Станевич Евстафий Иванович
Стихотворения

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    На смерть Сен-Ламберта
    К уединению
    Вельможа и Мудрец
    Дерево и Дриада
    Подушка и Перо
    Волга
    Осел

На смерть Сен-Ламберта[1]

                                                               J'écoute encore & son chant a cessé.
   
             Недавно весь Парнас в печальную минуту
             Оплакал Душеньки творца кончину люту:
             Увы! Нас музы вновь ко горестям влекут --
             На гроб певца времен потоки слезны льют.
             Твой век, о Сен-Ламбер, век мирный, долголетный,
             Исчез как тени след в пространстве незаметный!
             Исчезло все!.. Нет, нет, и вопреки судьбе
             Бессмертье в вечности принадлежит тебе.
             Изникнет славы храм из гробовых обломков;
             Ты станешь жить в сердцах и в памяти потомков.
             Алтарь тебе во все грядущи времена
             И осень, и зима, и лето, и весна.
             С зарею утренней, с вечерними тенями
             Являться будешь нам с приятными мечтами;
             И сидя на брегу, питая грусть с луной,
             Со гласом соловья воспомним голос твой.
             Прелестны грации! Вы с нами днесь скорбите;
             В последний раз ему на гроб венки несите!
             Нечасто станете вы те срывать цветы,
             Какими красятся Парнасски высоты.
             Счастливы времена, любимцев ваших полны,
             Сокрылись в вечности, как в недрах моря волны.
             О веки славные! Почто вы протекли,
             Оставив по себе луч слабый на земле?
             Вы гробом кажетесь, где солнцы наши скрылись,
             От коих пламени умы животворились.
             И ты, о Сен-Ламберт! Уже оставил нас!
             С тобой опять, увы! Осиротел Парнас.
             Ты жил, когда умы, таланты, вкус блистали:
             Престолы, хижины собою украшали;
             Ты видел, как они под времени косой,
             Одни после других скрывались вечной тьмой;
             Ты был свидетелем в дни мрачны и плачевны,
             Когда страну твою судьбы карали гневны,
             Как злобны фурии, к печалям муз драгих,
             Лишали смертного и свет любимцев их.
             Картина ужасов твой дух поколебала,
             И будущее в тьме невежества являла.
             Так... Музы и Парнас преемников не зрят;
             И в храме памяти, где гении блестят,
             Венчают образ твой нетленными лучами,
             Да воссияешь ты со славой меж веками.
             Прости, великий муж! Что стих тебе сложил...
             Он горести моей лишь тень одну явил...
             Счастливы, кои твой объемлют камень гробный,
             И с музами на нем лиют потоки скорбны!
             Прости, что слил свой глас со звуком
             Галльских лир!..
             Отечество твое -- сердца и целый мир!
                                                                                   Евстафий Ст...
   
   [1] Вот пример для французов! Но вероятно, что они еще не скоро будут писать стихи на смерть русских поэтов. -- Изд.

-----

   [Станевич Е.И.] Стихи на смерть Сен-Ламберта ("Недавно весь Парнасс в печальную минуту...") / Евстафий Ст.... // Вестн. Европы. -- 1803. -- Ч.9, N 10. - С.127-129.
   

-----

Евстафий Иванович Станевич

(1775-1835)

   

К уединению

             Кто хочет, тот люби все шумные забавы,
             Блестящи торжества и горожан уставы;
             Кто хочет, тот кружись среди дневных сует --
             Театры, маскерад за первый ставь предмет;
             Кто хочет, тот и пой богатство, славу, чести,
             Приятность роскоши, пронырства хитрой лести.
             Уединенну жизнь я пел и буду петь!
             Желаю для того свой уголок иметь,
             На берегу реки приятной, быстрой, ясной,
             Чтоб сельска простота везде видна была,
             Невинность в нем себе убежище б нашла.
             Четыре времена в текущи жизни годы,
             Являли б силу мне и чудеса природы.
             А ты, надменный град -- вместилище зараз,
             Со всеми прелестьми для любопытных глаз,
             Во веки б моего не обратил вниманья.
             А естьли б о тебе воспомнил в час гулянья,
             То разве для того, чтоб с большей красотой,
             Явился средь полей мой домик дорогой.
             Ни крик затворников, на рабство осужденных,
             Ни вопли страждущих под бремем зол согбенных,
             Ни безобразный вид ужасной нищеты,
             Ни жертвы жалкие разврата, суеты,
             Не притупляли б чувств всечасным уязвленьем.
             С каким разительным сравню уподобленьем
             Ту боль и скорбь души, и муки тех часов,
             Как ближних зрел беды и слышал стук оков?
             Я зрел и слышал то, и слез пролил потоки...
             Лишь слезы я пролил! но раны их глубоки,
             Увы! не в силах был, к отраде, их закрыть,
             Иль частию хотя их жребий облегчить;
             Меж тем как тут же зрел избыток, роскошь, негу,
             Богатоубранных коней, готовых к бегу.
             Довольства прихоти являлися везде,
             Никто ж помочь не мнил нещастным в их беде.
             Цветущие поля, луга уединенны,
             Дубравы мирныя спокойству посвященны,
             О! естьли бы я мог в пределах ваших жить,
             И радостей среди о ближнем потужить;
             Тогда свидетели моих вы были б правил.
             Я б щастье, кое вы даете нам, прославил,
             Воспел бы с ним души и тихих рощ покой,
             Являя издали град шумный суетой.
             Ужасный вид его, покрытый черной тенью,
             Умножил бы ваш блеск сердец ко утешенью;
             Так тени облако, в покрывших часть земли,
             Лишь множат солнца свет для наших глаз в дали.
             Чтоб слух обворожить, или восхитить чувства
             Не нужны вымыслы тщеславного искусства;
             Текла бы просто мысль, но плавно как ручей,
             Являя красоты и нравов и полей.
             Беги отсель, беги любитель пышна града,
             И не мертви красот цветов дыханьем яда!
             Разврата семя внутрь себя скрывая ты,
             Напрасно ищешь здесь клевретов суеты.
             Безспорно должен ты бежать уединенья,
             Дабы не чувствовать душевного мученья.
             Защиты на полях нигде порочным нет.
             Как грозный судия там совесть власть берет.
             Суровый взор когда-ль любил веселы рощи?
             Преступнику-ли зреть светило тихой нощи?
             Врагу-ль невинности природой взор прельщать?
             И дни покрыты злом, цветами украшать?
             Всеобща тишина кичливый дух смиряет,
             И мщенья страшный глас злодея устрашает.
             Везде является ему Каратель злых.
             О! естьли б смертные во время дней своих
             Искали истины в святилище природы,
             Престали бы они сей краткой жизни годы
             Терять в толь суетных тщеславия мечтах;
             Прямого щастия -- воздвигнут храм в полях.
             Но естьли домика еще я не имею,
             И собственной землей свободно не владею,
             Не менее того хочу с природой жить,
             В ней щастие мое, утехи находить.
             Уединение везде для человека.
             Везде возможет он продлить блаженство века,
             И горести смягчить. Куда б судеб рукой
             Я не был заведен, везде найду покой.
             В сей жизни части злой несносна тяжесть бремя,
             Несноснее еще для сердца скуки время.
             Спокойство в нас самих, и горе! кто его
             Мечтает обрести вне сердца своего.
             И в рощах, кои рок судил другова части,
             Хотя, как странник, в них могу в часы напасти
             Мечтать о щастии, мечтать о светлых днях
             Под шумом листвиев, в прохладных их тенях.
             Еще любезна жизнь бывает в те мгновенья,
             Когда приводим в мысль прошедши наслажденья;
             Так звуки соловья приятность длят еще,
             Когда в забвении внимаем им вотще.
             Нередко на чужих полях я наслаждался,
             Когда владелец их заботами терзался;
             Нередко щастие я жизни пел на них,
             Как сей в богатстве клял беды минут своих.
             Противуречие сразив меня такое,
             Являло Промысла намеренье благое.
             Тогда я с тайною утехою сказал,
             Неправо в бедности на Промысл ты роптал.
             Смотри, как посреди терзаются богатства,
             Но в самой скудости ты чувствуешь приятства.
             Познай же из того суд Неба наконец,
             Что щастье не в вещах, но в чистоте сердец.
             О! тени мирныя, в объятия примите,
             Прохладою мой дух весенней освежите.
             Ручьи текущие зеленых вдоль брегов,
             Отмыть спешите пыль, заразу городов.
             Пестреющи поля пусть взоры привлекают,
             И мышцы запахом целебным укрепляют.
             Под шумом древ густых приятно засыпать,
             Без страха, ужаса сон сладкий покидать.
             Нещастных стон и вопль там слуха не пронзает,
             Во смрадности темниц никто не погибает;
             Под конскою ногой нещастный не хрипит,
             И землю кровию, раздавлен, не багрит.
             Не видно гордость там сиянием надменну,
             Ни бедность страждущу, под бремнем зол согбенну.
             Вельможи грозный взор не страшен для меня,
             Как сущий раб у ног не ползаю, стеня;
             Богатством наделен, украшенный звездами,
             Сияньем окружен, обвешенный крестами,
             Не больше он других, и тот же человек,
             Страдает, мучится, кончает в воплях век.
             Какая редкость здесь вельможей называться?
             Сим случай нас дарит, он может миноваться.
             Будь Граф и вместе Князь, ах! все не вечен ты,
             Как твой последний раб умрешь средь суеты.
             Как волны тихия, так щастья дни опасны.
             Подуют ветры вдруг, возстанут бури страшны,
             И в недрах погребут нещастного пловца,
             Которой не видал желаниям конца.
             Престань за суетой, о человек!, гоняться,
             Коль Бог тебя создал, Ему ты поклоняться
             И должен, чтить душой; Он вечно Бог твой есть.
             Напрасно, чтоб себя над ближними вознесть,
             В чертогах близ Царей свой век ты провождаешь,
             Снося презрения, колена преклоняешь;
             Улыбку заслужить, готов невинность гнать,
             И с трепетом его стопы и прах лобзать.
             От бедной хижины до пышнаго здесь трона
             Пред гласом все равны мы Божьяго закона.
             Минет и власть Царя. Как Богу Самому
             Днесь поклоняются народы все ему,
             И жизнию своей пожертвовать готовы;
             Назавтра же падет с главы венок лавровый,
             Померкнет свет в очах и смерть сразит его.
             Кто прежде властию веленья своего
             Престолы колебал, победами дни числил,
             Для славы своея сей мiр быть тесным числил,
             Ково единый взор блаженство разливал,
             Иль грады пышные с землею вновь ровнял,
             Пред коим склепанны народы трепетали
             И в смертном Бога зря, взирати не дерзали --
             Во тьме безчувственна лежащего узрят
             И скорбный взор на перст со вздохом обратят,
             Не веря истине, собывшейся пред нами,
             Чтобы и тот истлел, источен был червями,
             Кто выше всех взнесясь во племенах земных
             Держал и брани гром, и мир в руках своих.
             Увы! коль скиптра нет, льстецы все исчезают,
             И те в единый ров мгновенно упадают,
             Которых случай, блеск к престолу привлекли,
             И где они покой толь суетный нашли.
             Се! суть плоды минут спокойству посвященных,
             В беседе с мудрыми к отраде проведенных
             На лоне тишины, среди густых лесов,
             Избавясь суеты и зависти оков.
             Я в бедности рожден, отец мне не оставил
             Ни злата, ни сребра и род свой не прославил,
             Но жалость к ближнему всегда разит мой дух
             И человечества на пользу клонит слух.
             Чтоб жить щастливее, у ног не пресмыкался,
             Других нещастию, бедам не восхищался;
             Доволен тем, что Бог на часть мне даровал,
             Я в скудной жизни быть спокоен лишь желал.
             Напрасно думают, чтоб быть щастливым в мiре,
             Во блеске должно жить, иль быть в чинах, или в порфире,
             В чертогах мраморных, искусству где резца
             И зодчего уму нет в свете образца;
             Где тканые ковры, богатые диваны,
             Горящи люстры где, златые истуканы,
             Где радужны огни играют в хрусталях
             И зримы комнаты в огромных зеркалах;
             Где роскошь с праздностью забавы вымышляет
             И шумны пиршества весельем наполняет.
             Не может все сие щастливых сделать нас,
             Коль в сердце совести не слышен строгий глас.
             Напрасно Дидерот Руссо во оскорбленье
             Сказал, что только злой бежит в уединенье.
             Разсеянная жизнь злодея есть душа,
             Он в ней покоит страсть, рассудок заглуша.
             В уединеньи же творится дух высокой,
             И образуется к познаньям ум глубокой.
             В нем добродетели крепятся и цветут,
             И недостойны их -- пороков цепи рвут.
             Священна тишина лесов дремучих, мрачных,
             Внушает мужество презреть тиранов алчных;
             Но грады пышныя, питая внутрь рабов,
             Гордятся узами Отечества сынов.
             Конечно, всякий тот беги уединенья,
             Кто здесь в самом себе не сыщет утешенья.
             Приятныя луга и рощи не для тех
             Потребны, коим в них избыток всех утех.
             Не к шумным торжествам природа приглашает,
             Но мысли ко Творцу она в нас возвышает,
             Рождает нежность чувств от сельских видов вкруг --
             Так раб ли может быть уединенья друг?
             Различен толк людей и склонности их разны,
             Им мысли таковы покажутся несвязны.
             Вотще прославишь им ты щастие полей,
             Их щастье -- властвовать над участью людей;
             Богатства, идол их, а почести их -- слава,
             Беды подобных им -- их пища и забава.
             Такия правила так можно истребить,
             Как вод течение к истоку обратить.
             Щастлив, кто испытав непостоянство света,
             Фортуне не творит здесь более обета.
             Упрямые умы не тщится научать
             Той истине, что внутрь себя стал познавать;
             Оставя пышныя о щастии их пренья,
             Им наслаждается среди уединенья.
             Почто и мне угла, судьба, ты не дала?
             Как тихая река моя бы жизнь текла.
             Познав пристрастие людей и суд их ложный,
             Лицеприятие, обрядов смысл ничтожный,
             Поставил бы себя их выше суеты
             И домика вокруг разсыпал бы цветы,
             Федону мудрому в сей жизни подражая,
             Как он, мирских сует заботы отлагая,
             Я б в сладкой праздности остаток дней провел
             И в мрачной участи утехи бы нашел.
             Какая нужда мне, что свет о мне б не мыслил!
             Растил бы садик свой, плоды сулящий мне,
             И жил, действительно б, по сердцу в тишине.
             Приди украсить век, приди уединенье!
             Да посвящу тебе мое я песнопенье.
             Проходит скоро жизнь, отрад и бед полна,
             И в море вечности исчезнет дней волна.
             Да опыты владык, вельмож, увы! всечасны,
             Не будут для меня учения напрасны.
             Да пение мое я с правдой соглашу,
             И ложна щастия светильник погашу.
   
   Собрание сочинений в стихах и в прозе Евстафия Станевича. СПб., в Медицинск. тип., 1805. С. 20-28.

Цевница. Усадебная лира. 1790--1820

   
   
   Библиотека поэта. Большая серия. Второе издание
   Л., "Советский писатель", 1977
   Русская басня. XVIII--XIX веков
   

Е. И. Станевич

   244. Вельможа и Мудрец
   245. Дерево и Дриада
   246. Подушка и Перо
   247. Волга
   248. Осел
   

244. ВЕЛЬМОЖА И МУДРЕЦ

             Вельможа и Мудрец заспорили о праве,
                                 Из них кто ближе к славе.
             Вельможа указал на блеск, на пышность вкруг,
                       Примолвив, что талант и просвещенье
                                 Здесь менее в почтенье,
                                 Чем знати украшенье.
             Все предстоящие то подтвердили вдруг.
             От слов таких судей Вельможа возгордился
             И к Мудрецу потом надменно обратился,
             Чтоб опровергнул он правдивость оных слов.
             "Коль хочешь знать, -- Мудрец Вельможе отвечает, --
             Из нас кто двух кого во праве превышает,
                                 Не спрашивай о том рабов,
                                           Но вопроси богов".
   
             <1805>
   

245. ДЕРЕВО И ДРИАДА

             Валится дерево; не время,
             Ниже лет многих бремя
             Его лишает красоты:
                       Ах! гады ядовиты,
                       То в корени сокрыты,
                       То впившиесь в листы,
             Терзают дерево прекрасно!
             Прости, о дерево несчастно!
                                 Валишься ты
             С своей толь грозной высоты.
             Но благотворная дриада
                       Рекла ему: "Постой!
             Цвети и украшай собой
                       Ты сад прекрасный мой".
             Рекла! -- и вдруг не стало гада.
   
                       Ах! так и наш язык,
                       Обильный, сладкогласный,
                       В час злобный и несчастный,
             Как древо то, уже поник;
             Но дар творца российска слова 1
             Его в паденьи удержал.
                       И се! язык наш снова
             Цвести великолепней стал.
   
             <1805>
   
   1 Смотри рассуждение о старом и новом слоге российского языка.
   

246. ПОДУШКА И ПЕРО

                       "О, как пресчастлив барин мой! --
                       Перо в восторге восклицает. --
                       Не знает он, что есть покой;
                       И день и ночь он воспевает,
                                 Как добрый соловей,
                                 Своих приятность дней;
                                 Шутлив, забавен, весел,
                                 Свой славит век златой
             И более ему нет нужды никакой;
                                           И царь другой
             На троне, так как он среди широких кресел,
                                 Не может счастлив быть..."
                                 -- "Ну! полно уж так льстить, --
                                 Прервала тут Подушка.--
                       Пиите твоему в стихах --
                                           И всё игрушка.
             В ночи ж совсем не то его вещает душка:
                                           Всё ох да ах!
             И самое меня берет великий страх.
             Я ведаю давно: пиита на бумаге
                                 Всегда живет в отваге;
                                 Послушай-ка его
                                 Когда ты одного:
                       Себя несчастней никого
                                 Тогда не видит в мире.
             Он часто недоест, он часто недоспит;
                       А что на лире он бренчит,
                       За то не платит пошлин лире".
   
             <1805>
   

247. ВОЛГА

                                           Мы часто рассуждаем
                                           О том, чего не знаем,
                                 И то нередко охуждаем,
                                 О чем и знать нам не дано.
                                           Поносят так равно
             Безумцы свой язык, хоть он богат, прекрасен,
                                 Затем, что часто и аза
                                           Не ведают в глаза;
                                 Но толк невежд во всем согласен.
                                           Случилось как-то мне
             О Волге слышать речь какого-то угара,
                                           Хотя и не без дара.
                                           Бывал он в стороне
                                                     Французской,
             Французски реки мог на память все сказать;
             Однако Волги лишь проток увидел узкий,
                                                Вскричал наш русский:
                                           "Ах! можно ль Волгу звать
                                           Обширною рекою?
             Я вижу небольшой ручей лишь пред собою.
             Ну, льзя ли с Сеною когда ее сравнять?"
   
             <1805>
   

248. ОСЕЛ

                                           Осел увидел в кадке,
             Как солнышко в воде свой отражало зрак;
                                 Осел смекнул в своей догадке,
             Что солнце из воды достать ему пустяк.
                                           Нередко так дурак
                                 О невозможном помышляет
                                 И, научася кой-чему,
                                           По глупому уму,
                                                     Достичь к тому
                                           Все жилки напрягает;
             С надсаду если он тогда не умирает,
                                 Так он посмешищем бывает.
                                           Осел подобно мой
                                 Давай работать над водой
                                           И выпивает воду.
             Вот бедного Осла раздуло так горой,
                                                     Что сроду
                                 Его не раздувало так.
                                           Не снес Осел никак
                                           Такой ужасной пытки,
                                           И кверху он задрал
                                           Тогда ж свои копытки,
                                           А солнца не достал.
   
             <1805>
   

ПРИМЕЧАНИЯ

   Евстафий Иванович Станевич (1775--1835), поэт и переводчик, принадлежал к числу членов-сотрудников "Беседы любителей русского слова". Его литературная деятельность началась в Москве, где он учился в Демидовском коммерческом училище и сотрудничал в сентиментальном журнале "Иппокрена, или Утехи любословия". Как писатель он окончательно сформировался в лагере, резко враждебном H. M. Карамзину и его последователям. Несколько лет ему пришлось прожить в качестве домашнего учителя на Украине, недалеко от Сум, постоянно общаясь с кружком А. А. Палицына -- В. Н. Каразиным, С. Н. Глинкой, Н. Ф. Алферовым и др. Здесь, в имении Палицына Поповке, порывая с прежней сентиментальной лирикой, он перевел описательно-дидактические поэмы Г. Делиля "Сельский житель, или Георгики французские" (1803) и К. Маркези "Ландшафты, или Опыт о сельской природе" (1805). По рекомендации Палицына Станевич сближается с А. С. Шишковым, поступает на службу в Адмиралтейский департамент под его начало и вскоре вступает в полемику с критиками его языковой теории в брошюре "Рассуждение о русском языке" (1808). Полемический задор, с которым Станевич нападал на карамзинистов, был подогрет язвительными эпиграммами и насмешками критики над "Собранием сочинений в стихах и в прозе" (ч. 1, СПб., 1805), отвечавших его новым воззрениям. Опровержению статей М. Т. Каченовского о "Послании к Привете" Палииына и своем "Собрании сочинений" Станевич посвятил брошюру "Способ рассматривать книги и судить о них" (1808). Этой полемикой, предшествовавшей организации "Беседы", собственно завершилась его литературная деятельность, если не считать кратковременного участия в журнале В. Г. Анастасевича "Улей". Продолжить издание своих сочинений Станевич уже не решился. К 1818 г., когда Станевич служил в канцелярии статс-секретаря П. А. Кикина, относится его несвоевременная (в период министерства А. Н. Голицына) защита ортодоксального догмата о бессмертии души от лжетолкований. "Беседа над гробом младенца о бессмертии души..." Станевича, задевавшая конкретных лиц из числа высокопоставленных приверженцев мистицизма, модного в эти годы, была сожжена, а сам он сослан на родину. Дело о Станевиче и его книге было пересмотрено лишь в 1824 г. по ходатайству А. С. Шишкова, и в последние годы жизни Станевич управлял училищами Курской губернии.
   
   244. Собр. соч., 1805, ч. 1, с. 59.
   245. Там же, с. 60. Посвящено полемике о языке, развернувшейся вокруг "Рассуждения о старом и новом слоге российского языка" А. С. Шишкова (1803), выступившего против языковой реформы H. M. Карамзина и его последователей.
   246. Там же, с. 63.
   247. Там же, с. 67. Связана с полемикой А. С. Шишкова против Карамзина и карамзинистов (см. примеч. 214), которых консерваторы предвзято изображали как поклонников французской революции и антипатриотов. О Волге слышать речь и т. д. Возможно, Станевич имеет в виду В. Л. Пушкина, путевые письма которого о поездке во Францию (1803--1804) печатались в ВЕ.
   248. Там же, с. 69. Рассказ о мужике, убившем осла, который выпил луну, имеется у испанского писателя XV в. И.-Л. Вивеса.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru