Скотт Вальтер
Ивангое, или Возвращение из Крестовых походов. Часть третья

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Ivanhoe.
    Текст издания: Санктпетербургъ. Въ Типографіи А. Смирдина.1826.

   

ИВАНГОЕ,
ИЛИ
ВОЗВРАЩЕНІЕ
изъ
КРЕСТОВЫХЪ ПОХОДОВЪ.

Сочиненіе Валтера Скотта.

ЧАСТЬ ТРЕТІЯ

САНКТПЕТЕРБУРГЪ.
Въ Типографіи А. Смирдина
1826.

   

Печатать позволяется:

   съ тѣмъ, чтобы по напечатаніи, до выпуска изъ Типографіи, представлены были въ С. Петербургскій Цензурный Комитетъ семь экземпляровъ сей книги, для препровожденія куда слѣдуетъ, на основаніи узаконеній. С. Петербургъ, 9 Марта 1825.

Цензоръ Александръ Бируковъ.

Глава I.

   Сенешаль, увидѣвъ Вамбу, одетаго въ рясу, покрытаго капюшономъ и подпоясаннаго веревкою, подошедшаго къ воротамъ замка, спросилъ у него, какъ его зовутъ и что ему нужно?
   "Я убогій братъ, Францисканецъ, -- отвѣчалъ Вамба -- пришелъ для исполненія моей обязанности при содержащихся въ этомъ замкѣ плѣнникахъ."
   "Ты слишкомъ смѣлъ, -- отвѣчалъ Сенешаль -- ты зашелъ въ такое мѣсто, гдѣ болѣе двадцати лѣтъ, исключая недавно умершаго нашего Капелана, не пѣвала ни одна подобная тебѣ птица."
   "Совсѣмъ тѣмъ, доложи обо мнѣ своему господину. Я тебѣ отвѣчаю, что онъ велитъ меня впустить, и птица такъ громко запоетъ, что во всемъ замкѣ будетъ слышно."
   "Хорошо, только ежели меня будутъ бранить за то, что я оставилъ мой постъ для извѣщенія о твоемъ приходѣ, тогда берегись."
   Сенешаль, сказавъ это, отправился къ Регинальду, съ донесеніемъ о необыкновенномъ посѣтителѣ, о монахѣ, просящемся въ замокъ, и къ большему удивленію, получилъ приказаніе немедленно его впустить. Онъ возвратился къ воротамъ, взявъ съ собою изъ предосторожности нѣсколько воиновъ, и поспѣшилъ отворить оныя для подложнаго инока.
   Почти вся смѣлость Вамбы, рѣшившагося на столь отважный поступокъ, исчезла, когда онъ увидѣлъ себя предъ грознымъ Регинальдомъ. Представъ предъ него, онъ сказалъ: "Миръ вамъ!" почитая это выраженіе приличнѣйшимъ; но голосъ его показывалъ робость, которая впрочемъ не возродила никакого подозрѣнія въ Регинальдѣ, привыкшемъ видѣть людей всѣхъ состояній, робѣющихъ передъ нимъ.
   "Кто вы, почтенный отецъ, -- спросилъ онъ -- и откуда?"
   "Я убогій служитель Святаго Франциска, -- отвѣчалъ Вамба -- захваченный въ этомъ лѣсу разбойниками, пославшими меня для исполненія моей обязанности при плѣнныхъ, заключенныхъ въ этомъ замкѣ и приговоренныхъ вашимъ правосуднымъ рѣшеніемъ къ смерти."
   "Хорошо. А какъ велико число этихъ разбойниковъ?"
   "Храбрый Рыцарь, я отъ страха порядочно этаго не разсмотрѣлъ; но думаю, что, вмѣстѣ съ крестьянами, наберется сотъ до пяти."
   "Какъ!-- сказалъ Бріанъ, вошедшій въ это время -- Эти осы собрались въ такомъ множествѣ? Давно пора истребить этотъ ядовитый родъ."
   Онъ отвелъ въ сторону Региналѣда и спросилъ, знаетъ ли онъ пришедшаго монаха.
   "Нѣтъ.-- отвѣчалъ Регинальдъ -- Онъ изъ отдаленнаго монастыря, я его никогда не видывалъ."
   "Въ такомъ случаѣ, не благоразумно ввѣрять ему наше порученіе на словахъ; а должно приказать, чтобъ онъ доставилъ къ вольнымъ воинамъ Маврикія письменное повелѣніе о немедленномъ при бытіи на помощь къ своему начальнику. Между тѣмъ, чтобъ не подать ему подозрѣнія, пусть онъ идетъ и приготовляетъ къ смерти Саксонцевъ."
   Регинальдъ позвалъ служителя, и приказалъ проводить Вамбу въ комнату, въ которой находились Цедрикъ и Ательстанъ.
   Цедрикъ, сердяся, ходилъ такъ скоро по комнатѣ, какъ будто гнался за непріятелемъ, или устремлялся чрезъ проломъ стѣны на приступъ. Онъ, то говорилъ самъ съ собою, то обращался къ Ательстану, который съ стоическою непоколебимостію ожидалъ развязки приключенія и не очень заботился о плѣнѣ, полагая, что оный, подобно многимъ таковымъ же, кончится, ежели будетъ угодно Богу.
   "Миръ вамъ!" Сказалъ Вамба, вошелъ и перемѣни голосъ.
   "Зачѣмъ вы пожаловали къ намъ, Святый отецъ?" Спросилъ Цедрикъ.
   "Приготовить васъ къ смерти." Отвѣчалъ Вамба.
   "Къ смерти! Это не возможно!-- вскричалъ Цедрикъ -- Сколь бы они ни были низки и дерзновенны, они не осмѣлятся этого сдѣлать!"
   "Увы!-- продолжалъ Вамба -- полагаться на нихъ, тоже, что на шелковинку, когда надобно удержать бѣшеную лошадь."
   "Слышите ли вы, почтенный Ательстанъ?-- сказалъ Цедрикъ -- Возвысимъ сердца наши въ горняя и приготовимся къ послѣднему дѣйствію нашей жизни. Лучше умереть человѣкомъ, нежели жить узникомъ."
   "Я готовъ на все., что ихъ низость можетъ изобрѣсти; -- отвѣчалъ Ательстанъ -- и пойду на смерть съ такимъ же спокойствіемъ, какъ къ обѣду."
   "Итакъ, почтенный отецъ!-- сказалъ Цедрикъ -- приготовляйте насъ къ смерти."
   "Погоди, погоди, дядюшка; -- сказалъ шутъ обыкновеннымъ своимъ голосомъ -- можно еще два раза подумать прежде, нежели на это рѣшиться."
   "Что это значитъ?-- сказалъ Цедрикъ -- Этотъ голосъ мнѣ знакомъ."
   "Это голосъ вашего вѣрнаго слуги, вашего дурака, -- сказалъ Вамба, открывъ капюшонъ -- и ежели бы вы его послушались прежде, не попались бы сюда; если же послушаетесь теперь, долго здѣсь не останетесь."
   "Что ты говоришь?" Спросилъ Цедрикъ.
   "Я говорю, что надѣвъ мою рясу и капюшонъ, и подпоясавшись этою веревкою, вы можете свободно вытти изъ замка; а я надену вашъ поясъ и епанчу, и буду здѣсь представлять ваше лицо."
   "Тебя оставить здѣсь на моемъ мѣстѣ!-- воскликнулъ Цедрикъ, удивленный предложеніемъ -- Да они тебя, бѣднаго дурака, повѣсятъ."
   "Такъ что жь? Надѣюсь, что это васъ не обезчеститъ."
   "Хорошо, Вамба, я принимаю твое предложеніе; но съ тѣмъ, чтобъ ты перемѣнился своимъ платьемъ не со мною, а съ почтеннымъ Ательстаномъ."
   "Ни за что въ свѣтѣ; на это нѣтъ никакой причины. Справедливость требуетъ, чтобъ сынъ Вишлеса жертвовалъ собою за сына Геревальда; но онъ не такъ глупъ, чтобъ хотѣлъ умереть за человѣка, котораго предки были для него посторонними."
   "Негодный!-- вскричалъ Цедрикъ -- предки Ательстана были Англійскими Королями."
   "Это можетъ быть; но голова моя слишкомъ прямо держится на плечахъ, чтобъ я захотѣлъ для него покривить ее. Итакъ, мой добрый господинъ, или примите мое предложеніе сами для себя, или дозвольте мнѣ вытти изъ замка также свободно, какъ я въ него вошелъ."
   "Оставь погибнуть старое дерево, -- сказалъ Цедрикъ -- и сбереги молодое, составляющее надежду всего лѣса; сохрани почтеннаго Ательстана, другъ мой, Вамба. Это обязанъ сдѣлать всякой, въ чьихъ жилахъ течетъ кровь Англичанина. Мы съ тобою двое предадимся нашимъ угнѣтателямъ, а онъ, на свободѣ и въ безопасности, позоветъ нашихъ согражданъ для отмщенія за насъ."
   Ательстанъ, котораго чувства достойны были его высокаго происхожденія, когда какое обстоятельство выводило его изъ обыкновенной нечувствительности, взялъ за руку Цедрика и сказалъ: "Нѣтъ, отецъ мой, нѣтъ. Я соглашусь лучше остаться въ этой комнатѣ цѣлую недѣлю на хлѣбѣ и водѣ, обыкновенной пищѣ заключенныхъ, нежели воспользоваться, для избавленія себя, тѣмъ, на что рѣшился этотъ рабъ для спасенія своего господина."
   "Послушайте и вы дядюшка, почтенный Цедрикъ, и вы братецъ, почтенный Ательстанъ. Говорятъ, что вы люди умные, а я не болѣе какъ дуракъ; но видно дураку-то и должно рѣшить это дѣло и прекратить ваши вѣжливые споры. Я вамъ скажу рѣшительно, что я похожъ на коня Джона Дука, который никому не дозволяетъ на себя садиться, кромѣ своего господина. Я желаю спасти моего, и ежели онъ того не хочетъ, то уйду, какъ пришелъ, и никого болѣе избавлять не намѣренъ."
   "Согласитесь, почтенный Цедрикъ, -- сказалъ Ательстанъ -- не пропускайте этаго случая. Ваше присутствіе побудитъ нашихъ друзей рѣшиться на всякое предпріятіе для нашего спасенія; безъ васъ же, намъ останется здѣсь погибнуть."
   "А можно ли, вышедъ изъ замка, найти вспоможеніе въ скоромъ времени?" Сказалъ Цедрикъ.
   "Можно ли найти?-- повторилъ Вамба -- Знайте, что предлагая ету рясу, я вамъ предлагаю одежду главнокомандующаго: пять-сотъ человѣкъ находятся въ двухъ-стахъ шагахъ отсюда, и я нынѣшнее утро былъ однимъ изъ главныхъ ихъ предводителей. Моя дурацкая тапка была шлемомъ, а деревяшка настоящимъ мечемъ. Увидимъ, много ли они выиграютъ, когда умный человѣкъ займетъ у нихъ мѣсто дурака? Въ самомъ дѣлѣ, я боюсь, чтобъ прибавленіе ума не убавило у нихъ храбрости."
   Говоря такимъ образомъ, онъ перемѣнился платьемъ съ Цедрикомъ.
   "Прощай, мой добрый господинъ, -- сказалъ онъ, переодѣвшись -- будь милостивъ къ бѣдному Гурту и его собакѣ Фангу, и вели повѣсить мою дурацкую шапку въ большей Ротервудской залѣ, въ память того, что я отдалъ жизнь мою за моего господина, какъ настоящій дуракъ, по какъ вѣрный и преданный ему дуракъ."
   Онъ выговорилъ послѣднія слова голосомъ вмѣстѣ шуточнымъ и важнымъ, который Цедрика тронулъ до слезъ.
   "Память о тебѣ, бѣдный дуракъ, сохранится, доколѣ преданность и вѣрность не перестанутъ уважаться на землѣ; но я надѣюсь найти средство спасти и почтеннаго Ательстана, и дорогую мою Лэди Ровену, и тебя, бѣдный мой Вамба; не думай, чтобъ я забылъ о тебѣ.
   "Прощайте, почтенный Ательстанъ, прощай, бѣдный дуракъ, у котораго сердце лучше головы. Я васъ спасу, или умру спасая. Кровь нашихъ Саксонскихъ Королей не прольется, доколѣ хотя капля моей останется у меня въ жилахъ, и ни одинъ волосъ не погибнетъ на головѣ этаго вѣрнаго раба, подвергшаго опасности все для спасенія своего господина, доводѣ рука Цедрика въ состояніи будетъ двигаться для его защиты. Прощайте."
   "Прощайте, почтенный Цедрикъ." Сказалъ Ательстанъ. "Прощайте дядюшка!" Прибавилъ Вамба.
   Цедрикъ, оставивъ своихъ товарищей, очутился въ низкомъ и темномъ коридорѣ, которымъ надѣялся пройти въ большую залу, и встрѣтившись съ молодою женщиною, посторонился, чтобъ дать ей дорогу; но она остановилась и сказала ему: "Сдѣлайте милость, почтенный отецъ, удостойте доставить утѣшеніе раненому плѣннику, находящемуся въ этомъ замкѣ; окажите ему снисхожденіе, къ которому обязываетъ васъ ваше званіе."
   "Дочь моя, -- отвѣчалъ въ замѣшательствѣ Цедрикъ -- время, которое мнѣ дозволено было остаться въ этомъ замкѣ, уже кончилось; я долженъ немедленно изъ него вытти, и къ этому меня обязываетъ такое дѣло, которое касается до опасности въ жизни."
   "Не отказывайте мнѣ, отецъ мой, умоляю васъ."
   "Провались эта встрѣча!" Вскричалъ Цедрикъ и хотѣлъ продолжать свои гнѣвныя выраженія, очень мало приличествующія его наряду: но въ это время послышался близь нихъ визгливый голосъ другой женщины, и они увидѣли предъ собою Урфриду, старую жительницу башни.
   "Такова-то твоя благодарность за то, что я тебя освободила изъ тюрьмы: ты принуждаешь почтеннаго отца гнѣваться и кричать, чтобъ избавиться отъ жидовки."
   "Отъ жидовки!'4 -- вскричалъ Цедрикъ, желая воспользоваться этимъ обстоятельствомъ, чтобъ выпутаться -- "Не троньте меня, пустите."
   "Пожалуйте сюда, -- сказала старуха -- вы не знаете замка, я васъ провожу; подите сюда, мнѣ нужно съ вами поговорить. Что жь касается до тебя голубушка, возвратись въ комнату раненаго, оставайся тамъ до моего прихода и берегись, безъ моего дозволенія, изъ нее выходишь."
   Ревекка ушла обратно въ комнату къ Вильфриду, куда введена была предъ тѣмъ Урфридою, которая сдѣлала это, узнавъ о приходѣ въ замокъ монаха и желая съ нимъ говоришь безъ свидѣтелей. Ревекка, взявшая на себя съ удовольствіемъ смотрѣніе за раненымъ, разочла, что монахъ можетъ имъ помочь, или дать совѣтъ, и потому, предваривъ о немъ Вильфрида, дожидалась его при выходѣ въ коридоръ, въ надеждѣ возродить въ немъ участіе къ плѣннымъ, и мы видѣли ее неудачу.
   

Глава II.

   Урфрида, принудивъ Ревекку удалишься, ввела Цедрика въ небольшую комнату и заперла за собою дверь; потомъ, поставя на столъ вино и два серебреные стакана, и посадивъ его, сказала голосомъ, изъявлявшимъ болѣе подтвержденіе, нежели вопросъ: "Вы Саксонецъ, отецъ мой; не запирайтесь, звуки моего природнаго языка пріятны моему слуху, хотя я ихъ почти ни отъ кого не слышу, исключая угнѣтаемыхъ Норманцами несчастныхъ Саксонскихъ крестьянъ. Такъ это вѣрно, что вы Саксонецъ, почтенный отецъ; выговоръ вашъ это доказываетъ, и мнѣ пріятно было его услышать."
   "Развѣ Саксонскіе Священники рѣдко посѣщаютъ вашъ замокъ?-- сказалъ Цедрикъ -- Мнѣ кажется, что утѣшать и поддерживать своихъ соотечественниковъ принадлежитъ къ ихъ обязанности".
   "Я объ этомъ очень мало знаю. Въ продолженіи десяти лѣтъ, я, кромѣ одного Норманскаго Священника, не видала здѣсь никакой духовной особы; но вы Саксонецъ, и потому должны выслушать мое покаяніе."
   "Я точно Саксонецъ, въ этомъ сознаюся, но недостоинъ вашей довѣренности: отпустите меня. Я къ вамъ пришлю Священника такого, который будетъ имѣть болѣе на это права."
   "Нѣтъ, это можетъ быть уже поздо; хладъ смерти до того времени можетъ уже остановить языкъ, говорящій съ вами; я же не хочу сойти во гробъ, подобно какъ жила, истиннымъ скотомъ. Но надобно, чтобъ вино придало мнѣ силы открыть вамъ всѣ ужасныя мои дѣянія." Сказавъ это, она палила и выпила стаканъ вина, и продолжала: "Вино еще воспламеняетъ мое воображеніе, по уже не производитъ радости въ моемъ сердцѣ." Наконецъ, наливъ еще два стакана, одинъ для себя, другой для Цедрика, прибавила: "Вамъ тоже должно сдѣлать, отецъ мой, чтобъ имѣть силы меня выслушать."
   Цедрикъ желалъ избавить себя отъ этаго, но отчаянный ея видъ заставилъ его уступишь ея волѣ. Они оба выпили свои стаканы, и она продолжала:
   "Я родилась не въ томъ несчастномъ состояніи, въ которомъ вы меня видите. Я была свободна, знатнаго происхожденія, богата, счастлива, любима и уважаема; наконецъ была игралищемъ страстей моихъ властелиновъ, доколѣ имѣла красоту, и содѣлалась предметомъ ихъ презрѣнія, посмѣянія и ненависти, потерявъ оную. Послѣ этаго, не удивляйтесь и моей ненависти къ людямъ вообще и въ особенности къ поколѣнію, содѣлавшему меня злополучнѣйшимъ существомъ въ мірѣ. Старая, дряхлая, безобразная женщина, которой отчаяніе питается одними тщетными проклятіями, можетъ ли забыть, что она дочь человѣка, котораго наморщенное чело заставляло трепетать тысячи вассаловъ, что она дочь знатнаго Тана Торквильстонскаго?"
   "Ты дочь Торквила Вольфгаигера?-- воскликнулъ Цедрикъ, вскочивъ со стула -- Ты дочь этаго почтеннаго Саксонца, друга и сослуживца моего отца?"
   "Твоего отца!-- повторила Урфрида -- Слѣдовательно предо мною Цедрикъ Саксонецъ, потому что почтенный Геревардъ Ротервудскій имѣлъ только одного сына, который сдѣлалъ имя свое извѣстнымъ между согражданами. Но ежели ты точно Цедрикъ Ротервудскій, то зачѣмъ въ этомъ платьѣ! Неужели, отчаяваясь спасти свое отечество, ты принужденъ былъ въ стѣнахъ монастырскихъ искать убѣжища отъ притѣсненій нашихъ гонителей?"
   "Все равно, кто бы я ни былъ -- отвѣчалъ Цедрикъ, сѣвъ опять -- продолжай, несчастная женщина, свое ужасное и, безъ сомнѣнія, наплненное преступленіями повѣствованіе."
   "Да, ты услышишь о преступленіяхъ, о преступленіяхъ ужасныхъ, въ которыхъ я не имѣю надежды получить прощенія, которыя подобно горѣ тяготятъ мою совѣсть, и которыхъ не можетъ очистить никакой огонь чистилища.... Да, въ этомъ самомъ замкѣ, обагренномъ благородною и чистою кровію моего отца и моихъ братьевъ, жить для удовлетворенія преступныхъ желаній и для раздѣленія удовольствій ихъ убійцы, быть вмѣстѣ и невольницею его, и участницею въ его безпорядкахъ, не значитъ ли, съ каждымъ дыханіемъ очернять себя новымъ преступленіемъ?"
   "Несчастная!-- сказалъ Цедрикъ -- итакъ, въ то время, когда друзья твоего отца, когда всѣ истинные Саксонцы проливали кровавыя слезы о его ужасной смерти, о смерти твоихъ братьевъ и даже о твоей собственной, въ которой всѣ были увѣрены, ты жила только для того, чтобъ сдѣлаться достойною нашей ненависти и презрѣнія; ты жила близь ужаснаго убійцы, истребившаго все, что ты имѣла драгоцѣннѣйшаго въ свѣтѣ, омывшаго свои руки въ крови младенцевъ, чтобъ не оставишь ни единой отрасли мужескаго пола отъ знатнаго поколѣнія Торквила Вольфгангера; ты была соединена съ нимъ преступнымъ союзомъ любви."
   "Да, точно преступнымъ союзомъ, по не союзомъ любви, которую скорѣе можно встрѣтить въ предѣлахъ самаго ада, нежели подъ этими ужасными сводами. Нѣтъ, въ этомъ я не "югу себя упрекать. Ненависть къ Фрондбефу и ко всему его поколѣнію была единственнымъ моимъ чувствомъ, даже и въ тѣ минуты, въ которыя я казалась утопающею въ удовольствіяхъ."
   "Ты его ненавидѣла, и онъ оставался живъ.-- сказалъ Цедрикъ -- Развѣ въ замкѣ не возможно было найти ни кинжала, ни ножа и ни какого орудія для прекращенія его жизни? Развѣ ты сама такъ дорого цѣнила свою жизнь, что позоръ предпочитала потери оной?.. Если это такъ, то ты очень счастлива, что стѣны Норманскаго замка не проницаемы, подобно гробницѣ. Когда бы я могъ только подозрѣвать, что дочь Торквила влачитъ такую преступную жизнь съ убійцею всего ея семейства; тогда бы мечь мой, мечь истиннаго Саксонца, пронзилъ бы ея въ объятіяхъ самаго ея развратителя."
   "Ежели ты точно могъ это сдѣлать, то по истиннѣ заслуживаешь данное тебѣ названіе Саксонца. Находясь окруженною этими достойными проклятія стѣнами, покрывающими преступленія непроницаемою тайною, я, сколь ни была преступна, сколь ни была недостойна, радовалась, когда слышала о имени Цедрика, воображая, что есть еще человѣкъ, который можетъ сдѣлаться отмстителемъ за Саксонцевъ Я и сама наслаждалась удовольствіемъ мщенія; я посѣявала раздоръ между моими врагами; превращала пиры ихъ въ кровопролитныя побоища; глаза мои съ радостію видѣли текущую ихъ кровь; уши мои съ восхищеніемъ слышали ихъ стенанія.... Взгляни на меня, Цедрикъ, не найдешь ли еще ты въ лицѣ моемъ, обезображенномъ преступленіями и старостію, чего-нибудь такого, чтобы могло тебѣ напомнить Торквиловъ?"
   "Не требуй отъ меня этаго, Ульрика (это было настоящее ея имя),-- отвѣчалъ Цедрикъ, голосомъ, изображавшимъ вмѣстѣ и огорченіе, и ужасъ.-- Это сходство подобно тому, которое представляетъ трупъ, изводимый изъ гроба злымъ духомъ."
   "Вѣрю, по это страшное лице было прелестнымъ, когда я произвела вражду и ненависть между Регинальдомъ Фрондбефомъ и его отцемъ. Мрачность ада долженствовала бы сокрыть ея послѣдствія, но мщеніе должно разодрать завѣсу, скрывающую злодѣяніе, удобное вызвать мертвыхъ изъ гробовъ ихъ. Раздоръ давно уже потрясалъ свои пламенники надъ главою тирана и, равнаго ему въ жестокости, его сына; давно уже я въ тайнѣ лишала ужасную къ нимъ ненависть и жаждала мщенія; наконецъ, я привела его въ исполненіе посреди ночнаго пиршества. Притѣснитель мой, убійца моего отца и моихъ братьевъ, за собственнымъ своимъ столомъ, палъ подъ ударами собственнаго своего сына.... Такова тайна, сокрытая подъ этими сводами ... Обруштесь стѣны!-- воскликнула она, обращая во всѣ стороны блуждающіе взоры -- и погребите подъ вашими развалинами всѣхъ участниковъ этаго злодѣянія, этаго ужаснаго злодѣянія!"
   "Что же послѣдовало съ тобою, дочь преступленія и бѣдствій! по смерти ужаснѣйшаго изъ враговъ твоего поколѣнія?"
   "Вообрази это самъ, ежели не ужаснешься, но не спрашивай меня объ этомъ.... Я продолжала здѣсь мою позорную жизнь до того времени, когда старость, преждевременная старость напечатлѣла на челѣ моемъ отвратительный образъ моей души. Тогда я увидѣла себя презрѣнною и униженною въ томъ самомъ замкѣ, гдѣ прежде самовластно повелѣвала, принужденною ограничить мое мщеніе тщетными проклятіями и осужденною изъ назначенной для моего жительства башни внимать радостнымъ отголоскамъ пиршествъ, въ которыхъ прежде сама участвовала, и слышать крики и стенанія заключаемыхъ въ темницы новыхъ жертвъ жестокости."
   "Ульрика, -- сказалъ Цедрикъ -- ежели сердце твое груститъ еще и теперь о томъ, что ты сошла съ поприща преступленіи; то какъ осмѣливается ты говоришь съ человѣкомъ, одетымъ въ это Священное платье?"
   "Не отвращайся отъ меня, жестокій предрекатель гнѣва Божія! и скажи: чѣмъ окончатся мои новыя и ужасныя ощущенія, отравляющія мое уединеніе? Отъ чего преступленія, столь давно совершенныя, теперь непрестанно являются передо мною во всей своей гнусности? Каркая участь ожидаетъ за гробомъ ту, которой вся жизнь была послѣдствіе злополучій? ... Я лучше бы согласилась возвратишься къ Одену, Мистѣ, Скрогулѣ И ко всѣмъ языческимъ божествамъ нашихъ предковъ нежели претерпѣвать преждевременно ужасный страхъ, ощущаемый мною непрестанно въ продолженіи дня и доставляющій меня даже во время самаго сна."
   "Я не Священникъ, -- сказалъ Цедрикъ, отвратясь съ негодованіемъ отъ этаго живаго образа преступленія, злополучія и отчаянія -- я не Священникъ, хотя и одѣтъ въ это платье."
   "Все равно. Ты первое существо, боящееся Бога и унижающее людей, которое я увидѣла въ продолженіи двадцати лѣтъ. Велишь ли ты мнѣ предаться отчаянію?"
   "Я убѣждаю тебя разкаяться. Молись: да снидетъ на тебя милосердіе Божіе. Но я не могу долѣе съ тобою остаться."
   "Постой, не оставляй еще меня, сынъ друга отца моего, и бойся, чтобъ алой духъ, соблазнявшій меня во всю мою жизнь, не внушилъ мнѣ желанія отмстить и тебѣ за твое презрѣніе и жестокость; не думай, чтобъ Регинальдъ, увидѣвъ въ своемъ замкѣ переодѣтаго Цедрика, оставилъ его живымъ. Уже глаза его устремлены на тебя, подобно глазамъ ястреба на добычу."
   "Пусть же -- сказалъ Цедрикъ -- клювъ и кохти хищной птицы растерзаютъ меня. Я не выговорю никогда ничего, несогласнаго съ моими чувствами, и умру Саксонцемъ, вѣрнымъ своему слову и чистосердечнымъ въ своихъ дѣйствіяхъ. Удались, не прикасайся ко мнѣ. Видъ самаго Регинальда будетъ мнѣ менѣе противенъ, нежели образъ существа, подобно тебѣ унизившагося и исказившагося." "Хорошо, я тебя болѣе не удерживаю. Поди и забудь въ жестокой своей добродѣтели, что злополучная женщина, предстоящая тебѣ, одолжена жизнію другу отца твоего, поди. Ежели страданія мои сдѣлали меня чуждою всѣмъ людямъ, и даже самымъ тѣмъ, отъ которыхъ я почитала себя въ правѣ ожидать помощи, то я одна произведу отмщеніе. Узнаютъ всѣ: что не устрашусь я совершить. Прощай. Твое презрѣніе прервало послѣднюю лишь, привязывавшую меня къ людямъ. Я вижу, что всѣхъ моихъ ужасныхъ мученіи недостаточно для возбужденія состраданія ни въ одномъ человѣкѣ."
   "Ульрика!-- сказалъ Цедрикъ, тронутый послѣдними ея словами -- неужели ты прежде для того сохраняла свою жизнь посреди преступленіи и бѣдствій, чтобъ предаться отчаянію въ то время, когда глаза твои открылись и когда раскаяніе долженствовало бы найти путь къ твоему сердцу?"
   "Цедрикъ, ты мало знаешь человѣческое сердце ... Чтобъ поступать, какъ я поступала, чтобъ мыслить, какъ я мыслила, надобно было соединять бѣшеную страсть къ удовольствіямъ съ ненасытною жаждою мщенія и съ сумазброднымъ желаніемъ безпредѣльной власти. Эпт чувства слишкомъ сильны, чтобъ предавшись имъ, можно было сохранять способность раскаиваться. Я пережила лѣта страстей. Старость не знаетъ удовольствій, морщины никому не нравятся, и самое мщеніе въ старости обращается въ тщетное желаніе. Тогда являются угрызенія совѣсти со всѣми своими ехиднами, сопровождаемыя безполезнымъ сокрушеніемъ о прошедшемъ, и хотя въ это время угрызенія совѣсти и проникаютъ, противъ нашей воли, въ сердце наше, но оно остается неприступпымъ для раскаянія. Сверхъ того, ты возродилъ во мнѣ новую душу, ты справедливо сказалъ, что для презирающаго смерть нѣтъ невозможнаго; ты далъ мнѣ понятіе о мщеніи особаго рода, и вѣрь, что я этимъ воспользуюсь. До сего времени, чувство мести обладало мною совокупно съ прочими страстями; теперь же я предамся ему одному, и ты скажешь, что какова ни была жизнь Ульрики, смерть ея достойна дочери Topквила. Вокругъ этаго замка собраны непріятельскія силы. Поди, прими надъ ними начальство, и когда на восточной башнѣ увидишь развѣвающееся красное знамя, нападай рѣшительно на Норманцевъ; имъ довольно будетъ хлопотъ внутри замка и, не смотря на ихъ луки и арбалеты, твои воины легко взойдутъ на стѣны. Прощай; иди, куда ведетъ тебя твоя участь, и предоставь меня моей."
   "Цедрикъ хотѣлъ распросить ее подробнѣе о ея намѣреніи, по въ самое это время раздался громкій голосъ Регинальда: "Чѣмъ занимается этотъ монахъ? Я искрошу его въ мелкіе куски, ежели онъ посѣяваетъ здѣсь сѣмяна измѣны."
   "Нечистая совѣсть догадлива; -- сказала Ульрика -- но не безпокойся объ этомъ; поди, возгласи военныя восклицанія Саксонцевъ и, ежели Норманцы будутъ отвѣчать на нихъ военною пѣснію Ролло, то самъ мщеніе возгласить къ ней припѣвъ."
   Сказавъ это, Ульрика скрылась чрезъ потаенную дверь, и Регинальдъ вошелъ въ комнату. Цедрикъ, не безъ труда, принудилъ себя поклониться, съ притворною униженностію, надменному Барону, который отвѣчалъ ему легкимъ наклоненіемъ головы.
   "Ваши кающіеся, почтенный отецъ, долго съ вами разговаривали, и хорошо сдѣлали, потому что это послѣдній ихъ разговоръ. Приготовила ли вы ихъ къ смерти? "
   "Они готовы были на все; -- отвѣчалъ* Цедрикъ, какъ могъ, по-французски -- они всего ожидали, узнавъ у кого находятся во власти."
   "Что это, почтенный отецъ, у тебя совсѣмъ Саксонскій выговоръ?"
   "Я воспитанъ въ монастырѣ Св. Витольда Буртонскаго."
   "Лучше бы тебѣ родиться Норманцемъ, и для меня это было бы лучше; но въ нуждѣ нельзя выбирать повѣренныхъ. Ты долженъ мнѣ оказать услугу."
   "Дозвольте мнѣ узнать вашу волю." Сказалъ Цедрикъ, едва скрывая свое чувство.
   "Ступай за мною этимъ коридоромъ, я тебя выпущу въ малыя ворота. Ты выдашь, почтенный отецъ, это свиное стадо Саксонцевъ, осмѣлившихся! окружить мой замокъ. Скажи имъ все, что можешь придумать о слабости эта то замка, чтобъ удержать ихъ при немъ сутокъ двое, и немедленно доставь это письмо; но, постой, умѣешь ли ты читать? "
   "Писаное? нѣтъ; -- отвѣчалъ Цедрикъ,-- но могу читать печатное."
   "Такой-то повѣренный мнѣ и надобенъ,-- сказалъ Регинальдъ сквозь зубы.-- Возьми же это письмо и доставь его въ замокъ Филиппа Мальвуазина. Скажи ему, что оно отъ меня, написано Рыцаремъ Храма Бріаномъ Буа-Гильбертомъ, и что я прошу его доставить какъ можно скорѣе оное въ Іоркъ. Къ этому прибавь, чтобъ онъ объ насъ не безпокоился и что найдетъ насъ живыхъ и здоровыхъ въ замкѣ. Намъ стыдно бы было бояться толпы жалкихъ людей, привыкшихъ бѣжать при первомъ появленіи нашихъ знаменъ и при первомъ топотѣ нашихъ коней. Я тебѣ повторяю, придумай какъ нибудь убѣдить ихъ остаться на своемъ мѣстѣ до прибытія нашихъ товарищей. Мщеніе мое возбудилось. Оно, подобно соколу, не можетъ уснуть, не овладѣвъ добычею."
   "Клянусь, -- сказалъ Цедрикъ, съ жаромъ, нѣсколько неприличнымъ его ролѣ -- что ни одинъ изъ Саксонцевъ не удалится отъ этихъ мѣстъ, ежели только я въ состояніи буду ихъ удержать."
   "А, а!-- сказалъ Регинальдъ -- ты разгорячился. Можно бы подумать, что побѣда надъ Саксонцами тебѣ будетъ пріятна; а между тѣмъ, ты самъ Саксонецъ."
   Цедрикъ неискусенъ былъ въ притворствѣ; ему бы въ это время могъ быть хорошимъ помощникомъ Вамба для сдѣланія отвѣта; до нужда есть мать изобрѣтенія, говоритъ старая пословица, онъ отдѣлался, пробормотавъ себѣ что-то подъ носъ.
   Регинальдъ, принявшій это за желаніе Цедрика сказать, что эти люди бунтовщики и преступники, сказалъ ему: "Ты правъ, они точно таковы."
   Въ это время они подошли къ малымъ воротамъ и, перешедъ по доскѣ чрезъ ровъ, прошли чрезъ небольшой редутъ, изъ котораго были ворота въ поле, защищаемыя укрѣпленіемъ.
   "Ступай, -- сказалъ Регинальдъ -- и ежели возвратится сюда послѣ сраженія, то увидишь довольно валяющихся Саксонцевъ; я же тебя постараюсь отблагодаришь."
   "Я надѣюсь, что мы увидимся." Сказалъ Цедрикъ.
   "Между тѣмъ возьми это, -- сказалъ Регинальдъ, всунувъ Цедрику, противъ его воли, въ руку золотую монету -- но ежели ты мнѣ измѣнишь, то прощайся не только съ рясою, но и съ кожею своею."
   "Я вамъ дозволяю это сдѣлать, -- отвѣчалъ Цедрикъ, удаляясь скорыми шагами -- ежели вы, при свиданіи нашемъ, не найдете меня достойнымъ иной награды." Наконецъ, отошедъ довольно далеко отъ замка, оборотился къ Регинальду и бросивъ къ нему назадъ золотую монету, вскричалъ: "Проклятый Норманецъ! чтобъ и тебѣ также погибнуть, какъ твои деньги!"
   Регинальдъ не разслушалъ словъ, но видѣвъ движеніе Цедрика, получилъ подозрѣніе. "Стрѣлки!-- вскричалъ онъ часовымъ, стоявшимъ на стѣнѣ -- пустите залпъ стрѣлъ въ этаго монаха." Они натянули луки, и немедленно исполнили его повелѣніе; но Цедрикъ былъ уже далѣе выстрѣла.
   "Неужели онъ осмѣлится мнѣ измѣнить?-- сказалъ Регинальдъ, входя въ замокъ.-- Но все равно, можно вступишь въ переговоры съ плѣнными Саксонцами. Эй! Жилль! сюда Цедрика Ротервудскаго и этаго другаго чудака, его товарища. Какъ его зовутъ? Кажется Ательстаномъ Конингсбургскимъ. Эти варварскія Саксонскія имена такъ трудны для выговора Норманцу. Приготовь мнѣ вина въ военной залѣ и введи туда плѣнниковъ."
   Повелѣніе Регинальда было исполнено. Онъ, вошедъ въ готическую залу, украшенную трофеями изъ оружія, пріобрѣтеннаго имъ въ битвахъ и завоеваннаго отцемъ его, нашелъ тамъ обоихъ Саксонцевъ подъ стражею четырехъ воиновъ, и вино, поставленное на большемъ дубовомъ столѣ. Избѣгая всякаго сношенія съ своими сосѣдами Саксонцами, онъ рѣдко выѣзжалъ изъ своихъ владѣній, и потому мало зналъ Цедрика. Это обстоятельство, соединяясь съ темнотою залы и съ искусствомъ Вамбы скрывать епанчею и шапкою свое лице, препятствовало ему узнать, что не было предъ нимъ важнѣйшаго его плѣнника.
   Регинальдъ выпилъ стаканъ вина и, оборошлсь къ плѣннымъ, сказалъ:
   "Hy, храбрые Саксопцы, каково вамъ въ Торквильстонѣ? Чувствуете ли вы, чего достойны дерзость и кичливость, оказанныя вами на праздникѣ у Принца Анжуйскаго дома? Помните ли, какъ вы возблагодарили Іоанна за его гостепріимство, котораго никогда не были достойными?... Ежели вы не представите мнѣ богатаго выкупа, то я велю васъ повѣсить за нога у этихъ железныхъ рѣшетокъ, которыя вы видите въ окнахъ, и оставить васъ тутъ, пока вороны склюютъ подлыя тѣла ваши. Ну же, говорите, какую сумму вы даете за презрѣнную свою жизнь? Г. Цедрикъ, что ты даешь?"
   "Ни выѣденаго яйца.-- отвѣчалъ Вамба -- Съ тѣхъ поръ, какъ живу на свѣтѣ, я всегда ходилъ головою вверхъ, совсѣмъ тѣмъ, говорятъ, что у меня мозгъ не на мѣстѣ; можетъ быть, когда вы меня повѣсите головою внизъ, мозгъ мой придетъ въ порядокъ, и это не худо испытать."
   "Что я слышу?-- вскричалъ Регинальдъ -- Кто бы это былъ?"
   Сказавъ это, онъ ударилъ по шапкѣ, бывшей на Вамбѣ, сшибъ ее; потомъ развернулъ его епанчу и увидѣлъ ошейникъ, доказывающій его рабство.
   "Жилль, Клементъ, несчастные! кого вы ко мнѣ привели?"
   "Кажется, я могу вамъ это объяснить:-- сказалъ Маврикіи, вошедшій въ это время -- это Цедриковъ дуракъ, который такъ неустрашимо сражался съ Исаакомъ Іоркскимъ за мѣсто въ галлереѣ."
   "Я ихъ помирю, -- сказалъ Регинальдъ,-- велю обоихъ повѣсить на одной висѣлицѣ, ежели его господинъ и этотъ Конингсбургскій боровъ не выкупятъ ихъ очень дорогою цѣною. Цедрикъ долженъ отдать все свое владѣніе, прогнать эту шайку разбойниковъ, стоящихъ подъ стѣнами замка; отказаться отъ своихъ воображаемыхъ преимуществъ; признать себя вассаломъ и рабомъ, и почитать себя очень счастливымъ, ежели я дозволю ему дышать воздухомъ. Подите, -- сказалъ онъ воинамъ -- отыщите мнѣ настоящаго Цедрика; я прощаю вамъ вашу ошибку, потому что вы Саксонскимъ Франклиномъ сочли дурака."
   "Но -- сказалъ Вамба -- ваше рыцарское высокомочіе найдетъ здѣсь болѣе дураковъ, нежели Франклиновъ."
   "Что говоритъ этотъ рабъ?" Спросилъ Регинальдъ у приведшихъ его воиновъ, которые, съ нѣкоторою запинкою, отвѣчали ему, что ежели это не Цедрикъ, то они не понимаютъ, куда онъ девался.
   "Я увѣренъ, -- сказалъ Маврикій -- что онъ ушелъ въ платьѣ монаха."
   "Возможно ли?-- сказалъ Регинальдъ -- такъ я самъ выпустилъ въ малыя ворота этаго Ротервудскаго борова!... Чтожь касается до тебя, котораго глупость провела дурака, глупаго болѣе самаго тебя, я велю содрать съ тебя кожу и сбросить тебя съ стѣны замка. Твое ремесло забавляться, позабавься же теперь."
   "Вы, почтенный Рыцарь, поступаете со мною лучше, нежели полагаете.-- отвѣчалъ Вамба, котораго и самое приближеніе смерти не могло удержать отъ острого словца -- Я пришелъ къ вамъ простымъ монахомъ; а благодаря красной одеждѣ, о которой вы говорите, выйду отсюда кардиналомъ."
   "Чудакъ хочетъ и умереть, не измѣняя своему званію.-- сказалъ Маврикій.-- Я прошу васъ пощадить его, Регинальдъ; подарите его мнѣ, онъ будетъ забавлять все мое вольное войско. Что ты окажешь, тутъ; принимаешь ли мое предложеніе, хочешь ли слѣдовать за мною на войну?"
   "Охотно, -- отвѣчалъ Вамба -- только, разумѣется, съ дозволенія моего господина; потому что вы видите это,-- прибавилъ онъ, указавъ на ошейникъ.-- Этотъ нарядъ я могу скинуть только по его приказанію."
   "Не хлопочи объ этомъ, -- сказалъ Маврикіи -- добрая Норманская пила также можетъ освободить тебя отъ ошейника."
   "Нестыдно ли вамъ, Маврикій, -- сказалъ Регинальдъ -- заниматься дуракомъ, когда замку угрожаетъ разореніе? Вы видите, что наши депеши перехвачены, и что намъ не возможно ожидать помощи, и все это по милости этаго презрѣннаго дурака, котораго вы объявляете себя покровителемъ. Мы должны ежеминутно ожидать приступа."
   "Итакъ, на стѣны!-- вскричалъ Маврикій -- на стѣны! Вы, думаю, никогда не видали меня менѣе веселымъ въ минуты опасности. Позовите Рыцаря Храма; пусть онъ, защищая свою жизнь, окажетъ хотя половину той храбрости, съ которою защищалъ свой Орденъ. Разставьте всѣхъ по мѣстамъ. Я съ своей стороны щадить себя не стану, и повѣрьте мнѣ, что столько же легко будетъ этимъ Саксонскимъ бродягамъ взлесть на небо, какъ взять приступомъ замокъ Торквильстонъ. Сверхъ того, ежели вы хотите вступить съ ними въ переговоры, для чего не обратитесь къ этому достойному Франклину, котораго глаза давно такъ страстно смотрятъ на это вино. Возьми, Саксонецъ -- сказалъ онъ Ательстану, подавая ему стаканъ Бина -- выпей, ободрись и скажи: что ты дашь намъ за себя выкупа?" "Тысячу серебреныхъ марокъ; -- отвѣчалъ Ательстанъ -- впрочемъ, только въ такомъ случаѣ, если вы освободите вмѣстѣ со мною и моихъ товарищей."
   "А поручишся ли ты, -- сказалъ Регинальдъ -- что разбойники, окружающіе замокъ, уйдутъ отъ него."
   "Я употреблю всѣ средства, какія отъ меня зависятъ, для склоненія ихъ къ этому, и увѣренъ, что почтенный Цедрикъ въ томъ мнѣ поможетъ."
   "Итакъ мы согласились.-- сказалъ Регинальдъ -- Ты и всѣ твои товарищи свободны и миръ между нами возстановленъ. Остается представить деньги; но знай, что наше условіе не простирается на Исаака."
   "Ни на дочь его Ревекку." Сказалъ Бріанъ, вошедъ въ залу.
   "Ни на свиту Цедрика." Присовокупилъ Регинальдъ.
   "Ни на Лэди Ровену.-- сказалъ Маврикій.-- Этой добычи никто у меня не отниметъ иначе, какъ съ оружіемъ въ рукахъ."
   "Ни на этаго презрѣннаго шута.-- сказалъ Регинальдъ -- Я намѣренъ показать надъ нимъ примѣръ, для страха всѣмъ забавникамъ, желающимъ вмѣшиваться въ важныя дѣла."
   "Я Христіанинъ, -- сказалъ Ательстанъ твердымъ и рѣшительнымъ голосомъ -- я договаривался не съ невѣрными. Дѣлайте что хотите, но я, предлагая вамъ тысячу серебреныхъ марокъ въ выкупъ за себя и за своихъ товарищей, разумѣю подъ этимъ названіемъ всю свиту Цедрика. Что жь касается до Лэди Ровены, она моя невѣста, и скорѣе вы меня растерзаете на части дикими лошадьми, нежели принудите отъ нее отказаться. Равнымъ образомъ, я скорѣе самъ лишусь жизни, нежели соглашусь, чтобъ Вамба, спасшій сегодня жизнь почтенному Цедрику, лишился хотя одного волоса съ головы своей."
   "Твоя невѣста,-- вскричалъ Маврикій.-- Лэди Ровена твоя невѣста, невѣста подобнаго тебѣ вассала; ты бредишь, Саксонецъ, ты воображаешь, что твои семь королевствъ еще существуютъ. Знай, что государи Анжуйскаго дома не выдаютъ замужъ сиротъ, которыхъ они законные опекуны, за людей подобнаго тебѣ происхожденія."
   "Происхожденіе мое, надменный Норманецъ, -- отвѣчалъ Ательстанъ -- беретъ свое начало отъ источника чистѣйшаго и древнѣйшаго, нежели происхожденіе Французскаго бродяги, который добываетъ себѣ хлѣбъ, торгуя кровію шайки разбойниковъ. Предки мои были обладателями здѣшней страны; они были храбрыми въ войнѣ, мудрыми во время мира, и питали во дворцахъ своихъ большее число сошелъ своихъ достойныхъ подданныхъ, нежели ты имѣетъ бродягъ, скитающихся съ тобою. Слава моихъ предковъ воспѣта пѣвцами; ихъ бренные остатки преданы землѣ съ честію посреди святыхъ моленій, и великолѣпные храмы вознеслись надъ ихъ гробницами."
   "Что ты на это скажешь, Маврикій?-- спросилъ Регинальдъ, который, по врожденной злобѣ, находилъ удовольствіе видѣть униженіе и своего друга -- Саксонецъ мѣтко попалъ."
   "Такъ мѣтко, -- отвѣчалъ равнодушно Маврикій -- какъ можетъ плѣнный, у котораго связаны руки и оставленъ на свободѣ языкъ. Но твои прекрасныя слова, пріятель, -- сказалъ онъ Ательстану -- не освободятъ Лэди Ровену." Ательстанъ, который рѣдко такъ много говорилъ и о самыхъ вяленыхъ для него дѣлахъ, ничего болѣе не отвѣчалъ. Въ это время вошелъ войнъ доложить, что еще монахъ пришелъ къ малымъ воротамъ и проситъ дозволенія войти въ замокъ.
   "Что это значитъ?-- сказалъ Регинальдъ -- настоящій ли это монахъ, или еще обманщикъ? Осмотри его хорошенько и распроси прежде, нежели впустишь; но берегись въ другой разъ обмануться."
   "Я отвѣчаю всѣмъ,-- сказалъ Жилль -- ежели это не настоящій монахъ. Вашъ оруженосецъ Іоцелинъ его знаетъ. Его зовутъ Амвросіемъ, и онъ присланъ отъ Жорвольскаго Пріора."
   "Впусти же его, -- отвѣчалъ Регинальдъ -- можетъ быть онъ намъ скажетъ что-нибудь хорошее. Отведите назадъ плѣнниковъ; а ты, Саксонецъ, подумай о томъ, что я тебѣ говорилъ."
   "Я требую -- сказалъ Ательстанъ -- чтобъ со мною поступали сообразно съ ", моимъ званіемъ и какъ съ человѣкомъ, съ которымъ ведутъ переговоры о выкупѣ; а за отнятіе у меня свободы, я вызываю того изъ васъ, который себя почитаетъ храбрѣе прочихъ, на смертельный поединокъ. Вызовъ этотъ, думаю, сообщенъ уже тебѣ отъ твоего кравчаго, но ты не обратилъ на него вниманія и долженъ будешь мнѣ за это отвѣчать. Вотъ моя перчатка."
   "Я не принимаю вызова отъ своего плѣнника -- сказалъ Регинальдъ -- и никто изъ друзей моихъ его не приметъ. Жилль, подними перчатку, повѣсь ее здѣсь на оленьи рога и пусть она тутъ останется до того времени, какъ онъ будетъ свободенъ. Тогда, ежели онъ осмѣлится возобновить свои требованія, или утверждать, что онъ былъ мною взятъ въ плѣнъ незаконно, найдетъ во мнѣ человѣка, который никогда не отказывался отъ встрѣчи съ непріятелемъ, ни съ пѣшимъ, ни съ коннымъ, ни въ единоборствѣ, ни предводительствуя вассалами."
   Плѣнники вышли и вошелъ Амвросій, который казался въ замѣшательствѣ и оробѣвшимъ.
   "Наконецъ я въ безопасности и между Христіанами." Сказалъ монахъ.
   "Точно, -- отвѣчалъ Маврикій -- ты и въ безопасности, и между Христіанами."
   "Вы друзья и союзники нашего почтеннаго Пріора Аймера, -- продолжалъ монахъ, не обращая вниманія на отвѣтъ Маврикія -- и вы, какъ Рыцари и какъ Христіане, обязаны ему оказать защиту, потому что...."
   "Почему?-- прервалъ Регинальдъ -- Что ты хочешь сказать? Намъ теперь не до тебя."
   "Боже мой!-- воскликнулъ монахъ -- какъ эти миряне вспыльчивы. Узнайте, храбрые Рыцари, что разбойники, не имѣющіе ни къ чему уваженія..."
   "Послушай, братъ, -- сказалъ Бріанъ -- мы знали напередъ, какъ ты ихъ назовешь, скажи намъ просто, Пріоръ попался къ нимъ въ плѣнъ, что ли?"
   "Увы!-- отвѣчалъ Амвросій -- онъ въ рукахъ дѣтей Бааловыхъ, оскверняющихъ эти лѣса."
   "Вотъ еще новая работа нашимъ копьямъ, -- сказалъ Регинальдъ -- итакъ, вмѣсто того, чтобъ намъ помочь, онъ нашей же проситъ помощи; но посмотримъ, чего отъ насъ требуетъ."
   "Ему сдѣлано большое притѣсненіе отъ этихъ дѣтей Вааловыхъ.-- сказалъ Амвросій -- Они его ограбили, отняли двѣсти серебреныхъ марокъ и требуютъ еще болѣе за освобожденіе его. Онъ проситъ насъ, какъ достойныхъ своихъ друзей, спасти его, или уплатою за него выкупа, или силою вашего оружія, какъ вы разсудите."
   "Какъ бы то такъ, -- сказалъ Регинальдъ -- онъ съ ума сошелъ. Гдѣ видано, чтобъ Норманскій Баронъ выкупалъ монаховъ? Я силою оружія мы не можемъ сто освободить, потому что люди, захватившіе его, вдесятеро многочисленнѣе насъ, и что мы сами ежеминутно ожидаемъ приступа."
   "Я объ этомъ самъ хотѣлъ вамъ сказать, по вы перебили мою рѣчь: въ двухъ стахъ шагахъ отсюда находится лагерь и приготовляются къ приступу." На стѣны! на стѣны!-- закричалъ Маврикій.-- Посмотримъ, что они придумаютъ." Говоря такимъ образомъ, онъ вошелъ въ другую комнату и, взглянувъ въ окно, закричалъ своимъ товарищамъ: "Въ самомъ дѣлѣ, молахъ сказалъ правду, они ставятъ машины противъ замка и множество стрѣлковъ у края лѣса кажутся черными облаками, предшествующими бурѣ и граду."
   Регинадьдъ подошелъ и, увидѣвъ расположеніе непріятеля, затрубилъ въ рогъ, собралъ всѣхъ своихъ воиновъ и приказалъ каждому итти на свое мѣсто."
   "Маврикій, -- сказалъ онъ -- займитесь защитою замка съ восточной стороны, гдѣ стѣны менѣе возвышены. Почтенный Бріанъ, вы, знавъ искусство защищаться также, какъ и искусство нападать, обратитесь западной сторонѣ; я же самъ отправлюсь къ малымъ воротамъ. Между тѣмъ, друзья мои, не ограничивайтесь защитою одного пункта; сегодня должно находиться вдругъ во всѣхъ мѣстахъ и каждому изъ насъ нужно какъ бы раздѣлиться, чтобъ успѣть помогать и ободрять вездѣ, гдѣ нападеніе будетъ сильнѣе. Насъ не много, но храбрость и дѣятельность можетъ замѣнить недостатокъ количества, потому что мы имѣемъ дѣло съ мужиками."
   "Но, благородные Рыцари, -- сказалъ Амвросій, сохранявшій свое хладнокровіе -- развѣ никто изъ васъ не хочетъ выслушать того, что мнѣ велѣно вамъ пересказать? Прошу васъ, выслушайте меня, почтенный Регинальдъ."
   "Не когда мнѣ тебя слушать. Эй! велите грѣть масло и смолу для отраженія тѣхъ, которые полезутъ на стѣны; приготовьте луки и арбалеты; выставьте мое знамя съ бычачьею головою. Эти негодяи скоро увидятъ, съ кѣмъ имѣютъ дѣло."
   "Но, почтенный Регинальдъ, -- сказалъ монахъ, настаивая обратить его вниманіе -- подумайте о томъ, что я обѣщалъ исполнить данное мнѣ повелѣніе, и дозвольте мнѣ вамъ пересказать что велѣно."
   "Избавьте меня отъ него." Сказалъ Регинальдъ.
   Между тѣмъ Бріанъ осмотрѣлъ дѣйствія осаждающихъ съ лучшимъ вниманіемъ, нежели запальчивый Регинальдъ и его вѣтреный товарищъ.
   "Они располагаютъ приступомъ -- сказалъ онъ -- съ лучшимъ порядкомъ, нежели я ожидалъ Посмотрите, какъ они искусно пользуются каждымъ деревомъ, каждымъ кустомъ; какъ управляютъ машиною, подвигая се къ замку, и защищая ею себя отъ стрѣлъ. Я не вижу у нихъ никакого знамени, но готовъ побиться объ закладъ о своей золотой цѣпи, что ими управляетъ какой-нибудь Рыцарь, кто-нибудь изъ имѣющихъ большія свѣдѣнія въ военномъ дѣлѣ."
   "Въ этомъ нѣтъ сомнѣнія, -- сказалъ Маврикій -- я вижу шлемъ и доспѣхи Рыцарскіе. Замѣчаете ли вы человѣка въ черныхъ латахъ, который распоряжаетъ стрѣлками? Я думаю, что это тотъ самый, котораго мы назвали Безпечнымъ Черныъм Рыцаремъ и который въ Ашби на турнирѣ выбросилъ васъ изъ сѣдла, Регинальдъ."
   "Я очень радъ.-- сказалъ Регинальдъ -- Онъ конечно явился со мною сразиться, и долженъ быть очень неважною особою, потому что не осмѣлился показаться послѣ турнира для полученія награды, предоставленной ему слѣпымъ случаемъ. Мнѣ бы трудно было отыскать его между Рыцарями, и я радъ, что нашелъ его, хотя между этими бродягами. "
   Непріятель усиливалъ движенія; разговоръ прекратился; Рыцари отправились распоряжать защитою съ небольшимъ количествомъ людей, которыхъ не достаточно было для занятія всѣхъ стѣнъ, и ожидали съ неустрашимостію приступа.
   

Глава III.

   Намъ слѣдуетъ нѣсколько возвратиться назадъ, для сообщенія читателю свѣдѣніи о нѣкоторыхъ обстоятельствахъ, нужныхъ для составлена полнаго понятія о повѣствуемыхъ нами происшествіяхъ. Собственная его проницательность могла ему открыть, что когда Ивангое лишился силъ и казался всѣми оставленнымъ, тогда Ревекка неотступною прозьбою убѣдила своего отца взять Рыцаря въ домъ, занимаемый ими въ то время въ Ашби.
   Во всякомъ другомъ случаѣ не трудно бы было ей убѣдить Исаака это сдѣлать, потому что онъ былъ человѣколюбивъ и благодаренъ; но тутъ ему нужно было бороться съ предразсудками и предубѣжденіями своего поколѣнія.
   "Увы!-- вскричалъ онъ -- несчастный молодой человѣкъ! сердце мое обливается кровію, видя, какъ его кровь обагряетъ драгоцѣнное его одѣяніе. Но послушай Ревекка, намъ не возможно его взять, онъ Христіанинъ; а мы, кромѣ дѣлъ торговыхъ, не должны имѣть никакихъ сношеній съ Христіанами."
   "Не говорите этаго батюшка, -- сказала Ревекка -- мы не должны раздѣлять съ ними нашихъ удовольствій; но когда они ранены и несчастны, мы обязаны объ нихъ заботишься."
   "Мнѣ бы хотѣлось прежде знать, какъ объ этомъ думаетъ Равнинъ Іаковъ Бенъ-Туделла; -- сказалъ Исаакъ -- но молодой человѣкъ не долженъ погибнуть безъ помощи. Сифъ! Рувимъ! отнесите его въ Ашби."
   "Прикажите лучше его положить въ мою повозку.-- сказала Ревекка -- Я поѣду верхомъ."
   "Это подвергнетъ тебя дерзкимъ взорамъ." Сказалъ Исаакъ, смотря съ безпокойствомъ на Рыцарей и оруженосцевъ, наполнявшихъ поприще. Но Ревекка уже приказала исполнить свое добродѣтельное намѣреніе, не слушая словъ своего отца, который, дернувъ се за платье, сказалъ ей тихо: "Что ты дѣлаешь? Ну, ежели этотъ храбрый человѣкъ умрешь въ нашемъ домѣ, кто знаетъ, не обвинятъ ли насъ въ его смерти, не подвергнемся ли мы за это взысканію?"
   "Онъ не умретъ, -- сказала Ревекка, освободивъ свое платье -- онъ не умретъ, ежели мы ему поможемъ; но, ежели оставимъ его безъ помощи, будемъ виновными въ его смерти предъ Богомъ и предъ людьми."
   "Да, признаюсь, каждую каплю вытекающей его крови мнѣ также тяжело видѣть, какъ бы золотую монету, выходящую изъ моего кошелька. Я знаю, что наставленія Маріи, дочери Раввина Мансоя Византійскаго, научили тебя искусству лечить, и что тебѣ извѣстны свойства растеній и силы ихъ соковъ. Дѣлай что хочешь. Ты добрая дѣвица, истинное мое утѣшеніе."
   Опасенія Исаака были основательны: великодушная благотворительность его дочери дѣйствительно подвергла ее, во время возвращенія въ Ашби, дерзкимъ взорамъ Бріана Буа-Гяльберта. Рыцарь, замѣтивъ ѣдущую прекрасную Іудеянку, получилъ желаніе ее лучше разсмотрѣть, и, проѣзжая мимо ее нѣсколько разъ взадъ и впередъ, бросалъ на нее пламенные взоры. Мы уже видѣли послѣдствія дѣйствія, произведеннаго надъ нимъ ея красотою.
   Ревекка велѣла внести раненаго въ свое временное жилище, осмотрѣла его рану и сама ее перевязала. Наши юные читатели, знакомые съ рыцарскими романами, должны помнить, что женщины, въ этихъ, такъ называемыхъ, вѣкахъ невѣжества, нерѣдко знали таинства науки леченія, и что влюбленный Рыцарь нерѣдко бывалъ обязанъ излеченіемъ своихъ ранъ красавицѣ, которой глаза наносили сердцу его несравненно сильнѣйшія раны.
   Въ это время Іудеи и Іудеянки знали Медицину и занимались леченіемъ болѣзней. Могущественные Бароны и сами Короли ввѣряли себя ихъ леченію. Христіане почти вообще вѣрили, что Раввины Іудейскіе имѣли глубокія познанія въ умозрительныхъ наукахъ и особенно въ кабалистикѣ, которая заимствовала свое названіе и начало отъ мудрецовъ Израильскихъ; а Раввины не старались уничтожать этаго мнѣнія, потому что оно уменьшало презрѣніе къ нимъ Христіанъ. Прекрасная Ревекка имѣла болѣе познаній, нежели можно было ожидать отъ ея лѣтъ и пола, и отъ времени, въ которое жила. Она научена была искуству леченія старою Іудеянкою, любившею се, какъ дочь свою, и содѣлавшеюся жертвою фанатизма своего времени.
   Ревекка, отличная своими свѣдѣніями и красотою, была уважаема отъ всѣхъ въ своемъ поколѣніи. Отецъ ея, по вниманію къ ея дарованіямъ и по неограниченной своей любви къ ней, давалъ ей болѣе свободы, нежели дозволяли обычаи и, какъ мы видѣли, даже самъ ея слушался.
   Вильфридъ былъ безъ памяти, отъ потерянія большаго количества крови, когда внесли его къ Исааку. Ревекка приложила къ его ранамъ лекарства показала своему отцу, что ежели не сдѣлается воспаленія, котораго впрочемъ не должно было и ожидать, потому что онъ потерялъ много крови; то жизнь его не будетъ въ опасности, и что его можно будетъ, въ слѣдующій день, перевезти съ собою въ Іоркъ. Это сначала испугало Исаака. Его великодушіе охотно бы ограничилось оставленіемъ раненаго въ томъ домѣ, въ которомъ онъ уже находился, и заплатою за то хозяину дома что слѣдовало. Но Ревекка тому возпротивилась по многимъ причинамъ, изъ которыхъ мы упомянемъ только о двухъ, потому что они показались уважительными ея отцу. Первая причина заключалась въ невозможности ввѣрить другому лекарство, нужное для довершенія леченія, не подвергаясь опасности сдѣлать извѣстною тайну состава онаго; вторая причина состояла въ томъ, что Рыцарь Вильфридъ Ивангое былъ любимцемъ Ричарда Львинаго Сердца; Исааку же, ссудившему Іоанна большими денежными суммами для исполненія его возмутительныхъ намѣреній, нуженъ былъ сильный покровитель при Королѣ.
   "Все это справедливо и благоразумно.-- сказалъ ея отецъ, уступая силѣ ея убѣжденій -- Было бы преступленіемъ открыть тайну лекарства, что жь касается до называемаго Англичанами Львинымъ-Сердцемъ, нѣтъ сомнѣнія, что лучше мнѣ попасться въ челюсти льва Идумейскаго, нежели въ его руки, когда онъ узнаетъ о всемъ что я дѣлалъ для его брата. Я соглашаюсь съ твоимъ мнѣніемъ, этотъ храбрый молодой человѣкъ поѣдетъ съ нами въ Іоркъ; домъ нашъ, до выздоровленія его, будетъ его домомъ и ежели Львиное-Сердце возвратите.! сюда, какъ слухъ наносится, то этотъ Вильфридъ Ивангое будетъ моимъ защитникомъ отъ королевскаго гнѣва; ежели же онъ не возвратится, то Вильфридъ заплатитъ мнѣ издержки, когда завоюетъ какую-нибудь добычу, какъ вчера я сегодня. Онъ храбръ и вѣренъ своему слову, возвращаетъ занятое, платитъ должное и помогаетъ даже Израильтянамъ, когда они бываютъ окружены разбойниками и дѣтьми Бааловыми."
   Вильфридъ опомнился не прежде вечера. Онъ какъ бы пробудился отъ сна, умъ его былъ еще разстроенъ и воображеніе смѣшено, какъ обыкновенно случается съ людьми въ подобномъ положеніи. Онъ нѣкоторое время былъ не въ состояніи вспомнить обстоятельствъ, предшествовавшихь его безпамятству, и представить себѣ въ связи происшествія, въ которыхъ участвовалъ въ послѣдніе два дни. Чувствуя страданіе отъ ранъ и слабость, онъ представлялъ себѣ безъ всякаго порядка бывшую битву, удары Рыцарей, падающихъ всадниковъ, скачущихъ копей, звукъ оружія и крики сражающихся. Сдѣлавъ усилія открыть занавѣсъ и, хотя не безъ труда, отдернувъ оный, онъ удивился, увидѣвъ себя въ комнатѣ, убранной великолѣпно въ восточномъ вкусѣ, въ которой подушки замѣняли стулья. Сначала онъ подумалъ, что перенесенъ во время своего безпамятства въ Палестину, и это мнѣніе еще болѣе подкрѣпилось, когда онъ увидѣлъ женщину, одѣтую въ платье, употребляемое въ Азіи, входящую въ это время въ его комнату съ осторожностію въ сопровожденіи черной невольницы.
   Почитая все это мечтою, Рыцарь хотѣлъ начать говорить, но вошедшая женщина, приложивъ ко рту палецъ, подала ему знакъ, чтобъ онъ молчалъ. Служанка открыла рану Ивангое и прекрасная Іудеянка съ удовольствіемъ увидѣла, что труды ея будутъ имѣть успѣхъ. Ревекка отправляла должность медика при раненомъ съ такою скромностію я пріятностію, и съ такимъ благородствомъ, которыя и въ вѣкѣ, болѣе просвѣщенномъ, заслужили бы уваженіе. Она казалась не прекрасною молодою дѣвицею, заботящеюся о больномъ мущинѣ, но благотворнымъ геніемъ, старающимся облегчить страданія и отвратишь смерть. Ревекка приказала черной служанкѣ перевязать рану Рыцаря, который въ первый разъ въ это время услышалъ ея голосъ.
   Звуки чужестраннаго языка обыкновенно кажутся грубыми для того, кто ихъ не понимаетъ; но голосъ Ревекки уподоблялся голосу благодѣтельной волшебницы; Вильфридъ не понималъ ея словъ, но пріятный ихъ звукъ и взоръ ея, исполненный чувствительности, проницали въ его сердце. Онъ сохранялъ молчаніе до окончанія перевязки раны, послѣ же рѣшился сказать по-Арабски:
   "Прелестная дѣвица, благодарю васъ за попеченіе "
   Но милая ученица Эскулапа его остановила. "Г. Рыцарь, -- сказала она -- я говорю по-Адглійски и родилась въ Англіи, хотя мое платье и поколѣніе и принадлежатъ иной странѣ." Выговоривъ это, она усмѣхнулась, и улыбкою одушевила свое задумчивое и даже печальное лице.
   "Благородная дѣвица." Сказалъ Ивангое. Но Ревекка поспѣшила его остановить, въ другой разъ.
   "Не называйте меня такъ, г. Рыцарь, надобно, чтобъ вы теперь же узнали, что дѣвица, занимающаяся вашимъ леченіемъ, Іудеянка, дочь Исаака Іоркскаго, недавно столько вами одолженнаго. Справедливость требуетъ, чтобъ онъ и его семейство, въ настоящемъ случаѣ, оказали вамъ всю зависящую отъ нихъ помощь."
   Не извѣстію, была ли бы Лэди Ровена довольна чувствомъ Рыцаря, съ которымъ онъ смотрѣлъ до сего времени на прелестное лице Ревекки и на ея глаза, блистающіе сквозь длинныхъ рѣсницъ, которые пѣвецъ сравнилъ бы съ вечернею звѣздою, сіяющею сквозь жасминныхъ кустовъ; но Вильфридъ былъ слишкомъ добрымъ католикомъ, чтобъ сохранить подобныя чувства къ Іудеянкѣ. Ревекка это предвидѣла и потому именно поспѣшила предварить его о своемъ состояніи. Прекрасная дочь Исаака послѣдовала въ этомъ случаѣ своему благоразумію, но совсѣмъ тѣмъ она не была совершенно чуждою слабостей человѣческихъ и не могла не вздохнуть, увидѣвъ, что уважительный и даже нѣжный взглядъ Вильфрида вдругъ превратился въ холодный, который изъявлялъ одну принужденную и даже тяготившую его благодарность. Впрочемъ Ревекка была слишкомъ справедлива, чтобъ обвинять въ этомъ Вильфрида, и не переставала стараться о излеченіи его. Она предварила Рыцаря, что отецъ ея долженъ ѣхать въ Іоркъ и намѣревается перевести и его туда же для окончанія тамъ его леченія.
   Вильфридъ тому возпротивился, и, стараясь смягчить свой отзывъ, сказалъ, что онъ не хочетъ болѣе обременять своихъ благодѣтелей.
   "Не возможно ли отыскать въ окрестностяхъ Ашби -- сказалъ онъ -- какого нибудь Франклина изъ Саксонцевъ, или, хотя какого-нибудь богатаго крестьянина, который бы согласился помѣстить у себя раненаго соотечественника, до того времени, какъ онъ будетъ въ состояніи владѣть оружіемъ; или, нѣтъ ли близко монастыря, въ которомъ бы меня приняли; или, не возможно ли доставишь меня до Бюртона въ монастырь Св. Витольда къ родственнику моему, тамошнему игумну?"
   "Самая безпокойная хижина -- сказала Ревекка съ горькою улыбкою -- была бы для васъ пріятнѣе жилища Іудея; но вамъ не возможно перемѣнишь мѣсто пребыванія, не разлучившись съ своимъ медикомъ. Причемъ, я почитаю должнымъ вамъ сказать, что хотя поколѣніе наше не получило въ удѣлъ храбрости, отличающей васъ въ сраженіяхъ, но имѣетъ свѣдѣнія, нужныя для излеченія ранъ, на оныхъ получаемыхъ, и что семейству нашему въ особенности извѣстно тайны лекарственной науки, издавна сохраняемыя въ ономъ, которыхъ полезныя послѣдствія вы уже испытали; наконецъ, я могу васъ увѣрить, что ни одинъ Христіанскій медикъ во всей Великобританіи не въ состояніи поставить васъ въ возможность надѣть латы въ продолженіи четырехъ мѣсяцевъ."
   "А сколько времени для этаго потребно будетъ вамъ?" Спросилъ Вильфридъ съ нетерпѣливостію.
   "Не болѣе недѣли, ежели вы будете, исполнять мои совѣты."
   "Послѣ этаго, я не почитаю грѣхомъ оставаться здѣсь. Мы живемъ въ такое время, въ которое всякой добрый Рыцарь долженъ желать быть въ дѣлѣ. Ежели ты исполнишь свое обѣщаніе, молодая дѣвица, я дамъ тебѣ полный шлемъ мой денегъ, какъ скоро буду ихъ имѣть.*'
   "Я его исполню, и вы будете въ состояніи чрезъ недѣлю владѣть оружіемъ, ежели наградите меня тѣмъ, чего я потребую вмѣсто денегъ."
   "Въ чемъ же заключается твое требованіе? Ежели исполненіе его возможно для Рыцаря, въ отношеніи къ лицу нашего поколѣнія, то я его исполню съ удовольствіемъ."
   "Я требую отъ васъ, чтобъ вы впредь вѣрили, что и Іудеянинъ можетъ оказать услугу Христіанину, не имѣя въ виду никакой награды, исключая благословенія Отца всѣхъ людей."
   "Мнѣ преступно бы было въ томъ сомнѣваться, молодая дѣвица. Я въ полной мѣрѣ надѣюсь на твое искусство и увѣренъ, что чрезъ восемь дней въ состояніи буду надѣть латы. Но дозволь мнѣ спросить, не извѣстно ли тебѣ, гдѣ теперь Цедрикъ съ своею свитою и прелестная...-- Тушъ онъ остановился, какъ бы не рѣшаясь выговорить имени Лэди Ровены -- прелестная дѣвица, провозглашенная Царицею турнира?"
   "И которую вы возвели на это достоинство, г. Рыцарь, съ разборчивостію, заслужившею уваженіе, подобное заслуженному вашею храбростію."
   Потеря крови не возпрепятствовала Вильфриду нѣсколько покраснѣть, когда онъ увидѣлъ, что желая скрыть участіе свое въ Лэди Ровенъ, болѣе далъ оное замѣтить.
   "Мнѣ хотѣлось знать не столько о ней, -- сказалъ онъ -- какъ о Принцѣ Іоаннѣ. Да гдѣ дѣвался мой вѣрный оруженосецъ, для чего нѣтъ его при мнѣ?"
   "Дозвольте мнѣ -- сказала Ревекка -- прибѣгнуть къ правамъ медика, и попросить васъ не говорить и стараться быть спокойнымъ во время моего разсказа. Принцъ Іоаннъ вдругъ прервалъ турниръ и поспѣшно отправился въ Іоркъ съ знатными дворянами, Рыцарями и другими людьми, принадлежащими къ его сторонѣ, собравъ столько денегъ, сколько могъ собрать и добровольно и силою отъ тѣхъ, которые почитаются здѣшними богачами. Говорятъ, что онъ имѣетъ намѣреніе овладѣть престоломъ своего брата."
   "Ричарда!-- сказалъ Вильфридъ, усиливаясь встать -- Это будетъ не легко, доколѣ хотя одинъ вѣрный подданный останется бъ Англіи. Я вызову храбрѣйшихъ сподвижниковъ Іоанна, буду сражаться съ двумя вдругъ, ежели захотятъ."
   "Но чтобъ быть въ состояніи это сдѣлать -- сказала Ревекка, дотронувшись тихо до его плеча -- должно исполнять мои приказанія и избѣгать всякаго сильнаго движенія."
   "Ты справедлива, молодая дѣвица; я буду столько спокоенъ, сколько дозволяетъ наше время. Что же ты скажешь о Цедрикѣ и его свитѣ?"
   "Его управитель сейчасъ былъ у моего отца и сказывалъ, что Цедрикъ и Ательстанъ Коннигсбургскій оставили дворецъ Принца въ большемъ неудовольствіи, и что они готовы возвратиться къ себѣ."
   "Не было ли съ ними на праздникѣ какой дамы?"
   "Лэди Ровена туда не поѣхала, -- сказала Ревекка -- и управитель говорилъ, что она возвращается съ Цедрикомъ въ въ Ротервудъ; оруженосецъ же вашъ Гуртъ...
   "Какъ!-- сказалъ Вильфридъ -- тебѣ извѣстно его имя? Да, я вспомнилъ, онъ вчера изъ рукъ птоихъ, великодушная дѣвица, получилъ сто цехиновъ."
   "Не говорите объ этомъ, -- сказала Ревекка -- я вижу, сколь легко языку открыть тайну, которую желаемъ скрывать."
   "Но честь моя требуетъ, -- сказалъ съ важностію Вильфридъ -- чтобъ я отдалъ эти деньги твоему отцу."
   "Чрезъ недѣлю вы можете дѣлать все, что вамъ угодно, но до того времени не говорите ни о чемъ, не думайте ни о чемъ что можетъ замедлить ваше излеченіе."
   "Хорошо, малая дѣвица, я былъ бы неблагодарнѣйшимъ человѣкомъ, ежели бы не послѣдовалъ твоему совѣту; но одно слово о бѣдномъ Гуртѣ, и я болѣе не спрошу ни о чемъ."
   "Мнѣ жаль, что я должна вамъ сказать, что онъ связанъ, по повелѣнію Цедрика, но -- прибавила она, видѣвъ, что это огорчило Вяльфрида -- управитель Освальдъ сказывалъ, что Гуртъ пользуется милостію своего господина и, впавъ въ преступленіе единственно изъ приверженности къ его сыну, будетъ, какъ полагаютъ, прощенъ Цедрикомъ, ежели никакое новое обстоятельство не усилитъ его неудовольствія. Сверхъ того, товарищи Гурта, и въ особенности шутъ Вамба, рѣшились доставить ему средства скрыться во время пути, ежели гнѣвъ Цедрика не укротится."
   "Я желалъ бы, чтобъ они въ этомъ успѣли; -- сказалъ Вильфридъ -- но мнѣ кажется, что я назначенъ судьбою сообщать несчастіе всѣмъ любящимъ меня и принимающимъ во мнѣ участіе. Мой король отличалъ и жаловалъ меня, и вотъ братъ его готовъ вооружиться для отнятія у него короны; женщина, украшеніе своего пола, отъ моей преданности введена въ непріятное положеніе; и вѣрный служитель, котораго вся вина состоитъ въ усердіи и привязанности ко мнѣ, можетъ сегодня погибнуть отъ гнѣва моего отца. Видишь, молодая дѣвица, какая несчастная участь преслѣдуетъ человѣка, которому ты помогаешь; поспѣши его оставить, доколѣ несчастіе его не распространилось и на тебя."
   "Слабость ваша и огорченіе -- сказала Ревекка -- заставляютъ васъ такъ худо перетолковывать то, что съ вами случается. Вы возвращены отечеству въ самое то время, когда оно встрѣтила надобность въ благородномъ сердцѣ и сильной рукѣ; вы унизили гордость своихъ враговъ и враговъ своего короля, тогда какъ они не знали границъ; и наконецъ, даже между тѣми самыми людьми, которыхъ вы наиболѣе презираете, нашли человѣка, имѣющаго возможность излечить ваши раны. Итакъ ободритесь и положитесь на Бога. Простите. Выпивъ лекарство, которое я вамъ пришлю, старайтесь успокоишься, чтобъ завтра быть въ состояніи пуститься въ путь."
   Вильфридъ убѣдился этими разсужденіями. Присланное ему успокоивающее и усыпляющее лекарство произвело въ немъ тихій и крѣпкій сонъ. Поутру благодѣтельная Іудеянка увидала, что жаръ совершенно прошелъ и что для Вильфрида путешествіе было неопасно.
   Его положили въ ту же повозку, въ которой привезли съ турнира; Ревекка приняла всѣ нужныя мѣры для его излеченія и только не могла упросить отца своего тише ѣхать и чаще останавливаться для спокойствія Вильфрида. Исаакъ, подобно обогатившемуся путешественнику десятой Ювеналовой Сатиры, имѣлъ всегда передъ глазами призракъ разбойниковъ. По сей-то причинѣ онъ успѣлъ опередить Цедрика, выѣхавшаго въ одно съ нимъ время, но пробывшаго долго въ монастырѣ Св. Витольда. Путешествіе не сдѣлало никакого вреда Вильфриду, и когда онъ попался съ прочими въ руки Маврикія Браси, сначала никто не обратилъ вниманія на его повозку., и даже, можетъ быть, оставили бы се на мѣстѣ, ежели бы любопытство Маврикія не побудило его въ нее заглянуть. Онъ, открывъ повозку, не мало удивился, увидя въ ней раненаго Рыцаря, который полагая, что попался въ руки Саксонскихъ браконьеровъ, и надѣясь, что имя его можетъ послужить ему защитою и защитить его товарищей, сказалъ Маврикію, что онъ Вильфридъ Ивангое.
   Маврикій, не смотря на свою вѣтреность и безпорядочную жизнь, сохранялъ нѣкоторыя правила рыцарства. Онъ ничего не дозволилъ себѣ противъ беззащитнаго Вильфрида и даже не сказалъ о немъ Регинальду, который не остановился бы избавить себя отъ человѣка, имѣющаго право на Ивангойское владѣніе. Но въ этомъ заключалось все, что Маврикій въ состояніи былъ сдѣлать; даровать же свободу своему сопернику, предпочитаемому Лэди Ровеною, было свыше его добродѣтели. Онъ окружилъ повозку своими оруженосцами, приказалъ никого къ ней не допускать и сказывать, что это повозка Лэди Равены, въ которую они положили раненаго своего товарища. Оруженосцы, по пріѣздѣ въ Торквильстонъ, пользуясь общимъ замѣшательствомъ, перенесли Вильфрида въ особую комнату, не обративъ на себя вниманія, и остались при немъ, называя его своимъ товарищемъ. Когда Регинальдъ, обходя замокъ, нашелъ ихъ въ этой комнатѣ и упрекалъ, зачѣмъ не поспѣшаютъ на стѣны, тогда они отвѣчали, что находятся при своемъ раненомъ товарищѣ.
   "При раненомъ товарищѣ!-- вскричалъ онъ съ удивленіемъ и гнѣвомъ -- Не мудрено, что мужики и браконьеры осмѣливаются нападать на замки, ежели воины дѣлаются смотрителями больныхъ. Негодяи! на стѣны! или я переломаю вамъ ребра."
   Они отвѣчали съ твердостію, что сами ничего такъ не желаютъ, какъ отправиться защищать замокъ и что готовы это сдѣлать, ежели онъ возметъ на себя оправдать ихъ передъ ихъ начальникомъ, приказавшимъ имъ оставаться при страдающемъ.
   "При страдающемъ!-- воскликнулъ Регинальдъ -- Я вамъ отвѣчаю, что не замедлимъ мы и всѣ быть страдающими, ежели не окажемъ болѣе дѣятельности. Но будьте спокойны, я васъ смѣняю. Эй! Урфрида!-- вскричалъ онъ громкимъ голосомъ -- Старая хрычовка! Саксонская колдунья! не слышишь ты, что-ли? Ступай скорѣе сюда, смотри за этимъ раненымъ; а вы, къ ружью! Вотъ вамъ арбалеты. Бѣгите къ бойницамъ и чтобъ каждая ваша стрѣла попала въ сердце Саксонца."
   Оба оруженосца, презиравшіе столь же бездѣйствіе, какъ любившіе сраженіе, съ радостію отправились къ назначенному мѣсту.
   

Глава IV.

   Минута погибели часто бываетъ такою, въ которую сердце болѣе предается ощущеніямъ нѣжности, Сильное внутреннее волненіе заставляетъ насъ забываться, и мы противъ воли своей открываемъ чувства, которыя утаили бы въ иномъ случаѣ. Ревекка, въ самое то время, когда окружена была неизбѣжною опасностію и готова была предаться отчаянію, пришла въ восхищеніе, увидѣвъ вновь Вильфрида. Она спрашивала Ивангое о состояніи его здоровья такимъ голосомъ, который объяснялъ болѣе, нежели она желала, ея чувства. Рука ея трепетала, когда она дотронулась до его пульса, и слова замирали на устахъ ея. Но холодный вопросъ Вильфрида: "Это вы, молодая дѣвица?" привелъ ее въ себя, принудивъ вспомнить, что чувства ея не были и не могли быть раздѣляемы. Она вздохнула такъ, что вздохъ ея едва былъ слышенъ, и спокойнымъ голосомъ повторила вопросъ о состояніи его здоровья. "Я чувствую себя лучше, нежели могъ надѣяться, -- отвѣчалъ Вильфридъ -- благодаря вашему попеченію, дорогая моя Ревекка!"
   "Онъ назвалъ меня дорогая моя Ревекка, -- подумала она -- но равнодушіе, съ которымъ онъ это выговорилъ, не согласно съ этими словами. Его рыцарскій конь, его борзая собака, для него дороже Іудеянки, къ которой чувствуетъ одно презрѣніе."
   "Мои тѣлесныя страданія -- продолжалъ Вильфридъ -- менѣе тягостны для меня, нежели безпокойства душевныя. Изъ разговоровъ бывшихъ при мнѣ оруженосцевъ я узналъ, что я въ плѣну; а въ Рыцарѣ, отославшемъ ихъ, увидѣлъ Регинальда Фрондбефа, и изъ этаго заключаю, что нахожусь въ его замкѣ. Ежели это дѣйствительно такъ, то какое средство сдѣлать помощь Лэди Ровенѣ и отцу моему?"
   "Онъ не говоритъ ни объ Исаакѣ, ни объ его дочери; -- подумала Ревекка -- мы не имѣемъ ни малѣйшаго мѣста въ его мысляхъ."
   Ревекка разсказала Рыцарю, что замокъ окруженъ непріятелями, но что она не знаетъ, кто эти непріятели, и прибавила, что вошелъ въ замокъ монахъ, которому конечно это болѣе извѣстно.
   "Монахъ,-- сказалъ Вильфридъ,-- Мнѣ надобно его увидѣть. Употреби всѣ старанія отыскать его и привести ко мнѣ; скажи ему, что человѣкъ, опасно раненый, проситъ его духовной помощи; скажи все, что можешь выдумать, только постарайся, чтобъ я его увидѣлъ; мнѣ надобно что-нибудь дѣлать, но не знавъ что происходитъ внѣ замка, я ничего не могу предпринять."
   Ревекка, снисходя на желаніе Вильфрида, употребила старанія, успѣху которыхъ воспрепятствовалъ приходъ Ульрики. Онѣ обѣ караулили монаха при выходѣ его отъ Цедрика, и Ревекка, возвратившись къ Вильфриду, сказала ему о своей неудачѣ.
   Онъ не имѣлъ свободы долго предаваться сожалѣнію объ этомъ. Шумъ, неперестававшій съ нѣкотораго времени въ замкѣ, причиняемый приготовленіями къ защитѣ, вдругъ усилился до чрезвычайности. Скорые шаги воиновъ, поспѣшавшихъ на стѣны, раздавались по узкимъ коридорамъ и по лѣстницамъ, ведущимъ къ бойницамъ и прочимъ частямъ замка. Рыцари возбуждали своимъ голосомъ воиновъ и отдавали повелѣнія, заглушаемыя часто звукомъ оружія и криками воиновъ. Всѣ эти приготовленія наводили ужасъ, усиливающійся еще болѣе воображеніемъ послѣдствій оныхъ; но соединяющійся съ какимъ-то чувствомъ, для котораго пламенная душа Ревекки была овтерста, даже и въ эти минуты страха. Глаза ея блистали, хотя блѣдность и покрывала ея лице, и въ голосѣ ея изъявлялось смѣшеніе страха и восторга, въ то время, когда она говорила Вильфриду: "Видѣнъ блескъ копій и щитовъ, слышанъ свистъ летающихъ стрѣлъ, раздаются въ воздухѣ повелѣнія предводителей и восклицанія воиновъ."
   Въ это время Вильфридъ уподоблялся военному коню: онъ трепеталъ отъ нетерпѣнія, видѣвъ себя на ложѣ, и отдалъ бы все на свѣтѣ за то, чтобъ имѣть возможность участвовать въ настоящей битвѣ.
   "Ежели бы я могъ дойти до эта то окна, -- сказалъ онъ -- чтобъ покрайней мѣрѣ видѣть дѣйствіе оружія!... Ежели бы могъ пустить хотя одну стрѣлу, сдѣлать хотя одинъ ударъ бердышемъ, для нашего освобожденія!... Тщетныя желанія!... Тѣло мое безсильствустъ, рука безоружна."
   "Не безпокойтесь такъ, благородный Рыцарь, -- сказала Ревекка -- шумъ прекратился и, можетъ быть, сраженія не послѣдуетъ."
   "Ахъ! ты этаго не понимаешь.-- сказалъ Вильфридъ съ нетерпѣніемъ -- Эта совершенная тишина кратковременно, она единственно доказываетъ, что всѣ воины находятся уже на своихъ мѣстахъ и ожидаютъ повелѣнія начать сраженіе. Мы до сего времени только слышали шумъ, предшествовавшій отдаленной бурѣ; но теперь, она явится во всемъ своемъ ужасѣ... Да, надобно мнѣ постараться приближиться къ окну."
   "Вы въ этомъ не успѣете,-- сказала Ревекка -- и замедлите ваше излеченіе; но я сама стану у окна -- присовокупила она, видя его нетерпѣніе -- и буду вамъ разсказывать обо всемъ, что увижу."
   "Ты этаго не сдѣлаешь, я тебѣ это запрещаю.-- вскричалъ съ жаромъ Вильфридъ -- Всякое окно, всякое отверстіе будетъ цѣлію для стрѣлковъ, и стрѣла, пущенная на удачу....
   "Я очень буду ей рада." Сказала тихо Ревекка, всходя на ступени, находившіяся подъ окномъ.
   "Ревекка, дорогая Ревекка, -- продолжалъ Вильфридъ -- это не дѣвичьи забавы. Не подвергайся быть раненою и даже можетъ быть и убитою. Неужели ты захочешь, чтобъ я вѣчно себя въ томъ упрекалъ? чтобъ это воспоминаніе отравило остатокъ моей жизни, сохраненной любою?... Покрайней мѣрѣ, закройся этимъ старымъ щитомъ, который по случаю здѣсь находится."
   Ревекка послѣдовала его совѣту, и, взявъ щитъ, стала противъ окна, такимъ образомъ, что, не подвергаясь большой опасности, могла видѣть все, что происходило, и разсказывать Вильфриду о приготовленіяхъ къ нападенію на замокъ. Положеніе комнаты было для этаго очень удобно; она находилась на углу главнаго укрѣпленія, выше редута, составлявшаго наружное и прикрывавшаго малыя ворота, въ которыя Регинальдъ выпустилъ Цедрика. Этотъ редутъ отдѣлялся отъ главнаго укрѣпленія рвомъ, съ котораго, снявъ мостъ, состоявшій изъ нѣсколькихъ досокъ, можно было отрѣзать непріятелю сообщеніе съ замкомъ и въ то время, когда бы онъ овладѣлъ редутомъ. Въ редутѣ было двое воротъ, одни противъ моста, соединяющагося съ воротами замка, другія наружныя; и толстый палисадъ окружалъ весь редутъ. Ревекка заключила по количеству людей, находившихся въ этомъ пунктѣ, что нападеніе должно было произойти съ этой стороны. Сказавъ объ этомъ Вильфриду, она присовокупила, что множество стрѣлковъ находится на краю лѣса, но что не возможно было сдѣлать заключенія о ихъ количествѣ, потому что большая часть ихъ скрывалась за деревьями.
   "Подъ какими знаменами они идутъ?" Спросилъ Вильфридъ.
   "Я совсѣмъ не вижу знаменъ." Отвѣчала Ревекка.
   "Это необыкновенная новость. Кто видалъ, чтобъ не распустя знаменъ, дѣлали приступъ къ замку? Не замѣчаешь ли ты предводителей?"
   "Примѣтнѣе прочихъ, Рыцарь въ черныхъ латахъ. Онъ одинъ вооруженъ съ ногъ до головы, и всѣ окружающіе его ему повинуются."
   "Какой гербъ на его щитѣ?"
   "Что-то похожее на желѣзный запоръ и на цѣни, все синяго цвѣта на черномъ полѣ."
   "Желѣзный запоръ и цѣпи. Я не знаю, чей бы это былъ гербъ, но мнѣ кажется, что онъ приличенъ и мнѣ въ теперешнемъ положеніи. Не можешь ли прочесть девиза?"
   "Отсюда едва можно разсмотрѣть и самый гербъ, и то только въ то время, когда солнце освѣщаетъ щитъ."
   "Не видишь ли другихъ предводителей?
   "Никого не замѣчаю. Можетъ быть, онъ на другой сторонѣ замка, который, думаю, осажденъ не въ одномъ мѣстѣ. Но вотъ двинулись впередъ."
   "Боже милосердый! какое ужасное зрѣлище. Передніе воины закрываются огромными щитами и подвигаютъ передъ собою родъ дощатой стѣны; прочіе, слѣдуя за ними, натягиваютъ луки и накладываютъ стрѣлы."
   Разговоръ ея былъ прерванъ раздавшимися пронзительными звуками Саксонскихъ роговъ и отвѣтствовавшимъ на оные со стѣнъ громомъ Норманскихъ трубъ и литавръ. Это было знакомъ къ началу сраженія, и въ то же время раздались крики осаждающихъ: Св. Георгій! за Англію! и возглашенія осажденныхъ: Бозеанъ! Бозеанъ! Впередъ, Браси! Поражай, Фрондбефъ!"
   Но не одними криками должно было кончится дѣло. Осажденные противополагали сильное сопротивленіе отчаянному нападенію осаждающихъ. Стрѣлки браконьеры, привыкшіе стрѣлять въ лѣсу, имѣли такой вѣрный глазъ, и такъ мѣтко стрѣляли, что всякое отверстіе въ стѣнахъ, въ которомъ являлись воины, дѣлалось цѣлію для нѣсколькихъ стрѣлъ, рѣдко непопадавшихъ въ оную.
   Они не пускали стрѣлъ на удачу, но направляли ихъ на всѣ отверстія, въ которыхъ усматривали, или предполагали непріятеля. Этотъ порядокъ нападенія, постоянно выдерживаемый, стоилъ жизни нѣсколькимъ человѣкамъ гарнизона, и многіе изъ онаго были ранены. Между тѣмъ воины Регинальда и его союзниковъ, защищаемые положеніемъ укрѣпленія и надѣющіеся на свою крѣпкую броню, осыпали осаждающихъ каменьями и стрѣлами, которые осаждающимъ болѣе дѣлали вреда, нежели они могли наносить осажденнымъ; потому что осаждающіе были менѣе защищены мѣстнымъ положеніемъ и не имѣли такъ хорошей брони. Свистъ стрѣлъ прерываемъ былъ только криками, когда на той, или на другой сторонѣ дѣлалось значущее пораженіе.
   "А я долженъ оставаться здѣсь подобно монаху въ кельѣ, -- говорилъ Вильфридъ -- въ то время, какъ другіе рѣшаютъ: быть ли мнѣ свободну, или погибнуть? Взгляни еще разъ въ окно, добрая Ревекка; но старайся хорошо закрыться щитомъ; взгляни и скажи мнѣ, продолжаютъ ли осаждающіе итти впередъ?"
   Ревекка подошла вновь къ окну, принявъ предосторожность, чтобъ не быть примѣченною снаружи.
   "Что же ты видишь, Ревекка?"
   "Тучу стрѣлъ, сквозь которую ничего не можно разсмотрѣть."
   "Они не много успѣютъ, -- сказалъ Вильфридъ -- ежели не рѣшатся на приступъ. Что могутъ сдѣлать стрѣлы противъ каменныхъ стѣнъ? По постарайся разсмотрѣть, что дѣлаетъ Черный Рыцарь, потому что каковъ начальникъ, таковы и воины."
   "Я его не вижу?"
   "Презрѣнный трусъ! Неужели онъ бросилъ кормило во время самой бури?" "Нѣтъ нѣтъ, онъ тамъ, предводительствуя воинами, приближается къ наружнымъ воротамъ редута, рубитъ бердышемъ палисадъ, большое черное перо развѣвается на его шлемѣ.... Они сдѣлали проломъ въ палисадѣ и въ него устремились ... Ихъ прогоняютъ ... Регинальдъ предводительствуетъ защищающими редутъ. Я узнаю его по исполинскому росту ... Осаждающіе вновь устремляются ... Проломъ оспоривается упорно обѣими сторонами ... Боже мой! какое зрѣлище! они уподобляются двумъ бурнымъ морямъ, возстающимъ одно на другое."
   Сказавъ это, Ревекка отворотилась; глаза ея, непривыкшіе къ подобному зрѣлищу, не могли долѣе смотрѣть на оное.
   "Посмотри, Ревекка,-- сказалъ Вильфридъ, познавшій причины, по которой она оставила окно -- теперь тебѣ менѣе опасности, потому что сражаются бѣлымъ оружіемъ; продолжай мнѣ разсказывать что дѣлается."
   "Боже мой!-- вскричала Ревекка, взглянувъ вновь на сражающихся "-- Регинальдъ и Черный Рыцарь бьются другъ съ другомъ въ проломѣ, посреди восклицаній ихъ воиновъ, которые, кажется, пребываютъ неподвижными, ожидая, чѣмъ рѣшится битва ихъ предводителей. Да поможетъ Небо угнѣтеннымъ!.... Онъ упалъ, -- вскричала она -- онъ упалъ!"
   "Кто упалъ? Ради Бога! Кто упалъ?"
   "Черный Рыцарь.-- сказала горестно Ревекка, но вдругъ воскликнула -- Нѣтъ, нѣтъ, слава Богу! онъ всталъ, онъ сражается съ непостижимою силою... Боже мой! мочь его разлетѣлся въ дребезги.... Онъ выхватываетъ у воина бердышь.... Нападаетъ на Регинальда.... Осыпаетъ его ударами.... Великанъ шатается, какъ дубъ отъ секиры дровосѣка... падаетъ упалъ!"
   "Кто, Регинальдъ?" Вскричалъ Вильфридъ.
   "Да, Регинальдъ ... Его воины устремляются къ нему на помощь; надменный Рыцарь Храма ими предводительствуетъ; они уносятъ Регинальда въ замокъ ... Черный Рыцарь принуждается остановиться."
   "Но осаждающіе удержались ли внутри палисада?"
   "Удержались, удержались: они гонятъ осажденныхъ къ самой стѣнѣ редута, приставляютъ къ оной лѣстницы, становятся другъ другу на плеча; на нихъ бросаютъ со стѣны камни, бревны; они падаютъ раненые; мѣста ихъ заступаютъ другіе."
   "Которая сторона одолѣваетъ?"
   "Лѣстницы падаютъ, люди сбрасываются съ нихъ; они, изувѣченные, не могутъ встать; осажденные одерживаютъ поверхность."
   "Боже мой! Неужели осаждающіе такъ оробѣли, что бѣгутъ?"
   "Нѣтъ, нѣтъ; они съ неустрашимостію наступаютъ вновь. Черный Рыцарь все впереди. Онъ приближился съ бердышемъ къ наружнымъ воротамъ редута. Слышите ли его удары? Они раздаются громче оружія и крика сражающихся. На него сыплются каменья, какъ градъ, валятся бревны; но онъ объ нихъ не болѣе заботится, какъ о перьяхъ, или о снѣгѣ."
   "Клянусь!-- воскликнулъ Вильфридъ, приставъ на своей постелѣ.-- Я знаю только одного человѣка въ Англіи, который можетъ это сдѣлать. Ахъ! для чего я не могу помогать ему?"
   "Ворота разломаны, -- сказала Ревекка -- осаждающіе въ нихъ устремились, редутъ въ ихъ власти. Боже мой! они сбрасываютъ въ ровъ воиновъ, защищавшихъ ворота."
   "Но мостъ, соединяющій редутъ съ замкомъ, во власти ли осаждающихъ?"
   "Его сняли, какъ скоро Рыцарь Храма вошелъ въ замокъ. Слышите ли вопли неуспѣвшихъ перейти черезъ мостъ воиновъ Регинальда. Увы! я вижу, что минута побѣды представляетъ горестнѣйшее зрѣлище, нежели самая битва!"
   "Что теперь дѣлается? Посмотри хорошенько. Не въ подобныхъ случаяхъ видъ текущей крови долженъ отвращать зрѣніе."
   "Ее болѣе не проливаютъ.-- сказала Ревекка.-- Друзья наши укрѣпляются въ завоеванномъ редутѣ, который защищаетъ ихъ отъ стрѣлъ, пускаемыхъ изрѣдка изъ замка."
   "Они конечно не оставятъ своего предпріятія, послѣ такого славнаго начала. Я имѣю большую довѣренность къ храброму Рыцарю, котораго бердышь поразилъ Регинальда и разрубилъ ворота. Я никогда бы не повѣрилъ, чтобъ были на свѣтѣ два человѣка, имѣющіе такую неустрашимость и такую силу. На щитѣ его желѣзный запоръ и цѣпь! Что бы это значило? Не видишь ли ты еще чего, отличающаго Чернаго Рыцаря?"
   "Нѣтъ, вся его броня черна, какъ ворона крыло. Ничто не отличаетъ его болѣе. Но видѣвъ одинъ разъ его неустрашимость и силу, кажется, я узнала бы его между тысячью воиновъ. Онъ устремляется въ толпу сражающихся, какъ на пиръ. Въ немъ видна не одна сила тѣлесная. Вся душа его, всѣ способности, кажется, соединяются при каждомъ ударѣ, наносимомъ отъ него непріятелю. Зрѣлище ужасное и великое: рука и сердце одного человѣка торжествуютъ надъ множествомъ непріятелей."
   "Ревекка, ты изображаешь героя. Но, безъ сомнѣнія, осаждающіе предаются мгновенному успокоенію для возстановленія своихъ силъ, или для приготовленія моста черезъ ровъ. Ни страхъ, ни погибель несильны заставить ихъ отказаться отъ своего благороднаго предпріятія въ то время, когда имѣютъ подобнаго предводителя; трудность только умножаетъ славу ихъ. Я согласился бы претерпѣть десятилѣтнее заточеніе за то, чтобъ сражаться подлѣ этаго храбраго Рыцаря въ подобномъ случаѣ."
   "Увы!-- сказала Ревекка, подошедъ къ Вильфриду -- пылкость этихъ желаній, безпокойная жажда славы и сожалѣніе ваше о своей слабости, могутъ замедлишь ваше леченіе. Возможно ли вамъ помышлять о нанесеніи ранъ другимъ, когда не закрылись еще ваши собственныя?"
   "Ты не можешь понимать, Ревекка, что человѣку, воспитанному въ истинномъ духѣ Рыцарства, не возможно быть спокойнымъ, видя себя въ бездѣйствіи, подобно женщинѣ, въ то время, когда отличные подвиги совершаются почти предъ его глазами. Любовь къ сраженію составляешь стихію нашей жизни; пыль, поднимающаяся посреди сражающихся, есть воздухъ, въ которомъ мы дышемъ свободнѣе; мы не живемъ, не желаемъ жить иначе, какъ побѣждая и прославляясь. Таковы, молодая дѣвица, законы Рыцарства, которымъ мы клянемся повиноваться, которымъ жертвуемъ всѣмъ, что есть драгоцѣннѣйшаго."
   "Увы! храбрый Рыцарь, что же вы пріобрѣтаете цѣною проливаемой вами крови, переносимыхъ вами трудовъ и безпокойствъ и причиняемыхъ вами слезъ, когда смерть низвергаетъ васъ съ копей вашихъ?"
   "Что мы пріобрѣтаемъ?-- сказалъ Вильфридъ -- Что мы пріобрѣтаемъ? Славу, юная дѣвица, славу, позлащающую наши гробницы и дѣлающую безсмертными имена наши."
   "Слава -- сказала Ревекка -- уподобляется трофеямъ, составленнымъ изъ покрытаго ржавчиною оружія, висящаго надъ памятникомъ, воздвигнутымъ надъ бренными остатками воина; уподобляется надписямъ, изглаженнымъ рукою времени, которыя самый искусный чтецъ едва можетъ объяснить любопытному путешественнику, разсматривающему оныя. Неужели это награждаетъ за пожертвованіе нѣжнѣйшими ощущеніями для того, чтобъ вести несчастную жизнь и дѣлать другихъ несчастными; неужели грубыя пѣснопѣнія скитающихся бардовъ могутъ вознаградить за пожертвованіе спокойствіемъ и благополучіемъ желанію сдѣлаться героемъ какой-нибудь баллады бродящаго пѣвца, поющаго оную на пиршествахъ знатныхъ людей, въ то время, какъ гости упиваются виномъ и пивомъ?" "Боже мой!-- воскликнулъ Рыцарь съ нетерпѣніемъ.-- Ты говоришь, молодая дѣвица, о томъ, чего не понимаешь. Ты желаешь погасить чистѣйшее пламя Рыцарства, которое отличаетъ благородство отъ подлости, Рыцаря отъ раба; которое заставляетъ честь предпочитать жизни; которое даетъ намъ силы переносить всѣ безпокойства, всѣ труды и всѣ опасности; и которое научаетъ насъ страшиться только одного потерянія чести. Ревекка, ты не можешь чувствовать цѣны возвышенныхъ свойствъ, заставляющихъ трепетать грудь благородной дѣвицы, когда любимый ею Рыцарь сдѣлаетъ славный подвигъ, оправдывающій оказанное отъ нее ему предпочтеніе. Рыцарство лишаетъ живѣйшую и чистѣйшую привязанность, защищаетъ утѣшенныхъ, исправляетъ несправедливости и удерживаетъ притѣснителей. Безъ Рыцарства, самое благородство было бы пустымъ названіемъ."
   "Вы справедливы, г. Рыцарь, мнѣ неприлично говорить о военныхъ подвигахъ."
   Ревекка, награжденная отъ природы столь же нѣжными, какъ и возвышенными чувствами, выговорила это печальнымъ голосомъ, согласно съ тѣмъ что чувствовала. Она вспомнила о своемъ происхожденіи и, можетъ быть, огорчилась, видя, что Вильфридъ не имѣетъ о ней того мнѣнія, котораго она была достойна,
   "Сколь мало знаетъ онъ мое сердце,-- думала она -- ежели, потому только, что я не одобряю ихъ романическаго Рыцарства, заключаетъ, что оно чуждо возвышенныхъ ощущеній."
   Она взглянула на Вильфрида и сказала: "Онъ спитъ, утомленіе доставляетъ ему спокойствіе, отъ котораго онъ убѣгалъ и которое ему столь нужно... Увы! неужели я дѣлаю преступленіе, смотря на него? Можетъ быть, чрезъ нѣсколько мгновеній, его благородное лице не будетъ выражать той пламенной души, которая придастъ ему такое величіе даже и во время сна; можетъ быть, глаза его померкнутъ, губы посинѣютъ, смертная блѣдность покроетъ его щеки, и самый презрѣнный изъ служителей замка будетъ попирать ногами бездушные остатки храбрѣйшаго и благороднѣйшаго изъ Рыцарей, который уже не будетъ въ состояніи отмстить за обиду.... А отецъ мой!... Неужели свѣтлорусые волосы Рыцаря должны заставишь меня забыть о его сѣдинахъ?... Быть можетъ, что всѣ бѣдствія, могущія насъ постигнуть, будутъ наказаніемъ дочери, заботящейся болѣе о плѣнномъ иностранцѣ, нежели о плѣнномъ отцѣ своемъ.... Но я исторгну изъ моего сердца эту слабость, хотя бы это стоило мнѣ жизни."
   Сказавъ это, она опустила свое покрывало, сѣла въ нѣкоторомъ разстояніи отъ постели Вильфрида, оборотилась къ нему спиною и старалась вооружиться твердостію, не только противъ бѣдствій, ей угрожавшихъ, но и противъ собственныхъ чувствъ своихъ, которыхъ болѣе всего страшилась.
   

Глава V.

   Въ то время, когда сраженіе, послѣ первыхъ успѣховъ, полученныхъ осаждающими, прекратилось, и когда одна сторона готовилась воспользоваться своими выгодами, а другая старалась изобрѣсти новыя средства къ защитѣ, Бріанъ и Маврикій дѣлали совѣщаніе въ большой залѣ.
   "Гдѣ же Регинальдъ?-- спросилъ Маврикій, находившійся во время сраженія на другой сторонѣ замка.-- Правда ли, что онъ убитъ, какъ мнѣ сказывали?"
   "Онъ еще живъ; -- отвѣчалъ равнодушно Бріанъ -- но хотя бы у него была голова, подобная изображенной на его щитѣ, и защищалась бы десятые шлемами, онъ и тогда не устоялъ бы отъ послѣдняго удара бердыша. Еще нѣсколько часовъ, и Регинальдъ отправится къ своимъ предкамъ. Это большая потеря для Принца Іоанна."
   "И большое пріобрѣтеніе для сатаны." Сказалъ Маврикій.
   "Ты съ ума сошелъ!" Вскричалъ Бріанъ.
   "Г. Рыцарь!-- сказалъ Маврикій -- не угодно ли вамъ быть осторожнѣе въ выраженіяхъ?"
   "Ахъ! теперь не до того. Подумаемъ о защитѣ. Каково эти бродяги дрались на вашей сторонѣ!"
   "Какъ съумастедшіе. Они приближились къ стѣнамъ подъ предводительствомъ, кажется, того стрѣлка, который получилъ награду на турнирѣ. Я его узналъ по рогу и перевязи. Вотъ слѣдствіе политики старика Вальдемара Фитзурса; они осмѣлились противъ насъ явно бунтовать. Стрѣлокъ семь разъ цѣлился въ меня, и ни одна стрѣла не пролетѣла мимо. Ежели бы латы мои не были такъ толсты, я былъ бы прострѣленъ, какъ дикая коза въ лѣсу."
   "Однако вы удержали свой постъ, а на сторонѣ Регинальда мы потеряли редутъ, не смотря на приведенное мною ему подкрѣпленіе."
   "Это очень худо, потому что непріятели, подъ прикрытіемъ этаго редута, могутъ удобнѣе нападать на замокъ. Они, при малѣйшей нашей неосторожности, могутъ забраться въ него чрезъ какое-нибудь забытое окно въ оставленной безъ защиты башнѣ, потому что у насъ слишкомъ мало людей для занятія всѣхъ мѣстъ; если же они войдутъ въ замокъ, то мы не въ состояніи будемъ имъ противиться; притомъ люди наши оробѣли: они жалуются, что не могутъ нигдѣ показаться, несдѣлавшись цѣлію для тучи стрѣлъ; а Регинальдъ умираетъ, и его дерзкая отважность не можетъ болѣе намъ помогать. Итакъ, мнѣ кажется, что намъ должно по необходимости сдѣлаться добродѣтельными и помириться съ этою сволочью, выдавъ имъ плѣнниковъ."
   "Какъ!-- вскричалъ Бріанъ -- выдать плѣнниковъ: признать себя за людей, которые ночью нечаянно лапали на беззащитныхъ путешественниковъ, и которые не могли удержаться въ укрѣпленномъ замкѣ противъ бродягъ и изгнанниковъ, предводительствуемыхъ пастухами свинаго стада и шутами, исчадіями рода человѣческаго. Это бы было слишкомъ для насъ унизительно. Прежде развалины этаго замка погребутъ меня подъ собою, нежели я соглашусь на такое постыдное условіе."
   "Слѣдовательно опять къ ружью!-- отвѣчалъ равнодушно Маврикій -- Нѣтъ на свѣтѣ человѣка, который бы менѣе меня думалъ о жизни; но совсѣмъ тѣмъ жаль, что теперь здѣсь нѣтъ нѣсколькихъ десятковъ человѣкъ моего вольнаго войска. Ахъ! ежели бы вы знали, мои удалые молодцы, въ какомъ нахожусь я положеніи, немедленно бы знамя мое явилось передо мною, развѣвающееся посреди васъ, и эти бродяги побѣжали бы отъ васъ, не оглядываясь."
   "Сожалѣйте, о чемъ хотите, но станемъ защищаться, какъ можемъ, съ остаткомъ нашихъ воиновъ, изъ которыхъ большая часть ненавидимы Саксонцами за свои дерзости и притѣсненія."
   "Тѣмъ лучше: они будутъ чувствовать, что имъ выгоднѣе защищаться до послѣдней капли крови, нежели подвергнуться мщенію нападающихъ на насъ мужиковъ. Итакъ, идемъ по мѣстамъ; и вы увидите, Бріанъ, что Маврикій будетъ поступать, какъ должно храброму и благородному Рыцарю."
   "На стѣны!" Вскричалъ Рыцарь Храма. Они отправились, соглашаясь что пунктъ, болѣе прочихъ опасный, былъ противъ редута, которымъ уже овладѣли нападающіе; потому что, хотя замокъ и отдѣлялся отъ онаго рвомъ, препятствовавшимъ входу въ малыя ворота, бывшія противъ редута, но Бріанъ и Маврикій полагали, что непріятель сдѣлаетъ тутъ сильное нападеніе, для привлеченія на этотъ пунктъ и съ вниманія и будетъ стараться проникнуть въ замокъ въ другомъ мѣстѣ. Все, что они могли придумать для предупрежденія этихъ послѣдствій при маломъ количествѣ людей., заключалось въ расположеніи такъ часовыхъ, чтобъ они видѣли одинъ другаго, и въ приказанія, чтобъ они немедленно давали знать о всякомъ происшествіи. Бріанъ долженъ былъ, съ двадцатью человѣками запаснаго войска, быть готовъ явиться тамъ, гдѣ потребуетъ надобность, а Маврикій отправился защищать малыя ворота.
   Потеряніе редута очень было важно для осажденныхъ. Они, не смотря на высоту стѣнъ замка, не могли видѣть приближенія къ редуту новаго войска, потому что къ наружнымъ воротамъ редута примыкалъ лѣсъ. Вообще они находились въ такомъ положеніи, что не знали ни количества непріятелей, съ которыми должно сражаться, ни пункта, который должно защищать; и поставлялись въ необходимость быть готовыми на все. Самые ихъ воины, при всей своей неустрашимости, начинали робѣть, видя вокругъ себя непріятелей, во власти которыхъ находились и время, и мѣсто нападенія.
   Между тѣмъ владѣтель замка лежалъ на постелѣ, претерпѣвая ужасную боль тѣлесную и величайшія страданія душевныя. Насталъ часъ, въ который должны были исчезнуть предъ нимъ всѣ земныя сокровища и всѣ прелести міра. Окаменѣлое его сердце начало ощущать ужасъ, когда онъ стремился проникнуть въ мракъ бездны будущаго. Въ послѣднія минуты своей жизни онъ чувствовалъ ужасныя угрызенія пробудившейся въ первый разъ совѣсти и бореніе закоренѣлыхъ страстей, стремившихся заглушить оную. Онъ былъ страдальцемъ, коего вопли безъ надежды, угрызенія совѣсти безъ раскаянія, и страданія не уменьшаемы и безконечны.
   "Я слыхалъ -- сказалъ онъ -- о молитвѣ; но мнѣ молиться!.... Нѣтъ, я не осмѣлюсь этаго сдѣлать."
   "Регинальдъ Фрондбефъ, -- вскричалъ пискливый голосъ у его постели -- неужели остается живымъ только для того, чтобъ наконецъ сказать, что онъ не осмѣлится чего-нибудь сдѣлать?" Регинальдъ, слабый и терзаемый угрызеніями совѣсти, вообразилъ, что слышитъ голосъ злаго духа, которыхъ полагали присутствующими при умирающихъ и препятствующими имъ предаваться душеспасительнымъ размышленіямъ. Онъ содрогнулся и чело его покрылось холоднымъ потомъ; но ободрившись, хотѣлъ отдернуть занавѣсъ у своей постели и не имѣвъ силы это сдѣлать, вскричалъ: "Кто здѣсь? Кто ты, осмѣливающійся повторять мои слова зловѣщимъ голосомъ, подобнымъ крику ночной птицы? приближся, чтобъ я могъ тебя увидѣть."
   "Я твой злой духъ." Отвѣчалъ голосъ.
   "Прими образъ, который можетъ сдѣлать тебя видимымъ для глазъ моихъ.-- сказалъ умирающій Рыцарь.-- Не думай, что я тебя испугаюсь. Ахъ, ежели бы я могъ бороться съ ужасомъ будущаго, такъ какъ съ опасностями здѣшняго міра, то ничего бы не страшился!"
   "Вспомни свои преступленія, Регинальдъ; возмущенія, грабежи, убійства. Кто возбудилъ Іоанна къ возстанію противъ своего отца, покрытаго сѣдинами, и противъ брата, столько его любящаго?"
   "Кто бы ты ни былъ,-- вскричалъ Регинальдъ -- волшебникъ, или духъ, ты клевещешь. Это сдѣлалъ не я, покрайней мѣрѣ не я одинъ. Пятьдесятъ Бароновъ, цвѣтъ Рыцарства, храбрѣйшіе изъ Рыцарей, подали ему этотъ совѣтъ. Неужели я одинъ долженъ отвѣчать за преступленія всѣхъ. Адское существо, кто бы ты ни былъ, слушай: ежели ты смертный, дай мнѣ умереть спокойно, ежели ты духъ, удались, часъ твой еще не насталъ."
   "Тебѣ умереть спокойно! Нѣтъ, въ самую минуту смерти всѣ твои злодѣянія предстанутъ предъ тобою; стенаніе, которыя повторяли своды этаго замка, раздадутся въ ушахъ твоихъ; кровь, которая его обагряла, задымится предъ твоими глазами."
   "Я не испугаюсь словъ твоихъ,-- сказалъ Регинальдъ, съ принужденнымъ смѣхомъ -- Что жь ты не продолжаешь стращать меня, исчезъ ты, или замолчалъ?"
   "Нѣтъ, презрѣнный отцеубійца!-- отвѣчалъ голосъ.-- Вспомни о своемъ отцѣ, вспомни о его смерти, вспомни о залѣ, въ которой онъ сидѣлъ за столомъ въ послѣдній разъ и которая обагрилась его кровію.... кровію, пролитою рукою собственнаго его сына."
   "А!-- вскричалъ Баронъ, послѣ мгновеннаго молчанія.-- Ты истинно злой духъ, когда это знаешь. Я полагалъ, что этой тайны никто не знаетъ, исключая меня и соблазнительницы Люси, участницы моего преступленія. Оставь меня. Есть Ульрика, Саксонская чародѣйка: она одна знаетъ, что совершилось въ глазахъ нашихъ; она изгладила всѣ признаки преступленія, омыла кровь, схоронила трупъ и дала насильственной смерти видъ естественной кончины; она была причиною и ужасною наградою этаго злодѣянія. Отправься къ ней, найди ее и дай ей ощутить предчувствія адскихъ мученій."
   "Они уже терзаютъ ее, -- сказала Ульрика, отдернувъ занавѣсъ и показавъ ему себя -- она давно уже пьетъ эту горькую чашу; но утѣшается, видя, что и ты раздѣляешь ее съ нею.... Не скрежещи зубаліи, Регинальдъ, не обращай такъ своихъ глазъ, не принимай грознаго вида, вспомни, что ужасная рука твоя уже безсильствустъ, что самая та Ульрика, которою ты осмѣливался презирать, теперь твоя повелительница."
   "Презрѣнная злодѣйка! достойная дщерь ада!-- вскричалъ Регинальдъ -- такъ это ты пришла наслаждаться зрѣлищемъ отчаянія, въ которое ввергли меня твои вѣроломлые совѣты?"
   "Да, Регинальдъ, я, Ульрика, дочь Торквила Вольфгангера, убіеннаго тобою, сестра братьевъ, въ крови которыхъ ты омылъ свои руки, требующая отъ тебя своего отца, своихъ братьевъ, своей чести, своего имени, всего что у все похищено преступною твоею рукою.... Ты былъ моимъ злымъ духомъ, теперь я буду твоимъ, и мои проклятія не престанутъ поражать твоего слуха до послѣдняго твоего издыханія."
   "Гнусная Фурія!-- вскричалъ Регинальдъ -- этаго тебѣ не удастся. Эй! Жилль! Клементъ! Евстафій! Мауръ! Стефанъ! возмите эту презрѣнную женщину и сбросьте се съ стѣны замка.... Да гдѣ же вы? измѣнники! какъ смѣете не повиноваться моему повелѣнію?"
   "Ты можешь звать ихъ, сколько тебѣ угодно, могущественный человѣкъ, -- сказала съ насмѣшкою старуха -- угрожать имъ заточеніемъ и смертію, ежели осмѣлятся не исполнить твоихъ повелѣній; но знай, что не дождется отъ нихъ ни отвѣта, ни помощи. Вслушайся въ звуки оружія и въ крики сражающихся. Не доказываетъ ли это тебѣ, что приступаютъ къ замку, и не предсказываетъ ли тебѣ паденія твоей фамиліи. Могущество Фрондбефовъ, утвержденное кровію, уже колеблется въ своемъ основаніи и падетъ подъ ударами такихъ непріятелей, которыхъ они наиболѣе презирали. Саксонцы нападаютъ на твои укрѣпленія, Саксонцы, Региплльдъ. Зачѣмъ же ты не отражаешь ихъ? Они всходятъ на стѣны твоего замка."
   "Ахъ! для чего не могу я хотя на одно мгновеніе возвратить силъ своихъ, чтобъ броситься въ средину непріятелей и погибнуть достойнымъ моего имени образомъ? "
   "Не помышляй объ этомъ, надменный Рыцарь; ты не умрешь на полѣ чести, ты погибнешь подобно лисицѣ, задушенной дымомъ въ норѣ своей."
   "Нѣтъ, презрѣнная тварь! мои воины отразятъ непріятеля. Стѣны моего замка крѣпки и высоки, а друзья мои Бріанъ и Маврикій не устрашатся цѣлой арміи Саксонцевъ, хотя бы она была подъ начальствомъ Генгиста и Горзы. Голоса Рыцаря Храма и начальника вольныхъ войскъ громко раздаются. Мы побѣдимъ и радостные огни, которые зажжемъ, торжествуя побѣду, пожрутъ тебя. Я еще доживу до того, чтобъ услышать, что ты уже перешла изъ земнаго пламени въ огнь ада, не извергавшаго никогда на землю подобнаго тебѣ чудовища."
   "Восхищайся этою надеждою.-- сказала Ульрика, съ ужасною улыбкою.-- Увидишь, совершатся ли твои ожиданія..... Но нѣтъ, надобно, чтобъ ты теперь же узналъ объ ожидающей тебя участи, отъ которой ни сила твоя, ни могущество, ни неустрашимость не въ состояніи тебя избавишь, не смотря на всю слабость руки, уготовавшей тебѣ оную.... Замѣчаешь ли ты густой дымъ, начинающій наполнять эту комнату? Не почитаешь ли его за призракъ, мечтающійся твоимъ глазамъ? Нѣтъ, Регинальдъ, это не мечта. Помнишь ли, что главный запасъ дровъ находится подъ этою комнатою?"
   "Неужели ты ихъ зажгла?-- вскричалъ Регинальдъ -- Такъ, я чувствую дымъ, и немедленно весь замокъ будетъ въ пламени!"
   "Оно быстро распространится.-- сказала спокойно Ульрика.-- Условленный знакъ извѣститъ о томъ осаждающихъ, и они воспользуются этимъ случаемъ.... Прощай, Регинальдъ; желаю, чтобъ Миста, Скрогула, Чернобогъ и всѣ древнія божества Саксонцевъ, которые не иное что, какъ злые духи, явились при смертномъ одрѣ твоемъ, на которомъ оставляетъ тебя Ульрика... Знай, что и Ульрика туда же отправится, куда и ты. Можетъ быть, тебѣ послужитъ утѣшеніемъ свѣдѣніе о томъ, что она будешь участницею въ наказаніи твоемъ, подобно какъ участвовала въ твоихъ преступленіяхъ. Прощай навсегда, отцеубійца! Да повторяетъ тебѣ это имя каждый камень сихъ сводовъ,-- доколѣ уши твои не лишатся способности слышать!"
   Она вышла изъ комнаты и заперла двери клюнемъ. Рыцарь, лишась всякой надежды, пришелъ въ отчаяніе. Онъ громко кликалъ друзей своихъ я прислужниковъ, но никто не слыхалъ его голоса. "Стефанъ! Мауръ! Клементъ! Жилль! неужели вы не хотите помочь мнѣ? Храбрый Бріанъ Буа-Гильбертъ! Неустрашимый Маврикій Браси! помогите! помогите! Васъ просить другъ вашъ. Неужели вы оставите своего союзника, сподвижника? Вѣроломные и безчестные Рыцари! А вы, измѣнники, вассалы! ужели осмѣливаетесь мнѣ не повиноваться? Да обратятся на главу вашу всѣ проклятія, достойныя предателей, оставившихъ меня въ часъ погибели безъ всякой помощи..... Но они не могутъ меня слышать; шумъ сраженія заглушаетъ мой голосъ.... Дымъ безпрестанно сгущается.... Ахъ! сколь дорого заплатилъ бы я за возможность подышать чистымъ воздухомъ..... Пламя проникаетъ сквозь полъ.... Злые духи являются предо мною въ своеи стихіи... Удалитесь чудовищи! Я не могу слѣдовать за вами безъ моихъ соучастниковъ въ преступленіяхъ. Все, что заключается въ стѣнахъ этаго замка, есть ваше адское стяжаніе. Неужели вы повлечете одного Регинальда? Нѣтъ! вѣроломный Бріанъ, развратный Маврикій, преступная Ульрика, воины, участники въ моихъ злодѣяніяхъ, презрѣнные Саксонцы и проклятые жиды, мои плѣнники всѣ, всѣ должны быть вами увлечены вмѣстѣ со мною. Не прекрасная ли, не блистательная ли составится изъ насъ свита, шествующая за вами къ аду?.." Въ это время онъ судорожно засмѣялся и своды повторили смѣхъ его. "Кто осмѣливается такъ хохотать? Не Ульрика ли?-- вскричалъ Регинальдъ.-- Да, только одна ты, или самъ злой духъ могутъ смѣяться въ такія минуты..." Наконецъ, лишась совершенно надежды на избавленіе себя отъ погибели, онъ предался ужасному бѣшенству. Мы не рѣшаемся описывать его положенія и оканчиваемъ эту главу оставленіемъ отцеубійцы достойнымъ его мученіямъ.
   

Глава VI.

   Цедрикъ не полагался совершенно на слова Ульрики, но разсказалъ о ея обѣщаніи Черному Рыцарю и Локслею. Они обрадовались, услышавъ, что имѣютъ въ самомъ замкѣ человѣка, готоваго вспомоществовать имъ въ овладѣніи онымъ. Вообще всѣ соглашались въ томъ, что приступъ есть единственное средство для овладѣнія замкомъ и освобожденія плѣнныхъ.
   "Королевская кровь Альфреда въ опасности." Сказалъ Цедрикъ.
   "Честь благородной дѣвицы вопіетъ о защитѣ." Продолжалъ Черный Рыцарь.
   "Даже для избавленія отъ опасности Вамбы -- сказалъ Локслей -- я готовъ на все рѣшиться."
   "И я также.-- сказалъ Тукъ -- Хотя онъ и не болѣе какъ дуракъ, но дѣйствуя такъ искусно и будучи столь неустрашимымъ, заслуживаетъ вниманія не менѣе всякаго мудреца."
   "Хорошо, -- сказалъ Черный Рыцарь -- но теперь, любезный Локслей, не должно ли отдать начальство почтенному Цедрику?"
   "Сохрани меня Богъ!-- сказалъ Цедрикъ -- Я не умѣю ни брать, ни защищать этихъ варварскихъ замковъ, взгроможденныхъ въ нашей несчастной странъ Hopманцами. Я не могу быть съ пользою предводителемъ, но стану сражаться въ первомъ ряду и надѣюсь, что болѣе принесу пользы, исполняя обязанность воина, нежели начальствующаго."
   "Когда вы на это рѣшились, почтенный Цедрикъ,-- сказалъ Локслей -- то я возьму на себя начальство надъ стрѣлками, и повѣсьте меня на высочайшемъ изъ этихъ деревьевъ, ежели воины, которые будутъ появляться на стѣнахъ замка, не также будутъ нашпигованы стрѣлами, какъ рождественскій окорокъ гвоздишными головками."
   "А я -- сказалъ Черный Рыцарь -- готовъ тѣхъ, которые захотятъ слѣдовать за настоящимъ Рыцаремъ, вести на приступъ съ неустрашимостію воина и опытностію человѣка, многократно начальствовавшаго въ подобныхъ случаяхъ."
   По раздѣленіи такимъ образомъ должностей между начальствующими, былъ сдѣланъ первый приступъ, котораго послѣдствія мы уже знаемъ.
   Черный Рыцарь, взявъ редутъ, извѣстилъ о томъ Локслея и поручилъ ему дѣлать фальшивый приступъ съ другой стороны замка, дабы развлечь симъ непріятели и воспрепятствовать ему симъ способомъ сдѣлать вылазку и отбить обратно редутъ. Эта военная хитрость тѣмъ болѣе нужна была для Чернаго Рыцаря, что его воины, непривыкшіе къ подобному сраженію, хотя отчаянно дрались сначала, но не могли долго выдерживать онаго противъ опытныхъ и хорошо вооруженныхъ со противниковъ, составлявшихъ гарнизонъ замка.
   По прекращеніи сраженія, Черный Рыцарь приказалъ сдѣлать мостъ для перехода чрезъ ровъ. Изготовленіе онаго требовало нѣкотораго времени, о потерѣ котораго не сожалѣли, ожидая исполненія обѣщанія Ульрики, хотя и не знали еще что она сдѣлаетъ.
   По изготовленіи моста. Черный Рыцарь сказалъ: "Я не могу болѣе ожидать; солнце склоняется уже къ западу, а дѣла мои не дозволяютъ мнѣ остаться съ вами далѣе сегодня; сверхъ того, не возможно, чтобъ войска, находящіяся въ Іоркѣ, не пришли на помощь осажденнымъ, намъ же удобнѣе кончить прежде ихъ прихода. Дайте знать Локслею, чтобъ онъ опять началъ фальшивое нападеніе на замокъ съ другой стороны, а вы, храбрые Англичане, слѣдуйте за мною на настоящій приступъ. Отворивъ редутныя ворота, набросьте немедленно чрезъ ровъ приготовленный мостъ, устремитесь чрезъ оный за мною и помогите мнѣ выломить ворота въ замокъ; прочіе пусть останутся въ редутѣ, натянутъ свои луки и стрѣляютъ въ каждаго, кто осмѣлится показаться на стѣнѣ замка. Благородный Цедрикъ, не угодно ли ламъ принять надъ ними начальство?"
   "Нѣтъ, -- отвѣчалъ Саксонецъ -- я не ищу начальствовать надъ другими, но пусть потомство покроетъ проклятіями мою гробницу, ежели я не послѣдую за первымъ, который поведетъ меня на приступъ; дѣло идетъ о моей обидѣ, и мнѣ неприлично оставаться назади."
   "Но вспомните, почтенный Цедрикъ, что на васъ нѣтъ латъ, и что вся ваша защита состоитъ въ легкомъ шлемѣ, небольшемъ щитѣ и мечѣ."
   "Тѣмъ лучше, мнѣ легче будетъ лесть на стѣну. Я не хочу хвалиться, г. Рыцарь, по вы увидите сегодня, что Саксонецъ не страшится сражаться съ открытою грудью, также какъ Норманецъ, покрытый стальною бронею."
   "Итакъ, съ Богомъ! отворяйте ворота и бросайте мостъ чрезъ ровъ."
   "Ворота отворились и въ одно мгновеніе чрезъ ровъ брошенъ быль мостъ, по которому могли пройти свободно два человѣка рядомъ. Черный Рыцарь, знавъ, сколь полезно было неожиданное непріятелемъ нападеніе, устремился чрезъ мостъ и, послѣдуемый Цедрикомъ, безпрепятственно перебѣжалъ чрезъ оный къ малымъ воротамъ замка. Они немедленно начали рубить ворота, и остатокъ изломаннаго Фрондбефомъ моста, приставленный къ стѣнѣ, послужилъ имъ защитою отъ стрѣлъ я бросаемыхъ съ стѣны каменьевъ. Воины, послѣдовавшіе за ними по мосту, неимѣвшіе подобной защиты, подверглись ударамъ осажденныхъ; первые два были прострѣлены стрѣлами и упали въ ровъ, прочіе же принуждены были возвратиться въ редутъ.
   Положеніе Чернаго Рыцаря и Дедрика сдѣлалось очень опаснымъ, но было бы еще опаснѣе, ежели бы появлявшіеся на стѣнахъ воины небыли прогоняемы пускаемыми изъ редута стрѣлами. Они принуждены были, для избѣжанія оныхъ, скрываться и, показываясь на одно мгновеніе, пускать свои стрѣлы, не успѣвая цѣлиться. Совсѣмъ тѣмъ, Черный Рыцарь и Цедрикъ находились въ большой опасности, которая непрестанно увеличивалась.
   "Какой стыдъ!-- вскричалъ Маврикій воинамъ -- Вы почитаете себя искусными стрѣлками, а допускаете двухъ человѣкъ однихъ удерживать за собою мѣсто подъ самою стѣною замка. Сбросьте на нихъ часть парапета, ежели не умѣете ничего лучше сдѣлать и раздавите ихъ каменьями. Скорѣе! рычаги! ломы!.... Начинайте съ этаго камня." Сказалъ онъ, указавъ на огромный камень, находившійся прямо надъ воротами.
   Въ это самое время на западной башнѣ явилось красное знамя, о которомъ Ульрика предваряла Цедрика. Локслей прежде всѣхъ оное замѣтилъ. Онъ, узнавъ, что приступъ начался, оставилъ часть своихъ воиновъ для продолженія фальшивой атаки, и явился съ храбрѣйшими изъ своихъ стрѣлковъ въ редутъ.
   "Возможно ли оставлять храбраго Чернаго Рыцаря и почтеннаго Цедрика однихъ у воротъ замка?-- сказалъ онъ -- Впередъ! храбрые стрѣлки! впередъ! замокъ палъ. Посмотрите на это красное знамя, это условленный знакъ; вспомните о чести, о добычѣ; еще одно усиліе, и мы овладѣемъ замкомъ."
   Сказавъ это, онъ натянулъ лукъ и пустилъ стрѣлу въ воина, который, по по велѣнію Маврикія, старался сдвинуть съ парапета огромный камень и сбросить его на Цедрика и Чернаго Рыцаря. Стрѣла повергла воина возлѣ камня. Другой взялъ рычагъ у своего умирающаго товарища, и заступилъ его мѣсто; но пущенная вновь Локслеемъ стрѣла немедленно прострѣлила и его; послѣ чего никто не рѣшался заступишь его мѣсто.
   "Трусы!-- вскричалъ Маврикій -- подайте мнѣ рычагъ самому."
   Сказавъ это, онъ самъ принялся за работу, и камень началъ примѣтно двигаться. Этотъ камень былъ такъ великъ, что упавши раздробилъ бы нетолько доски, служившія прикрытіемъ Цедрику и Черному Рыцарю, но и самый мостъ чрезъ ровъ. Осаждающіе видѣли опасность и никто, самый отважнѣйшій изъ нихъ, не осмѣливался ступить на мостъ. Локслей пустилъ въ Маврикія три стрѣлы, которыя только зазвѣнели, ударившись о его броню, но не пробили ее.
   "Чтобъ провалъ побралъ этотъ Гишпанскій паицырь, -- вскричалъ съ досадою Локслей -- ежели бы онъ былъ сработанъ Англійскимъ панцырникомъ, то стрѣлы мои пробили бы его, какъ бумажный листъ." Сказавъ это, онъ громко закричалъ: "Товарищи! друзья! Черный Рыцарь! почтенный Цедрикъ! назадъ! назадъ! огромный камень на васъ падаетъ."
   Громкіе удары, повторяемые непрестанно Чернымъ Рыцаремъ и Цедрикомъ, заглушали его голосъ, и они не слыхали онаго. Тутъ вѣрный Гуртъ хотѣлъ броситься на мостъ, чтобъ, жертвуя своею жизнію, увѣдомить своего господина объ угрожавшей ему опасности, но уже было поздно: камень, непрестанно подвигаемый усиліями Маврикія, уже готовъ былъ потерять равновѣсіе и обрушиться. Къ счастію, въ это время голосъ Рыцаря Храма остановилъ руку Маврикія, готовившагося сдѣлать послѣднее усиліе для сверженія камня.
   "Все погибло!-- закричалъ Рыцарь -- Маврикій! все погибло! весь замокъ въ пламени!"
   "Въ пламени! Въ умѣ ли вы?" Вскричалъ Маврикій, отскочивъ отъ камня.
   "Да, сейчасъ вы увидите пламя надъ восточною башнею, я тщетно усиливался погасить его."
   Бріанъ въ короткихъ словахъ объяснилъ своему товарищу о происшествіи съ спокойствіемъ, составлявшимъ основаніе его свойства; но Маврикіи неравнодушно его выслушалъ.
   "Боже мой!-- вскричалъ онъ -- Что же остается намъ дѣлать?"
   "Слушайте: -- сказалъ Бріанъ -- соедините всѣхъ своихъ воиновъ и сдѣлайте вылазку въ малыя ворота. Черезъ мостъ успѣлъ перейти только этотъ адскій Рыцарь съ однимъ товарищемъ. Сбросьте ихъ въ ровъ и нападите на редутъ. Я же съ остальными воинами выйду въ главныя ворота и нападу сзади на осаждающихъ. Ежели мы ихъ и не прогонимъ совсѣмъ отъ замка, но укрѣпимся въ немъ до того времени, какъ получимъ вспоможеніе, или заключимъ выгодный миръ."
   "Это хорошо,-- сказалъ Маврикій.-- Я исполню, что вы мнѣ поручаете; но исполните ли вы то, что обѣщаете сдѣлать?"
   "Клянусь честію Рыцаря! но ради Бога не теряйте ни минуты."
   Маврикій, собравъ всѣхъ своихъ воиновъ, отправился къ малымъ воротамъ, но, подошедъ къ нимъ, уже не имѣлъ нужды ихъ растворять, потому что въ самое это мгновеніе они упали отъ ударовъ Рыцаря и Цедрика, которые немедленно напали на первыхъ, имъ встрѣтившихся, и двое воиновъ, бывшихъ впереди, въ одно мгновеніе пали отъ меча Рыцаря, прочіе же попятились назадъ, не смотря на всѣ усилія Маврикія остановить ихъ.
   "Трусы!-- кричалъ Маврикій,-- не уже ли вы дозволите двумъ человѣкамъ не пропустить насъ послѣднимъ путемъ, остающимся къ нашему спасенію?"
   "Это не человѣкъ, -- отвѣчалъ старый воинъ, старавшійся защитить себя отъ ударовъ Чернаго Рыцаря -- это не человѣкъ, у него не человѣческая сила."
   "Кто бы онъ ни былъ, можно ли отъ него бѣжать въ то время, когда нигдѣ нѣтъ спасенія отъ погибели? 3амокъ въ пламени. Несчастные! неужели и самое отчаяніе не въ состояніи ободрить васъ? Дайте мнѣ дорогу, я самъ сражусь съ этимъ страшнымъ соперникомъ. "
   Маврикій въ этомъ случаѣ поддержалъ славу, пріобрѣтенную имъ въ междоусобныхъ войнахъ того времени. Своды коридора, ведущаго къ малымъ воротамъ, стенали отъ ударовъ Рыцарей. Наконецъ, Черный Рыцарь, поразивъ Маврикія по шлему, повергъ его на землю.
   "Отдайся въ плѣнъ, Маврикій Браси,-- сказалъ Черный Рыцарь, наклонившись къ нему, и устремивъ кинжалъ противъ мѣста, незащищеннаго латами.-- Отдайся въ плѣнъ, или тебя не будетъ на свѣтѣ."
   "Напередъ, скажи мнѣ, кто ты, или располагай моею жизнію.-- отвѣчалъ Маврикій -- Я не отдамся въ плѣнъ неизвѣстному."
   Черный Рыцарь сказалъ ему что-то на ухо.
   "Я вашъ плѣнникъ." Отвѣчалъ Маврикій, замѣнивъ надменный тонъ почтительною покорностію.
   "Идите въ редутъ, -- сказалъ побѣдитель повелительнымъ голосомъ -- и ожидайте тамъ моихъ повелѣній."
   "Прежде дозвольте мнѣ васъ предварить о томъ, что вамъ нужно знать.-- сказалъ Маврикій.-- Вильфридъ Ивангое раненый въ плѣну въ замкѣ, и можетъ погибнуть въ пожарѣ, ежели оставленъ будетъ безъ помощи."
   "Вильфридъ Ивангое въ плѣну! Раненъ! Подвергается опасности! Всѣ находящіеся въ замкѣ мнѣ будутъ отвѣчать за него жизнію. Гдѣ онъ, гдѣ его темница?"
   "Эта круглая лѣстница ведетъ къ комнатѣ, которую онъ занимаетъ. Угодно ли, чтобъ я васъ туда проводилъ?"
   "Нѣтъ, подите въ редутъ и ожидайте тамъ моихъ повелѣній; я на васъ не полагаюсь, Маврикій."
   Въ продолженіи битвы и краткаго разговора, послѣдовавшаго за оною, Цедрикъ съ отрядомъ стрѣлковъ, перешедшихъ чрезъ мостъ, преслѣдовалъ оробѣвшихъ и пришедшихъ въ отчаяніе воиновъ, которые, или отдавались въ плѣнъ, или тщетно сопротивлялись, или бѣжали во внутренность замка.
   Маврикій, оставшись одинъ, слѣдовалъ глазами за побѣдителемъ съ униженнымъ видомъ. "Онъ на меня не полагается.... но не имѣетъ и причины полагаться." Сказалъ онъ, поднимая свой мечь; потомъ, снявъ шлемъ въ знакъ повиновенія, вошелъ въ редутъ и вручилъ свой мечь встрѣтившемуся ему Локслею.
   Мѣжду тѣмъ, по мѣрѣ разпространенія пожара, признаки онаго сдѣлались видимыми изъ комнаты, въ которой Ревекка помогала Вильфриду. Его разбудилъ шумъ отъ возобновившагося сраженія, и добрая Іудеянка, по убѣдительной его просьбѣ, подошла опять къ окну взглянуть; но густой дымъ, выходящій изъ сосѣдственной башни, не дозволялъ ничего видѣть, и крики; "пожаръ! пожаръ! давайте воды!" заглушали голоса сражающихся и звуки оружія.
   "Замокъ весь въ пламени.-- сказала Ревекка -- Какъ намъ спастись?"
   "Поди немедленно, Ревекка, -- сказалъ Вильфридъ -- удались въ безопасное мѣсто, меня же никакая человѣческая помощь не можетъ спасши."
   "Я не удалюсь отъ васъ; или мы оба избавимся, или погибнемъ вмѣстѣ. Но, великій Боже! что будетъ съ моимъ о ищемъ?"
   Въ это время отворились двери и вошелъ Рыцарь Храма. Видъ его былъ ужасенъ; его позлащенная броня была изсѣчена и покрыта кровію, и перо на шлемѣ его обгорѣло.
   "Наконецъ, я тебя нахожу,-- сказалъ онъ Ревеккѣ.-- Ты видишь, что я сдержалъ слово, я готовъ раздѣлять съ тобою счастіе и несчастіе; одно средство остается къ избавленію отъ погибели, и я презрѣлъ всѣ опасности, чтобъ предварить тебя объ этомъ. Встань и слѣдуй немедленно за мною."
   "Я одна за вами не послѣдую; -- отвѣчала Ревекка,-- но ежели женщина питала висъ молокомъ своимъ, ежели хотя нѣсколько извѣстно вамъ чувство состраданія, ежели сердце ваше не также твердо, какъ ваши латы, то спасите моего стараго отца, спасите этаго Рыцаря."
   "Ревекка, -- отвѣчалъ Бріанъ, съ обыкновеннымъ своимъ равнодушіемъ,-- Рыцарь долженъ привыкнуть видѣть смерть, слѣдуетъ ли она за копьемъ, или является въ пламени; о жидѣ же никто заботиться не станетъ."
   "Жестокосердый!-- воскликнула Pевекка.-- Я скорѣе погибну въ пламени, нежели приму отъ тебя вспоможеніе."
   "Ревекка, ты не можешь выбирать. Одинъ разъ вывернувшись изъ моихъ рукъ, ты въ другой этого не сдѣлаешь." Сказавъ это, онъ схватилъ ее и унесъ изъ комнаты, несмотря ни на просьбы, ни на вопль ея, и не обращая вниманія ни на угрозы, ни на упреки Ивангое, кричавшаго громкимъ голосомъ:
   "Разбойникъ! безчестный Рыцарь! поношеніе своего Ордена! оставь эту молодую дѣвицу, вѣроломный Бріанъ Буа-Гильбертъ! вся кровь твоя прольется за наносимую ей обиду."
   "Безъ твоего крика, Вильфридъ,-- сказалъ Черный Рыцарь, вошедшій въ это время въ комнату, съ опущеннымъ забраломъ -- я не нашелъ бы тебя."
   "Ежели вы Рыцарь, -- сказалъ Вильфридъ -- то оставьте меня, и преслѣдуйте этаго подлаго похитителя; спасите Лэди Ровену, и отыщите почтеннаго Цедрика."
   "Всякому будетъ своя очередь, -- отвѣчалъ Черный Рыцарь -- а теперь твоя."
   Сказавъ это, онъ взялъ на руки Вилъфрида, понесъ его съ такою же легкостію, съ какою Бріанъ Ревекку; дошедъ же съ своею ношею до малыхъ воротъ, поручилъ ее попеченію двухъ стрѣлковъ и возвратился въ замокъ спасать прочихъ плѣнниковъ.
   Огонь отъ башни распространился по всему замку. Толстота стѣнъ и прочность сводовъ замедляли дѣйствіе пламени. Въ тѣхъ частяхъ замка, въ которыя оно еще не проникло, воины преслѣдовали изъ комнаты въ комнату осажденныхъ, удовлетворяя своему мщенію. Одни изъ преслѣдуемыхъ бились отчаянію и дорого продавали жизнь свою; другіе же молили о пощадѣ, не получая оной. Воздухъ колебался отъ звука оружій и отъ стенанія побѣждаемыхъ; кровь раненыхъ и умирающихъ струилась по комнатамъ.
   Посреди сего зрѣлища, Цедрикъ, въ сотовариществѣ вѣрнаго Гурта, бѣгалъ илъ комнаты въ комнату, искавъ вездѣ Лэди Ровену. Гуртъ, во время сраженія, не отставалъ отъ своего господина и отражалъ неожиданные удары, на него устремлявшіеся. Цедрикъ имѣлъ счастіе найти свою питомицу въ то время, какъ она, потерявъ уже всю надежду избавиться отъ погибели, держала въ рукахъ крестъ, бывшій у нее на шеѣ, и возносила къ Небу молитвы, почитая настоящія минуты послѣдними въ жизни. Онъ ввѣрилъ ее Гурту и приказалъ проводишь въ редутъ. Непріятели тогда уже были неопасны, и дорога къ редуту еще не была пресѣчена пожаромъ.
   Цедрикъ продолжалъ поиски въ замкѣ, ожидая найти Ательстана, и рѣшался на всѣ опасности для спасенія послѣдней отрасли Королей Саксонскихъ; но, прежде нежели онъ дошелъ до залы, въ которой содержался Ательстанъ, изобрѣтательный умъ Вамбы помогъ Конингсбургскому Тану найти средство къ освобожденію себя. Во время второго приступа замѣтивъ, что сраженіе усилилось, Вамба принялся кричать изо всей силы: Да здравствуетъ Англія! замокъ нашъ! и началъ стучать старымъ оружіемъ, висѣвшимъ на стѣнѣ. Часовой, стоявшій у дверей залы, вообразивъ, что непріятели влезли въ оную чрезъ окна, оробѣлъ и побѣжалъ извѣстить о томъ Рыцаря Храма, оставя дверь незапертою. Послѣ его ухода, плѣнники вышли безпрепятственно изъ залы и достигли до двора замка, на которомъ еще продолжалось сраженіе. Вокругъ Бріана собрались и конные, и пѣшіе воины, рѣшившіеся вмѣстѣ съ нимъ пробиться сквозь непріятелей и удалиться отъ замка. Бріанъ велѣлъ опустить подъемный мостъ, но переходъ чрезъ оный былъ затруднителенъ и опасенъ, потому что часть нападающихъ устремилась чрезъ оный въ замокъ, дабы участвовать въ грабежѣ прежде нежели обрушатся всѣ зданія, и заграждала путь Рыцарю въ то время, какъ другая часть гнала его сзади. Собравшееся вокругъ его небольшое количество воиновъ оказывало чудеса храбрости и сопротивлялось превосходящему въ силахъ непріятелю. Ревекка, сидѣвшая на конѣ вмѣстѣ съ однимъ изъ Азіатскихъ невольниковъ Бріана, находилась посрединѣ, и Рыцарь Храма, не смотря на свое трудное и опасное положеніе, непрестанно заботился объ ея безопасности. Являясь вездѣ, гдѣ было нужно, онъ возвращался къ Іудеянкѣ, закрывалъ ее своимъ щитомъ и, защищая ее, забывалъ о собственной своей безопасности; потомъ, вновь устремляясь съ крикомъ на непріятелей, поражалъ сильнѣйшихъ изъ нихъ и вновь являлся къ ней и закрывалъ ее щитомъ.
   Ательстанъ, сколь ни былъ медленъ и безпеченъ, не имѣлъ недостатка въ храбрости. Онъ, увидѣвъ женщину подъ покрываломъ, о которой столько заботился Рыцарь Храма, почелъ ее за Лэди Ровену и полагалъ что Бріанъ, не смотря на всѣ препятствія, рѣшился се увезти.
   "Я вырву изъ рукъ его Лэди Ровену,-- вскричалъ онъ -- и вѣроломный Рыцарь Храма погибнетъ отъ моей руки."
   "Подумайте прежде о томъ, что вы предпринимаете.-- сказалъ ему Вамба.-- Не поймайте кокушки, вмѣсто ястреба. Я бьюсь объ закладъ, что это не Лэди Ровена. Взгляните только на ея черные волосы, развѣвающіеся по плечамъ. Неужели вы не можете отличить чернаго цвѣта отъ бѣлаго? Впрочемъ дѣлайте что хотите, только я за вами не послѣдую; я не хочу подвергаться опасности, не знавъ за кого; притомъ вспомните, что вы безъ латъ и безъ шлема. Не думаете ли, что ваша шелковая шапка можетъ защитить васъ отъ меча?" Сказавъ это, онъ выпустилъ изъ рукъ полу Ательстанова платья, за которую держалъ его.
   Выхватить у перваго раненаго мечь, устремиться на воиновъ Бріана, поразить всѣхъ встрѣтившихся и повергнуть ихъ на землю, для Ательстана, которому гнѣвъ придалъ новыя силы, было дѣломъ одного мгновенія. Онъ скоро приближился къ тому, котораго искалъ, и закричалъ ему: "Отступникъ! вѣроломный Рыцарь Храма! освободи ту, къ которой ты недостоинъ прикасаться! Защищайся!"
   "Презрѣнный Саксонецъ!-- отвѣчалъ Бріанъ, заскрежетавъ зубами -- Я тебя научу, какъ порицать Рыцарей Храма!"
   Сказавъ это, онъ подскакалъ къ Ательстану и, приподнявшись на стременахъ, нанесъ ему ужасный ударъ по головѣ.
   Вамба справедливо говорилъ, что шелковая шапка не защита противъ меча: Рыцарь Храма такъ сильно ударилъ Ательстана своимъ мечемъ, что мечь Саксонца, которымъ онъ хотѣлъ отразить ударъ, разлетѣлся въ дребезги, и ударъ Бріанова меча съ такою силою пришелся по головъ Ательстана, что онъ упалъ безъ чувствъ на помостъ.
   "Да погибнутъ подобнымъ образомъ всѣ, осмѣливающіеся порицать Рыцарей нашего Ордена!" Сказалъ Бріанъ, и видѣвъ, что паденіе Ательстана поразило всѣхъ Саксонцевъ, воспользовался этою минутою закричалъ: "Кто хочетъ избѣжать смерти, тотъ слѣдуй за мною;" и съ этими словами поскакалъ съ Ревеккою, съ своими Азіатскими невольниками и съ нѣсколькими воинами, и переѣхалъ мостъ. Туча стрѣлъ полетѣла вслѣдъ за ними, по никто не хотѣлъ ихъ преслѣдовать: грабежъ замка для всѣхъ былъ привлекательнѣе отнятія жизни у бѣгущихъ.
   Бріанъ подъѣхалъ къ редуту, полагая, что, можетъ быть, Маврикіи овладѣлъ онымъ.
   "Маврикій Браси!-- закричалъ онъ, приближась -- здѣсь ли вы?"
   "Да, -- отвѣчалъ Маврикій -- только въ плѣну."
   "Не могу ли я вамъ помочь?"
   "Нѣтъ, спасайтесь сами, соколы на свободъ. Поставьте море границею между собою и Англісю. Я не смѣю сказать вамъ болѣе."
   "Итакъ, когда вы остаетесь здѣсь, то обѣщаніе мое уничтожается, что жь касается до соколовъ, я объ нихъ не забочусь, кто бы они ли были; стѣны темплестовскаго командорства дадутъ цаплѣ убѣжище, въ которомъ можно будетъ ей не заботиться о ихъ когтяхъ."
   Сказавъ это, онъ поскакалъ съ своею свитою, и скрылся изъ вида.
   Воины, не имѣвшіе возможности за нимъ послѣдовать изъ замка, продолжали сражаться, рѣшась дорого продать свою жизнь, и погибли до единаго.
   Наконецъ, пламя разпространилось почти по всему замку, и Ульрика, виновница пожара, явилась наверху башни, уподобляясь фуріи древнихъ поэтовъ. Она громко пѣла военную пѣсню, каковыя пѣвали Скальды во время сраженія Саксонцевъ, бывшихъ еще язычниками. Вѣтеръ развѣвалъ ея распущенные сѣдые волосы, глаза ея блистали восторгомъ удовлетвореннаго мщенія, и изображали помѣшательство въ умѣ. Она держала въ рукахъ пряслицу, подобно Паркѣ, прядущей нить человѣческой жизни и перерѣзывающей оную. Преданіе сохранило нѣкоторыя строфы изъ ея пѣсни.
   
   "О, дщери Генгиста! свѣтильникъ возмите;
   Не юной красы, къ супругу идущей,
   Невинное сердце возжечь вы спѣшите;
   А смертныхъ вокругъ, рукою могущей,
   Вы адское пламя разпространите.
   
   "О, дѣти дракона! вы мощной рукою
   Блестящую сталь проворно возмите.
   Не въ пиршествахъ брашна, съ спокойной душею,
   Дѣлить; пѣть! Быстрѣй на того устремите,
   Котораго должно пролить кровь рѣкою.
   
   "Желѣзомъ, какъ класы, главы здѣсь пожнутся.
   Вокругъ меня все должно истребиться.
   Ахъ! скоро ль всѣ пламенемъ адскимъ пожрутся
   И паша обида имъ грозно отмстится?
   Съ вселенною вмѣстѣ на смерть я рѣшуся."
   
   Наконецъ, огонь преодолѣлъ всѣ препятствія и пламя возвысилось столбомъ, видимымъ на нѣсколько миль въ окружности. Постепенно обрушались башни и прочія части замка; побѣдители, принужденные оставить валящіяся зданія, соединились на большемъ дворѣ и смотрѣли на пламень, обнявшій весь самокъ, отражавшійся на ихъ лицахъ и блиставшій на ихъ оружіи. Почти всѣ, избѣжавшіе смерти, изъ числа побѣжденныхъ, погибли подъ развалинами горящихъ зданій, и едва нѣсколько человѣкъ нашли средство скрыться въ сосѣдственный лѣсъ. Башня, на которой стояла Ульрика, сопротивлялась долѣе прочихъ дѣйствію огня и старая Саксонка, стоя на оной, дѣлала разныя движенія руками, какъ бы повелѣвая всеразрушающимъ пламенемъ. Наконецъ и эта башня обрушилась съ ужаснымъ громомъ и погребла подъ своими развалинами и Ульрику, и ея притѣснителя. Послѣ сего настала мертвая тишина.
   Локслей первый прервалъ оную, сказавъ: "Стрѣлки! жилище притѣснителей болѣе не существуетъ. Отправьте добычу къ Гартвиль-Валкскому большому дубу. Завтра, на разсвѣтѣ, мы ее раздѣлимъ между собою и между своими достойными союзниками, вспомоществовавшими намъ въ совершеніи блистательнаго подвига правосудія и мщенія.
   

Глава VII.

   Заря начала освѣщать находящіяся въ лѣсу поляны, на каждомъ листкѣ заблистали капли росы, лань повела дѣтей своихъ изъ густоты лѣса пасочную траву и ни одинъ охотникъ не стерегъ еще величественнаго оленя, предшествующаго своей подругѣ.
   Стрѣлки-браконьеры находились у большаго Гартвиль-Валкскаго дуба, при которомъ провели ночь послѣ трудовъ своихъ, одни пивши вино, другіе спавши, иные же, разговаривая о происшествіяхъ прошедшаго дня и о количествѣ полученной ими добычи, которая, не смотря на истребившій многое пожаръ, была немаловажна. Стрѣлки, незаботящіеся объ опасности въ подобныхъ случаяхъ, успѣли захватить все, что было драгоцѣннѣйшаго въ замкѣ: оружіе, военные доспѣхи, запасы разнаго рода, дорогое бѣлье, платье, серебро и, что было непослѣднею драгоцѣнностію, сундукъ, заключавшій суммы, полученныя Регинальдомъ въ выкупъ съ притѣсняемыхъ и захватываемыхъ имъ людей.
   Законы общества стрѣлковъ-браконьеровь были столь строги и съ такою точностію соблюдались, что ни одинъ изъ нихъ не осмѣливался ничего себѣ присвоить. Все было доставлено на сборное мѣсто и оставалось тамъ до раздѣленія добычи начальникомъ.
   Старый Гартвинь-Валкскій дубъ величественно возвышался посреди поляны, уподоблявшейся амфитеатру и отстоявшей отъ сгорѣвшаго замка не далѣе полумили. Подъ густыми вѣтвями этаго дуба находился тронъ Локслея: дерновая скамья. Онъ возсѣлъ на оный, предложивъ подлѣ себя мѣста Цедрику и Черному Рыцарю; товарищи же его всѣ сѣли противъ него полукругомъ.
   "Извините меня, почтенные господа!-- сказалъ онъ Саксонцу и Рыцарю -- Я въ этомъ лѣсу Король, и мои подданные не одобрили бы моего поступка, ежели бы я въ своемъ владѣніи уступилъ кому-нибудь первенство. Да гдѣ нашъ Тукъ?" Никто не зналъ, куда онъ девался. "Неужели мы его лишились?-- продолжалъ Локслей.-- Не видалъ ли его кто нибудь послѣ взятія замка?"
   "Я его видѣлъ, -- сказалъ Менье -- онъ въ подземельи хлопоталъ около дверей погреба, говоря, что непремѣнно хочетъ отвѣдать Гасконскаго и Лангедокскаго вина, запасеннаго Регинальдомъ Фрондбефомъ."
   "Ужъ не тамъ ли онъ и теперь? не засыпанъ ли онъ развалинами? Отправся туда Менье, возми съ собою двѣнадцать человѣкъ, поищи его, и запасись водою, чтобъ было чѣмъ залить огонь. Я готовъ всѣ камни переворочать, чтобъ его отыскать."
   "Между тѣмъ, -- сказалъ Локслей -- займемся нашимъ дѣломъ, потому что какъ скоро разпространится слухъ о нашихъ подвигахъ, войска Маврикія Браси, Филиппа Мальвуазина и прочихъ союзниковъ Регинальда Фрондбефа, пойдутъ противъ насъ. Благоразуміе требуетъ, чтобъ мы позаботились о своей безопасности. Благородный Цедрикъ! я раздѣлилъ добычу на двѣ равныя части; изберите ту, которую вамъ угодно, для раздачи помогавшимъ вамъ вашимъ вассаламъ."
   "Храбрый стрѣлокъ!-- отвѣчалъ Цедрикъ -- сердце мое поражено горестію. Благородный Ательстанъ, послѣдняя отрасль Саксонскихъ Королей, уже не существуетъ. Съ нимъ погибла послѣдняя надежда. Никакія человѣческія усилія не могутъ воспламенить искры, угасшей въ крови его ... Мои вассалы ожидаютъ только моего прибытія для перенесенія печальныхъ его остатковъ въ замокъ его предковъ. Лэди Ровена желаетъ возвратиться въ Ротервудъ, и ей нужно достаточное прикрытіе. Я давно бы уже васъ оставилъ, ежели бы не ожидалъ, не части въ добычѣ, потому что, ни я, ни мои вассалы не возмемъ изъ нее ничего, но времени, въ которое вы соберетесь, чтобъ принести вамъ и вашимъ товарищамъ мою благодарность за сохраненіе чести и жизни моей благородной воспитанницы."
   "Мы сдѣлали только половину дѣла, -- сказалъ Локслей -- и потому возмите половину добычи, для раздачи своимъ сосѣдамъ и вассаламъ."
   "Я довольно богатъ, -- сказалъ Цедрикъ -- чтобъ наградить ихъ, не бракъ ничего отъ васъ; притомъ нѣкоторые изъ нихъ и сами не забыли себя, они отправились не съ пустыми руками."
   "Въ этомъ ихъ воля, -- отвѣчалъ Локслей -- законы наши налагаютъ обязанность на однихъ насъ."
   "Но тебя, добрый дуракъ, -- сказалъ Цедрикъ Вамбѣ, обнявъ его -- тебя, который не устрашился возложить на себя оковы своего господина, который жертвовалъ своею жизнію для спасенія его жизни, чѣмъ могу я наградить?"
   Слезы блистали въ глазахъ почтеннаго Тана во время этаго разговора; слезы, которыми онъ не жертвовалъ даже и смерти Ательстана: услуга, оказанная ему Вамбою, производила въ немъ чувство сильнѣйшее самой горести.
   "Ежели вы за мои услуги -- сказалъ Вамба, стараясь изъ почтенія избавишься отъ объятій своего господина -- будете мнѣ платить слезами, то и мнѣ надобно будетъ плакатъ; тогда прощай мое ремесло. Но, послушай дядюшка, ежели ты хочешь меня наградить, то прости моего товарища Гурта въ томъ, что онъ отнялъ у тебя недѣлю службы и отдалъ ее твоему сыну."
   "Его простить!-- воскликнулъ Цедрикъ -- Онъ не то заслуживаетъ, я обязанъ его наградишь. Приближся Гуртъ и стань на колѣно."
   Гуртъ немедленно повиновался.
   "Ты болѣе не рабъ; -- сказалъ Цедрикъ, дотронувшись до него тростію -- ты свободный человѣкъ, въ городѣ и въ деревнѣ, въ лѣсу и въ полѣ. Сверхъ того, я даю тебѣ десять акръ земли въ моемъ Валбругхамскомъ владѣніи, которую ты получаешь отъ меня и отъ моихъ, въ собственность свою и своихъ, отнынѣ навсегда; и да поразитъ того проклятіе Небесное, кто осмѣлится ее у тебя отнять!"
   Гуртъ, восхищенный своею свободою, обрадованный подареннымъ ему имѣніемъ, вставъ, вспрыгнулъ отъ радости аршина на два отъ земли.
   "Пилу! пилу!-- вскричалъ онъ -- этотъ ошейникъ не долженъ безчестить вольнаго человѣка. Почтенный мой господинъ! ваше великодушіе удвоило мои силы: впредь я вдвое неустрашимѣе буду за васъ сражаться. Все перемѣнилось въ глазахъ моихъ. Ахъ! это ты, Фангъ, узнаешь ли ты меня?"
   ,.Да, -- сказалъ Вамба -- мы съ Фангомъ оба тебя узнаемъ, въ ошейникѣ ли ты, или безъ ошейника; но ты самъ, можетъ быть, скоро не будешь насъ узнавать."
   "Скорѣе я забуду самого себя, нежели тебя, моего вѣрнаго товарища,-- сказалъ Гуртъ -- и ежели бы свобода могла быть тебѣ полезною, почтенный Цедрикъ даровалъ бы тебѣ ее прежде нежели мнѣ."
   "Нѣтъ, нѣтъ, -- сказалъ Вамба,-- я еще не столь глупъ, чтобъ тебѣ завидовать, другъ мой, Гуртъ. Я сижу спокойно, не забочусь ни о квартирѣ, ни о пищѣ; а Ольдгельмъ Мальмсбури говоритъ, что лучше быть дуракомъ въ пиру, нежели умнымъ въ дракѣ. Сохрани меня Богъ отъ свободы."
   Въ это время послышался лошадиный шопотъ и явилась Лэди Ровена, ѣдущая на прекрасномъ конѣ, великолѣпно одѣтая и окруженная многочисленною свитою оруженосцевъ, радующихся, видя на свободѣ свою госпожу. Лэди Ровена приняла опять свою важную осанку. Одна блѣдность ея лица напоминала о претерпѣнныхъ ею непріятностяхъ, и на ономъ изображался остатокъ огорченія, вмѣстѣ съ надеждою на будущее и благодарностію.
   Ей было извѣстно, что Вильфридъ Ивангое живъ, а Ательстана не было уже на свѣтѣ. Первое свѣдѣніе ее радовало, а второе, хотя нѣсколько и огорчало, но она утѣшалась мыслію, что не будетъ болѣе подвергаться настояніямъ Цедрика, непрестававшаго убѣждать ее согласиться вытти за Ательстана замужъ.
   Когда Лэди Ровена приближилась, Локслей и всѣ стрѣлки встали, по естественному чувству учтивости. Щеки ея покрылись пріятнымъ румянцемъ и она, низко поклонившись, изъявила въ короткихъ словахъ свою благодарность храброму стрѣлку и прочимъ своимъ освободителямъ. "Да наградитъ васъ Богъ, храбрые люди, -- сказала она -- за принятіе участія, съ такою готовностію и подвергаясь толикимъ опасностямъ, въ положеніи притѣсненныхъ. Ежели кто изъ васъ будетъ имѣть нужду, вспомните, что Ровена богата и признательна; ежели Норманцы вытѣснятъ васъ изъ этаго лѣса, вспомните, что Ровена владѣетъ лѣсами, въ которыхъ вы можете охотиться, сколько пожелаете."
   "Благодарю васъ, почтенная дѣвица,-- сказалъ Локслей,-- благодарю за себя и за своихъ товарищей. Величайшая награда, какую мы могли получить за нашу услугу, заключается въ томъ, что успѣли васъ освободить. Мы не всегда дѣлаемъ похвальныя дѣла, но избавленіе Лада Ровены замѣнитъ многія изъ нихъ."
   Лэди Ровена еще разъ поклонилась и, оборотивши своего коня, ожидала прощавшагося Цедрика. Въ это время она увидѣла Маврикія Браси, стоявшаго въ глубокой задумчивости подъ деревомъ и, казалось, ее невидавшаго; но онъ, по кратковременной нерѣшительности, приближился къ Лэди Ровенѣ, взялъ за поводъ ея коня и сказалъ:
   "Удостоитъ ли Лэди Ровена вниманіи плѣннаго Рыцаря, обезчещеннаго воина?"
   "Г. Рыцарь!-- отвѣчала она -- въ подобныхъ вашимъ предпріятіяхъ истинное безчестіе можетъ заключаться только въ успѣхѣ въ оныхъ."
   "Пріятность побѣды должна уменьшить вате неудовольствіе. Дозвольте мнѣ только узнать, удостоиваетъ ли Лэди Ровена простить слѣдствіе жестокой и несчастной страсти Маврикію Браси, который не замедлитъ доказать, что онъ умѣетъ ей служить благороднѣйшимъ образомъ?"
   "Я васъ прощаю, г. Рыцарь,-- сказала Лэди Ровена -- но не иначе, какъ по обязанностямъ Христіанки; забытъ же бѣдствій, причиненныхъ вашимъ безразсудствомъ, не могу."
   "Оставь повода!-- вскричалъ Цедрикъ, подъѣхавъ въ это время -- Клянусь, что ежели бы я не почиталъ для себя унизительнымъ пригвоздишь тебя копьемъ къ этому дереву, то сейчасъ бы это сдѣлалъ. Знай, Маврикій Браси, что ты дорого заплатить за участіе въ этомъ дѣлѣ." "Неопасно угрожать плѣннику, -- отвѣчалъ Маврикій -- но Саксонцу была ли когда извѣстна вѣжливость?" Сказавъ это, онъ оставилъ поводъ и отошелъ.
   Цедрикъ, прежде отъѣзда, изъявилъ особенную признательность Черному Рыцарю и упрашивалъ его ѣхать вмѣстѣ въ Ротервудъ.
   "Я знаю, -- говорилъ онъ -- что вы, Рыцари, любите искать приключеній и случаевъ къ оказанію своей храбрости; но слава, пріобрѣтаемая оружіемъ, не постоянна, и храбрѣйшій человѣкъ чувствуетъ иногда желаніе имѣть спокойное пристанище. Вы его имѣете, благородный Рыцарь, въ замкѣ Ротервудскомъ. Цедрикъ довольно богатъ, чтобъ заставить васъ забыть неблагорасположеніе къ вамъ Фортуны: все, что онъ имѣетъ, принадлежитъ его избавителю. Итакъ посѣтите Ротервудъ, не какъ гость, но какъ сынъ, или братъ мой."
   "Цедрикъ уже наградилъ меня; -- отвѣчалъ Рыцарь -- онъ подалъ мнѣ случай узнать неустрашимость Саксонцевъ. Я пріѣду въ Ротервудъ и пріѣду скоро, почтенный Саксонецъ! но теперь важныя и нетерпящія времени дѣла призываютъ меня совсѣмъ въ другую сторону; пріѣхавъ же къ вамъ, я, можетъ быть, попрошу васъ о томъ, на что вамъ, при всемъ вашемъ великодушіи, трудно будетъ согласиться."
   "Я напередъ даю слово исполнить ваше требованіе, -- сказалъ Цедрикъ, подавъ руку Рыцарю -- даю слово исполнить его, хотя бы оно касалось до половины всего моего имѣнія."
   "Не спѣшите обѣщаніемъ; -- продолжалъ Рыцарь -- впрочемъ я не сомнѣваюсь, что вы сдержите ваше слово." "Мнѣ остается вамъ сказать,-- присовокупилъ Цедрикъ -- что во время похоронъ почтеннаго Ательстана я буду въ замкѣ Коннигсбургѣ, который будетъ отворенъ для всѣхъ желающихъ участвовать въ поминовеніи бывшаго его владѣтеля; и говорю именемъ почтенной Эдиѳы, матери покойнаго, послѣдняго потомка королей Саксонскихъ, что Конингсбургъ и никогда не будетъ затворенъ для.того, кто столько храбро сражался для освобожденія ея сына отъ оковъ Норманскихъ."
   ,.Да, да,-- сказалъ Вамба, вступившій въ свою должность при Цедрикѣ -- поминки будутъ славные; какъ жаль, что почтенный Ательстанъ самъ не можетъ въ нихъ участвовать."
   "Молчи!-- сказалъ Цедрикъ, которому не правилась эта шутка, но который не могъ бранить Вамбу, послѣ оказанной имъ важной услуги -- Пора ѣхать."
   Лэди Ровена съ пріятностію поклонилась Черному Рыцарю, Цедрикъ сказалъ, что онъ желаетъ ему успѣха во всѣхъ его предпріятіяхъ, и они отправились въ путь.
   Скоро, послѣ того, показалась печальная процесія, идущая отъ Торквильстона въ томъ же направленіи, какое взялъ Цедрикъ и его свита. Вассалы Ательстана несли тѣло его, помѣщенное въ великолѣпной гробницѣ, которую предназначалось поставить въ мѣстѣ погребенія фамиліи Генгистовъ, отъ коей происходилъ покойный. Множество принадлежавшихъ ему вассаловъ сопровождали его тѣло, изъявляя знаки большой горести. Всѣ стрѣлки, увидѣвъ приближающуюся процессію, встали и отдали усопшему почтеніе. Тихое шествіе процесіи и протяжное пѣніе монаховъ, предшествовавшихъ гробницѣ., напомнило имъ о нѣкоторыхъ изъ погибшихъ ихъ товарищей. Но подобное чувство не могло долго занимать людей, которыхъ вся жизнь была не иное что, какъ послѣдованія опасныхъ предпріятій. Пѣніе еще было слышно, а вниманіе ихъ уже обращено было на иной предметъ. Предстояло раздѣлить добычу.
   "Храбрый Рыцарь!-- сказалъ Локслей Черному Рыцарю -- выберите для себя, что вамъ угодно, въ память нашего бывшаго товарищества, и не скромничайте слишкомъ; никто на это не имѣетъ права болѣе васъ; безъ вашей головы и вашей руки, мы ничего бы не сдѣлали."
   "Я принимаю ваше предложеніе отъ всего сердца, и прошу васъ отдать въ мое распоряженіе Маврикія Браси."
   "Онъ и безъ того вамъ принадлежитъ, онъ вашъ плѣнникъ, и долженъ почитать это большимъ для себя счастіемъ, потому что, въ противномъ случаѣ, я велѣлъ бы давно повѣсить его на самомъ высокомъ суку этаго дуба, и назначаю таковую же участь каждому воину его вольнаго войска, который попадется въ мои руки; но онъ вашъ плѣнникъ, и хотя бы онъ былъ убійцею моего отца, участь его зависитъ отъ однихъ васъ."
   "Браси!-- сказалъ Черный Рыцарь -- ты свободенъ, удались. Человѣкъ, взявшій тебя въ плѣнъ, не знаетъ низкаго удовольствія мстить, онъ забываетъ прошедшее; но впредь будь остороженъ, Маврикій."
   Маврикій почтительно ему поклонился, и готовъ былъ удалиться; но услышавъ, что стрѣлки упрекали его насиліями, дѣлаемыми имъ и его вольнымъ войскомъ, остановился, повернулся къ нимъ, сложилъ руки и, взглянувъ на нихъ надменно, сказалъ:
   "Маврикій Браси презираетъ ваши упреки также, какъ гнушается вашими похвалами; подобные вамъ разбойники, скрывающіеся во мракѣ лѣсовъ, должны молчать, когда за милю отъ ихъ вертепа только имя благороднаго Рыцаря выговаривается."
   Эта выходка, могла бы ему очень дорого стоить, ежели бы Локслей не поспѣшилъ остановить стрѣлковъ. Онъ даже дозволилъ Маврикію взять коня, изъ числа найденныхъ въ конюшняхъ Фрондбефа; и Маврикій поскакалъ во весь опоръ.
   Локслей, возстановивъ спокойствіе, снялъ съ себя рогъ и перевязь, полученные имъ на турнирѣ при Ашби, и подалъ ихъ Черному Рыцарю.
   "Благородный Рыцарь!-- сказалъ онъ -- ежели не противно вамъ будетъ принять рогъ, который былъ на мнѣ, то удостойте сохранить его, въ память вашихъ вчерашнихъ подвиговъ. Въ лѣсахъ между Трента и Тиса можетъ всякому храбрѣйшему Рыцарю встрѣтиться нужда въ помощи. Когда это случится съ вами затрубите въ этотъ рогъ и, можетъ быть, найдете людей, готовыхъ васъ защищать."
   Сказавъ это, онъ протрубилъ нѣсколько разъ вѣстовой знакъ, чтобъ оставить его въ памяти Рыцаря.
   "Я принимаю твой подарокъ, храбрый стрѣлокъ! и въ крайней необходимости не буду искать лучшихъ защитниковъ, какъ ты и твои товарищи." Сказавъ это, онъ протрубилъ вѣстовой знакъ, слышанный отъ Локслея.
   "Вѣрно и сильно.-- сказалъ Локслей -- Можно бы подумать, что вы также привыкли къ войнѣ въ лѣсу, какъ противъ крѣпостей, и я увѣренъ, что также были въ свое время охотникомъ. Товарищи! припомните этотъ вѣстовой знакъ; это позывъ Чернаго Рыцаря, на щитѣ котораго изображены: желѣзная полоса и цѣпи; и кто, услыша оный, не устремится немедленно къ нему на помощь, тотъ будетъ изгнанъ изъ нашего общества, съ переломленіемъ его лука объ собственныя его плеча."
   "Да здравствуетъ нашъ начальникъ!-- закричали стрѣлки.-- Да здравствуетъ Черный Рыцарь! Да встрѣтится намъ скорѣе случай доказать на дѣлѣ, сколь мы желаемъ быть ему полезными!"
   Послѣ сего, Локслей приступилъ къ раздѣлу добычи и произвелъ его съ совершеннымъ безпристрастіемъ, разрѣшая съ большимъ искусствомъ всякое недоумѣніе. Всѣ стрѣлки съ покорностію повиновались его рѣшенію, и Черный Рыцарь немало удивлялся, видя, что люди, пеповинующіеся общимъ законамъ, управлялись столь порядочно и безпристрастно.
   Въ это время голосъ Тука возвѣстилъ о его приходѣ.
   "Пропустите!-- кричалъ онъ -- пропустите меня и моего плѣнника! Я возвращаюсь, г. начальникъ, подобно орлу, держащему въ когтяхъ добычу."
   Онъ прошелъ мимо товарищей, громко хохотавшихъ; и явился, какъ побѣдитель, держа въ одной рукѣ бердышъ, а въ другой конецъ веревки, обвязанной вокругъ шеи несчастнаго Исаака Іоркскаго, который, съежась отъ горести и отъ страха, слѣдовалъ за нимъ съ униженнымъ видомъ.
   "Гдѣ Алленъ Даль?-- вскричалъ Тукъ -- Онъ долженъ сочинить балладу въ честь мнѣ. Этотъ болотный соловей всегда уходитъ, когда ему должно показать свои дарованія."
   "Другъ мой!-- сказалъ Локслей,-- я вижу, что хотя еще и очень рано, но ты уже довольно потрудился; да что за дичину ты намъ притащилъ?"
   "Плѣнника, побѣжденнаго моимъ копьемъ и мечемъ, или, лучше сказать, пущенною мною изъ лука стрѣлою и моимъ бердышемъ. Онъ хотя и въ плѣну, но избавленъ мною отъ заточенія, несравненно ужаснѣйшаго. Говори, жидъ! не вырвалъ ли я тебя изъ дьявольскихъ когтей?"
   "Боже мо! неужели никто не сжалится надо мною и не избавитъ меня отъ этаго сумазброда?" Сказалъ Исаакъ.
   "Ба, ба! что это значитъ?-- вскричалъ Тукъ, принявъ грозный видъ.-- Берегись, жидъ! будь покоренъ и кротокъ."
   "Перестань!-- сказалъ Локслей.-- Разскажи намъ лучше, какъ ты взялъ его въ плѣнъ?"
   "Я нашелъ его тамъ, гдѣ искалъ лучшаго товара. Занимаясь обозрѣніемъ погребовъ замка, желая удостовѣриться, не можно ли чего-либо спасши изъ находящагося въ оныхъ, и, увидѣвъ боченокъ съ Канарскимъ виномъ, я началъ было кликать кого-нибудь на помощь, чтобъ его вынести; но въ самое это время замѣтилъ толстую желѣзную дверь съ большимъ замкомъ, въ которомъ находился ключъ. А, а! вотъ тутъ-то, подумалъ я, хранится жидкое сокровище, и негодный погребщикъ, заторопившись, забылъ въ замкѣ ключъ. Я отперъ ключемъ дверь, отворилъ ее и вошелъ въ какую-то конуру, гдѣ ничего не нашелъ, кромѣ цѣпей, большой заржавленной желѣзной рѣшетки и этаго жида, который, немедленно, безъ моего требованія, отдался мнѣ военноплѣннымъ. Послѣ, я продолжалъ осматривать погреба, таская своего плѣнника за собою, и, увидѣвъ нѣсколько бочекъ, едва успѣлъ удостовѣриться, что въ нихъ было лучшее Гасконское вино, какъ вдругъ раздался ужасный громъ, все строеніе надъ нами обрушилось и насъ завалило каменьями въ погребѣ, котораго своды къ счастію были такъ крѣпки, что ихъ не раздавило. Послѣ этаго я представилъ себѣ, что унизительно оставить свѣтъ въ сотовариществѣ жида, и потому взялся было за бердышъ, чтобъ отправить его впередъ; во остановился нѣсколько, желая прохладить свое засохшее горло виномъ; и Гильбертъ съ Виббальдомъ знаютъ, въ какомъ я былъ положеніи, когда они меня отрыли."
   "Мы точно можемъ засвидѣтельствовать, -- сказалъ Гильбертъ -- что, вошедъ въ погребъ, нашли бочку до половины пустою, жида полумертвымъ, а его полупьянымъ."
   "Неправда, -- сказалъ съ досадою Тукъ,-- вы сами съ своими товарищами осушили бочку, въ которой вино было такъ вкусно, что я хотѣлъ его сохранить для нашего начальника; но вы меня не послушались и сказали, что вамъ надобно выпить утреннюю порцію."
   "Перестаньте!-- сказалъ Локслей,-- намъ надобно заняться другимъ. Тебѣ, жидъ, я думаю, не нужно сказывать, что твое присутствіе не можетъ быть для насъ пріятнымъ; итакъ сообрази скорѣе и скажи, что ты можешь дать за себя выкупа?"
   "Много ли захватили воиновъ Регинальдовыхъ?" Спросилъ Черный Рыцарь.
   "Ни одного такого, отъ котораго бы можно было надѣяться выкупа, и я ихъ всѣхъ освободилъ. Ну, что же ты придумалъ, Исаакъ?"
   "Что мнѣ придумать, почтенные господа? Я уже вамъ докладывалъ, что я бѣднякъ; у меня ничего нѣтъ въ виду, кромѣ разоренія и отчаянія, ежели я вамъ заплачу хотя пятдесятъ кронъ, то нищенскій костыль останется единственнымъ моимъ богатствомъ."
   "Это несправедливо.-- сказалъ Локслей -- Говорятъ, что у тебя въ домѣ много серебра и золота, и добрые Христіане оскорбляются, видя, что подобныя тебѣ піявицы богатѣютъ отъ процентовъ и взысканій."
   "Не гнѣвайтесь такъ; -- сказалъ Исаакъ,-- я никого де принуждаю занимать у меня деньги. Когда просятъ у меня ихъ въ заемъ, тогда со мною не такъ обращаются; тогда говорятъ: "Любезный Исаакъ, сдѣлай мнѣ одолженіе; не ужели ты захочешь отказать своему другу въ крайней нуждѣ? Мы вѣрно заплатимъ тебѣ въ назначенный срокъ." Но когда срокъ придетъ, тогда кричатъ: "Нечестивый жидъ! да постигнуть тебя всѣ бѣдствія Египетскія." И прибавляютъ все, что можно выдумать, обиднаго."
   "Хотя это и правда, но я назначаю твой выкупъ въ тысячу кронъ." Сказалъ Локслей.
   "Браво, браво!" Сказали всѣ стрѣлки.
   "Боже отцевъ моихъ!-- воскликнулъ Исаакъ -- Неужели вы хотите ввергнуть въ нищету несчастнѣйшаго человѣка? Вчера я лишился своей дочери, а сегодня вы хотите меня лишить всѣхъ средствъ къ существованію."
   "Ежели у тебя теперь нѣтъ дочери, то тѣмъ менѣе нужно тебѣ богатство." Сказалъ Локслей.
   "Увы!-- отвѣчалъ Исаакъ -- Ревекка, дочь моей любезной Рахили. Ежели бы всѣ листья этаго огромнаго дуба превратились въ золотыя монеты и принадлежали мнѣ, то я отъ всего сердца отдалъ бы все это сокровище за то, чтобъ знать о судьбѣ твоей въ этотъ несчастный день."
   "Дочь твоя -- сказала, одинъ изъ стрѣлковъ -- не имѣла ли на себѣ вышитаго серебромъ покрывала?"
   "Да,-- сказалъ поспѣшно старикъ, дрожа, не отъ страха, а отъ нетерпѣнія -- Не можешь ли ты мнѣ сказать, что съ нею сдѣлалось?"
   "Вчера Рыцарь Храма, кажется, увезъ ее съ собою. Я натянулъ было лукъ, хотя пустить въ него стрѣлу; но не рѣшился этаго сдѣлать, опасаясь ранить молодую дѣвицу, которую онъ везъ и которая изпускала ужасный вопль."
   "Ахъ! для чего не пронзилъ ты грудь ея! Мнѣ легче бы было ее видѣть въ гробницѣ отцевъ моихъ, нежели во власти жестокаго Рыцаря Храма. Слава души моей помрачена."
   "Друзья мои!-- сказалъ Локслей,-- этотъ старикъ, хотя и жидъ, но горесть его меня трогаетъ. Ну, Исаакъ, говори рѣшительно, скажи мнѣ: уплата тысячи кронъ выкупа совсѣмъ ли тебя разоритъ?"
   Этотъ вопросъ, сдѣланный Исааку въ то время, когда отеческая любовь заставила замолчать самую привязанность къ деньгамъ, лишилъ его обыкновеннаго присутствія ума, и онъ, почти не знавъ что говоритъ, сказалъ: "Нѣтъ, не совсѣмъ."
   "Хорошо, однако мы не поступимъ съ тобою немилосердо. Безъ денегъ, тебѣ также трудно будетъ выручить свою дочь изъ плѣна отъ Рыцаря Храма, какъ застрѣлить дикую козу тупою стрѣлою. Заплати намъ только половину назначеннаго выкупа, другая у тебя останется для выкупа твоей дочери. Блескъ золота Рыцарямъ Храма также пріятенъ, какъ и блескъ прекрасныхъ глазъ; но не теряй времени: Рыцарь Бріанъ, сколько мнѣ извѣстно, теперь долженъ быть въ Темплестонѣ. Согласны ли вы со мною, товарищи?"
   Все, предлагаемое. Локслеемъ, всегда было одобряемо всѣми его товарищами.
   Исаакъ, узнавъ, что дочь его жива, получилъ надежду ее выкупить и обрадовался, услышавъ уменьшеніе половины требуемаго съ него выкупа. Въ знакъ своей благодарности, онъ бросился къ ногамъ Локслея, коснулся бородою до его обуви и хотѣлъ поцѣловать полу его зеленаго кафтана.
   Локслей, отскочивъ отъ него на нѣсколько шаговъ, сказалъ: "Встань, жидъ, встань! Я Англичанинъ и не люблю принятыхъ на востокѣ унизительныхъ знаковъ уваженія. Повергайся предъ Богомъ, а не предъ подобнымъ мнѣ грѣшникомъ."
   Потомъ, отведя его въ сторону, сказалъ: "Исаакъ! размысли хорошенько о томъ, что тебѣ должно дѣлать. Для тебя нетяжелъ никакой выкупъ, не думай, чтобъ я вѣрилъ, что ты бѣденъ, ты мнѣ болѣе знакомъ, нежели полагаешь; мнѣ даже извѣстенъ и большой сундукъ съ мѣшками серебра, и камень подъ яблонею въ твоемъ саду въ Іоркѣ, закрывающій небольшую лѣстницу, ведущую подъ своды подземелья."
   Исаакъ, услышавъ это, поблѣднѣлъ какъ смерть.
   "Впрочемъ, ты меня не опасайся. Мы старые пріятели. Помнишь ли ты о больномъ, стрѣлкѣ, котораго въ Іоркѣ дочь твоя выкупила изъ оковъ, оставила въ своемъ домѣ до излеченія и отпуская наградила золотою монетою? Хотя ты и ростовщикъ, но никогда не давалъ въ займы денегъ за такіе проценты: это золотая монета сегодня сохранила у тебя пятьсотъ кронъ."
   "Такъ это вы, Дикконъ Бендбовъ? Я чувствовалъ, что голосъ вашъ мнѣ Знакомъ."
   "Да, я и Бендбовъ, и Локслей, и имѣю еще третье имя."
   "Но, великодушный Бендбовъ! вы ошибаетесь на счетъ подземелья съ сводами. Въ немъ ничего нѣтъ, изключая небольшаго количества товаровъ, которыми я охотно съ на мы подѣлюсь. Я пришлю вамъ съ удовольствіемъ аршинъ сто зеленаго Яникольскаго сукна на платье вашимъ стрѣлкамъ и сотню Гишпанскихъ луковъ съ шелковыми тетивами лучшаго разбора; только, великодушный Бендбовъ, сохраните тайну о подземельѣ."
   "Я сохраню ее, и чистосердечно говорю тебѣ, что сожалѣю о несчастій твоей дочери. Но я ничего не могу для нее сдѣлать. Темплестонъ не такая дичь, которую бы можно было стрѣлять нашими стрѣлами. Я нашелъ бы, можетъ быть, средство освободить ее, ежели бы зналъ это прежде; но теперь только могу попросить тебѣ помощи у Пріора."
   "Ради Бога, добрый Бендбовъ, помогите мнѣ."
   Локслей, послѣдуемый Исаакомъ, который не отставалъ отъ него, подобно тѣни, подошелъ къ Пріору и просилъ его написать къ Бріану Буа-Гильберту письмо о возвращеніи Исааку его дочери.
   "Хорошо, жидъ!-- отвѣчалъ Пріоръ -- ежели уже мнѣ суждено участвовать въ этомъ дѣлѣ, то дай мнѣ свою чернильницу и перо; но нѣтъ, я ни за что не захочу прикоснуться къ перу жида, а другаго негдѣ взять."
   "Я сейчасъ вамъ его представлю." Сказалъ Локслей, и съ этими словами натянулъ лукъ и пустилъ стрѣлу въ дикаго гуся, летѣвшаго въ это время надъ ними, передъ стаею своихъ товарищей, къ отдаленнымъ и дикимъ озерамъ Гальдернесскимь. Гусь упалъ къ его ногамъ.
   Пріоръ, написавъ письмо къ Бріану я отдавъ его Исааку, сказалъ: "Вотъ твой паспортъ въ Темплестонъ; я думаю, что онъ тебѣ поможетъ возвратитъ свою дочь, ежели не будешь скупиться."
   Оставалось удостовѣриться въ представленіи отъ Исаака выкупа, о доставленіи котораго онъ написалъ къ другому Іоркскому Еврею письмо и запечаталъ его своею печатью, сказавъ: "Братъ мой Шева имѣетъ ключи отъ моихъ кладовыхъ; онъ выдастъ и пятьсотъ кронъ и товары, въ этомъ письмѣ означенные."
   "И отъ подземелья ключи у него же?" Спросилъ Локслей тихонько у Исаака.
   "Нѣтъ, нѣтъ, сохрани Богъ! я думалъ, что этой тайны никто, кромѣ меня, не знаетъ."
   "Никто ее не узнаетъ и отъ меня.-- сказалъ Локслей.-- Но что же ты сталъ; неужели сожалѣніе о пяти-стахъ кронахъ заставляетъ тебя забыть, что ты отецъ и что дочь твоя въ опасности?" Исаакъ содрогнулся. "Нѣтъ, Дикконъ! я ѣду, прощай."
   "Будь щедръ, -- сказалъ Локслей -- и не щади своего кошелька, когда нужно избавить тебѣ свою дочь. Знай, что деньги, которыхъ ты пожалѣешь въ этомъ случаѣ, въ послѣдствіи причинятъ тебѣ такое же мученіе, какъ бы растопленныя, влитыя тебѣ въ горло."
   Исаакъ отвѣчалъ ему тяжкимъ вздохомъ и отправился въ путь, въ сопровожденіи двухъ стрѣлковъ, которымъ приказано было показать ему дорогу и охранять его до выѣзда изъ лѣса.
   Черный Рыцарь, смотрѣвшій съ участіемъ на все происходившее, подошелъ въ свою очередь проститься съ Локслеемъ и не могъ не изъявить своего удивленія въ разсужденіи порядка и повиновенія, видѣнныхъ имъ между людьми, свергнувшими съ себя узы обыкновенныхъ законовъ общества.
   "Дурное дерево -- сказалъ Локслей -- иногда производитъ хорошіе плоды, и дурное время не всегда причиняетъ одинъ вредъ. Изъ числа людей, которыхъ обстоятельства вовлекли въ шинъ образъ жизни, безъ сомнѣнія беззаконный, многіе, г. Рыцарь, желаютъ, чтобы свобода, доставляемая сею жизнію, была сопровождаема нѣкоторою умѣренностію; другіе же, даже сожалѣютъ о необходимости продолжать этотъ образъ жизни."
   "Я увѣренъ, -- отвѣчалъ Рыцарь,-- что говорящій теперь со мною принадлежитъ къ симъ послѣднимъ."
   "Г. Рыцарь! каждый изъ насъ имѣетъ свою тайну. Я не спрашивалъ у васъ о вашей, дозвольте и мнѣ сохранить мою; вы можете обо мнѣ заключать что вамъ угодно, также, какъ и я о васъ, и, можетъ быть, оба ошибемся."
   "Извини меня, храбрый стрѣлокъ; ты говоришь правду; но можетъ быть, что мы увидимся въ такое время, когда тайна съ обѣихъ сторонъ уже не будетъ существовать; до того же времени надѣюсь, что мы разстаемся пріятелями."
   "Вотъ вамъ моя рука въ подтвержденіе сего, рука истиннаго Англичанина, хотя и изгнанника."
   "Вотъ и моя рука; мнѣ пріятно тебѣ ее подать. Тотъ, кто дѣлаетъ добро, имѣя средства безотвѣтственно дѣлать зло, достоинъ похвалы не только за сдѣланное имъ добро, но и за то, что не сдѣлалъ зла, которое могъ сдѣлать. Прощай, храбрый стрѣлокъ."
   Они разстались какъ пріятели, и Рыцарь, сѣвъ на своего коня, поскакалъ по дорогѣ, ведущей изъ лѣсу.
   

Глава VIII.

   Въ Іоркскомъ дворцѣ былъ большой праздникъ. Принцъ Іоаннъ угощалъ тамъ знатное духовенство, дворянство и Рыцарей, на вспомоществованіе которыхъ надѣялся въ исполненіи своихъ честолюбивыхъ видовъ. Вальдемаръ Фитзурсъ, его политическій Агентъ, старался искусно внушишь имъ смѣлость, нужную для объявленія себя на сторонѣ Іоанна. Исполненіе сего предпріятія останавливалось единственно за отсутствіемъ нѣкоторыхъ изъ главныхъ участниковъ въ заговорѣ. Для успѣха въ ономъ, нужна была дерзкая и слѣпая неустрашимость Регинальда Фрондбефа, смѣлость и расторопность Маврикія Браси, и смѣтливость, опытность и храбрость Бріана Буа-Гильбергаа. Іоаннъ и его сообщники проклинали ихъ отсутствіе и не понимали причины онаго; но не осмѣливались безъ нихъ сбросить съ себя личину. Еврей Исаакъ также былъ имъ нуженъ; безъ него не было надежды отыскать значущей суммы денегъ, въ которыхъ недостатокъ могъ ихъ привести въ большое затрудненіе.
   На другой день, послѣ разоренія Topквильстона, распространился въ Іоркѣ слухъ, что Маврикій Браси, Регинальдъ Фрондбефъ и Бріанъ Буа-Гильбертъ взяты въ плѣнъ, или убиты Саксонцами. Вальдемаръ, сказывая о семъ Принцу Іоанну, присовокупилъ, что онъ тѣмъ болѣе почитаетъ это вѣроятнымъ, что они отправились съ малымъ количествомъ людей, въ намѣреніи захватишь Цедрика Саксонца и всю его свиту.
   Во всякое другое время подобный поступокъ Рыцарей доставилъ бы Іоанну одну забаву, но въ настоящемъ случаѣ это растроивало его виды; и потому, услышавъ объ ономъ, Принцъ Іоаннъ разсердился, и, принявъ тонъ, приличный Королю Альфреду, обвинялъ ихъ въ нарушеніи законовъ и общественнаго спокойствія, и въ присвоеніи себѣ силою чужой собственности.
   "Разбойники!-- вскричалъ онъ -- развратные! Ежели я когда-нибудь буду Англійскимъ Королемъ, то велю всѣхъ ихъ повѣсить противъ подъемныхъ мостовъ ихъ замковъ."
   "Но чтобъ сдѣлаться Англійскимъ Королемъ, -- сказалъ холодно Вальдемаръ -- надобно не только сносить поступки этихъ разбойниковъ, этихъ развратныхъ людей; но даже оказывать имъ покровительство, не смотря на похвальное ваше стремленіе къ поддержанію нарушаемыхъ ими безпрестанно законовъ. Каково намъ будетъ, ежели предположеніе ваше, повѣсить Норманскихъ Бароновъ у подъемныхъ мостовъ ихъ замковъ, Саксонцы привели уже въ исполненіе? А у Цедрика Саксонца достанетъ на это дерзости. Вы знаете, что безъ помощи Регинальда Фрондбефа, Маврикія Браси и Рыцаря Храма, опасно малѣйшее движеніе впередъ, и что мы слишкомъ далеко зашли, чтобъ отступить, не подвергаясь опасности."
   Принцъ Іоаннъ, въ досадѣ, ударилъ себя по лбу и началъ большими шагами ходить по комнатѣ.
   "Вѣроломные,-- вскричалъ онъ -- измѣнники! Оставлять меня въ такомъ важномъ случаѣ."
   "Скажите лучше: съумасшедшіе, вѣтреники, занимающіеся сумазбродствами въ то время, когда должно думать о важныхъ дѣлахъ."
   "Что же теперь дѣлать?"* Сказалъ Принцъ, остановившись вдругъ предъ Вальдемаромъ.
   "Ничего болѣе, кромѣ исполненія моего распоряженія. Я пришелъ сказать вамъ о бѣдѣ не прежде, какъ принявъ мѣры къ ея отвращенію."
   "Ты рѣдкій человѣкъ, Вальдемаръ, и царствованіе Іоанна, при такомъ Канцлерѣ, какъ ты, будетъ славное въ нашихъ лѣтописяхъ. На какіаже ты принялъ мѣры?"
   "Я приказалъ Людовику Винкельбраду, начальнику Маврикіева вольнаго войска, немедленно отправиться къ замку Регинальда Фрондбефа на помощь къ нашимъ друзьямъ."
   Принцъ вспыхнулъ отъ гнѣва, какъ обидившійся избалованный ребенокъ.
   "Какъ вы осмѣлились, Вальдемаръ, -- вскричалъ онъ -- взять на себя, отдавать подобныя повелѣнія и приказывать играть на трубамъ и распускать знамена въ томъ городѣ, въ которомъ я самъ нахожусь, не испросивъ на то моего соизволенія?"
   "Извините меня въ этомъ; -- отвѣчалъ Вальдемаръ -- я почиталъ моею обязанностію взять на себя эту отвѣтственность и ни на минуту не останавливаться въ сдѣланіи распоряженія, отъ котораго зависятъ ваши величайшія выгоды, и малѣйшее отлагательство котораго могло быть пагубно."
   "Я васъ прощаю, Вальдемаръ.-- сказалъ съ надменностію Принцъ -- Намѣреніе ваше извиняетъ вату дерзкую поспѣшность. Но кто сюда идетъ? Боже мой! это Маврикій Браси, и въ какомъ видѣ."
   Въ самомъ дѣлѣ, вошелъ Маврикій, весь покрытый пылью и потомъ, и измученный безпокойною и скорою ѣздою. Лице его раскраснѣлось, латы его были изсѣчены и окровавлены, и все показывало, что онъ, только что оставилъ жестокое сраженіе. Вошедъ, онъ разстегнулъ свой шлемъ, снялъ его, положилъ на столъ и остановился молча, какъ бы собираясь съ силами.
   "Прошу сказать, Маврикій, -- сказалъ Принцъ -- что все это значитъ? Точно ли Саксонцы взбунтовались?"
   "Говорите же, Маврикій, -- сказалъ Вальдемаръ, почти вмѣстѣ съ Принцемъ -- гдѣ Рыцарь Храма? Что сдѣлалось съ Регинальдомъ Фрондбефомъ?"
   "Рыцарь Храма бѣжалъ, -- отвѣчалъ Маврикій -- а Регинальда вы болѣе уже не увидите. Онъ погребенъ подъ горящими развалинами своего замка, изъ котораго, думаю, я одинъ вышелъ живой, чтобъ сказать вамъ объ этомъ."
   "Вы говорите о пожарѣ, о сожженіи замка, слишкомъ холодно." Сказалъ Вальдемаръ.
   "Я еще не увѣдомилъ васъ о самомъ худшемъ.-- сказалъ Маврикій и, приблизясь къ Принцу, продолжалъ, понизя голосъ, съ выразительнымъ видомъ -- Ричардъ уже въ Англіи, я его видѣлъ и съ нимъ говорилъ."
   Принцъ поблѣднѣлъ, зашатался и оперся на задокъ креселъ, подобно человѣку, пораженному внезапно стрѣлою.
   "Вы бредите, Маврикій, -- сказалъ Бальдемаръ -- это не возможно."
   "Однако это справедливо, что я съ нимъ говорилъ и былъ у него въ плѣну."
   "Въ плѣну, у Ричарда Плантагенета?"
   "У Ричарда Плантагенета, у Ричарда Львинаго Сердца, у Ричарда Англійскаго." "Слѣдовательно онъ предводительствуетъ арміею?"
   "Нѣтъ, у него подъ начальствомъ было только нѣсколько стрѣлковъ; родъ бродягъ, которые не знали, кто онъ. Присоединясь къ нимъ единственно для вспомоществованія въ овладѣніи Торквильстономъ, онъ оставляешь ихъ."
   "Точно -- сказалъ Бальдемаръ -- эта черта достойна Ричарда, истиннаго странствующаго Рыцаря, ищущаго приключеній; желающаго прославиться силою своей руки, подобію Амадису или Галаору, и не заботящагося ни о дѣлахъ своего королевства, ни о собственной безопасности. Какое же теперь ваше намѣреніе, Маврикій?"
   "Мое намѣреніе?... Я предлагалъ ему мои услуги, но онъ мнѣ сказалъ, что на меня не надѣется; и мнѣ остается съ своимъ вольнымъ войскомъ отправиться въ Гулль, овладѣть какимъ-нибудь кораблемъ и переправиться въ Фландрію. Благодаря нашему времени, Рыцарь всегда найдетъ службу. А вы, Вальдемаръ, не рѣшитесь ли также, оставя политику, приняться за копье и щитъ, и раздѣлять со мною удачу и неудачу."
   "Я слишкомъ старъ для этаго, Маврикій; притомъ у меня есть дочь. Я не могу ее оставить."
   Выдайте ее за меня, Вальдемаръ, и, съ помощію моего меча, я поддержу ея знатность."
   "Нѣтъ, нѣтъ,-- сказалъ Вальдемаръ -- я скроюсь у здѣшняго Архіепископа: онъ мнѣ другъ."
   Между тѣмъ, какъ они разговаривали, Принцъ Іоаннъ вышелъ изъ положенія, въ которое повергло его неожиданное извѣстіе, и со вниманіемъ слушалъ ихъ разговоръ.
   "Они меня оставляютъ, -- думалъ онъ -- они также прочно ко мнѣ привязаны, какъ осенью во время бури изсохшій листъ къ питавшему его дереву; но неужели я безъ нихъ совсѣмъ погибну?" Лице его сдѣлалось ужасное, когда онъ принужденнымъ смѣхомъ прервалъ ихъ разговоръ.
   "Поистиннѣ, вы очень благоразумно разсуждаете;-- сказалъ онъ, хохотавши -- мудрость и неустрашимость ваша безпримѣрны; вы жертвуете богатствомъ, знатностію, удовольствіемъ въ то время, когда одинъ смѣлый шагъ достаточенъ для увѣнчанія успѣхомъ нашего предпріятія."
   "Я этаго не понимаю.-- сказалъ Маврикій -- Ричардъ едва появится, многочисленная армія соберется подъ его начальствомъ, и мы пропали. Я бы совѣтовалъ Вашему Высочеству поспѣшить во Францію и прибѣгнуть къ покровительству Королевской матери."
   "Я, собственно для себя, ничего не опасаюсь, -- сказалъ надменно Іоаннъ -- мнѣ стоитъ сказать брату одно слово, и я ничему не подвергнусь; что жь касается до васъ, господа, мнѣ непріятно будетъ видѣть надъ Клиффордскими воротами ваши головы. Не думайте, Вальдемаръ, чтобъ Архіепископъ могъ васъ защитить отъ Ричарда; а вы, Маврикій, не забудьте, что Робертъ Эстутвиль съ своими войсками отрѣзываетъ вамъ въ Гулль дорогу и что Графъ Эссексъ вооружаетъ всѣхъ своихъ вассаловъ. Ежели мы имѣли нѣкоторыя основанія страшиться ихъ до возвращенія Ричарда, то теперь должны еще болѣе ихъ опасаться. Извѣстно, на чьей они будутъ сторонѣ; а Робертъ Эстутвиль одинъ довольно силенъ, чтобъ изрубить въ куски все ваше вольное войско."
   Вольдемаръ и Маврикій печально посмотрѣли другъ на друга.
   "Къ нашему спасенію одна дорога: -- продолжалъ Іоаннъ, съ мрачнымъ видомъ -- человѣкъ, наводящій на насъ страхъ, теперь ѣдетъ одинъ; надобно отправиться къ нему на встрѣчу."
   "Я отъ этаго отказываюсь, -- сказалъ Маврикій -- онъ меня взялъ въ плѣнъ и даровалъ мнѣ свободу; я не коснусь до пера его шлема."
   "Кто же вамъ приказываетъ до него касаться?-- сказалъ надменно Іоаннъ -- Вы, пожалуй, скажите еще? что я повелѣваю вамъ его и убить; нѣтъ, достаточно заключить его въ темницу. Не всели равно, въ Англіи, или въ Австріи будетъ онъ въ заточеніи? Когда же это сдѣлается, тогда все останется въ такомъ же положеніи, въ какомъ было до его возвращенія; а всѣ наши надежды, не на томъ ли единственно основывались, что Ричардъ будетъ всегда оставаться въ Германіи, въ заточеніи, подобно дядѣ нашему Роберту, неосвободившемуся до смерти своей изъ Кардиффскаго замка?"
   "Справедливо,-- отвѣчалъ Вальдемаръ -- только разность въ томъ, что корона тверже была на головѣ отца вашего Генриха, нежели можетъ быть на вашей. Я утверждаю, что лучшая темница есть та, которую устроиваютъ землекопы, и что нѣтъ крѣпости такъ надежной, какъ склепъ подъ церковью." "Темница, или гробъ, -- сказалъ Маврикій -- я умываю мои руки и не буду участвовать ни въ томъ, ни въ другомъ."
   "Несчастный!-- вскричалъ гнѣвно Принцъ -- неужели ты хочешь быть нашимъ предателемъ!"
   "Я никогда имъ не былъ -- отвѣчалъ съ гордостію Маврикій -- и не привыкъ къ подобному тону."
   "Не горячитесь, г. Рыцарь; -- сказалъ Вальдемаръ -- а вы, Принцъ, простите храброму Маврикію его нерѣшительность; я надѣюсь его убѣдить."
   "На это не достанетъ вашего краснорѣчія, Вальдемаръ." Отвѣчалъ Рыцарь.
   "Любезный Маврикій, -- сказалъ хитрый политикъ -- не горячитесь такъ и уважьте, покрайней мѣрѣ, положеніе вещей. Не правда ли, что не прошло еще двадцати четырехъ часовъ, какъ вы болѣе всего желали сразиться съ Ричардомъ, ежели бы его встрѣтили? Не повторяли ли вы этаго сто разъ?"
   "Да, я говорилъ, что желаю съ нимъ сразиться, какъ Рыцарь; но никогда не изъявлялъ желанія напасть на него внезапно въ лѣсу."
   "Вы не истинный Рыцарь, Маврикій,-- сказалъ Вальдемаръ -- ежели это васъ можетъ удерживать. Въ сраженіи ли Ланцелотъ и Тристрамъ пріобрѣли свою славу? Нѣтъ, нападая на своихъ ужасныхъ непріятелей посреди дремучихъ лѣсовъ, необитаемыхъ мѣстъ и необозримыхъ степей."
   "Однако, я васъ увѣряю, что ни Ланцелотъ, ни Тристрамъ не владѣли такъ копьемъ и мечемъ, какъ этотъ Ричардъ. Сверхъ того, полагаю, что не нападаютъ на одного Рыцаря съ цѣлою ротою воиновъ."
   "Вы Богъ знаетъ что говорите, Маврикій; исполненіе нашего предложенія относится къ истинной вашей обязанности. Не служите ли вы съ вашимъ вольнымъ войскомъ Принцу Іоанну изъ жалованья? Не обязаны ли вы защищать его своимъ мечемъ? Имѣете ли вы право удерживаться разными уваженіями, знавъ страшнѣйшаго его непріятеля, и видѣвъ, что это можетъ рѣшить участь вашего повелителя и касается до жизни и благополучія всѣхъ вашихъ товарищей?"
   "Я уже сказалъ вамъ, что Ричардъ мнѣ даровалъ жизнь; -- отвѣчалъ Маврикій рѣшительнымъ тономъ -- и хотя онъ не принялъ моихъ услугъ и велѣлъ мнѣ отъ себя удалиться, слѣдовательно избавилъ меня отъ обязанности служить ему, но со всѣмъ тѣмъ, я никогда не подниму на него руки."
   "Это и не нужно.-- сказалъ Принцъ -- Людовикъ Винкслѣбрандъ съ двадцатью вашихъ воиновъ можетъ это пополнить по вашему приказанію."
   "У васъ самихъ довольно способныхъ на это людей,-- отвѣчалъ Маврикій -- изъ моихъ же ни одинъ не захочетъ участвовать въ подобномъ дѣлѣ."
   "Неужели вы такъ непреклонны, Маврикій?-- продолжалъ Іоаннъ -- Неужели вы захотите оставить меня безъ помощи, послѣ толикихъ увѣреній въ усердіи своемъ и преданности."
   "Нѣтъ, Принцъ, я готовъ на всякую вамъ услугу, приличную благородному Рыцарю, и на турнирѣ, и въ полѣ; но подобныя дѣйствія мнѣ несвойственны и не относятся къ моей обязанности."
   "Послушайте, Вальдемаръ, -- сказалъ Принцъ -- не злополученъ ли я? Отецъ мой Генрихъ имѣлъ преданныхъ друзей; онъ едва выговорилъ одно слово, и кровь возмутителя Томаса Беккеша пролилась на самомъ подножіи алтаря. Увы! гдѣ ваша рѣшительность и неустрашимость, храбрые и достойные подданные: Траси, Бритонъ, Морвилль? Она исчезла съ вантми именами. И хотя у Регинальда Фитзурса остался сынъ, но онъ не наслѣдовалъ ни неустрашимости, ни вѣрности отъ своего отца."
   "Онъ ихъ наслѣдовалъ, -- сказалъ Вальдемаръ -- и ежели Маврикій отказывается отъ исполненія нашего предпріятія, то я самъ его исполню. Сколь ни дорого купилъ отецъ мой имя преданнаго Генриху друга, но я превзойду его въ преданности моей къ вамъ, потому что рѣшаюсь сразиться съ самимъ Ричардомъ Львинымъ Сердцемъ. Маврикій Браси, примата въ свое начальство Принцевыхъ тѣлохранителей и старайтесь внушить благопріятныя расположенія тѣмъ изъ лихъ, которые еще колеблются. Ежели вы получите отъ меня такія извѣстія, какія я надѣюсь вамъ доставить, то уже ничто не воспротивится успѣху нашего предпріятія."
   Послѣ этаго, Вальдемаръ призвалъ своего пажа и сказалъ ему: "Бѣги скорѣе домой, прикажи моему оруженосцу изготовить мои латы и оружіе, а Веттералю, Торссби и еще троимъ изъ Спіивг" ховскихъ воиновъ быть готовыми за мною слѣдовать; начальнику же отводныхъ карауловъ Гугу Бардону скажи, чтобъ ожидалъ моихъ приказаній. Прощайте, Принцъ. Будемъ надѣяться, что обстоятельства перемѣнятся."
   Сказавъ это, онъ вышелъ изъ комнаты. "Онъ также легко отправляется брать въ плѣнъ моего брата, -- сказалъ Принцъ, по выходѣ его, Маврикію -- какъ бы брать какого-нибудь Саксонскаго Франклина. Я надѣюсь, что онъ въ точности исполнитъ мое повелѣніе и сохранитъ къ особѣ моего любезнаго брата все должное уваженіе."
   Маврикій усмѣхнулся.
   "Я васъ увѣряю, Маврикій, что я именно ему это приказывалъ, хотя можетъ быть вы этого и не слышали, бывши отъ насъ не близко,-- сказалъ Принцъ.-- Я рѣшительно приказалъ ему беречь жизнь Ричарда и не подвергать его ни малѣйшей опасности, и сохрани Богъ, ежели онъ этаго не исполнитъ!"
   "Не отправиться ли мнѣ, повторить ему это приказаніе?-- сказалъ Маврикіи -- Можетъ быть онъ, также какъ я, не вслушался."
   "Нѣтъ, нѣтъ, -- сказалъ Принцъ, съ досадою -- я увѣренъ, что онъ все очень хорошо слышалъ; притомъ мнѣ есть надобность съ вами поговорить; дайте мнѣ вашу руку, Маврикій. Я очень усталъ."
   Они прошли нѣсколько разъ но комнатѣ, въ этомъ пріятельскомъ положеніи; потомъ Принцъ сказалъ ему съ видомъ чистосердечной откровенности: "Что вы думаете объ этомъ Вальдемарѣ Фитзурсѣ, любезный Маврикій? Онъ надѣется быть нашимъ Канцлеромъ; но мы долго подумаемъ прежде, нежели ввѣримъ столь важную должность человѣку, который, принимая на себя съ такою готовностію и поспѣшностію исполненіе предположеніи противъ Ричарда, доказываетъ ясно свое неуваженіе къ вашему поколѣнію. Вы, думаю, безъ сомнѣнія полагаете, что, отказавшись рѣшительно отъ сего непріятнаго дѣла, уменьшили мою къ вамъ дружбу; но, напротивъ, добродѣтельное ваше сопротивленіе, еще болѣе усилило мое къ вамъ уваженіе. Есть случаи, въ которыхъ необходимы люди, готовые на все, но мы ихъ не можемъ ни любишь, ни уважать; тѣ же, которые иногда отказываются отъ исполненія нашихъ повелѣніи, пріобрѣтаютъ этимъ самымъ, отказомъ новыя права на наше уваженіе и милость. Взятіе въ плѣнъ нашего брата не есть еще столь неоспоримое право на высокое достоинство Канцлера, какъ неустрашимый и благородный отказъ отъ участія въ томъ на жезлъ Англійскаго Фельдмаршала. Подумайте объ этомъ, Маврикій, и начните съ сего же часа исправленіе этой должности."
   "Обманщикъ,-- думалъ Маврикій, выходя изъ комнаты.-- Глупъ будетъ тотъ, кто на тебя положится, не извѣстно еще, кому достанется мѣсто Канцлера, обѣщанное столь давно Вальдемару, ежели ты достигнешь до своей цѣли. Но званіе Англійскаго Фельдмаршала -- прибавилъ онъ, протягивая руку, какъ бы желая уже схватить Фельдмаршальскій жезлъ, и поднявъ съ надменностію голову -- конечно стоитъ того, чтобъ за него похлопотать."
   По выходѣ Маврикія, Принцъ велѣлъ позвать къ себѣ Гуга Вардана, начальника отводныхъ карауловъ, шайки лазутчиковъ и шпіоновъ. До его прихода, Іоаннъ ходилъ по комнатѣ неровными шагами съ заботливымъ и безпокойнымъ видомъ.
   Чрезъ нѣсколько минутъ вошелъ Гугъ и Принцъ спросилъ у него, что ему приказывалъ Вальдемаръ?"
   "Онъ потребовалъ у меня -- отвѣчалъ Гугъ -- двухъ человѣкъ, готовыхъ на все, знающихъ совершенно лѣса Сѣверной Англіи и искусныхъ находить по свѣжимъ слѣдамъ пѣшаго и коннаго человѣка."
   "И ты даль ему точно такихъ?"
   "Ваше Высочество, можете на меня въ томъ положиться: я далъ ему одного уроженца графства Гексгамскаго, привычнаго находить по слѣдамъ разбойниковъ въ лѣсахъ Тинскихъ и Тевіотскихъ, подобно ищейной собакѣ; другаго, уроженца графства Іоркскаго, недѣлавшаго никогда безполезнаго поиска въ лѣсахъ Шервудскихъ: отсюда до самаго Ричмонда ему знакомы всѣ перелѣски, рощи и кустарники."
   "Хорошо! А самъ Вальдемарь отправился ли съ ними?"
   "Отправился сейчасъ."
   "Кого онъ съ собой взялъ еще?"
   "Безстрашнаго Товби, жестокаго Ветераля, прозваннаго мѣднымъ сердцемъ, и троихъ воиновъ, принадлежавшихъ на сѣверѣ къ шайкѣ Ральфа Медлетона, называемыхъ Спіингховскими молодцами."
   "Хорошо!-- сказалъ Принцъ, потомъ, помолчавъ немного, продолжалъ -- Гугъ, мнѣ нужно, чтобъ ты обратилъ особенное вниманіе на всѣ дѣйствія Маврикія Браси; но такимъ образомъ, чтобъ онъ того никакъ не замѣтилъ. Надобно, чтобъ ты зналъ, съ кѣмъ онъ видается, что говоритъ, что дѣлаетъ и какія имѣетъ намѣренія, и чтобъ ты о леемъ меня извѣщалъ. И приказываю тебѣ, исполнить это въ точности, подъ опасеніемъ за малѣйшее упущеніе строжайшей отвѣтственности."
   Гугъ, почтительно поклонился и вышелъ.
   "Ежели Маврикій мнѣ измѣнитъ, чего поведеніе его заставляетъ опасаться,-- сказалъ Принцъ, оставшись одинъ -- то голова его слетитъ при первомъ появленіи Ричарда предъ Іоркскими воротами."

Конецъ 3-й Части.

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru