Стендаль
Виттория Аккорамбони, герцогиня ди Браччано

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Vittoria Accoramboni
    Текст издания В. В. Чуйко, 1883 г.

ВТОРАЯ СЕРІЯ. 1883 г.
No 14.
БИБЛІОТЕКА ПИСАТЕЛЕЙ и МЫСЛИТЕЛЕЙ
Издаваемая В. В. ЧУЙКО

СТЕНДАЛЬ
ИТАЛЬЯНСКІЯ ХРОНИКИ:
Витторія Аккорамбони.-- Ченчи.-- Герцогиня Пальяно.-- Ванина Ванини.-- Санъ-Франческо-а-Рипа.

  

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія газеты "Новости", Мойка, д. No 90.
1883
http://az.lib.ru

  

ВИТТОРІЯ АККОРАМБОНИ,

герцогиня Браччіано.

   Къ несчастью какъ для меня, такъ и для читателя, эта повѣсть -- не романъ, но вѣрный переводъ весьма степеннаго разсказа, написаннаго въ Падуѣ, въ 1685 году.
   Нѣсколько лѣтъ тому назадъ я былъ въ Мантуѣ, искалъ набросковъ и небольшихъ картинъ, но непремѣнно добивался имѣть произведенія художниковъ, жившихъ до 1600 г.; къ этому времени совсѣмъ уже пропала итальянская оригинальность, находившаяся уже въ опасности, благодаря взятію Флоренціи, въ 1530 году.
   Вмѣсто картинъ, одинъ старый патрицій, очень богатый и очень скупой, предложилъ продать мнѣ, и весьма дорого, старые манускрипты, пожелтѣвшіе отъ времени; я попросилъ позволенія прочитать ихъ; онъ согласился, прибавивъ, что довѣряетъ моей честности и увѣренъ, что она помѣшаетъ мнѣ запомнить прочтенные мною пикантные анекдоты, въ случаѣ, если я не куплю рукописей.
   Съ этимъ условіемъ, мнѣ понравившимся, я пробѣжалъ, къ большому вреду для своихъ глазъ, триста или четыреста томовъ, наполненныхъ трагическими разсказами, случившимися два или три столѣтія тому назадъ, письмами съ вызовами на дуэль, мирными трактатами сосѣдей-дворянъ, всевозможными мемуарами и т. д., и т. д. Старикъ требовалъ громадную сумму за эти рукописи. Послѣ длинныхъ переговоровъ, я весьма дорого купилъ право списать нѣкоторыя, понравившіяся мнѣ исторіи, рисующія итальянскіе обычаи около 1500 г. У меня ихъ двадцать два тома іа folio, и вотъ одна изъ нихъ, точно переведенная, которую читатель прочтетъ, если онъ одаренъ терпѣніемъ. Я знакомъ съ итальянской исторіей XVI в. и полагаю, что предлагаемый мною разсказъ совершенно вѣренъ. Я старался, чтобы на переводѣ этого стариннаго итальянскаго слога, строгаго, положительнаго, чрезвычайно темнаго и полнаго намековъ на вещи и идеи, занимавшія міръ при папѣ Сикстѣ V (1585 г.), не отразилось вліяніе изящной современной литературы и идей нашего вѣка, освободившагося отъ всяческихъ предразсудковъ.
   Неизвѣстный авторъ рукописи -- человѣкъ осторожный; онъ никогда не обсуждаетъ событія, не подготовляетъ его; его единственная забота заключается въ томъ, чтобы правдиво разсказывать. Если иногда безсознательно для него, его слогъ становится своеобразнымъ, то оттого, что около 1585 г. тщеславіе еще не покрывало всѣхъ поступковъ людей ореоломъ лицецѣрія; тогда полагали, что на сосѣда можно вліять только выражаясь съ самою полною ясностью. Около 1585 г., кромѣ шутовъ, содержавшихся при дворахъ или поэтовъ, никто не думалъ быть любезнымъ на словахъ. Тогда еще не говорили: Я умру у ногъ вашего величества,-- въ то самое время; какъ уже было послано за лошадьми для побѣга; пожалуй, это былъ единственный родъ измѣны, не вошедшій въ употреблеіне. Говорили мало и всякій относился чрезвычайно внимательно ко всему, что ему говорили.
   Итакъ, благосклонный читатель, не ищите здѣсь слога пикантнаго, легкаго, блещущаго свѣжими намеками на модныя чувства, въ особенности не ожидайте сильныхъ душевныхъ ощущеній романа Жоржъ Санда; этотъ великій писатель написалъ-бы, конечно, образцовое произведеніе изъ жизни и несчастій Витторіи Аккорамбони. Предлагаемый вамъ мною искренній разсказъ можетъ имѣть только болѣе скромныя преимущества истиннаго происшествія. Когда, напримѣръ, одиноко сидя ночью въ почтовой каретѣ, вы приметесь размышлять о великомъ искусствѣ знанія человѣческаго сердца, то можете принять за основаніе вашихъ сужденій обстоятельства этой исторіи. Авторъ все говоритъ, все объясняетъ, не оставляя ничего воображенію читателя. Исторія написана спустя двѣнадцать дней послѣ смерти героини {Итальянская рукопись находится въ редакціи "Nevue des Deux Mondes".}.
   Витторія Аккорамбони происходила изъ весьма благородной семьи маленькаго городка герцогства Урбинскаго, Агубіо. Съ самаго дѣтства она обращала на себя всеобщее вниманіе своей рѣдкой и необыкновенной красотой; но эта красота составляла ея наименьшее очарованіе: въ ней сосредоточивалось все, что заставляетъ восхищаться дѣвушкой высокаго рода; но ничто не поражало въ ней такъ, не было можно сказать, столь чудесно, какъ какая-то обворожительная грація, привлекавшая къ ней съ перваго взгляда сердце и волю каждаго. Въ этой простотѣ, придававшей такую силу каждому ея слову, не было ни малѣйшаго слѣда преднамѣренности; всякій сейчасъ-же отдавалъ все свое довѣріе этой женщинѣ, одаренной столь необыкновенной красотой. Мо;но было противостоять этому очарованію, если только ограничиться однимъ взглядомъ на нее; но если услышать ея разговоръ, въ особенности если поговорить съ нею, то уже совершенно невозможно било ускользнуть отъ столь необыкновенной привлекательности.
   Руки ея добивалось много молодыхъ кавалеровъ города Рима, гдѣ жилъ ея отецъ и гдѣ еще видѣмъ дворецъ его на площади Rusticuci, подлѣ св. Петра. Много было зависти и соперничествъ, и наконецъ родители Витторіи предпочли Феликса Перетти, племянника кардинала Монтальто сдѣлавшагося потомъ папою Сикстомъ V, благополучно царствующимъ.
   Феликсъ, сынъ Камилли Перетти, сестры кардинала, назывался сначала Франческо Магнуччи; онъ принялъ имя Феликса Перетти, когда былъ торжественно признанъ своимъ дядей.
   Витторія, вступивъ въ домъ Перетти, совсѣмъ безсознательно принесла за собою преимущество, которое можно назвать роковымъ и которое всюду за ней слѣдовало; можно сказать, что надо было никогда ее не видѣть, чтобы не обожать {Въ Млланѣ, насколько и помню, въ Амврозіанской библіотекѣ можно видѣть сонеты, очень граціозные и чувствительные, и также и другія стихотворенія, писанныя Витторіей Аккорамбони. Довольно порядочные сонеты были въ свое время написамы о ея странной судьбѣ. Повидимому, она была такве умна, какъ граціозна и красива.}. Любовь къ ней ея мужа доходила до полнаго безумія; ея свекровь, Камилла, и даже самъ кардиналъ Монтальто были, казалось, заняты только тѣмъ, чтобы отгадывать желанія Витторіи и сейчасъ-же удовлетворять ихъ. Весь Римъ восхищался тѣмъ, какъ этотъ кардиналъ, извѣстный скудностью своего состоянія и своимъ отвращеніемъ ко всякой роскоши, находилъ удовольствіе въ постоянномъ удовлетвореніи всѣхъ желаній Витторіи. Молодая, блещущая красотой, всѣми обожаемая, она проявляла иногда весьма цѣнные капризы. Виттерія получала отъ своихъ новыхъ родственниковъ брилліанты самой высокой стоимости, жемчуга и, наконецъ, все, что являлось самаго рѣдкаго у римскихъ ювелировъ, въ то время весьма богатыхъ.
   Изъ любви къ этой прелестной племянницѣ кардиналъ Монтальто, столь извѣстный своей строгостью, обращался съ братьями Витторіи такъ, какъ будто-бы они были его собственными племянниками.
   Оттавіо Аккорамбони, едва достигшій тридцатилѣтняго возраста, черезъ посредство кардинала Монтальто, попалъ въ милость къ герцогу Урбинскому и былъ имъ назначенъ, а папою Григоріемъ XIII утвержденъ епископомъ Фосомбронскимъ; Марчелло Аккорамбони, молодой человѣкъ, бѣшеной храбрости, обвиняемый во многихъ преступленіяхъ и котораго сильно преслѣдовалъ corte {Это былъ военный отрядъ, обязанный заботиться объ общественной безопасности,-- нѣчто въ родѣ жандармовъ и полицейскихъ атентовъ 1580 г. Командовалъ имъ капитанъ Каргеддо, на личной отвѣственности котораго лежало выполненіе приказаній монсиньора римскаго губерватора (префекта полиціи).}, съ большимъ трудомъ избавился отъ его преслѣдованій, угрожавшихъ ему смертью. Удостоившись покровительства кардинала, онъ могъ пользоваться нѣкоторымъ спокойствіемъ.
   Третій братъ Витторіи, Джуліо Аккорамбони, былъ допущенъ кардиналомъ Александромъ Сфорца къ первымъ должностямъ его двора, какъ только кардиналъ Мантальто попросилъ его объ этомъ.
   Однимъ словомъ, еслибы люди умѣли соразмѣрять свое участіе, не съ безконечной ненасытностью своихъ желаній, но съ дѣйствительнымъ пользованіемъ уже имѣющихся у нихъ благъ, то бракъ Витторіи съ племянникомъ кардинала Монтальто казался бы семьѣ Аккорамбони верхомъ человѣческаго счастія. Но ненасытное желаніе громадныхъ и невѣрныхъ выгодъ можетъ внушить людямъ, наиболѣе осыпаннымъ всѣии благами, мысли самыя странныя и самыя опасныя.
   Какъ-бы та ни было, но совершенно справедливо, что если кто-нибудь изъ родственниковъ Витторіи, какъ то въ Римѣ многіе подозрѣвали, изъ желанія еще большаго благополучія содѣйствовали ея избавленію отъ мужа, то вскорѣ же она могла убѣдиться, насколько было благоразумнѣе довольствоваться скромными преимуществами умѣреннаго счастія, которое вскорѣ должно было достичь до вершины желаній человѣческаго честолюбія.
   Въ то время какъ Витторія жила королевою въ своемъ домѣ, однажды вечеромъ, когда Феликсъ Перетти только что легъ спать съ своею женою, ему было подано письмо Катериною, слугою Витторіи, уроженкой Болоньи. Письмо это было принесено братомъ Катерины, Доминикино Аквавива, прозванномъ Mancino (лѣвша). Онъ былъ изгнанъ изъ Рима за нѣсколько преступленій; но, по просьбѣ Катерины, Феликсъ доставилъ ему могущественное покровительство своего дяди-кардинала, и Mancino часто приходилъ въ домъ Феликса, имѣвшаго къ нему большое довѣріе.
   Письмо, о которомъ мы говоримъ, было отъ Марчелло Аккорамбони, брата Витторіи, наиболѣе дружнаго съ ея мужемъ. Большею частію онъ скрывался гдѣ-нибудь близъ Рима, но иногда осмѣливался входить въ самый городъ и тогда находилъ убѣжище въ домѣ Феликса.
   Въ письмѣ, полученномъ въ столь поздній часъ, Марчелло призывалъ на помощь своего зятя Феликса Перетти, онъ умолялъ его придти помочь ему и прибавлялъ, что дѣло было самой высокой важности и что онъ ждетъ его у дворца Монтекавалло.
   Феликсъ сообщилъ женѣ своей содержаніе этого страннаго письма, затѣмъ одѣлся и не взялъ другого оружія, кромѣ шпаги. Въ сопровожденіи одного слуги съ зажженнымъ факеломъ, онъ уже готовился выйдти, когда встрѣтилъ свою мать Камиллу, всѣхъ женщинъ, жившихъ въ домѣ и между ними самую Витторію; всѣ онѣ умоляли его не выходить въ столь поздній часъ. Такъ какъ онъ не соглашался на ихъ просьбы, то онѣ упали на колѣна и, со слезами на глазахъ, умоляли ихъ послушать.
   Всѣ эти женщины и въ особенности Камилла были напуганы разсказами о страшныхъ исторіяхъ, ежедневно случавшихся и остававшихся безнаказанными во времена папства Григорія XIII, царствованія, полнаго смутъ и неслыханныхъ преступленій. Ихъ поражала еще одна мысль: когда Марчелло Аккорамбоци, рѣшался входить въ Римъ, то не имѣлъ привычки призывать къ себѣ Феликса и подобная выходка ночью казалась имъ въ высшей степени неприличной.
   Феликсъ, полный пыла, свойственнаго его годамъ, не сдавался на эти опасенія, а когда узналъ, что письмо было принесено Mancino, котораго онъ очень любилъ, которому бывалъ полезенъ, то уже ничто не могло его остановить и онъ вышелъ изъ дому.
   Какъ уже было сказано, передъ нимъ шелъ одинъ слуга съ зажженнымъ факеломъ. Едва бѣдный молодой человѣкъ поднялся на нѣсколько ступенекъ дворца Моntecavallo, какъ упалъ пораженный тремя ружейными пулями. Убійцы, видя его на землѣ, напали на него и стали осыпать куда попало ударами кинжала, пока онъ не показался имъ совсѣмъ мертвымъ. Сейчасъ-же эта роковая вѣсть дошла до матери и жены Феликса, а черезъ нихъ и до его дяди-кардинала.
   Кардиналъ, не измѣнившись въ лицѣ, не выразилъ ни малѣйшаго волненія, поспѣшно одѣлся и поручилъ Богу какъ себя, такъ и эту несчастную душу (захваченную такъ врасплохъ). Затѣмь онъ отправился къ своей племянницѣ и, съ необыкновенной важностью и глубокимъ спокойствіемъ, положилъ конецъ женскому крику и плачу, раздававшимся по всему дому. Власть его надъ этими женщинами была такъ велика, что начиная съ этой минуты и до самаго выноса трупа изъ дому, съ ихъ стороны не было ни видно и ни слышно ничего, что сколько-бы то ни было переходило за границы того, что обыкновенно бывало въ наиболѣе строгихъ семьяхъ при покойникахъ, смерть которыхъ всѣми ожидалась. Что касается до самого кардинала Монтальто, то никто не могъ замѣтить въ немъ даже самыхъ умѣренныхъ признаковъ горя; ничто не измѣнилось ни въ порядкѣ, ни во внѣшности его жизни. Римъ скоро въ этомъ убѣдился, Римъ, съ такимъ любопытствомъ наблюдавшій за малѣйшими движеніями столь глубоко оскорбленнаго человѣка.
   Случилось, что на другой-же день послѣ смерти Феликса, въ Ватиканѣ была созвана консисторія (кардиналовъ). Въ цѣломъ Римѣ не было человѣка, не полагавшаго, что по крайней мѣрѣ въ этотъ первый день, кардиналъ Монтальто отказкется отъ этой общественной слулеби. Дѣйствительно, тамъ онъ долженъ былъ выносить взоры столькихъ любопытныхъ свидѣтелей. Всѣ слѣдили за малѣйшими выраженіями этой слабости столь естественной, которую, тѣмъ не менѣе, необходимо было скрыть человѣку, который, имѣя высокій постъ, мѣтитъ еще выше, такъ какъ всякій согласится, что совсѣмъ неприлично, чтобы человѣкъ, желающій возвыситься надъ всѣми людьми, выказывался равнымъ другимъ.
   Но всѣ, такъ думавшіе, вдвойнѣ ошиблись, потому что, во-первыхъ, кардиналъ Монтальто, по обыкновенію, одинъ изъ первыхъ явился въ залу констсторіи, а во-вторыхъ, самымъ проницательнымъ не удалось подмѣтить ни малѣйшаго признака въ немъ особенной грусти. Напротивъ того, онъ крайне удивилъ всѣхъ своими отвѣтами тѣмъ изъ товарищей, которые старались утѣшить его по поводу столь ужаснаго событія. Твердость и кажущаяся неподвижность его души при такомъ ужасномъ испытаніи сейчасъ же сдѣлались предметомъ разговоровъ цѣлаго города.
   Но въ этой-же самой консисторіи нашлись люди, болѣе знакомые съ придворной жизнью, люди, приписавшіе эту кажущуюся нечувствительность не недостатку чувства, но большой скромности; эту точку зрѣнія вскорѣ приняло большинство придворныхъ, такъ какъ кардиналу гораздо выгоднѣе было не казаться слишкомъ оскорбленнымъ обидой, виновникъ которой, конечно, стоялъ слишкомъ высоко и могъ, быть можетъ, заслонить впослѣдствіи путь къ высшему сану.
   Какова-бы ни была причина этого полнаго и внѣшняго равнодушія, но достовѣрно то, что оно крайне поразило весь Римъ и дворъ Григорія XIII. Но, возвращаясь къ консисторіи, скажемъ, что когда собрались всѣ кардиналы, самъ папа, войдя въ зало, сейчасъ-же обернулся въ сторону кардинала Монтальто и всѣ увидѣли, какъ его святѣйшество сталъ проливать слезы; что-же касается до кардинала, то его лицо сохранило свою обычную неподвижность.
   Удивленіе еще удвоилось, когда въ той-же консисторіи кардиналъ Монтальто, въ свою очередь, преклонился передъ трономъ его святѣйшества, чтобы отдать отчеть въ возложенныхъ на него дѣлахъ, и папа, не давъ емуначать, не могъ удержаться отъ рыданій. Когда его святѣйшество былъ въ состояніи говорить, онъ старался утѣшить кардинала обѣщаніемъ скораго и строгаго разслѣдованія столь ужаснаго преступленія. Но кардиналъ смиренно поблагодарилъ его святѣйшество и сталъ умолять не назначать никакихъ розысковъ, увѣряя, что, съ своей стороны, онъ искренно прощаетъ виновному, кто-бы онъ ни былъ. Немедленно-же вслѣдъ за этой просьбой, высказанной въ немногихъ словахъ, онъ перешелъ къ подробностямъ дѣлъ, на него возложенныхъ, точно будто не случилось ничего необыкновеннаго.
   Глаза всѣхъ кардиналовъ, находившихся въ консисторіи были устремлены на папу и на Мантальто; и, не смотря на всю трудность выносить пытливые взгляды придворныхъ, лицо кардинала Монтальто не выдало ни малѣйшаго волненія при видѣ рыданій его святѣйшества, который рѣшительно не владѣлъ собой. Это удивительное равнодушіе кардинала Монтальто не оживило его во все время его занятій съ его святѣйшествомъ. Такъ, что оно поразило самого папу и послѣ консисторіи онъ не могъ удержаться, чтобы не сказать кардиналу Санъ-Систо, своему любимому племяннику:
   -- Veramente, costni è un grau fratel (Дѣйствительно, этотъ человѣкъ -- великій монахъ!) {Намекъ на лицемѣріе, приписываемое монахамъ злыми языками. Сикстъ Пятый былъ нищенствующимъ монахомъ, и преслѣдуемъ въ своемъ орденѣ. См. его жизнь, написанную Григоріемъ Лети, историкомъ забавнымъ, правдивымъ не менѣе всякаго другаго. Фемисъ Перитги былъ зарѣзанъ въ 1580 г.; его дядя сдѣлался папою въ 1685 году.}.
   Поведеніе кардинала Монтальто совсѣмъ не измѣнилось и въ слѣдующіе дни. Согласно обычаю, онъ принималъ визиты соболѣзнованія кардиналовъ, прелатовъ и римскихъ князей и ни при комъ изъ нихъ, не смотря ни на какія отношенія, онъ не позволилъ себѣ ни одного слова горя или сожалѣнія. Со всѣми, послѣ короткихъ разсужденій о непрочности всего человѣческаго, подтвержденныхъ и подкрѣпленныхъ текстами изъ Священнаго Писанія и Св. Отцевъ, онъ поспѣшно перемѣнялъ разговоръ и переходилъ къ городскимъ новостямъ или частнымъ дѣламъ гостя, точно будто онъ самъ хотѣлъ утѣшить своихъ утѣшителей.
   Риму въ особенности было любопытно узнать, что произойдетъ во время визита князя Паоло Жіордано Орсини, герцога Браччіано, которому общественная молва приписывала смерть Феликса Перетти. Многіе по простотѣ своей полагалм, что кардиналъ Монтальто будетъ не въ состояніи находиться такъ близко съ княземъ и говорить съ нимъ, не выказавъ волновавшихъ его чувствъ.
   Въ то время, какъ князь былъ у кардинала. громадная толпа собралась на улицѣ и у воротъ. Множество придворныхъ наполняли всѣ комнаты дома, такъ было всѣмъ любопытно наблюдать лица обоихъ собесѣдниковъ. Но ни у того, ни удругаго, никто не замѣтилъ ничего необыкновеннаго. Кардиналъ Монтальто строго держался придворныхъ приличій; оиъ придалъ своему лицу весьма замѣчательный оттѣнокъ веселости и его обращеніе съ княземъ было самое любезное.
   Минуту спустя, князь Паоло, садясь въ экипажъ и находясь только съ самымъ близкимъ изъ своихъ приближенныхъ, не могъ удержаться, чтобы не сказать: In fatto, è vero che eostui é un grand frate! (Дѣйствительно, этотъ человѣкъ -- великій монахъ), точно онъ хотѣлъ подтвердить справедливость словъ, вырвавшихся у папы нѣсколько дней раньше.
   Люди мудрые думали, что поведеніе кардинала Монтальто въ этомъ случаѣ проложило ему дорогу къ престолу; потому что многіе составляли о немъ мнѣніе, что онъ по натурѣ-ли, или по добродѣтели, не умѣлъ или не хотѣлъ никому вредить, хотя имѣлъ достаточный поводъ къ гнѣву.
   Феликсъ Перетти не оставилъ никакого завѣщанія въ пользу своей жены, такъ что ей пришлось вернуться къ своимъ родителямъ. Кардиналъ Монтальто приказалъ выдать ей всѣ платья, всѣ драгоцѣиности, однимъ словомъ, всѣ, подарки, полученные ею, пока она была женою его племянника.
   На третій день послѣ смерти Феликса Перетти, Витторія, въ сопровожденіи своей матери, появилась въ замкѣ принца Орсини. Нѣкоторые увѣряли, что онѣ были къ этому вынуждены безпокойствомъ за свою личную безопасность, такъ какъ, повидимому, онѣ боялись corte {Corte не смѣлъ проникнуть въ домъ принца.}, который обвинялъ ихъ въ согласіи на совершеніе убійства или по крайней мѣрѣ, въ знаніи о немъ до его совершенія; другіе полагали (и случившееся впослѣдствіи подтвердило ихъ мнѣніе) что онѣ рѣшились на эту выходку, въ надеждѣ на бракъ, такъ какъ принцъ обѣщалъ Витторіи жениться на ней, какъ только у нея не станетъ мужа.
   Во всякомъ случаѣ ни тогда, ни позже, не былъ ясно обнаруженъ убійца Феликса, хотя всѣ подозрѣвали всѣхъ. Большинство, однако, приписывало смерть его принцу Орсини; всѣ соглашались, что онъ питалъ страсть къ Витторіи, которую выказывалъ довольно явно; послѣдовавшій затѣмъ бракъ былъ важною уликою, потому что женщина эта была столь низкаго происхожденія, что только одна тиранія любовной страсти могла возвысить ее до матримоніальнаго равенства {Первая жена принца Орсини, отъ которой у него былъ сынъ Вирджиніо, были сестра Франциска I, великаго герцога Тосканскаго и кардинала Фердинанда Медичи. Онъ убилъ ее съ согласія ея братьевъ за то, что она завела интригу. Таковы были законы чести, принесенные въ Италію испанцами. Незаконная любовь женщины столько-же была оскорбительна для братьевъ, какъ и для мужа.}. Всѣ остались при этомъ мнѣніи, не смотря на письмо къ римскому губернатору, о которомъ было много толковъ, нѣсколько дней послѣ самаго этого событія. Письмо было написано отъ имени Цезаря Палантьери, молодаго человѣка необузданнаго характера и изгнаннаго изъ города.
   Въ этомъ письмѣ Палантьери говорилъ, чтобы его милость не трудилась искать виновниковъ смерти Феликса Перетти, такъ какъ онъ, Палантьери, убилъ его за ссору, случившуюся между ними нѣсколько времени тому назадъ.
   Многіе думали, что, это убійство случилось не безъ согласія дома Аккорамбони; обвиняли братьевъ Витторіи, прельщенныхъ честью родства съ столь могущественнымъ и богатымъ принцемъ. Въ особенности обвиняли Марчелло, такъ какъ его письмо заставило несчастнаго Феликса выдти изъ дома. Дурно отзывались и о самой Витторіи, когда она согласилась жить въ замкѣ Орсини, какъ будущая супруга, такъ скоро послѣ смерти своего мужа. Говорили, что нѣтъ возможности вдругъ выучиться владѣть короткимъ оружіемъ, безъ хотя-бы кратковременнаго упражненія въ владѣніи оружіемъ длиннымъ {Намекъ на обычай драться шпагой и кинжаломъ.}.
   Слѣдствіе объ этомъ убійствѣ производилось монсиньоромъ Портичи, губернаторомъ Рима, по приказанію Григорія XIII. Оно констатировало только то, въ чемъ сознался Доминико, прозываемый Mantino, арестованный corte, и что разсказалъ онъ безъ всякой пытки (tormentato) при второмъ допросѣ, 24 февраля 1582 г.
   "Причиной всего была мать Витторіи и ей помогала cameriera изъ Болоньи, которая, сейчасъ же послѣ убійства, укрылась въ крѣпости Браччіано (принадлежащей принцу Орсини и куда corte не смѣлъ проникнуть); убійство совершили Макіоне Губбіо и Паоло Барка Браччіано, lancie spezzate (солдаты) синьора, имя котораго было не названо по уважительнымъ причинамъ". Къ этимъ уважительнымъ причинамъ присоединились, какъ я полагаю, просьбы самого кардинала Монтальто, убѣдительно просившаго не продолжать слѣдствія, и, дѣйствительно, толки объ этомъ процессѣ затихли. Mancino былъ выпущенъ изъ тюрьмы съ приказаніемъ (precetto) вернуться на родину, подъ страхомъ смерти и никогда безъ позволенія не отлучаться изъ нея. Онъ былъ выпущенъ въ 1583 г. въ день св. Людовика и такъ какъ это былъ день рожденія кардинала Монтальто, то это обстоятельство еще болѣе меня утверждаетъ въ мысли, что это дѣло такъ кончилось по его просьбѣ. При столь слабомъ правленіи, накимъ было :правленіе Гриторія XIII, подобный процессъ могъ имѣть весьма непріятныя послѣдствія, но безъ всякаго удовлетворенія.
   Дѣйствія corte были такимъ образомъ остановлены, но папа Григорій XIII не хотѣлъ согласиться на бракъ принца Паоло Орсини, герцога Браччіано, съ вдовой Аккорамбони. Приговоривъ ее къ нѣкотораго рода заключенію, его святѣйшество далъ приказъ (precetto) принцу и вдовѣ не вступать въ бракъ безъ позволенія его или его преемниковъ.
   Григорій XIII умеръ (въ началѣ 1585 г.); доктора права, спрошенные принцемъ Орсини отвѣчали, что, по ихъ мнѣнію precetto уничтожалось со смертью папы, его давшаго, такъ что принцъ рѣшился жениться на Витторіи до выбора новаго папы. Но бракъ не могъ совершиться такъ скоро, какъ этого желалъ принцъ, частью оттого, что онъ хотѣлъ имѣть позволеніе братьевъ Витторіи, а Оттавіо Аккорамбони, епископъ Фосомбронскій, ни за что не хотѣлъ давать своего, частью оттого, что не думалъ, чтобы выборъ преемника Григорія XIII совершился такъ скоро. Такъ что свадьба произошла въ тотъ самый день, какъ былъ выбранъ папою кардиналъ Монтальто, столь заинтересованный въ этомъ дѣлѣ, т. е. 24 апрѣля 1685 г.; неизвѣстно, было-ли это случайное совпаденіе, или же принцъ хотѣлъ показать, что также мало боится corte при новомъ папѣ, какъ и при Григоріи XIII.
   Этотъ бракъ глубоко оскорбилъ Сикста V (таково было имя, выбранное кардиналомъ Монтальто); онъ уже бросилъ образъ мыслей, свойственный монаху, и поднялъ свою душу до высоты сана, на который поставилъ его Богъ.
   Однако-же, папа не обнаружилъ ни малѣйшаго признака гнѣва; но принцъ Орсини, въ тотъ же самый день явившійся въ толпѣ римскихъ сановниковъ для поцѣлуя его ноги и съ тайнымъ намѣреніемъ узнать на лицѣ святаго отца, что ему ждать или бояться отъ этого человѣка, до тѣхъ поръ такъ мало извѣстнаго,-- увидалъ, что время шутокъ прошло. Новый папа кинулъ на принца странный взглядъ, не отвѣтивъ ни слова на его привѣтствіе, и принцъ рѣшился немедленно же узнать намѣренія его святѣйшества на свой счетъ.
   Онъ попросилъ у папы аудіенціи черезъ Фердинанда, кардинала Медичи (брата его первой жены) и испанскаго католическаго посланника, и получилъ ее въ комнатѣ св. отца. Тамъ онъ обратился къ нему съ заученной рѣчью и, не намекая на прошедшее, высказалъ свою радость по случаю его новаго сана и предлагалъ, какъ вѣрный вассалъ и слуга, все свое имущество и всѣ свои силы.
   Папа {Сикстъ V, папа въ 1586 г., шестидесяти-восьми лѣтъ, царствовалъ пять лѣтъ и четыре мѣсяца; онъ поразительно похожъ на Наполеона.} выслушалъ его съ необыкновенной серьезностью и наконецъ отвѣтилъ, что никто болѣе его не желалъ, чтобы жизнь и поступки Паоло-Джіордано Орсини были на будущее время достойны крови Орсини и истиннаго христіанскаго рыцаря; что же касается того, какъ онъ прежде велъ себя въ отношеніи святаго престола и въ отношеніи лично его, папы, то никто этого не скажетъ ему лучше его собственной совѣсти; но, всетаки, онъ, принцъ, можегъ быть увѣренъ въ одномъ, а именно, что онъ охотно прощаетъ ему все, что онъ могъ сдѣлать противъ Феликса Неретти и Феликса, кардинала Монтальто, но что въ будущемъ никогда не проститъ его поступковъ противъ папы Сикста; что, вслѣдствіе этого, онъ предлагаетъ ему немедленно-же выгнать изъ своего дома и своихъ владѣній всѣхъ бандитовъ (изгнанниковъ) и мошенниковъ, которыхъ до сего времени онъ укрывалъ у себя.
   У Сикста V была удивительная сила, какой-бы тонъ онъ ни принималъ въ разговорѣ; но когда онъ сердился и угрожалъ, то можно сказать, что глаза его метали искры. Несомнѣнно, однако, что принцъ Паоло Орсини, привыкшій къ тому, чтобы папы его боялись, принужденъ былъ серьезно подумать о дѣлахъ своихъ послѣ подобнаго отвѣта папы, отвѣта, котораго онъ не слыхалъ въ теченіи тринадцати лѣтъ; такъ что, выйдя изъ дворца его святѣйшества, онѣ поспѣшилъ отправиться къ кардиналу Медичи, чтобы разсказать ему о случившемся. Затѣмъ, по совѣту кардинала, онъ рѣшился немедленно-же прогнать всѣхъ осужденныхъ судами, которыхъ укрывалъ въ своемъ замкѣ и своихъ владѣніяхъ, и началъ пріискивать приличный предлогъ, чтобы выбраться изъ страны, подчиненной власти столь рѣшительнаго первосвященника.
   Надо сказать, что принцъ Паоло Орсини былъ необыкновенно толстъ; ноги его были толще туловища обыкновеннаго человѣка, а одна изъ этихъ громадныхъ ногъ была поражена болѣзнью, называемой волчица (la lupa), получившей это названіе оттого, что ее надо обильно кормить свѣжей говядиной, прикладываемой къ больному мѣету; въ противномъ случаѣ матерія, не найдя мертваго мяса, начинаетъ разъѣдать окружающее ее мясо живое.
   Принцъ воспользовался этой болѣзнію, чтобы отправиться на знаменитое купанье въ Альбано, подлѣ Падуи, въ страну, подвластную Венеціанской республикѣ, куда уѣхалъ съ своей новой супругой около половины іюня. Альбано было для него весьма безопаснымъ убѣжищемъ, такъ какъ уже долгіе годы домъ Орсини былъ связанъ съ Венеціанской республикой взаимными услугами.
   Пріѣхавъ въ эту безопасную страну, принцъ заботился только объ удовольствіяхъ, которыя-бы могла доставить ему жизнь въ различныхъ мѣстахъ; съ этою цѣлью, онъ нанялъ три замка: одинъ въ Венеціи, дворецъ Дандоло, въ улицѣ Цакка; другой въ Падуѣ, дворецъ Фоскарини, на прекрасной площади Арена; третій онъ выбралъ въ Сало, на превосходномъ берегу Гардскаго озера: онъ принадлежалъ когда-то фамиліи Сфорца-Палланичини.
   Сановники Венеціи (правительство республики) съ удовольствіемъ узнали о пріѣздѣ въ ихъ государство такого принца и сейчасъ-же предложили ему весьма благородную condotta (т. е. значительную сумму, ежегодно выплачиваемую и которую принцъ долженъ былъ употребить на наборъ корпуса въ двѣ или три тысячи человѣкъ, которыми-бы самъ и командовалъ). Принцъ ловко отдѣлался отъ этого предложенія; онъ отвѣтилъ сенаторамъ, что хотя, по склонности, естественной и наслѣдственной въ ихъ семьѣ, онъ душею и хотѣлъ-бы служить свѣтлѣйшей республикѣ, но, будучи въ настоящее время связанъ службою католическому государю, ему кажется неприличнымъ принять ихъ предложеніе: Такой рѣшительный отвѣтъ нѣсколько охладилъ умы сенаторовъ. Сначала они намѣревались устроить ему почетную встрѣчу отъ города при его въѣздѣ въ Венецію, послѣ-же его отвѣта рѣшили оставить его въѣхать, какъ всякаго частнаго человѣка.
   Принцъ Орсини, извѣщенный о всемъ, рѣшилъ не ѣхать въ Венецію. Онъ уже былъ въ окрестностяхъ Падуи, сдѣлалъ объѣздъ по этой восхитительной мѣстности и, со всей своей свитой, отправился въ домъ, приготовленный ему въ Сало, на берегу Гардскаго озера. Все лѣто онъ велъ тамъ жизнъ роскошную и разнообразную.
   Когда настало время перемѣны мѣста, принцъ сдѣлалъ нѣсколько коротенькихъ путешествій, причемъ замѣтилъ, что не можетъ переносить утомленія такъ легко, какъ прежде; у него явились опасенія за свое здоровье, и онъ уже началъ подумывать о томъ, чтобы поѣхать на нѣсколько дней въ Венецію, но былъ удержанъ отъ этого своей женой Витторіей, убѣдившей его остаться въ Сало.
   Были люди, думавшіе, что Витторія Аккорамбони замѣтила, что жизни принца, ея мужа, грозила опасность, и удержала его въ Сало съ цѣлію увлечь изъ Италіи въ какой-нибудь свободный городъ Швейцаріи; этимъ она ставила въ безопасность и свою личность, и свое состояніе.
   Было-ли это предположеніе вѣрно или нѣтъ, но дѣло въ томъ, что ничего подобнаго не случилось, такъ какъ принцъ снова почувствовалъ себя дурно въ Сало, 10 ноября, и сейчасъ-же понялъ, что должно было случиться.
   Ему, стало жаль свою несчастную жену. Онъ видѣлъ, что, въ самомъ цвѣтѣ молодости, она должна будетъ остаться лишенной какъ репутаціи, такъ и богатства, ненавидимая князьями, царствующими въ Италіи, малолюбимая семьей Орсини и безъ надежды на новое супружество послѣ его смерти. Какъ человѣкъ великодушный и благородный, онъ рѣшилъ сдѣлать завѣщаніе, которое-бы обезпечило состояніе этой несчастной. Онъ оставилъ ей деньгами и брилліантами значительную сумму въ сто тысячъ піастровъ {Около 2.000.000 франковъ.}, кромѣ лошадей, экипажей и мебели, употребляемой имъ во время этого путешествія. Все остальное состояніе онъ оставилъ Вирджиніо Орсини, своему единственному сыну отъ первой жены, сестры Франциска I, великаго герцога Тосканскаго (убитой имъ за невѣрность, съ согласія ея братьевъ).
   Но какъ невѣрны всѣ человѣческія предположенія! Распоряженія, которыми Паоло Орсини надѣялся обезпечить безопасность этой несчастной молодой женщины, сдѣлались причиною ея гибели.
   Подписавъ завѣщаніе 12 ноября, принцъ почувствовалъ себя нѣсколько лучше. 13 утромъ ему пустили кровь и доктора, разсчитывая только на строгую діэту, запретили ему принимать какую-либо пищу.
   Но едва успѣли они выйдти изъ комнаты, какъ принцъ приказалъ подать себѣ обѣдъ; никто не посмѣлъ ему противорѣчить и онъ пилъ и ѣлъ, какъ обыкновенно. Едва успѣлъ онъ проглотить обѣдъ, какъ потерялъ сознаніе и, за два часа до солнечнаго заката, скончался.
   Послѣ этой внезапной смерти, Витторіа Аккорамбони, въ сопровожденіи своего брата Марчелло и всего двора, покойнаго принца, отправилась въ Падую въ замокъ Фоскарини, находящійся близъ Арена, нанятый еще самимъ принцемъ Орсини.
   Вскорѣ послѣ своего пріѣзда, къ ней пріѣхалъ братъ Фламиніо, пользовавшійся милостями кардинала Фарнезе. Она сейчасъ же приступила къ хлопотамъ, необходимымъ для полученія наслѣдства, завѣщаннаго ей ея мужемъ; оно простиралось до шестидесяти тысячъ піастровъ наличными деньгами, которые должны были быть ей выплачены въ тененіе двухъ лѣтъ, кромѣ приданаго, втораго приданаго и всѣхъ брилліантовъ и мебели, находившихся въ ея распоряженіи. Принцъ Орсини приказалъ въ завѣщаніи, чтобы въ Римѣ или въ какомъ-либо другомъ городѣ, по выбору герцогини, купили ей дворецъ въ двѣ тысячи піастровъ и виноградникъ (дачу) въ шесть тысячъ; кромѣ того, онъ завѣщалъ, чтобы ея столъ и вся ея обстановка соотвѣтствовали женщинѣ ея сана. Домъ ея долженъ былъ состоять изъ сорока слугъ, съ соотвѣтствующимъ количествомъ лошадей.
   Синьора Витторіа сильно разсчитывала на благосклонность принцевъ Феррары, Флоренціи и Урбино, а также и на благосклонность кардиналовъ Фарнезе и Медичи, назначенныхъ покойнымъ принцемъ его душеприказчиками. Надо замѣтить, что завѣщаніе было составлено въ Падуѣ, подъ руководствомъ сіятельнѣйшихъ Паррицоли и Менокіо, первыхъ профессоровъ университета и, въ настоящее время, самыхъ знаменитыхъ юрисконсультовъ.
   Принцъ Лодовико Орсини пріѣхалъ въ Падую, чтобы исполнить свой долгъ по отношенію къ покойному герцогу и его вдовѣ и отправиться затѣмъ на островъ Корфу, губернаторомъ котораго онъ былъ назначенъ свѣтлѣйшей республикой.
   Первое недоразумѣніе между синьорой Витторіей и принцемъ Лодовико возникло насчетъ лошадей покойнаго герцога, которыя, по мнѣнію принца, не были мебелью, въ тѣсномъ значеніи слова; но герцогиня доказала, что онѣ должны были именно такъ считаться, и рѣшено было, что она будетъ ими пользоваться до слѣдующаго рѣшенія; за нее поручился синьоръ Соарди Пергамскій, кондотьере венеціанскихъ сановниковъ, дворянинъ весьма богатый и одинъ изъ первыхъ своей родины.
   Другее недоразумѣніе возникло по поводу серебряной посуды, которую покойный герцогъ далъ принцу Лодовико, какъ залогъ за деньги, данныя имъ герцогу. Все было рѣшено судебнымъ порядкомъ, такъ какъ свѣтлѣйшій герцогъ Феррарскій настаивалъ на полномъ выполненіи распоряженія покойнаго принца Орсини.
   Это второе дѣло кончилось 23 декабря, что пришлось на воскресенье.
   Въ слѣдующую ночь сорокъ разбойниковъ вошли въ домъ, занимаемый Аккорамбони. Всѣ они были одѣты въ полотняную одезкду, чрезвычайно страннаго покроя и такъ сдѣланную, что они могли быть узнаны только по голосу; въ разговорѣ они называли другъ друга условными именами.
   Прежде всего, они принялись искать герцогиню и, найдя ее, одинъ изъ нихъ сказалъ: "Теперь приходится тебѣ умирать".
   И, не теряя ни одной минуты, не соглашаясь на ея просьбу дать ей время предать себя Богу, онъ пронзилъ ее узкой шпагой подъ лѣвую грудъ и, ворочая ею во всѣ стороны, этотъ извергъ нѣсколько разъ спрашивалъ несчастную: дотрогивается-ли онъ до ея сердца? наконецъ, она испустила послѣдній вздохъ. Между тѣмъ, остальные искали братьевъ герцогини, изъ которыхъ одному, Марчелло, удалось спасти свою жизнь, такъ какъ его не отыскали въ домѣ; другой былъ пронзенъ ста ударами. Убійцы оставиля мертвыхъ на полу, весь домъ въ плачѣ и крикахъ, и убѣжали, захвативъ шкатулку съ брилліантами и деньгамя.
   Это извѣстіе быстро дошло до падуанскихъ судей; они освидѣтельствовали мертвое тѣло и обратялись за распоряженіями въ Венецію.
   Въ теченіе всего понедѣльника народъ во множествѣ стекался во дворецъ и въ церковь Отшельниковъ для осмотра труповъ. Всѣ испытывали особенную жалость при видѣ столь прекрасной герцогиня: оплакивали ея несчастія, et dentibus fremebant (скрежетали зубами) на убійцъ; но имена ихъ были неизвѣстны.
   Сильныя улики заставили corte заподозрить, что это было сдѣлано по приказанію или, по крайней мѣрѣ, съ разрѣшенія принца Лодовико, который и былъ вытребованъ; принцъ намѣревался войдти въ судъ знатнѣйшаго капитана со свитой сорока вооруженныхъ человѣкъ, но ему загородили двери и сказали, чтобыонъ вошелъ только съ тремя или четырьмя. Но въ ту минуту, какъ тѣ проходили, другіе бросились за ними, оттолкнули стражу и вошли всѣ.
   Принцъ Лодовико, явясь къ знатнѣйшему капитану, сталъ жаловаться на подобное оскорбленіе, увѣряя, что такъ не позволялъ себѣ съ нимъ обращаться ни одинъ владѣтельный князь. Знатнѣйшій капитанъ спросилъ его, не знаетъ-ли онъ чего-нибудь насчетъ смерти синьоры Витторіи и насчетъ случившагося въ прошедшую ночь; онъ отвѣчалъ, что да и что уже приказалъ дать объ этомъ отчетъ правосудію. Отвѣтъ его хотѣли было записать, но онъ возразилъ, что люди его сана должны быть избавлены отъ подобной формальности, точно такъ же, какъ и не должны были быть допрашиваемы.
   Принцъ Лодовико попросилъ позволенія отправить курьера во Флоренцію съ письмомъ къ принцу Вирджиніо Орсини, которому онъ желаетъ сообщить о процессѣ и о случившемся преступленіи. Онъ показалъ подложное письмо и получилъ разрѣшеніе.
   Его гонецъ былъ задержанъ за городомъ и тщательно обысканъ; нашли письмо, показанное принцемъ Лодовико, и еще другое, спрятанное въ сапогахъ гонца; оно было слѣдующаго содержанія:
  

"Синьору Вирджиніо Орсини.
"Знаменитѣйшій синьоръ,

   "Мы привели въ исполненіе то, что было между нами условлено, да еще такъ, что обманули знаменитѣйшаго Тандини (вѣроятно, фамилія главы corte, допрашивавшаго принца), такъ что меня считаютъ здѣсь самымъ любезнымъ изъ людей. Дѣло я выполнилъ лично самъ, и вы сейчасъ же высылайте людей, какихъ вы знаете".
  
   Письмо это произвело сильное впечатлѣніе на судей; они поспѣшили отправить его въ Венецію; приказали, чтобы городскія ворота были заперты, а стѣны днемъ и ночью заняты солдатами. Былъ изданъ приказъ, въ которомъ назначались строгія наказанія всякому, знающему убійцъ и не доносящему на нихъ въ судъ. Убійцы, пожелающіе обличить одного изъ своихъ товарищей, не только не потревожатся, но еще получать денежную награду.
   Въ семь часовъ вечера, наканунѣ Рождества (24 декабря, около полуночи), Алоизо Брагадино пріѣхалъ изъ Вененіи съ широкими полномочіями отъ сената и съ приказомъ задержать, живымъ или мертвымъ и во что бы то ни стоило, означеннаго принца Лодовкко и всѣхъ его приспѣшниковъ.
   Упомянутые: синьоръ avocador Брагадино, синьоры капитанъ и подеста собрались въ крѣпости. Подъ страхомъ висѣлицы (della forca), было приказано милиціи конной и пѣшей отправиться хорошо вооруженной къ дому принца Лодовико, находящемуся по сосѣдству съ крѣпостью и примыкающему къ церкви св. Августина на Арена.
   Съ наступл"ніемъ дня (Рождества), былъ изданъ другой приказъ, убѣждавшій сыновей св. Марка, съ оружіемъ въ рукахъ, стекаться къ дому синьора Лодовико; не имѣющіе оружія приглашались въ крѣпость, гдѣ они могутъ получить его, сколько угодно; въ этомъ приказѣ обѣщалась награда въ двѣ тысячи дукатовъ тому, кто доставитъ cor te сипьора Лодовико живымъ или мертвымъ и пятьсотъ дукатовъ за каждаго изъ его людей. Кромѣ того, приказывалось всякому, не имѣіощему оружія, не подходить къ дому принца, чтобы не мѣшать дерущимся, въ случаѣ, если онъ вздумаеть сдѣлать вылазку.
   Въ тоже время уставили крѣпостными ружьями, мортирами и тяжелой артиллеріей старыя стѣны, противоположныя дому, занимаемому принцемъ; а также и на новыя стѣны, съ которыхъ видна была каждая сторона его дома. Съ этой стороны помѣстили и кавалерію такъ, чтобы она могла свободно двигаться, если въ ней явится надобность. Берега рѣки Бренты были заняты лавками, шкафами, лѣсами и всякой мебелью; могущей служить брустверомъ. Этимъ средствомъ думали помѣшать движеніямъ осажденныхъ, если бы они вздумали идти противъ народа плотною массою. Этотъ брустверъ долженъ былѣ также защищать солдатъ отъ стрѣльбы осажденныхъ.
   Наконецъ, на рѣкѣ поставили барки противъ дома принца и по его сторонамъ, барки, наполненныя людьми, вооруженными мушкетами и другимъ оружіемъ, могущимъ потревожить врага, въ случаѣ вылазки; всѣ же улицы были покрыты баррикадами.
   Во время этихъ приготовленій пришло письмо, написанное въ чрезвычайно приличныхъ выраженіяхъ, въ которомъ принцъ жаловался на обвиненіе его и на обращеніе съ нимъ, какъ съ врагомъ, и даже какъ съ бунтовщикомъ, когда дѣло еще не разобрано. Это письмо было составлено Ливерото.
   27 декабря, три дворянина, самые значительные въ городѣ, были посланы судьями къ синьору Лодовико, у котораго въ домѣ находилось сорокъ человѣкъ старыхъ солдать, пріученныхъ къ опасности. Они ихъ нашли за укрѣпленіемъ бруствера, составленнаго изъ досокъ и смоченныхъ матрацовъ, и за приготовленіемъ мушкетовъ.
   Эти три дворянина объявили принцу, что судьи рѣшили арестовать его особу; они убѣждали его не сопротивляться, прибавивъ, что, поступивъ такимъ образомъ до начала враждебныхъ дѣйствій, онъ могъ разсчитывать на нѣкоторое снисхожденіе. На что принцъ Лодовико отвѣчалъ, что если стража вокругъ его дома будетъ снята, то, для обсужденія дѣла, онъ пойдетъ къ судьямъ въ сопровожденіи двухъ или трехъ приближенныхъ, подъ непремѣннымъ условіемъ, что ему позволено будетъ свободно возвратиться въ свой домъ.
   Посланники приняли эти предложенія, написанныя его рукой, и вернулясь къ судьямъ, которые отказались принять ихъ, вслѣдствіе совѣтовъ знаменитѣйшаго Піо Энео и другихъ дворянъ. Посланники снова отправялясь къ принцу и объявили енуу что если онъ просто-напросто, не пойдетъ, то домъ его будетъ разрушенъ артиллеріей; на что онъ отвѣчалъ, что предпочитаетъ смерть такому позору.
   Судьи дали сигналъ къ битвѣ; и хотя домъ можно было уничтожить залпомъ, они предпочли дѣйствовать съ нѣкоторою осторожностью, чтобы дать осажденнымъ возможность сдаться.
   Это средство удалось и св. Марку было сбережено много денегъ, которыя были бы потрачены на перестройку разрушенныхъ частей осажденнаго дворца. Если-бы люди принца Лодовико приняли рѣшеніе не колеблясь и бросились бы изъ дома, то успѣхъ былъ-бы весьма сомнителенъ. Это все были старые солдаты; они не нуждались ни въ провіантѣ, ни въ оружіи, ни въ храбрости и, въ особенности, имъ было такъ важно одержать побѣду; не гораздо-ли лучше было для нихъ, даже при самомъ худшемъ исходѣ, умереть отъ выстрѣла мушкета, чѣмъ отъ руки палача? Къ тому-же, съ кѣмъ они имѣли дѣло? съ несчастными осаждающими, мало привычными къ оружію, а синьоры въ этомъ случаѣ раскаялись-бы въ своемъ милосердіи и въ своей природной добротѣ.
   И такъ, начали съ ломки колоннады, бывшей передъ домомъ, потомъ, мѣтя все выше и выше, уничтожили стѣну фасада, находившуюся за всю. Между тѣмъ, осажденные не жалѣли выстрѣловъ, которыми удалось только ранить въ плечо одного лишь человѣка изъ народа.
   Синьоръ Лодовико кричалъ съ большой запальчивостью: Битва! битва! война! война!і Онъ былъ занятъ отливкою пуль изъ олова и свинца, взятаго съ оконныхъ рамъ. Онъ угрожалъ сдѣлать вылазку, но осаждающіе приняли новыя мѣры и выдвинули артиллерію большаго калибра. При, первомъ же выстрѣлѣ обрушился большой кусокъ дома и нѣкій Пандольфо Леупрати Камерино упалъ въ развалины. Эта былъ человѣкъ очень храбрый и одинъ изъ извѣстнѣйшихъ бандитовъ. Онъ былъ изгнанъ изъ Церковной области и голова его была оцѣнена въ четыреста піастровъ сіятельнѣйшимъ синьоромъ Интелли, за убійства Винченто Интелли, который былъ аттакованъ въ своей каретѣ и убитъ ударами мушкета и шпаги, данной принцемъ Лодовико Орсини, но рукою вышеупомянутаго Пандольфо и его товарищей. Оглушенный своимъ паденіемъ, Пандольфо не могъ пошевелиться; одинъ изъ слугъ Канди Листа подошелъ къ нему съ пистолетомъ въ рукѣ и весьма храбро отрѣзалъ ему голову, которую поспѣшилъ отнести въ крѣпость и вручить судьямъ.
   Вскорѣ другой пушечный выстрѣлъ повалилъ другую часть стѣны, а вмѣстѣ съ нею упалъ графъ Монтемелино изъ Перузы и умеръ въ развалинахъ, раздавленный ядромъ.
   Затѣмъ изъ дому вышелъ полковникъ Лоренцо, изъ Камеринскихъ дворянъ, человѣкъ очень богатый и который во многихъ случаяхъ доказалъ свое значеніе и былъ весьма уважаемъ принцемъ. Онъ рѣшился не умирать, не отомстивъ за себя, хотѣлъ уже спустить курокъ, но, или колесо повернулось, или Богъ не допустилъ,-- мушкетъ не выстрѣлилъ, а въ эту минуту пуля пронзила его насквозь. Выстрѣлъ этотъ былъ сдѣланъ бѣднякомъ, репетиторомъ въ школѣ св. Михаила. Въ то время, какъ для полученія награды онъ подходилъ къ убитому, чтобы отрѣзать ему голову, его предупредили другіе люди, болѣе проворные и, въ особенности, болѣе сильные, которые взяли кошелекъ, поясъ, ружье, деньги и кольца полковника и отрѣзали ему голову.
   Смерть тѣхъ, которымъ принцъ Лодовико довѣрялъ всего болѣе, чрезвычайно его смутила и было замѣчено, что всякія движенія прекратились.
   Синьоръ Филенфи, его maestro di casa (мажордомъ) и секретарь въ гражданской одеждѣ, махнулъ съ балкона бѣлымъ платкомъ въ знакъ того, что сдается. Онъ вышелъ и былъ препровожденъ въ крѣпость; причемъ Ансельмо Суардо, лейтенантъ синьоровъ (судей) велъ его подъ руку, какъ говорятъ, то дѣлается на войyѣ. Сейчасъ же допрошенный, онъ сказалъ, что не виноватъ во всемъ случившемся, потому что пріѣхалъ только наканунѣ Рождоства изъ Венеціи, гдѣ провелъ нѣсколько дней по дѣламъ прница.
   Его спросили, сколько человѣкъ было съ принцемъ? Онъ отвѣчалъ: "двадцать или тридцать". На вопросъ объ ихъ именахъ онъ отвѣчалъ, что восемь или десять человѣкъ изъ нихъ были люди значительные, обѣдали, какъ и онъ, за однимъ столомъ съ принцемъ и что онъ зналъ ихъ имена, но другихъ, ведущихъ бродячую жизнь и недавно явившихся къ принцу, онъ совсѣмъ не знаетъ. Онъ назвалъ тринадцать человѣкъ, въ томъ числѣ и брата Ливерото.
   Вскорѣ послѣ этого была пущена въ ходъ артиллерія, поставленная на городскія стѣны. Солдаты размѣстились по домамъ, примыкающимъ къ дому принца, чтобы помѣшать бѣгству его людей. Принцъ, подвергавшійся тѣмъ же опасностямъ, какъ и тѣ двое, смерть которыхъ мы разсказывали, приказалъ своимъ окружающимъ держаться, пока они не увидятъ бумаги, написанной его рукой, къ которой будетъ присоединенъ и извѣстный знакъ; послѣ чего онъ отправился къ Ансельмо Суардо, о которомъ мы упоминали. Такъ какъ его не могли вести въ экипажѣ, какъ то было предписано, по случаю большой толпы народа и баррикадъ, загромождавшихъ улицы, то было рѣшено, что онъ пойдетъ пѣшкомъ.
   Онъ шелъ среди людей Марчелло Аккорамбони; по бокамъ его были синьоры кондотьеры, лейтенантъ Суардо, другіе капитаны и городскіе дворяне, всѣ хорошо вооруженные. Затѣмъ шелъ порядочный отрядъ людей вооруженныхъ и городскихъ солдатъ. Принцъ Лодовико шелъ въ темной одеждѣ, съ кинжаломъ на боку и въ плащѣ, очень элегантно-поддерживаемомъ рукою; онъ сказалъ съ презрительною улыбкою: Если-бы я сражался! почти давая этимъ понять, что онъ-бы побѣдилъ. Приведенный къ сановникамъ, онъ имъ поклонился и сказалъ:
   -- Господа; я плѣнникъ этого дворянина,-- и указалъ на синьора Ансельмо; -- мнѣ очень прискорбно все, что случилось и что не зависѣло отъ меня.
   Капитанъ приказалъ взять у него кинжалъ и онъ, облокотясь о балконъ, началъ стричь себѣ ногти маленькими ножницами, имъ тамъ найденными.
   Его спросили, какія лица находились въ его домѣ; между прочими, онъ назвалъ капитана Ливерото и графа Монтемелино, о которыхъ было здѣсь упомянуто, прибавивъ, что готовъ дать десять тысячъ піастровъ за одного и всю свою кровь за другаго. Онъ просилъ помѣстить себя въ мѣсто, приличное для такого человѣка, какъ онъ. Такъ какъ дѣло было улажено, то онъ написалъ своимъ людямъ, приказывая имъ сдаться, и, какъ знакъ, послалъ кольцо. Затѣмъ сказалъ синьору Ансельмо, что даетъ ему свое ружье, прося его, изъ любви къ нему, употреблять это оружіе, когда его найдутъ въ его домѣ, такъ какъ оно принадлежало дворянину, а не простому солдату.
   Солдаты вошли въ домъ, тщательно его осмотрѣли и сейчасъ-же сдѣлали перекличку людей князя, которыхъ оказалось тридцать-шесть; и ихъ покорно отвели въ дворцовую тюрьму, а мертвыхъ отдали на добычу собакамъ; послѣ чего поспѣшили послать отчетъ обо всемъ въ Венецію.
   Оказалось, что недостаеть многихъ изъ солдать принца Лодовико, которые принимали участіе въ убійствѣ; было запрещено давать имъ убѣжище, подъ страхомъ разрушенія дома и конфискаціи имущества; донесшимъ на нихъ обѣщалось выдать пятьдесятъ піастровъ. Такимъ путемъ отыскали нѣсколькихъ.
   Изъ Венеціи отправили фрегатъ въ Кандію, съ приказаніемъ принцу Латино Орсини немедленно вернуться по дѣлу высокой важности. Здѣсь всѣ увѣрены, что онъ потеряетъ свое мѣсто.
   Вчера утромъ, въ день св. Стефана, всѣ ожидали видѣть казнь Лодовико или услышать, что онъ задушенъ въ тюрьмѣ; всѣ были удивлены, что вышло иначе, такъ какъ онъ не былъ птицею, которую-бы можно было держать въ клѣткѣ. Но въ слѣдующую ночь происходило разбирательство дѣла и въ день св. Іоанна передъ зарею, стало извѣстно, что этотъ синьоръ былъ задушенъ и умеръ хорошо приготовленнымъ къ смерти. Его тѣло немедленно была перенесено въ соборъ, въ сопровожденіи духовевства и отцовъ іезуитовъ. Онъ цѣлый день пролежалъ на столѣ, среди церкви, чтобы служить зрѣлищемъ для народа и зеркаломъ для людей неопытныхъ.
   На другой день тѣло его было перевезено въ Венецію, какъ онъ то приказалъ въ своемъ завѣщаніи и тамъ похороненъ.
   Въ субботу повѣсили двоихъ изъ его людей; первый и самый важный былъ Фуріо Саворньяно, другой -- человѣкъ незначительный.
   Въ понедѣльникъ, бывшій предпослѣднимъ днемъ этого года, повѣсили еще тринадцать, между которыми было нѣсколько дворянъ; двое другихъ, капитанъ Сплендіано и графъ Паганелло выведенные на площадь, были подвергнуты легкой пыткѣ, а на мѣстѣ казни, они были убиты, ихъ головы отрѣзаны и разрѣзаны на куски еще почти живыми. Это были дворяне и, пока не предались злу, были очень богаты. Говорятъ, что именно графъ Паганелло убилъ синьору Витторію Аккорамбони съ жестокостью, о которой было уже сказано. Въ возраженіе на это представляютъ, что принцъ Лодовико въ вышеупомянутомъ письмѣ увѣряетъ, что самъ это сдѣлалъ; быть можетъ, онъ взялъ это на себя изъ желанія пустой славы, что выказалъ и въ Римѣ, поручивъ убить Интелли, или чтобы заслужить благодарность принца Вирджиніо Орсини.
   До нанесенія смертельнаго удара графу Паганелло, ему нѣсколько раз вонзали ножъ въ лѣвую сторону груди, чтобы задѣть сердце, какъ то онъ сдѣлалъ той бѣдной дамѣ. Отъ этого, изъ груди его лился потокъ крови. Къ великому удивленію всѣхъ онъ прожилъ послѣ этого еще полчаса. Это былъ чельвѣкъ сорока ляти лѣтъ, повидимому, чрезвычайно сильный.
   Висѣлицы еще стоятъ для казни девятнадцати оставшихся, что совершится въ первый непраздничный день. Но, такъ какъ палачъ чрезвычайно утомленъ, а народъ точно въ агоніи отъ зрѣлища столькихъ мертвецовъ, то казнь отложена на эти два дня. Не думаютъ, чтобы кому нибудь была оставлена жизнь. Изъ всѣхъ людей принца Лодовико прощенъ будетъ, пожалуй, только синьоръ Филенфи, его мажордомъ (maestro di casa), который выбивается изъ силъ, для доказательства того, что не принималъ въ дѣлѣ никакого участія, что, дѣйствительно, для него весьма важно.
   Никто не помнитъ, даже изъ наиболѣе важныхъ жителей города Падуи, чтобы когда нибудь, по болѣе справедливому приговору, было лишено жизни столько людей за одинъ разъ. И эти синьоры (изъ Венеціи) заслужили хорошую репутацію у самыхъ цивилизованныхъ народовъ.

(Прибавлено другой рукою).

   Францискъ Филенфи секретарь и maestro di casa, былъ приговоренъ къ пятнадцатилѣтнему заключенію. Кравчій (copièrе) Оноріо Адами да Фермо и двое другихъ -- къ годичному заключенію; семеро другихъ приговорены къ галлерамъ съ кандалами на ногахъ и, наконецъ, семерj выпущены на свободу.
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru