Спенсер Герберт
Обрядовое правительство

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

ОБРЯДОВОЕ ПРАВИТЕЛЬСТВО.

   Кромѣ изувѣченій, влекущихъ за собою нѣкоторую потерю мяса, костей, кожи или волосъ, существуютъ и такія, за которыми не слѣдуетъ никакой ощутительной потери, или потеря эта, по крайней мѣрѣ, не бываетъ продолжительна. Изъ этого рода изувѣченій укажемъ прежде всего на такія, которыя затрогиваютъ жидкую часть тѣла.
   Кровопусканіе, какъ изувѣченіе, родственно по происхожденію съ другими изувѣченіями. Еслибы мы не находили среди нѣкоторыхъ нецивилизованныхъ племенъ, какъ, напримѣръ, самоѣдовъ, обычая пить теплую кровь животныхъ; еслибы далѣе мы не встрѣчали среди современныхъ намъ людоѣдовъ, напримѣръ, фиджійцевъ, доказательство того, что дикари пьютъ кровь живыхъ людей, своихъ жертвъ, мы могли бы счесть вполнѣ невѣроятнымъ, чтобы изъ обычая пускать кровь побѣжденнымъ врагамъ могла возникнуть церемонія предложенія крови духу или Богу. Но если мы къ вышеприведеннымъ отвратительнымъ фактамъ присоединимъ другія, равносильныя имъ дѣйствія, совершаемыя дикарями, какъ, напримѣръ, то, что у каффровъ Амапонда "существуетъ обычай, по которому верховный вождь, при вступленіи своемъ на престолъ, долженъ непремѣнно омыться кровью ближайшаго родственника, обыкновенно брата, предаваемаго смерти ради этого случая", и если, затѣмъ, вспомнимъ, что кровожадные вкусы и инстинкты, являющіеся теперь исключительными, до возникновенія цивилизаціи были, вѣроятно, общераспространенными, мы будемъ болѣе склонны предположить, что изъ обычая людоѣдовъ пить кровь своихъ побѣжденныхъ жертвъ возникли впослѣдствіе другіе виды кровопожертвованій, по крайней мѣрѣ, жертвоприношенія изъ крови закланныхъ жертвъ. Быть можетъ, что такимъ же образомъ можно объяснить и нѣкоторыя жертвоприношенія изъ крови, взятой у живыхъ лицъ: всѣ же другія, которыя нельзя подвести подъ это толкованіе, суть не иное что, какъ слѣдствія широко распространеннаго вѣрованія, что если два лица уступятъ другъ другу часть своей крови, они тѣмъ установятъ между собою священную связь взаимнаго обязательства. Отсюда слѣдуетъ понятіе: если кто-либо отдаетъ часть своей крови духу только что умершаго лица, томящемуся неподалеку, онъ тѣмъ самымъ установитъ между нимъ и собою союзъ, подразумѣвающій съ одной стороны подчиненіе, а съ другой -- дружелюбіе.
   Эта гипотеза объясняетъ намъ, вслѣдствіе какихъ причинъ обычай пускать себѣ кровь при похоронахъ получилъ такое широкое преобладаніе нетолько у теперешнихъ дикарей, но и среди древнихъ и полуцивилизованныхъ народовъ -- евреевъ, грековъ гунновъ и турокъ. Она же показываетъ намъ, какъ возникаютъ подобнаго рода обряды, служащіе для умилостивленія наиболѣе грозныхъ духовъ, возведенныхъ впослѣдствіи въ санъ боговъ, и какъ образуются такія дѣйствія, какъ приношенія въ жертву крови (взятой съ убитыхъ жертвъ, съ своего собственнаго тѣла или съ новорожденныхъ дѣтей) у мексиканцевъ, которые предлагаютъ ее идоламъ своихъ боговъ -- людоѣдовъ; и жертвоприношенія въ видѣ бичеваній, какимъ подвергаютъ себя жрецы Ваала, и къ которымъ прибѣгали и евреи для умилостивленія Іеговы, какъ то видно изъ примѣра восьмидесяти лицъ, пришедшихъ изъ Сихема, Силоха и Самаріи. Мало того: случаи кровопусканія въ видѣ любезнаго привѣтствія при встрѣчѣ перестаютъ быть непонятными. При совершеніи брачной церемоніи у самоанъ, друзья невѣсты, для выраженія своего уваженія, "берутъ камни и бьютъ ими себя, пока ихъ головы не покроются ранами и кровью". Въ своемъ отчетѣ о жителяхъ Центральной Америки Мартиръ говоритъ слѣдующее:-- "Когда индѣйцы Потонхана принимаютъ новыхъ друзей... они, въ знакъ дружбы, въ присутствіи друга, выпускаютъ нѣсколько капель крови... изъ языка, руки, кисти руки или какой-либо другой части тѣла".
   Перечисляя въ отдѣлѣ "изувѣченія" эти разнообразныя приношенія въ жертву крови, я имѣлъ въ виду не столько доказать однородность ихъ происхожденія съ другими изувѣченіями, сколько приготовить путь для объясненія тѣхъ изувѣченій, которыя изъ нихъ вытекаютъ.
   Если мы станемъ рѣзать или вырывать мясо, то этимъ причинимъ раны, оставляющія за собою слѣды, въ видѣ шрамовъ. Если приношенія въ жертву крови, порождающія эти раны, дѣлаются родственниками въ честь духа обыкновеннаго умершаго, можно думать, что шрамы не имѣютъ никакого постояннаго, продолжительнаго значенія; если же жертвоприношенія совершаются для умилостивленія умершаго вождя и совершаются притомъ не одними его родственниками, но и постороними членами племени, которые всѣ въ равной степени испытываютъ страхъ и ужасъ передъ его духомъ -- тогда шрамы обращаются очевидно въ знаки подчиненія, подобно всѣмъ другимъ изувѣченіямъ. Гунны, "при похоронахъ Аттилы, покрыли все свое лицо глубокими ранами", а турки, дѣлавшіе то же во время похоронъ султана, налагали, такимъ образомъ, на себя знаки, отличавшіе ихъ, какъ рабовъ своихъ правителей. Такъ же точно поступали и лакедемоняне: "У нихъ существовалъ слѣдующій варварскій обычай: по смерти царя, они собирались въ большомъ количествѣ, мужчины, женщины и рабы, смѣшивались всѣ въ одну толпу, и вырывали взаимно другъ у друга клочки мяса со лба, помощью булавокъ и иголокъ... для умилостивленія духовъ умершаго". Иногда та кого рода обычаи приводятъ еще къ другимъ результатамъ. Случается, что по смерти какого-либо замѣчательнаго короля, побѣды котораго придали ему характеръ основателя націи, подобные знаки нетолько носятся его современниками, но и налагаются ими на своихъ дѣтей, и, такимъ образомъ, дѣлаются ихъ характеристическими національными знаками.
   Мы имѣемъ вѣскія доказательства того, что шрамы, причиняемые умилостивительными кровопусканіями при похоронахъ, признаются, впослѣдствіи, средствомъ связать лицо, носящее ихъ, съ лицомъ умершимъ и развиваются по указанному пути. Слѣдующій приказъ въ книгѣ "Левитъ": "Не дѣлайте нарѣзовъ на тѣлѣ вашемъ и не выстригайте волосъ надъ глазами вашими, по умершемъ", показываетъ намъ, что въ то время, обычай этотъ находился на той ступени развитія, когда шрамъ, причиненный пусканіемъ крови для жертвоприношеній, обозначалъ какъ семейное подчиненіе, такъ, отчасти, и нѣкоторое другое. А изъ скандинавскихъ преданій видно, что у нихъ этотъ обрядъ служилъ для выраженія вѣрноподданническихъ чувствъ либо къ неопредѣленному верховному существу, либо къ усопшему правителю, обратившемуся въ бога. Одинъ, "почувствовавъ приближеніе смерти, приказалъ нанести себѣ шрамъ концомъ копья", а Ніортъ "приказалъ передъ смертью отмѣтить себя концомъ копья въ честь Одина".
   Весьма возможно, что шрамы на поверхности тѣла, наносимые съ цѣлью выразить свою преданность усопшему отцу или правителю, или обожествленному покойнику, даютъ начало между прочимъ и ряду другихъ, и обезображиванію, извѣстному подъ названіемъ татуировки. Раны и оставляемые ими слѣды, какъ достовѣрно извѣстно, получаютъ въ разныхъ мѣстахъ разныя формы. Жители Андаманскихъ Острововъ производятъ татуированіе помощью небольшихъ кусочковъ стекла; они дѣлаютъ на кожѣ надрѣзъ, но вовсе не употребляютъ при этомъ красокъ, такъ что шрамъ оказывается бѣлѣе остальной кожи. Нѣкоторые изъ австралійскихъ туземцевъ дѣлаютъ рубцы въ разныхъ частяхъ тѣла, другіе прижигаютъ себѣ раны. Въ Танна жители производятъ сильно выдающіеся шрамы на рукахъ и груди. А Бертонъ въ своей "Абеокута" говоритъ слѣдующее: "Рисунки на кожѣ отличались крайнимъ разнообразіемъ, начиная съ микроскопическихъ уколовъ и кончая громадными рубцами и большиы и возвышенными шрамами, похожими на чирья... Въ этой странѣ каждое племя, подилемя и каждая семья имѣютъ свой гербъ; своимъ безконечнымъ разнообразіемъ эти гербы напоминаютъ тѣ рисунки и фигуры, которыми изобиловала европейская геральдика. Недостаточно цѣлаго тома, чтобы объяснить всѣ эти знаки во всей подробности". Естественно, что въ ряду этихъ разнообразныхъ изувѣченій кожи, возникшихъ указаннымъ нами образомъ, многія мало-по-малу и подъ вліяніемъ тщеславія могли усвоить въ большей или меньшей степени характеръ украшеній, орнаментики, а ихъ употребленіе -- сохраниться въ видѣ украшеній даже и тогда, когда ихъ первоначальное значеніе безслѣдно исчезнетъ.
   Но оставивъ въ сторонѣ всякія гипотезы, можно доказать, что знаки въ видѣ шрамовъ, точекъ, рубцовъ и т. п., во многихъ случаяхъ, являются характеристическими племенными знаками, во что они и должны были превратиться тогда, еслибы были слѣдствіемъ кровопусканій, помощью которыхъ извѣстное лицо связывало себя съ усопшимъ основателемъ племени. Свидѣтельство Бэнкрофта о Куебасъ Центральной Америки ясно показываетъ намъ, какого рода чувства обусловливаются ношеніемъ извѣстныхъ знаковъ. "Если сынъ вождя, говоритъ Бэнкрофтъ:-- отказывается носить отличительные знаки своего рода, онъ можетъ, сдѣлавшись самъ вождемъ, изобрѣсть новые знаки. Но такой сынъ, отвергающій гербъ (totem) своего отца, навлечетъ всегда на себя отцовскую ненависть". Если, такимъ образомъ, отказъ носитъ родовой знакъ, даже въ тѣхъ странахъ, гдѣ его обыкновенно разрисовываютъ на тѣлѣ, разсматривается, какъ невѣрность и вѣроломство, то понятно, тамъ, гдѣ такой знакъ рода вырѣзывается на тѣлѣ, отношеніе къ отказу носить его должно быть совершенно одинаковымъ; и дѣйствительно, отказъ считается равносильнымъ возмущенію, когда знакомъ этимъ обозначается происхожденіе отъ какого либо великаго отца племени, подчиненіе ему. Этимъ объясняется слѣдующій фактъ: "Всѣ эти индѣйцы, говоритъ Сіеза о древнихъ перуанцахъ: -- носятъ извѣстные знаки, по которымъ ихъ легко можно отличить и которые употреблялись еще ихъ предками". "Лица обоего пола на Сандвичевыхъ Островахъ носятъ особаго рода знаки (татуировка), обозначающіе, повидимому, мѣста, гдѣ они живутъ, и вождя, которому они подчинены". И у уапасовъ "одно племя туканосы. отличаются отъ другихъ трехъ, вертикальными голубыми линіями, проведенными по подбородку".
   Мы имѣемъ и прямыя доказательства того, что превращеніе особыхъ формъ татуированія въ племенномъ знакѣ совершается именно указаннымъ нами путемъ. Однимъ изъ многихъ изувѣченій, которымъ подвергаютъ себя жители Сандвичевыхъ Острововъ во время похоронъ своихъ вождей, наприм., вышибаніе зубовъ, отрѣзываніе ушей, обрѣзываніе волосъ и т. п., является татуированіе знака на языкѣ. Изъ этого примѣра уже ясно можно видѣть, что изувѣченія получаютъ выраженіе принадлежности усопшему правителю. Затѣмъ, когда этотъ послѣдній обожествляется, знакъ татуированія начинаетъ означать уже покорность ему, какъ божеству. Гриммъ говоритъ, что "у многихъ восточныхъ народовъ существуетъ обычай отличать себя извѣстными знаками, надрѣзами или прижиганіями для выраженія своей принадлежности извѣстному культу... Филонъ выражаетъ сожалѣніе, что подобный обычай господствуетъ среди его соплеменниковъ". То же и у евреевъ. Вспомнивъ вышеприведенное нами запрещеніе отмѣчать себя при оплакиваніи умершаго, мы легко уяснимъ себѣ значеніе слѣдующаго мѣста изъ Второзаконія: "Но они развратились передъ нимъ; знакъ ихъ не есть знакъ ихъ дѣтей, родъ строптивый и развращенный". А что такого рода знаки служили въ болѣе позднія времена указаніемъ на поклоненіе извѣстнымъ божествамъ, доказательства того представляетъ мѣсто изъ "Апокалипсиса", гдѣ говорится, какъ ангелъ приказывать пріостановиться, пока онъ не наложитъ печати на чела служителей Господа, и какъ ангелъ стоитъ на горѣ Сіонѣ, "и съ нимъ сто сорокъ четыре тысячи, у которыхъ имя Отца Его написано на челахъ", пока ангелъ провозгласилъ слѣдующее: "кто покланяется звѣрю и образу его, и принимаетъ начертаніе его на чело свое или на руку свою, тотъ будетъ пить вино ярости Божьей". И до настоящаго времени на Востокѣ тѣ же знаки имѣютъ то же значеніе. Объяснивъ, какимъ способомъ производится татуированіе, Томсонъ говоритъ: "Этотъ обычай накладывать священные знаки на руки и кисти рукъ распространенъ среди арабскихъ племенъ всѣхъ сектъ и всѣхъ классовъ. Христіанскіе пилигримы, отправляющіеся въ Іерусалимъ, совершаютъ эту операцію именно въ этомъ городѣ, какъ въ наиболѣе священномъ мѣстѣ". Еще болѣе опредѣленный характеръ имѣютъ слова Калиша: "У христіанъ нѣкоторыхъ восточныхъ мѣстностей и у европейскихъ моряковъ весьма долгое время сохранялся обычай рисовать на рукахъ и другихъ членахъ, помощью уколовъ и черной краски, знаки креста или изображенія св. Дѣвы; магометане же обыкновенно вырѣзывали слово Аллахъ". Такимъ образомъ, даже и въ настоящее время, среди развитыхъ народовъ, мы открываемъ то же значеніе въ этихъ накожныхъ изувѣченіяхъ, какое древніе мексиканцы открыто придавали имъ, въ томъ, напримѣръ, случаѣ, когда они посвящали ребенка Кветцалкоуатлу: "Жрецъ дѣлалъ. на его груди легкій надрѣзъ, потомъ, въ знакъ того, что онъ посвященъ служенію и культу этого божества", что вполнѣ сходно съ обычаемъ негровъ въ Ангола, гдѣ тотчасъ послѣ рожденія ребенка ему татуируютъ животъ, съ цѣлью посвятить тому или другому фетишу.
   Къ вышеприведеннымъ слѣдуетъ еще прибавить другую трупу явленій, имѣющихъ весьма важное значеніе. Мы уже видѣли, какъ тамъ, гдѣ остриганіе волосъ обозначало рабство -- длинные волосы считались почетнымъ признакомъ; гдѣ бритыя бороды означали подчиненность, небритыя служили знакомъ господства; гдѣ дѣйствіе обрѣзанія соединялось съ понятіемъ о подчиненіи -- отсутствіе его выражало верховную власть. Подобное же противоположеніе можно установить и въ отношеніи разсматриваемыхъ теперь явленій. Старшій духовный вождь тонгановъ отличается отъ всѣхъ другихъ жителей Тонга нетолько тѣмъ, что онъ не обрѣзанъ, но и тѣмъ, что онъ не татуированъ. Тѣмъ же отличаются въ другихъ мѣстахъ и нѣкоторые классы. Бэртонъ говоритъ о жителяхъ Банза Ноккой, на Конго, гдѣ татуированныя лица -- обыкновенные рабы. Въ этомъ отношеніи имѣетъ значеніе указаніе Бойля, что "на Борнео татуируются лишь Кіаны, Накатаны и Кенновицы, т. е. именно тѣ племена, которыя отличаются наименьшею храбростью". Впрочемъ, татуированіе не всегда имѣетъ одно и то же значеніе: иногда встрѣчаются и аномаліи. Такъ, означая въ одной странѣ подчиненіе, принадлежность къ низшимъ классамъ общества, въ другихъ оно является какъ знакъ господства и принадлежности къ высшему классу. Между тѣмъ какъ на островѣ Фиджи татуируются однѣ женщины, а на Тонга и женщины и мужчины, на Сандвичевыхъ Островахъ мужчины болѣе татуированы, чѣмъ женщины. Иногда присутствіе такого изувѣченія составляетъ доказательство высшаго званія. "Въ провинціи Пануко знатное лицо легко можно отличить по татуировкѣ его тѣла". Но такого рода аномаліи не представляютъ сами по себѣ ничего удивительнаго. Вслѣдствіе постоянныхъ столкновеній и борьбы между племенами, легко могло случиться, что татуированное племя покоряло нетатуированное. Въ этомъ случаѣ присутствіе татуировокъ совпадало съ высшимъ общественнымъ положеніемъ. Этого мало. Вслѣдствіе разсѣянія племенъ и забвенія ими преданій о ранней ихъ жизни, забывалось и значеніе изувѣченій, несмотря на то, что они все еще сохранялись. При такихъ обстоятельствахъ, не было ничего удивительнаго въ томъ, если они и развивались дальше, но уже для удовлетворенія тщеславныхъ цѣлей, какъ средство украшенія, и затѣмъ окончательно извращали свой первоначальный смыслъ. Но это указываетъ, до нѣкоторой степени, какъ свидѣтельство Ангаса о жизни ново-зеландцевъ: "У нихъ татуировка составляетъ характеристическое отличіе классовъ -- на лицахъ рабовъ не бываетъ спиральныхъ татуировокъ"; такъ и слѣдующія слова Добризгоффера: "почти каждая абипонская женщина разрисована особеннымъ образомъ. Тѣ, которыя наиболѣе разрисованы и нататуированы, несомнѣнно высокаго званія и происхожденія".
   Существуетъ и еще одна причина, объясняющая это различіе значеній одного и того же знака. Намъ остается упомянуть объ особомъ видѣ накожнаго изувѣченія, имѣющемъ иное происхожденіе и иное значеніе.
   Кромѣ шрамовъ, образованныхъ искуственнымъ образомъ, (для умилостивленія умершихъ родственниковъ, вождей или божествъ, существуютъ еще шрамы -- слѣдствіе ранъ, полученныхъ въ бою. Присутствіе такого рода шрамовъ въ большомъ количествѣ указываетъ и на большое количество столкновеній съ врагами; поэтому они повсюду, во всѣхъ странахъ и во всѣ времена, пользовались большимъ почетомъ и выставлялись съ гордостью на показъ. Указанія на это, на то чувство, съ какимъ къ нимъ относились въ былыя времена даже среди насъ, мы встрѣчаемъ весьма часто у Шекспира, напримѣръ, въ его словахъ: "кто хвастливо показываетъ свои шрамы". Лафё говоритъ: "шрамъ, полученный благороднымъ образомъ или благородный шрамъ -- въ высшей степени почетный знакъ"; а Генрихъ V предсказываетъ одному старому солдату, что онъ "подыметъ свой рукавъ и покажетъ свои шрамы".
   Зная, что дикари, проникнутые подобнаго рода чувствами въ гораздо большей степени, нежели цивилизованные, не имѣютъ ни малѣйшаго понятія о какомъ-либо иномъ источникѣ почестей, кромѣ личной храбрости, чего въ правѣ мы ожидать отъ нихъ? Развѣ страстное желаніе носить эти почетные шрамы не можетъ привести и къ искуственному нанесенію ранъ? И такъ дѣйствительно и бываетъ, какъ то видно изъ слѣдующихъ данныхъ. Лихтенштейнъ разсказываетъ, что у бечуановъ жрецы дѣлаютъ длинный нарѣзъ отъ бедра до колѣнъ каждому воину, убившему въ битвѣ нѣсколькихъ враговъ. Подобный же обычай существуетъ и среди бачапинскихъ каффровъ. У дамаровъ "за каждаго дикаго звѣря, убитаго юношею, отецъ его дѣлаетъ ему четыре небольшія насѣчки на передней части тѣла; эти знаки считаются знаками почета и отличія". Тэкей, разсказывая о нѣкоторыхъ жителяхъ Конго, дѣлающихъ себѣ искуственные шрамы, говоритъ, что, это дѣлается главнымъ образомъ съ цѣлью понравиться женщинамъ". Мы будемъ въ состояніи понять подобное явленіе только тогда, если предположимъ, что шрамы эти первоначально были получены въ бою и служили, слѣдовательно, доказательствомъ храбрости. Американскія племена доставляютъ намъ рядъ примѣровъ, имѣющихъ такое же значеніе. Такъ, напримѣръ, о итцакскихъ индѣйцахъ (въ Юкатанѣ) мы читаемъ, что они отличаются вообще красотою лица, хотя нѣкоторые обезображиваютъ себя татуированными линіями, проведенными въ знакъ ихъ храбрости. Факты, представляемые жизнью другихъ американскихъ племенъ, заставляютъ предполагать, что пытки, которымъ иногда подвергали тѣхъ, кто достигалъ зрѣлаго возраста, ведутъ свое начало изъ обычая дѣлать искуственные шрамы въ подражаніе шрамамъ, полученнымъ на полѣ битвы. Изъ того факта, что нанесеніе себѣ ранъ для избѣжанія военной службы тѣми, кто лишенъ всякаго личнаго мужества, встрѣчается весьма часто и во всѣ времена, мы можемъ не безъ основанія заключить, что такого рода раны могли наноситься самимъ себѣ и лицами мужественными, но уже съ другою цѣлью, а именно затѣмъ, чтобы достигнуть высшей цѣли желаній, придать себѣ хоть внѣшній видъ храбреца. Хотя въ началѣ такія дѣйствія составляли исключенія и держались въ тайнѣ, но мало-по-малу, благодаря легкости, съ какою они достигали своей цѣли, нанесеніе ранъ сдѣлалось болѣе и болѣе частымъ и общеупотребительнымъ; пока, наконецъ, общественное мнѣніе не начало неодобрительно относиться къ лицамъ, не слѣдующимъ этому обычаю, и обычай не получилъ принудительнаго характера. Разсказъ Добризгоффера о томъ, какъ "у абипоновъ семилѣтніе мальчики пронзаютъ свои маленькія рученки въ подражаніе родителямъ и съ гордостью выставляютъ свои раны на показъ", ясно показываетъ намъ, какимъ образомъ возникаютъ извѣстныя чувства, и затѣмъ порождается обычай, который, развившись, переходитъ въ цѣлую систему пытокъ, налагаемыхъ на юношей (при вступленіи ихъ въ зрѣлый возрастъ. Если же затѣмъ мы прочтемъ у Шомбургка описаніе того, какъ послѣ танца Марикварри кровь течетъ у арауаковъ ручьями вдоль напухшихъ икръ, а куски кожи и мяса висятъ на розодранныхъ и растерзанныхъ частяхъ тѣла, то откроемъ, что въ этихъ самоизувѣченіяхъ и другихъ подобнаго же рода дѣйствуетъ одна и таже причина: жажда носить почетные шрамы -- доказательства храбрости. Хотя впослѣдствіи, когда такіе шрамы носятся всѣми, и не составляютъ болѣе отличительныхъ признаковъ, ихъ дѣлаютъ, повидимому, съ цѣлью выказать твердость въ страданіи; однако, не такова была, на самомъ дѣлѣ, первоначальная причина ихъ происхожденія: первобытные люди, вполнѣ безпомощные въ умственномъ отношеніи, не въ состояніи были обдуманно измыслить и установить обычай, отъ котораго они будто бы ожидали въ будущемъ какихъ-то особенныхъ выгодъ; нельзя никакимъ образомъ допустить мысли, что они совершили нѣчто въ родѣ законодательнаго акта.
   Но какъ бы то ни было, а мы указали здѣсь и на вторую причину происхожденія нѣкоторыхъ видовъ изувѣченій. Отсюда, вѣроятно, и вытекаетъ то, что нѣкоторые знаки на кожѣ, служившіе вообще признаками подчиненія, въ нѣкоторыхъ случаяхъ являются почетными отличіями, а иногда знаками званія.
   Слѣдуетъ прибавить нѣсколько словъ о второстепенной причинѣ, порождающей изувѣченія, параллельной той второстепенной причинѣ происхожденія^ трофеевъ, которую мы уже указали выше въ главѣ о трофеяхъ.
   Въ этой главѣ мы показали, какъ дикари, подъ вліяніемъ вѣрованія, что духъ проникаетъ въ равной степени во всѣ части тѣла трупа, сохраняютъ останки умершихъ враговъ, надѣясь чрезъ нихъ управлять духомъ покойнаго, если не лично, такъ, по крайней мѣрѣ, съ помощью туземныхъ лекарей. Подобная же причина побуждаетъ его хранить часть тѣла, отрѣзанную отъ лица, обращеннаго имъ въ рабство. И онъ, и рабъ его въ этомъ случаѣ вполнѣ увѣрены, что эта часть тѣла даетъ ему власть и возможность наносить вредъ всему существу врага. Первыя слова, съ которыми обращается къ вамъ колдунъ, это требованіе принесть ему волосъ или ноготь его жертвы, или какую-либо часть его одежды, пропитанную тѣмъ запахомъ, который считается тожественнымъ съ его духомъ, а отсюда то необходимое слѣдствіе, что господинъ, хранящій у себя зубъ своего раба, суставъ его пальца или даже локонъ его волосъ, тѣмъ самымъ получаетъ возможность отнесть эти вещи къ чародѣю, который можетъ навлечь на злополучнаго раба всякаго рода ужасающія бѣдствія -- мученія демонами, болѣзнь, смерть.
   А отсюда получаетъ вѣроятіе и то предположеніе, что въ тѣхъ случаяхъ, когда отрѣзанныя части сохраняются, изувѣченіе играетъ роль второстепеннаго, правда, агента, обладающаго правительственнымъ вліяніемъ. Подчиненное лицо обнаруживаетъ покорность изъ-за боязни мученій, боязни, равносильной той, которую вселяли въ Калибанѣ муки, причиняемыя колдовствомъ Просперо.
   Масса самыхъ разнородныхъ фактовъ показываетъ намъ, что тѣлесныя изувѣченія живыхъ людей являются слѣдствіемъ обычая брать трофеи съ умершихъ. Подобно тому, какъ взятіе трофеевъ включаетъ въ себѣ понятіе о побѣдѣ, оканчивающейся часто смертью врага, также точно и обычай, вытекающій прямо отсюда, отрѣзывать часть тѣла плѣнника, обнимаетъ собою и понятіе о подчиненіи; а иногда, поэтому, случается, что добровольная отдача такой части выражаетъ собою покорность, а затѣмъ постепенно превращается въ умилостивительный обрядъ.
   Какъ нѣчто, вполнѣ отвѣчающее обычаю отрѣзывать руки у умершихъ враговъ, являются, рядомъ съ совершеніемъ подобныхъ же изувѣченій надъ преступникомъ, и добровольныя отрѣзыванія пальцевъ съ цѣлью умилостивить живыхъ вождей, умершихъ лицъ и боговъ. Между другими трофеями, которые берутъ съ убитаго врага, мы встрѣчаемъ далѣе и носы; такому же изувѣченію часто подвергаютъ плѣнниковъ, рабовъ и всякаго рода преступниковъ. Нерѣдко съ поля битвы приносятъ уши; ихъ же весьма часто отрѣзываютъ и у преступниковъ, плѣнниковъ и рабовъ. У другихъ народовъ для обозначенія званія слугъ или подданныхъ служитъ ирокалываніе ушей. Челюсти и зубы обращаются также въ трофеи; мы знаемъ, что зубы вышибаютъ въ нѣкоторыхъ случаяхъ съ цѣлью умилостивить умершаго вождя, между тѣмъ какъ въ другихъ это дѣйствіе производится жрецами, и тогда оно получаетъ видъ какъ бы религіозной церемоніи. Но самымъ убѣдительнымъ и блистательнымъ примѣромъ является тотъ видъ изувѣченій, который заключается въ обрѣзываніи волосъ. Мы видѣли, что убитаго врага скальпируютъ, а волосы его употребляютъ иногда для украшенія одежды побѣдителя. Этотъ обычай порождаетъ самыя разнообразныя слѣдствія. Въ одномъ мѣстѣ у порабощеннныхъ лицъ обстригаютъ всѣ волосы, въ другомъ, хотя и дозволяется носить скальповые локоны, но ихъ считаютъ собственностью вождя; въ третьемъ эти локоны отдаютъ въ знакъ подчиненія; наконецъ, въ четвертомъ, брѣютъ бороды для того, чтобы украсить ими платье верховнаго властелина; вслѣдствіе этого иногда длинные, не обстриженные волосы дѣлаются знаками высшаго званія. У многихъ народовъ существуетъ обычай жертвовать волосы для умилостивленія духовъ родственниковъ; цѣлыя племена обрѣзываютъ свои волосы по смерти ихъ вождей или царей; волосы) подносятся божествамъ въ знакъ подчиненія; иногда такого рода приношенія дѣлаются живымъ правителямъ въ знакъ уваженія, иногда же они распространяются и на другихъ лицъ и въ такомъ случаѣ усвоиваютъ форму привѣтственныхъ церемоній. Рядомъ съ изувѣченіями дѣтородныхъ органовъ существуютъ и подобные же трофеи, которые берутся съ падшихъ враговъ и съ живыхъ плѣнниковъ, а затѣмъ подносятся царямъ и богамъ. Совершенно то же происходитъ и со всѣми другими видами изувѣченій. Добровольное пусканіе себѣ крови, порождаемое отчасти, быть можетъ, людоѣдствомъ, а болѣе всего обычаемъ обмѣниваться кровью, какъ средство доказать свою вѣрность, входитъ въ видѣ составной части во многія церемоніи, выражающія подчиненіе. Его производятъ съ цѣлью умилостивить духовъ и боговъ, такъ же какъ и для выраженія привѣтствія, обращеннаго къ живущимъ лицамъ. Естественно, что то, что происходитъ съ кровопусканіемъ, имѣетъ мѣсто и съ тѣми знаками, которые они оставляютъ на тѣлѣ. Въ началѣ эти шрамы не имѣютъ ни опредѣленной формы, ни опредѣленнаго, постояннаго мѣста. Но мало-по-малу и то, и другое опредѣляется обычаемъ, пока, наконецъ, шрамы, (превращающіеся весьма часто въ украшенія), являющіеся въ началѣ лишь у родственниковъ умершихъ лицъ, затѣмъ у приближенныхъ лица, вселившаго къ себѣ при жизни безпредѣльный страхъ, не переходятъ въ средство выразить подчиненіе умершему правителю, а иногда и богу, и не развиваются, наконецъ, въ племенные и національные знаки.
   Если, какъ то мы видѣли уже, взятіе трофеевъ, какъ слѣдствіе побѣды, входитъ въ видѣ фактора въ тѣ правительственныя ограниченія, которыя порождаются самою побѣдою, то ясно, что то же явленіе должно повториться и съ изувѣченіями, порождаемыми обычаемъ брать эти трофеи. Дѣйствительность подтверждаетъ это заключеніе. Являясь въ началѣ знаками личнаго рабства, переходя затѣмъ въ знаки политическаго и религіознаго подчиненія, изувѣченія получаютъ впослѣдствіи то же значеніе, какимъ обладаютъ присяга въ вѣрности и набожныя самопосвященія. Даже болѣе. Выражая публично, на глазахъ всѣхъ, подчиненіе правителю, видимому или невидимому, они усиливаютъ его власть тѣмъ, что выказываютъ вполнѣ ясно громадность его могущества. Они придаютъ большую силу регулятивному дѣятелю и тамъ, гдѣ ими выражается подчиненіе одного класса другому, и тамъ, гдѣ они показываютъ порабощеніе, покореніе преступника.
   Если таково дѣйствительно происхожденіе изувѣченій, мы въ правѣ ожидать, что существованіе нѣкоторой связи между степенью ихъ распространенія и типомъ общества, простымъ или сложнымъ, военнымъ или промышленнымъ, легко можетъ быть открыто. Если мы сгрупируемъ факты, представляемые жизнью пятидесяти двухъ народовъ, то связь эта выступитъ съ замѣчательною яркостью. Во-первыхъ, если справедливо то, что изувѣченія, какъ обычаи, развиваются и усиливаются параллельно развитію завоеваній и порождаемыхъ ими аггрегацій, то изъ этого неизбѣжно слѣдуетъ, что въ простыхъ небольшихъ обществахъ, какъ бы они ни были дики, этотъ обычай будетъ находиться на меньшей ступени развитія, нежели въ большихъ дикихъ обществахъ, происшедшихъ отъ сліянія нѣсколькихъ простыхъ, и даже менѣе, нежели въ полуцивилизованныхъ обществахъ. Факты показываютъ, что это замѣчаніе вполнѣ вѣрно. Въ числѣ народовъ, образующихъ простыя общества, я нашелъ одинадцать, совершенно не связанныхъ между собою, которыя или вовсе не изувѣчиваютъ себя, или если и дѣлаютъ это, то въ очень малой степени, именно: огнеземельцы, веддахи, андаманцы, дайяки, тодаги, гонды, санталы, бодо и дималы, мишмисы, камчадалы, индѣйцы-змѣи; всѣ они отличаются либо полнымъ отсутствіемъ правительства, либо существованіемъ вождя съ крайне неопредѣленнымъ характеромъ. Между тѣмъ, въ числѣ народовъ, организованныхъ въ сложныя общества, я могъ отыскать только два, у которыхъ не существовало изувѣченій или они употреблялись въ незначительныхъ количествахъ; изъ нихъ киргизы ведутъ кочующій образъ жизни, налагающій сильныя преграды развитію подчиненія, а ирокезы обладаютъ республиканскимъ образомъ правленія. Изъ обществъ, въ которыхъ изувѣченія получили мягкія формы, простыхъ меньше, сложныхъ сравнительно больше; обществъ второго вида десять: тасманійцы, таннезы, жители Новой Гвинеи, карены, нагасы, остяки, эскимосы, чинуки, команчи, чипеуяны; перваго -- лишь пять: ново-зеландцы, жители Восточной Африки, хонды, кукисы, калмыки. Относительно всѣхъ этихъ обществъ необходимо замѣтить, что правительства, и простое, и сложное, установленныя въ нихъ, отличаются своею непрочностью. Если перейдемъ къ тяжелымъ изувѣченіямъ, то мы увидимъ, что относительное взаимное положеніе обществъ измѣняется. Между простыми я могу назвать только три: ново-каледонійцевъ (между которыми, впрочемъ, тяжелыя изувѣченія не въ общемъ употребленіи), бушменовъ (которыхъ считаютъ выродками когда-то болѣе развитаго общественнаго строя) и австралійцевъ (которые, я думаю, когда-то тоже составляли болѣе развитое общество); между сложными насчитываютъ двадцать одно племя: фиджійцы, жители Сандвичевыхъ Острововъ, таитяне, тонганы, самоаны, яванцы, суматране, малагазы, готтентоты, дамары, бечуаны, каффры, жители Конго, береговые негры, внутренніе негры, дагомейцы, ашантіи, фулахи, аббиссинцы, арабы, дакоты. Такъ какъ соединеніе нѣсколькихъ обществъ въ одно цѣлое производится, обыкновенно, помощью завоеваній, то, слѣдовательно, общества сложныя и общества двойной сложности въ теченіи долгихъ временъ были воинственны по своимъ дѣйствіямъ и строенію, поэтому между величиною данныхъ обществъ и обычаемъ изувѣчивать существуетъ косвенная связь, а между этимъ обычаемъ и типомъ даннаго общества -- прямая. На то указываютъ намъ и самые факты. Если мы сопоставимъ общества, сильнѣе всего различающіяся по существующимъ у нихъ обычаямъ изувѣченія, мы увидимъ, что они различаются также и степенью воинственности: одни изъ нихъ воинственны по своей организаціи, другія -- наоборотъ. Одну изъ этихъ крайностей представляютъ собою веддасы, тодасы, бодо и дималы; другую -- фиджійцы, аббиссинцы, древніе мексиканцы.
   Порожденныя обычаемъ брать трофеи, развивающіяся вмѣстѣ съ развитіемъ военныхъ типовъ общества, изувѣченія, естественнымъ образомъ, падаютъ по мѣрѣ того, какъ общества упрочиваются, благодаря воинственной дѣятельности, мало-по-малу теряютъ свой воинственный характеръ и, наконецъ, совершенно исчезаютъ вмѣстѣ съ появленіемъ новаго общественнаго типа -- промышленнаго. Что такъ происходитъ на самомъ дѣлѣ, это вполнѣ ясно видно изъ исторіи Европы. Замѣчательно, что въ нашемъ собственномъ обществѣ, въ Англіи, отличающейся сильнымъ преобладаніемъ промышленнаго строя, тѣ легкія изувѣченія, которыя встрѣчаются и теперь, тѣсно связаны съ тою регулятивною частью нашей общественной организаціи, которая завѣщана намъ воинственнымъ строемъ, въ видѣ татуированія матросовъ, не имѣющаго въ настоящее время никакого значенія, клеймленія бѣглыхъ солдатъ и обстриганія преступниковъ.

Гербертъ Спенсеръ.

"Отечественныя Записки", No 3, 1878

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru