Lib.ru/Классика: Шульгин Василий Витальевич. Неопубликованная публицистика

Василий Шульгин.
Неопубликованная публицистика

Ad augusta per angusta [*]

[*] -- Великих целей достигают, преодолев великие трудности (лат.)

Некий взгляд на прошлое

Русский народ создал огромную державу, которую принято называть шестая часть суши. Это акт мирового значения, что особенно ясно стало в наши дни.

Мир при всех своих заблуждениях ищет единства. Ибо только единство может спасти земной шар от самоубийственных распрей.

В этом весь смысл создания великих империй.

Всякому ясно, что несколько огромных кусков земли легче придут к соглашению, чем бесчисленное количество мелких лоскутков. Над этим великим делом в течение тысячелетия работали Киев, Москва и, наконец, "Петра творенье".

Второе дело, совершенное тысячелетними усилиями русского народа, это создание так называемой русской культуры.

Не следует в припадках безвкусного бахвальства преувеличивать ее значение. Но все же можно и должно признать, что Россия кое-что внесла в мировую сокровищницу. И это, главным образом, совершилось в эпоху, когда, по выражению Пушкина:

И перед младшею столицей

Померкла старая Москва,

Как перед новою царицей

Порфироносная вдова.

Медный всадник вздернул Россию на дыбы, и этот вздыбленный конь из своих огнедышащих ноздрей засыпал Россию искрящимися талантами.

-- "Что делаем, что видим, что слышим, о россияне! Солнце земли русской закатилось... Петра Великого погребаем", -- воскликнул Стефан Прокопович над гробом Петра I, а Белинский писал: "На реформы Петра Великого Россия ответила Пушкиным".

На третьем направлении русский народ под водительством Санкт-Петербурга совершил свое самое великое деяние. Он три раза взывал к мировой совести, напоминая о том, что высшее благо на этой земле -- мир между народами.

В 1815 году русские вошли в Париж. Несмотря на проигранную войну, парижанки были очарованы казаками и в честь их стали носить одежду, названную казакинами. А парижане были очарованы не только безукоризненным французским языком русского императора, но и его великодушием к побежденной Франции.

Стали известны его слова: "Франция нужна миру. Я не позволю ее унизить".

Растроганные парижане, в лице своего городского управления, явились к Александру I и просили его разрешения назвать одну из улиц Парижа его именем. Александр ответил:

-- Прошу вас этого не делать. Пройдет немного времени, и улица Парижа, носящая имя русского императора, станет вам неприятной. Она будет напоминать вам о том, что русские войска были в Париже в качестве победителей. Если хотите сделать мне приятное, назовите эту улицу улицей Мира.

Желание русского императора было исполнено. Улица Rue de la Paix (улица Мира) и сейчас существует в Париже, почитаясь одной из лучших. Таким образом, бесчисленные улицы Мира, которые имеются сейчас в городах и городках Советского Союза, являются потомками парижской своей праматери.

Императора Александра III называли царем-Миротворцем. Он говорил: "Любить войну может только тот, кто ее не видел".

А он, будущий Александр III, видел войну 1877-1878 гг., командуя на фронте одной из дивизий. Но свое миролюбие Александр III доказал не только на словах.

Своего старшего сына, наследника престола, будущего императора Николая II, отец послал в кругосветное плавание с целью образовательной. Объехав всю Азию, будущий русский император причалил к берегам Японии с намерением нанести японскому императору дружеский визит. Когда высокий гость шел по мосткам, проложенным с корабля на пристань, где ожидал его японский император, некий самурай с обнаженной саблей бросился на наследника русского престола и нанес ему удар по голове. Рана была легкой, но это происшествие произвело впечатление, о котором может судить нынешнее поколение, представив себе картину: Хрущев сходит с ТУ-104 в Нью-Йоркском аэропорту и некий американец стреляет в него из револьвера.

Я не знаю, что бы произошло сейчас после такого происшествия. Но Александр III, узнав о покушении на берегах Японии, принял извинения Микадо, т. е. японского императора, и только приказал сыну немедленно покинуть негостеприимный остров.

Чтя память и заветы отца, молодой император Николай II в 1899 г. обратился к великим державам с предложением сообща подумать об обеспечении мира в мире, об учреждении постоянно действующего международного суда, в котором разбирались бы конфликты между державами и вопрос о всеобщем разоружении.

По почину России 18 мая 1899 года собралась так называемая Гаагская конференция в составе Австро-Венгрии, Бельгии, Болгарии, Великобритании, Германии, Греции, Дании, Ирана, Испании, Италии, Китая, Люксембурга, Мексики, Нидерландов, единой делегации от Норвегии и Швеции, делегаций от Португалии, России, Румынии, Сербии, Сиама, США, Турции, Франции, Черногории, Швейцарии и Японии.

Вторая Гаагская конференция была созвана по инициативе США 15 июня 1907 года в составе всех участников первой конференции, а также американских государств: Аргентины, Боливии, Бразилии, Венесуэлы, Гаити, Гватемалы, Доминиканской республики, Колумбии, Кубы, Никарагуа, Панамы, Парагвая, Перу, Сальвадора, Уругвая, Чили и Эквадора.

Представители этих почти всех государств мира разработали и подписали международные соглашения, устанавливающие законы и обычаи войны, права и обязанности нейтральных стран, и заключили конвенцию о мирном разрешении международных споров.

Но, вообще говоря, державы саботировали благородные и дальновидные идеи русского императора.

С запозданием почти в четверть века, 28 июня 1919 года, при подписании в Версале мира с Германией, закончившего Первую мировую войну, была учреждена Лига наций. Устав ее составлял первую часть "Версальского мирного договора", который Ленин охарактеризовал как "...договор хищников и разбойников... Это неслыханный, грабительский мир, ставящий десятки миллионов людей, и в том числе самых цивилизованных, в положение рабов".

Лига наций должна была развить принципы Гаагской конференции, но она довольно бесславно скончалась.

С запозданием на полвека, после Второй мировой войны, на конференции в Сан-Франциско 26 июня 1945 года была создана Организация Объединенных Наций.

Она бьется над теми же вопросами, только теперь они стали труднее разрешимыми, чем в 1899 году. За это время пролились реки крови, моря слез, из которых образовался океан желчной злобы и неукротимой ненависти.

"Упущение времени смерти безвозвратной подобно", -- говорил Петр Великий.

Невольно вспоминаются эти слова, когда думаешь о Гаагской конференции, предложенной Россией и не понятой миром.

7 марта 1955 года Министерство иностранных дел СССР в своей ноте правительству Нидерландов подтвердило, что Советское правительство "признает ратифицированные Россией Гаагские конвенции и декларации 1899 и 1907 годов, разумеется, в той мере, в какой эти конвенции и декларации не противоречат уставу ООН".

Новым правителям России стало ясно, что в новой обстановке надо действовать иначе.

А что же случилось с Шульгиным? Шульгин был ярым противником советской власти, но большим поклонником Шекспира. А Шекспир устами короля Лира изрек: "И злая тварь милее твари злейшей". Когда Гитлер напал на русский народ, Шульгин вспомнил Шекспира и ощутил: злой Сталин лучше злейшего Гитлера. С этой минуты Шульгин желал победы Сталину.

За таковые чувства Иосиф Виссарионович пожаловал Шульгина 25-летним тюремным заключением вместо того, чтобы его повесить, как престарелого писателя, атамана Краснова.

Но Сталин умер, на смену ему пришли другие люди, в частности Хрущев, и по указу от 14 сентября 1956 года Шульгин был освобожден. Никто его не миловал, и он не просил о помиловании. Помилованный и принесший покаяние, Шульгин не стоил бы и ломаного гроша и мог бы вызывать только презрительное сожаление. Он был освобожден вместе с великими тысячами других людей, потому что методы Сталина устарели.

Новым правителям стало ясно, что в новой обстановке надо действовать иначе.

Освобожденный, Шульгин, осмотревшись, сделал некоторые выводы и стал по мере своих ничтожных сил поддерживать Хрущева. Почему? Ему показалось, что в лице последнего мир, стоящий на грани безумия, обрел, наконец, здравомыслящего человека. Думаю, что всем должно быть ясно, что именно Шульгин, размышляющий и свободный в своих чувствах, может приносить хотя бы малую пользу общему делу.

Последний царь и последний самодержец

Николай II, этот несчастный Государь, был рожден на ступенях престола, но не для престола. Он сам это хорошо сознавал. В одном из покоев дворца в Ливадии, в Крыму, 20 октября (1 ноября) 1894 года скончался Александр III.

Новый царь, Николай II, сдерживая рыдания, вышел в соседнюю комнату, где вместе с другими членами императорской фамилии был великий князь Александр Михайлович. Женатый на сестре Николая II, Ксении Александровне, Александр Михайлович был самым близким человеком молодого царя, его другом. Естественно, что первые слова только что ставшего царем Николая II были обращены к нему, т. е. к Александру Михайловичу.

Что же сказал новый правитель России?

Это были слова отчаяния:

-- Сандро (так называли Александра Михайловича в царской семье), Сандро, я не могу править Россией.

Это были пророческие слова. У Николая II было множество семейных и человеческих добродетелей и достоинств, но у него не было качеств, необходимых для царя: твердости и властности.

Между тем обстоятельства складывались так, что Россия вступила в очень трудную полосу своего существования. На востоке и на западе восстали против нее два апокалипсических зверя, в виде яростных национализмов, -- японского и германского. Удар с востока Россия кое-как выдержала. Она отбила революцию 1905 года, но удар с запада был роковым.

Санкт-Петербург, ставший Петроградом, не смог выдержать натиска императора Вильгельма II и был смыт революцией 1917 года.

Когда Николай II убедился окончательно в том, что он знал еще при восшествии на престол, то есть что он не может править Россией, он отказался от трона.

Некий Шульгин, убежденный монархист, с отчаянием в сердце, но пытаясь спасти монархию и династию, принял отречение императора Николая II 2(15) марта 1917 года.

Впоследствии, а именно в 1922 году, оный Шульгин описал обстоятельства отречения Николая II в книге "Дни".

Он написал эту книгу в эмиграции, т. е. свободно, изложив в ней все то, что ему было известно. Эта книга была перепечатана в Советском Союзе, насколько я знаю, в двух изданиях, но затем была изъята по неизвестным мне причинам.

Царь, кротко отрекшись от престола для того, чтобы облегчить судьбы России, через 16 месяцев после отречения был убит в подвалах Ипатьевского дома в Екатеринбурге, нынешнем Свердловске. Убит вместе с женой, четырьмя молодыми дочерьми и четырнадцатилетним сыном.

В настоящее время мне стали известны обстоятельства, при которых это совершилось, со слов некоторых лиц, которым я доверяю.

Шло заседание Совнаркома. Председательствовал Ленин. Вошел Свердлов и шепотом сказал что-то Владимиру Ильичу. Последний прервал заседание, сказав:

-- Срочное сообщение. Получена телеграмма, которую прошу выслушать.

Свердлов прочел телеграмму примерно такого содержания:

"Ввиду приближения к Екатеринбургу отрядов Колчака, местный исполком решил ликвидировать бывшего царя Николая II и его семью.

Постановление это приведено в исполнение. Царь и его семья расстреляны.

Подписано: Белобородов, председатель Уральского областного совета".

По прочтении телеграммы воцарилось молчание. Ленин спросил:

-- Кто желает высказаться по поводу телеграммы?

Никто не пожелал высказаться.

Ленин сказал:

-- Примем к сведению.

От этого бесстрастного "примем к сведению" содрогнулся весь мир. Не столько от страха, сколько от отвращения. И эта дрожь продолжается по наши дни.

Тяжело преодолеваемые трудности международного положения в значительной мере происходят от недоверия к советской власти. Над миром все еще трепещет это каменное "примем к сведению" после совершенного, душу переворачивающего злодеяния в Екатеринбурге.

Руководители мировой политики, быть может, еще до сих пор в свои бессонные ночи думают: "Если бы у нас в связи с нарастающей силой мирового коммунизма произошла революция, то как поступят с нами? Какие директивы даст на наш счет всесильная Москва?"

Я думаю, что руководители мировой политики, если у них бывают такие мысли, ошибаются. Недаром прошло 50 лет.

Я думаю, что Хрущев не повторит того, что совершил Белобородов. Но это следовало бы разъяснить и уточнить. Если не сейчас, то в 1968 году, когда исполнится 50 лет со времени екатеринбургской трагедии, Советскому правительству следовало бы осудить деяние, черной тенью падающее на коммунистическую партию. Вот что я думаю.

Таким путем было окончательно "низвергнуто самодержавие". Но спасло ли это Россию от самодержца?

В январе 1926 года, приехав из Киева, я вышел на площадь в Ленинграде, которая раньше называлась Николаевской, а теперь, кажется, площадь Восстания. Со смешанными чувствами я увидел, что памятник императору Александру III по-прежнему стоит на этой площади.

До революции на памятнике была следующая надпись:

"Строителю великого Сибирского пути".

Теперь же я прочел на памятнике издевательскую надпись Демьяна Бедного:

Мой сын и мой отец народом казнены,

а я пожал удел посмертного бесславья:

торчу здесь пугалом чугунным для страны,

навеки сбросившей ярмо самодержавья.

Если бы я знал в 1926 году то, что знаю теперь, я не только не пришел бы в ярость по поводу литературного перла Демьяна Бедного, а улыбнулся бы. Улыбнулся бы улыбкой "очковой змеи". Называли же меня так в Государственной думе.

Воистину бедный Демьян, вероятно, искренно думал, что самодержавие в России низвергнуто "навеки".

В действительности же уже в то время еврей Бронштейн под видом Льва Троцкого и грузин Джугашвили в обличье Иосифа Виссарионовича Сталина боролись за наследие Ленина.

Победил Чингисхан, т. е. Сталин. Он воскресил самодержавие, и притом с такой силой, какой оно никогда не знало.

Трудно найти в летописи всех времен и народов царя настолько самодержавного, каким был в течение четверти столетия некоронованный владыка, диктатор грузин Джугашвили.

И сам бедный Демьян испытал "ярмо" этого самодержавия на своей шкуре, когда под конец жизни попал в опалу владыки.

Но я тогда еще слишком мало понимал, что стою на пороге нового самодержавия. Тогда я еще только предчувствовал будущее, поэтому я пришел в слепую ярость и разразился по адресу Демьяна Бедного тут же, не отходя от памятника следующим экспромтом:

Не то беда, что беден ты, Демьян,

бывает на мозги богат иной бедняк,

не то беда, что у тебя в душе кабак

и что блюешь на мир ты, ленинизмом пьян,

а то беда, что ты природный хам,

что, подарив плевки царям,

ты лижешь, пес, под кличкою Демьяна

двуглавый зад жида и Чингисхана.

Шульгин прежних лет имел привычку на ругань отвечать бранью, о чем он сожалеет, достигнув преклонного возраста. Относительно же этого экспромта мне стыдно особенно, ибо я увековечил его в книге "Три столицы".

А по какому случаю возникла эта книга, я расскажу в следующей главе.

Трест

(история возникновения книги "Три столицы")

В книге "Три столицы" изложена моя нелегальная поездка в Советскую Россию в конце 1925-го и начале 1926 года.

Ездил я тогда по России конспиративно, будучи белым эмигрантом. Покровительствовала мне подпольная антисоветская организация под названием "Трест". История этого "Треста" до сего дня так же "темна и непонятна", как история мидян.

Органы советской власти о "Тресте" разноречат. Одни

считают, что это была настоящая контрреволюционная и очень сильная организация, имевшая свой центр в Москве, другие полагают, что "Трест" был так называемая "легенда", т. е. организация, устроенная агентами власти в целях провокационных.

Во всяком случае, именно эта организация дала мне возможность конспиративно приехать в Россию. Главой ее был некто Александр Александрович Якушев. До революции он был видным работником по внутренним водам с чином IV класса, "его превосходительство".

Троцкий, который в то время был очень силен, узнав

о нем, пригласил его к себе. Якушев ответил, что добровольно он к Троцкому не пойдет. Тогда за ним послали солдат и привели его недобровольно. Троцкий встретил его с изысканной любезностью и угостил превосходным обедом, что в те времена было аргументом не из последних, так как все голодали.

За этой трапезой Троцкий говорил так:

-- Александр Александрович, мы прекрасно знаем, кто вы. Вы русский патриот. Так вот, оставайтесь тем, что вы есть. Кроме того, вы еще патриот своего дела, своей специальности. Я думаю, что у вас есть широкие планы насчет того, что можно сделать с русскими реками. Но когда вы делились этими планами с царским правительством, вам неизбежно отвечали: "На это у нас денег нет, есть нужды более насущные". Не так ли?

-- Да, это верно, -- сказал Якушев.

-- Так вот, -- продолжал Троцкий, -- у нас, большевиков, на такие дела деньги найдутся. Дайте только конструктивные идеи, а мы их осуществим.

Таким образом, Троцкий, между прочим, очень умный человек, поймал Якушева на крючок, нажав на педаль профессионального патриотизма. Якушев стал работать, и так усердно, что ему дали заграничную командировку для ознакомления с тем, что делается на Западе по его специальности.

Но работая по вопросу о реках, Якушев оставался в душе своей противником советской власти и строил планы о ее свержении. Он додумался до диктатуры великого князя Николая Николаевича и наметил в общих чертах программу, которую должен был проводить диктатор. Он, Якушев, ставил во главу угла земельный вопрос. "Мы дадим, -- говорил Якушев, -- русскому мужику волшебную синюю бумажку".

Под "синей бумажкой" он подразумевал акты о наделении землей в единоличную собственность.

"При царской России, -- говорил Якушев, -- мы снимали ежегодный урожай от 4 до 5 миллиардов пудов зерновых, при этом мы получали круглым счетом 30 пудов на десятину (гектар). Германия же производила 100 пудов на гектар. Дания -- 150, Англия -- 200. Такие результаты дает индивидуальное единоличное хозяйство в Западной Европе. Чем мы хуже? 30 пудов на десятину -- это позор, скандал и крах государства. 4-5 миллиардов -- это законсервированная нищета. Синяя бумажка за 50 лет увеличит урожай в три раза, доведет его до высоты германской.

В 1975 году при помощи синей бумажки хлеборобы России (единоличники) дадут 12-15 миллиардов пудов зерновых".

Из этого ясно, что Якушев проповедовал возвращение к реформе Столыпина, к его расчетам и мечтам.

Мечтам этим не суждено было осуществиться, потому что немецкий император "бронированным кулаком" ударил русского великана. Он не захотел ждать осуществления реформы Столыпина.

В 1913 году в Россию приехала архинаучная немецкая комиссия, чтобы посмотреть, как идет аграрная реформа после смерти Столыпина (Столыпин был убит 5(18) сентября 1911 года эсером Д. Богровым). С чисто немецкой добросовестностью комиссия несколько месяцев изучала реформу Столыпина. Вернувшись на родину, немецкие ученые написали книгу, в которой изложены были результаты их исследований. На последней странице этого тома было начертано примерно следующее: "Реформа Столыпина идет успешно и после его смерти. Если так будет продолжаться, через 25 лет Россия будет непобедима".

По-видимому, правители Германии не захотели ждать 25 лет, т. е. наступления 1938 года. Они напали на Россию через год после ученой разведки, т. е. в 1914 году.

Кроме земельной реформы, в вышеизложенном направлении, Якушев предполагал дарование России всяческих свобод, сочетая их силы конструктивной она не стала силой разрушительной.

Тайно проникнув в Россию в 1926 году, я не проявил себя явно и не стал работать с советской властью, а стал работать с заговорщицкой дружиной под эгидой Якушева. Мы хотели реформировать Россию по примеру Запада и не верили в творческую силу насильственного коммунизма. Бросающееся в глаза возрождение России под дуновением нэпа укрепляло нас в этих мыслях.

Когда я уезжал из России (это было в начале февраля 1926 года), Якушев пригласил меня на прощальный обед, на котором присутствовало еще два лица из состава "Треста", а именно -- описанный впоследствии в книге "Три столицы" Антон Антонович и неизвестный мне господин средних лет, который, кажется, был Опперпут.

Во время обеда я спросил:

-- Вы так много сделали для меня (я подразумевал их старания найти моего сына, ведь причиной моего приезда в Россию было именно это). Что я со своей стороны могу сделать для вас?

Якушев ответил:

-- Мы хотели попросить вас, чтобы, вернувшись в эмиграцию, вы написали книгу о вашем пребывании в России.

Я ответил:

-- Ни в коем случае я этого не сделаю.

-- Почему?

-- Потому что я напишу книгу и напечатаю ее, а вас тут перехватают чекисты. Как я могу быть уверенным, что мои рассказы не подведут вас?

Меня убеждали, чтобы я ничего не боялся. Но я ответил:

-- Я исполню ваше желание только под одним условием.

-- Именно?

-- Можете ли вы устроить так, чтобы вся моя рукопись побывала у вас и чтобы вы вычеркнули все из нее, что представляет опасность.

Подумав, Якушев ответил:

-- Это возможно...

И это было сделано. Весь текст книги "Три столицы" побывал в Москве и потом вернулся ко мне в эмиграцию. Якушев вычеркнул только две строки.

Между прочим, вот почему я думаю, что преждевременно называть "Трест" легендой, созданной чекистами ради провокации. Быть может, когда-нибудь окажется, что чекисты того времени играли на две стороны.

Шла тайная, но жестокая борьбз между двумя претендентами на власть -- Троцким и Сталиным. Тогда еще не было известно, кто победит. Под крылышком Троцкого собирались самые различные антисоветские и антисталинские группировки. Якушев определенно опасался Сталина. Быть может, ему было известно завещание Ленина, предупреждавшего партию в отношении Сталина.

Якушев был несомненным троцкистом в том смысле, что он считал Троцкого умным и деловитым. Нерешенная в то время борьба между Троцким и Сталиным должна была влиять на тогдашних чекистов.

Об этом можно думать, учитывая, например, роль Ягоды, одного из руководителей ОГПУ, расстрелянного Сталиным впоследствии.

Однажды Якушев сказал мне:

-- Что вы думаете о "Тресте"?

Я ответил:

-- Я думаю, что "Трест" есть антисоветская организация, и притом очень сильная, т. к. она не боится всесильной руки ВЧК.

На это он сказал:

-- "Трест" -- это измена, поднявшаяся в такие верхи, о которых вы даже не можете и помыслить.

Размышляя об этом предмете сейчас, я думаю: не следует ли под выражением "такие верхи" понимать верховных чекистов?

Чекисты заколебались, не зная, кто победит, и на всякий случай пригревали и троцкистов. Троцкий покровительствовал Якушеву, а поэтому последний и не боялся ВЧК.

Вот, дорогой читатель, в какие дебри мы забрались, желая быть историчными, т. е. правдивыми. Но полагаю, что наши блуждания не без пользы. Теперь должно быть ясно, почему я не остался в Советском Союзе в 1926 году, а исполняя желание Якушева, вернулся в эмиграцию и написал книгу "Три столицы", в которой рассказал, что в России есть внутренние силы, активно борющиеся с Советской властью, и объяснил, за что они борются.

А что произошло бы, если бы я остался в Советском Союзе? Тогда я до дна испил бы горькую чашу страданья, разделив судьбу миллионов несчастных русских людей, ставших рабами Сталина. Из них я считаю героями тех, кто сделал это сознательно, думая, что России нужен самодержавный деспот при тогдашних обстоятельствах. Если же они знали и предчувствовали, что только кровожадный Сталин может отразить еще более кровожадного Гитлера и потому, сжав зубы, покорялись воскресшему Чингисхану, то они и герои, и мудрецы.

Я не герой и не мудрец. Я уехал потому, что мне было не по плечу это героическое унижение. Кроме того, как показали дальнейшие события, остаться в России значило идти на верную смерть. Очень много людей погибло тогда под кличкой "подползающего гада", как тогда выражались. Каким образом мне удалось бы избежать такого конца, если бы я не дал реальных доказательств своей верности Сталину? А "реальные доказательства" -- это значило обагрить свои руки кровью своих единомышленников...

Я не мог и не должен был остаться в России в 1926 году. Я шел путем, предначертанным мне судьбой. Я должен был написать книгу "Три столицы".

В своей книге "1920 год" я писал: "Белое движение было начато почти что святыми, а кончили его почти что разбойники". Утверждение это исторгнуто жестокой душевной болью, но оно брошено на алтарь богини Правды. Мне кажется, что эта же богиня требует от меня, чтобы и о красных я высказал суровое суждение, не останавливаясь перед его болезненностью. И вот он -- мой суровый приговор: красные, начав почти что разбойниками, с некоторого времени стремятся к святости.

Почти что разбойниками были матросы -- "краса и гордость революции", которые сожгли офицеров в пылающих топках своих кораблей и палили из орудий по Зимнему дворцу... Почти что разбойниками были агитаторы, провозглашавшие "смерть буржуям" и "грабь награбленное". Почти что разбойниками были безумные реформаторы, которые уничтожили лучших крестьян под названием "кулаков", хлеборобов, которые меньше пили, а больше работали, чем остальные, почему сколотили себе некоторый достаток. Сколько их было? Если их было только миллион, то надо считать, что погибло 5 миллионов человек, потому что кулацкую семью, как всякую семью, надо считать в 5 человек: кроме самого "кулака", его жена и трое детей, по скромному счету. Жены кулаков, заморенные на всяческих лесоповалах и каналах, погибли от горя и нищеты, а дети, что уцелели, стали ворами и пополнили ряды шпаны и малолетних проституток.

Почти что разбойниками были те, которые в чекистских застенках расстреливали людей или совершенно ни в чем не повинных, или повинных только в том, что принадлежали к исторически сложившимся классам -- дворянству и интеллигенции, или же не разделяли мнения людей, захвативших власть.

Почти что разбойниками были те, что в январе 1918 года одиннадцать суток долбили Киев снарядами всех калибров. Войдя в город, они расстреляли на улицах несколько тысяч людей из-за френчей, сапог и галифе.

В эту же ночь арестовали и меня и под эскортом двух вооруженных автомобилей доставили в императорский дворец, где до этого жила вдовствующая императрица Мария, а теперь находился штаб революционной армии. Когда мы подъехали ко дворцу, вокруг него венчиком лежали тела расстрелянных. Я уцелел потому, что за меня заступился известный большевик Пятаков. Этот последний, еще будучи студентом, за революционную деятельность был сослан в Сибирь, "в места не столь отдаленные". Через некоторое время он был возвращен в Киев по ходатайству моего отчима, члена Государственного совета и профессора Киевского университета Д. И. Пихно.

Георгий Пятаков, очевидно, почувствовал желание заплатить ему посмертный долг благодарности и отстоял меня. Через некоторое время он стал министром (наркомом) в Советском правительстве. Но в ту эпоху, когда Сталин расправлялся с так называемой "старой гвардией большевиков", он был расстрелян. Ему приписали какую-то измену, которой, вероятно, не было. Он был человеком честным. Я уцелел, но не уцелел сын Михаила Владимировича Родзянко, который в это время был в Киеве вместе с тысячами других. Не уцелел и митрополит Владимир, расстрелянный в Киево-Печерской Лавре. Однако его смерть послужила на пользу предавшим его монахам -- их пощадили.

Почти что разбойниками были те люди, которые под предводительством Белобородова постановили расстрелять царя с его семьей.

Почти что разбойниками были те, кто благодаря нелепому насаждению коллективизации вызвали голод, унесший неисчислимые жертвы. Один врач, выехав в 1932 году из Ахтарско-Приморской станицы, что на Азовском море, в течение многих часов ехал в автомобиле, направляясь к северу.

Машина шла по дороге, заросшей высокой травой, потому что давно уже никто тут не ездил. Улицы сел и деревень заросли бурьяном в рост человека. Проезжие не обнаружили в селах ни одного живого существа: в хатах лежали скелеты и черепа, нигде ни людей, ни животных, ни птиц, ни кошки, ни собаки. Все погибло от интегрального голода.

Никакое перо не описало и не опишет невообразимых ужасов, совершенных во славу коммунизма в первой половине XX века. Воистину, красные начали почти как разбойники, хотя и стремились к святости. Эту мысль выразил в 1918 году Александр Блок в поэме "Двенадцать".

Так идут державным шагом --

позади -- голодный пес

Впереди -- с кровавым флагом,

и за вьюгой невидим,

и от пули невредим,

нежной поступью надвьюжной,

снежной россыпью жемчужной,

в белом венчике из роз --

впереди -- Исус Христос.

Я помню, как я возмущался в 1921 году, что у Блока рифмуются слова "Христос" и "пёс". Но теперь я думаю иначе: Блок был прав. В идеалистических мечтах "Двенадцати", отражавших тучу, которая надвинулась на Россию, было и блистание любви к ближнему, и зловещее завывание шакалов, пожиравших человеческие трупы...

Но, пройдя через все эти испытания и отразив под водительством Сталина зверя еще более лютого, т. е. Гитлера, люди одумались.

Рука бойцов колоть устала.

С начала второй половины XX века, т. е. после смерти Сталина, обозначилось дуновение гуманитарного духа. Ои был и раньше, но заглушался смерчами, поднятыми вселенской бурей.

Во второй половине XX века коммунисты стали меньше казнить, тысячами выпускали заключенных из тюрем и всю свою неукротимую энергию направили на созидание материальных ценностей. Кроме того, они осознали и высказали открыто, что все успехи техники будут ни к чему, если им не удастся "создать" нового человека. Только он, с сердцем, развитым так же, как и ум, сумеет направить грозные силы раскрепощенной природы на созидание, а не на разрушение. Коммунисты вынесли это из своего тридцатилетнего опыта, залитого морями крови и океаном слез. Они приобрели неоценимое сокровище в этом понимании. Значение этого события не понял мир. Но он стоит на пороге понимания... Многие думают, что это только благое пожелание, к миру не имеющее никакого отношения. Но это не так. Любить своих врагов -- это единственный практический рецепт для исцеления болезней, которыми болеет человечество.

Я не говорю, что это легко. Я не говорю, что я лично этого достиг. Я только стремлюсь к этому. Но сказать по правде, это мне редко удается. Однако я позволю себе утверждать, что если Хрущев полюбит Кеннеди, а Кеннеди Хрущева, то исполинский корабль, носящий название "мир во всем мире", корабль, уже много времени застрявший на верфи, легко покатится по каткам, смазанным драгоценным елеем альтруизма.

Белая мысль

Борьбу оружием в гражданской войне мы проиграли, но мы не проиграли борьбы в мире идей, борьбы белой мысли против красной, свою "белую мысль" -- идею борьбы с коммунизмом мы вынесли с поля сражения как сбереженное знамя, мы сохранили ее, считая, что она завоюет весь мир.

В своей книге "1920 год" я проклял не белую армию, а тех отступников от белого дела, которые запятнали белые знамена грабежами и насилиями. В заключительных главах этого произведения рассказано, как я добрался до Галлиполи в декабре 1920 года. Там, среди негостеприимных гор, приютились остатки белой армии, разбив городок из палаток.

Там, среди этой суровой обстановки, твердой рукой генерала Кутепова восстановилась дисциплина. Несмотря на лишения, восстановилась и культурно-просветительная работа.

Там моим другом, полковником Чихачевым, издавался рукописный журнал под заглавием "Развей горе в голом поле" В этом журнале я поместил статью, содержание которой впоследствии вошло в "1920 год". В статье этой я не проклинал белую армию. Я говорил о том, что были "белые" и были "грязные". "Грязные" остались где-то там... "Белые" отсеялись, и вот они здесь, в белых палатках.

В другой главе этой книги я писал: "Белая мысль победит во всяком случае. "Еже писах, писах... Писал и повторяю вновь. Белая мысль победит, потому что она частично уже победила.

Самоотверженный труд на благо народа, грандиозное строительство, более гуманное отношение к человеку, освобождение заключенных, сознание, что все проблемы упираются в качество человеческого материала, и, наконец, неутомимая борьба за мир во всем мире -- все это элементы белого мышления.

Белая мысль победит окончательно в тот день, когда будет заключен прочный мир во всем мире, когда наступит всеобщее разоружение, когда в связи с материальным благосостоянием душа человеческая поднимется до той высоты, где политическая свобода является элементом не разрушительным, а созидающим.

Некий взгляд в некое будущее
(Ленин и Хрущев)

Я слишком долго живу, я слишком много ненавидел, я устал ненавидеть, я не верю в конструктивность ненависти И вот я провозглашаю лозунг: "Да не будет человек человеку волком без разделения на классы и нации".

Давайте вспомним забытого Гоголя, а именно его сочинение "Записки сумасшедшего". Мне помнится, они начинаются так: "Сегодня день великого торжества: в Испании отыскался король. Этот король -- я..."

Так писал бедный Поприщин, сумасшедший в мартобре неизвестного года.

Нечто подобное испытал я в месяце "октобрии" 1961 года, на XXII съезде коммунистов. Я не записал этого, но подумал: "Сегодня день великого торжества: на XXII коммунистическом съезде отыскался истинный ленинец. Это -- я..."

Ленин такая великая фигура, которая до сих пор не была понята целиком ни одним мыслителем. Ленина можно уподобить многограннику с великим множеством сторон. Иначе его воспринимают его бесчисленные сторонники, чем некий Шульгин.

Для Шульгина Ленин это -- Брест и НЭП. И вот откуда бредовые идеи Шульгина.

Я, т. е. новый Поприщин, полагаю, что Ленин, если бы он был жив, выбрался бы из тяжелого положения нашего времени при помощи нео-Бреста и нео-нэпа.

Но что же общего между 1963 годом и годом 1918?..

Что было в руках у Ленина в смысле международной силы? Взбунтовавшаяся армия, готовая дезертировать целиком.

Что было против Ленина? Железный кулак германской армии, не взбунтовавшейся и сохранившей дисциплину.

21 ноября 1917 года Наркоминдел обратился к странам Антанты с нотой, в которой предлагал приступить к переговорам с Германией. Однако ни одна из стран Антанты не ответила на мирные предложения Советского правительства. 23 ноября начальники военных миссий стран Антанты при Ставке верховного главнокомандующего генерала H. Н. Духонина заявили протест против всяких мирных переговоров и приостановки военных действий, угрожая Советской России самыми тяжелыми последствиями военного, политического и экономического характера.

24 ноября заместитель английского министра иностранных дел лорд Р. Сесил заявил, что Великобритания не признает Советское правительство.

1 декабря государственный секретарь США Р. Лансинг дал инструкцию своему послу в России не вступать ни в какие отношения с Советским правительством и не вести переговоры о мире. В то же время страны германо-австрийского блока в конце ноября согласились вести переговоры о перемирии и мире с представителями советов. Они рассчитывали навязать Советской России грабительский мир, добиться отторжения значительной территории, ликвидировать советскую власть и, сконцентрировав свои силы на Западном фронте, создать перелом в войне в свою пользу.

Ввиду отказа стран Антанты начать переговоры, Ленину ничего другого не оставалось делать, как пойти на сепаратные переговоры, чтобы спасти страну и советскую власть.

15 декабря в Брест-Литовске было подписано соглашение о перемирии с германо-австрийским блоком.

22 декабря начались переговоры о мире. Советскую делегацию возглавлял нарком иностранных дел Л. Д. Троцкий. Германская делегация потребовала в ультимативной форме отторжения от России территории размером свыше 150 000 квадратных километров.

Россия находилась в состоянии крайней экономической разрухи, армии фактически не существовало. Народ требовал мира. При таком положении Ленин сделал вывод: надо получить мир ценой любых жертв. Однако против подписания мира выступила группа "левых коммунистов" во главе с членом ЦК РКП (б) Н. И. Бухариным. К ним присоединился и глава советской делегации в Брест-Литовске нарком иностранных дел Л. Д. Троцкий. Они требовали разорвать переговоры с Германией и объявить революционную войну международному империализму. "Левые коммунисты" вместе с Троцким, применяя фракционные методы, всячески противились ленинской линии за мир в ЦК партии, Совнаркоме и ВЦИКе.

В такой невероятно сложной обстановке Ленину приходилось вести тяжелую борьбу за немедленное подписание мира. Между тем 10 февраля 1918 года Германия и ее союзники предъявили Советской России ультиматум. Вопреки указанию Ленина о немедленном подписании мира, Троцкий выступил в Брест-Литовске с декларацией о том, что советская делегация прекращает переговоры и мира подписывать не будет.

Воспользовавшись этим, 18 февраля 1918 года германские войска начали наступление. Но в тот же день на заседании ЦК РКП (б) Ленину удалось сломить сопротивление оппозиции. Совнарком и Наркоминдел 19 февраля направили германскому правительству телеграмму, выражающую согласие на условия мира. 22 февраля пришел, наконец, ответ, в котором предъявлялись новые условия мира, более тяжелые по сравнению с прежними.

3 марта в Брест-Литовске был подписан мирный договор между Советской Россией и странами Четвертого союза. С советской стороны договор подписали заместители наркома иностранных дел Г. Я. Сокольников и Г. В. Чичерин, нарком внутренних дел Г. И. Петровский и секретарь делегации Л. М. Карахан. С германской стороны -- министр иностранных дел Германии Р. Кюльман и генерал Гофман, от Австро-Венгрии -- министр иностранных дел О. Чернин, а также представители Болгарии и Турции.

15 марта договор был ратифицирован Чрезвычайным

IV Всероссийским съездом Советов, а 26 марта -- германским императором Вильгельмом II. От России отторгалась территория около миллиона квадратных километров, а именно: Финляндия, Польша, Литва, Латвия, Эстония, часть Белоруссии и вся Украина, а также округа Ардагана, Карса и Батума, судьба которых передавалась в руки Турции. Кроме того, по дополнению к Брестскому договору, подписанному 27 августа 1918 года в Берлине, Россия обязывалась уплатить Германии в различных формах контрибуцию в размере 6 миллиардов марок.

Ленин назвал Брестский мир "гнусным" и "архиневыгодным". Так было. А теперь?

Теперь в руках у Хрущева неописуемой силы оружие, которое он в любой момент может обрушить на любого противника.

Ничего общего не имеют между собой годы 1918 и 1963.

Это так и не так. Грозные ракеты являются неслыханным и невиданным по своей силе оружием в смысле обороны. Но в смысле нападения это оружие мнимое. Оно есть и его нет. Его нет потому, что Хрущев и с ним советская власть связали себя обещанием, что они никогда и ни при каких обстоятельствах не нападут первыми.

Это прекрасно учитывают на Западе, и потому западные державы не спешат с разоружением. Гонка вооружений продолжается, высасывая все соки из народов. И так может продолжаться до бесконечности, если не положить конец этому безумию. Мир ходит по краю пропасти, что уже тысячу раз было высказано. Поэтому международное положение при Хрущеве ничуть не легче, чем в 1918 году.

По этой причине Нео-Поприщин полагает, что нужен нео-Брест. Как же автор новых "Записок сумасшедшего" себе это представляет? Довольно просто: надо переломить психику западных народов. Надо переломить ее таким актом, который потряс бы до основания их представления о коммунистах второй половины XX века -- о Советском Союзе наших дней.

Колонизация в направлении на Восток России всегда удавалась. Неизменно терпели крах все попытки колонизации в западном направлении.

Не удалось духовно покорить Финляндию и Польшу, и как только наступили серьезные осложнения, с ними пришлось расстаться. В отношении Финляндии с этим примирился и Советский Союз. Но Польшу Советское правительство продолжает колонизировать под видом социализма. Не думаю, чтобы польские сердца смирились искренно, думаю, что они склоняются перед силой. Во всяком случае, их психику следовало бы проверить.

Наоборот, чехи были русофилами. Но сомневаюсь, чтобы они были советофилами. И это требует выяснения.

Вышесказанное относится и к другим сателлитам, т. е. спутникам Советского государства, иначе называемым "народными демократиями". Венгрия, Румыния, Болгария -- питают ли они действительно дружелюбные чувства к Советскому Союзу, или же они так же ревнивы к своей независимости, как Югославия и Албания?

Поприщин думает: надо сделать проверку. Сумасшедший думает так еще и потому, что в отношении всех этих народов замечается некоторое брожение у советских людей. Несмотря на всяческие "импорты", приходящие к нам из этих стран, часть советских граждан твердо убеждена, что все сателлиты сосут русский народ, как некие пиявки. Поэтому избавиться от этих сосущих, по мнению некоторых советских граждан, совершенно не было бы деянием "гнусным и архиневыгодным". В этом смысле нео-Брест выгодно отличается от Бреста 1918 года.

Что же думает Поприщин о нео-нэпе? Тут он меньше определителен. Он честно сознается, что весьма туманно представляет себе, в чем должна состоять "новая экономическая политика" в 1963 году. При Ленине частичный возврат к прошлому был возможен. Сейчас это прошлое в экономическом смысле настолько уничтожено, что не к чему возвращаться.

Но что-то в экономическом смысле сделать надо. При этом надо помнить, что в политике объективная действительность играет иногда даже меньшую роль, чем народная психика.

Массы настоящего дня не те, какими они были 50 лет тому назад. Народ стал требователен и не хочет мириться с тем, с чем мирился раньше. И еще следующее: после того как 50 лет ему обещают "рай на земле", а "рай" все еще не наступил, народ устал ждать. Постоянные перебои в снабжении, очереди, например, за мукой при десятимиллиардном урожае и за всяким "ширпотребом", недостаток в глухих деревнях даже в хлебе -- все это создает новую народную психику, которая по мнению Нео-Поприщина требует "новой экономической политики".

---------------------------------------------------------------------

Текст издания: Шульгин В. В. Три столицы / [Послесл. Д. Жукова, с. 398-496]. -- М.: Современник, 1991. -- 495 с.; 21 см. -- (Серия мемуаров "Память").

Оставить комментарий Шульгин Василий Витальевич (yes@lib.ru) Год: 1965 Обновлено: 08/09/2021. 47k. Статистика. Книга очерков: Публицистика, Политика Публицистика	Скачать FB2 Ваша оценка:
Аннотация: Некий взгляд на прошлое. Последний царь и последний самодержец Трест (история возникновения книги "Три столицы") Белая мысль Некий взгляд в некое будущее (Ленин и Хрущев).

Шульгин Василий Витальевич Неопубликованная публицистика

Василий Шульгин. Неопубликованная публицистика