Стерн Лоренс
История Лафлера, Стернова слуги

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

История Лафлера, Стернова слуги

   Читателям уже известно, каким образом я нашел Лафлёра {Но нам не известно. Книжка Декады, и которой эта история начинается, но дошла до нас. Думаю, что все читатели знают (следственно и любят) Стерна.}. Мне всего более хотелось узнать от него истинный нрав Стернов и подлинно ли нежность чувства его была такова, какою описывается она в Йориковом путешествии? Но сии тонкие черты превосходили ум добродушного Лафлёра. Он искренно признавался, что господин его сын мечтательности и непостоянства, так раскрасил многие анекдоты своего путешествия, что они кажутся ему -- Бог знает, чем!
   "Иногда, говорил Лафлёр, любезный господин мой погружался в глубокое уныние и совсем забывал меня, так что я, боясь следствий, нарочно старался выводить его из задумчивости, входил к нему и предлагал, что умел на тот раз выдумать, для рассеяния его меланхолии. Он всегда с улыбкой принимал такие знаки моей искренней любви, и показывал, что рассеяние ему нужно; иногда, как будто бы проснувшись, вскакивал с места, развеселялся и начинал петь: vive la bagatelle!
   В такую четверть часа господин Стерн познакомился с служанкою перчаточного магазина {Всякая безделица Йорикова путешествия памятна тому, кто читал его.}. Она после была у него в комнате. Вспомнив об этом свидании, Лафлёр не сказал мне ничего более; но говоря о служанке госпожи **, которая также приходила к Стерну, он примолвил: "бедная казалась очень жалка; она была такая маленькая и такая миленькая!"
   Дама, означенная буквою L, есть маркиза Ламберти. Она выходила Йорику паспорт, который в самом деле начинал беспокоить его. Несмотря на Шекспира, Лафлёр думает, что граф Б* (Бретёль) не стал бы хлопотать об нем. Шуазёль был тогда министром.
   Бедная Мария к несчастью не есть вымышленное существо. -- "Когда мы при шли к ней (говорил Лафлёр), она как ребенок ползала на дороге и сыпала себе на голову пыль; но трудно вообразить женщину любезнее Марии. В ту минуту, как Стерн начал трогательно говорить с нею и обнял ее, она пришла в себя, успокоилась, рассказала ему печальную свою историю и оросила его грудь жаркими слезами. Господин мой рыдал. Она тихонько высвободилась из его объятий, и запела молитву Богоматери. Добродушный господин мой закрыл себе глаза рукою и пошел вместе с Мариею к ее хижине. Там он долго разговаривал с матерью.
   Всякий день, пока мы были в Мулене, я носил им из трактира пить и есть; а когда поехали, то господин мой дал матери свое духовное благословение и несколько денег; а сколько? не знаю. Он давал всегда более других.
   Стерн имел недостаток в наличных деньгах. Война мешала переводить их из Англии во Францию; и он худо вычислял издержки, считая одни прогоны, и не предвидя того, что ему встретятся несчастные, и что он поделится с ними.
   Часто, сказал Лафлер, когда мы переменяли лошадей, господин мой оборачивался ко мне со слезами: бедные люди, как они жалки! а у меня нет денег!
   Париж и бесчисленные любопытные предметы его занимали Стерна около четырех месяцев.
   Англичанин путешествует не для того, чтобы видеть англичан, говорил он, и поступал сообразно с сим правилом; никогда не ходил к землякам своим, и встречаясь с ними, старался отделаться обыкновенными учтивостями. Удовольствием его было смешиваться с народом каждой земли.
   Стерн много писал, и по ночам. Лафлер удивился, слыша от меня, что его сочинений мало в печати. "Я знаю, сказал он, что у него был целой сундук бумаг". -- Какого содержания? спросил я. -- "Всякого роду мысли о характере народов. В Италии он с великим старанием разведывал о всех частях правления и собирал примечания достойные черты правок; пользовался библиотеками, а еще более сам наблюдал. Страннее всего то, что господин никак не мог говорить по-итальянски; я выучился, а он, несколько раз бесполезно принимавшись за грамматику, наконец потерял надежду узнать правила. Это удивляло меня тем более, что латинской язык ему конечно был известен".
   Нельзя сомневаться в истине Лафлеровых слов -- и в таком случае жаль, что наследники Стерновы лишили публику любопытных его записок, которые  без сомненья были бы во сто раз любопытнее многих ученых томов нашего времени.

-----

   "Свидетельствуюсь Небом (сказал наш Йорик), что ни в какой земле под солнцем не найдешь столько предметов для ума и столько разнообразия в характерах, как в Великобритании". Стерн хотел вылечить англичан от их излишней страсти к путешествиям; а сам скакал, летел из места в место! Когда душа  угнетена горестью, которую покой всегда усиливает, тогда всего благоразумнее странствовать. Скорое движете некоторым образом усыпляет внутреннего дракона  и кажется, что мы оставляем за собою часть горести. Может быть Стерн чувствовал сам потребность, и для того спешил в Италии из одного города в другой.
   Лафлер сказал мне, что господин его был несколько дней в Милане, в Парме, в Модене, в Болонье; однако в Турине прожил шесть недель. Флоренция пленила его множеством чудес своих: он остался в ней -- на шесть дней! но пробыл в Сиене девять: для чего же? Угадайте, виртуозы, знатоки, любители древностей! Для того единственно, чтобы удивляться красоте тамошних женщин; чтобы в оттенках милого лица их видеть разное выражение души, и читать ее внутренность при свете блестящих глаз: Йориково слово, которого не забыл Лафлер, ибо оно показалось ему странным!
   В Риме приняли его с великой честью. Папа несколько раз говорил с ним в кабинете, и дозволил ему, в знак особенной милости, осмотреть катакомбы.
   Стерн прожил в Риме четыре месяца, и всякое утро ходил в прелестные сады Виллы-Медичи, читать или размышлять на свободе и без свидетелей. Там был он несколько времени в крайности, не получая денег из Англии -- и благодетельный путешественник сделался даже предметом оскорбительной недоверчивости. Вексель и рекомендательные письма вывели его из беды: письма к знатным фамилиям Конти, Дориа, Санта-Круца -- и Йорик выехал из Рима с приятными чувствами, ибо имел деньги, без которых худо и чувствительным путешественникам!
   Тем, которые некогда будут в Неаполе, сказываю, что Стерн жил там в Каза-да-Маноэль, против самого моря, у него было письмо к князю Кардито Лофредо, который принял его с обыкновенною своею учтивостью. Через три дня он поехал в Мессину оттуда в Венецию -- в Германию, Вену, Франкфурт -- и нигде уже не останавливался, спешив возвратиться в отечество. Немецкая земля не может иметь прелестей для человека, который видел Италию.
   Многое без сомнения не стоило его внимания; но удивляюсь, что он, будучи в Лионе, не видал Картезианского монастыря. Имея пиитическое воображение, Стерн живою своею кистью прекрасно изобразил бы нам мрачного меланхолика, который томится голодом среди богатств Провиденья, забывая сладостную должность, возложенную на человека Богом и Природою -- должность трудиться для ближних и радоваться тем счастьем, которым они ему обязаны. -- На пути из Лиона к Бовуазеньскому мосту Йорик был недалеко от того места, где Грей сказал в восторге: "бытие Вечного всего более поражает нас среди гор величественных, ужасных бездн, шума рек и мрака лесов!" Но Стерн не заехал туда: он спешил или не вспомнил.
   Лафлер нередко слыхал от него восклицанье: увы! бедный Йорик! И мудрено ли? Человек (по словам его), образованный разделять с другими все их чувства, мог ли не жаловаться на свою бедность, встречаясь с бедными? Стерн как мы сказали, не считал денег; давал -- и наконец, при новой встрече, видя пустоту в кошельке своем говорил: увы! бедный Йорик! Философ на его месте сказал бы равнодушно: тот не дает, кто не имеет; но Стерн плакал!
   Скворец, который столь жалко говорит читателям Йорикова путешествия: "не могу выйти!" говорил только ушам воображения. Стерн, обязанный ему приятным, живым чувством, отдал его на руки Лафлеру, который благополучно приехал с  ним в Англию. "Но он, может быть, забыл говорить", примолвил Лафлер: "знаю то одно, что я не слыхал от него ни слова".
   Поверив доктору Джонсону, многие утверждали, что Стерн любил слишком вольные разговоры. Лафлер клянется, что он никогда не замечал в нем и тени сего порока, и что Йорик имел отменный дар рассуждать о важных вещах приятным образом, а всего более умел говорить с женщинами о любви; они, слушая его, задумывались. "Не хочу божиться, сказал мне Лафлер, чтобы господин мой жил анахоретом; но то верно, что он ненавидел распутство, не бывал в подозрительном доме".
   Мертвый осел не есть выдумка; хозяин его был в самом деле так жалок и простодушен, как описал Стерн. Лафлер живо помнит это обстоятельство.
   Я должен уведомить наших красавиц, что смешной анекдот булавок, который многих из них заставлял смеяться, а может быть (к счастью) и краснеться, есть совершенная выдумка во всех своих забавных подробностях!.
   Лафлер заметил, что Стерн не имел большой любви к итальянским монахам. Всякий раз, когда они приступали к нему, он отвечал им одно: "почтенный отец! я занят, и так же беден, как вы".
   Вот что я мог сведать от верного слуги неподражаемого автора. Многие скажут, что все это неважно: спорить не буду. Некоторые поблагодарят меня -- те, которым, вместе с одним великим человеком, приятно знать, что Мильтон завязывал ремнем башмаки свои!

-----

   История Лафлера, Стернова слуги: [Воспоминания о Л.Стерне]: [Из "Decade". 1802. T.32: С англ.] / [Пер. Н.М.Карамзина] // Вестн. Европы. -- 1802. -- Ч.4, N 13. -- С.12-21.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru