ экипажа, глядѣлъ въ окна тетушки. Сердце Сильвіи забилось. Если бы король зналъ, что она находится здѣсь вверху, посмотрѣлъ ли бы oнъ также и въ эту сторону? Къ кому же относился этой внимательный, пристальный взглядъ.
   Хриплый крикъ, раздавшійся вблизи ея, заставилъ Сильвію отступить отъ балюстрады; но она не могла не улыбнуться, когда увидѣла, что галка, неменѣе ея испуганная видомъ человѣка, ретировалась оттуда неловкими прыжками, потомъ расправила крылья и улетѣла по направленію къ открытой мѣстности. Въ тоже время Сильвія окликнула пришедшую по имени. То была Лизетта, явившаяся съ докладомъ, что какой-то господинъ, желавшій назвать себя по имени самой фрейленъ, ожидаетъ внизу, въ передней.
   -- Пожилой человѣкъ? спросила Сильвія голосомъ, съ трудомъ вырывавшимся изъ ея груди.
   Лизетта засмѣялась.
   -- Какой тамъ пожилой?! О, нѣтъ, фрейленъ,-- молодой и очень красивый господинъ.
   Сильвія не глядѣла на дѣвушку,-- и никогда не глядѣла на нее, если это было можно. Кто же бы это,-- не Вальтеръ ли? Съ тревожно-бившимся сердцемъ Сильвія поспѣшила внизъ, тогда какъ Лизетта шла впереди въ припрыжку и, лукаво ухмыляясь, отворила дверь передней.
   

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ.

   Поджидавшій господинъ стоялъ на томъ самомъ мѣстѣ, гдѣ она, Сильвія, въ первое свое сюда посѣщеніе ждала отвѣта тетушки,-- передъ часами, красовавшимися на карнизѣ камина. Причудливая форма часовъ, по видимому, возбудила его вниманіе, такъ что Сильвія приблизилась къ нему на нѣсколько шаговъ, прежде чѣмъ онъ догадался о ея присутствіи. Теперь онъ быстро обернулся и съ удивленіемъ взглянулъ на дѣвушку своими прекрасными карими глазами. Заученная имъ вступительная рѣчь по хотѣла сойти съ кончика его языка. Онъ могъ только поклониться съ тою граціей, которая никогда его не оставляла. Сильвія была не менѣе удивлена, узнавъ въ этомъ красивомъ незнакомцѣ того всадника, котораго неосторожности или неловкости въ паркѣ она была обязана своимъ первымъ знакомствомъ съ тетушкой Сарой.
   Фердинандъ оправился отъ своего удивленія на столько, что могъ произнести слова:
   -- Я имѣю честь говорить съ фрейленъ Сильвіей Гутманъ -- не такъ ли? Мое имя -- докторъ Фердинандъ Липпертъ, продолжалъ онъ, когда Сильвія нѣмымъ жестомъ пригласила его садиться.-- Я имѣю къ вамъ просьбу фрейленъ, довольно странную просьбу, которой странность представляется мнѣ теперь вдвойнѣ, такъ какъ въ васъ я узнаю даму, у которой я давно уже нахожусь въ долгу. Я вижу, что вы не забыли о довольно оригинальной встрѣчѣ, въ которой я долженъ былъ показаться вамъ съумасшедшимъ. Дѣйствительно, тогда я находился въ положеніи, граничившемъ съ безуміемъ, благодаря одному приключенію, бывшему первымъ звѣномъ той длинной цѣпи, которая теперь привела меня также сюда. Все это связывается такъ странно, я могъ бы даже сказать таинственно! Если бы вы узнали все, то, конечно, нашли бы совершенно понятнымъ мое минутное замѣшательство.
   Сильвія ничего не отвѣчала. Она слушала разсѣянно и потому поняла только половину изъ того, что наговорилъ Фердинандъ. Ей было бы скорѣе желательно прекратить подъ какимъ нибудь предлогомъ разговоръ, къ которому она была такъ мало приготовлена и который притомъ начинался такимъ неловкимъ вступленіемъ. Но замѣчательная красота посѣтителя, его изящныя манеры, даже какая-то прелесть въ звукѣ его глубокаго, мягкаго голоса привлекали ее противъ воли. Къ тому же она припомнила себѣ, что тотъ дядюшка, которому было ввѣрено попеченіе объ Эвѣ, носилъ одно имя съ этимъ господиномъ, и также, что въ обществѣ, собиравшемся у Зонненштейновъ, Генри, Альфредъ и другіе господа нерѣдко упоминали въ ея присутствіи о докторѣ Липпертѣ. Поэтому Сильвія, вопреки своему обыкновенію, не знала на что рѣшиться.
   Съ другой стороны замѣшательство Фердинанда вовсе не было притворно. Фердинандъ воображалъ себѣ Сильвію вовсе не такою, какого теперь увидѣлъ въ дѣйствительности. Ея типическая красота поразила его еще прежде, при мимолетной встрѣчѣ и теперь еще болѣе возбудила ею удивленіе, когда онъ увидѣлъ ее безъ мантильи и шляпки, тогда какъ все существо молодой дѣвушки дышало дѣвственной, очаровательной чистотой, возбудившей въ немъ, развратникѣ, то ощущеніе, которое подвергалось самымъ циническимъ его насмѣшкамъ каждый разъ, когда ему казалось, что онъ замѣчалъ подобное ощущеніе въ своихъ товарищахъ. И эта божественная женщина также должна принадлежать тому счастливцу, котораго, казалось, всѣ любили только для того, чтобы онъ за любовь платилъ измѣной! Не безъ нѣкоторой нерѣшительности Фердинандъ явился сюда сыграть злую шутку ненавистному человѣку, но теперь этотъ поступокъ представлялся ему совершенно разумной и похвальной тактикой. Развѣ не похвально освободить это прелестное, благоразумное существо отъ человѣка, который былъ совершенно ея недостоинъ.
   Всѣ эти соображенія съ быстротою молніи возникли въ его головѣ, когда онъ еще договаривалъ послѣднія слова. Замѣтивъ смущеніе Сильвіи и не желая дать ей времени на обдумываніе, онъ поспѣшилъ сказать:
   -- Вы, конечно, извините меня, если я долженъ буду пуститься въ нѣкоторыя объясненія, чтобы нѣсколько узаконить въ вашихъ глазахъ мою просьбу. Но чтобы не возбуждать вашего нетерпѣнія я сообщу вамъ сейчасъ же, въ чемъ заключается самая просьба. Я нуждаюсь въ могущественномъ ходатайствѣ г. доктора Лео Гутмана, къ вамъ, какъ мнѣ извѣстно, искренно расположеннаго, чтобы получить въ министерствѣ королевскаго двора мѣсто, которое я имѣю въ виду и которое онъ можетъ доставить мнѣ однимъ своимъ словомъ. Но страннымъ обстоятельствомъ въ этомъ дѣлѣ представляется то, что я, имѣя съ одной стороны самыя несомнѣнныя права на это ходатайство, съ другой испрашиваю себѣ участіе человѣка съ которымъ я сильно враждую. Чтобы не докучать вамъ загадками, позвольте мнѣ вкратцѣ разсказать вамъ о нѣкоторыхъ приключеніяхъ, которыя я предполагаю вамъ совершенно неизвѣстны -- чтобы не выпустить ничего важнаго хотя ша, конечно, объ очень многомъ уже сами наслышались.
   Фердинандъ разсказалъ исторію своихъ отношеній къ Лео,-- почти такъ, какъ все происходило въ дѣйствительности,-- но при этомъ старался выставить себя въ возможно болѣе выгодномъ свѣтѣ, однако, нисколько не обвиняя Лео. Напротивъ, онъ соглашался, что Лео въ дѣлѣ съ письмомъ имѣлъ въ виду только интересы той партіи, къ которой онъ тогда принадлежалъ и что онъ, безъ всякаго сомнѣнія, никогда не оставилъ бы Эвы, если бы сердце его было уже незанято. Онъ, Фердинандъ, считалъ еще болѣе необходимымъ придти къ такому заключенію въ томъ случаѣ, когда окажется достовѣрнымъ слухъ, теперь вездѣ ходившій по городу и соединившій имя Лео съ именемъ одной изъ первоклассныхъ красавицъ аристократическаго круга. Однако, заключилъ Фердинандъ, фрейленъ, находясь въ близкихъ отношеніяхъ къ Лео, навѣрное знаетъ это и многое другое лучше, чѣмъ онъ, Фердинандъ, еще многаго и самъ непостигающій въ этомъ омутѣ неразрѣшимыхъ загадокъ.
   Сильвія слушала съ досадою, ясно отражавшеюся на ея оживленномъ лицѣ и возраставшею съ каждымъ послѣдующимъ словомъ Фердинанда. Она была неизмѣримо далека отъ мысли, чтобы этотъ человѣкъ могъ явиться къ ней только съ цѣлію оклеветать Лео,-- а между тѣмъ все это было очень похоже на клевету. Глаза Сильвіи, неподвижно устремленные на Фердинанда, съ каждой минутой становились мрачнѣе, тогда какъ внутреннее волненіе заставляло со дрожать всѣмъ тѣломъ. Когда Фердинандъ замолчалъ, Сильвія медленно поднялась съ мѣста и, дѣлая также вставшему посѣтителю знакъ, что визитъ уже окончился, сказала:
   -- Не могу и не хочу скрывать отъ васъ, милостивый государь, что сообщенныя вами извѣстія глубоко меня огорчили. Въ этомъ я не виню васъ; я считаю васъ, разумѣется, честнымъ человѣкомъ, и думаю, что вы, какъ честный человѣкъ, сказали мнѣ только то, что вы принимали за правду. Однако, все, что я слышала отъ васъ -- неправда, положительная неправда. Опровергать ваши неосновательныя соображенія -- не мое дѣло. Вы явились ко мнѣ потому, что считали меня подругою моего кузина. Какъ его подруга, вы согласитесь сами, что я не могу сдѣлать для васъ ничего больше, какъ только передать ему вашу просьбу и, само собою разумѣется, то, что вы еще говорили. Онъ настолько великодушенъ, что готовъ помочь всякому, что къ нему обращается. А вы съ своей стороны попытайтесь составить себѣ лучшее мнѣніе о человѣкѣ, отъ котораго просите услуги. Благодѣянія, которыя онъ вамъ окажетъ за зло, вами ему дѣлаемое, будутъ тяжело лежать у васъ на совѣсти.
   И Сильвія повторила на словахъ еще рѣшительнѣе, чѣмъ прежде выразила жестомъ, что она считала разговоръ окончившимся.
   Глаза Фердинанда вспыхнули. Эта прекрасная, гордая дѣвушка показалась ему до такой степени достойною обожанія, что онъ даже не почувствовалъ раны, нанесенной гордостью Сильвіи его тщеславію.
   -- Я иду, фрейленъ! сказалъ онъ, съ жаромъ,-- скажите вашему кузину все, что пы хотите или, пожалуй, не говорите ему ничего. Я нисколько не интересуюсь тѣмъ результатомъ, какой можетъ имѣть этотъ результатъ для меня. Но я видѣлъ васъ, слышалъ вашъ голосъ,-- а этого счастья не въ силахъ отнять у меня никто на свѣтѣ.
   Онъ низко поклонился и направился къ двери, которая вдругъ отворилась и на ея порогѣ показалась тетушка Сара, только что пріѣхавшая домой.
   -- О, прошу тысячу разъ извинить меня! сказала она,-- я не знала, что у тебя былъ гость. Однако, однако... продолжала она, увидя лицо Фердинанда,-- мнѣ кажется, я, васъ, милостивый государь, уже видѣла. Чуть ли не вы, нѣсколько мѣсяцевъ тому назадъ, такъ энергически напомнили мнѣ, что я не такъ твердо стою на ногахъ, какъ тридцать лѣтъ тому назадъ.
   -- Мнѣ вышло такое несчастье, благородная фрейленъ, сказалъ Фердинандъ съ вторичнымъ поклономъ.
   -- Желаю отъ души, чтобы вамъ въ жизни не приключилось большаго несчастій, проговорила тетушка Сара со смѣхомъ.-- Съ нами, старушками, молодые кавалеры по слишкомъ много церемонятся. Но почему, скажите на милость, мы-то вѣчно и стоимъ поперегъ вашей дороги?.. извините, пожалуйста, я вовсе не желаю васъ конфузить и охотно вѣрю, что объѣзжать старухъ -- вовсе не паша профессія.
   -- Вы воплощенная доброта, благороднѣйшая фрейленъ, сказалъ Фердинандъ, опять кланяясь.
   -- А вы были бы воплощенной любезностью, еслибы не задерживали меня здѣсь у двери, и, напротивъ, предложили бы мнѣ вашу руку и провели бы меня къ тому дивану.
   Фердинандъ поспѣшилъ исполнить желаніе фрейленъ Сары. Фрейленъ Сара взяла, улыбаясь, его руку и замѣтила:
   -- Позволять незнакомцу сшибать себя съ ногъ -- это можетъ еще случиться. Но позволять человѣку, котораго не имѣешь чести знать, доводить себя къ своему собственному дивану, въ своей собственной квартирѣ,-- это случается рѣже.-- Ты, Сильвія, все-таки не сказала мнѣ, какъ зовутъ твоего гостя, отъ котораго ты тогда, если не ошибаюсь, отреклась.
   -- Докторъ Фердинандъ Липпертъ, отрекомендовался Фердинандъ, такъ какъ Сильвія не отвѣчала.
   Тетушка Сара была воплощенная доброта, улыбка и вѣжливость. Но чуть только имя, произнесенное Фердинандомъ, коснулось ея уха, она неистово вскрикнула и съ движеніемъ испуга, даже изступленнаго ужаса, выпустила руку, на которую опиралась:
   -- О, моя нога, о, моя несчастная нога, завыла она,-- извините меня, милостивый государь... да помоги же мнѣ Сильвія!
   Сильвія обняла тетушку, которая, казалось, была готова вся разсыпаться; Фердинандъ также хотѣлъ оказать помощь; тетушка Сара отвернула отъ него свое совершенно искривленное лицо и пробормотала, какъ бы внѣ себя:
   -- Пусть идетъ прочь! пусть же идетъ прочь, прочь... Да отчего же ты не скажешь, чтобъ онъ ушелъ... ушелъ прочь!
   Сильвія показала глазами на дверь. Фердинандъ удалился. Въ двери онъ пріостановился, и когда повернулъ чрезъ плечо голову, его большіе, каріе, удивленные глаза встрѣтились съ большими, мрачными глазами Сары, почти совершенно вышедшими изъ своихъ орбитъ, подъ вліяніемъ какого-то потрясающаго ощущенія.
   Дверь затворилась за Фердинандомъ и вдругъ тетушка Сара, вырвавшись изъ рукъ Сильвіи, схватила обѣими руками свой костыль и закричала, стукнувъ имъ съ силою нѣсколько разъ объ полъ.
   -- Что у тебя за дѣло съ этимъ человѣкомъ? Какъ ты смѣешь впускать ко мнѣ, въ мою квартиру, подобнаго человѣка?..
   Сильвіи гордо выпрямилась во весь ростъ.
   -- Извините меня, тетушка, сказала она,-- но тонъ, какимъ вы мнѣ предлагаете эти вопросы, не можетъ быть извиненъ самой мучительной физической болью.
   Тетушка Сара закрыла глаза и лобъ рукою. Когда она опять отняла руку, лицо ея приняло совершенно иное выраженіе. Только глаза все были еще мрачны, но на топкихъ, лукавыхъ губахъ играла улыбка. Она протянула Сильвіи руку съ словами:
   -- О, прости, прости меня, душка. При видѣ этого человѣка я почувствовала не одну физическую боль,-- во мнѣ вдругъ пробудилось тяжелое, отравляющее душу воспоминаніе. Объ этомъ я разскажу тебѣ когда нибудь въ другое время. Ты же теперь скажи мнѣ только, что ты прощаешь твоей старой, нервной, изъ ума выжившей теткѣ, которая до сихъ поръ никакъ не можетъ забыть, что ей не восемнадцать лѣтъ.
   Она поцѣловала Сильвію нѣсколько разъ въ лобъ и потомъ отправилась въ свою комнату. Сильвія долго еще оставалась на томъ же мѣстѣ. Наконецъ, она провела по глазамъ рукою, какъ прежде тетушка, но отъ этого лицо молодой дѣвушки нисколько не лишилось того грустнаго, тревожнаго выраженія, съ какимъ она глядѣла вслѣдъ уходившей тетушки.
   

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ.

   Позднимъ вечеромъ Лео возвратился изъ своей поѣздки, которую онъ предпринималъ въ Тухгеймъ для устройства на новыхъ началахъ фабрикъ, теперь окончательно имъ пріобрѣтенныхъ на имя и деньги его величества. Путешествіе было для Лео настоящимъ тріумфомъ. Уже за нѣсколько станцій передъ Тухгеймомъ вокзалы были переполнены поселянами и рабочими, собравшимися изъ окрестности, чтобы взглянуть на человѣка, предположившаго своею цѣлію освободить бѣдняковъ отъ ихъ гнетущей нужды. Въ самомъ Тухгеймѣ всѣ улицы и дома были убраны гирляндами и флагами, въ особенности, разумѣется, громадныя фабричныя зданія, теперь почти принадлежавшія самимъ рабочимъ. Радость по этому случаю разразилась шумнымъ, удалымъ народнымъ экстазомъ, напослѣдокъ не знавшимъ никакихъ предѣловъ. Всюду слышались самыя неумѣренныя желанія, которымъ не могъ удовлетворить даже Лео, при всей своей готовности къ уступкамъ. Со всѣхъ сторонъ стекались изъ сосѣднихъ мѣстъ многочисленными толпами рабочіе, и всѣ хотѣли быть помѣщенными въ тухгеймской фабрикѣ, всѣ хотѣли пользоваться преимуществами, предоставленными тухгеймскимъ рабочимъ. Зачастую возникали ссоры и несогласія, переходившія, напослѣдокъ, въ рукопашную потасовку, которую Лео съ трудомъ могъ прекратить при помощи болѣе разсудительныхъ рабочихъ.
   То были очень, очень тревожные дни, и слишкомъ сильное дѣйствіе такихъ замѣчательныхъ событій рано пробудило Лео изъ его, обильными грезами, сна. Онъ зналъ свою натуру слишкомъ хорошо, чтобы понять, что заснуть было уже для него невозможно. Поэтому онъ всталъ съ постели и одѣлся.
   Когда онъ отворилъ дверь, которая вела изъ его рабочаго кабинета на обширный балконъ, сельскіе домики и сады еще тихо дремали, закутанные сѣрымъ покрываломъ утра; цвѣты въ грядахъ, расположенныхъ у его ногъ, еще не представляли рѣзко опредѣленныхъ оттѣнковъ. Вокругъ ни малѣйшаго звука, развѣ только съ зеленолиственныхъ вѣнцовъ роскошныхъ деревьевъ тихо осыпались капли росы, обильно накопившейся ночью.
   Для Лео всегда были очень отрадны беззвучные часы ночи и ранняго утра, когда онъ могъ быть одинъ, совершенно одинъ. "Итого счастья я ни за что на свѣтѣ не отдалъ бы", подумалъ онъ прислоняясь къ отворенной двери съ скрещенными на груди руками,-- въ этомъ отношеніи я совершенно схожусь съ Монтенемъ, который любилъ жестко спать и одинъ.
   Глаза его взглянули по направленію сосѣдней виллы, которая красовалась своей холодной бѣлизною между деревьями и кустами. Лео могъ видѣть именно тѣ окна, которыя принадлежали спальнѣ Жозефы. Это обстоятельство она сама сообщила ему при одномъ случаѣ, когда они рука объ руку прогуливались по саду, и съ тѣхъ поръ онъ мимолетно видѣлъ ее нѣсколько разъ у этихъ оконъ въ бѣломъ утреннемъ костюмѣ.
   Теперь занавѣски были еще опущены. Призракъ очаровательной дѣвушки явственно возникъ въ его душѣ.
   -- Это настоящая царственная красота, пробормоталъ онъ, и даже ея обыкновенная молчаливость дѣлаетъ ее еще священнѣе, величественнѣе! Словно бы она цѣлый міръ озирала своими большими глазами и нѣмѣла предъ глубиной и величіемъ мыслей приносимыхъ ей этимъ міромъ... Однако, на самомъ дѣлѣ это не такъ. Она бездушна, какъ была Ундина, прежде, чѣмъ полюбила. А вѣдь говорятъ, что Жозефа очень много любила. Почемъ знать?.. Еще слѣдуетъ ли признавать стремленіе къ любви самой любовью. Частью, и при томъ самой лучшей частью любви,-- это несомнѣнно. Ну, да впрочемъ это не мое дѣло. А вовсе неспособенъ къ роли Дамона и нисколько не отыскиваю для себя Филлиду. Мнѣ нужна жена, которая въ большомъ свѣтѣ съ достоинствомъ могла бы быть хозяйкой, принимать и отпускать моихъ гостей приличнымъ поклономъ и прикрыть темноту моего происхожденія палладіумомъ своей родовой знатности, а что касается до моихъ идей и плановъ, то съ нея достаточно понимать ихъ настолько, чтобы знать, что не ея дѣло въ нихъ вмѣшиваться.
   Лео вышелъ изъ двери къ парапету балкона и оперся на него обѣими руками. На восточной окраинѣ неба разстилались темныя, пурпуровыя полосы, возвѣщавшія рожденіе новаго дня. Въ зенитѣ небо свѣтлѣло; на землѣ можно уже было различать цвѣты. Перекличка заспанныхъ птицъ уже звучала мѣстами межъ деревьевъ и кустовъ.
   -- Какъ теперь хорошо! раздумывалъ Лео,-- какъ всецѣло, восторженно можетъ наслаждаться этой красотой человѣкъ, у котораго въ ушахъ, какъ у меня, до сихъ поръ отдается ревъ дикой толпы. Какъ гадко это лицемѣрное выпрашиваніе благосклонности у толпы, это хвастовство любовью, которой нѣтъ въ сердцѣ!.. Можно ли любить то, что мерзко, что совершенно противно всѣмъ нашимъ ощущеніямъ, всему нашему внутреннему сознанію?! Развѣ врачъ любитъ шелудиваго, котораго онъ лечитъ, офицеръ безмозглаго олуха, котораго онъ учитъ военной выправкѣ, полицейскій сторожъ голоднаго бродягу, котораго онъ долженъ подобрать изъ уличной грязи?!. Состраданіе,-- о, да!-- или если и любовь, то только въ той мѣрѣ, въ какой любовью можно назвать состраданіе.
   Промежъ листьевъ прошелъ шорохъ и шелестъ, То было первое дыханіе утра, пробудившее сонный міръ. Вѣтви начали качаться въ стороны, всюду кругомъ раздавались птичьи голоса. Со стороны дороги, проходившей возлѣ парка, слышался стукъ повозокъ, ѣхавшихъ на рынокъ. Наступилъ день и вмѣстѣ съ нимъ опять закипѣла работа. Лео отправился назадъ въ библіотеку и затворилъ. стеклянную дверь,
   Его ожидала очень важная работа -- донесеніе королю о настоящемъ положеніи тухгеймской фабрики, и къ этому донесенію должно было присоединиться научное разслѣдованіе относительно возможности и цѣлесообразности устройства подобныхъ заведеній во всѣхъ частяхъ королевства на счетъ государственныхъ суммъ. Этотъ проэктъ былъ практическимъ слѣдствіемъ теорій Лео въ области рабочаго вопроса, тогда какъ вѣрно начертать этотъ проэктъ и осуществить на дѣлѣ составляло для него первую изъ длиннаго ряда задачъ, которыя онъ себѣ предположилъ. До сознанія слѣдующихъ палатъ ничто не могло быть рѣшено. Предварительно нужно было путемъ неотразимыхъ доводовъ расположить общество въ пользу новыхъ мнѣній, чтобы, когда палата отвергнетъ имѣвшіяся въ виду предложенія,-- чего и слѣдовало ожидать -- въ публикѣ произошелъ взрывъ негодованія, взрывъ, изъ котораго могъ возникнуть новый порядокъ вещей. И чѣмъ болѣе Лео работалъ, тѣмъ сильнѣе въ немъ разгоралось пламя страстнаго увлеченія. Нѣсколько разъ онъ отодвигалъ стулъ, ходилъ по комнатѣ большими шагами, съ заложенными за спину или съ скрещенными на груди руками и бормоталъ сквозь зубы:
   -- Они должны знать грѣхъ земной! Они должны пресмыкаться по землѣ, какъ гады!.. Потомъ онъ опять садился и перо его еще съ болѣе окрыленной быстротою летало надъ бумагой. Филиппъ принесъ кофе и на другомъ столѣ разложилъ полученныя письма и газеты. При этомъ онъ дѣлалъ какъ можно менѣе шума и тихо, тихо удалился, взглянувъ съ робкимъ уваженіемъ на своего господина, который съ каждымъ днемъ все болѣе представлялся ему сверхъ-естественнымъ существомъ.
   Письма и газеты давно уже лежали на своемъ мѣстѣ. Наконецъ, Лео, въ минуту истощенія, нашелъ и для нихъ время. Быстро ломалъ онъ одну печать за другою и пробѣгалъ строчки самаго разнороднаго содержанія. Въ одномъ письмѣ бѣдный чиновникъ просилъ его могущественнаго покровительства, въ другомъ обнищавшій ремесленникъ умолялъ о вспомоществованіи для себя и своего семейства; купцы расхваливали свои товары, разные комитеты искали его совѣта и благосклоннаго вниманія. Попалось какое-то письмо, написанное неловкой рукою, которая, быть можетъ, лучше владѣла молотомъ, чѣмъ перомъ. Авторъ письма обзывалъ Лео измѣнникомъ, для котораго уже свивается веревка. Это письмо пришло изъ Тухгейма и, какъ надобно было полагать, съ тѣмъ же поѣздомъ, съ которымъ прибылъ самъ Лео. На всякаго, значитъ, и онъ не умѣлъ угодить, но дѣйствительно ли авторъ этого ругательнаго письма, какъ онъ заявлялъ, обращался къ Лео отъ лица многихъ -- это должно было открыть будущее,
   -- Неутѣшительно, пробормоталъ Лео, оканчивай чтеніе писемъ,-- нехорошо! Дерево не хочетъ повалиться съ одного удара. Жозефѣ права, говоря, что эти люди отказываются отъ своихъ предразсудковъ только вмѣстѣ съ жизнію. А, и отъ Сильвіи письмо?! Что же она пишетъ? "Мнѣ нужно поговорить съ тобою по поводу одного очень важнаго обстоятельства. Не можешь ли ты видѣться сегодня со мною?"
   Лео принялся за газеты, и между ними ему сейчасъ же бросился въ глаза новый листокъ съ заглавіемъ "Демократическая газета". Издателями были названы два довольно извѣстные публициста, и отвѣтственнымъ редакторомъ -- Вальтеръ. Новая газета открывалась программою, въ которой Лео сейчасъ узналъ перо доктора Паулуса. "Въ то время, говорилось въ программѣ, когда націи сдѣлалась жертвою недобросовѣстныхъ происковъ, когда благодѣяніе свободной печати послужило только предлогомъ для того, чтобы самому постыдному обману сообщать внѣшность правды, становится необходимымъ появленіе органа, имѣющаго своей цѣлію служить оплотомъ противъ грознаго напора реакціи. Можно было ожидать, что въ непродолжительномъ времени будетъ сломанъ и этотъ оплотъ, и потому новая газета обѣщала высказать какъ можно скорѣе и понятнѣе все, что она хотѣла сказать публикѣ. Какъ бы стара и непреложна ни была истина, все-таки новые защитники для нея не всегда безполезны. Такимъ поборникомъ правды рекомендовалъ себя читателямъ новый листокъ, и издатели обѣщали употребить всѣ усилія, чтобы онъ, дѣйствительно, оказался достойнымъ этой чести. Если изданіе избѣгнетъ мученической кончины -- на что можно было надѣяться только при особенно благопріятной перемѣнѣ обстоятельствъ -- тѣмъ лучше. Однако не надобно было надѣяться на deus ex machina какого нибудь чисто внѣшняго явленія. Въ области искуства и въ жизни то только имѣетъ право существовать, что необходимо вытекаетъ изъ внутренняго существа, изъ духа дѣйствующихъ лицъ, а пока вся нація не проникнется этимъ убѣжденіемъ и не будетъ дѣйствовать согласно съ нимъ, до тѣхъ поръ долго еще въ обществѣ будетъ царить грустная неурядица."
   -- Старая трескотня! пробормоталъ Лео, съ презрительнымъ жестомъ бросая газету на столъ. По спустя нѣсколько минутъ онъ опять взялъ ее въ руки. Взглядъ его остановился на статьѣ о рабочемъ вопросѣ. Здѣсь самодѣятельность или самопомощь выставлялась единственнымъ путемъ для улучшенія быта рабочаго класса. Слѣдующая затѣмъ статья была посвящена описанію ассоціаціи портныхъ, только-что возникшей съ цѣлію взаимнаго ремесленнаго труда стараніями Іереміи Ребейна послѣ продолжительныхъ приготовленій.
   -- Еще жалкая заплата на старое платье, на которомъ не держится уже ни одинъ лоскутъ, ни одна ниточка! О, портнообразная идея, достойная портняжной души!
   И опять Лео бросилъ газету изъ рукъ, и опять взялъ ее.
   -- Ну, что-жь? Дѣло похвальное, разумное! Намъ именно этого только и не доставало. Только ужь поусердствуйте, господа, размалюйте на славу, красокъ не жалѣйте. Ярмарочная картина должна быть видна издалека...
   И Лео продолжалъ хохотать, принявшись теперь за чтеніе статьи, въ которой говорилось о его собственномъ предпріятіи.
   Однако, смѣхъ этотъ выходилъ не изъ сердца и совершенно смолкъ, чѣмъ далѣе читалъ Лео.
   Статья была написана съ большимъ толкомъ, который, противъ собственнаго желанія Лео, возбуждалъ въ немъ чувство уваженія. Но лицо его побагровѣло отъ злости, когда онъ прочиталъ слѣдующее: "взаключеніе скажемъ нѣсколько словъ о человѣкѣ, котораго умственному вліянію слѣдуетъ приписать это совершенно неудавшееся предпріятіе. Мы охотно не касаемся личности тамъ, гдѣ весь интересъ сосредоточенъ на дѣлѣ. Но въ этомъ случаѣ, къ несчастью, рѣшительно невозможно отдѣлить человѣка отъ дѣла. Тутъ ужь, дѣйствительно, приходится сказать, что дѣло мастера боится, а онъ такъ часто величался передъ нами своимъ мастерствомъ, что, конечно, но долженъ удивляться, если мы захотимъ приглядѣться къ этому мастерству повнимательнѣе. Съ тѣхъ поръ, какъ онъ вступилъ въ послѣдній фазисъ своей карьеры, этотъ человѣкъ потерялъ право на пощаду.
   Чѣмъ онъ былъ, сначала? Что онъ теперь?"
   Оставалось прочесть еще немногія строчки, но Лео читалъ ихъ долго, очень долго.
   Когда онъ всталъ съ мѣста и началъ ходить по комнатѣ, лицо его было блѣдно, а ноги переступали нетвердо, словно волочились. Разъ даже онъ остановился не рода, столомъ, какъ бы желая за него удержаться, чтобы не упасть.
   -- И онъ таки осмѣлился? Кто бы этому повѣрилъ?! Какъ жо, такъ вотъ и доканалъ!.. Но мужество ли это? Я скорѣе полагаю, что глупость. Бѣдный юноша платитъ за удовольствіе опять выступить на стезю отвѣтственности десять тысячъ талеровъ -- единственное добро, спасенное ими изъ развалинъ!.. Вальтеръ, мученикъ!!..
   Листокъ, упавшій на полъ, лежалъ у ногъ Лео, который яростно наступилъ на бумагу ногою. При этомъ губы его шептали проклятія и угрозы. Потомъ онъ опять расхохотался, сѣлъ къ письменному столу и зачеркнулъ послѣдній страницы, вышедшія изъ подъ его пера. То были слишкомъ кроткіе бичи, а не скорпіоны, которыми онъ хотѣлъ карать теперь своихъ недруговъ. Съ лихорадочнымъ увлеченіемъ и почти не отводя глазъ отъ бумаги, онъ писалъ до тѣхъ поръ, пока не явился слуга съ напоминаніемъ, что онъ долженъ былъ одѣваться для пріемныхъ часовъ. Эти часы были для Лео очень важны. По числу и личнымъ качествамъ своихъ посѣтителей онъ узнавалъ, какъ далеко и въ какіе слои общества простиралось его вліяніе; тѣ, на которыхъ онъ, по совѣту генерала и по внушенію своего собственнаго благоразумія, хотѣлъ опереться, чтобы упрочить за собой свое мѣсто при дворѣ,-- знатное дворянство и высоко сановитые слуги короля держали себя вдали. Къ нему же являлись люди, бывшіе не въ силахъ ему помочь, но всячески заискивавшіе его помощи. Поэтому Лео былъ необыкновенно пріятно пораженъ, когда ему при самомъ окончаніи его туалета доложили о маркизѣ Альфонсѣ де-Садъ.
   Молодой человѣкъ явился съ очаровательнѣйшей на губахъ улыбкой. Съ самой задушевной радостью онъ протянулъ къ Лео обѣ руки, одѣтыя въ изящнѣйшія перчатки.
   -- Мой достойный исцѣлитель, мой почтенный другъ, сказалъ онъ съ жаромъ по-французски,-- я пришелъ предложить вамъ удовлетвореніе и отъ всего сердца радуюсь, что вы по высоко ставите мою глупость. Но всемъ виноватъ monsienr de Tuchheim. Онъ изобразилъ мнѣ такими мрачными красками политическую роль, которую вы здѣсь играете, что -- признаюсь вамъ -- а былъ пораженъ самымъ непріятнымъ образомъ. Да и могло ли быть иначе? Мои оба дѣда погибли подъ остріемъ гильотины, мои обѣ бабушки долго, очень долго томились горькой жизнію изгнанницъ. Можете ли вы внуку поставить въ укоръ то обстоятельство, что онъ не хотѣлъ терпѣть подъ своей крышею санкюлота?
   -- Перестанемте объ этомъ толковать, замѣтилъ Лео,-- вы видите, что я и теперь не остался безъ убѣжища.
   -- О, да! сказалъ французъ, озираясь въ комнатѣ кругомъ,-- восхитительный уголокъ для одинокаго философа. Желательно внять, такъ ли порою обошлась эта обстановка для вашего кармана, какъ она изящна?
   -- Отчасти, отозвался Лео,-- нѣкоторую сумму я еще прежде имѣлъ въ запасѣ. Вамъ извѣстно или, быть можетъ, вамъ неизвѣстно, что его величеству было угодно презентовать мнѣ этотъ домъ, который онъ, когда еще былъ кронпринцемъ, приказалъ выстроить для одного, очень любимаго имъ военнаго учителя. Нѣсколько лѣтъ домъ простоялъ пустымъ. Обстановка была очень хороша, но недостаточна. Я пополнилъ ее въ этомъ вкусѣ. По зачѣмъ намъ заниматься этими бездѣлицами. Окажите-ка лучше, когда вы возвратились? И прежде всего -- какъ ваше здоровье?
   -- Великолѣпно! отвѣчалъ маркизъ,-- такъ великолѣпно, какъ только можетъ быть удовлетворительно здоровье человѣка, располагающаго половиной легкаго вмѣсто двухъ цѣлыхъ. Но я буду беречься, ужь повѣрьте мнѣ въ этомъ Начать съ того, что я послѣдній въ родѣ. Messieurs les marquis, мои предки, никогда не простятъ мнѣ, если я упорно захочу остаться послѣднимъ. О, нѣтъ, я женюсь и растолстѣю, какъ упитанный тѣломъ лавочникъ.
   Молодой человѣкъ улыбнулся и грустнымъ взглядомъ окинулъ свои нижніе тощіе члены,
   -- По наружности вамъ въ самомъ дѣлѣ гораздо лучше, сказалъ Лео.
   -- Да и чувствую я себя не въ примѣръ лучше, проговорилъ съ живостью французъ,-- и этимъ я обязанъ вашему драгоцѣнному совѣту. Не откажитесь и вы при случаѣ принять за него мой совѣтъ!
   -- Разумѣется! отвѣчалъ Лео.
   -- А вотъ мы можемъ сейчасъ же испробовать, продолжалъ маркизъ,-- и для этой цѣли я долженъ буду заговорить совершенно не дипломатическимъ языкомъ, чтобы, знаете ли, пояснѣе выразить мои настоящія мысли. При моемъ возвращеніи я застаю васъ въ довольно странномъ положеніи,-- не принимайте мои слова въ ихъ дѣйствительномъ смыслѣ,-- положеніе это странно только въ сферѣ условій вашей нѣмецкой общественной жизни. У насъ во франціи это было бы самое обыкновенное явленіе. За послѣдніе шестьдесятъ или семьдесятъ лѣтъ нашей исторіи мы, французы, ужь такъ привыкли къ рѣзкимъ перемѣнамъ обстоятельствъ, наши государственные дѣятели такъ быстро сталкиваютъ другъ друга съ политической арены, что теперь самое необыкновенное не можетъ привести насъ въ изумленіе. Среди того народа, въ которомъ, по словамъ великаго императора, каждый унтеръ-офицеръ носитъ маршальскій жезлъ въ своемъ ранцѣ, единственнымъ благородствомъ служитъ талантъ, единственнымъ достоинствомъ -- успѣхъ. Это, пожалуй, грустное нарѣченіе въ устахъ потомка выходцевъ изъ сенъ-жерменскаго предмѣстія, человѣка, лишеннаго вовсе талантовъ и въ двадцать восемь лѣтъ добившагося только ничтожнаго мѣста при посольствѣ, но отъ этого самое изрѣченіе, быть можетъ, тѣмъ болѣе справедливо. У васъ совсѣмъ не то. Вы народъ тяжелый, педантическій, народъ, который, не смотря на свою оригинальность въ частностяхъ, устраиваетъ общественную жизнь по указанной мѣркѣ. У васъ необыкновенное имѣетъ очень немного шансовъ или лучше только одинъ шансъ -- поднять противъ себя всю стаю безмозглыхъ субъектовъ У насъ необыкновенное можетъ явиться и въ салонѣ, у васъ оно должно бѣжать въ богемскіе лѣса. Что вы называете нравственнымъ, то для насъ скучно. Грустно, что ваша жизнь сложилась такимъ образомъ, но это -- неоспоримый фактъ, и вы, cher ami, испытаете это на себѣ, даже испытываете уже на себѣ каждый день. Въ тѣхъ кружкахъ, гдѣ я движусь, о васъ отзываются самымъ нелестнымъ образомъ. Вы бы нисколько не возбудили противъ себя этой вражды, если бы имѣли съ пол-дюжины или еще лучше цѣлую дюжину знатныхъ предковъ, но дружбы короля къ плебею простить нельзя. Ваша породистая знать, любезный другъ,-- просто ужасные люди! Это положительно допотопныя существа, на сколько я могу судить, лишенные всякой будущности. Ваша аристократія заражена всѣми пороками и не имѣетъ ни одной изъ добродѣтелей аристократіи въ другихъ странахъ. Ваша знать не обладаетъ ни сокровищами, ни рабочей силой англійской аристократіи, ни образцовымъ общественнымъ блескомъ французской, ни политическимъ чутьемъ итальянской. Нѣсколько дней тому назадъ случилось мнѣ быть на одномъ petit souper, который давалъ своимъ интимнымъ пріятелямъ этотъ юный левъ іудейскаго экстракта -- Альфредъ фонъ-Зонненштейнъ -- на дачѣ своей любовницы. Да проститъ меня Аллахъ, немножко грѣшно шутить ѣдко надъ этимъ бѣднякомъ, которому теперь, какъ вы, вѣроятно, слышали, пришлось очень плохо; но мнѣ опять отчетливо припомнилась совершенная неспособность вашей юной аристократіи даже раззоряться съ граціей. Какой разговоръ, какая пошлая тривіальность! Какая нищета въ изящныхъ манерахъ у мужчинъ! А женщины-то! Oh, mon Dieu,-- что за женщины!! Пикантная любовница Зонненштейна еще сносна. Она находится въ самомъ началѣ своей карьеры и можетъ еще сформироваться, во всякомъ случаѣ она обладаетъ темпераментомъ. Но другія!.. Monsieur де-Керковъ привелъ съ собою какую-то прѣсную блондинку, отъ которой я слышалъ только да и нѣтъ; не знаю, годилась ли бы она даже въ камеристки къ придворной дамѣ,-- но брать къ себѣ любовницей -- horrible... Тамъ же я видѣлъ мадемуазель Адель изъ кордебалета; это маленькая, живая, но совершенно необразованная француженка, которая самымъ безжалостнымъ образомъ коверкала свои родной языкъ и которую поэтому постыдился бы взять своей petite femme послѣдній студентъ въ лапникомъ кварталѣ. Тамъ была... однако, я хотѣлъ говорить собственно не объ этомъ. И здѣсь также, и для этихъ господъ вы были bete-noire; тамъ рѣшено игнорировать васъ, если можно; стереть васъ съ лица земли, если будетъ нужно. Долго вы должны будете поработать, прежде чѣмъ опрокинете эти колонны вашей знати,-- если только это еще вамъ удастся! И такъ, вотъ вамъ мой совѣтъ: въ виду такихъ несправедливо-разъяренныхъ и фанатическихъ враговъ размѣривайте каждый вашъ шагъ, какъ можно осторожнѣе. Враги ожидаютъ только перваго вашего промаха, чтобы напасть на васъ и уничтожить. Поэтому усиливайте ваши средства къ борьбѣ, привлекайте къ себѣ откуда только можете союзныя войска! Подражайте въ этомъ отношеніи геніальному императору, который всегда умѣлъ направить главный ударъ на опредѣленный пунктъ и всегда сбрасывалъ своихъ недруговъ съ сѣдла. И будьте твердо увѣрены, что если я буду въ состояніи привести къ вамъ союзника или сдержать нападеніе врага, то я сочту для себя это честью и удовольствіемъ.
   Маркизъ всталъ и при послѣднихъ словахъ привѣтливо поклонился.
   -- Вы очень добры, господинъ маркизъ, отвѣчалъ Лео,-- и я показалъ бы себя неблагодарнымъ и безтолковымъ человѣкомъ, если бы вздумалъ отвергать, что я нуждаюсь въ предлагаемой вами мнѣ помощи и радостно ее принимаю. Боюсь только, чтобы ваши дружескія для меня старанія не надѣлали вамъ, свѣтскому человѣку и аристократу, слишкомъ докучливыхъ непріятностей.
   -- Ah bah, сказалъ французъ, слегка ударяя своей тросточкой по воздуху,-- я ношу такое древнее имя, что могу беззазорно нести знакомство и дружбу, съ кѣмъ мнѣ нравится, а если кому нибудь придетъ фантазія потребовать отъ меня въ этомъ отчета,-- чтожь, я имѣю честь происходить изъ рода, въ которомъ всѣ женщины были незапятнаны, а мужчины -- не трусы.
   Маркизъ засмѣялся, пожалъ Лео руку своей узкой, мягкой рукою и поспѣшно удалился.
   "Усиливайте свои средства къ борьбѣ и привлекайте къ себѣ союзныя войска, откуда только можете" проговорилъ Лео, глядя вслѣдъ маркизу,-- французъ правъ. Его родина представляетъ практическіе примѣры, подтверждающіе эту теорію.
   -- Тайный совѣтникъ Урбанъ желаетъ имѣть честь видѣть господина доктора, доложилъ слуга.
   По лицу Лео промелькнула мрачная улыбка.
   -- Вотъ онъ и является уже, а я именно о немъ только-что раздумывалъ, пробормоталъ онъ, тогда какъ въ передней раздались тяжелые шаги.
   Массивная, траурно-одѣтая человѣческая фигура показалась на порогѣ, пріостановилась на нѣсколько мгновеній и затѣмъ съ распростертыми руками подошла къ Лео.
   -- Мой дорогой, безцѣнный юный другъ, наконецъ-то пришлось мнѣ съ вами свидѣться! Благосклонная судьба позволяетъ старому учителю прижать великаго ученика къ своему вѣрному сердцу...
   Не дожидая отвѣта, тайный совѣтникъ заключилъ Лео въ свои объятія и потомъ крѣпко держалъ въ своихъ мощныхъ рукахъ его руки, которыя трясъ и пожималъ съ силою.
   Все еще плотная фигура этого человѣка была обременена непривлекательною тучностью, развившеюся втеченіи послѣднихъ лѣтъ; блѣдное лицо заплыло и раздулось, отчего сѣрые глаза сидѣли глубже въ впадинахъ и свѣтились еще болѣе холоднымъ, коварнымъ блескомъ. Черепъ Урбана, отчасти облысѣвшій еще прежде, былъ теперь прикрытъ темнымъ, тщательно подобраннымъ парикомъ; только несокрушимые, бѣлые зубы оставались въ неизмѣненномъ видѣ и непріятно оскаливались между широкими, жирными губами.
   Гость и хозяинъ усѣлись въ креслахъ другъ противъ друга и глаза тайнаго совѣтника пристально были устремлены на Лео, какъ будто Урбанъ не могъ достаточно насмотрѣться на отысканнаго друга.
   -- Я давно бы уже къ вамъ прилетѣлъ, началъ онъ опять,-- но нерѣшительность, которую вы сами признаете основательною, все меня удерживала. Кто приближается къ сильнымъ міра, незваный -- непрошеный, тотъ всегда навлекаетъ на себя очень некрасивое подозрѣніе.
   -- Это насмѣшка.
   Тайный совѣтникъ ухмыльнулся.
   -- Все та же осторожная, свѣтлая голова, понимающая, что значитъ быть и казаться. Въ этой сметливости я узнаю моего ученика. Но я именно тотъ, за кого себя выдаю: вашъ преданный, искренній другъ, который съ удивленіемъ, смѣшаннымъ со страхомъ, слѣдилъ за вашей карьерой, и теперь, наконецъ, радуется отъ всей души, видя насъ на той высотѣ, къ которой вы были предназначены свыше.
   -- Вы очень добры, господинъ тайный совѣтникъ, замѣтилъ Лео,-- однако вы, слѣдившій за моей карьерой только издали, быть можетъ, упустили изъ виду кое-какія частности, которыми обусловливается мое настоящее положеніе.
   Сѣрые глаза тайнаго совѣтника посмотрѣли на Лео испытующимъ взглядомъ. Урбанъ придвинулся ближе къ Лео и заговорилъ тихимъ голосомъ:
   -- Не лучше ли намъ маску долой! Вы еще не достигли желаемой высоты, вамъ нужно пройти еще многія и очень трудныя ступени и вы должны изо всѣхъ человѣческихъ силъ стараться о пріисканіи для себя вѣрныхъ союзниковъ. Вамъ непріятно то одиночество, въ которомъ вы находитесь, какъ оно непріятно также вашему царственному другу,-- непріятно за васъ. Вчера я имѣлъ частную аудіенцію у его величества по дѣлу, къ которому я позволю себѣ еще возвратиться. Ее величество былъ, какъ казалось, чѣмъ-то занятъ и не совсѣмъ веселъ. Вскорѣ онъ заговорилъ -- вы знаете, что онъ очень сообщителенъ, когда думаетъ, что его понимаютъ, часто даже сообщителенъ съ людьми, которыхъ вся спеціальность заключается въ томъ, чтобы его не понимать -- вскорѣ онъ заговорилъ о васъ и, разумѣется, съ тѣмъ теплымъ увлеченіемъ, я могъ бы даже сказать съ тѣмъ энтузіазмомъ, какой внушаютъ ему ваши удивительныя дарованія и въ особенности ваша личная энергія. Вотъ человѣкъ, сказалъ онъ съ жаромъ, вотъ настоящій образецъ человѣка, мужчины! Какой стыдъ -- вы знаете его оригинальный способъ выражаться -- что никто не хочетъ отвоевать у меня подобнаго человѣка! Если Карлъ Августъ веймарскій въ болѣе поэтическое время имѣлъ право раздѣлить свой герцогскій престолъ съ сыномъ франкфуртскаго бюргера, то почему же въ политическій періодъ времени и не могу, по крайней мѣрѣ, поставить близко къ моему трону человѣка, который въ области общественныхъ вопросовъ обѣщаетъ обнаружить такое же геніальное творчество, какое обнаружилъ Гете въ области поэзіи? Я позволилъ себѣ обратить вниманіе его величества на то обстоятельство, что и для Гете было потребно нѣкоторое время, чтобы такъ сказать, акклиматизироваться въ обществѣ веймарской придворной знати и что Карлъ Августъ не забылъ надѣлить своего любимца всѣми внѣшними атрибутами сословія и сановной знатности,-- атрибутами, которые составляютъ conditio sine qua non для всякаго, кто желаетъ свободно вращаться въ этихъ кружкахъ. Его величество очень довѣрчиво сообщилъ мнѣ, что въ этомъ смыслѣ онъ уже дѣлалъ вамъ предложенія, которыя вы постоянно отъ себя отклоняли. Я бы даровалъ ему благородство скорѣе сегодня, чѣмъ завтра, съ жаромъ сказалъ онъ,-- но онъ можетъ отвѣтить мнѣ, что этого матеріала онъ самъ имѣетъ въ запасѣ на нею жизнь. Я отвѣчалъ его величеству, что если ему угодно будетъ возложить на меня порученіе секретно объясниться съ вами относительно этого и другихъ подобныхъ пунктовъ, то быть можетъ, я окажусь не совсѣмъ непригоднымъ человѣкомъ. Его величество -- смѣло говорю это -- принялъ мое предложеніе съ радостью и, когда я уже выходилъ изъ двери, онъ закричалъ мнѣ въ вслѣдъ: "Кто меня любитъ, пусть докажетъ это теперь своею пріязнію къ этому человѣку!" О, въ этомъ монархѣ есть что-то библейское, священное, и каждый разъ, когда я имѣю счастіе къ нему приближаться, мнѣ кажется, какъ будто отъ него вѣетъ ладаномъ и смирною!..
   Тайный совѣтникъ прищурилъ глаза и старался разгадать, какое впечатлѣніе его слова могли произвести на Лео.
   Лео благоразумно повторилъ всѣ тѣ резоны, какіе онъ уже выставлялъ генералу относительно своего нежеланія поступить въ государственную службу. Тайный совѣтникъ слушалъ съ напряженнымъ вниманіемъ и затѣмъ сказалъ:
   -- Вы не должны затеряться въ толпѣ,-- о, разумѣется, нѣтъ! Съ этой стороны я еще не разсматривалъ обсуждаемаго нами дѣла. Я понимаю, что вы не можете работать подъ руководствомъ моего добраго, но -- между нами -- немножко ограниченнаго друга -- Гея.
   Ну чтожь! Выжидайте шансовъ, которые могутъ или, если вамъ угодно, должны представиться. Но это не будетъ, препятствовать вамъ завладѣть, гдѣ нужно, вліяніемъ и пріобрѣсти содѣйствіе хорошо организованной партіи, съ которою вамъ напослѣдокъ придется имѣть дѣло и даже идти рука объ руку. Повѣрьте мнѣ, безъ насъ вы не можете осуществить вашихъ реформъ. Послѣдніе соціальные реформы, пережитые нами въ Германіи, потому только и не удались, что реформаторы стремились къ свободѣ духа и не хлопотали о свободѣ тѣла. Соціальные реформы, которые наоборотъ, имѣя цѣлію освобождать тѣло, не думая о свободѣ духа, безъ всякаго сомнѣнія, пришли бы къ такому же печальному концу. Есть только одна нравственная свобода -- свобода подъ игомъ, которое благо, подъ бременемъ, которое легко; есть только одно равенство -- равенство передъ Богомъ, передъ которымъ мы всѣ грѣшны. Люди, непроникнувшіеся этой могущественной идеей, которая уже около двухъ тысячелѣтій сохранила свою силу, никогда не поддадутся вашему вліянію, и вы даже будете не въ состояніи привести ихъ въ движеніе. Обратите при этомъ вниманіе на то, что имѣете дѣло, не съ легкомысленными французскими ouvriers, не съ бездушными англійскими workmen, не съ отупѣвшими отъ пьянства ирландскими paddies, но съ честными нѣмецкими рабочими, еще пропитанными мистицизмомъ до мозга костей. Почему же тѣ темные просвѣтители, тѣ либеральные шарлатаны, справедливо для васъ ненавистные, не могутъ нигдѣ найти для себя твердой почвы, какъ не потому, что они вѣчно хлопочатъ о кошелькѣ и кускѣ хлѣба или, въ крайнемъ случаѣ, вѣковому, глубокому стремленію бѣдняка къ духовному бытію, даже къ духовному наслажденію думаютъ удовлетворить, по своему грубому скудоумію, скучными, пошлыми, такъ называемыми народными празднествами (Feste), въ которыхъ главную роль играютъ отвратительные квартеты, скандальныя пѣсни и, разумѣется, пиво съ табакомъ?..
   -- Король былъ приведенъ въ восторгъ моими замѣчаніями относительно этого предмета. Намъ извѣстенъ глубоко романтическій характеръ его величества. Будьте увѣрены, что процессія рабочихъ, но несущая въ своихъ рядахъ церковной хоругви, никогда не найдетъ въ немъ сочувствія, и королю скоро наскучитъ пророкъ, говорящій хотя бы и англійскимъ языкомъ, но неумѣющій ничего сказать его сердцу. Я не буду далѣе распространяться относительно этого пункта. Вы человѣкъ, для котораго достаточно одного намека.
   Тайный совѣтникъ взглянулъ на Лео и остался доволенъ произведеннымъ на него впечатлѣніемъ... Затѣмъ, еще болѣе заискивающимъ тономъ Урбанъ продолжалъ:
   -- Мнѣ очень пріятно, что я теперь же могу предоставить вамъ случай показать ваше соревнованіе въ дѣлахъ религіи и въ тоже время сказать ваше мнѣніе насчетъ моихъ робкихъ указаній. Вмѣстѣ со многими достопочтенными лицами мужескаго пола и съ нѣкоторыми изъ наиболѣе знатныхъ дамъ я собирался образовать общество для облегченія и возможнаго устраненія женскаго пролетаріата. Мы задумали вести наше дѣло въ большихъ размѣрахъ и съ большими средствами. Мы завели сношенія со всѣми значительными и со многими изъ второстепенныхъ городовъ королевства. Въ средѣ сельскихъ жителей мы имѣемъ также горячихъ сторонниковъ. Чтобы показать, какъ велико довѣріе, котораго мы удостоились, и какъ благодатна пива, на которой мы желаемъ сѣять, я выставлю вамъ на видъ только то обстоятельство, что мы по первому же приглашенію къ подпискѣ собрали не менѣе десяти тысячъ талеровъ. Мнѣ нѣтъ надобности упоминать вамъ, что для достиженія нашей цѣли мы имѣемъ въ виду заведеніе или поддержаніе христіанскихъ дѣвическихъ пріютовъ, увеличеніе вліянія духовенства въ школахъ для бѣдныхъ, очищеніе сиротскихъ домовъ отъ всѣхъ неблагонамѣренныхъ раціоналистическихъ вліяній, неослабный надзоръ за отношеніями между христіанскою общиной и ея духовными властями. Я имѣю одно вакантное мѣсто въ комитетѣ, въ которомъ -- чтобы назвать вамъ нѣсколько именъ -- засѣдаютъ графъ Редеръ, баронъ Шулеръ, старый баронъ фонъ-Керковъ, коммерціи совѣтникъ Реселеръ, а изъ дамъ старая баронесса Бартонъ и другія очень знатныя и почтенныя женщины. Могу ли просить васъ?...
   Тайный совѣтникъ откинулся назадъ въ своемъ стулѣ, прищурилъ глаза и завертѣлъ большими пальцами, одинъ вокругъ другого.
   -- Вы навлекаете на себя неодобреніе вашего комитета и даже самыя непріятныя подозрѣнія, сказалъ Лео, котораго пасмурный лобъ и глаза ясно изобличали внутреннюю борьбу.
   -- Объ этомъ предоставьте заботиться мнѣ, скороговоркою сказалъ тайный совѣтникъ,-- позволяю себѣ думать, что я имѣю нѣкоторое вліяніе на прочихъ членовъ комитета; нѣсколько предварительныхъ визитовъ, маленькая рѣчь въ слѣдующемъ засѣданіи -- и дѣло въ шляпѣ,
   Онъ поднялся съ мѣста и, отодвигая свой стулъ назадъ, сказалъ, какъ бы разсуждая съ самимъ собою:
   -- Король обрадуется! будетъ въ восторгѣ...
   Затѣмъ, онъ опятъ пожалъ Лео руку и, глядя на него влюбленными глазами, проговорилъ:
   -- Помните ли вы еще, другъ мой, о томъ вечерѣ, когда мы въ Тухгеймѣ сидѣли другъ противъ друга за рабочимъ столомъ въ моей библіотекѣ? Тогда вы были еще молодой, по перебродившійся сокъ, а мнѣ уже было по вкусу благородное вино, достойное королевскаго стола. Вы неотступно выпытывали отъ меня, что находится за покрываломъ Изиды. Не знаю, повѣрили ли вы мнѣ тогда, но теперь вы знаете, что я не солгалъ. 11 я сказалъ вамъ также, что настанетъ часъ, когда вы будете имѣть возможность вознаградить меня за то, что я для васъ сдѣлалъ. Этотъ часъ насталъ. Поспѣшите имъ воспользоваться, Это призоветъ на вашу главу благословеніе неба.
   Лео проводилъ тайнаго совѣтника до двери.
   -- Я васъ не приглашаю къ себѣ, сказалъ Урбанъ,-- вамъ извѣстно житье въ моемъ домѣ. Теперь въ немъ пустыннѣе и скучнѣе, чѣмъ когда бы-то-ни было прежде. Мнѣ опротивѣлъ мой домъ. Если и желаю видѣться съ моими друзьями, то приглашаю ихъ въ приличный ресторанъ. И такъ, до свиданія, мой дорогой другъ, до скораго свиданія!
   Тайный совѣтникъ, направляясь изъ двери, чуть не опрокинулъ тощей фигуры банкира фонъ-Зонненштейна, который въ своемъ нетерпѣніи скорѣе говорить съ Лео опередилъ докладывавшаго слугу. Старички, хорошо знакомые между собою, извинились другъ передъ другомъ, но банкиру было не до извиненій. Онъ былъ повидимому взволнованъ, даже сильно потрясенъ. Это замѣтилъ ему Лео, когда они были одни въ комнатѣ.
   -- Вы правы, сказалъ банкиръ,-- но на это есть самая уважительная причина. Если вы хотите оказать мнѣ величайшее одолженіе, то одѣвайтесь -- нѣтъ, вы одѣты, вы всегда одѣты -- такъ отправимтесь вмѣстѣ со мною, а я скажу вамъ дорогой, въ чемъ дѣло.
   Спустя нѣсколько минутъ Лео и банкиръ медленно шли, рука объ руку, и съ жаромъ говоря другъ съ другомъ, подъ цвѣтущими липами одной изъ тѣхъ боковыхъ улицъ, которыя -всѣ выходили на большую дорогу парка и красовались восхитительными виллами и роскошными садами.
   -- Итакъ, вы понимаете, какое это горе, сказалъ банкиръ. Вы знаете, что я не филистеръ, я согласенъ на то, чтобы онъ наслаждался жизнію, чтобы онъ тѣшилъ свое сердце, хоть это и немножко дорого. Еще никогда я не отказывалъ ему въ деньгахъ, даже если онъ издерживалъ ихъ тысячами. Но здоровье бѣднаго юноши въ конецъ растрачено. Этотъ приливъ крови -- хотя доктора и не считаютъ его слишкомъ важнымъ -- мнѣ представляется, однако, вѣрнымъ признакомъ того, что организмъ моего сына сильно и серьезно потрясенъ. Что вы на это скажете?
   -- До внимательнаго осмотра большаго я помогу произнести моего мнѣнія, замѣтилъ Лео,-- не скрою отъ васъ, однако, что для предотвращенія печальныхъ послѣдствій вашъ сынъ долженъ совершенно измѣнить образъ жизни.
   -- Именно этого я и желаю, съ жаромъ сказалъ банкиръ, останавливаясь,-- помогите мнѣ, Бога ради, урезонить Альфреда. Злая судьба хотѣла, чтобы это несчастье приключилось съ нимъ именно на дачѣ его -- при этомъ банкиръ закашлялся въ замѣшательствѣ, но потомъ рѣшительно продолжалъ -- на дачѣ его любовницы. О, если бы онъ опять жилъ со мною, въ моемъ домѣ!
   -- Такъ онъ еще тамъ?
   -- Разумѣется, тамъ. Врачи утверждаютъ, что его можно перевезти безъ всякой опасности, но онъ увѣряетъ, что будетъ нехорошо. Это, однако, только одинъ предлогъ. Все дѣло въ томъ, что онъ не хочетъ разстаться съ нею, а она не желаетъ отпустить его отъ себя.
   -- Что же я могу тутъ сдѣлать?
   -- Вы бы попытались уговорить, убѣдить его.
   -- Онъ сочтетъ это непрошеннымъ вмѣшательствомъ съ моей стороны.
   -- Не думаю; онъ очень васъ уважаетъ; еще недавно онъ часто говорилъ: только одинъ Лео можетъ облегчить мои страданія. Я ожидалъ вашего возвращенія съ мучительнымъ замираніемъ сердца.
   Лео сильно призадумался при этихъ извѣстіяхъ, переданныхъ банкиромъ. Мысль опять увидѣться съ Эвою послѣ встрѣчи съ нею ни тухгеймской станціи, не имѣла для Лео ничего привлекательнаго Съ другой стороны ему очень хотѣлось оказать услугу банкиру въ дѣлѣ чрезвычайной важности для семейства Зонненштейновъ. Такая услуга, оказанная семейству, обязывала банкира также къ услугамъ, въ которыхъ Лео могъ очень скоро нуждаться.
   -- Нелегко мнѣ будетъ исполнить ваше желаніе, сказалъ онъ,-- мои отношенія къ вашему зятю не совсѣмъ пріязненны и чрезъ это лучше не сдѣлаются. Притомъ же между мною и извѣстной дамой прежде существовали отношенія, которыя, какъ я слышалъ, нерѣдко перетолковывались совершенно ложно, а этотъ шагъ еще болѣе можетъ дать пищу клеветѣ.
   -- Э, полноте! вскричалъ банкиръ съ нетерпѣніемъ,-- слышалъ я все это! Если мы должны отвѣчать за каждый поцѣлуй, сорванный съ губъ хорошенькой дѣвушки, то это было бы ужь черезъ чуръ... А, вотъ мы и дошли. Вы встрѣтите здѣсь также мою Эмму. Удержать ее дома не было никакой возможности, вѣдь вы ее достаточно знаете. Но тѣмъ скорѣе мы должны прекратить этотъ скандалъ. Пожалуйте за мною!
   На губахъ Лео появилась ироническая улыбка, когда онъ на дощечкѣ, прибитой возлѣ звонка, прочиталъ: "госпожа фонъ-Танненштедтъ", онъ вспомнилъ о темноволосой дикаркѣ въ Танненштедтѣ, вспомнилъ также, какъ Туски вышелъ изъ хижины, простившись съ своей мертвой матерью.
   

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ.

   -- Благородная фрау, у господина фонъ-Зонненштейна, благородная фрейленъ въ залѣ, доложилъ слуга.
   Эмма встрѣтила пришедшихъ съ улыбкою, которую она, однако, сейчасъ же согнала съ своего лица, считая ее неумѣстною при настоящихъ обстоятельствахъ, и провела батистовымъ платкомъ по своимъ глазамъ.
   -- Я приготовлю Альфреда къ вашему визиту, сказалъ банкиръ, и затѣмъ вышелъ изъ комнаты,
   Эмма сейчасъ же поспѣшила къ Лео, схватила его за руки, съ жаромъ пожимала ихъ, не переставая глядѣть въ его глаза съ томной улыбкой и не произнося ни слова. Наконецъ она проговорила.
   -- Что вы обо мнѣ подумаете?
   -- Я думаю, что вы благодѣтельная самаритянка, какихъ, вѣроятно, не много на бѣломъ свѣтѣ.
   Эмма отвѣтила своей благодарнѣйшей улыбкой.
   -- О, я знала, вскричала она съ жаромъ,-- вы не похожи на другихъ! Вы стоите неизмѣримо выше предубѣжденій мелкихъ душъ!... Сестра, являющаяся ухаживать за своимъ больнымъ братомъ, гдѣ бы онъ ни находился,-- что можетъ быть этого естественнѣе? Развѣ сестры милосердія не ухаживаютъ за всякого рода больными въ лазаретахъ? Вѣдь для чистаго все чисто
   -- Разумѣется, замѣтилъ Лео,-- но когда же люди понимали чистое сердце?
   -- Да, вотъ это-то и жаль, и вотъ почему я никогда не была понята,-- и не та ли же судьба постигла и моего бѣднаго брата? Вѣдь онъ послѣдовалъ только влеченію своего сердца! И могъ ли онъ поступить иначе, если онъ любитъ эту дѣвушку? О, какъ глубоко я уважаю эту безотвѣтную покорность всемогущему чувству! Развѣ свободная любовь не есть величайшее торжество человѣческой души?!..
   -- Какъ здоровье вашего брата? спросилъ Лео, желая дать другое направленіе изліяніямъ Эммы.
   -- Не знаю, отвѣчала Эмма съ нѣкоторымъ замѣшательствомъ, вамъ, я думаю, извѣстно, что онъ вообще не очень разговорчивъ, а теперь ему совсѣмъ запрещаютъ говорить. Цѣлое утро я провела въ бесѣдѣ съ Эвою. О, какъ я люблю эту удивительную дѣвушку, этотъ океанъ огня и страсти! Какъ я ей завидую! Она смѣетъ любить. Она -- счастливица!
   Эмма глубоко вздохнула и томными, грустными глазками посмотрѣла на Лео.
   -- Что же думаетъ баронъ объ этой исторіи?
   Эмма отвернулась. Взявъ со стола букетъ цвѣтовъ, она принялась ощипывать лепестки розы и прошептала:
   -- Боюсь, что мы никогда не поймемъ другъ друга.
   Лео ничего не отвѣчалъ. Онъ задумчиво глядѣлъ на молодую женщину. Сегодня она была очень миловидна въ простомъ, сѣренькомъ шелковомъ платьѣ, красиво обрисовавшемъ ея маленькую, полненькую фигуру, и съ вьющимися, каштановыми волосами, причесанными безъ всякихъ прикрасъ. Лео внутрепно спрашивалъ себя, не глупо ли было съ его стороны отказываться отъ такой блестящей партіи и домогаться родственной связи съ своимъ злѣйшимъ врагомъ. Не былъ ли и онъ зараженъ тѣмъ туманнымъ идеализмомъ, который онъ такъ презиралъ въ своихъ критикахъ?! Какъ мужъ Эммы, обладающій ея богатымъ приданымъ, онъ, Лео, могъ бы освободиться отъ гнета королевскихъ щедротъ, и почемъ знать, какъ далеко могло простираться его вліяніе на банкира, послѣ смерти котораго у него, во всякомъ случаѣ, совершенію развязывались руки. Но нельзя ли было и теперь подумать объ этомъ? Неужели такъ трудно отстранить отъ Эммы человѣка, котораго она не любитъ?
   -- Отчего вы молчите? спросила Эмма, все еще обрывавшая свою розу.
   -- Въ настоящую минуту я раздумывалъ, какъ счастливъ можетъ быть брачный союзъ, начинающійся страхомъ, что мы, супруги, никогда по поймемъ другъ друга.
   -- О, я часто сама у я; е объ этомъ раздумывала, съ горечью сказала Эмма.
   -- Въ особенности для такого сердца, какъ ваше, дышащее полной любовью и требующее полной любви, продолжалъ Лео, какъ будто не разслышавъ послѣднихъ словъ Элмы.-- Какая грустная вещь наша непривѣтная человѣческая жизнь.
   -- О, другъ мой! другъ мой! вскричала Эмма. При этомъ она повернула къ нему ярко раскраснѣвшееся лицо и, какъ бы прося защиты, протянула къ Лео обѣ руки.
   -- Вы въ самомъ дѣлѣ вѣрите, что я вашъ другъ? спросилъ Лео, крѣпко сжимая ея маленькія ручки въ сбояхъ рукахъ.
   -- Прежде я такъ думала, сказала Эмма, опуская глазки.
   Въ сосѣдней комнатѣ послышались шаги банкира.
   -- Продолжайте же такъ думать и дальше, проговорилъ Лео тихо я отрывисто, наклоняясь и поднося ея руку къ своимъ губамъ.
   Банкиръ выглянулъ изъ-за двери.
   -- Могу ли просить васъ пожаловать?
   Лео послѣдовалъ за нимъ. Когда они вошли въ спальню Эвы, гдѣ лежалъ больной, Лео увидѣлъ только край платья Эвы, которая быстро скрылась въ потайную дверь.
   Альфредъ, лежавшій въ великолѣпной постели, привѣтливо мигнулъ Лео своими, еще болѣе, чѣмъ прежде, матовыми глазами.
   -- Оставь насъ однихъ, папа! проговорилъ Альфредъ слабымъ голосомъ.
   -- Развѣ мнѣ нельзя, голубчикъ, здѣсь оставаться? спросилъ банкиръ, приглаживая съ влажнаго лба темные волосы больного сына.
   Альфредъ замоталъ головою; банкиръ, обратившись къ Лео, сдвинулъ плечами съ вопросительнымъ взглядомъ и сказалъ шепотомъ:
   -- Я буду ждать въ той комнатѣ; въ случаѣ надобности позовите меня.
   Лео сѣлъ на постель возлѣ Альфреда и взялъ горячую руку больного въ свою руку.
   -- Вы позволите мнѣ осмотрѣть васъ? Я не буду долго васъ мучить.
   Альфредъ кивнулъ головою.
   -- Ну, вотъ и достаточно, сказалъ Лео, приподнимаясь,-- теперь я столько знаю, сколько мнѣ нужно. Поговоримте же немного съ наивозможнымъ спокойствіемъ. Это значитъ, что вы совсѣмъ не должны говорить, а я попробую читать на вашихъ губахъ отвѣты на мои вопросы. Въ случаѣ надобности вы можете сказать нѣсколько словъ, но прошу васъ -- какъ можно меньше. И такъ во первыхъ, ваше положеніе не опасно въ строгомъ смыслѣ, но требуетъ величайшей осторожности. Вы не очень боитесь смерти, подобно всѣмъ людямъ, начавшимъ жить рано и окончательно пресытившимся жизнію. Но вы и не желали бы непремѣнно умереть, вы не желали бы этого уже ради вашего батюшки, которому ваша кончина принесла бы безутѣшное горе.
   Альфредъ утвердительно мигнулъ глазами и Лео продолжалъ:
   -- Вы питаете ко мнѣ довѣріе -- ко мнѣ, какъ къ врачу. Я желалъ бы, чтобъ вы довѣрились мнѣ также, какъ человѣку, и потому позвольте мнѣ сказать вамъ еще нѣсколько словъ. Вы знаете меня только или преимущественно по тѣмъ свѣденіямъ, которыя были сообщены вамъ барономъ Тухгеймомъ и Эвою Туски. Генри фонъ-Тухгеймъ никогда не былъ моимъ пріятелемъ, и я имѣю причины думать, что онъ давно уже удостоиваетъ меня своей ненависти. Тоже чувство питаетъ ко мнѣ и Эва, которая, какъ женщина, не можетъ простить мнѣ, что я нахожу ее не такою прелестною, какова она, безъ сомнѣнія, въ дѣйствительности. Не знаю и не хочу знать, что они вамъ обо мнѣ разсказывали. И такъ то, что я скажу и посовѣтую вамъ, скажу и буду совѣтовать безъ всякаго недружелюбнаго чувства, безъ всякаго злого умысла и единственно изъ желанія быть вамъ полезнымъ по мѣрѣ моихъ силъ. Послушайтесь же меня! Вы должны удалиться изъ этого дома, потому что здѣсь вы не можете выздоровѣть.
   Альфредъ обнаружилъ движеніе безпокойства; Лео опустилъ руку на его голову и продолжалъ:
   -- Молчите, мой другъ, молчите! Я думаю, что вы любите Эву, но я думаю также, что вы скорѣе согласитесь жить въ нѣжныхъ объятіяхъ Эвы, чѣмъ умереть въ нихъ. А въ такомъ случаѣ вы не должны оставаться тамъ, гдѣ вы не можете найти спокойствія уже потому, что собственное ваше сознаніе говоритъ вамъ, что здѣсь не ваше мѣсто и что поэтому семейство ваше поставлено въ чрезвычайно неловкое положеніе. Вѣдь вы согласны въ этомъ со мною, неправда ли?
   Больной замоталъ нетерпѣливо головою.
   -- Я не могу, я не могу, сказалъ онъ задыхающимся, беззвучнымъ голосомъ,-- Я не могу ее оставить. Съ ной поступятъ самымъ постыднымъ образомъ, какъ только я не буду ее видѣть.
   -- Нѣтъ, этого не будетъ, увѣрялъ Лео,-- вашъ батюшка этого никогда не рѣшится сдѣлать. Все, чѣмъ вы ее здѣсь окружили, останется при ней. За это я вамъ ручаюсь.
   Больной покачалъ головою.
   -- Однако, подумайте, ради самого неба, мой другъ, чего же вы еще можете требовать? Что вы можете еще сдѣлать для женщины, которая вамъ не жена, которая никогда не можетъ быть вашей женою?
   На блѣдныхъ щекахъ Альфреда начали обрисовываться зловѣщія красныя пятна.
   -- А если бы я хотѣлъ жениться ни этой дѣвушкѣ? пробормоталъ онъ.
   -- Это дѣло другое, замѣтилъ Лео, не лишаясь твердости,-- то есть это другое дѣло относительно будущаго. Въ настоящую же минуту вы тѣмъ болѣе должны отказаться отъ того положенія, которое также компрометируетъ и ваше семейство, какъ и любимую вами женщину.
   Альфредъ призадумался немного и потомъ сказалъ:
   -- Вы, пожалуй, и правы, но я не могу жить безъ нея. По крайней мѣрѣ, отъ времени до времени я долженъ ее видѣть.
   -- Хотите ли вы удалиться отсюда съ этимъ условіемъ.
   Больной кивнулъ головою.
   -- Ну, и прекрасно, сказалъ Лео, вставая,-- я поговорю съ вашимъ батюшкой.
   Онъ пошелъ въ смежную комнату и сообщилъ ожидавшему тамъ банкиру результаты своего объясненія съ Альфредомъ.
   -- Вы должны будете сдѣлать эту уступку, сказалъ онъ,-- другого исхода я не вижу. Идите къ вашему сыну и увѣрьте его въ ватномъ согласіи. Пусть фрейленъ Эмма идетъ съ вами, а я переговорю съ самою дѣвушкою.
   Банкиръ вздохнулъ.
   -- Это тяжело, очень тяжело, сказалъ онъ,-- но что же дѣлать? Вѣдь онъ у меня единственный сынъ. Я возлагалъ на этого юношу всѣ мои надежды.
   При этихъ словахъ глаза старика сдѣлались влажными. Онъ отвернулся, чтобы скрыть свое глубокое волненіе. Потомъ, позвавъ Эмму, онъ отправился въ комнату больного. Лео стоялъ нѣсколько минутъ съ поникшей головою. Въ смежной залѣ послышался шумъ. Лео постучался въ дверь. Вскорѣ не совсѣмъ твердый голосъ произнесъ: войдите! Когда вошелъ Лео, Эва стояла отъ него отвернувшись у стола, посрединѣ комнаты. Плотное шелковое платье ниспадало волнистыми складками далеко на полъ съ ея гибкой таліи. Она повернулась медленно и устремила на лицо Лео свои большіе сѣрые глаза съ выраженіемъ ненависти и враждебнаго вызова
   -- Вы, фрейленъ, вѣроятно меня не ожидали, сказалъ Лео.
   -- О, напротивъ, отозвалась она,-- я уже привыкла васъ видѣть въ самые горькіе часы моей жизни. Что же теперь вы имѣете мнѣ сообщить?
   Она усѣлась въ креслѣ и скрестила на груди руки, все еще съ прежнимъ взглядомъ ненависти и отчаянной рѣшимости,
   Лео сѣлъ противъ нея.
   -- Я объяснюсь въ немногихъ словахъ, сказалъ онъ,-- я являюсь къ вамъ по порученію фонъ-Зонненштейна.
   -- Отца или сына?
   -- Ихъ обоихъ, если вамъ угодно.
   Эва разразилась своимъ отрывистымъ, холоднымъ смѣхомъ, который давно уже былъ знакомъ уху Лео.
   -- Если мнѣ угодно! вскричала она насмѣшливо,-- какъ будто бѣдная дѣвушка въ моемъ положеніи можетъ имѣть собственную волю! Однако, продолжайте!
   -- И такъ, на меня возложен порученіе сообщить вамъ, что чрезъ часъ Альфредъ фонъ-Зонненштейнъ переселится отъ васъ къ своему отцу.
   -- Я тогда только этому повѣрю, когда услышу это отъ него самого.
   -- Вы услышите это отъ него въ присутствіи отца и сестры, которые не отойдутъ отъ него до той минуты, когда онъ будетъ поднять на носилки.
   Эва поблѣднѣла.
   -- А если я, чтобы помѣщать вашему намѣренію, употреблю средства, которыми я располагаю и которыя, быть можетъ, вы цѣните очень низко?
   -- Этого вы не сдѣлаете. Въ противномъ случаѣ вы вынудите меня сообщить Альфреду о вашей поѣздкѣ въ нѣкоторый охотничій замокъ.
   -- Это вамъ нисколько не поможетъ. Вы забываете, что человѣкъ, страстно влюбленный, очень снисходительно смотритъ на прошедшее любимой женщины. Я была настолько благоразумна, что уже разсказала Альфреду о томъ грустномъ времени въ моей жизни.
   -- Въ такомъ случаѣ я изображу ему маленькую сценку, которая происходила въ номерной комнатѣ гостинницы на станціи желѣзной дороги,-- сценку, показывающую васъ въ такомъ свѣтѣ, въ которомъ вашъ возлюбленный, можетъ быть, васъ еще никогда не видѣлъ. Онъ человѣкъ кроткаго характера. Любовь женщины, которая возитъ въ своемъ дорожномъ несессерѣ кинжалы и при случаѣ употребляетъ ихъ въ дѣло, можетъ заставить его призадуматься. Да не озирайтесь пожалуйста, вокругъ себя, такъ дико!.. Теперь обстоятельства вамъ не благопріятствуютъ, и притомъ я убѣжденъ, что вы подчинитесь необходимости и не заставите меня обратиться къ крайнимъ мѣрамъ.
   Сѣрые глаза Эвы яростно засверкали.
   -- Хорошо, хорошо, пробормотала она,-- ударитъ часъ разсчета между нами!
   -- Будемъ надѣяться, что вы не ошибетесь тогда въ разсчетѣ, какъ всегда ошибались относительно меня.
   -- О, конечно! Я постоянно забывала, что человѣкъ, подобный вамъ, самъ не отдается, но продаетъ себя. Я не могла заплатить той цѣны, за которую васъ можно пріобрѣсть,-- и вотъ вся разница между мною и... другими дамами.
   -- Мнѣ очень лестно, что вы такъ высоко меня цѣните, однако возвратимтесь къ нашему дѣлу. Намъ, быть можетъ, будетъ интересно узнать, что Альфредъ выразилъ желаніе видѣть васъ отъ времени до времени въ домѣ своего отца и что господинъ фонъ-Зонненштейнъ на это согласился.
   Эва бросила лукавый взглядъ на Лео.
   -- Разумѣется, не иначе, какъ въ присутствіи его отца и сестры и даже подъ вашимъ надзоромъ, милостивый государь! Я прошу дать мнѣ время подумать, могу ли я принять предложеніе, которое, исходя отъ васъ, можетъ быть ничѣмъ инымъ, какъ хитрой ловушкой.
   -- Думайте, какъ хотите, сказалъ Лео, вставая съ мѣста,-- но мое порученіе окончено. Отъ себя же я могу высказать вамъ только добрый совѣтъ. Вы имѣете намѣреніе выйти замужъ за Альфреда. Берегитесь обнаруживать это намѣреніе при комъ бы то ни было, даже при Альфредѣ, въ особенности же при баронѣ. Узнавъ, что ваши честолюбивые виды простираются такъ далеко, Генри употребитъ всѣ свои усилія, чтобы васъ уничтожить, онъ и согласіе старика Зонненштйна принимать васъ въ своемъ домѣ встрѣтитъ очень нерадостно. Но совѣтую вамъ черезъ чуръ откровенничать съ Генри; лучше держитесь меня, такъ какъ я только по вашей волѣ, да и то не болѣе, какъ по внѣшнему виду, поставленъ во враждебныя къ вамъ отношенія. Еще одно: вы сильно взволнованы. Продолжительная прогулка въ душистомъ паркѣ будетъ для васъ очень полезна. Сейчасъ будутъ выносить Альфреда, и вамъ было бы очень тягостно смотрѣть на это. Когда вы возвратитесь, ваша дача опять будетъ принадлежать вамъ, и тогда вы на досугѣ хорошенько пораздумаете о вашемъ положеніи. Затѣмъ прощайте!
   Лео зашелъ еще въ комнату больного, чтобы переговорить кое о чемъ нужномъ съ банкиромъ, и затѣмъ вышелъ изъ дома.
   Эва, по уходѣ Лео, опять бросилась въ кресло и склонила голову на руку.
   -- Жить его милостію, пробормотала она,-- этого еще недоставало!.. Нѣтъ, я лучше убью его и себя...
   

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ.

   Медленно шелъ Лео по улицѣ. На углу онъ обернулся и взглянулъ на домъ, изъ котораго только-что вышелъ. Изъ калитки сада вышла женская фигура, которая, сдѣлавъ нѣсколько шаговъ къ дорогѣ парка, быстро обернулась и изчезла въ противоположномъ направленіи. Не смотря на значительное разстояніе она, безъ сомнѣнія, узнала Лео.
   -- И такъ, прелестная вакханка сдѣлалась послушною. Тяжеленько ей, вѣроятно, это было! Однако этого мало, что она только повинуется.
   Лео взглянулъ на часы. Было два часа, а въ три онъ былъ приглашенъ къ генералу; немного поторопившись, онъ могъ зайти къ Сильвіи. Можетъ быть она -- что уже не разъ случалось -- узнала что нибудь, особенно для него важное, отъ тетушки или прямо отъ короля. Вѣдь она постоянно, съ неусыпной вѣрностью оберегала его благополучіе! Или, быть можетъ, сегодня она желала освѣдомиться, все ли произошло по желанію Лео при покупкѣ тухгеймской фабрики. Ну чтожь! Сильвія заслужила, чтобы для ноя сдѣлать небольшой крюкъ, хотя Лео послѣ безсонной ночи и тревожнаго дня былъ очень разстроенъ и нуждался въ отдыхѣ.
   Вблизи нигдѣ не было видно фіакра. Лео долженъ былъ еще далѣе пройти по парку, который въ это время былъ наполненъ пѣшеходами, всадниками и каретами. Нѣсколько рабочихъ въ блузахъ и съ ремесленными инструментами на плечахъ остановились у рѣшетки и глядѣли на домъ.
   -- Вонъ тамъ онъ живетъ, сказалъ одинъ изъ нихъ,-- красивый домишко, правду сказать.
   -- Слушай, братъ, замѣтилъ другой,-- вотъ ради чего люди надрываютъ горло и кричатъ о свободѣ и равенствѣ; а ты какъ думаешь?
   Ремесленники разсматривали такъ внимательно, что не замѣтили Лео, проходившаго позади ихъ. Эти люди принадлежали къ основанной имъ рабочей ассосіаціи, которая, послѣ его ареста, печально окончила свое существованіе. Лео поспѣшно обогнулъ уголъ улицы и направился къ настоящему мѣсту гулянья, которое прежде онъ хотѣлъ обойти.
   Принцесса -- супруга принца Филиппа-Франца, которой экипажъ медленно слѣдовалъ въ нѣкоторомъ отдаленіи, шла въ сопровожденіи придворной дамы и кавалера. Прелестная принцесса ласково раскланивалась направо и налѣво. Лео замѣтилъ, что кавалеръ, котораго онъ, какъ ему теперь пришло на намять, часто видѣлъ вмѣстѣ съ Генри, сказалъ шепотомъ принцессѣ нѣсколько словъ, указывая на Лео взглядомъ. Лео отошелъ въ сторону и приподнялъ шляпу. Принцесса, которой очаровательное лицо еще такъ недавно дышало веселой привѣтливостью, пристально посмотрѣла на него, сдвинувъ брови, и отвѣтила на его поклонъ самымъ легкимъ движеніемъ головы; придворная дама глядѣла въ другую сторону, кавалеръ улыбался.
   Лео заскрежеталъ зубами; но онъ еще выше поднялъ голову и еще смѣлѣе глядѣлъ на встрѣчавшихся ему людей своими мрачными глазами. "Лучше удостоиться презрѣнія, чѣмъ невниманія, разсуждалъ онъ самъ съ собою, и притомъ это презрѣніе въ сущности только страхъ, а этотъ страхъ не болѣе, какъ вѣрный признакъ моего настоящаго успѣха и залогъ еще болѣе блестящаго будущаго. Я на все надѣюсь и ничего не боюсь".
   При всемъ томъ онъ почувствовалъ внутреннее облегченіе, когда, наконецъ, дошелъ до того мѣста, гдѣ стояли фіакры.
   Однако, на пути къ замку, по великолѣпнымъ улицамъ, мрачныя мысли его по оставляли; высота, которой онъ долженъ былъ еще достичь, никогда не представлялась ему такою недосягаемою.
   -- Я долженъ отыскать на этой гладкой стѣнѣ мѣсто, гдѣ бы могъ сталь твердой ногою. Король, по словамъ Урбана, пожаловалъ бы мнѣ дворянство скорѣе сегодня, чѣмъ завтра. А что если это правда? Можетъ быть, онъ въ самомъ дѣлѣ желалъ бы отъ всей души оказать мнѣ эту услугу. Можетъ быть, онъ, дѣйствительно, только боится услышать отъ меня отказъ. Да, это была бы нить, которую моя;по было бы разматывать далѣе и далѣе нѣжными ручками Сильвіи. Или не лучше ли будетъ обратиться къ посредничеству тетушки? Сильвія слишкомъ робка, тетушка идетъ отважнѣе къ цѣли.
   Лео засталъ тетушку Сару и Сильвію вмѣстѣ въ большой залѣ. Тетушка Сара лежала на удобномъ диванѣ; Сильвія, склонивъ голову на руку, сидѣла у окна. При входѣ Лео она встала и пошла къ нему на встрѣчу.
   Ея лицо носило выраженіе тяжелой истомы, дѣвушка была блѣдна, и улыбка, которою она привѣтствовала Лео, казалась принужденною. Тетушка, напротивъ, была, повидимому, въ самомъ веселомъ расположеніи духа.
   -- Слава Богу, что ты къ намъ явился, Лео, вскричала она,-- ты долженъ помочь мнѣ образумить эту капризную дѣвочку.
   -- Въ чемъ же дѣло, mesdames? спросилъ Лео, цѣлуя руку тетки.
   Сильвія покачала головою, какъ бы выражая желаніе, чтобы тетушка не проговорилась.
   -- Нѣтъ, нѣтъ! вскричала тетушка,-- онъ долженъ знать это, мнѣ нуженъ его авторитетъ, чтобы тебя урезонить. Садись мода, ко мнѣ, Лео! Дѣло вотъ какого рода: вчера вечеромъ король пробылъ здѣсь около получаса и находился въ восхитительнѣйшемъ расположеніи духа, такъ что Сильвія, которая -- сказать мимоходомъ -- еще такъ недавно обнаруживала самыя мизантропическія воззрѣнія, была увлечена веселостью его величества. Пе знаю, какимъ образомъ разговоръ зашелъ о женскихъ нарядахъ, и Сильвія замѣтила, что блескъ прекрасныхъ брилльянтовъ всегда имѣлъ для нея волшебную прелесть. Почему же вы ихъ не носите? спросилъ король. Потому что у меня ихъ нѣтъ, ваше величество, отвѣчала Сильвія. Она перестала уже объ этомъ думать, да и у меня вышелъ уже изъ головы этотъ разговоръ, но сегодня утромъ была получена отъ короля вотъ эта бездѣлка съ коротенькой записочкой, заключай" шей такія слова: "въ воспоминаніе о вчерашней пріятной бесѣдѣ. Нашъ благодарный" и проч., и проч.
   Тетушка Сара взяла съ мраморнаго столика, стоявшаго возлѣ дивана, маленькій футлярчикъ. Въ немъ лежалъ великолѣпный брильянтовый крестъ съ золотой цѣпью. Тетушка Сара вынула этотъ крестъ и стала поворачивать его на солнцѣ.
   -- Какъ это прелестно горитъ! вскричала она,-- и вообрази себѣ, Лео, эта надменная дѣвушка говоритъ, что она не можетъ принять этого подарка отъ короля! Какъ будто король такой же человѣкъ, какъ и всякій другой. Какъ будто то, что онъ дѣлаетъ и позволяетъ себѣ, можно мѣрить нашимъ обыденнымъ аршиномъ! Однако, дѣтки мои, уже половина третьяго. Послѣ обѣда я жду къ себѣ одну очень знатную даму, которая желаетъ говорить со мною объ очень важномъ дѣлѣ. Боже ты мой милосердный, людямъ ихъ дѣла всегда представляются важными. По во всякомъ случаѣ я еще не привела въ порядокъ своего туалета, а послѣ у меня не будетъ для этого времени. И такъ, au revoir, mes mignons, revoir!
   Тетушка Сара взяла свой костыль съ ручкою изъ слоновой кости и, бросая назадъ поцѣлуй рукою, заковыляла изъ комнаты. Лео обернулся къ Сильвіи.
   -- Какъ идутъ твои дѣла? спросила Сильвія, и на ея губахъ появилась прежняя принужденная улыбка.
   -- Ничего, хорошо, даже очень хорошо, отвѣчалъ Лео,-- если не считать нѣсколькихъ диссонансовъ въ общей гармоніи, къ которымъ л, однако, былъ приготовленъ заранѣе. Имъ хотѣлось, чтобы я накормилъ десять тысячъ человѣкъ нѣсколькими хлѣбами и рыбами -- этого я не въ силахъ сдѣлать. Но обо всемъ этомъ потолкуемъ въ другой разъ. Теперь же, позволь мнѣ возвратиться къ этой блестящей игрушкѣ. По моему тетушка права.
   -- Перестанемъ объ этомъ говорить, сказала Сильвія, опять закрывая футляръ.
   -- Какъ тебѣ угодно, Сильвія, но я хотѣлъ только замѣтить, что король сочтетъ себя обиженнымъ. Надо уступить. Это такого рода уступка, на которую должно согласиться, имѣя дѣло съ королями. Меня также нѣсколько тяготитъ королевская щедрость, но я принимаю все съ видомъ удовольствія.
   -- Ты другое дѣло, сказала Сильвія, мучительно задѣтая за живое легкимъ тономъ, которымъ говорилъ Лео,-- въ этомъ случаѣ нетрудно, по крайней мѣрѣ, понять, что онъ старается вознаградить тебя за твои заслуги, хотя и здѣсь мнѣ было бы желательно, чтобы онъ немного обождалъ такимъ открытымъ заявленіемъ своей неисчерпаемой монаршей благосклонности, пока твои заслуги не будутъ признаны также открыто всѣмъ обществомъ. Все это ничуть непримѣнимо ко мнѣ. Я не оказала ему никакихъ заслугъ, по крайней мѣрѣ, такихъ, за которыя стоило бы награждать. Если онъ удостоиваетъ меня видимаго знака своей благосклонности,-- то это также и не политическій актъ, не открытая демонстрація передъ обществомъ. Я ему не жена, не сестра, всего менѣе его любовница,-- что же это ему вздумалось дарить меня этими блестящими игрушками?
   Сильвія проговорила это взволнованнымъ голосомъ. Лео пожалъ плечами.
   -- Я не узнаю болѣе разсудительной Сильвіи, сказалъ онъ,-- съ какихъ поръ, скажи пожалуйста, ты прониклась принципами этой мѣщанской логики?
   -- Съ какихъ поръ? отозвалась Сильвіи. Она опустила голову на руку и, послѣ нѣкотораго молчанія, продолжала, какъ бы разсуждая сама съ собою,-- съ какихъ поръ?! Право не знаю, по чувствую, что я уже по такова, какою была прежде.
   -- Ты домосѣдка, Сильвія, тебѣ нужно побольше движеніи на свѣжемъ воздухѣ,-- мы будемъ чаще выѣзжать и выходить вмѣстѣ гулять. Ты еще не видѣла моего домика. Мнѣ было бы интересно знать, какъ ты найдешь мою новую обстановку. Вечеромъ, можетъ быть, ты отправишься погулять съ тетушкою. Это тебя разсѣетъ.
   Сильвія грустно улыбнулась.
   -- Да, да, мнѣ нужно только... только разсѣянье!
   Сильвія съ достоинствомъ подняла вверхъ голову и взглянула на Лео своими большими серьезными глазами.
   -- Я хотѣла о многомъ распросить тебя сегодня, но я боюсь, что ты теперь не расположенъ и притомъ, вѣроятно, не имѣешь времени выслушать меня терпѣливо,-- слѣдовательно и это придется отложить до другого раза.
   -- Никогда не надобно откладывать до завтра того, что можно сдѣлать сегодня. Я тебя слушаю!
   -- Въ такомъ случаѣ, сказала Сильвія, употребляя видимое усиліе, чтобы собраться съ духомъ,-- я объяснюсь, какъ можно короче,-- и она, мѣняясь въ лицѣ и потупивъ глаза въ землю, разсказала Лео о своей встрѣчѣ съ Фердинандомъ и о всемъ, что было говорено между ними. Только о Жозефѣ она не упомянула, такъ какъ для этого у нея не достало рѣшимости.
   Лео слушалъ, не прерывая говорившую, не обнаруживая знака нетерпѣнія. Когда она кончила, Лео вскочилъ съ мѣста, сдѣлалъ нѣсколько торопливыхъ шаговъ впередъ, потомъ опять возвратился и, остановись передъ дѣвушкой, сказалъ:
   -- Да развѣ ты не догадываешься, Сильвія, развѣ ты не поняла сразу, что все это -- заговоръ, придуманный моими врагами для того, чтобы насъ разсорить? Ты должна была бы послѣ первыхъ;не словъ указать этому господину на дверь,-- однако... однако... тогда мы не узнали бы, что затѣяли эти безмозглые сплетники. И то правда!
   И опять онъ принялся ходить по комнатѣ еще болѣе поспѣшными шагами.
   Сильвія боязливымъ взглядомъ слѣдила за выраженіемъ его лица.
   -- Вѣдь все, что наговорилъ этотъ человѣкъ, все -- ложь, не такъ ли Лео? проговорила она медленно.-- Все наглая ложь? Ты никогда не имѣлъ въ своихъ рукахъ этого несчастнаго письма?..
   -- Кто тебѣ это говоритъ? вскричалъ Лео, быстро повернувшись къ ной,-- разумѣется, это письмо было въ моихъ рукахъ, и слава Богу, что оно у меня было и что я сдѣлалъ изъ него надлежащее употребленіе! Не случись этого, я и до сихъ поръ, по всей вѣроятности, торчалъ бы тамъ же, гдѣ былъ мѣсяца два тому назадъ!
   При этихъ словахъ Сильвія страшно поблѣднѣла.
   -- Такъ это правда, пробормотала она чуть слышно, закрывая лобъ и глаза руками.
   -- Удивляюсь, что это тебя такъ смущаетъ, сказалъ Лео, съ досадою покачивая готовой,-- шагъ этотъ былъ необходимъ, и, слѣдовательно, такъ должно было случиться. Ужь не церемониться ли мнѣ было съ этимъ олухомъ? Онъ не заслужилъ лучшей участи -- этотъ жалкій прислужникъ жалкихъ интригантовъ!..
   -- О, ради Бога, вскричала Сильвія, внезапно протягивая руки къ Лео,-- не говори такимъ образомъ! Я не могу слышать отъ тебя подобнаго тона! Ты повергъ этого человѣка въ несчастье, и твой долгъ помочь ему въ бѣдѣ. Быть можетъ, онъ слабый, страстный юноша, но негодяемъ онъ мнѣ не показался.
   Лео съ горечью захохоталъ.
   -- Ужь ты, пожалуйста, не толкуй мнѣ ничего, я насквозь знаю этого шарлатана, Это дуракъ, желавшій бы разыгривать изъ себя большаго барона и, еще охотнѣе, великаго человѣка, но для первой роли у него нѣтъ денегъ, а для второй -- мозга. Но какъ я тебѣ уже сказалъ, этотъ господинъ -- только орудіе, направляемое другими руками. И я знаю эти другія руки.
   -- Ты хочешь сказать -- Эва, проговорила Сильвія глухимъ голосомъ.
   -- Генри и Эва! вскричалъ Лео и затѣмъ пробормоталъ сквозь зубы: я зналъ это уже съ часъ тому назадъ!
   -- Ты никогда не любилъ Эву? спросила Сильвія, немного помолчавъ.
   -- Никогда! громко произнесъ Лео.
   -- И она никогда не могла думать, что ты ее любилъ?
   Лицо Лео побагровѣло.
   -- Странный вопросъ! вскричалъ онъ съ досадою топнувъ ногой,-- какъ будто я виноватъ во всѣхъ фантазіяхъ, которыми тѣшится взбалмошная дѣвчонка. По эта дѣвчонка вовсе не фантазерка, она играетъ и давно уже начала играть зрѣло обдуманную роль. Женщина, которая -- если бы она даже прежде и искренно любила -- благоразумно бросается въ объятія не перваго достойнѣйшаго мужчины, котораго полюбила, а въ объятія незнакомаго принца, потомъ, когда она ему наскучила, ловитъ въ свои сѣти опять таки совершенно благоразумно не перваго достойнѣйшаго, а богатѣйшаго и глупѣйшаго,-- такая коварная одалиска не заслуживаетъ имени женщины. Публичная развратница не должна удивляться, если съ нею будутъ обращаться, какъ съ публичной развратницей.
   -- Не судите, да не судимы будете, тихо проговорила Сильвія. Она глубоко вздохнула и руки ея изнеможенно упали на колѣни.
   -- Теперь я ни:ку, что до сихъ поръ я еще поступалъ съ ней слишкомъ хорошо, продолжалъ Лео,-- но чтобы ты также знала, какое существо -- Эва, и чтобы ты на будущее время лучше остерегалась ея агентовъ, я разскажу тебѣ, по крайней мѣрѣ, о послѣднемъ фазисѣ въ жизни этой пронырливой прелестницы.
   И онъ сообщилъ Сильвіи то, что недавно происходило у Эвы.
   -- Ты видишь, заключилъ онъ, что она во что бы то ни стало хочетъ сдѣлать карьеру и что было бы положительно нелѣпо чувствовать сентиментальное состраданіе къ этой коварной, безстыдной и безсовѣстной кокеткѣ.
   -- Это ужасно! ужасно! сказала Сильвія.
   -- Но подними гордо вверхъ голову, чистая дѣдушка! вскричалъ Лео, впадая внезапно въ совершенно другой тонъ,-- кто сдѣлалъ насъ блюстителями нравственности этихъ людей? Они живутъ, какъ хотятъ, и мы не можемъ ихъ заставить жить иначе. Мы можемъ употреблять ихъ только для нашихъ цѣлей, сообразно съ тѣмъ, какъ цѣли этого требуютъ. Химія учитъ составлять изъ самыхъ нечистыхъ веществъ тончайшіе ароматы, и вообще для науки нѣтъ ничего нечистаго. Жизнь -- наука, и кто смотритъ на жизнь иначе, тотъ не живетъ, а только прозябаетъ. А кто смотритъ на жизнь, какъ на науку, тотъ можетъ, конечно, заблуждаться, по это заблужденіе не приноситъ скорби, если же и приноситъ, то скорбь эта во всякомъ случаѣ гораздо сноснѣе безсмысленной муки, возникающей для насъ изъ такъ называемаго моральнаго міровоззрѣнія, которымъ пугаютъ только дѣтей -- малыхъ и старыхъ.
   Сильвія покачала, головою.
   -- Но, договорилъ Лео со смѣхомъ,-- какова бы ни была эта философія, ты должна, по крайней мѣрѣ, согласиться, что это не философія дюжинныхъ людей, которые не заслуживали бы названія людей, если бы, къ сожалѣнію, не составляли большинства человѣчества.
   Сильвія пристально посмотрѣла на Лео своими большими глазами.
   -- И между тѣмъ, проговорила она медленно,-- какъ бы это ни было пригодно для твоихъ цѣлей, но ты не заключилъ бы брачнаго союза съ женщиною, которую ты не любишь всѣмъ сердцемъ.
   Лео засмѣялся.
   -- Долженъ ли я отвѣчать на такое вызывающее заявленіе?
   -- Нѣтъ, сказала Сильвія,-- я хотѣла только тебѣ показать, какъ непрочна броня твоей философіи.
   Лео хотѣлъ что-то возразить, но въ это мгновеніе появилась тетушка Сара, замѣнившая свѣтскимъ костюмомъ свой шлафрокъ изъ краснаго бархата и тюрбанъ, украшавшій но утрамъ ея голову.
   -- Вѣдь ты останешься у насъ обѣдать, сказала она,-- мы весело покушаемъ вмѣстѣ:-- въ моемъ погребѣ есть кое-какія вина, которыя должны понравиться даже такому избалованному гастроному, какъ ты.
   Лео извинился. Онъ обѣщалъ обѣдать сегодня у генерала и сказалъ, что ему пора уже ретироваться.
   Когда Лео произносилъ имя генерала, Сильвія наклонила свое лицо къ цвѣтамъ, стоявшимъ на столѣ. Потомъ она опять выпрямилась и, подавая на прощаніе руку Лео, проговорила съ улыбкою:
   -- Желаю тебѣ отъ души веселиться!
   -- Да, да, прибавила тетушка Сара,-- осуши нѣсколько стакановъ шампанскаго, чтобы разсѣять облако, омрачающее твое благородное чело. Боже мой, Боже мой, что нынѣ за молодежь!..
   

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ.

   Еще въ тотъ же день, до обѣда, Альфреда перенесли въ домъ его отца. Банкиръ былъ очень счастливъ, что могъ имѣть дорогого сына подъ своимъ непосредственнымъ надзоромъ. Эмма охотно бы продолжала еще романтическій эпизодъ у возлюбленной своего брата, но теперь она чувствовала себя отчасти вознагражденною за это лишеніе тѣми интимными отношеніями, въ которые опять сталъ Лео къ ней и къ ея дому. Генри былъ внутренно возмущенъ -- какъ онъ выражался -- наглымъ вмѣшательствомъ Лео не въ свое дѣло, но счелъ за лучшее скрыть свою ярость подъ личиною дружескаго радушія. Самое странное положеніе пришлось на долю Эвы, которая, сверхъ всякаго ожиданія, еще болѣе приблизилась къ цѣли своихъ желаніи. Позволеніе видѣть своего любовника она считала сначала только хитрой ловушкой, поставленной для нея Лео, но, но зрѣломъ обсужденіи, Эва убѣдилась, что это позволеніе было уступкою, сдѣланною ради раздражительности и опаснаго положенія Альфреда. Разумѣется, при своей разсудительности, Эва хорошо понимала, что ее прогонятъ, какъ только Альфредъ достаточно поправится, и потому она рѣшилась употребить это время съ наивозможною пользою для своихъ цѣлей. Трудность положенія не только не устрашила ее, напротивъ сообщила еще большую энергію ея рѣшительному и пронырливому характеру. Когда она являлась въ домѣ Зонненштейна, ея поведеніе какъ нельзя лучше согласовалось съ намѣреніемъ, которое она преслѣдовала. Въ гардеробной она обращала къ слугѣ, снимавшему съ нея верхнее платье, нѣсколько привѣтливыхъ словъ и щедро давала ему на водку; въ пріемныхъ комнатахъ появлялась съ необыкновенной скромностью, низко кланялась банкиру, нерѣдко съ ной встрѣчавшемуся, подавала Эммѣ руку съ такимъ застѣнчивымъ выраженіемъ въ лицѣ, какъ будто умоляла о прощеніи, и затѣмъ, подойдя къ постели больнаго, Эва говорила тихимъ шепотомъ: "какъ вы себя чувствуете, господинъ фонъ-Зонненштейнъ"? Считая не безъ основанія доброе сердце Эммы самымъ удобнымъ пунктомъ для атаки, Эва выказывала дочери банкира самое почтительное вниманіе. Никогда еще Эмма не находила такой терпѣливой слушательницы своихъ сердечныхъ изліяній, и притомъ въ глазахъ Эммы еще другое обстоятельство дѣлало Эву въ высшей степени интересной личностью. Теперь-то, наконецъ, Эмма могла узнать изъ наилучшаго источника кое-что и даже очень многое о житьѣ-бытьѣ мужчинъ, которое давно уже представлялось ей областью любопытныхъ, таинственныхъ загадокъ. "Вы познакомились съ жизнію, милая Эва, говорила она, вы могли окунуться въ глубину, которая остается вѣчно непроницаемою для насъ, несчастныхъ салонныхъ дамъ. Ахъ, какая вы счастливица! Вы осуществили на себѣ идеалъ свободной любви, недосягаемой для васъ, осуществили съ жизненнымъ трепетомъ, могла бы я выразиться, какъ поэтъ (schaudernd an sich selbst erfahren). Разскажите же мнѣ, что вы пережили, или лучше не разсказывайте ничего, если думаете, что мое бѣдное сердце не въ состояніи постичь эту трудную науку. Я -- заблудившееся дитя въ лѣсу, вы волшебница въ замкѣ фей. Со мною вы должны быть терпѣливы и сострадательны.
   Хотя Эва и могла вполнѣ удовлетворить этому сладострастному любопытству, однако она остерегалась это дѣлать и тѣмъ разрушить прелесть таинственности, окружавшую, въ глазахъ Эммы, ея прошлое. Эва ограничивалась одними общими на, исками, которые Эмма могла объяснять по собственному произволу, или, если Эву уже черезъ чуръ осаждали разспросами, Эва говорила: "ахъ, душка, зачѣмъ вы хотите нарочно разрушить тотъ райскій сонъ, которымъ васъ до сихъ поръ убаюкиваетъ благодѣтельная судьба! И притомъ не думайте, что я могу сообщить вамъ слишкомъ много. Вы знаете о любви все, что можно знать. Все же прочее -- тяжелый бредъ, изъ котораго, просыпаясь, напрасно стараешься придти въ полное сознаніе". При этомъ Эва закрывала глаза рукою и, какъ казалось, погружалась въ горестныя воспоминанія.
   Съ другими не такъ легко было разыгривать комедію, какъ съ простодушной Эммою. Правда, банкиръ принималъ Эву съ самой утонченной вѣжливостью, но Генри онъ говорилъ: "эта госпожа думаетъ, что если она въ разговорѣ со мною смиренно потупляетъ глазки, такъ я и не разгляжу ее насквозь. Старая тактика страуса, дружокъ Генри! Но страусъ, сколько мнѣ извѣстно, но пользуется репутаціею умной птицы. Если бы ты предостерегъ моего молодца, любезный Генри, то съ нами можетъ быть, не приключилось бы такого горя.
   -- Не подвернись эта, подвернулась бы другая, замѣтилъ молодой человѣкъ. Притомъ я никакъ не ожидалъ, чтобы дѣвушка эта произвела на него такое сильное впечатлѣніе. Но такъ какъ уже зашла рѣчь о предостереженіяхъ, то я желалъ бы...
   -- Знаю, знаю, что ты хочешь сказать, прервалъ банкиръ,-- но тутъ ужь я ничего не могу сдѣлать. Жизнь моего сына дороже для меня всѣхъ другихъ соображеніи; онъ питаетъ къ нему довѣріе, и если докторъ -- что уже было нѣсколько разъ и что теперь едва ли необходимо -- приходитъ къ Альфреду даже ночью, то все-таки не могу же я сказать ему: "оставайтесь, любезнѣйшій, дома!"
   -- Какъ будто онъ ходитъ для Альфреда! сказалъ Генри, закусывая тонкія губы.
   -- Да какой вы, право, чудакъ! сказалъ банкиръ съ досадою,-- самъ я хорошо знаю, чего онъ добивается. Онъ хочетъ заставить меня агитировать за него въ обществѣ, какъ я уже былъ вынужденъ агитировать въ ранній періодъ его карьеры, конечно изъ совершенно иныхъ побужденій. Послѣ можно будетъ съ нимъ развязаться. Не вѣчно же будетъ продолжаться болѣзнь Альфреда.
   -- А пока до того, этотъ господинъ укрѣпляетъ для себя одну позицію за другою. Мы ему въ этомъ содѣйствуемъ, а послѣ онъ подниметъ насъ, какъ дураковъ, на смѣхъ.
   Банкиръ пожалъ плечами.
   -- Взгляни ты пожалуйста, на это посерьознѣе, продолжалъ Генри,-- ты испортишь все дѣло, протежируя этому пройдохѣ, а вѣдь при настоящемъ твоемъ положеніи ты долженъ ладить со всѣми партіями. Я еще не отказался отъ надежды скоро видѣть принца во главѣ правленія. Когда это случится, онъ долженъ будетъ -- къ чему онъ самъ уже приготовленъ -- сдѣлать нѣкоторыя уступки либерализму. Съ своими настоящими намѣреніями онъ можетъ только тогда выступить открыто, когда уже укрѣпится на своемъ мѣстѣ. А до тѣхъ поръ онъ долженъ будетъ имѣть въ администраціи нѣсколько подобныхъ тебѣ помощниковъ. Еще недавно онъ говорилъ о тебѣ, какъ о чрезвычайно пригодной личности. Ну что же я долженъ буду ему сказать, когда онъ узнаетъ -- а онъ узнаетъ это скоро -- что ты опять завелъ дружбу съ Лео. Онъ видитъ въ Лео человѣка, котораго опасныя стремленія презирать безразсудно. Могу тебя увѣрить, что въ обществѣ, окружающемъ принца, поведеніе короля возбуждаетъ живѣйшее волненіе. Ежеминутно можно слышать заявленія въ родѣ того, что король поступаетъ болѣе, чѣмъ неблагоразумно. Принцъ рѣшительно выходитъ изъ себя отъ бѣшенства; относительно Лео онъ высказываетъ ужаснѣйшія угрозы, и мнѣ самому надѣлалъ самыхъ обидныхъ непріятностей за то, что я не предостерегъ его во время отъ этого человѣка. Поэтому совѣтую тебѣ поберечь себя и не испортить своего, уже почти выиграннаго дѣла.
   Эти и подобныя имъ внушенія Генри господинъ фонъ-Зонненштейнъ принималъ близко къ сердцу. Однако, онъ все-таки не могъ рѣшиться слѣдовать имъ безусловно. Положеніе Альфреда сильно безпокоило его. Еще никогда возможность лишиться Альфреда, своего единственнаго сына, который всегда былъ для него радостью сердца, его лучшей гордостью, не представлялась ему такъ ясно, какъ теперь. Днемъ онъ не могъ отойти отъ постели сына, и часто вставалъ ночью, чтобы охранять по цѣлымъ часамъ тревожный сонъ больного и при этомъ предаваться самымъ мучительнымъ размышленіямъ. Что если онъ его лишится?! Для чего же и для кого онъ работалъ, неусыпно хлопоталъ впродолженіи всей жизни? Гдѣ найдетъ теперь утѣшеніе, которымъ онъ, при болѣе, чѣмъ двусмысленныхъ афорахъ, усмирялъ свою встревоженную совѣсть,-- то утѣшеніе, что онъ кривитъ душою не для себя, а для правнука того бѣднаго жидка, который, сидя съ своимъ нищенскимъ узелкомъ на камнѣ у караульной, сносилъ насмѣшки я брань уличныхъ мальчишекъ? Онъ самъ, отецъ, былъ послѣднимъ потомкомъ того жида и долженъ былъ исполнить его обѣтъ. Вмѣстѣ съ Альфредомъ начиналось новое поколѣніе; къ чистымъ рукамъ Альфреда не должна была прикоснуться грязь золота, накопленнаго для него и только для него его предками; его Альфредъ могъ наслаждаться тѣмъ, что въ потѣ лица собрали его отцы,-- смѣло и свободно наслаждаться, какъ юный аристократъ наровнѣ съ другими аристократами,-- онъ долженъ былъ сдѣлаться родоначальникомъ далекаго и блестящаго поколѣнія, которое могло бы гордо стать въ ряду знатнѣйшихъ фамилій въ королевствѣ.
   Больной поворачивался или стоналъ во снѣ, и тогда банкиръ, очнувшись отъ своего тяжкаго раздумья, помогалъ человѣку, ухаживавшему за паціентомъ, поправить подушки и затѣмъ тихонько пробирался на цыпочкахъ по плотнымъ коврамъ въ свою спальню, чтобы соснуть на нѣсколько часовъ тревожнымъ сномъ или довольно часто во всю ночь не смыкать глазъ и видѣть раннее лѣтнее утро, просвѣчивающее сквозь красныя шелковыя гардины.
   Тяжело было это время для господина фонъ-Зонненштейна и неудивительно, что перпендикулярная морщина между его густыми бровями постоянно прорѣзывалась все глубже и глубже. Часто горе дѣлало его такимъ слабохарактернымъ, что онъ нѣсколько разъ уже собирался излить передъ Лео свое сердце.
   Какъ въ прежнее время, также на него производила и теперь глубокое впечатлѣніе, спокойная, увѣренная осанка Лео. Если этотъ человѣкъ достигнетъ своей цѣли,-- могъ ли онъ, банкиръ, простить себѣ, что упустилъ прекрасный случай навсегда привязать къ себѣ Лео,-- случай, который воротить было бы уже поздно? И притомъ развѣ Лео не могъ вымѣстить на Альфредѣ ту измѣну, которую долженъ былъ перенесть отъ его отца? Развѣ не написано, что грѣхи отцовъ будутъ взысканы на дѣтяхъ до третьяго и четвертаго колѣна? И развѣ Лео не былъ властенъ въ жизни и смерти его сына? Но предостеречь ли Лео отъ происковъ его враговъ? Но попытаться ли доказать ему, что въ дѣлѣ съ тухгеймской фабрикой онъ жестоко ошибся, что на этихъ началахъ предпріятіе не можетъ идти и что онъ рискуетъ своей репутаціей государственнаго экономиста и, вмѣстѣ съ этой репутаціей, быть можетъ, также выгоднымъ мнѣніемъ короля?..
   Эти припадки моральнаго раздумья находились въ прямой зависимости отъ положенія Альфреда; они проявлялись съ большей энергіей ночью и ослабѣвали при свѣтѣ дня; усиливались, когда болѣзнь грозила усилиться, и были менѣе мучительны, когда Альфредъ увѣрялъ, что сегодня онъ чувствуетъ себя лучше Наконецъ, когда по истеченіи двухъ недѣль, наступила рѣшительная перемѣна къ лучшему, банкиръ возблагодарилъ свою счастливую звѣзду, предохранившую его отъ величайшей глупости. Онъ могъ ночью спать спокойнѣе, а днемъ съ болѣе крѣпкими нервами и болѣе свѣтлыми глазами вести свои дѣла, которыя требовали самаго осмотрительнаго вниманія въ это время, когда горячечное увлеченіе спекуляціями обуяло все общество, когда рисковыя акціонерныя предпріятія смѣняли одно другое и фирма Зонненштейнъ со всѣхъ сторонъ выпустила въ оборотъ громадные капиталы, Теперь-то банкиръ подумалъ серьезно о томъ, что нужно было прервать связь съ Лео, дѣйствительно, ставившую Зонненштейна въ самое неловкое положеніе передъ его политическими друзьями и породъ принцемъ. Необходимо было также поскорѣе покончить невозможную роль Эвы въ его домѣ,-- роль, которую онъ предоставилъ ей невольно и за которую долженъ былъ выслушивать со всѣхъ сторонъ самые непріятные толки. Чѣмъ менѣе онъ скрывалъ отъ себя трудности, которыми грозилъ впослѣдствіи тотъ или другой шагъ, тѣмъ нетерпѣливѣе банкиръ поджидалъ того благодатнаго дня, въ который здоровье Альфреда позволитъ предпринять предполагаемую поѣзду на воды. Тогда можно было разойтись, не ссорясь, надавать обѣщаній, не разсчитывая ихъ исполнить, подышать свободнѣе впродолженіи двухъ мѣсяцевъ. Господинъ фонъ-Зонненштейнъ еще никогда съ такимъ удовольствіемъ не мечталъ о голубомъ небѣ, тѣнистой прохладѣ лѣсовъ и журчаньи ручейковъ, какъ въ это пѣто.
   

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ.

   Между тѣмъ время Лео проходило стремительно, подобно пѣнистому, горному источнику, который, въ своей сердитой поспѣшности, несется въ долину между гладкими скалистыми стѣнами надъ островерхними утесами. Для этого человѣка, изо всѣхъ силъ преслѣдовавшаго свою цѣль, недѣли казались днями, дни -- часами, и препятствіямъ, встрѣчавшимся ему на пути, онъ противоставлялъ ту силу, которой стойкая энергія поселяла невольное удивленіе въ самыхъ заклятыхъ его врагахъ. Никто бы не повѣрилъ, чтобы этотъ человѣкъ, который въ литературной борьбѣ никому не давалъ и ни у кого не просилъ пощады, который не робѣлъ ни передъ какою трудностью, предвѣщалъ свой окончательный успѣхъ съ такою увѣренностью, такъ надменно величался уже одержанными побѣдами и такъ горда поднималъ вверхъ свою голову,-- никто бы не повѣрилъ, что въ сокровеннѣйшей глубинѣ своей души онъ терзался сомнѣніями, которыя, словно жадные вампиры, тѣснились къ его сердцу и высасывали кровь изъ этого сердца...
   Разумѣется, онъ былъ теперь болѣе, чѣмъ прежде, убѣжденъ въ несостоятельности теорій его противниковъ, и не менѣе также въ томъ, что великая цѣль -- благо бѣднаго, рабочаго большинства, для котораго онъ трудился -- могла быть достигнута только путемъ громаднаго переворота, котораго объемъ и глубокое значеніе сокрыты для тѣхъ мелкихъ, обыденныхъ душъ. Пусть даже эта цѣль -- если только она, дѣйствительно, можетъ быть достигнута -- будетъ хорошая цѣль, которой надобно желать: не кроется ли въ этомъ главномъ, общемъ предположеніи какая нибудь роковая ошибка, которая лишитъ силы всѣ результаты и всю работу сдѣлаетъ пошлой ложью, тождественною въ такомъ случаѣ съ самимъ человѣчествомъ?
   Господинъ фонъ-Зонненштейнъ не долженъ былъ особенно благодарить Лео за то, что онъ даже ночью всегда готовъ былъ по первому призыву являться къ постели больного Альфреда: Лео всегда спалъ очень мало, а теперь сонъ рѣшительно бѣжалъ отъ его глазъ. Фердинандъ, возвращаясь съ одной изъ своихъ оргій и съ волчьей ненавистью прокрадываясь возлѣ дома своего врага, почти всегда видѣлъ свѣтъ лампы, мерцавшей въ окнѣ его библіотеки. Въ это время Лео, зарывшись въ книгахъ, читалъ, соображалъ, писалъ, или съ заложенными, по обыкновенію, за спину руками прохаживался по изящной комнатѣ взадъ и впередъ, а потомъ выходилъ, быть можетъ, на балконъ, чтобы освѣжить свою горячую голову прохладнымъ ночнымъ воздухомъ. Но именно въ эти часы, когда ночная тишина побуждала его заглянуть въ свое сердце и когда нѣсколько унималась дикая жажда борьбы, распалившая его душу и голову въ то время, когда перо его быстро бѣгало по бумагѣ,-- именно въ эти часы его посѣщали мучительныя сомнѣнія, прилетавшія къ нему на лучахъ блѣдной луны и въ шелестѣ вѣтра между вѣтвями говорившія ему: если бы ты бѣднѣйшему поденьщику клалъ каждое воскресенье курицу въ горшокъ, если бы ты построилъ ему прочную хижину и оградилъ бы его жизнь и здоровье отъ дождя и вѣтра, отъ лѣтняго зноя и зимняго мороза,-- можешь ли ты все-таки сдѣлать, чтобы эти люди не были жалкими, темными существами, живущими только для того, чтобы умереть, и умирающими, не узнавъ, что такое жизнь. Я хвалюсь и имѣю право хвалиться передъ другими тѣмъ, что живу чистымъ свѣтомъ разсудка, что я не омраченъ суевѣріемъ, предразсудками,-- но что же такое моя собственная жизнь? Много ли она принесла мнѣ такихъ часовъ, которые стоили бы того, чтобы я желалъ ихъ возвращенія? А какъ много она подарила мнѣ такихъ часовъ, о которыхъ одно воспоминаніе приводитъ меня въ ужасъ!! Да кого же встрѣчала иная судьба изъ всѣхъ тѣхъ людей, въ душу которыхъ я могу заглянуть глубокимъ взглядомъ? Кто изъ нихъ, если бы захотѣлъ говорить по совѣсти, не долженъ былъ бы сказать съ индѣйцемъ: спать лучше, чѣмъ не спать, умереть лучше, чѣмъ спать, а всего лучше не родиться? Не глупцы, не трусы, а напротивъ, самыя свѣтлыя головы, самыя мужественныя сердца всѣхъ сознательнѣе и глубже постигли эту ужасную истину. Если бы мой отецъ, подобно другимъ людямъ, прошелъ всю школьную мудрость, то могъ бы сдѣлаться ученымъ профессоромъ, основателемъ новой философской школы, къ которому со всѣхъ концовъ стекались бы ученики, но все-таки на своей каѳедрѣ, среди многолюдной аудиторіи, онъ остался бы такимъ же несчастнымъ человѣкомъ, какимъ была, между голыми четырьмя стѣнами своей комнатки, въ крестьянской хижинѣ деревушки Фельдгеймъ. Что такое всякій благородный человѣкъ, какъ не Донъ-Кихотъ, желающій искоренитъ неправды людского общества и за это подвергающійся заушеніямъ дураковъ, поруганію и насмѣшкамъ свѣтской толпы? Я смѣюсь надъ этими отъявленными глупцами -- безмозглыми оптимистами, которые думаютъ, что сотворили богъ вѣсть какое чудо, если благополучно излечили одинъ симптомъ чудовищной болѣзни называемой жизнію, и ожидаютъ великія и богатыя милости отъ того, что положили заплату на. старый башмакъ А самъ-то я что же дѣлаю?! Саулъ убилъ тысячу филистимлянъ, а Давидъ десять тысячъ -- разница въ числѣ, а не въ сущности дѣла. Но кто же, кто исполнитъ великое дѣло?...
   Лео самъ не зналъ, отчего въ эти ночные часы онъ такъ часто уносился мыслію въ далекое прошлое. Но онъ зналъ, чего хотѣлъ одинъ призракъ, для него также принадлежавшій къ прошлому времени, но часто появлявшійся предъ нимъ и смотрѣвшій въ его глаза неподвижнымъ, мрачнымъ взглядомъ. Этотъ призракъ спрашивалъ его, какъ ему пришлась по вкусу чечевичная похлѣбка, за которую онъ, Лео, продалъ свое право на наслѣдство всѣхъ истинно свободныхъ человѣческихъ существъ, до него жившихъ. Помнишь ли ты, говорилъ призракъ, какъ мы шли съ тобою по горному скату, и я положилъ твои персты въ гнойныя язвы. Ты говоришь, что дѣйствуешь только для исполненія этой клятвы, только для того, въ чемъ мы дали тогда обѣтъ другъ другу, чтобы торжественнѣе и полнѣе водворить законъ правды. Хорошо, я этому вѣрю: укажи же мнѣ, что ты сдѣлалъ такого, что заставило бы меня забыть непригодность твоихъ средствъ. Какіе же плоды они принесли?...
   Таковы были мрачныя размышленія, порожденныя ночью сильно возбужденнымъ мозгомъ. Но и свѣтлый день не приносилъ для Лео полнаго внутренняго спокойствія. Лоо не могъ утаить отъ себя, что планы его развивались гораздо медленнѣе, чѣмъ онъ надѣялся и что его положенію еще не доставало надлежащей прочности. Изъ среды народа ученіе его не откликалось никакимъ эхомъ, словно голосъ его былъ голосъ вопіющаго въ пустынѣ. А между тѣмъ изъ Тухгейма приходили извѣстія не очень утѣшительнаго содержанія. Между рабочими уже возникли буйныя несогласія, которыя, послѣ ихъ усмиренія, сейчасъ же опять начинались съизнова и грозили затруднить успѣшный ходъ предпріятія. Обстоятельства для сбыта товаровъ были очень неблагопріятны. Нужно было работать для склада, чтобы вообще работать, и теперь-то Лео увидѣлъ, что онъ заплатилъ слишкомъ дорого. Онъ проклиналъ свою поспѣшность. Онъ негодовалъ противъ банкира, который могъ лучше знать положеніе дѣлъ и, однако, допустилъ его попасться въ сѣти. При всемъ томъ онъ умѣлъ благоразумно скрывать свое негодованіе подъ личиною задушевной пріязни. Дружескія отношеніи къ вліятельному человѣку,-- отношенія, которыя онъ нарушилъ такъ отважно еще нѣсколько мѣсяцевъ тому назадъ, были для него теперь дѣломъ чрезвычайной важности даже послѣ того, какъ онъ долженъ былъ отказаться отъ мысли завладѣть для себя особою Эммы, такъ какъ мысль эта представлялась ему теперь невыполнимою. Генри, безъ всякаго сомнѣнія, былъ на сторожѣ я, осыпая Эмму всякаго рода ласками и любезностями, отнималъ у молоденькой дамы всякій предлогъ къ разрыву съ нимъ. Къ этому присоединилось другое обстоятельство, котораго Лео не зналъ, Эмма не забыла того, что говорилъ ей еще въ Тухгеймѣ Альфредъ относительно слишкомъ близкой сердечной пріязни между Лео и Сильвіею. Объ этомъ предметѣ Эмма освѣдомлялась даже у Генри и Эвы. И тотъ, и другая увѣряли Эмму, что это, дѣйствительно, правда и что только благодаря вліянію Сильвіи Лео пріобрѣлъ и удерживаетъ за собою свое блестящее положеніе при королѣ. Тѣмъ безсовѣстнѣе съ его стороны, прибавляли враги Лео, что онъ теперь совершенно пренебрегаетъ бѣдной дѣвушкою и ухаживаетъ за Жозефою, о которой никто не захочетъ сказать добраго слова. Эмма была слишкомъ довѣрчива для того, чтобы усумниться въ правдивости этихъ показаній, и такъ какъ Генри былъ съ пою необыкновенно обходителенъ, то она рѣшилась принимать буквально дружбу, предложенную ей Лео.
   -- Ахъ, добрый другъ мой, сказала она,-- вы избрали благую часть! Что можетъ быть священнѣе союза, теперь насъ связывающаго? Вы, какъ дѣятель на поприщѣ политики, даже въ сердечныхъ дѣлахъ должны руководиться политическими видами. О, я вѣрю, что сердце ваше обливается кровью... Но безкорыстная дружба стоитъ выше мелочнаго духа партій.
   Въ другой разъ, когда онъ явился передъ нею во всемъ блескѣ своей гордой красоты, она посмотрѣла на него такимъ взглядомъ, который краснорѣчиво говорилъ, какъ тяжело ей отказаться отъ своего идеала. Между тѣмъ время, назначенное для отъѣзда, приближалось, но между ней и Лео еще ничто не было порѣшено окончательно. Удобный случай взаимно высказаться не представлялся, и Лео не хотѣлъ самому себѣ признаться, что ему было совѣстно подать къ тому поводъ.
   Незавидны были его удачи и въ другихъ отношеніяхъ. Что на него безпощадно нападали либеральные органы печати и во главѣ ихъ газета, редактируемая Вальтеромъ,-- это было совершенно понятно, но не снисходительнѣе поступали съ нимъ и органы феодальной партіи. Когда же въ послѣднее время реакціонерный листокъ, ознаменовавшій себя фанатической нетерпимостью въ дѣлахъ религіи, заговорилъ о немъ покровительствующимъ тономъ, Лео никакъ не могъ похвалиться этимъ новымъ союзникомъ и еще менѣе поводомъ, доставившимъ ему это покровительство. Одинъ король долженъ былъ служить для него порукою въ осуществленіи его желаній. Если зашатается и сломится эта послѣдняя опора,-- тогда, конечно, все гордое зданіе его надеждъ разсыпется въ прахъ.
   И въ этомъ отношеніи также въ сердце Лео прокрадывалась мучительная тревога, омрачавшая для него свѣтлый день. Нее яснѣе читалъ онъ въ душѣ молодаго монарха и съ каждымъ днемъ все безпокойнѣе долженъ былъ себя спрашивать, будетъ ли въ силахъ этотъ богатый дарами, но совершенно недисциплинированный умъ послѣдовательно развить великую идею,-- и притомъ, какъ долго еще этотъ потрясаемый, даже въ конецъ истощенный организмъ можетъ прослужить сноснымъ вмѣстилищемъ для такого непостояннаго духа?! Изъ своей собственной практики Лео припомнилъ себѣ многіе, въ гораздо меньшей мѣрѣ серьезные случаи, которые, однако, приводили къ трагическому концу.
   Но чѣмъ неподатливѣе подчинялись обстоятельства и лица той формѣ, которую онъ хотѣлъ имъ сообщить, тѣмъ могущественнѣе стремился его духъ поработить себѣ упорное вещество, тѣмъ съ болѣе сокровенной глубины поднималась жизненная волна, напоившая его новою силой. Истощится ли, можетъ ли истощиться этотъ источникъ -- объ этомъ Лео не спрашивалъ. Онъ зналъ, что вступилъ въ борьбу, въ которой между славною побѣдой и позорнымъ пораженіемъ не было средняго исхода, онъ рѣшился вести отчаянный бой на томъ полѣ, которое самъ себѣ избралъ.
   

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ.

   Въ отношеніяхъ ме;ду королемъ и Лео было замѣчательно то обстоятельство, что король еще никогда не рѣшался зазвать своего друга въ свой дворецъ. Поэтому король нѣсколько разъ извѣщалъ его въ собственной его квартирѣ,-- разумѣется, всегда тайкомъ, довольно часто въ поздніе вечерніе часы и разъ даже въ полночь. При случаѣ Лео долженъ былъ отправляться въ одинъ изъ его замковъ, но чаще всего онъ видѣлся съ нимъ въ домѣ генерала. Всѣмъ извѣстныя пріязненныя отношенія между молодымъ монархомъ и его старымъ учителемъ и воспитателемъ, а также уединенное положеніе дачи возлѣ дома Лео, дѣлали это мѣсто самымъ удобнымъ для этихъ таинственныхъ свиданій.
   Сегодня вечеромъ король также далъ знать о своемъ визитѣ. Генералъ разъ навсегда сдѣлалъ распоряженіе предварительно извѣщать Лео объ этихъ визитахъ. Такъ было и теперь. Генералъ прогуливался съ своею дочкою въ саду. Лео не былъ дома, когда генералъ посылалъ къ нему слугу, а это сильно обезпокоило генерала. Онъ лично сходилъ на дачу Лео и строго-настрого приказалъ его слугѣ о предстоявшемъ визитѣ короля немедленно извѣстить своего господина, какъ только онъ возвратится домой.
   Втеченіи дня шелъ обильный дождь. Усыпанныя щебнемъ аллеи и дорожки сада всосали въ себя воду, но съ вѣтвей все еще ниспадали дождевыя капли. Но небу тянулись тяжелыя, мрачныя тучи, которыя каждую минуту могли разразиться новымъ ливнемъ.
   -- Но лучше ли намъ идти домой? замѣтила Жозефа.
   Голова ея была повязана чернымъ кружевнымъ платкомъ; лицо дѣвушки было очень брюзгливо и потому нисколько непривлекательно. Надъ лѣвой бровью рѣзко обрисовывалась некрасивая складка. Въ пасмурномъ свѣтѣ вечера этой дамѣ можно было смѣло дать двадцать восемь лѣтъ, которые она себѣ считала.
   Генералъ посмотрѣлъ на небо.
   -- Еще успѣемъ, сказалъ онъ,-- но отсюда мы лучше увидимъ, когда онъ будетъ идти. Скверно будетъ, если они именно въ этотъ разъ не увидятся другъ съ другомъ.
   -- Отчего же именно въ этотъ разъ? спросила фрейленъ.
   -- Король собирается ѣхать, отозвался генералъ,-- но это пока еще не рѣшено окончательно. Я по знаю, какое я получу приказаніе и какъ онъ намѣренъ поступить съ Лео. Король находится въ величайшемъ затрудненіи. Онъ и желалъ бы во время этого продолжительнаго вояжа имѣть возлѣ себя своихъ друзей, но ему также не хочется опять ссориться съ дворомъ. Взять съ собой Лео, не давъ ему какого нибудь опредѣленнаго назначенія въ свитѣ, дѣйствительно, не совсѣмъ ловко. Но какое же ему дать назначеніе? Это очень затруднительный вопросъ. Для подчиненной роли Лео слишкомъ великъ. Назначенія, которое было бы его достойно, ему дать нельзя, потому что онъ извѣстенъ королю еще очень недавно, да и вообще при этомъ представляются значительныя трудности. Право, не знаю, какъ рѣшить эту головоломную задачу.
   -- Это досадно, сказала Жозефа, плотнѣе закутываясь въ свою шаль.
   -- Мнѣ тоже, прибавилъ генералъ.
   -- Ну, это другое дѣло.
   Генералъ немного помолчалъ, наконецъ, взявъ свою дочь подъ руку и гладя ее по рукѣ, онъ отвѣчалъ:
   -- Я знаю, что ты хочешь сказать, милое дитя мое. Разумѣется, это -- нѣсколько другое дѣло, но и ты также должна имѣть терпѣніе.
   Жозефа остановилась, отдернула свою руку назадъ и, неподвижно уставивъ на отца свои мрачныя глаза, сказала:
   -- Такъ твоя воля, дѣйствительно, заключается въ томъ, чтобы я вышла заму экъ за этого... господина?
   Генералъ робко оглянулся вокругъ.
   -- Я не говорю, что это моя воля, но думаю только, что не худо привязать къ себѣ всячески этого человѣка,-- да, всякими способами!
   -- Ты утверждалъ тоже самое еще съ мѣсяцъ тому назадъ, а мы все стоимъ на одномъ и томъ же мѣстѣ. По крайней мѣрѣ, я не вижу, чтобы его положеніе сколько нибудь сдѣлалось прочнѣе. Вездѣ, гдѣ только можно, всѣ его избѣгаютъ. Но его милости мы должны будемъ скоро разогнать всѣхъ нашихъ знакомыхъ.
   -- Будь увѣрена, всѣ они явятся къ намъ опять, когда...
   -- Когда! прервала Жозефа съ досадою,-- а если никогда? Такъ мнѣ говорила графиня еще сегодня. Все это было бы прекрасно, сказала она, если бы этотъ молодой человѣкъ втеченіи года былъ сдѣланъ министромъ-президентомъ; а что вы запоете, когда къ нему оскудѣетъ милость короля или когда король долженъ будетъ предоставить его на произволъ судьбы? Одинъ король не можетъ его поддерживать, точно также, какъ и старая баронесса Бартонъ.
   -- Все это -- маленькое ехидство мадамъ Шлиффенбахъ, сказалъ съ улыбкой генералъ,-- кто бы подумалъ, что у этой крошечной блондинки такой ехидный язычекъ?! Но графиня совершенно ошибается. Одна баронесса Бартонъ, конечно, не въ силахъ его поддержать, но въ томъ-то и дѣло, что баронесса Бартонъ не одна, и что она -- видимая глаза цѣлой невидимой коалиціи, считающей между нами очень многихъ членовъ. Вотъ видишь ли, милое дитя мое, то обстоятельство, что Лео согласился вести сообща дѣло съ этой коалиціей, хотя это для него не менѣе антипатично, какъ и для самого меня, служитъ новымъ подтвержденіемъ его необыкновеннаго благоразумія. Старуха Бартонъ сама по себѣ далеко не безсильный союзникъ. Всѣ боятся ея злого языка, а вѣдь она отзывается о Лео, какъ о своемъ собственномъ сынѣ. Въ сравненіи съ этимъ человѣкомъ, сказала она недавно, всѣ мы страшно глупы. Я не знала, какъ можно съ достоинствомъ защищать дѣло родовой аристократіи и религіи до тѣхъ поръ, пока не услышала его разсужденій объ этихъ предметахъ. Этотъ одинъ человѣкъ стоитъ для нашего общества тысячи сочленовъ. Подумай хорошенько, ЗКоэефа! Еще съ самаго ранняго дѣтства въ характерѣ короля замѣчалось это влеченіе къ необычайному, мистическому и это совершенно согласуется со всей его нравственной личностью и съ его убѣжденіями. Въ молодыхъ годахъ это обнаруживалось не такъ рѣзко; тогда онъ былъ занятъ другими мыслями. Но съ нѣкоторыхъ поръ, и именно съ тѣхъ поръ, какъ онъ утратилъ тѣлесную бодрость и также не обладаетъ уже умственною свѣжестью, эта черта опять проявляется въ немъ довольно замѣтно. Я полагаю, что если бы его династія не поставляла своей гордости въ исповѣданіи протестантской религіи, то онъ перешелъ бы въ католицизмъ; мы должны будемъ въ одинъ прекрасный день сдѣлаться очень набожными людьми. Все это Лео хорошо отгадалъ своимъ вѣрнымъ чутьемъ и его связь съ Урбаномъ и всей коалиціей -- геніальная тактика. Они избрали его вице-президентомъ, такъ какъ у Урбана нельзя уже было отнять главнаго президентства. Мы всѣ должны сдѣлаться членами, и я за насъ обоихъ взнесу по сту талеровъ. Они стараются одинъ другого превзойти щедростью.
   -- Вонъ ѣдетъ король! сказала Жозефа, поглядывая съ тревожнымъ выраженіемъ въ лицѣ на аллею парка, сегодня совершенно безлюдную. Въ довольно значительномъ отдаленіи виднѣлась быстро-приближавшаяся карета.
   -- Будь же любезна, Жозефа! сказалъ генералъ, когда она поспѣшными шагами направилась къ дому,-- онъ къ тебѣ очень расположенъ, но онъ хочетъ также, чтобы ему выражали благодарность.
   Въ залѣ были уже зажжены восковыя свѣчи и оставалось только затворить дверь. Жозефа наскоро разложила на столѣ кое-какія изящныя иллюстрированныя изданія и альбомы и сѣла возлѣ стола, показывая видъ, что она была здѣсь занята. Генералъ держался за ручку полуотворенной двери, и когда королевскій экипажъ подъѣхалъ къ дому, генералъ поспѣшилъ чрезъ переднюю залу на встрѣчу своему повелителю, тогда какъ Жозефа, предварительно сдѣлавъ передъ зеркаломъ репетицію улыбки, прислонилась къ двери.
   Въ передней залѣ послышался звучный голосъ короля,
   -- Пренесносный холодъ, варварскій, скучный климатъ, богатый не славою, а только насморками! Ахъ, вотъ и паша любезнѣйшая хозяюшка! Какъ здоровье ваше, дорогая Жозефз! Извините, что я, увидѣвъ васъ, сейчасъ же вспомнилъ о китайской травкѣ. Не угостите ли чашечкой?
   Король, только-что отобѣдавшій, былъ необыкновенно оживленъ. Онъ сѣлъ въ кресло и сейчасъ же опять вскочилъ съ мѣста и началъ ходить по обширной комнатѣ съ генераломъ, едва успѣвавшимъ за нимъ слѣдовать, тогда какъ Жозефа, взявъ подносъ изъ рукъ слуги, принесшаго чай, собственноручно предложила королю чашку.
   -- Благодарю, благодарю, добрая Жозефа! Grands dieux comme vous êtes belle aujourd'hui! Точно такими я воображаю себѣ гурій магометанскаго рая. Вы должны были бы всегда вѣнчать свою голову ширазскими розами.-- Ахъ да, Тухгеймъ, что я хотѣлъ сказать: отчего я у васъ не вижу сегодня нашего доктора? Ужь не повздорили ли вы съ нимъ, Жозефа?
   Жозефа улыбнулась Генералъ поспѣшилъ выразить свое сожалѣніе, что Лео не было дома; но генералъ присоединилъ также надежду, что его юный другъ не лишится счастья и теперь привѣтствовать его величество!
   -- Собственно говоря, мнѣ очень пріятно, что я застаю васъ здѣсь однихъ, замѣтилъ король,-- мнѣ вотъ именно относительно доктора нуженъ добрый совѣтъ, и я былъ бы очень радъ, если бы вы могли снабдить меня этимъ драгоцѣннымъ товаромъ. Можете-ли вы дать мнѣ хорошій совѣтъ, милая Жозефа?
   -- Я не знаю, ваше величество, что другое могло бы сдѣлать меня счастливѣе.
   -- Ну, дѣлать счастливыми -- это ваше ремесло; жаль только что вы, подобно другимъ людямъ, пренебрегаете вашей профессіей. Вы должны были бы серьезно подумать о томъ, чтобы поскорѣе сдѣлать кого нибудь счастливымъ. Дѣло въ томъ, что...
   Король усѣлся въ кресло передъ столомъ. Онъ началъ перелистывать одинъ изъ альбомовъ и при этомъ говорилъ:
   -- Мнѣ было бы очень пріятно взять съ собою доктора; долго я не могу безъ него обойтись. Надежда прогуляться по бѣду свѣту, какъ одинокая комета, съ скучнымъ хвостомъ изъ безмозглыхъ господъ, которыхъ я долженъ оффиціально тащить за собою,-- эта надежда не имѣетъ для меня ничего утѣшительнаго. Со мною поѣдетъ Фальненштейнъ, котораго я пожалуй еще потеряю, когда онъ какъ нибудь нечаянно попадетъ въ стадо барановъ, со мною будетъ... однако, друзья мои, увольте меня отъ каталога моихъ героевъ! Мы знаете этимъ мудрецовъ, а лестные эпитеты можете прибрать сами. Отъ васъ, любезнѣйшій Тухгеймъ, я долженъ отказаться. Вамъ пришлось бы разстаться съ фрейленъ Жозефою, а я не хочу этого ни за что на свѣтѣ. Нѣтъ, нѣтъ, ужь вы, пожалуйста, не перебивайте меня! Жозефа еще должна будетъ предпринять путешествіе -- большое путешествіе, разумѣется съ вами, такъ какъ до сихъ поръ она еще не имѣетъ возлѣ себя никакого другого законнаго кавалера.-- Ахъ взгляните, пожалуйста, любезная Жозефа, на эту роскошную гравюру! Это -- храмъ въ Постумѣ. Посмотрите на эти почтенныя развалины среди классической пустыни, которой холмистая мѣстность, поросшая негодной травой, представляется могилой падшаго величія. Вотъ лежитъ еще разбитое подножіе колонны, вотъ обломокъ капители -- благородные останки божественнаго тѣла, которые время забыло похоронить или, быть можетъ, опять святотатственно раскопало изъ земли. Не правда ли. вы бы желали стоять на этомъ мѣстѣ? Разумѣется, не одиноко. Кто могъ бы, кто бы отважился одинъ бродить по этому кладбищу тысячелѣтій? Нѣтъ не одна, а опираясь на руку любимаго человѣка, супруга. Не правда ли вы бы этого желали?
   Король пристально глядѣлъ въ альбомъ. Края его глазъ покраснѣли, какъ будто онъ боролся съ слезами. Казалось, онъ совершенно забылъ, гдѣ находился и о чемъ говорилъ. Наконецъ онъ сдѣлалъ движеніе, взялъ другой альбомъ и принялся его перелистывать, но не произнося ни слова. Генералъ и Жозефа, стоявшіе по правую и по лѣвую руку короля, мѣнялись многозначительными взглядами. Вдругъ король громко захохотала. и, указывая пальцемъ на листокъ, вскричалъ:
   -- О, божественный Мурильо! Посмотрите, какъ эти юные любовники...
   И онъ разразился новымъ хохотомъ, захлопнулъ альбомъ и откинулся назадъ въ креслѣ.
   -- Нѣтъ, далѣе ничего не хочу смотрѣть, сказалъ онъ,-- вотъ это лучше всего: солнечный свѣтъ, благотворный солнечный свѣтъ, который хотя и распложаетъ на головѣ насѣкомыхъ, все же наполняетъ отрадою сердце бѣднаго юноши -- Ахъ, да, что же я хотѣлъ еще сказать? Какъ бы мнѣ уладить дѣло такимъ образомъ, чтобы я былъ окруженъ моими друзьями, какъ родной семьей, которая, по будучи прикомандирована ко мнѣ оффиціально, можетъ останавливаться тамъ, гдѣ я останавливаюсь? Въ дорогѣ менѣе зависишь отъ докучливаго церемоніала, а такъ какъ я, благодареніе Всевышнему, всюду беру съ собою мою королевскую прерогативу и такъ какъ на monte-cavallo также удобно даровать права рыцарства какъ и на дворцовой площади, то все это устраивается довольно легко, даже легче чѣмъ здѣсь. Въ путь-дорогу человѣкъ отправляется безбородымъ и возвращается назадъ съ полуаршинной бородою,-- почему же и не съ новымъ дворянскимъ достоинствомъ, съ невѣстою или женою? Привѣтливое синее небо юга гораздо болѣе благопріятствуетъ скорымъ рѣшеніямъ, чѣмъ сѣрый туманъ сѣвера. Если бы въ тотъ день, когда старый Капулетти давалъ свой балъ, термометръ спустился на десять градусовъ ниже точки замерзанія, то Ромео отправился бы ad patres веронскимъ синдикомъ, а Джульетта была бы вдовствующей графиней парижской и скончала бъ дни свои восьмидесяти лѣтъ отъ роду, оставивъ послѣ себя штукъ двадцать правнуковъ. Разумѣется, надо имѣть немножко и собственной своей доброй воли, безъ чего не поможетъ никакой солнечный свѣтъ, даже свѣтъ королевской благосклонности. Моему сердцу очень прискорбно, что я не могу управлять головами и сердцами немногихъ людей, которыхъ могу назвать любезными мнѣ и вѣрными. Удивительно ли послѣ этого, что я не могу сдерживать въ благочиніи многихъ невѣрныхъ и долженъ только махнуть рукою, глядя, какъ они, словно оторвавшіеся отъ центра атомы, кружатся въ пустомъ пространствѣ своего эгоизма? Нѣтъ, я болѣе не хочу чаю, любезная Жозефа, мнѣ пора ретироваться. Подумайте, пожалуйста, хорошенько о томъ, что я сказалъ. Я очень люблю тѣхъ людей, которые меня легко донимаютъ.
   Король поднялся съ мѣста и, взявъ при разставаніи руку Жозефы, сказалъ:
   -- Какъ только увидитесь съ докторомъ, передайте ему мой сердечный привѣтъ и еще скажите... ну, да непремѣнно скажите ему, что на итальянской почвѣ золотые померанцы, съ трудомъ прозябающіе въ нашихъ оранжереяхъ, зрѣютъ подъ открытымъ небомъ. Прощайте, любезная Жозефа! Прощайте, мой старый другъ! Вы хотите меня проводить? Итожь, пожалуй,-- вѣдь это еще не послѣдніе проводы; тогда я бы васъ попросилъ не утруждать себя.
   Спустя нѣсколько минутъ генералъ возвратился въ залу и первыми его словами были:
   -- Вѣдь, кажется ясно, Жозефа! Убѣдилась ли ты наконецъ?
   Дѣвушка не отвѣчала, генералъ отворилъ дверь, выходившую въ садъ; въ залѣ было очень жарко, а разговоръ съ королемъ привелъ въ сильное волненіе кровь генерала. Жозефа подошла къ нему; онъ обнялъ рукою ея талію и привлекъ къ себѣ свою дочь.
   -- Дитя мое, милое дитя мое, сказалъ онъ,-- воля короля всегда служила для меня закономъ во всѣхъ случаяхъ моей жизни. Можешь ли ты удивляться, если я желаю, чтобы и ты поступила точно такимъ же образомъ? Вѣдь послѣ моей смерти,-- а почемъ знать, можетъ быть она не за горами -- я оставляю тебѣ единственное наслѣдство -- благосклонность короля. Я всегда старался пріискать для тебя какъ можно болѣе блестящую партію. Ты не исполнила моего желанія. Теперь тебѣ представляется случай вознаградить потерянное время и притомъ -- извини, Жозефа, за это замѣчаніе, весьма нелюбезное, даже со стороны отца -- въ нашемъ обществѣ люди живутъ скоро. Спустя нѣсколько лѣтъ даже твоя замѣчательная красота перестанетъ быть интересною.
   Жозефа невольно вздохнуло; генералъ продолжалъ тихимъ голосомъ:
   -- Еще при выходѣ отсюда онъ сказалъ мнѣ, что былъ сегодня у насъ именно для того, чтобы побудить тебя прійти къ окончательному рѣшенію. Онъ желаетъ, чтобы ты еще здѣсь дала этому человѣку право за нами слѣдовать, но чтобы близкія отношенія между вами получили огласку спустя нѣсколько недѣль послѣ выѣзда. До формальнаго и открытаго обрученія онъ хочетъ возвести Лео въ дворянство и украсить его титуломъ, какого пожелаетъ самъ Лео. Но это будетъ только началомъ, были его послѣднія слова,-- я имѣю гораздо болѣе высокіе виды на этого человѣка. Можешь ли ты еще сомнѣваться, Жозефа?
   И генералъ пригладилъ рукою блестящіе волосы своей хорошенькой дочки.
   Жозефа высвободилась изъ отцовскихъ объятій и сказала задумчиво:
   -- Мы все толкуемъ обо мнѣ. Но онъ до сихъ поръ не подавалъ мнѣ случая вывѣдать его чувства ко мнѣ.
   -- Не подавалъ случая? сказалъ съ удивленіемъ генералъ,-- но, дитя мое милое, самый отважный мужчина не предоставляетъ самъ случая, а только пользуется имъ, когда онъ ему данъ. Это ужь твое дѣло. Тсссъ! Кажется, кто-то идетъ по саду.
   Изъ-за кустовъ показалась мрачная фигура на свѣтъ, проникавшій въ садъ чрезъ окно и отворенную дверь. То былъ Лео. Генералъ привѣтствовалъ его громкимъ крикомъ, и когда Лео вошелъ въ залу, генералъ принялся раскланиваться предъ нимъ съ самымъ сердечнымъ энтузіазмомъ и дружескими шутками. Это значило, какъ выразился генералъ, приходитъ post festum: король просидѣлъ здѣсь болѣе часа и напрасно старался тоску по Лео утопить въ чашкѣ чая.-- Но вдругъ генералъ вспомнилъ, что ему надобно написать нѣсколько важныхъ писемъ, и онъ удалился съ обѣщаніемъ опять явиться чрезъ полчаса.
   -- Нашъ батюшка сегодня въ веселомъ ударѣ, сказалъ Лео,-- надо полагать, что король былъ очень милостивъ.
   -- Да, онъ, дѣйствительно, былъ очень милостивъ, отозвалась Жозефа.
   Они начали прохаживаться по залѣ. Сквозь все еще отворенную дверь въ душную комнату проникалъ свѣжій вечерній воздухъ. Дождь опять началъ идти. Снаружи былъ слышенъ шелестъ вѣтра между вѣтвями и тихое паденіе дождевыхъ капель. Взглядъ Лео покоился на Жозефѣ. Въ этомъ освѣщеніи она была очень интересна, но нѣсколько блѣдна, Ея задумчивые глаза глядѣли въ землю. Лео показалось, что она дышала глубоко и порывисто. Въ цѣломъ свѣтѣ, раздумывалъ онъ, нельзя было бы найти другой женщины, къ которой такъ бы шла роль хозяйки въ знатномъ домѣ. Молчаніе продолжалось. Громче шумѣлъ на дворѣ дождь, свѣжѣе вѣяло изъ сада въ комнату.
   -- Могу ли я затворить дверь? спросилъ Лео,
   -- Я думала, что такъ будетъ лучше. Здѣсь очень душно.
   Они остановились въ двери на томъ самомъ мѣстѣ, гдѣ прежде стояла Жозефа съ споимъ отцомъ. Жозефа дышала медленнѣе, но еще глубже, чѣмъ прежде.
   -- Вы что-то новоселы, сказалъ Лео,-- ужь не больны ли вы,
   -- Неужели надо заболѣть, чтобы лишиться веселости?
   -- О, я былъ бы послѣднимъ человѣкомъ такъ думающимъ, сказалъ Лео,-- я болѣю рѣдко, но еще рѣже бываю веселъ. Да и вообще, что значитъ быть веселымъ? По моему быть веселымъ значитъ: не думать, слѣдовательно находиться въ состояніи дѣтей и бѣлокъ. Я не симпатизирую весельчакамъ.
   -- Мы съ вами совершенно сходимся въ этомъ отношеніи, замѣтила Жозефа.
   -- Ваша улыбка въ настоящую минуту доказываетъ это лучше всего (это была очень меланхолическая улыбка). Жозефа отвернулась.
   -- Пожалуй, я не буду такъ улыбаться, сказала она.
   Жозефа вышла изъ двери на далеко выступавшій балконъ.
   Усиливавшійся вѣтеръ шелестилъ ея платьемъ. Мелкій дождь брызгалъ на балконъ и смачивалъ ея волосы. Лео подошелъ къ ней и взялъ ее за руку.
   -- Войдемте, войдемте въ комнату, вы простудитесь.
   Жозефа ничего не отвѣчала.
   -- Жозефа!
   Онъ обвилъ своей рукою ея станъ; она склонила голову на его плечо. Онъ еще плотнѣе привлекъ къ себѣ гибкую, стройную талію; онъ осыпалъ поцѣлуями ея лобъ, ея губы.
   Шумъ послышавшійся позади ихъ, заставилъ Жозефу поспѣшно вырваться изъ его объятій. То былъ генералъ, стоявшій у нихъ за спиною съ притворнымъ выраженіемъ удивленія въ лицѣ, и когда Жозефа къ нему обернулась, онъ разставилъ руки и прижалъ ее къ своему сердцу.
   -- Ваше превосходительство... сказалъ Лео.
   Генералъ выпустилъ Жозефу изъ своихъ объятій и протянулъ къ Лео обѣ руки.
   -- Для васъ я не превосходительство, мой дорогой, юный другъ! Я ничего не желаю, кромѣ счастья моей милой дочери, и я надѣюсь что она будетъ счастлива съ вами.
   

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ.

   Генералъ и Жозефа уже уѣхали, а отъѣздъ семейства Зонненштейновъ былъ назначенъ на слѣдующій день -- тотъ самый день, въ который и король долженъ былъ предпринять свою поѣздку на воды. Къ этой поѣздкѣ должна была присоединиться поѣздка къ гесперидамъ -- какъ публика называла поѣздки его величества въ южные края. Въ обществѣ удивлялись, что король могъ предпринять такое дальнее путешествіе въ то самое время, когда политическій горизонтъ покрывался мрачными тучами, и къ тому еще въ тѣ края, изъ которыхъ надобно было ждать военнаго погрома. Злые насмѣшники утверждали, что король хотѣлъ только показать какъ мало онъ нуженъ государству, и въ государствѣ, и отзывались въ ироническихъ похвалахъ объ этой мысли. Напротивъ, приверженцы престола были сильно встревожены, и говорятъ даже, что въ самомъ королевскомъ семействѣ по поводу этого вояжа возникло самыя непріятныя несогласія; особенно между королемъ и принцемъ, его двоюроднымъ братомъ, произошла, будто бы, очень бурная сцена.
   Но и въ домѣ Зонненштейновъ отъѣзду предшествовали довольно пасмурные деньки. Положеніе Альфреда въ послѣднее время сдѣлалось гораздо хуже. Родственники его сомнѣвались, можетъ ли онъ выдержать непріятности пути, пока дѣло не было окончательно рѣшено Лео, который сказалъ, что если ужъ пробовать поправить здоровье Альфреда водами, то не надобно было терять ни одной минуты. Потомъ въ банкирѣ родилось тяжелое раздумье, можно ли именно теперь, когда душа больного была такъ сильно потрясена и омрачена, отрывать его отъ Эвы, ко Лео и здѣсь рѣшилъ вопросъ, настаивая на необходимости разлуки и напослѣдокъ заставивъ даже Альфреда терпѣливо выслушать свои доводы.
   -- Вы должны это сдѣлать для самого себя, для вашего отца и для сестры, сказалъ онъ,-- вы должны оставить здѣсь эту дѣвушку. Какъ объясните вы присутствіе возлѣ себя Эвы на водахъ, въ многолюдномъ мѣстѣ, гдѣ вамъ придется встрѣтиться съ очень многими вашими знакомыми? Это привело бы къ разнаго рода неловкимъ двусмысленнымъ, несноснымъ положеніямъ, при которыхъ вы тѣмъ болѣе должны были бы страдать, чѣмъ искреннѣе вы со любите. Теперь воспользоваться своимъ недугомъ и, опираясь на то, что васъ надо беречь въ такомъ положеніи, вымогать у вашихъ родныхъ согласіе на бракъ вашъ съ Эвою -- было бы неблагородно и во всѣхъ отношеніяхъ недостойно васъ. Вы должны принести хоть одну жертву вашему отцу, который такъ нѣжно васъ любитъ, который такъ много жертвъ приносъ для васъ, въ своей жизни. Вы должны поступить такимъ образомъ и для вашей сестры, которой доброе имя должно быть для васъ вдвойнѣ священно теперь, когда она готовится вступить въ бракъ.
   -- Вы совершенно правы, сказалъ больной,-- и я отъ души желала, бы, чтобъ вы всегда находились недалеко отъ меня,-- тогда, быть можетъ, я не лежалъ бы здѣсь при послѣднемъ издыханіи, какъ загнанная кляча. Зачѣмъ вы не сдѣлались моимъ зятемъ? Эмма была бы съ вами счастливѣе, чѣмъ съ Генри.
   -- Теперь этого ужь нельзя воротить, замѣтилъ Лео,-- по во всякомъ случаѣ ваша дружба будетъ для меня драгоцѣннымъ подаркомъ, за который я благодарю васъ отъ всего сердца.
   Больной улыбнулся.
   -- Что намъ въ моей дружбѣ? въ дружбѣ такого незначительнаго человѣка, какъ и,--особенно теперь, когда вы -- какъ я слышалъ -- сдѣлались могущественнымъ человѣкомъ въ государствѣ, тогда, какъ я скоро буду слабѣйшимъ?
   Альфредъ изнеможенно опустилъ свою высохшую, прозрачную руку на одѣяло, покрывавшее его колѣни, и при этомъ грустно улыбнулся.
   Лео, погрузясъ въ свои размышленія, медлилъ отвѣтомъ, Альфредъ продолжалъ:
   -- Вы говорите, что я поправлюсь; я этому не вѣрю, да и не желаю этого. Если бы я не совершенно выздоровѣлъ, то жизнь моя, такъ какъ я не привыкъ ни къ какимъ умственнымъ развлеченіямъ, сдѣлалась бы для меня настоящей пыткою. Поэтому я лучше желалъ бы умереть. Да и большой потери отъ этого никому не будетъ, смѣю васъ увѣрить. Есть люди думающіе, что я чрезвычайно распутный и безстыдный негодяй. Это неправда. Я хорошо знаю, что если бы мой отецъ былъ не милльонеръ, а оборванный жидъ, какими были моя предки, то я остался бы жалкимъ, пучеглазымъ, презрѣннымъ жидкомъ. Часто я говорилъ это самъ себѣ, когда сидѣлъ съ пріятелями за шампанскимъ или когда веселился съ своими любовницами,-- и эта-то мысль сдѣлала меня такимъ легкомысленнымъ развратникомъ. Они презираютъ тебя, говорилъ я самъ себѣ,-- и я убѣжденъ, что это правда.
   Онъ опустилъ голову на грудь; Лео старался разогнать эти грустныя мысли.
   -- Вы говорите это отъ добраго сердца, прервалъ Альфредъ,-- по разувѣрить меня не можете. Согласенъ, что для отца будетъ очень тяжело меня лишиться, но только потому, что я его единственный сынъ. Кто, кромѣ него, станетъ сильно обо мнѣ сокрушаться, когда меня не станетъ? Никто на свѣтѣ, даже Эва. Она никогда, даже на одно мгновеніе меня не любила.
   -- А между тѣмъ вы хотѣли на ней жениться.
   Альфредъ пожалъ плечами.
   -- Нашъ братъ мужчина часто женятся только потому, что влюбленъ. Я также былъ въ этомъ грѣшенъ, я влюбленъ даже теперь, на сколько это возможно для меня, бѣднаго инвалида. Впрочемъ на ея счетъ я нѣсколько спокоенъ, такъ какъ папа, въ случаѣ моей смерти, обѣщалъ выдать ей сумму около десяти тысячъ талеровъ. На первое время съ нея этого хватитъ, а о дальнѣйшихъ ея нуждахъ похлопочетъ, разумѣется, мой наслѣдникъ.
   Альфредъ улыбнулся опять своей грустной улыбкою и сказалъ:
   -- Я усталъ, докторъ, и на завтра долженъ укрѣпить себя. Позвольте же мнѣ проститься съ вами, быть можетъ въ послѣдній разъ. Я знаю, что вы не будете думать обо мнѣ слишкомъ дурно, я же -- придется ли мнѣ умереть завтра или года черезъ два,-- никогда по забуду того, что вы для меня сдѣлали.
   Онъ пожалъ Лео руку и повернулъ голову въ другую сторону, чтобы скрыть слезы, полившіеся изъ его глазъ, Лео пожалъ ему руку и ушелъ, но въ двери бросилъ еще одинъ взглядъ на больного съ предчувствіемъ, что онъ видѣлъ его въ послѣдній разъ. Хотя благодѣтельное небо Египта дѣлало чудеса съ такими больными, однако надежда спасти Альфреда была очень слаба. И такъ для Лео предстояла утрата друга, на котораго онъ могъ вѣрно разсчитывать и который былъ для него вдвойнѣ дорогъ теперь, когда Лео имѣлъ намѣреніе породниться съ семействомъ Зонненштейновъ. Съ банкиромъ онъ находился въ пріязненныхъ отношеніяхъ только чрезъ Альфреда, а чувства Генри къ Лео остались тѣми же, какими были прежде, хотя теперь молодые люди при встрѣчѣ пожимали другъ другу руки и были между собою очень любезны. Что-то запоетъ Генри, узнавъ, что врагъ его помолвленъ на его кузинѣ? Эта мысль вызвала улыбку на лицо Лео, когда онъ медленно проходилъ по комнатамъ, которыя вели въ спальню Альфреда. Но въ этой улыбкѣ было что-то тревожное.
   Въ залѣ у Эммы онъ засталъ Эву, которая при его входѣ быстро вскочила, и когда Лео сказалъ, что сегодня никто болѣе не можетъ быть допущенъ къ Альфреду, Эва собралась уйти, нѣжно и смиренно простилась съ Эммою, тогда какъ Лео повидимому, почти не замѣтила. Эмма проводила ее до двери и возвратилась очень растроганною.
   -- Бѣдненькая дѣвушка! сказала она,-- какъ вы можете такъ невозмутимо стоять здѣсь и такъ холодно глядѣть вашими большими глазами?! Неужели вы не чувствуете ни малѣйшаго состраданія къ человѣческой слабости?
   -- Въ такомъ образѣ? сказалъ Лео, указывая на дверь,-- нѣтъ, а во всякомъ другомъ случаѣ -- сколько вамъ угодно.
   -- Это неправда, отозвалась Эмма.-- вы до мозга костей проникнуты холодомъ и эгоизмомъ. Вы сами для себя только ближній, и потому вы любите только одного себя.
   -- Да вы сейчасъ слышали это отъ Эвы; и не стыдно ли вамъ быть эхомъ этой побрякушки?
   -- И у васъ достаетъ духа дѣлать мнѣ обидные упреки сегодня, когда сердце мое такъ страдаетъ, когда мы разстанемся съ вами на долго, быть можетъ, навсегда?...
   -- Можетъ быть, навсегда! Почему же навсегда? спросилъ Лео.
   -- Почемъ знать? грустно сказала Эмма,-- когда мы возвратимся я могу быть уже женою Генри -- онъ уговариваетъ отца устроить наше бракосочетаніе гдѣ нибудь по пути -- а когда я буду женою Генри, а вы... ахъ, Лео, если бы вы были моимъ другомъ, то вы питали бы ко мнѣ довѣріе, какъ я къ вамъ, вы бы сказали мнѣ все, какъ я вамъ все говорю.
   -- Что же мнѣ вамъ сказать?
   -- Правда ли, что Сильвія -- возлюбленная короля, и что вы хотите жениться на Жозефѣ?
   Эмма высказала свой вопросъ такъ внезапно и съ такою смѣлостью, что Лео въ первое мгновеніе не нашелся отвѣчать. И эти предположенія дошли къ Эммѣ чрезъ Генри и Эву. Мысль, что эти люди постоянно осмѣливаются вмѣшиваться въ его жизнь, сильно его раздражила и онъ отвѣчалъ съ горечью.
   -- Право, вамъ бы давно нора окружить себя другимъ обществомъ, а то между этими сплетниками вы сами скоро сдѣлаетесь сплетницей.
   Произнося эти слова, Лео глядѣлъ въ землю, и когда опять поднялъ глаза кверху, Эмма встала со стула и сложила на груди руки, тогда какъ слезы струились по ея щекамъ. Онъ взялъ ея руки, Эмма повалилась на полъ и положила свою голову на его колѣни.
   -- Встаньте, пожалуйста, сказалъ Лео, пытаясь поднять плачущую дѣвушку,-- вѣдь васъ въ этомъ положеніи легко можетъ увидѣть кто нибудь, него добраго самъ Генри.
   -- Мнѣ все равно, тихо проговорила Эмма, цѣпляясь за него, когда онъ всталъ, и прижимая свою голову къ его груди,-- тогда онъ, по крайней мѣрѣ, на мнѣ по женится.
   Лео былъ въ очень затруднительномъ положеніи. Каждую минуту опущенныя портьеры могли быть раздвинуты, а Эмма была слишкомъ страстно увлечена, чтобы ее могло что нибудь образумить. Она гладила и цѣловала его руки, она смѣялась, и плакала и при этомъ говорила:
   -- Я знаю, что вы меня не любите, что вы хотите жениться на прелестной Жозефѣ; для васъ я слишкомъ глупа, а между прочимъ я бы съумѣла любить васъ!
   Лео зналъ, что на этотъ разъ Эмма говорила правду, что, покрайней мѣрѣ, въ эту минуту она честно признавалась въ своемъ настоящемъ чувствѣ и что она во всякомъ случаѣ понимала любовь лучше, чѣмъ очаровательная дѣвушка, съ которою онъ обручился нѣсколько дней тому назадъ. Но что случилось, того уже нельзя было воротить: генералъ-отецъ зналъ это и король -- что важнѣе -- зналъ это и радостно поздравилъ его съ этимъ выборомъ, сказавъ ему, что выборъ этотъ дѣлаетъ честь не только его сердцу, но и его уму, что теперь онъ, Лео, сразу устраняетъ съ своего пути безчисленныя препятствія.
   -- Мы должны покориться нашей судьбѣ, сказалъ онъ уклончиво.
   Наконецъ ему удалось кроткими усиліями высвободиться изъ объятій все еще плакавшей Эммы и усадить ее на стулъ. Онъ стоялъ передъ нею; гладилъ ея руки и волосы, говорилъ ей тихимъ задушевнымъ голосомъ, тогда какъ глаза его взглядывали постоянно на двери наблюдая, не шевелилась ли складка портьеръ.
   Наконецъ, послышались приближавшіеся шаги, то былъ слуга, принесшій зажженную лампу и доложившій о дамахъ, которыя желали проститься съ благородною фрейленъ.
   Эмма провела платкомъ по глазамъ и спросила Лео шепотомъ:
   -- По слишкомъ ли замѣтно, что я плакала.
   Слуга опить ушелъ; Эмма еще разъ бросилась въ объятія Лео и указала ему потайную дверь, которая чрезъ боковой коридоръ вела въ переднюю! Затворивъ за собою дверь, Лео услышалъ изъ залы веселыя голоса многихъ молоденькихъ дѣвушекъ и между ними также голосъ и смѣхъ Эммы.
   -- Ну, эта не умретъ съ горя, пробормоталъ Лео, выйдя на улицу и еще разъ взглянувши на красивый домъ банкира,-- а все-таки жаль, что сцена эта разыгралась только теперь, а не съ недѣлю тому назадъ.
   Лео направился къ дворцу. Въ эту именно ночь онъ собирался ѣхать, а потому долженъ былъ проститься съ Сильвіей и тетушкой. Со дня обрученія съ Жозефой, Лео не видѣлъ Сильвіи, хотя нѣсколько разъ имѣлъ случай извѣстить ее. Тонъ Сильвіи при послѣднемъ съ нимъ разговорѣ не понравился Лео. Что могло выйти хорошаго, если она продолжала мѣрять его поступки на аршинъ избитой доморощенной морали? Какъ долго могло продолжаться согласіе между ними?
   Лео долженъ былъ бы поторопиться^ такъ какъ ему нужно было еще многое уладить до отъѣзда: и однако онъ шелъ все медленнѣе, чѣмъ ближе подходилъ ко дворцу. Окна въ квартирѣ тетушки были освѣщены.
   -- Мнѣ очень жаль, что я подчинился такому значительному ея вліянію, пробормоталъ онъ, угрюмо взглянувъ на освѣщенный окна.
   

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ.

   Король входилъ въ гостиную тетки и Сильвіи въ то самое время, когда Лео выходилъ изъ дома банкира. Едва только успѣлъ онъ сѣсть, какъ спросилъ торопливымъ голосомъ о нѣкоторыхъ письмахъ, адресованныхъ имъ къ Сарѣ еще въ то время, когда онъ была, наслѣднымъ принцемъ,-- цѣлы ли эти письма, у Сары ли они еще? У него явилось желаніе сравнить свой тогдашній почеркъ съ теперешнимъ.
   Сара вышла изъ комнаты и улыбка заиграла на ея тонкихъ губахъ; король живо повернулся къ Сильвія, и сказалъ:
   -- Я отослалъ вашу тетушку, потому что желалъ быть съ вами наединѣ; я уѣзжаю завтра утромъ.
   -- Вы не отвѣчаете, продолжалъ онъ послѣ паузы раздраженнымъ тономъ,-- вамъ, конечно, все равно здѣсь ли я или нѣтъ, живъ ли я или умеръ; я, разумѣется, не имѣю ни малѣйшаго права на ваше участіе.
   Сильвія подняла глаза.-- Я нахожу, что не заслужила такого упрека, ваше величество.
   -- Что а говорить, промолвилъ король. Только я одинъ заслуживаю упреки, и не только заслуживаю,-- мнѣ ихъ даже дѣлаютъ; разумѣется, выражаются они не прямыми словами, а косвенными взглядами, красными, заплаканными вѣками, голосомъ, дрожащимъ отъ подавленныхъ слезъ. Все это знакомое дѣло, слишкомъ знакомое! Да впрочемъ, конечно, и жертва-то велика! Снять на минуту терновый вѣнецъ съ головы монарха, почти изнемогающаго подъ страшною тяжестью, которая возложена на его плечи, или поднести къ его запекшимся губамъ освѣжающее питье. Это разумѣется слишкомъ много, это ужь черезчуръ много! Времена "бѣднаго Генриха" давнымъ давно миновали! Стало быть это правда, что я не найду васъ здѣсь, когда вернусь, это правда, что вы хотите уѣхать?
   Сильвія испугалась.
   -- О моемъ пребываніи здѣсь еще ничего не рѣшено, отвѣчала она въ сильнѣйшемъ замѣшательствѣ. Послѣ маленькой паузы она подняла голову и сказала, кроткимъ, грустнымъ голосомъ, глядя на короля:-- Я не скрою отъ вашего величества, разъ какъ вы меня объ этомъ спрашиваете. Я часто думала за послѣдніе дни по оставаться дольше у тетушки. Я не могу жить, не дѣйствуя, и мнѣ сдается, что обо мнѣ никто не станетъ жалѣть, если я уѣду отсюда.
   -- Съ какихъ же это поръ вы научались говорить неправду? спросилъ король, нетерпѣливо тряхнувши головой.-- Вы вѣдь отлично знаете, что вы здѣсь не лишняя, знаете, что мы всѣ будемъ болѣзненно чувствовать ваше отсутствіе, и что всего тяжелѣе безъ васъ будетъ мнѣ, вашему королю. Но дѣло не въ томъ. Хотите, я вамъ скажу, что васъ заставляетъ рваться отсюда? Вы не можете равнодушно смотрѣть на то, что вашъ двоюродный братъ, руководствуясь тою удивительною послѣдовательностью, которою онъ отличается въ области мысли и дѣйствія, и похвальнымъ желаніемъ утвердиться въ исключительномъ положеніи, созданномъ ему моею милостью, рѣшается сдѣлать та кой шагъ, который ему пришлось бы сдѣлать рано или поздно. Развѣ.это не такъ? Я хочу знать правду, правду!
   -- Я вовсе не имѣю намѣренія измѣнить своей привычкѣ и на этотъ разъ не высказать правду; но увѣряю васъ, я не имѣю счастья угадывать ваши слова; смыслъ ихъ остается непонятнымъ для меня.
   -- А между тѣмъ вы говорите это такими блѣдными губами? спросилъ король близко придвинувшись къ Сильвіи, чтобы при своей близорукости хорошенько разглядѣть выраженіе лица, и пристально глядя ей прямо въ глаза;-- неужели вы и въ самомъ дѣлѣ не догадываетесь, что я говорю о союзѣ, въ который вашъ двоюродный братъ въ скоромъ времени вступитъ съ баронессою Жозефой фонъ-Тухгеймъ?
   -- Стало быть это правда!
   У Сильвіи кровь застыла въ сердцѣ; лицо ея еще больше поблѣднѣло; не смотря на всѣ свои усилія, она была не въ состояніи выдери;ать взгляда короля.
   Король думалъ, что ему открылось теперь то, чего онъ всегда боялся.
   -- Мы любите его! вскричалъ онъ,-- неужели и теперь вы станете отпираться отъ того, что я сказалъ вамъ въ первыя минуты? Вы любите вашего двоюроднаго брата! Отвѣчайте же мнѣ,-- я приказываю вамъ это, сударыня!
   Онъ шепталъ ей на ухо; она чувствовала, что близка къ обжогу, но до этого ей ни въ какомъ случаѣ не слѣдовало допускать себя; быть можетъ, отъ этой минуты зависѣла будущая участь Лео; она сдѣлала послѣднее, страшное усиліе и проговорила:
   -- Нѣтъ, ваше величество, я не люблю его!
   -- Ну, слава Богу, произнесъ король вздохнувши полною грудью. То состояніе оцѣпенѣнія и полу-обморока, въ которомъ онъ видѣлъ передъ собою Сильвію, показалось ему спокойною увѣренностью человѣка, сознающаго, что сказалъ правду.-- Это меня радуетъ, и не только за васъ, продолжалъ онъ -- а всего больше за него. Ему было бы страшно мучительно думать, что онъ дѣлаетъ несчастною дѣвушку, которой обязанъ многимъ, и что онъ долженъ такъ поступить. Я говорю долженъ, потому что дѣйствительно ему необходимо жениться на Жозефѣ, чтобы пробиться сквозь фалангу, которая стоитъ у него на дорогѣ. Это мое самое задушевное желаніе, я даже могу сказать, что я самъ устроилъ этотъ союзъ.
   -- Лишь бы только ему этотъ союзъ принесъ благо и добро! промолвила Сильвія.
   -- Аминь, сказалъ король.-- Онъ всталъ, прошелся по комнатѣ, потомъ опять сѣлъ и продолжалъ. Самому благородному человѣку позволительно подумать о себѣ послѣ того, какъ всѣ его усилія, всѣ его самыя завѣтныя желанія способствовали и благословляли дѣло, клонящееся къ благу его ближнихъ. А если въ немъ слишкомъ много самозабвенія для того, чтобы поступить такимъ образомъ,-- мнѣ кажется, что вы именно принадлежите къ разряду такихъ людей,-- то эту заботу должны взять на себя его друзья. Но что же ваши друзья могутъ сдѣлать для васъ? Вѣдь ты все отклоняете отъ себя. Вы пренебрегли даже тѣмъ ничтожнымъ подаркомъ, который я намедни прислалъ вамъ въ шутку. А еслибъ вы знали, какъ ничтожна цѣнность какихъ нибудь двухъ ярко-сверкающихъ камней передъ тѣми сокровищами, которыя я желалъ бы положить къ вашимъ ногамъ, разсыпать передъ вами! Вы, вы стоите такъ неизмѣримо выше самыхъ пламенныхъ мечтаній моихъ, выше того, чего я могъ ожидать въ самыхъ смѣлыхъ грезахъ отъ развитія человѣческой природы; я хотѣлъ бы поклоняться вамъ... да я и поклоняюсь вамъ, какъ святой!
   Сильвія встала. Пламенный взоръ, которымъ король пожиралъ ее, испугалъ ее гораздо больше, чѣмъ его слова; она уже успѣла привыкнуть къ тому, что онъ часто говорилъ лишнее.
   -- Я до сихъ поръ думала, сказала она, отвѣчая строгимъ взглядомъ на взглядъ короля,-- что король и весь королевскій домъ исповѣдуютъ протестантскую религію, а въ ней, насколько мнѣ извѣстно, почитаніе святыхъ по играетъ никакой роли.
   -- Это упущеніе! вскричалъ король тоже вставая и прохаживаясь быстрыми шагами взадъ и впередъ по комнатамъ,-- это большое упущеніе и я никогда не дозволилъ бы его, еслибъ былъ въ числѣ основателей религіи, да и теперь я чувствую сильное желаніе поправить эту ошибку. Почему бы мнѣ этого не сдѣлать? Развѣ я не главное лицо нашей церкви? Развѣ народъ не является во всѣхъ отношеніяхъ довѣреннымъ мнѣ стадомъ? И не лучше ли было бы для всѣхъ, если бы всякій преклонялся передъ воплощеніемъ высшаго духа на землѣ, если бы всякій поступалъ въ этомъ отношеніи какъ я, король? О! другъ мой, не сердитесь на меня, если я испугалъ васъ горячими, страстными словами, которыя должны быть вамъ непонятны, такъ какъ вы знаете меня такое короткое время; вы по можете знать, до какой степени я нуждаюсь въ утѣшеніи, потому что вы и не подозрѣваете, до какой степени я несчастливъ.
   Онъ опять бросился въ кресло, закрылъ лицо обѣими руками и вдругъ громко зарыдалъ. Сильвія не знала, что ей дѣлать, что ей сказать: вовремя всего этого страннаго разговора король былъ такъ порывистъ, слова его были такъ противорѣчивы, настроеніе его такъ часто мѣнялось,-- а теперь вдругъ этотъ кризисъ!
   Однако, какъ сердце ея не было переполнено собственнымъ страданьемъ до того, что она едва могла сдерживать себя, ей все-таки стало жаль этого человѣка. Если король до такой степени забываетъ свое королевское достоинство, онъ, вѣроятно, очень несчастенъ -- по своей ли, по чужой ли винѣ -- это все равно. Она подошла къ нему и сказала;
   -- Наше величество, въ дѣтствѣ я думала, что короли и въ постель ложатся съ короной на головѣ: теперь же я вижу, что они снимаютъ со и днемъ и склоняютъ голову передъ несчастіями,-- этимъ удѣломъ, общимъ намъ всѣмъ. Но, ваше величостпо, отъ насъ вполнѣ зависитъ сносить это несчастье такъ или иначе и я думаю, что король долженъ сносить и несчастье свое по-королевски.
   Король кивнулъ головой.-- Научите меня этому, примолвилъ онъ,-- вы однѣ можете поучить меня!
   Онъ схватилъ обѣ ея руки и прижалъ ихъ ко лбу и къ глазамъ. Потомъ онъ всталъ и сказалъ, впадая вдругъ въ другой гонъ:
   -- Вотъ такъ странно! Я пришелъ проститься съ вами какъ можно веселѣе, а вмѣсто того вдругъ сдѣлалъ вамъ просто на просто сцену. Но знаете -- вѣдь вы сами въ этомъ виноваты! Вы были такъ грустны, что, глядя на васъ, и мнѣ стало грустно. Когда такія лица, какъ ваше, грустны, они нагоняютъ тоску и на другихъ, и ей поддаешься волей-неволей. Теперь все прошло -- не правда ли? Дайте же мнѣ еще разъ руку -- такъ! а теперь прощайте, дай вамъ Богъ всею, всего лучшаго! Я уѣзжаю мѣсяца на два; но я не хочу все время быть вполнѣ разлученнымъ съ вами; я буду къ вамъ писать, вы станете отвѣчать мнѣ. А еще вотъ что: вашъ двоюродный братъ еще разъ придетъ сегодня вечеромъ проститься съ вами. Не говорите ему, что видѣли меня въ такую грустную минуту. Мужчины не понимаютъ такихъ вещей; не говорите ему тоже ни слова о -- вы знаете что я хочу сказать. До поры, до времени это должно быть тайною для всѣхъ. Еще разъ -- прощайте!
   Говоря все это, онъ жалъ ея руки еще и еще; теперь онъ пошелъ къ двери, но остановился на. половинѣ дороги и повернулся назадъ, будто желая вернуться опять или сказать еще что нибудь; но онъ только кивнулъ головою, сдѣлалъ прощальный знакъ рукой и потомъ вышелъ чрезвычайно быстро.
   Сильвія посмотрѣла вслѣдъ королю, а когда онъ вышелъ изъ комнаты, она сѣла за столъ и оперлась головой на обѣ руки.-- Это все меня просто съ ума сведетъ, пробормотала она.
   Она не замѣтила, что тетка тихонько отворила дверь, просунула голову, посмотрѣла на сидѣвшую дѣвушку пристальнымъ, злымъ взглядомъ, и, скорчивши полу-веселую, полугрустную гримасу, снова тихонько затворила дверь. Сильвія вышла изъ своей мрачной, глубокой задумчивости только тогда, когда въ передней раздался звонокъ. Это былъ онъ -- больше не кому было придти. Она прижала одну руку къ сердцу, а другою провела по лбу:-- Побольше твердости, пробормотала она,-- вѣдь такъ должно быть!
   Лизетта доложила о Лео.
   -- Пусть войдетъ, отвѣчала Сильвія. Въ глазахъ ея еще можно было подмѣтить слѣды страстной борьбы, но лобъ и губы ея уже приняли спокойное выраженіе. Она сама удивилась, что къ ней, словно по какому-то чуду, вернулась увѣренность, которой она напрасно старалась добиться всѣми силами въ бесѣдѣ съ королемъ.
   Лео вошелъ; она пошла къ нему на встрѣчу, подала ему руку и сказала:
   -- Какъ это хорошо, что ты еще разъ зашелъ!
   Она взяла у него изъ рукъ шляпу и понесла ее на консолю, стоявшую подъ зеркаломъ; колѣна ея дрожали, а взглянувши въ зеркало, она увидѣла остолбенѣлый взглядъ блѣднаго лица, на губахъ котораго блуждала улыбка. Медузы.
   -- Развѣ ты могла думать, что я не приду, спросилъ Лео.
   Сильвія обернулась къ нему:-- А почему же мнѣ и не думать этого? Служба службой -- а дружба дружбой! Если ты добиваешься благосклонности короля, то ты долженъ исполнять его желаніе.
   -- Мы ѣдемъ не вмѣстѣ.
   -- Я это знало. Король только-что былъ здѣсь.
   -- Ну что? Каковъ онъ былъ -- какимъ онъ тебѣ показался?
   -- Да я именно объ этомъ и хотѣла поговорить съ тобой; но сядемъ же прежде.
   -- А гдѣ тетушка?
   -- Я сейчасъ позову ее; подожди только минутку -- не больше.
   Лео не расхохотался отъ этой фразы; да и Сильвія едва ли слышала, что сказала сама; каждый изъ нихъ былъ на столько занятъ собственными мыслями, что смущеніе собесѣдника оставалось незамѣченнымъ.
   -- Король былъ не таковъ, какимъ бы я желала его видѣть, начала Сильвія снова.-- Напротивъ! Ты знаешь, что я была озабочена съ самаго начала всѣмъ его поведеніемъ, что я никогда не раздѣляла того довѣрія, съ которымъ ты на него смотришь. Но то, что я до сихъ поръ замѣчала въ этомъ отношеніи,-- просто пустяки въ сравненіи съ тѣмъ, что я услыхала и увядала сегодня вечеромъ.
   -- Въ послѣднее время настроеніе его было крайне измѣнчиво, сказалъ Лео задумчиво.
   -- Мало этого. Сегодня вечеромъ я видѣла его окончательно неспособнымъ владѣть собою, окончательно потерявшимся. Онъ приказалъ мнѣ скрыть это отъ тебя; но я думаю, что обязана сообщать тебѣ все.
   -- Быть можетъ, ты относишься къ этому слишкомъ серьезно, сказалъ Лео илотомъ прибавилъ какъ-то нерѣшительно:-- Говорятъ, будто король иногда употребляетъ слишкомъ много вина.
   Сильвія покачала головой.
   -- Я въ этомъ дѣлѣ не судья, сказала она,-- но мнѣ показалось, что волненіе его происходило не отъ лишней рюмки вина.
   -- Но что же произошло? спросилъ Лоо съ нѣкоторымъ нетерпѣніемъ.-- О чемъ вы говорили? Вѣдь между вами, конечно, шла какая нибудь опредѣленная бесѣда.
   Сильвія покраснѣла до ушей, а потомъ опять страшно поблѣднѣла; -- Я не могу сообщить тебѣ содержаніе нашего разговора, да впрочемъ онъ вовсе не относится къ дѣлу. Я только могу сказать тебѣ, что король вовсе не такой человѣкъ, какого тебѣ нужно для исполненія твоихъ плановъ,-- и это впечатлѣніе онъ на меня производитъ не въ первый разъ, но никогда оно не было такъ сильно, такъ непреложно. Онъ или склонится подъ тяжестью, или же стряхнетъ ее съ себя; ни въ какомъ случаѣ онъ не въ состояніи быть тою скалой, на которой ты долженъ воздвигать свою идею.
   -- Какъ ты спокойно говоришь все это, сказалъ Лео не безъ нѣкоторой горечи.
   -- Я говорю такъ спокойно потому, что я твердо убѣждена въ этомъ и желала бы убѣдить и тебя. Я знаю, что король -- центральный пунктъ всего твоего плана; но ты долженъ имѣть въ виду, что этотъ пунктъ можетъ передвинуться, и такимъ образомъ разстроить самымъ печальнымъ образомъ весь твой планъ. Неужели ты никогда не думалъ объ этомъ?
   Лицо Лео сдѣлалось очень мрачнымъ.
   -- Я не ожидалъ, что мнѣ придется еще толковать съ тобой сегодня вечеромъ о такихъ важныхъ вещахъ, сказалъ онъ уклончиво.
   -- Стало быть, возразила Сильвія съ болѣзненной улыбкой,-- " ты находишь, что мое желаніе дать тебѣ совѣтъ -- дерзко и неумѣстно; но на дружбѣ лежитъ право и обязанность быть иногда докучной. Какъ бы я была рада, еслибъ оказалось, что я ошибаюсь. Ты это знаешь, и потому я рѣшаюсь говорить тебѣ. Но вооружись терпѣніемъ -- я еще далеко не кончила. Газеты говорятъ, что продолжительное путешествіе, которое король хочетъ предпринять въ настоящее время, вовсе не соотвѣтствуетъ нашему политическому положенію; это высказывается на всѣ лады и путешествіе называютъ ошибкой. Въ одномъ листкѣ говорилось даже прямо, что планъ этого путешествія принадлежитъ тебѣ. Развѣ ты по пытался удержать короля?
   -- Боже мой, Сильнія! вскричалъ Лео съ нетерпѣніемъ,-- ну къ чему ты бросаешь вопросы, о которыхъ нечего толковать и которые уже рѣшены! Король долженъ уѣхать, чтобы вернуться другимъ человѣкомъ,-- свѣжимъ, болѣе энергичнымъ, болѣе способнымъ или даже вообще способнымъ устоять въ той борьбѣ, къ которой я его готовлю. Буря разразится, когда мы вернемся осенью и когда соберутся новыя палаты. Это путешествіе должно быть холодною водою, въ которую я окуну свою сталь, чтобы закалять ее, чтобы она не разлетѣлась у меня въ дребезги при первомъ ударѣ. Не ты ли сама замѣтила, до какой степени его организмъ потрясенъ!
   -- Прекрасно, возразила Сильвія,-- твой примѣръ подходитъ къ дѣлу, но только ты всегда забываешь одного фактора. Что же будетъ, если дѣло дѣйствительно дойдетъ до войны? Тогда ни у короля, ни у кого не будетъ ни времени, ни охоты обращать вниманіе на твои преобразовательные планы Вѣдь ты и теперь жалуешься съ полнымъ основаніемъ на тупоуміе, на безсмысленность отдѣльныхъ личностей и толпы.
   -- Если хочешь, все это очень мудро, очень разсудительно, возразилъ Лео,-- только я думалъ, что ты стоишь выше этой разсудительной мудрости Въ наше время у народовъ есть другое дѣло, пора имъ перестать рубиться и драться изъ-за обладанія какимъ нибудь клочкомъ земли. Подобные вопросы относятся къ существеннымъ вопросамъ точно также, какъ день порождающій и тотчасъ же поглощающій ихъ относится къ вѣчности. Если дѣло дойдетъ до войны -- его будетъ прекрасно, я даже хотѣлъ бы сказать, что это будетъ всего лучше. Политическія войны замѣнились въ наше время лихорадочными припадками, въ которыхъ страдающее человѣчество мечется изъ стороны въ сторону, будто такимъ образомъ можно избавиться отъ болѣзни. Такъ дѣло не можетъ продолжаться; увѣряю тебя, что послѣ войны у меня будетъ больше шансовъ осуществятъ моя планы, чѣмъ прежде. Вѣдь я спекулирую на общественныя бѣдствія, вѣдь я врачъ не для здоровыхъ, а для больныхъ! Что мнѣ всего больше мѣшаетъ въ моемъ стремленіи къ исцѣленію, какъ не глупость самого паціента, который не сознаетъ, до какой степени онъ болѣнъ. Пусть же война откроетъ имъ трусливые, близорукіе глаза! А теперь, Сильвія, прекратимъ разговоръ объ этихъ предметахъ. Мнѣ надо спѣшить.
   -- Я это вижу, возразила Сильвія съ горькой усмѣшкой,-- да впрочемъ я ужь и добралась до послѣдняго пункта, о которомъ мнѣ хотѣлось переговорить съ тобой. Въ Тухгеймѣ дѣла приняли не такой оборотъ, какого ты ожидалъ и желалъ. Что же будетъ, если ты уѣдешь за нѣсколько мѣсяцевъ, оставишь на нѣсколько мѣсяцевъ этихъ глупыхъ, сварливыхъ людей на произвелъ судьбы? А между тѣмъ многое зависитъ отъ счастливаго исхода этого предпріятія! Это пробный камень твоей теоріи! Весь рискъ будетъ на твоей сторонѣ, а за насмѣшками ты потомъ не угоняешься!
   Лео улыбнулся.
   -- Ты нынче право точно предостерегающій ангелъ въ балладѣ Бюргера, сказалъ онъ,-- и я ужь начинаю думать не похожъ ли и я на дикаго Рад графа. Но я даю тебѣ слово, что не дойду до такого ослѣпленія, какъ тотъ благородный господинъ. Я буду зорко слѣдить за Тухгеймомъ. А кромѣ того обдумай еще вотъ что: король не самое главное. Король имѣетъ очень мало значенія безъ фабрики, фабрика безъ короля тоже почти ни на что не годна.
   -- А тѣ бѣдные люди, которые передали свою судьбу въ твои руки? Вѣдь на тебѣ лежитъ нравственная отвѣтственность за ихъ благо, за ихъ бѣдствія.
   Теперь Сильвія смотрѣла на Лео пристальнымъ взглядомъ. Онъ всталъ и, ступивши шага два къ консолѣ, на которой стояла его шляпа, сказалъ:-- Я чувствую, что не расположенъ сегодня вечеромъ отвѣчать на твои замѣчанія. Я не могу отыгрываться отъ тебя, какъ отъ другихъ, полу-отвѣтами. Позволь мнѣ написать къ тебѣ обо всемъ этомъ. Теперь скажи мнѣ только одно: рѣшилась ли тетка ѣхать на морскія купанья, какъ я ей совѣтовалъ? Они ей не много помогутъ, но ты по крайней мѣрѣ, вырвешься отсюда,-- а это главное дѣло.
   -- Тетка вѣроятно держится другого мнѣнія, возразила Сильвія;-- она рѣшилась остаться здѣсь.
   -- Бѣдная дѣвушка, сказалъ Лео и ваялся за шляпу.
   Это было ужъ слиткомъ. Изъ груди Сильвіи вырвался глухой стонъ. Когда Лео обернулся, она припала головой къ столу. Она дрожала всѣмъ тѣломъ, какъ будто ее трясла сильная лихорадка.
   Лео опять поставилъ шляпу на мѣсто и подошелъ къ ней тихими шагами.
   -- Сильвія!
   Она подняла голову и посмотрѣла на него. Лицо ея было совершенно блѣдно, рогъ полу-открытъ, глаза съ отяжелѣвшими, едва поднявшимися вѣками смотрѣли какимъ-то страннымъ, стекляннымъ взглядомъ.
   -- Что съ тобой, Сильвія? Ты больна! вскричалъ Лео схватывая ея руку. Рука была холодна; Сильвія быстро вырвала ее у него. Па ея губахъ, на ея лицѣ блуждала какая-то неопредѣленная улыбка; но голосъ ея звучалъ сурово и жестко, когда она отвѣчала тихо, будто ей было страшно трудно говорить:
   -- Я не больна; мнѣ кажется, что здѣсь очень жарко, къ тому же я такъ много говорила.
   Она провела рукой по лбу и снова попыталась улыбнуться.
   -- Не смотри на меня пожалуйста такимъ испытующимъ взоромъ; право я вовсе не больна. Да не теряй такъ много времени, у тебя вѣрно сегодня вечеромъ еще много дѣла. Прощай. Счастливаго пути и счастливаго возвращенія.
   Лео все еще стоялъ, какъ вкопанный. Онъ сравнивалъ мысленно ту дѣвушку, которую онъ сейчасъ только держалъ въ своихъ объятіяхъ, поцѣлуи которой онъ еще чувствовалъ на своихъ губахъ и дѣвушку, на которую онъ долженъ былъ смотрѣть, какъ на свою невѣсту, съ тою, что теперь сидѣла передъ нимъ. Она стояла во всѣхъ отношеніяхъ неизмѣримо выше тѣхъ двухъ женщинъ, да и всякой женщины, которую онъ зналъ до сихъ поръ. И онъ могъ бы назвать ее своею, если бы не отказался самъ отъ этого счастья. Да отказался ли онъ отъ него? Можетъ ли быть что нибудь утрачено, пока въ насъ еще бьется жизнь, пока мы еще хотимъ и можемъ дѣйствовать! Въ душѣ его забушевала цѣлая буря! Онъ бросился къ ногамъ Сильвіи и вскричалъ, схватывая ея руки:-- Сильвія, пусть прошлое останется прошлымъ! Будущее наше! Сильвія, я люблю тебя!
   Сильвія содрогнулась, будто ее кольнули кинжаломъ. Она вскочила съ своего мѣста, вырвала свои руки изъ рукъ Лео и отскочила отъ него на цѣлый шагъ, между тѣмъ какъ и онъ самъ поднялся также быстро. Глаза ея сверкали мрачнымъ огнемъ, а лицо, будто окаменѣвшее, было строго и серьезно.
   -- Ты меня любишь! сказала она,-- этого быть не можетъ, съ прошлымъ нельзя играть такъ преступно, будущее принадлежитъ не намъ. Я тебя не люблю!
   Лео рванулся къ ней, она протянула руку, будто желая отстранить его.
   -- Я не люблю тебя!
   И она тотчасъ же вышла изъ комнаты. Лео опомнился только на улицѣ. Онъ глубоко вздохнулъ, когда на него пахнуло свѣжимъ, вечернимъ воздухомъ.
   -- Оно и лучше такъ, пробормоталъ онъ,-- я чуть-чуть не погубилъ себя; она возвратила меня мнѣ самому.
   

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ.

   Двѣнадцать молодыхъ дѣвушекъ, составлявшихъ пансіонъ миссъ Этель Джонсъ, поужинали уже и выходили изъ залы подъ предводительствомъ самой миссъ Джонсъ и классной дамы, чтобы отправиться въ большую пріемную залу, гдѣ онѣ должны были провести еще часъ или полтора прежде, чѣмъ идти спать. Въ столовой осталась одна только Амеліи, къ которой скоро пришла служанка, чтобы помочь барышнѣ собирать со стола. Но онѣ сдвинули только до половины большой обѣденный столъ и, снявши зеленую шерстяную скатерть, накрыли его другою, чистою скатертью; потомъ онѣ поставили чистые приборы на. семь человѣкъ и убрали столъ такъ, что можно было заключить изъ этого, что не смотри на поздній часъ будутъ еще справлять какое-то торжество. Времени терять было, конечно, нечего, и Амелія, повязавшая бѣлый, кухонный фартукъ сверхъ чернаго шелковаго платья, очень торопилась. Ея нѣжныя щеки были покрыты нѣжнымъ румянцемъ, потому что она суетилась, смотрѣла то за тѣмъ, то за другимъ и искусною рукою разставляла бутылки, стаканы и тарелки; молодая, краснощекая дѣвушка, только-что привезенная изъ Тухгейма, была очень неловка, но ей не доставалось отъ Амеліи ни выговора, ни сердитаго взгляда.
   -- Нѣтъ, Доретта, мы поставимъ это иначе, это надо сдѣлать вотъ какъ, Доретта, говорила она ей все тѣмъ же ласковымъ тономъ,
   Доретту услали еще за чѣмъ-то, и Амелія продолжала распоряжаться одна. Она была весела, подчасъ даже тихонько и напѣвала нѣжнымъ голосомъ какой-то мотивъ, и ея пѣсенка выходила похожею на щебетанье ласточки, но подчасъ ея милое лицо омрачалось и легкою тѣнью задумчивости и грусти; однако она звонко засмѣялась, когда дверь отворилась и, вмѣсто ожидаемой горничной, вошла миссъ Джонсъ съ цѣлой грудой тарелокъ въ рукахъ. Миссъ Джонсъ поставила тарелки на столъ и произнесла:-- Помогай самъ себѣ! Я послала Доретту за содержателемъ погреба. Я положительно увѣрена, что онъ сочтетъ нашъ заказъ за неудачную шутку и посадитъ насъ безъ вина, мы, стало быть, должны довольствоваться мною. Но на сколько же человѣкъ вы накрыли, дитя мое? Еще двухъ приборовъ не хватаетъ.
   И миссъ Джонсъ принялась разрушать изящный порядокъ, который Амелія водворяла съ такимъ усердіемъ.
   -- Полноте! Что вы, что вы! вскричала Амелія поспѣшно,-- насъ вѣдь семеро, миссъ Джонсъ, насъ семеро!
   -- Поэтическая душа! Милая дѣвушка! пробормотала миссъ Джонсъ, не оставляя однако своего дѣла.
   -- Право такъ, увѣряла Амелія.-- Вы, да тетя Шарлотта, да я -- вотъ вамъ трое; Вальтеръ, докторъ Паулусъ, адвокатъ, докторъ Гаукъ,-- потому что другой редакторъ не можетъ придти -- вотъ вамъ еще четверо -- стало быть всего семь человѣкъ.
   -- Вы забыли мистера и мистриссъ Ребейнъ, сказала миссъ Джойсъ съ громкимъ, отрывистымъ смѣхомъ, всегда служившимъ признакомъ особенно сильнаго волненія этой превосходной женщины.
   Амелія взглянула на нее съ удивленіемъ, потомъ бросилась къ ней, стала обнимать и цѣловать ее и воскликнула;-- Милая, добрая! Спасибо вамъ, тысячу разъ спасибо!
   Миссъ Джонсъ снова засмѣялась и сказала, освобождаясь отъ объятій Амеліи:
   -- Вы ошиблись адресомъ, дитя мое! совершенно ошиблись! Мнѣ бы это никогда не пришло въ голову.
   -- Кто же устроилъ это? тетя Шарлотта?
   -- Безъ всякаго сомнѣнія.
   Миссъ Джойсъ сѣла и продолжала съ живостью:
   -- Это приглашеніе не могло быть сдѣлано мною. Вы знаете, мадемуазель Амелія, что я родилась въ странѣ, гдѣ обращаютъ гораздо больше вниманія на сословныя различія, чѣмъ въ вашей философской націи. Я никогда не рѣшилась бы посадить за одинъ-столъ съ такими знатными дамами, какъ ваша тетушка и вы сами, сударыня, жену какого нибудь аортнаго,-- потому что, дорогая моя, какъ тамъ не толкуйте,-- мистеръ Ребейнъ все-таки не болѣе, какъ портной.
   Амелія заливалась звонкимъ, серебристымъ смѣхомъ и низко присѣла, взявшись обѣими руками за края своего бѣлаго, кухоннаго фартука.
   -- Не смѣйтесь, моя дорогая, сказала миссъ Джонсъ, совершенію серьезно, грозя ей пальцемъ.-- Король Карлъ все-таки оставался королемъ Карломъ даже въ избушкѣ угольщика, а благородная леди все-таки будетъ благородною леди, даже въ самомъ бѣдственномъ положеніи. Если она хочетъ снизойти до того, чтобы сѣсть за одинъ столъ съ людьми изъ низшаго класса народа -- пусть снисходитъ, это ея право. Но сдѣлать это безъ ея согласія было бы чуть не оскорбленіемъ, и я никогда не позволила бы себѣ поступить такимъ образомъ,-- никогда!
   И миссъ Джонсъ порывисто расправила складки своего шелковаго платья съ широкими клѣтками.
   -- Какъ Вальтеръ обрадуется! вскричала Амелія,-- какъ онъ будетъ счастливъ видѣть еще разъ вокругъ себя всѣхъ дорогихъ ему людей! Я пойду сейчасъ къ ней, поблагодарить ее! впрочемъ нѣтъ! прежде я все здѣсь устрою, а потомъ ужь буду совсѣмъ свободна.
   Она снова принялась за дѣло съ удвоеннымъ усердіемъ; противъ своего обыкновенія миссъ Джонсъ сидѣла въ бездѣйствіи и призадумалась. Глаза ея слѣдили за стройной, прелестной фигурой молодой дѣвушки, и ей въ это время представлялся ребенокъ, ввѣренный восемнадцать лѣтъ тому назадъ ея попеченіямъ, ея воспитанію, представлялось дитя ангельской красоты, взлелѣянное и возросшее среди роскоши съ блестящей судьбой въ перспективѣ. Думала она и о томъ, какъ часто, гордясь своею прекрасной воспитанницей, она рисовала себѣ ея будущую судьбу, какъ она въ своемъ воображеніи видѣла ее обладательницей экипажей и толпы слугъ, парковъ, замковъ, какъ она мысленно украшала со графской или герцогской короной,-- а теперь вотъ она накрываетъ столъ для далеко не аристократичныхъ друзей своего милаго, который завтра же долженъ отправиться на два мѣсяца въ тюрьму, а сегодня пріѣдетъ изъ Тухгейма, гдѣ прощался съ старикомъ отцомъ и въ настоящую минуту, вѣроятно, еще сидитъ въ вагонѣ желѣзной дороги,-- и ужь конечно въ вагонѣ третьяго класса!
   -- Что это вы такъ пріуныли, милая Джонсъ? сказала Амелія,-- сегодня вечеромъ никто не долженъ грустить; вы вѣдь знаете, что мы всѣ дали другъ другу слово въ этомъ! Все готово, и какъ все хорошо не правда ли! Не позвонилъ ли кто-то? впрочемъ теперь всего еще только девять часовъ, а поѣздъ приходитъ только въ девять; намъ еще остается нѣсколько минутъ и мы успѣемъ принарядиться, принарядиться на славу, милая Джонсъ!
   Дрожа отъ волненія, она порывисто обняла миссъ Джонсъ и поспѣшно вышла. Миссъ Джонсъ посмотрѣла ей въ слѣдъ, покачала своею большой головой и промолвила: бѣдное благородное дитя!
   Шарлотта сидѣла съ только-что пріѣхавшимъ докторомъ Паулусомъ въ ярко освѣщенной, изящно убранной пріемной.
   -- Я страшно упрекаю себя въ томъ, что мы не уговорили Вальтера выждать рѣшенія третьей инстанціи, говорила Шарлотта,-- все-таки это было бы отсрочкой, а тогда время было бы не такое горячее. Бѣдняжка вѣдь привыкъ съ самой молодости дышать вольнымъ воздухомъ лѣсовъ, и его просто измучаетъ долгое заключеніе въ душномъ, жаркомъ казематѣ. Я очень безпокоюсь о немъ, докторъ, вамъ вѣдь я могу высказать это.
   Докторъ провелъ рукой по своимъ рѣдкимъ волосамъ и возразилъ:
   -- Не вижу никакой причины скрывать отъ васъ, что мнѣ становится тяжело на душѣ при мысли, что онъ будетъ такъ долго запертъ. Впрочемъ у Вальтера натура замѣчательно выносливая, и кромѣ того я приводу вамъ аргументъ, который имѣетъ въ вашихъ глазахъ особенный вѣсъ -- перемѣнить дѣло было бы невозможно. Въ самомъ благопріятномъ случаѣ отсрочка была бы очень.короткая; а теперь мы имѣемъ хоть ту выгоду, что Вальтеръ будетъ уже опять на свободѣ къ слѣдующей четверти года, когда намъ нужно будетъ собрать всѣ свои силы. Вальтеръ слишкомъ хорошій солдатъ для того, чтобы быть на своемъ мѣстѣ въ трудную минуту. До поры до времени у насъ въ области политики наступитъ затишье, хотя я убѣжденъ въ томъ, что это будетъ только тишина передъ бурей. Король уѣзжаетъ завтра. Я думаю, что военная тревога скоро заставитъ его возвратиться назадъ.-- Что Сильвія? Не знаете-ли вы чего нибудь объ ней. Всѣ извѣстія очень невѣрны и идутъ не изъ прямыхъ источниковъ; я слышалъ объ ней отъ товарища, близкаго знакомаго съ тайнымъ совѣтникомъ медикомъ Веберомъ. Старый пройдоха смотритъ все съ большой и большей злобой на возростающее вліяніе Лео на короли и отводитъ душу, высказывая различные таинственные намеки, изъ которыхъ ясно и вѣрно только то, что Сильвія позволила навязать себѣ относительно короля роль, напоминающую нимфу Эгерію. Король, какъ кажется, посѣщаетъ Сару теперь еще чаще, чѣмъ прежде; говоритъ онъ о Сильвіи самымъ восторженнымъ образомъ Впрочемъ, какъ я уже сказалъ, къ этимъ извѣстіямъ слѣдуетъ относиться самымъ осторожнымъ образомъ. Извѣстное дѣло, что король ненавидитъ тайнаго совѣтника, и вы знаете, что у него есть замашка злить какъ только можно людей, которыхъ онъ терпѣть не можетъ,-- злить даже, пожалуй, въ ущербъ себѣ. Впрочемъ -- не забыть бы: и Лео уѣзжаетъ завтра. Это я узналъ случайно изъ достовѣрнаго источника. Говорятъ, что король назначитъ съ нимъ гдѣ нибудь свиданье.
   Шарлотта подняла на доктора прекрасные, кроткіе глаза и сказала:
   -- Неужели намъ все еще нельзя попытаться дѣйствовать на Сильвію теперь, когда король, когда Лео -- оба уѣзжаютъ, когда она стоитъ одна лицомъ къ лицу съ ужасною судьбою, которую сама готовитъ себѣ и когда чувства, насильственно подавляемыя ею, насильственно станутъ заявлять свои права? Быть можетъ, она не знаетъ и того, что Вальтеръ будетъ заключенъ на мѣсяцы и что теперь отецъ ея болѣе одинокъ, чѣмъ когда нибудь. Это можетъ сильно подѣйствовать на ея сердце, но вѣдь прежде надо же, чтобы она узнала объ этомъ, и потому мнѣ кажется, что мы не имѣемъ права молчать дольніе. Неужели вы не согласны съ этимъ?
   Докторъ Паулусъ пожалъ плечами.
   -- Я по могу дать никакою опредѣленнаго совѣта до тѣхъ поръ, сказалъ онъ,-- пока и не узнаю хоть одного вѣрнаго признака ея теперешняго душевнаго положенія. Намъ не слѣдуетъ забывать ни въ какомъ случаѣ, что Сильвія также горда, какъ великодушна и самоотверженна. Но скоро она признается самой себѣ, что ошибалась, и я не знаю, сколько времени ей нужно будетъ на то, чтобы признаться въ этомъ другимъ. Гордость будетъ до послѣдней минуты прикрываться великодушіемъ, которое будетъ нашептывать: половинная жертва не есть жертва. При всей возвышенности основныхъ чертъ си характера, у Сильвіи есть въ натурѣ что-то несвободное, связанное, неразрѣшимое, что присуще всѣмъ людямъ, которые по въ состояніи рѣшиться быстро, съ одною раза преклоняться только передъ одною истиной и совершено отрѣшиться отъ своего я,-- то есть отъ мысли: каково-де будутъ смотрѣть со стороны?
   -- Не знаю насколько все это приложимо къ Сильвіи, возразила Шарлотта,-- вы вѣдь находите то же отсутствіе свободы и въ отцѣ Сильвіи, который не въ состояніи пересилить себя и рѣшиться прибѣгнуть къ своему вліянію на нее; онъ скрываетъ отъ людей свою глубокую скорбь почти съ болѣзненною робостію и всего охотнѣе скрылъ бы ее отъ себя, а между тѣмъ все это онъ дѣлаетъ вовсе не изъ гордости, а изъ чувства глубокаго смиренія, и вѣроятно въ немъ никогда не шевелится мысль: какъ все это покажется со стороны?
   -- Часто случается, что скромность и гордость поразительно похожи другъ на друга, такъ что и отличить ихъ трудно, сказалъ докторъ.-- Къ тому же, чтобы отдѣлаться отъ самихъ себя, мы должны имѣть обширныя сношенія съ подобными себѣ. Человѣку одинокому то и дѣло слышится въ тиши голосъ, спрашивающій: гдѣ ты? и онъ говоритъ каждому ручью, въ которомъ отражается его образъ -- вотъ я! Можетъ ли онъ при такихъ условіяхъ когда-нибудь отрѣшиться отъ себя, когда нибудь найти себѣ истинное мѣрило? Я думаю, что откровенная жалоба часто служитъ признакомъ гораздо большей скромности, чѣмъ умалчиванье о своемъ горѣ. Я хвалю Палмера за то, что онъ научился говорить, когда сердце у него переполнено,-- потому что прежде онъ этого не умѣлъ.
   -- Я уже давно перестала удивляться мой другъ, когда мнѣ приходится слышать отъ насъ похвалы Вальтеру, сказала Шарлота съ глубокой усмѣшкой.
   -- Знаю, возразилъ съ живостью докторъ Паулусъ.-- Но скажите пожалуйста, какъ же мнѣ его не хвалить, когда каждый день мнѣ приходится видѣть -- разумѣется не у васъ, а во многихъ другихъ мѣстахъ,-- до какой степени его не умѣютъ цѣнить? А почему? потому что онъ не мечется за своими идеалами, а идетъ къ нимъ шагъ за шагомъ и добирается до нихъ; потому что онъ не произноситъ патетическихъ рѣчей, подобно Лео, а исполняетъ свою обязанность безъ фразерства, потому что, убѣдившись въ несостоятельности какого-нибудь приводимаго имъ мнѣнія, онъ не доводитъ его съ упорствомъ до абсурда, а высказываетъ совершенно просто: я ошибся. Вотъ они глядятъ на него, и жмутъ плечами, и говорятъ: славный, добрый малый -- только ужь какой дюжинный. И вѣдь говорятъ это люди, которымъ слѣдовало бы на колѣняхъ благодарить Бога, еслибъ у нихъ было хоть на половину столько силъ и послѣдовательности, столько воображенія и ума, не говоря уже объ его сердцѣ.
   Докторъ всталъ и пошелъ было на встрѣчу къ Амеліи, только-что вошедшей въ комнату, но она, но остановившись ни на минуту, не взглянувши даже на собесѣдниковъ, поспѣшно прошла въ дверь, которая вела на крыльцо. Она оставила дверь отворенною. Шарлотта и докторъ Паулусъ съ улыбкой посмотрѣли другъ на друга и сказали въ одинъ голосъ: Вальтеръ! Черезъ минуту Вальтеръ и Амелія уже пошли -- Вальтеръ, свѣжій и загорѣвшій отъ недѣльнаго пребыванія въ горахъ и лѣсахъ родины, Амелія съ разгорѣвшимися щеками и глазами, въ которыхъ свѣтилось счастье. Вальтеръ пожалъ руку доктору Паулусу, у котораго лицо прояснилось, когда онъ увидалъ своего любимца, и поспѣшилъ къ Шарлоттѣ, заключившей его въ свои объятія въ то время, когда онъ наклонялся къ ея рукѣ; но не успѣлъ онъ еще опять подойти къ Амеліи, которая стояла въ сторонѣ и, дрожа отъ радости, слѣдила глазами за каждымъ его движеніемъ, какъ дверь снова отворилась и въ комнату ворвалась миссъ Джонсъ, широко раскрывъ ему свои объятія.
   -- Дайте же и мнѣ прижать васъ къ сердцу, молодой человѣкъ! воскликнула она.
   -- Ну что, какъ вы нашли отца? спросила Шарлотта, подозвавши къ себѣ Вальтера, когда первое волненіе пріутихло.
   Лицо Вальтера приняло глубоко грустное выраженіе.
   -- Онъ очень состарѣлся физически, отвѣчалъ онъ,-- я испугался, когда увидалъ, что волоса его совершенно посѣдѣли за что короткое время, да кромѣ того я замѣтилъ, что прежняя сила покинула его. Его походка, его движенія уже не токъ быстры, какъ прежде; меня особенно поразило, что онъ такъ плохо сталъ видѣть; разъ онъ мнѣ сказалъ: мнѣ кажется будто на всѣхъ окружающихъ предметахъ лежитъ какой-то туманъ. Замѣчательно однако, что при этомъ онъ гораздо свѣжѣе въ умственномъ отношеніи, чѣмъ былъ, когда мы его видѣли въ прошлый разъ. Прежде онъ бывало никогда не читалъ газетъ, теперь же внимательно слѣдитъ за ними, особенно конечно за нашей газетой; мы съ нимъ вели долгіе разговоры о политикѣ. Онъ больше чѣмъ когда-нибудь занятъ тухгеймскими дѣлами. На дняхъ его выбрали въ старшины общины и онъ не отказался отъ этой обязанности. Меня это чрезвычайно радуетъ, и за него, и за тухгеймцевъ.
   -- А какъ идутъ дѣла на фабрикѣ? спросилъ докторъ Паулусъ, услыхавшій послѣднія слова.
   -- Плохо, отвѣчалъ Вальтеръ,-- отецъ разсказывалъ мнѣ самыя странныя вещи о поведеніи этого народа; я самъ говорилъ со многими изъ нихъ и лично удостовѣрился въ томъ, что слова отца были вполнѣ точны. Старикъ Крафтъ, котораго они выбрали въ надсмотрщики надъ работами, правда превосходный рабочій, но онъ не пользуется ни малѣйшимъ авторитетомъ и это, по правдѣ сказать, даже и не его вина. Они просто не хотятъ никого слушаться. Потомъ они наняли себѣ въ бухгалтеры купца изъ ближайшаго города; до сихъ поръ этотъ купецъ отличался болѣе страстью къ нелѣпымъ спекуляціямъ, чѣмъ успѣхомъ. Быть можетъ, онъ и честный человѣкъ, только лицо его не внушило мнѣ никакого довѣрія. Но такъ какъ никто изъ нихъ ничего не смыслитъ въ торговыхъ оборотахъ, то они и не довѣряютъ ему, тревожно слѣдятъ за нимъ на каждомъ шагу,-- а въ концѣ концовъ онъ все-таки проведетъ ихъ если захочетъ, и ничѣмъ они ему въ этомъ не могутъ помѣшать. Такъ дѣла и идутъ. Старикъ Крафтъ признавался мнѣ, вздыхая, что если скоро положеніе дѣлъ не поправится, то нельзя будетъ предвидѣть, когда наступитъ развязка, а это значитъ, что она наступитъ слишкомъ скоро. Такимъ образомъ, отцу приходится много совѣтовать, уговаривать, направлять къ добру, примирять. Люди приходятъ къ нему, потому что издавна привыкли вѣрить ему и онѣ принимаетъ всѣ ихъ дѣла такъ близко къ сердцу, будто это его собственное.
   -- А какъ онъ говоритъ о Сильвіи? спросила Шарлотта.
   -- Онъ говоритъ о ней, какъ о путешественницѣ, которой предстоитъ сдѣлать утомительный переѣздъ прежде, чѣмъ она снова будетъ съ нами, по отъ которой мы можемъ ожидать навѣрное, что она возвратится къ намъ. Вы превосходно знаете отца и потому поймете, если я скажу, что онъ не совсѣмъ откровененъ относительно Сильвіи, какъ и относительно многихъ вещей, слишкомъ глубоко трогающихъ его сердце. Онъ не откровененъ ни съ собою, ни съ другими, и потому чрезвычайно трудно, даже невозможно сказать что нибудь опредѣленное о его душевномъ состояніи. Впрочемъ его посѣдѣвшіе волосы опровергаютъ то спокойствіе, которое онъ старается выставлять на показъ.
   -- А тетушка Мальхенъ?
   -- Добрая тетушка! сказалъ Вальтеръ съ грустной усмѣшкой,-- я не могу представить себѣ ничего трогательнѣе той заботливости, съ которой она ухаживаетъ за отцомъ; а онъ вовсе не признателенъ ей за всѣ ея хлопоты. Она все такая же, какъ прежде, только стала еще смиреннѣе и привѣтливѣе. Потомъ въ ней произошла еще одна замѣчательная перемѣна: она перестала раскладывать пасьянсы. Мнѣ это бросилось въ глаза; я спросилъ ее, почему она отстала отъ своей прежней привычки? Ужь мнѣ теперь некогда, отвѣчала она мнѣ. Когда я посмотрѣлъ на нее по безъ удивленія -- потому что чего другого, а времени-то у нея довольно -- она продолжала какъ-то тоскливо: Да и жизнь становится такъ серьезна; съ нею шутить не годится. Бѣдная тетушка! Пропала у нея и та крошечная доля безсознательнаго юмора, съ которымъ она бывало приводила въ порядокъ весь свѣтъ на своемъ карточномъ столѣ.-- Боже мой, какъ вы добры! вскричалъ Вальтеръ, горячо цѣлуя руку Шарлотты, потому что въ эту минуту въ комнату входили его товарищъ по редакціи газеты и адвокатъ.-- Вотъ ужь этого я никакъ не могъ ожидать! Вѣдь это просто настоящій праздникъ!
   Шарлота улыбалась; Вальтеръ пошелъ здороваться съ друзьями. Изящный молодой адвокатъ присоединился къ дамамъ, а докторъ Гаукъ, высокій серьезный мужчина, съ важнымъ, почти мрачнымъ лицомъ, которое часто освѣщалось, словно молніей, насмѣшливой улыбкой, тотчасъ же вступилъ съ мужчинами въ политическую бесѣду.
   -- Пророку неизвѣстно, что дѣлается въ его отечествѣ, сказалъ онъ Вальтеру,-- вотъ хоть васъ взять -- вы пріѣхали изъ Тухгейма, а самое послѣднее тухгеймское извѣстіе я вамъ сообщу. Братъ вашей невѣсты сдѣлался ландратомъ тамошняго округа.
   Докторъ Паулусъ и Вальтеръ съ удивленіемъ переглянулись между собою.
   -- Это уже напечатано въ вечернемъ номерѣ... газеты, продолжалъ докторъ Гаукъ; но кромѣ того я еще знаю изъ самаго достовѣрнаго источника, какимъ образомъ это дѣло произошло. Король, который, какъ вамъ извѣстно, уѣзжаетъ завтра, имѣлъ, въ два часа по полудни, свиданіе съ принцемъ и они посчитались между собою. Потомъ въ дѣло вмѣшалась королева; въ заключеніе король, разумѣется, расчувствовался, обнялъ принца, а потомъ они взаимно предложили другъ другу свои условія. Несмотря на самыя настоятельныя просьбы принца, король не согласился оттолкнуть отъ себя вашего двоюроднаго брата, хотя говорятъ, будто и королева просила его объ этомъ, стоя передъ нимъ на колѣняхъ. Но за это онъ сдѣлалъ принцу разныя уступки, и между прочимъ согласился на назначеніе ландратомъ фонъ-Тухгейма.
   -- Это подкопъ противъ вашей кандидатуры въ нашемъ округѣ, сказалъ Вальтеръ Паулусу.
   -- Я боюсь, что это дѣлается еще съ другою цѣлью, возразилъ онъ.-- Даже чисто-бюрократическій принцъ находитъ, что прыжокъ прямо изъ ассесоровъ въ министры былъ бы уже слишкомъ рѣзокъ; изъ ландратовъ все-таки легче перейти въ министры. Впрочемъ, господа, дѣло дѣйствительно чрезвычайно важное. Оно служитъ самымъ несомнѣннымъ доказательствомъ того, что, въ кругу принца, теперь навѣрное расчитываютъ на скорую перемѣну всего направленія и хода дѣлъ. Я убѣжденъ, что Веберъ отдалъ принцу самый удовлетворительный отчетъ о состояніи здоровья короля. Надѣются положительно, что къ осени онъ умретъ и что это путешествіе будетъ послѣднимъ передъ великимъ путешествіемъ.
   -- Кстати о путешествіи, сказалъ докторъ Гаукъ.-- Знаете ли вы, товарищъ, что ваше путешествіе привело полицію въ умилительное волненіе? Думаютъ, что вы совсѣмъ удрали за тридесять земель. Съ часъ тому назадъ справлялись въ редакціи, въ четвертый разъ, если я не ошибаюсь, куда вы дѣвались? Они очень безпокоятся о васъ, то есть не о томъ какъ вы поживаете, а о томъ гдѣ вы? Я объявилъ, что второе мнѣ неизвѣстно, между тѣмъ, какъ первое составляетъ редакціонную тайну; вслѣдствіе этого отвѣта полиціантъ, кажется, возгорѣлъ сильнѣйшимъ желаніемъ перенести свой бдительный надзоръ съ васъ на меня. Я убѣжденъ, что, узнай они только о вашемъ пріѣздѣ, вамъ бы уже пришлось провести эту ночь подъ замкомъ и затворами.
   -- Тише! сказалъ Вальтеръ, указавши глазами на диванъ.-- Поэтому-то я и исполнилъ желаніе дамъ и пріѣхалъ прямо съ желѣзной дороги сюда, хотя мнѣ было бы чрезвычайно пріятно пожелать добраго вечера моему доброму Ребейну. Какъ идетъ его ассоціація?
   -- Не дурно, отвѣчалъ докторъ Паулусъ,-- хотя они придираются къ намъ во всю мочь. Но вѣдь Ребейнъ молодецъ, его не такъ-то легко запугать, и онъ не позволитъ кроить изъ своей матеріи что угодно, какъ онъ самъ выражается.
   -- Очень бы мнѣ хотѣлось съ нимъ потолковать, сказалъ Вальтеръ.
   -- Съ кѣмъ это? спросила Амелія, подошедшая къ группѣ.
   Вальтеръ взялъ ее подъ руку.
   -- Съ однимъ изъ моихъ лучшихъ друзей, отвѣчалъ онъ,-- которому я обязанъ очень, очень многимъ, и отсутствіе котораго я болѣзненно чувствую сегодня вечеромъ,-- съ моимъ честнымъ Ребейномъ. Я твердо убѣжденъ, что сегодня этотъ вѣрный другъ не уляжется спать до тѣхъ поръ, пока я не вернусь домой. Почему же его здѣсь нѣтъ, когда всѣ мои друзья въ сборѣ?
   -- Но, Вальтеръ, вѣдь твой добрый Ребейнъ не годится въ салонъ! сказала Амелія, покраснѣвшая при попыткѣ обмануть своею жениха.
   -- Это ты серьезно говоришь, милая? спросилъ Вальтеръ, останавливаясь.
   -- Совершенно серьезно, возразила Амелія, которая почувствовала еще болѣе сильное желаніе продолжать шутку, видя, что Вальтеръ такъ легко поддается обману.-- Вѣдь еслибъ мы въ самомъ дѣлѣ захотѣли пригласить г. Ребойна, невозможно было бы оставить дома г-жу Ребейнъ, и ты конечно согласишься, милый Вальтеръ, что пригласить ее было бы ужь совсѣмъ неловко.
   -- Почему же это? спросилъ Вальтеръ.-- Я понимаю не хуже всякаго другого, что г-жа Ребейнъ не можетъ быть пріятной собесѣдницей ни для тебя, ни для тети Шарлотты, ни для миссъ Джонсъ. По вѣдь объ этомъ здѣсь и рѣчи быть не можетъ. Добрая, скромная женщина никогда не забыла бы разстоянія, отдѣляющаго ее отъ образованныхъ дамъ, она приняла бы такое приглашеніе, при исключительныхъ обстоятельствахъ, за то, чѣмъ оно было бы на самомъ дѣлѣ,-- за любезность, не дающую ей никакихъ нравъ и невозлагающую на васъ никакихъ обязанностей; да и кромѣ того, если не принимать въ соображеніе нѣкотораго навыка держать себя въ свѣтѣ и нѣсколькихъ заученыхъ фразъ, она, но смотря на свою ограниченность и необразованность, право не хуже и не ниже сотни другихъ барынь, которыхъ вы сотни разъ принимали у себя, въ своемъ кругу. Право, становится горько, какъ подумаешь, что люди никогда не перестанутъ судить людей по платью! И отъ этого даже не могутъ отрѣшиться такіе хорошіе, такіе нѣжно-чувствующіе и развитые люди, какъ вы! По неволѣ при такихъ обстоятельствахъ всякому станетъ страшно за тотъ прогрессъ, о которомъ мы столько говоримъ и изъ-за котораго мы всѣ бьемся!
   Все это Вальтеръ проговорилъ съ живостью и не безъ нѣкоторой горечи; Амелія уже давно пожалѣла о томъ, что такъ далеко повела свою шутку; она стояла передъ нимъ раскраснѣвшись отъ смущенія и робко потупивши глаза. Она только-что хотѣла заговорить, но еще собиралась съ духомъ, когда дверь отворилась и изъ-за полной фигуры почтенной супруги портного выглянула обнаженная голова господина Іереміи Ребейна.
   Амелія еще больше покраснѣла, увидавши ихъ и быстро шепнула Вальтеру:-- Это тетя устроила!
   Шарлотта встала на встрѣчу къ давно ожидаемымъ гостямъ; г-жа Ребейнъ, одѣтая въ черное шелковое платье, и съ изящнымъ чепцомъ на головѣ, сконфузилась и остановилась у двери, чуть несваливши съ ногъ своего супруга, расчитывавшаго на ея движеніе впередъ. Но г. Ребейнъ ничуть не потерялъ своего присутствія духа; онъ взялъ жену за руку, молодцевато прошелъ съ нею черезъ всю залу къ Шарлоттѣ и произнесъ, расшаркиваясь съ нѣсколько старомоднымъ достоинствомъ: -- Честь имѣю, сударыня, представить вамъ мою жену; милая Лизочка, эта дама г-жа ф. Тухгеймь, о которой я уже такъ много разсказывалъ тебѣ.
   Ребейнъ прикоснулся къ концамъ пальцевъ руки, протянутой ему Шарлоттой, расшаркался еще разъ и отступилъ назадъ. Шарлотта представила г-жу Ребейнъ миссъ Джонсъ и Амеліи. Миссъ Джонсъ протянула г-жѣ Ребейнъ одинъ палецъ, съ которымъ та не знала, что дѣлать, а Амелія сжала ей обѣ жирныя руки и сказала ей, что очень рада познакомиться съ хорошей пріятельницей своего Вальтера, и что она отъ души благодарна ей за привѣтъ и ласки, которые она столько лѣтъ оказывала Вальтеру.
   Выраженіе крайняго смущенія, разливавшагося по добродушному, широкому лицу честной жены портнаго, совершенно изгладилось подъ вліяніемъ ласковыхъ словъ и взгляда кроткихъ глазъ Амеліи. Языкъ, совершенно отказавшійся на время отъ повиновенія, обрѣлъ способность двигаться и она стала увѣрять, что представляла себѣ Амелію далеко не такою хорошенькой, а Шарлотту считала гораздо старше; что же касается ласки и привѣта, которые она оказывала Вальтеру, то это все входило въ ея обязанности хозяйки.
   -- И потомъ, вотъ видите ли, что я вамъ скажу, продолжала она таинственнымъ шепотомъ,-- я никакъ не могу простить себѣ, что многимъ способствовала ему относительно той гадкой книги, изъ-за которой его теперь посадятъ въ тюрьму. Господи, прости мнѣ мое согрѣшеніе! Я ему варила чай по вечерамъ, когда онъ говорилъ, что станетъ еще работать ночью, я же заботилась о томъ, чтобы у него въ лампѣ было довольно масла; а утромъ, когда горничная подметала его комнату, я всегда клала что нибудь тяжелое на листы, которые онъ, бывало, испишетъ ночью -- положу бывало или ножницы, или ножъ, или палку сургуча, или книгу, чтобы ихъ не сдуло вѣтромъ за окно. Все мнѣ думается, что еслибъ я, но глупости своей, не помогала бы ему на столько или принялась бы хорошенько уговаривать его -- онъ пожалуй и бросилъ бы это дѣло.
   Шарлотта и Амелія не могли удержаться отъ смѣха, а миссъ Джонсъ пробормотала нѣсколько англійскихъ словъ, которые, судя по ея лицу, вѣроятно не были лестны для г-жи Ребейнъ.
   -- Ахъ, не смѣйтесь, барыни! сказала г-жа Ребейнъ.-- Вы не знаете, какого я страху натерпѣлась съ тѣхъ поръ, какъ Вальтеръ пустился на эти исторіи. Право не проходитъ и недѣли безъ того, чтобы меня не испугалъ на смерть какой нибудь полицейскій, который приходитъ спрашивать про Вальтера. Что они спрашиваютъ про моего мужа, къ этому я ужь привыкла, благодаря Бога, за эти благословленные двадцать пять лѣтъ. Но бѣдняжка Вальтеръ!
   Г-жа Ребейнъ грустно покачала головой и продолжала понизивъ голосъ.
   -- Вы только подумайте -- сегодня вечеромъ, когда Ребейнъ еще не возвращался домой, къ намъ заходилъ еще одинъ полицейскій, и все-то они ходятъ въ сумерки, все наровятъ, нельзя ли какъ побольше напугать человѣка! Вотъ этотъ полицейскій и говоритъ, что ему необходимо знать, когда Вальтеръ вернется домой? Творецъ мой небесный! и старичокъ еще такой, совсѣмъ зздохся! Вотъ я и подумала, что можно...
   Но Шарлотта и Амелія такъ и не узнали, что г-жа Ребейнъ считала возможнымъ, потому что, но приглашенію миссъ Джонсъ, мужчины подошли къ дамамъ и повели ихъ за столъ. Докторъ Паулусъ предложилъ руку Шарлоттѣ, Амелію повелъ Вальтеръ, докторъ Гнувъ, хваставшій своимъ умѣньемъ говорить по англійски, пошелъ съ миссъ Джонсъ, а молодой адвокатъ очень смутился, увидавши, что для него осталась только г-жа І'ебейнъ. Шествіе заключалъ г. Ребейнъ, который, видя, что дамы для него нѣтъ, и желая все-таки какъ нибудь пристроить свои руки, крѣпко потиралъ ихъ одна о другую и кивалъ въ тактъ своею обнаженною головкой.
   Прошло уже часа два съ тѣхъ поръ, какъ общество усѣлось въ прекрасной, ярко-освѣщенной столовой. Былъ уже двѣнадцатый часъ и миссъ Джонсъ, сидѣвшая по лѣвую руку возлѣ доктора Паулуса, напомнила ему во второй разъ, что ему пора произнести маленькую рѣчь. Шарлотта кивнула доктору, Паулусъ всталъ, звякнулъ объ стаканъ; оживленный разговоръ, который велся всѣми собесѣдниками, смолкъ, и докторъ заговорилъ:
   -- Достойные друзья и почтенныя дамы! Нашъ дружескій ужинъ конченъ, часъ разлуки насталъ, и поэтому я прошу позволенія выразить въ немногихъ, ясныхъ словахъ мысль, которая, какъ мнѣ кажется, найдетъ въ настоящую минуту сочувствіе во всѣхъ насъ. Нашъ другъ, нашъ товарищъ по борьбѣ, нашъ милый Вальтеръ будетъ въ скоромъ времени лишенъ свободы на нѣсколько мѣсяцевъ за то, что онъ свободно и безбоязненно выразилъ свое мнѣніе.
   При этихъ словахъ г-жа Ребейнъ начала тихонько всхлипывать, между тѣмъ, какъ миссъ Джонсъ энергично произнесла: Слушайте!
   Паулусъ продолжилъ:
   -- Никому изъ насъ, конечно, не придетъ въ голову жалѣть о немъ по этому поводу, потому что мы не принадлежимъ къ тѣмъ дюжиннымъ людямъ, которые не въ состояніи понять, что страданіе за истину составляетъ честь и обязанность хорошаго человѣка. Мы, напротивъ того, убѣждены, что человѣкъ, преданный отъ души своимъ обязанностямъ, въ сущности обращаетъ мало вниманія на страданія, проистекающія для него изъ исполненія этихъ обязанностей; на него тяжело ложатся только несчастія, происходящія отъ глупости и злобы людей. Народъ, который, подобно нашему, только что начинаетъ выбиваться изъ средневѣковыхъ, устарѣвшихъ условій жизни, выработывать себѣ свободу и стремиться къ свѣту, можно сравнить съ огромной, марширующей колонной: отдѣльные члены ея все больше и больше теряютъ изъ виду сборные пункты и люди, стоящіе въ заднихъ рядахъ, скоро уже перестаютъ понимать, куда идутъ вожди и что они дѣлаютъ. Поэтому мы, льстящіе себя мыслью, что идемъ въ первыхъ рядахъ, мы должны дѣлать страшныя, неимовѣрныя усилія, должны подвергаться большимъ опасностямъ, чтобы преодолѣвать препятствія и затрудненія, встрѣчающіяся на нашемъ пути. Таковы уже свойства человѣческаго развитія и передѣлать ихъ невозможно. Поэтому мы не должны жалѣть ни крови, ни пота, которыхъ требуетъ наша піонерская работа, не должны жалѣть даже въ томъ случаѣ, если труды наши пропадутъ напрасно. Но они не пропадутъ. Тѣ, которые пойдутъ за нами вслѣдъ, увидятъ передъ собою болѣе широкую и ровную дорогу, проторенную для нихъ нашими усиліями, и врядъ ли они узнаютъ, на сколько наша жизнь была тяжела! И пусть они этого не знаютъ, иначе наша жизнь была бы безполезна! Для нашего народа также настанетъ заря свободы! Пусть этотъ день настанетъ скорѣе, пусть, по мѣрѣ силъ своихъ, нашъ другъ продолжаетъ съ должнымъ мужествомъ и упорною силой борьбу, которую онъ началъ, пусть доведетъ ее до желаннаго конца -- вотъ чего намъ слѣдуетъ желать, милые друзья и почтенныя дамы; чокнемтесь же стаканами по доброму германскому обычаю!
   Раздался звонъ стакановъ. Г-жа Ребейнъ громко зарыдала, миссъ Джонсъ обратилась къ своему сосѣду съ словами:-- "Эта женщина окончательно разстроитъ мнѣ нервы своимъ вѣчнымъ хныканьемъ". Всѣ присутствующіе сѣли, а Вальтеръ остался на ногахъ.
   -- Благодарю моего уважаемаго друга, сказалъ онъ, привѣтливо кивая Паулусу головой,-- за то, что онъ тотчасъ же отвлекъ наши взоры отъ личнаго элемента и направилъ ихъ на общій, на великую идею нашего призванія въ области исторіи цивилизаціи, которая освѣщаетъ нашу жизнь, какъ солнце, чтобы въ ней не оставалось ничего смутнаго, неяснаго, ничего эгоистичнаго, но поддающагося великой, святой цѣли. Я прекрасно знаю, что они смѣются надъ нами за это стремленіе, бранятъ насъ идеологами, непрактическими мечтателями, которые, забравшись въ свои воздушные замки, никогда не съумѣютъ ступить ни шагу по реальной почвѣ. Пусть ихъ! Только мы не такъ непрактичны, какъ они думаютъ. Мы хорошо знаемъ, что роза упоительно благоухаетъ, что соловей сладко поетъ, мы знаемъ это даже гораздо лучше, чѣмъ кто нибудь изъ нихъ можетъ знать. Мы, и только одни мы, изъ числа всѣхъ гостей, выходящихъ изъ парнаго чертога, простираемъ руки и восклицаемъ: О блаженная, блаженная ночь!
   -- Но не довольно того, что мы сами для себя ведемъ болѣе благородную и богатую жизнь, потому что человѣчная мысль, являющаяся любовью въ своемъ высшемъ проявленіи, просвѣтила наше сердце и нашъ умъ. Эта болѣе богатая, эта высшая жизнь есть только дополненіе, выпадающее намъ на долю потому, что мы стремимся къ царству Божію и его справедливости, и эти два условія такъ тѣсно связаны между собой, что одно безъ другого не можетъ ни существовать, ни быть сознаваемо. Стремленіе къ справедливости дѣлаетъ насъ самыми счастливыми, а главное самыми сильными людьми. Мы, идеологи, мечтатели, жители воздушныхъ замковъ, мы безъ самохвальства можемъ назвать себя солью земли. Не будь насъ -- не только все прекрасное, но и самая жизнь поблекла бы на сухой, песчаной почвѣ эгоизма, и въ скоромъ времени земля превратилась бы въ жилище дикихъ звѣрей и человѣко-подобныхъ фигуръ; они, мудрые эгоисты, проходятъ, подобно злобнымъ нищимъ, къ намъ, мечтателямъ, и получаютъ изъ нашихъ рукъ хлѣбъ жизни. И вотъ до какой степени велико наше могущество: не смотря на все свое глубокое презрѣніе къ намъ, они, эти рабы эгоизма, вынуждены носить нашу ливрею, украшать себя нашими цвѣтами, вынуждены платить свою дань общественной нравственности для того, чтобы такимъ образомъ пріобрѣсти хотя малѣйшую возможность безнаказанно продолжать свои пресловутые подвиги. И эта дань возростаетъ съ каждымъ годомъ и наконецъ дѣло дойдетъ до того, что мудрые бухгалтеры не будутъ въ состояніи свести концы съ концами, такъ что жизненный пульсъ будетъ на нашей сторонѣ! Да, друзья мои, земля наша, жизнь наша, потому что мы идемъ къ ной смѣло и безбоязненно; мы одни только можемъ истинно наслаждаться благоуханіемъ всякаго хорошаго дѣла, только наше ухо въ состояніи уловить всякій звукъ мелодичной пѣсни свободы, которая громче или тише раздается повсемѣстно, и всякій наступающій день, который застаетъ насъ полными старой, доброй вѣры и направляющимися къ побѣдѣ истины и свободы, мы можемъ привѣтствовать словами: О благословенный, блаженный день!
   Вальтеръ еще не договорилъ, а Амелія между тѣмъ уже давно стояла выпрямившись, съ сложенными руками; глаза ея, раскрываясь все шире и шире, ярко блестѣли и были устремлены на жениха, она тихонько шевелила губами, будто повторяла за нимъ каждое слово, какъ молитву за священникомъ. Теперь, когда онъ обратился къ ней произнося послѣднія слова, она бросилась къ нему на грудь. Глаза всѣхъ присутствующихъ устремились съ искреннимъ сочувствіемъ на эту прекрасную молодую пару; одна только г-жа Ребейнъ рыдала, закрывши лицо носовымъ платкомъ, а миссъ Джонсъ снова бросила на нее суровый взглядъ и заявила своему сосѣду: -- Эта добрая женщина сердитъ меня. Превосходно! Теперь этотъ маленькій человѣкъ собирается говорить что-то!
   И дѣйствительно г. Іеремія Ребейнъ всталъ и нервно звякнулъ по стакану.
   -- Милостивые государи и государыни!
   -- Слушайте, слушайте! воскликнула миссъ Джонсъ, ожидавшая юмористическаго заключенія.
   Докторъ Таунъ саркастически улыбнулся. Онъ зналъ, что двадцати-пятилѣтнее упражненіе сдѣлало г. Ребейна замѣчательнымъ ораторомъ.
   Іеремія Ребейнъ продолжалъ:
   -- Мы сейчасъ только слышали изъ устъ нашихъ друзей золотыя, мужественныя слова, расчитанныя на уши мужчинъ. Но мои высоко-чтимые друзья не будутъ сердиться на меня, если я поставлю имъ на видъ, что они прежде всего имѣли въ предметѣ себя, то есть мужской кругъ, и мало подумали о тѣхъ, на долю которыхъ испоконъ вѣка выпадало и еще выпадаетъ величайшее бремя человѣческаго существованія. Да, друзья мои, мы взяли себѣ лучшую долю. Бороться съ волнами на погибающемъ кораблѣ -- одно дѣло; стоять на берегу и безпомощно ломать руки -- совсѣмъ другое дѣло. Защищаться остроумно и краснорѣчиво противъ обвиненія -- одно дѣло; блуждать по улицѣ, выжидая приговора, который отправитъ въ тюрьму отца, брата, мужа, любимаго человѣка не вѣсть на сколько времени -- совсѣмъ другое дѣло. Мы, мужчины, вездѣ бросаемся подъ пули въ свалку, въ опасность, гдѣ нашъ лихорадочно возбужденный пульсъ бьется въ тактъ съ боевымъ барабаномъ; пульсъ женщинъ возбужденъ не менѣе сильно, только отъ лихорадки неизвѣстности, заботы, тоски. Какъ же возможно сгладить это неравенство? Я часто ставилъ себѣ этотъ вопросъ, и продолжаю ставить его себѣ ежедневно; да и въ самомъ дѣлѣ, на что же мнѣ свобода, куда она годится, если она снимаетъ оковы съ моихъ рукъ и переноситъ ихъ на руки того существа, которое мнѣ дороже всего на свѣтѣ? Какъ же отвѣчать на этотъ вопросъ? Отвѣтъ сбивчивъ и смутенъ. Здѣсь ему приходится столкнуться съ жестокимъ общественнымъ закономъ, тамъ -- съ закономъ природы, но видимому неумолимымъ. Ясно только одно, что участь женщинъ будетъ менѣе жалка по мѣрѣ того, какъ мы доставимъ имъ возможность дѣйствовать съ нами и для насъ. Какъ бы то ни было, мы постоянно должны благодарить ихъ отъ всей души, благодарить ихъ за то, что онѣ для насъ дѣлаютъ, что имъ приходится выстрадать изъ-за насъ! Милостивые государи! Наполнимте же свои стаканы за здоровье женщинъ!
   Мужчины встали. Встала вмѣстѣ съ ними и миссъ Джонсъ. Она обошла большими шагами вокругъ стола къ Ребейну, взяла его нѣжную руку и такъ потрясла и пожала ее, что онъ чуть не вскрикнулъ отъ боли.
   -- Я прошу вашей дружбы, сэръ, я буду гордиться вашей дружбой, сэръ, произнесла она.
   Въ эту минуту дверь изъ сѣней съ шумомъ отворилась; въ комнату ворвалась краснощокая горничная и едва только она успѣла воскликнуть:
   -- Полиція! Господи, Боже мой! Полиція!-- какъ въ дверяхъ, на порогѣ уже показалась длинная, тощая фигура полицейскаго сержанта. Затѣмъ виднѣлись еще двѣ черныя фигуры. Сержантъ,-- старикъ съ длинной, сѣдой бородой,-- затворилъ дверь и сказалъ, остановившись въ нѣсколькихъ шагахъ отъ присутствующихъ, которые всѣ поднялись съ мѣстъ: "Нѣтъ ли здѣсь между вами нѣкоего г. Вальтера Гутмана?"
   -- Вотъ онъ, сказалъ Вальтеръ, выступая впередъ вмѣстѣ съ Амеліей, которая крѣпко держала его за руки.
   Сержантъ бросилъ взглядъ участія на прекрасное, блѣдное лицо молодой дѣвушки и сказалъ, подавая бумагу, которую уже давно держалъ въ рукахъ: -- Я имѣю предписаніе арестовать васъ и прошу васъ, г. Гутманъ, послѣдовать за мною.
   -- Я готовъ, сказалъ Вальтеръ,
   -- Кромѣ того мнѣ предписано записать имена всѣхъ присутствующихъ здѣсь, продолжалъ сержантъ, обращаясь ко всему обществу.
   -- Успокойтесь, добрый другъ, сказалъ докторъ Паулусъ, обращаясь къ миссъ Джонсъ, дрожавшей отъ негодованія.-- Въ нашей странѣ нашъ домъ не есть неприступная крѣпость, а старикъ этотъ смотритъ порядочнымъ человѣкомъ и съ нашей стороны было бы не хорошо дѣлать еще болѣе тяжелымъ его тяжелое ремесло.
   Онъ подошелъ къ сержанту и спросилъ его:-- Съ какою же цѣлью вамъ дано такое предписаніе?
   Сержантъ, знавшій доктора На улуса, пожалъ плеча мы и сказалъ:-- У меня есть инструкція. Потомъ онъ прибавилъ вполголоса:-- Это все изъ-за свободной общины, господинъ докторъ. Имъ, вѣроятно, хочется открыть собраніе, потому что собранія запрещены. Впрочемъ я надѣюсь, что кромѣ г. Ребейна между вами нѣтъ никого изъ членовъ свободной ассоціаціи.
   -- Но, Боже мой, старый другъ! сказалъ Робойнъ, подходя къ нему въ свою очередь,-- почему же вы могли узнать, что я здѣсь, что г. Гутманъ здѣсь?
   Старый сержантъ снова пожалъ плечами; будучи не въ состояніи сдвинуться съ своего мѣста, г-жа Ребейнъ осталась на своемъ стулѣ и не сводила съ сержанта остолбенѣвшихъ отъ ужаса глазъ и теперь залилась горячими слезами.
   Пока Вальтеръ горячо прощался съ Шарлоттой, миссъ Джонсъ и другими, и крѣпко жалъ имъ руки, Амелія подошла къ сержанту съ стаканомъ краснаго вина. Она была очень блѣдна и стаканъ нѣсколько звякалъ по тарелкѣ, но она старалась привѣтливо улыбнуться, подавая ему вино.
   У старика навернулись слезы на глазахъ. Онъ взялъ стаканъ и сказалъ:
   -- Это я пью за ваше здоровье, фрейленъ. Не думайте обо мнѣ худо, пожалуйста, милая фрейленъ! Вѣдь у меня восемь человѣкъ дѣтей и больная жена,-- тугъ поневолѣ согласишься дѣлать многое, чего бы не хотѣлось дѣлать!
   -- Имѣете вы что нибудь противъ того, чтобы я проводилъ моего друга до тюрьмы? спросилъ докторъ Паулусъ.
   -- О, нѣтъ, господинъ докторъ! Только я попрошу, чтобы больше никто не ходилъ.
   -- Ну, такъ простимтесь же съ дамами. Готовы ли вы, Вальтеръ?
   -- Совершенно готовъ!
   

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ.

   Теперь блестящіе экипажи уже перестали разъѣзжать по парку въ обѣденное время, потому что обладатели ихъ отправились на воды или въ какія нибудь другія путешествія, а жаръ былъ такъ силенъ, что тѣ изъ аристократовъ, которые были принуждены остаться по той или другой причинѣ, заботливо запирались въ комнатахъ съ опущенными сторами. Солнце совершенно заливало своими лучами прямыя, безконечно-длинныя улицы; если направо или налѣво ложилась возлѣ домовъ узкая полоса тѣни, то это было только минутнымъ, тотчасъ же отнимаемымъ облегченіемъ, и бѣдному пѣшеходу, которому случалось проходить по обширнымъ площадямъ, окружавшимъ королевскій замокъ, не разъ приходилось вытирать потъ со лба прежде, чѣмъ ему удавалось перебраться черезъ пустыню, лишенную тѣни.
   Въ самомъ замкѣ, открытомъ со всѣхъ сторонъ для палящихъ лучей солнца и выдерживавшемъ ихъ съ утра до вечера, было пусто и тихо. Огромное зданіе стояло словно горная масса, на голыхъ, скалистыхъ и сожженыхъ солнцемъ отвѣсныхъ стѣнахъ, на которыхъ не можетъ рости ни цвѣтокъ, ни кустарникъ. По внутреннимъ дворамъ иногда пробирался надутый и недовольный лакей, которому нужно было пройти имъ одного флигеля въ другой, а у караульнаго дома тѣснились вооруженные солдаты, стоявшіе на часахъ и, сквозь отворенное окно, завистливо поглядывали въ караульную комнату, гдѣ двое, трое товарищей спало, откинувши головы на спинки креселъ и сидя верхомъ на скамьяхъ. Кромѣ этихъ людей не было видно ни одного живаго существа, не было слышно ни одного живого звука. Даже воробьи чирикали и поднимали гвалтъ только раннимъ утромъ, а остальную часть дня проводили, забившись въ отверстія въ стѣнѣ и спрятавшись за каменные гербы и архитектурныя украшенія; вороны совершенно перестали прилетать изъ своихъ тѣнистыхъ лѣсовъ въ сожженный солнцемъ городъ.
   Замокъ былъ пустъ, почти что пустъ. Король уѣхалъ уже четыре недѣли назадъ, королева выѣхала нѣсколько дней спустя изъ города и отправилась съ двухлѣтнимъ принцемъ и всѣмъ своимъ придворнымъ штатомъ въ лѣтнюю резиденцію. Въ окнахъ не было видно ни одного каммергерскаго мундира, каменные коридоры не оглашались шелестомъ шлейфовъ придворныхъ дамъ, караульный офицеръ могъ совершенно спокойно предоставить сержанту смѣнять часовыхъ; во дворъ уже не въѣзжали кареты, иродъ которыми часовые должны были дѣлать на-караулъ. Въ дворцовой кухнѣ двумъ, тремъ поварамъ, которые не уѣхали вслѣдъ за дворомъ или не были отпущены въ отпускъ, было много свободнаго времени, и не оставайся въ замкѣ старая госпожа Сара Гутманъ, требовавшая каждый день особаго обѣда и ужина, имъ вовсе не къ чему было бы примѣнять свое искуство. Но въ этомъ отношеніи госпожа Сара Гутманъ была неумолима. Она любила хорошо покушать и часто была слишкомъ невоздержна; она сердилась на Сильвію за то, что она мало ѣла и часто не прикасалась ни къ одному блюду. Впрочемъ на Сильвію она сердилась не за одно только это; можно даже сказать, что теперь она въ сущности сердилась на одну только Сильвію, такъ что часто ей бывало очень трудно, а подчасъ даже почти невозможно сохранять на своемъ настоящемъ лицѣ маску любви и расположенія.
   -- Еслибъ я это знала! бормотала часто тетушка Сара, сиди совершенно одна въ своей комнатѣ,-- а это въ послѣднее время случалось вовсе нерѣдко,-- еслибъ я все это могла предвидѣть!
   И какъ же ей въ самомъ дѣлѣ было не досадовать! Вмѣсто компаньонки, вполнѣ зависящей отъ ея воли, компаньонки, которую она стало быть могла бы бранить и мучить по благоусмотрѣнію, у нея жила молодая дѣвушка, съ которой надо было взвѣшивать каждое слово, каждый взглядъ, взвѣшивать и обдумывать все, потому что это причудливое существо могло обидѣться однимъ словомъ, однимъ взглядомъ -- пустякомъ. Тетушка Сара думала, что ей удастся -- хотя и очень осторожно, хотя и очень незамѣтно,-- принять снова старый тонъ свободной бесѣды, но части которой она была такая мастерица; но дѣвушка была слишкомъ наивна, слишкомъ глупа! Она не понимала никакихъ намековъ, была глуха ко всякимъ даже самымъ остроумнымъ двусмысленностямъ. А говорить постоянно о серьезныхъ вещахъ -- вѣдь это наконецъ ужь слишкомъ скучно, даже просто невозможно. Оказалось, что въ этомъ отношеніи запасъ тетки Сары быстро истощился, а наконецъ и совершенно изсякъ, такъ что разговоръ прерывался самыми томительными паузами. Да и чтенье тоже! Тетушка Сара сама читала охотно и довольно много, но вѣдь она любила книги, которыя могутъ нравиться человѣку, знающему свѣтъ, изъ которыхъ онъ, въ случаѣ нужды, даже можетъ научиться чему нибудь. Тетушка Сара находила, что для этой цѣли особенно пригодны французскіе романы, преимущественно романы послѣдней половины прошлаго столѣтія. Сколько въ нихъ въ самомъ дѣлѣ остроумія, изящества, самаго тонкаго знанія общественныхъ отношеній, сколько въ нихъ пикантной прелести, щекотавшей самымъ пріятнымъ образомъ утомленные нервы. И вдругъ она имѣла неосторожность заявить себя въ первые дни страстной поклонницей нѣмецкихъ классиковъ, преимущественно Гете и выказать радость, что ей удастся пробѣжать съ человѣкомъ одинаковаго съ нею образа мыслей тѣ изъ произведеній великаго писателя, которыя ей рѣзко приходилось читать -- напримѣръ вторую часть Фауста или Wonderjahre! О, эти Wonderjahre! Тетушка Сара чуть не сошла съ ума отъ этихъ Wonderjahre, а между тѣмъ трудно было найти голосъ болѣе мелодичный, чѣмъ голосъ чтицы. Тетушка Сара принимала предосторожность: она старалась какъ можно глубже прилечь въ кушеткѣ, чтобы Сильвія не могла видѣть ея лица, еслибы она подняла глаза отъ книги; она чувствовала, что была не въ состояніи тотчасъ же перемѣнить злобное выраженіе лица на необходимую и оффиціальную улыбку,
   Но это было еще не все. Въ угоду этой упрямой дѣвушки тетушка Сара была принуждена почти совершенно отказаться отъ своего обыкновеннаго общества; она даже жила въ постоянномъ страхѣ, что если ей придется принимать въ присутствіи Сильвіи такую-то даму или такого-то господина? Какъ Сильвія ни была вѣжлива, однако можно было видѣть очень ясно,-- да Сильвія даже и не скрывала этого, когда ее раскрашивали,-- что эти дамы и мужчины ни мало не привлекали ее, что ей надоѣдали разговоры почти постоянно вертѣвшіеся вокругъ неизвѣстныхъ ей предметовъ, придворныхъ круговъ и лица, что, она даже презирала ихъ. Къ счастью, теперь большая часть знакомыхъ тетушки Сары разъѣхались; пріѣзжали къ ней только очень немногіе, такъ что съ этой стороны она могла быть спокойна.
   И все-таки еще многое серьезно заботило тетку Сару. Въ мрачные часы нервнаго раздраженія, когда мигрень особенно мучила ее, она постоянно страшилась того, что или какая побудь измѣна кастелляна Липперта или какая нибудь несчастная случайность обнаружатъ ея прежнюю связь съ генераломъ. Теперь, благодаря недавнему появленію Фердинанда, эта возможность значительно приблизилась и стала грозить бѣдой. О іи содрогалась при мысли, что Фердинанду могло придти желаніе повторить свое посѣщеніе; а на что только не рѣшится этотъ молодой человѣкъ, который, по видимому, такъ ловокъ и такъ пренебрегаетъ всякими посторонними соображеніями! Мало помалу она допыталась, что побудило Фердинанда рѣшиться на это посѣщеніе, и это открытіе было опять таки чрезвычайно волнующаго свойства. Фердинандъ ненавидѣлъ Лео и имѣлъ на то уважительныя причины; тетушка Сара всего меньше сомнѣвалась въ томъ, что онъ проникнутъ желаніемъ отомстить Лео и что у него хватитъ силы воли пополнить свое желаніе. Было очевидно, что онъ старался возстановить Сильвію противъ Лео, а это опять давало очень ясное понятіе о положеніи дѣлъ и о характерѣ отношеніи. Не могло быть ни малѣйшаго сомнѣнія въ томъ, что онъ зорко будетъ слѣдить за Сильвіей, а стало быть и за нею,-- и при этой мысли лицо тетки Сары искажалось и принимало такое выраженіе, которое едва ли можно было назвать человѣческимъ.
   Не лучше ли было бы, если бы она убила этого ребенка тотчасъ послѣ рожденія, тогда бы онъ по былъ постояннымъ источникомъ ея мученій! И что помѣшало ей убить его? Одна только плаксивая сентиментальность генерала, который убѣдилъ ое, что будетъ чрезвычайно легко подставить ребенка вмѣсто только что умершаго сына г-жи Липпертъ, который былъ всего нѣсколькими днями старше. Конечно, это было легко! Всегда вѣдь бываетъ легко сдѣлать глупость, по очень трудно мучиться въ теченіи всей жизни отъ послѣдствій этой глупости!
   Тетушка Сара по была, скупа. Она была въ состояніи раздавать деньги полными горстями, когда это было необходимо,-- а въ данномъ случаѣ необходимость была, повидимому, самая настоятельная. Она предоставила въ распоряженіе генерала относительно очень значительную сумму денегъ для того, чтобы дать Фердинанду возможность попытать счастія въ Америкѣ или гдѣ нибудь въ другомъ мѣстѣ какъ можно дальше отъ нея; но странное дѣло: Фердинандъ и слушать не хотѣлъ этого предложенія. Онъ объявилъ, что чрезвычайно цѣнитъ заботливость и доброту генерала, но что предпочитаетъ столицу всякому другому мѣсту. Было ли это одно только простое упрямство или же за этимъ скрывалось что нибудь болѣе серьезное? Тетушка Сара очень боялась послѣдняго.
   Что же было дѣлать? Тетушка Сара ломала голову и пускала въ ходъ всю свою сообразительность. Раза два она даже ставила, себѣ вопросъ: по лучше ли будетъ признать Фердинанда? Конечно, при этомъ, необходимо будетъ оставить немедленно дворъ, потому что такой скандалъ, какъ необходимость признать въ ея года проступокъ юности, непремѣнно закроетъ передъ нею двери замка. Но дѣло было вотъ въ чемъ: она слишкомъ привыкла къ этой жизни и хоть ей удалось скопить небольшое состояніе въ семьдесятъ или восемьдесятъ тысячъ талеровъ, однако все-таки она никогда не могла бы доставить себѣ и половины удобствъ и удовольствій, которыя выпадали ей на долю безъ малѣйшаго труда, благодаря милостивому расположенію короля. Стало быть оставалось только одно: продолжать ненавидѣть Фердинанда, какъ она ненавидѣла его до сихъ поръ; -- и въ концѣ концовъ тетушка Сара избрала именно этотъ исходъ.
   А между тѣмъ генералъ не возвратилъ ей той очень значительной суммы, которую она ему передала. Генералу почти постоянно нужны были деньги. Въ послѣднее время кастеллянъ Липпертъ приходилъ къ нему не разъ подъ извѣстнымъ предлогомъ и, въ силу стараго условія, они вмѣстѣ выплачивали эту дань -- генералъ и она. Вдругъ, по желанію короля, генералу пришлось совершенно неожиданно и поспѣшно собраться въ путь, и ему опять понадобились деньги. Въ это же время Сара узнала объ обрученіи Лео и Жозефы. Вполнѣ убѣжденный, что онъ совершенно самостоятельно способствовалъ этому дѣлу, генералъ особенно напиралъ на то, что союзъ этотъ дѣло короля, что оно состоялось до нѣкоторой степени по его приказанію, и онъ чрезвычайно обрадовался, когда Сара изъявила свое позднее согласіе съ совершенно необычайною готовностью. Дѣйствительно, это дѣло било ей очень на руку. Король постоянно допытывался отъ ноя, любитъ ли Сильвія своего двоюроднаго брата; она постоянно старалась успокоить его величество относительно этого вопроса,-- теперь же затрудненіе вдругъ разрѣшалось. Такая добродѣтельная дѣвушка, какъ Сильвія, могла съ этой минуты считать Лео только споимъ другомъ, стало быть король могъ опять надѣяться. Надѣяться? На лицѣ Сары заиграла самая злобная изъ ея улыбокъ. Боже мой! Вѣдь это все не болѣе, какъ невинная игра! Неужели же я подвергну ребенка моего брата какой нибудь серьезной опасности?
   -- Не правда ли, ваше превосходительство, вѣдь мы можемъ поручиться другъ другу, что никому не придется плохо отъ нашихъ продѣлокъ?
   Въ отвѣтъ на это замѣчаніе Сары, генералъ тоже изобразилъ улыбку на своемъ старомъ, морщинистомъ лицѣ и произнесъ задумчиво:-- Я только желалъ бы, чтобы молодая дѣвушка не перепутала всѣ наши соображенія и не приняла слишкомъ близко къ сердцу потерю своего двоюроднаго брата. Вѣдь ясно, что она его любитъ -- это несомнѣнно, и мнѣ кажется, что она принадлежитъ къ тѣмъ людямъ, которые серьезно относятся ко всему,-- это чрезвычайно неудобно.
   И въ самомъ дѣлѣ она принимала все слишкомъ серьезно, что и оказалось неудобнымъ! Эта неудобная серьезность чуть не привела тетку Сару въ отчаянье! Тетка Сара внимательно слѣдила за нею: съ самого отъѣзда короля и Лео Сильвія ни разу не смѣялась, даже ни разу не улыбнулась. Предчувствовала ли она, что Лео пропалъ для нея? Знала ли она это? Не сказалъ ли ей Лео самъ или король въ тотъ вечеръ, когда ее тетушку. такъ безцеремонно выслали изъ комнаты? Да впрочемъ дѣло должно было разъясниться въ скоромъ времени; генералъ писалъ ей съ водъ, что на дняхъ появится публичное объявленіе о свадьбѣ. Пусть эта гордая дѣвушка, которая была для поя тяжелой обузой и которую однако она все-таки должна была ласкать, погруститъ вволю,-- потому что извѣстіе это, безъ всякаго сомнѣнія, нанесетъ ей страшный ударъ,-- съ этимъ она отъ всей души соглашалась. Но, быть можетъ, увѣренность, что ею пренебрегли, нѣсколько сломитъ ея гордость? Когда благороднымъ натурамъ не посчастливится въ любви, онѣ становятся болѣе воспріимчивыми къ прелестямъ дружбы. А вѣдь у Сильвіи благородная натура; въ послѣднее время и король вдался въ великодушіе; стало быть обоимъ благороднымъ существамъ будетъ тѣмъ легче сойтись!
   Такимъ то образомъ Сара обдумывала все заранѣе, упуская изъ виду только одно:-- возможность, что Сильвія снова оставитъ ее когда нибудь и вернется къ отцу.
   А между тѣмъ самымъ сильнымъ чувствомъ Сильвіи было стремленіе вернуться къ отцу, желаніе обнять его колѣни и потомъ умереть, если возможно -- это была единственная цѣль, для которой Сильвія еще жила. Она думала объ этомъ, просыпаясь послѣ короткаго, безпокойнаго сна, прерываемаго дикими сновидѣніями, думала объ этомъ открывая глаза и глядя на золотыя полосы, которыми заботливое солнце пестрило ея комнату, пробиваясь сквозь скважины между гардинами; она думала объ этомъ до тѣхъ поръ, пока начинала чувствовать, что эта единственная, преобладающая мысль почти сводитъ ее съ ума. Путешественнику, окончательно выбившемуся изъ силъ и съ трудомъ подвигающемуся впередъ по пыльной, лишенной всякой тѣни, дорогѣ, постоянно чудится журчанье ручьевъ и плескъ озеръ; тоже самое было и съ Сильвіей: когда она смыкала глаза отъ солнечнаго зноя, проникавшаго въ ея комнату со всѣхъ сторонъ, она видѣла передъ собою прохладную тѣнь своего роднаго лѣса, ей постоянно слышался плескъ, говоръ и гнѣвный ропотъ родного потока, скатывавшагося къ бассейну по длинной скалистой лѣстницѣ и лившагося здѣсь серебряною струйкой но гладкому уступу, между тѣмъ какъ внизу онъ лѣнился и бурлилъ, злобно кипѣлъ и бился о скалу, чтобы потомъ опять чистою и свѣтлою струей пробиваться сквозь разсѣлину; и текъ онъ такъ неутомимо, такъ неудержимо, и его цѣломудренное вѣяніе было такъ свѣжо, прохладно, такъ укрѣпляло!
   Странно! Давно забытыя картины прошлаго то и дѣло всплывали въ ея душѣ, то и дѣло ей рисовались сцены изъ ея ранняго дѣтства; вотъ она идетъ рано утромъ по лѣсу, отецъ ведетъ ее за руку, а она ловитъ пестрыя тѣни, прыгающія передъ нею на коврѣ зеленаго моха; вотъ отецъ только-что вернулся вечеромъ съ поѣздки по дѣламъ, а она стоитъ на крышѣ собачьей конуры и кричитъ: вотъ Сильвія я папа!-- вотъ отецъ подходитъ къ ней, беретъ ее на руки и цѣлуетъ! И все-то видится ей серьезное, смуглое лицо отца, смотрящаго на нее во всѣхъ этихъ сценахъ своими добрыми, кроткими голубыми глазами, и во всѣхъ этихъ сценахъ ей рисуется его фигура; а надъ этимъ милымъ образомъ, надъ ребенкомъ, играющимъ у его ногъ, шумятъ и колышатся вѣтви деревьевъ тухгеймскаго лѣса, а издали тихо и привѣтливо глядятъ тухгеймскія горы, залитыя красными лучами заката. О, еслибъ снова сдѣлаться ребенкомъ, его ребенкомъ!
   Что бы онъ сказалъ, если бы она вдругъ вышла изъ лѣсу! ни слова бы онъ не вымолвилъ, а прижалъ бы ее къ сердцу и долго, долго продержалъ бы ее въ объятіяхъ, пока первое, гнетущее страданіе не выплакалось бы въ слезахъ. Теперь она не могла плакать. Глаза ея были сухи и въ нихъ замерло одно неизмѣнное выраженіе, а между глазами она чувствовала такую боль, точно на это мѣсто приложили горячую печать; но это все происходило отъ того, что мысль постоянно, неизмѣнно вертѣлась вокругъ одного пункта.
   Зачѣмъ я еще здѣсь? Этотъ вопросъ Сильвія задавала себѣ каждый день. Что же однако еще удерживало ее? Прежде она такъ опредѣленно могла отвѣчать на этотъ вопросъ, теперь она уже не знала этого такъ твердо. Ей казалось, что все это происходитъ во снѣ, что поэтому она не въ состояніи отличить одну причину отъ другой, не въ состояніи сказать, какая причина настоящая, какая ложная или неодинаково ли ложны онѣ обѣ; казалось ей, будто стоитъ только проснуться на минутку -- тогда она тотчасъ же все пойметъ, все ей разъяснится,-- а проснуться ей не удавалось, не смотря на всѣ ея усилія.
   -- Я не люблю тебя!
   Ея собственный голосъ то и дѣло твердилъ эти слова! Но какъ же она сама можетъ говорить это, когда это неправда? Когда она все-таки любитъ его со всѣмъ жаромъ своей души, со всею пожирающею страстностью своей натуры! Какое же загадочное, призрачное существо говоритъ ея голосомъ?-- говоритъ ея голосомъ такія вещи, до которыхъ ей нѣтъ ни малѣйшаго дѣла, потому что душа ея была чужда всему этому. Тетушка и старыя дамы, посѣщавшія ее, подчасъ такъ странно посматривали на нее, какъ будто недоумѣвали, не имѣютъ ли онѣ дѣло съ призракомъ, и что онъ призрачнымъ голосомъ произноситъ вещи, которыхъ совершенно не сознаетъ въ глубинѣ души.
   Да ужь не разлюбила ли она его и въ самомъ дѣлѣ? Вѣдь было бы слишкомъ странно, еслибъ голосъ съ такимъ упорствомъ произносилъ все одно и то же слово, незаключающее въ себѣ ни малѣйшей доли правды. Но, быть можетъ, голосъ только выражался неправильно и хотѣлъ сказать: Я больше не люблю тебя! Да, да, вотъ это правда! Она не могла любить, она никогда не любила человѣка, который рѣшится назвать своею женою Жозефу только потому, что этого требовала его политическая комбинація, который, не сморгнувъ глазомъ, могъ публично стать на сторону воззрѣній, ненавистныхъ ему въ глубинѣ души, который искалъ ручательства за успѣхъ своего дѣла не въ святости этого самого дѣла, а брался за каждое средство, лишь бы только придти къ желанной цѣли, не задумываясь надъ тѣмъ, что эти неблаговидныя средства падали пятномъ и на самую цѣль,-- да, такого человѣка она дѣйствительно не могла любить! Любила она того юношу съ гордымъ лицомъ и гордою рѣчью, того пророка, который явился передъ нею, когда они снова свидѣлись послѣ ихъ долгой разлуки. А еще больше, еще гораздо больше любила она того угрюмаго мальчика, который училъ со латинскому языку въ маленькой комнаткѣ тухгеймской лѣсной сторожки и стоялъ рядомъ съ нею въ тухгеймской церкви, когда раздавались звуки органа и пылинки кружились въ косыхъ полосахъ солнечнаго свѣта, падавшаго сквозь узкія, высокія окна! Да, теперь она была вполнѣ увѣрена въ этомъ,-- она любила его!
   Но не сдержалъ ли мужчина того, что обѣщалъ мальчикъ? Развѣ мальчикъ выдавалъ себя когда за что нибудь иное, какъ за орудіе идеи, овладѣвшей имъ? Развѣ у него была когда нибудь воля, не подчинявшаяся этой идеѣ? Развѣ онъ желалъ когда чего нибудь кромѣ осуществленія этой идеи? И вотъ чего онъ добивался, вотъ къ чему онъ стремился? Стало быть вся его жизнь была однимъ огромнымъ заблужденіемъ, а ея жизнь -- пустою мечтою, лишенною всякаго содержанія! Ужь не съ ума ли она сошла, но сходитъ ли она съ ума? Или ужь она давно помѣшалась?
   Нѣтъ, она въ полномъ умѣ. Вѣдь она прекрасно понимаетъ, знаетъ, что не любитъ его больше, но что все-таки не можетъ вернуться къ отцу, пока не вернется тотъ, кого она прежде любила, пока не вернется король, пока она не скажетъ ему, что ей хочется, что ей нужно вернуться къ отцу. Король -- человѣкъ съ сердцемъ, онъ пойметъ это. Онъ не станетъ сердиться на нее, не вымоститъ ни на комъ ея отъѣзда. Она чувствовала, что нравственно обязана поступить такимъ образомъ. Чувствуя себя и безъ того уже слишкомъ виновною, она не могла уѣхать отсюда съ новою виною на совѣсти. Да и времени осталось вовсе не такъ много; голова ея еще выдержатъ, а сердце -- чтожь объ немъ говорить? оно вѣдь замерло въ ея груди!
   Впрочемъ не совсѣмъ замерло; оно какъ-то странно встрепенулось, когда однажды ей пришлось прочитать, что Вальтеръ уже нѣсколько недѣль въ тюрьмѣ; это было совершенно случайно, потому что у нея уже давно Не хватало духу читать газеты, а тетка перехватила письмо, въ которомъ Шарлотта сообщала ей это извѣстіе; такая же участь постигла и многія другія письма, написанныя тѣмъ же почеркомъ. Реакціонная газета сообщала объ этомъ случаѣ только для того, чтобы прибавить къ нему нѣсколько враждебныхъ замѣчаній о газетѣ Вальтера, которая, вѣроятно, вслѣдствіе отсутствія своего отвѣтственнаго редактора, стѣснялась еще менѣе и разражалась беззастѣнчивыми выходками противъ всего святого.
   Боже мой! Ея братъ въ тюрьмѣ! Ея единственный братъ, съ которымъ она играла въ годы своего дѣтства, мечтала въ годы дѣвичества, который такъ любилъ ее! И она этого не знала! Она ничего не знала о его газетѣ! Неужели близкіе ей люди окончательно забыли, оттолкнули ее? Но какое же право она имѣла жаловаться! Она!
   Какъ только свечерѣло, Сильвія взяла шляпу и вуаль, вышла и купила букетъ розъ. Потомъ, распрашивая дорогу, дошла до городской тюрьмы, добралась до воротъ съ рѣшеткой, которыя отрѣзывали ея брата отъ свободы. Взволнованный голосъ, которымъ дама спросила изъ, подъ вуаля можетъ ли сторожъ передать букетъ Вальтеру Гутману, подѣйствовалъ на него гораздо сильнѣе, чѣмъ золотая монета, попавшая въ его грубую руку сквозь рѣшетку. Онъ сказалъ, что можетъ доставить ей свиданіе съ заключеннымъ, что къ нему часто приходятъ дамы. Но дама не захотѣла этого. Она только спросила, можно ли ей придти опять и принести заключенному цвѣтовъ.
   И съ этого дня, къ немалому удивленію и безпокойству тетки Сары, Сильвія каждый вечеръ выходила изъ дому, покупала цвѣты, относила ихъ къ рѣшеткѣ тюрьмы и потомъ возвращалась назадъ въ замокъ по жаркимъ, душнымъ улицамъ.
   А въ замкѣ все вдругъ снова оживилось. У оконъ подняли сторы и свѣжій воздухъ ворвался въ высокія, пустыя комнаты. Роскошную мебель стали выколачивать, съ канделябръ и подсвѣчниковъ стали снимать кисейныя чехлы. Получилось извѣстіе, что, такъ какъ перспектива войны становилась все болѣе и болѣе грозною, король черезъ нѣсколько дней вернется въ свою резиденцію, прервавши свое путешествіе къ Гесперидамъ.
   

КНИГА ДЕВЯТАЯ

ГЛАВА ПЕРВАЯ.

   Прошло уже нѣсколько дней съ тѣхъ поръ, какъ король возвратился. Въ публикѣ много острили по поводу неудавшейся "поѣздки къ Гесперидамъ". По рукамъ ходили разныя карикатуры. Также были распущены слухи, что король очень нездоровъ, и что поэтому именно онъ уклонился отъ всякаго торжественнаго пріема. Другіе держались того мнѣнія, что народное настроеніе извѣстно королю лучше, чѣмъ многіе думаютъ, и что онъ зналъ, что народъ очень поскупится на заявленіе радости.
   Но что бы тамъ ни было -- одно только было несомнѣнно, именно то, что надъ столицей висѣла душная, тяжелая атмосфера, не смотря на то, что лѣто прошло и наступила ранняя осень, старавшаяся повидимому смыть воспоминаніе о знойныхъ дняхъ лѣта проливными дождями. Урожай былъ очень плохъ, впереди виднѣлся грозный финансовый кризисъ, въ королевскомъ семействѣ царилъ раздоръ, а ко всему этому присоединялась не только не устраненная, а напротивъ того все болѣе и болѣе грозная опасность войны; чему же было удивляться, что, при такой обстановкѣ, подавленное негодованіе народа, угнетаемаго въ теченіи столькихъ лѣтъ, выражалось здѣсь самыми страшными угрозами, тамъ -- химерическими желаніями, и что всѣми умами овладѣло предчувствіе предстоящаго переворота.
   Съ самого возвращенія короля во дворцѣ принца кипѣла особенно дѣятельная жизнь. И сегодня его кабинетъ былъ полонъ людьми, съ которыми онъ велъ важныя дѣловыя бесѣды. Онъ очень поздно сѣлъ за столъ, но не смотря на это и послѣ обѣда была назначена аудіенція, потому что тотъ, съ кѣмъ надо было переговорить, вернулся изъ путешествія часъ тому назадъ, вызванный телеграфическимъ предписаніемъ принца.
   Принцъ отпустилъ своихъ гостей и вернулся въ свою рабочую комнату. Онъ раза два прошелся по кабинету взадъ и впередъ, подошелъ потомъ къ большому письменному столу, началъ рыться въ лежавшихъ на немъ бумагахъ, но тотчасъ же оглянулся, когда въ дверяхъ появился лакей, и доложилъ, что баронъ ф. Тухгеймъ въ пріемной и проситъ дозволенія представиться.
   -- Пусть войдетъ! вскричалъ принцъ, откладывая бумаги въ сторону, и быстро пошелъ на встрѣчу вошедшему.-- Ну, любезнѣйшій баронъ, вы долго заставили ждать себя!
   -- Я ѣхалъ днемъ и ночью, чтобы какъ можно скорѣе исполнить приказаніе вашего королевскаго высочества, возразилъ Генри, низко кланяясь и поднося къ губамъ поданную ему руку принца.
   -- Я въ этомъ и не сомнѣваюсь, отвѣчалъ принцъ, но принцу не можетъ быть пріятно, что въ подобныя минуты ему еще приходится прежде вызывать къ себѣ своихъ друзей. Да впрочемъ, что и говорить! Кому же пріятно уступить хоть день изъ времени, назначеннаго для брачнаго путешествія!
   -- Путешествіе мое было не особенно веселое, ваше высочество. Свадебный пиръ на пути, да притомъ общество больного при смерти шурина, котораго придется хоронить черезъ нѣсколько дней, быть можетъ,-- все это чрезвычайно грустно.
   Генри говорилъ надорваннымъ и мрачнымъ тономъ. Дѣйствительно, его путевыя воспоминанія были далеко не радостны. Принцъ отошелъ въ сторону къ маленькому столику, закурилъ сигару и сказалъ, снова повернувшись къ Генри:
   -- Не хотите ли и вы послѣдовать моему примѣру, любезный Тухгеймъ? Ахъ да, вы вѣдь не курите! Что я хотѣлъ сказать? Да,-- мнѣ жаль, что это именно должно случиться теперь; между тѣмъ, любезный Тухгеймъ, мнѣ помнится, будто вы какъ-то разъ говорили мнѣ, что приданое, которое дастъ за дочерью вашъ тесть, будетъ удовлетворительнымъ возмездіемъ за вчерашнее дворянство вашей супруги.-- а со смертью вашего шурина это возмездіе сдѣлается конечно не меньше? Ну, вѣдь вы же знаете, что я вамъ добра желаю. Вы, надѣюсь, но забыли, какъ быстро я доставилъ вамъ, передъ вашимъ отъѣздомъ, мѣсто ландрата. Я вижу, что успѣхъ соотвѣтствовалъ нашимъ намѣреніямъ.
   -- Г. фонъ-Зонненштейнъ понялъ, что мнѣ невозможно похоронить себя на зиму въ своихъ имѣньяхъ безъ жены, и потому онъ всего менѣе возставалъ противъ ускоренія свадьбы.
   -- Ну, а вѣдь мы именно этого и желали. Вы видите, что я забочусь о дѣлахъ моихъ друзей, какъ о своихъ собственныхъ.
   -- Я умѣю цѣнить милости вашего королевскаго высочества!
   -- Теперь вамъ представляется случай доказать это. Время подоспѣло. Вамъ извѣстно наше политическое положеніе?
   -- Да,-- насколько оно можетъ бить извѣстно человѣку, вернувшемуся въ столицу послѣ такого долгаго отсутствія.
   -- Какъ вы думаете: слѣдуетъ ли намъ и можемъ ли мы выступить въ бой?
   Генри окинулъ принца быстрымъ, испытующимъ взглядомъ и отвѣчалъ:
   -- Вполнѣ можемъ.
   -- Почему?
   -- Вашему королевскому высочеству извѣстна моя программа относительно того, что должно случиться, если наше государство займетъ политическое положеніе, принадлежащее ему по праву. Такой удобный случай, быть можетъ, никогда не представится. Нейтралитетъ продолжался страшно долго и низвелъ наше значеніе на самую низкую степень; мое патріотическое сердце обливается кровью, когда я думаю объ этомъ, когда я думаю о томъ, что мнѣ приходилось позволять говорить о насъ -- потому что противорѣчить этому я не могъ. Это о нашемъ внѣшнемъ положеніи. Относительно внутреннихъ дѣлъ положеніе наше не менѣе просто. Армія, готовая идти въ битву, идущая въ битву, а это значитъ, что ваше высочество во главѣ этой арміи, а разъ какъ наше высочество станете во главѣ стремящейся въ бои и, въ чемъ я ни мало не сомнѣваюсь, побѣдоносной арміи, это будетъ значить: отреченіе короля и протекторатъ вашего королевскаго высочества.
   -- Ну, вы выбрали для меня отчаянно республиканскій титулъ, любезный другъ, сказалъ принцъ.
   Генри закусилъ губы. Онъ зналъ безпредѣльное отвращеніе принца ко всему, что заключало въ себѣ хотя самый отдаленный намекъ на революціонный порядокъ вещей. Но впечатлительность, которую онъ обнаружилъ въ настоящую минуту, доказывала также, что духъ державнаго господина вовсе не находился въ томъ рѣшительномъ настроеніи, на которое разсчитывалъ Генри.
   -- Прошу извиненія у вашего королевскаго высочества, сказалъ онъ болѣе осторожнымъ тономъ;-- поддавшись усердію къ особѣ и дѣлу своего милостиваго повелителя, вѣрный слуга не можетъ всегда удачно подбирать выраженія; но вѣдь я смѣю предполагать, что сущность вопроса одинакова и для меня и для моего всемилостивѣйшаго повелителя?
   -- Смотря по средствамъ, которые мы пустимъ въ ходъ для достиженія цѣли, сказалъ принцъ,-- Признаюсь вамъ, любезный Тухгеймъ, что мнѣ было бы все-таки пріятнѣе, если бы я могъ добиться сноси цѣли, по прибѣгая къ насилію противъ моихъ княжескихъ братьевъ, которые въ концѣ концовъ такой же царственной крови какъ и я,
   Принцъ отвернулся къ окну и, выпуская изо рта огромные клубы дыма, сталъ глядѣть по дворъ, гдѣ именно въ эту минуту зажигали фонари. Улыбка самаго горькаго презрѣнія промелькнула на лицѣ Генри. За годъ, за два, за три года назадъ принцъ говорилъ не то и не такъ, но въ то время никто не думалъ, чтобы тѣ великіе планы, которые выработывали онъ и его друзья, такъ быстро могли выдвинуться изъ сферы пикантной застольной бесѣды; а теперь, теперь, когда слѣдовало быть совершенно готовымъ, чтобы каждую минуту быть въ состояніи дѣйствовать съ полною настойчивостью,-- теперь вдругъ князья стали его братьями, и онъ вдругъ вспомнилъ о ихъ царственной крови. И такого человѣка онъ принужденъ называть своимъ всемилостивѣйшимъ повелителемъ, на него приходится возлагать всѣ надежды великой государственной судьбы!
   -- Ну, что же мы замолчали? произнесъ принцъ раздраженнымъ голосомъ, повертываясь отъ окна опять въ комнату.
   -- Я надѣялся, что ваше королевское высочество удостоите, по крайней мѣрѣ, намекнуть мнѣ на вашу новую политическую программу. мнѣ не хотѣлось, бы выступать передъ вами съ воззрѣніями, которыя, послѣ зрѣлаго обсужденія, повидимому совершенно оставлены вашимъ королевскимъ высочествомъ.
   -- Нотъ въ томъ-то и дѣло, любезный Тухгеймъ, возразилъ принцъ,-- что когда наконецъ подойдешь къ вопросу поближе, онъ, но большей части, покажется совершенно инымъ, чѣмъ прежде; кромѣ того -- да впрочемъ объ этомъ потолкуемъ въ другой разъ. Вѣдь вы теперь тутъ, и къ посту своему, само собою разумѣется, теперь не отправитесь; я переговорю съ Массонбахомъ объ отсрочкѣ вашего отпуска. Дайте мнѣ только дѣло въ руки.
   -- Вы осыпаете меня милостями, ваше королевское высочество! Какъ вы думаете, ваше высочество, какіе совѣты даютъ теперь королю его министры? Я все еще остаюсь при томъ мнѣніи, что, въ случаѣ нужды, мы еще можемъ настроить г. фонъ-Гея совершенно такъ, какъ вы того пожелаете.
   -- Но я не хочу имѣть съ нимъ никакого дѣла! вскричалъ принцъ гнѣвно:-- на что мнѣ этотъ плебей, этотъ внукъ армейскаго поставщика, эта кривоногая архивная крыса! Я ненавижу этого человѣка и онъ долженъ поплатиться за это,-- онъ и его клика, только бы мнѣ забрать хорошенько въ руки этого олуха! Вотъ прекрасно! Да кто же не съумѣетъ настроить этого дряннаго человѣчишку! Вѣдь я же говорю вамъ, что они всѣ уже чуть не приходили ко мнѣ на поклонъ, и это служитъ маѣ самымъ вѣрнымъ доказательствомъ того, что моему коронованному двоюродному брату по особенно хорошо. Вебера я считаю шарлатаномъ, который только поетъ съ моего голоса. Я -- прямой, честный человѣкъ и терпѣть не могу пройдохъ.
   Генри не понималъ хорошенько, къ чему была употреблена здѣсь эта фраза, которую принцъ произносилъ очень часто; однако онъ все-таки кивнулъ головою въ знакъ согласія, чтобы побудить своего всемилостивѣшаго повелителя къ дальнѣйшимъ и, вѣроятно, болѣе важнымъ изліяніямъ. И дѣйствительно принцъ продолжалъ послѣ короткой остановки:
   -- Ну, слушайте же, только и это говорю вамъ, любезный Тухгеймъ, какъ ближайшему довѣренному лицу -- даже стѣны не должны знать того, что я передамъ вамъ,-- здоровье короля дѣйствительно въ самокъ жалкомъ положеніи; ходятъ слухи, будто его мозгъ пострадалъ, будто его болѣзнь должна имѣть самый печальный исходъ.
   Генри было чрезвычайно трудно скрыть, подъ видомъ приличнаго удивленія, радостное волненіе, овладѣвшее имъ при словахъ принца. Если все это было правда, то исполненіе самыхъ завѣтныхъ и смѣлыхъ надеждъ его наступило. По неужели все это въ самомъ дѣлѣ правда? Онъ впалъ въ глубокую задумчивость, а принцъ сталъ сообщать ему между тѣмъ чрезвычайно странныя наблюденія, которыя тайный совѣтникъ будто бы дѣлалъ надъ королемъ, провожая его во время его путешествія; наконецъ Генри вскочилъ съ своего мѣста подъ вліяніемъ тревожно бродившихъ въ немъ мыслей.
   Принцъ былъ также сильно взволнованъ, и потому не замѣтилъ этой невѣжливости; онъ тоже всталъ; оба молча прошлись раза два взадъ и впередъ.
   Наконецъ Генри началъ:
   -- Я имѣю только одну причину, но, правда, чрезвычайно уважительную, которая заставляетъ меня, послѣ зрѣлаго размышленія, все-таки сомнѣваться въ истинности того, что сообщаетъ тайный совѣтникъ. Позволите ли вы мнѣ высказать вамъ эту причину, ваше королевское высочество?
   -- Ну, говорите! сказалъ принцъ.
   -- Возлѣ его величества стоитъ теперь человѣкъ, проницательный взглядъ котораго долженъ въ этомъ случаѣ цѣниться тѣмъ выше, что онъ самъ врачъ и даже очень замѣчательный врачъ, какъ я имѣю основаніе предполагать. Честолюбивые планы этого человѣка, ваше высочество, основаны на томъ, что король останется во главѣ правленія по меньшей мѣрѣ еще нѣсколько лѣтъ, и я никакъ не могу думать, чтобы онъ такъ груб ошибался въ разсчетѣ.
   -- Вы говорите о томъ человѣкѣ, о докторѣ Гутманѣ, сказалъ принцъ.
   -- Да, ваше королевское высочество.
   -- Вамъ извѣстно, что онъ женится на вашей прекрасной кузинѣ.
   -- Я узналъ объ этомъ еще въ Ниццѣ.
   -- И о томъ, что король пожаловалъ ему дворянское достоинство?
   -- Я прочелъ объ этомъ въ газетахъ на обратномъ пути.
   -- Какъ вы спокойно говорите объ этомъ! Да впрочемъ пора вамъ я привыкнуть видѣть неровные браки въ вашей семьѣ.
   Лицо Генри ярко вспыхнуло отъ гнѣва; на языкѣ его вертѣлось рѣзкое возраженіе, но онъ овладѣлъ собою и произнесъ тономъ пассивной покорности:
   -- Вы плохо знаете меня, ваше королевское высочество, если думаете, что въ глубинѣ души меня не мучаетъ несчастье, постигшее мое семейство вслѣдствіе безразсудства моего покойнаго отца. Но законъ не даетъ мнѣ никакой власти надъ сострою, а что касается этого послѣдняго оскорбленія, нанесеннаго моей семьѣ, мнѣ было бы чрезвычайно пріятно потребовать за него удовлетворенія съ оружіемъ въ рукахъ; по дѣло въ томъ, что въ данномъ случаѣ мнѣ пришлось бы прежде всего обратить это оружіе противъ брата моего отца.
   -- Извините меня, любезный Тухгеймъ, я не хотѣлъ обидѣть васъ, сказалъ принцъ, подавая Генри руку,-- но у меня всякій разъ желчь разливается, когда я слышу имя этого негодяя. Впрочемъ, по моему, все это только еще одна лишняя причина считать свѣденія, сообщенныя Веберомъ, не совсѣмъ неосновательными. Развѣ эта неслыханная протекція, которую онъ сказываетъ такому человѣку, не превышаетъ всего, что онъ позволялъ себѣ до сихъ поръ въ томъ же вкусѣ? Знаете ли вы, что здѣсь очень серьезно поговариваютъ о министерствѣ, въ которомъ дѣятельность и вліяніе этого человѣка и тайнаго совѣтника Урбана будутъ прикрыты именемъ вашего дяди? Развѣ это не верхъ всякаго сумасбродства!
   Принцъ громко засмѣялся; но Генри прекрасно зналъ, что сердце принца было глубоко встревожено и что смѣхъ его былъ неискренній; потому-то принцъ и наговорилъ скоро, бросая сигару съ злобной миной.
   -- Впрочемъ мнѣ за это поплатятся и вашъ дядюшка, и всѣ эти негодяи. Какъ! Неужели я столько времени сносилъ разныя выходки и дерзости Гея и его товарищей, чтобы дождаться еще и этого оскорбленія? Извѣстно ли вамъ, что этотъ негодяй дѣйствительно успѣлъ составить партію между дворянствомъ? что старая, съумасшедшая баронесса Бартонъ открыто покровительствуетъ ему? Извѣстно ли вамъ, что подпольная партія, находящаяся подъ предводительствомъ Урбана, ведетъ противъ меня систематическую агитацію? что даже не оставляютъ въ покоѣ моихъ частныхъ и личныхъ отношеній, а подвергаютъ ихъ критикѣ и даже стараются повредить мнѣ, подогрѣвши въ памяти публики мою исторію съ Эвой? Извѣстно ли вамъ это это? Чортъ возьми, Тухгеймъ, я человѣкъ прямой и съ удовольствіемъ иду своею прямою честной дорогой, но признаюсь,-- еслибъ я нашелъ средство подставить ногу этой кликѣ, я бы съ величайшимъ удовольствіемъ схватился за него.
   Генри не всегда бывалъ въ состояніи такъ отъ души сочувствовать желаніямъ своего августѣйшаго друга, какъ въ настоящую минуту. Онъ сталъ такъ горячо увѣрять принца въ своей готовности служить ему, что произвелъ на него самое благопріятное впечатлѣніе.
   -- Я вамъ вѣрю, любезный Тухгеймъ, вскричалъ принцъ смѣясь,-- вѣрю вамъ тѣмъ охотнѣе, что въ данномъ случаѣ вы расчищаете путь не мнѣ одному, а также и себѣ. Впрочемъ мнѣ не слѣдуетъ оставлять васъ слишкомъ долго на вашемъ постѣ ландрата,-- не правда ли? А теперь можете идти! Вамъ конечно нужно отдохнуть, а мнѣ еще надо ѣхать въ оперу. Такое теперь время, что надо почаще показываться публикѣ. Вы можете завтра отобѣдать у меня, любезный Тухгеймъ, тогда мы съ вами и потолкуемъ о вашемъ путешествіи. А какъ поживаетъ ваша молодая супруга? Гдѣ вы ее оставили? Ну а прощанье-то, я думаю, было очень трогательно? Однимъ словомъ -- до завтра, до завтра любезный Тухгеймъ.
   Генри медленно спускался по широкой лѣстницѣ.-- Еслибъ я нашелъ средство подставить ему ногу! думалъ онъ.-- Охотно вѣрю, что онъ обрадовался бы. Я и самъ былъ бы этому радъ!
   Карета, принца остановилась въ эту минуту передъ широкимъ подъѣздомъ. Камеръ-лакей, стоявшій у отворенной дверцы, низко поклонился Генри. Генри кивнулъ ему чрезвычайно ласково; онъ поставилъ себѣ за правило обращаться особенно привѣтливо съ слугами принца. Когда Генри прошелъ просторный дворъ и вышелъ на улицу, изъ двери боковаго флигеля, гдѣ жилъ кастеллянъ Липпертъ, вышла фигура, въ которой его зоркій глазъ тотчасъ узналъ стараго учителя, тайнаго совѣтника Урбана. Генри былъ пораженъ. Тайный совѣтникъ подпалъ воротникъ своего плаща и быстро пошелъ своей дорогой тяжелыми шагами.
   -- Lupus in fabula! пробормоталъ Генри.-- Откуда онъ вышелъ? Вѣроятно, отъ этой старой лисицы -- отъ Липперта.
   Генри подумалъ съ минуту, потомъ опять вернулся во дворъ и остановился у входа, который, какъ онъ зналъ, тоже велъ въ квартиру А и и порта.
   Онъ тихонько постучался въ дверь и вошелъ, не дождавшись приглашенія. Кастеллянъ сидѣлъ за письменнымъ столомъ, на которомъ горѣла лампа. Онъ быстро обернулся, услыхавши шумъ и поспѣшно положилъ что-то въ открытый ящикъ пюпитра. Пріютомъ съ косой доски покатился какой-то тяжелый предметъ и упалъ на полъ съ глухимъ звономъ.
   -- Кто тамъ? вскричалъ онъ раздражительно, нагибаясь, что бы поднять упавшій предметъ.
   -- Кто-то, кто вамъ поможетъ въ вашемъ пріятномъ занятіи, сказалъ Генри, тоже нагибаясь и подавая Липперту золотой, который покатился къ его ногамъ.--Чортъ возьми, старый другъ, у васъ кажется денегъ-то и куры не клюютъ!
   

ГЛАВУ ВТОРАЯ.

   -- Ахъ, это вы, господинъ баронъ! произнесъ Липпертъ! Всегда блѣдное лицо Липперта еще больше поблѣднѣло отъ страха и рука его дрожала, когда онъ принималъ отъ Генри золотую монету и клалъ разсыпавшуюся пачку въ другой ящикъ -- все это не укрылось отъ вниманія Генри.
   -- Денегъ-то, денегъ-то что! повторялъ Генри, пристально глядя прямо въ глаза блѣдному человѣку.
   Г. Липпертъ успѣлъ успокоиться и принять свой обыкновенный тонъ, но улыбка, заигравшая теперь на его безкровныхъ губахъ, была не совсѣмъ-то естественна.
   -- Все это не мое добро, не мое добро, г. баронъ; откуда мнѣ, бѣдняку, достать такой кладъ? Эти деньги, г. баронъ, принадлежатъ кассѣ одного общества.
   -- Но главѣ котораго, конечно, стоитъ тайный совѣтникъ Урбапъ? спросилъ Генри.
   -- Да, отвѣчалъ Липпертъ послѣ нѣкотораго колебанія.
   -- А вы сами!
   -- Я секретарь этого общества. Эти деньги слѣдуетъ внести уже завтра утромъ въ кассу общества. Но чѣмъ я могу служить г. баронъ? Не угодно ли вамъ будетъ присѣсть, г. баронъ?
   Липпертъ сдѣлалъ видъ, будто хочетъ идти за стуломъ для Генри, но не пошелъ. Генри усѣлся самъ на стулъ возлѣ стола; въ ту минуту, когда Липпертъ зналъ, что за нимъ наблюдаютъ, на лицѣ его промелькнуло злобное выраженіе; однако онъ все-таки взялъ лампу и переставилъ ее съ конторки на столъ.
   -- Не сядете ли и вы также, любезный Липпертъ? сказалъ Генри.
   -- Мнѣ бы оно неприлично было, возразилъ кастеллянъ, засовывая пальцы правой руки между пуговицами своего длиннаго, мундирнаго сюртука и склоняя свою маленькую голову съ курчавыми, сѣдыми волосами на лѣвую сторону.
   -- Какъ угодно, небрежно промолвилъ Генри.-- Такъ богоугодныя дѣла идутъ успѣшно. Гм! Я знаю, вы всегда были очень набожнымъ человѣкомъ -- утромъ въ церковь, послѣ обѣда въ церковь, каждыя четыре недѣли къ причастію и такъ далѣе. Это все прекрасно, но я бы все-таки посовѣтовалъ вамъ, любезный другъ, быть поосторожнѣе съ вашими богоугодными подвигами. Принцъ не особенно благоволитъ къ людямъ набожнымъ, вы легко можете потерять мѣсто черезъ это, старый другъ.
   -- Двумъ господамъ никто не можетъ угодить въ одно время, и я съумѣлъ бы перенести безропотно немилость моего свѣтскаго владыки.
   -- Въ самомъ дѣлѣ? сказалъ Генри,-- я отъ души жалѣю объ этомъ. Я считалъ васъ вѣрнымъ слугой его высочества, и хотѣлъ вамъ дать одно важное и вмѣстѣ съ тѣмъ выгодное для васъ порученіе; но если вы думаете такъ....
   Генри положилъ ногу на ногу, принялся насвистывать что-то и сталъ барабанить въ тактъ концами пальцевъ по столу.
   При послѣднихъ словахъ Генри, лицо Липперта приняло вдругъ любезное выраженіе, онъ быстро поднялъ голову, но потомъ опять наклонилъ ее на бокъ и сказалъ:
   -- Г. баронъ, вы не изволите вполнѣ понимать меня; я вовсе не хотѣлъ сказать, что сегодня я менѣе готовъ, чѣмъ прежде
   -- Ладно, ладно, старый другъ! перебилъ его Генри.-- Найдемъ и другого. Но кромѣ того мнѣ хотѣлось бы знать, что подѣлываетъ вашъ сынъ? До отъѣзда я ему писалъ, что могу ему доставить хорошенькое мѣстечко; онъ даже и не отвѣчалъ мнѣ.
   -- Неблагодарный мальчишка! сказалъ Липпертъ, гдѣ же мнѣ знать, что онъ дѣлаетъ! Онъ не думаетъ о своемъ старомъ отцѣ!
   -- Кажется, ваши отношенія не поправились, вскричалъ Генри смѣясь.-- Скажите-ка мнѣ, Старый другъ,-- меня это очень интересуетъ и я никогда не могъ добиться толку въ этомъ дѣлѣ -- какъ это у Фердинанда всегда есть деньги, даже если онъ не выигрываетъ?
   -- Развѣ у него есть деньги? вскричалъ Липпертъ.
   -- Васъ это, кажется, удивляетъ? сказалъ Генри. Стало быть деньги эти онъ по отъ васъ получаетъ? Да впрочемъ вы и сами говорите, что вы бѣднякъ!
   -- Разумѣется, бѣднякъ! быстро возразилъ Липпертъ,-- разумѣется! Какъ же я могъ бы нажиться при моемъ маленькомъ жалованьи, которое уже двадцать лѣтъ не увеличивается. А чего, чего я только не дѣлилъ для этихъ дѣтей, для этого Фердинанда, для этой Эвы, которая теперь чуть не ставитъ на порогъ своею стараго пріемнаго отца.
   -- Развѣ она это дѣлаетъ? спросилъ Генри, заглядывая съ злорадною улыбкой въ злобное лицо Липперта,-- вотъ такъ змѣенышъ! А извѣстно ли вамъ, Липпертъ, что у Эвы составилось прекрасное состояніе благодаря деньгамъ, которыя она получила отъ принца, благодаря роскошнымъ подаркамъ моего покойнаго шурина, да тѣмъ десяти тысячамъ талеровъ, что г. фонъ-Зонненштейнъ выплатитъ ей на дняхъ въ утѣшеніе за смерть такого выгоднаго любовника?
   -- А мнѣ она вчера еще отказала дать взаймы самую пустую сумму, за которой я къ ней обратился въ затруднительную минуту! Ротъ такъ....
   Липпертъ проглотилъ неприличное слово, которое уже вертѣлось у него на концѣ языка,
   -- Ваша правда, ваша правда, сказалъ Генри, вставая и надѣвая шляпу;-- ну, если дѣла идутъ такъ плохо на землѣ, вы имѣете, конечно, полное основаніе откладывать во-время капиталъ на небесахъ. Желаю дальнѣйшаго счастливаго успѣха!
   -- Вы конечно не уйдете отъ меня съ такими немилостивыми словами, г. -баронъ, сказалъ Липпертъ, загораживая Генри дорогу.-- Я вѣдь до сихъ поръ всегда былъ вѣрнымъ слугой, г. баронъ, а тѣ слова сорвались у меня съ языка въ минуту досады. Чѣмъ же это я могъ бы служить г. барону?
   Послѣднія слова Липпертъ произнесъ вкрадчивымъ голосомъ, склонивши голову и тихонько потирая руки. Генри отступилъ на одинъ шагъ назадъ, сложилъ руки на груди и сказалъ, покачиваясь на каблукахъ и носкахъ:-- Послушайте, старый другъ, мнѣ, я думаю, нечего вамъ говорить, что я не очень-то довѣряю людямъ, у которыхъ не только два уха, но и два языка. Стало быть, если я еще разъ удостоиваю васъ своего порученія, я разсчитываю при этомъ просто не на вашу честность, а на вашу скупость и жадность. Я могу обѣщать вамъ приличную сумму.
   Г. Липпертъ сталъ быстрѣе и быстрѣе потирать руки и сказалъ съ отвратительной улыбкой:-- Въ чемъ же дѣло? Не нужно ли.... при этомъ Липпертъ указалъ куда-то большимъ пальцемъ черезъ плечо,-- замѣнить Эву? Есть у меня еще штуки двѣ хорошихъ адресовъ, г. баронъ. Но-первыхъ Эмилія, дочь старшаго садовника въ бельведерѣ, прелестная шестнадцатилѣтняя штучка....
   Генри разразился громкимъ смѣхомъ:-- Оставьте адресы при себѣ, старый другъ, пригодятся еще послѣ! Теперь мы заняты гораздо болѣе серьезными вещами!
   Лицо его приняло вдругъ серьезное выраженіе; онъ опить сѣлъ и сказалъ:-- Ну, теперь откройте пошире свои большія уши! Знаете ли вы, что моя кузина стала невѣстой доктора Гутмана?
   -- Да, господинъ баронъ, возразилъ кастеллянъ, взглянувъ Генри прямо въ глаза, быстрымъ пронзительнымъ взоромъ.
   -- Прекрасно. Мнѣ и еще кому-то, кого я вамъ не считаю нужнымъ называть, этотъ бракъ во многомъ мѣшаетъ. Мы дали бы порядочную сумму, если бы намъ удалось такъ сказать подставить ногу этому человѣку. Понимаете вы меня?
   -- Не совсѣмъ, г. баронъ!
   -- Вы сегодня прикидываетесь страшнымъ дуракомъ, добрый другъ мой. Только пожалуйста не выводите меня изъ терпѣнья!
   -- Право я не могу понять, г. баронъ, какимъ образомъ я могу услужить вамъ въ этомъ дѣлѣ?
   -- Знай я самъ какъ устроить это дѣло -- мнѣ не зачѣмъ было бы обращаться къ вамъ за совѣтомъ, возразилъ Генри съ досадой.-- Вы должны придумать что нибудь, что затянуло бы и разстроило свадьбу на сколько возможно. Вотъ и все.
   Липпертъ покачалъ головой и сказалъ: -- Я люблю ходить по твердой землѣ.
   -- Что мы хотите этимъ сказать?
   -- Ну, сказалъ кастеллянъ, вертя пуговицу своего сюртука, сдѣлать-то все можно. Но надо вѣдь знать, до.какихъ границъ можно идти. Вѣдь нельзя же при этомъ упускать изъ виду и того, что г. генералъ-родной братъ вашего отца.
   Пытливый, проницательный взглядъ Генри остановился на блѣдномъ лицѣ г. Липперта; въ противоположность своему обыкновенію, Липпертъ также поднялъ глаза. Взгляды обоихъ встрѣтились.
   -- Это значитъ, если я не ошибаюсь, медленно проговорилъ Генри, отчеканивая каждое слово,-- что вы хотите начинать дѣло не съ доктора, а съ генерала, или же, другими словами, у васъ въ рукахъ находится что-то, чѣмъ вы считаете возможнымъ сдержать и забрать въ руки генерала?
   -- А еслибъ это такъ и было?
   Взгляды обоихъ снова встрѣтились. Генри глубоко вздохнулъ.-- Смотря потому, что у васъ находится въ рукахъ, возразилъ онъ послѣ остановки.
   -- До поры до времени это останется моею тайной, возразилъ въ свою очередь Липпортъ.-- Я повторяю свой вопросъ, г. баронъ: мнѣ необходимо нужно знать, до какихъ предѣловъ я могу доходить?
   -- Я могу сказать вамъ только одно: мнѣ это дѣло чрезвычайно важно, сказалъ Генри.-- Обдумайте это хорошенько и принесите мнѣ завтра отвѣтъ.
   -- Срокъ слишкомъ коротокъ, г. баронъ, дайте мнѣ четыре или пять дней на размышленіе.
   -- Пожалуй!
   Генри всталъ во второй разъ.
   -- А какую же награду я получу за свой трудъ?
   -- Это будетъ зависѣть отъ важности оказанной услуги.
   -- Дѣло уладить трудно, и оно для меня небезопасно; я не могу взять дешево, г. баронъ.
   Генри пошелъ къ двери; Липпертъ провожалъ его.-- Выразите цифрами! сказалъ Генри, оборачиваясь черезъ плечо.
   -- Пять тысячъ талеровъ, г. баронъ.
   Генри повернулся къ нему съ быстротой молніи и вскричалъ:-- Вы вѣрно рехнулись, Липпертъ?
   На толстыхъ губахъ Липперта заиграла злобная усмѣшка.-- Развѣ безъ своего вѣдома, г. баронъ, отвѣчалъ онъ совершенно спокойно.-- Вы вѣдь теперь богачомъ сдѣлались, г. баронъ, что вамъ считать лишнюю пару талеровъ.
   -- Но, любезный мой, не станете же вы требовать, чтобы я купилъ кошку въ клѣткѣ. Прежде товаръ,-- потомъ деньги за него! Что вы хотите сдѣлать?
   -- Я позволю себѣ сообщить это г. барону черезъ нѣсколько дней, сказалъ Липпертъ, низко кланяясь Генри и отворяя ему дверь.
   Генри остановился на минуту на порогѣ.-- Если вы обмошенничаете меня -- я переломаю вамъ ребра! Понимаете вы меня?
   -- Совершенно, возразилъ Липпертъ, еще разъ отвѣшивая низкій поклонъ.
   -- Ну, такъ я стану васъ ждать черезъ нѣсколько дней.
   Генри ушелъ, не получивши больше поклона. Г. Липпертъ, проводившій его до сѣней, вернулся въ комнату съ нѣкоторою поспѣшностью и заперъ дверь изнутри. Потомъ онъ осмотрѣлъ, хорошо ли заперты ставни въ окнахъ и спустилъ еще сторы для большаго своего успокоенія. Только принявши всѣ эти предосторожности, онъ сѣлъ за большую конторку и вскорѣ началъ усердно рыться въ бумагахъ.
   

ГЛАСА ТРЕТЬЯ.

   -- Нѣтъ никакого сомнѣнія, что этотъ негодяй знаетъ какую нибудь тайну стараго пройдохи! разсуждалъ Генри самъ съ собой, идя быстрыми шагами по великолѣпной улицѣ.-- Да и въ сущности, что же тутъ мудренаго! Вѣдь они все шептались между собою еще при старикѣ Фалькенштейнѣ! Мудрено было бы не случиться такимъ вещамъ, которыя лучше не показывать на Божій свѣтъ! Но вѣдь пять тысячъ! Это онъ ужь слишкомъ запросилъ! Стало быть тутъ дѣло идетъ уже не о пустякахъ! И онъ повидимому увѣренъ, что ему удастся уладить дѣло!
   Генри нисколько не спѣшилъ домой; но не потому, чтобы онъ, въ отсутствіи своей молодой жены, боялся соскучиться въ убранныхъ для нея роскошныхъ комнатахъ. Онъ вовсе не рвался въ объятія своей супруги. Правда, онъ вспоминалъ о ней въ настоящую минуту, но безъ всякаго нѣжнаго чувства. Даже окончательный брачный союзъ и неудачныя попытки Эммы стать къ своему мужу въ болѣе сердечныя отношенія по могли внушить ему большей кротости, и молодая женщина, въ непродолжительное время своей брачной жизни, уже не разъ заливалась слезами. Съ самаго начала она была для него только средствомъ къ цѣли; и теперь, когда цѣль была достигнута, онъ находилъ очень неумѣстнымъ обращать средство въ цѣль. И притомъ онъ хорошо зналъ, что Эмма все-таки носила въ своемъ сердцѣ образъ другого человѣка, котораго онъ ненавидѣлъ еще въ раннемъ, почти въ дѣтскомъ возрастѣ, и который теперь опять сталъ поперегъ его дороги, вездѣ загораживалъ для него дорогу, съ которой этотъ ненавистный человѣкъ долженъ былъ сойти,-- сойти во что бы то ни стало!
   Вездѣ, гдѣ только это было можно, Генри охотно платилъ дешево за свою месть, но теперь онъ видѣлъ ясно, что подобная месть ему обойдется недаромъ. Для нея, по всей вѣроятности, онъ долженъ былъ принести въ жертву своего дядю и свою хорошенькую кузину.
   Генри глубоко вздохнулъ, какъ бы желая свалить съ себя тяжесть, давившую его грудь; но тяжесть не трогалась съ мѣста, и еще тревожнѣе, еще мучительнѣе въ головѣ его копошились мрачныя мысли.
   Нельзя ли было кому нибудь другому навязать роль мстителя? Шутъ былъ бы къ тому самымъ удобнымъ орудіемъ, еслибъ не былъ болѣе, чѣмъ полупомѣшанъ. И однако именно это помѣшательство дѣлаетъ Фердинанда Липперта чрезвычайно пригоднымъ для дѣла! Онъ во всякомъ случаѣ можетъ совершить то, на что нерѣшится никто другой. Его настоящую безумную страсть къ Сильвіи, быть можетъ, лучше было бы употребить въ дѣло, чѣмъ его прежнее увлеченіе Эвою. Съ тѣхъ поръ какъ Эва вступила въ новѣйшій періодъ своей карьеры, для него она уже лишилась своей обольстительной заманчивости. Его страсть къ Сильвіи -- этой чистой, гордой личности, вѣроятно, будетъ продолжительна. Нужно было только держать его въ постоянномъ убѣжденіи, что Лео и здѣсь стоитъ поперегъ его дороги, что онъ измѣнилъ этой дѣвушкѣ, и что въ благодарность за все то, что она для него сдѣлала, онъ хочетъ бросить ее въ объятія короля.
   Генри рѣшился еще въ тотъ же вечеръ поручить своему слугѣ Павлу, какъ можно поскорѣе возобновить свои прежнія отношенія къ Лизеттѣ, горничной тетушки Сары. Этотъ Павелъ еще въ домѣ барона служилъ для Генри доносчикомъ и теперь перешелъ въ его личную службу. Изъ угожденія своему поклоннику и своей собственной слабости Лизетта еще съ тѣхъ поръ, какъ Сильвія поселилась въ замкѣ, подслушивала во всѣ щелки и могла передавать интересныя новости. Надо было полагать, что втеченіе послѣднихъ недѣль ей удалось опять собрать матеріалъ для пикантныхъ извѣстій. Эта недурненькая дѣвушка разъ даже сама лично являлась къ Павлу, чтобы поскорѣе подѣлиться съ нимъ собранными свѣденіями.
   И опять Генри сталъ раздумывать о Фердинандѣ, котораго горячечная экзальтація, однако, произвела на него сегодня вечеромъ самое тяжелое впечатлѣніе. Этотъ господинъ былъ почто готовъ задушить меня, когда я упомянулъ о Сильвіи. Слѣдовательно, я могъ бы его еще наускать на негодяя. Но дѣло-то въ томъ, что онъ его боится. Величайшій его недостатокъ -- непомѣрное тщеславіе. Вотъ эту слабую струнку нужно бы потрогивать какъ можно усерднѣе и довести его до безумія. Онъ полагаетъ, что для него все возможно, хотя онъ -- воплощенное ничтожество, нуль и ничего не имѣетъ, вѣроятно; нѣтъ, у него всегда есть деньги, даже послѣ того, какъ онъ спуститъ въ игрѣ послѣдній талеръ и съ тѣхъ поръ не садится играть. Ужь не оставилъ ли ему старикъ Фалькенштейнъ наслѣдства, которое ему выплачиваетъ постепенно... можетъ быть никто иной, какъ дядя? Дядюшка всегда обнаруживалъ къ нему какую-то странную нѣжность. Еще недавно онъ хотѣлъ доставить ему мѣсто при русскомъ посольствѣ. Если бы вѣроятность его рожденія отъ покойнаго Фалькенштейна не была такъ велика, то, право, можно было бы побожиться, что... Вдругъ, подобно молніи, внезапно прорѣзывающейся на ночномъ небѣ, въ душѣ Генри возникло воспоминаніе. Недѣли двѣ тому назадъ въ домѣ генерала былъ танцовальный вечеръ или нѣчто въ этомъ родѣ; послѣ танцевъ были предлагаемы шарады, потомъ общество раскрыло шкапы генерала съ старыми мундирами и другимъ гардеробомъ, при этомъ кто-то притащилъ все еще великолѣпный -- не смотря на подержанный видъ -- красный шелковый халатъ, въ которомъ одною изъ гостей нарядили царемъ Навуходоносоромъ. Не былъ ли этотъ красный шелковый халатъ тотъ самый, о которомъ сегодня шутъ разсказывалъ уже не въ первый разъ!... Ужъ не былъ ли генералъ -- отцемъ Фердинанда? И не эту ли тайну старый Липпертъ хотѣлъ продать такъ дорого? А тогда это былъ бы самый восхитительный скандалъ, какого только могъ пожелать злѣйшій врагъ генерала! Тогда-то шута можно бы было побудить ко всему, рѣшительно ко всему, и его экзальтація не знала бы никакихъ границъ.
   Но развѣ не безразсудно спекулировать такимъ образомъ, не имѣя подъ ногами твердой почвы? Предположимъ даже, что то былъ тотъ самый халатъ, который игралъ роль въ жизни шута,-- но кто говоритъ мнѣ, что въ этотъ халатъ облачался непремѣнно отецъ Фердинанда? Развѣ дядюшка, обязавшійся не оставлять незаконнаго сына своего друга и отечески о немъ заботиться, по могъ призывать тогда къ себѣ этого сироту? Гдѣ тутъ была малѣйшая вѣроятность?.. И однакоже! Надо было все-таки навести шута на слѣдъ. Одна возможность предположенія, что онъ -- сынъ человѣка, ни дочери котораго хочетъ жениться злѣйшій врагъ Фердинанда, должна заставить его жадно ухватиться за эту приманку,-- или я знаю шута очень плохо.
   Не извѣстно ли Эвѣ что нибудь, изъ чего можно было бы извлечь пользу? Вѣдь она такъ долго прожила въ томъ семействѣ... Не слышала ли или не видѣла ли она чего нибудь такого, что можно было бы искусно комбинировать и этимъ придать дѣлу желаемый видъ? Отправлюсь-ка я къ ней завтра утромъ,-- или не попытаться ли вывѣдать что нибудь сейчасъ-же?..
   Генри повернулъ въ ту улицу, гдѣ жила Эва. Онъ шелъ все скорѣе я скорѣе, чѣмъ ближе подходилъ къ ея помѣщенію,-- Ей будетъ интересно знать кое-что о послѣднихъ похожденіяхъ ея прежняго вздыхателя, а долгъ христіанскаго соболѣзнованія приказываетъ, по возможности, ее утѣшить въ ея потерѣ.
   Генри коварно улыбнулся, говоря это самъ себѣ вполголоса, и при этомъ сердце его забилось сильнѣе. Эва или другая женщина,-- почему же не прелестная, соблазнительная Эвл?
   Онъ остановился передъ низкой калиткой сада. Эва, по всей вѣроятности, еще не ложилась въ постель. Въ залѣ еще горѣлъ свѣтъ, но матовый, обманчивый свѣтъ; болѣе яркаго находившіеся въ залѣ, быть можетъ, и не требовали.
   -- Чуть ли я не опоздалъ, пробормоталъ Генри.
   Однако онъ еще медлилъ у калитки. Вдругъ свѣтъ вверху сдѣлался ярче, Къ окну подошла женская фигура, но, повидимому, не Эва. Въ тоже время на улицѣ раздался стукъ приближавшагося экипажа,
   Генри, какъ можно далѣе скрывшійся въ тѣни высокой ограды, при свѣтѣ фонаря увидѣлъ, что въ экипажѣ сидѣла только одна дама, въ которой онъ узналъ Эву. Генри быстро выскочилъ изъ засады и отворилъ дверцы. Эва, также его узнавшая, тихо вскрикнула.
   -- Вы, вѣроятно, меня не ждали и нисколько не желали видѣть, любезная Эва?
   -- Первое отчасти, во второмъ совершенно ошибаетесь, проговорила Эва, подавая ему руку и выпархивая изъ экипажа.
   -- Слѣдовательно, вы можете удѣлить мнѣ нѣсколько минутъ вашего досуга для нѣкоторыхъ важныхъ объясненій со мною?
   -- Почему же нѣтъ! Если супругѣ вашей не будетъ непріятно...
   Генри ничего не отвѣчалъ и ограничился тѣмъ, что пожалъ руку Эвы.
   Экипажъ -- извощичья карета, какъ теперь замѣтилъ Генри -- отъѣхалъ прочь отъ дома, котораго дверь была отворена дѣвушкою. Позднее возвращеніе ея госпожи, повидимому, нисколько не удивило дѣвушку, которая опять затворила дверь за Генри и Эвою.
   -- Ты можешь приготовить чай, Дора, и затѣмъ ложись спать, сказала Эва.
   Въ комнатахъ Эвы еще долго горѣлъ свѣтъ. Въ эту ночь слуга Павелъ напрасно поджидалъ возвращенія домой своего господина.
   

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ.

   Упоительная ночь не обезсилила Генри, благодаря эластичности его натуры, и на слѣдующее утро онъ всталъ бодрымъ и готовымъ для предстоявшихъ ему дневныхъ заботъ.
   Сближеніе такихъ людей, какъ Эва и Генри, при тогдашнихъ обстоятельствахъ не представляло значительныхъ затрудненій. Правда, Эва никогда не чувствовала особеннаго сердечнаго влеченія къ холодному насмѣшнику и притомъ къ знатному молодому скрягѣ, и кромѣ того сильно негодовала на нею за его посредническую роль въ несчастной связи съ принцемъ, но въ настоящую минуту Эва предпочитала не думать обо всемъ этомъ или, по крайней мѣрѣ, не ставить въ зависимость свою настоящую тактику отъ этихъ обстоятельствъ. Генри явился теперь для нея очень кстати. Значительная сумма, для поя назначенная ея великодушнымъ любовникомъ, еще не находилась у нея въ рукахъ, и наслѣдство это у Эвы можно было очень легко оспаривать. Какъ полезно было имѣть на своей сторонѣ барона! Притомъ же ее сильно безпокоила необъяснимая холодность Фердинанда, который, со времени болѣзни Альфреда, къ ней болѣе не показывался и, наконецъ, она должна же была окончательно выбрать кого нибудь между окружавшими со молодыми и старыми кавалерами. Ея тщеславію льстила возможность имѣть своимъ любовникомъ значительнѣйшаго изъ нихъ,-- и какъ пикантно было то обстоятельство, что этотъ любовникъ былъ мужъ Эммы, зять человѣка, такъ жестоко разрушившаго всѣ ея планы сдѣлаться его невѣсткою! И однако, она не поддалась бы или, по крайней мѣрѣ, поддалась бы не такъ скоро дерзкимъ условіямъ Генри, если, бы они не вполнѣ согласовались съ тою ненавистью, какую они оба питали къ Лео. Генри не постыдился эксплоатировать для своей пользы ненависть Эвы къ его заклятому врагу. Онъ налгалъ Эвѣ, будто бы банкиръ, въ послѣднее время передъ своимъ отъѣздомъ, уже согласился на ея бракъ съ Альфредомъ, но Лео помѣшалъ доброму дѣлу своимъ могущественнымъ тогда вліяніемъ
   -- Не подвернись этотъ господинъ, увѣрялъ Генри,-- вы могли бы быть теперь вдовствующей госпожой фонъ-Зонненштейнъ; онъ убѣждалъ, интриговалъ, грозилъ, пустилъ въ ходъ свой медицинскій авторитетъ и добился наконецъ того, что отъѣздъ былъ рѣшенъ съ необыкновенной поспѣшностью, которая, по моему мнѣнію, стоила жизни Альфреду. Я сильно подозрѣваю, очаровательная Эва, что вы не лишили бы Фердинанда вашей нѣжности, если бы онъ былъ въ состояніи втоптать въ грязь вашего врага,-- но я не такой человѣкъ, какъ придурковатый шутъ. Удостойте меня того, чего онъ не былъ и никогда не могъ быть достойнымъ, и ваше желаніе, которое въ тоже время принадлежитъ къ числу и моихъ усерднѣйшихъ желаній, будетъ исполнено въ самомъ непродолжительномъ времени.
   Союзники подвергли теперь серьезному обсужденію планъ мщенія, и пріютомъ Генри сообщилъ Эвѣ странное подозрѣніе, недавно возникшее въ немъ, по отношенію къ Фердинанду. Но могла ли Эва изъ времени своей бытности у кастелляна припомнить себѣ то или другое обстоятельство,-- можетъ быть, было бы достаточно одного этого указанія, чтобы они могли далѣе пробираться по темному пути минувшаго. Она хорошо себѣ припомнила, что генералъ, въ особенности въ прежніе годы, нерѣдко являлся въ квартиру кастелллна въ то время, когда онъ долженъ была, знать и зналъ, что хозяинъ былъ въ отсутствіи. Слѣдовательно, эти визиты могли относиться къ госпожѣ Липпертъ, и въ тихомъ разговорѣ, который генералъ велъ съ госпожою Липпертъ въ оконной нишѣ, часто упоминалось имя Фердинанда. Разъ или два Эва видѣла также, что генералъ давалъ госпожѣ Липпертъ деньги и просилъ ее ничего не говорить господину Липперту, когда онъ возвратится домой. Отсюда оказывалось совершенно достовѣрнымъ и яснымъ, покрайней мѣрѣ, то, что генералъ, дѣйствительно, издавна принималъ въ Фердинандѣ нѣжное участіе,-- участіе, казавшееся довольно страннымъ при извѣстномъ эгоизмѣ дядюшки; изъ разсказовъ Эвы можно было даже сомнѣваться, дѣйствительно ли госпожа Липпертъ была матерью Фердинанда. Въ бреду своихъ нервныхъ припадковъ госпожа Липпертъ говорила чрезвычайно странныя, совершенно непонятныя для Эвы вещи,-- напримѣръ умоляла, чтобы у нея не отнимали какого-то ребенка -- и многое подобное; пріютомъ, нѣжность этой обыкновенно мягкосердой и любящей женщины къ Фердинанду не была особенно велика, а грубое обращеніе съ госпожою Липпертъ ея мужа легко объяснялось тѣмъ, что въ ней этотъ негодяй позволялъ себѣ безнаказанно оскорблять свою соумышленницу.
   Затѣмъ рѣчь опять зашла о Фердинандѣ, и Генри не безъ нѣкоторой осторожности извѣстилъ Эву о новой страсти шута. При этомъ Эва разразилась бѣшенымъ хохотомъ, но скоро обнаружилось, какъ этотъ смѣхъ былъ неприличенъ и гадокъ. Она стала осыпать Сильвію самой грубой бранью, называла ее "надменной, распутной дочкой лѣсничаго", которая всегда корчила изъ себя святую угодницу, чтобы тѣмъ безнаказаннѣе кокетничать со всѣми мужчинами, которые, наконецъ, сдѣлали ее любовницею короля. Генри былъ убѣжденъ, что Эва, въ глубинѣ своего сердца, сама не вѣрила правдивости этихъ оскорбительныхъ обвиненій, однако онъ старался ей поддакивать и даже, если можно, превзойти ее въ пасквильномъ краснорѣчіи. Не слѣдовало ли теперь серьезно подумать о томъ, чтобы и съ этой стороны выставить короля передъ публикой въ непривлекательномъ свѣтѣ? Эва была съ этимъ совершенно согласна; было рѣшено выступить предварительно съ пикантной газетной статьей, что можно было сдѣлать безнаказанно; но прежде всего союзники хотѣли чрезъ слугу Павла обстоятельно распросить горничную Сары -- Лизетту.
   Сегодня Генри долженъ былъ обѣдать у принца, и еще до обѣда онъ узналъ изъ телеграфической депеши, что господинъ фонъ-Зонненштейнъ и Эмма пріѣдутъ съ послѣднимъ вечернимъ поѣздомъ. Генри былъ пораженъ самымъ непріятнымъ образомъ; они должны были пріѣхать въ субботу; зачѣмъ же являться сегодня -- въ четвергъ?... Развѣ имъ жалко было оставить Генри немножко долѣе на свободѣ? Развѣ не успѣетъ еще надоѣсть ему несносная Эмма!!
   Съ другой стороны, раннее, сверхъ ожиданія, возвращеніе тестя было для него очень благопріятно. Что господинъ Липпертъ зналъ тайну, которую могъ продать,-- это было для Генри несомнѣнно, и онъ, съ своей стороны, былъ бы не прочь войти въ эту сдѣлку. Кто останавливала только слишкомъ высокая цѣна. Однако, продавецъ, можетъ быть, что нибудь сбавитъ, если ему дать замѣтить, что товаръ уже имѣется у покупателя.
   И вотъ, прежде чѣмъ явиться къ столу принца, Генри отправился къ кастелляну и привелъ его въ неописанное изумленіе, высказывая ему догадки, которымъ онъ хитро придавалъ форму убѣжденій и достовѣрныхъ свѣденій. Но господинъ Липпертъ былъ слишкомъ старый и опытный воробей, чтобы позволить своему противнику провести себя такъ легко. Непродолжительное обдумыванье убѣдило его, что Генри не могъ знать ничего положительнаго и что ключъ къ этой тайнѣ теперь, какъ и прежде, находится въ рукахъ у него, кастелляна. Однако, было бы неблагоразумно рѣшительно противорѣчіе заявленіямъ Генри; гораздо лучше было поднять еще немножко уже приподнятую завѣсу и разъ возбужденное любопытство Генри подстрекнуть еще болѣе; -- и господинъ Липпертъ сдѣлалъ это съ необыкновенной ловкостью. Онъ замѣтилъ Генри, что одна ласточка весны не дѣлаетъ, и что недостаточно слышать, что звонятъ, а нужно еще знать, гдѣ звонятъ. Разумѣется, для Генри было бы очень недурно, если бы его предположенія подтвердились, но чрезъ это онъ, безъ сомнѣнія, съ радостью еще прибавитъ что нибудь къ условленной суммѣ.
   Липпертъ разсчиталъ довольно вѣрно. Генри, увидя себя близко къ цѣли, отъ которой онъ все-таки былъ отдаленъ, находился въ положеніи игрока, который удвоиваетъ и утройваетъ ставку, чтобы выиграть и, въ своей поспѣшности, не разсчитываетъ, что подъ конецъ ставка эта будетъ превышать самый выигрышъ. А поспѣшить было необходимо. То, что должно было случиться, нужно было обдѣлать поскорѣе; откладывать подобное дѣло въ долгій ящикъ значило бы рисковать выигрышемъ.
   Въ этомъ расположеніи духа Генри оставилъ Липперта, чтобы отправиться на обѣдъ къ принцу, Латворивъ за Генри дверь, господинъ Липпертъ потеръ себѣ руки съ ехидной улыбкой. Еще во время разговора съ молодымъ барономъ ему пришла въ голову великолѣпная мысль. А что если бы можно было продать тайну -- два раза? Одинъ разъ Генри, чтобы выдать тайну, а другой разъ генералу съ обѣщаніемъ свято ее сохранить? Подобный случай сразу обогатиться одна-ли могъ еще когда нибудь представиться, а съ затрудненіями можно было справиться. Нужно было только искусно поддѣлаться подъ почеркъ интересныхъ писемъ,-- а господинъ Липпортъ по этой части былъ опытный виртуозъ,-- и затѣмъ подлинники вручить генералу, а копіи -- барону. Оставалась опасность открытія поддѣлки,-- опасность, которая должна была слѣдовать по пятамъ измѣны. Но и здѣсь представлялся исходъ. Непосредственно за окончаніемъ обѣихъ сдѣлокъ нужно было улепетнуть изъ города даже за предѣлы страны, а чтобы ускорить уплату, надобно было каждому изъ двухъ покупателей растолковать необходимость, или, по крайней мѣрѣ, благоразумную предосторожность бѣгства для продавца. Генералъ, зная, что ему приходится тратить деньги въ послѣдній разъ, заплатитъ тѣмъ охотнѣе, а баронъ долженъ былъ понимать, что послѣ подобнаго подвига для господина Липперта было очень важно удалиться какъ можно скорѣе, чтобы избѣжать мщенія генерала и Лео.
   Планъ этотъ тѣмъ легче могъ сформироваться въ головѣ этого спекулятора, что и кромѣ того, онъ, Липпертъ, былъ запутанъ въ разныя плутни, которыя всего удобнѣе могли быть ликвидированы тайнымъ бѣгствомъ.-- Липпертъ застегнулъ свой долгополый сюртукъ, пригладилъ рукавомъ высокую шляпу и отправился къ генералу.
   За столомъ принца Генри узналъ очень важное извѣстіе, которое объяснило сну также поспѣшное возвращеніе тестя.
   Уже когда былъ поданъ дессертъ, изъ военнаго министерства была-доставлена принцу депеша; онъ, съ сильнымъ волненіемъ, сообщилъ ее своимъ гостямъ, къ которымъ на этотъ разъ принадлежали самые преданные его приверженцы, Война на югѣ, которая до сихъ поръ была ведена съ обѣихъ сторонъ очень нерѣшительно, вступила въ новый періодъ. Произошла большая битва, проигранная той стороной, которой принадлежали всѣ симпатіи принца и его партіи. Казалось, уже невозможнымъ сохранять долѣе нейтралитетъ и по поспѣшить на помощь къ побѣжденному союзнику. Неожиданное извѣстіе обсуждалось очень усердно, даже съ большимъ жаромъ. Волненіе достигло высшей степени. Приверженцы убѣждали принца скорѣе обратиться къ крайнимъ мѣрамъ, чѣмъ далѣе сносить терпѣливо такое унизительное, постыдное положеніе. Чѣмъ же нужно было теперь дѣйствовать, какъ не его рѣшительнымъ словомъ?! Вся армія встала бы тогда, какъ одинъ человѣкъ, подавила бы еще въ зародышѣ всякое сопротивленіе -- отъ какой бы стороны оно ни исходило -- и остріями штыковъ проложила бы своему доблестному начальнику дорогу къ престолу, который долженъ былъ принадлежать храбрѣйшему.
   Казалось страннымъ -- и это было хорошо замѣчено хладнокровными наблюдателями, къ которымъ принадлежалъ также Генри -- что принцъ ко всѣмъ этимъ заявленіямъ, повидимому, совершенно исключительной привязанности и любви къ его личности и дѣлу, отнесся крайне холодно и уклончиво; и дѣйствительно, принцъ хорошо сознавалъ, какъ ненадежна и двусмысленна была эта вѣрность вассаловъ, которые съ такою безсовѣстною легкостью забывали долгъ вѣрноподданнической присяги ихъ государю. Онъ раздумывалъ о томъ, что эти горячіе союзники, измѣнивъ теперь его двоюродному брату, королю, впослѣдствіи также оставятъ и его самого, если онъ не будетъ дѣйствовать совершенно согласно съ ихъ видами и желаніями. При этомъ нужно было высказать опредѣленное рѣшеніе, для котораго принцъ не чувствовалъ въ своемъ сердцѣ достаточной силы. Поэтому онъ старался уклониться отъ энергическаго рѣшенія, котораго отъ него желали, и указывалъ на трудности положенія, дѣйствительно очень значительныя и очевидныя для самаго непроницательнаго человѣка. Этимъ путемъ ему удалось постепенно сообщить бурной бесѣдѣ болѣе умѣренный характеръ. Польза ли было миролюбиво склонить короля -- передать въ болѣе сильныя руки бразды правленія, которыхъ, онъ очевидно, не могъ самъ держать энергически? Какимъ мужественнымъ властителемъ король себя ни воображаетъ, однако, онъ въ минуту дѣйствительной опасности, всегда оказывался слабымъ и робкимъ. Королева, которой болѣе энергическій характеръ всегда сообщалъ ему поддержку и которой рѣшительнаго вмѣшательства въ этомъ случаѣ, когда дѣло шло объ интересахъ ея и маленькаго ея сына, надо было опасаться болѣе, чѣмъ прежде,-- королева была въ далекомъ отсутствіи. При надлежащей поспѣшности можно было бы еще до ея возвращенія произнести значительныя перемѣны.
   Гости принца, вопреки собственному желанію, нашлись вынужденными согласить какъ нибудь свои противоречащія мнѣнія съ желаніями принца. Оборотъ, сообщенный ихъ преніямъ, породилъ новыя обсужденія, но возможность миролюбиво убѣдить короля ни въ комъ изъ гостей но возбуждала довѣрія. Прекрасно, и если бы можно было совершенно изолировать короля отъ его приверженцевъ! Но вѣдь къ несчастно всѣмъ извѣстно, что онъ давно уже подчинился вліянію небольшой коалиціи отважныхъ и пронырливыхъ людей, которымъ онъ ввѣрилъ свою совѣсть, свою политику и даже самую жизнь.
   Генри хорошо зналъ, къ чему это должно было привести. Онъ заранѣе приготовился къ очень непріятной минутѣ, отъ которой судьба, дѣйствительно, его не пощадила. Чѣмъ болѣе прочіе гости показывали видъ, будто бы не желали задѣвать его за живое, тѣмъ умышленнѣе они отъискивали все, что могло оскорбить его лично и унизить всѣми признаннаго фаворита въ глазахъ принца. Очень понятію, говорили они, что баронъ въ подобномъ щекотливомъ положеніи не рѣшается дѣйствовать энергически; по съ другой стороны, требованія, предложенныя ему его роднею, до того неумѣренны, что, конечно, никто не будетъ винить его, если онъ употребитъ всѣ зависящія отъ него средства, чтобы избавиться отъ подобнаго унизительнаго братства. Надобно было тѣмъ болѣе сожалѣть объ этой терпѣливости, навязанной барону, разумѣется, только обстоятельствами, что другіе, по своему положенію, также не могли поднять перчатку, брошенную всему знатному сословію возведеніемъ Лео въ дворянское достоинство. Каждый совершенно основательно говоритъ: ради барона надобно терпѣливо сносить то, чему самъ баронъ не въ состояніи противодѣйствовать. И наконецъ онъ, а никто другой,-- блюститель своей семейной чести, и роль эту ножи о предоставить ему тѣмъ спокойнѣе, что въ дѣлѣ съ своимъ отцомъ онъ далъ блестящее доказательство, что умѣетъ выпускать изъ виду всѣ прочія соображенія, какъ скоро они не согласуются съ достоинствомъ его баронскаго герба.
   Противъ этихъ, и подобныхъ имъ нападокъ принцъ, безъ всякаго сомнѣнія, могъ прикрыть и защитить своего любимца однимъ словомъ. Генри поглядывалъ на принца нѣсколько разъ полу-вызывающими, полу-слезливыми глазами, но принцъ не произносилъ слова, котораго отъ него ждалъ Генри, и этимъ молчаніемъ показалъ, что онъ, принцъ, не менѣе другихъ недоволенъ его поведеніемъ. Въ безсильной ярости Генри стиснулъ зубы, и затѣмъ, улыбаясь и съ видомъ сожалѣнія пожимая плечами, отозвался, что, дѣйствительно, онъ поставленъ въ роковое положеніе, и что онъ отъ всею сердца желалъ бы, чтобы его врагъ, котораго онъ ненавидитъ совершенно искренно, попалъ въ подобное положеніе. Наконецъ, принцъ подалъ знакъ вставать изъ-за стола и освободилъ Генри отъ этой муки, которая подвергала его искусство притворяться самому жестокому испытанію. Вскорѣ затѣмъ гости должны были откланяться, и Генри на пути отъ дворца къ станціи желѣзной дороги, гдѣ онъ долженъ былъ встрѣтить своего тестя и жену, могъ на досугѣ свободнѣе поразмыслить обо всемъ, что онъ слышалъ.
   Если прежде онъ надѣялся, что судьба можетъ пощадить его отъ открытой борьбы съ дядею и Лео, то теперь надежда эта была у него совершенно отнята.
   Какъ будто это было такъ легко, какъ будто можно было безъ труда справиться съ такимъ человѣкомъ, какъ Леи! Разумѣется, это хвастливое презрѣніе къ своему врагу пускалось въ ходъ только для вида. Ярость, съ какою Генри желалъ уничтожить своего врага, доказывала только, какую изступленную ненависть и вмѣстѣ страхъ, внушалъ къ себѣ этотъ противникъ. И Генри опять вообразилъ себя въ открытомъ враждебномъ положеніи къ этому человѣку, взгляда котораго онъ давно уже не могъ переносить -- еще когда они оба находились подъ крышею д-ра Урбана -- и, какъ всегда, такъ и теперь Генри содрогнулся при этой мысли.
   -- Со всякимъ другимъ я бы съумѣлъ справиться, разсуждалъ онъ самъ съ собою,-- но никто не можетъ обвинять меня, если я другого заставлю бороться съ этимъ чудовищемъ. Пока на свѣтѣ не перевелись шальные шуты, я былъ бы набитый дуракъ, если бы захотѣлъ рисковать своей собственной шкурой.
   Поѣздъ запоздалъ болѣе обыкновеннаго. Для Генри было по очень весело ждать въ холодномъ воксалѣ, по которому разгуливалъ сквозной вѣтеръ. Обратясь къ одному изъ чиновниковъ, Генри спросилъ его, почему поѣздъ не прибылъ въ назначенное время? Чиновникъ могъ съ достовѣрностью сказать только, что съ послѣдней станціи поѣздъ отправился аккуратно въ свое время. Но, добавилъ чиновникъ, на пути случилась какая-то порча -- какая именно -- неизвѣстно; вѣроятно, по причинѣ дурной погоды; къ поврежденному поѣзду только-что былъ отправленъ вспомогательный локомотивъ. Чрезъ нѣсколько минутъ должно было прійти болѣе точное извѣстіе.
   Генри продолжалъ разсуждать съ чиновникомъ о могущихъ произойти послѣдствіяхъ и при этомъ раздумывалъ, пострадаетъ ли одинъ банкиръ, или одна Эмма, или они оба погибнутъ, если дѣйствительно приключится большое несчастіе. Первый случай, соображалъ Генри, гораздо благопріятнѣе, два послѣдніе нанесутъ страшный ударъ его разсчетамъ, потому что въ каждомъ изъ этихъ двухъ случаевъ имущество Зонненштейновъ перешло бы къ ихъ родственникамъ -- оборваннымъ жидамъ, гдѣ нибудь въ Богеміи или Моравіи -- а ему, изъ всѣхъ милліоновъ, досталась бы только одна законная, скромная доля.
   Услужливый чиновникъ отправился разузнать обстоятельно дѣло и возвратился назадъ съ радостнымъ лицомъ, увѣряя Генри, что безпокоиться болѣе не зачѣмъ, что въ локомотивѣ оказалось незначительное поврежденіе, и что черезъ нѣсколько минутъ поѣздъ придетъ на станцію. Генри вѣжливо приподнялъ шляпу и повернулся къ чиновнику спиною. Теперь ему нисколько не было интересно продолжать съ нимъ бесѣду.
   И такъ, чрезъ нѣсколько минутъ! Не лучше ли было имъ подождать до завтра?!... Вчера Эва сказала ему, что у нея вечеромъ соберется маленькое общество, но что въ двѣнадцать часовъ она надѣется быть одна,-- я вотъ, вмѣсто того, чтобы наслаждаться бесѣдою съ пикантной Эвою, для Генри предстояло забавлять скучную Эмму! Какъ это пошло! Какого-то явится Эмма? Безъ сомнѣнія, раздражительною, плаксивою, какова она была въ послѣднее время передъ отъѣздомъ,-- съ лицомъ, разгоряченнымъ ѣздою, съ раскраснѣвшимися отъ слезъ глазами -- нечего сказать, привлекательная физіономія! Ему, дѣйствительно, было теперь только и заботы, что выслушивать разныя іереміады и пошлости придурковатой бабы,-- теперь, когда для него лично все было поставлено на карту! Какъ хотѣлось ему сегодня вечеромъ еще разъ переговорить съ старикомъ Липпертомъ и повидаться съ шутомъ, чтобы еще болѣе разгорячить его шальную голову! Каждая минута была теперь дорога,-- а онъ, Генри, былъ обреченъ скучать съ сложенными руками... Ботъ онъ ужь мчится, дурацкій поѣздъ, какъ будто онъ никогда не можетъ слетѣть съ рельсовъ или можетъ слетѣть только въ томъ случаѣ, когда мнѣ это рѣшительно все равно!
   Огненные глаза машины сверкали ближе и ближе. Подъ сводомъ раздался пронзительный свистъ паровой трубы,-- и поѣздъ остановился. Слуга банкира и горничная Эммы, бывшіе также въ дорогѣ, суетливо проталкивались сквозь толпу къ тому вагону, въ которомъ сидѣли ихъ господа. Генри послѣдовалъ за ними медленно, и когда подошелъ ближе, банкиръ и Эмма стояли уже у подъѣзда -- банкиръ озирался по сторонамъ, а Эмма, какъ и ожидалъ Генри, пріѣхала съ разгоряченнымъ лицомъ и красными, заплаканными глазами, которые она только-что еще разъ отерла платкомъ. Генри пробормоталъ сквозь зубы очень нелюбезную брань, но превратился весь въ сладенькую улыбку и радушіе, когда, подойдя еще ближе, пожалъ банкиру руку и поцѣловалъ жену въ лобъ.
   -- Ну, вотъ и прекрасно, что вы пріѣхали сегодня! Всѣ ли вещи съ тобою, милая Эмма? Привезла ли ты хорошенькій дорожный несессеръ, который я подарилъ тебѣ въ Туринѣ? Ты вѣдь въ дорогѣ очень забывчива...
   -- Вы бы проводили меня сначала ко мнѣ въ моемъ экипажѣ, сказалъ банкиръ.
   -- Я уже взялъ для себя и Эммы извощичью карету, замѣтилъ Генри.
   -- Ахъ, поѣденъ лучше въ папашиномъ экипажѣ! сказала Эмма, ухватись за руку отца.
   -- Мнѣ бы хотѣлось ѣхать съ вами. Дорогой я могу сообщить тебѣ кое-что важное, сказалъ банкиръ, и затѣмъ, наклонясь къ дочери, шепнулъ ей нѣсколько словъ, которыя, повидимому, были назначены только ей одной.
   -- Какъ вамъ угодно! сказалъ Генри. Потомъ онъ отдалъ слугамъ -- здѣсь же былъ и его Павелъ -- нужныя приказанія и съ мрачною улыбкой послѣдовалъ за отцомъ и дочерью, которые рука объ руку уже пошли впередъ и оглядывались на него назадъ. По дорогѣ домой банкиръ передалъ Генри, что онъ еще вчера получилъ вѣрныя свѣденія о важныхъ военныхъ событіяхъ, которыя и заставили его поспѣшить пріѣздомъ. Къ счастью, онъ уже прежде разсчитывалъ на неблагопріятный оборотъ происшествій, и потому его дѣла отъ этого пострадать не могутъ.
   Банкиръ говорилъ это далеко не тѣмъ оживленнымъ тономъ, какой употреблялъ прежде въ разговорахъ о дѣлахъ. Теперь онъ, казалось, былъ еще болѣе угрюмъ и разстроенъ, чѣмъ нѣсколько дней тому назадъ. Генри замѣтилъ также, что банкиръ часто поворачивалъ свое лицо къ Эммѣ, которая сидѣла въ другомъ углу экипажа, не произнося ни слова и далеко признавъ голову къ подушкамъ.
   Экипажъ подъѣхалъ къ отелю банкира. Господинъ фонъ-Зонненштейнъ вышелъ, и съ особеннымъ значеніемъ сказалъ, что онъ не требуетъ отъ молодыхъ супруговъ-сопровождать его въ комнаты и отъужинать у него, такъ какъ онъ полагаетъ, что они хотятъ остаться одни, а онъ -- говоря откровенно -- вполнѣ раздѣляетъ это желаніе. Эммѣ, повидимому, сначала хотѣлось выпрыгнуть изъ экипажа, но рѣзкое восклицаніе ея отца: "Эмма!" заставило ее опять откинуться въ уголъ. Генри произнесъ: "и такъ до свиданья -- то завтра!" захлопнулъ дверцы, и, занимая возлѣ Эммы мѣсто, оставленное банкиромъ, сказалъ:
   -- Ну, Эмма, это обѣщаетъ намъ необыкновенно веселый вечеръ!
   

ГЛAВА ПЯТАЯ.

   Въ обширной комнатѣ генеральскаго дома стоялъ кастеллянъ Липпертъ, наклонивъ голову на лѣвую сторону и засунувъ два пальца правой руки за пуговицы своего долгополаго форменнаго сюртука. Генералъ неровными торопливыми шагами ходилъ взадъ и впередъ по сумрачной комнатѣ и при этомъ, какъ бы въ крайнемъ замѣшательствѣ, нѣсколько разъ проводилъ рукою по своимъ короткимъ, уже посѣдѣвшимъ волосамъ. Вдругъ онъ остановился, повернулся на каблукахъ, подошелъ къ кастелляну, неперестававшему слѣдить за нимъ своими холодными, острыми глазами, и сказалъ тихимъ голосомъ:-- Знаете ли, Липпертъ, что я думаю? Я не вѣрю ни одному слову изъ всего того, что вы мнѣ наговорили. Вы мнѣ просто налгали.
   -- Въ этомъ было бы для меня мало пользы, ваше превосходительство, замѣтилъ Липпертъ, не измѣняя своей позы.
   -- Вы полагаете, что такъ какъ вы святоша и, по милости моей протекціи, занимаете въ нашемъ обществѣ должность секретаря, такъ уже можете безнаказанно меня дурачить? Берегитесь! Повторяю вамъ: вы мнѣ безсовѣстно налгали.
   -- А я повторяю вашему превосходительству, что сегодня въ четыре часа по полудни, господинъ баронъ изволилъ быть у меня и предложилъ мнѣ всѣ вопросы, на которые я уже имѣлъ честь вамъ указать, и изъ которыхъ видно ясно, что баронъ попалъ на слѣдъ извѣстной намъ тайны.
   -- Но скажите, ради самого Господа, статочное ли это дѣло? вскричалъ генералъ,-- и затѣмъ, сейчасъ же понизивъ голосъ, продолжалъ:
   -- Если моему племяннику не во снѣ все это приснилось, какъ, повидимому, вамъ, то должны же выбыли слышать, кѣмъ или чѣмъ онъ былъ наведенъ на это подозрѣніе, о которомъ не думалъ никогда въ своей жизни?
   Липпертъ сдвинулъ плечами.
   -- Почемъ я могу знать? сказалъ онъ,-- я самъ уже ломалъ себѣ надъ этимъ голову. Можетъ статься, ему сообщила что нибудь Эва. съ которой господинъ баронъ находится въ очень короткихъ отношеніяхъ. Эва долго прожила подъ моей крышей и была очень дружна съ моей покойной женою. При этомъ легко могло быть произнесено какое нибудь словечко, которое дѣвушка потомъ приклеила къ другому словечку, и такъ далѣе до тѣхъ поръ, пока изъ этого по составилась нея исторія -- до послѣдняго слова.
   Липпертъ немного приподнялъ голову и повторилъ съ особеннымъ удареніемъ:
   -- Да-съ, До послѣдняго слова.
   Генералъ ничего не нашелся сказать противъ того, что Генри, дѣйствительно, могъ этимъ или какимъ нибудь другимъ, до сихъ поръ необъяснимымъ способомъ прійти къ смутному предчувствію истины; но отъ смутнаго предчувствія до несомнѣннаго открытія истины было еще далеко. Генералъ перевелъ духъ.
   -- Ну, чтожь, любезный Липпертъ, сказалъ онъ, принуждая себя улыбнуться,-- того, что было, мы измѣнить не въ состояніи. Если вы не проболтаетесь, то тутъ еще ничего нельзя открыть. Во всякомъ случаѣ благодарю васъ за ваши предостереженія, которыя пригодятся въ будущемъ. А теперь до свиданія: сегодня я очень занятъ.
   Генералъ далъ знакъ, что бесѣда окончена; но Липпертъ не трогался съ своего мѣста и даже не измѣнялъ своей позы. На губахъ его появилась улыбка, которая не сходила съ его лица, когда онъ проговорилъ:
   -- А если я проболтаюсь, ваше превосходительство?
   Генералъ быстро обернулся, но послѣ непродолжительнаго молчанія произнесъ голосомъ, которому старался сообщить тонъ угрозы:
   -- Этого не должно быть!
   -- Почемъ знать, сказалъ Липпертъ, наклоняя голову для разнообразія на правую сторону,-- господинъ баронъ, казалось, очень, желалъ узнать что нибудь опредѣленное, и былъ не прочь прилично вознаградить меня за нѣкоторыя фактическія доказательства. Вашему превосходительству извѣстно, что я имѣю въ рукахъ фактическія доказательства -- нѣсколько писемъ фрейленъ Гутманъ къ моей покойной женѣ до рожденія ребенка и собственноручныя вашего превосходительства письма послѣ рожденія, когда ваше превосходительство должны были сопровождать въ Лондонъ его величество въ бозѣ почившаго короля и все-таки желали знать, какъ поживаетъ бѣдный малютка. Бумага и чернила писемъ немножко пожелтѣли, но вообще письма эти хорошо сохранились; ихъ можно еще читать совершенно отчетливо, и я полагалъ, что ваше превосходительство скорѣе желали бы видѣть эти письма въ моихъ рукахъ, чѣмъ въ рукахъ молодого барона.
   Генералъ выпучилъ глаза на говорившаго и не могъ про нанести ни слова отъ ярости и страха. Липпертъ улыбнулся еще нахальнѣе, чѣмъ прежде.
   -- Я, ваше превосходительство, уже пожилой человѣкъ, и желалъ бы безбѣдно провести остатокъ моихъ дней. До сихъ поръ, благодареніе Всевышнему, дѣла мои идутъ недурно, но впродолженіи моей жизни я имѣлъ счастье находиться вблизи знатныхъ господъ, и, вѣроятно, это поселило во мнѣ вкусъ ко всему тому, чего я, въ моемъ ограниченномъ положеніи, но могу доставить себѣ при всемъ желаніи. Я желалъ бы, ваше превосходительство, прожить въ тишинѣ и покоѣ, владѣя маленькимъ, скромнымъ состояніемъ, а для этого, ваше превосходительство, мнѣ не хватаетъ еще малой суммы.
   -- А какъ велика эта сумма? спросилъ генералъ хриплымъ голосомъ.
   Липпертъ поглядѣлъ въ потолокъ, и, какъ бы разговаривая съ самимъ собою, отвѣчалъ:
   -- Пять тысячъ талеровъ.
   Сначала генералъ остолбенѣлъ, но потомъ имъ овладѣла сильная ярость; и такъ какъ онъ самъ въ подобную минуту старался говорить тихо, а яростное негодованіе почти сдавливало его горло, то слова имъ произносимыя были едва понятны, и можно было бы подумать, что кастеллянъ для того такъ низко склонялъ голову къ плечамъ, чтобы лучше разслышать.
   Сильное потрясеніе лишило силъ генерала. Онъ упалъ въ кресло и дрожащимъ пальцемъ указывалъ на дверь.
   Только теперь господинъ Липпертъ сошелъ съ своего мѣста, но не для то;о, чтобы направиться къ двери, но чтобы еще на нѣсколько шаговъ ближе подойти къ генералу и громкимъ голосомъ медленно и рѣзко проговорить:
   -- Если въ субботу вечеромъ, къ семи часамъ, на моей конторкѣ не будутъ лежать пять тысячъ талеровъ наличною суммою или въ благонадежныхъ векселяхъ, то въ тотъ же часъ упомянутыя письма, вмѣстѣ со всѣми прочими документами, имѣющими отношеніе къ этому дѣлу, будутъ переданы въ руки барона Генри фонъ-Тухгейма.
   -- Да не кричите же вы, негодяй!.. вскричалъ генералъ, опять вскочивъ на ноги,-- терпѣніе мое истощилось. Дѣлайте, что хотите; предварительно же я буду преслѣдовать васъ уголовнымъ порядкомъ за ваши хищническіе подвиги для выжиманія денегъ. Понимаете ли вы меня?
   -- Не совсѣмъ, ваше превосходительство; потому что при этомъ можно было бы поразсказать кое о чемъ, что вы, разумѣется, скорѣе желали бы охранить отъ огласки. У меня еще есть копіи со всѣхъ донесеній, которыя я имѣлъ честь адресовать вашему превосходительству, когда еще служилъ камердинеромъ при его королевскомъ величествѣ родителѣ; сохранились у меня, другіе интересные и собственной рукою вашего превосходительства писанные документы, имѣющіе отношеніе къ нѣкоторымъ щекотливымъ порученіямъ, которыя я долженъ былъ стараться привести въ исполненіе, заглядывая въ семейства, до тѣхъ поръ пользовавшіяся незапятнанной репутаціей. Это было въ то самое время, когда его величество находился въ возрастѣ отъ шестнадцати до семнадцати лѣтъ,-- томъ возрастѣ, который такъ опасенъ для доброй нравственности молодыхъ людей. Я бы утомилъ терпѣніе вашего превосходительства, если бы захотѣлъ перечислить всѣ случаи, въ которыхъ ваше превосходительство удостоивали меня вашею довѣрія, а потому я твердо убѣжденъ, что ваше превосходительство пунктуально исполните мою просьбу относительно пяти тысячъ талеровъ. Не будетъ ли дальнѣйшихъ приказаній вашего превосходительства?
   Генералъ ничего не отвѣчалъ; господинъ Липпертъ подождалъ нѣсколько минутъ, потомъ, отвѣсивъ глубокій поклонъ, направился своими медленными, беззвучными шагами къ двери. Здѣсь онъ опять остановился и поднялъ вверхъ голову, какъ будто кто нибудь его окликнулъ. Но такъ какъ генералъ продолжалъ молчать, то Липпертъ скорчилъ злобную, угрожающую, гримасу, еще разъ поклонился, но уже не такъ низко, и вышелъ за дверь, которую притворилъ съ большимъ шумомъ, чѣмъ это дѣлалъ обыкновенно.
   Генералъ опять бросился въ кресло. Ну что же ему оставалось дѣлать?
   И теперь -- какъ всякій разъ послѣ посѣщенія господина Липперта -- генералъ раздумывалъ, нельзя ли было какъ нибудь признать... открыто признать Фердинанда своимъ сыномъ. Многое противорѣчило этому намѣренію: репутація генерала, какъ безукоризненно нравственнаго человѣка, репутація, которую онъ съ такимъ трудомъ удерживалъ за собою въ теченіи послѣднихъ двадцати пяти лѣтъ, добрая слава Сары, которая не хотѣла ничего и слышать о возможности признать въ ея возрастѣ почти тридцатилѣтняго сына; политическое положеніе генерала, кругомъ подверженное опасностямъ, его общественное положеніе, требовавшее величайшей осмотрительности, самой осторожной тактики самосохраненія именно теперь, послѣ обрученія Лео съ Жозефою,-- о, мерзавецъ хорошо выбралъ удобное для нападенія время! Въ субботу, къ половинѣ девятаго, пригласительныя карточки сзывали большое общество, въ присутствіи котораго обрученіе Жозефы должно было получить торжественное, публичное подтвержденіе,-- семь часовъ вечера въ субботу былъ послѣдній срокъ, назначенный негодяемъ... Если до тѣхъ поръ не будутъ доставлены ему деньги, то все еще можно было успѣть произнести роковое слово, и въ собственной гостиной его превосходительства вступить въ первое таинственно-интересное объясненіе относительно "маленькаго несчастія, приключившагося его превосходительству лѣтъ тридцать тому назадъ..." Старикъ громко застоналъ. Какъ глупо было съ его стороны довѣрить свою честь, свое имущество подобному негодяю! Однако, кто могъ бы ожидать, что этотъ человѣкъ, котораго онъ тридцать лѣтъ тому назадъ выбралъ за скромность между слугами министра фонъ-Фалькенштейна для возложенія на него важной роли,-- кто бы подумалъ, что этотъ человѣкъ такъ измѣнится съ теченіемъ времени, если только онъ уже тогда не былъ волкомъ въ овечьей шкурѣ! И этому человѣку было извѣстно все, рѣшительно все!... Этотъ человѣкъ помогалъ аранжировать оргіи въ тайныхъ комнатахъ отеля министра. Этотъ человѣкъ такъ часто выпускалъ по утрамъ изъ задней калитки генерала, выходившаго отъ Сары. Этотъ человѣкъ вынесъ въ корзинѣ новорожденное дитя Сары, чтобы положить его на мѣстѣ умершаго ребенка своей жены. И чего еще онъ не зналъ сверхъ всего этого?! Конечно онъ былъ самымъ обременительнымъ образомъ запутанъ въ разныя дѣлишки. Но на что подобный человѣкъ не могъ бы отважиться, если бы его порядкомъ разозлили и привели въ бѣшеное изступленіе! Пять тысяча. талеровъ! Можетъ быть, онъ согласится на уступку, хотя онъ еще никогда ничего не сбавлялъ въ своихъ требованіяхъ. Пять тысячъ!... Генералъ самъ не зналъ, откуда ему взять денегъ для приданого Жозефы, и даже для покрытія ежедневныхъ домашнихъ расходовъ Шестинедѣльный, непомѣрно убыточный вояжъ поглотилъ всѣ деньги, взятыя генераломъ у Сары, и теперь онъ опять долженъ былъ къ ней обратиться. Однако, не было никакого другого исхода. До сихъ поръ молчаніе Липперта было куплено для Сары, или во всякомъ случаѣ преимущественно для Сары и... Липпертъ не долженъ былъ нарушать молчанія.
   Генералъ приказалъ вѣстовому, подавшему зажженную лампу, сію же минуту отнести записочку кастелляну Липперту,-- но сію же минуту! Потомъ, усѣвшись за столъ, генералъ написалъ дрожащею рукою-нѣсколько строкъ, въ которыхъ просилъ господина Липперта еще разъ поговорить съ нимъ завтра утромъ. Затѣмъ генералъ передалъ записку вѣстовому, ожидавшему возлѣ двери.
   Лео и Жозефа сидѣли у стола другъ противъ друга и, повидимому, оба были разстроены. Лео перелистывалъ альбомъ; Жозефа сидѣла неподвижно и угрюмо глядѣла передъ собою. Къ саду, между деревьями, шумѣлъ вѣтеръ съ дождемъ, котораго капли ударяли въ окна комнаты; это было хорошо слышно при той тишинѣ, которая царила въ комнатѣ. Наконецъ, генералъ самъ прервалъ молчаніе; не отнимая руки отъ глазъ, онъ сказалъ:
   -- Какъ ты, полагаешь Жозефа, какъ вы думаете, любезный Лео, не лучше ли намъ отложить на нѣсколько дней пріемъ гостей?
   -- Я нисколько не настаиваю на томъ, чтобы нашъ вечеръ состоялся непремѣнно въ субботу, сказалъ Лео,-- дли меня это рѣшительно все равно.
   -- А для меня напротивъ, съ досадою проговорила Жозефа;-- что тебѣ вздумалось еще откладывать?
   -- Да видишь ли, я не совсѣмъ здоровъ и боюсь захворать серьезно, отвѣчалъ генералъ.
   -- Ну, не захвораешь сразу, и во всякомъ случаѣ мы успѣемъ еще отказать, а теперь вѣдь уже разослана половина пригласительныхъ билетовъ; удивляюсь, папа, что это за странная фантазія пришла тебѣ въ голову?... Ты знаешь, что мы должны принять гостей; конечно, могутъ ли нѣкоторые господа интересоваться подобными пустяками?!
   Произнося эти слова, Жозефа улыбнулась. Блестящіе глаза Лео пристально глядѣли въ ея лицо; губы молодого человѣка подергивались съ выраженіемъ досады, однако онъ сказалъ совершенно спокойно;
   -- Ты сердишься, Жозефэ, но ты неправа. Я не зналъ, что половина билетовъ уже разослана; скажи, пожалуйста, изъ-за чего я долженъ былъ бы настаивать, чтобы вечеръ состоялся непремѣнно въ субботу? А другого я ровно ничего не сказалъ.
   -- Непріятнаго не было ничего въ томъ, что ты сказалъ, а непріятенъ былъ холодный, равнодушный тонъ, какимъ ты это сказалъ. Когда разговоръ зашелъ о твоей кузинѣ, ты съумѣлъ отвѣчать иначе.
   -- Различіе обстоятельствъ могло бы совершенно объяснить тебѣ различіе тона. Тамъ дѣло касалось чести моей кузины, здѣсь дѣло касается... пріема гостей. Однако, я нахожу, что мы безъ всякихъ причинъ вступаемъ въ разговоръ, который -- выражаясь поделикатнѣе -- не совсѣмъ пріятенъ. Надѣюсь, завтра мы будемъ въ лучшемъ расположеніи духа. Спокойной ночи, Жозефа!
   Лео подошелъ къ своей невѣстѣ; она поднялась съ мѣста. Когда она взяла протянутую ей руку, ихъ взгляды встрѣтились, но только на одно мгновеніе, и ни одинъ лучъ нѣжности и любви не-заблестѣлъ въ мрачныхъ глазахъ этихъ нарѣченныхъ.....
   Генералъ также всталъ.
   -- Я также хочу пожелать тебѣ спокойной ночи, милая Жозефа, и попробую переспать мою головную боль.
   Генералъ и Лео вмѣстѣ вышли изъ комнаты Жозефа поглядѣла имъ вслѣдъ, и когда дверь за ними затворилась, дѣвушка опять опустилась въ кресло и, скрестивъ на груди руки, пасмурно глядѣла предъ собою. Лицо си становилось мрачнѣе и мрачнѣе. Нѣсколько разъ на ея губахъ появлялась презрительная улыбка.
   

ГЛАВА ШЕСТАЯ.

   Лео вышелъ изъ комнаты и изъ дома съ тѣмъ невозмутимо-спокойнымъ лицомъ, которое привыкла видѣть у него прислуга. По когда Лео былъ уже на улицѣ и вѣтеръ хлесталъ ему въ лицо, глухой стонъ вырвался изъ груди молодого человѣка и Лео съ дикой яростью протянулъ руки къ беззвѣздному небу. Торопливыми шагами прошелъ онъ наискось по мокрой мостовой, какъ будто хотѣлъ пробраться въ мрачный, шелестѣвшій паркъ, по потомъ опять возвратился назадъ и отправился къ себѣ: въ домъ онъ вошелъ съ прежнимъ спокойнымъ лицомъ. Вѣрный молодой слуга, вышедшій къ нему на встрѣчу въ передней, не долженъ былъ видѣть, что дѣлалось на душѣ Лео.
   -- Здѣсь былъ какой-то господинъ,-желавшій говорить съ господиномъ докторомъ, доложилъ слуга,-- я спросилъ, не можетъ ли онъ немного обождать, и сказалъ, что господинъ докторъ скоро возвратится домой, но пришедшій господинъ сказалъ, что ему некогда ждать и передалъ мнѣ записочку, которую я положилъ въ комнатѣ господина доктора.
   -- Хорошо; можете идти спать; сегодня вы мнѣ больше не нужны.
   Лео почти не слышалъ, что говорилъ слуга. Не останавливаясь, онъ поспѣшилъ въ свою комнату, дверь которой запоръ за собою.
   И теперь, когда онъ былъ совершенно одинъ, изъ его груди опять вырвался глухой крикъ, и Лео съ силою встряхнулъ руками, какъ бы пытаясь разорвать сковывающую его цѣпь. Потомъ онъ бросился на диванъ и склонилъ голову на руку. Его глаза неподвижно глядѣли на коверъ, застилавшій полъ, но Лео ничего не имѣлъ рѣшительно ничего, кромѣ картинъ, порожденныхъ его болѣзненнымъ, до безуміи разгоряченнымъ воображеніемъ. Нѣсколько разъ онъ внезапно поворачивался, подобно человѣку, старающемуся пробудиться отъ тяжкаго, тревожнаго сна, но потомъ голова Лео опять упадала на его руку и опять онъ видѣлъ только тѣни, вызываемыя его неутомимою, горячечною фантазіей. Точь въ точь такою видѣлъ онъ ее въ первый разъ въ салонѣ Эммы... съ тѣмъ же прекраснымъ, окаменѣлымъ лицомъ, тѣми же холодными, надменными, бездушными глазами!... Точно такова была прическа ея черныхъ, блестящихъ волосъ, какъ будто то была не женщина, а двигающаяся статуя! И возлѣ нея старый, вѣчно сладенькій, вѣчно улыбающійся, шепчущій отецъ съ его дипломатической хитростью -- этотъ лукавый интриганъ, похожій на закутанную мумію,-- и возлѣ нихъ онъ самъ, женихъ прекрасной статуи, зять старой, вѣчно вѣжливой муміи! Что долженъ былъ онъ говорить, что долженъ былъ дѣлать впродолженіи всего безконечнаго вояжа?! И это было общество, отъ котораго онъ не могъ освободиться во всю свою послѣдующую жизнь -- пріятное общество! И это были люди, при помощи которыхъ онъ долженъ былъ преобразовать общественный строй! Госпожа фонъ-Бартонъ верховная жрица добродѣтели въ будущемъ раціональномъ государствѣ!!..
   О, она зорко глядѣла бы за проступками другихъ смертныхъ!-- Какою она ей показалась? Молодой игуменьей или чѣмъ-то въ этомъ родѣ? И эта женщина осмѣливается произносить всуе ея имя!
   И теперь въ его душѣ возникъ образъ Сильвіи, вытѣснившій всѣ прочія призрачныя фигуры; предъ нимъ явилась Сильвія, стройная, энергичная дѣвочка, какою она казалась ему въ раннемъ возрастѣ; далѣе Лео увидѣлъ Сильвію все еще стройною, гибкою, но съ дивными, округленными формами, потомъ Сильвія явилась предъ Лео въ томъ видѣ, какою она показалась ему позже, втеченіе продолжительной зимы -- женщиною, одушевленною горячею вѣрою въ великое дѣло, съ спокойнымъ, твердымъ взглядомъ въ блестящихъ голубыхъ глазахъ, съ ободрительными словами на чистыхъ, гордыхъ губахъ,-- наконецъ, предстала
   Сильвія, какою Лео видѣлъ ее въ послѣдній разъ -- Сильвія, смертельно блѣдная, замученная тоскою, горько разочарованная, но все еще вполнѣ вѣрная самой себѣ, все еще великая, прекрасная, благородная въ поступи, рѣчахъ и въ выраженіи глазъ!
   -- "Я не люблю тебя!" Зачѣмъ, зачѣмъ она произнесла это два раза? Подобныя, противъ воли выражаемыя признанія дѣлаются обыкновенно одинъ разъ; зачѣмъ же она сказала это дважды, если только не желала этимъ повтореніемъ обратить ложь въ истину? Но зачѣмъ же лгать? Развѣ она не могла сказать: "я люблю тебя и знаю, что ты также меня любишь; но ни я, ни ты -- мы не можемъ стремиться къ индивидуальному счастью; мы должны быть довольны уже тѣмъ, что ваши души взаимно привѣтствуютъ одна другую святымъ, невѣдомымъ лобызаньемъ?" Развѣ не осталась бы она такою же великою, какою я всегда считалъ ее? Неужели она не могла своротить съ избитой дороги ортодоксальныхъ чувствъ и воззрѣній? И она -- развитая, образованная, почти ученая дѣвушка могла стать ниже бѣдной, невѣжественной Кати, полюбившей Туски....
   И Лео вспомнилъ о несчастной Катѣ, сестрѣ той крестьянки, въ хижинѣ которой онъ и Туски останавливались въ ночь бѣгства изъ Тухгейма. Бѣдная Катя, подобно своей сестрѣ, родившаяся въ горахъ, съ малыхъ лѣтъ знала Туски и очень рано полюбила его. Она была очень недурна собою, но отказалась отъ многихъ выгодныхъ партій, чтобы остаться вѣрною первоизбранному своего сердца, который нисколько не подозрѣвалъ ея любви и, наконецъ, узналъ о ней только случайно. Тогда вспыхнула любовь и въ его страстномъ сердцѣ, но дѣвушка сложила руки и сказала: "нѣтъ, нѣтъ, Конрадъ, ты рожденъ для болѣе высокихъ цѣлей, чѣмъ для брака съ необразованной дѣвушкой, которая почти однихъ лѣтъ съ тобою, и которая вѣчно будетъ для тебя въ жизни бременемъ и препятствіемъ. Ко мнѣ привлекаетъ тебя теперь великодушіе и состраданіе, но нелюбовь, да если бы это была и любовь,-- нѣтъ, нѣтъ, этому никогда не бывать!" Катя настояла на своемъ и желала только, чтобы онъ позволилъ ей для него работать и трудиться, насколько это будетъ ей по силамъ. И эта бѣдная женщина честно потрудилась! Въ хижинѣ ея зятя была главная квартира, откуда Туски управлялъ всѣмъ движеніемъ. И если нужно было тайкомъ послать въ какую нибудь изъ горныхъ деревень извѣстіе или поджидать въ лѣсу дальнихъ вѣстей изъ деревень,-- тогда Катя отправлялась въ походъ, часто въ бурную, снѣжную, завывающую ночь, караулила, голодала, мерзла на морозѣ за дѣло, котораго она почти совершенно не понимала, только изъ одного желанія сдѣлать угодное любимому человѣку. Потомъ настала разлука, которую она предвидѣла, и даже въ одномъ изъ своихъ немногословныхъ, неискусныхъ писемъ сказала, что это будетъ разлука на вѣки. "Иначе и быть не можетъ," писала она разъ,-- "теперь ты долженъ возвѣщать твое дѣло по всему бѣлому свѣту, и потому ты не можешь обременять себя много. Вѣстникъ долженъ идти совершенно свободно, если не хочетъ выбиться изъ силъ," Это же она говорила постоянно, и твердо упиралась на этотъ доводъ каждый разъ, когда Туеки убѣждалъ ее быть неразлучной спутницей его жизни. "Послѣ", говорила она всегда,-- "послѣ!" и когда Туски разъ написалъ ей, что человѣческая жизнь продолжается семьдесятъ лѣтъ, а они прожили уже половину этого срока, то Катя отвѣчала: "ну, такъ повѣнчаемся въ другой жизни!"
   И все это сдѣлала бѣдная, невѣжественная дѣвушка, повинуясь только благородному побужденію безконечной любви. О, конечно, этого было бы слишкомъ много требовать отъ чопорной образованности, непривыкшей проливать свой свѣтъ въ укромномъ уголку!-- Какъ будто я могу сказать кому нибудь, какъ тяжелы мои страданія! Какъ будто я, словно сибаритъ какой, нѣжусь на розахъ, какъ будто я съизмала не былъ обреченъ всѣмъ возможнымъ жертвамъ и лишеніямъ!
   И въ душѣ молодого человѣка, словно въ глубокій сонъ, погруженнаго въ раздумье, возставали новыя видѣнія. Онъ вспомнилъ о времени своихъ странствованій, и между всѣми этими, дико смѣнявшимися картинами возникла высокая, костлявая фигура человѣка, который былъ его другомъ, его братомъ. Онъ увидѣлъ его возлѣ себя, они бѣжали вмѣстѣ по пустыннымъ степямъ и суровымъ горамъ; онъ видѣлъ, какъ этотъ человѣкъ наклонялся надъ его постелью въ тѣсной, бревенчатой комнатѣ швейцарской крестьянской хижины, въ которой онъ, Лео, лишился силъ послѣ всѣхъ тягостей и лишеній бѣгства; онъ сидѣлъ съ нимъ въ заброшенной парижской мансардѣ, гдѣ они предавались анатомическимъ и физическимъ занятіямъ; онъ видѣлъ его возлѣ себя на палубѣ судна, переносившаго ихъ въ Америку;-- всегда возлѣ себя, и всегда этотъ угрюмый, жесткій человѣкъ былъ къ Лео такъ добръ, такъ ласковъ,-- онъ, на лицѣ котораго, кромѣ Лео, никто не видѣлъ улыбки!-- И вдругъ этотъ человѣкъ вошелъ въ комнату Лео, но не съ прежнею доброю улыбкою на губахъ; холодно и неподвижно глядѣли сѣрые глаза, грозно и сердито возвышался, словно зловѣщій утесъ, лобъ призрака!
   Съ дикимъ крикомъ Лео вскочилъ на ноги. Призракъ Туски исчезъ; лампа горѣла на письменномъ столѣ. Книги и бумаги лежали въ прежнемъ видѣ. Воздуха! воздуха!
   Онъ бросился къ стеклянной двери, которая вела на балконъ, и отворилъ ее горячими, дрожащими руками.
   Холодный дождь хлесталъ ему въ лицо, но Лео находилъ въ этомъ какую-то сладострастную нѣгу; вѣтеръ развѣвалъ его волосы и платье -- Лео судорожно разстегнулъ сюртукъ и жилетъ, о выставилъ непогодѣ свою обнаженную грудь. И отчего это воющая буря-невѣста не схватитъ, не разметаетъ его H вмѣстѣ съ нимъ все человѣчество!..
   Онъ опять вошелъ въ комнату; на полу, у самыхъ его ногъ, лежалъ листокъ, вѣроятно, снесенный со стола вѣтромъ. Лео поднялъ бумагу и увидѣлъ, что она была исписана цифрами, которыя онъ самъ, сообща съ Туски, примѣнилъ къ перепискѣ въ то время, когда жизнь ихъ ежеминутно находилась въ опасности Дрожь пробѣжала по всему его тѣлу. Слѣдовательно, господинъ, такъ сильно желавшій съ нимъ видѣться, былъ Туски!..
   Лео подошелъ къ лампѣ и прочиталъ:
   "По дорогѣ къ тебѣ я получилъ извѣстіе, что бѣдная Катя лежитъ при смерти. Она, принесшая для меня въ жертву всю спою жизнь, конечно, заслуживаетъ, чтобы я исполнилъ ея желаніе и принялъ ея послѣдній вздохъ. Когда буду возвращаться отъ нея, посмотрю, не будешь ли и ты для меня уже мертвъ."
   Такъ вотъ въ чемъ дѣло!
   Лео положилъ листъ на столъ и, скрестивъ на груди руки, сталъ ходить взадъ и впередъ по комнатѣ.
   -- Такъ это былъ онъ! Я чувствовалъ, что духъ его вѣялъ на меня. И онъ хочетъ знать, не умеръ ли я для него; другими словами -- опять запѣть свою старую пѣсню, выставлять всѣ аргументы, которые я могу пересчитать по пальцамъ, и въ заключеніе сказать мнѣ: "вѣдь я зналъ, что такъ случится." Что онъ знаетъ, что можетъ знать? Пока я самъ не считаю себя погибшимъ, дѣло мое не погибло!
   Но отъ него я еще могу въ крайнемъ случаѣ выслушивать скучныя назиданія: онъ имѣетъ право на мое терпѣніе, но выслушивать ихъ отъ другихъ, отъ добродѣтельныхъ краснобаевъ Паулуса, Вальтера и отъ всего прочаго стада, которое бѣжитъ и за побѣдителемъ и за побѣжденнымъ, и котораго крикъ ничтоженъ въ томъ и другомъ случаѣ,-- нѣтъ, ужь этого я сносить не намѣренъ; скорѣе рѣшусь взяться за самыя крайнія средства, вытерпѣть самыя адскія муки! А теперь пока попробуемъ удалить вотъ эту боль, которая становится довольно чувствительною.
   Онъ взялъ изъ своей домашней аптеки порошокъ, который высыпалъ въ стаканъ съ водою.
   -- Если бы я далъ подобный пріемъ какому нибудь паціенту, то меня сочли бы шарлатаномъ и убійцею.
   Онъ выпилъ лекарство, еще нѣсколько разъ прошелся по комнатѣ, потомъ поднялъ пламя лампы выше и сѣлъ къ письменному столу.
   Пророчество Сильвіи относительно того, что продолжительное отсутствіе Лео не принесетъ для тухгеймской фабрики ничего утѣшительнаго, исполнилось чрезвычайно скоро. Сегодня вечеромъ, еще не отправляясь къ генералу, Лео получилъ отъ старина Крафта обстоятельное, наполненное жалобами письмо. Продажа была очень неудачна. Чтобы только выручить какія нибудь деньги, нужно было сбывать товаръ ниже его стоимости, и притомъ, какъ оказывалось впослѣдствіи, неблагонадежнымъ плательщикамъ. И такъ, капиталы истощились, а между тѣмъ нужно было непремѣнно достать денегъ, чтобы своевременно сдѣлать надлежащія закупки и исправить два поврежденныя зданія, нуждавшіяся въ тщательномъ и возможно скоромъ исправленіи, потому что если ихъ оставить въ прежнемъ видѣ на зиму, то вредъ отъ этого можетъ легко удвоиться и даже утроиться. Уже оказывался также очень чувствительный недостатокъ еще въ одной паровой машинѣ, однако, пріобрѣсти ее теперь не было никакой надежды, хотя очень недалеко продавалась по сходной цѣнѣ довольно хорошая машина. Въ заключеніе вѣрный управляющій сдѣлалъ точную смѣту всѣхъ непокрытыхъ убытковъ и предстоящихъ расходовъ; общій итогъ простирался до двадцати тысячъ талеровъ.
   Сейчасъ же, вслѣдъ за полученіемъ письма, Лео телеграфировалъ Крафту, поручая ему исполнять всѣ необходимыя покупки и начать исправленіе построекъ; деньги, прибавлялъ Лео, будутъ готовы въ свое время. Онъ извѣщалъ также о своемъ скоромъ посѣщеніи фабрикъ.
   Отсылая депешу, Лео, конечно, но зналъ, откуда онъ возмогъ денегъ; онъ только по своему сказалъ себѣ: нужно достать! Теперь онъ долженъ былъ разрѣшить эту загадку. Отъ короля ожидать было нечего. Въ послѣднее время король не разъ жаловался, что его денежныя средства были очень ограничены, что онъ долженъ былъ отказаться отъ многихъ издержекъ. Господину фонъ-Зонненштенау онъ также еще не выплатилъ всей условной суммы. По силѣ контракта, заключеннаго между Лео и Зонненштейномъ, именно теперь приходился срокъ уплаты пятидесяти тысячъ талеровъ. Лео предвидѣлъ, что ему предстояло удовольствіе напомнить королю объ этой уплатѣ; въ этомъ отношеніи память его величества была очень плоха.
   -- Придется платить изъ моего кармана, сказалъ Лео, еще разъ просматривая смѣты Крафта, и убѣдившись, что нельзя было терять времени.
   Земля, на которой красовалась дача Лео и дарственную запись на которую король вручилъ Лео вмѣстѣ съ дворянской грамотой, была свободна отъ долговъ и, какъ любопытствовалъ знать генералъ, стоила сорокъ тысячъ талеровъ. Подъ залогъ этого имѣнія нетрудно было достать отъ двадцати до тридцати тысячъ талеровъ, Адвокатъ Гслльфельдъ могъ служить въ этомъ дѣлѣ посредникомъ и даже самъ пріобрѣсти землю на свое имя.
   Ну, теперь пора покончить съ этимъ хламомъ!
   Онъ отодвинулъ бумаги въ сторону и взялъ другой листъ; здѣсь онъ началъ излагать свое мнѣніе относительно настоящаго политическаго положенія,-- мнѣніе, которое поручилъ изложить ему король, и которое онъ долженъ былъ представить ему завтра.
   Работа требовала всей его умственной энергіи и проницательности; въ противоположность дикимъ военнымъ возгласамъ партіи принца, онъ хотѣлъ указать на невозможность войны съ политической и экономической точекъ зрѣніи, по крайней мѣрѣ, въ томъ случаѣ, если ее должно было вести съ обыкновенными средствами. На заднемъ планѣ Лео, разумѣется, имѣлъ въ виду представить болѣе глубокія соображенія, которыя сначала слѣдовало искусно скрывать для того, чтобы они, оправдываясь логикой фактовъ, высказывались какъ бы сами собою.
   Но работа подвигалась очень медленно. Попреки своему обыкновенію, онъ нѣсколько разъ терялъ нить мыслей. Порошокъ изъ его домашней аптеки долженъ былъ опять оказывать спою опасную услугу, и на дворѣ было уже почти утро, когда Лео, изнуренный до полусмерти, наконецъ всталъ, чтобы успокоить въ подушкахъ свою утомленную голову.
   

ГЛАВА СЕДЬМАЯ.

   Въ одинъ изъ позднихъ часовъ слѣдующаго дня банкиръ сидѣлъ въ своемъ рабочемъ кабинетѣ передъ каминомъ, въ которомъ пылали уголья. Проведя почти совершенно безсонную ночь, господинъ фонъ-Зонненштейнъ чувствовалъ ознобъ, усталость и былъ очень брюзгливъ, а теперь сырой, дождливый день долженъ былъ окончательно испортить его расположеніе духа. Съ самаго ранняго утра и до этого часа банкиръ проработалъ. Онъ надѣялся своими счетами и финансовыми занятіями наполнить пустоту, которую онъ въ себѣ чувствовалъ, и, дѣйствительно, въ это время ему было легче; но теперь силы его истощились, и опять появились сто прежняя, неотвязчивая спутница, непокидавшая его со времени смерти Альфреда,-- тяжелая, холодная пустота въ груди и даже въ головѣ. Что толку было теперь во всѣхъ этихъ вычисленіяхъ, комбинаціяхъ и проэктамъ? Кому онъ приносилъ ими пользу? Его дочь могла быть и безъ того достаточно богата -- обогатить его зятя, котораго онъ теперь начиналъ серьезно ненавидѣть, обогатить своихъ дѣтей, еще по родившихся. Такъ вотъ для кого онъ сдѣлалъ свою жизнь такою хлопотливою и тягостною! Вотъ для кого!.. Его Альфредъ изчезъ съ лица земли, какъ будто никогда и не жилъ, и теперь бароны фонъ-Тухгеймы будутъ привольно и безцеремонно роскошничать на ею мѣстѣ, будутъ издѣваться надъ старымъ скрягою, который только для нихъ копилъ деньги и собиралъ ихъ со всѣхъ концовъ!.. Бароны фонъ-Тухгеймы!!.. О, конечно, on и не должны были вымереть, а для того, чтобы они не вымерли, нужно было еще отдать имъ свою собственную дочь, которая опять родитъ бароновъ фонъ-Тухгеймовъ, которые произведутъ на свѣтъ опять таки бароновъ фонъ-Тухгеймовъ и такъ далѣе до скончанія вѣковъ!
   Банкиръ злобно улыбнулся и ударилъ кочергою по угольямъ, какъ бы желая разогнать мрачныя мысли; но искры еще не успѣли погаснуть, какъ къ нему опять вернулись безотрадныя размышленія.
   По лучше ли было бы отдать свою дочь за какого нибудь изъ многихъ капиталистовъ, домогавшихся ея руки? Тогда золото пришло бы къ золоту, работа къ работѣ. Или не лучше ли было бы соединить свою дочь узами брака съ однимъ изъ не менѣе многочисленныхъ, поболѣе робкихъ соискателей ученой или артистической профессіи, которые передъ Эммой вздыхали, цѣли, бренчали на фортепіано, да сочиняли стишки? Такой бѣднякъ съумѣлъ бы, по крайней мѣрѣ, быть благодарнымъ, и Эмма во всякомъ случаѣ не была бы такъ несчастна, какъ теперь. Зачѣмъ онъ, банкиръ, съ самаго начала протежировалъ Генри? Да вѣдь только ради Альфреда, только для того, чтобы Альфредъ могъ имѣть въ немъ поддержку и путеводителя въ большомъ свѣтѣ. А теперь средство сдѣлалось цѣлью,-- цѣлью, для которой я работаю, для которой Эмма принесена въ жертву. По крайней мѣрѣ, такъ говоритъ она сама, и еще Богъ вѣсть какъ долго будетъ это твердить, на зло своему отцу.
   Въ комнату вошелъ одинъ изъ клерковъ, чтобы представить своему хозяину вопросъ для рѣшенія. Онъ заключался въ томъ: можно ли еще на будущее время предоставить кредитъ одному дѣловому пріятелю, котораго балансъ, повидимому, начинаетъ довольно замѣтно колебаться.
   -- Его дѣла находятся не въ блестящемъ положеніи, сказалъ клеркъ,-- но они it не отчаянно плохи. Я даже полагаю, что для удовлетворительнаго поправленія его обстоятельствъ просимая имъ сумма слишкомъ велика, и потому я думалъ, что такъ какъ онъ давно уже находится съ нашей фирмой въ сношеніяхъ....
   Банкиръ сердито вскочилъ съ своего кресла и закричалъ:
   -- Какое мнѣ до всего этого дѣло? Что вамъ это вздумалось являться ко мнѣ съ подобными вздорными внушеніями?! Пожалуйста, мой милый, безъ сентиментальностей! Дѣло дѣломъ!.. Пусть поищетъ денегъ гдѣ нибудь въ другомъ мѣстѣ, а отъ меня онъ не получитъ ничего, ровно ничего, милостивый государь, ни талера, ли единаго талера!...
   Клеркъ съ удивленіемъ посмотрѣлъ на банкира. Раздраженіе господина фонъ-Зонненштейна не могло быть вызвано такимъ ничтожнымъ обстоятельствомъ.
   -- Имѣете вы еще что нибудь сказать? спросилъ банкиръ.
   -- Нѣтъ, господинъ фонъ-Зонненштейнъ, отвѣчалъ молодой человѣкъ.
   -- Такъ вы ужь, пожалуйста, извините меня, сегодня я не хотѣлъ бы ничего слышать о дѣлахъ, если это можно.
   Когда молодой человѣкъ удалялся съ нѣкоторой нерѣшительностью, банкиръ припомнилъ себѣ, что во время одного изъ своихъ дѣловыхъ разъѣздовъ онъ провелъ около часа въ домѣ человѣка, котораго теперь лишалъ кредита и который представилъ ему тогда свое семейство -- хорошенькую, привѣтливую жену и цѣлую кучу дѣтей. Банкиръ повернулся въ своемъ креслѣ; клеркъ, уже взявшійся за ручку двери, подождалъ еще немного, но господинъ фонъ-Зонненштейнъ, не произнося ни слова, опять повернулъ лицо къ камину; клеркъ вышелъ изъ комнаты.
   -- Ба! сказалъ господинъ фонъ-Зонненштейнъ,-- зачѣмъ у него такъ много дѣтей! Дѣти стоятъ денегъ; нельзя имѣть то и другое въ одно время. У него четыре или пять сыновей, "думало,-- и нѣтъ денегъ; у меня есть деньги, и ни одного сына. Что же, мы, значитъ, квиты.
   Вошедшій слуга доложилъ о баронѣ фонъ-Тухгеймѣ.
   -- Я не хочу никого видѣть, сказалъ банкиръ. Но потомъ ему пришло въ голову, что Генри, можетъ быть, является съ важными политическими извѣстіями и что, слѣдовательно, его нужно принять.
   Банкиръ не ошибся; Генри, дѣйствительно, принесъ съ собою важныя извѣстія. Онъ только что былъ у принца, который присылалъ за нимъ часъ тому назадъ. Принцъ былъ чрезвычайно встревоженъ. Секретныя депеши, полученныя сегодня утромъ, сообщали ближайшія подробности проигранной битвы, которая все яснѣе представлялась рѣшительнымъ пораженіемъ дружественной арміи. Принцъ сейчасъ же требовалъ аудіенціи у короля и получилъ ее. Король, какъ человѣкъ съ слабымъ характеромъ, но обыкновенію, обнаружилъ величайшую нерѣшительность, но, наконецъ, уступая энергіи принца, долженъ былъ признать необходимость выйти изъ нейтральнаго положенія.
   -- Такъ вотъ какъ идутъ дѣла, сказалъ Генри, который самъ былъ сильно взволнованъ,-- принцъ твердо надѣется столкнуть, наконецъ, короля въ воду, какъ онъ выражается, и когда будетъ объявлена война, то все пойдетъ, какъ по маслу. Волны хлынутъ чрезъ голову короля, и онъ будетъ еще благодарить небо, если ему позволятъ выбраться гдѣ нибудь на сушу. Ну-съ, тогда, милѣйшій дядюшка, настанете наше время.
   -- Ты хотѣлъ сказать -- твое время, замѣтилъ банкиръ.
   -- Также, какъ.и твое! съ жаромъ сказалъ Генри,-- принцъ твердо разсчитываетъ на твое содѣйствіе. Онъ нѣсколько разъ сегодня повторялъ, что ты долженъ быть министромъ финансовъ. Безъ смышленной головы по этой части мы также ни съ чѣмъ не можемъ оправиться, и мнѣ хотѣлось бы знать, къ кому же мы должны обратиться, кромѣ тебя.
   Генри сопровождалъ эти слова чрезвычайно обязательной у зыбкой; банкиръ поглядѣлъ на него недовѣрчиво; онъ зналъ по опыту, что Генри надобно было наиболѣе остерегаться именно тогда, когда онъ былъ очень любезенъ. И притомъ въ глазахъ Генри проглядывало что-то, совершенно негармонировавшее съ улыбкою на его губахъ.
   -- И такъ какъ мы уже заговорили о деньгахъ, продолжалъ Генри,-- то мнѣ хотѣлось бы спросить тебя, не можешь ли ты ссудить мнѣ маленькую сумму -- тысячъ въ пять или шесть талеровъ?
   -- Не лучше ли тебѣ сразу составить и объявить мнѣ общій итогъ всѣхъ твоихъ долговъ? сказалъ банкиръ, мрачно выглядывая изъ-за густыхъ бровей.
   -- Даю тебѣ честное слово, что тутъ дѣло заключается не въ уплатѣ долговъ.
   -- Въ чемъ же, позволь узнать?
   -- Тутъ, видишь ли, спекуляція, государственная стратагема.
   -- Я не трачу денегъ на государственныя стратагемы, сказалъ банкиръ, обращая руки къ пылающимъ углямъ.
   Генри искривилъ губы съ выраженіемъ досады, однако онъ одержалъ верхъ надъ собою и отвѣчалъ такъ спокойно, какъ только это было для него возможно.
   -- Я убѣжденъ, что ты дашь мнѣ денегъ, если я скажу тебѣ, что онѣ, судя по всѣмъ человѣческимъ соображеніямъ, дадутъ мнѣ средство сдѣлать навсегда безвреднымъ нашего общаго и теперь вдвойнѣ опаснаго врага. Ты, конечно, догадываешься, что я говорю о Лео.
   -- Ну, его этой ничтожной суммой не подкупишь.
   -- Понимаю очень хорошо, но, можетъ быть, подкуплю другого, который подведетъ его подъ нашъ ножъ.
   -- Мы живемъ не въ Италіи; въ Германіи нѣтъ никакихъ бандитовъ.
   -- И это я знаю превосходно и долженъ удивляться, что ты дѣлаешь мнѣ подобныя замѣчанія, нисколько не лестныя для моего здраваго смысла. Я не могу обстоятельно сообщить тебѣ, въ чемъ дѣло, такъ какъ это тайна, которая до времени должна оставаться при мнѣ; по и отвѣчаю за удачу. И притомъ я хочу взять у тебя деньги не въ видѣ подарка, а въ видѣ займа. Ты можешь вычесть ихъ изъ приданаго Эммы.
   -- Я желаю, чтобы Эмма получила все, назначенное ей мною приданое, а въ настоящее время я такъ нуждаюсь со всѣхъ сторонъ въ деньгахъ, что не могу пожертвовать ни однимъ талеромъ для расходовъ, которыхъ необходимости я не вижу.
   -- Даже если я поручусь тебѣ словомъ дворянина, что деньги нужны не для меня лично, а для указанной мною цѣли?
   -- Даже тогда.
   -- О. это, однако, уже черезъ чуръ! яростно вскричалъ Генри, вскакивая съ мѣста,-- я лечу къ тебѣ сломя голову, чтобы нѣсколькими часами предупредить биржу и сообщить тебѣ извѣстія, которыя могутъ положить въ твою кассу сотни тысячъ, а ты отказываешь мнѣ въ суммѣ, которую самъ же называешь ничтожною! Деньги я могу достать другимъ путемъ, принцъ дастъ мнѣ ихъ съ удовольствіемъ, какъ только я заикнусь объ этомъ. Но меня возмущаетъ, что ты мнѣ, мнѣ отказываешь въ такой бездѣлицѣ, которую безъ всякихъ отговорокъ далъ бы любому гвардейскому поручику. Ну, конечно, стоитъ ли церемониться много съ родственниками, особенно съ зятемъ!
   -- Не видѣлъ и я, чтобы ты черезъ чуръ церемонился съ твоими родственниками, а какъ зятю, и сказку тебѣ, что не навязывалъ же я тебѣ Эмму насильно.
   Генри и банкиръ измѣряли другъ друга глазами, сверкавшими ненавистью; каждый изъ противниковъ "былъ внутренно напутавъ тѣмъ, что позволилъ своему раздраженію зайти такъ далеко, но въ тоже время каждому изъ нихъ было пріятно, что маска съ лица другого, наконецъ, упала, и что на все будущее время они знали свои настоящія взаимныя отношенія. Теперь должно было обнаружиться, кто изъ двухъ антагонистовъ сильнѣе, и Генри чувствовалъ, что сила въ настоящую минуту находилась на его сторонѣ. Дядя былъ видимо взволнованъ, разстроенъ и не могъ произнести ни слова, тогда какъ Генри мотъ говорить, долженъ былъ говорить.
   Его шляпа стояла на столѣ; онъ вынулъ изъ нея перчатки, и, надѣвая ихъ на руки съ тою медленною аккуратностью, какъ будто находился въ бальной залѣ, сказалъ:
   -- Ты полагаешь, что и къ вамъ навязался? Очень тебѣ благодаренъ за такое лестное мнѣніе, отъ всей души благодаренъ! Однако, дѣло, можетъ быть, происходило нѣсколько иначе. Наши взаимныя выгоды шли рука объ руку. Я хотѣлъ возвратить себѣ мои имѣнія съ придачей нѣкотораго наличнаго капитала, ты желалъ имѣть своимъ зятемъ человѣка, съ которымъ фирма Зонненштейнъ могла бы высоко подняться и который сверхъ того могъ бы помочь представителю этой фирмы завладѣть министерскимъ портфелемъ. Слѣдовательно, я полагаю, что доля каждаго въ общемъ капиталѣ была одинаково значительна. Но, какъ кажется, тебѣ это товарищество очень скоро надоѣло. Чтоже, ты достаточно старъ и можешь знать, что дѣлаешь. Но позволь сказать тебѣ только одно: тебѣ со мною будетъ труднѣе справиться, чѣмъ съ моимъ отцомъ. Если ты въ этомъ сомнѣваешься, то, сдѣлай милость, испытай меня; за доказательствами у меня дѣло не станетъ. А до тѣхъ поръ мое вамъ нижайшее почтеніе!...
   Генри, наконецъ, застегнулъ вторую пуговку перчатки. Взявъ шляпу, онъ раскланялся съ изысканной салонной любезностью и, еще при выходѣ, съ злою радостью увидѣлъ въ зеркалѣ, какъ за его спиною господинъ фонъ Зонненштейнъ повалился въ кресло.
   Но чуть только дверь за Генри затворилась, какъ банкиръ опять вскочилъ на ноги и, какъ безумный, сталъ въ дикой ярости бѣгать по комнатѣ. Онъ схватился обѣими руками за свои курчавые, посѣдѣвшіе волосы, потомъ опять взмахнулъ кулакомъ и началъ бить имъ себя въ грудь. Такъ вотъ что онъ долженъ былъ выслушать отъ этого негодяя и молокососа!... И этотъ же негодяй и молокососъ свелъ его сына въ раннюю могилу, да, да, да!... Теперь банкиръ зналъ это! И онъ могъ быть настолько слѣпъ, чтобы не замѣчать коварства этого негодяя, который подстрекалъ бѣднаго Альфреда ко всѣмъ возможнымъ оргіямъ, который говорилъ ему: это такъ, это прилично для свѣтскаго молодаго человѣка!-- Будь проклято общество модныхъ развратниковъ, будь оно проклято самымъ тяжелымъ, грознымъ проклятіемъ отца! Будь проклятъ обольститель! Онъ погубилъ моего сына, онъ долженъ мнѣ возвратить моего Альфреда, моего несчастнаго, моего милаго страдальца, моего голубчика Альфреда...
   И опять онъ бросился въ кресло и закрылъ лицо руками.
   Долго просидѣлъ въ такомъ положеніи этотъ убитый горемъ человѣкъ.
   Въ первый разъ въ своей жизни онъ, при всѣхъ своихъ усиліяхъ, но могъ привести въ порядокъ своихъ мыслей, которыя прежде были всегда такъ ясны. Самыя дикія фантазіи рождались въ его головѣ. То ему казалось, будто онъ видитъ передъ собою своего сына въ гробѣ, то вдругъ банкиру чудилось, будто сынъ его входитъ въ комнату, съ шляпой на головѣ, хлыстомъ въ рукѣ, съ лицомъ, раскраснѣвшимся отъ удалого наѣздничества. Старикъ громко застоналъ и съ ужасомъ вскочилъ на ноги, услыша вблизи себя вздохъ и рыданье.
   -- Что съ тобой, Эмма, зачѣмъ ты здѣсь, Эмма? вскричалъ онъ, проводя рукою по пушистымъ бровямъ и покраснѣвшимъ глазамъ, чтобы убѣдиться, что онъ не спитъ, и что плачущая женщина, дѣйствительно, его дочь -- Эмма.
   -- Что случилось, Эмма? продолжалъ онъ распрашивать и потомъ, не дождавшись ея отвѣта, проговорилъ хриплымъ, раздразненнымъ голосомъ:
   -- Я тутъ ни въ чемъ не виноватъ; зачѣмъ ты за него выходила? Я двадцать разъ выдалъ бы тебя прежде за другого, если бы ты захотѣла. Но ты капризничала. Хлебай же сама эту кашу, а я умываю руки.
   Эмма расплакалась еще пуще. Она искала защиты и утѣшенія отъ отца, который еще вчера вечеромъ обѣщалъ ей охранять ее. Теперь она пришла съ жалобой, она имѣла причины жаловаться и плакать,-- и вдругъ отецъ также со оставляетъ...
   -- Да чтоже такое случилось, Эмма? спросилъ банкиръ съ досадою.
   -- Онъ обошелся со мною такъ грубо, такъ жестоко, всхлипывала Эмма,-- онъ осыпалъ меня такими язвительными укоризнами за то, что я приняла его не очень радостно, и когда я сказала ему, что не могу быть веселою такъ скоро послѣ смерти Альфреда, онъ страшно разсвирѣпѣлъ, говоря, что я никогда особенно не любила Альфреда и что онъ, Генри, зналъ, почему я плакала.-- Ахъ, папа, я несчастнѣйшее существо на свѣтѣ!
   -- Знаетъ ли онъ. что ты здѣсь? сердито спросилъ банкиръ.
   -- О, нѣтъ, нѣтъ, и онъ не долженъ этого знать. Онъ бы, я думаю, убилъ меня, если бы узналъ это. О, папа, ты по знаешь какъ онъ грубъ и жестокъ!
   Банкиръ застоналъ. Онъ слишкомъ хорошо зналъ это! И такъ ему довелось испытать и это униженіе -- видѣть, какъ человѣкъ этотъ презиралъ и оскорблялъ его дочь, которая выбрала съ такимъ нежеланіемъ и нерѣшительностью этого палача
   

ГЛАВА ВОСЬМАЯ.

   Сегодня утромъ король, отпустивъ принца, немедленно написалъ къ Лео, прося его въ теченіи часа прибыть во дворецъ, такъ какъ до засѣданія министерскаго совѣта, которое было назначено къ двумъ часамъ, онъ, король, долженъ былъ говорить съ Лео. Въ тоже время онъ сообщалъ Лео содержаніе полученныхъ депешъ.
   Эта записка произвела на Лео непріятное впечатлѣніе. Отсутствіе ясной послѣдовательности и путаница къ каждомъ періодѣ, даже каждой ф[азѣ письма, котораго почеркъ было почти невозможно разобрать! Не такъ долженъ былъ писать человѣкъ, готовившійся къ великому подвигу!
   Однако Лео не имѣлъ времени раздумывать оба. этомъ слишкомъ долго.
   Еще въ первый разъ король въ эти часы занятій и работы принималъ своего любимца въ своемъ кабинетѣ Странное ощущеніе овладѣло Лео, когда онъ проходилъ рядъ обширныхъ, прекрасныхъ комнатъ. Тамъ и сямъ въ оконныхъ нишахъ, у каминовъ, также посреди комнатъ стояли маленькія группы вельможъ, которые при его входѣ прекратили разговоръ, который воли вполголоса, и съ любопытствомъ устремили на него вопросительные взгляды. Протестъ придворныхъ противъ рѣшительной воли короля относительно Лео выразился въ ихъ внѣшнихъ пріемахъ. Только немногіе изъ этихъ господъ вѣжливо Отвѣтили на поклонъ, съ которымъ Лео прошелъ мимо ихъ; многіе ограничились легкимъ киваньемъ головы, а нѣкоторые показывали видъ, будто вовсе его не замѣчали. Лео могъ сказать и говорилъ самъ себѣ, что эти люди только покорялись неизбѣжной необходимости, и что они, съ жадной радостью, схватились бы за всякій случай ему вредить, а въ случаѣ его паденія безжалостно втоптали бы сто въ грязь.
   Король сидѣлъ въ большомъ креслѣ и съ вялою улыбкой протянулъ руку вошедшему Лео.
   -- Я призвалъ къ себѣ государственнаго человѣка, сказалъ онъ,-- однако хорошо, что ко мнѣ является медикъ. Пощупайте-ка мой пульсъ, докторъ! Развѣ я по нахожусь въ положеніи человѣка, котораго уже изъ христіанскаго состраданія другіе должны были бы оставить въ покоѣ? А они вотъ уже три часа безостановочно каркаютъ подъ самымъ моимъ ухомъ, и я думаю, что въ передней комнатѣ еще до сихъ поръ цѣлый звѣринецъ въ сборѣ. Короли должны быть сдѣланы изъ гуттаперчи, стали и дуба. Люди, сдѣланные изъ мяса, крови и нервовъ, рѣшительно не годятся для этого ремесла.
   Лео все еще держалъ руку короля. Пульсъ бился слабо и медленно; при всемъ томъ жилы на высокомъ лбу юнаго монарха были налиты обильной кровью, а въ голубыхъ глазахъ его искрился измѣнчивый огонь, который теперь, казалось, потухалъ, чтобы въ слѣдующее мгновеніе загорѣться зловѣщимъ, яркимъ блескомъ.
   Лео выпустилъ лихорадочную руку короля изъ своихъ рукъ.
   -- Сегодня утромъ ваше величество, кромѣ меня, не можете никого принимать, и я, право, но знаю, не лучше ли было бы и меня выслать вмѣстѣ съ другими.
   -- Такъ другихъ я во всякомъ случаѣ могу выслать отсюда?
   -- Я настоятельно прошу объ этомъ.
   -- Потрудитесь же потянуть звонокъ.
   Вошелъ старшій камердинеръ, король закричалъ ему на встрѣчу.
   -- Сегодня утромъ я болѣе никого не могу видѣть. Скажите камергеру фонъ-Бирбаху, чтобы онъ выслалъ ихъ прочь. Я не хочу никого видѣть, никого,-- понятно ли?
   На губахъ Лео съ быстротою молнія промелькнула улыбка. Онъ видѣлъ удивленныя, сердито искривившіяся физіономіи; онъ видѣла., какъ эти господа двигались по направленію къ двери съ нѣмою яростью или съ бранью на счетъ Лео, которую они, однако, только шепотомъ передавали на ухо другъ другу.
   -- Ну-съ, теперь возвращаюсь къ вамъ, мой милый, сказалъ король,-- знаете ли вы, что я не шутя сержусь на васъ? Вы не должны были совѣтовать мнѣ предпринимать это путешествіе. Чего уже мнѣ не довелось выслушать по поводу этого злополучнаго вояжа съ тѣхъ поръ, какъ я возвратился! Еще сегодня, напримѣръ, отъ принца. Удивляюсь только, какъ это они безъ всякихъ церемоній не сорвутъ съ меня головы. Пожалуйста. ужь вы какъ нибудь угомоните этихъ крикуновъ.
   -- Въ чемъ же они осмѣливаются порицать ваше величество?
   -- Ахъ, Богъ мой, да вѣдь я просто агнецъ божій, вземляй грѣхи міра... Я не долженъ была, бы этого допустить или ужь когда дѣло дошло до войны, то мнѣ слѣдовало немедленно въ нее вмѣшаться. А теперь, когда наши милые друзья ознаменовали себя побѣдами, чортъ положительно сорвался съ цѣпи. Теперь всѣ горланятъ, будто я измѣню всему священному, если втсченіи двадцати четырехъ часовъ не захочу разыгрывать изъ себя рыцаря, выѣзжающаго на кровавое поле.
   -- На что же ваше величество рѣшились?
   -- Вы спрашиваете меня объ этомъ такимъ тономъ, какъ будто рѣшаться при подобныхъ обстоятельствахъ -- тоже, что выпить стаканъ холодной воды. Рѣшился! Желалъ бы я, чтобы и на васъ, мой милѣйшій господинъ фонъ-Гутманъ, лежала часть отвѣтственности, тогда вы бы не были такъ невозмутимо хладнокровны. Конечно, находиться внѣ выстрѣловъ очень удобно.
   При этихъ словахъ король старался принять необыкновенно глубокомысленный видъ, однако онъ избѣгалъ взгляда Лео, даже когда сказалъ съ тономъ досады:
   -- Да чего же, скажите Бога ради, вы стоите тутъ, словно нѣмая изъ Портичи. Говорите же, раскиньте умомъ-разумомъ, что я по вашему долженъ дѣлать?
   -- Ничего, ваше величество, или -- все.
   -- Э, пожалуйста, любезнѣйшій, безъ этихъ таинственныхъ, дельфійскихъ изреченій, безъ остроумныхъ двусмысленностей,-- теперь не до нихъ.
   -- Я хотѣлъ быть только немногословнымъ, ваше величество, а не темнымъ. Дѣйствительно, третьяго исхода нѣтъ. Третій исходъ была бы война,-- война сообразно съ желаніями принца и его партіи,-- и мнѣ кажется совершенно понятымъ, что ваше величество ничего не хотите объ этомъ и слышать.
   -- Еще бы, еще бы!.. Разумѣется, ничего не хочу слышать, вскричалъ король,-- этого еще не доставало... Довольно уже мы наслышались военной трескотни! Какъ только разыграется погромъ, трудно его будетъ послѣ унять. Видѣть принца во главѣ войска и потомъ слышать впродолженіи всей жизни, какъ онъ мудро начальствовалъ и волъ къ побѣдамъ своихъ витязей!.. Война по желанію принца и его кавалеристовъ,-- нѣтъ-съ, ужь за это спасибо!..
   При послѣднихъ словахъ лобъ короля покрылся яркою краскою, звучный голосъ, казалось, сдѣлался хриплымъ. Никогда король такъ рѣзко не обнаруживалъ передъ Лео своихъ чувствъ къ принцу. Лео былъ у же увѣренъ въ успѣхѣ своего дѣла. Онъ сказалъ поспѣшно:
   -- Не смѣю противорѣчить вашему величеству, напротивъ въ подобной войнѣ я предвижу для вашего величества самыя серьезныя опасности. Возвращающійся побѣдитель сочтетъ для себя слишкомъ низкимъ то мѣсто у тропа, которое и теперь уже не можетъ его удовлетворить. Надменная заносчивость его сподвижниковъ не будетъ знать никакихъ предѣловъ. Отъ подобной заносчивости, по моему мнѣнію, всего можно опасаться.
   -- Такъ вы полагаете, что меня могутъ принудить уступить ему корону?
   Страхъ слишкомъ отчетливо отразился на лицѣ короля. Лео сдвинулъ плечами.
   -- Я знаю только, и я знаю это не одинъ, что въ арміи выражаются вслухъ преступныя мнѣнія,-- и притомъ совершенно безнаказанно, потому что не находятся ни обвинители, ни судьи. Однако, имѣйте, ваше величество, въ виду и другой, по моему мнѣнію, гораздо болѣе вѣроятный случай -- представьте себѣ, что армія вовсе не побѣдоносна, что газеты будутъ наполнены извѣстіями о проигранныхъ стычкахъ, о сданныхъ крѣпостяхъ, о неудачныхъ отступленіяхъ, о пораженіяхъ на голову...
   -- Да, да, вскричалъ король,-- это гораздо вѣроятнѣе. Я не вѣрю въ военный геній моего двоюроднаго братца; онъ и по этой части будетъ также плохъ, какъ во всѣхъ другихъ отношеніяхъ.
   Король засмѣялся, но смѣхъ этотъ звучалъ глухо, лицо короля приняло серьезно-боязливое выраженіе; онъ опустилъ голову на руку и пробормоталъ:
   -- И такъ, вы склоняетесь на сторону мира, сказалъ король, видимо стараясь скопировать увѣренный, безстрастный тонъ Лео,-- но сохранить миръ невозможно, и притомъ впослѣдствіи меня станутъ укорять въ излишнемъ миролюбіи. Право я, при всей доброй моей волѣ, рѣшительно не могу угодить моимъ вѣрноподданнымъ. Поэтическій король! Другіе размежевываютъ землю, а ему, бѣдняжкѣ, некогда при этомъ присутствовать.
   -- Это бы еще ничего, ваше величество; но я твердо убѣжденъ, что вы все-таки не избѣгли бы войны. Союзникъ, оставленный въ опасности, помирился бы съ своимъ врагомъ, по только для того, чтобы немедленно перевести свои хорошо снабженныя войска чрезъ паши границы, чтобы въ Германіи завоевать то, что имъ было потеряно въ другихъ мѣстахъ.
   -- Ну, такъ если нельзя избѣжать войны, то почему же не дѣйствовать сообща съ союзникомъ противъ наслѣдственнаго врага? Тогда на нашей сторонѣ находились бы указанные вами шансы.
   -- Нѣтъ, ваше величество, войны не слѣдуетъ допускать ни въ какомъ случаѣ. Есть возможность сохранить миръ.
   -- Да укажите же ее? вскричалъ король съ жаромъ.
   -- Займите общественное мнѣніе реформами внутри, и откройте вашему народу новые пути къ счастію. Тогда, ваше величество, вамъ нечего бояться цѣлой Европы и даже всего человѣчества... Величіе короля, построенное на благоденствіи большинства -- непобѣдимо...
   Съ непоколебимой твердостью взглядъ Лео былъ устремленъ на лицо короля, который чувствовалъ на себѣ этотъ, взглядъ, хотя и не смотрѣлъ на сидѣвшаго противъ него собесѣдника; еще тревожнѣе и нетерпѣливѣе король завертѣлся въ своемъ креслѣ и, покачавъ сильно головою, сказалъ:
   -- Прекрасно, по можно ли приниматься за реформы передъ самымъ взрывомъ войны?!
   Безъ сомнѣнія реформы, предпринимаемыя послѣ войны,-- это тотъ путь, по которому шли предки вашего величества и привели васъ въ то положеніе, въ которомъ вы находитесь -- съ лихорадочной головою, съ мучительной сердечной тревогой, которая въ конецъ обезсиливаетъ васъ. Но не вѣрьте тѣмъ опасеніямъ, которыя внушаетъ вамъ партія войны и народныхъ бѣдствій... Идите смѣло впередъ.
   -- Нѣтъ, еще рано.
   -- Теперь или никогда.
   -- Ну, такъ значитъ никогда.
   -- Великіе люди -- вотъ время, ваше величество! Иванъ и Петръ жили въ эпоху Карла Великаго, а не Карлъ Великій жилъ въ эпоху Ивана и Петра.
   -- Карлъ былъ окруженъ своими паладинами. Чтожь, не прикажете ли мнѣ идти войною на саксовъ и мавровъ съ Геемъ и Масссибахомъ?
   -- Можетъ быть найдется Роландъ.
   -- Которымъ вызываетесь быть вы?
   -- Которымъ попытался бы быть я.
   -- Да, вамъ терять-то нечего.
   -- Кромѣ славы у современниковъ и потомства, кромѣ того, что поэтъ называетъ драгоцѣннѣйшимъ изъ всѣхъ земныхъ благъ.
   Поникнувъ головою, скрестивъ на груди руки, король погрузился въ глубокую думу. Отъ времени до времени Лео вздрагивалъ всѣмъ тѣломъ; дыханіе его было отрывисто и тревожно, его ноздри конвульсивно раздувались.
   -- А это было бы нѣчто поразительное, нѣчто неизобразимо великое! тихо проговорилъ король.
   -- Мужайтесь! вскричалъ Лео,-- мужайтесь!.. Одинъ только шагъ,-- и вы перешли чрезъ Рубиконъ.
   -- Если бы я былъ здоровъ! Больной человѣкъ -- полу-человѣкъ.
   -- Вы не больны, ваше величество, а то, что есть въ васъ " недужнаго, будетъ излечено силою великаго рѣшенія. Съ того мгновенія ваша жизнь -- неприкосновенная святыня. Я -- порука...
   -- Въ этотъ часъ долженъ уже собраться совѣтъ министровъ.
   -- Отправьте ихъ по домамъ.
   -- Уже поздно.
   -- Такъ скажите имъ, когда они явятся: вы такъ мудрствуете, а у меня другое на умѣ.
   Король вскочилъ съ мѣста и вскричалъ:
   -- Ну, хорошо же! Вы обо мнѣ услышите. Но... но... горе вамъ, если я застану васъ слабымъ, если, въ минуту опасности, вы меня оставите!
   -- Да падетъ кровь моя на одного меня.
   -- И вы думаете, что можете образовать министерство?
   -- Я жду вашего приказанія.
   -- Теперь оставьте меня! Я долженъ быть одинъ,-- одинъ съ самимъ собою и съ моимъ Богомъ.
   Лео поклонился. Король протянулъ ему руку и въ тоже время поднялся съ кресла.
   -- Тяжелое время настанетъ для насъ, другъ мой. Вы должны будете запастись терпѣніемъ; но положитесь на меня. Вы обѣщали составить мнѣ письменное обсужденіе нашего положенія.
   -- Вотъ оно, ваше величество.
   -- Благодарю васъ
   Онъ поднялъ бумагу вверхъ надъ головою.
   -- Это будетъ мнѣ другомъ и помощью въ уединеніи, когда я останусь одинъ лицомъ къ лицу съ моимъ Творцомъ. Три дня будетъ продолжаться мое испытаніе; три дня -- священное число!
   Глаза короля взглянули вверхъ съ торжественнымъ, молитвеннымъ сосредоточеніемъ. Лео не смѣлъ возражать. Онъ заранѣе долженъ былъ приготовиться къ романтическому мистицизму короля.
   -- Я никого не буду видѣть, сказалъ король,-- ни одной человѣческой души; завтра я не буду у вашего тестя,-- передайте ему это. Если бы я и желалъ слышать чей нибудь голосъ, то это -- голосъ ангела. Вы знаете, о комъ я говорю. Прощайте!
   Король пожалъ Лео руку и поглядѣлъ на него тоскливыми глазами. Вдругъ онъ обвилъ своими руками его шею, припалъ къ его груди, и громко зарыдалъ, говоря:
   -- Идите, идите!
   Лео старался еще разъ заглянуть въ глаза короля, но король смотрѣлъ вверхъ, избѣгая его взгляда. Лео поклонился еще разъ и вышелъ изъ кабинета.
   Король сейчасъ же пересталъ плакать. Его глаза глядѣли на дверь, за которою скрылся Лео.
   -- C'est un grand homme, пробормоталъ король,-- un homme sublime! mais du sublime au ridicule и n'у а qu'un pas!
   Онъ опять погрузился въ свое кресло
   -- Я долженъ былъ бы отказаться тогда и отъ прелестной дѣвушки. Вчера она была дивно хороша, хотя и очень блѣдна. О, она несчастна, несчастна чрезъ него! Кто же могъ бы сдѣлать со счастливою?!
   Лобъ короля покрылся на одно мгновенье краской. Король неподвижно, смутно глядѣлъ передъ собою, и черты его лица болѣзненно искривились. Вдругъ онъ встрепенулся, началъ бить внѣ себя обоими кулаками о спинку кресла и тотчасъ вскочилъ на ноги.
   -- Доротея хочетъ ее видѣть, хочетъ знать, такъ ли она прелестна. Доротея все еще думаетъ, что я для другой такъ ею пренебрегаю. А тутъ еще эта кутерьма! Невозможно, рѣшительно невозможно!..
   Онъ съ силою потянулъ звонокъ.
   -- Когда придетъ министръ фонъ-Гей, сейчасъ же впустить сто ко мнѣ! Сейчасъ же,-- слышите?!
   

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ.

   Тайный совѣтникъ Урбанъ жилъ въ большомъ, старомъ домѣ. съ вымощенной каменными плитами передней, съ широкими, отлогими лѣстницами, длинными корридорами и высокими створчатыми дверьми, покрытыми пожелтѣвшей позолотой. Тайный совѣтникъ не былъ дома, но, какъ докладывалъ слуга, скоро долженъ былъ возвратиться. Лео просилъ его провести въ комнату, въ которой онъ могъ бы подождать возвращенія хозяина; слуга отворилъ дверь изящно убранной комнаты, и не прошло нѣсколько минутъ, какъ плотная фигура тайнаго совѣтника ввалилась въ комнату.
   -- Извините, пожалуста, дорогой другъ мой, что я такъ долго оставлялъ васъ въ такомъ непривѣтливомъ положеніи. Пожалуйте ко мнѣ въ кабинетъ, тамъ намъ никто не помѣшаетъ.
   Тайный совѣтникъ приподнялъ портьеру и впустилъ Лео. Обстановка комнаты поразительно напоминала рабочій кабинетъ доктора въ Тухтеймѣ. Вокругъ по стѣнамъ стояли книжные шкапы изъ темнаго дубоваго дерева, а между ними помѣщался то бюстъ, то эстампъ, рѣзанный на стали; посрединѣ комнаты стоялъ большой, овальный, покрытый зеленой скатертью столъ, совершенно какъ въ Тухгеймѣ, только скатерть была дороже, а прежнее незатѣйливое кресло для доктора и три тростниковыхъ стула для мальчиковъ были теперь замѣнены четырьмя изящными креслами. По величинѣ и формѣ эта комната также напоминала прежнюю, и даже казалось, какъ будто подъ крышей Урбана сохранялся монастырски-затхлый воздухъ. Лео представлялось, точно все, что онъ видѣлъ я слышалъ, было сонъ, и его странное впечатлѣніе усилилось здѣсь еще болѣе; ему такъ и казалось, что вотъ отворится дверь и въ нее войдетъ Вальтеръ съ своими школьными книжками и съ щеками, раскраснѣвшимися отъ рѣзваго бѣганья.
   -- Вы обозрѣваете, мою библіотеку, дорогой другъ, сказалъ тайный совѣтникъ,-- тогда многое сдѣлалось жертвою пламени, и я не очень хлопоталъ о замѣщеніи убыли. Ученому нужны книги, государственному дѣятелю -- люди; разумѣется, въ обоихъ случаяхъ, матеріалъ достаточно плоховатъ, и человѣкъ съ смышленной головой также мало довѣряетъ однимъ, какъ и другимъ. Ну, что же вы скажете, любезный другъ, касательно послѣднихъ извѣстій? Будетъ ли война или ея не будетъ?
   Этотъ вопросъ пробудилъ Лео изъ его смутнаго раздумья; онъ стряхнулъ съ себя мечтательную дремоту и сообщилъ тайному совѣтнику свои планы. Онъ изобразилъ ему настроеніе, въ какомъ засталъ короля, ходъ аудіенціи и мистическій экстазъ короля при разставаніи. И чѣмъ далѣе говорилъ онъ, тѣмъ обильнѣе къ нему приливала его прежняя сила. Онъ открывалъ новыя и новыя точки зрѣнія, все выше и выше росло зданіе его гордыхъ замысловъ. Главное было уже сдѣлано; оставалось положить только послѣдніе камни, и они также должны были покориться волѣ зодчаго, если бы ему удалось только пріискать нѣсколько рукъ, которыя помогли бы ему побѣдить тяжесть.. Тайный совѣтникъ былъ человѣкъ, призванный участвовать въ работѣ при завершеніи зданія. Онъ зналъ свѣтъ, людей; онъ не былъ зараженъ молочными предразсудками, онъ имѣлъ мужество играть большую игру, если съ скромными кушами ничего нельзя было подѣлать. И въ особенности онъ былъ одушевленъ благороднымъ честолюбіемъ, стремился возвыситься надъ дюжиннымъ большинствомъ. Здѣсь же представлялось поле, достаточно просторное поле для самаго гордаго честолюбія. Настала самая благопріятная минута перейти отъ словъ къ дѣлу, и во всякомъ случаѣ будущее не принесетъ болѣе благопріятной минуты.
   -- Такъ обратимтесь же къ дѣлу или замолчимъ навсегда! Мое рѣшеніе готово, полагаю, что готово и ваше...
   Тайный совѣтникъ слушалъ, опустивъ голову на руку, и только отъ времени до времени бросая на Лео быстрые, испытующіе взгляды своими холодными, умными глазами. Даже когда Лео замолчалъ, совѣтникъ сохранялъ прежнюю позу. Онъ думалъ, что Лео будетъ говорить далѣе, и самъ еще не приготовился къ отвѣту.
   -- Ну, что же?! вскричалъ Лео съ нетерпѣніемъ,-- вы молчите? Я не повѣрю, чтобы слова мои васъ не убѣдили до тѣхъ поръ, пока вы сами мнѣ этого не скажете, да впрочемъ я не повѣрилъ бы вамъ и тогда.
   Тайный совѣтникъ поднялъ голову; на его широкихъ губахъ играла улыбка.
   -- Знаете ли вы, любезнѣйшій другъ мой, сказалъ онъ,-- что ваше сомнѣніе въ моей готовности въ нѣкоторомъ смыслѣ говоритъ противъ васъ, и побуждаетъ меня удвоить осторожность. Нѣтъ, нѣтъ, почтеннѣйшей другъ, вы не сердитесь! Что толку изъ того, что мы одинъ другого будемъ обманывать красивыми словами? Вѣдь мы съ вами находимся не въ засѣданіи комитета, не въ палатѣ депутатовъ, а сошлись глазъ на глазъ, по-дружески, и, слѣдовательно, должны быть въ отношеніи другъ друга совершенію искренны. Я уже разъ напоминалъ вамъ о замѣчательномъ разговорѣ между нами вечеромъ въ Тухгеймѣ, когда мы сидѣли другъ противъ друга, вотъ какъ теперь; будьте же сегодня со мною такъ откровенны, какъ я былъ откровененъ тогда съ вами. Въ чемъ заключаются ваши настоящія цѣли? Оставьте шелуху, дайте мнѣ чистое зерно,-- и тогда вы получите отъ меня совершенно честный, прямодушный отвѣтъ.
   Лео поблѣднѣлъ; онъ никогда не думалъ, чтобы этотъ холодный эгоистъ захотѣлъ критически отнестись къ его планамъ; Лое просто считалъ возможнымъ, потворствуя честолюбію этого человѣка, распоряжаться имъ, сдерживать его, увлечь, куда угодно, чтобы впослѣдствіи, разумѣется, отстранить это безполезное, уже сдѣлавшее свое дѣло орудіе.
   И вдругъ этотъ человѣкъ предписываетъ условія, требуетъ, чтобы Лео сказалъ, какъ далеко онъ хочетъ зайти и по какой дорогѣ!! А между тѣмъ!.. Лео не могъ безъ него обойтись, долженъ былъ на него разсчитывать, рискуя, даже навѣрняка рискуя, ошибиться впослѣдствіи въ разсчетѣ. Лео подавилъ ярость, закипѣвшую въ его труди, и сказалъ спокойно:
   -- Въ чемъ заключаются мои настоящія цѣли? Я полагаю, господинъ тайный совѣтникъ, что вопросъ поставленъ не совсѣмъ вѣрно. Вы, вѣроятно, желаете знать, отъ всего ли сердца, изъ полнаго ли убѣжденія я хочу того, чего хочу; но теперь дѣло не въ этомъ. Намъ нужно иногда дѣлать добро вовсе не ради этого самого добра, и однако мы его дѣлаемъ потому, что мимо его ведетъ наша дорога. Я же, кромѣ указаннаго мною, не вижу никакого другого пути.
   Тайный совѣтникъ улыбнулся еще рѣшительнѣе, чѣмъ прежде, и отвѣчалъ.
   -- Вы хотите отъ меня увернуться очень ловко,-- какъ и слѣдовало ожидать отъ васъ,-- но все-таки это увертка. Зачѣмъ вы боитесь мнѣ признаться, что вы, также какъ и я, убѣждены въ несостоятельности вашей соціальной программы, что вы съ самаго начала видѣли и теперь видите только политическое средство въ этихъ, такъ называемыхъ реформахъ? Что мнѣ, намъ и всякому смышленному человѣку за дѣло до слѣпой толпы, которая намъ и всякому, превышающему ее головою, сорвала бы эту голову, какъ только мы вздумали бы открыть этой толпѣ глаза? Неужели вамъ хотѣлось бы раздѣлить судьбу Солоновъ, Ѳемистокловъ, Аристидовъ и въ изгнаніи размышлять о благодѣяніяхъ, которыя вы доставили бы верховному народу, если бы этотъ верховный народъ не имѣлъ глупости выгонять преждевременно благодѣтеля остракизмомъ? Ну, да впрочемъ, мой почтенный другъ, надъ такими вопросами задумываться долго незачѣмь. Если же ваша соціальная программа только средство, то ее можно видоизмѣнить или даже совершенно оставить, когда окажется, что средство не ведетъ къ цѣли. Но поймите меня хорошенько. Я вижу и сознаю, что мы не можемъ совершенно обойти соціальный вопросъ въ нашей программѣ. Но зачѣмъ же набивать себѣ полный ротъ? Вѣдь послѣ можно подавиться. Если вы, въ это время торговаго кризиса, захотите окончательно изгнать капиталъ съ рынка, то я не понимаю, какъ мы удержимся на нашемъ мѣстѣ даже втеченіи недѣли. Все, что рискуетъ лишиться хотя одного талера, вооружится противъ насъ, мы бы имѣли противъ себя армію,-- оставалась бы только упомянутая слѣпая толпа, отъ которой да избавитъ насъ необесное милосердіе? И притомъ, любезнѣйшій другъ, обратите вниманіе еще на одно обстоятельство: имѣемъ ли мы прочное основаніе думать или даже считать возможнымъ, чтобы король, котораго мы достаточно знаемъ, подтвердилъ такой порядокъ своимъ согласіемъ или -- допуская даже, что онъ это сдѣлаетъ -- чтобы онъ, при первомъ шумѣ всколыхнувшихся волнъ, не раздумалъ и не обрекъ насъ погибели?
   Наступило кратковременное молчаніе. Собесѣдники сознавали, что послѣднее слово еще не было высказано. По каждый изъ нихъ стыдился первый протянуть руку. Наконецъ Лео сказалъ:
   -- На какихъ же условіяхъ вы согласились бы вступить въ министерство?
   Тайный совѣтникъ схватилъ листъ бѣлой бумаги и придвинулъ къ себѣ письменный приборъ.
   -- Видите ли, сказалъ онъ,-- изъ прежняго времени во мнѣ сохранилась привычка приводить въ порядокъ важныя мысли въ головѣ не иначе, какъ излагая ихъ въ тоже время на бумагѣ. Позвольте мнѣ и на этотъ разъ оставаться вѣрнымъ моей старой привычкѣ; вѣдь вы знаете, что я пишу очень скоро. Итакъ, во-первыхъ: что касается внѣшней политики, то мы остаемся нейтральными, такъ какъ война доставитъ торжество партіи принца или поссоритъ насъ съ коноводами радикальной партіи. Король издастъ манифестъ, разъясняющій его политику и аппелирующій къ народу. Новыя камеры будутъ созваны въ возможно скорѣйшемъ времени, а для тою, чтобы они одобрили нашу программу, мы сдѣлаемъ имъ рядъ предложеній, которыя въ сущности будутъ составлены въ пользу капиталистовъ, а по внѣшнему виду -- ко благу рабочаго класса. Мы усиливаемъ всѣми способами вліяніе и власть церкви, и все это, само собою разумѣется по внѣшнему виду, въ либеральномъ, даже ультра-либеральномъ смыслѣ. Наконецъ, мы принимаемъ въ министерство Гея и Массенбаха, чтобы сдѣлать переходъ менѣе рѣзкимъ. Но той же причинѣ вы ограничитесь предварительно званіемъ тайнаго совѣтника въ вѣдомствѣ королевскаго двора, тогда какъ я и его превосходительство фонъ-Тухгеймъ -- мы будемъ номинальными глазами министерства.
   Тайный совѣтникъ положилъ перо и взглянулъ на Лео.
   -- Ну, что же вы скажете на это, любезнѣйшій другъ? Можете ли подписать?
   -- Никогда, съ досадою сказалъ Лео, вставая.
   -- Обдумайте хорошенько, сказалъ тайный совѣтникъ, сидя на мѣстѣ,-- программа эта очень скромна, но имѣетъ то преимущество, что ее можно осуществить на практикѣ. Если вы хотите быть министромъ, то только этимъ путемъ можете достичь вашей цѣли.
   -- Этимъ путемъ всякій съумѣетъ идти, сказалъ Лео, шатая по комнатѣ.
   -- А вашимъ никто.
   -- Кромѣ, можетъ быть, меня самого.
   -- И вы не можете. О, разумѣется, свѣтъ нетрудно сдвинуть съ мѣста, имѣя подъ ногами архимедову точку! А гдѣ она у васъ? Откуда вы ее возьмете? Мы отталкиваете отъ себя войско, капиталистовъ, образованные классы, отвращеніе которыхъ къ господству черни имѣетъ свое справедливое основаніе. Что же вамъ остается? Чернь?! Но какъ долго? Пока золото звенитъ въ кошелькѣ. Ахъ, Боже мои, да ужь по тухгеймской фабрикѣ вы видите, какъ далеко можно зайти этимъ путемъ! Я имѣю о ней достовѣрныя извѣстія -- и вы, я думаю, также. Вы бы должны были изо всѣхъ силъ стараться выпутаться изъ этой исторіи -- съ какимъ нибудь синякомъ подъ глазомъ. Однако, эту маленькую непріятность легко вылечить. Это былъ опытъ,-- опытъ не удался, такъ возьмемся за что нибудь другое! Но попробуйте завести десять такихъ фабрикъ: дѣло-то будетъ уже похуже. Заведите ихъ сотню -- и вы сломите себѣ шею, хотя бы вы обладали соединеннымъ геніемъ Вашингтона и Кромвелля. И наконецъ, мои послѣдній доводъ,-- доводъ совершенно приватнаго характера. Вы знаете, что я не богатъ, но я также и не бѣденъ. Я пустилъ въ оборотъ мой маленькій капитальчикъ, чтобы, знаете, его не съѣла ржавчина. Безъ всякихъ причинъ я бы не хотѣлъ отказаться отъ пріятной надежды наслаждаться безпечной старостью. Но министромъ мнѣ бы хотѣлось быть, очень бы хотѣлось, а болѣе благопріятный къ тому случай едвали можетъ еще представиться. Поэтому, добрый Лео, подпишите! Съ этой бумагой я лечу прямо къ Гею; онъ такъ боится лишиться своего мѣста, что согласится на какія угодно условія; нетрудно будетъ поладить и съ Массенбахомъ, А вы тѣмъ временемъ увѣдомьте вашего тестя, и завтра, даже, пожалуй, еще сегодня наше дѣло будетъ въ шляпѣ. Я тоже не думаю, чтобы король ждалъ три дня; я знаю его -- онъ и одного часа не можетъ провести въ уединеніи. Кого бы изъ насъ онъ къ себѣ ни позвалъ, всякій изъ насъ знаетъ, что ему сказать, о чемъ умолчать. Я прошу, умоляю васъ не отталкивайте отъ себя эту удобную и надежную лѣстницу, которая всѣхъ насъ поддерживаетъ: подпишите!
   Тайный совѣтникъ придвинулъ къ Лео листъ, лежавшій на столѣ.
   Лео взялъ бумагу и прочиталъ написанное; онъ долженъ былъ сознаться, что Урбанъ былъ правъ, что то была единственная программа, на которую король согласился бы безъ всякихъ серьезныхъ возраженій, и посредствомъ которой на него все-таки можно было имѣть значительное вліяніе. Однако, чтоже этимъ выигрывалось? Что предстояло въ будущемъ, если бы онъ согласился на такія тяжелыя уступки?
   И вотъ онъ стоялъ и раздумывалъ, но съ каждой минутой ему было все труднѣе сосредоточить свои мысли на этомъ предметѣ. Проведя ночь почти совершенно безъ сна, въ лихорадочной работѣ, Лео только послѣднимъ напряженіемъ силъ могъ одержать верхъ надъ овладѣвшимъ имъ сильнымъ изнеможеніемъ, которое теперь опять къ нему возвратилось. Глядя на бумагу, онъ видѣлъ и читалъ въ ней только записку, которую вчера вечеромъ Туски написалъ ему цифрами. Потомъ онъ слышалъ плаксивый голосъ госпожи Урбанъ, разсказывавшей ему о Тухгеймѣ; въ глазахъ у него потемнѣло, въ ушахъ раздавался оглушительный звонъ.
   Лео схватился за спинку кресла, тайный совѣтникъ поспѣшилъ удержать его отъ паденія. Прикосновеніе рукъ этого человѣка заставило Лео опять прійти въ себя. На поблѣднѣвшихъ ею губахъ показалась улыбка.
   -- Вы видите, сказалъ онъ,-- что я нѣсколько встревоженъ, и не могу продолжать объясненія съ вами. Впрочемъ, мы съ вами какъ нибудь сойдемся. А теперь мнѣ бы хотѣлось нѣсколько часовъ отдохнуть у себя дома; отдыхъ, въ самомъ дѣлѣ, оказывается для меня очень необходимымъ.
   Тайный совѣтникъ глубоко сожалѣлъ, что Ничѣмъ не былъ въ состояніи помочь своему дорогому другу.
   -- Вы слишкомъ много работаете, сказалъ онъ,-- вы работаете за всѣхъ. Дѣлайте немножко наоборотъ -- заставляйте всѣхъ за васъ работать. Вы будете чувствовать себя здоровѣе, увѣряю васъ!
   Онъ проводилъ Лео чрезъ переднюю до лѣстницы и разстался съ нимъ, обѣщая быть у него для переговоровъ завтра или, если случится что нибудь важное, даже сегодня.
   

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ.

   Погрузясь въ глубокое, тяжелое раздумье Лео прошелъ, значительное разстояніе отъ дома Урбана въ свое убѣжище. Нѣсколько разъ онъ щупалъ себѣ пульсъ, котораго лихорадочные удары его пугали, и бормоталъ:
   -- Только бы теперь не заболѣть, только бы теперь!...
   Дома онъ почти не дотрогивался до обѣда, съ которымъ поджидалъ его слуга. Лео спросилъ, не было ли къ нему писемъ. Вѣрный молодой человѣка медлилъ отвѣтомъ.
   -- Что съ вами? спросилъ Лео.
   -- О, ничего, отвѣчалъ слуга,-- но вы по виду такъ блѣдны и больны, а когда придете въ свою комнату, то сейчасъ же садитесь за работу. Тамъ что-то получено, но для этого будетъ еще время, должно быть время, господинъ докторъ.
   Лео улыбнулся. И такъ, его любилъ только этотъ человѣкъ тою любовью, за которую ему платили деньги. Ну, чтожь, тутъ, по крайней мѣрѣ, знаешь, въ чемъ дѣло, и отъ этого нисколько не дѣлается хуже.
   Но Лео ошибался, если думалъ, что Филиппъ только изъ корыстныхъ видовъ служилъ ему вѣрно и усердно. Молодой человѣкъ совершенно искренно любилъ своего господина, который былъ всегда серьезенъ и холоденъ, во никогда не обременялъ его слишкомъ тяжелой службой,-- господина, отъ котораго онъ никогда не слышалъ ни одного обиднаго или сердитаго слона, и который даже не послалъ своего слугу въ больницу -- когда онъ вдругъ сильно захворалъ еще въ то время, какъ они жили на квартирѣ маркиза де-Садъ -- но самъ лечилъ его и разъ цѣлую ночь просидѣлъ у его изголовья.
   Но освѣжающій сонъ не являлся сомкнуть горячія глаза Лео. Сильно возбужденный мозгъ работалъ безостановочно, подобно машинѣ, которая на всемъ ходу перестаетъ повиноваться рукѣ мастера и которой колеса, въ своей бѣшеной поспѣшности, er. оглушительнымъ свистомъ вращаются быстрѣе и быстрѣе, пока не изломается какая нибудь крошечная пружинка, и тогда весь испорченный механизмъ вдругъ останавливается съ внезапнымъ поворотомъ.
   Этотъ часъ была, очень мучителенъ для Лео, который, однако, принудилъ себя лежать. Наконецъ онъ былъ болѣе не въ состояніи сносить это положеніе, вскочилъ на ноги и отправился въ свой рабочій кабинетъ. Между полученными письмами, разложенными Филиппомъ въ тщательномъ порядкѣ, письмо изъ Тухгейма отъ старика Крафта прежде всѣхъ попалось въ руки Лео. Крафтъ отвѣчалъ еще вчерашнею ночью, сейчасъ же по полученіи депеши Лео. Старый управляющій съ радостью благодарилъ за позволеніе приступить къ необходимымъ работамъ, говорилъ, что при настоящихъ тяжелыхъ обстоятельствахъ это -- настоящая помощь свыше и только просилъ, въ случаѣ возможности, немедленно прислать часть обѣщаннаго капитала. Многіе рабочіе неистово требовали большихъ и малыхъ задатковъ, и это требованіе, отчасти, дѣйствительно, оправдывавшееся крайнею нуждою, надобно было уважить, хотя бы для того, чтобы сдерживать опасное неудовольствіе до тѣхъ поръ, пока не наступятъ имѣвшіяся въ виду болѣе благопріятныя обстоятельства, и пока фабрика не будетъ находиться на лучшемъ ходу при помощи вновь предпринимаемыхъ построекъ.
   Лео взглянулъ на часы; былъ уже четвертый часъ; ему нельзя было медлить ни минуты, если онъ хотѣлъ еще сегодня достать деньги, въ которыхъ чувствовалась такая вопіющая необходимость.
   Онъ послалъ за извощичьей каретой я выѣхалъ въ ней въ городъ. Онъ припомнилъ адресъ одного ростовщика, о которомъ говорилъ ему Фердинандъ еще вначалѣ ихъ знакомства. У него всегда можно достать денегъ, сказалъ Фердинандъ, и потомъ прибавилъ со смѣхомъ: "Разумѣется, этому жиду надо немножко дорого заплатить". Но что за дѣло было Лео, какъ дорого онъ долженъ былъ заплатить?..
   Ростовщикъ обиталъ почти на другомъ концѣ города въ одной изъ тѣхъ грязныхъ, узкихъ улицъ, гдѣ происходитъ нескончаемая, шумная толкотня промышленнаго и ремесленнаго люда.
   Шумъ и давка въ узкихъ улицахъ еще усилилась въ этотъ часъ, когда одна часть занятій была окончена, а другая часть смѣнила дневную работу еще въ послѣднія минуты дня. Экипажъ Лео пробирался впередъ медленно; часто узкую улицу преграждали нѣсколько наѣхавшихъ одна на другую повозокъ, которыя съ трудомъ можно было разцѣпить. Въ одну изъ подобныхъ минутъ Лео различилъ въ мрачной, двигавшейся по троттуару толпѣ женскую фигуру, при видѣ которой кровь прилила къ сердцу Лео, Но вѣдь это рѣшительно невозможно! Какимъ образомъ Сильвія въ такое время можетъ очутиться въ этой части города? Мимолетное сходство въ пріемахъ, походкѣ его обмануло. Притомъ эта женщина показалась изъ толпы только на одно мгновеніе, и затѣмъ опять въ ней изчезла. Лео откинулся назадъ въ подушки и закрылъ глаза. Она. былъ страшно истощена., она. не хотѣла, ничего видѣть. Но вотъ онъ опять видитъ ее совершенно отчетливо -- эту женщину, которой мрачный силуэтъ уходитъ впередъ въ мрачной толпѣ, а между тѣмъ эта женщина представляется его глазамъ такъ рѣзко, какъ будто бы они были одни, совершенно одни на широкомъ божьемъ свѣтѣ. Какъ давно онъ ее не видѣлъ? Почти два мѣсяца, и въ это время не прошло ни одного дня, въ который бы она. не вспомнилъ о ней съ болѣзненнымъ чувствомъ, которое нерѣдко было близко отъ убійственной тоски, часто также отъ желчнаго раздраженія. Теперь онъ опять болѣе недѣли находился въ городѣ,-- какъ ему было необходимо, какъ настоятельно необходимо, увидѣться съ нею, просить ея помощи, совѣта, протянуть ей руку примиренія! И онъ, которому трусость представлялась всегда отвратительнѣйшимъ порокомъ, онъ не имѣлъ мужества сдѣлать этотъ шагъ, и въ наказаніе за эту слабость былъ осужденъ видѣть Сильвію въ каждой мрачной фигурѣ, шмыгавшей по мрачнымъ, узкимъ улицамъ.
   Онъ открылъ глаза. Картина была все гаже: мокрые дома, въ окнахъ которыхъ тамъ и сямъ мелькали уже зажженные огни,-- грязная мостовая, скользкіе тротуары, густыя толпы людей подъ дождевыми зонтиками и... опять она, она, мрачная женщина! Потъ она только что обогнула уголъ одной изъ болѣе широкихъ улицъ. Лео кричитъ кучеру остановиться, но тотъ не слышитъ: Лео видитъ передъ собою свободный проходъ, хочетъ вознаградить потерянное время, по какой-то экипажъ съ громомъ проѣзжаетъ чрезъ мостовую; Лео яростно отворяетъ дворцы, чтобы выпрыгнуть, но нѣсколько повозокъ, ѣхавшихъ съ этой стороны одна за другого, дѣлаютъ это невозможнымъ.
   Наконецъ, онъ съ опасностью жизни прыгаетъ возлѣ проѣзжавшаго съ грохотомъ омнибуса, котораго кучеръ, разражаясь бранью, останавливаетъ лошадей. А между тѣмъ Лео отбѣжалъ уже на сто шаговъ и попалъ не въ ту улицу. Онъ возвращается назадъ, не слышитъ ругательныхъ возгласовъ людей, съ которыми онъ сталкивается въ своемъ бѣшеномъ бѣгѣ. Онъ достигаетъ той улицы, въ которую, какъ онъ видѣлъ, повернула Сильвія. Она была, вѣроятно, уже очень далеко или, быть можетъ, вошла въ одинъ изъ магазиновъ. Но онъ бѣжитъ далѣе по улицѣ, направляясь ко дворцу. И вотъ она опять, теперь-то онъ уже не можетъ ошибаться. Она изчезаетъ у параднаго подъѣзда. Когда Лео самъ туда подбѣгаетъ, она проходитъ подъ однимъ изъ фонарей и поворачиваетъ къ лѣстницѣ. Онъ явственно различаетъ ея лицо и видитъ, что оно очень блѣдно. Онъ хочетъ закричать: Сильвія! но сердце въ немъ словно разрывается на части, горло какъ будто туго перевязано. 15ъ слѣдующее мгновеніе Сильвія изчезаетъ. Дойдя до лѣстницы, Лео видитъ передъ собою только безлюдныя, каменныя ступени. Въ смертельномъ изнеможеніи онъ прислоняется къ одной изъ колоннъ, пока любопытные и удивленные взгляды прохожихъ не напоминаютъ ему, что пора положить конецъ этому неприличному положенію.
   Генералъ былъ очень обрадованъ и очень благодаренъ, когда Лео, полчаса спустя, вручилъ ему шесть тысячъ талеровъ. Генералъ увѣрялъ его, что онъ употребитъ эти деньги для цѣли, которая касалась Лео, по крайней мѣрѣ, на столько же, насколько его самого; генералъ выразилъ также надежду, что придетъ время, когда онъ сообщатъ ему одно дѣло, которое теперь долженъ хранить подъ завѣсою тайны. Лео не обнаруживалъ ни малѣйшаго любопытства узнать тайну; онъ не принялъ приглашенія остаться къ чаю, протянулъ генералу и своей невѣстѣ руку, пылавшую лихорадочнымъ жаромъ, и отправился къ себѣ домой, гдѣ сейчасъ же послалъ Филиппа на почту съ остальными четырьмя тысячами изъ занятой суммы. Потомъ онъ поджидалъ возвращенія слуги, который, явившись обратно къ своему господину, сообщилъ ему, что посылка будетъ отправлена въ Тухгеймъ съ поѣздомъ, отходившимъ въ девять часовъ. Только теперь Лео бросился на диванъ и приказалъ Филиппу разбудить его въ случаѣ какихъ либо извѣстій отъ короля или если о немъ, Лео, будетъ спрашивать тайный совѣтникъ Урбанъ или министръ фонъ-Гей.
   Но покой, котораго онъ такъ страстно желалъ, не приходилъ осѣнить его. Закрывъ глаза, Лео сейчасъ же опять увидѣлъ передъ собою шумную, многолюдную улицу и между всѣми этими людьми -- мрачную, стройную фигуру, которая постоянно отъ него ускользала впередъ и которую онъ, какъ ни старался, не могъ догнать, и потомъ онъ увидѣлъ совершенно отчетливо эту женщину при яркомъ свѣтѣ фонаря. Она плотно окутала платкомъ свои плечи, смоченное дождемъ платье прильнуло къ тѣлу, влажные локоны безпорядочными прядями ложились на шею и плечи, она упорно глядѣла въ землю, и блѣдное лицо ея, казалось, носило выраженіе окаменѣлаго страданія. Онъ хотѣлъ ее позвать и не имѣлъ силъ, хотѣлъ поспѣшить къ ней, но члены его не двигались, но шевелились, и, наконецъ, онъ встрепенулся судорожнымъ усиліемъ и, шатаясь, поднялся съ дивана.
   Былъ двѣнадцатый часъ; зажженная лампа, которую онъ приказалъ поставить въ комнатѣ, горѣла тускло. Онъ отворилъ дверь балкона. Дождь унялся; мѣсяцъ по временамъ выглядывалъ изъ-за туманной, проходившей подъ нимъ полосы Въ комнатѣ Жозефы виднѣлся огонь; Лео примѣтилъ двигавшуюся за занавѣсками женскую фигуру. Дрожь пробѣжала по его тѣлу. Онъ пошелъ назадъ въ комнату, сѣлъ къ столу и написалъ:
   "Ты меня не любишь и еще разъ: ты меня не любишь. Я же говорю тебѣ: я люблю тебя и еще разъ: "люблю тебя. Это признаніе можетъ показаться безуміемъ, потому что такъ или иначе, но я навѣки тебя лишился. Все равно,-- я долженъ сдѣлать это признаніе. Человѣкъ, стоящій на краю бездны, не спрашиваетъ себя, умно или глупо то, что онъ говоритъ или дѣлаетъ. Бездна зіяетъ между мною и тобою, ужасная, неумолимая бездна. Ты указываешь мнѣ путь: назадъ, назадъ! ты отворачиваешься отъ меня -- я не могу и не хочу тебя удерживать.
   "Скажу болѣе! Я самъ прошу тебя -- бѣжать... Я содрогаюсь при одной мысли, что могъ бы нечаянно встрѣтиться съ тобою, и ты могла бы отвернуть свое лицо отъ меня или устремить на меня тотъ неподвижный взглядъ, которымъ ты смотрѣла на меня въ послѣдній разъ. Ты не должна ради меня сносить долѣе то бремя, которое -- какъ я чувствую -- тебѣ не по силамъ. Пусть будетъ, что будетъ. Я никогда не просилъ для себя счастья, какъ другіе люди, поэтому не долженъ говорить и о несчастій. Да и что такое наша жизнь, чтобы стоило труда интересоваться, какъ парки ее прядутъ и гдѣ перерѣзываютъ жалкую нить? Я не желаю тебѣ счастливой жизни, и говорю только: "иди! "
   Онъ сложилъ письмо и накрылъ его сверху маленькой записочкой Филиппу, въ которой слугѣ приказывалось завтра раннимъ утромъ отнести письмо по адресу. Потомъ Лео взялъ изъ своего ящика съ лекарствами порошокъ,
   -- Мнѣ нуженъ сонъ, пробормоталъ онъ,-- хоть будь онъ смертный сонъ!..
   

ГЛАВА ОДШІАДЦАТАЯ.

   За дождевыми днями насталъ ослѣпительно яркій, прекрасный осенній день. Среди прозрачнаго голубого эѳира свѣтило привѣтливое солнце, котораго золотой блескъ придавалъ еще болѣе прелестные оттѣнки древеснымъ листьямъ, начинавшимъ уже темнѣть. Кроткій вѣтеръ поднималъ и опускалъ вѣтви. Но въ паркѣ все было тихо; только стаи птицъ, летѣвшихъ къ югу надъ спокойнымъ паркомъ и шумнымъ городомъ, посылали по временамъ внизъ разрозненные звуки.
   Событія на театрѣ войны, о которыхъ вечернія газеты вчера повѣстили вкратцѣ, а сегодня сообщили болѣе обстоятельныя свѣденія, довели до высшей степени бродившее въ умахъ безпокойство. Всѣ говорили -- и газеты выражали мысль эту почти въ тѣхъ же словахъ -- что настоящее положеніе должно было разрѣшаться окончательно -- войною ли или опредѣленнымъ нейтралитетомъ; при этомъ составлялись различныя предположенія относительно перемѣнъ, которыя могла послѣдовать въ управленіи государствомъ. Казалось невозможнымъ, чтобы завѣдываніе дѣлами было удержано министерствомъ, котораго безхарактерность а административная безтактность привели государство въ такое ненормальное и непрочное положеніе Необходимо было обратиться къ болѣе либеральнымъ дѣятелямъ, и такимъ образомъ уклониться отъ войны или вести ее въ національномъ духѣ; если же высшее правительство этого желало, то оно должно было искать поддержку въ военной партіи и объявить военную диктатуру внутри и внѣ предѣловъ государства. Разумѣется, большинство желало перваго похода, но только очень немногіе легковѣрные сангвиники убаюкивали себя этой радостной надеждой; въ публикѣ опасалась непостоянства короля и сомнѣвались также, чтобы могли найтись люди, не противные королю, въ то же время способные осуществить идеалы народа. Другой исходъ былъ гораздо проще а, слѣдовательно, вѣроятнѣе. Военная партія обладала энергіей, была превосходно организована и всѣ припоминали себѣ не одинъ случай, при которомъ эта партія своею тактикою, неуважавшею никого и ничего, рѣшала дѣло въ свою пользу. Тѣмъ съ большимъ удивленіемъ была прочитана передовая статья, появившаяся на столбцахъ органа этой партіи,-- статья, которой содержаніе съ быстротою молніи сдѣлалось извѣстнымъ во всемъ городѣ.
   Это былъ памфлетъ, написанный въ самыхъ яростныхъ выраженіяхъ и прямо направленный противъ коалиціи безсовѣстныхъ честолюбцевъ, окружавшихъ короля. Настоящимъ, нравственнымъ ихъ главою былъ названъ Лео, тогда какъ генералу фонъ-Тухгейму, тайному совѣтнику Урбану и нѣкоторымъ другимъ приписывалось значеніе только прислужливыхъ интригановъ. Политическая карьера Лео еще разъ подверглась критической провѣркѣ, и изъ этого изложенія авторъ статьи старался извлечь то заключеніе, что Лео съ самаго начала систематически домогался того положенія, которое онъ теперь занималъ. Его радикальные происки были всегда ничто иное, какъ пыль, которою окружилъ себя этотъ хитрецъ, чтобы пускать ее въ глаза друзей и недруговъ.
   При другихъ обстоятельствахъ все это было бы довольно забавный фарсъ, но въ такое серьезное время изъ фарса легко можетъ выйти трагедія. И не нарушая должнаго благоговѣнія къ монарху, что слѣдовало сказать, какъ выразить свое негодованіе, слыша, что этотъ человѣкъ сейчасъ же по полученіи извѣстій съ театра войны, былъ позванъ къ королю, имѣлъ съ нимъ продолжительное совѣщаніе, тогда какъ вѣрные и извѣданные слуги его величества, люди, посѣдѣвшіе въ государственныхъ дѣлахъ, опытные начальники войска, уже ожидавшіе приказаніи въ передней комнатѣ, были отосланы домой самымъ унизительнымъ образомъ? Здѣсь нужно было остановиться и спросить себя: чѣмъ же это можетъ кончиться? Надобно надѣяться, что этотъ предостерегающій голосъ дойдетъ до королевскаго слуха и удержитъ его величество отъ всякаго дальнѣйшаго шага на этомъ скользкомъ пути. Если и эта надежда окажется ложною, то уже самый инстинктъ самосохраненія укажетъ единственный путь, который можетъ вывести изъ этого лабиринта интригъ радикаловъ и піетистовъ и привести къ разумному государственному порядку.
   Во всѣхъ публичныхъ мѣстахъ эту статью усердно читали, комментировали, обсуживали, даже на улицахъ толпились люди, сообщавшіе другъ другу эту смѣлую Филиппику, которая, разумѣется, подала повода" къ разнообразнѣйшимъ толкамъ. Если одни видѣли въ ней только выраженіе страха той партіи, то другіе полагали, что партія эта не отважилась бы высказываться такъ положительно, если бы не считала своего дѣла почти выиграннымъ, и даже то обстоятельство, что нумеръ газеты, содержавшій эту статью, безпрепятственно разошелся въ публикѣ, служило поразительнымъ доказательствомъ того, что король и его министры чувствовали свое безсиліе. Нѣкоторые даже утверждали, что король самъ заказалъ эту статью, а изъ какихъ побужденій -- это скоро откроется.
   Какъ бы то ни было, но изъ всего этого оказывалось яснымъ, что въ высшихъ слояхъ общества, враждебно сталкивались разнообразнѣйшія воззрѣнія, я шаткость положенія достигла высшей степени. Дѣловые люди были въ отчаяніи, и на биржѣ почти всѣ бумаги понизились въ курсѣ.
   И такъ, золотой осенній день прошелъ для жителей громаднаго города въ лихорадочномъ волненіи. Солнце величественно склонялось къ горизонту и обливало розовымъ блескомъ куполы храмовъ и фронтоны дворцовъ, великолѣпная, широкая улица въ которой возвышался дворецъ принца, была особенно прекрасна въ этомъ освѣщеніи, и кто бы увидѣлъ въ эту минуту кастелляна Липперта, который съ заложенными за спину руками, нѣсколько наклоненной на сторону и уже замѣтно посѣдѣвшей головой, стоялъ передъ дверью своей квартиры и обозрѣвалъ улицу на право и на лѣво, тотъ могъ бы только подумать, что этотъ человѣкъ вновь наслаждался этой картиной, къ которой глаза его приглядѣлись уже такъ давно. Но господинъ Липпертъ не видѣлъ ни свѣтлозеленаго неба, ни позолоченныхъ облаковъ, ни блестящихъ фризовъ и колоннъ дворцовъ,-- нѣтъ, онъ имѣлъ свои причины обозрѣвать улицу. Если чрезъ часъ Генри не принесетъ условленной платы, то онъ, Липпертъ напрасно, да, почти напрасно уложилъ съ самаго утра свой маленькій чемоданчикъ въ темномъ уголку возлѣ жилой комнаты, и еще по одинъ вечеръ долженъ будетъ, какъ сегодня, стоять на этомъ самомъ мѣстѣ. А можетъ быть не удовлетвориться ли пятью тысячами, полученными имъ сегодня утромъ отъ генерала? Эти деньги вмѣстѣ съ тѣмъ, что было спрятано въ маленькомъ чемоданчикѣ и въ бумажникѣ, все-таки составляли довольно кругленькую сумму,-- но пятью тысячами больше или меньше -- много значитъ для бѣднаго человѣка! Потомъ господинъ Липпертъ сталъ уже въ сотый разъ мысленно провѣрять маршрутъ своего бѣгства. Все было предусмотрѣно какъ нельзя лучше: продолжительный отпускъ на берега Рейна,-- сначала, разумѣется, въ форменномъ костюмѣ,-- потомъ сейчасъ же изъ Кельна -- ужъ тогда, конечно, безъ формы -- въ Остенде, Лондонъ и такъ далѣе. Все было прилажено съ самой строгой точностью: каждый часъ, каждое послѣдующее обстоятельство дороги,-- и только не было денегъ, которыя должны были сдѣлать это зажиточнымъ человѣкомъ въ настоящемъ значеніи слова.
   -- Безъ пяти минутъ семь, разсуждалъ самъ съ собою господинъ Липпертъ,-- вотъ ѣдетъ, кажется, баронъ и въ жалкой извощичьей каретѣ... Эта хитрость совершенно въ его характерѣ.
   Экипажъ остановился передъ дверью; но къ величайшему своему ужасу кастеллянъ въ личности, сидѣвшей въ экипажѣ, узналъ тайнаго совѣтника Урбана, который, уводя секретаря общества призрѣнія дѣвицъ, началъ подавать ему знаки рукою чрезъ опущенное окно. Господинъ Липпертъ увидѣлъ, что увернуться было невозможно, и подошелъ къ экипажу. Тайный совѣтникъ заговорилъ ему тревожнымъ шепотомъ:
   -- У насъ назначена ревизія кассы, Липпертъ, и съ той стороны, отъ которой мы не можемъ ожидать ничего добраго. Такъ ужь вы похлопочите о томъ, чтобы по крайней мѣрѣ, всѣ суммы, означенныя въ росписи, были завтра утромъ на лицо; я внесу также маленькую сумму, которую имѣю теперь въ рукахъ. И послушайте, Липпертъ, отпустите вы лучше изъ заведенія ту молодую дѣвушку, на которую я недавно вамъ указывалъ. Быть ей тамъ не совсѣмъ прилично, и ваше поведеніе можетъ дать только пищу злымъ толкамъ. А мнѣ бы хотѣлось именно теперь избѣжать всякихъ глупыхъ пересудовъ.
   Тайный совѣтникъ стукнулъ золотымъ набалдашникомъ своей палки въ переднее окно, кивнулъ головою Липперту, и экипажъ поѣхалъ далѣе. Господинъ Липпертъ возвратился чрезъ улицу къ своему мѣсту у двери, и опять, заложивъ руки за спину и наклонивъ на сторону голову, сталъ глядѣть по направленію удалявшагося экипажа.
   -- Вотъ оно что?? бормоталъ онъ,-- нѣтъ, братъ, счеты будутъ между нами сведены, да не такъ, какъ ты думаешь. Ужь мы объ этомъ похлопочемъ.
   Отблескъ на фронтонахъ дворцовъ сдѣлался блѣднѣе; двойной караулъ передъ дворцомъ принца былъ смѣненъ. Господинъ Липпертъ зналъ, что теперь было половина восьмого, однако, онъ все-таки посмотрѣлъ на часы. Онъ долженъ былъ на что нибудь рѣшиться, чрезъ часъ отходилъ поѣздъ. Но вѣдь эти молодые люди такъ рѣдко бываютъ аккуратны; а можетъ быть ему еще никакъ нельзя было достать денегъ. Нужно будетъ обождать немножко...
   Липпертъ былъ терпѣливъ. Онъ опять заложилъ руки за спину, наклонилъ голову на плечо и ждалъ.
   Вдругъ его измятое лицо какъ-то передернулось. Его зоркіе глаза замѣтили въ нѣкоторомъ отдаленіи господина, который торопливыми шагами шелъ пппо улицѣ.
   Липпертъ еще разъ поглядѣлъ въ ту сторону и медленно пошелъ къ себѣ на квартиру, которой дверь онъ оставилъ незапертою и только притворилъ. Минуту спустя въ комцату вошелъ Генри.
   -- Ну, пріятель, сказалъ онъ,-- доказательства на столъ! Право, для меня было бы совершенно лишнее входить по этому поводу въ такія издержки, потому что исторія эта такова, какою ей быть слѣдуетъ. По если я увижу, что и,.и вашей помощи скорѣе дойду къ цѣли, то за благодарностью не постою.
   Генри проговорилъ это въ самомъ легкомъ тонѣ, но чуткое ухо господина Липперта подмѣтило въ звучномъ голосѣ легкое колебаніе, совершенно несогласовавшееся съ притворнымъ равнодушіемъ говорившаго.
   -- Изволили принести деньги съ собою, господинъ баронъ? спросилъ кастеллянъ.
   -- Прежде товаръ, а потомъ деньги, сказалъ Генри, садясь у стола.
   Господинъ Липпертъ вынулъ изъ большого бумажника, который онъ носилъ въ боковомъ карманѣ, на груди, нѣсколько бумагъ и разложилъ ихъ передъ Генри на столѣ. Генри съ живостью бросился къ нимъ; кастеллянъ положилъ руку на бумаги.
   -- Извините, господинъ баронъ, сказалъ онъ,-- бумаги эти принадлежатъ еще мнѣ.
   -- Чтожь, вы думаете, что а у васъ ихъ украду, старый дуралей! съ досадою вскричалъ Генри,-- руку прочь,-- или я уйду, съ чѣмъ пришелъ.
   Кастеллянъ нерѣшительно высвободилъ бумаги. Генри схватилъ ихъ и внимательно перечиталъ.
   -- Ну, да, все это такъ, какъ я предполагалъ, пробормоталъ онъ. Вдругъ онъ поднялъ глаза и вскричалъ:
   -- Что, что такое?! Ваша жена не была матерью Фердинанда? Кто же, тысячу чертей, его мать, живая или мертвая?.
   -- Читайте! сказалъ Липпертъ.
   Руки Генри дрожали, когда онъ схватилъ другія письма и быстро, по вшшательно ихъ перечиталъ.
   -- О, да какая же знатная находка,-- отлично, превосходно... бормоталъ онъ, -- это превышаетъ... онъ остановился и читалъ далѣе. Наконецъ, онъ положилъ послѣднюю бумагу и сказалъ:
   -- Эти письма, дѣйствительно, имѣютъ нѣкоторую цѣну, если только они не подложны. Кто мнѣ можетъ ручаться въ этомъ?
   -- Внѣшній видъ самыхъ писемъ.
   -- Ну, это можетъ обмануть.
   -- Убѣдитесь сами.
   Генри подошелъ ближе къ окну и сталъ внимательно разсматривать почеркъ, чернила и бумагу. Это наблюденіе продолжалось долго, и господинъ Липпертъ потерялъ терпѣніе.
   -- Мнѣ некогда терять времени, господинъ баронъ, сказалъ онъ,-- и притомъ и могъ бы сообщить вамъ кое-какія подробности, значительно возвышающія цѣну писемъ.
   -- Ну, ну говорите, сказалъ Генри, продолжая разсматривать письма,-- я слушаю.
   Кастеллянъ разсказалъ въ сжатыхъ выраженіяхъ все, что относилось къ рожденію Фердинанда. Такъ какъ теперь Липпертъ не имѣлъ никакихъ причинъ лгать, то его разсказъ произвелъ на такого проницательнаго слушателя, какъ Генри, живѣйшее впечатлѣніе истины.
   -- Это самое важное и необходимое,-- по вашему желанію я могу съ дороги дополнить то или другое подробными свѣденіями, но теперь, господинъ баронъ, не заставляйте меня ждать, мнѣ, право, некогда.
   Генри положилъ на столъ пачку банковыхъ билетовъ, которые господинъ Липпертъ сейчасъ же началъ считать, тогда какъ Генри спряталъ въ карданъ письма.
   -- Благодарю васъ, господинъ баронъ, сказалъ кастеллянъ,-- отъ души желаю, чтобы всѣ прикосновенныя лица остались совершенно довольны тѣмъ употребленіемъ, какое вы сдѣлаете изъ этихъ писемъ, и такъ какъ вы, господинъ баронъ, заплатили такъ скоро и сполна, то я доставлю вамъ еще кое-какія свѣденія, которыя при случаѣ, можетъ быть, вамъ и пригодятся. Вотъ господинъ баронъ, роспись дѣйствительныхъ взносовъ въ нашемъ обществѣ, составленная мною для моего собственнаго удовольствія, а вотъ эта другая составлена также мною, но не порученію господина тайнаго совѣтника Урбана, и по ней-то мы помѣщали вклады въ кассу. Разница вычислена вѣрно: шесть тысячъ талеровъ двадцать пять зильбергрошей и девять пфениговъ. Отсюда на мой счетъ приходится тысяча талеровъ, а остальное вы смѣло можете присчитать на господина тайнаго совѣтника. Кромѣ того, спросите, господинъ баронъ, во вновь основанномъ пріютѣ о госпожѣ Биттеръ и прижмите маленько эту даму: она поразскажетъ вамъ такія вещи, за которыя господинъ тайный совѣтникъ рискуетъ быть если не повѣшеннымъ, то, можетъ быть, запертымъ въ тюрьму, и во всякомъ случаѣ пріобрѣтетъ не совсѣмъ лестную репутацію.
   -- Вотъ какъ! сказалъ Генри, кратко отмѣтившій показанія Липперта въ своей записной книжкѣ,-- вы, пріятель, порядочный негодяй, и я надѣюсь, что въ свое время вы таки достанетесь сатанѣ въ зубы. Ну, теперь убирайтесь!
   Онъ надѣлъ шляпу и вышелъ изъ комнаты, даже не оглянувшись на Липперта.
   Господинъ Липпертъ послалъ вслѣдъ уходившему улыбку, потомъ заперъ дверь, которая вела въ переднюю, вошелъ въ темную комнатку и вынесъ оттуда маленькій, невзрачный чемоданчикъ, который, однако, былъ, повидимому, довольно тяжелъ, потому что кастеллянъ съ трудомъ взвалилъ его на столъ.
   -- Тяжеленько, пробормоталъ онъ,-- нужно было бы, по крайней мѣрѣ, вынуть золото.
   -- На тѣлѣ оно носится лучше и безпечнѣе!
   Онъ посмотрѣлъ на часы; оставалось еще три четверти часа времени,-- можно было еще успѣть.
   Онъ всунулъ ключъ, и чемоданъ сразу отворился. Господинъ Липпертъ вынулъ вещи; на полу были разставлены имъ въ тщательномъ порядкѣ денежныя кучи; нѣкоторыя изъ нихъ онъ взялъ къ себѣ, другія опять связалъ вмѣстѣ и сверху ихъ уложилъ вещи одну за другою. Потомъ онъ надавилъ крышку, но крышка подавалась очень туго, и только съ большимъ трудомъ ему удалось вогнать зубцы въ замочныя отверзтія. Но теперь ключъ не хотѣлъ поворачиваться. Господинъ Липпертъ пробовалъ и такъ, и эдакъ,-- нѣтъ, ключъ закапризничалъ. Обильный нотъ выступилъ на лбу господина Липперта. Нельзя же, однако, было ѣхать съ незапертымъ чемоданомъ, а другого подъ рукой у него не было. Время проходило, онъ цѣлые четверть часа у же провозился напрасно -- но наконецъ-то!..
   Господомъ Липпертъ отеръ потъ со лба и спряталъ ключъ въ карманъ, потомъ надѣлъ шляпу, накинулъ на плечи длинную шинель, взялъ въ одну руку чемоданъ и направился къ двери. Вдругъ онъ услышалъ, что кто-то снаружи взялся за ручку двери.
   Липпертъ не шевелился. Еще разъ закачалась дверь, и потомъ все стихло. Но вдругъ послышался шорохъ въ темной комнатѣ, изъ которой онъ вынесъ свой чемоданъ, и гдѣ скончалась его жена.
   Кровь застыла въ жилахъ господина Липперта. Онъ не смѣлъ пошевельнуться и едва переводилъ дыханіе. Но вотъ со скрипомъ отворяется дверь, въ комнатѣ послышались торопливые шаги, и тяжелая рука опустилась на его плечо. Чемоданъ выпалъ изъ дрожащей руки кастелляна, онъ обернулся назадъ и съ ужасомъ увидѣлъ обезображенное яростью лицо Фердинанда.
   -- Что тебѣ нужно отъ меня? проговорилъ кастеллянъ, задыхаясь.
   -- Я хотѣлъ попрощаться съ тобою, сказалъ Фердинандъ,-- и слова, какъ будто, вырывались со свистомъ сквозь яростно стиснутые зубы,-- хотѣлъ поблагодарить тебя за всю твою ко мнѣ нѣжность, за все добро, какое ты мнѣ сдѣлалъ.
   -- Пусти меня, шальная голова! вскричалъ Липпертъ.
   -- А, негодяй! неистово зарычалъ Фердинандъ,-- какъ! Ты зналъ, что я тебѣ не сынъ, и ты осмѣливался запирать меня, морить голодомъ, колотить сто разъ на день?!. А теперь хочешь улепетнуть, какъ лиса изъ курятника, а?
   -- Пусти же меня! простоналъ Липпертъ.
   -- И ты думалъ, что все это сойдетъ тебѣ съ рукъ? скрежеща заревѣлъ Фердинандъ,-- ты думалъ, что тебѣ простится то, что ты меня и всѣхъ на свѣтѣ надувалъ самымъ наглымъ образомъ, что ты замучилъ до смерти бѣдную женщину, которая хотя и не была моей матерью, но всегда была ко мнѣ добра?..
   -- Пусти же, пусти, говорятъ тебѣ! закричалъ Липпертъ и толкнулъ Фердинанда въ грудь.
   Въ слѣдующее мгновеніе Фердинандъ схватилъ его обѣими руками за грудь и горло. Они начали бороться вмѣстѣ, по кастеллянъ былъ гораздо слабѣе, и притомъ ему мѣшала тяжелая шинель. Такая неровная борьба по могла длиться долго. Фердинандъ швырнулъ отъ себя полузадавленнаго кастелляна и бросился въ дверь. Господинъ Липпертъ, шатаясь, попятился назадъ, зацѣпилъ ногою чемоданъ и грохнулся о полъ, растянувшись въ полномъ, неподвижномъ ошеломленіи.
   Но господину Липперту некогда было лежать въ обморокѣ. Уже пол-минуты спустя онъ опять очнулся, ощупалъ свои члены и, убѣдившись что кости его цѣлы, поднялся съ пола,-- хотя и съ большимъ трудомъ,-- взялъ свой чемоданчикъ и, прихрамывая, вышелъ изъ комнаты, изъ дома на улицу, гдѣ онъ кликнулъ проѣзжавшаго мимо извощика, который потомъ быстро повезъ его по направленію къ станціи сѣверной желѣзной дороги.
   

ГЛАВА ДВѢНАДЦАТАЯ.

   Солнечное утро этого дня Сильвія привѣтствовала пасмурной улыбкою. Она отдернула занавѣску у своего окна -- фризы и колонны величественныхъ зданій, окружавшихъ площадь дворца, заблестѣли ей въ глаза, облитые пурпуровымъ сіяніемъ ранняго утра, и при этомъ они стала раздумывать о томъ, какъ кротко и привѣтливо этотъ свѣтъ долженъ былъ нѣжить старые дубы и буковыя деревья въ тухгеймскомъ лѣсу. По стоитъ ли теперь ея старый отецъ передъ дверью, не глядитъ ли онъ на розовыя деревья, въ безпредѣльную вышину прозрачнаго неба, гдѣ взоръ его теряется съ такимъ наслажденіемъ!
   Сильвія наскоро одѣлась и -- въ первый разъ съ давняго времени -- взошла на крышу дворца. Утренній вѣтеръ игралъ волосами и платьемъ дѣвушки, стоявшей у балюстрады между двумя скиптродержавными великанами. Подъ нею разстилался громадный городъ, въ которомъ жизнь начинала теперь пробуждаться. Какъ восторженно билось ея сердце, какія гордыя надежды наполняли ея душу, когда она въ первый разъ съ страстно взволнованной грудью наслаждалась чуднымъ просторомъ этой грандіозной картины! Сильвіи пришли на, намять слова поэта о королѣ, стоявшемъ на гордой вершинѣ своего дворца, по она припомнила себѣ также глубоко-древнее предостереженіе противъ боговъ, которые такъ страшно караютъ людское высокомѣріе и которымъ люди должны принести въ жертву только одно -- быть можетъ драгоцѣннѣйшее, высочайшее благо -- чтобы они милостиво даровали имъ все остальное. Сильвія не торговалась съ богами. Она давно уже пожертвовала имъ своимъ лучшимъ достояніемъ -- своей любовью, чтобы только любимый человѣкъ могъ, не останавливаясь, гордо шагать по своему жизненному пути, И лживые боги приняли жертву, но ничѣмъ ее не вознаградили. Гордый путь завелъ въ мрачный, глубокій лабиринтъ, изъ котораго, казалось, но было выхода. И она сама, отказавшаяся отъ всего, дорогого сердцу, только для одной этой цѣли, она была такъ жалка, такъ безгранично несчастна, что широкій, солнечный свѣтъ вѣчно былъ завѣшенъ для нея слезнымъ покрываломъ; она не могла болѣе ни надѣяться, ни желать, она могла только оплакивать свое несчастіе, свое ничтожество.
   Но зачѣмъ же плакать,-- плакать какъ глупая дѣвчонка, которая видитъ, какъ fata-morgana ея дѣтскаго воображенія тонетъ въ волнахъ жизни?!.. Нѣтъ, Сильвія хотѣла имѣть свою волю, она имѣла свою волю. Себѣ самой она должна была дать отчетъ въ томъ, что утратила, въ чемъ заблуждалась. Гордо поднялась она надъ уровнемъ другихъ людей, движущихся крошечными шагами къ крошечнымъ цѣлямъ; она не могла возвращаться назадъ, не хотѣла унизить себя передъ этими крошечными человѣчками. Только передъ однимъ она желала бы стать на колѣни и сказать: я виновата передъ тобою! Да, ему одному она сказала бы это. И если бы она почувствовала его руку на своей головѣ, если бы до слуха ея коснулся упоительный шопотъ безграничной любви,-- и тогда она все-таки могла быть непохожею на другихъ, тогда она могла скрыться отъ свѣта въ тихомъ уединеніи, или еще лучше, еще несравненно лучше навѣки проститься съ этимъ свѣтомъ, въ которомъ роль ея была уже до конца сыграна. Вчера она счастливо устранила послѣднее препятствіе, удерживавшее ее здѣсь, въ столицѣ. Это была очень важная услуга любящаго сердца, хотя Сильвія и не знала, будетъ ли ей признателенъ тотъ, кому услуга эта была оказана; но старый, добрый отецъ все-таки, можетъ быть, обрадуется, если она ему скажетъ: "Вальтеръ болѣе не сидитъ подъ засовами и желѣзными рѣшетками." Не легко было для нея выхлопотать его освобожденіе. Король, которому она писала объ этомъ предметѣ, отвѣчалъ уклончиво, и согласился на ея просьбу уже по возвращеніи въ столицу, да и то не безъ нерѣшительности и противъ воли. При этомъ она глубже заглянула въ душу короля и увидѣла, какъ трудно ему было прощать тамъ, гдѣ онъ считалъ себя, дѣйствительно, оскорбленнымъ. Вашъ брать, сказалъ онъ ей, принадлежитъ къ числу тѣхъ неисправимыхъ людей, у которыхъ умъ за разумъ зашелъ и которые поэтому не уважаютъ ни Бога, ни короля. Во всякое другое время ей стыдно, крайне стыдно было бы просить тамъ, гдѣ просьба уважается неохотно; но Сильвія просила не для себя, даже не для брата, а только для старика-отца, для единственнаго человѣка, который былъ настолько дорогъ ея сердцу, что она охотно для него унижалась.-- И такъ, прощай, гордая столица, мое обширное царство, на которое я глядѣла прежде, какъ царица, и въ которомъ теперь сдѣлалась нищей.
   Сильвія не плакала. Смутными, безслезными глазами она глядѣла теперь на храмы, позолоченные солнечными лучами, на обширныя площади, широкія улицы,-- глядѣла въ послѣдній разъ! Потомъ она отвернулась, чтобы уйти; съ этой пышной, суетливой жизнію она покончила.
   По еще разъ должна была загорѣться страстная борьба, такъ долго мучившая ея мозгъ и надрывавшая сердце. Къ корридорѣ Сильвія встрѣтила слугу Лео -- Филиппа, который еще прежде хорошо зналъ ее. Онъ принесъ ей письмо, найденное имъ сегодня утромъ на столѣ его господина. Сильвія медлила взять письмо Что могъ ей еще писать теперь Лео?
   -- Мой господинъ, сказалъ Филиппъ,-- былъ эти дни очень боленъ, и когда я вошелъ сегодня утромъ въ его комнату, онъ лежалъ одѣтый на диванѣ съ закрытыми глазами и былъ такъ блѣденъ... Во всю ночь онъ не ложился въ постель.
   -- Когда онъ далъ вамъ письмо? спросила Сильвія тихимъ голосомъ.
   -- Я нашелъ это письмо на столѣ съ запиской на мое имя.
   -- Дайте! сказала Сильвія.
   -- Не долженъ ли я подождать отвѣта?
   -- Я пришлю отвѣтъ, если будетъ нужно.
   Филиппъ все-таки не трогался съ мѣста.
   -- Не передадите ли вы чего нибудь чрезъ меня моему господину? сказалъ онъ, съ замѣшательствомъ поворачивая въ рукахъ шляпу.
   -- Я пришлю отвѣтъ, повторила Сильвія.
   Она произнесла это съ трудомъ и затѣмъ, съ дрожащими колѣнями и тревожно бившимся сердцемъ, вошла въ комнаты, въ которыхъ сегодня была предоставлена себѣ самой. Тетушка Сара проснулась съ мигренью и еще очень рано послала за тайнымъ совѣтникомъ Веберомъ. Сильвія знала, что въ такіе дни тетушка не оставляла постели.
   Должна ли была она, Сильвія, открыть письмо? Да вѣдь для этой цѣли она его и взяла, слѣдовательно, надобно открыть.
   Дрожащими рунами она сломала печать и читала, читала... и вдругъ съ лицомъ, покрывшимся смертною блѣдностью, подъ вліяніемъ ужаса, выронила изъ рукъ письмо и стала дико глядѣть передъ собою, подобно человѣку, который видитъ что-то ужасное, порожденное его помраченнымъ мозгомъ или угрожающее ему безуміемъ Неужели это Лео? Неужели онъ писалъ это письмо? О, нѣтъ, это невозможно. Это не его мысли, даже не его рука. Его почеркъ былъ прежде такъ смѣлъ, твердъ,-- каждая буква казалась взмахомъ орлинаго крыла,-- а это была какая-то путаница, пачканье, какъ будто рука писавшаго дрожала въ лихорадкѣ... Ахъ, Боже мой, да вѣдь онъ же былъ боленъ. Это сказалъ вѣрный слуга, и при этомъ на глазахъ его навернулись слезы. Боленъ!! О, да... Но не тою лихорадкой, которую онъ могъ бы побѣдить своимъ искусствомъ и которою онъ захворалъ только теперь. Нѣтъ, та лихорадка давно уже жгла его кровь, почти съ самаго дѣтства: она потрясла его мозгъ, изсушила сердце, подломала силу; она превратила его въ безобразную личину, и теперь онъ былъ только тѣнью самого себя. Онъ -- любить ее! Какъ смѣлъ онъ повторить это слово, заключавшее въ себѣ для поя оскорбительную насмѣшку, для него -- позоръ? Какъ смѣлъ онъ говорить о любви ей, которая чрезъ него сдѣлалась такъ несчастна? И если бы онъ дѣйствительно чувствовалъ въ своемъ сердцѣ что-то похожее на любовь, то все-таки долженъ былъ молчать. Неужели онъ не понималъ, что переставая быть господиномъ своего слова и пугаясь своего собственнаго дѣла, какъ безхарактерный мальчишка, онъ разрушалъ послѣдній остатокъ уваженія, которое она охотно бы къ нему сохранила? О, это было всего тяжелѣе!...
   Такъ просидѣла Сильвія долго, долго, Вдругъ ей пришла въ голову мысль, заставившая ее очнуться отъ этаго оцѣпененія. Развѣ случалось что нибудь такое, черезъ что измѣнились бы его отношенія къ королю? Газеты въ послѣдніе дни предсказывали, что настоящее невозможное положеніе должно было чѣмъ нибудь разрѣшиться. Не разрѣшилось ли оно уже?
   Выигралъ или проигралъ Лео свою громадную партію?
   Сильвія вскочила съ мѣста и поспѣшила къ столу, на которомъ лежали еще нетронутыя газеты. Въ первомъ попавшемся ей въ руки листкѣ была напечатана извѣстная намъ яростная статья противъ Лео! Сильвія прочитала ее съ полнымъ пониманьемъ настоящихъ обстоятельствъ. Она сразу увидѣла, что окончательная развязка еще не наступала, и что эта статьи была написана съ цѣлію ускорить развязку. Лео еще не палъ, но онъ долженъ былъ пасть, если король уступитъ давленію, направленному на него съ этой стороны. Нотъ и объясненіе словъ: пусть будетъ, что будетъ. Это значитъ: король колеблется, я отчаиваюсь поддержать его, я отчаиваюсь во всемъ, если и ты отнимешь отъ меня твою дружескую руку!.. Боже мой, Боже мой, онъ не знаетъ, какъ слаба теперь эта рука! Онъ не знаетъ, великій зодчій, что онъ самъ л;е разломалъ свое бѣдное орудіе; но какъ я ни измучена, какъ и ни безпомощна и ничтожна, все-таки онъ не напрасно ко мнѣ обратился: я напрягу послѣднія силы, чтобы помочь ему.
   Третьяго дни у нихъ былъ король, и сказалъ, что сегодня вечеромъ онъ опять къ нимъ явится, чтобы принять благодарность за освобожденіе Вальтера изъ тюрьмы.
   Прежде Сильвія твердо рѣшилась не ждать прихода короля и еще въ полдень удалиться изъ дворца и города; теперь она должна была ждать.
   И впродолженіи долгихъ, мучительныхъ часовъ. Сильвія ждала спокойно, невозмутимо холодно, какъ часовой, котораго забыли смѣнить на отдаленномъ, заброшенномъ постѣ, и который долженъ терпѣливо ждать, пока придетъ смѣна.
   Шумный потокъ человѣческой жизни, катившій свои волны подъ окномъ Сильвіи, поднялся вмѣстѣ съ восхожденіемъ солнца, нѣсколько стихъ, когда оно находилось въ своей высочайшей точкѣ и, послѣ кратковременной паузы, опять разбушевался,-- и, наконецъ, заходящее солнце своими послѣдними лучами разлило по морю крышъ багровое зарево. Это былъ тотъ самый часъ, въ который кастеллянъ Липпертъ стоялъ передъ своею дверью и выглядывалъ Генри фонъ-Тухгейма. Свѣтлыя облака, высоко плывшія въ лучезарномъ эѳирѣ, лишились своихъ позолоченныхъ краевъ; голубой небесный сводъ стемнѣлъ, городъ закутался сѣрымъ вечернимъ покрываломъ.
   Сильвіи и стала съ своего мѣста у окна и начала медленно ходить по комнатѣ. Въ это время обыкновенно приходилъ король. Она не думала заняться обычными для его пріема приготовленіями; она размышляла только о томъ, что хотѣла сказать королю -- вѣдь это должно было быть ея послѣднимъ словомъ.
   Она обернулась,-- и вдругъ очутилась лицомъ къ лицу съ королемъ. Погрузясь въ свою глубокую думу, она не слышала его шаговъ по плотному ковру, теперь глядѣла на него такими глазами, какъ будто эти былъ призракъ, созданный ея воображеніемъ, о потому она смѣло сказала ему:
   -- Я имѣю просьбу къ вашему величеству.
   -- Какъ? Что такое? сказалъ король,-- опять просьба? Надѣюсь, она не касается вашего брата, который, какъ мнѣ извѣстно, сегодня освобожденъ уже изъ-подъ ареста,
   -- Нѣтъ, ваше величество, отозвалась Сильвія,-- я хочу просить васъ не о братѣ, за освобожденіе котораго отъ всего сердца благодарю васъ именемъ его стараго отца,-- я прошу васъ только о томъ, чтобы вы терпѣливо выслушали меня по поводу одного важнаго обстоятельства
   -- Терпѣніе, вѣчно терпѣніе! сказалъ король, бросаясь въ кресло,-- одному Богу извѣстно, сколько нашему брату приходится каждый день скушать этого блюда. Ну, ну, пожалуй, говорите!
   Еще никогда король не говорилъ Сильвіи такимъ непривѣтливымъ тономъ, но блѣдное лицо ея не покрывалось краскою, и тѣмъ же спокойнымъ, кроткимъ голосомъ Сильвія продолжала:
   -- Я бы охотно замолчала, такъ какъ ваше величество сегодня, по видимому, не расположены слушать; но такъ какъ я говорю съ нами въ послѣдній разъ, то и умоляю ваше величество въ послѣдній разъ выслушалъ меня терпѣливо.
   Король выпрямился въ своемъ креслѣ и взглянулъ на Сильвію съ выраженіемъ испуга и вмѣстѣ раздраженія.
   -- Вотъ какъ! вскричалъ онъ, -- въ послѣдній разъ! Каково! Да какъ вы смѣете, какъ вы могли вздумать мнѣ это говорить. Вѣдь я кажется не давалъ вамъ позволенія отсюда удалиться!
   -- Нѣтъ, ваше величество, но я знаю, что вы мнѣ это позволите, если я скажу вамъ, что мнѣ нельзя здѣсь оставаться.
   -- Нѣтъ, я вамъ этого не позволю! вскричалъ король, и при этомъ звучный голосъ его какъ будто взвизгнулъ,-- это что за фантазія! Вы должны остаться; я хочу этого, я требую этого.
   -- Въ такомъ случаѣ я буду вынуждена, разумѣется, поступить противъ воли короля, сказала Сильвія.
   -- Прекрасно! взвизгнулъ король, яростно вскакивая со стула,-- отправляйтесь, фрейленъ, уѣзжайте, но не думайте, что это пройдетъ для васъ безнаказанно. О, я умѣю за себя мстить, когда меня обижаютъ, и ужасно мстить, если обида наносится лицомъ, отъ котораго, какъ отъ васъ, я заслужилъ только благодарность и душевное расположеніе. Вы полагаете, что я до васъ не доберусь? Берегитесь! У королей длинные руки, и когда васъ здѣсь не будетъ, то мнѣ все-таки остается Лео,-- онъ долженъ мнѣ поплатиться, онъ долженъ поплатиться!..
   Сильвія внутренно вздрогнула; однако она превозмогла себя и сказала тѣмъ же спокойнымъ тономъ:
   -- Именно по поводу этого обстоятельства я желала объясняться съ вашимъ величествомъ. Я знаю, что ваше величество удостоиваете меня вашей благосклонности, которая далеко превышаетъ мои заслуги. Короля не такъ богаты честными людьми, чтобы были совсѣмъ нечувствительны къ потерѣ одного изъ этихъ немногихъ. И потому я именно хотѣла просить васъ, чтобы вы, по моемъ удаленіи, никого за это не преслѣдовали, никого ваше величество.
   -- А я говорю вамъ, что буду дѣйствовать такимъ образомъ, особенно противъ того, т;то прогоняетъ васъ отсюда. Вы думаете, что я слѣпъ? Вы полагаете, будто я не понимаю, что вы хотите уѣхать отсюда только потому, что Лео женится на Жозефѣ фонъ-Тухгеймъ? На это было мое приказаніе, слышите ли, фрейленъ, мое приказаніе! И развѣ вы не видите -- вы, такая проницательная женщина -- что я только ради васъ возвысилъ Лео? Что мнѣ помѣшаетъ свергнуть его въ прежнее ничтожество, когда не будетъ уже существовать причины, ради которой я его поднялъ?
   -- Что вамъ помѣшаетъ ваше величество? возразила Сильвія,-- уваженіе, съ которымъ король долженъ относиться къ своему долгу, и которое не позволяетъ королю, по примѣру другихъ людей, слѣдовать своимъ личнымъ ощущеніямъ, если чрезъ это онъ рискуетъ благомъ государства.
   -- Да кто вамъ сказалъ, что тутъ есть подобный рискъ? сказалъ король насмѣшливымъ тономъ.
   -- Мы сами, ваше величество: вы неоднократно повторяли, что потеря этого человѣка значила бы для васъ тоже, что для полководца проигранная битва.
   Король бросилъ на Сильвію сердитый взглядъ, но сейчасъ же потупилъ глаза.
   -- Это было прежде, сказалъ онъ запальчиво,-- но вѣдь можно измѣнять свои мнѣнія. Вы не можете мнѣ ставить въ укоръ того, что я три раза испытываю и взвѣшиваю человѣка, которому хочу отдать все мое высочайшее довѣріе, и отрекаюсь отъ лото, если нахожу вѣсъ слишкомъ легкимъ.
   Все, что король теперь сказалъ, было почти въ тѣхъ же словахъ выражено въ газетной статьѣ; блѣдныя губы Сильвіи конвульсивно задрожали. Она сдѣлала невольное движеніе рукою по направленію къ листку, лежавшему еще на столѣ, возлѣ котораго сидѣлъ король. Но потомъ Сильвія опустила руку и, тихо покачавъ прелестной головкой, сказала:
   -- Нашему величеству не слѣдовало бы подставлять благосклонное ухо врагамъ человѣка, котораго вы когда-то уважали и любили. Не знаю, что совѣтовалъ вамъ мой родственникъ въ такомъ затруднительномъ положеніи, не знаю, можетъ ли быть осуществлено практически то, что онъ вамъ совѣтывалъ; признаюсь даже, что я желала бы, чтобъ во многихъ отношеніяхъ онъ дѣйствовалъ иначе; но гдѣ свѣтъ, тамъ и тѣнь, гдѣ прозябаетъ хлѣбное зерно, тамъ растетъ и дурная трава. Ваше величество должны отдѣлить плевела отъ пшеницы. Если вы оставите на" запустѣніи такія богатыя нивы, то каменистая почва себялюбія и невѣжества его враговъ не произраститъ вамъ никакого плода.
   -- Э, полноте, вскричалъ король,-- вы сами не вѣрите тому что говорите. Я давно уже замѣтилъ, что вы недовольны политической тактикой вашего кузена, а иначе вы бы ходатайствовали краснорѣчивѣе.
   Сильвія вздрогнула; король, ободренный ея молчаніемъ, вскричалъ торжествующимъ тономъ:
   -- Меня не такъ-то легко провести! Повторяю вамъ: вы имъ недовольны. Мы не видите ничего хорошаго въ томъ, что его высокомѣріе не знаетъ никакихъ предѣловъ. Онъ поссорилъ меня съ моими министрами, съ моимъ дворянствомъ, со всѣмъ человѣчествомъ. Ну, пусть же самъ выпутывается изъ бѣды.
   -- Король осыпалъ его почестями, возбуждающими къ нему зависть другихъ сановниковъ; король возвелъ его въ дворянское званіе, и эта милость вооружила противъ него знатное сословіе во всемъ государствѣ; король приказалъ ему заключить брачный союзъ, который, при ясности цѣли, долженъ изумить все общество: король не можетъ порицать того, что случилось по желанію самого короля.
   -- Можетъ ли быть! вскричалъ король,-- вы его защищаете, вы, которой онъ измѣнилъ постыднѣйшимъ образомъ,-- которая чрезъ него, и только чрезъ него сдѣлалась несчастною? Сильвія, гордая Сильвія, неужели противъ него не протестуетъ ваша гордость? Неужели вы не можете забыть этого человѣка? предоставить его судьбѣ, которую онъ самъ себѣ приготовилъ? Что вамъ, что мнѣ самому до него за дѣло? Да если бы онъ могъ покорить весь шаръ земной, и я долженъ былъ бы васъ лишиться, такъ пусть бы онъ удержалъ свои шаръ для одного себя! Но онъ не можетъ совершить тѣхъ великихъ подвиговъ, къ которымъ считаетъ себя способнымъ; онъ обманщикъ, шарлатанъ. Я ненавижу его, я всѣхъ ненавижу, исключая васъ, единственная, божественная Сильвія! Я ничего не требую отъ васъ, я хочу только видѣть васъ, боготворить васъ, находиться подъ упоительнымъ обаяніемъ вашей чудной красоты и рыдать слезами блаженства, если мнѣ будетъ позволено прикоснуться къ краю вашего платья...
   Король упалъ со стула на оба колѣна и протянулъ къ Сильвіи обѣ руки. Его глаза налились слезами, обыкновенно блѣдное лицо загорѣлось яркой краской.
   Сильвія съ ужасомъ отступила назадъ.
   -- Ради Бога, ваше величество! проговорила она,-- встаньте! Ради насъ самихъ встаньте! Вы никогда не простите себѣ этой минуты.
   -- А, ты думаешь? сказалъ король, быстро вскакивая на ноги и приближаясь къ Сильвіи съ распростертыми руками,-- можетъ быть, да мнѣ это все равно. Помнишь ли ты еще, какъ мы стояли подъ старымъ букомъ и я хотѣлъ тебя поцѣловать, Ты сопротивлялась, бѣжала отъ меня, и локоны твои шаловливо прыгали въ воздухѣ. Тогда между нами сталъ черный дьяволъ. Сегодня между нами никого нѣтъ, сегодня я хочу почувствовать прикосновеніе твоихъ губъ къ моимъ губамъ.
   Сильвія болѣе не отступила назадъ. Она стояла, гордо выпрямившись; нѣсколько закинувъ назадъ и поднявъ вверхъ прекрасную голову, съ выраженіемъ гордаго презрѣнія на губахъ, она глядѣла на короля глазами, которыхъ чарующему дѣйствію еще болѣе придавали силы полуопущенныя рѣсницы.
   Король остановился, какъ вкопанный. Руки его изнеможенно повисли вдоль тѣла; болѣзненная краска лица уступила мѣсто болѣзненной блѣдности; дрожь пробѣгала по всѣмъ его членамъ. Сильвія думала, что онъ лишится чувствъ. Она сдѣлала шагъ впередъ, и сказала:
   -- Вы сами видите ваше величество, что мнѣ невозможно долѣе здѣсь оставаться. Вы сами будете мнѣ признательны за то, что я удаляюсь и этимъ облегчаю вамъ воспоминаніе, которое и безъ того будетъ для васъ довольно тягостно. Я не говорю: забудьте объ этой минутѣ. Я ничего не забываю и не требую этого отъ другихъ. Я говорю только: вспоминайте объ этой минутѣ, какъ о безпорядочномъ, смутномъ снѣ, который но имѣетъ ничего общаго съ вашей нормальной жизнью. Для васъ я изчезаю изъ жизни, и если я дѣйствительно, была для васъ дорога, то послѣдняя просьба скончавшейся будетъ для васъ священна: заплатите Лео вашею благосклонностью то, что вы могли сдѣлать мнѣ непріятнаго; поступите по царски съ Лео! А теперь простите, ваше величество!
   Она наклонила голову и повернулась, чтобъ идти. Позади ея раздался дикій, безумный хохотъ; съ ужасомъ обернувшись, она увидѣла короля, который, какъ помѣшанный, бросился вонъ изъ комнаты.
   

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ.

   Погрузясь въ глубокое раздумье, Сильвіи все еще стояла на прежнемъ мѣстѣ, какъ вдругъ ея глазамъ представилась новая потрясающая картина. Еще во время разговора Сильвіи съ королемъ дверь, которая вела въ спальню тетушки Сары, была тихо отворена и теперь, съ оглушительнымъ шумомъ, внезапно распахнулась, и на ея порогѣ показалась Сара въ бѣломъ ночномъ костюмѣ. Она заковыляла впередъ такъ скоро, какъ только позволяла ей слабость, и пріютомъ сильно стучала своимъ костылемъ объ полъ и при каждомъ ударѣ произносила оскорбительное слово пискливымъ голосомъ. Теперь она остановилась передъ Сильвіей и пожирала несчастную дѣвушку глазами, сверкавшими волчьей яростью.
   -- А, такъ вотъ какъ! кричала она,-- прелестная принцесса, невинная, бѣлоснѣжная лебедушка! Такъ по вашей милости я должна убираться изъ дворца! Ради эдакой накрахмаленной куклы, о которой никто и слышать ничего не хочетъ, и которую я изъ жалости подобрала на улицѣ. Полно, шутите не въ мѣру, барышня. Сначала вы отсюда уберетесь, и это будетъ сегодня же, сейчасъ же! Понятно ли, мамзель Сильвія!
   -- Вѣдь вы слышали, что я собираюсь уѣхать. Къ чему же это крикливое, ненужное раздраженіе?
   Сильвія проговорила это совершенно спокойно, хотя и дрожала всѣми членами. Давно уже она не имѣла къ тетушкѣ Сарѣ той любви и уваженія, которыя когда-то къ ней питала; но эта вспышка самой низкой ярости еще за минуту передъ тѣмъ показалась бы Сильвіи положительно невозможною. Даже теперь, видя передъ собою это искаженное злостью лицо, слыша этотъ пронзительный, раздиравшій уши вой, Сильвія никакъ не могла считать дѣйствительностью того, что видѣли и слышала; она невольно схватилась обѣими руками за голову.
   Сару не тронулъ кроткій тонъ словъ Сильвіи, и въ сумеречной комнатѣ Сара не замѣчала ни выраженія въ лицѣ Сильвіи, ни настоящаго значенія ея жеста.
   -- Ну, вотъ теперь будемъ хныкать! вскричала тетушка,-- нѣтъ, барышня, ужь теперь этому не поможешь. Прежде нужно было быть умнѣе, когда было еще время, но тогда намъ хотѣлось только кобениться да разыгрывать недотрогу. Ну, что-жь, выходите гдѣ нибудь на другую сцену, не знаю только, повезетъ ли вамъ послѣ такого оглушительнаго фіаско. Отправляйтесь къ старой фрейленъ фонъ-Тухгеймъ и къ ея придурковатой подругѣ. Тамъ вы можете, въ усладу своего сердца, прикидываться святошей. Или отправляйтесь къ своему батюшкѣ и помогайте ему садить капусту. При этомъ вы можете выучиться гнуть гордую спину...
   Сильвія отняла руки отъ головы.
   -- Вы сами себя должны винить въ томъ, что я такъ долго обременяла васъ собою, сказала она,-- будьте увѣрены, что если бы вы съ перваго же дня показались въ своемъ настоящемъ свѣтѣ, то я ни одной ночи не провела бы подъ вашею крышей. А теперь прекратите эту отвратительную сцену: я ухожу.
   -- И счастливой дороги! вскричала тетушка Сара, наклоняясь съ презрительнымъ смѣхомъ,-- передайте мой привѣтъ милымъ родственникамъ. И когда деревенскій пасторъ причислятъ васъ къ лику святыхъ, пусть пришлетъ мнѣ одинъ изъ вашихъ прекрасныхъ локоновъ, и пусть...
   Сара какъ будто поперхнулась. Позади Сильвіи, которая уже стояла въ отворенной двери передней, вдругъ показался красивый мужчина. Сара еще разъ взглянула въ ту сторону и вдругъ взвизгнула не своимъ голосомъ.
   -- Зачѣмъ опять явился сюда этотъ человѣкъ? Вонъ изъ дома! Вонъ... всѣ вонъ отсюда!
   Молодой человѣкъ прошелъ мимо Сильвіи, которая узнала въ немъ Фердинанда. Онъ подошелъ къ Сарѣ, которая, въ то время, какъ онъ приближался, схватила свой костыль обѣими руками и стала его держать передъ собою, какъ бы желая упорно защищаться. Фердинандъ сказалъ ей:
   -- Я хотѣлъ только спросить васъ, не дадите ли вы мнѣ какихъ нибудь порученій къ его превосходительству генералъ-лейтенанту фонъ-Тухгейму?
   -- Что это значить? пробормотала Сара, медленно отступая назадъ и устремивъ на Фердинанда неподвижный, безсмысленный взглядъ.
   -- Это значитъ, сказалъ Фердинандъ,-- что десять минутъ тому назадъ я имѣлъ несчастье узнать, кто мой отецъ, и при этомъ я подумалъ, что вы можете припомнить, какъ нибудь нечаянно,-- кто моя мать.
   Сара пронзительно взвизгнула и такъ быстро, какъ только могла, шмыгнула въ дверь, къ которой она подходила ближе и ближе при своемъ медленномъ отступленіи. Она захлопнула за собою дверь, и можно было слышать, какъ извнутри она поворачивала ключъ.
   Фердинандъ громко захохоталъ, потомъ обратился къ Сильвіи и страстнымъ, взволнованнымъ голосомъ сказалъ ей:
   -- Я пришелъ сюда вовсе не ради этой... Да и какое мнѣ теперь дѣло до того, мать ли она мнѣ или не мать! Я могу ей только возвратить проклятіе, которымъ она прокляла меня съ первой минуты моего рожденія и даже задолго до рожденія. Я хотѣлъ видѣть васъ и сказать вамъ, что чистая, непорочная дѣвушка, какъ вы, не можетъ и часу долѣе оставаться въ этомъ позорномъ, оскверненномъ мѣстѣ. Если бы вы даже могли помириться съ мыслію, что спите подъ одной крышей съ женщиной, которая, съ такой недостойной жестокостью, отреклась отъ своего ребенка,-- все-таки и тогда вы не должны здѣсь оставаться. Эта женщина -- ничто иное, какъ сводница, которая давно уже разными соблазнами заманиваетъ сюда хорошенькихъ дѣвушекъ, чтобы потомъ, когда онѣ пройдутъ ея высокую школу и изгрязнятъ достаточно свое тѣло и душу, вытолкать ихъ въ шею. Вѣрьте мнѣ, что я не лгу, но истина еще гораздо ужаснѣе, чѣмъ я говорю. Та дѣвушка, которая меня сюда впустила и которая давно получаетъ отъ меня подачки, подтвердила мнѣ то, что я еще прежде узналъ другими путями, Она хотѣла оклеветать также и васъ, по пусть вѣчное проклятіе обрушится на мою голову, если я повѣрилъ ей хотя на одно мгновеніе, если я всегда не считалъ васъ благороднѣйшимъ существомъ, обманутымъ бездушными негодяями и подлыми прислужницами сластолюбія.
   Сильвія онѣмѣла отъ ужаса. Если все это было справедливо -- да и могла ли она сомнѣваться послѣ всего, еще такъ недавно происходившаго предъ ея глазами?-- то въ какомъ же аду она прожила все это время! Мысль, что ее такъ жестоко обманули, была невыносима для несчастной дѣвушки. Она опустилась на стулъ и, закрывъ лицо руками, горько зарыдала.
   Фердинандъ стоялъ передъ нею. Его глаза съ выраженіемъ горячей любви были устремлены на этотъ наклоненный станъ, котораго очертанія почти совершенно стушевывались въ вечернихъ сумеркахъ. Глубокій, мягкій голосъ Фердинанда дрожалъ, когда онъ теперь проговорилъ:
   -- Бѣдная, невинная голубка! Даже тебя они не пощадили, только не успѣли залучить тебя въ свои сѣти. Но еще не поздно, еще ты можешь расправить свои чистыя крылья и вспорхнуть отсюда. Возьми меня съ собою! Я буду служить тебѣ, какъ рабъ, буду работать для тебя, буду для тебя просить милостыню, если нужно; какъ вѣрный песъ, я буду лежать на твоемъ порогѣ, и разорву зубами всякаго, кто осмѣлится къ тебѣ приблизиться противъ твоего желанія. И если моя вѣрность когда нибудь тебя тронетъ, и ты, поднявъ меня отъ твоихъ ногъ, прижмешь къ твоему сердцу,-- о тогда я буду любить тебя, какъ никогда еще женщина не была любима, я буду любить тебя тою любовью, которой позавидуютъ блаженные, крылатые небожители.
   И Фердинандъ повергся предъ ной на колѣни, но онъ не дотрогивался къ ней ч наклонилъ голову, какъ бы въ нѣмомъ обожаніи.
   Вся отдавшись своему горю, Сильвія почти не слышала того, что говорилъ Фердинандъ, и только послѣднія его слова дошли до ея слуха явственно. Мало по малу къ ней воротилось сознаніе. Она провела рукою по глазамъ и сказала беззвучнымъ голосомъ:
   -- Зачѣмъ вы стоите передо мною на колѣняхъ? Встаньте! Я не могу болѣе дать никакой любви. Встаньте!
   Она поднялась со стула и направилась къ двери. Фердинандъ заградилъ ей дорогу.
   -- Вы не можете дать никакой любви? вскричалъ онъ,-- потому что вы все еще любите, даже теперь любите человѣка, который вамъ измѣнилъ?
   -- Ради Бога, позвольте мнѣ идти моей дорогой! произнесла Сильвія, сложивъ руки.
   -- Это ваше послѣднее слово?
   -- Послѣднее!
   -- Такъ пусть же кровь его падетъ на васъ! дико вскрикнулъ Фердинандъ.
   Въ слѣдующее мгновеніе Сильвія была одна. Она слышала, какъ уходилъ Фердинандъ. Когда все утихло, она пошла въ переднюю, чтобы взять шаль и шляпку, которыя обыкновенно тамъ оставляла. При ней были небольшія деньги; ими можно было развѣ только заплатить за проѣздъ, а далѣе -- зачѣмъ ей деньги?
   Она вышла изъ квартиры безъ всякихъ препятствій. Въ корридорахъ, на лѣстницахъ съ ней никто не повстрѣчался. Проходя по двору, мимо квартиры кастелляна, она остановилась; эти люди были всегда съ ней очень ласковы,-- они не откажутся сдѣлать ей маленькое одолженіе.
   Въ квартирѣ она нашла только жену кастелляна и ея сына, шостнадцатилѣтняго юношу.
   -- Мнѣ хотѣлось бы мимоходомъ написать нѣсколько строчекъ, сказала она,-- Карлъ, вѣроятно, будетъ такъ добръ, что не откажется снести записку по адресу. Неправда ли?
   Кастеллянша любезно поспѣшила подать все нужное для письма.
   Сильвіи сѣла и написала:
   "Я уѣзжаю,-- уѣзжаю къ отцу и извѣщаю тебя объ этомъ потому, что тебѣ, можетъ быть, это нужно знать".
   Юноша, бѣгавшій за фіакромъ, возвратился.
   -- Куда вы хотите ѣхать такъ поздно, фрейленъ? спросила кастеллянша.
   -- Далеко, сказала Сильвія,
   Она посмотрѣла на часы. Еще можно было поспѣть къ поѣзду, который отходилъ въ девять часовъ. Хорошенькіе часики бросились въ глаза молоденькой дочкѣ кастелляна, только что пришедшей изъ кухни. Сильвія сняла съ себя часы вмѣстѣ съ цѣпочкой и повѣсила ихъ на грудь дѣвушки.
   -- Вы выходите чрезъ мѣсяцъ замужъ, милая Кларочка, и я знаю, что у васъ еще нѣтъ часовъ: возьмите эти!
   Мать и дочь разсыпались въ изъявленіяхъ благодарности.
   -- Да вѣдь вы бы успѣли еще сдѣлать этотъ подарокъ, фрейленъ, замѣтила мать.
   -- Почемъ знать? сказала Сильвіи.
   Молоденькая дѣвушка въ восторгѣ покрывала поцѣлуями ея руки. Сильвія, поцѣловала ее въ лобъ и сказала:
   -- Будьте счастливы, милая, добрая Клара!
   Всѣ хотѣли проводить ее къ фіакру. Сильвія на это не согласилась. Она вышла сама и приказала кучеру ѣхать на станцію южной желѣзной дороги.
   

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ.

   Въ этотъ же самый часъ роскошная дача генерала въ улицѣ парка была ярко освѣщена. Сквозь высокія окна можно было видѣть зажженныя люстры и свѣтлый отблескъ ложился на прекрасную торрассу, которая отлого спускалась отъ воротъ дома до передняго сада и, также какъ передняя, была сегодня щедро убрана кустами и осенними цвѣтами. Отъ передней до калитки сада съ ея красивыми двумя газовыми фонарями на чугунныхъ столбахъ, дорога, еще нѣсколько влажная послѣ предшествовавшихъ дождей, была прикрыта соломенными цыновками. Швейцаръ, обыкновенно одѣвавшійся въ скромную лакейскую ливрею, караулилъ у воротъ въ треугольной шляпѣ и въ кафтанѣ, обшитомъ галунами.
   По ни одинъ изъ ожидаемыхъ гостей еще не являлся, и въ залѣ, которая была залита потоками свѣта и наполнена ароматомъ цвѣтовъ, еще никого не было, кромѣ генерала и его дочери. Генералъ облекся въ полную парадную форму со всѣми орденами. Онъ имѣлъ торжественный и -- чего съ нимъ давно уже не было -- здоровый видъ. Сегодня утромъ благополучно устроилось роковое дѣльце, и на сердцѣ генерала было одною тяжкою заботою меньше. Проклятыя письма, за которыя пришлось заплатить такъ дорого, были сейчасъ же уничтожены, и самъ кастеллянъ еще часъ тому назадъ долженъ былъ находиться на пути въ Англію и Америку, чтобы никогда не возвращаться. Но всѣмъ человѣческимъ соображеніямъ, генералу уже никто не могъ напомнить въ его преклонныхъ лѣтахъ о грѣшкахъ его пылкой юности. Внезапное отсутствіе Липперта могло возбудить нѣкоторое вниманіе,-- однако, кто могъ догадаться, что заставило его тайкомъ бѣжать изъ столицы? Во всякомъ случаѣ это нисколько не касалось генерала фонъ-Тухгейма, который медленно прогуливался по залѣ, и потиралъ себѣ руки съ видомъ человѣка, совершенно довольнаго своимъ положеніемъ.
   Жозефа, также бродившая взадъ и впередъ въ другой комнатѣ, находилась въ менѣе пріятномъ расположеніи духа. Послѣ докучливыхъ приготовленій въ празднику, она чувствовала усталость и слабость, но не хотѣла сѣсть, чтобы не измять дорогого, шелковаго, обшитаго кружевами платья. Даже увѣреніе большихъ зеркалъ, мимо которыхъ она проходила,-- что великолѣпное платье идетъ ей какъ нельзя лучше къ лицу, и что въ этомъ платьѣ и съ драгоцѣннымъ уборомъ на темныхъ блестящихъ волосахъ она была очень хороша, такъ хороша, какою была въ свое лучшее время,-- даже этотъ комплиментъ зеркалъ по могъ настроить ее веселѣе. Губы ея сжимались все плотнѣе, маленькая складка надъ лѣвой бровью обозначалась все рѣзче, и когда Жозефа опять заглянула въ зеркало, то не видѣла въ себѣ ничего привлекательнаго.
   Генералъ, молча наблюдавшій ее стеченіи послѣднихъ минутъ, подошелъ къ ней и, взявъ ее за руку, сказалъ:
   -- Ну, Жозефа, я полагаю, что; тебя слишкомъ пасмурное лицо для такого радостнаго торжества.
   Жозефа брюзгливо взглянула на отца и отвѣчала:
   -- Сдѣлай мнѣ единственное одолженіе, папа, не выставляй ты этотъ союзъ въ томъ свѣтѣ, въ какомъ ни ты самъ его не видишь, ни я, конечно, не вижу. Радостное торжество! Желала бы я знать, почему оно радостное! Онъ окончательно наскучилъ мнѣ своей вѣчной серьезностью, и при этомъ я постоянно должна говорить себѣ самой: двадцать разъ я могла составить себѣ лучшую партію.
   -- Приличная скука принадлежитъ къ числу условій нашей жизни, милая Жозефа, сказалъ генералъ;-- я самъ порядкомъ проскучалъ съ твоей покойной матерью, говоря совершенно откровенно. Но чтожь изъ этого? Вѣдь въ нашемъ сословіи дамы выходятъ замужъ вовсе не для того, чтобы съ своими супругами наслаждаться аркадской пастушеской жизнью. Я не предполагалъ въ тебѣ, мой другъ, подобной тривіальной сентиментальности, и могу ее себѣ объяснить только вліяніемъ мадамъ Шлиффенбахъ. По какъ долго еще продлится романтическое счастье нашихъ друзей? Держу противъ тебя закладъ, что чрезъ пять лѣтъ отъ него не останется и слѣдовъ; графъ станетъ приволакиваться за какой нибудь танцовщицей, а баронъ фонъ-деръ-Книгге, котораго она теперь уже замѣтно поощряетъ, или кто нибудь другой, сдѣлается ея возлюбленнымъ. Вотъ тебѣ и вся комедія, гмъ!
   Генералъ осторожно взялъ изъ маленькой золотой табакерки крошечную щепотку.
   -- Шлиффенбахи сегодня опять у насъ не будутъ.
   -- Да вѣдь они, кажется, уѣхали.
   -- Чтобы не быть у насъ.
   -- Ну, такъ за то у насъ будутъ Генри и Эмма, и я этимъ совершенно удовлетворяюсь.
   Жозефа ничего не отвѣчала. Генералъ выпустилъ си руку и, послѣ нѣкотораго молчанія, сказалъ тономъ серьезнаго убѣжденія:
   -- Будь осмотрительна, Жозефа. Ты не должна держать себя такъ; не должна, по крайней мѣрѣ, передъ другими обнаруживать того, что ты думаешь о своемъ будущемъ мужѣ, и особенно передъ нимъ самимъ. Онъ очень проницателенъ, и я не думаю, чтобы онъ когда нибудь въ своей жизни прощалъ или могъ простить нанесенную ему обиду. Трудно тебѣ будетъ одержать верхъ надъ нимъ.
   Генералъ сдѣлалъ нѣсколько шаговъ, потомъ опять возвратился и заговорилъ болѣе мягкимъ голосовъ:
   -- Послушай, другъ мой, я совершенно понимаю твои ощущенія; я также не очень ему симпатизирую и даже ежеминутно боюсь, чтобы его геніальная стремительность не завела его слишкомъ далеко и не погубила насъ. Еще вчера -- пусть это останется между нами -- его суровая надменность чуть было меня не взорвала. Но онъ совершилъ уже такъ много великаго, побѣдоносно справился съ такой гигантской работой, что въ глубинѣ своей души я невольно говорю: шапку долой передъ этимъ человѣкомъ!
   Кто-то проходилъ чрезъ переднюю, и генералъ замолчалъ. То были Лео и вѣстовой, хотѣвшій спросить своего господина о чемъ-то по хозяйственной части. Генералъ послѣдовалъ за нимъ въ заднія комнаты, предварительно пожавъ руку Лео съ необыкновеннымъ радушіемъ, по крайней мѣрѣ, по наружности. Лео обернулся къ Жозефѣ, которая, замѣтивъ, что онъ къ ней приближается, подошла къ камину и занялась приведеніемъ въ порядокъ вазъ, стоявшихъ на карнизѣ. Когда она подняла обѣ руки и нѣсколько откинулась тѣломъ назадъ, то пріютомъ обрисовалось все чудное изящество ея формъ, которыми когда-то такъ восхищался Лео. Но сегодня онъ не замѣчалъ этого изящества, онъ видѣлъ только дѣвушку, ради которой онъ лишился Сильвіи, и эта дѣвушка была одѣта въ роскошное платье и была вообще превосходной моделью для примѣриванья новыхъ платьевъ. Что другое могъ онъ еще о ней знать? Что могъ сказать ей? Даже "здравствуй, Жозефа", какъ-то нехотя, медленно сошло съ его губъ,
   -- Ахъ, это ты! отвѣчала Жозефа, продолжая переставлять вазы и не оборачиваясь.
   -- Да, но я не вижу, чтобы ты особенно желала ко мнѣ приглядѣться -- Жозефа не измѣняла прежней позы.
   -- О, опять сердишься! Кажется я имѣла бы большее на это право. Вѣдь съ третьяго дня -- а можетъ быть еще съ болѣе давняго времени,-- я имѣю удовольствіе видѣть тебя здѣсь въ первый разъ.
   -- Генералъ, я полагаю, сообщилъ тебѣ, что въ послѣдніе дни я былъ очень занятъ.
   -- Ты, конечно, самъ лучше можешь знать, какъ много времени можешь удѣлить для меня.
   -- Разумѣется.
   -- И притомъ вѣдь это такое маловажное обстоятельство.
   -- Жозефа!
   Женихъ произнесъ это имя такимъ рѣзкимъ тономъ, что Жозефа, подъ вліяніемъ страха и отчасти досады, обернулась, но раздраженіе изчезло и остался одинъ страхъ, когда дѣвушка теперь въ первый разъ заглянула въ лицо своего нареченнаго. Такимъ она его еще никогда не видѣла. Его щеки были блѣдны, ротъ плотно сжатъ; между бровями, казалось, нависла грозная туча, большіе глаза сверкали мрачнымъ огнемъ. Она невольно отступила шагъ назадъ.
   -- Могу ли просить отъ васъ объясненія этого "маловажнаго обстоятельства?" сказалъ Лео.
   Его голосъ звучалъ теперь совершенно спокойно и глубоко, однако Жозефѣ показалось, какъ будто она прежде еще никогда не слышала этого голоса. Жозефа должна была употребить всѣ усилія, чтобы не слишкомъ обнаруживать свой страхъ, и, однако, она все-таки ухватилась рукою за каминъ, такъ какъ колѣни ея дрожали.
   -- Что вы хотите этимъ сказать? вотъ все, что она могла произнести дрожащимъ голосомъ послѣ тревожнаго молчанія.
   -- Этимъ я хочу сказать слѣдующее: вы обручились со мною потому, что этого желалъ вашъ отецъ и еще потому, что вы, съ своей стороны, разсчитывали, что я, моими талантами, съумѣю доставить вамъ блестящее положеніе въ обществѣ и этимъ загладить недостатокъ низкаго рожденія. Я избралъ васъ потому, что при окружающихъ меня обстоятельствахъ понимаю выгоду родственной связи съ вашимъ семействомъ и далѣе потому, что въ моемъ домѣ мнѣ нужна хозяйка и.госпожа,"- которая, подобно вамъ, могла, бы вполнѣ удовлетворить требованіямъ большого общества. О слишкомъ нѣжной, преданной любви между нами, сколько мнѣ помнится, никогда не было рѣчи. Вносите ли вы въ нашу брачную жизнь какія нибудь изъ вашихъ прежнихъ иллюзій -- это до меня не касается, точно также, какъ и вамъ незачѣмъ интересоваться моими сердечными дѣлами. До сихъ поръ все идетъ прекрасно, никто изъ насъ не обманщикъ, никто не обманутъ. Съ этой стороны союзъ, который мы заключаемъ, совершенно понятенъ. Другую сторону вы, какъ кажется, представляете себѣ не такъ ясно, и я нахожусь вынужденнымъ и ея коснуться въ немногихъ словахъ... Вы никогда не будете имѣть повода упрекнуть меня въ недостаткѣ того уваженія, которое порядочный мужчина долженъ оказывать порядочной женщинѣ, но и я,-- прошу васъ обратить на это особенное вниманіе,-- я буду требовать и отъ васъ того же уваженія -- всегда, въ каждый часъ, въ каждую минуту, все равно, будемъ ли мы находиться въ обществѣ или между собою. Къ доказательствамъ этою уваженія принадлежитъ, напримѣръ, то, чтобы ни одинъ изъ насъ не обнаруживалъ ни жестами, ни словами, ни даже интонаціей голоса своего неудовольствія союзомъ, который заключается совершенно свободно, съ трезвыми глазами и съ полнымъ сознаніемъ условій и послѣдствій. Мнѣ было бы пріятно слышать отъ васъ, что вы меня совершенно поняли.
   Въ то время какъ Лео говорилъ, Жозефа нѣсколько оправилась отъ своего безпокойства, и при своемъ благоразуміи увидѣла, что если она теперь уступитъ, то уже никогда не будетъ въ состояніи поднять голову, и это убѣжденіе, притомъ отвращеніи, какое внушалъ ей нареченный, придало ей бодрость отвѣчать, причемъ дѣвушка старалась скопировать тонъ холодной вѣжливости, какимъ говорилъ Лео:
   -- Если бы я васъ и не поняла, то тутъ не было бы никакого чуда; подобныя объясненія, какъ мнѣ случалось читать, могутъ имѣть мѣсто въ самомъ бракѣ, но чтобы женихъ могъ говорить такимъ образомъ своей невѣстѣ -- это представляется мнѣ положительно неслыханнымъ.
   -- Очень можетъ быть, отозвался Лео,-- однако необыкновенное или, какъ вы выражаетесь, неслыханное никогда особенно меня не страшило, и я отправляюсь отъ того убѣжденія, что въ отношеніяхъ, подобныхъ нашимъ, люди ни одной минуты не должны оставаться въ неизвѣстности относительно того, что они желаютъ, должны и могутъ дѣлать. Ваше прежнее поведеніе доказываетъ, какъ необходимо намъ положительно объясниться между собою.
   -- Но вѣдь это просто деспотизмъ! вскричала Жозефа,-- и...
   -- И? сказалъ Лео, когда Жозефа медлила продолжать фразу.
   -- И я намѣрена его сносить, я... и опять Жозефа замолчала. Глаза Лео загорѣлись страннымъ блескомъ, его ноздри конвульсивно раздувались, онъ нѣсколько наклонился тѣломъ впередъ, какъ бы съ нетерпѣніемъ выжидая, что будетъ сказано далѣе. Но Жозефа продолжала молчать; Лео дышалъ отрывисто и рѣзко. Онъ еще немного подождалъ, но роковое, рѣшительное слово не сходило съ языка сто невѣсты. Лео сказалъ съ разстановкой:
   -- Быть можетъ, вы позволите мнѣ дополнить ваши мысли. Я отказываюсь отъ чести брачнаго союза съ вами -- вотъ что вы хотѣли сказать, но такъ ли? Сдѣлайте одолженіе, не бойтесь высказаться предо мною откровенно. Теперь для этого еще есть время, но не забывайте -- послѣднее время...
   -- Госпожа баронесса фонъ-Бартонъ! доложилъ слуга показываясь въ двери.
   Съ той минуты, какъ собралось общество, Лео, постоянно былъ занятъ объясненіями съ разными лицами, такъ какъ всѣ надѣялись получить отъ него опредѣленныя свѣденія относительно этого загадочнаго положенія политическихъ обстоятельствъ, а мрачный и молчаливый видъ, который сегодня вечеромъ представлялъ Лео, не мало способствовалъ тому, чтобы умѣрить веселость общества, собравшагося въ салонѣ. Каждый гость говорилъ самъ себѣ и пересказывалъ своему сосѣду, что если господинъ фонъ-Гутманъ былъ такъ пасмуренъ въ этотъ радостный для него день, то, конечно, имѣлъ на это свои причины. Настоящей причины, разумѣется, никто не подозрѣвалъ.
   Лео можно было бы теперь сравнить съ человѣкомъ, который, потерпѣвъ кораблекрушеніе и истощивъ послѣдній запасъ силъ, носится по безбрежному морю на жалкомъ остаткѣ судна и съ тупымъ равнодушіемъ глядитъ на набѣгающія волны, изъ которыхъ каждая можетъ поглотить его навѣки. Такъ точно и ему, Лео, теперь казалось, какъ будто гигантскій трудъ послѣдняго времени, трудъ, превышавшій человѣческія силы, быль употребленъ имъ на что-то совершенно для него постороннее. Да и не было ли это въ самомъ дѣлѣ такъ? Могъ ли онъ теперь еще интересоваться дѣлимъ, которое почти ему не принадлежало?..
   И однако Лео обо всемъ этомъ не думалъ, или думалъ съ такою небрежностью, которая заставляла его ежеминутно терять нить мысли. Все что еще оставалось въ его душѣ отъ жизни, силы, сознанія и горечи -- все это слилось въ одну страсть любовь къ Сильвіи. Со вчерашняго дня его ни на одно мгновеніе не покидало мучительное воспоминаніе о ней.
   Въ дикихъ сновидѣніяхъ, порожденныхъ пріемомъ опіума, который долженъ былъ насильно погрузить его въ сонъ, Лео держалъ Сильвію въ своихъ объятіяхъ, нашептывалъ ей въ безсвязныхъ словахъ о своемъ безграничномъ раскаяньи, о своей безграничной любви, и покрывалъ ея губы горячими поцѣлуями. Потомъ настало утро, застигшее его такимъ блѣднымъ, такимъ ничтожнымъ, безнадежнымъ, такимъ безгранично-несчастнымъ человѣкомъ. Онъ припомнилъ себѣ, что вчера вечеромъ онъ писалъ Сильвіи, по что писалъ, Лео этого уже не помнилъ. Онъ хотѣлъ писать ей еще разъ, но не могъ найти ни одной мысли. Да притомъ все, что онъ могъ еще написать ей, миновало безвозвратно. Его судьба, ея судьба была рѣшена на вѣки. А если бы онъ не захотѣлъ, чтобы она была рѣшена? Если бы онъ возвратилъ Жозефѣ ея слово -- даже сегодня вечеромъ? Свѣтъ великъ... всѣмъ много на немъ простора... А онъ, Лео, стоялъ въ многолюдной, душной залѣ, говорилъ съ господиномъ фонъ-Керковьшч. о политическомъ положеніи и старался растолковать старому, неразвитому, по очень вліятельному аристократу, что онъ ошибается, если полагаетъ, что уже теперь надобно отказаться отъ всякой надежды на успѣхъ.
   Къ нимъ подошелъ генералъ, и къ нимъ же присоединился также тайный совѣтникъ Урбанъ, только что вошедшій въ залу. Господина фонъ-Керкова увелъ какой-то знакомый. Союзники были предоставлены самимъ себѣ. Тайный совѣтникъ былъ очень взволнованъ. Толстыя его губы тревожно шевелились.
   -- Я являюсь съ скверными извѣстіями, сказалъ онъ,-- вчера, сейчасъ же послѣ министерскаго засѣданія, Гей былъ у короля.
   -- Быть не можетъ?! вскричалъ генералъ.
   -- Я знаю это изъ достовѣрнаго источника, продолжалъ Урбанъ,-- изъ наилучшаго источника, enfin мнѣ сообщилъ это самъ Гей. Вамъ извѣстно, что съ давнихъ лѣтъ я живу съ Геемъ на пріятельской ногѣ; онъ привыкъ ничего не дѣлать безъ моего совѣта. Моя коалиція съ вами насъ немножко разъединила, однако онъ не знаетъ, какъ близко я съ вами связанъ. Сегодня утромъ онъ былъ у меня, чтобы предостеречь меня отъ слишкомъ тѣсной дружбы съ вами, какъ онъ выразился. Однако, говоря совершенно откровенно, я не могъ проникнуться убѣжденіямъ, что онъ пріобрѣлъ рѣшительный перевѣсъ.
   -- Но что же сказалъ ему король? Чего онъ хотѣлъ отъ Гея? тревожно допрашивалъ генералъ.
   -- Гей былъ очень скрытенъ, отвѣчалъ Урбанъ,-- но я полагаю, что онъ и самъ могъ сообщить немного положительнаго, Король, вѣроятно, поручалъ ему устроить примиреніе съ военной партіею, сдѣлать уступки, и такъ далѣе. Счастье для насъ, что добрякъ Гей положительно не годится для такой субтильной коммиссіи, и захочетъ выдать принцу короля съ связанными руками и ногами. Тогда-то король трижды обдумаетъ дѣло, прежде чѣмъ придетъ къ окончательному рѣшенію. Притомъ же Гей лично ненавистенъ принцу и vice versa, такъ что уже поэтому одному они едва ли согласятся между собою. Однако, худо уже то, что король, призывалъ къ себѣ Гея послѣ того, какъ торжественно поклялся никого не видѣть до тѣхъ поръ, пока наединѣ не согласится съ самимъ собою.
   Вдругъ, въ группѣ разговаривавшихъ показалась сѣдая голова коммерціи совѣтника Госслера, который былъ значительнымъ членомъ общества, и долженъ былъ получить портфель министра финансовъ въ новомъ кабинетѣ. По успѣвъ даже, какъ слѣдуетъ, поздороваться съ другими, Госслеръ сказалъ:
   -- Да, господа, въ воздухѣ носится что-то такое, что мнѣ очень понравится. На биржѣ сегодня происходили удивительныя столкновенія. Общій результатъ вамъ извѣстенъ -- пониженіе, убійственное, неудержимое паденіе курса, такъ что голова, какъ бѣшеная, кружится и въ глазахъ рябитъ, въ ушахъ -- страшный трезвонъ. И вдругъ при этомъ, Зонненштейнъ -- baissier par excellence -- отчаяннѣйшимъ образомъ спекулируетъ на повышеніе и скупаетъ всѣ акціи южной желѣзной дороги, какія только можетъ захватить въ свои руки -- это значитъ, нисколько не думаетъ о войнѣ. Что объ этомъ прикажете подумать? Мой бѣдный умъ просто становится въ тупикъ!..
   -- Тссъ! сказалъ генералъ,-- вотъ явился мой племянникъ. Попробую-ка я вывѣдать что нибудь отъ него. Но молчаніе, господа, ради самаго неба,-- строжайшее молчаніе.
   Съ вѣжливыми поклонами направо и на лѣво, съ сладенькой улыбкой на губахъ Генри пошелъ въ залу, ведя Эмму подъ руку. Эмма была очень красна лицомъ особенно вокругъ глазъ; она не улыбалась и взглядъ ея блуждалъ по залѣ, пока она не отыскала глазами Лео. Въ то время, какъ Генри разговаривалъ съ генераломъ, Эмма обернулась въ ту сторону гдѣ еще стоялъ Лео вмѣстѣ съ Урбаномъ и коммерціи совѣтникомъ. Генри сейчасъ же прекратилъ разговоръ съ споимъ дядей, взялъ опять Эмму за руку и, проходя далѣе, сказалъ:
   -- Если ты хочешь оказать себѣ самой величайшую услугу, то держи себя сегодня вечеромъ какъ можно осторожнѣе,-- понимаешь ли, моя милая?
   Генри быстро направился къ Жозефѣ, попросилъ позволенія сѣсть возлѣ нея и скоро завязалъ съ ней разговоръ, овладѣвшій всѣмъ его вниманіемъ.
   -- Однако, милая Жозефа, если въ этомъ союзѣ ты не чувствуешь себя счастливою, почему не разорвать его, когда еще есть время?
   -- Это легче сказать, чѣмъ сдѣлать.
   -- Ты думаешь, что твой отецъ...
   -- Ни за что на это не согласится.
   -- А Лео?
   Гордость Жозефы невыносимо страдала при мысли, что она, Жозефа, должна была сказать, какъ легко было для Лео рѣшиться прервать съ нею всякія близкія связи. Но быть можетъ, онъ и не думалъ говорить серьезно, и только хотѣлъ помучить ее.
   -- Онъ слишкомъ хорошо знаетъ, чего я для него стою, отвѣчала она съ надменной улыбкой.
   -- Я самъ этого боюсь, сказалъ Генри. Потомъ онъ наклонился еще ближе къ уху Жозефы о шепнулъ:
   -- А если бы я помогъ тебѣ отъ него отдѣлаться, было ли бы тебѣ это пріятно? Другими словами, не разсердишься ли ты, если я для этого поступлю нѣсколько круто?
   -- Что ты хочешь сказать? спросила Жозефа
   -- Обдумай хорошенько! замѣтилъ Генри,-- мы еще поговоримъ объ этомъ обстоятельнѣе, даже завтра, если будетъ можно. Ахъ, вонъ онъ крадется,-- твой старый обожатель -- Гассебургь; ему, кажется, очень пріятно было бы занять мое мѣсто. Чрезъ недѣлю онъ получаетъ офицерскій патентъ, и все еще влюбленъ въ тебя по уши. Ты можешь каждую минуту овладѣть имъ и притомъ съ придачею тридцати или сорока тысячъ талеровъ ежегоднаго дохода. Гассебургъ, идите-ка сюда; моя кузина желаетъ знать, у кого вы купили вашего рыжаго рысака.
   Генри всталъ, тогда какъ къ Жозефѣ подошелъ фонъ-Гассебургъ, постукивая бальными шпорами и покручивая крошечную рыжую бородку. Генри замѣтилъ, что на другомъ концѣ залы Эмма стояла возлѣ Лео и, по видимому, съ большимъ жаромъ бесѣдовала съ нимъ. Какъ она смѣла такъ явно ослушаться приказанія мужа?
   -- Просто съ ума сошла, пробормоталъ онъ, и сдѣлалъ нѣсколько шаговъ въ ту сторону, но вдругъ остановился, увидя маркиза де-Садъ, подходившаго къ Лео и Эммѣ. Генри пришла на мысль исторія изгнанія Лео изъ квартиры маркиза, и Генри не имѣлъ никакой охоты слышать именно теперь отъ горячаго остряка-француза напоминаніе объ этой исторіи въ присутствіи Лео и Эммы. Поэтому, взявъ молодаго фонъ-Керкова подъ руку, Генри отправился съ нимъ въ сосѣднюю комнату, и могъ чрезъ ея дверь слѣдить за группою, стоявшею въ углу залы.
   Освободившись отъ Генри, Эмма сейчасъ отправилась чрезъ задъ къ Лео, хорошо зная, что этимъ поступкомъ она вызываетъ мщеніе своего супруга, но твердо рѣшившись презирать его ярость. Замѣтивъ ея приближеніе, Лео пошелъ къ ной на встрѣчу, по она сейчасъ же увлекла его за собой въ крайній уголъ и, еще на пути туда, шепнула ему:
   -- Я имѣю сообщить вамъ нѣчто важное. Подавайте видъ, какъ будто вы говорите со мною объ очень серьезныхъ предметахъ, чтобы намъ никто не помѣшалъ.
   -- Дѣло касается васъ самихъ?
   -- Нѣтъ, выслушайте меня! Сегодня утромъ я встрѣтилась на улицѣ съ тетей Шарлоттой и съ Амеліей. Онѣ сказали мнѣ, что Вальтеръ еще сегодня вечеромъ будетъ освобожденъ, и что этимъ, безъ всякаго сомнѣнія, онъ обязанъ нашему ходатайству. Сегодня вечеромъ онѣ хотѣли извѣстить Сильвію, несмотря на то, что Сильвія до сихъ поръ не отвѣчала ни одного слова на многія письма къ ней тети. Это случай, сказала Амелія, который, можетъ быть, не такъ скоро представится, а тетя прибавила, что имѣетъ особенную причину сдѣлать этотъ визитъ. Я сказала ей, что сегодня вечеромъ мы будемъ здѣсь; тетя казалось, хотѣла что-то сказать, однако она замолчала и такъ мы разстались. Сегодня вечеромъ незадолго предъ нашимъ выходомъ сюда -- я только что окончила свой туалетъ и ожидала Генри, который тогда не былъ дома -- вдругъ докладываютъ о тетѣ и Амеліи. Я знала, что Генри будетъ сердиться, если и ихъ приму, и однако это не помѣшало мнѣ ихъ принять. Онѣ были очень взволнованы, и тетя разсказала мнѣ, что онѣ освѣдомлялись въ замкѣ о Сильвіи, но на верху у фрейленъ Гутманъ имъ никто не отворилъ дверь, несмотря на то, что омѣ звонили довольно долго. Потомъ онѣ узнали -- право, не могу сказать какимъ образомъ -- что Сильвія передъ ихъ приходомъ ушла или точнѣе уѣхала въ фіакрѣ. Тега спросила меня, не возьму ли я на себя къ вамъ порученія, которое она хотѣла возложить на Сильвію, и которое не терпѣло ни малѣйшихъ отлагательствъ. Я, разумѣется, отвѣчала утвердительно, и тогда тетя вынула изъ кармана письмо, полученное ею сегодня передъ вечеромъ изъ Тухгейма, отъ вашего дядюшки, и прочла мнѣ оттуда одно мѣсто, Дѣла въ Тухгеймѣ идутъ плохо, очень плохо, и вамъ бы слѣдовало съѣздить туда въ возможно скорѣйшемъ времени, а иначе всего можно опасаться. Къ письмѣ находились еще кое-какія частности, которыя я, признаться, позабыла, такъ какъ онѣ были не такъ важны. По главное я хорошо удержала въ памяти, потому что тетя прочитала мнѣ это мѣсто два раза.
   Такъ говорила Эмма, и при этомъ ея добродушные глазки съ боязливымъ выраженіемъ глядѣли въ мрачное лицо Лео,
   -- Благодарю васъ, милая Эмма, сказалъ онъ,-- но я зналъ еще прежде все это.
   Онъ отвѣчалъ очень разсѣянно; Эмма взглянула на него вопросительно, и затѣмъ опять пустилась говорить о тетѣ Шарлоттѣ, объ Амеліи, о Вальтерѣ. Только теперь она увидѣла, какъ они всѣ были къ ней всегда добры, и какъ ей пріятно было бы короче съ ними сблизиться, о чемъ, однако, нельзя было и думать при характерѣ Генри. Лео почти ничего не слышалъ изъ того, что говорила Эмма. Куда отправилась Сильвія въ такой поздній часъ? Развѣ измѣнились ея прежнія дружескія отношенія къ тетушкѣ? Такъ ему показалось, когда онъ видѣлъ ихъ въ послѣдній разъ породъ отъѣздомъ. Не прискучила ли Сильвіи жизнь во дворцѣ? Куда же она уѣхала? Развѣ не доказывалъ ей онъ самъ всякими доводами невозможность возвратиться къ отцу, послѣ всего случившагося, и жить возлѣ него спокойно, какъ будто все было по старому? Но если не въ Тухгеймъ,-- куда же она могла отправиться?
   И теперь онъ вдругъ вспомнилъ, что въ прошлую ночь онъ написалъ ей: иди! Куда же, куда?...
   -- Однако, mon Dieu, сказалъ подошедшій къ нему маркизъ де-Садъ.-- вы сегодня рѣшительно не въ своей тарелкѣ, mon cher ami! Скажите и вы ему, madame, чтобы онъ не изнурялъ себя работою. О, конечно, конечно, я во всю свою жизнь ничего не дѣлалъ, однако, не думаю, чтобы вы захотѣли помѣняться со мною ролями! Ахъ, да какая же здѣсь невыносимая духота, точно передъ свирѣпымъ разгуломъ египетскаго самума! Ботъ это было бы интересно для вашего наблюдательнаго генія, господинъ докторъ! Представьте себѣ -- разрозненные, внезапные порывы раскаленнаго вѣтра, удушливый зной въ воздухѣ, возрастающій съ каждою, минутою... верблюды не хотятъ трогаться съ мѣста, лошади становятся на дыбы, всадники кажутся скорѣе призраками, чѣмъ людьми, въ матовомъ свѣтѣ неба, которое, какъ шатеръ, стягивается со всѣхъ сторонъ, и вдругъ... однако, что тамъ за странный шумъ??
   Шумъ привлекъ вниманіе не одного только маркиза; всѣ лица гостей, собравшихся въ залѣ, обратились къ передней, въ которой теперь неистово кричалъ чей-то голосъ: "прочь съ дороги! Сказано вамъ -- я знаю, что дѣлаю!... Мы думаете что я ваша собака, которую вы можете натравить, когда вамъ угодно и на кого вамъ угодно? Прочь съ дороги говорятъ вамъ!
   Въ это время генералъ разговаривалъ съ нѣкоторыми знатными лицами посреди залы, подъ большою люстрою. Когда крикливый голосъ изъ передней достигъ его слуха, генералъ зашатался, какъ пораженный пулею, и поднялъ руку. Ужасъ лишилъ его силъ. Старикъ не могъ ни говорить, ни двигаться съ мѣста: устремивъ тупой, неподвижный взглядъ на дверь, онъ, какъ вкопанный, стоялъ посреди залы: "Прочь съ дороги!" еще разъ крикнулъ неистовый голосъ, и въ слѣдующее затѣмъ мгновеніе на порогѣ двери показался Фердинандъ. Платье на немъ было въ страшномъ безпорядкѣ, потому что молодой человѣкъ насильно проталкивался сквозь толпу слугъ, заграждавшихъ ему дорогу. Его мягкія, блестящія кудри дико разсыпались на лбу; большіе глаза мрачно сверкали подъ вліяніемъ вина и ярости, блуждая по залѣ до тѣхъ поръ, пока не остановились на генералѣ. Можно было видѣть, какъ въ это мгновеніе дрожь пробѣжала по всему тѣлу Фердинанда, который былъ также блѣденъ, какъ и самъ генералъ, внезапно смолкнувшее общество отступило назадъ по обѣимъ сторонамъ и очистило свободный проходъ между отцомъ и сыномъ.
   Фердинандъ медлилъ еще одно мгновеніе, потомъ прямо направился къ генералу, но не успѣлъ пройти и половины разстоянія, какъ Лео, поспѣшно протиснувшійся сквозь толпу любопытныхъ, заградилъ ему дорогу. Дикая улыбка пробѣжала по лицу Фердинанда, когда онъ увидѣлъ себя лицомъ къ лицу съ своимъ смертельнымъ врагомъ. Затѣмъ Фердинандъ сдѣлалъ движеніе рукою, какъ бы желая оттолкнуть Лео въ сторону. Лео былъ также страшно блѣденъ, и кто бы въ эту минуту сохранилъ способность спокойнаго наблюденія, тотъ могъ бы замѣтить поразительное сходство между этими двумя молодыми людьми.
   Лео выпрямился во весь свой гордый ростъ, и голосъ его звучалъ твердо и спокойно, когда измѣривъ Фердинанда съ головы до пятокъ презрительнымъ взглядомъ, онъ сказалъ:
   -- Кого вамъ здѣсь угодно, милостивый государь?
   -- Не васъ, милостивый государь, отвѣчалъ Фердинандъ презрительнымъ тономъ.
   -- Въ такомъ случаѣ я васъ попрошу удалиться изъ итого общества.
   -- А какое вы имѣете право этого отъ меня требовать?
   -- Право каждаго порядочнаго и образованнаго человѣка остановить пьяницу, который позволяетъ себѣ нагло врываться въ чужой домъ.
   -- Даже если врывающійся пьяница -- сынъ хозяина дома?
   Гробовая тишина распространилась въ залѣ. Гости не смѣли шевелиться, и съ сдержаннымъ дыханіемъ глядѣли на генерала, который опирался на руку коммерція совѣтника и каждую минуту былъ готовъ лишиться чувствъ.
   -- Даже если врывающійся -- сынъ хозяина дома? повторялъ Фердинандъ громовымъ голосомъ.
   -- Даже тогда.
   Фердинандъ сдѣлалъ судорожное движеніе, какъ будто хотѣлъ броситься на своего врага. Однако, онъ удержался и сквозь стиснутые зубы сказалъ такъ явственно, что всѣ находившіеся въ залѣ могли слышать его слова:
   -- Такъ я же объявляю вамъ, что вы подлецъ, котораго я вызываю на жизнь и на смерть.
   Глухой стонъ раздался въ залѣ, и генералъ повалился въ безпамятствѣ на руки коммерціи совѣтника и быстро подоспѣвшаго туда маркиза до-Садъ. Фердинандъ видѣлъ, какъ падалъ генералъ, и, обращаясь къ обществу, закричалъ:
   -- Какихъ же вамъ еще доказательствъ, господа! Затѣмъ онъ стремглавъ бросился въ дверь.
   За неподвижнымъ оцѣпененіемъ, которое овладѣло обществомъ втеченіе послѣднихъ минутъ, послѣдовало страшное, безпорядочное смятеніе. Немногіе, къ которымъ принадлежалъ также Лео, хлопотали возлѣ генерала, другіе втихомолку толковали, неужели все то невѣроятное, что они видѣли и слышали,-- возможно, третьи молча спѣшили къ двери. Благоразумный примѣръ быстро нашелъ многихъ послѣдователей. Скоро въ домѣ не оставалось и половины гостей, да и тѣ постепенно удалились одинъ за другимъ.
   Еще лежавшій въ безпамятствѣ генералъ былъ вынесенъ изъ залы къ его комнату и положенъ на диванѣ. Лео просилъ гостей, оказавшихъ помощь, возвратиться къ залу, а самъ остался возлѣ паціента, который, спустя нѣкоторое время, открылъ глаза, смутно поглядѣлъ на Лео, наклонившагося къ нему, и потомъ опять съ ужасомъ закрылъ глаза.
   -- Гдѣ моя дочь? спросилъ онъ слабымъ голосомъ немного спустя.
   Въ это самое мгновеніе отворилась маленькая дверь, которая вела изъ комнаты генерала въ другіе жилые покой, и Жозефы, скрывшаяся туда отъ общества, и, другъ вошла въ эту комнату, но, увидя возлѣ своего отца Лео, остановилась на порогѣ. Лео подошелъ къ ней и сказалъ:
   -- Вашъ отецъ находится пнѣ опасности. Я уступаю вамъ мое мѣсто, такъ какъ мнѣ кажется,что въ эту минуту вы желали бы быть съ нимъ наединѣ.
   Жозефа ничего неотвѣчала; Лео еще разъ подошелъ къ генералу и просилъ его, не можетъ ли онъ, Лео, оказать ему еще какую нибудь услугу, Генералъ молча покачалъ головою. Лео простился съ нимъ коротенькой фразой, поклонился Жозефѣ и вышелъ изъ комнаты.
   Въ залѣ онъ засталъ еще очень немногихъ гостей и между ними маркиза. Лео извинился за генерала, который былъ очень слабъ и не могъ выйдти въ залу. Гости выразили глубокое сожалѣніе, присоединили къ нему надежду, что генералъ скоро оправится отъ потрясенія, которое доставила ему эта ужасная сцена,-- и затѣмъ удалились.
   Маркизъ проводилъ Лео домой но садамъ.
   -- Мнѣ васъ очень, очень жаль, сказалъ маркизъ,-- я рѣшительно потрясенъ, хотя давно уже предвидѣлъ, что съ вами должно было случиться нѣчто подобное. Впрочемъ, я не допускаю ни малѣйшаго сомнѣнія въ томъ, что все это дѣльце состряпалъ вамъ monsieur de Puchheim. Я наблюдалъ за нимъ впродолженіи всего вечера, и хочу быть отъявленнымъ мерзавцемъ, если только онъ не былъ похожъ на вора, собирающагося влѣзть въ окно. Послѣ я видѣлъ также, какъ торопливо онъ тащилъ за собой свою жену. Pauvre femme! Она, кажется, плакала, она была единственнымъ существомъ, которое, кромѣ меня, сочувствовало вамъ и видѣло вашу правоту. Да говорите же что нибудь, любезнѣйшій другъ мой! Не считаете ли также и вы барона виновникомъ этой исторіи?
   -- Я въ этомъ нисколько не сомнѣваюсь.
   -- И неужели этотъ mauvais sujet -- дѣйствительно сынъ генерала,-- какъ вы полагаете?
   -- Надо такъ думать.
   -- Это отвратительная исторія, мой дорогой другъ. Что вы намѣрены дѣлать?
   -- Я еще и самъ теперь не знаю, спросите меня объ этомъ завтра.
   -- Во всякомъ случаѣ дѣло не обойдется безъ поединка.
   -- И даже безъ нѣсколькихъ поединковъ.
   -- Даже безъ нѣсколькихъ, и это правда.
   Онѣ остановились передъ дверью дома Лео.
   -- Я васъ не приглашаю зайдти ко мнѣ, сказалъ Лео,-- вы хорошо понимаете, что я долженъ быть теперь одинъ.
   Маркизъ пожалъ ему руку и сказалъ:
   -- Вы удивительный человѣкъ, вы мужчина въ полномъ значеніи слова. Завтра я цѣлый день буду для васъ дома. Adieu!
   -- Аdieul
   Маркизъ плотнѣе завернулся въ свою шинель и удалился. Лео вышелъ въ дверь своего дома.
   -- Что это вы такъ рано возвращаетесь домой? спросилъ Филиппъ,-- я было уже хотѣлъ вызвать васъ изъ общества, но при этомъ подумалъ, что вы такъ давно уже не имѣли пріятнаго развлеченіи, и поэтому мнѣ нехотѣлось васъ тревожить.
   -- А что такое?
   -- Часъ тому назадъ пришла депеша изъ Тухгейма, а еще прежде какой-то мальчикъ принесъ маленькую записочку. Вотъ то и другое.
   Лео распечаталъ депешу и прочиталъ: "пріѣзжайте немедленно сюда, я уже болѣе не въ силахъ усмирить буйныхъ рабочихъ. Краффтъ."
   -- Вотъ-съ, господинъ докторъ!
   Филиппъ передалъ ему записочку и видѣлъ, какъ дрожали его руки, когда онъ читалъ записку, но видимому содержавшую очень немногія строчки, и затѣмъ спряталъ ее въ карманъ.
   -- Который часъ Филиппъ?
   -- Половина двѣнадцатаго, господинъ докторъ.
   -- Въ двѣнадцать часовъ отправляется курьерскій поѣздъ. Сбѣгайте за фіакромъ, тамъ въ улицѣ парка стоятъ еще нѣсколько каретъ. Или нѣтъ, постоите, я самъ пойду сейчасъ.
   -- Но вѣдь вы не можете сію же минуту ѣхать, господинъ докторъ!...
   -- Дайте мнѣ другой сюртукъ и пальто!
   Филиппъ мигомъ все это принесъ. Лео протянулъ ему руку.
   -- Что съ вами, Филиппъ?
   -- Возьмите меня съ собою, господинъ докторъ! вскричалъ молодой человѣкъ, схватывая руку Лео своими обѣими руками. Лео призадумался немного и затѣмъ сказалъ:
   -- Ѣдемъ!
   Минуту спустя господинъ и слуга вышли изъ дома.
   

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ.

   Въ.этотъ вечеръ Тухгеймъ былъ театромъ ужасныхъ происшествій.
   Еще въ предшествовавшіе дни между двумя враждебными партіями происходили постоянныя непріязненныя столкновенія, которыя не разъ оканчивались кулачной расправой, и только съ большимъ трудомъ были усмиряемы болѣе благоразумными рабочими. Зачинщики волненія, съ ихъ коноводомъ -- задорнымъ и свирѣпымъ Іоганномъ Брандтомъ, обвиняли другихъ въ томъ, что эти другіе, дѣйствуя за одно съ бухгалтеромъ и старымъ Краффтомъ, неравномѣрно подѣлили и безъ того скудную выручку, и притомъ старались взвалить болѣе грубую и неблагодарную работу на тѣхъ, которые не находились съ ними въ союзѣ. Если плата за проданный въ неблагопріятное время товаръ взносилась такъ неакуратно, продолжали роптать недовольные, то въ этомъ также исключительно виновата одна та партія, которая, какъ будто нарочно, пріискала самыхъ неисправныхъ плательщиковъ. Для чего она поступила такимъ образомъ -- это извѣстно ой одной, но ждать, при такихъ обстоятельствахъ, своевременной доставки денегъ значило бы тоже, что ждать у моря погоды.
   Неудовольствія продолжалась; къ обвиненіямъ присоединялись новыя обвиненія, враждебныя партія горячились все сильнѣе, яростнѣе, и дѣлали примиреніе болѣе и болѣе затруднительнымъ и, наконецъ, невозможнымъ. Даже утѣшительное извѣстіе, сообщенное Краффтомъ сейчасъ же по полученіи депеши Лео по всѣмъ мастерскимъ, о томъ, что можно было приступить къ новымъ постройкамъ и къ покупкѣ новой паровой машины,-- даже это извѣстіе дало только новую пищу опасному неудовольствію. Теперь буяны уже не были довольны полученнымъ: все это были только заплаты на старое рубище и, наконецъ, хваленыя улучшенія будутъ полезны опять таки только для однихъ приверженцевъ Краффта.
   Сегодня утромъ были, дѣйствительно, получены отъ Лео деньги. Въ своей непредусмотрительной добросовѣстности старикъ не хотѣлъ ни одной минуты хранить въ тайнѣ это важное событіе -- и буря разразилась.
   Недовольные сейчасъ же удалились изъ мастерскихъ и собрались шумной толпою. Неужели же и теперь еще имѣть довѣріе послѣ всѣхъ безсовѣстнѣйшихъ обмановъ со стороны враждебной партіи? Неужели упустить этотъ благопріятный случай, который, можетъ быть, уже никогда не представится,-- случаи добиться наконецъ своего? Четыре тысячи талеровъ -- порядочная сумма, если ее подѣлить сейчасъ же -- и это должно случиться, на этомъ надо настоять; можно и идти средства принудить стараго Краффта къ выдачѣ денегъ.
   Такъ совѣщались недовольные при оглушительномъ крикѣ и страшной суматохѣ въ питейныхъ домахъ, расположенныхъ на другомъ концѣ деревни, противуположномъ станціи желѣзной дороги и фабрикамъ. Нескоро буйные рабочіе условились относительно плана дѣйствій, потому что большинство еще внутренно пугалось открытаго насилія. Наконецъ, уже передъ самымъ вечеромъ, когда во всей толпѣ не было ни одного трезваго, мятежные рабочіе повалили съ ревомъ и шумными пѣснями по длинной улицѣ деревни къ фабричнымъ зданіямъ.
   Между тѣмъ здѣсь также собрались другіе, имѣя во главѣ Краффта, и стали между собою держать совѣтъ, что дѣлать при такихъ обстоятельствахъ; наконецъ, было рѣшено -- разумѣется послѣ долгихъ несогласіи и противорѣчій -- предложить противникамъ, чтобы они, во избѣжаніе всякой ссоры, согласились предоставить употребленіе денегъ на усмотрѣніе Лео, и для этой цѣли просить его по телеграфу немедленно пріѣхать въ Тухгеймъ. Какъ только было составлено это рѣшеніе, одинъ рабочій вбѣжалъ запыхавшись, въ залу совѣщанія, крича, что они идутъ по деревнѣ съ шумомъ и крикомъ...
   Вдругъ Іоганнъ Брандтъ вскочилъ на находившуюся возлѣ него кучу угольнаго шлака и закричалъ:
   -- Вы слышали братцы? Слышали вы эту старую погудку на новый ладъ? И чтожь, мы такъ сейчасъ съ дорогой душей и согласимся?!... Кто будетъ судьей между нами и ими? Человѣка., по милости котораго мы всѣ теперь пропадаемъ,-- человѣкъ, котораго газеты огласили измѣнникомъ, отревшимся отъ народа, перебѣжавшимъ на сторону реакціи и за это пожалованнымъ королемъ въ дворяне!... Я знавалъ этого молодца еще въ Фельдгеймѣ, когда онъ собиралъ чернику, чтобы набить ею свое голодное брюхо. А теперь онъ называется господиномъ фонъ-Гутманомъ, ѣздитъ четверкою, живетъ въ домѣ величиною съ дворецъ и хочетъ жениться на дочери генерала Тухгейма, такого же безстыднаго реакціонера, какъ онъ самъ. Да, да, братцы, такъ напечатано слово въ слово въ газетѣ. И его-то намъ хотятъ навязать третейскимъ судьею! Пусть я буду проклятъ, если соглашусь на это, и будь проклятъ всякій, кому это понравятся. Поднимите руки, братцы, и поклянитесь, что вы будете стоять всѣ за одного и одинъ за всѣхъ, и что вы скорѣе согласитесь умереть, чѣмъ позволитъ ѣздить на себѣ верхомъ!
   Іоганнъ Брандтъ спрыгнулъ внизъ въ толпу, которая разразилась еще болѣе оглушительнымъ крикомъ. "На приступъ, братцы, на приступъ!" раздавался голосъ Брандта. Задніе неистово напирали на. переднихъ, и только рѣшительная стойкость противной партіи не допустила уже теперь кроваваго столкновенія. Съ обѣихъ сторонъ раздавались свирѣпыя выкрикиванья и брань.
   Возвышенное мѣстоположеніе, дѣйствительно, позволяло отсюда обозрѣвать фабрику и господствовать надъ нею. Со всѣхъ сторонъ сюда сходились недовольные,-- также изъ сосѣднихъ деревень, куда немедленно посланы были вѣстовые,-- сходились съ валами, молотильными цѣнами, лопатами и заступами; нѣкоторые лазутчики говорили также, что видѣли ружья.
   Такъ продолжало бушевать съ неистовымъ крикомъ и воемъ народное неудовольствіе, и между тѣмъ вечерняя темнота все мрачнѣе сгущалась надъ деревнею, и теперь съ колокольни загудѣлъ также набатный колоколъ, занесшій роковую вѣсть далеко въ долины и въ горы.
   Въ долины, въ горы и также къ лѣсничему, поспѣшными шагами шедшему въ ложбинѣ, по которой протекалъ въ Фельдгеймъ большой тухгеймскій ручей. Лѣсничій былъ въ Фельдгеймѣ, гдѣ навѣстилъ одного зажиточнаго крестьянина -- своего стараго и тогда при смерти больного друга. Извѣстіе о тухгеймскихъ происшествіяхъ пришло въ Фельдгеймъ, и уже нѣкоторые молодые люди отправились отсюда къ мѣсту волненій. Тоже сдѣлалъ теперь и лѣсничій. Онъ такъ усердно шагалъ впередъ, что старый Понто долженъ былъ бѣжать рысцой, чтобы за нимъ поспѣть. Когда Фрицъ отошелъ уже половину пути, вечерній вѣтеръ, дувшій ему въ лицо и сердито покачивавшій своимъ холоднымъ дыханіемъ длинные луговые стебли, доносъ первые удары колокола до его чуткаго слуха.
   Лѣсничій на минуту остановился, желая убѣдиться, что слухъ его не обманывалъ. Нѣтъ, Фрицъ слышалъ довольно явственно, и прежній гулъ опять повторился, только еще отчетливѣе, еще заунывнѣе, еще тревожнѣе.
   -- Великій Боже, пробормоталъ лѣсничій, продолжая поспѣшно идти, почти бѣжать впередъ,-- неужели эти буйные люди и всегда не будутъ жить мирно?! Неужели эта роковая фабрика должна погубить всѣхъ насъ?...
   Заяцъ, появившійся съ лѣвой стороны, пробѣжалъ наискось чрезъ его дорогу. Понто сдѣлалъ нѣсколько слабыхъ, изнеможенныхъ прыжковъ въ ложбину вслѣдъ за зайцемъ и, описавъ недалекую дугу, возвратился назадъ къ своему господину.
   -- Плохой знакъ, сказалъ Фрицъ Гутманъ, который, несмотря на всю свою душевную тревогу и тоску, инстинктивно слѣдилъ глазами стараго охотника за неудачной экспедиціей Понто,-- прежде ты бы не выпустилъ его такъ легко, а теперь мнѣ незачѣмъ даже и свистать. Мы оба никуда не годимся, старый пріятель; у тебя нѣтъ во рту зубовъ, а у меня -- ружья за плечомъ. Да, братъ, мы оба уже сослужили свою службу.
   Опять раздался частый, тревожный звонъ колокола. Фрицъ Гутманъ взглянулъ вверхъ. Онъ ожидалъ увидѣть огненное зарево на небѣ, но небо, на которомъ давно уже потухла румяная заря, растилалось сѣрымъ, матовымъ покровомъ надъ Тухгеймомъ.
   -- Несчастные, безумные поди! пробормоталъ Фрицъ,-- неужели съ нихъ недостаточно того, что они изъ-за жалкаго прибытка такъ часто осуждены бороться съ силами природы,-- неужели они должны еще грызться между собою! Но я въ послѣднее время предчувствовалъ все это. Напрасно, о, напрасно ихъ предоставили самимъ себѣ: это была несчастная мысль. Они не могутъ сами собою управлять; конечно, Лео дѣйствовалъ изъ добрыхъ побужденій, но это не повело ни къ чему хорошему. Мой благородный, покойный господинъ также всегда желалъ добра, и благодареніе Богу, что ему не довелось пережить хотя этого горя.-- И поспѣшая неутомимо впередъ, не обращая вниманія на капли пота, обильно сбѣгавшія по лбу на сѣдыя брови, Фрицъ Гутманъ раздумывалъ о баронѣ и о Лео, вспоминалъ, какъ баронъ упорно утверждалъ въ послѣднее время своей жизни, что Лео -- человѣкъ будущаго, и что на свѣтѣ не сдѣлается лучше до тѣхъ поръ, пока люди не обратятся къ воззрѣніямъ Лео.
   -- Я еще тогда этому не вѣрилъ, бормоталъ Фрицъ,-- а теперь и слѣпой увидитъ, что онъ былъ неправъ. Но все равно -- они не должны отвѣчать за вину другого, если только я могу этого не допустить.
   Онъ дошелъ до первыхъ домовъ деревни, расположенныхъ съ этой стороны; до фабрики было еще довольно далеко, оттуда до него доносился уже глухой, зловѣщій крикъ. Въ тѣсной улицѣ все было тихо, лавки и дома были заперты, и только тамъ и симъ изъ-за забора сада или чрезъ чуть отворенную дверь выглядывалъ старикъ или женщина. Одна изъ этихъ женщинъ, когда ее увидѣлъ лѣсничій, бросилась вонъ изъ дома и заголосила:
   -- Ахъ, добрый, добрый господинъ лѣсничій! Вышлите ка мнѣ сюда моего мужа! Ради самаго Господа!
   -- А онъ тамъ, наверху?
   -- Да, онъ сказалъ, что не можетъ оттуда отлучиться. Ахъ Боже мой, Боже милосердный! ахъ я несчастная... А тамъ вѣрно до сихъ поръ льется человѣческая кровь. Я бы сама пошла туда и вывела бы его съ собою, туда отправились многія женщины, но я не могу оставить дѣтей однихъ, Лиза опять захворала лихорадкою! Ахъ, добрый господинъ лѣсничій. скажите ему, чтобы онъ шелъ домой!
   -- Хорошо, я сдѣлаю все, что могу. Ну, успокойтесь же, Грета, и повѣрьте, что я все сдѣлаю, что могу!
   Женщина, бѣжавшая возлѣ него, возвратилась къ себѣ назадъ. Все тяжелѣе стучало сердце Фрица Гутмана въ запыхавшейся груди.
   -- Зачѣмъ я буду себя щадить? У меня нѣтъ дѣтей, которыя бы во мнѣ нуждались. И развѣ онъ также мнѣ не сына? Развѣ я не произнесъ священной клятвы быть для него всегда отцемъ? Да, я сдѣлаю для него то, что въ подобномъ случаѣ долженъ былъ бы сдѣлать отецъ для своего сына.
   Теперь у лицы деревни были оживленнѣе. Женщины голосили и кричали, босоногіе мальчики, которыхъ отцы, можетъ быть, принадлежали къ разнымъ партіямъ, таскали другъ друга за волосы; изъ одного дома выбѣжалъ какой-то мужчина и, какъ бѣшеный, понесся сломя голову по улицѣ.
   Все ближе и ближе, рѣзче и рѣзче раздавался адскій крикъ; лѣсничій дошелъ, наконецъ, до фабрики, и бросился въ разъяренную толку, дико волновавшуюся на широкой площади передъ фабрикою.
   Эту потрясающую сцену можно было отчетливо обозрѣвать со всѣхъ сторонъ, такъ какъ защитники фабрики вездѣ зажгли лампы въ верхнихъ этажахъ, а сами, какъ успѣли, укрѣпились въ нижнемъ отдѣленіи зданія. Осаждающіе, превосходя своихъ противниковъ далеко въ числѣ, медлили, однако начать серьезную аттаку, которая, какъ они хорошо понимали, должна была обойтись имъ дорого, и выражали свою безсильную ярость изступленнымъ ревомъ и крикомъ; здѣсь благоразумныя жены со слезами убѣждали своихъ пьяныхъ мужей отказаться отъ безумной затѣи, тамъ разъяренныя мегеры превосходили самыхъ отчаянныхъ буяновъ бѣшеннымъ крикомъ и цинической бранью, и подстрекали нерѣшительныхъ къ смѣлому приступу. И посреди всего этого безпорядочнаго люда шмыгали деревенскіе недоростки, считавшіе все происходившее очень интересною потѣхой и прилагавшіе всѣ свои старанія, чтобы еще болѣе усилить шумъ и суматоху. Нѣсколько поодаль отъ большой толпы стояла маленькая группа предводителей мятежа, которые сердитыми голосами спорили о томъ,-что нужно было предпринять. Между ними находился также Іоганнъ Брандтъ.
   Подобно многимъ другимъ въ шайкѣ, онъ имѣлъ ружье, которымъ съ скверными ругательствами постукивалъ о землю или грозно взбрасывалъ ружье за плечо каждый разъ, когда кто нибудь противорѣчилъ ему, Брандту. Отъ неистоваго крика онъ страшно осипъ и хрипѣлъ; онъ былъ замѣтно хмѣленъ и нетвердо держался на ногахъ; его тупое, костлявое лицо сильно раскраснѣлось, глаза были на выкатѣ и казались стеклнными.
   Фрицъ Гутманъ подмѣтилъ своимъ острымъ взглядомъ главныя черты этой ужасной сцены, и твердыми шагами подошелъ къ маленькой группѣ.
   -- Здорово, братцы! проговорилъ онъ,-- скажите, пожалуйста, что за притча такая, что вы собрались здѣсь такой гурьбою? Шли бы, право, лучше домой, тамъ теплѣе.
   Внезапное появленіе лѣсничаго заставило сразу смолкнуть крикливыхъ буяновъ, окружавшихъ Іоганна Брандта. Каждый изъ нихъ зналъ лѣсничаго Фрица Гутмана; каждый изъ нихъ зачастую встрѣчался съ нимъ въ лѣсу, на поляхъ, на улицахъ деревни и снималъ предъ нимъ шапку. Имъ знакомъ былъ старый, обстрѣлянный, зеленый сюртукъ, и этотъ сюртукъ внушалъ имъ уваженіе, хотя у господина Гутмана не было уже за плечомъ ружья, а сбоку -- охотничьяго ножа. Они стояли молча, какъ напроказившіе шалуны. Только одинъ Іоганнъ Брандтъ неистово закричалъ?
   -- Эко выдумалъ -- теплѣе! Мы и тутъ вдоволь погрѣемся; благо топливо есть, прибавилъ онъ, указывая на фабрику.
   Пьяный негодяй сопровождалъ эту остроту дикимъ хохотомъ, которому вторилъ тотъ или другой изъ присутствовавшихъ.
   -- Братцы, друзья мои! громко кричалъ Фрицъ,-- неужели вы съ ума сошли, что такъ жестоко и противъ самихъ же себя воюете!.. Что вамъ изъ того будетъ за прибыль, если вы сожгите фабрику? Теперь вамъ плохо, какъ вы говорите,-- очень можетъ быть, и одному Богу извѣстно, какъ я желаю, чтобы дѣла ваши шли лучше! Но подумайте, что съ вами будетъ, когда вы лишите себя вашихъ женъ и дѣтей послѣдней защиты отъ голодной смерти. И неужели вы надѣетесь, что это сойдетъ вамъ съ рукъ безнаказанно? Вспомните, какъ мучили васъ девять лѣтъ тому назадъ военнымъ постоемъ, уголовными слѣдствіями и острогомъ! Неужели вы допустите, чтобы и теперь на васъ обрушились прежнія, а можетъ быть еще худшія несчастья? Нѣтъ, друзья мои, не дѣлайте этого, и не грозите мнѣ вашими кулаками! Я за себя ничего не боюсь. Я старъ, я сѣдъ, и мнѣ все равно, умру ли я сегодня или завтра; но пока послѣдній вздохъ во вылетѣлъ изъ моей груди, я не перестану кричать: но дѣлайте этого! Разойдитесь спокойно по домамъ! Для вашихъ женъ и дѣтей, ради всего для васъ дорогого и священнаго, умоляю васъ -- идите по домамъ! Это самое лучшее, что вы можете сдѣлать!...
   Старикъ говорилъ сильнымъ, могучимъ голосомъ, далеко разносившимся по площади, на которой, въ то время, какъ говорилъ лѣсничій, становилось все тише и тише. Кто не могъ разслышать каждаго изъ его словъ, тотъ все-таки видѣлъ высокую, почти окруженную пламенемъ фигуру старика и его почтенную голову, съ которой упала шапка, и которой сѣдые волосы развѣвалъ вѣтеръ. Не въ первый разъ уже Фрицъ Гутманъ говорилъ къ рабочимъ подобнымъ образомъ и всегда умѣлъ съ ними сладить. И въ этотъ разъ ему бы удалось усмирить толпу, привыкшую ему повиноваться,-- но вдругъ защитники фабрики, столпившіеся у оконъ, чтобы лучше его разслышать, начали громко кричать "ура!" желая выразить ему свое одобреніе. Осаждающіе сочли это для себя оскорбленіемъ, насмѣшливымъ вызовомъ, и съ оглушительнымъ крикомъ и воемъ послали они отъ себя въ отвѣтъ свое бѣшеное ура! Въ одно мгновеніе прежняя суматоха поднялась еще свирѣпѣе. Еще разъ Фрицъ Гутманъ пытался возвысить голосъ, но за страшнымъ шумомъ ничего не было слышно,-- и теперь лѣсничій, съ своего возвышеннаго мѣста, былъ свидѣтелемъ сцены, при видѣ которой вся кровь застыла въ его жалахъ.
   Толпа тащила и яростно колотила человѣка, въ которомъ Фрицъ узналъ своего стараго друга, принадлежавшаго къ партіи, враждебной Брандту.
   -- Назадъ! гаркнулъ лѣсничій,-- слышите ли, вамъ говорятъ -- назадъ! Къ этому человѣку никто больше не подойдетъ,-- развѣ подойдетъ по моему трупу!..
   -- И у меня руки чешутся подстрѣлить эту собаку! заревѣлъ Іоганнъ Брандтъ, также отвѣдавшій кулака лѣсничаго, и прицѣлился въ несчастнаго рабочаго.
   Однимъ прыжкомъ Фрицъ Гутманъ очутился возлѣ разсвирѣпѣвшаго мятежника и старался отнять у него ружье. Уже сильная рука лѣсничаго охватила стволъ, но вдругъ блеснула молнія... раздался выстрѣлъ...
   Фрицъ Гутманъ, съ отнятымъ ружьемъ въ рукахъ, пятится, шатаясь, назадъ и съ глухимъ стономъ, валится на землю.
   Въ это время защитники зданія, наблюдавшіе эту борьбу, считая для себя постыднымъ оставаться долѣе въ бездѣйствіи, стремительно выбѣгаютъ наружу, имѣя во главѣ стараго Краффта. Они не находятъ нигдѣ сопротивленія, потому что толпа, видя паденіе лѣсничаго, мгновенно разсыпается въ разныя стороны. Никто не хочетъ имѣть на своей совѣсти кроваваго грѣха, никто не желаетъ быть свидѣтелемъ злодѣйства. Лѣсничаго подняли ни ноги; онъ еще живъ и изнеможеннымъ голосомъ проситъ воды; ему подаютъ въ кружкѣ воду, но онъ испускаетъ еще одинъ глубокій вздохъ, склоняетъ сѣдую голову на сторону -- и старый Краффтъ держитъ мертвеца въ своихъ рукахъ.
   И вдругъ яркое варево освѣщаетъ эту ужасную сцену, но этотъ свѣтъ походитъ не отъ тлѣющаго костра. Всѣ глаза обратились къ фабричному зданію. Изъ одной трубы высоко поднимается красный огненный столбъ къ мрачному небу, Въ страшной суматохѣ послѣднихъ дней вовсе не была замѣчена щель въ стѣнѣ, и сквозь эту-то щель огонь, проникая изъ доменной печи, медленно прокладывалъ свой потайной путь, чтобы, наконецъ, вырваться наружу съ неукротимой яростью. Тревожный набатный звонъ, болѣе часа уже не умолкавшій, раздался еще громче, и люди, еще такъ недавно раздѣленные на два враждебные лагеря, соединили свои усилія въ борьбѣ съ бѣшеною стихіей, которой эти же люди въ своемъ безуміи помогли разгуляться, и которая теперь, какъ бы торжествуя побѣду, развернула свое красное знамя надъ ихъ головами.
   

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ.

   Поѣздъ, съ которымъ отправилась Сильвія, былъ очень многолюденъ; мало по малу весь вагонъ былъ биткомъ наполненъ пассажирами; она прижалась въ уголъ и плотно закуталась въ свой платокъ. Томный вуаль скрывалъ ее отъ взглядовъ спутниковъ; она закрыла глаза, чтобы быть наединѣ съ самой собою.
   Зачѣмъ я ѣду къ отцу?-- вдругъ подумала она и невольно залилась слезами. Но вотъ и послѣдняя станція мелькнула вдали передъ Тухгеймомъ. Другіе пассажиры вышли здѣсь изъ вагона, чтобы ѣхать далѣе главной дорогою. Вагонъ былъ переведенъ на рельсы вѣтви, идущей на Тухгеймъ. Здѣсь нужно было пропадать болѣе продолжительное время.
   На платформѣ собралось чрезвычайно оживленное общество. Пассажиры, при всей своей поспѣшности, останавливались небольшими группами и прислушивались къ другимъ, которые разсказывали, повидимому, о чемъ-то замѣчательномъ, происходившемъ въ сосѣдствѣ. Дверь вагона оставалась незатворенною. Сильвія слышала отрывочныя слова о большомъ пожарѣ, о солдатахъ, пришедшихъ на помощь,-- и вдругъ она задрожала.
   Что это такое? Кажется, кто-то произнесъ имя ея отца?.. Что они могли говорить о немъ? Неужели все, о чемъ такъ горячо толковали эти люди, имѣло отношеніе къ Тухгейму?
   Но въ то самое мгновеніе, когда она встала, чтобы лучше прислушаться, кондукторъ захлопнулъ дверь, и поѣздъ тронулся съ мѣста.
   До Тухгейма отсюда оставалось уже недалеко, поѣздъ летѣлъ очень быстро, чтобы поспѣть во время, и однако четверть часа показались Сильвіи за цѣлую вѣчность. Смутный страхъ чего-то ужаснаго, предстоявшаго ей впереди, охватилъ ея душу,-- страхъ, неотступно терзавшій Сильвію, несмотря на то, что она часто повторяла себѣ самой: чего мнѣ еще бояться въ жизни! Нотъ, наконецъ, и Тухгеймъ. Здѣсь также густыя массы людей толпились на платформѣ, освѣщенной фонарями станціи и еще какимъ-то другимъ, зловѣщимъ отблескомъ.
   -- Давно ли горитъ? спросилъ одинъ пассажиръ, только что выпрыгнувшій изъ вагона, съ саквояжемъ въ рукѣ.
   -- Съ девяти часовъ, отвѣчалъ господинъ, къ которому относился этотъ вопросъ,-- нельзя никакъ затушить огонь, пожарныхъ трубъ очень мало. Мы ожидали съ этимъ поѣздомъ еще одной трубы на подмогу. Думаешь, вотъ-вотъ ужь совсѣмъ справились, глядь -- оно опять занимается. Просто бѣда...
   -- А въ деревнѣ уже горитъ?
   -- Да еще какъ. Фабрика давно уже рухнула. Развѣ къ утру перемѣнится вѣтеръ; теперь ужь половина четвертаго.
   Сильвія слушала этотъ разговоръ неподвижно, съ обмершимъ сердцемъ, словно была прикована къ этому мѣсту.
   Гдѣ былъ ея отецъ? Если въ деревнѣ занялся пожаръ, то отецъ Сильвіи не могъ быть дома.
   Молодой человѣкъ поспѣшно прошелъ мимо нея; вдругъ, когда глаза его упали на ея лицо, онъ вскрикнулъ съ выраженіемъ ужаса:
   -- Фрейленъ Сильвіи! Какими судьбами вы здѣсь, скажите ради самого неба?
   То былъ хорошо ей знакомый станціонный инспекторъ. Часто они играли вмѣстѣ, когда были дѣтьми.
   Молодой человѣкъ посмотрѣлъ на нее съ выраженіемъ участіи и вмѣстѣ замѣшательства. Что могъ онъ сообщать ей такого ужаснаго, видимо медля высказаться? Онъ не понялъ ея смутнаго, неподвижнаго взгляда.
   -- Ахъ, бѣдная фрейленъ, сказалъ онъ,-- какимъ образомъ вы узнали такъ скоро?
   -- Мой отецъ умеръ? спросила Сильвія.
   Инспекторъ кивнулъ головою.
   -- Когда?
   -- Еще въ самомъ началѣ. Я самъ тамъ не былъ, но говорятъ, что онъ жилъ всего нѣсколько минутъ и что пуля прошла насквозь...
   -- Куда... куда они его отнесли?
   -- Въ домъ лѣсничаго, уважаемая фрейленъ; я велю васъ сейчасъ туда проводить, теперь едва ли можно скоро пріискать экипажъ. Къ несчастью, я не могу отсюда отлучиться, а то бы и я пошелъ вмѣстѣ съ вами. Не хотите ли вы зайти къ моей женѣ: она можетъ васъ сопровождать. Я сейчасъ приду, повремените одну минуточку.
   Инспекторъ ушелъ по своей обязанности; Сильвія не ждала его возвращенія. Она сошла съ платформы и направилась по новой улицѣ отъ станціи къ фабричнымъ постройкамъ. Оттуда надобно было идти немного по горѣ замка, чтобы выбраться на дорогу, которая вела чрезъ лѣсъ къ дому лѣсничаго. Сильвія такъ часто ходила пѣшкомъ по всему этому пути и знала въ лѣсу всѣ тропинки. Дорога до фабрики была усѣяна толпами людей: одни, пріѣхавшіе съ настоящимъ поѣздомъ, хотѣли пробраться въ деревню, другіе спѣшили съ пожарища на станцію, и между этимъ шмыгавшимъ людомъ разъѣзжали во всю лошадиную прыть повозки, доставлявшія туда и сюда разные предметы, напримѣръ, со станціи бочки съ водою, такъ какъ деревенскіе колодцы начинала истощаться. Надъ пожарищемъ -- ближайшей къ фабрикѣ частью деревни -- поднимались огненные, усѣянные сверкающими искрами клубы дыма, которые потомъ приносились вѣтромъ къ горѣ замка о тамъ терялись между высокими деревьями. Съ каждою минутою становилось ярче и ярче; огонь, вѣроятно, отыскалъ для себя новую поживу; такъ говорили люди спѣшившіе по улицѣ мимо Сильвіи, нисколько о ней не заботясь.
   -- А что, кажись, вѣтеръ переходитъ на другую сторону?! кричитъ одинъ.
   -- Да, отвѣчаетъ другой,-- когда дома рабочихъ уже всѣ разметаны!..
   Фабрика представляла кучу дымящихся развалинъ. Сильвія замѣтила это мимоходомъ. Она увидѣла также на открытой площади, передъ фабрикой, солдатъ, которыхъ ружья, составленныя въ козлы, блестѣли въ отраженіи пламени. Но она видѣла все это какъ бы въ смутномъ снѣ. Уже когда она повернула влѣво на гору замка и оттуда далѣе до лѣса, котораго деревья сдвинулись надъ нею мрачнымъ сводомъ,-- только теперь, вмѣстѣ съ ощущеніемъ острой боли въ вискахъ и въ груди, къ ней возвратилось сознаніе. Ея сердце тревожно трепетало, какъ будто съ каждой минутой готово было разорваться на части; она не могла идти далѣе, и въ полубезчувственномъ состояніи опустилась на. влажный мохъ подъ деревьями, возлѣ дороги.
   Она не дѣлала никакихъ попытокъ сознательно уяснить себѣ все то, что она слышала и видѣла. Ея отецъ умеръ, она находилась одна въ этомъ лѣсу. Гмъ... да... нѣтъ... странно было только то, что она сама еще жила, что ея трепетное сердце опять успокоилось. Чтобы это значило?!..
   А, вотъ что, вотъ, вотъ оно что! Она должна была еще разъ его видѣть, прежде, чѣмъ умретъ сама, видѣть живыми глазами и запечатлѣть поцѣлуѣ на его посинѣвшихъ губахъ. Такъ вотъ что это значило...
   И она побрела далѣе въ лѣсъ, внизъ, вверхъ по холмамъ, чрезъ поляну, на которую, когда они ходили нѣкогда въ церковь, выбѣгали молодыя косули. И это припомнилось ей теперь! По дѣйствительно же тогда отецъ шелъ предъ ней такимъ молодцомъ въ своемъ зеленомъ фирменномъ сюртукѣ, широкополой шляпѣ, съ кожаными на ногахъ штиблетами, и впослѣдствіи, вспоминая о немъ, она всегда его такимъ себѣ представляла, и вдругъ онъ... умеръ!!
   Въ лѣсу уже очень стемнѣло, однако Сильвія шла твердо, не спотыкаясь, и притомъ она вовсе не глядѣла ни на право, ни на лѣво. Ей чудилось, что впереди ея что-то витало и указывало ей дорогу. Теперь опять сдѣлалось свѣтлѣе. Сильвія по глядѣла вверхъ; она знала, что находилась близь широко-вѣтвистыхъ дубовъ, стоявшихъ у выхода изъ лѣса на поляну, посреди которой былъ расположенъ домъ лѣсничаго. Домъ чуть виднѣлся въ сѣромъ проблескѣ ранняго утра, сквозь тонкій туманъ, поднимавшійся изъ поляны; но въ окнахъ по обѣимъ сторонамъ свѣтился огонь -- болѣе яркій въ пріемной, болѣе тусклый въ жилой комнатѣ. Болѣе тусклый свѣтъ горѣлъ для нея, для Сильвіи.
   Передъ дверью стоялъ запряженный экипажъ, кучеръ дремалъ на козлахъ... Пойдя въ сѣни, Сильвія услышала изъ пріемной, которой дверь была слабо притворена, глубокій голосъ -- голосъ стараго тухгеймскаго врача:
   -- Онъ умеръ, какъ герой, достойная моя подруга, я зналъ его тридцать лѣтъ, и смѣло могу утверждать, что лучшей смерти и самъ бы онъ себѣ не желалъ, какъ умереть, защищая человѣческую жизнь, даже жизнь множества людей.
   Потомъ заговорилъ тихій, слезливый голосъ. Сильвія слышала ясно. Она отворила тихо дверь въ другую комнату. Здѣсь все было такъ, какъ ожидала Сильвія. Изъ спальни отца сюда была перенесена постель, у изголовья горѣла лампа, бросавшая кроткій отблескъ на бѣлую простыню, которою былъ прикрытъ покойникъ.
   Сильвія подошла тихо-тихо и тихо-тихо приподняла простыню съ лица усопшаго. Оно было блѣдно, это благородное лицо, страшно блѣдно, но такъ привѣтливо, такъ прекрасно въ его торжественной, могильной безмятежности. Ни малѣйшей черты страданія -- оно было спокойно, недосягаемо чисто, какъ божій ликъ.
   -- Я иду къ тебѣ, прошептала Сильвія,
   Она поцѣловала блѣдныя, холодныя уста, опять прикрыла ихъ простыней и съ тою же осторожной тишиной вышла отсюда.
   Въ сѣняхъ все было по прежнему, только изъ кухни, гдѣ, повидимому, собрались люди, слышались голоса.
   Сильвія махнула рукой, какъ бы желая унять говоръ. Послѣ торжественной бесѣды съ роднымъ мертвецомъ она не хотѣла слышать ни одного человѣческаго голоса. Она вышла изъ дома и опять побрела въ лѣсъ.
   

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ.

   Выѣхавъ наскоро изъ столицы, Лео не принялъ въ соображеніе того обстоятельства, что курьерскій поѣздъ не долженъ былъ заходить въ Тухгеймъ; уже на пути Лео вспомнилъ объ этомъ, однако надѣялся достать на послѣдней станціи экипажъ, въ которомъ онъ могъ бы быстро проѣхать послѣднюю милю.
   Пятичасовая ѣзда была для него невообразимо мучительна, и нетерпѣливому, приведенному въ отчаянье молодому человѣку казалось, что курьерскій поѣздъ, мчавшійся съ быстротою молніи по прямымъ рельсамъ и мимо станцій, но трогался съ мѣста. Часто Лео громко стоналъ, высовывался изъ своего угла и видѣлъ яркія искры, вырывавшіяся изъ трубы машины и летѣвшія мимо окна, видѣлъ неясныя очертанія домовъ, деревьевъ или чернѣвшую воду, на поверхности которой угрюмо скользилъ блѣдный свѣтъ взошедшей луны. Все тотъ же мрачный, призрачный силуэтъ мучилъ воображеніе Лео; когда же Лео опять откидывался въ свой уголъ, въ головѣ молодого человѣка опять возникали пасмурныя, призрачныя мысли, которыя уступали мѣсто другимъ призракамъ, опять появлялись, словно для того, чтобы Лео долженъ былъ какъ можно чаще заглядывать въ потухшія, мертвыя глаза этихъ призраковъ.
   По вотъ воображеніе опять воскресило предъ нимъ не давно пережитую скандальную сцену,-- всѣ эти блѣдныя, изумленныя, испуганныя лица, которыя всѣ обратились къ нему, всѣ желали знать, что онъ станетъ дѣлать въ подобномъ положеніи. Ну чтожь, въ самомъ дѣлѣ было интересно посмотрѣть, какъ наконецъ взрывается на воздухъ давно приготовленная, тщательно подведенная мина; но при этомъ у самихъ инженеровъ не особенно весело на сердцѣ; они стараются убраться по добру по здорову -- какъ сдѣлалъ Генри. Чего добраго, какой нибудь шальной обломокъ скалы, противъ всякихъ соображеній, залетитъ слишкомъ далеко и разможжитъ минеру хитрый, коварный черепъ. Сначала Фердинандъ -- пьяный солдатъ, котораго такъ легко послать въ огонь, а за нимъ подлый трусъ -- начальникъ! На жизнь и на смерть! Ну ладно! Посмотримъ, однако, кто болѣе живучъ!...
   Что-то скажетъ король, когда провѣдаетъ обо всей этой исторіи? А можетъ быть ему и по зачѣмъ о ней узнавать?... Ужь не поставленъ ли этотъ фарсъ на сцену съ его позволенія?! Третьяго дня утромъ онъ казался бѣднымъ грѣшникомъ; да, онъ уже давно повиновался противъ воли. Генри и вся эта блестящая сволочь заранѣе торжествуютъ. Надобно хладнокровно глядѣть въ свирѣпые глаза этихъ звѣрей, а иначе они укусятъ. Но я такъ съ ними раздѣлаюсь, что они съ ревомъ и ужасомъ будутъ высоко прыгать въ своихъ клѣткахъ; звѣри должны почувствовать, что они имѣютъ дѣло съ человѣкомъ!
   И такимъ же образомъ я расправлюсь съ безпокойными головами въ Тухгеймѣ. Посмотрѣлъ бы я, осмѣлятся ли они бушевать и противъ меня, какъ противъ старика!.. Нѣтъ, эта исторія не можетъ, но должна зайти такъ далеко. Я по хочу, чтобы враги мои могли сказать: посмотрите ка, онъ съ пустяками не успѣлъ справиться, что же онъ хвастаетъ, что можетъ сдѣлать великое?.. И она дѣлала мнѣ этотъ упрекъ,-- она также! Какъ будто можно создать свѣтъ въ одни сутки! "Я иду къ отцу" -- это значитъ: я отрекаюсь отъ тебя. Но развѣ я заслужилъ это отъ нея? Развѣ пошлыя мечты о любви, развѣ порывъ дикаго сладострастія привлекли меня къ Жозефѣ?
   Не слѣдовалъ ли я при этомъ политическимъ разсчетамъ? Неужели то, что можетъ позволить себѣ монархъ изъ видовъ властолюбія, не позволительно для человѣка, желающаго укрѣпиться въ своемъ положеніи для того, чтобы принести людямъ свободу, которой они, къ несчастью, никогда неспособны понимать, и которую они, когда и завидятъ, отталкиваютъ отъ себя потами или глядятъ на нее, какъ на бѣшеное страшилище...
   Такъ продолжалъ Лео предаваться ярости и скрежетать зубами,-- потомъ опять въ его воображеніи обрисовалось блѣдное лицо Сильвіи, какимъ онъ видѣлъ его два дня тому назадъ. Какой-то безграничный, мучительный страхъ за Сильвію, необъяснимое желаніе видѣть ее -- видѣть хотя бы въ послѣдній разъ -- наполнили душу Лео.
   Онъ опять всталъ и опустилъ окно. Поѣздъ приближался къ станціи. То была послѣдняя станція передъ Тухгеймомъ. Кондукторъ отворилъ дверь и просилъ поспѣшить, такъ какъ поѣздъ, но останавливаясь, долженъ былъ отправиться далѣе.
   Лео выпрыгнулъ на платформу вмѣстѣ съ Филиппомъ, который все время ѣзды просидѣлъ смирно и притворился спящимъ, чтобы не безпокоить своего господина.
   На станціи, какъ и два часа тому назадъ, все еще происходила оживленная толкотня людей. Только что прошелъ экстренный поѣздъ, доставившій еще одну пожарную трубу и кромѣ того военную помощь въ Тухгеймъ. Какой-то господинъ замѣтилъ: солдаты могли бы оставаться и дома, а то они стоятъ безъ всякаго дѣла, да потираютъ себѣ руки.
   Лео обратился къ говорившему и спросилъ его, что случилось. Этотъ человѣкъ -- одинъ изъ служащихъ на станціи -- не ложился спать всю ночь и могъ разсказать все обстоятельно. Но тутъ подошли и другіе, сами желавшіе кое-что сообщить; чрезъ пять минутъ Лео зналъ всѣ происшествія ночи: возмущеніе рабочихъ, смерть лѣсничаго, пожаръ на фабрикѣ и въ деревнѣ.
   -- Отправьте меня поскорѣе туда, сказалъ Лео,-- не могу ли я ѣхать съ экстреннымъ поѣздомъ?
   -- Никакъ нельзя, отозвался чиновникъ,-- въ настоящую минуту у насъ болѣе нѣтъ ни одной машины на станціи; вотъ только-что послѣднюю отправили съ солдатами.
   -- Такъ пріищите мнѣ какую нибудь повозку.
   Тотъ пожалъ плечами.
   -- Повозку можно достать только изъ ближайшей деревни, но пока повозка пріѣдетъ сюда, пройдетъ не менѣе часа, если только еще намъ удастся ее разыскать. А въ это время вы бы могли дойдти до Тухгейма пѣшкомъ. Чрезъ гору и потомъ лѣсомъ пролегаетъ прямая дорога, которая гораздо короче большого тракта и даже желѣзной дороги. Я дамъ вамъ проводника.
   -- Благодарю; мнѣ самому знакома эта мѣстность.
   Дѣйствительно, дорога эта была очень хорошо знакома Лео; эта же самая дорога, со второй своей половины, вела изъ Фельдгейма въ Тухгеймъ мимо дома лѣсничаго. Лео очень часто ходилъ по этой дорогѣ туда и обратно.
   Мучимый сильной душевною тревогой, Лео шелъ впередъ такъ быстро, что Филиппъ, несшій притомъ плащъ своего господина, съ трудомъ поспѣвалъ за нимъ. Въ лѣсу, подъ высокими деревьями, начинало чуть-чуть просвѣчивать раннее утро, туманъ носился надъ полянами; кругомъ царило мертвое затишье. Нигдѣ ни малѣйшаго звука,-- только подъ ногами шедшихъ шелестѣли блеклые листья, да по временамъ на землю падала еловая шишка или высохшая вѣтвь. И вдругъ, среди этой тоскливой тишины, пронесся глухой звукъ, который умолкалъ и опять былъ слышенъ сообразно съ поворотами дороги по холмистой мѣстности. Шумъ этотъ постепенно усиливался. То былъ ручей, стремительно мчавшійся по своей скалистой лѣстницѣ.
   Сердце Лео забилось сильнѣе, еще нѣсколько минутъ -- и онъ долженъ былъ увидѣть Сильвію. Вотъ нужно было спускаться внизъ между скалистыми обломками, громче и громче шумѣли водопады и, наконецъ, передъ спутниками находился ручей съ перекинутымъ чрезъ него мостикомъ. Тонкая жердь, служившая парапетомъ, была на одномъ концѣ сломана и повисла къ ручью. Лео замѣтилъ это мелькомъ, проходя торопливыми шагами по мостику.
   Онъ уже достигъ противоположнаго берега, но вдругъ пронзительный крикъ шедшаго сзади Филиппа заставилъ Лео оглянуться. Молодой слуга находился еще на другомъ берегу, уронилъ плащъ на землю и поднялъ обѣ руки вверхъ съ выраженіемъ неописаннаго ужаса.
   -- Смѣлѣе Филиппъ! закричалъ Лео,-- бревна прочны: вѣдь выдержали же меня и...
   Филиппъ ничего не отвѣчалъ, и стоялъ въ прежнемъ положеніи, какъ остолбенѣлый. Лео поспѣшилъ по мостику назадъ.
   -- Что съ вами Филиппъ?!..
   -- О, Господи помилуй насъ, неужели вы ничего не видите, господинъ докторъ?!..
   Глаза Лео послѣдовали за взглядомъ слуги, неподвижно устремленнымъ на воду. Кровь застыла въ жилахъ Лео, волосы его встали дыбомъ. Внизу, у самаго того мѣста, гдѣ онъ стоялъ, лежала посреди плескавшихся волнъ, у берега, женщина въ темномъ платьѣ съ лицомъ, непокрытымъ волнами и обращеннымъ кверху,-- и Лео узналъ это блѣдное лицо.
   Въ слѣдующее мгновеніе онъ былъ уже внизу и стоялъ на колѣняхъ предъ тѣломъ, которое окончательно вытащилъ изъ воды. Онъ пригладилъ мокрые волосы съ лица утопленницы. Несчастье, повидимому, случилось недавно, и опытная рука молодого медика, казалось еще чувствовала остатокъ жизненной теплоты въ тѣлѣ. Лео опять охватилъ тѣло руками, поднялъ вверхъ и почти съ сверхъестественной силою втащилъ на скалистый берегъ.
   Вѣрный Филиппъ спрыгнулъ туда; онъ также узналъ теперь эту даму, которой еще вчера утромъ вручилъ письмо отъ своего господина. Бѣдный юноша самъ былъ блѣденъ, какъ мертвецъ, однако по мѣрѣ силъ помогалъ своему господину.
   -- Куда же, господинъ докторъ? шепотомъ спросилъ онъ.
   -- Туда, на верхъ, только нѣсколько шаговъ отсюда, здѣсь дуетъ слишкомъ сильный вѣтеръ.
   И по берегу ручья они понесли ее къ бассейну, возлѣ скалистыхъ обломковъ, и положили на сухой мохъ, подъ большомъ камнемъ, который со стороны ручья оканчивался почти въ видѣ грота.
   -- Теперь, Филиппъ, назадъ на мостикъ, по мостику -- на поляну, въ лѣсъ и все прямо, прямо. Чрезъ десять минутъ вы дойдете до дома. Тамъ распорядитесь, чтобы сюда принесли одѣялъ, простынь и носилки.
   Филиппъ побѣжалъ со всѣхъ ногъ, а Лео опять опустился на колѣни передъ безчувственной дѣвушкой. Онъ приподнялъ ея вѣки,-- когда-то прекрасные свѣтлые глаза лишились своего блеска и неподвижно были обращены вверхъ. То была смерть! Но нѣтъ, этого не можетъ быть, вѣдь онъ такъ часто оспаривалъ жизнь у смерти...
   Лео счастливо отыскиваетъ въ карманѣ драгоцѣнный ножъ, скрывавшій также ланцетъ между своими клинками, вѣрной рукою разрѣзываетъ верхнее платье и бѣлье -- рука эта дотрогивается до прекрасной груди, какая еще никогда не выходила изъ-подъ рѣзца геніальнѣйшаго ваятеля,-- но эта грудь холодна, какъ мраморъ. Лео наклоняетъ ухо къ холодной груди, но это ухо, это непостижимо чуткое ухо, возбуждавшее удивленіе товарищей по искусству, теперь не различаетъ ни малѣйшаго трепета жизни,-- сердце остановилось... вѣдь самъ врачъ разбилъ его безжалостно!..
   Лео испускаетъ громкій вопль, но еще не смѣетъ отчаиваться. Онъ ставитъ тѣло въ искусственное положеніе, употребляетъ всякій изворотъ, всякое давленіе, указываемое наукой, онъ дѣлаетъ все... все, но торопясь, методически, съ строгой точностью,-- и все напрасно!.. Кровь изъ открытой артеріи стекаетъ скудными каплями -- все кончено...
   Лео опять прикрываетъ прекрасное тѣло и поверхъ сто разстилаетъ свой плащъ Онъ болѣе не имѣетъ никакого права на усопшую, отходитъ отъ нея и садится неподалеку на камнѣ, чтобы ждать прихода другихъ
   Да, здѣсь это было... Вверху, гдѣ бѣлый песокъ свѣтится въ сѣромъ проблескѣ утра, стояла эта рѣзвая дѣвочка, кивая своему отраженію въ водѣ! Потомъ, когда яркая влага коснулась ея обнаженныхъ ногъ, дѣвочка громко захохотала и вдругъ отскочила назадъ и начала приглаживать свои упрямые кудри, тяжело дыша, и прислушиваясь, какъ лѣсной голубь звалъ къ себѣ свою голубку. Платье, наконецъ, упало внизъ, и солнечный свѣтъ, пробираясь сквозь качавшіяся вѣтви, озарилъ ослѣпительно бѣлое, молодое, гибкое тѣло, и дѣвочка вся отдалась своей шаловливой, юной радости, когда теплая пода цѣловала ея прелестныя колѣна, и когда изъ-подъ рѣзвыхъ рукъ милой шалуньи разсыпались брызги, въ которыхъ искрились радужныя водяныя пылинки!.. Тогда видъ этого существа наполнилъ непонятнымъ трепетомъ горячее сердце мальчика, и этотъ мальчикъ уже въ то время очень любилъ ее, но послѣ почти возненавидѣлъ. И однако, когда они разстались, онъ, бездомнымъ скитальцемъ странствовавшій по бѣлу свѣту, часто припоминалъ себѣ эту сцену изъ времени дѣтства, и невольно спрашивалъ себя: сдѣлалось ли это дитя тѣмъ, чѣмъ оно обѣщало быть. Теперь онъ зналъ это.
   Надъ нимъ, между вершинами деревьевъ, послышался шелестъ и шумъ. Лео чувствовалъ лихорадочный ознобъ. Глаза Лео взглянули по направленію къ мостику ручья, Тамъ, съ противоположной стороны, по мягкому лугу шли мужчины и женщины,-- впереди ихъ Филиппъ, указывавшій рукою на мостикъ.
   Лео всталъ и пошелъ къ нимъ на встрѣчу. Старый врачъ, коротко его знавшій, вскрикнулъ:
   -- Ради самого неба, Лео, неужели это правда?..
   Лео взялъ его за руку и повелъ къ тому мѣсту, гдѣ лежала покойница; прочіе въ робкомъ почтеніи остановились вдали.
   -- Я уже все испробовалъ, сказалъ Лео,-- и все было напрасно. Убѣдитесь сами.
   Старикъ опустился на колѣни на томъ мѣстѣ, гдѣ еще оставались слѣды колѣнъ Лео. Молодой докторъ отвернулся и приложилъ къ скалѣ свою горячую голову. Спустя нѣсколько минутъ старый врачъ прикоснулся къ его плечу.
   -- Да, вы правы, сказалъ онъ,-- теперь ужь ничего не сдѣлаешь.
   -- Надобно кликнуть женщинъ,-- пусть положатъ ее на носилки.
   Женщины подошли съ горькимъ плачемъ. То были молоденькая жена инспектора станціи и служанка, которую Лео зналъ еще прежде. При помощи врача они положили дочь на тѣ самыя носилки, на которыхъ отецъ былъ принесенъ изъ деревни въ домъ лѣсничаго. Врачъ опять прикрылъ тѣло плащомъ. Мужчины подошли ближе, подняли носилки и понесли усопшую въ домъ лѣсничаго, низомъ по берегу ручья, чрезъ мостикъ и вдоль поляны. Въ сторонѣ шли плачущія женщины и Филиппъ, который еще разъ долженъ былъ разсказать имъ, какимъ образомъ онъ и его господинъ нашли тѣло несчастной. Позади всѣхъ шли старый врачъ и Лео.
   Лео долженъ былъ также разсказать старику все это приключеніе. Разсказъ Лео быль немногословенъ. Старикъ, котораго желѣзная твердость вошла въ поговорку между тухгеймцами, былъ такъ сильно потрясенъ быстрымъ слѣдствіемъ страшныхъ происшествій, что долженъ былъ опереться на руку Лео, и при этомъ онъ разсказывалъ молодому человѣку, какъ умеръ лѣсничій, и какъ всѣ они отыскивали ее -- старикъ указалъ дрожащей рукою на носилки -- когда отъ жены инспектора, поспѣшившей вслѣдъ за нею по внушенію мужа, узнали, что несчастная дѣвушка пріѣхала въ Тухгеймъ.
   -- Мы никакъ не думали, сказалъ старый врачъ, вытирая слезы съ сѣдыхъ рѣсницъ,-- чтобы намъ довелось найти ее такимъ образомъ. Какъ мы принесемъ ее къ старой теткѣ Мальхенъ? И только что уложилъ въ постель бѣдную женщину, которая отъ крайняго истощенія дѣйствительно заснула. Ужасно будетъ ея пробужденіе! Боюсь, что она этого не переживетъ.
   Дошли до дома лѣсничаго. Старый врачъ хотѣлъ послѣдовать за другими въ домъ. Лео удержалъ его и сказалъ:
   -- Здѣсь я долженъ съ вами проститься. Пожалуйста, распорядитесь, чтобы накормили моего слугу, и послѣ съ нѣмъ нибудь отправьте его въ деревню; тамъ онъ долженъ ждать меня на станціи желѣзной дороги.
   Старикъ взглянулъ на Лео съ удивленіемъ. Лео пожалъ ему руку и, поспѣшно повернувшись назадъ, направился по той же тропинкѣ, по которой они пришли теперь въ домъ лѣсничаго.
   

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ.

   Лео пошелъ чрезъ лѣсъ, въ которомъ теперь каждый предметъ обозначался отчетливѣе въ сѣромъ утреннемъ свѣтѣ, хотя солнце еще не показывалось изъ-за горизонта. Далеко въ голубой вышинѣ неба плыли маленькія, свѣтленькія облака, свѣжій вѣтеръ шелестѣлъ между древесными вершинами. Все предвѣщало прекрасный, ясный день.
   Лео опять взошелъ ни мостикъ и остановился на немъ. Изломанная жердь, служившая перилами, все еще по прежнему висѣла въ водѣ.
   -- Здѣсь стояла она, опершись о шаткую защиту, шепталъ Лео,-- и съ дикою жаждою смерти чувствовала, какъ жердь постепенно уступала давленію, какъ она освобождалась отъ ржавыхъ, гнилыхъ гвоздей и, наконецъ, обрушилась внизъ, увлекши съ собою несчастную. Мнѣ было бы еще удобнѣе это сдѣлать, здѣсь такъ скользко, что вовсе не нужно большого умѣнья, чтобы поскользнуться и полетѣть стремглавъ въ воду. Да, лучшаго я ничего и желать не могу, только сначала нужно кое-что уладить.
   Онъ перешелъ на другой берегъ, по потомъ направился по теченію ручья до того мѣста, гдѣ оканчивался лѣсъ, и въ быстро расширявшейся долинѣ можно было видѣть часть деревни. Другая часть была заслонена горою замка, которая поднималась справа, по ту сторону ручья. Слѣва разстилалась покатая, расположенная въ видѣ террассы мѣстность, которой нижнія ступени были усажены виноградниками, а верхнія опять увѣнчаны лѣсами. Передъ Лео, въ разстояніи около тысячи шаговъ, виднѣлась хижина, изъ трубы которой поднимались вверхъ клубы тоннаго, голубого дыма. Къ этой хижинѣ направлялся Лео.
   У двери ея сидѣла женщина, съ лицомъ, закрытымъ руками. Подойдя ближе, Лео замѣтилъ, что женщина эта плакала. Теперь онъ догадался, что Катя приказала долго жить.
   Женщина подняла голову и отерла передникомъ свои слезы.
   -- Когда она умерла? спросилъ Лео.
   Та посмотрѣла на него съ удивленіемъ; она не знала этого господина, однако отвѣчала:
   -- Сегодня утромъ, часа два тому назадъ.
   -- А гдѣ Конрадъ?
   Женщина всплеснула руками.
   -- Ахъ, Создатель небесный, да это, кажись, вы? Неужели это въ самомъ дѣлѣ вы?
   -- Да, это я, добрая Христина, но скажите мнѣ, пожалуйста, поскорѣе, гдѣ Конрадъ? Я тороплюсь.
   Женщина указала чрезъ виноградники вверхъ по направленію къ лѣсу.
   -- Онъ ушелъ туда,-- вѣдь вы знаете его любимое мѣсто. Да что л;о это вы въ самомъ дѣлѣ не хотите зайти на одну минуточку? Ахъ, Боже милосердый, да вы сами блѣдны, какъ покойникъ!
   -- Послѣ, можетъ быть, и я... Живите много лѣтъ...
   Онъ протянулъ женщинѣ руку и сталъ быстро взбираться вверхъ по отлогости. Вскорѣ онъ оставилъ позади себя виноградинки, надъ которыми возвышались скалистыя разсѣянны, заросшія верескомъ. Еще сто шаговъ далѣе -- и Лео дошелъ до опушки лѣса. Здѣсь, помѣстившись на скалистомъ выступѣ, сидѣлъ на скамьѣ изъ еловыхъ вѣтвей человѣкъ, который, отвернувшись отъ Лео глядѣлъ на далекую равнину. Этотъ человѣкъ, погрузясь въ свои размышленія, не слышалъ приближавшихся къ нему шаговъ, пока Лео не очутился у него за спиною; тогда сидѣвшій обернулся съ отрывистымъ, сердитымъ окликомъ: "кто тутъ?" Но суровыя черты его костляваго лица озарились улыбкою, и холодные, сѣрые глаза подъ насупившимися бровями заблестѣли болѣе привѣтливымъ огнемъ, когда этотъ размышлявшій человѣкъ увидѣлъ передъ собой именно того, о комъ теперь раздумывалъ. Онъ протянулъ пришедшему обѣ руки, но волненіе его было такъ велико, что въ первое мгновеніе онъ не могъ произнести ни слова. Наконецъ, собравшись съ духомъ, онъ сказалъ:
   -- Спасибо тебѣ, Лео, что ты самъ не забылъ извѣстить стараго друга.
   -- Да, сказалъ Лео,-- я только что узналъ, какъ тяжела разлука навѣки безъ послѣдняго прощальнаго привѣта.
   -- Съ кѣмъ же ты такъ разстался, Лео?
   -- Съ Сильвіей.
   -- Неужели Сильвія...
   -- Умерла. Съ полчаса тому назадъ я нашелъ ее въ ручьѣ.
   Лео сѣлъ на скамью и сталъ смутно глядѣть въ долину. Онъ былъ смертельно блѣденъ, его глаза глубоко засѣли во впадинахъ; онъ казался старѣе столькими годами, сколько мѣсяцевъ не видѣлся съ Туски.
   Туски подвинулся къ нему и взялъ его за руку.
   -- Было время, Лео, когда мы не скрывали другъ отъ друга никакихъ тайнъ. Что это значитъ?..
   Лео тихо покачалъ головою.
   -- Оставь эти распросы, сказалъ онъ,-- они ни къ чему не ведутъ и не для нихъ я къ тебѣ явился. Я пришелъ, чтобы съ тобой проститься. Теперь это сдѣлано. Если завтра я увижу тебя мертвымъ или ты застанешь меня на столѣ, то никто изъ насъ не будетъ себя проклинать. Прощай!
   Онъ хотѣлъ встать, Туски удержалъ его.
   -- Останься, Лео, ты не долженъ уйти такъ скоро. Я не стану тебя распрашивать, сели это тебѣ тяжело; но не уходи отъ меня съ такимъ отчаяньемъ въ душѣ.
   Нѣкоторое время друзья не нарушали молчанія, наконецъ Туски началъ говорить:
   -- Вотъ видишь ли, Лео, съ какою удивительною точностью согласуются печальные моменты нашей жизни. Ты пришелъ оттуда и, слѣдовательно, знаешь, что Катя умерла. Она умерла для меня. Она была простая, бѣдная дѣвушка, которой судьба не дала ни красоты, ни особенно свѣтлаго ума, но дала ей только сердце, сохранившее непоколебимую вѣрность тому, что оно разъ взлелѣяло своей любовью. Катя не хотѣла жить со мною и не могла также жить безъ меня,-- и она умерла, замученная этимъ неразрѣшимымъ противорѣчіемъ. Не знаю, какой характеръ приняли отношенія между тобой и Сильвіей, но знаю только, что если бы ея сердце и голова показали бы тебя ей въ томъ свѣтѣ, въ какомъ я теперь тебя живу, то Сильвія бы не умерла. Она умерла не для тебя, а умышленно тебѣ на муку.
   Лео обнаружилъ движеніе досады, но Туски продолжалъ:
   -- Дай же мнѣ все высказать. Бѣды большой въ томъ нѣтъ, если я ошибочно сужу о дѣлѣ, котораго подробности мнѣ неизвѣстны. Впрочемъ, обстоятельства твои извѣстны мнѣ лучше, чѣмъ ты думаешь. Другіе вмѣсто тебя захотѣли быть моими услужливыми корреспондентами. Я знаю, что ты затѣялъ большую игру, что ты удвоивалъ, утроивалъ, несмѣтной горою наваливалъ куши, что ты, наконецъ, поставилъ на карту то, чего никогда не долженъ былъ бы ставить -- твою честь, твою совѣсть. Этого я не сказалъ бы другому, если бы другой пережилъ то, что было пережито тобою. Но я говорю прежнему Лео, я имѣю право ему говорить, и потому, вотъ что я тебѣ скажу: сбрось съ себя чуждую одежду, въ которую ты нарядился для того, чтобы пробравшись въ лагерь нашихъ враговъ, всюду распространять убійство и опустошеніе; покажи себя въ своемъ настоящемъ видѣ! Призови къ себѣ свой помраченный геній,-- и ты можешь быть такимъ опять, какимъ былъ прежде, пока еще оставался свободнымъ отъ этого роковаго ослѣпленія,-- даже поднимешься еще выше, потому что люди, подобные тебѣ, выходятъ изъ заблужденій тѣмъ болѣе сильными, чѣмъ грустнѣе были самыя заблужденія.
   -- А вонъ тѣ несчастные! сказалъ Лео, указывая на деревню, надъ которою -- хотя уже только промежъ разрозненныхъ столбовъ -- все еще поднимался, въ утреннемъ воздухѣ, дымъ отъ хижинъ, обращенныхъ въ привольное пепелище,-- тѣ, которые по моей винѣ лишились своей послѣдней жалкой крохи въ земномъ достояніи, такъ что имъ осталось одно голое, голодное существованіе!.. Эти несчастные, чрезъ меня сдѣлавшіеся свирѣпыми поджигателями! Эти жалкіе безумцы, обагрившіе -- опять-таки по моей винѣ -- свои руки въ крови человѣка, который былъ для меня лучшимъ отцомъ, чѣмъ родной отецъ! Ты думаешь, что я ихъ могу забыть?..
   Лицо Туски опять приняло прежнее мрачное выраженіе.
   -- Послушай, сказалъ онъ послѣ непродолжительнаго молчанія,-- развѣ тебѣ никогда не приходилось слышать или читать, что полководецъ можетъ ошибаться въ своихъ комбинаціяхъ, и безполезно пожертвовать тѣмъ или другимъ батальономъ, тѣмъ или другимъ полкомъ? Ты вотъ полагалъ, что холмъ по занятъ, но когда колонна подходитъ ближе, вдругъ открывается баттарея и встрѣчаетъ убійственной картечью твоихъ героевъ. Я не похвалю за это начальника, но онъ въ моихъ глазахъ лишился бы всякаго права на фельдмаршальскій жезлъ, сели бы въ подобную минуту думалъ о чемъ нибудь другомъ, а не о томъ, какъ бы побѣдоносно загладить неудачу.
   -- Нѣтъ, это невозможно, тихо проговорилъ Лео.
   -- Почему же это невозможно? отозвался Туски -- посмотри, Лео, вотъ восходитъ солнце. Оно не ускорило своего появленія ради живыхъ, не опоздало для тѣхъ, которые скрылись отъ нею на вѣки во мракѣ смерти. Оно свѣтитъ и теперь для праведныхъ и грѣшныхъ также, какъ свѣтило за тысячи вѣковъ до насъ, какъ будетъ свѣтить тысячи вѣковъ послѣ насъ. Развѣ оно не научаетъ насъ неукоснительно идти по нашему пути и не смущаться падающими на этотъ путь тѣнями? Вспомни, Лео, объ утрѣ нашего бѣгства отсюда! Тамъ, вверху на косогорѣ, я хорошо различаю скалу, откуда мы въ послѣдній разъ взглянули на эту долину. И тогда, какъ теперь, густые клубы дыма кружились надъ домами, которые мы отдали въ жертву пламени; но тогда нашъ путь омрачила суровая ночь, а теперь насъ привѣтствуетъ лучезарный день. Вставай, Лео, и съ Богомъ въ путь-дорогу!..
   Настоящая минута настала, насъ зоветъ восходящее солнце!.. На западъ оно держитъ свой небесный путь, туда же отправимся съ тобой и мы...
   Ты самъ убѣдился уже, что въ Европѣ безполезно пропадаетъ много тяжелаго, благороднѣйшаго нота. Идемъ м;е, идемъ!..
   Туски всталъ и указалъ рукою на горы, которыхъ вершины были теперь освѣщены яркимъ солнечнымъ блескомъ, тогда какъ туманъ проникалъ изъ ложбинъ въ долину.
   -- Идемъ же! вскричалъ Туски еще разъ, опуская руку на плечо Лео.
   Лео покачалъ головою.
   Туски мрачно наморщилъ лобъ.
   -- Какъ? сказалъ онъ,-- можетъ ли это быть?!.. Неужели ты еще надѣешься съ твоими новыми союзниками осуществить твои планы?! Неужели ты думаешь озарить, согрѣть ихъ идеею свободы? Неужели ты до сихъ поръ не излечился отъ этой болѣзненной фантазіи?..
   Горькая улыбка промелькнула по лицу Лео.
   -- Излечился, выздоровѣлъ совершенно, сказалъ онъ,-- по я боюсь, что яростный хохотъ, который мои враги поднимутъ за моей спиною, не дастъ мнѣ соснуть во всю остальную жизнь.
   Туски подавилъ въ себѣ порывъ раздраженіи, сказалъ спокойнымъ голосомъ:
   -- Ты презиралъ насъ и нашъ образъ дѣйствій, потому что мы не могли добиться никакихъ результатовъ. Но я скажу тебѣ только слѣдующее: если бы мы сдѣлали еще меньше, и только однимъ фактомъ нашего существованія показали, что на свѣтѣ есть люди, которые скорѣе согласятся бродить бездомными изгнанниками по бѣлу свѣту, чѣмъ униженно преклонять голову, то и тогда мы прожили не безплодно. Мы воздаемъ честь идеѣ, и притомъ только ей одной, а ты желалъ, жаждалъ, домогался чего-то особеннаго, и даже теперь не перестаешь желать, жаждать и домогаться этого особеннаго. Вотъ видишь ли, Лео, старая, роковая самонадѣянность сбыла тебя съ толку и не позволяетъ тебѣ опять выйти на настоящую дорогу.
   -- Да если бы это было и такъ, вскричалъ Лео, также вскочивъ на ноги,-- то тутъ все-таки толковать нечего, и я не могу быть не такимъ, каковъ я въ дѣйствительности. Если я отщепенецъ идеи, то все-таки не желаю измѣнить самому себѣ. Я вступилъ въ борьбу отъ своею собственнаго лица, я не отвѣчаю за ея исходъ, а только за то, что продолжалъ борьбу эту также, какъ ее началъ,-- и отвѣчаю не передъ тобою или передъ кѣмъ бы то ни было, а только передъ самимъ собою. Каждый долженъ знать не только, что онъ можетъ совершить, но также и то, что онъ можетъ вытерпѣть, а этого... я никогда бы не могъ вытерпѣть.
   Въ сильномъ волненіи онъ началъ ходить взадъ и впередъ по узкой платформѣ, на которой они стояли. Вдругъ онъ подошелъ къ ея крайнему уступу, и, указывая въ глубину, зіявшую на нѣсколько сотъ футовъ ниже его ногъ, громко вскричалъ:
   -- Кто бродитъ по горамъ, тотъ долженъ имѣть довѣріе къ своему мужеству, тотъ долженъ знать, что сердце въ немъ не обомлѣетъ отъ ужаса, колѣни не дрогнутъ, когда ему случится идти на краю бездонной пропасти. Тоже бываетъ и въ жизни вообще. Если бы я теперь захотѣлъ увернуться отъ стаи голодныхъ волковъ, жаждущихъ моей крови, то впослѣдствіи уже никогда не могъ бы идти съ прежнимъ хладнокровнымъ достоинствомъ моей дорогою, меня бы испугала всякая паршивая тявкающая собачонка, И такъ, Туски, еще разъ -- прощай!
   -- Лео, Лео! вскричалъ Туски,-- но возвращайся туда,-- назадъ! Пусть мертвецы хоронятъ мертвыхъ!..
   Лео быстро обернулся.
   -- Это едва ли возможно, грустно сказалъ онъ,-- но такъ какъ ты меня любишь, то я все-таки скажу тебѣ еще вотъ что: развязка произойдетъ скоро, я полагаю даже не позже двухъ -- трехъ дней. Куда ты отправляешься отсюда и когда именно?
   -- Я хотѣлъ сегодня же пуститься въ путь,-- чрезъ Гамбургъ въ Англію.
   -- Хорошо. Оставайся въ Гамбургѣ трое сутокъ. Если втеченіи этого времени я не буду съ тобою, вспоминай обо мнѣ, какъ о покойникѣ.
   Онъ протянулъ впередъ руки. Туски припалъ къ нему на грудь. Желѣзный человѣкъ былъ глубоко потрясенъ и плакалъ навзрыдъ...
   Лео тихо высвободился изъ его объятій и началъ сходить внизъ по скалистой лѣстницѣ, которая вела въ Тухгеймъ. Туски въ глубокомъ, безвыходномъ отчаяніи повалился на скамью и закрылъ лицо руками.
   

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ.

   Въ то время, когда въ убогомъ Тухгеймѣ не переставалъ раздаваться набатный звонъ, въ столицу пришло извѣстіе, которое на слѣдующее утро распространилось съ быстротою молніи и почти вездѣ было принято съ живѣйшей радостью. Военная гроза, разразившаяся на югѣ я уже начинавшая приближаться къ предѣламъ государства, вдругъ утихла. Между воюющими сторонами было заключено перемиріе и сдѣланы предварительныя надежныя соглашенія относительно прочнаго мира. Герои войны, давно распростившіеся съ женами и дѣтьми, вздохнули свободно. Торговля и ремесла -- до тѣхъ поръ, пока заблагоразсудится богамъ -- опять могли спокойно двигаться по пути преуспѣянья. Артисты пониженія биржевого курса -- baissiers были въ отчаяніи, и носился слухъ, что вѣсть о мирѣ наказала болѣе, чѣмъ на милльонъ талеровъ фирму Зонненштейнъ, которая въ послѣднее время вдругъ начала свирѣпо спекулировать на повышеніе.
   Но публика едва успѣла очнуться отъ радостнаго изумленія, порожденнаго извѣстіемъ о мирѣ, и только-что принялась судить и рядить о послѣдствіяхъ, какія эта внезапная перемѣна политическихъ обстоятельствъ можетъ произвести во внутреннемъ государственномъ порядкѣ,-- какъ новое событіе перевернуло вверхъ дномъ самыя проницательныя соображенія относительно этого предмета и привело умы людей въ новое и -- если только это было возможно -- еще большее волненіе. Еще въ тотъ же самый вечеръ тамъ и сямъ поговаривали объ апоплексическомъ ударѣ, постигшемъ короля втеченіи дня. И въ то время, какъ одни съ жадностью схватились за слухъ, дававшій такую пріятную пищу ихъ и безъ того разгоряченной фантазіи, тогда какъ болѣе хладнокровные посмѣивались надъ легковѣріемъ вѣтренной толпы,-- вдругъ наступила угрюмая ночь, и мрачныя стѣны стараго королевскаго дворца не измѣнили своей тайнѣ; но уже на слѣдующее утро оффиціальными объявленіями, приклеенными по угламъ улицъ, было возвѣщено о томъ, чего нельзя было долѣе скрывать. Еще вчера его величество уже чувствовалъ себя нездоровымъ, однако изволилъ откушать въ общей залѣ; вечеромъ, за чайнымъ столомъ, находясь въ тѣсномъ придворномъ кругу и въ присутствіи своей только-что возвратившейся супруги, король по обыкновенію былъ очень веселъ -- и вдругъ упалъ со стула. Поспѣшившіе на помощь лейбъ-медики не могли сомнѣваться, что ударъ коснулся головного мозга, и если не грозилъ жизни высокаго паціента непосредственной опасностью, однако, къ величайшему прискорбію, заставлялъ предполагать трудное и медленное выздоровленіе.
   Слѣдующіе бюллетени, появлявшіеся чрезъ каждые два часа, разумѣется, увѣряли, что въ положеніи августѣйшаго больного не послѣдовало никакой существенной перемѣны, но распространители болѣе достовѣрныхъ слуховъ утверждали, что имъ извѣстно нѣчто совершенно другое. О какомъ бы то ни было выздоровленіи -- скоромъ или медленномъ -- говорили эти господа, нельзя было и думать, притомъ несчастіе приключилось вовсе не такъ внезапно и въ особенности веселое расположеніе духа короля передъ приливомъ крови слѣдуетъ отнести къ области сказокъ; чайный столъ, по ближайшемъ разсмотрѣніи, также обратился въ нарочно придуманный маленькій, уютный столикъ. Несомнѣнно, продолжала эта молва, что страшный кризисъ болѣзни, впрочемъ давно уже подтачивавшей организмъ короля, находился въ тѣсной связи съ нѣкоторыми происшествіями въ самомъ дворцѣ, а эти происшествія въ свою очередь обусловливались нѣкоторыми другими событіями, происходившими въ аристократическомъ салонѣ одного очень вельможнаго любимца монарха. Вчерашнее, совершенно неожиданное возвращеніе королевы также, будто бы, было важнымъ моментомъ въ мрачной драмѣ, которой отдѣльныя сцены давали пищу довольно неумѣренной болтливости придворной прислуги. Жена дворцоваго кастелляна, въ бесѣдѣ съ своимъ зятемъ -- Кункелемъ, находившимся въ услуженіи въ домѣ тайнаго совѣтника фонъ-Бреда,-- сказала, что она готова даже подтвердить клятвенно достовѣрность слѣдующихъ обстоятельствъ: часъ спустя послѣ пріѣзда королевы молоденькая дама, проживавшая уже нѣсколько мѣсяцевъ у старой фрейленъ фонъ-Гутманъ, вдругъ появилась въ квартирѣ кастеллянши, въ сильномъ волненіи попросила перо и листъ бумаги и написала нѣсколько строчекъ, которыя потомъ сынъ кастеллянши долженъ былъ снести по адрессу въ улицу парка. Молоденькая дама затѣмъ уѣхала въ фіакрѣ, безъ вещей, даже безъ маленькаго саквояжа,-- и больше уже не возвращалась. Еще часъ спустя фрейленъ Гутманъ также отправилась въ квартиру швейцара,-- при неожиданномъ появленіи фрейленъ, казавшейся скорѣе привидѣніемъ, а не живымъ существомъ, кастеллянша и ея дочь чуть не померли со страха,-- фрейленъ Гутманъ также потребовала извощика и не возвращалась до той самой минуты, когда кастеллинша разсказывала, эту исторію своему зятю. Ко всему этому присоединялись и другія свѣденія, правда, не въ той мѣрѣ важныя, но ради полноты разсказа заслуживающія вниманія. Камеристка фрейленъ -- прехорошенькая, но въ высшей степени дерзкая и безстыдная дѣвушка, разсказывавшая давно уже такія вещи, за которыя всякій другой честный человѣкъ попалъ бы на висѣлицу,-- встрѣтилась на слѣдующій день на улицѣ съ дочкою кастелляна и своимъ нахальнымъ тономъ сообщила ея слѣдующее: слава тебѣ Господи, что служба у фрейленъ Гутманъ кончилась; для такой честной дѣвушки, какъ она, Лизетта, это и по могло продолжаться долго; теперь она поступила на мѣсто къ приличномъ домѣ -- у господина ландрата фонъ Тухгейма,-- и если благородная баронесса была очень несносная, плаксивая барыня, то благородный баронъ обращался съ Лизеттою тѣмъ любезнѣе, за что ей уже пришлось вытерпѣть самую противную сцену съ Павломъ, который давно у а; о проживалъ въ томъ домѣ.
   Эти извѣстія переходили изъ кухонь и людскихъ въ господскія комнаты и служили тамъ объяснительнымъ комментаріемъ къ нѣкоторымъ скандальнымъ исторіямъ, о которыхъ разсказывали друзья дома съ полнѣйшимъ ручательствомъ за достовѣрность. Только въ частностяхъ происходили противорѣчія, которыя, ода а во, можно было надѣяться согласить. Такъ рефендарій фонъ-Бунцлебенъ утверждалъ, что вызовъ былъ выраженъ такимъ образомъ: я объявляю, что вы негодяй и подлецъ, и такъ далѣе, тогда какъ легаціонный совѣтникъ фонъ-Нерфъ, стоявшій еще ближе, увѣряла., что онъ слышалъ только: я объявляю, что вы подлецъ, и такъ далѣе. Неизвѣстно также было съ строгой точностью, при какомъ словѣ генералъ лишился чувствъ и что дѣлала фрейленъ Жозефа при этомъ скандалѣ. Одни говорили, что она истерически захохотала, другіе -- что она истерически зарыдала, но относительно этого пункта еще прежде могло возникнуть разногласіе мнѣній, такъ какъ всѣ утверждали, что фрейленъ находилась не въ залѣ, а въ смежной комнатѣ, а сейчасъ же послѣ развязки удалилась боковой дверью.
   Какъ бы то ни было, но всѣ единогласно говорили, что уже на слѣдующее утро генералъ выѣхалъ съ дочерью изъ города въ собственномъ экипажѣ, такъ какъ въ своей поспѣшности они, вѣроятно, не могли дождаться самаго ранняго поѣзда, но относительно причинъ, побудившихъ ихъ къ такому поспѣшному бѣгству, опять возникли противорѣчія. Тогда какъ одни полагали, что послѣ такого убійственнаго скандала генералъ не могъ оставаться, другіе утверждали, что отъѣздъ этотъ находился въ тѣснѣйшей связи съ пріѣздомъ королевы въ тотъ вечоръ,-- а именно вотъ какимъ образомъ:
   При всемъ своемъ, всѣмъ извѣстномъ отвращеніи къ принцу, королева соединилась, однако, съ нимъ въ ихъ общей ненависти къ любимцамъ короля. Сейчасъ же послѣ пріѣзда королевы между нею и ея супругомъ происходила довольно бурная сцена, и королева со слезами и угрозами требовала удаленія этихъ людей.
   Король отказалъ и выбѣжалъ изъ кабинета, тогда какъ королева осталась въ положеніи, близкомъ къ отчаянью. Спустя пол-часа король опять появился, бросился къ ея ногамъ и уступилъ всѣмъ ея требованіямъ. Еще въ тотъ же вечеръ, въ силу королевскаго распоряженія, генералъ-фонъ-Тухгеймъ былъ отставленъ отъ должности коменданта королевскаго дворца, тайный совѣтникъ Урбанъ лишился занимаемаго имъ мѣста, а негаціонному совѣтнику фонъ-Гутману его величество изволилъ препроводить собственноручное письмо, въ которомъ совершенно отказывался отъ услугъ своего прежняго друга.
   Когда принцъ явился, но случаю извѣстія о мирѣ, во дворецъ, около полуночи, все уже было окончено. При вѣсти о мирѣ король проливалъ слезы восторга, а-когда принцъ, немедленно извѣщенный о происшествіяхъ на вечерѣ у генерала, разсказывалъ теперь о нихъ королю, его величество хохоталъ отъ всего сердца и замѣтилъ: наконецъ-то я отдѣлался отъ этой пошлой компаніи!... Однако, какъ показали послѣдствія, королева торжествовала немножко рано.
   Тоже полагали и газеты, которыя были такъ озадачены внезапнымъ переворотомъ въ администраціи, что на слѣдующій день съ величайшей осмотрительностью старались примѣниться къ новымъ обстоятельствамъ. Еще ничто не рѣшено, разсуждала пресса, надобно выжидать, что будетъ впереди, остерегаться слишкомъ смѣлыхъ надеждъ и въ особенности не слѣдуетъ высказывать желаній, которыя, хотя и совершенно законны сами по себѣ и, безъ всякаго сомнѣнія, раздѣляются всѣми патріотами, однако, быть можетъ, именно тогда Медленнѣе и осуществляются, когда слишкомъ смѣло высказываются. Это тоже, что кладъ, который позволяетъ поднимать себя въ тишинѣ, но при радостномъ крикѣ искателя кладовъ опять погружается въ свою недосягаемую глубину. Надобно только вѣрить въ лучше грядущее; заря еще не день, но она возвѣщаетъ день; не должно требовать обѣда при восходѣ солнца.
   Но уже спустя двадцать четыре часа періодическіе листки всѣхъ возможныхъ мастей запѣли хоромъ о "новомъ, радостно возсіявшемъ днѣ." Публицисты пустились въ область самыхъ химерическихъ надеждъ, отъ которыхъ за день предъ тѣмъ предостерегали такъ краснорѣчиво. Да и почему было не убаюкивать себя надеждами?! Вѣдь органъ принца заговорилъ въ самомъ умѣренномъ и даже -- при настоящихъ обстоятельствахъ -- въ изумительно либеральномъ тонѣ! Въ публикѣ ходили достовернѣйшіе слухи о различныхъ воззрѣніяхъ, высказанныхъ высокимъ лицомъ -- воззрѣніяхъ, которыя самую меланхолическую душу могли исполнить сладостнѣйшей надежды на новый, лучшій порядокъ! Правда, были люди, думавшіе, что чѣмъ дальше въ лѣсъ, тѣмъ больше дровъ и, вмѣстѣ съ демократическою газетою, съ ехидственною ѣдкостью, утверждавшіе на зло другимъ, что еще незачѣмъ было приходить въ телячій восторгъ. Впрочемъ, то были неисправимые люди, и ихъ нужно было предоставить ихъ собственной судьбѣ.
   Въ положеніи короля не происходило и спустя двадцать четыре часа никакой существенной перемѣны ни къ лучшему, ни къ худшему. Но худою примѣтою казалось уже то обстоятельство, что бюллетени, появлявшіеся по прежнему каждые два часа, мрачнымъ предсказаніямъ о близкой кончинѣ короля не противопоставляли никакихъ серьезныхъ возраженій. Публика уже начала говорить о монархѣ, какъ объ усопшемъ,-- только одно доброе. Всѣ принялись превозносить его блестящія качества, его проницательной умъ, его добросердечіе, честность характера, чистоту его нравственныхъ принциповъ. Что онъ, какъ государственный дѣятель, не былъ такъ великъ, какъ человѣкъ -- это совершенно естественно объяснялось его молодостью и трудными обстоятельствами, при которыхъ онъ восемь лѣтъ тому назадъ принялъ корону. И, однако, несомнѣнно, что со временемъ онъ могъ бы принести на этомъ поприщѣ большую пользу; можно даже безъ всякаго преувеличенія утверждать, что удара, судьбы застигъ слишкомъ пылкаго монарха въ то самое мгновеніе, когда онъ хотѣлъ отречься отъ идеаловъ,-- которыхъ преслѣдованіе вдвойнѣ достославно, но также вдвойнѣ опасно дли короля,-- и вступить въ спокойную колею извѣданнаго государственнаго опыта. Лучшимъ тому подтвержденіемъ можетъ служить строгій, но вполнѣ заслуженный судъ, которому еще за нѣсколько часовъ передъ роковымъ событіемъ король подвергъ людей, такъ нагло злоупотребившихъ его довѣріемъ. Дѣйствительно, несчастный исходъ болѣзни будетъ совершенно понятенъ, если только вся позорная низость этихъ преступныхъ интригантовь, недавно обнаружившаяся во всей наготѣ, содѣйствовала ускоренію грустной развязки.
   Дѣйствительно, если изъ всего, что разсказывалось въ публикѣ и печаталось въ газетахъ объ этихъ людяхъ было хоть на половину правды, притомъ если принять во вниманіе, что управленіе государствомъ чуть не попало въ такія преступныя и нечистыя руки, то общество должно было еще благодарить небо, отдѣлавшись только маленькимъ переполохомъ. Высокоуважаемая дама, почти впродолженіи человѣческаго вѣка пользовавшаяся особенной благосклонностью августѣйшаго семейства, носившая царственнаго ребенка на своихъ рукахъ, видѣвшая тысячи доказательствъ расположенія и любви отъ отрока, юноши, взрослаго мужчины,-- эта дама вдругъ оказывается безнравственной, бездушной женщиной, даже неестественной матерью, отталкивающею отъ себя единственное свое дитя!... Генералъ и бывшій министръ, воспитатель, другъ, любимецъ монарха -- допускаетъ въ своемъ домѣ сцену, которая превосходитъ все, что можетъ выставить подобнаго скандальная хроника! Духовное лицо, тайный совѣтникъ, также готовившійся занять министерское кресло -- проматываетъ въ биржевой игрѣ деньги, ввѣренныя ему для благотворительной цѣли, и кромѣ того навлекаетъ на себя обвиненіе въ нѣкоторыхъ продѣлкахъ, которыя, послѣ наряженнаго уже слѣдствія, поведутъ его изъ-подъ предварительнаго ареста въ исправительный домъ!... Вотъ какой пандемоній открылся теперь устрашеннымъ глазамъ общества!!
   И между тѣмъ, казалось, что всѣ эти мерзости были затронуты только слегка, и что болѣе обстоятельное разслѣдованіе разоблачитъ еще не такіе ужасы. Кастеллянъ, служившій во дворцѣ принца, былъ задержанъ на самой границѣ полицейскимъ надсмотрщикомъ, которому этотъ господинъ, съ особенными ухватками тащившій маленькій и, по видимому, очень тяжелый чемоданчикъ, показался подозрительной личностью. Въ чемоданчикѣ нашлась очень значительная сумма серебряною монетою, и кромѣ того у этого человѣка была найдена еще болѣе крупная сумма золотомъ и банковыми билетами. Бумаги проѣзжающаго были въ порядкѣ, но тѣмъ не менѣе о подозрительной личности былъ посланъ по телеграфу запросъ въ столицу и оттуда было немедленно отправлено приказаніе освободить этого человѣка. Кастеллянъ Липпертъ былъ прежде секретаремъ благотворительнаго общества, во главѣ котораго находился тайный совѣтникъ Урбанъ; притомъ же кастеллянъ, вѣроятно, и своему господину -- принцу оказалъ когда нибудь нѣкоторыя таинственныя услуги. Ужь не боялись ли въ столицѣ подвергнуть слишкомъ обстоятельному разслѣдованію щекотливыя подробности? Не сочли ли высокія лица и одинъ звонкій скандалъ даже черезчуръ достаточнымъ...
   Но самые оригинальные слухи ходили на счетъ того, кто, по общему мнѣнію, съ самаго начала былъ душею коалиціи, завладѣвшей довѣріемъ монарха. Замѣчательно, однако, что никто не осмѣлился поставить его на одну линію съ другими, даже послѣ того, какъ въ столицу пришли на второй день болѣе обстоятельныя извѣстія о несчастномъ исходѣ тухгеймскаго предпріятія и о страшныхъ происшествіяхъ, сопровождавшихъ эту катастрофу. Несмотря на то, что этотъ человѣкъ многихъ задѣлъ за-живое своего надменною заносчивостью, несмотря на прежнія, направленныя противъ него филиппики,-- въ личной его честности никто не хотѣлъ сомнѣваться. Въ этомъ тонѣ единодушно высказывались всѣ газеты и -- что было особенно изумительно -- даже органъ принца, еще нѣсколько дней тому назадъ такъ яростно нападавшій на агитатора. "Демократическая Газета", прямо объявила, что было бы крайне нелѣпо смѣшивать этого человѣка съ жалкими пройдохами, которыми онъ счелъ за-нужное пользоваться для, осуществленія своихъ плановъ. Подобный человѣкъ можетъ протянуть руку за короной, но никогда за кошелькомъ своего ближняго. Люди, ему подобные, за то, въ чемъ нагрѣшили или забуждались, отвѣчаютъ передъ судомъ общественнаго мнѣнія, быть можетъ, предъ судомъ исторіи, но не передъ полицейскимъ слѣдствіемъ; даже всѣмъ гражданамъ, которые, подобно "Демократической Газетѣ", всегда охотно признавали необыкновенную, почти изумительную даровитость этого человѣка, было бы крайне прискорбно, если бы онъ теперь, несомнѣнно сдѣлавшись жертвою измѣны, захотѣлъ удовлетворить личной мести и такимъ образомъ подвергалъ опасности свою жизнь, которая теперь болѣе, чѣмъ когда бы то ни было прежде, принадлежала родинѣ и всему человѣчеству.
   Ото послѣднее заявленіе демократическаго листка было вполнѣ понято только въ нѣкоторыхъ аристократическихъ кружкахъ. Здѣсь сцена, происшедшая въ салонѣ генерала, произвела значительное и почти вездѣ болѣзненное впечатлѣніе. Вѣдь жертвою скандала сдѣлался генералъ-лейтенантъ баронъ фонъ-Тухгеймъ, кавалеръ почти всѣхъ европейскихъ орденовъ, принадлежавшій къ чистокровной, самой родовитой знати,-- потому что въ цѣломъ государствѣ не было еще даже и двухъ фамиліи, которыя могли бы похваляться болѣе древнимъ и болѣе чистымъ родословнымъ деревомъ -- и, слѣдовательно, въ его лицѣ оскорбленіе было нанесено всему знатному сословію. Въ самомъ дѣлѣ, что было бы, еслибъ каждый незаконный сынокъ вздумалъ позволить себѣ то, что сдѣлалъ какой-то пьяный Фердинандъ Липпертъ?... Тогда никто не былъ бы въ безопасности между своими четырьмя стѣнами. И если Генри фонъ-Тухгеймъ, какъ по всему надо было заключать, умышленно аранжировалъ эту миленькую сценку, то ужь конечно никто не погладитъ его за это по головкѣ. Было бы гораздо приличнѣе, если бы онъ вызвалъ господина фонъ-Гутмана -- который все таки былъ и оставался господиномъ фонъ Гутманомъ -- передъ дуло своего пистолета,-- даже если бы Генри съ пистолетомъ въ рукѣ заставилъ дядю не компрометировать фамиліи неровнымъ бракомъ его дочери... все это было бы несравненно честнѣе, чѣмъ натравлять на своего врага третье лицо и, оставаясь на заднемъ планѣ, внѣ опасности, потирать себѣ руки въ восторгѣ отъ происшедшей свалки. Нѣкоторые изъ гостей довольно хорошо слышали слова, которыми обмѣнялись въ передней Фердинандъ и Генри; эти-то слова служили неоспоримымъ подтвержденіемъ того, что сцена, дѣйствительно, была аранжирована умышленно и, можетъ быть, вышла еще несовсѣмъ по желанію. Но всякомъ случаѣ баронъ поступилъ нехорошо, не принявъ сразу вызова, посланнаго ему господиномъ фонъ Гутманомъ чрезъ маркиза де-Садъ, и если баронъ объявилъ, что не можетъ драться, пока господинъ фонъ-Гутманъ не дастъ удовлетворенія д-ру Липперту, то это опять таки служитъ доказательствомъ, что на подобныя вещи господинъ баронъ имѣетъ довольно оригинальный, чтобы не сказать весьма нечестный, взглядъ. Господинъ фонъ-Гутманъ -- и въ этомъ соглашались всѣ единогласно,-- въ моментъ самой сцены не могъ поступить иначе; онъ дѣйствовалъ, какъ вполнѣ порядочный человѣкъ, и поведеніе еге въ этомъ случаѣ можно назвать образцовымъ.
   Потъ какіе толки шли въ знатныхъ кружкахъ, и замѣчательно, что тонъ, въ какомъ были настроены всѣ подобные разговоры, исходилъ ни отъ кого другого, какъ отъ самаго принца. "Я прямой, честный человѣкъ, и терпѣть не могу коварныхъ субъектовъ," сказалъ его королевское высочество по поводу скандальной исторіи,-- "господинъ фонъ-Тухгеймъ оказалъ мнѣ плохую услугу, за которую пусть ищетъ благодарности отъ другихъ, а ужь никакъ не отъ меня. Я не хочу также имѣть никакого дѣла съ его дядюшкой -- Зонненштейномъ; нѣсколько милліоновъ, пріобрѣтенныхъ еще богъ-вѣсть какими путями, насъ нисколько не прельщаютъ"
   Нѣкоторые утверждали, что принцъ выжидалъ только случая, чтобы лишить покровительства своего прежняго фаворита, который былъ ему всегда противенъ; другіе говорили, будто самъ Генри былъ самымъ непріятнымъ образомъ замѣшанъ въ дѣлѣ кастелляна Липперта. Достовѣрно было, однако, то, что баронъ лишился должности ландрата, къ которой былъ опредѣленъ такъ недавно; ходилъ даже слухъ, будто онъ долженъ былъ совершенно оставить государственную службу.
   Теперь общество съ живѣйшимъ нетерпѣніемъ ожидало, чѣмъ окончится личная борьба опальнаго любимца принца съ опальнымъ любимцемъ короля.
   

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ.

   Позднимъ вечеромъ второго дня послѣ происшествій въ Тухгеймѣ въ роскошной залѣ бель-этажа одного изъ первоклассныхъ отелей сидѣли Лео и маркизъ де-Садъ; уже нѣсколько разъ втеченіи дня маркизъ сюда навѣдывался и теперь опять только-что пришелъ. Въ рукахъ онъ держалъ маленькую записную книжку и оправленный въ серебро карандашикъ, которымъ проводилъ тоненькіе штрихи по исписаннымъ до половины страничкамъ, и въ тоже время говорилъ съ Лео.
   -- Я все записалъ уже, сказалъ онъ,-- съ нѣкоторыхъ поръ я не могу довѣрять своей памяти, а въ подобныхъ вещахъ надо быть акуратнымъ. Итакъ, пять шаговъ разстоянія и столько же для баррьера. Мы будемъ пользоваться моими пистолетами, такъ какъ я поручился мсье де-Керкову честнымъ словомъ, что вы никогда не сдѣлали изъ нихъ ни одного выстрѣла. Ну-съ, время: завтра утромъ въ половинѣ седьмого; мѣсто: въ каштановой рощѣ за паркомъ. Оттуда одинаково далеко къ ближайшей станціи и назадъ въ городъ.
   -- Моя дорога, какъ вы знаете, во всякомъ случаѣ ведетъ сюда, назадъ, сказалъ Лео.
   -- Знаю, подтвердилъ маркизъ.
   -- Вѣдь весь этотъ поединокъ съ пошлымъ дуракомъ -- ничто иное, какъ фарсъ, продолжалъ Лео.
   Маркизъ покачалъ головою.
   -- Но смотрите на это такъ легко, cher ami, сказалъ онъ,-- Липпертъ человѣкъ въ высшей степени взбалмошный: онъ можетъ и застрѣлить васъ, и не застрѣлить -- ему вѣдь море по колѣно. Притомъ же мнѣ извѣстно, что его ярость противъ васъ еще нисколько не уменьшилась Скажите-ка, почтенный другъ, правда ли, что вы были соперниками въ любви къ одной молоденькой дамочкѣ?
   -- Вы намекаете на Эву?
   -- О, нѣтъ... Это та, самая дамочка... которая... enfin, которая, по вашему разсказу, окончила такъ печально свое земное существованіе.
   Лихорадочный жаръ вспыхнулъ на лицѣ Лео. Маркизъ быстро проговорилъ:
   -- Извините меня, другъ мой, въ такихъ случаяхъ, когда дѣло касается жизни человѣка или нѣсколькихъ людей, я охотно соглашаюсь понимать все совершенно ясно, если только какъ нибудь могу оставаться въ предѣлахъ скромности. Но я ни за что на свѣтѣ не желалъ бы заговаривать о предметахъ, для васъ тягостныхъ; потолкуемте о чемъ нибудь другомъ. Ахъ, вотъ вамъ комическая новость: мадемуазель Эва, какъ я только что узналъ отъ мсье до-Керкова, вчера вечеромъ выѣхала изъ города, и притомъ не одна, а въ сопровожденіи старой дамы изъ королевскаго дворца
   -- Можетъ ли быть? спросилъ Лео, поднявъ вверхъ съ нѣкоторымъ удивленіемъ свою поникшую голову.
   -- Да, отозвался французъ,-- старуха, кажется ищетъ защиты противъ своего сына у мадемуазель, которую все еще считаетъ его любовницей. Гмъ, les beaux esprits же rencontrent; онѣ, кажется, очень легко сдружились между собою, а вашъ полицейскій префектъ, какъ надо полагать, похлопоталъ объ ускореніи ихъ отъѣзда. Путь ихъ ведетъ чрезъ Баденъ-Баденъ въ Парижъ; въ качествѣ chapeau фигурируетъ локаціонный совѣтникъ фонъ-Диркгеймъ. Petite, bonne, agaèante et jolie,-- d`un vieux garèon doit etre le soutien!
   И маркизъ, развалившись въ креслѣ, захохоталъ самымъ задушевнымъ своимъ смѣхомъ, но вдругъ опять сдѣлался серьезенъ и, положивъ на столъ только-что вынутый и неоткрытый портъ-сигаръ, сказалъ съ жаромъ:
   -- Vraiment, mon cher ami, какъ это досадно, что вы, человѣкъ съ такими дарованіями, съ такимъ обширнымъ запасомъ познаній, съ такимъ тонкимъ пониманіемъ общественной жизни -- должны драться съ подобными субъектами!...
   -- Что прикажете дѣлать, сказалъ Лео съ грустной улыбкой,-- впрочемъ Генри фонъ-Тухгейма, какъ соперника, презирать не слѣдуетъ: я застрѣлю въ немъ человѣка, который -- если бы оставался въ живыхъ -- стоилъ бы много крови и слезъ моему отечеству, можетъ быть, даже цѣлой Европѣ.
   -- Но вѣдь онъ палъ, сраженъ, палъ навсегда! вскричалъ маркизъ,-- то, что я вамъ разсказывалъ объ этомъ, мнѣ извѣстно изъ достовѣрнѣйшихъ источниковъ.
   -- Я въ этомъ нисколько не сомнѣваюсь, замѣтилъ Лео,-- и, однако, все-таки утверждаю, что чрезъ нѣсколько лѣтъ этотъ человѣкъ будетъ управлять нашими судьбами. Принцъ лишилъ его своей протекціи, потому что долженъ былъ поступить такъ, а не иначе, и я ему за это очень благодаренъ, такъ какъ только благодаря этому обстоятельству мнѣ можно принудить барона стать со мною на баррьеръ; по принцъ скоро, очень скоро повыброситъ свои немногіе либеральные козыри, и тогда онъ непремѣнно долженъ попасть въ руки такого человѣка, какъ Генри, котораго ехидная наглость ему извѣстна, и который не отступитъ назадъ ни передъ какимъ подлымъ дѣломъ. Все это представляется мнѣ такъ ясно, какъ будто бы я читалъ слово въ слово въ книгѣ грядущаго. Вотъ еще недавно отъ скуки заглянулъ я въ кое-какія газеты,-- и близорукость, безхарактерность, подлая трусость и тупоуміе, проглядывающія въ каждой строкѣ -- все это для меня до того омерзительно, что мнѣ бы хотѣлось умереть скорѣе сегодня, чѣмъ завтра. Нашъ Вольтеръ, кажется, сказалъ передъ смертью: я оставляю свѣтъ такимъ же пошло-глупымъ, какимъ его нашелъ. Фернейскій философъ былъ гораздо старше меня годами, но я вполнѣ соглашаюсь съ этой грустной истиной,
   -- Дѣйствительно, это очень грустная истина, сказалъ, улыбаясь, французъ,-- потому что она осуждаетъ каждаго, подобнаго мнѣ, негеніальнаго, но и не окончательно безтолковаго человѣка раззоряться на пропалую, если только такой человѣкъ не желаетъ сгинуть отъ скуки. Я предпочелъ первое, moi!
   Однако, на сегодня -- adieu, cher ami! Вы должны соснуть, чтобы завтра быть свѣжимъ и бодрымъ. Я заѣду за вами въ свое время и буду очень радъ, если застану васъ въ объятіяхъ Морфея. Adieu!
   Онъ подалъ Лео тонкую, прозрачную руку и затѣмъ ушелъ.
   Лео позвонилъ, отослалъ Филиппа спать и придвинулъ къ камину, въ которомъ пылали угли, маленькій столикъ; на столикѣ были уже разложены въ порядкѣ различныя бумаги и кромѣ нихъ еще стояла небольшая шкатулка.
   -- Пора изгладить эти слѣды, пробормоталъ онъ,-- я не хочу, чтобы въ случаѣ моей смерти какой побудь шакалъ или даже какой нибудь песъ нашелъ дорогу къ логовищу. А Jove principium! Королямъ подобаетъ почетъ: иди-ка ты прежде всѣхъ!...
   То было послѣднее письмо короля. Какъ значилось въ письмѣ, оно было написано въ субботу вечеромъ -- когда у генерала было общество въ сборѣ -- даже въ тотъ самый часъ, когда Фердинандъ пошелъ въ залу, потому что въ письмѣ былъ означенъ также и часъ. Слѣдовательно, не нужно было ни этого очень удобнаго предлога, и еще менѣе тухгеймской катастрофы, для того чтобы рѣшиться измѣнить тому, кого онъ такъ часто называлъ своимъ другомъ, своимъ лучшимъ другомъ, единственнымъ человѣкомъ, котораго онъ когда побудь понималъ и могъ понимать,-- кого еще за день до того прижималъ къ своему сердцу. Быть можетъ, ея отъѣздъ, происшедшій нѣсколько ранѣе, былъ въ числѣ побудительныхъ причинъ -- можетъ быть!! Но не все ли равно, чтобы ни побудило окончательно къ такому подвигу?! Дѣло было рѣшено еще прежде, и вся исторія представляется образчикомъ высочайшаго вѣроломства.
   -- Я хотѣлъ построить пирамиду изъ грязи, пробормоталъ Лео,-- могу ли еще удивляться, что дождь размылъ ее до основанія?!..
   Онъ опустилъ голову на руку.
   -- Но вѣдь строго говоря онъ сдѣлалъ со мною только то, что я самъ съ нимъ бы сдѣлалъ... Онъ меня оставилъ, когда увидѣлъ, что не можетъ распоряжаться со мною по своему, точно также, какъ и я оставилъ бы его, когда бы онъ сталъ уже мнѣ болѣе ненуженъ. Я былъ для него игрушкою, онъ для меня -- орудіемъ, но поди-ка растолкуй ему разницу между забавой и работою!...
   И онъ бросилъ письмо въ пылающій жаръ, который жадно сожралъ эту добычу.
   -- Тебѣ туда же дорога, продолжалъ Лео, взявъ второе письмо -- письмо Жозефы, также помѣченное вчерашнимъ числомъ и писанное ночью.
   Лео бросилъ взглядъ на бумагу. Тамъ были немногія строчки. Она теперь препровождала отвѣтъ, который словесно дать помѣшало появленіе баронессы фонъ-Картонъ.
   Да, она, Жозефа, совершенно отказывается отъ брачнаго союза, которымъ, очевидно, самъ женихъ дорожитъ такъ мало, и который, послѣ всего случившагося, такъ или иначе, дѣлается совершенной невозможностью. Ея отецъ, оправившись отъ своего испуга, позволитъ себѣ написать обстоятельно г-ну фонъ-Гутману изъ деревни дальней родственницы, куда предварительно они переѣхали.
   Дальняя родственница была старая, совершенно глухая, подслѣповатая и въ высшей степени скаредная тетка, которой значительное состояніе не разъ уже вызывало самыя горячія корыстныя желанія Жозефы.
   -- Ну, другой-то былъ не совсѣмъ въ своей тарелкѣ, когда писалъ отказъ, пробормоталъ Лео,-- это замѣтно, по его нетвердому почерку, у ней вотъ рука не дрожала. Это была для нея торговая спекуляція, отъ которой она отказалась, когда по ея разсчетамъ не могла ожидать значительныхъ барышей. Чтожь, я не имѣю права жаловаться, я самъ ничего другого не желалъ.
   Онъ бросилъ письмо на угли и взялъ другое.
   -- Квитанція старина Краффта о полученіи четырехъ тысячъ талеровъ; сегодня я отправилъ ему остальныя пять тысячъ. Пусть подѣлитъ между бѣдняками, а что останется -- пусть внесетъ въ кассу его величества. Въ огонь!
   Вчера вечеромъ Лео пріѣхалъ изъ Тухгейма прямо въ отель и не могъ уже заглянуть въ свой домъ, который онъ, впрочемъ, никогда не считалъ своимъ въ строгомъ смыслѣ. Сегодня утромъ онъ послалъ туда Филиппа, принесшаго два письма -- теперь уже сожженныя -- и шкатулку, въ которой Лео обыкновенно хранилъ свои наличныя деньги и нѣкоторыя, болѣе важныя бумаги. Теперь онъ отперъ шкатулку и вынулъ изъ нея деньги -- триста талеровъ банковыми билетами. Лео отсчиталъ сто талеровъ, остальное запечаталъ въ конвертъ, надписалъ сверху "Филиппу", и положилъ какъ вынутыя деньги, такъ и конвертъ въ свой портфель.
   Потомъ вынулъ и другія бумаги изъ шкатулки. Прежде всего ему попалась въ руки потертая, пожелтѣвшая отъ давности тетрадка. То былъ дневникъ его отца; дядя Лео долго хранилъ тетрадку эту въ своей конторкѣ, и чрезъ Вальтера доставилъ ее Лео, когда онъ возвратился. Съ тѣхъ поръ Лео часто перелистывалъ эту рукопись, удивляясь оригинальному уму, вѣявшему отъ этихъ страницъ, покрытыхъ причудливымъ, крючковатымъ почеркомъ. Взглядъ Лео упалъ на нѣсколько подчеркнутыхъ строчекъ: "я сдѣлался такимъ, каковъ я теперь только потому, что они не хотѣли, чтобы я былъ тѣмъ, чѣмъ однако могъ бы быть. Эта мысль часто приводитъ меня въ отчаянье. По при этомъ я всегда говорю себѣ: только въ глазахъ другихъ людей ты мелокъ, для себя самого ты великъ. Ты -- міръ идей, чувствъ, стремленій -- да, цѣлый міръ!... Если бы даже міръ этотъ былъ разбитъ на мелкіе осколки и потухъ, если бы чрезъ нѣсколько тысячелѣтій свѣтъ его упалъ гдѣ нибудь на мрачную землю, и восторженные глаза двухъ-трехъ благородныхъ человѣческихъ существъ взглянули бы вверхъ, на звѣзду,-- не все ли это равно?!.."
   Угрюмая улыбка пробѣжала по лицу Лео:
   -- Да, именно, сказалъ онъ,-- но все ли равно?!
   Онъ взялъ тетрадку съ прочими бумагами -- проектами, очерками, начатыми и оконченными этюдами, въ которыхъ онъ записывалъ лучшія мысли лучшихъ часовъ своей жизни,-- и швырнулъ все въ огонь. Яркое пламя вспыхнуло, яростно побѣжало вверхъ по листкамъ, и все было уничтожено; осталась только куча черной золы, которая поднималась съ каждымъ притокомъ воздуха и отчасти была унесена въ трубу.
   -- Не все ли равно?!
   Онъ склонилъ голову на руку.
   -- Опять! Опять ты, неотступная!... Какіе бы великіе подвиги я еще ни совершилъ, меня вѣчно будетъ преслѣдовать блѣдное, прекрасное лицо съ потухшими глазами, прикрытое прядями измокшихъ волосъ... Забытъ! впрочемъ, чего человѣкъ не можетъ забыть?! Можетъ быть, это убійственно безотрадное, гробовое уныніе души порождено сильными ощущеніями послѣднихъ дней, и черезъ какой нибудь мѣсяцъ я самъ буду надъ собой смѣяться,-- можетъ быть! Но вѣдь выбившійся изъ силъ странникъ ложатся на дорогѣ и скорѣе соглашается умереть, чѣмъ довѣриться своимъ болящимъ, окровавленнымъ ногамъ и продолжать путь далѣе... Я тоже выбился изъ силъ!
   -- Я сдѣлалъ себѣ свое бремя слишкомъ тяжелымъ, я могъ бы сдѣлать его легче, могъ бы кружиться на солнышкѣ съ другими комарами въ рѣзвой пляскѣ. Но теперь это уже поздно. Кто отважился на такой поднебесный полетъ, тотъ уже не можетъ ползать по землѣ. Если вблизи солнца крылья его начнутъ таять,-- онъ полетитъ стремглавъ внизъ и сломитъ себѣ шею -- извѣстная судьба Икара. Каждый долженъ жить такъ, какъ можетъ.
   -- Я иду къ отцу, писала она,-- ну чтожь! Туда и я иду -- къ отцу всего созданнаго!-- туда мы всѣ пойдемъ рано или поздно,-- не все ли равно?!
   -- Нѣтъ! Она умерла не на зло мнѣ!... Она умерла потому, что не могла жить, хорошо извѣдавъ, что такое жизнь. Ложь, будто она могла быть счастлива со мною, чрезъ меня!.. Можетъ ли одинъ человѣки наполнить собою все наше существованіе? Да изъ чего состоитъ и все человѣчество, какъ опять таки не изъ отдѣльныхъ человѣчковъ?... Мы только ослѣпляемъ себя блестящимъ ореоломъ цѣлаго,-- оно нигдѣ не существуетъ. Это только отвлеченная идея, которою мы отъ самихъ себя стараемся прикрыть безотрадную наготу нашего существованія. Сорви это обманчивое покрывало,-- и ты увидишь то, что увидѣлъ юноша изъ Саида, найденный на слѣдующее утро бездыханнымъ у подножія статуи Изиды коварными жрецами...
   -- На слѣдующее утро!...
   Онъ провелъ рукою по лицу.
   -- А эти неотвязныя мысли все еще блуждаютъ и мятутся, словно искры въ тлѣющемъ пеплѣ... Но пепелъ уже не вспыхнетъ, и завтра все будетъ холодно, тихо, спокойно. Тишина, заповѣдная тишина -- какое это должно быть наслажденіе послѣ жаркой жизненной гонки!
   Онъ всталъ и началъ медленно ходить по комнатѣ. Передъ отелемъ проѣхалъ экипажъ. Въ швейцарской раздался звонокъ. Лео подошелъ къ окну. То былъ омнибусъ отеля съ пассажирами, пріѣхавшими съ ночнымъ поѣздомъ.
   -- Седьмой номеръ! Двѣнадцатый номеръ! кричалъ голосъ старшаго номерного.
   -- Этотъ господинъ знаетъ свою публику,-- какъ могильщикъ, пробормоталъ Лео,-- седьмой номеръ въ двѣнадцатомъ ряду или двѣнадцатый номеръ въ седьмомъ ряду.... Не всели равно!!
   -- И вотъ они спѣшатъ въ постель, она имъ не нравится и они ругаютъ хозяина; завтра требуютъ кофе, отплевываются и ругаютъ буфетчика; потомъ ѣдутъ далѣе, повторяютъ въ ближайшемъ мѣстѣ туже исторію, и вѣдь никакъ не придутъ къ мысли, что скучно же постоянно только одѣваться да раздѣваться! Мнѣ, по крайней мѣрѣ, это страшно надоѣло.
   Онъ отошелъ отъ окна и бросился на диванъ совершенно одѣтымъ. Пламя въ комнатѣ ослабѣвало и потухло, свѣчи сгорѣли до конца и также погасли. Лео погрузился въ глубокій сонъ, -- и вотъ ему чудится, какъ будто онъ идетъ по роскошной мѣстности, подъ какими-то странными деревьями, похожими на пальмы. Промежъ широкихъ листьевъ, волнуемыхъ теплымъ вѣтромъ, мерцаетъ кроткій, мягкій свѣтъ, и вся окрестность словно купается въ потокахъ волшебнаго блеска. И между пальмами, тянувшимися длинной аллеей, вдругъ является въ вышинѣ какія-то небесная женщина въ бѣлой, кротко сіявшей одеждѣ. Ноги этой женщины не прикасаются къ землѣ, руки безмятежно сложены на груди, и когда призракъ подлетѣлъ ближе, Лео узналъ Сильвію по блестящимъ глазамъ, которыхъ рѣсницы, однако, не шевелились. Отчего твои рѣсницы неподвижны? спрашиваетъ Лео. Глаза заблестѣли еще ярче, и кроткій голосъ -- должно быть ея голосъ, хотя губы ея не открывались -- проговорилъ: развѣ ты забылъ, что если рѣсницы глазъ не шевелится, то значитъ, это -- божественные, безсмертные глаза?.. Вдругъ видѣніе и пальмы изчезли, и Лео увидѣлъ наклонившееся надъ нимъ лицо маркиза де-Садъ.
   -- Ахъ, это вы! сказалъ онъ.
   -- Да, но я являюсь не рано, отвѣчалъ маркизъ,-- теперь уже половина шестого. Чрезъ полчаса мы должны ѣхать.
   -- Не то, не то я хотѣлъ сказать...
   -- Мы хорошо почивали, замѣтилъ маркизъ, это я вижу по васъ; меня это радуетъ. Въ какомъ вы расположеніи духа?
   -- Въ восхитительнѣйшемъ.
   -- Это главное. Оставайтесь же такимъ. Прицѣливайтесь совершенно спокойно, но не слишкомъ медленно, и мѣтьте ему въ правое плечо. Завтра утромъ вы можете всадить мосье де-Тухгейму вашу пулю подъ седьмое ребро. Но мнѣ, право, было бы жаль, если бы вы застрѣлили ce pauvre buffone... Онъ иногда былъ очень милъ въ компаніи, и притомъ вѣдь онъ вамъ все-таки двоюродный братецъ.
   -- Что правда, то правда! сказалъ Лео.
   Маркизъ началъ ходить по комнатѣ. У него, по видимому, страшно чесался языкъ сообщить какую-то новость, которую маркизъ, однако, не рѣшался высказать, боясь взволновать Лео. Наконецъ, совершенно противъ своей воли, маркизъ проговорилъ безъ всякихъ обиняковъ:
   -- Вообразите, cher ami, король умеръ сегодня ночью.
   -- Въ самомъ дѣлѣ? сказалъ Лео.
   -- Да, вчера, около второго часа, было объ этомъ сообщено въ наше посольство; меня сейчасъ же позвали, чтобы составить депешу къ нашему двору. Что вы объ этомъ скажете?
   -- Для меня онъ уже давно умеръ! отозвался Лео.
   Маркизъ посмотрѣлъ на него съ удивленіемъ, но не сказалъ ни слова.
   Лео былъ готовъ; они сошли внизъ и сѣли въ экипажъ маркиза, стоявшій у подъѣзда.
   Филиппъ остался; онъ съ удивленіемъ спрашивалъ себя, что значило это раннее посѣщеніе маркиза и зачѣмъ они поѣхали вмѣстѣ. "Чрезъ часъ я буду обратно," сказалъ его господинъ.
   Филиппъ привелъ въ порядокъ вещи, разбросанныя тамъ и сямъ по комнатѣ. Онъ не хотѣлъ предоставить эту работу номерному; постель незачѣмъ было перестилать, такъ какъ господинъ опять въ нее не ложился. Убравъ въ комнатѣ, Филиппъ подошелъ къ отворенному окну и сталъ глядѣть на улицу въ сторону, куда уѣхалъ экипажъ и откуда, вѣроятно, долженъ былъ ѣхать обратно. Тамъ и сямъ по улицѣ двигались немногіе экипажи. Улица, обыкновенно не очень шумная, въ этотъ ранній часъ казалась совершенно вымершею. Наконецъ, часъ прошелъ и, дѣйствительно, по улицѣ приближался экипажъ, но чрезвычайно медленно.
   -- Странно, подумалъ Филиппъ,-- маркизъ обыкновенно ѣздитъ, какъ угорѣлый.
   Закрывъ окно, Филиппъ разставилъ въ порядкѣ кресла передъ диваномъ и поспѣшилъ внизъ, чтобы помочь господамъ выйти изъ экипажа.
   Экипажъ подъѣхалъ; въ немъ сидѣло еще третье лицо, котораго Филиппъ не зналъ. Незнакомый господинъ спрыгнулъ первый, и сказалъ:
   -- Съ вашимъ господиномъ случилось несчастье, помогите снести его на верхъ и, пожалуйста, но поднимайте никакого шума.
   Кровь застыла въ жилахъ Филиппа; его господинъ, лежавшій далеко въ углу, приподнялся съ помощью маркиза и улыбнулся слугѣ своими поблѣднѣвшими губами. Филиппъ догадался, что случилось, но мужественно преодолѣлъ себя и, не поднимая шума, помогалъ незнакомцу -- который былъ врачъ -- поднять своего господина по широкой, отлогой лѣстницѣ въ его комнату. Они положили его на диванъ. Филиппъ поправилъ подушку подъ" его головою. Его господинъ еще разъ улыбнулся ему, какъ прежде, не произнеся ни слова, потомъ вдругъ глубоко вздохнулъ и свѣсилъ голову на сторону.
   -- Ахъ, Господи, Царь небесный,-- онъ кончается!
   -- Да, ужъ этого не переживешь! пробормоталъ врачъ.
   Они положили усопшаго на кровать; докторъ ушелъ и немного спусти опять возвратился. Филиппъ сидѣлъ у ногъ своего мертваго господина и горькими, отчаянными слезами оплакивалъ его кончину. Маркизъ подошелъ къ Филиппу и положилъ руку на его плечо.
   -- Pauvre enfant! сказалъ французъ,-- вѣрный, преданный юноша! Скоро, очень скоро, можетъ быть, и мнѣ понадобится человѣкъ, на котораго я могъ бы положиться. Оставайтесь же при мнѣ. Pauvre enfant!
   

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ.

   Въ тотъ же самый день и въ тотъ же самый ранній часъ утра чрезъ тихій тухгеймскій лѣсъ, по направленію отъ дома лѣсничаго въ деревню, подвигалась торжественная процессія. Впереди ѣхали всадники -- молодыя сыновья землевладѣльцевъ и зажиточныхъ поселянъ; нѣкоторые изъ этихъ молодыхъ людей пріѣхали за милю, чтобы отдать послѣднюю честь старому лѣсничему Гутману, котораго всѣ они знали,-- и всѣ, какъ было условлено между ними, явились на своихъ лучшихъ коняхъ, которыхъ головы были убраны качавшимися вѣтками можжевельника; на шляпахъ самихъ всадниковъ развивались траурныя флеровыя повязки. За этими юными всадниками слѣдовали лѣсничіе и охотники изъ окрестности, товарищи покойнаго, несшіе въ рукахъ опущенныя къ землѣ ружья. Далѣе двигался простой, украшенный только дубовыми вѣнками и гирляндами гробъ, который несли восемь фабричныхъ рабочихъ, тогда какъ другіе восемь шли возлѣ, и должны были служить первою смѣною; за гробомъ слѣдовали въ рядъ мужчины, впереди ихъ Вальтеръ и старый, вѣрный помощникъ усопшаго, и сейчасъ же позади ихъ д-ръ Паулусъ, Ребейнъ, другіе столичные гости, депутаты окрестныхъ общинъ, владѣльцы фабрикъ, сосѣдніе землевладѣльцы, которые всѣ были въ сношеніяхъ съ покойнымъ при его жизни. Два юные всадника на блестящихъ вороныхъ коняхъ открывали новое шествіе дѣвушекъ, одѣтыхъ въ бѣлыя платья и несшихъ сбоку цвѣточныя корзины на черныхъ лентахъ. Потомъ слѣдовалъ второй гробъ, богато убранный осенними цвѣтами; его несли на своихъ плечахъ восемь деревенскихъ юношей, возлѣ которыхъ шли другіе юноши въ томъ же числѣ. За этимъ гробомъ ѣхала открытая коляска, въ которой сидѣли четыре женщины -- Шарлотта, тетушка Мальхенъ, Амелія и миссъ Джонсъ; далѣе шли двумя длинными рядами жены, сестры и дочери мужчинъ, участвовавшихъ въ кортежѣ, и, наконецъ, шествіе замыкалось еще нѣсколькими всадниками.
   Тихо подвигалась эта длинная процессія по затихшему лѣсу, вѣявшему утренней свѣжестью, и только изрѣдка эта тишина нарушалась рѣзвымъ ржаніемъ какого нибудь коня или съ далекой вышины, сквозь тонкій, ясный и еще несогрѣтый солнцемъ воздухъ, долеталъ внизъ крикъ дикихъ гусей, перекочевывавшихъ на югъ. Тамъ, гдѣ дорога выходила между двумя рослыми дубами изъ лѣса на общинную землю, возлѣ тріумфальныхъ воротъ, устроенныхъ между деревьями изъ гирляндъ чрезъ всю ширину дороги, шествіе поджидалъ старшина тухгеймской общины, къ которому присоединились служившіе на станціи желѣзной дороги. Въ благоговѣйномъ молчаніи они всѣ преклонили головы, и затѣмъ примкнули къ процессіи, раздвинувшей свои ряды.
   Наконецъ, вошли въ деревню, которой каждый домъ былъ убранъ, какъ будто для какого-то большого торжества. Передъ дверьми стоили женщины, держа въ рукахъ дѣтей, которыхъ онѣ съ плачемъ поднимали вверхъ, когда гробы были проносимы мимо; старики обнажали свои серебряныя головы, матери въ нѣмой молитвѣ складывали свой смуглыя, морщинистыя руки. И чѣмъ далѣе подвигалась процессія, тѣмъ болѣе густыми толпами собирались люди передъ дверьми домовъ, за заборами, и стояли тамъ съ грустными, заплаканными лицами, или молча примыкали къ процессіи, такъ что улица едва могла вмѣстить такое многолюдное сборище. Когда же процессіи приближалась къ кладбищу, котораго входъ также былъ превращенъ въ тріумфальныя ворота, украшенныя цвѣтами и гирляндами,-- когда хоръ музыки, прибывшій изъ сосѣдняго города, аккомпанируя духовному пѣнію, заигралъ похоронный маршъ, котораго полные, торжественные звуки разнеслись далеко по тихой мѣстности,-- тогда люди, тысячами собравшіеся изъ всѣхъ мѣстъ въ окрестности и уже давно здѣсь ожидавшіе, обнажили свои головы и пропустили мимо себя процессію къ открытой могилѣ, находившейся на другомъ концѣ кладбища.
   Два гроба были вмѣстѣ опущены въ могилу; дѣвушки засыпали ихъ цвѣтами, а охотники три раза разрядили свои ружья, рѣзкому звуку которыхъ отвѣчало глухое эхо горы замка. И когда пороховой дымъ еще всходилъ вверхъ въ ясномъ воздухѣ, къ могилѣ подошелъ человѣкъ съ высокимъ лбомъ, окруженнымъ уже серебристыми полосами. Ставъ на земляномъ возвышеніи, насыпанномъ у одного конца могилы, этотъ человѣкъ возвысилъ голосъ и заговорилъ къ многолюдной толпѣ такимъ образомъ:
   -- Для того человѣка, котораго мы здѣсь погребаемъ, честный звукъ ружья быль, "продолженіи всей жизни, любимѣйшей музыкой, а та, которую мы возлѣ него кладемъ въ могилу, была настоящей дочерью своего отца по глубокой силѣ любви, по мужественному самоотреченію, которое побуждаетъ, въ случаѣ необходимости, такъ же легко отказаться отъ жизни, какъ снять платье... и пусть же надъ ея ранней могилой смолкнетъ многознаменательный звонъ погребальнаго колокола. Но не о ней я хочу говорить вамъ -- о доброй, прекрасной. Очень немногіе изъ насъ ее знали, и для того, кто ее зналъ, воспоминаніе о ней будетъ тоже, что воспоминаніе о лучезарномъ днѣ дѣтства, который навсегда остается священнымъ въ памяти, даже когда суровая жизнь разбиваетъ золотыя мечты, вѣнчающія нашу юную голову. Нѣтъ, я хочу вамъ говорить о немъ, о закаленномъ въ непогодѣ, опаленномъ солнцемъ человѣкѣ, котораго вы всѣ знали. Отъ колыбели онъ проявилъ съ вами, его долгая жизнь была непрерывнымъ рядомъ мужественныхъ, честныхъ подвиговъ, и эту прекрасную жизнь онъ запечатлѣлъ прекраснѣйшей смертью. Для спасенія жизни вотъ этого человѣка, который стоитъ возлѣ меня, онъ радостно пожертвовалъ своею собственною; но, друзья мои, если бы онъ умеръ только за него, то это бы значило -- жизнь за жизнь, простой обмѣнъ, при которомъ вы все-таки бы проиграли. Нѣтъ, это не такъ. Умирая за него, онъ умеръ за всѣхъ васъ, умеръ за святое дѣло братства, которое должно присутствовать во всѣхъ человѣческихъ жилищахъ, и не допускать людей сдѣлаться хищными звѣрями,-- и потому смерть этого человѣка приноситъ неисчерпаемое благо. Кто изъ васъ въ будущемъ осмѣлится поднять руку на брата?
   Чья рука, поднятая въ ярости, не опустится, чуть только до слуха поднимающаго коснется имя этого усопшаго? Кто въ такомъ случаѣ не протянетъ своему брату руку примиренія и не скажетъ: нѣтъ, братъ, это не такъ! Перестанемъ враждовать другъ противъ друга. Примемся усердно за нашу работу, чтобы она спорилась въ нашихъ рукахъ, чтобы нашъ потъ сошелъ благодѣтельнымъ дождемъ на насъ, женъ нашихъ и дѣтей!
   Такъ, друзья, вы будете говорить отнынѣ, такъ будете поступать. Вы поймете въ будущемъ, что если вы не будете всегда исполнять вашъ долгъ такъ неукоснительно и честно, какъ исполнялъ свой долгъ этотъ мертвецъ, когда еще жилъ между вами,-- то неминуемо погибнете и погубите вашихъ женъ, вашихъ дѣтей. Никто вамъ не поможетъ, если вы сами себѣ не захотите помочь; никто не можетъ васъ выручить. Въ хозяйствѣ природы всякому предмету отведена его сила, которую онъ долженъ употреблять самостоятельно, чтобы не разрушиться. Точно тотъ же законъ господствуетъ и въ человѣческомъ быту. Одинъ человѣкъ не можетъ долго нести на своихъ рукахъ другого -- колѣни его подогнутся; точно также одинъ не можетъ поддерживать долго другого, потому что сила поддерживающаго подломится.
   Но нести вы должны одинъ другого на себѣ, но идти рука объ руку, опираться другъ на друга, какъ деревья въ лѣсу, какъ солдаты въ шеренгѣ.
   Когда каждый будетъ честно стараться помочь самому себѣ, тогда въ случаѣ надобности онъ поможетъ и другимъ. Тогда никто не упадетъ подъ тяжестью непосильной ноши, наваленной другими, какъ палъ этотъ несчастный. Самый худшій упрекъ, какой только можно сдѣлать людямъ, заключается въ томъ, что они ищутъ для себя святыхъ заступниковъ и благодѣтелей. Будьте сами чисты и святы -- тогда вамъ ненужны заступники, поступайте сами благородно -- тогда вамъ ненужны благодѣтели, жертвующіе собою за васъ, какъ этотъ покойникъ принесъ себя за васъ въ жертву!
   Друзья мои! Если бы онъ слышалъ при жизни эти похвалы, которыя я высказываю надъ его гробомъ, то онъ, скромнѣйшій изъ людей, съ досадою просилъ бы меня замолчать. Но вы хорошо поступили, проводивъ съ такимъ торжествомъ честнаго сына лѣса въ послѣднее жилище, какъ будто бы онъ былъ сильный міра, владѣтель этой страны. Ужь если нужно обнажать голову и преклонять колѣна, такъ, по крайней мѣрѣ, надобно оказывать честь эту дѣйствительному, а не мнимому, воображаемому величію. Но вы поступили бы еще благороднѣе, когда захотѣли бы слѣдовать этому прекрасному примѣру въ вашихъ помыслахъ и дѣлахъ, чтобы каждому смотрѣть въ глаза свободно и мужественно, какъ если бы вы всѣ были царственные сыновья и царственные братья.
   И такъ, друзья мои, предадимъ праху земному, что прахъ есть, и если насъ спросятъ, кто говорилъ вамъ надъ могилою вашего друга, скажите: это былъ человѣкъ, желавшій добра, и потому имѣвшій право говорить надъ гробомъ добраго человѣка!
   Д-ръ Паулусъ окончилъ и сошелъ съ возвышенія.
   Молодыя дѣвушки опять осыпали гробы цвѣтами, мужчины бросили по горсти земли, и затѣмъ могила была скоро сравнена съ землею. Опять обнажились всѣ головы, и тысячи людей стояли замершей, беззвучной толпою.
   Восходящее солнце озарило своимъ золотымъ блескомъ молчаливую, молящуюся общину.

(Конецъ).

"Дѣло", NoNo 1, 2, 4, 5, 7--12, 1867

   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru