Станюкович Константин Михайлович
Матросик

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

Оценка: 4.38*5  Ваша оценка:

Константин Михайлович Станюкович

Матросик

  

"Морские рассказы"

  

OCR & SpellCheck: Zmiy (zpdd@chat.ru), 16 декабря 2001 publ.lib.ru

"К.М.Станюкович. "Морские рассказы"": Издательство "Юнацтва"; Минск; 1981

  

Константин Михайлович Станюкович

Матросик

Из цикла "Морские рассказы"

  
  

I

  
   Двое суток русский военный клипер "Жемчуг" штормовал, как говорят моряки.
   Двое суток он выдерживал жестокий ураган в Индийском океане, вблизи западного берега Северной Африки, встретив врага со спущенными стеньгами, под несколькими штормовыми парусами, с наглухо задраенными люками и с протянутыми на верхней палубе леерами.
   Положение было серьезное.
   В те ужасные долгие часы, когда ураган напрягал все свои силы, с диким воем потрясая мачты и завывая в трепыхавшихся снастях, и когда громадные, высокие и пенящиеся волны с бешенством нападали на маленький клипер со всех сторон, вкатываясь верхушками на палубу, и кидали его, словно щепку, готовые его поглотить, -- в такие часы, казавшиеся вечностью, смерть витала перед глазами моряков. Эти водяные горы казались неминуемой общей братской могилой. И сердца даже бывалых и мужественных людей замирали в предсмертной тоске, хотя лица их и были сурово-спокойны и напряженно-серьезны.
   К вечеру вторых суток буря несколько затихла, и все на клипере радостно и благодарно вздохнули, понимая, казалось, с большой ясностью, от какой избавились опасности и как были близки к смерти.
   Клипер, хорошо построенный, не особенно пострадал во время трепки. В нескольких местах волны проломали борт; офицерский катер и капитанский вельбот были сорваны с боканцев в океан -- вот и всего.
   Несмотря на то, что буря заметно стихала и "Жемчуг" был уже вне опасности, и капитан и старший штурман, видимо, чем-то озабоченные, оба с истомленными, осунувшимися и серьезными лицами, не сходили с мостика, тревожно вглядываясь в мрак наступившей ночи.
   Казалось, теперь можно было бы поставить достаточно парусов и нестись со свежим попутным ветром к югу, но капитан -- небольшой сухощавый человек лет под сорок, довольно сурового вида -- вместо того приказал на ночь поставить только зарифленные марселя, бизань и фор-стеньги-стаксель и держаться в крутой бейдевинд, чтобы клипер, так сказать, топтался на месте.
   Такое решение принято было капитаном потому, что он не знал точно места, где находится в данное время "Жемчуг". В течение двух суток урагана солнце ни на минуту не показывалось, и, следовательно, нельзя было по высоте солнца определить широту и долготу места. Не видно было ни луны, ни звезд, по которым тоже возможно определиться, как говорят моряки.
   А между тем ураган мог отнести клипер к берегам Африки, берега же эти были негостеприимны. Много рифов и подводных мелей было около них, и "Жемчуг", избавившись от одной опасности, легко мог набежать на другую, едва ли не худшую.
   И теперь ночь была темна. На подернутом облаками небе ни одной звездочки.
   Среди этой тьмы клипер покачивался на волнах, все еще сердито разбивающихся о бока "Жемчуга", и вахтенный офицер, молодой мичман, то и дело вскрикивал часовым на баке:
   -- Вперед смотреть!
   Нередко тоже раздавался его молодой звонкий голос:
   -- На марса-фалах стоять!
   На эти предупреждающие окрики и часовые на баке и вахтенные матросы, стоящие у марса-фалов, тотчас же отвечали:
   -- Есть, смотрим! Есть, стоим!
   -- Все равно ничего не увидать в этой проклятой тьме! -- сердито проворчал капитан себе под нос, ни к кому не обращаясь.
   И минуту спустя приказал вахтенному офицеру:
   -- Велите разводить пары!
   -- Есть!
   Мичман послал рассыльного за старшим механиком и вслед за тем дернул ручку машинного телеграфа.
   Капитан почти не спал двое суток, позволяя себе вздремнуть в своей каюте час-другой, во время которых на мостике капитана заменял старший офицер.
   И теперь его жестоко клонило ко сну.
   Но он простоял еще два часа, пока не были готовы пары, и только тогда решил сойти отдохнуть.
   Перед уходом он тихо заметил старшему штурману, стоявшему у компаса:
   -- Береженого и бог бережет, Степан Степаныч!
   -- Совершенно верно-с, Иван Семеныч! -- подтвердил старший штурман.
   -- И если, не дай бог, нанесет нас на мель...
   Старший штурман угрюмо сплюнул и сурово сказал:
   -- Зачем наносить!
   -- Так все же машина поможет. Не так ли, Степан Степаныч?
   Судя по тону голоса капитана, ему очень хотелось слышать от старого, опытного, много плававшего штурмана подтверждение своих слов, которым он и сам едва ли очень верил.
   Что, в самом деле, могла сделать машина, да еще не особенно сильная, при таком свежем ветре и громадном волнении!
   -- Конечно-с! -- лаконически ответил старший штурман.
   Но его лицо, слабо освещенное светом, падавшим от компаса, старое, угрюмо-спокойное лицо, густо поросшее седыми баками, по-видимому нисколько не разделяло надежд капитана на действительность помощи машины.
   И, словно бы желая в свою очередь успокоить свою тайную тревогу и тревогу капитана, он прибавил:
   -- Положим, ураган жарил по направлению к берегу, но все же в начале урагана мы были в пятидесяти милях от берега и держались в бейдевинд... Вот, бог даст, завтра определимся... А теперь вам выспаться следует, Иван Семеныч!
   -- То-то очень спать хочется... Пойду вздремнуть.
   И, обращаясь к вахтенному офицеру, громко и властно сказал:
   -- Хорошенько вперед смотреть!.. Как бы берега близко не было... Чуть что заметите, дайте знать!
   -- Есть! -- ответил мичман.
   Капитан ушел и, не раздеваясь, бросился, как был, в кожане поверх сюртука и в фуражке, на диван и мгновенно уснул.
  

II

  
   Притулившись на баке у наветренного борта, кучка вахтенных матросов, одетых в кожаны, с зюйдвестками на головах, тихо лясничала.
   Чей-то громкий и насмешливый голос говорил:
   -- Ну, разве не дурак ты, Матросик?! Как есть дурак!
   Тот, кого звали Матросиком, тихо засмеялся и простодушно ответил:
   -- Дурак, значит, и есть.
   -- Да как же не дурак! Сидел бы теперь у себя дома, в деревне, а заместо того взял да и за другого на службу пошел... И хоть бы за деньги, а то дарма! Небось, ничего не дали?
   -- Такая причина была, -- оправдывался Матросик.
   -- Нечего сказать, причина! Вовсе прост ты, вот и причина!
   Тот, кого называли Матросиком, словно бы оправдываясь, проговорил:
   -- Этот самый парень, заместо которого я пошел, братцы, только что поженился и очень приверженный к земле был мужик... Коренной в семье. Без его разор был бы. И так, братцы вы мои, убивались по нем отец с матерью да супруга, значит, евойная, что жалость взяла. Мне, думаю, что? Одинокий сирота, живу в работниках... Ну таким родом и явился я к барину и в ноги: "Дозвольте, мол, в некрута вместо Васьки Захарова!" Барин даже очень был доволен... Вот она, братцы, какая причина! -- закончил Матросик.
   Он проговорил эти слова необыкновенно просто, словно бы и поступок его был самый простой, и он не сознавал, сколько в нем было доброты и самоотвержения.
   За эту бесконечную доброту и готовность помочь всякому на "Жемчуге" все матросы любили этого первогодка. Звали его не по фамилии -- фамилия его была Кушкин, -- а Матросиком, вследствие того, что Кушкин однажды, вскоре после назначения его на "Жемчуг", на вопрос боцмана: "Кто ты такой?", вместо того чтобы ответить: "Матрос второй статьи Илья Кушкин", простодушно ответил: "Матросик".
   Так с тех пор на клипере его все прозвали Матросиком.
   И в самом деле, прозвище это подходило к Кушкину.
   Это был маленького роста, худощавый, почти смуглый молодой паренек лет двадцати двух-трех, с пригожим жизнерадостным добрым лицом, главным украшением которого были большие темные глаза, полные какой-то чарующей ласки и привета. Когда Матросик улыбался, широко раскрывая свой рот с красными сочными губами и показывая ослепительно белые зубы, то невольно улыбались и те, на кого он смотрел.
   Вся его маленькая фигурка была ладная и необыкновенно располагающая. Ходил он всегда веселой и легкой походкой и любил одеваться аккуратно и опрятно. Даже его желтоватого цвета руки с тонкими, слегка искривленными пальцами не были пропитаны смолой и грязны, как у других матросов. Матросик, видимо, щеголял опрятностью.
   Уроженец одной из северных губерний, Илья Кушкин еще с отрочества плавал по бурному Ладожскому озеру и, поступивши в матросы и затем назначенный в кругосветное плавание на "Жемчуг", скоро сделался хорошим и исправным матросом.
   Когда Матросик окончил свой рассказ, кто-то из кучки спросил:
   -- Так тебе, Матросик, ничего и не дали за твою простоту?
   -- Предлагали, братцы. Пятичницу давали.
   -- А ты не взял?
   -- То-то не взял. Бедные мужики эти Захаровы... Как с их взять? Однако угощение принимал -- страсть угощали, братцы! А молодая баба, Васькина жена, так та мне две рубахи ситцевые справила. "Вовек, -- говорит, -- не забуду, Илья, что ты моего мужика при мне оставил". Небось, люди добро помнят.
   С мостика то и дело раздавались окрики вахтенного офицера. То он командовал: "Вперед хорошенько смотреть", то: "На марса-фалах стоять".
   Эти частые и громкие окрики среди ночной тишины несколько раздражали матросов.
   -- И чего это мичман зря суетится да глотку дерет! -- заметил кто-то.
   -- А может, не зря, -- промолвил Матросик.
   -- Коли встречных судов боится, все равно не увидишь скоро. Слава богу, хоть штурма прикончилась, а все-таки нехорошая ночь! -- раздался чей-то голос.
   -- То-то вахтенный и опасается, что ночь!.. И пары по той же причине... И ходу нам нет! -- сказал Матросик.
   -- По какой причине?
   -- А по той самой, братцы, что неизвестно, в какие места нас буря занесла. Вот он и опаску имеет. В море, братцы, завсегда надо опаску иметь. Я хоть и по озеру ходил, а бога приходилось-таки часто вспоминать! -- проговорил Матросик.
   С этими словами он повернул голову к океану и стал зорко всматриваться вперед, в покачивавшийся на волнах клипер.
   Смотрел Матросик минут пять -- десять и вдруг крикнул неестественно громким голосом.
   -- Бурун под носом!
   -- Марса-фалы отдать!.. -- тревожно скомандовал вахтенный мичман.
   Марселя бесшумно упали, и в то же мгновение "Жемчуг" остановился, врезавшись в гряду, и беспомощно стал биться, словно птица, попавшая в силки.
  

III

  
   Капитан мгновенно проснулся и через минуту был на мостике. Старший офицер и старший штурман были там же. Все офицеры и все матросы, наскоро одевшись, выскочили наверх.
   Клипер било жестоко о камни, и машина, работавшая полным ходом, не могла его сдвинуть с места. Видно было, что "Жемчуг" засел плотно.
   Все были в подавленном состоянии.
   Ветер дул свежий, и волны кружились вокруг клипера. Кругом кромешная тьма.
   Прошло бесконечных десять минут, и снизу дали знать, что течь увеличивается. Пущены были в ход все помпы, но вода тем не менее все прибывала. Положение было критическое, и не было никакой возможности высвободиться из него. И помощи ожидать было не от кого.
   Однако на всякий случай зарядили орудия, и через каждые пять минут раздавались выстрелы, разносившие по океану весть о бедствии.
   Но никто этих выстрелов, казалось, не слыхал.
   Верхняя и нижняя палубы осветились фонарями. Молчаливые и сосредоточенно-серьезные матросы торопливо вытаскивали рангоут, разные вещи. У денежного сундука, вынесенного из капитанской каюты, стоял часовой.
   Несмотря на работу всех помп, клипер постепенно наполнялся водой через полученные пробоины от ударов о камни гряды, в которой он засел. О спасении клипера нечего было и думать, и потому по приказанию капитана принимались меры для спасения людей и для обеспечения их провизией.
   Но ночью, при громадном волнении, спустить шлюпки и посадить на них людей было бы безумием. Приходилось ждать рассвета.
   И в голове каждого моряка, несмотря на спокойные, по-видимому, голоса капитана и старшего офицера, отдававших приказания, проносилась ужасная мысль:
   "Не исчезнет ли "Жемчуг" в волнах до рассвета?"
   Наконец забрезжило, и из сотни человеческих грудей вырвался крик радости. Громкое "ура" разнеслось по океану, споря с ревом ветра и гулом бурунов.
   Высокий, казалось, отвесный, берег неясными контурами выделялся близко, совсем близко. Между ним и грядой, на которой бился "Жемчуг", было не более пятидесяти сажен.
   Но радость быстро сменилась отчаянием. Ветер не стихал; волны с грозным ревом разбивались о берег. Буруны пенились вокруг "Жемчуга". Все поняли, что спасение на шлюпках невозможно.
   И близкий берег казался недостижимым, а смерть -- неминуемою.
   Выстрелы о помощи раздавались по-прежнему, но не вселяли надежды, хотя и привлекли на берег кучку арабов, которых можно было рассмотреть в бинокли.
   Но что они могли сделать? Как помочь?
  

IV

  
   Рассвело.
   Утро было серое и печальное. Низкие темные тучи заволакивали небо. Ветер не стихал. Волны по-прежнему были громадны.
   "Жемчуг" по временам трещал от ударов, но еще держался на воде.
   Бледный, казавшийся стариком капитан, не сомневавшийся почти, что жена и трое его детей, оставшихся в Кронштадте, сегодня сделаются сиротами, все-таки не показывал ни перед кем своего отчаяния и распоряжался, словно бы надеялся на спасение.
   И он обошел палубу и говорил, ободряя матросов:
   -- Скоро ветер стихнет, и мы на шлюпках доберемся до берега. Не робей, молодцы ребята!
   И "молодцы ребята" как будто верили -- так им хотелось верить! -- и отвечали:
   -- Рады стараться, вашескобродие!
   Вернувшись на мостик, капитан сказал старшему офицеру:
   -- Если бы конец подать на берег и на этом конце укрепить канат!.. Это единственная возможность спасти людей. Но как подать? Шлюпку немедленно зальет. Ветер не стихает. Барометр падает.
   -- Разве вплавь, Иван Семеныч?
   -- Вплавь? Но кто решится? Это верная гибель. Если чудом и доплывет, то разобьется о камни... Весь берег ими усеян... Но, во всяком случае, надо попробовать... Арабы могут перехватить конец, и тогда мы спасены. Прикажите поставить людей во фронт. Я вызову охотников.
   Когда люди выстроились, капитан подошел к фронту и, объяснив, в чем дело, крикнул:
   -- Есть ли охотники выручить всех нас, ребята? Если есть, выходи.
   Никто не шелохнулся. Всякий с ужасом взглядывал на пенистые волны, гребешки которых вкатывались на палубу.
   Только маленький чернявый Матросик вышел из фронта, решительно подошел к капитану и, застенчиво краснея, проговорил:
   -- Я желаю, вашескобродие!
   -- Ты, Матросик? -- удивленно воскликнул капитан, невольно оглядывая маленькую, тщедушную на вид фигурку Матросика.
   -- Точно так, вашескобродие.
   -- Куда тебе!.. Ты сейчас же утонешь!
   -- Не извольте беспокоиться, вашескобродие... Я к воде способен. Плаваю, вашескобродие!
   -- И хорошо?
   -- Порядочно, вашескобродие! -- скромно ответил Матросик, бывший превосходным пловцом.
   -- Но ты знаешь, чем рискуешь?
   -- Точно так, вашескобродие!
   -- И все-таки желаешь?
   -- Буду стараться, вашескобродие! Как для людей не постараться! -- просто прибавил он.
   -- Ты будешь нашим спасителем, если подашь конец... От имени всех спасибо тебе, Матросик! -- проговорил взволнованно капитан.
   Матросик разделся догола, одел пробковый пояс и обвязался концом.
   Когда все было готово, он низко поклонился всем и дрогнувшим голосом произнес:
   -- Прощайте, братцы!
   -- Прощай, Матросик!
   Все смотрели на него как на обреченного.
   Он бросился в волны.
  

V

  
   Все бинокли и подзорные трубы были устремлены на бесстрашного пловца. Голова его в виде черной точки то показывалась на гребнях, то исчезала между волнами.
   -- Молодец! Хорошо плывет! -- говорил про себя капитан, не отрывая глаз от бинокля.
   Действительно, Матросик плыл хорошо, подгоняемый попутной волной... Уже близко. Несколько размахов -- и он у берега. Арабы ему что-то кричат, указывая вправо от взятого им направления. Но он ничего не понимает, довольный и радостный, что сейчас доплывет, укрепит к берегу конец и люди будут спасены.
   Но вдруг набежавшая волна с силой бросает Матросика, и он всей грудью ударяется о прибрежный острый камень.
   Ужасная боль и слабость мгновенно охватывают его. К нему подбегают арабы, и он им указывает на конец уже потускневшими глазами.
   Смерть Матросика была почти моментальная.
  

VI

  
   Арабы вытащили труп Матросика на песок и стали вытягивать конец.
   Через полчаса за одну из скал, правее, был прикреплен канат, и по этому канату стали переправляться с "Жемчуга" люди. К полудню ветер заметно стих, так что возможно было продолжать переправу при помощи каната на шлюпках.
   Когда все переправились на пустынный берег, капитан, указывая на труп маленького чернявого Матросика, сказал:
   -- Вот кто пожертвовал собою, чтобы спасти нас, братцы!
   И, обнажив голову, приложился к покойнику.
   Все крестились и отдавали последнее целование Матросику.
   А в это время "Жемчуг" исчезал под волнами.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   2
   Константин Михайлович Станюкович: "Матросик"
  
   Библиотека Альдебаран: http://lib.aldebaran.ru
  
  
  
Оценка: 4.38*5  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru