Смирнова-Россет Александра Осиповна
Воспоминания

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Петр Иванович Бартенев

Воспоминания современников о Пушкине, написанные по просьбе П.И. Бартенева и опубликованные им

Воспоминания А. О. Смирновой

   Часть лета 1830 года мы провели в Петергофе, а потом в Царском Селе до сентября. Тут мы часто видались с Жуковским, но в 1831 году в Царском мы видались ежедневно. Пушкин с молодой женой поселился в доме Китаева на Колпинской улице[881]. Жуковский жил в Александровском дворце, а фрейлины помещались в Большом дворце. Тут они оба взяли привычку приходить ко мне по вечерам, то есть перед собранием у Императрицы, назначенным к девяти часам. Днём Жуковский занимался с Великим Князем или работал у себя. Пушкин писал свои сказки с увлечением. Так как я ничего не делала, то и заходила в дом Китаева. Наталья Николаевна сидела обыкновенно за книгою внизу. Пушкина кабинет был наверху, и он тотчас нас зазывал к себе. Кабинет поэта был в порядке. На большом круглом столе, перед диваном, находились бумаги и тетради, часто несшитые, простая чернильница и перья; на столике графин с водой, лёд и банка с крыжевниковым вареньем, его любимым (он привык в Кишинёве к дульчецам). Волоса его обыкновенно ещё были мокры после утренней ванны и вились на висках; книги лежали на полу и на всех полках. В этой простой комнате, без гардин, была невыносимая жара, но он это любил, сидел в сертуке, без галстука. Тут он писал, ходил по комнате, пил воду, болтал с нами, выходил на балкон и привирал всякую чепуху насчёт своей соседки, графини Ламберт. Иногда читал нам отрывки своих сказок и очень серьёзно спрашивал нашего мнения. Он восхищался заглавием одной: "Поп -- толоконный лоб и служитель его Балда". "Это так, дома можно,-- говорил он,-- а ведь цензура не пропустит!"[882] Он говорил часто: "Ваша критика, мои милые, лучше всех; вы просто говорите: этот стих нехорош, мне не нравится". Вечером, в пять или шесть часов, он с женой ходил гулять вокруг озера или я заезжала в дрожках за его женой; иногда и он садился на перекладинку верхом, и тогда был необыкновенно весел и забавен. У него была неистощимая mobilité de l'esprit[883]. В 7 часов Жуковский с Пушкиным заходили ко мне, если случалось, что меня дома нет, я их заставала в комфортабельной беседе с моими девушками. "Марья Савельевна у вас аристократка, а Саша друг мой, из Архангельска, чистая демократка. Никого ни в грош не ставит". Они заливались смехом, когда она Пушкину говорила: "Да что же мне, что вы стихи пишете -- дело самое пустое! Вот Василий Андреевич гораздо почтеннее вас".-- "А вот за то, Саша, я тебе напишу стихи, что ты так умно рассуждаешь". И точно, он ей раз принёс стихи, в которых говорилось, что
   
   Архангельская Саша
   Живёт у другой Саши.
   
   Стихи были довольно длинны и пропали у неё. В это время оба, Жуковский и Пушкин, предполагали издание сочинений Жуковского с виньетками. Пушкин рисовал карандашом на клочках бумаги, и у меня сохранился один рисунок, также и Арабская головка его руки. Жуковский очень любил вальс Вебера и всегда просил меня сыграть его; раз я рассердилась, не хотела играть, он обиделся и потом написал мне опять галиматью. Вечером Пушкин очень ею любовался и говорил, что сам граф Хвостов не мог бы лучше написать. Очень часто речь шла о сём великом муже, который тогда написал стихи на Монплезир:
   
   Все знают, что на лире
   Жуковский пел о Монплезире,
   И у гофмаршала просил
   Себе светёлочки просторной,
   Весёлой, милой, нехолодной,
   и пр.
   
   Они тоже восхищались и другими его стихами по случаю концерта, где пели Лисянская и Пашков.
   
   Лисянская и Пашков там
   Мешают странствовать ушам.
   
   "Вот видишь,-- говорил ему Пушкин,-- до этого ты уж никак не дойдёшь в своих галиматьях!" -- "Чем же моя хуже?" -- отвечал Жуковский и начал читать:
   
   Милостивая государыня
   Александра Иосифовна!
   . . . . . . . . . . . .
   Вечно вашим покорным слугою
   Василий Жуковский.
   
   У него тогда был камердинер Фёдор (который жил прежде у Александра Ивановича Тургенева) и вовсе не смотрел за его вещами, так что у него всегда были разорванные платки носовые, и он не только не сердился на него, но всегда шутил над своими платками. Он всегда очень любил и уважал фрейлину Вильдермет, бывшую гувернантку Императрицы Александры Фёдоровны, через которую он часто выпрашивал деньги и разные милости своим protégés, которых у него было всегда куча. M-lle Вильдермет была точно так же не сведуща в придворных хитростях, как и он; она часто мне говорила: "Joukoffsky fait souvent des Bévues; il est nait comme un enfant"[884], и Жуковский точно таким же образом отзывался об ней. На вечера, на которые мы ежедневно приглашались, Жуковского, не знаю почему, Императрица не звала, хотя очень его любила. Однажды он ко мне пришёл и сказал: "Вот какая оказия, всех туда зовут, а меня никогда; ну как вы думаете: рассердиться мне на это и поговорить с Государыней? Мне уж многие намекали".-- "Ведь вам не очень хочется на эти вечера?" -- "Нет".-- "Разве это точно вас огорчает?" -- "Нет, но видите ли, ведь это, однако, странно, что Юрьéвича[885] зовут, а меня нет".-- "Ведь вы не сумеете рассердиться, и всё у вас выйдет не так, как надобно, и скучнее вам будет на этих вечерах, так вы уж лучше и не затевайте ничего".-- "И то правда, я и сам это думал, оно мне и спокойнее, и свободнее". Тем и кончилась эта консультация.
   Когда взяли Варшаву, приехал Суворов с известиями; мы обедали все вместе за общим фрейлинским столом. Из Александровского прибежал лакей и объявил радостную и страшную весть. У всех были родные и знакомые; у меня два брата на штурме Воли. Мы все бросились в Александровский дворец, как были, без шляп и зонтиков и, проходя мимо Китаева дома, я не подумала объявить об этом Пушкину. Что было во дворце, в самом кабинете Императрицы, я не берусь описывать. Государь сам сидел у её стола, разбирал письма, писанные наскоро, иные незапечатанные, раздавал их по рукам и отсылал по назначению. Графиня Ламберт, которая жила в доме Олениной против Пушкина и всегда дичилась его, узнавши, что Варшава взята, уведомила его об этом, тогда так нетерпеливо ожидаемом происшествии. Когда Пушкин напечатал свои известные стихи на Польшу, он мне прислал экземпляр и написал карандашом: "La comtesse Lambert m'ayant annoncée la première prise de Varsovie, il est juste qu'elle reèoive le premier exemplaire, le second est pour vous (Графиня Ламберт возвестила мне первая о взятии Варшавы; надо, чтобы она и получила первый экземпляр. Второй для вас) --
   
   От вас узнал я плен Варшавы.
   Вы были вестницею славы
   И вдохновеньем для меня.
   
   Quand j'aurais trouvé les deux autres vers, je vous les enverrai" (Когда сыщу два другие стиха, пришлю их вам).
   Писем от Пушкина я никогда не получала. Когда разговорились о Шатобриане, помню, он говорил: "De tout ce qu'il a écrit il n'y a qu'une chose qui m'aye plu; voulez-vous que je vous l'écris dans votre album? Si je pouvaus croire encore au bonheur; je le chercherais dans le monotonie des habitudes de la vie" (Если бы я мог ещё верить в счастие, я бы искал его в единообразии житейских привычек).
   В 1832 году Александр Сергеевич приходил всякой день почти ко мне, также и в день рождения моего принёс мне альбом и сказал: "Вы так хорошо рассказываете, что должны писать свои Записки" и на первом листе написал стихи: "В тревоге пёстрой и бесплодной" и пр.[886] Почерк у него был великолепный, чрезвычайно чёткий и твёрдый. Князь П. А. Вяземский, Жуковский, Александр Иванович Тургенев, сенатор Пётр Иванович Полетика часто у нас обедали. Пугачёвский бунт, в рукописи, был слушаем после такого обеда. За столом говорили, спорили; кончалось всегда тем, что Пушкин говорил один и всегда имел последнее слово. Его живость, изворотливость, весёлость восхищали Жуковского, который, впрочем, не всегда с ним соглашался. Когда все после кофия уселись слушать чтение, то сказали Тургеневу: "Смотри, если ты заснёшь, то не храпеть". Александр Иванович, отнекиваясь, уверял, что никогда не спит: и предмет и автор бунта, конечно, ручаются за его внимание. Не прошло и десяти минут, как наш Тургенев захрапел на всю комнату. Все рассмеялись, он очнулся и начал делать замечания как ни в чём не бывало. Пушкин ничуть не оскорбился, продолжал чтение, а Тургенев преспокойно проспал до конца.
   

Примечания

   "РА". 1871. No 11. Стб. 1876--1883.
   Воспоминания эти представляют собою письмо к Бартеневу, полученное им в мае 1869 г. вместе с пятью письмами Жуковского.
   
   [881] Ныне -- мемориальный музей-дача А. С. Пушкина.
   [882] Сказка действительно появилась в печати только в 1840 т. (написана в 1830 г.) и вместо попа фигурировал купец Кузьма Остолоп.
   [883] подвижность ума (фр.).
   [884] Жуковский часто действует невпопад, он прост, как дитя.
   [885] Одного из товарищей Жуковского по воспитанию Государя Наследника Цесаревича.
   [886] Стихи в Онегине: "Привычка небом нам дана, замена счастию она". Пушкин любил также повторять: Il n'y du bonheur que dans les voies communes (пути необыкновенные не ведут к счастию).
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru