Станюкович Константин Михайлович
По понедельникам дома

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Этюд.

СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ
К. М. СТАНЮКОВИЧА.

Томъ XIII.

Изданіе А. А. Карцева.

Москва.
Типо-Литог. Г. Я. Простакова. Москва Балчугъ, д. Симон. монаст.
1900.

ПО ПОНЕДѢЛЬНИКАМЪ ДОМА.
Этюдъ.

I.

   На "понедѣльникъ" къ Кондаловскимъ собралось человѣкъ сорокъ.
   Было тѣсновато, душно и, какъ вообще на "фиксахъ", довольно-таки скучно.
   Однако почти всѣ гости изо всѣхъ силъ старались показать, что не скучаютъ, и продѣлывали это болѣе или менѣе искусно въ теченіе цѣлаго вечера.
   Нельзя же, въ самомъ дѣлѣ, притащиться, напримѣръ, съ Плющихи на Новую Басманную, да еще въ дьявольскій морозъ и на отчаянномъ извозчикѣ,-- исключительно для того, чтобы сидѣть въ чужомъ домѣ съ видомъ людей, только что схоронившихъ кого-нибудь изъ близкихъ или страдающихъ нестерпимой зубной болью,-- какъ вотъ эти два безсовѣстные господина, забившіеся въ уголъ и словно бы проглотившіе по аршину.
   Спрашивается: къ чему они явились и сидятъ, какъ пни, удручая милую хозяйку дома, Марью Ивановну, довольно видную еще и моложавую блондинку, несмотря на ея "около сорока", какъ она говоритъ три года кряду. Она не безъ горделиваго чувства думаетъ, что у нея по понедѣльникамъ "весело" и "непринужденно", а между тѣмъ эти двѣ постныя физіономіи какъ бы гонятъ даже намекъ на веселость и непринужденность.
   Если они пріѣхали спеціально для ужина,-- а ужины у Кондаловскихъ всегда бывали хороши,-- то пріѣзжай, по крайней мѣрѣ, позже, прямо къ закускѣ, какъ дѣлаютъ болѣе порядочные люди, извиняясь передъ хозяйкой въ позднемъ приходѣ тѣмъ, что они прямо изъ театра, въ которомъ, разумѣется, не были.
   За что, скажите на милость, смущать и заставлять терзаться милыхъ, любезныхъ и гостепріимныхъ хозяевъ, которые, при встрѣчѣ, съ такой любезной настойчивостью просили васъ не забывать, что по понедѣльникамъ они всегда дома, и что вы имъ доставите огромное удовольствіе, если пріѣдете. Понимаете ли: огромное, хотя вы и знакомы съ ними безъ года недѣлю.
   И при этомъ самъ Петръ Петровичъ Кондаловскій, благополучный и довольный толстякъ съ хорошей адвокатской практикой. избыткомъ здоровья, имѣньемъ на югѣ и умницей женой, не особенно расточительной на сцены ревности,-- обыкновенно прибавлялъ тѣмъ мягкимъ и добродушнымъ теноркомъ, какимъ онъ умѣлъ и привлекать людей, и "обставлять" своихъ кліентовъ:
   -- У насъ, дорогой, запросто. Все добрые, близкіе знакомые. Пріѣзжайте, родной... Побесѣдуемъ. Обмѣнъ мыслей необходимъ... А то закиснешь...
   А Марья Ивановна, любившая, чтобы "понедѣльники" были многолюдны и хотя бы отчасти напоминали "салоны", о которыхъ она когда-то читала, улыбалась съ необыкновенной привѣтливостью, чтобы выразить вамъ расположеніе и чтобы кстати показать свои дѣйствительно прелестные и, повидимому, не вставные зубы, и, въ свою очередь, устраивала ловушку, въ которую многіе попадались и по преимуществу дѣвицы и дамы. Она манила "извѣстностями" и "интересными" людьми, конечно въ интеллигентной сферѣ, которыхъ, случалось, за недостаткомъ настоящихъ, сама же создавала, украшая ими свои "фиксы".
   И Марья Ивановна значительно сообщала:
   -- Въ этотъ понедѣльникъ вы встрѣтите у насъ интересныхъ людей. Будетъ одинъ молодой докторъ, только-что пріѣхавшій изъ Абиссиніи... Понимаете ли, прямо изъ Харары! Необыкновенно талантливо и интересно разсказываетъ про Абиссинію, про Менелика, про его жену, про раса Маконена... Онъ всѣхъ ихъ отлично знаетъ... Навѣрное въ понедѣльникъ что-нибудь разскажетъ... И Аркадьева обѣщала пріѣхать... Вы не слыхали объ Аркадьевой!?.. Такъ-таки ничего? О, несчастный! Это чудное контральто... Фе-но-ме-наль-мое! Любимая ученица Маркези, пѣла два года въ Неаполѣ и пріѣхала сюда... Навѣрное, поступитъ въ оперу, если только не помѣшаютъ интриги. Пѣвица замѣчательная!-- восторгается Марья Ивановна.
   -- И вдобавокъ, прехорошенькая!-- вставляетъ Кондаловскій.
   -- Недурна, но ничего особеннаго. Une brune съ ординарнымъ лицомъ... Но голосъ!! Она дала слово пѣть у насъ. И Аркадій Сергѣичъ Радугинъ хотѣлъ быть. Онъ на-дняхъ пріѣхалъ изъ Петербурга на нѣсколько дней... Привезъ новую повѣсть... Говорятъ, прелесть! Такъ непремѣнно пріѣзжайте. Смотрите, я буду васъ ждать,-- любезно прибавляла Марья Ивановна. И, пожимая вамъ руку, она снова привѣтливо улыбалась, показывая зубы такой ослѣпительной бѣлизны, что въ вашу голову закрадывается гнусная мысль: не фальшивые-ли они? Вамъ кажется, будто раньше они не были такъ бѣлы.
   И послѣ всего этого ужели возможно обнаружить удручающую скуку, если бы она и охватила васъ на "понедѣльникѣ" у Кондаловскихъ, несмотря на доктора изъ Абиссиніи, феномальное контральто, присутствіе автора прелестной повѣсти и на хорошій ужинъ впереди! Надо быть рѣшительно безсердечнымъ или совсѣмъ невоспитаннымъ человѣкомъ, чтобы рѣшиться на это и зѣвать, не прикрывши предусмотрительно рта ладонью или носовымъ платкомъ, если только онъ безукоризненной свѣжести.
   И кромѣ того помните, что Марья Ивановна, при всей своей очаровательной добротѣ, вамъ этого не проститъ. А кого она не прощаетъ, тотъ долженъ имѣть въ виду, что въ числѣ многихъ талантовъ Марья Ивановна обладаетъ богатѣйшей художественной фантазіей и что язычекъ у нея такой, какой рѣдко встрѣчается даже у самыхъ вдохновенныхъ сплетницъ.
  

II.

   Былъ одиннадцатый часъ на исходѣ.
   Несмотря на попытки хозяевъ, "обмѣнъ мыслей" еще не начинался,-- это предстояло, по обыкновенію, къ концу ужина,-- но за то окончился разносъ чая, къ нѣкоторому смущенію болѣе молчаливыхъ гостей, предоставленныхъ теперь, такъ сказать, своей участи, и къ неописуемой радости Евлампіи Михайловны, дѣвицы проблематическихъ лѣтъ (отъ тридцати до сорока) и такой же проблематической наружности.
   Несчастная, въ качествѣ бѣдной родственницы и преданнаго друга Марьи Ивановны, разливала по понедѣльникамъ въ столовой чай. Это занятіе, дѣйствительно свидѣтельствующее о самопожертвованіи, было возложено Марьей Ивановной на своего преданнаго друга въ видахъ сохраненія чая и сахара отъ растраты. ("У насъ, вѣдь вы знаете, такая прислуга!").
   И само по себѣ не особенно пріятное, а тѣмъ болѣе для дѣвицы, начинающей уже терять надежду наливать когда-нибудь чай мужу,-- занятіе это принимало характеръ одного изъ разрядовъ каторги при многолюдствѣ и безсовѣстности тѣхъ изъ гостей, которые, не зная, что съ собой дѣлать на "фиксахъ", имѣютъ скверное обыкновеніе дуть по два, а то и по три стакана, не подозрѣвая, конечно, что вторые и третьи стаканы полны не однимъ только чаемъ, но и такими проклятіями кротчайшей Евлампіи Михайловны, отъ которыхъ можно, по меньшей мѣрѣ, поперхнуться.
   Евлампія Михайловна уже разлила до ста чашекъ и стакановъ и давно уже жаждетъ поскорѣе явиться въ гостиную въ своемъ свѣтломъ нарядномъ платьѣ, со взбитой шевелюрой каштановыхъ волосъ, придававшей ея закраснѣвшемуся лицу (еще бы: три часа у самовара!), съ загнутымъ носомъ, видъ попугая, выскочившаго изъ клѣтки,-- чтобы атаковать самаго конфузливаго, похожаго на притаившагося зайчика, юнца-студента перваго курса, который, въ качествѣ статиста, обязаннаго имѣть чугунныя ноги, скромно и безропотно выстаиваетъ, за неимѣніемъ свободнаго стула, въ видѣ живой статуи, у дверей кабинета, въ надеждѣ почерпнуть новыя свѣдѣнія объ Абиссиніи, насладиться феноменальнымъ контральто и -- главное -- послушать съ восторгомъ юной души "обмѣнъ мыслей" болѣе или менѣе извѣстныхъ людей.
   Но докторъ изъ Абиссиніи пока не дѣлится своими наблюденіями. За эти дни онъ такъ много говорилъ, по неотступнымъ просьбамъ рвавшихъ его на части лицъ (еще бы: пріѣхалъ изъ Абиссиніи!), о Менеликѣ, его супругѣ и Маконенѣ, что абиссинцы ему просто-таки очертѣли, и онъ предпочиталъ молча курить, прислушиваясь къ тому, о чемъ говорятъ не въ Абиссиніи, а въ Москвѣ, его ближайшіе сосѣди по заключенію въ кабинетѣ.
   "Феноменальное контральто" еще не пріѣзжало.
   Да и пріѣдетъ ли?
   "Этакая свинья. Обѣщала непремѣнно быть, а ужъ одиннадцать, и ея нѣтъ. Не воображаетъ ли она себя знаменитостью съ своимъ дряннымъ голосомъ"!
   Такія, не особенно корректныя слона, произноситъ, мысленно конечно, всегда корректная Марья Ивановна по адресу "чуднаго контральто", и сердце ея полно тревоги, которую она тщательно скрываетъ отъ публики.
   Авантажная въ своемъ пунцовомъ шелковомъ лифѣ, плотно облегавшемъ ея роскошный бюстъ, съ новой брошкой и съ полнымъ комплектомъ колецъ на рукахъ, благоухающая, привѣтливая, улыбающаяся, зорко наблюдающая за теченіемъ журфикса, подходившая то къ той, то къ другой гостьѣ, Марья Иванова подсаживается на край дивана къ одной дамѣ, незанятой разговоромъ. Она еще разъ выражаетъ живѣйшую радость, что видитъ милую Екатерину Петровну, причемъ жметъ ея маленькую худенькую руку, и незамѣтно оглядываетъ красивое, сшитое по новому фасону платье гостьи, которое она еще не видала на ней.
   "Вѣрно изъ Парижа привезла",-- не безъ зависти думаетъ Марья Ивановна и, прислушиваясь чуткимъ ухомъ, "не вздрогнетъ ли звонокъ" и не пріѣдетъ ли "эта свинья съ деревяннымъ голосомъ",-- говоритъ задушевнымъ тономъ искренняго восхищенія:
   -- Смотрю я на васъ: какая вы интересная, Екатерина Петровна!.. Право, безъ комплиментовъ... Одинъ восторгъ!.. Ну, ну, не буду, дорогая... А я на дняхъ къ вамъ... Мнѣ нужно поговорить съ вами о многомъ, о многомъ... Вы догадываетесь, что по дѣламъ нашего попечительства...
   Гостья, хоть и не "восторгъ", но довольно миловидная изящная брюнетка, тотчасъ же принимаетъ серьезно-озабоченный видъ. Тонкія губы ея нервно подергиваются, и она нѣсколько раздраженнымъ и дѣловитымъ тономъ сообщаетъ, что очень будетъ рада... Необходимо "сговориться" и многое "вырѣшить". Пора поднять вопросъ объ измѣненіи системы.
   -- А то у насъ не серьезная благотворительность, а забава. Такъ нельзя!-- внушительно и авторитетно прибавляетъ она.
   -- Вы правы, дорогая... вы правы... Такъ нельзя... Вы должны принять на себя руководительство. Одна вы!-- отвѣчаетъ Марья Ивановна и въ ту же минуту вспоминаетъ, что ей надо заглянуть на кухню, чтобъ убѣдиться, въ какомъ положеніи находится заливное изъ рыбы, куплены ли раковыя шейки и не успѣлъ ли напиться поваръ... "Что-тогда будетъ съ рябчиками!"
   И отлично зная, что Екатерина Петровна, какъ рьяная благотворительница, разъ сѣвъ на своего конька, не скоро съ него слѣзетъ, Марья Ивановна спѣшитъ предупредить гостью, уже открывшую было ротъ, и прибавляетъ:
   -- На дняхъ, дорогая, мы подробно обо всемъ переговоримъ... Это такое святое дѣло... А пока простите... Надо распорядиться... Мы вѣдь свои. Вы позволите?
   -- Пожалуйста...
   Марья Ивановна поднялась съ дивана.
   Увидавъ въ эту минуту одного господина, пробиравшагося въ кабинетъ, чтобы покурить, Марья Ивановна, внезапно озаренная счастливою мыслью, перехватила его, какъ ловкій таможенный контрабандиста, и, шепнувъ ему со своею очаровательной улыбкой, что одна интересная дама желаетъ съ нимъ познакомиться, схватила его за рукавъ, повела, какъ бычка на веревочкѣ, къ благотворительной дамѣ и сказала:
   -- Мосье Петровъ. Давно просилъ быть вамъ представленнымъ.
   -- Очень пріятно!-- промолвила дама, не чувствуя, впрочемъ, большой пріятности при видѣ худого верзилы, похожаго на задумчивую цаплю, который покорно усѣлся на кончикѣ дивана, нѣсколько затрудняясь, какъ поприличнѣе убрать свои длинныя ноги.
   Давши такимъ образомъ своей пріятельницѣ возможность просвѣтить мосье Петрова на счетъ разумной благотворительности, до которой ему было такое же дѣло, какъ до китайскаго богдыхана, и пріятно поразивъ самого мосье Петрова, котораго избѣгали даже неинтересныя дамы,-- до того онъ донималъ ихъ статистическими бесѣдами, не находя болѣе любопытныхъ темъ,-- Марья Ивановна исчезла на минутку изъ гостиной съ побѣдоносной улыбкой хозяйки, умѣющей объединять общество и вполнѣ убѣяуденной, что, благодаря ея таланту, у нихъ по понедѣльникамъ "весело" и "непринужденно".
  

III.

   Между тѣмъ журфиксъ тянулся своимъ обычнымъ порядкомъ.
   Принарядившіяся дамы, все болѣе бальзаковскихъ лѣтъ, и нѣсколько барышенъ на возрастѣ наполняли гостиную пестрымъ цвѣтникомъ. Было нѣсколько хорошенькихъ лицъ. Благоухало духами и пудрой. Среди обилія дамъ -- всего трое, четверо мужчинъ изъ такъ называемыхъ "молодыхъ людей" (одному, впрочемъ, не менѣе сорока), которые обязательно должны сидѣть въ гостиной и выдавливать изъ своихъ головъ нѣчто интересное, не помѣщенное въ сегодняшнихъ газетахъ, или смѣшное, не бывшее въ "Стрекозѣ" и "Осколкахъ". Положеніе во истину каторжное.
   Остальные мужчины -- все болѣе или менѣе солидные и женатые -- забились въ кабинетъ, большой роскошный кабинетъ, съ мягкими креслами и усыпляющими отоманками, и, повидимому, были далеки отъ намѣренія подняться съ своихъ мѣстъ вплоть до ужина.
   Несмотря на призывы Марьи Ивановны, обращенные къ болѣе легкомысленнымъ мужьямъ, перейти къ дамамъ, никто однако на это не отваживался и, по всей вѣроятности, оттого, что въ числѣ дамъ находились и жены, которыхъ, слава Богу, они и безъ того часто видятъ. Впрочемъ, быть можетъ (и даже навѣрное) у кого-нибудь, въ моменты приливовъ тоски и головной боли отъ табачнаго дыма, и являлась смѣлая мысль подсѣсть къ одной изъ чужихъ, болѣе привлекательныхъ супругъ, чтобы выразить ей сочувствіе женской самостоятельности, любуясь въ то же время миловидной дамой на томъ близкомъ разстояніи, когда слѣды пудры на лицѣ и подведенныя брови дѣлаются замѣтнѣе,-- но никто такой мысли не осуществилъ, геройствуя, такъ сказать, только въ мечтаніяхъ, въ виду боязни тѣхъ осложненій, которыя неминуемо послѣдовали бы при возвращеніи на извозчикѣ домой и затѣмъ дома.
   И въ гостиной и въ кабинетѣ продолжали вести тѣ "журфиксные" діалоги, которые, кромѣ одуряющей скуки, имѣютъ то удобство, что ихъ можно такъ же внезапно начинать, какъ и кончать, не только не вызывая на лицѣ сосѣда ни малѣйшаго сожалѣнія о томъ, что вы кончили, а напротивъ, встрѣчая иногда взглядъ, полный живѣйшей признательности.
   Говорили о погодѣ съ разныхъ точекъ зрѣнія, такъ какъ находились люди бывшіе о ней діаметрально противуположнаго мнѣнія, объ инфлюэнцѣ, о Дузэ, о новѣйшихъ административныхъ слухахъ, вызывавшихъ въ кабинетѣ обиліе междометій, о старухѣ, раздавленной конкой, о послѣдней талантливой публичной лекціи Терентія Терентьевича (предполагается, что всѣ обязаны знать фамилію Терентія Терентьевича, и потому тѣ, немногіе, впрочемъ, несчастные, которые не знаютъ: кто такой Терентій Терентьевичъ, не осмѣливаются спросить, чтобы не выдать своего невѣжества); говорили о предостереженіи, данной одной газетѣ (опять въ кабинетѣ всѣ допытываются и никто не допытался: за что именно?), о новой пьесѣ драматурга, вотъ ужъ пятнадцать лѣтъ, какъ подающаго большія надежды, и о высоко-художественной игрѣ Марьи Николаевны.
   Послѣдняя тема, давшая возможность всѣмъ присутствовавшимъ въ гостиной выразить свои восторги, послужила, впрочемъ, поводомъ къ маленькому инциденту. Нашелся одинъ пріѣзжій изъ провинціи молодой человѣкъ, который,-- можете себѣ представить?-- осмѣлился довольно громко спросить: "кто эта Марья Николаевна?" Нечего и говорить, что на варвара всѣ посмотрѣли такъ, какъ можно посмотрѣть на человѣка, находящагося въ Москвѣ и не знающаго Ивана Великаго и Царя-колокола.
   Говорили затѣмъ о концертѣ Гофмана, о чьемъ-то юбилеѣ, словомъ обо всемъ, о чемъ каждый изъ говорившихъ и слушавшихъ читалъ сегодня въ газетахъ или уже слышалъ и не одинъ разъ. Но это, разумѣется, нисколько не мѣшало слушать съ притворной серьезностью, словно бы необыкновенно интересную новость, и въ свою очередь занимать сосѣда такими же интересными новостями вродѣ того, что въ Индіи чума.
   Однако, паузы томительнаго молчанія становятся все чаще и продолжительнѣе и въ кабинетѣ и гостиной. Нельзя же, въ самомъ дѣлѣ, цѣликомъ пересказывать другъ другу содержаніе послѣдняго нумера газеты!
   "Молодые люди" украдкой взглядывали на часы, расчитывая время своего избавленія отъ обязанности быть занимательными. Все "занимательное" исчерпано. Нѣтъ ни малѣйшаго сомнѣнія въ томъ, что они улизнули бы въ кабинетъ, еслибъ топографія мѣстности позволила это сдѣлать, не тревожа дамъ. Но какъ вы улизнете, если дама и справа, и слѣва и впереди!?
   Мосье Петровъ былъ счастливѣе. У него свободный путь отступленія. Какъ ни лестно было ему находиться около интересной дамы, желавшей съ нимъ познакомиться, онъ тѣмъ не менѣе удралъ отъ нея, воспользовавшись тѣмъ, что къ ней обратилась съ какимъ-то вопросомъ ея сосѣдка по дивану,-- и спрятался въ кабинетѣ, полный той же ненависти ко всѣмъ благотворительнымъ учрежденіямъ, о которыхъ только что слышалъ, какую онъ самъ внушалъ другимъ къ статистикѣ.
   Наступалъ тотъ кульминаціонный періодъ журфикса, когда скука достигаетъ своего апогея, и когда даже у самыхъ благовоспитанныхъ гостей двигаются скулы отъ подавляемой зѣвоты. Чай давно отпитъ, фрукты подавали, обычные діалоги проговорены, а до ужина еще часа полтора, а то и два. Уѣхать безъ ужина довольно глупо и кромѣ того обидно для хозяйки, желающей показать, какъ у нихъ угощаютъ, и наготовившей всего вволю. Куда дѣвать наготовленное, если его не съѣдятъ. Еще дамы не прочь на такую глупость, но мужчины ни за что. И, наконецъ, обмѣнъ мыслей и обязательныя рѣчи, которыя навѣрное будетъ за ужиномъ!
   Необходимо терпѣть и спросить сосѣда, съ которымъ васъ свела судьба и котораго вы видите первый разъ въ жизни, что онъ думаетъ о положеніи Турціи и будетъ ли война?
  

IV.

   Въ такія критическія минуты могло бы выручить не только "феноменальное контральто", но даже и сопрано, подающее надежды (родителямъ, конечно) быть Патти или Зембрихъ, а пока напоминающее вытье кошки, которой защемили хвостъ. По крайней мѣрѣ гости могли бы смолкнуть, предпочитая слушать съ задумчиво-восхищенными лицами хотя бы и кошачье пѣніе, чѣмъ трепать одни и тѣ же діалоги.
   По этой причинѣ, надо думать, на журфиксахъ часто появляются всевозможные таланты, которые публика шумно поощряетъ какъ бы въ благодарность за то, что они позволяютъ молча дотянуть до ужина.
   Но "феноменальное" такъ и не пріѣхало. ("Она вѣрно побоялась пріѣхать въ такой морозъ. Пѣвицы такъ боятся простуды. А у нея дѣйствительно чудный голосъ!" -- объясняетъ хозяйка, невольно уязвляя тѣхъ гостей, у которыхъ на журфиксахъ не поютъ знаменитости). Не оказалось къ удивленію среди присутствующихъ дѣвицъ и "миленькаго" сопрано, которое согласилось бы доставить всѣмъ удовольствіе. Не нашлось даже ни одного любителя и ни одной любительницы, которые могли бы терзать уши ноктюрномъ Шопена и баркароллой Рубинштейна или выразительнымъ чтеніемъ прозы или стиховъ.
   Напрасно хозяинъ хотѣлъ приподнять настроеніе въ кабинетѣ и, самъ нѣсколько очумѣвшій, подходилъ то къ одному, то къ другому гостю и говорилъ своимъ нѣжнымъ вкрадчивымъ теноркомъ:
   -- Такъ-то, батюшка... Обмѣнъ мыслей необходимъ... Я всегда говорилъ, что намъ нужно объединеніе вездѣ, гдѣ возможно.
   Каждый соглашался, но никто, въ ожиданіи закуски, не чувствовалъ прилива краснорѣчія. Даже вопросъ, поднятый какимъ-то мрачнымъ гостемъ о томъ: полезенъ или вреденъ опортюнизмъ въ извѣстныхъ случаяхъ, не вызвалъ дебатовъ вѣроятно потому, что всѣ, въ качествѣ женатыхъ людей, были болѣе или менѣе опортюнисты. Разговоръ шелъ вяло. Два "безсовѣстные" господина по прежнему не роняли слова, а одинъ старый господинъ самымъ наглѣйшимъ образомъ поклевывалъ носомъ въ углу отоманки, соблазнительной подобно Капуѣ для Аннибала. Несмотря на подвохи хозяина, докторъ, вернувшійся изъ Абиссиніи, упорно не хотѣлъ дѣлиться свѣдѣніями объ этой странѣ.
   Марья Ивановна, вернувшаяся въ гостиную довольная и веселая (заливное удалось на славу и было гарнировано шикарно и за рябчиковъ не могло быть опасенія, такъ какъ поваръ былъ трезвъ), замѣтила конечно, что хотя всѣ "веселы" и непринужденны", но что разговоръ изсякаетъ, и "молодые люди" имѣютъ нѣсколько страдальческій видъ, не зная, что еще разсказать.
   И она пробуетъ завязать общій разговоръ. ("Когда же у насъ, mesdames, будетъ клубъ!"), но попытка ея терпитъ фіаско (объ этомъ уже говорили и столько говорили!) и Марья Ивановна рѣшаетъ съ быстротою своего энергичнаго характера, во что бы ни стало извлечь изъ кабинета доктора изъ Абиссиніи и литератора Радугина. Они навѣрное внесутъ большее оживленіе.
   Радугинъ, господинъ лѣтъ сорока, находился въ данное время въ такомъ критическомъ положеніи, что съ восторгомъ принялъ бы предложеніе немедленно отправиться въ Якутскую, область, или хоть на сѣверный полюсъ, а не то что въ гостиную, наполненную интеллигентными дамами, въ числѣ которыхъ, кажется, нѣтъ ни одного литературнаго собрата.
   Дѣло въ томъ, что къ нему, благодушно сидѣвшему въ креслѣ близъ письменнаго стола, подсѣла, откуда-то раздобывъ стулъ, одна "молодая" писательница, пріѣхавшая откуда то съ юга. Она, впрочемъ, была молодая въ литературномъ смыслѣ, но довольно зрѣлая особа по возрасту и притомъ такой наружности, которая противорѣчила самымъ элементарнымъ законамъ эстетики. Это, однако, не мѣшало ей, повидимому, считать себя неотразимой и глядѣть на Радугина какъ на человѣка, который будетъ идіотъ, если въ нее не влюбится.
   Вотъ ужъ полчаса, какъ она донимаетъ своего собрата. По всѣмъ признакамъ она имѣетъ намѣреніе терзать его еще долго, такъ какъ, послѣ комплиментовъ его таланту, изъявленія восторга, что она, наконецъ, съ нимъ познакомилась и категорическаго утвержденія о томъ, что въ редакціяхъ нѣтъ ни малѣйшаго литературнаго вкуса, она начала, съ его позволенія (хотя Радугинъ вовсе его не давалъ), знакомить его, и довольно таки основательно, съ содержаніемъ своей послѣдней повѣсти: "Она". При этомъ еще дѣлала авторскіе комментаріи.
   -- Вы понимаете, конечно, почему я не сдѣлала свою героиню красавицей? У васъ необыкновенно тонкій вкусъ... вы поймете. Не правда ли?
   Радугинъ обѣщалъ понять и безпомощно озирался, мысленно посылая своего собрата къ чорту.
   -- Она не дурна, но не красавица. Красавицы обыкновенно бываютъ пошлы и глупы, и я удивляюсь, что многіе писатели часто рисуютъ героинь красавицами. Она не красавица, но недурна... Знаете ли, выразительное такое лицо съ печатью думъ на челѣ...
   Изъ дальнѣйшихъ комментарій Радугинъ понялъ, что его мучительница описываетъ себя въ этой героинѣ, дѣвушкѣ тридцати лѣтъ, которой на видъ можно дать "всего двадцать", презирающей современный бракъ, какъ "низменную пошлость", такъ какъ душа героини, жаждущей познать всѣ тайны бытія, не находитъ въ окружающихъ мужчинахъ ни одной родственной души. Онъ догадался, что сама авторша въ этой умной и развитой Евлаліи (такъ звали героиню), не побоявшейся кинуть "перчатку" обществу устройствомъ пріюта для шести покинутыхъ младенцевъ, и его подмывало посовѣтовать ей сдѣлать свою героиню безобразной, худой, какъ спичка, съ лицомъ похожимъ на лягушечье, съ выкаченными самодовольными глазами и съ руками, ногти которыхъ въ траурѣ,-- но у него не хватило духа сдѣлать это, и онъ продолжалъ слушать съ видомъ человѣка, обреченнаго на смертную казнь, завидуя тѣмъ счастливцамъ, которые не имѣли несчастья знакомиться съ содержаніемъ повѣсти "Она".
   Ужъ дѣло дошло до того, какъ одинъ "милый юноша" влюбился въ героиню, и какъ героиня, съ чувствомъ старшей сестры смотрѣла на робкія проявленія любви, какъ въ эту минуту подошла Марья Ивановна и сказала, показывая свои ослѣпительные зубы въ чарующей улыбкѣ:
   -- Простите, что прерываю вашу бесѣду... Позвольте похитить отъ васъ Аркадія Сергѣича... Аркадій Сергѣичъ! Дамы просятъ васъ въ гостиную.
   Радугинъ вскакиваетъ съ кресла съ такою стремительностью, точно въ креслѣ вдругъ очутилась игла. А "молодая" писательница раздраженно поводитъ плечами и, презрительно глядя Радугину вслѣдъ, рѣшаетъ, что онъ такой же пошлякъ, какъ и прочіе смертные, и не имѣетъ ни малѣйшаго литературнаго вкуса.
   -- Ну что, рады, что избавила васъ?-- шепчетъ Марья Ивановна, уводя Радугина въ гостиную.
   -- Уфъ!-- облегченно вздыхаетъ писатель.
   Усадивъ его между дамами да такъ, что удобно улизнуть не предстояло возможности, Марья Ивановна возвращается въ кабинетъ и не безъ нѣкоторыхъ усилій добываетъ оттуда и доктора изъ Абиссиніи и тоже сажаетъ его такимъ образомъ, что доктору такъ же трудно убѣжать, какъ и италіянскимъ плѣннымъ отъ Менелика.
   И бѣдняга покоряется року. Онъ сперва коротко отвѣчаетъ на вопросы Марьи Ивановны относительно Менелика, его жены и раса Маконена, но, замѣтивъ, что въ гостиной воцаряется молчаніе, и всѣ взоры съ мольбою взираютъ на него, онъ начинаетъ говорить, мысленно давая себѣ слово поскорѣе уѣхать изъ Москвы опять въ Абиссинію, гдѣ нѣтъ журфиксовъ.
   Устроивъ маленькую конференцію, Марья Ивановна снова исчезаетъ, чтобы приказать подавать ужинъ пораньше.
   Какъ ни внимательно всѣ слушали разсказчика и какъ, казалось, ни интересовалъ всѣхъ бытъ господъ абиссинцевъ, но тѣмъ не менѣе, когда появился лакей и доложилъ, что кушать подано, всѣ, не исключая и лектора, словно бы пробудились отъ радостной вѣсти и, необыкновенно оживившіеся, торопливо направились въ столовую, гдѣ длинный столъ былъ установленъ закусками и бутылками.
   Вздремнувшій старикъ весело говорилъ, что страдаетъ безсонницей. А тѣ два "безсовѣстные господина", которые весь вечеръ сидѣли, какъ "пни", и тѣ, мгновенно просвѣтлѣвшіе, внезапно заговорили между собой о томъ, съ какой начать водки: съ простой или померанцевой.
  

V.

   Марья Ивановна всегда имѣла желаніе разсаживать за ужиномъ своихъ дорогихъ гостей, группируя ихъ "по европейски", то есть такимъ образомъ, чтобы около каждой дамы (будь то хоть сама волшебница Наина) обязательно сидѣлъ кавалеръ (только, само-собою разумѣется, не мужъ, не родной братъ и не глухонѣмой), который, какъ и подобаетъ благовоспитанному джентльмену, накладывалъ бы своей сосѣдкѣ, не излишествуя, конечно, подаваемыя кушанья, остерегаясь при этомъ облить соусомъ новое ея платье, занималъ бы ее, въ промежутки между проглатываніемъ кусковъ, болѣе или менѣе умнымъ разговоромъ и, пожалуй, даже слегка-бы ухаживалъ, находя свою сосѣдку очаровательной или по крайней мѣрѣ (при абсолютномъ безобразіи) необыкновенно симпатичной. Подобное невинное ухаживаніе допустимо, конечно, только въ томъ случаѣ, если ваша супруга не сидитъ vis-à-vis, обладая при этомъ остротой зрѣнія копчика и тонкостью слуха мыши.
   Такое желаніе милѣйшей хозяйки обусловливалось не только стремленіемъ оживить ужинъ, но и болѣе возвышенными альтруистическими чувствами. Что тамъ ни говори, а сосѣдство съ дамой, особенно, если она не трещитъ безъ умолка какъ сорока, не лишено нѣкотораго эстетическаго и при томъ облагораживающаго удовольствія. Это во-первыхъ. А во вторыхъ, когда вы разговариваете за ужиномъ съ барыней, то, разумѣется, не предадитесь излишествамъ и невольно забудете да и просто стѣнитесь дуть, словно бы квасъ, хозяйскій лафитъ, бутылка котораго стоитъ три рубля, и то "по случаю", какъ увѣряетъ радушный хозяинъ.
   И до лафита-ли вамъ, когда вы и безъ того нѣсколько опьянены бесѣдой о задачахъ родительскаго кружка да еще съ очень миловидной и бойкой барыней, которая собирается прочесть (ужъ матеріалы всѣ собраны) интересный рефератъ о томъ, что дѣтямъ, страдающимъ насморкомъ необходимо, со всѣхъ точекъ зрѣнія, давать не одинъ, а два, три и даже четыре носовыхъ платка. Марья Ивановна, какъ умная женщина, отлично понимала эту психологію, да и вообще считала себя тонкимъ психологомъ, такъ какъ въ прошлую зиму прослушала двѣ лекціи по этому предмету.
   И несмотря однако на несомнѣнный организаторскій талантъ милѣйшей хозяйки, несмотря на ея рѣшительный темпераментъ и знаніе человѣческаго сердца, всѣ ея старанія придать ужинамъ, такъ сказать, болѣе возвышенный характеръ на почвѣ духовнаго общенія кавалеровъ и дамъ, разбивались, какъ волны объ утесъ, о постыдную косность мужчинъ. Съ упорствомъ, достойнымъ лучшаго примѣненія, они отстаивали раздѣленіе половъ (и именно за ужиномъ), свидѣтельствуя такимъ образомъ о своей отсталости и какъ бы о своей боязни дамъ.
   И Марья Ивановна (какъ вѣроятно и большинство хозяекъ, у которыхъ бываютъ журфиксы) должна была прійти къ грустному заключенію о томъ, что въ Москвѣ, несмотря на обиліе милыхъ, просвѣщенныхъ, ученыхъ и замѣчательныхъ людей, очень мало настоящихъ кавалеровъ, дорожащихъ женскимъ обществомъ во время трапезъ, и что, вообще говоря, и мужья и жены несравненно интереснѣе, умнѣе и оживленнѣе, когда они порознь, а не вмѣстѣ. Рѣшительно слѣдовало бы приглашать ихъ отдѣльно, еслибы это было возможно сдѣлать безъ опасенія прекращенія дипломатическихъ сношеній.
   Вотъ хоть бы взять милѣйшаго Ивана Ивановича. Ужъ на что онъ папильонъ ("Куда хуже моего!" -- снисходительно оцѣниваетъ Марья Ивановна своего благовѣрнаго). Несмотря на свою сѣдину, брюшко и полсотни съ большимъ хвостикомъ лѣтъ на плечахъ, онъ такъ и льнетъ къ дамамъ и, когда разойдется, то очень милъ и остроуменъ и просто таки незамѣнимъ на журфиксахъ, а сегодня и онъ весь вечеръ просидѣлъ въ кабинетѣ, и его маленькіе умные глазки блестѣли циническимъ негодованіемъ по поводу турецкихъ звѣрствъ, о которыхъ онъ говорилъ вмѣсто того, чтобы блестѣть прованскимъ масломъ, когда онъ бесѣдуетъ о красотѣ какъ объ отвлеченномъ понятіи съ мало мальски смазливой женщиной. Не бойсь, старый ферлакуръ поджалъ хвостъ и не смѣетъ подойти ни къ одной дамѣ. Вольно-жь ему, дураку, было являться съ женой... Она могла бы и не пріѣзжать.
   "Несчастная страдалица!" -- все-таки мысленно соболѣзнуетъ Марья Ивановна дамѣ, которая могла бы и не пріѣзжать, толстой и плотной барынѣ, похожей на боченокъ, неимѣщей ни малѣйшаго вида страдалицы,-- и съ насмѣшливой улыбкой смотритъ на Ивана Иваныча, который почему-то лебезитъ передъ женой, направляясь съ нею въ столовую.
   Хотя Марья Ивановна и улыбается обычною своею очаровательною улыбкой, усаживая возлѣ себя двухъ дамъ, но втайнѣ возмущена. Опять все по-прежнему. Опять не только солидные, но даже и легкомысленные мужчины и при томъ холостые, какъ мосье Петровъ, докторъ изъ Абиссиніи, писатель Радугинъ и многіе другіе, стремительно направлялись къ тому конца столу, гдѣ обыкновенно сидѣлъ хозяинъ и гдѣ стояли два графина водки и тарелка съ селедками, и занимали мѣста другъ около друга, очевидно предпочитая (о безсовѣстные!) сосѣдство съ очищенной и померанцевой сосѣдству съ дамами, хотя между ними были положительно интересныя, какъ напримѣръ, пикантная брюнетка, требующая серьезной благотворительности, бойкая референтка о носовыхъ платкахъ, томная барышня, собирающаяся поступить на трагическія роли, докторша, высокая блондинка съ золотистыми волосами, похожая на англичанку, и, наконецъ, сама хозяйка, настоящая Юнона, несмотря на свои "около сорока". Что же касается до остальныхъ, то и онѣ были болѣе или менѣе симпатичны...
   Положимъ, несчастный Радугинъ улепетывалъ отъ молодой авторши. Злодѣйка таила ехидное намѣреніе досказать за ужиномъ окончаніе своей повѣсти и съ этой цѣлью звала собрата сѣсть рядомъ, но Радугинъ, не будь дуракъ, представился глухимъ и уже сидѣлъ между двумя мужчинами, какъ за стѣнами крѣпости, и аппетитно улыбался, глядя, какъ милый хозяинъ разливаетъ по рюмкамъ водку.
   Но другіе? Такъ-таки никто и не думаетъ сѣсть около дамъ и онѣ будутъ, такъ сказать, предвкушать удовольствіе будущаго женскаго клуба?
   По счастью нашелся одинъ не безсовѣстный. Это -- Иванъ Ивановичъ.
   Онъ не даромъ озирается, будто бы отыскивая себѣ свободное мѣсто, а въ дѣйствительности высматривая мѣстонахожденіе своей "бѣдной страдалицы". Оно найдено -- вонъ тамъ, недалеко отъ хозяйки,-- и почтенный папильонъ второй молодости торопливо садится около одной изъ дамъ, руководствуясь въ своемъ выборѣ не только чувствомъ изящнаго, сколько отдаленіемъ ея отъ своей супруги. Выпивъ рюмку водки, онъ немедленно же заводитъ разговоръ о красотѣ какъ отвлеченномъ понятіи и, скашивая уже замаслившійся взоръ на весьма реальныя формы своей моложавой и не совсѣмъ отцвѣтшей сосѣдки, находитъ, что она восхитительна.
   И Марья Ивановна довольна. Нашелся, по крайней мѣрѣ, одинъ настоящій кавалеръ. И строгая вообще къ мужьямъ, отклоняющимся отъ стези долга, она въ эту минуту готова даже простить милѣйшему Ивану Ивановичу всѣ его безконечныя вины передъ "несчастной страдалицей".
   -- Вотъ икра, mesdames... Вотъ сигъ... Вотъ омары... Пожалуйста!-- любезно предлагаетъ она, указывая своею красивою бѣлою рукой въ кольцахъ на тарелки съ закусками, и сама оглядываетъ: всѣ ли гости усѣлись.
   Это еще что такое!?
   Даже и "молодые люди" (двое изъ нихъ помощники ея мужа), обязанные быть при дамахъ, даже и этотъ юнецъ-студентъ, доведенный Евлампіей Михайловной до психопатическаго состоянія (до того она, отдѣлавшись отъ проклятаго чая, жалѣла студента, что у него въ Москвѣ нѣтъ ни папы, ни мамы, ни дяди, ни тети, ни брата, ни сестры,-- направляются не къ дамамъ, а къ той половинѣ стола, гдѣ сплошь сидятъ мужчины и уже пьютъ по второй рюмкѣ водки и, повидимому, начинаютъ уже находить темы для обмѣна мыслей.
   Это уже черезъ-чуръ!
   -- Евгеній Николаичъ... Аркадій Васильичъ... Мосье Гусевъ... Мосье Ивановъ!-- окликаетъ Марья Ивановна.
   Молодые люди останавливаются и виновато смотрятъ на хозяйку.
   -- Занимайте мѣста около дамъ... А то всѣ насъ оставили.
   Дѣлать нечего. На то они и "молодые люди", чтобы ими распоряжались.
   И они садятся около дамъ.
   Что же касается до юнца-студента, то его, совершенно сконфуженнаго и растеряннаго, Евлампія Михайловна сажаетъ подлѣ себя и, въ качествѣ истиннаго друга, выражаетъ свои горячія чувства тѣмъ, что накладываетъ на тарелку студента такое огромное количество колбасы (которую онъ терпѣть не могъ, просидѣвши какъ-то цѣлый мѣсяцъ на одной колбасѣ), что несчастный рѣшительно приходитъ въ ужасъ при мысли, что всю эту порцію необходимо съѣсть.
   И онъ, съ героизмомъ отчаянія рѣшаясь какъ можно скорѣй отдѣлаться отъ ненавистной ему колбасы, уничтожаетъ ее съ стремительностью человѣка, неѣвшаго два дня.
   -- Не угодно ли еще... Я вамъ положу -- шепчетъ Евлампія Михайловна, еще болѣе жалѣя юношу, у котораго нѣтъ ни папы, ни мамы, и который такъ любитъ колбасу, и бросая на него взглядъ, полный дружбы.
   -- Нѣтъ... Ради Бога!.. Благодарю... Я не хочу!-- голосомъ, полнымъ мольбы и страха, отвѣчаетъ онъ.
   -- Такъ чего-нибудь другого?.. Я буду ухаживать за вами... Хотите, Евгеній Николаичъ?
   -- Ооо!-- стонетъ юноша, выражая этимъ звукомъ такое мучительное состояніе и въ то же время такое страстное желаніе треснуть кротчайшую Евлампію Михайловну прямо но головѣ, что ему самому становится страшно, какъ-бы она не проникла въ его сокровенныя мысли, и онъ начинаетъ благодарить ее и просить не безпокоиться... Онъ самъ возьметъ кусочекъ икры...
   Между тѣмъ тарелки съ закуской, побывавъ у дамъ, уже не возвращались съ мужского конца. Тамъ уже начинались оживленные разговоры, и къ удивленію, болтливѣе другихъ оказались молчаливые "пни". Одинъ изъ нихъ, плотный высокій господинъ въ очкахъ, уже требовалъ присоединенія Крита къ Греціи и отдачи подъ судъ членовъ правленія московскаго кредитнаго Общества. Другой, худой какъ спичка, скорбѣлъ о недостаткахъ гражданскаго мужества въ русскихъ людяхъ. Любезный хозяинъ соглашался и съ тѣмъ и съ другимъ и, въ свою очередь, искалъ выхода въ единеніи.
   Когда подали заливное изъ лососины, разговоры притихли и господинъ въ очкахъ уже не требовалъ присоединенія Крита къ Греціи, а, уписывая рыбу, морщилъ лобъ и хмурилъ брови, занятый, повидимому, сочиненіемъ экспромта.
   И дѣйствительно, какъ только что рыба была окопчена, онъ постучалъ ножомъ по стакану и. когда всѣ затихли, поднялся съ мѣста, обвелъ публику мрачнымъ взглядомъ, словно бы предупреждалъ слушателей, что имъ отъ него не будетъ пощады, и, заложивъ руку за бортъ сюртука, произнесъ густымъ баритономъ:
   -- Милостивыя государыни и милостивые государи!
   Всѣ взоры обратилисъ на оратора, а почтенный хозяинъ уже принялъ умиленный видъ.
   Только Иванъ Ивановичъ, нѣсколько обиженный, что ему нельзя теперь развивать своихъ взглядовъ о красотѣ, нагнулся къ сосѣдкѣ и, разглядывая ея желтоватую жирную шею, шепнулъ ей на ухо:
   -- Ну теперь онъ начнетъ насъ дубасить. Онъ молчитъ, молчитъ, а какъ заговоритъ, такъ на цѣлыхъ полчаса.
  

VI.

   Нечего и говорить, что не совсѣмъ парламентское выраженіе "дубасить", которое позволилъ себѣ употребить почтенный Иванъ Ивановичъ (вообще строго придерживавшій, какъ дамскій кавалеръ, самыхъ строгихъ парламентскихъ обычаевъ), оказалось гиперболой, вызванной, быть можетъ, и нѣкоторымъ завистливымъ чувствомъ къ таланту оратора.
   Дѣло въ томъ, что и самъ Иванъ Иванычъ не лишенъ былъ, какъ и большая часть москвичей, посѣщающихъ журфиксы, дара краснорѣчія и не только умѣлъ вдохновенно нашептывать какой-нибудь смазливой слушательницѣ о красотѣ, какъ отвлеченномъ понятіи, но, при случаѣ, и сказать рѣчь при болѣе многочисленной аудиторіи и преимущественно на тему о благотворномъ вліяніи женщины на цивилизацію. Въ развитіи этой темы, составлявшей, такъ сказать, монопольную привилегію Ивана Ивановича, онъ дѣйствительно не имѣлъ соперниковъ по блеску эрудиціи и страстности аргументаціи и не безъ нѣкотораго основанія въ своемъ кружкѣ сравнивался съ Миллемъ.
   Невѣрнымъ также оказалось и его предположеніе о получасовой рѣчи, хотя нѣкоторыя основанія для этого и были.
   Въ самомъ дѣлѣ, человѣку, сидѣвшему весь вечеръ какъ "пень", казалось, весьма свойственно дать наконецъ волю языку своему и отмстить, такъ сказать, за долгое молчаніе. Но, съ другой стороны, даже и при талантѣ Іоанна Златоуста, вѣдь нельзя же увлечься до забвенія о томъ, что получасовой перерывъ между заливнымъ и слѣдующимъ блюдомъ нѣсколько великоватъ и даже настолько, что можетъ подѣйствовать удручающимъ образомъ на самыхъ внимательныхъ слушателей и повергнуть хозяйку въ безпокойство за то, что рябчики перепарятся или -- того еще хуже -- будутъ поданы холодными.
   Къ чести своей, ораторъ не упустилъ изъ виду всѣхъ этихъ обстоятельствъ. Онъ не "дубасилъ" (хотя выпаливалъ періоды не безъ значительности и энергіи), а говорилъ свой экспромтъ не полчаса, а ровно тринадцать минутъ, какъ потомъ сосчиталъ одинъ изъ слушателей, нетерпѣливѣе другихъ ожидавшій жаркого.
   Признаться, ораторъ началъ немного издалека или, какъ онъ самъ выразился, "съ зари нашей исторіи".
   "Я позволю себѣ,-- говорилъ онъ, окидывая присутствовавшихъ гордымъ и рѣшительнымъ взглядомъ человѣка, отправляющагося въ кругосвѣтное путешествіе,-- я позволю себѣ напомнить вамъ, милостивыя государыни и милостивые государи, нѣкоторыя событія прошлаго времени, которыя... которыя помогутъ намъ освѣтить настоящее, которое, въ свою очередь, уяснитъ намъ прошлое, которое вмѣстѣ съ настоящимъ укажетъ на ближайшія задачи свѣтлаго будущаго, которое... которое...
   Вѣроятно, обиліе этихъ проклятыхъ относительныхъ мѣстоименій, какъ нарочно (сколько приходилось замѣчать) подвертывающихся на языкъ даже самыхъ блестящихъ ораторовъ во время рѣчей и нерѣдко дѣлающее рѣчи сплошнымъ повтореніемъ слова "который" въ разныхъ склоненіяхъ,-- было замѣчено и самимъ ораторомъ. По крайней мѣрѣ лицо его перекосилось сердитой гримасой (и, конечно, противъ мѣстоименій), и онъ, минуя болѣе подробное объясненіе причинъ своего намѣренія "напомнить прошлое", перешелъ къ призванію варяговъ и затѣмъ освѣжилъ въ памяти "милостивыхъ государынь и государей" нѣкоторыя событія изъ русской исторіи. Сообщивъ вкратцѣ о Святославѣ, объ Ольгѣ, о святомъ Владимірѣ, объ удѣльныхъ междоусобицахъ, о царяхъ Иванѣ III и Грозномъ, о самозванщинѣ, и тишайшихъ царяхъ и о Петрѣ Великомъ, ораторъ благополучно дошелъ до новѣйшаго времени, послѣ чего сдѣлалъ маленькую передышку, готовясь перейти къ заключенію.
   Надо отдать справедливость оратору: онъ строго слѣдовалъ учебнику Иловайскаго и во всякомъ случаѣ употребилъ довольно ловкій ораторскій пріемъ, ожививъ въ памяти присутствовавшихъ давно забытый всѣми учебникъ. Помимо своей содержательности, такой пересказъ имѣлъ еще и то неоцѣнимое удобство, что послѣ него можно было прямо перейти къ какому угодно пожеланію или тосту. Стоило только сказать -- "и потому", и дѣло было въ шляпѣ.
   И Марья Ивановна, хорошо знакомая съ разнообразными ораторскими тонкостями (у нея въ домѣ, слава Богу, переговорили всѣ московскіе Гамбетты) и замѣтившая, что многіе слушатели уже начинаютъ обнаруживать нѣкоторое нетерпѣніе, шепнула лакею, чтобы несли рябчиковъ, какъ разъ въ ту минуту, когда ораторъ, вызвысивъ голосъ, произнесъ:
   -- И потому, милостивыя государыни и милостивые государи, и потому... и потому...
   Повидимому, потерявшій почву, какъ только что сошелъ съ историческаго поля, ораторъ, проклинавшій въ эту минуту часъ своего рожденія и страсть говорить рѣчи,-- хмурилъ брови, устремивъ на господина, сидѣвшаго напротивъ, упорный, мрачный и даже угрожающій взглядъ, словно бы обвинявшій именно этого господина въ подломъ похищеніи изъ головы оратора блестящаго заключенія экспромта.
   По счастью (главнымъ образомъ для присутствовавшихъ), заминка продолжалась всего нѣсколько мгновеній... Мысль была найдена. И взоръ оратора, значительно смягчившійся, поднялся съ напрасно заподозрѣинаго господина къ потолку.
   -- И потому,-- увѣренно и вызывающе повторилъ ораторъ слово "потому",-- послѣ долгаго обзора прошедшаго, которое уяснило намъ настоящее, которое, какъ всѣмъ извѣстно, въ нѣкоторыхъ отношеніяхъ лучше прошедшаго, а въ нѣкоторыхъ отношеніяхъ, пожалуй, даже и хуже прошедшаго, или, выражаясь точнѣе: и лучше и хуже,-- благоразумно минуя настоящее, позволю себѣ, господа, провозгласить тостъ за скорое наступленіе такого будущаго, которое... которое, отличаясь и отъ прошедшаго, и отъ настоящаго, было бы зарею такого настоящаго, которое не походило бы ни на прошедшее, ни на настоящее, ни на будущее...
   Оглушительныя рукоплесканія раздались со всѣхъ сторонъ и, казалось, потрясли всю столовую, заглушивъ послѣднее заключительное слово оратора. Въ этихъ рукоплесканіяхъ выражалось и сочувствіе и чувствовалась нѣкоторая радость по случаю окончанія рѣчи. Какъ она ни была хороша, но согласитесь, что слушать тринадцать минутъ хотя бы и интересные историческіе факты не всѣмъ по плечу. Одинъ вмѣститъ, а другой нѣтъ.
   Тѣмъ съ большей признательностью ближайшіе сосѣди чокались съ ораторомъ, и нѣкоторые даже цѣловались. Что же касается до хозяина, то онъ, умиленный, добродушно повторялъ:
   -- Хорошо сказано... Превосходно!
   И предлагалъ краснаго или бѣлаго.
   Самъ ораторъ, повидимому, не ожидавшій такого успѣха и несравненно менѣе получавшій одобреній, когда припоминалъ исторію короче, принималъ знаки сочувствія безъ особенной экспансивности и молча. Его снова скучающее лицо, казалось, говорило: "Я исполнилъ честно свой долгъ гостя, сказалъ рѣчь, а затѣмъ чортъ васъ подери!"
   И онъ -- надо отдать ему справедливость -- больше уже не открывалъ рта кромѣ тѣхъ случаевъ, когда приходилось дѣлать это для принятія пищи или вина.
   -- Милостив...
   И низенькій, пріятный басокъ маленькаго, толстенькаго, живого и румяненькаго господина оборвался, и самъ онъ внезапно сѣлъ, увидавъ, что несутъ рябчики...
   -- Говорите... говорите Василій Иванычъ!-- замѣтилъ хозяинъ.
   -- Нѣтъ... я повременю... Время еще будетъ!-- весело отвѣчалъ "басокъ".
   И онъ дождался своего времени, когда съѣлъ полъ-рябчика и запилъ его стаканомъ бѣлаго вина.
   -- Господа!-- началъ онъ своимъ мягкимъ и даже нѣжнымъ баскомъ, благоразумно рѣшивъ для краткости пренебречь "милостивыми госудями и государынями" и скромно опустивъ свои заплывшіе жиркомъ глаза на пустую тарелку.-- Да позволено мнѣ будетъ сказать нѣсколько словъ въ дополненіе къ тѣмъ словамъ, которыя мы только что слышали въ блестящей рѣчи глубокоуважаемаго Порфирія Петровича... Слова мои, быть можетъ, послужатъ къ уясненію всей великости значенія скорѣйшаго наступленія той свѣтлой, блестящей, лучезарной, всѣми нами горячо желаемой и всѣми нами со дня на день ожидаемой, зари будущаго, о которой только что говорилъ почтенный ораторъ. И почему главнѣйшимъ образомъ дорога она мнѣ и, смѣю думать, и всѣмъ здѣсь присутствующимъ?.. Дорога и желанна эта заря будущаго широкимъ правомъ говоритъ о чемъ и когда угодно и въ то же время не трепетать въ силу роковой необходимости, подобно щедринскому зайцу, при видѣ волчьей тѣни... По счастью, волковъ между нами нѣтъ, господа, и потому я безстрашно могу досказать то, что хочу... А хочу я сказать простую, но, къ сожалѣнію, забываемую по нынѣшнимъ временамъ истину, а именно ту, что главнѣйшее и едва ли не драгоцѣннѣйшее право, данное человѣку, это право бесѣдовать и обмѣниваться мыслями. Не даромъ же мудрая природа снабдила всякую тварь языкомъ безъ костей, какъ бы предопредѣляя этимъ самымъ свободное и широкое пользованіе этимъ органомъ... И мы видимъ, что птица поетъ, животное кричитъ, а человѣкъ кромѣ того и владѣетъ рѣчью... И рѣчь эта, если она правдива, честна и свободна, служитъ главнѣйшимъ орудіемъ цивилизаціи и въ то же время прославляетъ тѣхъ, кто пользуется языкомъ хотя бы и не умѣренно, но съ чистыми помыслами... И надо воздать должное многимъ изъ насъ, господа, безъ всякой ложной скромности. Не взирая ни на что, мы при всякой возможности, по всякому поводу, сколько-нибудь вызывающему на размышленія, будь то посыпка тротуаровъ пескомъ или передѣлка мостовыхъ, и даже просто собравшись въ тѣсномъ, но дружескомъ кружкѣ, стараемся, въ предѣлахъ, правда, скромныхъ, упражнять наши языки, памятуя, что они безъ костей и даны человѣку во славу его и на пользу общественную. Такъ позвольте же мнѣ, господа, предложить тостъ за всѣхъ не праздно болтающихъ и пожелать, чтобы поскорѣе наступилъ тотъ радостный день, когда мы, гордые сознаніемъ силы своего краснорѣчія и не пугаясь никакихъ тѣней, дружнои могучею толпой наполнимъ колонную залу "Эрмитажа", и передъ закускою, какъ одинъ человѣкъ, свободно воскликнемъ: "Да здравствуетъ разумъ! "
   Эта прочувствованная и блестяще сказанная рѣчь, значительно потерявшая, конечно, въ передачѣ автора, произвела потрясающее впечатлѣніе. Маленькаго толстяка чуть не задушили въ горячихъ объятіяхъ. Всѣ дамы съ Марьей Ивановной во главѣ подходили къ нему, чтобы пожать его пухлую руку, и пили за его здоровье.
   Марья Ивановна сіяла отъ удовольствія, что у нея въ домѣ произнесена была такая прелестная рѣчь и говорила многимъ, что эту рѣчь хоть бы сказать самому Гамбеттѣ, если бы онъ былъ живъ. У всѣхъ приподнялось настроеніе, лоснились щеки и блестѣли глаза и отъ оживленія, и отъ выпитаго вина. Иванъ Ивановичъ хоть и завидывалъ, признаться, успѣху толстяка, но спокойно ждалъ минуты и своего торжества, когда онъ скажетъ о вліяніи женщинъ. А пока онъ находился самъ подъ сильнѣйшимъ вліяніемъ лафита и внушительныхъ формъ сосѣдки и, щуря свои замасливавшіеся глазки, шепталъ, что юное сердце можетъ биться и въ груди пятидесятилѣтняго человѣка, причемъ, хитрецъ, не моргнувши глазомъ, сбавилъ себѣ цѣлыхъ пять если не семь лѣтъ.
   А Евлампія Михайловна, забывшая о "чайной каторгѣ" вблизи то краснѣвшаго, то блѣднѣвшаго юноши и легкомысленно приписывающая такія внезапныя перемѣны тайной влюбленности робкаго молодаго человѣка, уже спрашивала его, играя глазами, "былъ ли онъ влюбленъ?"
   И, получивъ категорическій и нѣсколько рѣзкій отвѣтъ, что не былъ и никогда въ жизни не влюбится, Евлампія Михайловна, чтобы тронуть сердце этого безтолковаго юноши, отвалила ему на тарелку такую громадную порцію пломбира, что несчастный только ахнулъ, а сама она испуганно взглянула на Марью Ивановну.
  

VII.

   Когда всѣ затихли немного, занятые пломбиромъ, поднялся новый ораторъ -- и опять господинъ почтеннаго возраста съ пріятнымъ и въ то же время слегка лукавымъ выраженіемъ на своемъ добродушномъ, елейномъ лицѣ "простыни-человѣка", которому довѣрчиво клади пальцы въ ротъ -- не откуситъ, такъ какъ у него во рту зубовъ почти не было.
   Ласковымъ высокимъ теноркомъ, лишеннымъ какой бы то ни было торжественности, словно бы онъ говорилъ у себя дома, въ халатѣ, господинъ началъ, поглаживая свою сѣдую бородку:
   -- Милостивыя государыни и милостивые государи! Когда нынѣшнею осенью я покупалъ капусту, чтобы заготовить ее впрокъ, случилось слѣдующее маленькое обстоятельство.
   Такое неожиданное начало возбудило общую веселость. Всѣ невольно насторожились. Нѣкоторые даже оставили пломбиръ, недоумѣвая такому ораторскому пріему и стилю, совсѣмъ не похожему на "академическій" стиль предыдущихъ ораторовъ. Любопытство было задѣто. Въ самомъ дѣлѣ интересно было узнать, куда доведетъ "капуста?"
   А ораторъ между тѣмъ продолжалъ, улыбаясь нѣсколько блаженной улыбкой человѣка, котораго смѣсь водки, лафита, сотерна и шампанскаго привела въ восхитительное настроеніе.
   -- Дѣло въ томъ, видите ли, господа, дѣло, говорю, въ томъ, что я приказалъ складывать капусту не въ новый сарайчикъ, только-что устроенный во дворѣ и стоющій мнѣ до ста рублей -- нынче домовладѣльцамъ, господа, ой-о-ой!-- а въ старый, ветхій и полуразвалившійся, которымъ прежде пользовались жильцы. И тогда мужичекъ, продававшій мнѣ капусту, говоритъ: "А вѣдь вы, ваше здоровье, капустку сгноите въ старомъ сарайчикѣ. Прикажите ее складать въ новый. Кочанкамъ сохраннѣе будетъ. Скажемъ, говоритъ, грубый овощь, а и онъ требуетъ призора и хорошей компаніи". И вотъ, господа, этотъ недавній случай напомнилъ мнѣ слѣдующее: Если капусту слѣдуетъ охранять отъ порчи, давая ей, такъ сказать, уютное пристанище, то что же сказать о человѣкѣ? Сколь необходимо оно ему? Продолжая сію мысль дальше, мы убѣдимся, что человѣку недостаточно своего только крова. Общественные его инстинкты заставляютъ его искать и крова ближняго, подъ гостепріимною сѣнью котораго онъ могъ бы найти уютъ, тепло, ласку и обмѣнъ мыслей... Вотъ именно такой кровъ, такой, можно сказать, центръ единенія родственныхъ душъ и представляетъ собою квартира нашего глубокоуважаемаго и просвѣщеннаго хозяина. Такъ выпьемъ же за здоровье одного изъ блестящихъ представителей нашей адвокатуры и благороднѣйшаго и добрѣйшаго изъ людей, за здоровье Петра Петровича! Ура!
   Рѣчь о "капустѣ" вызвала апплодисменты. Всѣ находили аллегорію остроумной. Разстроганный хозяинъ облобызалъ оратора и даже закапалъ его щеку слезой.
   Едва кончились привѣтствія хозяину, когда поднялся Иванъ Ивановичъ и повелъ рѣчь о вліяніи женщинъ. Начавъ съ Евы, онъ упомянулъ о замѣчательныхъ женщинахъ всѣхъ вѣковъ, особенно подчеркнулъ значеніе парижскихъ салоновъ и въ заключеніе предложилъ тостъ въ честь "нашей Дюдефанъ", очаровательной Марьи Ивановны.
   Опять всѣ шумно поднялись съ мѣстъ и подходили къ сіяющей хозяйкѣ. Дамы цѣловались, а мужчины прикладывались къ ея рукѣ.
   Затѣмъ...
   Но передать всѣхъ безчисленныхъ рѣчей, которыя говорились потомъ, рѣшительно невозможно. Пришлось бы написать цѣлый томъ. Замѣчу только, что ни одинъ изъ гостей не былъ забытъ. Каждый удостоился тоста. Сперва пили за здоровье петербургскаго гостя, "мастера слова", произведенія котораго (какъ говорилъ милѣйшій хозяинъ, ни одного изъ нихъ не читавшій) достойны стать рядомъ съ твореніями Тургенева и Достоевскаго (Радугинъ, въ это время готовый провалиться сквозь землю, послѣ окончанія рѣчи чокался со всѣми и даже обѣщалъ "молодой" писательницѣ принять ее на слѣдующій день). Затѣмъ кто-то заговорилъ о Нансенѣ для того, чтобы перейти къ путешественнику по Абиссиніи, свершившему подвигъ, пожалуй, не маловажнѣе подвига Фритіофа Нансена... Затѣмъ произносились тосты въ честь дамъ вообще и въ честь каждой въ отдѣльности, причемъ приходилось свершать экскурсіи въ область благотворительности (для пикантной брюнетки), воспитанія дѣтей, женской самостоятельности школьнаго преподаванія и даже разливанія чая. Не забыто было привѣтствіемъ и молодое поколѣніе въ образѣ юнца-студента,-- однимъ словомъ, рѣчи и тосты шли одни за другими, пока не осталось ни одной капли вина въ бутылкахъ и пока каждый изъ присутствующихъ не былъ награжденъ всѣми прилагательными, которые только существуютъ для обозначенія добродѣтелей въ превосходной степени.
  

VIII.

   Въ три часа утра два господина, молчавшіе какъ "пни", возвращались домой (имъ было по пути) на отчаянномъ извозчикѣ. Извозчикъ плелся еле-еле, такъ какъ господинъ, произнесшій тостъ въ честь зари будущаго, не хотѣлъ въ ночь настоящаго давать съ Новой Басманной на Плющиху болѣе тридцати копеекъ.
   Нѣсколько времени они молчали.
   Наконецъ одинъ изъ нихъ произнесъ:
   -- А вѣдь собственно говоря, порядочная каналья этотъ Петръ Ивановичъ.
   -- Ну и Марья Ивановна, можно сказать, дама занозистая...
   -- Въ будущій понедѣльникъ поѣдешь къ Кондаловскимъ?
   -- Обязательно. Отлично кормятъ... Ну, и вино хорошее... Да что-жъ ты, скотина, ѣдешь, словно покойниковъ везешь! Поѣзжай скорѣй, мерзавецъ!-- неожиданно прибавилъ одинъ изъ застольныхъ ораторовъ.
   Извозчикъ зачмокалъ губами и захлесталъ возжами свою кляченку.
  

IX.

   Когда гости, наконецъ, разъѣхались, Марья Ивановна не безъ самодовольнаго чувства сказала мужу:
   -- Не правда-ли, Петруша, сегодня у насъ было особенно весело и непринужденно...
   -- Да, Маничка, и, главное, за ужиномъ... Обмѣнъ мыслей... Рѣчи... Отлично. Ну и вина таки порядочно выпили... Рублей на пятьдесятъ!-- прибавилъ, принимая внезапно серьезный видъ, Петръ Петровичъ.
   -- И закуски, и ужинъ, и фрукты тоже стоили!-- отвѣтила Марья Ивановна, подавляя вздохъ.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru