Стендаль
Герцогиня Паллиано

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    La Duchesse de Palliano
    Текст издания В. В. Чуйко, 1883 г.

ВТОРАЯ СЕРІЯ. 1883 г.
No 14.
БИБЛІОТЕКА ПИСАТЕЛЕЙ и МЫСЛИТЕЛЕЙ
Издаваемая В. В. ЧУЙКО

СТЕНДАЛЬ
ИТАЛЬЯНСКІЯ ХРОНИКИ:
Витторія Аккорамбони.-- Ченчи.-- Герцогиня Пальяно.-- Ванина Ванини.-- Санъ-Франческо-а-Рипа.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія газеты "Новости", Мойка, д. No 90.
1883
http://az.lib.ru

  

ГЕРЦОГИНЯ ПАЛЛІАНО.

  

Палермо, 22 іюля 1832 г.

   Я не натуралистъ, греческій языкъ знаю весьма посредственно; предпринимая путешествіе по Сициліи, моею главною цѣлью было не изученіе явленій Этны и не изслѣдованіе всего того, что древніе греческіе писатели говорили о Сициліи. Я, главнымъ образомъ искалъ наслажденія для глазъ, котораго такъ много въ этой странѣ. Она похожа, говорятъ, на Африку, но для меня очевидно, что на Италію она похожа только своими всепожирающими страстями. О сицильянцахъ можно смѣло сказать, что слово невозможно для нихъ не существуетъ, когда они охвачены любовью или ненавистью, а въ этой прекрасной странѣ ненависть никогда не порождается вопросами денежными.
   Я замѣчалъ, что въ Англіи и, въ особенности, во Франціи часто говорятъ объ итальянской страстности, страстности необузданной, которая встрѣчалась въ Италіи въ шестнадцатомъ и семнадцатомъ столѣтіяхъ. Въ наше время эта дивная страстность погибла совсѣмъ, погибла въ классахъ, зараженныхъ подражаніемъ французскимъ нравамъ и модамъ Парижа и Лондона.
   Мнѣ, конечно, могутъ возразить, что со временъ Карла V (1530 г.), въ Неаполѣ, Флоренціи и даже Римѣ явилось подражаніе испанскимъ нравамъ; но развѣ эти столь благородные соціальные обычаи не были основаны на безграничномъ уваженіи, которое каждый человѣкъ, достойный этого имени, долженъ питать къ своимъ душевнымъ движеніямъ? Они не только не подавляли энергію, но еще ее развивали, между тѣмъ, какъ главнымъ правиломъ фатовъ, подражавшихъ герцогу Ришелье около 1760 г., было не казаться ничѣмъ растроганными. Правило англійскихъ дэнди, которымъ теперь въ Неаполѣ подражаютъ охотнѣе, чѣмъ фатамъ французскимъ, не заключается-ли въ томъ, чтобы имѣть видъ чкловѣка, вѣчно и всюду скучающаго и стоящаго выше всего?
   Оттого итальянская страстность прошлаго столѣтія болѣе не встрѣчается въ хорошемъ обществѣ Италіи.
   Чтобы составить себѣ какое-нибудь понятіе объ этой итальянской страстности, о которой наши романисты говорятъ съ такой увѣренностью, я былъ принужденъ обратиться къ исторіи; да еще великая исторія, писанная людьми талантливыми, часто слишкомъ величественна и не говоритъ почти ничего объ этихъ подробностяхъ. Она нисходитъ до упоминанія о безуміяхъ по стольку, по скольку ихъ совершаютъ короли или принцы. Я прибѣгъ было къ частной исторія каждаго города, но былъ испуганъ обиліемъ матеріаловъ. Такой-то маленькій городокъ гордо предлагаетъ вамъ свою исторію въ трехъ или четырехъ печатныхъ томахъ и семи или восьми томахъ рукописныхъ,-- исторію, едва разбираемую, наполненную сокращеніями самыми странными и, кромѣ того, на самомъ интересномъ мѣстѣ вы встрѣчаете мѣстное нарѣчіе, непонятное за околодкомъ города. Потому, что въ этой прекрасной Италіи, гдѣ любовь породила столько трагическихъ происшествій, только три города, Флоренція, Сіенна и Римъ, говорятъ почти такъ-же, какъ пишутъ: во всѣхъ остальныхъ мѣстахъ языкъ письменный совершенно разнится отъ языка разговорнаго.
   То, что называютъ итальянской страстью, т. е. страстью, ищущей удовлетворенія, а не старающейся дать сосѣду блестящее понятіе о нашей личности, начинается съ возрожденія общества въ XII вѣкѣ и гаснетъ, по крайней мѣрѣ, въ хорошемъ обществѣ, около 1734 г. Около этого времени Бурбоны воцаряются въ Неаполѣ, въ лицѣ Донъ-Карлоса, сына Фарнезе, вторично вышедшей замужъ за Филиппа V, этого печальнаго внука Людовика XIV, столь безстрашнаго среди пуль, столь вѣчно скучавшаго, и столь страстно любившаго музыку. Извѣстно, что, въ продолженіи двадцати-четырехъ лѣтъ, знаменитый сопрано Фаринелли ежедневно пѣлъ ему три его любимыя аріи, всегда однѣ и тѣ-же.
   Философскій умъ можетъ находить интересными подробности страсти, пережитой въ Римѣ или Неаполѣ, но я сознаюсь, что ничто не кажется мнѣ столь нелѣпымъ, какъ эти романы, дающіе итальянскія имена своимъ героямъ. Не признано-ли разъ навсегда, что страсти мѣняются по мѣрѣ того, какъ подвигаешься къ сѣверу? Любовь развѣ та-же въ Марсели, что въ Парижѣ? Можно только сказать, что страны, съ давнихъ поръ подчиненныя одинаковой формѣ правленія, представляютъ внѣшнее сходство и въ своихъ соціальныхъ обычаяхъ.
   Пейзажи, какъ страсти, какъ музыка, мѣняются также по мѣрѣ приближенія на три или четыре градуса къ сѣверу. Неаполитанскій пейзажъ показался-бы нелѣпымъ въ Венеціи, если-бы не было принято, даже въ Италіи, восхищаться прекрасной природой Неаполя. Въ Парижѣ мы лучше дѣлаемъ, мы воображаемъ, что видъ лѣсовъ и воздѣланныхъ луговъ совершенно одинаковъ какъ въ Неаполѣ, такъ и въ Венеціи, и требуемъ, чтобы Каналетто, напримѣръ, имѣлъ точно такой колоритъ, какъ и Сальваторъ Роза.
   Что можетъ быть комичнѣе, неправда-ли, англійской дамы, одаренной всѣми превосходствами своего острова, но совсѣмъ лишенной дара описывать ненависть и любовь даже на этомъ самомъ островѣ: г-жи Анны Радклифъ, награждающей итальянскими именами, великими страстями героевъ своего знаменитаго романа: "Исповѣдь черныхъ грѣшниковъ"?
   Я не буду стараться прикрасить простоту и сгладить иногда непріятную грубость разсказа истиннаго происшествія, предлагаемаго мною снисходительности читателя; напримѣръ, я дословно перевожу отвѣтъ герцогини Палліано на объясненіе въ любви ея кузена Марчелло Капечче." Монографія этого семейства, не знаю отчего, находится въ концѣ втораго .тома рукописной исторіи. Палермо, о которой я не могу сообщить никакихъ подробностей.
   Этотъ разсказъ, который я, къ своему сожалѣнію, сильно сокращаю (я вычеркиваю тысячу характерныхъ обстоятельствъ), болѣе говоритъ о послѣднихъ приключеніяхъ несчастной семьи Карафа, чѣмъ объ интересной исторіи страсти. Литературное тщеславіе мнѣ нашептываетъ, что, быть можетъ, я могъ-бы увеличить интересъ многихъ положеній, если-бы больше развилъ ихъ, т. е. угадалъ и подробно разсказалъ читателю, что чувствовали дѣйствующія лица. Ко я, молодой французъ, родившійся на сѣверѣ отъ Парижа -- могу-ли я навѣрно угадать, что чувствовали эти итальянскія сердца въ 1559 г.? Я могу только угадать, что покажется изящнымъ и пикантнымъ французскимъ читателямъ 1838 г.
   Эта страстная чувствительность, господствовавшая въ Италіи около 1569 г., требовала дѣла, а не словъ. Поэтому эти разсказы очень бѣдны разговорами. Это большое неудобство для насъ, привыкшихъ къ длиннымъ разговорамъ героевъ нашихъ романовъ; для нихъ разговоръ тоже, что сраженіе. Исторія, для которой я прошу у читателя снисхожденія, указываетъ на странную особенность, введенную испанцами въ итальянскіе нравы. Я совсѣмъ не выхожу изъ роли переводчика. Вѣрное подражаніе манерѣ чувствовать шестнадцатаго вѣка и даже манерѣ руководить историка, который, повидимому, былъ дворяниномъ, преданнымъ несчастной герцогинѣ Палліано, составляетъ, та моему мнѣнію, самое лучшее достоинство этой трагической исторіиѵесли только въ ней есть какія либо достоинства.
   Самый строгій испанскій этикетъ преобладалъ при дворѣ герцога Палліано. Замѣтьте, что у каждаго кардинала, каждаго римскаго принца былъ такой-же дворъ и вы можете себѣ представить зрѣлище, которое представляла въ 1559 г. цивилизація города Рима. Не забудьте, что это было время, когда король Филиппъ II, которому для одной изъ его интригъ понадобилось согласіе двухъ кардиналовъ, далъ каждому изъ нихъ по двѣсти тысячъ ливровъ ренты церковными бенефиціями. Римъ. хотя и безъ сильнаго войска, былъ, столицей міра. Парижъ въ 1559 году былъ городомъ довольно милыхъ варваровъ.
  

Точный переводъ разсказа, написаннаго около 1566 г.

   Джіовано-Пьетро Карафа, не смотря на свое происхожденіе отъ одной изъ самыхъ благородныхъ фамилій Неаполитанскаго Королевства, имѣлъ привычку поступать грубо, рѣзко, жестоко, какъ подобало только простому пастуху. Онъ надѣлъ длинную одежду (рясу) и еще молодымъ отправился въ Римъ, гдѣ получилъ покровительство своего двоюроднаго брата, Оливіо Карафа, кардинала и Неаполитанскаго архіепископа. Александръ VI, этотъ великій человѣкъ, все знавшій и ничѣмъ не стѣснявшійся, сдѣлалъ его своимъ cameriere, т. е. тѣмъ, что мы теперь называемъ адьютантомъ (чиновникомъ особыхъ порученій). ІОлій II сдѣлалъ его архіепископомъ Чіети; папа Павелъ -- кардиналомъ и, наконецъ, 23-го мая 1555 г. послѣ различныхъ происковъ и страшныхъ распрей между кардиналами, запертыми въ конклавъ, онъ былъ провозглашенъ папою подъ именемъ Павла IV; тогда ему стукнуло уже семьдесятъ восемь лѣтъ. Избравшіе его на престолъ св. Петра вскорѣ сами начали дрожать при мысли о суровой, неумолимой набожности властелина, ими-же самими надъ собою поставленнаго.
   Извѣстіе объ этомъ неожиданномъ избраніи произвело переворотъ въ Неаполѣ и Палермо. Черезъ нѣсколько дней Римъ увидѣлъ у себя великое множество членовъ знаменитой фамиліи Карафа. Всѣ получили мѣста; но весьма естественно, что папа особенно отличалъ своихъ трехъ племянниковъ, сыновей графа Монторіо, его брата Донъ-Жуанъ, старшій, уже женатый, былъ сдѣланъ герцогомъ Палліано. Это герцогство, отнятое у Марко-Антоніо-Колонна, заключало въ себѣ множество деревень и маленькихъ городовъ. Донъ-Карлосъ, второй изъ племянниковъ его святѣйшества, воевалъ въ качествѣ мальтійскаго рыцаря; его сдѣлали кардиналомъ, Болонскимъ легатомъ и первымъ министромъ. Это былъ человѣкъ полный рѣшимости; вѣрный традиціямъ своей семьи, онъ осмѣлился ненавидѣть самого могущественнаго короля въ свѣтѣ (Филиппа II, короля Испаніи и Индіи) и на дѣлѣ доказать ему свою ненависть. Что касается до третьяго племянника новаго папы, Донъ-Антоніо Карафа, уже женатаго, то папа сдѣлалъ его маркизомъ Монтебелло. Наконецъ, онъ задумалъ выдать за Франциска, дофина Франціи и сына короля Генриха II, дочь своего брата отъ втораго брака. Павелъ IV намѣревался дать за нею Неаполитанское королевство, которое предполагалось отнять у Филиппа II, короля Испанскаго. Семья Карафа ненавидѣла этого могущественнаго монарха, который, впослѣдствіи, воспользовался ея же ошибками, чтобы совсѣмъ ее уничтожить, какъ вы это увидите ниже.
   Со времени своего вступленія на престолъ св. Петра, самый могущественный въ свѣтѣ и затмѣвавшій даже знаменитаго испанскаго монарха,-- Павелъ IV, какъ и большинство его преемниковъ, являлъ изъ себя примѣръ всѣхъ добродѣтелей. Это былъ великій папа и великій святой; онъ принялся за уничтоженіе злоупотребленій въ церкви и этимъ путемъ успѣвалъ отдалять необходимость вселенскаго собора, котораго со всѣхъ сторонъ требовали у римскаго двора, а согласиться на который не допускала мудрая политика.
   Согласно обычаю, того времени слишкомъ нами забытаго, и не позволявшаго монарху довѣрять людямъ, не имѣвшимъ съ нимъ однихъ общихъ интересовъ, владѣнія его святѣйшества деспотически управлялись его тремя племянниками. Кардиналъ былъ первымъ министромъ и совѣтникомъ своего дяди; герцогъ Палліано былъ сдѣланъ главнокомандующимъ войскъ св. церкви, а маркизъ Монтебелло, капитаномъ дворцовой гвардіи, пропускалъ къ папѣ только людей, ему пріятныхъ. Вскорѣ эти молодые люди совершили самыя ужасныя безобразія, они начали съ захвата имуществъ семей, выразившихъ протестъ противъ ихъ управленія. Народъ не зналъ къ кому обратиться, чтобы добиться справедливости. Всѣ не только должны были трепетать за свои имущества, но страшно выполнить на родинѣ цѣломудренной Лукреціи,-- честь ихъ женъ и дочерей была въ опасности. Герцогъ Палліано и его братъ похищали самыхъ красивыхъ женщинъ; достаточно было имѣть несчастіе имъ, понравиться. Къ общему удивленію, они не обращали никакого вниманія на благородство крови, даже болѣе, ихъ нисколько не удерживали святые запоры монастырей. Народъ, приведенныя въ отчаяніе, не зналъ къ кому обращать свои жалобы, такъ великъ былъ ужасъ, внушенный тремя братьями всѣмъ приближеннымъ папы; они были дерзки даже съ посланниками. .
   Герцогъ, еще до величія своего дяди, женился на Віоланте де-Кардоне, изъ семьи испанскаго происхожденія, а въ Неаполѣ принадлежавшей къ высшему дворянству. Она считалась принадлежащей въ Seggio di nido.
   Віоланте, извѣстная своей рѣдкой красотой и привлекательностью, которую обнаруживала? когда желала нравиться, была еще болѣе извѣстна своей безумной гордостью. Но справедливость требуетъ сказать, что трудно было найти характеръ болѣе. возвышенный, что она и доказала всему свѣту передъ смертью, ни въ чемъ не сознавшись брату капуцину, ее исповѣдывавшему. Она наизусть знала и говорила съ безконечной граціей восхитительное Оrlando Аріосто, большинство сонетовъ Петрарки, сказку Percorone, и т. д. Но она была еще прелестнѣе, когда удостоивала свое общество сообщеніемъ страннымъ мыслей, приходившихъ ей на умъ.
   У нея былъ сынъ, получившій имя герцога Кави. Братъ ея, Д'Ферранъ, графъ д'Алаффе, пріѣхалъ въ Римъ, узнавъ о блестящемъ положеніи своихъ родственниковъ.
   Герцогъ Палліано былъ окруженъ блестящимъ дворомъ; молодые люди первыхъ неаполитанскихъ семействъ заискивали чести служить у него. Изъ самыхъ близкихъ къ нему людей Римъ отличилъ своимъ вниманіемъ Марчелло Капечче (изъ Seggiodi nido), молодаго кавалера, прославившагося въ Неаполѣ своимъ умомъ, а, также и своей дивной красотой, полученной имъ отъ Бога.
   Фавориткой герцогини была Діана Бранкаччіо, женщина лѣтъ тридцати, близкая родственница маркизы Монтебелло, ея невѣстки. Въ Римѣ говорили, что, находясь въ обществѣ этой фаворитки, герцогиня теряла всю свою гордость и сообщала ей всѣ свои тайны. Но эти тайны касались только политики; герцогиня воспламеняла страсти, но не раздѣляла ихъ.
   По совѣтамъ кардинала Карафа, папа объявилъ войну испанскому королю и король французскій послалъ на помощь папѣ войско, подъ начальствомъ герцога Гиза.
   Но намъ слѣдуетъ ограничиваться внутренними событіями двора герцога Палліано.
   Капечче уже нѣкоторое время былъ точно безумный; онъ дѣлалъ поступки самые странные; дѣло въ томъ, что бѣдный молодой человѣкъ страстно влюбился въ герцогиню, свою повелительницу, но не смѣлъ ей въ томъ признаться. Однако, онъ не совсѣмъ отчаявался достигнуть цѣли, видя, какъ глубоко раздражена герцогиня невѣрностями мужа, ею пренебрегавшаго. Герцогъ Палліано былъ всемогущъ въ Римѣ, и герцогинѣ было отлично извѣстно, что римскія дамы, самыя извѣстныя по своей красотѣ, почти ежедневно посѣщали ея мужа въ его дворцѣ, что она считала оскорбленіемъ, съ которымъ не могла примириться.
   Между капелланами святаго папы Павла IV находился одинъ почтенный монахъ, съ которымъ.онъ читалъ свой молитвенникъ. Этотъ старичекъ, рискуя погубить себя и, быть можетъ, по наущенію испанскаго посланника; осмѣлился однажды открыть папѣ всѣ безобразія его племянниковъ. Святой отецъ заболѣлъ отъ горя; онъ не хотѣлъ вѣрить, но самыя тяжелыя улики явились со всѣхъ сторонъ. Въ первый день новаго 1559 года случилось событіе, убѣдившее лицу, во всѣхъ его подозрѣніяхъ и, быть можетъ, повліявшее на рѣшеніе его святѣйшества. Въ самый день Обрѣзанія Господня, что весьма увеличило вину въ глазахъ такого благочестиваго монарха, Андреа Лафранки, секретарь герцога Шлліино, Хавалъ великолѣпный ужинъ кардиналу Карафа, и желая возбудить не только гастрономическій вкусъ, но также и сладострастіе, пригласилъ на ужинъ Мартучіо, одну изъ самыхъ красивыхъ, самыхъ извѣстныхъ и самыхъ богатыхъ куртизанокъ благороднаго города Рима. Роковой судьбѣ было угодно, чтобы незадолго передъ этимъ къ Мартуччіи привязался Капечче, любимецъ герцога, тайно влюбленный въ герцогиню и слывшій за перваго красавца міровой столицы. Въ этотъ вечеръ онъ искалъ ее всюду, гдѣ только могъ встрѣтить; не находя нигдѣ и узнавъ, что у Лафранки былъ ужинъ, онъ заподозрилъ истину и около полуночи явился туда въ сопровожденіи нѣсколькихъ вооруженныхъ человѣкъ.
   Его впустили, пригласили войти и принять участіе въ пирѣ; но, послѣ нѣсколькихъ довольно натянутыхъ словъ, онъ сдѣлалъ Мартуччіи знакъ встать и слѣдовать за нимъ. Пока она колебалась, вся сконфуженная и предугадывая то, что должно было случиться, Капечче всталъ съ своего мѣста и, подойдя къ молодой дѣвушкѣ, взялъ ее за руку, чтобы увлечь за собою. Кардиналъ, для котораго она туда пришла, горячо воспротивился ея уходу; Капечче настаивалъ, стараясь вытащить ее изъ залы.
   Кардиналъ, первый министръ, сбросившій на этотъ разъ одежду, приличную его высокому сану, схватилъ шпагу и съ энергіей и храбростью, которыя признавалъ на нимъ весь Римъ, воспротивился уходу молодой дѣвушки. Марчелло, внѣ себя отъ гнѣва, позвалъ своихъ людей; но они большею частію были неаполитанцы: узнавъ сначала секретаря герцога, а потомъ кардинала, котораго они сперва не различили, благодаря его одеждѣ, они вложили шпаги въ ножны, отказались драться и принялись усмирять драку.
   Во время этой суматохи Мартуччіи удалось убѣжать, не смотря на окружавшую ее толпу и на то, что Марчелло Капечче старался удержать ее лѣвой рукой. Замѣтивъ ея отсутствіе, Марчелло побѣжалъ за нею и вся его компанія вмѣстѣ съ нимъ.
   Ночная темнота дала поводъ къ самымъ страннымъ разсказамъ и утромъ 2-го января столица была переполнена слухами объ опасномъ поединкѣ между племянникомъ кардинала и Марчелло Капечче. Герцогъ Палліано, главнокомандующій Церковной арміей, придалъ этому дѣлу гораздо болѣе серьезное значеніе, чѣмъ оно заслуживало и такъ какъ онъ не былъ въ хорошихъ отношеніяхъ съ своимъ братомъ министромъ, то въ ту же ночь велѣлъ арестовать Лафранки, а рано утромъ самъ Марчелло былъ посаженъ въ тюрьму. Тогда оказалось, что не было ни одного убитаго и что эти аресты только увеличиваютъ скандалъ, падающій цѣликомъ на кардинала. Заключенныхъ поспѣшили выпустить и всѣ три брата соединили свое громадное вліяніе, чтобы потушить это дѣло. Сначала они надѣялись на полный успѣхъ; но на третій день все было подробно разсказано папѣ. Онъ призвалъ двухъ своихъ племянниковъ и говорилъ съ ними, какъ только могъ говорить монархъ столь набожный а столь глубоко оскорбленныя.
   Въ пятый день января, когда множество кардиналовъ собралось въ конгрегаціи инквизиціи, святой папа первый заговорилъ объ этомъ ужасномъ дѣлѣ; онъ спросилъ присутствовавшихъ кардиналовъ, какъ они смѣли не довести обо всемъ до его свѣдѣнія.
   -- Вы молчите, а между тѣмъ скандалъ касается высокаго сама, которымъ вы облечены! Карафа осмѣлился показаться на улицѣ въ мірской одеждѣ и съ обнаженной шпагой въ рукѣ. И для чего? Чтобы овладѣть низкой куртизанкой!
   Можно судить о гробовомъ молчаніи, царствовавшемъ между придворными во время этой выходки противъ перваго министра. Восьмидесятилѣтній старикъ сердился на любимаго племянника, до тѣхъ поръ полновластнаго господина. Негодованіе папы дошло до того, что онъ заговорилъ объ отнятіи у племянника кардинальской шляпы.
   Гнѣвъ папы старался разжечь посланникъ великаго герцога Тосканскаго, пожаловавшійся ему на недавнюю дерзость кардинала, перваго министра. Кардиналъ, прежде столь могущественный, явился къ его святѣйшеству для обычной работы. Паза заставилъ его четыре часа прождать въ передней, на глазахъ у всѣхъ, затѣмъ отослалъ его, не допустивъ до аудіенціи. Можно судить, какъ была уязвлена громадная гордость министра. Кардиналъ былъ взбѣшенъ, но не наказанъ; онъ думалъ, что старикъ, обремененный годами, до самозабвенія преданный своей семьѣ и, наконецъ, мало привыкшій къ мірскимъ дѣламъ, принужденъ будетъ снова обратиться къ его дѣятельности. Но добродѣтель святаго отца одержала верхъ; онъ созвалъ кардиналовъ, долго молча смотрѣлъ на нихъ, потомъ залился слезами и рѣшился на что-то въ родѣ публичнаго покаянія:
   -- Старческая слабость, сказалъ онъ, мои заботы о дѣлахъ церкви, въ которой, какъ вы знаете, я хочу уничтожить всѣ злоупотребленія, заставили меня довѣрить мою временную власть тремъ племянникамъ; они ею злоупотребили и я ихъ изгоняю.
   Затѣмъ былъ прочтенъ приказъ, которымъ отъ племянниковъ отнимались всѣ ихъ чины и они ссылались въ ничтожныя деревушки. Кардиналъ первый министръ ссылался въ Чявита-Лаваніо, герцогъ Палліано въ Соріано, а маркизъ въ Монтебелло. Этимъ указомъ отъ герцога отнималось все его жалованье, доходившее до семидесяти двухъ тысячъ піастровъ (болѣе милліона франковъ).
   Не могло быть и рѣчи о сопротивленіи этимъ строгимъ распоряженіямъ: весь римскій народъ, ненавидѣвшій Карафовъ, былъ ихъ врагомъ и тюремщикомъ.
   Герцогъ Палліано, въ сопровожденіи графа д'Алиффе, своего зятя, и Леонарда дель Кардоне, поселился въ маленькой деревушкѣ въ Соріано, между тѣмъ какъ герцогиня съ своей свекровью устроились въ Галлезе, маленькой деревушкѣ въ двухъ миляхъ отъ Соріано.
   Мѣстность эта очаровательна; но то была ссылка и всѣ они были изгнаны изъ Рима, гдѣ когда-то дерзко царили.
   Марчелло Капечче вмѣстѣ съ другими придворными послѣдовалъ за своей повелительницей въ бѣдную деревушку, куда она была сослана. Вмѣсто поклоненія цѣлаго Рима, эта женщина, столь могущественная нѣсколько дней тому назадъ и пользовавшаяся своимъ положеніемъ съ полнымъ высокомѣріемъ, видѣла себя окруженною простыми крестьянками, удивленіе которыхъ еще болѣе напоминало ей ея паденіи. У нея не было никакого утѣшенія; дядя ея былъ такъ старъ, что по всей вѣроятности будетъ застигнутъ смертью, не успѣвъ снова призвать своихъ племянниковъ, и къ довершенію несчастья, три брата другъ друга ненавидѣли. Даже говорили, будто герцогъ и маркизъ, не раздѣлявшіе буйныхъ страстей кардинала, испуганные его излишествомъ, дошли до того, что донесли на него папѣ, своему дядѣ.
   Во время этой ужасной и глубокой опалы случилось событіе, доказавшее, къ несчастью для герцогини и самого Капечче, что, въ ту памятную ночь, въ Римѣ, не истинная любовь заставила Марчелло бѣжать за Мартуччіей.
   Однажды, когда герцогиня позвала его для какого то приказанія, онъ очутился наединѣ съ нею, что случалось, быть можетъ, не болѣе двухъ разъ въ годъ. Увидя, что никого нѣтъ въ залѣ, гдѣ принимала его герцогиня, Капечче съ минуту простоялъ неподвижно, не говоря ни слова. Затѣмъ, онъ пошелъ къ двери посмотрѣть, нѣтъ ли кого, кто-бы могъ подслушать изъ сосѣдней комнаты, и тогда только рѣшился заговорить.
   -- Сударыня, не смущайтесь, и безъ гнѣва выслушайте странныя вещи, которыя я осмѣлюсь сказать вамъ. Уже давно я люблю васъ болѣе собственной жизни. Если, по слишкомъ большой неосторожности, я осмѣлился, какъ любовникъ, любовался вашей дивной красотой, то въ этомъ вы должны обвинять не меня, а сверхестественную силу, меня толкающую и волнующую. Я жестоко страдаю, я весь горю; я не прошу облегченія пламени, меня пожирающаго, но пусть только ваше великодушіе сжалится; надъ слугою, полнымъ недовѣрія къ себѣ и смиренія.
   Герцогиня казалась удивленной и, въ особенности, разгнѣванной.
   -- Марчелло, что ты во мнѣ такого увидѣлъ,-- сказала она,-- что давало-бы тебѣ смѣлость требовать моей любви? Неужели моя жизнь, мой разговоръ до такой степени удалились, отъ правилъ приличія, что побудили тебя на такую дерзость? Какъ могъ ты осмѣлиться думать, что я могу отдаться тебѣ или кому-нибудь другому, кромѣ моего мужа и господина? Я прощаю тебѣ твои слова, потому что считаю тебя помѣшаннымъ; но берегись повторить ту-же ошибку, не то клянусь, что накажу тебя какъ за первую, такъ и за вторую дерзость.
   Герцогиня ушла внѣ себя отъ гнѣва, и, дѣйствительно, Капечче поступилъ крайне неосторожно: надо было дать понять, но не высказываться. Онъ оетался сконфуженнымъ, опасаясь, чтобы герцогиня не разсказала всего своему мужу.
   Но послѣдствія совершенно не оправдали его опасеній. Въ деревенскомъ уединеніи гордая герцогиня Палліано не могла скрыть всего, ей высказаннаго, отъ своей любимой фаворитки, Діаны Бранкаччіо. Это была женщина лѣтъ тридцати, пожираемая самыми жгучими страстями. У нея были рыжіе волосы (историкъ нѣсколько разъ возвращается къ этому обстоятельству, объясняющему, по его мнѣнію, всѣ сумасбродства Діаны). Она страстно любила Домиціано Фарнари, дворянина, служившаго при дворѣ маркиза Монтебелло, и желала выйдти за него замужъ: но маркизъ и маркиза, которымъ она имѣла честь принадлежать по узамъ крови, согласятся-ли видѣть ее женою человѣка, находящагося на ихъ службѣ? Это препятствіе по крайней мѣрѣ, ей такимъ казалось,
   Оставалась одна надежда на успѣхъ: необходимо было заручиться покровительствомъ герцога Палліано, а Діана въ этомъ не отчаявалась. Герцогъ обращался съ нею скорѣе какъ съ родственницей, чѣмъ какъ со слугой, Это былъ человѣкъ съ сердцемъ простымъ и добрымъ и гораздо менѣе своихъ братьевъ обращалъ вниманія.на этикетъ. Хотя герцогъ, какъ настоящій молодой человѣкъ, пользовался всѣми выгодами своего высокаго положенія и далеко не былъ вѣренъ своей женѣ, но нѣжно любилъ ее и, повидимому, не могъ ни въ чемъ отказать ей, когда она настойчиво чего-нибудь просила.
   Признаніе, которое Капечче осмѣлился сдѣлать герцогинѣ, показалось неожиданнымъ счастьемъ для мрачной Діаны. До сихъ поръ госпожа ея вела себя съ самымъ безнадежнымъ благоразуміемъ; еслибы у нея явилась любовь, еслибы она въ чемъ-нибудь провинилась, то ежеминутно нуждалась-бы въ Діанѣ, которая могла-бы на все разсчитывать отъ женщины, тайны которой ей извѣстны.
   Вмѣсто того, чтобы напомнить герцогинѣ объ ея обязанностяхъ относительно себя и о страшныхъ опасностяхъ, которымъ она себя подвергала посреди такого проницательнаго двора, Діана, охваченная силой своей страсти, начала говорить своей госпожѣ о Марчелло Капечче, какъ она самой себѣ говорила о Домиціано Фарнари. Во время длинныхъ разговоровъ среди этого уединенія, она находила случай каждый день упомянуть герцогинѣ о ловкости и красотѣ этого бѣднаго Марчелло, кажущагося столь грустнымъ; какъ и герцогиня, онъ принадлежалъ къ первымъ неаполитанскимъ фамиліямъ, манеры его были также благородны, какъ и кровь, и ему не хватало только богатства, которое судьба могла всякій день соблаговолить послать ему, чтобы быть во всѣхъ отношеніяхъ равнымъ женщинѣ, которую онъ осмѣливался любить.
   Діана съ радостью замѣтила, что первымъ слѣдствіемъ этихъ разговоровъ было увеличеніе довѣрія къ ней герцогини.
   Она не замедлила увѣдомить о.случившемся Марчелло Капечче.
   Во время жгучихъ жаровъ этого лѣта, герцогиня часто прогуливалась въ лѣсахъ, окружающихъ Галлезе. Вечеромъ она приходила ожидать морскаго вѣтерка на прелестные холмы, возвышающіеся среди этихъ лѣсовъ, и съ вершины ихъ любовалась моремъ, находившемся менѣе, чѣмъ въ двухъ миляхъ.
   Не нарушая строгихъ законовъ этикета, Марчелло могъ находиться тоже въ лѣсу: говорятъ, что онъ тамъ прятался, старался показываться на глаза герцогини только тогда, когда она бывала хорошо подготовлена рѣчами Діаны Бранкаччіо, которая давала сигналъ Марчелло.
   Діана, видя свою госпожу готовою слушать роковую страсть, пробужденную ею въ ея сердцѣ, сама. поддалась страстной любви къ Домиціано Фарнари. Теперь она была увѣрена въ возможности за него выйдти. Но Домиціано былъ человѣкъ благоразумный, характера холоднаго и сдержаннаго; увлеченія его пылкой любовницы не только не привязали его въ ней, но сдѣлались вскорѣ ему непріятны. Діана Бранкаччіо была близкая родственница Карафовъ; онъ былъ убѣжденъ, что будетъ заколотъ при первомъ слухѣ объ ихъ любви, который дойдетъ до кардинала Карафа, который хотя и моложе герцога, но былъ, въ сущности, настоящимъ главою семьи.
   Однажды утромъ, нѣсколько времени послѣ того, какъ герцогиня поддалась страсти Капечче, Домиціано Фарнари не оказалось въ деревнѣ, отведенной для придворныхъ маркиза Монтебелло.
   Онъ исчезъ: впослѣдствіи узнали, что онъ выѣхалъ изъ маленькаго порта Неттуно; разумѣется, онъ перемѣнилъ имя, потому что о немъ не было больше никакихъ слуховъ.
   Кто можетъ описать отчаяніе Діаны? Герцогиня Палліано, сначала съ добротой выслушивавшая ея жалобы на злую судьбу, дала ей, наконецъ, понять, что считаетъ этотъ предметъ исчерпаннымъ. Діана видѣла себя брошенною своимъ любовникомъ; сердце ея было полно злобой и мщеніемъ; она вывела весьма странныя заключенія изъ того, что женщинѣ надоѣло выслушивать все однѣ и тѣ-же жалобы. Діана вообразила, что сама герцогиня, заставила Фарнари ее покинуть и даже дала ему средства на дорогу. Поводомъ къ этой безумной мысли было нѣсколько замѣчаній, которыя герцогиня ей когда-то сдѣлала. За подозрѣніемъ вскорѣ послѣдовала месть. Она потребовала аудіенціи у герцога и разсказала ему все, что происходило между его женой и Марчелло. Герцогъ отказался ей вѣрить.
   -- Подумайте,-- сказалъ онъ,-- что уже, пятнадцать лѣтъ, какъ я не имѣю права ни въ чемъ упрекнуть герцогиню; она устояла противъ обольщеній двора и увлеченій блестящимъ положеніемъ, которое мы занимали въ Римѣ; принцы, самые привлекательные, и даже самъ герцогъ Гизъ, предводитель французской арміи, ничего отъ нея не добились, а вы хотите, чтобы она уступила простому кавалеру?
   Къ несчастью, герцогъ скучалъ въ Соріано, деревнѣ, куда онъ былъ сосланъ, и находившейся всего въ двухъ миляхъ отъ мѣстносги, гдѣ жила его жена, и Діанѣ было легко добиваться множества аудіенцій, о которыхъ ничего не знала ея госпожа; Діана обладала удивительнымъ геніемъ; страсть дѣлала ее краснорѣчивой. Она разсказывала герцогу тысячи подробностей; месть сдѣлалась ея единственнымъ удовольствіемъ. Она ему твердила, что почти каждый вечеръ, около одиннадцати часовъ, Капечче входилъ въ комнату герцогини и выходилъ изъ нея только часа въ два или въ три утра. Эти увѣренія производили сначала такъ мало впечатлѣнія на герцога, что онъ не хотѣлъ дать себѣ труда проѣхать двѣ мили, съ цѣлью неожиданно войдти въ комнату жены.
   Однажды, вечеромъ, герцогъ былъ въ Галлеэе; солнце хотя и сѣло, но еще не совсѣмъ спряталось; въ комнату вдругъ вбѣжала Діана съ растрепанными волосами. Всѣ удалились, и она объявила, что Марчелло Капечче только что вошелъ къ герцогинѣ. Герцогъ былъ въ этотъ день не въ духѣ; онъ схватилъ шпагу и побѣжалъ въ комнату жены, куда вошелъ черезъ потаенную дверь. Онъ, дѣйствительно, нашелъ тамъ Марчелло Капечче. Увидя его, любовники измѣнились въ лицѣ; но, впрочемъ, ни чего не было предосудительнаго въ ихъ позахъ. Герцогиня была въ постели, занятая записываніемъ только-что сдѣланной издержки; въ комнатѣ была горничная, а Марчелло стоялъ въ трехъ шагахъ отъ кровати.
   Взбѣшенный герцогъ, схватилъ Марчелло за горло, потащилъ его въ сосѣднюю комнату, гдѣ приказалъ ему бросить на подъ кинжалъ и шпагу, которыми тотъ былъ вооруженъ. Затѣмъ герцогъ позвалъ свою стражу, которая немедленно-же отвела Марчелло въ тюрьму Соріано.
   Герцогинѣ позволено было оставаться во дворцѣ, но подъ строгимъ надзоромъ.
   Герцогъ не былъ жестокъ; повидимому, онъ хотѣлъ скрыть всю грязную сторону этого дѣла, чтобы не быть обязаннымъ прибѣгать къ крайнимъ мѣрамъ, которыхъ требовала оскорбленная честь. Онъ хотѣлъ дать понять, что Марчелло содержался въ тюрьмѣ совсѣмъ по другой причинѣ и, придравшись къ тому, что, два или три мѣсяца тому назадъ, Марчелло за большія деньги купилъ нѣсколько громадныхъ жабъ, герцогъ распустилъ слухъ, что Марчелло хотѣлъ его отравить. Но настоящій поступокъ былъ слишкомъ хорошо извѣстенъ, и его братъ, кардиналъ, послалъ спросить его, когда онъ въ крови виновника смоетъ оскорбленіе, которое осмѣлились нанести ихъ семьѣ.
   Герцогъ взялъ себѣ въ помощники графа д'Алиффе, брата своей жены, и Антоніо Торандо, друга дома. Они всѣ трое составили родъ трибунала, въ которомъ судили Марчелло Капечче, обвиненнаго въ прелюбодѣяніи съ герцогиней.
   Превратности всего человѣческаго было угодно, чтобы папа Пій IV, наслѣдовавшій Павлу IV, принадлежалъ къ испанской фракціи. Онъ ничего не могъ отказать королю Филиппу II, потребовавшему отъ него смерти кардинала и герцога Палліано. Мѣстный трибуналъ обвинилъ обоихъ братьевъ и изъ протоколовъ ихъ процесса мы узнаемъ всѣ обстоятельства смерти Марчелло Капечче.
   Одинъ изъ многочисленныхъ свидѣтелей показываетъ такъ:
   -- Мы были въ Соріано; герцогъ, мой господинъ, долго говорилъ съ графомъ д'Алиффе... Вечеромъ, очень поздно, мы спустились въ подвалъ, гдѣ герцогъ велѣлъ приготовить веревки, необходимыя для пытки виновнаго. Тамъ были: герцогъ, графъ д'Алиффе, синьоръ Антоніо Торандо и я.
   Первый спрошенный свидѣтель былъ капитанъ Камилло Грифоне, близкій другъ и повѣренный Капечче. Герцогъ обратился къ нему такъ:
   -- Скажи правду, другъ мой. Что тебѣ извѣстно о томъ, что Капечче дѣлалъ въ комнатѣ герцогини?
   -- Я ничего не знаю: вотъ уже болѣе двадцати дней, какъ я въ ссорѣ съ Марчелло.
   Такъ какъ онъ продолжалъ упорна молчать, то синьоръ герцогъ; позвалъ съ улицы нѣсколькихъ изъ своихъ солдатъ. Соріанскій подеста велѣлъ привязать Грифоне къ веревкѣ. Солдаты дернули за ея концы и приподняли виновнаго на четыре пальца отъ земли. Повисѣвъ въ такомъ положеніи четверть часа, капитанъ сказалъ:
   -- Спустите меня, я скажу, что знаю.
   Когда его опустили на полъ, солдаты удалились и мы съ нимъ остались наединѣ.
   -- Правда, что нѣсколько разъ я провожалъ Марчелло до комнаты герцогини,-- сказалъ капитанъ, -- но болѣе я ничего не знаю, потому что ждалъ его въ сосѣднемъ дворѣ до часа пополуночи.
   Сейчасъ опять призвали солдатъ, которые, по приказанію герцога, приподняли его такъ, что ноги не касались пола.
   Вскорѣ капитанъ закричалъ:
   -- Спустите меня, я скажу всю правду. Правда, сказалъ онъ, что уже нѣсколько мѣсяцевъ, какъ я замѣтилъ любовь между Марчелло и герцогиней и собирался сообщить объ этомъ вашей свѣтлости или Д. Леонардо. Каждое, утро герцогиня посылала справляться о Марчелло; она дѣлала ему маленькіе подарки и, между прочимъ, варенья, приготовленныя съ большимъ тщаніемъ и весьма дорогія; я видѣлъ у Марчелло маленькія золотыя цѣпочки, превосходной работы, которыя ему дарила, конечно, герцогиня.
   Послѣ этого. показанія, капитанъ былъ отправленъ въ тюрьму. Привели привратника герцогини, объявившаго, что ничего не знаетъ; его привязали къ веревкѣ и подняли на воздухъ. Повисѣвъ съ полчаса, онъ сказалъ:
   -- Спустите меня, я скажу, что знаю.
   Очутясь на землѣ, онъ сослался на свое полное незнаніе; его снова подняли. Послѣ получаса спустили и онъ объяснилъ: что только недавно вступилъ на службу къ герцогинѣ. Такъ какъ было весьма вѣроятно, что онъ ничего не зналъ, то его отправили назадъ въ тюрьму. Все это заняло много времени, такъ какъ всякій разъ солдатъ высылали. Хотѣли дать имъ понять, что тутъ все дѣло въ покушенія на отравленіе ядомъ, добытымъ изъ жабъ.
   Ночь уже была на исходѣ, когда герцогъ велѣлъ привести Марчелло Капечче. По уходѣ солдатъ, дверь затворили на замокъ и герцогъ сказалъ:
   -- Что вы такое дѣлали въ комнатѣ герцогини, что оставались тамъ до часу, до двухъ, а иногда и до четырехъ?
   Марчелло все отвергъ; призвали солдатъ и его приподняли -- веревка рѣзала ему руки; не будучи въ состояніи выносить боль, онъ попросилъ, чтобы его спустили; его посадили на стулъ; но тамъ онъ сталъ путаться и самъ не зналъ, что говорилъ. Призвали солдатъ, которые его снова приподняли; долгое время спустя, онъ попросилъ спустить себя.
   -- Правда, сказалъ онъ, что я входилъ въ комнаты герцогнни въ такіе поздніе часы; но я ухаживалъ за синьорой Діаной Бранкаччіо, одной изъ дамъ ея свѣтлости; я поклялся быть ея мужемъ и она отказывала мнѣ только въ томъ, что не согласовалось съ ея честью.
   Марчелло былъ отведенъ назадъ въ тюрьму, гдѣ его поставили на очную ставку съ капитаномъ и съ Діаной, которая все отвергла.
   Затѣмъ, Марчелло снова ввели въ подвалъ; когда мы были у дверей, онъ сказалъ:
   -- Герцогъ, ваша свѣтлость, вѣроятно, помните, что обѣщали мнѣ оставить жизнь, если я скажу всю правду. Нѣтъ нужды меня снова привязывать къ веревкѣ; я во всемъ сознаюсь.
   Онъ подошелъ къ герцогу и голосомъ, дрожащимъ и едва слышнымъ, сказалъ, что, дѣйствительно, получилъ благосклонность герцогини. При этихъ словахъ герцогъ бросился на Марчелло и укусилъ его за щеку. Затѣмъ, вытащилъ свою шпагу и я видѣлъ, что онъ готовъ съ нею броситься на виновнаго. Я сказалъ, что Марчелло слѣдовало своею рукою написать свое показаніе, чтобы этотъ документъ могъ служить оправданіемъ его свѣтлости. Мы вернулись опять въ подвалъ, гдѣ было все, что нужно для письма; но веревка до такой степени поранила руку Марчелло, что онъ могъ только написать: Да, я измѣнилъ своему господину; да, я лишилъ его чести!
   Герцогъ читалъ по мѣрѣ того, какъ Марчелло писалъ. Едва успѣлъ онъ кончить, какъ герцогъ бросился на него и закололъ его тремя ударами шпаги. Діана Бранкаччіо стояла тутъ, въ трехъ шагахъ, полумертвая отъ страха и, конечно, тысячу разъ каялась въ томъ, что надѣлала.
   -- Женщина, недостойная родиться въ благородной семьѣ! воскликнулъ герцогъ, единственная виновница моего несчастья, которое ты постаралась устроить ради своихъ безчестныхъ наслажденій, я долженъ наградить тебя за всѣ твои измѣны.
   Сказавъ это, онъ схватилъ ее за волосы и отпилилъ ей пилою голову. Изъ этой несчастной вылился цѣлый потокъ крови и, наконецъ, она скончалась.
   Герцогъ велѣлъ бросить оба трупа въ клоаку, находившуюся по близости отъ тюрьмы.
   Молодой кардиналъ Альфонсъ Карафа, сынъ маркиза Монтебелло, единственный изъ всей семьи, котораго Павелъ IV при себѣ оставилъ, счелъ своимъ долгомъ доложить ему объ этомъ происшествіи. Выслушавъ разсказъ, папа замѣтилъ:
   -- А герцогиня, что съ нею сдѣлали?
   Въ Римѣ всѣ думали, что эти. слова должны повести за собою смерть этой несчастной женщины. Но герцогъ не могъ рѣшиться на, эту великую жертву, оттого-ли, что герцогиня была беременна, или въ память крайней нѣжности, которую онъ прежде питалъ къ ней.
   Павелъ IV заболѣлъ, три мѣсяца послѣ великаго подвига добродѣтели, совершеннаго имъ при удаленіи отъ себя всей своей семьи, и еще три мѣсяца спустя умеръ 18 августа 155Э года.
   Кардиналъ посылалъ герцогу Палліано письмо за письмомъ, безпрестанно повторяя, что ихъ честь требуетъ казни герцогини. Послѣ смерти дяди, не зная, какое будетъ на этотъ счетъ мнѣніе новаго папы, онъ хотѣлъ, чтобы все было покончено какъ можно скорѣе.
   Герцогъ, человѣкъ простой, добрый и гораздо менѣе кардинала щекотливый относительно вопросовъ чести, не могъ рѣшиться на ужасную крайность, которой отъ него требовали. Онъ говорилъ себѣ, что самъ много разъ измѣнялъ герцогинѣ, не давая себѣ ни малѣйшаго труда скрывать это отъ нея, и что эти измѣны могли побудить къ мести женщину, столь гордую. Передъ самымъ отправленіемъ на конклавъ, послѣ обѣдни и святаго причастія, кардиналъ еще разъ написалъ брату, что это постоянное откладываніе его до крайности мучитъ и что, если герцогъ самъ, наконецъ, не рѣшится на то, чего требуетъ отъ него честь всего дома, то онъ даетъ слово болѣе никогда не вмѣшиваться въ его дѣла, не стараться быть ему полезнымъ въ конклавѣ или у новаго папы. Только причина, не касающаяся оскорбленной чести, одна могла убѣдить герцога. Не смотря на строгій надзоръ, герцогиня, говорятъ, нашла средство послать сказать Марко-Антоніо Колоннѣ, смертельно ненавидѣвшему герцога изъ-за потери герцогства Палліано, имъ отъ него отнятаго, что если Маркъ-Антоніо найдетъ возможность спасти ей жизнь и освободить ее, то она, съ своей стороны, поможетъ ему завладѣть крѣпостью Палліано, комендантъ которой ей вполнѣ преданъ.
   28 августа 1559 г. герцогъ послалъ въ Галлезе два отряда солдатъ. 30, Д. Леонардо-дель-Кардине, родственникъ герцога, и Д. Ферранъ, графъ д'Алиффе, братъ герцогини, прибыли въ Галлезе и явились въ комнаты герцогини, чтобы лишить ее жизни. Они объявили ей смертный приговоръ и она выслушала его безъ малѣйшаго измѣненія въ лицѣ. Потомъ, она замѣтила разногласіе между этими синьорами и пожелала прежде исповѣдаться и прослушать обѣдню. Когда они подошли къ ней, она спросила, есть-ли у нихъ приказаніе герцога, ея супруга, умертвить ее.
   -- Да, сударыня, отвѣчалъ Донъ-Леонардо.
   Герцогиня попросила показать ей этотъ приказъ; Донъ Ферранте исполнилъ ея волю.
   (Въ процессѣ герцога Палліано я нахожу показанія монаховъ, присутствовавшихъ при этомъ страшномъ событіи. Эти показанія значительно выше показаній другихъ свидѣтелей, что доказываетъ, по моему мнѣнію, что монахи говорили передъ судомъ безъ всякаго страха, между тѣмъ какъ другіе свидѣтели были болѣе или менѣе соучастниками своего господина).
   Братъ Антоніо изъ Паніи, капуцинъ, показалъ такъ:
   -- Послѣ обѣдни, во время которой она набожно приняла святое причастіе, въ то время, какъ мы старались подкрѣпить ее, въ комнату вошелъ братъ герцогини, графъ д'Алиффе, съ веревкой и орѣховой палочкой, толщиною въ палецъ, а длиною въ полъ-фута. Онъ завязалъ платкомъ глаза герцогини, а она, совершенно хладнокровно, пониже спустила его себѣ на глаза, чтобы не видѣть его. Графъ надѣлъ ей веревку на шею; но такъ какъ она не совсѣмъ ей хорошо приходилась, то онъ снялъ ее и отошелъ на нѣсколько шаговъ; герцогиня, услыша его шаги, сняла платокъ съ глазъ и сказала:
   -- Ну, что же! въ чемъ дѣло?
   Графъ отвѣчалъ:
   -- Веревка была не впору; я возьму другую, чтобы не заставить васъ страдать.
   Сказавъ это, онъ вышелъ; вскорѣ онъ вернулся съ другой веревкой, снова завязалъ ей платкомъ глаза, надѣлъ веревку на шею и, продѣвъ палочку въ узелъ, повернулъ ее и задушилъ. Со стороны герцогини все произошло въ тонѣ самаго обыкновеннаго разговора.
   Братъ Антоніо изъ Салазаро, другой капуцинъ, кончаетъ свое показаніе такими словами:
   -- Мнѣ было совѣстно оставаться и я хотѣлъ удалиться, чтобы не видѣть ея смерти; но герцогиня сказала мнѣ:
   -- Ради Бога, не уходи отсюда.
   (Здѣсь монахъ разсказываетъ обстоятельства смерти точно такъ, какъ мы ихъ передали). Онъ прибавляетъ:
   -- Она умерла хорошей христіанкой, часто повторяя: Я вѣрю, я вѣрю.
   Оба монаха, повидимому, получившіе отъ своего начальства необходимое полномочіе, повторяютъ въ своихъ показаніяхъ, что герцогиня постоянно увѣряла въ своей полной невинности во всѣхъ разговорахъ, въ исповѣдяхъ, и, въ особенности, когда исповѣдывалась передъ обѣдней, во время которой она получила святое причастіе. Если она была виновна, то подобная гордость должна низвергнуть ее въ адъ.
   При очной ставкѣ брата Антоніо изъ Паніи, капуцина, съ Домъ-Леонардо дель-Кардине, братъ сказалъ:
   -- Мой товарищъ замѣтилъ графу, что слѣдовало-бы подождать разрѣшенія герцогини отъ бремени; она на седьмомъ мѣсяцѣ беременности и не надо губить душу маленькаго существа, которое она въ себѣ носитъ, необходимо его окрестить.
   На что графъ д'Алиффе отвѣчалъ:
   -- Вы знаете, что я долженъ ѣхать въ Римъ и не хочу туда показываться съ подобной маской на лицѣ (съ оскорбленіемъ не отомщеннымъ).
   Едва герцогиня успѣла умереть, какъ капуцины принялись настаивать, чтобы ее сейчасъ же разрѣзали для крещенія ребенка; но графъ и Донъ-Леонардо не вняли ихъ просьбамъ. На другой день, герцогиня была погребена въ мѣстной церкви, съ нѣкоторой торжественностью (я читалъ протоколъ). Это событіе, извѣстіе о которомъ сейчасъ же распространилось, произвело мало впечатлѣнія, его уже давно ждали; слухъ о немъ уже нѣсколько разъ распространялся въ Галлезе и Римѣ и, кромѣ того, убійство внѣ города и во время междуцарствія не представляло ничего особеннаго. Конклавъ, собравшійся послѣ смерти Павла IV, былъ очень буренъ и продолжался не менѣе четырехъ мѣсяцевъ.
   26 декабря 1559 г. несчастный кардиналъ Карло Карафа долженъ былъ содѣйствовать избранію кардинала, предложеннаго Испаніей и который, вслѣдствіе этого, не могъ отказать ни въ одной мѣрѣ строгости, требуемой Филиппомъ II противъ кардинала Карафа. Вновь избранный папа назвалъ себя Піемъ IV.
   Если-бы кардиналъ Карафа не былъ въ изгнаніи во время смерти своего дяди, то могъ-бы быть распорядителемъ выборовъ или, по крайней мѣрѣ, могъ-бы помѣшать избранію врага.
   Вскорѣ арестовали кардинала и герцога; Филиппъ II, очевидно, приказалъ ихъ убить. Они должны были отвѣчать на четырнадцать главныхъ вопросныхъ пунктовъ. Допросили всѣхъ, бывшихъ въ состояніи какъ нибудь освѣтить эти четырнадцать пунктовъ. Этотъ процессъ, прекрасно веденный, состоитъ изъ двухъ большихъ томовъ, которые я прочелъ съ большимъ интересомъ, потому что на каждой страницѣ встрѣчаются подробности нравовъ, которыя историки не всегда считаютъ достойными величія исторіи. Я даже нашелъ тамъ чрезвычайно живописныя подробности о покушеніи испанской партіи убить кардинала Карафа, тогда всесильнаго министра.
   Впрочемъ, обоихъ братьевъ осудили за преступленія, которыя-бы прошли даромъ всякому другому, какъ, на примѣръ, за убійство любовника невѣрной жены, и этой самой жены. Нѣсколько лѣтъ спустя, князь Орсини женился на сестрѣ великаго герцога Тосканскаго; подозрѣвая ее въ измѣнѣ, онъ убилъ ее въ самой Тосканѣ, съ согласія великаго герцога, ея брата, и никогда это не было вмѣнено ему въ преступленіе. Нѣсколько принцессъ изъ дома Медичи погибли такимъ же образомъ.
   Когда процессъ Карафа былъ оконченъ, его значительно сократили, и это сокращеніе нѣсколько разъ разсматривалось собраніями кардиналовъ. Очевидно, что разъ, что было рѣшено смертью наказать убійство, совершенное какъ месть за прелюбодѣйствіе,-- порокъ, которымъ правосудіе никогда не занимается,-- то кардиналъ былъ виновенъ въ подстрекательствѣ своего брата къ совершенію преступленія, какъ и герцогъ въ его совершеніи.
   3 марта 1561 г. папа Пій IV созвалъ консисторію, продолжавшуюся восемь часовъ, при концѣ которой былъ произнесенъ приговоръ Карафамъ слѣдующими словами: Prout in schedulâ (Пусть будетъ такъ, какъ требуется).
   Въ слѣдующую ночь фискалъ послалъ въ замокъ Сантъ-Анджелло приказъ объ исполненіи смертнаго, приговора надъ двумя братьями, Карломъ, кардиналомъ Карафа, и Джіакомо, герцогомъ Палліано, что и было сдѣлано. Сначала занялись герцогомъ. Онъ былъ переведенъ изъ замка въ Тардинонскія тюрьмы, гдѣ все было приготовлено; тамъ-же отрубили головы герцогу, графу д'Алиффе и Донъ-Леонардо.
   Герцогъ выдержалъ эту страшную минуту не только какъ кавалеръ высокаго рода, но какъ христіанинъ, готовый все перенести изъ любви къ Богу. Онъ обратился съ прекрасными словами къ своимъ двумъ товарищамъ, чтобы ихъ приготовить къ смерти,-- и затѣмъ написалъ письмо своему сыну {Ученый г. Сисмонди путаетъ всю эту исторію. См. статью Карафа изъ біографіи Мишо; онъ полагаетъ, что графу Монторіо была отрублена голова въ одинъ день съ казнію кардинала. Графъ былъ отцомъ кардинала и герцога Паніано. Ученый историкъ принимаетъ отца за сына.}.
   Палачъ вернулся въ замокъ Сантъ-Анджелло объявить кардиналу Карафа объ ожидающей его смерти и далъ ему всего одинъ часъ на приготовленіе. Кардиналъ выказалъ еще большее душевное величіе, чѣмъ его братъ, тѣмъ болѣе, что онъ менѣе говорилъ; слова -- это сила, которую ищешь внѣ себя. Получивъ страшное извѣстіе, онъ тихо произнесъ:
   -- Мнѣ умереть! о папа Пій! о король Филиппъ!
   Онъ исповѣдался, прочелъ семь псалмовъ, сѣлъ на стулъ и сказалъ палачу:
   -- Исполняйте.
   Палачъ задушилъ его шелковымъ шнуркомъ, который лопнулъ; пришлось начинать снова. Кардиналъ взглянулъ на палача, не удостоивъ его ни однимъ словомъ.

(Прибавленная замѣтка).

   Немного лѣтъ спустя, святой папа Пій V велѣлъ пересмотрѣть процессъ, который былъ кассированъ; кардинала и его брата возстановили во всѣхъ ихъ правахъ, а генеральный прокуроръ, наиболѣе содѣйствовавшій ихъ смерти, былъ повѣшенъ. Пій V приказалъ процессъ уничтожить; всѣ копіи, бывшія въ библіотекахъ, были сожжены; запрещено было хранить ихъ подъ страхомъ отлученія; но папа забылъ, что въ его собственной библіотекѣ хранилась копія, и съ нея-то и были сдѣланы всѣ нынѣшнія.
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru