Банг В.
Каталог

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Текст издания: журнал "Вестник иностранной литературы", No 8, 1916.

Каталог.

В. Банга

Перев. со шведского

   Книги! Книги! Книги! С полу и до потолка блестели их кожаные с позолотой корешки, и полки стояли не только по стенам, но и посреди комнаты, точно брекватеры на морском берегу, предназначенные для ослабления силы волн и напора льда.
   И длинный ряд полок играл именно эту роль в жизни доктора Ганса Нерринга. Забаррикадированный ими, доктор, точно из тихой пристани, взирал на шум и волнения жизни. Проносились бури; многие из его сверстников потерпели крушение в водовороте жизненных бурунов. Он же только жалел их и помогал им по мере сил и возможности, но, исполнив свою обязанность, указывал на свои баррикады и говорил: "Если бы у них было что-либо подобное, ничего бы не случилось. Какая радость в бурных приключениях и путешествиях, раз они кончаются таким ужасом".
   Книги! Книги! Книги!
   Друзья доктора часто говорили о нем: "Ему бы следовало сделаться антикварием-книготорговцем".
   Но они были неправы. Нерринг никогда не был бы в состоянии расстаться со своими книгами, если бы даже ему дали в обмен другие; но в таком случае дело бы не пошло.
   И сам доктор отлично подходил к этой обстановке. Он искал независимого положения и получил место помощника смотрителя музея. На этом посту знания его были очень кстати и не отнимали много времени, так что доктор без помехи мог посвящать своему любимому занятию большую часть суток.
   Таким образом доктор дожил до тридцатилетнего возраста и совершенно отдался своему книжному миру. При таких условиях было бы невероятно, чтобы первоначально светлый ум доктора Нерринга не стал серьезнее. Но с другой стороны было бы ошибочно думать, что Ганс Нерринг стал педантом: он остался юным и здоровым, как нравственно, так и физически. Каждый день доктор целый час фехтовал и делал гимнастику, брал холодную ванну и совершал длинную прогулку верхом, не пренебрегал и светской жизнию, театрами и концертам, но -- в небольших дозах. В путешествиях он всегда старался соединить две вещи: изучение больших городов п отдых на лоне природы. Холостяком же доктор был по принципу.
   -- Если Ганс Нерринг женится, -- говорили друзья, -- то невеста, наверное, будет роскошным экземпляром.
   -- И, наверное, в старинном толстом переплете из свиной кожи!
   -- Конечно, и с золотым обрезом!
   Много можно было острить на этот счет, что, впрочем, и делалось, но Ганс Нерринг спокойно выслушивал все и смеялся с другими. Он считал себя застрахованным от всех подобных великолепных изданий.
   Но в один прекрасный день случился сюрприз: не старинная книга в переплете из свиной кожи, даже без золотого обреза. Эббе Хорн было 20 лет, когда доктор встретил ее в сопровождении матери в одном из заграничных курортов, где распорядитель на основании их одинаковой национальности посадил доктора около дам за табльдотом.
   Высокая н тонкая блондинка, свеженькая, умненькая и остроумная, отлично образованная и воспитанная, Эбба вполне подходила к его идеалу и как бы дополняла его. Путешествие сдуло с доктора книжную пыль, и Эбба не заметила его односторонности; доктор сносно играл в теннис и был корректно одет, кроме того, "интересен", как ни один мужчина, которых девушка встречала до сих пор.
   Когда доктор сделал предложение, Эбба тотчас же с радостью приняла его. А на обратном пути домой, когда жених провожал их, Эбба так влюбилась в него, что ее добродушная, несколько апатичная мать от удивления только широко раскрыла глаза.
   -- Каждый раз, что я прихожу к тебе, меня поражает масса принадлежащих тебе книг, Ганс!
   Эбба пришла в гости и проходит по библиотеке, которая, собственно говоря, занимает всю квартиру в 5 комнат и переднюю, где с трудом находится местечко, чтобы повесить платье.
   -- Вот я возвращаю тебе обе книга, взятые мною у тебя летом и привезенные мною в чемодане. Я только вчера их дочитала.
   Небрежно бросила Эбба на стол два французских романа. Несмотря на красивые переплеты, молодая девушка не постаралась даже завернуть книги, а так как в тот день шел дождь, то переплеты запачкались. А одна из книг даже во многих местах странно раскрывалась сама собою.
   Ганс Нерринг взял книги, чтобы тотчас же водворить их на места, и сразу заметил, что с ними обращались с далеко не подобающей аккуратностью.
   -- Милая Эбба, -- сказал он, -- не сердись на меня н не обижайся, но неужели ты не можешь немного осторожнее обращаться с вещами? Подумай только, сколько трудов и жертв стоит издание такой книги. В ее строках течет кровь поэта или писателя, типографщик прилагает все свои старания, бумага -- высшего качества, художник вкладывает всю свою душу в красивые иллюстрации к ней, переплетчик тоже старается придумать переплет поизящнее. Посмотри, друг мой, ты, наверное, лежала на берегу и насыпала, в книгу песку, потому-то она и не закрывается.
   Он приподнял книгу за корешок и мелкий морской песок посыпался на стол.
   -- О, песок! -- воскликнула Эбба. -- Помнишь ли ты морской берег? Я вырывала себе яму, ложилась и замерзала в ней от скучного чтения, хотя солнышко грело во всю. Не вытрясай песка, Ганс, это -- чудное воспоминание о чудных днях!
   Но доктор далеко не разделял сентиментальности своей невесты, напротив -- он находил варварством оставлять песок в книге, и высказал это как можно нежнее и осторожнее, но все же довольно твердо. Оскорбленная страсть его к коллекционерству так и рвалась наружу.
   Сначала Эбба была только озадачена, но как только поняла, что жених ее серьезно раздражен ее легкомысленным обращением с книгами, она рассердилась и положила конец его нравоучению, усевшись к нему на колени и схватив шнурок его pince-nez -- самое ужасное, что мог позволить себе, человек по отношению к доктору.
   -- Я читала в автобиографии Дарвина, милый Ганс, что он вырывал из книг особенно заинтересовавшие его страницы, а остальные бросал прочь. Таким образом часть его библиотеки состояла из разрозненных листов от всевозможных журналов и книг. Мне кажется, я также способна на нечто подобное. И подумай, как мало места они занимают. Да и переплетать их вовсе не стоит; дорогие переплеты могут быть заменены маленькими, удобными папками.
   С возрастающим ужасом слушал доктор развитие ее теории о библиотеке, производившее на него прямо готтентотское впечатление. К тому же Эбба все время дергала его за шнурок pince-nez.
   Хотя Ганс и не особенно любил свою малознакомую с литературой будущую тещу, все же ее приход был для него освобождением. Она объявила, что подан чай с принесенными ими булочками и печеньем.
   Но и мирное чаепитие не прошло без трений, ибо Эбба при виде массы книжных полок, загромождавших и столовую, вернулась к прерванному разговору.
   -- Книги в столовой и спальне -- упрямо нелепость, -- заявила она. Мать делала ей предупреждающие знаки. --Совершенно ни к чему не ведут твои знаки, мама; я никогда не соглашусь, чтобы книжные полки остались в этих двух комнатах.
   Ганс улыбнулся и взял пирожное.
   -- Разве нет других "нелепостей", кроме этого? -- резко заметил он. -- Иногда маленькие, наивные женщины являются еще большей нелепостью в библиотеке.
   Эбба прислушалась к словам жениха и вдруг притихла. Дело оказывалось серьезнее, чем она предполагала, и после короткой, несколько принудительной беседы на незначащие темы молодая девушка заявила, что им пора домой.
   Выходя Эбба держалась все время поближе к матери: это делалось для того, чтобы помешать Гансу поцеловать ее. Уже на подъезде Эбба вдруг вскричала: "Ах, я забыла наверху перчатку!"
   Ганс хотел пойти за ней, но Эбба сама поспешно вернулась, а он остался с матерью на подъезде. Через несколько минут, запыхавшаяся Эбба вернулась с перчаткой, и все отправились в. путь.
   Вернувшись в свой кабинет, Ганс Нерринг увидел на. письменном столе злополучную книгу с морским песком и на ней -- гладкое золотое кольцо.
   Таким способом Эбба Хорн порвала свою помолвку с Гансом Неррингом.
   Доктор находился в ужасном состоянии духа: он беспомощно озирался по сторонам на свои полки с книгами. В каком лексиконе мог бы он найти совет?
   Взяв шляпу и палку, он бросился в дом Эббы. Горничная сказала, что никого нет дома. Ганс пообедал в ресторане, потом вернулся домой к своим кницам все таким же смущенным и нерешительным. Вечером он получил от Эббы по почте письмо следующего содержания:
   "Дорогой Ганс! Ты, быть может, не понял моего сегодняшнего поступка, и я не смею надеяться, что поймешь и все, что я напишу и скажу. Мама плачет и бранится, говоря: "ты могла бы подождать, пока не выйдешь замуж, тогда подобные пустяки между вами уладились бы скорее". Я же не считаю этого пустяками. Часто кажущиеся мелочи являются в обыденной жизни камнями преткновения. Поэтому я считаю. что, поступив так, я поступила правильно и честнее по отношению к самой себе и к тебе, Ганс, которого я так люблю. Увидя тебя в первый раз в твоем книжном мире, я понадеялась, что смогу явиться живой струей, влившейся в эти тихие места. Но сегодня мне стало ясно, что книги застрахованы от этой живой воды, они не могут выносить даже нескольких крупинок песку. Ганс, я не могу бороться с этим и говорю истинную правду: я не хочу делать и тебя, и себя несчастными; для этого я слишком высоко ставлю нас обоих. Прощай! Забудь меня!

Эбба".

   После многих колебаний и напрасных попыток к примирению Ганс Нерринг решил последовать совету Эббы -- забыть ее. Ему, как и фру Хорн, поступок девушки казался эксцентричным.
   Доктор взял свой чемодан, запер библиотеку и отправился в продолжительное путешествие -- классическое средство для разбитого сердца. Но лучше было бы доктору остаться среди своих книг. Несмотря на работу в музеях, Ганс ежечасно думал в своей комнате отеля об Эббе п ее словах о живой струе жизни, которую она хотела влить в его мир книг. Обычный образ жизни дома был бы более верным средством забвения, чем это беспокойное скитание. И он вернулся домой еще более, чем раньше, полный мыслям об Эббе. Если бы она могла заглянуть теперь в сердце своего ех-жениха, она бы улыбнулась сквозь слезы: а она проливала их теперь часто, хотя никто не знал об этом. Эбба могла бы победоносно улыбнуться в зеркало своему маленькому, умненькому личику и сказать: "Эбба далеко не так глупа, хотя и взяла на себя неслыханную смелость насыпать песку в книги доктора Ганса Нерринга". Но, к сожалению, молодая девушка не могла заглянуть в его сердце, хотя была бы уже храбрее, заглянув только в его комнату, так как Ганс Нерринг вернулся домой с вполне созревшим новым планом: он решил составить каталог, научный каталог всех своих книг. Карточки же -- тысячи этих бумажек -- он заказал в Вене, по образцу виденных им в университетской библиотеке. И вот доктор с нетерпением ждал прихода посылки, чтобы поскорее приняться за работу.
   Книга за книгой снималась с полок. Заглавие и год старательно записывались на вечную бумагу неисчезающими чернилами. Это была поистине Геркулесова работа и пыльная к тому же, но все же она давала моцион, так как приходилось лазать по лестнице и двигаться, все после обеда. Ганс даже отменил свой час фехтованья, чтобы сберечь сипы для упомянутой работы дома.
   Работа эта значительно затягивалась и осложнялась тем, что доктор непрерывно наталкивался на сочинения, которых давно не брал в руки, раскрывал их наудачу, заинтересовывался и начинал читать. Проходили часы и за все после-обеда наклеивался всего один ярлык!
   Но что из того! Ведь у доктора было много времени впереди, и работа наполняла его радостью. Подумать только, каким произведением явится этот каталог, когда доктор закончит его через несколько лет! И он уже предвкушал это: по крайней мере, два больших тома, на корешках которых будет золотыми буквами вытеснено: "Biblioteka Norringiana".
   Друзей своих Ганс Нерринг видел редко; он нанял экономку и обедал дома. Все были очень удивлены эпизодом с Эббой Хорн, но не его непродолжительностью. Ведь это -- не книга в переплете свиной кожи или с золотым обрезом, но великолепный экземпляр новейшей формации, непригодный для библиотеки.
   Все же в яркое летнее время один из друзей зашел к доктору. Вернув занятую у него книгу и расписавшись, гость как бы вскользь сказал:
   -- Я только что вернулся с Сульта; надеюсь, что ты ничего не имеешь против того, что я упомянул это место? Фрекен Хорн во всяком случае даже находится снова там и видимо нашла тебе заместителя. Около нее все время был австрийский офицер-драгун, которому, видимо, протежирует и мать.
   --Ты расписался? -- сердито фыркнул Ганс Нерринг.
   --Расписался? Ты это о чем? Ах, да, об книге -- да, ты ведь положил расписку в ящик письменного стола.
   -- Тогда извиняюсь; это -- ради порядка, иначе я не могу уследить за даваемыми книгами.
   Пауза.
   -- Ну, мне пора идти.
   -- Я пойду с тобой!
   Вернувшись домой, Ганс Нерринг упал духом. "Эбба!" застонал он и увидел перед собою длинный отлогий морской берег с ресторанами и развевающимися над купальными кабинками флагами; играющих на песке детей и прогуливающиеся парочки и толпу. Машинально поднялся он и взял книгу, чтобы записать ее заглавие. Когда он поставил книгу на стол, она приоткрылась и оттуда выпала небольшая записка. Доктор сначала не-заметил этого, но при заглавии книга вздрогнул: это была "книга с песком". И тут на него нахлынули воспоминания и овладели его измученной душой, так как грубые намеки друга растревожили его. А теперь еще эта книга! Доктор отложил её в сторону и увидел записку. Письмо Эббы! Доктору вспомнилось, что он как раз читал книгу с песком, когда пришло оно и осталось лежать в книге. Торопливо развернул Нерринг письмо, и снова прочел короткую отставку, данную ему Эббой. Но теперь смысл ее показался ему яснее -- он читал между строк, впрочем, и в строках... "Ганс, я так сильно люблю тебя!.."
   Снова глазам его представился морской пейзаж -- стройная, одетая в белое фигура Эббы, драгунский офицер...
   Доктор посмотрел на часы. Не поспеет ли он на поезд в Киль? Нет, не ранее утра! -- Только бы Эбба не уехала, когда он приедет туда! Теперь доктором овладело полное спокойствие. Решено! Он написал письмо в музей о деле, не терпящем отлагательства и заставляющем его уехать на несколько дней, уложил чемодан и лег спать.
   На утро следующего дня он уже ехал на запад скорым поездом, скорость которого казалась ему одинаковой с товарным. А день спустя он почти задушил в своих объятиях старую фру Хорн, мирно дремавшую в соломенной кабинке.
   -- Где Эбба? Простите, фру Хорн, но мне необходимо переговорить с ней!
   -- Эбба купается. Как вы меня испугали, доктор! Садитесь пока. Но вот и Эбба! -- Да, действительно, там шла она, только что вышедшая из воды, свежая и загоревшая, сияющая, с оливковым купальным халатом на руке! Морской ветерок играл маленьким локоном у правого ее уха.
   Увидев около матери своего бывшего жениха, Эбба побледнела и на секунду остановилась, потом бросила все, что несла, и кинулась к Гансу.
   -- Я знала, что ты приедешь! -- воскликнула она, лежа в его объятиях. -- Ведь это я сама просила Хальворсена рассказать тебе про драгунского офицера...
   Они обвенчались и провели две недели в Швейцарии. Когда Ганс Нерринг снова появился в музее, фраза его в письме, о деле, не терпящем отлагательства, получило особое, вызывавшее улыбку значение. Перед свадьбой Эбба заставила доктора подписать следующее обязательство: "Я, нижеподписавшийся, доктор философии Ганс Нерринг, обязуюсь нанять или купить двухэтажную виллу; верхний этаж ее отводится главным образом под мою библиотеку. В остальных же комнатах виллы не будет поставлено ни одной книжной полки, кроме книжного шкафа для беллетристики в салоне. Каждые после-обеда я имею право заниматься в продолжение 2-х часов начатой мною работой -- составлением каталога. Остальное свободное от занятий в музее время посвящается семье и научным занятиям".
   Сначала доктору было тяжело, что его драгоценные карточки-ярлыки должны были ждать так долго прежде, чем войти в образцовый каталог. И когда он однажды стал жаловаться, Эбба ответила, улыбаясь:
   -- На что тебе, собственно говоря, этот каталог? Ведь ты со своей блестящей памятью точно знаешь, какие у тебя книги; ты можешь найти их даже в темноте! Не пустая ли это трата времени? Имеет ли она какое практическое значение?
   -- Практическое значение? -- воскликнул муж, -- громадное, говорю я! Подумай, например, в случае пожара -- все карточки у тебя в руках и ими можно доказать страховому Обществу, какие у тебя имелись книги!
   -- Но ведь и карточки могут сгореть! -- заметила- невозмутимо спокойно Эбба -- Дальше!
   -- И когда я умру, каталог будет иметь больше значение для описи наследственного имущества, которую тогда легче будет произвести.
   -- Ну, это мы пропустим, милый Ганс, ведь тогда уже тебе не будет от книг никакой радости, раз ты умрешь. Дальше!
   -- Научный интерес такого каталога чрезвычайно велик...
   Эбба снова перебила мужа и сказала, усевшись к нему на колени:
   -- Хочешь послушать, что будет дальше? Ты состаришься, каталог будет готов. Ты умираешь, все книги продаются с аукциона, причем каталог приносит большую пользу. Карточки-ярлыки прячутся в библиотеку, где их никто не видит, а отпечатанным каталогом будут иногда, -- скажем раз в пять лет, пользоваться ученые. Два твоих сына...
   -- Какие два сына, дорогая Эбба? У меня нет сыновей!
   -- Но они могут быть, не только два, а быть -- может, семь человек. Итак, твои два сына, Нильс и Хенрик, будут -- один -- инженером, другой -- моряком. Я точно слышу уже, как они показывают каталог и говорят: "Посмотрите, милостивые государи, и милостивые государыни, все эти книги когда-то принадлежали нашему отцу".
   -- Эбба, ты слишком строга ко мне и моему бедному каталогу, -- сказал Ганс, зажимая ей рот поцелуем.
   Но Эбба освободилась от мужа и ответила:
   -- Нисколько, я лишь рисую действительность в том виде, как она будет, когда поток жизни ворвется в твой книжный мир.

---------------------------------------------------------------------

   Источник текста: журнал "Вестник иностранной литературы", No 8, 1916. -- С. 73--80.
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru