Синельников Николай Николаевич
Воспоминания о Н. Н. Синельникове

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    М. М. Блюменталь-Тамарина. Мои Воспоминания
    Е. И. Тиме. Маленькая заметка о большом мастере
    Н. М. Радин. Тогда и теперь
    Л. Л. Пальмский. Завоеванное счастье

   Синельников Н. Н. Шестьдесят лет на сцене: Записки
   Харьков: Харьковский государственный театр русской драмы, 1935
   

Воспоминания о Н. Н. Синельникове

   М. М. Блюменталь-Тамарина. Мои Воспоминания
   Е. И. Тиме. Маленькая заметка о большом мастере
   Н. М. Радин. Тогда и теперь
   Л. Л. Пальмский. Завоеванное счастье
   

М. М. Блюменталь-Тамарина
Мои Воспоминания

   У каждого человека всегда есть особенное, дорогое воспоминание. В истории моей театральной жизни такое воспоминание крепко связано с именем Николая Николаевича Синельникова. Сорок лет тому назад, в 1894 году, я вступила в товарищество Одесса -- Ростов-на-Дону, под управлением Николая Николаевича Синельникова. Вступила я по рекомендации известного артиста Николая Петровича Рощина-Инсарова. Приехала я в Одессу с большим волнением и страхом, зная, что мне придется играть с настоящими, большими актерами. Николай Николаевич приветливо меня встретил и уже с первых репетиций я почувствовала, что служу в прекрасной труппе с чудным режиссером, -- режиссером и учителем. Несмотря на то, что я уже служила в Москве у Лентовского в театре "Скоморох", в Тифлисе, Владимире, я была еще неопытна и дарование мое, так сказать не было отшлифовано. Николай Николаевич давал мне такие ценные указания в ролях, что я с каждой репетицией чувствовала, как моя поступь на сцене становится все тверже и тверже. Пять лет под ряд я прослужила у Николая Николаевича в Ростове-на-Дону, а затем, когда Николай Николаевич вступил в театр Корша в Москве, он и нас, нескольких актеров -- его учеников, беззаветно ему преданных, устроил туда же. Его громадная любовь к искусству, его влюбленность в сцену, нас, актеров -- и молодых и старых -- зажигала и двигала на работу. Кроме режиссуры, Николай Николаевич и актер был прекрасный, создавший много незабываемых художественных образов. А как режиссер-учитель, большой художник, он вывел нас на большую дорогу, и мы, его ученики, -- а я из них самая старая, -- мы всегда будем ему бесконечно благодарны и сохраним любовь и преданность до конца наших дней.
   Хвала и честь актеру, режиссеру, художнику -- Николаю Николаевичу Синельникову!
   

Е. И. Тиме
Маленькая заметка о большом мастере

   Николай Николаевич Синельников -- громадное явление в области театральной культуры 60 лет служения искусству -- целая эпоха жизни театра.
   Ряд актерских поколений взращен, создан и утвержден руками крупного мастера, и, всякий, кто был в соприкосновении с его актерским, режиссерским и педагогическим талантом, может и должен сказать об этом вслух.
   Мне пришлось проработать под руководством Николая Николаевича сезон 1918 - 1919 г. в Харькове в драматическом театре. Я приехала из Ленинграда тогда совсем молодой актрисой, воспитанной в окружении блестящих сил Александринского театра, занимая в последнем к тому времени первое положение. И вот, попав в руки такого исключительного режиссера и блестящего педагога, каким являлся и является Николай Николаевич, я увидела, как мой молодой творческий организм стал расширять и укреплять свои технические и художественные возможности и даже видоизменять диапазон своей, казалось, уже достаточно установившейся артистической индивидуальности. Эту созидательную, "строительную" работу я наблюдала не только на себе, но и на других, старых и молодых, больших и маленьких, опытных и неопытных работниках.
   Не только режиссерский и педагогический, но и личный актерский талант Николая Николаевича, его высокая техника, энтузиазм, неутомимость, заразительная страстность в труде, трепетное юношеское горение, музыкальное ухо, не принимавшее никакой фальши, остро-верное ощущение актерской индивидуальности и наирациональнейший способ работы над ней -- все это ярко и незабываемо запечатлелось в моей артистической памяти, богатой воспоминаниями о работе со многими выдающимися режиссерами и актерами.
   В том сезоне в Харькове труппа насчитывала много крупных сил. М. М. Тарханов, В. А. Блюменталь-Тамарин, Е. Н. Рощина-Инсарова, Виктор Петипа, Татьяна Павлова, А. А. Баров, К. Н. Хворостов, Б. С. Глаголин, Андреев, А. Н. Медведева, О. А. Голубева, А. В. Богданова и многие другие. Среди молодежи -- Митя Орлов, Межинский. Петкер.
   Помню, как на моих глазах Н. Н. Синельников заприметил Д. Н. Орлова, полюбил его дарование и сказал мне, что из этого скромного юноши получится большое театральное явление. Как много артистических имен получило свое "выдвижение" и "продвижение" благодаря глазу Николая Николаевича! И как же иначе, как не "ударной", можно назвать ту работу, которую вел с нами Николай Николаевич, когда, по техническим условиям, приходилось ставить пьесу в короткий срок, репетиции при его неутомимом участии шли без учета часов -- утром, днем, вечером и ночью. Свободных от спектакля людей он звал вечером, а часто и ночью, в свой кабинет, и там работа шла кипучая, вдохновенная. Как любили мы эти вызовы в кабинет. После спектакля просиживали мы с ним за столом, не зная устали, по несколько часов, зараженные огнем его вдохновения. Какое неисчислимое количество технических знаний получили от него мы, молодые актеры. Не стесненный рамками репетиций, спокойно, не торопясь, раскрывал он перед нами всю сокровищницу своих знаний, где были налицо и талант, и методология, и острое ощущение современности. Он уже тогда объявил войну фальшивым традициям, банальной трактовке образов классических произведений. Поручая мне, молодой героине, роль Луизы в "Коварстве и любовь", он критически осуждал весь ненужно-сахаринный лиризм, который по традиции был навязан многим образом классических произведений. Беспощадно высмеивал он псевдолирику, ультра-романтику, дешевую театральность и фальшь.
   Под углом этой критической проверки поставил он "Горе от ума" и "Коварство и любовь". Сколько новых красок и острых ритмов внес он в работу над "Бесприданницей" и "Живым трупом". В этот же сезон были поставлены Николаем Николаевичем "Павел I", "Старый Гейдельберг", "Гибель Надежды", "Дама с камелиями", старая оперетта "Мамзель Нитуш".
   Вспоминаются репетиции -- подлинные творческие встречи, на которых Николай Николаевич -- самый неутомимый из всех нас -- весь беспрерывное вдохновение и неусыпное внимание. Мы не спускали глаз с его лица, на котором отражалась, как в зеркале, удача или неудача каждого нашего движения. Когда у актера что-то "получалось" -- лицо Николая Николаевича улыбалось, и он начинал тихо напевать приятный и определенный мотив, но горе тому, кто видел на себе грустный, потухший взгляд и слышал выпевание каких-то звуков, лишенных какой бы то ни было мелодии, -- что-то "нехорошо".
   Все помнят дни премьер: Николай Николаевич никогда не смотрел своего спектакля. Он его слушал сидя или в глубине ложи, или за кулисами, закрыв глаза, при чем всякая неудачная интонация сжимала его выразительное лицо в мучительную гримасу, а при ошибке в стихах Грибоедова Николай Николаевич хватался за голову и начинал стонать. Он бывал так поглощен работой и насыщен творческим состоянием, что ко всему остальному, находящемуся вне сцены, относился в эти моменты с рассеянностью, подчас трогательно комической. Обращаясь к любому из нас, он не мог вспомнить ни имени, ни отчества, ни фамилии и легко называл нас именами действующих лиц пьесы. Однажды ему надо было позвать одного из своих сыновей, он сначала спутал его имя, потом не мог припомнить отчества и, наконец, в отчаянии крикнул: "Ну, позовите этого сына, как его... ну, доктора!"
   Возвращаясь к расценке всего сотворенного за длинный творческий путь блестящим режиссером и педагогом, хочется верить, что чудодейственная неутомимость его знаний и сил даст возможность продолжать использование его многообразного и крупного мастерства в деле воспитания художественных кадров, борьбы за технику и за критическое освоение наследия прошлого.
   

Н. М. Радин
Тогда и теперь

   Первое августа 1903 года. Сбор труппы перед началом сезона в Московском театре Ф. А. Корша. Отсюда память берет начало для нити воспоминаний о Н. Н. Синельникове. Тогда и теперь.
   И в сумеречном "тогда", и в сверкающем "теперь" он тверд в своей неоскудевающей любви к театру. Пронести через "тогда", не ослабив, эту любовь было большим подвигам. Мы -- ученики Николая Николаевича того времени -- свидетели его борьбы и стойкости.
   Николай Николаевич принял на себя руководство театром Корша в период его острого художественного упадка. Станиславский и Немирович уже будоражили своими исканиями театральную мысль. Благородный враг рутины беспокоил театральных кормчих. Надо было крепить паруса. Касса давала трещины.
   А всероссийски известное имя Николая Николаевича сулило успех в борьбе. И она началась на два фронта: и с крупными московскими "конкурентами", и с "экономикой" владельцев театра.
   25 - 30 премьер в короткий шестимесячный сезон. До последней возможности сжатый состав труппы. Ограниченные постановочные средства.
   С такими путами на руках Н. Н. один (другого режиссера не полагалось) должен был вести коршевское дело. И оно стало расти.
   В первый же сезон "Дети Ванюшина" принесли и художественный и кассовый успех. (Курьез: оформление стоило 3 рубл. 60 коп.).
   Постепенно обновляется труппа. Вливаются молодые силы из провинции. Выравнивается репертуар.
   Но играть надо с шести репетиций. Касса требует по установившемуся ритуалу каждую пятницу премьеру. Кассир не хочет понять художника, убеждающего, что повышение качества за счет количества не ущемит доходности. Как быть?
   Надо в неделю создать спектакль. В шесть дней сделать то, на что не хватает никогда никакого времени -- сколько его ни дай. И делалось.
   Были неудачи. Но было и много побед. Они покупались напряженной творческой работой Николая Николаевича.
   Было непонятно, откуда бралась неистощимая энергия у этого человека.
   К первой репетиции готов режиссерский экземпляр пьесы. В его фантазии образы живут и он эту жизнь вливает в исполнителя ему одному известными приемами. Он умеет излучать из себя творческую энергию. Его требования четки, и он точно знает, чего хочет и что можно извлечь из художественных ресурсов того или иного работника.
   Он вытравляет все безвкусное. Он храбро верит в молодые силы своих учеников.
   Он находит время для отдельных внерепетиционных уроков.
   Только своим авторитетом -- без штрафов и иных взысканий -- он создает стойкую дисциплину.
   Он не считается со своими личными отношениями. Каков бы ни был в его глазах моральный вес актера, если он талантлив, ему представляются полные творческие возможности.
   И все вокруг него заражается его энергией и по мере сил своих творит радостно и бодро.
   И вырастают выразительные полнокровные спектакли.
   Помнится, как Рыбаков по несколько раз смотрел одну и ту же пьесу, как Южин приходил за кулисы со словами одобрения.
   Николай Николаевич творил чудеса.
   Одного чуда он не мог сотворить: перелить свою художественную веру в сердце кассира. Москву он победил, театр поднял, свой режиссерский престиж обогатил -- и ушел, побежденный коммерцией.
   Ушел в Одесский городской театр. Этот сезон Н. Н. Синельников вспоминает с большой теплотой. В спокойной обстановке, без перегруженности, с прекрасной труппой и большими постановочными возможностями он показал Одессе блестящие спектакли: "Цезарь и Клеопатра", "Снегурочка", "Союз молодежи", "Волки и овцы", "Много шума из ничего".
   В следующем году он уже во главе харьковского дела. И оно выросло в одно из самых культурных и ценных художественных предприятий, укрепив за Н. Н. Синельниковым славу исключительного художника-режиссера и учителя многих сценических работников, разбросанных по всему нашему Союзу.
   

Л. Л. Пальмский
Завоеванное счастье

   Длительный трудовой путь Н. Н. Синельникова не только полон глубокого интереса, но и весьма поучителен для нашей театральной молодежи... Начав с выходных ролей, он быстро сделался сначала опереточным премьером, одновременно занимая первое положение и в драме (во времена оны это совмещалось), а затем стал одним из лучших режиссеров-руководителей. Достичь этого, в особенности в условиях дореволюционного времени, было не легко. Если Н. Н. сумел приобрести совершенно исключительное положение и имя, то этим он обязан не только своему громадному таланту, но и поразительной трудоспособности, редкой выдержке и тонкому пониманию сцены. Он ее чувствовал, как никто. С годами он приобрел еще и огромный опыт и безошибочное чутье в угадывании способностей работавших с ним актеров. В этом отношении он никогда не ошибался и продвижение "аспирантов" под его умелым руководством шло неуклонно вперед.

* * *

   Впервые я встретился с Николаем Николаевичем сравнительно недавно -- лет... 50 с лишком тому назад! Было это в Тифлисе, где служил мой отец и куда я приезжал в отпуск из Петербурга, где учился. Мне было всего 13 лет, но бредил я театром чуть ли не с восьми. Эти "театральные" увлечения очень не нравились моим родителям, предназначавшим меня к совершенно иной карьере и для того, чтобы по возможности пресекать мой чрезмерный и, по мнению отца, пагубный интерес к театру, за мной был установлен строжайший контроль, в смысле создания всяких препятствий к самостоятельному посещению театра. В особенности одиозной считалась оперетта, посещать которую мне было решительно воспрещено. Однако, я ухитрялся ускользать от бдительного ока родных и все-таки проникал в театр -- именно на опереточные спектакли, контрабандным путем. Показаться в зрительном зале я, конечно, не смел, т. к. был бы немедленно изъят, со всеми проистекающими из сего последствиями, но мне удалось познакомиться с несколькими актерами (тоже контрабандой, само собой разумеется), и меня пропускали за кулисы. О, эти вечера, которые проводились у кулис, в смертельном страхе быть замеченным, разве можно их забыть!.. Я уже тогда твердо решил посвятить себя театру. Правда, мне сначала пришлось исполнить требование отца и закончить высшее образование, но сделав это, я почел себя свободным в выборе своей дальнейшей деятельности и, бросив все, пошел в театр. Ему я отдал уже 49 лет своей грешной жизни и продолжаю работать на него по сей день.
   Возвращаюсь к встрече с Н. Н. Синельниковым. Первая роль, в которой я его увидел, была -- Анатоль в оперетте "Зеленый остров". С тех пор мне пришлось перевидать сотни Анатолей и у нас, и заграницей, но такого, как Синельников, я никогда и нигде не видел. Стройный, изящный, живой, веселый, но без малейшей аффектации, с очаровательным голосом, он имел громадный успех. Его появление во втором акте, в виде элегантной француженки, было встречено всем залом восторженно. Зачарованный, я не сводил с него глаз, а когда Миша Фатеев, прекрасный актер и чудный человек, с которым я впоследствии был связан самой тесной дружбой вплоть до его смерти (он умер в Харькове в 1921 г.), представил меня Синельникову, я был наверху счастья. В этот же сезон я видел его во многих ролях его обширного репертуара, одна из которых произвела на меня особенно сильное впечатление. Это роль молодого барабанщика Гриолэ в оперетте Оффенбаха "Дочь тамбурмажора". В ней он был неподражаем. Прошли года. Николай Николаевич, несмотря на громадный успех, решил распрощаться с опереттой и перестал выступать, как актер, всецело посвятив себя режиссерству и художественному руководству сценой.
   Слово "антрепренер" звучит сейчас одиозно. С ним неизменно связаны понятия об эксплуатации тружеников, жажде наживы, ориентации исключительно на кассу и других явлениях определенно отрицательного характера. В большинстве случаев, так это и было. Самые известные в то время провинциальные (да и столичные) антрепренеры ровно ничего общего с искусством не имели, делаясь вершителями театральных судеб либо из буфетчиков, либо из содержателей вешалки. Хорошо еще, если такие "дилехтора" были по натуре порядочными людьми и в авантюры не пускались. Но таких было мало. Обыкновенно провинциальный антрепренер "шел на рыск". Шли дела, он честно расплачивался, нет -- не платил совсем или требовал у актеров большой скидки. Часто дело кончалось полным крахом, что не мешало, однако, прогоревшему в Калуге антрепренеру возрождаться на следующий сезон в Костроме. Конечно, дело затевалось без всякого личного капитала. К услугам таких антрепренеров всегда бывали всякие кассиры и контролеры "с залогами", вешальщики и другие театральные пауки, доставлявшие средства за ростовщические проценты, при минимальном риске, т. к. их деньги выбирались из сборов в первую голову. Если сезон шел гладко, актеры получали то, что им следовало, и тогда антрепренер приобретал славу платящего; сборы были плохи -- повторялась прежняя история.
   Положение актера было таково, что сплошь да рядом приходилось идти "служить" к заведомо не платящему, на авось. Действительно солидных (в смысле капитала) антрепренеров было разве 2-3 человека на всю провинцию. Ясно, что на актерскую громаду их не хватало.
   Н. Н. Синельников никогда антрепренером-коммерсантом не был. Это был художник, стоящий во главе дела, заботящийся меньше всего о своем личном благоденствии.

* * *

   Вступление Николая Николаевича в труппу Корша было встречено частью актеров, занимавших в ней привилегированное положение, что называется, "в штыки". Они привыкли давать тон всему делу, а Синельников требовал строгой дисциплины и полного подчинения его распоряжениям. Это им не понравилось, они стали будировать и дело дошло до того, что группа недовольных -- "сливки" театра -- поставили Коршу ультиматум: или они, или Синельников. Корш был человеком умным. Он сразу понял, что он приобрел в лице Николая Николаевича и поэтому, не раздумывая, ответил категорически: "Он!.." И не ошибся. Правда из театра ушли некоторые любимцы, но можно было создать новых, а под руководством такого режиссера дело пошло полным ходом и начавший уже хиреть театр, быстро воспрял, достиг пышного расцвета и обогатил антрепренера. Поставленная Николаем Николаевичем пьеса Найденова "Дети Ванюшина" имела небывалый успех, пройдя при сплошных аншлагах десятки раз -- факт в то время исключительный.
   До этого периода деятельности Николая Николаевича мне с ним приходилось встречаться сравнительно редко. Он работал преимущественно на юге, я -- в Петербурге и заграницей, где жил годами. Иногда судьба нас сводила в Москве, великим постом, когда туда съезжались актеры всея России, "от Керчи до Вологды", но это были встречи мимолетные, так сказать, на ходу. Некоторая связь между нами поддерживалась через уже упомянутого Мишу Фатеева, бывшего с Николаем Николаевичем так же дружным, как и со мной. У Корша мне пришлось столкнуться с Николаем Николаевичем на почве деловой. Я дал Коршу какую-то переделанную мною с немецкого комедию, имевшую в Берлине шумный успех. К сожалению, сейчас никак не могу вспомнить ее названия. Однако, я хорошо помню, что меня поразил метод работы Николая Николаевича с актерами, его приемы постановки и совершенно исключительное отношение к делу. Это был подлинный художник-режиссер, чуждый грубых внешних эффектов, необыкновенно тонко проникавший в суть каждой пьесы, которую он ставил. Таких в то время не было, да и теперь, говоря откровенно, не так, чтобы очень много.
   В 1917 году, перед самой февральской революцией, мы столкнулись вплотную снова. Я приехал к нему, в Харьков, с покойным В. Н. Давыдовым, который выступал в его труппе. Здесь я снова увидел Николая Николаевича на работе. Можно смело сказать, что вне театра у него никаких интересов не было. Он отдавался ему полностью, до совершенного забвения всех своих личных дел.
   Весь день, с самого утра, он проводил в театре, то лично ведя репетиции, то обсуждая постановки, то занимаясь с отдельными актерами.
   В своем театре он был всем.
   И как спокойно, приятно и красиво все это делалось!..
   Я понял, почему актеры считали счастьем "служить" у Синельникова.
   Это была такая школа, влияние которой сохранялось на всю жизнь. Он поразительно чутко угадывал индивидуальность актера, направлял его по верному пути, делал из него крупную фигуру. Обаяние Николая Николаевича было неотразимым.
   Русский актер по натуре не особенно дисциплинирован, но у Синельникова он как-то невольно подтягивался, сдерживался и не за страх, а за совесть беспрекословно ему подчинялся.
   Бывали, конечно, и печальные исключения, но если: Николай Николаевич видел, что все его старания привести актера "в христианскую веру" оставались бесплодными, он казнил его... презрением. Презрение это отнюдь не выливалось к какие-нибудь резкие формы. Николай Николаевич просто оставлял его в покое, как бы переставая его замечать. Не человек, а пустое место!..
   В большинстве случаев такие меры воздействия приносили благие результаты и отношения снова налаживались, но иногда недовольные уходили из дела И тогда на них можно было почти безошибочно поставить крест.
   Уход свой они мотивировали тем, что Синельников "подавляет индивидуальность", "сушит" актера. Пользуясь у публики успехом, они относили таковой всецело за счет своего "таланта", забывая о том, кто и что являлось главными виновниками их удачи. "Прекрасный режиссер Николай Николаевич, -- говорили они, -- но нельзя же всю жизнь следовать режиссерской указке!.. Надо работать самому, по своему усмотрению!..".
   Опьяненные призрачным успехом, они уходили и... тонули во мраке неизвестности.
   Синельников искренно любил актера, всячески с ним нянчился, с великим терпением работал с ним, добиваясь нужных результатов. И добивался!
   Какие большие актеры выходили из его школы, если в этой "школе" они работали честно!
   Помнится мне очень характерный случай. В 1914 году, в Петербурге, открылся драматический театр Рейнеке и Незлобина. Труппа была составлена широко, привлечены лучшие силы провинции. Одним из первых спектаклей сезона шла пьеса Островского "Снегурочка", в которой дебютировала новая для Петербурга актриса... скажем, Н... Приехала она из Харькова, от Синельникова. Успех дебютантки был исключительным. Шумный прием у публики, восторженные отзывы во всех газетах. Антрепренеры потирали руки -- "звезда" найдена!..
   Но выступление актрисы в следующей пьесе вселило в сердца вчерашних поклонников некоторые сомнения.
   Подлинно ли "звезда"?..
   А, может быть, просто не удалась роль?.. Ведь, бывает...
   Решили ждать еще одной роли.
   Роль была сыграна, но от прежних триумфов не осталось и следа -- "звезда" закатилась бесповоротно!..
   В чем же было дело?
   Почему, после так блестяще сыгранной роли Снегурочки, две последующих оказались проваленными?.. Ларчик открывался просто: роль Снегурочки она проходила... с Синельниковым!..
   Когда же ей пришлось проработать роль самостоятельно, без "подавления индивидуальности", она оказалась совершенно беспомощной. Останься она в "школе" Синельникова, из нее несомненно выработалась бы настоящая крепкая актриса, а без надлежащего руководства ничего не вышло. Ей пришлось перекочевать в тихую провинцию, где она и затерялась среди сотен, ей подобных...
   Пришла Октябрьская революция... Театр стал на новые рельсы, в корне изменился репертуар, пришел новый зритель.
   Иным стало и положение актера.
   Возраст Николая Николаевича давал ему полное, казалось бы, право на вполне заслуженный и почетный отдых. Может быть, не было возможности?.. Нет, была и возможность... Но жить вне театра, повторяю, он не мог. Театр ему был необходимым, как воздух!.. При чем тут года!.. И Н. Н. Синельников с наслаждением пошел работать в новый советский театр рядовым работником. Он блестяще поставил дело в далекой Махачкале, доселе видавшей лишь изредка случайные спектакли горе-любителей или халтурные "гастроли" какой-нибудь занесенной злой судьбой бродячей труппы; он вел большое дело в Саратове, а к своему шестидесятилетнему юбилею очутился снова в том же Харькове, где впервые вступил на подмостки в 1873 году.
   Н. Н. Синельников может с гордостью и полным сознанием исполненного долга оглянуться на пройденный им длинный и славный путь. Он не даром отдал всю свою жизнь театру и его имя сохранится в нем навсегда.
   Сомневаться в этом не приходится.
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru