Скотт Вальтер
Роб Рой. Часть первая

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Rob Roy.
    Съ историческимъ извѣстіемъ о Робъ-Роѣ Макъ-Грегорѣ Кампбелѣ и его семействѣ.
    Москва -- 1829.

РОБЪ РОЙ.

СОЧИНЕНІЕ
ВАЛТЕРА СКОТТА.

СЪ ИСТОРИЧЕСКИМЪ ИЗВѢСТІЕМЪ

о Робъ-Роѣ Макъ-Грегорѣ Кампбелѣ
и его семействѣ.

   "Простой законъ старины царствовалъ тогда на землѣ. Объявляя войну слабѣйшему, сильный говорилъ: Защищайся, если можешь!"

Гробница Робъ-Роя. Вортсвортъ.

   

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

МОСКВА.
Въ Типографіи И. Степанова.
При Императорскомъ Театрѣ.
1829.

   
   Печатать позволяется, съ тѣмъ, чтобы по отпечатаніи представлены были въ Ценсурный Комитетъ три экземпляра. Москва, 1288 года, Марта 21 дня. Въ должности Предсѣдателя

Ценсоръ Сергѣй Аксаковъ.

   

ИСТОРИЧЕСКОЕ ИЗВѢСТІЕ

о Робъ-Роѣ Макъ-Грегорѣ и его семействѣ.

   Хотя горные жители Шотландіи долгое время отказывались отъ покорности законамъ Королевства и жили въ состояніи гордой и буйной независимости; но жестокость вмѣстѣ съ несправедливостію, произнесшія приговоръ изгнанія клану Макъ-Грегоровъ, не дѣлаютъ чести Правительству, которое подтвердило ужасный актъ.
   Сей кланъ занималъ дикія и почти неприступныя тогда долины Балкиддарскія и Тросахскія, заключая въ себѣ часть Графствъ Аргильскаго, Пертскаго, Думбартона и Стирлинга, что называлось обыкновенно страною Макъ-Грегоровъ. Окруженные утесистыми и почти неприступными горами, обитая въ обширныхъ лѣсахъ, служившихъ вѣрнымъ убѣжищемъ, Макъ-Грегоры не страшились ни внезапныхъ нападеній отъ другихъ клановъ, ни преслѣдованій закона; хотя они занимались грабежемъ, подобно остальной части горцевъ; но страшное положеніе дѣлало ихъ ужасомъ окружныхъ странъ, и они скоро увидѣли себя жертвами честолюбія и мщенія. Они имѣли несчастіе обладать землями, лежащими между владѣніями двухъ сильныхъ начальниковъ, изъ коихъ каждый горѣлъ желаніемъ распространить свою власть и состояніе, и вмѣстѣ найти благопріятный случай отнять у нихъ земли и истребить ихъ поколѣніе. Вліянію сихъ двухъ начальниковъ (Монтроза и Аргиля), на умъ Государя легковѣрнаго, должно приписать ту ужасную жестокость, которой подверглись несчастные Макъ-Грегоры.
   Различные члены клана связаны вмѣстѣ нѣкотораго рода союзомъ, который ничто не можетъ разрушишь, ниже ослабить. И такъ въ слѣдствіе связей ихъ соединяющихъ и рѣдкаго между ними единомыслія, собирались сіи ужасныя шайки, и часто сходили съ своихъ горъ, чтобъ разсѣять опустошеніе и нищету въ поколѣніяхъ вражескихъ, наложить различныя, унизительныя дани.
   Блага земледѣлія были тогда почти неизвѣстны обитателямъ сихъ долинъ, и мясо животныхъ служило имъ главнѣйшею пищею; но суровость зимы часто лишала ихъ сего прибѣжища. Похищеніе стадъ сдѣлалось тогда правильною системою; и тѣ, кои лишались такимъ образомъ своихъ, устремлялись подобно потоку въ долины и уводили стада сосѣдей. Сіи взаимныя похищенія въ особенности совершались въ продолженіи мѣсяца Св. Михаила и были необходимымъ средствомъ къ существованію части жителей. Макъ-Грегоры занимались сими опустошеніями, какъ и другія поколѣнія, не дѣлаясь чрезъ то свирѣпѣе своихъ соотечественниковъ. Пользуясь преимуществомъ своего положенія и страхомъ, который продолжали внушать, они собирали произвольную подать, которую называли черною данью, обѣщая защищать отъ нападеній другихъ клановъ тѣхъ, которые добровольно соглашались платить оную; даже обѣщали возвращать назадъ все похищенное. Отсюда происходили несогласія, ссоры и нѣкоторый родъ внутренней войны, (часто болѣе кровопролитной и гибельной, нежели война правильная), которая питала несогласія и вражду, и не разъ была поводомъ къ ужасному мщенію.
   Въ сіе время Графъ Аргиль получилъ отъ Короля опредѣленіе употребить желѣзо и огонь, чтобъ разрушить кланъ Макъ-Грегоровъ. Не только поколѣніе ихъ должно было подвергнуться уничтоженію, но и самое имя, которое воспрещено было носить. Они были преслѣдуемы и умерщвляемы безъ различія, вездѣ гдѣ только ихъ находили. Они хотѣли противиться силою; но побѣжденные множествомъ <испурчено> и ввергнутые въ отчаяніе, принуждены были укрыться въ горахъ Графства Пертскаго и Аргильскаго и жить въ ущеліяхъ утесовъ и пещерахъ лѣсныхъ; но ярость враговъ ихъ не была еще удовлетворена; Графъ Аргиль едва открылъ ихъ убѣжище, то не смотря на состояніе нищеты, въ которое они были ввергнуты, безпрестанно ихъ преслѣдовалъ, истребляя всѣхъ попавшихся ему, пока однѣ только дѣти остались отъ сего клана, прежде весьма многочисленнаго. Сіе всеобщее и ужасное мщеніе, казалось, утишило кровожадную страсть Графа, и въ продолженіи нѣкотораго времени Макъ-Грегоры наслаждались спокойствіемъ, которое было весьма дорого ими пріобрѣтено; но благополучіе сіе продолжалось не долго и гроза притѣсненія вскорѣ стала собираться надъ ихъ главами. Лердь Ахнабрекъ изъ доброжелательства взялъ на себя воспитаніе начальника клана Макъ-Грегоровъ, молодаго человѣка, который подавалъ блестящія надежды. Лердъ, какъ другъ Графа Аргиля, пріѣхалъ къ нему въ замокъ Инверари съ Макъ-Грегоромъ, который былъ принятъ со всѣми знаками дружбы; но вечеромъ, когда удалившись въ свою комнату предался сладостному сну, онъ былъ схваченъ въ постели и увлеченъ изъ замка. Первый предметъ, поразившій взоры Ахнабрека на другой день утромъ, было тѣло его молодаго друга, повѣшенное предъ его окнами. Оскорбленный столь низкою измѣною и явнымъ нарушеніемъ правъ гостепріимства, онъ въ то же время оставилъ замокъ, горя желаніемъ отмстить, что онъ нашелъ случай исполнить, напавши на Аргиля и проколовъ его насквозь своею шпагою.
   Сіи лютыя и безпрестанныя злодѣйства не въ состояніи были утишить ярость поколѣнія, отъ природы воинственнаго; потомки Макъ-Грегора, припоминая несчастія предковъ, не преставали за нихъ мстить.
   Посреди бѣдствій своего поколѣнія, родился Робъ, или лучше сказать Робертъ Макъ-Грегоръ, прозванный Рой (рыжій), отъ цвѣта волосъ и въ слѣдствіе обычая горцевъ, которые призваніями различали членовъ семейства. Онъ былъ второй сынъ Дональда Макъ-Грегора, Подполковника Королевской службы и слѣдовательно дворянина. Онъ получилъ довольно хорошее для того времени воспитаніе, которое, по крайней мѣрѣ, соотвѣтствовала той роли, которую онъ долженъ былъ играть въ свѣтѣ. Природа одарила его невѣроятною силою; мужество духа соединялось въ немъ съ крѣпчайшимъ сложеніемъ. Особенно, въ упражненіяхъ тѣлесныхъ онъ совершенствовалъ себя съ самой нѣжной юности и владѣлъ саблею съ такимъ необыкновеннымъ искуствомъ, что ни одинъ изъ его соотечественниковъ не могъ съ нимъ сравняться. Онъ имѣлъ нравъ тихій и привѣтливый, когда не встрѣчалъ препятствій; рѣшителенъ и неустрашимъ при наступленіи опасностей, онъ презиралъ ихъ и никогда не зналъ страха; въ послѣдствіи сдѣлался примѣчательнымъ, какъ смѣлостію своихъ предпріятій, такъ и отважнымъ исполненіемъ оныхъ.
   Въ то время былъ обычай, который продолжается и по нынѣ, состоявшій въ томъ, что дворяне сами занимались торговлею скотомъ. Робъ-Рой Макъ-Грегоръ, какъ кажется, долгое время симъ занимался и уже дѣлалъ значительные обороты; ибо въ молодости не ознаменовалъ себя ни какимъ блистательнымъ подвигомъ; но сдѣлавшись обладателемъ владѣній своихъ предковъ, онъ перемѣнилъ намѣренія, и, пользуясь силою которую имѣлъ надъ вассалами, онъ требовалъ ихъ помощи, которую они не колебаясь подали, для того, чтобъ отражать враговъ или собирать черную данъ, налагаемую имъ на сосѣдніе графства. Сія подать, долго господствовавшая между горцами, и какъ-бы признанная закономъ, была добровольная; обычай такъ утвердилъ ее, что она не почиталась ни несправедливою, ни безчестною. Такъ какъ она обязывала благорасположеніемъ и покровительствомъ тѣхъ, которымъ платилась, то весьма рѣдко отказывались взносить оную; она состояла въ деньгахъ или скотѣ, смотря по обстоятельствамъ. Обычай похищать стада сосѣдей, былъ тогда во всей силѣ, и Робъ-Рой часто приводилъ его въ дѣйство, начальствуя вассалами, когда нужда заставляла ихъ прибѣгать къ сему насильственному средству достать жизненныхъ потребностей, или когда недружественное расположеніе другихъ клановъ производило споры. Сіи нападенія, всегда сопровождаемыя грабежемъ, обыкновенно были предпринимаемы противъ жителей долинъ, сосѣднихъ ихъ горамъ, которыхъ они почитали какъ бы составляющихъ другое государство; ихъ обычаи, нравы и даже языкъ, весьма различествовали отъ горскихъ; ихъ богатство и невоинственность подавали еще большій поводъ нападать на нихъ.
   Подвиги Робъ Роя, надѣлавшіе довольно шуму въ горахъ, вмѣстѣ съ славою о его мужествѣ и неустрашимости, убѣдили фамилію Аргиль, которая прежде съ такою злобою притѣсняла его кланъ, что лучше снискать дружбу его, нежели привлекать ненависть. Второй Герцогъ сего имени, совершенно другими поступками хотѣлъ загладить жестокости, нанесенныя Макъ-Грегорамъ его предками; онъ не только пересталъ угнетать сіе поколѣніе, но еще сдѣлался другомъ и явнымъ покровителемъ Робъ-Роя.
   Жестокій законъ, изданный въ царствованіе Іакова VI, запрещавшій носить имя Макъ-Грегора, не только не былъ уничтоженъ, но еще подтвержденъ его преемниками; хотя Робъ-Рой долго не покорялся оному; но наконецъ, съ большимъ негодованіемъ, согласился принять другое имя, для того, чтобы хотя однажды казаться покорнымъ закону. Съ согласія Герцога Аргиля, который сдѣлался явнымъ покровителемъ его клана, онъ принялъ имя Кампбеля, хотя въ отечествѣ всегда называли его Макъ-Грегоромъ. Въ самомъ дѣлѣ на одномъ актѣ 170З года, онъ подписался именемъ Роберта Кампбеля Инвернесскаго; послѣднее по наслѣдственному имѣнію, доставшемуся ему отъ предковъ.
   Сіе владѣніе, которое было довольно значительно, вскорѣ перешло въ руки Герцога Монтроза, по слѣдующему случаю: Робъ-Рой имѣлъ товарищемъ въ своей торговлѣ скотомъ одну особу, когилрал пользовалась его неограниченнымъ довѣріемъ; но человѣкъ сей, получивъ отъ него въ одно время довольно важную сумму денегъ, вдругъ скрылся и ушелъ въ чужіе края. Сіе похищеніе, лишившее Робъ-Роя части имущества, сдѣлало такія препятствія его торговлѣ, что онъ принужденъ былъ продать свои земли Герцогу Монтрозу, съ условіемъ имѣть право возвратить оныя назадъ, внеся Герцогу полученныя деньги. Монтрозъ заплатилъ большую часть условленной цѣны, но не всю. Спустя нѣсколько лѣтъ дѣла Робъ-Роя такъ поправились, что онъ изъявилъ желаніе вступишь во владѣніе своею собственностію и предложилъ Герцогу полученную отъ него сумму; но сей, подъ разданными предлогами, отказался исполнишь это обязательство, и зная, что Робъ-Рой не пользовался славою честнаго человѣка, безъ большаго труда склонилъ судебныя мѣста утвердить рѣшительно за нимъ имѣніе. Зная всю несправедливость сего опредѣленія, Робъ-Рой рѣшился, въ противность законамъ, самъ исполнить правосудіе и отмстить за себя. Для сего онъ ждалъ благопріятнаго случая, который вскорѣ не замедлилъ представиться. Управитель Герцога Монтроза, объѣзжая земли своего господина для полученія податей, пригласилъ многихъ окружныхъ дворянъ къ себѣ на обѣдъ. Робъ-Рой былъ въ числѣ ихъ; но прежде отбытія своего туда, онъ спряталъ десятка два своихъ людей въ ближнемъ лѣсу и потомъ явился на мѣсто пиршества, предшествуемый игрокомъ волынки, который наигрывалъ дикія пѣсни его отечества. Это было въ трактирѣ Шанель-Арохскомъ, въ Аберфойлѣ. Управитель не подозрѣвалъ о намѣреніяхъ Робъ-Роя, который скинулъ свою саблю въ знакъ мира и сѣлъ за столъ, между тѣмъ какъ игрокъ на волынкѣ продолжалъ извлекать нестройные звуки, которые, какъ кажется, придаютъ новую прелесть всѣмъ празднествамъ горцевъ.
   Въ продолженіе сего времени Робъ-Рой примѣчалъ всѣ движенія управителя и увидѣлъ, что онъ спряталъ деньги въ чемоданъ, лежавшій въ углу комнаты. Едва окончилъ обѣдъ, какъ онъ приказалъ своему музыканту заиграть новую пѣсню: это былъ условленный знакъ и въ то же время весь домъ былъ окруженъ его людьми. Шесть изъ нихъ вошли въ комнату съ саблями въ рукахъ, и Робъ-Рой, взявъ свою, потребовалъ отъ управителя денегъ, которыя его господинъ былъ ему долженъ., Сопротивленіе было тщетно; деньги возвращены Робъ-Рою, который далъ росписку въ полученіи оныхъ. Но какъ онъ почиталъ управителя участникомъ въ оказанной ему несправедливости и въ сочиненіи условія, лишившаго его собственности, то вздумалъ наказать его и отправилъ на островъ, почти пустой, гдѣ бѣдный управитель содержался нѣсколько недѣль. Робъ-Рой послѣ того возвратилъ ему свободу, увѣдомивъ, чтобъ онъ не собиралъ болѣе податей съ его владѣній, ибо самъ намѣренъ былъ это дѣлать. Хотя актъ, который онъ почиталъ несправедливымъ, лишалъ его имѣнія, но онъ не переставалъ поддерживать права свои и былъ постояннымъ врагомъ Грагамовъ, Мурраевъ и Друммондовь, кои объявляли свои права на его обширныя владѣнія, которыми они и до сего времени пользуются.
   Много мѣръ принимали въ разныя времена, чтобъ обуздать и привести въ повиновеніе Макъ-Грегоровъ; между прочимъ содержали гарнизонъ въ самой срединѣ ихъ земли, въ Инвернессѣ, составлявшемъ часть наслѣдственнаго имѣнія Робъ-Роя. Чрезмѣрная жестокость, съ какою исполнялись свирѣпыя опредѣленія правительства, не только чрезъ непосредственныхъ его служителей, но и отъ другихъ клановъ окружавшихъ Макъ-Грегоровъ, до такой степени истощили ихъ терпѣніе, что они отказались повиноваться законамъ, благодѣяніями которыхъ не могли пользоваться; не было смѣлаго и отважнаго предпріятія, въ которое бы они не вдались для того, чтобъ отмстить за понесенныя угнетенія. Крѣпость, построенная для воспрепятствованія ихъ грабительствамъ, содержала не довольно солдатъ, чтобъ противупоставить сильную преграду предпріятіямъ Робъ-Роя; но такъ какъ она мѣшала ему посылать по обыкновенію небольшіе отряды для грабежа долинъ, то онъ вздумалъ напугать гарнизонъ внезапнымъ нападеніемъ. Привлеченная на его сторону женщина его клана, служившая въ крѣпости, приготовила большое количество крѣпкаго напитка той страны, называемаго виски, который Англійскіе солдаты весьма любили; въ одну условленную ночь она постаралась напоить часоваго и опустила подъемный мостъ; Робъ-Рой въѣхалъ въ крѣпость съ своимъ отрядомъ съ зажженными факелами и подложилъ огонь къ четыремъ угламъ; солдаты съ трудомъ спасли свою жизнь. Его подозрѣвали виновникомъ сего пожара; но такъ какъ не было ясныхъ къ тому доказательствъ, то и довольствовались одною только перестройкою крѣпости. Непоколебимая привязанность Шотландскихъ горцевъ къ Стуартамъ была столь извѣстна и въ то же время такъ опасна всѣмъ преемникамъ ихъ, что малѣйшія движенія горцевъ были примѣчаемы, и они принуждены были брать великую, осторожность въ сношеніяхъ, сколько нибудь касающихся до изгнанной Королевской фамиліи.
   Спустя нѣсколько времени послѣ нещастнаго покушенія, которое они сдѣлали въ пользу искателя престола подъ стѣнами Дундея, главнѣйшіе начальники собрались въ Бреадальбанѣ, подъ видомъ охоты, но въ самомъ дѣлѣ для того, чтобъ взаимно увѣрить другъ друга въ привязанности и любви къ Стуартамъ. Мнѣнія ихъ были единодушны и они всѣ подписали договоръ союза, которымъ обѣщали взаимную помощь и покровительство. Небреженіемъ одного изъ начальниковъ, которому ввѣренъ былъ сей актъ, попалъ онъ въ руки Капитана Кампбеля Гленліона, коменданта крѣпости Вилліама; будучи въ связяхъ со многими начальниками, подписавшими актъ союза, Капитанъ не такъ скоро представилъ его правительству. Сей офицеръ привлекъ на себя ненависть горцевъ своею противъ нихъ строгостію; едва узнали, что онъ обладаетъ столь важною бумагою, то безпокойство сдѣлалось всеобщимъ и стали изобрѣтать средства достать ее въ свои руки. Робъ-Рой Макъ-Грегоръ, находившійся также въ числѣ ихъ и подписавшій, какъ и другіе, актъ союза, мало заботился о правительствѣ: для него было совершенно равно, извѣстно ли сіе условіе или нѣтъ. Впрочемъ, по просьбамъ многихъ начальниковъ, преимущественно же Герцога Аргиля, своего покровителя, онъ рѣшился употребить старанія достать сей актъ. Съ этимъ намѣреніемъ, перемѣнивъ свою одежду, онъ прибылъ одинъ въ крѣпость Вилліамъ. Успѣвъ поговорить съ Капитаномъ, который былъ его близкій родственникъ, онъ узналъ, что сей послѣдній, дабы отмстить за ненависть, съ нѣкотораго времени ему оказываемую начальниками горцевъ, передалъ актъ союза Губернатору того мѣста, который рѣшился отослать оный Частному Совѣту. Робъ случайно узнавъ день, когда посланный долженъ былъ ѣхать, простился съ Кампбелемъ. Курьеръ, снабженный депешами, между коими былъ и сей актъ, выѣхалъ изъ крѣпости Вилліамъ подъ прикрытіемъ отряда, начальствуемаго Офицеромъ, который всегда сопровождалъ посылаемыхъ правительствомъ. Уже три дня продолжали они путь свой, когда Робъ, предводительствуя пятьюдесятью человѣками, встрѣтилъ ихъ близь Глендохарта, приказалъ остановиться и потребовалъ депешей. Офицеръ отказался ему повиноваться; но Робъ сказалъ, что онъ отниметъ и жизнь и депеши, если не отдадутъ ему однихъ депешъ. Звѣрской видъ и рѣшительность Робъ Роя увѣряли всѣхъ въ несомнѣнности его угрозъ. Пакетъ былъ отданъ; вынувъ нужную бумагу, онъ попросилъ извиненія у Офицера въ томъ, что задержалъ его, и пожелавъ ему добраго пути, позволилъ отряду продолжать дорогу. Симъ отважнымъ поступкомъ, Робъ спасъ жизнь многимъ начальникамъ, которые подвергли оную величайшей опасности, подписавъ актъ союза.
   Непримиримымъ врагомъ Робъ-Роя былъ Графъ Апюль, который издавна притѣснялъ его кланъ, и коего происки были гораздо опаснѣе доносовъ и притѣсненій правительства. Правда, Робъ самъ привлекъ его ненависть; ибо часто опустошалъ области Атоля, уводилъ стада и предавалъ острію сабли всѣхъ, которые осмѣливались ему противиться; это было совершаемо по праву возмездія, говорилъ онъ, за жестокости, понесенныя нѣкогда предками. Но Робъ дорогою цѣною едва не заплатилъ за свою отважность. Графъ послалъ противъ него отрядъ конницы, который стремительно напавъ, взялъ его въ собственномъ домѣ, находившемся въ долинѣ Балкиддарской. Посадивъ на лошадь съ зади однаго всадника, они везли его въ замокъ Стирлингъ; по проѣзжая чрезъ узкое ущелье, онъ тихо сползъ съ лошади и углубившись въ густой кустарникъ, преграждавшій дорогу, куда кавалеристы не могли за нимъ слѣдовать, скрылся такимъ образомъ. Въ другой разъ Атоль послалъ двадцать человѣкъ, чтобъ взять Макъ-Грегора; Робъ, увидѣвъ ихъ, не подумалъ скрыться, хотя и былъ одинъ. Его ростъ и необыкновенная сила, гордые взгляды, мужественный видъ и увѣренность, съ какою ихъ ожидалъ, столько устрашилъ посланныхъ, что они не осмѣлились къ нему приближиться. Онъ сказалъ, что знаетъ ихъ намѣренія, и чтобъ они немедленно отправлялись, если хотятъ увидѣть свои домы; поручилъ также извѣстить ихъ господина, что ежели онъ еще пришлетъ своихъ карликовъ чтобъ его тревожить, то велитъ всѣхъ ихъ повѣсить на одно дерево и отдастъ на съѣденіе коршунамъ.
   Несогласія, прежде царствовавшія между кланами, еще продолжали раздирать ихъ и были поддерживаемы злобою и духомъ мщенія, который составлялъ основу характера сихъ племенъ, почти дикихъ. Когда возникла вражда между Графами Атолемъ и Пертомъ, Робъ-Роя просили принять сторону послѣдняго. Ни чего не было такого, чего бы не предпринялъ Робъ для отмщенія Атолю; не колебаясь, онъ употребилъ всю власть свою, чтобъ поддержать предпріятіе противъ своего врага. Собравъ шестьдесятъ человѣкъ, онъ соединился съ Друммондцами, коими начальствовалъ Графъ Пертъ. Небольшое войско Ашоля стояло на берегахъ Еарна, когда Друммонды и Макъ-Грегоры приблизились, чтобъ на нихъ напасть; но едва воины Атоля узнали Макъ-Грегоровъ, коихъ они почитали злыми духами, то оставили поле сраженія, не сдѣлавъ ни малѣйшаго сопротивленія, и были преслѣдуемы даже до самыхъ границъ своихъ.
   Хотя Макъ-Грегоръ былъ ужасомъ всѣхъ Графствъ, гдѣ только имя его было извѣстно, и прославился какъ своею силою и невѣроятнымъ мужествомъ, такъ равно и хладнокровіемъ и присутствіемъ духа, которыя никогда не оставляли его, даже въ самыхъ критическихъ обстоятельствахъ, -- кротость и доброжелательство, которыя всегда оказывалъ своимъ подчиненнымъ, заставляли вассаловъ любишь его; они готовы были для него сносить потери, терпѣть труды, чтобъ только защитить отъ множества враговъ, которые искали его погибели. Вотъ нѣсколько примѣровъ привязанности ихъ къ своему вождю и неустрашимости Робъ-Роя.
   Робъ былъ уже давно долженъ значительную сумму денегъ одному жителю нижнихъ земель, который никакъ не могъ ее получить, ибо ни кто не осмѣливался взять на себя труда преслѣдовать должника. Наконецъ одинъ Единбургскій полицейской вызвался перейти Шотландскія горы и взять Робъ-Роя гдѣ бы онъ ни былъ. Онъ былъ человѣкъ смѣлый и крѣпкаго сложенія; шесть товарищей просилъ онъ себѣ въ сопутники. Ему обѣщали богатую награду, если приведетъ Макъ-Грегора въ темницу Спуірлинга, и самому позволили выбрать товарищей. Они вооружились шпагами, палками и другимъ необходимымъ оружіемъ для совершенія своего предпріятія, и прибывъ въ трактиръ, который одинъ только и есть въ Балкиддарѣ, спрашивали дорогу къ дому Роба. Трактирщикъ, угадывая ихъ намѣренія и зная причины, которыя ихъ привели, немедленно послалъ извѣстить о томъ своего друга Робъ-Роя, и совѣтывалъ своимъ гостямъ нейти далѣе, если они не хотятъ раскаиваться въ своемъ безразсудствѣ; но полицейской не слушалъ совѣтовъ, и оставивъ свою команду въ нѣсколькихъ шагахъ отъ дома Роба, одинъ вошелъ въ него съ смѣлостію, которая его до сихъ поръ еще не оставляла.
   Полицейской извѣстилъ о себѣ, что онъ заблудившійся путешественникъ; Робъ учтиво принялъ его въ большой комнатѣ, коей стѣны украшены были кожами ланей и кабановъ, саблями, стрѣлами, пистолетами и кинжалами. Сіи новыя и страшныя обои весьма изумили бѣднаго полицейскаго, который ощутилъ такой ужасъ, какъ будто вошелъ въ адъ; но когда дверь затворилась и онъ примѣтилъ чучелу, коей дали видъ трупа и положили съ намѣреніемъ, то страхъ его дошелъ до такой степени, что онъ испустилъ крикъ и спрашивалъ былъ ли то убитый человѣкъ? Робъ хладнокровно отвѣчалъ ему, что это одинъ полицейской, пришедшій къ нему наканунѣ, котораго онъ убилъ и ещё не успѣлъ схоронить. Тутъ служитель правительства такъ испугался, что вскорѣ потерялъ чувства и едва имѣлъ время препоручить душу свою Богу, прежде нежели упалъ безъ памяти на полъ. Четыре человѣка вынесли его изъ дома и чтобы привести въ чувство, бросили въ рѣку, которая протекала не вдалекѣ, предоставивъ самому освободиться изъ оной. Въ сіе время товарищи, безпокоясь о его отсутствіи и почитая его убитымъ, бросились бѣжать изо всѣхъ ногъ; но люди Робъ-Роя разсѣялись по окрестности, поймали бѣглецовъ и угостили ихъ столь хорошимъ купаньемъ въ той же рѣкѣ, что они въ жизнь свою не забудутъ озера и рѣки Балкиддарской.
   Освободясь изъ рукъ Макъ-Грегоровъ, они отправились въ Стирлингъ такъ скоро, что даже одежда ихъ не успѣла высохнуть. Прибывъ туда, они извѣстили о недостойномъ пріемѣ, со всѣми прибавленіями, кои могли сдѣлать Макъ-Грегоровъ еще ненавистнѣе; увѣряли при томъ, что однимъ только чудомъ избѣжали ихъ безчеловѣчія. Сіе происшествіе было пересказано Коменданту замка, который немедленно отрядилъ солдатъ для поимки Робъ-Роя. Нѣкоторые друзья Макъ-Грегора, возвращавшіеся ее скотомъ съ береговъ Форта, встрѣтили отрядъ на дорогѣ, и угадывая его намѣренія, спѣшили извѣстить о томъ Роба. Въ нѣсколько часовъ весь кланъ узналъ объ опасности, предстоявшей ихъ начальнику, и вездѣ поставлены были часовые, для наблюденія за движеніями отряда. Всѣ жители на нѣсколько Миль въ окружности готовы были отразить его нападеніе; но Робъ-Рой, узнавъ, что солдаты имѣли приказаніе щадить страну сію и до него одного имѣли дѣло, почелъ лучше спрятаться въ горахъ, чѣмъ нападать на людей, которые не имѣли непріязненныхъ намѣреній.
   Послѣ многихъ дней, употребленныхъ на тщетные поиски, солдаты, не привыкшіе перелѣзать горы и взбираться на утесы, возвращались назадъ. Въ одинъ вечеръ они расположились ночевать въ пустомъ домѣ, сдѣлавъ постели изъ моху. Макъ-Грегоры, не желая отпустить ихъ безъ нѣкоторыхъ воспоминаній, которыя лишили бы ихъ охоты придти къ нимъ въ другой разъ, подложили огня подъ домъ, который вскорѣ объятъ былъ пламенемъ. Солдаты бросились вонъ; но въ смятеніи многіе изъ нихъ были ранены, почти всѣ потеряли оружіе, и одинъ былъ убитъ изъ ружья, которое нечаянно выстрѣлило Измученные усталостью и умирая съ голода, ибо ни кто не хотѣлъ дать имъ жизненныхъ потребностей, солдаты оставили страну Макъ-Грегоровъ, почитая себя щастливыми, что такъ дешево съ ними расплатились.
   Упомянутая Черная данъ, распространялась, по системѣ Робъ-Роя, на всѣ состоянія, на небольшихъ владѣльцевъ и даже на всякаго рода фермеровъ и вассаловъ; но сильные начальники, хотя и почитали Робъ-Роя хорошимъ себѣ помощникомъ и не разъ видѣли опустошеніе своихъ владѣній, однакожъ рѣдко соглашались платить сей притѣснительный налогъ, оскорблявшій ихъ достоинство, которое они всѣми силами поддерживали. Робъ умѣлъ заставить при случаѣ платить себѣ должное; но вообще получалъ подать, какъ дань добровольную. Такова, на примѣръ, была плата, которую ежегодно давалъ ему Кампбель Абрухиль; но когда сей владѣлецъ пересталъ въ продолженіи нѣсколькихъ лѣтъ оную вносить, то Робъ пріѣхалъ къ нему въ замокъ требовать недоимку, съ тол" пою вооруженныхъ людей. Оставя ее въ нѣкоторомъ разстояніи, онъ началъ стучать въ ворота, требуя свиданія съ Кампбелемъ. Привратникъ отвѣчалъ, что господинъ его обѣдаетъ съ нѣкоторыми важными особами, и потому ни одинъ постороній не можетъ его видѣть {Обычай Шотландцевъ. Пр. Перевод.}. "Скажи ему, прервалъ Робъ-Рой, что Робъ-Рой-Макъ-Грегоръ у воротъ, и желаетъ говорить, хотя бы обѣдалъ съ нимъ самъ Король." Привратникъ возвратился и сказалъ, что господинъ его не знаетъ такого человѣка, и проситъ его удалиться. Тогда Робъ взялъ свой охотничій рогъ, висѣвшій у него черезъ плечо, и извлекъ такой звукъ, отъ котораго поблѣднѣлъ стражъ замка и потряслось основаніе зданія; Кампбель съ товарищами поспѣшно встали изъ-за стола; въ одно мгновеніе явились сопутники Роба, коимъ велѣлъ онъ увести скотъ, который найдутъ въ долинахъ; но Кампбель со всѣхъ ногъ прибѣжалъ къ воротамъ и покорнѣйше просилъ своего любезнаго друга Робъ-Роя извинитъ грубость привратника; потомъ, пригласивъ войти въ замокъ, заплатилъ ему все требуемое, и они разстались добрыми друзьями.
   Неизвѣстныя и произвольныя титла, въ силу коихъ владѣльцы пользовались землями въ горахъ Шотландскихъ, не были еще приведены въ должный порядокъ. Законы, изданные въ защиту правъ личности, не соблюдались въ сей странѣ, которая, будучи удалена отъ Правительства, казалось, была внѣ сферы дѣйствій законной власти. Мало заботясь объ уставахъ, постановленныхъ для наблюденія правосудія и для ограниченія честолюбивыхъ происковъ, сильнѣйшіе начальники опустошали имѣнія небольшихъ владѣльцевъ и присвоивали обширныя помѣстья подъ неважными и пустыми предлогами. Робъ, видя, что равнодушное, правительство допускало жестокія и несправедливыя поступки, которыя оно и не могло, можетъ быть, ограничить, рѣшился помочь безсилію законовъ и острію шпаги предоставить правосудіе. Онъ вооружился своею властью противъ всѣхъ несправедливыхъ поступковъ, въ особенности если какой нибудь нещасный былъ ихъ жертвою; бѣдный, сирота, вдовица, увѣрены были найти въ немъ защитника; для всегдашней возможности подавать имъ сильную помощь, онъ заключилъ нѣкоторый родъ союза съ разными владѣльцами, для взаимной защиты. Таково было основаніе договора, сдѣланнаго имъ съ Бухананомъ Арипрерскимь въ 1695-мъ году; около того же времени Кампбели Леснель, Гленфалохъ, Ласдокартъ и Гленліонъ присоединились къ сему благодѣтельному обществу.,
   Продажа съ правомъ выкупа была тогда очень обыкновенна въ этой странѣ и помѣстья всегда почти переходили въ руки богатыхъ людей, которые находили средства обращать въ свою пользу сіи сдѣлки. Они употребляли тысячу изворотовъ, чтобъ уничтожить право выкупа, которое удерживали за собою владѣльцы; а такъ какъ господа имѣли въ сіи феодальныя времена неограниченную власть надъ подданными, то почти не возможно было прекратить подобныя грабительства и защитить имѣніе, которое вздумаютъ они себѣ присвоить.
   Земли Гленгиля были заложены но условію сего рода, когда ими владѣлъ племянникъ Робъ-Роя. Начальникъ клана Кампбелевъ ссудилъ деньгами подъ залогъ сихъ земель, съ тѣмъ условіемъ, что оныя ему достанутся, если деньги не будутъ внесены прежде десяти лѣтъ, хотя онѣ и составляли только половинную цѣну имѣнія. Робъ, зная, что кредиторъ не упуститъ случая извлечь возможныхъ выгодъ изъ сего условія, далъ денегъ своему племяннику для уничтоженія онаго. Нѣсколько мѣсяцовъ оставалось до десятилѣтняго срока; но подъ предлогомъ, что не могли отыскать акта, деньги не были приняты. Робъ, будучи занятъ, не могъ взять участія въ семъ дѣлѣ. Едва вышелъ срокъ, какъ помѣщикъ прислалъ своего управителя именемъ его принять владѣніе надъ имѣніемъ, а юный Макъ-Грегоръ получилъ приказаніе выѣхать изъ онаго въ восемь дней, со всѣми людьми и скотомъ. Робъ негодуя: на столь низкіе поступки, и узнавъ, что виновникъ оныхъ находится въ Графствѣ Аргильскомъ, собралъ своихъ приверженцевъ и немедленно туда отправился, Встрѣтивъ его случайно на дорогѣ, онъ остановилъ его и отправилъ въ небольшой ближній трактиръ. Потомъ увѣдомилъ его, что не прежде возвратитъ ему свободу, какъ получивъ условіе о продажѣ Гленгильскаго помѣстья, и приказалъ послать въ замокъ за актомъ. Господинъ, помѣщикъ обѣщалъ прислать оный, возвратясь домой; но Робъ, зная, что не должно полагаться на его обѣщанія, заставилъ послать въ замокъ двухъ довѣренныхъ людей съ двумя изъ своихъ спутниковъ, которые и возвратилисъ, съ контрактомъ черезъ нѣсколько дней. Отдавая оный, господинъ просилъ своихъ денегъ; но Робъ на отрѣзъ ему отвѣчалъ, что сумма сія есть еще малая пеня за его низкое плутовство и что онъ долженъ благодарить за оставленную ему жизнь.
   Прежде нежели Робъ ознаменовалъ себя симъ поступкомъ самовольнаго правосудія, -- если оный хотятъ такъ назвать,-- фамилія Аргиль, слѣдуя примѣру другихъ владѣльцевъ, хотѣла привести въ рабскую зависимость небольшихъ бароновъ, ее окружавшихъ; она отбирала земли у тѣхъ, кои обладали ими не въ силу достоинствъ, ею самою данныхъ. Одинъ молодой человѣкъ, изъ сей фамиліи не давно пожалованный кавалеромъ, получилъ приказаніе привести въ дѣйствіе сіи самовольныя опредѣленія. Между многими помѣстьями, которыя онъ несправедливо присоединилъ къ владѣніямъ Аргильскимъ, было одно, находившееся близь Глендохара. Господинъ онаго, увидѣвъ себя лишеннымъ наслѣдственнаго имѣнія, жаловался Робъ-Рою, который объявилъ себя покровителемъ угнетенныхъ. Робъ послалъ пять или шесть надежныхъ человѣкъ въ Гленурхей взятъ молодаго кавалера и привезти въ Тейндрумъ, гдѣ онъ имъ назначилъ свиданіе. Исполнивъ въ точности его приказанія, они доставили плѣнника въ назначенные день и мѣсто. Робъ началъ упрекать его въ несправедливости и наконецъ заставилъ подписать бумагу, въ силу которой онъ отказывается отъ земель, имъ присвоенныхъ, въ пользу законныхъ владѣльцевъ. Потомъ, приведши его къ пруду Св. Филлана, бросилъ его туда, сказавъ, что вода сія имѣетъ удивительную силу, и если онъ немного напьется ее, то вѣрно будетъ имѣть лучшія понятія о чести и не станеть бѣдняка лишать имущества.
   Помогать нуждамъ бѣднаго кошелькомъ богача, было любимѣйшимъ удовольствіемъ нашего героя; онъ выслушивалъ всѣхъ, кои призывали на помощь его великодушіе или справедливость. Одинъ бѣдный человѣкъ былъ долженъ управителю Герцога Монтроза за трехъ годичный паемъ фермы и не имѣлъ нужныхъ для заплаты денегъ Чтобъ избавить его отъ затрудненій, Робъ далъ ему требуемую сумму, и когда чрезъ нѣсколько времени онъ принесъ оную назадъ, то Робъ отказался ее взять, говоря, что въ тотъ же день онъ получитъ ее съ управителя. Въ другой разъ, видя нищету одной вдовы, которая также была должна за нѣсколько лѣтъ, далъ ей росписку отъ имени Монтроза, который оную принялъ; ибо зналъ, что можно смягчать ненависть Робъ-Роя, извиняя ему такіе поступки.
   Одинъ человѣкъ, изъ клана Робъ-Роя, занималъ въ силу откупа ферму Графа Пертскаго. Друммондъ, управитель Графа, нашелъ предлогъ уничтожить договоръ и прогнать фермера, для того, чтобъ на его мѣсто поставить другаго. Узнавъ о томъ, Робъ прямо отправился въ замокъ Графа; первая особа, попавшаяся ему передъ домомъ, былъ Друммондъ, виновникъ сей несправедливости. Робъ, бросившись на него, не говоря ни слова, повергнулъ полумертваго отъ страха къ ногамъ своимъ и вошелъ на дворъ. Графъ, видя изъ окна нещастную участь своего повѣреннаго, поспѣшилъ сойти въ низъ, и чтобъ смягчить Роба, принялъ его весьма вѣжливо. Робъ просилъ его не притворствовать и возвратить откупъ, несправедливо отнятый у одного изъ Макъ-Грегоровъ; въ противномъ случаѣ онъ придетъ съ своимъ кланомъ и уведетъ его стада. Пертъ зналъ Робъ-Роя; ему извѣстно также было, что за угрозами его слѣдовало исполненіе, возвратилъ условіе, обвинивъ во всемъ своего управителя и Робъ-Рой, окончилъ это дѣло, за дружескимъ завтракомъ съ Графомъ.
   Мы уже видѣли, что Робъ всегда питалъ непримиримую ненависть къ Герцогу Монтрозу, лишившему его наслѣдственнаго имѣнія; но оскорбленіе, причиненное его супругѣ управителемъ Герцога, во время отсутствія Робъ-Роя, еще болѣе увеличило его ненависть. Онъ всегда-былъ готовъ присоединиться къ врагамъ Герцога, и когда имѣлъ нужду въ стадахъ, то всегда бралъ въ его владѣніяхъ. Ни когда не требовалъ онъ хлѣба отъ своихъ мызниковъ; ибо Герцогъ снабжалъ его онымъ. Когда онъ въ немъ нуждался, или бѣдные люди просили его, то отправлялся въ хлѣбный магазейнъ Монтроза въ Муленѣ, приказывалъ изготовить нужное число мѣшковъ, давалъ сторожу росписку и даже переносилъ оные къ себѣ на вассалахъ своего непріятеля.
   Для удобнѣйшаго исполненія своихъ намѣреній, Робъ и его товарищи (ибо у него всегда ихъ было не менѣе двѣнадцати), жили иногда въ пещерѣ у подошвы горы Бенъ-Ломона, возвышающейся на берегу озера сего имени; это было вѣрное убѣжище; ибо окружалось обломками скалъ, кустарникомъ и травою, которые совершенно дѣлали его неприступнымъ.
   Щастіе всегда почти благопріятствовало Робу; однажды началъ онъ дѣлать столь частыя и гибельныя нападенія на земли Герцога Монтроза, что сей предводитель клана Грагамовъ, собралъ большую часть обоихъ вассаловъ и подъ начальствомъ одного вѣрнаго человѣка послалъ ихъ схватитъ Макъ-Грегора. Робъ и его небольшое войско находились въ отсутствіи, когда Грагамы окружили его домъ; но узнавъ, по какому пути онъ поѣхалъ, они на разсвѣтѣ другаго дня прибыли въ Кринлахъ, гдѣ нашъ герой остановился съ своимъ отрядомъ. Онъ ночевалъ въ трактирѣ, помѣстивъ людей своихъ въ ближней житницѣ. Грагамы, не ожидая пока имъ отворятъ двери, выломили оныя и побѣжали немедленно въ комнату Робъ-Роя, который при первомъ шумѣ вооружился и смѣло ихъ ожидалъ. Такъ какъ двери были столь узки, что не болѣе одному человѣку можно было въ нихъ пройти, то онъ всякой разъ имѣлъ дѣло только съ однимъ противникомъ, и по мѣрѣ, какъ они входили, повергалъ ихъ къ ногамъ своимъ. Люди его пробудясь отъ шума, немедленно пришли на помощь, напали на Грагамовъ съ тылу и съ такимъ остервененіемъ, что они принуждены были обратиться въ бѣгство, оставя множество раненыхъ. Робъ, подкрѣпивъ силы своихъ товарищей нѣсколькими бутылками виски, перешелъ съ ними утесы, ведущіе въ Гленфалахъ. Грагамы издали за ними слѣдовали, думая напасть внезапно; но Макъ-Грегоры вдругъ оборотились назадъ и открыли огонь противъ Грагамовъ, которые, имѣя множество раненыхъ, почли за лучшее, оставя всѣ покушенія, возвратиться домой.
   Монтрозъ послѣ сего пораженія, тѣмъ болѣе для него унизительнаго, что воины его были въ пять разъ многочисленнѣе Робъ-Роевыхъ, пересталъ на нѣкоторое время его безпокоить; по Робъ сдѣлался еще отважнѣе и предпріимчивѣй; сошедши въ долины, онъ увелъ стада и опустошилъ всю страну, которую называютъ обыкновенно помѣстьемъ Кильренскимъ. Сіе общее разореніе, самое большое изъ всѣхъ имъ совершенныхъ, привлекло вниманіе правительства; западные волонтеры были отряжены въ горы Шотландіи, наказать дерзость Росъ-Роя и его клана, который называли кланомъ -- опустошителемъ. Сіи волонтеры дошли до Дреймена; но видя, что ихъ принимаютъ весьма дурни, и боясь довести народъ до какой нибудь крайности, они-были вооружены всю ночь. На другой день узнавъ, что Макъ-Грегоры собрались въ числѣ болѣе нежели пяти сотъ человѣкъ, они не пошли далѣе, но возвратились къ своему гарнизону, сверхъ того многіе отряды кавалеріи были посланы по различнымъ направленіямъ съ тѣмъ, чтобы взять Робъ-Роя: голова его была оцѣнена и онъ въ продолженіи нѣсколькихъ мѣсяцевъ принужденъ былъ скрываться въ своей горной пещерѣ, которая уже не разъ служила ему убѣжищемъ.
   Чтобы менѣе подвергаться опасности быть открытымъ, онъ имѣлъ тогда съ собою только двухъ человѣкъ. Въ одинъ день, проѣзжая по дорогѣ, почти пустынной, лежащей близь горы Лохсарна, они вдругъ встрѣтили семь всадниковъ, которые спрашивали какъ ихъ зовутъ и куда ѣдутъ; они дали имъ удовлетворительные отвѣты; но необыкновенный ростъ и воинственная одежда нашего героя измѣнили ему, и солдаты, не сомнѣваясь, что это былъ тотъ, кого они ищутъ, кричали ему сдаться. Не отвѣчая на ихъ слова, Робъ съ удивительною легкостію взобрался на утесистую скалу, гдѣ былъ безопасенъ отъ ихъ преслѣдованій; товарищи хотѣли ему послѣдовать, но не были такъ щастливы: солдаты застрѣлили ихъ прежде, нежели они могли съ нимъ соединиться. Ожесточенный Робъ, пылая желаніемъ отмстить за ихъ смерть, вооружился своими пистолетами, сошелъ въ долину и, застрѣливъ двухъ солдатъ, скрылся въ горы.
   Онъ продолжалъ блуждать изъ пустыни въ пустыню, не теряя мужества. Безпокоясь о безопасности семейства, которое также преслѣдовали, онъ втайнѣ препроводилъ его въ одно уединенное мѣсто, въ средину горъ графства Аргильскаго. Нѣкоторые изъ его вѣрнѣйшихъ друзей послѣдовали за нимъ въ сію пустыню и построили себѣ жилища вокругъ его хижины. Когда это было окончано, Макъ-Грегоръ отыскалъ своего покровителя, Герцога Аргильскаго, и извѣстилъ его о томъ, что онъ сдѣлалъ.
   Нещастія не поколебали предпріимчивости Роба; онъ часто выходилъ изъ своего убѣжища, дѣлалъ нападенія на земли Монтроза и Атоля, и всегда на щетъ ихъ запасался хлѣбомъ и скотомъ. Монторозъ, узнавъ что Робъ удалился въ земли Герцога Аргильскаго, писалъ къ нему и просилъ предать сего разбойника въ руки правосудія, упрекая въ доставленіи ему убѣжища. Герцогъ отвѣчалъ, что Робъ безъ его позволенія поселился въ горахъ графства,-- и что онъ ничего недаетъ ему, кромѣ дровъ и воды предполагая, что остальное Робъ самъ для себя достанетъ.
   Пробывъ нѣкоторое время въ семъ безопасномъ, но неспокойномъ убѣжищѣ и видя, что ярость враговъ его утихла. Робъ съ своимъ семействомъ оставилъ безплодныя горы Аргильскія и возвратился въ средину клана Макъ-Грегоровъ, въ долину Балкиддарскую.
   Частыя нападенія Робъ-Роя на земли Графа Атоля, не были ему внушены любовью къ грабежу и опустошенію, но единственно желаніемъ отмститъ за презрѣніе, которое графъ всегда ему оказывалъ, хотя и зналъ его храбрость, коей слѣдствія не разъ испыталъ. Робъ, возвратясь домой, только и желалъ, возобновить свои прежнія привычки. Графъ, употребляя тщетныя усилія усмирить наконецъ рѣшился самъ идти противъ него и привести плѣнникомъ въ свой замокъ. Атолъ не имѣлъ недостатка ни въ мужествѣ, ни въ смѣлости и отправился въ Балкиддаръ. Большая часть сего владѣнія тогда ему принадлежала; прибывъ туда, онъ собралъ своихъ вассалловъ, которые, не осмѣливаясь ослушаться своего господина, сопровождали его въ домъ Робъ-Роя, хотя не съ большимъ удовольствіемъ; ибо всѣ почти были изъ клана Макъ-Грегоровъ. Робъ только что потерялъ мать свою и былъ занятъ приготовленіями къ похоронамъ, которыя должны были совершиться въ тотъ день; по сему случаю онъ почиталъ себя въ правѣ отказаться принять гостей, которыхъ вовсе не ожидалъ. Онъ зналъ причину ихъ посѣщенія; скрыться же было не возможно. Съ неустрашимостію и обыкновеннымъ присутствіемъ духа, онъ взялъ свою саблю, привѣсилъ ее къ поясу и пошелъ на встрѣчу къ Графу; учтиво поклонясь ему, онъ благодарилъ за неожиданное его присутствіе, которымъ онъ удостоиваетъ похороны его матери. Атолъ отвѣчалъ, что пришелъ не съ тѣмъ намѣреніемъ, но чтобъ попросить его въ свои замокъ. Робъ хотѣлъ отклонитъ сію честь, говоря, что не можеті отсрочить похоронъ своей матери; но отдавъ ей послѣдній долгъ, всюду послѣдуетъ за Графомъ. Атоль отвѣчалъ, что похороны могутъ быть и безъ него и не хотѣлъ сдѣлать ни малѣйшей отсрочки. Робъ представилъ возраженія; но Графь былъ неумолимъ; и Робъ, уступая его настойчивости, поѣхалъ среди плачевныхъ восклицаній своихъ сестеръ. Ихъ отчаяніе такъ раздирало его сердце, что онъ вдругъ Перемѣнилъ намѣреніе, и вынувъ свою саблю, пробился сквозь окружавшихъ его стражей. Атоль, видя недоумѣніе своихъ воиновъ, которыхъ устрашила отважность Роба, и опасаясь, чтобъ онъ еще разъ не убѣжалъ, вынулъ пистолетъ и выстрѣлилъ въ него. Робъ упалъ въ ту же минуту, но не отъ пули; во время поспѣшнаго бѣга нога его поскользнулась. Одна изъ его сестеръ, Г-жа Гленфалахъ, женщина сильная и мужественная, видя, что братъ ея упалъ и почитая его умершимъ, съ яростію бросилась на Атоля; взявъ его за горло, повергла на землю и вѣроятно бы удушила, еслибъ Робъ не поспѣшилъ на помощь къ Графу и не вырвалъ его изъ рукъ сей героини въ ту минуту, когда въ немъ едва оставалась искра жизни.
   Многіе друзья Роба, видя, какъ А толь проѣхалъ къ нему съ отрядомъ и угадывая его злыя намѣренія, поспѣшно вооружились и прибыли въ то самое время, когда глаза Графа начинали навсегда закрываться. Тогда Робъ ему сказалъ, что ежели бы ему позволено было отправить похороны, то непремѣнно съ нимъ поѣхалъ; но теперь онъ останется, не смотря на всѣ его усилія. Не очень нѣжныя объятія Г-жи Гленфалахъ такъ ошеломили Графа, что онъ почелъ за лучшее поспѣшить отправиться съ своимъ отрядомъ. Еслибъ онъ помедлилъ еще нѣсколько времени, тогда весь кланъ собрался бы на похороны умершей и вассаллы Атоля на другой же день праздновали бы похороны своего господина.
   Хотя Робъ-Рой зналъ, что Стуарты не имѣли тѣхъ личныхъ достоинствъ, которыми могли бы привлечь къ себѣ приверженцевъ; но всегда почиталъ ихъ права на престолъ какъ бы наслѣдственными и потому не отъемлемыми; слѣдуя сему убѣжденію, онъ рѣшился употребить всѣ усилія, чтобъ поддержать ихъ сторону. И потому, когда кланы начали вооружаться, въ 1715 году, за сей домъ, то онъ ничѣмъ не пренебрегалъ, чтобы возбудить Макъ-Грегоровъ послѣдовать ихъ примѣру. Въ этомъ предпріятіи онъ имѣлъ ревностнымъ участникомъ племянника своего Грегора Макъ-Грегора Гленгиля.
   Такими единодушными дѣйствіями они вскорѣ собрали многочисленое войско, которое послѣ сдѣлалось страшнымъ. Предпринявъ походъ въ графства Мантейское и Леннокское, они обезоружили всѣхъ, бывшихъ, по ихъ мнѣнію, врагами Стуартовъ. Взявъ суда, которыя находились на озерѣ Ломонскомъ, они овладѣли небольшимъ островомъ, откуда посылали свои отряды въ окрестныя мѣста собирать различныя подати. Но соединеніе ихъ возбудило наконецъ сильныя опасенія и регулярныя войска посланы были ихъ усмирить. Принужденные оставить островъ, послѣ многихъ сшибокъ съ Королевскими войсками, надъ которыми всегда торжествовали, они подвинулись къ сторонѣ Стратфиллана, съ намѣреніемъ присоединиться къ большому отряду горныхъ жителей, собравшихся близь сего города.
   Видя съ безпокойствомъ, что войско Мара съ каждымъ днемъ умножается, правительство немедленно послало приказаніе въ Единбургъ задержать всѣхъ подозрительныхъ людей, также освѣдомиться о Робъ-Роѣ Мак-Грегорѣ. Однакожъ въ семъ случаѣ Робъ велъ себя благоразумнѣе, и прежде, нежели на что нибудь рѣшился, хотѣлъ видѣть, какой оборотъ примутъ дѣда, Но всего болѣе затрудняло его то, что другъ его, Герцогъ Аргильскій, принялъ сторону Короля Георга. Пришедши въ нижнія земли, онъ увидѣлъ себя между двухъ войскъ, готовыхъ сражаться, и не зналъ къ которой сторонѣ долженъ присоединиться. Наконецъ онъ рѣшился быть простымъ свидѣтелемъ битвы. Двѣ причины, равно сильныя, заставили его принять такое положеніе, которое кажется страннымъ со стороны человѣка ему подобнаго: съ одной стороны онъ боялся оскорбить Герцога Аргильскаго, присоединясь къ Графу Мару: съ другой, не хотѣлъ поступать противъ совѣсти, взявъ сторону Герцога и дѣйствуя противъ своего Короля, лишеннаго отечества.
   Хотя побѣда осталась нерѣшенною и войско Горцевъ разсѣялось; однакожъ Макъ-Грегоры не расходились, и желая возвратиться домой, сдѣлавъ въ той странѣ нѣсколько выгодныхъ походовъ, они отправились въ городъ Фалкландъ, овладѣли стариннымъ дворцомъ его, откуда налагали большія дани на всѣхъ друзей Короля и наконецъ съ великою добычей возвратились въ свою землю, въ продолженіи нѣсколькихъ лѣтъ не оставляя оружія, къ величайшему неудовольствію своихъ сосѣдей, которые, болѣе нежели когда либо, подвергались ихъ нападеніямъ.
   По сей-то, вѣроятно, причинѣ, въ актѣ всеобщаго прощенія всѣмъ возмутившимся, Макъ-Грегоры были исключены сими словами: "Исключая всѣхъ носящихъ имя, или принадлежащихъ къ клану Макъ-Грегора, упоминаемыхъ въ одномъ актѣ правительства, изданномъ въ первый годъ царствованія Карла І-го, какое бы имя ни приняли они въ послѣдствіи." О нашемъ же Героѣ сказано далѣе: "Робертъ Кампель, инзъе Макъ-Грегоръ, обыкновенно называемый Робъ-Рой."
   Правительство, будучи увѣрено, что для усмиренія сего страшнаго клана, должно сперва овладѣть его начальникомъ, издало объявленіе, которымъ обѣщало въ награду тысячу гиней тому, кто предастъ Роба въ руки правосудія.
   Герцогъ ***, чтобъ отмстиьь Робу, на котораго онъ весьма часто имѣлъ случай жаловаться, и показать свое усердіе правительству, вздумалъ овладѣть Макъ-Грегоромъ; но къ достиженію сего -- предпочелъ хитрость силѣ. Онъ приглашалъ его пріѣхать къ нему въ замокъ, обѣщая дать весьма нужныя объясненія и совѣты касательно недовольныхъ; увѣрялъ его, что симъ средствомъ онъ можешь пріобрѣсть прощеніе и милости Его Величества, равно какъ и его единомышленники.
   Послѣ многихъ усильныхъ убѣжденій и торжественныхъ обѣщаній, что въ случаѣ, когда предложенныя условія не понравятся Робъ-Рою, то онъ имѣетъ полную свободу возвратиться, онъ рѣшился наконецъ пріѣхать въ замокъ.
   Герцогъ прогуливался въ своемъ саду, когда слуга извѣстилъ его о пріѣздѣ Макъ-Грегора. Онъ велѣлъ его просить.
   Лишь только Робъ показался, то Герцогъ побѣжалъ къ нему на встрѣчу и сдѣлавъ ему тысячу увѣреній въ дружбѣ, сказалъ, что весьма радъ видѣть у себя столь храбраго и благороднаго человѣка. Потомъ предложилъ множество вопросовъ о тѣхъ особахъ, которыя принимали участіе въ послѣднихъ смутахъ. Робъ отказался овѣчать на оные. Герцогъ сказалъ, что если онъ хочетъ получить прощеніе, то долженъ сдѣлать самое подробное и чистосердечное признаніе.-- Если бы вы извѣстили меня о томъ чрезъ своихъ посланныхъ, то избавились труда пріѣзжать издалека.-- Это такой трудъ, прервалъ Герцогъ, которымъ я не хотѣлъ безполезно васъ обременить, и такъ какъ вы теперь не расположены удовлетворить моему любопытству, то чрезъ нѣсколько дней мнѣнія ваши, можетъ быть, перемѣнятся, а въ ожиданіи того не худо будетъ васъ задержать.
   -- Возможно ли! вскричалъ Робъ-Рой, ужели мнѣ измѣнили! Человѣкъ вашего рода можешь ли имѣть столь корыстную душу, что пожертвуетъ приманкамъ презрѣнной награды своею честью, своимъ словомъ и совѣстью?
   -- Тише, тише, сказалъ Герцогъ по" бѣжавъ къ дверямъ сада. Онъ отворилъ ихъ и сдѣлалъ знакъ, по которому солдаты вошли немедленно.
   Объятый гнѣвомъ Робъ уже взялся за кинжалъ, съ намѣреніемъ наказать Герцога за его измѣну; но пришедъ въ себя, онъ разсудилъ, что столь дерзкой поступокъ можетъ имѣть пагубныя слѣдствія, и что лучше скрыть свой гнѣвъ. Размышляя такимъ образомъ, онъ позволилъ вести себя въ темницу.
   Пришедъ туда, онъ приказалъ пригласить къ себѣ Герцога и въ самыхъ покорныхъ выраженіяхъ просилъ у него прощенія, обѣщая, что если онъ на другой день получитъ свободу, то откроетъ ему не только всѣ подробности, о которыхъ онъ спрашивалъ, но и другія важныя дѣла; это такъ понравилось Герцогу, что онъ рѣшился ни чѣмъ не пренебрегать для того, чтобъ заставить его исполнить обѣщанное. Онъ приказалъ стра-" жамъ поступать съ Робомъ какъ можно учтивѣе, не переставая между тѣмъ зорко за нимъ наблюдать.
   Восхищенный своимъ предпріятіемъ, Герцогъ поспѣшилъ отправить извѣстіе къ Лорду Судьѣ Клерку, который пребывалъ тогда въ Единбургѣ. Лордъ, получивъ сіе увѣдомленіе, отдалъ приказъ отряду драгунъ, содержавшихъ тогда гарнизонъ Линлитговскій, отправиться въ замокъ Герцога и привезти Макь-Грегора въ крѣпость Единбургскую. Не смотря на поспѣшность, съ какою драгуны повиновались сему приказанію, они прибыли слишкомъ поздно, какъ мы увидимъ въ послѣдствіи.
   Герцогъ не довольствовался написать къ одному Лорду-Судьѣ; по опасаясь, что молва не такъ скоро разгласишь о благоразуміи и искуствѣ, которое онъ въ семъ случаѣ оказалъ, написалъ другое письмо къ Секретарю Королевства въ Лондонъ и еще ко многимъ своимъ знакомымъ, такъ, что менѣе нежели въ два или три дни едва ли былъ одинъ житель въ сѣверной Британіи, который не зналъ бы о заточеніи Макъ-Грегора.
   Въ продолженіе сего времени Робъ-Рой не оставался въ бездѣйствіи; въ головѣ его вертѣлось нѣсколько способовъ, избавиться отъ неволи. Выбравъ одинъ изъ нихъ, подававшій надежду въ успѣхѣ, онъ тотчасъ приступилъ къ его исполненію.
   Приказавъ принести водки и другихъ крѣпкихъ напитковъ, онъ тѣмъ расположилъ къ себѣ своихъ стражей. Чтобъ не подать имъ ни какого подозрѣнія, онъ пилъ вмѣстѣ съ ними, по крайней мѣрѣ такъ показывалъ, и побуждая ихъ слѣдовать своему примѣру, самъ между тѣмъ не много пилъ.
   Стараясь скрывать, что онъ недоволенъ своимъ настоящимъ положеніемъ, онъ безпрестанно увеселялъ солдатъ, напѣвая старинныя пѣсни Горцевъ, или разсказывая свои приключенія, не забывая въ то же время имъ внушать, что онъ питаетъ глубочайшее уваженіе къ ихъ господину, и что его милость удостоила и его своимъ почтеніемъ.
   Сіи хитрости, опираясь на приказаніе Герцога обращаться съ плѣнникомъ со всею учтивостью, произвели дѣйствія, которыхъ столько желалъ Макъ-Грегоръ. Солдаты думали, что Робъ былъ побуждаемъ выгодами и собственнымъ желаніемъ, повиноваться ихъ господину и не имѣли ни малѣйшаго подозрѣнія о его намѣреніи скрыться. Сіи мысли заставили наблюдать за нимъ съ такою небрежностью, что онъ нашелъ случай подкупитъ одного слугу, который обѣщалъ ждать его съ лошадью въ слѣдующее утро въ ближнемъ лѣсу, приготовивъ все, что было нужно къ побѣгу.
   Ночь цѣлую провели они въ попойкѣ, крикахъ и клятвахъ, что почитается удовольствіями жизни въ той странѣ. Едва показался день, какъ Робъ сказалъ своимъ стражамъ, что намѣренъ просить ихъ объ одномъ одолженіи. Они съ нетерпѣніемъ спрашивали, какое было это одолженіе? и клялись такъ вразумительно, какъ только позволяли имъ винные пары, что почтутъ себя неблагодарными чудовищами, если не исполнятъ благоразумныхъ требованій Господина, который такъ великодушно себя показалъ. Поблагодаривъ ихъ, Робъ сказалъ, что своею силою и хорошимъ здоровьемъ онъ единственно одолженъ привычкѣ каждое утро купаться въ рѣкѣ, привычкѣ, которую сохранилъ онъ отъ самаго дѣтства, и нарушеніе которой можетъ имѣть на него пагубное вліяніе; потому онъ надѣется, что они не воспрепятствуютъ ему исполнить сіе необходимое для здоровья движеніе. Подобныя разсужденія, соединяясь съ дѣйствіями водки, имѣли полный успѣхъ. Солдаты не замедливъ исполнить его просьбу, привели его къ рѣкѣ, которая протекала близь лѣса, гдѣ онъ велѣлъ ожидать себя съ лошадью. Погрузившись въ воду, онъ купался по своему обычаю; но человѣкъ, котораго ждалъ, не показывался и онъ принужденъ былъ возвратишься въ темницу съ своими стражами, не сомнѣваясь, что очень рано явился на мѣстѣ свиданія.
   Пришедъ назадъ, Робъ, въ благодарность за услугу ему оказанную, велѣлъ приготовить пуншу. Увидѣвъ его, солдаты испустили радостные крики и начали пить за здоровье Макъ-Грегора, который отвѣчалъ имъ, выпивъ въ честь Герцога. Едва осушили чашу, какъ Робъ, взявшись за свой карманъ, Съ видомъ большаго смущенія объявилъ, что выходя къ рѣкѣ, потерялъ свою записную книжку, въ коей заключались билеты большой цѣны и весьма нужныя бумаги, которыя онъ хотѣлъ сообщить ихъ господину. Не смотря на свое пьяное состояніе, солдаты увѣряли, что они принимаютъ участіе, въ его горести и единодушно предложили идти вмѣстѣ искать потерянное. Поблагодаривъ, онъ сопровождалъ ихъ къ берегу рѣки. Добрые солдаты начали искать книжку въ травѣ; но услышавъ, что ихъ зовутъ, они оглянулись и увидѣли Роба, сидящаго на лошади.-- Засвидѣтельствуйте мое почтеніе Герцогу, вашему господину, сказалъ онъ, и увѣрьте его отъ меня, что я буду искать случая заплатить за его милости. Сказавъ сіи слова, онъ далъ шпоры своей лошади и оставилъ ихъ въ величайшемъ смущеніи. Герцогъ, узнавъ о побѣгѣ Робъ-Роя, пришелъ въ сильной гнѣвъ и приказалъ посадить въ темницу бѣдныхъ солдатъ, которые жестоко были наказаны за свою оплошность. Драгуны, вскорѣ послѣ сего пріѣхавшіе, чтобъ отвести плѣнника въ Единбургъ, принуждены были уѣхать безъ него. Герцогъ же, который постарался вездѣ разгласить объ искуствѣ, съ коимъ овладѣлъ Макъ-Грегоромъ, долго былъ подверженъ насмѣшкамъ народа и упрекамъ правительства.
   Освободясь столь удачно изъ самаго критическаго положенія, въ которомъ когда-либо находился, онъ направилъ путь къ мѣсту всегдашняго своего пребыванія; будучи застигнутъ ночью, онъ остановился у бѣднаго мызника, который былъ одинъ изъ вассалловъ того Герцога, о коемъ мы недавно говорили.
   Макъ-Грегоръ, замѣтивъ, что хозяинъ его былъ весьма печаленъ, спросилъ о причинѣ: -- Милостивый господинъ, сказалъ фермеръ, три недѣли прошло какъ я расплатился съ управителемъ Герцога и мнѣ не возможно было собрать всего, что я былъ ему долженъ; съ большимъ трудомъ я упросилъ его подождать до завтраго, надѣясь занять нужную сумму; но всѣ друзья мои отказали мнѣ въ помощи, хотя и знаютъ, что если управитель не будетъ удовлетворенъ, то продастъ мои пожитки и самаго выгонишь изъ фермы.
   -- А какъ велика сумма, которая тебѣ нужна?-- Пятдесятъ шиллинговъ, отвѣчалъ бѣднякъ.-- Ободрись, мой другъ! если пятьдесятъ шиллинговъ могутъ помочь твоему нещастію, то они готовы къ твоимъ услугамъ. Сказавъ сіи слова, Робъ вынулъ кошелекъ, счелъ деньги и отдалъ ихъ бѣдному фермеру, который не зналъ, чѣмъ выразишь свою благодарность.
   На утро явился управитлсь, который ни какъ не ожидалъ быть удовлетвореннымъ и взялъ съ собою приказнаго служителя для отобранія вещей; но онъ весьма изумился, когда фермеръ просилъ дать ему росписку и счесть деньги. Управитель немедленно счелъ деньги и давъ росписку, отправился домой, будучи весьма пріятно обманутъ въ своемъ ожиданіи.
   Но Робъ и не думалъ оставить его спокойнымъ обладателемъ своихъ денегъ. Простясь съ хозяиномъ, пустился преслѣдовать управителя. Не замедля съ нимъ соединился, онъ заставилъ его отдать нетолько деньги полученныя съ фермера, но еще сверхъ того многія другія значительныя суммы, взятыя въ разныхъ мѣстахъ, поручивъ притомъ сказать Герцогу, что это есть легкая расплата за тѣ одолженія, которыя онъ ему сдѣлалъ. На дорогѣ не случилось съ нимъ ни какого примѣчательнаго произшествія и онъ скоро возвратился въ средину своего семейства и, друзей, которымъ его продолжительное отсутствіе начинало внушать живѣйшія безпокойства.
   Утомленный блуждающею жизнію, которую Робъ-Рой до того времени проводилъ, онъ пожелалъ вкусить спокойствіе и удалился въ небольшую ферму, гдѣ жилъ въ тишинѣ нѣсколько, мѣсяцовъ. Въ своемъ смиренномъ убѣжищѣ онъ рѣшился, отъ упрековъ ли совѣсти за прежнее свое поведеніе, или въ самомъ дѣлѣ почувствуй желаніе загладить свои грѣхи, посредствомъ Католическихъ священниковъ, которые имѣли власть разрѣшать отъ всѣхъ возможныхъ грѣховъ; Робъ рѣшился сдѣлаться Католикомъ и пошелъ искать стараго священника сей религіи, жившаго въ замкѣ Друммонда. Не знаемъ, какого рода были признанія Роба, и какое покаяніе на него наложили; но если можно судить по разсказамъ его о свиданіи съ духовникомъ: "старой и доброй человѣкъ кашлялъ всякую минуту, ворчалъ и дѣлалъ крестные знаки" -- то должно думать, что прегрѣшенія Робъ-Роя трудно было загладить.
   Но какое бы ни сдѣлала вліяніе перемѣна религіи на нравственныя правила нашего Героя, которыя до того времени были не весьма строги; извѣстно то, что его дѣятельный и буйный нравъ не долго позволялъ ему оставаться въ уединеніи и заниматься своей новою религіей. Нападеніе на Сѣверныя горы Шотландіи, предпринятое его племянникомъ и нѣкоторыми изъ его старинныхъ товарищей, прельстили Роба, коего просили принять надъ ними начальство. Наскуча бездѣйственною жизнію, которую онъ провождалъ и желая поправить свое состояніе, не весьма цвѣтущее, онъ охотно согласился на предложеніе и отправился, предводительствуя двадцатью человѣками. Кажется, что сіи Макъ-Грегоры, вмѣстѣ съ другими горными жителями, присоединились къ тѣмъ Испанцамъ, кои вышли на сѣверозападные берега Шотландіи въ 1719 году, вмѣстѣ съ ними были на Гленгейльскомъ сраженіи, и что Робъ съ своимъ небольшимъ отрядомъ ограбилъ наконецъ Испанскій корабль, взятый Англичанами; это столько обогатило Роба, что онъ возобновилъ торговлю скотомъ, которую принужденъ былъ прервать, и возвратился въ долину Балкидарскую.
   Въ продолженіи долгаго времени послѣ реформаціи, пресвитеріанское духовенство съ большимъ трудомъ едва могло водвориться въ горахъ Шотландскихъ, гдѣ Католическое исповѣданіе продолжало господствовать.-- Министры {Такъ называются на островахъ Британскихъ священники Пресвитеріанскіе. Прим. Перев.} часто были выгоняемы своими прихожанами и весьма худо получали жалованье, которое помѣщики обыкновенно заставляли платишь васеалловъ, долженствовавшихъ сверхъ того взносишь-всѣ прибавленія къ жалованью, кои въ послѣдствіи священникъ пріобрѣталъ. Во время нашего Героя, Г. Фергусонъ былъ назначенъ Министромъ въ Балкиддаръ; народъ во множествѣ возсталъ, и не позволялъ ему войти въ сію страну; наконецъ его допустили къ мѣсту, но съ тѣмъ однакожъ условіемъ, чтобъ онъ на всегда отказался отъ прибавки къ жалованью. Видя между тѣмъ, что даже необходимаго не льзя имѣть за сіи деньги, Г. Фергусонъ покушался истребовать себѣ прибавки, но Робъ положилъ этому конецъ. Взявъ Министра за руку, онъ силою заставилъ его войти въ трактиръ, который стоялъ близь церкви, заставилъ его выпить стаканъ виски и подписать обѣщаніе навсегда отказаться отъ своихъ требованій. Съ своей стороны онъ обязался каждый годъ давать ему шесть барановъ и одну корову; обѣщаніе сіе онъ вѣрно исполнялъ до самой смерти.
   Робъ-Рой часто имѣлъ нужду путешествовать по нижнимъ землямъ касательно своей торговли скотомъ; въ такомъ случаѣ онъ всегда перемѣнялъ имя, хотя и перестали преслѣдовать его съ прежнею жестокостью. Въ послѣдній разъ онъ прибыль въ Единбургъ для полученія значительной суммы денегъ, должной ему нѣкоторымъ богатымъ человѣкомъ, который, чтобъ избѣжать преслѣдованій, скрылся въ одномъ аббатствѣ. Робъ вошелъ туда и увидѣлъ своего должника, который, казалось, презиралъ его преслѣдованія; но святость мѣста не защитила его: Робъ взялъ его за руку, вытащилъ изъ аббатства и предавъ въ руки правосудія, получилъ такимъ образомъ свои деньги.
   Макъ-Грегоръ имѣлъ необыкновенную силу Въ рукахъ, такъ что почти не возможно было вырвать у него что нибудь. Весьма часто случалось ему ловить за рога лань и держать ее какъ плѣнницу. Руки его были длинны, даже до безобразія; стоя прямо, онъ могъ доставать пальцами свою колѣна. Многіе изъ его сосѣдей могли справедливо сказать, что Робъ имѣлъ долгія руки; впрочемъ, большею частію въ своихъ дѣлахъ онъ показывалъ доброту и учтивость, и вообще былъ уважаемъ всѣми дворянами своего края. Правда, что въ частыхъ своихъ нападеніяхъ онъ не всегда слѣдовалъ справедливости; но впрочемъ большая часть его преступленій была нѣкоторымъ образомъ извинительна; ему казалось, что это не болѣе, какъ справедливое воздаяніе за тѣ притѣсненія, которыя онъ претерпѣлъ.
   Въ продолженіи болѣе тридцати лѣтъ Робъ былъ непримиримымъ врагомъ фамиліи Монтроза; оскорбленіе, нанесенное ему оною, почиталъ онъ незагладимою обидою. Но извѣстно, что вражда, царствовавшая между Герцогами Монтрозомъ и Аргилемъ, служила еще болѣе къ умноженію ненависти Робъ-Роя къ первому, ненависть, которую его покровитель старался поддерживать для ослабленія своего врага, коего могущество могло бы его затмить.
   Слава Робъ-Роя Макъ-Грегора далеко распространилась за горы Шотландскія. Его удалыя дѣла вездѣ превозносимы были на ряду съ подвигами гордыхъ Каледонцевъ; мужество его, хотя не всегда было употребляемо въ обстоятельствахъ равно достойныхъ; но его поступки, взятые въ цѣломъ, возбуждали удивленіе соотечественниковъ. Къ нему примѣняли старинную пословицу той страны, которая весьма хорошо выражаетъ характеръ Роба: "онъ не оборачивался спиною ни къ другу, ни къ врагу?"
   Робъ не тщеславился ни силою, ни мужествомъ своимъ, и воспоминалъ о своихъ подвигахъ не съ гордостію побѣдителя, но съ радостнымъ чувствомъ, что участвовалъ въ подвигахъ своего клана, и всегда употреблялъ всѣ силы для сопротивленія утѣшенію. Онъ положилъ себѣ правиломъ никогда не поддерживать и не участвовать въ ссорахъ, и не любилъ драться на поединкахъ; ибо онъ приобрѣлъ величайшее искуство владѣть оружіемъ. Впрочемъ ему часто дѣлали вызовы и онъ никогда отъ нихъ не отказывался; по послѣ двукратной сряду неудачи, онъ, бросилъ саблю и поклялся никогда не брать ее, ибо въ то время онъ почти ничего не видѣлъ и силы его начинали ощущать вліяніе времени.
   Наконецъ, послѣ жизни, ознаменованной удивительными превратностями, которыя, казалось, предвѣщали ему конецъ гибельный, онъ умеръ, или, лучше сказать, тихо угасъ посреди своего семейства, въ долинѣ Балкиддарской, въ 1740-мъ году. Его останки положены на приходскомъ кладбищѣ, безъ другаго памятника, кромѣ простаго камня, на коемъ дружеская рука изобразила мечь, достойную эмблему человѣка, который могъ бы истинно быть знаменитымъ, еслибъ добродѣтели его сравнялись съ его мужествомъ.
   Хотя сыновья Робъ-Роя Макъ-Грегора въ жизни отца своего видѣли разительный примѣръ дарованій, худо употребленныхъ, видѣли примѣръ, который, казалось, былъ данъ для того, чтобъ они ему не слѣдовали, но мы не можемъ не пожалѣть о смерти двухъ изъ нихъ, которая была ужаснымъ доказательствомъ ярости и несправедливости приговоровъ, произносимыхъ тогда духомъ партій. Участь младшаго изъ братьевъ въ особенности была плачевна. Онъ назывался, какъ и отецъ его, Робъ-Рой Макъ-Грегоръ, къ чему для отличія обыкновенно прибавляли прозваніе Огъ, младшій. Подобно ему, онъ посвятилъ себя торговлѣ скотомъ, но на двѣнадцатомъ году своего возраста, имѣвъ несчастіе убить, нечаянно на охотѣ, двоюроднаго своего брата, онъ былъ изгнанъ и принужденъ скрыться во Франціи, до тѣхъ поръ, пока потрясенія 1745-го года привели его въ Шотландію. Потомъ былъ онъ обвиненъ въ нѣкоторыхъ жестокихъ поступкахъ, въ которыхъ впрочемъ никогда не изобличили его, и за преступленіе, въ коемъ онъ не былъ виновенъ, осудили на смерть; это было новымъ доказательствомъ ненависти, съ какою еще преслѣдовали всѣхъ, носившихъ имя Макъ-Грегора. Его обвиняли въ похищеніи силою одной молодой вдовы, добровольно съ нимъ убѣжавшей и послѣ сдѣлавшейся его женою; хотя она и объявила о его невинности, но онъ былъ взятъ отрядомъ конницы и отвезенъ въ Единбургъ, гдѣ пробывъ три года въ темницѣ, былъ осужденъ и казненъ 6-го Февраля 1754 годъ
   Братъ его, Жамесъ Макъ-Грегоръ, иногда называвшейся Жамесомь Друммондомъ, замѣшанный въ томъ же произшествіи, подъ предлогомъ, что въ ономъ участвовалъ, былъ остановленъ и отведенъ въ замокъ Единбургскій. Жамесъ всегда показывалъ воинственный жаръ своего клана; въ 1745-мъ году онъ взялъ крѣпость Инвериссъ и имѣя только 12-ть человѣкъ, плѣнилъ 89-ть. По-томъ присоединился къ Карлу Стуарту и начальствуя шестью отрядами Макъ-Грегоровъ, участвовалъ въ несчастномъ покушеніи, которое сдѣлалъ сей юный Государь для возвращенія себѣ престола Велико-Британскаго; въ сраженіи Престонманскомъ Жамесъ Макъ-Грегоръ переломилъ ногу и хотя не могъ сопутствовать Государю въ его дурно соображенномъ намѣреніи идти на Англію, но послѣ соединился съ нимъ на рѣшительномъ Куллоденскомъ сраженіи, гдѣ, начальствуя своими горцами, онъ долго оспоривалъ побѣду. Онъ также былъ преслѣдуемъ, равно какъ и его сообщники, славнымъ закономъ о подозрительныхъ., закономъ, который не щадилъ ни богатаго, ни бѣднаго, ни младенца, ни старца, и который наказывая, какъ виновныхъ Въ измѣнѣ, тѣхъ людей, на которыхъ были только недостаточныя подозрѣнія въ глазахъ закона, распространилъ свое опустошеніе на всю Шотландію, пренебрегая священныя права человѣчества, которыя въ особенности должны покровительствовать народамъ побѣжденнымъ.
   Въ то время, когда Жамесъ Макъ-Грегоръ содержался въ темницѣ Единбургской подъ тѣмъ предлогомъ, что принималъ участіе въ похищеніи, о коемъ мы уже говорили, но въ самомъ дѣлѣ за то, что принялъ сторону Стуартовъ, онъ узналъ о предстоящемъ судѣ своемъ и вѣроятно подвергся бы участи своего брата, еслибъ не спасла его приверженность дочери, которая съ удивительною смѣлостію и искуствомъ помогла ему скрыться. Ему позволено было видѣть ее во всякое время; обдумавъ напередъ свой планъ съ отцемъ, она пришла однимъ вечеромъ въ его темницу въ видѣ сапожника и принесла пару башмаковъ; отецъ ея немедленно перемѣнился съ нею одеждою и поспоривъ съ мнимымъ сапожникомъ, чтобъ удобнѣе обмануть часоваго, онъ прошелъ чрезъ многія двери и наконецъ вышелъ изъ темницы не бывъ открытымъ. Едва замѣтили его побѣгъ, то затворили всѣ городскія вороты, сдѣлали поиски вовсѣхъ домахъ. Но онъ былъ уже далеко; благопріятствуемый густымъ туманомъ, онъ избѣжалъ отъ всѣхъ преслѣдованій.
   Когда первыя чувствованія, которыя онъ долженъ ощутить въ подобныя минуты, начали утихать, то онъ не могъ противиться желанію, которымъ горѣлъ, увидѣться съ своимъ семействомъ и кланомъ. Но не сомнѣваясь въ томъ, что его будутъ преслѣдовать, онъ принужденъ быль укротить свои чувства и направить путь въ Англію. Во время сего странствованія, онъ старался не переходить никакого города во время дня и принималъ, смотря по обстоятельствамъ, различныя имена.
   Въ четвертый день своего утомительнаго пути, онъ былъ застигнутъ ночью на берегу огромнаго болота въ Кумберландѣ. Не зная той страны, онъ былъ въ неизвѣстности, куда направить свои стопы и продолжалъ идти вдоль болота; шедши болѣе часа по дорогѣ дикой и негладкой, онъ вступилъ въ лѣсъ, коего вѣтвистыя деревья и густой мракъ не позволили ему далѣе продолжать путь. Сѣвши при корнѣ дерева, онъ рѣшился ожидать утра. Вдругъ послышался говоръ невдалекѣ; онъ, кажется, узнаетъ Шотландскій языкъ. Вставъ немедленно, онъ взялъ пару пистолетовъ, которые достала ему дочь его, и рѣшился лучше погибнуть, нежели позволить снова себя взятъ, предпочитая тысячу разъ умереть съ оружіемъ въ рукахъ, защищая свою свободу, нежели нести голову свою на эшафотъ. Онъ слушаетъ: голоса, кажется, удаляются; по вотъ блеснулъ вдалекѣ огонекъ между деревьями.
   Въ надеждѣ найти какое нибудь жилище, гдѣ могъ бы провести ночь, онъ пошелъ къ тому мѣсту, отъ куда блестѣлъ огонь и увидѣлъ старую женщину, которая свѣтила тремъ человѣкамъ, навьючившимъ лошадей корзинами; потомъ одинъ изъ нихъ отправился вскачь, между тѣмъ какъ другіе возвратились въ хижину, почти совсѣмъ скрытую между большими деревьями. Въ первыя минуты Жамесъ Макъ-Грегоръ почелъ ихъ за разбойниковъ; но потомъ узналъ въ чертахъ одного, который прошелъ мимо его въ хижину, стараго Билли Маршала, начальника орды Египтянъ, котораго онъ часто видѣлъ въ горахъ Шотландскихъ. Съ сей мыслію онъ пошелъ къ хижинѣ и постучалъ въ дверь, надѣясь, что если Билли тамъ находится, то не только дастъ ему убѣжище, но еще будетъ способствовать его побѣгу: онъ не обманулся. Билли самъ подошелъ къ двери, и хотя Макъ-Грегоръ изъ осторожности былъ одѣтъ въ платье, которое достала ему дочь его, но Билли его узналъ и принялъ весьма дружески. Онъ зналъ о его заключеніи и очень обрадовался, что ему такъ счастливо удалось освободишься изъ рукъ своихъ враговъ. Извинясь въ томъ, что не можетъ принять своего гостя въ лучшемъ жилищѣ, онъ увѣдомилъ Макъ-Грегора, что принужденъ скрываться въ этомъ лѣсу, пока забудутъ одинъ случай, довольно неприятный, который заставилъ его подложить огня подъ житницу въ Галловаѣ. Макъ-Грегоръ провелъ два дни въ сей хижинѣ; на третій же онъ отправился рано утромъ, вмѣстѣ съ своимъ хозяиномъ, который не оставлялъ его до тѣхъ поръ, пока не посадилъ въ рыбачью лодку, для отплытія на островъ Мань. Отсюда Макъ-Грегоръ перешелъ въ Ирландію и черезъ нѣсколько времени отправился въ Парижъ. Изъ сего города написалъ онъ письмо къ Принцу Карлу Стуарту, въ коемъ увѣрялъ его въ своей непоколебимой преданности къ его особѣ, и что во всякое время онъ можетъ употреблять его противъ похитителей престола.
   Авторъ сихъ записокъ имѣлъ у себя оригинальныя письма Макъ-Грегора; здѣсь представляются нѣкоторыя, содержащія исторію остальной части его жизни. Онѣ писаны (по возвращеніи изъ пущеціествія, на которое онъ испросилъ позволеніе) на имя начальника клана Макъ-Грегоровъ, который, бывъ изгнанъ изъ отечества за то, что принялъ сторону Стуартовъ, подобно ему, удалился на границы Франціи.

Дункирхенъ, 6 Апрѣля, 1754.

"Любезный мой Начальникъ!

   "Вы вѣрно удивились, узнавъ что я былъ въ Лондонѣ, не извѣстивъ васъ о моемъ отъѣздѣ; когда въ послѣдній разъ я имѣлъ удовольствіе васъ видѣть, то даже не увѣдомилъ о моихъ намѣреніяхъ. Но тогда я не былъ еще увѣренъ, что получу позволеніе на сіе путешествіе; а послѣ боялся обезпокоить васъ, извѣщая черезъ письма о моихъ предпріятіяхъ. Безъ сихъ причинъ и другихъ гораздо важнѣйшихъ, которыя сообщу, когда буду имѣть счастіе снова васъ увидѣть, я почелъ бы себя неблагодарнѣйшимъ человѣкомъ въ свѣтѣ, послѣ тѣхъ отеческихъ милостей, которыя вы мнѣ всегда оказывали, еслибъ не открылся передъ вами. Имѣя паспортъ, подписанный рукою самаго Георга, я отправился въ Англію и просилъ государственнаго Секретаря о дѣлѣ моемъ и моего брата; онъ, казалось, былъ хороню къ намъ расположенъ, пока Герцогъ Аргильскій, забывъ услуги, оказанныя ему отцомъ моимъ, оклеветалъ вашъ кланъ самымъ недостойнымъ образомъ, сказавъ, что это есть не иное что, какъ сборище папистовъ. Извѣстно, что отецъ мой, принявъ предъ смертію католическое исповѣданіе, причинилъ намъ много хлопотъ предъ министерствомъ. Кавалеръ Карроль сдѣлалъ мнѣ для васъ все, что только могло быть полезнымъ, увѣривъ, что употребитъ всѣ силы для оказанія услугъ особѣ вашего клана. Едва выздоровѣлъ я отъ тяжкой болѣзни, которая продержала меня въ постелѣ около пятнадцати дней, какъ помощникъ государственнаго Секретаря прислалъ за мною. Графъ Голдернесъ приказалъ сказать мнѣ черезъ него, что нашелъ выгодное для меня мѣсто, зависящее отъ правительства; что вскорѣ долженъ буду ѣхать въ Единбургъ, гдѣ для формы и для удовлетворенія народа отдадутъ меня подъ судъ; что расплатившись, я отправлюсь въ средину Шотландіи, чтобъ занять назначенное мнѣ мѣсто. Потомъ онъ объяснилъ мнѣ, какого рода оное было; но я поспѣшилъ отказаться, просивъ его сказать Графу Голдернесу, что я родился благороднымъ человѣкомъ и не хочу сдѣлаться безчестіемъ моей фамиліи, угнѣтая мою отчизну. Когда Графъ зрѣло размыслитъ о предложеніи, которое мнѣ дѣлаетъ, то не сомнѣваюсь въ томъ, что извинитъ мой отказъ. Но если онъ назначитъ мнѣ мѣсто, которое честный человѣкъ можетъ занимать, то почту удовольствіемъ и долгомъ принять оное. Тотъ же Секретарь призвалъ меня на другой день и объявилъ приказаніе Министерства, по которому въ три дня долженъ былъ я выѣхать изъ Королевства. Я немедленно отправился, а они послали за мной нарочнаго, опасаясь, чтобъ я не поѣхалъ въ Шотландію. Онъ слѣдовалъ за мною столь близко, что я едва имѣлъ время видѣть Макъ-Грегора Друммонда, который извѣстилъ меня о нашихъ друзьяхъ, узнавшихъ о моихъ переговорахъ съ Министерствомъ и начинавшихъ меня подозрѣвать; но вскорѣ сомнѣнія ихъ разсѣялись, когда узнали какъ меня приняли и какое предложили мнѣ выгодное мѣсто, отъ котораго я отказался, чтобъ не потерять уваженія старинныхъ моихъ товарищей.
   "Происшествіе сіе весьма дорого мнѣ стоило и я былъ весьма затрудненъ, прежде нежели предпринялъ, оное; но я не сожалѣлъ бы, еслибъ имѣлъ счастіе спасти моего бѣднаго брата. Предъ отъѣздомъ въ Лондонъ я получилъ отъ Маіора Буханана сто три фунта стерлинговъ, а-тридцать онъ долженъ мнѣ заплатить къ Св. Мартину. Теперь остается у меня только сорокъ фунтовъ, изъ коихъ шестнадцать отослалъ моей женѣ. Я почелъ обязанностію извѣстить васъ о всѣхъ сихъ подробностяхъ для того, чтобъ вы по добротѣ своей предписали, что мнѣ должно дѣлать. Увѣряютъ, что съ довѣріемъ, бережливостію и съ малымъ количествомъ денегъ, я могъ бы завести въ этомъ городѣ небольшую торговлю, которая весьма способствовала бы мнѣ. По я ничего не предприму не получивъ вашего отвѣта. Такъ какъ я не совсѣмъ еще здоровъ, то за лучшее счелъ остаться здѣсь, нежели ѣхать въ Парижъ. Мнѣ кажется, что поселиться тамъ мнѣ будетъ удобнѣе; но вы мой начальникъ и покровитель; приказывайте, я всегда готовъ вамъ повиноваться. Если пожелаете знать, по какому случаю я получилъ позволеніе ѣхать въ Лондонъ и какое было мнѣ предлагаемо назначеніе, то я спѣшу объ этомъ васъ увѣдомишь. Прошу меня извинитъ за продолжительность сего письма и быть увѣреннымъ въ безпредѣльной преданности и искренной признательности

вашего покорнаго слуги
Жамеса Макъ-Грегора."

   Для объясненія слѣдующаго письма, должно сказать нѣсколько словъ о дѣлахъ, въ ономъ заключающихся. Тѣмъ, коимъ мало извѣстна исторія Шотландскихъ судилищъ въ продолженіе послѣдняго столѣтія, должно напомнить о приговорѣ, произнесенномъ надъ Жамесомъ Стеввартомъ, и который покрываетъ неизгладимымъ пятномъ тѣ продажныя души, кои составляли его судъ. Вотъ исторія его въ немногихъ словахъ: Стевварты и Кампбели приняли разныя стороны, когда Принцъ Стуартъ желалъ овладѣть Королевствомъ въ 1745 году, и съ сего времени царствовала между ними всегдашняя вражда. Кампбель Гленуръ былъ назначенъ управляющимъ помѣстья Ардшильскаго, которое было конфисковано по причинѣ войны, и выслалъ изъ онаго многихъ старыхъ фермеровъ, которые были не одного съ нимъ мнѣнія, и отдалъ ихъ мѣста преданнымъ ему. Одинъ злодѣй, Алланъ Брекъ Стеввартъ, высланный вмѣстѣ съ другими, рѣшился отмстить Кампбелю; подстерегши близь лѣса, онъ убилъ его изъ пистолета и убѣжалъ во Францію. Жамесъ Стеввартъ былъ обвиненъ, какъ его сообщникъ, и приговоренъ къ смерти Герцогомъ Аргильскимъ, который былъ въ должности Лорда. Генералъ-Судьи, и судилищемъ, составленнымъ изъ Кампбелевъ. Правительство, какъ кажется, устыдилось, въ послѣдствіи, произнесть столь несправедливый и жестокій приговоръ и желало предать настоящаго убійцу въ руки правосудія. Узнавъ, что онъ былъ во Франціи, оно обѣщало Жамесу Макъ-Грегору прощеніе вмѣстѣ съ позволеніемъ возвратиться въ свое семейство, или остановишь сего злодѣя и представить въ Англію. Продолженіе сего дѣла можно видѣть въ слѣдующемъ письмѣ, которое написано Жамесомъ къ начальнику его клана.
   

Дункирхенъ, 1 Маія;

"Любезный мой Начальникъ!

   "Имѣвъ честь получить ваше письмо, я отвѣчалъ бы на оное немедленно, еслибъ не жестокая лихорадка, которая въ продолженіе восьми дней не оставляетъ меня ни на минуту. Не сомнѣваюсь, что ваши друзья Стевварты всѣми силами стараются поставишь мнѣ въ вину путешествіе мое въ Лондонъ; но я вамъ предоставляю судить, развѣ я не долженъ былъ, не смотря на малую надежду въ успѣхѣ, употреблять всѣ усилія, чтобъ спасти моего брата, или по крайней мѣрѣ испросите свободу соединиться съ моею бѣдною женой и несчастными дѣтьми, которые находятся въ величайшей горести. Вотъ какимъ образомъ досталъ я паспортъ для возвращенія въ Англію. Капитанъ Дунканѣ Кампбель, племянникъ Гленгиля и слѣдовательно близкій мнѣ родственникъ, писалъ ко мнѣ въ послѣднихъ числахъ Іюня, касательно Алланъ Брекъ Стевварта, что если я найду средство предать сего убійцу въ руки правосудія, то могу быть увѣренъ въ полученіи прощенія. Я отвѣчалъ, что употреблю всѣ усилія овладѣть Алланомъ Брекомъ и отправить его въ Англію; но что одинъ не могу сего исполнить, и не зная никого въ Парижѣ, кому бы могъ довѣриться, просилъ прислать кого нибудь ко мнѣ на помощь. Г *** былъ избранъ для сего правительствомъ и весьма желалъ задержать злодѣя. Лить только Г *** приѣхалъ въ Парижъ, я отправился къ нему и онъ показалъ мнѣ рекомендательныя письма къ Графу Албемарлю. Условившись со мною, онъ пошелъ къ Графу, извѣстилъ его обо всемъ и просилъ мнѣ паспорта для препровожденія убійцы въ Англію. Графъ согласился послать за онымъ въ Лондонъ и получилъ его чрезъ нѣсколько дней. Но дѣло сіе сдѣлалось гласнымъ; Давидъ Ситевваритту, родственникъ Алланъ Брека, извѣстилъ его о нашихъ замыслахъ, и въ тотъ самый день, когда я успѣлъ заманить его къ себѣ, чтобъ отправить въ Англію, онъ ушелъ отъ моихъ рукъ, укравъ у меня чемоданъ, бѣлье и четыре табакерки, изъ коихъ одна принадлежала Макъ-Грегору Друммонду.
   "Г***, показывавшій мнѣ свое дружество со времени своего приѣзда, предложилъ сопутствовать мнѣ къ Графу Албемарлю, которому я разсказалъ о случившемся и какимъ образомъ ушелъ отъ меня Алланъ Брекъ. Графъ сказалъ мнѣ, что еслибъ я имѣлъ успѣхъ, то правительство Англійское непремѣнно бы меня простило. Онъ хотѣлъ слышать мою исторію; я изобразилъ несчастія, въ коихъ находилась моя жена и злополучное семейство, Г*** прибавилъ, что я имѣю четырнадцать человѣкъ дѣтей, изъ которыхъ почти всѣ еще младенцы и просилъ, въ награду за старанія, мною употребленныя для преданія преступника въ руки правительства, позволенія воспользоваться мнѣ паспортомъ моимъ и отправиться попросить правительство Англійское о моемъ и брата моего дѣлѣ. Графъ отвѣтствовалъ, что не смотря не желаніе его быть мнѣ полезнымъ, онъ боится за всѣхъ членовъ клана Макъ-Грегоровъ, которые суть слишкомъ ревностные якобинцы, чтобъ получить прощеніе; по что по причинѣ моего многочисленнаго семейства обо мнѣ постарается. Въ самомъ дѣлѣ, онъ написалъ въ пользу мою къ Графу Голдернесу и позволилъ мнѣ ѣхать въ Лондонъ. Я отправился не теряя ни минуты, и по приѣздѣ моемъ поспѣшилъ къ Графу Голдернесу, приказавшему мнѣ написать просьбу, которую обѣщалъ подать Министрамъ; но что въ ожиданіи сего я долженъ жить въ домѣ судьи, гдѣ буду содержаться на счетъ Короля, не для того чтобъ покушаться на мою свободу, но единственно слѣдуя мѣрамъ благоразумія. Чрезъ нѣсколько дней Графъ предложилъ мнѣ мѣсто сборщика податей въ Шотландіи, отъ котораго я колебался отказаться, какъ говорилъ прежде, и получилъ приказаніе немедленно оставить королевство.
   "Вотъ, любезный начальникъ мой, вѣрное описаніе сего дѣла. Вспомните, что несчастный Кампбель Гленуръ, столь недостойно умерщвленный Алланомъ Брекомъ, былъ близкій родственникъ моей жены; надобно ли удивляться, что я дѣлалъ всѣ усилія для преданія въ руки правосудія убійцы моего друга? Если вы находите меня виновнымъ въ томъ, что я отправился въ Англію не извѣстивъ васъ о томъ, то наложите на меня какое хотите наказаніе; я снесу оное безъ роптанія, и хотя вы, подобно мнѣ, изгнанникъ; но будьте увѣрены, гдѣ бы вы ни были, всегда найдете меня готоваго вамъ повиноваться.
   "Не имѣю нужды оправдывать себя предъ вами въ тѣхъ оскорбительныхъ слухахъ, которые распустили на мой счетъ: моя прошедшая жизнь оправдываетъ меня. Постоянная привязанность моя къ Государю, негодованіе, съ которымъ я отвергнулъ предложенія, дѣлаемыя мнѣ его врагами, если я оставлю его сторону, наконецъ то состояніе, въ которое я теперь повергнутъ: суть самыя лучшія доказательства моей неизмѣнной вѣрности. Отечество, друзей, имущество -- все потерялъ я служа моему Государю. Если по ложнымъ доносамъ мнѣ суждено еще потерять ваше уваженіе, то чаша несчастій моихъ исполнится. Ожидая съ нетерпѣніемъ вашего отвѣта, остаюсь на всегда покорный къ услугамъ моего любезнаго начальника

Жамесъ Макъ-Грегоръ."

   Парижъ, 25 Сентября, 1754.

"Любезный мой Начальникъ!

   "Со вчерашняго вечера я нахожусь въ семъ городѣ и долгомъ почитаю увѣдомишь васъ, что для собственной безопасности принужденъ былъ оставить Дункирхенъ; ибо Лохгарей принесъ на меня жалобу главному судьѣ, говоря, что я былъ шпіонъ посланный Англійскимъ правительствомъ. Нѣкоторые друзья увѣдомили меня о семъ безчестномъ доносѣ и совѣтовали оставишь немедленно Дункирхенъ; ибо уже получено приказаніе меня задержать. Я такъ поспѣшно уѣхалъ, что взялъ съ собою очень мало денегъ; но еслибъ я имѣлъ и все нужное время, то весьма немного болѣе я могъ бы ихъ взять: продолжительная болѣзнь принудила меня издержать много. Англійской дворянинъ, котораго я встрѣтилъ въ Сентъ-Омерѣ, принялъ на себя мнѣ помочь; но Лохгарей столь ужасно описалъ меня ему, что я потерялъ дружбу моего покровителя. По всѣмъ признакамъ видно, что я рожденъ для страданій; больной, безъ друзей, безъ помощи, не знакъ куда идти, что дѣлать, дабы выдти изъ несчастнаго положенія, въ которомъ нахожусь. Все, что я могъ взять изъ Дункирхена, простирается до тринадцати фунтовъ стерлинговъ; я нанялъ небольшую комнату въ гостинницѣ Св. Петра, въ улицѣ Сапожниковъ. Прошу извѣстить меня съ подателемъ сего, скоро ли думаете приѣхать въ Парижъ: ибо я имѣю желаніе васъ видѣть; къ одному вамъ я могу только относишься. Я прошу только мѣста, какого нибудь занятія, чтобъ окончить мое презрѣнное существованіе, не дойдя до крайности подаянія. Лишенный всего и изнуренный болѣзнію, которая болѣе нежели шесть мѣсяцевъ меня не оставляла, я, вѣроятно, не долго буду вамъ въ тягость.
   "Весьма сожалѣю, что принужденъ васъ безпокоить; новы, надѣюсь, увѣрены въ моей къ вамъ признательности за все, что вы для меня сдѣлали. Оставляя вамъ судить о моемъ жалостномъ положеніи, остаюсь на всегда, любезный мой начальникъ,

вашимъ покорнымъ слугою
Жамесъ Макъ-Грегора."

   На обверткѣ сего письма замѣчено слѣдующее:
   "Письмо, писанное Жамесомъ Макъ-Грегоромъ, по прибытіи его въ Парижъ, за восемь дней до его смерти."
   Сіи письма, давая понятіе о томъ духѣ независимости, который служитъ отличительною чертою Шотландскихъ горцевъ, и о привязанности ихъ къ начальнику своего клана, въ то же вредя возбуждаютъ удивленіе къ человѣку, который, претерпѣвая всѣ ужасы изгнанія и нищеты, и будучи разлученъ съ обожаемымъ семействомъ, имѣлъ довольно гордости, чтобъ отказаться отъ должности выгодной и не измѣнить характеру благороднаго человѣка, исполняя обязанности, кои почиталъ онъ притѣснительными для своихъ соотчичей. Не можемъ по пожалѣть о строгости предписаній, которыя лишали общаго прощенія тѣхъ людей, кои, безъ сомнѣнія, преступили законы отечества, но величіе души которыхъ, кажется, привлекаетъ снисходительность на ихъ сторону.
   Жамесъ Макъ-Грегоръ скончался въ Парижѣ 2 Октября, 1754 года, въ величайшей нищетѣ. Его кланъ потерялъ въ немъ крѣпчайшую опору и ревностнѣйшаго защитника.
   Единственная отрасль сей фамиліи, о коей намъ остается говорить, есть Грегоръ Макъ-Грегоръ Гленгиль, прозванный Глупъ Ду, по причинѣ чернаго пятна на его колѣнѣ. Онъ былъ племянникъ Робъ-Роя и если бы пожилъ такъ долго, какъ онъ, то, безъ сомнѣнія, приобрѣлъ бы одинакую съ нимъ знаменитость; ибо онъ слѣдовалъ по стопамъ своего дяди, съ коимъ желалъ сравняться, и всегда сопровождалъ его во всѣхъ предпріятіяхъ. Грегоръ, повинуясь предписанію, о коемъ уже говорили, принужденъ былъ перемѣнить имя и называться Жамесомъ Грагамомъ. Въ юности жилъ онъ у своего дяди, котораго почиталъ своимъ покровителемъ, и когда Робъ-Рой былъ раненъ въ одномъ дѣлѣ, то Грегору вмѣсто него было поручено начальство.
   Сдѣлавъ нападеніе на Дрейменъ, онъ принудилъ владѣльцевъ и вассаловъ придти къ нему въ церковь сего города, чтобъ заплатить черную дань. Всѣ повиновались, кромѣ одного, у котораго онъ разорилъ земли и увелъ стада.
   Грегоръ съ величайшимъ мужествомъ поддерживалъ сторону Принца Карла Стуарта и былъ съ своимъ двоюроднымъ братомъ Жамесомъ изъ числа тѣхъ двенадцати человѣкъ, которые взяли крѣпость Инвернесъ въ 1745. Узнавъ, что два друга его остановлены военнымъ отрядомъ, онъ пустился преслѣдовать солдатъ съ двенадцатью человѣками, догналъ ихъ близь Дункельда и обратилъ въ бѣгство, освободивъ плѣнниковъ.
   Во время гоненій, которыя слѣдовали за безпорядками 1745 и 1746 годовъ, Грегоръ принужденъ былъ со многими другими оставить свой домъ и скитаться среди лѣсовъ Шотландскихъ. Бывъ остановленъ въ долинѣ Гленледнихской нѣкоторыми изъ Кампбелей, онъ убилъ ихъ начальника и скрылся. Видя, что слишкомъ близокъ къ своимъ врагамъ, для безопаснаго пребыванія въ сей странѣ, онъ съ однимъ только товарищемъ отправился въ Графство Ашольское, коего пространные лѣса, казалось, предлагали имъ вѣрное и неприступное убѣжище. Блуждая многіе дни въ сихъ странахъ дикихъ и негостепріимныхъ, они вошли въ хижину пастуха, который съ женою своею принялъ ихъ весьма хорошо, и узнавъ, что они на сторонѣ Принца Карла, обѣщали доставить имъ убѣжище на нѣкоторое время. Это мѣсто было такъ удалено отъ всѣхъ жилищъ, что бѣглецы наши почитали себя въ безопасности отъ преслѣдованій. Между тѣмъ дошелъ слухъ до Графа Атоля, что два подозрительныя человѣка, изъ коихъ одинъ имѣлъ на колѣнѣ черное пятно, скрываются въ сей хижинѣ. Графъ, не желая открыто нападать на такого человѣка, каковъ былъ Макъ-Грегоръ, склонилъ на свою сторону жену пастуха, и убѣдилъ ее скрыть въ домѣ шесть человѣкъ, которые, бросившись на него въ то время, когда онъ не ожидалъ, должны были его умертвить.
   Случай хотѣлъ, чтобъ въ день, назначенный для исполненія сего намѣренія, Макъ-Грегоръ и его товарищи отправились на охоту въ ближній лѣсъ. Дождь лилъ тогда какъ изъ ведра, и когда они возвратились, то одежда ихъ совершенно промокла. Макъ-Грегоръ сѣлъ подлѣ огня. Такъ какъ онъ имѣлъ весьма длинные волосы и вода текла съ его головы, то хозяйка предложила ихъ вытерѣть; но вмѣсто того, взявъ его за волосы, повалила на спину. Убійцы бросились въ комнату. Макъ-Грегоръ позвалъ своего товарища, и такъ какъ они оба рыли Геркулесы силою, то немедленно убили однихъ изъ злодѣевъ, а другихъ обратили въ бѣгство. Вѣроломная женщина, съ злобою фуріи, схватила кинжалъ и хотѣла не допустить ихъ выдти изъ дома; но они обезоружили ее и повѣсили на дерево. Грегоръ былъ тяжело раненъ, и оставляя еіе зрѣлище убійства, возвратился въ Гленгиль; по трудности пути разтравили его раны, и по приѣздѣ своемъ, онъ жилъ только два дня.
   Послѣ сего кроваваго и несчастнаго періода исторіи Шотландской, послѣдовалъ между горцами нѣкоторый родъ нравственнаго переворота. Они почувствовали благодѣянія просвѣщенія и убѣдились, что къ достиженію благополучія не достаточно однѣхъ добродѣтелей воинскихъ. Сею счастливою перемѣною особенно одолжены ревности и дѣятельности Президента Форбсса Кулоденскаго, который самъ былъ Шотландецъ. Его стараніями несправедливый приговоръ изгнанія клана Макъ-Грегоровъ былъ уничтоженъ, и они, сдѣлавшись полезными и достойными членами могущественной державы, столько же отличились повиновеніемъ законамъ, какъ и пылкимъ мужествомъ своимъ, которое они употребляли единственно противъ враговъ государства.
   

ГЛАВА ПЕРВАЯ.

"Я имѣлъ одного только сына и это виновное
дитя безчеститъ мое имя!-- Кто тотъ презрѣнный,
который былъ виною тайной перемѣны? Я кляну его!..."
Г. Томасъ.

   Я обѣщалъ тебѣ, любезный другъ, воспользоваться досугомъ, которымъ надѣлило меня Провидѣніе при концѣ моего поприща и начертать картину превратностей, ознаменовавшихъ начало онаго. Воспоминаніе сихъ приключеній, какъ ты ихъ называешь, оставило въ умѣ моемъ впечатлѣніе тягостное и вмѣстѣ приятное, къ которому я присоединяю живѣйшее чувство признательности и благоговѣнія къ Верховному распорядителю нашихъ судебъ, коего благодѣтельная рука провела мою юность чрезъ только опасностей; противоположность заставляетъ меня съ большею приятностію ощущать цѣну благополучія и спокойствія, которыми Онъ увѣнчалъ мою старость. Я даже готовъ думать, -- ты часто мнѣ говорилъ объ этотъ, -- что повѣствованіе о моихъ приключеніяхъ среди народа, коего обычаи и нравы еще такъ близки первобытному состоянію людей, будетъ нѣсколько занимательно для желающихъ изъ устъ старика слышать повѣсть прошедшаго столѣтія. Впрочемъ, ты долженъ вспомнить, что разсказъ друга своему другу теряетъ половину достоинства, когда повѣряется бумагѣ, и что происшествія, которыя ты внимательно слушалъ, -- ибо онѣ разсказываемы были тѣмъ, который въ нихъ участвовалъ,-- покажутся менѣе достойными вниманія въ тишинѣ кабинета; но твоя старость, юнѣйшая моей, и крѣпкое Сложеніе, обѣщаютъ тебѣ, по всѣмъ вѣроятностямъ людскимъ, жизнь гораздо продолжительнѣйшую моей. Спрячь же сіи листы въ какой нибудь тайный ящикъ твоего письменнаго стола, до времени, пока мы разлучимся тѣмъ происшествіемъ, которое можетъ случиться каждый часъ, и непремѣнно случится чрезъ не много лѣтъ. Когда мы простимся въ семъ мірѣ, чтобъ увидѣться въ другомъ лучшемъ, надѣюсь, что ты почтешь память твоего друга болѣе, нежели она того достойна, найдя въ моихъ запискахъ предметъ печальныхъ, но не совсѣмъ неприятныхъ размышленій.
   Многіе завѣщаютъ друзьямъ свой портретъ, вѣрно начертанный на полотнѣ. Я оставляю тебѣ изображеніе моихъ мыслей и чувствованій, добрыхъ качествъ и недостатковъ, будучи увѣренъ, что ты извинишь слабостямъ моей юности съ гною снисходительностію, съ какою прощалъ заблужденія возраста, болѣе зрѣлаго.
   Я нахожу большую выгоду относиться къ тебѣ въ сихъ запискахъ, если только можно дать такое почтенное названіе этому слабому произведенію; ибо чрезъ то я могу избѣгать всѣхъ подробностей, которыя замедлили бы ходъ предметовъ важнѣйшихъ. Передо мной перо, чернилы и бумага,-- тебѣ же суждено меня читать; и такъ, надобно ли, чтобъ я во зло употребилъ мою власть и наскучилъ тебѣ на досугѣ? Впрочемъ, не обѣщаю не воспользоваться иногда случаемъ, столь привлекательнымъ для человѣка пишущаго свою исторію, чтобъ не сказать тебѣ о моихъ дѣлахъ, даже напомнить тѣ обстоятельства, кои очень хорошо тебѣ извѣстны. Характеръ описанія происшествій, въ которыхъ мы сами играемъ роль героя и которое разсказываемъ также сами, не позволяетъ принимать въ разсужденіе ни времени, ни терпѣнія тѣхъ, къ коимъ мы относимся; характеръ сей есть очарованіе, совращающее съ пути даже мудрѣйшихъ. Въ примѣръ приведу странную форму того рѣдкаго и оригинальнаго изданія записокъ Сюлли, которыя съ небольшимъ тщеславіемъ знатока ты упорно предпочитаешь тѣмъ, кои приведены въ обыкновенную и употребительную форму записокъ. Чтожъ касается до меня, то я смотрю на нихъ какъ на любопытное доказательство слабости сочинителя, исполненнаго своею знатностію. Сей почтенный воинъ и величайшій политикъ, поручилъ, если не ошибаюсь, четыремъ дворянамъ изъ своего дома описать происшествія твоей жизни, подъ заглавіемъ: Записки о государственныхъ, политическихъ и домашнихъ дѣлахъ Генриха IV. и проч. и проч. Сіи мудрые компиляторы превратили записки, содержащія примѣчательные случаи жизни ихъ господина, въ повѣствованіе, въ коемъ они относятся къ нему in propria persona. И такъ, вмѣсто того, чтобъ разсказывать свою исторію въ третьемъ лицѣ, какъ Юліи Цезарь, или въ первомъ, какъ большая часть тѣхъ, кои въ кабинетѣ или во дворцѣ предпринимаютъ быть героями своихъ разсказовъ, Сюлли пользуется удовольствіемъ утонченнымъ, хотя и страннымъ, разсказывать свою жизнь чрезъ секретарей, будучи въ одно время и слушателемъ и героемъ и сочинителемъ своей книги. Забавно было видѣть ексъ-министра, съ важностію сидящаго въ большихъ креслахъ и слушающаго своихъ компилаторовъ, которые, стоя передъ нимъ съ открытою головою, повторяли: "Вотъ что говоритъ Герцогъ.-- Таковы были чувствованія ваши объ этомъ важномъ предметѣ. Таковы были тайные совѣты, данные Королю въ семъ случаѣ."-- Всѣ сіи обстоятельства должны быть гораздо болѣе ему извѣстны, нежели кому либо, и о коихъ секретари могли узнать отъ него самаго.
   Но положеніе мое не такъ забавно, какъ положеніе великаго Сюлли. Смѣшно будетъ, если Франкъ Осбалдистонъ торжественно станетъ начислять Вилліаму Трешему подробности своего рожденія, воспитанія, семейства. Стараться буду не говорить о томъ, что ты знаешь также хорошо, какъ я самъ. Впрочемъ, есть нѣкоторыя вещи, которыя принужденъ буду напомнить твоей памяти: теченіе лѣтъ могло изгладить тѣ изъ нихъ, кои составляютъ основный камень моей участи.
   Ты долженъ вспомнить моего отца, котораго зналъ въ дѣтствѣ; ибо твой отецъ былъ товарищемъ его торговаго дома. Но тогда лѣта и дряхлость уже много измѣнили его и онъ не могъ съ прежнимъ жаромъ вдаваться въ разсчеты и предпріятія, которые составляли основу его характера. Правда, онъ былъ не такъ богатъ; но можетъ быть, онъ сдѣлался бы счастливѣе, еслибъ посвятилъ изящнымъ искуствамъ и литературѣ тотъ дѣятельный жаръ, ту тонкость наблюденій и то воображеніе пламенное, съ коими онъ занимался торговлею. Впрочемъ, я увѣренъ, что смѣлый и предпріимчивый чело вѣкъ, независимо отъ надежды обогатиться, долженъ любить коммерческіе обороты, какъ занимательную игру. Тотъ, кто пускается въ сіе бурное море, долженъ соединять въ себѣ искуство кормчаго и неустрашимость мореходца; и тогда онъ часто подвергается опасности претерпѣть кораблекрушеніе, если дуновеніе счастія не приведетъ его благополучно въ пристань. Сія смѣсь необходимой прозорливости и случая неизбѣжнаго; сіе сраженіе между разсчетами людей и опредѣленіями судьбы; сія ужасная и продолжительная неизвѣстность, которую разрушаетъ одно лишь событіе; невозможность, восторжествуетъ ли благоразуміе надъ счастіемъ, или счастіе разсѣешь замыслы благоразумія -- всѣ сіи мысли занимаютъ душу и въ то же время раскрываютъ ея силы; такимъ образомъ коммерція, имѣя всю привлекательность игры, не подвергается нравственному проклятію сего опаснаго удовольствія.
   Въ началѣ восемнадцатаго столѣтія, едва имѣя двадцать два года, я жилъ въ Бордо, гдѣ учился коммерціи; но вдругъ я былъ позванъ въ Лондонъ моимъ отцомъ, желавшимъ, какъ онъ писалъ, сообщить мнѣ важныя новости. Никогда не забуду нашего перваго свиданія. Ты помнишь краткій и сухой образъ его выраженія, которымъ онъ предписывалъ свою волю окружавшимъ его. Какъ теперь вижу его: прямой станъ, поступь твердая и увѣренная, глаза, бросавшіе взглядъ быстрый у проницательный; лицо, уже означенное морщинами, которыя были не столько слѣдствіемъ лѣтъ, какъ трудовъ и заботъ, имъ понесенныхъ. Мнѣ кажется, что я еще слышу его голосъ, никогда не произносившій безнужнаго слова; звукъ онаго часто выражалъ суровость, которая весьма далека была отъ его сердца.
   Сошедъ съ лошади, я спѣшилъ въ кабинетъ моего отца. Онъ ожидалъ меня стоя; на лицѣ его изображались спокойствіе и твердость, которую онъ сохранилъ даже при видѣ единственнаго сына, бывшаго съ нимъ въ разлукѣ четыре года. Я бросился въ его объятія. Не простирая нѣжности своей до обожанія, онъ былъ добрымъ отцемъ. Слеза блестѣла на его черныхъ глазахъ; но онъ поспѣшилъ ее отерѣть: это было минутное движеніе.-- Дюбургъ пишетъ, что онъ доволенъ тобою, Франкъ.
   -- Я очень радъ, батюшка....
   -- Но я нахожу причину не быть довольнымъ, прибавилъ онъ, садясь къ письменному столу.
   -- Мнѣ очень жаль, батюшка.
   -- Очень радъ, очень жаль, все это, Франкъ, ничего не значитъ. Вотъ послѣднее письмо твое.
   Онъ вынулъ огромную связку бумагъ, обвязанныхъ краснымъ шнуркомъ и сложенныхъ вмѣстѣ безъ особеннаго порядка и симитріи. Тамъ-то лежало мое несчастное посланіе, написанное на предметъ, весьма близкій моему сердцу и въ выраженіяхъ, коими я хотѣлъ если не убѣдить, то по крайней мѣрѣ тронуть моего отца; тамъ-то лежало оно, какъ въ ссылкѣ, посреди кучи писемъ и бумагъ, касающихся до торговли. Я не могу внутренно не улыбнуться, воспоминая, какъ оскорбилась моя гордость, видя чувствительныя представленія, въ которыхъ я излилъ все мое краснорѣчіе и кои я почиталъ изящнымъ произведеніемъ чувства, видя ихъ заключенными между кучею векселей, вѣрющихъ писемъ и другихъ общихъ мѣстъ переписки негоціанта. По чести, думалъ я, письмо столь важное (я не смѣлъ назвать иначе такъ прекрасно написанное письмо), заслуживало особеннаго мѣста и не должно лежать вмѣстѣ съ тѣми, кои содержатъ въ себѣ дѣла коммерческія.
   Отецъ мой не примѣтилъ моего неудовольствія, а еслибъ и замѣтилъ, то не обратилъ бы на оное вниманія. Онъ продолжалъ, держа письмо въ рукахъ.-- Вотъ письмо, писанное тобою отъ 21-го числа прошлаго мѣсяца. Прочтемъ его вмѣстѣ. Ты говорить въ немъ, что въ столъ важномъ дѣлѣ, каково избраніе состоянія, когда отъ него зависитъ несчастіе или благополучіе всей жизни, ты надѣешься на доброту отца; что чувствуешь отвращеніе непреодолимое.... да, непреодолимое, кажется, написано; .... я весьма бы хотѣлъ, чтобъ ты писалъ разборчивѣе.... отвращеніе непреодолимое отъ моихъ, касательно тебя, распоряженій, кои я тебѣ предлагалъ. Остальная часть твоего письма есть повтореніе того же самаго; ты развелъ на четырехъ страницахъ то, что можно бы написать въ четырехъ строкахъ, приложивъ не много болѣе вниманія и размышленія: ибо въ заключеніе все это, Франкъ, клонится къ тому, что ты не хочешь исполнить желаемаго мною.
   -- Я очень бы хотѣлъ, батюшка, но во этомъ случаѣ не могу.
   -- Не останавливаюсь на словахъ, молодой человѣкъ, сказалъ мой отецъ, коего непреклонность всегда скрывалась подъ видомъ спокойствія и величайшаго хладнокровія. Я не могу есть все то же, что я не хочу, въ учтивѣйшемъ только видѣ; но это синонимы, если нѣтъ нравственной невозможности. Я не люблю мѣръ грубыхъ; но правда, что ты имѣлъ время подумать. Впрочемъ, мы вспомнимъ объ этомъ послѣ обѣда. Ойнъ!
   Ойнъ вошелъ; онъ не имѣлъ еще тѣхъ сѣдинъ, которыя придавали въ глазахъ твоихъ ему столь почтенный видъ; онъ не имѣлъ тогда болѣе пятидесяти лѣтъ. Но на немъ было то же орѣховое платье, которое онъ носилъ, когда ты его зналъ, нижнее платье и жилетъ того же цвѣта, тѣ же сѣроватые шелковые чулки, тѣ же башмаки съ серебряными пряжками, тѣ же батистовыя манжеты, старательно сложенныя, которыя, когда онъ былъ въ залѣ, закрывали до половины его руки; но въ конторѣ онъ пряталъ ихъ подъ рукава своего платья, чтобъ защитить отъ несправедливостей чернилъ. Однимъ словомъ, ша же самая величественная и задумчивая физіогномія, гдѣ доброта просвѣчивалась сквозь небольшой видъ важности, и которая во всю его жизнь была отличительнымъ признакомъ перваго повѣреннаго дома Осбалдистона и Трешема.
   -- Ойнъ, сказалъ ему отецъ мой, когда доброй старикъ съ усердіемъ пожалъ мою руку, ты сего дня обѣдаешь съ нами и узнаешь новости, которыя привезъ Франкъ отъ друзей нашихъ изъ Бордо.
   Ойнъ отвѣчалъ скорымъ и высокопарнымъ поклономъ, для выраженія своей почтительной благодарности; ибо въ то время, когда разстояніе, которое находится между подчиненными и начальствующими, наблюдалось съ неизвѣстною теперь строгостію, подобное приглашеніе была большая милость.
   Долго буду я помнить этотъ обѣдъ. Не заботясь объ участи, которая меня ожидала, страшась быть жертвою выгодъ и стараясь изыскивать способы для сохраненія моей свободы, я не принималъ въ разговорѣ живаго участія, какъ желалъ того мой отецъ, и часто очень неудовлетворительно отвѣчалъ на вопросы, коими онъ меня обременялъ. Ойнъ, сохраняя почтеніе къ отцу и привязанность къ сыну, который часто игралъ на его колѣнахъ, подобно робкому, но доброжелательному союзнику завоеванной страны, старался загладить мои ошибки, помочь моему бездѣйствію и прикрыть мою учтивость; онъ употреблялъ сіи извороты къ большому неудовольствію моего отца, коего строгій взглядъ часто заставлялъ молчать добраго старика. Когда я жилъ въ домѣ Дюбурга, я несовершенно такъ себя велъ, какъ тотъ повѣренный:
   
   Который, ускользнувъ отъ батюшкиныхъ глазъ,
   Стремится изъ его конторы на Парнасъ,
   Для Феба -- Плутуса онъ дерзко оставляетъ
   И не квитанцію, а лишь стихи кропаетъ.
   
   Сказать правду, я ходилъ иногда въ контору, но только для того, чтобъ заслужить хорошее мнѣніе Француза, стариннаго корреспондента дома нашего, и которому отецъ мой поручилъ посвятить меня въ таинства коммерціи. Въ самомъ же дѣлѣ, важнѣйшими занятіями моими были словесность и изящныя искуства. Отецъ мой былъ врагомъ дарованій. Онъ чувствовалъ что онѣ украшаютъ человѣка и производятъ въ свѣтѣ другое объ немъ мнѣніе; но для сихъ принадлежностей не должны быть забываемы истинно полезныя знанія. Онъ хотѣлъ, чтобъ я наслѣдовалъ не только его богатство, но вмѣстѣ и его разсчетливость, посредствомъ которой онъ приобрѣлъ оное, дабы въ послѣдствіи я могъ привести въ дѣйство его намѣренія и предпріятія, кои могли бы удвоить мое наслѣдство.
   Онъ любилъ свое состояніе и старался убѣдить меня слѣдовать по его пути; къ этому были еще и другія причины, о коихъ я узналъ послѣ. Онъ былъ сколько искусенъ, столько же предпріимчивъ, одаренъ творческимъ и смѣлымъ воображеніемъ; всякое новое, удачное предпріятіе возбуждало въ немъ новые разсчеты, давая способы привести ихъ въ дѣйствіе. Подобно гордому побѣдителю, онъ хотѣлъ побѣдъ за побѣдами, не останавливаясь, чтобъ утвердиться въ своемъ новомъ положеніи; еще менѣе, чтобъ воспользоваться плодомъ, своихъ побѣдъ. Привыкнувъ видѣть все свое богатство на вѣсахъ судьбы, онъ изобрѣтателенъ былъ въ средствахъ склонить ихъ на свою сторону; его дѣятельность и жаръ какъ будто умножались съ счастіемъ, которое, казалось, ему иногда не благоприятствовало; онъ подобенъ былъ матросу, привыкшему презирать волны и враговъ, и коего довѣренность возрастаетъ предъ бурею или сраженіемъ. Не заботясь о томъ, что лѣта и дряхлость могутъ воспрепятствовать его трудамъ, онъ впрочемъ хотѣлъ образовать добраго кормчаго, который могъ бы взять кормило, когда онъ принужденъ будетъ его оставить, и управлять онымъ съ помощію его совѣтовъ и наставленій. Хотя отецъ твой былъ его участникъ и все богатство его находилось въ нашемъ домѣ; но ты знаешь, что онъ никогда не хотѣлъ принять дѣятельнаго участія въ торговлѣ. Ойнъ, который по своей честности и по глубокимъ свѣденіямъ въ Арифмстикѣ, былъ превосходный первый повѣренный, не имѣлъ ни генія, ни способностей, чтобъ можно было ввѣрить ему кормило дѣлъ. Если мой отецъ внезапно будетъ отозванъ изъ сего міра, то что произойдетъ съ кучами его прожектовъ, когда сынъ, чрезъ его старанія, не сдѣлается Геркулесомъ коммерціи, чтобъ поддержатъ всю тягость дѣлъ и замѣнить колеблющагося Атласа? Что произойдетъ съ самимъ сыномъ, столь далекимъ отъ торговыхъ оборотовъ, когда онъ внезапно увидитъ себя въ лабиринтѣ разсчетовъ, не обладая драгоцѣнною нитью, то есть знаніями, нужными для выхода изъ онаго? Убѣжденный сими причинами, изъ коихъ онъ скрывалъ отъ меня нѣкоторую часть, отецъ мой рѣшился, чтобъ я пошелъ по тому пути, который онъ проходилъ съ такою честію; а когда онъ рѣшился на что нибудь одинъ разъ, то ничто въ свѣтѣ не много его убѣдить въ противномъ. Къ несчастію, я также рѣшился -- и совершенно не соотвѣтственно его видамъ. Я имѣлъ нѣкоторую твердость моего отца и не расположенъ былъ уступить ему, когда зависѣло счастіе моей жизни.
   Чтобъ оправдать себя въ семъ моемъ сопротивленіи желаніямъ отца, я думалъ, что онѣ не имѣютъ надлежащаго основанія и что ослушаніе мое не будетъ препятствовать его благополучію. Почитая себя наслѣдникомъ богатства, которое ни кто не будетъ у меня оспоривать, я никогда не воображалъ, что для полученія онаго долженъ буду входить въ разсчеты и предаваться трудамъ, совершенно не соотвѣтствующимъ ни вкусу, ни характеру моему. Въ предложеніи моего отца я видѣлъ одно только желаніе, чтобъ я умножалъ приобрѣтенныя имъ сокровища; будучи увѣренъ, что никто лучше меня не знаетъ, по какой дорогѣ я долженъ идти для достиженія благополучія, я почиталъ совершенно противнымъ путемъ умноженіе богатства, котораго было болѣе нежели достаточно для того, чтобъ пользоваться всѣми наслажденіями жизни.
   Послѣ давно принятаго мною отвращенія къ торговлѣ, не удивительно, какъ я уже сказалъ, что въ бытность мою въ Бордо я не такъ употреблялъ время, какъ желалъ того, мой отецъ. Занятія, кои почиталъ онъ необходимѣйшими, были для меня очень второстепенными, и еслибъ я не боялся заслужить неудовольствіе корресподента моего отца, то совершенно оставилъ бы ихъ. Дюбургъ, извлекавшій величайшія выгоды изъ связей съ нашимъ домомъ, былъ слишкомъ тонкій политикъ, чтобъ главѣ онаго дѣлать неблагоприятныя сношенія о его единственномъ сынѣ и привлекать чрезъ то ненависть обоихъ. При томъ, можетъ быть, онъ имѣлъ еще личныя выгоды, видя мое пренебреженіе къ тѣмъ занятіямъ, въ коихъ, по желанію моего отца, я долженъ былъ исключительно упражняться. Чтожъ касается до моего поведенія, то оно не подлежало ни малѣйшему упреку, и увѣряя въ этомъ моего опща, Дюбургъ отдавала мнѣ только должное; но еслибъ даже онъ могъ упрекнуть меня въ чемъ либо другомъ, кромѣ моей безпечности и отвращенія къ дѣламъ, я имѣю все право думать, что хитрый Французъ былъ бы также снисходителенъ. По такъ какъ я употреблялъ большую часть дня на занятіе торговлею, то онъ позволялъ мнѣ посвятить нѣсколько часовъ Музамъ и не находилъ ничего дурнаго въ томъ, что я болѣе любилъ читать Корнеля и Боало, нежели Савари и Постлетвейта, предполагая, что многотомное сочиненіе послѣдняго было тогда извѣстно, и что Г. Дюбургъ могъ выговорить его имя. Дюбургъ принялъ любимое выраженіе, которымъ оканчивалъ всѣ письма къ своему корреспонденту: я былъ таковъ, писалъ онъ, какимъ только отецъ желаетъ видѣть сына.
   Отецъ мой никогда не критиковалъ ту фразу, которую онъ найдетъ ясною и выразительною. Такъ какъ Дюбургъ не переставалъ повторять свою обыкновенную форму, то онъ заключилъ, что я дѣйствительно таковъ, какъ онъ того желаетъ и оправдываю его ожиданія; -- но вдругъ письмо мое, открывъ ему глаза, вывело изъ приятнаго заблужденія. Оно заключало въ себѣ мои краснорѣчивыя и подробныя извиненія вмѣстѣ съ причинами, воспрещавшими принять пульпитръ и табуретъ, предлагаемые мнѣ въ углу темной конторы въ Кран-Аллеѣ. Съ этой минуты все пошло дурно. Дюбургъ былъ сильно подозрѣваемъ въ обманѣ. Его векселя потеряли силу, -- точно какъ бы онъ отказался заплатитъ въ срокъ. Я поспѣшно былъ позванъ въ Лондонъ и принятъ тамъ, какъ описалъ тебѣ.
   

ГЛАВА ВТОРАЯ.

"Я начиняю подозрѣвать, что молодой человѣкъ
одержимъ ужасною болѣзнью -- страстью къ
стихотворству. Если я угадалъ, это дѣло кончено:
онъ никогда не успѣетъ въ финансіи, предавшись
поэзіи хотя одинъ разъ."
Бен. Жонсонъ.

   Отецъ мой умѣлъ обуздать свои страсти; онъ такъ собою владѣлъ, что неудовольствіе его рѣдко выражалось словами; въ такомъ случаѣ одинъ только голосъ становился нѣсколько суше и грубѣе обыкновеннаго. Никогда онъ не употреблялъ угрозъ и выраженій глубокаго неудовольствія. Всѣ дѣйствія его были единообразны и внушаемы духомъ системы; правиломъ его было: всегда идти прямо къ цѣди, не теряя времени на пустыя слова. И такъ съ насмѣшливою улыбкою слушалъ онъ мои необдуманные отвѣты о состояніи торговли во Франціи. Я углублялся, или лучше сказать заблуждался болѣе и болѣе въ таинствахъ векселей и акцій, пошлинъ и тарифовъ; но онъ безъ жалости оставилъ меня на мой произволъ. Увидѣвъ же, что я не въ состояніи изъяснишь дѣйствія, произведеннаго упадкомъ луидоровъ на торговлю векселями, онъ не могъ удержаться и хладнокровіе его оставило.
   -- Это одно изъ достопримѣчательнѣйшихъ государственныхъ происшествій, случившихся въ мое время! вскричалъ мой отецъ; а когда я объ немъ говорю, то онъ раскрываетъ глаза и ни чего не отвѣчаетъ! Въ его лѣта! не имѣть понятія о такой важной вещи!
   -- Г. Франкъ, замѣтилъ Ойнъ робкимъ и совѣтовательнымъ голосомъ. можетъ быть припомнитъ, что приговоромъ Французскаго Короля, отъ 1 Марта 1700 года, приказано подателю явиться въ продолженіе десяти дней, кои слѣдуютъ за срокомъ...
   -- Г. Франкъ, сказалъ мой отецъ прерывая его, очень скоро припомнитъ все, что ты скажешь ему по своей милости. Но клянусь моимъ кредитомъ! какъ Дюбургъ могъ позволить.... Скажи мнѣ, Ойнъ, доволенъ ли ты Климентомъ Дюбургомь, его племянникомъ, который уже давно служитъ въ моихъ конторахъ?
   -- Это одинъ изъ самыхъ искусныхъ повѣренныхъ нашего дома, молодой человѣкъ, удивительный по своимъ лѣтамъ, отвѣчалъ Ойнъ; ибо веселость и учтивость молодаго Француза обворожили добраго старика.
   -- Да, да, я думаю, что онъ разумѣетъ нѣсколько обороты. Дюбургъ устроилъ такимъ образомъ, что я имѣю подъ рукою молодаго чудака, который разумѣетъ мои дѣла; но я предвижу его замыслы и онъ не достигнетъ желаемаго. Ойнъ, ты заплатишь Клименту за эту треть и скажешь, чтобъ онъ былъ готовъ завтра же отправиться въ Бордо на кораблѣ его отца.
   -- Вы отсылаете Климента Дюбурга? сказалъ Ойнъ дрожащимъ голосомъ.
   -- Да, отсылаю немедленно. Развѣ не довольно имѣть въ домѣ несмысленнаго Англичанина, дѣлающаго безпрестанныя глупости; но еще надобно держать хитраго Француза, который умѣетъ ими пользоваться.
   Еслибъ даже любовь къ независимости и справедливости не была начертана въ моемъ сердцѣ отъ самой нѣжной юности, то и тогда я чувствовалъ бы искреннѣе отвращеніе ко всѣмъ дѣйствіямъ произвольной власти; и потому я не могъ удержать себя и не заступиться за молодаго человѣка, котораго хотѣли наказать за то, что онъ приобрѣлъ свѣденія, коими я не обладалъ, къ сожалѣнію моего отца.
   -- Прошу извинить, сказалъ я, какъ только Г. Осбалдистонъ окончилъ свои слова; но мнѣ кажется, что если я пренебрегалъ моими занятіями, то я одинъ виноватъ въ этомъ, и потому несправедливо заставлять другаго сносить наказаніе, которое я одинъ заслужилъ. Не могу обвинять Г. Дюбурга: онъ доставилъ мнѣ всѣ возможныя средства къ образованію, хотя я и не могъ оными воспользоваться; чтожъ касается до Г. Климента Дюбурга....
   -- Что касается до него и до тебя, прервалъ мой отецъ, то я возьму нужныя мѣры. Это прекрасно, Франкъ, взваливать всю вину на себя; это очень хороню! Но я никогда не прощу старому Дюбургу, прибавилъ онъ, посмотрѣвъ на Ойна, что онъ довольствовался однимъ только доставленіемъ средствъ къ занятіямъ Франка, не примѣчая, что онъ ими не пользовался, и не извѣстивъ меня о томъ. Ты видишь, Ойнъ: Франкъ по крайней мѣрѣ обладаетъ врожденнымъ чувствомъ справедливости, которое должно отличать Англійскаго негоціанта.
   -- Г. Франкъ, сказалъ старый повѣренный, наклонивъ не много голову и тихонько поднявъ правую руку -- слѣдствіе привычки класть перо за ухо предъ начатіемъ разговора;-- Г. Франкъ, кажется, знаетъ основное правило всякаго рода вычисленій, великое нравственное тройное правило: A долженъ дѣлать B то, чего онъ хочетъ чтобъ B ему сдѣлалъ; произведеніе даеть требуемое правило.
   Отецъ мой не могъ не улыбнуться, видя прекраснѣйшее правило человѣчества облеченнымъ въ Алгебраическія формы; но онъ поспѣшилъ принять свой важный видъ, и обратясь ко мнѣ, сказалъ:-- Все это ничего не значитъ, Франкъ, ты потерялъ время какъ дитя; теперь надобно учиться жить, какъ человѣку. Я поручу Ойну приготовить тебя къ дѣлаемъ и надѣюсь, что ты воспользуешься его уроками.
   Я хотѣлъ, отвѣчать, но Ойнъ бросилъ на меня такой умоляющій и выразительный взглядъ, что я невольно хранилъ молчаніе.
   -- Теперь, оказалъ мой отецъ, мы поговоримъ о предметѣ моего письма отъ прошлаго мѣсяца, на которое ты отвѣчалъ такъ необдуманно и неудовлетворительно; но наполни свой стаканъ и передай Ойну бутылку.
   Недостатокъ мужества, даже смѣлости, если ты хочешь, никогда не былъ моимъ недостаткомъ. Я съ твердостію отвѣчалъ, что весьма жалѣю, сели письмо мое показалось неудовлетворительнымъ, но что оно есть плодъ прилѣжныхъ размышленій и не разъ было мною обдумано; что дѣлаемое мнѣ предложеніе я разсмотрѣлъ съ различныхъ точекъ зрѣнія и не безъ труда узналъ невозможность оное принять.
   Мой отецъ устремилъ на меня глаза и въ ту же минуту отвернулъ ихъ въ сторону. Такъ, какъ онъ ни чего не отвѣчалъ, то я почелъ обязанностію продолжать, хотя съ небольшимъ смущеніемъ; между тѣмъ онъ прерывалъ меня краткими восклицаніями.
   -- Я знаю, батюшка, что нѣтъ состоянія, которое было бы такъ полезно и вмѣстѣ почтенно, какъ состояніе негоціанта, -- нѣтъ ничего славнѣе поприща коммерціи.
   -- Безъ сомнѣнія!
   -- Я знаю, что она соединяетъ государства, поддерживаетъ трудолюбіе, разливаетъ благодѣянія по всей вселенной и столь же необходима образованному свѣту, какъ воздухъ и пища необходимы для тѣла.
   -- И такъ, сударь?...
   -- И между тѣмъ, я принужденъ подтвердить мой отказъ. Могу ли я вступить въ то состояніе, коего обязанностей не въ состояніи исполнять.
   -- Я постараюсь, чтобъ ты могъ ихъ выполнить. Ты болѣе не гость и не ученикъ Дюбурга; отнынѣ Ойнъ будетъ твоимъ наставникомъ.
   -- Но, любезный батюшка, я жалуюсь не на недостатки образованія, но единственно на мою неспособность. Никогда я не буду въ состояніи воспользоваться уроками....
   -- Вздоръ! Велъ ли ты журналъ, какъ я тебѣ приказывалъ?
   -- Велъ, батюшка.
   -- Пожалуста, покажи мнѣ его?
   Книга, которую отецъ мой спрашивалъ, была родъ всеобщей записной книги, веденной мною по его приказанію, и въ коей онъ совѣтовалъ замѣчать все, что я узнаю полезнаго въ продолженіи курса моихъ занятіи. Предвидя смотръ оной по возвращеніи моемъ, я постарался наполнить его всѣмъ, касающимся до торговли, зная, что это болѣе всего понравится моему отцу. Но перо часто писало не спросясь головы, и такъ какъ эта книга всегда была у меня подъ рукою, то я иногда вписывалъ туда и мірскія замѣчанія. По между тѣмъ надобно было отдать ее моему отцу, и я усердно просилъ Небо, чтобъ онъ не попалъ на такую главу, которая усилила бы его неудовольствіе на меня. Лице Ойна, которое сдѣлалось гораздо длиннѣе, когда отецъ мой спросилъ журналъ, приняло обыкновенную свою круглость, слышимой порядочный отвѣтъ и просіяло улыбкою надежды; когда я принесъ и положилъ предъ отцемъ мой журналъ, онъ имѣлъ всѣ признаки коммерческой книги: болѣе широкій, нежели длинный, съ мѣдными застежками, переплетенъ въ кожу, края истерты отъ употребленія. Этаго достаточно было, чтобъ задобритъ добраго повѣреннаго на счетъ внутренняго содержанія; но скоро его лицо заблистало радостію, когда услышалъ, что отецъ мой прочелъ нѣсколько страницъ, дѣлая на оныя въ то же время критическія замѣчанія.
   -- "Водка. Нантъ, 29. Ларошель, 27. Бордо 52. Очень хорошо, Франкъ. Таможенная пошлина, см. таблицы Сексби." Это не то: надобно было вписать всю статью и чрезъ это она скорѣе останется въ памяти. "Курсъ піастровъ." Хорошо! "Сѣверный хлѣбъ. Левантская хлопчатая бумага." Очень хорошо! Это такія вещи, которыя необходимо припоминать въ торговыхъ отношеніяхъ. Но это что такое? Бордо основанъ.... Замокъ Тромпетъ. Дворецъ Галліенскій. А! хорошо! хорошо! историческія замѣчанія! Ты напрасно трудился ихъ дѣлать. Это родъ всеобщаго реэстра, Ойнъ; краткое содержаніе всѣхъ сдѣлокъ; покупки, платежи, квитанціи, коммисіи, векселя, записки всякаго рода.
   -- Въ послѣдствіи они могутъ быть правильно вписаны въ журналъ и въ главную книгу счетовъ, отвѣчалъ Г. Ойнъ; я очень радъ, что Г. Франкъ любитъ такой порядокъ.
   Не безъ страха я видѣлъ себя въ милости; ибо опасался, что отецъ мой еще болѣе утвердится въ намѣреніи сдѣлать меня негоціянтомъ, а такъ какъ я рѣшился никогда на это не соглашаться, то и началъ сожалѣть о томъ, что я, по выраженію друга моего Ойна, люблю такой порядокъ. По скоро я выведенъ былъ изъ безпокойства: исписанный листокъ бумаги выпалъ изъ книги; отецъ мой поднялъ его, а Ойнъ замѣтилъ, что хорошо бы прикрѣпить его къ реэстру сургучемъ; но вдругъ отецъ мой прервалъ сіи совѣты восклицаніемъ: Памяти Принца Эдуарда чернаго! Это что за маранье? Стихи! Клянусь моимъ кредитомъ, Франкъ, я не воображалъ тебя такимъ глупцомъ!
   Отецъ мой банкиръ и негоціянтъ, совершенно преданный своимъ оборотамъ и вычисленіямъ, презиралъ занятія поэта. Исполненный религіи и не конформистъ, онъ почиталъ ихъ столько же суетными, какъ и безполезными. Прежде, нежели его осудишь, Треніемъ, вспомни, сколько поэтовъ, въ концѣ семнадцатаго столѣтія, злословили честныхъ людей и безчестили себя и поведеніемъ своимъ и сочиненіями. Отецъ мой чувствовалъ рѣшительное отвращеніе ко всѣмъ легкимъ произведеніямъ литературы; вообще многія причины соединились для того, чтобъ увеличить неприятное впечатлѣніе, произведенное надъ нимъ злополучнымъ открытіемъ моего стихотворенія. Чтожъ касается до бѣднаго Ойна, то еслибъ волосы, составлявшіе короткой его парикъ, могли подняться на головѣ, я увѣренъ, что не смотря на труды его, употребленные утромъ на прическу, вся симетрія, оной нарушилась бы единственно отъ удивленія и ужаса его. Недостатокъ чего нибудь въ кассѣ, помарка въ журналѣ, ошибка въ счетахъ -- не изумилибъ его такъ неприятно. Отецъ мой читалъ мои стихи, иногда показывая, что ихъ не понимаетъ, иногда съ героическимъ напряженіемъ, но всегда съ самою горькою насмѣшкою, не обращая вниманія на чувствительность бѣднаго Автора, которая весьма страдала во время сего чтенія.
   

Памяти Принца Эдуарда Чернаго:

   "O вѣрное Фонтарабіи эхо...."
   
   -- Фонтарабійское эхо! сказалъ мой отецъ, остановись; говори лучше о Фонтарабійской ярмаркѣ, нежели объ его эхахъ!
   
   "O вѣрное Фонтарабіи эхо!
   "Когда близь Ронсево Роландъ прощался съ жизнью
   "И рогъ его звучалъ плачевнымъ гласомъ,
   "Ты возвѣстило Карломану,
   "Что подъ губительнымъ Испаніи мечемъ
   "Храбрѣйшіе Французы умираютъ."
   
   -- Какія ошибки противъ языка! Пиши, по крайней мѣрѣ, правильно, если надобно, чтобъ ты писалъ вздоръ!
   
   "Вы благородные пригорки Албіона!
   "Чей сѣтующій гласъ о бѣдствіяхъ ужасныхъ
   "Вамъ возвѣститъ великаго конецъ?
   "Отчизны вѣрная надежда,
   "Герой Креси и Пуатье
   "Въ стѣнахъ Бордо кончаетъ жизнь свою!"
   
   -- Стихи твои еще ужаснѣе бѣдствій твоего героя, и изобилуютъ самыми ненужными вставками.
   
   Но сей перунъ военный
   "Не умеръ навсегда. Объ имени его,
   "Со страхомъ Англія и Франція воспомнятъ...."
   
   -- По крайней мѣрѣ, Франкъ, обѣщаю, что они никогда не вспомнятъ о твоихъ стихахъ; звонарь напишетъ лучше, и я не въ силахъ дочитать ихъ. Потомъ онъ смялъ бумагу въ рукахъ съ видомъ глубочайшаго презрѣнія и заключилъ, сказавъ: Клянусь моимъ кредитомъ! Франкъ, я не почиталъ тебя такимъ глупцомъ.
   Что могъ я отвѣчать, любезный Трешемъ. Я стоялъ въ безмолвіи, скрывая мою досаду, между тѣмъ какъ мой отецъ смотрѣлъ на мегя съ жалостію, сквозь которую видна была самая оскорбительная насмѣшка; бѣдный Ойнъ поднялъ глаза и руки къ небу и, казалось, былъ пораженъ такимъ ужасомъ, какого не ощутилъ бы, увидѣвъ имя своего покровителя въ числѣ умершихъ, коими наполнены столбцы нашихъ журналовъ. Наконецъ, собравъ все мужество мое, я прервалъ молчаніе, стараясь, чтобъ звукъ голоса не обнаружилъ моего смущенія.
   -- Я знаю, батюшка, что не могу играть въ свѣтѣ той значительной роли, которую вы мнѣ назначаете; но къ счастію я равнодушенъ къ богатству, которое могъ бы приобрѣсти. Г. Ойнъ можетъ быть лучшимъ товарищемъ: онъ въ состояніи помогать вамъ. Признаюсь, я не могъ лишишь себя удовольствія не много посмѣяться на счетъ добраго Ойна; мнѣ казалось, что онъ слишкомъ скоро оставилъ меня одного защищаться.
   -- Ойнъ! сказалъ мой отецъ, этотъ молодой человѣкъ глупецъ, рѣшительно глупецъ!
   -- Ойнъ, безъ сомнѣнія, окажетъ мнѣ болѣе помощи, нежели ты. Но ты, сударь, ты что будешь дѣлать, скажи помилуй? Какія твои мудрыя намѣренія?
   -- Мнѣ хотѣлось бы, батюшка, отвѣчалъ я съ увѣренностію, путешествовать два или три года, если вы будете такъ милостивы и дозволите мнѣ это. Также я хотѣлъ бы пробыть нѣсколько времени въ Кембричскомъ или Оксфортскомъ Университетѣ.
   -- Клянусь здравымъ смысломъ! слыхалъ ли кто подобное? Хотѣть идти въ коллегію, къ педантамъ и якобитамъ, между тѣмъ какъ можно бы.... Ступайте, сударь, ступайте въ коллегію, даже въ школу, учиться грамматикѣ и азбукѣ; пусть васъ даже сѣкутъ, если это вамъ нравится.
   -- Не смотря на желаніе усовершенствовать образованіе мое, если вы не одобряете моей просьбы, то я охотно возвращусь на твердую землю.
   -- Ты и такъ былъ уже тамъ слишкомъ долго, господинъ Франкъ.
   -- И такъ, если вы хотите, чтобъ я избралъ себѣ состояніе, позвольте мнѣ вступить въ военную службу; я пойду....
   -- Ступай къ чорту! прервалъ мой отецъ съ сердцемъ. Потомъ приходя въ себя: -- По чести, сказалъ онъ, ты заставишь меня лишиться головы. Не правда ли, Ойнъ, есть отъ чего сдѣлаться дуракомъ? Бѣдный Ойнъ отвѣчалъ однимъ наклоненіемъ головы.-- Послушай, Франкъ, прибавилъ мой отецъ, я хочу положить конецъ всѣмъ спорамъ. Я былъ твоихъ лѣтъ, когда отецъ мой, взявъ меня за плеча, прогналъ отъ себя и лишилъ наслѣдства въ пользу моего меньшаго брата. Я отправился изъ Осбалдистонъ Галя на дурной клячѣ, съ десятью гинеями въ кошелькѣ. Съ той поры не ступалъ ногою на порогъ замка и клянусь моимъ кредитомъ, что никогда не ступлю. Не знаю и не хочу знать, живъ ли братъ мой, или онъ сломилъ себѣ шею, гоняясь за лисицами; но онъ имѣетъ дѣтей, Франкъ:-- я усыновлю одного изъ нихъ, если ты еще будешь мнѣ противиться.
   -- Вы свободны, батюшка, отвѣчалъ я болѣе равнодушно, нежели почтительно, свободны располагать богатствомъ вашимъ по своей волѣ.
   -- Да, Франкъ, я свободенъ и покажу это на дѣлѣ. Одному себѣ обязанъ я богатствомъ, которое приобрѣлъ трудами и заботами, и не потерплю, чтобъ лѣнивый трутень питался медомъ трудолюбивой пчелы. Подумай хорошенько; я предложилъ тебѣ мои намѣренія: ты узнаешь, кто долженъ уступишь, отецъ или его сынъ.
   -- Мой любезный, почтенный господинъ! вскричалъ Ойнъ съ слезами на глазахъ, вамъ не свойственно итакъ поспѣшно поступать съ важными дѣлами. Не оканчивайте счета, прежде нежели Г. Франкъ успѣетъ сравнить произведенія. Онъ васъ любитъ, почитаетъ, и если включить сыновнюю покорность въ счетную строку, то я увѣренъ, что онъ не колебаясь удовлетворитъ вашему желанію.
   -- Подумай, сказалъ мой отецъ голосомъ твердымъ и строгимъ, я два раза предлагалъ, ему быть моимъ товарищемъ, другомъ, раздѣлять труды и богатство? Ойнъ, я думалъ, что ты меня лучше знаешь.
   Онъ посмотрѣлъ на меня, какъ бы желая что-то сказать; по вдругъ, перемѣнивъ намѣреніе, съ гнѣвомъ отворотился и вышелъ изъ комнаты. Послѣднія слова его глубоко меня тронули: я еще не разсматривалъ его предложенія съ этой точки зрѣнія, и еслибъ сперва отецъ мой употребилъ сей доводъ, то надѣюсь, что не имѣлъ бы причины на меня жаловаться.
   Но было уже слишкомъ поздно. Я также имѣлъ рѣшительный характеръ и твердо принялъ мое намѣреніе. Когда мы остались одни, то Ойнъ обратилъ на меня свои глаза, омоченные слезами, какъ бы желая узнать, прежде нежели вступитъ въ обязанности посредника, слабую мою сторону, на которую должно устремить нападенія. Наконецъ онъ началъ говорить, прерывая слова свои рыданіями и безпрестанно останавливаясь: -- О Небеса! Г. Франкъ!... Великій Боже!... Возможно ли, Г. Осбалдистонъ! кто когда либо могъ подумать.... Такой доброй молодой человѣкъ! Ради Бога, смотрите на обѣ части счета... Сколько не достаетъ!... Подумайте, что вы готовы потерять! Превосходное состояніе, сударь, одинъ изъ первѣйшихъ домовъ въ городѣ, который былъ извѣстенъ подъ фирмою Третема и Трента, но еще болѣе прославился именемъ Осбалдистона и Трешема.... Вы будете кататься въ золотѣ, Франкъ.... а если случится, мой любезный господинъ, какое нибудь дѣло въ конторѣ, которое вамъ не понравится, будетъ ли то переписываніе векселей или повѣрка счетовъ, я это приму на себя, прибавивъ онъ, понизивъ голосъ, и буду дѣлать для васъ всякой мѣсяцъ, всякую недѣлю, даже всякой день, если вамъ угодно. Любезный Франкъ, превозмогите себя, сдѣлайте угодное батюшкѣ и Богъ васъ благословитъ.
   -- Благодаренъ, Г. Ойнъ, весьма благодаренъ за ваши добрыя намѣренія; но отецъ мой знаетъ, какое употребленіе сдѣлать изъ своего богатства и говоритъ объ одномъ изъ моихъ двоюродныхъ братьевъ; пусть по произволу располагаетъ онъ своими сокровищами, но я никогда не продамъ моей свободы на вѣсъ золота.
   -- Ахъ, сударь, еслибъ вы видѣли счетъ за послѣднюю треть! Какія блестящія произведенія! шесть -- цыфръ, да Г. Франкъ, шесть цыфръ въ итогѣ оборота каждаго товарища! и все это сдѣлается добычею паписта, какого нибудь мерзавца!... Какъ будетъ больно для меня, который употреблялъ всѣ труды къ пользѣ нашего дома, видѣть его перешедшимъ въ руки.... Одна мысль объ этомъ раздираетъ мое сердце! Но еслибъ вы остались съ батюшкою, то какъ бы хороша была наша торговая фирма! Осбалдисшонъ, Трсшемь и Осбалдистонъ, или, можетъ быть, кто знаетъ (понизивъ голосъ), Осбалдистонъ и Грешемъ; ибо Г. Трешемъ не принимаетъ ни какого участія въ дѣлахъ и по моему мнѣнію можетъ уступить вамъ второе мѣсто.
   -- Но, Ойнъ, двоюродный братъ мой также называется Осбалдистонъ и потому торговая фирма будетъ также хороша, какъ вы того желаете.
   -- О! Г. Франкъ, еслибъ вы знали, какъ я васъ люблю! Ватъ братъ, по чести! безъ сомнѣнія папистъ, какъ и отецъ его; сверхъ того....
   -- Отъ чего вы такъ предупреждены противъ Католиковъ, Ойнъ? Между ними, какъ и между нами, есть очень хорошіе люди.
   Ойнъ хотѣлъ отвѣчать съ несвойственною ему живостію, но вдругъ отецъ мой вошелъ въ комнату.
   -- Ты правъ, Ойнъ, сказалъ онъ ему; мы употребимъ болѣе, времени для нашихъ размышленій. Молодой человѣкъ, ты будь готовъ дать отвѣтъ ровно черезъ мѣсяцъ.
   Я поклонился въ молчаніи, будучи обрадованъ сею неожиданною отсрочкой, которая, какъ мнѣ казалось, была хорошимъ предзнаменованіемъ; я не сомнѣвался болѣе, что отецъ мой рѣшился немного ослабить свою прежнюю суровость.
   Сей роковой мѣсяцъ прошелъ безъ того, чтобы случилось что либо замѣчательное. Я уходилъ, приходилъ, располагалъ временемъ по собственному произволу; отецъ мой не дѣлалъ мнѣ ни вопросовъ, ни упрековъ. Правда, что я видѣлъ его только въ часы обѣда и онъ старался избѣгать спора, который, какъ ты можешь думать, и я не расположенъ былъ возобновлять. Наши разговоры ограничивались новостями, и состояли изъ тѣхъ общихъ мѣстъ, къ коимъ обыкновенно прибѣгаютъ люди, никогда невидавшіеся. Слыша нашъ разговоръ, ни кто не могъ бы предположить, что между нами существуетъ разладъ и мы готовы скоро вступить въ споръ, который весьма много насъ занималъ. Когда я оставался одинъ, то часто предавался размышленіямъ. Возможно ли, чтобъ отецъ мой въ точности исполнилъ свои обѣщанія и лишилъ наслѣдства единственнаго своего сына въ пользу племянника, котораго онъ не видалъ и въ существованіи коего не былъ совершенно увѣренъ? Поступокъ моего дѣда, въ подобномъ случаѣ, долженъ былъ предувѣдомить меня о поступкахъ его сына. Но я сдѣлалъ ложное понятіе о характерѣ моего отца. Я вспомнилъ, какъ онъ снисходителенъ былъ ко всѣмъ моимъ желаніямъ, ко всѣмъ прихотямъ прежде отъѣзда моего во Францію; но я не зналъ, что есть люди, которые бываютъ хорошо расположены къ малолѣтнымъ дѣтямъ своимъ и даже удовлетворяютъ ихъ своенравію; но въ послѣдствіи, когда сіи самые дѣти, сдѣлавшись людьми въ свою очередь и привыкнувъ повелѣвать, отказываются повиноваться;-- сіи люди бываютъ столько же строги, какъ были прежде снисходительны. Всѣ опасенія мои ограничивались боязнью, что отецъ мой лишитъ меня нѣкоторой части своей нѣжности, или удалитъ отъ себя на нѣсколько недѣль. Но изгнаніе это будетъ тѣмъ болѣе кстати, что оно доставитъ мнѣ случай поправить и переписать, на бѣло первыя пѣсни Роланда неистоваго, коего я началъ переводить стихами. Нечувствительно эта мысль такъ во мнѣ вкоренилась, что я началъ собирать мои черновыя бумаги и уже хотѣлъ отмѣтить мѣста, которыя должно было исправить; но внезапно я услышалъ, что кто-то тихонько стучится ко мнѣ въ дверь. Поспѣшно спрятавъ рукопись въ мое бюро, я поспѣшилъ отворить. Это былъ Ойнъ, Таковъ былъ порядокъ, такова была точность, которую сей достойный человѣкъ наблюдалъ во всѣхъ своихъ поступкахъ; такова была его привычка никогда не уклоняться ни на шагъ отъ пути, который велъ изъ его комнаты въ контору, что по видимому онъ въ первый разъ остановился во второмъ этажѣ дома; и теперь не могу я придумать, какъ отыскалъ онъ мою комнату.
   -- Г. Франкъ, сказалъ онъ, когда я изъявилъ мое удивленіе и радость, кои произведены были его посѣщеніемъ, не знаю, хорошо ли я дѣлаю, приходя сказать вамъ то, что узналъ; можетъ быть, не должно говорить о томъ внѣ конторы, что происходитъ внутри оной. Не годится, какъ говоритъ пословица, сказывать стѣнамъ магазина, сколько строкъ въ журналѣ. По молодой Твинкаль былъ въ отсутствіи болѣе двухъ недѣль и только 24 часа какъ возвратился.
   -- Очень хорошо; но скажите, какое мнѣ дѣло до отсутствія и до возвращенія молодаго Твинкаля?
   -- Погодите, Г. Франкъ: батюшка вашъ довѣрилъ ему тайное порученіе. Не думаю, чтобъ онъ былъ въ Фельмутѣ по дѣлу банкрутства Пильчерда. Долгъ, который мы имѣли на Блеквелѣ и компаніи Экстерскихъ, недавно заплаченъ; несогласія, возникшія между нашимъ домомъ и нѣкоторыми подрядчиками рудниковъ Корнваллійскихъ, слава Богу, окончены хорошо. Къ тому же, надобно было справишься съ моими книгами; однимъ словомъ, я твердо увѣренъ, что молодой Твинкаль былъ на сѣверѣ у вашего дяди.
   -- Возможно ли! вскричалъ я, встревожась.
   -- Послѣ своего возвращенія, онъ ни объ чемъ больше не говорилъ, какъ о своихъ новыхъ сапогахъ, шпорахъ и о дракѣ пѣтуховъ, видѣнной имъ въ Іоркѣ. Это столь же вѣрно, какъ таблица умноженія. Когда бы Богъ далъ, мое любезное дитя, чтобъ вы рѣшились не противиться батюшкѣ, и, подобно ему, сдѣлались добрымъ негоціантомъ!
   Въ эту минуту чувствовалъ я сильное желаніе согласишься на все и хотѣлъ довершить радость Ойна, прося сказать моему отцу, что я готовъ ему во всемъ повиноваться. Но гордость, сіе чувство иногда похвальное, но чаще достойное порицанія, гордость мнѣ воспрепятствовала. Мое согласіе замерло и въ то время, когда я старался побѣдить нѣкоторой стыдъ, надъ коимъ разумъ мой, можетъ быть, и успѣлъ бы восторжествовать, Ойнъ услышалъ голосъ моего отца, который его звалъ. Онъ вышелъ изъ комнаты съ такого поспѣшностію и ужасомъ, какъ бы сдѣлавъ преступленіе вошедши въ оную; и такъ случай былъ потерянъ.
   Отецъ мой былъ точенъ до невѣроятности. Въ тотъ же самый день, въ тотъ самый часъ, въ той самой комнатѣ и тѣмъ же самымъ голосомъ, какъ мѣсяцъ назадъ, онъ возобновилъ мнѣ прежнее предложеніе присоединиться къ его торговому дому, взявъ на себя одну изъ вѣтвей коммерціи и велѣлъ объявить мое рѣшительное намѣреніе. Въ послѣдствіи я увидѣлъ, что онъ для убѣжденія меня пошелъ по совершенно противному пути, даже теперь думаю, что онъ поступилъ неблагоразумно, говоря со мною съ жестокостію. Снисходительный взглядъ, одно благосклонное слово заставилибъ меня упасть къ его ногамъ и поручишь себя его произволенію. Сухой тонъ и строгой взглядъ, еще болѣе подкрѣпили мое упорство, и я самымъ почтительнымъ голосомъ отвѣчалъ, что мнѣ не возможно согласиться на его предложенія. Можетъ быть, кто въ состояніи судить о своемъ бѣдственномъ сердцѣ, можетъ быть думалъ я, что сдаться по первому требованію, было бы знакомъ величайшей слабости; можетъ быть я ожидалъ сильнѣйшихъ къ тому побужденій, чтобы, по крайней мѣрѣ, не упрекали меня въ легкомысліи и чтобъ я могъ гордиться пожертвованіемъ, которое сдѣлалъ власти отеческой. Если это было такъ, то я обманулся въ моихъ ожиданіяхъ; ибо отецъ мой, обратясь хладнокровно къ Ойну, сказалъ: -- Я говорилъ тебѣ. Потомъ обращаясь ко мнѣ: -- Франкъ, сказалъ онъ мнѣ, въ твои лѣта ты можешь судить о томъ состояніи, въ коемъ будешь счастливъ; и такъ я больше тебя не принуждаю. Но хотя я и могу не обращать ни какого вниманія на твои желанія, также какъ и ты на мои, можно ли мнѣ узнать, не нужна ли для исполненія оныхъ моя помощь?
   Этотъ вопросъ привелъ меня въ смущеніе и я отвѣчалъ не много смѣшавшись, что не узнавъ ни какого состоянія и ни чего не имѣя, мнѣ не возможно было существовать безъ пособій отца; что желанія мои весьма ограниченны, и я надѣялся, что непреодолимое отвращеніе къ предлагаемому мнѣ состоянію, не лишитъ меня помощи и любви отцовской.
   -- То есть, ты хочешь опереться объ мою руку, а между тѣмъ идти куда тебѣ захочется: на это трудно согласиться, Франкъ. Со всѣмъ тѣмъ я думаю, что ты намѣренъ мнѣ повиноваться, если только мои приказанія не противны твоимъ намѣреніямъ?
   Я хотѣлъ отвѣчаетъ.-- Пожалуста молчите, сказалъ онъ. Если таково намѣреніе ваше, то отправляйтесь немедленно въ Сѣверную Англію: дядя васъ ожидаетъ; надобно познакомиться съ его семействомъ. Изъ его; сыновей (ихъ, кажется, семеро) я выбралъ достойнаго замѣнить то мѣсто, которое назначилъ вамъ въ можемъ домѣ. Мнѣ надобно еще окончить нѣкоторыя распоряженія съ моимъ братомъ и для этаго присутствіе ваше будетъ необходимо: въ Осбалдистонъ Галѣ получите подробнѣйшія наставленія; вы останетесь тамъ до тѣхъ поръ, пока я васъ призову. Завтра утромъ все будетъ готово къ отъѣзду.
   Сказавъ это, отецъ мой вышелъ изъ комнаты.
   -- Что все сіе значитъ, Ойнъ? сказалъ я моему бѣдному другу, на лицѣ коего изображалось глубочайшее уныніе.
   -- Все потеряно, Франкъ!... Ахъ! еслибъ вы захотѣли мнѣ повѣрить!... Но теперь нѣтъ болѣе способовъ; когда отецъ вашъ говоритъ такимъ рѣшительнымъ и тихимъ голосомъ, то это уже не перемѣняется, какъ конченный счетъ.
   И послѣдствія доказали справедливость его словъ: въ пять часовъ слѣдующаго утра я увидѣлъ себя на Іоркской дорогѣ, имѣя изрядную лошадь и пятьдесятъ гиней въ карманѣ, путешествующаго для того, чтобъ помочь отцу моему сыскать мнѣ преемника, который лишитъ меня его нѣжности, а можетъ быть и богатства.
   

ГЛАВА ТРЕТЬЯ.

"Челнокъ плыветъ по волѣ вѣтровъ; онъ обуреваемъ со всѣхъ
сторонъ на неизмѣнчивой стихіи; наконецъ волны разбиваютъ
его о камень подводной."

   Всякое подраздѣленіе моей повѣсти я начиналъ эпиграфомъ, для того чтобъ привлечь твое вниманіе отрывками произведеній болѣе привлекательныхъ, нежели мое. Эпиграфъ этой главы говоритъ о несчастномъ плавателѣ, который, не въ состояніи будучи управлять человѣкомъ, осмѣлился ввѣриться волнамъ рѣки. Школьникъ, который по безразсудству и смѣлости вздумалъ бы сдѣлать подобное покушеніе, не нашелъ себя, посреди теченія, въ такомъ затруднительномъ положеніи, каково было мое, когда я увидѣлъ себя безъ компаса блуждающаго на океанѣ жизни. Жестокіе и неожиданные поступки моего отца, коими онъ разорвалъ крѣпчайшія узы, соединявшія различныхъ членовъ обширнаго семейства; легкость, съ какою онъ изгналъ меня; равнодушіе и холодность, съ коими онъ видѣлъ мой отъѣздъ,-- все соединилось для уменьшенія высокаго мнѣнія, которое я до того времени имѣлъ о моихъ личныхъ достоинствахъ. Прекрасный Принцъ, который былъ то Принцемъ, то рыбакомъ, не унижался болѣе, мѣняя свой скиптръ на уду и чертогъ на хижину. Ослѣпляемые самолюбіемъ и тщеславіемъ, мы до такой степени привыкаемъ почитать ласки счастія за должную дань нашимъ достоинствамъ, что когда увидимъ себя оставленными нашему произволу, и бываемъ принуждены признаться неимѣющими существенной цѣны: то изумляемся нашей незначительностію и ощущаемъ чувствительнѣйшее оскорбленіе., по мѣрѣ того, какъ я удалялся отъ Лондона, мое смущеніе увеличивалось; отдаленный звонъ колоколовъ, казалось, просилъ меня возвратиться; но когда съ высотъ Гейгетскихъ я оборотился назадъ, чтобы въ послѣдній разъ посмотрѣть на великолѣпіе сего города, который начиналъ освѣщаться слабымъ свѣтомъ зари, мнѣ показалось, что я оставляю позади себя спокойствіе, душевный миръ, свѣтскія удовольствія и всѣ приятности жизни.
   Но участь была брошена. Позднимъ и низкимъ покорствомъ не возможно было приобрѣсти хорошаго расположенія моего отца; напротивъ будучи твердъ и неизмѣненъ, онъ былъ далекъ отъ того, чтобъ простить меня, и смотрѣлъ на меня съ презрѣніемъ, еслибъ я возвратился сказать ему, что готовъ вступитъ въ коммерцію. Мое врожденное упорство явилось ко мнѣ на помощь, а гордость тихонько шептала, какую представлю я жалкую фигуру, какой подчиненности, какому униженію подвергнусь я, когда увидятъ, что четырехъ мильнаго путешествія достаточно было для разрушенія намѣреній, утвержденныхъ мѣсячнымъ размышленіемъ. Даже надежда, которая никогда не оставляетъ юнаго безумца, украшала мои предпрнятія своимъ очаровательнымъ обольщеніемъ. Отцу моему никогда не могло придти въ голову передать все свое богатство тому роду, котораго онъ никогда не любилъ. Это, безъ сомнѣнія, есть испытаніе надъ моими чувствами; выдержать оное съ терпѣніемъ и твердостію, было единственнымъ средствомъ примириться и приобрѣсти его уваженіе. Я даже разсчислялъ, въ чемъ можно ему уступить и въ какихъ статьяхъ нашего мнимаго договора нужно устоять неколебимо. Слѣдствіемъ моихъ соображеній было то, что я немедленно долженъ быть введенъ во всѣ права, приобрѣтенныя рожденіемъ, и тогда нѣкоторыми знаками наружнаго повиновенія загладить мое послѣднее ослушаніе.
   Между тѣмъ я былъ господинъ самаго себя и ощущалъ то чувство независимости, смѣшанной съ радостію и Страхомъ, которое заставляетъ трепетать пылкую молодость и почитается ею верховнымъ благомъ. Кошелекъ мой хотя не былъ очень полонъ; но его достаточно было для удовлетворенія нуждѣ смиреннаго путешественника. Во время пребыванія моего въ Бордо, я привыкъ служить самому себѣ; конь мой былъ молодъ и крѣпокъ; сильное кипѣніе моего духа, радость видѣть себя временно свободнымъ,-- разсѣяли скоро печальныя мысли, овладѣвшія мною при началѣ путешествія.
   Но, впрочемъ, я желалъ бы путешествовать по дорогѣ, которая, по крайней мѣрѣ, могла бы питать любопытство, или въ странѣ, гдѣ можно бы дѣлать занимательныя наблюденія. Дорога на сѣверъ была въ то время, а можетъ быть и теперь, весьма бѣдна живописными видами и мѣстами примѣчательными; я не думаю, чтобъ во всей Великобританіи была дорога, которая менѣе этой заслуживала вниманіе. Не чувствительно размышленія приходили мнѣ въ голову и не всегда были безъ горечи. Даже моя Муза, эта кокетка, приведшая меня въ сей дикой край, моя Муза, столь же невѣрная и вѣтреная, какъ и весь полъ ея, оставила меня въ несчастій; я не зналъ бы какъ убить мою скуку, еслибъ по временамъ не попадались мнѣ путешественники, коихъ разговоры, хотя не весьма занимательные, по крайней мѣрѣ разсѣявали меня на нѣсколько времени. То были деревенскіе священники, которые, объѣхавъ свой приходъ, возвращались домой; фермеры и торговцы скотомъ, ѣхавшіе съ ближнихъ рынковъ; повѣренные негоціянтовъ, объѣзжавшіе провинціальные города для собиранія просроченныхъ долговъ; наконецъ ффицеры, набиравшіе рекрутъ. Мы говорили о религіи и о церковной десятинѣ, о быкахъ и о цѣнѣ хлѣба, о коммерческихъ запасахъ и о недостаткѣ мѣлочныхъ купцовъ; по временамъ, для разнообразія, мы слушали разсказъ о какой нибудь осадѣ или сраженіи во Фландріи, гдѣ самъ повѣствователь, можетъ быть, ни когда не былъ, хотя и занималъ первое мѣсто въ своей исторіи. Разбойники, предметъ обширный и плодовитый, занимали всѣ промежутки нашей бесѣды, и каждый разсказывалъ всѣ анекдоты объ нихъ, какіе только зналъ, стараясь притомъ увеличить и прикрасить оные. Всѣ имена дѣйствующихъ лицъ въ оперѣ нищій бы ли намъ знакомы. При сихъ унылыхъ повѣствованіяхъ, подобно испуганныхъ дѣтямъ, которые жмутся къ своей нянькѣ, когда сказка о привидѣніяхъ приходитъ къ концу, путешественники приближались одинъ къ другому, оглядывались на всѣ стороны, осматривали свои пистолеты и клялись оказывать взаимную помощь въ случаѣ опасности. Сіи увѣренія, какъ и большая часть союзовъ оборонительныхъ и наступательныхъ, выходятъ изъ памяти при видѣ малѣйшаго несчастія; тогда всякой препоручаетъ себя благосклонности своего коня и уѣзжаешь въ скачь, ни мало не заботясь о товарищахъ своего путешествія.
   Одинъ изъ храбрецовъ, котораго преслѣдовалъ подобный страхъ, былъ величайшій оригиналъ; я ѣхалъ съ нимъ почти полтора дня и онъ весьма увеселялъ меня. За сѣдломъ былъ у него небольшой чемоданъ, который казался очень тяжелымъ, и сохраненіемъ коего онъ единственно занимался. Ни на минуту онъ не терялъ его изъ вида; въ то время, когда останавливался и слѣзалъ съ лошади, и когда служанка изъ трактира приближалась, чтобъ взять чемоданъ, то онъ отталкивалъ ее съ грубостію и самъ бралъ оный въ руки. Съ равною осторожностію старался онъ скрывать не только цѣль своего путешествія и мѣсто назначенія, но даже ту дорогу, по которой поѣдетъ въ слѣдующій день. Ни что такъ не могло его безпокоишь, какъ если кто ни будь спроситъ, долго ли будетъ онъ ѣхать по сѣверной дорогѣ или въ какомъ трактирѣ думаешь остановиться. Онъ обращалъ величайшее вниманіе на всякія мѣлочи при выборѣ ночлега, тщательно избѣгая трактировъ уединенныхъ и которые хотя мало, казались ему подозрительными. Въ Грешемѣ онъ не спалъ цѣлую ночь, увидѣвъ, что въ среднюю комнату входилъ человѣкъ, который на всѣхъ косился, имѣлъ черный парикъ и старый, шитый золотомъ жилетъ. Не смотря на страхъ и безпокойства моего дорожнаго товарища, онъ, судя по его наружности, въ состояніи былъ защищаться. Онъ былъ высокъ и силенъ; кокарда, украшавшая его шляпу, казалось, была знакомъ, что онъ служилъ въ арміи или по крайней мѣрѣ занималъ военную должность. Его обращеніе, хотя не лучшаго тона, показывало разсудительнаго человѣка, когда ужасныя привидѣнія, всегда бывшія предъ его глазами, переставали на время его занимать; но достаточно было малѣйшаго обстоятельства, чтобъ заставить его трепетать. Разломанный заборъ, ровъ, часто были предметомъ ужаса; свистъ пастуха, собиравшаго свое стадо, казался ему знакомъ, которымъ разбойникъ призываетъ свою шайку; одинъ видъ висѣлицы, извѣщая его о казни вора, въ то же время напоминалъ ему, что еще много осязается ихъ вѣшать.
   Мнѣ скоро наскучилъ бы этотъ оригиналъ? если бы онѣ не развлекалъ моихъ печальныхъ мыслей и не воспрещалъ онымъ предаваться. Кромѣ того нѣкоторыя изъ его ужасныхъ повѣстей имѣли нѣкоторый родъ собственной занимательности, которая еще болѣе поддерживалась легковѣріемъ повѣствованія. Всякое новое доказательство его странности и недовѣрчивости чрезмѣрной, доставляло мнѣ случай; позабавиться на его счетъ. Въ его разсказахъ многіе несчастные путешественники попадались шайкѣ воровъ посредствомъ учтивостей и приятнаго обращенія иностранца, который предлагалъ ѣхать вмѣстѣ и коего сообщество, казалось, обѣщало и удовольствіе и защиту; онъ то говорилъ, то пѣлъ, желая заставить ихъ забыть скуку путешествія; старался чтобъ не обокрали ихъ въ трактирахъ, поправлялъ всѣ ихъ ошибки, пока наконецъ, подъ предлогомъ, что хочетъ показать имъ ближайшую дорогу, заманивалъ своихъ легковѣрныхъ жертвъ въ какой нибудь пустынный лѣсъ, гдѣ свистомъ призвавъ своихъ товарищей, сбрасывалъ плащь и являлся въ своемъ собственномъ видѣ въ платьѣ атамана разбойниковъ, которые во множествѣ выбѣгая изъ своихъ убѣжищъ, съ пистолетомъ въ рукѣ, требовали у неблагоразумныхъ путниковъ кошелекъ или жизнь. Къ концу подобной исторіи, повѣствованіе коей, казалось, умножало страхъ бѣднаго труса, и которую онъ, безъ сомнѣнія, разсказывалъ сто разъ, я примѣчалъ, что онъ смотрѣлъ на меня съ видомъ сомнѣнія и недовѣрчивости, какъ бы вдругъ приходило ему въ голову, что можетъ быть онъ находится подлѣ одного изъ тѣхъ опасныхъ людей, о коихъ говорить его исторія; едва поражала его такая мысль, онъ поспѣшно удалялся отъ меня на другую сторону большой дороги, оглядывался на всѣ стороны, осматривалъ оружіе, и, казалось, готовъ былъ къ побѣгу или къ битвѣ, если побѣгъ былъ невозможенъ.
   Недовѣрчивость, которую онъ оказывалъ въ подобныхъ случаяхъ, казалась только минутною и была слишкомъ забавна, чтобъ я думалъ оскорбляться ею; къ тому же въ то время наружность порядочнаго человѣка не мѣшала ему быть въ то же время разбойникомъ большой дороги. Раздѣленіе состояній не было тогда опредѣлено съ нынѣшнею вѣрностію, и званіе учтиваго бродяги, который поддѣвалъ ваши деньги игрою въ шары, было часто соединено съ званіемъ явнаго разбойника, требовавшаго кошелекъ или жизнь на большой дорогѣ. Во нравахъ того времени былъ также нѣкоторый оттѣнокъ грубости, которая въ послѣдствіи была смягчена и потомъ совершенно исчезла. Мнѣ кажется, что въ то время, терявшіе всю надежду, безъ отвращенія принимали всѣ средства, чтобъ только загладить удары судьбы. Правда, жили мы не въ то время, когда Антоній Вудъ оплакивалъ потерю двухъ прекрасныхъ, честныхъ и храбрыхъ мальчиковъ, которые безъ жалости были повѣшаны въ Оксфортѣ за то, что бѣдность заставила ихъ сбирать пошлину съ большихъ дорогъ. Впрочемъ окрестности столицы, покрытыя большею частію кустарникомъ, и кантоны, не весьма населенныхъ провинцій, были наполнены этимъ разрядомъ воровъ (коихъ существованіе будетъ нѣкогда извѣстно), которые исправляли ремесло съ нѣкоторыми родомъ учтивости. Подобно Жиббету въ хитростяхъ петиметровъ {Комедія.}, они тщеславились быть образованнѣйшими людьми и съ величайшею обходительностію исправляли свое дѣло. И такъ, молодой человѣкъ на моемъ мѣстѣ не могъ оскорбляться, когда его почитали однимъ изъ этихъ любезныхъ грабителей. Напротивъ я почиталъ за удовольствіе то возбуждать, то успокоивать страхъ и подозрѣнія моего храбреца, и забавлялся, вселяя ужасъ въ голову, которую природа не весьма хорошо устроила. Когда онъ увлекался моимъ чистосердечіемъ и казался совершенно спокойнымъ, я предлагалъ ему два или три вопроса о цѣли его путешествіи или о дѣлахъ, его занимавшихъ; голаго довольно было, чтобъ напугать его и заставить поспѣшно удалиться. Вотъ, напримѣръ, разговоръ нашъ о силѣ и сравнительной крѣпости нашихъ лошадей.
   -- О! государь мой, сказалъ онъ, признаюсь, моя лошадь уступитъ нашей на бѣгу вскачь. Но позвольте вамъ сказать, что рысь есть настоящій шагъ почтовой лошади, и въ такомъ случаѣ я поспорилъ бы съ вами, еслибъ мы были недалеко отъ города. Я держу бутылку порто, что я одержу побѣду на бѣгу; (ласкаетъ шпорами своего Буцефала).
   -- Утѣшьтесь, сударь; вотъ долина, которая, кажется, къ этому способна,
   -- Гм... гм.... прервалъ мой другъ съ смущеніемъ. Я не люблю безъ нужды утомлять мою лошадь. Не извѣстно, что можетъ произойти въ случаѣ опасности... Къ томужь, сударь, когда я говорю, что готовъ побиться объ закладъ, то разумѣю, когда лошади наши былибъ одинаково нагружены. Я увѣренъ, что ваша лошадь несетъ на себѣ тяжесть фунтами тридцатью легче, нежели моя.
   -- Чтожь до этаго! Сколько вѣситъ вашъ чемоданъ?
   -- Мой че... че... чемоданъ! прервалъ онъ, дрожа отъ страна; о! весьма не много... ничего... это нѣсколько рубашекъ и паръ чулокъ.
   -- На видъ, кажется, онъ болѣе вѣситъ, и я держу бутылку порто, что онъ составляетъ всю разницу груза нашихъ лошадей.
   -- Вы ошибаетесь, сударь, я васъ могу увѣрить. По чести, вы ошибаетесь, прервалъ онъ, удаляясь на другую сторону дороги, по обыкновенію своему въ опасныхъ случаяхъ,
   -- Я готовъ держать бутылку, сказалъ я, слѣдуя за нимъ; а что еще болѣе, ставлю десять противъ одной, что съ вашимъ чемоданомъ за сѣдломъ я обгоню васъ на бѣгу.
   При семъ предложеніи, которое показалось ему слишкомъ яснымъ, сопутникъ мой затрепеталъ всѣми членами. Красной носъ его поблѣднѣлъ и страхъ прогналъ съ лица всѣ слѣды, оставленные виномъ; зубы его сильно стучали, и онъ, въ припадкѣ ужаса, казалось, ожидалъ, что я свисткомъ сзову всю мою тайну. Увидѣвъ его лишеннаго способности говорить и едва сидящаго на лошади, я поспѣшилъ его разувѣрить, сказавъ, что колокольчикъ слышенъ не въ далекѣ и что мы такъ близки къ одной деревнѣ, а потому и можемъ не опасаться дурной встрѣчи. Сіи слова возвратили ему мужество; станъ его распрямился, носъ принялъ свой обыкновенный цвѣтъ; но я замѣтилъ, что онъ съ трудомъ могъ забыть мое дерзское предложеніе и подозрительно смотрѣлъ на меня. Я скучаю тебѣ сими подробностями, описывая такъ продолжительно характеръ этаго человѣка и мои надъ нимъ шутки, потому, что сіи обстоятельства, хотя ничтожныя, имѣли въ послѣдствіи большое вліяніе на произшествія, которыхъ я не могъ предвидѣть, и кои разскажу тебѣ, дошедъ до этаго времени моей жизни. По тогда поступки сего человѣка возбуждали во мнѣ одно лишь презрѣніе и утвердили меня въ той мысли, что изъ всѣхъ чувствъ, кои уничтожаютъ человѣчество и жестоко терзаютъ обладаемаго ими, нѣтъ ни одного презрѣннѣе, отвратительнѣе и ужаснѣе трусости.
   

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ.

"Англичанинъ не краснѣя говорить, что Шотландецъ есть
человѣкъ презрѣнный. Вотъ по чему бѣдняжка прибѣгаетъ
къ нему, чтобъ обогатиться."

   Въ то время существовалъ обычай, который теперь, можетъ быть, не соблюдается. Дальнія путешествія дѣлались обыкновенно верхомъ, слѣдовательно не весьма скоро; былъ обычай проводить Воскресенье въ какомъ нибудь городѣ, гдѣ путешественникъ могъ слушать божественную службу, а лошадь его пользоваться днемъ отдыха: учрежденіе похвальное вдвойнѣ. Другой обычай, напоминавшій старинное гостепріимство Англичанъ, состоялъ въ томъ, что хозяинъ гостинницы, хотя не много значительной, приглашалъ къ себѣ гостей, чтобъ праздновать седьмой день и раздѣлять семейственный его обѣдъ. Сіе, приглашеніе обыкновенно было принимаемо съ удовольствіемъ. Всякаго званія особы не почотпали оскорбленіемъ занять мѣсто за столомъ добраго трактирщика; бутылка вина, которую спрашивали по окончаніи обѣда, чтобъ пить за его здоровье, была единственная ему благодарность, и за это одно только позволено было платить.
   Я родился гражданиномъ міра и склонность моя влекла меня туда, гдѣ я могъ усовершенствоваться въ наукѣ познавать людей; къ томужъ я не имѣлъ ни какого права гордиться своими достоинствами и никогда не отказывался отъ гостепріимства воскреснаго, было ли оно предложено мнѣ подъ вывѣскою бѣлаго медвѣдя, золотаго льва или большаго оленя. Честный трактирщикъ, который въ этотъ день почиталъ себя важною особою, гордясь, что видитъ за столомъ своимъ гостей, коимъ онъ служилъ въ простые дни, давалъ волю своей веселости и употреблялъ всѣ срдства, чтобъ только доставить удовольствіе своимъ собесѣдникамъ. Магистръ, Аптекарь, Прокуроръ и самъ Священникъ, не отказывались принять участіе въ этомъ седьмичномъ пиршествѣ. Путешественники, приѣзжая изъ различныхъ частей государства и не отличаясь одинъ отъ другаго ни обращеніемъ своимъ, ни языкомъ, всегда почти составляли любопытное общество, которое нравилось наблюдателю, представляя ему леглое изображеніе нравовъ и характеровъ многихъ различныхъ странъ.
   Въ одинъ изъ этихъ торжественныхъ дней я находился съ моимъ робкимъ товарищемъ въ городѣ Дерлингтонѣ, зависящемъ отъ Епископства Дургамскаго; мы готовы были сѣсть за столъ въ трактирѣ чернаго медвѣдя; красноватое лице его возвѣщало весельчака; онъ извѣстилъ насъ такимъ голосомъ, который можно было почесть иносказательнымъ, что Шотландскій господинъ будетъ съ нами обѣдать.
   -- Господинъ!... Какого рода господинъ! сказалъ поспѣшно мой товаригць, коего воображеніе, всегда готовое къ испугу, въ то время вѣроятно представило ему господина большой дороги, т. е. разбойника.
   -- Чортъ возьми! Шотландскій дворянинъ, прервалъ нашъ хозяинъ. Они всѣ дворяне; даже тѣ, у которыхъ нѣтъ на спинѣ рубашки. Но этотъ имѣетъ хорошій видъ; кажется, онъ торгуетъ скотомъ.
   -- Пусть придётъ; отъ всего сердца согласенъ, отвѣчалъ мой приятель. Потомъ, обратясь ко мнѣ, онъ сообщилъ свои размышленія.
   -- Я уважаю Шотландцевъ, сударь; люблю и почитаю этотъ народъ за его хорошія правила. Говорятъ, что они бѣдный неопрятны; но они честны, и люди достойные вѣроятія меня увѣряли, что въ Шотландіи не знаютъ воровства на большихъ дорогахъ.
   -- Это потому, что у нихъ нечего грабить, сказалъ хозяинъ, съ улыбкою удовлетвореннаго самолюбія.
   -- Нѣтъ, отвѣчалъ громкій голосъ сзади насъ, это отъ того, что ваши Англійскіе мародеры и таможенные сборщики, которыхъ вы послали за Твидъ, завладѣли ремесломъ разбойниковъ и ничего болѣе не оставили дѣлать тамошнимъ жителямъ.
   -- Хорошо сказано, господинъ Кампбелъ, прервалъ трактирщикъ; я не думалъ, чтобъ вы были такъ близко отъ насъ; но вы знаете: временемъ надобно же сказать словцо.... А каково идутъ ваши торги на югѣ?
   -- Все по прежнему, отвѣчалъ Кампбель: умные покупаютъ и продаютъ, а дураковъ продаютъ и покупаютъ.
   -- Да, да; но умные и дураки имѣютъ обыкновеніе обѣдать, прервалъ нашъ веселый хозяинъ. Вотъ часть говядины, на которую мы сдѣлаемъ нападеніе.
   Сказавъ сіи слова, онъ взялъ свой широкій ножъ, сѣлъ по обыкновенію на почетное мѣсто, съ коего онъ могъ господствовать надъ всѣмъ столомъ, и началъ угощать гостей.
   Въ первой разъ видѣлъ я Шотландца; съ самаго дѣтства я былъ, такъ сказать, воскормленъ предубѣжденіями противъ сей страны. Отецъ мой, какъ тебѣ извѣстно, происходилъ отъ старинной фамиліи Нортумберландской, которая всегда имѣла мѣстомъ своего пребыванія Осбалдистонъ-Галь, отъ коего я былъ не вдалекѣ. Будучи лишенъ наслѣдства своимъ отцемъ въ пользу младшаго брата, онъ навсегда сохранилъ къ этому столь сильное негодованіе, что никогда не говорилъ о фамиліи, ощъ которой онъ происходилъ и ничего не находилъ смѣшнѣе и безразсуднѣе хвастовства предками. Вся гордость его состояла въ томъ, что онъ любилъ, когда говорили объ немъ: Вилліамъ Осбалдистонъ, первый или по крайней мѣрѣ одинъ изъ первыхъ негоціянтовъ въ Лондонѣ. Еслибъ онъ происходилъ отъ Вильгельма Завоевателя, то это менѣе льстило бы его гордости, нежели шумъ и волненіе на биржѣ, причиняемые его прибытіемъ. Онъ желалъ, чтобъ я остался въ невѣденіи о моемъ благородномъ происхожденіи, изъ страха, что мои чувствованія объ этомъ предметѣ не будутъ согласны съ его чувствами. Но сіи замыслы, какъ обыкновенно бываетъ при самыхъ обдуманныхъ предпріятіяхъ, были опровергнуты,-- до извѣстной степени,-- существомъ, отъ котораго его гордость не предполагала сопротивленія. Кормилица его, добрая старуха изъ Нортумберланда, съ дѣтства къ. нему привязанная, была единственная особа его отчизны, къ которой онъ сохранилъ любовь, и когда счастіе ему улыбнулось, то первое употребленіе, которое сдѣлалъ онъ изъ его даровъ, было стараніе обезпечить честнымъ содержаніемъ Мабель Рикетсъ и призвать ее къ себѣ въ Лондонъ. По смерти моей матери, ей-то было поручено имѣть обо мнѣ то попеченіе и нѣжное вниманіе, которыхъ требуетъ дѣтство отъ нѣжности материнской. Такъ какъ господинъ ея запретилъ говорить ему о степяхъ и долинахъ ея любезнаго Нортумберланда, то она вознаграждала себя, разсказывая мнѣ о своей юности и о преданіяхъ отчизны. Я внималъ ей съ дѣтскою жадностію; еще теперь, кажется, вижу старую Мабель: голова ея немного колеблется отъ вліянія лѣтъ; повязка бѣла, какъ снѣгъ; лице ея покрыто морщинами, но еще носитъ печать здоровья отъ привычки къ полевымъ трудамъ. Мнѣ кажется, я вижу, какъ она, вздыхая, смотритъ въ окно на кирпичныя стѣны и узкія улицы, и оканчиваетъ свою любимую пѣсню, которую тогда я предпочиталъ всему; но почемужъ не сказать мнѣ правды?... которую и теперь предпочитаю всѣмъ большимъ аріямъ Италіанскихъ оперъ.
   
   Увижуль васъ, я дубы вѣковые
   И плющь и зелень нашихъ горъ?
   Когда опять мой жадный взоръ
   Вы упоите вновь, древа мои родныя?....
   
   Мабель въ своихъ повѣствованіяхъ съ возможнымъ жаромъ говорила противъ Шотландіи. Жители противуположныхъ границъ занимали въ повѣствованіяхъ ея тѣ роли, какія лѣшіе и великаны съ семи-мильными сапогами занимаютъ въ сказкахъ всѣхъ кормилицъ. Нужно ли этому удивляться? Не Дугласъ ли Черный зарѣзалъ наслѣдника фамиліи Осбалдистоновъ въ тотъ самый день, когда сей несчастный вступалъ во владѣніе имуществомъ своихъ предковъ и среди праздника, который онъ давалъ вассаламъ? Не Ватъ ли, прозванный дьяволомъ, завладѣлъ во времена моихъ прапрадѣдовъ всѣми стадами, кои паслись въ нашихъ долинахъ, въ окрестностяхъ Ленторна? Не имѣемъ ли тысячи трофеевъ, которые, по сказаніямъ Мабель, служатъ доказательствомъ нашего славнаго мщенія? Сиръ Генрихъ Осбалдистонь, пятый именемъ, развѣ не похитилъ прекрасную Жесси Фейрнингтонъ? Подобно новому Ахиллесу, развѣ не защищалъ онъ свою Бризеисъ противъ соединенныхъ силъ храбрѣйшихъ вождей Шотландскихъ? Развѣ мы не ознаменовали себя въ битвахъ Англіи съ ея соперницею. Сѣверная война была источникомъ и славы и несчастій нашихъ.
   Слыша въ дѣтствѣ моемъ подобныя исторіи, я сталъ почитать Шотландію естественнымъ врагомъ Англіи; предубѣжденія мои еще болѣе увеличились извѣстіями, которыя приносили моему отцу. Онъ вошелъ въ об. ширныя предпріятія и купилъ пространные лѣса, принадлежавшіе богатымъ владѣльцамъ Шотландскимъ. Онъ безпрестанно повторялъ, что они гораздо любятъ болѣе заключать торги и брать задатки, нежели исполнять на дѣлѣ свои обѣщанія. Также подозрѣвалъ онъ Шотландскихъ негоціянтовъ, которыхъ принужденъ былъ употребить агентами въ этомъ дѣлѣ, что они присвоили себѣ большую часть прибыли. Однимъ словомъ, сколько Мабель жаловалась на Шотландскихъ воиновъ стараго времени, такъ Г. Осбалдистонъ былъ ожесточенъ лукавствами этихъ Синонцевъ. Оба возбуждали во мнѣ, сами того не зная, глубочайшее отвращеніе ко всѣмъ жителямъ сѣверной Великобританіи, и съ того времени я почиталъ ихъ народомъ жестокимъ и кровожаднымъ въ военное время, вѣроломнымъ въ мирное, скупымъ, корыстолюбивымъ и недостойнымъ довѣрія въ дѣлахъ, не обладающимъ ни однимъ изъ хорошихъ качествъ; ибо не льзя было дать сего имени свирѣпости, походившей въ сраженіяхъ на храбрость, и тому лукавству, которое замѣняло благоразуміе въ ихъ поступкахъ и дѣлахъ. Чтобъ оправдать, или по крайней мѣрѣ извинить тѣхъ, которые внушили мнѣ подобные предразсудки, я долженъ замѣтить, что въ то время Шотландцы не болѣе отдавали справедливости Англичанамъ. Въ обоихъ государствахъ втайнѣ тлѣли искры ненависти народной, искры, коими одинъ начальникъ хотѣлъ произвести ужасное пламя, долженствовавшее обнять оба Королевства; но которое, надѣюсь, теперь счастливо угасло въ своемъ собственномъ пеплѣ.
   По этому-то съ весьма неблагоприятными впечатлѣніями я смотрѣлъ на перваго мнѣ встрѣтившагося Шотландца. Его наружность отвѣчала тому понятію, которое я себѣ сдѣлалъ о его соотечественникахъ. Онъ имѣлъ грубыя черты и крѣпкіе члены, кои составляютъ ихъ главное отличіе; въ разговорѣ его былъ замѣтенъ народный тонъ: говорилъ не скоро и съ нѣкоторымъ принужденіемъ, что происходило отъ желанія скрыть свое нарѣчіе. Я замѣтилъ недовѣрчивость и суровость Шотландцевъ въ его отвѣтахъ на предлагаемые вопросы; но не думалъ найти въ Шотландцѣ той непринужденной гордости, которая, казалось, ставила его выше того общества, куда случай нечаянно его завелъ. Одежда его была грубая, но впрочемъ чистая и благопристойная для того времени, когда немногіе дворяне занимались своимъ туалетомъ, и представляла не нищету, но умѣренность. Изъ разговоровъ его было видно, что онъ занимается торговлею скотомъ, ремесломъ не весьма почетнымъ; впрочемъ, не смотря на это, онъ обращался съ нашимъ обществомъ съ холодною учтивостію и нѣкоторою благосклонностію, которая означаетъ истинное, но непритворное достоинство въ томъ, кто оную принимаетъ. Когда онъ говорилъ о чемъ нибудь свое мнѣніе, то всегда выражался рѣшительно и съ нѣкоторою самоувѣренностію, какъ бы слова его не могли подлежатъ ни оспориванію, ни сомнѣнію. Нашъ трактирщикъ и его воскресные гости, сдѣлавъ нѣсколько усилій для поддержанія своихъ мнѣній, принуждены были уступить Г. Кампбелю, который чрезъ это овладѣлъ разговоромъ и управлялъ онымъ по своей волѣ. Изъ любопытства я хотѣлъ съ нимъ поспорить, полагаясь на познаніе свѣта, которое приобрѣлъ я въ бытность свою во Франціи, и довольно хорошее воспитаніе, которое получилъ я. Въ литературномъ отношеніи онъ не могъ вступить со мною въ споръ; ибо я увидѣлъ, что его необработанныя, хотя сильныя дарованія, полученныя имъ отъ природы, не были усовершенствованы образованіемъ. Но я нашелъ его, гораздо болѣе меня, знакомаго съ настоящимъ положеніемъ Франціи, съ характеромъ Герцога Орлеанскаго, который былъ назначенъ правителемъ Королевства, и окружающихъ его Министровъ; его топкія, живыя, иногда сатирическія замѣчанія, показывали человѣка, прилѣжно изучившаго политическое состояніе сего государства.
   Когда разговоръ коснулся политики, то Кампбель хранилъ молчаніе, которое, можетъ быть, возбуждалось благоразуміемъ. Раздѣленіе Вейгсовъ и Торисовъ колебало тогда почти всю Англію. Сильная партія, втайнѣ поддерживая Короля Іакова, угрожала династіи Ганноверской, едва утвердившейся на тронѣ. Во всѣхъ трактирахъ раздавались крики Якобитовъ и ихъ противниковъ; а такъ какъ политика нашего хозяина состояла въ томъ, чтобъ не ссориться съ хорошими плательщиками и позволять имъ спорить въ охоту, то столъ его всякое Воскресенье былъ театромъ раСтрей столь же сильныхъ, какія бываютъ въ городовомъ совѣтѣ. Священникъ, Аптекарь и небольшой человѣкъ, который не объявлялъ своего состоянія, но по нѣкоторымъ выразительнымъ движеніямъ я принялъ его за цырюльника, приняли сторону Стуартовъ и Епископцовъ. Сборщикъ пошлинъ, по своей обязанности, и Прокуроръ, занимавшій доходное мѣсто, зависѣвшее отъ казны, равно и мой дорожный сопутникъ, принимавшій величайшее участіе въ спорѣ, съ неменьшимъ жаромъ защищали сторону Короля Георга и Протестантовъ. Когда доказательства истощились, то прибѣгли сперва къ крикамъ, потомъ къ клятвамъ и дракѣ наконецъ каждая изъ двухъ партій взывала къ Г. Кампбелю, пылая желаніемъ привлечь его на свою сторону.
   -- Вы Шотландецъ! государь мой, кричала одна сторона; дворянинъ вашего государства долженъ объявить себя защитникомъ наслѣдственныхъ правъ!
   -- Вы Пресвитеріянецъ! государь мой, говорила противная партія; ужели будете вы на сторонѣ несправедливой власти!
   -- Господа! сказалъ нашъ оракулъ, воспользовавшись минутою молчанія, не сомнѣваюсь, что Король Георгъ достоинъ привязанности своихъ друзей; и если онъ удержится на престолѣ, то можетъ сдѣлать любезнаго сборщика короннымъ повѣреннымъ; другу нашему Г. Кишаму -- дастъ мѣсто генеральнаго коммисара; онъ также можетъ сдѣлать хорошее вознагражденіе этому честному господину, который сидитъ на своемъ чемоданѣ и предпочитаетъ его всякому сѣдалищу. Но не противорѣча можно сказать, что Король Іаковъ есть также особа доброжелательная; еслибъ карты смѣшались и игра обратилась на его сторону, то онъ могъ бы, если угодно, сдѣлать почтеннаго священника Епископомъ Кентербурійскимъ; Доктора Микстуру -- первымъ Врачемъ своего дома; свою королевскую бороду ввѣрить попеченіямъ друга нашего Летерума. Но такъ какъ я сомнѣваюсь, чтобъ кто нибудь изъ обоихъ Государей далъ стаканъ вина Роберту Кампбелю, видя его умирающимъ отъ жажды, то подаю голосъ за Іонафана Бровна, нашего хозяина, и провозглашаю его королемъ виночерпіевъ, съ тѣмъ только условіемъ, чтобъ онъ досталъ намъ другую бутылку, одинакой доброты съ первою.
   Выдумка эта была принята съ единодушнымъ одобрѣніемъ, и когда господинъ Бровнъ исполнилъ условіе своего повышенія, то не преминулъ извѣстить своихъ гостей, что Г. Кампбель, -- при всемъ своемъ миролюбіи,-- храбръ, какъ левъ.-- Повѣрите ли! онъ одинъ обратилъ въ бѣгство семерыхъ разбойниковъ кои окружили его на дорогѣ Вистомъ-Тристской?
   -- Вы ошибаетесь, любезный другъ, сказалъ Кампбель, прерывая его; ихъ было только двое и притомъ трусы, плохо знавшіе свое ремесло.
   -- Какъ, государь мой! сказалъ путевой мой товарищъ, придвигая къ Кампбелю свой стулъ, или лучше сказать свои чемоданъ, -- возможно ли, чтобъ вы одни обратили въ бѣгство двухъ разбойниковъ?
   -- Очень возможно, сударь, отвѣчалъ Кампбель, и я не вижу тутъ ничего необыкновеннаго. Я не побоялся бы и четверыхъ такого рода.
   -- Государь мой! прервалъ мой приятель, я почту за величайшее удовольствіе продолжатъ съ вами путь. Я ѣду на сѣверъ, государь мой.
   Сіе добровольное извѣщеніе о дорогѣ, по какой онъ намѣренъ ѣхать, было первое, услышанное мною отъ него; но оно не сдѣлало большаго впечатлѣнія на Шотландца, который не отвѣтствовалъ его довѣренности.
   -- Мы не можемъ путешествовать вмѣстѣ, сказалъ онъ сухо; вѣроятно вы имѣете хорошую лошадь, а я путешествую пѣшкомъ или на горской клячѣ, которая едва въ состояніи сдѣлать двѣ мили въ часъ.
   Сказавъ сіи слова, онъ бросилъ на столъ деньги за бутылку вина и готовился выдти, когда мой товарищъ его остановилъ, и взявъ за пуговицу платья, подвелъ ко впадинѣ окна. Мнѣ послышались новыя просьбы о сопутствованіи, которая Кампбель, казалось, отвергалъ.
   -- Я буду платишь за васъ, сказалъ путешественникъ.
   -- Невозможно! сказалъ Кампбель; мнѣ есть дѣло въ Ротбури.
   -- Но я не очень тороплюсь и могу сдѣлать небольшой крюкъ, пожертвуя однимъ днемъ, чтобъ только отыскать добраго дорожнаго товарищу
   -- По чести, сударь, сказалъ Кампбель, не могу оказать вамъ этой услуги. Я путешествую, -- прибавилъ онъ, съ гордостію поднявъ голову, -- по собственнымъ дѣламъ; еслижъ хотите послѣдовать моему совѣту, то не присоединяйтесь къ чужестранцамъ, которыхъ встрѣтите на пути и ни кому не сказывайте о дорогѣ, по которой намѣрены отправиться.-- Потомъ, безъ дальнихъ церемоніи, онъ освободилъ свою пуговицу, не смотря на усилія путешественника, и приближился ко мнѣ.-- Вашъ другъ, государь мой, сказалъ онъ мнѣ, не очень скроменъ касательно ввѣреннаго ему порученія.
   -- Государь мой, прервалъ я, онъ вовсе мнѣ не другъ; это путешественникъ, встрѣтившійся мнѣ на дорогѣ. Не знаю ни имени, ни дѣлъ его, и вы, какъ мнѣ кажется, гораздо болѣе меня удостоились его довѣренности.
   -- Я хотѣлъ только сказать, подхватилъ онъ поспѣшно, что онъ слишкомъ много заботится, предлагая свое товарищество тѣмъ, кои того не желаютъ.
   Г. Кампбель, не дѣлая другихъ замѣчаній, пожелалъ намъ добраго пути и все общество разошлось.
   На другой день я разлучился съ моимъ робкимъ сопутникомъ, ибо, оставивъ большую сѣверную дорогу, я поѣхалъ на западъ, въ направленіи замка Осбалдистона, мѣсто пребыванія моего дяди. Такъ какъ онъ не переставалъ имѣть на меня нѣкотораго подозрѣнія, то не могу сказать, былъ ли онъ доволенъ или нѣтъ нашею разлукою. Чтожъ касается до меня, то его страхъ пересталъ меня забавлять; говоря откровенно, я былъ очень радъ, что отъ него избавился.
   

ГЛАВА ПЯТАЯ.

"Какъ сердце мое трепещетъ, когда я вижу Нимфу,
весело летящую на своемъ конѣ по нашимъ полямъ
и взбирающуюся на утесы, безопасно преслѣдуя
легкую серну.
Охота, Соммервиль.

   Приближаясь къ тѣмъ мѣстамъ, кои представлялъ себѣ колыбелью нашей фамиліи, я ощутилъ тотъ восторгъ, который дикія и романтическія картины возбуждаютъ въ любовникѣ природы. Избавясь отъ докучливой болтливости моего сопутника, я могъ замѣтить различіе сей страны съ тою, которую проѣхалъ. Здѣсь рѣки, кои вполнѣ заслуживали это имя, не дремали посреди изъ и кустарниковъ, но катились въ тѣни лѣсовъ, насажденныхъ природою; онѣ то свергались съ вершинъ утесовъ, то змѣились въ прелестныхъ долинахъ, которыя открывались по дорогѣ, какъ бы приглашая путешественника слѣдовать за ихъ изгибами. Горы Шевіотскія возвышались предо мною въ своей величественной красѣ, не съ разнообразіемъ утесовъ и долинъ, которое отличаетъ горы перваго порядка; но представляя одну обширную массу скалъ съ круглыми вершинами; ихъ мрачный видъ и безпредѣльное пространство отличались необыкновеннымъ величіемъ, которое поражало воображеніе.
   Среди сихъ-то горъ лежала узкая долина, въ концѣ коей возвышался замокъ моихъ отцовъ. Часть обширныхъ владѣній, къ нему принадлежавшихъ, была продана расточительными предками; но еще осталось довольно много, и дядя мой почитался однимъ изъ богатыхъ владѣльцевъ графства. Дорогою я узналъ, что по примѣру другихъ помѣщиковъ, онъ употреблялъ большую часть своего богатства На то, чтобъ съ величайшею пышностію исправлять обязанности гостепріимства расточительнаго, которое онъ почиталъ необходимымъ для поддержаніи чести своей фамиліи".
   Съ вершины одного возвышенія я уже примѣтилъ замокъ Осбалдисшонъ, древнее, огромное зданіе, возвышавшееся надъ дубовымъ лѣсомъ, подобнымъ рощамъ друидовъ, и ѣхалъ къ нему съ возможною поспѣшностію по излучистой и дурной дорогѣ, когда утомившійся конь мой поднялъ уши, слыша не вдалекѣ лай собакъ. Не сомнѣваясь въ томъ, что собаки принадлежатъ моему дядѣ, я располагался отъѣхать въ сторону и датъ охотникамъ проскакать мимо, увѣренъ будучи, что не прилично представиться моему дядѣ среди охоты и охотниковъ, рѣшился отправиться въ замокъ и ожидать тамъ его возвращенія. И такъ, остановись на одномъ возвышеніи и ощущая нѣкоторый родъ участія и любопытства, возбуждаемаго сею полевою забавою, я ждалъ приближенія охотниковъ.
   Изнемогающая отъ преслѣдованій лисица выбѣжала изъ кустарника, закрывавшаго правую сторону долины. Ея влачащійся хвостъ, рыжая и всклокоченная шерсть, тихій и принужденный бѣгъ, -- все показывало, что она готова скоро пасть, и летавшій надъ нею воронъ уже почиталъ ее своею добычею. Бѣдная лисица переплыла рѣчку, которая пересѣкала долину, и тащилась надъ дикимъ берегомъ, когда собаки бросились изъ кустовъ съ тремя или четырьмя охотниками и поспѣшно преслѣдовали ее, не смотря на неровность дороги. Это были молодые люди крѣпкіе и высокіе; всѣ они имѣли хорошихъ лошадей и были одѣты въ зеленые камзолы, въ кожаное исподнее платье и въ желтыя шапки -- мундиръ общества охотниковъ подъ покровительствомъ Сиръ Гилдебранда Осбалдистона. Вотъ мои двоюродные братья, думалъ я, когда они ѣхали милю меня. Какого приема долженъ я ожидать отъ сихъ достойныхъ послѣдователей Немврода? Невозможно, чтобъ я, не охотясь никогда въ жизнь мою, былъ счастливъ въ семействѣ моего дяди! Новое явленіе прервало пить моихъ размышленій.
   Это была молодая особа, коей видъ, исполненный красоты и выраженія, быль одушевленъ жаромъ охоты. Она ѣхала на прекрасной лошади, черной какъ агатъ и немного обрызганной пѣною, которая падала съ удилъ; одѣта была въ платье тогда неупотребительное, которое назвали одеждою верховой ѣзды или Амазонскою, и ввели въ употребленіе во время пребыванія моего во Франціи, и потому это было для меня совершенною новостію. Ея длинные черные волосы развѣвались по волѣ вѣтра, освободясь въ жару охоты отъ узъ, кои держали ихъ въ неволѣ. Крутая и неровная дорога, по которой она ѣхала съ смѣлостію и удивительнымъ присутствіемъ духа, замедлила ея путь, и я имѣлъ время разсмотрѣть ея блестящія и живыя черты, коимъ странность наряда, казалось, придавала новую прелесть. Лошадь ея, проходя мимо меня, сдѣлала скачекъ въ то самое время, когда всадница, выѣхавъ на гладкую дорогу, понуждала ее присоединиться къ охотникамъ. Воспользовавшись этимъ случаемъ, я къ ней приближился, подъ тѣмъ предлогомъ, чтобъ подашь помощь; но я очень хорошо видѣлъ, что прекрасная Амазонка не подвергалась ни малѣйшей опасности и вовсе не испугалась. Не смотря на это, она поблагодарила меня улыбкою за мое намѣреніе, и я, видя себя ободреннымъ. спѣшилъ приближиться и поѣхалъ рядомъ съ нею. Радостные крики охотниковъ и громкій звукъ роговъ возвѣстили намъ, что торопиться было не къ чему, ибо охота кончилась. Одинъ изъ молодыхъ людей, коихъ я видѣлъ прежде, приближился къ намъ и торжественно потрясалъ лисьимъ хвостомъ.
   -- Вижу, сказала она, очень вижу; но не дѣлайте столько шуму. Еслибъ Фебея не утомилась неровною дорогою, прибавила она, лаская шею своей" лошади, то вы не похвалились бы побѣдою.
   Тогда молодой охотникъ подъѣхалъ къ ней и я примѣти.гь, что они смотрѣли на меня и говорили тихонько между собою; молодая особа, казалось, о чемъ-то просила; но по его недовольному и даже сердитому лицу, я замѣтилъ, что это было для него неприятно. Оборотивъ ко мнѣ свою лошадь, она сказала: Хорошо, хорошо, Торнклифь; если вы не хотите, то я сдѣлаю это, вотъ и все. Милостивый Государь, прибавила она, посмотрѣвъ на меня, я хотѣла убѣдить этаго молодаго человѣка, который можетъ почесться образцомъ учтивости, спросить у васъ, не случалось ли вамъ на дорогѣ слышать объ одномъ изъ нашихъ друзей, Г. Франкѣ Осбалдистонѣ, котораго мы ожидаемъ къ себѣ на этихъ дняхъ.
   Я былъ очень радъ, нашедши такой благоприятный случай дать о себѣ знать и благодарилъ за столь лестный для меня вопросъ.
   -- Въ такомъ случаѣ, прервала она, такъ какъ учтивость моего любезнаго двоюроднаго братца въ усыпленіи, то позвольте мнѣ, хотя это не очень прилично, сдѣлаться церемоніймейстеромъ и представить вамъ молодаго господина Торнклифа Осбалдистона и Діану Вернонъ, которая также имѣетъ честь быть въ родствѣ съ вашимъ милымъ братцемъ.
   Миссъ Вернонъ произнесла сіи слова съ нѣкоторою смѣсью тонкости, простоты и насмѣшки. Я поспѣшилъ возобновить мою благодарность и увѣрить ее, что весьма радъ, имѣвъ удовольствіе встрѣтить ихъ на дорогѣ. Сказать правду, этотъ комплиментъ былъ такъ сказанъ, что Миссъ Вернонъ могла присвоить себѣ большую часть онаго; ибо Торнклифъ показался мнѣ деревенщиной безъ малѣйшаго образованія. Однакожъ онъ пожалъ мнѣ руку и объявилъ, что намѣренъ насъ оставить, чтобъ помочь братьямъ счесть собакъ и собрать ихъ на своры. Это сообщилъ онъ Миссъ Вернонъ, не думая извиниться передо мною.
   -- Вотъ, сказала она, слѣдуя за нимъ глазами, вотъ царь лошадей и конюховъ! Но они всѣ таковы, и по этой любезной особѣ вы можете судить обо всемъ семействѣ.
   -- Читалиль вы Маркама?
   -- Маркама? кажется мнѣ никогда не случалось даже слышать о такомъ авторѣ.
   -- Не читать Маркама! Жалкое невѣжество! Но знаете ли, что это алкоранъ дикаго племени, въ коемъ вы будете жить? Маркамъ! знаменитѣйшій авторъ изъ всѣхъ когда либо писавшихъ о птичьей охотѣ! Я начинаю въ васъ отчаиваться и опасаюсь, что вы также не знаете именъ новѣйшихъ: Жибсона и Бертлета.
   -- Безъ сомнѣнія не знаю, Миссъ Вернонъ.
   -- И вы не краснѣете! Я вижу, что васъ не льзя признать нашимъ братцомъ. Вѣрно не умѣете ни вычистить, ни подковать лошадь?
   -- Предоставляю это кузнецу и конюху.
   -- Безпечность невѣроятная! Можете ли, по крайней мѣрѣ, выучить собаку позвать назадъ сокола и приучить его, или...
   -- Пощадите меня! я говорю вамъ, что не обладаю ни одною изъ этихъ рѣдкихъ способностей.
   -- Ради Бога, скажите же, Франкъ, что вы умѣете дѣлать?
   -- Почти ничего, Миссъ Вернонъ: когда лошадь моя осѣдлана, я на нее сажусь, -- вотъ и всѣ мои знанія.
   -- Этаго немного, сказала она, пустивъ вскачь своего коня.
   Небольшой заборъ преграждалъ намъ дорогу, и я уже готовился отворить калитку, когда Миссъ Вернонъ съ улыбкою черезъ него перескочила; я зачесть почелъ за нею послѣдовать и въ минуту былъ подлѣ нее.
   -- Я вижу, что не должно терять всей надежды: изъ васъ можно еще что нибудь сдѣлать. Сказать правду, я боялась, чтобъ вы не были переродившимся Осбалдистономъ. Но какая судьба привела васъ въ замокъ медвѣдей? ибо такъ сосѣди окрестили нашъ домъ. Предполагаю, что вы могли остаться въ Лондонѣ.
   Дружескій тонъ, коимъ говорила моя прекрасная сопутница, подалъ мнѣ смѣлость послѣдовать ея короткости; восхищенный искренностію, которая начинала между нами водворяться, я отвѣчалъ ей тихимъ голосомъ: -- Можетъ быть, Миссъ Вернонъ, я почелъ бы мое пребываніе въ Осбалдистонъ-Галѣ строгимъ покаяніемъ, -- судя по сдѣланному вами, изображенію его жителей, -- еслибъ не было изключенія, И коемъ вы умолчали.
   -- А! Ралейгъ? сказала Миссъ Вернонъ.
   -- Нѣтъ; я думалъ, извините меня, объ особѣ, которая гораздо ко мнѣ ближе.
   -- А я думаю, что гораздо приличнѣе будетъ не понимать васъ; но къ чему это притворство? Вашъ комплиментъ заслуживаетъ поклонъ; но какъ я на лошади, то вы извините меня на этотъ разъ. Не шутя, я заслуживаю изключенія вашего; безъ меня, посреди братцовъ-мкдвѣдей, вы не нашли бы во всемъ замкѣ человѣка, съ которымъ можно поговорить, изключая стараго священника и Ралейга.
   -- Но кто этотъ Ралейгъ, скажите мнѣ ради Бога?
   -- Ралейгъ есть такая особа, которая хочетъ, чтобъ всѣ были на него похожи, ибо тогда онъ былъ бы похожъ на всѣхъ. Онъ младшій сынъ Сиръ Гилдебранда, -- вашихъ лѣтъ; но онъ не такъ онъ не хорошъ, однимъ словомъ. Въ замѣну, природа одарила его разумомъ, который усовершенствованъ воспитаніемъ. Отецъ хочетъ посвятить его церкви; но онъ, кажется, не намѣренъ ему повиноваться. Вы найдете его любезнѣйшимъ человѣкомъ, какого вы не встрѣчали по крайней мѣрѣ съ недѣлю. Еслибъ онъ захотѣлъ влюбиться въ слѣпую женщину, то вѣрно сдѣлалъ бы ее кокеткою; но глаза разрушаютъ очарованія слуха! Боже мой! вотъ ужь мы на дворѣ стараго замка, который кажется такимъ дикимъ и готическимъ, какъ ни одинъ изъ его жителей! Въ Осбалдистонѣ не заботятся о нарядахъ; но мнѣ такъ жарко, что надобно освободиться отъ всего лишняго, а эта шляпа такъ тяжела и безпокойна! Она" продолжала говорить, снимая свою шляпу, и прекрасные волосы ея разсыпались гебеновыми кольцами по прелестному лицу. Смѣясь и краснѣя, она отбросила ихъ на обѣ стороны своею бѣлою, прекрасною рукою. Если и было въ этомъ движеніи немного кокетства, то по крайней мѣрѣ оно прикрывалось совершеннымъ равнодушіемъ. Я не могъ удержаться и не сказать, что если судить о всемъ семействѣ потому, что я видѣлъ, то въ такомъ случаѣ не нужны ни какіе наряды,
   -- Вотъ какія учтивости! прервала Миссъ Вернонъ, хотя мнѣ васъ еще не должно бы слушать; но вы извините за небольшую небрежность, когда увидите медвѣжонковъ, съ коими будете жить. Искусству трудно было бы исправить ихъ природу; по крайней мѣрѣ они не принимаютъ на себя труда быть отвратительными. Но старый колоколъ скоро возвѣститъ обѣдъ. Онъ разбитъ; но это не мѣшаетъ его чудесности. Знаете ли, что онъ самъ собою звонилъ въ тотъ день, когда Король Вильгельмъ вышелъ на берегъ, и дядюшка, уважая его пророческій даръ, не хочетъ поправить^ Ну, ловкій кавалеръ, начинайте вашу службу и подержите мою лошадь, пока я пришлю къ вамъ одного изъ моихъ конюшихъ.
   Сказавъ сіи слова, она бросила мнѣ повода, какъ будто мы были знакомы съ дѣтства, -- соскочила съ лошади, перебѣжала дворъ и вошла въ небольшую боковую дверь, оставивъ меня въ удивленіи о своей красотѣ и откровенномъ обращеніи, которое тѣмъ болѣе казалось необыкновеннымъ въ то время, когда дворъ великаго Монарха Людовика XIV предписывалъ законы приличія всей Евиропѣ, и при коемъ прекрасный полъ отличался удивительною скромностію. Я представлялъ изъ себя довольно жалкую фигуру на дворѣ замка, сидя на лошади и держа другую за повода. Строеніе не могло занять вниманіе иноземца; къ томуже я совсѣмъ не разположенъ былъ прилѣжно его разсматривать. Всѣ четыре фасада были различной архитектуры; украшенные огромными рѣшетчатыми окнами, выдавшимися башенками и тяжелыми архитравами, они были похожи на монастырь или на самую древнюю и готическую коллегію въ Оксфортѣ. Тщетно призывалъ я, слугъ и мое терпѣніе тѣмъ болѣе страдало, что я видѣлъ и мужескаго и женскаго рода служителей, мелькающихъ въ окнахъ замка, подобно кроликамъ віусвоемъ звѣринцѣ. Возвращеніе собакъ и охотниковъ вывело меня изъ затрудненія; я отдалъ лошадей одному грубіану, а другому велѣлъ проводить себя къ Сиръ Гилдебранду. Этотъ негодяй, оказалъ мнѣ сію услугу съ усердіемъ крестьянина, который долженъ служить проводникомъ неприятельскому патрулю, и я принужденъ былъ зорко за нимъ смотрѣть, чтобъ онъ не ушелъ и не оставилъ меня въ лабиринтѣ темныхъ и узкихъ переходовъ, кои вели въ комнату, гдѣ я долженъ былъ представишься моему дядѣ.
   Наконецъ мы прибыли въ длинную со сводами залу, вымощенную большими каменными четвероугольными плитами, гдѣ стояла длинная цѣпь дубовыхъ столовъ, столь тяжелыхъ, что ихъ не возможно было сдвинуть съ мѣста, -- на коихъ обѣдъ былъ уже поставленъ. Сія почтенная храмина, которая нѣсколько вѣковъ служила залою пиршествъ фамиліи Осбалдистоновъ, со всѣхъ сторонъ окружена была знаками ихъ подвиговъ. Кожи лисицъ, ланей и барсуковъ висѣли вдоль стѣнъ, замѣняя обои и трофеи. Между остатками сщариннаго оружія, которое, вѣроятно, употреблялось нѣкогда прошивъ Шотландіи, повѣшены были оружія, служащія къ войнѣ менѣе опасной: луки, различнаго вида и величины ружья, копья, охотничьи рогатины, и всѣ употребляемыя орудія для ловли дичины. Нѣсколько старыхъ закопченыхъ картинъ висѣло въ промежуткахъ; на оныхъ представлены были кавалеры и дамы: первые съ длинными бородами и въ огромныхъ парикахъ, казались истинными перунами войны; дамы, улыбаясь, смотрѣли на букеты розъ, которые держали онѣ въ рукахъ, и кои, бывъ не одинъ разъ орошены Мартовскимъ пивомъ, получили желтоватый цвѣтъ,-- что производило удивительный эфектъ.
   Едва имѣлъ я время окинуть глазами всѣ сіи чудеса, какъ двѣнадцать слугъ, одѣтыхъ въ ливреи, къ безпорядкѣ вошли въ залу; каждый изъ нихъ шумѣлъ на товарищей, ничего между тѣмъ не дѣлая; нѣкоторые изъ нихъ бросили дровъ въ трескучій огонь, горѣвшій въ каминѣ, изъ коего дымъ выходилъ въ огромную трубу, скрытую подъ тяжелымъ архитектурнымъ украшеніемъ, на коемъ какой-то Портумберландскій художникъ изобразилъ фамильныя оружія. Въ послѣдствіи ихъ выкрасили красною краскою; но дымъ, въ продолженіи нѣсколькихъ вѣковъ ложившійся на нее, измѣнилъ первообразный цвѣтъ. Другіе слуги устроивали бутылки, стаканы и графины. Всѣ бѣгали, толкались, роняли одинъ другаго, дѣлая, какъ обыкновенна водится, мало дѣла и много шуму. Наконецъ, когда все было приведено въ порядокъ для принятія хозяевъ, лай собакъ, хлопанье арапниковъ и стукъ отъ большихъ охотничьихъ сапоговъ, подобно стуку статуи въ пиршествѣ Петра, -- возвѣстили ихъ прибытіе. Смятеніе между служителями увеличилось: одни кричали, что надобно стать въ рядъ и дать дорогу Сиръ Гилдебранду; другіе, что нужно затворить двери на галлерею. Наконецъ большая дверь разтворилась, и въ залу съ шумомъ вбѣжали восемь собакъ; потомъ вошли Священникъ замка, домашній Эскулапъ, шесть моихъ двоюродныхъ братьевъ и наконецъ мой дядя.
   

ГЛАВА ШЕСТАЯ.

"Въ залѣ раздается нестройной шумь;
всѣ входятъ безпорядочно и съ гордостію."
Пенрозъ.

   Сиръ Гилдебрандъ не спѣшилъ обнять своего племянника, о приѣздѣ коего онъ вѣроятно слышалъ; но его извиняли важныя занятія.-- Я повидался бы съ тобою гораздо раньше, племянникъ, вскричалъ онъ; но надобно было отвести собакъ на псарню. Здорово, братъ! Смотри, вотъ твой двоюродный братъ Перси, братъ Торнклифъ и братъ Джонъ; а тамъ, твой братъ Дикъ, твой брать Вильфредъ и.... Постой, гдѣ Ралейгъ? А! вошь онъ! Посторонись, Торнклифъ, дай намъ увидѣть твоего брата..... А! вотъ твой братъ Ралейгъ.... Наконецъ отецъ твой вспомнилъ старый замокъ и стараго Сиръ Гилдебранда?... Лучше поздно, нежели никогда..... Еще разъ здорово, мой милый.... Но гдѣжъ. моя маленькая Діана? А! вотъ она входитъ.... Это племянница моя Діана, дочь брата моей жены, прекраснѣйшая дѣвушка нашихъ долинъ.... А!, да! поговоримъ теперь съ обѣдомъ.
   Чтобъ имѣть нѣкоторое понятіе объ особѣ, которая говорила сіи слова, представь себѣ, любезный Треніемъ, человѣка лѣтъ подъ шестьдесятъ, въ охотничьемъ платьѣ, которое нѣкогда было богато вышито, но въ послѣдствіи времени обезображена многими дождями. Сиръ Гилдебрандъ, не смотря на свое грубое, или лучше сказать крутое обращеніе, въ молодости своей жилъ при дворѣ; служилъ въ арміи, разположенной въ долинахъ Гунсловскихъ, прежде революціи, свергнувшей съ престола домъ Стуартовъ,-- и, можетъ быть за свою религію, несчастнымъ Іаковомъ II былъ сдѣланъ кавалеромъ; но если онъ и искалъ другихъ милостей, то принуждалъ былъ отъ того отказаться послѣ несчастнаго перелома, похитившаго корону у его покровителя; съ той поры онъ жилъ въ своихъ владѣніяхъ. Но не смотря на дикій и грубый тонъ, Сиръ Гилдебрандъ имѣлъ благородную наружность. Среди сыновей своихъ онъ походилъ на остатки Коринфской колонны, покрытой травою и мохомъ, возвышающейся надъ дикими и грубыми камнями Стонгенча, или другаго храма Друидовъ. Сыновья его были похожи на глыбы тяжелыя, необработанныя искуствомъ! Старшіе пять были сильны, большаго роста и имѣли станъ правильный; но; казалось, лишены были дыханія Прометеева и наружныхъ достоинствъ, которыя въ большомъ свѣтѣ замѣняютъ иногда отсутствіе ума. Надъ всѣми чувствами ихъ брали верхъ веселость, и удовольствіе, кои всегда изображался на ихъ лицахъ; они ничего болѣе не желали, кромѣ славы первыхъ охотниковъ графства. Мощный Гіасъ и могучій Клоантъ не были такъ схожи у Виргилія, какъ Перси, Торнклифъ, Джонъ, Дикъ и Вильфредъ. Осбалдистоны.
   Но чтобъ вознаградить такое удивительное единообразіе въ своихъ произведеніяхъ, госпожа природа, казалось, съ особеннымъ стараніемъ прибавила разнообразія въ наружность и характеръ меньшаго изъ сыновей Сиръ Гилдебранда. Во всѣхъ отношеніяхъ. Ралейгъ представлялъ собою рази. тельную противуположность, не только съ братьями, но даже съ большею частію людей, коихъ я видалъ. Послѣ, того, какъ Перси и Торнклифъ съ компаніею по очереди кланялись, кривлялись и вмѣсто рукъ подставляли свои плеча, -- по мѣрѣ того, какъ отецъ называлъ ихъ по именамъ, -- Ралейгъ подошелъ и изъявилъ свою радость и желаніе со мной познакомиться, съ ловкою учтивостію свѣтскаго человѣка. Правда, наружность его была не очень привлекательна: онъ былъ малъ ростомъ, между тѣмъ какъ братья его, казалось, происходили отъ великана Анака, а Ралейгъ былъ почти безобразенъ. Онъ не много хромалъ отъ несчастнаго случая, приключившагося ему въ молодости, и нѣкоторые предполагали, что это составляло одно изъ препятствій, не позволявшихъ ему вступить въ духовное состояніе; ибо извѣстно, что Римская церковь не допускаетъ посвятишь себя ея служенію тому, кто имѣетъ тѣлесныя несовершенства. Другіе говорили, что это происходило отъ дурной привычки, и что недостатокъ походки не могъ помѣшать ему вступить въ духовное званіе.
   Черты Ралейга были таковы, что увидѣвъ ихъ однажды, вы не въ состояніи изгнать ихъ изъ памяти и часто будете припоминать съ чувствомъ тяжелаго любопытства, смѣшаннаго съ отвращеніемъ и ненавистію. Не одинъ видъ его производилъ столь сильное впечатлѣніе. Черты его, хотя неправильныя, не были изъ обыкновенныхъ; черные, живые глаза и густыя черныя брови препятствовали ему быть слишкомъ дурнымъ. Но въ сихъ глазахъ выражалось коварство и скрытность; возбужденные, они блистали звѣрствомъ, которое было смягчено благоразуміемъ, -- и не могли укрыться отъ самаго незоркаго физіогномиста. Природа, можетъ быть, съ тѣмъ намѣреніемъ одарила ихъ выразительностію, съ какимъ дала гремушки змѣямъ ядовитымъ. Въ замѣну сихъ наружныхъ недостатковъ, Ралейгъ имѣлъ голосъ самый сладостный, самый гармонической, какого я никогда не слыхалъ; а образъ его выраженія еще болѣе возвышалъ приятность органа. Едва сказалъ онъ нѣсколько словъ, какъ я узналъ вѣрность его портрета, сдѣланнаго Миссъ Вернонъ и повѣрилъ, что Ралейгъ можетъ свести съ ума женщину, у которой одинъ только слухъ можетъ быть его судьею. За обѣдомъ онъ хотѣлъ сѣсть подлѣ меня; но Миссъ Вернонъ, которой поручено было разпоряжать столомъ, нашла средство посадить меня между ею и Торнклифомъ; нужно ли сказывать, что я былъ очень радъ такому разпоряженію!
   -- Мнѣ надобно поговорить съ вами, сказала она, и я нарочно посадила почтеннаго Торнклифа между Ралейгомъ и вами: Подобно какъ кладутъ шерсть на бойницѣ, чтобъ остановитъ пули. Безъ сомнѣнія, вы помните, что я изъ всего благоразумнаго семейства самая старинная ваша знакомая: могу ли спросить отъ сего имени, какъ вы находите всѣхъ насъ?
   -- Это слишкомъ обширный вопросъ, Миссъ Вернонъ; могу ли на оный отвѣчать, едва только приѣхавъ въ замокъ.
   -- О! Философія нашего семейства явственно видна. Довольно есть тонкихъ оттѣнковъ, кои отличаютъ роды, заслуживающіе вниманіе наблюдателя: но виды, -- это, кажется, техническое слово естество -- испытателей,-- виды примѣтны при первомъ взглядѣ.
   -- Если надобно говорить то, что. я думаю, то мнѣ кажется, что за изключеніемъ Ралейга, всѣ мои братья имѣютъ одинъ характеръ.
   -- Да, они всѣ, болѣе или менѣе, любятъ попить, поохотиться, повздорить, пожокействовать и подурачиться; но какъ говорятъ, что не льзя найти на одномъ деревѣ двухъ совершенно схожихъ листьевъ; такъ точно и эта счистливая смѣсь, раздѣленная между ними не поровну, производитъ приятное разнообразіе для тѣхъ, кои любятъ изучать характеры.
   -- Не можете ли нарисовать мнѣ этихъ портретовъ?
   -- Съ удовольствіемъ. Я представлю вамъ ихъ въ большомъ семейственномъ портретѣ. Перси, старшій сынъ, болѣе любитъ выпить, нежели охотишься, драться, жокействовать и дурачишься. Торнклифъ болѣе любитъ подраться. Джонъ, который по цѣлымъ недѣлямъ бродитъ по лѣсу, всему на свѣтѣ предпочитаетъ охоту.
   Жокейство по большей части заключается въ Дикѣ, который рыскаетъ и день и ночь, и для того, чтобъ только быть на скачкѣ, дѣлаетъ лишнихъ двѣсти миль. Дурачество до такой степени царствуетъ надъ всѣми качествами Вильфреда, что можно назвать его единственнымъ глупцомъ.
   -- Вотъ рѣдкое собраніе, Миссъ Вернонъ, и родовые признаки относятся къ весьма занимательному классу; но Сиръ Гилдебрандъ найдешь ли мѣсто въ этой картинѣ?
   -- Я люблю дядюшку, отвѣчала она; онъ оказалъ мнѣ услугу: дурно ли, хорошо ли это примутъ, но я вижу въ этомъ одно только доброе намѣреніе. Я обязана ему благодарностію и предоставляю вамъ самимъ начертать его портретъ, узнавъ короче.
   -- А! думалъ я, очень радъ, что она хоть кого нибудь не бранитъ. Немногіе слышали такую ѣдкую сатиру отъ молодой дѣвушки, коей всѣ черты дышатъ кротостію и добротою.
   -- Вы думаете обо мнѣ? сказала она, устремивъ на меня свои быстрые глаза, какъ бы желая проникнуть во глубину моей души.
   -- Признаюсь, отвѣчалъ я, не много смѣшавшись, ибо не ожидалъ такого вопроса. Желая дать лучшій оборотъ моему откровенному признанію, я сказалъ: Можно ли думать о чемъ либо другомъ, имѣя удовольствіе сидѣть подлѣ васъ?
   Миссъ Вернонъ улыбнулась съ тѣмъ выраженіемъ гордости, которое ей только принадлежало собственно. Одинъ разъ навсегда я должна извѣстить васъ, г. Осбалдистонъ, что дѣлать мнѣ комплименты, значитъ отдавать даромъ остроуміе; не разточайте безъ нужды вашихъ любезностей: онѣ нужны прекраснымъ господамъ, путешествующимъ въ провинціяхъ, и подобны тѣмъ бездѣлкамъ, коими запасаются мореходцы, чтобъ привлечь къ себѣ дикихъ жителей новооткрытой страны. Не вдругъ истощайте вашъ драгоцѣнный товаръ: въ Нортумберландѣ онъ хорошо разойдется. Ваши прекрасныя фразы гораздо болѣе понравятся здѣшнимъ красавицамъ; берегите ихъ; но я не имѣю въ нихъ нужды, ибо знаю ихъ настоящее достоинство.
   Я смѣшался и молчалъ.
   -- Въ эту минуту, сказала Миссъ Вернонъ, принимая свою веселость и любезность, вы напоминаете мнѣ волшебную сказку, въ которой одинъ купецъ вдругъ увидѣлъ всѣ свои деньги, привезенныя имъ на рынокъ, превратившимися въ аспидные кусочки. Злополучнымъ замѣчаніемъ я лишила васъ всего запаса комплиментовъ. Но полно, перестанемъ говорить объ этомъ. Ваша наружность очень обманчива, Г. Осбалдистонъ, если вы не можете занять меня вещами болѣе приятными, нежели эти приторности, которыя всякой молодой человѣкъ за обязанность поставляетъ высказывать передъ бѣдною дѣвушкою. А почему? потому, что она носитъ юбку и газъ, а онъ прекрасное шитое платье. И, оставайтесь забыть мой несчастный полъ; называйте меня: Томъ Вернонъ, если можно, но говорите со мною, какъ съ другомъ, съ товарищемъ: вы не можете себѣ представить, какъ буду я вамъ благодарна.
   -- Вы дѣлаете мнѣ предложеніе завидное.
   -- Опять! прервала она, поднявъ палецъ; я сказала вамъ, что не люблю даже тѣни комплимента. Когда вы удовлетворите моего дядюшку, который грозитъ вамъ полнымъ стаканомъ, я скажу, что вы обо мнѣ думаете.
   Послѣ того, когда я, какъ должно почтительному племяннику, осушилъ стаканъ, поднесенный мнѣ дядею, и когда разговоръ объ утренней охотѣ, продолжительный звукъ стакановъ и вилокъ, и наключительное вниманіе брата Торнклифа, сидѣвшаго подлѣ меня съ правой стороны, и брата Дика съ лѣвой стороны Миссъ Вернонъ, послѣ того, какъ вниманіе, которое они прилагали къ великому, занимавшему ихъ дѣлу, позволило возобновить нашъ дружескій разговоръ: -- Теперь, сказалъ я, позвольте мнѣ спросить у васъ откровенно, Миссъ Вернонъ, какъ вы думаете, что я думаю объ васъ? Я могъ бы сказать, что я дѣйствительно думаю, но вы запретили хвалить васъ.
   -- Не требую вашей помощи; я волшебница -- и знаю ваши помышленія. Вы не имѣете нужды открывать сердца, я его знаю. Вы почитаете меня странною дѣвочкою, маленькою кокеткою, вѣтреною, желающею привлечь вниманіе вольностію своего обращенія; ибо она одарена, какъ говоритъ Зритель, прелестнѣйшими красами своего пола. Можетъ быть, вы думаете, что я имѣю намѣреніе изумить васъ. Если мысли ваши таковы (въ чемъ я почти не сомнѣваюсь), то позвольте вамъ сказать, что проницательность ваша обманулась и вы находитесь въ очень странномъ заблужденіи. Довѣренность, которую оказываю вамъ, я также оказалабъ вашему батюшкѣ, еслибъ онъ могъ слышатъ меня. Въ самомъ дѣлѣ, я такъ удалена отъ всѣхъ,-- даже отъ семейства, въ коемъ живу, -- что нахожу такой же недостатокъ во внимательныхъ слушателяхъ, какъ Санхо въ Сіеррѣ-Моренѣ; и такъ, когда представится мнѣ случай, то надобно говорить или умереть. Къ томужъ, увѣряю васъ, что я не сообщила бы вамъ моихъ замѣчаній о вашихъ братьяхъ, еслибъ не была совершенно равнодушна къ тому, знаютъ ли они, или нѣтъ мои объ нихъ мысли.
   -- Жестоко съ вашей стороны, Миссъ Вернонъ, не оставить мнѣ ниже малѣйшаго заблужденія и напоминать, что я не имѣю еще права на вашу откровенность. Но такъ какъ вы не хотите, чтобъ я приписывалъ нашей дружбѣ тѣ замѣчанія, которыя вы мнѣ сообщили, я приму ихъ какъ вамъ будетъ угодно. Вы не включили Ралейга Осбалдистопа въ вашъ семейственный портретъ.
   Мнѣ показалось, что это замѣчаніе заставило ее вздрогнуть и она поспѣшно отвѣчала, понизивъ голосъ: -- Ни слова о Ралейгѣ; онь имѣетъ столь тонкій слухъ, когда дѣло касается до его самолюбія, что услышитъ насъ даже сквозь обширную фигуру Торнклифа, наполненную говядиною и ветчиною.
   -- Да, прервалъ я; но прежде посмотрѣлъ за живую перегородку, раздѣлявшую насъ, и увидѣлъ, что стулъ Ралейга былъ пустъ. Онъ вышелъ изъ-за стола.
   -- Не полагайтесь на это! прервала Миссъ Вернонъ. Повѣрьте мнѣ, когда хотите говорить о Ралейгѣ, то взойдите на вершину Оттерскопъ-Гиля, откуда можно видѣть за двадцать верстъ въ окружности. Стоя тамъ, говорите тише, и послѣ того не будьте увѣрены, что васъ ни кто не слыхалъ; какая нибудь нескромная птица, летавшая надъ вами, могла перенести ему ваши слова. Ралейгъ взялъ на себя мое воспитаніе и былъ моимъ учителемъ въ продолженіи четырехъ лѣтъ. Я утомлена имъ, также какъ и онъ мкою, -- и мы безъ печали ожидаемъ минуты разлученія.
   -- И такъ Ралейгъ долженъ скоро ѣхать?
   -- Да, черезъ нѣсколько дней; развѣ, вы не знаете? Вашъ батюшка, кажется, болѣе откровененъ, нежели Сиръ Гилдебрандъ. Вотъ вся исторія. Когда дядюшка узналъ, что вы будете у него жить, и что батюшка вашъ желаетъ, чтобъ одинъ изъ его племянниковъ, подающій блестящія надежды, замѣнилъ выгодное вакантное мѣсто, отъ коего вы отказались, Францискъ; то добрый кавалеръ призвалъ въ совѣтъ весь свой домъ, не изключая ключника, дворецкаго и главнаго охотника. Сіе почтенное собраніе, состоящее изъ перовъ и чиновникъ дома Осбалдистонъ-Гальскаго, было созвано не для того, чтобъ избрать вамъ наслѣдника; ибо вся ариѳметика пяти вашихъ совмѣстниковъ ограничивается знаніемъ счесть очки на дракѣ пѣтуховъ, и Ралейгъ, былъ одинъ, соединявшій въ себѣ требуемыя качества для вашего мѣста. Но надобно было торжественное соизволеніе, чтобъ переименовать Ралейга изъ бѣднаго священника въ богатѣйшаго банкира и позволить ему ѣсть скоромное на биржѣ, вмѣсто того, чтобъ умирать съ голоду въ церкви: съ трудомъ собраніе изъявило свое согласіе на такое переименованіе.
   -- Угадываю затрудненія. Но какимъ образомъ ихъ преодолѣли?
   -- Общимъ желаніемъ избавиться отъ Ралейга. Хотя онъ самый младшій въ домѣ, но не знаю какъ взялъ верхъ надъ всѣми; онъ располагаетъ здѣсь по произволу, и всякой, чувствуя свою зависимость, не имѣетъ силы отъ оной избавиться. Если кто вздумаетъ ему противиться, то не болѣе какъ къ концу года будетъ раскаиваться въ томъ; еслижъ окажете ему важную услугу, то еще болѣе бу, дете сожалѣть.
   -- Если такъ, отвѣчалъ я, смѣясь, то мнѣ должно остеречься; ибо я невольно былъ причиною перемѣны его положенія.
   -- Да, будетъ ли онъ доволенъ или нѣтъ -- берегитесь. Но вотъ подаютъ рѣдьку и сыръ: скоро станутъ пить за здоровье короля и церкви; это знакъ, что должно удалиться капелланамъ и дамамъ. Какъ единственная представительница моего пола въ замкѣ, я также должна по обыкновенію удалиться.
   Съ сими словами она исчезла, оставивъ меня въ изумленіи о топкости, остротѣ и чистосердечіи, которыя блистали въ ея разговорахъ. Я чувствую, что не въ состояніи дать тебѣ даже малѣйшаго понятія о ея характерѣ, хотя и старался Подражать языку ея. Въ ней соединены были съ чистосердечною простотою естественная утонченность и смѣлость невѣроятная. Всѣ сіи различныя оттѣнки, счастливо соединенные вмѣстѣ и оживленные огнемъ прелестнаго лица, составляли совершеннѣйшее цѣлое. Впрочемъ, какъ ни странно было ея свободное и короткое обращеніе, но не должно полагать, чтобъ молодой человѣкъ двадцати двухъ лѣтъ могъ, дурно подумать о прекрасной восмнадцати лѣтней дѣвушкѣ за то, что она не наблюдаешь съ нимъ приличной скромности. Напротивъ, мнѣ льстиладовѣренность Миссъ Вернонъ, и хотя она откровенно мнѣ призналась, что эта довѣренность была оказана мнѣ, какъ первому человѣку, который могъ ее понимать; но яприписывалъ сіе предпочтеніе другимъ причинамъ. Съ тщеславіемъ моего возраста, которое не было умспшспо пребываніемъ во Франціи, я думалъ, что правильная фигура и приятная наружность (преимущества, коц я великодушно себѣ присвоивалъ), были довольно сильными достоинствами для того, чтобъ сдѣлаться повѣреннымъ молодой красавицы. Тщеславіе мое съ жаромъ старалось оправдать выборъ Миссъ Верпонъ; этаго судью не могъ я ни обвинять въ строгости, ни упрекать его за откровенность, которая, казалось, оправдывалась моимъ собственнымъ достоинствомъ; восхищенный ея красотою и умомъ, я еще болѣе восхищался ея проницательностію, которая доказана была выборомъ друга.
   Когда Миссъ Вернонъ оставила залу, бутылка обошла, или лучше сказать облетѣла кругомъ стола съ невѣроятною быстротою. Будучи воспитанъ въ иностранномъ государствѣ, я получилъ величайшее отвращеніе къ невоздержности, сему пороку, который быль общимъ въ то время и даже теперь не искоренился между моими соотечественниками. Бесѣды, коими приправлялись сіи оргіи, были также весьма мнѣ не по вкусу, а слышать ихъ отъ родственниковъ мнѣ было еще досаднѣе. Воспользовавшись симъ благопріятнымъ случаемъ и увидѣвъ позади меня небольшую полуотворенную дверь, которая вела не знаю куда, я поспѣшилъ въ оную ускользнуть, будучи не въ состояніи видѣть отца, подающаго постыдный примѣръ невоздержности своимъ дѣтямъ, и неприлично бесѣдующаго съ ними. Я былъ преслѣдуемъ, какъ бѣглецъ изъ подъ знаменъ Бахуса. Услышавъ за собою крики: оге! оге! и стукъ тяжелыхъ сапоговъ моихъ братьевъ, которые, казалось, хотѣли затравить меня, какъ оленя, я увидѣлъ, что погибель моя неизбѣжна. Поспѣшно отворилъ я примѣченное мною на лѣстницѣ окно, которое выходило въ садъ, столь же готической, какъ и замокъ, и какъ до земли было не болѣе шести футовъ, то я немедленно спрыгнулъ на цвѣтникъ и услышалъ за собою крики: оге! оге! онъ ушелъ! онъ ушелъ! Пробѣжавъ аллею, потомъ другую, третью, и наконецъ видя себя въ безопасности отъ преслѣдованій, я пошелъ тише, чтобъ насладиться свѣжестію воздуха, который былъ вдвойнѣ для меня приятенъ отъ паровъ вина, въ довольномъ количествѣ выпитаго много за столомъ, также и отъ поспѣшнаго бѣгства.
   Прогуливаясь по саду, я встрѣтилъ садовника, который заступомъ копалъ цвѣтникъ; остановился посмотрѣть его работу и сказалъ ему: -- Добрый вечеръ, другъ мой.
   -- Добрый вечеръ, отвѣчалъ онъ, не поднимая головы. Произношеніе показывало, что онъ Шотландецъ.
   -- Вотъ прекрасная для тебя погода, другъ мой.
   -- Жаловаться не льзя, отвѣчалъ онъ съ тою осторожностію, съ какою садовники обыкновенно хвалятъ самое прекрасное время года. Потомъ, поднявъ голову, какъ бы для того, чтобъ узнать, кто съ нимъ говоритъ, онъ снялъ свой Шотландскій колпакъ съ видомъ почтенія и прибавилъ:-- Ахъ! прости Господи! прекрасное шитое платье также рѣдко можно здѣсь видѣть, какъ красивый тюльпанъ въ саду!
   -- Прекрасное....
   -- Платье; такое же полукафтанье, какъ у васъ. Да они не тѣмъ занимаются тамъ на верху; они разстегиваютъ его, чтобъ дать мѣсто говядинѣ и красному вину. Слава Богу, у нихъ только и дѣла, что пить, да ѣсть цѣлой вечеръ.
   -- У васъ не слишкомъ хорошо ѣдятъ, мой другъ, и потому вѣрно не сидятъ такъ долго за столомъ.
   -- Эхъ! сударь, по всему видно, что вы не знаете Шотландіи. Въ хорошей пищѣ мы не нуждаемся: развѣ нѣтъ у насъ самой лучшей рыбы, лучшей говядины, лучшей дичины, неговоря о рѣпѣ и другихъ овощахъ! Да дѣло въ томъ, что мы воздержнѣе, а здѣсь изъ двадцати четырехъ часовъ двѣнадцать проводятъ за столомъ. Ну даже въ постные дни.... да что они называютъ постомъ? Навезутъ Гертлипульской и Сундерлендской рыбы, форелей, семги и Богъ знаетъ чего; да этакъ я бы всякой день постился. Ну на что же похожи посты, этихъ глупцовъ?... Ахъ, Боже мой! вѣдь я думаю ваша честь такой же Римлянинъ.
   -- Нѣтъ, мой другъ, я былъ воспитанъ въ реформатскомъ исповѣданіи: я Пресвитеріанецъ.
   -- Пресвитеріанецъ! вскричалъ онъ, и грубыя черты его лица приняли выраженіе удовольствія; но чтобы лучше изъявить свою радость и показать мнѣ, что его дружба не ограничивается словами, онъ вынулъ изъ кармана большую роговую табакерку и потчивалъ меня съ дружескимъ кривляньемъ.
   Я не хотѣлъ отказаться и спросилъ его, давно ли онъ въ замкѣ?
   -- Да вотъ ужъ лѣтъ двадцать, какъ я, подобно мученикамъ Ефесскимъ, живу между дикими звѣрями, сказалъ онъ, посмотрѣвъ на древній замокъ. Ужъ точно между звѣрями, и это такъ справедливо, какъ мое имя Андрей Ферсервисъ.
   -- Да чтожъ, Андрей, если твоя религія, твоя умѣренность не позволяютъ тебѣ быть свидѣтелемъ обрядовъ Римской церкви и распутства господъ, то за чѣмъ же ты остаешься въ ихъ услуженіи; тебѣ легко найти болѣе правовѣрныхъ и менѣе обжорливыхъ господъ. Я думаю, что не слабость способностей лишаетъ тебя выгоднаго мѣста.
   -- Не пристало мнѣ говорить о самомъ себѣ, сказалъ Андрей, оглядываясь вокругъ съ удовольствіемъ; да вотъ видѣте ли, я Драпделейскаго прихода, а тамъ и капусту выводятъ подъ колоколомъ: такъ искусны въ моемъ ремеслѣ!... А сказать правду, вотъ уже двадцать лѣтъ сбираюсь я отказаться и откладываю это отъ одного дня до другаго, а какъ придетъ срокъ, то у меня всегда что нибудь цвѣтетъ, что я хотѣлъ бы видѣть разцвѣтшимъ, или что нибудь зрѣетъ, чтобы я хотѣлъ видѣть зрѣлымъ, а время между тѣмъ уходить и я остаюсь здѣсь. Я бы вамъ и сказалъ, что выйду къ будущему Срѣтенью; да вотъ уже двадцать лѣтъ все говорю одно и то же и, Господи прости! пусть чортъ меня возьметъ, если я не околдованъ въ этомъ домѣ. А коли нужно признаться вашей чести, такъ Андрей и не умѣлъ сыскать лучшаго мѣста. Но если ваша честь можетъ доставить мнѣ мѣстечко, гдѣбъ я могъ слушать святое ученіе, имѣть маленькой домикъ, хорошій столъ, десять ливровъ годоваго жалованья и гдѣбъ женщины не считали яблокъ, то я былъ бы чрезвычайно обязанъ вашей чести.
   -- Браво, Андрей, я вижу, ты очень умѣренъ въ своихъ желаніяхъ; но можно подумать, что ты не любишь женщинъ.
   О нѣтъ, нѣтъ, избави Боже!.... это язва всѣхъ садовниковъ, начиная отъ праотца Адама. Давай имъ яблокъ, сливъ, абрикосовъ; лѣтомъ или зимой, имъ все равно, онѣ ради всегда приставать къ намъ. Но, слава Богу, у насъ нѣтъ, съ позволенія сказать этаго собачьяго отродья; развѣ старая Марфа.... но эта всегда довольна, если дашь нѣсколько кистей смородины ребятишкамъ ея сестры, когда они приходятъ пить чай по Воскресеньямъ, да если въ недѣлю раза три принесешь ей хорошую грушу къ десерту.
   -- Ты забываешь свою молодую госпожу.
   -- Какую госпожу?
   -- Молодую госпожу, Миссъ Вернонъ.
   -- Какъ! Миссъ Вернонъ? Да она не моя госпожа, сударь. О! впрочемъ это прехитрая плутовка.
   -- Въ самомъ дѣлѣ? сказалъ я, стараясь скрыть участіе, какое принималъ. Кажется, Андрей, ты знаешь всѣ семейственныя тайны?
   -- Если и знаю, то умѣю беречь. Я вамъ ручаюсь, что онѣ не бродятъ у меня во рту, какъ пиво въ бутылкѣ. Миссъ Діана.... но будь она чѣмъ хочетъ, мнѣ все равно.
   И онъ съ большимъ жаромъ принялся копать.
   -- Но чтожь такое Миссъ Вернонъ, Андрей? я другъ семейства и хочу это знать.
   -- Совсѣмъ не то, чѣмъ бы должна быть, сказалъ Андрей, прищуря глазъ и съ важнымъ, таинственнымъ видомъ качая головой, это нѣчто кривое; понимаете, ваша честь?
   -- Ей Богу, нѣтъ, Андрей; а мнѣ хочется, чтобъ ты изъяснился получше.
   При сихъ словахъ я всунулъ ему въ руку полкроны, и она произвела свое дѣйствіе: Андрей поблагодарилъ меня улыбкой или, лучше сказать, гримасой; положилъ въ карманъ деньги, и, какъ человѣкъ, которому нечемъ мнѣ заплатишь, смотрѣлъ на меня, опершись руками на заступъ; и, принявъ необыкновенно важный видъ, съ таинственностію, котораябъ въ другое время показалась мнѣ смѣшною, произнесъ:
   -- Ну такъ знайте, сударь, если вамъ знать хочется, что Миссъ Вернонъ....
   Онъ вдругъ замолчалъ, вытянулъ свои щеки, такъ что верхняя челюсть и подбородокъ составили фигуру орѣшныхъ щипчиковъ, потомъ щелкнулъ зубами, прищурилъ глазъ, нахмурилъ брови, покачалъ головой и, казалось, думалъ что его физіономія выразила то, что языкъ не успѣлъ окончишь.
   -- Великій Боже! вскричалъ я, возможно ли? съ такой красотой, въ такихъ молодыхъ лѣтахъ и погубить себя!
   -- Да, да, погибла и душой и тѣломъ! Вы знаете, что она папистка; ну, кромѣ того, она.... Тутъ онъ остановился, какъ бы испугавшись того, что хотѣлъ сказать.
   -- Да говори, Андрей, сказалъ я сердито; мнѣ непремѣнно хочется знать, что это значитъ.
   -- Кромѣ того, она.... Андрей посмотрѣлъ кругомъ, подошелъ ко мнѣ и прибавилъ таинственно: величайшая Якобитка сего Графства!
   -- Какъ! и все тутъ?
   Андрей сначала посмотрѣлъ на меня съ изумленіемъ, видя какъ я равнодушно принялъ такое важное извѣстіе, потомъ проворчалъ сквозь зубы!-- Сохрани меня Богъ! впрочемъ тутъ все, что я знаю худаго на ея счетъ. Онъ опять взялъ заступъ, какъ царь Вандаловъ въ послѣдней повѣсти Мармонтеля.
   

ГЛАВА СЕДЬМАЯ.

"Бардолфъ. Полицейскій съ конвоемъ стоитъ у дверей."
Генрихъ 18-й, часть 1-я.

   Не безъ труда узналъ я, гдѣ была моя комната; но успѣвъ приобрѣешь любовь служителей моего дяди всѣми средствами, которыя они могли лучше оцѣпить, я заперся тамъ на цѣлый вечеръ, не заботясь о своихъ родственникахъ, а они, судя по шуму и крикамъ, которые неслись изъ залы, были не слишкомъ приятные товарищи для трезваго человѣка.
   Что побудило моего отца послать меня жить въ такомъ странномъ семействѣ? Вотъ была первая и въ моемъ положеніи самая естественная мысль, какая только могла мнѣ придти въ голову. По пріему моего дяди, я не могъ сомнѣваться, что проживу у него долго; его пышное, неразборчивое гостепріимство не заботилось о числѣ людей за его столомъ; но ясно было, что мое присутствіе или отсутствіе не болѣе занимало его присутствія послѣдняго изъ слугъ и гораздо менѣе, чѣмъ болѣзнь или выздоровленіе одной изъ его собакъ. Мои братья были настоящіе медвѣжонки, въ обществѣ которыхъ я могъ бы, еслибъ захотѣлъ, потерять любовь къ умѣренности и трезвости, и въ награду научиться лѣчить собакъ, перевязывать лошадей и гоняться за лисицами. Только одна,-- и вѣроятно настоящая,-- причина могла изтолковать поступокъ моего отца: онъ почиталъ жизнь, какую вели въ Осбалдистонъ-Галлѣ, за естественное, неминуемое слѣдствіе праздности и бездѣйствія, и хотѣлъ, если возможно, заставить меня принять дѣятельное участіе въ его торговлѣ, показавъ мнѣ картину, которая, какъ онъ полагалъ, будетъ мнѣ противна. Между тѣмъ, онъ принялъ къ себѣ Ралейга Осбалдистона; но имѣлъ тысячу средствъ доставить ему другое выгодное мѣсто, коль скоро пожелалъ бы избавиться отъ него" Словомъ, хотя я и почувствовалъ нѣкоторое угрызеніе совѣсти, видя что въ слѣдствіе моего упрямства, Ралейгъ, котораго портретъ такъ невыгодно представила мнѣ Миссъ Вернонъ, будетъ управлять въ домѣ моего отца и, можетъ быть, вкрадется въ его довѣренность; но оно умолкнуло при мысли, что батюшка не любитъ имѣть посредника въ своихъ дѣлахъ, что трудно обмануть или обольстить его, и что притомъ я былъ слишкомъ,-- и можетъ статься несправедливо,-- предубѣжденъ противъ сего молодаго человѣка и предубѣжденъ по внушенію молодой, вѣтреной, странной дѣвушки, которая говорила не подумавъ и сама не старалась проникнуть въ характеръ человѣка, коего осуждала. Тутъ мысли мои обратились къ Миссъ Вернонъ, къ ея чрезвычайной красотѣ, къ ея затруднительному положенію, ибо она жила одна посреди дикой толпы и въ такомъ возрастѣ, когда наиболѣе нуждалась въ совѣтахъ; наконецъ къ ея плѣнительно чудному, непостоянному характеру, который на зло намъ самимъ всегда возбуждаетъ любопытство и привлекаетъ вниманіе. Жить съ такой странной молодой дѣвушкой, видѣть ее каждый день, всякую минуту, быть съ нею въ короткой связи, все это конечно могло доставить приятное развлеченіе въ скукѣ, какую наводили усыпительные жители Осбалдистонъ Галля; но какъ же и опасно было такое положеніе! Впрочемъ, не смотря на все благоразуміе, на всю мою осторожность, я не жаловался на предстоящія опасности и усыпилъ свою совѣсть прекрасными планами.
   Я всегда буду остерегаться, воздерживаться, буду наблюдать надъ собою въ присутствіи Миссъ Вернонъ и все пойдетъ хорошо. Посреди подобныхъ плановъ уснулъ я, разумѣется, имѣя послѣднею мыслію Миссъ Вернонъ.
   Не могу сказать тебѣ, преслѣдовалъ ли меня образъ ея ночью, я былъ утомленъ и спалъ очень, крѣпко. По первая она представилась мнѣ въ мысляхъ на другой день, когда съ разсвѣтомъ рѣзкіе звуки охотничьяго рога пробудили меня. Въ одну минуту я былъ на ногахъ, велѣлъ осѣдлать лошадь и побѣжалъ на дворъ, гдѣ люди, собаки, лошади, все было готово. Дядя мой, можешь быть не ожидая найти такого искуснаго охотника въ особѣ своего племянника, всю молодость прокоптѣвшаго въ школахъ и канторахъ, казалось, удивился увидясь со мной и не съ прежнимъ дружелюбіемъ меня принялъ.
   
   -- А! здравствуй, братъ. Юность отважна, но берегись и вспомни старинную пѣсню:
   
   "Кто скачетъ, какъ глупецъ, надъ пропастью глубокой,
   Въ опасности тотъ шею изломать."
   
   Я думаю, не много молодыхъ людей -- и то строгихъ моралистовъ,-- которые предпочли бы сомнѣніе въ ихъ искуствѣ ѣздить верхомъ упреку въ легкомъ проступкѣ. Но какъ я обладалъ ловкостью и мужествомъ, то замѣчаніе дяди показалось мнѣ обиднымъ и я попросилъ его отложить свои приговоръ до конца охоты.
   -- Сосвѣмъ не то, братъ, я хочу сказать. Ты славной ѣздокъ, объ этомъ и не спорю; но берегись: твой отецъ послалъ тебя сюда для исправленія, и я думаю мнѣ самому придется вести тебя за повода, чтобъ другой не велъ за узду.
   Но какъ эта краснорѣчивая рѣчь была непонятна для меня, и какъ въ ораторѣ не видно было намѣренія, чтобъ я воспользовался ею, ибо онъ произнесъ ее въ полголоса и притомъ сіи таинственныя слова, казалось, просто выражали какую то мысль, которая бродила въ головѣ моего почтеннаго дяди, то я заключилъ, что онѣ относились къ моему вчерашнему побѣгу, или что верхній этажъ дядюшки еще не совсѣмъ оправился отъ вчерашняго продолжительнаго засѣданія. Я только далъ себѣ обѣтъ уѣхать при первомъ нарушеніи законовъ гостепріимства и между тѣмъ спѣшилъ раскланяться съ Діаною Вернонъ, которая приближалась ко мнѣ. Братья также подъѣзжали съ ней вмѣстѣ; но увидя, что они занялись критическимъ разборомъ моей одежды, начиная отъ петлицы на шляпѣ, до шпоровъ на сапогахъ, ибо по смѣшному патріотизму имѣли отвращеніе отъ всего, что носило на ружность иностраннаго. Я не хотѣлъ мѣшать имъ и присоединился къ Миссъ Вернонъ, какъ единственной особѣ, съ которой можно было говорить. Верхомъ, подлѣ нее, ѣхалъ я вмѣстѣ съ толпою къ театру будущихъ подвиговъ, къ длинному ряду срубленнаго, лѣса, расположенному на боку одной неизмѣримой долины. Дорогой я замѣтилъ Діанѣ, что съ нами не было Ралейга.-- О! отвѣчала она, это искусный охотникъ; но, подобно Немвроду, ловитъ однихъ людей.
   При ободрительныхъ крикахъ охотниковъ, собаки пустились въ лѣсъ. Все волновалось, все было въ движеніи. Мои любезные братцы занялись этимъ важнымъ дѣломъ и совсѣмъ не обращали на меня вниманія. Я только слышалъ, какъ жокей Дикъ сказалъ глупцу Вильфреду: -- Постой, поглядимъ, какъ будетъ падать нашъ Французскій братецъ.
   -- Французскій! отвѣчалъ Вильфредъ съ хохотомъ; да, да, у него на шляпѣ пресмѣшная петлица.
   Впрочемъ Торнклифъ, не смотря на" свою грубость, казался не совсѣмъ безчувственнымъ къ прелестямъ своей сестры и рѣшился слѣдовать за нами гораздо ближе своихъ. братьевъ, можетъ быть, съ намѣреніемъ замѣчать за нашимъ обращеніемъ съ Миссъ Вернонъ, а можетъ статься и для удовольствія быть свидѣтелемъ моего паденія. Если послѣдняя причина побуждала его, то онъ обманулся въ своемъ ожиданіи. Въ недальнемъ разстояніи отъ насъ пробѣжала лисица и, не смотря на худое предвѣщаніе Французской петлицы, я всегда первый ее преслѣдовалъ, и возбуждалъ удивленіе дяди и Миссъ Вернонъ на зло тѣмъ, которые думали посмѣяться на мой счетъ. Однако хитрая лисица, заставя насъ попустому прорыскать нѣсколько миль, успѣла ускользнуть и собаки потеряли слѣдъ. Я тотчасъ замѣтилъ неудовольствіе Миссъ Вернонъ ѣхать вмѣстѣ съ Торнклифомъ; но, всегда живая и дѣятельная, она умѣла избирать самыя удобныя средства для исполненія своихъ желаній или капризовъ; и потому укоризненнымъ голосомъ сказала ему:
   -- Я удивляюсь, Торнклифъ, что вы цѣлое утро таскаетесь, какъ хвостъ, за моею лошадью, когда знаете, что у Вульвертонской мѣльницы ни одна нора не забита.
   -- Въ самомъ дѣлѣ, Миссъ Діана? а я ни чего не зналъ объ этомъ; еще вчера божился мнѣ мѣльникъ, что около полудня онъ ихъ заколотилъ.
   -- Эхъ! Торнклифъ, можно ли полагаться на слова мѣльника? Вотъ ужъ три раза на одной недѣлѣ мы упустили лисицу, а все по милости проклятыхъ норъ. Вы хотите, чтобъ и нынче то же сдѣлалось, между тѣмъ какъ на сѣрой кобылѣ можете туда доѣхать въ пять минутъ.
   -- О! коли такъ, Миссъ Діана, я сей часъ отправляюсь въ Вульвертонъ, и если норы не забиты, то обѣщаю вамъ наказать глупость мѣльника и порядочно наколотить ему спину.
   -- И такъ отправляйтесь, любезный Торнклифъ, и построже накажите его. Да нуте, ступайте поскорѣй.
   И Торнклифъ поскакалъ туда.
   -- Тебя самаго тамъ поколотятъ: вотъ что было у меня въ виду.... Я васъ выучу повиновенію и покорности.... Да, знаете ли, Францискъ, я хочу набирать полкъ? Да, да, безъ шутокъ; Торнклифъ будетъ унтперъофицеромъ, Дикъ -- ефрейторомъ, а барабанщикомъ -- болтунъ Вильфредъ, который говорить по три слова вдругъ и ни одного произнести не можетъ.
   -- А Ралейгъ?
   -- Ралейгъ будетъ главнымъ шпіономъ.
   -- Не найдете ли и мнѣ какого нибудь мѣста, прелестный Полковникъ?
   -- Если хотите, вы будете полковымъ квартермистромъ. Но смотрите, собаки нынче сбились съ пути. Нѣтъ, Г. Францискъ, вамъ не прилично быть на охотѣ. Слѣдуйте за мною: я хочу вамъ показать прелестный видъ.
   И въ самомъ дѣлѣ, она привела меня на вершину одного красиваго холма, съ коего открылась необозримая перспектива. Она окинула взоромъ вокругъ себя; посмотрѣла нѣтъ ли кого подлѣ насъ, и заѣхала за кучу деревьевъ, которыя закрывали ту часть долины, гдѣ паши охотники преслѣдовали свою добычу.
   -- Видите ли тамъ гору? видите ли, какъ она остроконечною вершиною возносится до высоты, едва досягаемой взоромъ?
   -- На концѣ этой длинной цѣпи холмовъ? очень ясно вижу.
   -- Ну, а видите ли на правой рукѣ родъ бѣловатаго пятна?
   -- И очень хорошо.
   -- Это бѣлое пятно есть скала, называемая Гейкесморъ-Крегъ и Гейкесморъ-Крегъ въ Шотландіи.
   -- Въ самомъ дѣлѣ? о! я не думалъ, что мы такъ близко отъ Шотландіи.
   -- Какъ не льзя ближе, и на вашей лошади въ два часа вы можете туда доѣхать.
   -- Нѣтъ, для этаго я не стану ее безпокоить. Но мнѣ кажется, въ этомъ разстояніи по крайней мѣрѣ миль осмнадцать прямо по полету птицъ.
   -- Если думаете, что моя лошадь не такъ устала, то возмите ее. Я вамъ говорю, что въ два часа вы можете бытъ въ Шотландіи.
   -- А я вамъ говорю, что у меня такъ мало къ тому охоты, что если голова моей лошади будешь за границей, то хвостъ не перейдетъ за ней. Ну что мнѣ дѣлать въ Шотландіи?
   -- Стараться о вашей безопасности, если нужно говоришь прямо. Ну, теперь вѣрно разумѣете меня, Г. Францискъ?
   -- Ни мало. Ваши слова для меня настоящій оракулъ; изъ нихъ я ничего не понимаю.
   -- Если такъ, то, ей Богу, или вы не справедливо опасаетесь меня, или вы закоренѣлый лицемѣръ, однимъ словомъ, вторый Ралейгъ или совсѣмъ не знаете въ чемъ васъ обвиняютъ. Да нѣтъ, по этому сурьезному лицу я вижу, что притворство чуждо вамъ. Но, Боже мой, какая важность! смотря на васъ, едва могу удержаться отъ смѣха,
   -- По чести, Миссъ Вернонъ, сказалъ я, въ досадѣ на ея дѣтскую веселость, не понимаю, что хотите вы сказать. Очень счастливъ, что могу быть предметомъ минутной забавы, но не знаю въ чемъ она состоитъ.
   -- Однако, въ этомъ дѣлѣ ничего нѣтъ смѣшнаго, сказала Миссъ Вернонъ съ обыкновеннымъ хладнокровіемъ; но видите, у инаго лице такъ забавно, когда любопытство подстрекаетъ его! Но шутки въ сторону: не извѣстенъ все вамъ нѣкто Морей, Моррисъ или кто нибудь подобнаго имени.
   -- Не могу вспомнить.
   -- Подумайте немного. Не случалось ли вамъ когда нибудь ѣхать съ человѣкомъ такой фамиліи.
   -- По одной дорогѣ со мною ѣхалъ путешественникъ, большой чудакъ, котораго душа, казалось, была заключена въ его чемоданѣ.
   -- Подобно душѣ ученаго Педра донъ Гарціаса, которая жила между золотыми дукатами кожанаго кошелька.-- Какъ бы то ни было, но этотъ человѣкъ ограбленъ и обвиняетъ васъ какъ участника или виновника сдѣланнаго ему насилія.
   -- Вы шутите, Миссъ Вернонъ.
   -- Увѣряю васъ, что нѣтъ. Дѣло такъ было, какъ я говорю вамъ.
   -- И вы почитаете доносъ справедливымъ? вскричалъ я въ порывѣ бѣшенства, которое и скрывать не старался.
   -- Ахъ, Боже мой, какъ ужасно! вы бы навѣрно потребовали отъ меня удовлетворенія, когда бы я имѣла счастіе быть мущиной. Но если хотите, это не мѣшаетъ вамъ вызвать меня на дуель. Для меня рубиться легче, нежели перескочить черезъ заборъ.
   -- Боже сохрани, чтобъ я нарушилъ почтеніе къ своему Полковнику, отвѣчалъ я, стыдясь своего бѣшенства, и желая дать веселый оборотъ разговору.... Но, сдѣлайте милость, потрудитесь мнѣ изъяснитъ эту шутку.
   -- Тутъ никакой нѣтъ шутки; васъ обвиняютъ, что вы ограбили этаго человѣка и мы съ дядюшкой повѣрили обвиненію.
   -- Въ самомъ дѣлѣ! Благодаренъ моимъ друзьямъ за ихъ выгодное мнѣніе обо мнѣ.
   -- Ну, полноте! перестаньте горячиться, какъ, пугливая лошадь.... Вы ужъ закусили удила, но прежде выслушайте до конца... Не въ постыдномъ воровствѣ обвиняютъ васъ; о нѣтъ! совсѣмъ не то... этотъ человѣкъ агентъ правительства и везъ деньгами и билетами жалованье гарнизоннымъ Сѣвернымъ войскамъ; а слухъ носится, что у него еще отняли чрезвычайно важныя депеши.
   -- По этому, меня обвиняютъ не въ воровствѣ, а въ государственной измѣнѣ?
   -- Безъ сомнѣнія, а это преступленіе, какъ вы знаете, въ глазахъ многихъ людей покрываетъ славою человѣка, имѣвшаго мужество совершить его. Повѣрьте мнѣ, безъ дальнихъ справокъ, здѣсь вы найдете тьму особъ, кои почитаютъ за достоинство вредить всѣми возможными способами царствующему Ганноверскому дому.
   -- Не такого рода, Миссъ Вернонъ, мои нравственныя и политическія правила.
   -- Ей Богу, я подозрѣваю, что вы Пресвитеріанецъ и даже одинъ изъ приверженныхъ къ Ганноверскому дому. Но чтожъ вы намѣрены дѣлать?
   -- Сей часъ же обличить гнусную клевету. Кому сдѣлано донесеніе?
   -- Старому Судьѣ Инглевуду, которому это не очень понравилось. Онъ присылалъ варочнаго къ дядюшкѣ и совѣтовалъ ему проводить скорѣе васъ въ Шотландію и укрыть отъ власти законовъ. Но дядюшка, чувствуя какъ онъ подозрителенъ нынѣшнему правительству по своей религіи и старой привязанности къ Королю Іакову, притомъ зная, что если откроютъ его содѣйствіе къ побѣгу важнаго преступника, то его обезоружатъ и, что всего обиднѣе, объявятъ Папистомъ, Якобитомъ я подозрительнымъ человѣкомъ....
   -- А! понимаю; и чтобъ не лишиться лошадей, онъ готовъ выдать своего племянника.
   -- Племянника, племянницъ, сыновей и дочерей, еслибъ онъ имѣлъ ихъ, и даже весь родъ и племя! подхватила Діана; и такъ ни одной минуты не полагайтесь на него; но сломя голову скачите и старайтесь убѣжать, пока васъ не схватили.
   -- Да, я сей часъ ѣду, но не туда, а къ Судьѣ Инглевуду. Гдѣ живетъ онъ?
   -- Мили три отсюда, тамъ позади этаго поля; вы можете видѣть башенку замка.
   -- Въ нѣсколько минутъ доѣду туда, сказалъ я, пришпоривъ лошадь.
   -- А я буду показывать дорогу, сказала Миссъ Вернонъ, слѣдуя за мною.
   -- Что вы, Миссъ Вернонъ? прилично ли.... простите чистосердечно друга прилично ли вамъ ѣхать со мною?
   -- Понимаю, сказала Миссъ Вернонъ, покраснѣвъ не много, это очень ясно; но послѣ минутнаго молчанія она прибавила: -- Впрочемъ, это замѣчаніе сказано изъ дружбы.
   -- Ахъ, Миссъ Берномъ! и вы можете думать, что я неблагодаренъ вамъ за такое участіе! отвѣчалъ я съ жаромъ. Не выразимо признателенъ за ваше предложеніе, но не позволю вамъ слѣдовать совѣтамъ великодушія. Это слишкомъ гласный случай, это все равно, что придти въ Уголовный Судъ.
   -- Но хотя бъ и въ Уголовный Судъ; неужели вы думаете, что я не пришла бы туда защитить друга? У васъ нѣтъ покровителей, вы иностранецъ, а здѣсь на границахъ Королевства судьи часто произносятъ самовластные приговоры. Дядюшка не хочетъ мѣшаться въ это дѣло, Ралейга нѣтъ дома, а когдабъ и былъ, то еще не извѣстно, какую бы сторону принялъ; прочіе такъ глупы, что не могутъ помочь вамъ, еслибъ и хотѣли того.. Словомъ, одна я могу быть полезна, и, безъ дальнихъ разсужденій, ѣду съ вами. Я не бальная красавица, не боюсь варварскихъ приказныхъ терминовъ и париковъ напудренныхъ.
   -- Но любезная Миссъ Вернонъ...
   -- Но любезный Г. Францискъ, будьте сами покойны и оставте меня въ покоѣ; если я что задумаю, то трудно удержать меня.
   Мнѣ лестно было видѣть, что такая прелестная особа брала участіе въ моей судьбѣ; но чувствуя, какимъ насмѣшкамъ мы подвергнемся оба, когда вмѣсто адвоката приведу съ собою дѣвушку (въ семнадцать лѣтъ; и желая спасти отъ язвительныхъ стрѣлъ злословія, я старался ее отклонить отъ такого намѣренія. Но она рѣшительно отвѣчала, что всѣ усилія будутъ напрасны, что она изъ фамиліи Верноновъ, изъ такой фамиліи, которая ни за что въ свѣтѣ не оставишь друга въ несчастій, что мои пышныя фразы могутъ убѣдишь прелестныхъ, благоразумныхъ, осторожныхъ Лондонскихъ Миссъ, а не упрямую провинціалку, привыкшую исполнятъ свою волю и никого не слушаться, кромѣ своего разсудка.
   Говоря такимъ образомъ, мы приближались къ мѣсту жительства Г. Инглевуда; и Миссъ Вернонъ, чтобъ прекратить мои увѣщанія, принялась рисовать портреты судьи и его писаря. Инглевудъ былъ, по ея описанію, посѣдѣлый Якобитъ, т. е. человѣкъ, который долго не соглашаясь присягнуть новой династіи, наконецъ по примѣру всѣхъ дворянъ Графства покорился необходимости и за то получилъ позволеніе отправлять должность Совѣстнаго Судьи. Онъ это сдѣлалъ, какъ она говорила, по просьбѣ сосѣдственныхъ помѣщиковъ, которые съ прискорбіемъ смотрѣли на упадокъ законовъ объ охотѣ, палладіума ихъ наслажденій -- упадокъ, единственно происходившій по недостатку человѣка, который бы поддержалъ ихъ. Судилище Ньюкестельскаго Мера было ближайшее судебное мѣсто; но какъ Меръ любилъ ѣсть дичину за столомъ, а не преслѣдовать ее въ лѣсахъ, то всегда покровительствовалъ браконьерамъ къ ущербу охотниковъ. Вида наконецъ, что кому нибудь изъ нихъ надобно своими выгодами пожертвовать общему благу, дворяне Нортумберландскаго Графства прибѣгнули къ Инглевуду; ибо онъ по своему кроткому, уступчивому и безпечному характеру твердо и несомнѣнно вѣровалъ во всякой символъ политики, на что всякой изъ нихъ готовъ былъ согласиться. Убѣдивши Инглевуда носить имя Судьи, нужно было найти человѣка, который взялся бы исправлять его должность; они сдѣлали только остовъ Судьи: требовалось дать ему душу, чтобы она управляла всѣми движеніями его. Одинъ хитрый Ньюкестельскій стряпчій, по имени Жобсонѣ, казался способнымъ дѣйствовать машиной. Этотъ Жобсонъ, который, скажемъ для разнообразія метафоръ -- нашелъ, что всего выгоднѣе торговать правосудіемъ подъ вывѣскою добраго Г. Инглевуда и котораго доходды зависѣли отъ количества входящихъ дѣлъ, изо всѣхъ силъ очищаетъ карманы бѣдныхъ просителей и съ такою ревностью заваливаетъ судъ тяжбами, что честный Судья не знаетъ куда дѣваться. И теперь, на десять миль въ окружности, ни одна разнощица яблокъ не сочтется съ торговкою плодовъ безъ особеннаго суда, который Инглевудъ по неволѣ производитъ, будучи понуждаемъ къ тому своимъ хитрымъ писаремъ Г-мъ Іосифомъ Жобеономъ. Всего забавнѣе, когда судебное дѣло, каково на примѣръ ваше, имѣетъ политическое отношеніе. Г. Іослоръ Жобсонъ (безъ сомнѣнія у него есть свои причины) пламенный послѣдователь Протестантской религіи и ревностный защитникъ новой династіи; съ другой стороны Судья, по какому-то инстинкту сохраняя нѣкоторую привязанность ко мнѣніямъ, къ коимъ былъ привязанъ въ то время, когда еще не отступалъ отъ своихъ правилъ изъ патріотическихъ видовъ: привесть въ исполненіе законы противъ своевольныхъ истребителей куропатокъ и зайцевъ, не знаетъ что дѣлать, когда ревность писца завлечетъ его въ дѣла, напоминающія ему о прежней религіи; и Жобсонъ, вмѣсто нужнаго содѣйствія со стороны судьи, находитъ себѣ сильное противодѣйствіе въ безпечности и лѣности Инглевуда. Не льзя сказать, что онъ со всѣмъ лишенъ душевныхъ силъ, напротивъ для человѣка, который для того единственно живетъ, чтобъ ѣсть и пить, онъ довольно бодръ и веселъ; но этимъ-то и забавно его мнимое безстрастіе. Въ такихъ случаяхъ Жобсонъ похожъ на старую, одышливую лошадь, когда она везетъ тяжелую телѣгу; подобно ей, онъ задыхается, выбивается изъ силъ, чтобъ подвигнуть Инглевуда; но тяжесть телѣги противится усиліямъ усталаго животнаго и оно не въ состояніи поворотить ее. Всего же досаднѣе для бѣдной клячи, что эта машина, которую такъ трудно привести въ движеніе, иногда катится сама собою, не смотря на ляганье несчастнаго коня, когда нужно услужить кому нибудь изъ старыхъ приятелей судьи. Тогда Жобсонъ бѣсится, что еслибъ не любовь къ Г. Инглевуду и его семейству, то онъ давно бы донесъ на него въ Департаментъ внутреннихъ дѣлъ при Государственномъ Совѣтѣ.
   Миссъ Вернонъ кончила свое странное описаніе, когда мы подъѣхали къ дому Г. Инглевуда, старинному и готическому зданію, котораго наружность имѣла въ себѣ что-то почтенное.
   

ГЛАВА ОСЬМАЯ.

   "Божусь тебѣ, говорилъ Докторъ, твоя кухня издаетъ обворожительный запахъ; подходя къ ней я думаю, что живу въ домѣ знатнаго барина."

Ботлеръ.

   На дворѣ намъ попался слуга въ ливреѣ Сиръ-Гильдебранда; оставя у него своихъ лошадей, мы вошли въ домъ. Я чрезвычайно удивился, а моя спутница и того болѣе, встрѣтивъ на крыльцѣ Ралейга Осбалдистона, который съ своей стороны не менѣе изумился, увидя насъ.
   -- Вы, Ралейгъ, вѣрно слышали о дѣлѣ Франциска Осбалдистона, и пришли поговорить объ немъ съ Инглевудомъ? сказала Миссъ Вернонъ, не давая ему времени сдѣлать вопросъ.
   -- Да, сказалъ Ралейгъ съ обыкновеннымъ хладнокровіемъ, оно заставило меня придти сюда. Я употребилъ всѣ усилія, прибавилъ онъ поклонясь мнѣ, оказать братцу всѣ услуги; какія отъ меня зависѣли, и мнѣ неприятно встрѣтиться съ нимъ въ такомъ мѣстѣ.
   -- Какъ родственникъ и другъ, Г-нъ Осбалдистонъ, вы должны радоваться, увидя меня здѣсь въ такое время, когда пятно, нанесенное моей чести, требуетъ моего присутствія.
   -- Это правда; но, какъ говоритъ батюшка, удаливъ васъ на минуту въ Шотландію, пока дѣло замнется....
   Я отвѣчалъ, что вовсе не нужно такихъ мѣръ и что не только не желаю замять дѣла, но самъ пришелъ обнаружить гнусную клевету и непремѣнно хочу открыть ея виновника.
   -- Г. Францискъ невиненъ, Ралейгъ; онъ желаетъ оправдаться, а я пришла его защитить"
   -- Вы, прелестная сестрица? Мнѣ кажется, что скорѣе я могу быть Адвокатомъ Г. Франциска, если и не такъ краснорѣчивымъ, то столь же ревностнымъ и болѣе приличнымъ.
   -- Все такъ, да одна голова хороша, а двѣ лучше, вы сами знаете.
   -- А особливо такая, какъ ваша, прелестная Діана, отвѣчалъ Ралейгъ подойдя къ ней и взявъ ея руку съ нѣжнымъ, дружескимъ видомъ, отъ чего онъ показался мнѣ въ тысячу разъ безобразнѣе, нежели каковымъ произвела его природа. Миссъ Вернонъ отвела его въ сторону и начала разговаривать въ полголоса: казалось, она чего-то просила, на что онъ не хотѣлъ или не могъ согласишься. Я никогда не видалъ такой разительной противоположности въ выраженіи двухъ лицъ: въ чертахъ Миссъ Вернонъ изображался гнѣвъ; глаза ея блистали, краска покрывала лице, она ломала руки и, топая ногою, съ презрѣніемъ и гнѣвомъ слушала отговорки, которыя представлялъ ей Ралейгъ, судя по его смиренному виду и притворно-почтительной улыбкѣ. Наконецъ она отошла, сказавъ повелительнымъ голосомъ:
   -- Я хочу, непремѣнно хочу этаго.
   -- О! это не возможно, никакъ не возможно! Повѣрите ли, Осбалдистонъ? сказалъ онъ, обращаясь ко мнѣ.
   -- Не съ ума ли вы сошли? вскричала она, прерывая его.
   -- Повѣрите ли? повторилъ Ралейгъ не слушая; Миссъ Вернонъ утверждаетъ, что не только извѣстна мнѣ ваша невинность, въ которой точно никто болѣе меня не убѣжденъ; но что я долженъ знать настоящихъ виновниковъ насилія, сдѣланнаго Моррису. Ну сообразно ли это съ разсудкомъ?
   -- Не Г-ну Осбалдистону должно говорить объ этомъ, Ралейгъ, сказала Миссъ Вернонъ: онъ не знаетъ всѣхъ способовъ, какіе вы имѣете, чтобъ сдѣлать розысканія.
   -- Ей Богу, вы мнѣ болѣе приписываете чести, нежели я стою.
   -- Справедливости, Ралейгъ, одной справедливости я требую.
   -- Вы поступаете, Діана, какъ тиранъ, отвѣчалъ онъ со вздохомъ, и какъ тиранъ самовластный: желѣзнымъ скипетромъ вы управляете своимъ народомъ; но надобно исполнить ваше желаніе. По" крайней мѣрѣ не оставайтесь здѣсь; вы знаете, что вамъ не должно быть въ этомъ мѣстѣ. Воротитесь со мною.
   Тутъ, оставя Діану въ нерѣшимости и обратясь ко мнѣ, онъ сказалъ дружескимъ голосомъ: -- Будьте увѣрены, Г. Осбалдистонъ, что я принимаю живѣйшее участіе въ вашей судьбѣ и оставляю васъ на минуту, чтобъ свободнѣе дѣйствовали.. Но употребите ваше вліяніе надъ сестрою и уговорите ее возвратишься домой: присутствіе Діаны не принесетъ вамъ никакой пользы, но можетъ повредить ея чести.
   -- Я то же самое думаю, и просилъ Миссъ Вернонъ ворошиться назадъ; но мои просьбы не имѣли успѣха.
   -- Я все обдумала, сказала Миссъ Вернонъ послѣ минутнаго молчанія, и не уѣду отсюда, не освободивъ васъ изъ кохтей Филистимлянъ. Ралейгъ имѣетъ свои причины говоришь такимъ образомъ, но мы знаемъ другъ друга.. Нѣтъ, Ралейгъ, я не уѣду отсюда.... и. знаю, прибавила, она громкимъ голосомъ, что, оставшись здѣсь, заставлю васъ поторопиться.
   -- Ну такъ оставайтесь же, непреклонная, сказалъ Ралейгъ; вы знаете свою власть надо мною. При сихъ словахъ онъ вышелъ, сѣлъ на лошадь и ускакалъ.
   -- Слава Богу! онъ уѣхалъ, сказала Діана. Теперь пойдемъ къ Судьѣ.
   -- Не лучше ли позвать человѣка?
   -- Нѣтъ, нѣтъ, я знаю дорогу: на него должно нападать въ расплохъ; идите за мной.
   Она взяла меня за руку, взошла на лѣстницу, миновала коридоръ и вошла въ переднюю, увѣшенную старыми ландкартами, архитектурными ліанами и родословными деревьями. Большая дверь вела изъ этой комнаты въ столовую залу Г. Инглевуда, гдѣ кто-то распѣвалъ куплетъ старинной пѣсни голосомъ, котораго звуки совершенно соотвѣтствовали застольной пѣсни:
   
   "Кто скажетъ нѣтъ хорошенькой дѣвчонкѣ,
        Того вино да обратится въ ядъ."
   
   -- Ахъ, Боже мой! сказала Миссъ Вернонъ, неужели нашъ Судья отобѣдалъ? Я не думала, что такъ поздно
   Но онъ въ самомъ дѣлѣ отобѣдалъ. Въ этотъ день ему захотѣлось ѣсть раньше обыкновеннаго и онъ цѣлымъ часомъ ускорилъ свой обѣдъ, такъ что сѣлъ за столъ въ 12 часовъ, а въ Англіи обыкновенно тогда обѣдали ровно въ часъ.
   -- Ну, мы опоздали, сказала Діана, но погодите: мнѣ извѣстенъ весь домъ и я позову человѣка; а то вашъ неожиданный приходъ не понравится старому Инглевуду, который не любитъ, чтобъ ему мѣшали бесѣдовать съ бутылкой.
   Сказала и исчезла, оставя меня въ ч нерѣшимости, идти ли впередъ или воротишься назадъ. Я слышалъ отчасти разговоръ въ сосѣдней комнатѣ и между прочимъ чьи-то отговорки пѣть, произносимыя довольно знакомымъ голосомъ.-- Не будешь пѣть? Нѣтъ, братъ, у меня какъ разъ запоешь! Какъ выпивъ водки цѣлой кокосовой орѣхъ, оправленный въ серебро, ты говорить, что не льзя пѣть; да отъ водки кошка запоетъ. Ну, ну, скорѣе пой пѣсню, а не то вонъ изъ моего дома.... Каковъ же онъ? пришелъ съ проклятыми доносами и отказывается пѣть!
   -- Приговоръ совершенно справедливъ, сказалъ другой голосъ, который по чистымъ, протяжнымъ звуками я почелъ за голосъ писаря,-- онъ справедливъ: и истецъ долженъ повиноваться. Законъ говоритъ: canet, и онъ долженъ пѣть.
   -- Такъ пускай поетъ, сказалъ Судья, или, клянусь Св. Христофоромъ, я волью ему въ горло кокосовый орѣхъ соленой воды, въ силу указовъ, изданныхъ или имѣющихъ издаться на сей случай.
   Страхъ напиться соленой воды сдѣлалъ то, чего не могли произвесть просьбы; и мой прежній спутникъ я -- не сомнѣвался, что это былъ онъ -- голосомъ преступника, поющаго послѣднюю молитву, запѣлъ слѣдующую плачевную пѣснь:
   
   "Если, господа, узнать
   Вы мое хотите горе,
   Я вамъ долженъ разсказать
   Происшествіе о ворѣ.
   
   Мнѣ знакомъ онъ съ давнихъ лѣтъ!
   Всѣ ему попасться можемъ!
   Отъ него пощады нѣтъ
   Ни проѣзжимъ, ни прохожимъ.
   
   Онъ безжалостенъ, жестокъ,
   Въ сердцѣ ядъ одинъ питаетъ:
   Жизнь, иль полный кошелекъ
   Пистолетомъ вынуждаетъ!
   
   Не такъ видъ дерзскаго разбойника устрашилъ жалкаго бѣдняка, котораго несчастіе описывалось въ пѣсни, какъ мое нечаянное появленіе испугало пѣвца. Наскуча дожидаться, пока слуга доложитъ обо мнѣ, и опасаясь, чтобъ кто нибудь не подумалъ, что я подслушиваю у дверей, я вошелъ въ залу въ ту минуту, какъ мой приятель Моррисъ -- ибо итакъ всѣ его называли -- началъ четвертый куплетъ своей печальной баллады. Звучный тонъ пѣсни превратился въ устахъ его въ глухой ропотъ смущенія, когда онъ увидѣлъ человѣка, который былъ для него подозрителенъ не менѣе героя пѣсни; и, смотря на его неподвижные глаза, вытянутыя щеки и разинутый ротъ, можно было подумать, что я держалъ въ рукѣ голову Горгоны.
   Отъ усыпительнаго вліянія пѣсни уже закрылись глаза Инглевуда; но едва она прекратилась, какъ онъ проснулся и вдругъ вскочилъ отъ удивленія, видя, что собраніе прибавилось однимъ человѣкомъ во время его минутнаго забвенія. Писарь, котораго я узналъ по пріемамъ, не менѣе встревожился; онъ сидѣлъ противъ Морриса и судорожное содроганіе сего бѣдняка перешло во всѣ его члены, хотя и не зналъ тому причины.
   Видя, что ни кто не могъ говорить, я прервалъ молчаніе:
   -- Меня зовутъ Францискомъ Осбалдистономъ, Г-нъ Инглевудъ: я узналъ, что какой-то глупецъ принесъ на меня жалобу и осмѣлился обвинить меня въ воровствѣ.
   -- Государь мой, сказалъ сухо Судья, объ такихъ дѣлахъ я не говорю за обѣдомъ. Для всего есть время, и совѣстному надобно обѣдать, какъ и всякому другому.
   Дородность Г-на Инглевуда -- замѣчу мимоходомъ -- показывала, что онъ не часто забывалъ эту потребность для попеченія объ общемъ благѣ.
   -- Извините, Государь мой, что осмѣливаюсь безпокоить васъ; но честь моего имени страждетъ, а обѣдъ вашъ, кажется, конченъ....
   -- О нѣтъ! Государь мой, ни чуть не оконченъ, возразилъ Судья; пищевареніе человѣку также необходимо, какъ и пища; и я васъ увѣряю, что обѣдъ не будетъ мнѣ въ пользу, если не дадутъ двухъ часовъ отдыха, чтобъ насладиться повиннымъ веселіемъ и опорожнить бутылку.
   -- Извините меня, ваша честь, сказалъ Г. Жобсонъ, который между тѣмъ вынулъ перо и чернилицу; но какъ по видимому господину нѣкогда дожидаться и какъ въ преступленіи у заключается измѣна ибо вышерѣченный умыселъ называется contra pacem domini régis....
   -- Ну къ чорту съ твоимъ domini régis, сказалъ разгнѣванный Судья; надѣюсь, въ моихъ, словахъ нѣтъ большаго преступленія; но есть съ чего съ ума сойти, когда преслѣдуютъ такъ неотступно! Съ вашими записями, слѣдствіями, запретами и трестами вы не даете мнѣ покою. Но я вамъ объявляю, Г. Жобсонъ, что на этихъ дняхъ пошлю къ чорту и васъ, и присяжныхъ, и весь совѣстный судъ.
   -- Ваша честь, возмите въ разсужденіе все достоинство вашего сана. Вы одинъ изъ людей quorum et custos rotularum. Справедливо сказалъ объ этой должности Сиръ Эдуардъ Кокъ, что во всемъ Христіанскомъ мірѣ нѣтъ ничего подобнаго, если она хорошо исполняется.
   -- Ну, сказалъ Судья, довольный похвалою важности его сана и потопивъ остатокъ досады въ стаканѣ Испанкаго вии", однимъ глоткомъ осу шивъ его. Ну, кончимъ поскорѣе проклятое дѣло. Подойдите, сударь; а ты, Моррисъ, рыцарь печальнаго образа, скажи тотъ ли это человѣкъ, котораго ты обвиняешь въ покражѣ?
   -- Я, сударь, похватилъ Моррисъ не успѣвъ собраться съ духомъ, я не обвиняю.... я.... я ни въ чемъ не обвиняю этаго господина.
   -- Ну, такъ мы уничтожимъ твою просьбу и однимъ дѣломъ будетъ меньше. Передавайте бутылку; подчивайте Г. Осбалдистона.
   Жобсонъ зналъ свои выгоды и не могъ потерпѣть, чтобъ дѣло тѣмъ и кончилось.
   -- Что вы, Г. Моррисъ? да вотъ вашъ собственноручный доносъ.... и чернилы еще не обсохли, а вы хотите такимъ постыднымъ образомъ отъ него отказаться!
   -- Да знаю ли я, пробормоталъ мой трусъ, дрожа отъ страха, сколько у него человѣкъ спрятано въ домѣ для защиты? О, я много начитался объ этомъ у Жонсона въ жизни разбойниковъ. Да вотъ, смотрите.... две... дверь отворяется.
   Она въ самомъ дѣлѣ отворилась, и Миссъ Вернонъ вошла.
   -- Ну, почтенный Судья, хорошъ же порядокъ у васъ? ни одного слуги въ домѣ.
   -- Ахъ! вскричалъ Судья въ радостномъ восторгѣ, который доказывалъ, что ни Ѳемида, ни Комусъ не заставили его забыть должную дань красотѣ; ахъ, прелестная Миссъ Вернонъ! цвѣтокъ Чевіотской границы! полюбуйся, какъ старый холостякъ правитъ хозяйствомъ. Ты будешь принята у меня, красавица, какъ въ Маѣ первый цвѣтокъ.
   -- Ну, ужъ хорошо устроено хозяйство! ни одной души, чтобъ доложить.
   -- Ахъ! негодяи, они пользуются моими дѣлами.... Но почему же вамъ было не придти пораньше? Вашъ Ралейгъ обѣдалъ съ нами; но не успѣли осушить первой бутылки, а трусъ ужъ обратился въ бѣгство. Да вы еще не обѣдали? Я велю вамъ подать чего нибудь получше, понѣжнѣе, какъ ваше малинькое личико, и это сдѣлаютъ сей часъ.
   -- Мнѣ не льзя остаться, Г-нъ Инглевудъ. Я приѣхала съ братцомъ Францискомъ Осбалдистономъ и мнѣ нужно показать ему дорогу въ замокъ; а не это онъ заблудится въ горахъ.
   -- Гмъ! такъ вотъ откуда дуетъ вѣтеръ? отвѣчалъ Судья.
   
   "Она ему дорогу показала.
   Дорожку милую любви!"
   
   -- Нѣтъ, ли и для стараго холостяка какого нибудь гостинца, прелестная роза пустыни?
   -- Только не нынче; но ежели вы будете добрымъ судьею и окончите скорѣе дѣло Франциска, то на будущей недѣлѣ я приѣду къ вамъ съ дядюшкой обѣдать и мы посмѣемся отъ чистаго сердца.
   Я буду ожидать васъ, моя Тейнская жемчужина. Но если вы обѣщаете приѣхать, то не стану васъ держать. Я совершенно доволенъ показаніемъ Г. Франциска. Тутъ есть какая-то ошибка, но мы объяснимъ ее въ другое время.
   -- Извините меня, Государь мой сказалъ я; но мнѣ даже не извѣстно, въ чемъ состоитъ обвиненіе.
   -- Точно, сударь, сказалъ писарь, котораго приходъ Діаны повергнулъ въ уныніе но найдя себѣ опору въ человѣкѣ, отъ коего совсѣмъ но ожидалъ помощи, онъ опять ободрился; точно такъ, Государь мой, и Дультонъ говоритъ, что буде кто обвиненъ въ уголовномъ преступленіи, тотъ не можетъ быть освобожденъ прежде надлежащаго суда и долженъ напередъ представить поруку или быть посаженъ въ тюрьму, заплатя пищу совѣстнаго Судьи обычную подать за актъ поручительства и за повелѣніе арестовать.
   Наконецъ Судья, послѣ усильныхъ просьбъ въ короткихъ словахъ объяснилъ мнѣ все.
   Разныя шутки, коими я пугалъ Морриса, произвели живое впечатлѣніе на умъ его;, вотъ на какомъ основаніи утверждалось обвиненіе, вотъ что терзало его голову и почему въ простой шуткѣ видѣлъ онъ злой умыселъ. Изъ показанія видно было, что въ тотъ день, какъ мы разстались, два человѣка замаскированные, на хорошихъ лошадяхъ и вооруженные съ ногъ до головы остановили его въ уединенномъ мѣстѣ и отняли чемоданъ, его любезнаго товарища въ дорогѣ.
   Одинъ изъ нихъ по виду и ухваткамъ показался ему схожимъ со мной и когда они совѣтовались между собой, онъ слышалъ, какъ одинъ другаго называлъ Осбалдистономъ. Въ показаніи было сказано, что, освѣдомись о мнѣніяхъ фамиліи сего имени, онъ, обвинитель, узналъ, что они люди подозрительные; а Пресвитеріанскій священникъ, у коего онъ остановился, объявилъ, что всѣ члены сей фамиліи со временъ Вильгельма завоевателя были ревностные Якобиты и Паписты.
   Въ слѣдствіе сихъ убѣдительныхъ причинъ, онъ обвинялъ меня, какъ участника въ сдѣланномъ ему насиліи, прибавляя, что онъ посланъ былъ Правительствомъ; что имѣлъ при себѣ важныя бумаги и значительную сумму денегъ, большею частію банковыми билетами, которые ему велѣно было раздать разнымъ Чиновникамъ, пользующимся довѣренностію Шотландскаго Правительства.
   Выслушавъ такое странное обвиненіе, я отвѣчалъ, что обстоятельства, на коихъ оно утверждалось, никому не даютъ права лишать меня свободы. Я принужденъ былъ признаться, что не много забавлялся робостью Г. Морриса; но если онъ имѣетъ хоть искру здраваго разсудка, то эта шутка должна быть для него не поводомъ къ страху, а причиной безопасности. Я прибавилъ, что не видалъ его съ тѣхъ поръ, какъ съ нимъ разстался, и что ежели точно съ нимъ случилось такое несчастіе, то я не принималъ никакого участія въ поступкѣ, недостойномъ ни моего характера, ни той степени, на какой стою въ обществѣ; что если одинъ изъ разбойниковъ и назывался Осбалдистономъ, если это имя и произнесли они въ продолженіе разговора, то такое обстоятельство не стоитъ никакого вниманія. Что касается да моихъ мнѣній, то я готовъ доказать предъ Судьею, писаремъ и самымъ свидѣтелемъ, что я одной религіи съ Пресвитеріанскимъ священникомъ, и какъ вѣрный подданный, былъ воспитанъ въ правилахъ новаго правленія и потому прибѣгаю къ покровительству законовъ, доставленному мнѣ симъ великимъ событіемъ.
   Судья качался на стулѣ, открылъ табакерку и казался въ большомъ затрудненіи; между тѣмъ опытный Стряпчій Жобсонъ со всею бѣглостію людей его званія прочелъ уставъ, изданный въ 54 году царствованія Эдуарда III, въ силу котораго совѣстные судьи имѣли право останавливать подозрительныхъ людей и заключать ихъ въ тюрьму. Негодяй мои же показанія обратилъ противъ меня, говоря, что если я принималъ, по собственному сознанію, видъ злодѣя или разбойника, то самъ навлекъ на себя подозрѣніе, и поелику облекалъ свои поступки въ одежду преступленія, то и подвергаюсь обвиненію.
   Съ досадою и презрѣніемъ опровергалъ я глупое вранье и ложные доводы писаря, и заключилъ, что если имъ не довольно моего честнаго слова, то я готовъ представить поруку, и Судья не можетъ отвергнуть моего требованія, не принявъ на себя большой отвѣтственности.
   -- Извините, Государь мой, извините, сказалъ жадный писарь; въ глазомъ случаѣ не позволяется обвиненному представлять порукъ; ибо у указъ, изданный въ третій годъ царствованія Эдуарда III-го, утвердительно говоритъ, что...
   Жобсонъ готовился осыпать насъ судейскими ссылками, какъ вдругъ вошелъ слуга и подалъ ему письмо. Едва онъ прочелъ оное, какъ вдругъ вскричалъ голосомъ человѣка, обремененнаго дѣлами:
   -- Господи, Боже мой! не дадутъ на минуту покоя! Въ одно время поспѣвай вездѣ ... Нѣтъ, ей Богу, не возможно ... Какъ бы мнѣ хотѣлось найти безкорыстнаго человѣка, который взялся бы помогать мнѣ въ отправленіи должности.
   -- Сохрани Боже сказалъ Судья сквозь зубы, и одного довольно.
   -- Въ этомъ письмѣ извѣщаютъ меня объ одномъ важномъ дѣлѣ...
   -- Ну, еще дѣло! воскликнулъ испуганный Судья.

!!!!!!!!!Пропуск 315-318

   отъ всякаго примиренія и упрекалъ Судью, что онъ меня обижаетъ, подозрѣвая виновнымъ въ преступленіи, въ которомъ я нарочно пришелъ оправдаться. Судья не зналъ что отвѣчать, какъ вдругъ явился слуга и объявилъ, что какой-то человѣкъ желаетъ говорить съ его честно; а въ слѣдъ за нимъ безъ церемоній вошелъ и незнакомецъ, объ коемъ онъ докладывалъ.

Конецъ первой Части.

   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru